В память Макария, митрополита Московского
9-го июня 1882 года Господь посетил великой скорбью Московскую Церковь. Не стало её великого архипастыря, внезапно восхищенного от неё смертью. Не долго, всего три года, он святительствовал в Москве, и половину этого времени проводил не в Москве, а в Петербурге, куда ежегодно вызываем был для заседаний в Св. Синоде. Во всяком случае память его священна не для Московской только паствы, но для всей русской Церкви ради его великих заслуг для Церкви и для науки. Он был великим богословом. Составленное им обширное изложение православного вероучения есть такое творение, подобного которому по обстоятельности, ясности, точности не являлось не только в русской, но и вообще в Православно-Восточной Церкви. За сей труд его можно назвать поистине правилом веры, образом Православного богословствования. Им так много сделано в области Православного богословия, что после него другим деятелям в этой области стало гораздо легче трудиться, – им остаётся идти по проложенному пути, подвигаться вперёд по указанному направлению.
Не менее знаменит он, как повествователь о судьбах Отечественной Церкви. Он не успел довести до конца своей Истории Русской Церкви; но и то, что он сделал для неё, остаётся вековечным, несокрушимым памятником его учёности и любви к Святой Церкви. Повествования его о состоянии веры и Церкви в нашем Отечестве в минувшие времена одушевлены глубоким благоговением к путям Промысла Божия в судьбах её и совмещают в себе достоинства строго научного исследования с общедоступностью и художественностью изложения. Нет ни одной стороны в жизни церковной, которую бы он опустил из вида в своём великом творении, которой бы не дал надлежащего освещения и места в ряду явлений; нет ни одного вопроса, по части распространения и сокращения пределов Церкви, по части духовного просвещения, богослужения, церковного управления и нравственной жизни русского общества в минувшие времена, на который бы нельзя было найти ответа или руководства к решению его в его многотомном историческом труде. Нет ни одного почти памятника или научного исследования, относящегося прямо или косвенно к истории Русской Церкви, которого бы он не изучил и не принял во внимание при начертании картины русской церковной жизни. Сделанного им в области церковно-исторической так много, что нельзя не удивляться, как мог сделать всё это один человек, обременённый притом множеством других дел.
Достопамятны его труды проповеднические, как о сем свидетельствуют сборники его проповедей, говорённых им в Киеве, в Петербурге, в Тамбове, в Харькове и Вильно. Задушевность, отсутствие многословия, необычайная ясность, близость к современным нуждам общества – составляют их неоспоримое достоинство. Поучений к Московской пастве говорено им сравнительно не много; но дело не в количестве, а в том, что каждая его проповедь была с весом и, как голос великого авторитета, делалась известной далеко за пределами Москвы посредством органов духовной и светской печати. Кроме того, он в других поощрял проповедническую деятельность и в пастырях возбуждал пастырский дух. Первое его слово к духовенству при вступлении на Московскую паству было слово об усилении проповедничества, – и слово его не осталось без плода. В краткое время его святительства в Москве церковные и внецерковные беседы Московских пастырей умножились и распространились, как никогда дотоле.
В делах управления Московской паствой проявлялась его любовь к правде, строгое уважение к законности, что было причиной недовольства им со стороны тяготившихся требованиями законности, – и человеколюбивое участие к нуждам духовенства.
Личная его жизнь, сколько известно, была вполне неукоризненная. Своим примером он красноречиво опровергал мнение, будто монашество с его строгими обетами несовместно с архиерейским служением, требующим непрестанных сношений с обществом. Он усердно служил обществу исполнением архипастырских в отношении к нему обязанностей, и в то же время вёл строго-монашескую жизнь, удивляя окружавших скромностью и умеренностью в образе жизни, скудостью трапезы. Монашество и любовь к научным занятиям располагали его к жизни уединённой и кабинетной. Это не всем нравилось. Его упрекали в отчуждении от общества. Он действительно не любил делать визиты без нужды, отказывался от приглашений на похоронные служения, и сам не всегда охотно принимал посетителей, особенно искавших общения с ним не по надобности, а для времяпровождения. Но так он поступал отнюдь не потому, что пренебрегал обязанностями в отношении к обществу, a единственно потому, что дорожил временем, всецело посвящая его на труды для молитвы, для науки, для обсуждения текущих дел по управлению паствой. Благодаря в высшей степени правильному образу жизни и мудрому распределению времени на разные занятия, у него одни занятия не мешали другим, и каких-либо упущений по епархиальным делам не было.
Поучительно его христианское незлобие и терпение. В последнее время он подвергался крайне несправедливым и крайне дерзким порицаниям злоязычных людей, особенно в печати. Он не только не принимал никаких мер к заграждению злых уст, но даже воспрепятствовал публичному со стороны Московского духовенства заявлению сочувствия к нему и негодования на порицателей.
Учёное самолюбие, как известно, есть раздражительнейшее из всех самолюбий. Почившему учёнейшему святителю чуждо было это самолюбие. Он не оскорблялся, если некоторые деятели науки выражали в своих произведениях мнения, несогласные с его исследованиями. Он уважал добросовестность своих учёных противников и одному из них оказал даже материальную помощь для издания его учёного труда.
Благотворительность почившего святителя изумительна. Он пожертвовал не одну сотню тысяч на поощрение не только духовного, но и светского просвещения. Он свято исполнил данный им в начале его учёного поприща обет употреблять на эти пожертвования все суммы от продажи его книг.
Да, есть за что помянуть новопреставленного великого иерарха. Вся жизнь его была непрерывным рядом неутомимых и плодотворных подвигов служения науке, Церкви и Отечеству. Данный ему от Бога талант он развил и возрастил во славу Его святого имени. Да внидет он в радость Господа своего, как верный и усердный раб Его.
По завещанию святителя, тело его погребено в Успенском соборе Троицкой Сергиевой Лавры, которой он был настоятелем.