Памяти профессора Василия Васильевича Болотова

Печальная весть о кончине «лучшего украшения» С.-Петербургской духовной академии – проф. Василия Васильевича Болотова († 5 апр. 1900 г.) – с быстротой молнии пронеслась, по всему учёному миру и, достигнув царского престола, искреннею скорбью наполнила сердца знавших Василия Васильевича. Уважение и любовь к нему со стороны лиц, причастных науке, сказались во всей силе сряду же после его кончины. Самое погребение Василия Васильевича являло собою как бы торжественное от шествие его в загробный мир; а сказанные тогда речи служат выражением хотя и скорбного, но восторженного о нём чувства. Видимым знаком этих и чувств, вполне оценивших зна­чение почившего, является теперь памятник на могиле его праха, созданный средствами знавших его, как учёного, и открытый 19 апреля этого года¹ .

«Народы любят ставить памятники своим великим лю­дям, говорит историк Соловьёв, но дела великого чело­века суть памятник, поставленный им своему народу». Василий Васильевич и были такими избранником Божиим, учёные труды которого являются памятником, поставленным им отечественной наук пред лицеем всего учёного мира.

Как тяжка и надолго незаменима утрата в лице Василия Васильевича для учёного мира, об этом уже отмечено в появившейся после его смерти литературе о нем². Императорская академия наук в своём отчёте за 1900 г. отметила о смерти Василия Васильевича, как «крупного деятеля не только русской, но и вообще современной науки христианского Востока»³. С.-Петербургская духовная академия в своём отчёте за тот же год говорит, что Василий Васильевич, «как ориенталист стяжал себе заслуженный авторитет и почётную известность и за границей»⁴. Теперь учёные труды Василия Васильевича сделались достоянием истории. «Печатные сочинения его, немногие сравнительно числом и объёмом, всегда давали очень много и надолго впредь будут ценны, особенно с методологической стороны, даже помимо их содержания. Их будут изучать, как и теперь уже изучают, как классические образцы критико-исторического метода, которым почивший владел в совершенстве»⁵.

Вторым памятником, поставленным Василием Васильевичем своим потомкам, является его библиотека, поступившая от его наследника в академию. Это драгоценное сокровище заключает в себе свыше 3.000 книг, поля которых в некоторых случаях украшены собственноручными заметками Василия Васильевича, заслуживающими серьёзного внимания.

Но насколько ценны для церковной истории труды Василия Васильевича, настолько же важно изучившее самой личности его, – как редкого соединения блестящих способностей, – за которою «установилась слава почти гениальной учёности»⁶. Необыкновенная его преданность науке и самоотверженная любовь к академии побуждают дорожить мельчайшими подробностями из деятельности Василия Васильевича, которая не ограничивалась у него одними научными трудами. Ему приходилось работать одновременно с научными изысканиями и над вопросами внутренней академической и церковно-общественной жизни. Поэтому, для полного обзора его жизни и деятельности имеют не маловажное значение и те его труды, которые были посвящены им, помимо церковной истории, и вопросам внутренней академической и церковно-общественной жизни. Намереваясь, но случаю открытия памятника Василию Васильевичу отдать ему справедливую дань уважения и благодарности, мы имеем целью показать, на основании архивных академических свидетельств, деятельность Василия Васильевича по этим вопросам. При этом будем считать свою задачу выполненною, если только кратко приведём в известность то, что будущий историк может более подробно рассказать при изучении академического архива о деятельности Baсилия Васильевича не только как учёного, но и как преданейшего сына академии, поработавшего по вопросам внутренней её жизни.

Прежде, однако, чем говорить о деятельности Василия Васильевича с этой стороны, бросим беглый взгляд на академическую жизнь, которая предъявляет своим деятелям много обязанностей в силу высокой задачи наших академий по отношению к церкви и отечеству.

I.

Православное духовенство в России в деле своего образования поставлено в изолированное от других сословий положение. Ему приходится в своих собственных учебных заведениях получать, и богословское и общее образование; а для этого с богословскими науками в средних учебных заведениях соединять гимназические, а в высших – университетские курсы всех общеобразовательных наук и приготовлять преподавателей по всем этим предметам для своих школ⁷. «Для блага церкви духовенство не может не стремиться к тому, чтобы уровень его высшего научного образования был не ниже уровня образования не только других сословий своего отечества, но и просвещённых государств Запада. Удовлетворять этому законному стремлению чрез разработку и развитие необходимой для духовенства науки; чрез размножение и распространение богословских и неразрывно связанных с ними небогословских знаний; чрез приготовление преподавателей для средних и других духовно-учебных заведений, – предназначены наши православные духовные академии, которые таким образом являются единственными питомниками науки и высшего научного как богословского, так и общего образования»⁸. Академии служат высшим интересам церкви и являются могущественным оплотом и неослабною защитою её. Отсюда изливается духовный свет истинных знаний в духовенстве и в обществе, здесь каждый получает духовный капитал, которым живёт во всей своей последующей жизни. Как маяки во время бурь стихийной природы спасают на море своим огоньком, так и православный духовный академик, блистая своим все сильнее и сильнее возгорающимся светом, освещают и защищают путь к св. православной церкви. В силу такого исторического положения духовных академий, не легки и важны во всех отношениях труды академических деятелей. Просвещённое служение церкви и отечеству налагает на них много обязанностей и помимо главной – доставлять высшее богословское и общее образование духовному юношеству.

С.-Петербургская духовная академия поставлена в условия высшего духовно-учебного заведения 17 февраля 1809 года. С этого времени в течении шестидесяти лет (до устава 1869 г.) на ней всецело лежали обязанности: образования духовного юношества к высшим духовным должностям, управления духовными семинариями и училищами своего округа, распространение и поощрение учёности в духовенстве и заведывание цензурою книг духовного содержания. Все эти обязанности были распределены между членами тогдашней академической конференции одна часть действительных членов которой, не принадлежащих к числу академических наставников, была занята разными обязанностями епархиальной службы и службою при разных учебных заведениях. Она поэтому не могла всецело посвящать себя на служение академии. Зато другая часть конференции, состоящая из наставников академии, всецело разделяла между собою эти обязанности. Сверх главной обязанности преподавания своей науки одни из наставников занимали при академии же других более или менее важные и трудные должности, как напр., членов внутреннего и внешнего правления, инспектора, секретаря, библиотекаря и эконома академии; другие же пополняли собою состав духовного цензурного комитета, в котором тогда состояло постоянно четыре члена. По самому званию наставников, на профессорах академии лежали обязанности: рассмотрение сочинений курсовых и подаваемых на учёные степени, а также книг для классического употребления в духовно-учебных заведениях, составление программ для этих заведений, обозрение духовных семинарий, особенно при окончании учебных курсов, распределение окончивших курс академии по соответствующим должностям в семинариях и училищах и др., требующие продолжительных и усиленных занятий. Сверх того, от высшего начальства академические деятели получали массу частных поручений, для исполнения которых в академии приходилось составлять из профессоров специальные комитеты, работавшие по несколько лет. Переводы и научное рассмотрение всевозможных рукописей, грамот и книг на разных языках и наречиях в интересах высшего начальства составляли неотъемлемую обязанность многих из наставников, помимо их специальных занятий своею наукою. Наконец, даже проповедание слова Божия в храмах столицы, а особенно в Исаакиевском, Казанском и Александро-Невском соборах, составление примерных программ катехизических поучений и произведений другого рода церковного красноречия тоже лежали на обязанности наставников академии.

С 1869 г. академии хотя и были несколько освобождены от этой широкой деятельности и начали жит, так сказать, внутреннею своею жизнью; тем не менее значение их, как просветительных центров для своих округов, не утратилось, а напротив, благодаря самоотверженной работе академических деятелей, возросло. И чем более возрастало это значение академий, тем более увеличивались обязанности её деятелей. В каждой семье с увеличением её членов жизнь осложняется и предъявляет много запросов; так и в жизни академической: увеличивавшееся с каждым годом число студентов осложняло академическую жизнь во всех частях её управления и налагало на академических деятелей много забот по устройству внутренней жизни академий. При помощи предварительных комиссий, составляемых из наставников академий, разрабатывался весь строй академической жизни, составлялись правила общежития и изыскивались меры к усилению учёной деятельности академии. Но, будучи заняты делом внутреннего своего устройства и развития, академии не замыкались исключительно в себе самих, но отзывались на вопросы и нужды окружающей их жизни общества, а деятели академической науки служили и служат церкви и обществу не посредством добросовестного только исполнения прямых своих обязанностей и специально учёных и литературных трудов, но и чрез непосредственное, ближайшее участие в важнейших движениях церковно-общественной жизни⁹. Отсюда учёные и литературные их труды в разных повременных изданиях имеют связь не только с их специальностями, но и носят характер руководи тельный при решении различных вопросов церковной жизни. Что же касается поручений академическим деятелям со стороны высшего начальства, то они не уменьшались и с введением в академиях устава 1884 года. В этом отношении их деятельность весьма разнообразна: им приходится исполнять все возможные поручения, начиная с поручения Спб-ской духовной консистории перевести с немецкого языка на русский следственное дело о девице, застреленной нечаянно из ружья приказчиком В. Андреевым¹⁰ и кончая поручением – быть представителем от, ведомства православного исповедания в комиссиях при Императорской академии наук и при русском астрономическом обществе по введению в России нового стиля¹¹. Свидетелями этих трудов, являются архивы академические и тех учреждений, деятельность к которыми у них проявлялась. Это – свидетели ныне не всем известные и лишь в будущем доступные будущим историкам. Поэтому, в жизни академических деятелей некоторые стороны их деятельности остаются для современников не вполне освещёнными.

II.

Деятельность Василия Васильевича по вопросам внутренней жизни академии началась ещё при прежнем уставе 1869 г., когда он, будучи ещё доцентом, состоял членом церковно-исторического отделения и работал под руководством профессоров: И. Е. Троицкого, М. О. Кояловича, И. О. Нильского, прот. И. О. Николаевского, О. Г. Елеонского и Н. А. Скабалановича. За это время почти все доклады этого отделения в Совет академии и отзывы об учёных сочинениях, тщательно даже переписаны собственною рукою Василия Васильевича. Тщательность и красота внешней формы всех работ Василия Васильевича были одною из отличительных его черт. Но скоро Василий Васильевич и сам сделался примерным и, можно сказать, надолго незаменимым руководителем. С введением в 1881 г. в академиях нового устава он принимал самое деятельное участие во всевозможных комиссиях при разработке вопросов по внутреннему строю академической жизни. Для него здесь не было различия между важным и неважным; он всему, что касалось академии и науки, придавал значение и охотно исполнял все, возлагаемые на него поручения.

Вот краткий обзор, его трудов в этом отношении.

В 1881 г. он много потрудился при выработке учебного плана для студентов II и III курсов академии применительно к новому академическому уставу и составил программу для духовных семинарий по общей церковной истории; в 1885 г. участвовал в составлении правил подачи студентами семестровых сочинений; в 1887 г. составил проект расписания семестровых сочинений с 1887/8 но 1893/4 учёб. год. с применением и подробными, разъяснением принципа равномерного распределения профессорского труда при чтении этих сочинений; состоял, в комиссии по ревизии академической библиотеки и по пересмотру правил о приёме в студенты академии и о производстве испытаний; в 1888 г. составил проект о литографировании и лекций в академии и состоял в комиссии по выработке правил для распределения денежных наград за курсовые сочинения; в 1889 г. был, членом комиссии по выяснению назначений пожертвованных в академию капиталов и в частности – юбилейного капитала; в 1893 г. принял на себя труд, по поручению Св. Синода, делопроизводителя комиссии для предварительного выяснения условий и требований, какие могли бы быть положены в основу переговоров о соединении старокатоликов с православною русскою церковною¹²; в 1894 г. состоял, в комиссиях: а) по пересмотру составленных в 1887 – 88 годах правил о порядке и производстве испытаний в академии при приёме в студенты, при переходе из курса в курсе и при окончании курса, б) по выработке мер против несвоевременной подачи студентам семестровых сочинений и в) по выяснению оснований, по которым было бы возможно производить распределение стипендий между студентами на каждом курсе; в 1895 г. был членом комиссии по вопросу об изменении § 106 устава духов. академий; в 1896 – по вопросу о тех изменениях в строе академической жизни, которые по указаниям опыта представлялись желательными; в 1898 г., по поручению Св. Синода выяснил, на каких условиях и каким церковным чинном должно совершиться присоединение к православной церкви сиро – халдейских Нестерин и перевёл для них на сиро – халдейский язык наши вероисповедные формулы: по поручению того же Св. Синода рассмотреть брошюру, изданную в Окфорде, под заглавием: «Священное Писание на языках вселенной» и составил о ней отзыв, и в этом же году перевёл на русский язык абиссинские грамоты для министерства иностранных дел; наконец, в 1899 г. состоял в комиссии по ревизии академической библиотеки, по составлению правил выписки книг в библиотеку и был назначен представителем православного исповедания в особую комиссию, образованную с соизволения Государя Императора при академии наук по вопросу о согласовании нашего старого стиля с новым – западным, независимо от участия его в комиссии, образованной при русском астрономическом обществе для рассмотрения того же вопроса¹³.

Если ко всему изложенному прибавим, что Василий Васильевич в течение восьми лет читал семестровые сочинения студентов (в 1884/5 – 5/6, 1887/8, 1889/90, 1891/2, 1893/4, 1895/6 и 1897/8 гг.), десять лет производил приёмный экзамен по общей церковной истории вновь поступающих в академию (в 1881. 1885, 1887, 1890, 1893 – 7 и 1899 гг.) и пять лет состоял в комиссии по поверке счисления экзаменационных баллов¹⁴, то и в этом случай получается далеко ещё не полная картина разнообразной и высоко полезной деятельности Василия Васильевича. Он в высшей степени дорожил и благом церкви и преуспеянием академии и всю свою жизнь, и все свои силы посвятил служению академической науки и, следовательно, высшим интересам православной церкви. Он не отказывался ни от какой работы, когда она касалась академической жизни или поручалась высшею властью, и необыкновенно добросовестно относился к этим обязанностям академического наставника. К сожалению, с этой стороны не щадил сил Василий Васильевича и особенно в последние годы его жизни. Его назначали членом всевозможных комиссий и поручали разработку вопросов по различным отраслям академической и церковной – общественной жизни. Эти его труды отличались замечательною быстротой по исполнению и талантливостью по характеру. Касалось ли дело административной стороны, юридической, церковно- общественной, или астрономической, везде Василий Васильевич являлся опытными хозяином. Многие из его трудов теперь лежат в основе академического строя студенческой и учёной жизни и так характерны, что носят название «Болотовских». Выработанные им правила академической жизни отличаются юридическою краткостью и замечательною точностью выражения, а положенный в них основания проникнуты ясным познанием необходимости сохранения истинных интересов науки и искреннею заботливостью о студентах академии. Притом все его труды, касались ли они поверки счисления баллов, или научных изысканий, украшены «незабудками», который на долгое время сохранят имя Василия Васильевича, как руководителя академии и после от шествия его в загробный мир.

III.

В течении пяти лет, как мы сказали выше, Василий Васильевич состоял в комиссии, поверявшей табели студенческих баллов. Этот труд кропотливый и тяжёлый: здесь приходится иметь дело с цифрами в тысячных долях и только с цифрами. Но особенно он тяжёл был для Василия Васильевича в конце учебного года, когда труженики науки спешат отдохнуть от учебных занятий, a Василий Васильевич, как-бы не знавший отдыха, имел дело с утомительными вычислениями над экзаменационными цифрами. Не меньшими трудами сопровождалось для него и начало учебного года, когда приёмные экзамены в академии, на которых он десять лет состоял экзаменатором по своему предмету, а в иные годы бывал ассистентом и на других экзаменах, заканчивались тоже подсчётами баллов. В этом труде Василий Васильевич не довольствовался наблюдением только за точностью секретарских выводов и за соответствием их установленным правилам; но и сам задавался выводами, относительно которых хотя и выражался, что они «средних величин», но в этом выражении сказывалась скромность Василия Васильевича и строгость к своим собственным работам. На самом деле его выводы и наблюдения над студенческими баллами имеют большое значение и легли в основу некоторых правил теперешней академической жизни. Эти свои выводы Василий Васильевич изложил в одной из докладных записок, когда выяснял основания, по которым должно быть производимо распределение в академиях стипендий между студентами в каждом курсе. Дело в том, что до 1895 г. в академии казённые стипендии распределялись между студентами один раз в течении всего академического курса и распределялись на основании успехов, оказанных поступающим в академии на приёмных экзаменах. Студент, получивший казённую стипендию в I курсе, сохранял её за собою и в последующих курсах, хотя бы он по своим успехам оказался в списке и последним. Между тем учиться в академии на казённой стипендии составляет привилегию, которой достойны, конечно, лучшие студенты. Производя приёмные испытания вновь поступающих в академии и участвуя в подсчётах экзаменационных баллов, Василий Васильевич первый обратил внимание на недочёты приёмных экзаменов и на малую основательность того критерия, которым руководилась академия при распределении казённых стипендий. Действительно, знакомство на приёмных экзаменах профессоров с экзаменующимися – кратковременно, иногда неизбежно носит на себе все невыгоды первого впечатления, а данные семинарских аттестатов неизбежно односторонние, потому что аттестующие начальства не имеют никакой возможности сравнить своих питомцев с их конкурентами из других семинарий. Более полные данные о студентах академии приобретают лишь впоследствии, с течением каждого курса, и потому в состоянии распределить между ними вакансии с большею справедливостью на основании результатов годичных испытаний, чем поверочных и семинарских аттестатов. Сам Василий Васильевич дал блестящее разъяснение этого в своей записке, адресованной в Совет академии.

„По ныне действующему Уставу духовных академий, говорит Василий Васильевич, лучшие по ответам, воспитанники принимаются Советом академии в число студентов казённокоштными. Это решение Советов остаётся в силе на все четыре года пребывания студентов в академии. Только в виде наказания за особенные проступки студента может быть лишён казённого содержания, и только мало успешность, выказавшаяся так резко, что переход студента в следующий курс становится невозможен, – может повлечь за собою и лишение казённого содержания.

