Из церковной истории Египта. Часть 1¹

Имя Эженя Ревилью, адъюнкт-консерватора египетского луврского музее, не в первый раз упоминается и в нашей духовной журналистике. Известный специалист в области позднейших формаций египетского языка, этот французский ученый чаще многих других египтологов должен обращаться к коптским памятникам, т. е. входить в сферу христианской церковной письменности. После 1872 г. он издал несколько фрагментов, относящихся к никейскому первому собору. Ревилью считал их за остатки подлинных актов первого вселенского собора, – чего не допускает ни русская, ни немецкая богословская наука³ Во время своего путешествия по Италии Ревилью собрал несколько памятников, ценных для церковной истории. Он предполагает обнародовать несколько сочинений Петра Монга в коптском переводе, акты одного собеседования (до 553 г.) православных с египетскими якобитами на коптском языке и акты собеседования православных с северианами при Юстиниане I до 553 г. на греческом языке [известная конференция константинопольская 533, описанная Иннокентием маронийским в письме, сохранившаяся лишь в латинском переводе, или новый случай в том же роде?] До сих же пор он издал два памятника из египетской церковной истории, которые мы и предлагаем благосклонному вниманию читателя.

Рукописный источник «похвального слова»; объем его. Подлинно ли оно? Его значение. Монофизитская церковь и составляющие ее народности. Обычный способ пропаганды ереси между массами и его результаты. Образчик противонесторианской полемики. Черты исторической правды в «похвальном слове». Текст отрывков.

Ревилью не говорит ни слова о том, откуда он заимствовал издаваемый им памятник; но этот источник, кажется, можно определить безошибочно. Это – Codex copto-memphiticus Vaticanus Assemanianus 68 (по каталогу Ассемани 17), рукопись на пергаменте in folio, писанная в 957 г. пo P. X., где под № 7 помещается похвальное слово Диоскора Макарию, несомненно тождественное с издаваемым Ревилью⁴. По некоторым основаниям можно предполагать, что греческий подлинник этого слова в Патрологии Миня занял бы около 23¹/₂ столбцов. Ревилью в виде выдержек издал за четыре года несколько менее ¹/₄ целого слова (в обратном переводе на греческий эти извлечения заняли бы около 5¹/₂ столбцов). Сами выдержки еще далеко не доведены до конца, и известное правило „Nonum prematur in annum“ вероятно будет выполнено с буквальной точностью над этими „Récits de Dioscore, exilé à Gangres, sur le Concile de Chalcédoine“. Ввиду этой не близкой надежды на окончание рассматриваемой статьи мы и считаем позволительным сделать о ней заметку еще до её завершения.

Ревилью верит в происхождение похвального слова от Диоскора и потому держится высокого мнения об исторической ценности этого памятника. Как произведение лица, весьма пристрастного, но тем не менее отлично знакомого с ходом дел пред халкидонским собором, это слово восполняет несколько пробелов в фактической истории этой эпохи, сообщает данные, из других источников совершенно неизвестные. – Мы сомневаемся в справедливости подобной оценки, потому что не доверяем подлинности этого произведения. Диоскор представляется нам и более честным и – главное – более умным, чем автор этого похвального слова. Быть может, в его основе лежит подлинное слово Диоскора; но в своей коптской переработке⁵ эта „похвала“ выдает властную руку позднейшего фальсификатора.

Это „слово“ имеет значение в другом роде: не как исторический источник, а как патологический памятник, и его важность по этой стороне определяется значимостью монофизитства. Как догматическое движение, отторгшее от кафолической церкви четыре христианские народности, монофизитство не может не считаться одним из самых крупных церковно-исторических явлений. Много ересей и сект исчезло с лица истории без остатка: монофизиты существуют и доселе. И если когда либо церковная жизнь православного востока начнет опять бить ключом, свободно и высоко, как во дни её блестящего расцвета; если „беды от лжебратий“ когда либо перестанут быть самым существенным вопросом внешних отношений православной восточной церкви и для неё откроется возможность – без боязни перенести свое внимание с западной своей окраины на восточную границу: монофизиты без сомнения сделаются главнейшим предметом её просветительных забот уже потому, что возвращение их в лоно православия восстановило бы её древние границы почти сполна, так как халдейские христиане представляют совсем незначительную численно величину в сравнении с монофизитами. – В виду такой важности монофизитского вопроса, всякий факт его освещающий (хотя бы лишь со стороны особенных трудностей его разрешения) представляет известный интерес для православной науки.

Замечательно, что от греческого монофизитства не осталось и следа; существуют монофизиты – сирийцы, монофизиты – копты, монофизиты – абиссинцы, монофизиты – армяне. Национальная грань оказалась рубежом, отделившим их – от православия. И совсем не передовые расы стали под монофизитское знамя: нет! обломки цивилизаций древних и угасших, народности, едва затронутые культурой... Уже поэтому одному невероятно, чтобы эти люди руководствовались глубоким постижением монофизитской доктрины в её тончайших отличиях от православия. Что же отвлекло от кафолической церкви этих догматических младенцев, не всегда умевших отличать правую руку от левой? В какие церковные формы уложился несомненный зародыш национально-политического антагонизма отделившихся монофизитов?

Есть исторические явления, которые, кроме могущественной силы привычки, стоят неведением и даже прямо невежеством. Не знать, быть твердо убежденным в своем и крепко ненавидеть чужое – таково психологическое содержание религиозно-полемического бытия их. Эта ненависть, придающая особенную остроту и крепость самой убежденности, создается путем особым. Общий контур подобной работы – следующий: За историческим днем великой догматической борьбы наступает (хронологически, а иногда лишь пространственно) историческая ночь, иногда непроницаемо темная для знания. На смену львов истории или за их сомкнутым строем выходят безвестные шакалы и по-своему ведут защиту своего изгибшего дела. Истины они не знают, да не много ею и интересуются: она была бы даже неудобна для их делания. Не громко оно, но часто несравненно вреднее борьбы погибших с историческим шумом ересиархов: эти последние пытались явно искоренить то, что им казалось неправильным в религиозном разумении противников их; первые в темном углу насаждают в душах доверчивых последователей. Начинается, далеко небрезгливая в выборе средств⁶, но зато приспособленная к пониманию темных масс полемика против торжествующего противника, в которой бесцеремонно придуманная сказка, идет вместо доказательства и клевета вместо опровержения. И эта своего рода „отреченная“ литература верно достигает своей цели: отделанный чернее эфиопа противник возбуждает лишь омерзение; антагонизм против нелюбимых ромеев украшается ореолом вражды по Боге; о „синодитах“ не хотят и слышать; церковный разрыв, отравленный ненавистью, кончается полным отпадением от кафолической церкви. Подобный характер монофизитской агитации лучше многого другого объясняет и бесплодность многократных попыток православной церкви примирить с собою отщепенцев: слишком темные силы были пущены в действие, и они угрожали наконец подавить и самых деятелей; разрушительные снаряды монофизитского полемического арсенала могли бить и в самих вожаков при попытке их – изменить свою догматическую позицию; тот или другой епископ мог перейти в православие, но лишь при слабой надежде – увлечь за собою и выдрессированную известным образом паству.

По самому содержанию своей доктрины, монофизиты вынуждены были вести полемику не только против православия, но и против несторианства. Отголоски борьбы по этим двум линиям. Сохранились и в темной литературе. Вот напр. как изображено появление Нестория на соборе (видимо, Ефесском): „И вошел Несторий, гордый, надменный и бесстыдный. Немедленно он взял с кафедры ⁷ св. четвероевангелие, бросил его на землю, и сам сел на кафедру“⁸. – Против православия были тоже пущены в ход и видения и пророчества. Одним из любопытных документов этого рода являются и изданные Ревилью „рассказы Диоскора“. Они ставят нас еще у начала этой подземной полемики: её волны еще сравнительно чисты; там и сям являются вероятно и действительные факты. И не трудно наперед угадать, где безвестный полемист держится ближе к исторической действительности: он пишет для египтян и потому может с полной полемической свободой говорить о том, что делалось (будто бы) в Константинополе или Халкидоне, но, переходя к египетским фактам и отношениям, должен умерять свое полемическое парение: слишком смелая ложь в этой области могла бы пробудить в читателях спасительный скепсис. Поэтому сообщения Ревилью не лишены значения и в смысле исторического источника, только не как „рассказы Диоскора о халкидонском соборе“, а как повесть египетского монофизита об Египте. Выдержки Ревилью – следующего содержания^*:

[Красными чернилами]: „Совершается в 21 день месяца паопи. Во второй раз читать во [храме] Девы в 21 [sic] день паопи“.

1⁹. Похвальное слово (ἐgkώmion) авве Макарию, епископу города Ткоу, которое произнес пaтpиapх и святой отец наш apxиeпиcкoп Александрии, святой Диоскор, сосланный императором Маркианом в Гангру, остров пафлегонский, когда апа Пафнутий пришел посетить его и сказал апа Диоскору, что Макарий скончался в Александрии исповедником. Диоскор произнес это похвальное слово в присутствии многих клириков и монахов, пришедших посетить его в изгнании, а записали за ним [это слово] диаконы Петр и Феопист, последовавшие за ним [в ссылку]. В мире Божием. Аминь.

[Далее, по словам Ревилью, идет краткое восхваление доблестей Макария; эта опущенная издателем часть, по нашему предположению, занимает не более 2 – 3 страниц ватиканской рукописи, т. е. 30–45 греческих строк].

2. Авва Макарий ничего не знал по-гречески, тем не менее, он не остался дома, а пожелал идти с нами на бой¹⁰ с халкидонитами и быть в числе 634. Вы не знаете, что перед отъездом нашим из Александрии я говорил множеству епископов египетских: „кто любит Бога, тот пусть всякий ученый издатель, по тому же самому началу, по которому ныне не считают нужным воспроизводить scriptio continua рукописей, должен поправлять и другой недочет манускриптов, именно делить текст на более или менее мелкие параграфы. Явившись в самом editio princeps, это деление сообщило бы тексту устойчивость и при ссылках на него освобождало бы его от тирании пагинаций. Что в этом направлении лежит прогресс издательского дела, доказательство на лицо: наилучшим образом издается св. Писание, – и никто не цитирует св. книг по томам и страницам. А что необходимость цитировать по страницам можно по справедливости назвать тиранией, этого не станут оспаривать напр. те, кому приходилось иметь дело с сочинениями Климента александрийского – с их необозримыми главами и тремя – четырьмя употребительными изданиями. А при ссылках на деяния соборов, которые, к сожалению, изданы так, что их нельзя цитировать иначе как по страницам, возникает истинный сумбур пагинаций, один цитирует по Бинию, другой по римскому изданию, третий по Ляббе-Коссару, четвертый по Колетти, пятый по Гардуэну, шестой – по Манси, у седьмого вы встретите еще цитату по Балюзу и т. д., и по самому позднему из этих изданий, по Манси, вы не приищете ни одного незнакомого, нового для вас места, процитированного по одному из прежних изданий. И новое (Paris, Palme, 1884) издание Манси с этой стороны не лучше прежнего (Florentiae, Zatta, 1759) идет с нами на собор“. Но епископы дали золота кубикулярию, посланному императором приглашать нас, чтобы тот не понуждал их. И он посадил их на корабль особо, а не посадил их вместе с нами.

3. Тогда сказал он старцу авве Макарию: „иди и ты с нами, садись вместе с твоими собратьями – епископами; ты будешь в своем обществе, и кто-нибудь позаботится о тебе при твоей старости; ведь у тебя нет своего человека“. Но он ответил ему: „не затем я пришел сюда, чтобы искать себе покоя. Жив Господь! не ради своего телесного упокоения я войду на корабль; нет, я готов даже пешком идти до собора, где – как мне известно – Господь мой Иисус Христос подвергается оскорблениям еретиков“. И еще сказал он ему: „жива душа твоя, сын мой! у меня нет золота больше полутора лукуджи“. Услышав это, кубикулярий сказал ему: „так не хочешь ли ты отправляться завтра вместе с архиепископом“? И он сильно обрадовался и сказал: „о, если б я удостоился отправиться вместе с этим человеком Божиим“!

4. Пожелавшие остаться дома епископы дали, как я сказал, кубикулярию золота, и он позволил им остаться позади. А матросам приказал он отвалить от берега и плыть потихоньку. И сказал им: „дайте им остаться позади нашего корабля, пусть они совсем не подплывают к нему близко“. „А когда, – прибавил он, – вы далеко отстанете от нас, пристаньте к берегу и высадите их на землю, и пусть они идут по домам. Ведь, в самом деле, не за ними послал нас император, он вызывает только архиепископа“. Как он сказал, так матросы и сделали.

5. А апа Макарий вошел на корабль и сел в сторонке с человеком, которого он, как я слышал, называл Пинутион. Заметив, что он поместился в кормовой части корабля, я сказал ему: „поди сюда и садись со мною“. Он не понимал, что я говорил ему; но по сделанному рукою призывному знаку подошел ко мне и сказал: „вот я; ты звал меня, отче!“ Я тоже не понимал, что он говорит. Но диакон Петр, знавший оба языка, перевел мне. А диакон Феопист сказал мне: „а этот немой зачем едет с нами? ну с кем он там станет догматствовать (dogmatizein)¹¹? Египтяне, что ли, еретики-то, что он станет с ними догматствовать?“

6. А я ответил ему: „нет, сын мой, не говори так об этом праведнике, не произноси таких слов о нем. Поверь мне, если бы вся земля была полна еретиков и дьяволов, молитвы такого мужа рассеют их как дым; и если бы весь мир был полон мечей и копей, он ничуть не побоится их. Я, как Иисус сын Навин, пойду на войну; а старец пусть будет у нас как законодатель Моисей: он станет молиться о нас, пока Бог не рассеет врагов-еретиков. А ты, Феопист, будь как Ор, а Петр будет как Аарон на недвижимом камне – Христе. Макарий будет как Моисей, а вы поддерживайте его воздетые руки. А я, малейший¹² подобно Иисусу, сыну Навину, буду поражать нового амалика, еретиков. А теперь идите вы к нему и переведите ему эти слова. А ты, сын мой Феопист, сейчас же поди, покайся и прими благословение от этого святого старца; и если он не простит тебя, то нет тебе покаяния¹³.

7. И он тотчас же бросился к ногам его и поклонился ему и сказал: „прости мне, отче; согрешил я пред тобою“. И когда по моему приказанию Петр перевел эти слова, то святой, по великому своему смирению, сказал: „это я согрешил пред тобою, сын мой; прости мне“. А я сказал ему: „поверь мне, отче, если ты не простил ему, то он отлучен“. Тогда святой сказал ему: „Бог да простит тебе все грехи твои, сын мой“.

8. Мы еще не отплыли из Александрии, когда святой увидел диакона, выступавшего с необыкновенною важностью ¹⁴ и весьма самодовольного. И сказал он диакону Петру: „кто это?“ Он сказал ему: „диакон из [здешнего] клира“. А святой сказал ему: „и он пойдет с нами на собор?“ – „Я не знаю“, – сказал Петр. А епископ сказал ему: „если врагов наших еретиков только двадцать человек, этот будет двадцать первым между ними и будет отстаивать ересь их“. Диакон Петр передал мне эти слова, и я понял, что старец был духоносен¹⁵, так как он вовсе не знал этого диакона внешним образом. И я приказал сыну моему Тимофею остерегаться этого человека.

9. Под вечер мы отплыли из Александрии. Он со своим человеком лег спать на одной стороне корабля, я с моими сынами на другой. В полночь он поднялся и закричал: „отче архиепископ, ты не спишь?“ Я разбудил диакона Петра и сказал: „посмотри, что такое говорит старец“. Петр сказал ему: „что ты говоришь, отче?“ А он сказал: „Все собиравшиеся в путь с нами епископы разошлись по домам“. Он сказал ему: „откуда ты узнал это, отче?“ А он сказал: „я видел святого апа Псоти, епископа псоиского¹⁶, мученика Христова; с ним стояли все епископы, и я и ты [Диоскор]. И видел я светлые венцы, опустившиеся на наши головы. И осмотревшись, увидел я Афанасия, архиепископа александрийского, и говорит он мученику Христову, апа Псоти епископу: „наши предшественники по кафедре говорят тебе: „догматствуй и пусть догматствуют и епископы [и посмотрим], хорошо ли они станут бороться или нет“. И смотрел я на него, и он отворил дверь тьмы и проговорил: „змий древний“. И тотчас я увидел огромного дракона, и в его пасти томос. И услышал я голос во тьме позади дракона: „Пульхерия, возьми эту книгу и передай ее Маркиану“. [Новый значительный пропуск около 20 листов ms. Vatic., т. е. около 10 столбцов предполагаемого греческого текста. *Выдержки у Цёги исполняют его лишь отчасти *].

10. *Пинутион (диакон апа Макария) сказал мне: В номе Шмим прямо против него есть монастырь Африви. Его архимандрит – святой апа Шенути¹⁷, ходивший со святым Кириллом на Ефесский собор. В старости, когда ему было сто девять лет, этот святой пророк вместо себя поставил над братией одного из её среды, по имени Вису... А к западу от реки было одно селение, где поклонялись идолу, называемому Кофос¹⁸. Он был поставлен над самым входом в дом, и все входившие в дверь склоняли пред ним головы и воздавали ему чествование. И пришли пресвитеры этого места и рассказали отцу моему обо всем, что делают язычники¹⁹, как они уводят маленьких христианских мальчиков и приносят их в жертву своему богу Кофу. Однажды наконец их поймали, захватили их на месте преступления, когда они приносили христианских мальчиков в жертву своему богу на жертвеннике. Многих из них схватили, отдали под стражу и произвели следствие об этом происшествии. Не доводя дела до пытки²⁰, они сознались и сказали: „мы подзываем²¹ маленьких христианских мальчиков, даем им куски хлеба или чего-нибудь съестного и заманиваем их в потаенное место, откуда не слышно их крика. Таким образом, мы их убиваем, кровь их возливаем на жертвенник, из их внутренностей делаем струны, натягиваем их на кифары и поем нашим богам. Тело мы сжигаем и пеплом пользуемся для того, чтобы узнавать, на каком месте зарыт клад²². Мы берем несколько пепла, высыпаем его [на землю] и начинаем играть на кифарах со струнами из внутренностей маленьких мальчиков, и тотчас клад выходит наружу, и мы берем что хотим“. И эти арестованные люди дали денег, и их отпустили на свободу, потому что власти²³ этого нома были люди корыстолюбивые.

Услышав это от пресвитеров, святой епископ авва Макарий встал и пошел с ними. Пошли с ними и мы, я (Пинутион) и два другие великие человека; а оба пресвитера шли впереди нас. Мы прошли к северу нома около пяти миль и увидели храм их. Отец мой пошел к храму, а два пресвитера сказали ему: „отче! уйдем отсюда; иначе убьют нас“. А он ответил: „жив Господь! если и убьют меня, я не уйду отсюда, пока не войду внутрь храма“. Но едва подошел он ко входу, как демон сидевший на двери и идол Кофос завопили: „идите сюда! выгоните вон Макария ткоуского: ужас напал на нас, когда мы услышали его голос; если он еще пробудет здесь сколько-нибудь времени, то мы уйдем, и уже никогда не придем сюда, никогда не возвратимся к вам“.

12. Услышав эти слова, жрецы вышли с оружием в руках, с мечами, копьями и топорами, а женщины взошли на кровлю храма, чтобы бросать в нас камнями. И говорят ему: „это ты злодей²⁴, Макарий ткоуский, ты пришел сюда; чего тебе нужно? Наш бог уже открыл нам о твоей ненависти к нам. Уходи ты от нас, какое тебе до нас дело?“ Святой ответил им: „если мне нет до вас дела, то вам какое дело до христианских детей, которых вы заклаете в жертву идолам?“ Они отвечали: „это неправда.“ А святой сказал им: „а если не правда, то позвольте мне войти и осмотреть храм.“ И говорят ему: „войди“. Оба пресвитера побоялись войти. Там стояли двадцать человек; они пропустили нас и хотели убить нас; а нас было только четверо. И говорит нам: „сегодня кончена жизнь ваша, сейчас убьем, вас“. И тотчас они бросились на отца моего, схватили его первого, точно агнца непорочного, а затем и нас троих. И порешили язычники принести нас в жертву их богу Кофу. Женщины ликовали и говорили: „отпразднуем сегодня праздник богу нашему над злодеями христианами“. Но старший между ними сказал: „прежде чем убивать их, следует сперва дать знать нашему главному жрецу²⁵; позовем его на жертвоприношение богу нашему Кофу“. Прочие согласились с ним. Имя главного [жреца] было Омир²⁶. Когда посланный за ним вышел, я сказал отцу моему (я был связан вместе с ним):“...

13. Еще [я] говорил это, как вдруг святой апа Виса (посланный от апа Шенути) постучал в дверь. Они не отвечали ему. Он же воззвал и сказал: „Господи Боже вседержитель“!.. и двери храма тотчас отворились, и вошел святой апа Виса и с ним четырнадцать человек монахов. Увидев их, оцепенели от ужаса и сделались словно бездушные камни. Нас немедленно развязали. И говорит св. апа Виса отцу моему: „выбирай одно из двух: или ты зажги [храм], а я буду молиться, или ты молись, а я зажгу“. И говорит ему отец мой: „нет, станем вместе и будем молиться, пока не спадет огонь с неба и не сожжет храм“. И встали и начали молиться. И был им голос: „спасайтесь чрез двери храма“. И не успели мы оглянуться назад, как огонь, словно огромная стена, со всех сторон охватил, храм, его стены рухнули, и огонь пожрал все до основания...

14. А на дороге отец мой встретил главного из них, Омира (он был главный жрец), и узнал отец мой в духе, что это был тот главный, за которым они послали... И тотчас отец мой приказал братии: „схватите его и свяжите“! И завопил нечистый жрец: „великий бог Кофос, архистратиг воздушный, брат Аполлона! спаси меня, ведь я твой главный жрец“. А отец мой говорит ему: „вот я сожгу тебя живым и с твоим богом Кофом вместе“. И пошли [дальше] и подошли к селению. Множество православных вышли [навстречу] и пошли перед ними. Тогда он приказал им разложить огонь и бросить в него жреца Омира, и сожгли его вместе с идолами, которые нашли в доме его. Что касается прочих язычников, то многие из них сделались христианами и приняли крещение; другие не пожелали [этого], но взяли свое имущество, побросали его в воду и в ущелья, а сами ушли со своими идолами в пустыню. Когда подвели счет идолов, разрушенных в этот раз, то оказалось их триста шесть. В домах бежавших поселились христиане.*

15. И мы вышли на берег [в Константинополе]. Святой апа Макарий шел за нами одетый в грязное платье. Диакон Петр сказал ему: „авва Макарий, надень хорошую одежду, ведь мы идем представляться²⁷ императору“. А Макарий сказал ему: „сын мой! сердце императора в десять тысяч раз грязнее моей одежды. Поверь мне, сын мой, что будь у меня другая одежда грязнее этой, и ее надел бы я, лишь бы мне облечься в светлое одеяние, когда я пойду на встречу царю – Христу. Евнухи и патриции, окружающие царя мира сего, стараются одеваться роскошно, чтобы выглядеть красивее всех в его свите. Так и я стараюсь соблюсти в чистоте мой хитон и фелонь мою, чтобы войти мне и соединиться с теми, кого возлюбила душа моя, – с Иоанном крестителем и Елисеем пророком“. Так говорил он, а я дивился сладости слов его.

16. После этого нас ввели к императору, но авву Макария силенциарии не хотели впустить с нами в заседание²⁸. Тогда он сказал: „свитая в трое веревка не скоро порвется²⁹. Хоть вы и не допускаете меня, но туда уже вошли трое из моей епархии, которые крепче в вере, чем все епископы, и при том весьма опытны“. Тогда взглянул я, идет ли за мною старец, и – стал словно без языка во рту или лучше совсем без головы. Но обратившись, я увидел одного нотария и сказал ему: „сделай милость, приведи ко мне этого епископа, у него мои книги“. И таким образом впустили его. Когда же он услышал те хулы, которые говорили еретики, захотелось ему оскорбить императора и предать его анафеме; но не находил он человека, который перевел бы слова его. Ибо смерть была сладка ему, что иному человеку приглашение на обед или на свадьбу; и положил он в сердце своем, что если он умрет за веру в Сына Божия, то это будет мученичество.

17. Расскажем теперь о нашем представлении Маркиану. Когда нас ввели туда, мы сели. Там были Максим антиохийский, Ювеналий иерусалимский, Анатолий константинопольский, Стефан Ефесский и я, малейший, Диоскор, и император и та, имя которой не хочется выговорить, – Пульхерия ³⁰. Апа Макарий вошел с сыном своим Пинутионом и сел после епископов Паралии. И они слушали, что мы говорили с императором. Император сказал: „изложите веру и возвращайтесь на свои места“. Я ответил ему: „Мы до сей минуты точно следуем вере отцов. Или ты не считаешь православными отцов наших, изложивших нам веру, Александра, Афанасия, Феофила и Кирилла, Юлия римского, Иннокентия и Целестина“? Я сказал это, желая выяснить, примет ли и выслушает ли он имена их, права ли, следовательно, его вера. В ответ на это Флавиан сперва переговорил с императором. Он сказал мне: „будет тебе, Диоскор! Древнее прошло, теперь все новое³¹, именно мы сами“. А я отвечал ему: „когда вы разрушаете то, что утвердили нам на соборах отцы наши [и я примкну к вам], то я сам себя делаю преступником³²“. Флавиан сделал знак императору, чтобы он приказал прочитать томос Льва. 18. Император повелел взять книгу. А я сказал: „что это ты вводишь среди нас“? Он сказал: „послание патриарха Льва“. И я взял книгу из рук нотария, бросил ее на землю и сказал ему: „не вводи между нами богохульств этого человека; иначе право я наложу отлучение³³ на всю столицу и уйду домой“. А императрица Пульхерия сказала мне: „как ты смел сделать это?! Был другой гордец в твоем роде, Иоанн, архиепископ этого города; но мать моя отправила его в ссылку, там он и умер. Или у меня теперь нет власти – сослать и тебя, как его“? А я сказал ей: „А что Бог сделал с нею? Не открылась ли в её седалище фистула, выделявшая червей? И съели бы черви все её тело, если бы она не притекла к мощам этого святого Иоанна. И ты не боишься, видя все, что случилось с нею? Делай и со мною, что угодно. Но, кажется, из того зла, которое твоя мать сделала св. Иоанну, сослав его, до сих пор не вышло ничего хорошего. Однако скажите мне, в чем я погрешаю против веры. Не греши, государь, против Бога, в руках которого твое дыхание? Я сын людей православных и могущественных. Прочь от меня ты, мирянин³⁴! Не оскверняй места, на котором пребывает Бог, чтобы не пасть тебе скоро. Не стеснюсь я пристыдить тебя, хотя бы убили меня за веру. Я помышляю о небе, где пребывает Христос“.

19. Феодорит сказал в ответ: „мы, христиане, веруем, как отец наш Лев. А он говорит, что божество было отделено в то время, когда Он страдал и терпел мучения: затем: что божество Его наполняло Его тело, когда Он творил все чудеса“. А я отвечал ему: „Отец мой Кирилл говорит: как железо, брошенное в огонь, раскаляется, но если ударить по нему молотом, то огонь ни мало не страдает³⁵ от этого удара: так божество Христово и Его человечество соединились³⁶ однажды [навсегда] нераздельным единением и в страданиях, которые Он претерпел, и в чудесах Его“. Когда я сказал это, поднялись с мест архиепископы и епископы и весь синклит, и воскликнули: „по истине хороша вера Диоскора, и никакого порока нет в ней. Лесть – вера Флавианова. Мы веруем, как отец наш Диоскор“.

20. Я же сделал им знак рукою. „Молчание! Слыши израиль!“ И они умолкли, а я сказал им: „Веруете ли вы в четыре евангелия?“ Они же сказали мне: „конечно, веруем; не христианин тот, кто не верует в четвероевангелие“. Я продолжал: „хорошо вы сказали. Итак, в тот час, когда Иисус был зван на брак, звали его как Бога, или как человека?“ Они ответили: „как человека“. А я продолжал: „хорошо вы сказали. А в тот час, когда Он претворил воду в вино, это знамение сотворил Он как Бог, или как человек?“ Они ответили: „ясное дело, как Бог“. И я сказал им: „Его божество не отделялось от Его человечества ни на мгновение ока. Вот я поймал вас [на слове] и представляю вам из ваших собственных уст свидетельство истины“. И, выслушав это, они замолчали и ничего не могли сказать мне, потому что нечего было сказать им. А трибуны, силенциарии и референдарии, консулы и патриции, все воскликнули громким голосом: „Да живет царь во веки! нет веры как вера Диоскорова! никакого порока нет в ней. Весь мир согласен в этом. Гоните прочь от нас этих смутников³⁷ манихеев. Не дадимся в сети Нестория: он хотел увлечь нас в погибель с собою. Избавь нас, государь, от козней этих собак“.

21. Еще они говорили это, как император сделал собранию знак рукою, чтобы они замолчали и слушали. И сказал мне император: „один ты высок ведением? Ты говоришь, хотя никто тебя не просит; ведь ты слова сказать не даешь прочим епископам. Не ты один начертаешь веру“. И отвечали епископы: „что говорил Диоскор, то мы говорим; мы назначили Диоскора быть языком нашим; все, что говорит он, – истина и нет в том никакого порока“. Андракатис, о котором мы говорили выше, тогда был еще еретиком. Он взял послание еретиков, дал его императору и прямо³⁸ сказал: „если Диоскор не уйдет из среды нашей, то не обнародовать нам томоса Льва патриарха; а коль скоро уйдет он от нас, ты сделаешь все что тебе угодно. А теперь пусть он уходит, и епископы церквей подпишутся, и мы разойдемся. А когда мы разойдемся, повели собраться только нам одним, и мы научим тебя, что нужно делать“.

22. Мы вышли. В тот день боголюбивый Никита позвал нас с пресвитером Лукою в дом свой; а еретики тоже после нашего ухода пошли во дворец. Сын боголюбивого Никиты, по имени Мисаил, был евнухом во дворце. Он был там, когда еретики приходили к царю, и слышал, о чем они говорили с императором и императрицей. Император повелел еретикам томос Льва присоединить к никейскому вероопределению³⁹, и они сделали это. Он предписал также собору собраться в Халкидоне, городе нечестивых, а меня сослать в это место. Молодой Мисаил бегом пришел и сказал отцу: „пусть этот старец египтянин, что исцелил глаза Селефия, – пусть он убежит и не показывается; так как император повелел убить его тайком об этом еретики говорили с ним и на этом он порешил с ними“. И сильно прискорбно стало сердцу моему когда услышал я это об авве Макарии; но я вспомнил о видении, которое я видел на корабле, и о том, что сказали мне святые Иоанн креститель и пророк Елисей“.

