Часть первая

I Речь посполитая во второй половине ХѴІII века и общий очерк положения в ней православного русского народа и духовенства. – II. Отнятие латинянами у православных церквей и монастырей земельных угодий. – III. Разного рода захваты, грабежи и наезды, которым подвергалось православное духовенство от латинян. – IV. Факты с явной печатью религиозного преследования православных. Запрещение православным публичного оказательства своей веры. – V. Преследование латинянами православного духовенства и способы удаления православных священников с их приходов. – VI. Искание православным западнорусским духовенством удовлетворения справедливости в судах. – VII. Положение православного крестьянства. – VIII. Проект Виленского игумена Азарии. – IX. Различные способы совращения православных в латинянство. – X. Помощь западнорусскому православию из России – и, главным образом, из Киева. – XI. «Кошельковый сбор» в пользу западнорусских православных церквей и монастырей. – XII. Влияние тяжёлых условий жизни на состав православного западнорусского духовенства. Славные сыны Киевской академии. – XIII. Скорбный лист западнорусского православия. – XIV. «Плача достойный» внешний вид уцелевших православных уголков среди воинствующего латинства и таковое же внутреннее их состояние. – XV. Вытекавшие из тяжёлого положения православия в западнорусских областях, бывших под Польшей, задачи России в отношении к возвращённым ей от Польши западнорусским областям.

I

Вторая половина XVIII века была временем предсмертной агонии Польского государства. „Дух саморазрушения” господствовавший в польской государственной жизни на всём её протяжении¹, вёл речь посполитую ускоренными шагами к роковой политической могиле. Историки, оглядывающие на расстоянии столетия прошедшие судьбы польской государственной жизни, без труда замечают всюду носившиеся в ней зловещие признаки близкой смерти. Законы без силы, король без власти, сейм без дисциплины, казна без денег, народ без прав, дворянство без твёрдых нравственных устоев и – в довершение всего – религиозная борьба двух половин государства: такие язвы на политическом теле не излечимы.

Немногие избранные, светлые польские умы видели серьёзное положение своего отечества и – в своё время – указывали на это². Мысли подобного рода отчасти проникали и в общественное сознание, находя своё выражение в так называемых сеймовых инструкциях³. Но общая масса поляков не любила заглядывать в завтрашний день. „Nierzadem Polskastoi”, – говорили о себе поляки, окрашивая в своём пылком воображении и прошедшее и будущее в розовый цвет. Даже внушительные уроки последних лет „не научили Польшу думать о будущем⁴”. И если инстинктивное чувство близкой гибели влияло на общественное настроение, то разве только в смысле острого развития страстей. Бешеная жажда развлечений, глубокий разврат, всеобщая продажность, – никогда, кажется, не достигали в Польше такого развития, как именно в последнюю пору её жизни⁵. Только уже в самые последние дни своего политического существования, лицом к лицу встретившись с надвинувшейся гибелью, Польша как будто опомнилась, правильно взглянула на своё печальное положение и сделала попытку к возрождению. Но было уже поздно. Болезненный процесс разлагавшегося организма остановить было нельзя. Семена новой жизни не принимались на перегнившей почве, ивсе направленные к возрождению меры не привели в действительности ни к чему хорошему; напротив, они взволновали умиравший организм, привели в небывалое напряжение его слабые силы и ускорили – и без того, впрочем, близкую – его смерть.

Положение в польском государстве крестьянства, – к которому почти исключительно и принадлежали западнорусские православные, – измученные постоянным гнётом крепостного права и тяжёлой борьбой с невыгодными для земледелия качествами почвы и климатическими условиями, часто производившими так называемые неурожайные годы, со всеми их последствиями⁶, – было в высшей степени тяжело. Современные польские писатели рисуют это положение удивительно мрачными красками⁷. „Миллионы землепашцев”, – говорит от имени польского крестьянства автор политической брошюры 1790 года⁸, – мы ведём нищенскую жизнь, перебиваясь полгода мякиной и полгода голодом, живём – только в куриных шалашах, одеваемся только в рубище, сеем – только занятым у ростовщиков зерном, пашем – только измученным и плохо откормленным скотом, собираем – только украдкой на своих тощих пашнях,вдосталь наработавшись на нивах панских, молотим только для уплаты барышникам – или для грабежа со стороны панских дворов и жидов, воспитываем детей в голоде и слезах не на помощь себе, а на панскую службу, и находим утешение, только отравляясь продаваемым жидами питьём. Нужда навеки закреплённая, от отца к сыну, разьве не принижает нас до состояния зверей⁹?” Тягость жизни западнорусского крестьянства увеличивалась в сильнейшей степени, если оно было православным. Враждебное отношение между православием и римским католичеством никогда не прекращалось в польском государстве с тех пор, как это государство увидело в своих пределах последователей этих двух вероисповеданий. Напротив, вражда между ними всё укоренялась, входила в плоть и кровь народа и достигла со временем такой силы, что её пламени не могли загасить ни сильные веяния гуманного и либерального времени, ни огромные потоки пролитой из-за неё крови. В интересы религиозные вплелись интересы национальные. Православный русский народ, бывший под Польшей, неизменно, не взирая ни на что, нёс все свои симпатии к единоверной и единоплеменной России. А поляки не могли не чуять, что в этом бесповоротном тяготении значительной части их подданных к другому государству, постоянно обновляемом напоминаниями последнего, таится неизлечимая рана польского государства¹⁰, – рана, которая рано или поздно должна привести к смертельному исходу. Это чувство глубоко коренилось в каждом поляке, а вместе с ним – и враждебная ненависть к православному русскому народу. Этого чувства не могло поколебать ни что и оно сказывалось всегда, при всяком удобном случае. Поэтому-то тяжёлое положение всех вообще диссидентов в польском государстве¹¹ для исповедывавших православие ухудшалось в гораздо более значительной степени. Поэтому все, вовсе немалочисленные законы, которые под различными давлениями – никогда по собственному почину – в разное время издавались польским правительством в пользу православных польских подданных, никогда не могли привести к изменению общего положения дела. В этом отношении не составляют исключения и настойчивые представления могущественной Екатерины II. Всякая, сделанная под давлением посторонней силы, уступка в пользу православных не сходила с бумаги; законы оставались законами, а действительность шла своим чередом, быть может даже прогрессивно ухудшаясь для православных вместе с прогрессивным улучшением в отношении к ним польского законодательства в последнее время¹². Поляки-латиняне не могли быть спокойны, пока в их государстве оставалось православие, и их заветной мечтой было полное уничтожение восточного исповедания в польском государстве¹³. Народ западнорусский, в свою очередь, платил полякам той же монетой. Ещё в начале текущего столетия, по свидетельству современников, недружелюбие ко всему польскому было очень сильно среди южнорусского малороссийского крестьянства и слово „лях”, употреблявшееся нераздельно с эпитетом „негодный”, служило „синонимом чего-то презренного и ненавистного”¹⁴. Православный русский народ под Польшей давно уже мог убедиться в полной практической бесполезности домогаться узаконения своих прав и в последнее время он как будто застыл в какой-то усталой безнадёжности улучшить своё положение, – не роптал, не жаловался, не домогался, как бы тяжело ему не приходилось. Особенно это нужно сказать о Белоруссии, где множество мелкой шляхты и латинянского духовенства и многочисленное жидовство сдавили крестьянское население до последней степени и, в соединении с малоплодородной землёй Белоруссии, казалось, выжали из него последние жизненные соки¹⁵. Но там, где солнце светит теплее иярче и где кровь бьётся быстрее, – на благодатном юге – положение дела было несколько иное. Уставши домогаться законным путём облегчения своей участи, народ, со свойственной ему прямолинейностью, решал, что где не признаётся его право, там позволительно ниспровергать и чужие права, – и как ни печальные явления, подобные гайдамачине, прерывающие по временам тупое и молчаливое терпение народа, но историки не охотно записывают их на чёрные страницы книги народных судеб, а в воспоминаниях народных они окружаются поэтическим ореолом карающего меча правосудия. Эти вспышки гнева и мщения народа, забывающего, что „отмщение” принадлежит не ему, не улучшали дела; напротив: ухудшали, прибавляя к вражде религиозной и национальной озобление от произведённого материального ущерба и пролитой родственной крови. Народные возмущения, ярко вспыхивавшие, потухали скоро. Измученный, задавленный нищетой, почти обезличенный народ, снова вступал в обычную колею переживания с тупой и молчаливой покорностью бесконечных дней тяжёлой неволи и жестокого преследования, – ещё более ослабевший материально и нравственно после недавнего напряжения всех своих сил. Но если народ как будто засыпал в тупом терпении, то „пастыри словесного стада” не спали и не дремали. На всём протяжении зависимости западнорусского народа от Польши, мы видим, духовенство не покладает оружия и с неослабевающей, чисто рыцарской энергией добивается восстановления попранных прав народного духа. И в то время когда дворяне, эти могучие когда-то столпы западнорусского православия и народности, один за другим променивали благородство духа на почётные титулы и материальные выгоды, отступая от веры и заветов отцов, – одно православное западнорусское духовенство оставалось непоколебимым, как гордый утес среди разъярившихся волн, – хотя и ему приходилось всё чаще и чаще подсчитывать свои утраты. И чем более редели ряды этих борцов, тем становилась крепче и непреоборимее энергия уцелевших. Героические личности, подобные знаменитому архиепископу белорусскому Георгию Конисскому, встречались и в рядах простого – черного и белого – западнорусского православного духовенства. Сюда – на эти ряды – были направлены все стрелы польскокатолической вражды и преследования. Польша и католицизм не могли не убедиться, что до тех пор, пока у западнорусского народа остаются православные церкви и духовенство, трудно им, чуждым владыкам над ним, чувствовать себя иначе, как будто на кратере вулкана, всегда готового снести их до основания. Талантливые личности всегда имеют большое значение в жизни и истории, но в данном случае достаточно было одного самого обыкновенного православного священника, часто совсем неучёного и всегда очень бедного, но простого, доброго, и глубоко верующего, в простоте отправляющего богослужение и совершающего требы, – достаточно было его одного, чтобы поддержать бодрость духа целой округи. Мало того, при крайнем недостатке членов православного духовенства в то время, церкви и даже монастыри оставались иногда без богослужения; но и эти голые стены слишком много говорили православному русскому народному сердцу¹⁶. Необыкновенное, чрезвычайное значение православного духовенства среди русского народа в тогдашних польских пределах было признано всеми. „Через чур занеслись поляки”, – сказал русский посол в Варшаве Штакельберг, когда, воспользовавшись затруднительным положением России, поляки поспешили изменить свой, гарантированный Россией государственный строй: „а ведь достаточно четырёх православных попов, чтобы сбить с них эту спесь”¹⁷.

II

Жалобами православного западнорусского духовенства на всевозможные захваты, наезды, грабежи, обиды, наполнены были все судебные инстанции XVIII столетия, – и теперь, при всё большем и большем обнародовании судебных актов того времени, жалобы подобного рода поражают своей численностью. Правда, при тогдашней неустановленности границ земельных владений¹⁸ и царившем в Польше бесправии и продажности, захваты соседних земель были в Польше, можно сказать, обыденным явлением¹⁹. Но в то время как всякое частное лицо спешило ответить на захват захватом же, или же несло дело в суды, двери которых для него не были закрыты, – православное духовенство было беспомощно и в том, и в другом отношении: материальной силы в противовес силе же оно выставить не могло, а судебные поиски справедливости, после бесконечных откладываний дела, в конце концов разрешались ни во что. Настоятель Брестского Семеоновского монастыря²⁰, игумен Спиридон Гриневецкий²¹ горько жалуется в 1769 году, что уже во второй раз монастырь теряет свои фундуши. Отнятые в первый раз в самом начале существования унии в западной России, фундуши через несколько десятилетий снова были возвращены православным. Но образованная в 1762 году, по повелению короля, коммиссия для улажения споров о монастырских фундушах, составленная из людей нечестных, после трёхлетнего ведения дела о землях Брестского монастыря, дорого стоившего монастырю, в конце концов опять отняла все монастырские фундуши²². Грозовский Николаевский монастырь²³ жалуется в 1768 году, что уже не первый год он терпит от своего поземельного соседа, новогрудского каштелянича Незабытовского, который присвоивает себе монастырские земли, часто требуя изменения монастырских границ и никогда точно не указывая своих²⁴. – У Дятловического монастыря²⁵ в 1748 году кожангородокский шляхтич Щит отнял значительную часть полей, сенокосов, лесов, рыбных ловель²⁶. «Римляне» отнимали земли²⁷ у Пинского монастыря²⁸. Земельными владениями Слуцких монастырей – Троицкого мужского²⁹ и Илинского женского³⁰ – ищет воспользоваться и город (в 1767 году³¹, и иезуиты слуцкие (в 1750 году)³², и даже евреи (в 1750 году)³³. Последние имели в Слуцке большую силу и от них подчас приходилось очень тяжело православному духовенству. По домогательству евреев, в 1754 году запрещена была на землях Слуцких монастырей торговля, а также всякая продажа напитков из монастырской корчмы³⁴. Взявши откуп на продажу водки в Слуцке, евреи весь город окружили сторожевой цепью. Стоя, «по двое стражей», в городских воротах, они бесцеремонно обыскивали всех, входящих в город. Такому же обыску были подвергаемы и возвращавшиеся в город от загородных больных со свв. тайнами священники, причём жиды не церемонились потрясать своими «нечистыми руками» дароносицу, висящую на груди у священника³⁵. В 1759 году, вероятно под тем же предлогом, евреи с большим шумом ворвались в Николаевскую церковь и «едва не сорвали престола с места³⁶». Словно некие владыки тёмного порядка, жиды, взявшие водочный откуп, разъезжали далеко по окрестностям Слуцка и, под предлогом обыска, не скрывается ли где запрещённый напиток, грабили священников, оскорбляли их, причиняли тревогу и испуг их жёнам и детям и даже запечатывали церкви³⁷. Захват земель производился не только у монастырей, имевших более или менее значительную земельную собственность, но и у приходских церквей, для которых потеря небольшого клочка бывшей в их владении земли составляла потерю всего их достояния. На захват земель жалуются в 1768 году церкви: Вызнянская³⁸, Еремичская³⁹, Кринская⁴⁰, Погостская⁴¹, Рачковская⁴², Старобинская⁴³ и др.⁴⁴. В 1774 году в св. синод был представлен экстракт пострадавших от захватов церквей на Украине, имевший весьма значительные размеры⁴⁵. – Для того, чтобы был произведён захват, достаточно было малейшего предлога. Сгорала ли церковь, её фундуши помещик причислял к своим владениям, иногда, впрочем, обещая замену этих фундушей, но редко исполняя своё обещание⁴⁶. Нужно ли было помещику произвести какую либо постройку и т. п. – и для этого казалась удобной прилегающая часть церковной земли, – ею распоряжались без всякого затруднения, отчисляя к помещичьим владениям⁴⁷. Отнимали помещики церковную землю для поселения своих подданных⁴⁸; отнимали без всякого предлога – просто, вероятно, для округления своих владений, или по смежности земель⁴⁹. Вообще соседство церковной земли с помещичьей уже само по себе внушало опасения за её целость. Особенного труда стоило сбережение своих земель Слуцкому духовенству, где церковные земли соприкасались в своих границах с владениями многих лиц, каждое из которых имело постоянное стремление завладеть той или другой частью церковной земли. У Слуцкой Варваринской и Воскресенской церкви отняты два острова, а так же плац для постройки театра⁵⁰. Николаевская церковь потеряла было целую деревню (Поповцы – в 1753 году)⁵¹. Представитель Слуцкого римско-католического духовенства, для округления и увеличения своих небольших владений в Слуцке, прибегнул к захвату (в 1744 году) части владений трёх Слуцких православных церквей – Георгиевской, Николаевской и Рождественской – и выбрал для установления новых своих границ время, когда слуцкое духовенство находилось в церкви за богослуженьем в день Благовещения и не могло, по тогдашним порядкам, на месте тем или другим способом опротестовать захвата⁵². Земли захватывались и с крестьянами подданными⁵³, если таковые были у церквей, причём иногда случалось так, что бывшие церковные подданные давно уже работали помещику, а следуемые с них подати продолжали взыскиваться с церквей⁵⁴. Захваты большей частью производились домашними простыми средствами, в виде наезда; но иногда с этой целью, для того чтобы «придать грабежу вид справедливости», был приглашаем «губернатор»⁵⁵, или наезжал «ревизор», который и отрезал землю от церкви – тоже, конечно, без всяких оснований⁵⁶. Зло от захвата увеличивалось в значительной степени, когда на захваченной земле, когда бок-о-бок с церковью, располагалась, с дозволения помещика, жидовская корчма⁵⁷.

III

Кроме земель, бесцеремонному захвату подвергались и разные церковные угодья. Жалоба, поданная духовенством, подчинённом Слуцкой архимандрии, князю Карлу Радзивилу в 1768 году, даёт длинный список всевозможных захватов⁵⁸. Отнята мельница у Слуцкой архимандрии; Слуцкий монастырь и Князьозерская церковь⁵⁹ потеряли рыбные ловли; прекращён был отпуск ежегодной, издавна определённой выдачи продуктов (аннуата) Слуцкому белому духовенству и женскому монастырю, десятины – Заблудовскому монастырю⁶⁰, ежегодной определённой милостыни – Заблудовскому дому призрения; уничтожена ежегодная выдача воска Слуцким церквам; отнято право дарового вывоза владельческого леса на дрова и починку церковных строений у всего приходского духовенства и у Заблудовского монастыря; запрещено было духовенству и братствам церквей сытить мёд, что для церквей, не получавших ежегодной дачи воска от помещичьих крестьян, равнялось отнятию единственного средства их освещения; издавались запрещения продажи на церковной земле в Слуцке спиртных напитков, чем уничтожался один из самых значительных источников денежного дохода духовенства. Последними двумя запрещениями духовенство было обязано исключительно бравшим на откуп продажу спиртных напитков евреям, которые, столкнувшись с местной администрацией и дворовой челядью, производили часто изумительные дерзости. На «великие притеснения», причиняемые православному духовенству «ревизией напитков», от которой свободно было римско-католическое и униатское духовенство, жаловался и преосвященный Георгий Конисский⁶¹. Иногда подобные захваты заменялись другими выгодами, например – отнималась у церкви мельница, но духовенству давалось право бесплатного помола в мельницах владельческих; но эти замены, не имевшие за собой внушительного авторитета освященной веками давности, легко были уничтожаемы при первом удобном случае⁶². Иногда, по неотступным настояниям обиженных, те или другие утраты был восстановляемы⁶³, но это бывало очень редко и не надолго.

Вопреки всем привилегиям, православное духовенство подвергалось аресту, было подчинено светскому суду⁶⁴. Его дети были обращаемы в крепостное состояние⁶⁵. Церковные земли были облагаемы податями, зависевшими часто от личного усмотрения помещика и даже арендатора⁶⁶. и духовенство было принуждаемо к уплате «крестьянских податей»⁶⁷. Налоги взыскивались зачастую вдвойне – в городе и во дворе; были налагаемы незаконные «акцизы», – например, с дерева на дрова для духовенства и на починку церковных зданий с ввозимого в город зерна, с водки и пива, выкуриваемых духовенством для собственного употребления, – и брались подчас втройне⁶⁸. Церковные крестьяне были принуждаемы к работам в пользу помещиков⁶⁹ и т. д., и т. д.

Трудно было православному духовенству удержать у себя собственные имущества, но ещё труднее было домогаться возврата этих имуществ, если они каким-нибудь образом попадали на время в чужие руки. Арендуемые земли и дома далеко не всегда возвращаемы были в целости по истечении арендного срока. Долгосрочный арендатор очень часто оканчивал тем, что не только переставал платить следуемую арендную плату, но и пытался доказывать, вероятно на основании давности прекращения арендной платы, своё право владения домом, как собственностью⁷⁰. Даже правительственное учреждение, внесши аренду вперёд за первое полугодие, не затруднялось отказываться вносить плату за остальное время условленного срока, как поступил Виленский магистрат в отношении к Виленскому Святодуховскому монастырю⁷¹ с арендой монастырского дома «Малая Гельда»⁷². Особенно трудно было добиться уплаты долгов. Более или менее крупные суммы пропали таким образом у Виленского Святодуховского монастыря⁷³, у Дятловичского⁷⁴, и др. Трудно сказать, что было более убыточно для православного духовенства: этот ли мирный грабёж, или те воинственные наезды, которые иногда принимали вид quasi – легальной «экзекуции»⁷⁵, но почти всегда являлись простым разбоем или грабежом. Православное духовенство подвергалось всевозможному грабежу со стороны помещиков, чиновников, ксёндзов, много терпело и от патентованных воров, которых в то время было немало и которые, при продажности тогдашнего местного гражданского начальства, легко находили себе защиту, даже приют и поощрение. Так, например, цыгане, обворовавшие киевскую церковь⁷⁶, нашли себе приют у местного поссессора и эконома под условием уплаты двух червонцев ежемесячной контрибуции, а жиды свободно перекупили у цыган украденные церковные вещи⁷⁷.

После всего сказанного остаются звучать странной нотой и те немногие жалобы, которые шли на православных со стороны латинян. В 1757 году виленские мещане – арендаторы жалуются на Святодуховский монастырь за несправедливое будто бы взыскание с них крупного штрафа при помощи «российской стражи»⁷⁸. В 1762 году князья Друцкие – Любецкие жалуются на наезд на их владения Дятловичских монахов⁷⁹. В 1764 году Пинское Ушатское духовенство жалуется на наезд иеромонаха Пинского православного монастыря⁸⁰.

Было бы конечно риском доказывать, что со стороны православных ничего не было сделано латинянам неприятного за всё долгое время борьбы. Но, в самом деле, и те немногочисленные жалобы, которые идут на православных со стороны латинян, скорее производят впечатление своеобразного способа нападения, нежели свидетельства о действительно полученных обидах. Вот одно любопытное доказательство сейчас сказанного. В 1773 году граф Румянцев-Задунайский⁸¹ обратился к Переяславскому преосвященному Иову⁸² с замечанием, что протоиереи Михаил Гуранда и Симеон Переровский, «пользуясь защищением российских войск, подаваемым им единственно для доставления православным священникам занятых униатам церквей, принадлежащих Переяславской епархии, и охранение оных священников от дальнейших униатских притеснений, – употребляют оное и к отдалению прямых унитов, отнимают у них имения, – домы их со всеми хозяйственными припасами отдают православным священникам, а униатских священников в железах рассылают по разным местам»⁸³. Сердобольный князь написал это письмо под очевидным воздействием непосредственных жалоб униатов. Что же оказалось в действительности? – «Сумнения подают жалобы униатов», – пишет Румянцеву в ответ преосвященный Иов. Протоиерея Гуранды целый год уже нет в епархии, и не слышно, где он. Возвращаясь с Переровским из Петербурга, куда они ездили депутатами от украинского духовенства с жалобой на тяжёлое положение православных под Польшей, – он в Польше заболел на пути, и неизвестно, где теперь, хотя я много старался проведать о том. «Думать остается, что от рук униатов истреблён, чем униаты громко и хвалятся»⁸⁴.

IV.

Приведённые факты насилий в отношении к православному духовенству ещё могут быть объяснены в некоторой степени общим бесправным положением в Польше слабого перед сильнейшим. Но нет недостатка и в фактах подобного рода, носящих явную печать религиозного преследования.

Православным в Польше запрещено было строить новые и возобновлять старые церкви⁸⁵. При почти повсеместных в западной России деревянных церковных постройках, это запрещение носило чрезвычайно вредный для православия характер. Приходилось иногда хлопотать десятки лет, чтобы добиться разрешения возобновить церковь, – и даже в таких местах, как Слуцк, который, по признанию самих поляков, был «гнездом дизунитов»⁸⁶ и где, следовательно, сила папизма должна была чувствовать себя не совсем свободно. Слуцкая успенская «вицекафедральная» церковь, считавшаяся самой старинной в Слуцке, сгорела в 1745 году, и ещё в 1768 году не было дано окончательного разрешения возобновить её, не смотря на все ходатайства⁸⁷. Здесь, положим, православные не теряли надежды когда-нибудь добиться удовлетворения и имели возможность часто возобновлять своё ходатайство, пользуясь для этого каждым удобным случаем. Но в других, глухих местах сгоревшие церкви большей частью прямо записывались в книгу смерти, как-то было в Пинске⁸⁸, Речице⁸⁹. Если же на долю немногих селений и выпадал счастливый жребий, что возобновление церкви было дозволяемо, то уже редко церковь строилась на прежнем месте, в центре селения, а большей частью по приказу помещика, переносилась куда-нибудь на окраину, уступая часто своё прежнее место новосозидаемому костёлу или униатской церкви⁹⁰. Иногда возобновляемая церковь и начиналась постройкой, но латиняне не допускал её окончания⁹¹. В этом случае, впрочем, и завершение постройки не было препятствием: когда православные жители деревни Кривич⁹², Завшицкого прихода, выстроили у себя, без разрешения своего владельца, каплицу, князь Карл Радзивил сделал распоряжение сжечь самовольную постройку⁹³.

Где время щадило здания православных церквей и злому случаю не приходилось уничтожить их, там подчас просто на просто являлся владелец и, «nulla data ratione», «violento modo» запечатывал православную церковь. Такую именно судьбу испытали около 1750 года церкви Поречская⁹⁴ и Щитковичская⁹⁵, и многи другие⁹⁶. В 1760 году униаты совсем разорили принадлежавшую Кронскому монастырю⁹⁷ деревеньку⁹⁸. В 1743 году они своим наездом так разорили Новодворский монастырь⁹⁹, что он должен был скоро затем прекратить своё существование¹⁰⁰. В селе Прилуках¹⁰¹ местные владельцы Ивановские не ограничились тем, что «никого не допущали к отправлению божественной службы» в местном монастыре, но «образы святые из церкви и утварь церковную забрали нагло всё без остатку в домы свои»¹⁰². Нередко с подобной ватагой, наезжали на православные церкви униатские священники¹⁰³, пытаясь овладеть ими, и если их попытка удавалась, то их трудно уже было выжить из захваченной и переосвященной церкви. Иногда эти наезды латинского духовенства совершались под предводительством помещика¹⁰⁴. Впрочем, бывали случаи, что подобные наезды униатских священников не достигали цели. Это, например, случилось около 1750 года в Пырашеве¹⁰⁵, когда вовремя заметившие наезд православные поселяне успели сбежаться к церкви отстояли свою святыню, за что впоследствии некоторым из них пришлось тяжко поплатиться¹⁰⁶. Особенно губительной для православия в Польше волной пронеслись последние годы восьмого десятилетия прошлого века, после того как стоявшие на Украине русские войска ушли внутрь России¹⁰⁷. Много православных церквей в те годы было насильно отнято на унию¹⁰⁸.

Православным запрещено было всякое публичное оказательство своей веры, и латинское духовенство отличалось необыкновенной ревностью в наблюдении за выполнением этого запрещения. В 1740 году Пинские православные неожиданно получили запрещение производить звон в церкви во время крестного хода с плащаницей в великую пятницу. Когда они не послушались, францисканский ксендз с большой ватагой напал на Феодоровскую церковь – и «люди, не имевшие сердца, отрезали сердца у колоколов»¹⁰⁹. При этом случае отличились ученики Пинской иезуитской «академии», которые швыряли камнями в проходившую православную церковную процессию¹¹⁰. В восьмидесятых, годах умер на Волыни один священник, церковь которого, ещё при его жизни, была отнята униатами. Когда прихожане выказали желание предать тело умершего погребению близь церкви, в которой он служил, униаты не только не дозволили сделать это, но не дозволили даже предать умершего священника погребению близь церковной ограды, не дозволили произвести заупокойный звон, – так что несчастное семейство несчастного покойника принуждено было увезти его тело за сорок вёрст, «без всякого христианского порядка», и там искать ему могилы¹¹¹. 11 октября 1753 года скончалась в Минске одна православная почтенная женщина. Её тело, по обычаю, на следующий день было внесено в церковь, – но без обычных церемоний потому что «ксендз коммендарий» приказал совершать погребение православных без всяких церемоний – без свечей и процессий, между тем как издавна и до сего времени торжественные погребальные проводы православным не запрещались. Православные не послушались. Но едва их человек показался из церкви впереди похоронной процессии со свечой, на него сразу напали, вероятно подготовленные, люди минской плебании, вырвали из его рук свечу, обратились на духовенство, повырывали все до одной свечи», били православных участников погребального шествия, ругали, не стесняясь в выражениях, оборвали у колоколов веревки и даже бросали камнями («и едва не убили») в шедшего во главе процессии Минского игумена Павла Стефановича¹¹² и сослужащее ему духовенство, облечённых в священные одежды. Когда жалоба со стороны православных поступила, за отсутствием виленского бискупа, к заведующему минским пробоществом канонику Слизню, то он положил на ней такую удивительную резолюцию: «Отныне больше не будете ходить с процессией в Минске, ибо я приказал воспретить ваши крестные ходы и похоронные процессии, дабы вы никогда не совершали их в Минске¹¹³. Подобные случаи были вовсе не редки¹¹⁴.

Естественно ожидать, что в случаях, где таким или иным образом затрагивались интересы латинства со стороны православных, там латинское духовенство являлось чрезвычайно настойчивым в преследовании православных, не разбирая средств, и разве счастливый случай избавлял православных от жестокого поражения. Положительно бывали случаи, когда православным приходилось «меч духовный» «вложить в ножны» и взять в руки физическое оружие на защиту от грубой материальной силы. И только это оружие в отношении к латинянам имело действительную силу. В феврале 1764 года, в церкви Пинского монастыря было назначено бракосочетание одной девицы с православным шляхтичем. Мать невесты была рождена в унии, но при втором браке – с православным шляхтичем – приняла православие. Невеста перед браком тоже присоединилась к православию. Но Пинский униатский священник, считая невесту своей духовной дочерью, запретил этот брак. Когда же этого запрещения не послушались, то в день совершения брака униаты ударили в набат, собрали людей и сделали нападение на церковь, имея намерение расправится по – своему и с брачующимися, и с совершителем брака. Но православные, очевидно, ожидавшие нападение, тоже произвели набат и «сбежавшиеся прихожане, по ревности и преданности, сколько могли, защищали своих пастырей от наездников¹¹⁵. И защитили.

V

Нападения латинян на православное духовенство сделались в описываемое время, кажется, обычным явлением. Где удавалось латинянам выжить из прихода православных священников, там осиротевшие прихожане, после некоторого времени, в большинстве начинали понемногу обращаться за требами к предусмотрительно водворённому в селении униату. Удаление с прихода православного священника было самым радикальным средством для обращения прихода в унию. Латиняне это давно поняли, и поэтому православным священникам чрезвычайно тяжело было удерживаться на своих приходах, под постоянным гонением латинян. Им положительно по временам приходилось нести мученическое бремя. Их лишали земли – главного источника их скудного пропитания, оставляя, таким образом, без куска собственного хлеба и заставляя питаться подаянием¹¹⁶; отнимали последнее имущество¹¹⁷; выгоняли из церковных домов¹¹⁸; подвергали побоям¹¹⁹; и если все-таки православные священники, не смотря на это, удерживались на приходах, их просто изгоняли оттуда насилием¹²⁰, для того, чтобы водворить на их месте священников – униатов¹²¹. Подобными жалобами священников на притеснения и изгнания от латинян положительно переполнен киевский консисторский архив, где сосредоточены жалобы южноукраинского духовенства¹²².Иногда преследование латинянами православного духовенства принимало вид какой-то возмутительной травли отдельных представителей православия. В 1748 году настоятель Дятловичского монастыря Иоанникий¹²³ проезжал в Киев через село помещика Щита, с которым у Иоанникия были поземельные споры. Узнавший о проезде игумена Щит посадил на дороге в лесу шайку крепостных, которая напала на Иоанникия и ограбила весь его поезд¹²⁴. В 1768 году униатские Лещинские¹²⁵ монахи пригласили к себе пинского православного игумена Феофана Яворского¹²⁶. Тот приехал, но, вероятно, чувствуя недоброе, не один, а в сопровождении двух монахов и двух светских, – в пароконном экипаже и на одной верховой лошади, хотя и без всякого оружия. Действительно, против приглашённого игумена оказалась засада, подготовленная не без участия и пинского бискупа. Более 50 человек напали на о. Феофана. При таком положении защита была невозможна. Униатские монахи вдоволь насмеялись над приглашённым ими же православным игуменом, «глумились над грекорусской верой так, что и выразить того невозможно», и в заключении подвергли игумена побоям и остригли ему бороду¹²⁷. Подобные факты повторялись очень часто, особенно там, где в соседстве с православным духовенством находился латинский монастырь. Латинские монахи «bono humore» наезжали толпой в дом православного священника, «требовали от него подарков и угощений и делали насмешки и шутки над неунитской верой». Когда же, в одном из подобных случаев, священник, с «ревностью о своей вере», хотя и «спокойно», начал «уговаривать» наездников, то один раздражённый монах бросился с кулаками к устам его. Священник естественно стал защищаться – для спасения жизни и здоровья». Произошла свалка, в которой «могло случиться что-либо неприятное и с их милостью – ксендзами»; но виноваты в этом были они же сами, ксендзы, как зачинщики дела¹²⁸. Между тем, при таком обороте дела, православному духовному лицу было не отделаться от жалоб со стороны латинян. В 1786 году Заблудовский игумен Софрония¹²⁹ отправился по монастырской надобности в Заблудовский замок к управляющему имениями княгини Радзивил. Там встретился с ксендзом Кулаковским. Тот без всякой видимой причины набросился на Софронию с ругательствами: «ты, проклятый схизматик, будешь в пекле на самом дне». Игумен Софрония «с учтивостию» «протестовал» против этих речей ксендза и протест свой занёс даже в градские книги..¹³⁰ где он и оставался в покое до издания его Виленским учебным округом¹³¹. В своих нападениях на представителей православия латиняне, казалось, не останавливались ни перед чем. Преосвященный Георгий Конисский жалуется, что нападение однажды сделано было ими и на него самого, когда он визитовал церковь в Орше. Шляхта, подучаемая ксендзом, напала на церковь, вооруженная саблями, пистолетами, била собравшихся в церкви людей, некоторые были даже и ранены, и в конце концов все были вытолканы и выпроважены из церкви, под угрозой убийства¹³².

VI

Что, в самом деле, оставалось делать православному духовенству в таком положении? Против материальной, грубой силы оно не могло выставить силу же, – и оно с рыцарски-непоколебмостью, хотя и вечно обманываемое верой домогалось удовлетворения посредством суда. Но трудно было искать справедливости у тогдашнего польского суда. Жалобы на тогдашнее польское судопроизводство раздаются со всех сторон, даже со стороны самих же поляков. Редкая иструкция, данная сеймовым послам их избирателями, не имеет параграфа – «домогаться улучшения судопроизводства»¹³³. Самим судьям нередко справедливее было бы сесть на скамью подсудимых¹³⁴. Особенную известность в этом отношении имели низшие суды. И если иногда удавалось православным добиться удовлетворения от высшей судебной инстанции, это ещё вовсе не значило, что дело выиграно: в низшей инстанции оно могло застрять на долгие годы без исполнения, пока изменившиеся обстоятельства обращали в ничто полученное ранее судебное удовлетворение. Сохранявшиеся документы рисуют поразительную картину действий одного из судебно-административных местных учреждений – Виленского магистрата – в шестидесятые и семидесятые годы прошлого века. Магистрат весь состоял из родичей (1765 г.)¹³⁵, которые руководствовались правилом: «свои люди – сочтёмся». Магистрат вошёл в сделку с местными евреями и допускал вопиющие злоупотребления. Тринадцать христианских цехов принуждены были прекратить своё существование (1776 г.)¹³⁶. И нельзя было надеяться на улучшение такого порядка вещей. Лица, заседавшие в магистрате, по непонятной силе судеб, получали свои места как бы по наследству. При таком порядке, ряд многочисленных злоупотреблений магистрата естественно покрывался: члены магистрата беспрепятственно обращали на свои нужды городские доходы, разоряли в свою пользу городские имения, продавали их, закладывали или присваивали себе, городских крестьян отдавали в приданное своим родственницам, и пр., и пр. (1776 г.)¹³⁷. При подобном порядке вещей, какие бы то ни было законы или постановления высших инстанций для Виленского магистрата мало имели значения. В 1752 году Виленский Святодуховский монастырь жалуется, что Виленский магистрат и не думает исполнять декретов ассесорского суда по делам монастырским, исполнение которых было возложено на магистрат¹³⁸. В 1785 году виленскиие мещане – диссиденты жалуются на магистрат, что по его милости, не смотря на покровительство диссидентам трёх держав, не смотря на последнюю конституцию, признающую равноправность их с гражданами веры католической, они все-таки терпят притеснения и не допускаются ни к каким должностям¹³⁹. Низшие инстанции, конечно, знали, что от них вовсе не требуется ревность в исполнении благоприятных для православия постановлений высших инстанций. Такие постановления почти всегда носили след постороннего давления, и без последнего православным везде трудно было добиться справедливости. Виленский Святодуховский монастырь в 1753 году начал дело в ассесорском суде (сессия в Гродне) о возвращении отнятых униатами монастырей – Цеперского¹⁴⁰, Новодворского, Купятичского¹⁴¹, Прилукского, Соломеречского¹⁴², – находившихся ранее в ведении Виленского Святодуховского монастыря. Избраны были уполномоченные – иеромонах и братчик – и отправлены в Гродну следить за делом. Прибывши в город, они явились к подканцлеру Сапеге и просили вписать их дело в реестр подлежащих разбору дел в числе первых. Сапега приказал вписать дело в конце – «с мыслью, не отложат ли его». Поверенные обратились с просьбой к инстигатору Лопатынскому. А тот им ответил: «Пусть отдадут нам наши монастыри москали, что отняли у нас в Смоленске, в Стародубье, в Чернигове и Киеве, – тогда и мы отдадим вам ваши; а то вы живёте в нашем польском государстве и хотите ещё расширяться...» Уполномоченным всё-таки удалось добиться протекции князя Черторыйского – и дело их было доложено суду. Но суд счёл дело неподсудным себе и предложил обратиться к Королевскому реляцийному суду в Варшаву¹⁴³. Система уклонения от разбирательства дел через перевод их из одной судебной инстанции в другую, или через отлагательство дела на неопределённое время за наличностью «других важнейших дел», часто практиковалась в польском судопроизводстве. Монастыри не были возвращены. Настоятель «Новопечерского»¹⁴⁴ Дятловичского монастыря игумен Иоанникий жалуется в 1748 году, что вот уже семнадцать лет тянется поземельное дело монастыря с Долматом и не может придти к разрешению. Он, игумен, даже ездил лично по этому делу в Варшаву, но всё без пользы. В довершение всего Минский трибунал «отложил» дело на неопределённое время, с запрещением обращаться в другие судебные инстанции – под угрозой лишения монастыря всех его владений¹⁴⁵. – «С прибытия моего в епархию», – писал святейшему синоду преосвященный Переяславский Иов в 1774 году: «многие священники являлись и ныне являются ко мне с представлением, что помещики – владельцы, явно презирая духовенство, делают ему обиды, не допуская владеть дедовским достоянием»; отнимают со двора последнего человека и слугу, а за занесение жалобы «злобятся и набольшие притеснения простираются», а между тем «удовольствие едва-де по судам кто получает, будучи мирскими чиновниками презираемы»¹⁴⁶. Отчаявшись получить какое-либо удовлетворение в польских судах, православное духовенство обращалось со своими жалобами в С.-Петербург, в святейший синод¹⁴⁷, прилагая иногда зараз длинный свиток нанесённых латинянами обид западнорусскому православию¹⁴⁸. По временам отряжались в Петербург со стороны православных западной России специальные посольства из духовных особ Украины, которым поручаемо было искать лично справедливости. В 1765 году ходатаем такого рода приезжал в С.-Петербург Матронинский игумен Мелхиседек.¹⁴⁹ В 1771 году – украинские священники Михаил Гуранда и Симеон Переровский¹⁵⁰. В конце 1773 года, перед открытием сейма в Варшаве, имевшего в виду рассуждать и о предметах, касающихся православия, – «вследствие того, что униаты, прежде производившие убийства, грабительства и крайние разорения, вновь то же самое, и пуще, единоверцам грекороссийским, в Польше жительствующим, стали причинять, – заграничных мест православного исповедания все вообще, как духовенство, так и мирские шляхтичи и поспольство» отрядили в Петербург трёх протоиереев – Белоцерковского Василия Зражевского¹⁵¹, Богуславского Стефана Левандовского¹⁵² и Краснянского Иоанна Богдановича, которым и поручили лично доставить в св. синод жалобы украинского духовенства¹⁵³. В 1776 году ездили в Петербург уполномоченные протоиереи – Иоанн Радзимовский¹⁵⁴ и вторично Симеон Переровский¹⁵⁵. Бывали случаи, что западнорусские священники отправлялись в Петербург искать удовлетворения и в своих личных или вообще единичных обидах от латинян, как, например, в конце 1774 года приезжавший в Петербург священник Переяславской гарнизонной церкви Иоанн Стебленский¹⁵⁶. Особенно часто бывали в Петербурге виленские старшие. В 1758 году приезжал в Петербург виленский старший Феофан Леонтович¹⁵⁷ с просьбой о помощи «виленским» монастырям¹⁵⁸. Через два года – Авраамий Флоринский¹⁵⁹. Ещё через три года в Петербург за тем же явился новый виленский старший Сиф Гамалея¹⁶⁰. За очень редкими исключениями¹⁶¹, и эти ходатайства оставались почти без сколько-нибудь осязательных результатов. Св. синод сам находился в этом отношении в беспомощном положении. Он передавал подобные дела в сенат¹⁶², чаще в коллегию иностранных дел¹⁶³, в очень редких случаях прямо русскому послу в Варшаве¹⁶⁴, а сам предупреждал западнорусских преосвященных «не вступаться в делопроизводство о чинимых от светских чинов и разного звания людей духовным лицам разных обидах» и отсылать «таковыя дела при депутатах в светский суд»¹⁶⁵. Сенат же направлял дела в коллегию, коллегия передавала русскому послу в Варшаве, предписывая, чтобы он «не оставлал прилагать радение» в защиту интересов православных обывателей в Польше¹⁶⁶. А представления посла польскому правительству, по верному замечанию одного историка, «не только ни малейшего не имели успеха, но и совсем бесплодными оставались»¹⁶⁷· Позднее, когда преосвященный Георгий Конисский был назначен непременным членом учреждённого в Польше суда для разбора дел между разноверцами, св. синод направлял жалобы от православных западной России к нему, преосвященному¹⁶⁸. Что касается коллегии иностранных дел, то, кажется, не будет ошибкой сказать, что, вообще говоря, она мало интересовалась собственно делами православия в западной России. Вот один из её ответов на ведение св. синода с приложением обширного экстракта о причиняемых западнорусским православным обидах: «Рассматривая все пиесы (жалобы западнорусскаго духовенства) коллегия с сожалением видела, до какой высокой степени дошла злость униатская; но – – – не могла коллегия иностранных дел по полученному из св. синода указу никакого определения учинить». И вслед затем коллегия отсылала обиженных искать удовлетворения в варшавских судах¹⁶⁹.

VII

Православное духовенство, бывшее под Польшей, терпело притеснения, обиды, разорения, – жаловалось – и редко получало удовлетворение. Всё же оно имело возможность жаловаться. Но основое большинство исповедывавших православие в польском государстве – весь народ, крестьяне – лишены были и этого сомнительного утешения, и разве только изливали свою наболевшую душу в горьких жалобах своему духовному отцу. В Минске, в православный монастырь явился в 1753 году православный «человек» Мартин Сцепуто и горько жаловался на одного из минских ксендзов Грицкевича, который насилием принуждает к унии православных минских людей и между ними его – Сцепуту; собирает своих «юрисдичан»¹⁷⁰ и с ними делает нападения на православных, похваляясь, что он и монахов православных выгонит из их монастыря, и церковь их разрушит¹⁷¹.

С крестьянами помещики не церемонились, и тут во всей силе выступало тяжёлое иго крепостного рабства. Твёрдых в православии крестьян помещики сгоняли в униатскую церковь при помощи военной силы¹⁷², утесняли излишними против крестьян униатов налогами¹⁷³, подвергали различным наказаниям¹⁷⁴; некоторые ревнители даже жизнью заплатили за свою твёрдость в вере¹⁷⁵.

В Скрыгалове¹⁷⁶ скончался православный священник Корженевский. Местный владелец Оскерка не хотел подписать «презенты»¹⁷⁷ его сыну, по обычаю того времени желавшему занять приход своего умершего отца: не дозволял также ни починить обветшавшую уже православную церковь, ни выстроить новую. Православные скрыгаловцы обращались за требами к соседним православным священникам. Когда, в великий пост 1765 года, приехали в Скрыгалов соседние православные священники для исповеди скрыгаловских жителей, Оскерка запретил последним идти в церковь, а велел согнать их «киями, как скот, гуртом», в униатскую церковь, где был уже ксендз и куда ещё ранее были перенесены из ограбленной православной церкви кресты, хоругви, богослужебные книги и колокола. У осиротевшего семейства священника Оскерка отнял церковную землю и даже запретил ему снять собственный зимний посев, если он не примет унии. А старшему сыну покойного Оскерка грозил, что сделает его своим подданным¹⁷⁸. Поразительный случай насилия над православными, жившими в Польше, рассказан у Бантыш-Каменского. В 1722 году князь Вишневецкий выдавал в Пинске двух своих дочерей замуж. На свадебное торжество съехалось «сенаторов и иных вельмож многое число.» В один из дней торжества, сам князь Вишневецкий и некоторые другие сановники, при непременном участии Луцкого и Пинского латинских епископов, «со множеством вооруженных шляхтичей и слуг», напавши на православных, будто на неприятелей, делали в благочестивых церквах поругание святыням, били монахов, священников и прочих людей, не внимая воплю, плачу и рыданию обоего пола благочестивых жителей». «И сим не удовольствуяся, приказал он, Вишневецкий, Пинскому епископу во всём повете Пинском, где только есть церкви благочестивые, обратить оные на унию»¹⁷⁹. – «В Белоруссии». – пишет в своей исторической записке о православии в Польше преосвященный Георгий Конисский: «ежели православные люди наши звания крестьянского, то на них просто, как хищными волками, нападение делается. Духовные, властью и силой мирской укрепясь, гонят православный народ, как овец, не имущих пастыря, или до костёлов, или до униатских церквей, – гонят не точию из домов, но и из церквей наших. Во время самого евангельского чтения, пришед в церковь нашу, прикащик бьёт народ плетью, как скот гоня из хлева (указан такой случай). И если поселяне или граждане слушать их (латинян) учения и от веры своей отступить не хотят; тут они чинят ужасные угрожения и страхования: ставят виселицы, вкапывают столбы, возгнещают костры; розги, терние и другия мучительныя орудия представляют. Отлучив детей от матерей и матерей от детей, детей убо пред очами матерей под розги кладут, а матерей пред очами детей. Тут вопли и рыдания, каковы, может быть, только во время избиения младенцев от Ирода слышаны были. И сия трагедия не токмо верная, но и недавняя есть. И не одни только делаются пострахи; приводятся оные многажды и в самое дело (указываются факты сечения розгами, тюремного заключения, изувечения, истязаний, пыток). В прошедшем году (1766) на Украине польской, в уездах Жаботинском, Мошенском, Чигиринском, Черкасском, за веру греко-российскую многие разорения домов и побои мучительные, а несколько человек и самую смерть претерпели, двум головы отрублены, и из тех одному сперва руки живому сожжены»¹⁸⁰. – Так поступали латиняне с православными крестьянами. Уцелевших, впрочем, немногочисленных и обедневших, православных дворян они преследуют иным путём. Не смея действовать открыто насилием, употребляют различные хитрости. Например, «приходят в домы дворян, будто для поздравления с праздником, со св. крестом; либо, процессии свои делая, находят на церкви наши, в поселениях дворян состоящие и ими защищаемые; при коем случа, учиня ссору и драку и нарочно повалясь, ломают кресты свои; а сие сделавши, тотчас вопят и протестуют: хула на Бога, хула на Христа. – – С теми крестами поломанными бегут в суды и успевают выходить на невинных дворян, будто на богохульников и христоубийц, приговоры смертные. Вот сему недавний образец: в Мстиславском воеводстве в запрошлом 1765 году в месяце декабре до 80 дворян по такой точно клевете, приговорены на жесточайшую казнь, т. е. живых в четверти разрубить. Осуждённые от такового бесчеловечного приговора разбежались по лесам и болотам, и там во время жестокой стужи, укрываясь три дня, когда, наконец, спастись не могли, принуждены были веры отступить: почему хула оная, яко не злоумышленная, им оставлена. – – – А между тем сами латиняне кресты наши, нарочно и злобясь, ломают и иконы святые в болото бросают, и ногами попирают (указывается факт), и это считается жертвой Богу приятной! – Молчу о пастырях бедных, священстве нашем. Сколь многие из них изгнаны из домов; сколь многие в тюрьмах, в ямах глубоких, в псарнях, вместе с псами, заперты были, гладом и жаждой морены, сеном кормлены; сколь многие биты и изувечены, а некоторые и до смерти убиты. Не воспоминаю в давнейшие времена бывших мучительств, кои только из истории ведаем: довольно бо и сих свежих случаев, во время моего здесь епископства бывших»¹⁸¹. «Кому не известны, или кто не слыхал», – восклицают в своём заявлении, предшествовавшем конфедерации 1767 года, дворяне и помещики великого княжества литовского: «об этих невыносимых преследованиях и притеснениях? Тот разве только, кто, пылая неукротимой ненавистью, не хочет знать о них, отрекшись от всякого сострадания и врожденной любви к человечеству. – Если бы мы захотели исчислять все эти вопиющие к небу о мщении примеры насилия и описать каждый порознь, их было бы бесконечное число. – Доказательством этому служат постоянные, по всем воеводствам, землям и поветам жалобы и деланные в своё время посвидетельствования»¹⁸², – которые ныне всё в большем и большем количестве появляются в свет в различных археографических изданиях. Редкими оазисами являлись такие места, где православным предоставлялась если не свобода, то по крайней мере сравнительное спокойствие, как например в имениях князя Ксаверия Любомирского¹⁸³ и немногих других¹⁸⁴. Но и такие места не обеспечивали православным постоянного спокойствия. Во время частых подъёмов польско-латинского духа, ничто не обезопашивало и эти оазисы от латино-польского фанатизма¹⁸⁵.

VIII

Преследование православных, висевшее постоянным тяжёлым камнем над ними, принимало чудовищные размеры, обострялось в чрезвычайной степени во время подъёмов польского шляхетского духа – так называемых конфедераций, которыми столь богат закат политической жизни Польши. В такие моменты ненависть поляков к православному русскому народу не знала границ. Для православных в Польше тогда наступали дни, напоминающие первые времена христианства: времена гонений. Православные священники принуждены были под жестокими гонениями, среди всевозможных наругательств, побоев, тюремного заключения и жестокостей, «коих самое человечество ужасаться должно»¹⁸⁶, – для спасения своей жизни «укрываться по лесам и пещерам земным», преподавая умирающим и больным св. тайны под опасностью собственной жизни¹⁸⁷. Монастыри, церкви были подвергаемы грабежу и разорению без всякой пощады¹⁸⁸. Ожесточение польско-латинского фанатизма доходило иногда до такой степени, что, казалось, грозило православию в пределах польского государства совершенным истреблением. Иногда сами государственные люди Польши как будто начинали чувствовать страх перед таким положением вещей и старались удерживать необузданных фанатиков от жестоких проявлений их ненависти к «дузунитам»¹⁸⁹. Опасение за судьбы православия в польских владениях в один из подобных моментов, со стороны виленского старшего, игумена Азарии¹⁹⁰ вызвало сохранившийся до нас драгоценный документ, весьма ярко характеризующий и положение православных среди разыгравшегося польсколатинского фанатизма, приёмы обеих сторон. «Здесь, в Польше», пишет игумен Азария митрополиту Киевскому Арсению Могилянскому¹⁹¹ 13-го января 1765 года: «как пред избранием короля так и по избрании, пред коронацией и по оной, как всегда, и ныне злохитростно от духовенства папежского и шляхты польской чинятся глубокие на всеконечное веры нашей благочестивыя истребление советы и всякия удобовозможныя к тому по сеймам и иным их сборищам изыскиваются средства»; «сверетали нашу веру в одну стать с плюгавством жидовским»; не остаётся ждать от них ничего другого, как только «здешних благочестивых церквей и людей истребления до остатка» («да исчезнут сами или паче да обратятся и исцелеют!»); в Вильне осталось самое незначительное число православных; Виленский и находящиеся в окружности монастыри доведены до последнего разорения; скоро всякая помощь будет напрасна. «Не соблаговолите ли, ваше преосвященство, велеть общегласно всем, или и каждому особно до кого сие принадлежит, найприлежнейше подумать, какия сыскать бы на ополчение против врагов церкви нашей и на защищение оной и к возвращению по прежнему к благочестию бесчисленно превращённых на унию богомерзкую церквей, монастырей и людей наших православных действительно полезные, сильные и непреодоленные средства, и свои о том мнения вашему преосвященству, а вашему-ж преосвященству, рассмотря, купно со своим св. синоду представить неукоснительно по долгу своему пастырскому и истинной по благочестию ревности: дабы как удобовозможнее и скорее зловредные оные советы разрушити и искупленной кровию Сына Божия правоверной церкви здешей не погубити, босовершенною о Христе свободою и тихомирием обрадовати. А дабы сие дело благословил и благоспоспешил Бог, и церковь здешняя восторжествовала, прошу ваше преосвященство предложить ко всем епархии вашего преосвященства властям духовным, дабы они в церквах на святых литургиях положенного в книге служебнику правила под сими заглавиями: «О призывании помощи Св. Духа во время всякого доброго дела», «О умирении церкви во время гонения» и «О искоренении и истреблении ересей и отступств, утишении же раздираний церковных и о обращении заблудших от истнны», «О умножении любви и искоренении ненависти и всякия злобы», «О вразех ненавидящих и обидящих нас», – не оставляли, прочитывая не всё разом, но переменно, по единому или две с положенным в оном правиле молениями или эктениями и пр., на единой литургии с единого, на другой с другого заглавия и т. д., порядком, как ваше пресвященство сами лучше прорассудити можете»¹⁹².

Это было время особенно сильного «подъёма духа» польсколатинского фанатизма. Но тлетворный дух последнего веял, за редкими и короткими перерывами, неуклонно в последние времена существования польского государства. «Пожар преследования, широко распространившийся, не прекращался во всё это долгое время, «жестоко прижигая» и последние остатки православия в западнорусском крае.

IX

Рядом с религиознополитическим преследованием православных западной России, под давлением которого всё более и более редели ряды православных борцов, латиняне пользовались и другого рода способами к привлечению православных в католичество или унию. Где закрывались православные церкви и прекращалось богослужение, или же где церкви сносились на окраину селения, а то нередко и рядом со скромной православной церковью – воздвигался величественный костёл или строилась униатская церковь, широко раскрывая свои двери для привлечения православных селян. Где последние выказывали упорство, там на сцену являлись помещики, поссессоры и вся дворовая челядь и насильно заставляли крестьян делать то, к чему приступить они не хотели добровольно. «В сёлах, где есть благочестивые церкви, владельцы выставляют новые униатския церкви я принуждают ходить туда своих подданных», – жалуется преосвященный Георгий Конисский св. синоду в 1756 году¹⁹³. Через десять лет он повторяет эту жалобу, прибавляя, что помещики, насилием совращающие православных крестьян, оставляют «православные церкви пустыми»¹⁹⁴. При костёлах и униатских церквах устраивались при каждом удобном случае торжественные богослужебные процессии, всегда производящие сильное впечатление на народ; устанавливались во множестве так называемые отпусты¹⁹⁵, заманчивые для искренно верующего простолюдина. В половине XIII века «отпустами» были положительно были богаты западнорусские латинские храмы; особенно много «отпустов» имели у себя базилиане: на храмовы праздник каждого монастыря, на все «дванадесятые праздники», кроме того, на дни некоторых святых и т. п.¹⁹⁶. Смешанные браки, совершенно неизбежные при перекрёстном соседстве одноплеменных разноисповедников, представляли для униатского и римскокатолического духовенства широкое средство для привлечения православных. Если православные выбирали себе невест из среды католичек, ксендзы требовали принятия католичества до брака¹⁹⁷. Зачисляемы были в ряды унии или католичества дети смешанных браков¹⁹⁸; принуждаемы были к отступлению от православия те лица, которые родились от православных родителей и были крещены в православие, но родители которых в последствии совратились¹⁹⁹. Принуждения такого рода носили обычный характер. Приходила, например, жена православного – католичка на исповедь к ксендзу. Тот её к исповеди не принимает, а говорит: «Приведи и свою дочь ко мне на исповедь, тогда и тебя поисповедую , а если не приведёшь, то я тебя прикую к звонице и дам сто постромков (плетей)». Дочь же была крещена православным священником , в данное время была за православным, с которым жила уже более семи лет и имела несколько детей, окрещённых также в православие²⁰⁰. Особенное внимание совратителей было обращено на детей и юношество²⁰¹, для совращения которых существовали многочисленные школы – сначала находившиеся в руках иезуитов, а впоследствии, по изгнании иезуитов из края в 1773 году, перешедшие к базилианам, как-то: в Бресте, Вильне, Гродне, Казимирове²⁰², Минске, Новогрудке, Пинске²⁰³ и в других местах²⁰⁴. По всей Белоруссии для совращения православных рассеяны были специальные миссионеры²⁰⁵. Униаты и римскокатолики действовали рука об руку и ещё с 1751 года, по разрешению папы, римскокатолические ксендзы имели право совершать богослужение на униатских антиминсах и в униатских церквах.²⁰⁶

X

В своём тяжёлом положении западная Россия к половине ХVIII века была значительно лишена тех средств, которые могли бы быть выставлены в противовес латинской пропаганде, и обращалась постоянно за помощью к соседней России. Вся территория западной России в церковноадминистративном отношении распределялась в это время на три части: одна часть была в районе Белорусской православной епархии, единственной уцелевшей в границах польского государства, другая и третья относились к Киеву и Переяславлю, бывшим уже за пределами Польши. Границы влияния того или другого епархиального центра не были точно определены – и некоторые, например, монастыри по ведомостям числились одновременно и в Белорусской, и в Киевской епархии²⁰⁷. По ведомости 1768 года Киевская епархия имела в Польше более тридцати монастырей: Дятловичский Преображенский; Виленский Святодухов и приписные к нему – Кронский Святотроицкий, Кейданский Преображенский²⁰⁸, Сурдегский Святодуховский²⁰⁹, Друйский Благовещенский²¹⁰, Минский Петропавловский²¹¹, Грозовский Иоаннобогословский²¹², Евейский Успенский²¹³, и женский Минский Петропавловский²¹⁴; Слуцкий Троицкий и приписные к нему – Слуцкий Преображенский²¹⁵, Заблудовский Успенский, Старчицкий Успенский²¹⁶, Грозовский Николаевский, Морочский Успенский²¹⁷ и женский Слуцкий Илиинский; Брестский Симеоновский; Яблочинский Онуфриевский²¹⁸; Бельский Николаевский²¹⁹; Пинский Богоявленский; Дрогичинский Троицкий²²⁰ и приписной к нему Дрогичинский Преображенский²²¹; Медведовский Николаевский²²² и приписной к нему Медведовский Святотроицкий²²³; Борколабовский Вознесенский²²⁴; Кутеинский Успенский²²⁵; Буйницкий Святодуховский²²⁶; Марков Витебский Троицкий²²⁷; Тупичевский Святодуховский²²⁸; Кутеинский Богоявленский²²⁹; Жаботинский Онуфриевский²³⁰ и Лебединский Георгиевский²³¹. – последние шесть считались одновременно и в епархии Белорусской²³². Украинские заграничные монастыри почти все числились в Переяславской епархии²³³: Матронинский Святотроицкий²³⁴, Мошногорский Вознесенсенский²³⁵, Ирдынский Виноградский Успенский²³⁶, Терехтемировский Крестовоздвиженский²³⁷, Богуславский Николаевский²³⁸, Корсунский Онуфриевский Уляницкий²³⁹, Бершадский Преображенский²⁴⁰, Ржищевский Преображенский²⁴¹, Лисянский Троицкий²⁴², Каневский Успенский²⁴³, и Манковский Преображенский²⁴⁴. Когда после первого раздела Польши²⁴⁵ Белорусская епархия вошла в состав Российской Империи, отошедшие из польских пределов православные монастыри и церкви распределены были таким образом, что находившиеся в бывших провинциях Полоцкой, Витебской и Двинской были причислены к Псковской епархии, а бывшие в провинциях Могилёвской, Оршанской, Мстиславской и Рогачевской – остались в Белорусской епархии²⁴⁶. Все же прочие, оставшиеся под Польшей, распределены были следующим образом: числившиеся ранее в Переяславской епархии одиннадцать монастырей и четыре протопопии – Басанская, Бориспольская, Золотоношская и Переяславская, – в ней и остались²⁴⁷; пять православных приходов: по Днепру – в Речице, Лоеве²⁴⁸ и Деражичах²⁴⁹ и при двух монастырях – Дисненском²⁵⁰ и Якобштадтском²⁵¹ (вероятно, тоже по прежнему) относились к Могилёвской епархии²⁵²; все же остальные монастыри и церкви, которых, по отзыву митрополита Киевского в 1773 году, «едваль до ста наберётся»²⁵³ – отданы были св. синодом в ведение Киевского митрополита²⁵⁴.

Находясь в зависимости от Киева, православные церкви западной России, бывшие в пределах польских, у Киева и искали помощи в трудные минуты. И действительно, помощь из Киева шла в западную Россию непрерывно, как материальными средствами, так и духовными. Последняя помощь – живыми деятелями – имела особенную важность, потому что собственные просветительные средства западной России к описываемому времени совершенно оскудели. В Слуцке существовала «семинария», которая едва ли превышала объёмом своего курса начальное духовное училище – так называемый «российский класс», судя по тому, что она имела всего лишь одного учителя²⁵⁵. Для Украины существовала Переяславская семинария, заведённая с 1738 года²⁵⁶ и содержавшаяся на скромные средства самого духовенства²⁵⁷; но в ней только с 1781 года был заведён класс богословие²⁵⁸. С 1759 года существовала семинария и в Могилёве, основанная там преосвященным Георгием Конисским²⁵⁹, но она тоже долго не имела полного курса²⁶⁰ и едва успевала удовлетворять местному епархиальному запросу. Нужно помнить к тому же, что в то время семинарии наполнялись воспитанниками с большими затруднениями и, не смотря на приказания, на угрозы, даже на штрафы²⁶¹, духовенство все-таки не охотно отдавало своих детей в долгое учение, так что жалобы училищ половины прошлого столетия на «малое число» собиравшихся к учению учеников – обычное явление²⁶². Во вторую половину XVIII столетия едва ли не все западнорусские протопопы были воспитанники Киевской академии. Кроме того, был специальный именной указ, предписывавший Киевскому митрополиту назначать в настоятели западнорусских монастырей только уроженцев Малороссии и никак не «польских»²⁶³, твёрдо удерживаемый²⁶⁴, не смотря даже на ходатайство (в 1773 году) Киевского митрополита о его отмене в виду, с одной стороны, недостатка в распоряжении митрополита способных к монастырскому начальству лиц из уроженцев Малороссии, а с другой – вследствие того, что есть «многие (особенно из епархии Переяславской), которых родители насильно хотя и обращаемы, бывают на унию, однако они тое унии в своих совестях никогда не принимали и не принимают, кроме наружного при насилия вида, а потом паки в своём предприятии благочестивыми состоят»; они большей частью с малолетства живут в Киеве, здесь же получили и образование²⁶⁵. Материальные средства, при скудости своих, тоже собирались на чужой стороне. Со сборными книжками на постройку церквей отправлялись в Могилёвскую епархию²⁶⁶, Киевскую²⁶⁷ и др.²⁶⁸. Св. синод присылал и денежные²⁶⁹ и вещественные²⁷⁰ пожертвоваия. В некоторых особенных случаях, например, в случае пожара, по высочайшему повелению, крупные суммы были отпускаемы из казны Российской Империи²⁷¹, а так же делали личные пожертвования члены св. синода и т. п.²⁷². Один раз в этом отношении было сделано св. синодом замечательное распоряжение общего характера. Дело было так.

XI

Виленский старший, иеромонах Сиф Гамалея явился в 1763 году лично в св. синод и «сообщил», что православные монастыри въ Польше, Киевской епархии, «из давних лет в продолжающихся от римлян и униатов гонениях и утеснениях состоят, – пришли в обветшание и крайнее разорение», а возобвовить или даже починить их не на что, и Сиф просил у св. синода «защищения и снабдения». Св. синод по этому поводу постановил: о претерпеваемых православными в Польше притеснениях «сообщить в коллегию иностранных дел и требовать, чтобы к защищению употреблено было наисильнейшее старание»; о починке разрушающихся церквей следует иметь попечение Киевскому митрополиту, в ведении которого он состоял, а «с своей стороны св. синод за способность признает учредить его преосвященству во всей своей епархии по церквам, по примеру греческого обыкновения, а паче по св. Павла к коринфянам учреждению, особливой в кошельки от доброхотных дателей сбор», причём если бы в какой-либо приходской церкви, сверх ожидания²⁷³, этот сбор за год составил сумму меньше рубля, то дополнять до этой нормы из собственных церковных сумм, а от монастырей и архиерейских кафедр предполагалось «особливое вспомоществование страждущей братии»²⁷⁴. За одно св. Синод вспомнил бедственное положение и православных церквей в Польше, состоявших в Белорусской епархии, и в их пользу установил такой же сбор с церквей Черниговской, Переяславской и Белоградской епархий, а тах же со Слободских украинских²⁷⁵. Св. синод не включил в число вспомоществуемых – церквей и монастырей, бывших в Переяславской епархии, но об этом напомнил тот час же Переяславский преосвященный Иларион²⁷⁶. Он, по получении синодального указа о сборе, представил св. синоду, что и в его епархии «униаты и римляне изгоняют священников и те в крайнем убожестве скитаются по чужим домам с женами и детьми», принуждённые работать хозяину за дозволение жить и пропитание, – а потому просит сбор по церквам Переяславской епархии в границах России обратить на церкви той же епархии в границах Польши²⁷⁷ и св. синод разрешил это²⁷⁸.

В общем, этот сбор ежегодно давал довольно крупную сумму, и на первых порах, пока он собирался аккуратно, многие западнорусские монастыри и церкви получили вспоможение. Так, Виленский монастырь в 1767 и 1768 годах получил в пособие 521 рубль, Слуцкий Троицкий 100 рублей, Пинский 180 рублей, Яблочинский 100 рублей, Бельский 50 рублей²⁷⁹. Бедные монастыри и церкви Могилёвской епархии за время 1764‒1773 годов получили более 1.200 рублей²⁸⁰. В Переяславской епархии сбор за 1764‒66 годы в 403 рубля 28 ½ копеек был распределён между двумя монастырями, ста сорока шестью церквам и ста пятьюдесятью шестью человеками «страждущих»²⁸¹.

Но с первых же шагов стали возникать и некоторые затруднения в употреблении этого сбора согласно первоначальной его цели. Только Белоградский преосвященный высылал деньги безнедоимочно и аккуратно²⁸². В других епархиях проявились недоимки в сборе²⁸³. Явились затруднения в пересылке денег – например, в Могилевскую епархию, «но причине рассеянных по дороге мятежников польских»²⁸⁴. Преосвященный митрополит Киевский в 1769 году стал просить об увольнении его епархии от сбора в виду того, что в ней собственные церкви «ныне строятся», «народ в скудость пришёл» и нечем ему содержать своих церквей, для сбора нужны особые ктиторы и т. п.²⁸⁵. Не получив от св. синода разрешения на свою просьбу, Киевский митрополит в 1773 году возобновил прежнее ходатайство с ограничением просьбы – лишь половину сбора оставлять в пользу Киевской академии²⁸⁶, но св. синод не дал и этого разрешения²⁸⁷, хотя митрополит и представлял, что, во-первых, всех православных церквей в Польше, принадлежащих к Киевской епархии «едва ль до ста наберётся», во-вторых, по собственному «примечанию» митрополита, а «несколько и от дел производимых изведанию, заграничные помянутые благочестивые монастыри и церкви многие суть таковые, из которых первые могуг содержать себя от недвижимых своих имений, да от подаяния благолюбцев и молитвенников, а другие от своих прихожан, как и прежде себя содержали, и ныне содержат»; а главное в Киевской архиерейской кассе на-лицо лежит 6,231 рубль 86 ²⁄4 копеек этого сбора без движения, так как «ни откуду не только от церквей, но и от монастырей, кроме временного на починку каковую либо милостынного по России испрошения до проведания кошелькового сбору, требований не бывало»²⁸⁸. Сборные деньги вообще стали залеживаться в архиерейских кассах без движения, или были обращаемы не на первоначально назначенную цель. Могилёвский преосвящённый Георгий, получив в своё распоряжение до 1773 года включительно 4,035 рублей сборных денег и имея, после раздачи 743 рублей 68 копеек по бедным церквам, остатков 3,291 рубль 32 копейки, просил в 1773 году у св. синода разрешения из этих денег часть употребить на покрытие железом кафедрального монастыря, и с разрешения св. синода употребить на это 1,291 рубль 32 копейки, раздав остальные, согласно синодальному предписанию, в бедные приходские церкви своей епархии²⁸⁹. После отхода Могилёва в пределы России преосвящённые, не прекращая сбора, перестали отсылать его в Могилёв. В 1776 году депутаты украинского духовенства, бывшие в св. синоде, ходатайствовали об обращении сбора во всех епархиях на нужды украинского духовенства Переяславской епархии, остававшегося в польских пределах²⁹⁰, и св. синод разрешил употребить на помощь «страждущему священству переяславской епархии тысячу рублей, остальные предписав отослать в Могилёв²⁹¹. Потом остатки стали образовываться и в Переяславской епархии, и были употребляемы на различныя надобности. Так, в 1783 году, с разрешения св. синода, 1,000 рублей из 1,508 рублей остатков по переяславской епархии была употреблена на перестройку семенарии²⁹². В 1785 году остатков в различных епархиях, не смотря на очень крупные недоимки сбора, накопились значительные суммы: по Белоградской епархии 2,994 рубля 4 ½ копейки, по Черниговской 137 рублей 80 копеек и Киевской 2,475 рублей 38 ¾ копеек²⁹³. Каждый следующий год приносил прирост этой сумме, не смотря на то, что сбор производился всё менее и менее аккуратно²⁹⁴, и в некоторых епархиях, как в Черниговской с 1786 года прекратился совсем²⁹⁵. Не ослабевала только одна Белоградская епархия до конца²⁹⁶, собрав к 1788 году в своей кассе сумму в пять с половиной тысяч рублей²⁹⁷. Наконец в 1788 году, указом св. синода 3 мая, сбор был прекращён. Мотивом этого прекращения было выставлено то, что многие из церквей, в пользу которых сбор был установлен, уже «вступили внутрь России», а для оставшихся в Польше назначен особый епископ, заботам которого они и вверены²⁹⁸. Собранные деньги, после употребления крупных сумм на местные нужды епархий – например, построение классов для училища при Курском монастыре Белоградской епархии, покупку книг в семинарию и другие надобности²⁹⁹, – по указу св. синода отосланы были в Киев³⁰⁰. Отсюда, за выдачей некоторой части в распоряжение преосвященного Виктора для употребления на прямую первоначальную цель³⁰¹; остальные были употреблены на другие надобности – устройство Белоградской семинарии, возобновление Харьковской, учреждение больницы при Киевовыдубицком монастыре и др.³⁰².

