Приложения

1 (1)¹¹⁸⁶. Есть нечто Умопостигаемое, которое тебе следует мыслить цветом¹¹⁸⁷ [божественного] Ума, ведь если ты обратишь к нему свой ум и станешь мыслить его как [всего лишь] нечто мыслящее [не Умопостигаемое, но сам Ум], – ты не будешь его мыслить, поскольку [это Умопостигаемое] есть мощь видимой с обеих сторон силы, блистающей умными лезвиями¹¹⁸⁸. Потому не следует мыслить это Умопостигаемое порывом, но – высоким пламенем высокого Ума¹¹⁸⁹, размеряющего всё, кроме самого этого Умопостигаемого. Чтобы познать Умопостигаемое, как оно существует вне [всяческого] ума, следует его мыслить не напряженно¹¹⁹⁰, но направить к нему святой взгляд души, отвратившейся [от всякой тщеты], простершейся в умопостигаемое, лишенной мыслящего.

2 (3)¹¹⁹¹. ...Отец похитил Себя, не замкнул (κλείσας) в Свою умную Силу личностного¹¹⁹² огня¹¹⁹³.

3 (4)¹¹⁹⁴. ...ибо Сила вместе с Ним [– Отцом], Ум же – от Него [– Отца]¹¹⁹⁵.

4 (II)¹¹⁹⁶. ...мысля само Благо, где отцовская Еди́ница.

5 (12)¹¹⁹⁷. ...есть высокая Еди́ница, и Она рождает Двоицу.

6 (13)¹¹⁹⁸. ...ибо из отцовского начала не убегает ничего несовершенного¹¹⁹⁹.

7 (14)¹²⁰⁰. Отец не внушает [взыскующему его] страха, но изливает [в него] веру.

8 (18)¹²⁰¹. Мыслящие знают сверхкосмическую отцовскую бездну¹²⁰².

9 (19)¹²⁰³. Всякий мыслящий мыслит Бога¹²⁰⁴.

10 (20)¹²⁰⁵. Ибо Умопостигаемое не без Мыслящего, и Ум не отдельно от Умопостигаемого¹²⁰⁶.

11 (20 bis)¹²⁰⁷. [Отец это] Умопостигаемое, [причем такое, что] в Себе обладает Мыслящим.

12 (21)¹²⁰⁸. [Отец] ведь есть всё, но [есть] умопостигаемо¹²⁰⁹.

13 (26)¹²¹⁰. Увидев троическую Еди́ницу, космос проникся к Тебе почтением.

14 (27)¹²¹¹. Во всяком космосе¹²¹² сияет Троица, которой властвует Еди́ница.

15 (30)¹²¹³. Источник источников, матка – обнимающая всё¹²¹⁴.

16 (31)¹²¹⁵. Из обоих [– Еди́ницы и Двоицы –] вытекают связи первой Троицы, которая не есть первое, но то, что дает меру умопостигаемому¹²¹⁶.

17 (38)¹²¹⁷. Мысли Отца¹²¹⁸, вслед за которыми с трудом волочится мой огонь¹²¹⁹.

18 (44)¹²²⁰. ...душевную искру примешивает к двум единомысленным – Уму и Волению¹²²¹ Бога – третье, святую Любовь, величавую связь, едущую на всех вещах, и всё упорядочивающую¹²²².

19 (169)¹²²³. ...единожды¹²²⁴, дважды запредельное¹²²⁵.

20 (190). Возводящий (Ἀναγωγός)¹²²⁶.

21 (191). Неизреченный (Ἄφθεγκτος)¹²²⁷.

22 (209). Сверхкосмический¹²²⁸.

23 (6)¹²²⁹. Подобно пленке, обволакивающей¹²³⁰ плод, [Геката] различает огонь первичный и иной, стремящийся к смешению огонь.

24 (8)¹²³¹. ...возле Него [– Отца–] утверждена Диада [– отеческая Бездна]: и то и другое ей присуще – и удерживать Умом Умопостигаемое, и вводить ощущение в миры¹²³².

25 (50)¹²³³. ...центр Гекаты отнесен в середину между Отцами¹²³⁴.

26 (51)¹²³⁵. Из правого бока [Гекаты] – там, где хрящи под грудью образуют впадину,– обильно изливается мощный поток изначальнорожденной души: души, полностью одушевляющей свет, огонь, эфир, космосы¹²³⁶.

27 (52)¹²³⁷. В левом боку Гекаты находится источник добродетели, пребывающий всецело внутри, не теряя девственности¹²³⁸.

28 (54)¹²³⁹. ...на спине богини – огромная накидка природы¹²⁴⁰.

29 (55)¹²⁴¹. ...длинные волосы становятся видимы в ужасающеярких вспышках света¹²⁴².

30 (56)¹²⁴³. Поистине, Рея есть исток умных, блаженных существ и сам поток их. Ибо она самая могучая из всех, принявшая в свое неизреченное чрево становление, которая она в быстром движении изливает на все [вещи]¹²⁴⁴.

31 (189). Ἀμφιπρόσωπος – Двуликий¹²⁴⁵.

32 (7)¹²⁴⁶. Ибо Отец всё создал совершенным и передал [это всё] второму Уму, который вы – весь человеческий род – называете первым¹²⁴⁷.

33 (ЗЗ)¹²⁴⁸. ...Деятель¹²⁴⁹, Создатель¹²⁵⁰ огненного космоса...¹²⁵¹

34 (36)¹²⁵². Ум Отца соединен с нерушимыми направляющими [мирового процесса¹²⁵³], непреклонно сияющими поводьями беспощадного огня¹²⁵⁴.

35 (94)¹²⁵⁵. Отец людей и богов поместил Ум в Душу¹²⁵⁶, а нас самих¹²⁵⁷ – в бездеятельное тело.

36 (175)¹²⁵⁸. ...первичная сила священного Слова...¹²⁵⁹

37 (187). Ἀγήραος – Нестареющий (неувядающий, вечный)¹²⁶⁰.

38 (84)¹²⁶¹. ...сам же весь вне [мира сверхкосмический Ум]¹²⁶².

39 (5)¹²⁶³. ...ибо не делом, но Умом¹²⁶⁴ первый запредельный Огонь заключает свою Силу¹²⁶⁵ в материю. Ведь Ум есть создатель огненного космоса¹²⁶⁶.

40 (10)¹²⁶⁷. ...всё родил единый Огонь¹²⁶⁸.

41 (22)¹²⁶⁹. Ибо Ум Отца сказал: все вещи разделены натрое, и Он [Отец] правит ими благодаря Уму Вечного [Отца]: не успел Он [Отец], повелевая, кивнуть, как уже разделены [Сыном] все вещи¹²⁷⁰.

42 (23)¹²⁷¹. ...чтобы все скрепила Троица, всё размеряя.

43 (24)¹²⁷². [Троица разграничила во всём] начало, концы и средину порядком необходимого.

44 (25)¹²⁷³. Помыслил Отец это, и был одушевлен смертный.

45 (28)¹²⁷⁴. [Отец] из недр Троицы посеял все вещи.

46 (29)¹²⁷⁵. ...ибо из Троицы [взяв], смешал¹²⁷⁶ Отец всякий дух.

47 (34)¹²⁷⁷. Отсюда [из отеческого лона, из истока истоков]¹²⁷⁸ вырывается многовидный [поток] возникновения материи, здесь источник, смягчающий цвет огня¹²⁷⁹, устремляющий его в пазухи [звездных] миров, ибо именно отсюда начинают все вещи простирать свои удивительные лучи вниз.

48 (35)¹²⁸⁰. Отсюда ниспадают беспощадные молнии, здесь грозоносящее лоно славного сияния рожденной Отцом Гекаты и цвет огня, опоясанного¹²⁸¹. Отсюда [– от Отца –] исходит мощный Дух, сущий за пределами огненных полюсов¹²⁸².

49 (37)¹²⁸³. Ум Отца зашумел¹²⁸⁴, помыслив высшим решеньем¹²⁸⁵ всеформенные идеи, они же устремились [вовне] из отцовского источника. Ибо от Отца был и замысел, и совершение. Но разделенные умным огнем [идеи], разделились в иные умные [сущности]¹²⁸⁶; ибо Царь положил прежде многоформенного космоса умный чекан¹²⁸⁷, продавивший след в акосмичности и явивший космос отчеканенным всевозможными идеями. [Все сущие в лоне Отца идеи] имеют единый источник, из него вырываются с шумом [взлетающих птиц] другие [идеи] – разделенные, недоступные, разбивающиеся в сфере космических тел. Окрест грозных логов [материального мира] они носятся, подобно пчелиному рою, блистающие с обеих сторон, являющиеся то там, то инде; умные мысли из источника Отца многий обирают цвет огня, не зная сна на вершине времени. Изначальнорожденные, первые идеи бьют фонтанами из Отца, Он же – самосущий Источник.

