1879-й год

Погребение митрополита Иннокентия совершал Виленский архиепископ Макарий. Отец Павел был лично известен ему, и теперь, бывши у него в Москве, имел с ним разговор о положении раскола в Московской епархии. Архиепископ Макарий ответил, что будет говорить «будущему владыке Московскому», чтобы обратил на раскол особое внимание и при этом пользовался бы указаниями и советами о. Павла. Между тем вскоре же сделалось известно, что владыкой Московским будет сам преосвященный Макарий. В письме от 11-го апреля о. Павел сообщал мне:

“На Троицком подворье из Петербурга получили телеграмму, что Высочайше утвержден быть митрополитом Московским преосвященный Макарий. Будем ждать официального известия».

Последовавшее незадолго перед тем возведение о. Павла в сан архимандрита, с чем я особенно радостно его приветствовал ¹, было с радостию встречено и другими его почитателями. В том же письме он писал мне:

“Алексей Иваныч (Хлудов) не перестает утешать меня, – заказал для меня митру. Да воздаст ему Господь своею милостию!

Преосвященным Михаилом, Киевским викарием, его архимандричья мантия была оставлена преосвященному Алексию, Московскому викарию. Преосвященный Михаил написал преосвященному Алексию этой мантией подарить меня. Итак, я разбогател такою мантией, которую носили во архимандритах два преосвященных – Михаил и Алексий. Господь да воздаст им за их внимание ко мне смиренному!

В Московских Ведомостях ваша статья о прошении из Гуслиц к Антонию (Шутову) перессорила австрийских проповедников – Швецова и Антона Егорова. Потопи, Господи, и раздели языки их (Псал. 58)!»

В упомянутой здесь статье «Из современных летописей раскола»², говорилось между прочим о том, что изданные Антоном Егоровым ответы на поданные Антонию Шутову вопросы от состоявшего в его канцелярии писцом Егора Антонова произвели некоторое смущение среди гуслицких старообрядцев, которые и обратились к Антонию с просьбою – разрешить возникшие у них недоумения по поводу сих ответов. Ответы были сочинены отцом Пафнутием. Он ужо искал тогда благоволения у раскольников, почему и вызвался написать для них эти ответы; но, как убежденный в правоте Церкви, невольно высказал в своих ответах такие мысли, которые вели прямо к осуждению, а не оправданию раскола. Антон Егоров, состоявший также при канцелярии Антония, по своей ограниченности не мог этого приметить и, желая во что бы ни стало обличить мнимую несправедливость вопросов своего сотоварища Егора Антонова, тогда ужо обратившегося к Церкви³ решился ответы о.Пафнутия подписать своим именем и распространить между старообрядцами. Этому весьма не сочувствовал третий член Антониевой канцелярии, Онисим Швецов, понимавший несостоятельность ответов и высказанные в них опасны для раскола мысли. Понятно, что Швецов еще более напал на Антона Егорова за ответы, когда из Гуслиц прислано было к Антонию прошение о разрешении возбужденных этими ответами недоумений, которые ему же Швецову предстояло разрешить⁴. Об этой ссоре между ними и писал мне о. Павел.

Нового митрополита ожидали в Москву. По обычаю должен был представиться ему и Совет Братства св.Петра митрополита. Я просил о. Павла, справиться у о. председателя Братского Совета, архим. Вениамина, как и когда это сделать, также не нужно ли составить предварительно собрание Совета по сему случаю; просил еще приготовить для вручения митрополиту братские издания. Отец Павел отвечал мне от 28-ю апреля:

“По поручению вашему у о. председателя был вчера. Явиться Совету Братства к новому владыке он также находит и нужным и полезным; но на собрание Совета не находит у себя времени, потому что ему тогда много будет дела. И я также со своей стороны посоветовал бы не делать собрание Совета в такое время, которое и для вас и для отца председателя не весьма свободно. А членов Совета явиться ко владыке повестим каждого. Впрочем, вы в этом может предвидите что необходимое? Тогда напишите, в какое время сделать собрание, и мы сделаем. О времени же, когда представиться ко владыке, о. председатель ничего решительного сказать не может; а когда, что узнает, повестим вас телеграммою. Тогда просим пожаловать.

Книги Григория митрополита⁵ и Устав братский с отчетами переплести послал. Еще велел переплести и собор 1654 года, как книжечку, содержащую знаменитый памятник.⁶

От преосвященного Викторина⁷ я получил приглашение побывать в его епархию. Я думаю пока отказаться, – не знаю на дела взгляд нового владыки. Как владыка оглядится с делами и какие будут его распоряжения, тогда можно будет лучше видеть. Вы что об этом скажете?

Призываю на вас и на ваше семейство Божие благословение.

Архимандрит Павел.»

«И писать и читать слово архимандрит так еще не привык, что оно как будто мне чужое, и это потому, что оно весьма выше моего достоинства».

Затем 3-го мая о. Павел писал мне:

“Получено официальное известие о приезде владыки. Он прибудет в Москву 7-го числа утром в 9 часов, а вход в Успенский собор последует 10-го числа. Я ездил к о. председателю справиться, когда назначить время явиться ко владыке Совету Братства св. Петра. Отец председатель назначил 8-го числа в 10 часов собраться на Троицкое подворье. Если вам угодно и удобно это время, то прошу меня уведомить, и я повещу о том и прочих членов Совета. Алексей Иваныч желает участвовать в представлении. Андрей Ефимыч Сорокин⁸ просил меня пригласить и его, как члена Братства. Если вам это угодно, то и его приглашу, а если не угодно, то нет. Только прошу меня о том уведомить.

С открытия братской лавки⁹, с 4-го апреля по 1-е мая, всех брошюр и листов продано 1116, на сумму 70 руб. Я думаю, что это хорошо; а какой будет впредь успех, еще предположить трудно.»

Не получив еще этого второго письма, я писал о. Павлу 4-го мая в ответ на предшествовавшее письмо его:

“Получил я письмо ваше (от 28-го апр.), а вчерашнего дня еще пакетик со вложением Старообрядца.

Относительно предполагаемого представления владыке я должен сообщить вам, что на 8-е число назначено в числе прочих представление нашей Академии. Не включено ли в число представляющихся на этот день и наше Братство? Во всяком случае не воспользоваться ли нам этим именно днем, чтобы испросить дозволение представиться? Это мог бы устроить нам преосвященный Амвросий, распоряжающийся этим делом. А для меня это было бы удобно.

Старообрядца вы прислали мне, конечно, ради напечатанных там вопросов о. Пафнутия.¹⁰ Ну что же? – для них тут самое удобное место. Ныне я посылаю в «Московские Ведомости небольшую статью об этой задорной газетке.¹¹

Получил ли о. Филарет мое письмо, в котором я спрашивал его, как он предполагает напечатать статью о брадобритии, – славянским ли шрифтом? Если славянским, то, исправивши тетрадку, я возвратил бы ему для переписки именно славянскими буквами, и потом уже переписанную отдам в цензуру ¹². Там же спрашивал, имеем ли мы право на издание книжки Брониной, – нет ли у Брониной наследников, которым принадлежит это право. Не имея этих сведений, я тоже затрудняюсь отдать эту книжку в цензуру¹³. Ответа от о. Филарета не получил еще.

Желаю вам здравия и прошу ваших молитв».

Не успел я отправить это письмо, как получил ваше (от 3-го мая). Очень рад, что мы сошлись мыслями (относительно времени представления митрополиту). Постараюсь приехать 8-го числа в 9 часов и надеюсь встретить вас у Алексея Иваныча.

“Мне кажется, представляться должны только члены Совета, кто пожелает; а если брать членов Братства, то будет слишком много представляющихся. Почему же тогда одному будет сделано предпочтение пред другими?»

Митрополит Макарий принял депутацию от Братства весьма внимательно и обещал Братству всякое со своей стороны содействие в его трудах. Спустя два дня по представлении митрополиту, именно 11-го мая, о. Павел писал мне:

“Расставшись с вами 8-го числа на Троицком подворье, я поехал в Петровский монастырь, к благочинному монастырей архимандриту Григорию, узнать от него, какие будут распоряжения о выходе владыки в Успенский собор. При беседе сказал ему, что мы, Совет Братства св. Петра, сейчас представлялись владыке, и владыка обещал нам свое содействие. Тогда о. архимандрит высказал свое сожаление о случившемся расстройстве между ним и Братством и сказал, что он об этом заявлял уже и преосвященному Алексею, а меня просил быть примирителем между ним и Братством. Я ему обещался о том предложить Совету; но прежде нежели говорить о том отцу председателю, обращаюсь к вам с вопросом: что тут делать?