XII

Как ни твёрд был православный западнорусский народ в своей вере, но человеческая слабость начинала сказываться всё более и более под невыносимым давлением тяжёлого гнёта. И если острая борьба отчеканивала поразительные по своей твёрдости характеры, героических борцов, то, с другой стороны, ряды православного воинства редели с каждым днём. Значительно ослабленное в своих материальных, умственных и нравственных силах, местное православное духовенство, в большей своей части, было неспособно уже быть водителем народа в тяжёлую годину. В монастырях, по свидетельству преосвященного Георгия Конисского, было «трудно, паче же невозможно установить добрые порядки³⁰³. «Учительные и доброжительные монашествующие» встречались лишь как исключение³⁰⁴. Кандидатами на посвящение в священномонахи не задумывались являться лица, которых чтение в церкви нельзя было допустить «без соблазна и греха пред Богом»³⁰⁵. «Многие из священников ни на русском, ни на польском языке писать не умеют, только одно собственное имя подписывают», – жалуется св. синоду в 1756 году преосвященный Георгий, ходатайствуя об учреждении в Могилёве духовной школы и семинарии «для острейших детей»³⁰⁶. Через двадцать лет преосвященный повторяет свою просьбу и указывает те причины, которые парализовали двадцатилетнюю деятельность семинарии. «Наша семинария», – пишет он: «до сих пор еще не имеет, за теснотою, классов философии и богословии. Священство и причет большей частью непросвещенно: священники и дьячки только читать умеют, и то по польски. Владельцы преднамеренно выставляют невежд кандидатами на священство. А если начать чинить разбор, то это послужит достаточным поводом для оставления прихода без православного священника и обращения церкви на унию»³⁰⁷. Ещё благо было в Могилёвской епархии, что священники умели читать и могли, по крайней мере, хотя и не твёрдо, то всё же во многих местах, исполняя синодальный и высочайший указы, читать неопустительно при каждом богослужении разосланныя по епархиям от св. синода «собранные и исправленные архиепископом Петербургским Гавриилом и Московским митрополитом Платоном поучения»³⁰⁸. Но около Слуцка, например, этого не было. По замечанию преосвященного Виктора, вскоре после назначения его епископом в Слуцк, «ставленники почти все так в чтении были неискусны», что их приходилось тут же, при кафедре, обучать, или же оставлять без рукоположения, отправляя обратно домой. «Ни одного почти нет», – замечает преосвященный: «знающего твёрдо церковный устав и ирмологий» и могущего петь «искусно»³⁰⁹. Отсутствие образования делало православных священников и по внешности зачастую не соответствующими сану, который они носили. «В наружных обращениях», – замечает преосвященный Виктор: «священники невежливы, не наблюдают чистоты и опрятности»³¹⁰. Против последнего давно ещё восставал преосвященный Иов Переяславский, предписывая, чтобы православные священники в «публичные места не входили с заплетёнными волосами и не давали тем повода униатскому духовенству встречать их насмешками и ругательствами»³¹¹. В довершение всего, в среде западнорусского православного духовенства нередко возникали различные несогласия, распри, раздоры. Слуцкое духовенство имело распрю со Слуцким архимандритом³¹². У Слуцкого братства в 1759 году разгорелась распря с Троицким монастырём из-за избрания архимандрита³¹³ возобновившаяся в 1762 году³¹⁴. Предпоследний Слуцкий архимандрит Павел Волчанский, кажется, всё время был с братством в натянутых отношениях, жалуясь, что оно крайне разорило Преображенский братский монастырь³¹⁵. Распри давали поводы к различным следствиям³¹⁶ и ослабляли и без того ослабленную энергию уцелевшего православия. В стенах самих монастырей, не смотря на малолюдство, возникали раздоры³¹⁷. Украинские протопопы дозволяли себе практиковать различные «здирства», «лихоимства». «Как будто они для того только и протопопские чины получили, чтобы других обдирать и ограбливать», – восклицает преосвященный Переяславский Иов, возмущённый поведением украинских протопопов³¹⁸. Протопопы остававшиеся почти без начальства, давно привыкли действовать самоуправно. Они помещали новорукоположенных священников не на те приходы, на которые священники были рукополагаемы³¹⁹, самовольно изменяли границы приходов³²⁰, и перед своим архиереем, как жаловался преосвященный Переяславский Иов в 1774 году, «неведомо почему, а более, уповательно для своего корыстолюбия», постоянно «утаивали число православных церквей, в ведомстве их состоящих»³²¹. Такое духовенство, умственно не развитое и к тому же «приведённое до великой нищеты»³²², за редкими исключениями, вообще говоря, не могло быть опасным противником латинскому духовенству, располагавшими огромными имениями и, можно сказать, блестящими, по крайней мере, по внешности, школами, – а в тоже время вековая приверженность западнорусского народа к православию, как ни была крепка, всё же искала и требовала поддержки, ободрения. И Бог знает, что сталось бы, в конце концов, с православным западнорусским народом, если бы с дорогой, незаменимой помощью ему, в тяжёлые для него годы, не пришла нежнолюбящая мать – Киевская академия. Ряды за рядами она посылала своих питомцев в эту жестокую духовную сечу. Иные в отчаяние отходили от этой ужасной борьбы, усталые, измученные, разбитые, с горьким сознанием, что «здесь разьве душе своей можно сделать пользу, а порученной пастве ничего»³²³. Но многие и устояли на поле битвы, до последних дней непоколебимо и высоко держа дорогое и славное знамя православия и русской народности.… Какую поразительную картину жизни, полной неустанной энергии, рисует нам биография почти каждого из этих вечной памяти достойных борцов! «Уроженец я», – пишет один из этих борцов: «из Польши, фамилии шляхетской, от роду мне пятьдесят лет, грамоте российской и латинской обучался в польских семинариях и киевской академии, во священника рукоположен 1766 года в местечко к Польше пограничное Звиногродку, где 1768 года от конфедератов и татар приведён был в столь чувствительное разорение и страх, что едва мог спастися бегством в Переяславль к покойному преосвященному Гервасию, который войдя в тогдашнее моё состояние, снабдил в малой России приходом, а преосвященный покойный Иов, узнав о претерпенном мною страдании, в награду того, 1772 года во второй день февраля произвёл протопопом польской Украины в местечко Вейницу и Немеров, где находясь, от униатов, яко ненавистников парвославной церкви, зе непоколебимую к вере привязанность, гораздо вящшее первого претерпел угнетение, поругание, и, наконец, будучи лишён всего имения, паки просил его преосвященство об увольнении от помянутого места, который, не уволивши, но, по выбору всех тогда бывших в Польше православных церквей протопопов, повелел мне, купно с краснянским (что ныне херсонский) протопопом Богдановичем, следовать в Варшаву, ради испрошения от двора польского справедливого удовольствия и церквам православным защищения, тоже и о возврате церквей в польской Украине, униатами отнятых, куда я двукратно и ездил; – – – за вторичным моим из Варшавы возвратом, нашёл я дом мой до основания разорённым и, не имея для прожития места, прибыл в Переяславль, просил о том преосвященного Илариона, епископа Переяславского, что ныне Новгородсеверской, который – – – , ради приискания места, снабдил меня билетом; я, не сыскавши в той епархии места и проживши долгое время по разным местам, напоследок просил высокопреосвященного митрополита Киевского об определении в полевые полки, дабы тем заслужить себе при старости лет спокойное место; в следствие чего, 1781 года от 6 мая определён белевский пехотный полк, с которым был в походах в Польше, малой России, Херсоне, а ныне в Таврической области; – – – через понесённые мною труды и многопретерпённые в прожитии лета изнурения, умножающиеся со дня на день в силах слабость, к тому ж приближающаяся старость – не позволяют мне более быть при полевой службе, а паче в рассуждении всегдашнего с места на место перехода…³²⁴». Эти герои были всё же немногие избранники. А духовенство в общем составе, в значительном количестве складывало своё оружие, – иногда приставая – хотя неискренно – к унии, а чаще покидая свою паству, искало лучшей доли на чужой земле – в родной России. Тяга западнорусского православного духовенства «за границу», в Россию, во второй половине XVII века была очень велика. Длинными рядами являлись в Киев послушники³²⁵, монахи³²⁶, иеродиаконы³²⁷, иеромонахи³²⁸, причётники³²⁹, священники³³⁰, даже протоиереи³³¹, даже монахи³³² и послушницы³³³. Особенно много было в этих рядах приходских священников. Одна ведомость 1771 года показывает их число – 22³³⁴. Кроме Киева, шли в епархии Переяславскую, Черниговскую, Славенскую³³⁵. Одни уходили под давлением невыносимых гонений, как, Мозырский священник Феодор Савицкий³³⁶; другие – вследствие крайнего обеднения и невозможности добыть средства к жизни на разорённом приходе³³⁷: третьи потому, что у них были отняты латинянами приходы³³⁸; четвертых мучило тяжёлое бремя насильно навязанной им унии и они с повинной головой шли сложить его в Киеве³³⁹. Уходили в Россию даже простые крестьяне, покидая насиженную землю, в отыскании безопасного места для сохранения дорогой веры отцов³⁴⁰. Чуть-чуть обстоятельства для православных улучшались, беглецы опять тянулись на свои родные гнёзда, как перелётные птицы, успевая иные из священников побывать на своих приходах три и четыре раза и столько же раз уступить их латинянам, или оставить без призора. «Разными утеснениями, боями, мучениями, подходами, принуждениями, прижимками, обетами, навождениями, получением декретов, лишающих жизни и имения»³⁴¹, один за другим опускали своё знамя и прекращали горестное существование православные приходы и монастыри. «Много церквей, сел и деревень отнято на унию», – жалуется в 1756 году преосвящённый Георгий Конисский³⁴². Печальный «реестр» отнятых латинянами церквей и монастырей у православных делался с каждым годом всё длиннее и длиннее, а число униатских приходов росло почти со сказочной быстротой. Западная Малороссия в тридцатых годах XVIII столетия считала у себя униатских приходов до полутораста, в сороковых до восьмисот, в шестидесятых до двух тысяч³⁴³. 1740 год занёс в реестр³⁴⁴ Заполье³⁴⁵, Талево³⁴⁶. В следующем году пинский униатский епископ Юрий Булгак совратил Городок³⁴⁷, Давидгородской округи, а францискане обратили в латинскую каплицу Осовецкую³⁴⁸ православную церковь³⁴⁹. 1743 год прибавил в реестр³⁵⁰ село Падеевичи³⁵¹, 1745³⁵² – Смолевичи³⁵³ 1759³⁵⁴ – Вылазы³⁵⁵, Месятичи³⁵⁶; 1761³⁵⁷ – Местковичи³⁵⁸, 1763 – Вересницу³⁵⁹ и др.³⁶⁰; следующие годы³⁶¹ – Глинное³⁶², Рычев³⁶³ и др.³⁶⁴. В 1743 году пало два монастыря – Купятичский и Новодворский³⁶⁵. Через десять лет за ними пошёл Соломеречский монастырь³⁶⁶. Ветхий настоятель этого злополучного монастыря Никодим Шиманович, с дьяком Иваном Комаровским составлявший весь наличный штат монастыря, в акте о передаче монастыря в унию и присоединении его к Раковскому базилианскому монастырю, вслед за обычной формулой присоединения: «Познав заблуждение – – » и т. д., может быть, помимо своего намерения, излил свою горькую скорбь о том, что его слабость не в состоянии более противиться силе наступивших обстоятельств. Лебединая песня этого немощного старика звучит скорбной нотой. «По воле и велению Бога, всемогущая сила Которого управляет людьми и повелевает тварями, я с молодых лет начал служение Богу в православном монастыре и все силы свои посвятил этому служению... Долго и много приходилось бороться, много и трудиться и, вероятно, кой-что полезного сделать, в бытность настоятелем в различных монастырях в продолжение нескольких лет. Когда подошла старость и силы мне стали изменять, мне дали Соломеречский монастырь, где я, при преклонных летах и слабости здоровья, не нашёл даже средств к совершению богослужения, не говоря уже о надлежащих житейских удобствах. Начальники мои меня бросили, оставив без внимания и уважения мои прежние заслуги, мои лета и семнительное состояние здоровья. В довершение всего, перст Божий поразил меня тяжким недугом. Ни откуда не имел я помощи и не ведал сострадания к себе, когда не имел средств для одного только поддержания жизни. Некому было служить в церкви, когда я бывал болен; некому было сказать народу поучение, и даже в день Рождества Христова храм оставался без богослужения. И вот»... Он сам принял унию и монастырь, вверенный ему, передал униатам – актом 19 января 1753 года³⁶⁷. Бедный игумен ждал «от своего начальства» внимания к его «надлежащим житейским удобствам», когда это самое начальство принуждено было спасать свою жизнь, скрываясь в телегах под навозом³⁶⁸!

XIV

Среди всеобщего разрушения православия в Польше, словно чудом Божиим крепко держались некоторые благословенные уголки. Не даром писал православным преосвященный Гервасий в 1767 году: «Помните древние мужества и страдания великих и преславных мучеников»³⁶⁹. Это, действительно, были мученики. «Неустрашась ни грозных притеснений, ни денежных за несогласие к унии взяток, ни боёв, равно снося от униатов ругательства», они твёрдо держались в православии³⁷⁰. Они, по приказу помещика, давали содержание посаженному у них униатскому священнику³⁷¹, но в униатскую церковь упорно не ходили и от униатского священника «никакими требами не заимствовались», обращаясь за этим к православным священникам соседних приходов, иногда далеко не близких³⁷². Потерявши свою церковь и своего приходского священника, они иногда устраивали у себя «молитвенный дом» и приглашали для службы в нём посторонних священников³⁷³. Будучи поставлены неблагоприятными условиями в совершенную невозможность видеть пред собой в потребных случаях православного священника, православные склонялись в мучительной душевной борьбе и «заимствовались» необходимыми требами у местного униатского священника, и только покаяние неизменно несли своему «благочестивому» пастырю³⁷⁴. Уцелевшие чудом Божиим среди всеобщего грабежа и разрушения³⁷⁵ монастыри и церкви являли собой жалкий вид, будучи «подобны сараям паче и хлевникам скотским, а не храмам христианским: жидовские божницы далече благолепнейший указуют вид»³⁷⁶. В церквах Слуцкой архимандрии не было ни евангелий напрестольных, ни апостолов печатных, «кроме странными характирами³⁷⁷ старосветскими писанных, и то без початков и без зачал». Других богослужебных книг, кроме, также весьма странных, «часословцев», никаких не было. Престолы и жертвенники не блистали благолепными облачениями, будучи обтянуты весьма старым полотном или самым простым старым сукном, какое обыкновенно употреблялось крестьянами белорусскими на верхнюю одежду. Сосудохранительницы из луба. Вместо кадильницы повешенный на верёвочках черепок; вместо ладана – вяленый лист³⁷⁸. Не в лучшем положении были и монастыри. Они пришли в «великое убожество»³⁷⁹, нуждаясь в самом необходимом³⁸⁰. Их здания были полуразрушены и доступны всем влияниям погоды³⁸¹. Некоторые монастырские церкви имели вид скорее каплиц, нежели церквей³⁸². «Крайнее разорение»³⁸³, «скудость, обветшалость и долги»³⁸⁴ и – как неизбежное следствие этих двух условий – опустение³⁸⁵: вот подлинная характеристика материального положения монастырей в описываемое время. При немногих уцелевших церквах оставалось немного прихожан³⁸⁶. Крайний недостаток чувствовался в священнослужащих³⁸⁷, и не только случалось, что православные церкви видели у себя богослужение лишь в храмовый праздник, да разве ещё на Благовещение или на Пасху³⁸⁸, но даже некоторые монастыри, за неимением священнослужащих, «от многих лет стояли заперты»³⁸⁹, или же склонялись на унию³⁹⁰. И горе в том, что такое состояние православных церквей и монастырей не могло ждать себе улучшения. «Всё ваше старание», – пишет Виленский старший, игумен Азария Киевскому митрополиту Арсению в 1765 году: «о сборе и присылке сюда людей и денег тщетно: и люди здесь выжить не могут, и деньги пропадут, если оных утеснений и на унию церквей и людей насильно и прелестно совращений воспрещено и от оных сильным защищением здешнего остатного страждущего благочестия избавлено не будет³⁹¹.

«Кому не известно, в каком жалком виде наша благочестивая вера в сем государстве?» – обращался преосвященный Георгий Конисский в своём слове в Виленском Святодуховском монастыре в день рождения императрицы Екатерины II к присутствующему в церкви российскому войску. «Вы, храброе воинство российское, не однажды уже прошли здешние провинции русские, как-то: Белоруссию, Полесье, Волынь, Подолие, Украину польскую. Засвидетельствуйте же, много ли вы видели церквей наших православных? Подлинно знаю, что в Короне (т. е. собственно Польше – великой и малой) не покажете мне ни одной, хотя так ещё в 1686 году четыре епископии православные состояли (Луцкая, Галичская, Перемышльская и Львовская), почему и трактатом вечного мира, тогда с Россией заключённым, охранены. В Литовском великом княжестве, хотя и осталась последняя епархия Белорусская, однако и сия большей частью расхищена»³⁹². «Все уголки широких литовских провинций», – слова акта Слуцкой конфедерации 1767 года, – «наполнены были ужасными примерами насилия святым местам, посрамления и убийства священников – слуг Божиих»³⁹³. Церкви и монастыри, уцелевшие от захвата в латинство, были опустошены, полуразрушены, иные даже отданы «на осквернение богоубийственным жидам»³⁹⁴.

«Плача достойно“ было «внешних и рукотворённых церквей состояние; но ещё гораздо плачевнейшее внутренних, самого, т. е., сословия правоверных христиан»³⁹⁵. «Церковное благочиние и подчинение, без которого не может существовать никакое общество, через вмешательство римскокатолического духовенства и безконечные с его стороны противности, ниспровергнуто и уничтожено»³⁹⁶. Духовенство – в значительной части своего состава – было деморализовано. Отнят у православных свет учения. Разорены и уничтожены церкви, училища, типографии, богадельни, приюты, братства. Не только члены низшего сословия, но и само духовенство принуждено жить в невежестве и крайней нищете³⁹⁷. Не риторикой, а горькими воплями звучали постоянные сравнения православными западноруссами своего «плачевного положения»³⁹⁸ с тогдашним положением греков под владычеством турок³⁹⁹, с тяжёлым для христиан временем гонения первенствующей церкви⁴⁰⁰, даже с ветхозаветным вавилонским⁴⁰¹ и египетским пленом⁴⁰² и т. п.⁴⁰³.

ХV

Когда наступил для православной западной России давно жданный и желанный час, весь православный западнорусский народ, в лице своих пастырей проповедников, мог воскликнуть: Благословен Господь Бог Израилев, яко посети и сотвори избавление людем Своим⁴⁰⁴. Через двадцать лет после первого раздела Польши, возвратившего России большую часть Белоруссии, наступили второй и третий разделы, по которым к России были присоединены Волынь, Подолия, Литва и остававшаяся под Польшей часть Белоруссии с Полесьем. Великую задачу предстояло выполнить России в отношении к возвратившимся к ней западнорусским областям. Россия принимала родного члена своей семьи, но в каком виде? Измученную, изъязвлённую, обессиленную западную Россию. Она была в чуждой одежде, которая почти скрывала сохранившийся, хотя и повреждённый, заветный талисман – родной русский язык. Трудно было бы России и признать в этом организме, что-либо родное, если бы не ярко пробивавшийся сквозь это больное тело луч его русской души, единственной поддержки угасавшей его жизни, – православной веры. Дать полный простор и свободу последней, заботливо предохранить её от тех миазмов польсколатинского фанатизма, которыми насыщена была вся атмосфера западной России, – вместе с тем разумной диетой, усиленным питанием и полной гарантией покоя исцелить зиявшие раны: вот к чему с первых же дней по возвращении к ней западнорусских областей должна была приступить великая и могучая Россия. Господь устроил так, что именно к этому самому времени Россия освободилась от всех тех многочисленных нестроений, колебаний, какими полно царствование императрицы Екатерины II, и в редкие моменты своей исторической жизни Россия стояла так твёрдо, смотрела так уверенно вперёд, как в последние три года царствования «мудрой матери отечества».

Обстоятельства были таковы, что даже с политической точки зрения роль духовного владыки новоприсоединённых областей выдвигалась на первый план. Он должен был явиться первым целителем больного народного организма и от него должно было идти направление деятельности всех других лиц, работавших на почве оживления и оздоровления западной России. Последующие страницы укажут, что только одна работа – работа православного архиерея – и уцелела в новоприсоеденённых облостях, под всеми натисками противного ветра. Первым архиепископом новоприсоединённых областей был преосвящённый Виктор Садковский.

Происхождение и образование. Семнадцать лет «при боку епископа Могилевского». – II. Виктор – варшавский капеллан. – III. Слуцкая архимандриа. – ІV. Назначение и посвящение в епископа в Слуцке – V. Значение этого события для православия в западнорусских областях. Противодействиѳ представителей латинства. – VI. Епископ Виктор в Слуцке – под «негласным надзором» латинян. – Ѵ II. Поездка в Варшаву за королевскими привилегием – VIII. Поездка в Киев к приезду туда императрицы Екатерины II. – IX. Присяга в Тульчине и пять месяцев после неё в Киеве. – X. Путешествие по Украине. – XI. «Свирепые времена Диоклитианов и Максимианов» на Украине. – XII. Отзвуки в Слуцке. Арестование преосвященного Виктора – XIII. Паства без пастыря. Наивысшая консистория. – XIV. Преосвященный узник и его сострадальцы. – XV. Освобождение. Девять месяцев «всуе» в Варшаве – и возвращение в Слуцк.

I

Садковский родился в 1741 году»⁴⁰⁵. Он происходил из старого дворянского рода⁴⁰⁶. Его отец – священник⁴⁰⁷, по словам униатского историка Ликовского⁴⁰⁸, был сначала православным; потом перешёл в унию – и от архиепископа Афанасия Шептицского получил утверждение в должности настоятеля церкви села Голубши в Уманщине. Здесь, будто бы, у Садковского – отца возникли неприятности с местным владельцем. Тогда он порешил с унией и переселился с семейством в Киев, где был определён викарным при Преображенской церкви⁴⁰⁹. Если сообщаемые Ликовским сведения справедливы⁴¹⁰ и Садковский-отец действительно был некоторое время униатом, то на всё это следует смотреть лишь как на один из нередких в то время примеров печального компромисса православного пастыря со своей совестью под давлением насилия. Это был печальный случай временной победы плоти над духом, когда горькая перспектива голодного скитания заставила бедного, семейного⁴¹¹ священника опустить глаза перед строгим взглядом чистой совести. Но подъём духа скоро исцелил приключившуюся слабость, а искреннее раскаяние навсегда уже загородило к ней дорогу. Сам Ликовский даёт право думать таким образом, говоря, что священник Садковский унёс из Голубши в Киев «ненависть к полякам и латинянам», которую и «привил своему сыну»⁴¹². Во всё почти продолжение прошлого века Киеву то-и-дело приходилось видеть у себя «беглых с польской стороны духовных особ разного чина», которые искали у «матери городов русских» приюта себе и своим разорённым семействам, а нередко приносили сюда с повинной головой и насильно навязанную им унию⁴¹³. Перемещение в Киев для священника Садковского было полезно в том отношении, что его семейству предоставлялась полная возможность получить хорошее образование. Мы ничего не знаем о других членах семьи священника Садковского, но будущий архиепископ Минский в шестидесятых годах прошлого века является «единым класом той жатвы, которая в Киеве в то время красовалась и созревала под начальством Георгия Конисского»⁴¹⁴.

Академия Киевская в то время не имела характера исключительно высшего духовноучебного заведения, какой присущь духовным академиям ныне. В ней, как и в семинариях, учение начиналось с низших классов грамматики. Отличие от семинарий, кроме лучшей постановки преподавания, состояло в том, что здесь обязательно были классы философии и богословии, а так же изучались новые языки, между тем как в тогдашних семинариях учение редко шло далее класса риторики, а преподавание новых языков ялялось только иногда, более или менее случайной роскошью⁴¹⁵. Садковский получил полное академическое образование: он «обучался философии и богословии, а также латинскому и польскому языкам»⁴¹⁶.

Киевская академия имела в это время своё светило в лице Георгия Конисского⁴¹⁷, сначала даровитого профессора пиитики⁴¹⁸, философии⁴¹⁹ и богословии⁴²⁰, а потом всеми горячо любимого ректора⁴²¹. Здесь, в светлой академической среде, положены были первые основы тем близким, сердечным отношениям между Конисским и Садковским, которые связывали этих двух замечательных западнорусских деятелей впоследствии⁴²². Когда, за смертью Белорусского епископа Иеронима Волчанского⁴²³, – 13 октября 1744 года⁴²⁴ после долгой проволочки вследствие происков польсколатинской партии с самим папой во главе⁴²⁵, был, наконец, посвящён на белорусскую кафедру Георгий Конисский – 20 августа 1755 года⁴²⁶, – он скоро вызвал к себе и Садковского⁴²⁷. Последний оставался «при боку епископа могилёвского» целых семнадцать лет⁴²⁸.

Сохранившиеся до нас сведения о могилёвском периоде жизни и деятельности Садковского, как и о времени его детства и обучения, крайне скудны. Несомненно только то, что во всё своё пребывание в Могилёве Садковский оставался близким к преосвященному Георгию человеком и был у него, кажется, личным секретарём. По крайней мере, он сопровождал преосвященного Георгия в его поездках – например, в Варшаву – и официальная переписка преосвящённого Георгия была ведена часто его рукой⁴²⁹. В 1764 году, 15 ноября, в день коронации короля Станислава Августа Садковский говорил проповедь за торжественным богослужением в Могилёвской братской церкви, ещё, не будучи монахом, и мемуарист, записавший это событие, называет его «префектом и профессором Могилёвской семинарии и «проповедником»⁴³⁰. Но недолго спустя, профессор Василий Семенович Садковский стал уже иеромонахом Виктором. По крайней мере, в конце июня (29-го) 1768 года встречается уже его подпись: «Иеромонах Виктор, наместник кафедры могилёвской», – в числе членов Могилёвской консистории. То-и-дело встречающиеся с этого времени представления иеромонаха Виктора о рукоположении тех или других лиц в священные степени свидетельствуют о специальной его деятельности за это время⁴³¹. Непрерывно тянущаяся по конец июля 1774 года подпись Виктора кафедральным наместником⁴³² разнообразится в одном документе – с датой17 января 1774 года – прибавкой: «и семинарии префект»⁴³³.

Должность кафедрального наместника, по самой сущности своей, ставила лицо, занимавшее эту должность, в особенно близкие отношения к епархиальному преосвященному. Что касается, в частности, Виктора, то занятие им должности наместника могло только способствовать закреплению установившихся ещё прежде близких отношений его к преосвященному Георгию. И действительно, встречаются указания, что во время отсутствия преосвященного Георгия из Могилёва, – что не было редким явлением⁴³⁴, – его кафедральный наместник получал от него поручения и официального свойства,⁴³⁵и интимного⁴³⁶.

В августе 1774 года Виктор подписывается уже игуменом Мстиславского Тупичевского монастыря⁴³⁷. Переход из Могилёва в Мстиславль был для Виктора только первым шагом того длинного пути, который начинал уже развёртываться перед будущим минским архиепископом.

II

Около 1774 года в св. синоде возникло дело по обвинению капеллана Российского посольства в Варшаве, иеромонаха – грека Дорофея Возмуйлова в неприличной сану и положению жизни. Присланный в св. синод донос обвинял варшавского капеллана в том, что среди весёлого польского общества он забывал свои монашеские обеты: «бывал на всякой бываемой в Варшаве комедии, операх, плясах, фейверках и редутах (раутах?)», вёл азартные игры, и проч., а в довершение всего, стал носить, без всякого на то права, наперсный крест⁴³⁸.

Св. синод поручил расследование по этому делу преосвященному Георгию, под главным надзором которого считалась православная церковь Варшавы⁴³⁹. Георгий избрал для производства расследования нового Тупичевского игумена, которого сам хорошо знал и для которого к тому же и Варшава не была незнакомой. Получив «довольные наставления», Виктор отправился в путь 28 декабря 1774 года. 18 февраля следующего года он вернулся в Могилёв и привёз показания допрошенных под присягой свидетелей, настолько компрометтирующие иеромонаха Дорофея⁴⁴⁰, что ему не представлялось уже ни малейшей возможности оставаться более на своём посту⁴⁴¹. Место Дорофея занял сам следователь Виктор Садковский⁴⁴². Немедленно он покончил свои дела по Тупичевскому монастырю и из Мстиславля переехал на улицу Лешно в польскую столицу⁴⁴³.

С первого же времени пребывания в Варшаве Виктору пришлось выдержать столкновение с дьячком Посольской церкви, «бакаляром», который на первых порах в отношении к новому калеллану «несколько себе повел, было гордо»⁴⁴⁴; скоро, впрочем, он должен был смириться⁴⁴⁵ – иприскорбные недоразумения, начавшие зарождаться между двумя единственными представителями православной церкви в католической столице, улеглись.

Варшавская капеллания в материальном отношении не представляла собой заманчивого места. При сравнительной дороговизне (по личной жизни, на которую с первого же времени стал жаловаться Виктор⁴⁴⁶, содержание, отпускавшееся на православную церковь и причт в Варшаве, было невелико⁴⁴⁷. Православная церковь в Варшаве не имела даже для себя постоянного помещения и принуждена была ютиться в наёмных залах⁴⁴⁸. Состоящий при церкви дьячёк, по контракту, обязывался, кроме участия в богослужении и требах, отправлять «и другие услуги»⁴⁴⁹. Но за то это было почётное место, которое держало состоящего на нём человека всегда на виду и на котором человек с головой мог немало сделать и для общественной пользы, и для собственной карьеры.

Соблазнительная атмосфера польской столицы, очень опасная для многих, не имела дурного влияния на Виктора, пробывшего, очевидно, недаром целых семнадцать лет «при боку епископа могилёвского». «Всегда беспорочным и отличным от предшественников своих на капеллания пребыванием»⁴⁵⁰, «благонравием, честным поведением, благоразумием»⁴⁵¹ и «осторожностью»⁴⁵², он заслужил «всеобщее одобрение и похвалу»⁴⁵³ разносившуюся из Варшавы по всей западной России. «Нам – де, россиянам, отличную честь делает капелян» – отзывались о Викторе «бывавшие в Варшаве господа»⁴⁵⁴. В Варшаве Виктор, конечно, не сделался «добрым польским шляхтичем», как того желали, а может быть и ожидали поляки. Верный заветам своего доблестного учителя, Виктор никогда не забывал, что он единственный представитель православной иерархии во враждебной православию польской столице. У него находили и совет, и приют постоянно наезжавщие в Варшаву, по самым разнообразным делам, разного рода ходатаи депутаты от православных западноруссов⁴⁵⁵. Виктор сам живо интересуется положением православия в западной России идёт впереди отерпевшегося и словно замолкнувшего народа. «Ради Самого Иисуса Христа», – пишет он протоиерею Стефану Левандовскому на Украину: «давайте мне при всяком верном случае знать, для моего только сведения, как вашему брату и члену одного Христова тела, о наиболее выдающихся случаях преследования православных у вас: через кого, кому и когда бывали? Я не буду в силах сам вам помочь, но уверяю, что всё это перешлю своему архипастырю Георгию в Могилёв, а тот не остановится уведомить об этом самых знатных российских вельмож, а может быть доложит и синоду»⁴⁵⁶. История показала, что в этом деле помочь не был в состоянии ни Георгий, ни св. синод, до тех пор пока Польша не прекратила своего существования. Но в делах менее важных и более частного свойства Виктор лично сам являлся оказывающим услуги православным в западной России⁴⁵⁷ – и его имя приобрело симпатичную известность не только у тех, кто имел случай встречаться с ним в Варшаве⁴⁵⁸. Впрочем, благоприятный для православных оборот какого-бы то ни было дела в Варшаве был редкой случайностью, и не даром Виктор даёт совет действовать в делах важных через Петербург «в Варшаве же православным всё равно ничего не доказать, и их тяжбы могут только ухудшить дело»⁴⁵⁹. Он и сам стремился туда, в Петербург, воодушевляемый желанием помочь «угнетённой невинности», – забывая, что в Петербурге в это время был ходатай более могучий, чем он, и не сидел сложа руки⁴⁶⁰, но всё-таки ничего не мог поделать. За всё десятилетие пребывание в Варшаве, игумен Виктор остаётся верным «послушником» преосвященного Георгия. Дальность расстояния Варшавы от Могилёва не повлияла охлаждающим образом на тесную духовную связь между Георгием и Виктором, и живая корреспонденция между ними заменила собой устный обмен мыслей. Виктор неизменно, при всех трудных и важнейших обстоятельствах, обращается к преосвященному Георгию, просит – и слушается его советов, руководствуется его указаниям, ни на минуту не ослабевая в неизменном почтении к авторитету своего руководителя⁴⁶¹. Преосвященный Георгий следит за Виктором, руководит им и поощряет его молодую энергию. По ходатайству преосвященного Георгия, основанному на данной Виктору рекомендации российским послом в Варшаве Штакельбергом⁴⁶² и резидентом посольства, бароном Ашем⁴⁶³, Виктор награждён был св. синодом – 2 августа 1783 года – наперсным крестом⁴⁶⁴, – награда по тому времени весьма почётная и редкая⁴⁶⁵. Вскоре за этим Виктору дано было ещё более почётное отличие, а вместе с ним произошла и перемена в его судьбе.

ІІІ

В 1783 году, 2 сентября, скончался слуцкий архимандрит Павел Волчанский⁴⁶⁶, двадцать лет управлявший Слуцкой архимандрией⁴⁶⁷, – человек, заслуживший от поляков аттестацию «хорошего гражданина и верного подданного Польши»⁴⁶⁸. Слуцкая архимандрия в данное время, после отхода к России Могилёва, составляла самую высшую ступень для православного духовенства в Польше⁴⁶⁹, и была отличена всеми принадлежностями архиерейской кафедры⁴⁷⁰. При совершении богослужения Слуцкий архимандрит употреблял рипиды, дикирии и трикирии; во время Херувимской песни он не выходил вместе со всеми священнослужащими на церковь, но принимал св. дары, стоя в царских вратах, как это делают архиереи; ему присвоено было употребление жезла при богослужении и особая форма каждения, как и архиереям; он имел право посвящать в низшие церковные степени в своей архимандрии собственным изволением и, наконец, право суда над священноцерковнослужителями и управление ими, именуясь наместником Киевского митрополита⁴⁷¹. Не удивительно, после этого, если сразу же на Слуцкую архимандрию явилось несколько претендентов⁴⁷². Дятловичский игумен Мелетий Бувайло⁴⁷³ заручился «великими рекомендациями»⁴⁷⁴, а игумен Брестский Спиридон Гриневецкий давно уже выставлял за собой многолетние и многобедные понесённые труды и от врагов гонения»⁴⁷⁵. Но рекомендация архиепископа Георгия⁴⁷⁶, состоявшего с 1783 года членом св. синода⁴⁷⁷ взяла перевес, и определением св. синода 25 октября 1783 года «на заграничную в Польше Слуцкую Троицкую архимандрию» был назначен игумен Виктор⁴⁷⁸.

Виктор принял это назначение не против своей воли. Он сам сознаётся, что Слуцкая архимандрия жила в его мечтах⁴⁷⁹. Но чтобы стремление в Слуцк у Виктора было слишком настойчивым, как склонны то утверждать поляки⁴⁸⁰, этого не видно. Напротив, скорее можно видеть со стороны Виктора даже некоторое колебание. Вот что он пишет в минуту откровенности одному своему приятелю: «Мне в Варшаве не дурно: мною довольны посол, резидент; меня знают здешние паны и магнаты. Как-то ещё будет в Слуцке? Боюсь, чтобы вместе с митрой не были возложены на меня непосильные хлопоты, – особенно когда слышу, что всё там в непорядке и разрушении»⁴⁸¹. Синодальный указ о своём назначении, с приказанием ехать для посвящения в архимандриты в Киев, Виктор получил через Киевскую консисторию в самом начале 1784 года⁴⁸². Однако этим указом дело ещё не решалось. Назначенное на Слуцкую архимандрию лицо должно было предварительно следовать в Слуцк «для выправы за собою от братии слуцкой и владельца тамошнего, по правам литовским и привилегиям, выборов; а без того указом св. синода в Слуцк архимандрита определять запрещено»⁴⁸³. Такой порядок был узаконен св. синодом в 1748 году. Тогда это была необходимость; теперь, при усилившемся русском влиянии в Польше, это было едва ли чем либо большим, как только актом вежливости в отношении к владельцу Слуцка, Виленскому воеводе, самому популярному и самому богатому из всех польских магнатов, князю Карлу Радзивилу – «PanieKochanku». Граф Штакельберг ещё в октябре 1783 года послал Радзивилу рекомендательное письмо о Викторе⁴⁸⁴. К общему удивлению, Радзивил почему-то медлил с ответом⁴⁸⁵. Тогда, не дожидаясь получения радзивиловской презенты в Варшаве, – вероятно, по совету Киевского митрополита Самуила⁴⁸⁶ – Виктор, как только прибыли из Слуцкого монастыря лошади, которых он вытребовал, согласно указу, для своего переезда в Киев⁴⁸⁷, направляется в феврале⁴⁸⁸ в Слуцк – представиться Радзивилу и лично хлопотать о получении презенты.

Радзивил как будто этого только и ждал. Он принял Виктора с почётным и сложным церемониалом⁴⁸⁹, как владетельный князь – высшее духовное лицо в своих громадных владедиях, и при такой торжественной обстановке вручил ему презенту.

Получивши презенту, Виктор не мог тотчас же ехать в Киев. Он, по предписанию митрополита, был занят разбором дела⁴⁹⁰ секретаря слуцкой консистории Иоанна Белозора⁴⁹¹ с братией слуцкого монастыря.

19 мая, в день Св. Троицы, состоялось посвящение Виктора в архимандрита, совершённое Киевским митрополитом Самуилом в Софийском соборе⁴⁹². «0, какое тяжёлое для поднятия возложено на меня ярмо!» – говорил в своей речи новопоставленный архимандрит: «Что же, когда ещё приходит мне на мысль, что я назначен в тот край, где православные чувствуют себя между иноверцами зачастую так, как овца между волками, голубь между ястребами, младенец между змеями»⁴⁹³. Эта специальная трудность предстоящего служения, предносившаяся воображению Виктора, по временам способна была парализовать его энергию. «Призывая Бога во свидетели моей искренности», – пишет Виктор преосвященному Георгию с известием о своём посвящении: «скажу вам, что высшее управление архимандрией меня не радует»⁴⁹⁴. Естественное желание поскорее ознакомиться со своей новой архимандрией тянуло Виктора в Слуцк. «Давно пора ехать в свой монастырь, только начальство мне говорит пождать здесь ещё чего-то»⁴⁹⁵. И Виктор «ждал»; но, в ожидании, не сидел сложа руки. В Петропавловском монастыре, где митрополитом отведено было ему помещение⁴⁹⁶, Виктор заготовляет много приятных сюрпризов для своей архимандрии. Он набирает монахов для помещения в обезлюдевшие монастыри Слуцкой архимандрии⁴⁹⁷; занимается проектом учреждения женского училища при Слуцком женском монастыре⁴⁹⁸; заведения в Слуцке церковных школ для мальчиков⁴⁹⁹; собирает пожертвования на постройку главной каменной церкви кафедрального монастыря⁵⁰⁰. Вместе с тем Виктор начинает входить и в текущие дела слуцкой архимандрии. Так, теперь получило завершение дело Белозора, отданное митрополитом на решение Виктора. Братия Троицкого монастыря вышла неправой и, по сильному настоянию Виктора, Белозор получил в награду редкое назначение: он был посвящён в Слуцкие «архипресвитеры» с вручением ему Слуцкого «деканатства» или протопопии; ему дано было право заседать в Слуцком духовном правлении и носить наперсный крест⁵⁰¹.

Чего ждало для Виктора киевское его начальство, увидим в последствии. На этот раз Виктор не дождался этого, «чего-то». Снабжённый всевозможными инструкциями⁵⁰², имея титул: «заграничного православного в Польше находящегося Слуцкого Троицкого монастыря архимандрит и митрополии Киевской наместник⁵⁰³, или «коадъютор», – облечённый всеми правами викарного архиерея (кроме, конечно, хиротонии)⁵⁰⁴, – вероятно, с установлением первой зимней дороги, – Виктор выехал из Киева в Слуцк. Зимою он уже энергично хлопочет в Слуцке о церковных школах, об упорядочении монастырей. По нескольку человек сразу он отправляет к соседним преосвящённым монахов для рукоположения⁵⁰⁵. Ещё ранее, – вероятно, сейчас же по приезде в Слуцк, – в середине декабря, он предписывает консистории немедленно разослать по архамандрии универсалы, чтобы духовенство непременно доставляло своих детей в «школы», снабжая досылаемых платьем и столом. А вскоре за этим мы уже встречаем предписание Виктора немедленно приступить к учению всем – как «знакомым уже с начатками латинского и польского языка», так и начинающим ещё только учиться⁵⁰⁶.

ІV

Не успел архимандрит Виктор разобраться во всех затруднениях, какие естественно встретили его при вступлении в управление нравственно и материально разстроенной архимандрией⁵⁰⁷, как в его положении произошла новая перемена. Именным высочайшим указом 27 марта 1785 года, «для пользы православной церкви грекороссийской и для удобнейшего охранения исповедующих закон благочестивый в Польше», в польских пределах учреждалась православная епископия – и епископом сюда назначался Виктор Садковский. Новый епископ, по этому же указу, получал титул: «епископ Переяславский и Бориспольский, коадъютор митрополии Киевския и Слуцкаго Святотроицкаго монастыря архимадрит⁵⁰⁸». Ему местожительство назначено было в Слуцке – в Троицком монастыре; содержание определено равное содержанию привилегированных епархий 2-го класса – Псковской и Могилёвской – 6,000 рублей⁵⁰⁹.

И этим своим новым назначением Виктор был обязан неизменному своему покровителю – архиепископу Георгию, которому надвигающаяся старость, по его собственным словам⁵¹⁰, никогда не мешала работать, высоко держа знамя борца православия и зорко следя за интересами последнего в Польше. Ему же, конечно, принадлежит бесспорно и первая мысль о назначении особого епископа для православных, бывших под Польшей, и дальнейшее практическое развитие этой мысли⁵¹¹.

Получивши из св. синода копию высочайшего указа о назначении Виктора⁵¹², преосвященный Георгий немедленно шлёт это известие Виктору, к которому официальное извещение через Киев не могло ещё дойти, и, поздравляя его с Божией и царской милостью, пишет: «Вы теперь весьма почтены и богаты – более других российских епископов; но не переставайте помнить, что и обязанности ваши теперь уже далеко большие, чем прежде. Старайтесь побольше отыскать достойных, и хороших помощников, да и сами не оставляйте прилежать к исполнению своих обязанностей. Св. синод зорко смотрит за епископами, и один лёгкий донос на вас может уничтожить данную о вас рекомендацию, – тем более, что сам синод вас не испытывал. У вас довольно есть врагов и в числе слуцких обывателей, как ныне известно... Пишу это для отвращения всего дурного и от вас, да и от себя, как почти поручителя за вас»⁵¹³.

Радостная весть, сообщённая «высокопреосвященнейшим отцем и благодетелем», который и тут не удержался от любовного, отеческого наставления, чрезвычайно взволновала Виктора. Это была хорошая, лучшая минута его жизни. Вдруг всплыла вся жизнь, словно в изображении волшебного фонаря. Позади неизвестное, скромное, будничное прошедшее, в котором так мало виднелось ярких красок; впереди – неведомое и потому страшное будущее, полное простора, в котором фантастично двигались величественные силуэты заслуги, чести, славы. Радостная и пугающая весть приподняла что-то в груди – и слёзы сами полились из глаз. «Отчего-бы это?» – пишет Виктор в своём благодарственном письме преосвященнейшему Георгию: «от радости? или от страха? Скорее всего, что от того и другого вместе: от радости – когда приходило на мысль неизвестному Виктору, что он почтен столь высокой милостью её величества; от страха – как я перенесу это бремя?..» – «Но, когда подумаю некоторое время», – продолжает он далее: «и вспомню ваши слова, сказанные мне в Варшаве: «если Бог человека посылает на какое правление, то даёт ему силу и разум», – тогда страх отходит и на его место водворяется радость. – Благодарю горячо Провидение, благодарю её императорское величество, благодарю вас, как источник моего счастья, и прошу не оставлять меня своими молитвами и наставлениями, которые я буду принимать, как послушнейший сын»⁵¹⁴.

4 мая Виктор получил и оффициальное извещение от св. синода о своём назначении, присланное с нарочным из Киевской консистории⁵¹⁵. Св. синод предписывал отправляться немедленно в Киев для хиротонии⁵¹⁶. Митрополит Самуил, поздравляя Виктора с высоким назначением, со своей стороны, советовал ему выезжать из Слуцка безотлагательно, «на второй или на третий день» по получении указа. Дело не терпит промедления». – писал он: «ничего не берите с собой, кроме необходимаго на дорогу. Ризница будет здесь, равно как и всё прочее, нужное для хиротонии. Возьмите разве одного иеромонаха и одного иеродиакона для исправления треб – из экономических рассчётов». Митрополит, далее, предлагал Виктору для помещения, по прибытии в Киев, одно из своих предместий и ещё раз выражал желание, чтобы Виктор выезжал скорее⁵¹⁷. «В назначенное время выехать не могу никоим образом», – отписывал Виктор митрополиту⁵¹⁸ и причин для этого было достаточно. Первой причиной, по собственному сознанию Виктора, была его совершенная неподготовленность к перемене, которая имела совершиться в его жизни: нужно было собраться, осмотреться. А затем, самое путешествие в Киев, путешествие того времени, обещающее сколько угодно неприятных случайностей, особенно когда отовсюду шли вести о «совершенном бездорожьи», не могло совершиться экспромптом. Нужно было кой-чем запастись на дорогу, а также и приготовиться к наверное долгому отсутствию. Необходимо было привести в ясностъ дела, счёты; сдать монастырь «достойному иеромонаху – по своему усмотрению», – как предписывал митрополит; отписать Георгию, митрополиту, Киевской консистории; воспользоваться советом митрополита, и т. д., и т. д.⁵¹⁹: всё это должно было взять не один день.

Только на седьмой или на восьмой день по получении указа Виктор мог выехать в Киев. Хиротония была совершена без замедления. 4 июня последовало наречение Виктора во епископа⁵²⁰, а через пять дней, 9 июня, в день сошествия Св. Духа, совершена и хиротония. В Софийском Кафедральном соборе, в торжественном служении этого дня и в хиротонии участвовало пять архиерев: два митрополита – Самуил Киевский и Серафим Лакедемонский⁵²¹, один архиепископ и два епископа⁵²². Это были знаменательные минуты! Все чувствовали необычайность совершавшегося события – и на преосвященного Виктора смотрели, как на избранного воина Христова, посылаемого на борьбу за угасавшую славу церкви Божией в стране её врагов. Митрополит Самуил, вручая новопоставленному епископу посох, в прекрасной речи, после обычных напоминаний о высоте и трудности епископского служения, говорил: «Устроил Бог тебя, по неизреченной Своей благости, сосудом избранным пронести имя Его вне пределов нашего отечества, между сущими в иных верах. Не убойся убо, ниже пецыся, како или что возглаголеши. Положи на сердце твоем не прежде поучатися отвещавати: Сам Дух Святый, в огненных языках ныне явившийся, даст тебе и уста, и премудрость, ей же не возмогут противитися или отвещати все противляющиеся истине. – Удостоил Бог тебя быть светильником в той стране, где слабые лучи или некоторые искры первого апостольского учения остались. Буди убо светильником не только светящим, но и горящим. Потщися, да возблистает твоим попечением свет истинного евангельского учения в полном своём сиянии, да просветится и твой свет тако пред человеки, яко да видят добрая дела твои и прославят Отца нашего, Иже на небесех; да возгорится и твой дух таковою же ревностию, каковою воспламенен был некогда апостол Павел, изрекший тако: Молилбыхся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей⁵²³

– – – Гряди с миром в путь Господень, в оньже тебя призва; теки небоязненно на предлежащий тебе подвиг; достигни конца судеб Божиих, тако о церкви Своей и о тебе устроивших; возвести и прослави имя Его посреди паствы, тебе вверенной...»⁵²⁴. Виктор переживал счастливые дни. В довершение всего, в Киеве Виктора встретила новая Царская милость. Высочайшим указом 15 мая велено, «для пользы православной церкви и просвещения исповедующих православный закон в Польше», учредить при новом коадъюторе Киевской митрополии семинарию, с ежегодным отпуском на её содержание 2,000 рублей из государственных сумм⁵²⁵. Светлое, радостное настроение Виктора за это время отразилось в его благодарственных письмах, которым он должен был посвятить первое время после своей хиротонии. С глубоким чувством он приносит «искреннейшее всеподданнейшее благодарение той, которую православный народ, страждущий под польским владычеством, считает единственной после Бога своей защитой, помощью и утехой». Не менее горячо Виктор благодарит и наследника российского трона, в коем, по словам Виктора, православные польского государства «чуют дедов дух защиты единоверцев, дух наследования высоких достоинств матери отечества и ревностное старание к устроению благополучия народов, соединённых единомыслием в правой вере». Не преминул Виктор написать почтительное письмо и «к своему высокоименитому меценату», могущественному тогда светлейшему князю Тавриды⁵²⁶, и к первенствующему члену св. синода⁵²⁷. Но особенно горячим, искренним чувством дышут письма преосвященного Виктора к архиепископу Георгию. «Признаюсь, что епископское достоинство дано мне без всяких моих заслуг и сверх моего ожидания. Я был бы не прав, если бы не признал, что вы – первая причина возложенной на меня чести. Не сомневаюсь, что вы постарались в этом деле столько, сколько ваша душа горит сочувствием к единоисповедникам и нетерпеливым желанием подать всем руку помощи. Чем могу вас я отблагодарить? Ничем. Но вы ничего и не требуете. До конца дней моих не перестану молить Бога, чтобы всё устроял Он всегда по желанию сердца вашего»⁵²⁸.

Более полугода преосвященному Виктору пришлось промедлить в Киеве⁵²⁹, несмотря на всё желание «полететь в Слуцк» поскорее⁵³⁰. Конечно, не отвратительная погода удерживала преосвященного в Киеве, хотя в этом году лето было поистине необычайное и «непрестанное лияние дождей и стужа» превратили июль в октябрь⁵³¹. Множество самых разнообразных дел не дозволяло ему выехать из Киева. Помимо того, что необходимо было разобраться в новой области деятельности, были и другие причины задержки. Преосвящённый Виктор в Слуцк отправлялся на «новое место», притом на такое, где помощь найти было трудно, а сильная враждебная партия на всяком шагу могла выставить сколько угодно противодействий. И, согласно указу св. синода⁵³², Виктор в Киеве запасается из местной консистории копиями синодальных указов, трактатов с Польшей; ожидает от Могилёвского архиепископа получить имеющиеся у него давние «права и привелегии» православной церкви в Польше⁵³³; имеет немало хлопот с выделением дел своей епархии из консисторий, в которых эти дела сосредоточивались раньше, как-то: Киевской, Могилёвской, Переяславской. Также, согласно синодальному указу, принимает от митрополита ризницу из упразднённых монастырей Кевской епархии и из митрополичьего дома и отправляет всё это в Слуцк⁵³⁴. Собирает опять монахов⁵³⁵ и других священнослужителей⁵³⁶. Ходатайствует о сборе денег на улучшение своих разорённых монастырей⁵³⁷. Кроме того, он ждёт прибытия в Киев генерал прокурора и «светлейшего князя», к которому у него тоже «было дело»⁵³⁸. А временем ожидание спешит воспользоваться, чтобы подыскать достойного настоятеля в Виленский монастырь⁵³⁹, чиновников в консисторию, профессоров в семинарию; последних и отправляет из Киева 31 августа⁵⁴⁰. Всем этим необходимо было запастись наперёд, в Киеве, чтоб по приезде в Слуцк не оказаться в положении жнеца, вышедшего в поле без серпа.

Помимо всего этого, есть особая сторона дела, не только оправдывающая излишне долгое, по-видимому, промедление в Киеве преосвященного Виктора, но и представляющая это промедление благотворным и положительно необходимым. Преосвященный уже успел ознакомиться с горстью православных церквей, группировавшихся около Слуцка, но южная часть его новой епархии, – самая обширная, энергичная и живая, – была ему менее знакома. Между тем в ней-тο и было множество назревших вопросов, требовавших скорого решения и вызывавших преосвященного Виктора на самую разнообразную деятельность⁵⁴¹. Так, Виктору, немедленно по посвящении в епископа, пришлось окунуться в целую пучину дел о притеснении православия на Украине, скоплявшихся ранее у митрополита и теперь переданных ему. В то время как в северных пределах епархии Виктора латинство вывесило победный флаг и остававшиеся православные пункты были крайне немногочисленны, – в это время здесь, на Украине, продолжалась безконечная, неустанная борьба. Виктор учил жалующихся, как вести дело; где можно, сам ходатайствует перед помещиками; собирает различные справки; даёт ход жалобам. «Когда будете вперёд писать о притеснениях, пишите правдиво и точно – и главное подробно. Но, ради Бога, удерживайтесь от каких бы то ни было обидных поступков в отношении к униатам»⁵⁴².

И при этом новом назначении Виктору поручено было решение сложного судного дела, и как ранее Белозор, так теперь Левандовский освободился от суда с большим триумфом. Протоиерею Стефану Левандовскому, которого Переславская консистория преследовала за его «непослушание и своевольство», заставив его бежать в Россию и бедствовать в монастыре, в котором приютил его приятель – настоятель, – была возвращена бывшая его Богуславская протопопия, как «несправедливо преследуемому гонителями православия»⁵⁴³.

Наконец, все дела были улажены и, после долгих напрасных ожиданий установления зимнего пути, преосвященный Виктор в самой середине ноября⁵⁴⁴ направился в свою резиденцию. Естественное чувство благодарности и потребность заручиться авторитетным напутствием и ободрением при открывающейся широкой и важной деятельности влекли Виктора заехать в Могилёв, к великому защитнику православной западной России⁵⁴⁵ и неизменному покровителю её скромного нового архипастыря⁵⁴⁶. Но страшное бездорожье заставило Виктора, помимо его желания, ехать прямо в Слуцк, куда он и прибыл едва через месяц, 14 декабря⁵⁴⁷.

V

Мысль о назначении особого православного епископа для православных, обитавших в польских пределах, зародилась с того самого времени, когда, по первому разделу Польши, к России отошёл единственный, бывший под Польшей, православный епископ – Георгий Конисский. Уже в 1773 году преосвящённый Георгий, будучи в Петербурге, засевал первые семена этого дела. Само собой разумеется, что тогда не могло быть и речи об осуществлении того, что совершилось через двенадцать лет, и со стороны преосвященного Георгия всё сводилось к сказанным к слову предположениям: «если б довелось»⁵⁴⁸.

Однако уже и в то время эти предположения не являлись для преосвященного Георгия какими-либо неосуществимыми пожеланиями – и он высказывал их, как вещь возможную – не в настоящем, так в будущем. Лет через десять он уже считает возможным приняться за составление подробной инструкции для православного епископа в Польше⁵⁴⁹, а ещё через два года – торжествует эту крупную победу православнорусского влияния над польсколатинской силой, после долгих непрерывных поражений. Были употреблены все способы, чтобы учреждением в Польше православной епископии как можно менее поразить воображение враждебных православию элементов и предупредить возможность всякого взрыва польсколатинского фанатизма. Нового епископа постарались, насколько только было возможно, связать со старым порядком вещей. Вследствие нового распорядка в то время в гражданском и церковноадминистративном положении малороссийских губерний, епархия Переяславская была упразднена, бывший Переяславский епископ Иларион получил назначение на новооткрытую Новгородсеверскую кафедру, к которой отошла большая часть бывшей Переяславской епархии⁵⁵⁰. Этим воспользовались, чтобы новоназначаемому в Польшу епископу присвоить титул Переяславского и Бориспольского. Затем, большая часть православных, бывших под Польшей, в церковном отношении была подчинена Киевскому мирополиту, который управлял ими в северозападной части через своего наместника – Слуцкого архимандрита. И теперь новому епископу в Польше повелено было «непременно» во всех случаях писаться «коадъютором митрополии киевския», а также и «архимандритом слуцкого троицкого монастыря»⁵⁵¹. Если к этому прибавить ещё, что новоназначаемым епископом оставался прежний Слуцкий архимандрит, Виктор Садковский, то всё дело по учреждению православной архиерейской кафедры в польских владениях, с показной стороны, сводилось как будто только к тому, что Слуцкий архимандрит получал повышение в чине.

Но внутреннее значение этого события было громадно. Православная иерархия в польских пределах опять становилась твёрдой ногой, а назначение архиерея из Петербурга опять торжественно соединяло всем видимым и теснейшим образом западнорусских православных с русской церковью, вопреки вековым усилиям Польши разорвать узы, связующие эти две части единого тела. Какое благотворное влияние это событие имело на дальнейшее состояние православия в польских пределах, мы увидим в последствии. Теперь, получив из св. синода копию высочайшего указа, маститый борец западнорусского православия, преосвященный Георгий Конисский радостно торжествовал победу православия. В день, посвящённый памяти благочестивых царей Константина и Елены (21 мая), говоря в своём кафедральном соборе слово на тему из пророка Исаии. XLIX, 23: «И будут царие пестуны твои, и царицы кормилицы твои», – преосвященный Георгий, воздав должное спасительным заслугам свв. Константина и Елены, продолжал: «Были и после Константина цари, и после Елены царицы, коим свойственно было назваться пестунами и кормилицами церкви Божией. Таковы из греческих – Феодосий Великий, Грациан, Юстиниан, Пульхерия, Евдокия, Ирина, Феодора. Таковы из российских: Владимир, Ярослав, Изяслав Ярославич, Александр Невский; таковы все Романовы и «дражайший бриллиант» среди этой драгоценной группы император Пётр I; не меньше его по блеску и цене благополучно царствующая императрица Екатерина II». «Ею наша белорусская церковь получила точно времена Константина и Елены: никто больше не озлобляет нас, единоверный и иноверный в мире живут; пасётся и у нас ныне волк с агнцем, и рысь почивает с козлищем; лев не питается кровью, и отроча мало не боится возложить руки на пещеру аспидову. Не спит она и о братии нашей пекущяся в других государствах страждущих, остающихся без пастыря, аки овцах, на расхищение готовых. Вот ея величества новое прошедшего марта 27 состоявшееся высочайшее повеление»... И преосвященный Георгий прочитал в церкви от слова до слова именной высочайший указ 27 марта 1785 года, приглашая слушателей вознести благодарение Богу за такую Его милость к страждущим братиям – единоверцам⁵⁵². Само собой разумеется, что победа православия, приобретённая назначением в Польшу православного епископа, исключительно была чисто нравственного свойства. Hи о каких завоеваниях и наступательной борьбе с латинством никто не думал. Императрица, назначая Виктора, выражала уверенность, что он «будет поступать с надлежащею снисходительностью, стараясь воспользоваться всем, чтобы достичь спокойствия среди иноверцев». С последней целью преосвящённому Виктору рекомендовалось, по прибытии на место, разослать по всей своей епархии «циркулярные письма с увещанием сохранять покой и мир с иноверцами»⁵⁵³. Св. синод, с своей стороны, предписывал преосвященному Виктору «иметь правление со свойственной пастырю кротостью и снисхождением; внушать своей пастве, «а иначе духовному чину», «всячески воздерживаться от всяких излишеств и «непристойных поступков противу римлян и униатов» и своим поведением не давать «ни малого поводу ко вражде и раздорам», – уклоняться «от не дозволенных диспутов», стараться «сколько возможно», жить миролюбиво, «как подобает согражданам. Св. синод, далее, предостерегал преосвященного от склонности к каким бы то ни было судебным процессам; преосвящённый был обязываем в «мирские земские дела» отнюдь не вступать; не рукополагать священников к спорным церквам; жалобы православных на униатов стараться всеми мерами умиротворять домашними средствами и, только в случае полной невозможности этого, давать им ход, снабжая их солидными и бесспорными доказательствами; если бы случились жалобы униатов на православных, то рассматривать этого рода дела «незамедлительно», подавая униатам пример, в котором они так нуждались⁵⁵⁴. Вообще, по данным ему инструкциям, преосвящённый Виктор со всей своей паствой должны были вести себя так, чтобы «с первого же шага всякие недоразумения были отвращены и неспокойные веяния в крае успокоены»⁵⁵⁵. «Неспокойные веяния» действительно были, и настолько сильные, что с ними не считаться было нельзя. Как только в Польше распространилось известие, что в Слуцк назначается православный епископ, в среде униатского и римскокатолического духовенства водворилась сильная тревога⁵⁵⁶. Пошли толки, что это назначение господствующей религии принесёт «уменьшение» а государству – смуту и опасность⁵⁵⁷. Вслед за тем поднялась целая туча попыток не допустить утверждение православного епископа в Польше⁵⁵⁸, причём в этих хлопотах и сам Рим не остался безучастным⁵⁵⁹. Избиратели киевского воеводства дают своему послу, отправляемому на сейм, инструкцию «приложить старание у трона к отвращению неслыханной новости, грозящей опасностью отчизне⁵⁶⁰. Папский нунций и униатский митрополит, с единомысленными им епископами и базилианскими архимандритами, подали королю просьбу не допускать назначения в Польшу православного епископа, – потому что это «неслыханное новшество», не имеющее для себя никаких юридических оснований и притом в одинаковой мере небезопасное для господствующей церкви и государства, грозит неизбежной гибелью унии. «Если предшественник этого епископа, живший заграницей», – восклицает нунций: «оторвал от унии в православие 1.200 церквей, то что же будет теперь, когда православный епископ сядет в крае!⁵⁶¹. Но все эти и подобные восклицания не привели ни к чему; сила России, по выражению поляков, выигрывала на слабости Польши. Рескриптом 27 июня 1785 года король Станислав Август утвердил назначение Виктора епоскопом в Польшу – «в виду различных неудобств для польских подданных сноситься с белорусским епископом⁵⁶²», а нунцию, представившему бреве папы, писавшего против учреждения православной епископской кафедры в Польше, король ответил, что «сделанного уже отменить невозможно⁵⁶³». Когда эти слова короля сделались известными, латиняне пришли в состояние, близкое к отчаянию. Нунций «опустил руки и утратал всякую энергию»⁵⁶⁴; всюду была забита тревога, что наступило великое несчастие для господствующей религии и края⁵⁶⁵; появилось даже какое-то каббалистическое гаданье на вопрос: «Снесёт ли Садковский унию?⁵⁶⁶.

VI

«Поистине убояшася страха, иде же не бе страх», – писал преосвящённый Виктор о латинянах⁵⁶⁷. Первым делом по прибытии в Слуцк Виктор, согласно полученной из св. синода инструкции⁵⁶⁸, немедленно обнародовал от своего имени грамоту, в которой после оповещенения о своём назначении, увещевал свою паству, жившую «как всем было известно», «в утеснении и озлоблении» от иноверцев, к перенесению «своего злаго». «Всем известна», – читаем в грамоте: «сила всеобщей любви и прощения и сила неприязни и злобы. Неприязнь рождает неприязнь и одно подозрение тянет за собой нескончаемую их вереницу; а спокойное обхождение убивает неприязнь в самом её зародыше. Не так быстро (в грамоте цитируются слова св. Златоуста) охлаждается раскалённое железо, будучи опущено в воду, как человек распалённый гневом, если попадает на душу всепрощающую и долготерпящую. – – – Тяжело терпеть без вины и не противиться неправде, приобретающей силу. Но если это терпение приносит истинный покой, если оно волка обращает в агнца: неужели тогда это бремя не сладко, не легко? Всякий видит, с какой заботой Спаситель всевает в наши души любовь и мир, как источник счастья человеческого. Не ждите другого Евангелия. Утвердите мир в сердцах ваших; впитывайте в ваши сердца милость и мир – и этим оружием воюйте с хотящими угнетать вас. И пусть пример Спасителя всегда у всех будет перед глазами»⁵⁶⁹. Нельзя начертать более миролюбивую программу деятельности в среде, исполненной фанатической враждебности, – и не даром в составлении приведённой грамоты участвовала не одна голова!⁵⁷⁰. Исполнивши «первое дело», преосвященный Виктор принялся за другие, «текущие» дела. 19 декабря состоялось «открытие» духовной консистории⁵⁷¹. Постепенно заводились порядки в Слуцке и в епархии. Рукополагаемы были священники⁵⁷², причём в определении их к некоторым церквам приходилось делать, в силу указа св. синода, отказы вследствие предъявления претензий на церковь со стороны униатов⁵⁷³. Замещались вакантные начальнические должности в монастырях⁵⁷⁴; устраняемы были, по возможности, нежелательные явления в среде духовенства⁵⁷⁵. Шли хлопоты о починке обветшалых церквей⁵⁷⁶, об исправлении убогой церковной ризницы⁵⁷⁷. Всюду, по возможности, водворяемы были канцелярские порядки⁵⁷⁸. Собирались требуемые св. синодом сведения о монастырях и церквах, причём и повторительные предписания часто оставались без ответа у отвыкшего от порядка духовенства⁵⁷⁹. Много усилий и времени требовалось для того, чтобы разобраться в потянувшейся веренице дел о притеснениях от униатов⁵⁸⁰. Немало времени отнимала и борьба с различными затруднениями. «открывшимися преимущественно по новости православного епископа в Слуцке»⁵⁸¹. Для более успешного улажения возникавших по устройству епархии дел преосвященный Виктор назначил было в Слуцке собор священников; но весьма малое количество явившихся на собор членов парализовало его полезность⁵⁸². Дела было много, а между тем преосвященному Виктору опять приходилось покидать Слуцк, чтобы отправиться в Варшаву, куда давно уже звал преосвященного Штакельберг⁵⁸³ для личного получения из рук короля привилегия, который бы утверждал назначение преосвященного Виктора епископом, что требовалось польским обычаем и законодательством. Преосвященный Виктор собирался ехать в Варшаву тотчас по получении приглашения от посла⁵⁸⁴, но множество не терпевших отлагательства текущих дел задерживало его. Между прочим.. возникло неприятное дело с шляхтичем – католиком Приборой. Его православная жена много терпела от этого домашнего тирана. Исстрадавшаяся женщина обращалась и в гражданские и в духовные суды, но нигде не успев ничего и истощив своё терпение, она, «в странном виде», явилась к преосвященному Виктору, прося у него защиты. Преосвященный укрыл её в женском монастыре до времени. Но Прибора, собрав вооружённую шайку, «в самою ночь перед выездом преосвященного в Варшаву»⁵⁸⁵, сделал нападение на монастырь и, в тщетных поисках за женой, успевшей скрыться, произвёл большой переполох между слуцкими инокинями. Не нашедши жены в Слуцком монастыре, Прибора направился в Минск и произвёл такое же нападение на Минский Девичий монастырь, при чём были выломаны монастырские двери⁵⁸⁶. Для преосвященного Виктора это дело имело большую важность, как дело принципиальное, – и он, по собственному выражению, оставался в Слуцке, чтобы «посмотреть, каким оное в надлежащем суде потечёт каналом». Кроме того, преосвященный Виктор серьёзно готовился к своей поездке, и не даром пред отправлением в Варшаву он счёл своим непременным долгом побывать у преосвященного Георгия в Могилёве⁵⁸⁷. 25 июня он двинулся из Слуцка к Варшаве⁵⁸⁸, перед отъездом дав приказание консистории разослать во все духовные правления строгое предложение о высылке детей духовенства в семинарию непременно к 1 сентября⁵⁸⁹.

Всё это время преосвященный Виктор находился под строжайшим негласным надзором со стороны польсколатинской партии⁵⁹⁰ и, окружённый целой цепью «надзирателей», не мог ступить шагу, чтобы это сейчас же не сделалось известно всем представителям польского латинства. Трусость латинян сделала то, что скромный варшавский капеллан, девять лет проживший в польской столице и всего два года как оттуда выбывший, превратился для них в какого-то неведомого и страшного гиганта, о котором рассказывались и принимались на веру разные небылицы. Известия латинских соглядатаев очень часто оказываются неверными до странности. Опоздав с известием о хиротонии преосвященного Виктора⁵⁹¹, они быстро переносят его в Слуцк, с уверенностью, что он там сейчас же станет «устанавливать свои порядки», волнуются его свиданием со «старым Конисским», везут преосвященного Виктора в Петербург и ставят его здесь пред св. синодом, окружают его постоянной стражей из «трехсот москалей» и все печалуются о наступившей для унии беде: «остаётся только просить о целости религии (унии) in statu quo на Украине⁵⁹². Учреждаемая при преосвященном Викторе семинария была для латинян предметом сильного беспокойства. «Но что всего хуже», – пишут они: «слышно, что тот же Виктор имеет заложить семинарию в Слуцке или в Варшаве, где императрица намерена купить какой-то плац – и, сохрани Боже, чтоб не Борховский! Вот бы имели мы тогда приятных соседей! Нунций пока живёт в том же палаце и боится этого бедствия...»⁵⁹³.

Мирное вступление преосвященного Виктора в Слуцк не охладило распалённых страхом голов. Виктор проехал в Слуцк без сопровождения «москалей», но привёз с собой двадцать певчих – «и сегодня» – говорится в одном униатском письме 6 января: «наверное гучно отправляет иорданское богослужение»⁵⁹⁴. Новое, следовательно, беспокойство. Мир и спокойствие среди православных, не нарушившиеся с приездом в Слуцк преосвященного Виктора, казались возбужденным латинянам лишь затишьем, перед скорой бурей. Они ждали совершенно иного и им не хотелось верить благоприятной им действительности. Преосвященнный Виктор долго не выезжал из Слуцка. – «Чего он медлит?» – с тревогой страшивали они у самих себя, начиная опасаться, что он совсем не явится в Варшаву за привилегием и лишит латинскую партию возможности навязать ему при этом случае различные ограничения⁵⁹⁵. Прослышав о тяжкой болезни митрополита Киевскаго Самуила, они жадно ждут смерти этого маститого старца, в надежде, что Виктор после того не останется в Слуцке⁵⁹⁶.

VII

Наконец!.. Ждали латиняне какого-то триумфального вшествия православного русского епископа в польсколатинскую столицу, но «знаменитый Виктор Садковский» прибыл в Варшаву 9-го июля «довольно скромно». На следующий день побывал у посла, а затем занялся посещением своих старых приятелей и православных купцов – греков, не представившись ни королю, ни кому либо из польской знати, – «потому, по его собственным словам, что не имел ещё в руках королевского привилегия и, следовательно, не был авторизован для высоких визитов»⁵⁹⁷.

Королевский привилегий преосвященному Виктору давно уже был изготовлен⁵⁹⁸, но его увёз из Варшавы уехавший в своё имение Белосток подканцлер великого княжества литовского Хребтович⁵⁹⁹. Все ждали, что Хребтович скоро вернётся в столицу, но постепенно выяснилось, что такие ожидания не оправдаются: Хребтович не ехал сам и не высылал привилегия. Между тем последнего ждали в Варшав с большим нетерпением – как преосвященный Виктор, по естественным побуждениям, так и противная ему партия, стремившаяся наложить на привилегий печать своей ограничительной редакции. Эта партия всё время не переставала проявлять горячую тревогу и деятельность. Когда не удались её попытки остановить назначение в Польшу православного епископа, она всю свою энергию сосредоточила на том, чтобы различными ограничениями свести до возможного minimum’a деятельность новоназначаемого епископа. Valeat, quantum valere potest⁶⁰⁰! Король и все более или менее выдающиеся особы польского административного мира положительно были осаждаемы целым роем всевозможных жалоб, предостережений, проектов, писем, наполненных разъяснениями необходимости во всей возможности ограничить деятельность православного епископа в Польше. Преосвященный Виктор, по всем этим писаниям, должен был быть назначен не императрицей, а королём; преосвященный должен быть обязан не дозволять в церквах своей епархии публичной молитвы за русскую императрицу и св. синод; сам должен немедленно принесть присягу на верность королю, а всё православное население польского государства должно возобновлять эту присягу ежегодно в Рождество или Николин день; преосвященный не смеет обращаться к иностранной (читай: русской) помощи; обязывается непрепятствовать желающим из православных переходить в унию; и т. д., и т. д.. Всё это измышлялось вдохновителями польсколатинской партии, а их услужливые клевреты ловко старались «подсовывать», кому следует, все эти мысли, письма, проекты⁶⁰¹.

Но ожидание, во всяком случае, было слишком продолжительно для того, чтобы всеохлаждающее время не успело посбавить жару с разгорячённых голов, и Хребтович, исчезнувши на долгое время с привилегием, сделал искусный дипломатический шаг. Выжидательное положение измучило и преосвященного Виктора. Правда, тут была и своего рода полезная сторона: преосвященный Виктор имел достаточно времени «успокоить духи», и уверить встревоженные головы в своём полном миролюбии. Но эта полезная сторона была связана с опасностью, что те, о которых справедливо было сказано: «убояшася страха, идеже не бе страх» сделаются дерзкими и нахальными, когда уверятся, наконец, что страха нет. Разъезжая шестернёй по Варшаве, преосвященный Виктор запросто бывал у православных варшавских купцов, нередко заезжал к представителю унии в Варшаве – Левинскому⁶⁰², пил у него чай, пунш, обедал и очень удивлял двоедушного поляка тем, что ел и пил у него не стесняясь⁶⁰³. В храмовой праздник у Левинского преосвященный Виктор был в его церкви и выстоял всё богослужение от начала и до конца, отказавшись, впрочем, зайти на праздничный обед. «Он очень скромен». – написал, наконец, про Виктора Левинский: «и если бы его речи, которые он предо мною не раз повторял, были правдивы, то можно было бы ожидать по нему, что и спокойствие соблюдет, и доброе согласие поддерживать будет. – Словом, не следовало бы так бояться Виктора, если он будетъ поступать так, как говорит»⁶⁰⁴. Но, конечно, разъездами по знакомым не ограничивалась деятельность преосвященного Виктора в Варшаве. Помимо самого энергичного управления делами Слуцка⁶⁰⁵ и других мест епархии⁶⁰⁶, преосвященный Виктор предпринял, между прочим, ходатайство пред св. синодом об устройстве постоянной православной церкви в Варшаве, ютившейся до того времени в наёмных помещениях⁶⁰⁷.

Тягучее время ожидания разнообразилось переполохом, какой произвело в среде латинян назначение преосвященному Виктору королевской аудиенции. «Все эти дни мы были в страхе», – пишет Левинский Смогоржевскому⁶⁰⁸. Страх был за то, чтобы не пропали даром все хлопоты об ограничении привилегия, который, наконец, был прислан в Варшаву Хребтовичем. Опасения на этот раз не оправдались. Аудиенция, данная преосвященному Виктору в начале августа, кончилась, собственно говоря, ничем. После не имевшего значения разговора король только объявил преосвященному, что он, при получении привилегия, должен будет принесть присягу на верность королю и Польше⁶⁰⁹. Привилегий, однако, всё ещё не был выдан преосвященному. Тогда русский посол, потеряв терпение, сам взял у короля этот документ и вручил его по принадлежности – без всяких условий. Преосвященный Виктор даже был на этот раз освобождён от принесения присяги; король удовольствовался обещанием посла, что он напишет своему двору, чтобы Виктору дозволено было принесть присягу⁶¹⁰. Таким образом, все хлопоты латинян об ограничении деятельности преосвященного Виктора законодательным порядком свелись ни к чему⁶¹¹.

Получив от посла привилегий⁶¹², преосвященный Виктор ещё некоторое время пробыл в Варшаве, ожидая назначения благодарственной аудиенции у короля, и этим временем воспользовался для визитов варшавской знати. Преосвященный Виктор к этому времени успел потерять ореол страшилища для латинян, и у польской знати теперь уже встретил почти надменный приём⁶¹³. Мало по малу выяснилось, что вторичная аудиенция у короля не будет дана преосвященному – и оставаться долее в Варшаве было незачем. Прождав некоторое время лошадей из Дрогичина, куда они были отправлены во избежание крайней дороговизны их содержания в Варшаве при наступлении сейма, – сильно измученный и нравственно, и физически – приключившейся болезнью глаз⁶¹⁴, преосвященный Виктор выехал из Варшавы 8-го октября⁶¹⁵.

Поездкой в Варшаву, согласно полученной из св. синода инструкции, преосвященный Виктор должен был воспользоваться для ревизии окраин своей епархии. По дороге в Варшаву, он обревизовал Брестский, два Дрогичинских и Яблочинский монастыри – и «не нашёл в них ничего, кроме руин»⁶¹⁶. Теперь он направился иным путём и побывал в Бельске и Заблудове – и, убедившись, что и здесь «нет никакого порядка», прибыл домой 22 октября⁶¹⁷.

Покидая Варшаву, преосвященный Виктор считал проведённое в ней время потерянным задаром. «Не иного же я сделал в Варшаве; жаль, что приезжал», – подводит он итог своему пребыванию в польской столице в письме к преосвященному Георгию⁶¹⁸. А между тем на эту поездку возлагались большие надежды. «Придётся вам поработать в Варшаве», – писал преосвященному Виктору Киевский митрополит, отсылая к нему скопившиеся у него жалобы православных на притеснения от униатов⁶¹⁹. Сам преосвященный Виктор думал так же: «В Варшаве я молчать не буду», – писал он перед отъездом в Варшаву⁶²⁰. Он только упустил из внимания тο, о чём сам ранее не раз писал и на Украину, и в Киев: что от Варшавы православным нечего ждать чего-нибудь путного. Мечты пришлось тотчас же оставить, и вся работа преосвященного Виктора в Варшаве на пользу православия сводилась к представлениям послу о притеснениях, причиняемых православным со стороны униатов⁶²¹, да к бесплодным ходатайствам о скорейшем назначении комиссии для разбора жалоб на вероисповедные притеснения, – назначении, давно уже определённым по трактату России с Польшей и тем не менее до сих пор не осуществившемся⁶²².

Ещё покидая Варшаву, преосвященный Виктор только и мечтал о том, чтобы поскорее отправиться в Киев⁶²³. Сюда к началу нового – 1787 года ждали императрицу, и преосвященный Виктор надеялся в Киеве получить то, чего он никак не мог добиться в «злополучной» для него Варшаве⁶²⁴.

