Отделение первое. Приготовление к священству

В виду особенной важности и трудности пастырского служения, казалось, невозможно отрицать нужды тщательного приготовления к нему со стороны тех, которые избирают его своим жребием. Между тем встречаются люди, и таких не мало, которые не считают нужным нарочитого приготовления к священству, и то долговременное учение, какое ныне проходят кандидаты священства, им представляется делом нецелесообразным. Благочестие, говорят, требуется, прежде всего, и более всего от пастыря Церкви; а оно не снискивается предварительным образованием, даваемым школой. Недостаток научного знания может возместить божественная благодать или божественная мудрость, испрашиваемая и подаваемая чрез таинственное рукоположение. Нам случалось слышать от лиц, преданных Церкви и полных заботы о ее благе, что не ученого нужно выбирать в священники, а человека ревностного, и чтобы быть ему достойным пастырем, отвечающим желаниям народа, ему нужны только ноги, голос и свой дом, – ноги для того, чтобы он мог пойти, куда его позовут для исправления какой-либо требы, голос для того, чтобы он мог совершать богослужение, и свой дом для того, чтобы он мог содержать себя и свое семейство и не был в тягость своим прихожанам. В первые времена христианства в служители Церкви избирались и поставлялись люди, не получившие нарочитого специального образования; например в третьем веке в клир приняты и почтены саном пресвитера Фирм купец, суконщик Север и угольщик Александр, между тем эти и им подобные люди в звании пресвитеров удовлетворяли своему назначению. И ныне в Америке, в методистских обществах, носильщик тяжестей или сторож, метущий улицы, вдруг делается иногда религиозным учителем народа и производит благотворное влияние на других.

Подобные представления противоречат истории, не находят подтверждения у святых отцов, писавших о священстве и определявших условия достойного совершения священнического служения, и не сообразны с существом дела.

Обстоятельства первенствующей Церкви были исключительные. То было время первоначального насаждения Церкви, когда не было еще возможности думать о способах приготовления служителей Церкви и организовать институты, в которых бы приготовлялись эти служители. Сила Божия привлекала новых людей к созиданию царства Божия, и Господь Иисус Христос рыбарей и простых людей, полных веры в Него, избрал апостолами и им поручил дело служения по устроению Церкви. То было время гонений, когда стесненная Церковь не могла свободно развивать и совершать свои отправления и по нужде должна была довольствоваться в своем устроении не тем, чего хотела и что считала полезным, но что находила возможным при данных условиях. Трудно, даже невозможно было ожидать, чтобы в эти исключительные времена дело приготовления пастырей поставлено было в Церкви так, чтобы в этом отношении тем временам подражали последующее века и с них брали пример для себя. Между тем необходимость приготовления достойных служителей Церкви всегда сознавалась в христианстве, и всегда мы видим, что стояние во главе христианского общества заботятся о том, чтобы найти и приготовить для священного служения лиц, к тому способных, и снабдить их знанием, необходимым для пастыря Церкви.

Господь: Иисус Христос из простых и неученых людей избрал Себе апостолов. Но они не тотчас же от своих прежних занятий перешли к трудам апостольства. По зову Господа и Учителя, они оставили все и последовали за Ним, и это с тою целью, чтобы приготовиться к будущему служению, какое указывал им Господь. И вот, в течение более чем трех лет, они были в ближайшем общении с Господом Иисусом Христом, слышали все Его беседы, в каких Он раскрывал Свое учете народу, и получали от Него особые наставления, которыми Он хотел освятить их сознание и укрепить их веру. Не напрасно они называли Его словом: «равви», что значит учитель. Не напрасно Он Сам называл их Своими учениками, и такими считал их весь народ. Многие из тех наставлений, какие сообщал Господь Своим ученикам, записаны в Евангелии, но гораздо больше таких, какие слышали они от Него устно, и каких они не записали в Евангелии, слагая их в сердце своем. Явившись им по воскресении, Он напомнил им о том, о чем говорил им, еще быв с ними, – именно, что надлежит исполниться всему, написанному о Нем в законе Моисеевом, и в пророках и в псалмах (Лук. 24:44). Видно отсюда, что в Своих частных беседах с учениками Господь разъяснял им все ветхозаветное Писание, вводил их в дух его и старался довести их до ясного понимания его. Но эти частные беседы не сохранены до нас, равно как не сохранены и те беседы, какие Он имел с ними о Царствии Божием, являясь им в течение сорока дней после Своего воскресения (Деян. 1:3). Видно, что учение, и учение продолжительное считалось необходимым для апостолов со стороны Господа, избравшего их служителями и строителями Церкви Своей.

Апостолы, верные заветам своего Учителя и Господа, в управлении вверенной им Церковью шли путем, указанным им ее Основателем. Подобно Ему, они более или менее продолжительным учением приготовляли избранных из общества верующих к служению слова, и званием пастырей Церкви облекали тех, кого находили наиболее искусным в вере и лучше приготовленным к выполнению пастырского служения. Например Тимофея апостол Павел избрал в служители Церкви после того, как он «научен» был всему, нужному ко спасению (2Тим. 3:14), и внимание Апостола на нем остановилось потому, что он из детства знал Священныя Писания, могущия умудрить во спасение верою во Христа Иисуса (2Тим. 3:15), и потому, что «ему известна была нелицемерная вера и благочестие бабки Тимофея Лоиды и матери Евникии, которые ручались за доброе и тщательное воспитание избранника Павлова (2Тим. 1:5). И не одного Тимофея приготовлял он к достойному совершению высокого служения пастырского. В речи пресвитерам ефесским, которых он созвал в Милит перед последним отправлением в Иерусалим, он их самих призывает в свидетели того, как он не пропустил ничего полезнаго, чему бы не учил их, и старался возвестить им всю волю Божию, и призывает их бодрствовать в деле своего служения, памятуя то, что он три года, день и ночь непрестанно со слезами учил каждаго из них (Деян. 20:20, 27, 31). Смысл речи и те обстоятельства. среди которых сказана она, дают нам право видеть в этом свидетельстве апостола об учении, так тщательно и полно сообщенном им окружавшим его пресвитерам, ясное указание не на общее наставление в вере, какое давал он везде верующим, благовествуя о Христе Иисусе, а особенное и нарочитое, приспособленное к потребностям избранных служителей Божиих и руководителей верующего общества. Как апостол Павел поступал по отношению к Тимофею и к пресвитерам ефесским, так точно поступали и другие апостолы, избирая и приготовляя споспешников и преемников своего служения. Что делали апостолы сами при устроении Церкви, то же самое исполнять они внушали своим преемникам. Тимофею апостол Павел пишет: руки скоро не возлагай ни на кого же (1Тим. 5:22). Определяя те свойства, какими должен отличаться желающий пресвитерского сана, и на какие нужно обращать внимание при выборе служителей Церкви, Апостол в послании и к Тимофею (1Тим. 14:2), и к Титу (1:3) указывает на то, что такому подобает быть учителъну, держащемуся вернаго словесе по учению, да силен будет и утешати в здравом учении и противящияся обличати. Само собой понятно, что для снискания учительной способности, для приобретения силы сообщать другим здравое учение и обличать заблуждающихся и противляющихся слову веры нужно время, – нужно, если не формальное школьное приготовление, то все таки нарочитое приготовление посредством человеческих средств, и апостол, очевидно, имеет в виду это приготовление, когда указывает выше приведенными словами Тимофею и Титу, а в лице их и всем другим правителям Церкви, кого они должны избирать в пресвитеры. И сии (прибавляет Апостол) да искушаютса прежде, потом же да служат, непорочни суще (1Тим. 3:10).

После времен апостольских, предстоятели Церкви руково­дились теми наставлениями, какие оставили своим преемникам святые апостолы. Практика Церкви первых веков христианства, как видно из Апостольских Постановлений¹, установила и требовала, чтобы пастырь был, «если возможно, образованный», т.е. надлежащим образом приготовлен к своему высокому служению, «а если он будет не учен, то да будет, по крайней мере, искусен в слове (в учении христианском)». Трудно было во времена гонений всякий раз находить надлежащим образом приготовленного кандидата для несения тяжелого пастырского долга; но выбор и епископа и общины всегда останавливался на тех, в ком замечали и знание Писания, и ясное понимание предметов веры, и в ком предполагали умение утверждать других в здравом учении. Угольщик Александр, например, не по одной прихоти или случайности, призван был к пастырскому служению, – но потому, что видели в нем человека, более других просвещенного в вере. И его избрали в пресвитеры после того, как он держал общине христианской разумную и впечатлительную речь. При стеснительных обстоятельствах Церкви, не было в обществах христианских организованных институтов для нарочитого приготовления пастырей – руководителей верующего народа. Но на мысли предстоятелей Церкви лежала забота об устроении этого дела, и мы не можем сказать, чтобы эта забота из области желаний не переходила в практику. Нынешние школы, в которых получают образование будущие кандидаты священства, тогда заменяло воспитание в клире епископа. В клир епископа в древнее время привлекались многие молодые люди, обещающие быть достойными служителями Церкви, и между ними часто видны были получившие широкое светское образование. Состоя на низших степенях епископского клира, они как бы проходили приготовительную школу к пастырскому служению. Они поручались ближайшему попечению образованнейших и опытнейших из пресвитеров, состоявших при епископе, и эти были их руководителями в приобретении ими необходимых для них христианских знаний, – читали с ними Священное Писание, раскрывали перед ними смысл его и вводили их в дух его понимания, вели с ними беседы о разных предметах веры и нравственности и вообще сообщали им науку благочестия в дополнение к тем знаниям, с какими они вступали в состав клира. Усерднейшие из епископов сами приближали к себе этих молодых клириков, и из их уст будущие пастыри слышали слово опытности, знания и веры, подкрепленное их высоким авторитетом и потому глубоко западавшее в их душу. К этим словесным наставлениям, получаемым молодыми клириками от епископа и его пресвитеров, нужно присоединить живое назидание примера. Постоянно обращаясь с опытными, искусными и просвещенными служителями Церкви, они из образа их деятельности получали для себя такие впечатлительные уроки, которые действовали не менее сильно, как и мудрые наставления, им сообщавшиеся.

В четвертом веке, когда настали мирные времена для Церкви, заботы о достойном приготовлении пастырей заявляются больше и яснее. Способы приготовления, практиковавшиеся прежде, получили более широкое применение, и, при важнейших епископских кафедрах, увеличивалось число клириков, готовящихся к будущему священническому служению. Например, в клире Мелетия Антиохийского в одно время мы видим Иоанна Златоуста, впоследствии архиепископа константинопольского, и Василия, впоследствии епископа Рафаны Сирской, Максима, впоследствии епископа селевкийского, Феодора, впоследствии епископа мопсюетского, и многих других. Они были уже юноши образованные, прошедшие светскую школу. Но с ними нарочито занимаются в видах их будущего служения: пресвитеры: Диодор, впоследствии епископ тарский, Картерий и Флавиан, поставленный на втором Вселенском Соборе преемником Мелетия на антиохийской кафедре: к их широкому светскому образованию они присоединяют образование христианское, духовно-религиозное, и св. Иоанн Златоуст многим был обязан в особенности Диодору в своем разумении Священного Писания; под его влиянием в нем утвердилась та нравственно-практическая метода толкования Писания, которая, при его таланте, сделалась так плодотворной для целей гомилетических. Замечательный пример из истории Церкви четвертого века представляет из себя св. Амвросий Медиоланский. Он неожиданно для самого себя попал в епископы, не готовясь предварительно к этому званию. Но именно это обстоятельство послужило для него побуждением к тому, чтобы не пренебречь делом приготовления достойных служителей Церкви. Очутившись на таком посте, о каком прежде не думал, святой отец увидел большие пробелы в своем знании и не находил в себе ни сил, ни опытности, чтобы без стеснения совершать с успехом возложенное на него служение. Он усиленно начал заниматься священной наукой на первых порах своего пастырского служения и даже пригласил к себе пресвитера Симпликиана, чтобы тот давал ему наставления в вере, желая приобрести и восполнить то необходимое, без знания чего нельзя приступать к служению Церкви. Испытав на себе невыгодные последствия приступления к священству без достаточного приготовления, он не желает, чтобы другие оказывались в таком же положении, в каком он себя видел, и для устранения этого собирает при своей кафедре молодых людей и, зачислив их в клир, и сам и через других наставляет их в вере, беседует с ними обо всем, касающемся их будущего служения и заблаговременно приучает их ходить достойно будущего своего звания. Каковы были эти наставительные беседы, какие вел ревностный епископ с молодыми клириками, будущими пастырями Церкви, – показывает его книга «О должностях священнослужителей (de officiis ministrorum)». Она составлена именно из тех наставлений, какие в разные годы считал нужным преподать св. Амвросий людям, предназначавшимся к служению Церкви. Содержание ее показывает, что святой отец, кроме общего разъяснения предметов веры и нравоучения христианского, сообщал будущим пастырям много подробностей касательно вопросов практического свойства, определяющих лучшую постановку пастырского дела и составляющих предмет науки, ныне известной под именем «Пастырского богословия». Он говорил с ними и о тех обязанностях, какие Церковь возлагает на своих служителей, говорил и о том нравственном характере, какой они должны осуществлять в своей жизни, и указывать им, в чем должны выражаться у них требования главных добродетелей, составляющих сущность нравственного закона, определял и разъяснял их отношения к обществу людей и к миру внешнему, и даже находил уместным делать замечания касательно их внешнего благоповедения и соблюдения приличия в походке и телодвижениях вообще, разговоре и голосе, в выборе знакомств, и в отношении к пиршествам и разного рода забавам и увеселениям.

Отцам четвертого и последующих веков не раз приходилось касаться вопроса о приготовлении к пастырскому служению, и лучшие из них, бывшие руководителями общественного мнения Церкви, настоятельно требовали самого тщательного приготовления к своей должности от лиц, желающих посвятить себя пастырскому служению, и считали большим дерзновением со стороны неприготовленных брать на себя бремя священнического служения. Дело пастырского служения они находили делом слишком трудным, важным, ответственным, чтобы зря, без всякого приготовления, приступать к нему, и потому многие из них уклонялись от него из боязни, что они не могут удовлетворить всем требованиям, какие налагает на человека звание пастыря. Были примеры в их время, что иные люди прямо от светских занятий вступали на высокие степени клира, но они отнюдь не находили, чтобы это было в порядке вещей; напротив, видели и указывали в этом злоупотребление и не находили слов, чтобы достойно осудить это злоупотребление. «Нет ни врача (читаем мы в надгробном слове св. Григория Богослова св. Василию Великому), ни живописца, который бы прежде не вникал в свойства недугов, или не смешивал разных красок, или не рисовал. А председатель в Церкви удобно выискивается; не трудившись, не готовившись к сану, едва посеян, как уже и вырос, подобно исполинам в басне. В один день производим мы в святые, и велим быть мудрыми тем, которые ничему не учились, и, кроме одного произволения, ничего не имеют, восходя на степень»².

Самое обстоятельное рассуждение об этом предмете мы встречаем в слове св. Григория Богослова, в котором он оправдывает свое удаление в Понт после рукоположения своего против воли в пресвитера³.

У нас требуют благочестия от кандидатов священства, и иные в этом требовании сосредоточивают все условия, каким должен удовлетворять желающий священства. Лишь бы был благочестивый человек (говорят): такой будет отвечать своему званию, если нет у него чего другого, требуемого от священника. Конечно, благочестие – чрезвычайно важная вещь, и оно весьма необходимо для человека, избирающего для себя священнейшее из служений. Но и с этой стороны требуется приготовление, для преуспеяния в благочестии от желающего занять место священника. «Мне стыдно за других (говорит св. Григорий Назианзин), которые, будучи ничем не лучше прочих (если еще не хуже), с неумытыми, как говорится, руками, с нечистыми душами берутся за святейшее дело и прежде, нежели сделались, достойными приступить к священству, врываются в святилище, теснятся и толкаются вокруг святой трапезы, как бы почитая сей сан не образцом добродетели, а средством к пропитанию, не служением, подлежащим ответственности, но начальством, не дающим отчета»⁴.

Но по суждению св. Григория Богослова, одного благочестия далеко недостаточно для достойного приступления к священству: он требует от кандидата священства еще значительного приготовления теоретического, основывая свое требование на том, что священническое служение труднейшее из служений. «Положим (говорит он), что иной не порочен и взошел на самый верх добродетели; все еще не вижу, каким запасшись знанием, на какую понадеявшись силу, отважится он на такое начальство. Ибо править человеком, самым хитрым и изменчивым животным, по моему мнению, действительно есть искусство из искусств и наука из наук, в чем всякий может удостовериться, если врачевание души сравнит с лечением тел, – изведает, сколько трудно последнее, и разберет, сколько наше врачевание еще труднее, а вместе и предпочтительнее и по свойству врачуемого, и по силе знания, и по цели врачевания»⁵. Кроме врачевания духовных болезней, на пастыре Церкви лежит долг учительства, или, как выражается св. Григорий, раздаяния слова, что, по его указанию, составляет первую «нашу» (пастырскую) обязанность. А чтобы быть учителем, для этого необходимо долгое предварительное учение. «Ежели другой кто (говорит он) приступает к сему делу с дерзновением и почитает оное доступным для всякого ума, я дивлюсь многоумию (чтобы не сказать: малоумию) такого человека. Для меня кажется не простым и немалого духа требующим делом – каждому даяти во время житомерие (Лук. 12:42) слова и с рассуждением вести домостроительство истин наших догматов... Брать на себя труд учить других, пока сам еще не научился достаточно, и по пословице на большом глиняном сосуде учиться делать горшки, то есть над душами других упражняться в благочестии, по моему мнению, свойственно только людям, крайне неразумным и дерзким, – неблагоразумным, если они не чувствуют своего невежества, – дерзким, если, сознавая оное, отваживаются на дело»... Проникнутый сознанием высоких требований от пастыря Церкви, как учителя, он сильным словом поражает тех, которые возлагают на себя пастырство, вовсе не помышляя об этих требованиях, и немало изумляется тому, что находятся люди, не считающие нужным предварительного учения для предназначаемого в учители других. «Мы так худо поступаем (замечает он), что большая часть из нас (чтобы не сказать: все) почти прежде, чем острижем у себя первые волосы и оставим детский лепет, прежде, нежели войдем во дворы Божии, узнаем наименование священных книг, научимся распознавать письмена и писателей Ветхого и Нового Завета... если только затвердим два или три слова о благочестии, и то понаслышке, а не из книги, если хотя мало ознакомимся с Давидом, если умеем ловко надеть плащ, или до пояса походить на философа... мы уже и мудры, и учители, и высоки в божественном, первые из книжников и законников, сами себя посвящаем в небесные, желаем зватися от человек: учителю! нимало не смотрим на букву, все хотим разуметь духовно (сколько грез! какое обширное поле пустословия!), и мы стали бы негодовать, если бы нас не очень хвалили. Таковы те из нас, которые еще скромнее и простее других: каковы же более духовные и благороднейшие? Они, если заблагорассудится им, подвергнув нас многим осуждениям и испытаниям и поставив ни во что, удаляются от нас с презрением даже к сообществу с нами, как с людьми неблагочестивыми. Но если, обратясь к кому из них, спокойно и в логическом порядке спросим так: скажи мне, дивный муж, ты почитаешь за что-нибудь пляску и игру на свирели? Ответят, может быть: конечно, почитаем. – А также почитаешь за что-нибудь мудрость и быть мудрым, то есть, как мы полагаем, иметь ведение о божественном и человеческом? – И в сем уступят нам. – Что же назовешь лучшим и высшим? Пляска ли и игра выше мудрости, или мудрость несравненно выше сих искусств? Очень знаю, они будут столько добросовестны, что даже скажут: мудрость выше и всех искусств. – Но для пляски и игры на свирели есть наука, и им учатся, и на то нужны время, непрерывные труды и усилия, иногда надобно тратить деньги, приискивать людей, которые бы объяснили науку, предпринимать дальние путешествия, а также делать и терпеть все, чем приобретается опытность. А мудрость, которая все превосходит и заключает в себе все блага... ужели почтем для себя столь легким и незатруднительным делом, что всякому стоит только захотеть, – и будет мудрым? Большое невежество так думать. – Но если мы (или кто другой ученее и умнее нас) начнем говорить с ними таким образом, чтобы понемногу рассеять их заблуждение; то все сие будет тоже, что и сеять на камне, или говорить в уши глухому. Так мало в них мудрости даже на то, чтобы сознать свое невежество! И мне кажется, прилично сказать о них Соломоново слово: есть лукавство, еже видех под солнцем, мужа непщевавша себе мудра быти (Еккл. 10:5. Притч. 26:2), и, что еще хуже, получившего право учить других, когда не чувствует собственного невежества. Если какой недуг, то сей именно достоин слез и рыдания»⁶.

