Вопрос, выведенный из векового опыта человеческой жизни и направленный к нынешней нашей современности

Почему в природе нашей то, что есть всегда, ниже того, что должно быть?

Велик человек среди других существ внешней природы. Удивительны совершенства как телесной, так и духовной его жизни. Однако же в настоящем своем состоянии он далеко не таков, каким должен быть по воле своего Творца и по идее добра, положенной в его существе. В теле его усматривается недостаток или благообразия, или крепости сил, или совершенства органов физических; в умственном развитии подвигается вперед слишком медленно и почти совсем незаметно, притом с явными погрешностями и ошибками; в осуществлении своих свободных действий или стесняется внешними препятствиями, или внутренне увлекается неразумными и вредными для себя побуждениями, отклоняющими его от своей главной цели; в чувстве пристращается к тому, что низко и вовсе недостойно его богоподобной души. Так везде и во всем, по собственному нашему сознанию и наблюдению, как над собой, так и над другими человек представляется крайне несовершенным и недостаточным.

Сильно тревожат и глубоко возмущают нашу душу недостатки физические, какие мы усматриваем в своей природе; но несравненно возмутительнее для нас и противнее нашему чувству недостатки нравственные. Со стороны этих-то недостатков человек представляется наиболее жалким и несчастным созданием; ибо гибельные следствия их неисчислимы и необозримы для человека. Эти-то недостатки по преимуществу и останавливают наше внимание; они-то и вызывают наш вопрос: почему в природе нашей то, что есть всегда ниже того, что должно быть? Сказать иначе: почему человек по внутренним свойствам души и по делам своей жизни, является не таким, каким он должен быть, как этого требует от него закон нравственный, и что было бы согласно с собственными его желаниями и высшими стремлениями к истинному его величию и полному своему совершенству духовному?

На основании одного чистого разума, помимо откровенного источника нашей веры, предложенный вопрос может быть разрешен так: человек является несовершенным в нравственном отношении или по своей собственной лености и нерадению о совершенстве, или же самое это понятиe наше о своем несовершенстве нужно признать несправедливым и предрассудочным; потому что человек на самом деле совершенен, хотя он в следствие предзанятых мыслей и думает о себе, как о несовершенном. Два эти мнения действительно были развиваемы в свое время различными философскими школами. Древние Стоики хотели открыть путь к нравственному совершенству собственными усилиями и строгими правилами жизни. В новейшее время представителем этого направления был Кант, по учению которого человек сам может быть таким, каким он должен быть по идее нравственного добра, и если он на самом деле бывает не таков, то причина этого в нем самом и более ни в ком другом. Такому образу мыслей следуют все нынешние рационалисты, которые начало и конец нравственного совершенства человека поставляют в нем самом – в его разумной природе. Все же погрешности и отступления от закона нравственного относят они к небрежности, или злоупотреблению собственными силами человека, как существа нравственного. Следовательно, для возвышения его нравственности, но мнению этих людей, требуется строгая, принудительная мера.

В противоположность такому воззрению на человека и его нравственное совершенство возникла другая философская школа, которая развивала такое учение, что человек должен заботиться о своем удовольствии, какого бы рода оно ни было; потому, что он, как произведение природы совершен сам в себе, и что поэтому суждения людей о своих совершенствах и несовершенствах показывают только односторонний взгляд их на различные проявления одной и той же природы, в которой нет ничего не совершенного. Основателем этой школы в древности был Епикур; развитием положенного им в основание своей системы учения занимались материалисты, которые и в настоящее время держатся тех же воззрений на человека и стараются доказать их верность всеми фактами опыта. Правило последователей этого учения таково: живи и действуй так, как этого требует твоя природа. Приидите и насладимся настоящих благих и употребим создания, яко в юности. Вина дражайшаго и миpa исполнимся и да не прейдет нас цвет жития. Увенчаим нас шипковыми цветы прежде неже увянут: ни един от нас лишен да будет наслаждения ³⁴¹. Принуждать себя к чему-либо и усиливаться достигать чего-то высшего и совершеннейшего, по мнению этих мыслителей, есть фанатизм и жестокость к самому себе.

Ясно, что обе эти партии развивают крайностный взгляд на человека и потому погрешают в своем образе мыслей как те, так и другие. Выскажем свои мысли о каждом из этих учений порознь.