50 (39)¹²⁸⁸. Когда саморожденный Ум Отца помыслил свои творения¹²⁸⁹, он оплодотворил всех их связью огненноносной Любви, чтобы все вещи пребыли любящими бесконечное время, чтобы не пало [творение], созданное умным сиянием Отца, чтобы, пребывая в этой любви, стихии¹²⁹⁰ оставались в движении.

51 (68)¹²⁹¹. ...ибо Он¹²⁹² дал бытие массе иного огня, всем [его видам] – сделал их Сам, чтобы тело космоса было доведено до конца, чтобы стал космос видимым и не имел вид перепонки¹²⁹³ [лишенной зримости].

52 (76)¹²⁹⁴. Многие входят в сияющие миры, в которые стремились, а там суть три вершины [– огненная, эфирная и материальная]¹²⁹⁵.

53 (81)¹²⁹⁶. Благодаря убедительному совету Отца, умным вихрям умного огня рабски подчинено всё.

54 (82)¹²⁹⁷. Он предназначил этим вихрям охрану (φρουρεῖν)¹²⁹⁸ вершин; в «сборщиках» (συνοχεῦσιν) пребывает особая сила.

55 (108)¹²⁹⁹. Отеческий Ум бросил в космос семена символов, Он – мыслящий умопостигаемое, называемое неизреченной красотой.

56 (32)¹³⁰⁰. [Божья Энергия,] работница, изготовляющая огонь живоносный, наполняющая живородное лоно Гекаты <...> она изливает «сборщикам»¹³⁰¹ силу могучего животворящего огня¹³⁰².

57 (49)¹³⁰³. [Айон есть] свет, рожденный Отцом; только Он срывает с мощи Отца цвет Ума, может мыслить отеческий Ум и дать его всем источникам и началам [становящегося]¹³⁰⁴, заставив их вечно кружиться в вихре и оставаться неподвижными¹³⁰⁵.

58 (185)¹³⁰⁶. [Айон есть] время времени...

59 (65)¹³⁰⁷. ...есть в середине и пятый огненноносный канал, посредством него животворящий огонь спускается вплоть до каналов материальных¹³⁰⁸.

60 (66)¹³⁰⁹. ...когда каналы огня нетленного вступают в смешение, дела-творения¹³¹⁰ осуществляются¹³¹¹.

61 (75)¹³¹² под ними лежит¹³¹³ основной¹³¹⁴ канал¹³¹⁵.

62 (87)¹³¹⁶. ...но возвышенное имя, неутомимым вихрем устремляющееся в миры, по неудержимой воле Отца.

63 (70)¹³¹⁷. ...ибо неутомимая природа правит мирами и свершениями, чтобы осуществлялось вечное движение неба, увлекающее за собой [все вещи], шло вокруг центра [мира] быстрое Солнце, как это ему [сейчас] и присуще¹³¹⁸.

64 (53)¹³¹⁹. Вслед за мыслями (διανοίας) Отца обитаю Я – Душа, оживляющая все вещи своим теплом¹³²⁰.

65 (96)¹³²¹. Благодаря Силе Отца¹³²² эта Душа¹³²³ светится пламенем, она пребывает бессмертной, она – госпожа жизни, она удерживает изобилие многих логов [земли].

За. Космос. Космосы. Структурные моменты сотворенного

66 (42)¹³²⁴. ...связью Любви удивительной, первой вырвавшейся из Ума, облекающей свой связующий огонь огнем Ума, чтобы смешать источники [космотворящих] кратеров, привнеся [в сотворенное] цвет своего огня.

67(43)¹³²⁵. ...бездной Любви...¹³²⁶

68 (57)¹³²⁷. Семь твердых миров выдул Отец¹³²⁸.

69 (58)¹³²⁹. [солнечный огонь Отец] ...расположил в сердечном месте...

70 (59)¹³³⁰. ...солнечный космос и всецелый свет...¹³³¹

71 (60)¹³³². ...огонь, происшедший из огня и властвующий над огнем...¹³³³

72 (61)¹³³⁴. а. Движение эфира, месяца порыв мощный, потоки воздуха...

b.     Эфир, солнце, дух Луны, правители воздуха...

c.      круги солнц и звучания лун, воздухов логи...

d. часть эфира и Солнца, каналов Луны и воздуха...

е. [часть] эфира и Солнца, Луны и тех, кто плывет с ними вместе...¹³³⁵

f. ...и широкий воздух, ход месяца и движение Солнца.

73 (63)¹³³⁶. ...[вселенная] выгнутая округлой формы...¹³³⁷

74 (67)¹³³⁸. ...из огня, из воды и земли и всепитающего эфира¹³³⁹.

75 (69)¹³⁴⁰. [Небо] есть образ-подражание¹³⁴¹ Ума, однако это творение обладает некоей телесностью¹³⁴².

76 (73)¹³⁴³. ... в них¹³⁴⁴ первый священный дром¹³⁴⁵, затем в середине дром воздуха, есть и иной, третий дром – в огне согревающий землю. Этим трем могучим властелинам рабски подчинено всё.

77 (74)¹³⁴⁶. ...источник – начало¹³⁴⁷.

78 (79)¹³⁴⁸. Всякий космос обладает несгибаемыми умными основаниями.

79 (167)¹³⁴⁹. Центр есть то, относительно чего равны длины всех спиц вплоть до обода.

80 (181)¹³⁵⁰. ...[наш мир – это] космос, ненавидящий свет¹³⁵¹.

81 (192). ... воплощенный (Ἔνυλος)¹³⁵².

82 (196). ... пятно.. .¹³⁵³

83 (198). ...скрытое (мироустройство)¹³⁵⁴.

84 (199). ...вьющееся кругами¹³⁵⁵.

85 (202). ...жилище, вмещающее всех (πανδεκτικὴ αὐλή)¹³⁵⁶.

86 (203). ...цепь...¹³⁵⁷

87 (204). ...рассеяние...¹³⁵⁸

88 (205). ...твердое тело (στερεώματα)...¹³⁵⁹

3b. Высшие живые существа. Боги, звезды, планеты, ангелы, демоны, еtс.

89 (16)¹³⁶⁰.            …богопитательным молчанием отцов...¹³⁶¹

90 (40)¹³⁶². ...начала, мыслящие умопостигаемые творения Отца¹³⁶³, покрыли¹³⁶⁴ их чувственными и телесными творениями

(ἔργοις).

91 (41)¹³⁶⁵. ...мысля чувственное, как осязаемое¹³⁶⁶.

92 (62)¹³⁶⁷. ...стихий эфиры...¹³⁶⁸

93 (64)¹³⁶⁹. ...дорога месяца и пути звезд...

94 (71)¹³⁷⁰. ...гармонией света гордящийся...¹³⁷¹

95 (77)¹³⁷². [«связыватели»¹³⁷³] мыслят сами, когда Отец думает о них¹³⁷⁴: ими движут безмолвные советы Отца, и они мыслят.

96 (78)¹³⁷⁵. ...[демоны] поставлены толкователями¹³⁷⁶.

97 (80)¹³⁷⁷. ...но и те, кто рабствует материальным «сборщикам».

98 (83)¹³⁷⁸. ...целотворцы...¹³⁷⁹

99 (85)¹³⁸⁰. ...крыло огня...¹³⁸¹

100 (86)¹³⁸². ...душевластитель «усовершитель»¹³⁸³.

101 (88)¹³⁸⁴. [природа] убеждает, что демоны – святы, и отпрыски дурной материи – хороши и добры¹³⁸⁵.

102 (89)¹³⁸⁶. ...[неразумный демон] скотский и бесстыдный¹³⁸⁷.

103 (90)¹³⁸⁸. ...из логов земли устремляются адские псы, никогда не являющие истинных знаков смертным.

104 (91)¹³⁸⁹. ... [теург (?)] изгоняющий псов из воздуха, земли и воды.

105 (92)¹³⁹⁰. ... водные [бесы].

106 (93)¹³⁹¹. ...злосчастные¹³⁹² племена.

107 (125)¹³⁹³. ...легкие в движении огни¹³⁹⁴.

108 (138)¹³⁹⁵. ...в стране ангелов¹³⁹⁶.

109 (140)¹³⁹⁷. Скоры блаженные [в наказании] смертных, медлящих с таинствами.

110 (151)¹³⁹⁸. …собирающие...¹³⁹⁹

111 (152)¹⁴⁰⁰. ...нерасчлененный...¹⁴⁰¹

112 (155)¹⁴⁰². ...неуступчивый, с тяжелым задом, лишенный света¹⁴⁰³.