Правда, отец Григорий большой нанес удар Братству своею неосновательностью, но, как мне думается, сделал это по неосмотрительности, не понимая пользы Братства и как нужно ему содействовать. Что же делать, – нужно пожалеть своего члена! Он давно желал примириться и хотел чем-либо быть полезным Братству, но имел к тому препятствия. Прошу вас об этом мне дать ответ, и если вы будете согласны, тогда я о том предложу отцу председателю. Будет ли его на то согласие, но знаю. Прошу вас снисходительно посмотреть на мое посредничество. Я желаю мира с о. Григорием, предполагая, что он может быть полезным, или по крайней мере безвредным, для Братства; но я могу ошибиться, и потому вполне полагаюсь на ваше рассуждение».

При самом учреждении Братство приписано было к Златоустову монастырю, одну из церквей которого назначено было обратить в братскую и предоставить в ведение Братства. Настоятелем Златоустовского монастыря был тогда архим. Григорий. Он не только не противился передаче Братству монастырской церкви, но изъявил еще готовность дать место для братской книжной лавки в одном из начатых постройкой каменных монастырских зданий. В виду всего этого он был избран в число членов первого Братского Совета. Потом казначей монастырский, усердно радевший о доходах монастыря (и конечно своих личных), успел убедить его, что никак не следует безмездно отдавать церковному противораскольническому Братству помещение, которое за хорошие деньги может быть отдано любому купцу под магазин, – и вскоре же по открытии Братства, в одном из собраний Совета архим. Григорий заявил, что помещение для книжной лавки может быть дано в монастырских зданиях не иначе, как за деньги, которые Братство обязано будет ежегодно платить монастырю. Совет нашел это предложение неожиданным со стороны архим. Григория и неудобным для Братства. Оно так и оставалось без собственной книжной лавки до тех пор, пока стараниями преосвященного Амвросия и архим. Вениамина не было исходатайствовано для неё место под Ивановской колокольней в Кремле, где и было устроено для неё очень хорошее помещение на средства А. И. Хлудова. Вскоре затем обнаружилось, что архим. Григорий вообще тяготится причислением Братства к его монастырю и своею соприкосновенностью к Братству, так как его покровитель и друг, епископ Игнатий, бывший тогда Московским викарием, сообщил ему, что митрополит Иннокентий, а также и высшее московское духовенство невыгодно смотрят на Братство. В виду этого признано было необходимым ходатайствовать об отчислении Братства от Златоустовского монастыря и о назначении ему другой церкви, именно Троицкой, что в Никитниках, известной более под именем церкви Грузинской Божьей Матери, которую предположено было приспособить к потребностям Братства. Это ходатайство было уважено, – Грузинская церковь сделана братскою, но с тем весьма неудобным для Братства условием, чтобы в то же время она оставалась и приходскою. После всего этого архим. Григорию неудобно было оставаться членом в Братском Совете и в Братстве. Пока находился в Москве епископ Игнатий и пока жив был митр. Иннокентий, о. Григорий, вскоре сделавшийся настоятелем Петровского монастыря, ни чем не обнаруживал своего сожаления, что разорвал связи с Братством; но теперь обстоятельства переменились, и он начал искать восстановсления этих связей, как видно из приведенного письма о.Павла. 14-го мая я отвечал на это письмо:

“Извините, что замедлил ответом на письмо ваше. Я вполне разделяю ваше мнение относительно предложения высокопетровского настоятеля. Не скрою от вас, что я не ожидаю от него никакой пользы для Братства, и в нынешнем его предложении вижу только преклонение пред изменившимися обстоятельствами в московской церковной администрации; но отказывать желающему паки войти к нам не вижу основания. Надеюсь однако, что речь идет собственно о вступлении членом в Братство, а не о вступлении членом в Совет. Этого последнего теперь сделать нельзя (да и не желательно когда-либо делать); а членом Братства он может сделаться во всякое время.

Если будете у о. председателя, не найдете ли удобным побеседовать с ним об устроении Егора Антоныча? – не найдут ли ему приюта в Чудовом монастыре? Это было бы для него так удобно¹⁴.

В пятницу ожидаем сюда владыку. Слышно, что пробудет в Лавре несколько дней.

Прочли ли в Московских Ведомостях мою статью о Старообрядце? Думаю, что раскольникам не понравится».

После этого о. Павел прислал мне следующее письмо от 26-го мая;

“Честь имею уведомить вас: на печатание книги Брониной у наследников её приобрели право. Они дали Братству письменно позволение печатать книжицу, и без денежного возмездия, с большим усердием; только просили снабдить их по рассуждению Братства книжками для раздачи близким родным и знакомым.

Был я у о. Вениамина. Напомянул ему о том, что писал и вам, т.е. об о. Григории. Отец председатель ответил, что о. Григорий отказался быть членом Братства письменно, потому должен письменно же заявить свое желание снова быть членом Братства. Я ответил, что передам это о. Григорию. Но отец Вениамин заметил: это он сам должен знать, а вам напоминать ему не зачем. И я уже о том без воли о. председателя ничего не намерен говорить о. Григорию, если только он сам не заведет о том речи¹⁵.

Был я у преосвященного Амвросия, и он спрашивал у меня: как новый владыка будет смотреть на Братство св. Петра? Я ответил: надеюсь, что владыка будет содействовать Братству. Преосвященный спросил: «а какое вам нужно содействие? Я сказал между прочим, что нужно бы Грузинскую церковь совсем отдать Братству; А. И. Хлудов ее отделает тогда, так что можно будет в братский праздник служить в настоящей (теперь холодной) церкви, а не в приделе, – устроит при ней и место для братских собраний. Преосвященный заметил: Все это будет дорого стоить Алексею Иванычу, а для Братства будет едва ли удобно; я советовал бы лучше купить для Братства свой дом, в нем устроить церковь и большую залу для собраний, а остальные помещения отдавать под аренду, чтобы пользоваться Братству доходом. А теперь есть продающиеся дома. Подумайте-ка об этом. И в другой раз при свидании преосвященный спрашивал, как я нахожу это дело. Я ответил, что дело, конечно, хорошее, но потребует много денег, а Братство их не имеет.

Вы как взглянете на это предложение преосвященного? А я сужу так: если бы епархиальное начальство отдало нам церковь и прочее, что нужно, тогда бы возбудилось усердие к Братству; а когда епархиальное начальство возложило все на Братство и смотрит на него, или смотреть будет, как на стороннее дело, то и в членах многих охладеет усердие к Братству. И предложение идет от преосвященного Амвросия; а будем ждать, какое сочувствие Братству окажет сам владыка».

Вскоре после этого, именно письмом от 2-го июня, о. Павел сообщил мне о начавшемся весьма важном для Единоверия деле, – намерении майносских беглопоновцев открыть у себя единоверческий приход и освятить единоверческую церковь. Вот что именно писал он:

“24-го мая в нашу богоспасаемую обитель приехали три казака – некрасовцы из Турции, из Майноса. Двое из них – уполномоченные от общества просить Святейший Синод о даровании им священника на правах Единоверия, а третий – сам избранный ими для поставления во священники. 26-го числа я доложил об них владыке-митрополиту и просил у него дозволения лично представить ему майносцев. Владыка велел представить их ему 28-го числа. При представлении они просили владыку, чтобы принял на себя ходатайство пред Св. Синодом о удовлетворении их прошения. Владыка не отказался, и сделал такое распоряжение, – приказал, чтобы прошение с изложением их желаний они подали мне, а я уже от себя обратился бы к нему с просьбою о ходатайстве за них пред Св. Синодом. Согласно этому приказанию мы написали черновое прошение, показали его владыке, а потом, переписав, и подали 31-го мая. Владыка обнадеживает, что Св.Синод удовлетворит просьбу майносцев.

В прошении изложены следующие пункты:

Присоединение их должно быть на правилах Единоверия.

Избранного ими посвятить во священника по старопечатному Чиновнику.