Не станем защищать человеческой лености, предавшись которой многие в самом деле доходят до таких слабостей и несовершенств, которых они могли бы избежать в своей жизни, если бы употребили данные им от Бoгa силы и средства. Но нужно сказать и то, что не все преданы этому пороку так, чтобы из него производить, как из своего главного и единственного источника, все усматриваемые в нашей природе нравственные несовершенства. Нам известен род людей, которые все оставили для Бога и вступили на подвиг добродетели с полной любовью и ревностью к совершенству духовному; разумеем христианских подвижников благочестия. Рассуждающие о совершенствах нравственных человека, по одному своему чистому разуму, и утверждающие, что достижение сих совершенств зависит от самого человека, пусть спросят этих подвижников, в каких горячих слезах и воплях покаяния очищали они свою душу от грехов, разрушающих внутренний мир нашего духа; в каких теплых молитвах, при глубочайшем смирении сердца и полном сознании своего бессилия, искали они высшего подкрепления в трудной борьбе со злом; пусть прислушаются они к откровенному признанию образцовых людей мира христианского, которые, при всех подвигах своих, стоя на высшей степени земного совершенства человеческого, говорили о себе: не еже хощу доброе творю; но еже ненавижду злое, cиe содеваю ³⁴². Можно ли сказать об этих людях, что их нравственные недостатки, которые они живо сознавали в себе, зависели от их лености и нерадения? Но любопытно было бы знать и то, как эти мыслители думают о самих себе: считают ли они себя совершенными или несовершенными в нравственном состоянии? Если они почитают себя за людей нравственно-совершенных, то они этим самым обличают себя, как совершенных невежд, непонимающих, что значит быть истинно совершенным? А если они должны признать себя несовершенными, то почему? Где причина их несовершенства? В той же лености? Но пусть отбросят этот порок и займутся собой со всем усердием и трудолюбием, и тогда они должны будут сознаться, что собственные силы человека недостаточны для того, чтобы быть ему совершенным во всей полноте и возвышенности духовного совершенства. Недостаточны действительно недостаточны силы наши для истинного совершенства нравственного, требуемого законом этого совершенства! Исповедуй, человек, свою немощь, осознай свое бессилие! Только благодать Божия, подаваемая нам через веру в Господа Спасителя, способна укрепить нас и возвысить наши силы. Но, и несмотря на благодать, действующую в нас, сила зла имеет над нами неотразимое свое могущество. Кто не знает по собственному опыту, как иногда, при полном усердии сделать какое-либо истинно доброе дело, незаметно подмешивается к нему какая-либо мысль, омрачающая нашу добродетель, либо изменяют нам силы, чтобы свято довести до конца начатый подвиг? Кто не наблюдал над собой, как, при всем нашем желании помолиться с чистой душой в общем собрании верующих христиан, останавливался и падал молитвенный дух наш среди самых торжественных минут священнодействия, и мы сами не примечали, как вначале благоговейная мысль наша рассеялась по разным предметам мира земного, и мы как будто совсем забылись, зачем пришли и для чего стоим во храме Бoжиeм! Кто не знает какого продолжительного навыка и какой усиленной борьбы с собой требуется от нас, чтобы восторжествовать над какой-либо худой в себе наклонностью! Что, по видимому, было бы для нас легче и удобоисполнимее того, как хранить свой ум от притока худых мыслей: но между тем сколько пронесется через нашу душу пустых, нечистых представлений в продолжение одного дня, или даже часа! Видно сильно действует в нас грех, когда и самые великие подвижники, которые жили для Христа, и в которых жил Христос, нередко падали и неудерживались на высоте добродетели, после чего в смирении, самоуничижении и, наконец, в милосердии Божием искали себе оправдания. Притом, если бы мы не чувствовали в себе положительного зла и ощущали только недостаток добра, который зависел бы от нашей лености и нерадения, то при первом усилии, преодолев леность, мы уже постоянно и беспрепятственно стремились бы к высоте небесной; потому что действующая сила добра однажды и навсегда взяла бы перевес над бездействием нашей лености, которая сменилась уже начатой нами деятельностью. Между тем то ли бывает на деле? Мы во все продолжение своей жизни настоящей чувствуем всегда в себе самое упорное противодействие двух враждебных сил, замечаем зло в самых обширных его размерах, испытываем всю его ядовитость, и при всех усилиях освободиться от него, остаемся под его ненавистным для нас влиянием. Но положим даже, что именно наша леность и небрежность о себе служить причиной нашего нравственного несовершенства. Что же такое самая эта леность? Откуда она? Она есть только проявление и свидетельство того, что данные нам от Бога силы связаны какой-то другой силой, которая держит нас, как бы в оцепенении и бездействии относительно добра. Попытайтесь же разорвать эту цепь, попробуйте как она крепка, или слаба, и достаточны ли наши силы, чтобы разорвать ее и получить свободу действовать беспрепятственно, по идее чистого добра? Конечно, могущества этой силы не измерял еще ни один гордый рационалист, который даже не верит в существование её, и если он приписывает себе нравственное совершенство, то приписывает по одному непониманию, что значит быть истинно совершенным: он определяет свое нравственное совершенство той узкой мерой, какую сам создал для себя.

Таким образом, полагающие собственно в лености человека основание и причину нравственного его несовершенства, ошибаются в трех случаях: они заключают от частного общему, т. е. от примера некоторых ленивых ко всем людям как ленивым; они забывают самих себя, как тех же несовершенных и слабых людей, представляя себя за образец совершенства; наконец они принимают проявление нравственной болезни за причину самой болезни.