VIII

Путешествие в южную Россию было задумано императрицей ещё в 1780⁶²⁵году, окончательно решено в 1784 году⁶²⁶, но только через три года императрица привела свой план в исполнение, выехав из Царского Села 7 января 1787 года⁶²⁷. Это было не путешествие, а настоящее триумфальное шествие. Две сотни повозок едва вмещали ту блестящую свиту, которая сопровождала императрицу. Придворные чины, представители международной политики, иностранные посланники, наконец многие близкие к императрице высокого звания лица, удостоившиеся приглашения принять участие в путешествии⁶²⁸, – словом из Царского Села тронулся в путь «весь Петербург». Всюду выравненная дорога и даже по местам искусственно приготовленный санный луг, блестящие приёмы, балы и иллюминации во время остановок в городах, горящие в изобилии костры по пути при езде в сумерки, группы разряженного народа по сторонам дороги, и среди всего этого торжественно двигавшийся роскошный поезд, бравший под себя шесть сотен лошадей, – неизменная приветливость императрицы и весёлое настроение сопровождавшего её общества, – всё это придавало путешествию императрицы особенный характер, и она сама называла его «приятною прогулкой»⁶²⁹, не предвидя ещё того печального облака, которое омрачило конец путешествия доносившимися отовсюду известиями о грозящем голоде⁶³⁰. Не удивительно, что при таком характере путешествия императрицы обе противные стороны могли питать на него одинаковые надежды. Иезуиты, как всегда, постарались обратить на себя благосклонное внимание с первого же шага, и великолепные иллюминация их костёлов в Мстиславле и Кричеве, где императрица останавливалась на ночлег, действительно удостоилась внимания Екатерины⁶³¹. Римскокатолический архиепископ Сестренцевич⁶³² поспешил показаться на глаза державной путешественнице в Смоленске, будучи представлен ей французским посланником Сегюром, а затем, при выезде государыни из этого города, постарался выделиться тем, что провожал государыню до Киева верхом на коне, не жалуясь ни на усталость, ни на холод⁶³³. Эта оригинальная поездка архиепископу, впрочем, не была в тягость, так как он долго служил капитаном в драгунах и настолько сохранил приобретённые в военной службе привычки и после посвящения в духовный сан, что императрица заметила о нём Сегюру: « En cette qualité je vous conseille de vous coniesser à lui»⁶³⁴. Везде стараясь предрасположить могущественную монархиню на свою сторону, польсколатинская партия в Киеве намеревалась окончательно обворожить императрицу и навсегда закрепить за собой её симпатии. Всюду встречая только приятное, императрица, в непокидавшем её приятном расположении духа, 29 января, в двадцатиградусный мороз, при не умолкавшем грохот орудий и колокольном звоне, окружённая блестящей свитой, въехала в Киев⁶³⁵, разукрасившийся и принарядившийся к её приезду до неузнаваемости⁶³⁶. Здесь давно уже ждало её въезда, по выражению народной летописи, «собрание господ генералов и прочая»⁶³⁷. Имератрицу ждала в Киеве блестящая и многочисленная польская знать, приехавшая с поклоном могущественной властительнице севера⁶³⁸. Собралось в Киеве немало, и иностранцев, – одни со своими целями, а другие из любопытства – посмотреть на интересную встречу двух самых блестящих европейских дворов⁶³⁹. Ждали приезда самого короля. Киев, представлявший собой, по не лишённому остроумия выражению Сегюра, «прошедшее и будущее великого города», а в настоящем состоявший только из крепости и предместья, едва вмещал собравшихся в нём гостей. На берегу Днепра, таким образом, сошлись Варшава и Петербург. Польша и Россия встречались в этом месте уже не в первый раз, но впервые с очевидным и безвозвратным поворотом на сторону последней. Преосвященному Виктору это время казалось драгоценным, решающим моментом, благоприятным кризисом всей долговременной и мучительной болезни православнорусского вопроса в польском государстве. Преосвященный успел уже прибыть в Киев⁶⁴⁰ и перевёз все свои надежды из разочаровавшей его Варшавы. Болезнь митрополита Киевского Самуила, приковавшая его к постели, предоставила Виктору видное место в приёме императрицы, как заместителю митрополита. Преосвященный Виктор, в сопровождении митрополитов Грузинского и Лакедемонского, проживавших в Киеве, окружённый многочисленным духовенством, встретил императрицу с крестом при её въезде в город, у Святотроицких ворот Киево-Печерской лавры и, не смотря на сильный мороз, по укоренившемуся обычаю, сказал краткую приветственную речь⁶⁴¹. На следующий день, утром, он, во главе киевского духовенства, явился с представлением императрице и был милостиво допущен к её руке. В тот же день преосвященный был приглашен к высочайшему обеду и занимал место за столом по правую руку императрицы. 31 января преосвященный Виктор опять имел случай видеться с императрицей, встретив её в Софийском соборе, куда она приехала поклониться святыням. Из собора государыня зашла в скромные кельи больного митрополита, а затем отслушала в митрополичьей домовой церкви литургию, которую совершал всё тот же преосвященный Виктор⁶⁴². Таким образом, преосвященный Виктор сделался достаточно известен императрице. Но это нисколько не послужило на пользу тех мучительных вопросов, за решением которых он так спешил в Киев. Совестно было, конечно, портить приятное расположение духа дорогой гостьи тяжёлыми картинами и задавать ей, во всяком случае, трудную работу, когда она так приятно проводила время, разделяя его между официальными приёмами и балами и между частными, домашними вечерами, прогулками по окрестностям Киева и поездками, в наступивший великий пост, по многочисленным монастырям и церквам «матери городов русских»⁶⁴³. Прошли морозы, прошла зима, прошёл великий пост, была отпразднована и Пасха, пришедшаяся в этот год на 28 марта. «Протекли нечувствительно те приятнейшие, те восхитительные часы и минуты», в которые Киев наслаждался «светом матернего и монаршего лицезрения»; «великое светило, для счастия своего века и грядущих времен возженное», обратило «свои благотворные лучи на другие благословенные своего владычества пределы»⁶⁴⁴. Перед отъездом из Киева нужно было выполнить то дело, которым оправдывалась эта поездка. Принимать в Киеве короля было сочтено неудобным и встреча с ним императрицы была назначена в Приднепровском местечке Каневе⁶⁴⁵. 22 апреля императрица выехала в Канев по Днепру на галере «Днепр», в сопровождении роскошной флотилии, состоявшей из двадцати двухмачтовых галер и «несметного числа» шлюпок, дубов и челноков. Всё это, расцвеченное флагами, разукрашенное, напоминало, по словам очевидцев, процессию из волшебной сказки. В десятом часу утра 25 апреля блестящая флотилия остановилась у Канева при пушечном салюте с «московских» Каневских гор. Два часа спустя, поджидавший в Каневе императрицу король был приглашён к ней, у неё и отобедал, а вечером угощал у себя в Каневе ужином российских вельмож⁶⁴⁶. Каневское свидание, вопреки всем ожиданиям, не имело никаких существенных результатов. И в заключение обе стороны, так заинтересованные свиданием императрицы с королём, остались недовольны. Преосвященный Виктор имел право покинуть Киев с таким же почти разочарованием и с такой же почти горечью, с какой он выезжал из Варшавы. Он и здесь не добился для своего дела ничего, а между тем был связан обязательством принести присягу на верность королю, его преемникам и речи посполитой⁶⁴⁷. Одно разве только преосвященный Виктор мог вывезть из Киева утешение, – это то, что на окончание своей кафедральной церкви он получил от императрицы отпуск из казённых сумм 24,000 рублей⁶⁴⁸. Латинопольская сторона также выехала из Киева с недовольством, в странном разочаровании⁶⁴⁹. И даже самый беззаботный, по-видимому, человек того времени, французский посланник граф Сегюр, и тот проговорился, что и ему, в конце концов, было «досадно приехать в Киев только для того, чтобы здесь бывать на балах и видеть всё тот же двор»⁶⁵⁰.

IX

Слова Виктора в одном его письме из Киева, что «отплытие» из этого города её величества для всех, собравшихся в нём, будет «чувствительнейшим отлично цветущего благоденствия ущербом»⁶⁵¹, оправдались вполне. С отъездом государыни, в Киеве сделалось как-то тихо, пусто, тоскливо и мрачно – после недавнего блеска, шума и всеобщего оживления. Блестящая свита императрицы и некоторые избранные счастливцы последовали за нею, на юг, в благодатную Тавриду, а оставшимся нужно было собираться по домам и из области волшебной сказки возвращаться к прозаической обыденной работе. Присутствовавший в Каневе при свидании императрицы с королём граф Штакельберг немедленно известил преосвященного Виктора о соизволении императрицы на принесение преосвященным присяги королю и об избрании королём места и срока принесения последней – ⁴⁄₁₅ мая в Тульчине⁶⁵², куда преосвященный Виктор и должен был прибыть к назначенному сроку и куда в это время предполагал прибыть король, на возвратном пути из Канева в Варшаву⁶⁵³. Назначенный срок был по каким тο обстоятельствам отодвинут на три дня и присяга преосвященным Виктором была принесена ⁷⁄₁₈ мая⁶⁵⁴.

Некоторые наши историки склонны видеть в этом акте позор и унижение епископа Виктора и в лице его – всей православной церкви⁶⁵⁵. По словам Ю. Ф. Крачковского, присяга православного епископа в Польше польскому королю была «совершенным нововведением в польской жизни». Белорусские православные епископы не приносили присяги королю, хотя и получали от него презенту. Епископы униатские в последнее время давали присягу, но не перед королём, а перед митрополитом. Одни латинские епископы при посвящении,принимали присягу королю, но «лишь на столько, на сколько входили в состав сената и других государственных учреждений»⁶⁵⁶. Однако, рассуждая беспристрастно, взгляд на произнесённую преосвященным Виктором присягу, как на нечто необычайное, нельзя назвать спокойным. С польской стороны совершенно естественно было желание, чтобы начальник всех православных церквей в польском государстве был подданным Польши. Если мы примем во внимание давно давшее себя знать полякам вековое тяготение православных западноруссов к России, то и настойчивость со стороны Польши о принесении преосвщенным Виктором присяги, как conditio sine qua non его епископства в Польше, получит своё полное объяснение. Принесение присяги преосвященным Виктором нисколько не устраняло победы православия и русского влияния в Польше. Победа прямая оставалась: для православия – в том, что в Польше открыта была новая православная архиерейская кафедра; для русского влияния – что Польшей принят был человек, назначенный ранее Россией и притом такой, о котором поляки говорили, что он «наперсник старого Конисского»⁶⁵⁷, имени которого до сих пор не могут спокойно произносить латиняне и поляки. Ведь Польша всё же считалась ещё самостоятельным государством, чтобы принимать постановления другого государства без всяких условий. Екатерина, сама превосходный политик, понимала это прежде всех, и она, хотя и не с удовольствием, но и без возражений дала свою санкцию на принесение присяги преосвященным Виктором.

Самый текст присяги, составленный одним из лучших наших дипломатов, графом Александром Андреевичем Безбородко, просмотренный и митрополитом Киевским, и самим преосвященным Виктором⁶⁵⁸, – с редакционной стороны был безукоризнен и искусно обходил всё, что могло быть оскорбительным для отходившего в чужое подданство русского архиерея. Преосвященный Виктор обещался в присяге, что он «как коадъютор киевской митрополии, избранный для управления православными церквами и духовенством в польских владениях, будет верен его величеству королю и его преемникам и речи посполитой ‒ ‒ ‒ и, подчиняясь вполне государственным узаконениям, он ни сам, ни через подчиненных ему лиц ничего не станет предпринимать такого, что могло бы послужить к нарушению народных прав, общественного спокойствия, или к урону государства и господствующей веры»⁶⁵⁹. И даже самое последнее обещание⁶⁶⁰, вообще говоря, действительно оскорбительное для православного архиерея, в данном случае на деле не шло в разрез с предположениями самого преосвященного Виктора, который, конечно, и не мечтал о распространении православия в среде латинства, имея единственной заботой поддержание угасавшей жизни тех православных пунктов, бывших под Польшей, которые, будучи поставлены в самые убийственные условия, всё ещё не сдавались в далеко неравной борьбе.

Но лично для преосвященного Виктора этот акт не мог заключать в себе ничего ни почётного, ни приятного, потому что для русского человека никогда не будет ни почётной, ни приятной перемена подданства. Преосвященный смотрел на это, как на самопожертвование, – и решился на него, только получив санкцию своего отечества. Позором всё же этот акт можно было бы назвать лишь тогда, если бы, принося присягу на верное подданство латинской Польше, православный русский архиерей давал клятву быть врагом православной России. Полякам этого хотелось. Но от преосвященного Виктора – они очень хорошо знали это – они никогда этого добиться не могли, и вот почему его присяга, в конце концов, собственно говоря, и им не принесла особенного утешения. Совершенно устранивши себя от всякого вмешательства в политические дела, преосвященный Виктор всё время был настоящий православный архиерей, высоко державший знамя православия, и, оставаясь верным подданным Польши, ни одним словом не погрешил против православной России. Поляки, сразу же не особенно удовлетворившиеся присягой преосвященного Виктора⁶⁶¹, в конце концов, безукоризненного его поведения снести не могли – и всё дело разрешилось печальным актом арестования преосвященного Виктора и трёхлетним заточением «преосвященного страдальца».

Теперь, принося присягу, преосвященный Виктор дал удовлетворение нарушенной гармонии своего патриотического чувства в своей замечательной приветственной речи королю. «Едва могу выразить, сколь я счастлив, став членом тела, которому ты, государь, служишь главою: всё, что бы ни случилось со мною, будет чувствовать и мой неусыпный в своём попечении государь. Пусть я буду ногою, пусть буду стопою, пусть даже пальцем ноги, но всё, что бы не потерпел тот член, отзовётся болезненно и в священной главе. Тебе, государь, не безызвестно, а мне не место много говорить – о том, в каком положении находится здесь вера наша и после недавно заключенных договоров. – – – На твой справедливый суд отдаю, сколь это должно беспокоить всякого, тем более епископа. – – – И так, счастливым себя почитаю и радуюсь, нисколько не сомневаясь, что ты будешь защищать меня, как члена своего тела»⁶⁶².

Из Тульчина преосвященный Виктор вернулся в Киев. Теперь, вступив уже во все свои права, преосвященный Виктор предположил объехать свою епархию. Для него это было единственное средство как для ознакомления с состоянием своей паствы, так и для её поднятия, ободрения. Были многие приходы, где в недавние тяжёлые годы приходской православный священник был изгнан, в приходе водворялся униат, а верные православию прихожане стойко удерживали своё «благочестие» и, не имея церкви, молились в великом Божием храме, на своде которого плавают солнце, звёзды и месяц. Как было помочь этим людям, когда о них некому было подать вести? Личный объезд епархии – это была счастливая мысль.

Но пуститься в дорогу в июне, в июле, – в самую горячую рабочую пору, – было не вполне удобно. Нужно было переждать лето. Ехать на месяц в Слуцк, чтобы выехать оттуда опять к Киеву, на Украину, было, конечно, излишне. В этом не было никакой нужды⁶⁶³. Горсть православных в Случизне не выставляла никаких не терпящих отлагательства вопросов, а управлять украинской – самой обширной частью епархии – из Киева было удобнее, нежели из Слуцка. Да к тому же, преосвященный Виктор здесь не терял времени даром и время его пребывания в Киеве отмечено многими сложными распоряжениями. Он вынимает дела из Киевской консистории, относящиеся к церквам его епархии, – работа, которую не успели окончить в 1785 году⁶⁶⁴; хлопочет о розыскании подлинных документов на православные монастыри, лишившиеся своих имений, а также на отобранные в унию монастыри, бывшие раньше православными⁶⁶⁵, в надежде, что такого рода документы удержат униатов по крайней мере от дальнейших их домогательств, принимавших характер, не лишённый явной наглости⁶⁶⁶; ищет «людей» в свою епархию⁶⁶⁷, и занимается водворением их на места⁶⁶⁸; хлопочет получить побольше денег из «кошельковой суммы» на починку своих монастырей⁶⁶⁹; занимается приёмом церковных вещей, выданных ему по распоряжению императрицы⁶⁷⁰ из упразднённых монастырей Киевской епархии⁶⁷¹, и в первых числах июня имеет уже возможность выслать к Слуцку целое «судно» с различными церковными принадлежностями⁶⁷². Рядом с этим, преосвященный Виктор не оставляет занятий и так называемыми текущими делами епархии, и даёт решения делам не только близких к Киеву украинских мест⁶⁷³, но и далёкого Пинского Полесья⁶⁷⁴.

X

С окончанием страдной поры, преосвящённый Виктор стал собираться в предположенное путешествие. 24 августа он для этой цели просит себе у Киевского губернатора паспорт⁶⁷⁵. Вероятно, дорожные сборы, а может быть и дурная погода задержали преосвященного Виктора в Киеве ещё несколько дней. 1 сентября он переправился против Переяслава, через Днепр и ступил на землю заграничной Украины⁶⁷⁶. Это путешествие оказалось для преосвященного Виктора тяжёлым испытанием, и физическим и нравственным, с самого начала. Только что переехав границу, преосвященный с грустью увидел жалкие остатки православного Терехтемировского монастыря, стоявшего на самом берегу Днепра. В монастыре уже несколько лет помещалась польская таможня и все монастырские строения были заняты польскими чиновниками. Настоятель монастыря, не желавший примириться с уничтожением монастыря, приютился было в бедной лачужке вблизи монастыря, чтобы, таким образом, поддерживать по крайней мере номинальное его существование; но поляки поспешили прогнать последнего православного Терехтемировского инока и самую его «келейку» разрушили. Тогда верный своей обители настоятель, с одним монахом и одним послушником, удалился в расположенную неподалеку от монастыря гору и там, «под горою, в пещере, странное имел пребывание»⁶⁷⁷. Затем, быстро проехав через монастыри: Ржищевский, Корсунский, Мошногорский, Медведовский, Матронинский, Жаботинский, Ирденский и Лебединские⁶⁷⁸, преосвященный Виктор заболел горячкой и слёг в постель в местечке Ольшаной на целый месяц⁶⁷⁹. Кое как оправившись и перебравшись в Богуславский монастырь, преосвященный Виктор опять оказался «привязанным к болезни одру», и уже на несколько месяцев⁶⁸⁰. Сначала к нему вернулась горячка, потом появилась болезнь ног, так что преосвященный не был в состоянии сам ходить по комнате, а после всего этого, не вполне оправившись от прежних недугов, он заболел глазами – сначала одним, потом и обоими⁶⁸¹. Летом он несколько поздоровел и, всё ещё слабый, переехал в Жаботинский Онуфриевский монастырь, где оставался до 14 сентября⁶⁸², делая, таким образом, из каждого монастыря как бы временную архиерейскую кафедру, откуда и приводил в порядок дела всей окружающей местности. Продолжительная болезнь совершенно изменила первоначальные планы преосвященного Виктора – и он вернулся в Слуцк лишь 7 октября 1788 года⁶⁸³.

Кроме физических страданий, украинское путешествие доставило преосвященному Виктору немало страданий и нравственных. Тяжело было архипастырю видеть отсутствие всякого порядка, полное расстройство и в этой, лучшей и надёжнейшей части епархии. Украинцы всегда с неохотой одевали на себя цепи порядка, но преосвященному Виктору пришлось увидеть деморализованную Украину, на которой заметными следами сказалось и тο бесправие, которое всегда господствовало во владениях речи посполитой, и то, что уже около 70 лет Украина оставалась, собственно говоря, «паствою без пастыря»⁶⁸⁴. Среди украинского монашества крайне развито было «застарелое» бродяжничество. В Чигиринских, Черкасских и Смелянских лесах крылась, по выражению преосвященного Виктора, «несметная сила» подозрительных монахов. Держа при себе женщин, они производили в народе сильный соблазн. Не могло быть сомнения, что лишь редкий из этих «лесных монахов» мог быть признан каким-нибудь монастырём за своего человека; большинство были неизвестные люди – из Валахии, из Греции, а может быть и Запорожцы, скрывающие под черной мантией жалкие остатки своей «воли». Доподлинные волошские монахи и монахини, в большом числе, таскались по Украине, собирая милостыню; они своим поведением производили большой соблазн, но имели себе крепкую защиту в рекомендательных листах от валахских господарей, и трудно было решить, что с ними делать⁶⁸⁵. Белое духовенство также было в расстройстве: многие приходы были разорены и не имели священников; среди уцелевшего духовенства многие лица носили на себе сильные следы той изворотливости, притворства и самоуправства, которые, может быть, не вполне должны быть отнесены на счёт их личного нравственного состояния, являясь результатом исторически сложившихся условий⁶⁸⁶. «Обременён я так делами, – когда деятелей, притом, мало, или никого нет, – и внутренними несносными непорядками, что еле жив есмь», – пишет преосвященный Виктор в конце своей поездки на Украину⁶⁸⁷. Преосвященный Виктор впервые непосредственно знакомился с Украиной и ему, понятно, тяжело было видеть свою паству в таком положении. К тому же он был измучен своим недугом, а больной человек всегда склонен сгущать тени. Всё преосвященному Виктору на Украине казалось разорённым, упавшим. «Не верьте вы», – пишет преосвященный Виктор одному близкому к нему человеку: «ни жалобам, ни слезам украинского духовенства; редко между ними я встречал человека честного, прямодушного»⁶⁸⁸. Недружелюбное отношение к некоторым лицам из украинского духовенства не вызывало, тем не менее, у преосвященного Виктора равнодушия к делу, ради которого он отправился на Украину, и его украинское путешествие было счастливым развитием той системы, направленной к подъёму православия, которую преосвященный Виктор принял с самого своего назначения епископом в Слуцк. И православие, действительно, росло. Число православных священников увеличивалось с каждым днём и оживляло те приходы, которые, давно не имея своих священников, казались уже замершими⁶⁸⁹. Пробуждалось стремление к возврату в православие и среди тех приходов, которые, вследствие совращения своих православных священников, считались уже принадлежащими унии⁶⁹⁰. Среди духовенства был водворяем порядок⁶⁹¹. Бывшие безлюдные монастыри⁶⁹² наполнялась монахами, вызываемым из соседних епархий⁶⁹³. Строились даже новые церкви не в новых, конечно, местах, а там, где православный приход, за разрушением или сгорением своей церкви, принуждён был отправлять богослужение в холщёвых шатрах⁶⁹⁴. Старые церкви, монастыри, чинились⁶⁹⁵, запасались приличной утварью,⁶⁹⁶ – и то время, когда даже в городских слуцких церквах замечаемы были на священнослужащих «такие одежды, что одне срамно, другие и вовсе употреблять не можно» было⁶⁹⁷, отходило понемногу в область воспоминаний. Всюду, особенно в монастырях, бывших ранее в крайнем нестроении⁶⁹⁸, водворялся порядок и назначались его представители⁶⁹⁹. В широких размерах положено было начало самому могучему средству для «оживления» православия – упорядочением Слуцкой семинарии⁷⁰⁰ и заведением духовных училищ⁷⁰¹. Слуцк делался достойным представителем православия. В нём выше и выше поднимался купол отстраивавшегося Кафедрального собора⁷⁰². Священнослужащие, с архиереем во главе, были облечены в золотые и серебрянные ризы – дар императрицы⁷⁰³. «Гучно» пел за богослужением архиерейский хор⁷⁰⁴. Внушительно гудели привезённые из Киева колокола⁷⁰⁵. Поднята была даже архивная пыль и оттуда ожидали вытащить на свет Божий давно исчезнувшие «универсалы, грамматы», чтобы противопоставить их разыгравшемуся польсколатинскому нахальству⁷⁰⁶. Личная архиерейская ревизия в 1786 году упорядочила, насколько было можно, православные северозападные монастыри⁷⁰⁷, а теперешняя украинская поездка преосвященного Виктора имела в виду то же сделать с православными монастырями и церквами на Украине, – и достигала своей цели. – «Болезнь задержала меня, а то, может быть, я бы приехал в Слуцк к Рождеству», – писал преосвященный Виктор с Украины в марте 1788 года: «но тогда остались бы для меня скрытыми те предательские воровства и мошенничества, которые теперь открылись. Бог знает, что́ делает, и я теперь вижу, что моё здесь пребывание для злочинцев – великий бич, а людям добрым, невинно страждущим – облегчение и оживление»⁷⁰⁸. И действительно, довольно прочитать викторову защиту украинских протопопов Луки Романовского и Стефана Левандовского, чтобы убедиться, что люди невинно страждущие получали «оживление»⁷⁰⁹. Конечно, не нужно преувеличивать представленную картину подъёма православия в речи посполитой при преосвященном Викторе в эти годы. Православные всё ещё оставались маленькой, незначительной горстью среди огромной массы и силы униатов и римскокатоликов. Ho, говоря относительно, рост православия не мог быть не заметен, особенно для зорко следившего за ним латинского глаза. Латиняне предвидели беду ещё давно, при caмом назначении преосвященного Виктора епископом в Слуцк. Немного же позже, приглядевшись к миролюбивому характеру преосвященного, они успокоились. Но теперь они опять заволновались, увидев, как без войны, «путём мира», одерживает за победой победу этот православный архиерей. И вот, в противовес поездке по Украине преосвященного Виктора, униатский митрополит Смогоржевский высылает туда же своего коадъютора Феодосия Ростоцкого⁷¹⁰, и будущий униатский митрополит навещает в Богуславе больного православного архиерея и передает ему поклон от своего митрополита⁷¹¹.

XI

Измученный годичным путешествием, не вполне оправившийся от тяжёлого недуга, преосвященный Виктор, наконец, вернулся в Слуцк. Но он вернулся не на отдых. Сразу же почти его встретило чрезвычайно неприятное дело. Консисторский секретарь Сухозанет⁷¹², который по настойчивому ходатайству преосвященного Виктора был и определён в эту должность, и награждён чином⁷¹³, – этот самый Сухозанет начал оправдывать на себе «пророчество», высказанное о нём когда-то, при первом с ним знакомстве, Киевским митрополитом Самуилом: «Pessima progenies»⁷¹⁴. Спесивый польский шляхтич, может быть даже бывший орудием интриги против преосвященного Виктора, позволял себе различные самоуправства в отсутствие преосвященного Виктора из Слуцка, а теперь не хотел возвратить преосвященному взятого у него на время его повара; кроме того, поспорил из-за чего-то с новым членом консистории, присланным из Петербурга игуменом Киприаном, и так как преосвященный Виктор взял сторону последнего, то Сухозанетова злоба обрушилась и на преосвященного. Преосвященному грозила досадная, долгая волокита, и с её тягостями он уже начинал знакомиться⁷¹⁵.

Но главное было не это. Как ни досадна всегда бывает междуусобная война, всё же Сухозанет был не Бог весть какая сила. Против преосвященного Виктора выдвигался враг более сильный и более опасный. Этот враг – соединённые силы латинства и польщизны.

Как бы ни был миролюбив преосвящённый Виктор, каким бы верноподданным польским гражданином он ни казался, это для поляков, в сущности, не было важным. Важно было для них то, что преосвященный являлся орудием оживления той силы, которая для унии и римского католичества в польских владениях давно уже стало страшным призраком, которую и уния, и римское католичество душили вот уже несколько столетий и задушить не могли. Были подведены наскоро некоторые итоги и оказалось, что при назначении преосвященного Виктора православных церквей в польских владениях числилось, по польским сведениям, менее ста, а теперь их насчитывалось уже около трехсот⁷¹⁶. Опасность, по-видимому, была велика и нужно было «действовать»! Последние два года к тому же были действительно таковы, что не могли благотворно влиять на успокоение польсколатинских умов. Путешествие императрицы Екатерины к самой границе польских владений вызвало молву, что скоро настанет время, когда вся Украина отойдет к России, как отошла к ней уже Белоруссия; начавшаяся удачно для русских война с турками 1787 года и сосредоточение русского войска у польской границы могли только давать почву для роста этой молвы и производить беспокойство. Но скоро обстоятельства изменились. Война с турками вошла в такой фазис, когда трудно было определить, куда ещё склонится победа. В довершение этого, в августе 1788 года Россия принуждена была объявить войну Швеции. Поляки живо встрепенулись. Люди слабые склонны большей частью видеть причину своей слабости не в себе самих и настойчиво стремятся отыскать её в чём нибудь внешнем. Поляки Россию считали единственной виновницей царившей среди них безурядицы, и теперь, когда Россия поставлена была в затруднительное положение, им показалось, что для них настал светлый день возрождения. В Петербург было послано спесивое требование, чтобы русские войска, проходившие через Польшу в Турцию, не ступали на землю речи посполитой. Россия исполнила это требование без возражений и тотчас. Этого показалось мало. И после выхода из Украины русских войск, там всё ещё оставались русские люди – маркитанты, «извощики» – и русский дух в среде привязанного к единоверной и единоплемённой России крестьянства, который и давал себя знать то в тех, то в других проявлениях. Украина была давно больным местом речи посполитой. Теперь поляки порешили раз навсегда покончить с русским вопросом на Украине. Для изгнания из неё «русского духа» было поднято такое гонение, которое отличалось всей напряжённостью последних усилий и которое, по крайней мере насколько можно судить по свидетельству одной заинтересованной стороны, в самом деле даёт право думать, что православные украинцы не без основания приравнивали иногда своё положение к положению христиан первенствующей гонимой церкви⁷¹⁷. Конечно, не нужно представлять и это «гонение» результатом или завершением какой-нибудь опредёленной политической польской программы, звеном целой системы, действовавшей не с сегодняшнего дня. Программа, система – дети ума, но в польских делах лишь в редком случае принимала участие эта благородная сила человеческого духа. Описываемое время не было редким случаем; польские головы руководились, как всегда, одним: взбудоражившимся чувством. Может показаться, при первом взгляде, странным, почему этому «гонению» подверглись на Украине не только православные, но и униаты. Но при внимательном взгляде это делается вполне понятно. Вековая постройка польсколатинской хитрости вдруг заколебалась по всем углам и обнаружила свою непрочность; мечты об ополя́чении и олатине́нии русского края, излюбленные, заветные мечты, приходилось бросить, – и на унии теперь польсколатинская партия вымещала горькую досаду за все свои разбитые надежды. Тёмные массы польской шляхты были возбуждены другим. Дипломатия толпы выдвинула соображение, что Россия, занятая войной с двух флангов, ищет обеспечить себя со стороны Польши возмущением против помещиков украинского крестьянства. На дубенских контрактах, среди съехавшихся на контракты помещиков, готовящееся возмущение крестьян прошло неясным слухом. Но когда, несколько времени спустя, помещики опять съехались в Луцк, то здесь уже услужливая фантазия успеха всё сделала для них ясным. «Россия, занятая войной со Швецией и Турцией, тем временем хочет истребить поляков помощью крестьянского бунта, чтобы тем легче в последствии порешить с ним. Король в заговоре с императрицей, – и они оба порешили для своих целей воспользоваться православным и униатским духовенством, которому поручено бунтовать народ по приходам»⁷¹⁸. «Боязнь не различает вещей» – и встревоженному воображению достаточно было нескольких, хотя и ложных известий, чтобы никаких сомнений в предвзятой мысли не оставалось. Поездке преосвященного Виктора на Украину было приписано намерение «сделать бунт и вырезать всех католиков»⁷¹⁹. Преосвященный Виктор во время своего объезда, будто бы, «всем своим монахам и попам приказал присягать на верность императрице российской, а попы от черни взяли присягу и на истребление ляхов, т. е. шляхетства»⁷²⁰. Пронеслось за достоверное известие явная басня, будто бы сын Гонты⁷²¹ лично просил императрицу позволить ему отомстить полякам за смерть отца⁷²². «Беспаспортные», живущие по лесам, и бродячие монахи, которые, как производители соблазна, были преследуемы и преосвященным Виктором, превратились в польских глазах в его сообщников, разносящих пламя бунта в народе⁷²³. Ещё более страшными казались бродившие по Украине русские маркитанты, у которых, как несомненно было известно, между другими предметами торговли, были и большие кухонные ножи⁷²⁴. Эти ножи особенно пугали поляков, и рисунки некоторых ножей, конечно, самых больших и страшных, были даже посланы в Варшаву⁷²⁵. И вот приступлено было к пресечению воображаемого возмущения в самом зародыше. Открывшийся в Варшаве 6 октября 1788 года⁷²⁶, сейм своим универсалом предписывал всем находящимся в польских пределах должностным лицам принести в двухнедельный срок присягу на верность королю и речи посполитой. Присягу предписывалось принести вторично, возобновить, если она была принесена ранее. Православное духовенство, помимо присяги, должно было дать обязательство, что впредь не будет поминать за общественным богослужением заграничных государей и князей (разумелась, конечно, русская царская семья). В случае неисполнения этого предписания, сейм грозил виновным изгнанием из пределов польского государства⁷²⁷. Универсал производил своё действие – и православное духовенство, родившееся в Польше, приносило или возобновляло присягу, в присутствии польских офицеров, без колебаний⁷²⁸. Но большинство монахов находившихся в польских владениях монастырей были русские подданные, приехавшие в Польшу на «послушание» из России, и с этими людьми трудно было справляться. Так, например, в Минском Петропавловском монастыре братия монастырская, в числе пяти человек, местные уроженцы, принесла присягу по первому требованию. Но один иеромонах, Зосима Чиркевич, «присяжный и природный России подданный», живший в польских пределах, «единственно по монашескому послушанию», долго не соглашался, пока, наконец, не сдался под угрозой «неменуемыя нарушителям узаконенной определенныя казни»⁷²⁹. Виленский старший, игумен Варлаам Шишацкий, не пожелавший превратиться в подданного польского короля, принуждён был спасаться бегством⁷³⁰, а Медведовский игумен Виссарион, тоже не пожелавший дать присягу, был арестован и увезён «неизвестно куда⁷³¹. Испуганные медведовские монахи разбежались, а монастырь был ограблен осаждавшей его польской воинской командой⁷³². Причину требования присяги объясняли тем, что «как-де прежде сего была в Польше резанина единственно по поводу монахов и попов, то дабы и ныне того же не последовало»⁷³³. Но, само собой разумеется, всякому было понятно, что те, которые способны на «резанину», не постесняются принесённой ими присягой. Необходимо было предпринять меры более действительные. И меры были предприняты. В описываемое время по всей Украине были рассеяны польские чиновники так называемой продовольственной комиссии, учреждённой для расчётов с постоянно проходившими через Украину в Турцию русскими войсками. С выводом из польских владений русских войск, многочисленным чиновникам продовольственной комиссии не оставалось дела. И вот для поляков ничего не было легче, как преобразовать продовольственную комиссию в «комиссию порядка», сообщив её комиссарам судебноадминистративную власть. По свидетельству одного современника, комиссары новой комиссии в своём рвении выслеживать и карать измену дошли до геркулесовых столбов. Довольно было тёмного намёка, злобной клеветы, чтобы подпасть аресту и суду⁷³⁴. Дело доходило до курьёзов, кровавых, конечно, курьёзов⁷³⁵. Особенного напряжения тревожные ожидания достигли перед днями светлой недели. День Пасхи по римскому календарю был почему-то признан днём, в который начнётся «резня». Опасения были настолько сильны, что решено было отменить ночные богослужения в великий четверг и субботу, чтобы не давать народу повода собираться ночью⁷³⁶; а в костёлах и церквах возносились молитвы об отвращении от отечества грозящего ему бедствия⁷³⁷. Когда римско-католическая Пасха прошла спокойно, срок возмущения был отодвинут на день Пасхи по юлианскому календарю, но и в этот день нигде не вспыхнула даже искра бунта. Поляки на этот раз оказались даже через чур предусмотрительными и отодвигали сроки изобретённой ими самими опасности на Фомино воскресенье, на день Вознесения, Троицын день, день апостолов Петра и Павла⁷³⁸. Наконец, упорное отсутствие открытого возмущения начинало как будто смущать самих поляков, – и те, которые прокричали о неминуемой опасности, принялись созидать её призрак, чтобы сколько ни будь оправдать себя. Польские агенты, переряживаясь беглыми солдатами и выдавая себя за поповичей, втирались в среду духовенства и здесь, большей частью за «чаркой горилки», вытягивали у собеседника какое-нибудь неосторожное слово, а потом хватали неосторожного и представляли в суд, как доказательство скрывающейся опасности⁷³⁹. Пущены были по местам в ход даже подлоги⁷⁴⁰ открывшие собой самый широкий простор взяточничеству и грабежу⁷⁴¹. Бродович объясняет такое положение вещей тем, что чиновники бывшей продовольственной комиссии намеренно мистифицировали правительство и общество, желая во что бы то ни стало сохранить за собой как можно долее очень выгодные свои места⁷⁴². Положим, что намеренное превращение неважного в грандиозное, из-за своекорыстных личных рассчётов, не такое редкое явление в жизни, чтобы возможность его кто либо затруднялся признавать. Но как-то грустно верить, чтобы всё это приобреталось ценой заточения, виселиц и невинно пролитой крови! Нечего и говорить, что за это время украинские пасеки, хутора и леса были очищены от проживавших там подозрительных монахов и всяких бродяг⁷⁴³. Все эти тревожившие польское правительство лица, если не успели перебежать границу, теперь сидели за тюремными стенами. Но «из православного духовенства, находящегося в Польше, никого ещё нигде не взято», – пишет митрополит Самуил св. синоду 15 мая 1789 года⁷⁴⁴. И это ещё не смотря на то, что усилия следственной комиссии были направлены на православное духовенство именно как на первый пункт. Православное духовенство подверглось самым тщательным обыскам агентов комиссии, причём, с целью отыскания скрытых «пилипонов» и их страшных ножей, не только вскрываемы были полы в комнатах и церквах, или опоражнивались насыпанные зерном закрома и бочки⁷⁴⁵, но даже и «самые мертвых вскрываемы были гробы»⁷⁴⁶. Пущены были в ход даже пытки при допросах⁷⁴⁷. Но православное духовенство в Польше оказалось не только невинным, но и осторожным, не дав даже никакого повода к обвинению⁷⁴⁸. Не тοбыло с духовенством униатским. Многим священникам униатам пришлось быть под арестом и томиться в тюрьмах⁷⁴⁹, – не за вину какую-нибудь, а за неосторожность; некоторые из них были даже казнены⁷⁵⁰. С простонародьем церемонились ещё менее. Множество «маркитантов, пилипонов, ни в чём неповинных», «множество неповинного простонародья», находилось в заключении, томилось в крепостях⁷⁵¹. «Проезжие своими глазами видели около Луцка и Дубна виселицы, наполненные простонародьем, руки, прибитые к позорным столбам, множество крестьян, высеченных палачами пред позорными столбами». «Много тогда казнено было из простонародья» и «очень многих тогда повесили попусту»⁷⁵². Народ в Подолии настолько был встревожен, что при первом появлении в деревне военного отряда, приходившего туда, например, на стоянку или за продовольствием, крестьяне покидали свои дома и убегали в леса, овраги, «как будто во времена татарщины»⁷⁵³. Наконец, когда ни время, ни вскрываемая на почте корреспонденция⁷⁵⁴, ни обыски, ни пытки, – ничто не обнаружило скрываемого будто бы возмущения, – тогда содержать многочисленных чиновников «комиссии порядка» показалось и неудобным, и невыгодным, тем более, что среди самих поляков уже поднялись голоса против этой разбойничьей банды. Комиссия порядка была упразднена⁷⁵⁵. Для расследования всего этого дела о заподозренных в бунте, пронесшегося чёрным вихрем по Украине, была назначена сеймом особая депутация.

XII

Зловещее эхо украинской бури послышалось и около Слуцка. Едва только преосвященный Виктор вернулся в Слуцк, тут уже поляки стали распускать слухи, будто преосвященный «намерен бунт сделать и вырезать всех католиков⁷⁵⁶. Его поездка на Украину истолковывалась так, будто она имела именно эту последнюю цель⁷⁵⁷. Но хотя поляки и объявляли, что «во время бедствий, грозящих гибелью отечеству, подозрение, по справедливости, должно иметь силу доказательства»⁷⁵⁸, одни пустые слухи, измышленные самими же поляками, всё-таки были недостаточным основанием, чтобы решиться на арестование такой особы, как епископ; находившийся притом же под особенной защитой могущественного соседнего двора. Добирались до преосвященного Виктора посредством разных хитростей: рекомендовали, например, ему, в виду носившихся о нём слухов, писать оправдательные письма, советовали съездить в Варшаву для объяснения. Но преосвященный был «чист душой» и не хотел ничего предпринимать для защиты от обвинений, которые не имели никакого основания, и только, когда представители слуцкой польской интеллигенции явились к преосвященному с поздравлением в первый день Пасхи, преосвященный сделал полякам выговор за изобретённую и распространяемую ими нелепую клевету⁷⁵⁹.

Как на зло, случилось обстоятельство, которое давало какой угодно простор поднять шум – особенно тем, кто бы для этого искал только предлога. 30 июня 1788 года Россия объявила войну Швеции. Св. синод, рассылая по епархиям высочайшие манифесты о войне, для объявления в церквах народу, и приглашая, вместе с императрицей, «всех верноподданных» молиться за успех русского оружия, присоединил от себя особые книжки с молитвами о покорении неприятеля, для чтения этих молитв в церквах за богослужением. Такой точно указ, с присоединением 80 экземпляров манифеста и 227 книжек, был послан и преосвященному Виктору. Во время получения указа в Слуцке, преосвященный был на Украине, и ему лично указ сделался известен лишь 7 октября⁷⁶⁰. Мы не можем сказать, когда – теперь ли, или прежде прибытия преосвященного Виктора в Слуцк – были разосланы по церквам манифесты и книжки, но они были разосланы. Поляки не замедлили по этому поводу забить тревогу. Возник «политический вопрос». Дело доведено было до сведения императрицы и в результате Виктор, получил от св. синода следующее замечание: «Ея величество, узнав, что вы разослали манифесты для объявления в церквах среди польских подданных, отчего произошли различные толкования, приказала всё это уничтожить. – Посему св. синод приказали: как из содержания манифестов видно ясно, что они относятся только к российским подданным – – – и не могут относиться к подданным другого государства, – – – посему печатные манифесты и книжки с молитвами о победе над врагами во всех церквах вашей епархии вне России вы должны уничтожить и впредь подобных указов не публиковать»⁷⁶¹. Виновника всего этого недоразумения следовало, конечно, искать не в Слуцке, а в синодальной канцелярии, где без всяких изменений буквально выписали в синодальном указе преосвященному Виктору обычную заключительную фразу синодальных постановлений: «и всем епархиальным преосвященным послать указы.» В Слуцке же, конечно, трудно было додуматься до возможности канцелярской ошибки в св. синоде, и, получив указ с приложением манифестов и книжек, его здесь исполнили без размышлений, – тем более, что имели к тому и основание: в польских владениях были и «верноподданные» русской императрицы – монахи, присланные «в Польшу» из Петербурга, Киева и из других мест «на послушание.» От 18 декабря преосвященный Виктор получил из св. синода и другой подобный указ – о совершении молебнов по случаю взятия русскими войсками турецкой крепости Очакова 6 декабря⁷⁶². Ещё ранее св. синод присылал преосвященному Виктору указ о совершении литургии и молебна по случаю рождения в России великой княжны и требовал ответа не только о получении указа, но и об исполнении⁷⁶³. Теперь же поляки вдруг обратили внимание, что по всем церквам преосвященный Виктор разослал присланные из св синода «сокращённые катихизисы», в которых находилась священническая присяга с клятвой в верноподданстве императрице российской. Решено было немедленно конфисковать эти катихизисы⁷⁶⁴. Лично с своей стороны преосвященный Виктор делал всё возможное для успокоения польских умов. Он приказал своей консистории оповестить духовенство, чтобы в день именин короля (27 апреля) и в день его коронации (14 декабря) неукоснительно отправлялась в православных церквах литургия с молебном, при целодневном звоне, ..на подобие российских высокоторжественных дней»⁷⁶⁵. Чтобы не делать из этого распоряжения нового события и не обращать внимания на то, чего до сих пор не было, предположено было разослать эти предписания «частным образом», присоединив их к прежнему предписанию (1787 года) о форме поминовения короля за богослужением⁷⁶⁶. Внушавшие страх полякам бродячие монахи, бывшие, впрочем, предметом неприятных опасений и для св. синода⁷⁶⁷, и для епархиальных преосвященных⁷⁶⁸, и даже для русского правительства⁷⁶⁹, давно уже были под пастырской рукой преосвященного Виктора и в отношении к себе иногда вызывали даже совершенно необычную в действиях преосвященного суровость⁷⁷⁰. Но всё это не помогало. Преосвященный Виктор в Слуцке – одно его пребывание там – для поляков было невыносимо. Стал против преосвященного Виктора и слуцкий князь Карл Радзивилл⁷⁷¹. Но всё же с преосвященным нелегко было разделаться. Наконец, после долгих колебаний, сейм – «маршалки конфедерации»⁷⁷² – решил арестовать преосвященного Виктора и представить его в Варшаву⁷⁷³. Не решаясь произвести арест преосвященного в самой его кафедре, считавшейся по законам неприкосновенной, поляки стали дожидать только удобного случая.

Случай скоро представился. 17 апреля преосвященный Виктор выехал⁷⁷⁴ в Грозовский Николаевский монастырь, в трёх милях расстояния от Слуцка. Поляки давно уже караулили кафедру, подозревая преосвященного в намерении бежать⁷⁷⁵. Теперь, узнав, что он покинул кафедру, они погнались за ним. Но преосвященный Виктор успел въехать в Грозовский монастырь и там сделался безопасен. Поляки засели в Грозове (местечке) и дожидались выезда преосвященного из монастыря. Весть о злоумышлении распространилась в Слуцке. Преданный преосвященному игумен Киприан выехал к нему в Грозов⁷⁷⁶, чтобы предупредить его и вообще способствовать увеличёнию его безопасности. Может быть не подозревая скрывавшейся в Грозове засады, на следующий день, 18 апреля, преосвященный оставил монастырь и направился в Слуцк. Но едва преосвященный отъехал от Грозова 7 верст, как вооруженная шайка напала на поезд преосвященного и арестовала как преосвященного самого, так и сопровождавших его игумена Киприана и дворецкого Алексея Чернявского. Все арестованные немедленно были доставлены в Несвижский замок и там, под караулом, ожидали дальнейшего решения своей судьбы. На следующий день преосвященный послал в Слуцк дворецкого за своим секретарём – священником Стефаном Симоновичем и канцеляристом Иваном Скуловским, которые и прибыли в Несвиж и все были здесь также задержаны – вместе с приехавшей с ними прислугой. В Несвиже скоро образовалось, таким образом, целое общество арестованных: преосвященный Виктор, игумен Киприан, священник Симонович, дворецкий Чернявский, канцелярист Скуловский и два служителя⁷⁷⁷. Через три дня после арестования Виктора, поляки, по распоряжению генерала Мацкевича, действовавшего по приказанию князя Радзивила, наехали на кафедру и забрали весь архив преосвященного Виктора для представления вместе с преосвященным в Варшаву⁷⁷⁸.

0 всех событиях злополучного ареста преосвященного Виктора мы имеем подробные мемуары, составленные одним из участников этих печальных событий, игуменом Киприаном, в форме письма к другу, – драгоценный и в высокой степени интересный исторический документ, обнародованный профессором с.-петербургской духовной академии, протоиереем П. Ф. Николаевским⁷⁷⁹. «1789 года апреля 17 дня приехал из Варшавы от князя Радзивила и единомысленников его Мацкевич, генерал – адъютант войск того ж Радзивила в Слуцке, и в несколько часов после приезда прибыл к преосвященному епископу Виктору для посещения, имея при себе несколько человек офицеров радзивиловских же. Между разговором говорит преосвященному вышеупомянутый Мацкевич: «Ежели бы кто вам рекомендовал, поехали бы вы в Варшаву?» – Преосвященный отвечает: «Разве бы святейший синод, или российский посланник велели, а инако нет». – «А ежели бы станы приказали?» – Преосвященный отвечает: «Над тем надобно бы подумать». – Не познал преосвященный, в каком смысле те он делает запросы и что они после будут преступлением законов по мнению заговорщиков, а думал – от простых произошли разговоров. По окончании сих разговоров, Мацкевич в скорости отъехал в замок радзивиловский, где имел квартиру, а преосвященный Виктор в монастырь Грозовский, 30 вёрст от Слуцка отстоящий, приписанный монастырю кафедральному, где имел временное от дел отдохновение. Убедившись Мацкевич о выезде преосвященного Виктора в Грозов, в 4 часу пополудни последовашем, сейчас велел командам пехотным и конным от войск радзивиловских отправиться для имания преосвященного; о чём мне с домашними архиерейскими как возвещено, не сомнился, что преосвященный будет взят в неволю; а больше, когда привёл в мысль произнесённые на преосвященного похвалки, при взятии поляками невинного священника сельского Иродиона Облонского пред несколькими днями. Потревожен таковым нечаянным происшествием, я с домашними преосвященного провёл ночь без сна у сестры преосвященного, жившей по болезни в Девичьем Слуцком монастыре; с тем же советуясь, что делать, и будучи в нетерпении, ещё с ночи послал привесть лошади с пастьбы, дабы на рассвете мог ехать за преосвященным в Грозов, не зная, что город Слуцк окружён войском, которое лошадей не пропустило к нам. Дожидаясь тех до часа осьмого, и как не приведены, принуждён был выпросить лошадей у священников, случившихся в тο время в Слуцке по надобностям церковным, и с дворецким преосвященного поехал в Грозов, куда приехавши, нашли преосвященного прохаживающегося на гумне, и, как было время обеденное, накрыт стол, при котором обедали преосвященный, эконом иеромонах Исаия, дворецкий и я, разговаривая о тревогах бывших; однако-ж утвердить не могли, последует ли какое насилие или нет? Советовал я преосвященному не ехать в Слуцк, а жить в монастыре Грозовском, куда можно бы с делами было приезжать к его преосвященству. А насильникам не так ловко было бы напасть на монастырь против законов. Как же преосвященный мой совет не счёл полезным, то, по окончании обеда, преосвященный, я и дворецкий выехали в Слуцк. Отъехавши не более трёх или четырёх вёрст, вдруг увидели с оврагов и некоторых загородных домиков по нескольку собирающихся конных небольшых воинских отрядов, собравшихся числом до четыредесяти человек, с ротмистром Янковским и поручиком Каменским, которые приближались к нашим экипажам; и Каменский, подскочивши лошадью к окошку кареты преосвященного с правой стороны, начал кричать громко, чтобы преосвященный ехал в Варшаву. По нём Янковский с повторением тогоже. Преосвященный на сие: «Разве-де мне того же нельзя бы сказать в моём доме, а не на пути?» – Те, больше ничего не говоря, повторили, чтоб ехал в Варшаву». «При таковых повторениях приближались под один загородный домик одного дворянина, или шляхтича, в недалёком расстоянии от села Басловцов, куда собралось десятка с полтора шляхтичей и много пригнано простых православных людей с цепами, косами и дубинами, коим велено те орудия против нас поставить, а наши экипажи с нами заворотили на двор. Преосвященный, вышед из кареты, вошёл с нами в избу, которой хозяйка начала подчивать кофеем, а господа офицеры повторением путя варшавского. Преосвященный, представляя причины, что с того места не может ехать, понеже не приготовлялся к пути, не имея денег с собою, одеяния и белья; но они ничего не принимая в извет, повторениями понуждали ехать. Таковым насильством преосвященный будучи огорчён, крепко заплакал, а смотря на него, и мы все начали неутешно плакать, и некоторые из шляхтичей, особенно хозяйка дому довольно слёзила, и в то время познали, что у преосвещенного воля отнята. На спрос преосвященного у командующего: «Все ли те, которые со мною, невольны?» – ответствовано: «Никто». – «Можно-ли мне кого с собою взять?» – Янковский сказал: «Извольте, кого вам угодно». – Преосвященный говорит ко мне – не повелительным голосом, как архипастырь, но как другу надёжному: «Отец игумен, поедешь-ли со мною?» – Я, хотя и понимал, что лучше было бы мне оставаться для соблюдения домашнего, монастырского и епархиального, как я был первый консисторский член, порядка; однако, чтобы не подать предстоящим подозрения, да и чтоб ободрить преосвященного и показать, что он от своих не оставлен, и думая, что с ним вместе буду находиться в заключении, ответствовал: «С охотою поеду». – Преосвященный сел, а с ним поручик Каменский, имея две пары заряженных остро пистолей в тесаках. Я тоже сел в мою с дворецким коляску, и начали продолжать несчастливый путь в местечко Романов на ночь, куда прежде послано с объявлением г. старосте Богдановичу, что у него имеет ночевать арестованный русский епископ. Получа известие, г. староста велел неводом затянуть рыбы в обширном его пруде нa ужин; и как только приближались наши экипажи, с окружающею нас экскортою, под крыльцо дома, то почтенный сей староста вышел со всею фамилиею повстречать преосвященного; взял преосвященного под руку и хотел поздравить себя прибытием преосвященного; но, как оно было принуждённое, замолчал, как о сем после сам изъяснил пред нами. Приспело время ужина, прошен был преосвященный, однако отказался, будучи утруждён, больный лихорадкою и разстроен случаем и мыслями. Приглашён я с дворецким к ужину, и с хозяевами откушали. А как я и дворецкий не имели постелей, то госпожа хозяйка снабдила нас постельми богатыми. Поутру принесён был кофей, а после употребления онаго, понеже утро было хорошее, прохаживались мы с преосвященным по пространному двору хозяйскому вместе с хозяином, которой, для разбития наших мыслей, велел выводить из конюшен выписных чужестранных жеребцов и украинских быков особливой красоты. Между тем приехал отец игумен Порфирий Брезинский, наместник кафедральный слуцкий. Приспело время обеденное, прошены все к столу. После обеда начали собираться выезжать и прощаться с хозяевами и гостьми. И когда подошёл я к отцу Брезинскому, то он отскочил от меня и не хотел целоватъся, хотя прежде человек сей мною много облагодетельствован; горько то было для меня, но чем переменить было! Отсюда преосвященный послал дворецкого своего в Слуцк, для привезения на дорогу денег, одеяния и белья в Несвиж; а как думал преосвященный, что в Варшаве может быть велят приносить письменно доправдания, то и ведел, чтоб с ним вместе приехать консистории писарь священник Стефан Симонович и канцелярист Иван Скуловский. Дворецкому преосвященного препоручил и я привезти для меня из моей келлии две пары платья и нужное количество денег. Выехавши от г. Богдановича, преосвященный и я в одной с ним карете, да за каретой один из канцелярских служителей Павел Барщевский, под конвоем солдат радзивиловских, прибыл под город Несвиж пред захождением солнца. А как город Несвиж был уведомлен о взятии и транспорте преосвященного, то и собрались все почти жители того города к воротам городским; версты за две от города выехала княгиня Радзивилова, вдова, жена князя Иеронима Радзивила (окружена множеством молодых господ конно на лошадях рыставших); из них некоторые громко бранные на преосвященного слова произносили, а иные показывались соболезнующими над бедным нашим жребием; и хотя встреча княгини немалую болезнь сердцу нашему принесла, однако преосвященный встал из кареты и, подошедши к ея коляске, благодарил её за отпущенное ходатайственное к нему пред несколькими днями об одном монастыре или игуменье её письмо. Возвратившись в карету, продолжали к Несвижу путь, где при воротах множество было собранного, как выше сказано, народа разного исповедания. Тот город Слуцку соседственный и почти весь не верил разглашённому на нас пороку, тο и весь с открытыми головами кланялся преосвященному. Переехавши город, въехали в крепость или замок радзивиловский, где при рундуке покоев застали стоящих коменданта господина Девилле и порутчика Франковского, а в воротах замка с ружьями многих солдат. И как только преосвященный Виктор встал из кареты, сейчас господин Девилле дверь вверх на степенях показал преосвященному и сказал: «Жалею, что ваше преосвященство сюда веду». – Преосвященный спрашивает: «Для чего?» – «Ибо вы», – говорит он: «в аресте». – Преосвященный в ответ сказал: «Делай то, что тебе принадлежит». И по сем пошли вверх. Немного спустя, выходит комендант и велит мне за собою идти; вшедши на второй этаж, ввёл меня в комнату, порядочно убранную, где вдруг за дверьми и часовой поставлен. «Это», – говорит комендант: «для вас станция». Спрашивал я его: «Будет ли здесь что пить, есть и на чём спать?» – Отвечает он: «Всё будет» – Я опять: «Прошу ж покорно велеть дать мне стаканчик водки». Сие сделал припомнивши Экклесиаста вещающего: «Дади́те сущим в печа́ли сикера». Что́ он, обещавши, и исполнил. Между тем пришёл ко мне поляк, как после мне сказано, какой-то ревизор Крупинский и начал меня допрашивать; я думал, что он прислан с уряду, и по части к нему ответствовал. Приходит на тот час комендант и, схватя допросителя моего за воротник, в тришея из комнаты выбил; сопротивлялся он с велегласным воплем; однако, ничего не успел. Преосвященный, услышавши шум, думал, что меня так потчивают и что я так мужественно сопротивоборствую, потревожился; но уведомившися от часовых, которые при его дверях стояли, о бывшем, успокоился на время; говорю на время, ибо в четверть часа пришёл к нему капитан Ларзак, некто от радзивиловских войс и ругательными словами укорял первосвященного. После, как ночь приближалась, немножко поевши каждый у себя, заснули, ежели то могло быть сном, что мы лежали растроганы происхождениями и погружены в размышлениях».

«По прошествии трёх дней приехал дворецкий с нужными для дороги вещами, а с ним помянутые священник Симонович, канцелярист Скуловский и Лука Копыстынский, келейник преосвященного. Как только въехали в замок, сейчас их арестовали и видеться с нами не позволено, разве в присутствии офицера и то по-одному»⁷⁸⁰.

В те недолгие дни, которые пришлось пробыть преосвященному Виктору в несвижском замке, поляки побудили преосвященного выдать универсал к своему духовенству, обязывающий последнее горячо молиться за благополучное окончание сейма, за здоровье короля, за благоденствие речи посполитой и, в случае войны, за одоление Польшей своих неприятелей. Православный народ универсал увещевал быть верным подданным короля, а также не бунтовать ни в каком случае против своих помещиков, как власти, Богом поставленной. Никто из духовенства, под страхом вечного осуждения, не смеет возбуждать народ против государства и помещиков, или побуждать кого к «некоей присяге». Все обязываются доносить о возмутителях, о запасающих оружие – под страхом церковной клятвы. Все, и духовные и светские без различия, как подданные речи посполитой, должны быть верными не кому нибудь иному, а именно королю и своим помещикам. Универсал был подисан преосвященным Виктором в Несвиже 25 апреля, в присутствии генерала Мацкевича и несвижского коменданта, и разослан через «консисторию по всем церквам для публикования непрерывно, «пока время того требоватимет»⁷⁸¹. Подобные универсалы, а может быть и совершенно такие же, были получены от своего начальства и униатским духовенством⁷⁸².

В Несвиже преосвященного Виктора держали около двух недель⁷⁸³. «В две недели после, как нас посажено в замке», – пишет игумен Киприан: «возвратился прежде посланный эштафет господином Мацкевичем из Варшавы с повелением, чтобы преосвященный с находящимися с ним в аресте представлен был в Варшаву, чт̀о вдруг начали приводить в исполнение. Велено преосвященному садиться в карету, а священникам Стефану Симоновичу, Иродиону Облонскому, канцеляристу Ивану Скуловскому и келейнику Луке Копыстынскому особливо на повозках по-одному, и при немалом конвое от войск радзивиловских отправлено в Варшаву. Меня же, Алексея Чернявского, дворецкого преосвященного, Павла Барщевского, канцелярии писца, оставлено в несвижском замке, якобы с тем, что имеют отпустить нас в Слуцк на последовавшую просьбу от преосвященного к Мацкевичу; но в самой вещи сделана только увертка; а в три дни после и меня с товарищи отправлено при конвои в тот же путь. Привезено нас в город Слоним, от Несвижа 14 миль отстоящий, где мы застали преосвященного и команду не малую кавалерии от таспоров литовских регулярных, под предводительством подполковника Меена пехоты виленской, коему поручено преосвященного и нас, для доставления в Варшаву; помянутая экскорта, сложенная из одного пехотного подполковника и от конных ротмистра, порутчика, прапорщика, наместника и четыредесяти солдат и нескольких человек радзивиловских надворных, начала продолжать путь с нами в Варшаву мая 8 дня, содержа нас в крепком присмотре, чтоб не ушли и чтоб не могли иметь с собою свидания и разговоров. На всех станциях каждого особенно квартировано и арестовано пищею не худою. На ночлегах и корме при каждом двоих солдат к бережению оставлено. Передовой отряд имел с собою повара, и везде по назначенным в маршруте местам, где обед, где ужин, приготовлял для командовавших и для нас подкомандных, или арестантов. Не доезжая Варшавы миль за 12, послано доездной рапорт от экскорты в военную комиссию с извещением, что везут арестованного епископа с товарищи и как будет повелено ввозить его в столицу. Приближась за 3 мили от Варшавы, где имели обед, увидели прихавшего с резолюциею на посланный рапорт, в коей приказано ввозить публично таковым порядком, как криминалистов.» «14 мая⁷⁸⁴ 1789 года в часу 6 после обеда, прихавши под Прагу, заречную Варшаву, или предместие Варшавы, повстречал нас конной полковник Мустафа Беляк, которого полку провожала нас команда, нарочно посланный от военной комиссии, с коим поговоривши, наш командир подполковник Меен велел тихонько ротмистру, чтоб командир начал кричать – слушай, добудьте саблей, и каждый своего. Как мы то услышали и увидели вокруг нас стоящих с обнажёнными саблями, не зная, что имеет быть, престранно испугались и почти без души стали, думая, что место оное будет гробом нашим, и бледнея начали посматривать друг на друга, разговаривая глазами и как бы прощаясь, ибо устами говорить запрещено было; и как же велено поездам приближаться, вступил в нас по части дух ободрения, а понеже приезд наш в Варшаву был во время сейму, да и о привезении нас прежде везде обнародовано, то Варшава почитать в три раза была больше обыкновенного, то есть чрезвычайно людьми наполнена приезжими. Повстречало нас множество жителей и приезжих ещё пред Прагою, от жилища жида Шмуиля, королевского ливеранта, и даже до среди города Варшавы, или дому военной коимиссии, такими толпами, что многие под лошади падали, и тем препятствовали ехать поспешно к назначенному для нас месту. Взъехавши на мост, лежащий через реку Вислу от предместья Праги до Варшавы, такое стеснение было народное, что обвалили лошадь в моей коляске, на которой сидел погонщик жид, управляющий четырью лошадьми, и пока подняли воплящего жида, на несколько минут остановлен был обоз, потом опять началось пути продолжение. Любопытствующие платили в домах по два червонца за окошко, чтоб видеть на улицах, куда было назначено нас везти; крыши домов на проездных улицах народом были наполнены. Люди, нас окружающие, кто мог собраться на какие похвалы, милостиво к нам оныя продолжали, в выговорах крепких и довольно приятных, а именно: бестии москали, резуны, схизматики, – тό ласково произнося; некоторые из них плевали на нас, а другие и камни имели в руках, но бросать нельзя было, ибо скорее бы поразили окружающих солдат, нежели окружённых нас; в такой ассистенции привезено на двор дому, в котором отправление дел имеет военная комиссия и другие суды⁷⁸⁵. Там множество застали мы дам и конно мущин великородных, на переди коих был князь Сапега, маршал конфедерацкий литовский; тот с улыбками злоухищренными ругательно нас издали приветствовал. Между тем подвезена карета с преосвященным под крыльцо дому, и как начал выходить преосвященный из кареты, увидевшия его народныя толпы подняли страшный вопль с повторением: резуны, бестии, москали. Отвезши преосвященного карету, подвезли со иною коляску. Подошли ко мне генерал – адъютант г. Хиж и подполковник Меен, повелевая идти за собою. Исполняя повеленное, шёл за ними тесною дорожкою промежду угнетающияся народом»⁷⁸⁶. – Игумен Киприан был помещён о-бок с преосвященным, отделённый от него одною только стеной⁷⁸⁷, в «красинском дворце». Прочие же «пять особ»⁷⁸⁸, представленных с преосвященным в Варшаву, были помещены в цейхгаузе⁷⁸⁹. Есть известие будто поляки намерены были преосвященного Виктора сразу по доставлении в Варшаву бросить в тюрьму, как «поджигателя к возмущению», но русскому послу удалось настоять, чтобы преосвященного «не досудили, не выслушавши»⁷⁹⁰. Есть предание, что когда преосвященного Виктора отделили от других (пяти?) прибывших с ним «особ», то он, удаляясь, осенил их на прощанье архиерейским благословением и они в ответ пропели ему: « Εἰς πολλὰ ἔτη, δέοποτα! » – и эта трогательная сцена надолго осталась в памяти многочисленной толпы⁷⁹¹. Еще ранее пресвященного Виктора, в Варшаву были доставлены «несколько православных священников и один казак»⁷⁹², арестованные, по всей вероятности , уже после преосвященного⁷⁹³, но доставленные в Варшаву ранее, потому что преосвященный был задержан в Несвиже.

XIII

Арест преосвященного Виктора и то, что последовало за арестом, произвели самое тяжёлое, угнетающее впечатление на православное духовенство, находившееся в пределах Польши. На следующий день после арестования преосвященного, 19 апреля, слуцкий городской староста Варфоломей Непокойчицкий пригласил к себе в дом протоиерея Иоанна Белозора и объявил ему лично полученный из Варшавы универсал о повсеместном принесении православным духовенством присяги на верность королю и речи посполитой, о воспрещении впредь поминать за богослужением российский царствующий дом, о неопустительном воспоминании за богослужением короля, о поимке и представлении в суды всех «пилипонов» «извощиков,» и пр. Староста передал подлинник Белозору для объявления по всем православным церквам. Однако, протоиерей Белозор сам не решился дать ход универсалу и лишь представил на следующий день, о всем происшедшем с ним в консисторию, в которой теперь никого почти не было. Консистория, однако, в тот же день, 20 апреля, разослала по всем церквам указы, за подписью кафедрального наместника, игумена Порфирия⁷⁹⁴, о немедленном исполнении универсала, прибавив, что при его объявлении в церкви в первый по получении воскресный или праздничный день, духовенство должно отслужить «соборное благодарственное Господу Богу о здравии пресветлого и великодержавного государя короля Станислава Августа и найяснейшей речи посполитой молебствие со звоном»⁷⁹⁵. Когда через три дня после злополучного 18 апреля в Слуцк наехали поляки и подвергли обыску «кафедру» с консисторией, некоторые лица из слуцкого духовенства и воспитанники семинарии в страхе разбежались⁷⁹⁶. Нашлись, впрочем, как всегда, лица, которых новое течение с лёгкостью флюгеров повернуло в другую сторону и они с такой же охотой стали глядетъ на запад, с какой прежде глядели на восток. Кафедральный казначей Протасий и семинарский профект Илликевич – Корбут немедленно взял на себя правление консисторией и стали рассылать строгие универсалы о немедленном принесении присяги королю и речи посполитой⁷⁹⁷. Но за то были и такие люди, как например игумен Георгий Яновский, протоиерей Иоанн Белозор, которые смело взглянули в лицо опасности и не повернулись при первом противном ветре спиной к тому, чему они служили годы, – хотя таких лиц, конечно, нашлось немного⁷⁹⁸. Слуцком поляки не ограничились. Самые тщательные, подозрительные обыски были произведены также в Грозовском, Виленском, Минском монастырях⁷⁹⁹,да и во многих других местах⁸⁰⁰, потому что, как вспоминает в последствии, по освобождении из-под ареста, преосвященный Виктор, пересчитавши по именам своих 10 сострадальцев⁸⁰¹, «и прочие, как моея консисторми канцелярские служители, так духовные и светские паствы моей греческие не унитские исповедники по разным местам и судам были в аресте содержаны и некоторые из них в кандалы долговременно закованы были⁸⁰². Отсутствие преосвященного Виктора развязало руки полякам и они стали действовать, очевидно, рассчитывая на то, что православное духовенство остаётся без защиты. События на Волыни также, по-видимому, соблазняли многих. В Новогрудской округе выступил искоренителем «измены» поручик войска князя Карла Радзивила Викентий Моравский. Самовольно – не редкость в Польше – присвоив себе «неограниченную власть над жизнью и смертью жертв своего подозрения.» Моравский вследствие «жестоких своих поступков, коих самое человечество ужасаться должно», сделался настоящим бичём для православных всей округи. Законы для него не существовали. Злостная клевета, нелепая догадка, служили вместо неопровержимого доказательства. Будучи управляющим имениями новогрудского каштелянича Михаила Незабытовского и живя в Грозове, Моравский время от времени наезжал на православные монастыри и приходы или насылал на них своих казаков и, после святотатственного осмотра церкви, захватывая священников, представлял их себе «на суд». У Моравского православным пастырям приходилось испытывать на себе всё, «что только от поношения и уничижения может быть горестнейшего». После допроса нередко следовали «кандалы, колодки и темничныя узы», – «и это в самое рабочее время, с потерею всего имения заключённых (священников), в поте лица земледельчествующих для прокормления себя и детей своих». «Особливой жалости достойны суть чрезмерныя и изнурительныя угнетения, претерпеваемыя бедными людьми (крестьянами), коих он (Моравский) без всякой их вины толпами из нищенских их изб захватывает и принуждает среди места жестоких казней сознать на себя вину, которою и мысль не был заражена». В самом Грозове, например, Моравский на устрашение народа велел поставить три виселицы⁸⁰³.

Не довольствуясь преследованием тех, которые были им заподозрены в измене, Моравский обеспечивал «спокойствие края» и другим путём. Он заставлял православное духовенство и народ принимать присягу на верное подданство речи посполитой – по форме, им самим изобретённой. Вообще говоря, приличная редакция присяги, которой от православного духовенства в Польше требовал сеймовый универсал⁸⁰⁴, Моравского не удовлетворяла. В его форме, за обычной клятвой в верности королю и речи посполитой, следовала клятва на верность князю Карлу Радзивилу и всем «начальникам» – нынешним и будущим – и в заключение присоединялись следующие слова: «и ежели я был подговорщиком или подговоренным к бунту, или прислугу учинил на то, чрез своих ли священников, или чрез других особ, всё то зa пустыя слова и обман признаю⁸⁰⁵. Один священник, не вчитавшись в эту присягу, принял её сам и предложил своим прихожанам сделать то же. Но всё остальное духовенство, видя для себя слишком мало защиты в двусмысленном «ежели», признало в этой «ухищрённой» форме «вечное поносное пятно на православную веру, на духовенство ея и мирян» и поспешило записью в городские книги Новогрудского воеводства опротестовать «пред Богом и всем светом» и эту присягу, и взводимые ею на православных подозрения в возмущении. Изображая в записи протеста картину претерпеваемых православным духовенством от Моравского притеснений чрезвычайно резкими штрихами, уполномоченный от духовенства, священник Слуцкой Рождества Христова церкви Даниил Петелькевич⁸⁰⁶ заканчивает свою запись так: «Сие описание недостаточно; это лишь слабыя начертания угнетений, претерпеваемых нами от Моравского»⁸⁰⁷. Жестокости Моравского были последним эхом гонений православных людей в Польше. К осени преследования всюду были прекращены, и православное духовенство могло бы вздохнуть спокойно, если бы его не мучила неотвязная мысль о том, что «пастырь» в заточении и если бы скромный священнический бюджет не был до-нельзя обременён обязательными «пожертвованиями» на войско и постоями всюду рассеянных польских военных команд, которые нередко целиком занимали монастыри и дома священников, заставляя хозяев уходитъ со своими семействами, куда угодно⁸⁰⁸. Поляки, наконец, убедились, что их вековые усилия уничтожить православие в Польше насилием не привели ни к чему, и в первый раз после сплошного долгого заблуждения, они признали непобедимость православия и пошли на уступки. Это было время четырёхлетнего сейма, когда умиравшая Польша, в промежутки сознательного состояния среди горячечного бреда, с предсмертной ясностью рассудка наметила некоторые действительно могшие быть для неё спасительные меры. Не окончив в апреле 1790 года порученное ей дело разбора заарестованных в Слуцке бумаг преосвященного Виктора, которые были просмотрены с необычайной внимательностью⁸⁰⁹, «депутация для расследования о заподозренных в бунте» признала преосвященного Виктора виновным и подлежащим суду, хотя на это не имела не только достаточных, но и никаких оснований. «Слышно, что плохой конец будет»⁸¹⁰, – говорили о судьбе преосвященного православные, и поляки в этом не сомневались. И вот, на сейме был подан проект, предлагавший оторвать православные церкви в Польше от ведения российского св. синода. В польском государстве, по этому проекту, должна была быть учреждена особая православная иерархия, с подчинением Константинопольскому патриарху. Чтобы раз навсегда оградиться от русских влияний, проект предлагал открыть в Польше, на средства польского правительства, под ведением эдукационной комиссии⁸¹¹, православную духовную семинарию для подготовления кандидатов в священники. Мысль проекта, не смотря на сильную оппозицию римскокатолического духовенства, была принята на сейме огромным большинством⁸¹²и сейм постановил, чтобы для выработки нового положения о православном духовенстве в Польше состоялись провинциальные соборы православных в Слуцке, в Бресте и на Украине⁸¹³. От имени «православных великого княжества литовского» была составлена какая-то подозрительная «делегация», которая и действовала за этот проект в Варшаве⁸¹⁴. Выработанные делегацией некоторые предварительные подробности нового положения были приняты сеймом очень сочувственно. Для окончательного решения этого дела сейм постановил созвать в Пинске генеральную «конгрегацию» православных. А между тем, чтобы не оставлять православных в настоящем без всякого центрального управления, так как архиерей и действительная консистория в полном составе были в заточении, а все способы сношения с российскими духовными властями были преграждены, сейм постановил созвать в Слуцк православное духовенство «литовской провинции» для выбора нового состава консистории. Разосланные универсалы созывали духовенство на 9 февраля с. с. 1791 года⁸¹⁵. В назначенный день никто в Слуцк не явился⁸¹⁶и срок съезда был перенесён на 1 мая⁸¹⁷. Но съезду не суждено было состояться и на этот раз. 31 марта вышли уже универсалы, созывавшие всё православное духовенство на генеральную конгрегацию в Пинск⁸¹⁸. Пинск избран был, вероятно, вследствие удобств его сообщения с Полесьем и Украиной. Сроком съезда сначала назначено было 15 мая, но потом, «за отдаленностью монастырей и протопопий украинских», для сборов дан был ещё месяц. Съезд в Слуцке оказывался излишним и потому был отменён⁸¹⁹. Универсалы сразу шли и от членов «делегации», приглашавших духовенство совершить молебствие о благополучном окончании их работы, и от сейма, который на себя не принимал инициативы в этом деле и заявлял, что он действует на основании заявленного ему «делегацией» от имени православного духовенства, в Польше желания, чтобы «церковное управление не подлежало чужестранному влиянию и стояло в зависимости от туземной власти»⁸²⁰. В назначенный срок, 15 июня, пинская генеральная конгрегация была открыта под председательством королевского комиссара Михаила Корвин-Кохановского, сеймового посла сендомирского воеводства. На конгрегацию вызывалось по два духовных депутата от каждого монастыря и от каждой протопопии и по два светских от дворян или мещан, по избранию братств или церковных общин, – и действительно, съехалось до сотни депутатов⁸²¹. Первым вопросом, которым должна была заняться генеральная конгрегация, было установление временного православного церковного управления в Польше, впредь до осуществления сеймового проекта о церковной автокефалии. Из двенадцати избранных лиц была составлена «наивысшая консистория», заключавшая в себе по три представителя от монашествующего и белого духовенства, от дворян и горожан⁸²². Кроме наивысшей консистории, учреждалась одна консистория провинциальная – «Брацлавская и Житомирская», с местопребыванием в Богуславе⁸²³. После этих предварительных действий, на конгрегации подвергнут был окончательному обсуждению вопрос об учреждении православной польской национальной церкви. Во главе православной церкви в Польше ставился митрополит с кафедрой в Бельске Подляшском; рядом с ним – три епископа: в Минске, Новогрудке и Житомире, – зависимые только от Констатинопольского патриархата. И митрополит, и епископы избираются самими православными. Православная церковь в Польше становится не только терпимою, но получает от правительства заботливую помощь и защиту⁸²⁴. 2 июня наивысшая консистория приняла присягу. Вероятно ей целый месяц пришлось ожидать правительственного утверждения, потому что универсалы с извещением духовенства об её открытии помечены лишь 8 июля⁸²⁵. Вслед за этим первым универсалом был разослан второй, помеченный 9 числом, с приложением формы поминовения за богослужением духовной и гражданской власти и с предписанием духовенству, чтобы оно немедленно представила в наивысшую консисторию все «сокращённые катехизисы» и злополучные книжки « о победе на супостаты», разосланные при преосвященном Викторе по указам св. синода⁸²⁶. Вслед за внешними, формальными распоряжениями, консистория принялась и за внутреннее упорядочение православной церковной жизни, приведённое в совершенное растройство как раз в то время, когда к ней только начал прививаться порядок. Универсал 2 декабря требовал от приходского духовенства, чтоб по воскресеньям и праздничным дням оно во внебогослужебное время учило собирающийся вцерковь народ правилам веры и особенно молитвам. От духовенства монашествующего требовалось, чтобы оно своим поведением давало образец благочестивой жизни для других, чтобы заботилось о просвещении народа, устраивая при монастырях народные школы, и т. п.⁸²⁷. С выработанным и принятым Пинской конгрегацией проектом устройства православной церкви в Польше выборные депутаты отправились в Варшаву, для представления проекта на утверждение сейму и королю. Неизбежные проволочки затянули дело почти до середины следующего года и, наконец, 21 мая 1792 года проект получил королевскую санкцию⁸²⁸. Таким образом, православная церковь в Польше, после долгих, мучительных усилий, по-видимому, получила, наконец, всё, чего только могла желать: свободу и даже покровительство⁸²⁹. Но в это время уже был подписан польскому государству смертный приговор. Пока Польша чувствовала в себе жизненную силу, православная церковь в ней жить не могла. Как ни благоприятно было, по-видимому, для православной церкви новое status quo, говоря вообще, – но в частности, для данного времени, оно имело в себе много фальшивых нот, и были лица, которые это почуствовали сразу. Пинский игумен Георгий Яновский⁸³⁰, в монастыре которого происходили совещания конгрегации, явился противником нового порядка вещей с первой же минуты. Его ещё ранее подговаривали ехать делегатом в Варшаву, но он отказался. Когда в Пинске состоялся съезд, к Георгию заходил сам Савва Пальмовский и уговаривал присоединиться к конгрегации и участвовать в установлении наивысшей консистории. На это Георгий ответил: «Нам нужно прежде всего стараться о высвобождении нашего архиерея, а когда он прибудет, то само собою при нём и консистория будет, как в великой и малой Россиях везде учреждено». И когда Пальмовский стал отстаивать наивысшую консисторию, Георгий продолжал: «Разьве здесь в Польше так поводится, а нигде инде таковаго обыкновения нет». Обошлись и без Георгия. И когда новоизбранная наивысшая консистория, после присяги засела в монастырской трапезе, её «президент, игумен Савва Пальмовский объявил перед собранием, что Пинский игумен Георгий Яновский – противник короля и речи посполитой. Георгий отрицал свою виновность в этом отношении и, смело высказав свой взгляд на консисторию, заключил: «Разве в единой Польше таковой в свете небывалый проискался случай». За своё сопротивление Георгий подвергся преследованию. По определению наивысшей консистории, он был лишён монастыря, насильно выдворен из него со своими вещами, «причём многия оказались пропавшими», и определён на пребывание в Дятловичский монастырь. Но он не хотел повиноваться консистории и подал прошение, по желанию украинского монашества, об определении его на Украину монастырским духовником – с жительством в Лебединском монастыре. Консистория отказала. Тогда Георгий сказал, что будет ждать резолюции на своё прошение от своего архиерея. За упоминание об архиерее его хотели наказать, но, в виду его старости, оставили наказание и только насильно доставили в Дятловичский монастырь. Там его постигло несчастье: сгорела его келья со всеми книжками и последним его имуществом. И вот целых девять месяцев он должен был бедствовать в этом монастыре, не имея возможности около трёх месяцев переменить бельё, не имея «ни подушечки единой, так что принуждён валяться на сене, т. е. на траве сухой, претерпевая большую телесную нужду и душевную печаль с горьким воздыханием и плачем». 6 августа 1792 года консистория послала Георгия в Виленский монастырь на помощь Сильвестру Буллаю. Георгий Сильвестра уже не застал в живых и оставался в Виленском монастыре временно старшим⁸³¹.