113 (168)¹⁴⁰⁴. ...обладающий трехкрылым началом¹⁴⁰⁵.

114 (177)¹⁴⁰⁶. ...«усовершители» присоединяются к «сборщикам». ..

115 (179)¹⁴⁰⁷. ...[дело телетархов–] управлять любым отделением [духа от материи].

116 (188). ...внемирный (ἄζωνοϛ)...¹⁴⁰⁸

117 (195). ...зональный (пространственно-временной)...¹⁴⁰⁹

118 (194). ...о семи лучах (Ἕπτάκτιϛ)¹⁴¹⁰.

119 (197). ...ключ...¹⁴¹¹

120 (200). ...вброшенное посреди (μεσεμβολεῖν)¹⁴¹².

121 (207). ...сборщики...¹⁴¹³

Зс. Материя

122 (100)¹⁴¹⁴. ...грязная [материя].

123 (172)¹⁴¹⁵. ...извилистые потоки [материи] уносят многие части [телесного космоса].

124 (173)¹⁴¹⁶. ...перворожденная материя...

125 (174)¹⁴¹⁷. ...она приносит жизнь другим и, много больше, себе самой.

126 (180)¹⁴¹⁸. ...буйство материи...

127 (17)¹⁴¹⁹. ...пища мыслящего умопостигаемое¹⁴²⁰.

128 (116)¹⁴²¹. Божественные вещи недоступны смертным, мыслящим посредством тела, но – тем, кто устремляется ввысь обнаженными [от всякого телесного мышления]¹⁴²².

129 (97)¹⁴²³. [Будучи соединена с Богом,] душа человека охватывает Бога в себе; не имея в себе ничего смертного, она всецело опьянена [Богом]. Взгляни с гордостью на гармонию, которой держится смертное тело.

130 (106)¹⁴²⁴. ...о человек, создание дурной природы!¹⁴²⁵

131 (109)¹⁴²⁶. Только после того как душа оставляет забвение, произносит слово, приходит в память святого символа Отца, [только тогда] Ум Отца принимает волю [души].

132 (120)¹⁴²⁷. ...легкая колесница души¹⁴²⁸.

133 (131)¹⁴²⁹. [Свободные от тела души, возвращаясь в небесное отечество,] поют пеан.

134 (136)¹⁴³⁰. Не почему-либо иному [но только по их неготовности к высокому] Бог отклоняет людей – своей живой силой – к следованию по бесплодным путям.

135 (142)¹⁴³¹. Из-за нас [самих] к самовидным явлениям [, которые мы суть изначально,] были прикреплены тела¹⁴³².

136 (143)¹⁴³³. ...телесная природа, к которой [мы] были привиты¹⁴³⁴.

137 (159)¹⁴³⁵. ...души, покинувшие тела благодаря насилию Ареса, чище тех, что [разлучились с телами] из-за болезней.

138 (160)¹⁴³⁶. ...возвращение к человеческой, не к животной, жизни – это закон, неотделимый от участи всех блаженных¹⁴³⁷.

139 (161)¹⁴³⁸. ...кары, постигающие людей...¹⁴³⁹

140 (170)¹⁴⁴⁰. ...погибли и города, и сами люди¹⁴⁴¹.

141 (186)¹⁴⁴². ...наш текущий сосуд¹⁴⁴³.

142 (186 bis)¹⁴⁴⁴. ...изваяние души, обладающее всеми формами¹⁴⁴⁵.

143 (193). ...перевозится (ἐποχεῖσθαι)...¹⁴⁴⁶

144 (201) колесница (бхлра)...¹⁴⁴⁷

145 (98)¹⁴⁴⁸. Тело святого человека¹⁴⁴⁹ создали эфиры.

146 (117)¹⁴⁵⁰. ...спасшиеся благодаря собственной силе...¹⁴⁵¹

147 (118)¹⁴⁵². ...одним Он даровал познание символа¹⁴⁵³ благодаря научным занятиям, других во сне оплодотворил своей силой.

148 (130)¹⁴⁵⁴. Они убегают от бесстыдного крыла назначенной судьбы, оставаясь в Боге, привлекая цветущие светочи, нисходящие от Отца, с которых собирает [человек] цвет пылающих плодов, что питают душу¹⁴⁵⁵.

149 (153)¹⁴⁵⁶. ...теурги не подлежат судьбе стада¹⁴⁵⁷.

150 (171)¹⁴⁵⁸. ...никогда по причине забвения мы¹⁴⁵⁹ не тонули в этом мелководном потоке [телесного мира].

151 (176)¹⁴⁶⁰. ...перешагивая через порог...¹⁴⁶¹

152 (15)¹⁴⁶². Трезвитесь, несчастные, не знающие даже того, что всякий бог – благ!

153 (154)¹⁴⁶³. ...[профаны,] ходящие стадом.

154 (156)¹⁴⁶⁴... .они¹⁴⁶⁵ ушли недалеко от лишенных разума псов.

155 (157)¹⁴⁶⁶. Твой сосуд станет обиталищем диких зверей¹⁴⁶⁷.

156 (162)¹⁴⁶⁸. Ах! Преследует таких земля, и даже в их детях.

157 (2)³⁸⁴. Окутав все вершины поющим светом, вооружив мыслящего и душу трезубой мощью, брось в рассудок весь знак (σύνθημα)¹⁴⁶⁹ Троицы, не входи в огненные каналы¹⁴⁷⁰ рассеянно, но собравшись¹⁴⁷¹.

158 (45)¹⁴⁷². [...расширяться, чтобы не] удушить истинную любовь¹⁴⁷³.

159 (46)¹⁴⁷⁴. ...вера, истина и любовь¹⁴⁷⁵.

160 (47)¹⁴⁷⁶. ...пусть питает тебя огненная колесница надежды¹⁴⁷⁷

161 (48)¹⁴⁷⁸. ...ибо именно тремя этими [– верой, истиной и любовью –] все управляется и существует¹⁴⁷⁹.

162 (72)¹⁴⁸⁰. ...в полном доспехе явилась божественная [Геката теургу].

163 (95)¹⁴⁸¹. ...накладывая [наматерию (?)] сердечное...¹⁴⁸²

164 (99)¹⁴⁸³. ...быть подёнщиком, но быть им, оставаясь не сломленным...¹⁴⁸⁴

165 (104)¹⁴⁸⁵.         не оскверняй духа, не углубляй поверхность¹⁴⁸⁶.

166 (105)¹⁴⁸⁷.         [искры души] рассудком не угашай...¹⁴⁸⁸

167 (107)¹⁴⁸⁹. Не устремляйся мыслью к огромным границам Земли, ибо не произрастает на земле истина. И границы Солнца не меряй посредством таблиц – оно движется благодаря вечной воле¹⁴⁹⁰ Отца не тебя ради. Не обращай внимание на звук¹⁴⁹¹ Луны, она всегда совершает свой путь по необходимости. Движение звезд возникло не ради тебя. Широкие ясные крылья [ночных светочей] – никогда не истина, равно как жертвенные мяса и внутренности: всё это украшения, опоры продажного обмана. Избегай их, если собираешься достигнуть священного рая благочестия, где соединены законность, доблесть и мудрость.

168 (110)¹⁴⁹². Ищи канал души – то, откуда она пришла в здешний порядок служить наемницей телу; [ищи тот путь,] которым ты поднимешь душу до присущего ей самой порядка, поднимешь, соединив дело со священным словом¹⁴⁹³.

169 (111)¹⁴⁹⁴. ...к центру устремляясь самого звучащего света¹⁴⁹⁵.

170 (112)¹⁴⁹⁶. Да откроется бессмертная глубина души, всеми глазами взгляни наверх!

171 (113)¹⁴⁹⁷. Если ты, будучи умопостигаемым, смертен, следует обуздать душу, чтобы она не попала в беду благодаря проклятой земле, но спаслась.

172 (114)¹⁴⁹⁸. ...[чтобы не] погрузиться в острые боли земли.

173 (115)¹⁴⁹⁹. Следует тебе быть ревностным к Свету, к лучам Отца¹⁵⁰⁰, откуда послана тебе душа, обладающая многим умом.

174 (119)¹⁵⁰¹. ...богоединящая сила...¹⁵⁰².

175 (121)¹⁵⁰³. ...смертный, приближающийся к [жертвенному] огню, обретет свет [боговедения]¹⁵⁰⁴.

176 (122)¹⁵⁰⁵. ...воспламеняя душу огнем...¹⁵⁰⁶

177 (123)¹⁵⁰⁷. ...духом горячим облегчая [душу]...