[Этим оканчиваются выдержки Ревилью, изданные до настоящего времени; *извлечения Цёги идут несколько далее*].

*Когда мы нашли (в Константинополе) корабль, на котором прибыли тавеннисийские братия, то я (Диоскор) понял устроение Божие, чтобы Макарий отправлялся с ними. Я пригласил одного из них, по имени Анувиона, и переговорил с ним об апа Макарии, что ему нужно отправиться с ними, рассказал и о том, что император хочет убить его. Они обрадовались...

24. Апа Пафнутий, архимандрит тавеннисийский, рассказал нам, что он видел в Александрии и что слышал об авве Макарии и о том, как он довершил свой подвиг... „Случилось мне [Пафнутию] отправиться на север... проходил я мимо монастыря св. апа Шенути архимандрита... Прибыв наконец на север, мы пробыли целый год в Канопе... Между тем император предписал всем епископам собраться в Александрии. Не прошло еще и полного месяца, как авва Макарий, епископ Ткоу, возвратился с собора [из Константинополя]... и я принял его к себе в монастырь в Канопе... Спустя немного дней прибыл в Александрию курьер⁴⁰ Сергий с томосом беззаконного⁴¹ Льва, а вместе с ним и другой еретик, по имени Салофакиарий ⁴². И собрались все епископы на месте, называемом Кесарион, и он прочитал им предписание императора, в котором сказано: „кто первый из александрийского клира подпишется к томосу, тот и воссядет на престоле архиепископа александрийского“. Протерий, тот самый, что захватил должность эконома Kecapиoнa, схватил томишко⁴³ своею рукою и сказал: „помокни⁴⁴ мне [трость в чернила], я подпишу свиток“... и подписал томос Льва. И сказал Протерию апа Макарий: „ну и пала твоя анафема на тебя же самого“... Они [епископы] испугались и подписали. Курьер обратился к апа Макарию и сказал ему: „подпиши и ты также“. Апа Макарий сказал ему: „то во всяком случае не подпись, если ты и заставишь меня подписать [томос]; но не будет того, чтобы я подписал его“. Курьер встал в сильной ярости и жестоко ударил его ногою ⁴⁵, и он упал и тотчас же умер... 25. И все множество православных в Александрии... взяли его и принесли в мартирион святого Иоанна крестителя и пророка Елисея... и положили его на раке этих святых... Малый город Ткоу произрастил тебя [, апа Макарий], великий город Александрия приняла тебя... А я [Пафнутий] принял к себе его диакона Пинутиона в монастырь в Канопе...

(Церковно-исторические очерки и наброски).

А. Эдку или Кау? – Б. Город Антеополь (национальная упругость коптов и эллинская культура). Церковная история Антеополя. Макарий, епископ антеопольский; сказание о нем коптского синаксаря. – В. Гангра и Петр, митрополит гангрский – Г. Апа. – Д. Петр Монг и Феопист. – Е. Коптский и греческий язык в Египте. – Ж. Число 634 и его критическое значение. – З. Диоскор пред халкидонским собором. Торжество Диоскора (попытка отменить вселенские соборы; исповедание веры Иакова Барадея: «метран бейрутский» и «третий собор»). Протесты против разбойничьего собора. Упорство имп. Феодосия. Новый государь. Собор назначен. Интрига Феофила – ключ к тактике Диоскора. Влияние на монашество (много ли отделившихся от кафолической церкви?) Поболее епископов! Ветераны 431 г. в 449 г. Для чего нужен «старец» – епископ антеопольский? Опыт характеристики Макария (Фанатическая струя в африканской религиозности). «Начало конца»: египетские епископы избегают собора (несколько цифр); почему? Четверо покидают знамя Диоскора. Диоскор отлучает папу: опыт хронологической установки факта; первоисточник сведений о нем; римские легаты 8 октября 451 г. Как относился к «отлучению» сам Лев в ? – И. Кубикулярий или магистран? I. Полторы номисмы. – К. Диоскор с точки зрения скромности. – Л. Египетская храбрость. – М. Эконом Кесариона. Вопрос о сане Протерия. Экономы-пресвитеры. Кесарион и его история. – Н. Тимофей Элур; за что его прозвали кошкою? О. Птолемаида и св. Псоти; сказание о нем синаксаря. – П.. Что думать о «видении»? Его догматическая несостоятельность. Замечательный сон Диоскора. – Р. Поход Макария на язычество. Кофос. Аутода-фе; черты нравов V в. – С. «Конференция» константинопольская – факт или сказка? Факты и их хронологическое освещение (во сколько дней от Рима до Константинополя?). Ни слова о Никее. Тенденция сказки: монофизитская критика собора халкидонского с точки зрения законности его состава и свободы совести. Кто были «мельхиты» на халкидонском соборе? Одна черта в поведении Диоскора и его египтян. – Т. Трое. – У. Паралия (история одной ученой ошибки) или Бурлос? – Ф. Диоскор, возводимый на пьедестал св. Златоуста. Легенда об Евдоксии (пара слов о 13 ноября). (Х. Самосознание Диоскора. – Ц. Вопрос о «разделении» естеств; одна из монофизитских вариаций на эту тему, Феодорит кирский и св. Кирилл: разность фразы и тождество воззрения (к вопросу о терминологии св. Кирилла), Феодорит и «томос» Льва в. Два варианта монофизитских представлений о Феодорите – Ч. Сравнение с раскаленным железом у св. Кирилла, у Аполлинария, у Феодорита. Логично ли сравнение у энкомиаста? – Ш. Диалектика Диоскора. Вредное применение православных элементов в монофизитской доктрине. Монофизиты против точности. Из послания Диоскора к эннатским монахам. Православное учение (синодитское) под пером Диоскора. Монофизитизм под флагом благочестия в лице Евтихия. Елпидия, Диоскора; ответ Льва в. Монофизиты в отношении к арианству – Щ. Византийские eὐjhmίai. Ъ. – Ы. Как кончил Диоскор? Легенда о Диоскоре (её вариации) для характеристики монофизитской полемики, а) Страдал ли Диоскор от светской власти и считал ли себя гонимым ею? б) Страдал ли Диоскор за веру? Он низложен ob contumaciam. Его мнения о «томосе» не спрашивали (один неясный поступок Диоскора). В изгнании. – Ь. Как кончил Макарий? Он не присутствовал на соборе. Возможность страдальческого конца. Церковь св. Иоанна и её история. К вопросу о времени хиротонии св. Протерия.

А⁴⁶. n. 1. Города Ткоу. Tkwoy. Ревилью аподиктично передает это название словом „Antaeopolis“ и говорит о Макаpии как об одном из сподвижников св. Кирилла александрийского в Ефесе в 431 г. Не имея серьезных оснований думать, что последнее сообщение французский египтолог заимствует из коптского текста, мы можем и отожествление Ткоу с Антеополем принять лишь по устранении сделанных против этого возражений. Один из современных болландистов (van Hecke?), коснувшись под 24 октября⁴⁷ вопроса о нашем Макарии, выставляет мнение, что он был епископом города Атку близ Александрии, а не Антеополя в далекой Фиваиде, находя, что эта близость мест лучше всего объясняет союз Макария с Диоскором. Ученый иезуит имел перед собою три варианта названия кафедры Макария: „episcopus Tacu“⁴⁸, „Atacuae“⁴⁹, „Kawi“⁵⁰ и в пользу предлагаемого отождествления с „Atku“ сослался на авторитет не менее как самого Шампольона. Дополнив число вариантов еще тремя: „Atku“⁵¹ „Caw“⁵² и „Qau“ (קאו)⁵³, представим разъясняющую вопрос справку.

а) Копто-арабские словари (так называемые Scalae) слово

передают по-арабски во-первых словом „Qau“, поясняя его чрез

⁵⁴, во-вторых словом „Atku“ („Atqu?“)⁵⁵.

б) В настоящее время в Египте известны два относящиеся к нашему вопросу местности: одна под 26°53» сев. шир., 49°15» вост. долг. от Ф., называемая Qau-el-kebir, другая под 31°18» с. ш., 47°57» в. д., называемая Atku (וﬡﬨבּ)⁵⁶ или Edqu (אדקו)⁵⁷.

в) Тождество города Кау-эль-кебир с древним Антеополем не подлежит никакому сомнению: развалины эпохи птолемеев с греческими надписями доказывают это монументально ⁵⁸.

г) Совсем иначе стоит вопрос об Атку или Эдку: существование этого городка в V-VI в. далеко небесспорно. В недалеком расстоянии от Александрии (в 42 верстах) и совсем – близко (в 14 верстах) от Розетты, между древними устьями канопским и болбитинским на узкой полосе между Средиземным морем и озером Эдку лежит городок Эдку на север от этого озера. С именем Эдку ставят в связь некоторые географические названия в иероглифических надписях⁵⁹; но при этом исходят из предположения, что существование Ткоу на севере нижнего Египта доказано Шампольоном, и не дают себе труда вспомнить чувствительный пробел в этом доказательстве, именно выяснить, как же этот Ткоу назывался у писателей греко-римских. Подозрительно уже то, что эти писатели: о Ткоу городе и озере хранят глубокое молчание⁶⁰. Но если бы и отыскалось это греко-римское имя, и тогда нужно было бы еще доказать, что в этом городе была епископская кафедра. В действительности же Шампольон не представил не только греко-римского, но даже коптского свидетельства о существовании Ткоу на севере Египта: сначала (I, 270) он пользовался Cod. Vat. 68 fol. 120 для установки орфографии коптомемфисского названия Антеополя

, а потом (II, 242) на тот же cod. Vat. 68⁶¹ сослался в доказательство (и притом единственное) того что Эдку есть Ткоу, именно на слова Диоскора о Макарии: „Ткоу, малый город, произрастил тебя, великий город Александрия приняла тебя“. „Антеополь, говорит Шампольон, и тогда был значительным городом (действительно уже при птолемеях он был метрополией отдельного нома) и остается таким до сих пор, как показывает самое его имя „Кау-эль-кебир“, т. е. „великий Кау“; таким образом, название „малый город“ к нему совсем неприложимо“. Но без труда можно допустить, что энкомиасту в ораторском пафocе; при контрастическом сопоставлении с „великою Александриею“ могла показаться „малым городом“, mikrόpoliV, и значительная метрополия. Возможно даже, что scalae, переводя

словом „Атку“, разумеют тот же Антеополь. Ср. Wüestenfeld, 210: „2 тиби (28 дек.) претерпел мученическую смерть св. Каллиник, епископ“ города Аусим⁶². Аусим, копт. Оушим, есть Летополь (DήtouV) греков⁶³ под 30°7» сев. ш. 48°49» вост. долг. Взятый по повелению Диоклетиана, Каллиник был приведен в город Ансина (Антиноополь под 27°49» сев. ш. 48°31» в. д.) к praeses⁶⁴ Фиваиды (304–305 г.) Apиaнy⁶⁵ и здесь подвергался истязаниям. Затем Apиaн взял его с собою в Атку (Atku), и здесь, после новых истязаний, св. Каллинику до плеч были обрублены руки. Из Атку Ариан повез его с собою в Тух (Tuch, Scheikh et Thoukh, Παμπανίς греков под 26° сев. ш., 50°22» в. д.⁶⁶. Очевидно, здесь об Эдку не может быть и речи, и Атку есть Кау-Ткоу-Антеополь. д) Во всяком случае в пользу Кау говорят следующие подробности похвального слова: аа) Макарий говорит (п. 9) о явлении ему св. мученика Псоти, епископа псоиского. Почему мысль епископа ткоуского занята воспоминанием именно о епископе-мученике псоиском, а не каком-либо другом, напр. не о св. Каллиннике, пострадавшем одновременно с Псоти, это всего естественнее объяснить тем, что св. епископ псоиский для Макария был святым местным. Действительно Псои-Птолемаида лежит под 26°26» с. ш., 49°25» в. д., в расстоянии 82 верст от Антеополя вверх по Нилу, бб) Макарий представляется другом аввы Шенути, фиваидского подвижника, основателя существовавшего до конца XVIII в. „белого монастыря“. Даже в момент назначения Маркианом четвертого вселенского собора Макарий был с Шенути в крепости⁶⁷ Псумвелдж, месте смерти Нестория. Но и „белый монастырь“ и Псумвелдж лежат близь Панополя (что ныне „эль-Ахмим“ под 26°34» с. ш., 49°24'в. д.)⁶⁸. – Таким образом вопрос о Ткоу решается не в пользу упомянутого болландиста, и исследователь volens-nolens должен принять Макария ткоуского как епископа антеопольского.

Б. п. 1. Макарию, епископу города Ткоу. – Во дни фараонов между землями „белой короны“, т. е. верхнего Египта, значится „сап-Нутер-уи“, „ном (губерния) двух богов“, раскинувшийся по обоим берегам Нила. На западе лежала метрополия Де-бу (De-bu), „башмачный город“ (копт.

, араб. Идфу), посвященный Гатор-Афродите и греками прозванный Афродитополем. На восточном берегу, в том пункте, где два отрога аравийских гор подходят к Нилу, стоял второй главный город нома, Ду-ка (Du-qa, „город высокой горы“, ныне „Кау-эль-кебир“), посвященный Сет-Тифону и прозванный греками Антеополем⁶⁹. Но сами египтяне упорно держались⁷⁰ национального названия

. При птолемеех политическое значение Антеополя возвысилось: он сделался метрополией самостоятельного нома.

Полной неизвестностью покрыты первые века истории Антеополя, как города христианского. Гонение Диоклетиана, по-видимому, пощадило предстоятеля церкви ткоуской ⁷¹, и лишь на никейском соборе мы встречаем первого исторически известного епископа антеопольского, Дия, но затем он исчезает опять с исторической сцены⁷². В 334 г. монахи одного монастыря антеопольского, стоявшего на стороне мелетиан, запутываются в нечестную историю с Арсепием гипсельским. Они укрывають его y себя, чтобы поддержать молву об умерщвлении его Афанасием великим, во время, перед обыском, спроваживают своего таинственного гостя в Александрию, но гражданская власть привлекает к допросу, по-видимому, самого настоятеля, и он „не смог запереться“ и поспешил затем известить главу мелетиан, Иоанна, епископа мемфисского, что их интрига не удалась и что выступать на суде с этим ложным обвинением против александрийского архиепископа значило бы безнадежно рисковать своею репутацией⁷³. После этого наступает опять пробел в церковной истории Антеополя и продолжается до 431 г.

На ефесском соборе епископ антеопольский Макарий подписался под актами первого и шестого заседания и 22 июня (на первом заседания) подавал свой голос по вопросу о православии послания св. Кирилла (88-й из 124 вотировавших) и неправославии послания Нестория (30-й из 34). Некоторым колоритом отличается лишь первый votum; о согласии учения Кирилла александрийского с никейским символом Макарий заявил в таких словах: „находя одну и ту же благодать Св. Духа в вере, изложенной... отцами... в Никее и в послании, я благоговею пред нею, пребываю в ней и желаю соблюдать ее, направляющую и спасающую род человеческий“⁷⁴. Более Макарий ничем себя не заявил. Ничто не позволяло выделить его из числа епископов заурядных. После 431 г. он исчезает с исторического поприща – навсегда, насколько оно освещается греко-римскими источниками, – лишь до 451 г. по согласному свидетельству монофизитских памятников. Монофизиты 27 паопи (24 октября)⁷⁵ прославляют его память как первого исповедника их вероисповедания. В их синаксаре⁷⁶ читается следующее:

[1] „В этот день блаженно⁷⁷ почил св. абу Макар, епископ Атку. На этом великом муже исполнилось слово пророка Давида: блажен⁷⁸ муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей; но – о законе Господа размышляет он день и ночь. Он соблюдал повеления Господа своего, поступал по правде и получил мзду; a сколько знамений и чудес сотворил Господь через этого святого!⁷⁹ Рассказывают о нем, что, будучи в городе Атку, он плакал всякий раз, как восходил на кафедру проповедовать народу; и когда один из доверенных учеников его спросил его с клятвою, почему он плачет, он признался, что он насквозь видит грехи и дурные деяния своей паствы – все равно, как другие видят масло в стеклянном сосуде [2]. [3] Другой раз он видел Господа во святилище; ангелы, один за другим, давали Ему отчет о делах людских, и слышал он голос: „епископ! почему ты небрежешь о своей пастве и не увещеваешь ее“? Он ответил: „Господи! не принимает она слов моих“. Он ответил ему: „епископ должен увещевать свою паству, и если она не слушается, ее вина падает на ее голову“. Поэтому он постоянно плакал. [4] Когда вместе с отцом Диоскором его позвали на собор и они пришли во дворец императора, служители не хотели пустить его, видя его плохую одежду, пока амба Диоскор объяснил им, что это епископ. Когда он вошел и услышал их речи о Христе, он в собрании произнес отлучение на императора. [5] Сам он давно готов был умереть за православную веру; однако они только изгнали его с патриархом Диоскором на остров Гангру, и отсюда Диоскор послал его в сопровождении одного верующего купца в Александрию, говоря: „там ты примешь венец мученический“. [6] Одновременно с ним прибыл в Александрию и посол императора с посланием, содержавшим новую халкидонскую веру касательно двух естеств; император дал ему приказание – первого подписавшегося под этим посланием назначить патриархом александрийским. Архипресвитер, именем Протерий, взял послание и хотел первый подписать его, как епископ абу Макар напомнил ему слова, сказанные ему отцом Диоскором при отъезде из Александрии: „после меня ты будешь обладать моею церковью“. Вспомнив эти слова, он отказался от подписи. [7] Когда посол заметил, что епископ не соглашается с верою императора и даже и он (Протерий) не собирается подписаться, вскочил посол, бросился на святого абу Макара и пробил ⁸⁰ ему сердце, так что он на месте испустил дух и получил мученический венец. Верующие взяли его и положили подле св. Иоанна крестителя и пророка Елисея, потому что оба они сказали святому во сне: „твое тело будет положено подле наших [мощей]“. Так восшел он ко Христу, увенчанный венцом терпения“.

Предполагая, что в основе многих подробностей этого синаксаря кроется хотя зерно исторической правды, мы воспользуемся ими в дальнейших примечаниях.

В. n. 1. В Гангру остров Пафлегонии. Факт ссылки Диоскора в Гангру засвидетельствован Evagr. h. е. 2, 5; Liberat. brеviаr. с. 14; Victor tunn. ad a. 453. Здесь он и умер 4 сентября 454 г.⁸¹. Гангра (Γάγγρα), столица древних царьков пафлегонских, затем метрополия римской провинции Пафлегонии, знаменита в церковном отношении бывшим здесь (когда-то между 340–376 гг.) поместным собором⁸². Гангра лежит среди материка; но наш автор называет ее „островом“: Γάγγραν τὴν νῆσον⁸³. Действительно, Гангра, ныне турецкий городок Хангри (Kanghri, Changreh, под 40°53» сев. шир. 51°30» вост. долг. от Ф.)⁸⁴, лежит на полуострове, образуемом слиянием двух речек, Ширин-су („сладкая вода“) и Аджи-су („горькая вода“), впадающих затем в Кизиль-ирмак („красную реку“, древний Αλυς)⁸⁵. Но так как „островом“ называют Гангру, сколько знаем⁸⁶, только монофизиты⁸⁷, тο можно подозревать здесь заднюю мысль – представить положение Диоскора сколько возможно жалостным: изгнанник был отделен от людского общества не только сушей, но и водной стихией! Почему выбор императора пал на Гангру, неизвестно ⁸⁸. О Гангре в римское время ученые знают только то, что этот город стоял вдали от оживленного торгового движения, но был известен гастрономам своими превосходными яблоками: второй сорт во всей римской империи⁸⁹. Монофизиты дают два объяснения: а) „во всем свете не было острова, где жили бы жиды, кроме Гангры“ ⁹⁰; б) „епископ страны той был несторианин (т. е. православный) и относился к Диоскору с неописуемым презрением“⁹¹. Первое объяснение конечно неверно, последнее и во второй своей половине, быть может, передает действительный факт. Конечно, ссылая Диоскора в Гангру правительство не могло не принимать в соображение и того, насколько тверд в православных убеждениях местный епископ, не поддастся ли он искушению – смотреть на ссыльного не как на лишенного вселенским собором сана епископа, а как на великого Диоскора, атлета веры.

Митрополитом гангрским в ту пору был Петр. Рукоположенный Проклом константинопольским (434–447) не задолго до 451 г.⁹², Петр в первый раз появляется на сцене истории в 449 г. на Ефесском соборе. Он подписывается под актами первого заседания 8 августа; по вопросу о том, составлять ли новое вероизложение, Петр не подавал голоса; за Евтихия и против Флавиана и Евсевия он вотировал простым „согласен“. На следующих заседаниях он тоже присутствовал, но совсем стушевался: по 8 вопросам, подвергавшимся⁹³ на них голосовании, в общей сложности подано 83 vota (от 1 до 21 на каждый вопрос), но голос митрополита гангрского совершенно отсутствует. С тем, что называли тогда dialaliὰ, interlocutio (запрос или предложение), он не выступал ни разу во все время собора, т. е. ни на минуту не брал на себя руководящей роли. Эта бесцветность – на подобном соборе, когда клика Диоскора возглашала: „кто молчит, тот еретик“⁹⁴ – может служить даже свидетельством известной крепости нравственного характера; но пробным камнем должен служить халкидонский собор. Еще ранее собора Петр подписался под томосом Льва в.⁹⁵, но – подобно многим. Он присутствовал на халкидонском соборе, подписался под актами его 3, 6 и 15 заседания; вотировал: а) против Диоскора, но – тоже простым „согласен“; б) по вопросу о православии томоса Льва, но – в формуле, колоритом небогатой; в) по делу Ивы и в формуле очень содержательной, но – это был коллективный votum 6 епископов, и митрополит гангрский был между ними предпоследним, г) по вопросу о привилегиях константинопольской кафедры, но – его голос был совершенным эхом голоса митрополита амасийского. С διαλαλιά и в Халкидоне Петр ни однажды не выступал; в ряду обличителей неправды собора Диоскорова, в роде Василия селевкийского, Феодора клавдиопольского и др., имени Петра не встречается; в состав высоковажной комиссии двадцати трех по составлению проекта вероопределения митрополит гангрский избран не был, хотя, вместо положенных трех, в ней оказалось лишь два депутата из понтийского диоцеза. Совокупность фактов такова, что она позволяет признать Петра гангрского лишь епископом заурядным. Но в послании епископов епархии пафлегонской императору Льву⁹⁶, составленном вероятно самим митрополитом, индивидуальность Петра просвечивает, быть может, яснее. Оно не выделяется из ряда других богатством красок, догматическою глубиною или изяществом изложения; подобно епископам геленопонтским и понто-полемонийским (хотя и без их содержательной аргументации), и пафлегонские энергично отклоняют мысль о созвании „попусту“ нового собора; подобно многим, и они относятся довольно скептически к изображению деяний Тимофее Элура в послании египетских епископов, подозревая здесь значительную дозу преувеличения, но они твердо, как немногие, говорят, что если Элур действительно совершил то, что говорят о нем, то он „не только не достоин степени священства, но должен быть исключен даже из числа мирян...“ Но вполне индивидуальны следующие строки: „во власти Господа Бога – отпустить Тимофею его деяние, совершенное против святителя ни в чем перед ним неповинного; но ваш, государь, долг (vestrum vero est) – принести Господу Богу жертву правды, воздав по вашему усмотрению за злодеяния столь тяжкие“. Здесь слышится закономерная, осторожная, справедливая даже и к преступнику, но твердая, но убежденно строгая натура, действительно способная к той щекотливой роли, какую возложил на митрополита гангрского Маркиан, сослав на этот „остров пафлегонский“ экс-патриарха александрийского. Не диво, что действиями Петра, который, с первых же слов послания заявляет себя благоговейным чтителем церковной политики Маркиана, – остались так недовольны поклонники „великого“ Диоскора. В последний раз в истории Петр гангрский является на константинопольском sύnodoV ἐndhmoῦsa 459 г.⁹⁷.

Г. n. 1. Апа Пафнутий. Лицо неизвестное *из других исторических памятников. По encomion n. 24 он был архимандрит всей тавеннисийской конгрегации.* Титул „апа“ = авва, весьма распространенный у коптов, прилагается ко всем подвижникам, кроме послушников⁹⁸. Мученик диоклетиановского гонения, 12-летний отрок Анув, тоже в коптском житии называется Апаноув, „отец Анув“, хотя там же к нему прилагается эпитет „малый отрок“⁹⁹. Возможно, что апа не есть испорченное сирское „abba“

. Джеорджи припоминает, что молодые македоняне называли старших „ἀππά“ ¹⁰⁰.

Д. n. 1. Диаконы Петр и Феопист. Петр, фигурирующий на страницах „похвального слова“, есть пресловутый Петр Монг¹⁰¹, монофизитский патриарх Александрии (477. 482 – 490 гг.). В эпоху халкидонского собора он действительно был диаконом и известен как приспешник Диоскора в некоторых беззаконных деяниях последнего. Под предводительством диаконов Петра и Гарпократиона и пресвитера Мины Диоскор выслал „фалангу церковников или лучше сказать разбойников“ убить опального александрийского диакона Исхириона и принести его мертвое тело ему, патриарху. Этот Гарпократион „всегда служил его (Диоскора) неистовству¹⁰² вместе с вышеупомянутым диаконом Петром“¹⁰³. При такой исполнительности, знавший к тому же и коптский язык, Петр был полезен Диоскору, который довольно метко сравнивает его (n. 6) с Аароном (Исх. IV. 14 –16), хотя подобный комплимент сильно хромает с другой стороны: Петр был картавый (mόggoV, blaesus¹⁰⁴. – В прошениях, поданных на Диоскора халкидонскому собору, имени Феописта не встречается¹⁰⁵; как factotum Диоскора он не был, следовательно, известен. Но быть может это говорит лишь о том, что „похвальное слово“ в этом пункте не сходит с почвы фактической действительности. В самом деле, замечание Феописта (n. 5) отличается такою непосредственностью, что невозможно видеть в нем человека, посвященного во все тайны интриг Диоскора. Не даром этот последний отводит Феописту скромное положение Ора (n. 6).

Е. n. 2. Авва Макарий ничего не знал по-гречески. Эти слова, в виду n. 5, нужно принимать в смысле вполне буквальном Макарий не мог понять по-гречески даже такой несложной фразы, как „поди сюда“. Его Пинутион знал не больше его. Деения вселенского Ефесского собора умалчивают о том, что Макарий говорил через переводчика или подписывался под актами через другое лицо; но едва ли отсюда следует заключто показание энкомиаста ложно, так как полное незнакомство с греческим языком – совсем не такая черта, чтобы ее выгодно было для Диоскора эксплуатировать в монофизитских целях; по меньшей мере эти выгоды не настолько осязательны, чтобы из-за них он выдумал эту подробность. Сама в себе она не содержит ничего невероятного. Граница коптского разговорного языка ¹⁰⁶ проходила очень недалеко от Александрии. В Ефесе в 449 г. Калосирис, епископ арсинойский (Ἀrsinόh, ныне Мединет-эль-Файюм под 29° 20» с. ш., 48° 33» в. д., в 205 верстах расстояния по прямой линии от Александрии, которая лежит под 31° 12» с. ш., 47° 34» в. д.), говорил через переводчика, своего архидиакона Юлия, который за него и подписался под актами¹⁰⁷. Антоний великий, родившийся около Гераклеополя великого (ныне Ахнас, под 29° 10» с. ш., 48° 40» в. д., в 23 верстах прямолинейного расстояния от Мединет-эль-Файюм), говорил лишь по-коптски¹⁰⁸. Пимен великий († ок. 450), всю жизнь проведший в нижнем Египте, в Ските (в 2 ¹/₂ сутках пути от Александрии), Теренуф (ныне Терранэ, под 30° 24» с. ш., 48° 32» в. д., в 120 верстах прямолинейного расстояния от Александрии) и северном Диолке (ок. 31° 27» с. ш., 49° 23» в. д., ок. 167 верст по прямой линии от Александрии), – вовсе не говорил по-гречески¹⁰⁹. В 304 г. мученик Исаак, родом из Тифре в нижнем Египте (ныне Дефри под 31° 5» с. ш., 48° 40» в. д., около 100 верст от Александрии), на допросе отвечал через переводчика¹¹⁰. Вообще в IV – V в. даже на севере Египта, напр. около Панефиса (ныне Ашмун-эр-роман, близ Мензалэ под 31° 12» с. ш., 49° 35» в. д., в 182 верстах прямолинейно от Александрии), между подвижниками лишь крайне редко можно было встретить человека (как авва Иосиф), говорившего и по-египетски и по-гречески; преобладали люди, знавшие едва пару греческих слов (как авва Феодор)¹¹¹. Что подвижники фиваидские, напр. Пахомий великий, Иоанн ликопольский († 395), говорили только по-коптски¹¹², это совершенно в порядке вещей.

Ж. n. 2. В числе 634. Точно число отцов халкидонского собора (как и других вселенских соборов) неизвестно. В послании халкидонского собора Льву великому число отцов полагается 520¹¹³; но Люценций, легат папы, на самом соборе говорит о 600 епископах¹¹⁴, с чем согласен и папа Лев в.¹¹⁵. Общепринятое число 630 в первый раз встречается в 458 г. в послании епископов Геленопонта, подписанном митрополитом амасийским, который сам присутствовал на соборе, и епископом иворским, который посылал туда своего местоблюстителя¹¹⁶. Что цифра 630 встречается в „похвальном слове“ и зависящем от него коптском синаксаре¹¹⁷, это служит далеко не в пользу происхождения первого от Диоскора. Экс-патриарх алескандрийский имел естественное побуждение представлять халкидонский собор по возможности малочисленным, и если здесь является максимальная цифра, то это свидетельствует о том, что „похвальное слово“ окончательную редакцию получило в то сравнительно позднее время, когда выражения „собор халкидонский“ и „собор 630 отцов“ сделались синонимами настолько общепринятыми, что и монофизитам не осталось ничего делать, как примкнуть к установившейся терминологии Энкомиаст все число „халкидонитов“ определяет в 634. Эта цифра имеет некоторое значение как сознание самих монофизитов, что в Халкидоне было очень, очень мало лиц, на сочувствие которых Диоскор мог положиться. Однако тот факт, что 17 октября 451 г. тринадцать египетских епископов вели на соборе агитацию, непонятную в её конечной цели, но в общем благоприятную для Диоскора¹¹⁸. Почему же энкомиаст отличает особенно только четырех епископов? Ср. n. 16. Это разъясняет коптский синаксарь¹¹⁹. „Разгневанный император приказал сослать его (Диоскора) на остров Гангру, и он был сослан туда и вместе с ним амба Макарий, епископ Кау; двое других спаслись бегством. Собор халкидонский состоял из 630 епископов“.