Новопоставленного обучить в нашем Никольском монастыре отправлению церковных служб.

Новопоставленного уполномочить грамотою присоединять майносцев к церкви и совершать в Майносе богослужение и таинства.

Снабдить его святым миром и древним антиминсом дли освящения находящейся в Майносе часовни в церковь.

Принадлежать майносским единоверцам к Московской митрополии.

Помолитесь, чтобы это благое начинание получило и благой конец. У них в Майносах человек 120 приняли австрийское священство, а сот пять желают принять Единоверие.

Кончив письмо, буду присоединять одного из австрийских начетчиков, Петра Тимофеича Юдина. Помолитесь о новоприсоединяемом, о утверждении его в Православии.

Господь да поспешит и вам в ваших делах!»

18-го июня я писал о. Павлу в ответ:

“Прошу великодушно простить меня, что не отвечал доселе на два письма ваши. Право, – так был занят всякими делами по службе, что едва находил время для необходимого отдыха. К тому же преосвященный Амвросий возложил на меня новое бремя: по его предложению я назначен членом Совета в недавно открытом здесь «Доме Призрения¹⁶. Хлопот, особенно на первых порах, оказалось не мало. Все это в совокупности весьма утомило меня. Жду с нетерпением конца по крайней мере академических дел, чтобы немного отдохнуть. А теперь пользуюсь свободным часом, чтобы ответить хотя кратко на ваши письма.

Я вполне разделяю ваше мнение, что отказываться от церкви было бы с нашей стороны не благоразумно теперь, а следует пождать, как поставит наше дело новый владыка, и тогда, соображаясь с этим, обсудим, что нам предпринять. О готовности владыки помогать нам я слышал от него еще раз в бытность его здесь.

Книжку Прониной еще не отдавал в цензуру: цензор чрезвычайно занят теперь семинарскими делами и рассматривать её скоро не стал бы. Когда и он удосужится, не премину доставить ему книжку¹⁷.

Очень утешили вы меня известием о майносских старообрядцах. Дай Бог, чтобы дело это устроилось к пользе св. Церкви. Еще нет ли чего нового по этому делу? – не мините сообщить мне. Я желал бы также знать, можно ли об этом деле написать в газеты.

Извините меня пред Егором Антонычем, что не ответил на его письмо, все потому же, что был очень занят. Кланяюсь ему.

Как вы здравствуете? Мы здравствуем плохо. Особенно другая моя половина. Помолитесь о нас, да Господь не помянет неправд наших и да помилует нас по велицей Своей милости».

Спустя три дня, именно 12-го июня, я снова писал о. Павлу:

“Прошлый раз писал я вам, что плохо мы здравствуем; а вскоре, после того жена моя и совсем слегла в постель. Опасности поводимому нет; но много испытал я тревоги. Помолитесь о нас, праведно наказуемых за грехи наши. Грустно мне и то, что домашние заботы всё больше и больше отвлекают от дела и нужного и желательного. Надо покориться.

Я обещал новому митрополиту во время вакации окончить дело о соборе 1667 года¹⁸. О нем Синод напомнил нам еще раз: по этому случаю митрополит и имел со мною беседу о настоящем деле. О, если бы Бог дал окончить его с успехом!

Книжку Брониной и статью о.Филарета о брадобритии послал к цензору; но сам видеться с ним не имел возможности. У него дела еще не кончены; но не думаю, чтобы задержал книжку и рукопись. Кстати, – как вы предполагаете печатать книжку Брониной? – т.е. славянским шрифтом, или гражданским, и в каком формате? Для обоих изданий я рекомендовал бы формат, книжки о. Филарета о имени Иисус».

О. Павел 14-го июня отвечал мне:

“Письмо ваше, уже второе, от 12-го июня, получил. Весьма сожалею о приключившемся нездоровье супруги вашей. Молю Бога, чтобы даровал ей совершенное здравие, а вам утешение от печали и скорби. Претерпели наказание, ждите и утешения от милостивого Отца Небесного.

Дай Бог, чтобы вы исполнили обещание свое владыке окончить дело о соборе 1667 года, – дело, столь важное по своему значению. Собор 1667 года, исправляя недостатки Стоглавого собора, столь высоко стоит пред ним по своему содержанию, и при всем своем высоком значении уже не со стороны старообрядцев, но со стороны некоторых сынов Церкви за неясные выражения толиким подвергся нареканиям!¹⁹ Столь важному акту да даст вам Господь написать достойное предисловие, чтобы им объяснялись цель и достоинство собора на посрамление противовраждующих ему.

В первом письме вы изволили писать о майносцах, не напечатать ли об них в ведомостях. Я почел бы не излишним и даже полезным напечатать; но будет ли это хорошо, если Св. Синод им откажет? А с другой стороны думается – напечатание статьи не поможет ли делу их? Я слышал, что о майносцах о. Пафнутий написал какую-то статью с натяжкою о патриархе: так не лучше ли бы вам напечатать? Впрочем об этом вы можете лучше рассудить. Если будет Синодом отказано майносцам, это будет как бы неуважением к нашему владыке, потому что он взял дело на себя.

Желаю вам утешения от Господа в скорбях ваших и радости духовной.

Супруге вашей скажите от меня слово утешения в болезни и чтобы она уповала на Господа. Упование на Бога облегчит болезнь нетолько душевную, но и телесную».

Вскоре после этого о. Павел еще писал мне:

“Как поправляется здоровье достопочтеннейшей супруги вашей Екатерины Ивановны? Дай Бог, чтобы она была здорова полным здоровьем.

Егор Антоныч, хотя не настойчиво, но просится на месяц домой на сенокос. Я думаю его отпустить. Нужно же ему когда нибудь побывать дома; а теперь его поездка будет с пользою для него, и для нас теперь удобное время его отпустить, потому что народ рабочий из Москвы расходится, покупателей поменее в это время; а я вместо него в праздники, а иногда в будни, буду посылать (в книжную лавку) человека. Вы что на это скажете?²⁰

На этих днях я был у владыки и случилось быть разговору о распечатании рогожских олтарей и об открытии старообрядческих гимназий²¹. Слава Богу! Мнение владыки о том в пользу Церкви.

Призываю на вас Божие благословение.

Благодарю вас, – хорошо вы сказали в письме Егору Антонычу о статье, помещенной в Вестнике Европы по поводу ваших статей. Я и прежде вашего письма говорил, что вы так скажете»²²

Ко дню именин о. Павла я, по обычаю, написал ему поздравление от 28-го июня:

“Приветствую, равно как и вся семья моя приветствует вас со днем вашего тезоименитства. Молитвами первоверховных Апостолов да сохранит вас Господь здрава и блогоденствующа на многие годы во славу святой Своей Церкви и в утешение нам, любящим и почитающим вас. Не только я, но и все мои привыкли считать вас своим и истинно любят вас и чтут.

Скажите Егору Антонычу, если он еще в Москве, что статью о присоединении Юдина я исправил и послал уже о. В. П. Нечаеву. Я просил сделать 500 экз. отдельных оттисков для Юдина»²³.

К празднику обретения мощей преп. Сергия, 5-го июля, о. Павел, согласно принятому им обычаю, приехал в Лавру, и после обедни и соборной трапезы был у меня. Побеседовав, мы простились, и вслед затем произошло в моей семье событие, о котором в этот же день, 5-го июля, я послал ему известие:

“Только что простился я с вами, как жена моя начала чувствовать муки рождения и ровно в три часа пополудни разрешилась от бремени сыном – Владимиром. Первому за пределы здешние сообщаю вам об этом отрадном событии в семье моей и прошу помолиться, да воздвигнет Господь от одра болезни рабу Свою и да сохранит младенца».

Вслед за сим о. Павел прислал, мне два письма, писанные, как он обыкновенно делал в торжественных случаях, на больших листах почтовой бумаги. В первом, от 6-го июля, он писал:

“Достопочтеннейший и возлюбленнейший о Господе Николай Иваныч!

Имел я честь получить от вас сообщение об отрадном событии и семейной вашей радости – о рождении вам сына Владимира. Усердно молю Бога, да воздвигнет от одра болезни родившую рабу Свою Екатерину и да сохранит новорожденного младенца Владимира, да дарует ему Свое благословение по велицей Своей милости и молитвами преподобного отца нашего Сергия, в день которого он родился, дабы он был во славу имени Божия, во утешение и похвалу родителей.