XIV

Что же сталось с узниками? Как только преосвященный Виктор был арестован, немедленно во все концы полетели об этом необыкновенном событии донесения от поражённого православного духовенства. Бежавший из Вильны в Могилёв Виленский игумен Варлаам не замедлил оповестить об этом архиепископа Георгия⁸³² и послал донесение митрополиту Самуилу⁸³³. Митрополит получил об этом же событии донесение и из Слуцка, от кафедрального казначея иеромонаха Протасия и префекта семинарии Илликевича-Корбута, принявших на себя заведывание консисторскими делами «за отсутствием всех консистористов»⁸³⁴. И Георгий⁸³⁵, и Самуил⁸³⁶ не замедлили обо всём этом довести до сведения св. синода. Св. синод, получив эти известия, постановил сообщить об этом коллегии иностранных дел⁸³⁷. Обер-прокурору св. синод поручил об арестовании преосвященного Виктора довести до сведения её величества⁸³⁸, и на следующий же день, 15 мая, обер-прокурор св. синода Аполлос Иванович Наумов написал об этом в Царское Село, графу Александру Андреевичу Безбородко, для доклада императрице⁸³⁹. Безбородко явился с докладом к государыне. Выслушав, она сказала, что уже знает об этом от Штакельберга и приняла «все меры» в защиту православной церкви⁸⁴⁰. Дело, таким образом, вступило на путь дипломатический. Св. синод предписал митрополиту Самуилу и архиепископу Георгию доносить в синод «к сведению» обо всём, что будет слышно о дальнейшей судьбе преосвященного Виктора, а равно и других «подобных предприятиях» поляков⁸⁴¹. А между тем узники в Варшаве содержались «под крепким караулом», лишённые всякого сообщения с миром. Им, между прочим, запрещено было петь, и этим запрещением особенно тяготился преосвященный Виктор. Преосвященный Виктор, по словам игумена Киприана, «имея голос и охоту, делал себе пением некоторую отраду», «Да не только преосвященный, но и мы», – говорит Киприан в своём «письме к другу»: «сим запрещением были недовольны, ибо ежели нам кто из солдатъ тихонько сказал, что преосвященный поет, то мы в духе ободрялись, слыша пастыря неунывающа, но бодрствующа и нестонующа под тяжестью жребия, и его примером мужались в случае несчастливом, без нашего погрешения нашедшем»⁸⁴². Томительные дни одиночного заключения прерывались только строгими допросами судебной комиссии⁸⁴³. «Жалость о невинном узнике, которого Варшава так жестоко до сих пор принимает», дала варшавскому капеллану Гавриилу⁸⁴⁴ «смелость трудить своим письмом» преосвященного Георгия. «Уже кончился один экзамен», – пишет Гавриил: «не сыскано ничего опасного для жизни преосвященного, и иногда ходит поголоска, что пустят его с честью. 1 и 6 января дозволено ему иметь у себя моего иеромонаха для отправы всенощных и обеденных молитв. Преосвященный, хотя на глаза слаб, однако пел сам ирмосы и плакал, спрашивая долго священника, о чем ему надобно было, под договором, чтобы де ничего по российску и тихо не говорить ни с одной стороны. И книги церковные экзаменовано все до одиного листа. С онаго ж времени не дозволено больше, а ни его пленипотенту, присланному из Слуцка, быть у преосвященного. И временем слышно, худой конец будет сей жалкой его преосвященства истории. Пильно здесь смотрят на обороты России, как служит ей счастие в войне, – и поступают с нами так: то строго, то мягче. В Киев, слышу, не пускают ни откуду писем, потому и не пишу. К вам, как праведный из ковчега голубицу, к вам посылаю письмо моё, чтобы оно донесло весть о праведном без правды страждущем святителе и испросило всем нам одно у вас благословение»⁸⁴⁵. А между тем газеты, для которых желания и ожидания общества большей частью бывают дороже истины, разносили другого рода вести. «Допросы архимандрита Слуцкого, владыки Переяславского уже окончены и сданы следственной депутацией сеймовым членам» – писала одна варшавская газета: «вскоре начнётся судопроизводство в сеймовых судах. При архимандрите и его священниках найдено до 400 листов разных бумаг, относящихся к той страшной замышленной ими резне. Между последними найдено письмо её императорского величества, в котором она поощряла архимандрита к крестьянским бунтам против польского дворянства, обещая дать крестьянам большие льготы, права и награды, и это с той целью, чтобы русские области, принадлежащие Польше и Литве, отложились посредством этого страшного дела и подчинились ей, как единоверной с ними покровительнице. Об этих делах знали и некоторые из наших значительных помещиков. 50 попов дали императрице присягу в верном совершении резни. По начатии судебного дела архимандрита наши государственные чины издадут манифест ко всем державам касательно столь жестоких покушений императрицы на погибель польского народа» и т. д., и т. д.⁸⁴⁶. К счастью, до нас дошли все эти 400 страшных бумаг в извлечении, сделанном самой депутацией, назначенной для расследования дела о заподозренных в бунте⁸⁴⁷, и мы имеем полную возможность признать недобросовестной ложью сенсационные извлечения варшавской газеты. Сама депутация, несмотря на самое сильное желание найти улики против преосвященного Виктора в его архиве⁸⁴⁸, в конце концов, не найдя ничего предосудительного, стала измышлять различные небылицы, утверждая, будто преосвященный Виктор имел возможность припрятать всё опасное для него из своего архива, и т. п.⁸⁴⁹.

12 июня 1792 года преосвященный Виктор был увезён из Варшавы и заключён в Ченстоховскую крепость, находящуюся в 36 милях от Варшавы. Его положение ещё более ухудшилось. Преосвященный узник здесь оставался «в крепчайшем заключении, в несносном смраде, отчего еле жив остался»⁸⁵⁰. Если ещё с преосвященным узником поляки не решались поступать так, как их влекла к тому жажда фанатичной, хотя и беспричинной мести, то другие «сострадальцы» преосвященного пили полную чашу унижения. Игумен Киприан⁸⁵¹, помещённый сначала вместе с преосвященным Виктором в «красинском дворце», скоро был оттуда переведён в цейхгауз⁸⁵² и два года просидел «в такой каменице, в которой окна были досками забиты и которая почти сущую составляла темницу», отчего и «подпал великому в здоровье вреду»⁸⁵³. Когда он ещё был ведён под караулом в своё заключение, ему пришлось претерпевать «побои от тех самых особ, которые потом видены были в ордене станиславовском»⁸⁵⁴. Престарелый игумен украинского Медведовского монастыря Виссарион⁸⁵⁵ немедленно по взятии под арест «был закован в ножныя железа». Кроме того, «на Украине по разным судебным местам будучи таскаем и препровождаем до Варшавы, почти везде в пути привязыван был за повозки, а на ночлегах приковыван кстене». Виссарион делил с преосвященным Виктором заточение «в несносном смраде» в Ченстоховской крепости и вышел из-под ареста «с опухлыми ногами и так в жилах повреждённых, что едва ходить мог, кроме других чувствительнейших для здоровья повреждений»⁸⁵⁶. Священник Стефан Симонович⁸⁵⁷ со непрестанным шумом⁸⁵⁸ содержался «в сырой каменице, за железной решоткой и четырьмя замками, в гладе, в хладе, в нечистоте и смраде; и сколько в невиновности своей ни великодушествовал, однако, напоследок, оглух, повредил глаза и стал чувствовать боль в голове с непрестанным шумом. О. Симановича продержали в аресте целых три года, три месяца и шесть дней, – дольше всех других узников, – как человека, ведшего всё делопроизводство и очень близко стоявшего к преосвященному Виктору и всюду его сопровождавшего. Этот отец пил двойную чашу страданий, потому что он был семейный, и его семейство в его отсутствие разорилось в конец. Для всех узников «при всём том пища была бедна, а одеяние такое, что из аресту в одних рубищах и почти наги выпущены»⁸⁵⁹.

ХV

Никакая государственная перемена не могла осуществиться в Польше, между прочим, потому, что всегда вызывала чью нибудь оппозицию: составлялась так называемая конфедерация и государство погружалось во внутреннюю смуту. И постановления четырёхлетнего сейма нашли себе многих противников. Но на первых порах воодушевление приверженцев государственного переворота в Польше было так сильно, что противники не осмеливались подать голос, не надеясь на свои силы. Россия в эти годы занята была войной, – успешной для русского оружия, но опасной для государства. В 1790 году России удалось «вытащить из грязи одну лапу», покончив войну со Швецией, а в 1791 году России, разделавшись с Турцией, вытащила из грязи и другую лапу⁸⁶⁰. Теперь она свободно могла обратиться на Польшу, где за последние годы против России сделано и наговорено много невыгодного, дерзкого и несправедливого. Россия стала на сторону образовавшейся в Польше конфедерации приверженцев старопольской формы правления⁸⁶¹, подкрепила её и деньгами, и военными силами. Русское влияние усилилось до великой степени. Полномочный русский посол Яков Иванович Булгаков⁸⁶² в своей замечательной декларации, поданной сейму, не забыл высчитать всё то, что сделано было поляками за последнее время против и в ущерб России; были воспомянуты и жестокости к невинно заподозренным русским маркитантам, и заточение невинного православного епископа; посол требовал полного удовлетворения⁸⁶³. Трудно было что нибудь возражать или медлить, когда Варшва была занята русскими войсками.

21 июля 1792 года в Ченстохов явился «капитан», присланный с королевским повелением об освобождении преосвященного Виктора. Он явился в помещение, в котором находился преосвященный, и прочитал королевское повеление об освобождении преосвященного узника. Караулы немедленно были сняты. Капитан поздравил преосвященного Виктора с освобождением и предложил ему карету, для следования в Варшаву, куда преосвященный и прибыл 25 июля⁸⁶⁴. Доставленный прямо в посольство, преосвященный там и оставался вместе с другими привезёнными туда же своими сострадальцами ожидая дальнейшего решения своей участи⁸⁶⁵. Поляки, исполняя требование посла, освободили преосвященного Виктора, но на этом им хотелось и покончить всё дело. Россия также пока молчала. Совершалось великое государственное дело – и личные интересы, естественно, оставались до времени в тени. В начале августа преосвященный Виктор написал в св. синод и, вместе с извещением о своём освобождении, спрашивал, где ему далее оставаться и что делать: входить-ли в управление епархиальными делами, или нет⁸⁶⁶. В ожидании ответа от св. синода, преосвященный Виктор между тем получил от забравшей в свои руки правление государством конфедерации «письмо» и «резолюцию», которые торжественно признавали невинность преосвященного узника и восстановляли его во всех его правах⁸⁶⁷. «Письмо» начиналось заверением, что «справедливость сама собою напоминает власти края её долг». И поэтому «генеральная обоих народов конфедерация», не ожидая отзыва со стороны преосвященного Виктора, сама, по своему почину, освобождает его от гонения, даёт свободу и намерена в скором времени «с честью» вернуть его к месту его служения, с восставовлением во всех правах. Конфедерация уверена и в беспорочности преосвященного, «соответствующей его характеру⁸⁶⁸, и в том, что его арест не имел достаточных оснований, и теперь, «почитая удовольствием» известить его о своём постановлении и обещая полное возмещение убытков по первому с его стороны требованию, просит всё происшедшее с ним относить исключительно к тем лицам, которые в этом виновны⁸⁶⁹. «Резолюция» оповещала, что конфедерация «припоминает с чувствительностью узилище его преподобия, отца Садковскаго, архимандрита Слуцкого, епископа Переяславскаго»; возвращает его ко «всем его имениям, в краях речи посполитой во владении его находившимся, и юрисдикциям»; не полученные или задержанные кем либо доходы предоставляет поискивать путём законов в подлежащих судах; а для возвращения его в свою кафедру поручает определить конвой, «соразмерно надобности персональной безопасности, благородным гетманам обоих народов»⁸⁷⁰. Получив «резолюцию» и «письмо», преосвященный Виктор послал и то, и другое, в копиях, на благорассмотрение св. синода и снова спрашивал, не получив ответа на свой первый рапорт, что ему делать, – прибавляя, что посол ничего не имеет против того; чтобы преосвященный отправился в Слуцк и вступил в управление епархией. «Я, наступающей осенней беспутицы, при моей слабости, боясь, и чтобы, паче чаяния, его превосходительству⁸⁷¹ не быть в тягость, вознамерился в скорости отсюда к показанному месту отправиться. О чём святейшему правительствующему синоду репортую и благоволить меня, по высокой архипастырской милости, извинить, что без получения на то указа отъезжаю, прошу всенижайше»⁸⁷². Легко было сказать: скоро уеду. Но как было уехать? – «Все епархиальные дела и даже партикулярные бумажки, найденные в келии» преосвященного Виктора, были забраны при его аресте, и при освобождении не были возвращены. Таким образом, при трёхгодичном перерыве личной связи, разрывалась и связь с епархией по оффициальным документам. Арестованный архив необходимо было истребовать прежде всего. Затем, «многим обителям причинены обиды». Конфедерация позволяла их поискивать. Нужно было «ковать железо, пока горячо»⁸⁷³, так как польские обещания забывались очень скоро. Поляки всего наобещали преосвященному Виктору, но ничего не давали. Преосвященный, нашедши временный приют у посла, не имел средств к дальнейшей жизни и ничего не знал о них. На два рапорта его св. синоду, оттуда пока не было ответа. А преосвященный Георгий, с которым, при первой же возможности, сердечные сношения у Виктора возобновились⁸⁷⁴, положительно не советовал Виктору входить в правление епархии «без повеления защищающего его Двора»⁸⁷⁵. Преосвященный Виктор оставался в Варшаве и ждал отовсюду всего, и уже не в первый раз обманывался, ожидая получить что нибудь с польской стороны. Радость освобождения много отравлялась неизвестностью дальнейшаго. Преосвященный был слишком измучен продолжительным заключением и это отразилось сильно на его здоровье; не оставляла его и старая болезнь глаз⁸⁷⁶. Его мягкая, нуждавшаяся всегда в опоре, натура теперь, более чем когда-либо, требовала одобрения, совета, помощи. Он очень был тронут получив письмо от архиепископа Георгия, который, извещая его о смерти его сестры, не оставил его ни своими разумными советами, ни ободрением. «Истинно изобразить не могу», – отвечал ему Виктор: «как я чувствительно обрадован архипастырским вашего преосвященства письмом. Принятие вашим преосвященством участи в чаше горестных моих страданий, напоившей меня невозвратным здоровья и сил потерянием, не инако считая, как действительнейшим врачеванием, приношу нижайшую благодарность»⁸⁷⁷. Не смотря на всё это, свободное пребывание в Варшаве почти обречённого на казнь узника, полное, всенародное возвращение ему его прав, было великим торжеством для преосвященного Виктора. Осиротевшая было паства, узнав об освобождении своего архиерея, спешила выразить свою радость совершением повсюду благодарственных молений Спасителю Богу⁸⁷⁸. Преосвященному были присылаемы радостные поздравления с пожеланиями скорейшего «вожделенного возвращения»⁸⁷⁹. Свою радость преосвященный спешил разделить с теми, κтο вместе с ним переживал тяжёлые минуты горя. С совета и согласия посла, но без предварительного разрешения св. синода, «милостивейшим снисхождением которого в сем случае ласкал себя» преосвященный Виктор, – и не ошибся⁸⁸⁰, – он, «в возчувствование всем единоверным исповедникам высочайшего с невинно страждущим за церковь Христову благоволения», возложил на игуменов Киприана и Виссариона и священника Симоновича золотые наперсные кресты⁸⁸¹. Не ожидая скоро вернуться на свою кафедру, за не получение на то разрешения от св. синода и по другим причинам, которые были указаны, преосвященный Виктор учредил при себе «походную канцелярию»⁸⁸² и принялся за управление своей епархией, оставаясь в Варшаве. 11 ноября он восстановил и свою консисторию в Слуцке⁸⁸³. 30 ноября преосвященный выдал награду духовенству своей епархии с оповещением о своём освобождении⁸⁸⁴, которая была объявляема всенародно по церквам, при совершении благодарственных богослужений⁸⁸⁵. В Варшаве в это же время находился и тот, кто замышлял сделаться чуть-ли не митрополитом в Польше, – честолюбывый Бельский игумен Савва Пальмовский⁸⁸⁶, «президент найвысшей консистории,» человек, у которого неестественная преданность полонизму и чрезмерное честолюбие парализовали и его недюжинный ум, и его искреннюю преданность делу православия. Этот игумен жил теперь в Варшаве. Хотя его песня была уже спета, но ему не хотелось этому верить⁸⁸⁷, а главное – ему тяжело было возвращаться и в свой монастырь, который, будучи в долговременное отсутствие своего игумена управляем престарелым наместником, пришёл в упадок и вдобавок роптал, что ему пришлось много издержаться на пинскую конгрегацию⁸⁸⁸. Немедленно по возвращении польским правительством преосвященному Виктору его епархиальных прав, и посол, и, кажется, преосвященный Георгий советовали преосвященному «взяться за Пальмовскаго»⁸⁸⁹. Но Виктор, при его добром сердце, слишком много пережил для того, чтобы упиваться победой и «браться“ за врагов. Он только, по прошению братства бельского монастыря, истребовал от Саввы Пальмовского находившиеся у него некоторые монастырские церковные вещи, (которые тот в тот же день и возвратил)⁸⁹⁰, – и затем предписал было ему немедленно вернуться в свой монастырь⁸⁹¹, но когда он не послушался, преосвященный через третье лицо сделал ему известным своё желание, чтобы он не оставался долее в его епархии, что тот и принял с полной охотой⁸⁹². Впоследствие, в 1794 году, мы видим Савву Пальмовского в Варшаве отправляющим, по назначению варшавского провизориального совета, богослужение для взятых в плен при мятеже русских офицеров и солдат⁸⁹³. Наконец был получен и ответ от св. синода. Когда св. синод получил от преосвященного Виктора первый его рапорт об освобождении из заключения, св. синод был поставлен в немалое затрудние. В церковном деле звучало слишком много дипломатических струн. И вот св. синод постановил: «Как по нынешним в Польше обстоятельствам на сие преосвященного епископа Виктора представление предписание учинить не можно, то и представить о том рассмотрению коллегии иностранных дел, препроводя в оную с означенного рапорта копию»⁸⁹⁴. Преосвещенному Виктору не было дано на этот раз никакого ответа. В ту же коллегию св. синод отправил и второй рапорт преосвещенного, с приложением «письма» и «резолюции» маршалов конфедерации, напоминая при этом коллегии, что св. синод «будет ждать рассмотрения и положения» и по этому, и по первому своему ведению, на которое не получено ещё от коллегии ответа⁸⁹⁵. На этот раз коллегия не замедлила с «рассмотрением и положением» – и ответом. Св. синод 10 декабря 1792 года уже посылал преосвященному Виктору своё дозволение вступить в управление епархией на прежнем основании, согласно прежнему наставлению св. синода при определении преосвященного на архиерейскую кафедру⁸⁹⁶. «Относительно же упомянутых в сем наставлении епаршеских ведомостей», – предписывал преосвященному Виктору св. синод: «в сочинении которых и в присылке в св. синод находили вы, как из вступивших от вас в св. синод в 1786 году рапортов видно, немалые затруднения и неудобности, то впредь вашему преосвещенству из тех ведомостей присылать в св. синод те только, которые по вашему – усмотрению никакому препятствию и сумлению не подвержены⁸⁹⁷. Св. синод прибавлял в заключение, что он с немалым удовольствием ознакомится с определением генеральной конфедерации об освобождении его преосвященства⁸⁹⁸. Преосвященный Виктор получил эту бумагу 17 февраля 1793 года. Он пробыл в Варшаве ещё шестнадцать дней и 5 марта выехал из приснопамятной для него столицы⁸⁹⁹. Выезжая, он, который уже раз, мог подбить давно ему известный итог, что «всуе» он домогался получить в Варшаве хоть кой-что из того, что она так любила отнимать и полное возвращение чего она обещала, «ибо на письме о сем к генеральности не только сатисфакции, но ниже ответа не получал никакого⁹⁰⁰. Излишне, быть может, и прибавлять, что преосвященный выехал без всякого конвоя, так торжественно ему обещанного, «к тому ни единого на путь и содержание себя и людей от обещавших золотые горы неполучив пенязя»⁹⁰¹. 20 марта, почти после четырехлетнего отсутствия, преосвященный Виктор прибыл в Слуцк «благополучно»⁹⁰². Здесь в большой кафедральной Троицкой церкви встретил преосвященного Виктора бывший уже в Слуцке сострадалец преосвященного, кафедральный наместник и первенствующий член консистории, игумен Киприан воодушевлённой, замечательной речью.

«Прииди, святителю! Воскреси умерщвленных братий наших в сродниках их! Прииди! Оживи чин церкви святыя! Прииди! Разсей семя учений, да возрастает в сторичные плоды! Прииди и облецы в первобытное благолепие церковь святую и сынов ея! Прииди, принеси в ней безкровную жертву о здравии и благоспештестве наияснейшего короля нашего Станислава Августа и наияснейшей речи посполитой нашей, о здравии и благоспешестве великия Екатерины, протекторки и благотворительницы нашей, и о высоколюбезнейшей ея фамилии, о ктиторах и благотворцах церкве святыя; прииди, принеси жертву и о тех, которые искали души твоей и нашей, которые искали изглаждения имене твоего и нашего, которые опорочили таинство церкве, святую исповедь. Уподобися в сем Началопастырю Христу Господу, молившемуся о распинающих Его. Се отверзаем двери и слышим кроткий глас тебя пастыря нашего, глас неизреченно веселящий сердца наша! Глас желанный священствующим и мирским, ибо медоточный архипастырский глас вожделенный сиротам, лишенным призрения родительскаго, ибо отеческий голос привлекающий разнствующих в исповедании веры, ибо кроткий и согласие утверждающий. Се зрим архипастыря, грядуща с кротостью и тихостью ему свойственною для овец, а с крепкою пращею для волков, да сокрушит челюсти терзающих славу святыя церкви, славу сынов ея». И затем вся церковь, «едиными усты» своего проповедника воскликнула: «Слава Богу, благоволившему возвратить неврежденно архипастыря и отца нашего к нам!»⁹⁰³.

За всё это время преосвященному выпало пережить трогательные, счастливые минуты. Он отовсюду получал поздравления. Некоторые из особенно преданных ему лиц, большей частью глубокие старцы, просили у преосвященного позволения прибыть к нему, чтобы своими глазами увидеть своего «пастыря на престоле седяща»⁹⁰⁴. Сочинялись даже каламбуры, в роде его, что Виктор всегда останется виктором⁹⁰⁵ всех своих врагов⁹⁰⁶.

В Слуцке преосвященного Виктора ждало высокое назначение и великая работа.

Воссоединение нa Украине. – I. «Под скипетром великой Екатерины». Минская губерния и епархия – ІІ. Год ожидания. – ІІІ. Разрешение призыва к воссоединению. – IV. Пастырская грамота. – V. Получение разрешения в Слуцке. Программа действий и данные высочайшей волей средства – VI. Подготовительные действия. – VII. «Собор» лебединский. Начало воссоеденения. – VIIІ. Мятеж в Польше. – IX. Его отзвуки на Украине. – X. Воссоединение. Затруднения. – XI. Архимандрит Варлаам Шишацкий. – ХII. Вызванные священники – XIII. Противодействие делу воссоединения. – XIV. Дело Гижицих – XV. Победное шествие православия.

I

27 марта 1793 года, по высочайшему повелению Екатерины Великой, главнокомандующий российским войском, введённым в польские пределы, генерал-аншеф Михаил Никитич Кречетников⁹⁰⁷, только что назначенный генерал-губернатором новоприсоединённых областей, всенародно объявил манифест о присоединении к России от речи посполитой на вечные времена «всех замыкающихся в нижеписанной черте земель и жителей их, а именно: начиная черту сию от селения Друи, лежащего на левом берегу реки Двины, при угле границы Семигаллии, оттуда простираяся на Нороч и Дуброву и следуя по частному рубежу воеводства Виленского на Столпцы, проводя на Несвиж, потом на Пинск и оттоль проходя чрез Кунев между Вышгорода и Новогроблы близь границы Галиции, с коею смыкаяся, простирается по оной до реки Днестра, наконец спускаяся всегда по течению сей реки, примыкает к Егорлыку, пункту прежней границы в той стране между Россией и Польшею»⁹⁰⁸. Из этого огромного пространства земли «некоторые уезды, поветы и иного звания земли» предположено было, «по смежности и способности», присоединить к пограничным с ними русским губерниям – Полоцкой (остаток воеводства Полоцкого, не присоединённый при первом разделе Польши)⁹⁰⁹, (от новой границы Полоцкой губернии до реки Березины), Киевской и Черниговской (Мозырский округ и часть воеводства Киевского) и Екатеринославской (часть Киевского и Брацлавского воеводства). Всю остальную новоприобретённую землю, высочайшим указом, даным сенату 13 апреля 1793 года, повелено было разделить на три губернии – Минскую, Изяславскую и Брацлавскую⁹¹⁰. Было предписано снять все эти земли на карту⁹¹¹, произвести перепись, исчислить селения, разделить землю на округи, сочинить штаты, произвести «выборы»: словом, всё подготовить к устройству губерний по российскому образцу, и, когда последует высочайшее утверждение нового вида и состава новоучрежденных губерний, тогда торжественно и «пo известным обрядам открыть в них действие новых законов и порядков. А до того времени и до «надлежащего по всем частям распоряжения» «суд и расправа» были оставлены «на правах польских» и только было предписано «отправлять оныя (т. е. суд и расправу) именем и властию» императрицы российской.⁹¹² В тот же день, когда был намечен гражданский распорядок новоприсоединённых областей, 13 апреля 1793 г., дан был высочайший указ о церковном их распорядке. Области, отходившие к губерниям Могилёвской и Полоцкой, Екатеринославской, Черниговской и Киевской подчинялись в церковном отношении епархиальному начальству этих губерний; из трёх же новообразованных губерний составлялась одна епархия – «Минская, Изяславская и Брацлавская». По штату, делившиму все епархии, сообразно получаемому ими содержанию от казны, на три класса⁹¹³, новая епархия была положена во втором классе⁹¹⁴. По рангу – тогда существовало и такое деление – Минская епархия ставилась «непосредственно за Могилёвской»: Могилёвская была в общем счёте десятой, Минская становилась одиннадцатой⁹¹⁵. Во главе новообразованной епархии высочайшей волей был поставлен преосвященный Виктор, удержавший, таким образом, за собой почти всю свою прежнюю паству и теперь возвышенный в своём положении; получив титул «архиепископа Минского, Изяславского и Брацлавского». От него не был отнят и титул «коадьютора Киевской митрополии»⁹¹⁶; но так как преосвященный Виктор становился теперь вполне самостоятельным епископом, то об его отношении к Киевскому митрополиту в высочайшем указе было сказано следующее: «по сей новой епархии помянутый архиепископ имеет быть от Киевского митрополита независимым; но по должности в наименованию коадьютора митрополии Киевской, которая от него не отъемлются, к митрополиту Киевскому отношение по прежнему».⁹¹⁷ Так как гражданский распорядок новоприсоединённых областей ещё далёк был от своего завершения, то точное расписание церквей, отходящих в ведение преосвященного Виктора и соседних с ним архиереев, было предоставлено сделать киевскому митрополиту, при сношении его, в чём будет надобность, с местным генерал – губернатором и своим коадъютором, т. е. преосвященным Виктором⁹¹⁸. В своём указе митрополиту⁹¹⁹ св. синод требовал от него немедленного представления, «для поднесения ея величеству», указанного росписания. А между тем преосвященному Виктору св. синод, с высочайшего разрешения, предписывал, во избежание могущего возникнуть неустройства среди духовенства, взять в своё управление все вообще отшедшие к России от Польши православные церкви, впредь до того времени, пока получено будет высочайшее утверждение росписания, имеющего быть представленным от Киевского митрополита⁹²⁰. Последнее распоряжение было очень кстати. «Представить в скорости требуемого росписания не можно», – писал св. синоду (8 мая) Киевский митрополит: «поскольку, как мне довольно известно, положение границ новоучреждаемых исмежных губерний и уездов, те новые губернии составляющих, ещё не назначено и отделение некоторых земель, по способности, к прикосновенным к ним прежним владениям российским ещё не учинено»⁹²¹.

Впрочем, в церковном отношении новоприсоединённые области были распределены в непродолжительном времени, но гражданское распределение этих земель долго составляло больноѳ место местной администрации и закончилось только к концу столетия⁹²².

Ни в высочайшем указе, ни в указе св. синода совсем не были упомянуты православные монастыри и церкви, прежде принадлежавшие к епархии преосвященного Виктора, но по второму разделу Польши не отшедшие к России. Ими распорядилась консистория. Рассылая синодальные указы по подведомым ей духовным правлениям и монастырям в пределах России, она порешила «в прочие за границею в Польше оставшиеся послать предложения»⁹²³. Первые дни церковной жизни новоприсоединённых к России областей были посвящены принесению присяги новому, давно желанному, русскому правительству. В Слуцке присяга была выполнена при торжественном богослужении в кафедральной Троицкой соборной церкви на следующий же день после обнародования манифеста Кречетниковым, т. е. 28 марта⁹²⁴. Из консистории тотчас же были разосланы по всем уголкам обширной епархии предписания о безотлагательном принесении присяги на русское подданство, на что был назначен месячный срок. Понуждать не приходилось никого. Все с радостью встречали то, чего так долго ждали. И только значительная отдалённость некоторых епархиальных пунктов от Слуцка и крайнее неудобство путей сообщения в весеннее время были причиной того, что принятие присяги растянулось месяца на три и было закончено повсеместно лишь в июне⁹²⁵.

Вместе с принесением присяги всюду были заводимы и «российские порядки». В консистории «порядок, российским судебным местам узаконенный», заведён был ещё с самого дня опубликования высочайшего манифеста⁹²⁶ 12 апреля консистория разослала предписания о заведении нового «порядка» по всем подведомым ей местам. «Российский порядок» во всех учреждениях заводился скоро и без препятствий, так что ко времени опубликования по епархии синодального указа (16 апреля) с высочайшим повелением (13 апреля) об учреждении Минской архиепископии⁹²⁷ всё в ней было уже, в чём следует, преобразовано⁹²⁸.

В чём собственно состоял заводимый «российский порядок, судебным местам узаконенный», и какое встретилось в одном месте ему препятствие, показывает любопытный рапорт управляющего Корсунским, Богуславским и Лошенским духовными правлениями, Каневского протоиерея Иоанна Крупы⁹²⁹. О. Крупа доносил консистории, что, не смотря на полученный им указ, он «поставить стол в духовном правлении на судебном месте, красным сукном покрытый, и зерцало с указами, тому свойственными, – по самокрайнейшей бедности того сделать не в состоянии.» Причины следующие: во-первых, «такого пристойнаго места, чтобы по силе высочайшаго указа исполнение учинить, не имеется, ибо таковыя пристойныя места все униатами захвачены»; во-вторых, сам протоиерей «в таком бедном селе имеет жительство, что и дневнаго не достаточествует ему пропитания»; в-третьих, «светския власти имеют над священством преимущество (т. е. власть), а не духовное правление, и что оным властям понравится, тое священству повелевают и делать, почему священство в самокрайнейшем бедствовании»⁹³⁰. Последняя причина носит общий характер, по-видимому, невполне идущий к данному случаю, но о. Крупа, этот старый и боевой украинский протопоп, вероятно, выставил эту причину неспроста, давая, быть может, намёк на то, что заведение «российскаго порядка» не в том только должно состоять, чтобы в известных учреждениях был поставлен «стол, красным сукном покрытый, и зерцало с указами, тому свойственными»...

Судя по огромной массе исписанной в короткое время бумаги, можно было бы думать, что все мысли новоприсоединённого края были исключительно заняты в первое по присоединении время механической, канцелярской работой. Рассылались манифесты, инструкции, предписания, указы; собирались различные сведения, составлялись ведомости; всюду пересылались всевозможные рапорты ит. п. Но как-то невольно чуется, что под этой лихорадочной бумажной работой бился живой пульс. Чуется какое-то ожидание, нервное нетерпепие. Никогда ещё в этом краю так быстро не рассылались указы, предписания; никогда до сих пор так скоро не шли и рапорты о получении и об исполнении. Словно все спешили покончить с формальностями, чтобы приступить к главному, существенному...

II

К чему? – Не трудно догадаться.

Народ всего воззращённого России края полон был нетерпеливого ожидания присоединиться наконец, к «благочестию». Он слишком долго, в период подвластности его Польше, питался этой одной дорогой ему надеждой – и теперь, вступив «под скипетр великия Екатерины», которая в его представлении являлась в ореоле покровительницы и защитницы и «благочестия», и «народа», – он ждал немедленного осуществления своей надежды: «что все гонения и бедствия, человечество превосходящие, пресекутся и он «по-прежнему успокоится на лоне святыя восточныя грекороссийския церкве»⁹³¹. Между тем то, чего все ждали, тоименно и не наступало. С высоты трона шли манифесты, указы, рескрипты, нοо возвращении народа в «благочестие» они не упоминали ни одним словом. В манифесте о присоединении края, правда, упомянуто о «гонениях и бедствиях», но возникающий отсюда вопрос оставлен без разрешения. «Между неустройствами и насилиями, происшедшим из раздоров и несогласий, непрестанно республику польскую терзающих, с особливым соболезнованием ея императорское величество всегда взирала на те притеснения, которым земли и грады, к российской империи прилеглые, некогда сущим ея достоянием бывшие и единоплеменниками ея населенные, созданные и православною христианскою верою просвещенные и по сие время оную исповедующие, подвержены были»⁹³². И только. Никакого практического результата отсюда не выводилось. Мало того: имели место вещи, которые в данное время могли породить некоторые «сомнения» среди жаждавшего «благочестия» западнорусского народа. В именном указе Кречетникову, 8 декабря 1792 года, касающемся предварительных распоряжений по присоединению к России западнорусских областей, по вопросам веры было сказано следующее: «Мы постановили за правило единожды на всегда во всей российской империи, что в толь великом государстве, распространяющем свое владение над толь многими разными народами, весьма бы вредный для спокойствия и безопасности для своих граждан безпорядок запрещение или недозволение их различных вер⁹³³. Вы во всей точности имеете сохранить во вверенных вам областях сии статьи, яко коренныя, основанныя на правиле православия, политики и здраваго разсудка»⁹³⁴. В упомянутом уже манифесте были следующие слова: «Всемилостивейшая государыня изволит не только всех своих новых подданных подтвердить при совершенной и ни чем неограниченной свободе в публичном отправлении их веры, также и при законном каждого владении и имуществе, но всех и каждого награждать ещё отныне в полной мере и безо всякого изъятия всеми теми правами, вольностями и преимуществами, каковыми древние подданные ея пользуются, так что каждое состояние из жителей присоединенных земель вступает с самаго сего дня во все оному свойственныя выгоды»⁹³⁵. В именном указе сенату, 13 апреля, о всенародном распубликования манифеста 27 марта было предписано, «до надлежащего по всем частям распоряжения», «суд и расправу» в новоприсоединённых областях оставить «на правах польских», но производить от имени и с санкцией государыни; «наполнять присутственныя места чиновниками обыкновенным порядком, не исключая из сего и новых подданных»⁹³⁶. И даже в том случае, когда жгучий вопрос, так сказать, сам напрашивался на решение, решения ему не было дано. «Повелев из новоприсоединённых ныне от речи посполитой польской на вечные времена к империи нашей областей, за отделением некоторых земель по способности к прикосновенным к ним прежним владениям нашим, составить три губернии – Минскую, Изяславскую и Брацлавскую, – не оставили мы обратить внимание наше на монастыри и церкви православного грекороссийского исповедания нашего, в тех губерниях находящиеся, с тем чтобы для лучшаго благоустройства распределить оныя сообразно положению помянутых губерний». Земли, «отделенныя, по способности» к прежним владениям российским, отходили и в церковном отношении в ведомство тех епархий, в которых состояли эти владения; а из новоучреждённых трёх губерний образована одна епархия – архиепископия⁹³⁷.

И только. Много забот о водворении порядка – «души правления»⁹³⁸, о заведении «благоустройства», о сохранении «тишины и спокойствия», – и в то же время ни намёка на исполнение исторических заветов, вековых ожиданий. Полное сохранение status quo новоприсоединённых областей, под которым они стонали целые века. Латиняне поспешили воспользоваться создавшимся в данное время положением вещей. Один униатский оффициал оповестили по всей своей округе цикулярным письмом, что «склонность под сень православной церкви не соответствует монаршей воле»⁹³⁹. Стали иметь место такие случаи, которые ничем не отличались от времени показавшегося отошедшим в область забвения «египетскаго плена». Помещики опять стали принуждать своих крестьян – православных идти в униатскую церковь и к униатскому священнику⁹⁴⁰; опять поднялись наезды латинян на православных священников, начавших было понемногу возвращаться к своим приходам⁹⁴¹. Из отдалённых уголков опять шли горькие жалобы на насильное принуждение к латинству⁹⁴². Успевшие было воспользоваться благоприятным моментом для православия в Польше, насильно обращённые в унию крестьяне, возвратившиеся в 1792 году в православие⁹⁴³, опять принуждаемы были идти в латинство⁹⁴⁴.

Но западнорусский народ не хотел верить тому, чему все-таки несколько поспешно обрадовались латиняне, и твёрдо продолжал дожидаться с высоты русского трона разрешения своих заветных надежд. Что же касается преосвященного Виктора, то он находился в чрезвычайно затруднительном положении, не будучи в состоянии на деле показать неверность утверждений латинской стороны. Получив уже, по освобождении из-под ареста выговор, хотя и мягкий, от св. синода за самовольное награждение своих «сострадальцев»⁹⁴⁵, он в этом деле, в котором так сильно замешан был «политический интерес», предпринять что-либо от себя, без разрешения высшей власти, не мог и думать. И он вместе с народом оставался тоже в ожидании, но положение его с каждым днём становилось всё тяжелее.

Возвратившись в Слуцк из Варшавы, преосвященный Виктор встретил целый радостный хор поздравлений от оставшихся верными ему его соработников⁹⁴⁶. Это была приятная сторона, но на ней долго было останавливаться нельзя. Епархия, четыре года оставаясь «без пастыря», требовала немало заботы для своего исправления. Начать с того, что многие приходы оставались без священников, потеряв последних или совсем для жизни, вследствие их перехода в загробный мир, или же для себя, вследствие бегства священников под давлением преследований, «за-границу», т. е. в Россию. В значительной степени лишлись своего наличного состава монастыри – и их бедность в этом отношении являлась поразительной. Игумен Бельского монастыря писал преосвященному Виктору, что в его обители не имеется ни одного дьякона; «а как оная обитель являет свое положение посреде путевого королевскаго града, то временем случается в оной быть презнаменитым путникам и требовать соборнаго моления, яко то и было во время бытности г. Кречетникова»⁹⁴⁷. Из Вильны шли сведения не более утешительные: «Братии в Виленском монастыре ныне только человека три: иеромонах, иеродиакон и монах. А в Вильне бывает надобность в церемониальном церковном служении, а также и в служении ранней литургии, о коей многие великороссийские⁹⁴⁸и виленское братство просят и желают, а служить вовсе нет кому». В приписных к виленскому монастырях ни в одном нет более одного иеромонаха или священника, да подчас «и те больные». В Вильне положительно необходим «для помоги», по крайней мере, один иеромонах или священник⁹⁴⁹. Настоятель Сурдегского монастыря писал, что он сам один «все должности – и послушания монастырские, и священнослужение, елико можно, доселе» исправляет. По близости нет вовсе православных монастырей или церквей. От многочисленного же «духовенства и людей римскаго закона» на бедный православный монастырь падают в обилии «притеснения и озлобления», следствием которых является то, что в монастыре не возможно удержать ни одного послушника к пособию в церковном пении». Свой: рапорт злополучный настоятель заканчивал объявлением, что он, «при старых летах, долее продолжать такого послушания «не в силах»⁹⁵⁰. Подобные же вести и просьбы шли от монастырей Дрогичинских, Друйского идр.⁹⁵¹. Оставшиеся за-границей монастыри были в крайне тяжёлом положении. Ярые представители латинства там «опять начинали беситься как в 1789 году», и совращать людей угрозами и насилием⁹⁵². То дело, которое исподоволь созидалось преосвященным Виктором целых четыре года, оказалось за четырехлетнее его отсутствие разрушенным в значительной своей части. Приходилось во многом начинать сначала. И преосвященный Виктор, только что прибыв в Слуцк, принялся за дело с редкой энергией и даже поспешностью. Ещё до приезда преосвященного, по его распоряжению, начата была спешная работа по уяснению status quo епархии в данное время. В первые месяцы пребывания преосвященного в Слуцке не проходило ни одного архиерейского богослужения без хиротонии⁹⁵³. Новорукоположенные ставленники по-немногу занимали остававшиеся без священников приходы. Упорядочить монастыри было труднее: монахов неоткуда было взять. И хотя в такие монастыри, как Сурдегский, где была такая неотложная надобность, преосвященный Виктор послал немедленную помощь⁹⁵⁴, – в другие монастыри он писал, что с недостатком монахов необходимо до времени потерпеть: «теперь в целой епархии, особливо в близких к кафедре монастырях, не только в диаконах, но и в иеромонахах великий имеется недостаток⁹⁵⁵.

В самом деле, в Слуцком братском монастыре, например, вся «братия» ограничивалась настоятелем монастыря и одним монахом – двумя лицами⁹⁵⁶. В таком положении трудно было действовать так, как действовал преосвященный Виктор ранее, когда он принимал монахов в свою епархию с большим разбором, – только или лично избранных им самим и ему известных, или же имевших за собой такую рекомендацию, при которой отказ был не мыслим. Преосвященный Виктор теперь опять обратился за помощью к св. синоду. «Прежде невинного моего в аресте страдания», – писал он в своём рапорте: «собрал было я пo части людей из Киевской и Новгородсеверской епархий, в силу святейшего правительствующего синода велений, ко мне отпущенных; но во время ареста одни померли, другие же, не стерпев смертию тогда грозивших гонений, удалились в разныя заграничныя стороны, почему опять всекрайнейшая в людях предлежит необходимость, – особливо для начальства монастырскаго, ибо, кроме виленскаго старшинства, ещё несколько монастырей остаются без игуменов». Приходится поневоле поручать одному человеку по два и по три монастыря. Иеромонахов в некоторых монастырях «едва по одному имеется». Отовсюду просят «присылки», но решительно нет никакой возможности удовлетворять «безпрестанным о том прошениям». Преосвященный Виктор просит у св. синода распоряжения, чтобы было отпущено в Минскую епархию из соседних епархий – Киевской, Черниговской, Новгородсеверской – иеромонахов и монахов «благонадежных человек с двадцать»⁹⁵⁷.

Св. синод исполнил просьбу преосвященного Виктора⁹⁵⁸и уже с первой зимней дорогой к Виктору прибыл из Чернигова первый транспорт монахов в 6 человек⁹⁵⁹. Столько же прибыло в первой половине января 1794 года и из Киева⁹⁶⁰; к ним через неделю присоединилось ещё два человека⁹⁶¹. Недолго спустя, прибыло пять человек из Новгородсеверской епархии⁹⁶², один вернулся «из бродяжничества»⁹⁶³, один – из епархии Екатеринославской⁹⁶⁴, и, таким образом, предположенный преосвященным Виктором комплект весь был налицо. Все прибывшие монахи немедленно были распределены по разным монастырям. Два человека, один учёный и один певец, оставлены при кафедре; один иеромонах, знающий латинский язык, знакомый с канцелярскими порядками и семь лет бывший ранее регентом, назначен в Минский Петропавловский монастырь; в этот же монастырь был назначен прибывший из Киева иеродьякон, знакомый с искусством «отливания литер»; трое монахов отправлены в Виленский; трое – в Заблудовский; двое в Дрогичин; один в Друйский монастырь. В этот монастырь, равно как и в Сурдегский, были посланы монахи ещё ранее. Прибывшие в сане иеродьяконов были большей частью немедленно рукополагаемы в иеромонахи, а простые монахи – в иеродьяконы⁹⁶⁵. Делать какой нибудь разбор, испытание, – для этого не было ни времени, ни возможности. Присланными монахами был кое-как устранён вопиющий недостаток людей в монастырях. Но о приходах, остававшихся без священников, этого сказать было нельзя. Всех церквей в епархии преосвященного Виктора было в 1793 году не менее 329⁹⁶⁶; между тем наличный состав священноцерковнослужителей по ревизии 1794 года выразился в следующих цифрах: «служащих протопопов, попов, протодиаконов, диаконов, и иподиаконов» 148, заштатных 12; «служащих» дьячков 205, заштатных 3⁹⁶⁷. Недостаток вопиющий! Местными, собственными средствами его устранить, конечно, не было возможности. Между тем преосвященный Виктор в этом отношении не предпринимает той меры, какую он предпринял в отношении к монастырям. Вероятно, ему казалось невероятной мысль, чтобы священники соседних епархий, всегда почти «обременённые семейством», согласились променять свои насиженные места на нищенство в разорённом краю. Ещё 18 августа преосвященный Виктор с целью упорядочения дел епархии издал распоряжение о созыве всех протопопов на «собор» к нему в Слуцк по «необходимой церкви Христовой нужде»⁹⁶⁸. К сожалению, протопопы отказались предпринимать далёкое путешествие – кто по болезни, кто по занятиям, кто «по скудости,» иные по всем трём причинам вместе⁹⁶⁹. Приехал лишь один Давидгородокский протопоп⁹⁷⁰, – и «собор», таким образом, не состоялся.

Все эти и подобные распоряжения, однако, не являлись единственной и самой главной заботой описываемого времени. Все взоры были устремлены на тех, которые так долго томились в цепях унии, теперь получили свободу, но тот, кто получил ключ от этих цепей, почему-то медлил снять с народа тяжёлые оковы. Выждав некоторое время, томившиеся в унии люди стали сами о себе подавать голос. Приходы, имевшие у себя униатских священников и считавшиеся униатскими, слали к преосвященному Виктору православных «кандидатов для рукоположения к церквам их во священники на место униатов, насильно и противу желания их от унитской власти насланных». Шли и священники, «будучи с предков своих православного исповедания, на унию же принуждённо обращённые», и просили преосвященного принять их «с приходскими их церквами и с прихожанами» – «в благочестие, и в епархию»⁹⁷¹. Преосвященный Виктор «о таковых по благочестию ревнителях» подал было «записку» Тутолмину⁹⁷², но, не получая от него никакого указания, решился, хотя и не без колебаний, на свою ответственность присоединить к православию двух монахов – базилиан и двух униатских священников, отказавшись, впрочем, присоединить приходы последних – чтобы не дать начала массовому воссоединению – и поспешив письменно просить у Петербургского митрополита Гавриила⁹⁷³ «извинения» в этом «самовольном поступке» и «защиты» пред св. синодом⁹⁷⁴. Но на этом остановиться было нельзя. Мера томительного ожидания, очевидно, уже переполнилась и народ начинал сам добиваться того, чего он ждал, что оно придёт само. Преосвященному Виктору приходилось уже иметь дело с такими фактами, как одновременное получение прошений «от двадцати деревень с горячейшим желанием о возвращении их на благочестие»⁹⁷⁵. Подобные прошения, хотя в меньших размерах, стали появляться в уездных правлениях, в канцеляриях губернаторов и даже у генерал-губернатора⁹⁷⁶. Виктору ждать ещё больше уже было нечего. Отсылая полученные прошения на усмотрение св. синода, преосвященный Виктор в особом письме к митрополиту Гавриилу горячо рисует угнетённое нравственное состояние стремящегося к воссоединению народа, а вместе с тем и своё собственное тяжёлое положение. «Ваше высокопреосвященство! Когда мы за Польшею были, касательно гонений не иное что следовало делать, как только внедривать в души преследуемых, что терпние имамы потребу. Ныне, от так долгого времени, что терпеливо желали, и в мыслях, яко они отродились и совсем нового стали тварью, когда слышатъ то же самое, что надобно ещё потерпеть, боюсь, чтобы в отчаяние не впали»⁹⁷⁷. Мучительную неопределённость дела православия и тяжесть собственного положения преосвященный Виктор думал разрешить своей поездкой в Петербург. 10 января 1794 года он пишет из Минска в св. синод следующий рапорт: «По нынешним епархии моея обстоятельствам нужно мне быть в С.Петербурге, и то, буди бы можно было, найскорее. Почему мне благословить прибыть в оный на короткое время ваше святейшество всепокорнейше прошу»⁹⁷⁸. По постановлению св. синода, синодальный обер-прокурор при первой же возможности испросил высочайшее разрешение на эту поездку и 30 января из св. синода уже было выслано преосвященному Виктору извещение об этом⁹⁷⁹. Получено было это извещение в Слуцке 7 марта⁹⁸⁰. Но воспользоваться полученным разрешением немедленно преосвященный Виктор не счёл возможным «для других наступивших немаловажных обстоятельств»⁹⁸¹, а скоро положение дел изменилось и поездка оказывалась и излишней, и даже невозможноё.⁹⁸²

III

Двадцать второе апреля 1794 года разрешило все ожидания и призвало к одной деятельности все лучшие силы края. С высоты трона последовало, наконец, определённое и твёрдое решение православного вопроса в западнорусском крае – и решение в смысле давних народных ожиданий. Присланные преосвященным Виктором двадцать прошений и его письмо к митрополиту Гавриилу были, по постановлению св. синода, доведены синодальным обер-прокурором до сведения императрицы⁹⁸³, и результаты не замедлили сказаться. В субботу 22 апреля, в экстренном заседании св. синода, синодальный обер-прокурор Алексей Иванович Мусин-Пушкин⁹⁸⁴ объявил, что «ея императорское величество, уведомився, что жители губерний Брацлавской, Изяславской и Минской, которых предки, а ныне и сами исповедывали православную греческую восточную веру, но потом лестью и притеснением, во время польскаго владения, обращены были на унию с римлянами, изъявляют ныне усердное их желание возвратиться к истинной их матери – церкви благочестивой, высочайше повелеть соизволила», чтобы святейший синод «препоручил» Минскому архиепископу обнародовать пастырскую свою грамоту с вызовом «обитающих в епархии его» на возвращение к «благочестию»⁹⁸⁵. Объявляя это высочайшее повеление, обер – прокурор прибавил, что императрица дала повеление и состоящему в должности генерал – губернатора новоприсоединённых областей, заменившему Кречетникова (после его смерти) Тутолмину⁹⁸⁶, с своей стороны «преподавать, в чём надлежит от светского начальства защиту и пособие» всем тем, которые имеют «святое намерение возвратиться к истинной их матери – церкви благочестивой»⁹⁸⁷. В подлинном рескрипте Тутолмину, помеченном тем же 22 апреля встречаются новые достойные внимания черты. Императрица писала, что «из дошедших в св. синод рапортов от архиепископа Виктора» она усмотрела «со удовольствием», что жители «многих селений брацлавской губернии» изъявили желание присоединиться от унии к православной церкви; что, затем, «для поспешества такому благому намерению» своих новых подданных, она «указала» св. синоду «обнародовать от имени» архиепископа Виктора «пастырскую грамату его с ободрением и увещанием обитателей епархии его возвратиться к благочестию». Далее: «Обнародование сей граматы долженствует произведено быть по всем городам и селениям» трёх новообразованных губерний, с пособием управляющих земскою полицией». Сам генерал-губернатор обязывался высочайшей волей «приложить старание в таковом богоугодном деле оказывать всё возможное пособие, – и тем паче, что сие есть самое надёжное средство к утверждению народа тамошняго в единомыслии и спокойстве». Со стороны генерал-губернатора требовалось «прилежное наблюдение, дабы всякий непорядок и беспокойство отвращены были и чтобы никто из помещиков, временных владельцев и чиновников духовных и мирских римского и униатского закона не осмелился делать ни малейшего в том препятствия, обращающимся в благочестие притеснения и обид». «Всякое подобное покушение», – было сказано в рескрипте: «яко противу господствующей веры обращенное и означающее преслушание воли нашей, долженствует быть принято за уголовное преступление, суду подлежащее и влекущее секвестр имения до окончания дела»⁹⁸⁸.

Выслушав от обер-прокурора высочайшее «указание», и вероятно, высочайший рескрипт Тутолмину, св. синод заслушал иокончательно «аппробовал» составленную от имени преосвященного Виктора грамату, удостоивщуюся уже высочайшего одобрения⁹⁸⁹, причём решено было «в самой скорости»⁹⁹⁰ отпечатать грамату в 2,150 экземплярах⁹⁹¹. Тут же была заслушана и одобрена инструкция преосвященному Виктору о порядке, в каком должно быть ведено дело воссоединения. Ранее был установлен порядок, что духовная власть в деле воссоединения не могла действовать самостоятельно, но обязывалась к совместному действию со светской властью. И преосвященный Виктор, с самого же первого времени, поступавшие непосредственно к нему прошения такого рода направлял для предварительной подачи в гражданские инстанции⁹⁹². Гражданское правительство, которому было предоставлено первое получение всех подобных прошений, обязывалось, со своей стороны, пересылать их в духовные инстанции, но, после предварительной их проверки, давая всем им свою авторизацию. Такой порядок был установлен для устранения всякой мысли о возможности фальсифицированных прошений, так как гражданское начальство, ранее отсылки прошений в ту или другую духовную инстанцию, обязывалось произвесть по прошению «безпристрастное разследование». Первые поданные преосвященному Виктору прошения о воссоединении прошли всю установленную для них процедуру. Один раз, когда прошение о воссоединении попало в канцелярию генерал-губернатора, последний снёсся даже по этому поводу с униатским митрополитом, не окажется ли с его стороны каких нибудь препятствий к исполнению прошения⁹⁹³. Этот последний порядок императрица признала неудобяым и дала знать Тутолмину, что все подобные прошения следует отсылать прямо к преосвященному Виктору «для немедленного исполнения», а униатского митрополита извещать только о совершившемся факте, не ожидая его мнения или возражений⁹⁹⁴. Вообще, весь ход дела был упрощён и, по синодальной инструкции преосвященному Виктору, должен был выражаться в следующем. Сначала должно было происходить публичное обнародование пастырской грамоты во всех тех местах, где имеются униаты. Обнародование должно производиться посредством чтения в православных церквах, а где православных церквей нет, там «чрез кого и как удобнее окажется» – по усмотрению преосвященного Виктора. Если бы в этом последнем случае преосвященному пришлось встретиться в каком нибудь месте с какой либо «неудобностью», в таком случае производить обнародование граматы после предварительного сношения с генерал-губернатором или, в его отсутствие, с губернаторами. Если обнародование грамоты произведёт в известном месте хорошее действие и к преосвященному – или непосредственно, или же чрез посредство гражданского начальства – поступят прошения о присоединении к православию и если эти прошения будут от униатов, живущих среди православных приходов, имеющих православные церкви, то присоединять изъявивших желание присоединиться следует немедленно, вводя присоединённых в состав православного прихода, в райне которого находится место их жительства. Но таких мест, где бы униаты жили среди православного прихода, было немного. Всё большинство ищущих воссоединения падало на сплошные униатские приходы. Для этих инструкция устанавливала такия правила: если желающие присоединиться явятся в известном приходе «в малом числе» и, во всяком случае, будут составлять меньшую часть прихода, то в присоединении им не отказывать, но приписывать их к соседним православным приходам или же дозволять, если пожелают, строить новую православную церковь, «не отписываясь о сем каждый раз св. синоду»; если же присоединяющиеся составят собой большинство или даже весь приход, тогда их присоединять немедленно в соседних православных церквах чрез тамошних священников и «в то же самое время» иметь сношение с губернаторами об обращении иприходской униатской церкви воссоединившегося селения в православную, с удалением от неё прежних священноцерковнослужителей – униатов ис определением на такой приход «достойного из православного духовенства»⁹⁹⁵. Все сведения о воссоединившихся приходах и лицах должны были немедленно сосредоточиваться у генерал-губернатора, а тот, со своей стороны, обязывался немедленно «давать знать о том униатским архиереям, чтобы к тем присоедиённым духовенство со стороны унитской никакого прикосновения уже по своей религии не имело»⁹⁹⁶. Нечасто приходится видеть, чтобы дело имело такой быстрый ход, как шло дело о воссоединении в св. синоде. В один день, 22 апреля, было сделано всё, и сложное высочайшее повеление в один день получило полное исполнение – до напечатания 2,150 экземпляров пастырской грамоты включительно. Потребные бумаги чернились, записывались, вписывались, переписывались набело, отмечались, оставляли с себя копии, – словом быстро пробегали все необходимые ступени длинной лестницы канцелярского порядка. Само заседание вышло совершенно необычным. Обыкновенно синодальные заседания начинались не ранее 12 часов большей частью в час, а теперь все члены св. синода съехались к 10 часам⁹⁹⁷. Трёх присутственных часов оказалось недостаточно, и синодальное определение с указом было подписано «на домах»⁹⁹⁸. На следующий день уже были готовы печатные экземпляры пастырской грамоты⁹⁹⁹ – и всё это вместе было отослано с нарочным в Слуцк к преосвященному Виктору, при особом письме обер-прокурора, сообщавшего преосвященному, для сведения, копию с высочайшего рескрипта генерал-губернатору Тутолмину.

IV

Текст грамоты, кажется, ни одной строкой не принадлежал преосвященному Виктору, от имени которого она была составлена и обнародована. Слишком гладкий, своеобразно деловой, несколько сухой, истинно канцелярский слог изобличает опытную в канцелярской науке руку. По всей вероятности, грамота была составлена в синодальной канцелярии и отослана преосвященному Виктору уже в совершенно готовом виде, без его предварительного знакомства с ней.

Грамота вначале бегло вспоминает скорбную историю православия в западном крае России. «Ведомо каждому, что в смутные времена России великая часть её подданных, православную греческую веру исповедавших, быв отторгнута от истинного тела своего под иго польское, вскоре печальными опытами дознала величайшие в свободном благочестии своего исповедания притеснения. Всё, что лесть только могла изобретать, употреблено было на совращение с пути истинного сынов церкви Христовой. Когда же средства сии желаемого не имели успеха, тогда и самые мучительные насилия произведены, дабы держащихся православия принудить к унии с латинами». «Но судьбы Всевышняго неисповедимыя», – говорилось в грамоте вслед за этим: «положили предел терпению и страданию народа сего, в недрах благочестия христианского воспитанного, православия же ради от поляков толь бедственно угнетеннаго. Всесильною Его десницею исторжен ныне оный из руки чуждей и возвращен под кроткий скипетр истнннаго своего государя». Отметив этот недавний счастливый момент в скорбной истории западнорусского народа, а также напомнив и то, что «ея священнейшее величество, благочестивейшая государыня императрица Екатерина Вторая, православной церкви покровительница», немедленно по возвращении под своего державу единоплеменного народа, «промышляя о временном и вечном благе» последнего, установила для возвращенного к России народа православное «священноначалие», – преосвященный Виктор, от имени которого была составлена грамота, «исполняя долг пастыря, коему о спасении душ человеческих вверено неутомимое попечение», приглашал далее, «исполняя волю помазанницы Господней», всех обитающих в районе его паствы, «которых праотцы, отцы или и сами они лестию и страхом от благочестия совращены в унию с латинами, возвратиться безбоязненно в объятия православной восточной церкви». Ни страх угроз, ни лживые разглашения об отторжении присоединённого края снова к Польше, не должны останавливать желающих воссоединения в их намерении. Никто не должен страшиться и властей – духовных и мирских – римского закона, «ведая, что когда всемилостевейшая государыня дозволяет иноверным свободно исповедывать закон, от предков каждым наследованный, то она отнюдь не попустит, чтоб кто-либо, обращающийся в веру православную, в империи её господствующую, – кольми же паче те, которых предки или сами они из недр благочестия коварно и насильственно исторгнуты, – малейшие обиды или угнетения претерпели в чём, по воле её монаршей, установленные начальства иметь будут бдение и озлобляемым подадут руку законныя помощи». «Возникните, чада церкви», – заключалась грамота призывом: «насладитеся свободою православнаго исповедания воодушевлены были предки ваши и сами из вас многие. Гонение исчезло, престали обуревания. Прибегните в объятия церкви, матере вашей, да насладитеся тишиною совести, да шествуете путем истины, ведущим вас к состоянию благодати и славы, и да исполняет каждый из вас при исповедании истин православныя веры, обязательства верности к государю и государству его, тщательно проходя звание своё»¹⁰⁰⁰.

V

Синодальный указ 22 апреля, с приложением двух тысяч экземпляров пастырской грамоты, преосвященный Виктор получил 30 апреля¹⁰⁰¹. В этот же день, а может быть и днём ранее, получил высочайший рескрипт Тутолмин. Письмом 30 апреля Тутолмин уже просит преосвященного Виктора, если только можно, приехать к нему в Несвиж (Тутолмин жил в Несвиже), «как наискорее», для личных переговоров «по предмету, обще» им обоим, «всевысочайше порученному, и для улажения наиудобнейших в достижении того мер»¹⁰⁰². Преосвященный Виктор побывал у Тутолмина, и они оба наметили план будущих действий иусловились относительно некоторых частностей совместной программы, несколько изменив инструкцию, присланную из св. синода. Решено было некоторое время держать высочайшее повеление в секрете и этим временем воспользоваться для подготовки разных необходимых для огромного дела средств. А потом, когда уже решительно всё будет готово, сразу по всем местам начать дело воссоединения, причём имелось в виду грандиозностью, величием и так сказать, всенародностью дела оказать благоприятное влияние на слабые, пугливые души. Преосвященный Виктор сам предполагал выехать на Украину¹⁰⁰³ и оттуда начать дело. Выработанная совместно преосвященным Виктором и генерал-губернатором Тутолминым программа действий была доставлена последним на санкцию императрице¹⁰⁰⁴. Эту программу, вместе с другими необходимыми сведениями о предстоящем деле воссоединения, государыня получила в начале мая и ей пришлось убедиться, что это дело далеко шире, грандиознее, чем она первоначально предполагала. Широта и грандиозность дела, сопровождающее его народное воодушевление, как будто даже несколько встревожили осторожную императрицу, и она в своём рескрипте Тутолмину, одобряя выработанную им и преосвященным Виктором программу, сочла уместным повелеть генерал-губернатору – при обнародовании грамоты предупреждать воссоединяющихся, что с ними будет поступлено по всей строгости законов, если своё воссоединение они «возьмут за повод уклониться от повиновения помещикам или же к другим своевольствам»¹⁰⁰⁵. В то же время императрица не могла не увидеть, что для этого дела, которого нельзя было уже остановить, не дано никаких почти средств. И вот, в синодальном заседании в пятницу 19 мая обер-прокурор св. синода объявляет уже св. синоду словесное высочайшее повеление 16 мая¹⁰⁰⁶, чтобы, в виду большого числа желающих присоединиться к православию в Минской епархии, св. синод, как для присоединения изъявивших уже желание, так и для проповеди, имеющей целью расположить к православию остальных униатов, снабдил преосвященного Виктора «способными к тому духовными особами, которые могут получить в новой епархии и постоянные для себя места, сообразно «чину» каждой особы. Императрица предлагала св. синоду избрать «из учёных и качеству сему (делу) соответствующих», одного архимандрита и назначить из других епархий, «по разсмотрению своему, потребное количество» священников – и отправить их всех в распоряжение преосвященного Виктора «без замедления». Даны были и средства для этого дела. В пособие вызываемым из других епархий священникам – на переезд и на первое обзаведение в чужом краю – императрица назначила от доходов новоприсоединённых областей 20,000 рублей. 2.000 червонцев предоставлено было преосвященному Виктору – «для собственного его снабдения всем надобным и сану его приличествующим и для пособия в переездах, которые польза дела требует, в разныя обширной его епархии места». Наконец, 1,000 рублей была отпущена для будущего помощника преосвященного Виктора – архимандрита, имеющего быть избранным от св. синода¹⁰⁰⁷. Когда, по выслушании высочайшего повеления, в св. синоде зашла речь об избрании в помощь преосвященному Виктору достойного архимандрита, то первоприсутствовавший синодальный член, Петербургский митрополит Гавриил «предложил» св. синоду, что «к означенной должности может быть с надеждой употреблён» тот самый архимандрит Варлаам Шишацкий, который в 1789 году, будучи виленским старшим, спасся от польской присяги бегством в Россию и, принятый митрополитом Гавриилом под покровительство, состоял теперь настоятелем Новгородского Вяжицкого монастыря¹⁰⁰⁸. Митрополит привёл вкратце весь формуляр рекомендуемого архимандрита, вполне оправдывавший его рекомендацию. Архимандрит Варлаам родом малоросс, получил полное образование в Киевской академии; затем служил на педагогическом поприще – был учителем, инспектором и ректором в семинариях; состоял присутствующим в консисториях; был настоятелем нескольких монастырей – между прочим, около трех лет начальствовал в Виленском монастыре с приписными к нему, – и, следовательно, был человек не только опытный, но и хорошо знавший край, в который был отправляем. Более подходящего кандидата нельзя было и ждать. Определяя Варлаама в распоряжение преосвященного Виктора, «в пособие к обращению унитов к православной церкви», св. синод выказал в отношении к своему кандидату особенную заботу, предписав опредлить Варлаама настоятелем «в самый выгоднейший (в денежном отношении) монастырь»¹⁰⁰⁹. Что касается «потребнаго количества» священников, то св. синод назначил пять епархий, из которых преосвященный Виктор мог требовать присылки священников, по-ровну из каждой епархии, «сколько потребно будет» по ходу дела воссоединения. Это были все соседние с Минской епархии: Киевская, Могилёвская, Смоленская, Черниговская и Новгородсеверская. Преосвященные этих пяти епархий св. синод предписал, в случае получения требования от преосвященного Виктора, «без замедления избирать требуемое число, во-первых из учёных священников»; а если «учёных» оказалось бы недостаточно, то их число может быть дополнено из семинаристов; «если же кто пожелает, и из учителей». За этими тремя категориями, в случае продолжающегося недочёта, шли дьяконы и даже церковнослужители, – впрочем, только «достойные и безпрепятственные к посвящению во священники», – именно, чтобы, «при прочих, соответствующих сему чин качествах, они были жизни трезвой, поведения безпорочнаго». Все, по возможности, должны знать хоть сколько нибудь польский язык. Учёные должны быть «способны к проповеди“, «поскольку сие в тамошнем народе весьма нужно»¹⁰¹⁰.

VI

Днём, в который предположено было повсеместно начать великое дело воссоединения, было избрано 1 июля¹⁰¹¹. Остающиеся до этого срока два месяца были предназначены на необходимые подготовительные действия. Духовенство, негласно и без шуму, по предписанию преосвященного Виктора, распространяло в народе «уверение», что «время гонений уже прошло» и желающим присоедениться к православию «сильное дастся защищение»; причём, в случае если бы где либо обнаружено было народом желание присоединиться к православию, то прошения об этом направлять «чрез уезды» к преосвященному¹⁰¹². В это же время предполагалось «наитишайшим образом» подготовить изгнанных священников к занятию прежних их приходов¹⁰¹³. Переписывалась тысяча экземпляров пастырской грамоты¹⁰¹⁴, так как экземпляров присланных из св. синода, при одновременном повсеместном распубликовании грамоты, достало бы менее, чем наполовину: ожидалось к воссоединению более 4,000 униатских приходов¹⁰¹⁵. Доверенные священники были посланы к соседним преосвященным за антиминсами и миром¹⁰¹⁶. «Св. антиминсов с губами, новых освящённых и страрых, к употреблению способных», преосвященный Виктор просил, «отпустить сколько можно», и «миром снабдить в найбольшем количестве»¹⁰¹⁷. Кроме того, преосвященный Виктор написал соседним преосвященным, прося, чтобы каждый отправляемый, в силу синодального указа 26 мая¹⁰¹⁸, изих епархий в его епархию священник имел при себе запасной антиминс¹⁰¹⁹. Шла забота об имеющих быть присланными из соседних епархий священниках и преосвященный Виктор просил преосвященных, чтобы в числе священников, назначенных из Киевской епархии, было поемещено человек «с тридцать», а из Черниговской и Могилёвской «хотя с десять» – «таких, кои не только для определения к приходам, но и для возложения на них благочинных должностей были благонадёжны»¹⁰²⁰. В Могилёв и Чернигов были отправлены уполномоченные священники¹⁰²¹, – Михаил Плышевский из села Уречья¹⁰²² и Стефан Прорвич из Погоста¹⁰²³. К Киевскому митрополиту преосвященный Виктор обратися через почту, прося антиминсы, миро и священников направлять в Ржищевский монастырь, куда преосвященный Виктор рассчитывал прибыть сам в непродолжительном времени для открытия дела воссоединения¹⁰²⁴. При помощи гражданской власти собирались точные сведения о состоянии унии и православия, о настроении умов. Уния поражала своей количественной силой: число униатских приходов в десять раз превосходило число приходов православных¹⁰²⁵. Но это была только видимая, кажущаяся сила. «Протоиереи из Украины, здесь находящиеся», – писал преосвященный Виктор Тутолмину в конце мая 1794 года: «уверяют меня что весь народ тамошний кипит ревностию к благочестию. То же самое едиными усты и ставленники, оттуду приезжающие, твердят»¹⁰²⁶. Около 25 мая¹⁰²⁷ было получено ожидаемое утверждение императрицей выработанной преосвященным Виктором иТутолминым программы дела воссоединения¹⁰²⁸. 26 мая преосвященный Виктор подписал и отослал Тутолмину, для обнародования при его посредстве, первую тысячу экземпляров пастырской грамоты¹⁰²⁹. Между Несвижем и Слуцком расстояние не велико, и уже на следующий день, 27 мая, Тутолмин, возвращая преосвященному полученные им экземпляры грамоты, просил отослать их губернаторам с целью повсеместной рассылки от них для обнародования. Тутолмин просил преосвященного Виктора отправить грамоты к губернаторам «найскорее» и в возможно большем количестве – «пo крайней мере по числу униатских приходов»¹⁰³⁰; а между тем сам послал Изяславскому и Брацлавскому губернаторам секретные предписания, когда получены будут ими от преосвященного Виктора грамоты, разослать их немедленно к городничим и военным земским смотрителям, направляя большее количество грамот туда, где имеется большее число «совращённых в унию церквей». Городничие и земские смотрители обязывались обнародывать грамоты по городам и селениям «надлежащим образом, по праву градской и земской полиции», сообразно существующим на этот предмет узаконениям¹⁰³¹, и выставлять обнародованные грамоты «на публичных местах». В соответствие высочайшим указам, гражданских чинам дана была особая инструкция от Тутолмина строго следить, чтобы нигде не произошло при обнародовании грамоты никакого беспорядка: чтобы, во-первых, не было нигде препятствий, обид или притеснений желающим воссоединиться и в противном случае, чтобы «озлобляемым и гонимым веры ради православной доставляема была немедленно законная защита и покровительство», а с лицами, являющимися виновниками «препятствий» или «обид», было поступаемо, как с преступниками против высочайшей воли и закона, т. е. как с уголовными преступниками; но, с другой стороны, при обнародовании грамоты гражданские чины обязывались «предупредить» воссоедяняющихся, что и они подвергнутся наказанию «на основании законов», если своё «присоединение к грековосточной церкви по доброй своей воле и желанию» они «возьмут за повод уклониться от повиновения помещикам и властям своим», или предпринять какие нибудь другие «своевольства»¹⁰³².

