Состояние вопроса

Осмелившемуся сделать предметом изучения первую главу пророка Иезекииля приходится начинать с вопроса, доступна ли эта глава какому-либо изъяснению. Излагая таинственнейшее из видений, она, по выражению немецких экзегетов, смеется всякой попытке объяснения ее.

Необъяснимой эта глава признавалась уже с глубокой древности. Известно, что у евреев не достигшим тридцатилетнего возраста раввинскими правилами возбранялось читать ее (М. Schabb. 1,13 b). Это почетное запрещение было наложено еще только на последние главы пр. Иезекииля (40–48), на первую главу книги Бытия и на Песню песней (блж. Иер., предисл. к Иез.). Когда Анания, современник Гамалиила 1-го (учителя ап. Павла) предпринял толкование этой главы и нескольких других трудных мест кн. Иезекииля, то рассказывали, что во время этой работы у него выгорело в светильнике 300 бочек масла, которое предупредительно было доставлено ему соседями (Schabb. 13 b; Chagiga 13а). Но как мало было сделано для понимания 1 гл. Иез. этим объяснением, видно из замечания блж. Иеронима, что о ней в его время безмолвствовали все синагоги иудеев, убежденные, что выше сил человеческих что-либо сказать о ней (на 1:5). Репутация необъяснимой осталась за ней и в христианской науке. Блж. Феодорит толкование на эту главу прерывает вопросом: «можно ли объяснить описываемое в ней видение?» (на 1:5) Кальвин «не допускает, чтобы можно было понять эту главу» (Prаеlectiones in Ezechielis proph 20 capita priora, Genevae 1565. Шр. Роз) Современные библеисты считают ее самым темным местом Ветхого Завета.

Между тем едва ли какая-либо страница Библии более нуждается в объяснении, чем эта глава. Начиная собою книгу «величайшего» (Григ. Бог.) из пророков, она составляет дверь, которую нужно отпереть, чтобы понять эту книгу. По всему видно, что пророк Иезекииль хотел, чтобы из всей книги его наиболее обратили внимание на первую главу. Эта глава не составляет лишь простого введения к книге. Описанное в ней явление Божие Иезекиилю не имело, как явление напр. Исаии, целью лишь призвание пророка к служению. Это явление Божие было величайшим из ветхозаветных откровений Божиих. Оно потом не раз повторяется в течение служения пророка, как бы ходит за ним. Пророк, заметно, смотрит на это видение, как на главное и средоточное откровение ему.

Богоявления вообще составляют наиболее полное и совершенное откровение Божества. Поэтому м. б. они оказывались доступными не всем пророкам: и из так называемых великих пророков Иеремия напр. не упоминает о явлении ему Бога. Но между явлениями Божиими явление Иезекиилю, описанное в 1 гл. его книги, занимает исключительное положение. Можно сказать, ни один из пророков, которым являлся Бог, не видел во время этого явления столько, сколько видел Иезекииль. Являясь едва ли не последний раз в Ветхом Завете, Бог при явлении пророку Иезекиилю как будто хотел показать из сферы своего бытия и жизни столько, сколько могло быть показано человеку. Пророка Иезекииля Бог подвел на такую страшную близость к своему престолу, на какую может быть подведен человек, или вернее на какую никто из людей, исключая этого пророка и разве еще Иоанна Богослова, не мог быть подведен. Занятая вся Богом, Его жизнью, самыми глубинами Его бытия и таинственнейшею стороною Его деятельности в Мире, первая глава пр. Иезекииля с большим, чем что-либо, правом может быть названа боговдохновенным трактатом о Боге. Для того, кто видит в Библии не простую книгу, во всяком случае не может быть сомнения в том, что глава эта должна заключать какую-либо великую тайну богословия. Ни один отдел Ветхого Завета не может обещать для изучающего его столько нового, как эта глава. Если таких великих и так много написавших пророков, как пр. Иезекииль, Бог воздвигал для сообщения новых откровений о Себе; если каждый из таких пророков, как теперь выражаются о писателях, сказал что-нибудь новое, то этого нового у пр. Иезекииля нужно искать гл. обр. в 1 главе его книги. Пока эта глава не будет понята, останется непонятым Иезекииль, как пророк. Уже поэтому быть совершенно необъяснимой эта глава не может.