Но довольно. Из приведенных нами выдержек из слова св. Григория Назианзина, полагаем, достаточно ясна мысль святого отца, настаивающего на необходимости более или менее долговременного и обстоятельного приготовления к священству. Желающие видеть более подробное и доказательное развитие его мысли; могут обратиться к самому его слову и из него убедиться в той важной истине, какую он защищает.

Св. Григорий Назианзин не единственный отец, так рассуждавший о необходимости тщательного приготовления к священству людей, желающих взять на себя это звание. Вы найдете подобные замечания в словах св. Златоуста о священстве. Или раскрывайте «Правило пастырское» или книгу «О пастырском служении» св. Григория Двоеслова, папы римского, имевшую дол­гое время руководственное значение для пастырей Церкви всего Запада, и ныне пользующуюся большим авторитетом не только в западной, но и в восточной Церкви. Первые слова первой главы этой книги говорят о том, что без приготовления никто да не дерзает принимать на себя бремя пастырского служения. «Никто (так начинает свою книгу «О пастырском служении» св. Григорий Двоеслов) в мире не берется учить других какому-либо искусству, не изучив его сам наперед с самой тщательной подготовкой. Как же безрассудно поступают те, которые дерзают принимать на себя пастырское служение, нисколько не приготовившись к этому служению, между тем как управление душами человеческими есть искусство из искусств»!..

Нужно ли прибавлять что к тем веским доказательствам необходимости тщательного приготовления к священству, какие мы встречаем у отцов, и в частности у св. Григория Богослова? У нас в обществе существует фальшивое представление: в священнике иные хотят видеть не более, как простого совершителя церковно-богослужебных треб, каким может ли быть человек и без особенного, образования. Но совершение богослужения и церковных треб только одна сторона пастырского дела, далеко не обнимающая всей широты его обязанностей, хотя и для разумного совершения треб необходимо понимание таин веры, приобретаемое образованием. Пастырь Церкви, по долгу своего звания, есть учитель народа, долженствующий ввести его в познание веры и научить его всем тайнам благочестия. Он высший руководитель вверенных ему душ на путях спасения. Вверяя ему пасение духовных овец, Церковь ожидает от него, что он сумеет преподать им все полезное для них и предохранить их от таких путей, где они могут найти для себя погибель. Если же от его небрежения или от его неумелости загрязнет во тьме неведения и погибнет какая-либо из них, он будет отвечать за нее пред Богом, и кровь ее будет взыскана от руки его. Само собою понятно, что это служение учителя и руководителя людей ко спасению одно из самых высоких по цели, одно из самых трудных по свойству и назначению занятий, с ним соединенных, требующее от приступающего к нему, для успеха в деле, большого, точного знания, практического благоразумия и значительной опытности. У нас в обществе готовятся заблаговременно и часто довольно продолжительное время ко всем профессиям, ко всем разнообразным отправлениям, каких требует полнота гражданской жизни. Ужели же к самому труднейшему и самому высокому из них, к служению высшего учительства и руководительства людей ко спасению, можно приступать прямо, без приготовления, лишь бы захотеть? Так думать значит показывать крайнее легкомыслие и вместе с тем пренебрежение к тем высоким обязанностям, какие налагает на человека звание пастыря Церкви, если не прямое непонимание их.

Можно поступать в сословие пастырей Церкви в зрелые годы, от других должностей и занятий, и из таковых людей, переменяющих какое-либо мирское служение на служение Церкви, часто выходят усерднейшие и влиятельнейшие пастыри. Не оспариваем, что это вещь возможная; благодать может избирать и уготовлять достойных служителей Церкви среди разных общественных положений. Но не можем не заметить, что по обыкновенным человеческим соображениям подобные явления принадлежат к разряду чрезвычайных. Странно и трудно ожидать лучших деятелей для церковного служения из среды людей, готовившихся быть адвокатами, врачами, чиновниками, земледельцами или агрономами, купцами, военными и т.п. и начавших уже избранную ими карьеру. Из таких будут избирать пастырское служение те, которые испытают неудачу на том поприще, к которому прежде стремились: не имея успеха в одном роде деятельности, к которому они готовились, едва ли могут они обещать успех в другом роде служения, для которого, кроме желания испробовать его, они ничего не принесли с собой. Могут они усиленно заняться предметами, необходимыми для пастыря Церкви, в зрелые годы, задумав переменить избранный ими род служения, или уже поступив в священники. Но нелегко наверстать и восполнить опущенное в юности, – в те годы, когда люди запасаются знаниями, наиболее необходимыми и полезными для того рода жизни, какой они имеют в виду для себя. Не все же могут с успехом последовать примеру св. Амвросия Медиоланского и, подобно ему, в относительно короткий срок покрыть те пробелы знания, какие неизбежно окажутся у них, если они перейдут к пастырскому служению от других родов деятельности, прежде ими изученных и изведанных.

Если к священству необходимо приготовление более или менее продолжительное, начинаемое с ранних лет, то кто же должен готовиться к этому званию?

Вопрос этот обращает нашу мысль к семействам. Здесь, в семействах, растут и отсюда выходят общественные деятели для разных сфер и для всех служений, существующих в общественно-государственном организме. Карьера человека намечивается обыкновенно в годы юности, – в годы воспитания. Воля родителей большей частью предрасполагает молодых членов семейства к избранию того или другого рода будущей дея­тельности или будущего служения, и соответственно этому избранию, определяемому волей родителей, дается детям и вообще членам подрастающих поколений такое или иное воспитание и образование. Начав образование, по указанию родителей, дети в большинстве случаев подчиняются их воле, указующей им соответственный род служения, а иногда, с достижением возраста, способного к самостоятельным суждениям, под влиянием разных обстоятельств, с развитием в них известных расположений и способностей, уклоняются от пути, указанного им родителями, и готовятся к новому роду служения, кажущемуся им более согласным с их настроением и способностями.

Какого рода мотивами или побуждениями руководятся родители, когда предназначают для своих детей в будущем служение пастыря Церкви, – или сами эти дети, приходящие в возраст, когда склоняются к избранию для себя этого рода служения?

Первое побуждение житейского или материального свойства. Избирают родители для своих детей или сами молодые люди для себя священническое служение потому, что оно доставляет верный, хотя не роскошный, кусок хлеба, что приняв на себя это служение, человек всегда будет иметь более или менее достаточное обеспечение для себя и для своего семейства. Невысокой цены нравственное достоинство такого побуждения к избранию священнического звания. Священническое звание – звание духовное, возвышающееся над обыкновенными мирскими званиями, и занятия, с ним соединенные, имеющие в виду спасение братий, не должны бы быть рассматриваемы, как средства к приобретению внешних, житейских выгод. Неблаговидно, когда должность пастыря ставят на одной доске с занятиями по сельскому хозяйству, с какими-нибудь ремеслами и другими, более или менее прибыльными, профессиями. Чувствуется при этом некоторое принижение и, так сказать, оземленение этого священнейшего и духовнейшего из званий, учрежденного божественным Основателем Церкви. Нельзя говорить и утверждать, что выйдет дурной священник из такого человека, которого родители предназначают к этому званию по житейским расчетам, или который сам выберет для себя это служение, руководясь побуждениями материального свойства. Но из уважения к званию священника нужно желать, чтобы люди руководились лучшими, высшими побуждениями для выбора этого звания.

Высказывая такое желание, мы затрудняемся выразить его в форме обязательного требования. При настоящих условиях жизни, человеку, думающему об устроении своей будущности или будущности своих детей, трудно отрешиться своею мыслью от всяких видов на внешние выгоды, с какими соединено то или другое звание, когда предлежит ему избрать занятие на всю жизнь. Нас назвали бы непрактичными идеалистами, нас могли бы упрекнуть в излишнем увлечении и в незнакомстве с жизненным опытом, если бы, при мысли о замещении священнических вакансий, мы рассчитывали только на чистые, апостольские души, равнодушные к внешним средствам жизни и материальным выгодам. Таких людей гораздо меньше, чем сколько деятелей нужно Церкви для несения пастырского долга. Скудное содержание, доставляемое священническим служением, способ получения доходов, практикуемый у нас, тяжелый для нежных и деликатных натур, имеют своим следствием то, что дети хороших семейств устраняются от священства, в других сферах ищут служения себе и приготовляются к таким профессиям, от которых надеются получить больше внешних выгод и лучшее обеспечение для себя и семейства. В числе лиц, из-за внешних выгод устраняющихся от священства, могут быть люди талантливые, благонастроенные и весьма полезные для Церкви. Церковь, бедная имуществом и средствами, всегда беднее талантливыми людьми и энергическими деятелями, чем Церковь богатая, могущая доставить внешние выгоды своим служителям. Это человеческий взгляд, но он имеет свое право. И в духовных делах нужно смотреть на вещи и людей, каковы они в действительности, а не какими желаем мы видеть их с идеалистической точки зрения. Господь, скажут, взыщет людей, и недостаток таланта у людей, призываемых к служению Церкви, заменится усердием и восполнится благодатною силою. Господь, конечно, все может сделать, если то будет Ему угодно, и мы веруем, что Он всегда хранит и до конца будет хранить созданную Им Церковь, и всегда будет воздвигать в ней и посылать ей благопотребных деятелей. Но организованные общества, в своих заботах о лучшем способе удовлетворения своих существенных потребностей, не могут успокаивать себя одной этой верой: они не должны опускать из вида того, что необходимо по-человечески, чего требует естественное соображение, чтобы привлечь к Церкви и удержать при ней даровитых и благонастроенных людей, обещающих из себя влиятельных и плодотворных руководителей народа. Расчеты на хорошее обеспечение в жизни всегда будут в числе самых обычных мотивов, склоняющих волю человека к избранию для себя такого или иного рода служения.

Другим побуждениям, располагающим людей к принятию священства и заставляющим их готовиться к этому званию, служат семейные предания и привычки. Порядок жизни и занятий, унаследованный тем или другим семейством от прежних времен, определяющим образом действует на настроение и волю молодых, подрастающих членов известного семейства, и на глазах людей, живущих сложившимися семейными преданиями, стоит знакомая, проторенная дорога, на которую вступать и новым членам семейств легче и сподручнее, чем на дорогу, старшими членами семейств неизведанную. Склад мыслей и расположений по отношению к тому или другому роду практической деятельности у подрастающего человека образуется прежде, чем он начнет давать отчет в своем выборе. Вследствие определяющего действия семейных преданий, люди военные располагают своих детей к избранию военной карьеры; дети купцов большей частью готовятся продолжать занятия своих отцов; дети людей, живущих сельским хозяйством, обыкновенно имеют в виду для себя те занятия, от каких получают средства жизни, и в каких имеют опытность их отцы и т.д. Подобно тому и дети людей, служащих Церкви, скорее всего, избирают для себя то служение, к какому привыкли и какое несут их отцы. Тем естественнее и удобнее для детей духовенства это избрание, что для них всего доступнее школа, дающая образование, необходимое для служителей Церкви.

Многие смотрят неблагоприятно на такой порядок вещей. Он создал, говорят, в нашей Церкви левитизм, – замкнутое духовное сословие, которого не должно бы быть. Места священников должны принадлежать желающим послужить Церкви, из какого бы сословия они ни происходили, а не происходящим от духовных родителей. Наш порядок, создавший нечто, подобное иудейскому левитизму, противен-де, как замечают иные, соборным узаконениям Вселенской Церкви. Именно, против него выставляют 83-е правило шестого Вселенского (Трулльского) Собора. Правило это гласит так; Понеже мы уведали, что в армянской стране приемлются в клир токмо те, кои суть из священническаго рода, в чем иудейским обычаям последуют тако творити предприемлющии: некоторые же из таковых, и не получив церковнослужительскаго пострижения, поставляются священнопевцами и чтецами божественнаго храма: то полагаем, да не будет отныне позволено желающим возвести некоторых в клир, впредь взирати на род производимаго: но испытывая, достойны ли они, по изображенным в священных правилах определениям, быть сопричисленными к клиру, да производят их в служителей Церкви, хотя бы они происходили от посвященных предков, хотя бы нет.

Мы отнюдь не желаем, чтобы к священному служению готовились одни дети духовных лиц. Напротив нам, как, вероятно, и всем, ревнующим о благе Церкви, было бы весьма приятно, если бы являлись на служение Церкви достойные деятели из других сословий, если бы дети недуховных лиц решались посвящать свои силы трудам пастырства, – и чем больше будет таких, достойно приготовленных к священному служению, лиц, тем лучше. Но желая отворить двери в церковную ограду детям светских лиц, желающим послужить Церкви, мы в то же самое время не хотели бы и считали бы несправедливым запирать их для детей духовенства. И мы весьма далеки от того, чтобы осуждать тот обычай, по которому дети священников предрасполагаются к избранию служения отцов своих и к нему готовятся в годы юности своей. Такой порядок вещей весьма естественен, тем более, что аналогичные явления ему мы находим и в других сферах или сословиях. Естественно отцу-священнику, полагающему в своем служении высокое дело Божие, указать своему сыну лучшую карьеру в жизни в том звании, какое он сам носит, и к какому относится с почтением. (А какой достойный священник может не чтить своего звания?). Естественно и сыну, с детства видящему отца в деревне уважаемым, с благоговением смотрящему на то, как его отец пред престолом Божиим возносит за себя и других молитвы к Богу, естественно (говорим) и сыну привыкнуть к мысли видеть себя на месте отца в том положении, какое снискивает ему уважение от других, и готовиться к тому служению, какое несет его отец. И если поддерживается порядок вещей, располагающий детей духовенства к исканию служения Церкви, это служит признаком, что в духовенстве поддерживаются добрые, строгие нравы, и что в нем цел и силен дух благочестия, дающий детям церковное воспитание. Когда в недавнее время, вследствие облегченного доступа в университете и другие светские учебные заведения воспитанникам духовных семинарий до окончания ими семинарского курса, замечено было бегство детей духовенства целыми массами от служения Церкви, к которому их прежде более всего располагали и приготовляли, благомыслящая часть нашего общества, не духовного только, но и светского, не с сочувствием встретила это явление; напротив она с прискорбием смотрела на него и готова была заключать из него, что в духовенстве и в детях духовенства, воспитывающихся в семинарии, оскудел дух благочестия, прежде привязывавший их к Церкви и заставлявший их высоко ценить звание пастыря Церкви и делать его предметом своих желаний. То правило Трулльского собора, которое выставляют против так называемого левитизма или наследственной сословности духовенства, вовсе не направлено к тому, чтобы стеснить и затруднить детям духовных лиц доступ к служению Церкви. Оно только не велит взирать на род производимого в какую-либо степень церковного клира, осуждает то, что некоторые из детей духовных лиц поставляются священнопевцами и чтецами божественного храма, не получив церковнослужительскаго пострижения, а повелевает наперед испытывать, достойны ли желающие быть служителями Церкви тех степеней церковного клира, каких ищут, и если достойны, то производить их, – производить одинаково как происходящих от посвященных предков, так происходящих и от светских или мирских родителей.

Никто не может желать насильственного закрепощения детей лиц, служащих Церкви, в духовном сословии или невольного обращения их к тому служению, какое несут их отцы. И мы не одобряем, если молодой человек, происходящий от посвященных предков, без особенной охоты, в силу одних роковых обстоятельств, поступает в священники, – поступает просто потому, что нет для него другой дороги в жизни. Нет, пусть не чувствующие склонности или призвания к духовному служению не готовятся к нему и не берутся за него; пусть они избирают для себя род жизни и деятельности, более отвечающий их расположениям. Для таких открыты и должны быть открыты многие другие пути. Но если человек, происходящей от родителей духовного звания, по нравственным побуждениям, по движению духа благочестия и по уважению к высокому служению пастыря Церкви располагается другими, например, своими родителями, или сам решается избрать для себя это служение, – к этому относиться можно только с сочувствием. Мы надеемся, что эти нравственные побуждения, склоняющие детей духовенства к избранию священнического служения, долгое время будут заявлять свое действие в семействах лиц, служащих Церкви, и полагаем, что в будущем, несмотря на разные перемены, какие могут случиться в системе воспитания и устройства духовной школы, главный контингент кандидатов священства или самое большее число лиц, готовящихся к занятию священнических мест, будут доставлять семейства духовных отцов. Ныне открыты двери семинарий, где приготовляются и воспитываются будущие священники, для детей всех сословий, равно как облегчен доступ и в духовные академии светским лицам, прошедшим гимназическую школу. Между тем из других сословий только немногие единицы решаются поступать в духовные семинарии, предназначенные для приготовления пастырей Церкви, и из этих немногих большая половина, по окончании семинарского курса, воспользовавшись правами, доставляемыми семинарским образованием, избирает для себя не священническое служение, а какое-либо другое, или поступая в светское высшее заведение, или прямо ища службы в светском ведомстве. А в академиях так мало лиц с гимназическим образованием, что их и считать нельзя, хотя им даются разные льготы при приемных экзаменах в академию; да и те, какие поступают в академии из гимназий, большей частью дети духовных лиц. Не у нас только в России, но и на востоке, в Православной Церкви, и в инославных обществах на западе, где дозволяется брачная жизнь служителям религии, ряды духовенства пополняются более всего детьми лиц, служащих религии, и так будет всегда. В протестантских обществах случалось, что иногда целое столетие и даже более, известное пасторское место удерживалось в одном роде, и в этом не находили ничего дурного, а напротив ценили силу тех нравственных связей, которые неразрывно связывали представителей рода с одним приходом. Отец приготовлял сына в преемники себе на приходском месте, и сын, приготовившись к служению пастора, поступал не к чужим, не знаемым людям, с которыми еще ему нужно знакомиться, а к своим, которых он хорошо знает, и которые его хорошо знают. Доверие и уважение, каким пользовался в приходе его отец, сразу переносится на его сына. И если нажиты какие-либо добрые предания в приходе, они скорее сохранятся при удержании места за одним родом, чем при смене одного лица другим, совершенно ему чуждым. Вообще чувствовалось приятное веяние доброго духа патриархальной семейственной любви и простоты в отношениях, когда приход желал, чтобы нравственно-церковное руководство его не выходило из рук излюбленного им рода, и когда представители этого рода дорожили этой привязанностью к ним своего прихода и не хотели устранять себя от того места и служения, к которому влекло их столько привязанностей и дорогих воспоминаний. Бывало так и у нас, и нельзя не согласиться, что в этом было немало добрых сторон.