В предписаниях губернаторам Тутолмин настойчиво требовал, чтобы они «строго притвердили» городничим и смотрителям, чтобы те, когда к ним явятся присланные от преосвященного Виктора «благочинные и иереи» оказывали последним «возможное споспешество», «пребывая с ними в согласии и откровенном сношении и содействуя, с своей стороны, в произведении к ним прилеплённости народа»¹⁰³³. О том, чтобы и благочинные, с своей стороны, так же относились к гражданскому начальству, «взаимствуя друг другу деятельными пособиями», Тутолмин просил преосвященного Виктора сделать соответствующее распоряжение с его стороны. Самый порядок дела воссоединения был предположен такой, что, после обнародования в известной местности пастырской грамоты и заявления через гражданское начальство желания воссоединиться, в известную местность являлся с «управляющим градскою и земскою полицией» благочинный и, после вторичного обнародования грамоты уже со стороны духовной, по подтверждении приходом своего желания присоединиться к православию, присоединение и должно было быть совершаемо, причём, в случае отваза местного священника от присоединения, гражданская власть обязана была «способствовать благочинным во введении православного священника в управление приходом»¹⁰³⁴. Сделав, со своей стороны, все нужные распоряжения и разослав даже, для большего удобства, ассигнованные императрицей 20,000 рублей в распоряжение губернаторов¹⁰³⁵. Тутолмин просил преосвященного Виктора поспешить с его стороны и ускорить отправку назначенных заведывать делом воссоединения священников, потому что быстрота действий необходима «для большей благоуспешности в деле, при произведении которого нужно будет тотчас воспользоваться народной наклонностью»¹⁰³⁶.

«Воспользоваться народною наклонностью» было и в планах преосвященного Виктора. Он, уже было сказано, спешил заготовлять запасы антиминсов, мира, подготовлять народ, изгнанных священников. Уже весь район воссоединения был разделён, для удобства действий, на округи, и в каждую округу, для заведования делом воссоединения, был назначен особый «благочинный» из монастырских начальников или достойнейших священников. Благочинному давался помощник – священник, иногда два, иногда три; к этим лицам прибавлялся ещё канцелярист. Таких групп (которые в наше время были бы названы комиссиями) первоначально было назначено тридцать четыре¹⁰³⁷, но впоследствии это число несколько увеличилось. Назначая благочинных на дело воссоединения, преосвященный Виктор писал им в своей грамоте: «Дело сие, конечно сопряжено с пользою Христовой церкви, толико пастырски рекомендуем вам тщательно споспешествовать исполнению онаго, пребывая в совершенном между собою согласии и взаимном по мере сил и дарований пособии. А посему, дух любоначалия и друг над другом преимущества отложше, тецыте путем сущаго смиренномудрия и неразрывной любви, да тем благоудобнее достигните того вожделеннаго предмета, ради котораго званы и избраны есте»¹⁰³⁸. Преосвященнный предписывал благочинным отправляться в назначенную каждому округу и приступать к делу «без малейшаго потеряния времени»¹⁰³⁹.

Дело предпринималось грандиозное, всенародное, и не удивительно, если некоторые деятели не свободны были от чувства опасения за будущее и, склонные придавать излишне серьёзное значение вещам, серьёзного значения не имеющим, старались оградить себя наперёд от опасностей, в значительной степени созданных ими же самими. Так, Брацлавский губернатор Берхман¹⁰⁴⁰, был того мнения, что «весьма иметь надлежит осторожныя средства, дабы на всякий случай отвратить замыслы недоброжелательствующих и сократить те следствия, которыя униатское духовенство, естественно будучи огорчено, паче чаяния, станет усиливаться произвести, – нарушение общаго покоя: тем более, что и всем вообще помещикам приятно сие быть не может». И Берхман просил командовавших русскими войсками, стоявшими в Брацлавской губернии, графа Александра Васильевича Суворова и Ивана Петровича Салтыкова предписать начальникам военных отрядов, «дабы во всяком нужном случае земские смотрители, по отношениям своим, получали руку помощи, как в отвращение злоумышлений, так и в удержание в надлежащем порядке тех, которые, вследствие архипастырской граматы, оставя унию, приобщиться пожелают к грековосточной церкви»¹⁰⁴¹. Суворов и Салтыков тотчас же исполнили просьбу Берхмана и предписали командирам расположенных на Украине войск, чтобы «при случае обнародования архиепископской грамоты бдительны были и всемерно наблюдали осторожность»¹⁰⁴². В военной силе, за всё время воссоедннения, ни разу не пришлось обращаться за помощью. Но в Смилянщине, действительно, поговаривали в это время, что пора приняться за шляхту и за жидов, «отчего оные были во всегдашней опасности»¹⁰⁴³. А главное – назревал польский мятеж. И если смилянские разговоры не перешли в дело, если Брацлавской губернии почти не коснулся мятеж, то кто знает, быть можетъ это не случайность, а именно и есть результат предпринятых губернатором, по-видимому, слишком рано предупредительных мер.

VII

«Тот час воспользоваться народною наклонностью», однако, не пришлось. Грамота, разосланная преосвященным Виктором через губернаторов¹⁰⁴⁴, была обнародываема повсюду¹⁰⁴⁵ ещё в первой половине июня, и если обращание губернатора считать равным записи совершившегося факта, то обнародование «всего того, что следует к народному сведению», в Брацлавской, например, губернии закончилось уже к 13 числу этого месяца¹⁰⁴⁶. Обнародование грамоты имело желательные последствия. «Усмотрено повсеместное поселян рвение обратиться в прежнее своё грекороссийское исповедание и немалой части священников униатских», – писал Берхман преосвященному Виктору 7 июля, основываясь на полученных им от земских начальников сведениях: «спешу изъявить вашему высокопреосвященству, яко архипастырю, радостнейшее поздравление; прибытие ваше сюда решит важнейшее сие дело»¹⁰⁴⁷. Из Изяславской губернии шли не столь благоприятные вести. Изяславский губернатор Шереметев¹⁰⁴⁸ писал, что селений, просящих о присоединении к православию, весьма мало. Но для этой губернии были особые временные причины, препятствовавшие обнаружению православных стремлений народа, – причины, которые с приездом на Украину преосвященного Виктора, по мнению губернатора, легко могли быть устранены¹⁰⁴⁹. И Берхман давал знать в своём письме, что необходимо скорее начать дело воссоединения; но Шереметев прямо писал: «С нетерпеливостью ожидаю прибытия вашего высокопреосвященства: – – – прибытие вашего высокопреосвященства, или по крайней мере благочинных, крайне нужно»¹⁰⁵⁰.

Но всё дело в том, что начать дело воссоединения преосвященный Виктор ещё не мог. Много для этого было причин. Не очень-то легко было собрать «благочинных». Ещё труднее было оторвать их в самую рабочую пору от земли и двинуть на дело. Явилась неизбежная проволочка с получением из «известной дваддатитысячной суммы» некоторого пособия благочинным на переезды, без чего они, конечно, не имели возможности подняться с места. Не были ещё присланы в достаточном количестве антиминсы, миро, и т. п. То пособие в этом отношении, которое было прислано из Могилёва и Чернигова, оказалось одной только каплей в море: Черниговский преосвященный прислал 85 холщевых антиминсов и «аглицкую бутылку» мира¹⁰⁵¹; из Могилёва священник Прорвич привёз тоже немного – 26 антиминсов, 3 фунта не освященного мира и 13 служебников¹⁰⁵². Да и где, в самом деле, было взять преосвященным антиминсов и мира больше, когда эти священные предметы по епархиям находятся лишь для удовлетверения наличной потребности и только в небольшом запасе на неожиданные случаи. «В Киеве и миро варят, и антиминсы печатают», – писал преосвященному Виктору Черниговский преосвященный Иерофей¹⁰⁵³, советуя обратиться в Киев¹⁰⁵⁴. Преосвященный Виктор в Киев уже писал, но оттуда ещё не было никакого ответа. И вот, прежде чем всё это было улажено, «потеряние времени», которого так боялся и Виктор, и Тутолмин, по необходимости произошло немалое. Грамота благочинным, приведённая выше, подписана только 30 июня. Назначенный было срок начала дела воссоединения – 1 июля – пришлось отодвинуть. Не желая все-таки, чтобы дело воссоединения шло в-разброд, преосвященный Виктор назначил всем украинским благочинным съехаться на 30 июля в Лебединский монастырь и, условившись там об единстве действий и взаимопомощи, сразу начать дело по всей Украине. Всякий отправлявшийся на «собор» в Лебединский монастырь благочинный обязывался взять с собой «служебников и св. мира, сколько можно», ивсе наличные годные к употреблению антиминсы, оставив лишь по одному в каждой церкви – на главном престоле¹⁰⁵⁵; затем, собрать всех изгнанных, часовенных и вторых на приходах священников и представить их на общее собрание; наконец, запастись «писарем» из священников или дьячков¹⁰⁵⁶. Протоиерей Иоанн Радзимовский, ехавший на собрание из Слуцка с особыми полномочиями и инструкциями от преосвященного Виктора¹⁰⁵⁷, вёз с собой и некоторые – правда, не большие – запасы антиминсов и мира¹⁰⁵⁸. К назначенному сроку в Лебединский монастырь ожидалось прибытие из Киева посланного туда за этими же предметами Корсунского игумена Самуила¹⁰⁵⁹. Когда, таким образом, в Лебединский монастырь съедутся деятели по воссоединению и свезут сюда значительный запас необходпмых для дела средств, то здесь тогда им можно будет сосчитать общие силы и средства и произвесть, в интерасах дела, соответственное их распределение.

На общем же собрании всякий благочинный имел получить от протоиерея Радзимовского подробную инструкцию от имени преосвященного Виктора¹⁰⁶⁰, подробности которой преосвященный уполномочивал собрание изменить, в чём окажется необходимость, сообразно местным потребностям и голосу непосредственного опыта. Инструкцией определялся порядок самого воссоединения, его необходимая формальная сторона. Всякий благочинный, получив инструкцию и экземпляр «пастырской граматы», обязывался «в самой скорости» отправиться в назначенную ему округу. Приехав в известное селение в сопровождении городничего и земского смотрителя, которые обязаны были оказывать делу воссоединения своё «споспешество» и пребывать с благочинными «в согласии и откровенности», «взаимствуя друг другу деятельными пособиями»¹⁰⁶¹,благочинный должен быть прежде всего, при пособии гражданской власти, ещё раз обнародовать грамоту. Затем, при совершении акта воссоединения, он непременно должен был иметь в своих руках прошение от воссоединяющегося прихода о воссоединении. Прошение могло быть написано на имя местного гражданского начальства, или же и благочинного, но в последнем случае оно непременно должно было быть засвидетельствовано гражданским начальством, во избежание всяких нареканий. Воссоединяющихся священников оставлять на прежних их приходах. Но если это будут священники, женатые на вдовах¹⁰⁶², или же «волосские» священники¹⁰⁶³, то первых оставлять на приходах лишь «в случае крайнейшей надобности», а к последним относиться «с осторожностью». Если, при воссоединении прихода, местный священник откажется от воссоединения, тогда назначать на такой приход нового священника из вызванных или запасных, которые в известном числе должны быть наготове у каждого благочинного. Препочтительно перед всеми следует заботиться о священниках так называемых «изгнанных», возвращая их к прежним приходам, даже в тех случаях, если бы там имелся нововоссоединённый священник. Так как униатские церкви несколько отличны по своему внутреннему устройству от церквей православных, то, до времени оставив их в прежнем виде, без иконостасов и с боковыми престолами, обязать священников постепенно благоустроить церковь по православному типу. Во всех случаях инструкция предписывала с воссоединяющимися обращаться «так благосклонно, чтобы они действительно могли с того возчувствовать, что присоединяясь к православной грекороссийской церкви соединяются разом с единоплеменною и единоверною себе братиею». Наконец, инструкция требовала от благочинных аккуратной еженедельной отчётности по воссоединению и заканчивалась увещанием, «как всегда, так особливо в нынешнем толикия важности деле, поступать во всем по слову Божию, правилам святых отец, духовному регламенту, ея имераторскаго величества указам и своей присяге»¹⁰⁶⁴.

В виду обширного пространства Украины и отдалённости некоторых мест от Лебединского монастыря, преосвященный Виктор дозволил четырём или пяти «отдалённым протопопам» составить свою особую «конференсию», и на эту «конференсию» должны были быть присланы указы, инструкции и «потребное количество вещей» непосредственно из консистории¹⁰⁶⁵.

Нельзя сказать наверное, предполагал ли преосвященный Виктор сам быть на съезде в Лебединском монастыре¹⁰⁶⁶ но в середине лета он был уже готов выехать из Слуцка на Украину, и консистория, указами 15 июля, оповестила духовенство, чтобы все ставленнические дела и прошения о воссоединении, т. е. дела собственно архиерейские, превышающие компетенцию консистории, были направляемы в «путевую его высокопреосвященства контору»¹⁰⁶⁷. 5 августа преосвященный отправил было уже часть своего клира, на Украину, намереваясь вслед за ним отправиться и сам¹⁰⁶⁸.

Преосвященному Виктору, впрочем, не пришлось выехать из Слуцка. К нему вернулась его старая болезнь и задержала его в Слуцке¹⁰⁶⁹, а когда, «почувствовав маленькую ослабу», он решился, наконец, «в путь пуститься» ему дорогу загородила мятежническая шайка¹⁰⁷⁰.

В назначенное число Лебединский съезд состоялся. Когда протоиерей Радзимовский, сообразно полученным в Слуцке инструкциям, побывав предварительно, с письмами преосвященного Виктора¹⁰⁷¹, у обоих губернаторов – Изяславского и Брацлавского¹⁰⁷², – явился в самом конце июля в Лебединский монастырь, «духовенство» там уже было в сборе. Прибыл как раз из Киева посланный туда преосвященным Виктором¹⁰⁷³ Корсунский игумен Самуил и привёз с собой 90 антиминсов¹⁰⁷⁴. На собрании были найдены некоторые неудобства в распределении благочинных; иные были назначены в слишком далекие от их приходов места; один оказался в далёкой отлучке¹⁰⁷⁵; один скончался¹⁰⁷⁶. Сделав, по данному от преосвященного Виктора разрешению, соответствующие изменения в разделении между собой «все в списке «благочинных»¹⁰⁷⁷, разделив между собой «все потребные вещи» и получив, по всей вероятности, из двадцатитысячной суммы денег на дорогу¹⁰⁷⁸, съехавшееся в Лебединский монастырь духовенство, «с полным наставлением», 1 августа пустилось в путь¹⁰⁷⁹. Благочинные «разъехались», но сразу же взятся за дело им не пришлось. Разгорался мятеж, отвлекший на себя все силы и внимание края. И только одна церковь в Изяславской губернии в августе¹⁰⁸⁰, да несколько церквей в Брацлавской губернии, в округе протоиерея Левандовского, ещё в июле¹⁰⁸¹ успели быть присоединёнными к православию в теченими лета 1794 года.

VIII

Мятеж 1794 года начал зарождаться с того самого времени, когда очевидным сделался перевес русской силы в Польше в 1792 году и, под давлением России, были уничтожены предпринятые Польшей за последние два года реформы. Творцы и приверженцы этих реформ убежали тогда заграницу и там выращивали зерно предстоящего возмущения. Даровитый польский генерал, отточивший своё оружие в Америке, уроженец Новогрудского повета, Минской губернии, Фаддей Костюшко сделался главой восстания¹⁰⁸². Агенты возмущения смело могли разсчитывать – и не ошиблись в своих рассчётах – найти себе преданных пособников по всему западному краю в лице римскокатолического и отчасти униатского духовенства, которому не давал покоя страшный для него призрак приближающегося воссоединения¹⁰⁸³. Охотно пристала к мятежу и мелкая польская шляхта, которая, не имея, как говорится, ничего за душой, давно уже привыкла жить на чужой счёт и слепо следовать приказанию тех, которые давали ей хлеб, а иногда и деньги¹⁰⁸⁴. Но народ, отупевший в безысходном терпении под тяжёлым гнётом польского «панства», в огромном большинстве оседлого крестьянства, оставался глухим и к обманчивому призраку обещаемой «вольности», и к зажигательным призывам ополчиться на «спасение отечества», которого он к тому же не хотел знать¹⁰⁸⁵. Любопытно, что накануне политической кончины Польши ум стоявших во главе её лиц прояснился и, кажется, в первый раз открыто признал, что спасение государства в том самом народе, которого поляки унизили до чрезвычайной степени, превратив его на своём спесивом языке в рабочий скот – «быдло». «Вы, наши милые братья, – все люди, живущие на нашей вольной земле! Вы хорошо знаете сами, что ваше мужество, ваша отвага, ваша сила, есть единственное средство спасения отечества», – взывали теперь распространяемые по всей Польше и Литве прокламации¹⁰⁸⁶. Признание силы народной верхними слоями в тяжёлое время всегда сильно воодушевляет народные массы и двигает их к беззаветным подвигам; но слишком поздний голос и здесь может прозвучать только обидной и глухой нотой. И помимо «народа», т. е. крестьянства, в польских пределах и в западнорусских областях было достаточно таких элементов, которые были расположены вообще ко всякого рода мятежам и бунтам. Эти элементы легко было увлечь и теперь. Это, во-первых, тот слой населения, который как будто тоже принадлежит к «народу», но на самом деле уже чужд ему, будучи оторван от земли: войска и многочисленный в Польше пролетариат; во-вторых, польское чиновничество и дворянство. Причину неудовольствий последнего на русское правительство открыть было, по словам Брацлавского губернатора Берхмана, нетрудно. «Приобыкши жить в непозволительных оборотах, всякий, игравший хоть малейшую роль в прежнем многовластном и безначальном правлении, не довольствуется ныне тишиною под сенью милосерднейшаго престола ея императорскаго величества пользоваться. Самоуправие, происки, право сильнейшаго, заграждены, а сие было первым преимуществом знатнейшаго дворянства»¹⁰⁸⁷. Эти слои, по справедливому замечанию командовавшего войсками в новоприсоединённых областях на Украине Салтыкова, «все были напоены одним ядом мятежа», и, конечно, к ним только одним и относятся слова Салтыкова в его всеподданнейшем докладе: «Вообще должен я всеподданнейше доложить, что во многом числе новых подданных вашего императорскаго величества весьма мало видно преданных державе вашей; единомыслие с главными основателями мятежа есть в большей части здешних обывателей»¹⁰⁸⁸. На этой-то почве «разсыпавшиеся» по всей Польше и «прокравшиеся» в новоприсоединённые области «для сеяния плевелов бунта» «крамоловодители»¹⁰⁸⁹ могли собрать обильную жатву. Присоединённые кроссийским польские войска, расположенные на Украине в количѳстве до 15,000¹⁰⁹⁰ возбуждали самые тревожные опасения. «Худая их верность оказалась уже побегом многих из них и явными признаками колеблемости»¹⁰⁹¹.Восстание поднималось медленно и осторожно, и хотя давно заметно было, что поляки к чему-то готовятся¹⁰⁹², но, с одной стороны, привычка к политической беспокойности поляков, с другой – крайняя ограниченность войска, которое Россия могла отделить для Польши, – были причиной того, что мятеж не был погашен в его зародыше. Шумный успех в Варшаве (6‒7 апреля)¹⁰⁹³ и в Вильне (11 апреля)¹⁰⁹⁴ подействовал на заговорщиков заразительным образом и зашевелил Литву, в которой почти не было русского войска¹⁰⁹⁵. 19 апреля было объявлено «посполитое рушенье»¹⁰⁹⁶. «Огненные универсалы» Костюшки, то молящие о помощи¹⁰⁹⁷, то угрожающие местью¹⁰⁹⁸, поджигали шляхту. Крестьянству была объявлена «свобода», но универсал об этом не произвёл ожидаемого впечатления на тех, кто нёс на своих плечах двойной гнёт тяжестей войны¹⁰⁹⁹. Без отклика осталось и обращение к православному духовенству. Странной нотой звучали в нём запоздалые обещания: «Не думайте, чтобы разница мнений и обрядов мешала нам любить вас, как братьев и соотечественников; напротив, мы считаем своею главною обязанностью дать вам почувствовать разницу грубаго и неправосуднаго владычества, под которым вы находитесь, и владычества закона и свободы, к которому мы вас призываем». Тут же упоминалось утверждение польским правительством, «с удовольствием», постановлений генеральной Пинской конгрегации¹¹⁰⁰. Универсалы, прокламации, говорили одно, а на деле было совсем другое. Православное духовенство, остававшееся после второго раздела под Польшей, застигнутое теперь мятежом, находилось в критическом положении. Мало того, что всё ценное движимое церковное имение было отнято на усиление средств мятежа¹¹⁰¹; отдельные представители православного духовенства подвергаемы были жестоким истязаниям. «При отыскивании здесь россиян» – пишет Виленский старший, игумен Георгий Яновский: «в церквах и монастырских келиях, и даже в мертвых гробах, когда меня допрашивали, их домогаясь, чинили мне несносныя муки и ругательства; не взирая на восьмидесятилетнюю мою старость, дряхлость, били меня по щекам, повергши на землю, потом, поднимая за волосы и за бороду и ударяя паки о землю, топтали без милосердия ногами и, разграбив, как церковное, так и все бедное келейное имение¹¹⁰², оставили полумёртвого, в ранах в в крови, без всяких чувствий»¹¹⁰³.

IX

Из пределов Польши «пламень возгоревшагося мятежа» перекинулся и в присоединённые к России области. Ещё в апреле стали, одна за другой, бунтовать бригады расположенных на Волыни бывших польских войск¹¹⁰⁴, остававшихся без присмотра после движения к Польше командовавшего российскими войсками на Волыни Салтыкова, который побоялся взять с собой беспокойных польских солдат¹¹⁰⁵. С бунтующими войсками медлить было нельзя, и обезоружить всех польских солдат, перешедших на русскую службу, а для того, чтобы быть уверенной в скором исполнении этого распоряжения, послала в Брацлавскую губернию Александра Васильевича Суворова¹¹⁰⁶. Этот медлить не любил: в две недели он, «не встретив даже сопротивления, разоружил до 8,000 человек бывшаго польскаго войска и распустил их о домах»¹¹⁰⁷. Эта мера была очень важна, так как она лишала мятежников готового оружия, но само по себе и обезоруженное бывшее польское войско представляло собой опасный элемент для государства, особенно при возникновении мятежа, – и большая часть этого люда, не находя дома дела, отправилась заграницу и там вступила в ряды мятежников¹¹⁰⁸. Были приняты и другие меры для предупреждения мятежа в новоприсоединённых областях, как-то: арестование главнейших зачинщиков¹¹⁰⁹, строгая охрана границы для предупреждения сношений с мятежниками¹¹¹⁰, сосредоточение отрядов войска в более или менее выдающихся пунктах – внутри края, для обеспечения внутреннего спокойствия¹¹¹¹ – и т. п. И, собственно говоря, не ради этих мер, а благодаря тому что в крае для народного внутреннего возмущения не было почвы, вызвать восстание в новоприсоединённых областях не удалось. Правда, пользуясь невполне предусмотрительной обороной границ, шайки мятежников вторгались в новоприсоединённыя области, но, кроме беспокойства, они вреда никакого серьёзного не принесли. То, что 4 июня открылась «конфедерация» Владимирского повета, на Волыни, в счёт брать нет надобности, так как эта «конфедерация» почти не сошла с подписанной в Ковле бумаги¹¹¹². В самом начале июля шайка мятежников вошла в пределы Изяславской губернии и, захватив одного русского рядового, составлявшего пограничную стражу в деревне Мановичах, подвигалась далее¹¹¹³. Мятежники воображали, что стоит им только принести своё мятежническое знамя, как вся Волынь поднимется за ним. Ничего подобного не случилось. К мятежнической шайке приставал из крестьян только тот, кого мятежники насильно забирали по дороге в свои ряды¹¹¹⁴. А тех «неспокойных голов», которые питали полное «доброжелательство успехам состоящей в Польше революции», оказалось вовсе не угрожающее своими размерами число¹¹¹⁵. В настоящее время, при возможности изучить все документы прошлого, не трудно видеть, что весь этот мятеж, насколько он касался новоприсоединённых областей, являлся незначительным, неопасным, почти ничтожным, – и на отдалении века можно говорить, что к этому возмущению следовало относиться хладнокровно. Но дело было совсем иначе в том краю, который уже давно чуть ли не каждое десятилетие орошался потоками человеческой крови, – и в то время, когда «воспаленныя головы», передавая весть из уст в уста, вздували её до ужасающих размеров. Некоторые из воссоединившихся священников получили внушительные пасквильные угрозы¹¹¹⁶. «Внутреннее спокойствие края колебалось»¹¹¹⁷. Не всякий человек и не всегда, из-за самого даже важного дела, решится поглядеть в глаза даже и воображаемой только смерти. Нет ничего удивительного, поэтому, если «благочинные» поехали на дело воссоединения лишь после того, как русские войска прошли по Украине и вымели оттуда весь мятежнический сор. В пределах Минской губернии дело было несколько серьёзнее. Народ не отозвался на мятеж и здесь, но за то здесь было очень много мелкой шляхты, которая всегда была готова пристать к мятежу¹¹¹⁸. Пинская бригада взбунтовалась одной из первых¹¹¹⁹. В Мозырском и соседнем Овручском поветах, по выражению Тутолмина, «утвержден» был «корень всего злоумышления»¹¹²⁰. В Минском повете мелкая шляхта оказалась даже свыше сил храброй: не имея ни оружия, ни какой либо внешней помощи, она собралась в «кляшторе» в Крупцах, близ Минска, вероятно, в ожидании прихода мятежнической шайки. Но, когда приехало сюда русское начальство и сделало собравшимся «внушение», они, «поразсудив, предпочли отъехать в домы свои»¹¹²¹. Соблазнительно для минской шляхты было то, что мятежники здесь у самой границы давно уже потрясали оружием¹¹²² и, кажется, были намерены после взятия Вильны сделать тотчас то же и с Минском¹¹²³. Соответственно большей опасности, и охрана Минской губернии была строже. В Слуцке, ещё при первых известиях о мятеже, в апреле, Тутолмин поставил две роты Ростовского полка, которые заняли замок, расположившись в нём лагерем и укрепив его четырьмя орудиями¹¹²⁴. По церквам публиковались универсалы, что с мятежниками шутить не будут и «все те, кои с оружием в руках встретятся», или «которые каким бы то ни было образом способствовать бунту или заговорам станут», – все те должны ожидать, что «оные не токмо силою воинскою поражаемы будут, но с ними и с имениями их будет поступлено, как свойственно с изменниками и сущими врагами собственнаго их отечества»¹¹²⁵. Для обеспечения внутреннего спокойствия и в предупреждение вторжения мятежников, были расставлены в более важных в стратегическом отношении пунктах военные отряды¹¹²⁶. Шли большие заботы о сосредоточении войска в Слуцке, в Несвиже, «кои, яко укрепленныя места», удержать имелось высочайшее повеление¹¹²⁷. Кроме того, по северной части Минской губернии постоянно проходили отряды русских войск, направляясь в Польшу, и это также способствовало в некоторой степени сохранению спокойствия. Тем не менее, совершенно обезопасить от мятежа Минскую губернию не удалось. Не считая курьёзного возмущения в Крупцах, не считая также бунта Пинской бригады, которая в Минске не осмелилась вступить в дело, а убежала заграницу, – около Мозыря образовалось скопище мятежников до тысячи человек; в последней половине августа мятежники напали на стоявшую при городе «воинскую команду», «выбили её» и стали угрожать Мозырю¹¹²⁸. Когда перед русскими войсками пала захваченная было поляками Вильна¹¹²⁹и польские войска стали нести неудачи, они разбились на мелкие шайки и занялись большей частью избиением встречающихся в-одиночку русских солдат, убегая при первой встрече с отрядами русских войск¹¹³⁰. Несколько мелких шаек, соединившись вместе, направились, под предводительством полковника Грабовского, к Минску. Не надеясь на свои силы, это скопище шло только по ночам, а днём скрывалось в лесах¹¹³¹.

По дороге, к этому скопищу приставало множество мелкой шляхты и, когда мятежники очутились у Минска, их было уже более пяти тысяч¹¹³². Главное ядро этого скопища составляли остатки полка, участвовавшего в захвате Вильны но войск вообще было мало, всё более вооруженная шляхта, мало знакомая с военным делом. Один русский подданный, случайно попавший в плен к полякам, говорит, что скопище бывших под начальством Грабовского мятежников состояло из «паничей», детей шляхетских и простой шляхты, одетой в сермяги. Иные были без обуви, иные в рубищах, но «все отчаянно были расположены (на словах?) умереть или победить». Каждый тут спешил выказать свою отвагу и в общем не было никакого порядка, никакой субординации. Свой путь это мятежническое скопище иногда украшало виселицами, хотя не видно было, чтобы был повешен кто либо «из невооруженных»¹¹³³.

12 августа казачий разъезд, состоявший из шести казаков, будучи выслан из Минска по направлению к Ракову¹¹³⁴ для разведок, встретился с небольшой партией мятежников, перешедших границу губернии у Ивенца»¹¹³⁵ и бывших теперь у Ракова. Произошла стычка, в которой один казак попал в плен, а остальные пять, с пятью лошадьми убитых ими мятежников, прискакали, неся тревожное известие, в Минск. Известие взволновало весь город, тем более, что в Минске на это время было только сотни две солдат, которые не могли оказать городу серьёзной защиты. Жители спешили приготовиться к обороне. Все вышли за город и здесь, устроив «вагенбург», с оружием в руках ждали мятежников. Чтобы задержать нападение последних, в ожидании возможного прихода в Минск русского отряда, губернатор около полуночи выслал на встречу мятежников находившийся в Минске единственный эскадрон драгун. «Споспешествующий нам Бог», – пишет участник этого события: «дал успех одному из России следовавшему полку поспешить к Минску в самую пору». Был час ночи, когда этот, Донской полк, бывший под командой премьермайора Щедрова, стал в Минске. Чуть-чуть передохнув, он двинулся вслед за эскадроном, на встречу полякам. Утром сам губернатор, собрав всю бывшую в городе пехоту, числом до 200 человек, двинулся с двумя орудиями, на подкрепление высланных против мятежников войск. Поляки, действительно, шли уже к Минску. Встреча произошла в десяти верстах от города. «Нечаянная встреча поляков оконфузила». После лёгкой перестрелки, мятежники, не ожидавшие встретить у Минска русского войска, повернули в сторону, к Койданову¹¹³⁶. А потом, в наступившую ночь, вошли через Дудичи¹¹³⁷ на Пуховичи¹¹³⁸, Лапичи¹¹³⁹и Свислочь¹¹⁴⁰, направляясь, очевидно, к Бобруйску. Между тем, 14 августа в Минск вступил ещё один Донской полк, под начальством премьер-майора Иловайского, да из-под Вильны пришёл полковник Миллер с значительным отрядом и несколькими орудиями. Не было только совсем почти снарядов. Но Минску судьба благоприятствовала. В тот же день прибыл в Минск направлявшийся из Полоцка в Несвиж транспорт с огнестрельными снарядами, который не мог попасть по назначению, так как мятежниками был отрезан туда путь. Дав собравшемуся в Минске войску небольшой отдых, губернатор направил вслед за мятежниками в тот же день, 14 августа, полковника Миллера с отрядом, полк Иловайского и эскадрон драгун, при шести орудиях. 16-го к Минску подошёл большой отряд войска под командой бригадного генерала, князя Цицианова и, узнав о мятежниках, тотчас же двинулся вперёд, имея в виду обойти мятежников с другой стороны¹¹⁴¹. Всюду встречаемое мятежниками со стороны мелкой Шляхты пособие фуражем и подводами¹¹⁴² облегчало их путь и, наоборот, затрудняло преследование их русскими войсками. Ничего не знал о движении мятежнической шайки, преосвященный Виктор едва не сделался её жертвой. Только что оправившись от тяжкой болезни, «при малейшей послабе» он задумал отправиться на Украину. В ночь с 15 на 16 августа. «потаенным образом», он выехал из Слуцка на Рогачёв, чтобы оттуда по Днепру доставиться на юг. Но на четвертой миле от Слуцка он почти наехал на самую шайку мятежников и чуть было не попался им в руки¹¹⁴³, – «у коих, без сомнения», – говорит сам преосвященный: «как наивернейшия известия набили мне голову, тот же меня постигл бы жребий, коему подпал Коссаковский¹¹⁴⁴ и другие». Виктор поспешил вернуться в Слуцк¹¹⁴⁵. Между тем мятежники беспрепятственно прошли к Бобруйску и здесь в ночь на 19 августа вырезали находившуюся при городничем команду¹¹⁴⁶. Но, узнав, что к Бобруйску подходят русские войска, мятежники быстро повернули на Глуск¹¹⁴⁷ и Любань¹¹⁴⁸, направляясь к Слуцку¹¹⁴⁹. Поляки, убегая, всюду портили за собой дорогу, разрушали мосты, делали засеки, уничтожали фураж, и т. п. Князь Цицианов никак не мог, поэтому,нагнать мятежнической шайки, и была опасность, что мятежники успеют собраться в Полесье, где для них почва была более подготовлена¹¹⁵⁰. «Мы здесь в пренеприятных обстоятельствах», – писал Берхману его секретарь Дунин, задержанный мятежем в Несвиже¹¹⁵¹. В Слуцке вдруг распространился слух, что мятежники уже у самого города. Преосвященный Виктор, не желавший попасться вторично в руки поляков, поспешил «из кафедры, яко вне града сущей, в крепость¹¹⁵² без памяти перелететь» и там «в шалашах несколько суток, не могучи сам с постели встать, кочевав, проживал после близ шести недель в дому Градского протопопа»¹¹⁵³. Достигнуть Слуцка мятежникам, однако, не удалось. Князь Цидианов, наконец, нагнал их 26 августа с украинским легкоконным полком на дороге от Глуска к Слуцку, при местечке Любани, и разбил на-голову, взяв в плен самого предводителя мятежников, полковника Грабовского¹¹⁵⁴. После этого, все донесения по начальству отовсюду уже несли вести, что край очищен от мятежников и в нём «всё тихо и спокойно»¹¹⁵⁵, а опубликованные по церквам универсалы объявили о том же и во всеобщее сведение¹¹⁵⁶. Вскоре затем было подавлено и всё восстание. На огненный призыв Костюшки к бунтовщикам: «Теперь или никогда!»¹¹⁵⁷ – судьба дала явственный ответ: «Никогда!» Против мятежников был двинут сам Суворов, давно уже томившийся бездействием в Брацлавской губернии, после разоружения там бывших польских войск. Суворов был удерживаем на юге на устрашение турок, со стороны которых ожидалось объявление войны. В конце августа выяснилось, что с этой стороны опасности не представляется. В начале сентября Суворов был уже под Брестом и успел одержать над поляками две значительные победы. 29 сентября в битве под Мацеевичами был взят в плен предводитель восстания – Костюшко¹¹⁵⁸. Через месяц пала Прага¹¹⁵⁹, а за ней через пять дней происходило торжественное вступление российских войск в сдавшуюся без боя Варшаву¹¹⁶⁰, – это, по выражению Румянцева «когдась доброе столичное, а ныне стыдом покрытое место»¹¹⁶¹. «Возгордевший и мощнейшим света противустоять и покой в их областях поколебать дерзнувший неприятель», «чрез целое лето противоборствовавший с шумом важности», «российскими победоносными войсками под командою графа Александра Васильевича Суворова попран, обезоружен, обращён в ничто»¹¹⁶² «Польша исчезла с карты Европы»¹¹⁶³. Восстание было прекращено. Отовсюду тянувшиеся рапорты извещали о водворении «тишины и спокойствия»¹¹⁶⁴. И лишь по временам подбрасываемые, большей частью у ворот римскокатолических и базилианских монастырей, подметные письма и прокламации давали видеть, что «дух польского возмущения еще не вовсе исчез»¹¹⁶⁵.

X

Вслед за тем, как русские войска вымели из Украины сор мятежа, дело воссоединения началось во всём его широком объёме. Воссоединение повсеместное, массовое, началось с самого конца августа, а к началу октября воссоединившихся по Брацлавской и Изяславской губерниям было уже более 700 церквей, около 500 священников и до 350,000 прихожан. Львиная доля воссоединившихся – 632 церкви, 423 священника и 311.181 душа прихожан – приходилась на Брацлавскую губернию, которой не коснулся мятеж¹¹⁶⁶. Начало показывало, каких грандиозных размеров следует ожидать от этой могучей волны, охватившей так мощно дух украинского народа. «Сколько мне известно», – писал преосвященный Виктор св. синоду: «обитатели всех трёх губерний преисполнены желания быть по прежнему православныя грекороссийския церкви сынами»¹¹⁶⁷. «Шереметев и Берхман извещают меня», – писал он в другой раз: «как повсеместно и стремительно рвётся народ к благочестию; даже в небытность мужей в домах жены их, по извещению благочинных, на то подписуются»¹¹⁶⁸. Но с первых же шагов обнаружился и крайний недостаток средств, которые были приготовлены для дела. Надежды преосвященного Виктора на всеобщее воссоединение униатских священников не оправдались. Если в Брацлавской губернии лишь редкий приход воссоединялся без своего священника¹¹⁶⁹, то в Изяславской, где вообще воссоединение шло несколько шероховатее, десятки приходов переходили в православие, оставляя своих пастырей в унии»¹¹⁷⁰. Истощились запасы антиминсов, мира¹¹⁷¹. Стали возможными такие явления, что десятки приходов ожидали воссоединения, но их ожидание не могло быть удовлетворено за недостатком священников, антиминсов, мира¹¹⁷². Извещая преосвященного Виктора о ходе воссоединения по своей губернии, Шереметев писал в октябре 1794 года, что желающих воссоединиться, но не воссоединённых ещё, за недостатком священников, столько же, сколько успевших воссоединиться¹¹⁷³. «Многие приходы», – писал Шереметев через месяц опять: «за недостатком антиминсов и мира остаются без воссоединения»¹¹⁷⁴. Некоторые приходы воссоединились, но были оставлены без священников, и у них некому было совершать церковных треб»¹¹⁷⁵. «Униатское духовенство пользовалось этими замешательствами и спешило «внушать народу противныя мысли»¹¹⁷⁶, «сокровенным образом препятствуя богоугодному подвигу и удерживая исповедников своего закона от присоединения к праотеческому их православию»¹¹⁷⁷. К сожалению, сами благочинные, недостаточно опытные и недостаточно подготовленные к великому и сложному делу, давали, по временам, поводы для различных нареканий. Сам Радзимовский, почтенный доверием преосвященного Виктора, оказался человеком невполне достойным этого доверия, и преосвященному скоро пришлось в указе обнародовать ему публичный выговор за «некоторыя противу данной архипастырем инструкции в определенных ему округах в присоединении из унии к православию непорядки и соблазн, а паче корыстолюбие с его госпожею явленныя»¹¹⁷⁸. «Корыстолюбие» было проявлено в деле воссоединения не одним благочинным Радзимовским¹¹⁷⁹. Один благочинный¹¹⁸⁰, приехав в свою округу, завёл при себе духовное правление и посылал униатскому духовенству ордера о явке, ,,для отобрания ответа, желают ли они (униатские священники) присоединиться к православию»¹¹⁸¹. «Тот же благочинный приказывал сельским войтам наблюдать одного униатского священника, чтобы не сделал побегу, – за произнесение нелепых слов. Потом из своего духовного правления он же, благочинный, требовал у земского смотрителя представить к нему этого униатского священника под караулом, для лучшего испытания, подлинно ли им были произнесены сии слова, – именуя униатского священника бунтовщиком»¹¹⁸². Преосвященный Виктор, объявляя по этому поводу указ, с точнейшим разъяснением прав и обязанностей благочинных, назвал поступок провинившегося благочинного с униатскими священниками «не только инструкции сочинённой на основании указа святейшаго синода, противным, но и с здравым разумом, существо дела понимать могущим, вовсе несходственным, яко желания (присоединиться к православию) прямо добровольны быть должны и потому ожидать оных по одному обнародованию грамат без всякаго письменнаго приглашения надлежит». Духовного правления ни один благочинный заводить при себе невправе. Параграф инструкции, данной благочинному: «содержать в делах порядок духовных правлений» – означает лишь то, что канцелярское делопроизводство должно у благочинных идти по тому образцу, какой принят в духовных правлениях, т. е. дела должны быть домечаемы годом, числом, нумером, и сохраняемы в связках, «сообщенныя в порядке». Затем, по поводу арестования одного униатского священника, преосвященный Виктор замечал, что благочинный «выступил за предел своего долга и осторожности, весь интерес толикия важности дела составляющей, ибо, если бы и подлинно тот священник что либо дерзкое выполнял, так поступать с ним не следует»¹¹⁸³. Любопытно, какое оправдание приносил провинившийся благочинный. На общем собрании в Лебединском монастыре «старшие» не сделали точных указаний по всем пунктам. Он завёл у себя духовное правление не первый, а по примеру Житомирского благочинного, на что может представить документальные доказательства. Ордера униатского духовенству о явке посылал не он один. Он не имел лошадей, чтобы разъезжать по приходам и опрашивать всех униатских священников, посему и созвал их к себе. Что же касается того, что одного униатского священника он назвал бунтовщиком, то «ежели бы благочинный был в виде ангела, может быть стерпел бы, либо бы гордому скорейше еще спротивился бы». Можно ли, в самом деле, хладнокровно выслушивать, когда «некоторые развратники народа» называют пастырскую грамоту преосвященного «мелхиседековою, по причине которой будто вырезано Украину», и «тому подобныя хулы распускают», не слушаются предписания властей и «стремятся нас привесть в посмеяние?» А как на общем собрании в Лебединском монастыре протоиерей Радзимовский от имени консистории прямо сказал: «В протчих до присоединения обстоятельствах, как кого Бог вразумил, так пусть и поступает», – то он, благочинный, считал «безгрешным, для прекращения невероятства и дерзких слов» соблазняющего других униатского священника, «приказать наблюдать войтам». Но если это оказалось превышением власти, то он «всепокорнейше просит консисторию на сей раз не вменить в зло» его поступка, сделанного понедоразумению¹¹⁸⁴.

И Берхман¹¹⁸⁵ и Тутолмин¹¹⁸⁶ усердно звали преосвященного Виктора на Украину, и не может быть никакого сомнения, что его личное присутствие там устранило бы почти все эти нестороения. Но преосвященный тяжко заболел и не мог подняться с постели. Не надеясь на скорое выздоровление, преосвященный Виктор воспользовался в эту затруднительную минуту определённым из св. синода ему в помощники по делу воссоединения и давно уже прибывшем в Слуцк архимандритом Варлаамом. Зная о болезни преосвященного, Тутолмин в одном из писем просил его прислать на Украину по крайней мере Варлаама: «На превозможение ухищрений униатского духовенства нет другого надёжного способа, как иметь там на месте почетнейшую с нашей стороны духовную особу, дабы проповедью слова Божия и соборным служением по обряду грекороссийския церкви возбудить горячесть к православному исповеданию нашему»¹¹⁸⁷.

XI

Архимандрит Варлаам – в мире Григорий Шишатский – был родом из села Красиловки – ныне Козелецкого уезда, Черниговской губернии¹¹⁸⁸. Родился в 1750 году¹¹⁸⁹. Его отец принадлежал к сословию малороссийских поселян¹¹⁹⁰. Не известно по какому счястливому случаю, он был отдан для образования в Переяславскую семинарию. Его блестящие способности перевели его отсюда в Киевскую академию¹¹⁹¹. Здесь он изучил, кроме филосовских и богословских наук, языки – латинский, греческий, немецкий, – зная польский язык. По окончании курса в академии он получил должность учителя Переяславской семинарии¹¹⁹². Пробыв три года учителем грамматики и два года риторики, он в 1776 году вступил в ряды монашествующих – в кафедральном Переяславском монастыре. В том же году был назначен учителем философии; через год он уже был иеромонах ипрефект семинарии. В 1780 году Варлаам произведён в игумена и получил в управление Мошногорский Вознесенский монастырь, который, несколько времени спустя, переменял на Переяславский Михайловский¹¹⁹³. В 1783 году был назначен учителем богословия, а через два года стал и ректором семинарии. В то же время был «присутствующим» в Переяславской духовной консистории и считался одним из лучших проповедников при Переяславской кафедре. В 1785 году, с упразднением Переяславской епархии, большая часть которой составила новообразованную Новгородсеверскую епархию, Варлаам перешёл в епархию Новгородсеверскую, удержав за собой все занимаемые им должности и переменив лишь Переяславский монастырь на Макошинский Николаевский¹¹⁹⁴. Такова была его судьба до 1786 года¹¹⁹⁵. Вероятно, по прошению Варлаама, преосвященный Виктор в мае 1786 года ходатайствовал пред св. синодом о назначении Варлаама «старшим Виленских монастырей¹¹⁹⁶. Очевидно, он считался полезным для епархии человеком. Преосвященный Виктор припысывает ему «устройство училищ» в Новгородсеверске; ему же здесь было поручено и составление «приветствий к ожидаемому там ея величества прибытию»¹¹⁹⁷. В Вильне Варлаам пробыл около двух с половиной лет. Когда в 1789 году наступило описанное уже «неистовство» в Польше, Варлаам, не согласившийся принести верноподанническую присягу речи посполитой, бежал из пределов Польши в Могилёв и здесь оповестил преосвященного Георгия о «произшествиях в Польше» и об аресте преосвященного Виктора¹¹⁹⁸. Преосвященный Георгий оставил Варлаама до времени в своей епархии, дав ему в управление, за неимением ничего лучшего, захудалый Буйницкий монастырь и в то же время, прося у св. синода дальнейшего указания, как распорядиться участью Варлаама¹¹⁹⁹. При слушании в св. синоде рапорта преосвященного Георгия, Петербургский митрополит Гавриил выразил желание принять Варлаама в свою епархию¹²⁰⁰. Однако, Варлаам, вероятно, ожидавший, что в Польше вскоре опять наступит спокойствие и ему можно будет вернуться на своё прежнее место, отказался от поездки в Новгородскую епархию, куда его приглашал митрополит Гавриил, объясняясь, что ему необходимо будет вернуться в Виленский монастырь – для сдачи монастырского имущества и получения своего собственного, оставленного там¹²⁰¹. Но прошёл целый год, а о возвращении в Вильну нельзя было и думать. Тогда Варлаам, «обремененный всякими нуждами» отправился в Петербург¹²⁰² и выпросил там себе место в епархии митрополита Гавриила, будучи определён настоятелем Новгородского Вяжицкого, а потом Кирилловского монастыря»¹²⁰³ и присутствующим в Новгородской консистории¹²⁰⁴. Когда преосвященный Виктор был освобождён из заключения, Варлаам, кажется, имел в виду тоже вернуться на прежнее своё место в Вильну. В конце лета 1793 года, узнав о какой-то милости, оказанной преосвященным Виктором его брату, Варлаам пишет преосвещенному необычайно красноречивое письмо с поздравлениями, с уверениями в своей преданности и усердии, с благодарностью за брата и с просьбой распорядиться о сбережении некоторых вещей, оставленных Варлаамом в Вильне и Минске в 1789 году. Своё письмо Варлаам заключает так: «Не оставьте, высокопреосвященнейший отец и архипастырь, воззреть отеческим оком и на меня самого лично»¹²⁰⁵. Когда, по высочайшему повелению, в св. синоде в мае 1794 года зашла речь об избрании помощника преосвященному Виктору в деле воссоединения, митрополит Гавриил, как уже было сказано, рекомендовал Варлаама¹²⁰⁶. Отправляя последнего в распоряжение преосвященного Виктора св. синод окружил отправляемого архимандрита особенной заботливостью, предписывая преосвященному Виктору определить Варлаама в «богатейший» и «лучший» монастырь епархии¹²⁰⁷. Преосвященный Виктор определил Варлаама в Дятловичский Преображенский монастырь¹²⁰⁸ – единственный богатый в епархии монастырь, среди множества совершенно обедневших. Варлаам получал от монастыря прислугу, стол, «поезд приличный» и 300 рублей деньгами в год¹²⁰⁹. 19 октября преосвященный Виктор лично «ввел Варлаама в духовную консисторию, назначив его первенствующим в ней членом¹²¹⁰, а через месяц уже отправил его на дело воссоединения на Украину¹²¹¹, куда стремился, но по болезни не мог отправиться преосвященный сам.

В грамоте преосвященного, которой снабжён был при отправлении на Украину Варлаам, говорилось: «Понеже присланы вы нам от святейшаго правительствующаго синода при указе, по известному присоединения к православной нашей грекороссийской церкви добровольно желающих унитов делу в помощь, мы же, чрез несколько уже месяцев, как Богу и людям известно, столько есмы слабы, что едва чрез келью сами собою перелезть можем, для того, пока в совершенное даст нам Всевышний, как и уповаем, придти здравие и благословит предприять в украинския места путь, определяем туда на месте нашем вас, возлагая на вас сей интерес по точности помянутаго из святейшаго синода указа». Грамота предписывала Варлааму отправиться на Украину «без замедления» и, «заведя сношения“ с обоими украинскими губернаторами и «с прочими без изъятия, до коих что по сему касатимется», – «вступить в дела». По смыслу грамоты, Варлаам назначался временно полным заместителем самого преосвященного в деле воссоединения. «Благочинные» украинские «препоручены» ему были «в полную власть». Варлаам вправе был отрешать от должности тех, кто «нетщатлив или соблазняющ покажется» и назначать по своему усмотрению других, достойнейших. Ему было дано также право непосредственно сноситься с соседними преосвященными, «в надобностях св. антиминсов, мира, служебников и о священниках», вызываемых из тех епархий на Украину. Варлаам обязывался, для пользы дела, лично объезжать не только города, но и местечки, в случае надобности, даже селения, «всюду подкрепляя интерес проповедию слова Божия». В распоряжение Варлаама была предоставлена целая канцелярия, из одной духовной особы и трёх канцеляристов¹²¹².

Варлааму, таким образом, давалась миссия исправить внутренние непорядки в деле воссоединения, вкравшиеся в среду самих же деятелей на этом поприще, – устранить произведенную неопытностью запутанность и все силы собрать и направить к одному, чтобы не растрачивалась задаром энергия, необходимая для трудного дела. Особенно много нареканий возбуждало дело с замещением остававшихся без священников приходов – и на эту сторону Варлаам прежде всего должен был обратить своё внимание¹²¹³.

XII

Мысль οмассовом вызове священников из соседних епархий для замещения воссоединяющихся приходов, в которых прежние униатские священники не пожелают воссоединиться, зародилась в Петербурге и преосвященному Виктору не принадлежит ни в какой степени. Напротив, преосвященный точно исполняя синодальный указ, основанный на высочайшем повелении, не задумался в тоже время открыть перед св. синодом своё явное нерасположение к этой мере. «По своему скудоумию», – писал преосвященный в своём рапорте св. синоду: «не следует вызывать ни одного иерея»¹²¹⁴. Нет ничего удивительного, что такое мнение преосвященного показалось странным в Петербурге. В самом деле, из дошедших сюда сведений было ясно видно, что священники воссоединившихся приходов перешли в православие далеко не все, и, как необходимое следствие этого, должна была явиться возможность частого повторения того факта, что «обратившиеся к православию жители» будут лишаться христианских треб, а церкви – отправления богослужения». Была наведена справка о силах, какими располагает местное православное духовенство, и оказалось, что из священнических детей лиц годных к рукоположению «потребному числу быть не уповательно». А отсюда вывод, что «настоит крайняя нужда в доставлении к таковым церквам православных священников» из других епархий, – вытекал сам собой¹²¹⁵. И в повторительном синодальном определении (22 марта 1795 года) о вызове священников в епархию преосвященного Виктора прямо сказано: «Хотя архиепископ Минский в мнении своем и объявляет, что дляепархии его в священниках из других епархий надобности нет; но по каким бы обстоятельствам могло сие быть, о том не объяснил; а по одному доставленному им же экстракту¹²¹⁶оказывается, что из 1607 церквей, обращенных в православие, священники 575 церквей остались при унии; следовательно, прихожане, не имея священников, не только лишаются утверждения их в православии, но и самонужнейших христианских треб, и потому остаются в неудовольствии; хотя же из приложенных копий консисторских указов видно, что к некоторым из тех церквей определяются священники прежние, бывшие в изгнании, также и Волохскими архиереями рукоположенные, но, кроме того, что сии последние по утверждению новообратившихся прихожан в правоверии не надежны, не можно надеяться, чтобы тех и других количество было соразмерное означенному множеству обращенных церквей без священников их; а сам он, архиепископ, в том же своем мнении написал, что как скоро где священника нашея церкви нет, то жители остаются упорно в унии: то из ceгo вероятнее замечать должно, что в доставлении к таковым церквам из других епархий священников, яко в православии рожденных, воспитанных и утвержденных, для означенных новообращающихся во оное жителей необходимая настоит надобность»¹²¹⁷. Назначение православного священника на нововоссоединённый приход св. синод ставил необходимым условием самого воссоединения и рекомендовал преосвященному Виктору «лучше и с присоединением не поспешать», нежели оставлять присоединённых прихожан без священника «лишенными всех спасительных таинств и обрядов православной церкви»¹²¹⁸.

Но чем же руководствовался в своём мнении преосвященный Виктор? – Следует «лишь обуздать Ростоцкаго ивладельцев, кои разсеевают, что все будет по прежнему», – писал преосвященный: «и, по пресечении надежды таковой, из унии все священники на благочестие согласятся»¹²¹⁹. И действительно, страшно было оставлять за собой неизбежными врагами целые сотни старых, опытных, сжившихся со своими прихожанами священников! При той смуте, какая царила в крае и из-за которой обыкновенному глазу несовсем было ещё ясно, за кем останется последнее слово, и в правду людям «практическим» могло казаться полезным помедлить, выждать, пока рассеется туман. Назначение же на приход нового священника, сразу после отказа прежнего воссоединиться, отрезывало для последнего возможность исправить свою ошибку и неизбежному раздумью давало один, нежелательный исход. Конечно, и преосвященный Виктор не надеялся на присоединение безусловно всех униатских священников, приходы которых воссоединятся с православием; но преосвященный ждал, что число упорствующих не будет велико и свободно покроется священниками; бывшими доселе в изгнании, а также и новыми ставленниками. И это было не единственное основание для предубеждения преосвященного Виктора против массового вызова иноепархиальных священников. Преосвященный Виктор в высшей степени осторожно относился к принятию в свою епархию священников из других епархий, нередко давая отказ на поступавшие к нему об этом прошения, если при них не было представляемо солидной рекомендации¹²²⁰, или если просители не были известны преосвященному лично. Постоянно нуждаясь в священниках и монахах для своей разорённой епархии, преосвященный с самых первых дней своего архиерейства не мог обойтись без помощи в этом отношении от других епархий, но эту помощь он принимал не без разбора. Между тем, при массовом вызове, ни о каком разборе не могло быть и речи. Мало того, если и можно было питать надежду, что в первых рядах появятся хотя бы и единичные лица, которые вложат душу в дело, – лица из числа немногих, для которых благо человечества выше всяких других соображений, – то за этими последними следовало ожидать встретить нескончаемую вереницу лиц, которые не дорожат Родиной и которыми и она не дорожит.

Первый синодальный указ – о вызове в епархию преосвященного Виктора священников из пяти соседних епархий – в один день 26 мая, был послан всем преосвященным, которых могло касаться это дело: Минскому, Киевскому, Новгородсеверскому, Могилёвскому, Черниговскому и Смоленскому¹²²¹. В Слуцке указ был получен в самом начале июня¹²²². Посылая 3 июня в Киев, Могилёв и Чернигов доверенных священников за получением антиминсов и мира¹²²³, преосвященный Виктор напоминал преосвященным иоб указе св. синода относительно вызова священников, прося в числе имеющих быть присланными к нему священников назначить – из Киева «человек с двадцать», а из Могилёва и Чернигова «человек по десяти» – «таких священников, которые были бы способны и в исполнении благочиннических должностей»¹²²⁴. Но, так как преосвященный Виктор определённого требования священников преосвященным не представил, то преосвященные ограничились лишь подготовлением желающих отправиться в Минскую епархию священников, но не отправляли их туда, ожидая от преосвященного Виктора специального отзыва. Преосвященный Могилёвский, получив синодальный указ и письмо от преосвященного Виктора, немедленно выдал указ (19 июня) с вызовом желающих отправиться в епархию преосвященного Виктора¹²²⁵, и на этот указ постепенно откликнулось «охотников» «человек с двадцать»¹²²⁶. В Черниговской епархии ещё скорее и ещё больше было найдено кандидатов к отправлению на новые места¹²²⁷. Но от преосвященного Виктора не поступало никакого специального требования¹²²⁸, и некоторые из назначенных к отправке священников, свыкнувшись с мыслью о переезде и приступив к продаже своего имущества¹²²⁹, стали томиться напрасным ожиданием. Преосвященный с самого конца июня тяжко был болен¹²³⁰. Не принимая личного участия в деле воссоединения на месте, он не был достаточно ознакомлен с той крайней нуждой в священниках, какая чувствовалась на Украине в данное время. Когда же несколько оправившееся его здоровье дало ему возможность заниматься делами, а донесения с Украины, где уже распоряжался архимандрит Варлаам, принесли неопровержимые цифры, преосвященный, видя свои надежды на обращение униатских священников при данных условиях не сбывающимися, поспешил обратиться к той мере, которую не одобрял в принципе, ещё до получения нового энергичного подтверждения из св. синода¹²³¹. В декабре он послал требование в Киев и Чернигов о высылке из обеих епархий по сорока священников¹²³² и оба преосвященные тотчас же начали отправление священников на Украину, как просил о том преосвященный Виктор, в распоряжение архимандрита Варлаама, небольшими партиями – по два и по три человека¹²³³.

XIII

Кроме различных чисто внутренних затруднений, которые отчасти должны были быть ожидаемы, как неизбежные спутники грандиозного и необычного дела, дело воссоеднения с первых же шагов встретило длинный ряд препятствий направленных против него со стороны униатского и римскокатолического духовенства и помещиков. Те из священников-униатов, которые не хотели принять православие, старались оправдать своё поведение. Ещё при самом начале обнародования «пастырской граматы» униатские священники уже возбуждали против неё народ, называя ее грамотой «мелхиседековою»¹²³⁴ и тем вселяя в тёмный люд опасение, что, в случае принятия грамоты, он будет одинаково в ответе и перед своим русским и православным правительством, и перед униатами и римскокатоликами помещиками, – ивсеми способами отвлекая народ от воссоединения¹²³⁵. Всюду рассеевались слухи, что присоединённый край опять будет возвращён Польше и «все будет по прежнему»¹²³⁶, причём волнения мятежа давали почву подобным слухам. Зачастую, вместе с благочинным, приезжавшим в то или другое селение для обнародования грамоты, наезжал туда и униатский протопоп, который своими увещаниями и запугиваниями отвлекал от воссоединения, если не народ, то, по крайней мере, местного священника¹²³⁷.

Ещё до выезда «благочинных» на «дело», униатское начальство поспешило собрать своё духовенство и по-своему подготовить его к близкому событию¹²³⁸. Зная расположение к православию своих прихожан, некоторые униатские священники, сами не желавшие воссоединиться, при приближении к их приходу благочинных, уезжали с приходов и увозили с собой ключи от церкви¹²³⁹. Ломать церковную дверь, чтобы вслед затем освятить церковь по православному чину, было, конечно, неудобно. Где ключи от церкви оставались в руках прихожан, там униатские священники, выезжая, старались захватить с собой церковную утварь, деньги, богослужебные книги, и оставляли в церкви положительно одни стены¹²⁴⁰. Иногда, в противодействии воссоединению, униатские духовные лица решались на чрезвычайно смелый шаг. Так, униатский официал Корецкой округи, выдал циркулярное письмо, что «склонность под сень православной церкви не соответствует монаршей воле и даруемой каждому свободе последовать убеждениям собственной своей совести в отношении исповедания веры»¹²⁴¹. Положим, официала скоро «удержали» от такого своеобразного объяснения оффициальным путём высочайшего манифеста, но это вовсе не значит, чтобы подобное объяснение не было рапространяемо в народе.

Помещики, особенно мелкие помещики, и все эти экономы, управители и тому подобные лица явились ещё более серьёзными врагами делу воссоединения, чем униатское и римскокатолическое духовенство. Слишком мягкий для края высочайший манифест об оставлении всех и каждого при всех прежних правах помещики приняли с полным сознанием своего достоинства. Право бесконтрольного, абсолютного владения своими крестьянами – это было их первое и самое дорогое для них право. Ещё живы предания, до каких геркулесових столбов доходило пользование этим правом. «Кто присоединится к православию, будет каран без милости», – предупреждал теперь помещик своих крестьян, будучи осведомлён об их желании возвратиться к «вере отцов»¹²⁴². – «Кто пойдет в православие, тому сто плетей»; «если пойдете в православие, то вас столько будет на виселице, сколько жолудей на дубе», – предупреждали своих крестьян помещики, видя их «ревностное желание» присоединиться к православию¹²⁴³. И эти «обещания» были ещё страшнее при наличности всюду циркулировавших слухов о новом отходе к Польше возвращённых России областей. Ожидая появления в том или другом селении благочинного, помещики отдавали приказ своим крестьянам «никого не слушать»¹²⁴⁴. Иногда помещики прямо выпроваживали из своих владений заехавшего туда благочинного, основываясь на высочайшем манифесте, что они «оставлены при всех своих правах», – и на этом основании они не дают своим крестьянам дозволения «переменять веру»¹²⁴⁵. Где дело было в этом отношении разъяснено, там помещики употребляли другие средства. Они забирали к себе ключи от униатской церкви и отказывались выдать их кому бы то ни было, утверждая, что у них в селении не приходская церковь, а их собственная, помещичья, домовая; и посланные от благочинного за ключами лица были выпроваживаемы с руганью¹²⁴⁶. «Всякий зовет себя фундатором», – жалуются благочинные: «забирает церковные ключи и не дозволяет нам войти в церковь»¹²⁴⁷. Принуждённые в некоторых случаях выдать ключи, помещики переносили к себе в дом всю церковную утварь, называя её своей собственностю¹²⁴⁸.

Если лица, желавшие воссоединения, в избытке слышали различные угрозы, то те, которые воссоединялись с православием, испытывали на себе осуществление слышанных ими ранее угроз. Сплошь и рядом их преследовали всевозможными оскорблениями, наругательствами и насмешками – не только помещики иуправители из униатов и римскокатоликов, но даже и арендаторы жиды¹²⁴⁹. Обратившихся в православие крестьян они обременяли излишними повинностями¹²⁵⁰, работами¹²⁵¹, экзекуциями¹²⁵². Под угрозой наказания розгами «до смерти» не дозволяли им ходить к православному священнику на исповедь и т. п.¹²⁵³.

Наругательствами не ограничивались. Были употребляемы более ощутительные средства злобной мести. В одном селении Домбровицкой округи, при приближении к селу благочинного, местный помещик угнал всех мужчин в поле на работу. Но оставшееся дома женское население присоединилось к «благочестию» и получили от благочинного крестики. На следующий же день, когда православное духовенство выехало из этого села, помещик велел собрать всех принявших православие женщин к нему на двор и здесь всех их высекли, при приговорах самого помещика: «Вот вам нате благочестие! вот вам ваши крестики!»¹²⁵⁴. В селе Димере помещик согнал весь принявший православие народ на базарную площадь. Сюда было привезено несколько возов лозы и панские гайдуки при сечении крестьян приговаривали опять: «Вот вам ваше благочестие». Одного крестьянина засекли на смерть. Устрашённые крестьяне разбежались в лес, в болото, и долго не решались показываться в свои дома¹²⁵⁵. Нещадный бой воссоединяющихся не был единичным явлением¹²⁵⁶.

Воссоединившимся священникам приходилось нередко пить не менее тяжёлую чашу угнетения и наругательств. На них налагались, в противность всем законам, «подати»; они быди лишаемы земли, рабочих, прав помола, въезда в лес, получения «роковщины» от прихожан, и т. п.; их выдворяли из их домов – на том основании, что дома построены помещиками для униатского духовенства: их детей забирали в рекруты. Пономарей и дьячков угоняли на панщину, и не с кем было отправлять в церкви богослужение. Не были редкостью и «наезды» на воссоединившееся духовенство, сопровождаемые грабежом, разорением и разбоем¹²⁵⁷. Иногда «наезд» предпринимали даже униатские священники или латинские ксендзы¹²⁵⁸.

Тем, которые являлись воссоединителями, жилось не легче. «Никого из моих подданных не смущать», – приказывал помещик православному священнику и прибавлял: «подождите неделя две, – будут вам кожу драть с головы и уния везде будет»¹²⁵⁹. Они должны были выносить всевозможные оскорбления, «оплевания»¹²⁶⁰ и побои¹²⁶¹. Когда факты подобного рода стали обнаруживаться всё более и более, то согласавшиеся было на присоединение униатские священники стали отказываться от своих заявлений¹²⁶².

Рядом с этим, были употребляемы и другого рода средства противодействия воссоединению. В воссоединявшихся приходах оставшиеся в унии священники, при содействии помещиков, устраивали униатские каплицы в помещичьих домах, амбарах, и, предлагая отправление всех церковных треб своим бывшим прихожанам, старались совращать воссоединённых; и нельзя сказать, чтобы они не имели никакого успеха, особенно там, где воссоединившийся приход оставался без священника¹²⁶³. Где не доставало для такого рода дел униатских священников, оставшихся без приходов, там являлись базилиане и делали их дело¹²⁶⁴. А помещики и обещаниями, и понуждениями заохочивали и принуждали крестьян идти в импровизированные каплицы¹²⁶⁵.

Что же делала гражданская власть края, которая делу воссоединения должна была оказывать «всевозможное споспешество»? Гражданская власть, оставленная высочайшим манифестом, за исключением лишь самых высших слоев, на прежнем основании и в прежнем составе, бывшем за Польшей, в своём взгляде на дело воссоединения ничем не отличалась от униатов и римскокатоликов, помещиков и управителей, принадлежа к тому же большей частью к их же среде. Немногие «российские» чиновники тоже были почти всегда на стороне помещиков, от которых они постоянно чем нибудь живились. И благочинным то-и-дело приходилось встречаться с полным несочувствием их миссии со стороны гражданской власти¹²⁶⁶. Слуцкий исправник Бибиков, не смотря на отзыв благочинного, долго не выезжал на «дело» и, когда впоследствии был спрошен о причине замедления, тοответил коротко: «Упомнил»¹²⁶⁷. «Для меня всё одно – что униат, что благочестивый, что поляк», – говорил публично один земский смотритель с немецкой фамилией¹²⁶⁸. Другой говорил: «В какой вере кто родился, в той пусть и умирает. Я лютером родился, лютером и умру». А «сержанту», разносившему грамоты, этот смотритель обещал сто палок за то, что тот близко к сердцу принимал порученное ему дело¹²⁶⁹. Некоторые чиновники открыто выражают своё несочувствие делу воссоединения, отказываясь, например, засвидетельствовать своей подписью прошение о воссоединении, что требовалось установившимся порядком¹²⁷⁰. Мало того. При рассмотрении сохранившихся документов, приходиться встречать, что иногда недостаточной твердостью и ясностью взгляда отличались те лица, от которых должно было бы ожидать противного. Изяславский губернатор Шереметев, растерявшийся при «нежных обстоятельствах» зарождавшего мятежа, распорядился было задержать обнародование пастырской грамоты в некоторых округах своей губернии, отчасти из боязни перед мятежом, отчасти же в угоду находившемуся тогда на Украине, в Радомысле униатскому митрополиту Ростоцкому¹²⁷¹; и это распоряжение имело самое гибельное влияние на мелких гражданских чиновников, несколько не расположенных в пользу православия, которые при каждом случае перехода прихода в православие стали предварительно осведомляться о взгляде на то местного помещика и даже униатского священника, опасаясь, по несколько раздутому смыслу губернаторского предписания, причинить последним «оскорбление»¹²⁷². Этот же губернатор дал секретное, но прогремевшее набатом предписание гражданским чиновникам, чтобы они «благочинным присоединять церкви к благочестию воли не давали»¹²⁷³. Правда, Шереметев очень скоро получил от Тутолмина строгий выговор за свои бестактные распоряжения¹²⁷⁴, но всё же камень в воду был брошен, и произведённое им волнение улеглось не скоро. К глубокому сожалению, по обстоятельствам, так сказать, совершенно посторонним, случилось так, что украинские крестьяне в это самое время стали терпеть тяжёлый гнёт от тех, на кого они вправе были смотреть, как на своих избавителей. Расположенные по всей Украине на зимние квартиры русские войска, в очень значительном количестве¹²⁷⁵ и не всегда со вниманием к условиям той или другой местности¹²⁷⁶, вызывали сильный ропот¹²⁷⁷ – тем более имевший основания, что минувшее лето принесло неурожай¹²⁷⁸и скотский падеж¹²⁷⁹, а теперешняя зима, не вовремя суровая¹²⁸⁰, истощила все запасы корма для уцелевшего скота.

После всего этого не удивительно, если не воссоединившиеся униаты воздерживались от воссоединения, не смотря на всё своё желание воссоединиться¹²⁸¹, а, с другой стороны, и деятели воссоединения, и воссоединившиеся иногда были близки к отчаянию. «От начала присоединения нашего к православной грекороссийской церкви не видим мы тишины и покоя, для нас обещанного», – жаловались архимандриту Варлааму, когда он приехал на Украину, сорок шесть священников Корецкой округи: «а более еще обуревания и гонения находят таковы, что стерпеть мы оных по человечеству не в силах, но или оставить свои жилища и приходы и удалиться куда, или обратиться в прежнее состояние принуждены будем. Ибо господа шляхта польская присоединившихся к православию как священников, так и мирских терпеть не могутъ вовсе...» Далее, пересчитываются различные «притеснения» и «гонения». Над православными священниками ругаются и помещики и даже жиды; их притесняют, грабят, преследуют; им негде жить, – у них отняты их церковные дома, их оставляют без куска хлеба, отнимая церковные угодья в пользу униатских священников, служащих в помещичьих домах, так что «в наступающую весну они огороды и ничего для себя имети не могтимутъ»: нечего будет есть. Положение народа не лучше. Его то силою, то «лестию» влекут от православия в униатские каплицы, и он уже приходит «в сомнение и отчаяние, не видя ни откуду никакой защиты и пособия». И, не стерпев тяжёлого гнёта, «уже многие из присоединившихся, оставив церкви Божии, обратились к каплицам и по прежнему до унии»¹²⁸².

Это печальная, грустная страница в истории воссоединения, и вина за неё падает не на одни «обстоятельства!»

XIV

Характерно в истории воссоединения дело помещиков Гижицких. 23 сентября 1793 года благочинный, протоиерей Петр Зражевский прибыл в местечко Краснополь, Житомирского уезда,принадлежавшее четырём братьям Гижицким, где крестьяне «всеусердно желали быть благочестивыми» и подали о том благочинному надлежащее прошениие. 24 сентября Краснопольская церковь была освящена по православному чину и оставленный при ней воссоединившийся местный священник Иоанн Лобачевский начал совершать проскомидию. Вдруг в церковь врывается «с превеликим азартом» один из братьев-помещиков, Варфоломей Гижицкий, «подполковник русской службы, кавалер ордена св. Владимира 4-й степени», с ватагой дворовых людей – и всех тут бывших воссоединившихся прихожан, более 200 человек, благочинного-протоиерея и священнодействовавшего священника, едва успевшего «ухватить изброшенный Гижицким антиминс и приготовленный агнец», – выгнал «с бесчестием и ругательствами» вон из церкви и велел литургисать приезжему униатскому попу. Гижицкий тут же поносил благочинного, преосвященного и православную веру, называя ее «жидовскою верой». Благочинный, «не стерпев этого, отозвался к нему в защищение православной религии». Гижицкий дал благочинному две пощёчены в присутствии всего народа, бывшего на церковном погосте. Благочинный заявил протест. Тогда Гижицкий ворвался к нему на квартиру и выказал тут всю свою безумную свирепость. Он рвал благочинного за волосы и бороду, свалил его на землю, бил ногами и «превеликим чубуком» без пощады; приказал подать пистолеты; велел привести собак, «чтобы они растерзали труп его». Благочинный выбежал из квартиры на площадь. Гижицкий за ним. Тут были и остальные три брата Гижицкие. Все они разом закричали; «Повесить его», т. е. благочинного. Послали за виселицей. Велели сзывать со всего села собак. Протоиерей перепугался и рыдал, а ему плевали в глаза, ругали всевозможным образом. Потом всё это им надоело и они бросили свою потеху, приказывая благочинному немедленно убираться из местечка. Благочинный заметил, что он туда приехал на почтовых. Тогда они приказали тащить его к повозке, одеть на него конскую сбрую и запречь в оглобли; по бокам припрягли его писаря и воссоединившегося священника. Потом, вероятно, и это наскучило панам и они велели благочинному в полчаса удалиться из их владений, под страхом смерти запрещая ему являться туда для присоединения желающих в православие: «прямо говоря, что буду в смерть убить». – жалуется благочинный¹²⁸³. Благочинный поспешил удалиться из Краснополя и принёс жалобу губернатору Шереметеву. Назначено было следствие. Протоиерей Зражевский был вызван в Житомир. Шереметев приказывал ему помириться с Гижицкими. Являлся к нему на квартиру Варфоломей Гижицкий и предлагал 40 червонцев под условием предать прошлое забвению. Но о. Зражевский не уступал. Он домогался лично представиться Шереметеву, но тот прямо приказал не допускать протоиерея Зражевского к нему. Гижицкие, успевшие заслужить благоволение у Шереметева, подняли голову и опять начали хвалиться: «Хоть и тысячу червонцев истратим, но себя в обиду не дадим, а благочиннаго сделаем несчастным». Между тем Шереметев дело Гижицких передал на усмотрение генерал-губернатора. АТутолмин написал о Варфоломее Гижицком, как полковнике российской службы, главнокомандующему, графу Румянцеву-Задунайскому, впредь до окончания дела приказав секвестровать имение Гижицких, согласно высочайшему указу. Румянцев ответил, что так как Гижицкий в данное время не на действительной службе, а проживает дома, то и подлежит гражданскому суду. Следствие затянулось года на полтора. Гижицкий времени не терял даром. По совету Шереметева, он съездил к Румянцеву ивыпросил у него письмо к Шереметеву с просьбой обратить на начатое уже производством дело Гижицких благосклонное внимание. Но дело уже велось и в св. синоде о препятствиях и притеснениях в деле воссоединения доведено было до сведения императрицы. Гуманная иператрица в своём именном указе на имя генерал-губернатора Тутолмина выразила своё «справедливое неудовольствие» по поводу возможности таких фактов, какие открывались из дела братьев Гижицких. Это дело она ,дала на замечание» Тутолмину, прибавив, что «поступок Гижицких заслуживает всё внимание правительства» и требует «строжайшаго изследования»¹²⁸⁴. Дело принимало оборот нешуточный. Гижицкие струсили. Варфоломей Гижицкий поспешил явиться к преосвященному Виктору и здесь униженно старался загладить свою вину¹²⁸⁵. Впрочем, дело скоро приняло иной оборот. Близкий сосед Гижицких Ян Дуклян Охоцкий (который и сохранил рассказ о конце этого дела в своих воспоминаниях), приехав раз к ним и застав их в отчаянии припомнил, что Румянцев долго квартировавший на Волыни, охотно знакомился с местными помещиками и, между прочим, бывал у родителей Гижицких и любил ласкать их детей. Немедленно составился проект ехать к Румянцеву с новым ходатайством. С одним из братьев Гижицких отправлялся и Охоцкий под предлогом поблагодарить Румянцева за освобождение его от ссылки. Румянцев жил в это время в малороссийском местечке Ташани, жил по-царски. Он милостиво принял польских панов. Гижицкий стал рассказывать дело, сильно смягчая свою вину. Румянцев потребовал говорить правду. Стали говорить правду. Румянцев очень сердился, стучал ногой, повторяя: «Какое безумие, какая развращенность! такой был и отец его – пан Каэтан и дядя Тадеуш, которых я знал очень хорошо». Воспоминания прошлого застлали всё розовой дымкой. Румянцев взялся ходатайствовать за Гижицких пред императрицей. «Я напишу к государыне не так, как великой царице, а как матери нашей, самой милостивой, напишу горячо... Надеюсь, что государыня не откажет мне в том, о чем я просить её буду». На следующий же день был послан курьер в Петербург. Гижицкий со своим спутником ждали возвращения курьера у Румянцева, по его приглашению. Через 12 дней курьер вернулся. Румянцев принял Гижицкого в приёмной, в мундире, при всех орденах; секретарь прочитал высочайшее письмо, дававшее Гижицким совершенное помилование и повелевавшее: «не входя в рассмотрение дела, освободить подсудимых от всякой ответственности, имения возвратить, дело предать вечному забвению, а первую причину сего возмущения строго наказать.» Гижицкий и Охоцкий прослезились. Румянцев им сказал: «Будьте только привязаны к нашей великой государыне и она будет любить вас, как детей». Румянцев пригласил поляков затем на парадный обед – с тостами и пушечной пальбой – в честь императрицы. Десять дней ещё, по приглашению Румянцева, желавшего взять у поляков «несколько лекций» их языка, они прожили у него, «как в раю». Прощаясь, Румянцев обнял обоих поляков и сказал: «Люблю поляков! но не делайте больше ваших штук, ибо уже не буду вам более помогать»¹²⁸⁶. Впоследствии Варфоломей Гижицкий был Волынским губернатором¹²⁸⁷.