Но к объяснению ее нельзя приступать с такой меркой и такими требованиями, с какими приступают к толкованию других мест Св. Писания. Если в Св. Писании вообще не все может быть объяснено, то область этого необъяснимого в 1 гл. Иез. должна быть особенно велика. То, что содержит эта глава и о чем говорит она, стоит выше человеческой мысли и слова (ср. 2Кор. 12:4). Посему в 1 гл. Иез. мы имеем дело не с понятиями и суждениями, а с образами и уподоблениями. По-видимому, задача истолкователя этой главы заключается в том, чтобы перевести эти образы на ясный язык понятий. Так и понимается эта задача толкователями. При этом упускается из виду, что образы и сравнения, притом такие странные и неестественные, и понадобились здесь потому, что слово и понятие было бессильно. Заключающаяся в загадочных образах 1 гл. Иез. мысль (идея), не допуская точного и отчетливого определения (формулировки), может быть только приблизительно очерчена через сопоставление настоящего видения с другими видениями и богоявлениями и выяснение его места и значения среди них.

Помимо этой не вполне постижимой стороны, 1 гл. Иез. имеет другую сторону, которая по-видимому вполне доступна пониманию и должна быть главной, ближайшей целью толкователя. Описывая свое таинственное, и потрясающее видение, пророк прежде всего хотел, чтобы мы участвовали с ним в его видении. По-видимому, мы должны иметь полную возможность читая описание пророка быть, хотя не понимающими, зрителями того, что пророк видел. По рассказу пророка мы во всяком случае должны быть в состоянии составить себе представление о том, что он видел. Но оказывается, что по отношению к видению, описанному пророком Иезекиилем в 1 гл. его книги, нелегко достигается и такая скромная цель.

Блж. Феодорит говорит, что пр. Иезекииль затруднялся рассказать свое видение. Надо заметить, что вообще видения нелегко поддаются описанию. Ап. Павел прямо отказывался описывать свои видения (2Кор. 12:14). Пророки, имевшие видения, может быть не менее Иезекиилевых величественные, или проходили их молчанием (Моисей) или описывали гораздо короче (Исаия). После этого не должно удивляться, что подробное описание таинственнейшего из видений, даваемое пр. Иезекиилем, трудно для понимания даже со стороны буквального смысла.

Чтобы иметь понятие обо всей трудности, которую вообще представляет для пророка описание его видения, нужно обратить внимание на состояние, в каком находится пророк во время видения. Состояние это есть состояние крайнего ужаса, исступления, экстаза (Дан. 9:15; 10:8, 9; Мк. 16:5, 8; Лк. 24:5; Деян. 11:5). В таком состоянии пророк, конечно, не мог наблюдать являвшееся ему с тем спокойствием, которое требуется для составления о наблюдаемом предмете полного и отчетливого представления.

Притом надо помнить, что предметы пророческих видений предметы не вещественные, а духовные и бестелесные, и потому они не могли быть видимы пророками с такой осязательно-грубой вещественностью, как предметы внешнего мира. Образы видений могли быть не вполне осязаемы, неуловимы, тонки, каковы бывают иногда образы легкого сна. На еврейском языке состояние пророков во время видения называется словом, означающим буквально «усыпление»: תַּרְדֵּמָה (Быт. 15:12 и много др.; ср. 1Цар. 26:12; Притч. 19:15 и др.). Возможно, что в видениях не все части являвшихся предметов были видимы с одинаковой отчетливостью; так едва ли Исаия видел с такой же отчетливостью образ Господа, сидящего на престоле, с какой видел серафимов¹: последних он описывает подробно, а о первом главном – ничего не говорит. Некоторые части в видении могли и совсем не быть видны: так лица Божия Иезекииль в 1 гл. не видит, а видит только часть образа Божия «от чресл и выше» и «от чресл даже до долу» (ст. 27). Отсюда в видениях часто пробелы и перерывы в поле зрения: так в настоящем видении не показана связь между отдельными частями видения: животными, колесами и твердью; таинственный храм Иезекииля (40–44 гл.) описан хотя подробно, но очень неполно.