З. n. 2. Кто любит Бога, тот пусть идет с нами на собор. Вероятно лишь на основании этих слов Ревилью говорит о формальном соборе александрийском, выясняет поведение епископов из мотивов частью действительных, частью таких, которые обнаруживают в почтенном египтологе лишь человека западных понятий. В общем подробности „похвального слова“ подтверждаются из других источников и дают возможность выяснить состояние Диоскора пред началом халкидонского собора.

В конце 449 или начале 450 г.¹²⁰ возвратился Диоскор в Александрию, обвитый удушающим облаком лести самой беззастенчивой, соборно провозглашенный „во всем мире единственным“¹²¹, на крайней вершине своего церковного могущества. Два патриарха были низложены по его слову: один отправился доживать немногие дни в безвестном уголке Малой Азии¹²², другой похоронил себя от света в тиши монастырского уединения¹²³. На кафедре константинопольской сидел теперь бывший александрийский диакон и апокрисиарий, рукоположенный самим Диоскором и по-видимому подававший надежды – быть его подручником. Новый архиепископ антиохийский, вопреки канонам¹²⁴ хиротонисованный не собором местных епископов, а не имевшим никакой власти над Aнтиохиею архиепископом константинопольским, не должен был возвышать голоса на защиту своих собственных прав¹²⁵. Apxиепиcкопa иерусалимского Диоскор мог считать своим союзником. По востоку циркулировала, согласно императорскому указу, составленная Диоскором „противонесторианская“ формула, обязывавшая епископов довольствоваться определениями „обоих Ефесских соборов“ и содержать их, ничего к ним не прибавляя и ничего от них не убавляя ¹²⁶, – формула, крепкими узами вязавшая богословскую мысль и в силу своей неопределенности развязывавшая руки грозному папе александрийскому, отдавая на его суд и милость всякое проявление догматического понимания. Но и противники Диоскора действовали. Апеллировал Флавиан; апеллировал Феодорит; апеллировал этот неугомонно деетельный Евсевий, успевший пробраться даже в Рим. Немедленно собрался в Риме собор и от имени всей западной церкви признал противозаконные деения Ефесские лишенными всякой силы; решено было просить императора о созвании нового вселенского собора в Италии, и в этом смысле Лев великий уже 13 октября 449 г. писал императору. Члены западного царствующего дома оказали энергичную поддержку папе. Но все эти усилия разбивались о непреодолимое упорство Феодосия II: в удивительном ослеплении он твердил лишь одно: св. собор в Ефесе действовал с совершенною свободою и по сущей истине; не достойных лишили сана; виновнику вредного новшества Флавиану воздано по делам его; священные требования веры и канонов нашли полнейшее удовлетворение: все порешено однажды навсегда; нет более споров; глубокий мир и полное согласие царствуют в церквах и державствует чистая истина¹²⁷.

Но летом на охоте с Феодосием случилось несчастие, и 28 июля его не стало. Престол перешел к августе Пульхерии и избранному ею Маркиану. Едва ли не самым первым¹²⁸ действием новой императрицы была казнь временщика Хрисафия, привнесшего свою дозу в церковную смуту, причинившего глубокий вред государству¹²⁹ и своими темными интригами позорившего пред варварским миром имя доверчивого Феодосия, как христианина и цивилизованного государя¹³⁰. В лице Хрисафия пал крестник Евтихия, „достойный сын достойного отца“, сильнейшая политическая опора монофизитства. Уже это одно показывало, чего должен был ждать Диоскор от нового царствования, и он решился на безумную попытку – подстрекнуть Александрию к восстанию против нового государя¹³¹; но эта затее видимо кончилась так убого неудачно, что правительство не нашло нужным даже наказать забывшего свой долг архиепископа. – Новости одна другой неприятнее приходили в Египет. Сношения нового императора с папою усилились, и уже спустя одну – две недели по воцарении Маркиан заговорил о новом вселенском соборе. Низложенные Диоскором епископы, в ожидании соборного решения, возвращены из ссылки. Останки св. исповедника Флавиана торжественно перенесены в Константинополь и положены во храме св. апостолов. Анатолий вступил в общение с папою, подписав его знаменитый „томос“, и константинопольский sύnodoV ἐnghmoῦVa (в ноябре 450 г.?) последовал влиятельному примеру и увещаниям константинопольского архиепископа. Ненавистное всем монофизитам послание Льва в. становилось символом восстановления церковного общения между востоком и западом: напрасно же в Ефесе Диоскор со товарищи приложили столько „такта“ и столько бесцеремонности, чтобы даже слух своих адептов защитить от приращения этого глубокосодержательного догматического памятника! Но и это еще не конец: весною 451 г. получено было в Константинополе послание папы (от 13 апреля), которым он приглашал Анатолия вычеркнуть из церковных диптихов имена Диоскора, Ювеналия и Евстафия беритского. Вероятно, константинопольская церковь не пошла так далеко в удовлетворении папских желаний, потому что 17 мая вопреки изволению Льва в. император подписал сакру, приглашавшую епископов на вселенский собор в Никею к 1 сентября того же года¹³². Император выражал намерение лично присутствовать на соборе. В конце мая – начале июня сакра дошла до Александрии¹³³. Пробил час воздаяния. Явиться на собор – уже не для того, чтобы выслушивать комплименты, a чтобы отвечать пред Богом и законами¹³⁴! Без полчища параволанов и тысячи сирских изуверов, „опустошивших всю Сирию“, оглашавших своды прославленного Ефесского храма св. Богородицы такими грозными воплями, что y епископов темнело в глазах и тряслись души! Уже не будут стоять y порога храма отряды солдат с палками, пуками цепей, готовые по манию александрийского архиепископа бить налево и направо, и не будут запуганные епископы прятаться под скамьями, лишь бы не являться пред грозные очи нового „фараона“, и ему самому не придется уже, в ответ на мольбы коленопреклоненных митрополитов, загреметь над их поникшими головами: „что это? бунт против меня?“ (Это ли не возмущение – умолять за Флавиана, когда александрийский папа изрек свое осуждающее слово?)¹³⁵. Вся эта материальная мощь в прошлом не оставила по себе ничего, кроме предстоящего отчета за тяжкое злоупотребление ею. Теперь приходилось опираться лишь на ресурсы высшего порядка, духовного, и эти ресурсы y Диоскора были совсем незаурядные. Прежде всего – его обаяние по всему Египту как преемника на кафедре св. Марка и стольких славных епископов не укоризненного православия; затем эта личная энергия воли, часто дикой и деспотической в своих обнаружениях, тем не менее мощной, поднимавшей Диоскора над рядами его бесхарактерных современников; и при таком характере еще способность к интригам, в которых Диоскор мог бы быть даже не учеником, a учителем, и самого Феофила. Во всяком случае, главные шахматные ходы в сложной ткани хитросплетений, давшие Феофилу торжество над св. Златоустом, не были забыты и Диоскором.

В интриге Феофила выдаются следующие моменты: он щедро сыпал золотом на подкупы¹³⁶ и ловко примыкал к существующим течениям при дворе византийском; влиятельную силу египетского монашества в его главной массе Феофил расположил к себе на столько, что мог при ее посредстве вытравить своих недругов из Египта¹³⁷. Вызываемый на суд пред Златоустом, он умел явиться не подсудимым, a судьей: собрав 35 вполне покорных ему епископов египетских, он, таким образом, привез с собою целый собор и в союзе с 9 враждебными Златоусту епископами составил больший собор при „дубе“, чем бывший с Златоустом в Константинополе¹³⁸. Наконец Феофил воспользовался как ширмою авторитетом маститого епископа кипрского, св. Епифания, и его святою ревностью не по разуму прикрыл истинный смысл своего похода ¹³⁹. Для силы золота Диоскор, кажется, не находил точки приложения¹⁴⁰, и настроение константинопольского двора было решительно не в его пользу; однако и здесь – если верить „похвальному слову“ (n. 22) – Диоскор воспользовался чем мог. Влиянием на египетское монашество Диоскор злоупотреблял не менее Феофила. Достаточно припомнить, что он давал монашествующим такие поручения, как вырубать чужие леса и выжигать поместья лиц ему неугодных¹⁴¹, и в частности александрийские монастыри наэлектризовал такой приверженностью к монофизитству, что значительная¹⁴² часть монастырей в Александрии и ее окрестностях после халкидонского собора отделилась от православной церкви навсегда и доставила Элуру главных агитаторов против св. Протерия¹⁴³. Некий „кристальный монастырь“ к западу от Александрии был едва ли не главным очагом этой оппозиции халкидонскому собору. Современный собору игумен этого монастыря Лонгин разглашал фанатические чудеса в утверждение монофизитства. Впоследствии этот же монастырь избран местом погребения известного Севера антиохийского (ум. 538 г.)¹⁴⁴.

Четвертый прием Феофила был для Диоскора настоятельной необходимостью. Конечно он и мечтать не мог о том, чтобы с египетскими епископами составить больший собор, чем назначенный вселенский; но явиться в Никею окруженным многочисленною свитой епископов столь дисциплинированных и покорных, как епископы египетские, это было бы для Диоскора весьма значительным шансом на благополучный исход его дела. Эти египтяне составили бы внушительное по своей численности и солидарности ядро, к которому примкнули бы разнородные оппозиционные элементы, как те немногие, которые симпатизировали Евтихию ради самых его убеждений, так и те уже более многочисленные и – главное – наиболее влиятельные члены собора, которые должны были поддерживать Диоскора потому, что глубоко компрометировали себя союзом с ним в Ефесе¹⁴⁵. Наконец смелые движения этой cohors dioscoriana – воинственный александрийский архиепископ отлично понимал, что ему предстоит не собор, a битва, не ούνοδος, a πόλεμος (n. 2. 6) – ее вызывающий дух, могли бы увлечь за собою тех конечно немалочисленных нерешительных которые, при всем отвращении к Ефесскому собору 449 г., колебались между его неопределенною формулой и точным языком отцов константинопольского собора 448 г. и томоса Льва в.¹⁴⁶.

Наконец тот же параллелизм между Феофилом и Диоскором позволяет угадать и ту роль, которая предназначалась последним для Макария антеопольского. Странно было бы в самом деле (n. 5) появление на соборе этого преклонного старца с никому непонятною речью, без надежного переводчика. Но Диоскор едва ли только на молитвенное содействие Макария рассчитывал (n. 6) – предрекши громогласно „разсеение врагов“ молитвами старца, Диоскор оказался лишь лжепророком – он ждал более осязательных и материальных выгод для себя от Макария, предназначая ему роль св. Епифания. Еще на собор Ефесский явился Диоскор, ииее в числе 23 сопровождавших его епископов 5 бывших участников третьего вселенского собора. Эти доблестные ветераны борьбы против Нестория, долгим опытом правления св. Кирилла приученные полагаться на его твердое догматическое водительство и относиться с недоверием ко всему, что не получило одобрения от александрийской кафедры¹⁴⁷, оказались не в состоянии узнать православную истину, предложенную в учении св. Флавиана, и быть может никто на первом заседании разбойничьего собора не говорил так много и так страстно, как Феопемит кавасский, 20 лет тому назад привезший в Константинополь анафематизмы Кирилла александрийского¹⁴⁸, и Иоанн ифэстский: их vota за Евтихия переходят в оживленный панегирик его „мужеству“, a vota против Флавиана и Евсевия – в обидные укоризны за „скрытое несторианство“, в угрожающее и жесткое обличение¹⁴⁹. Эта печальная слепота людей с историческим именем еще нужнее была Диоскору на будущем соборе; но ряды ветеранов редели... Лишь два египетские отца третьего вселенского собора вошли за Диоскором под кровлю базилики св. Евфимии – незначительный Исаак тавский (бывший и в 449 г. в Ефесе) и Иерак афнэйский (в 449 г. не бывший), державший 17 октября слово от имени 13 епископов египетских, умолявший отцов собора не обязывать египтян до избрания архиепископа алекеандрийского подписываться под томосом Льва в. Не явились (почему-то) в Халкидон Иоанн ифэстский и двое его сочленов по Ефесскому собору 449 г.; уже умер Феопемт кавасский.

Тем нужнее был для Диоскора такой человек, как Maкарий антеопольский, этот – по выражению Ревилью – „остаток стародавних лет, свидетель времен героических“. В руках Диоскора он мог сделаться опасным наступательным оружием против „врагов“ монофизитства и довольно надежным обеcпечением преданности верхнего Египта александрийскому патриарху. Человек, вышедший из того слоя туземного населения, которого даже и слабым образом не коснулась рука иноземной „ионийской“ культуры¹⁵⁰, близкий друг Шенути¹⁵¹, маститого 118-летнего старца, замечательнейшего коптского писателя и величайшего верхнеегипетского подвижника своего времени, чтимого в народе за пророка¹⁵², и сам имевший репутацию вдохновенного прозорливца¹⁵³, Макарий был авторитетной духовной силой Фиваиды. Натура не от мира сего, в нищенски убогой одежде аскета¹⁵⁴, бессребреник¹⁵⁵, смотревший на мир полными слез глазами и ничего в нем не видевший, кроме пороков и преступлений¹⁵⁶, человек не созданный для практической деятельности даже грозного обличителя, для которой не существует правило „non bis in idem“¹⁵⁷, Макарий был весь замкнут в себе, жил своим внутренним миром, восторгался до экстатических видений¹⁵⁸. Плохой наблюдатель окружающей действительности, он или видел людей такими, какими они рисовались в его воображении, или слепо отдавался первому овладевшему им от вне навеянному представлению и упорно держался своих предрассудочных суждений. Для него и Диоскор был „человеком Божиим“¹⁵⁹ (да и мог ли благочестивый аскет иными глазами смотреть на кафедру св. Марка и – следовательно – и на ее наличного представителя?). Никогда не видав Маркиана, он уверен, что сердце этого государя до последней фибры заражено еретичеством¹⁶⁰. Ни мало не знакомый лично с теми, с которыми ему придется встретиться на соборе, Макарий уже смотрит на них как на „врагов“, он „знает“, что от них он услышит хулы на Христа¹⁶¹. Очевидно точка зрения Диоскора и разбойничьего собора сделалась собственной точкой зрения Макария: с доверчивостью ребенка, забывая о своем пастырском и христианском долге „все испытывать“ (1 Фесс. 5, 21) и „не всякому духу веровать“ (1 Иоанн. 4, 1), принял он сообщение Ефесского сборища – ведь в его титуле стояло священное название „святого и вселенского собора“, – чтобы держаться только этого предубеждения с упорством и ослеплением фанатика и не верить ничем другому. Один панопольский монах предрек Макарию смерть мученика ¹⁶², и это слово ударило как раз в тон собственного настроения престарелого епископа. Человек крайностей, он неудержимо охвачен был знойным пламенем жажды мученичества, какая, кажется, могла разгораться только в этих страстных даже и в само умерщвлении африканских натурах¹⁶³. Мысль о мученичестве услаждала Макария днем, не отходила от него и в часы ночного покоя¹⁶⁴. Такой человек конечно не побоится ни мечей, ни копий¹⁶⁵ и, направляемый дерзкою рукою, ни перед чем не остановится, ни даже пред оскорблением величества.

Св. Епифаний все же наконец разгадал Феофила и „оставил ему двор, столицу и интриги“; Макарий находился в положении более неблагоприятном. Призываемый на собор, главною задачею которого было – изложить православное учение в формуле наиболее точной, какую только можно было найти в богатом философско-богословском языке греческом, мог ли природный копт, не понимавший по-гречески и пары слов, положиться на свое суждение в выборе между выражениями, над которым затруднялись даже и высокообразованные греки? A без этого ясного различения между выражениями столь между собою сродными, без хорошего знакомства с их историко-догматическим прошлым, что мог сказать епископ антеопольский о лицах и явлениях пререкаемых, об их православии или ереси? Даже и человек не предзанятый в таком положении был бы поставлен в полнейшую зависимость от искусства и добросовестности своего переводчика, a Диоскор мог приставить к Макарию лицо в известном смысле вполне надежное, в роде Петра Монга, и затем льстить себя надеждой, что, чем бы собор ни окончился, Макарий возвратится в Фиваиду с вестью, что Диоскор православен, a его „враги“ всецело заблуждаются.

Понятно, как важно было для Диоскора явиться на собор в сопровождении лиц такого нравственного веса и умственной слепоты, как „старец“ – епископ антеопольский, и длинного ряда подвластных Александрии епископов. Но на этом последнем пункте и показалось „начало конца“ могущества Диоскора. Туго отзывались епископы на его призывный голос: „кто любит Бога, тот пусть идет с нами на собор“. Они предпочитали дать кубикулярию золота и остаться дома. В этих словах Диоскор или его позднейший подражатель не сказал ничего, кроме горькой для монофизита правды, которая находит себе подтверждение и в других источниках. Вызываемый на суд пред Златоустом, Феофил привез с собой 35 епископов. Приглашенный в 449 г. занять председательскую кафедру на Ефесском соборе, Диоскор явился с 23 епископами (императорская сакра¹⁶⁶ вызывала из каждого диоцеза вместе с архиепископом по 20 епископов). На собор в Никею император вызывал архиепископов без ограничения числа епископов их сопровождающих, представляя первым брать с собою кого угодно из достойнейших и богословски подготовленных епископов им подведомых¹⁶⁷. В египетском диоцеза было свыше ста¹⁶⁸ епископий, но в Халкидон Диоскора сопровождали только 19 епископов¹⁶⁹. Цифра во многих отношениях замечательная. a) Общенаблюдаемый факт тот, что из всех провинций ¹⁷⁰ в Халкидон явилось больше епископов, чем в Ефес в 449 г., с Диоскором же в Халкидоне не оказалось и того числа, которое он привел с собою в Ефес. Таким образом почти все воспользовались привилегией, предоставленной в сакре Маркиана, Диоскор – нет. Предположение, что за краткостью времени¹⁷¹ между изданием сакры и назначенным для собора сроком (17 мая – 1 сентября = 107 дней) Диоскор не мог собрать больше епископов, не дает удовлетворительного объяснения: этот срок и для разбойничьего собора не был особенно долог (30 марта – 1 августа = 124 дня), однако Диоскор успел вызвать 8 епископов из Ливии; при том же крайние провинции египетского диэцеза, Ливия-Пентаполь и верхняя Фиваида, и в Халкидоне имели по 2 представителя, a центральная Аркадия – ни одного.

б) Другой факт – тот, что отцы, бывшие в Ефесе, большей частью явились и в Халкидон. Не то в Египте: из 23 спутников Диоскора в Ефес несомненно скончалось только двое, но из остальных 21 явились в Халкидон лишь 8; тогда как из других участников разбойничьего собора приблизительно 3/4 мы встречаем в Халкидоне, из египетских спутников Диоскора является там лишь 1/3. Подобная непропорциональность действительно отзывается бегством египтян от нового собора, и так как в числе не явившихся в Халкидон были епископы несомненно весьма почтенные ¹⁷², то можно сделать тот вывод, что они остались дома именно потому, что им стыдно было предстать пред лицом вселенской церкви после того, что произошло на Ефесском соборе, в котором они – волей или неволей – принимали не незаметное участие, так что подтверждается заявление диакона Феодора в его прошении халкидонскому собору, что Диоскор привел с собою в Халкидон столько епископов, сколько мог: „больше не осмелилось явиться с ним, из-за его противозаконных деяний в Ефесе“¹⁷³.

Большинство приведенных Диоскором епископов стойко поддерживало Диоскора в Халкидоне. Они все без исключения (судя по деяниям собора) перестали участвовать в соборных заседаниях начиная со второго, a тринадцать хлопотали даже о том, чтобы их освободили от подписания соборного вероопределения; но из остальных шести четверо заявили себя так, что конечно Диоскор горько раскаялся в том, что привез их с собою на собор. Когда стали подавать голоса по вопросу о православии Флавианова изложения веры на константинопольском соборе, то вслед за Ювеналием с епископами палестинскими в ряду епископов Иллирика и эти четыре египтянина заявили, что Флавиан учил вполне православно, и вместе с прочими перешли на левую сторону собора и таким образом формально выступили из рядов диоскориан¹⁷⁴. Пример подал Афанасий вусириский¹⁷⁵, ему последовали Авсоний севенитский, Несторий фрегониский и Макарий кавасский. Ученые, даже подробно говорившие о халкидонском соборе¹⁷⁶, упускают из виду ту черту, что все эти четыре епископа были из второго Египта, были, так сказать, соседи по кафедрам; это обстоятельство позволяет в их решительном шаге усматривать не внезапное увлечение добрым примером, поданным Евстафием беритским и Ювеналием, a действие коллективное, быть может еще в Египте задуманное. Taким образом в недальнем расстоянии от Александрии зрела оппозиция Диоскору, не замеченная его зорким глазом.

Ревилью указывает еще одну причину, заставлявшую епископов бежать от халкидонского собора: они помнили исторические связи между кафедрами римскою и александрийскою и ту энергическую помощь, какую папы оказывали Афанасию в. и Кириллу. Между тел „по выходе из Ефеса, раздраженный оппозицией папских легатов, Диоскор, кажется, остановился в Никее со своими епископами и здесь анафематствовал св. Льва“¹⁷⁷. Эта выходка Диоскора, которой египетские епископы не сочувствовали, тоже, по мнению Ревилью, имела свою долю влияния на поведение их. Ревилью относит этот поступок Диоскора к 449 г. с некоторой неуверенностью. Тильмон¹⁷⁸ склоняется к этой же дате, хотя не отвергает возможности, что этот случай падает на сентябрь 451 г. Мы думаем, что эта последняя дата – единственно возможная.

О самом факте упоминается в прошении диакона Феодора, в votum папских легатов против Диоскора, в послании собора императору о низложении Диоскора, в одном ответе Анатолия сановникам 22 октября, в послании халкидонского собора Льву в. и наконец в послании самого Льва Феодориту кирскому от 11 июня 453 г.¹⁷⁹. Первоисточником служит прошение диакона Феодора. „Я уличу его, – писал Феодор, – во всех указанных преступлениях, a равно и в том, что он осмелился сделать в митрополии Никее. Этот святейший¹⁸⁰, a лучше сказать лютейший ¹⁸¹, которому в привычку были всевозможные беззакония, ставя ни во что свое преступление против Флавиана, преподобной и святой памяти, пускается на злодейство более важное. Он заготовляет отлучение¹⁸² против святейшего и преподобнейшего апостольского престола великого Рима и заставляет (частью угрозами, частью обольщением) светлейших епископов вместе с ним пришедших¹⁸³ из Египта, числом около десяти¹⁸⁴, – больше¹⁸⁵ этого не осмелилось явиться¹⁸⁶ с ним из-за его противозаконных деяний¹⁸⁷ в Ефесе – подписаться под этим отлучением. Так они нехотя со слезами и вздохами подписали эту беззаконную хартию“. Лишь с насилием буквальному смыслу этих ясных слов можно выставить предположение в роде того, которое поддерживает Ревилью. Отлучение подписали только египтяне, вышедшие, ἐξελθόντες, из Египта: не совсем складно говорить о выходе из Египта, когда епископы находились на возвратном пути в Египет, как это должны предполагать и Тильнон и Ревилью. Их явилось с небольшим десять, – так мало потому, что разбойничий собор доказал, что идти с Диоскором значит рисковать стать сообщником в каком-нибудь крупном беззаконии. Не очевидно ли, что Ефесский собор 449 г. состоялся и сделался известен с самой нелестной стороны еще до выхода этих немногих епископов из Египта?

Далее, если бы Диоскор отлучил папу приблизительно в первой половине октября 449 г., тο об этом не замедлили бы известить Льва в.; напр. тот же Евсевий дорилейский не стал бы молчать об этом в Риме. Между тем все заставляет думать, что папские легаты узнали об этом лишь 13 октября 451 г. за несколько часов до низложения Диоскора, когда Феодор подал свое прошение. Достаточно припомнить лишь подробности открытия вселенского собора 8 октября. Прежде чем занять свои первенствующие места, легаты, стоя, предъявили сановникам, т. е. представителям министерства (judices) и сената, требование папы, чтобы Диоскору не дозволяли заседать на соборе как члену¹⁸⁸. ״Или он пусть уходит, или уходим мы“. – В чем же собственно вина Диоскора? спросили сановники. Очевидно легаты должны были указать вину очень тяжкую: решить церковный вопрос должен был именно вселенский собор, на который Диоскор волею императора был вызываем, как один из членов; легаты же требовали, чтобы Диоскор лишен был этого права еще до начала соборного расследования. Эту вину Люценций обозначил так: Диоскор должен дать ответ за свои Ефесские деения: „он присвоил себе власть суда¹⁸⁹, не имее на то права“ [на это уполномочивала Диоскора сакра императора, которой в смысле источника этого права не оспаривал и папа; его собственные легаты присутствовали на этом соборе под председательством Диоскора]; „он дерзнул составить собор без соизволения¹⁹⁰ апостольского престола, чего никогда не бывало и быть не должно“ [в тех скромных пределах, в которых согласие папы было действительно нужно, он дал его наиформальнейшим образом, прислав на собор своих легатов и адресовав ему свое послание, которое они и предъявляли собору в лице его председателя Диоскора]. „Мы не можем отступить, прибавил Люценций, – от категоричных требований папы, согласных с канонами“. Естественно во всем этом сановники вины Диоскора не усмотрели и с добросовестной категоричностью повторили свой прежний вопрос. Тогда Люценций высказался в том смысле, что Диоскор во всяком случае является здесь ответчиком, и присутствие его в качестве члена было бы оскорблением и легатам и всему собору. Это было логично: роли судьи и подсудимого в одном лице одноврененно несовместимы, и сановники пригласили Диоскора оставить место члена собора и сесть на средине¹⁹¹. Положение легатов было не из блестящих. Вместо того, чтобы выступать с такими проблематичными винами Диоскора, как две вышеприведенные, они конечно предпочли бы указать вину самую осязательную. В своем votum против Диоскора 13 октября легаты посмотрели на отлучение папы как на кульминационный пункт преступлений Диоскора, оставляющий за собою все его Ефесские беззакония и превышающий меру церковного „человеколюбия“¹⁹². Выставляемый в смысле обвинительного пункта против Диоскора 8 октября, этот факт словно вихрь перенес бы александрийского архиепископа на скамью подсудимых: что лишенный общения¹⁹³ и тот, кто его лишил общения, не могут иметь между собою общения в виде присутствования на соборе в качестве членов, для живого церковного сознания V в. это было логическою аксиомой. Легаты не могли забыть этого факта и следовательно не заявили о нем тогда потому, что не знали его.

Таким образом, „отлучение“ папе (ἀκοινωνησία, по согласному свидетельству всех мест в актах собора, a не „анафема“, как представляет дело Ревилью) не могло иметь никакого влияния ни на отношения между Александриею и Римом пред открытием халкидонского собора ни на уклонение египетских епископов от собора. Можно прибавить, что и на халкидонском соборе отцы выслушали об этом заявлении с заметным спокойствием, и сам Диоскор своего никейского подвига не считал достаточно громким, чтобы его увековечивать; по крайней мере поклонники Диоскора на место этого действительного факта подставляют выходку, быть может фантастическую, но более экстравагантную (прим. ы). Но, быть может, самую интересную сторону во всей этой истории представляет отношение к этому факту самого Льва в. Он касается этого обстоятельства лишь в послании к Феодориту кирскому, который, как участник халкидонского собора, может быть лучше самого папы знал подробности этого отлучения. Лев в. выражается несколько глухо: Диоскор преследовал вас, преследовал и меня, мне больно было в лице „каждего из братьев, как наших членов“; но Диоскор сверх того не изъял вас от обиды специальной, личной: „с дерзостью новою, дотоле неслыханною и невероятною, он замыслил оскорбление против главы своей“¹⁹⁴. Так писал папа к епископу восточному. Но когда нужно было, по возвращении легатов, известить западных епископов о благополучном окончании собора, в апреле – мае 452 г. в послании¹⁹⁵ к „Рустику нарбонскому, Равеннию арльскому, Венерию марсельскому и прочим галльским епископам“ – папа приводит текстуально suffragium своих легатов против Диоскора, но с единственным пропуском слов: „но поскольку он совершил второе беззаконие, оставляющее за собой прежнее, именно дерзнул провозгласить отлучение против святейшего и преподобнейшего архиепископа великого Рима, Льва“. Таким образом, обвинительный акт против Диоскора сообщен в Галлию с пропуском самого важного его беззакония; что этот пропуск не случайность, это доказывается тем, что послание издано по пяти древним рукописям двух изводов (collectiones)¹⁹⁶. Да, Leo magnus умел быть папою: знакомить запад с этим фактом не признано полезным; из паралогичного следствия, сделанного Диоскором, галльские епископы посредством обратного вывода получили бы совершенно правильные посылки воззрения восточной церкви на епископа римского, оживлять которое в церковном сознании запада и освежать предания галликанской свободы было не в интересах римских притязаний.

И. n. 2. Дали золота кубикулярию. Диоскор или псевдо-Диоскор всему этому происшествию придает характер подкупа. Защищать бескорыстие византийских чиновников мы не имеем ни научных средств, ни серьезных побуждений. Возможно, что дело не обошлось без подарков; но это не был подкуп в собственном смысле: посол императора не выходил из пределов лежавшей на нем обязанности: ему действительно не было приказано государем пригласить, a в случае надобности и принудить стольких-то епископов египетских явиться на собор; сакра вызывала лишь архиепископа александрийского с таким числом епископов, какое он признает нужным привести с собою, и уклонявшиеся епископы были ответственны лишь пред Богом, совестью и Диоскором (n. 4). Но звание „кубикулярий“ нам весьма подозрительно. „Кубикулярии“ („спальники“) были в собственном смысле дворцовые чиновники и нередко евнухи. Их служба проходила под начальством praepositi sacri cubiculi (обер-каммергера) во внутренних покоях дворца, и потому как посол с сакрою кубикулярий не на своем месте. С кем рассылалась в действительности сакра Маркиана, неизвестно, но циркулярное послание императора Льва I (457 г.) доставляли епископам magistriani ¹⁹⁷, и на Ефесский собор в 431 г. архиепископ антиохийский явился сопровождаемый тоже магистрианами (чиновниками ведомства magistri officiorum) и префекцианами (чиновниками рrаеfecti praetorio per orientem)¹⁹⁸. Поэтому мы склонны думать, что „кубикулярий“ здесь намеренно поставлен вместо „магистриана“. Тенденциозный смысл этой замены выяснится ниже.