Благодарите Господа, благословившего ваш брак дарованием вам трех сыновей.

Призываю Божие благословение и молитвы святых на вас, рождшую, новорожденного и на все ваше семейство.

Покорный ваш слуга архимандрит Павел».

Во втором письме:

“Достопочтеннейшие и возлюбленнейшие о Господе Николай Иваныч и Екатерина Ивановна.

Честь имею поздравить вас с наступающим днем ангела новорожденного сына вашего Владимира и посылаю новорожденному на благословение хлеб. Молитвами святого равноапостольного благоверного князя Владимира Бог да благословит новорожденного младенца Владимира!

Искренно преданный вам архимандрит Павел»

В самый день получения этого письма, присланного с нарочным, 14-га июля, я отвечал о. Павлу:

«До глубины сердца тронули вы нас вашею истинно отеческою к нам любовию и истинно христианским участием в наших семейных радостях и огорчениях. Да воздаст вам за сие сторицею сам Господь, богатый милостию!

И первое письмо ваше получили и второе с хлебом для новорожденного и новопросвещенного моего сына-именинника. О, как утешена жена моя вашим вниманием! Ей очень хотелось, чтобы вы были крестным отцом оворожденного. Я уверен, что вы не отказались бы исполнить нашу просьбу; но беспокоить вас не решился, особенно зная, что в вас мои дети и без этого найдут всегда готового и самоотверженного отца и наставника. Одного желаю, чтобы они со временем, когда придут в разум, могли понимать и ценить вас и чтобы память о вас была для них столь же дорога и вожделенна, как для меня“.

В письме от 2 июня, в самом его конце, упоминал о. Павел о предстоявшем в тот день присоединении к Церкви одного из видных членов старообрядческого общества П. Т. Юдина. Присоединение это состоялось; по сему случаю составлена была Е. А. Антоновым статья, которую я исправил и отослал для напечатания в Душеполезном Чтении. Между тем раскольнические начетчики, желая расстроить присоединившегося и предотвратить влияние его присоединения на других старообрядцев, предложили ему устроить у него, или вообще в его присутствии, беседу с православными, в которой предполагали доказать ему, что он не к истинной Христовой Церкви присоединился, перейдя в Церковь греко-российскую, а напротив удалился от истинной церкви, оставив австрийское согласие. На беседу должны были явиться главные австрийские начетчики, с самим Онисимом Швецовым во главе. А Юдин пригласил для собеседования с ними о. Павла, которому обязан был своим обращением к Церкви. Отец Павел не отказался от приглашения, и беседа состоялась 15 июля. Вот что вскоре же за тем сообщал мне об этой беседе о. Павел:

«Беседа, на которую нас вызывали старообрядцы, состоялась, и в то число, в которое предполагалось, т.е. 15 июля. На беседе присутствовали: Онисим Васильич Швецов и прочие. Она происходила в квартире П. Т. Юдина, недавно присоединившегося в нашем монастыре, которого присоединение и вызвало старообрядцев на беседу. Слушателей было довольно с обеих сторон, – и православных и старообрядцев. Беседа началась в три часа пополудни, и кончилась уже в сумерки. Начал беседу не сам Швецов, но один из числа его сторонников. Сущность беседы я опишу вам в кратких словах. Сначала возбудили вопрос: о чем прежде беседовать? Старообрядцы спросили П. Т. Юдина:

Вы присоединились к Церкви греко-российской по убеждению, или нет?

Он ответил: по убеждению.

Старообрядцы сказали: когда вы по убеждению присоединились к греко-российской Церкви, то и должны оправдать её правоту. Об её правоте, или неправоте и должно говорить сначала.

Юдин ответил: Я прежде поколебался в преданности той церкви, к которой принадлежал, т.е. церкви с австрийской иерархией; поэтому вам нужно разрешить мои об ней сомнения, защитить ее. Об этом и нужно прежде говорить.

Швецов заметил, что не нужно спорить, о чем прежде говорить; только надо условиться, чтобы о том и о другом указанном предмете была на беседе речь.

Мы уступили настойчивости старообрядцев, согласились сначала говорить о правоте греко-российской Церкви.

Тогда один из старообрядцев вычитал из Пращицы ответ патриарха Макария на вопрос патриарха Никона о перстосложении, взятый в Пращицу из Скрижали, и предложил Юдину сказать, справедливо ли ответил патр. Макарий, или несправедливо.

Юдин поручил мне отвечать старообрядцу.

Я сказал: Справедливо или несправедливо ответил о перстосложении патр. Макарий, это нашей беседы не касается, да и решение этого вопроса принадлежит Церкви и большему собору. Но так как вы ответ патр. Макария считаете виною вашего отделения от Церкви, якобы чрез такой ответ о перстосложении погубившей православие, и с тою целью указали на него П. Т. Юдину, чтобы доказать ему, что он присоединился к Церкви якобы утратившей православие, то и подлежит рассмотрению собственно вопрос: утратила или не утратила православие российская Церковь чрез ответ патр. Макария о перстосложении? и не только российская, но и греческая Церковь, ибо и с нею общения вы чуждаетесь, также почитая ее за неправославную.

П.Т. Юдин подтвердил мое мнение, – сказал, что нужно именно решить вопрос, погубила ли Церковь православие чрез ответ патр. Макария, или нет.

Тогда я стал с настоятельностию требовать от собеседника, чтобы сказал, есть ли перстосложение само по себе догмат веры, так что Церковь, отменивши его, таковым решением погубила бы свое православие; а если перстосложение не догмат веры, но обряд, то требовал показать, имеет ли Церковь право изменять обряды, и если не имеет, то всегда ли не имела, или имела это право, но лишилась его, и когда именно лишилась, и кто лишил ее этого права. Со своей стороны мы показали, что Церковь всегда имела и имеет право изменять обряды, и даже налагать запрещение на непослушающих ее в таких изменениях. Старообрядцы же не доказали (хотя и покушались доказать) того, что Церковь не имеет права изменять обряды и что изменивши их лишается православия и благодати Св. Духа.

Об этом толковали долгое время. Наконец я сделал следующее заключение: прошло 200 лет как старообрядцы отделились от Церкви, и доселе не могут доказать, чтобы Церковь изменила что-нибудь в догматах веры: значит Церковь остается православною, и старообрядцы за отделение от неё подлежат осуждению.

После этого перешли к рассмотрению второго вопроса – об австрийской иерархии.

Я вычитал из Евангелия от Иоанна (зач. 65) о посольстве Апостолов и даровании им Св. Духа, еще из первой главы второго послания к Тимофею о даровании Св. Духа чрез возложение рук; потом прочитал из великого и малого Катехизисов о седми таинствах церковных, что в них под видимыми знаками преподается невидимая благодать Божия и что сии седмь таинств святая соборная и апостольская церковь всегда употребляет. На сем основании я спросил старообрядцев: имеет ли их церковь все сии семь таинств и всегда ли их употребляла?

Старообрядец ответил: все имела и употребляла.

Его спросили: а таинство хиротонии тоже их церковь всегда имела и употребляла?

Старообрядец сказал: мы имели священников и принимали их законно; потому имели и хиротонию.

Я заметил: не о том вас спрашивают, имели ли вы священников и законно, или незаконно их принимали, но о том, совершалось ли у вас всегда таинство хиротонии.

По многом разглогольствии старообрядцы сознались, что в их церкви таинство хиротонии не совершалось почти двести лет.

На это было замечено, что старообрядцы, лишившись таинства хиротонии, очевидно, лишились дара Св. Духа на совершение сего таинства.

Потом я спросил старообрядцев, с коих пор у них последовало лишение таинства хиротонии.

Ответа не последовало.

Я ещё спросил: за что старообрядцы лишились такого великого таинства? – Опять не получил ответа.

Один из слушателей обратился прямо к Швецову с такими словами: Онисим Васильич! Скажи, в награду что ли вы лишились таинства хиротонии, или в наказание?