Итак, каждое описание Иезекииля, по существу своему, должно быть несколько темно, неопределенно, с пробелами и недомолвками. Пророк не мог нарисовать отчетливой и полной картины своего видения. Передать на полотно Ховарское видение по описанию пр. Иезекииля оказалось не под силу даже Рафаэлю: его картина этого видения (хранящаяся в галерее Питти во Флоренции) по отзыву знатоков одна из неудачных.

После сказанного нужно еще удивляться той полноте и подробности, с какой пр. Иезекииль описал видение на Ховаре. Своей первой главой Иезекииль, можно сказать, выполнил задачу, едва выполнимую и для боговдохновенного пера. Читая эту главу, можно ясно видеть, как пророк борется с трудностями изображаемого предмета. Для виденного им он ищет уподоблений между самыми редкими на земле вещами, названия которых не понимали уже такие древние читатели его, как LХХ толковников (chaschmal ст. 5 – у LХХ «илектр», «видение везеково» ст. 14. фарсис, ст. 16, kerach – LХХ «кристалл» ст. 22). Но пророк сознает полную недостаточность и этих уподоблений и постоянно замечает, что все это лишь слабое «подобие» (demuth), некий «образ» (mareh) того, что он созерцал. Частицею «как бы» (כ) усеяна вся глава. Чувствуя недостаточность одного сравнения, пророк дополняет его другим, и третьим (ст. 24), возвращается к прежде сказанному (ст. 9 и 11, ст. 11 и 23, ст. 24 и 25), прибегает к самым редким словам (ἅπαξ λεγόμενα: mithlacachath ст. 4, calal ст. 7. rezu ст. 14, beth-lah ст. 27).

Словом, пророк Иезекииль сделал со своей стороны все возможное для того, чтобы о видении его читатель получил возможно точное, и полное представление. И пророк достиг своей цели, насколько она была достижима. Читатель (конечно, читатель дошедший до понимания пророка, более неясного здесь, чем где бы то ни было) не может не видеть пред собой этих страшных могучих фигур видения. На него смотрят таинственные колеса настоящими глазами, так ужасными тем, что смотрят ими не люди и не животные, а колеса, и читатель начинает трепетать с пророком пред его видением. Он начинает понимать, что значило самому видеть все это в действительности, на что могло настроить, что могло сделать с человеком такое видение.

* * *

Посвященная столь важному и таинственному предмету первая глава пр. Иезекииля, несмотря на трудность свою для понимания с неодолимой силой привлекала к себе внимание богословов всех времен. Все сознавали, что трудность здесь происходит от необыкновенной важности предмета, а такого рода трудность должна не останавливать, а побуждать и поощрять к исследованию.

Древние иудеи, боясь заниматься первой главой пр. Иезекииля, тем не менее считали ее верхом таинственнейшего богословия и клали ее в основу своих, правда очень произвольных, теософических построений. Они даже всякое таинственное богословие (мистику) называли по имени первой главы пр. Иезекииля – mercavah (что значит «колесница», так как Бог явился пр. Иезекиилю восседающим как бы на херувимской колеснице), подобно тому, как богословие естественное они называли bereschith, первым словом книги Бытия (Роз. 1, 4).

Св. отцы, разделяя мнение древних иудеев о необыкновенной трудности этой главы (Иер. 1.с.), делали ее, однако предметом благоговейного размышления и даже признавали изъяснение более необходимым для нее, чем для какого бы то ни было места Ветхого Завета. Так Макарий Великий и Григорий Богослов (Annotatio de quatuor apud Ezechielem animalia) на нее одну из всего Ветхого Завета оставили толкование. Григорий Двоеслов счел нужным составить объяснение только на первые три главы из целой книги пр. Иезекииля. Отцы и учители церкви, писавшие или предпринимавшие толкование на всю Библию, как блж. Иероним, блж. Феодорит, не проходили молчанием этой главы; хотя и приступали к изъяснению ее с некоторым страхом. Блж. Иероним начинает толкование ее извинением перед читателем, что он намерен предложить «скорее догадки, чем объяснения», и умоляет о снисхождении. К сожалению отцы церкви не оставили нам настоящего руководственного объяснения этой главы, а лишь краткие замечания на нее. И в этих замечаниях они не столько выясняют прямой смысл слов пророка, сколько делают из них аллегорическое применение в нравственных целях. Их беседы на эту главу именно беседы, поучения, а не толкование ее в собственном смысле.