XV

После всего сказанного, не удивительно, если дело воссоединения не шло с таким успехом, который бы соответствовал народным стремлениям. «Не безизвестно», – писал Берхман в мае 1794 года Румянцеву: «что знатная часть народа лишена всех средств к изъявлению своих настоящих расположений; они (крестьяне) до-крайности теснимы помещиками своими, не терпят их душевно, и ждут только той счастливой минуты, в которую они могут, оставя униатский обряд, насильно имипринятый, обратиться в веру православную грековосточную, искони праотцами их исповедуемую. Из староств многие громады письменно объявили желание, помещичьи же не смеют тому последовать»¹²⁸⁸. «Все люди», – говорили преосвященному Виктору приезжавшие с Украины лица: «желают и даже рвутся быть благочестивыми, только-де боятся чинимых от властей их гроз и устрашений, от коих не видно подобающаго в сем защищения»¹²⁸⁹.

«Замешательства, препятствия и противодействия отнимали быстроту у дела воссоединения, но самого дела они остановить не могли. Откровенные и правдивые донесения отправленного на Украину архимандрита Варлаама не оставляли сомнения относительно того, что в самом деле воссоединения произошли «замешательства», которые необходимо было устранить как можно скорее. К этому времени здоровье преосвященного Виктора оправилось настолько, что он мог по крайней мере, работать дома. Благочинным посылались инструкции, разъяснения, указы, подтверждения точно соблюдать установленные правила в деле воссоединения¹²⁹⁰. Шли новые требования в Киев, в Чернигов, в Новгородсеверск, о скорейшей выселке большого числа священников из этих епархий¹²⁹¹. Преосвященный, для ускорения дела, просил высылать священников прямо на Украину, где архимандрит Варлаам обязан был немедленно дать им приходы¹²⁹². Необычайно «жестокая» зима¹²⁹³ с «ежедневными метелями и непомерными снегами»¹²⁹⁴ и чрезвычайно сложные хлопоты с получением денег на проезд вызываемых священников¹²⁹⁵ несколько задерживали их прибытие, но из Киева священники появились на Украине, как уже было сказано, ещё в декабре 1794 года¹²⁹⁶. С первых же месяцев 1795 года началось регулярное и в значительном числе прибытие священников, кроме Киева, из Чернигова. Из Киева за зиму на Украину переехало 40 священников Киевской епархии¹²⁹⁷. В феврале преосвященный Виктор потребовал из Киева ещё 20 человек. Митрополит, «в виду важности дела», изыскал возможность исполнить это требование, хотя оно и не было точно согласовано с синодальным указом¹²⁹⁸. Но далее уже Киевская епархия оказалась не в состоянии высылать «способных» священников и, по ходатайству митрополита, св. синод освободил его епархию от этой обязанности на будущее время¹²⁹⁹. Добавки в двадцать человек к первоначально истребованным сорока преосвященный Виктор просил и из Чернигова, и Черниговский преосвященный нашёл возможность удовлетворить этому требованию, отправив за первые четыре месяца 1795 года на Украину 53 человека¹³⁰⁰. Два священника¹³⁰¹и один канцелярист – кандидат в священники¹³⁰² прибыло из Могилёва. Возвращались изгнанные священники и, например, из Киева их за зиму прибыло 16 человек¹³⁰³. Были, кроме того, на Украине готовые «волохские» священники¹³⁰⁴. Вдобавок ко всему этому, и преосвященный Виктор, получивший с начала 1795 года возможность совершать богослужение, рукополагал, сколько было можно молодых ставленников и посылал их на Украину¹³⁰⁵. Варлаам распределял по приходам прибывавших к нему священников¹³⁰⁶, в случае нужды и возможности, соединял приходы¹³⁰⁷, мало-по-малу чувствовавшийся с этой стороны недостаток перестал быть ощутительным¹³⁰⁸. Антиминсы и миро тоже были доставляемы в возможно большом количестве и, когда сказался вопиющий в них недостаток, то и с большой поспешностью. 31 августа из Киева было получено 135 антиминсов и 32 «чвертки» мира¹³⁰⁹, 2 октября 588¹³¹⁰ антиминсов через неделю ещё 320 и т. д.¹³¹¹, так что к январю 1795 года из Киева было получено антиминсов уже полторы тысячи¹³¹². Из Чернигова тоже были крупные получки, хотя, конечно, с киевскими их нельзя было и сравнивать¹³¹³.

Хлопоты преосвященного Виктора и личные распоряжения архимандрита Варлаама¹³¹⁴, конечно, ослабляли силу многих «замешательств» и «препятствий», но не может быть и речи о том, чтобы ими были устранены все препятствия делу воссоединения. И, тем не менее, воссоединение шло могучей победной волной, смывая или переступая все встречающиеся ему на дороге преграды. Сообщения украинских губернаторов несли утешительные вести. К половине ноября 1794 года в Брацлавской губернии было уже до 600,000 воссоединившихся с православием душ¹³¹⁵. К январю 1795 года и в Изяславской губернии цифра воссоединённых дошла до 300,000 душ¹³¹⁶. Составленный 28 февраля 1795 года общий экстракт принёс с Украины 1,607 воссоединённых церквей, 2 монастыря, 1,032 священника и миллион прихожан¹³¹⁷. Два дополнительных экстракта, 13 и 23 марта,и прибавили ещё около 200 церквей, до полутораста священников и около 86,000 прихожан¹³¹⁸. Стремление народа к православию было так велико, что захватило своей волной даже римскокатоликов и даже евреев. «По некоторым здешним явлениям, и католики хотят к православной церкви присоединиться, а молодые жиды ищут креститься», – писал преосвященному Виктору с Украины Варлаам, прося разрешения о всех подобных случаях, в виду их многочисленности и «в виду отдалённости места», доводить до сведения преосвященного уже post factum, не испрашивая каждый раз предварительного разрешения у преосвященного¹³¹⁹.

Наконец, тронулся в путь на Украину и преосвященный Виктор. Ещё в половине января он обратился к Тутолмину с просьбой выдать ему паспорт «чрез Чернигов, Киев, Житомир на Украину, а, буде можно, во-первых чрез Могилёв, с конвоем по крайней мере человек 12 кавалеристов с лошадьми и «особо для протодиакона Меркурия, имеющаго отправиться с ризницею и будучими при нем людьми в монастырь Корсунский»¹³²⁰. Выслав преосвященному тотчас же требуемые паспорты, помеченные 20 января¹³²¹, и сделав распоряжение о «наряде для конвою 12 карабинер» и об оказании преосвященному полицейскими чиновниками «всевозможнаго споспешества» в пути¹³²², Тутолмин, сам отъезжавший в Петербург¹³²³ просил преосвященного поторопиться отъездом на Украину, чтобы «самоличным присутствием» устранить возникшие в деле воссоединения замешательства¹³²⁴. Однако, не дававшая покоя преосвященному его болезнь не дала и теперь ему возможности скоро приступить к исполнению своего давнего желания, – и только 3 марта он мог написать св. синоду: «От сильной и долговременной болезни несколько освободився, – – – сей день во полуденныя губернии имею отправиться»¹³²⁵. 23 марта он был уже в местечке Рожеве¹³²⁶ и, постоянно двигаясь вперёд, делал неизвестным своё пребывание в данное время даже для Киевского митрополита¹³²⁷. Ещё перед Пасхой¹³²⁸ преосвященный приехал в Богуславский монастырь, но скоро двинулся дальше¹³²⁹. Около 20 апреля он прибыл в Житомир, где иоставался до конца мая¹³³⁰. Июнь был проведён в разъездах¹³³¹, а весь июль и первую половину августа преосвященный Виктор провёл в Виннице¹³³². Он зорко следил за епархиальными делами, приводя в порядок расстроившуюся церковную жизнь на Украине, замещал остававшиеся без священников приходы новорукоположенными ставленниками, – рукополагая, впрочем, только после предварительного самоличного испытания молодых кандидатов на священство¹³³³. 9 августа в Виннице преосвященный получил письмо от Тутолмина с приглашением прибыть на открытие Минского наместничества, имевшее быть в сентябре¹³³⁴. 23 августа преосвященный Виктор покинул Винницу¹³³⁵ и, сопровождаемый назначенным по распоряжению Берхмана конвоем¹³³⁶, прибыл в Слуцк, откуда писал 4 сентября св. синоду, что «в скорости» намерен отправиться в Минск¹³³⁷. Торжества при открытии Минского наместничества начались 22 сентября и закончились лишь спустя десять дней, 2 октября¹³³⁸.

Украинская поездка преосвященного Виктора в 1795 году была его прощальной поездкой по Украине. Волынь и Подолия отходили от епархии Минской.

Воссоединение в пределах Минской губернии. – I. Учреждение новых епархий и новые границы Минской епархии. – II. Новые преосвященные. – ІII. Воссоединение в пределах Минской губернии. – IV. «Замешательства». – V. Устранение «замешательств». Разрешение вопроса о второбрачных и женатых на вдовах священниках. – VI. Противодействие воссоединению. – VII. Воссоединение в Могилёвской епархии. – VIII. Количественные итоги воссоединения. – IX. Печальная страница совращений.

Итоги воссоединения. – X. Венценосная покровительница западнорусского православия. – XI. Гражданское правительство края в деле воссоединения. – XII. Духовное правительство в том же деле. – XIII. Вызванные из других, епархий священники. – XIV. Уния. – XV. Общий взгляд на дело воссоединения 1794‒1796 годов.

I

Осенью 1794 года совершился третий раздел Польши¹³³⁹. Распубликованный в декабре 1794 года¹³⁴⁰ литовским генерал-губернатором, князем Николаем Васильевичем Репниным¹³⁴¹ манифест отводил к России земли, «начиная от прежних с Россиею границ Галиции, вдоль по старой границе австрийских владений до реки Буга и далее вниз по течению ея до литовских рубежей, обнимающия собою всю остальную часть волынскаго и часть хелмскаго воеводств, лежащия на правом берегу реки Буга – – – »¹³⁴². Все эти земли, на которых почти не было православных церквей, отошли к епархии преосвященного Виктора.

Епархия Минская получала, таким образом, совершенно беспримерную физиономию, обширностью своих границ и количеством находящихся в её пределах церквей превышая все существующие епархии. Кроме того, внутренняя жизнь Минской епархии, по своему богатству и по мере требуемой ею от её владыки затраты энергии и сил, также представляла собой необычное явление. Назначенная императрицей «комиссия» для изыскания средств к «лучшему успеху дела воссоединения», состоявшая из митрополита Гавриила, канцлера графа Александра Андреевича Безбородко и генерал-губернатора Тутолмина, бывшего ещё с февраля в Петербурге¹³⁴³, решила ввести в необычной епархии надлежащее устройство. Комиссия выработала проект, которым из наличиного состава Минской епархии выделялась одна самостоятельная епархия и учреждалась одна викарная. Заслушав этот проект в заседании 2-го апреля, св. синод постановил поднести проект на утверждение императрицы, мотивируя его следующим образом: «Кроме количества церквей (2,328 присоединённых из уинии), какового ни в одной из внутренних российских епархий нет, обширность Минской епархии столь велика, что архиерею одному по пастырскому своему долгу все церкви обозреть не возможно, кольми же паче в должном распоряжении, каково при сем важном произшествии (разумеется дело возсоединения), по разным встречающимся обстоятельствам, весьма нужно, успеть не возможно; сверх того, и униатских церквей показано не присоединившихся 2,996, кои, по отзыву преосвященнаго Виктора, обратиться не укоснят, а при таковом случае должны быть прилагаемы сугубыя меры и личное архиерейское посещение селений»¹³⁴⁴. Проект получил высочайшее утверждение, и императрица выдала св. синоду 12 апреля 1795 года соответствующий указ. В указе говорилось, что «так как более миллиона из народа российскаго, под обладанием польским бывшаго и ныне к древнему его отечеству паки присоедяненнаго, лестию и насилием с пути праваго в соединение с римскою верою совращеннаго», оставили свое заблуждение и к истинной матери их православной восточной грекороссийской церкви добровольно соединилися, да и нет сомнения, что и прочие им единомышленные таковому же спасительному примеру последовать будутъ, – – – то, при сем расширении православия и потому умножении благочестивых церквей, для лучшаго управления дел духовных, на первое время в обширной епархии новоприсоединенных областей учреждается один местный архиерей» и, кроме того, в помощь Минскому архиепископу определяется один викарий. Новому «местному архиерею» присвоивался титул «епископа Брацлавскаго и Подольскаго»; викарий должен был титуловаться епископом Житомирским»; соответственно этому, и прежний титул преосвященного Виктора заменялся титулом: «архиепископ Минский и Волынский»¹³⁴⁵.

Так как экстраординарное положение Минской епархии вместе с концом дела воссоединения прекращалось, то уже были сделаны распоряжения о приведении всех новых епархий к обычному типу. Для «монастырскаго чина, из котораго начальники употребляются в заседания в консисториях и в разныя по епархии служения, – а равно и для помещения семинарии» учреждалось высочайшим указом во всех трёх новых епархиях по одному мужскому первоклассному монастырю, с обращением для помещения каждого монастыря зданий одного из лучших униатских монастырей, причём состоящие в последнем униатские монахи должны были быть распределены по другим монастырям и самый монастырь, как униатский, должен был быть упразднён. В пользу новоучреждаемых православных монастырей отходили и принадлежавшие упраздняемые униатским монастырям «угодия и доходы», – впрочем, только «до разсмотрения». Кроме первоклассного мужского, в каждой епархии учреждался второклассный женский монастырь, который должен был воспользоваться одним из униатских монастырей «на вышесказанном основании»¹³⁴⁶. Два дня спустя после выдачи высочайшего повеления, митрополит Гавриил и обер-прокурор Мусин-Пушкин, вместо особого синодального заседания по вопросу об учреждении монастырей, «за неудобным переездом через Неву к собранию в св. синод», сами по этому вопросу «имели сношение» с генерал-губернатором¹³⁴⁷ Тутолминым. «По довольном разсуждении, соображаясь имеющимся у Тутолмина сведениям», три совещавшиеся лица остановились на определённых результатах, которые ещё через два дня, 16 апреля, были доложены и св. синоду, в виде особой «записки»¹³⁴⁸. Записка была принята св. синодом, затем поднесена во всеподданнейшем докладе государыне и, когда удостоилась высочайшего утверждения, снова была заслушана св. синодом в заседании 23 апреля¹³⁴⁹ и принята к точному исполнению. Записка, относительно Минской епархии, основана была на следующих положениях: 1) для большего удобства в сношениях по делам с гражданской властью, Минский архиепископ переносит свою кафедру из Слуцка в Минск; 2) в православное ведомство поступают два минские, находящиеся один подле другого и имеющие одну общую церковь, униатских монастыря и в один из них перемещается «состоящий в сем городе, но здания потребнаго ещё не имеющий» Петропавловский православный монастырь, а другой, «который способнее окажется», будет приспособлен для помещения архиерейского дома: 3) прежнюю церковь Петропавловского монастыря, ныне отстраивающуюся по высочайшему повелению, обратить в кафедральный собор; 4) женский штатный монастырь, «так как сему в Минской губернии из униатских женских монастырей выгоднаго нет», остается в Слуцке, занимая помещение в «одном из тамошних благочестивых монастырей»¹³⁵⁰. Вместе с детальным устроением Минской епархии, такое же устроение дано было и епархиям Брацлавской и Житомирской¹³⁵¹. Епархия Брацлавская брала себе всю Брацлавскую губернию; кафедра назначалась в Каменце Подольском¹³⁵². Епископу Житомирскому, викарию, предоставлены были «не только Житомирский уезд, по которому он, епископ, именуется, и Острожский, где дом для него назначен», но и «другие Изяславской губернии уезды», точнейшее определение которых, соответственно их «близости и способности», св. синод предоставлял сделать самому преосвященному Виктору «по сношению» с генерал-губернатором. Викарий получал все права местного епархиального архиерея, и если он был назван викарием, то как будто только для того, чтобы не оставить епархию преосвященного Виктора при крайне незначительном числе церквей. Викарий получал из Минской консистории все касающиеся его епархии дела, брал в своё ведение распоряжение вызываемыми собственно для его епархии священниками и даже получал указы непосредственно из св. синода, «как и прочие епархиальные преосвященные». Его отношение, как викария, к Минскому архиепископу было так определено в указе св. синода: «при всем том состоять ему, епископу, яко викарию, в ведомстве местнаго архиепископа Минскаго»¹³⁵³. Это отношение выражалось, – впрочем, лишь несколько первых месяцев, – в том, что викарий Житомирский, получая указы от св. синода непосредственно, отвечал и вообще вёл со св. синодом сношения через преосвященного Минского.

II

На Брацлавскую кафедру высочайшим указом был назначен архимандрит Иоанникий, на Житомирскую – Варлаам¹³⁵⁴. О Варлааме уже было сказано; следует сказать несколько слов об Иоанникии.

Сын зажиточного «киевскаго мещанина»¹³⁵⁵, мельника Беркута, проживавшего близь местечка Полонного¹³⁵⁶, Волынской губернии, отчего и получил фамилию Полонский, Иоанникий с самого раннего детства испытал на себе промыслительное действие Божией руки. Пограничное местечко часто подвергалось нападениям татар. В один из таких татарских наездов смерть занесла свою губительную руку над всем семейством мельника. Татары убили родителей Иоанникия и всех живших в том доме, самый дом, ограбив, сожгли, и только один малютка, будущий Брацлавский архиерей, забился под печку и каким-то чудом Божиим спасся и от татар, и от пожара. Через несколько времени брат главы убитого семейства явился на развалины и здесь, к своему удивлению, отыскал еле живое от голода и страха дитя¹³⁵⁷. Дядя отдал мальчика в ученье¹³⁵⁸. По окончании Киевской академии, он был учителем в Смоленской и Тамбовской семинариях, и в последней исправлял должность ректора. В 1771 году принял монашество. В 1775 году назначен «иеромонахом (законоучителем) в артиллерийский инженерный кадетский корпус» в Петербурге, где преподавал и греческий язык. Через четыре года определён настоятелем Владимирского второклассного Цареконстантиновского монастыря¹³⁵⁹; потом скоро переведён в Нижеломовский второклассный¹³⁶⁰, затем в Черниговский Троицкий Ильинский¹³⁶¹ и, наконец, в Нижегородский Печерский первоклассный¹³⁶², всюду занимая настоятельскую должность и – в Чернигове и Нижнем-Новгороде – будучи присутствующим в консисториях. В 1793 году Иоанникий вызван был в Петербург на «чреду служения и проповедания слова Божия», но архиерейства не получил и был послан в Москву – архимандритом первоклассного Донского ставропигиального монастыря¹³⁶³, и членом московской св. синода конторы¹³⁶⁴. По смерти преосвященного Георгия Коннисского, Иоанникий был представлен в синодальном докладе императрице вторым кандидатом на Могилёвскую кафедру¹³⁶⁵, но был утверждён первый кандидат. Высочайший указ 12 апреля 1795 года застиг Иоанникия в Москве. Оба новоназначенные епископы, согласно синодальному указу, предписывавшему не медлить¹³⁶⁶, в скором времени получили хиротонию: Иоанникий – в большом Успенском соборе в Москве 13 мая¹³⁶⁷, а Варлаам в Киеве, в Соборной Лаврской церкви, 3 июня¹³⁶⁸. Иоанникия хиротонисал митрополит Московский Платон, в сослужении собора московских иерархов¹³⁶⁹; Варлаама, за болезнью митрополита Самуила, «приглашённый от него» Черниговский преосвященный Иерофей «с другими там находившимися преосвященными»¹³⁷⁰. Снабжённые инструкциями, ризницей¹³⁷¹, оба преосвященные, Иоанникий и Варлаам, направились, недолго спустя после своей хиротонии, к своим кафедрам. Преосвященный Иоанникий, выехавший из Москвы после8 августа¹³⁷², через Киев, где он был 26 августа¹³⁷³, прибыл в свою епархию в сентябре. По распоряжению Тутолмина, на границе Брацлавской губернии встретил преосвященного Иоанникия «нарочный чиновник», который и сопровождал преосвященного до его кафедры. Кроме того, в поезде преосвященного следовал земский смотритель каждого лежащего по пути уезда с конвоем из своей команды, «во уважение к сану» преосвященного и для охраны следующей с ним ризницы»¹³⁷⁴. Почти в одно время с преосвященным Иоанникием, именно 7 сентября, прибыл в свою епархию и преосвященный Варлаам¹³⁷⁵. Преосвященные, прибыв в свои епархии, тотчас же вступили в отправление епархиальных дел¹³⁷⁶. Но полный порядок в их епархиях водворился ещё не скоро.

Преосвященному Иоанникию оказалось негде жить. Францисканский монастырь городе Каменце, назначенный для помещения в нём преосвященного¹³⁷⁷, оказался совершенно негодным для жилья. Он носил на себе все следы намеренного опустошения: без окон, без дверей, без печей. В таком же «состоянии» был и иезуитский монастырь, назначенный для первоклассного мужского монастыря, и к тому ещё занят был складом казённого провианта¹³⁷⁸. После разных хлопот и сношений, преосвященный Иоанникий с 1 октября поместился в Шаргородском униатском монастыре, в 120 верстах от Каменца¹³⁷⁹, и переместился в Каменец уже в последствии.

Преосвященному Варлааму оказалось много хлопот с определением границ его епархии. В высочайшем указе об его определении из назначенных в его ведение уездов были поименованы только два – Житомирский и Острожский, а о других было сказано, что они будут назначены, «по способности», преосвященным Виктором и генерал-губернатором Тутолминым¹³⁸⁰. 16 сентября преосвященный Варлаам, извещая преосвященного Виктора о своём прибытии в епархию, писал, что он пока «воздерживается от дел», так как имеющие составить его епархию уезды ему «ещё не препоручены»¹³⁸¹. Между тем и преосвященный Виктор сам не получал от губернаторов известий о новом распределении уездов¹³⁸² и потому не мог ответить Варлааму тотчас. Не имея точного указания границ своей епархии, преосвященный Варлаам «до времени» вступил в управление двух уездов, назначенных ему высочайшим указом, открыл консисторию и с 22 октября «относительно двух сих уездов дела течение возымели¹³⁸³». Скоро, впрочем, Варлаам получил и точное опредедение границ своей епархии. Преосвященный Виктор вместе с генерал-губернатором Тутолминым решили отделить в ведение преосвященного Варлаама все 13 уездов бывшей Изяславской, а теперь Волынской губернии: Владимирский, Домбровицкий, Житомирский, Заславский, Ковельский, Лабунский, Луцкий, Новоградволынский, Овручский, Острогский, Радомысльский, Ровенский и Чудновский¹³⁸⁴. Впрочем, это отделение не было окончательным и Волынская епархия в продолжение пяти последних лет прошлого столетия несколько раз меняла свои границы¹³⁸⁵.

Для Брацлавского преосвященного на первых порах подобных «граничных» хлопотне было, так как его епархия была определена границами Брацлавской губернии. Но, недолгое время спустя, и здесь наступили перемены границ, в зависимости от нового размежевания малороссийских губерний¹³⁸⁶, и вся эта сутолока едва улеглась к самому концу столетия¹³⁸⁷. Вместе с учреждением двух новых епархий, от преосвященного Виктора отошла целая масса работы по различным сторонам детального устроения новоприсоединённых приходов. Но это была уже нетрудная работа; главное здесь было сделано. От преосвященного Виктора отходила воссоединившаяся Украина и впередистояла ещё не воссоединённой вся новая губерния, – вся «Литва», где русские и православные тенденции были сильно придавлены польсколатинским гнётом и где, потому, такого могучего движения народного духа, как на Украине, нельзя было и ожидать. Отдыха, словом, не было. Предстояла работа – и труднейшая работа.

III

Синодальный указ об учреждении двух новых епархий преосвященный Виктор получил 21 мая на Украине, в Житомире¹³⁸⁸. Преосвященный не поспешил домой в Слуцк. 12 июня он был в Виннице¹³⁸⁹, 23-го – выехал в Летичев¹³⁹⁰, но потом опять вернулся тотчас же в Вининцу¹³⁹¹и пробыл здесь до второй половины августа, водворяя на Украине, среди воссоединившихся, порядок и благоустройство. Преосвященный Иоанникий, извещая преосвященного Виктора, при одном «благовременном» случае, о своём назначении и свидетельствуя своё «почтение и усердие» преосвященному, писал в postscriptumʹе: «Податель сего вашему высокопреосвященству письма, паствы вашей священник Терентий, уверил меня, что ваше высокопреосвященство очищаете теперь вверенную мне паству от волков. Я симмного буду обязан, если по прибытии моём туда не застану там злоумышляющих церкви святой врагов»¹³⁹². Нужно было, значит, покидать чужую епархию и обратиться к своей.Первое обнародование «пастырской граматы» в Минской епархии, летом 1794 года, не имело почти вовсе благоприятных результатов: присоединилась – и то с большими препятствиями¹³⁹³ – лишь одна церковь с 849 прихожанами¹³⁹⁴. И хотя такое «бездействие гласопризывания по Минской губернии, в которой находится и престольная архипастырская обитель, и главное гражданское правительство»¹³⁹⁵, сильно озабочивало и преосвященного Виктора, и генерал-губернатора Тутолмина, но в Минской губернии для дела воссоединения были такие неблагоприятныеусловия, что для борьбы с ними требовалось положить особенно много энергии и сил. «Вашему высокопреосвященству известно», – писал преосвященному Виктору Минский губернатор Неплюев¹³⁹⁶: «сколь давно уже в здешних местах способом унии отторгнутьнарод от прародительской их верыи сколь трудно будет потому обращать их к древнему благочестию. Однакоже, нельзя не надеяться, чтобы за наилучшим к тому предводительством не обратились к тому некоторые, когда только к делу сему, столь важному, употреблены будут совершенно способные чины, которые-б не только могли в закоренелыя сердца влиять чувствительность, но и примерами привлекали таковой народ на истинный путь». «Столь же мало здесь таковых найтить можно, вашему высокопреосвященству суть ведомо», – писал далее Неплюев и проектировал вызвать «благочинных» из «полуденных губерний»¹³⁹⁷. Теперь, когда воссоединение на Украине почти закончилось, в самом деле можно было все силы обратить сюда.

Ещё в самый день своего отъезда на Украину, 3 марта, преосвященный Виктор подписал список «благочинных», назначенных на Минскую епархию. Для 12 округ назначено было 28 лиц, из лучших священников епархии¹³⁹⁸.

В марте же было начато и дело воссоединения. Но оно здесь не имело такого благоприятного хода и таких благоприятных результатов, как на Украине. За весь месяц воссоединился только один приход – Михайловской церкви в Великом БоковеМозырской округи¹³⁹⁹. Вероятно, весенние розливы рек и время великого поста не давали воссоединению развернуться. Апрельтоже не дал значительных результатов: были присоединены 2 приходских церкви¹⁴⁰⁰, 4 приписных¹⁴⁰¹и 3 каплицы¹⁴⁰², – все в Мозырской округе¹⁴⁰³. Но май обнял уже не только весь Мозырский повет¹⁴⁰⁴, но и Пинский¹⁴⁰⁵, Борисовский¹⁴⁰⁶, Бобруйский¹⁴⁰⁷, Слуцкий¹⁴⁰⁸, Давидгородокский¹⁴⁰⁹ даже Поставский¹⁴¹⁰, Минской¹⁴¹¹ и Вилейский¹⁴¹². Следующий месяц, июнь, дал не менее благоприятные результаты¹⁴¹³. Летние месяцы – июль¹⁴¹⁴, август¹⁴¹⁵ отразились некоторым ослаблением в деле воссоединения, но осенью воссоединение опять усилилось¹⁴¹⁶. Впрочем, главная волна воссоединения прошла в мае и июне, а осенью присоединялись уже запоздавшие, можно сказать, единичные церкви.

IV

«3амешательства» в деле воссоединения в Минской губернии как и на Украине, начались с первых же шагов.

Уже среди самих благочинных возникли некоторые недоразумения. Дело в том, что, по малочисленности наличных православных священников в районеМинской губернии, в благочинные были назначены нередко священники слишком отдалённых от предназначеннаго им места деятельности приходов. Из Старобина, например, приходилось ехать в Борисов, из Турова к Игумену, и т. д.¹⁴¹⁷. И вот, некоторые благочинные стали отказываться от своего назначения. Один, например, благочинный – Туровский протоиерей Пётр Загоровский – писал в консисторию, что он, «по старости и бессилию» совершенно не в состоянии отправиться в назначенную ему округу, и просил уволить его от благочиния, предлагая в замен его поручить дело воссоединения священнику Туровской Преображенской церквиИоанну Рункевичу, который «всеохотнейше оное принять на себя желает»¹⁴¹⁸. Когда консистория всё таки не согласилась на предложение старого протоиерея и послала ему подтвердительный указ, он ответил, что лежит «на смертном одре»¹⁴¹⁹. Благочинный назначенный вДокшицкую округу, священник Симеон Барановский, тоже представил в консисторию отказ, выставляя причиной отказа как собственную приключившуюся болезнь, так и болезнь своего семейства¹⁴²⁰. Другие благочинные, отправившиеся было на дело, после нескольких месяцев работы стремительно тянулисьсо своего далека домой, к оставленной там без призора семье, и увозили, конечно, с собой приобретённую ими опытность в деле, передавая последнее новым лицам¹⁴²¹. Список благочинных подвергся, вследствие этих обстоятельств, значительным изменениям. По Бобруйской округе первый благочинный – священник Иосиф Кричевский скоро передал своё дело священнику Григорию Цитовичу¹⁴²². В Борисовской округе, вместо назначенного первоначально священника Бобореки, вёл дело священник Пётр Плышевский¹⁴²³, а потом протоиерей Василий Щербинский¹⁴²⁴. ВДокшицкой округе место священника Симеона Барановского занимал некоторое время священник Михаил Плышевский¹⁴²⁵. Игуменская округа подверглась, кажется, наибольшим переменам: первоначально был назначен протоиерей Пётр Загоровский¹⁴²⁶; но он, как было упомянуто, отказался ещё до начала дела¹⁴²⁷; дело было начато протоиереем Феодотом Сулковским¹⁴²⁸, но и этот скоро уступил своё место – сначала священнику Филиппу Черноусову¹⁴²⁹, потом, после него, священнику Максиму Андреевсвому¹⁴³⁰ и, наконец, священнику Корейше¹⁴³¹. ВМинской округе, вместо настоятеля Минского монастыря иеромонаха Иоакима, работал Грозовский игумен Исаия¹⁴³², но, несколько времени спустя, принялся за дело и первоназначенный благочинный¹⁴³³. ВПоставской округе за священника Василия Страховича¹⁴³⁴ принялся работать священник Николай Юденич¹⁴³⁵. Около половины округ удержали назначенных туда благочинных во всё время, пока шло воссоединение, а именно: Вилейская округа – священника Филиппа Крониковского¹⁴³⁶, Давидгородская – протоиерея Григория Рославского¹⁴³⁷, Дисненская – иеромонаха Михаила¹⁴³⁸, Мозырская – священника Петра Миткевича¹⁴³⁹, Пинская – иеромонаха Гавриила¹⁴⁴⁰иСлуцкая – протоиерея Иоанна Белозора¹⁴⁴¹.

«Замешательства» для назначения благочинных особенно серьёзного значения не имели. На место, безусловно отказавшихся были определены другие¹⁴⁴²; соскучившимся по семье был даваем временный отпуск¹⁴⁴³; где было много дела, в те округи назначались в помощь благочинные других округ, в которыхвоссоединение шло медленно и туго¹⁴⁴⁴.

Более серьёзные затруднения представил недостаток антиминсов, мира, богослужебных книг и особенно священников. Консистория положительно была осаждаема требованиями этого рода от благочинных."Имевшиеся антиминсы и служебники все уже розданы; священников так недостаточно, что по одному приходится на пять приходов», – писал в консисторию один благочинный¹⁴⁴⁵. От другого вести шли не лучше: такая-то церковь давно уже присоединена к «благочестию», но, по неимению православного священника, стоит запечатанною¹⁴⁴⁶. И т. д., и т. д.¹⁴⁴⁷ «При самом ещё почти начале призвания униатов к благочестию найглавнейшее в том препятствие последовало от недостатка священников по определению к церквам», – писал Неплюев 31 марта 1795года: «Пинскаго и Слуцкаго округ от смотрителей имею я уже рапорты, что по самой той причине продолжение обращения униатов в благочестие приостановилось»¹⁴⁴⁸. Недостаток священников скоро оказался так ощутителен, что Неплюев, «основываясь на согласии с высочайшею волей», «предложил» консистории приостановить воссоединение, в виду того, что были случаи, когда приходилось одному священнику поручать пять приходов, – а благочинных и их помощников распределить по приходам, приостановив вовсе дальнейшее воссоединение¹⁴⁴⁹.

Для преосвященного Виктора это было самое трудное время. Он только что приехал на Украину, где его присутствия требовали заколебавшиеся уже было под тяжёлыми преследованиями и непорядками воссоединённые приходы; а в то же время начавшееся дело воссоединения в Минской губернии оставалось без непосредственного руководителя, без главы. Помощи, в лице двух новых епископов, преосвященный Виктор не мог ждать ранее осени, а между тем теперь, в самую трудную минуту, его оставил и ближайший помощник – архимандрит Варлаам. Прибыв на Украину, преосвященный Виктор предписал ему возвратиться в Слуцк и заняться делом воссоединения в Минской губернии¹⁴⁵⁰. Но Варлааму дорога лежала уже не в Слуцк: он отправлялся на хиротонию в Киев.

V

Однако, и здесь дело постепенно шло на лад. Недостающие сотни антиминсов поспешно заготовлялись к отсылке преосвященному Виктору в св. синод¹⁴⁵¹. Крупную присылку сделал из Киева прибывший туда Варлаам¹⁴⁵². Небольшие присылки продолжали идти и из Чернигова¹⁴⁵³ и, все вместе, скоро не только покрыли чувствовавшийся недостаток, но ещё дали крупный остаток¹⁴⁵⁴. Труднее было устранить крайний недостаток в священниках. Но и замешательство с этой стороны было устранено.

Преосвященный Виктор крайне заботливо относился к тому, чтобы вызов иноепархиальных священников не отразился каким либо стеснением или ущербом для священников местных. Преосвященный настойчиво разыскивал изгнанных священников¹⁴⁵⁵, отдавая им преимущество даже пред воссоединяющимися священниками¹⁴⁵⁶. В апреле он через свою «походную контору» затребовал от всех благочинных подробных ведомостей обизгнанных священниках, как продолжающих быть вне своих прежних приходов, так и умерших, оставивших после себя осиротелую семью, чтобы назначением новых, иноепархиальных священников не отнять хлеб у священников-страдальцев и их семейств¹⁴⁵⁷. Сколько было можно, преосвященный собирал и ставленников, предоставляя им воссоединившиеся приходы. На Украине таких кандидатов на священство преосвященный Виктор нашёл непочатый угол и, не будучи в состоянии всехрукоположить сам, отправлялих за этим в Киев. 8 мая 1795 года в Киев прибыло из Украины сразу 57 ставленников. Такая почтенная цифра, при существовании церковного правила, что архиерей за литургией может посвятить лишь одного иерея и одного диакона, смутила митрополита. «Что мне с ними делать?» – писал преосвященный Самуил преосвященному Виктору: «грузинский митрополит Иона выбыл, по указу в Москву; Максим, кафоликос Имеретинский, болен и не служит; мой викарный занят рукоположением священников в армию: ведь это надо полгода, чтобы посвятить присланных вами ставленников! Я хотел отправить их обратно, но сжалился над их слезами и, вспомнив вашу болезнь, оставил до удобного времени. Вперед не присылайте, не предупредив»¹⁴⁵⁸. Преосвященный Виктор рассчитывал, конечно, на то, что в Киеве всегда гостил целый собор архиереев и не предвидел неприятного случая соединения болезни, занятий и отъезда. Преосвященный и сам, сколько мог, рукополагал священников, как на Украине, так и вернувшись в пределы Минской губернии¹⁴⁵⁹. Однако, для района Минской губернии, где воссоединение униатских священников было только редким случаем, своими духовными силами ограничиться было нельзя и очень скоро пришлось обратиться к вызову иноепархиальных священников. При всём том, шестидесяти священников, вызванных из Смоленской епархии¹⁴⁶⁰, оказалось вполне достаточно, и другие епархии, как Белоградская¹⁴⁶¹,Могилёвская¹⁴⁶², и Новгородсеверская¹⁴⁶³, ограничились в исполнении строгого синодального указа только тем¹⁴⁶⁴, что долгое время имели у себя назначенное св. синодом число священников всегда готовых к отправке¹⁴⁶⁵. С первой зимней дорогой (около половины ноября) смоленские священники прибыли в одном состав в Минскую епархию¹⁴⁶⁶ и, распределённые преосвященным Виктором, заняли все вакантные приходы¹⁴⁶⁷. Когда в январе 1796 года из Смоленской же епархии обратились к преосвященному Виктору три дьякона с просьбой принять их в Минскую епархию, преосвященный отказал им за неимением свободных мест¹⁴⁶⁸. Мало того, от благочинных стали поступать в консисторию заявления, что некуда девать вызванных священников¹⁴⁶⁹ и консистория, не решаясь возвращать священников обратно в Смоленскую епархию, оставляла их «впредь»¹⁴⁷⁰.

Вместе с избытком иноепархиальных священников всплыл на разрешение один недоуменный вопрос относительно присоединившихся из унии священников. Между присоединившимися священниками были «такие, из коих одни сочетались браком с бывшими во вдовстве священническимии светской статьи женами, другие, сами быв во вдовстве, потом оженившись, получили от униатских своих бискупов священство, с определением на приходы и с позволением вся священническая действовать»¹⁴⁷¹. Предвидя возможность воссоединения с православием таких именно священников, – которые, по правилам православной церкви, не могли быть допускаемы к священнодействию, – преосвященный Виктор, чтобы не сделать «какого-либо в успехе дела помешательства», в инструкции благочинным дозволил оставлять таких священников на их приходах «только в случае самаго крайнейшаго в правильном благочестивом священстве недостатка и буде народ без всякаго о их священстве соблазна согласится»¹⁴⁷². Теперь, «за удовольствием церквей правильными священниками», некоторые из воссоединившихся священников – двоеженцев остались без приходов¹⁴⁷³ и обращались к преосвященному с прошениями устроить их судьбу. Преосвященный Виктор обратился за разрешением этого вопроса в св. синод¹⁴⁷⁴. Св. синод решил покрыть любовью некоторый изъян пришедших в лоно православной церкви заблудших ея сынов. Св. синод постановил: «Если таковых отрешать от приходов и запрещать им священнослужение, то может последовать в присоединении прочих замешательство и остановка; почему за лучшее признается оставить их по прежнему в священстве, не входя ни в какое о сем производство дела и без всякой огласки, вследствие чего, не посылая о сем из св. синода указа, предоставить митрополиту Гавриилу послать от себя к архиепископу Минскому письмо с прописанием на таковый случай наставления, в пристойных выражениях, сообразуясь сему св. синода разсуждению, и, по изготовлении онаго, во-первых, предложить св. синоду для сведения и общаго положения»¹⁴⁷⁵. Скоро затем составленное митрополитом письмо было заслушано св. синодом¹⁴⁷⁶, одобрено и отослано по принадлежности. «На представление ваше поручено мне отписать к вашему высокопреосвященству», – писал преосвященному Виктору митрополит Гавриил: «чтобы всие на первый случай не входили, для того: 1) чтобы не остановить обращения к церкви; 2) ежели что они и делали, делали не по упорству православной церкви, последуя положению унитов; 3) они ныне, прибегая, яко блудные сыны, к матери с раскаянием, требуя млека, а не твердыя пищи, заслуживают снисхождения к бывшим их заблуждениям. Дозволять сего вам не должно. Но что происходило от ухищрений папистов, сие лежит на их ответе. Итак, рекомендую и в изыскание таковых обстоятельств не входить, а наблюдать, чтобы обратившиеся жили согласно учению и преданию православной церкви»¹⁴⁷⁷.

Св. синод определил послать такия же письма и к преосвященным Брацлавскому и Житомирскому¹⁴⁷⁸. Это было очень кстати. Едва почта увезла из Петербурга письма митрополита, в св. синод поступил запросоразрешении этого же недоразумения от преосвященного Брацлавского¹⁴⁷⁹, а черезнесколько времени пришли жалобы от самих священников, которые, находясь в пограничных округах, при присоединении в Минской епархии были допущены к отправлению богослужения, а после отхода их приходов в Киевскую епархию – запрещены митрополитом и, наконец, с перечислением в епархию Черниговскую, отрешены вовсе отмест¹⁴⁸⁰.

VI

Как ни серьёзны были «замешательства», встретившие дело воссоединения в пределах Минской губернии с первых же его шагов, но они не представляли собой каких либо неодолимых препятствий. Посылая в начале 1796 года в св. синод ведомость о числе воссоединившихся в районеМинской губернии, преосвященный Виктор доносил св. синоду, что хотя воссоединение «для некоторых немаловажных причин» и приостановилось, но «дальшое» его продолжение есть дело «несомнительное», потому что исамые эти «немаловажныя причины» должны скоро потерять свою силу¹⁴⁸¹. Преосвященный разумел, в этом случае, как видно из его рапорта, именно те самые «замешательства», которые указаны в предыдущей главе.

В Минской губернии выступили более серьёзные препятствия делу воссоединения, чем все эти и подобные «замешательства», – это то противодействие, которым воссоединение было встречено со многочисленного в Минской губернии римскокатолического духовенства и помещичества. Если на Украине противодействие, оказываемое воссоеденению униатов латинским духовенством, было значительно, то в Минской губернии, где униатское духовенство тесно сплотилось с гораздо его сильнейшем и более мнгочисленным римскокатолическим духовенством, противодействие воссоединению было значительно сильнее. Кроме того, здесь вообще все русскиеи православные стремления в народе был придавлены в гораздо большей степени многовековым господствоммногочисленных римскокатолических монахов и, можно сказать, почти бесчисленной мелкой польской шляхты. Народ всё же тяготел к православию, хотя и не мог высказывать своих стремлений так открыто, как это было на Украине.

Но среди униатского духовенства, постоянно вдохновляемого духовенством римскокатолическим, лишь немногие сочувствовали делу воссоединения и ещё меньшее число выразило своё сочувствие делом. Затруднений и врагов, словом, было больше, а деятелей и средств меньше.

Едва только успели благочинные выехать на дело, как униатское духовенство рассеялось по губернии и убеждало народ твёрдо держаться унии¹⁴⁸². Униатские священники поспешили рассеевать в народе слухи, что дело воссоединения будет вовсе не от государыни, не с её воли и ведома, а оно есть «единственно змышление архиепископа Садковскаго», – и подобные речи некоторые представители униатского духовенства не стеснялись произносить и перед приехавшим в селение благочинным, рекомендуя ему уезжать обратно¹⁴⁸³. Высочайший указ, назначавший оставшимся без приходов, за невоссоединением, униатским священникам ежегодную пенсию¹⁴⁸⁴, поспешно был истолкован в самом благоприятном для унии и неблагоприятном для православия смысле. «Униатские попы сим ободрились»¹⁴⁸⁵и, вместе с помещиками, спешили уверить народ, что «не только воспрещено присоединяться, но и жалованье неприсоединившимся определено»¹⁴⁸⁶. Где не могли подействовать на народ такие и тому подобные толкования и убеждения, там униатское духовенство старалось произвести давление на чувство народа. Пущены были в ход слухи, что благочинные – это «антихристовы апостолы», разосланные по всему свету, что скоро наступит «кончина века», а теперь настало трудное время испытания для верущих, и т. п.¹⁴⁸⁷. Рядом с этим не были пренебрегаемы и несколько уже запоздавшие угрозы, что возвращенные России западнорусские области снова отойдут к Польше и «Россия, как была мала (!), ещё будет меньше»¹⁴⁸⁸. И, под влиянием всех этих уговоров, страхов и угроз, забитый и почти обезличенный народ начинал терять почву под своими ногами. Разъезжавшие по селениям благочинные иногда наталкивались на неожиданные вещи. «Успеха болеене имею», – писал благочинный Вилейской округи вслед за своим рапортом о присоединении к православию прихода в городе Вилейке: «в прочих приходах и церквах обыватели ни под каким видом присоединяться к благочестию не желают». Благочинный тут же указывал и причину прискорбного явления: «большая часть униатов смешана с католикам¹⁴⁸⁹. В некоторых – правда, очень редких – случаях благочинным приходилось наталкиваться на явно возбужденный фанатизм. Так, в Брянчичах¹⁴⁹⁰ приглашение воссоединиться народ встретил заявлением присутствовавшему при опубликовании пастырской грамоты земскому смотрителю: «Бей нас, мучь, куй, а мы останемся в униатской вере»¹⁴⁹¹. В Соломоречье¹⁴⁹², Мацках¹⁴⁹³и некоторых других соседних с ними селениях благочинному приходилось выслушивать от прихожантакие заявления: «В какой вере родились, – в той и умрём; какую веру деды имели, не знаем, но своей веры ломать не будем, хотя бы нам поломали и головы»¹⁴⁹⁴. Но когда разумный благочинный разъяснил, очевидно, возбужденным крестьянам истинный смысл, очевидно, наперёд ложно истолкованного своего приглашения, крестьяне выдали головой и причину своего сурового заявления: «Ежели зверхность наша и ксендзы примут благочестие, тогда и мы к тому приступим»¹⁴⁹⁵. Это была целая система: «простолюдины» «складали начаток'на ксендзов, ксендзы на протопопов, а протопопы, если не отказывались прямо, то ссылались на ещё более высокую «зверхность»¹⁴⁹⁶. В некоторых местах устрашаемые нелепыми слухами крестьяне отказывались называть свои имена для записи в метрические книги¹⁴⁹⁷. «Ксендзы» подчас явно являлись предводителями народа в его отказе от воссоединения, и когда благочинный предлагал собранным прихожанам вопрос: желают ли они возсоединиться с православием?» – он слышал в ответ из собрания голос униатского священника: «Конечно, не желаем»¹⁴⁹⁸. Нечего и говорить, что и здесь, как на Украине, благочинные, подошедши к церкви, где приход изъявлял желание воссоединиться, нередко находили церковные двери запертыми «многимизамками»¹⁴⁹⁹. Тут же, как бы в довершениевпечатления, благочинный иногда узнавал, что выехавший из села безызвестно униатский священник всю церковную утварь перенёс в соседний костел, а ключ от запертой церкви увёз с собой¹⁵⁰⁰. Производимым ими же самимивозбуждением пользовались римскокатолики и совращали униатов в римское католичество¹⁵⁰¹. А когда в подобном случае возникало дело и происходило расследование, ксендз давал наивный ответ, что «он в римскую веру якобы по незнанию принял не малое число присоединенных»¹⁵⁰². «В присоединении людей упражняемся; спешим, сколько можно, скорее», – писал в консисторию благочинный Мозырской округи: «поскольку уже римскаго закону плебаны, дабы до благочестия народа каким ни есть способомне допустить, начали с унии на римский обряд превращать»¹⁵⁰³. Не будучи в состоянии остановить дела воссоединения в томили другом месте, униаты и римскокатолики не пренебрегали прибегать к различного рода уловкам и обману. Пинский благочинный, священник Сущинский присоединил, по поданному ему прошению, пинский униатский приход, освятил по православному обряду и местную приходскую церковь. Эта церковь была когда-то иезуитским костелом. И вот «пинской округ благородное дворянство» подало губернатору и генерал-губернатору коллективную жалобу, что «пинские благочинные отобрали тамошний иезуитский костел на благочестие», и требовало или возврата костела, или же построения нового, – тем более, что в Пинске высочайшим указом¹⁵⁰⁴, назначена кафедра римскокатолического епископа. И губернатор, и генерал-губернатор поверили жалобеи принялись задело с целью удовлетворения требований Пинского «благородного дворянства». Но, при расследовании, оказалось, что церковное поиезуитское здание, после конфискации иезуитских имений в Польше по изгнании иезуитов, было куплено униатами у польского правительства за 120.000 злотых польских ипотому составляло неотъемлемую собственность униатов. Уловка не удалась и «пинской округи благородному дворянству» пришлось удовлетвориться тремя строками губернаторскаго извещения, что «возврат костела, какбывшей униатской церкви, ни по каким обстоятельствам не следует»¹⁵⁰⁵.

Другой случай, имевший только некоторое касательство к пределам Минской губернии и происшедший на Украине, ещё характернее. Изяславский губернатор Шереметев, осаждаемый жалобами благочинных на противодействие делу воссоединения со стороны униатского духовенства, написал луцкому униатскому официалу Гриневичу, что если онне уймёт подведомое ему духовенство, то «виновные подвергнут себя, по изобличении, всей строгости законов». На конверте стояла надпись: «В Луцкую Консисторию» а внизу: «в Домбровицу». Получив эту бумагу, луцкая консистория учинила следующую проделку. Ко второму слову адреса прибавили букву «C», – вышло: «В Слуцкую Консисторию», а внизу «Домбровица» была зачеркнута и был написан «Слуцк». Печать была повреждена, но подклеена и, при поспешном вскрытии конверта, могла не остановить на себе внимания. Однако, в Слуцкой консистории люди оказались осторожными. Пакет возбудил подозрение, был вскрыт без нарушения печати и, когда открылся подлог, был отослан немедленно по принадлежности. Консистория Слуцкая этим происшествием была очень расдосадована и написала Шереметеву, от которого трудно было ждать строгого расследования униатской шутки, почти выговор: «Толь странное с сим вашего превосходительства предписанием в пути произшествие сущим есть у консистории поводом взять оное, особливо в нынешнее время, на неупустительное примечание, как домбровицкая почтовая контора или другия тамошныя в наблюдении долгу своего слабы. Яко не довольно отношение вашего превосходительтельства, по точному в канцелярии надписанию, к подлежащему не доставлено месту, но допустили делать на нем фальшивыя приписи и повредить печать, вместо того что и малейшее к тому прикосновение чье-либо дерзкой и потому строжайший в силу законов суд заслуживающий поступок призная, тотчас должны по команде взнести ко пресечению такого злоупотребления, слабостию же своею все то пропустив и тем самым отношение вашего превосходительства совратив с прямого пути на непрямой, даже в другую губернию, довели высочайший, времени в исполнении не терпящий интерес до неисполнения, как-бы нарочито для противной стороны воспользоватися из того своими предприимчивостями, а извинятися неполучением могучи. Посему, когда вашего превосходительства отношение с таким небрежением и неведомо куда, с места на место, почтовыя конторы спихнули, то из духовной консистории в епархию, а из оной в консисторию посылаемымделам чего ожидать?»¹⁵⁰⁶

И правда, консистория не напрасно жаловалось на гражданское начальство. Минское польское чиновничество, оставленное почти в полном составе на своих местах в первое время по присоединении края к России, создавало делу воссоединения такие препятствия, с которыми приходилось серьёзно считаться. «Мозырское начальство (гражданское) чинить пособие надлежащее (благочинному – в деле воссоединения) отказывается», – жаловался Мозырский благочинный¹⁵⁰⁷. Подобная же жалоба поступила в консисторию и от благочинных Бобруйской¹⁵⁰⁸, Пинской округи¹⁵⁰⁹. «Взамен пособия, это начальство предъявляло благочиннымнасмешки, ругательства»¹⁵¹⁰. Глусский исправник наотрез отказался оказывать благочинному какое-либо «пособие» в деле воссоединения, на том основании, что, как ему будто бы было известно из достоверного источника, состоится в непродолжительном времени указ, чтобы все церкви остались навсегда и без перемен в том положении, в котором их застанет этот указ: присоединённые – в православии, а неприсоединённые ещё – в унии¹⁵¹¹. Докшицкий благочинный никак не мог залучить к себе ни частного пристава, ни «капитана»; первого не удавалось даже увидеть, а второй «так своим правлением отягощен, что, сказует, отъехать с нами никак нельзя», – писал благочинный¹⁵¹². А выехать без гражданского начальства было и безполезно – присутствие гражданского чиновника было необходимо для засвидетельствования прошений прихожан, – и не безопасно: по крайней мере Докшицкий благочинный опасался «без храбра и ревностна офицера'ехать «в ту окамененную унию». Этого мало. Не дождавшись всё таки содействия ни со стороны «капитана», ни со стороны частного пристава, благочинный отправился надело и, «по добровольному священника, да и с прихожанами присоединению», 27 мая 1795 года освятил в одном селении церковь по православномуобряду, положил на престоле антиминс, а униатский снял и увёз с собой, и хотя против этого последнего местный священник (присоединившийся?) «несколько и поспорил», однако скоро «остался спокоен». С чистой душой благочинный оставил селение и отправился в место жительства «капитана“ «подать ему рапорт» о совершившемся и просить его содействия в устроении присоединённой церкви, «сколько можно, по нашему порядку».Но вдруг, на следующий день туда же является и присоединившийся вчера священник, «умом развращен», с присоединившимися прихожанами, «уже отрешающимися того», и начинают жаловаться «капитану» на благочинного, будто последний насилием принудил их присоединиться и насильно взял из церкви униатский антиминс. И при этом, в присутствии «капитана», на благочинного сыпались из уст «развращеннаго умом священника, ругательства, в роде: «Zwodziciel! oszukanieccałegoświata!“ и т. п. «Капитан» скоро рассудил дело: взял из рук священника привезённый им православный антиминс, заставил благочинного немедленно вернутъ антиминс униатский и даже «немного поштрафовал» благочинного за допущение «принуждения»¹⁵¹³. С этим мелким польским чиновничеством ничего не могло поделать и высшее гражданское начальство края и, во избежание всевозможных «соблазнов», оно на жалобы благочинных отвечало советом «удерживаться с возсоедннением» впредь до возможности замены чиновников-поляков другими лицами¹⁵¹⁴. Когда, некоторое время спустя, польские чиновники были в некоторой части устранены от должностей и заменены временно воинскими чинами стоявших в новоприсоединённых областях войск¹⁵¹⁵, положение дела не изменилось к лучшему. У офицеров было слишком много специальных занятий, чтобы иметь возможность вникать в сложное дело воссоединения. Получилось то, что по местам «народ усердно желал присоединиться, но светские чиновники не высылались, и благочинные приступить не могли»¹⁵¹⁶.

VII

Почти в одно время с началом воссоединения в пределах Минской губернии воссоединение началось и в Белоруссии, в тойчасти Могилёвской епархии, которую только что закончившееся гражданское распределение новоприсоединённых областей присоединило к Могилёвской губернии из остатков бывшего полоцкого воеводства. Кончина преосвященного Георгия Конисского (13 февраля 1795 года) несколько задержала начало дела¹⁵¹⁷. Но назначением на Могилевскую кафедру нового епископа – преосвященного Афанасия¹⁵¹⁸ обер-прокурор св. синода Мусин-Пушкин воспользовался, чтобы дать остановившемуся делу ход. 12 марта Мусин-Пушкин написал графу Безбородко письмо с просьбой выслать ему для отдачи в печать, находившуюся у Безбородко «призывающую к возсоединению грамату»¹⁵¹⁹. Дело в том, что в тексте грамоты 1794 года были сделаны для Могилёвской епархии некоторые изменения, и так как грамота публиковалась с высочайшего соизволения, то и изменения текста были представлены на высочайшее одобрение. Безбородко немедленно отослал Мусину-Пушкину грамоту, уже удостоившуюся в своих изменениях высочайшего одобрения¹⁵²⁰, и она была пущена в ход¹⁵²¹. К удивлению, ей с первых же шагов пришлось натолкнуться на подводные камни. «До сих пор», – писал обер-прокурору новый Могилёвский епископ Афанасий 30 июня: «избранные светские стряпчие и заседатели для опубликования ея императорскаго величества рескрипта и граматы не едут»¹⁵²². Они отказывались «неназначением казенных подвод». Преосвященный обратился за разъяснением к губернатору, но тот ответил: «Успеем еще»¹⁵²³. – «Здесь,истинно, спустярукаваза дела принимаются», – жаловался обер-прокурору полный энергии преосвященный на флегматика-губернатора. Губернатор, Михаил Петрович Лопатин был, впрочем, своеобразный администратор и мог давать серьёзные поводы к жалобам. Получив, например, высочайший указ об обнародовании грамоты, призывающей к воссоединению, он предписал всем униатским священникам своей губернии явиться к нему, – чтобы «преподать им убедительный совет» присоединиться к православию. А между тем о своём распоряжении Лопатин написал и униатскому архиепископу Лисовскому, прося его благословения униатским священникам на переход их в православие¹⁵²⁴. Результат наивной тактики угадать нетрудно. Лисовский поспешил собрать униатское духовенство к себе и «всеми силами увещевалих, дабы крепко стояли и никто не помыслил от унии отстать»¹⁵²⁵. Когда эти самые священники явились через некоторое время к губернатору, то на его «убедительный совет», приправленный, впрочем, заверением, что «скипетр ея императорскаго величества покровительствует и другия религии», – «вольностию таковою утвердясь, сии попы, ни един из них согласился быть православным»¹⁵²⁶. Губернатор витогеполучил от генерал-губернатора Пассека¹⁵²⁷лёгкий выговор за свою «ревность, но вместе с тем и неосторожность»¹⁵²⁸. Но дело воссоединения, «в самом начале, будучи испорчено, таковым осталось и в продолжении»¹⁵²⁹.

При всём том воссоединение шло и здесь вперёд, не смотря на постоянные противодействия и попытки к совращению со стороны униатского и римскокатолического духовенства¹⁵³⁰. Последнее поспешило было обращать униатов в римское католичество; но, впрочем, скоро принуждено было прекратить свою открытую деятельность в этом направлении, устрашённое распоряжением генерал-губернатора «брать совратителей под караули отсылать под суд уголовный, извещая лишь о сем духовное латинское начальство»¹⁵³¹. Униатские священники, приходы которых были воссоединены, «позабирали церковныя вещи'и стали преспокойно отправлять богослужение в римскокатолических костелах, иличасовнях¹⁵³², предлагая своим бывшимприхожанам и различные требоисправления¹⁵³³. Преосвященный Афанасий буквально атаковал обер-прокурора св. синода жалобами на бездействие гражданского начальства губернии, на униатское и римскокатолическое духовенство, и даже вызвал этим косвенное выражение неудовольствия со стороны обер-прокурора¹⁵³⁴. Все эти настояния имели ту полезную сторону, что побудили обер-прокурора сделать энергичное «сношение» с генерал-губернатором¹⁵³⁵, а тот распорядился, чтобы униатские священники с воссоединившихся приходов немедленно были отправляемы к «самому Лисовскому'и ни в каком случае не возвращались бы в район своего прежнего местожительства¹⁵³⁶. Впрочем, это распоряжение скоро потеряло свою силу и в 1797 году преосвященный Афанасий настойчиво жаловался св. синоду, что «униатские священники, будучи не удалены сприходов, обратившихся в благочестие, то в римскокатолических, а наипаче в домовых помещичьих костелах, то в униатских, построенных в деревнях, принадлежащих к обратившимся в благочестие церквам, небольших церквах, называемых по-здешнему филии и каплицы, и даже строя нарочно своим коштом таковые каплици, отправляют по обряду своему священнослужения и преподают не только оставшимся в унии, но и принявшим православную веру прихожанам требы, а тем самым отвращают народ, через разные особливо внутенние свои, от благочестия»¹⁵³⁷.

VIII

Сводя китогу количество воссоединившихся в пределах Минской губернии, мы не встречаем здесь таких блестящих результатов, какие сопровождали дело воссоединения на Украине. Первый экстракт, составленный 6 июня 1795 года, принёс всего 34 церкви приходских, 8 приписных и 5 каплиц – с 3 священниками и до 20,000 душ прихожан обоего пола¹⁵³⁸. Точное количество воссоединившихся по этой ведомости определить нельзя, так как в 18 приходах Давидгородокской округи число воссоедивившихся не обозначено¹⁵³⁹. Первое место по числу воссоединившихся занимала Давидгородокская-Мозырская округа¹⁵⁴⁰. Затем следовали округи: Слуцкая¹⁵⁴¹, Пинская¹⁵⁴², Бобруйская¹⁵⁴³, Борисовская¹⁵⁴⁴ и,наконец, Минская¹⁵⁴⁵. Второй экстракт, 10 января 1796 года, увеличивал итоги воссоединения по Минской губернии на 60 приходских церквей¹⁵⁴⁶, 22 приписных и 34 часовни – с 12 священниками и 64,923 душами прихожан¹⁵⁴⁷. Пинская округа давала 22 воссоединившихся прихода¹⁵⁴⁸, Давидгородокская с Мозырской¹⁵⁴⁹ – 38¹⁵⁵⁰, Борисовская – 8¹⁵⁵¹, Игуменская столько-же¹⁵⁵², Слуцкая – 5¹⁵⁵³, Поставская – 2¹⁵⁵⁴ и Несвижская – 1¹⁵⁵⁵. Оба экстракта вместе подводили к январю 1796 года такой итог воссоединению в пределах Минской губернии:94 церкви приходских, 30 приписных, 39 часовен, 15 священников и 79,953 души прихожан¹⁵⁵⁶.

IX

Теперь начинаются грустные страницы. Те неблагоприятные условия для дела воссоединения, которые в такой массе скопились с первых же его шагов, породили прискорбное явление в истории западнорусской православной церкви,известное под именем «совращений». Западнорусский народ, с таким устойчивым терпением дожидавшийся долгие годы возможности вернуться в родную веру отцов, теперь, под давлением целой черной тучи «несносных притеснений», покидал это самое дорогое ему православие и возвращался в ненавистную для него унию.

Первой причиной совращений были многочисленные в пределах Минской губернии не воссоединившиеся униатские священники. Оставаясь в том же самом селении, где они долгие годы былиприходскими священниками, священники-униаты успели найти множество поводов для упрёков, уговоров и застращиваний прихожан. По существовавшим постановлениям священники униаты не имели права оставаться в районе своих прежних приходов после воссоединения последних с православием¹⁵⁵⁷, но они на практике легко обошли это запрещение. Выдворенные из церковных домов и с церковных земель, они большей частью находили приют у местного помещика и здесь, соорудив в одном из дворовых помещений каплицу, отправляли богослужение и предлагали совершение всех церковных треб своим бывшим прихожанам. Так было в Брянчинцах¹⁵⁵⁸,Вызне¹⁵⁵⁹, Столине¹⁵⁶⁰и во многих других местах. Где этого одного было мало, там пускались в ход угрозы, что скоро наступит время, когда крестьян будут «бить, вешать и руки утинать за то, что присоединились к благочестию¹⁵⁶¹.Жалобы на происки униатских священников идут почти из всех округ¹⁵⁶². Если в такой местности попадался ещё не вполне достойный священник, или даже просто не знакомый со своим приходом, как, например, вызванные священники, там униатские священники имели положительный успех. «Поступки недобропорядочные заставших (вызванных) священников, как по следствию оказалось пьянствующих и всякий в народе соблазн наводящих, могут быть тому причиною, что прихожане, к священникам не имея привязанности, уклоняться начали от благочестия», – писал в консисторию Игуменский благочинный¹⁵⁶³. Вполне понятно, что где был удаляем далеко от своего бывшего прихода униатский священник, там наступали покой и тишина. «От времени взятия дисненскаго униатскаго попа за развращение и смятение в Минск, где он прожил несколько недель и едва спасся оттуда, ни от кого даже доселе в народе неприсоединенном и присоединившемся уже к благочестию никакого развращения и смятения явнаго не было», – писал Дисненский благочинный¹⁵⁶⁴. Но ведь это был какой-то исключительный случай,когда униатский священник был не допущен производить совращение в своём бывшем приходе; обыкновенно же никакими силами нельзя было освободиться от униатских священников, и все обращения в таких случаях за помощью к гражданской власти не имели никаких результатов: исправник был занят очищением реки и провозом провианта, становой – множеством текущих дел – и т. п.¹⁵⁶⁵.

На помощь униатским священникам выступили помещики и, со своей стороны, оказывали давление на прихожан. Не довольствуясь одними происками и угрозами, соединённые силы латинского духовенства и помещичества обращались к насилию, – не только в отношении к народу, но даже и к православным священникам, не допуская последних в церковные дома и на церковные земли¹⁵⁶⁶, и т. п. Особенную ревность и энергию эти силы стали проявлять с 1796 года, когда стало заметно, что гражданское правительство охладело к делу воссоединения. «Помещичьи дворы, и наипаче униатские неприсоединенные попы внутрь прежде кроющуюся ядовитейшую на благочестие злость ныне открылии делают священникам обиды, а народу соблазни возмущение», – писал в 1796 году Мозырский благочинный и в длинном списке пересчитывал эти обиды¹⁵⁶⁷.

Результаты не замедлили сказаться. «Несчастные, которые долго ждали православия и наконец,дождались», стали, «по причине разных тайных подступов, явных гонений и нестерпимых мучений от помещиков, под давлением своей духовной власти, совсем от благочестия удаляться и в церкви не ходить»¹⁵⁶⁸. Список «развращенных» приходов, где прихожане, после присоединения, стали отказываться ходить в православную церковь, обнял собою более десятка приходов. Борисовской округи: Лошница¹⁵⁶⁹, Нача¹⁵⁷⁰, Рогатка¹⁵⁷¹ Ховхолец¹⁵⁷²; Давидгородокской: Бродча¹⁵⁷³; Игуменской: Игумен¹⁵⁷⁴, Пуховичи¹⁵⁷⁵, Смиловичи¹⁵⁷⁶, Турец¹⁵⁷⁷, Турин¹⁵⁷⁸; Минской: Даниловичи¹⁵⁷⁹; Несвижской (Слуцкой): Копыль¹⁵⁸⁰(Шостаковского, прихода), Несвиж¹⁵⁸¹, Шостаки¹⁵⁸²; Пинской: Плотница¹⁵⁸³; и др.

Всматриваясь в этот список, нетрудно заметить, что большая часть «развращенных» приходов ютится около латинских центров – монастырей, бискупских имений и т. п., причём нередко «развращенные» приходы постепенно становятся паствой римского пастыря. Несвиж, недаром заслуживший прозвание «второго Рима»¹⁵⁸⁴, обладал великолепнымБернардинским монастырём¹⁵⁸⁵; Копыль и Шостаки в соседстве со слуцкими доминиканами¹⁵⁸⁶, ктому же Копыль – бискупское имение¹⁵⁸⁷; Бродча, Плотница, – имения униатского владыки¹⁵⁸⁸; все эти приходы совращены в латинство¹⁵⁸⁹. «Первее все с радостию, подписываясь, к благочестию соединялися» – писал благочинный, протоиерей Григорий Рославский в январе 1796 года: «те самые, не терпяболее гонения, изъявляют уже просьбы, яко бы не желают быть в грековосточном исповедании»¹⁵⁹⁰. Горькое сожаление возбуждает в себе этот измученный и забитый народ, который перед переспективой «нестерпимых мучений» принуждён был подавлять стремления своего сердца. Жители Данилович присоединились было к православию; потом, под давлением помещика, отказались от своего присоединения. Но когда возникло дело, совратившихся призвали к допросу и обещали защиту, они «раскаялись» и опять все изъявили желание быть вправославии. И этими тремя переходами дело далеко не кончилось¹⁵⁹¹.

Откуда шло вдохновение для всех этих «развратителей», показывает следующий интересный рассказ Борисовского благочинного. Один «житель» села Начи, перешедший из унии в православие, былизбран в заседатели и отправился в Минск. Тут он недолго оставался православным и поспешил перейти со всем своим семейством в римское католичество. Вернувшись из Минска домой, он производил крайнее волнение в народе, утверждая, что все по-прежнему останутся в унии и «присоединения нигде более не будет». И как человеку, приехавшему из административного центра, ему трудно было не верить¹⁵⁹².

Пределами Минской губернии «совращение» не ограничилось: оно, как язва, рассыпалось и по всей Украинеи причиняло затруднения преосвященным Волынскому¹⁵⁹³,Киевскому¹⁵⁹⁴, Подольскому¹⁵⁹⁵ иЧерниговскому¹⁵⁹⁶, хотя, впрочем, на Украине оно далеко не имело серьезных результатов, как в губернииМинской.

X

Разнообразные осложнения, сопровождавшие постоянно дело воссоединения, и разносторонность самого дела требовали от лиц, принимавших руководящее участие в этом деле, разнообразной и разносторонней деятельности, общее направление которой легко может теряться для глаза, занятого наблюдением за «текущими событиями». Иногда и сами события, имевшие большую важность, не выступают рельефно, будучи закрыты окружающими их «мелочами». Подводя итоги делу воссоединения, мы видим следующее.

На царском троне России блистала величественная, могущественная Екатерина II. Вступая на русский престол, она вместе с тем уже принимала вековой завет этого престола в отношении к западнорусскому православию. «ЕщёИоанн III ссорился за западнорусских православных с зятем своим, литовским великим князем Александром»¹⁵⁹⁷. Алексей Михайлович, ходатайствуя пред польским королем о прекращении «утеснения, гонения и поругания благочестивой греческой веры'на Украине, грозил королю, что если царское ходатайство не будет исполнено, то он, царь, «о таковом его, короля, поступке даст знать во все окрестные державы»¹⁵⁹⁸. Дерзкий отказ поляков на это ходатайство вызвал успешную для русского оружия войну, и когда поляки попросили мира, первым пунктом инструкции, отправляемым с русской стороны для заключения мира послам (1656 года) было «приказание от государя домогаться, дабы церквам Божиим и всем грекороссийскаго исповедания христианам, имеющимся впольскомгосударстве,ни малейшаго не чинить поругания»¹⁵⁹⁹. Через два года после этого польскому правительству опять шло от русского двора «напомнание» отом же¹⁶⁰⁰, а ещё через два года – опять¹⁶⁰¹. Через двадцать лет, при заключении тридцатилетнего перемирия (1679 года), русский престол снова требует от Польши, «дабы церквам ижителям в Польше и Литве грекороссийския веры никакого утеснения, разорения и принуждения ни к римскому закону, ниже к унии чинимо не было»¹⁶⁰². И это же условие было внесено в статьи договора о вечном мире (1686 г.)¹⁶⁰³. Вообще, русский престол пользовался всяким случаем переговоров с Польшей, чтобы оказать заступничество православным западноруссам. С Алексея Михайловича заступничество за православных, бывших под Польшей, сделалось уже традицией русского престола. Государи ПетрI¹⁶⁰⁴, Петръ II¹⁶⁰⁵, государыни – Анна Иоанновна¹⁶⁰⁶, Елисавета Петровна¹⁶⁰⁷, – неизменнно и настойчиво поддерживали то, что было начато Алексеем Михайловичем. Императрица Екатерина II не отступила от этих традиций, и в первый же год своего царствования напомнила польскому двору о «воздыханиях единоверных своих, как в Польше, так и в Литве пребывающих»¹⁶⁰⁸, поддерживая, затем, этого рода напоминания прикаждом удобномслучае впоследствии¹⁶⁰⁹. Правда, исторические обстоятельства складывались так, что с каждым годом положение православных в Польше становилось «теснее»; но рядом с этим с каждым годом росло и могущество России, дававшее жизнь и силу терпению православных западноруссов – во всё возраставшей надежде, что от руки сильной и могучей соседней единоверной и единоплеменной державы рано или поздно дано будетим избавление. Эта надежда, робко встретившая воцарение Екатерины II¹⁶¹⁰ превратилась скоро в твёрдую уверенность, что могущественная государыня «не посрамит'утеснённых своих единоверцев «в их чаянии» и «спасет их десницею своею». «Попечительница грекороссийския восточныя православныя церкви в Польше»¹⁶¹¹ постепенно выростала в сознании народном в «единственную после Бога защиту и утеху» западнорусского православного народа¹⁶¹².

Наконец, совершилось то, чего упорно и настойчиво домогался русский престол с тех самых пор, как почувствовал свою силу: совершилось присоединение западнорусских областей к России. Отбросив разные временные осложнения русскопольского вопроса,нельзя не видеть, что главным, господствующим мотивом домогательств русских государей возвращения под свою державу отторженных Польшей областей всегда выставлялось желание предоставить западнорусскому народу свободно содержать веру своих отцов – православную веру, претерпевавшую под Польшей «несносныя притеснения'и «нечеловеческия гонения». Эта же православная вера и для западнорусского народа была неразрывным звеном, связывавшим его с единоверной Россией. Таким образом, с возвращением к России западнорусских областей становился кнемедленному решению старый вопрос, завещанный историей, – вопрос о восстановлении в западнорусских областях господства православной веры, потерпевшей слишком большой урон под польским владычеством, униженной до презрительного именования «собачьей веры», – вопрос, несколько раз уже казавшийся приблизившимся к окончательному решению и всякий раз получавший отсрочку на неопределённое время. Западнорусский православный народ встретил этот великий момент с глубокой душевной радостью. «Ныне», – говорил он: «над утесняемым за православную грековосточную веру и многостраждущим народом возсияло солнце правды»¹⁶¹³. И «свобода в содержании правой веры»¹⁶¹⁴ – веры, в которую «обратиться, как в природное исповедание, совесть всегда влекла» томившийся в унии народ¹⁶¹⁵, теперь показалась народу – эта свобода – уже наступившей.