178 (124)¹⁵⁰⁸. ...те, что выталкивают душу за ее пределы, дают ей дышать, – освобождаются.

179 (126)¹⁵⁰⁹. ...зажегши факел...¹⁵¹⁰

180 (127)¹⁵¹¹. ...отовсюду удерживает неоформленную душу огненными удилами¹⁵¹².

181 (128)¹⁵¹³.          приложив огненный ум к делу благочестия, спасешь и тело¹⁵¹⁴.

182 (129)¹⁵¹⁵. Спасите и смертную оболочку горькой материи.

183 (132)¹⁵¹⁶. Храни молчание, мист!¹⁵¹⁷

184 (ІЗЗ)¹⁵¹⁸. В первую очередь пусть священник, управляющий огненными творениями, окропит их ледяной волной глухорокочущей соленой влаги.

185 (134)¹⁵¹⁹. Не стремись к злосветному космосу жадной материи – космосу, в котором убийства, восстания, природа тяжких вздохов, иссушающие болезни, дела гниения и выделения: этого должен бежать имеющий возлюбить Отца – Ум.

186 (135)¹⁵²⁰. Ибо не следует тебе взирать [на вещи божественные], прежде чем не усовершится тело; будучи земными, эти злобные псы бесстыдны и околдовывают души, всегда отвращая их от усовершающих таинств.

187 (137)¹⁵²¹. ...сияй ангелом, живущим в силе!¹⁵²²

188 (139)¹⁵²³. ...раскаленное понимание¹⁵²⁴.

189 (141)¹⁵²⁵. О, ленивый [на молитву] смертный, склонный к здешним [страстям, для тебя] есть освобождение, и оно от Бога!

190 (144)¹⁵²⁶. ...пусть примет оттиск лишенное оттиска...¹⁵²⁷

191 (145)¹⁵²⁸. ...мыслить форму выступившего [в инобытие] света...¹⁵²⁹

192 (146)¹⁵³⁰. После этого возгласа¹⁵³¹ ты увидишь либо огонь, который – прыгая, как дитя – направится к потоку воздуха, либо же бесформенный огонь, откуда будет слышен голос, либо же обильный свет, оборачивающийся вокруг земли с шумом [небесного тела]¹⁵³².

193 (147)¹⁵³³. либо увидишь коня, сверкающего сильнее света, или же дитя верхом на коне – дитя, охваченное пламенем или покрытое золотом (или, напротив, обнаженное), возможно, с луком и стоящее на спине коня.

194 (148)¹⁵³⁴. Увидев благосвященный огонь, светящий без формы всполохами в безднах всего космоса, слушай голос огня¹⁵³⁵.

195 (149)¹⁵³⁶. Увидев что приближается земной демон, обратись к нему с заклинанием и принеси камень мнизурин¹⁵³⁷.

196 (150)¹⁵³⁸.         никогда не изменяй варварских имен.

197 (158)¹⁵³⁹. ...не оставляй остаток материи бездне: и эйдол имеет часть в месте света¹⁵⁴⁰.

198 (163)¹⁵⁴¹. Не смотри вниз в отливающий тьмой космос, в основании которого вечная бесформенная и безликая бездна – мрачная, нечистая, полная призраков, непостижимая умом, щелистая и извилистая, вечновращающаяся слепая бездна, всегда отдающаяся невидимым¹⁵⁴², вялым телам, лишенным духа¹⁵⁴³.

199 (164)¹⁵⁴⁴. Не склоняйся вниз – под землей провал, увлекающий душу от начал семи дорог¹⁵⁴⁵.

200 (165)¹⁵⁴⁶. ...ищи рай!..

201 (166)¹⁵⁴⁷. ...не отпускай душу, чтобы не ушла с недобрым.

202 (206). Волчок (στρόφαλος). Работай с волчком Гекаты¹⁵⁴⁸.

203 (208). ...сочетание (σύστασις)...¹⁵⁴⁹

204 (210). халкис ...кюминдис¹⁵⁵⁰.

4. Темные фрагменты¹⁵⁵¹

205 (9)¹⁵⁵². ...не удерживать в своем уме.

206 (101)¹⁵⁵³. не называет самовидное изваяние природы.

207 (102)¹⁵⁵⁴. ...не всматривается в природу. Его имя определено судьбой.

208 (103)¹⁵⁵⁵. ...не возрастает вместе с судьбой.

209 (178)¹⁵⁵⁶. ...в сокровенных уголках мысли¹⁵⁵⁷.

210 (182)¹⁵⁵⁸. ...многоумная¹⁵⁵⁹ правда.

211 (183)¹⁵⁶⁰. ...правда¹⁵⁶¹ – в бездне¹⁵⁶².

212 (184)¹⁵⁶³. ...рабствующий эфирной бездне.

Порождéнных тьмо́й

Кровожа́дных му́х¹⁵⁶⁵

Отгони́, душа́,

Песнею́ свято́й,

Облачи́сь, душа́,

В яростны́й поры́в,

Опьяни́сь, душа́,

Силою́ ума́.

Да сплете́м вено́к

Мы Царю́ бого́в,

От уби́йств чисты́¹⁵⁶⁶,

Возолье́м свой ги́мн.

Я пою́ Тебя́,

И в пучи́не во́д,

И на о́строва́х,

В беспреде́льном, где́

Горы, го́рода́,

Там, где на́ш просто́р –

Славных ши́рь степе́й,

Я пою́ Тебя́,

Мироро́дный Бо́г¹⁵⁶⁷!

И в ночи́ – о, Ца́рь! –

Приношу́ Тебе́,

И в рассве́тный ча́с

Всесвяту́ю пе́снь,

И весь де́нь звучи́т

До зака́тных ве́х

Неумо́лчный ги́мн.

И со мно́й пою́т

Звезд седы́х лучи́,

И Селе́ны бе́г,

Звездных во́инств во́ждь,

Преподо́бных ду́ш

Огненны́й родни́к¹⁵⁶⁸.

От широ́т Земли́

Я к Тебе́ стремлю́сь,

Во дворце́ Твое́м

Мне и кро́в и до́м,

Полон ра́достью́.

Приходи́л с мольбо́й

Ко святы́х огра́д

Грозным та́инства́м,

К славным пи́кам го́р,

В дебрь Ливи́йскую́

Приходи́л с мольбо́й.

В землю ю́жную́,

Где бозбо́жный ду́х

Не пятна́л земли́,

Где суе́т градски́х

Не вида́ть следа́,

Приходи́л, чтоб чи́ст

Стал от стра́сти ду́х,

Чтоб преста́ли тру́д

И рыда́ния́,

Гнев зати́х и спо́р,

И страда́ний то́к

В роднике́ иссо́х,

Чтоб от чи́стых у́ст

В помысле́ свято́м¹⁵⁶⁹

Мог возда́ть Тебе́

Надлежа́щий ги́мн.

В тишине́ пребу́дь,

И эфи́р и тве́рдь!

Море – сто́й – и вы

Буйные́ ветра́!

Ты уйми́сь, волна́,

Ток речно́й – засты́нь,

Бездны ко́смоса́,

Утиши́тесь все́!

Пусть большо́й поко́й

Осия́ет ми́р

В час, когда́ вершу́

Жертву ги́мнами́!

Пусть змеи́ный сле́д

Поглоти́т земля́!

Прочь, крыла́тый зме́й¹⁵⁷⁰,

Скройся по́д земле́й!

Возлюби́вший хла́д,

Призрачну́ю ло́жь,

Облак вла́жных ду́ш,

Прочь под зе́млю, зме́й,

Что склика́ет псо́в,

Чья охо́та в ча́с

Принесе́нья же́ртв!

Душея́дных псо́в

Отгони́, Оте́ц,

От моли́тв и ду́ш,

Жизней и́ трудо́в!

Пусть серде́чный пло́д,

Что несе́м мы в да́р,

Будет ми́л в глаза́х

Твоих ве́рных слу́г –

Духов ве́стнико́в,

Перево́зчико́в,

Да вруча́т Тебе́

Наш хвале́бный ги́мн!

Положи́в нача́л¹⁵⁷¹,

Подошли́ к черте́¹⁵⁷²,

Время ги́мнам бы́ть,

Голос¹⁵⁷³ близ ума.

О, Блаже́нный, бу́дь

Полон ми́лости́!

Если я́, Оте́ц,

По-над ко́смосо́м,

Сверх судьбы́ свое́й

Тронул Тво́й уде́л, –  

Милосе́рден бу́дь! 

Есть ли гла́з, что столь му́др,

Столь вели́к, что взгляну́в

На Твой Бле́ск¹⁵⁷⁴ – не поме́рк?