Между тем приходится наблюдать, что студенты, в числе казённокоштных не состоящие, на экзаменах отвечают лучше, а в разрядных списках занимают места выше, чем их товарищи, более счастливо сдавшие приёмные испытания. И Совет академий, тем не менее, не имеет возможности изменить своё прежнее решение и передать часть казённокоштных вакансий этими, студентам, оказавшимся достойнейшими.

Эта неизменность советского предварительного решения обращает на себя внимание тем более, что основания, которыми руководствуется Совет, постановляя своё решение, неизбежно не вполне прочны.

а) Академия наблюдает ново поступающих воспитанников в течение лишь нескольких дней во время приёмных испытаний. Эти последние имеют органически им свойственные и потому неустранимые недочёты.

Испытания бывают письменные и устные.

I. Первые имеют – с точки зрения экзаменатора – свои преимущества и свои недостатки сравнительно с устными испытаниями. Первые сводятся главным образом к тому, аа) что в сочинениях испытуемые дают ответ более обдуманный, чем на устных экзаменах и бб) читающий сочинения профессор (как ни стеснён он краткости назначенного ему срока на их чтение) может перечитать ещё раз некоторые сочинения, в сравнительной оценке которых он не решается положиться на первое впечатление. Сравнительный недостаток письменных испытаний пред устными состоит в том, что сочинения всеми пишутся на данную тему и, следовательно, неизбежно всегда специально. Студент знающий и дельный, но имевший несчастие без внимания отнестись к тому уголку науки, из которого взята тема, рискует неизбежно потерять все. Его сведения, на всем протяжении, других отделов данной науки могут оказаться ему вполне бесполезными. Заданная тема все сводит к одному удару. Этого не бывает на устных испытаниях, когда экзаменатор зондирует отвечающего по всем направлениям и даёт ему возможность незнакомство с одним отделом покрыть предъявлением основательных знаний в остальных частях данного предмета.

С точки зрения экзаменующихся органический недостаток письменных испытаний – тот, что писать сочинение приходится неизбежно экспромтом. Extemporalia роковым образом обращаются в пользу лицам с одним складом мышления и во вред лицам другого умственного типа. Проигрывает человек, которому с трудом даётся литературная форма, выигрывает бойкое перо многописца. На таком конкурсе писатель истинно классический рискует потерпеть поражение от газетного репортёра. Классическое правило saepe stylum vertas здесь оказывается прямо вредным. И если брать во внимание только содержание подобных сочинений, то extemporalia выгодны для лиц, скоро все схватывающих и планирующих, и не выгодны для тех, кто не привык браться за перо, пока не подверг свои мысли возможно-всесторонней критической пробе, кто носит в себе задатки серьёзного мыслителя и работника. – Если к этому прибавить, что пишущий не редко не уверен, какая из сторон решаемого им вопроса признается экзаменатором за главную, и потому пытается не опустить ни одной из возможных, точек зрения и не в состоянии противиться соблазну – поговорить о предмете даже multä то преимущества одних умственных типов пред другими на подобном конкурсе становятся видны, во всём объёме. Словом, extemporalia, не давая экзаменующимся возможности выказать свою эрудицию, слабо защищают, их и против той опасности, что матовые дарования останутся незаметными, что стразы предпочтут негранёным алмазам.

II. Устные испытания имеют, так же свои неустранимые недостатки.

а) Экзаменующейся, человек, уже взрослый, не имеющий уже счастливой в данном случай беспечности детского и старческого возраста, ясно представляющий, что он теряет в случай неудачи, и потому естественно волнующийся, с возбуждёнными нервами, – становится лицом к, лицу с экзаменатором, которого видит в первый раз, который для него представляется чистою неизвестностью, взгляды которого нужно, однако разгадать. Тяжесть первого знакомства при этих, условиях становится особенно не выгодною. Экзаменующейся в продолжение целого ряда лет привык подвергаться испытаниям пред своими, которых и он знал, которые и его знали. Он чувствовал, что за ним есть его прошлое, что даже для самых строгих экзаменаторов он не есть какое – то х, что им его особенности известны, и они будут приняты во внимание. Теперь же этой гарантии нет; он – в полном смысле незнакомец. Его может быть смущает и тон, речи и самое выражение лица экзаменаторов. Делая ошибки в ответах, он смущается особенно потому, что не знает, как тяжело вменят ему эти новые люди эти промахи. Он не уверен и в том, что его конкуренты (тоже незнакомцы) способны на такие же промахи. Словом, первое возбуждение большинству экзаменующихся мешает им воспользоваться своими знаниями наилучшим образом. Едва – ли не каждый из подвергающихся испытанию стоит с тяжёлым сознанием, что здесь он рискует ответит так слабо, как никогда не отвечал и не ответил бы в своей родной семинарии.

б) Экзаменатор не может не сознавать, что на нем лежит обязанность – произвести испытание с возможною быстротой, словно болезненную хирургическую операцию. Затянув экзамен, он рискует представить Совету совершенно фальшивые данные. Нет никакой возможности усчитать меру утомления тех, которые имеют невыгоду отвечать последними, чтобы указать им, справедливо их, место в ряду их конкурентов, отвечавших ещё до полудня.

Пишущий эти строки ПОМНИТ, как его список всех удивил слабоватою отметаю одного из державших поверочное испытание и обратившего на себя внимание отличными ответами. Этот балл был, однако поставлен с известным снисхождением во внимание к тому, что этот рекомендованный семинарию воспитанник отвечал последним. Спустя год этот студент в разрядном списке I курса занял первое место. Полный физических сил, энергичный, он вероятно с утра до вечера слушал ответы подвергавшихся поверочному испытанию, подмечал их недочёты и ошибки, давал мысленно ответ на всякий вопрос, слышавшийся в экзаменационной зале, волновался если память ему несколько изменяла, или вопрос казался ему непонятным, и наконец, когда и до него дошла очередь, вышел уже нервно истомлённый и начал путаться в ответах.

При невозможности ограничиться ответом на один вопрос (счастливым или неудачным может быть по чистой случайности), экзаменатору приходится требовать ответов in nuce, коротких и точных, и тем ограничивать свободу или только комфорт экзаменующихся, которые нередко приучены говорить кругло, с цветами красноречия, – и своим требованием чего – то словно необычного невольно производить может быть гнетущее впечатление на всех слышащих.

в) Этим органическим недочётам поверочных испытаний надлежащим противовесом служат по-видимому данный семинарских аттестатов, доставленные лицами, которые вызнавали особенности и достоинства воспитанников в течение целых шести лет. Эти данные и принимаются во внимание и отражаются осязательно на разрядном списке, составляемом после поверочных испытаний. Но и аттестатам семинарий свойственны особые недостатки, ослабляющее значение этих документов, как вполне надёжных источников.

аа) Самая форма аттестатов не позволяет семинарским начальствам предъявлять всю полноту наблюдений над воспитанниками:

1. в отличие от свидетельств, выдаваемых светскими учебными заведениями, в семинарских аттестатах не выводится средний балл;

2. не видно, какое место в разрядном списке занял получивший данный аттестат;

3. из скольких воспитанников состоял данный выпуск (быть первым между десятью конкурентами и – тридцатью, разница значительная);

4. какой балл получил (в среднем выводе) последний из воспитанников данного выпуска;

5. какой балл – первый (для окончившего курс, напр., третьим балл 4, 5 блестящая аттестация, если первый и второй окончили курс со средним баллом 4,625; но она получает уже другой колорит, если первый и второй имеют балл 5);

6. и каков средний балл курса;

7. не указывается суммы мест, которые занимал воспитанник в продолжение всего семинарского курса (студент семинарии, окончивший курс первым и имеющий сумму мест только 6, очевидно рекомендует себя как величину вполне устойчивую по крайней мере в составе данной конкуренции; но первый выпуск с показателем в виде суммы 16 позволяет видеть в нем лицо, взнесённое на верх может быть случайным, безлюдьем“);

8. и того, crescendo, dominuendo или с неопределёнными колебаниями занял он своё место в выпускном списке [сумма 37 иначе характеризует окончившего курс третьим, если она образовалась из дат (в последовательном порядке классов от младшего к выпускному) 16+5+5+5+3+3 и если слагаемый 1+4+10+17+2+3];

9. нет наконец указания, часто весьма важного: в письменных ли работах или в, эрудиции и устных ответах семинарское начальство усматривает силу воспитанника?

Словом, баллы воспитанников имеют только абсолютное значение и не допускают дифференциального их перечёта. Для академии же важна и дифференциальная их зависимость.

бб) Bona voluntas семинарских начальств, их строгое беспристрастие в оценке ими воспитанников, не подлежит ни малейшему сомнению. Органический недостаток семинарских аттестатов имеет, совсем другое происхождение. Математически точного мерила для оценки познаний человеческих бесспорно нет и не будет. Каждого человека приходится брать вместе с окружающею его средою. Каждый хороший человек очень хорош, если нет на лицо ещё лучшего. Состав конкуренции неизбежно влияет на оценку конкурентов. Безукоризненно строгий преподаватель твёрдою рукою пишет первым имя NN, зная, что этот воспитанник всегда прилежен; знаний у него достаточно, ответы его всегда дельны, хотя даются медленно, с паузами на предварительное размышление. Будь на лицо ММ с теми же достоинствами, но без этой вялости концепции, и питомцу NN пришлось бы занять уже второе место.

В виду всего этого, семинарское начальство оценивает студента семинарии лишь в составе данных курсов, не имея возможности сравнить его с теми конкурентами из других семинарий, рядом с которыми он является пред академическими комиссиями поверочных испытаний. И когда в экзаменационном списке оказывается балл 3 против имени того воспитанника, познания которого по данному предмету в семинарском аттестате оценены полным 5; то является неустранимый и неразрешимый вопрос, который из баллов ошибочен? первый ли, вследствие ошибочного впечатления от первого знакомства? или второй, обязанный своим происхождением тому, что семинария лишена была возможности сопоставить своего питомца с конкурентами более сильными? – Практически эта трудность обходится, так как оба балла входят в счёт при составлении табели и списка. Но остаётся неустранимым тот факт, что ни семинарский аттестат, ни поверочные испытания не дают Академическим Советам таких цифр, на итог которых можно было бы смотреть, как на непоколебимое твёрдое основание для окончательного суждения о том, достоин или нет данный воспитанник казённокоштной вакансии.

Академический Совет не имеет нравственного права отречься от того воззрения, что с каждым годом в его распоряжении оказывается все более данных для оценки студентов, что с каждым курсом студенты становятся все лучше известны своему начальству. Но воспользоваться этими новыми данными на пользу хороших студентов в вопросе, для них часто весьма серьёзном, Совет академии не имеет теперь возможности. Если произошла ошибка в списке, составленном после поверочных испытаний, то последствиями ее студенты слабые имеют полную возможность безнаказанно пользоваться четыре года. От тех же последствий четыре года должны страдать дельные, трудолюбивые студенты, вынужденные каждый год считаться с вопросом: откуда взять им средств на своё содержание.

В виду всего этого представляется целесообразным, если Совет Спб. духовной академии разделяет выше изложенный воззрения, обратиться к его высокопреосвященству с прошением о ходатайстве пред Святейшим Синодом о разрешении Совету Спб. духовной академии (по крайней мере в виде временного опыта) производить каждый год распределение казённокоштных вакансий между теми студентами, которых Совет на основании результатов годичных испытаний признает более достойными этого отличия.

Правда, казённокоштные студенты дают обязательство прослужить определённое количество лет в учебных заведениях духовного ведомства. Но жизнь уже сложилась таким образом, что это обязательство составляет теперь привилегию, достающуюся в удел немногим избранным. Чести служить в духовных семинариях и училищах ищут, и кто раз получил назначение, тот не спешит выйти в отставку по истечении обязательного срока, а продолжает службу по-прежнему. Предлагаемая мера только заместит в рядах, ищущих чести служить по духовно – учебному ведомству таких лиц, в достоинствах которых академия сомневается, лицами, этой чести более достойными“.

Все эти наблюдения и положения Василия Васильевича, Советом академии были бесспорно поняты и на основании их составлены, и с 1895 года введены в жизнь академии правила о распределении казённых и частных стипендий между студентами соответственно оказанными ими успехами по окончании каждого учебного года. На практике эти правила уже принесли свои плоды.

Но и помимо отыскания истинного критерия при распределении казённых вакансий, эти наблюдения Василия Васильевича имеют ещё то значение, что раскрывают перед нами психологию экзаменатора и экзаменующегося и уясняют значение семинарского аттестата поступающих в академию. Каждый студент принимается в академию не иначе, как по вы держании поверочного испытания. Но в результате этого испытания иногда бывает, что воспитанник, присланный и на казённый счёт и имеющий высокие баллы в аттестате, оказывается недостойными поступления в академию, или же хотя и выдерживает испытание удовлетворительно, но не займёт в списке сравнительно высокого места, которое давало бы ему право на казённую стипендию. Устранить подобные явления, при конкуренции множества являющихся в академии на поверочные испытания, едва ли возможно. Отменить самые приёмные экзамены и принимать в академии по семинарскому аттестату невозможно в силу несовершенств этого аттестата, указанных Василием Васильевичем. Ослабление же требований на приёмных экзаменах со стороны академии повлекло бы за собою понижение и академического образования. Поверочные испытания обеспечивают для академии выбор сравнительно лучших воспитанников, которых они приготовляют в последующее время для полезного служения церкви и отечеству. Единственно возможным из этого положения, кажется только такой выход чтобы семинарские начальства при выборе воспитанников в состав академических курсов руководствовались не одними только общими формальными к этому требованиями, а имели нравственную уверенность в способности выбираемых к высшему образованию; со стороны же академий для этого необходимо тщательное производство приёмных испытаний, чтобы экзаменующее получали твёрдое основание для решительного заключения о познаниях поступающего в академию. В этом отношении для академий образцом экзаменатора может служить Василий Васильевич.

Как тщательно и добросовестно испытывал он познания поступающих в академию, особенно в случае неудачного ответа экзаменующегося, об этом наглядно свидетельствуют его отчёты об этих испытаниях¹⁵. Здесь же приведём описание лишь одного экзамена Василия Васильевича, сделанное им самим в одном из ненапечатанных его отчётов.

„Студенту N предложено было сказать, пишет Василий Васильевич, – о „реформаторских соборах“. Он начал свой ответ речью „о реформации Лютера“. Когда ему указано было, что он отвечает не на вопрос, он не мог поправиться и настолько, чтобы перечислить соборы, задававшиеся вопросом о преобразовании римско-католической церкви во главе ее и членах. Тогда ему предоставлено было говорить о реформации Лютера. Но из частных вопросов выяснилось, что и этот отдел экзаменующемуся в подробностях неизвестен. Он, между прочим, не мог ответить на вопрос: где Лютер предстал на суд пред государственною властью и как относился к нему император? Тогда ему предложено сказать о VII вселенском соборе. Г. N. оказался не в состоянии и назвать главных деятелей на этом соборе и изложить ход его деяний. В виду того, что экзаменующийся ранее, отвечая на вопросы о Лютере, сказал, что дело этого реформатора рассматривалось в Констанце, теперь ему предложено было сказать, что ни будь о констанском соборе, – в той надежде, что эту страничку церковной истории он припоминает несколько яснее, чем остальные. Но г. N, но мог назвать даже имени того лица, которое было осуждено и сожжено в Констанце. Тогда ему предложен был вопрос: какие он знает не православные восточные церковные общества? Такт, как он затруднялся назвать их, то ему предложено было искать их за Кавказом и начать с перечисления народностей, живущих за кавказским хребтом. Не без колебания он назвал грузин и признал, их православными: но, как оказалось, с именем Грузии не связано было у него никакого этнографического представления: язык грузин он считал близким к русскому. Кто живёт далее к югу от грузин, г. N не мог сказать. Даже и имя „Эчмиадзин“ не напоминало ему ничего. На прямо поставленный вопрос: какого вероисповедания армяне? г. N в конце концов ответил, что они склоняются к ереси Нестория.“

IV.

Неизменен был Василий Васильевич, в этом отношении к студентам и во время прохождения ими академического курса. Стремление оценить каждого студента по достоинству и быть в этом деле вполне беспристрастным составляло отличительную его черту. Насколько он был беспристрастен, свидетельствует тот факт, что при оценке студенческих семестровых сочинений, он, состоя в комиссии по поверке счисления баллов, не считал возможным иметь у себя под руками табели студенческих устных баллов и их разрядные списки. В академическом архиве за 1897 г. сохранилось письмо Василия Васильевича к секретарю Совета академии, которое свидетельствует об этом с беспристрастия в этом письме Василий Васильевич, между прочим, писал:

„На конец августа и начало сентября у меня выпала возня с бумагами, относящимися к старокатоликам. Это – вещь, не терпящая отлагательства. И большая часть сочинений I курса у меня ещё не прочитаны. Вот почему о переводе их в следующий курс нельзя ещё вести речи. Сколько помню, постановленье Совета о них предполагает именно конец сентября термином для их перевода. Во всяком, случай факт есть факт: баллы у меня ещё не готовы. Табели возвращаю. Возможность заглядывать в Вашу табель помешает строгости работы, самостоятельности моего списка“.

Опытная рука Василия Васильевича твёрдо вела студентов к истинному знанию и свету. Он и мысли не допускал, чтобы студент тратил дорогое время на неподходящие для него занятия и в необходимых случаях всегда предупреждал их об этом. Даваемые им темы для семестровых и кандидатских сочинений полны необходимых для студента указаний и предупреждений о том, чего нужно избегать при исследовании известного вопроса. Напр., в ноябре 1897 г., когда студентам I курса были даны для второго семестра две темы, касавшиеся 1) сравнительной важности периодов церковной истории для членов православной российской церкви и 2) миссионерской деятельности поместных церквей, – Василий Васильевич, сделав студентам соответствующее разъяснение этих тем, писал к ним при выдаче тем следующее предупреждение:

„Гг. студентов прошу не тратить времени на чтение каких бы то ни было книг или статей, яко бы „пособий“ для обсуждения вопросов, поставленных в темах. Здоровые люди в костылях не нуждаются, и выдавать себе testimonium paupertatis нет никакой надобности. Ожидается продуманный и литературно изложенный ответа, на основании лишь того материала, который содержится в семинарском учебнике “.