I. n. 3. У меня нет золота больше полутора лукуджи. Лоукоужι –коптская передача греческого ὁλοκότινον. Это известная золотая монета, νόμισμα, solidus, в 4,50 g. (101,27 долей) весом и в 3 р. 75 к. зол. стоимостью. Таким образом, престарелый епископ антеопольский собрался в дальний путь с 5 р. 62 1/2 к. зол. Ничтожность этой суммы и для того времени выясняется напр. из того, что когда Мелания младшая (до 410 г.) раздавала египетским монахам денежное пособие, пресвитер Дорофей близ Антиноополя позволил себе принять только три номисмы; это следовательно такая цифра, что из за нее не могла зазреть себя даже чуткая совесть строгого фиваидского отшельника. О Мелании рассказывается, что она раздала „до трех номисм“ все свое огромное состояние¹⁹⁹. Современный русский писатель должен бы был выразиться „до нитки“, „до полушки“, „до копейки“. Очевидно „три номисмы“ в то время „в пословицу вошли“, и еncomиоn хочет сказать о Макарии, что он взял с собою денег меньше самого малого, был совсем бессребренник.

К. n. 3. С этим человеком Божиим. Такой фимиам по собственному адресу так странен, что это место можно бы привести в доказательство, что автор „похвального слова“ – не Диоскор. Но председателя разбойничьего собора²⁰⁰ мы считаем способным и на такую тираду.

Л. n. 6. Он ничуть не побоится их. Черта вполне историческая. Египтяне и в Халкидоне похвалялись своею храбростью. Когда их уличали в том, что они при помощи воплей буйной толпы, параволанов и Барцаумо терроризовали в Ефесе отцев собора, египетские епископы вместо всяких оправданий вопияли: „христианин никого не боится! православный никого не боится! Пусть разложат огонь, и узнаем²⁰¹. Если бы боялись людей, не было б мучеников“²⁰².

М. n. 8. Диакон из [здешнего] клира. Ревилью предполагает, не разумеется ли под этим диаконом Протерий, „эконом Кесариона“ [так называет его ниже (*n. 24*) еncomиоn]. „Впрочем это остается под сомнением, так как мы не знаем положительно, был ли Протерий в ту пору пресвитером или диаконом, хотя его должность эконома Кесариона, кажется, предполагает скорее, что он диакон“²⁰³. Конъектура во всех отношениях не удачная.

а) С положительностью, какой только можно пожелать для этой эпохи, мы знаем, что Протерий был в это время архипресвитером. Архидиакон карфагенский Либерат (около 564 г.), общепризнанная точность показаний которого возвышается в данном пункте еще тем, что в его распоряжении был один ценный александрийский источник, пишет: „после долгих колебаний, общий выбор пал наконец на Протерия, так как ему и Диоскор поручил церковь, поставив его архипресвитером“²⁰⁴.

б) В александрийской церкви (да и не в ней одной) экономы были пресвитеры. В прошении диакона Исхириона, поданном 13 октября халкидонскому собору упоминается, на ряду с беззаконным поступком с Флавианом, „еще“ о каком-то злодействе Диоскора, направленном „против блегоговейнейшего Протерия, ныне епископа, a тогда бывшего пресвитера и эконома церкви великого города Александрии“²⁰⁵. По низложении Диоскора собор отправил обычное²⁰⁶ в подобных случаях извещение александрийскому клиру с предписанием беречь церковное имущество и дать в нем отчет будущему архиепископу. Это предписание адресовано на имя находившихся в Халкидоне Хармосина пресвитера и эконома и архидиакона Евфалия²⁰⁷, известного своею „стихометриею“ апостольских деений и посланий. В послании египетских епископов к императору Льву (457 г.) вслед за епископами непосредственно подписались Аммоний (известный как толкователь св. Писания и полемист против монофизитов) и Тимофей (Салофакиол, по догадке Тильмона), „пресвитеры и экономы“ александрийской церкви²⁰⁸. Иоанн Талайя, известный архиепископ александрийский (482 г.), был прежде пресвитером и экономом александрийским²⁰⁹. В Оксиринхе в конце IV – начале V в. эконом был тоже пресвитер²¹⁰. В V в. в пилусийской церкви экономами были (преемственно) пресвитеры Марон и Мартиниан²¹¹. В 481 г. в Филадельфии (в провинции Лидии в диэцезе Асии) экономом был пресвитер Харисий²¹². Даже Константинополь, позднейшая практика которого послужила посылкой для вывода Ревилью, в то время не составлял исключения: в 431 г. там были экономы-пресвитеры²¹³, a при Геннадии прославился св. Маркиан († после 471 г.), пресвитер и эконом ²¹⁴.

Таким образом Протерий несомненно в 451 г. был пресвитером и –если не в 451 г., то раньше – пресвитером и экономом. Еncomиоn не называет его, по-видимому, архипресвитером; но весьма вероятно, что титул „эконом Кесариона“ был в 451 г. лишь точным обозначением именно архипресвитера александрийского. В 457 г. мы встречаем во главе александрийского пресвитерства подписи двух „экономов“ с опущением архипресвитерства ²¹⁵. Вообще звание „эконома“ в Египте стояло весьма высоко; этот титул носили напр. настоятели (игумены) отдельных монастырей тавеннисийской конгрегации Пахомия в.²¹⁶. С другой стороны значение „Кесариона“ в Александрии было так важно, что эконом ее естественно мог быть первенствующим пресвитером в Александрии.

Кесарион, Καισαρεῖον,находился близ центра города, τετράπυλον („площади четырех ворот“), на месте гимназии, называвшейся сперва Ἀδριανόν, a впоследствии Δυκινιανόν. Начал строить эту церковь на средства императора Констанция (отсюда ее название „Кесарион“) арианин архиепископ александрийский Григорий (22 марта 839 † 26 июня 345 г.); Афанасий в. (21 октября 346 – 9 февраля 356 г.) по-видимому достроил ее; однако же и при арианияе Георгие в 361 г. при ней производились какие-то постройки. Поступив в 365 г. в обладание православных, эта церковь во время бунта 21 июля 366 г. была сожжена язычниками; 1 мая 368 г. Афанасий в. (ровно за 5 лет до своей кончины – 2 мая 373 г.) снова начал по императорскому указу строить Кесарион и еще раз довел его постройку до конца²¹⁷. Уже тот факт, что местная хроника сохранила такие подробные сведения об этой церкви, равно и то, что св. Епифаний кипрский видимо выделяет ее из ряда других, показывает, что это была церковь весьма замечательная. Сам Афанасий в. (в 356 – 358 г.) называет „Кеcарион“ „великою церковию“²¹⁸ – выражение, близко отвечающее нашему „кафедральный собор“. О размерах ее (и наоборот о сравнительной немногочисленности христиан в Александрии в половине IV в.) можно судить потому, что в ней в праздник пасхи могло без давки поместиться все христианское население Александрии²¹⁹. Как называлась та „великая церковь“, в которой 25 декабря 432 и 1 января 433 г. проповедывали Павел эмесский и св. Кирилл александрийский²²⁰, с положительностью неизвестно; но более, чем вероятно, что это был Кесарион. *В нем в 452 г. заседал собор, избравший св. Протерия в архиепископа (n. 24)*. В 457 г. противоканоническая хиротония Тимофее Элура состоялась в „великой церкви, называемой Кесарион“ ²²¹. Наконец „в базилике Кесарион“ нижнеегипетские монахи произвели в 483г. восстание против Петра Монга и тем добились от него, что он анафематствовал собор халкидонский и томос папы Льва²²². За все это время Кесарион видимо имел значение кафедрального собора в Александрии.

Н. n. 8. Сыну моему Тимофею. Нет оснований сомневаться в верности замечания Ревилью, что Диоскор говорит здесь о Тимофее Элуре, впоследствии монофизитском архиепископе александрийском (457–460. 475–477 гг.). В 449 г. он сопровождал Диоскора в Ефес и впоследствии в своей „книге против собора халкидонского“ писал в защиту разбойничьего собора²²³. Прозвание Тимофее „Элур“²²⁴ значит „кошка“. В послании к Анатолию константинопольскому (457 г.) египетские отцы находят это прозвание характеристичным для жестокости²²⁵ Тимофее. Один из старинных ученых²²⁶ ставит это прозвание в связь с известным ночным похождением Тимофее. Узнав о смерти императора Маркиана, Элур в одну темную ночь и по-видимому замаскированный обошел все кельи пригородных монахов и, называя каждого по имени, говорил им в камышевую трубочку: „я один из духов служебных, ангел, и послан возвестить всем: отступите от общения с Протерием и халкидонскими и изберите епископом александрийским Тимофее Элура“²²⁷. Из монофизитских памятников ²²⁸ выяснено, что Тимофей назван его противниками кошкою просто за свой маленкий рост. – Почему Диоскор с подобным наставлением обращается лишь к Элуру, a не к архипресвитеру Протерию, – это один из темных пунктов, который заставляет жалеть, что еncomиоn издан не в полном объеме. О. n. 9. Псоти, епископа псоиского.

,

, также „Пси“, называемый иначе НеШ, древний египетский город, метрополия автономного дистрикта в восьмом верхнеегипетском номе, тиниском. При птолемеех он был великолепно отстроен и под именем Птолемаиды сделался метрополиею всего тиниского нома, a затем и всей провинции верхней Фиваиды. В настоящее время Птолемаида y арабов называется „Меншиэ“ (от „Неш“)²²⁹. В „синаксаре“²³⁰ под 27 хиака (23 декабря) о св. Псоти (κοпт.

, араб. „Абшâдэ“) сообщаются следующие сведения:

„В этот день мученически скончался святый епископ амба Асади. Неверный император Диоклетиан услышал о двух верхнеегипетских великих епископах, Абсади и Каллинике²³¹, что они твердо стоят в вере во Христа и противодействуют почитанию богов, и послал взять их и подвергнуть наказанию. Абсади попросил посланного – подождать одну ночь, в последний раз совершил литургию и причастил свою паству. Он увещевал их твердо стоять в вере, простился с ними, поручив свою душу в руки Господа. Посланный представил его к игемону антиноопольскому, Ариану (304–305). Последний, видя его достопочтенную наружность, его рост и лицо, почувствовал сострадание к нему и сказал: „ты человек такой почтенный, пожалей же сам себя и послушайся повеления императора“. Но он объявил ему, что его решимость неизменна, что на земную жизнь он не променяет царства небесного. Еще раз игемон обратился к нему с словом увещания, но когда святой не переменил своего намерения, то Ариан приказал подвергнуть его пытке сперва железными когтями; затем бросили в раскаленную печь, потом в кипящий котел; но во всем этом Господь укреплял его, и он терпел безболезненно. Наконец игемон приказал отрубить ему голову. Услышав это, святой встал, облекся в святительскую одежду, простер руки, голова его пала, и он получил венец жизни в царстве небесном и восшел в горний Иерусалим“.

Еще в XV в. к северу от Меншиэ против эль-Ахмим, древнего Панополя, существовал монастырь „епископа Бшâдэ“²³².

П. n. 9. Наши предшественники по кафедре. Букв.: nos pères du trône, „наши отцы престола“,

. Рассказываемое псевдо-Диоскором видение так несвязно, что походит на сновидение, завершившееся кошмаром. В нем есть психологически правдивые штрихи²³³ и вместе с тем оно излагается с такими логическими скачками, что невероятно, чтобы автор с дарованиями Диоскора допустил их при изображении бодрственного состояния: Макария спрашивают, откуда ему известно, что епископы возвратились домой, a он говорит о венках, опускающихся на головы его и Диоскора; чрез пару строк мы ожидаем догматических рассуждений и вместо того разверзается бездна. Но важнее всех этих непоследовательностей догматический тон видения. Что этот тон монофизитский, это понятно само собою; но он нелеп и с монофизитской точки зрения. Озлобленный монофизит и на томос Льва и на собор халкидонский конечно и смотреть не мог иначе как на величайшее бедствие, как на соблазн для церкви. Предполагая эту точку зрения, что же мы слышим? Вот священномученик, сильный словом, горячею любовию к своей пастве, непоколебимый в вере и в последние мгновения жизни полный сознания своего пастырского достоинства. Вот „отец православия“, одно славное имя которого вызывает в памяти столько лучезарных подвигов, что становится излишня его характеристика. Как же эти представители церкви торжествующей относятся к предстоящему факту? Видим ли мы их молящимися перед Богом об отвращении этого грозного испытания, предстателями за церковь земную? Ни единого штриха в этом смысле! Обращаются ли они к своим преемникам с словом утверждения в вере, наставляют ли они их своим высоким разумением, еще более просветленным через видение истины лицом к лицу? Тоже не совсем так. Догматствовать предполагает не Афанасий в., и не для того, чтобы утвердить и просветить, a для того, чтобы искусить, чтобы вызнать разумение самих епископов. Мы не слышим еще ни с той ни с другой стороны ни одного слова, как вдруг один из этих святых прославленных своею священною рукою отворяет дверь царства тьмы и своими собственными устами вызывает из ее мрачных глубин на поверхность древнего змия, льстящего всю вселенную (Апок. XII, 9). Приписывать такое низменное представление о церкви торжествующей Макарию или даже только Диоскору мы не имеем никаких оснований. Задумать подобное видение могла только голова крайне темная, сильная лишь во вражде к „синодитам“, и расчитано оно на столь же темные и вполне доверчивые массы, которые примут без размышления всякие страхи, рассказываемые от имени „святего“ Диоскора.

Это было лишь начало монофизитских видений. Диоскор похваляется, что ему на корабле являлись свв. Иоанн креститель и пророк Елисей (n. 22). В другой раз патриарх александрийский видел сон, который поражает своею историческою и психологическою правдой и с этой стороны вполне оценен и Ревилью: Диоскору снилось, что с него сняли святительские одежды. Очевидно этот воинственный пыл, с которым Диоскор высказывался о предстоящем соборе, содержал в себе много напускного: вопреки громким фразам в глубине души патриарха брезжилось сознание, что ему добром не кончить, что слишком много беззаконий связано с именем его и „вторего ефесскего собора“. Мощною силой своей воли Диоскор подавлял эту беотвязную мысль и поддерживал в себе бодрость духа; но во сне прекращалась эта сдерживающая власть воли, и что таилось на дне сознания, прорывалось наружу и рисовало Диоскору сущую правду.

Р. nn. 10–14. Шмин, y греков Панопол, y арабов Эль-Ахмим (ср. прим. А). О Шенути и его монастыре см. прим. А. 3. – Оставляя в стороне элемент чудесного, который так нужен энкомиасту для того, чтобы прилично начать монофизитский мартиролог, можно согласиться, что повесть о походе Макария на язычников стоит на почве исторической действительности. Рассказ пресвитеров (n. 10) представляет интерес как pendant к поверью об употреблении христианской крови. До какой степени зверства мог дойти египтянин, можво судить по тому, что делали александрийские монофизиты 28 марта 457 г.²³⁴. Если так унизили себя христиане, то язычники способны были на чудовищные преступления. Но речь идет не об единичной жестокости: преступление совершается регулярно, с каннибальскими подробностями, для цели совсем нелепой; поэтому для него нужно искать места не в действительной жизни, a в народном воображении. Народ мог заподозрить язычников и в таком злодеении; этого достаточно для объяснения мотивов похода. Разрушение языческих храмов христианами было не совсем редким явлением в IV–V в.; что в подобных случаях христиане иногда гибли от ярости язычников, это также известно ²³⁵. Идол Кофос, кажется, нигде более в коптской литературе не упоминается²³⁶. – Одна подробность в рассказе Пинутиона обращает на себя особенное внимание: Макарий приказал сжечь живым языческого жреца Омира. Кажется, это первое ауто-да-фе, известное в истории. Но насколько в данном пункте заслуживает доверия такой сомнительный памятник как еncomиоn? Вот материал для ответа: Характеристично для нравственного сознания той эпохи уже то, что энкомиаст рассказывает об этом – что называется – не моргнув бровью, словно о факте вне всякого сомнения достохвальном. Около 489 г. „зеленые“ в Антиохии убили много евреев, затем разрыли еврейское кладбище и сожгли кости погребенных там. Об этом последнем „безобразии“²³⁷ было доложено императору Зенону. „И вознегодовал он на антиохийских „зеленых“, говоря: „зачем они сожгли только мертвых иудеев и оставяли живых? следовало бы и живых иудеев бросать с мертвыми и за одно сжечь их всех вместе“. Так это дело и заглохло²³⁸. В 451 или 452 г. иерусалимские монофизиты грозили сжечь живым авву Геласия за то, что он не признавал епископом главу их Феодосия. Авву Геласия они обложили уже дровами, но не рискнули привести свою угрозу в исполнение: подвижник был весьма уважаем народом, опасались восстания²³⁹. В апреле 449 г. в Едессе народ кричал: в цирк, зверям несториан! сжечь живыми сторонников Ивы!“²⁴⁰. В августе того же года эти вопли едесских граждан повторили в Едессе епископы, претендовавшие на честь – представлять собою всю вселенскую церковь. „Возьми, сожги Евсевия, – вопияли диоскориане, – пусть он живой сгорить!“ „Просим императоров: убейте Иву!... сжечь Иву живым в Антиохии! Нестория и Иву сжечь вместе²⁴¹!“ – Видимо нравственные идеалы христианства затемнились уже в значительной степени; для подобных проявлений ревности подготовлена почва, и нет ничего невероятного, если в данном единичном случае костер из области метафор перешел в область чистой действительности.

В довершение характеристики Макария нужно отметить, что он действовал так в пределах чужой епископской области, затрагивал права епископа панопольского.

С. С n. 16 начинается та часть „рассказов Диоскора“, на которую Ревилью смотрит как на перл всего „похвального слова“: он с ударением замечает, что об этой константинопольской конференции мы узнаем лишь из этого коптского памятника, напоминает, что подобные совещания до собора с императором со дней Константина в. вошли в Византии в обычай, которому и св. Кирилл александрийский вынужден был подчиниться²⁴²,

l. 15 p. 389 ed. BonneMommsen, BruchstückedesJohannesvonAntiocbiaundJohannesvonMalalasв Hermes, VI, 373. разъясняет те мотивы, которые в особенности делали для императора желательной предварительную конференцию (Диоскор своим влиянием представлял опасную силу и надеелись уладить отношения к нему путем личных переговоров), живописует надежды и опасения патриарха александрийского и подобающий его сану и естественный при его прежних отношениях к Анатолию почет, окружавший Диоскора в столице. Мы думаем, что доверчивый египтолог строит чистые воздушные замки; что „константинопольская конференция“ никогда не найдет себе места на страницах действительной истории халкидонского собора; что можно с большим основанием утверждать, что в 451 г. и нога Диоскора не бывала в Константинополе.

Мы уже знаем, что сакра императора вызывала епископов к 1 сентября в Никею. Император обещался лично присутствовать на соборе, если только не будет вынужден отправиться в поход. Эта предусмотрительная оговорка оправдала себя: полчища гуннов, отбитые в начале июня на западе, возвратились к окраинам восточной империи в Паннонию и в конце лета или начале осени произвели нападение на Иллирик, вредных последствий для империи не имевшее, но все же принудившее государя выступить против них ²⁴³. Местом собора назначена была Никее во второй Вифинии, город на берегу Асканиева озера, соединенного с олвийскою бухтою Мраморного моря. Таким образом водный путь вел из Мраморного моря (не доезжая до Константинополя) прямо в Никею, которая была в 103 римских милях (143 верстах) от Халкидона, который в свою очередь отделяется от Константиноноля только Босфором, широта которого в этом месте равна 1 римской миле (693 саженям)²⁴⁴. Когда отцы собора прибыли в Никею, неизвестно. Когда, 13 октября, Диоскор по первому, словесному вызову на собор не явился и зашла речь о втором вызове, митрополит сидский Амфилохий предложил: „отложить бы дело на день или на два“. Но против этого оживленно протестовал епископ керасунтский из Лидии, Менекрат: „один человек опустошил всю вселенную, и мы сидим из-за него три месяца“ (καὶ παρακαθήμεθα αὐτῷ τρεῖς μῆνας)²⁴⁵. Буквально это значило бы, что лидийские епископы прибыли в Никею уже 13 июля; но это совсем невероятно: Лидия была не далеко от Вифинии, и для лидийских епископов не было никаких побуждений явиться в Никею за полтора месяца до назначенного срока собора. Следовательно из гиперболических слов Менекрата мы не можем вывести больше того, что епископы сидят из-за Диоскора уже третий месяц, что они прибыли в Никею за неделю (более или менее) до 1 сентября²⁴⁶. Срок открытия собора приближался; сам император готовился отправиться в Никею, но известия с иллирийской границы заставили его выступить в поход²⁴⁷. Уже с похода он отправил к отцам в Никею послание²⁴⁸, в котором заявляет, что „неотложные государственные нужды удерживают его в походе (retinent–nos–in-ехреdito)“, и просит отцов подождать его прибытия на собор. Обычное ²⁴⁹ предписание начальнику (consularis) Вифинии – строжайшим образом наблюдать за порядком в Никее и удалять оттуда всякие беспокойные элелементы отправила Пульхерия²⁵⁰. Весьма вероятно, этот указ стоит в связи с заявлением легатов папы, что они не решаются отправиться в Никею, если там не будет лично присутствовать император, так как опасаются повторения и в Никее разбойничьего собора. Просьба об этом от легатов к императору поступила вместе с просьбой от отцов, собравшихся в Никее, о скорейшем открытии собора, так как многие из них уже заболели от томительного ожидания и других неудобств. Император ответил, что множество государственных дел заставляет его оставаться „здесь“²⁵¹, тем не менее он постарается лично открыть собор поскорее ²⁵²; только отцы блеговолят из Никеи прибыть в Халкидон: „туда“ явится для присутствования и император, хотя государственные дела и удерживают его „здесь“ (ἐκεῖσε γὰρ ἐκδραμούμεθα, excurremus, εἰ καὶ ἑνταῦθα δημόσιαι ἡμᾶς ἐπέχουσι χρεῖαι)²⁵³. Ηο встретилось новое затруднение: отцы не решались перейти в Халкидон. Этот город был так близок к столице, a в последней можно было предполагать не мало сочувствующих Евтихию, – что отцы опасались какого-нибудь бунта²⁵⁴ или по крайней мере демонстрации²⁵⁵ евтихианствующих. Об этих своих опасениях отцы собора чрез константинопольского архидиакона довели до сведения императора. Он в это время находился в Ираклии фракийской, в 65 (itin. burd.) или 81 (itin. Anton.) римских милях (90 или 112 верстах) от Константинополя. Император решился отложить свой дальнейший поход в Иллирик и приглашал отцов немедленно²⁵⁶ перейти в Халкидон, успокоивая их на счет их опасений. Этот последний рескрипт дан 22 сентября²⁵⁷, и 8 октября собор был открыт в Халкидоне. Что и Диоскор с египетскими епископами был в Никее, мы уже знаем²⁵⁸. Такова совокупность документальных данных, сделаем из них выводы для критики сообщения „похвального слова“.

1. Собор переведен был из Никеи в Халкидон совершенно неожиданно для всех. Ни Анатолий константинопольский, явившийся в Никею с архидиаконом, ни Пульхерия, отправлявшая к консуляру указ „Intentio“, не предполагали, что этот перевод состоится. 2. Халкидон и следовательно Константинополь казались отцам опасной почвой, и Анатолий не мог разубедить их в этом. Но опасения сводились лишь к простому подозрению ²⁵⁹, не подкрепленному конкретным фактом. Сдедовательно эта почва была для них опытно неизведанная.

3. Император 22 сентября был очень недалеко от столицы; но это не звачит, что он там был недавно. От Никеи до Ираклии было 233–255 верст; на этот переезд нужно полагать около трех суток. Уже это одно заставляет предполагать, что рескрипт „Cum festmaremus“ писан не позже 15 сентября в ответ на прошение отцов, посланное государю 12 числа. Так как в предшествующем рескрипте „Studii“ император уже просил отцов подождать, то ясно, что до 12 сентября они ждали довольно долго. Ничто не препятствует думать, что рескрипт „Studii“ получен в Никее 1–2 сентября в смысле заявления, почему в назначенный срок собор не открывается. Этот рескрипт Маркиан посылает с похода и заявляет не о том, что политические осложнения вынудили его предпринять экспедицию, но о том, что они удерживают его в походе. Все это показывает, что в самом конце августа государя уже не было в столице. Представляется даже правдоподобным, что государь выступил в поход задолго до конца августа, так что в начале сентября он надеелся блегополучно возвратиться из похода в столицу и потому не сделал лично заранее тех распоряжений, которые от его имени делает Пульхерия. Это предположение подтверждается несколько и с другой стороны. Легаты папы заявляют, что они не осмеливаются отправиться в Никею, если там лично не будет государя. Если бы Маркиан дал им решительный ответ (в смысле ли обещания – присутствовать непременно или в смысле предписания – отправляться на собор без рассуждений), они не осмелились бы не отправиться в Никею. Так как представителей Льва в. император мог принять лишь с почетом, тο эта неуверенность их объясняется тем, что они не застали императора в Константинополе; a прибыли они туда²⁶⁰ вероятно в половине августа.

Что же в параллель этому представляет „похвальное слово“? Оно говорит о соборе с первого же слова как о халкидонском; Диоскор с египетскими епископами является не в Никею, a в Константинополь, не смотря на то, что их сопровождает кубикулярий, который должен бы, кажется, исполнить формальное предписание сакры, вызывавшей епископов прямо в Никею. В Константинополе оказывается довольно много епископов; под личным председательством Маркиана, но без легатов папы, образуется „конференция“ и затем собор прямо переходит в Халкидон. О Никее – ни одним словом! Что эту конференцию приходится помещать не между 22 сентября – 8 октября, a в самом начале срока, назначенного для собора, это само собой разумеется и для Ревилью; он замечает только, что, говоря о переходе из Константинополя прямо в Халкидон (n. 22), Диоскор „сокращает“ изложение. Но вероятно ли подобное сокращение в таком произведении (n. 9), которое не опускает даже таких заурядных вещей, как то, что Макарий лег спать на одной стороне корабля, a Диоскор на другой? Даже одной монофизитской тенденции, для которой нужна „конференция“, недостаточно для объяснения такого умалчивания о Никее, и нужно предположить, что мнимый Диоскор не знал этой подробности в истории халкидонского собора. Отсутствие на конференции папских легатов говорит тоже не в пользу ее достоверности. Когда Диоскор прибыл на собор, неизвестно. По-видимому в промежутке между nn. 9–10 говорится уже о смерти Шенути²⁶¹. Копты совершают память этого великого подвижника 7 епипи (1 июля); естественно предполагать, что Шенути скончался именно 1 июля 451 г., и следовательно Диоскор отправился из Александрии значительно после этой даты. Он мог прибыть на собор довольно рано; но ослаблять бесплодной истомою ожидания „боевой дух“ сопровождавшей его когорты не было в интересах Диоскора, и он сам вероятно позаботился о том, чтобы прибыть не задолго до 1 сентября, когда Маркиана уже не было в столице. При таких обстоятельствах весьма веско падает и argumentum e silentiö на первом заседании халкидонского собора египтяне высказывались без всякого стеснения, восточные – тоже, и однако ни та ни другая сторона ни одним словом не упоминает о „конференции“; a в поводах для этого не было недостатка: напр. появление Феодорита кирского на соборе для египтян было совершенной внезапностью; между тем „конференция“ должна бы доказать им, что Феодорит на соборе непременно будет и даже займет влиятельное положение. – По всем этим основаниям „конференцию“ нужно относить к числу событий мифологических.

Какая же цель этой сказки?

Древние еретики были кафоличны. Свободному мнению они назначали стольже невысокую цену, как и православные. Формальные принципы догматики еретической не расходились с началами православия, – ересь получалась лишь из неправильного их применения. Взгляд на авторитет вселенского собора y православных и еретиков был один и тот же: ни один еретик не мог признать, что его учение осуждено вселенским собором, такое признание было бы равносильно нравственной смерти ереси. Чтобы удержать за собою почву для исторического существования, отщепенцы все должны были идти одним путем: отвергать вселенское значение собора их осудившего, не признавать в нем действительного, неподдельного голоса церкви, рассеенной по всей вселенной. Мотивы для подобного сомнения выставлялись различные. Монофизиты против халкидонского собора с особенным упорством выдвигают два основания: присутствие на нем членов, которым не место на православном соборе²⁶², и недостаток свободы для отцов собора²⁶³.

В первом отношении сирские монофизиты распускали легенду, что Маркиан призывал на собор даже Нестория и Дорофее маркианопольского, но их обоих постигла казнь Божия – внезапная смерть²⁶⁴. Диоскор тоже каким-то образом эксплуатирует легенду о приглашении Нестория, но последний оказывается уже умершим до этого времени²⁶⁵. Так как Несторий умер около Панополя, то для египетских монофизитов эта сказка не представляла блегодарной темы: их могли в верхнем Египте уличить во лжи, указав могилу Нестория. Псевдо-Диоскору приходилось довольствоваться людьми меньшей величины (с монофизитской точки зрения), создавать пугала из имен Феодорита и св. Флавиана. Того и другого истинный Диоскор конечно расславил по всему Египту как отъявленных несториан, того и другого мнимый Диоскор заставляет присутствовать на „конференции“ ²⁶⁶. Вообще противникам монофизитства дается характеристика самая злостная: это такие дюди, что самые имена св. отцов им ненавистны; противники Диоскора сознательно становятся под знамя новаторства; о них не предполагается само собой даже того, что они веруют в четыре евангелия (nn. 17, 20).