Самое достойное побуждение к избранию священнического служения нужно искать в расположениях благочестивой, преданной Церкви, души, благоговеющей пред высоким званием молитвенника и служителя Божия и видящей в принятии этого звания священное дело, наиболее приближающее человека к Богу, или наиболее благоугодную жертву Господу. Самые благонадежные кандидаты священства – это те, которых родители предрасполагают к избранию духовного звания, или которые сами избирают его в благочестивом чаянии оказать тем угодное Богу, без особенного расчета на какие-либо внешние выгоды, или которые решаются посвящать себя на служение Церкви с готовностью на самопожертвование, потому что в этом служении они видят одно из самых лучших и высших званий, доступных для человека во время его земного поприща. Подобные побуждения вполне отвечают достоинству того звания, какое берут на себя пастыри Церкви, и они сами по себе служат немалым ручательством за то, что руководимый ими постарается со всей тщательностью приготовиться к тому служению, которое он избирает из сердечного благоговения пред его высотою, и по принятию его употребит все свои заботы о, том, чтобы приблизиться к тому идеалу пастыря Церкви и служителя Божия, какой начертан в Писании и какой носится в богопросвещенном сознании благочестивых людей. Только в благочестивых и богобоязненных семействах можно встречать проявление подобных расположений. Там, где действуют и проявляются такие расположения, там, можно надеяться, родители позаботятся дать доброе воспитание своим детям, потребное будущим служителям Божиим, посеять в юных душах семена веры и благочестия, которые, с течением времени, под их теплым руководством и сердечной охраной возрастут, распустятся и принесут плоды, и утвердят в них такое христианское настроение, какое сделает их непреклонными и горячими борцами за дело веры и за спасение своих братий. О, если бы больше было таких семейств, из которых Церковь могла бы воспринимать на служение себе людей по сердцу Божию, горящих желанием посвятить свои силы на дело молитвы, на дело благодатного освящения и просвещения ближних! Мы не отрицаем, что есть такие семейства, но выходящих от них благопотребных деятелей, готовых посвятить себя на служение Богу и Церкви, слишком и слишком мало в сравнении с тем запросом, какой предъявляют нужды многомиллионного православного народонаселения. Каждый благочестивый сын Церкви должен желать и содействовать тому, чтобы в ней вырастали и умножались добрые и верные рабы, с детства посвященные на служение Богу и с детства готовящиеся к нему. Дети обетов и молитв, как свидетельствует история, – самые лучшие и благоплодные служители Божии. Таковы были в Ветхом Завете великий пророк Самуил, испрошенный своею матерью Анною от Бога, с обещанием посвятить его Богу на всю его жизнь, и во исполнение обета воспитанный при скинии с самых юных лет своих. Таков был в христианской Церкви св. Григорий Богослов. Мать его Нонна некоторое время, по вступлении в супружество, не имела детей. Подобно матери Самуила, она просила Бога разрешить ее неплодство и, в случае исполнения ее молитвы, дала обет Богу приготовить из дарованного ей сына служителя Церкви. И вот, когда исполнилось ее молитвенное желание и ей дарован был сын, она, окружив его своими попечениями, постаралась напитать его тем духом благочестия, каким было полно ее сердце, и более всего заботилась о том, чтобы из него вышел человек, преданный вере и Церкви, могущий исполнить своей деятельностью те обеты, какие носила она в своем сердца с той поры, как почувствовала, что не напрасны были ее молитвы пред Богом о даровании ей сына. И вот из ее сына, при его глубоком благочестии, наследованном от матери, и при его высоком образовании, вышел один из первых богословов вселенской Церкви, великий святитель, чествуемый и прославляемый из рода в род за свою святость и за свои бессмертные труды на пользу веры православной. История Церкви указывает нам одно чудное семейство, все члены которого прославились святостью, и из которого вышли такие великие светильники Церкви, как св. Василий Ведший, св. Григорий Нисский и св. Петр Севастийский. Строгие благочестивые нравы господствовали в этом семействе, и жил в нем крепкий дух веры и благочестия, который приготовил и воспитал в лице нескольких братьев славных деятелей, с великой ревностью и силой служивших на пользу веры и Церкви. Благочестивая и сильная духом бабка св. Василия Великого до начала школьного образования при себе держала старших внуков – детей своего сына, учила их молиться, заставляла их в точности выполнять то, чего требует долг христианина и полагала в их восприимчивых сердцах твердые, неизгладимые начала веры и преданности Церкви и Богу. Когда ее не стало, – по отношению к младшим братьям и сестрам св. Василия Великого заботы о воспитании их в духе благочестия приняла на себя старшая сестра их св. Макрина, одна из первых девственниц христианских, устроившая общежитие и прославившаяся святостью. И вот, благодаря этому семейному воспитанию, каждый член этого благочестивого семейства, где ни являлся, – в школе или в жизни, – везде отличался строгой добродетелью, и все братья решились посвятить свои силы на служение Церкви и явились избранными пастырями, подобных которым немного представляет история.

В ряду побуждений, влекущих человека к избранию пастырского служения, ставят обыкновенно внутреннее призвание. Говорят часто в обществе: «пусть тот только готовится к принятию священнического служения, кто чувствует внутреннее призвание к нему. А готовить к священству людей не призванных – дело напрасное, не обещающее добрых плодов: или они откажутся от того служения, к которому готовятся, не чувствуя призвания, и таким образом даром пропадет труд приготовления, или из них, когда они примут это служение, выйдут не пастыри, а наемники». О необходимости призвания к священству считают долгом говорить многие и из тех сочинений, которые излагают более или менее полное учение о пастырском служении, например: пастырское богословие Антония, впоследствии архиепископа казанского⁷, и пастырское богословие Бенгера⁸.

Призвание к священству – великое дело. И кто бы не желал, чтобы в числе лиц, готовящихся к пастырскому служению, были только званные от Бога или чувствующие непреодолимое влечение к избранию этого рода служения? Но в толках об этом призвании много неопределенности, и трудно из этих толков вывести ясные и твердые правила для практического руководства в жизни. Как скоро мы из области отвлеченных представлений о призвании к священству переходим на практическую, житейскую почву, то встречаем большие, почти непреодолимые затруднения к тому, чтобы возвести эти представления на степень закона, требующего непременного приложения к жизни. Дело в том, что чрезвычайные призвания, с непобедимой силой влекущие человека к служению, исполняемому пастырями Церкви, весьма редки. Только в особенных случаях и для целей особенно важных Богу угодно бывает чрезвычайным образом открывать свою волю, призывающую того или другого избранника к принятию на себя указуемого ему служения, как это было например при избрании Самуила, пророка Иеремии или апостола Павла. Что касается обыкновенного призвания, как его разумеют в обыденном языке, то это вещь нелегко узнаваемая. Как увериться в призвании того или другого лица к священству людям посторонним, хотя и близко поставленным к этому лицу? Как увериться в нем самому призываемому, особенно в годы юности, когда начинается приготовление молодого человека к тому или другому роду служения? Признать ли свидетельством призвания желание известного лица принять священническое служение? Но простое желание само по себе еще не есть признак призвания: в нем могут совмещаться разнородные элементы, – представление удобств жизни, соединенных со священническим служением, спокойствия, чести, им доставляемых; оно может вырастать из расчетов тщеславия или материального обеспечения. Тем более затруднительно придавать вес и большое значение этому желанию в годы юношеского брожения, когда желания еще не успели отвердеть и определиться и могут быть крайне неустойчивы и изменчивы. Гораздо больше основания видеть признак призвания к священству в благочестивом настроении известного юноши. Но и благочестивое настроение не может служить непременным признаком призвания к священству того или другого лица. Во-первых, трудно верить его неизменной твердости в годы юности; во-вторых, искреннее, глубокое благочестие сколько может возбуждать в человеке желание священства, столько же может и отвлекать от него, представляя трудность и тяжелую ответственность этого звания, как это мы видим на примере св. Иоанна Златоуста, св. Григория Богослова, св. Ефрема Сирина и других, старавшихся уклониться от священства; в-третьих, настоящее благочестие не любит выставлять себя напоказ, и людям, заправляющим волей юноши или власть имеющим, нельзя руководиться расчетами на благочестие, которое может быть кажущимся, при определении того, кого считать призванным к священству, и кого не призванным. А между тем благочестие – наиболее подходящая и заметная черта, могущая свидетельствовать о том, что обыкновенно называют призванием к священству. И жаль, что на эту черту в нашей практике не обращают подобающего внимания, когда судят о людях, способных быть достойными служителями Божиими. Обращают внимание на теоретически способности и знания лиц, предназначаемых к священству, а об их благочестии почти не спрашивают, – от кандидатов священства требуют объективного, теоретического знания религии, а не субъективного воплощения закона веры и жизни, и это от того, что благочестие не может быть предметом испытаний.

Системы пастырского богословия, когда говорят о призвании к священству, не указывают никаких признаков внутреннего призвания, как силы, определяющей волю человека к избранию священного сана. Преосвященный Антоний в § о необходимости призвания к священству выставляет положение, по которому «пастырь Церкви должен быть непременно свыше призван и законно избран и посвящен Церковью на сие служение: и это составляет необходимейшее условие к получению священного сана»⁹, Но вся суть его рассуждений и определений по этому предмету заключается во втором пункте этого положения и, минуя призвание, как внутреннее дело, сводится к речи о внешнем призвании, т.е. о законном посвящении от архиерея, Правда, у него есть §(47) о «признаках призвания (к священству) в настоящее время»¹⁰. Но эти признаки определены далеко не метко, и в речи о них смешано призвание внешнее с призванием внутренними. Этими признаками у него считаются: «а) происхождение из духовнаго звания, б) образование во всех науках, преподаваемых в духовных училищах, и надлежащее одобрение в способностях, успехах и поведении, в) внутреннее расположение и любовь к священству и г) воля местного епископа, который окончательно испытывает кандидата священства, одобряет, и призвание и избрание запечатлевает торжественным рукоположением». Само собой понятно, что здесь не исчерпан и не уяснен вопрос о призвании, как силе, располагающей человека готовиться к священническому служению и искать его. И если какой признак может относиться к указанию присутствия в человеке этой силы, то разве третий, то есть внутреннее расположение и любовь к священству. Но по нему одному нельзя судить о действительности призвания.

У Бенгера целая книга о призвании к священству, но при всей длинноте рассуждения об этом предмете нет ясных указаний признаков призвания, по которым бы сам призванный или другие могли увериться в действительности призвания. Он говорит в трактате о призвании о том, что решение Божие о призвании к духовному служению 1) полезно для общего блага Церкви, 2) полезно для частного человека, или для самого призываемого лица, 3) и не только спасительно, но и необходимо, 4) о необходимости призвания учат отцы, и его легко узнать из высоты и трудности священнического служения, и 5) вступление в духовное звание без призвания опасно для этой жизни и для жизни вечной. Все это верно. Но как открывается божественное призвание? Как безошибочно узнать его? На это нет положительного, определенного ответа, и вместо уяснения внутреннего призвания все сводится к слову о том внешнем призвании, которое узаконено Церковью и которое состоит в избрании и рукоположении ищущего священства чрез высшую епископскую власть Церкви.

Не для укоризны и порицания мы указали на неопределенность рассуждений о призвании к священству в системах пастырского богословия, заслуживающих всякого уважения, а в подтверждение того, что призвание к священству, как внутреннее возбуждение души, – вещь трудная и более или менее сокровенная, нелегко отличимая даже такими лицами, которые нарочито думали о нем и нарочито старались определить его признаки. Мы желаем, чтобы к священству готовились и принимали священный сан одни призванные к тому. Но кто укажет нам этих призванных, и кто отличит их от непризванных? И где несомненное свидетельство этого призвания для самого человека, желающего готовиться к служению священника? Тем труднее предназначать людей готовиться к священству, что приготовлению естественно начинаться в юные годы, когда у человека бродят разные желания, и он не может дать ясного отчета в том, к чему более склонна его природа.

Но если нельзя точно и безошибочно узнавать призвание человека к священству в юные годы, то нельзя совершенно отказаться от мысли – замечать в том или другом юноше годность и предрасположенность к духовному служению и соответственно тому направлять его волю. Родители и воспитатели юношества должны быть крайне внимательны к настроению и свойствам характера того или другого лица, и если в ком-либо замечают склонности, не совсем гармонирующие со строгим служением священника, их долг не привлекать их к священству, а отклонять их от него; а если они уже вступили на путь приготовления к служению пастыря Церкви, для их пользы и для пользы Церкви нужно заблаговременно указывать им, что они вступают не на свою дорогу, что им лучше избрать другой род служения и деятельности, более соответственный их характеру и склонностям. Так например, по нашему мнению, следует отклонять от священства тех юношей, у которых замечается слишком резвый и ветреный характер, которые заявляют чувственный цинизм в беседе, любят разгул в жизни и обнаруживают предрасположение к спиртным напиткам, у которых заметна склонность к светским развлечениям и увеселениям, у которых нет охоты и усердия к молитве, которые удаляются от богослужения, не любят чтения богословских и религиозных книг и т.п. У нас часто в семинариях, особенно в прежнее время, принудительными и крутыми мерами старались действовать на преобразование характера юноши, поставляемого на дороге, ведущей к священству, если замечали в нем склонности, нежелательные или мало терпимые в кандидате священства, и нередко доводили до конца курса людей, не предрасположенных к пастырскому служению, и тем давали им право просить себе священнического места. Едва ли это согласно с требованиями здравой педагогии. Конечно, умный и внимательный воспитатель испробует благие меры, предписываемые ему его благоразумием и любовью к юноше, чтобы подавить в нем зачатки дурных расположений и навыков и образовать характер, достойный служителя Церкви. Но если эти меры не действуют, он посоветует им оставить мысль о священстве и готовиться к другому поприщу жизни, на котором их характер и расположения не будут подавать повода к соблазнам, и на котором они больше принесут пользы. Пусть люди с такими расположениями заявят отличные теоретические способности и по успехам будут считаться в числе лучших учеников; это не должно побуждать умного воспитателя насильно удерживать их на том поприще, для достойного прохождения на котором требуется не одно теоретическое знание, не один умственный талант, но и строгая нравственная выдержка. По свидетельству неоднократного опыта, когда выходили в священники люди с указанными свойствами, – они и сами тяготились тем званием, какое на себя приняли, роптали на те ограничения, какие налагает на них это звание, без усердия исполняли свои пастырские обязанности, в священное дело не влагали требуемого теплого, церковно-религиозного духа, и в жизни своей дозволяли себе вещи, унижающие сан священника.

К приготовлению к священству должны быть предрасполагаемы те юноши, у которых замечается строгий, степенный характер, избегающий всякой пошлости и вольности в обращении, всякого неприятия и цинизма в беседе и поведении, – которые выказывают благоговейное уважение ко всему священному и не позволяют себе отрицательно и критически относиться к великим делам и подвигам, о которых повествуют нам церковные сказания и гражданские летописи, – которых трогают несчастья и страдания людей, и у которых проявляется теплая любовь к своим близким и товарищам, готовая на всякие услуги и самопожертвование, и которые владеют более или менее стойкой и энергической волей: в юноше, правильно настроенном, эта энергия воли обнаруживается не в своеволии, которое есть признак слабости и нетвердости воли, а в строгом соблюдении дисциплины, в неуклонности повиновения тому закону, который выставляется для него, как правило жизни, Церковью ли, гражданским ли обществом или предписаниями непосредственного начальства. Мы не говорим уже об усердии в церкви, богослужению и молитве и о расположении к занятию религиозными предметами, как первом необходимом признаке, обещающем благонадежного кандидата священства, на который нужно обращать особенное внимание при выборе людей, располагаемых к принятию священного сана. Это разумеется само собой и предполагается самым существом дела. Но мы допустили бы преувеличение, если бы стали требовать от юноши, только зачисляемого в кандидаты священства, исключительного сосредоточения на религиозных предметах и аскетического благочестия, пренебрегающего всеми житейскими интересами для угождения Богу. Исключительное сосредоточение на религиозных предметах – следствие высшей духовной зрелости, и оно не может принадлежать годам развития и воспитания еще не сложившегося ума и характера: в эти годы оно может быть преждевременной и опасной односторонностью, которая не выдержит испытания времени и давления случайных противодействующих влияний и легко может исчезнуть или превратиться в противоположную крайность, как показывает опыт. Равным образом и высшее благочестие, в Боге сосредоточивающее все свои помыслы и думающее только о благоугождении Ему, – подвиг избранных и утвердившихся натур, выдержавших более или менее продолжительный искус. В молодые годы, годы воспитания, пусть действуют и развиваются все добрые естественные стремления, и если среди разнообразия их видное место занимает религиозная потребность, которая побуждает юношу охотно и свято исполнять то, что велит Церковь, – этого достаточно для того, чтобы с более или менее верным расчетом держать юношу на пути, ведущем к священству и сообщать ему образование, необходимое для пастыря Церкви.