Эта заботливость Василия Васильевича о студентах проявлялась к ним не только при учебных и научных их занятиях, но и по окончании ими академического курса, когда каждому приходилось устраивать свою судьбу. Для характеристики доброй и заботливой души Василия Васильевича мы имеем возможность, благодаря любезности одного из окончивших курс академии кандидатов, поделиться с читателями содержанием письма Василия Васильевича к этому кандидату. Вот что писал к нему Василий Васильевич:

„Милостивый Государь

А. П.!

Одно случайное знакомство с коллегою – присяжным в текущую сессию в Окружном суде даёт мне приятную возможность сделать Вам предложение – конечно для Вас неожиданное: не угодно ли Вам габилитироваться на должность чиновника (если не ошибаюсь) канцелярии министра финансов? Требуется лицо известной нравственной и научной выдержки, владеющее недурно пером, могущее читать по-английски и по-французски (знакомство и с другими языками конечно препятствия не составляет). Под нравственной и научной выдержкой я разумею, прежде всего, ἐν πρωτοις, то развитое чувство долга, которое не позволяет человеку, исчерпав известный источник лишь на одну треть, например, излагать его содержание как будто он уже изучен весь. И т. п. – Разумеется само собою, что и по-английски, и по-французски Вы будете читать не без помощи лексикона. Ничего не имеют и против того, если Ваше произношение по-французски способно повергнуть парижанина в обморок. Предполагается само собою, что Вас будут Вашим обязанностям ещё учить, и моя рекомендация, что Вы – не doctus, но docilis, и что Ваше сочинение даёт мне право поручиться, что Вы умеете извлекать из литературных источников требуемые факты, – признается достаточною для постановки Вашей кандидатуры.

Уже все сказанное говорит Вам, что дело идёт о посте чиновника sui generis, что Вам не придётся заниматься только отписками да приказами. Если вы займёте предлагаемое место, Вы сделаетесь участником в осуществлении грандиозной идеи С. Ю. Витте – создать научное справочное бюро по вопросам, которые могут интересовать министерство финансов. Дело и живое (в смысл его наличного интереса) и свежее (в смысле новизны). Вашею главною обязанностью будет чтение газет и журналов, откуда Вы будете извлекать все сообщения по тому уголку Востока, который поручат Вашему вниманию. Что вопросы экономические в Ваших рефератах должны играть первенствующую роль, Вы понимаете и сами. Если Ваши работы заслужит Вам доверие Вашего начальства, Вам вероятно поручат несколько восточных стран на нравах командира отдельной части, и для Вас откроется возможность – стать чрез несколько лет специалистом в этом отделе, т. е. величиною и ценною, и ценимою. Конечно, около трёх месяцев Вы должны будете числиться прикомандированным, т. е. служить без жалованья. Но так как самый низший штатный оклад, который существует для младших чиновников, равен 1800 руб. в год, – это, полтора доцента академии, – то очевидно, что эти трёхмесячные протори – не убытки. Так как – даже и во время службы – Вам будет предоставлено ad libitum – изучать ли подлежащее журналы и газеты в канцелярии или у себя на квартире (требуется только дельная и добросовестная работа), то Ваш непосредственный начальник in spe настолько любезен, что предлагает послать Вам пробную работу даже в Я-скую губернию. Но я боюсь, что в Диевом Городище Вы бедны всякими лексикальными (или и грамматическими) пособиями как Робинзон на необитаемом острове. Поэтому было бы лучше габилитацию провести в Петербурге.

Решайте и – поскорее.

К моей досаде, из моей памяти улетучился Ваш ответ на мой случайный вопрос о Вашем положении по воинской повинности. Если этот пункт не мешает Вам стать чиновником, то может быть не помешает и ничто другое. От нового председателя учебного комитета, П. А. Смирнова, можно ожидать настолько человеколюбия, что Вам не захотят вредить назначением в какое ни, будь бугурусланское училище на географию и арифметику.

Может быть жаль расстаться с кругом интересов только богословских и научных? Но что же делать? И притом, и там Вас ждут интересы скорее похожие на научные, чем на канцелярские. – А может быть и министерство финансов представляется слишком большим скачком в неизвестность? В успокоение Ваше скажу, что туда требуют именно нашего брата – семинариста, – т. е. тип исторически испытанной прочности как по деловитости, так и по способности к добросовестному труду. И Ваш ближайший начальник – доцент восточного факультета здешнего ун-та, сам бывший семинарист и студент (Киевской) дух. академии. Пожалуйста не медлите ответом.

Если бы – чего (надеюсь) не случится – какие – ни будь обстоятельства побудили Вас отклонить это предложение, можете ответить (если Ваше местопребывание не представляет чрезмерных затруднений) даже только короткою телеграммою: „нет“. С наилучшими пожеланиями Вам В. Болотов“.

Письма Василия Васильевича являются богатым материалом для характеристики его личности. Он и в частных письмах, которых было не мало, имел обыкновение принципиально высказываться по вопросам науки и жизни. Некоторые из его писем, особенно по учёным вопросам доходили до колоссальных размеров (до 50 листов). В высшей степени желательно видеть этот материал собранным и напечатанным. Академия, задавшаяся целью, после устройства памятника Василию Васильевичу, увековечить его имя ещё каким – либо иным достойным способом, явилась бы наилучшим центром, куда бы могли быть направлены все эти письма для издания в печати. Если не все из них в настоящее время удалось бы напечатать, то для истории академических деятелей они не остались бы бесследными.

V.

Деятельность Василия Васильевича по организации учебного дела в академии была проникнута искренним душевным его расположением к студентам и стремлением возбудить в них научный интерес к занятиям. Вполне владея своей наукой и постоянно стремясь к возвышению ее в академии до высоты современного состояния, он не упускал из виду фактической стороны студенческой жизни и, по указаниям опыта, изыскивал меры к удовлетворению ближайших потребностей её. Заботы об улучшении учебного дела, как академического, так и семинарского, – с целью дать учащимся совершенные способы усвоения науки, – не покидала его в течение всей его жизни).

Самое чтение лекций Василий Васильевич располагал так, чтобы студенты могли не только слушать, но и записать слышанное. Отсюда его лекции, бывшие верхом совершенства по существу, являлись и по внешней форме изложения образцовым и легко во приемлемыми и для слуха, и для записи студентами – не стенографами. В 1897 году Василий Васильевич на эту свою заботу – дать студентам – не стенографам возможность набросать черновую запись хотя главных мыслей лекций – указывал в своём официальном отчёте, как на одну из причин, почему академическая программа по общей церковной истории не может быть выполнена в один год ¹⁶ . В этом отчёт на вопрос: «почему программа невыполненная», он писал:

„Программа не могла быть выполнена, но недостатку времени.

В разъяснение этой причины имею честь обратить внимание его преосвященства преосвященнейшего ректора и Совета академии на следующие два пункта:

1) Я, как почти все преподаватели, имею в своём распоряжении (для каждого академического курса) лишь 4 недельных урока. Между тем в 1876 – 78 гг. на историческом отделении общая церковная история в границах программы, мною составленной, излагалась (двумя профессорами) на 7 недельных уроках, и даже такого их количества оказывалось едва достаточно.

2) Четыре недельных урока составят около 104 лекций на курсе, т. е. до 95¹/₃ часов времени. При лекционном чтении, рассчитанном на то, чтобы дать студентам (не стенографам) возможность набросать черновую запись хотя главных мыслей, я произношу около 43.280 букв в час; т. е. мой курс представляет около 4.125.000 букв. Семинарский учебник Е. Смирнова (курс III и IV классов, издание пятое, Спб. 1889 г., 484 страницы; курс V класса, издание четвёртое, Спб. 1886 г., 189 страницы) представляет из себя до 1.274.000 букв. Таким образом мой курс по объёму слишком в 3 раза больше учебника Е. Смирнова. Но изложить всю мою программу в объёме лишь в 3 раза превышающем изложение учебников Е. Смирнова я считаю научно невозможным (стоит лишь припомнить, что учебник ведёт своё дело, не приводя оснований; а между тем эти основания т. е. содержание первоисточников, если не изложить их с кафедры, практически останутся студентам – недоступны). Вот почему, при наличных возможностях, т. е. при 95 ¹/₃ часах, я считаю целесообразным предлагать своим слушателям лишь capita selecta из моей программы. При этом я, по мере возможности, стараюсь восполнять возникающие пробелы“.

В деле облегчения студентов при усвоении ими лекций, думается, естественнее всего было бы для Василия Васильевича освободить студентов от утомительного труда записей и выдавать им лекции в литографированном виде¹⁷. И это тем более было возможно, что лекции Василия Васильевича во всех отношениях были совершенными, во всех частях были на высоте современного состояния преподаваемой им в академии науки и полный их курс давал отчётливое представление о всей науке «древней общей церковной истории». Но Василий Васильевич на этот предмет держался иных взглядов. На литографированные лекций он смотрел как на комфорт, который изнеживает людей и которым Василий Васильевич сам в жизни не пользовался. Он учился в академии в то время, когда «не практиковалась, за единичными исключениями, выдача готовых лекций самими профессорами»¹⁸. По свидетельству одного из его товарищей, «каждую профессорскую лекцию он исправно посещал, внимательно выслушивал и, кроме того, записывал лекции для себя, не надеясь на официальных записчиков»¹⁹. Будучи же профессором, Василий Васильевич придавал весьма большое значение этим студенческим записям, как труду, способствующему самостоятельному изучению ими предмета.

Этот свой взгляд он изложил в своём проекте о литографировании лекций и конспектов. Здесь Василий Васильевич подробно разбирает и взвешивает все основания рассматриваемого вопроса и со свойственною ему убедительностью доказывает значение студенческих записей на лекциях. Вот что писал он в этом проекте:

„Литографирование лекций, т.е. более или менее точных записей слышанного в аудитории, – сравнительно недавнее явление в жизни С. – Петербургской духовной академии. Но и в истекшие четыре года выказались некоторые довольно устойчивые черты в этой новой практике, которые и нуждаются в урегулировании.

1. Литографии – если взглянуть на это явление просто и непосредственно, представляют не более как средство для цели. И эта цель состоит в том, чтобы во время приготовления к экзамену каждый студент имел под рукою по экземпляру изучаемого и потому мог готовиться, когда, где и как ему угодно. Следовательно, это комфорт, облегчающий наилучшее запоминание изучаемого, но комфорт ни одним § действующего Устава не предусматриваемый, как нечто долженствующее быть.

2. Исторически новая практика явилась на смену той, по которой студенты слушали лекции и потом должны были отвечать на экзаменах, готовясь к ним по чему угодно. Эту чисто домашнюю заботу студенты улаживали тем, что на 12–15 человек заготовляли один рукописный экземпляр лекции и прочитывали их пред экзаменом, составляя для этого из себя особые группы. Вместо комфорта стояло, следовательно, умение довольствоваться малым.

3. Это чисто домашнее заготовление лекций имело одну сторону столь почтенную, что утратить этот фактор академического образования думаю – было бы жаль. Следует припомнить, что в огромном большинстве случаев эти записи не были поправляемы преподавателями, – обстоятельство, придающее этому домашнему делу не незначительную ценность. В наивысшей степени являются образовательным средством академические чтения именно тогда, когда они только возбуждают к самостоятельному изученью предмета студентом, руководствуют его в этом, а не заменяют его в глазах самой науки. Требовать, чтобы каждый студент внёс свой pensum самостоятельного изучения в каждую науку в её целом, было бы конечно невозможно, но вполне возможно желать, чтобы каждый студент попытал свои силы в таком усвоении какого ни будь отдела каждой науки. Необходимость – „составлять лекции“ и бывала поводом к такому изучению: неточные черновые записи чтений, неясно усвоенных, приходилось иногда пополнять „составителю“ чтением относящихся к делу книг. А благородное чувство товарищества, тяжёлая нравственная ответственность, которая падала на „составителя“ плохо отбывшего свою очередь в том случае, когда „по его милости“ другой „провалился“ на экзамене, – это было стимулом – относиться к „составлению» лекций серьёзно и добросовестно. Правда, так вести дело, т.е. чтением пополнять недочёты своих набросков, составителям приходилось только иногда. Но нет основами воздерживаться от пожеланий, чтобы так было и всегда.

4. Смысл экзаменских итогов теперь и прежде был довольно различный. Прежде студенты шли на экзамен с тем, что – в известной степени – было их коллективным духовным достоянием, и отличные результаты экзамена нужно было довольно полно ставить на счёт деятельности курса в его совокупности. Теперь такие же результаты говорят только о способностях, экзаменовавшихся – каждого в отдельности, – но ничего не дают для заключения об умственной жизни курса во все учебные месяцы.

5. Худшая сторона дела даёт себя знать в понижении качественного уровня некоторых записей. В этом „составлений“ лекций, как ни будь“ сказывается очевидно уверенность, что недостающее будет дополнено иным более компетентным работником.

6. Оправданием нынешней практики, – каковы бы ни были её недостатки, – могло бы служить то обстоятельство, что Устав 1884 года увеличил число предметов общеобязательных и для нынешних студентов гораздо труднее, чем для прежних, держат курс своих занятий на должной высоте. Не следует, однако смешивать при этом двух различных фактов: что студентам теперь стало труднее готовиться к экзаменам (предметов, а, следовательно, и экзаменов, стало счётом больше), это можно ещё не оспаривать; но нельзя допустить – а об этом только и идёт речь что теперь студентам стало гораздо труднее заниматься в течении всего года. Plus составляет только проповедь. В отношении ко всем прочим обязанностям все осталось по-прежнему, и предполагаемая трудность есть иллюзия, не выдерживающая столкновения с нижеследующими цифрами:

Академический учебный год слагается из 160 дней, или 640 лекций²⁰. Из 24 лекций в неделю на I курсе 4 приходятся на языки, 12 слушаются совместно со II курсом и лишь 8 (maximum) должны быть „составлены“ только на I курсе. В годе, это даёт 107 лекций по языкам, 213 лекций для I курса отдельно и 320 совместно со II курсом. Следовательно, прежде существовавшая практика на I курс налагала бы труд „составления“ 373 лекций, что – при составе курса в 40 человек – даёт 9,33 лекции на каждого студента в 242 дня, или I лекцию в 25,93 дней. Если принять при этом во внимание, что каждый студент не имеет физической возможности каждый день заниматься семестровым сочинением (книг в библиотеке для этого недостаточно); то мысль об особых трудностях для занятий в течение учебных месяцев предстанет в истинном свете²¹.

7. Нынешняя практика представляет собою переложение натуральной повинности в денежную и – отчасти – обращение первой на другие лица.

8. Позволяю себе не останавливаться серьёзно

ни на том,

а) что литографированными по-настоящему лекциями можно злоупотреблять,

ни на том,

б) что преподаватель, отлитографировавший полный курс, оказался бы в щекотливом положении чтеца – грамотея перед грамотными.

Эта последняя щекотливость скорее психологического, чем логического свойства; а плагиаты во всяком случае представляют редкость.

9. Summa summarum доводов против литографий для меня заключается в том, что всякий учёный имеет и право, и обязанность беречь своё свободное время и не расходовать его непроизводительно. А литографическое издание курса – средним числом в 55 лекций – потребует от каждого на исправление рукописи и цензорское прочтение литографированного листа до 200 часов.

10. И эта затрата отличается периодическим характером. Лекции считаются собственностью литографировавших студентов и увозятся ими. Литографирование (а, следовательно, и чтение в цензурном отношении) приходится возобновлять всякий раз, как приходится возвращаться к данному отделу курса.

11. Это последнее неудобство было бы утрачено радикально, если бы Совету угодно было постановить: литографированные экземпляры обязательно в полном количестве экземпляров поступают в собственность Академической библиотеки.

12. Такая мера имела бы своим дальнейшим следствием:

во-первых то, что последующие курсы избавлены были бы от лишних трат;

во – вторых то, что подготовку к экзаменам можно было бы поставить правильно: экземпляр лекций, который теперь является у студентов лишь за нисколько дней до экзамена, тогда был бы к их услугам с самого начала учебного года; тогда они могли бы начать подготовку за столько месяцев, за сколько сочтут удобным; тогда можно бы поставить вопрос о решительном устранении всяких паллиатив в роде конспектов на экзамене.

13. А неудобства, сопровождающая издание полного курса, выше (8, б) указанные, было бы возможно устранить, допустив к литографированию вместо полных записей лекций только сокращённое их изложение, которое могло бы лежать в основе всякого курса, более или менее расширенного.

14. Не могу, однако, скрывать, что введение в практику этой последней меры требовало бы, чтобы Совет предварительно решил, как смотреть на эти сокращённый записи:

а) Совет или признает эти compendia за examinatoria, т. е. обяжет экзаменаторов признавать за отличный всякий ответ, в пределах этих сокращённых записей безукоризненный, т. е. всякий ответ, который предполагает отличное знание этих compendia, хотя и не обнаруживает знакомства с читанным в данный год подробным курсом;

б) или же отличной отметки по-прежнему будет требоваться основательное знание всего того, что было читано в аудитории.

В случае этого последнего решения, эти compendia студентов ни от чего не освободят и труда им не облегчать. Каждый ли для себя, все ли вместе, но они должны будут вести дополнительную рукописную запись. А так как курс естественно будет содержать раскрытие всего содержимого в сокращённом экстракте, а не дополнение только его новыми отделами; то эти записи и примут – по-прежнему – вид курсов и по этим рукописным записям лучшие студенты и будут – по-прежнему – готовиться к экзаменам. Словом, решение в этом последнем смысле в действительности не решило бы ничего²².