Известно, что монофизиты называют православных диофизитами²⁶⁷ – что совершенно правильно выражает догматическую точку зрения православия – и халкидонитами или синодитами²⁶⁸ – что не менее верно означает церковно-историческое положение православия, утверждающегося на халкидонском соборе. Но самое употребительное y монофизитов прозвище для православных – мельхиты (арабское melkiin, ипериалисты, роялисты). В этом имени сконцентрировано подозрение, что халкидонский собор есть собор несвободный. Афавасий в. говорил, что „арианствующие поистине не знают царя кроме кесаря“²⁶⁹. Обзывая православных мельхитами, монофизитский лагерь хочет бросить им в лицо укор, что даже в священнейших вопросах религиозной истины они не знают иного авторитета, ничем другим не руководствуются, кроме приказаний византийского двора. Уже Тимофее Салофакиола (460–475. 477–482 гг.), вероятно для отличия от Тимофее Элура, монофизиты называли „царским“ (βασιλικός)²⁷⁰. Для иллюстрации того, что Диоскор не был мельхит, a православные были мельхиты, автор „похвального слова“ и придумывает константинопольскую конференцию. Видимо он хочет излагать дело так, чтобы ввести в свой рассказ и некоторые факты, удобные дия монофизитского освещения. Некоторые фразы Диоскора точно взяты из деений халкидонского собора. Тот беспорный факт, что православное учение халкидонский собор изложил по низложении Диоскора и что Макария антеопольского почему-то на соборе не оказаюсь, получает здесь самое тенденциозное изложение²⁷¹. Вообще же доказательство ведется per fas et nefas. Для изображения немельхитского поведения Диоскора важно было поставить его лицом к лицу с Маркианом и еще более, чем император, ненавистной монофизитам Пульхерией (nn. 9. 17 – по той конечно причине, что в богословских вопросах императрица была компетентнее Маркиана). Халкидонский собор для такого сопоставления решительно не оставлял места: Диоскор был низложен 13-го, a император явился на собор лишь 25 октября, так что весьма вероятно, что Диоскор никогда не видывал ииператора. Поэтому сцена действия переносится в царствующий город, даже в самый дворец, (см. прим. И). Темный круг читателей, для которых предназначалось „слово“, не понял бы тона спокойно мужественного; поэтому Диоскор доказывает свою „независимость“ репликой не столько грозно обличительной, сколько невежественно грубой (n. 18). Собранием, главным оратором которого является Феодорит, руководит сам император, получающий наставления непосредственно от Флавиана. Несмотря на столь неблегоприятные условия, Диоскор всех увлекает своим словом, исторгает свидетельство своему православию из уст даже самых своих противников, все представители власти церковной избирают Диоскора своим органом. Но опять вмешивается император и налагает молчание на уста Диоскора. Говорят во всеуслышание, что Диоскора нужно удалить, что в его присутствии невозможно провести веру цареву. Дальнейшее заседание мельхитов происходит во дворце императора; здесь заранее государь решает сослать Диоскора и предписывает епископам, что они должны сделать в Халкидоне. Таким образом, и с этой стороны сказка говорит все, что нужно было сказать для монофизитов. Что во всем этом хитросплетении верного лишь то, что вера отцов халкидонского собора и вера императора была одна и таже (в том смысле, что государь блегоговейно²⁷² принял вероизложение собора); что все отцы пользовались совершенною свободой слова и правом обсуждения вероисповедных вопросов²⁷³; что Маркиан не желал производить ни малейшего давления на совесть епископов²⁷⁴, – все это слишком известно, чтобы долго остававливаться над собиранием подробных доказательств этого. Но можно поставить любопытный вопрос: кто был на халкидонском соборе „мельхитом“ в том презрительном смысле, какое это слово имеет в устах монофизитов?

Сам Диоскор и его египтяне.

С верностью взгляда, которая делает честь проницательности Диоскора, он (вероятно позондировав почву еще в Никее) понял, что церковный суд над ним будет судом самым строгим, и все свои надежды возложил на присутствовавших на соборе сановников. Грозный папа собора разбойничьего держал себя на соборе халкидонском весьма тихо и совсем не разражался теми неумными катилинадами, какие приписывает ему еncomиоn. Для епископов y него есть и меткая ирония и жесткое изобличение²⁷⁵, но в обращении с сенатом и министрами он вполне сдержан и почтите.иен и очень охотно прикрывает свои деения ссылками на волю императора. Вот факты. Сановники приглашают Диоскора оставить свое место, он беспрекословно садится на средине. – Прочитано прошение Евсевия, в котором замечено об Ефесском соборе (разбойничьем), что „ему лучше бы не быть“. Диоскор отвечает на это: „блегочестивейший император повелел собраться собору, и следовательно²⁷⁶ он состоялся по высочайшему изволению²⁷⁷ блегочестивейшего нашего имиератора“. – Прочитана сакра Феодосия II, назначавшая цредседателей собора 449 г. Диоскор сейчас же просит сановников заметить, что председателем император назначил не его одного, но и Ювеналия и Фалассия; что приговор собора подписан всеми; что „блаженной памяти император Феодосий“ не только утвердил этот приговор, но и возвел его в значение государственного закона. – От Диоскора требуют ответа, почему он не дозволил войти на собор Евсевию дорилейскому. Он отвечает: „прошу прочесть слова Елпидия [комита, представителя императора на соборе 449 г.]. Я не смел бы²⁷⁸ не дозволить, если бы Елпидий не предъявил инструкции (commonitorium), заверив, что император приказал не допускать Евсевия“. Но сановники заметили Диоскору: „когда дело идет о вере, это не оправдание“. – „Теперь, возразил Диоскор, вы обвиняете меня за то, что я послушал Елпидия и нарушил каноны. A теперь соблюдаются ли каноны, когда вошел Феодорит?“ На это ему заметили, что Феодорит присутствует именно на основании той канонической практики, которую Диоскор тогда нарушил: Феодорит допущен в качестве обвинителя. Приведенный ответ Диоскора – самый резкий, какой только он позволил себе в отношенин к сановникам. В другом месте Диоскор твердо высказал свою догматику: „из двух [естеств]“, это я признаю, „два [естества]“ не признаю“; но даже и эту свою твердость он считал нужным обставить извинением: „я принужден действовать непочтительно ²⁷⁹: ведь дело идет о [моей] душе“. – Последние его слова на первом заседании халкидонского собора были следующие: „я готов представить свидетелей... но так как ваши превосходительства²⁸⁰ утомились, то, если угодно, я отлагаю это до другого раза“. Это отзывается уже вполне деликатным, до явного заискиванья ²⁸¹. Известно, что Диоскору никто не препятствовал 13 октября явиться на собор, защититься против всех обвинений и оправдать православие своего образа мыслей. Отцы настойчиво упрашивали его об этом. Но он отказался на отрез на том, главным образом, основании, что на заседании 13 октября сенаторы и министры на соборе не присутствовали. Этот мотив своего отказа Диоскор, повторил ровно семь раз.

Обратимся к египетским епископам.

Появляется на соборе Феодорит. Сановники заявляют, что Лев в. признал его епископом и император повелел ему присутствовать на соборе. Но египтяне кричат, что это противоканонично, что Феодорит не епископ, так как его низложил собор Ефесский. С левой стороны им отвечают, что это низложение, как и весь собор Ефесский 449 г., есть явление в высокой степени противоканоничное; что скорее следует изгнать Диоскора, потому что „кто не знает деений Диоскора?!“ Мы ждем со стороны египтян самоовравдания и – вместо того слышим возглас: „многая лета августе!“ – „Убийц [диоскориан] вон!“ говорят с левой стороны. „Августа изгнала Нестория, отвечают египтяне, – многая лета православной! собор не принимает Феодорита“. Феодорит заявляет, что он явился на собор только как проситель. Сановники подтверждают это, прибавляя, что дело Феодорита сполна будет еще рассмотрено на соборе. Египтяне не хотят и слышать и твердят одно: „вон Феодорита“. Епископы на левой стороне отвечают: „православного собору, бунтовщиков (τούς ἀνασειστὰς) вон“. Но не утихают взволновавшиеся египтяне. „Вон богопротивника, возглашают они, – многая лета августе, многая лета императору, православному императору многая лета! сенату многая лета! Феодорит не имеет права голоса“. – Прочитано из актов разбойничьего собора прошение Евтихия. Диоген кизикский высказывает предположение, что Евтихий никейский символ предпочел константинопольскому по побуждениям не совсем чистым: для него неприятно было сделанное во втором символе пояснительное дополнение: „от Духа Святего и Марии девы“. Египтяне опять разражаются воплями: „никто не принимает прибавления! никто убавления! держаться символа отцев никейских (τὰ τῶν ἐν Νικαίᾳ κρατείτω)!“ И вместо аргумента: „это повелел православный император“.

Смысл этих криков был ясен, и отцы халкидонского собора с левой стороны ответили: „это сказал Евтихий“. Египтяне опять повторили свои восклицания – с той же аргументацией. – Василий селевкийский назвал Сына Божия „по воплощении и вочеловечения во двух естествах познаваемым“. На правой стороне опять буря: „никто не разлучай нераздельного! Никто не называет двумя (δύο) единего Сына!“ Для отклонения такого нелепого вывода отцы собора на левой стороне сейчас же ответили: „анафема разделяющему!“ – „Анафема разделяющему два естества по соединении, прибавил митрополит селевкийский, – но анафема и не признающему различия естеств!“ Но египтяне твердили свое: „как Он родился, так и пострадал! Голоса [наши] императору!“ – Прочитано знаменитое послание св. Кирилла „Εὐφραινέσθωσαν“ („Да возвеселятся небеса“). Немедленно раздался возглас епископов иллирийских (на правой стороне): „так веруем как Кирилл! Кириллу вечная память!“ Конечно весь собор присоединился к этому восклицанию. Но так как в возгласе иллирийских епископов слышалась тенденциозная струнка: „мы – единственные представители чистего учения св. Кирилла“, то восточные напомнили им: „так Флавиан веровал! за это Флавиан низложен!.. так Лев верует, Анатолий так мудрствует, и император и сенат и все так мудрствуют“. Сановники и весь собор опять соединились в общем возгласе: „император так мудрствует, августа так мудрствует, все так мудрствуем“. A египтяне и бывшие с ними прибавили от себя в заключение: „все так веруем! сенату многая лета! императорам многая лета! православным многая лета!“ Эти назойливые многолетия ad captandam benevolentiam, – что это как не бесплодные по результату, но отчаянные по усилию попытки – удержать под собою ускользающую политическую почву, авторитетным именем светской власти подавить своих догматических противников? Прибавим наконец, что 13 египетских епископов свое странное прошение, все состоявшее из исповедания веры, подали не собору, a императору, и сам Маркиан передал этот докуямент на рассмотрение собору²⁸².

Т. n. 16. Трое из моей епархии. Антеополь лежал в нижней (первой) Фиваиде. Из этой провиндии (ἐπαρχία) в Халкидоне не было ни одного епископа. Если даже обе Фиваиды составляли тогда одну провинцию, и в таком случае на соборе оказываются лишь два верхнефиваидские епископа (прим. З), коптоский и псинхусский. О цифре „трое“ см. прил. Ж.

У. n. 17. После епископов Паралии. Cod. Vat. 68:

. Но так как „Парамиа“ не имеет смысла, то Ревилью поправляет на „Паралиа“. а) Слово „Παραλία“ означает провинцию первую (приморскую) Финикию²⁸³. На соборе халкидонском 8 октября египетские епископы записаны после епископов Осроэны и Месопотамии; но эти восточные сидели на левой стороне собора, тогда как египетские – на правой. На Ефеском соборе 449 г. египетские записаны и подавали голоса после епископов асийских и немногих представителей других провинций диэцезов Понта и Асии. „Финикия приморская“ не имеет, таким образом, за себя аналогий. б) „Поморьем“ в слециальном по-видимому смысле²⁸⁴ называлось побережье от канонского устья Нила до границ Ливии. Но, судя по всем данным, на этом побережье кроме одной Александрии не было епископий. в) Известна в провинции втором Египте епископия в „Πάραλος“ (ныне арабизованное в „Бурлос“, под 31°34» с. ш.,

48°40» в. д.)²⁸⁵. Весьма возможно, что „“ нужно тоже исправить в „

“, т. е. читать: „после епископа паральскего“. Пасмиий паральский присутствовал и в Ефесе в 449 г. и в Халкидоне и был в числе тринадцати, подавших известное прошение Маркиану. С точки зрения Диоскора епископ паральский был, следовательно, лицом надежным, a Макарию мог служить переводчиком²⁸⁶.

Ф. n. 18. Иоанн архиепископ. Возможно, что Диоскор действительно поднимал себя на такой пьедестал и сам сравнивал себя с гонимым св. Златоустом. В таком случае мы имеем здесь дело с одним из весьма вредных последствий изгнания Иоанна Златоуста: Аркадий сослал невинного и тем дискредировал нравственный авторитет императоров, так что ссылка Маркианом виновного не производила на умы его сторонников отрезвляющего действия. Но сцена задумана энкомиастом нелепо до nec plus ulträ с одной стороны преемник Феофила и истинный наследник его нравственных недостатков, уподобляемый Златоусту, с другой Пульхерия, принимавшая видное участие в торжестве перенесения мощей святителя ²⁸⁷, будто бы признающая достойным подражания поступок своей матери! Но абсурд достигает своего зенита в рассказе Диоскора о казни, постигшей Евдоксию: известно, что останки Златоуста принесены были в столицу лишь 27 января 438 г.²⁸⁸ и скончался он 14 сентября 407 г.²⁸⁹, между тем как Евдоксия умерла уже 6 октября 404 г.²⁹⁰. Нужно думать, что действительный Диоскор был в хронологии событий недавнего для него прошлого более силен, чем энкомаст Макария.

X. n. 18. Я помышляю о небе. В этом пункте еncomиоn попадает в тон исторического Диоскора. На соборе халкидонском он действительно говорил: „если Евтихий мудрствует противно догматам церкви, он достоин не только наказания, но и огня. О вере кафоличесисой и апостольской я прилагаю попечение, не о каком-либо человеке. Мой ум направлен к самому Божеству, и не взираю я на лицо, и ни о чем не забочусь кроме моей души и правой веры“. „Я стою за догматы отцев, ни в чем не погрешаю против них“. „Я отвечаю Богу и здесь и там“²⁹¹. Ц. n. 19. Божество было отделено. Коптский глегол

употребляется в Библии в Быт. I, 4 (διεχώρισεν). XIII, 9. 11 (διαχωρίζεσθαι). XXXI, 49 (ἀποστησόμεθα). Лук. IX, 33 (διαχωρίζεσθαι). Деен. XIII, 2 (ἀφορίσατε) ²⁹². Перетолкованию здесь подвергаются следующие места из томоса Льва в.: „(для нашего искупления) необходимо было, чтобы... один и тот же посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус и умереть мог по одной стороне [Своего лица, ех uno] и умереть не мог по другой стороне...“ „Ибо та и другая сторона (utraque forma) [в Нем] действует, как ей свойственно, в общении с другою. ºОдна из них сияет чудесами, другая подвергается уничижениюº... Хотя в Господе Иисусе Христе одно лице Бога и человека (Dei et hominis), однако одна сторона в Нем, откуда общее той и другой уничижение, и другая, откуда общая слава... Вследствие этого единства лица, мыслимего в том и другом естестве,.. и говорится, что Сын Божий распят и погребен, хотя Он претерпел это не в самом божестве, по которому Единородный совечен и единосущен Отцу, но в немощи человеческего естества“²⁹³. Последнее выражение по смыслу вполне аналогично с первыми тремя, которые еще в Халкидоне заподозрены были епископами иллирийскими и палестинскими²⁹⁴. Слова поставленные в ºº были особенно неприятны для монофизитов, как видно из слов Ceвера и акефалов около 553 г.²⁹⁵. Поэтому Зенон в своем энотике употребил выражение, которым монофизиты так дорожили²⁹⁶: „одному принадлежат и чудеса и страдания“²⁹⁷. Что всякое, даже утонченно точное богословское заявление о двух естествах во Христе монофизиты подвергали грубому перетолкованию, видно из примера, приведенного выше (С, стр. 56). Рассматриваемые слова энкомиаста составляют хороший комментарий на возглас египтян: „как Он родился, так и страдал!“ Очевидно, по сознанию самих сектантов, о личном единстве Богочеловека кафолическая церковь учит так ясно, что даже их бесцеремонная логика находила, что уверять, будто православные совсем не признают этого единства, было бы слишком... Поэтому монофизиты пошли на компромисс между своими полемическими порывами и этою непререкаемою силой факта: они допустили, что православные признают единство Богочеловека в моментах Его рождения (воплощения) и чудотворений, и уверяли только, что „синодиты“ „разделяют“ единого Богочеловека в моменте Его страдания. Историческая подготовленность, почти неизбежность таких извращенных толкований хорошо сознана была еще в Халкидоне, и выразителем этого сознания был Евстафий беритский, доказавший, что он не только хороший богослов, но и понимает ту среду, в которой дотоле вращался. Как только выражение Евтихия, которое на своем знамени удержали и все последующие монофизиты: „исповедую, что из двух естеств был (γεγενῆσθαι) Господь наш до соединения, a по соединении исповедую одно естество“ – было отвергнуто вселенским собором, Евстафий сделал такое заявление: „намерение (ὁ σκόπος) блегочестивейшего императора, блегочестивейшей августы и ваше собственное – соединить церкви; так как бы не стал кто-нибудь говорить, после того как мы разойдемся отсюда, что решено признавать два естества по соединении разделенными“. – „Мы познаем два естества, a не разделяем, ответил Василий селевкийский,– и не называем их ни разделенными, ни слиянными“ ²⁹⁸. Вселенский собор tacito consensu одобрил ответ митрополита селевкийского, и в халкидонском вероопределении читаются слова: „во двух естествах неслиянно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемего“; но к сожалению и проницательный епископ беритский не обманулся в своих опасениях.

Ревилью приписываемые энкомиастом Феодориту слова сопровождает замечанием, что выразиться так мог Феодорит, но не мог папа Лев в. Это показывает, что учение епископа кирского способны перетолковывать не только монофизиты V в., но и католики XIX в. Действительно, Феодорит говорил о „разделении²⁹⁹ двух естеств во Христе. В 431 г. в возражении против третьего анафематизма св. Кирилла Феодорит писал: „единение возможно лишь между разделенными; где нет разделения, там немыслимо и единение. Кто принимает единение, тот предполагает разделение [как прежде данное]³⁰⁰. Как же он (Кирилл) говорит, что не должно разделять ипостаси, то есть ³⁰¹ естества?“³⁰². В своем знаменитом диалоге против монофизитов, „Эранисте“ (447 г.), Феодорит тоже не отказывается употреблять слово „διαίρεσις“ ³⁰³. Но дело в том, что на его языке оно означало не более, как признание того, что божество и человечество – качественно различные естества и пребыли такими и по соединении во Христе. „Я признаю, писал Феодорит в „Эранисте“, – одинаково ³⁰⁴ нечестивым и разделять на двое единого Сына³⁰⁵ и отвергать два естества³⁰⁶“. „И мы не разлучаем³⁰⁷ плоть от Бога Слова, но научены признавать различие³⁰⁸ божества и человечества“³⁰⁹. В выражении св. Амвросия медиоланского: „будем соблюдать различие (distinctionem) божества и плоти“ слово „distinctionem“ Феодорит передает как чрез „διαίρεσιν“; так и чрез „τὴν διαφορὰν“. Но если в последние годы своей богословской деетельности Феодорит добросовестно стремился избежать обеих крайностей, „нечестивего слияния и нечестивего разделения“ (τῆς δυσσεβοῦς συγχύσεως καὶ τῆς δυσσεβοῦς διαιρέσεως) ³¹⁰, тο мы не можем отказать ему в том же стремлении и в 431 г. Его полемика покоилась в данном пункте на недоразумении: Феодорит настаивает на „разделении естеств“ потому, что не видит, почему нечестиво „разделять отличительные свойства естеств“ ³¹¹ предвечного Бога и в последние дни воспринятого человека, и мотивирует свое понимание таким сравнением: „если мы в одном человеке „разделяем естества“ и смертное называем телом, безсмертное душею, a тο и другое человеком; если и апостол Павел одного человека разделяет на двух человеков“ (Филипп. II, 7; 2 Kop. IV, 16; Рим. VII, 22), „разделяет естественную связь двух сотворенных природ“: то тем более основательно познавать отличительные свойства естеств (τὰς τῶν φύσεων ἰδιότητας γνωρίζειν εὔλογον)“ ³¹². Таким образом ужасное для монофизитов «διαρεῖν τὰς φύσεις», „разделять естества“ y него разрешается чистым «γνωρίζειν τὰ ἴδια», „познавать качественные особенности естеств“. Центр тяжести этого недоразумения лежал даже не в специально богословской области, a в психологической, не в особенных воззрениях Феодорита на лицо Христово, a в его манере выражаться о факте вполне эмпирическом: между тем, как по св. Кириллу, нельзя „разделять естеств“ одного человека, по Феодориту нельзя не „разделять“ их. Для первого в слове «διαιρεῖν» преобладал момент расторжения как физического действия с уничтожением живого существа в результате; второму в этом слове слышен был момент различения в смысле логического процесса с результатом только познавательным. Законность такого „разделения“, с точнейшим определением его как „разделения чисто теоретическего, как отвлеченнего мыслительнего процесса“ в отличие от физического действия рассечения, св. Кирилл признавал как в применении к живому человеку, так и к Богочеловеку ³¹³; a для Феодорита это точное определение слова «διαιρεῖν» было само собою разумеющимся. Что при всей полемической противоположности выражений обоих знаменитых богословов y них существовала почва для соглашения, на это сам св. Кирилл указывает в ответе Феодориту: „сам Феодорит, когда берет в пример человека, конечно не думает о разсечении его на двое, хотя представление о нем и допускает известное деление и как бы разсечение, сводящееся, разумеется, к познанию, что иное по природе душа и иное плоть“³¹⁴. Замечательно, что в тех отрывках из сочинений Феодорита, на основании которых разбойничий собор лишил его сана, не встречается выражения „разделять естества“, но есть в его послании христологические места весьма точные, напр.: „исповедуем Господа нашего Иисуса Христа истинным Богом и истинным человеком, не на два лица разделяя единего, но веруем, что неслиянно соединились два естества... ибо не разделяем двух естеств на двух Христов, но в едином Христе мыслим два естества“³¹⁵. A тот отдел послания Феодорита, где он единение двух естеств во Христе поясняет фактами из евангельской истории, по самой фразе представляет столь заметное сходство с соответствующим отделом „томоса“ Льва в., что можно было бы ставить вопрос о заимствовании или подражании, если бы не было известно, что Феодорит в 431 г. не мог подражать посланию Льва от 13 июня 449 г., a последний, как латинский писатель, не мог пользоваться греческим памятником³¹⁶. Нет ничего невозможного в том, если эти черты, общие „томосу“ с осужденным посланием Феодорита, сделали первый еще более неприятным для монофизитов. И быть ножет не одна только тенденциозность монофизитов, но и верно подмеченные ими штрихи в том и другом послании, лежат в основе сопоставления Льва в. с Феодоритом, которое на различные лады вариировалось в монофизитском лагере. Наш псевдо-Диоскор ограничивается лишь тем, что заставляет Феодорита выступить защитником „томоса“, и в этом отношении стоит на прочной исторической почве: действительно, знаменитый богослов востока был глубоким почитателем послания Льва в.³¹⁷, как и естественно ожидать от ценителя столь компетентного. На соборе халкидонском во время обсуждения „тoмoca“ в успокоение сомневавшихся Феодорит привел одно место из Кирилла александрийского и сделал это, как кажется, в тот момент, когда архидиакону константинопольскому, до тех пор дававшему ответы, изменила его патристическая эрудиция³¹⁸. Другие монофизиты были не столь умеренны: они или возлагают на Феодорита нравственную ответственность за самое появление „томоса“ или же приписывают ему какое-то участие в переводе этого догматического памятника на греческий язык. Монофизитский историк (в 536 г. уже православный епископ митиливский) Захария³¹⁹ рассказывает, что „Феодорит, епискод кирский, побудил Льва написать Флавиану послание, известное под названием догматическего“³²⁰. В 496 г. апокрисиарии (в Ковстантинополе) александрийского патриарха монофизита Афанасия (490–496 г.) сделали курьезную попытку – на основе энотика Зенона возобновить с папою Анастасием II (496 – 498 г.) церковное общение, прерванное именно из-за этого энотика. Алексавдрийские апокрисиарии вручили послам папы libellus в котором заявляют, что от самых дней апостола Петра и евангелиста Марка александрийская церковь до настоящего врелени хранит в неизменной чистоте православную веру, и церковный разрыв Александрии с Римом есть просто печальное недоразумение: пред халкидонским собором „против нечестивейшего Евтихия“ предстоятель апостольской кафедры Лев изложил веру в послании; „переводчиками этого послания были те, которые вместе с епископом кирским Феодоритом держались тогда несторианской ереси“; они-то и исказили смысл послания своими интерполяциями. Ничего этого не подозревая, православные александрийцы, прочитав греческий перевод, нашли, что послание несогласно с верою 318 св. отцев. В настоящее время александрийская церковь убедилась, что еретических мест нет в латинском тексте послания. В виду этого апокрисиарии и предлагают папе, не угодно ли ему рассмотреть прилагаемое при том исповедание веры александрийской церкви – дословную выписку из энотика Зенона (разумеется, без указания такого источника) и, удостоверившись в ее несомненном православии, вступить в церковное общение с Александриею (самый простой путь к этому общению состоял бы конечно в том, чтобы александрийцы подписали вероопределение халкидонского собора и „неиспорченный“ текст „томоса“; но ловкие апокрисиарии делают вид, что они как будто и не подозревают самой возможности такого способа соединения). В свою очередь александрийцы охотно докажут, что такой веры держались и александрийсисие архиепископы Диоскор, Тимофей [Элур] и Петр [Монг] и следовательно имена их достойпы поминовения в церковных диптихах³²¹.

Ч. n. 19. Кирилл говорит. Откуда заимствовал Диоскор эти слова и даже принадлежат ли они св. Кириллу, мы не знаем³²². Сравнение отношения божества к человечеству в лице Христовом с отношением огня к железу во всяком случае не принадлежит к числу употребительных y Кирилла александрийского, и мы можем указать только один пример применения этого сравнения. „Как железо, подвергшись сильнейшему воздействию огня, тотчас принимает его цвет, и, подчиняясь его преодолевающей силе, производит его действия: так и природа плоти, восприявши нетленное и животворящее Слово Божие, сохраняет и те свойства, которыми обладала прежде, и является затем выше тления“³²³. Быть может, св. Кирилл не часто обращался к этому примеру из простой предосторожности: этим сравнением пользовался Аполлинарий; правда, он делал из него вывод, который нельзя назвать в строгом смысле еретическим; но все же повторять часто Аполлинария хотя бы и в том пункте, где он православен, значило без настоятельной нужды раздражать болезненную (в то время) подозрительность епископов востока. Феодорит приводит слова Аполлинария, о которых речь, в доказательство, что сила истины исторгает себе свидетельства из уст самих противников. Аполлинарий говорил³²⁴: „если смешение (ἀνάκρασις) огня с железом делает (ἀποδεικνῦσα) самое железо огнем, так что оно действует как огонь, однако не изменяет (οὐ μετέβαλε) его природы: то и соединение (ἕνωσις) Бога с телом не изменяет тела, хотя оно прикасающимся к нему источает божественные действия“.

Обращаясь к подробностям приводимой энкомиастом цитаты, мы видим, что ее вторая половина состоит – можно сказать – из технических выражений св. Кирилла³²⁵; но связь ее с первою половиною –неестественная. Читая начало: „как железо, брошенное в огонь, раскаляется, но если ударить по нему молотом, то огонь ни мало не страдает от этого удара“, мы ожидаем такого заключения: „так и о страдании Бога Слова мы говорим не в том смысле, будто Бог Слово собственным Своим естеством (εἰς ἰδίαν φύσιν) претерпел удары или раны – божество бесстрастно, потому что бестелесно – но в том смысле, что Он, бесстрастный, был в страдающем теле и усвоял (οἰκειούμενος) Себе эти страдания, потому что претерпело их тело, соделавшееся Его собственным телом (τό γεγονὸς αὐτοῦ ἴδιoν σῶμα)“³²⁶ – или такого ³²⁷: „так и вочеловечившийся Бог Слово пребыл бесстрастен по божеству (ἀπαθὴς θεϊκῶς), но так как Он по истине усвоял Себе страдания Своей плоти (οἰκειούμενος ἀναγκαίως τὰ τῆς ἑαυτοῦ σαρκὸς), тο мы и говорим, что Он пострадал плотию, хотя страдание и не коснулось Его (τοῦ παθεῖν ἀπείραστος ὢν), поскольку Он мыслится как Бог“. Словом, насколько логично было бы завершение сравнения учениея о неслиянном и неизменном пребывании двух естеств в лице Богочеловека, настолько же неожиданно после такого начала заключение о нерасторжимом единстве божества и человечества во Христе. Но монофизит-автор предпочел лучше разойтись с логикою, чем затронуть неприятную для него сторону догмата.

Очевидно, логика столь слабая историческому Диоскору не могла доставить той победы над историческим Феодоритом, о которой трубит наш энкомиаст. И если бы Диоскор в самом деле рискнул выступить против Феодорита с такими рассуждениями, то последний или поблагодарил бы его за подтверждение словами Кирилла александрийского того воззрения, которого сам Феодорит всегда держался, или же уличил бы Диоскора (если он „цитату“ придумал ad hoc) в – плагиате. Дело в том, что в „Эранисте“ Феодорита, писанном в 447 г., читаются следующия строки³²⁸:

„Православный. Обрати внимание и на следующий пример: железо, брошенное в огонь, ведь раскаляется?

Эранист. Конечно.

Прав. И огонь проникает чрез все существо его?

Эр. Да.

Прав. Каким же образом это тесное единение (ἡ ἄκρα ἕνωσις); это насквозь проникающее смешение (κρᾶσις) не изменяет (οὐκ ἐναλλάττει) природы железа?

Эр. Но в том-то и дело, что изменяет (καὶ μὴν πάμπαν ἐναλλάττει). Раскаленное железо считается уже не за железо, a за огонь. Да оно и действует, как огонь.

Прав. Стало быть и кузнец уже не называет его железом? не кладет его на наковальню? не ударяет по нему молотом³²⁹? Эр. Но кто же в этом сомневается (ὠμολόγηται ταῦτα)!

Прав. Следовательно, воздействие огня (ἠ τοῦ πυρὸς ὁμιλία) не изменило (οὐκ ἐλυμήνατο) природы железа. Если же, таким образом, даже материальвые тела допускают неслиянное смешение (ἀσύγχυτον κρᾶσιν), тο очевидное безумие – предполагать слияние природы нетленной и неизменной и уничтожение природы воспринятой, при том же воспринятом для облагодетельствования [всего] рода [к которому эта природа относится] “.

В примере, приводимом Диоскором, лишь одним характерным штрихом больше в смысле разъяснения неслиянности естеств (молот ударяет не по огню, a только по железу); очевидно подобными аргументами нельзя было посрамить действительного Феодорита.