– И бога́м не возмо́чь,

Непресту́пен Ого́нь¹⁵⁷⁵.

Отпада́ющий у́м¹⁵⁷⁶

Созерца́нья лише́н,

То, что о́крест Тебя́,

С обожа́ньем бере́т,

Устремля́ясь узре́ть

Недоступнейши́й Све́т,

Что над Бе́здной всегда́

Неусы́пной гори́т¹⁵⁷⁷.

С недосту́пных высо́т

Опусти́вшийся у́м¹⁵⁷⁸

В первосве́тный ви́д,

Увлече́нный и́м,

Упира́ется взо́р.

Собира́ет цве́т

Для моли́тв к Тебе́,

Да, от Све́та цве́т,

Укроти́в поры́в

В беспреде́льное́,

Возвраща́ет вно́вь

Всё твое́ к Тебе́¹⁵⁷⁹.

Ну, а что́ же зде́сь

Ну Твое́, – о, Ца́рь?!

Ты – Оте́ц отцо́в,

Ты – Себе́ Оте́ц,

Первый Ты́ Оте́ц,

Сын Себя́ Благо́й,

Ты – Еди́ное́

До Еди́ного́,

Корень ко́смосо́в

Перворо́дных¹⁵⁸⁰, У́м,

Что перве́й веще́й,

Семя те́х, что су́ть,

Центр всего́ и Све́т,

Видный с дву́х сторо́н¹⁵⁸¹,

Правда ве́щая́,

Ключ прему́дрости́,

Ум, что скры́т в луча́х

И в сия́нии́,

Самозря́щих гла́з,

Вечность по́роди́л¹⁵⁸²,

Вечно Са́м живо́й,

За страно́й бого́в,

За страно́й умо́в,

Но Твоя́ в них¹⁵⁸³ вла́сть,

Умно Ро́дший У́м,

Проводни́к бого́в¹⁵⁸⁴,

Духа Ты́ творе́ц

И Пита́тель ду́ш¹⁵⁸⁵.

Ты – исто́к ключе́й

Корень Ты́ корне́й,

Ты – родни́к нача́л,

Ты Одно́ мона́д,

Чисел Ты́ число́,

И мона́да и́

Вместе с те́м число́.

Умное́ и У́м,

Постижи́м умо́м,

Но до зна́ния́¹⁵⁸⁶,

Ты – Одно́ и всё,

Ты – Одно́ чрез всё,

Прежде все́х Одно́,

Семя Ты́ всего́,

Корень и́ росто́к,

Ты приро́да е́сть

В умных су́щества́х –

И Жена́ и Му́ж.

Сокрове́нный¹⁵⁸⁷ У́м,

Хорово́д ведя́,

Обтека́я па́дь

Безыме́нную¹⁵⁸⁸,

Говори́т – и вно́вь

Говори́т вот что́:

Ты – Рожда́ющи́й,

И Рожде́нный – Ты́,

Освеща́ющи́й,

Освеще́нный – Ты́,

Ты – и я́вное́,

И сокры́тое́,

Ты – Одно́ и всё,

И Одно́ в Себе́,

И Одно́ срез всё.

Ты изли́л Себя́

В порожде́нии́

Несказу́емо́м

Славной му́дрости́,

Мысли тво́рческо́й,

В порожде́нии́

Сына Бо́жьего́.

Но, изли́вшийся́,

Ты пребы́л Собо́й,

Недели́м Ты бы́л

И в деле́нии́

Порожде́ния́:

Был тогда́ и е́сть

Недели́мый Бо́г.

Славлю Тро́ицу́ –

Ту Еди́ницу́,

Что есть Тро́ица́,

Ту же Тро́ицу́,

Что Еди́ница́!

Ты дели́мая́,

Но не де́лишься́:

Умно де́лишься́,

Не раско́лота́

На куски́, как ве́щь.

Излива́ешься́

В Сыне му́дростью́

Воли О́тчей, не́т

В целом ми́ре сло́в

Для приро́ды се́й

Промежу́точно́й¹⁵⁸⁹.

Не дозво́лена́

О Сверхсу́щем ре́чь;

Нет и сло́в о То́м,

Кто есть и́з Него́;

И о Тре́тьем, То́м,

Кто из Пе́рвого́,

Не дозво́лено́,

Не зако́нно пе́ть.

Сокрове́нный чту́

Ипоста́сей сче́т.

Как не вся́кий зна́к

В строку пи́шется́,

Так посре́дница́

Несказа́нная́

Между у́мными́

Ипоста́сями́

Не стои́т в ряду́,

Но прису́тствуе́т¹⁵⁹⁰.

Несказа́нного Сы́н

Не име́ет име́н,

Чрез Себя́ Ты рожде́н,

Чрез рожде́нье яви́л

И Себя́ и Отца́,

Отчей во́лей яви́л¹⁵⁹¹.

Воля ве́чная Ты́,

Вечный Сы́н при Отце́.

Даже вре́мя, чей то́к

Бездноте́чен, глубо́к,

Даже ве́чность, чей ли́к

Досточти́м и свя́т,

Не уве́дали́

Сокрове́нного́

Порожде́ния́¹⁵⁹²,

Ибо ро́ды те́

Были я́влены́

Разом со́ Отцо́м,

Произве́дшим ве́к¹⁵⁹³.

Кто ж рассе́чь реши́л

Сверхиме́нного́?

– Смертные́ слепцы́,

И безбо́жные́,

Дерзкие́ уста́

С речью не́живо́й¹⁵⁹⁴.

Ты же У́мный све́т,

Светода́тель, лье́шь,

Чуждый вся́кой лжи́,

Чтоб не у́тону́ть

В мраке ве́щества́

Всем святы́х сердца́м.

Космово́ды пою́т

Тебе, Ца́рь, хвалу́,

Гимносло́вят умы́

О, Блаже́нный, Тебя́

Светоо́кие зве́зд¹⁵⁹⁵,

Окрест чьи́х славных те́л

Бытия́ хорово́д.

Гимносло́вят Тебя́

Те, что в ми́ре и вне́,

В пояса́х и вовне́¹⁵⁹⁶,

Те, кто ко́смоса ча́сть

Наблюда́ют, и те́,

При просла́вленны́х

Кормчих-а́нгела́х,

Кто суть – все́ пою́т –

И геро́ев ро́д

Не безве́стный ро́д,

Возмога́ющи́й

Смертных пу́ть подъя́ть,

Подвиг сво́й сверши́в

Тайный – все́ пою́т –

И Душа́ Ипота́сь

Непрекло́нная́,

И приро́да-душа́,

Та, что кло́нится́

К темной тя́жести́

Земляно́й – все ги́мн

О, Блаже́нный, Тебе́

Сообща́ пою́т.

И блаже́нная́

Та приро́да, чьё

Плодоно́шенье́

Силой ду́хов-семя́н

По кана́лам¹⁵⁹⁷ Твои́м

Увлека́емы́м,

Нисходя́щим и́з,

Обустро́ено́.

Ибо Ты́ – Госпо́дь

Не дурны́х миро́в,

Ты – приро́да приро́д,

Ты дае́шь той тепло́,

Что роди́т смертный ро́д,

Той, что о́браз е́сть

Жизни ве́чной¹⁵⁹⁸, что́б

И после́дняя́

Часть ничто́жная́

Удосто́ила́сь

Стать уча́стнице́й

Жизни ше́ствия́

Хорово́дного́.

Не дозво́лено́

Сброду до́нному́

Спорить с чи́стым вино́м

Наверху́, ведь что́

Было встро́ено́

В сущих хо́р веще́й

Основа́тельно́,

Не умре́т уже́,

Но друг дру́гом все́,

Чрез друг дру́га все́

Наслажда́ются́

Не во вре́д себе́.

Из суще́ств земны́х¹⁵⁹⁹

Сложен ве́чный кру́г

И согре́т Твои́м

Он дыха́ние́м¹⁶⁰⁰.

Из веще́й из все́х,

Ладно сде́ланны́х,

Цветом вся́кая́

Приукра́шена́,

Да и де́лом свои́м

Не оби́жена́.

Мать приро́да и́х

Собира́ет в хо́р:

Всю живу́щего́

Разногла́сицу́

Собира́ет она́

В гармони́чное́

Пенье стро́гое́,

Одногла́сное́.

Непреста́нно ве́сь

Мир пое́т Тебе́:

И Заря́ и Но́чь,

И Перу́н и Сне́г,

Небо – вы́сь огня́,

И земна́я тве́рдь.

Все Тебе́ пою́т –

Воздух и́ вода́,

Травы, ко́рни, листы́,

И пасу́щийся ско́т,

И тюле́ней стада́,

И осе́нних пти́ц

Гомоня́щий кли́н.