В конце проекта Василием Васильевичем были поставлены на решение Совета следующие вопросы:

1) „не следует ли литографирование лекций прекратить вовсе и восстановить прежний порядок – рукописных записей, составленных студентами и никем не исправляемых – в полном его значении?

2) если нет, то не следует ли сделать постановление, намеченное в пункт 11?

3) если да, то не следует ли сделать постановление по смыслу пунктов 13 и 14, а? “

И Совет Академии принял этот авторитетный голос Василия Васильевича и постановил не дозволять литографирования записей, составляемых студентами²³.

Сам Василий Васильевич студенческие записи охотно исправлял и до 1889 года позволял даже литографировать. В настоящее время в высшей степени желательно видеть его лекции напечатанными; но, вероятно, в такой же степени будет трудно восстановить их по студенческим записям. Нам кажется, что издание лекций Василия Васильевича, если бы оно осуществилось, будет теперь лишь показателем той степени усвоения студентами его лекций, какой они достигали под его руководством, но не явится во всей красе того совершенства, с каким эти лекции читались Василием Васильевичем в аудитории и с каким они вышли бы из-под редакции самого Василия Васильевича²⁴.

VI.

Одно из преимуществ духовных академий по сравнению с другими высшими учебными заведениями в деле образования составляют письменные работы студентов. Каждый студент духовной академии обязан в течение академического курса написать девять семестровых сочинений и одно при окончании курса на степень кандидата богословия. Эти работы, производимые студентами под руководством академических профессоров и будучи правильно поставлены, имеют немаловажное значение и в деле общего развития каждого учащегося и в выработке научных и литературных их способностей. Если по отношению к семестровым сочинениям нельзя сказать этого во всей силе, так как они пишутся в короткие срок (не более 2 месяцев даётся времени на каждое сочинение), не дают студентам возможности исследовать вопрос по-академически и носят характер обязательной повинности, – то кандидатские сочинения несомненно оставляют памятный след на каждом окончившем курс академии. Да и самые сочинения некоторых кандидатов выходят столь удачными по своим научным выводам и талантливыми по своему характеру, что сряду же являются достойными напечатания. Но духовные академии, к сожалению, не располагают для этого финансовыми средствами, и эти почтенные работы остаются мёртвым капиталом, полезным лишь в будущем, как рукописный материал для истории нашего духовного просвещения.

Дать правильную постановку этой части академического образования составляло и составляет одну из постоянных забот академии. И Василий Васильевич над этою стороною академической жизни потрудился не мало, состоя, во 1-х, в 1894 году в комиссии по вопросу о семестровых сочинениях и, во 2-х, в 1896 году по вопросу о тех изменениях в строе академической жизни, который по указаниям опыта представлялись желательными.

В высшие учебные заведения не все поступают по призванию и из-за научных интересов: некоторые имеют единственною целью – соискание внешних выгод, какие даёт высшее учебное заведение. Отсюда невнимательность к своим академическим обязанностям и уклонения от надзора делаются неизбежными явлениями в жизни студенчества. Кроме того, молодости свойственны порывы, правда, периодического характера и ничего тенденциозного, могущего компрометировать общее направление студенчества в себе не заключающее. Тем не менее эти явления служат не малым тормозом академического преподавания. Не лишены, конечно, этих тормозов и наши духовные академии. Для устранения их академии не могут поступаться своими целями и естественно изыскивают к предупреждению их меры педагогического и дисциплинарного характера. Одним из таких тормозов в 90-х годах минувшего столетия в С.-Петербургской академии была несвоевременная подача студентами семестровых сочинений. 1892 – 3 учебном году, напр., при всей вообще строгости в наблюдении за подачею студентами семестровых сочинений, один студент III курса ухитрился вовсе не подать своего третьего семестра и оставался не переведённым в IY курс до 22 декабря следующего учебного года²⁵. Бывали иногда и массовые опаздывай, по взаимному соглашению. Наконец, когда это явление настолько дало о себе знать, что приходилось задуматься об устранении его, Советом академии в 1894 году была составлена комиссия по вопросу о несвоевременной подаче студентами семестровых сочинений, в которой самое деятельное участие принял Василий Васильевич и был в ней так сказать творцом существующих теперь в С.-Петербургской академии «правил о взысканиях за несвоевременную подачу семестровых сочинений»²⁶.

Личный взгляд Василия Васильевича на способы устранения всех этих явлений студенческой жизни, насколько нам известно, состоял в том, что «нынешние студенты нуждаются не только в педагогической узде, а и в шпорах», как говорил иногда сам Василий Васильевич, и что самою радикальною мерою для этого было бы усиление инспекторского руководства студентами и, если можно, учреждение в академии третьего помощника инспектора. Но своих взглядов Василий Васильевич никому не навязывал и по поручению начальства усердно работал в помянутой комиссии и составил правила чисто педагогического характера. Эти правила устанавливают дифференциальный характер взыскания и исходят из положения: «Si duo idem faciunt, non est idem», T. e. «лишь по наружности представляются два одинаковых проступка вполне равными; по внутренним же мотивам они могут быть различны до противоположности». Кроме того, они «направлены к ограждению лучших студентов от давления на их стадный инстинкт со стороны их товарищей».

Основные положения этих правил кратко изложены самим Василием Васильевичем в одной из записок в следующем виде:

1.     „Одна часть студентов, цвет между ciues академии, должна быть освобождена от всяких репрессалий.

a)    Это – люди, обычно с умственными чувствованиями достаточно развитыми. Они ясно сознают неудовлетворительность скороспелой работы, и желали бы остановиться над нею подольше. Ослаблять или притуплять в них подобный чувства значило бы делать вредное в научном отношении дело.

b)    Пред этими студентами Совет академии нравственно не безответствен: он увеличивает часто вдвое против нормы состав курса и тем самым вдвое сокращает для всех студентов срок пользования книгами при обработке сочинений. Между тем сообразно с указаниями устава I и II курсы переполнены „историями“, т. е. предметами, которые не могут предлагать тем теоретических. Извинительно по меньшей мере, если лучший студент отложит подачу сочинения до такого времени, когда книги – за ненадобностью для прочих товарищей – будут в его полном распоряжении.

2.     Напротив, Совет академии имеет полное нравственное право требовать, чтобы большинство студентов, в значительной степени обязанное своею численностью той массе, которая на поступление в академию не имела права и оказалась здесь только по милости Его Высокопреосвященства и снисходительности Совета, – заявило себя с наилучшей стороны тем, что в его средствах. С наилучшей стороны оно обычно многого не обещает; пусть же оно докажет, что безусловно корректно, состоит из людей неуклонной дисциплины, и строго подчиняется требованиям закона и потому всегда аккуратно. Вольности – для артистов; ремесленник пусть твёрдо помнит свой наугольник и – срок заказа.

3.     Нужно освободить умственную аристократию от охлократической тирании, давящей первую под фальшивым флагом товарищества.

4.     Нужно ослабить заразительность массового примера и отбить охоту к сознательным коллективным действиям. Поэтому принцип: „Divide et impera“.

Выходя из этих положений, составленные Василием Васильевичем правила имеют целью выяснить действительные причины студенческих запаздываний при подаче ими семестровых сочинений, а на случай, когда эти причины окажутся неуважительными, заключают в себе меры взыскания в простой и сложной форме.

„Взыскание в простой форме, как сказано в этих правилах (§ 4), СОСТОИТ в том, что, при составлении разрядных списков в конце академического года, из графы, содержащей удвоенную сумму баллов за все семестровые сочинения, вычитается сумма просроченных недель, или что-то же – балл просроченного сочинения по распоряжению Правления понижается секретарём на 0,5 за каждую пропущенную неделю. Взыскание в сложной форме состоит в том, что, при составлении разрядных списков в конце академического года, из графы, содержащей удвоенную сумму баллов за все семестровые сочинения, вычитается особая цифра, занесённая в штрафную графу. Эта цифра составляется из умножения двух величин: аа) разности между баллом, которым оценено просроченное сочинение, и высшим баллом 5, и бб) коэффициента, на который эта разность умножается. Этот коэффициент получается чрез разложение цифры просроченных недель на составные порядковые цифры, из которых слагается последняя просроченная неделя“²⁷

этим правилам Василием Васильевичем составлена подробное объяснение, которое, весьма характерно, поучительно и интересно. Как применять на практике меры взыскания в простой форме, Василий Васильевич разъясняет следующею примерною таблицею:

I. Вид части табели (взыскание в простой форме)

II. Из прилагаемого образца видно, что сумма просроченных дней (14, 0, 16, 4, 14) делится на 7 и вносится в штрафную графу; стоящая в этой графе цифра вычитается из цифры предшествующей графы; разность и составляет окончательный вывод.

III. Анализ первой графы показывает, что Туттэ написал все сочинения на 5, но опоздал подачею одного из них на две недели. Штраф: „minus 0,5 за каждую неделю“ превратил 5 на просроченном сочинении в 4, и таким образом Туттэ сравнялся с Руаном, который имеет балы 5,5,4. – Тиссо имеет баллы 5,5, 4,25; но он просрочил только 4 дня, и это обстоятельство дало преимущество перед Тиссо исправному Руану, хотя сочинение последнего слабее 0,25.

IV. Сравнение № 37 с № 41 показывает, что в основе этой системы взысканий лежит мысль: „ не смотря на личности, за равный проступок равное взыскание “. Блестящий Туттэ (5,5,5) оштрафован так же, как и посредственный Рамье (5, 3.5, 3).

Правило о взыскании в сложной форме сопровождается не только указанием способа отыскания необходимого в этом случае коэффициента и примерною таблицею, но и интересными соображениями Василия Васильевича:

„I. Коэффициент, писал Василий Васильевич, получается следующим образом:

Коэффициент

1 неделя состоит из I недели.. . . . . . . . . . . . 1

2 недели состоят из I+II недели .. . . . . . .. . . . 3

3 „ „ „ I+II+III недели. . . . .... . . 6

4 „ „ „I+II­III­IV недели . . . . .... . . 10

5 недель состоят из I+II+III+IV+V недели . . . .... . . 15

II. Коэффициент для дробных частей недели получается путём простой интерполяции. Напр., просрочено 0.571.

Разности между 0 и 1 неделею ­­ 1. 0.571*1 ­­ коэффициенту ­­ 0.571. – Просрочено 1.286. Разность коэффициентов 1 и 2 недель ­­ 2. 2*0 286­0.572+1,000 (за 1 неделю) ­­коэффициент 1.572. – Просрочено 3.286. 3 недели . . . . . . . .6.000. Разность 10–6­4. 4*0.286­1.144. Коэффиц. За 3.286 . . . . . . . . 7.144.

III. Получивши бал 5 на просроченном сочинении в штрафной графе получают одинаковое отрицательное количество с получившими на просроченном сочинении балл 4.75.

IV. Вид части табели.

V. Анализ табели показывает, что в основе этой системы лежит противоположные мысль: смотря по различию личностей за одинаковый (по наличной видимости) проступок различные наказания. Рамье, Туттэ и Тэнь просрочили одинаково по 2 недели; но Туттэ написал сочинение на 5, и наказан лишь на- 0.75, Рамье получил на сочинении балл 3.5, и наказан уже на –4.5, а Тэнь, получивший балл только 3.0, наказан на 6.00. С другой стороны, Рамье и Юрбэнь получили одинаково по 3.5, Туттэ и Тюиль – по 5. Но Туттэ и Рамье были неисправны 2 недели, Тюиль и Юрбэнь упорствовали до 4 недель. Первая пара штрафуется на –0.75 и –4.50, последние же -на- 2.50 и –15.00., т.е. не в двое, а в 3¹/3. -Тиссо опоздал только на 4 дня, Сэнть-Эврё на 16 дней; на первый получил балл 4.25, второй –4.75, и поэтому первый наказан строже (-0.428), чем второй (-0.393).

VI. тенденция этой системы ясна из этих примеров. Si duo idem faciunt, non est idem. Лишь по наружности представляются два одинаковых проступка вполне равными; по внутренним мотивам они могут быть различны до противоположности. Тэнь не подаёт своего сочинения в срок по основаниям, которые и в его собственных глазах никакого снисхождения не заслуживают („из 30 дней, назначенные для этого сочинения, а поленился целых 27, и в остальные 3 дня не могу наверстать пропущенное“), Туттэ – по основаньям прочтённым („я работал с неослабным интересом, не мало перечитал, – кое-что даже по первоисточникам, – в голове есть мысли, кажется, не совсем пошлые; к сожаленью, мне не даётся форма изложенная, а хочется отделать сочиненье по настоящему“), по меньшей мере в его собственных глазах („товарищи просят не подавать в срок; подать вооружить их против себя; пожалуй ещё будут думать, что я заискиваю в глазах начальства“). Даже и в этом последнем случае вина Туттэ и других его товарищей далеко не одинакова. Если бы опаздывал только по мотивам, которыми руководствуются Тюили и Туттэ, массовых опозданий не бывало бы. К сожаленью, к подобного рода случаях приходится подозревать иногда взаимное соглашенье, когда худшая часть студентов подавляет волю лучших заставлять и их стать в ряды неисправных, надеясь тем вынудить начальстве – или оставить массовой проступок безнаказанным или же, скрипя сердцем, подвергать наказанью и таких студентов, в добрых качествах которых оно вполне уверено. -Дифференциальный характер взысканья направлен к огражденью лучших студентов от давленья на них стадный инстинкт со стороны их „товарищей“.

VII. Эта система задаётся целью показать студентам, что всякие действия скопом для них просто не выгодны. Для Жюлей Юрбэновь немного пользы от того, что они заставили примкнуть к ним и Тюилей и храбро выдержали забастовку до 4 недель: Тюили оштрафованы лишь на 2.5; средний вывод по сочиненьям у них и полного 5 превратился в 4.583, что позволяет им оставаться во главе разрядного списка по-прежнему. Штраф в –15,00. тощий, средний балл Юрбэновь (3.833) превращает 1. ззз, и они вынуждаются оставить заведенье. В этом Тюили в свою очередь, усмотреть серьёзнейшее побужденье употребить все своё нравственное влиянье на своих товарищей, чтобы отклонить их от такого образа действий, который можно принять за скоп, который может повести к примиренью этой формы взысканья, последствия которой так тяжело отзовутся именно на слабейших из неисправных. Они поймать и сами, что, в случае, выяснившейся фактической невозможности – подать сочиненье всем курсом в срок полностью, на них, как более сильных, лежит долг – быть исправными до самоотверженья, в интересах всех прочих, чтобы немногочисленные остальные подверглись взысканью по первой системе, а не по второй.

VIII. Коэффициент в этой системе возрастает так быстро (из 1 за первую неделю он превращается в 10 за четвертую), что имевшее неудобство запоздать подачею сочиненья поймут, что для них самих может быть – в известных случаях – прямо важно, чтобы их сочиненье было подано не завтра, а сегодня. Ведь никто из них не может быть уверен в том, что ух сочиненье вместо ожидаемого minimum 4³ _/4, не принесёт им круглого 3. А между тем при просрочке в 4 недели, это составит разность между –2.5 и 2000. Невозможность расчёта, наверное, чистая – и страшная – неизвестность того, чем увенчаются особые труды над сочиненьем, над которым человек con amore работал дней 20–30 после срока, исключает возможность всякой спекуляции на опаздываете в надежде на возможность получить высший балл за сочиненье лучше обработанное: спекулянты рискуют быть оштрафованными по второй системе, которая даже круглое 5 на сочиненье. За просрочку в 4 недели, превращает в 3.75. А так как по первой системе это 5 превращается в круглое 3.00; то спекулянты поймать, что самая лучшая и надёжная спекуляция состоит в том, чтобы в штрафной графе всегда иметь круглый 0“.

Не менее интересны и поучительны выработанные Василием Васильевичем в 1896 году и положенья относительно желательной постановки учебных занятий студентов академии и в частности относительно кандидатских сочинений.

VII.

В 1896 году по порученью высшего начальства²⁸, была составлена в академии комиссия профессоров с целью выяснить желательные измененья в строю академической жизни. Каждый из членов этой комиссии усердно поработал над таким живым для академии вопросом и составлял свои проекты. Василий Васильевич, всегда чуткий к насущным потребностям академии, принимал деятельное участие в этих трудах, как показывают оставшиеся после его смерти записки. В то время святейший Синоде не предполагал производить значительных перемен в постановке учебного плана в духовных академиях. И поэтому академическая комиссия в своей работе ограничилась предположеньям лишь второстепенных изменений в учебной части и притом таких, какие стояли в связи с дисциплинарною стороною. Так она обратила внимание на следующая неудобства в академической жизни.

1. „Переходные испытания поставлены в академии не совсем целесообразно. Ответы студентов в общем более, чем удовлетворительны. Но этого результата учащиеся достигают неестественным напряженьем сил, готовясь к экзамену в предшествующие ему два-три дня и в это короткое время стараясь усвоить на память все, прочитанное им по данному предмету в течении года. Вполне естественно, что познанья, наскоро заученные, надолго сохраняются в памяти. Между тем не только в отношении чисто научном, но и для выработки нравственной выдержанности в учащихся, важно, чтобы они готовились к испытаньям современно и усвоили преподанные предметы постепенно в течении всего академического курса.

2. Советы студентам – повторять во время вечерних занятий прослушанные ими лекции обычно встречаются с возраженьем, что на это у учащихся нет свободного времени, так как вечерние часы они употребляют на составление семестровых сочинений. Несомненно, эти сочиненья занимают такое видное место в жизни учащихся, что они не имеют нравственного мужества заняться серьёзно исполненьем своих других обязанностей, пока заданное сочинение ими не написано. Уже одно повышенное значение балла за сочинения сравнительно с баллами, полученными на экзаменах, может извинить студентов в том, что сочиненья исключительно обладают их вниманьем.