При выборе кандидатов священства нельзя совершенно опускать из вида и телесные качества избираемого. В Ветхом Завете от священника требовалось некоторое внешнее благообразие, и к служению в скинии или к исполнению священнических обязанностей не допускался тот из сынов Левииных, который имел на теле видимый телесный порок. В книге Левит мы читаем: рече Господь к Моисею, глаголя: рцы ко Аарону, глаголя: человек от рода твоего в родех ваших, аще коему будет на нем порок, да не приступит приносити дары Бога своего. Всяк человек, ему же аще будет на нем порок, да не приступит: человек слеп, или хром, или корносый, или ухорезан, или человек, ему же есть сокрушение руки, или сокрушение ноги, или горбат, или гноеточив очима, или вельмоочен, или человек, на немже суть красты дивия, или лишаи, или единоятрный. Всяк, ему же аще будет на нем порок от семене Аарона жерца, да не приступит принести жертв Богу твоему, зане порок на нем: даров Божиих да не приступит приносити. Дары Бога седею святая святых, и от святых да снест. Обаче к завесе да не приступит, и ко олтарю да не приближится, яко порок имать: и да не осквернит святилища Бога своею (Лев. 21:16–23). Новый Завет снисходительнее смотрит на телесные недостатки, замечаемые в том или другом человеке. По воззрениям новозаветной Церкви, телесный порок или недостаток, не зависящий от воли человека, не может считаться скверной, не допускающей человека до принятия священного сана. Аще кто лишен ока, или в ногах поврежден (говорит 77-е апостольское правило), но достоин быти епископ: да будет. Ибо телесный недостаток его не оскверняет, но душевная скверна . Телесный порок или недостаток церковными правилами тогда только поставляется в числе условий, препятствующих к достижению священного сана, когда он мешает или не дает возможности человеку совершать, как следует, то или другое из действий, возлагаемых на служителя Божия. Когда Церковь ограничивает прием людей с телесными недостатками в состав церковного священноначалия, она имеет в виду не внешнее благообразие, а удобство или совершенство выполнения всех обязанностей и действий, возлагаемых на священника. Глухий же и слепый (постановляет 78-е апостольское правило) да не будет епископ, не аки бы осквернен был, но да не будет препятствия в делех церковных. По смыслу этого правила, не может быть допускаем к священству человек, у которого повреждены члены тела и органы чувств, необходимые для совершения таинств и вообще богослужебных действий. Не только слепой или глухой не должен быть включаем в список кандидатов священства, но и тот, у которого повреждена правая рука и нет хотя одного из пальцев, слагаемых для преподавания обыкновенного священнического благословения, а также и тот, у которого заикающийся или слишком картавый язык, не могущий внятно произносить слова, какие влагает в уста священника Церковь при богослужении, и какие мог бы внушить ему долг пастыря-учителя. Нельзя допускать к священническому служению человека, одержимого падучей болезнью: хронический припадок этой болезни может случиться во время совершения Литургии или другого таинства, и тогда невольно нарушается чин таинства; застигнутый внезапно болезненным припадком может выбросить из рук Св. Чашу и разлить Св. Дары, и этим будет оскорблена святыня, пред которою с благоговением преклоняется всякий верующий. Бывают люди (хотя таких немного), которые не могут выносить курения ладана, и у которых кружится голова от фимиама кадильного, особенно при обильном его употреблении; бывают и такие, которым не приятен и противен вкус виноградного вина. Эти недостатки сами по себе незначительны; но от них может быть препятствие в служении для того, в ком они замечаются. Потому имеющему их не следует искать священства. Мы не имеем в виду со всей полнотой и точностью перечислять все телесные недостатки, могущие служить препятствием к достижению священнического служения. Но мы считали неизлишним несколькими примерами разъяснить то начало, каким руководится Церковь, когда предписывает обращать внимание и на телесную сторону предизбираемого в священники.

Желательно в кандидате священства более или менее удовлетворительное здоровье, которое бы делало для него возможной напряженную работу и давало ему возможность выдерживать продолжительные бдения, часто требуемые тем служением, к которому он готовится. Но слабое телосложение не может быть препятствием к достижению священного сана: слабое телосложение можно укрепить, и его может заменить, как часто и заменяет, духовная энергия.

Каково должно быть воспитание и образование людей, предназначаемых к служению Церкви в звании пастырей? При настоящем порядке вещей, по-видимому, нет нужды предлагать такой вопрос. Он решен уже жизнью. У нас, для приготовления и образования священников, существует духовная школа с утвержденной программой наук и с известными педагогическими правилами. В этой школе, созданной историей и церковной властью, указан надежный путь, которым должны пройти кандидаты священства, чтобы запастись знаниями, необходимыми и полезными для священника.

Но духовная школа, ныне существующая, не есть учреждение вековечное, и не может считаться таким средством приготовления и образования кандидатов священства, которое бы не возбуждало никаких возражений, и лучше которого нельзя было бы ничего и представить. В древней Церкви не было школы специально-духовной; а между тем на служение Церкви выступали и избирались люди, владевшие широким образованием, и в частности хорошо ознакомленные со всем, относящимся к существу веры Христовой и к кругу обязанностей пастырских. Нынешняя духовная школа существует уже издавна; но от влияния времени и обстоятельств меняется программа наук, в ней преподаваемых, меняются и порядки, в ней заведенные. И в то время, когда к духовной школе прилагают наиболее забот, и тратят на нее наиболее средств, весьма нередко слышатся нарекания на нее, нарекания в том, что она не достигает своей цели, что выходящие из нее деятели, после долгого учения, на практическом поприще пастырского служения оказываются часто хуже людей, не проходивших школьного курса, но обильных духом веры и благочестия и усердием к Церкви. Притом не одинакова постановка духовной школы в существующих ныне христианских государствах: наша школа, готовящая пастырей Церкви, не такова, какова школа в обществах римско-католических, а школа римско-католическая в свою очередь отличается от школы в обществах протестантских. Значит, и при существовании утвердившейся духовной школы, весьма возможно и уместно суждение о способах и размере образования, какое получают и должны получать кандидаты священства, и вместе с тем о целесообразности духовной школы в нынешнем ее устройстве и о возможно лучшей постановке института, приготовляющего пастырей Церкви.

Странно было бы возражать против необходимости и целесообразности устройства особой школы, имеющей своим назначением воспитывать и приготовлять достойных пастырей для Церкви, и только люди эксцентрического образа мыслей решаются высказывать смелые мысли против устройства нарочитых духовных школ. Опыт жизни привел Церковь к удовлетворению своей насущной потребности путем устроения нарочитых школ для кандидатов священства. Общее образование, как бы оно ни было широко, не может быть достаточным для приготовления кандидатов священства, вооруженных всем запасом необходимого для них знания. Есть свой удельный предмет, и предмет широкий и в высшей степени важный, точное и полное знание которого совершенно необходимо пастырю, учителю и руководителю душ. Есть искусство, и искусство самое трудное, которым должен научиться владеть священник, если хочет быть достойным своего звания. Предмет этот богословие или то учение о Боге и Его святом законе, которое пастырь Церкви обязан преподать душам, вверенным его пастырскому попечению. Это искусство – искусство уметь управлять душами человеческими, успешно вести их по пути спасения и из сынов греха делать чадами благодати. Школа, назначенная для общего образования, не может посвящать много времени тому предмету, на котором должно быть сосредоточено внимание человека, имеющего в виду для себя в будущем звание пастыря Церкви; и знание богословия у человека, прошедшего курс общей школы, хотя бы и до самых высших ее степеней, не может отличаться полнотой и точностью, и человеку одного общего образования на посте руководителя и учителя душ трудно дать ответ всякому, вопрошающему словес о нашем уповании. В тоже время было бы большой смелостью и самонадеянностью со стороны человека браться за труднейшее из занятий, возлагаемое на пастыря душ, без уроков опытности, которых можно искать только в духовной специальной, а не общей школе. И Церкви, возлагающей обязанность руководить пасомых на священника, естественно заботиться о том, чтобы в учреждениях, ею содержимых, он нашел все нужные средства, могущие облегчить для него дело его служения. Кроме того, что у общей школы есть своя задача, отличная от задачи школы духовной, – самый дух ее может неблагоприятствовать воспитанию пастырей Церкви. В ней могут быть допускаемы вольности мысли и вольности нравов, не предосудительные со светской точки зрения, но нежелательные и нетерпимые со строгой церковной точки зрения. Может ослабеть и даже совсем иссякнуть дух благочестия в человеке, предназначающем себя в священническому званию, когда он в годы воспитания будет вращаться в среде, руководимой началами, далекими от церковного духа; можно нажить равнодушие к званию, предизбранному человеком, и, пожалуй, совершенно потерять уважение к нему и охоту стремиться к нему, когда кругом себя он будет слышать презрительные отзывы о нем и насмешки над тем, к чему он привык относиться с благоговением; наконец, самой вере угрожает нападение науки, когда эти науки в своих определениях больше следуют стихиям мира, чем Христу и Его слову. Правда, знаменитые отцы IV века, как например св. Василий Великий, св. Григорий Богослов и св. Иоанн Златоуст, и в языческих школах не теряли духа веры и благочестия, и по выходе из них выходили великими борцами за слово истины и образцовыми пастырями Церкви, Но эти отцы были избранными из людей: их пример не может быть законом для всех; что безопасно было для них при силе их духа и таланта, то едва ли будет таким для людей обыкновенного уровня, на каких нужно рассчитывать при суждении об устроении порядка жизни.

Если для образования священников необходима особая специальная школа, то должна ли эта школа начинать дело образования с первоначальных элементарных основ его и потом особным путем вести его далее, отделяясь от общей гуманной школы? Или она может брать к себе юношей, уже прошедших более или менее значительный курс общей школы?

Нам кажется, нет нужды и достаточных оснований расширять и удлинять специальную духовную школу и вести в ней особым путем дело образования от первых, так сказать, азов до последних высот его. Духовная специальная школа не только не должна включать в себя низшую элементарную школу, но может устраниться от доброй половины той заботы, какая составляет задачу общеобразовательной гуманной школы. Начальное образование будущие кандидаты священства могут получить в общих школах. В первые годы образования, – годы отрочества, – когда еще не успели определиться характеры и настроения начинающих развиваться душ, преждевременно замыкать человека в тесный круг, приурочивающий его к известному специальному служению. Еще неизвестно, какие расположения откроются в молодой душе, и куда склонится ее желание. Может понапрасну пропасть труд, слишком рано предпринимаемый для приготовления человека к священству, когда с образованием характера и с укреплением в нем самоопределяющей воли он решительно не будет чувствовать склонности к тому служению, для коего начали его воспитывать. Или он уйдет с той дороги, на которую его поставили, или, если останется на ней по стечению обстоятельств и недостатку решительности, из него не выйдет преданного своему делу полезного деятеля. Строгая педагогия, при настойчивости и заботливости о детях, может привить к их душам известные желанные расположения, или возбудить и раздуть дремлющие в них стремления. Но не всегда кончается благоприятными следствиями это настойчивое склонение человека в известную сторону. Природу нельзя слишком насиловать; при энергии в душе, она может дать отпор насильственным на нее воздействиям. Бывали примеры, в особенности в обществах римско-католических, где с малых лет часто отрывают от семейства мальчика, готовимого в служители церкви, что юную душу с первых пор развития ее сознания усиленно старались напитать духом благочестия и направить на путь строгого аскетизма, – занимали ее сказаниями о святых подвижниках и возбуждали подражание им, приучали ее к долгим бдениям и налагали на нее аскетические упражнения, которые могут выносить только люди зрелые, удаляли от всех, даже невинных, развлечений. Казалось, из лиц, так воспитываемых, должен бы выйти строгий монах и ревнивый до фанатизма служитель церкви. Но далеко не всегда так бывает. Часто душа, преждевременно односторонне воспитываемая и подвергаемая насильственным ограничениям, впоследствии оказывает реакцию или бурное противодействие тому давлению, которому ее подвергали, и из того человека, которого слишком рано начали приготовлять в подвижники, и в котором преждевременно возбуждали дух ревности, выходил нечестивый вольнодумец и дерзкий отрицатель основных истин религии и христианства. Шмидт¹¹ приводит в пример ненадежности и непрактичности одностороннего воспитания, слишком рано начинаемого, некоего Игнатия Фесслера, который с четырех лет начал носить одежду иезуита, слушал жития святых и в своем поведении должен был подражать аскетам: его ревность ко благочестию доведена была до фанатизма, но природа не выдержала преждевременного напряжения в одном исключительном направлении, и Фесслер не только не остался верным монашеству, но и бросил католичество и сделался протестантом и даже франкомассоном. Сам Вольтер был воспитанник духовной римско-католической школы, и его неверие, его нападки па христианство были усиленной реакцией его разнузданной души тому насилию или тому не сродному ей напряжению, какому подвергали ее в годы воспитания. И Вольтер представляет далеко не единственный пример в этом роде.

Начальная школа для детей младшего возраста, в размерах курса, прогимназий или наших низших духовных училищ, могла бы и должна бы быть общей для всех без различия, независимо от того, к чему каждый из них впоследствии будет готовиться. И Церковь напрасно бы обременяла себя заботами об устроении низших училищ. Первые элементы образования для всех одинаковы и для всех равно обязательны. У нас нет и, надеемся, никогда не будет таких антирелигиозных стремлений, какими воодушевляется нынешнее французское правительство, усиливающее изгнать религию из школы и устрояющее лаическую, как говорят, или часто светскую, безрелигиозную школу. В начальной школе, к какому бы разряду она ни принадлежала, должно быть все, что соблюдается и должно соблюдаться в каждом благочестивом семействе. По требованию здравой педагогии, религии должно быть отведено в ней широкое место, и дух веры должен заправлять всем строем школы. Закон Божий должен быть поставлен в ряду самых важных предметов преподавания, и от учеников должно требоваться усердное посещение богослужения в воскресные и праздничные дни, участие в домашней молитве, соблюдение других церковных уставов. Дисциплина должна отличаться духом любви, но вместе и строгости, чуждой послаблений. Грубые шалости и выходки ребяческого своеволия, конечно, будет преследовать всякий начальник или надзиратель школы, хотя бы она состояла из детей лиц светских, из коих ни один впоследствии не предназначит себя к духовному званию. Пока соблюдаются строгие порядки в начальной школе, и она не отделяет себя от законного влияния Церкви, могут смело и безопасно получать в ней первоначальное образование юноши, имеющие впоследствии выступить служителями религии. Не принимая на себя излишнего бремени заведывания низшими школами в видах приготовления священников, Церковь может только заботиться, чтобы не оскудевал добрый христианский дух в общей начальной школе, и законными мерами нравственного влияния поддерживать в ней то доброе направление, какое желательно для блага общества.

Наши порядки и предания не благоприятствуют мысли о слиянии начальной школы, – духовной и светской, – в одну общую школу. У нас издавна существует самостоятельная духовная школа, совершенно отдельная от светской, не только средняя и высшая, но и низшая в виде так называемых духовных училищ. В этих училищах особая программа преподавания, отличная от программы преподавания в других параллельных светских училищах, и эти училища на практике являются у нас приготовительными школами, которые проходят люди, поступающие, по выходе из них, в семинарии. Но в существе дела в наших низших духовных училищах нет прямой задачи готовить людей к пастырскому служению, и по мысли, лежащей в их основании, они не специально-духовные или богословские школы, а общеобразовательные. Их задача дать и положить начало общего образования, и при выполнении этой задачи немного применения к специальной цели, преследуемой школою духовною. Собственно говоря, наши духовные училища не школы для воспитания и образования будущих священников, а скорее общеобразовательные школы для воспитания детей духовенства. Устроением и содержанием их преследуется первее всего цель благотворительная, имеющая в виду оказать вспомоществование духовенству в трудном деле воспитания его детей. По духу школы и по обычаю, в ней утвердившемся, ученики ее, получая в ней образование, этим образованием могут быть приготовляемы к разным профессиям, и это образование сколько может быть пригодно для священника, столько же, пожалуй, годно и для человека, имеющего избрать для себя какую-либо светскую карьеру. И мы видим, что из наших духовных училищ не десятки, а целые сотни оставляют с течением времени служение Церкви для того, чтобы искать себе счастья и находит приложение своим знаниям и способностям на других поприщах, – в мире чиновном, юридическом, врачебном или ученом. Значит, слияние их с общими школами могло бы быть произведено без особенных затруднений. Стоит только объединить их программу, и все духовные училища обратить в прогимназии. Они при этом могли бы не утрачивать своего особого существования и своего особого управления. Содержась на средства духовенства, они могли бы быть в полном его заведывании. Только они перестали бы быть тем, чем не могут, хотя, по-видимому, и стараются быть, – школами, приготовляющими кандидатов священства, а были бы просто образовательными школами, в которых можно бы было получить твердые начала образования, необходимые для всякого человека, имеющего в виду какую-либо высшую либеральную профессию.

Если для начального образования, для детей младшего возраста могло бы не быть особых духовных школ, которые бы уже от первых азов приготовляли мальчика к священническому служению, то совершенно другие отношения возникают, когда речь идет об образовании среднем, об образовании лиц, выходящих из отроческого возраста и вступающих в период юности. С возрастом больше определяются способности, расположения и настроения людей; с возрастом лучше и безошибочнее может быть намечена будущая карьера учащегося, или им самим или его родителями и воспитателями. И вот для тех людей или юношей, у которых более или менее определяется характер, и которые, при некоторой доле самоопределения, предназначают себя в будущем к духовному званию, и этим предизбранием выделяют себя из общей массы учащихся, непременно должна быть своя отдельная школа, имеющая своим назначением приготовление и образование будущих священников. Эта школа принимает к себе лиц, уже наметивших себе в будущем священническое служение, и она ведет дело их образования применительно к той цели, какая поставлена у них пред глазами. Она сообщает им в возможной полноте и подробности все то, что необходимо знать священнику для достойного и плодотворного выполнения своего служения. Она приучает их к той практической деятельности, какая требуется от служителя Церкви. Общая гуманная школа, как бы представители ее ни уважали религии, не может брать на себя этой задачи, и если только в ней одной будет учиться будущий священник, у него будут существенные пробелы в самом необходимом для него знании, и он, собственно говоря, нисколько ее будет приготовлен к своему служению. Сообщая подробные сведения по богословию, уча всему относящемуся к церковности, специальная духовная школа не может оставлять без внимания и общего гуманного образования. Ее воспитанники, вступающие в нее с достаточным запасом первоначальных гуманных знаний, должны вести далее начатое дело образования. Священник не должен быть только церковным начетчиком или односторонним богословом. Для успеха в его деле, для поддержания его авторитета, от него требуется широкое и твердое общее образование, и все, что способствует развитию и укреплению мысли, что входит в круг общего образования, не должно быть опускаемо без внимания специальной духовной школой. Общеобразовательный курс в ней должен быть проходим с возможной полнотой и тщательностью. Но преследуя свою удельную задачу, духовная школа самому общеобразовательному курсу постарается дать направление, наиболее гармонирующее с духом, каким она одушевлена, и с целью, ею преследуемой. Знакомя, например, с классическими языками и с классической литературой, она будет читать не одних языческих авторов, – греческих и латинских, – но и отцов восточной и западной церкви. Изучая всеобщую и русскую гражданскую историю, она, следя развитие человеческих естественных сил, вместе с тем будет стараться указывать в течении событий жизни народов явные следы Божественного промышления о людях. Где в изучении законов природы ученые останавливаются на одних вторых причинах, там она, будет возводить мысль наблюдателя естественных явлений к причине первой, без которой вторые причины не могли бы оказывать свое действие и поддерживать удивительный строй вселенной, нами созерцаемой.