Холодная и гордая по своему духу, несостоятельная в своих обещаниях и неприложимая к общей жизни человечества стоическая нравственность вызывает другую крайность в учении об этом предмете – именно: отрицание в человеке нравственных законов и обязанностей, требованиями которых определяется внутреннее духовно-нравственное его совершенство. Появления этого учения надлежало ожидать по одному простому расчету разума, который видит всю бесполезность стремиться к тому, что недостижимо для сил человеческих, и который поэтому признает за лучшее предпринимать нечто такое, что более сообразно с действительным положением человека и ближе подходит к настоящим его интересам. И вот вследствие этого расчета разума созидается другая система учения, которая рассматривает человека, как простое произведение природы, имеющее свое назначение жить для своего наслаждения, пока продолжается жизнь. Все высшие его потребности и стремления признаются за одностороннее и обманчивое, или суеверное увлечение чувства; душа его изъясняется из сочетания частиц вещества, входящих в состав его телесного организма, образовавшаяся по необходимому и вечному закону природы; будущая жизнь, личное бессмертие человека праведное воздаяние по делам каждого отнесено к разряду предрассудков, не имеющих для себя прочного основания. Живи и наслаждайся настоящим – вот основная мысль епикурейской, материалистической системы! Мысль отчаянная и ужасная, которая безжалостно рассекает на две части одно, неделимое и всегда живое наше существо, рассекает для того, чтобы одну часть отбросить и как бы уничтожить, а другую оставить для нас и ей ограничить все наше существование. Что мы носим в себе потребность наслаждения, против этого спорить нельзя; но что при этой потребности у нас есть различие между одним удовольствием и другим, между духовным и чувственным, законным и незаконным, благородным и унизительным, настоящим и предстоящим, или будущим, что этим различием определяется и условливается самое наше наслаждение, против этого также спорить нельзя! Какая же нужна была смелость мысли, чтобы восстать против всех высших требований нашего духа, вытекающих из сознания в нас законов нравственных, чтобы, отвергнув их силу и действительное значение, остановиться на одном только чувственном, временном и преходящем ощущении своего настоящего наслаждения? Подлинно такая мысль могла родиться в душе только вследствие её отчаяния достигнуть того высочайшего, внутреннего совершенства, к которому предназначен человек, как существо нравственно-разумное! И кто же может согласиться с ней, кроме людей легкомысленных, которые совсем не расположены к серьезному обсуждению дела и готовы ухватиться за всякую ложь, лишь бы она была приятна для них в некотором отношении. Есть своя мелкая приятность для мелочных людей думать, что душа человеческая не имеет самостоятельного и личного бытия в отдельности от тела, что наша душа есть не что иное, как следствие известного сочетания материальных частей, входящих в состав нашего телесного организма, которая с разрушением этого организма должна сама исчезнуть навсегда и невозвратно. Обольстительная сторона этого образа мыслей состоит в том, что если признать самостоятельность души и независимость её от телесного устройства, то необходимо признать и особенность её жизни со своими духовными требованиями и обязанностями, которым нужно подчиниться непременно. Чтобы избавиться от этой тяжести непосильной человеку в настоящем его состоянии, всего короче и легче отвергнуть самостоятельное бытие души и признать ее за одно с веществом, для которого не существуют никакие высшие обязанности и нравственные предписания, для которого все законно и хорошо, к чему оно расположено по своим внутренним свойствам и неизменному закону природы. Но обсудите свою мысль получше и поточнее, вы, которые рассуждаете таким образом! Берегитесь, чтобы не обмануться вам в этих умозаключениях ваших! Ибо ужасные последствия допускаемого вами в этом случае обмана падают прямо на вашу ответственность. Вы думаете, что душа человеческая одаренная чувством, сознанием, свободными стремлениями и силой воли есть следствие сочетания между собой материальных частиц: но вам известно, что между всеми материальными частицами нет ни одной, которая могла бы мыслить, чувствовать, желать и свободно действовать. Каким же образом из сложения этих частиц вышло то, чего в них вовсе нет и что никак не может относиться к их свойству? Скажете, что именно, через сложение этих частиц получилось новое их свойство, какого они не имели до своего сочетания. Но что это за новое свойство вещества, которое обладает способностью мыслить, чувствовать, соображать, и свободно распоряжаться, или управлять теми самыми частицами вещества, от сложности которых оно вполне зависит? Так ли это? Делая такого рода изъяснение души, не полагаете ли вы в произведении, или следствии, гораздо более, нежели сколько заключает в себе сама причина? И для чего же допускается такой широкий, совсем не вытекающий из своих данных вывод? Для того, чтобы открыть человеку свободный путь к наслаждениям жизни? Положим! Станем же рассуждать, как верно это средство и ведет ли оно к своей цели. Если бы мы и согласились с материалистами, что душа наша в самом деле есть новое свойство материи, получающееся от сложности различных частей её, то и в таком случае не видим, каким образом чрез отрицание в ней высших требований и стремлений духовных можно открыть путь к наслаждению? Наслаждение возможно только тогда, когда все требования нашей природы будут надлежащим образом удовлетворены, а душа наша неоспоримо чувствует в себе потребность высших или духовных благ, между которыми занимает первое место требование совершеннейшей, нравственной чистоты и добродетели. Как же может наслаждаться человек, носящий в себе такое свойство (будем выражаться словами материалистов), которое требует для себя чистого и совершеннейшего нравственного добра? «Живи и наслаждайся своим настоящим, говорит материалист, думая заключить все наслаждение человека в сфере одной чувственной и чисто животной его природы!» Но и для этих наслаждений нужно иметь свои источники, способы и материалы, которыми не всякий располагает. Как же помочь себе в этом случае человеку, лишенному способов и не обладающему нужными для него благами к своему наслаждению! Безнравственный человек скажет: отнимай у другого то, что полезно для тебя; обижай и обманывай, кого можешь: притесняй и разоряй благосостояние подобных тебе людей; делай все, что находишь для себя выгодным! Но, действуя таким образом, разве мы можем спокойно и весело наслаждаться тем, что несправедливо и с обидой для других приобретено нами? Сознание своей несправедливости разве не отзывается своими страданиями в чувстве нашей души? А вопли и слезы обиженных нами жертв разве не омрачат и не убьют нашего веселья в самый момент его ощущения? Знаем, что есть грубые души, которые именно действуют по этому бесчеловечному правилу, вытекающему из учения материалистов. Но что же из всего этого выходит наконец? Результат остается все тот же, т. е. беззаконник находится в жестокой и мучительной борьбе с самим собой и с природой внешней, не спасается он от страданий внутренних и внешних и далеко не наслаждается жизнью! Со вне карает его небесное правосудие различными бедствиями жизни; внутри поражается он терзаниями совести. Явные и тайные болезни приближают его к концу жизни. Вот он в слабом, изможденном грехами теле стоит на краю могилы, находится в предсмертных муках, с ужасом смотрит в будущее и с отвращением, и трепетом озирается назад – к прошедшему, тяжелый вздох исторгается из груди его: он жалеет о минуте своего рождения на свет и тяготится своим существованием! Это ли человек в настоящем и правильном его виде? Это ли его счастье и наслаждение, к которому так смело и услужливо приглашают его лжеумствователи: живи и наслаждайся жизнью? Нет; это участь падшей твари, которая сама расстроила и убила себя своей беспорядочностью и отступлением от закона, положенного в её разумной природе! Пусть и не омрачают здравого смысла своей бессмысленной теорией о человеке материалисты! Очевидное для всех и как бы осязательное доказательство ложности этой теории материалистов открывается из того, что они, признавая душу человека за следствие сложения в нем частей материальных, не отрицают возможности возвышать душу посредством научного образования и усвоения ей умственных знаний, которые суть плод разума и к которым не приводит нас сама материя, находящаяся в нашем телесном организме. Почему же это так? Если душа наша в самом деле зависит от материи, и разнообразные проявления её происходят от устройства телесного организма, то и нет надобности прибегать к науке, чтобы открыть в себе сумму каких-либо умственных понятий, ибо наука не привносит ни новых частиц вещества в наш телесный организм, ни изменяет его устройства, а потому и без науки сам организм телесный, развиваясь по закону своей природы, откроет душе все, что ей нужно знать! Почему же этого нет на самом деле?