3. Между тем по чисто внешним условьям семестровые сочиненья не могут принести всей той пользы умственному развитью учащихся, какой можно бы ожидать в виду усиленных занятий студентов именно сочиненьям.

На I и II курсах в С.-Петербургской духовной академии читаются науки главным образом исторические. По этим же предметам назначаются и темы для семестровых сочинений. Но нет возможности серьёзно обсуждать какой-либо исторический вопрос, не имея под рукой исторических источников. Для тем по историческим предметам студентам требуются книги. Между тем академическая библиотека редко бывает в состоянии предоставить на целый курс – 50–60 человек – даже только 2 экземпляра требуемых книг. Напр., если по характеру сочиненья требуется, чтобы студенты прочитали какое-либо святоотеческое творенье в подлиннике, то библиотека бывает вынуждена выдавать им только бенедиктинские изданья in folio. Патрологию Миня обычно пользуются только академические преподаватели, и это весьма целесообразно; так как Patrologia издана на бумаге столь плохого качества, что том, наскоро прочитанный 20-ю или 30-ю студентами, неизбежно возвратился бы в библиотеку несколько повреждённым. Пользованье даяньями соборов (Labbe, Harduin, Mansi) или изданьем баландистов Acta Sanctorum представляет те же затрудненья. В виду этих неудобств приходится и по историческим наукам придумывать темы более или менее априорные. На которые можно написать, не читая книг. Но польза для умственного развитья от сочинений этого рода далеко не бесспорна.

4. Сочинение на степень кандидата в настоящее время студенты пишут на IV курсе. Это обстоятельство лишает Академию возможности проявить во всём объёме своё научное влиянье на своих питомцев, как на будущих учёных или по крайней мере литературных деятелей. Самый подробный отзыв может только отметить допущенные в диссертации недостатки, но не может научить начинающего учёного – избегать их на будущее время. Когда эти отзывы появляются в печати, кандидаты богословья уже находятся вне академии. Профессоры академии не имеют возможности сделать им чисто практические заданья по поводу слабых сторон, замеченных в диссертациях, и сами авторы лишены возможности извлечь из подобных указаний действительную пользу, так как живут в отдаленье от академических библиотек“²⁹.

Для устранения этих неудобств Василий Васильевич как член комиссии выработал измененья, которые всецело легли в основу докладной записки комиссии и представляют теперь интерес исторический. Для урегулирования хода учебных занятий в академии он находил желательными следующая перемены:

1. „Назначить студентам I и II курсов семестровые сочиненья на срок не свыше одного месяца каждое (именно первое сочиненья на месяц сентябрь, второе на месяц октябрь и третье – с 10 января по 10 февраля), с тем чтобы свободное от занятий сочиненьями время студенты употребляли на усвоенье преподаваемых им предметов.

2. В декабрь месяц производить проверку своевременности и успешности занятий студентов учебными предметами. С этой целью преподаватель каждого предмета в присутствии ассистента должен спросить каждого студента.

3. Студентам, ответившим на этом поверочном испытанье удовлетворительно, Совет зачисляет балл ими полученный, в качестве устного ответа на экзамене. На переводных испытаньях в конце академического года эти студенты дают ответы только из той половины учебного курса, которая прочитана во второе полугодье (с января по апрель).

4. Напротив, студенты, ответившие на поверочном испытанье не удовлетворительно, в конце академического года сдают экзамен из обеих половин учебного года.

5. Сочиненья на степень кандидата богословья студенты пишут в течении III-го академического курса.

и 6. На IV курсе студентам, сверх слушанья лекций по тем предметам, чтенье которых на этом курсе положено, назначаются особые занятья под руководством того преподавателя, по предмету которого они на III курсе писали сочиненье на степень кандидата богословья, или же с разрешенья Совета – по какому-либо другому предмету“.

В пояснительной записке к этим положеньям Василий Васильевич писал:

„Пункт пятый состоит в тесной связи с шестым пунктом.

Сочиненья на соисканье степени магистра богословья пишет лишь не многие из кандидатов богословья. Нельзя того же сказать о таком роде литературной деятельности, как сотрудничество в журналах и т. п. Статьи того или другого объёма, в той или иной степени научные, пишут многие из питомцев академии. Количественное преобладанье статей над книгою содействует тому, что именно журналы являются у нас показателем богословской производительности в данную эпоху.

Академия не может считать безразличным для себя, если её питомцы, не представляя на её суд своих диссертаций, своим сотрудничеством в повременных изданьях будут содействовать повышенью или – наоборот – научного вкуса читателей.

Между тем при существующих порядках, академия лишена возможности проявить во всём объёме своё влиянье на своих питомцев именно как на будущих литературных деятелей. В этом отношенье они предоставлены почти всегда сами себе.

Семестровые сочиненья не ведут – в этом отношении – к цели. При их многочисленности читающий их преподаватель не имеет возможности выразить своего мненья о них иначе, как постановкой балла и какими-нибудь лаконическими заметками на них.

О кандидатских диссертациях пишутся подробные отзывы. Но авторы этих сочинений знакомятся с этими рецензиями уже тогда, когда сами лишены возможности воспользоваться ими для своего самоусовершенствованья. Они стоят в это время уже вдали от академии, и академическая библиотека для них часто совсем не доступна. Из рецензий они узнают, какие стороны их первого опыта учёного исследованья оказались не совсем удовлетворительны. Но не от кого они не встречают практических указаний, как устранить (или ослабить) в их труд недостатки.

Если же кандидатские исследованья будут написаны в теченье III курса, то каждый преподаватель получит возможность:

а) содействовать устранению случайных недочётов диссертации, назначив её автору соответственные упражненья;

и б) уяснить то, что автору диссертации осталось не ясным, не смотря на годовое занятье вопросом, предложив ему или прямо относящиеся к данной стороне исследованья или же – за отсутствием их – свои собственные руководительные чтенья“.

Выходя из мысли о неприкосновенности настоящего академического status quo, нужно признавать, что проектированные Василием Васильевичем меры вполне могли бы удовлетворить ближайшим потребностям академической жизни, и комиссия не могла ничего больше этого сделать. Если бы эти меры осуществились, особенно по отношеньям к кандидатским сочиненьям, то академии были бы наилучшею научною школою. Студенты, пишущие кандидатские сочиненья, необходимо вступали бы в более близкие отношенья к тому профессору, который дал тему, избранную ими. Василий Васильевич в своём проекте и надеялся, что „эта нравственная близость между студентом и профессором ещё более укрепится во время особых знаний на IV курсе и поведёт к благотворному нравственному влиянью профессоров на студентов, для проявленья которого обычный ход академической жизни представляет довольно мало поводов, потому что отношенья, состоящие только в том, что один является в аудиторию для прочтенья лекций, а другие эти лекции выслушивают и записывают, неизбежно принимают формальный, официозный характер. А это не может не отражаться известным образом и на общем тоне жизни студентов“. Эти особые занятья студентов в IV курсе, сосредоточенные на известные группы предметов применительно к написанному ими на III курсе кандидатском сочинению и состоящие под руководством своего профессора, имели бы ещё и то практическое значенье, что дали бы студентам возможность самостоятельно заняться изученьем и оценкой учебной и учёной литературы по тем предметам, которые вошли бы в их группу, и подготовили бы из этих студентов для духовно-учебных заведений следящих преподавателей.

VIII.

В каждом учебном заведении для успеха учебных и учёных занятий имеет громадное значенье состоянье библиотеки. Для духовных же академий, библиотека является одним из главнейших средств к усиленью учёной её деятельности. Это, так сказать, желудок академий: хорошо его состоянье, хорошо работает и голова; и наоборот: скудость и пустота её парализуют деятельность и талантливейших сил. Поэтому, забота о пополненье и совершенствованье академических библиотек составляла и составляет в течении всей жизни наших академий одну из важнейших функций деятельности академических Советов³⁰.

В своих работах по вопросам внутренней жизни академии Василий Васильевич неоднократно обращал вниманье на значенье библиотечных вопросов. Не упуская случаев высказываться об этом при исполненье поручений, он иногда и самостоятельно входил в академический Совет с докладными записками по этим вопросам. Так в 1898 году, когда в числе слушателей академии оказалось несколько природных восточных сирийцев с берегов Урьми, и академическая библиотека, вообще не богата произведеньями на сирийском языке, оказалась совершенно не подготовленною к запросам этих слушателей, Василий Васильевич не только возбудил специальный вопрос об отыскании кредита для приобретенья в библиотеку древне-сирийских произведений напечатанных восточным (так называемым несторианским) шрифтом, но и составил список учёной литературы для них и указал самые практические и экономические способы приобретенья её. Побужденьем к этому для него послужило следующее соображенье, как он сам пишет в своей записке в совет академии:

„Среди воссоединённых с православною церковью сирийцев заметно желанье вести у себя богослуженье по православному русскому чину на новосирском языке. Очевидно, в лице наших слушателей мы имеем дело с будущими переводчиками наших богослужебных чинов на новосирский язык. Долг академии-сколько возможно облегчит им этот предстоящий подвиг. Задача будущих переводчиков далеко не легка. И по своему возрасту, и по своей предшествующей подготовке они не подают надежды – стать сколько-нибудь удовлетворительными знатоками греческого языка. Подлинный богослужебный текст им, следовательно, останется недоступен. Трудно ожидать и того, что они овладеют в совершенстве церковно-славянским языком. И наоборот, мало надежды на то, что православные русские миссионеры изучат живой новосирский язык столь хорошо, что явятся надёжными руководителями для переводчиков из природных сирийцев.

Отсюда выясняется то значенье, которое древнесирский язык имеет в этом вопрос. Византийские греческие termini technici и характерные обороты церковного языка в древне-сирской письменности переданы – насколько это вообще возможно – весьма удовлетворительно соответственными сирийскими понятьями, и даже самые неточности этих замен важны в том отношенье, что показывают бессилье этого языка, очевидно и ныне неустранимое. А переход о древнесирского лексикона к новосирскому, конечно, менее труден, чем от славянского к новосирскому. Поэтому весьма желательно, чтобы наши слушатели в стенах академии имели возможность и упрочить, и усовершенствовать свои познанья в древнесирском языке³¹.

К сожаленью, деятельность академических Советов по отношенью к своим библиотекам часто осложняется недостаточностью штатных библиотечных сумм. Приобретать на эти суммы все, необходимые для потребности академии, книги не приходится. Изыскивать же меры к наивозможным сокращеньям, при удовлетворении этих потребностей без ущерба для академического дела, составляет одну из докучливых забот. В 1879 году, когда Василий Васильевич был ещё студентом IV курса, опытом дознанная недостаточность существующих в академии средств на приобретенье всех книг, желаемых отдельными наставниками, пробудила Совет академии пригласить все отделенья к участию в выборе наиболее необходимых для библиотеки книг ³² . В 1898 же году библиотечный вопрос осложнился настолько, что совету академии пришлось даже приостановить выписку книг в академическую библиотеку до 1899 года³³, а Василию Васильевичу, состоявшему в то время в ревизионной комиссии по библиотеке, пришлось поработать, по порученью Совета, над вопросом об урегулировании выписки книг в академическую библиотеку.

Результаты этих совместных с другим членом комиссии работ Василия Васильевича в настоящее время уже напечатаны в журналах Совета академии³⁴. Поэтому, здесь приведём лишь некоторые из них, в которых высказывается принципиальный взгляд Василия Васильевича на академические библиотечные вопросы:

„При контроле преподавательских докладных записок Совет исходит из следующего положенья: академия обязана вооружить преподавателей наилучшими рецензиями источников по соответственным предметам, respectiue книгами ad instar fontium, но пособица, т. е. костыли для калек, преподаватели должны приобретать на свой счёт, если полагают, что они в этого рода нечётных продуктах нуждаются. Поэтому в академическую библиотеку Совет охотно приобретает книги капитальные, вышедшие, из-под пера авторитетов науки и отмечающих собою известное поступательное движенье в ней, особенно же произведенья, которые принято называть „Epochenmachend“, „делающими эпоху“, подобного рода книги, хотя бы они стоили и дорого, разрешается приобретать и вновь, в изданьях исправленных и дополненных, если только преподаватель убедится, что эти исправленья и дополненья значительны или же существенны. Но Совет крайне скупо расходует академические средства на покупку изданий второстепенных и дешёвеньких, если не доказано, что в произведениях этих не первостепенных величин высказываются новые тезисы, что эти незначительные деятели представляют собой особое научное направление и т. п., тогда и эти книги приобретаются по научному правилу: ut et fltera pars audiatur “³⁵.

„Совет не должен поощрять и погон за полнотой литературы по каким-либо частным вопросам. Подобный подбор „всего написанного“ считается украшеньем частных библиотек потому, что у себя дома собственник библиотеки имеет полное право быть любителем. Но в библиотеке академической такую полноту пришлось бы считать недостатком. Совершенно неизбежно, что под флагом этой полноты попадает в библиотеки много печатного сора и древнего, и особенно нового, вереница программ, брошюрок и толстых книг, но без всякого научного значенья и давно уже достойных только забвенья. Нельзя тратить академические деньги на такое „повторенье выше пройдённого“: можно пожалеть даже и места на полках академической библиотеки для подобных назойливых литературных гостей. Поэтому можно принять за правило: от каждого рекомендуемого нового сочиненья на старую тему требовать в упор или определённой научной физиономии или обязательных преимуществ (по материальной полноте и по научности общего habitus), сравнительно с сочиненьями уже приобретёнными в библиотеки.

Особенно энергично это veto должно раздаваться в тех случаях, когда подобное собирательство направляется на вопрос, только соприкосновенный с предметами в академии преподаваемыми“³⁶.

„Академическая библиотека никогда не должна задаваться мыслью играть роль мецената. Эта роль нашему бюджету совсем не под силу. Поэтому заявленья и приобретении той или другой книги во многих экземплярах должны пройти чрез игольные уши прежде, чем удостоиться разрешенья Совета. Понятно, что это положенье не может иметь примененья там, где дело идёт прямо об учебниках “³⁷.

„Никакое сокращенье в расходовании сумм на выписку журналов не предоставляется возможным. На этом пункте у нас наблюдается вовсе не роскошь, а разве чистенькая бедность, еле совместимая с той порядочностью, которая прямо требуется от высшего учебного заведенья. Мы итак отказываем себе во многом. Достаточно заметить, что изданья академии наук берлинской, венской, мюнхенской, в нашу библиотеку не выписываются; прославленные журналы по классической филологии Hermes и Philologus также нет; такие органы по востоковеденью, как лейкоцитский Zeitschrift der Deutschen Morgenlandischen Geselschaft, как парижский Journal Asiatique, тоже нет. Но в названные изданья посвящены востоковеденью вообще. А подле них стоят повременные изданья по египтологии и ассириологии, и на этих двух специальностях идёт неустанная работа; поэтому, быть может, уже весьма недалеко то время, когда академические кафедры, соприкосновенные с изученьем ветхого завета, признают уже более не возможным обходиться без выписки Zeitschrift for Assyriologie und verwandte Gebiete? Beitrage zur Assyriologie und vergleichenden semitischen Sprachwissenschaft, и т. п. органов.

„Мы живём в эпоху, когда книга глохнет от напора повременных изданий. Факт глубоко прискорбный; но устранить его мы не властны. Едва ли можно спорить и против того, что наиболее ценное в науке теперь появляется реже в книгах, чаще в журналах, – и это потому, что Verleger журнала в своих чисто коммерческих поползновеньях сдерживается двойным учёным „noblisse olige“: чувством научного долга учёного автора статьи и чувством научного долга учёного редактора журнала. В такое время экономия в бюджет на журналы едва ли позволительна“³⁸.

„Нормальная цифра всех студентов в С.-Петербургской духовной академии – 120 человек, фактическая – 240. Когда мы станем смотреть с точки зренья академической библиотеки, невозможно будет не признать большою историческою неосторожность этого сверх нормального нарастанья наших ciues academici. Академии – не университеты. Писать диссертации на степень кандидата у нас обязаны решительно все студенты. Преподавателей это обязывает выдумывать и чуть не изобретать темы для сочинений даже сверх настоящей потребности в их научной обработке: а библиотека должна была поставлять книги, и книги. Именно она то и не получила никакой „компенсации“ за то, что состав студентов академии к настоящему времени уже удвоился. Для недостаточных или же просто достойнейших студентов учреждено несколько стипендий: для потребности библиотеки на покрытье её усиленных расходов ещё никто не учредил ни одной стипендии. Сама академия в пришедшем была или настолько не дальновидна, или настолько гуманна, что не имела мужества провести той меры, чтобы со всякой вновь учреждаемой стипендии хотя бы только по 10 рублей ежегодно, поступало на усиленье нашего библиотечного бюджета. Между тем в принципе можно допустить, что каждый студент, пишущий кандидатскую диссертацию, обходится библиотеке средним числом по крайней мере в 10 рублей. Таким образом на эту специальную статью расхода следует отчислять ежегодно до 600 рублей. И на эту статью расхода приходится смотреть именно как на статью специальную, потому что можно предвидеть, что она может обогащать нашу академическую библиотеку и произведеньями довольно проблематической ценности, – книгами, которых для себя профессор приобретать не стал бы, потому что их научное достоинство довольно посредственное: но потому то эти книги и не могут быть хорошею пробою для критической проницательности студентов. Приходится иногда, в подобных случаях, приобретать и мелкие брошюры и дешёвенькие изданья, потому что они необходимы для полноты диссертации или же сберегают для студента драгоценное время“³⁹.

IX.

Деятельность Василия Васильевича по вопросам внутренней жизни академии касалась и духовных семинарий, которые по цели своего существованья имеют наитеснейшую связь с духовными академиями. В духовные академии поступают исключительно воспитанники духовных семинарий; и сами академии, через своих прежних воспитанников, призваны давать общее образованье своим воспитанникам будущим. Отсюда в деле образованья духовенства успех академических занятий несомненно зависит от степени согласованья программ семинарского курса с академическим уставом. Чем выше общее развитье поступающих в академию, тем успешнее идёт и в академиях научное специально-богословское образованье. Чем выше общее развитие поступающих в академию, тем успешнее идёт и в академиях научное специально-богословское образованье. Поэтому ни одна из учебных реформ не может обойтись без призванья к участию академических деятелей в пересмотр семинарских программ и не может игнорировать вопроса о приведении их в соответствие с постановкой академического учебного дела.