Так взгляни́ на мою́¹⁶⁰¹

Изнуре́нную́,

Изнемо́гшую́

Душу, что́ в Твое́й

Земле Ли́вии́,

Во святы́не Твое́й

Подвиза́ется́,

В протопо́пах градски́х¹⁶⁰²

Свято мо́лится́,

Хоть оку́тана́

Темным о́блако́м

Матерья́льного́,

Но Твой взгля́д, Оте́ц,

Видит всё наскво́зь.

Ныне се́рдце мое́

Гимносло́вие́м

Преумно́жило́сь

И пришло́ в восто́рг.

Огненны́й поры́в

Подгоня́ет у́м!

Засвети́ же, Ца́рь,

Возводя́щий све́т!

Убежа́вший ввы́сь

От плотски́х око́в

Пусть не ста́нет вно́вь

Средь земно́го зла́!

Но пока́ тюрьма́

Еще де́ржит те́л,

Пусть пита́ет судьба́

Несвире́пая́.

Всякий ду́х отжени́,

Запинаю́щий у́м,

И забо́та-печа́ль

Не терза́ет пусть жи́знь,

Чтобы ста́ть мне Твои́м

И име́ть досуг

[Созерца́нья для́].

Пусть того́, кто ра́з

По Твое́й благо́й

Воле у́скользну́л

От мирски́х сете́й,

Не броса́ет вно́вь

По лицу́ земли́,

Ибо о́н прине́с

Из святы́х степе́й,

Сам сплетя́, вено́к

[Отреше́нности́].

Чистых сла́вься, Во́ждь,

Огенны́х миро́в,

И Дитя́-Мудре́ц

Твоей му́дрости́,

Коего́ извёл

Ты из ло́на, что́

Выше вся́ких сло́в.

Пребыва́ет в Тебе́,

Но исшёл вести́

Духом му́дрости́

Во вселе́нной всё,

Чтобы сме́ртный му́ж,

Чей несча́стен пу́ть,

От мета́ний, трудо́в

Стал свобо́дным и́

В облада́нье бла́г

Жил, в лише́нье зо́л.

Разве стра́нно то́,

Что Созда́тель-Бо́г

Действие́м Свои́м

Отгоня́ет Ке́р¹⁶⁰³?

Я фраки́йский до́лг,

Заплати́ть пришёл –

О, вселе́нной Бо́г!

Ведь три го́да жи́л

Близ дворца́, что все́й

Властвуе́т земле́й¹⁶⁰⁴.

Там и тру́д, и боле́знь,

Многосле́зную́

Скорбь подня́л, тогда́

На плеча́х я не́с

Мать-оте́чество́¹⁶⁰⁵.

День за дне́м в борьбе́,

Лился по́т ручье́м,

Ночь за но́чью пла́ч,

Горе го́рькое́.

Храмы все́ Твои́

Обоше́л я, Ца́рь,

Простира́лся ни́ц,

Очи вы́плака́л,

В страхе, что́б мой пу́ть

Не случи́лся зря́,

Чтобы пра́здным мне́

Не поки́нуть Дво́р.

И фраки́йских я́

Умоля́л бого́в,

Халкидо́нских то́ж

Владык ма́лива́л.

Да и те́х люде́й,

Коих а́нгельски́

Увенча́л Ты, Ца́рь,

Нимбами́ луче́й,

Всех твои́х жрецо́в

Я проси́л помо́чь.

Сослужи́ли мы́,

Сорабо́тали́ –

На моли́тве, в дела́х

Вместе бы́ли мы́.

Мне не в сла́дость тогда́

Приходи́лась жи́знь –

Стеснена́ была́

Моя ро́дина́.

Ты лишь вы́зволи́л

Из несча́стия́ –

О, Влады́ка миро́в

Неветша́ющи́й!

Ведь когда́ душа́

Уж изне́могла́,

Изнури́лась пло́ть,

Обесси́лил ду́х, –  

Гибнуще́му Ты́

Жизни мо́щь вдохну́л,

Члены у́крепи́л,

Тяжким да́л труда́м

Добрый о́боро́т.

Сердцу мо́ему́ –

Что проси́ло, да́л:

Заверше́нье де́л.

Сохрани́ ж мой тру́д

В долготу́ време́н

Для ливи́йцев, Ца́рь,

Ради па́мяти́

О благи́х дела́х,

Что предпри́нял Ты́,

Ради те́х страсте́й,

Что душа́ снесла́.

По моли́твам мои́м

Пусть же бу́дет мне́:

Безсяте́жна жи́знь,

Без боле́зней и́

Без душе́вных ра́н,

Кер пита́ющи́х¹⁶⁰⁶.

Своему́ слуге́

Даруй у́мный ве́к,

Золото́й пусть до́ждь

Льется и́нде, что́б

Не пропа́л досу́г

Для небе́сного́.

Но и бе́дность пу́сть

Обойде́т мой кро́в,

Чтоб души́ поры́в

Близ земли́ зары́ть

Сирой не́ пришло́сь.

То и то́ во пра́х

Клонит се́рдце, и́

Нехотя́ оно́

Забыва́ет у́м,

Только е́сли да́шь

Силу, -- о́, Благо́й! –

Можно и́збежа́ть

Такой у́части́.

Мудрости́ свято́й,

Отче, Ты́ исто́к,

Да зажже́шь в мое́м

Средото́чии́

Умный све́точ, взя́в

Из Свое́й груди́¹⁶⁰⁷.

Молние́й свято́й,

Что из Си́лы¹⁶⁰⁸ бье́т,

Сердце по́рази́!

Дай мне зна́к того́,

Что я на́ тропе́,

Что веде́т к Тебе́.

Дай свою́ печа́ть¹⁶⁰⁹,

Чтобы о́тогна́ть

Духов ве́щества́ –

Матерья́льных псо́в –

От святы́х моли́тв

И от жи́зни мне́.

Тело со́храни́ть

В целости́ позво́ль, –

Не косне́тся пу́сть

Ненави́стное́

Зло уве́чия́.

И нескве́рный ду́х,

Сохрани́ – о, Ца́рь!

Хоть несу́ уже́

Грязное́ пятно́

Тьмы-мате́рии́,

Весь увя́з в страстя́х.

Ты – Спаса́ющи́й,

Очища́ющи́й,

Разреши́ от зо́л,

Хворей и́ око́в!

Ведь несу́ в себе́,

Твое се́мя, Бо́г –

Искорку́ ума́

Благоро́дного́,

Пусть и по́груже́н

В падь мате́рии́.

Но Ты Са́м вложи́л

Душу в ко́смос, Ца́рь,

Тем осе́мени́в

Сферу те́л умо́м!

Так поми́луй до́чь

Свою, Бо́г благо́й,

Я спусти́лась, что́б

На земле́ служи́ть,

Помога́ть Тебе́,

Стала ж я́ рабо́й, –

Колдовство́м меня́

Окова́ла но́чь,

Тьма мате́рии́.

Есть толи́ка си́л,

Что не ви́дит гла́з,

И еще́ не вся́

Расточи́лась мо́щь,

Но огро́мный ва́л,

Но прибо́йный ва́л,

Опроки́нувши́,

Ослепи́л меня́,

Ослепи́л меня́ –

Богови́дицу́.

Я кричу́ к Тебе́:

Защити́, Оте́ц!

Пожале́й, Оте́ц,

Ту, что ввы́сь и ввы́сь

Умною́ тропо́й

Пробива́ется́,

Хоть тесни́т меня́,

Цепени́т тоско́й

Наглость жа́дная́,

Зев мате́рии́.

Засвети́ же, Ца́рь,

Возводя́щий све́т,

Факелы́ зажги́¹⁶¹⁰,

Вспыхнет пу́сть любо́вь –

Погреба́льный о́гнь, –

Чтобы в ро́ст пошло́

Семя в те́мени́!

Возведи́ меня́,

Мой Оте́ц, на тро́н,

В силе све́та – да́й –

Жизнено́сного́

Остава́ться мне́,

Чтобы на́до мно́й

Не име́ла у́ж

Ни приро́да вла́сть,

Ни Ана́нки ни́ть,

Ни сама́ Земля́ –

Пусть ничто́ уже́

Долу не́ влече́т!¹⁶¹¹

Убега́ет ми́р

Зыбкий, при́зрачны́й

От слуги́ Твоего́,

Исчеза́ет из гла́з,

Пусть воста́нет ого́нь

Между мно́й и земно́й

Смертной да́вкой, Оте́ц!

Пусть бы жре́ц Твой сейча́с

Крылья у́мные вши́рь

Распласта́л – о, позво́ль!