Много можно бы говорить в обличение и опровержение несостоятельности материалистического учения о вещественности души человека, но считаем для своей цели достаточным ограничиться указанием следующих его несообразностей: материалисты, производя душу из устройства телесного его организма, полагают в следствии гораздо более, нежели сколько заключается в самой причине; они идут вопреки общему чувству души, которая имеет свои определенные требования и стремления, подавить которые не властен человек; они насильственным и вовсе не естественным своим учением о человеке ни сколько не помогают делу, т. е не делают человека счастливым и не выводят его из бедственного своего настоящего положения.

Итак, ни гордое стоическое учение рационалистов, утверждающих возможность достижения для человека нравственного совершенства собственными силами и трудами, ни епикурейская льстивая и вместе распущенная проповедь материалистов, не признающих человека за существо нравственное и отрицающих действительное в нем значение требований совершенства духовного, далеко не выражают дела и совсем не разрешают предложенного нами вопроса о том, почему человек является в делах своей жизни не таким, каким он должен быть, по идее добра, или требованиям закона нравственного? Иной, может быть, подумает и то, к чему служить самый этот вопрос, который не имеет приложения к современным потребностям жизни человеческой и более относится к бесплодным исследованиям школы, нежели к живой действительности быта общественного? Нет! Не забудем, что этот вопрос касается нравственной стороны человека, той стороны, которая составляет существенную принадлежность нашей жизни; надлежащее разъяснение этого вопроса может ободрить труженика благочестия, который, стремясь к совершенству духовному, видит себя вдалеке от цели своих стремлений. Как же не спросить себя при этом: почему это так бывает? Впрочем, если присмотреться и к быту общественному, то увидим самое обширное и близкое приложение взятого нами предмета к живой действительности. Ибо, что представляет собой нам общий быт человеческой жизни? В нем мы видим разнообразные занятия и служения людей, направленные к улучшению и обеспечению внешнего благосостояния гражданских обществ, к развитию и возвышению умственных и нравственных сил тех лиц, из совокупности которых составляются эти общества. Тут встречаем мы разные звания и отдельные классы людей, имеющих свои обязанности и свой род деятельности. Каждое звание, каждый отдельный класс имеет своих представителей, законодателей и управителей, заведующих своей особой частью, которые составляют планы и начертывают правила, относящиеся к совершенству в своем роде деятельности. Эти правила и планы составляются по идее совершенства, осуществляемой в действительности своими деятелями. Но как и насколько осуществляется на деле идея совершенства? Вполне ли и с желаемым успехом выражается она действительностью? Нет! Общества человеческие только стремятся возвыситься своим бытом действительным до идеального совершенства, но самая эта действительность все остается ниже своей идеи. Почему же? Скажем ли, что это зависит от лености и небрежности об исполнении своих обязанностей деятелей общественных или по чему-либо другому? В ответ на этот вопрос представляется целый ряд тех мыслей, которые мы уже изложили при размышлении о несовершенствах человека нравственных. Что же такое в самом деле есть наше совершенство, которое как будто отдаляется и уходит от нас по мере того, как мы желаем приблизиться к нему? Не есть ли это нечто наподобие разноцветного сияния радуги, которая представляется нашему зрению как бы не вдалеке, так что, по-видимому, есть возможность приблизиться к ней и прикоснуться рукой к её краю, но на самом деле этот край постоянно отодвигается от вас вперед, по мере вашего к нему приближения. Разумное ли после этого дело и идти к тому, до чего нельзя дойти? Разум молчит при этом вопросе, или говорит не то, что нужно, так что собственно ответа нет на него; а этот ответ весьма нужен! Ибо нам непременно надобно открыть свою причину, отчего произошел разлад между идеей и самой действительностью; – между тем, что должно быть, и тем, что есть? Откуда происходят наши недостатки и несовершенства? Где их исходное начало и как смотреть на них? В разрешение этих вопросов некоторыми представляется еще и та мысль, что наши недостатки и несовершенства относятся к необходимому закону природы, которая постепенно возводит происходящие от неё существа к совершенству через отрицание ими своего несовершенства. Но если наши несовершенства имеют в своем основании необходимый закон природы, то почему мы осуждаемся за них в своей совести, и отчего они так противны нашей природе? Ужели одна и та же природа может противоречить самой себе, когда по одному своему закону отрицает то, что полагает по другому? Нет; это что-то не так!