В 1884 году, когда в духовно-учебных заведеньях вводились новые уставы, академические деятели, действительно, и были призваны – пересмотреть программы по предметам семинарского курса, а по некоторым составить новые – и привести их в соответствие с теми изменениями, какие вводил устав 1884 года. Одною из побудительных причин к этому и послужила та взаимная связь между академиями и семинариями, в наблюдении за направленьем и ходом учебно-воспитательной части в духовных семинариях (устав духовных академий § 81 отд. 6 п. 8 и объяснительная к уставу записка стр. 42–45). Но на практике эта связь за всё время существованья уставов духовно-учебных заведений 1884 г. не проявлялась и ограничилась лишь пересмотром программ и поддерживается академическими наблюденьями об успехах семинарского преподаванья, обнаруженных поступающих в академию на приёмных экзаменах.

Припоминая эту связь, проявившуюся в 1884 году в пересмотр академическими деятелями семинарских программ, считаем не лишним, особенно в виду уже назревшего вопроса о новом пересмотре этих программ, привести здесь труды Василия Васильевича по произведённому им пересмотру программы по общей церковной истории для духовных семинарий.

Будучи ещё доцентом в 1884 году Василий Васильевич сделал следующие замечанья на программу по общей церковной истории для духовных семинарий⁴⁰:

1. „По уставу 1867 г. в духовных семинариях на преподаванье общей церковно-истории полагалось 6 недельных уроков. Новый устав духовных семинарий на преподаванье наук церковно-исторических назначает 12 недельных уроков. Распределенье их между отдельными ветвями церковной истории не указано ни в расписании учебных предметов, ни в объяснительной записке к уставу. Но так как ни уставом, ни запускаю не предполагается сократить число уроков по общей церковной истории, то можно полагать, что оно остаётся то же самое, т. е. к 5 урокам (в III и IV классе) будет причислен для преподаванья общей же церковной истории ещё один из трёх уроков, назначенных в V классе. Если же курс общей церковной истории остаётся по-прежнему с 6 недельными уроками, то устраняется и повод к переделке существующей программы этой науки.

2. В действительности постановка этого предмета в семинариях определяется не только его программою, но и её выполнением. Проверочные приёмные испытанья в С.-Петербургской духовной академии в 1881 г. показали, что едва в половине семинарий программа выполняется до конца, и то с значительными произвольными сокращеньями. Это видимо говорит о том, что программа выполнена в учебнике Е. Смирнова в таких широких размерах⁴¹, что становятся желательны сокращенья в нем.

3. Можно предвидеть, что при действии нового устава потребность в этих сокращеньях заявит себя сильнее.

аа) Прежде церковная история изучалась одновременно с догматическим богословьем, и преподаватель первой мог до известной степени опираться на параллельные разъясненья преподаватель догматики. Напр., ученики, ознакомившиеся с точным выраженьем православного догмата в его подробностях, изучившие текстуально образцовые изложенья догмата о св. Троице и воплощении, без особого труда усвояли уже понятные им подробности церковной истории, не было надобности в усиленных разъясненьях того, какой смысл и значенья имеют частные пункты систем арианской, несторианской, монофизитской. Все эти разъясненья теперь будут сполна лежать на обязанности преподавателя церковной истории.

бб) Прежде общую церковную историю изучали воспитанники V класса, уже прошедшие достаточно серьёзный для среднего учебного заведенья курс наук философских. Теперь древний период церковной истории воспитанники начнут изучать одновременно с тем, как приступят к изучению логики, и закончат его прежде, чем для них начнётся преподаванье психологии и начальных оснований, и краткой истории философии. Не следует переоценивать значенья изученья философии по материальной стороне, хотя и она имеет свою цену. Напр., стр. 10 (изд. 1880 г.) учебника написана при несомненном предложении, что с краткою историей философии воспитанники уже знакомы. Такие явленья, как гносис, как древне-александрийское учёное богословское направление, легче понимаются и отчётливее усвояются при знакомстве с неоплатонизмом. Для пониманья еретических систем в роде арианства, для уясненья средневекового спора номиналистов и реалистов, философия может служить хорошей пропедевтикой. Пользоваться философским материалом для разъясненья церковно-исторических явлений преподаватель мог бы во всяком случае лишь в скромных размерах. Но во всей силе остаётся формальное значенье философских наук в смысле развивающего средства. Воспитанника V класса нельзя не считать более зрелым умственно, чем воспитанника III класса: было бы не справедливо предъявлять последнему те же требования, как с полным основаньем предъявлялись первому. Учебник церковной истории для воспитанника V класса не представлял тех трудностей для усвоенья, как может представить для воспитанника III класса. Вывод отсюда тот, что теперь преподаватель на разъясненья самые заурядные будет употреблять больше времени, чем прежде; что, следовательно, сокращенья в учебнике желательны то в видах упрощенья (когда опускаются трудные подробности), то просто для экономии времени.

4. На постановку общей церковной истории не может не влиять и вновь введённая в семинарский курс наука сравнительного богословья. При одном уроке в неделю, эта наука может быть не возьмёт на себя задачи – предложить свою историческую аргументацию сполна и изъявить желанье, чтобы в церковной истории обращено было особое вниманье на те пункты, которые представляют интерес для оценки инославных вероисповеданий. такой desideratum представляется тем более справедливым, что в интересах самой же церковной истории важно возможно полное пониманье такого явленья, как римское панство. Между тем в учебнике этот вопрос поставлен довольно слабо. Прецеденты панства во II и III веке только не сведены в один параграф, но на своих местах оценены и подчёркнуты. Но во втором периоде глава: „Панские притязанья на главенство в церкви“ (32) оказывается решительно бесцветною, если сопоставить её с теми содержательными параграфами, которые по этому вопросу читаются в иностранных курсах церковной истории (Kurtz, Schaff). На этом пункте желательны, следовательно, не сокращенья в учебнике, а значительное его дополненье.

5. новым уставом вводится наука библейской истории. Ея появленье в семинарском курсе обещает значительное сбереженье во времени для общей церковной истории. Новозаветная история в учебнике Смирнова занимает 84 страницы (4–89, §§5–40). С отнесеньем этого отдела к библейской истории, к которой он принадлежит по своему источнику и причисляется в авторитетном „Начертании церковно-библейской истории“, можно сократить эти 80 страниц в 8 раз и в виде очерка действительно конспективного⁴² соединить со следующим отделом- второю половиною первого периода церковной истории. И это будет с пользою для дела: в истории апостольского века составитель учебника пространен иногда только потому, что полною горстью берет сведенья из позднейшего времени.

6. Пункты соприкосновенья общей церковной истории с литургии также заслуживают особенного внимания. Если в этой последней науке предполагается дать широкое место элементу археологическому, то желательно, чтобы подробности этого рода (§§ 68–71 первого выпуска и §§ 33–36 второго), коль скоро их предложено повторить на страницах литургии, доведены были до своего minimum^, a в учебнике церковной истории.

7. Дальнейшие сокращенья в учебнике также желательны. Но наметить в самой программе пункты, которые подлежали бы устраненью, нет возможности. Задача состоит в том, чтобы, не урезывая программы, дать в учебник текст более сжатый. В этом отношении позволим себе обратить вниманье на следующие места:

а) Не слишком ли подробно говорит автор о распространении христианства у западно-европейских народов (вторая половина § 5 § 45 второго выпуска)?

б) Заслуживают ли папы позорного периода 883–1046 г. двух страниц в учебнике?

в) Не целесообразнее ли § 21 третьего выпуска подвергнуть сильнейшему сокращенью?

Вообще представляется желательным, чтобы при сокращеньях опускаемы были не фактические подробности – они могут даже облегчить запоминанье, а фразы, иногда довольно многословные. Но, при уваженье к фактам, нужна строгая их проверка: все ошибочное, несостоятельное, но выдаваемое за факт, должно быть устранено из учебника. И это даст известное сбереженье в месте и времени.

8. Мы исходим из предложенья, что новый устав даёт лишь 6 уроков в неделю на преподаванье общей церковной истории. Но возможно и другое распределенье: быть может, при сравнении программ других ветвей церковной истории, для них не потребуется более 5 уроков. Седьмой урок для общей церковной истории желателен даже и при тех сокращениях, которые приложены выше. Если бы получилась значительная экономия во времени, этим избытком можно было бы воспользоваться для пополненья патриотического отдела учебника. В своём настоящем виде, он ничего не говорит, напр., о св. Епифанье кипрском, хоть в других местах (стр. 161, 342) на него сделаны ссылки. Не названы и по имени церковные историки Сократ, Созомень, Евагрий, не говоря уже о писателях – хронистах и о латинской церковной историографии.

9. Предлагаемые выше перемены, насколько они затрагивают программу, сводятся к следующему:

А) Введенье в науку: (§§ 1 – 4) без перемен.

Первый период: от первого распространенья церкви во времена апостолов до торжества ее над язычеством при Константине в. (34 – 313 гг.); характер этого периода (§ 13).

Глава I. Распространенье церкви. 1) Политическое и нравственное состоянье язычников и иудеев, как условие, благоприятствующее обращенью их ко Христу. 2) Распространенье христианства при апостолах (способ распространенья – апостольские путешествия; подвиги ап. Павла и других апостолов; объем распространенья, причины успеха) (§§ 14 – 19, 23). 3) Распространенье христианства после апостолов (способ распространенья) в Азии-Африке-Европе (§ 41). 4) Гоненья на церковь со стороны иудеев. Конец их: рассеянье иудеев (§ 20). 5) Гоненья на церковь со стороны язычников (причины гонений) при императорах: Неронь, Домициан, Троян и др. (§§ 21, 22, 42 – 47). 6) Нападенья на христиан со стороны языческой философии (§§ 48, 49). 7) Апологеты (§ 50).

Глава III. Учение церкви. 1) Источник вероученья новозаветной церкви канон и преданье (§§ 24, 57). 2) Частные догматы, раскрывавшиеся церковью. Символ (§§ 25, 57 конец, 58).

Глава IV. Ереси и лжеученья. 1) Их происхожденье (§ 38). 2) Еретики иудействующие (§ 39). 3) гностицизм. Его происхожденье и главный характер (§§ 40, 51). Гностики апостольского века (§ 40), александрийские и сирийские (§ 52). 4) Манихейство (§ 53). 5) Монтанизм (§ 55). 6) Монархиане (§ 54). 7) Хилиазм (§ 56).

Глава V. Богословская письменность и наука. 1) Мужи апостольские, их творенья (§ 26). 2) Богословская наука послеапостольского времени; её представители (§ 59).

Глава VI. Устройство и управленье церкви. 1) Миряне и клир (§ 27). 2) Чрезвычайные дарованья и служенья в век апостольский (§ 28). 3) Степени постоянной иерархии: епископы, пресвитеры и диаконы (§§ 29, 60). 4) Не иерархические церковные должности: диаконисы, иподиаконы, чтецы, певцы, аколуфы, заклинатели, сотиарии (§§ 29, 61). 5) Избранье и посвященье духовных лиц; их брачное состоянье и способы содержанья (§ 62). 6) разделенье церкви на епархии и приходы. Взаимное общенье между церквами. Соборы; их первообраз – собор апостольский (§§ 64, 65, 31, 30). 7) Власть митрополитов. Римские епископы; их притязанья на главенство (§ 66).

Глава VII. Богослуженье, благочинье (дисциплина) и христианская жизнь. 1) характер новозаветного богослуженья; его составные части (§§ 33, 69). 2) Священные места (§§ 34, 68). 3) священные времена. Споры о времени празднованья пасхи. Начало поста в субботу на западе (§§ 36, 71, 72). 4) Совершенье таинств. Спор о крещенье еретиков (§§ 35, 70). 5) Церковная дисциплина относительно принятья падших. Расколы против церковной дисциплины: Ипполита в Рим, Новата фелициссима в Карфаген, Новациана в Рим, Мелития в Египте (§§ 37, 73). 6) Жизнь христиан (§§ 34, 74, 75).

§ 32 учебника во втором периоде: „Попытки папских притязаний на главенство“ должен бы обнимать следующие рубрики: 1) Епископ римский. Исторические основанья его высокого положенья (отношенье к светской власти). Собор орелатский 314 г. Собор сардикский 343 г. Воззренья Льва В. на первенство ап. Петра и епископов римских. 2) отношенье к римской кафедре частных церквей запада. Автокефальные церкви. Борьба галльской церкви против римских притязаний (дело Калидония). Борьба африканской церкви против римских притязаний (дело Апиария). 502 г. Вопрос о „трёх главах“. 3) Отношенье к римской кафедре церквей востока. Юлий и собор антиохийский 341 г. Дамаз и Василий В. Вселенский собор 381 г. в Константинополе и отношенье Рима к его постановленьям. Целестин I и Лев В. с сношеньях с востоком. Дело Акакия константинопольского; воззренье Геласия на авторитет римской кафедры. Вигилий. Титул „вселенского“ и Григорий В. Гонорий и его преемники. Эпоха иконоборцев. 4) Начало светской власти пап.

Во 2 главе второй эпохи, Б, второго отдела последнего периода (стр. 18 программы) необходимо следующее дополненье: „4) Ватиканский собор. 5) Старокатолики; их сношенья с православной и епископальной церковью. 6) Сведенья о действиях латинских миссионеров“.

X.

Все богословское образованье в наших духовно-учебных заведеньях основано на изучении классических языков. Помимо педагогического значенья, эти богатейшие языки в мир являются священнейшими языками всей христианской церкви. „Обоим классическим языкам, особенно же греческому, суждено было стать орудием распространения, утверждения и всестороннего внутреннего развития христианства, так что без этих языков нельзя иметь прямого доступа к источникам христианского вероученья, правоученья и богослуженья“⁴³. Не владеть этими языками – значит удалить себя от богатых сокровищ творений св. отцов, составленных ими церковных песнопений и молитв и вообще источников византийской истории, знакомится с которыми в подлинниках является необходимость как для учёных исследователей, так и для пресвященных пастырей. Да и в деле общего образованья без знания языков едва ли возможно изученье даже родных нам – русского и славянского, – которые развились под влиянием языка греческого. Поэтому, в интересах духовного посвященья изученье этих языков в духовных семинариях и академиях представляется делом настоятельной необходимости.

В виду такого значения классических языков, академическим деятелям с 1848 года слишком полвека пришлось потрудиться над изысканьем мер к усиленью изученья этих языков и улучшенью методов их преподаванья в академиях и семинариях⁴⁴. Академии не могут смотреть на эти языки, как на вспомогательное средство только для богословских наук, так как академиям приходится иметь целью не только знакомить своих питомцев с первоисточниками по богословским предметам, но и приготовлять учителей по классическим языкам в духовные семинарии. Для достиженья первой цели нужно расширить то знакомство воспитанников с языками, какое получено в семинариях, а для второй – нужно дать основательное специальное филологическое образованье – приготовить учителей – филологов. Но для духовных академий, как заведений по преимуществу богословских, объедините две эти задачи и разрешить их на практике невозможно без надлежащей реформы в этом деле. Можно надеяться, что сравнительное языковеденье, давшее о себе знать в настоящее время своими плодотворными результатами, изменить и в духовных семинариях устаревшие методы преподаванья классических языков и несомненно будет способствовать возвышенью общего образования и в духовных академиях.

В настоящее время, когда в средних учебных заведениях министерства народного просвещенья предпринята реформа в смысле уничтоженья изученья классических языков, и когда в духовном ведомстве раздаются голоса об уменьшении изученья и даже отмене этих языков в духовно-учебных заведеньях, – является интересным взгляд Василия Васильевича на этот предмет.

Этот его взгляд прежде всего виден из его отчётов о приёмных экзаменах в академии по общей церковной истории, на которых он имел иногда целью уяснить необходимую правоспособность испытуемых к научным занятиям богословским. Для этого он имел обыкновенье после устного ответа на вопрос из учебника предлагать экзаменующимся небольшие карточки на греческом и латинском языках с выписками характерных богословских выражений, по которым они определяли, православной или не православной излагаемое ученье и против кого оно направлено. В одном из этих отчётов Василий Васильевич пишет:

„Выписанные места (т.е. изложенные на греческом и латинском языках вероопределения) были не одинаково легки, но в общем карточки согласно показали, что экзаменовавшиеся далеко не были господами своих сведений и не все продумали, что запомнили. Правда, около 20 экзаменовавшихся (из 69) дали ответы вполне правильные“. „Вероятно, что часть этих неудачных ответов нужно отнести на счёт неудовлетворительного знания греческого и латинского языков. Но если можно делать какое-либо заключенье из ограниченного числа наблюдений, семинаристы лучше подготовлены к чтенью латинских и греческих памятников христианской литературы, чем гимназисты.“⁴⁵.

В другом отчёте за 1894 год Василий Васильевич также констатирует скудость лингвистических знаний испытуемых:

„Были ответы дальние, пишет Василий Васильевич, но неудачные преобладали. Без труда угадывали даже после устного ответа, далеко неблестящего, цитаты слишком откровенные (понимали, напр., что выписано место из ватиканского декрета или из ученья палагиан). Но места с цветом более тонкого оттенка были далеко не всем под силу. Из 5 отвечавших лишь 2 были в состоянии определить, что излагаемое воззренье (христианское – принадлежит арианам, а не Аполлианарию. Из 4 отвечавших не один не понял, что слова (о крещении младенцев) направлены не против пелагиань, а принадлежат самим пелагианам (догматический оттенок был выражен чрезвычайно – впрочем – тонко и уклончиво). Но были ошибки и очень грубые.

Искажённое ученье (иконолатрия) приписали отцам VII вселенского собора. Подлинныя слова Евтихия принимали за обличение ему.