Между тем совершалось нечто неожиданное для горячих народных ожиданий. В манифесте о присоединении западнорусских областей к России завет истории оказался закрытым вопросами времени. Вопрос о православной вере хотя и не был пройден молчанием, но не был поставлен и на первом плане.

В манифесте было лишь упомянуто, что «ея императорское величество всегда взирала с особливым соболезнованием на те притеснения, которым землии грады, к российской империи прилеглыя, некогда сущим ея достоянием бывшия и единоплеменниками ея населенныя и созданныя, православною христианскою верою просвещенныя и по сие время оную исповедующия, подвержены были». Главным мотивом возвращения России западнорусских областей было поставлено стремление сохранить в польских пределах гражданское спокойствие и – в зависимости от него – спокойствие соседей Польши, ввиду того, что это вожделенное «спокойствие» пытались подорватьте «некоторые недостойные поляки, враги отечества своего» которые «не стыдились возбуждать правление безбожных бунтовщиков в королевстве французском и просить их пособий», вследствие чего предстояла «вящшая от наглостиих опасность, как спасительной христианской вере, так и самому благоденствию обитателей помянутых земель от введения нового пагубного учения, стремящегося к расторжению всех связей гражданских и политических, совесть, безопасность и собственность каждаго обезпечивающих»¹⁶¹⁶. В дальнейшихвысочайших указах относительно западнорусских областей, выданных в первый год после второго раздела Польши, насущным вопросам православия также не было уделено сколько-нибудь значительного внимания. Высочайший указ 13 апреля об установлении церковно административного устройства новоприсоединённых областей¹⁶¹⁷ проводит параллель между церковным и гражданским устройством края и не даёт никакого права видеть в нём что-нибудь большее, чем желание скорее водворить обычный порядок во взволнованном крае. В именном высочайшем указе Кречетникову, 8 декабря 1792 года, касающемся предварительных распоряжений по присоединению к России западнорусских областей, о вопросе религиозном упомянуто далеко после распоряжений овинной продажеио продаже соли, и то в общих и холодных выражениях, что государыня «постановила за правило единожды на всегда» изгнать из своего обширного государства «распространяющаго свое владение над многими разными народами», всякое «запрещение или недозволение их различных вер»¹⁶¹⁸. При всём этом, высочайшими повелениями «каждое состояние из жителей присоединенных земель» с самого дня присоединения вступало «во все свойственныя ему выгоды» – по польским правам, а «суд и расправа» оставлены были «на правах польских», с польским же составом и лишь с придачей этому суду санкции воли российской государыни¹⁶¹⁹. Проходили месяцы, прошёл целый год, но не было никакого царского слова томившемуся во мраке унии и бесправия народу, и это дало повод некоторое время торжествовать польской иноверной силе и придти в смущение православному западнорусскому народу. Обыкновенный смертный в своих суждениях о политических деятелях всегда должен помнить, что чрезвычайно трудно проникать в глубину политических соображений и действий, которые очень часто имеют внешность, нисколько не соответствующую их внутренней стороне. Но историк всегда вправе отметить, какое впечатление оставляла в народе политика данного времени. Уже было упомянуто, что в данном случае народ был близок к «отчаянию». Здоровый народный организм, конечно, вынес и впоследствии заживил эту рану, но всё же это была тяжёлая рана, оставившая долгий след.

Счастливый указ 22 апреля 1794 года¹⁶²⁰ и последовавшие тотчас же за ним своей неожиданной поспешностью дают право видеть в них скрытый «политический интерес», произведённый нарождавшимся мятежом. Предшествовавшие и последующие высочайшие повеления дают такому комментарию вполне солидную устойчивость¹⁶²¹. Уже в мае месяце императрица сочла нужным предупреждать воссоединяющихся о грозящих им наказаниях «по всей строгости законов» если онисвоё воссоединение «возьмут за повод уклониться от повиновения помещикам, или же к другим своевольствам»¹⁶²² хотя ещё не было видно, чтобы для такого предупреждения даны были воссоединяющимися фактические основания. Манифесты о присоединении к России Литвы, публикованные осенью и зимой 1794 года, на первый план выставляли то, что «всемилостивейшая государыня изволит всех подтвердить при совершаемой и ничем неограниченной свободе в публичном отправлении их вер, – – – при законном каждого владении – – – и полной свободе наосновании древних сего княжества коренных прав»¹⁶²³.

Уже было сказано о милостивом снисхождении императрицы к делу Гижицких¹⁶²⁴. Императрице сделались известны и подробные «эвстракты» притеснений воссоединявшихся, составленные преосвященным Виктором¹⁶²⁵. И хотя митрополит Гавриил утешал преосвященного, что «дело без внимания не останется»¹⁶²⁶, однако вышедший вскоре затем высочайший указ¹⁶²⁷ не указывал никаких серьёзных мер к устранению наличного зла.

Есть данные для уловления причины такой политики императрицы. Страшный призрак необузданной «вольности» народной во французской революции ещёне был задёрнут завесойзабвения, а разного рода беспокойные слухи о «колебании внутреннего спокойствия»¹⁶²⁸, доходившие до высочайшего сведения в неумеренном преувеличении¹⁶²⁹, заставляли заботиться, прежде всего, именно о «сохранении спокойствия».

XI

Отношение к делу воссоединения гражданской власти края имеет две стороны. Высшая власть, как бывает большей частью, являлась скорым отзвуком велений трона; низшая, в большинстве составленная из прежних польских чиновников-поляков и римскокатоликов, естественно, не сочувствовала православию, редко содействовала воссоединению и часто являлась тормозом, иногда даже прямым противодействием этому делу.

Первый генерал-губернатор новоприсоединённых областей, командовавший и всеми военными силами края¹⁶³⁰. Михаил Никитич Кречетников умер, не дождавшись, начала дела воссоединения. Не смотря на упреки по его адресу со стороны C. М. Соловьева во взяточничестве¹⁶³¹; не смотря, далее, на то сильное сожаление, с которым встречена была его смерть латинопольской партией, например – базилианами¹⁶³², – можно думать, что это был хороший русский человек. Не известно, как относился украинский народ к этому полководцу, усмирявшему когда-то гайдамачину¹⁶³³, но императрица Екатерина ІІ высоко ценила «знаменитыя заслуги и неутомимые труды» его по присоединению к России западнорусских областей «с полным успехом», наградив Кречетникова графским титулом¹⁶³⁴. Когда Кречетников тяжко заболел и весть об этом дошла вПетербург, императрица «крайне соболезновала, уведомившись об этой болезни, грозившей опасностью унести с собой «сего военачальника, отличнаго усердием своимизаслугами пред престолом и отечеством»¹⁶³⁵. Преосвященный Виктор смерть Кречетникова¹⁶³⁶ считал значительной утратой, судя по той резолюции, которую преосвященный положил на полученном им извещении о кончине этого администратора. ВсемСлуцким церквам преосвященный предписывал на следующий день по получении этого извещения (27 мая) «в часу девятом по утру чрез полтора часа вдруг во все колокола, коль скоро услышат в кафедре тот же самый звон, звонить, на довод, что не только архиепископ, но и все присоединеннаго края Христова церковь воет, воплет и самыя небеса своим криком пробивает, что его высокопревосходительства, Михаила Никитича господина Кречетникова, так великаго мужа, столпа государства, утверждения церкви, сирот и бедных заступника и отца потеряла»¹⁶³⁷. О совершении панихиды по всемцерквам Слуцкой протопопии был послан в тот же день консисторией указ¹⁶³⁸.

Преемник Кречетникова по гражданскому управлению новоприсоединённым краем¹⁶³⁹ Тимофей Иванович Тутолмин был известен высочайшей власти «отличным усердием по службе» и «деятельностию, опытом доказанною»¹⁶⁴⁰. Шести лет оставшийся сиротой (родился 3 января 1740 года) и получивший воспитание сначала у дяди, а потом в сухопутном шляхетском корпусе, Т. И. Тутолмин начал военной службой свою карьеру и в славной армии Румянцева-Задунайского отличен был чином полковника и военным орденом Георгия 4-й степени. В 1775 году, в числе других штаб-офицеров, Тутолмин был отправлен в Москву на торжественное празднование мира, здесь удостоился внимания императрицы, получил чин бригадира и был назначен Тверским вице-губернатором. В следующем году он был уже правителем тверского наместничества. В 1779 году получил чин генерал-майора и скоро, затем ему было вверено управление новороссийским краем и Крымом, где он «ввел порядок и благоустройство». В 1784 году Тутолмин был переведён на пост архангельского генерал-губернатора и здесь, усовершенствованием петрозаводских мастерских, организацией ополчения из казённых крестьян и усилением гребного флота во время начавшейся в 1788 году войны со Швецией, онзаслужил себе высшие знаки орденов Александра Невского и Владимира¹⁶⁴¹. Назначая Тутолмина генерал-губернатором новоприсоединённых областей, императрица, в своём рескрипте ему 20 июня 1793 года, писала, что это назначение есть следствие «особливой высочайшей доверенности», и выражала «несомненное ожидание», что «известное усердие к службе» и «доказанная опытность» новоназначенного генерал-губернатора оправдают царское избрание «сохранением в стране совершеннаго спокойствия и доставлением новым подданным российскаго престола благоустройства и полнаго благоденствия, им обещанных»¹⁶⁴². И действительно, трудно было подыскать человека,более отвечающего намерениям императрицы, чем генерал-губернатор Тутолмин. Мягкий, гуманный вельможа, истинный представитель аристократии нашего «французскаго века», он, тем не менее, всегда был в курсе своего дела и на своём месте. «Всевысочайшая воляи являлась единственным законом не только его долга, но и его сердца – и недаром указы и рескрипты к нему императрицы дышут какой-то дружественной нотой, «доверия исполненной». Все планы государыни находили в Тутолмине беззаветного исполнителя – и высочайшие предначертания исполнялись «со всевозможною поспешностью», как «не терпящия ни малейшаго отлагательства». Двойственный в некоторой степени характер высшего правительственного отношения к делу воссоединения наложил свою печать и на деятельность Тутолмина, которая, будучи в высшей степени энергичнойи благоприятной для воссоединения в начале этого дела, к концу стала вызывать небезосновательные жалобы¹⁶⁴³. Во всяком случае, если тумные и назойливые жалобы латинян и ослабление высшего правительственного участия к делу воссоединения вызывали со стороны Тутолмина неблагосклонное отношение к некоторым деятелям православия, то нужно сказать, что ина стороне латинства и польщизны этот бескорыстныйи благородный администратор¹⁶⁴⁴ и истинно русский человек не стоял никогда. Он много трудился для оживления православия и русского духа в западной России, и его кипучая, энергичная деятельность не осталась без результатов: недаром поляки, при перемене царствования, ололчились на него такой сплоченной стеной, которая совсем было, смяла этого «екатерининскаго орла»¹⁶⁴⁵. Преосвященный Виктор в Тутолмине всегда находил в деле воссоединения неизменный отклик своим начертаниям, и никогда преосвященному не приходилось два раза просить генерал-губернатора об одном и том же деле¹⁶⁴⁶.

Губернаторы всех трёх губерний имели различные характеры и это отражалось, так или иначе, и на их деятельности.

Фёдор Фёдорович Берхман¹⁶⁴⁷, управлявший Брацлавской губернией, принадлежал к числу тех администраторов, которые во всё стараются вникнуть своим глазом и требуют исполнения своих распоряжений, представляя во всеобщее сведение их мотивы. Неизбежная многословность их приказов, иногда производящая впечатление скорее какого-нибудь трактата, нежели предписания, могут нередко оставить такое впечатление в постороннем зрителе, будто их автор сам не вполне уяснял те мотивы, которым он следует. В отношении к Берхману этого сказать нельзя. Это был скорее администратор с философсколитературной подкладкой и, сам всегда следуя принципам, он к тому же приучал и других. Но он не откладывал своих предписаний до тех пор, пока не будут усвоены их мотивы их исполнителями, и держал губернию в крепкой руке. Брацлавская губерния была самой счастливой в бурные годы. Может быть, единственно благодаря распорядительности губернатора её вовсе не коснулся мятеж; а воссоединение по ней прошло самой могучей волной и с наименшими препятствиями. Остаётся прибавить, что преосвященный Виктор относился к Берхману с постоянным расположением¹⁶⁴⁸, пользуясь в этом отношении полной взаимностью¹⁶⁴⁹. Совсем другого типа был Изяславский губернатор Василий Сергеевич Шереметев¹⁶⁵⁰. Своим излишним доверием к польской партии он допустил вторжение в свои пределы мятежа, а излишней предупредительностью в отношении к униатам для дела воссоединения затруднения, на которые долго жаловался преосвященный Виктор, с которым Шереметев всегда, кажется, состоял в натянутых отношениях¹⁶⁵¹. Впрочем, и Шереметев знал, что «яд долженствует быть скрыт в сердцах, прикрытых завесою приятности»¹⁶⁵². Первый Минский губернатор Иван Николаевич Неплюев¹⁶⁵³ тотчас по своём вступлении в должность, спешил заявить преосвещенному Виктору о своей предупредительной готовности служить ему: « Прошу покорнейше при случае нужд, ко мне относимых, препоручать во исполнение непосредственно мне, которые почту за удовольствие решить согласно с волею вашей и правилом моей должности»¹⁶⁵⁴. Преосвещенный Виктор имел скоро случай доставить Неплюеву «удовольствие решить дело», с виду чисто постороннее для церкви, но в сущности имеющее к ней тесное отношение. Жителям Глуска угрожала опасность сделаться крепостными польского помещика, генерал-поручика Юдицкого; они подавали прошение ещё Кречетникову, но оно не застало его живым: «он со тщанием пошел, паче же полетел в горняя к небожителям престолу Всевышняго служити». Преосвященный Виктор, извиняясь за поздний ответ на письмо Неплюева, происшедший не от «холодности какой духа» или неуважения к особе его превосходительства, но «с причин единственных разных обстоятельств, во многомятежной человеческой жизни часто встречающихся», и воздавая должную дань уважения «качествам, с небесе данным его превосходительству ради благоденствия края, везде гремящим, особливо откровенности духа, в писании излившейся», – просил помочь глуским обывателям¹⁶⁵⁵. Неплюев поспешил ответить, что исполнит желание преосвященного Виктора… в будущем; «теперь же что не могу сего выполнить, ваше высокопреосвященство великодушно простите меня; многие предметы предстоят, требующие устроения, каждый свою очередь имеет…»¹⁶⁵⁶. Когда дело воссоединения повернуло на Минскую губернию, Неплюев спешит сообщить преосвещенному Виктору, что по разным причинам здесь очень «трудно будет обращение народа к древнему благочестию». Он предлагает своё «мнение» о единственно успешном средстве для дела , это когда в дело «употреблены будут совершенно способные чины, которые бы не только могли в закоренелые сердца влиять чуствительность, но и примерами привлекать таковой народ на присоединение «хотя бы некоторых». Ставя себя, таким образом, в стороне от дела, он все таки спешить засвидетельствовать о своём «душевном рвении в наилучшем успехе на умножении присоединяющихся к православию»¹⁶⁵⁷. Однако, преосвещенный Виктор жалуется, что Неплюев допускал в отношении к униатам «непотребную политику и хороводы»¹⁶⁵⁸.

И всамом деле, не из чего не видно, чтобы Неплюев прилагал особенное внимание к делу воссоединения. Если позволительны для историка догадки, то можно было бы сказать, что Неплюев всё это время слишком занят был своим домашним очень серьёзным делом, чтобы интересоваться, чем-либо другим. Смерть молодой жены и возникшее после этого чрезвычайно досадное дело об оставленных ею громадных имениях, оспариваемых её братьями, способны были поглотить всё внимание Неплюева¹⁶⁵⁹.

XII

Дело воссоединения, как дело чисто церковное, выдвигает на первый план деятельность церковной власти. Св. синоду не пришлось вложить в это дело со своей стороны много инициативы. Оно так было переплетено с интересами политическими, государственными, что решительно невозможно было приступить к его разрешению без ключа, который хранился у государыни. Поэтому, как во время арестования преосвященного Виктора св. синод должен был предоставить разрешение этого дела коллегии иностранных дел, так и теперь первого слова о деле воссоединения он ожидал с высоты трона. Но когда в св. синод стали поступать от преосвященного Виктора рапорты о близости «отчаяния» среди томившегося в унии народа, св. синод поспешил через своего обер-прокурора немедленно довести об этом до сведения императрицы, напомнив, таким образом, государыне, что вот уже целый год ждёт разрешения не терпящий отлагательства вопрос. Высочайший указ 22 апреля, дающий, наконец, решение православному вопросу в новоприсоединённых областях, св. синод встретил в полной готовности. В один день был заслушан высочайший указ, постановлено решение, изготовлены и подписаны указы от св. синода, напечатано 2,150 экземпляров «пастырской граматы'и на следующий же день всё это было отослано по принадлежности – с присоединением инструкции деятелям воссоединения, составленной и одобренной, очевидно, заранее, так как о ней вовсе не было речи в синодательном заседании, а между тем она приложена к синодальному указу. Затем, когда воссоединение началось и открывшиеся от недостатка средств для дела замешательства дошли через преосвященного Виктора и через другие источники до сведения св. синода, св. синод опять сделал энергичные постановления о снабжении воссоединённых церквей православными богослужебными книгами¹⁶⁶⁰ и о вызове иноепархиальных священников, причём последнее распоряжение св. синод поддерживал с особенной настойчивостью. Правда, исполнение первого распоряжения запоздало, а последнее не принесло той пользы, какая от него ожидалась, но для этого были уже свои особые причины.

Непосредственным руководителем дела воссоединения являлся преосвященный Виктор. Любимый и долголетний ученик преосвященного Георгия Конисского, верный его помощники последователь, хорошо знакомый со всеми перипетиями и тонкостями православного вопроса в западной России, окружённый ореолом трёхлетнего невинного заключения от врагов православия архиерей, – преосвященный Виктор был, конечно, не только вполне достойным, но и единственным в то время человеком, который мог бы стать главой дела воссоединения. Его глубокая преданность этому делу и сердечная с ним неразрывность, его счастливый мягкий характер, освобождавший его от возможности порывистых увлечений, придавал ему незаменимую цену там, где conditio sine qua non требовалось, прежде всего, соблюдение и установление «спокойствия края». Те условия и обстоятельства, которыми был окружён преосвященный во всё продолжение своей деятельности, в значительной степени ослабляли благотворное влияние его драгоценных для дела личных качеств.

Вернувшись из Варшавы и немедленно же приступивши к упорядочению того расстройства, в которое пришла за три года остававшаяся без архипастыря епархия, преосвященный Виктор «нетерпеливо» ждал, что вот наступит присоединение его епархии к России, и преосвященный едва ли мог допускать сомнение, что немедленно же вслед за этим начнётся и воссоединение, как первый свободный вздох западнорусского народа в родной ему сфере – под скипетром единоверной императрицы. Первое ожидание не замедлило сбыться, но второе целый год – для «нетерпеливаго ожидания» очень долго – не осуществлялось и создало для преосвященного на некоторое время то невыносимо тяжёлое положение, когда он был поставлен в необходимость быть свидетелем того, как радостная и светлая надежда в устремляемых на него взорах всего западнорусского народа готова была закрыться дымкой отчаяния. Наконец, наступили и радостные дни. Высочайшее повеление 22 апреля 1794 года могло заставить забыть недавнее томление. Выработанная преосвященным Виктором тогда программа дела воссоединения не может вызвать упрёков ни с одной своей стороны. Если её применение на деле не оказалось вполне безупречным, то это уже не вина преосвященного, тем более что поразившая его при самом начале дела тяжёлая болезнь устранила его на немалое время от непосредственного личного руководства делом.

Ближайшими помощниками преосвященного Виктора в деле воссоединения, непосредственными работниками в этом деле были «благочинные». Св. синод предъявлял к этим лицам высокие требования. Они должны были быть людьми'достойнейшими» и, по возможности, «из учёных и знающих польский язык»; им вменялось в обязанность, кроме собственно дела воссоединения, «при обозрении церквей преподавать приходским священникам наставления в утверждении новообращенных жителей в православии», наблюдать за поведением священников и исправлением ими своей должности», особенно, преподаются ли прихожанам требы, сказываются ли или, по крайней мере, читаются ли в церкви проповеди'при каждой литургии», – и где то или другое не соблюдалось, там благочинные сами должны были явиться при обозрении церквей исполнителями обязанностей неисправных священников¹⁶⁶¹. Высокие обязанности требовали соответственных исполнителей, и, действительно, в благочинные были избраны преосвященным Виктором выдающиеся среди других духовных лиц его епархии. Эти лица должны были, при исправлении своей должности, положительно возвыситься до самопожертвования. Они должны былина неопределённое время оставить свою семью, свой приход, и иногда за сотни вёрст отправляться на дело. «Высочайшею милостмю» они не былипредусмотрены – и преосвященному Виктору удалось исходатайствовать им пособие из двадцатитысячной суммы только после долгих хлопот¹⁶⁶². Но пособие было, вообще говоря, совсем незначительное. В редких случаях оно возвышалось до 100, в среднем же было 60 рублей на всех трёх членов благочиннической «комиссии»: благочинному 30 рублей, его помощнику 20 и писарю 10¹⁶⁶³. Постоянные переезды и жизнь среди незнакомых людей требовали, между тем, значительных расходов. «Смеем донесть», – писал консистории священник Михаил Плышевский, назначенный благочинным в Игуменскую округу: «что немашь чем ипропитать, ибо окаянное то жалованье за четыре недели совсем изжили»¹⁶⁶⁴. А рядом с этим беспомощным материальным положением благочинным зачастую приходилось быть под угрозами нападения со стороны раздражённого помещика-поляка, и нет ничего удивительного, если от того или другого благочинного поступала жалоба на своё положение, что оно ему «очень наскучило и огоржило»¹⁶⁶⁵. Гражданское начальство, как уже было сказано, редко приходило к благочинным с помощью и относилось с сочувствием. Но оно никогда не отказывалось свалить на благочинных всю вину неудачь и предъявлять к ним непосильные требования. Шереметев, например, заметив при проезде по губернии, что «не во всех церквах производится единообразно богослужение», причиной этого счёл «то, что благочинные весьма редко осматривают церкви», и отнёсся к преосвященному Виктору, прося вменить благочинным в обязанность почаще осматривать церкви и исправлять замечаемые недостатки¹⁶⁶⁶. В нередких случаях разногласий между благочинным и местным гражданским начальством высшее начальство большей частью было не на стороне благочинных,и хотя были, особенно на первых порах воссоединения, случаи, что по жалобам благочинных препятствовавшие воссоединению чиновники-поляки были удаляемы от своих мест¹⁶⁶⁷; но и благочинным приходилось платиться тем же за ссору с городничим¹⁶⁶⁸и т. п.. Конечно, было бы странным ожидать, чтобы все благочинные явились людьми безукоризненными в своих поступках. Человеческая слабость и немощь должны были сказаться неизбежно. Уже в самом начале воссоединения обнаружились «корыстныя побуждения» со стороны одного благочинного, почтенного наибольшим доверием преосвященного Виктора¹⁶⁶⁹. Другой благочинный, по свидетельству его заместителя, небрежно относился к своим обязанностям и «в Игумене почти тольку самую церковь из унии на благочестие обратил, прихожан же в целом игуменском приходе чуть найдется душ 15 по чиноположению церковному присоединенных»¹⁶⁷⁰. Мозырский благочинный Пётр Миткевич, так много потрудившийся в деле воссоединения, в конце июля 1795 года вдруг начинает ходатайствовать перед преосвященным Виктором, чтобы старому скрыгаловскому помещику Казимиру Оскерке была передана для обращения в римский костел освящённая в православную бывшая униатская церковь, причём помещик давал обещание выстроить для православных прихожан новую церковь: если же такое возвращение церкви окажется невозможным, то – ходатайствует благочинный – чтобы дозволено было помещику выстроить, по крайней мере, на своём дворе новый римский костел¹⁶⁷¹. Всё это, впрочем, были единичные факты и они, конечно, не должны затемнять того крупного подвига, который был поднят благочинными на пользу церкви Христовой.

XIII

Вызов иноепархиальных священников для замещения воссоединившихся приходов, где священники униаты не пожелали бы приступить к воссоединению, принёс на деле сомнительную пользу. Конечно, нельзя отрицать того факта, что вызванные священники всё же замещали собой вакантные приходы и тем способствовали уменьшению того беспорядка и расстройства, которые происходили от невоссоединения целой массы униатских священников. Но другого положительного значения эта мера, по-видимому, не имела, а скоро проявившиеся в ней отрицательные стороны значительно ослабили и ту единственную положительную сторону, какую она имела. Вызванные священники привезли ссобой в Минскую епархию такую массу различных недоразумений, которая оттянула к себе много и энергии, и времени со стороны местных деятелей и разрешилась, наконец, поголовным изгнанием из епархии всех вызванных священников. Конечно, эти недоразумения были порождены причинами общего свойства, и было бы непростительной необдуманностью всю их совокупность относить на счёт неудовлетворительности личных свойств вызванных священников, хотя, впрочем, этот последний фактор в цепи других причин был не последним звеном.

Начать с того, что немного нашлось охотников ехать в чужую епархию на новые места. «Человек с двадцать'из Могилёвской¹⁶⁷², «некоторые» – очень немногие – из Черниговской¹⁶⁷³, два причетника, один учитель да три дьякона из Смоленской, причём последние не были и приняты в епархию¹⁶⁷⁴, а более и нет об охотниках положительных сведений. В огромном большинстве высланные в Минскую епархию священники были лица, назначенные епархиальным начальством помимо их воли и иногда к крайнему их неудовольствию. Так, например, Новгородсеверский преосвященный Иларион, назначив к отправке вМинскую епархию 57 священников, 10 дьяконов и 6 церковников¹⁶⁷⁵, представил в св. синод список назначенных лиц и просил «утверждения» этого списка, – по той причине, что некоторые, узнав о своём назначении, «явились уже с письменным прошением не только прося увольнения от посылки, но и от всякаго отказываясь прихода, желая по дворянству своему оставаться при своем собственном имении¹⁶⁷⁶. Св. синод ответил преосвященному, что священников, имеющих «собственныя свои по тамошним правам маетности¹⁶⁷⁷, которыя, по удалении хозяев, подвергаемы будут разстройке», следует оставить на своих местах и, вместо таких священников, назначитъ других, «не испрашивая на тοот св. синода утверждения, потому что сие предоставлено на разсмотрение ему, преосвященному, как епархиальному архиерею, могущему видеть относящияся к тому обстоятельства на месте»¹⁶⁷⁸. Другие преосвященные не спрашивали у св. синода «утверждения» и назначали священников «к отправе» своей властью, ито же не справляясь с их «добровольным желанием».

За исключением немногих охотников, пожелавших навсегда поселиться в Минской епархии, все иноепархиальные священники высылаемы были в Минскую лишь на неопределённое, во всяком случае, недолгое время, – «впредь до минования в них надобности». Св. синод предписывал преосвященным, во избежание того, чтобы высылаемые священники своей высылки «не поставляли себе в тягость» при отправлении их, «привнушив им о важности сего общецерковнаго дела, в котором всякому усердствовать должно, уверить их, что они отправляются не навсегда, но до устройства только тамо нужных на первый случай для утверждения благочестия распоряжений»; после же «сего» высланные священники, если не пожелают остаться вМинской губернии, могут возвратиться к своим прежним приходам, которые за ними будут сохранены со всеми приходящимися «на их часть» доходами, чтобы и'остающееся в домах своих семейство их не оставалось без пропитания»¹⁶⁷⁹. Высылаемым священникам, кроме того, было назначено «на переезд» пособие от казны и, таким образом, их высылка могла получать вид командировки, не бесполезной в материальном отношении. Так именно на нее и смотрели некоторые лица. Канцелярист Могилёвской консистории просит у своего преосвященного выдать ему паспорт на приискание прихода в Минской епархии и причиной своей просьбы выставляет «малое содержание в консистории»¹⁶⁸⁰. И это был, конечно, не единственный пример. Высочайше отпущенная на этот предмет «двадцатитысячная сумма», при предположении вызова из пяти соседних епархий по 40 священников из каждой, поддерживала подобного рода ожидания, гарантируя выдачу каждому вызванному священнику около 100 рублей. Между тем на деле вышло иное. Первоначально назначение пособий вызванным священникам св. синод всецело предоставил усмотрению преосвященного Виктора, сделав только оговорку: «дабы ученые священники, также учители и семинаристы, а особливо имеющие дарование в проповеди, как в определении к лучшим местам, так и в награждении денежном были отличаемы»¹⁶⁸¹. Руководствуясь этим указом, преосвященный Виктор иназначил было выдавать «ученым» священникам по 100 рублей,неученым по 30‒40 рублей, дьяконам – по 25, а церковникам по 15 рублей¹⁶⁸². Однако, такое распределение не было осуществлено. В Черниговской епархии нельзя было осуществить этого распределения «по скудости денег», имеющихся в распоряжении консистории, так как, например, по апрель 1795 года консисторией получено было денег на этот предмет 600 рублей, а истрачено уже около полуторы тысячи. Поэтому, при высылке священников из Чернигова только один получил полную сумму – 100 рублей, другие же, хотя «таких же качеств», но «малосемейные» должны были удовольствоваться половинной суммой, а «прочие» священники 20 и 25 рублями, хотя некоторые, впрочем, и из этих получили все 35 рублей¹⁶⁸³. Смоленская консистория совсем не имела «потребной суммы» для отправления священников и, пока преосвященный Виктор «сносился» с Тутолминым и вызвал его распоряжение о немедленном доставлении в консисторию потребной суммы¹⁶⁸⁴, произошло по этому вопросу некоторое изменение. Св. синод, получив рапорты от преосвященного Виктора о сделанном им распределении денег, признал такое распределение «несоответственным» и предписал деньги выдавать только на проезд священникам с места их отправки до места их назначения, «разсчитывая, по силе 4-й главы Регламента, поверстно», – семейным на две подводы и по 25 копеек суточных, полагая нормальный проезд 50 вёрст в сутки, а «безсемейным» – на одну подводу и по 15 копеек суточных, причём остатки, образовавшиеся от уменьшения денежной выдачи бессемейным священникам, должны быть употреблены на добавочное пособие священникам многосемейным; кроме того, по прибытии священников в епархию, до определения их на приходы, выдавать им, по усмотрению преосвященного, особое вспоможение¹⁶⁸⁵. Поверстного точного рассчёта, конечно, никто не делал, и этот синодальный указ отразился лишь пропорциональным уменьшением первоначально предложенных выдач, спустившись до 20,15 и даже 10-ти рублевой выдачи для священника и пятирублевой – для дьячка¹⁶⁸⁶. Результатом всего этого явилось то, что из двадцатитысячной суммы только немногим более половины было израсходовано на тот предмет, на который эта сумма предназначалась, часть получившегося остатка была употреблена впоследствии на дело однородное, а часть оказалась потерянной «при переводе счета на польские злоты»¹⁶⁸⁷. В конце концов, полученное священниками вспоможение оказалось настолько ничтожным, что иногда даже не покрывало действительно сделанных расходов по переезду, которые были покрываемы за счёт монастырей, и т. п.¹⁶⁸⁸.

Посылая указ пяти епархиальным преосвященным о выселке в Минскую епархию священников, св. синод первым условием для высылаемых священников ставил, чтобы они были «честнаго поведения и способные к сказыванию проповедей»; в случае же возможного недостатка священников последнего рода, св. синод требовал высылать, пο крайней мере, таких, которые могли бы в наставление прихожанам своим вразумительно изъяснять изданные от св. синода книги – «Краткия поучения» и «О должности каждаго христианина»¹⁶⁸⁹. Это чрезвычайно важное условие оказалось на деле невыполненным. Из 60, например, лиц, посланных в Минскую епархию из Смоленской, только один был «окончивший богословское учение»,из прочих – только 34 учившихся в латинских классах, из этих 34-х – только 11 «способных к сказыванию проповедей»¹⁶⁹⁰. О прочих хотя и было сказано, что они, «при добропорядочном поведениии состоянии, проповеди напечатанные могут читать исправно»¹⁶⁹¹, но ведь синодальный указ не это одно имел в виду.

Не успели вызванные священники прибыть на свои места, как уже начались различные «недоразумения». Некоторые смоленские священники, доехав в Минск, заявили губернатору, что дальше им ехать не на что, и просили пособия. Пособие им было выдано¹⁶⁹². Два священника, получив назначение в одну из округ, поселились было на своих приходах, но через два месяца «потребовали денег», бросили приходы и «тайно отъехали в свои домы»¹⁶⁹³.

Некоторые из вызванных, очевидно, не нашедши на новых местах того, чего они ожидали, потребовали от благочинных паспорта для проезда обратно. Благочинные, не чувствовавшие уже ощутительной нужды в иноепархиальных священниках, с чистой душой и сполнили их требование. Священники вернулись домой и, вероятно, в объяснение своего поступка, не вполне соответствующего «важности этого дела, на которое они были посланы», не без преувеличений стали рассказывать, что они «там оставлены были без всякаго о них разсмотрения и распоряжения, без пропитания и без должности, отчего, продав свое имение, в прежних епархиях бывшее, а в минской не получа ничего, пришли в крайнее разорение¹⁶⁹⁴». Св. синод, там настойчиво поддерживавший необходимость вызова иноепархиальных священников, был положительно удивлён, когда через обер-прокурора до него дошли сведения, в добавок не без преувеличения, о том, что высылаемые священники отправляются обратно. В синодальном заседании 23 июля 1795 года было постановлено потребовать от преосвященного Виктора объяснения с первой почтой, «подлинно ли вышеозначенные («многие») отправленные к нему по именному высочайшему повелению из других епархий священники, не только не получают тамо приходских мест, но без всякого о них рассмотрения отправляются обратно с билетами в прежние епархии? И если сие последовало, то, сколько их обращено, и кто именно, и для чего так с ними без донесения св. синоду поступлено?» Вместе с тем св. синод постановил предписать преосвященному Виктору, чтобы он поступал в этом деле по прежним синодальным указам «непременно» и никого из вызванных священников «ни под каким видом и даже по собственным их просьбам, не донеся св. синоду и не получа на то указа», не отпускал в прежние епархии¹⁶⁹⁵. Преосвященный Виктор, оказалось, ни о чём подобном «не только ни откуда не имел известия, но ниже слыхал». Наведённые справки подтвердили, однако, подобный случай на Украине. Представляя св. синоду объяснение, что это было сделано «без его резолюции», преосвященный Виктор добавлял, что оказавшегося виновного благочинного он подверг взысканию и всем вообще благочинным послал указы «с строжайшим притверждением, чтобы отнюдь не отваживались того делать, а поступали бы в точности прежних св. синода и нынешних указов»¹⁶⁹⁶. Этим, однако, делу не суждено было окончиться. Св. синод получил от преосвященного Черниговского Иерофея донесение¹⁶⁹⁷, что из 57 в разное время отправленных в Минскую епархию священников «шесть человек вернулись обратно, при билетах от тамошних благочинных, за неимением праздных тамо приходов». Преосвященный Иерофей спрашивал, что делать со священниками, вернувшимися уже «за не имением приходов», между тем, как ещё 3 человека не досланы по определённому самим же преосвященным Виктором комплекту – 60¹⁶⁹⁸. Св. синод распорядился вернувшихся священников поместить на их прежние приходы, а если будет требование от преосвященного Виктора, то выслать обратно в Минскую епархию¹⁶⁹⁹. А между тем преосвященному Виктору св. синод сделал строгий выговор: так как священники высылаются, во-первых, «по толико важному для церкви святой делу»; во-вторых, – «во исполнение соизволения ея императорскаго величества»; в-третьих, – они уже известным образом распорядились своим хозяйством; в-четвёртых, – самим же преосвященным назначена цифра потребных в Минскую епархию священников: то «ему, архиепископу, и надлежало по пастырскому своему долгу предварительно до прибытия еще их приуготовить выгоднейшие, по силе указа св. синода, приходы; но все сие оставлено без всякаго внимания; тο в предь ему, архиепископу, оберегаясь от таковаго слабаго в управлении епархии своей поступка и не слагаясь в том на подчиненных, учинить немедленно к помещению означенных священников на приходския лучшия места, если которые и поныне остаются безместными, должное распоряжение»¹⁷⁰⁰.

Дело, однако, говорило само за себя. Некоторые из присланных священников оказались, вследствие своей крайней болезненности, не могущими даже совершать богослужение и гораздо более годными для помещения в богадельни, чем на воссоединённые приходы, требовавшие значительной затраты и энергии, и сил. И так как подобные священники требовали в отношении к себе безусловного «призрения» и'ухода», а на чужой стороне не имели ни родных, ни знакомых, то с ними не оставалось ничего делать, как отправить их обратно на родину, на попечение родных¹⁷⁰¹. Среди вызванных из Смоленской епархии священников собственно для приходов Минской губернии, целая четверть в первое же время оказались «неспособными»¹⁷⁰².

Кроме всего этого, на первых же порах среди вызванных священников открылась одна чрезвычайно нежелательная сторона. «Присланные из епархии вашего преосвященства священники», – писал преосвященный Виктор новому Смоленскому епископу Димитрию¹⁷⁰³: «столь суть развращенны, что вступили ко мне от самого правителя Минского наместничества о пьянстве и других соблазнительных поступках их многия жалобы»: Это обстоятельство, в связи с высылкой явно немощных и неспособных к священнослужению лиц, обнаруживает ту невнимательность, с какой Смоленское епархиальное начальство отнеслось к этому важному делу. Виновата тут всецело консистория, так как преосвященный Димитрий вступил в управление епархией уже после отправки священников, а его преосвященный предшественник, епископ Парфений, находился в то время на смертном одре. Преосвященный Виктор по-братски просил преосвященного Димитрия заменить «тех развращенных и больных священников» другими, «лучшаго состояния и здоровыми людьми»¹⁷⁰⁴. На это письмо преосвященный Димитрий ответил, что он сделал консисистории строгий выговор, но «она на оный доносила, что все высланные в Минскую епархию «священнослужители были неразвращенные, а поведения и состояния честнаго и безпорочнаго; но видно-де они, священнослѵжители, так как все почти были отправлены против их желания принужденно, то, не желая там остаться и к увольнению себя средств никаковых не имея, возымели на себя принять вид развратности, с упованием, что они за то непременно будут высланы на прежния места»¹⁷⁰⁵. Открывалась, очевидно, неожиданная сторона в деле.

ХІѴ

Унии в 1794 и 1795 годы грозила серьёзная опасность. Если судить по тому воодушевлению, которым было ознаменовано стремление к православию украинских «униатов», можно было ожидать, что уния доживала свои последние дни. Но, во-первых, чрезвычайная чувствительность высшего правительства к государственому покою, препятствовавшая уделить с этой стороны делу воссоединения столько внимания, сколько оно того заслуживало даже с точки зрения на него, как на способ «наивящше сблизить» новоприсоединённых подданных с «россиянами»¹⁷⁰⁶; затем, то, что из политических соображений (кстати сказать, совершенно не оправдавшихся) от дела не были устранены с самого начала прямо враждебные делу элементы – всё польское чиновничество края; наконец, сильное олатинение унии, к этому времени в значительной своей части, прилегающей к Литве, уже имевшей наклон к Риму: всё это способствовало тому, что уния не была записана в прошлом столетии в область минувшего и продержалась ещё, в значительной даже силе, целых сорок слишком лет.

Приверженцы унии, хорошо ознакомленные с народными стремлениями, ожидали присоединения к России западнорусских областей с большой тревогой, как дела, касающегося жизни унии. Но уже первый год, год безусловного молчания о воссоединении со стороны правящих сфер России, не только ободрил униатов, но даже вселил в них некоторые надежды, быть может, даже на сохранение полного status quo унии «в империи, простирающей свою власть над столь многими народами...» Правда, 1794 год сам по себе способен был снова вернуть униатов к их прежнему настроению, но теперь уже было не то: обжившиеся и устоявшиеся под российской державой приверженцы унии открыли теперь непримиримую войну с воссоединением, в которой редеющие ряды воюющих, если и не давали вырасти надежде на торжество, тои нисколько не вселяли мысли о безнадёжной беспомощности тех, кто уцелеет.

После 6 сентября 1795 года приверженцы унии почувствовали себя совершенно спокойно. Высочайший указ, данный в этот день об устроении церковноадминистративного порядка среди оставшихся в новоприсоединённых областях униатов¹⁷⁰⁷, как будто, молча, подводил итог делу воссоединения и говорил: конец! – хотя, впрочем, в указе и было замечено, что народ не должен быть стесняем в возвращении к прародительскому благочестию. Уцелевшие же униаты постарались не только в полной мере воспользоваться этим указом, но и прибегли к злоупотреблению в его толковании. Указ, между прочим, назначал пожизненную пенсию отрешённым от приходов униатским священникам¹⁷⁰⁸, – и вот это было быстро истолковано несведущему тёмному люду, как назначение награды крепким в унии¹⁷⁰⁹, и дело воссоединения получало в глазах тёмного народа, в самом деле, такой вид, будто оно есть только «змышление Садковскаго», вовсе не санкционированное императрицей¹⁷¹⁰. Правда, Тутолмин поспешил разъяснить это наивное «недоразумение» и архиепископ всех униатских церквей западнаго края, Ираклий Лисовский, по его требованию, разослал циркуляры своему подведомому духовенству, чтобы оно не препятствовало народу искать воссоединения и не смущало бы его различными «ложными и безпо· койными слухами»¹⁷¹¹. И хотя после этого, по свидетельству одного благочинного, было не слышно более, чтобы было в народе какое «развращение»¹⁷¹², но, по странному совпадению, это свидетельство принадлежит благочинному той округи, в которой почти не было и «обращения»¹⁷¹³. Напротив, несколько месяцев спустя, мы видим, что Тутолмин, при личном свидании с Лисовским, опять высказывает «большое недовольство на базилиан за то, что они желающих благочестия людей разными способами отвлекают от принятия его»¹⁷¹⁴. И хотя Лисовский опять издал «энциклику» о том, чтобы униатское духовенство не препятствовало воссоединению тех, которые того желают¹⁷¹⁵, но это время уже не было блестящей эпохой воссоединения.

К несчастью, перемена положения унии почти как-раз совпала с началом воссоединения в пределах Минской губернии и не могла не положить на него своей печати. Мы видели, что только летние месяцы дали для воссоединения по Минской губернии благоприятные результаты, а осенью оно замерло совсем¹⁷¹⁶. Высочайший указ 6 сентября 1795 года создал для воссоединения в Минской губернии особые затруднения, дав ободрение тем многочисленным здесь униатским священникам, которые не захотели принять православие вместе с возвратившимися к нему их приходами и были теперь отрешены от мест. Вместе с назначением пожизненной пенсии, им теперь было объявлено, что они могут или выехать за-границу, или же остаться в пределах России¹⁷¹⁷, и, когда через губернское правление губернатор сделал им опрос¹⁷¹⁸, все они изъявили желание остаться в России¹⁷¹⁹. На 94 воссоединившихся в 1795 году прихода невоссоединившихся священников оставалось 80 человек¹⁷²⁰. Сила огромная и чрезвычайно опасная!

94 воссоединившихся прихода в Минской епархии¹⁷²¹ составляли только пятую часть всех бывших здесь униатских приходских церквей¹⁷²². Последних, по точному счёту, составленному осенью 1797 года вследствие требования Минского губернатора¹⁷²³, числилось во всей губернии 397¹⁷²⁴ – со следующим распределением по уездам: Бобруйский уезд – 45 церквей¹⁷²⁵, Борисовский – 48¹⁷²⁶, Вилейский – 37¹⁷²⁷, Дисненский – 34¹⁷²⁸,Игуменский – 46¹⁷²⁹, Минский – 63¹⁷³⁰, Мозырский – 20¹⁷³¹,Пинский – 54¹⁷³², Речицкий – 11¹⁷³³ и Слуцкий – 39¹⁷³⁴.

XV

Читатель, проследивший предыдущие страницы, уже не спросит с недоумением: «почему не все униаты воссоединились в 1794–96 гг.?» Были указаны те условия, в которые заключено было дело воссоединения, и те обстоятельства, которые являлись его неразлучными спутниками, – и уже при одном взгляде на них трудно было бы верить в полный и безусловный успех дела.

В самом начале дела повторилось то, что с такой душевной скорбью переживал когда-то преосвященный Георгий Конисский, когда, вслед за присоединением к России Белоруссии, он напрасно представлял в Петербург, что многочисленные поступающие к нему, преосвященному, прошения от униатов твердят о желании униатов «оставить унию, которую они приняли насильно и соблюдают только наружно, всегда в сердце своём благочестие неизменно храня», и возвратиться в благочестие – «в виду того что вера православная стала господствующею, а ея императорское величество, бывшая покровительница, сделалась повелительницей и, следовательно, народу тамошнему более пленену быть в совести своей ни Божим, ни гражданским правомне следует»¹⁷³⁵. Идут прошения о воссоединении – свидетельствовал преосвященный Георгий – не только от отдельных личностей, но и от целых приходов, даже деканатов¹⁷³⁶. «Давно ждавшие этого счастия»¹⁷³⁷ – возможности воссоединения – «со слезами просят возвращения вблагочестие», и некоторые из них домогались воссоединения еще, будучи под Польшей. И жидам ведь дозволяется переходить в православие, – неужели несчастные униаты хуже жидов?¹⁷³⁸. Но этот вопль Белорусского владыки отклика не находил. Дело возврата в православие насильно совращенного в унию народа могло повлечь за собой такие значительные осложнения для государства, всеми силами по необходимости стремившегося в то время, прежде всего к водворению внутреннего и внешнего спокойствия, что нетерпеливые стремления народного сердца в возвращённом России крае были принесены в жертву обережению благополучия всего государства. Из Петербурга преосвященному Георгию шёл один ответ, что от «коллегии иностранных дел потребовано уведомление, не явится ли по нынешним обстоятельствам какого препятствия»¹⁷³⁹. А коллегия молчала. «Податели», – писал опять преосвященный Георгий, представляя новые прошения»¹⁷⁴⁰: «многолетним терпением весьма уныли, а иноверцы медление резолюций толкуют слабою надеждою на удержание провинций, владельцы же мстят своим подданным, ищущим возвращения в благочестие»¹⁷⁴¹. Но ответ был один: «Как по прежним донесениям его, преосвященнаго, из коллегии иностранных дел ответ не получен, то и по новым – – – от рассмотрения удержаться»¹⁷⁴².

То же повторилось и теперь. И как тогда преосвященный Георгий свидетельствовал об унынии народа, так теперь преосвященный Виктор стал выражать уже опасение за близкую возможность «отчаяния»¹⁷⁴³. Правда, вслед за злополучным «годом ожидания» дело имело теперь иной оборот – и летавшие в воздухе искры мятежа, быть может, сильно способствовали той энергии и быстроте, с которыми было начато дело. Но выступившие вслед затем всевозможные «затруднения, замешательства и противодействия» постепенно сдавили широкий разлив волны воссоединения и не допустили его освежить весь край.

Само собой разумеется, что такое грандиозное дело, как дело воссоединения 1794–96 гг., не могло пройти без того, чтобы не встретить на своём пути таких или иных препятствий. Но когда эти препятствия возникают на каждом шагу, когда своей неисчисленной массой они, как туча саранчи, подавляют и благоприятные условия дела, тогда условия, сопровождающие дело, не могут быть названы иначе, как условиями неблагоприятными.

При таких условиях, положение каждого отдельного деятеля в деле получает крайне невыгодный свет. Масса энергии и сил уходит на безуспешную борьбу – и малейший успех даётся с огромным трудом. Усталые, обессилевшие, измученные, уходят с поля битвы, слагая оружие, те, которые, при других условиях, могли бы стяжать себе известность и даже «славу».

Полтора миллиона воссоединившихся с православной церковью униатов, – это дело по своему началу, зарождению, не есть дело какого либо одного или нескольких лиц – деятелей. Это – свободный вздох никогда не умирающей народной души – и заслуги отдельных деятелей этого дела должны быть оцениваемы только по той мере облегчения пути к свободному проявлению народных стремлений, какую внёс сюда тот или другой деятель.

I. Минский архиепископ и Минская архиепископия. – II. Духовная консистория. – III. Духовные правления. Благочиние. Походная канцелярия. Путевая контора. – IV. Духовная семинария в Слуцке. – V. Училища на Украине. – VI. Волынская семинария. – VII. Монастыри. – VIII. Церквии духовенство. – IX. Ризница. – X. Получение жалованья. – XI. Город Слуцки архиерейский дом в Слуцке. – XII. Перемещение преосвещенного Виктора в Чернигов и отъезд из Слуцка – XIII. Консисторские претензии. – XIV. Жизнь в Чернигове и кончина преосвещенного Виктора. – XV. Оценка деятельности преосвещенного Виктора.

I

Воссоединение униатов с православной церковью было, бесспорно, главнейшим, господствующим мотивом церковной жизни Минской епархии при преосвященном Викторе. Необычный для других епархий, этот вопрос создал в местной церковной жизни такие стороны, которые дают Минской епархии совершенно особенное место среди всех других современных ей православных русских епархий. Но сколько бы внимания, энергиии сил ни отвлекало на себя дело воссоединения, оно всё же не подавляло окончательно других сторон епархиальной церковной жизни, и последняя развивалась в обычном направлении, принимая лишь, сообразно некоторым особенным условиям, те или другие специфические оттенки. Учреждение российской «Минской, Изяславской и Брацлавской» епархии встретило в ней уже существующими все формы русского епархиального церковного управления из бывшей епархии «Переяславской и Бориспольской», – с той, впрочем, разницей сравнительно с другими русскими епархиями, что здесь, в Минской епархии, всё было устроено, если позволительно так выразиться, хозяйственным, домашним способом, без строгого соблюдения буквы штатов и предписаний. Этот особенный, своеобразный оттенок в жизни Минских епархиальных учреждений сохранялся неизменно во всё время пребывания в Минской кафедре преосвященного Виктора – и только при его преемнике, преосвященном Иове, Минская епархия вошла в обычную оффициальную норму, ничем уже не отличаясь с этой стороны от других епархий.

Границы Минской епархии подвержены были в первые годы чрезвычайно частым колебаниям. Это же самое, хотя не в столь значительной степени, можно сказать и о многих других, особенно о малороссийских епархиях, которым в последние годы прошлого столетия часто приходилось менять свои границы, и только с 1804 года¹⁷⁴⁴ епархии стали сохранять более или менее устойчиво свою территорию. Указом об учреждении Минской епархии её границы определялись границами трёх новоучреждённых губерний – Минской, Изяславской и Брацлавской¹⁷⁴⁵. Остальная, незначительная, часть новоприсоединённой земли отходила к смежным с ней русским прежним губерниям – Киевской, Полоцкой, Могилёвской, Черниговской и Екатеринославской¹⁷⁴⁶ – и поступала в состав тех епархий, к которым были причислены эти губернии¹⁷⁴⁷. Но так как точное размежевание не могло быть произведено в скором времени¹⁷⁴⁸, то православные церкви всего присоединённого края, во избежание могущих появиться неустройств в церковной жизни, по докладу св. синода, получившему высочайшее утверждение, были подчинены ведению преосвященного Виктора – впредь до установления точных границ гражданского подразделения новоприсоединённых областей¹⁷⁴⁹. Кроме того, хотя и не оффициально, но Минский преосвященный сохранил своё «отношение» и к тем православным монастырям и церквам, которые после второго раздела Польши остались вне границ Российской Империи¹⁷⁵⁰. Об этом было сказано уже раньше.

Когда произошёл последний, третий раздел Польши, тогда к России отошло громадное пространство земли, на котором не было и десятка православных церквей, но за то немногие существующие были разбросаны по всем углам новоприсоединённого Литовского края. Не известно, был ли особый указ, формально вводивший православные литовские церкви в ведение преосвященного Виктора, или они вошли сами собой, но вместе с этим расширением Минская епархия достигла таких огромных пространственных размеров, каких никогда не имела никакая другая российская епархия. И даже после совершившегося вскоре выделения из Минской епархии двух новоучреждённых епархий – Брацлавской и Волынской – она всё же оставалась, по своим размерам, необычайно великой.

Количество церквей в Минской епархии первоначально не было велико. Это были те триста православных церквей¹⁷⁵¹, которые сохранили своё существование под Польшей, не смотря на все «несносныя гонения и притеснения» и две трети, которых были оживлены в 1786–1788 годах деятельностью преосвященного Виктора. Воссоединение 1794 и 1795 годов увеличило количество церквей в Минской епархии до двух с половиной тысяч¹⁷⁵², но совершившееся вскоре выделение епархий оставило Минскую епархию снова при незначительном числе церквей, которое даже после воссоединения 1795 и 1796 годов не перешло за двести¹⁷⁵³.

«Архиепископ Минский, Изяславский и Брацлавский, коадъютор митрополии Киевския и Слуцкаго Святотроицкаго монастыря архимандрит» был «по своей епархии» от Киевского митрополита «независим»; но «по должности и именованию коадъютора» он должен был, по определению высочайшего указа, к Киевскому митрополиту «иметь отношение»¹⁷⁵⁴. Трудно сказать, что собственно разумелось под этим «отношением». Если Киевский коадъютор 1785‒1793 годов, будучи тоже вполне самостоятельным епархиальным архиереем, обязан был по своему коадъюторству извещать Киевского митрополита обо всех важнейших событиях своей епархии, то теперь коадъюторство осталось исключительно одним титулом, не имевшим выражения на деле. В 1795 году, «архиепископ Минский, Изяславский и Брацлавский» был переименован в «архиепископа Минскаго и Волынскаго»¹⁷⁵⁵, но коадъюторство было сохранено, и оно было уничтожено лишь впоследствии.

Минская епархия, при её образовании в 1793 году, была поставлена высочайшим указом «по штату во втором классе»¹⁷⁵⁶. По этому штату, имевшему высочайшее утверждение с 1764 года, для епархии второго класса полагалось: при архиерейском доме – эконом, духовник, два крестовых иеромонаха, ризничий – он же и казначей, при нём копиист; два иеродьякона, два келейника и до шестидесяти человек «дворовых людей»; при кафедральном соборе: протопоп, ключарь, три священника, протодьякон, два дьякона, два иеродьякона; в штатном монастыре: восемь поддьяков первой станицы, восемь второй и восемь третьей, два псаломщика, два пономаря, четыре звонаря, три сторожа и одна просвирня; число монашествующих не было определено. Каждое из указанных лиц пользовалось правом получать известное определённое содержание. Вся сумма, отпускавшаяся из казны для епархий второго класса – 5,500 рублей, распадалась по расходованию на следующие группы: 1) архиепискому жалование 2,200 р.; 2) его домовый штат – 212 р. и собор 420 р.; 3) низший монастырский штат – 560 р.; 4) уплата подушного сбора с 60 человек прислуги при архиерейском доме – 182 р.; 5) содержание консистории 675 р.; 6) починка всех вообще церковных или монастырских, а также архиерейских зданий и церквей 500 руб.; ризница – 300 р¹⁷⁵⁷. Высочайшим указом 17 января 1768 года архиереям было предоставлено по их усмотрению держать число лиц низшего разряда – «по штату, или с уменьшением», как они найдут для себя более удобным, – «только бы каждый, который в службе оставлен по усмотрению архиерейскому, не менее того жалованья получал, которое по штату на его звание положено»¹⁷⁵⁸.

Новоучреждённая Минская епархия, получая повышение по классу – из коадъютория она делалась епархию второго класса, – в то же время должна была потерпеть ущерб в своём содержании, так как для епархий второго класса положено было содержание 5,500 рублей, а преосвященный Виктор, будучи коадъютором Киевским, получал 5,900 рублей¹⁷⁵⁹. Но именной высочайший указ 13 апреля 1793 года предусмотрел эту несообразность и оставил за преосвященным Виктором прежнее содержание¹⁷⁶⁰. И, действительно, за всё время своего пребывания на Минской кафедре преосвященный получал 5,900 рублей в год¹⁷⁶¹.

Имея в виду оговорку в высочайшем указе 17 января 1768 года и пользуясь исключительным положением своей епархии, преосвященный Виктор заботился не о буквально точном исполнении предписаний и штатов, а об устройстве жизни сообразно местным потребностям. Штатом своей епархии он руководился только отчасти. У него были свои штаты, свои расходы. Живя сам в монастыре, он находил возможным не держать при своём доме особых иеромонахов, или, лучше сказать, за малочисленностью монашествующих в епархии, не находил возможным это делать. Отпускаемую штатную сумму, за исключением консисторской, которая, в общем, всегда была полностью расходуема на тот предмет, на который предназначалась, – преосвященный Виктор распределял по различным статьям по своему личному усмотрению, не согласуясь со штатными назначениями и особенно заботясь об улучшении ризницы и о певчих¹⁷⁶².

II

Духовная консистория¹⁷⁶³ издавна была в Слуцке – ещё при Слуцком архимандрите, когда в Слуцке не было архиерейской кафедры, и называлась, по месту своего нахождения, Слуцкой¹⁷⁶⁴. С назначением в 1785 году в Слуцк епископа, консистория лишь несколько увеличилась и обновилась в своём составе и стала уже в оффициальной перепискеименоваться по титулу местного епископа – «Переяславскою»¹⁷⁶⁵. В 1793 году, когда учреждена была «Минская, Изяславская и Брацлавская» архиепископия, консистории опять пришлось переменить своё название в «Минскую», но она по-прежнему осталась в Слуцке, где и находилась во всё время пребывания на Минской кафедре преосвященного Виктора¹⁷⁶⁶.

Мы не знаем, кто, кроме архимандрита, заседал в консистории, когда в Слуцкеещё не было епископа. Но с преосвященного Виктора уже начинаются новые назначения. В конце марта 1787 года к двум «присутствовавшим» в консистории был назначен преосвященным третий – кафедральный казначей, иеромонах Протасий¹⁷⁶⁷. Через полгода приехал из Киева новый «присутствующий», – впрочем, только «впредь до прибытия в Слуцк преосвященнаго», игумен Порфирий Брезинский, назначенный настоятелем Грозовского Успенского монастырей и кафедральным наместником¹⁷⁶⁸. В конце 1788 года в консистории прибавился ещё один «присутствующий» – известный игумен Киприан Островский, деливший впоследствии трёхлетнее заключение с преосвященным Виктором в Варшаве¹⁷⁶⁹.

Арестование преосвященного Виктора и события, последовавшие вслед за тем, лишили консисторию почти всего её наличного состава. По возвращении из Варшавы, преосвященный Виктор принялся заново назначать «присутствующих» в консисторию. Оставлены были игумен Киприан и строитель Спасопреображенского братского монастыря, кафедральный казначей Протасий¹⁷⁷⁰. Игумен Киприан назначен был теперь «первоприсутствующим». Впрочем, он скоро вышел и из консистории, и из епархии¹⁷⁷¹. Кроме этих двух старых членов, были назначены вновь членами консистории¹⁷⁷² кафедральный экклесиарх, иеромонах Герман¹⁷⁷³ и Слуцкий протопоп Иоанн Белозор. В октябре 1794 года в консисторию был назначен Грозовский игумен Исаия¹⁷⁷⁴. В предписании о нём, данном консистории, преосвященный Виктор мотивировал назначение Исаии так: «Как о. игумен Исаия, быв в Киевском Золотоверхомихайловском монастыре экономом, обращался, сколько нам известно, около бумаг; а в таковых людях консистории нашей есть надобность: то и определяем его в оную, где, присутствуя, иметиметъ место по отцу наместнику»¹⁷⁷⁵. В тот же день, когда присутствующим в консисторию был назначен игумен Исаия, 19 октября, преосвященный Виктор, присутствуя на консисторском заседании, «ввел» в консисторию архимандрита Варлаама (Шишацкого) и «изволил словесно предложить помянутому отцу архимандриту Варлааму до-толе присутсвовать в духовной консистории, пока Бог что далее устроит»¹⁷⁷⁶. Варлаам скоро уехал на Украину, и в 1795 году вся консистория состояла толькоиз двух присутствующих»: Белозора и Исаии¹⁷⁷⁷. Заметив это, св. синод предписал преосвященному Виктору увеличить число членов консистории. Соответственно указу, в октябре и ноябре 1795 года состоялись новые назначения в консисторию следующих лиц: архимандрита Минского Петропавловского монастыря Лазаря¹⁷⁷⁸, протоиерея Минского кафедрального собора Даниила Шаржинского¹⁷⁷⁹ и священника села Вызны, Слуцкой протопопии. Николая Беляновского¹⁷⁸⁰. Старые «присутствующие» – Исаия и Белозор – остались на своих местах¹⁷⁸¹. Этот состав консистории оставался всё время пребывания преосвященного Виктора в Слуцке¹⁷⁸². Лазарь, впрочем, скорее был титулованным, нежели действительным членом консистории. Пока консистория находилась в Слуцке, Лазарь жил в своём монастыре в Минске, а с перемещением консистории в Минск, Лазарь с монастырём перешёл в Пинск, и бывал в консистории только «чрез самое малое время» – раз или два в год¹⁷⁸³. Первым консисторским секретарём в Слуцке был поручик милиции князя Радзивила Онуфрий Иванович Сухозанет. Назначенный на должность в 1796 году по настойчивому ходатайству преосвященного Виктора¹⁷⁸⁴, он в начале 1789 года разошёлся с преосвященным и оставил службу в консистории¹⁷⁸⁵. Впрочем, это скорее был только титулованный секретарь; все епархиальные дела, кроме чисто канцелярских, вёл сам преосвященный Виктор при помощи «консисторского писаря», священника Стефана Симоновича¹⁷⁸⁶, занимавшего при преосвященном положение, соответствующее положению нынешнего «архиерейскаго секретаря». С 1789 года по самый конец 1795-го, с трёхлетним перерывом для времени варшавского заключения, о. Симонович соединял в своём лице и должность консисторского секретаря¹⁷⁸⁷. 3 декабря 1795 года преосвященный Виктор назначил исправляющим секретарскую должность, впредь до утверждения от св. синода, префекта семинарии, коллежского протоколиста Пантелеимона Илликевича-Корбута¹⁷⁸⁸, который был годен для этой должности как «по учености своей», так и «по особливому рвению к письменным делам»¹⁷⁸⁹. Приняв своё назначение за «знак особливейшей архипастырской милости»¹⁷⁹⁰, новый секретарь «всеохотнейше» вступил в отправление своей должности в тот же день и немедленно же начал приводить консисторию к порядку. Того же 3 декабря он сделал «доклад» в консисторию, что необходимо, чтобы «сообразно прочим судебным местам, в консистории повытчики, протоколисты и архивариус определены были»¹⁷⁹¹. И когда на это последовало разрешение от преосвященного, вся консистория по делопроизводству была разделена на повытья. Первое повытье, ведавшее протоколы заседаний и «экспедицию о ревизии», имело в своём личном составе канцеляриста и его помощника. Второе повытье обнимало округи: Слуцкую, Несвижскую, Минскую, Борисовскую, Игуменскую и Вилейскую и, кроме того, его ведению подлежала «экспедиция о присоединении униатов по Минской губернии»; сюда, в виду сложности и обширности дел, назначен был канцелярист и два помощника – писца. Третье повытье: округи – Бобруйская, Пинская, Мозырская, Давидгородокская, Поставская, Дисненская иДокшицкая и дела заграничных монастырей; канцелярист, подканцеляристи писец¹⁷⁹². Так как архив консисторский представлял собой груду неразобранных бумаг, то архивариус пока не назначался, а все дела, как собственно консисторские, так особенно «походной канцелярии» 1787 и 1788 годов, «путевой конторы» 1795 года и «консистории» при архимандрите Варлааме во время его специальной командировки на Украину, привести в порядок было предоставлено¹⁷⁹³ священнику Иоанну Беляновскому¹⁷⁹⁴, который вполне добросовестно иисполнил возложенное на него поручение, так что консисторские дела этого времени до сих пор сохранились в Минском консисторском архиве в образцовом порядке¹⁷⁹⁵. На открывшиеяся в канцелярии должности, по распоряжению преосвященного Виктора, были определены четыре семинариста¹⁷⁹⁶.

Однако Илликевичу-Корбуту не пришлось быть секретарём – консистории. Представление о нём преосвященного Виктора почти встретилось на пути с синодальным назначением другого человека – Максима Богомолова¹⁷⁹⁷, который вполовине января 1796 года явился в Слуцк и вступил уже в отправление своей должности¹⁷⁹⁸. Богомолов застал консисторскую канцелярскую машину, заведённую его предшественником, в полном ходу и ему осталось только пожинать уже готовые плоды.

Штатной суммы на содержание консистории полагалось 570 рублей¹⁷⁹⁹. Эта небольшая сумма была увеличиваема 100 руб. прибавочных¹⁸⁰⁰. «Присутствующие» жалованья не получали. Секретарю выдавалось 166 рублей в год; канцеляристам – от 45 до 55 рублей; писцам или копиистам от 10 до 15 рублей в год. Остальные деньги были употребляемы на канцелярские, почтовые и другие расходы. При преосвященном Викторе консисторская сумма ежегодно оставляла небольшой остаток¹⁸⁰¹. Число канцеляристов оставалось одно и то же – четыре¹⁸⁰², но число низших чиновников колебалось: в 1793 году было только 2 таких лица, оба в священном сане¹⁸⁰³, а в 1795 году сразу в состав консистории прибавлено 5 подканцеляристов¹⁸⁰⁴.

ІІІ

Следующими за консисторией административными епархиальными инстанциями были духовные правления. В пределах Минской губернии издавна¹⁸⁰⁵ было 6 духовных правлений: Слуцкое, Петриковское, Мозырское, Туровское, Давидгородокское иМинское, да на Украине 8, всего – 14¹⁸⁰⁶. Район власти каждого духовного правления ограничивался пределами «протопопии». Протопопии имели весьма неодинаковое число церквей – от трёх¹⁸⁰⁷ до ста четырнадцати¹⁸⁰⁸ и т. п.¹⁸⁰⁹. В составе духовного правления стоял его «правитель», или по-просту протопоп, который иногда в своей персоне соединял весь личный состав своего духовного правления. Протопопы в прежнее время были избираемы духовенством и от епископа получали только утверждение или грамоту¹⁸¹⁰, но преосвященный Виктор назначал протопопов уже своей властью. Самое большое число лиц, составлявших духовное правление, было четыре¹⁸¹¹; большей частью оно равнялось двум¹⁸¹², нередко одному¹⁸¹³, а иногда один протопоп управлял двумя и даже тремя протопопиями¹⁸¹⁴. Правителю протопопии было подчинено всё без исключения духовенство, жившее в районе протопопии, не исключая и тех заслуженных протоиереев, которые сами ранее были правителями и оставляли свою должность по старости, болезни и другим причинам¹⁸¹⁵. До присоединения края к России духовные правления с внешней стороны не представляли собой какого-нибудь казённого «присутственного места». Но в 1793 году был разослан указ о заведении в правлениях порядка, «российским судебным местам установленнаго»: предписано было избрать для правления приличиое помещение, поставить в нём покрытый красным сукном стол, зерцало и прочие принадлежности российских присутственных мест¹⁸¹⁶. Уже было сказано, что не все духовные правления с охотой переменяли свою прежнюю семейную обстановку на новую «казенную»¹⁸¹⁷. Никакой штатной суммы на своё содержание духовные правления не получали.

Там, где в целом повете существовала всего одна, две и вообще незначительное количество православных церквей, там протопопии особой не было. Но чтобы отдалённость местонахождения от соседней протопопии не оставили эти церкви без начальственного надзора и отчётности, над ними назначался благочинный. Благочинных в Минской епархии было четыре: Бобруйский, Игуменский, Минский и Поставский¹⁸¹⁸.

Необычные обстоятельства епархиальной жизни созидали и необычные формы управления. На время своих частых и продолжительных отъездов с кафедры преосвященный Виктор учреждал при себе некоторым образом вторую консисторию, которая называлась то дорожной канцелярией, то путевой конторой. Во время пребывания преосвященного Виктора на Украине в 1787‒1788 годах при ней состояла «дорожная канцелярия», состоявшая из писаря Стефана Симоновича и канцеляриста Ивана Скуловского¹⁸¹⁹. После освобождения из-под ареста преосвященный Виктор открыл при себе в Варшаве «походную канцелярию»¹⁸²⁰. Во время путешествия преосвященного по Украине в 1795 году при нём была «путевая контора»¹⁸²¹.

IV

Духовная семинария Минской епархии получила начало в 1785 году¹⁸²². Когда в этом году высочайшим указом 27-го марта был назначен в Слуцк православный епископ¹⁸²³, св. синод, выданной ему особой инструкции¹⁸²⁴, предписал озаботиться учреждением при своей кафедре семинарии. «С удовольствием видя», что св. синод «в наставлении коадьютору» митрополии Киевской «изъяснил надобность, для вящаго утверждения православия и просвещения народнаго иметь училище», императрица в день 15 мая 1785 года «указала» отпускать на содержание «семинарии при епископе Переяславском в месте его пребывания по 2,000 рублей на год»¹⁸²⁵.

Духовные школы в Минской епархии, с латинскими классами, существовали в Слуцке и до 1785 года. Слуцк издавна считался центром образования в западной России. В нём процветали иезутская «гимназия»¹⁸²⁶, кальвинская семинария¹⁸²⁷ и реформатская гимназия¹⁸²⁸, если только последняя не была одно и тоже, что и кальвинская семинария¹⁸²⁹. Князья Радзивилы покровительствовали всякому просвещению, не справляясь даже в этом случае с собственными вероисповедными симпатиями. Понятно, что и православная духовная школа нашла себе приют в Слуцке с давних пор. В пятидесятых и шестидесятых годах XVIII столетия Слуцкий архимандрит Досифей Голятовский¹⁸³⁰ привёл бывшую при Троицком монастыре школу в цветущее состояние¹⁸³¹. При архимандрите Павле Волчанском Слуцкая «семинария» постепенно приходила в упадок и, например, с 1780 года в ней состоял всего лишь один учитель, хотя в ней существовали классы пиитики и риторики¹⁸³². Высочайший указ 15 мая 1785 года давал духовной школе в Слуцке прочную основу и, так сказать, оффициальное существование.

Преосвященный Виктор знал цену образованию. Еще, будучи в Могилёве кафедральным наместником при преосвященном Георгии, он «тем горячее» ходатайствовал пред преосвященным за оказание получившим образование «архипастырской милости», «чем усерднее хотел всякому дать знать, что учение непрерывным союзом влечет за собою награждение»¹⁸³³. Обстоятельства, сопровождавшие ero архиерейскую деятельность, поставили его в такое положение, когда ему был дорог всякий не только сколько-нибудь образованный, но и просто грамотный человек. Вынужденный первые годы своего архиерейства провести почти в постоянных разъездах, преосвященный Виктор не упускал случая, где только было можно, выказать свои заботы о нарождавшемся рассаднике духовного образования. Во время долгих дней «ожидания» в Киеве, в разъездах по Украине, преосвященный то подбирал учителей для своей семинарии, то побуждал духовенство теплее относиться к этому заведению и не только отсылать туда своих «пришедших в возраст» детей, позаботиться дать им и некоторую домашнюю подготовку. То обстоятельство, что по семинарии не велось за всё время архиерейства преосвященного Виктора в Слуцке никакой отчётности¹⁸³⁴, не даёт возможности обрисовать в полноте состояние, в каком семинария находилась в 1785‒1789 гг.. Однако, некоторые, хотя и отрывочные, сведения об этом периоде истории семинарии всё же сохранились.

Семинарская жизнь, по всему видно, шла давно заведённым порядком, с каждым годом получая улучшение. 5 октября 1785 года в семинарию был назначен учитель риторики, «с обучением притом латинскому и немецкому языках, истории и географии¹⁸³⁵. В том же 1785 году в семинарию был назначен и учитель «латинскаго языка, российскаго чтения и письма», т. е., очевидно, низших классов¹⁸³⁶. С начала 1787/8 учебного года в семинарии было уже три учителя – «высших», «средних» и «низших» классов – и появился префект¹⁸³⁷. Учение, после этого, пошло полным ходом. Учеников было немного. По крайней мере, в сентябре 1787 года их в семинарии было всего 27¹⁸³⁸. Преосвященный Виктор, вспоминая впоследствии время 1785‒89 гг., говорит, что в семинарии тогда было до 100 учеников¹⁸³⁹; но преосвященный, очевидно, разумеет в этом случае или общую цифру учеников семинарии за все четыре года – 1785–1789, или же какой либо благоприятный момент, когда учащихся в епархии «семинаристов» действительно было до ста человек, но не иначе, как считая в этой цифре и воспитанников украинских школ.

Не нужно представлять себе, что семинария того далёкого времени была много похожа на нынешнюю семинарию с её обширным курсом богословских и общеобразовательных наук. Высочайшим указом 15 мая 1785 года семинариям присвоен был «метод обучения народных училищ» и семинарское преподавание велось по «классическим книгам» этих училищ¹⁸⁴⁰. Круг «классических книг» не был велик. Все присланные для семинарии из «московской типографской св. синода конторы» в 1786 году книги едва переходили десяток названий, начинаясь, притом, с таблиц для складов: 1) таблицы церковной и гражданской печати для складов; 2) азбучные таблицы – церковные и гражданские; 3) букварь российский; 4) правила для учащихся; 5) руководство к чистописанию; 6) катихизис сокращённый, без вопросов, ученический; 7) катихизис с вопросами, учительский; арифметики часть I; 9) арифметики часть II; 10) книга о должностях человека и христианина, без вопросов, ученическая; 11) та же книга с вопросами, учительская; 12) прописи; 13) руководство учителям; 14) пространный катехизис; 15) изъяснение воскресных и праздничных евангелий; 16) священная история; 17) физика и 18) механика¹⁸⁴¹. Весь наличный состав преподавательского и административного персонала ограничивался тремя – четырьмя лицами. Не было ни особых классов, ни общежития: учились болышей частью в монастырских покоях¹⁸⁴², а жили – где Бог приведёт¹⁸⁴³.

Семинарская учёба, однако, приходилась не по вкусу, а может быть и не по средствам, необразованному и бедному сельскому духовенству. И преосвященному Виктору пришлось положить много энергии и настояния, прежде чем он добился сколько-нибудь значительного комплекта семинаристов. Предписания и «строжайшия подтверждения» следовали одно за другим¹⁸⁴⁴. Пришлось в этом случае обещать даже неисполнимые угрозы и употреблять такие необычные в практике преосвященного Виктора строгие меры, как запрещение священнослужения и исправления треб священнику и даже заключение в монастырь за упорное нежелание дать своим детям образование¹⁸⁴⁵.

Трёхлетнее отсутствие из Слуцка преосвященного Виктора в 1789‒92 годы окончательно подорвало заведённый в семинарии строй. Семинаристы, в страхе, вызванном арестом преосвященного, поспешили разбежаться по домам¹⁸⁴⁶, причём некоторые направились осенью в Киевскую академию, где и продолжали своё образование¹⁸⁴⁷. С возвращением преосвященного Виктора на кафедру возродилась и семинария. Учение началось ещё в 1792 году¹⁸⁴⁸. Ученики прибывали в семинарию в продолжение всей зимы¹⁸⁴⁹, и по ведомости 15 февраля 1793 года их числилось уже 31 человек¹⁸⁵⁰. В списке присягнувших на русское подданство 28 марта 1793 года значится учительская корпорация «слуцкой неунитской семинарии» в полном составе: префект Пантелеимон Илликевич-Корбут и учителя Федор Дурдуковский и Яков Морошкин (или Мурашкин)¹⁸⁵¹.