Не одна особенность задачи, не одна необходимость теоретическая заставляет Церковь заботиться об устроении особых школ для приготовления священников. Вместе с теоретическими побуждениями здесь имеют значение и побуждения нравственные. Церковь не может довольствоваться одними общеобразовательными школами не потому только, что общеобразовательная школа не может сообщить полных сведений по специальному предмету, составляющему предмет первой необходимости для священника, но и потому, что она не может надеяться сохранить во всей чистоте и неприкосновенности в кандидатах священства то чистое церковное направление, какое она желает воспитать в них, если они до конца останутся в общей школе, среди людей разных направлений. С развитием характеров, с утверждением большей самостоятельности в юношах могут быть замечаемы вольность мысли, вольность и распущенность слова, пожалуй, вольность поведения. От этой вольности необходимо предохранить юношей, предназначаемых к священнейшему из служений, именно пастырскому. Но это сделать трудно, когда ежедневно делят время и делятся мыслями и чувствами юноши разных предрасположений, собранные в одно место. Эта вольность может быть и не предосудительна со светской точки зрения. Но для людей, предизбравших жребием своим служение Церкви, она не может быть безопасна. Вот одни из юношей увлекаются общественными зрелищами и увеселениями; другие уклоняются от посещения Церкви; третьи любят нескромные, несколько цинические разговоры и ищут веселого общества; четвертые позволяют себе острить на счет тех предметов, пред которыми с благоговением преклоняется благочестивая душа. Зараза невольно сообщиться может и юношам, готовящимся к священническому служению, если они будут поставлены в необходимость делить жизнь и общество вместе с юношами разнообразных направлений, смотрящими не в ту сторону, куда они направляются. Невинное в других явится предосудительным и вредным для них. Пожалуй, малое действие произведут на них те частности, о каких мы упоминаем. Но и капля пробивает камень, если постоянно падает на одно место. – Кроме мелочей нельзя опускать из вида возможности прямых антирелигиозных проявлений в юной среде. Дух неверия слишком быстро распространяется в наши дни, и он очень рано овладевает молодыми умами. На наших глазах не только студенты университета, но и гимназисты высших классов не прочь похвалиться отрицанием самых священнейших пунктов веры, и поглумиться над Церковью, ее уставами и ее служителями. И это не ныне началось, не ныне и кончится. Мир, как начало, противоположное Церкви, существовал не в одном язычестве; он существует и ныне, в христианских обществах, и заявляет, то скрытно, то явно, свое противодействие ограничивающим своеволие началам веры и божественнаго закона. Господь изъял от мира своих учеников, которым поручил дело распространения и хранения веры, и Он предрекал им, что мир не перестанет их ненавидеть (Иоан. 15:18, 19; 17:14–16). Не нужно ли и ныне изъять из мира продолжателей дела учеников Христовых, чтобы удалить их от соблазна и сохранить чистыми от зла?

Из существующих христианских обществ наименьшее отделение духовной школы от светской мы видим в протестантстве. Там нет заведений среднего уровня, соответствующих нашим семинариям, и обыкновенным местом приготовления пасторов служит богословский факультет, существующий при университетах, на который поступают, как на другие факультеты университета, кончившие курс в общеобразовательных учебных заведениях (гимназиях) и имеющие аттестат зрелости. Слушая курс богословских наук, студенты живут наравне с другими студентами, и подчиняются общим правилам, обязательным для студентов других факультетов. Это слияние духовной богословской школы со светской вызвано в протестантстве противодействием строгой римско-католической системе, которая совершенно отрывала от семейства юношу, готовимого в священника, и подчиняла его особенной монастырской дисциплине. По требованию этой дисциплины, воспитанники духовной школы носили особенную одежду, жили в закрытом заведении и не имели свободного выхода из стен этого заведения, были постоянно на глазах своих надзирателей, и кроме молитвы утром и вечером, кроме ежедневного слушания мессы, им назначались часы для благочестивых размышлений, и после каждого такого размышления они должны были возыметь в уме какое-либо благое намерение, о котором должны были, по требованию, сообщать каждый раз своему начальнику и руководителю. Им не дозволялись светские развлечения; напротив, их старались приучать к разнообразным благочестивым упражнениям. Воспитанники все делали по указке и по раз заведенному, строго соблюдаемому, правилу, не имея права и возможности заявлять в своей деятельности какую-либо самостоятельность. Показалась насильственным стеснением природы, вредным для образования характера, такая система воспитания, приготовляющая из воспитанника хорошо выдрессированного, послушного автомата. И вот не захотели иметь никаких клерикальных воспитательных заведений со своеобразным строгим характером, и будущих пасторов стали воспитывать также, как и юношей, готовящихся к другим светским профессиям, не выделяя их из общего круга учащихся и подчиняя их одинаковым условиям с воспитанниками, не имеющими в виду церковного служения. Но далеко не все довольны результатами такой системы воспитания кандидатов священства. При таких условиях школьного воспитания не укреплялся, а оскудевал дух благочестия в юношах, готовившихся к служению пастырскому, и наживалось у них какое-то равнодушие к делу веры и своему званию. Вместе с тем на почве, лишенной тщательного ухода, беспрепятственно возрастала свобода мысли, которая доводила протестантских богословов до отрицания многого существенного в христианстве, и свобода жизни, не стеснявшаяся поступками, унижающими знание служителя Церкви. И благонамеренные и благонастроенные люди в самом протестантстве находят совершенно не идеальным, а прямо опасным такой порядок воспитания будущих кандидатов пастырства. Пальмер, например, один из лучших представителей в немецкой литературе по вопросам, относящимся к пастырству, находит, что университет, в котором учатся студенты разных факультетов. вовсе ненадежное место для образования пастырей, и он замечает, что это не его только мнение, но мнение многих нынешних представителей протестантского духовенства. Доказывая это, он ссылается на то, что «теперь университет со всеми своими традиционными принадлежностями, – с трактиром и фехтовальной залой, с коммержами и выездами, – юношу, предназначенного в служители Божии, глубоко оскверняет прежде, чем он получит освящение. Для нас (говорите он) не может быть никакого сомнения в том, что кто живет, подчиняясь студенческим традиционным привычкам, кто предается студенческим шалостям с увлечением, или по легкомыслию и не желанию трудиться, и при этом теряет из глаз цель своего студенчества, тот во всяком случае, если после и отстанет от этих шалостей, должен жалеть о потере значительного времени, – кроме многого другого, им чрез то утраченного¹²». Лучшим местом для воспитания кандидатов священства и в протестантстве признается не гимназия и не университет, а совершенно отдельная семинария. В этой семинарии наука может быть преподаваема в той широте, какой она достигает при университетском, преподавании, и по научному теоретическому строю она может не отличаться от богословского факультета при университете. Но иной строй ее должен быть педагогический. Пусть будет эта семинария при университете, пусть студенты, в ней находящиеся, чувствуют и сознают себя студентами. Но она не должна предоставлять студента в его жизни самому себе: строгими дисциплинарными регулами она ограничивает и упорядочивает его свободу, и приучает его к более правильной жизни и более правильным занятиям. Она не сообщает только знания, как университетский факультет, но в интересе Церкви, в интересе будущего служения молодых богословов, преследует строгие педагогические цели. Эта семинария предполагает общежитие (конвикт), где собранные юноши подчиняются строгому порядку, какой не может быть соблюдаем при разрозненной жизни на частных свободных квартирах.

К типу тех семинарий, какие признаются лучшим местом для приготовления пасторов в протестантстве, подходят наши духовные академии, в которых с широтой факультетского преподавания соединяется особый педагогический строй, ограничивающий и направляющий свободу студента известными дисциплинарными правилами. Но и наши семинарии, будучи средними учебными заведениями и уступая в широте образования семинариям факультетским или университетским, достаточно могут удовлетворять цели приготовления образованных пастырей Церкви. Пастырю Церкви нельзя довольствоваться одним знанием веры и закона Божия и умением совершать возлагаемые на него требы. Чтобы держать авторитет священника-учителя народа и общества на надлежащей высоте; и быть в состоянии отвечать на все запросы, к нему обращаемые, он должен владеть умом, логически развитым, и пером, достаточно обработанным для правильной и солидной речи, и ему нельзя быть невеждой в предметах, входящих в область общих гуманных знаний, например в истории литературы, в истории народа. Наши семинарии не опускают из вида этого общего образования, необходимого для пастыря. Они не менее гимназий дрессируют и развивают мысль и приучают владеть словом; они сообщают знания обо всем, входящем в курс общего гуманного образования, в такой мере, в какой признается то нужным для человека среднего образования, имеющего право на получение аттестата зрелости. Вместе с тем наши семинарии в достаточной полноте знакомят своих воспитанников со Священным Писанием, главным источником и руководительным началом нашей веры, раскрывают учение о догмате и нравственности христианской в размере, превышающем степень среднего образования, сообщают сведения по церковной истории, имеют в своем курсе гомилетику – наука о проповеди, литургику – науку о богослужении и практическое руководство для пастырей, излагающее права и обязанности пастырей Церкви.

Казалось бы, что в курсе семинарском все есть, что необходимо знать священнику, и даже более того, что необходимо; при той полноте знания, какое получается в семинарии, из нее должны бы выхолить пастыри, вполне просвещенные и вполне приготовленные к своему делу. И мы не можем сказать, чтобы не было таковых, не можем осуждать наших пастырей, получивших образование в семинарии, за недостаток знания и просвещения.

Между тем, как мы замечали уже, весьма нередки заявления недовольства по отношению к семинарскому образованию. Многие находят его не вполне достигающим своей цели, и указывают в подтверждение этого на то, что воспитанники семинарии, поступая во священники, очень часто не заявляют ни духа благочестия, ни усердия к своему пастырскому делу и оказываются людьми, мало приготовленными к надлежащему исполнению своего служения, главной цели семинарского образования.

Такие отзывы иногда высказываются голословно, с чужого голоса, иногда слишком поспешно обобщают частные факты. Но нельзя отвергать совершенно их относительного значения и силы.

В нашем семинарском образовании есть две вещи, которые могут возбуждать вопросы.

Во-первых, наша семинария не есть заведение, строго приспособленное к одной цели – воспитания пастырей Церкви, и устроенное по одной идее. Если не устав ее, то практика к указанной главной цели ее присоединяет другую, благотворительную, послужившую основанием для устроения низших духовных училищ. Приготовляя пастырей для Церкви, семинария вместе с тем дает даровое образование детям духовенства, годное не для одной пастырской службы. Наши юноши, поступая в семинарии для получения образования, не обрекают себя через то на служение Церкви. Многие из них, и учась в семинарии, имеют в виду для себя в будущем светские профессии, и многие в течение курса выходят из семинарии для поступления в другие учебные заведения, а другие, и по окончании семинарского курса, поступают не в то звание, к какому должна готовить семинария, а в какое-либо светское. Нельзя запретить выхода из семинарии в другое звание молодым людям, не чувствующим в себе расположения к священству. Но не должны бы быть принимаемы в семинарии и не должны бы поступать в нее люди, вовсе не имеющие в виду избрать целью своей жизни священническое служение. А как скоро это существует у нас ныне, волей или не волей семинария должна считаться с этим фактом, и в системе ее воспитания происходит некоторое раздвоение. Отсюда светский или мирской элемент в ней заявляет себя в большей мере, чем в какой это требуется идеей заведения чисто духовного. Отсюда в ней и ее дисциплинарных порядках не выдерживается тот дух церковности, какой должно воспитывать в кандидатах священства. Отсюда во многих из ее воспитанников недостаток того духа, каким отличаются воспитанники католических семинарий. И это, не к выгоде нашей, заметно отражается на практической деятельности нашего пастырства.

Для воспитания духа церковности и благочестия, необходимого и желательного в кандидате священства, семинарская дисциплина должна отличаться своим специфическим характером, и порядок жизни воспитанников семинарии, имеющих в виду священническое служение, должен быть устрояем соответственно их будущему назначению. От них должно требоваться строгое выполнение всех церковных постановлений, и им так нужно вести себя, чтобы они сами, по движению своего религиозного чувства, не дозволяли себе ни малейшего уклонения от исполнения христианских обязанностей, независимо от того, требуют ли от них того или другого, предписываемого Церковью и верою, прямо и официально, или нет, наблюдают ли за ними или нет. Над всем в их поведении должно господствовать и всем заправлять сознание того, что они призываются быть служителями Божиими и учителями других в том, как нужно жить по закону Христову. Долг молитвы, предписываемый христианскою совестью, – их первейшая обязанность. Они неопустительно являются к богослужению во все воскресные и праздничные дни, и это должны делать не ex officio, а по охоте и усердию, так чтобы не только опущение того или другого праздничного или воскресного богослужения, но и поздний приход к какому-либо из них уже тяготил их совесть. Они все вместе обязательно присутствуют при чтении утренних и вечерних молитв, и без молитвы не садятся за стол и не встают от стола. Им нельзя позволять канун воскресного или праздничного дня осквернять какой-либо светской забавой или участием в каком-либо развлечении мирского характера, что очень часто бывает в нашем светском обществе. Они строго держать пост по уставу церковному, и малейшее отступление их в этом от устава церковного и нарушение поста, не вызываемое нуждой или предписаниями врача, должно быть вменяемо им в вину, как дело, для них особенно неприличное. Кто не исполняет христианских обязанностей и установлений церковных или, по крайней мере, затрудняется их исполнением и обнаруживает желание по возможности уклоняться от их исполнения, тот тем самым устраняет себя от священства. Что будет за священник, который должен быть молитвенником пред Богом за других и ревнителем исполнения закона христианского и устава церковного, из того юноши, который в период приготовления к священству пренебрегает существенными требованиями своего будущего звания, не исполняет, как следует, долга молитвы, нарушает посты и не находит никакого удовольствия в том, чтобы присутствовать при богослужении в дни воскресные и праздничные? И в порядке общежитейском воспитанники семинарии, готовящиеся к священству, должны подчиняться некоторым ограничительным условиям. Им не может быть дозволено все то, что не запрещается воспитанникам светских заведений, готовящимся к какой-либо светской профессии. Им, например, не прилично посещать рестораны, театры и другие места общественных увеселений. Едва ли кто признает согласных с порядком вещей, если будущий священник станет являться на вечерах и принимать участие в танцах и других играх. Тем более унизительны, несообразны с назначением семинаристов и должны быть запретны для них грубые чувственные удовольствия, например, распущенный разгул, участие в какой-либо веселой пьяной компании, беспорядочные пирушки, нечуждые цинического характера. Семинаристам, имеющим быть служителями Божиими и образцовыми руководителями в жизни других, слишком не пристало напоминать своим поведением подгулявших рабочих или мастеровых. Замечаемые в подобных нарушениях порядка, унижающих звание семинариста, должны быть изгоняемы из духовного заведения без всякого снисхождения. Кандидаты священства всегда и везде должны являться юношами скромными, благородными, соблюдающими приличие и сдержанность в поступках, словах и даже телодвижениях.

Говоря так, мы не налагаем на семинаристов какого-либо неудобоносимого бремени, не предписываем для них слишком сурового закона. Они должны быть приучаемы к такому порядку жизни, какой обязаны будут соблюдать, когда, по выходе из семинарии, сделаются священниками. И что не дозволяется священнику, то и им не должно быть дозволяемо. Они так должны быть воспитываемы, чтобы по выходе из заведения не видели нужды значительно изменять свой образ жизни. Во внимание к этому мы не рекомендуем для семинаристов, готовящихся во священники, монастырского заключения и наложения на них каких-либо аскетических упражнений, не обязательных для них в будущей, когда они сделаются священниками. Наши священники живут в обществе, живут жизнью открытой и семейной. Нет нужды отрывать совершенно от семейства и общества и воспитывающихся кандидатов священства. В положенное время они могут иметь выход из заведения, могут бывать у родных и знакомых, если только эти знакомые не известны начальству семинарскому с какой-либо дурной стороны, и если дозволенные выходы, при учащенном повторении их, не влекут за собой рассеяния и отвлечения от дела. Нельзя запрещать им и развлечений, лишь бы эти развлечения не нарушали приличия и благородного тона. Юношей нельзя вести и заставлять жить так, как живут старцы или люди, проведшие более половины своей жизни; иначе насилуемая природа может или не выдержать напряжения и ослабеть – или отмстить за себя беспорядочным выступлением из той колеи, по какой направляли ее.

Венец воспитательное дело в семинариях получает тогда, когда воспитанники их и положительные и отрицательные правила благоповедения, приличного кандидатам священства, предписывающего одно делать, а другого избегать, исполняют не вследствие дисциплинарного принуждения, а добровольно, по сознанию необходимости их исполнения в их положении и в виду их будущего назначения. Тот еще не обещает из себя хорошего священника, кто не отступает от порядка, принятого в семинарии, единственно потому, что боится взысканий, угрожающих за нарушение его. Такой человек, вырвавшись на свободу, по выходе из учебного заведения, может дозволить себе многое, что может совершенно скомпрометировать его. Нет, пусть порядки заведения, предписываемые его духом и назначением, войдут, так сказать, в плоть и кровь воспитанника, пусть они сделаются его привычками и второй его природой; пусть, не глаз начальника или надзирателя, а его собственная совесть удерживает его от разных поползновений и неприличий. Тогда можно ручаться, что кандидат священника окажется достойным того поста, какой его ожидает, и его поведение не вызовет ни в ком слова хулы и осуждения. Не строгость, не суровая дисциплина воспитывает такой характер, а нравственное влияние учителей и воспитателей. Общий высокий христиански-нравственный строй дух заведения, живой пример достойной жизни и нравственного приличия, видимый в лице людей, приставленных к делу обучения и воспитания, согласное и единодушное действие их, направленное к одной цели, теплое, сердечное отношение к питомцам и постоянная заботливость об их благе – вот что может создать людей, которые были бы украшением пастырства и чести заведения, их воспитавшего.

Другой недостаток, за который обращаются с упреками к семинарскому образованию, указывают в том, что в наших семинариях забыт или заброшен практический элемент. Нашим кандидатам священства в семинариях (говорят) читают теоретические науки, много разных наук, сообщают довольно широкое и обильное знание, но очень мало обращают внимания на то, что прямо относится к их будущей практической деятельности, мало приучают воспитанников к тому, что они должны делать, когда, быв призваны к священству, приступят к исполнению обязанностей, возлагаемых на них их должностью, не дают им умения вести свое дело, как следует. И выходят часто из наших многознающих семинаристов священники неумелые, путающиеся при исполнении воспринятого на себя долга, уступают в практической деятельности людям простым, не проходившим длинного школьного курса.

Справедлив ли упрек этот нашему семинарскому образованию?

При беспристрастном отношении к делу и по внимательном обсуждении существующей системы образования, сообщаемого нашим кандидатам священства, мы не можем не сознаться, что он указывает частью на действительное опущение в системе приготовления священников. Но в тоже время не можем не заметить, что часто упрекающие наши семинарии за недостаток практического приготовления кандидатов священства к их будущей должности возлагают на школу требования неудобоисполнимые.

Полное умение во всех отраслях человеческой деятельности не дается школой, как бы тщательно школа ни выполняла свое назначение. Медик, юрист, агроном, инженер, технолог, как бы долго и усердно ни учились в школе, на первых порах практической деятельности, будут действовать робко, в неуверенности, и легко могут допускать более или менее важные ошибки. Школьное образование и практического характера дополняется жизнью, заставляющей прилагать к делу добытые в школе знания. Врач, юрист, инженер делаются хозяевами в своей отрасли только после нескольких лет более или менее усердной практики. Тоже самое нужно сказать и о том роде деятельности, к которому готовится кандидат священства.

Но сила упрека, обращаемого к семинарскому образованию, в том, что по сравнению с другими специалистами, готовящимися к известной профессиональной деятельности, воспитанники наших семинарий получают гораздо меньше практической подготовки к ожидающему делу. Так ли это?