После отцов богословская мысль как христианская, так и иудейская, как в восточной церкви, так и в западной, почти непрерывно, из поколения в поколение, работала над таинственным видением Иезекииля. И нельзя сказать, чтобы эти вековые усилия были совершенно бесплодны. Но загадочной главой пр. Иезекииля толкователи Св. Писания занимались все же немногим больше всякого другого места Ветхого Завета. Ею, в силу прямой необходимости, должны были заниматься те, кто предпринимали толкование всего Ветхого Завета. Изъясняя в ряду других книгу Иезекииля, нельзя было опустить ее первую главу. Естественно, что эти толкования по обязанности (ox officio) производят такое впечатление, как будто их составители спешат пробежать темное и трудное начало книги пр. Иезекииля и вступить на благодарное поле толкования более ясных ее частей. Лучшими комментариями на пр. Иезекииля должно признать Мальдоната, Розенмюллера, Геферника, Генгстенберга, Кейля, Шредера и Кнабенбауэра; из рационалистов: Эвальда. Гитцига, Сменда, Бертолета, Тэя, Кречмара.

Довольно странно, что специального исследования первая глава пр. Иезекииля до сих пор не дождалась. Со стороны нашей отечественной богословской науки, которая еще ждет разработки, это не удивительно. Но со стороны западной науки, где для объяснения каждого библейского термина, каждого собственного имени, названия самого незначительного растения и животного, упоминаемого в Библии, сделано, кажется, все возможное, такое упущение можно назвать неизвинительным. Робость пред этой главой древней иудейской синагоги как будто перешла к далеко не отличающейся вообще робостью западной науке.

О первой главе пр. Иезекииля появлялись как на западе, так и у нас лишь небольшие статьи. Заграницей не очень давно появились две таких статьи: одна-небольшая заметка в неполных 3 страницы в издании Винклера «Altorientalische Forschungen», IV, 1896 (Die tiergruppe in der vision Ezechiels); вторая обширнее (в Revue biblique 1894, octobre) принадлежит иезуиту Неbrans’y и высказывает очень своеобразный взгляд на видение пр. Иезекииля.

Русская наука дала тоже две статьи по этому вопросу. Первая проф. П. Юнгерова: «Библейский характер видения пророка Иезекииля, описываемого в I–III главах его книги» в «Чтениях в обществе любителей духовного просвещения» за 1884 г. Вторая в «Христианском чтении» за 1895 г. А. П. Рождественского: «Видение Св. пророка Иезекииля на реке Ховар». Особенно важна последняя статья. Она знакомит нас вкратце со всем, что сделано для объяснения первой главы пророка Иезекииля заграницей. Статья немало дает для восстановления правильного чтения спорных мест главы и для объяснения смысла слов с утерянным значением.

Уже сама по себе такая долгая работа над Иезекиилевым видением богословской мысли ручается за то, что многое в видении должно было стать яснее. Теперь оно во всяком случае не представляет такой устрашающей исследователя загадки, какую оно представляло раньше. Тщательно сопоставленное с другими библейскими видениями и богоявлениями, получившее некоторое освещение от новейших открытий в области древней Халдеи, оно, по крайней мере в частностях, стало понятнее.

Но читая те случайные и отрывочные замечания на Ховарское видение, какие даются в библейских комментариях и руководствах, равно как в указанных немногочисленных и небольших статьях о нем, можно ясно видеть, что богословская мысль еще не сделала последних усилий для объяснения этого таинственного видения.