Швецов ответил с гневом: я не с тобой говорю, а с о. Павлом,

Тогда я сделал такое заключение беседы: Старообрядцы не хотят сказать вам, когда и за что они лишились благодатного дара Св. Духа совершать таинство хиротонии. Мы знаем об иудеях, что когда они тяжко согрешили пред Богом, убив посланного к ним Сына Божия, то в наказание за тот грех лишились святого града, священства и Церкви. Самое время лишения всей этой святыни ясно, как перстом, показует. что они лишились её за грех Богоубийства; но они того познать не хотят. Также всякому известию, что старообрядцы, хотя сами они не хотят того сказать, лишились дара Св. Духа на совершение таинства хиротонии в то самое время, когда отделились от Церкви. По их мнению, они совершили тогда великую правду, страдали за истину; но от Бога наказаны лишением дара Св. Духа. Итак время лишения таинства хиротонии, как перстом, показует им, что сделанная ими, по их мнению, правда есть пред Богом грех раскола церковного, тягчайший грех, которого и кровь мученическая не может загладить.

Так кончилась эта беседа, – я описал вам только самую сущность её»²⁴.

Вслед за сим о. Павел еще писал мне:

“Только лишь послал к вам письмо с описанием в краткости беседы, бывшей 15 июля, как пришел виновник собеседования П.Т. Юдин и рассказал следующее. У него есть сын Андрей, служит у братьев Мусориных. Антоний Шутов и прежде беседы, желая наказать Петра Тимофеича за переход в Церковь, посылал к Мусориным приказ, чтобы они отказали сыну его от должности. А после беседы, раздраженный неудачным для старообрядцев её исходом, постарался сам лично повидаться с Мусориными и решительно сказал им, что если и молодой Юдин последует примеру отца, т.е. присоединится

к Церкви, то непременно бы его отставили от должности приказчика в их лавке. Мусорин призвал А. П. Юдина и строго объявил ему, что только до тех пор может находиться у него при лавке, пока не перейдет в Церковь, – «а перейдешь, того же дня ступай» туда-то (выругался). Вот старообрядцы, просящие

свободу себе, как сами поступают!

Отец желал бы куда-нибудь пристроить сына к православным, чтобы не препятствовали ему присоединиться к Церкви. Как нужно, чтобы имелись добрые люди, могущие подать руку помощи обижаемым старообрядцами! Но что делать с Юдиным? – не знаю. Если вы что знаете, посоветуйте, как начать благое дело.

Если что будете писать о беседе в Ведомости, то некоторые просили не упоминать имени Боева, а назвать только Швецова. Не упоминать в статье имени Боева потому желают, что такие, как он, даже восхищаются, если об них пишут в газетах, – вот-де какие мы люди! про нас печатают! Передаю вам только людские слова; а вам как угодно».

Упомянутый здесь Боев, по поручению старообрядцев, был начинателем и первым совопросником на беседе, так что и Швецов сначала оставался в тени. Мне Боев был известен, как малосведущий и малоспособный собеседник. Поэтому в статье о происходившем у Юдина собеседовании, которую действительно, вскоре затем напечатал я в Московских Ведомостях²⁵, не называя Боева по имени, как советовали близко знающие его люди, я писал о нем: «Старообрядцы назначили первым и главным совопросником человека, правда, очень смелого и самонадеянного, но крайне ограниченного и малограмотного, который даже по записочке, заранее приготовленной для него, не в состоянии был отыскивать нужные места в общеизвестных, уважаемых старообрядцами, книгах, и этим, равно как своими ответами, невольно вызывал насмешливые улыбки у присутствующих... Увы! до чего упало старообрядчество! Еще на нашей памяти у него были такие сведущие начетчики, как напр. покойный Семен Семенов, или упокоившийся в уединении талантливый автор Окружного Послания; а теперь на публичных беседах старообрядцы выставляют первым и лучшим богословом человека малограмотного и плохо понимающего, о чем говорит».

По прежде нежели написать статью о беседе, с содержанием которой достаточно знакомило меня письмо о. Павла, мне желательно было узнать некоторые подробности о том, как именно происходила она. Для этого, и особенно для совещания о том, как бы устроить молодого Юдина, подвергшегося преследованию от Антония Шутова и Мусориных, я решился нарочно съездить в Москву. 23-го июня я писал о. Павлу:

«Оба письма ваши, одно за другим, я подучил. Весьма благодарен за сообщенные в них любопытные известия. Если даст Бог, надеюсь побеседовать с вами о всем послезавтра. Предполагаю в среду утром приехать в Москву и прошу вас устроить свидание со мною в доме Алексея Иваныча».

При свидании мы действительно говорили об устроении участи молодого Юдина, и собеседник наш, добрый и гостеприимный хозяин дома, у которого я всегда имел приют, приезжая в Москву, А. И. Хлудов, изъявил готовность взять его на службу к себе, если Мусорины откажут, а до того времени решили оставаться ему у Мусориных. Тут же я сообщил о. Павлу, в каком духе намерен составить статью о недавней беседе его с раскольниками. По этому поводу о. Павел писал мне, по моем отъезде из Москвы, от 28-го июля:

«Сказать в Ведомостях об Антонии, как он настаивал пред Мусориными удалить со службы сына Юдина, я не вижу препятствия; но писать, что говорили сами Мусорины, притесняя сына, не будет ли преждевременно? Дело, быть может, обойдется; а этим не подать бы им повода к большему раздражению?

После воскресенья я собираюсь к вам посоветоваться с вами о прошении насчет леса, если Бог повелит.

Бог да благословит вас и утешит своею милостию!

Совет о. Павла я исполнил, – о действиях самих Мусориных в отношении к Юдину в статье не написал, даже выразил надежду, что они не послушают Антония в столь несправедливом требовании – удалить хорошего слугу из их магазинов только потому, что его отец ушел из раскола в Церковь. Зато я со всею яркостию выставил гнусное поведение раскольнического архиерея в этом деле и воспользовался случаем дать отповедь покровительствующей расколу либеральной печати (с Вестником Европы во главе), за раскол обрушившейся на меня бранью. Я писал: «Трудно допустить, чтобы Мусорины решились привести в исполнение нелепый приказ своего «владыки»; но важно то, что сей «владыка», живущий и действующий не где-нибудь в глуши, а в самой Москве, ни мало не стесняясь, изрекает подобного рода повеления, прибегает к таким средствам для поддержания раскола. Вот свежий пример того, как наши якобы угнетенные старообрядцы пользуются всяким случаем притеснить православного, или своего собрата, наклонного к православию. Мы говорили об этом в прошлый раз (в статье о Старообрядце) довольно подробно и за то, равно как вообще за наши замечания о расколе, подверглись грозному суду петербургской либеральной печати, к неописанному ликованью раскольников и некоторых ревнителей раскола из называющихся православными. Пусть сами раскольники решают, стоит ли им радоваться этой солидарности с известными органами нашей печати; нас же ни мало не смутили и не удивили их нападки и ругательства: ничего другого не мог ожидать от них писатель, открыто заявляющий о своей преданности православию и защищающий интересы православной Церкви. В глазах некоторых людей уже это одно служит свидетельством его отсталости, невежества, ограниченности и проч. и проч. Надобно полагать, что и последние подвиги Антония Шутова будут приняты под защиту либеральной печати. Вот если бы что-нибудь подобное сделал в отношении к раскольнику православный епископ: на него, а вместе и на все православное духовенство, разумеется, с ожесточением напали бы публицисты известных журналов и газет. Но Шутов и раскольники, в качестве оппозиции «господствующей Церкви, пользуются привилегией на защиту с их стороны во всех своих действиях, направленных против православия²⁶.

Согласно обещанию о. Павел приезжал ко мне «посоветоваться» как подать прошение о наделе его монастыря хотя небольшим количеством леса. Митрополит Филарет, открывший единоверческий монастырь в Москве на Преображенском Кладбище и очень заботившийся об устроении его, скончался, не успевши обеспечить материальное его существование. Преемник митр. Филарета, весьма внимательно и благосклонно относившийся лично к о. Павлу, ничего не сделал со своей стороны для обеспечения его обители. Между тем её существование было очень трудно. Не искавший никакого удобства для самого себя, ходивший почти в рубище, питавшийся скудною братскою трапезою, о. Павел был весьма озабочен снисканием достаточного содержания братии и множества старообрядцев, с разных мест приходивших к нему за наставлениями и советами и всегда получавших приют в монастыре, так как монастырских средств едва ставало на все это. Видя, что многие монастыри, даже богатые, получают от правительства лесные наделы, он решился подать прошение о наделе хотя небольшою лесною дачею и его скудной обители. Это прошение он и привез мне для просмотра и исправления. Прошение я оставил у себя и потом, изложив его в надлежащей форме, послал обратно о. Павлу, при следующем письме:

«Возвращаю вам, возлюбленнейший отец архимандрит, ваше прошение, которое я подвергнул довольно значительным поправкам, не знаю, впрочем, к лучшему ли. Если найдете в нем что-либо требующее нового исправления, не щадите моей работы.