Ш. n. 20. Когда Иисус был зван на брак. Это разъяснение Диоскора не содержит ничего неправославного. Тем вреднее поэтому должно было действовать это место на тех читателей, на которых еncomиоn расчитано: слова Диоскора были так просты, что доказательную силу их мог понять всякий. Этому доводу приписано подавляющее действие на противников, и простодушные египтяне должны были только ужасаться нечестия „синодитов“, которых посрамляет слово, взятое прямо из Евангелия, которые следовательно не признают этого евангельского события и „разделяют на двое“ нераздельного Христа... Что между „синодитами“ и монофизитами различие существует только в том, что первые признают Господа во двух естествах нераздельным и единым до ипостаси, a последние признают Его из двух естеств нераздельным и единым и по ипостаси и по естеству; что догматика „синодитов“ несколько более проста и отчетливее усвояется даже и не богословами, чем хитросплетенная доктрина монофизитов (последним в ответ на вопрос, почему Христос не в двух естествах, когда Он несомненно из двух естеств, притом вследствие единения не изменившихся, не слившихся и не поглотивших друг друга, приходилось ссылаться только на непостижимость тайны воплощения), – о всем этом енкомиаст не считает нужным поведать своим читателям. – Подставлять в прениях с православными „ипостась“ на место „естества“ и наоборот, – это традиционный прием монофизитов. Как монофизиты практиковали его в Халкидоне, мы видели выше (С, стр. 56). С особенною ясностью эта практика дала себя знать и в 533 г. После двухдневнего собеседования севериане заявили о своем согласии с аргументами православных; но на третий день оказалось, что отщепенцы успели наговорить Юстиниану, что православные не признают, что „одному и тому же принадлежат и чудеса и страдания“. Император заявил об этом православным. Их представитель, Ипатий ефесский, дал ответ короткий, ясный и точный: „Мы, государь, a лучше сказать мать ваша святая кафолическая и апостольская церковь Божия проповедует, что и страдания и чудеса принадлежат одному и тому же лицу великого Бога и Спасителя Иисуса Христа, но не одному и тому же естеству“³³⁰. Вообще термины двусмысленные, „ὑπόστασις“ чрезвычайно похожее на „φύσις“, общие места (в роде выражения „один и тот же“), догнатические потемки, были атмосферою, в которой легче всего дышалось монофизитам.

В „похвальном слове“ Диоскор различает две стороны во Христе с такою решительностью, какой не всякий ожидает от главы монофизитов. Но это черта вполне историческая. На халкидонском соборе Диоскор заявил: „мы не признаен ни слияния, ни разделения, ни изменения. Анафема тому, кто говорит о слиянии, или изменении, или смешении“³³¹. Вот что он писал уже из Гангры александрийским монахам в эннате³³²:

„Воспитанный в православной вере, я твердо исповедаю о Христе, что Он рожден от Отца как Бог и Он же самый рожден от Марии как человек. Люди видели Его ходящим по земе как человека и видели Его, творца небесных воинств, как Бога. Его видели спящим на корабле как человека и ходящим по водам как Бога. Его видели алчущим как человека и насыщающим (других) как Бога. Его видели жаждущим как человека и подающим штие как Бога. Видели, как иудеи бросали в Него камнями (Иоанн. X, 31) как в человека, a Ему покланялись ангелы как Богу. Его видели искушаемым как человека и изгоняющим бесов как Бога, и т. п. Теперь, чтобы не распространяться много, я не привожу всех прочих свидетельств из писания; но я намерен, с Божиею помощью, собрать их при удобном случае“.

Сходство этих строк с соответствующими отделами в посланиях Льва в. и Феодорита несомненно. Монофизиты впрочем никогда не были скупы на подобные параллели ³³³, находя, что они ни к чему их не обязывают. Но они во всяком случае говорят, что монофизитская доктрина задумана значительно утонченнее, чем та обычная форма, под какою представляли ее заурядные полемисты, „смешение“ естеств возводившие в догму монофизитства (эта черта монофизитства есть вывод, a не факт); что наружность монофизитства была обмачива, и простой, не богословски образованный верующий не мог вынести правильного представления ни о смысле самого монофизитства, ни об его истинном отличии от кафолической церкви, в особенности когда ее учение, после такого вступления, излагалось так, как это сделал Диоскор. Он продолжает:

„Не будем говорить о нелепых мудрованиях наших противников. Мы исповедуем, что один и тот же есть искупитель Господь и Бог, хотя Он и соделался по домостроительству³³⁴ человеком. Держитесь же исповедания отцов и не слушайте душевредных слов еретиков и не вступайте в сношения с теми, кто разделяет на двух единого; ибо один Искупитель наш, хотя Он и соделался, по человеколюбию, человеком. – Против еретической смугы достаточно, как я думаю, учения святых епископов и православных архиепископов. Они выяснили неразумие еретических мудрований и в тоже время показали, что нечестиво говорить о двух естествах в Боге Слове воплощенном; ибо они анафематствовали держащихся этого учения и лишили христианской надежды³³⁵ тех, кто не исповедует Бога Слова единосущным Отцу из-за того, что Он соделался единосущным человекам, восприяв плоть, хотя и пребыл неизменно, чем был прежде. Таковых отцы осудили вместе с прочими еретиками“. Далее идут наставления – утверждаться на недвижимой скале православной веры, руководствоваться св. Писанием и изречениями отцов церкви и т. п.

Из этого видно, что простому верующему было трудно составить сколько-нибудь правильное представление об учении „синодитов“, от общения с которыми прямо рекомендовалось воздерживаться. Вместо сложных разсуждений о том, чем отличается монофизитское понятие „φύσις“ от его православно-догматического употребления, Диоскор приписывает свом противникам учение о двух сынах как данное в их догматике; a для человека, хотя несколько начитанного в отеческих творениях, не могло быть сомнения в том, что учение о двух сынах есть ересь. Далее Диоскор затрагивает и ту струну, которая в монофизитской пропаганде была средством очень сильным и опасным: он дает своим читателям понять, что монофизитство по самому своему содержанию благочестивее диофизитства. Известно, что с самых первых шагов своих в истории монофизиты с решительностью развернули этот флаг мнимого (resp. ложно понятого) благочестия. Еще Евтихий в 448 г. с миною набожности отказывался признать в Христе единосущное нам человечество, чтобы не умалить славы Его божества. „Я, – говорил он, – не позволяю себе расследовать вопроса о естестве Бога моего“ ³³⁶. Разбойничий собор 449 г., задача которого – осудить учение о двух естествах намечена была при самом его объявлении, открыт был речью императорского уполномоченного комита Елпидия, который между прочим сказал: „ныне Господь всех и Спаситель, Бог-Слово, отдает вам Себя на суд, Он оказывает вам честь, предоставив вам власть – произнести приговор о Нем. И если вы будете судить о Нем сраведливо, тο Он и там почтит вас и исповедует вас пред лицом Отца Своего. Но если кто-нибудь из вас отступит от искренне благочестивого образа мыслей, то... лучше бы таким и на свет не родиться: ибо после разбойника и мытаря, после блудницы и хананеенки, они не исповедуют чисто славы Того, кто ради нас уничижил Себя“³³⁷. Таким образом, твердое исповедание человеческой природы во Христе этому дворцовому богослову представляется оскорблением самому лицу Бога Спасителя. Конечно твердой и светлой мысли истинных богословов не могли сбить с ее царственного пути эти фальшивые указания, не могли запугать эти искусственно создаваемые призраки. Для нее было ясно, что „кафолическая церковь исповедует во Христе Иисусе и человечество не без истинного божества и божество не без истинного человечества“; что „этою верою она живет, ею она преуспевает“; что признание во Христе одного естества без другого „не пользует во спасение, и в равной мере опасно признавать Господа Иисуса Христа или только Богом без человека или только человеком без Бога“³³⁸. Но на умы менее высокие запугиванья Елпидия производили удручающее действие. Диоскор – и это едва ли можно объяснить просто его заблуждением, ошибкою добросовестною – оценивает православное учение с точки зрения Елпидия, ставит диофизитство под один угол зрения с арианством, подставляет своим последователям такую призму, что, читая чрез нее писания отцов, они будут видеть обличение „синодитам“ в тех выражениях, которые направлены только против ариан. Извество, что ариане, эти первые значительные монофизиты в истории³³⁹, охотно принилали учение об одном естестве в христологии, чтобы делать вывод чисто теологический: они любили отправляться от человечества во Христе, ударяли на факты, выражающие Его уничижение, Его отличие, как человека, от Бога Отца, и делали отсюда вывод, что Сын Божий не единосущен Отцу по божеству (ведь эти факты характеризовали собою естество, или существо Христа, a так как оно было в Нем только одно, то Он всецело иного существа, чем Отец). Понятно, отцы церкви делали арианам самые строгие упреки за такие, тенденциозные ссылки на человечество Христово. „Если бы Он не воспринял образа раба, ты не приобрел бы славы усыновления. A ты это благодеяние обращаешь в повод для богохульства“³⁴⁰. Последующие исторические монофизиты, монофизиты в собственном смысле, полагали, что они наилучшим образом отклонят даже малейшее приражение аргументации ариан, если, удержав христологическую основу последних, одно естество во Христе, станут определять его, исходя исключительно от божеской стороны его, не отвергая истинного человечества Христова, но и не констатируя его во всей полноте его значение. Связанные с арианами единством этой почвы, но диаметрально расходясь с ними в точке отправление, монофизиты в себе только хотели видеть истинных противников арианства и осуждение отцов на эту древнюю ересь желали распространить и на своих новых догматических противников. И Диоскор внушает своим адептам, что догматика „синодитов“ не содержит в себе полного признание даже единосущие Сына Божия со Отцом, и это потому, что Христос вочеловечился!.. Конечно, кто полагался на епископскую совесть адрессанта, принимал все его заверение как факт, без проверки, начинал с того, что переставал слушать „душевредные“ слова синодитов: переход того под знамя противников вселенского халкидонского собора был вполне обеспечен. Щ. n. 20. Да живет царь во веки! Эти возгласы имеют несомненно библейскую окраску. Ср. Дан., II, 4. 111, 9. 96. VI, 6. 21. 1 Царств, X, 24. Вязантийские „эвфимии“ ³⁴¹ („многолетия“), возглашаемые императору отцами соборов или народом, в действительности имели другую установленную форму. Вот напр. часть возгласов, которыми отцы халкидонского собора приветствовали 25 октября Маркиана и Пульхерию: „Маркиану, новому Константину, новому Павлу, новому Давиду! Лета Давида императору! Блогочестивому, – Господи! жизнь ему! новому Константину, новому Маркиану! Вы – мир вселенной!.. Сохранит вас вера ваша! Христа ты чтишь, Он сохранит тебя!.. Августе – многие лета³⁴²! Вы светочи православие!.. Светочи вселенной, Господи, сохрани! вечная память новому Константину!... Маркиан – новый Константин, Пульхерия – новая Елена!... Многие лета императору! Христолюбивому императору многая лета!... ты утвердил православие!.. Августе многие лета! благочестивой и христолюбивой“ ³⁴³! Возможно, что автор „похвального слова“ намеренно подражал библейскому тону, так как оно предназначалось для чтения в церкви. Но, быть может, дело объясняется и еще проще: автор, может бы, и сенаторов и кубикуляриев знал только по наслышке и совсем не ведал, в какой формуле принято при дворе возглашать „эвфимии“ ³⁴⁴, и по неволе подделывался под библейский тон за отсутствием византийских источников. Во всяком случае неуместные здесь библеизмы не увеличивают доверие к подлинности „слова“ как Диоскорова. Ъ. n. 21. Андракатис, о котором выше мы говорили. Очевидно Ревилью опустил какой-то отдел, хотя в выдержках рассказ с момента прибытия Диоскора в Константинополь и представляет совершенно связное, по-видимому, целое. Единственную паузу, в виде пояснительной заметки, Ревилью делает между nn. 16 – 17. Андракатис, по объяснению Ревилью, был один из чиновников (un des officiers) sacri cubiculi. Пресвитер Лука, Никита, евнух Мисаил и Селефий – тоже известны лишь из „похвального слова“.

Ы. Как кончил Диоскор? Ставя этот вопрос, мы имеем в виду собственно монофизитские воспоминания о Диоскоре. Самым полным образом они представлены, повидимому, в „похвальном слове Макарию“. Часть их нам известна из коптского синаксаря³⁴⁵. Здесь тоже рассказывается, что Диоскор вел прение со своими противниками.

„Словами отца Кирилла он доказал, что Бог Слово так же соединяется с плотию, как душа соединяется с телом или как огонь с железом, и хотя они состоят из двух природ, однако они соделались одно чрез соединение. Так и Христос Господь есть един Христос, един Господь, одно естество, одна воля. Никто из присутствовавших на соборе не осмелился противостать ему. Но некоторые между ними, из бывших участников ефесского собора, были преданы Несторию. Они уведомили императора Маркиана и императрицу Пульхерию, что в деле веры y них нет противников кроме Диоскора, патриарха александрийского. Тогда они пригласили его к себе вместе с знаменитейшими епископами собора и до самого конца дня вели переговоры с ними. Но святой Диоскор ни в чем не отступил от своей веры. Императору и императрице это было в высшей степени неприятно, и она приказала бить его по устам³⁴⁶ и вырывать ему волосы из бороды, что и было исполнено. Он собрал волосы и выбитые зубы и послал их в Александрию, приказав сказать: „Это – плод веры“. Видя, что с ним случилось, прочие епископы, боясь, чтобы и их не постигло тоже, уступили императору и исповедали, что Христос есть Бог и человек во двух различных разделенных естествах. A Диоскор послал за „томосом“, и принесли ему, как говорят, самый подлинник, писанный рукою Льва н ии подписанный. На нем-то Диоскор и написал отлучение (excommanication) ему и всем, кто оставляет утвержденную [отцами] веру. За это император разгневался на него и приказал сослать его на остров Гангру. И был он сослан и с ним амба Макарий, епископ кауский; два другие спаслись бегством. Собор в Халкидоне состоял из 630 епископов. Когда они [Диоскор и Макарий] прибыли туда, епископ страны той – он был несторианин – обращался с ним [Диоскором] с неописуемым презрением и пренебрежением, пока Бог чрез святого амба Диоскора совершил великие знамение и чудеса, так что все последовали ему и воздали ему великую честь, ибо Бог на всяком месте прославляет избранных своих. Амба Макарию сказал амба Диоскор: „тебе уготован венец в Алексндрии“ и отправил его туда с одним правоверующим купцом, и он принял там венец мученический. Святой Диоскор, совершив свой добрый подвиг, преставился из сей временной жизни и получил венец исповедника. Его блаженная кончина последовала на острове Гангре. Там находится место, где покоится ого тело“.

Таков рассказ, предлагаемый коптам монофизитскою церковию 7-го тот (4 сентября), в день смерти Диоскора. Абиссинская церковь в тот же день поет такой гимн: „Мир Диоскору! Насмеялся он над верою царя, разделившего во двух еднного Богочеловека. А во утверждение в вере своих питомцев он послал в дальнюю сторону вырванные y него из бороды волосы и выбитые зубы, как плод веры своей“³⁴⁷. Говорит ли о чем-нибудь подобном еncomиоn Макарию, не знаем. Но синаксарь и гимн показывают, что египетские монофизиты не побрезговали для пропаганды своей доктрины даже таким средетвом, как распускание подобных росказней; быть может, предъявляли даже на самом деле какую-то бороду, какие-то зубы. Что сам Диоскор послал в Египет что-нибудь подобное, нам не представляется вероятным: человек, избранный некогда на кафедру св. Марка, не мог же быть без некоторых нравственных достоинств, и должна быть граница, ниже которой мы не можем определять уровня нравственного падение экс-патриарха александрийского. Что подобные рассказы прянимаемы были с доверием, это говорит о том, как темна была та среда, которая легла в основу мофизитской церкви, и как грубы еще были нравы в рассматриваемую эпоху³⁴⁸, потому что и ложь (не для шутки) старается держаться в пределах вероятного и не выходить из границ аналогий, представляемых наличною действительностью.

Возможны нелепости, в известном смысле неопровержимые, когда, за полным отсутствием свидетельств более достоверных, историк может укрыться лишь под защиту правила, что onus probandi лежит на том, кто предявляет факты или положение, почерпнутые из источников совершенно мутных. Легенда о Диоскоре не из числа подобных абсурдов. Обстоятельства его низложения осложнены были такими случайными подробностями, которые нe позволяют предполагь даже minimum чего-либо фактического в этом монофизитском рассказе. Тон последнего – отъявленно противомельхитский: Диоскор потерпел истязание не по инициативе его догматических противников, a по распоряжению светской власти, потерпел за то, что отказался подписаться под „томосом“ Льва, a кончил тем, что на самом подлиннике „томоса“ написал отлучение „синодитам“ (до такой стенени раздут исторический факт неудавшейся экскоммуникации Льву в.!). Но а) мы знаем (прим. С), что Диоскор расчитывал – и несовсем ошибочно – на снисходительность именно светской власти, a низложен был по инициативе самого собора, на заседании, на котором сановники даже не присутствовали, на что последние смотрели даже с некоторым неудовольствием. Дело в следующем: первое заседание собора, 8 октября, закончившееся уже ночыо, выяснило непререкаемо, что ефесский собор 449 г. был собор беззаконный и следовательво его руководители должны подвергнуться законной ответственности. Сакра Феодосия, созывавшая этот собор, говорит ο „πρόεδροι“, о председателях, a не о председателе. Все члены, разделявшие с Диоскором эту печальную честь, de jure были равноправны и следовательно равно ответственны. Поэтому сановники, как представители холодного юридического разума, результат всего первого заседания выразили в том суждении, что все шесть πρόεδροι должны подлежать ответственности, с лишением епископского сана в перспективе. Все шесть и были взяты тогда же под стражу³⁴⁹. Отцы собора больше и не видали Диоскора. Стать на точку зрения сановников они не сочли возможным: de facto власть прочих пяти πρόεδροι была очень ограниченная, и уравнивать их с Диоскором по ответствевности было бы несправедливо. Поэтому отцы решили произвести суд прежде всего только над Диоскором. Получив 13 октября первое и второе приглашение – явиться на заседание собора, Диоскор ответил, что он был бы рад явиться на святой и вселенский собор, но состоит под стражей, и магистрианы и схоларии не дозволяют ему идти. Но когда adjutor magistri officiorum представил ему полную свободу идти на собор, то Диоскор повел уже другие речи: узнав от епископов, что на соборе нет ни сановников ни остальных πρόεδροι ефесского собора, Диоскор наотрез отказался явиться на заседание и суд собора и был судим и осужден заочно. Низложив Диоскора, отцы считали излишним судить прочих πρόεδροι и 17 октября просто ходатайствовали пред государем об освобождении этих пяти епископов и возвращении их собору в качестве членов. Савовники на это ответили собору: „мы доложили об этом государю... A ваше благочестие и о Диоскоре, которого вы низложили без ведома его величества и без нашего ведома, и об етих пяти, за которых вы ходатайствуете, и о всем, сделанном на святом соборе, дадите ответ Богу“³⁵⁰. Маркиан исполнил желание собора.

Из этого видно, что представители государственной власти не обнаружили ни малейшего расположения – подвергать Диоскора каким-нибудь истязаниям; что патриарх александрийский даже надеелся выиграть от участия светской власти в суде над ним в виду обнаруженного ею формализма в постановке всего вопроса; что, состоя под стражей, Диоскор не мог пожаловаться на жестокое обращение с ним его приставников: красноречивое свидетельство того, что он совсем не бедствовал под наблюдением схолариев, – его отказ воспользоваться представленною ему свободою идти на собор.

б) Подвергать Диоскора истязанием даже и повода не было. Легенда изображает экс-патриарха александрийского страдальцем за веру; но за веру ему не привелось претерпеть ни малейшей неприятности. 22 октября Анатолий константинопольский заявил, между прочим на соборе, что ,,Диоскор низложен не за веру“³⁵¹. Эти слова, прозвучавшие несколько странно, однако же верно описывают каноническую сторону факта низложения Диоскора. Первое заседание собора выяснило, что Диоскор, как один из председателей ефесского собора 449 г., действовал противозаконно; сам Диоскор не скрывал своего согласия с Евтихием в главном пункте его доктрины. 13 октября Евсевий дорилейский в libellus, поданном собору, обвинял Диоскора прежде всего в еретическом образе мыелей и затем в противоканоническом образе действий. Ряд libelli, поданных александрийцами, подкреплял это последнее обвинение. Отказ Диоскора – явиться на собор выдвинул новый момент виновности: contumacia, παρακοή, φυγοδικία ³⁵² – непослушание собору. Отсутствие обвиняемого создавало известные затруднения³⁵³ для ведения против него обвинения в неправославии; с другой стороны совокупность противоканонических деяний Диоскора была такова, что, взятая вместе с его contumacia, приводила его к низложению, если бы даже не было поставлено и вопроса о его неправославш. Поэтому в заключительном слове (suffragium) римских легатов, которое представляет самый полный свод обвинений против Диоскора, нет речи о его неправославии, равно и в четырех документах, которыми собор изведал о низложении патриарха александрийского³⁵⁴, это обвинение explicite не ставится. А при такой постановке дела очевидно не было и места для допроса Диоскора, принимает ли он догматическое послание Льва в. На самом соборе вопрос о догматическом значении этого ,,томоса“ решался на двух заседаниях: 10 и 17 октября, и на первом из них меньшинство епископов попросило отсрочки для размылления, на втором православное послание было признано всеми, не исключая и этого меньшинства. На первом из этих заседаний Диоскор не присутствовал потому, что находился под стражей, на втором и не мог присутствовать, потому что был уже лишен сана. Таким образом соборно-вселенское признание догматического значение ,,томоса“ состоялось без всякого соприкосновения Диоскора с этим делом. Пока он был патриархом, он не имел случая для открытого заявления в Халкидоне своего недовольства ,,томосом“ ; a когда был низложен, то о мнении его никто не беспокоился кроме его приверженцев, и писать отлучение на всех и все на подлиннике томоса было уже поздно...

Легенда о Диоскоре лишена фактического зерна во всех своих подробностях³⁵⁵; но она видимо сослужила большую службу мовофизитам, если они решились увековечить этот рассказ, дав ему богослужебное употребление.

Из самого ,,похвального слова“ видно также, что ,,изгнание на остров Гангру“ не было осложнено никакими жестокими мерами против Диоскора. Экс-патриарха александрийского поселили на таком месте, где он был (относительно) безвреден; но при нем оставили преданных ему клириков, как диаконы Петр и Феопист, и позволили ему принимать посетителей, приходивших из Египта целыми толпами (n. 1). Кажется, Диоскору не было запрещено даже переписываться с александрийцами, как видно из его послания к эннатским монахам, где он обещается даже продолжить свою аргументацию (прим. Ш). И синаксарист, прямо заинтересованный в том, чтобы окружить Диоскора наиболее блестящим ореолом исповедничества, митрополита гангрского не упрекает ни в чем, кроме ,,неописуемого презрения“ к Диоскору.

Ь. Как кончил Макарий, мы уже знаем (прим. С). К сказанию синаксаря можно прибавить не многое. Епископ антеопольский на соборе халкидонском почему-то не присутствовал, и этот пробел в его биографии для энкомиаста показался соблазнительно-удобною³⁵⁶ канвою для фанатичных фиоритур (n. 22). В естественных объяснениях этого факта конечно не ножет быть недостатка: Макарий, преклонный старец, мог захворать скорее других и примкнуть к Диоскору уже после того, как последний был низложен. Известно, что митрополит Вигилянций ларисский заболел на пути и вместо собора вынужден был отправиться на теплые минеральные воды в Еленополь³⁵⁷. – Синаксарь приписывает Диоскору ту незавидную честь, что он из Гангры послал Макария, фанатизованного до слепоты старца, агитировать в Александрию, отправил его с таким поручением, что в перспективе обрисовывалась если не верная смерть, то несомненная опасность. Принимать показания синаксаря, что Макарий умер от руки самого императорского посла (Syn. n. 7), нет освований; но епископ антеопольский мог погибнуть или в темнице или во время кровавого столкновения между диоскорианами и их противниками. Нельзя забывать, что с точки зрения гражданской власти престарелый епископ был ссыльный, бежавший с места своего изгнания, да еще агитирующий против императорского указа; следовательно арест Макария был более чем возможен и не тот деликатный в своей форме арест, какому подвергнут был Диоскор в Халкидоне... Кровавое столкновение между партиями тоже мыслимо. Известно фактически, что после хиротонии Протерия диоскориане подняли открытый бунт против властей, градом камней отбили нападение солдат и сожгли их живыми, так что из Константинополя пришлось отправить 2,000 солдат для усмирения этого бунта³⁵⁸. Если таков был взрыв страстей после избрания Протерия, то мудрено думать, чтобы во время выборов все в Александрии было тихо и смирно. Для ревности Макария было мало спокойной готовности даже и к мученичеству. Движимый бурным стремлением именно к мученичеству, при первом обнаружении серьезной опасности он мог решить, что час его наконец-то пробил, и – погибнуть.

,,И взяли, – повествует еncomиоn³⁵⁹, – его тело, внесли его в мартирион свв. Иоанна Крестителя и Елисея пророка и положили его на раку этих святых“.

Храм, о котором идет речь, есть зваменитый Ceрaпион (Σαραπεῖον, Σεράπιον). В 391 г. после кровопролитного боя с язычниками христиане овладели храмом Сераписа, отличавшимся красотою и обширностью. Архиепископ Феофил обратил его конечно в христианскую церковь. Постройки были окончены уже при Аркадие (395 – 408 г.), и новая церковь получила название ,,Аркадиевой“³⁶⁰. Она состояла из главного храма (ἐκκλησία) и малого (μαρτύριον) ³⁶¹. В этот ,,мартирион“ 27 мая 398 г. перенесены были мощи св. Иоанна крестителя³⁶² и с течением времени прежнее название храма было забыто, и его стали называть церковью св. Иоанна. Вероятно около того же 27 мая 398 г. перенесены были в этот мартирион и мощи пророка Елисея³⁶³, остававшиеся здесь, кажется, до 11 мая 464 г., когда они перенесены были в ,,обитель Павла прокаженного“³⁶⁴. Уже в первой половине V в. при церкви св. Иоанна существовала библиотека³⁶⁵, основанная быть может для того, чтобы поддержать научную славу этого места: в языческом ,,серапионе“ существовала вторая по знаменитости александрийская библиотека. Ряд построек, возведенных в 465 – 467 гг. около храма св. Иоанна³⁶⁶, говорит о его возвышающемся значении. Около 480 г. Иоанн Талайя (впоследствии архиепископ александрийский), известный как ,,пресвитер и эконом, заведующий делами всех александрийских церквей“ ³⁶⁷, называется ,,пресвитером и экононом (πρεσβύτερος οἰκονομεῖν τεταγμένος) честного храма св. предтечи и крестителя Иоанна“³⁶⁸. Наконец в 517 г. церковь св. Иоанна является с таким значением³⁶⁹, что можно думать, что в это время она в качестве ,,великой церкви“ заступила место древней ,,великой церкви“, Кесариона.

Синаксарь уверяет, что Протерий колебался перед подписанием соборного вероопределения. В этом нет ничего невозможного: если для некоторых отцов халкидонского собора нужно было немало времени и размышление, чтобы убедиться в православии догматического послание Льва в., то почему не предполагать того же и о Протерие? Влияние Диоскора на догматическое направление последнего было конечно сильнее, чем на епископов палестинских и иллирийских. – Еще больше освований было колебаться над вопросом: принимать или нет избрание на александрийскую кафедру, когда давали себя чувствовать симптомы такой привязанности к Диоскору и такой вражды ко всякому преемнику его при его жизни, что Протерий мог предвидеть, какой тернистый путь церковного служения предстоит ему.

Тилльмон³⁷⁰ относит хиротонию Протерия к 452 г., не определяя времени года. По синаксарю, Протерий не был еще рукоположен, когда Макарий был убит 27 паопи, т. е. 24 октября, очевидно, 452 г. Такая дата может показаться слишком позднею даже при полном внимании к историческому свидетельству, что избранию Протерия предшествовало ,,большое колебание“ умов, multa dubitatio³⁷¹. Однако показание синаксаря находит себе подтверждение с другой стороны. В 453 г. от 11 марта Лев в. пишет епископу коскому Юлиану, находившемуся в Константинополе в качестве нунция или апокрисиария папы: ,,Желаю знать об египетских монахах, успокоились ли они и какой они веры, a также какие y вас имеются верные известия о мире александрийской церкви; a что я отписал ее епископу или хиротонисавшим его и клирикам, ты увидишь из прилагаемой при сем кoпии“³⁷². Это первое упоминание о Протерие в посланиях папы. Очевидно речь идет о самом первом ответе Льва в. новопоставленному архиепископу александрийскому, адресованном вместе и собору рукоположивших его епископов. Из дальнейших посланий мы узнаем, что папа нашел ,,общительное послание“ Протерия недостаточно определенным и пожелал более объстотоятельного изложения вероучения и категорического признания ,,томоса“ к Флавиану, что Протерий исполнял это желание папы, отправил к нему посольство с епископом Несторием во главе, заручился и рекомендациею императора Маркиана; на это Лев в. ответил Протерию приветственным посланием от 10-го марта 454 г.³⁷³. Посольство от Протерия впрочем прибыло в Рим еще до 9 января³⁷⁴. В послании от 11 Марта 458 г. о своем ответе Протерию папа упоминает лишь между прочим; но очевидно что была еще свежая новость и настолько важная, что Лев в. не стал бы надолго откладывать сообщение о ней Юлиану³⁷⁵. С другой стороны и тот факт, что Протерий второе свое послание папе отправляет лишь в конце 453 г., не позволяет отправку первого отдалять от 11 марта. Во всяком случае 25 ноября 452 г. Лев в. не имел еще никаких известий из Александрии. Он знает о беспорядках, произведенных монофизитами в Палестине, об избрании ими Феодосия епископом иерусалимским, и просит Юлиана почаще извещать о делах палестинских; но об Египте не говорит ни слова³⁷⁶. – Таким образом можно установить довольно тесные хронологические границы для факта хиротовии Протерия: ноябрь – декабрь 452 или январь – февраль 453 г. С большою вероятностью можно исключить из этого срока даже первую половину ноября и последнюю половину февраля.

* Извлечение из ,,похвального слова“ y Цеги (nn. 23. 24) представляют заметное отклонение от рассказа синаксаря и Макария. По еncomиоn Макарий прибыл в Египет не из Гангры, a из Константинополя, не с одним благочестивым купцом, a с тавеннисийскими монахами. Он отправился из Константинополя по-видимому еще до открытия халкидонского собора, и не прошло еще и месяца по возвращении Макария в Египет (между тем как Пафнутий уже год прожил в Канопе, прибыв сюда видимо после отбытия Диоскора из Александрии), как явился в Александрию курьер с вероопределением собора (которое изложено лишь 22 октября и утверждено 25 октября 451 г.), и Макарий 24 октября, очевидно 452 г., окончил свою жизнь как противник вселенского собора.