Объяснение велось более методом повествовательно-описательным, чем, так сказать, прагматическим. На основании грамматического значения каждого слова и выражения пророка просто указывали, что видел пророк, не ставя вопроса, почему он видел так, а не иначе, то, а не другое. Между тем в отношении к такому странному и столь подвергающемуся нападкам отрицательной науки богоявлению, как Ховарское, такой вопрос далеко не излишний и не праздный.

Вообще надо заметить, что бесчисленные текстуальные трудности первой главы Иезекииля, трудности грамматические (неясность строения) и филологические (непонятные слова), представляемые в ином стихе едва не каждым словом, заслонили пред исследователями первой главы пр. Иезекииля само содержание и мысль ее. Филология, так вообще полезная при толковании, в данном случае особенно много повредила: легко видно иной раз, как она положительно мешает толкователю сосредоточиться на мысли пророка. Объясняя какое-либо название ее утерянным значением, как напр. chaschmal (илектр) или calal (блистаяй), толкователи считают свое дело оконченным, когда сопоставили это название со всеми не только еврейскими и халдейскими, но и арабскими, сирийскими и всякими другими однозвучными корнями, хотя бы последние были самых противоположных значений, читателю предоставляется из этого свода значений выбирать любое, тогда как сам автор сознается, что трудно решить, какие вероятнее. Между тем для понимания видения, для того, чтобы следить за картиной его, не так уж важно значение употребленного пророком слова, а важно некоторое представление об обозначаемом предмете, и то с той только стороны этого предмета, с какой он взят пророком для сравнения. А это представление очень часто может быть извлечено из хода речи пророка, из развития его рассказа, или из сопоставления с другим употреблением этого слова у священных авторов. Напр. и не зная, что такое chaschmal есть возможность точно определить блеск его (как покажем на своем месте), а в этом вся суть; больше нам, можно сказать, и не нужно для понимания пророка. Или: и не зная, какой из драгоценных камней пророк разумеет под названием «фарсис» (ст. 16), можно путем некоторых намеков у самого пророка и других мест Библии определить цвет этого камня, чего вполне достаточно, чтобы составить себе понятие о колесах видения, который имели вид фарсиса. Или еще: описание у пророка ног животных, которые (ноги) имели вид меди calal, не оставляет для внимательного исследователя никакого сомнения в значении последнего слова, к объяснению которого безуспешно была привлечена вся восточная филология.

Таким образом буква, такая трудная, темная и спорная здесь, невольно отвлекала толкователей от духа и мысли главы. В так истолкованной первой главе пр. Иезекииля мы не столько участвуем с пророком в его видении, сколько напряженно прислушиваемся к его неясному рассказу. Не то было бы, если бы мы сразу вошли в душу рассказчика, уловили суть и нить его повествования и получили возможность иной раз и предугадать его дальнейшее слово, дальнейшую частность в рассказе. А несомненно таково должно быть чтение и изъяснение каждого писателя, и боговдохновенного.

Не станем здесь указывать других недочетов в существующих толкованиях первой главы Иез.: они будут видны и показаны каждое на своем месте. Заметим только, что между этими недочетами и ошибками попадаются существенно влияющие на весь строй видения, на всю его картину. Например, как известно, таинственные животные в Ховарском видении являются пророку с четырьмя лицами. Эта особенность животных понимается толкователями или так что животные получают чудовищный вид многоголовых существ, или так, что эта особенность их, особенность главная, совсем уничтожается и отрицается.

Затем недостаток внимательности в изучении настоящего видения сказался и в том, что не обращено внимания на различные порождаемые рассказом пророка трудности в представлении видения, иногда даже видимые противоречия и невозможности в построении его. Эти трудности и противоречия замечены и указаны (с понятной целью и применением) только отрицательной критикой.

Что касается наконец вопроса о смысле или таинственном знаменовании видения, то по этому трудному и главному вопросу, несмотря на множество предложенных решений его, можно сказать, еще ничего не сделано. Самый вопрос ставился не так.

Одним словом, богословская наука не может сказать, что она по отношению к первой главе пр. Иезекииля сделала все, что можно сделать и что следовало сделать.