И, моли́твенница́,

Пусть душа́ уж сейча́с

Понесе́т печа́ть,

О, Оте́ц, Твою́,

Ненави́стных бесо́в

Устраша́я – те́х,

Что из ло́гов, напа́в,

В нас безбо́жный поры́в

Будят ме́рзостны́й.

Но и в бе́зднах су́ть

Те, кто зде́сь, на дне́

Может о́твори́ть

Огенны́й восхо́д, –

Дай же зна́к святы́м

Истинны́м жреца́м

Распахну́ть врата́

Света пре́до мно́й,

Чтобы то́т, кто по́лз

По дурно́й земле́,

Не прина́длежа́л

Ей уж ни́когда́!

Пусть тот гла́с, что Ты́

Верным по́дае́шь –

Огненны́х трудо́в¹⁶¹²

Радостны́й вене́ц –

Здесь уж о́брету́,

И тепло́ наде́жд

Амбрози́чески́х!¹⁶¹³

Земляну́ю жи́знь

Вёл я – ка́юсь в не́й!

Пропада́й совсе́м,

Атеи́стов гно́й,

Что слепи́т глаза́!

Сгиньте го́рода́

И поги́бни вла́сть!

Пусть исче́знут все́

Сладости́-манки́,

Коими́ в рабы́

Обраща́ет тьма́

Наслажде́нья бе́з

Всякой ра́дости́!

О, страда́лица́!

Ты сполна́, душа́,

Впитыва́ешь и́х

До забве́нья бла́г,

Пьешь их до́ дрожже́й,

Донной ме́рзости́.

Кто к мате́рии́

На трапе́зу зва́н,

Сладким то́т сперва́

Будет у́гоще́н,

Но при сме́не блю́д

Избежа́ть нельзя́

Блюда го́рького́:

Многий пла́ч тогда́

Над ним го́сть твори́т.

Двойственны́ всегда́

Угоще́ния́

У мате́рии́.

Ведь тако́в зако́н,

Что нео́бходи́м

Для веще́й земны́х:

Коль вверху́ вино́,

То внизу́ есть сбро́д.

Чистое́ вино́ –

Сам Госпо́дь и Бо́г¹⁶¹⁴.

Сладостны́й крате́р

Душу о́пьяни́л:

Я коснулась зла,

Я уже́ в петле́,

Преступле́нье жже́т

Эпиме́тея́!

Ненави́жу зако́н

Я изме́нчивы́й,

Поспеша́ю про́чь

В поля бо́жии́,

В степь отцо́вскую́

Беззабо́тную́,

Раскрыва́ю крыла́

Я побе́га о́т

Угоще́ний те́х

У мате́рии́!

Посмотри́ на меня́,

Наделя́ющи́й

Жизнью у́мною́,

Вот – взгляни́ – душа́,

Что зове́т к Тебе́,

Что иде́т тропо́й

Восхожде́ния́!

Засвети́ – о, Ца́рь! –

Возводя́щий све́т,

Дай крыла́м разма́х,

Разруби́ петлю́!

Тех двойны́х страсте́й,

Коими́ гнете́т

Ложь-приро́да ду́х,

Душу гне́т к земле́,

Поосла́бь сило́к.

Дай – бегу́щей про́чь

От теле́сных зо́л –

Сил одни́м рывко́м

Дотяну́ть, Оте́ц,

До Твои́х доли́н,

Логов, где́ родни́к

Истека́ет ду́ш¹⁶¹⁵.

Я – вода́ с небе́с,

Я проли́та вни́з,

Так верни, Отец,

Поскоре́й наза́д,

В изнача́льный клю́ч,

В мой родно́й исто́к!

Так молю Тебя

Я, чей ве́к в бега́х,

Так молю́ Тебя́

Я – скита́лица́!

В перворо́дный Све́т

Влиться мне́ позво́ль,

В доме бы́ть Твое́м,

В царский хо́р вступи́в,

Возноси́ть с ним ги́мн.

Светом ста́в Твои́м,

В бездну зо́л земны́х

Вновь уж не́ вступа́ть.

Но пока́ еще́

Скован ве́щество́м¹⁶¹⁶,

Пусть расти́т меня́

Кроткая́ судьба́ –

О, блаже́нный Бо́г!

И в нача́ле, и́

В середи́не, и́

В расцвета́нье, и́

При исхо́де дня́,

Дня свяще́нного́

И боже́ственно́й

Ночи, – сла́влю я́,

О, Цели́тель ду́ш!

О, Цели́тель те́л!

Сла́влю я Тебя́,

О, гоня́щий хво́рь!

О, даю́щий у́м¹⁶¹⁸

И бестру́дную́

Подаю́щий жи́знь!

Не зато́пчет в гря́зь

Эту жи́знь души́

Толчея́ забо́т

Метари́ Земли́,

Матери́ скорбе́й,

Матери́ страсте́й, –

Да не о́скверню́сь

Ими ни́когда́!

Чтобы ви́деть ли́шь

Корень все́х веще́й,

Чтобы не́ отпа́сть

Из-за зло́бы А́т

От Тебя́, Оте́ц!

Будь же сла́вен Ты́,

Господи́н миро́в!

Возношу́ когда́

Гимносло́вия́,

И молю́сь когда́,

Пусть молчи́т земля́,

Всё, что в ко́смосе́

Пусть безмо́лвствуе́т,

Ибо всё – Твои́х

Дело ру́к, Оте́ц!

Смолкни во́й ветро́в,

Пересу́ды пти́ц

И дере́вьев шу́м,

Пусть безмо́лвные́

Ветер и́ эфи́р

Пенье слу́шаю́т!

Пусть пото́ки во́д,

Став бесшу́мными́,

Остано́вятся́,

От святы́х моли́тв

Прянут де́моны́,

Обита́тели́

Тьмы моги́л и но́р,

Прочь бегу́т все те́,

Что препя́тствую́т

Гимносло́вию́.

Ну а ду́хи, что́

Служат Го́споду́,

Те блаже́нные́,

Что Роди́телю́

Мира у́много́

В бездне де́ржат вла́сть

И на пи́ках го́р,

С благоскло́нностью́

Гимны слу́шаю́т, –

Посоде́йствую́т

Восхожде́нию́

Пусть в святу́ю Вы́сь

Литани́й мои́х!

О, Мона́да мона́д!

О, Оте́ц отцо́в!

О, Нача́ло нача́л!

Роднико́в Исто́к,

Корень Ты́ корне́й,

Звезд звезда́ ночны́х,

Космос ко́смосо́в,

Эйдос э́йдосо́в¹⁶¹⁹,

Бездна кра́соты́,

Семя скры́тое́,

Ты – Оте́ц веко́в,

Ты – миро́в Оте́ц,

Умных ко́смосо́в

Несказу́емы́х,

От кото́рых вни́з

Амбрози́йный ду́х,

Разделя́ясь на́

Массы тве́рдых те́л,

Излился́, второ́й

Тотчас ми́р заже́г –

Славлю я́ Тебя́,

О, Блаже́нный Бо́г!

Речью ги́мн пою́

И молча́ние́м –

Всё услы́шит Бо́г,

Всё уве́дае́т!

Первый Све́т, Дитя́

Перворо́дное́,

Мной хвали́м и Ты́!

Неизре́чного́

Сын Роди́теля́,

Вместе с Ни́м Тебя́

Прославля́ю я́!

За Тобо́ю, Сы́н,

Прославля́ю всле́д¹⁶²⁰

Родову́ю бо́ль,

Порожда́ющую́

Волю, Ду́х Свято́й,

То – Нача́ло, что́

Посреди́не е́сть:

Для Роди́теля́

И для Сы́на – Це́нтр.

Это – Ма́ть Сама́

И Сестра́ и До́чь,

Корни скры́тые́

Родов я́вственны́х.

От Роди́теля́

К Порожде́нному́

Излия́ние́,

В центре су́щее́,

Само О́трасль е́сть,

Бог из Бо́га е́сть,

Ради Сы́на Бо́г.

В силу сла́вного́

Излия́ния́

Сын как ра́з и е́сть

Отрасль О́тчая́.

Ты, Еди́ница́,

Есть и Тро́ица́,

Пребыва́ешь Ты́

Уже Тро́ице́й.

Умно де́лишься́,

Не раско́лота́.

Двинувши́сь впере́д,

Во Отце́ есть Сы́н.

Будучи́ вовне́,

Правит о́тчьим О́н,

Низводя́ в миры́

Жизнь из Ро́дника́,

Коим О́н и Са́м

Жизнью на́пое́н.

Вместе со́ Отцо́м

Славлю Ло́гос я́!