179 3/4 учебный год начался было тоже не совсем правильно¹⁸⁵². Но после оффициальной угрозы преосвященного Виктора, что неявившиеся в семинарию дети духовенства «в Слуцк в железах доставятся, а отцы от приходов отрешатся»¹⁸⁵³, семинаристы начали, за немногими исключениями¹⁸⁵⁴, быстро съезжаться в семинарию и учение скоро пошло в обычном порядке. Общее число учеников 179 3/4 учебного года, по выпускной ведомости 7 июля 1794 года, распределялось по пяти классам следующим образом: низший класс грамматики – 26 учеников, средний класс грамматики – 10, высший класс грамматики – 2; класс пиитики – 5 и класс риторики – 4 ученика¹⁸⁵⁵.

В 179 3/4 учебном году число учеников в семинарии увеличилось до 54¹⁸⁵⁶. Но опять явились далеко не все «способныя к обучению» дети духовенства¹⁸⁵⁷. Если дети духовенства ближайших к Слуцку местностей и поступали в семинарию более или менее аккуратно, то этого совсем нельзя сказать о таких отдалённых от Слуцка местностях, как протопопии Туровская, Петриковская, Давидгородокская. Из этих трёх протопопий, например, в 1793 году в семинарию не явилось к началу учебного года ни одного человека, между тем как, по ведомостям о духовенстве, годных по возрасту к поступлению в семинарию священнических детей числилось здесь 21. Посланный из консистории, по представлению семинарского префекта, указ в эти протопопии о высылке в семинарию «пришедших в возраст» священнических детей собрал их лишь 9 человек – менее половины¹⁸⁵⁸; да и это небольшое число к началу1794 4/5 учебного года уменьшилось в трое. Получив об этом сведение от семинарского префекта, консистория, по распоряжению преосвященного Виктора, предписала трём упомянутым духовным правлениям, чтобы все бывшие в семинариии небывшие, но годные «к учению латинского языка» «священноцерковнослужительские сыновья», по получении указа, «зараз и без отлагательства», во всяком случае, «неотменно к 1 января 1795 года» были высланы в семинарию при особых рапортах в консисторию, «под неминуемым, в противном случае, оштрафоваванием и отрешением от приходов» тех священников, которые и после этого станут удерживать дома́ своих сыновей¹⁸⁵⁹.

Все ученики по возрасту распределялись самым прихотливым образом. По ведомости 179 3/4 учебного года видно, что в низшем классе грамматики девятилетние сидели с двадцатидвухлетними, в среднем классе не было моложе 13 лет, в классе пиитики и риторики самые молодые ученики имели 17 лет. Самый старый возраст в семинарии равнялся 24 годам: двадцатичетырёхлетние ученики были и в классе риторики, и в среднем классе грамматики. Два ученика высшего класса грамматики имели – один 15, другой – 18 лет; таким образом, это был самый «молодой» класс¹⁸⁶⁰. Такое разнообразие учеников одного и того же класса по возрасту объясняется, конечно, тем, что в то время руководствовались правилом: безнадёжных учеников, «за тупостию и дабы напрасно времени не теряли», исключать из семинарии; но «еслибы кто пожелал ещё обучаться», то – «не возбранять»¹⁸⁶¹. Учебные и нравственные успехи учеников оценивались по трём категориям: способность, прилежание, поведение. Способности всех вообще учеников определялись большей частью четырьмя отметками: «средствен», «понятен», «очень понятен» и «весьма понятен»; но попадаются ещё, кроме того, отметки «туп» и «остр». «Прилежание» имело все степени – от самой высокой и до самой низкой: «весьма рачителен», «весьма прилежен», «очень прилежен», «прилежен», «посредствен», «нерадив», «весьма нерадив» и «ленив до чрезвычайности». По поведению ученики риторики были все «хороши», а ученики остальных классов имели чередующиеся следующие отметки: «хорош», «честен», «резв», «забиячлив»¹⁸⁶². Переход из класса в класс в то время не определялся таким математически-точными условиями, как в наше время. В 179 3/4 учебном году, например, состав классов был следующий: класс риторики – 4 ученика, пиитики 5, высший класс грамматики 2, средний 10, низший 26¹⁸⁶³. В следующем году состав классов изменялся следующим, в настоящее время невозможным, образом: класс риторики 7 учеников, пиитики 4, высший класс грамматики 5, средний 19, низший 19¹⁸⁶⁴.

Учебный курс семинарских наук с каждым годом развивался. В 1794 году в семинарии уже преподавалась геометрия, география, всеобщая история и немецкий язык¹⁸⁶⁵. Для усовершенствования образования лучшие воспитанники семинарии отсылались в Киевскую академию¹⁸⁶⁶.

Учебный год не был строго регулирован в своих границах: всё зависело главным образом от личной воли преосвященного. Документ 1786 года говорит, например, что ученики семинарии были отпущены на каникулы по словесной резолюции преосвященного Виктора по 1 сентября¹⁸⁶⁷.

Учительский персонал состоял из трёх лиц. Учителем риторики, немецкого языка, всеобщей истории¹⁸⁶⁸ и географии¹⁸⁶⁹ состоял всё время, назначенный с 1787 года префектом¹⁸⁷⁰, Пантелеимон Фёдорович Илликевич-Корбут¹⁸⁷¹, получивший образование в Киевской академии. Учителем поэзии, высшего класса грамматики, а потом и географии¹⁸⁷² был – тоже почти всё время – коллежский протоколист Фёдор Маркович Дурдуковский, также учившийся в Киевской академии¹⁸⁷³. Третьим учителем среднего и низшего класса грамматики, геометрии и арифметики – был в первые годы Александр Боровский¹⁸⁷⁴, с 178 1/8 учебного года¹⁸⁷⁵ Яков Иванович Мурашкин¹⁸⁷⁶, затем Андрей Захаревский (Закржевский, Захаржевский)¹⁸⁷⁷ и, наконец, Матфей Иванович Соколов¹⁸⁷⁸. В начале апреля 1796 года Дурдуковский, по прошению, вышел из семинарии¹⁸⁷⁹, и на его место временно был назначен Соколов, уступив свои классы монаху Дятловичского монастыря Роману¹⁸⁸⁰.

Штатного содержания на семинарию отпускалось, как было уже сказано, 2,000 рублей – сумма, которую обычно получали в то время епархиальные семинарии¹⁸⁸¹. Но только четверть этой суммы была употребляема при преосвященном Викторе на семинарские расходы. Содержание дома не стоило ничего, так как собственного здания семинария не имела, а для учения семинаристы сбирались в монастырскую «трапезу»¹⁸⁸². На учеников тоже не тратилось ни копейки. Ученики жили по всему городу, где кто успевал пристроиться, и собирались в монастырь только к классам¹⁸⁸³. «Канцелярских расходов» тоже не было никаких. Все расходы по семинарии ограничивались неболышим жалованием трём учителям, от 350 до 410 рублей в год¹⁸⁸⁴, да суммой на покупку книг для библиотеки¹⁸⁸⁵. Впрочем, может быть, это было и не совсем так. Денежной отчетности по семинарии никто не вёл своевременно и она была составлена уже «задним числом», по памяти, в 1796 году, когда преосвященный Виктор, при перемещении в Чернигов, оказался обязанный представять св. синоду подробный счёт каждой израсходованной им казённой копейки¹⁸⁸⁶. Крупные семинарские остатки были употреблены на постройку каменной церкви кафедрального Троицкого монастыря¹⁸⁸⁷.

V

Чрезвычайная обширность епархии преосвященного Виктора и отдалённость от епархиального центра – Слуцка – очень многих местностей представляла значительные затруднения в доставлении детей духовенства в семинарию. Если уже некоторые Полесские протопопии жаловались, что дальность расстояния Слуцкой семинарии затрудняет доставку в неё священнических детей¹⁸⁸⁸, то это затруднение для всей Украины имело ещё более силы. И действительно, несмотря на все настойчивые и строгие указы 1786 года, чтобы все украинские священники и дьяконы непременно отправляли своих возрастных детей в Слуцкую семинарию к обучению латинскому языку¹⁸⁸⁹, из Украины в Слуцк почти не приезжало семинаристов. Мало того, украинское духовенство как будто не допускало и мысли о посылке своих детей в далекий Слуцк. Указы архиерейские лежали у протопопов по году и более без всякого движения¹⁸⁹⁰. С «естественным препятствием», очевидно, нужно было свести особые счёты. Ещё в самом начале своего архиерейства преосвященный Виктор предписал духовенству своей епархии строже относиться к домашнему воспитанию и образованию детей. Преосвященный предписывал отцам приучать своих детей к «учтивости, скромности, чистоте и всякому благонравию»; обучать их «читать русской грамоте по оксиям, соблюдая знаки препинания, неспешно и с таким чистым слов выражением, и так разумно, чтобы слушающим внятно и приятно было»; ознакомить детей с ирмологием; учить писать «не инако, как по русским прописям», с какой целью духовные правления приглашались «неупустительно» озаботиться приобретением русских прописей; знакомить, впрочем,и с польским языком; наконец, подготовленных дома детей отсылать в семинарию¹⁸⁹¹. Во время своей поездки по Украине, преосвященный Виктор обратил на этот предмет особенное своё внимание. Под влиянием преосвященного, а может быть и при его настоянии, Смелянский протопоп Лука Романовский открыл в самом начале 1788 года в месте своего жительства – местечке Ольшаной духовное училище. 11 января съехавшиеся десять семейных священников его протопопии заключили с воспитанником Киевской академии Игнатием Уляновским¹⁸⁹² «договор» на счёт ученья и обязались немедленно доставить в училище своих детей¹⁸⁹³.

Преосвященный Виктор, бывший в это время в Богуславском монастыре, сделал распоряжение заготовить в Киеве учебные книги для нового училища¹⁸⁹⁴. Училищу был дан характер подготовительных классов к Слуцкой семинарии, чтобы избавить украинское духовенство от хлопотливых переездов с малыми детьми в Слуцк. Для училища была составлена особая программа, утверждая которую, преосвященный Виктор прибавил новый параграф, касающийся благовоспитанности учеников и приучения их к соблюдению правил – «Как иметь обращение между собою и в публиках»: как сидеть за обеденным столом, как держать ложку, вилку, нож, и т. п.¹⁸⁹⁵. Оповещение об открытии Ольшанского училища с приложением инструкции для учеников было разослано преосвященным Виктором всему украинскому духовенству с предписанием или заводить в каждой протопопии подобные школы, или же доставлять детей своих в Ольшану¹⁸⁹⁶. Духовенство оказалось более склонным к последнему и посылало своих детей то в Ольшану¹⁸⁹⁷, то в Киев¹⁸⁹⁸, и только один Черкасский протопоп немедленно по получении указа отправился в Киев, добыл там учителя и открыл у себя школу¹⁸⁹⁹.

Однако, украинским школам не суждено было иметь долгий век. Пока преосвященный Виктор зорко следил за ними, проявляя в этом случае даже совершенно несвойственную ему суровость – за непосылание детей в школу священники были запрещаемы в священнослужении и исправлении треб, – до тех пор и украинские училища, можно сказать, процветали, привлекая к себе даже иносословную среду¹⁹⁰⁰. Но когда последовало арестование преосвященного и потянулись тревожные годы его заточения, украинские училища пришли в расстройство и, кажется, совсем прекратили свое существование.

VI

По возвращении преосвященного Виктора из польского заточения наступило время такой колоссальной работы по воссоединению, что учебные вопросы по неволе оставались в тени. Но когда эта грандиозная волна прошла в своём первом порывеи затем начала укладываться постепенно в регулярное течение обычной жизни, остававшийся в тени вопрос снова выдвинулся вперёд. Вслед за высочайшим указом об образовании викарной Волынской епархии, св. синод предписывает новохиротонисанному архиерею открыть при своей кафедре и «епаршескую семинарию»¹⁹⁰¹. Прошёл почти целый год, прежде чем мог быть приведён в исполнение указ св. синода. Во всё это время шло приспособление огромных зданий отнятого у униатов поиезуитского Острожского монастыря, где было определено поместить и архиерейский дом, и консисторию, и семинарию, и штатный первоклассный монастырь¹⁹⁰². По отзыву униатов, Острожский монастырь был «наилучшим в отношении зданий и костела изовсех униатских монастырей»¹⁹⁰³, – и действительно, его грандиозные здания способны были вызвать удивление. К лету 1796 года всё было уже готово: приспособлены здания, подготовлены учителя – киевские академисты. 14 мая, в день преполовения пятидесятницы, когда церковь поёт: «Жа҆ждущую душу мою҆ благоче҆стіѧ напо҆й вода҆ми, ѧко всем, Сп҃се, возопи҆л еси҆: жаждай да грѧде҆т ко Мне и҆ да піе҆т»¹⁹⁰⁴, – Волынская семинария была открыта, «на первый раз» в составе четырёх классов: риторики, пиитики, высшей и низшей грамматики¹⁹⁰⁵. Семинарии досталось превосходное наследство из оставленных иезуитами книг и рукописей¹⁹⁰⁶. Таким образом, в тех самых стенах, в которых имела когда-то такой блестящий, хотя и кратковременный расцвет Острожская академия, основанная известным столпом православия князем Константином Острожским¹⁹⁰⁷, теперь снова водворялся рассадник православного просвещения на Волыни.

Волынская семинария с первого же года, повидимому, переросла свою старшую сестру – семинарию Слуцкую. В первый же год Волынская семинария имела 119 учеников¹⁹⁰⁸, и их число с каждым следующим годом всё увеличивалось¹⁹⁰⁹. Но, впрочем, этот сравнительный успех Волынской семинарии, в сущности, условный успех. Если число воспитанников Волынской семинарии вдвое или втрое превосходило число воспитанников Слуцкой семинарии, то ведь число приходских церквей, а, следовательно, и духовенства, в Волынской епархии было больше в восемь раз. И здесь, как и в Слуцке, для поддержания семинарии приходилось неослабно применять в отношении к духовенству те же понудительные меры¹⁹¹⁰. По отзыву одного историка Волынской семинарии, последняя была любимым детищем преосвященного Варлаама. Преосвященный часто посещал семинарию и «был единственным управителем и руководителем семинарии, сам заведуя всеми семинарскими делами»¹⁹¹¹. И вправду, преосвященный поступал со своей семинарией чисто «по-отцовски». Так, преосвященный нашёл, что «обыкновение отпускать учеников на праздник в домы родителей вредно как для их самих, так и для отцов их: ибо дети чрез частую от учения отлучку питаются надлежащего в оном успеха, а отцы, перевозя их по-часту то из дому в училище, то из училища в дом, несут чрез то напрасные хлопоты и убытки». И преосвященный распорядился установить в Волынской семинарии правило «отпускать учеников в дом только единожды в год, на вакацию, не прежде 29 июля»¹⁹¹².

VII

До присоединения западнорусских областей к России в епархии преосвященного Виктора было около тридцати пяти монастырей¹⁹¹³. После присоединения число их значительно сократилось, так как некоторые отошли к соседним епархиям, другие остались за пределами России, а следовательно – и Минской Российской епархии, хотя, впрочем, большая часть из них не прерывала с ней сношения. 1795-й год хотя ввёл в Минскую епархию все Литовские монастыри, но за то отнял все Украинские и свёл число монастырей Минской епархии до сравнительно незначительной цифры. Почти все монастыри преосвященный Виктор застал вкрайне бедственном состоянии¹⁹¹⁴. Почти одни только Виленский иМинский монастыри имели кое-какую приличную утварь¹⁹¹⁵, будучи «по состоянию своему отличны от других»¹⁹¹⁶. Совне они большей частью близились к развалинам, а с внутренней стороны были почти лишены всяких сил: в монастырях почти не было монахов. Своими четырёхлетними усилиями преосвященный поставил монастыри более или менее на твёрдую ногу¹⁹¹⁷. Но злосчастное трёхлетнее заключение опять поколебало то, что было сделано. Собранные из других епархий монахи за это время «одни померли, другие удалились в разныя заграничныя стороны» и, по возвращении в свою епархию из Варшавы, преосвященный Виктор опять встретил для «монастырей всекрайнейшую в людях необходимость». Уже было сказано, как преосвященный Виктор вышел из этого затруднения¹⁹¹⁸. Прибывшие, по ходатайству преосвященного Виктора¹⁹¹⁹ и с разрешения св. синода¹⁹²⁰, из трёх соседних епархий двадцать человек¹⁹²¹ кое-как избавили монастырь от «всекрайнейшей» нужды в людях. Комплект монашествующих Минской епархии составлялся, таким образом, преимущественно из вызванных монахов, но были случаи и местных пострижений¹⁹²².

Вызывая из соседних епархий монахов, преосвященный Виктор заботился о том, чтобы это были люди достойные и, по возможности, полезные для епархии в различных отношениях. Певцы, канцеляристы, регенты и т. п. были наиболее желанными гостями¹⁹²³. Но, конечно, люди практически-полезные везде нужны, и преосвященный Виктор не мог получить их в своё распоряжение столько, сколько бы того он хотел. Так, в 1793 году преосвященный испрашивал у св. синода дозволения взять из Киевской лавры «начальника типографии» иеромонаха Иеронима Яновского в настоятели одного из своих монастырей¹⁹²⁴. Но Киевский митрополит не согласился отпустить из Киева Иеронима¹⁹²⁵. Впрочем, нужно сказать, что среди приезжавших в Минскую епархию монахов были всё же люди грамотные и «способные». Так, из шести человек, прибывших из Киева зимой 1793‒94 года, один был «литейщик шрифтов», четыре человека грамотных и один даже знакомый с латинским языком и «канцелярским порядком» и, в довершение всего, ещё регент¹⁹²⁶ из шести черниговских – один столяр, один певец, два грамотных и два «знающих русский и польский язык»¹⁹²⁷. Из четырёх Новгородсеверских один был грамотен, два даже из воспитанников академиии только один без аттестации об образовании, – очевидно, неграмотный¹⁹²⁸. Но, говоря вообще, лица с образованием среди рядового монашества были не часты и, наоборот, нередко встречается аттестация иеромонахов: «В чтении туп»¹⁹²⁹.

Параллельно заботе о внутреннем благоустройстве монастырей шла забота и о внешнем их благоустройстве. Некоторые монастыри могли похвалиться достатком¹⁹³⁰ и только один Дятловичский, приносивший доходу в год до 600 рублей, назывался «богатейшим» во всей епархии¹⁹³¹. Большая же часть еле сводили концы с концами. Друйский монастырь, например, имел в приходе за 1795 год 84 рубля 10 копеек, в расходе – 84 рубля 8 копеек, в остатке 2 копейки¹⁹³². Малейший экстраординарный расход ложился на монастырь тяжёлым бременем. Виленский и Сурдегский монастыри не имели чем заплатить за переезд к ним вызваших монахов¹⁹³³ и просили консисторию отсрочить взыскание этих денег до того времени, когда можно будет воспользоваться плодами нового урожая¹⁹³⁴. А Дрогичинский и Заблудовский монастырь объявили себя при подобных случаях несостоятельными, так как в первом недород хлеба, а во втором сильный град уничтожали у тех и надежду на возможность заручиться когда-либо сравнительно крупной суммой¹⁹³⁵.

Будучи в Киеве, преосвященный выхлопотал у св. синода отпуск из хранившейся в Киеве «кошельковой суммы», и на эти деньги были починены монастыри Грозовский Николаевский, Заблудовский, Слуцкие Преображенский и Илиинский и Яблочинский¹⁹³⁶. В конце 1788 года преосвященный разрешил выдать книгу для сбора пожертвований на починку Пинского монастыря¹⁹³⁷. Но особенная заботливость преосвященного была направлена на благоустроение своего кафедрального – Слуцкого Троицкого монастыря. При встрече императрицы в Киеве преосвященному Виктору удалось исходатайствовать отпуск из казны целых 24,000 рублей на постройку¹⁹³⁸ в монастыре новой каменной церкви¹⁹³⁹. К сожалению, пришлось воспользоваться только третьей частью этойсуммы. Отпуск денег был рассрочен на три года и совершался переводом из Петербурга через придворного банкира Сутерланда¹⁹⁴⁰ на варшавского банкира Теппера, который в своё время и доставил преосвященному через своего комиссионера, виленского банкира Иохера первые 8,000 рублей ассигнациями¹⁹⁴¹. Потом наступили три года заключения преосвященного, которые погубили остальную церковную сумму. Колоссальный когда-то богач Теппер успел обанкротиться. Роскошные балы, на которых присутствовал нередко сам король, и безрассудное разбрасывание денег из желания заслужить похвалы у косо смотревшей на выскочку-банкира польской знати, скоро поглотили всё тепперовское состояние и заставили самого Теппера доживать свои дни, прося подаяния в той самой Варшаве, в κοтοροй он разбрасывал пригоршнями серебро и золото¹⁹⁴². За Теппером остались и 16,000 рублей, переведённые на его банк для Слуцкой кафедральной церкви¹⁹⁴³. По делам Теппера назначена была особая комиссия для разбора претензий его кредиторов¹⁹⁴⁴, но комиссии не удалось, конечно, вернуть назад уплывшие суммы. Вернувшись в Слуцк из Варшавы, преосвященный Виктор продолжал отстройку своей церкви, пользуясь заимообразно семинарской суммой, в надежде вернуть её по получении из казны недополученных денег¹⁹⁴⁵. Оставляя епархию, преосвященный оставил на своей кафедральной церкви и крупный долг – до 5,000 рублей¹⁹⁴⁶. Но зато кафедральная церковь могла похвалиться своим вполне приличным внешним видом и особенно артистически выполненным иконостасом¹⁹⁴⁷.

Когда высочайшым указом 12 апреля 1795 года архиерейская кафедра была перенесена из Слуцка в Минск¹⁹⁴⁸, пришлось перенести туда же и заботы об устроении монастыря и церквей. Для помещения монастыря, архиерейского дома и консистории переданы были в православное ведомство здания униатского Петропавловского монастыря¹⁹⁴⁹. Первый минский штатный архимандрит Лазарь, приняв 18 февраля здания бывших униатских монастырей в своё ведение¹⁹⁵⁰, поспешил заняться их ремонтоми приведением в порядок, так как, вследствие отсутствия досмотра, они начали уже приходить в запустение. Тогда же Лазарь выхлопотал разрешение перевести в новые монастырские здания монахов и, в ожидании капитального ремонта церкви, устроил в одном из пределов временный алтарь для ранних служений, который и был освящён 6 апреля¹⁹⁵¹. Через три недели был уже приспособлен для богослужения по православному обряду целый придел: сооружен в нём иконостас, устроены царские врата, сняты статуи апостолов, помещены иконы. Предел был освящён во имя св. князя Александра Невского 29 апреля¹⁹⁵². Для сбора пожертвований на переделку главной церкви и оставшейся от базилиан ризницы Лазарь выхлопотал особую книгу¹⁹⁵³. В мае преосвященный Виктор уже мог донести св. синоду, что Минский первоклассный штатный монастырь водворился в новом помещении и освящена уже, «за постановкою престола иикон», и главная монастырская церковь во имя свв. апп. Петра и Павла¹⁹⁵⁴.

Целый вопрос возник относительно именования нового Минского монастыря. Сначала св. синод предоставил посвятить престолы штатных монастырей Минской епархии «по сношению архиепископа с генерал-губернатором»¹⁹⁵⁵; но потом было «разсуждено», что «нужно оставить наименования прежния», какие монастыри имели ещё в бытность их православными в древнее время, если только эти «древния наименования» окажутся известными¹⁹⁵⁶. Но они оказались неизвестными. Униаты, по запросу преосвященного Виктора, обещали дать преосвященному насчёт этого «бумаги для прочтения», но своего обещания не исполнили¹⁹⁵⁷. Преосвященный, посоветовавшись с Тутолминым, рассудил дать монастырю наименование «Петропавловский», – «как для сохранения имени бывшего Петропавловского монастыря; так и в честь ревностнейшего по благочестии поборника его императорского высочества Павла Петровича»¹⁹⁵⁸. Св. синод определил именовать монастырь «Духовским Петропавловским»; Духовским – для сохранения и того названия, какое имел этот монастырь у униатов¹⁹⁵⁹.

Монашествующие жили в монастырях более или менее «безбедно», так как, кроме собственно монастырских доходов, получали доходы и за исправление треб, что́́ то время не было им запрещено. Но капиталов собирать было не из чего. Бывший наместник Слуцкого братского монастыря все свои сбережения доводит лишь до суммы 8 рублей серебром и 5 рублей 60 копеек медью¹⁹⁶⁰. Двадцать лет прослуживший «старшим Виленских монастырей» игумен Иакинф Пелкинский в старостине имеет на что соорудить себе тёплую фуфайку, и обременён мелкими долгами¹⁹⁶¹.

VIII

В Минской епархии по ведомости 1793 года, было всего 329 церквей¹⁹⁶². Воссоединение 1794 и 1795 годов увеличило это число чуть ли не в десять раз, но скоро совершившееся выделение из Минской епархии епархий Брацлавской и Волынской оставило Минскую епархию менее чем при двухстах церквах¹⁹⁶³. Это количество церквей распределялось по уездам следующим образом: Бобруйский уезд 8 церквей, Борисовский – 13, Давидгородокский – 35, Игуменский – 7, Минский – 3, Мозырский – 47, Несвижский – 2, Пинский – 33, Поставский – 2, Слуцкий – 48, – всего 198 церквей¹⁹⁶⁴, не считая в этом числе церквей монастырских¹⁹⁶⁵. По своему «состоянию» эти церкви распределялись так: архиерейских соборов – 1; приходская при Девичьем монастыре – 1; городских церквей – ружных 1, треприходных 3, двуприходных 1, одноприходных 17; сельских треприходных 8, двуприходных 18 и одноприходных 148¹⁹⁶⁶. Большей частью это были бедные деревянные церкви, одиноко расположенные по селениям обширной епархии. Каменных церквей почти не было, за исключением монастырских. Не всякий город имел более одной церкви. Самое большое количество церквей было в Слуцке, имевшем в 1793 году, кроме монастырских, десять церквей¹⁹⁶⁷. В Мозыре – пять¹⁹⁶⁸, в Борисове – три, в Пинске две, в Давидгородке, Игумене и Несвиже по одной¹⁹⁶⁹. В других городах вовсе не было православных церквей¹⁹⁷⁰. В Минске сначала была только одна монастырская церковь. Но когда Минск, высочайшим указом 12 апреля 1795 года¹⁹⁷¹, был объявлен кафедрой Минского архиерея, там был учреждён ещё кафедральный собор, взявший под себя бывшую монастырскую церковь после перехода монастыря в здания бывших базилианских монастырей¹⁹⁷². Ветхая монастырская церковь была «великолепно возобновлена» на отпущенную императрицей сумму. «В честь ревностнейшия по благочестии поборницы» и «что особливою ея императорскаго величества щедротою соборная Петропавловская церковь великолепно возобновлена», «из воли его превосходительства» (генерал-губернатора Тутолмина) она была переосвящена в Екатерининскую¹⁹⁷³. Водворившийся в Минске архимандрит Лазарь, так «энергично отстраивавший свой новый монастырь, в середине 1796 года, испросил разрешение построить церковь на православном Минском кладбище, «где прежде ея не имелось»¹⁹⁷⁴, и, таким образом, в Минске скоро стало целых три православные церкви.

При общей бедности, такие происшествия, как пожары, были в отношении к церквам чрезвычайно губительны. Сгоревшая церковь, за очень редкими исключениями, не скоро могла быть возобновлена. Даже в Слуцке, например, когда при пожаре «кляштора» в 1792 году должна была быть разломана Варваринская церковь, на её возобновление взято дозволение лишь через четыре года¹⁹⁷⁵. Τοже было и с Крестовоздвиженской церковью, сгоревшей в 1787 году¹⁹⁷⁶. Если в немногих церквах заводились незначительные суммы сбережений, то они требовали неусыпного хранения для себя, так как мелким ворам в то время жилось привольнее и они нередко находили себе полное покровительство¹⁹⁷⁷.

Общее число духовенства, по ведомости 1795 года, выражалось в следующих цифрах: протоиереев – 4¹⁹⁷⁸, священников 185, дьяконов 8, дьячков 111 и 80 пономарей¹⁹⁷⁹.

Духовенство не представляло собой в то время такого твёрдого единообразия по образованию, как ныне. Были между священниками лица, учившиеся в академии, но нечего и говорить, что подобные лица представляли собой редкость¹⁹⁸⁰. В болшинстве, в священном сане были лица, не видевшие, повидимому, никакого учебного заведения. Правильное чтение «пo оксиям» церковных книг было уже солидной гарантией получения священства и прихода¹⁹⁸¹. Зимой 1795 года к преосвященному Виктору явился кандидат на священство и, после испытания, оказался «в чтении туп». Не лишая его все-таки права приискивать себе приход, преосвященный предписал консистории обязать этого человека «подпискою, чтобы он до посвящения во пресвитера, за сысканием прихода, изучился совершенно, т. е. без запинания, скоро и по оксиям читать». «В противном случае», – прибавлял преосвященный: «священства не получит»¹⁹⁸². Это было в 1795 году, когда уже десять почти лет действовала правильно поставленная семинария.

Определение на приход имело некоторые отличия сравнительно с нынешним порядком. Кандидат на священство первым делом должен был выхлопотать себе «указ на приискание празднаго священническаго места». Прежде чем получит указ, он должен был получить одобрение от «кафедральнаго эксаминатора» или кафедрального наместника в том, что он «способен» к посвящению в иереи. Много хлопот и переездов брало нередко само «приискание празднаго священническаго места». Но когда приход уже бывал, найден, затруднений более почти не представлялось и посвящение совершаемо было в обычном порядке.

Жалованья из казны священники не получали. Ружная церковь во всей епархии была только одна¹⁹⁸³. Доходов за требы было немного. Поневоле приходилось «в поте лица земледельчествовать – для прокормления себя и детей своих»¹⁹⁸⁴.

Относительно нравственного влияния священника в приходе, то, не касаясь личных нравственных качеств приходских пастырей, нужно заметить, что самые условия жизни не были благоприятны в этом отношении. Характерен следующий пример, один из многих. Священник села Белевич Савва Страхович, встретив однажды еврея, который приходился братом местному арендатору, стал укорять встреченного «жидовина» за непозволительную связь с крестьянкой, прихожанкой о. Страховича. «Жидовин» поспешил сообщить об этом своему брату. Тот призвал несчастную крестьянку в экономию, и, под розгами, она показала, что в своей нечистой связи созналась священнику на исповеди. Воспользовавшись этим показанием, жиды имели смелость возбудить дело о раскрытии тайны исповеди, и священнику пришлось ездить в консисторию для объяснений¹⁹⁸⁵.

IX

Церковной утварью архиерейская кафедра в Слуцке была снабжена из Киева. При отъезде из Киева, после своего посвящения, преосвященный Виктор увёз с собой в Слуцк и запас самых необходимых принадлежностей архиерейской ризницы, выданный ему, по распоряжению св. синода, из Киевского архиерейскаго дома¹⁹⁸⁶. В бытность в Киеве в 1787 году преосвященному удалось исходатайствовать себе значительный запас церковных вещей из хранившихся при архиерейском доме ризниц упразднённых монастырей – Киевокирилловского¹⁹⁸⁷ и Межигорского¹⁹⁸⁸, а также и из ризницы Киевского архиерейского дома. При письме 9 июня преосвященный выслал из Киева целое «судно» церковной утвари. Здесь было четыре больших колокола, двое «боевых часов с курантами», «большой сундук с разными златоглавными бархатнымии другими шёлковыми священническими и дьяконскими облачениями»¹⁹⁸⁹. Полученные преосвященным Виктором церковные вещи, как видно из описи их¹⁹⁹⁰ представляли собой, вообще говоря, полную архиерейскую ризницу, далеко не бедную, хотя, впрочем, вполне скромную. В 1793 году преосвященный Виктор приобрёл напрестольное Евангелие в серебряных досках в 500 рублей, саккос из золотой парчи в 450 рублей и несколько других богатых, но менее дорогих вещей церковной утвари¹⁹⁹¹. В 1794 году две пары серебряных «осияльников»¹⁹⁹² в 300 рублей; две митры – одна в 150, другая в 75 рублей; саккос почти в 300 рублей, из серебряной парчи¹⁹⁹³. В следующем году на ризницу ушло опять более 1.300 рублей. Были куплены – два саккоса, золотой и серебряный, в 400 и в 500 рублей; плащаница в 300 рублей и другие вещи¹⁹⁹⁴. После всех этих получений и приобретений архиерейская ризница в Слуцке была не только «достаточна», но можно было о ней сказать, что в ней есть и ценные вещи. Когда совершилось выделение из Минской епархии епархий Брацлавской и Житомирской, ризница Минского архиерейского дома не понесла никакой убыли, так как обе новые епархии получили особые полные архиерейские ризницы из упразднённых архиерейских домов – Переславского и Устюжского¹⁹⁹⁵. В 1795 году императрица пожертвовала свой гардероб на переделку в ризничные вещи для новоучреждённых епархий. Гардероб был переделан в Александроневской лавре, но в Минскую епархию вещи были доставлены уже при преемнике преосвященного Виктора¹⁹⁹⁶. Кроме того, Екатерининский собор получил в дар от императрицы три больших серебрянных подсвечника¹⁹⁹⁷.

Богослужебными и церковными книгами епархия запасалась так же, как и ризничными вещами. Ещё в 1785 году, пока преосвященный Виктор был в Киеве, св. синод предписал преосвященному¹⁹⁹⁸ запастись от Киевопечерской лавры, для рассылки по всем церквам своей епархии, «потребным числом книг поучений, собранных и исправленных С.-Петербургским архиепископом Гавриилом и Московским мирополитом Платоном» и разосланных св. синодом по всем церквам империи, «не менуя ни единой даже», для чтения «во все воскресные и праздничные дни¹⁹⁹⁹. И преосвященный Виктор тогда же, в октябре 1785 года, получил в Киеве всё «потребное число»²⁰⁰⁰.

Когда открылось воссоединение, и св. синод из одного предписания преосвященного Виктора архимандриту Варлааму «о истребовании из малороссийских епархий в Минскую книг служебников» увидел, что «и в них есть надобность» для церквей Минской епархии, «да и в требниках оная быть должна», св. синод определил напечатать для Минской епархии в Московской типографской конторе по два завода²⁰⁰¹ служебников и требников²⁰⁰². Тогда же св. синод распорядился напечатать с той же целью и два завода «книжиц молебствия на день возшествия на престол ея императорскаго величества»²⁰⁰³, а также два завода книг названных уже сборников поучений²⁰⁰⁴. Из наличных запасов типографской конторы предписано было приготовить для той же цели два завода книг «о должностях христианина»²⁰⁰⁵. Дело велось «с поспешением»²⁰⁰⁶: печатание книг было начато тотчас; тотчас же и собраны были имеющиеся в наличности запасы²⁰⁰⁷. Но различные затруднения по доставке книг на место²⁰⁰⁸ задержали их отправку²⁰⁰⁹. Книги были получены на месте только в 1796 году²⁰¹⁰ и распределены по принадлежности уже при преемнике преосвященного Виктора²⁰¹¹.

Новое напечатание богослужебных книг для Минской епархии в Москве вызвано было тем обстоятельством, что эти книги киевской печати, обращавшиеся в продаже в пределах западных епархий, по своей крайней дороговизне²⁰¹², были недоступны сплошной бедноте воссоединённых церквей, на что и указано было преосвященным Виктором²⁰¹³. В «комиссии», составленной для решения вопроса о благоустройстве Минской епархии²⁰¹⁴, поэтому, возбуждён был даже вопрос²⁰¹⁵ о даровой высылке богослужебных книг в новоучреждённые епархии²⁰¹⁶. Взяло, однако, верх мнение митрополита Гавриила о посылке книг по «сбавленной цене»²⁰¹⁷, на что и было испрошено высочайшее соизволение²⁰¹⁸.

X

С получением штатной суммы у преосвященного Виктора всегда было немало хлопот. Ещё будучи епископом Переяславским, он первое жалованье получил в Киеве из киевской казённой палаты²⁰¹⁹. Жалованье выдавалось ассигнациями и так как, при промене на червонцы, ассигнации теряли около 6% своей стоимости²⁰²⁰, к тому же промен обставлялся различными хлопотами, то преосвященный Виктор стал просить генерал-прокурора, князя Александра Алексеевича Вяземского²⁰²¹ переводить деньги из государственного банка в Варшаву, где их получать было выгоднее и удобнее для преосвященного²⁰²². С 1787 года преосвященный стал получать жалованье через Варшаву²⁰²³, по переводу от петербургского придворного банкира Сутерланда на варшавского банкира Теппера²⁰²⁴ и от этого последнего – на виленского банкира Иохера²⁰²⁵. Когда преосвященный Виктор, по освобождении из-под ареста, проживал в Варшаве, он, не имея ассигновки, одолжил у Теппера, в счёт ожидаемого жалованья, тысячу дукатов²⁰²⁶. Между тем, Сутерланда уже не существовало и генерал-прокурор осведомился у преосвященного, через кого бы он теперь желал получать жалованье. Преосвященный ответил, что – через лицо, заступающее место Сутерланда, по-прежнему с переводом на Теппера²⁰²⁷. В ноябре 1792 года преосвященный Виктор получил уже ассигновку на получение 3,950 рублей жалованья за второе полугодие 1792 года²⁰²⁸. Не было задержки и в получении следующего полугодичного жалованья²⁰²⁹. Но после присоединения Слуцка к России перевод жалованья через Варшаву был уже неудобен, и преосвященный стал просить генерал-прокурора – теперь Александра Николаевича Самойлова – изобрести другой способ доставки жалованья²⁰³⁰. Самойлов распорядился, чтобы со второй половины 1793 года деньги преосвященному Виктору были выдаваемы из Киевской казённой палаты²⁰³¹. В феврале 1794 года преосвященный,поздравляя Самойлова с наступавшим новым годом, просит уже жалованье высылать в Минск, «где и резиденция» архиерейская, – «ибо до Киева от Слуцка и зимой около 70 миль, а до Минска и летом 18»²⁰³². Самойлов ответил, что и это будет исполнено с начала 1795 года: жалованье преосвященному будет выдаваемо в Минске из доходов Минской губернии²⁰³³. Наступил 1795 год. В самом начале января кафедральный экклесиарх Герман съездил в Минск и привёз преосвященному Виктору полученное за полугодие жалованье в полности, но ассигнациями, которые теперь в новоприсоединённых областях имели только треть своей номинальной стоимости²⁰³⁴.

Легко представить себе неприятное изумление бедных работников духовного чина, сразу и без всякой причины лишившихса двух третей своего материального благополучия. Преосвященный Виктор тотчас же пишет Тутолмину письмо, с просьбой помощи, – интересное письмо. «Всенижайшую мою вашему высокопревосходительству принося благодарность за оказанное прошению моему, в письмах и записке означенному, снисхождение (Тутолмин распорядился о немедленной выдаче преосвященному Виктору почему-то задержанного в Киевской казённой палате жалованья за вторую половину 1794 года), осмеливаюсь ещё в тое ж сердце, струи благотворения без запинания источающее, толкнуть». Жалованье получено ассигнациями; это большая потеря. «Учители семинарии, служители приказные, иконописец, резчик и прочие, будучи вольные, притом бедные, ассигнаций, яко в конец их разоряющих, принимать не хотят, даже плачут и намеревают меня вовсе оставить, чтоб и мой дух в неизреченную приводитъ тесноту. Для того прошу всепокорнейше, высокомилостивый государь! Ежели не ради меня, не ради слез людей помянутых, не для того, что такую пенсию предписано из доходов минской губернии мне, производить, которые верно не ассигнациями, ниже медью, но серебром или золотом в оную входят, из коих некоторыми отдается в серебре, то ради любезнейшей вашей дщери, недавно на смертном одре лежавшей, повелех, ассигнации обратно в казну взяв, выдать жалованье на руки прежде посыланнаго по сему о. экклесиарха Германа в серебре, а все получившие от вашего высокопревосходительства милость, когда соединят сердца и вопиенями своимя пробьют небеса, услышит Всевышний их глас и, склонився на горячесть их молений, дражайшую вашу отрасль к найчувствительнейшей отраде всего высокопочтеннейшаго вашего дому в первобытное приведет здравие»²⁰³⁵... Не известно, были ли в этот раз ассигнации заменены серебром, но впоследствии жалованье Минскому архиерейскому дому выдавалось уже серебром.

Ассигновка жалованья производилась по полугодиям вперёд²⁰³⁶. Но выдача иногда задерживалась на долгое время. Во вторую половину 1793 года, деньги были выданы из Киевской казённой палаты лишь в самом конце декабря, а получены преосвященным Виктором только в январе следующего года²⁰³⁷. А за 1794 год, до самого конца года, преосвященный Виктор не получил ни копейки. Крайне нуждаясь в деньгах, он обратился к Тутолмину с просьбой выдать жалованье заимообразно за год или, по крайней мере, за полгода из доходов Минской губернии²⁰³⁸. Тутолмин ответил, что этого сделать не может: «По правилам порядка, предначертанным в обязанность казенным палатам, строго воспрещается производить каковыя либо из сборов выдачи сверх росписания экспедиции о государственных доходах и назначениях государственнаго казначея»; но он «не укоснил ныне же писать к г. правителю киевскаго наместничества о скорейшей, елико возможно, присылке денег в жалованья» преосвященному и его клиру. Вместе с этим Тутолмин прислал преосвященному Виктору ордер на получение из доходовМинской губернии 3.000 рублей в счёт высочайше отпущенных ему 2.000 червонцев²⁰³⁹. Нужда на первый раз была удовлетворена.

XI

Кафедральным городом Минского архиепископа был Слуцк. Хотя высочайшим указом 12 апреля 1795 года архиерейскаяМинская кафедра переносилась в Минск²⁰⁴⁰, но на деле перемещение Минского преосвященного на жительство в Минск соверишлось только в 1799 году, при архиепископе Иове²⁰⁴¹.

Слуцк, древняя княжеская столица, к концу прошлого века не представлял собой ничего выдающегося. Его слава уже прошумела, и он являл вид обыкновенного тогдашнего небольшого города. Опустошительный пожар, приключившийся в шестидесятых годах XVIII столетия, настолько было подорвал благосостояние города, что сеймовая конституция признала необходимым уволить Слуцк от всяких государственных сборов на целых десять лет. С 1788 года Слуцк был сделан главным городом новообразованного слуцко-речицкого повета и стал быстро оправляться²⁰⁴². В девятидесятых годах он считался уже «довольно населенным'и «изрядным» городом, купцы которого вели выгодный промен различных сырых местных продуктов на «заграничные» прусские красные товары и напитки²⁰⁴³. В Слуцке было 2 фабрики, 70 лавок, более 800 домов и около трёх тысяч населения²⁰⁴⁴, причём более трети eгo²⁰⁴⁵ составляли евреи²⁰⁴⁶. Веротерпимость последних владельцев Слуцка – князей Радзивилов сказалась на этом городе явными знаками. В нём имели своих представителей различные вероисповедания: четыре еврейских «школы», из них две каменных; скромная деревянная лютеранская церковь; такая же кальвинская; целых пять римскокатолических храмов, – из них два каменных²⁰⁴⁷. Но всё же это был центр бывшего в Литве и Польше православия, и православных престолов Господа Бога здесь было девятнадцать²⁰⁴⁸. Правда, при первом приезде преосвященного Виктора в Слуцк всё это было близко к полнейшему разрушению; но не ослабевавшие усилия первого Минского вдадыки постепенно достигли внешнего благоустройства православия в Слуцке, так что в нём постепенно всё стало «благообразно и по чину».

Город был, как и теперь, расположен на низкой и ровной местности и окружён «ровными хлебопахатными полямии кустарниками»²⁰⁴⁹. Только тогда «все обывательское строение в Слуцке, выключая церкви и монастыри, было деревянное»²⁰⁵⁰. Посредине города – небольшая река Случь. На левом её берегу часть города, известная под названием «Стараго Слуцка», была обнесена земляным валом, замыкавшимся на краю города небольшой земляной цитаделью²⁰⁵¹. Это и есть та «крепость», в которой искал безопасности от мятежников в 1794 году преосвященный Виктор²⁰⁵².

«Архиерейский дом» при преосвященном Викторе помещался в кафедральном Троицком монастыре. Не имея особого помещения, архиерейский дом не имел и особого положенного штата. Иеромонахами преосвященный пользовался монастырскими и содержал на жалованье из архиерейских сумм только двух иподьяконов, двух келейников, трёх служителей, повара, кучера и певчих²⁰⁵³. «Огородники», «садовники» и прочие «дворовые люди», положенные по штату при архиерейском доме²⁰⁵⁴, были монастырские.

Певчие были предметом особенных забот преосвященного. Нет сведений, в каком положении был архиерейский хор в 1785‒1789 годы, но в 1793 году, если судить по сделанным на хор в этом году крупным затратам, он был поставлен очень хорошо²⁰⁵⁵. Регентом был назначенный на эту должность ещё в 1785 году, теперь уже произведённый в протоиереи кафедрального собора, бывший «философ» Киевской академии Даниил Шаржинский²⁰⁵⁶; он получал жалованья 70 рублей в год. Хор состоял из 22 человек – 10 «больших» и 12 «малых'певчих. «Большие» певчие получали жалованье – все десять человек 180 р. в год; «малые» певчие жалованья не получали²⁰⁵⁷. Все певчие жили в монастырских зданиях, под «смотрительством'иеромонаха Нафанаила²⁰⁵⁸, и пользовались полным пансионом. Их стол, правда, не отличался изысканностью блюд, но сервировка по тому времени была прилична: скатерти, ножи, вилки, медные или «ценовыя» блюда, «ценовыя» тарелки; тарелка и нож, впрочем, приходились, кажется, не каждому²⁰⁵⁹. Обувь и одежда для певчих приготовлялись большей частью хозяйственным способом. Для сапог покупались оптом юфтовые кожи, разрезывались по меркам и отдавались в шитьё. При таком порядке, пара сапог обходилась дешевле 90 копеек²⁰⁶⁰. Впрочем, в то время пара хороших сапог и по заказу стоила всего рубль²⁰⁶¹. Дома певчие ходили в «пестрядевых халатах», но в церковь выряжались почти изысканно. Большие певчие в дорогих «бекешах из добраго сукна»²⁰⁶² и чёрных шёлковых полуторарублевых галстуках, малые в зелёных «суконных черкесах», все – подпоясанные дорогими шёлковыми поясами с бахромой²⁰⁶³, – стоя на клиросе, они не нарушали цельности впечатления от величественного богослужения облачённых в дорогие одежды священнослужащих²⁰⁶⁴.

И сам преосвященный Виктор занимал помещение в том же Троицком монастыре. Восемь комнат с четырнадцатью окнами (каждое в 10 стекол) не могут быть названы особенно обширным помещением. Приёмная в два окна с занавесками «ситцу белаго накрепястаго», в ней «обой краснонакрепястый на беловатом поле» с бордюром в виде каймы «беложелтоватых» листьев; створчатые двери; изразцовая зеленая печь с медной желтой дверцей; большое зеркало с изображением вверху святителя Николая, висящее на голубой ленте; большие медные столовые часы в деревянном футляре; дубовый некрашенный стол столярной работы, большое красное канапе, покрытое «плисом блакитным» с «пестрозеленоватым покрывалом», несколько стульев с таким же «покрывалом»: вот всё убранство приемной. Такой же величины гостиная, с «полушелковыми» занавесками «желтоватого цвету»; между двумя окнами на красных лентах повешены два круглых зеркала с рисунками, а между ними небольшая икона Спасителя; под зеркалами небольшой столик «из разнаго дерева»; посредине комнаты на красной ленте спускалось с потолка стеклянное паникадило, «разными стеклянными штучками украшенное». Небольшой, в одно окно, «покой креденсовый», или кабинет с обоями на красном фоне и с расписанными дверями. Другие комнаты имели более скромное убранство: всюду цветные ситцевые занавески, простые крашеные столы, такие же шкафы, покрытые красным или синим трипом с «пестрозеленоватым покрывалами» стулья, или же красные кожанные без покрывал. Небольшая спальня, с деревянной простой кроватью за ширмами; на кровати две «повстяных» подушки; у кровати деревянный маленький зелёный столик простой работы. Лучшим украшением комнат были зеркала с написанными на них священными изображениями: Спасителя, распятия, воскресения, святителя Николая и др. Такие зеркальные иконы встречаются в заглохших комнатах архиерейского дома и теперь. Из кабинета двое дверей вели в сад²⁰⁶⁵.

С покоями в зданиях Слуцкого Троицкого монастыря соперничала другая «квартира» преосвященного Виктора – его карета, которая не раз видела и Киев, и Варшаву, и в которой преосвященному Виктору пришлось провести немало и тёмных, и светлых дней. Вот её подробное описание. – «Карета на пасах, округ малевана зеленою темною фарбою, с низу до половины и оттоль к гори черною, и лаком наведено; листвы круг ее желтыя²⁰⁶⁶; внутрь выбито сукном белым, тасемками, где прилично, разными обложена; тыл оныя в дедини покрыт линионым гредитором; подушка таковаго ж сукна на сирыни лежащая; окошек в ней четыре – две боковые, отворяющиеся совсем, и передняя только с одним стеклом, при коих окошках четыре тасмы с кистями разноцветными; кола и дронги окованные порядочно, совсем малюванные белою и зеленою фарбою; с переду под ногами кучера подобием сделан ременный ящик с защенком для спрату вещей; козла с подножием обшиты черною кожою порядочно, при коих по бокам два кармана кожанные ж»²⁰⁶⁷. В этой карете, запряжённой цугом шестью лошадьми, одетыми в украшенную красной медью сбрую, преосвященный Виктор и совершал свои продолжительные путешествия.

XII

5 января 1796 года скончался Киевский митрополит Самуил²⁰⁶⁸.

Св. синод решил переместить на митрополию в Киев Черниговского преосвященного Иерофея, в Чернигов преосвященного Виктора, а в Минск – викария Екатеринославской епархии, епископа Феодосийского Иова²⁰⁶⁹. Составленный в этом смысле доклад был утверждён императрицей и 13 мая 1796 года последовало такое высочайшее повеление, данное св. синоду: «Всемилостивейше повелеваем архиепископа Минскаго Виктора переместить в Черниговскую епархию, на место же его пожаловали мы архиепископом Минским и Волынским, коадьютором митрополии Киевския и Слуцкаго монастыря архимандритом епископа Феодосийскаго Иова»²⁰⁷⁰. Преосвященному Виктору в это время было 55 лет²⁰⁷¹. Он ещё не перешагнул той цифры, какой боговдохновенный поэт отметил «дние лет наших»²⁰⁷²; но те многоразличные превратности, которые приходилось пережить преосвященному, сделали его и старше, и немощнее своего возраста. Начав свою архипастырскую деятельность в Слуцке, положив лучшие свои годы на устроение новой епархии, выросшей при нём из малой в великую, преосвященный Виктор едва ли думал, что ему придёться когда либо покинуть Минскую епархию, хотя его приятели и звали его на соседние кафедры, – например, в Могилёв, – суля ему, что там он найдёт покой, а может быть и белый клобук²⁰⁷³. Та неподготовленность, с какой преосвященный встретил своё перемещение в Чернигов²⁰⁷⁴, способна убедить не хуже всякого прямого доказательства, что преосвященный рассчитывал окончить свои дни там, где он начал своё архиерейское служение.

Св. синод, сообщая преосвященному Виктору, высочайшее повеление о его перемещении в Чернигов, предписывал преосвященному – прежде отъезда на новую епархию «учинить верный разсчет» во всех тех суммах, какие были отпущены в его распоряжение «по штату» и по особымименным высочайшим указам²⁰⁷⁵ – на содержание архиерейского дома, семинарии и пр., с самого определения преосвященного Виктора епископом в Слуцк, а также в сумме, отпущенной по высочайшему указу 16 мая 1794 года на «проезд и содержание до определения к местам истребованных из других епархий священников». В св. синоде не было никаких сведений о заведении в Слуцке семинарии и всю отпущенную на неё сумму св. синод счёл теперь долженствующей быть в остатке. «Учинив верный разсчет», преосвященный обязывался остаток сдать в консисторию и взять от неё в том расписку²⁰⁷⁶.

Синодальный указ, помеченный 22 мая, получен был в Слуцке 4 июня²⁰⁷⁷. Преосвященному приходилось давать колоссальный отчёт. Приходорасходных книг, по собственному признанию, преосвященный Виктор не вёл. Приходилось писать по памяти. Но многого нельзя было и припомнить. Притом же св. синод требовал от преосвященного отчёта даже в таких суммах, которые фактически не были в распоряжении преосвященного, как сумма, отпущенная по высочайшему указу 16 мая 1794 года²⁰⁷⁸. Преосвященный наскоро сделал, что было можно: составил приходорасходные ведомости с 1793 года, а вместо отчёта за всё предшествующее время он написал консистории, требовавшей от него, в силу указа св. синода, «разсчета'и «остатков», слишком откровенное, но и слишком убедительное письмо. – Хотя указом св. синода и предписано ему дать «верный разсчет» во всех отпущенных в его распоряжение суммах с 1785 года, но он «отчета дать не в состоянии». Прежде всего – потому, что во время скоропостижного и нечаянного ареста его «весь архив и партикулярныя бумаги» взяты были в Варшаву. Затем последовали «разорения и разграбления и от поляков,и от кафедральнаго наместника Порфирия Брезинскаго». Последний, по освобождении преосвященного из заточения, был взят под стражу; но он только твердил одно: «Виноват; не могу исправить ничем в сем, – отдаю мой хребет». Взятый в Варшаву архив был возвращён впоследствии в Слуцк, но не в целости: приходорасходные реестры затерялись. Ещё большему разорению архив подвергся в 1794 году, во время вторжения в пределы Минской губернии мятежнической шайки под командой Грабовского. Преосвященный вынужден был тогда оставить Слуцк и вот с архивом ему пришлось скитаться по разным местам; между прочим, по Глуску, где, например, негде было поместиться, так как все квартиры были заняты войсками, и архив сохранялся по чуланам. Потом, с другой стороны: сооружение архиерейских келий, их меблировка; содержание семинарии до 1789 года с сотней²⁰⁷⁹ учащихся; содержание консисториии певчих; поездка в Варшаву за королевским привилегием и трёхмесячное пребывание там во время страшной дороговизны при собрании сейма; поездка в Киев в 1787 году; продолжительные поездки по Украине; жизнь в Варшаве по освобождении из-под ареста; перевозка ризницы из Киева и переписка архива соседних епархий для своей консистории; постройка каменной церкви в Слуцке; постоянные поездки в Минск, в Несвиж, и пр. и пр. – «неоспоримым доводом и без записных книг суть, что на все сие должно было издержано быть великой сумме». Всему этому «свидетели еще живы». «Наконец», – заключал своё письмо в консисторию преосвященный Виктор: «благоволит духовная консистория уважить, что хотя архиерейству моему истекает уже двенадцатый год, но по верном разсчете прожил ли я в Слуцке непрерывно хотя с пять, – того не говорю, чтоб спокойно и небоязненно: а потому и самый дельнейший человек, да еще в недостатке способных к понесению послушаний людей, в состоянии ли был, как бы хотел, и долг велел, по чину вся строити?»²⁰⁸⁰

Кое-как покончивши свои рассчёты с консисторией, преосвященный Виктор вечером 29 июня покинул Слуцк, отправляясь к месту своего нового назначения²⁰⁸¹. Невесело было преосвященному покидать Минскую епархию, запутавшись в хитрой сети денежных рассчётов, способных забрызгать грязью самого честного в сущности человека. Полная безпомощность преосвященного Виктора при даче «разсчета» как будто закрывала перед высшим правительством духовным всё двенадцатилетнее прошлое служение преосвященного и делала его только «неисправным архиереем». Жизнь в последние годы повернулась спиной к многострадавшему первому Минскому владыке: на его долю выпадала одна чёрная работа, а её плодами пользовались другие. Брацлавский, например, епископ Иоанникий, при котором в его епархии воссоединилось только очень незначительное количество остававшихсяв унии церквей²⁰⁸², настойчиво свидетельствовал пред св. синодом, что благодаря употреблённым им, преосвященным, всевозможным мерам воссоединение в его епархии окончено: нет более в ней ни одной униатской церкви²⁰⁸³. В Житомирской епархии преосвященному Варлааму ещё приходилось поработать над воссоединением²⁰⁸⁴, но это, во всяком случае, был уже самый конец дела. Оба владыки, хозяйничавшие на почти собранной ниве, имели удовольствие подводить блестящие итоги и забывали упоминать имя того, кто положил там неизмеримо больше, чем они работы. Преосвященному Виктору в конце пришлось ещё иметь дело с самой неблагодарной для воссоединения частью новоприсоединённого края. И когда здесь поднялись неизбежно должноствовавшие подняться замешательства, то это как будто было приписано нераспорядительности или неопытности преосвященного Виктора, и словно было забыто, что за плечами преосвященного стояло полтора миллиона воссоединенного под его распоряжением народа на Украине.

Один за другим покидали поле житейской битвы соработники преосвященного Виктора, у которых он всегда мог найти в трудную минуту ободрение и поддержку. В самом начале 1796 года скончался митрополит Киевский Самуил²⁰⁸⁵. Целым почти годом раньше, 13 февраля 1795 года, после продолжительной и тяжкой болезни²⁰⁸⁶, оставил беспокойную для него землю преосвященный Георгий Конисский²⁰⁸⁷. Бог послал своему «верному стражу» «благую кончину». При восходе солнца умер великий западнорусский святитель. Он увидел блестящее начало того дела, о котором мечтал и к которому стремился во всю свою долговременную жизнь, и не успел увидеть тех тёмных пятен, которые появились на нём впоследствии. Нечего и говорить, что для преосвященного Виктора, более чем для кого бы тο ни было, смерть преосвященного Георгия была тяжелой утратой. Он заплатил своему руководителю последнюю дань благодарности долгим заупокойным звоном по нему в Слуцких церквах. «Понеже преосвященному Виктору известно учинилось», предписывала консистория по распоряжению преосвященного Виктора: – «что преосвященный Георгий, столп церковный, от сея жизни в вечное блаженство преселился, то предписывается слуцкому духовному правлению, чтобы по блаженно усопшем архиепископе Георгии в утрешний день и следующие по утру в начале седьмого часа, a по полудни в начале четвертого, во всех слуцких благочестивых церквах продолжаем был колокол чрез один час, применяясь в кафедре производимому колоколу, пока о сем последует другое предписание»²⁰⁸⁸.

Потом ушёл со сцены и сам преосвященный Виктор. Скоро затем не стало и «великой матери отечества»²⁰⁸⁹, а после неё тотчас же, в числе других «славных мужей» «славнаго дарствования», сошёл с поля работы и Тутолмин²⁰⁹⁰. Наступали новые времена, появлялись и новые люди.

XIII

Преемник преосвященного Виктора на Минской кафедре, архиепископ Иов писал впоследствии св. синоду, что когда преосвященный Виктор, при выезде из Слуцка, заявил консистории, что во всех отпущенных в разное время в его распоряжение суммах точного рассчёта он дать не может и выставил дляэтого свои причины, то «консистория его преосвященство принуждать к даче отчету и не отважилась»²⁰⁹¹. Однако, дело было несовсем так.

Преосвященный Виктор выехал из Слуцка не один. Он взял с собой своего регента протоиерея Шаржинского, – конечно, с его согласия²⁰⁹², – одного иподьякона (он же и келейник), одного псаломщика, одного келейника и шесть человек певчих – двух больших и четырёх мальчиков, которых преосвященный имел «на своем попечении»²⁰⁹³. За три дня до своего отъезда преосвященный предупредил консисторию, что он берёт с собой певчих, и написал причину: потому что они взяты им на его попечение и он считает своим долгом заботиться о них, как о своих детях.

Преосвященный уехал. А между тем в консисторию успели, вероятно, дойти слухи о новом Минском владыке – о его неумолимой строгости и требовательности в отношении к исполнению установлений. Без регента, с расстроенным хором, с запутанными денежными счетами, – консистория почувствовала себя несколько тревожно. Решено было послать к преосвященному Виктору в Чернигов депутата от консистории – её члена, протоиерея Николая Беляновского за тем, «дабы его высокопреосвященство соблаговолил доставить минской духовной консистории достоверное сведение, или же принадлежащее ей удовольствие в нижеследующем»: во-первых, по части расходов высочайше отпущенной на переезды иноепархиальных священников двадцатитысячной суммы (консистория, очевидно, почему-то не удовлетворилась ясным заявлением преосвященного, что к этой сумме он не имел касательства); во-вторых, относительно недостающих по счетам Слуцкого монастыря 4,000 российских и 2,000 голландских червонцев. Далее, консистория требовала присылки половины высочайше пожалованных лично преосвященному Виктору 4,000 червонцев; присылки, взамен протоиерея Шаржинского, бывшего при кафедральном соборе, другого « священнослужителя для соборных служений»; возврата певчих на счёт преосвященного и возврата «нотных книг», взятых с собой протоиереем Шаржинским. Книги, очевидно, составляли собственность протоиерея Шаржинского, иконсистория это своё требование обосновала не без искусства: «он, протоиерей Шаржинский, получая безобидное по званию своему жалованье, должен был по крайности в три года показать свои труды списанием со всех тех книг двойных копий»²⁰⁹⁴.

Беляновский явился к преосвященному Виктору, передал ему о своём поручении и вручил ему письмо от консистории. Преосвященный ничего не ответил на этот раз и сказал только явиться «после». А когда Беляновский явился на другой день, преосвященный дал ему такой ответ: «Консистория меня чувствительно обиждает. Однако, я на все то требование отвечать буду его преосвященству почтою; а вы с чем приехали, с тем и отъезжайте обратно». Преосвященный предложил Беляновскому взять одного лакея, но так как лакей «со своим экипажем не вместился в одной повозке» с Беляновским, то преосвященный сказал: «Пускай остается до оказии»²⁰⁹⁵.

Преосвященный Виктор скоро получил письмо и от своего преемника, преосвященного Иова. Преосвященный Иов, в своём письме, между прочим, выражал сожаление, что не случилось свидеться обоим архипастырям. Виктор отвечал, что и он «много болезнует» о том же. «Ибо в таком случае», – писал преосвященный Виктор: «много бы чего важнаго, особливо что касается до присоединения унитов, вам мог я сообщить; но вонеже так Всевышнему угодно было, то и да будет Его святая воля»²⁰⁹⁶. Преосвященный Виктор заключал письмо выражением своей радости, что «достался» в бывшую его паству «тот архипастырь, которого и качества святыя туда требовали, и сопряжен кровию с благотворителями» преосвященного²⁰⁹⁷.

XIV

Преосвященный Виктор прибыл на свою новую епархию 24 июля²⁰⁹⁸. Целый месяц на переезд из Слуцка был употреблён, по всей вероятности, потому, что преосвященный воспользовался этим временем для того, чтобы исполнить своё давнишнее желание и побывать в Киеве. Тотчас же по приезде в Чернигов²⁰⁹⁹преосвященный отправил в св. синод прошение о дозволении ему отлучиться из своей епархии для свидания «по необходимой надобности“ с графом Петром Александровичем Румянцевым-Задунайским, проживавшим в своём имении в Киевской губернии. Св. синод в ответ постановил: «Предписать ему, преосвященному, указом, что как он ныне только в Черниговскую епархию вступил и потому не только ее обозреть, но и с делами епаршескими осмотреться, к чему прежде всего пастырский его долг обязывает, не имел еще времени; объявляемая же им причина отлучки из епархии своей не иначе должна почесться, как по собственной его надобности частной, то оную необходимою признавать и столь безвременно из паствы своей отлучаться предосудительно, а может он ту надобность свою исправить посредством частной переписки»²¹⁰⁰.

Черниговская жизнь преосвященного Виктора значительно отличалась от его жизни в Слуцке. Здесь был уже «покой». Но привыкший к неустанной работе, преосвященный и в Чернигове нашёл себе дело. Ему принадлежит обновление, и сохранение полуразрушившегося было священного уголка Чернигова – Болдиной горы с её пещерами²¹⁰¹ и Троицкой Ильинской церкви. Пещеры были обновлены на собранные пожертвования²¹⁰², а на ремонт Троицкой церкви преосвященный исходатайствовал отпуск казённых сумм²¹⁰³. Эта церковь, в настоящее время лучшее украшение Чернигова (хотя она и не в черте города, а в расстоянии от него двух вёрст), при прибытии преосвященного Виктора в Чернигов являла собой жалкий вид. Дело в том, что в 1787 году здания Троицкого монастыря были переданы под помещение предполагавшегося здесь к устроению университета²¹⁰⁴ и величественная церковь осталась в запустении, хотя в 1790 году она снова была передана в епархиальное ведомство²¹⁰⁵. Находившаяся в ней чудотворная икона была перенесена в Елецкий монастырь и в самой церкви теперь редко отправлялось богослужение. От запустения в церкви водворилась «сырость и гниль», окончательно испортившия иконостас. Снаружи обвалился карниз погнулись кресты, испортилась и протекала крыша²¹⁰⁶. Немедленно же по прибытии в Чернигов преосвященный Виктор стал хлопотать об отстройке этой запустевшей величественной церкви – и хлопоты преосвященного увенчались успехом. Особенной прелестью отличался составленный архитектором Антоном Карташевским шестиярусный иконостас, в котором античная тонкость и изящество сочетания линий были удачно соеденены с грандиозным величием византийского типа²¹⁰⁷.

Кроме обновления пещер и отстройки Троицкой церкви, преосвященный Виктор довершил начатое его предшественником строение архиерейского дома²¹⁰⁸ и произвёл значительную перестройку семинарских зданий. Черниговская семинария по составу учащихся была одной из самых обширнейших. В ней было, например, в 1797/8учебном году до 700 учеников²¹⁰⁹. Тесные и ветхие деревянные семинарские здания совершенно не соответствовали такому огромному количеству учившихся в семинарии лиц. Приходилось во время уроков некоторым помещаться «на окошках» или даже «за дверью». Крыша к тому же давала течь. «Бурса» была построена на таком низком месте, что подвергалась затоплению во время разлива Стриженя, и была очень тесна. Тесна была и больница, тоже и службы²¹¹⁰. Преосвященный проектировал капитальную перестройку всех семинарских зданий²¹¹¹, но долгие хлопоты по отпуску денег не увенчались успехом: было отпущено лишь 6,000 рублей и поневоле пришлось ограничиться самыми необходимыми починками²¹¹².

Черниговская семинария была предметом особенных забот так уважавшего образование преосвященного Виктора. Наученный опытом и поставленный в более удобные условия, преосвященный теперь уже оставлял на бумаге следы своих распоряжений. Он ввёл в семинарии с первого же года своего пребывания в Чернигове еврейский язык общеобязательным предметом²¹¹³, а затем ходатайствовал о прибавлении «особливо нужных для обучающихся в семинарии дворянских детей» классов: геометрии, рисования и – «по смежности присоединённого от Польши края» – польского языка²¹¹⁴. Кроме того, «в разсуждении жительствующих в епархии греков – купцов и другого звания», по мнению преосвященного, нужно было иметь в семинарии и «класс простого греческаго языка, который нынешние греки употребляют»²¹¹⁵. По части педагогигческой преосвященным Виктором было сделано три заслуживающих внимания распоряжения: не исключать тех которые желали бы продолжать учение, независимо отих возраста; не удерживать от перехода в старшие классы малолетних, если ими оказаны надлежащие успехи; не наказывать розгами «философов» и «богословов», ограничиваясь в отношении к ним выговорами и «лишением кондиций»²¹¹⁶.

В 1803 году в высших сферах вспомнили о старом западнорусском деятеле²¹¹⁷. При высочайшем рескрипте 7 апреля преосвященный Виктор пожалован был орденом св. Александра Невского²¹¹⁸. Этот год был последним годомжизни преосвященного. На исходе сентября преосвященный заболел²¹¹⁹. Приключившаяся болезнь, бывшая уже «болезнию к смерти», постепенно усилилась до такой степени, что преосвященный лишился возможности владеть руками и впадал в продолжительное забытье²¹²⁰. В самую полночь с 10 на 11 ноября преосвященный Виктор скончался²¹²¹. Когда наступило утро, его тело обмыли и облачили в архиерейские одежды. Немедленно был послан нарочный к Киевскому викарию, епископу Чигиринскому Феофану, с приглашением прибыть на погребение преосвященного²¹²². Через три дня консистория разослала по всей епархии указы о совершении заупокойных, о преосвященном панихид²¹²³, и прибывавшие в консисторию рапорты свидетельствовали, что «все священство епархии» молилось об упокоении души новопреставленного своего владыки²¹²⁴. Тело преосвященного Виктора было погребено²¹²⁵у правого клироса Троицкой Ильинской церкви.²¹²⁶ В один из моментов прояснения сознания перед самой своей кончиной преосвященный сказал окружавшим его лицам, что в его сундуке они найдут тысячу голландских червонцев, сохранённых на погребение. Это были червонцы, пожалованные преосвященному ещё великой императрицей²¹²⁷. Но когда преосвященный скончался, денег в сундуке не нашли. По общему мнению, ими, как и многими другими вещами преосвященного воспользовался его келейник, числившийся вместе с тем канцеляристом при дикастерии, Леонтий Юдицкий, и с ним начато было дело, обнаружившее со стороны этого лица подлог даже собственного его дворянского происхождения²¹²⁸.

Никаких капиталов после преосвященного не осталось. Несколько недорогих вещей, преимущественно из одежды и хозяйственных, были завещаны различными священникам, с просьбой помолиться. Лучший кафтан – из французского штофу, усыпанный цветами по красному полю, и лучшая ряса – из фиолетового бархата завещаны преемнику архиерею. После преосвященного осталась значительная библиотека, около двух с половиной тысяч названий, латинских, русских, французских, польских, греческих, немецких и еврейских книг²¹²⁹.

Дорогая могила владыки – страдальца в настоящее время забыта, и нет возможности точно указать её место²¹³⁰.

XV

У историков сложилось два взгляда на преосвященного Виктора. Покойный Михаил Осипович Коялович, остающийся единственным представителем своего мнения, представляет преосвященного Виктора человеком слабым, нерешительным, который как будто не понимал и не дорожил тем великим делом, во главе которого ему пришлось стать, и который, редко двигая дело вперёд, личными своими свойствами часто давал делу задний ход²¹³¹. По другому взгляду, преосвященный Виктор представляется человеком в высшей степени энергичным, борцом, постоянно полным всевозможных новых планов к достижению задуманной цели, во что бы то ни стало. Польские историки, выдвинувшие этот взгляд, готовы назвать преосвященного каким-то чёрным гением, исполненным фанатизма и коварной изобретательности²¹³². Этот самый взгляд, видоизменённый у наших епархиальных писателей, приписывает преосвященному Виктору «непреклонную волю», «апостольскую ревность», и заставляет перед образом преосвященного Виктора «потемняться» славу «самого Конисскаго» – «просвещеннаго и деятельнаго его современника»²¹³³.

0, нет! Героической славы великого архиепископа Белой России не закроет скромный образ его ученика и современника. То был энергичный народный борец, а этот – только усердный, преданный делу работник. Энергичным борцом мы называем человека, в котором много внутреннего, собственного позыва к деятельности, вечно толкающего его на то или другое дело. Если иногда идея, к осуществлению которой стремится такой человек, и не принадлежит ему самому, то он, безусловно, самостоятелен в изобретении средств к достижению цели, которые он сам-то схватывает сразу в полном объёмеи затем уже выступает на дело во всеоружии, не отступая ни перед чем. Он не только не успокоится на половинном осуществлении поставленных себе целей, но будет считать дело неоконченным, если в нём не будет выполнена одна малейшая деталь. Постоянный тон деятельности таких людей – воинственность, твёрдость, вечная бодрость. Бодрости, жизненности, они не теряют до последних минут и обыкновенно кончают свою жизнь, как «боевой конь», падая на поле битвы. В таком смысл энергичным деятелем назвать преосвященного Виктора было бы ошибкой. Он большую половину своей жизви провёл под непосредственным руководительством «знаменитаго Конисскаго», необычайной энергии которого не могло сломить даже время, – и с чьей бы то ни было стороны было бы странной претензией подняться в полёте выше этого могучего орла. Вся задача близких по духу к преосвященному Георгию людей сводилась лишь к добросовестному выполнению его предначертаний: им были указываемы и цели, и пути, и при самой работе никогда не засыпало его недремлющее око. Выступив на общественное служение под крылом преосвященного Георгия, преосвященный Виктор до последних дней его жизни не хотел выходить из-под его отеческого смотрения. – Было бы напрасной тратой времени защищать от приписываемого ему польскими историками фанатизма и коварства того человека, который почти не знал, что такое «наказание» и «возмездие».

Но приписывать преосвященному Виктору «обычную недеятельность» не менее несправедливо. Преосвященный, из двенадцати лет своего архиерейства на Слуцкой кафедрене проведший ипяти лет на ней не то что «безбоязненно и спокойно», а даже просто «непрерывно»; архиерей, в самые «трудныя» минуты вызвавший к жизни две сотни умиравших православных приходов и в течение целого ряда лет поддерживавший жизнь четырёх десятков монастырей при самых неблагоприятных длятого условиях; архиерей, более похожий на миссионера, нежели на епархиального местного владыку; преосвященный, положивший начало духовному просветлению своей епархии; преосвященный, стоявший во главе дела, которое привело в ограду церкви Христовой более полутора миллиона заблудших овец; наконец, владыка, запечатлевший трёхлетним тягостным заточением свою деятельность на благо церкви Божией: разве может быть назван такой преосвященный «недеятельным?» Поставьте, какие угодно благоприятные условия и посторонния веяния, всё же и одно только выполнение всего этого достойно вечной благодарной памяти. Но мы видели, как, разъезжая по Украине, своим архипастырским благословением преосвященный оживлял замиравшие приходы; как он собирал учеников в духовные училища; как хлопотал об одеждах Божиих храмов; как он больной, осыпаемый всевозможными неприятностями, работал в деле воссоединения, за которое, ещё задолго до его начала, он так тяжко страдал...

Личные свойства преосвященного Виктора – его мягкость, незлобие, добродушие, – делали его незаменимым человеком на его месте. Он был духовный борец; а в духовной борьбе меч – слово Божие²¹³⁴, а слово Божие – любовь²¹³⁵.

Правда, преосвященный Виктор не создал себе того ореола бумажной известности, который часто обманывает не одних современников и который так редко соответствует действительности. Преосвященный был скуп на похвальные себе самому слова и вздутой славой не обманул никого.

Грустно, конечно, доживать дни, видя застой и охлаждение того самого дела, которое начинало когда-то так кипеть в руках того, кто теперь был от него далеко. Шумный успех в конце дела создаёт апофеоз, а почему нибудь не вполне удавшийся конец в глазах современников набрасывает тени на всё прошлое. Но историк не должен в своих суждениях доверяться впечатлению современников; он должен ценить исторических деятелей не по последнему слову.

«Частная» жизнь преосвященного, не свободная, конечно, как и всякая жизнь человеческая, от некоторых тёмных пятен²¹³⁶, не подлежит суду истории. Ей праведную оценку сделал уже Тот, пред Кем не скрыто ни одно ни дело человеческое, ни помышление. Не нужно бы было только забывать, что и при жизни преосвященный подвергался – и нередко – незаслуженным укорам. Преосвященный Виктор был милостив, а «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут»²¹³⁷