Люди, руководствующиеся в своей умственной деятельности чистыми соображениями разума, намеренно обходят истины богооткровенного учения и упорно отстаивают при этом преимущество своей мудрости перед мудростью Божией; но, держась своего чистого разума, они остаются в слепоте неразумия относительно главнейших и необходимых для них предметов знания, вдаваясь при этом в самые грубые и неизвинительные заблуждения. Люди благомыслящие и рассудительные так не делают! Они со всей расположенностью души внимают божественному учению там, где оказывается недостаточным собственный их разум. Так и должно быть! Ибо к чему служит гордость разума, восстающего на истину Божию потому только, что она не есть плод собственного его измышления? Как не пользоваться нам светом небесной истины, когда она, удовлетворяя всем требованиям нашего разумного существа, рассевает облегающий нас мрак, умиротворяет наш дух и открывает ему путь к жизни вечной? В свете этой истины раскрываются нам важнейшие тайны жизни настоящей, разрешаются все наши сомнения и успокаивается душа, волнуемая многими непримиримыми противоречиями. Небесная истина возвещает нам, что настоящее наше состояние не есть состояние нормальное и постоянное; она ясно говорит нам, как пришли мы в это жалкое состояние; кто был при этом главной причиною последовавшей с нами несчастной перемены; что ожидает нас впереди и что должны мы делать в своем настоящем? И как просто, как убедительно для ума и успокоительно для сердца раскрывает нам все эти предметы божественное учение нашей веры! Оно говорит нам, что резкая черта, проходящая между тем, что должно быть и тем что есть в действительности, произошла именно от ненормальности теперешнего нашего состояния, в котором мы находимся под властью противной нам силы, возобладавшей над естеством нашим еще в начале через расторжение того блаженного союза, в каком находился первобытный человек со своим Творцом и Богом. Эта враждебная нам сила задерживает правильный ход естественного нашего развития, запинает его в своем стремлении к совершенству, или же совсем уклоняет от своего истинного и прямого пути, на котором светит пред ним, как отдаленная звезда то, что мы называем должно быть. Эта путеводная звезда, или нравственный закон, начертанный в душе нашей перстом Творческим, указывает нам на то высокое наше состояние, в каком находился некогда первый человек, и к которому мы должны теперь идти сквозь все трудности и препятствия, воздвигающиеся пред нами на жизненном пути. Трудности эти были бы для нас непреодолимы, если бы не пришла к нам на помощь высшая сила, поддерживающая наши естественные, немощные силы и укрепляющая нас в неравной борьбе со злом.

Разум естественный, или философский не допускает никакой противодействующей нам силы, находящейся вне нас и не признает особенной, сверхъестественной помощи, споспешествующей нам к достижению своей высочайшей цели; он хочет произвести весь жизненный ток человека из него самого, а потому либо безрассудно мечтает о достижении своего нравственного совершенства путем естественного своего развития, либо безумно – в отчаянии отказывается от самого своего стремления к совершенству духовному и восстает на самый священнейший закон его в нашей природе. Не будем сравнивать между собой эти два заблуждения, чтобы чрез сравнение их одного с другим определить, какое из них представляет большую степень неразумия. Довольно знать для нас одно, что как то, так и другое заблуждение одинаково отрицает мудрый план божественного домостроительства нашего вечного спасения и восстановления чрез Господа Спасителя, и чрез это заграждает человеку навсегда путь к будущему его прославлению и блаженству. Ибо как рационалист не считает для рода человеческого необходимым пришествие в мир Господа Спасителя и упраздняет бесценные Его заслуги, оказанные Им человечеству через воплощение, страдание, смерть и Воскресение, так и материализм обращает все это как бы в ничто. Сколько же оскорбления и возмущения содержат в себе оба эти заблуждения для истинного и благочестивого чувства души верующего христианина! Об этих заблуждениях нужно сказать то, что они несравненно преступнее и ответственнее для заблуждающихся нынешнего времени, нежели для теx, которые держались их во времена древнейшие; ибо в настоящее время несравненно более распространена истина христианской веры и свет её сияет гораздо с большей полнотой, нежели во времена глубокой древности до явления во плоти вечного Слова Божия. Чтобы не удивляться нам тому странному и, по-видимому, совсем неожиданному явлению, по которому многие из людей на основании своего разума поставляют себя в противоречия с истинами небесными и находят в них какие-то несообразности, – чтобы нам не думать, будто они имеют в этом случае свои достаточные причины, вспомним, что говорит о таких людях и их мудрости слово Божие: мудрость их отвержена и обезумлена Богом ³⁴³; сами они называются погибающими, разум которых держит в ослеплении дух тьмы и не допускает, чтобы воссиял в них свет евангельского учения ³⁴⁴. Значит, те люди, которые предназначены Богом ко спасению и которые дорожат этим даром любви вечной, скоро узнают истину Божию, легко покоряются ей и не находят со стороны своего ума никакого возражения против неё. Правда, и они приходят к некоторым вопросам, при размышлении об истинах божественного учения, но углубляясь в его тайны, получают нужные на них ответы для себя и усматривают еще в большем объеме великую премудрость Божию, явленную в судьбе спасаемого рода человеческого. Так, для верующего христианина представляется тот вопрос: почему первоначальное состояние человека, от перемены которого произошли такие обширные последствия для всего последующего человечества, не было ограждено и укреплено так, чтобы к нему не могло приразиться зло? И почему это зло, вкравшееся в нашу природу, так могущественно действует в нас, что, при самой помощи высшей, медленно и с трудом преодолевается нами?