Наша семинария много занята общеобразовательными целями, и за служением этим целям как бы отступают на второй план ее заботы о практическо-специальной стороне образования кандидатов священства. Она не оставляет без внимания и практической подготовки к своему делу кандидатов священства, хотя, нужно сказать правду, могла бы делать это с большей полнотой и тщательностью.

На три части разделяется долг, возлагаемый на пастыря Церкви: он учитель народа, он совершитель богослужения, он нравственный руководитель и воспитатель своих пасомых.

Для приготовления к исполнению учительского долга в семинарии существует кафедра гомилетики. Гомилетика сообщает правила о составлении и произношении проповедей и уясняет тот, внутренний и внешний, характер, каким должна отличаться церковная проповедь. С изучением формальных правил гомилетики соединяются и практические занятия. Ученики пишут проповеди; эти проповеди подвергаются критическому разбору, произносятся иными в классе, а другими и в Церкви. Но зная ведение этого дела в семинарии, мы не можем считать совершенно достаточными практические занятия по гомилетике или проповедничеству, существующие в наших семинариях. Написать одну или две проповеди в год, написать около трех проповедей в течение всего семинарского курса – это ли все, надлежащее приготовление к исполнению учительской обязанности, возлагаемой на священника, первейшей и главнейшей из всех его обязанностей, по выражению книги «О должностях пресвитеров приходских»¹³? Тем менее можно довольствоваться такой мерой практических занятий по проповедничеству в семинарии, что проповеди, составляемые в семинариях, пишутся на общие темы, без всякого почти отношения к запросам тех лиц, перед которыми кандидат священства впоследствии явится учителем, пишутся больше для голых стен, чем для живых людей. При составлении и разборе этих проповедей главное внимание обращается на логический строй, пожалуй, еще на изложение. Но это далеко не все, что требуется для умелого ведения дела проповеди. Даже произношение, и то не заслуживает особенного внимания наших гомилетов, и от того наши проповедники в этом отношении значительно уступают проповедникам других христианских Церквей и обществ. Между практическими занятиями в семинариях является импровизация проповедей. Дело полезное; оно дрессирует слово и делает его развязным. Но и эта импровизация не имеет повсюдного и широкого распространения, и ссылкой на нее нельзя успокаивать себя при мысли о том, все ли делается у нас, что нужно, для практического приготовления умелых учителей народа. В других странах, где есть проповеднические и катехизические семинарии, в которых проповедь является одним из самых главных предметов заведения, к делу приготовления проповедников прилагают гораздо больше заботы, чем у нас. В протестантстве и католичестве каждый, поступающий на приход, несравненно более практикован в деле проповедничества, чем наш семинарист,

Другая обязанность священника состоит в совершении богослужения. О богослужении трактует особая наука, преподаваемая в семинарии, известная под именем литургики. Но литургика не содержит в себе ничего практического. Содержанием ее служит историко-археологическое и теоретическое учение о богослужении. Можно прекрасно знать литургику и не уметь должным образом совершать богослужение. Практическим приготовлением кандидатов священства к достойному совершенно богослужения служит непосредственное участие в нем посредством чтения и пения, которые в нашей Церкви составляют главные богослужебные действия. Воспитанники семинарии приглашаются к такому участию в богослужебных действиях. Но у нас оно является для них больше делом свободы и усердия, чем обязательного долга, и многие из семинаристов совершенно устраняются от непосредственного участия в богослужении, долженствующего служить для них лучшим приготовлением к исполнению того, что потребуется от них, как от священнослужителей, когда они примут священный сан. От того и бывает, что иные из священников, вышедших из семинарии, хорошо знакомы с Гомером и Гезиодом, с Цицероном, Горацием и Виргилием, но не знают, при поступлении на должность, церковного устава, не умеют внятно и вразумительно читать положенные на службе молитвы и избранные отделы из священных книг, не могут ни петь, ни руководить других в церковном пении и совершенно не понимают различия гласов, или напевов, из которых слагается нотный церковный обиход. От того между прочим так много небрежного и неудовлетворительного в отправлении нашего богослужения. В особенности страдает пение, которое в нашем богослужении составляете слишком важный элемент, – более важный, чем в богослужении других христианских вероисповедных обществ. Выходят из употребления старые умилительные напевы, пропадают отличительные оттенки гласовых напевов, и многие из священно-церковно-служителей все готовы петь на один глас; лучшие из церковных праздничных или воскресных песнопений выполняются монотонно и при этом выполнении теряют свою священно-величавую прелесть, полную разнообразного движения звуков, и приятным образом услаждающую религиозное чувство (например догматики, ирмосы на Воздвижение, на праздник Пятидесятницы, на Сретение и т.п.). Школа, готовящая служителей Церкви, к этому делу почти совершенно равнодушна и как будто считает это мелочью, на которую не стоит обращать большого внимания. Слышно, впрочем, что в последнее время на этот предмет обращено надлежащее внимание, и в новом уставе семинарий пению отведено довольно широкое место, и оно сделано предметом обязательным, чего прежде не было.

Самое трудное дело, возлагаемое Церковью на священника, – это пастырская попечительность о своих прихожанах, или пастырское руководство пасомых на путях спасения. Как добрый воспитатель и отец, каким называют священника его прихожане, он должен бдеть над душами вверенных ему духовных овец, чтобы не заблудилась и не погибла ни одна из них, помня то, что с него взыскана будет кровь каждой овцы, погибшей по его небрежности или вине. Он должен смотреть за тем, чтобы не заболела нравственно какая-либо из них, и если видит начало или развитие болезни той или другой из них, любовь и долг побуждают его принять меры и средства к излечению этой болезни, и он должен уметь лечить душевные болезни, по крайней мере, не хуже того, как врач обыкновенный лечит болезни телесные.

По примеру апостола Павла, он должен каждого из вверенных ему прихожан, как отец детей своих, просить и убеждат и умолять поступать достойно Бога, призвавшаго нас в Свое Царство и славу (1Фес,. 2:10–12), должен внимать всему стаду (Деян. 20:28), и всякаго человека вразумлять – научать всякой премудрости, чтобы представить всякаго человека совершенным во Христе Иисусе (Кол. 1:28). К этому труднейшему и ответственному делу нравственного пастырского воспитания и руководства пасомых наша духовная школа не дает практической подготовки. Но нельзя винить школу за это опущение: едва ли возможны в школе практические занятия по этой отрасли деятельности. У школы нет лиц, над которыми она могла бы показывать примеры пастырской попечительности. Она может и должна возбудить в кандидатах священства сознание необходимости для них бдительной заботливости о нравственной целости и чистоте своих будущих прихожан, по поступлении на место, может и должна возбудить и утвердить в них любовь и усердие к этому делу, может и должна сообщить советы и правила касательно возможно лучшего ведения этого дела. Но все это – дело теории, а не практики. Практически это дело может начаться только тогда, когда кандидат священства будет иметь перед собой лиц, поставленных под его непосредственное попечение, т.е. уже по принятии им священного сына. В германской пастырской литературе, более богатой, чем наша литература, высказывались разные проекты и предположения касательно практической подготовки юношей, имеющих в виду церковное служение, к делу нравственного пастырского воспитания людей. Но эти проекты и предположения оказывались утопическими, неосуществимыми на деле, и не было никакой пользы от попыток к их осуществлению. Высказывали, например, мысль о том, чтобы при богословских факультетах университетов или при богословских семинариях, воспитывающих будущих пастырей, учредить духовную поликлинику, в параллель клинике, существующей при медицинских университетских факультетах, в которой бы преподаватель пастырского богословия практически над живыми людьми, в виду кандидатов священства, показывал, как нужно обращаться с нравственно больными, требующими наставления от служителя религии, подобно тому, как это делает клинический профессор-медик, руководитель молодых врачей в их специальности. Или предлагали обратить для практически-пастырских занятий ту же больницу, которая существует при университете для практического приготовления медиков: эту больницу мог бы ежедневно обходить руководитель студентов богословия вместе с ними; они слушали бы и замечали бы, как и что говорит он, в видах назидания, с тем или другим больным, и потом профессор вел бы со своими слушателями беседу о разных духовных средствах к нравственному действованию на сердца людей, по поводу того или другого случая, представившегося их наблюдению. Мог бы (предлагали еще) профессор поручить известных больных пли требующих религиозно-нравственного воздействия тому или другому студенту, и приставленные к этим лицам, служащим для пастырской практики, могли бы передавать профессору, что они замечают в них, и как действуют и думают действовать на них, и потом выслушивать от профессора или одобрение образу своей деятельности, или советы, направленные к исправлению или дополнению его. Нужно ли говорить, как не практично такое чересчур практическое приготовление кандидатов священства к делу нравственного воспитания пасомых! Духовные болезни, врачевать которые должен священник, не то, что болезни телесные: они не так видны, как эти последние, и по отношению к ним неуместны такая диагностика и такой наглядный анализ, какие возможны и уместны по отношению к болезням телесным. И трудно предположить, чтобы кто-либо из людей добровольно согласился быть моделью, над которой бы практиковались юноши, желающие научиться тому, как лучше лечить духовные болезни, и как успешнее действовать на людей, уклоняющихся от пути добродетели. Раны телесные всем видны, и их не скрывают. Но внутреннее содержание души – это наше потаенное или сокрытое достояние, и выставлять напоказ десяткам и сотням свои духовные раны, свои сокровенные немощи едва ли кто согласится. Готовый побеседовать искренно, по душе с руководителем, которому доверяет, нравственно больной тотчас же прячется в тайник своего сердца, как улитка, когда замечает, что его хотят наблюдать десятки и сотни глаз. Да и самая мысль о выставлении напоказ внутреннего безобразия чужой души и о публичном раскрытии сердечных ран того или другого несчастного лица как-то претит чистому нравственному чувству, Сам пастырь-руководитель в присутствии десятков студентов не может говорить со своим духовным пациентом с той простотой и искренностью, с той сердечной теплотой, какие наиболее важны в деле обращения людей, требующих нравственного исправления, когда должны подмечать каждое его слово приведенные им на беседу с пациентом руководимые им кандидаты священства. Внимание его разделено между субъектом, им нравственно наставляемым, и между молодыми людьми, учащимися из его примера лучшему способу действования на сердца других: последними даже он занят более, чем первым; для них, для их научения он говорит со своим пациентом, и благо последних для него важнее, чем обращение пациента. При этом неизбежна натянутость и искусственность наставлений, адресуемых случайному субъекту, подвергающемуся опыту для практики других. При том средства и способы нравственного действования не могут быть подведены под известные технические формулы. Здесь невозможны такие определенные рецепты, какие употребительны в медицинской практике, и в каких видят утвердившиеся средства лечения против тех или других недугов. При личной свободе, имеющей решающее значение в деле нравственной жизни, при разнообразии характеров, подпадающих нравственному действию пастыря Церкви, при бесконечном разнообразии нравственных болезней неуловимы и неопределимы те средства, к каким может прибегать усердный воспитатель народа, и годное в одном месте, оказавшее благотворную силу над одним субъектом, может быть неприложимо в другом месте, может оказаться нецелесообразным и вредным по отношению к другому субъекту. Часто одно простое слово, одно напоминание, кстати сказанное, производит благотворную перемену в ожесточенном сердце; другой раз ничего не действуют и нисколько не помогают самые убедительные доводы, самые красноречивые слова, самые сердечные и теплые обращения.

Искусству управлять душами человеческими и с успехом вести их по путям нравственной жизни научают не внешние механические регулы, не школьная методика и практика, а сердце, полное любви и ревности о спасении братий. Опытности в этом деле не дает школа, как бы ни была она хорошо поставлена, а одна жизнь. Если нужны здесь какие-либо вспомогательные средства, могущие подготовлять способного и влиятельного деятеля, то пусть юноши, готовящиеся быть пастырями душ, ищут их не вне, а внутри самих себя. Пусть они приучают заботиться о себе и о своей душе, пусть внимательно наблюдают над своим собственным сердцем, пусть испытывают свою совесть, пусть борются с соблазнами и страстями, уклоняющими их от пути добра и закона, пусть стараются воспитать в себе человека по духу Божию. Собственный опыт, усердные заботы о собственном нравственном очищении и усовершенствовании – лучшая наука, лучшая практика, из которой можно почерпнуть умение успешно и благотворно действовать на умы и сердца других людей. Кто умеет управлять своею душою, тот через то самое сумеет хорошо действовать и на души других людей. Такой приступает к делу нравственного воспитания пасомых с богатством нужного ему для этого опыта. Душа человеческая есть как бы многосложный инструмент: кто научился играть на этом инструменте и владеть им у себя дома, тот совладает с этим инструментом, когда приставят его к нему среди чужого собрания.

Кроме собственного опыта здесь много может помогать внимание к опыту других, в особенности внимание к опыту лиц, заявивших себя сильным и благотворным нравственно-воспитательным влиянием на других. У кого учиться умению вести дело нравственного воспитания пасомых юношам, готовящимся к пастырскому служению, как не у тех пастырей, которые славятся своей пастырской деятельностью и могут служить в этом отношении образцом для других? В этом отношении весьма полезны и могли бы быть рекомендуемы – нарочитые путешествия кандидатов священства в те местности, где есть усердные деятели-пастыри, с целью ознакомления с ними и ближайшего наблюдения над их деятельностью, в видах извлечения практической пользы для себя из их примера. Так делали в древней вселенской Церкви люди, глубоко принимавшие к сердцу долг пастырского служения, ими на себя воспринимаемого. Такая практика встречалась и встречается на Западе со стороны лиц, полных благочестивой ревности и желания послужить благу и спасению ближних.

Прежде, лет двадцать назад, для кандидатов священства у нас не было узаконенного среднего времени между окончанием ими школьного курса, и поступлением их на приход или рукоположением во священника. Кончивши курс семинарии, молодой человек, имеющий в виду священническое служение, спешил как можно скорее занять какое-либо место, и нередко еще в семинарии намечал себе приход, на который просился тотчас же по получении семинарского аттестата. Такой порядок вещей, дававший кандидатам священства возможность и право прямо со школьной скамьи переходить на священническое место, считался совершенно нормальным, и ему следовали не только молодые люди, предназначавшие себя к священству, но и епархиальные власти, в введение которых поступали кончившие курс семинарии. Если же кому из кончивших курс семинаристов не удавалось получить скоро священнического места, за многолюдством кандидатов священства, во многих епархиях далеко превышавших количество открывающихся священнических вакансий, то в жизни таких людей, принужденных ждать себе места более или менее продолжительное время, открывалась пустота, которую они не знали как наполнить, – наступал период, в течение которого они почти никуда не прилагали своих знаний и сидели, сложа руки, в ожидании своей счастливой судьбы. Дни, месяцы и годы проходили большей частью в полной праздности. Кандидаты священства забывали то, что давала им школа, и от безделья, от не желания или неумения взяться за что-нибудь полезное доходили до апатии и нравственной запущенности. Мы знали нескольких юношей-богословов, которые в школе обещали из себя бодрых деятелей, преданных долгу звания, их ожидающего, но которые в промежуточный период томительного ожидания места совершенно, так сказать, запустили свою духовную природу, нажили себе грубоватые не похвальные привычки и понизились нравственно. Душа их своим состоянием напоминала стоячую воду, покрытую плесенью, или заброшенное поле, заросшее разными сорными травами.

Законоположениями 1869 года изменен прежде существовавший порядок вещей, и для кандидатов священства установлен довольно значительный промежуточный период между окончанием курса школьного учения и поступлением на место священника, – период, которого прежние богословы-семинаристы так же боялись, как природа боится пустого пространства. По новым законоположениям не дозволяется рукополагать во священника только что кончившего курс семинарии. Требуется от кандидата священства достижение известного возраста для того, чтобы он имел право получить священный сан, и соблюдение должной постепенности в восхождении по степеням церковно-иерархических должностей. Ныне, по Высочайше утвержденным положениям 16 апреля 1869 года, богослов не сразу, со школьной скамьи, делается священником, а сначала должен прослужить несколько лет в звании псаломщика; по достижении двадцатипятилетнего возраста он может быть посвящен в диакона; а к священству должен допускаться уже по достижении тридцатилетнего возраста. Изъятие из этого закона допускается по отношению к кончившим курс духовных академий, которые тотчас по окончании курса могут быть рукополагаемы во священники, и по отношению к тем из окончивших курс семинарии, которые не менее трех лет с одобрением прослужат учителями в духовных, народных или церковно-приходских училищах. Закон этот не выполняется со всей строгостью; но при всех послаблениях, с какими он приводится в исполнение, для кандидатов священства им созданы определенные условия, с которыми они не могут не считаться в жизни. Для них существует переходное время, которого они не могут миновать, по выходе из школы, предназначая себя к священническому служению.

Тяжелым показался этот новый порядок вещей, в особенности при первом его введении в жизнь, свыкшуюся с прежними льготными условиями. Он усложнял и удлинял прежний путь приготовления к священству, установившийся с образованием духовной специальной школы, и ставил на этом пути такие затруднения; каких не испытывали кандидаты священства, вышедшие из семинарий до шестидесятых годов. Богослову в особенности неприятно чувствовалась необходимость проходить к священству через должность псаломщика. Должность эта у нас обставлена не совсем выгодно, и небольшим почетом пользовалась в нашем общественном мнении. Прежде люди, занимавшие эту должность, назывались дьячками и пономарями, и всем известно, какой невысокой репутацией пользовались люди, носившие это имя. Лестно ли было богослову быть дьячком или пономарем, хотя бы под новым облагороженным названием псаломщика? И отправления, связанные с этой должностью, так малозначительны, что для выполнения их не нужно особенного образования. Для того ли (думали окончившие курс кандидаты священства) мы учились более десяти лет, и слушали разные науки, чтобы быть дьячками? Для этого могут быть пригодны люди, получившие образование дома, или вышедшие из низшего училища.