Пришло мне на мысль: когда дело пойдет к министру государственных имуществ, не попросить ли нам графа Дмитрия Николаевича Толстого, который знаком с министром, чтобы замолвил ему словечко за ваш монастырь»²⁷.

6-ю августа о. Павел отвечал мне:

«Получил вами исправленное прошение. Благодарю за исправление. Я теперь доволен изложением прошения. Что будет далее, – буди воля Божия! Владыке прошение еще не подавал. Извините, что долго вам не ответствовал.

Графа Дм. Ник. Толстого попросить о ходатайстве весьма полезно, если только министр ему знаком.

Сегодня, к радости праздника, я имел утешение присоединить из раскола к Церкви сына П. Т. Юдина – Андрея. Помолитесь, чтобы Господь управил путь его. Хозяева его не знают еще об его присоединении.

Покорнейше вас благодарю и супругу вашу за ваше гостеприимство. Бог да благословит вас всяким изобилием!’’

Между тем явилась в Московских Ведомостях моя статья о беседе о. Павла с раскольниками в квартире Юдина и о мщении Антония Шутова этому последнему за его присоединение к Церкви. По сему случаю о. Павел писал мне от 6-ю сентября :

«Чувствительно вас благодарю за статью вашу в Московских Ведомостях о моей беседе. Она сколько принесла утешения православным, столько же наделала переполоха у старообрядцев. Нумера Ведомостей раскупаются во множестве. Бог да воздаст своими щедротами многое воздаяние вам, трудящемуся за Церковь Его святую!

Отец Пафнутий на другой день по выходе вашей статьи ходил ко владыке по своим делам, а от него зашел к нам. Однако не подал никакого вида неудовольствия.

Владыка на первых днях сентября хотел переехать (из Черкизова) на Троицкое подворье; но сентябрьская погода не хуже августовской, и владыка должно-быть проживет еще в Черкизове. Если будет стоять хорошая погода и теплая, вам не приехать в Москву, удовлетворить желанию Алексея Иваныча? А впрочем как угодно».

11-го сентября я отвечал о. Павлу:

«Утешительно для меня, что статья в Московских Ведомостях удовлетворила вас. Дай Бог, чтобы она послужила на пользу православным и к обузданию ревнителей раскола.

Очень желал бы побывать в Москве; но до праздника преподобного Сергия не предвижу удобства это сделать. Известное вам тяжелое бремя все еще на плечах у меня и сильно гнетет. Вот если Бог даст кончить это дело, тогда займемся и другими. Притом же нам надо условиться, когда быть у владыки, чтобы и для него и для нас было удобно.

Получил книжку Брониной: вышла такая уютная²⁸. Нужно пустить в продажу. А по какой цене? Мне кажется дороже 10 коп. назначать цену не следует. Впрочем, вам виднее дело, так как надобно принять в расчет расходы по печатанию.

Не нужно ли сделать объявление в газетах о выходе двух книжек и продаже их в нашей лавке? Это было бы извещением и об лавке, существование которой не многим известно. На всякий случай прилагаю образчик, как сделать объявление».

Упоминая в письме о тяготевшем на моих плечах деле, я разумел составление предисловия к изданию соборных деяний 1666–1667 г., которое давно должен был представить. Между тем мы задумали еще дело, ради которого о. Павел и звал меня в Москву, чтобы обсудить его совместно с А. И. Хлудовым. Часто думая и говоря о необеспеченности монастыря и Братства и о средствах поддержать их и обеспечить, мы пришли к мысли, что хорошо было бы с этою целью испросить переведение существующей при Троицкой Единоверческой церкви в Москве типографии для печатания употребляемых старообрядцами и единоверцами церковно-богослужебных книг в Никольский Единоверческий монастырь, где для неё самое приличное место: доходы, доставляемые типографией, дали бы прочное обеспечение монастырю и часть их со временем могла бы уделяться Братству. Этой мысли особенно сочувствовал А. И. Хлудов, которому она главным образом и принадлежала: он принимал на себя все расходы по приспособлению одного из монастырских зданий под типографию. Прежде нежели начинать это дело, нужно было предварительно объяснить его митрополиту и испросить его согласие и благословение, чтобы начать. Не кончивши своего дела, мне не хотелось начинать другое, для которого, как я ожидал, предстояло мне не мало письменной работы. Об этом и писал я в приведенном письме о. Павлу. С письмом я препроводил к нему корректурный лист печатавшегося тогда второго тома его сочинений с поправкой одного в нем места. Отец Павел отвечал мне 17-го сентября:

«Исправленное вами в моей книге прочел и за исправление весьма благодарю. По вашем исправлении нельзя старообрядцам сказанное обратить в свою пользу.

Вчера, т.е. 16-го числа, во Всесвятском Единоверческом (женском) монастыре вместе с преосвященным Алексием я имел счастье служить, – было малое освящение церкви. Единоверцы от его служения в восторге.

К празднику преподобного Сергия есть намерение приехать. Не оставьте своим страннолюбием.

О вышедших из печати книжках постараемся в Ведомостях напечатать объявление. Цену книжки Брониной назначаем 7 коп. Дороже опасаемся назначать, – не остановилась бы продажа .

Призываю на вас и на семейство ваше Божие благословение».

Отец Павел все это время чувствовал себя нездоровым, что случалось с ним весьма не редко; однако же приехал в Лавру на праздник преподобного Сергия, и мы успели переговорить о всех наших делах. Между прочим о. Павел сообщил мне, что дело майносцев встретило затруднения в Синоде. По возвращении он писал мне:

«Знаю, что не время вам и не хорошо отвлекать вас от столь важного дела, которым заняты; но вышел такой случай, что необходимо обратиться к вам.

Австрийские лжеепископы собираются на собор, и некоторым старообрядцам, близким к Церкви, желательно нанести австрийской иерархии удар подачею этому собору прошения о разрешении некоторых сомнений и недоумений относительно этой иерархии. Егор Антоныч написал это прошение; но я без вас недоумею, что сделать. Посылаю Егора Антоныча к вам с прошением: что вы скажете, как рассудите, так и хорошо.

В деле майносцев хотят участвовать московские единоверцы: Рыжков²⁹ едет в Петербург просить Филиппова ходатайствовать у патриарха. Владыка митрополит Макарий на это его благословил»³⁰.

Известие о готовившемся раскольническом соборе представляло большой интерес, и намерение старообрядцев, расположенных к Церкви, подать этому собору записку указанного содержания имело несомненную важность. Поэтому я немедленно занялся её исправлением³¹. Возвращая её, я писал о. Павлу 13-го октября :

«Сожалею, что дело майносцев потерпело неудачу. Можно ли рассчитывать на доброе отношение к нему патриарха, не знаю; попытку однако же почему но сделать?

Был бы рад вместе с прошением старообрядцев послать вам и мое дело; но, к сожалению, оно все еще не кончено, хотя и подвинулось вперед. Если не встретится новых препятствий (а как их много у меня!), полагаю, что на наступающей неделе пришлю вам рукопись. Во что бы то ни стало, а в этом месяце кончить дело необходимо.