В ответ на первый из предложенных вопросов можно представить следующие мысли: Бог, создав человека, предоставил его свободе упрочить и утвердить за собой дарованное ему, по одной Своей любви и милости, счастье и блаженство. Ибо только свободное добро сознательному и разумному существу дает некоторое право на блаженство в его собственном сознании и чувстве сердца, как верному последователю и ревнителю закона правды и добра; только свободное добро возвышает свободную волю на степень непогрешительной и постоянной воли. Без этого разумное и сознательное существо среди высочайшего блаженства чувствовало бы себя в собственном сознании недостойным того высокого состояния, в котором оно поставлено Богом или же совсем не оценило бы его и даже злоупотребило бы им. Потому-то первый человек оставлен был на некоторое время при своей, чистой свободе, и он обязан был упрочить и утвердить свое блаженство посредством назначенного ему искушения или опыта. Он не устоял в своем испытании и пал; в нем согрешили и мы, как его потомки, наследовавшие греховную заразу в самой своей природе. Но Бог не оставил падшего человека в его гибельном состоянии, и нашел средство спасти его, причем нельзя не подивиться мудрости нашего Владыки и Создателя. Он допустил злу войти в естество наше, утвердиться в нем и омрачить его собой; но Он в этом же естестве положил благодатное семя нашей безгрешности и блаженства. Он не удержал человека от падения, дабы в самом падении восстановить и укрепить его силы; потому что дал верное средство для восстания от зла и для возвращения духа в свою истинную свободу. Допустил яд греха, убившего первую жизнь, дабы возродить вновь для своей жизни святейшей водою пакибытия. Допустил человеку унизиться до бессмыслия бессловесных тварей, дабы смирением избавить его от дьявольской гордости и вознести превыше ангелов. Подверг его временной смерти, но за ней скрыл наше воскресение к иной, лучшей и нескончаемой жизни. С этою целью Он ввел закон смерти во всю природу, и в ней положил образ будущего нашего обновления, когда мы видим здесь вновь возникающими различные предметы, которые гибнут и разрушаются в виду нашем. В самой изменяемости нашей, или тлении лежит начало нашего бессмертия и обновления. Этим Бог как бы дает нам познать все наше бессилие и унижение, дабы мы уповали только на Него; дает чувствовать нам на время собственное наше ничтожество, дабы затем уже не испытывать его в вечности, дает умирать теперь, чтобы после жить навсегда. Не велика еще для нас беда в том, что мы, как временные существа, подвержены во времени различным превращениям и переменам! Истинное горе начнется в вечности для тех, которые не хотят воспользоваться для своего блага мудрыми о нас путями Божиими во времени. Мы падаем, но самая наша слабость служит некоторым извинением для нас. Между тем, мы благодатью Божией восстаем и боремся со злом – с дьяволом. Мы ведем брань с врагом своим за Бога, за добро, за свое право принадлежать Тому, от Кого получили свое бытие и Кому всем обязаны, и если не отдаемся духу зла в решительный плен, то обращается нам в заслугу самое наше усилие выйти из-под его власти; эта борьба продолжается во всю нашу земную жизнь, и только смерть прекращает ее. И в этой борьбе чем тяжелее раны, чем упорнее и мужественнее сопротивление наше духу обольстителю, тем блистательнее для нас будет победа и светлее ожидающий нас, венец. Жаль только, что люди забывают о значении этой борьбы и важности её последствий для себя!

Но зачем сила зла такое имеет могущество в естестве нашем, что мы с великим трудом, во всю свою жизнь, должны бороться с ним, несмотря на то, что в нас действует высшая благодатная помощь? Ужели, при содействии силы Божией, не могла бы легче для нас и скорее решиться эта мучительная борьба, чтобы потом получить нам свободу духа и облечься в величие своего духовного совершенства? Сколько унижения и бесчестия, сколько внутренних терзаний и внешних страданий должен перенести человек от этого ненавистного зла, и до каких иногда ужасных состояний доходит несчастный грешник, пока наконец, милосердие Божие совлечет с него это несносное, греховное рубище и облечет его в светлую ризу оправдания Христова? Действия божественные глубоко применены к нравственной нашей природе, которая способна легко забывать то, что легко в ней совершается. Нам кажется, что для нас было бы выгоднее и лучше, если бы духовная наша борьба со злом оканчивалась с меньшими трудами и в кратчайший срок, но не забудем, что мы склонны забывать и как бы совсем не сознавать свойственную нам, немощь, затем обольщаться и превозноситься своими совершенствами, приписывая себе то, что есть собственно дело благодати и милости Божией. По этой-то причине мудрость Божия, возводя нас к совершенству духовному, хочет в то же время достигнуть и другой цели, именно, чтобы мы глубоко сознали свое нравственное повреждение, вполне убедились в своем внутреннем бессилии, почувствовали свою нужду в благодатной помощи, всецело предались своему Господу Спасителю, и уже не превозносились бы тем, что получаем собственно от Него? Что же? Ужели мы станем теперь роптать на Бога, или падать духом, что находимся в таком состоянии на земле? Нет: ибо в этом состоянии, с одной стороны, раскрывается в нас то начало зла, которое вкралось в нашу природу, – с другой постепенно осуществляется великая тайна нашего спасения, и мы незаметным образом восстанавливаемся в предположенное Богом совершенство. Тягостно для нас это теперешнее состояние, но в нем чудным образом совершается великое и вечное дело премудрости Божией, которая ведет нас к будущей славе путем уничижения, страдания и терпения под руководством веры и упования. И может ли быть иначе? Кто поручится, что мы не подверглись бы еще большему злу, если бы прямо поставлены были на верх своего совершенства? Кто знает, выдержали бы мы это свое совершенство без предварительного искушения и укрепления своих сил в борьбе с немощами и несовершенствами? Из опыта знаем, чем кто выше по своим достоинствам, тем ближе к превозношению и гордости, которая есть уже отступление от Бога – источника добра и святости; а за этим отступлением скрывается целая пучина зла, в которую низвергся дух злобы, занимавший некогда первое место в ряду других существ мира ангельского. Хорошо, если бы мы в своем величии, подобно ангелам небесным, сохранили свою чистоту и преданность Богу! А если бы нет? Тогда последовало бы новое, глубочайшее падение, за которым уже невозможно и поправление. Разве в деннице не видим этому примера? Но не к такому Господь ведет нас состоянию, которое предполагало бы возможность нашего нового падения, а в котором человек навсегда и неизменно оставался бы твердым в добре. С этой целью как бы и оставляет нас на время сила Божия в жизни настоящей, так что мы совсем иногда не примечаем в себе её животворного действия, вследствие чего немощствуем, падаем и находимся в ощущении внутреннего томления и мучениях духовной смерти.