Не отрицаем того, что на практике новый порядок вещей привносил с собой много жесткого и шероховатого, вследствие нажитых историей условий, подвергавшихся изменению. Не легко стать в низменное и неказистое положение дьячка человеку, привыкшему много думать о своем образовании и смотреть свысока на низшие церковно-служительские должности. Но в идее этот порядок вещей имеет за себя слишком много оснований. Он, собственно говоря, не есть новый порядок, а восстановление старого порядка, существовавшего в древней Вселенской Церкви. Прежде, в древней Церкви, избираемые или желающие быть служителями Церкви, по обыкновенному порядку вещей, не ставились прямо священниками, а начинали свое церковное служение с низшего знания чтеца или анагноста, соответствующего званию нашего псаломщика, и в этом звании пребывали несколько лет; затем их рукополагали в дьяконы, и в этом сане Закона они оставались не два дня и не неделю, как это бывает с нынешними кандидатами священства, а опять несколько лет; и уже после более или менее продолжительного служения на низших степенях клира людей зрелых и испытанных возводили на степень пресвитера. Этому порядку вещей подчинялись не простые только люди, не имевшие никакого авторитета и не отличавшиеся образованием, но и люди высоких фамилий, с большим успехом кончившие курс в высших учебных заведениях, усвоившие себе все богатство современного знания и имевшие имя в литературе. Например, св. Василий Великий принял звание чтеца, побывав в нескольких высших учебных заведениях и окончив блистательно курс в знаменитой тогда афинской школе, когда пред ним, при его знатном происхождении, открывалась видная карьера, и в этом звании пробыл до пяти лет. Будучи чтецом, он приобрел известность в Церкви, как сильный защитник Православия: в звании чтеца им написаны славные слова его против Евномия. В пресвитеры он рукоположен, когда ему было тридцать пять лет от роду. Другой знаменитый отец Церкви, св. Иоанн Златоуст еще с большей постепенностью, чем св. Василий Великий, шел по лествице церковно-иерархических должностей. Окончив курс в школе Ливания, отличавшийся большими талантами, св. Иоанн предназначался своим учителем в преемники себе, и учитель, ценивший его талант, предсказывал ему блестящую будущность. Но после нескольких успешных опытов на поприще ораторском и адвокатском, св. Иоанн Златоуст оставляет светское поприще и будучи двадцати трех лет поставляется на должность чтеца церковного, и не стыдится носить это знание более десяти лет; затем более пяти лет он служит дьяконом при антиохийском епископе, и сан пресвитера принимает, когда ему было уже около сорока лет. Возраст весьма почтенный, дающий право на занятие высоких должностей, Особенно при той силе духа, какою отличался св. Иоанн Златоуст, при той высоте таланта, какою он ущедрен был от Бога, и при той широте образования, какою он превосходил своих сверстников. Между тем св. Иоанн в первой беседе, сказанной по руположении в пресвитера, называет себя убогим юношею, и выражает большое смущение и изумление по поводу того, что он, слабый и неопытный юноша, вознесен на толикую высоту начальства¹⁴. Подобное медленное восхождение по степеням иерархической лествицы замечается и в жизни других отцов Вселенской Церкви.

Эта постепенность возведения служителей Церкви по степеням иерархической лестницы, и возведения неспешного, – не дело только благочестивого обычая христианской древности. Она предписана и правилами св. Соборов, которые желали и постановили, чтобы на высшие степени церковные возводимы были только лица испытанные, доказавшие свою способность проходить известную церковную должность добрым, более или менее продолжительным, прохождением низшей должности. Такое постановление св. Соборы простирали не на простых только людей, но и на ученых. Так мы читаем в 10 правиле Сардикийского собора: «Подобает со всякою точностью и тщанием наблюдати, да богатый кто-либо, или ученый, от светскаго служения, удостаиваемый епископом быти, не прежде поставляется, разве когда совершит служения чтеца, и диакона, и пресвитера, дабы проходя чрез каждую степень, аще достойным признан будет, мог взыти на высоту епископства. Очевидно же, что для каждой степени чина должно быть предоставлено не слишком малое время, в продолженье котораго могли бы усмотрены быти его вера, благонравие, постоянство и кротость, и он, быв признан достойным божественнаго священства, получил бы величайшую честь. Ибо не прилично, дерзновенно и легкомысленно приступати к тому, чтобы поспешно поставляти или епископа, или пресвитера, или диакона: и ни знание, ни поведение не даст на сие права. Понеже такового по справедливости почли бы весьма новым (1Тим. 3:6) и не утвержденным, наипаче, когда и блаженнейший Апостол, который учителем языков был, является возбраняющим скорыя поставления в церковныя степени: поскольку дознание в должайшее время достовернее показати может и поведение и прав каждаго. Рекли все, яко им сие угодно, и сего нарушати отнюдь не должно. Тоже самое постановлено и на Константинопольском соборе, именуемом, двукратным, который, прилагая попечение о соблюдении во всем церковнаго благочестия, и видя, что некоторые из монашествующих или мирских, по требованию нужды, были вскоре, без испытания прежде в церковных степенях, удостоиваемы епископския чести, определил (17 правило) отныне сему уже не быти: но правильно рукополагаемый да пройдет чрез все степени священства, исполняя в каждом положенное законом время.

Далее, соборами прямо определено, какой возраст должны иметь люди, удостаиваемые священного сана, именно соборными правилами возбраняется рукополагать в священники ранее достижения тридцатилетнего возраста ищущих священства, а в дьяконы ранее достижения двадцатипятилетнего возраста. Наши новые законоположения не новую тягость налагают на кандидатов священства своими требованиями, а восстановляют бывшее в древней практике Церкви и потом забытое в последующей жизни. Так в 14 правиле шестого Вселенского Собора мы читаем: Правило святых и богоносных отец наших да соблюдается и в сем: дабы во пресвитера прежде тридесяти лет не рукополагати, аще бы человек и весьма достоин был, но отлагат до уреченных лет. Ибо Господь Иисус Христос в тридесятое лето крестился, и начал учити. Подобно и диакон прежде двадесятипяти лет... да не поставляется. К этому 15 правило того же Собора, определив двадесятилетний возраст для иподьякона, прибавляет: Аще же кто, в какую бы то ни было священную степень, поставлен будет прежде определенных лет: да будет извержен. Вселенский Собор не вновь постановил это правило: он только утвердил то, что гораздо раньше (в начале IV века) было постановлено на поместных соборах, – касательно лет рукополагаемого во священники на соборе Неокесарийском (11 правило) и касательно лет дьякона на соборе Карфагенском (22 правило). Эти соборные правила приняты были и подтверждены нашею русскою Церковью. Так на Владимирском соборе 1274 года постановлено возводить на церковные степени постепенно: сначала постричь в причетника, с установленными молитвами. Впоследствии уже он может быть рукоположен в дьякона, когда достигнет 25 лет, и в священника, когда будет 30 лет. Такие постановления, согласные с определениями древней Вселенской Церкви, долгое время были руководственными началами в нашей церковной практике. Изменения в этой практике последовали, когда учреждены были духовные школы, и когда Духовным Регламентом определено было не ставить в священники и диаконы ни единаго, который в школе дому архиерейскаго не наставлен есть ¹⁵ . Исключение из правил, т.е. возведение в церковные степени дьякона и священника ранее определенного соборами срока допущено было только по отношению к людям, кончившим курс духовной школы, приготовлявшей к священству, и это сделано было в тех видах, чтобы расположить к поступлению в духовные школы лиц, желающих посвятить себя пастырскому служению. Когда мало было лиц, получивших в школе образование, требуемое для достойного выполнения священнического служения, льгота для обучавшихся в школах кандидатов священства, соединенная с отступлением от древнего церковного правила, могла иметь свое значение. Но нужно ли удерживать эту льготу, когда всеми сознана нужда образования, и когда есть вполне достаточное количество образованных кандидатов священства?

Конечно, не совсем приятно положение человека, кончившего курс семинарии и принужденного несколько лет ожидать себе священнического места. Но мы не должны думать, что в других странах легче достаются места, соответствующие нашим священническим местам: сразу, вслед за окончанием курса школы, нигде не делают молодых людей пастырями. В Германии, например, каждый кандидат на место пастора обязательно должен кончить курс в богословском факультете какого-либо университета; но и этот, окончивший курс университета, кандидат богословия, должен пройти несколько мытарств в ожидании себе пасторского места. Если он окончил курс в университете, выдержал факультетский экзамен и получил степень кандидата богословия, он через то еще не получил права на занятие прихода. У него впереди еще несколько экзаменов. Прежде всего, он должен выдержать экзамен перед супер-иитендентом епархии, к какой принадлежит он по своему происхождению. Главное дело супер-интендентского экзамена – проповедь: кандидат богословия должен сказать проповедь, во исполнение требований этого экзамена, на указанный ему текст; но кроме проповеди полагается и устное испытание в знании предметов, входящих в круг богословской специальности. После удовлетворительной сдачи экзамена перед супер-интендентом окончивший курс студент богословского факультета вносится в список кандидатов на занятие какого-либо пасторского места, и начинает практически подготовляться к сану священника или у избранного им настоятеля прихода, или в особой проповеднической семинарии. Через два года, по окончании курса, кандидату богословия предстоит новый экзамен pro ministerio. Он входит с прошением в консисторию о том, чтобы его допустили к экзамену на должность; консистория может требовать от него этого экзамена и раньше. И вот он держит новый экзамен перед консисторией: экзамен этот ограничивается теоретической областью и мало имеет отношения к будущему званию и обязанностям пастора. За этим экзаменом следует поставление в пастора или посвящение (ordinatio). Но это посвящение не соединяется с поступлением на приход и дает только титло священника и право на занятие какого-либо прихода. Этого прихода ищет сам кандидат на пастора, хотя и получивший уже посвящение. И община, ищущая пастора, не прямо принимает к себе того, кто к ней является, или кого к ней посылают: она тоже подвергает кандидатов на место пастора некоторому испытанию. В присутствии ее ищущие места кандидаты должны произнести нечто вроде пробных проповедей, и она избирает из них достойнейшего или того, кто ей покажется лучше. Если кандидат долго не получает места, на которое приобрел право, его могут подвергнуть новому полному испытанию, или по крайней мере потребовать от него, чтобы в особом коллоквиуме перед консисторией он доказал свои достаточные познания в области богословских предметов.

Таким образом, в протестантстве у студента богословия очень значительный промежуточный период между окончанием университетского курса и водворением на место. В этот промежуточный период положение кандидатов богословия, не обеспеченных независимым состоянием, каких в Германии громадное большинство, – очень незавидное. Многие из них живут в чужом доме в качестве домашнего учителя какого-либо зажиточного человека; другие поступают учителями в приходскую или народную школу, и за свои занятия в школе получают довольно скудное вознаграждение; третьи заводят школу в каком-либо бедном городке или селении, и эти частные школы далеко не всегда удаются, большей частью еле влачат свое существование. Четвертые, после испытания перед коллегией учителей гимназии, получают место ректора или правителя в городской школе, – место, не очень щедро вознаграждаемое, и если ректор школы семейный человек, то он чувствует себя большей частью в крайне стесненном положении. Иные из кандидатов богословия, получивших посвящение, до получения прихода, поступают в викарии к какому-либо пастору, который желает иметь себе помощника или потому, что за слабостью сил затрудняется исполнять свою обязанность, или просто потому, что не желает отягощать себя излишними трудами и, пользуясь хорошими доходами и бенефициями, предоставляет наемному человеку делать возложенное на него дело, за что удаляет ему небольшую часть из своего содержания. Викарии получают около 800 рублей на наши деньги, и, будучи в совершенной зависимости от пастора, находят себя вынужденными подчиняться не только справедливым их требованиям, но и капризам.

Кандидаты богословия, ожидающие себе прихода, находятся под наблюдением декана округа, – должность, соответствующая должности нашего благочинного. Декан наблюдает за их поведением и научными занятиями; каждую четверть года они должны представлять ему по проповеди, и, по крайней мере, раз в год проповедовать в его присутствии. Декан в конце каждого года представляет консистории ведомость о кандидатах своего округа с аттестацией об их поведении, занятиях и способности к делу, к какому они готовились.

Независимо от соборных постановлений, практики древней Церкви и примера других стран, самая сущность дела не располагает к утверждению обычая возводить в священники молодых людей прямо по окончании школьного курса. Священнику издревле присвоено название пресвитера, что в переводе с греческого значит старейший или старейшина. Прилично ли это почтенное звание молодому двадцатилетнему юноше, каким является выходящий из семинарии кандидат священства? Священник отец, учитель и руководитель всех в своем приходе. Кроме знания, выносимого из школы, необходим нравственный авторитет в лице священника, который бы мог внушить почтение к нему и малым и старым, и этот авторитет скорее может быть у человека более или менее зрелых лет, чем у только что начинающего жить самостоятельной жизнью. Может ли быть отцом и для людей, убеленных сединами, человек, у которого почти не опушились еще ланиты, хотя бы он и надел рясу? И не будет ли он чувствовать некоторой неловкости, когда его будут называть батюшкою люди, по летам могущие быть не только его отцом, но и дедом? Наставительный голос пастыря будет всегда внушительнее, если он выходит не от школьника, а от человека, более или менее умудренного летами и опытностью.

Мы приведенными выше соображениями хотели примирить кандидатов священства с новым положением, отдаляющим для них время получения священства, так часто возбуждавшим ропот против себя. Не знаем, убедительны ли были наши показания для тех, которые чувствуют некоторую тяжесть нового порядка вещей в сравнении с прежним, не так давно существовавшим. Но нам кажется весьма ясной его законность и естественность. Впрочем, как бы то ни было, как скоро существует промежуточный период для вышедшего из семинарии до получения священнического места, волей или не волей нужно подчиняться этому порядку вещей, и сам собой при этом возникает вопрос: как должен проводить этот период кандидат священства, поставленный в такое или иное положение, в звание ли псаломщика или дьякона, или в звание учителя народного или церковно-приходского училища?

Где бы ни был кандидат священства по выходе из школы, везде и всегда он должен помнить свое будущее назначение и продолжать то приготовление к нему, о каком прежде заботилась школа. Он не должен забрасывать и скрывать под спудом тот умственный капитал, каким снабдила его школа: он должен всячески беречь и по возможности приумножать его. Было бы в высшей степени дурно и не достойно его, если бы он оставил книгу, как вещь, ему уже не нужную и надоевшую в школе, как это иногда случалось видеть. Его долг вести далее дело научного образования по тому пути, какой указала ему школа: только теперь самостоятельно и по собственному усердию он должен заниматься тем, чем прежде занимался под руководством наставников и по требованию школы. Не оставляя общего образования, следя по возможности за важнейшими явлениями литературы, главное внимание он должен сосредоточить на той богословской специальности, знакомство с которой существенно важно в деле будущего его служения, в которой он каждому вопрошающему должен будет дать надлежащий ответ. В школе он мог не иметь времени прочитать много замечательных произведений по разным отраслям богословской науки. Теперь, в свободное время, он должен принять меры к тому, чтобы непосредственно ознакомиться с этими сочинениями, и если представляется ему случай иметь их под руками, он не должен опускать этого случая. Слыхал он о великих отцах, вселенских учителях Церкви, но не знаком непосредственно с их творениями. Прямой долг его восполнить это знакомство: отеческая литература, по своей важности в церковной жизни и по ее руководительному значению для позднейших богословов, должна быть для него предметом особенного внимания. Ему могут быть неизвестны в подлиннике Правила апостольские, Правила Вселенских и поместных соборов и Святых отцов; а между тем они имеют законодательное значение в нашей Церкви, и знание их необходимо для пастыря Церкви, желающего право править слово истины. Пробелов в знании очень много и у усердного студента семинарии. Время по выходе из школы должно быть употреблено на то, чтобы восполнить эти пробелы и запастись всем, нужным для успешного и плодотворного служения Церкви и пастве. Едва ли кандидаты священства свое уклонение от самообразования и продолжения учения могут оправдывать ссылкой на то, что трудно достать им потребные книги. Ныне книга получила большое распространение, и даже в захолустье она не является редкостью. Если у него самого нет средств на приобретение книг, к его услугам могут быть открыты библиотеки церковные, благочиннические, епархиальные и библиотеки частных лиц, рассеянные по разным уголкам нашего отечества. Нам кажется, горячее усердие к умственному труду, – лишь бы оно было у кандидата священства, – всегда найдет и сумеет достать необходимое для себя.

С особенной пользой можно воспользоваться кандидату священства промежуточным периодом для практического приготовления к исполнению обязанностей, возлагаемых на пастыря Церкви, которого в надлежащей полноте не может дать школа. Проповедь, – одно из главных дел пастыря-учителя, – не делается у нас обязательной для кандидата священства, по выходе из школы, как это делается в Германии, где, как мы говорили, каждый кандидат священства, имеющий в виду занять место пастора, должен представить до четырех проповедей в год, а наш семинарист, по окончании курса до поступления на место, может не сказать и не написать ни одной проповеди, хотя бы промежуточный период длился до пяти, шести или даже десяти лет. Но так не должно бы быть, и если в этом отношении наши порядки и обычаи освобождают кандидатов священства от всяких обязательств, то сознание их долга и важности этого дела должно бы побуждать их не оставлять без внимания проповеднического или учительского искусства. Мог бы проповедовать кандидат священства в Церкви того места, где приходится ему жить, с благословения настоятеля прихода; мог бы вести с народом внебогослужебные или частные домашние беседы о предметах веры и благочестия. Мог бы изучать он лучших проповедников, из примера которых можно научиться достойному ведению учительского дела, у которых можно заимствовать добрый дух и истинное направление христианского учительства и умение говорить словом незазорным, но в тоже время сильным и действительным. Не без значения здесь для него могло бы быть ознакомление с нуждами народа, с его воззрениями и понятиями, с его суевериями и заблуждениями, с его языком и образом понимания. Живя среди народа, он без особенного труда может добыть такое знание, какого не в состоянии дать ему школа. Между тем это понимание нужд народа и образа его воззрения весьма важно и необходимо для того, чтобы уметь говорить то, что наиболее для него пригодно, и говорить близко и понятно его сердцу. Наши школьные проповеди большей частью отвлеченны и формальны, и часто бьют по воздуху, но не ложатся на сердца народа. От этого недостатка может освободить их тот живой опыт, какой каждый кандидат священства может иметь, вращаясь в кругу тех людей, для которых со временем он будет пастырем.

Можно воспользоваться промежуточным периодом для приготовления к лучшему исполнению обязанности нравственно-религиозного руководителя и воспитателя народа, возлагаемого на пастыря. Опыт лучший учитель в этом случае, и кандидату священства нужно заботиться обогатить себя разносторонним опытом до времени принятия на себя трудных обязанностей священства. Душа народа та почва, которую будет призван возделывать кандидат священства. Заблаговременно нужно узнать эту почву, чтобы уметь справиться с нею, чтобы видеть, чего она требует, что в ней можно насаждать, что нужно искоренять, и какие орудия и средства потребны для ее обрабатывания. И вот пусть кандидат священства, вышедши из школы, поставленный на поприще жизни, изучает народ, с которым ему придется жить, и который нужно будет воспитывать для Царствия Божия, пусть знакомится с теми условиями, какими обставлена жизнь его, и с теми чувствами, какие он питает в душе своей. Без этого знакомства с народом нельзя ожидать от него умелого и благотворного действия на него. Но опыт, каким он может себя обогащать, не должен ограничиваться одной стороной, – изучением почвы, которую придется ему возделывать. Не менее важно и полезно для него ознакомление с теми деятелями, которые ранее его выступили на дело пастырского служения, и с успехом подвизаются на ниве Божией, вверенной их попечению. Сношение с пастырями, снискавшими себе любовь и уважение своей паствы и умеющими действовать на народ, изучение их духа, внимательное присматривание к методе их пастырского обращения, – это не могло бы остаться без пользы для молодого человека, имеющего в виду выступить на тот же путь, по которому твердой и испытанной поступью идут его предшественники. Большое счастье для кандидата священства, если в период ожидания прихода он видит перед собой пастырей сильных и опытных, преданных всецело делу своего служения, заботящихся о нравственном благе своего народа, и видящих плоды своих трудов. Еще большее счастье для него, если эти опытные, энергические и влиятельные пастыри готовы делиться с будущим собратом своим своими наблюдениями, замечаниями и советами. Беседы такого пастыря значительно могли бы восполнить тот пробел в практическом приготовлении к священству, какой более или менее заметен у всякого кандидата священства, довольствующегося одним школьным званием.