Главная вина в этих недочётах лежит одинаково не на слабости догматического разумения испытуемых, а не скупости их лингвистических знаний. очевидно, книга на греческом или латинском языке лишь для очень немногих из них может быть предметом для чтения. Большинству же предстоит тяжкий, еле посильный труд перевода из неё нескольких строчек, – едва ли страниц, – в целые часы. И лексиконы для такого труда потребовались бы в таком количестве, что и самая богатая библиотека не в состоянии была бы удовлетворить спросу. С этой стороны, используемые оказываются слабо подготовленными к научным занятиям Богословием. Это можно пояснить наглядно одним примером. Казалось, что в цитате, начинающейся словами: всякий угадает знакомый текст ирмоса: „Пришёл еси от Девы“. Однако несколько экзаменующихся оказались не в силах определить полемическую тенденцию этого ирмоса – потому, что не умели перевести слов (первое переводили: „принял“, второе „старец“), и даже когда славянское начало ирмоса было им подсказано, они не умели продолжить его (все из-за мудрёного). Греческое („всего мя человека“) так мало говорило их уму, что они не видели в нем ничего другого, кроме истины, что Иисус Христос всем человекам хочет спастись “.

Но более подробный взгляд на действительное значенье классических языков для духовно-учебных заведений и на причины фактической бесплодности из преподавания Василий Васильевич изложил в особой записке следующего содержания:

1. „Духовная школа может подвергаться нареканьям, между прочим, и за такие недочёты, за которые её деятели не могут быть ответственны “, и в прошлом действовали и в настоящее время – ко вреду для дела – действуют такие причины, устранить которые может только власть, стоящая несравненно выше и ректоров, и профессоров.

2. „Успехи духовных академий стоят в наитеснейшей связи с успехами, которых фактически достигают семинарии. Академии не могут не требовать, чтобы с аттестатами „студента“ проникали в академии личности, способные с действительным интересом отнестись к наукам в их высшей постановке“.

3. „В семинариях существовало когда-то „чтение отцов церкви по-гречески“. Я формулировал бы несколько шире: „чтение греческих отцов церкви по-гречески и латинских по латыни“. Этот предмет- с академической точки зрения- есть квинт – эссенция семинарского курса, истинное testimonium maturitatis студента богословия“. „Не зрелый“ не прочтёт отца церкви в подлиннике или потому, что самое содержание отеческих писаний окажется непонятным плохо подготовленному „богослову“, или же потому, что самый язык отцов нам покажется „грамотою не при нас писанною“.

4. „Один из важных догматических памятников православия начинается словами: „Последующее божественным отцом“. Уже это одно сообщает „чтению отцов церкви по-гречески“ значенье интегральной части самого православия. Много ли „медных монет“ можно дать за нравственную крепость такой семейки, где дети не понимают языка своих родителей? И православный „богослов“ должен понимать язык отцов церкви, чтобы иметь реальную возможность следовать их подлинному учению“.

Русская церковная жизнь дала нам жестокие уроки. Припомнить лишь: „аще кто не знаменуется дома персы, яко же и Христос: да будет проклят, святые отцы рекоша“. Невежда, возомнивший, что он последует божественным отцам, может быть прямо ужасен.

5. „С точки зрения академических интересов я считал бы целесообразным поставить „чтение св. отцов в подлинник a livre ouvert во главу угла на приёмных академических испытаниях. Этот поверочный экзамен следовало бы поставить прежде всех других, – и лиц, получивших по чтенью отцов как греческих, так и латинских на академическом экзамене средний балл менее 3 ¾, прямо устранять от остальных испытаний“.

6. „Было бы странно игнорировать, что с преуспеянием в греческом и латинском языках дело в семинариях обстоит далеко не благополучно. Не семинарии в этом виноваты. В ответ на усилия духовной школы жизнь несла мутные волны своего разврата. Разве возможно семинаристов, юношей в 20 лет, удержать в таком неведении счастливом, чтобы для них осталось совершенным секретом, что в их родном уезде, если на селе, – есть пастыри, которые греческий язык позабыли чуть не до алфавита включительно, и, однако это не мешает им считаться, даже быть почтенными деятелями на ниве Господней? Жизнь, следовательно, не позволяет духовным деятелям не угашать того духа, того света, который вложило в них скромное семинарское образование. Так же жизнь ждёт и учащихся семинаристов. Кто же бросит в них камень за то, что они ещё на школьной скамье составляют себе мнение, что греческий и латинский язык не пользуется ничтоже?“

7. „Но горький конец ещё не в этом. Допустим, что семинаристы изучили оба классические языка совершенно удовлетворительно. Является вопрос: что они станут читать по-гречески и по-латински по выходе из школы? Классические авторы из Biblioteca Teubneriana сравнительно дёшевы (хотя, и они очень дороги для скудного кошелька большинства сельских священников). Но можно ли поставить в вину священнику, если его ни Домосеены и Цицероны, ни Омиры и Виргилии не интересуют, и он пожелает читать св. отцев? Но именно святоотеческие творения и недостижимы для него, как „высота небесная“. Старые бенедиктинские „Opera omnia“ страшно дороги. Новых изданий отдельных свв. отеческих творений заграницею вовсе нет. И конечно не русские священники, с их скромными достатками, составят такой общий контингент покупателей святоотеческих творений, что Тейбнеры и Таухницы признают достаточно коммерчески выгодным приняться за переиздания отдельных творений святых отцов. Что же удивительного, если духовная школа оказывается бессильною в борьбе против такого „положения вещей“, лежанью которых и конца не предвидится.

. . . . . . ... . . . . .. . . . .. . .

Наполните консерваторию профессорами на подбор все с талантами и – что важнее – со славою Рубинштейнов, но объявите питомцам, что, по выходу из школы, скрипачи не увидят ни смычка, ни скрипки, пианисты во век не дотронутся пальцами до клавишей, – и консерватория потерпит fiasco. Заведите на всех Шпицбергенах самое образцовое преподавание виноградарского искусства, – в Соловках все равно не вырастут виноградники.

8. „А между тем это упорное отсутствие „предложения“ книги в России, убивающее самую возможность спроса на неё, не позорно ли для России?

Всякий ли священник окажется у нас на высоте своего призвания, если какой прихожанин предложит ему ряд таких, напр., вопросов:

а) что значит: „воз ниспошлёт нам божественную благодать?“ Мы славу воссылаем Богу, а Бог ниспосылает, здесь же стоит: „воз ниспошлёт“.

б) что значит такое явление: в ирмос 4 песни воскресного канона 2 гласа поют: „Пришёл если от девы не ходатай, не ангел“, а спустя несколько минут в ирмос 5-й песни того же самого канона мы слышим: „Ходатай Бога и человеком был еси, Христе Боже?“ Случай весьма назидательный – для того, кто воображает, что подобные коллизии можно устранить исправлением наличного славянского перевода. Здесь пришлось бы начать ломкою самых употребительных терминов богословского языка.

в) Что значат слова: „расторгнем стропотная нужных изменений“ (в стихире: „Постящееся, братии, телесно“ etc. etc. etc.

Допустим, что приходский пастырь даёт на эти вопросы ответы; но будет ли это достойно честности его пресвитерства? Ведь, если он ответит, даже и верно, но не прочитав греческого текста темных мест, он ответит только наугад, т. е. eo ipso низведёт себя в разряд адептов той иезуитской морали, которая вместо точной истины умеет довольствоваться и приблизительным правдоподобием“.

9. Наличный порядок вещей, думаю, есть только беспорядок, подлежащий устранению. При каждой, даже небогатой приходской церкви в „диаконике“, в шкафе, должны бы стоять богослужебные книги на греческом языке, чтобы серьёзно относящийся к своему положению пресвитер, при всякой встрече с подобными недоуменными выражениями, мог в той же день выяснить, в чём здесь дело.

10. Кроме книг богослужебного круга, в этих церковных библиотеках могли бы найти место и томики отдельных творений св. отцов в подлиннике … Так называемая благодетельная гласность поднимала не раз и вой, и плач по поводу рецидивизма безграмотности, наблюдаемого в некоторых бывших питомцах элементарной народной школы. Поговаривают о церковной библиотеке для народа. А легче ли рецидивизм малограмотности, на который наш житейский уклад обрекает самого священника? И где достойные церковные библиотеки для самих священников?

11. Ставлю вопрос о перепечатке святоотеческих подлинных творений в России намеренно широко. Может быть и это предприятие, если поставить его en grand, обойдётся „оптом дешевле“ и пригодится и не для тесных рамок академического быта. К нему теперь и обращаюсь.

12. Легко предположить, что студенты семинарии, положивший хотя только основания к тому, чтобы быть подготовленным к усвоению высших богословских наук, поступает в духовные академии, и последние обязаны ответить на его научные запросы и обильно насытить его пищей святоотеческих писаний. Сетования, что в академиях стоит дело как будто не так, разевались чуть ли даже не на столбцах газет, в богословии совсем не повинных. Очевидно, писатели этого типа и не подозревают, что на их драгоценные советы академия имеет не только право, но и долг ответить словами: ultra-posse nemo obligatur. Академии лишены возможности поставить дело чтения святоотеческих творений студентами сколько-нибудь систематически. Причина указана уже выше. Нет нигде на свете следа отдельных изданий святоотеческих творений в подлиннике, книжечками в 2–3 печатные листа. Т. е. никто ещё не позаботился удовлетворить одной из существенных потребностей высшего духовного просвещения. Толковать о возвышенных принципах несомненно легче, чем уразуметь практическую сторону дела. Св. отцов издавали во дни оны бенедиктинцы, но издавали как в виде Opera omnia, так и в виде принеудобных фолиантов. Эти Opera omnia очень дороги и поэтому в самой богатой библиотеке имеются в одном – двух экземплярах. Между тем нормальный план академии рассчитан на 30 студентов. А разные житейские обстоятельства повели к тому, что каждый год в академии попадается вместо 30 слушателей по 50 и более. Если студент А. взял первый том творений Афанасия Великого с тем, чтобы прочитать его слова о воплощении Бога Слова, то тем самым он лишает студента Б. возможности навести справку в Apologia ad Constantium, студента В. прочитать Apologia de fuga, студента Г. ознакомится с Historia arianorum ad solitarios, так как все эти творенья св. отца помещены в том же I томе. А затем раскрытый на столе фолиант занимает более места, чем сколько полагается на одного студента.

Правда эти фолианты перепечатаны уже в довольно удобных квартантах Патрологии Миня. Но, к сожалению, почтенный abbe, боровшийся со всяческими препятствиями, воспользовался для своего издания бумагою, хуже которой по-видимому, во всем Париже, в 1857 г. найти было невозможно. Поэтому академическая библиотека имеет право выдавать томы Патрологии не во всякие руки. А затем, вполне естественно, что Патрология большею частью находится на руках у академических преподавателей. Как бы строго не относиться к профессорам, которые не имеют своей учёной библиотеки, из-за Patrologie Cursus Completus на них не может пасть никакой укоризны уже просто потому, что в 1875 г., когда Migne помер, большая часть их сидели кто на академической, кто на школьной скамье. А Patrologia ещё при жизни издателя сделалась величайшею библиографическою редкостью“.

С практической точки зрения много можно сделать и действительно делают, возражений против изучения классических языков в духовно-учебных заведениях. -Напр., один священник А. С. в своей статье в „Неделе“ за 1901 г.: „Во что обходится России изученье классических языков“, между прочим, писал, – что „древние языки, по совести говоря, ни на что не нужны в жизни. Разве лишь медикам может понадобится латынь для писания рецептов; но для того, чтобы уметь писать по латыни названье лекарств, достаточно было бы взять несколько уроков латинского языка, уже приступивши к изучению медицины, а не мучить им всех без исключения гимназистов в течении 10 лет“⁴⁶. Или ещё тот же автор возражает против изучения языков: „Слышал ли кто-нибудь, чтобы епархиальные архиереи, училищные советы и отделения их, епархиальные и уездные наблюдатели, миссионеры и другие власти интересовались: знает ли подведомственное им духовенство латинский или греческий языки, или нет? Значит, все они считают их ненужными для приходского духовенства. Зачем же тогда изучать их? Во многих епархиях (напр., X. и Н-кой) священники, не обременённые классическими (да и другими познаниями), почему-то получают даже лучшие места и делаются благочинными. Ведь архиерей может, по своему усмотрению, представить любое место в епархии и назначить благочинным простого священника, хотя бы из третьего класса духовного училища и подчинить ему городских священников и протоиереев – кандидатов и магистров богословия. И это, говорят, случилось недавно в одном университетском городе“. ⁴⁷ Но если все это, как свидетельствует батюшка, и бывает в жизни, то не значит, что так и, должно быть, и что классическими языками нельзя пользоваться. Все зависит от правильной постановки этого дела, а значение древних языков для духовных школ, бесспорно.

XI.

Как видно уже из представленного нами очерка деятельности Василия Васильевича, он сделал капитальные вклады во внутреннюю жизнь академии и указывал то направление, какому он должен следовать в своих работах и в своей жизни. Не можем здесь не отметить ещё одного из этих вкладов, послужившего к возвышению научных интересов академии.

Нельзя соизмерять плодотворность деятельности академии количеством выходящих из них учёных диссертаций. Во всяком деле прежде всего ценится качество предмета. Так и по отношению к учёным диссертациям: установить принцип – каких учёных достоинств он должен быть – и составляет одну из задач духовных академий. Тем более это необходимо, что каких-либо руководственных узаконений и правил на этот предмет не существует ни в академическом уставе, ни в объяснительной записке. По § 142 устава духовных академий, напр., для получения учёной степени доктора только требуется сочинение, но не указывается каких достоинств оно должно быть. Академический же usus в этом отношении бывал различен и изменчив от жизненных условий. Сказать „достойно“ или „не достойно“ известное сочинение докторской степени, по существующим правилам, зависит собственно от личных взглядов рецензентов, на основании заключения которых академические Советы и составляют своё решение. Каким же критерием истинной учёности должны руководится эти рецензенты, чтобы сказать своё беспристрастное мнение об известном сочинении, в руководительных академических правилах нигде не сказано. С другой стороны, можно ли удостаивать этой степени за совокупность трудов автора, и не будет ли это противоречием с требованием § 142 устава и какими научными основаниями можно оправдать это? все эти вопросы академической жизни и разъяснил Василий Васильевич в некоторых своих отзывах о тех докторских диссертациях, о которых ему приходилось давать своё заключение. В несомненную заслугу здесь нужно поставить то, что он попытался установить те требования, которым должна соответствовать докторская диссертация.

Вот эти требования:

„§ 142 устава духовных академий требует от докторанта представления „диссертации или сочинения, хотя бы и написанного не с целью получения одной степени“. По обычному пониманию, сочинение или диссертация должна представлять нечто единое, законченное или целое. А понятие диссертации докторской, как представляемой на соискании высшей учёной степени, естественно заставляет ожидать, что в таком сочинении научность представлена на высшей достижимой для автора степени развития, что учения средства применены им здесь самым широким и полным образом“⁴⁸.

„Во всякой докторской диссертации самое трудное – выбор темы, допускающей разработку действительно докторскую“⁴⁹.

„В сочинении учёном в строгом смысле этого слова предполагается: а) глубокая эрудиция и б) научный метод.

а) В первом отношении разумеется само собою, что учёный стоит на высоте специального современного исследования его вопроса, так и более ценные работы старинных учёных (если уже не вся относящаяся литература в полном составе) ему известны и действительно им употреблены в дело в его исследовании.

б) Во втором отношении я разумею:

аа) по содержанию: научную постановку вопроса и выдержанность приёмов исследования.

бб) по внешности: безукоризненную технику.

Со стороны содержательной (аа) в отношении, напр., к гомолитическому исследованию можно установить следующие положения:

1. Если учёный избирается известного проповедника предметом исследования, он тем самым ручается и за то, что избранный предмет допускает научную обработку.

2. Должен быт выработан научный тип гомилетической биографии: учёный должен касаться только таких подробностей в биографии проповедника, которые имеют прагматическую связь с проповедями последнего, или же признать научную невозможность такой биографии.

3. Должно выяснить объем литературной деятельности того или другого проповедника, количество его изданных и неизданных произведений.

4. Учёный должен быть чуток к вопросам, связанным с критикой текста избранного писателя.

5. Методические приёмы исследования, напр., так называемый референтный метод и те или другие точки зрения, с которых рассматривается проповедническая деятельность, должны быть последовательно применены как к одному проповеднику, так и к другому.

6. Обзор проповедей данного писателя должен иметь своей задачей не инвентарные цели, а выяснение их гомилетического типа, той гомилетической теории, которой проповедник держался, если не предполагается, что его проповеди были случайными излияниями его природного дара слова и потому никакими правилами не регулировались.

7. Если допускается, что данный проповедник образовал свой талант под влиянием советских или духовных ораторов его времени, это влияние должно быть и доказано.

8. Точки соприкосновения между христианскими проповедниками должны быть выяснены научно.

9. Так как проповедь есть произведение искусства, то известный субъективизм при оценке её достоинств неизбежен более чем в других родах критики; тем более, следовательно, важно знать нормы для оценки проповедей, – те устойчивые правила, которые до известной степени ограничивают критический произвол.

Наконец, под безукоризненною техникою (бб) я разумею научное уменье дать учёному содержанию и наилучшее выражение, тщательную отделку даже и мелких деталей, ту обдуманность, которая сказывается в самой внешности учёной работы, – то, называют научною акрибиею.

Если все эти требования в полном объёме и не могут быть выполнены, то нельзя не желать, чтобы их нарушения были немногочисленны в количественном отношении и достаточно мотивированы“⁵⁰.