После сего нам становится понятным, почему в природе нашей то, что есть, всегда ниже того, что должно быть? При разрешении этого вопроса, мы должны иметь в виду само это слово: «должно быть», – что оно означает? Оно прежде всего означает первоначальное состояние человека, которое теперь потеряно, а потом оно указывает на будущее наше блаженное и постоянное состояние, к которому мы только приготовляемся в своей жизни настоящей. Зная те великие цели Божии, которые осуществляются в нас во время нашего земного пребывания, мы уже изменяем свой взгляд на саму свою настоящую действительность и признаем в ней силу и значение того, что должно быть. Прекрасно было бы, если бы человек сохранил себя от греха и устоял в первоначальном своем блаженнейшем состоянии, когда не было противоречия между его действительным бытием и требованием того, что должно быть на самом деле, когда идея и действительность находились в гармоническом между собой сочетании. Но когда уже допущен нами грех и он вошел в нашу природу, то теперь должно быть всему, что есть, – и это есть надлежит признать за должно быть! – Должны быть теперь в нашей природе недостатки и несовершенства, должно быть немоществование, слабости, падения, свои уклонения от прямого направления к нашей главной цели, должна быть некоторая медленность в правильном развитии наших сил, должны быть трудности и препятствия, с которыми сопряжено достижение своих истинных совершенств. Ибо все это составляет естественный и неизбежный плод греховного омрачения и нравственного повреждения нашей природы; а с другой стороны все это служит в руках божественного промысла средством к ограничению и уврачеванию самого зла, которое приразилось к естеству нашему. Не будь этого ограничения, тогда не было бы и возможности положить ему преграды и оно с быстротой молнии охватило бы и заняло собой все наше существо. Одного только не должно быть в настоящем нашем, падшем состоянии – это решительного отпадения от спасительных советов о нас Божиих, намеренного противления Божией премудрости и упорного, по расчетам разума, отрицания небесной помощи, явленной нам в лице Господа Спасителя. И кто поставил уже себя в такое противоестественное состояние, тот должен считаться нравственным уродом, недостойным имени человека, с которым не должен иметь никакого общения верующий христианин, ищущий Бога и ожидающий исполнения к себе великих Его обетований, который запечатлен спасительными таинствами и навсегда отделен от сынов погибели благим и живым Духом Христовым, пребывающим на нем.

Скажет кто-либо: если теперешние наши слабости, немоществования, грехопадения и разные уклонения от пути добра и истины, неизбежно соединяются с самым нашим нынешним состоянием, и из него вытекают, то почему вера наша угрожает нам ответственностью за них на будущем суде Божием, на котором каждому воздастся по делам его? И если будущий суд в самом деле коснется всех наших нынешних дел, то кто устоит на нем, чтобы наследовать вечную жизнь и блаженство? Точно, вера наша угрожает нам судом и ответственностью за все нравственные наши слабости, пороки и отступления от святых требований закона божественного, но за какие слабости, пороки и отступления? Те, с которыми сочетается наша душа своей свободной волей, против которых не предпринимаем мы никаких средств и не противодействуем им, предаваясь которым мы даже не сокрушаемся об этом своим сердцем и не заботимся о своем освобождении от них. Если же мы не примиряемся своим духом с греховными влечениями и противимся им, если, при своем бессилии противиться им, ищем благодатной помощи и просим милосердного Бога о своем духовном исцелении, то можем надеяться на оправдание Божие и помилование на будущем суде, чтобы затем свободно следовать туда, куда имеем внутреннее влечение и расположение духа. Так мыслит об этом здравый, христианский разум, понимающий дух учения нашей божественной веры! И чтобы не колебаться нам в этом случае каким-либо сомнением, вредным для нашей веры в Господа Спасителя и любви к Нему, послушаем, как рассуждает об этом предмете один глубокомысленный и облагодатствованный муж, которому открыты были многие тайны будущего века. «Если человек, находясь еще в брани, когда в душе его действенны и грех, и благодать, преставится из мира сего, то куда поступает он, одержимый тем и другим? – Поступает туда, где ум имеет свою цель и любимое им. Если постигают тебя скорбь или брань, то тебе надлежит только противиться и ненавидеть зло. Ибо, чтобы не наступила брань – не твое это дело; а ненавидеть – твое дело. И тогда Господь, видя ум твой, потому что подвизаешься и любишь Господа от всей души, в один час удаляет смерть от души твоей (это не трудно Ему), и приемлет тебя в лоно свое и во свет; в одно мгновение времени исхищает тебя из челюстей тьмы, и немедленно приставляет в царство свое. Богу все возможно совершить в одно мгновение, только бы ты имел любовь к Нему. Бог требует от человека его делания, потому что душа удостоена быть в общении с божеством» ³⁴⁵. Представленное нами свидетельство так верно и истинно, что оно не оставляет в душе никакого места для сомнения и переходит в её убеждение, против которого не возникает ни одно возражение.

Из всего сказанного нами доселе, сами собой вытекают следующие две необходимые для нас обязанности, которые мы должны твердо содержать в своей памяти: в отношении к другим мы должны иметь все снисхождение к их нравственным недостаткам и слабостям, как заповедал нам Господь: будите милосерди, якоже Отец ваш небесный милосерд есть ³⁴⁶; в отношении к себе самим иметь самоосуждение и строгую взыскательность за всякую слабость и преступление, чтобы постоянно и неослабно, сколько позволяют силы и средства стремиться к совершенству духовному. Это же святое правило нужно наблюдать и в рассуждении всякого другого совершенства, которое поставляется целью стремлений в быту общественном, и которое относится к наукам, искусствам, художествам, промышленности и всякой другой отрасли человеческой деятельности. Святость и непогрешительность этого правила основывается на том, что кому лучше знать, как не нам самим меру своих сил и действительность средств к достижению того или другого рода совершенства? И как легко ошибаться нам в рассуждении других, при своих требованиях от них известных совершенств, когда нам, может быть, совсем неизвестны ни их внутреннее состояние, ни их способы к развитию своих сил, ни их внешние обстоятельства, могущие затруднять и стеснять их деятельность в своем внешнем проявлении.