Слышу, что здоровье ваше не поправляется. Да сохранит вас Господь от всякого зла! Мы тоже все здоровьем не похвалимся: жене не лучше, у меня стали возобновляться головные боли, дети кашляют... Господу помолимся!“

Обещание, кончить в октябре предисловие к соборным актам, я исполнил и, посылая мое сочинение на просмотр к о. Павлу, мнением которого очень дорожил, писал ему 30-го октября:

Одновременно с этим письмом посылается к вам казенный пакет с моей рукописью. Дело, наконец, сделано мною, но делалось с большим трудом и при множестве внешних препятствий. Не мудрено, что это невыгодным образом отразилось на работе. Вообще говоря, я не очень ею доволен. Кажется, не мало есть повторений одного и того же; но так как повторяется самое существенное, что особенно нужно втолковать читателям, то, быть может, это еще не большой порок. Вам со стороны виднее. Прошу внимательно просмотреть мою работу и не стесняясь указать недостатки. Это нужно в интересах дела. Отметки можете сделать на полях, или на особом листке. Только прошу не замедлить рассмотрением, чтобы еще более не задержать дело, которое я сам, по обстоятельствам, задержал так надолго. В видах его ускорения я намерен был ныне сам отправиться к вам, чтобы, по рассмотрении предисловия вместе с вами, завтра собрать совет для окончательного его рассмотрения; но нездоровье удержало от поездки. Помнится, вы сами обещали быть у меня по прочтении рукописи; но это слишком большой и опасный труд для вас при вашем нездоровье и при теперешней погоде. Я убедительно прошу вас пощадить себя и не предпринимать этой поездки. Можете возвратить мне рукопись и по почте; а если не затруднитесь прислать ее с доверенным человеком, будет еще лучше, и за это я буду очень благодарен вам.

Скажите спасибо Егору Антонычу за любопытное письмо его. Напомните ему и Игнатию Александрычу³², что я жду обещанных ими известий о теперешнем раскольническом соборе. Хотелось бы поскорее написать и напечатать об нем статью. Это будет, полагаю, полезно».

Отец Павел нашел составленное мною предисловие к соборным актам достаточно разъясняющим смысл их. Потом оно было рассмотрено в Совете Братства и с представлением от Совета я лично представил его митрополиту Макарию 9-го ноября для внесения на утверждение в Святейший Синод. «Итак, – говорил я на братском празднике 21 декабря, – итак это важное дело, насколько оно зависело оно Братства, наконец исполнено: остается услышать, что речет о нем Бог устами архипастырей, составляющих высшее управление Церкви российской. Уповаем, что их решение послужит к устранению всех смущений и недоумений, проистекающих из неправильного разумения соборных постановлений, и положит конец тем злонамеренным толкам об них, какие обыкновенно распространяются ревнителями раскола.³³

Окончив это дело, я немедленно принялся за другое, – за дело о передаче единоверческой типографии в Никольский монастырь. Нужно было написать пространную и обстоятельную докладную записку на имя митрополита с объяснением причин, почему желательна и нужна эта передача, а также и условий, на которых типография может быть передана монастырю. Митрополит Макарий вполне сочувствовал этому делу и обещал нам свое содействие, объявив только, что все бумаги, какие здесь потребуются, должны быть составляемы мною. Написав докладную записку, я послал ее о. Павлу 17-го ноября при следующем письме:

«Посылаю вам составленную мною записку по известному делу. Просмотрите ее сначала сами; потом покажите Алексею Иванычу, – особенно пункты. Наибольшего внимания заслуживают 2-й и 3-й³⁴. Исправьте записку, как найдете лучше, и дайте переписать: у Алексея Иваныча есть хороший писец. Под запиской, я полагаю, нужно подписаться только мне да Алексею Иванычу, а вам не следует подписываться, потому, что там идет речь о вас, а больше для того, чтобы вы (официально) не участвовали в этом деле и тем не навлекли на себя гнев заинтересованных в деле лиц. Записку нужно переписать к отъезду митрополита в Петербург, и вы потрудитесь узнать и уведомить меня, когда он уезжает. Если не позже 22-го числа, то 21-го вечером пришлите кого-нибудь с бумогою ко мне, чтобы я мог ее подписать. А если митрополит уезжает 24-го или 25-го числа, то я мог бы 23-го утром и сам приехать в Москву, чтобы подписать записку.

У меня опять больница в доме: все дети нездоровы, разумеется нездорова и жена, наконец и сам я сижу и пишу с насморком и головной болью. Помолитесь о нас.

Алексею Иванычу низкий поклон от меня. Скажите ему, что немного запоздал с запиской по домашним обстоятельствам.

Статью о соборе раскольническом для Московских Ведомостей приготовил и скоро пошлю».

Переписанную «записку» о. Павел действительно прислал мне при следующем письме:

«Составленную вами докладную записку ко владыке митрополиту я прочел и нашел, что все изложено исправно, кроме третьего пункта. О нем я подумал, что он будет тяжел первым содержателям (типографии), и не знаю, есть ли законы на отчуждение собственности. Но Алексей Иваныч пожелал, чтобы записка была переписана, как вами составлена. Он рассуждает так: что невозможно, то члены Синода исправят сами. Теперь переписанную «записку» посылаю вам подписать, чтобы потом подать ее владыке.

У нас с приездом Государя и радость, и печаль. Слышно, что на дороге было покушение на его жизнь. Это милость для России, что Бог хранит её вождя. Значит, Всевидящее Око, отвращая взор свой от наших грехов, только еще посещает нас вразумлениями и не дает врагам радости, избавляя из рук их чудесным образом нашего Монарха. Это должно бы и врагов вразумить, что промысл Божий бдит, охраняя Россию, и нас должно бы возбудит к исправлению, чтобы жительствовать достойно Его щедротам.

Честь имею поздравить вас с праздником и желаю, чтобы здравие ваше и вашего семейства молитвами Богородицы было совершенным на славу имени Божия».

Ко дню моих именин, по своему неизменному обычаю, о. Павел прислал мне приветствие:

«Поздравляю вас со днем вашего ангела. Молитвами св. Николая Чудотворца Господь Бог да благословит жизнь вашу впредь на многая лета в здравии и благоденствии на славу имени Его святого и на пользу святой Церкви, матери нашей, для которой вы неусыпно трудитесь. И да сподобит вас Бог в будущем веке получить соление праведных, где уже безболезненно и без трудов славословят Господа, наслаждаясь славы Его, по писанному: насыщуся, внегда явитмися слава твоя. Да благословит Господь здравием и семейство ваше!“

Я отвечал 9-го декабря.

«Приношу вам мою глубочайшую благодарность за поздравление и благожелания по случаю моих именин. Да воздаст вам Господь за любовь вашу ко мне!

День именин я все еще был не здоров, так что лишен был утешения присутствовать и за церковными службами. И теперь не выхожу из комнаты, так что не знаю, когда в состоянии буду приехать в Москву. А праздник наш (братский) скоро: пора готовить и отчет.

Давно что-то не вижу я корректурных листов вашей книги. Пожалуй к празднику она не поспеет. Это будет жалко.

Отец наместник лаврский³⁵ прислал мне два тюка книг с письмом на ваше имя. Письмо я распечатал (но не прочел, конечно), чтобы отправить при сем; а книги как-нибудь доставлю при случае».

На 16-е декабря назначено было обычное перед праздником советское собрание в Братстве. Накануне, 15-го числа, я писал о. Павлу:

«Увидев ныне на термометре 20 градусов мороза при ветре, и полагая, что завтра утром будет так же, если еще не более, холодно, я боюсь решиться на поездку в Москву: легко могу простудиться, а в таком случае лишу себя возможности приехать и на праздник, на котором мое присутствие более нужно. Итак, да будут ко мне снисходительны члены Совета за мое отсутствие.

В собрании я желал бы сделать предложение о избрании в почетные члены преосвященного Амвросия. Теперь, по устройстве книжной лавки, он уже, конечно, не откажется принять это звание³⁶.

Скажите членам, что отчет я уже приготовил и намерен был сообщить некоторые пункты из него на обсуждение Совета.

Не откажите уведомить меня, что будет сделано на заседании. Еще мне нужно знать, выйдет ли к братскому празднику ваша книга.

Алексею Иванычу поклонитесь от меня и поблагодарите его за поздравление, присланное мне по телеграфу.»

Немедленно после советского собрания, 16-го декабря, о. Павел отвечал мне:

«Хорошо вы сделали, что соблюли свое здоровье для братского праздника. Хотя нам без вас было и скучненько, однако лучше было перенесть это ныне.

На собрании Совета был отец председатель. Положили пригласить на служение преосвященного Амвросия. Проповедь отец В. П. Нечаев готовит. Алексей Иваныч певцов уже пригласил. Обязанность – просить преосвященного Амвросия на служение взял на себя о. председатель. Повестку о празднике завтра, т.е. 17-го, пошлем в Ведомости. Предложение ваше о выборе в почетные члены преосвященного Амвросия принято. Просили Алексея Иваныча о дозволении читать отчет в его доме, и получили любезное приглашение.