Из этих разноречивых пунктов второй еще допускаег соглашение: тавеннисиоты издавна были известны как образцовые хозяева, и для египтян суда, нагруженные продуктами трудовой жнзни фиваидских монахов, плывущие вниз по Нилу в Александрию, были обычным явлением ³⁷⁷. Поэтому не было бы странно, если бы тавеннисиоты и в Константинополь явились для сбыта своих произведений. Но другие два пункта отзываются прямо противоречием, и рассказ синаксаря представляется более правдоподобным. Монастырь в Канопе, принадлежавший тавеннисийской конгрегации (нечто в роде метоха?) существовал со времени Феофила александрийского и известен был под названием ,,Метании“ (Μετάνοι», покаяние). Для монахов латинского происхождения, подвизавшихся в этом монастыре, блаж. Иероним перевел на латниский язык правила св. Пахомия³⁷⁸. Курьер (veredarius) Сергий из других памятников неизвестен. Но ,,Салофакиарий“ это очевидно Тимофей Салофакиол, патриарх александрийский в 460 – 482 гг. Салофакиол мог конечно в 452 г. почему либо прибыть в Александрию одновременно с послом императора, но еncomиоn отличает ,,Салофакиария“ как ,,еретика“, как лицо, для монофизитов особенно ненавистное, и по-видимому совсем умалчивает о таких епископах, как Несторий фрогониский и Авсоний севеннитский, которые конечно не были приятны для Диоскора, тогда как в эту пору Тимофей Салофакиол ничем по-видимому не выдавался. Естественно поэтому поставить волрос: не слишкои-ли далеко для Диоскора энкомиаст прозревает в будущее? не то-ли эта подробность значит, что ,,похвальное слово“ сочинялось не ранее 460 г ?

Упоминание о св. Протерии тоже любопытно. Энкомиаст дает понять, что звание ,,эконома Кесариона“ перешло к Протерию каким-то неприятным для диоскориан образои, что он ,,восхитил“ [п-ет амонι] эту должность так же, как ,,схватил“ [аf-aмонι] томос. Не скрывается-ли здесь намек на какую-то выходку Диоскора против Протерия, о которой глухо упоминает диакон Феодор (прим. М. стр. 67)?

Туринская коллекция (коптские диалекты; отзыв филолога о коптской литературе): состояние и содержание папирусов. Египетские четьи-минеи. Вопрос о времени образования сборника. – «Житие бл. Афу»: его достоверность и истортико-догматическое и церковно-историческое значение.Второй церковно-исторический памятник, изданный Э. Ривилью, отличается от первого³⁷⁹ по своему диалекту, своему рукописному источнику и своему историческому значению.

«Житие блаж. Афу» писано на южно-коптском наречии³⁸⁰ и издано по туринскому папирусу. A все туринские папирусы, по словам Ревилью, представляли прежде одно связное целое и вероятно в конце святительствования св. Кирилла александрийского положены были в библиотеку мартириона (топос) св. Иоанна Крестителя. Во всяком случае они были писаны еще до отделения александрийской церкви от кафолической при Диоскоре³⁸¹. Эти сведения можно несколько³⁸² дополнить и – поправить.

Туринские коптские папирусы (все на южном диалекте) отрыты были под развалинами какого-то запустевшего монастыря³⁸³ и вышли на свет конечно в поврежденном виде; но это было только начало их злополучия. Варварская рука араба без всякой осторожности вбила этот хрупкий материал (папирус ломается) в ящик; и когда после водного плавания эти остатки старины глубокой прибыли в 1823 или в 1824 г. в Турин, академик аббат Амедео Пейрон, вскрыв ящик, поневоле вспомнил одну строфу из Дантова «ада». Манускрипты оказались покрыты густым слоем мелкого copa и пыли, взлетавших на воздух от самого слабого дуновения, и эта пыль и этот сор образовались из самих же папирусов, искрошившихся и перетертых. После долгих трудов Пейрову удалось подобрать к тетрадям листы, к листам их обрывки и более крупные кусочки папирусного сора, – к строкам буквы... Все это было наклеено на прозрачную бумагу, и к 1835 году в «египетском музее“ состояло семь папирусов, неполных, но все же довольно значительных по объему. Эта история их образования объясняет и те многоточия, которые читатель встретит в тексте «жития бл. Афу».

Вот что известно о содержании туринских коптских папирусов:

Папирус I (63 листа) 1. Мученичество св. Игнатия Богоносца³⁸⁴. 2. Мученичество св. Джиооре, пастыря овец, из жинджива, 15 хиак. 3. Рассказ о деве Евдоксии, сестре Константина в., которая в 365 г. по воскресении Христовом путешествует в Иерусалим и просит своего брата, возвратившегося из победоносного похода на персов, поднять гонение на иудеев и принудить их креститься.

Папирус II (54 листа). Ὑπομνήματα Господа нашего И. Христа, писанные при Понтие Пилате ["самый древний» – по Ревилью – перевод апокрифического евангелия Никодима].

Папирус III (число листов не указано). 1. Слово об Иоанне Крестителе, где подробно излагается жизнь его³⁸⁵. 2. Житие апа Афу, анахорета иепископа пемджеского, 21 тоут. 3. Мученичество св. Ираиды (ъираеи)³⁸⁶. 4. История об архиепископе апа Феофиле³⁸⁷. 4. И проч.

Папирус IV (95 листов). 1. Слова нравственного содержания. 2. Постановления никейского собора³⁸⁸. 3. Подложное житие Афанасия в.

Папирус V. Житие Иллариона в. [согласно с иеронимовым].

Папирус VI. 1. Слова нравственного содержания. 2. Мученичество св. Птоломея, 11 хиак.

Папирус VII. 1. Всевозможные неподобранные остатки от разных папирусов. 2. Отрывки из книги Притчей.

Несомненно есть в туринской коллекции: 1) отрывки, относящиеся к ефесскому вселенскому собору 5); 2) много бесед («molte melie») свв. Златоуста, Афанасия, Кирилла александрийского, Прокла, епископа кизикского [sic], 3) мученичество св. Епимаха, 4) Оригинальные жития египетских подвижников: Моисея, Савина, Диоскора и др.

Этих неполных сведений достаточно для того, чтобы определить тип содержащихся в туринской коллекции памятников.

Известно, что почти вся церковно-историческая и патристическая письменность на северно-коптском диалекте (ее главное хранилище – ватиканская библиотека) сводится к одному разбитому и изорванному экземпляру четьи-минеи монастыря св. Макария в. в Ските. На всех житиях, мученичествах и даже свято-отеческих беседах в ватиканских рукописях есть еще пометки киноварью, в какой день, в которой из монастырских церквей, иногда даже от какой до какой страницы должно читать³⁸⁹, – ясный след, что ватиканская коллекция когда-то составляла одно связное целое. Историческое содержание этой макарьевской четьи-минеи, в сокращенном виде обработанное на арабском языке в 1425 г. Михаилом, епископом малиджским, составило тот синаксарь, который и до сих пор пользуется при богослужении коптская церковь; согласно с основным течением этого синаксаря направляются и известные доселе коптские (арабские) месяцесловы.

Нельзя сомневаться, что туринская коллекция тоже представляет обрывки четьи-минеи. В папирус III видимо вошли остатки двух первых месяцев: тоут и паопи. Достаточно прочитать первую строку «Жития блаж. Афу», чтобы понять, что оно составляет часть стройного, по дням расположенного целого. – Но эта южно-коптская четья-минея не есть простой перевод макарьевской, a самостоятельная редакция. Памяти св. Афу и св. Джиооре не только нет в синаксаре под указанными числами, но даже имена их ни в одном из известных арабских месяцесловов не встречаются³⁹⁰; имя св. Птоломея под 11 хиак читается только в одном из них (порфириевском); тождество св. Ираиды с сестрою Абадира остается вопросом. В сравнении с ватиканской коллекцией туринская представляет достаточно разности, чтобы предполагать в ней самостоятельный агиологический памятник, о это конечно возвышает ее значение и говорит об ее относительной древности: литургическое разнообразие естественно предшествует строгому единству. Но когда Ревилью утверждает, что туринская коллекция восходит к первой половине V в. (к 444 г.), тο к его заверению нужно отнестись с большим скепсисом.

а) Рассказ об Евдоксии представляет имп. Константина в. в живых спустя 6о лет после его смерти, – анахронизм невероятный в писателе V в.

б) Обилие бесед св. Златоуста (и еще вопрос: каких? не подложных ли?) не совсем вероятно в четьи-минее 444 г. Кто не знает, как относился Феофил александрийский к св. Златоусту? Даже в 417 г. в Александрии отказались внести его имя в диптихи. Следовательно только после этого года беседы св. Златоуста распространились в Египте, нашли здесь глубоких почитателей, переведены на коптский язык и вошли в состав сборника. Процесс довольно быстрый!³⁹¹

в) Особенно тяжело в нашем вопросе падает подложное (spuria) житие Афанасия в. Что это за произведение, конечно неизвестно; но можно догадываться, что оно сродно с арабским житием Афанасия в.³⁹² A это последнее повествует, что архиепископ александрийский Александр († 17 апр. 328 г.) пережил имп. Константина в († 22 мая 337 г.); что царствовавший после него арианин Констант приказал посадить Афанасия в. в челнок без воды и хлеба и пустить по морю, a когда Бог спас его, то Констант замышлял умертвить и его, и двух других архиепископов – Либерия римского и Дионисия [sic] антиохийского; что по смерти Константа воцарился православный Констанций; что Афанасий в. († 2 мая 373 г.) скончался в царствование Иовиана († 16 февр 364 г.), и Либерий римский († 24 сент. 364 г.), услышав об этом, прислал в Александрию послание с выражением своего соболезнования. В нашем вопросе доказательное значение имеют не эти невежественные, невозможные в 444 г. анахронизмы, a тο обстоятельство, что в коллекции Борджиа сохранились отрывки южно-коптского текста, с которого арабское житие переведено почти слово в слово. Это была рукопись очень значительного объема, называлась она «историей церкви» (очевидно  – александрийской), и рассказ о ней несомненно обнимает и время правления св. Кирилла и может быть продолжался и далее³⁹³. Так как туринская коллекция в некоторых частях (напр. в постановлениях, приписываемых никейскому вселенскому собору) представляет дублеты борджианской, то нет ничего невероятного, если и подложное житие Афанасия в., и история о Феофиле александрийском, и даже рассказ об Евдоксии, окажутся главами из «истории церкви», сочиненной несомненно после 444 г.

Словом, мы думаем, что и в этом вопросе французский египтолог слишком увлекся³⁹⁴; что первое удовлетворительное описание туринских папирусов представит и окончательное опровержение мнения, будто они восходят к 444 г., и они займут более скромное в палеографическом отношении место.---------------Достоинство сборника в его целом, однако, не предрешает еще вопроса о достоинстве отдельных частей его. И если vita s. Athanasii spuria я historia de Eudoxia составляют темные пятна туринской коллекция, то «житие блаж. Афу» несомненно служит ее украшением. Этот небольшой по объему памятник – не из числа тех, которые являются пред читателем как дилема: или сказание очевидца, или преднамеренный подлог фальсификатора. О «житии бл. Афу» нельзя сказать ни того, ни другого: tertium datur. Оно не поражает обилием фактических подробностей, точных хронологических дат и собственных имен, которые так естественно, почти невольно льются из под пера очевидца, которому все дорого в его святых воспоминаниях, и которые намеренно придумывает фальсификатор, чтобы облечь свой элаборат броней достоверности. На нем нет пометок, документально свидетельствующих об его подлинности, которые на подлинных творениях встречаются лишь изредка, по счастливой случайности, и которые чаще «удостоверяют» свои продукты особенно дерзкие обманщики³⁹⁵. Автор «похвального слова Макарию»³⁹⁶, если не был Диоскор, то несомненно хотел казаться им: он помнит каждый шаг Макария, – сыплет собственными именами щедро до расточительности: Феопист, Пафнутий, Пинутион, Омир, Андракатис, Никита, Лука, Мисаил, Селефий, Анувион, Сергий, остались бы неизвестны потомству, если бы «великий» Диоскор не удостоил их упоминания в своем «ἐγκώμιον». Aчто это «слово» принадлежит ему, – на это – целый полк свидетелей; и наконец запись диаконов Петра и Феописта представляет сама по себе достаточную гарантию... Ничего подобного нет в «житии блаж. Афу»: только два собственные имени там упомянуты: самого Афу и Феофила александрийского, – имена, которые можно не забыть и спустя несколько столетий! Только две цифры там встречаются, и они обе так условно круглы (n. 6: «три дня»; n. 14: «три года»), что их можно принять за приблизительные: «дня два-три», «года два-три». Автор молчит даже о таком имени и о таком числе, которые трудно было бы не сказать очевидцу: не назван по имени предшественник Афу по кафедре (n. 14); не упомянуто, сколько лет Афу правил церковью (nn. 23. 25). И невольный соперник Афу так и остался без именным «некто» (n. 14: «одного пресвитера»; в. 18: «того пресвитера»).

Но, с другой стороны, ничто не показывает в авторе и слишком позднего агиографа. «Житие бл. Афу» не есть ни амплификация византийского панегириста, где за пышно вздутою пеной общих мест и риторического цветословия сквозит иногда поразительная бедность фактического содержания, ни экзальтированное вещание темного коптского энтузиаста, который путается в словах, но очень свободно обращается с фактами, титанически громоздит чудо на диво, одно другого бездельнее и необъятнее, с легким сердцем роняя сверхъестественное до уровня обыденного, a цифры считает прямо сотнями³⁹⁷. Изложение нашего автора так трезво и непритязательно просто, что, можно сказать, он совсем не имеет стиля. Все «житие» состоит из короткой не фразистой передачи фактов. Современник или даже человек следующей (второй) генерации («младший современник») рассказал бы с большею подробностью; но сто лет спустя было бы многое позабыто, что наш автор передает точно. Видимо он стоит на крепкой фактической почве, идет по свежему следу непосредственного предания, в котором оригинальный образ блаженного епископа пемджеского рисуется рельефно и живо.

В приемах автора, который нигде не выражает желания выйти из скромной роли «неизвестного», все говорит в пользу достоверности его повествования. Содержание «жития» также не возбуждает сомнений: и положительно известные факты и аналогии гармонируют с ним, и даже пункт, по-видимому наиболее странный (n. 15), находит для себя литургическое подтверждение (см. заметку К).

Скромный агиологический памятник египетской церкви, «житие блаж. Афу», – по-нашему мнению – должно занять выдающееся место в истории догматов: оно проливает совершенно новый свет на историю антропоморфитского спора (разрешившегося в оригенистический), разъясняет одну сторону в его исходном пункте и самому вопросу об антропоморфитах дает такую постановку, которая была лишь едва намечена в известных до сих пор памятниках. Только теперь история антропоморфитов становится действительно понятной (см. заметку Е).

Но и в своем главном содержании, как биография св. епископа, «житие» имеет значительную ценность для церковной истории. Подлинными житиями древних епископов агиология совсем не так богата, чтобы новый материал можно было считать излишеством. Aэтот памятник примыкает, к тому же, к серии более редкой. Нам лучше известны деяния тех светильников, которые на своих славных кафедрах были видны целому миру, неизгладимо начертали свое имя в истории и неразрывно связали его с своею эпохой. Нотакие епископы принадлежат более вселенской церкви, чем своей парикии. Напротив тип обыкновенного епископа скромной провинциальной кафедры с тихой, невидной со стороны деятельностью, в эпоху, неотмеченную ничем замечательным, – этот тип менее известен, при всей его глубокой важности: направляемое такими епископами жило своею нормальною, обычно-здоровою жизнью огромное большинство христианского мира, и на эту спокойную мощь, на эти сероватые стены, опирался высокий золотой купол кафолической церкви. И эта провинциальная глушь иногда таила в себе такие цветы крепкого нравственного характера, какими далеко не всегда были украшены мраморные площади столиц и диэцезальных митрополий. Григорий назианзский (отец Богослова), Авраам каррский, Афеоний зевгматский³⁹⁸, были высокими представителями этого слабо намеченного в письменности типа. К этому глубоко-симпатичному классу епископов обыкновенных принадлежал и блаж. Афу пемджеский, – образ оригинальный даже и в среде оригинального Египта.

Предлагаем текст «жития». Разделение его на 25 параграфов принадлежит не Ревилью и не туринскому папирусу³⁹⁹. 

«Житие апа Афу, отшельника и епископа пемджеского (оксиринхского)

21-го дня тоут ⁴⁰⁰ 1. После сего надлежит нам совершать память сего святого епископа, именем Афу, прозванного «могучим» (п-ет-чемчом). Сначала он был в послушании y людей избранных и верных – некоторые из них были наставлены учениками апостольскими – и жил, по примеру их, добродетельно. A когда они почили, он остался один и знал лишь одного брата, которого наставлял на путь к небу...

2. ...одетый в хитон поселянина⁴⁰¹, слушал он проповедь святой Пасхи в пемджеской (оксиринхской) церкви и никем неузнанный уходил в свое место. Так он дожил до старости.

3. И была y него власть над животными, с которыми ходил он. Они знали его, как своего друга, любили его, как своего пастыря и, словно разумные люди, – так устроило для него святое провидение – решительно ничем не беспокоили его, видя то знамение, которое положил на нем Господь их. Зимою они во множестве собирались к нему, и ему, среди их, было тепло от их дыхания, как под кровлею. Равным образом летом они давали ему тень. В иной день, случалось, он не мог идти за ними на пастбище. Тогда некоторые [животные] оставались с ним и не оставляли его одного, a другие шли на пастбище и приносили ему во рту пищи.

4. И вот что сказал он, уже будучи епископом, об этом образе жизни (ἀναστροφή), когда многие братия спрашивали его: «что за причина, что ты вел такую жизнь?» И он ответил им: «я – человек с большими недостатками. И слышал я, что блаженный Давид говорит⁴⁰² Богу: «как скот я был пред Тобою». Слышал я также, что Исаия ходил ногой; он отложил даже рубище, которым подпоясывался по чреслам⁴⁰³. И о Спасителе и Господе всех читается в Евангелии от Марка, что «Он был со зверями»⁴⁰⁴. Если же Бог и Его святые ради меня снизошли до такого всецелого уничижения, то не тем ли более (πόσῳ μᾶλλον) [должен уничижиться] я, бедный?»

5.   И когда он жил еще со зверями, пришел он однажды на проповедь св. Пасхи. И услышав выражение (λεξις), несогласное с учением Св. Духа, сильно смутился он. И все слышавшие тоже опечалились и смущены были этим словом. Но ангел Господень повелел блаженному Афу не оставлять без внимания (ἀμελεῖν) этого слова и сказал: «определено тебе от Господа идти в Ракоте (Александрию) и разъяснить это слово». Место в проповеди, о котором идет речь, было следующего содержания: возвеличивая славу Божию, автор (петъипогореие = ὁ ὑπαγορεύων) упомянул и о немощи человеческой и сказал: «образ Божий – не тот, что носим мы, человеки».

6.   Услышав эхо, блаженный Афу, озаряемый Св. Духом, отправился в Ракоте (Александрию). Одетый в ветхий хитон, три дня стоял блаженный апа Афу y дверей епископа. Никто не хотел ввести его к нему: видели, что это человек не из знатных (ιδιώτης). Но после на него обратил внимание один из клириков. Видя его терпение, он понял, что это человек Божий, и вошедши доложил архиепископу: «здесь y дверей один бедный человек. Он говорит, что ему желательно видеться с тобою; но мы не смеем впустить его, так как одет он неважно».

7.   И тотчас, как бы подвигнутый мановением Божиим, он приказал ввести его. И когда он стал пред ним, он спросил его о причине [его прихода]. Он ответил: «да благоволит господин мой епископ выслушать слово раба своего с любовью и терпением (ἐν ἀγαπηκaὶ ἀνοχῇ)». Он сказал ему: «говори». И отвечал блаженный апа Афу: «я знаю благостность (χρηστότητα) души твоей, знаю, что ты – муж совета. Поэтому я и явился к твоей великоименитости. Смею надеяться (θaῤῥῶ), что ты не презришь слова благочестия, хотя бы оно исходило от человека такого убогого, как я“. И сказал архиепископ Феофил: «безбожен тот, кто настолько неразумен, что отвергает, из-за чего бы то ни было, слово Божие». Афу отвечал: «пусть прикажет господин мой прочитать мне копию (ἶσоν = экземпляр) [пасхальной] проповеди. Я слышал в ней одно выражение (λέξις), несогласное с богодухновенными писаниями. Не верится мне (οὐ πιστεύω), чтобы оно произошло от самого тебя, и я думаю, не описались ли здесь переписчики (συγγραφεύς). A выражение это таково, что соблазняет многих благочестивых, и сильно прискорбно сердцам их». И тотчас апа Феофил архиепископ отдал приказание, и принесли экземпляр (ἶσον) проповеди; и когда начали читать ее, это выражение встретилось. 8. И тотчас апа Афу повергся [пред архиепископом] и сказал: «именно это выражение несостоятельно. Я [всегда] буду исповедовать, что все люди сотворены по образу Божию». И отвечал архиепископ: «только ты один против этого выражения, и никто другой не будет в этом на твоей стороне». И говорит апа Афу: «смею думать, что сам ты согласишься со мною и не станешь меня оспаривать». И говорит архиепископ:  «как ты можешь сказать об эфиопе, о прокаженном, о хромом или о слепом, что он есть образ Божий?» Блаженный апа Афу ответил: «высказываясь таким образом, ты противоречишь Тому, кто сказал: «сотворим человека по подобию [sic] Нашему и по образу Нашему»⁴⁰⁵. Архиепископ ответил: «нимало (μὴ γένοιτο)! но я не забываю и того, что только Адам сотворен по Его подобию и по Его образу;a дети, родившиеся [у Адама] потом, уже не подобны Ему»⁴⁰⁶. Апа Афу сказал в ответ: «и однако же, после того, поставляя завет с Ноем после потопа, Бог сказал: «кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется вместо ее: ибо человек создан по образу Божию»⁴⁰⁷. И говорит епископ: «страшусь я сказать о слабом, подверженном [немощам] человеке, что он носит образ Бога бесстрастного, совершенного, возвышенного над всем созданным. Как после этого я мог бы назвать Его светом истинным, которого никто не превосходит?»   9.   И говорит ему апа Афу: «если ты говоришь так, то и о теле Христовом могут сказать, что оно не есть то, чем мы его называем. Иудеи скажут: «как это ты берешь хлеб, который после стольких трудов⁴⁰⁸ произрастила земля, и затем веруешь и говоришь, что это – тело Господне?» И говорит ему епископ: «сравнение неверно. Ведь хлеб есть истинно хлеб, пока мы не вознесли его на жертвенник (θυσιαστήριον = пpecтол). Лишь тогда, когда мы возносим его на жертвенник и призываем на них [sic] Бога, хлеб становится телом Христовым, a чаша – кровию, как Он сказал ученикам: «приимите, ядите, сие есть тело Мое и кровь Моя»⁴⁰⁹. Так и мы веруем». И говорит ему апа Афу: «как этому необходимо веровать, так необходимо веровать и тому, что человек сотворен по подобию и образу Божию. Тот, кто сказал: «Я хлеб, сшедший с небес»⁴¹⁰, – ведь Он же сам сказал, что «кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется вместо ее: ибо человек создан по образу Божию»⁴¹¹. [Так нужно рассуждать] о славе и величии Бога, которого никто не может... и не постижим, и о немощи и ничтожестве человека с известными недостатками его природы...

10. Припомним также, что когда царь повелевает написать его изображение (εἰκών), тο все признают его образом царя, и в то же время все знают, что это – дерево и краски. Ведь оно не поднимает лица⁴¹², как человек, нет y него слуха, как y царя, и не говорит оно подобно ему. Однако никто не напоминает о всех названных недостатках из страха пред повелением (ἀπόφασις) царя, который сказал: «это мой образ». Даже более: если кто-нибудь осмелится оспаривать (ἀρνεῖν) это [и сказать], что это не образ царя, то его казнят смертью за оскорбление величества⁴¹³. Пред этим изображением, пред этою раскрашенною деревянною доской, устрояют даже [торжественные] собрания и воздают ей славословие из почтения к царю. И если так бывает с изображением без духа и движения..., то не тем ли более [это нужно сказать о человеке], в котором есть дух Божий, который и действует и почтен выше всех животных на земле. При всех различных немощах, при всех разнообразных несовершенствах нам свойственных [нашу природу воспринял Христос] ради нашего спасения. И никто не может презирать той славы, которую дал нам Бог, как сказал Павел: «муж не должен покрывать голову [потому что он есть образ и слава Божия]»⁴¹⁴.

11. Выслушав эти слова, блаженный архиепископ встал, пал на выю его и сказал: «поистине только отшельник должен быть (πρέπει) учителем. A я... смутились в нас помыслы сердца нашего, так что, по неведению, мы вполне ошиблись». И тотчас написал во всю страну (χώρα) [послание, в котором] отказался от того ошибочного выражения [и заявил], что он непродуманно употребил его.

12. После этого сказал он блаженному с заклятием: «поведай мне жизнь твою и откуда ты родом (γένος). Посмотришь на тебя, так ты выглядишь простецом (ἰδιώτης); а послушаешь слов твоих, так они далеко выше слов мудрецов». И он сказал в ответ: «я желаю жить монахом, но далеко мне до такой чести. A родом я из Пемдже⁴¹⁵. Но так как ты надеялся на мудрость свою, то ею враг и уловил тебя. Он знал, что многие соблазнятся тем словом и, ко вреду своему, не станут слушать слов святого учения, от тебя исходящего. Но по любви к Богу, горящей в твоем сердце, вот, ты попрал все козни диавола, послушав слова моего ничтожества. Невозможно было ему надмить тебя [иначе как через посредство] высокомерия в сердце твоем, и он поймал тебя на твоем собственном изволении; но ты проявил свое младенчество о Христе – подобно великому Моисею, который послушался Иофора, священника мадиамского⁴¹⁶. Так воистину сказал Спаситель наш отцам твоим – апостолам: побратитесь и будьте как дети»⁴¹⁷. И ты поистине доказал, что ты всецело обратился от высокомерия к смирению, простоте и младенчеству».

13.    После этого он умолял его побыть с ним несколько дней; но он извинялся, говоря: «невозможно для меня это». Таким образом, он и ушел от него с миром и честью. И опечалился он [архиепискол] в сердце своем, что он бежит от него, как печалится сын, от которого уходит отец.

14.    После этого прошло три года, и почил епископ пемджеский. И собрался вместе, по обычаю, весь город, и по общему согласию выбор (ψήφισμα) пал на одного благочестивого пресвитера; и послали его в Ракоте (Александрию) с приговором (ψήφισμα) о поставлении его во епископа. Получив послание, архиепископ апа Феофил сказал в ответ: «в вашем городе есть монах Афу; приведите его ко мне, и я поставлю его вам в епископа». И отвечали пресвитеры: «мы не знаем никакого монаха Афу в номе нашем, да не думаем, чтобы кто-нибудь и знал его». Но архиепископ опять сказал в ответ: «если вы не приведете его, не поставлю я вам епископа».

15.  И они ушли от него и пришли в свой город и искали [этого] человека, и никто в целом номе не знал его, потому что он жил не с людьми, a с животными. В этом затруднении собрали они монахов и распрашивали их о человеке. И отвечал один из них, знавший его: «да, я раньше знал его; я нашел его в пустыне: там он живет с бубалами». И тотчас они приказали звероловам расставить на него сети и поймать его, потому что тот брат уверял их, что если только он [Афу] проведает, что они разыскивают его с тем, чтобы поставить его в епископа, – он убежит. И расставили на него звероловы сети. И он вышел ночью напиться воды вместе с бубалами, и тотчас звероловы наскочили на него, поймали и овладели им. A он сказал им: «какое вам до меня дело? зачем вы схватили меня? я человек, как и вы. Если вы ловите зверей, то вот бубал, которого вы поймали». A они говорят ему: «мы знаем, что ты человек; именно за тобою, изловить тебя, мы и пришли сюда». И он говорит им: «а если вы меня ищете, оставьте его, пусть идет». И тотчас они отпустили бубала, a его взяли и представили архиепископу.

16.  Увидев его, он весьма обрадовался; и когда рассказали ему, как захватили его, он весьма дивился. И говорит ему: «ты пришел, Афу! Иди же, трудись вместе с твоими сослужителями. До сих пор ты подвизался только для себя, ради своего [личного] спасения: теперь, «обратившись, утверди братьев твоих»⁴¹⁸, подвизайся и ради их, a не только ради себя». И отвечал апа Афу: «кто я, владыко, господин мой⁴¹⁹, что ты говоришь о мне такие речи? Немощный я человек, и [именно] в [сознании] своего убожества бежал я от людского общества и ушел от житейских треволнений. И ныне заклинаю тебя Господом – не делай надо мною насилия: то, что ты задумал, невозможно». Архиепископ сильно опечалился из-за клятвы именем Господним и говорит ему: «жив Господь! если ты не разрешишь клятвы, которою ты связал меня, я отчуждаю тебя всякого общения с христианами в веке сем и будущем». Тогда апа Афу повергся [пред ним] и сказал: «ты победил меня. Это было бы позором для меня и скорбью во веки. Вот я пред тобою: если я нужен тебе, делай со мною, что тебе угодно». И [еще раз] повергшись [сказал]: «прости мне, господин мой, отче!» И он рукоположил его и отправил его в город его.

17.  Сделавшись епископом, [он завел] такую практику (πρακτικὸν τῆς ἐπισκοπῆς), что во все дни свои ни разу не позволил себе ни успокоиться в городе ночью, ни вкусить в нем хлеба днем, но жил один в загородном монастыре... В субботу приходил он в церковь, собирал народ и до вечера проповедовал ему слово Божие; ночь [с] субботы [на воскресенье проводил он] в молитвах и псалмах..., вставал... на [служение] святой литургии и опять поучал (κατήχει) их до шестого часа воскресенья и опять удалялся в монастырь до [следующей] субботы.

18.  A того пресвитера, который был избран к поставлению во епископа, он поставил над счетною частью⁴²⁰ всей церкви. Раз в год он отдавал отчет по церкви, и все, что оставалось за покрытием расходов⁴²¹ по церкви, он разделял бедным в городе и своим ближним, так что благодаря ему... забыли о [существовании] нищеты... И случалось, что... другой начальник помогал ему кроме... имущества церковного и... ему пожертвование по обету или дар... и он разделял их между всеми, смотря по нужде каждого.

19.  [Если случалось, что] в субботу [обращались к нему] нуждающиеся и обиженные, то он занимался их нуждами и расследовал их дела до девятого часа. A с девятого часа до вечера он пребывал в святой молитве и собирал их и выходил... и проводил ночь в бодрствовании до утра.