Как правильно и спокойно развивалась бы жизнь человечества и каким миром наслаждались бы народы и общества гражданские, если бы между ними соблюдалось это божественное, вытекающее из чистой свободы каждого, правило, по которому все стремились бы к совершенству, по мере своих сил и средств, и упредившие других на пути этого стремления, подавали бы собой образец совершенства несовершенным, руководили бы их к достижению той же цели, но в тоже время не стесняли их своими неумеренными требованиями и были бы терпеливыми и снисходительными к их недостаткам! Но то ли видим на деле? На деле совершается иное. Мы привыкли требовать от других только совершенств и не хотим снисходить к их недостаткам и погрешностям, которых как бы совсем не должно быть в людях! Излишне требовательные и взыскательные в отношении к другим, до крайности иногда уступчивые и снисходительные к себе, мы сами поддерживаем и усиливаем то зло, которое потрясает и расстраивает благоденствие наших обществ. В чем состоит это зло? В том, что требующие совершенств от других, становятся тяжелыми и несносными для тех, от кого они требуют; a cии последние в глазах первых не пользуются иной честью, кроме названия людей ленивых, всегда неисправных и ни к чему дельному не способных, для которых должна существовать строгая, принудительная мера, чтобы выходило какое-нибудь добро.

Отсюда возникает взаимная вражда между теми и другими, недоброжелательство, недоверие, подозрительность, притворство, лицемерие, обманы, хитрости, тайное преследование друг друга, доходящее нередко до открытого восстания притесняемых на своих притеснителей. И кого винить во всех этих нестроениях и беспорядках, от которых страдают общества человеческие? Тех ли, которые не имеют терпения и покорности к своим требователям? Но что сказать и о самых требующих, когда их требования, простирающиеся до идеальной высоты совершенства, невыполнимы на деле, когда этими требованиями можно определять только меру неисполнительности и виновности других? Напротив, не здесь ли в этих самых требованиях, лишенных снисходительности и уступчивости, скрывается начало и корень отступления от закона справедливости, за которым неизбежно следуют разные преступления и несправедливости, потрясающие и разрушающие благоденствие общественного быта?

Возвышенные требования, основывающиеся на идеальности совершенства, по-видимому, имеют всю свою законность и справедливость, ибо клонятся к тому, что должно быть! Но поскольку здесь забывается другая сторона человеческой природы, которая препятствует ей раскрыться тем, что должно быть, то это самое требование становится уже несправедливостью и жестоким насилием, которое облечено в форму законного требования. Нам скажут, что эти требования всегда сопровождаются милостью и снисхождением. Но почему эта милость не входит в самый закон, а предоставлена воле того, кому вверяется он? Не рассчитывайте на милость тех, кому вверяются эти законы, составленные по идеальной высоте человеческого совершенства; ибо найдутся (в чем никогда и не было недостатка) такие, которые со всей точностью готовы воспользоваться этими законами для своих целей, которые даже будут считать за грех оказать милость и поступить не по закону! Итак пусть лучше носят в себе снисхождение и милость самые законы, нежели ожидать этого от их блюстителей. Смотрите на последствия идеальных законов, независимо от милости и снисхождения тех, которые станут действовать по ним! Что выходит в действительности от законов, составляющихся по идее совершенства? Тут являются свои труженики, которые принимаются за дело со всею добросовестностью и желанием выполнить его по идее совершенства, но которые оказываются далеко не точными исполнителями, несмотря на то, что они обливаются потом и слезами над исполнением своих обязанностей; тут в отчаянии совсем бросается дело и силы обязанных действовать принимают иное направление; тут образуются хитрецы и искусники, которые и не думают взяться должным образом за дело, но которые пролагают себе путь вперед другим способом – зоркой наблюдательностью над неисправностью других с прибавлением к ней своего злоречия. Унижая других, они действительно успевают возвышаться, возвышаясь, делаются неумолимыми гонителями тех, в достоинстве которых видят обличение своего недостоинства. Вслед за ними начинают возвышаться льстецы и поклонники мнимых их заслуг и небывалых совершенств. Происки, клеветы, все уловки хитрости здесь в полном действии – и всегда с успехом. Мелкое самолюбие торжествует, а общая истинная польза ждет своих призванных деятелей. Вот где скрывается причина недовольства и сетования на стеснительность положения в быту общественном и отсутствие в нем законов справедливости! И откуда все это исходит зло? От наших широких задач и идеально высоких требований. Сколько при этих требованиях гибнет слабейших сил, которые оказываются недостаточными для своей высоко предположенной цели.

Нынешнее время по преимуществу есть время реформ и преобразований, когда все умы заняты обсуждением улучшения общественного быта: дай Бог, чтобы, при этом обсуждении не осталось забытым то святое правило, по которому наши новые программы, учреждения и узаконения соразмерялись бы с силами и средствами исполнителей и не упреждали бы самого времени, которое необходимо требуется для того, чтобы могло осуществиться на деле то, или другое предприятие! – «Наша общественная жизнь заснет при таком правиле, возразят нам иные, – мы совсем отстанем от уровня европейской образованности и степени развитая нынешнего века?» – Знаем, откуда исходит этот голос, и какому роду людей принадлежит он. Это голос тех, которые любят хвалиться славой своего века, умственным развитием нынешнего поколения людей, но которые трудятся силами других; они готовы возвышать уровень народного просвещения до идеальности совершенства, но сами далеко не подходят под эту меру; они считают себя ревнителями и служителями общего блага, а живут в свою пользу и личное удовольствие!

Еще раз повторяем: во имя блага человечества, общего мира, спокойствия, образования благородных характеров, правильного и свободного развития народных сил надо желать, чтобы наши новые программы, требования и узаконения не превышали возможности точного их выполнения на деле и соразмерялись бы с силами и средствами тех, на которых лежит обязанность выполнять их!

Но как узнать тогда особенно талантливых и даровитых людей, которые возвышаются силами духа над обыкновенной посредственностью? Что касается этой стороны предмета, то разрешить ее не трудно. Великие таланты и особенные дарования людей сами найдут предмет, на чем проявить себя, и необыкновенные проявления гениев никак не должно обращать в общую для всех обязательность.