Зашла речь на собрании о вашей статье о раскольническом соборе³⁷. Совет Братства положил просить вас напечатать ее особыми книжками, а добрый Алексей Иваныч обещался принять на себя издание до 10.000 экземпляров. Мне поручили просить вас письменно о дозволении на это. Прошу вас мне дать ответ, дабы я мог сообщить поручившим мне написать вам это³⁸.

Корректуру «Материалов» почел за лучшее послать вам с нарочным для лучшего, т.е. скорейшего успеха книги³⁹.

Оттиски моей беседы со Швецовым в доме Юдина готовы. Также и прошение Ивана Федорова, представленное на собор австрийских лжеепископов, в особых оттисках готово. Отец В. П. Нечаев, желая услужить Братству, оттиски этого прошения напечатал ранее выхода январской книжки журнала, в которой оно будет помещено⁴⁰.

Молю Бога, чтобы Он дал вам здравие и силу быть на братском празднике и впредь даровал бы здравие вам и семейству вашему на многие лета».

Братский праздник 21-го декабря был отпразднован светло. Служба первый раз совершена была в братской церкви Грузинской Божией Матери. В отчете пришлось упомянуть о многих братских изданиях, вышедших в течение года, и особенное внимание остановлено было, кроме V-го тома «Материалов, на издании «Выписок» А. И. Озерского и сочинений о. Павла (2-го тома). Об этой последней книге я говорил в отчете: «Нельзя не выразить удовольствия, что Братство наконец издало эту книгу, содержащую в себе кроме сведений, интересных для новой истории раскола, можно сказать, полный свод всех главных доказательств в защиту православия против нападений со стороны раскола и полное изложение и опровержение главнейших раскольнических мнений, – книгу, служащую кроме того превосходным образцом и руководством для практических занятий в собеседовании со старообрядцами. Издав ее, Братство оказывает несомненно важную услугу всем, занимающимся изучением раскола и собеседованием с именуемыми старообрядцами⁴¹. Братская трапеза, предложенная незабвенным для Братства А. И. Хлудовым, была оживлена присутствием таких собеседников, как преосвященный Амвросий, П. И. Мельников и др. Вполне довольный возвращался я домой; а между тем дома ожидало меня великое горе: уезжая, я оставил больным второго маленького сына, а возвратившись нашел его в весьма опасном положении и вскоре должен был лишиться. Вообще, настала для меня пора великих испытаний и горьких лишений, – и в это-то время приснопамятный о. Павел явился для меня незаменимым утешителем, другом и отцом. Если решаюсь печатать нашу переписку за это скорбное для меня время, то единственно для того, чтобы показать те сокровища истинно христианской любви и мудрости, какими обладал этот смиренный муж.

Утром в праздник Рождества Христова я писал о. Павлу:

«Приветствую вас с наставшим праздником. Рождейся от Девы Господь Бог да подаст вам мир, принесенный Им на землю для достойных мира, здравие, долгоденствие и спасение!

Пишу вам утру глубоку, когда вы, разумеется, бодрствуете, славя рождшегося Христа. И мы, как видите, бодрствуем, но у одра болящего и едва ли не умирающего нашего малютки. Возвратившись из Москвы, нашел его в худшем положении против того, как оставил. А два последние дня он и очень плох: постоянно спит, совсем почти без сознания; являются иногда, конвульсивные движения. Есть признаки поражения головного мозга. Две ночи не спим. Грустный праздник! Помолитесь за болящего младенца Сергия и за нас болезнующих и чающих Христова утешения; помолитесь, чтобы дал Бог силу и терпение понести тяготеющий над нами гнев Его, с преизбытком нами заслуженный.

При таких обстоятельствах не могу даже и писать вам о делах, хотя и нужно бы написать.

Поклонитесь от меня Алексею Иванычу и скажите ему о моем горе».

В то же самое время и о. Павел писал мне приветствие:

«Честь имею поздравить Вас и ваше семейство с праздником Рождества Христова. Приемый на себя немощи всего рода человеческого Христос Бог наш да уврачует и ваши болезни и да дарует вам здравие и долгоденствие на многа лета в славу имени Его святого и в пользу святой Церкви и на вразумление удаляющимся от неё“.

Благодаря о. Павла за это приветствие, я писал ему 27 декабря:

«Больного малютку вчера мы сподобились приобщить святых тайн. К полудню он был так плох, что ждали конца. Однако жив и доселе; но надежды мало. Все в забытьи и во сне. Мы, разумеется, не отходим от него. Боюсь, как бы не изменили силы, особенно жене.

Не оставьте вашими молитвами».

Отец Павел отвечал 29-го декабря:

«Вы весьма хорошо сделали – сподобили больного малютку вашего причастия святых тайн. Если суждено ему пребыть в здешнем веке, это будет ему скорым пособием на оздоровление и к лучшему развитию душевных сил. А для будущей жизни это напутствие и залог получения вечных благ, предпутие истейшего соединения со Христом. Потому и здравых малюток нужно и полезно чаще причащать святых тайн, да незлобивые дети чаще соединяются со Христом, который и в земной жизни любовно их во свои объятия принимал.

О положении здоровья вашего малютки не оставьте уведомить. Мы его поминаем в ектениях на литургии.

За сим помяну вам не изнурять себя безмерною печалью; а паче вы должны укреплять и утешать добрую супругу вашу, чтоб не изнемогала, и располагаться на Промысл Божий».

В тот самый день, как о. Павел писал это письмо, к вечеру сын мой скончался, о чем я немедленно известил о. Павла по телеграфу. Вот что написал он в ответ:

«Бог да упокоит младенца Сергия во царствии Своем небесном!

Возлюбленнейшие о Господе Николай Иваныч и Екатерина Ивановна –

Вы в скорби, что малютка сын ваш от вас восхищен, – восхищен от временных к вечным.

Вы в скорби, что семейство ваше совокупленное отныне разделилось на два дома, – на существовавший и прежде, земной, и небесный, ибо и там уже имеете своего гражданина.

Вы в скорби, что член вашего семейства, ваша леторасль, оставил вас и присоединился, или паче присоединен к общей всех Главе и Отцу всех и его, восхищен Им в Его объятия ликует с вои небесными, утешаясь в лоне Авраама.

Вы в печали, что ваш сплаватель кончил бурное и опасное плавание, или паче исхищен от бурного плавания, и манием утолившего иногда волнующееся море обретеся в небурном пристанищи, что вверенный вашему попечению и охранению вселен в неопасное и неокрадаемое житие.

Если бы было мощно спросить младенца Сергия: мы плачем и скорбим о тебе, что ты от нас (по нашему понятию) преждевременно разлучился, – ты что об этом скажешь? Он, по своей невинности чрез святые таинства соединенный со Христом, видя, еже бренное око не видело, слыша, что бренное ухо не слышало, ответил бы противное нашим мыслям и всячески пожелал бы и просил бы нас, чтобы мы сочувствовали его радости и не затмевали бы ее в наших сердцах нашею о нем печалью.

Итак, провожая потомка предстать Царю Славы, без всякой опасности в ответе, на вечное упокоение, быть гражданином неба, сликовником ангелов, довольно только допустить скуку о разлучении, проводить со утешительными родительскими слезами, – поскорбеть о разлучении, но радуясь и благодаря Промысл Божий, исхитивший младенца от неизвестного нам, быть может, бурного плавания, устрояющий вся к полезному. Должно попещись умножить младенцу блаженство вашими молитвами, совершением по нем литургий и благодеянием к требующим. Вся сия помощь от нас отшедшим должна быть непременно и совокупно исполняема.

Простите меня, пишущего вам сии слова. Вы все это знаете, и более знаете; но из любви и богатым приносят приношение убозии.

Благодарю вас, что уведомили меня телеграммою о упокоении младенца. Мы за литургией поминали его о здравии, а на конце литургии получили телеграмму и узнали, что поминали о здравии уже в вечность рожденного, где нет никаких болезней, ни печали, ни воздыхания. Да сподобит того блаженства и нас всех Бог духов и всякие плоти. Тому слава во веки.

Покорный ваш слуга архимандрит Павел.

1879 года, 31-го декабря. А на утро да сподобит Господь и нас и вас и всякого любящего Его начать новое лето во славу имени Его святого“!