20.  Ни одна женщина не смела приступить к нему приобщиться, если на ней было что-нибудь золотое. Он сделал такое распоряжение, чтобы ни одна женщина с золотыми украшениями или в цветной одежде не подходила к нему приобщаться тела и крови Христовой. Ибо диаконы боялись его и стояли по [его] приказу⁴²² y дверей и не дозволяли входить никому кроме прилично (σεμνῶς) одетых, т. е., тех, y кого покрывала на лице и на руках и прочие одежды были не цветные, вышли не из рук красильщика, но светлые, белого цвета.

21.  Равным образом и диаконы шли по стопам его: никто из них не позволял себе несправедливостей ни... но те одни... народ Божий. – И он не раз говорил в поучениях (κατήχησις), что его сердце скорбит не столько об обиженных, как об обижающих: обиженным расширяется [путь в] царство небесное, a обижающие сами себя лишают его и расширяют себе [путь в] погибель. – Нередко случалось, что он был в экстазе, и ему было возвещаемо, что делалось в городе. И он увещавал народ покаяться и [таким образом] отвращал грядущий на них гнев.

22.  A когда певший псалом ошибался в каком-либо слове или что-нибудь перепутывал, он не позволял давать [ему петь] что-нибудь, пока он не произносил того псалма правильно. Он со слезами говаривал: «это слова человека царя, который изрек их в посте и вретище; a мы внимаем им с пренебрежением!»

23.  Когда он доживал последние дни жизни своей, братия пришли посетить его пред смертью и осмелились... мир чистоты, будучи епископом, и сказали ему: «отец наш, скажи нам слово, пока ты не преставился от нас». И он сказал им: «одно только я завещаю вам: пусть никто из вас не желает никакого высокого положения. Вот я, достигнув его, едва мог сохранить и то, что я приобрел в монашестве, в епископстве же – не думаю, чтобы я преуспел хоть в чем-нибудь... Я едва мог сохранить себя таким, каким я стал прежде».

24.  Когда y него кто-нибудь ставился во диакона, он рукополагал его не прежде, как он выучивал наизусть двадцать псалмов, два послания апостола и часть евангелия; если же рукополагаемый производился во пресвитера, то – часть Второзакония, часть Притчей и еще часть из Исаии. Так как он твердо установил такое правило (νόμος), тο лишь немногие являлись к нему за хиротониею, не подготовившись наперед со всею тщательностью. – Совсем не бывало также, чтобы кто-нибудь взял денег за хиротонию во дни его. Но когда избирали кого-нибудь из мирян на место, на котором открывалась надобность, он сперва заставлял их пребывать в терпении (ὑπομονή), чтобы обнаружить, что они любят слово Божие, чтобы и они в свою очередь могли назидать народ в таком терпении.

25.  Так доблестно окончил он жизнь свою и предстал пред Богом в мире в 21 день тоут, о Христе Иисусе, Господе нашем. За сие, слава Богу Отцу с Ним и со Святым Духом во веки веков. Аминь». 

A. Ignatiana y коптов ⁴²³

Затруднения в греческом тексте (II), разрешаемые коптским (III). Образец коптской историографии (IV). На латинском ли языке писана Laus Неronis? Вопрос об интерполяторе (V). Послания св. Игнатия y коптов. VI. Поправка в олимпиаде. VII. Vaticanum и хроника Евсевия. VIII. 104-й год. IX. Научное достоинство даты в хронике; пара слов по вопросу овремени кончины св. Поликарпа.

I.  В Revue Égyptologique 1883 (№ 1) pp. 34–37 Ревилью начал издавать мученичество св. Игнатия Богоносца в коптском переводе по двум рукописям: по туринскому папирусу I (на южно-коптском диалекте), в котором не достает первых 6–7 строк, и по cod. Vatic. Copt. 66(Asseman. 15) (полный текст на северно-коптском наречии). На четырех страницах издание памятника далеко не доведено до конца; но и теперь уже можно составить представление о важности этого перевода. Ревилью справедливо указывает, что особенно интересно начала этого ватиканского текста. 

II. Мученичество св. Игнатия до сих пор было известно в двух греческих редакциях: martyrium Colbertinam «Ἄρτι διαδεξαμενου» и martyrium Vaticanum «’Еи ἔτει» и в зависящих от них переводах и переделках латинских, сирской и армянской. Кольбертинская и ватиканская редакции существенно разнятся между собою по содержанию⁴²⁴. Для нас имеет интерес лишь хронологическое разногласие между ними. Принято думать, что, по редакции кольбертинской, св. Игнатий пострадал в девятый год царствования имп. Траяна (след. с 25 января 106 по 24 января 107 г. по Р. Хр.) в консульство [Л. Ликиния] Суры [в третий раз] и [Кв. Сосия] Сенекиона во второй раз (след. с 1 янв. по 31 дек. 107 г.)⁴²⁵; a по ред. ватиканской, это случилось в пятый год царствования Траяна (след. с 25 янв. 102 по 24 янв. 103 г.) в консульство Субурана [во второй раз] и Маркелла (след. 1 янв.–31 дек. 104 г.)⁴²⁶. Разность дат в кольбертинской редакции очень незначительна и может даже совсем исчезнуть: может быть первоначально в тексте стояло: «спустя девять лет царствования Траяна», след. в 10-й год, т. е. 107-й пo P. Хр.⁴²⁷

Совсем иначе стоит дело с редакцией ватиканской. В ed. Funk и ed. Zahn это мученичество издано не по одному только cod. Vatic. gr. 866 (X или XI века), но и по cod.Oxoniens. Bodl. Laud. gr. 69 (XI в.), и в этом последнем начинается следующим образом: Ἐν ἔτει ἐννάτῳ τῆς βασιλείας Τραϊανοῦ καίσαρος δευτέρῳ μηνὶ ἐν ὑπατίᾳ Ἀττικοῦ καὶ Σουρβανοῦ καὶ Μαρκέλλου.

Для нас имеют значение только следующие варианты cod. Tatie.: вместо ἐννάτῳ – πέμπτῳ и вм. δευτέρῳ μηνὶ – καὶ δευτέρῳ ἔτει. Чтение: ἐνυπατίοις в ed. Dressei ed. Zahnошибочно; в cod. Vatic. его нет.

Приводим это начало в русском переводе, отмечая буквами О х чтение сod. Охоn., Vat – чтение cod. Vat., F – чтение, принятое в тексте Функом и Z – Цаном.

 "В лето 

царствования Траяна кесаря: консульства Аттика и 

Сурвана и Mapкелла».

Таким образом а) оба греческие списка вместо двух консулов предлагают трех, что невозможно; б) cod. Охоn. говорит о каком-то неведомом «втором месяце», видимо поправляя совсем непостижимое «второе лето» после «пятого» или «девятого». Правда, и Цан и Функ объясняют, что переписчики не поняли слов: τὸ β᾿ – «во второй раз«, означающих, что в данном 104 г. Сурван уже вторично был консулом, и сделали из них второй год или месяц; но предполагаемое чтение: »Σουρβα voῦ τὸ δεύτερον« было слишком просто и обыкновенно, чтобы над ним можно было задуматься и отнести его на 5 слов назад, и притом шесть (по меньшей мере) латинских рукописей, зависимые от ватиканской редакции, читают только: соnsulatu Attici [без «II»] et Marcelli»; в) чтение cod. Охоn. «дeвятое» отвергнуто просто потому, что, хотя пятый год Траяна (= 102-й) и не сходится с обозначаемыми консулами 104 г. (= седьмым годом), но «все же ближе к истине» («а vеrо certe minus aberravit» ed. Zahn, not. ad m. Yat. c. 1), чем девятый год (= 106). Читатель благоволит судить, действительно ли к 7 ближе 5, чем 9, и дальше ли стоит от 104-го года 106-й, чем 102-й. Подозревают, что девятый год в cod. Охоn. взят из кольбертинской редакции. Вернее сказать, что в греческих текстах числа «5» – ε´ и "9» – θ представляют величины, палеографически взаимно заменимые: вытертое Θ походит уже на Ε и замаранное Ε´ читают как Θ´⁴²⁸. Таким образом это разногласие cod. Oxod. и Vatic. восходит ко временам их общего уникального источника.

Из всего этого ясно, что настоящее состояние греческого текста m. Vat. очень неудовлетворительно, когда его ученые издатели принуждены вымучивать из себя такие объяснения.

III.  Вот что предлагает текст коптского cod. Vat.

«В девятый (тдмаъ дѴ55;) год правления (тмедъигемѴ21;н  = τῆς ἡγεμονίας) Траяна кесаря, то есть во второй год 223 (тимаъскѴ55;г) года (sic) олимпиады, в консульство Аттика Урвона⁴²⁹ и Map[кел]ла».

Таким образом, а) здесь два консула, a не три; б) подтверждается чтение «во второе лето» cod. Vat., a не «во второй месяц» cod. Охоn. и вполне удовлетворительно разъясняется это темное место: в греческом тексте оно явилось не из предполагаемого τό δεύτερον; обе греческие рукописи неполны, и этот пропуск был вероятно в их общем источнике; в) подтверждается «девятый год» cod. Οх., и – думаем – чтение «пятый год» должно быть оставлено как не выдерживающее объективно-рукописной критики: два независимые текста против одного, и на стороне этих двух еще целая многоветвистая фамилия m. Соlb. (в которой во всяком случае, искони стояла цифра Θ = 9). Следовательно: 1) коптский текст лучше, исправнее обоих греческих ватинканской редакции; 2) хронологического разногласия между редакциями колбертинскою и ватиканскою не существует в исходном их пункте: они обе отправляются от 9-го года Траяна, и последующая датировка относится к этой цифре, как толкование к тексту⁴³⁰.

IV.           Если в этом пункте коптский текст является удовлетворительно полным (трудно допустить, что счет по олимпиадам не пропущен в греческом тексте, a придуман самим коптским переводчиком), то в следующем пункте он (и в cod. Vat. copt. и в раруr. Taurin.)оказывается полным до излишества. – В греческом тексте (cap. 1) читается:

«Конвоировавшие (οἱ φυλάσσοντες) его (св. Игнатия) протекторы Траяна, числом десять, были люди немилостивые (ἀνηχεροί τινες) и зверонравные».

Эти слова y коптов уже дополнены:

«Конвоировавших его протекторов Траяна царя числом было десять, и вот имена их: Корнилиос , Фисон, Иоувинос, Седос, Ваутос, Лелархос, Палмас, Аумин, Варваос, Лумпос [так в cod. Vat., a в pap. Таur.: Корнилиос, ПисѴ21;н , Ваудос , Лелархос , Аллиин , Варварос , Лоутиос , Иоувинос , Седос , Палмас], люди жестокие (ἄγριοι) преизлиха и зверонравные “.

Здеcь вероятно – не сокращение в греческом тексте, a интерполяция в коптском, которая не говорит в пользу высокой древности туринской коллекции. Это один из многих flosculi в коптском вкусе. Никто конечно не подумает, что здесь – остаток исторического предания: для чего церковной агиологической памяти обременять себя целым десятком имен «леопардов», свирепых – и все-таки исторически ничтожных? Следовательно эти 10 латиногреческих имен присоченены досужим коптом, впрочем, кажется, не совсем без исторической опоры: в 109 г. по Р. Хр. (в 12-й год Траяна) были консулами Авл Корнелий Пальма и Тулл, в 111 г. – К. Кальпурний Писон и М. Веттий Болан (в fast. Idat. Julianus) – не Ваутос ли Иоувинос?.. Как будто наш сочинитель освежал свою изобретательность, перелистывая какие-нибудь fasti consulares императорского периода...

V. Коптский текст и в ватиканской рукописи и в туринском папирусе оказывается тождественным по содержанию и несомненно принадлежат к редакции ’Еи ἔτει (так наз. ватиканской). Об этом догадывались уже и Крауз и Цан, читая в Corpus Ignatianum Кюртона сообщения Тэттама, т. е. извлечения из предисловия к лексикону Пейрона и из Catalogus, Дега. Но знаменитый датчанин, как не богослов, в своем описании cod. Borg, memph. 17 = Vat. [66, допустил одну ошибку, которая сбила с толку богословов: он сказал, что это martyrium приписывается некоему Ирону. Для богословов становилось очевидно, что этот «некий Ирон» есть преемник св. Игнатия на антиохийской кафедре (Euseb. h. е. IV, 20), но вместе с тем отожествить это коптское martyrium с ватиканской редакцией представлялось смелым, так как martyrium Εν ἔτει вовсе не выдает себя за произведение современника, ссылается, как на свой источник, на послания самого Игнатия (cap. 1, n. 8) и Поликарпа и на творения Иринея (с. 12), а об Ироне говорит как о постороннем лице (с. 12 n. 4). Но Цёга сам указал основание для своего заключения. «Автор martyrii, – пишет он – кажется, есть некто Ирон, так как в конце, между молитвенными призыванияии (invocationes) св. Игнатия, читается и следующее: »ари фмеуи мпекшири ирѴ21;н «Меmento filii tui Heronis» («помяни сына твоего Ирона»). – Как ни кратко это сообщение, но оно позволяет сделать небезинтересные патрологические выводы. Приискать латинский текст этих неизданных invocationes не трудно. Приводим из них несколько выдержек:

«Святителю и провозвестниче всемудрого Бога, Игнатие, облеченный непорочною одеждою!.. Ты посрамил Траяна и сенат римский⁴³¹, не имущий разума; ты соделался присным Христу (Ефес. 2, 19) любовию, верою и жизнию. Memor esto mei filii tui Heronis, nомяни меня, сына твоего Ирона, дабы и мне, исшедши свято из жизни сей, быть причтенным со святыми... Треблаженне отче Игнатие, колесница израилева и конница его (4 Ц. 2, 12)!... помяни того, которого ты воспитал, блаженный мучениче, и подай мне, как и прежде, наставление (colloquium = ὁμιλία?)“.

Кажется, мы в праве заключить, что коптские слова Цёга взяты из этого давно известного в латинском переводе памятника «Laus Heronis» (ed. Zahn, 297; ed. Funk, 214), aчитатель естественно может спросить: ужели этого вывода не сделали издатели творений св. Игнатия? – Сколько знаем, к границе этого вывода подошел только Цан и, вполне оценив важность его, отступился от него в избытке осторожности. Сделав (мотивированную) догадку, что интерполятор краткой рецензии послания Игнатия и составитель его неизвестных Евсевию посланий уже пользовался ватиканской редакцией мученичества, Цан продолжает⁴³²:

«Эта догадка стояла бы выше всякого сомнения, если бы действительно, как предполагал Эсшер, Laus Heronis была произведением Псевдоигнатия [интерполятора], так как в этой молитве мы читаем: «ты посрамил Траяна и сенат римский, не имущий разума»⁴³³. Но только в рукописях латинского перевода пространной рецензии до сих пор эта laus и встречалась. Сообщения y Кюртони по меньшей мере не дают твердых оснований предполагать, что именно эта lausu приложена к одному из коптских martyria⁴³⁴. Слог «похвалы» напоминает молитвенные призывания святых в сакраментариях, и предположение, что она переведена с греческого в подлиннике, очень невероятно⁴³⁵.

Может быть⁴³⁶ она составлена латинским переводчиком пространной рецензии и доказывает лишь тο, что нам и без того известно: что содержащееся в martyrium Vaticanum предание было весьма распространено на западе».

И затем в своем издании творений св. Игнатия – ни одного слова о том, что martyria существуют несомненно y коптов, a может быть есть y них и «похвала Ирону»: «ее автор, был, кажется, латинский переводчик». – По следам Цана идет и Функ...

Вопрос стоит следующим образом: если в ватиканской коптской рукописи читается и «похвала Ирона» (в чем мы не сомневаемся): тогда греческое (а не латинское) происхождение этого памятника – бесспорный факт; тогда «очень невероятное» становится несомненным, и оба ученые издателя оказываются на ложной дороге.

Дальнейший вывод предлагаем в виде только вопроса.

а) Если «похвала Ирона» есть греческий памятник, то не прав ли был Эстер, когда усматривал в нем произведение интерполятора? «Похвала» во всяком случае предполагает существование послания Ирону и повторяет некоторые фразы интерполятора⁴³⁷.

b) «Похвала» не есть ли посредствующее звено между пространною рецензией посланий и ватиканскою редакцией мученичества? Не следует ли предполагать, что автор martyrii Vaticani был сам интерполятор⁴³⁸.

V. Прибавим наконец, что и послания св. Игнатия (в пространной рецензии) были переведены на коптский язык. Небольшой остаток их сохранялся в cod. Borgian. sahid. 24(Zoega 604). Это – рукопись из 12 разрозненных листов с пометой страниц от 5 до 62. По-видимому только на стр. 5–8 читаются послания Игнатия. Сборник начинается (неподлинным) посланием к Ирону, диакону антиохийскому (на 5 стр. окончание). Оно – против обычного порядка – здесь поставлено первым – не потому ли, что это послание св. антиохийского патриарха к будущему своему приемнику? На 6 стр. начинается второе (отмеченное цифрой в) послание к смирнянам.

В последней части рукописи помещены послания Севера, патриарха антиохийского (512–518 гг.); на стр. 58.59 читается по-видимому его общительное послание (с извещением о поставлении его в епископа). Факт, что в Египте пространная рецензия посланий св. Игнатия встречается в одном собрании с посланиями корифея монофизитства, небезынтересен в виду ученого мнения (Функа), что Псевдоигнатий держался аполлинарианских воззрений.

Новая дата коптского martyrium, 2-й год 223 олимпиады, на первый раз создает лишь новые затруднения. Какую бы из трех систем олимпиад⁴³⁹ мы ни приняли за основу, получаются незасвидетельствованные другими источниками годы. Второй год олимпиады – соответствует году 

Оставляя в стороне олимпиады египетские как фиктивные и нерешающие затруднений, остановимся на двух первых.

а)      Если бы дата Ол. 223,2 читалась в редакции кольбертинской, которая встречу св. Игнатия с Траяном полагает в Антиохии, то в новой отмете можно было бы видеть попытку сблизить показание мученичества с другими историческими известиями⁴⁴⁰. Но так как по ватиканской редакции эта встреча произошла в Риме, то новая дата, 113–115 год, вносит лишь путаницу. Нужно допустить, что коптская цифра испорчена; но в каком месте?

б)      "Второй год» олимпиады засвидетельствован слишком хорошо и коптским, текстом и греческим, чтобы здесь можно было предполагать ошибку; следовательно повреждено число олимпиад. «Вторым годом олимпиады» и нужно пользоваться для проверки других дат, нам известных⁴⁴¹. Вот их перечень:

Выводы следующие:

аа) Юлианские олимпиады нужно оставить в стороне: они не дают 2 года.

бб) 7–2 год со 2 годом олимпиады не совпадает.

вв) По принятой y Иеронима и Африкана системе и 10-й год нужно считать 3-м годом олимпиады, a не 2-м.

гг) 5-й и 9-й годы имеют одинаковую отмету: совпадают с концом 1-го и началом 2-го года олимпиады, и считаются за вторые годы олимпиад. Но выбор между ними предрешен уже тем, что 9-й год лучше засвидетельствован⁴⁴². С другой стороны цифра 223 в коптском тексте могла появиться как из 220, так и из 221. Последняя альтернатива представляет не более (а даже менее) палеографических трудностей, чем первая. В нынешнем коптском тексте читается: «ТИМАЪСКГНРОМVI». Если 223 = скг произошло из 220 = ск, то переписчик вставил лишнюю букву г. Допустить это нетрудно. В одном из любимых коптских почерков⁴⁴³ буквы узки, длинны и плотно стоят друг подле друга; вертикальные их линии сравнительно толсты, aгоризонтальные в косые тонки как паутина. Поэтому следующие за ск буквы NP производят впечатление трех линий III; постановить INP вместо NP переписчик мог так же легко, как латинские принимали цифру 3 (III) за 4 (IIII) и наоборот; a буква I, не имеющая здесь смысла (как цифра 10 после 20), принята с горизонтальной чертой сверху (титлом) за г (3). – По-видимому трудно из ска (221) сделать скг (223): прописное греческое А ни на Г, ни на I не походит. Но в коптских рукописях упомянутого выше почерка это A чрезвычайно сходно с печатным строчным латинским d и даже ближе к I, чем это d. Считалось верхом каллиграфического совершенства вытянуть длинную толстую вертикальную линию и приставить к ней внизу едва тоненькое миниатюрное колечко⁴⁴⁴. Поэтому слово NIЧ, «великий», едва можно отличить от NIЧ, РАКОТЕ, «Александрия», от РIКОТЕ, АΘАNАСIОС от АΘАNАСIОС. Таким образом, и... CKANP... легко могло превратиться в... СКГNР... и в... СКГNР...

Поэтому мы вместо Ол. 223,2 принимаем Ол. 221,2, которая вполне соответствует 9 году Траяна. Таким образом, коптское martyrium на этом пункте не противоречит себе и гармонирует с martyrium Colbertinum.        VII. Это сходство в числах ватиканской и кольбертинской редакции говорит о том, что они обе заимствуют свою дату из одного и того же источника. Цан основательно доказал зависимость кольбертинской редакции от «хроники» Евсевия и ватиканской – от «церковной истории» Евсевия, из которой в martyrium Vaticanum сделано несколько буквальных выписок, но оспаривал влияние «хроники» на эту последнюю редакцию, «потому что »пятый год Траяна« был бы в таком случае необъясним»⁴⁴⁵. Коптское мученичество, сохранив счет по олимпиадам, в церковной истории Евсевия не принятый, отсылает нас к его «хронике». Интересующая нас страница⁴⁴⁶ имеет такой вид:

Мученически скончался Симон Клеопов, епископ церкви иерусалимской. Его преемником был Иуст. β) Равным образом, и Игнатий, епископ антиохийский, скончался мученически. Его преемником был Ирон, третий епископ антиохийский. – γ) Плиний Секунд, прэзид одной провинции, многих христиан казнил смертию, но пораженный их многочисленностью… доложил о них Траяну, и он ответил, что их [не] следует разыскивать. Об этом свидетельствует Тертуллиан.

События излагаются в «хронике» по годам от Авраама, олимпиадам и годам правления государей. Составитель ватиканского мученичества мог взять из нее обе даты⁴⁴⁷, и если он прочитал в ней «девятый год», то автор Colbertini на той же самой странице нашел свой «десятый год»: внешняя форма хроники такова, что описки в копиях были неизбежны: длинные записи помещались на доме против нескольких лет, и было крайне трудно решить, к какому собственно году относится каждая подробность. По лучшему из существующих изданий «хроники» нункты αβ y Евсевия и Иеронима стоят под 10-м годом, пункт γ под 10-м же y первого и под 11-м y второго. Но в одном латинском списке (cod. Middlehillensis) aß отнесены в 9 и γ к 10-му году⁴⁴⁸.

О влиянии хроники на ватиканскую редакцию говорит, по-видимому, и следующая подробность: поэтому повествованию (сар. 11), Траян находится еще под сильным впечатлением мученической кончины св. Игнатия, когда в Рим приходит доклад Плиния, и в рескрипте императора повествователь усматривает чувство удивления героизму антиохийского епископа. В «истории» говорится о Плинии без всякого, хотя бы внешнего, соотношения с Игнатием; в «хронике» это непреднамеренное «post hoc» существует. VIΙ. Остается третья дата ватиканской редакции, самым точным образом указывающая на 104 год: это имена консулов. Hи Colbertinum ни Vaticanum не могли заимствовать консульских имен y Евсевия: ни в истории, ни в хронике он не считает по консулам. Следовательно мы имеем дело с самостоятельной справкой в fasti или в другом аналогичном памятнике. Автор Colbertini просто приискал 10-й год Траяна: автор Vaticani или сам попытался «пояснить» Евсевия или напал на чужой опыт поправки. Смысл и происхождение странной даты в ватиканской редакции разгадан Цаном⁴⁴⁹, и мы можем лишь прибавить три штриха. Цан указал на связь начальных слов ватиканского мученичества с показанием Игисиппа (Euseb. h.е. III, 32), что Симеон иерусалииский пострадал «ἐπί Τραϊανοῦ καίσαρος καὶ ὑπατιχοῦ Ἀττχοῦ». – Эта зависимость несомненно существует.

а) Характерно уже и то, что титул «χαίσαρος» только на первой строке Vaticani и встречается. Далее автор не употребляет его хотя бы для разнообразия и до десяти раз повторяет: ὦ βασιλεῦ. Нет слова καὶσαρ и в Colbertinum.

б) Полные имена консулов 104 г. дает ефесская надпись: Σέξτῳ Ἀττίῳ Σουβουρανῷ τὸ β,Μάρχῳ Ἀσινίῳ Μαρκέλλῳ ὑπάτοις. Обыкновенно консулы называются только по последним именам (cognomina): «при Субуране и Маркелле». Автор мученичества отступил от этой практики, но лишь на половину: второе имя (nomen) второго консула его не интересует, и оно опущено; но имя «Аттий» имеет для нашего агиографа притягательную силу.

в) Дата 104-й год «первоначально относился не к Игнатию, a к Симеону иерусалимскому«⁴⁵⁰. Ясное указание на это сохранила «пасхальная хроника», составленная около 628 г. В ней под 8 годом Траяна = Олимп. 221,1 = 105 г. по Р. Хр. читаем:

«Траян воздвиг на христиан гонение. Симон Клеопов, бывший епископом иерусалимской церкви, скончался мученически, будучи 120 лет. Последователи Киринфа и так называемые николаиты донесли на него консуляру Аттику, что и т. д. Равным образом и Игнатий u т. д.»

Курсив – текстуально из «хроники» Евсевия, остальное из «Церк. ист.», ΙΙΙ, 32 cf. 28. 29.

Но под 7 годом (консулы Сириан во второй раз и Mapкел = 104) стоит заметка:

«При этих консулах было гонение на христиан... В тот же год и Симон Кананит, называемый Иуда Иаковлев а), бывший епископом после Иакова, брата Господня, живший 120 лет, был распят».

а) Ср. так называемое сказание Дорофея (Mignе, s. gr. 92, 1073): „10. Симон же, называемый Иуда, в Елевеерополе, и от Газы до Египта проповедав Христа, погребается в египетском городе Остракине, был распят при Траяне царе. «12. Симон же Зилот, прошедши всю Мавританию и Африку и проповедав Христа, наконец же и в Британии был распят от них[sic] и скончавшись, погребается там».

О св. Игнатии под 104 г. вовсе не упомянуто. Очевидно здесь смешаны три Симона, и нельзя понять, почему компилятор «пасхальной хроники» предпочел сделать такую амальгаму, если он списывал прямо y Дорофея. Происхождение этой ошибки вероятно следующее. Пусть читатель представит себе такую страницу:

На полях «хроники» Евсевия кто-то делает пометки; bcd взяты из «церковной истории»; а – смелая конъектура или вопрос; е – тоже конъектура из «церк. ист.» III, 39, 9.10, которая и занесена в «пасхальной хронике» под 107 г., довольно ясный след того, где стояла первоначально запись Евсевия. Встретив имя консуляра, компилятор попытался отыскать его в ряду консулов, в «Аттие» признал «Аттика» и сделал ссылку на 7 год. Может быть он видел в 104 годе лишь твердый terminus post quem кончины св. Симеона⁴⁵¹. Недалекий автор «пасхальной хроники» из этой заметки сочинил двух лиц и записал их под двумя годами. Только влиянием предполагаемого нами Σημείωσα! мы и можем объяснить, почему выбран 104-й год и передвинуто ближе к нему «хроники» Евсевия со 107 года⁴⁵². – Автор Vaticani видимо или сам сделал такую же догадку об Аттике или нашел готовую заметку, и так как y Евсевия пункты αβ значатся под одним годом, то консулы «Аттик Сурвон и Маркелл» отнесены и к кончине св. Игнатия. Проверить, отвечают ли эти консулы 9 году, агиограф, быть может, и не имел возможности,

IX. Итак дата «104 гoд» к cв. Игнатию нe oтнocитcя, и запиcь в «хрoникe» Eвсевия oказываeтcя пeрвoиcтoчникoм всех других пoказаний. – К значeнию cвидeтeльcтва Eвсевия Гарнак oтнeccя cкeптичecки, и нeльзя нe признать, что в «цeркoвнoй иcтoрии» III, 86 Евсевий гoвoрит o cв. Игнатиe нe в oтдeлe o гoнeнии и нe утвeрждаeт explicite дажe тoгo, что oн пocтрадал при Траянe, быть мoжeт пoтoму, что учeный eпиcкoп нe имeeт дoкумeнта, где бы это былo cказанo κατά λέξιν, «тeкcтуальнo»; c другoй cтoрoны, cвидeтeльcтвами Игиcиппа и Тeртуллиана Евсевий дoказал χατά λέξιν,  что cв. Cимeoн пocтрадал при Траянe, что Плиний пиcал Траяну (III, 32.33); нo все это нe даeт научнoгo права – датирoвать эти факты oпрeдeлeнным гoдoм. В «хрoникe» пункты αβγ cooтвeтcтвуют «цeркoвнoй иcтoрии» III, 32.36.33, т. e. вoвсе нeдатирoванная кoнчина cв. Игнатия вcтавлeна в датирoванную oправу, и вcя coвoкупнocть фактoв траянoва гoнeния запиcана пoд oдним (10-м) гoдoм. Пoчему выбoр пал на этот гoд? Быть мoжeт, Евсевий рукoвoдcтвoвалcя правилoм o зoлoтoй cрeдинë «medio tutissimus ibis!». A Траян царcтвoвал (IV, 3) «рoвнo двадцать лeт бeз 6 мecяцeв“ (25 янв. 98 † 9 авг. 117).

Это наблюдение, если оно не ошибочно, имеет значение и для другого вопроса еще более сложного: о годе кончины св. Поликарпа. Против Ваддингтона упорно выдвигают авторитет «хроники» Евсевия, где факт записан под 2183 г. Авраама, = 7 Марка Аврелия = 167 по Р. Хр. Но эта запись тоже отзывается «золотою срединою». Дата ближайшим и главным образом относится к кончине св. Поликарпа; но под тем же годом значится и гонение в Галлии, которое в «церковной истории» V,  1 приурочено к 17 году М. Аврелия (= 7 марта 177 – 6 марта 178 г.), когда на римскую кафедру вступил Елевфер, к которому лионские исповедники писали послание (V, 4). Следовательно под 167 г. записан конгломерат фактов, из которых слагается все гонение, a такая хронология может быть только приблизительной. В «церковной истории» Евсевий указывает два хронологических пункта: при Аниките римском св. Поликарп был еще жив, ἔτι περιόντα τῷ βιῳ, и приходил в Рим (IV, 14), – terminus a quo, который, пo тону Евсевия, очень недалек от terminus ad quem; при Елевфере Ириней, бывший в молодости учеником Поликарпа, был уже епископом лионским (V, 5, 8.9). Между Аникитой и Елевфером римской церковью восемь лет (V, 1, 1) правил Сотир: 167-й год, по «хронике», есть 4-й год Сотира.