„Совершенно бесспорны права на существование тех учёных книг, которые устанавливают какие-нибудь новые тезисы, дотоле известные в науке. Такие сочинения все признают за произведения капитальные, за труд первого ранга. На ряду с ними стоят и те книги, которые реабилитируют тезисы, в истории науки не новые, но фактически давно позабытые, незаслуженно заброшенные, или даже прямо оспариваемые современными корифеями, как ложные. В таких сочинениях предлагается новая аргументация в пользу старых истин. Быть автором сочинения первого ранга, внести в научную сокровищницу новый тезис, есть благороднейшая цель, к какой только можно стремиться каждому истинному учёному“.

[На деле, однако] „академическая практика последнего времени, насколько она мне известна, никогда не предъявляла докторантам требования, чтобы они в своих сочинениях устанавливали какие-нибудь положения дотоле неизвестные учёным. Не только этого не требует академический usus, но устав духовных академий не содержит параграф, который рецензентам диссертаций, представляемых на соискание степени доктора богословских наук, давал бы право требовать непременно научных открытий.

Следовательно, нормальным типом такого рода диссертаций должно признать сочинения второго ранга, – те, которые, не устанавливая новых научных положений, не ставя пред собою высших задач, чем cognitio cogniti ведут исследование предмета на высоте, современною наукою достигнутой, хотят быть просто полезными в научном отношении для читателей, доводя до их сведения наиболее ценные результаты, которых достигли другие учёные, писавшие о данном вопросе“⁵¹.

Вопроса о том, устанавливает ли книга какие-нибудь новые научные тезисы, „не предъявляют потому, что настойчивое„quid novi?“ оказалось бы роковым, вероятно, для 99% книжкой производительности, и в учёном мире давно привыкли в новой книге не искать непременно новых результатов, а довольствоваться талантливым сводом уже достигнутого, в котором не совсем исчезает авторская индивидуальность“⁵².

С другой стороны, нужно признать в принципе,

а) что отдельные статьи, даже разрозненные и незаконченные, могут отличаться столь высокими учёными достоинствами, что не предпочесть их единству законной диссертации было бы несправедливо, и

б) что в интересах самой науки даже желательно, чтобы статьи и этюды преобладали над сочинениями; потому что это даёт возможность опытным и зрелым учёным силами сберегать свой труд и время, посвящая их решению вопросов действительно спорных и трудных и избавляя себя от непроизводительной, но в полном сочинении (особенно курсе) неизбежной работы – повторения другими добытых результатов, изложения фактов бесспорных и вполне установленных“⁵³.

XII.

Жизнь предъявляет нашему духовенству самые разнообразные запросы, для удовлетворения которых представителям церкви необходимо иметь не только специально богословское, но и общее образование. Духовные академии, имеющие целью дать своим питомцам именно такое образование, которое необходимо как для представителя церкви, так и для учёного богослова, нуждаются в талантливых и подготовленных деятелях для этой работы. Контингент этих деятелей составляется большею частью из питомцев своей же академии. По уставу духов. акад. 1869 г., академии имели возможность оставлять при известных кафедрах талантливейших студентов в качестве приват-доцентов, а для усовершенствования их в соответствующих науках командировали их в заграничные университеты⁵⁴. С 1884 года с этою же целью при академиях учреждён институт профессорских стипендиатов: при академиях ежегодно остаются два, а иногда и более талантливейших студента на один год, а иногда, по особому ходатайству, и на больший срок, для приготовления к занятию преподавательской должности в академии. Эти лица и являются первыми кандидатами для занятия профессорских вакансий в академиях по тем кафедрам, при которых они состояли стипендиатами. Выборное начало при замещении в академиях этих вакансий служит наилучшим залогом успеха в этом деле. Советы академий сами избирают кандидатов на профессорские вакансии и сами изыскивают кандидатов на профессорские вакансии и сами изыскивают меры к усилению учёной деятельности академии. К сожалению, смысл академического стипендиатства заметно стал утрачиваться: для возможно лучшего приготовления к профессорской деятельности они за границу не командируются и, по окончании года стипендиатства, не всегда оставляются для чтения лекции в академии, а назначаются преподавателями в духовные семинарии и даже в духовные училища. Будучи оторванными от академии и удалёнными от академических библиотек, они не имеют возможности продолжать то дело, к которому готовились в период своего стипендиатства и, при самых благоприятных условиях, заявляют о своём стипендиатстве лишь через несколько лет подачею магистерской диссертации.

Когда в академии была свободна одна из библейских кафедр, Василий Васильевич, как член Совета, принимавший живое участие в выборе кандидата на эту вакансию, по-видимому, хотел восстановить уже тогда заметно уменьшившееся значение академического стипендиатства и проектировал избираемого кандидата на академическую кафедру командировать для усовершенствования в библейских науках за границу года на два.

К сожалению, в академическом архиве нами не отыскан бывший проект Василия Васильевича о необходимости заграничных командировок для лиц, вновь поступающих на академическую кафедру.

В заключение своего очерка о деятельности Василия Васильевича по вопросам внутренней жизни Академии помещаем список тем, данных Василием Васильевичем для кандидатских сочинений с 1884 года по год его смерти⁵⁵. Некоторые из этих тем разработаны в кандидатские и магистерские диссертации, а некоторые снабжены руководительными указаниями Василия Васильевича.

В 1884–85 уч. году: Римское образованное общество по письмам бл. Иеронима.

На эту тему писано курсовое сочинение Х. Дроботовым, удостоенное ст. кандидата богословия по отзыву В. В-ча. См. „Журн. Сов. Академии“ за 1884–85 уч. г., Спб. 1886 г., стр. 229.

В 1885–86 уч. году: 1) Восточная агиология как источник для точной и местной церковной истории (январь и февраль).

Кандидатское соч. Е. П. Аквилонова. Отзыв В. В-ча см. в „Журн. Сов. Акад.“ за 1885–86 уч. г. Спб. 1888 г., стр. 345.

2) Та же тема – с месяцами мартом и апрелем.

3) Догматический язык св. Григория Богослова в учении о воплощении.

4) Марий Викторин, как полемист против арианства.

5) Бл. Августин, как полемист против арианства.

В 1886–87 уч. году: 1) Семьдесят лет истории арианства на латинском западе (360–430 гг.).

Канд. соч. В. Н. Самуилова, переработанное в магистерскую диссертацию. Отзывы В. В-ча см. в „Журн. Сов. Акад.“ за 1886–87 уч. г. Спб. 1892 г., стр. 229, и за 18 ⁸⁹/₉₀ г. стр. 103.

2) Восточная агиология (Acta Sanctorum), как источник для точной и местной истории церкви I-VIII вв.

По 4 тома Acta Sanctorum, начиная с мес. марта.

Кандид. соч. П. Ливенцева, О. Макарьева, Г. Полянскаго, П. Пользинскаго, М. Серебреницкаго и Г. Сокальскаго. Отзывы В. В-ча см. в „Журн. Сов. Акад.“ за 1887–88 уч.г., Спб. 1892 г, стр. 67, 97 и за 1886–87 уч. г., стр. 231.

3) Учение Дидима александрийского о св. Троице в сравнении с учением св. Афанасия в.

4) Догматический язык св. Григория Богослова в христологических отделах его творений.

5) „Исторический диалог“ Палладия о жизни св. Златоуста и „Лавсаик“ Палладия. Вопрос об авторе этих двух исторических сочинений.

6) Время от Константина IV Погопата до Феодоры (668 – 842 г.). Опыт историко-литературного исследования византийской хронографии с изданием сводного ее текста.

В 1887 – 88. 89 уч. году: 1) Век иконоборцев в византийской хронографии.

Кандид. соч. П. Преображенскаго. Отзыв В. В-ча см. в „Журн. Сов. Акад.“ за 1888 – 89 уч. г. Спб. 1894 г., стр. 221.

2) Вопрос о творениях Палладия эленопольского.

3) Св. Никифор константинопольский, как полемист против иконоборцев (сравнительно с оанном Дамаскиным и Феодором Студитом).

4) Liber Pontificalis в исследованиях европейских учёных.

Кандид. соч. М. И. Орлова, переработанное в магистерскую диссертацию. Отзыв В. В-ча см. в „Журн. Сов. Акад.“ за 1888–90 уч. г., стр. 219.

5) Исследования Дрэзеке об аполлинарианах.

В 1889 – 90 уч. году: 1) Христология св. Кирилла александрийского по его экзегетическим творениям.

2) Литеранский собор 649 г. в его историческом значении.

3) Св. Никифор константинопольский как племист против иконоборцев.

4) Работы характера филологического: а) Historia arianorum ad nonachos принадлежат ли Афанасию в.?

5) б) Год кончины св. Ефрема Сирина.

В 1890 – 91 уч. году: 1) Св. Иоанн Златоуст, как полемист против арианства.

2) Евреи в Антиохии (по творениям св. Златоуста).

3) Творения св. Епифания кипрского, как источник для его биографии.

4) Церковная история Никифора Каллиста (том VIII-XVIII), как исторический источник.

5) Церковно-исторический материал в лексиконе Свиды.

6) Вопрос о времени кончины св. Ефрема Сирина.

В 1891 – 92 уч. году: 1) Исторические сведения о странах Востока, в которых христианство было проповедано в первые два века христианства.

2) Жизнь Василия В. во французской церковной историографии.

3) Нужны ли труды Альяра по церковной истории после работ Ле-Блана и Обэ?

4) Неподлинные сочинения, приписываемые Афанасию В.

В 1892–93 уч. году: 1) падение греко-римского язычества (по современным научным исследованиям).

Conditio sine qua non: беглое чтение на немецком и французском языках, так как литература: M. V. Schultze 2 тома, Beugnot 2 тома; Chastel и von Lasaulx.

2) Справедливая ли мысль, что каноны никейского первого вселенского собора составлены под преобладающим александрийским влиянием?

3) Жизнь Антония В., как творение Афанасия В.

Conditio sine qua non: хорошее знание греческого (некоторое-немецкого) языка; исследование вопроса предполагается неизбежно филологическое, требующее, во-первых терпения и внимания, и во-вторых – терпения и внимания, и в-третьих тоже терпения и внимания. Задача будет разрешена блестяще, если будет показано, что. а) характерные выражения Vita s. Antonii встречаются в большинстве в несомненно подлинных творениях Афанасия В. и в) не встречаются в подложных.

4) Год кончины св. Ефрема Сирина с точки зрения творений св. Григория Нисского.

Условия (как и характер работы) в главном и существенном те же, что и на тему 3-ю.

5) Панская власть над греческим Иллириком.

Тема без всякой новой перспективы: трудолюбивая компиляция в области давно известного. Главное пособие Langen, Geschichte der romischen Kirche, ориентирующий источник- Jaffe, Regesta, Pontificum, Romanorum.

В 1893 – 94 уч. году: 1) Две книги против язычников в их отношении к другим творениям св. Афанасия Великого.

2) Жизнь св. Василия Великого в изложении европейских учёных.

3) Время Юстиниана I по представлению монофизитов (по Иоанну ефесскому).

4) Черты антиохийско-византийского быта по творениям св. Златоуста.

5) „Луг духовный“, как источник для хронологии церковной истории.

В 1894 – 95 уч. году: 1) падение язычества в греко-римской империи (по исследованиям современных европейских учёных).

Кандид. соч. Н. В. Малицкаго. Отзыв В. В-ча ещё не напечатан.

2) Церковный и общественный быт в конце IV и начале V в. по творениям св. Златоуста.

Кандид. соч. Х. Нападопуло. Отзыв В. В-ча ещё не напечатан.

3) История викарианства фессалоникского до присоединения его к константинопольскому патриархату.

Канд. соч. П. И. Лепорскаго, переработанное в магистерскую диссертацию. Отзыв В. В-ча о канд. соч. не напечатан, и о магистерской – см. в „Журн. Сов. Акад.“ за 1900 – 1 г. стр. 239.

4) Вопрос о достоверности древнейших повествований по истории христианства в Иверии (по истории царевича Вахушта) в связи с новоизданными грузинскими памятниками.

5) Жизнь и творении Геннадия II Схолария, патриарха константинопольского.

Кандид. соч. Х. Иоаннова. Отзыв В. В-ча не напечатан.

6) Разбор памятников армянской полемики против православия, сохранившихся у древнейших армянских историков.

(Переводы Патканьяна и Эмина на русский язык, Броссе – на французский; Die armenische Kirche in ihrer Bezichungen zur buzantinischen (von IV rum XIII Jahrhunder), von Dr. Arsak Ter-Mikelian. Leipzig 1892. S.121. Важнейшая часть задачи: попытаться определить, на какая именно места греческих свв. отцов ссылаются армяне).

7) Очерк истории патриархата антиохийского во второй половине VI в. (Задача: первоначально ознакомиться с историей этого времени по греческому тексту Евагрия; ограничение второю половиною века вызывается тем, что для первой половины потребовалось бы знание сирского и голландского языка и работа получилась бы слишком сложная для одного года. Но в дальнейшем пишущий по Полному Месяцеслову Востока высокопр. Сергия должен определить, какие святые на востоке скончались от 525 до 625 г.; ознакомиться с их житиями; извлечь из них данные, относящиеся к патриархату антиохийскому; ознакомится с историей Иоанна ефесского (или ubersetzt von J. M. Schonfelder, Munchen 1862, или english by Smith, Offord. 1860) собрать статистический материал (церкви, монастыри, селения в Сириях и Финикиях, упоминаемые в это время- у И. Мосха и в Catalogue of the Syriac M. ss. by IV. Wright (английский перевод с сирского) и в Acta Sanctorum (равно и материал для топографии Антиохии (в Afss, у Wright, у Евагрия, у Малалы); ознакомится с посланиями римских епископов, касающимся антиохийских патриархов второй половины VI в. Не смотря на длинную формулировку задачи, прочитать приходится довольно много, написать – очень немного).

В 1895 – 96 уч. году: 1) Быт африканской церкви (преимущественно по письмам и проповедям блаж. Августина).

2) „Книга сокровищ о святой и единосущной Троице – св. Кирилла александрийского.

3) Вопрос о смысле слов: „Един святые Троицы пострада“ в VI в. (Страница из истории отношений между восточною и западною церковью).

4) Положение христиан в Персии при последних сасанидах.

5) Св. Никифор константинопольский, как защитник чествования свв. икон.

В 1896 – 97 уч. году: 1) И сродные понятия в творениях св. Василия Великого.

(Дело идёт собственно о том, насколько объективным признавал Василий В. человеческое познание. Богословская наука нуждается в широкой постановке этой темы, так как сторона, заинтересованная в известном освещении чисто догматических положений св. отца, склонна думать, что словами св. Василий означает чисто субъективную природу человеческих представлений о Боге. Между тем подобная точка зрения на эти философско-богословские термины весьма неудобная для православного богослова, так как IV вселенский собор проповедует Иисуса Христа).

2) Учение Дидима александрийского о Св. Духе в сравнении с учением свв. Афанасия и Василия вв.

3) Древнейшая история церкви в Грузии (от IV в до прибытия сирийских святых).

Канд. соч. Г. Гамекелова. Отзыв В. В-ча см. в „Журн. Сов. Акад. “ за 1896 – 97 уч. год, стр. 253.

4) Критическая оценка приписываемых католикосу армянскому Исааку обличительных слов на армян и однородных с ними греческих памятников той же коллекции („ex codice Regio“).

5) История патриархата антиохийского в VI веке.

Канд. соч. А. П. Дьяконова. Отзыв В.В-ча см. в „Журн. Сов. Акад.“за 1896 – 97 уч. год, стр. 246.

6) Патриарх Фотий константинопольский и студенты.

7) Исследование по вопросу о сочинениях Палладия Иллинопольского.

В 1897–98 уч. году: 1) Христианство в оазисах.

2) Учение о Св. Духе свв. Василия В. и Григория Богослова.

3) Житие св. Порфирия Газского, как источник для истории церкви.

4) Responsales римских епископов в Константинополе.

В 1898 – 99 уч. году: 1) Святоотеческая полемика против македониан.

2) Все ли творения св. Григория Нисского можно считать подлинными?

3) Что думал блаж. Августин о практических следствиях его учениях, о предопределениях?

4) Церковная география антиохийского патриархата.

5) Учение св. Максима исповедника о Боге в Самом Себе и о Боге Троичном в Лицах.

6) Есть ли научные основания считать воскресные службы октоиха творением св. Иоанна Дамаскина?

7) „Мистагория“ патриарха Фотия представляет ли последовательный вывод из его богословской системы?

В 1899 – 1900 уч. году: 1) Св. Ипполит римский как хронолог и пасхалист.

2) Успехи православия с 361 по 373 г.

3) Древний епископ (по письмам св. Амвросия медиоланского).

4) Подлинно ли 23-е послание св. Амвросия медиолаискаго „Non mediocris esse sapientas“ к епископам эмилийским в день Пасхи?

(Для ответа на этот вопрос потребуется точное знакомство с пасхалиею александрийскою и римскою в III – V вв. и со всеми известиями о том, что постапостановлено по вопросу о пасхе на I-ом вселенском соборе).

5) Св. Григорий великий римский в его переписке с восточными.

6) И в „Точном изложении“ св. Иоанна Дамаскина.

Василий Васильевич был не только замечательным учёным, но и истинным художником слова. В этом отношении он был оригинален и неподражаем. Натура его была слишком своеобразна и глубока. Характерная форма изложения, в которую Василий Васильевич облекал свои мысли, побудила нас поместить в этом очерке из академического архива целиком докладные его записки, а в тех случаях, где не доставало данных архива, – и частные его письма. Реальная личность его была воплощением истинной учёности и всецело обрисовывается его учёными произведениями, которые, как он и сам неоднократно говаривал, доступны лишь „для немногих“. Его детальные исторические исследования даже для некоторых русских учёных (не специалистов, конечно) казались не интересными и не нужными. До понимания подобных деталей, как Василий Васильевич, потомки доходят постепенно. Теперь, когда Василия Васильевича уже не стало, нам тем более необходимо изучить его духовный мир и коренные его воззрения. Он был любимейшим достоянием Академии. Дух его надолго будет воодушевлять современных академических деятелей идти вперёд все ближе и ближе к Первоисточнику истинной мудрости и истинной жизни.