По намерению законодателя, самое пригодное место для кандидата священства место псаломщика. У нас избегают этого места кончившие курс семинарии, считая его унизительным для себя. Но мысль законодателя, желавшая призвать образованных людей к исполнению должности псаломщика, к тому направлена, чтобы облагородить и возвысить эту должность. И можно надеяться, что образованный человек, заняв псаломщическую должность, своим личным характером и достоинствами, своим образованием и разумной деятельностью заставит уважать себя и на этом месте. Если образованные молодые люди целыми десятками или сотнями будут являться на местах псаломщиков, и будут вести себя на них, как прилично вести себя людям образованным, то сам собой переменится взгляд на место, которым ныне пренебрегают, и на которое смотрят свысока. Тяжело первым решиться вступить на пост, считавшийся прежде непривычным и казавшийся унизительным для образованного человека. Второму поколению будет легче идти по проторенному уже пути, и мы думаем, вовсе не стыдно было бы нашим семинаристам поступать до времени священства в псаломщики, если бы, как в древней Церкви, принимали эту должность люди с образованием, равным образованию Василия Великого, Иоанна Златоуста и Григория Нисского. Не должно пугать место псаломщика кандидатов священства скудостью содержания. На первых порах можно довольствоваться и малым обеспечением. Притом человек с образованием и на должности псаломщика найдет себе занятия, например педагогические, которые к прежнему содержанию псаломщика прибавят нечто новое, чего не могли иметь не имевшие образования дьячки. Впрочем с идеальной точки зрения эти материальные расчеты не должны бы иметь слишком большого решающего значения у того человека, который, по званию пастыря, должен будет учить народ заботиться больше о душе и ее спасении, чем о внешних выгодах, и в жизни уметь довольствоваться малым и спокойно переносить разные лишения в надежде на благое Провидение, неусыпно о всех пекущееся.

Образованный кандидат священства в должности псаломщика не должен пренебрежительно относиться к тем обязанностям, какие соединяются с этой должностью, считая их как бы ниже себя и своего образования. Напротив, вследствие своего образования и развитого сознания долга, он будет исполнять их со всевозможным рачением и усердием, чтобы не показаться хуже неученых дьячков и не подать повода к нареканию на себя и к осуждению того образования, которое не сделало его лучше простого дьячка. В нашей Церкви нет толкового и разумного чтения, чему виной необразование наших чтецов церковных. Можно надеяться, что это дело будет поставлено совершенно иначе, когда к нему будут приставлены люди развитые и понимающие. При ученых псаломщиках совершение богослужения должно быть приличнее и достойнее, чем каково оно при псаломщиках простых, часто не разумеющих того, что они должны читать.

Образованный псаломщик не ограничит своего дела одним пением и чтением в Церкви при богослужении и при совершении разных треб приходских. Он будет искать приложения своих знаний, будет искать деятельности для своих развитых и умелых сил. От чего не заняться ему школой? Если в приходе нет церковно-приходской школы, он может позаботиться о ее основании. Если есть школа, он может предложить свои услуги для этой школы, и явиться в ней или самостоятельным учителем или помощником священнику. Может он сам завести свою частную школу или давать уроки в домах частных лиц, нуждающихся в учителе. Может он явиться помощником священнику и в деле церковного учительства, – с согласия священника он может проповедовать в церкви, может открывать и держать религиозно-нравственные чтения и беседы в каком-либо месте, например, в здании школы или в каком-либо поместительном доме, летом под открытым небом, хоть на погосте церковном.

Важный вопрос для кандидата священства в звании псаломщика установить и сохранить надлежащее отношение к священнику, настоятелю прихода. Это отношение – отношение зависимости и подчинения. В силу этого подчинения он должен с готовностью исполнять все его распоряжения, следовать его указаниям и спокойно принимать его замечания, касающиеся служебной деятельности, на него возлагаемой. В силу того же отношения он должен оказывать подобающее уважение служителю Божию, заступающему для него место начальника, и соблюдать внешние формы почтения, какие приняты при обращении с людьми, облеченными священным саном. Ныне, например, выходит из употребления древний благочестивый обычай, по которому, при встрече со священником, люди светские или миряне и церковнослужители просили у него благословения. В современном цивилизованном обществе место благословения священнического во имя Отца и Сына и Святаго Духа, при приветственных сношениях светских лиц с духовными, заступило простое рукопожатие, и сами священники как будто уже стесняются давать благословение, когда к ним подходит лицо, одетое не в костюм простолюдина, считая сообщение благословения в этом случае как бы уклонением от модного светского тона. Образованный псаломщик, конечно, не последует этому требованию модного тона, и когда будет встречаться со своим настоятелем и приветствовать его, не поставит его в затруднение своим явным намерением уклоняться от принятия от него благословения: с его стороны было бы большой бестактностью и неприличием подавать священнику руку для пожатия при приветствии, а не просить от него благословения. Если он, будущий священник и подчиненный член клира, не будет воздавать должного почтения пастырю Церкви и не будет считать важным и нужным священническое благословение, то чего требовать после этого от людей светских?

Здесь, в установлении надлежащих отношений к священнику со стороны окончившего курс псаломщика, – первое свободное приложение того дисциплинарного воспитания, какое дает школа. Человек благовоспитанный и выдержанный всегда поймет свое место и значение и сумеет повести себя, как велит ему сознание своего положения. Пренебрежение к желаниям и распоряжениям священника со стороны псаломщика было бы своеволием и непростительным уклонением от своего долга; а обращение со священником без соблюдения должного почтения было бы грубостью. То и другое не обещало бы в молодом человеке такого усердного и приготовленного деятеля, какого ищет Церковь на важный и трудный посте пастыря.

Многие молодые люди, только что кончившие курс школы, и не испытавшие жизненной борьбы, бывают слишком самонадеянны и самомнительны. Голова их наполнена идеалами, из которых многие совершенно разлетаются и обращаются в воздушную мечту при столкновении с суровой действительностью. Такие мечтательные юноши, встречая в жизни не то, что носится в их воображении, бывают расположены слишком критически относиться к явлениям, их окружающим. Быв поставлены в соприкосновение со священником того или другого прихода, или даже в прямое подчинение ему в качестве псаломщиков, они, надменные своим новым образованием, могут смотреть на старого пастыря, как на человека уже отжившего, утерявшего энергию и богатство добрых намерений, и могут считать себя гораздо выше и умнее его. В таком настроении они выискивают в нем разные недостатки, и в его пастырской деятельности то находят не хорошим, другое совершенно не соответственным духу новых требований, третье излишним. Там им не понравится близость священника к прихожанам, в котором они увидят унижение священнического достоинства; другой раз они замечают требовательность и придирчивость его к прихожанам, обнаруживающую корыстолюбие; третий раз увидят неосмысленное следование дедовским обычаям; им может показаться еще, что священник мало делает во исполнение прямого пастырского долга, на него возложенного, ограничиваясь большей частью совершением треб церковных. Свои чувства, наблюдения и замечания касательно деятельности священника и его поведения молодой псаломщик, недовольный встреченным им порядком в приходе, в который он послан, может высказывать другим, может входить в беседы о нем с прихожанами. Он может разглагольствовать с ними о том, что священник не так дело ведет, как бы следовало, и что другой на его месте то бы оставил, другое бы предпринял, о том-то приложил свои особые заботы, и приходская жизнь пошла бы гораздо лучше. Прихожане или сторонние люди, слыша подобные отзывы о деятельности приходского пастыря со стороны псаломщика, будущего священника, могут с сочувствием и одобрением встречать пересуды и планы молодого человека: иных может расположить в его пользу новость и пыл стремлений, им высказываемых, и доброе желание видеть больше жизни и движения в среде, их окружающей; другие будут вторить ему по недовольству на священника, который подвергается его пересудам (каков бы ни был священник в своей жизни и деятельности, у него в приходе и вне прихода найдутся люди, им не довольные).

Но пусть не спешит со своими строгими приговорами молодой человек, поставленный в прямое соприкосновение с приходской жизнью. В том положении, какое достается ему при выходе из школы, его дело не учить других, раньше его вступивших в жизнь и занимающих более высокое иерархическое положение, а учиться у них, не ломать и перестраивать существующие порядки и обычаи, а присматриваться к ним и изучать те условия, какими обставлена текущая перед его глазами жизнь. Он должен сознавать, что в жизни он совершенный новичок, не имеющий за собой никакого опыта, и это сознание должно сдерживать его от смелых и заносчивых критических замашек. Может быть, то, с чем не мирится его чувство, не может быть иным вследствие исторических условий, которым волей или неволей должен подчиняться приходской священник, и, может быть, молодой псаломщик, по поступлении на место, умудренный опытом, сам будет поступать не так, как подсказывает ему его пылкое воображение, а как велит жизнь, с которой не совладать нашей хрупкой воле. Если же будут видны ему какие-либо действительные недостатки в окружающей его действительности и в частности в священнике, – его настоятеле, его скромность и благоразумие, его благовоспитанное нравственное чувство не должны дозволять ему трубить о них встречному и поперечному, чтобы не очутиться в положении Хама по отношению к тому, кого он называет своим отцом. А если другие будут указывать на них и, пожалуй, громко кричать о них, его долг извинять их и взывать к чувству снисхождения, с каким нравственные люди должны относиться к обыкновенным человеческим слабостям.

Согласие со священником – одна из главных вещей, о которой более всего должен заботиться псаломщик. Свое дело он должен вести так, чтобы не подать повода к неудовольствию на себя со стороны священника, и нигде и никогда не должен идти наперекор желанию священника. Он может высказать свои желания касательно некоторых изменены в порядках приходской жизни, но эти желания он выскажет в скромной почтительной форме, и если священник выразит несочувствие этим изменениям, неблагоразумно подчиненному члену клира настаивать на проведении своих желаний. Он может предложить пастырю прихода свои услуги в облегчение его занятий, например, по школе, по наставлению прихожан в учении веры и нравственности христианской, по устроению каких-либо внебогослужебных чтений. Добрый священник с готовностью даст место усердию молодого богослова и обратит юные силы ко благу общества. Но если бы молодой богослов-псаломщик встретил противодействие себе со стороны настоятеля прихода, ему не следует во чтобы то ни стало добиваться осуществления своих желаний, чтобы не вызвать себе неудовольствия и неприятности со стороны священника.

К священнику ближе, чем к кому другому, должен стоять псаломщик, и с ним чаще, чем с кем другим, должен совещаться о делах, его интересующих. Не к добру ведет, если молодой богослов чаще заходить в дома прихожан, чем того требует должность, и в домах прихожан является гораздо разговорчивее, чем в доме священника. Особенно худо, если эти разговоры вращаются около пересудов о священнике. Участие в сплетнях деревенских вещь недостойная молодого богослова, имеющего в виду высокое звание священника. Безтактно и не нравственно псаломщику поселять и раздувать неудовольствие на своего духовного отца в его духовных детях: этим самым он себя унижает в глазах добрых людей. Пусть он будет осторожен, если иные и с одобрением относятся к его пересудам. Кроме раздора ничего хорошего не может выйти из такого поведения псаломщика. Никакого добра нигде не принесет это пустое и неуместное чесание языка. Слова, бросаемые на ветер, рано ли, поздно ли, дойдут до священника, и тогда испорчены отношения его к псаломщику, и откроется неиссякаемый источник мелких и крупных неприятностей, какие первее всего обрушатся на голову неумеющего вести себя псаломщика.

Если кандидату священства, в промежуточный период до получения прихода, придется занять должность учителя в какой-либо школе, он и тогда не должен забывать и опускать из виду своего главного назначения, к какому готовился. Не привязанный к церкви своей прямой должностью, подобно псаломщику, он, если серьезно сознает свое положение, не будет отстранять себя от всякого участия в церковном служении. Он не только усердно будет являться в церковь на богослужение, но по возможности будет принимать участие в совершении богослужения пением и чтением на клиросе. Он будет располагать и учеников своих к этому делу, и если его ученики хором будут петь в Церкви положенные песнопения, – это с его стороны было бы добрым делом, за которое все относились бы к нему не только с сочувствием, но и с благодарностью. Будет ли школа, где кандидат священства является учителем, церковноприходская или светская, будет ли она в заведывании Церкви или светского начальства, кандидат священства первой своей заботой положит возможно тщательное охранение, развитие и утверждение религиозного чувства и прояснение веры в Бога в юных душах. Если эта забота должна быть началом всякого элементарного народного образования, то в особенности она должна быть близка к сердцу того, кто готовится воспитывать людей для Царства Божия. Служение его в школе – это первый опыт учительской деятельности, который потом он должен будет продолжать, когда примет священный сан, – и теперь, как и тогда, он должен быть одушевлен одним и тем же духом Церкви. Обязательных занятий пастырски-богословского характера никаких не возлагается на наших кандидатов священства, когда они состоят в должности учителей народных или других каких-либо училищ. Но было бы делом естественным и не бесполезным, если бы они по временам брались за те работы, какими их упражняли в ceминaрияx в видах приготовления к священству, чтобы не забыть по крайней мере того, чему их учили прежде. От чего бы, например не написать иногда, а если будет благословение настоятеля Церкви, и не сказать проповеди? От чего бы не завести каких-либо благочестивых бесед или чтений для взрослых в той же школе в какой они состоят учителем, в праздничные, свободные от работ, дни, если к этому ни с чьей стороны не будет препятствий Приобретенные знания и развитые силы нужно обращать ко благу общества тем более, что в занятиях, подобных указанным нами, – подготовительная практика к лучшему выполнению обязанностей будущего служения.

Но заботясь о других, учитель-кандидат священства не забудет своего собственного самообразования, и будет вести его в духе, соответствующем его будущему званию. Любимым его чтением должны быть не светские журналы и повести, как это часто бывает, а книги, сообщавшие серьезное знание и имеющие ближайшее отношение к его специальности. Самым желанным для него обществом должно быть для него общество священников. Относясь к ним с подобающим уважением, он из общения с ними постарается извлечь полезное для себя и для своей будущей деятельности. Входя в их интересы, усвояя добрый дух, каким проникнуты уважаемые пастыри, присматриваясь к их практике, он тем самым приобретает знакомство с предлежащим ему служением и осваивается с условиями избранного ими рода жизни и деятельности.

Что касается поведения кандидата священства, то где бы ни был он, по выходе из школы до поступления на место священника, был ли бы он на должности, или жил дома у родственников, или в каком-либо чужом семействе в каче­стве домашнего учителя, – всегда и везде в своем поведении он должен следовать строгим правилам. Всегда он должен помнить, к чему он готовится, и сознание этого должно управлять его волей, и указывать ему, что он должен делать и чего он должен избегать. Будущий священник, конечно, всегда и везде станет свято исполнять то, что предписывает каждому долг христианина. Он должен быть человеком высокого благочестия, и в силу своего религиозного настроения не может позволять себе тех послаблений по отношению к требованиям церковных заповедей, какие ныне входят в обычай у людей светских под влиянием нового нехристианского духа времени. У себя ли дома, или в обществе с другими, он никогда не решится на такое дело, при виде которого другие могут спросить: законно ли это? прилично ли это будущему священнику (что всегда возможно, когда например он вместе с другими станет разделять скоромную трапезу в постный день, или не пойдет в церковь к воскресному или праздничному богослужению)? Может он входить в беседы с разными лицами, но при всякой беседе его случайные или постоянные собеседники должны видеть и чувствовать, что это человек верующий и религиозный, который не дозволит унижать и попирать святую веру и Церковь. В его словах должно сквозить твердое убеждение в том, что носит в себе христианство и Православие, и полная горячая преданность христианству и Православию, готовая с самоотвержением защищать эту дорогую святыню. Ныне часты нападения на святые верования и церковные учреждения; материализм и безверие открыто проповедуют свои отрицательные учения и в публичных и в частных местах. Многие с услаждением выслушивают бойкие речи дерзких отрицателей. Но такого, хотя бы и немого, услаждения нельзя предположить в кандидате священства. Он не будет скрывать своих святых убеждений перед дерзкими проповедниками безверия; ревность его верующего сердца заставит его отражать дерзкие нападения на Церковь словом истины. А если его скромное положение не дозволяет ему занять выдающейся роли в беседе, или сознание своих сил не обещает ему победы в борьбе с искушенной диалектикой неверующих, ему приличнее оставить то общество, где слышится много гнилых нечестивых слов, чем молча выслушивать их безумные глумления.

Кандидату священства нет нужды и не естественно чуждаться общества. Молодая натура желает делиться с другими своими мыслями и чувствами, и ей не может быть запрещено искать того, чтобы с кем-нибудь в приятной беседе провести час, другой. Но то общество, искать которого естественно молодому человеку – будущему священнику, должно быть общество, ему более или менее единомысленное и благонастроенное, среди которого он ничего бы не мог потерять, а напротив кое-чему мог бы научиться. Бывают такие кружки и компании, попасть в которые опасно молодому кандидату священства, например компания молодых гуляк, с разнузданной чувственностью, любящих разгул, хвалящихся своими непохвальными интрижками и т.п. или кружок людей, утерявших веру и порвавших связи с Церковью, воспитавшею, если не их, то их родителей. Таких людей нужно избегать кандидату священства, помня то, что тлят обычаи благи беседы злы, и что дурное сообщество набрасывает в высшей степени неблагоприятную тень и на чистого человека: стоя среди грязи, трудно соблюсти себя незапятнанным, как бы ни был человек далек по внутреннему своему расположению от всего нечистого. И что за необходимость человеку иметь общение с людьми, с которыми у него по настроению нет ничего общего? Счастлив кандидат священства, когда вблизи его есть добрые люди христианского настроения, могущие поддерживать его своим сочувствием, или когда с любовью и готовностью открывают перед ним свои двери тихие благоустроенные семейства, в которых виден порядок, соблюдаются чистые нравы, и господствует христианское настроение. С такими людьми делить время кандидату священства – не потеря, a приобретение. Среди них он освежит и укрепит свои добрые чувства; общение с ними, при его житейской малоопытности, даст ему существенное дополнение к его образованию, и у людей строгого порядка он сам научится доброму порядку жизни.

Обращение кандидата священства в обществе должно быть свободное, но скромное, спокойное и степенное. Светская излишняя развязность и любезность не к лицу ему. Если он является изысканным кавалером, ловким угодником дам и девиц и неутомимым танцором, если он старается позабавить и посмешить общество, то этим у благонастроенной части общества он заслужит не похвалу, а осуждение. Не его дело блистать на паркете и пожинать дешевые лавры среди гостинных. При уча­стии в светских удовольствиях его такт должен предписывать ему возможную сдержанность.

Но если неуместна в лице кандидата священства излишняя светскость, то еще более предосудительна в нем деревенская грубость. В высшей степени не сообразно с его положением и достоинством, если он знакомится с увеселительной чарочкой и готов разделять мужицкие попойки, если его видят на деревенских вечеринках, и если он принимает участие в тех не облагороженных забавах, каким предается деревенская молодежь. Что скажут эти участники его забав, если через несколько времени увидят его в рясе священника. Они с изумлением посмотрят на него, и странным покажется им новый вид человека, ниспускавшегося до камрадства с ними, и им трудно будет иметь к нему такое чувство уважения и почтения, какое каждому должен внушать вид служителя Церкви.