От Ума́ рожде́н

Неизре́чного́,

Сын есть Ло́гос, О́н

Первым пря́нул вне́

Корня пе́рвого́,

И рожде́ние́

Сына сла́вное́

Стало ко́рнем все́х,

Кто поздне́й рожде́н.

Ведь Еди́ница́

Неизре́чная́ –

Семя все́х веще́й –

Вещи все́ Тобо́й

Позасе́яла́.

Ибо Ты́ во все́м,

И приро́ды все́ –

Сверху до́низу́ –

Чрез Тебя́ блага́,

Сыне, Отчие́

Принима́ю в да́р.

Чрез Тебя́ – о, Сы́н! –

Наслажда́ются́

Жизнью ра́достно́й

Плодови́тою́.

Чрез Тебя́ – о, Сы́н! –

Обраще́ние́

И нетле́нное́,

И бестру́дное́

Сферы ко́смоса́;

И в обра́тном кружи́т

Направле́нии́

Весь воро́нка-ми́р,

Седмири́ца зве́зд –

Твоей во́лей, Сы́н, –

Столь вот мно́гие́

Полость ко́смоса́

Звезды-све́точи́

Приукра́сили́.

            По-над впа́дино́й¹⁶²¹

Соверша́я кру́г,

Неразры́вным Ты́

Держишь хо́д време́н,

Под Тобо́й внизу́ –

О, блаже́нный Бо́г! –

По зако́нам святы́м,

На утёсах бе́здн

Лучеза́рных зве́зд

Кроткие́ стада́.

            Ты же – в не́беса́х,

Ты и в во́здухе́,

Ты же на́ земле́,

Ты и по́д земле́й –

Всюду де́лишь тру́д,

Уделя́ешь жи́знь.

Ты – глава́ ума́,

Наделя́ешь и́м

Смертны́х и бого́в:

Тех из сме́ртных, кто́

Принял с ра́достью́

Умной у́части́

Ливень. Ты́ дае́шь

Душу и́з Души́¹⁶²²

И приро́ду те́м,

Кто свой ве́к связа́л

С неусы́пною́

Мирово́й Душо́й.

            Эмбрио́н души́,

            Что сего́дня в на́с,

Пупови́ной сши́т,

Вечный Сы́н, с Тобо́й.

То ж, в чем ду́ха не́т,

Из сыно́вних не́др

Для себя́ бере́т

Связь свои́х часте́й:

Из отцо́вских чре́сл

Твоей си́лой, Сы́н,

Сообща́ется́

Связность все́м веща́м.

Из Еди́ницы́

Вниз веде́т кана́л

Жизни, до́ земли́,

Проходя́ наскво́зь

Недосту́пные́

Умные́ миры́,

Из кото́рых к на́м

Льется бла́г пото́к,

Форма у́мная́

В космос ви́димы́й.

            В этом во́т второ́м

            Мире чу́вственно́м

Гелио́с второ́й

Чувственны́м глаза́м

Свет несе́т второ́й.

Светоч чу́вственны́й

Сын есть у́много́

Солнца. Во́ главе́

Он¹⁶²³ мате́рии́

Становя́щейся́,

Погиба́юще́й.

Он – чека́н Отца́,

Солнца У́много́,

Для веще́й внизу́,

Чувственны́х веще́й¹⁶²⁴.

Им дае́т блага́,

Кои Ты́ реши́л –

О, пресла́вный Сы́н! –

Низшим да́ть веща́м.

Высший зна́ний сло́в,

Ум умо́в благо́й –

О, приро́да приро́д! –

Душа ду́ш, Оте́ц,

На коле́ни себя́

Поверга́ю, ни́ц

Простира́юсь я́ –

Твой слуга́ слепо́й,

Умоля́ющи́й.

            Светода́тель-бо́г,

Света у́много́

Дарова́тель-бо́г,

Пожале́й, благо́й,

Душу, что́ в мольбе́.

Прогони́ боле́знь,

Душея́дную́

Суету́ отста́вь!

Прогони́, Оте́ц,

Пса подзе́много́,

Демона́ земли́

Ненасы́тного́.

Прочь от де́л мои́х,

От моли́тв мои́х,

Прочь от жи́зни, про́чь

От души́ мое́й!

Сила стра́сти, ро́в

На доро́ге вве́рх,

Запина́ющи́й

Бога и́щущи́х,

Будь вне те́ла, пёс,

Будь вне ду́ха, пёс,

Убеги́ же, сги́нь,

Наше всё оста́вь,

Бес мате́рии́!

            Дай же мне́ в друзья́

Ангело́в святы́х,

Святой си́лы ве́сть

Возвеща́ющи́х,

Вестнико́в святы́х

Богосве́тных сло́в¹⁶²⁵!

Дай же мне́ в друзья́

Сердцу ми́лого́

Благ пода́теля́,

Жизни и́ души́,

И моли́тв и де́л

Охрани́теля́!

Чистым о́т стыда́

Дух, от хво́ри – пло́ть,

Пусть убе́реже́т,

Даст душе́ забы́ть

Страсти, что́бы зде́сь

Возмогла́ разви́ть

Умные́ крыла́

Бедная́ душа́!

Чтобы в жи́зни по́,

После все́х око́в,

После тя́гот тьмы́

Заверши́лся пу́ть

Жизнью, что́ чиста́

От мате́рии́,

В Твоих до́лах, Ца́рь,

Где между́ холмо́в

Бьет родни́к души́!

Дай же мне́, Оте́ц,

Руку, по́зови́,

Душу, что́ в мольбе́,

Возведи́ к Себе́

От мате́рии́!

                                     Восславим Девы Ча́до,

Невесты неневе́стной,

Из-под судьбы уше́дшей,

Замужество и ро́ды

Свершившей без сои́тья!

Воленья неизре́чны

Отца – вот было се́мя

В рождении Христо́вом.

Святые роды Де́вы

В обличье челове́ка

Того явили, Кто́ к нам

Решился перепра́вить¹⁶²⁷

К нам, смертным Свет Исто́чный.

Так что Марии о́тпрыск

Познал эонов ко́рень.

Христос есть Свет Исто́чный,

Луч Отчего сия́нья,

Материи раздра́в тьму,

На души чистых све́т льет.

Сын Божий – Ктистор¹⁶²⁸ ми́ра,

Сферическими зве́зды

Ты сделал и земны́ми

Центр укрепил корня́ми,

И Ты же челове́ку

Спаситель есть – о, Чу́дный!

Прикованную к сме́ртным

Составам и к судьба́м форм

Вещественных, поми́луй,

Создатель, дочь! Болезней

Мучения изба́вь и

Телесных членов си́лу

Спаси от поврежде́нья!

            Моим словам дай ве́ру,

Моим делам же – сла́ву,

Позволь мне быть досто́йным

Преданий древней Спа́рты

С Киреной. А душа́ пусть,

Не сломлена скорбя́ми,

Жизнь кроткую прово́дит,

Во благо плодоно́сит,

            Обоими глаза́ми

            Во Свет Твой погрузи́вшись,

Чтоб поспешить скоре́е

В дорогу без возвра́та,

Страстей избегнув до́льних,

Материю омы́вши,

Вступить в души исто́чни́к.

Так сделай кифаре́да

Жизнь ясной и нескве́рной,

Чтобы Тебе, Сын Бо́жий,

Мог написать он пе́сню,

С Тобой Твой Корень сла́вить –

Громаду Отчей че́сти,

И Дух, что пребыва́ет

С Отцом и Сыном вме́сте

Меж Отраслью и Ко́рнем.

            Пусть – восхваляя Си́лу

            Отцовскую – Твои́м, Сын,

Я гимном родову́ю

Души утишу му́ку!¹⁶²⁹

Источник Сына, ха́йре¹⁶³⁰!

                        Отцовский Образ, ха́йре!

Основа Сына, ха́йре!

                        Печать отцова, ха́йре!

О, Сила Сына, ха́йре!

Краса Отцова, ха́йре!

Дах непорочный, ха́йре!

Центр меж Отцом и Ча́дом

Есть Дух, Который вме́сте

С Отцом пошли – о, Сы́не!

Во укрепленье кры́льев

Души, во исполне́нье

Божественных даро́в всех!

Вместе с Те́м, Кто́       запреде́ле́н                  неизре́чны́м

Едине́нья́м,                  Вместе в Те́м, Кто́       Саморо́дны́й

Есть исто́чни́к,                        прославля́ю́                 Сына Бо́га́ –

Ты украше́н                 умным цве́то́м             венка ги́мно́в,

Ты – еди́ны́й,              Одного́ Сы́н                славный о́тпры́ск,

Ветвь бессме́ртья́!       Несказа́нно́й                Отчей во́ли́

Сын яви́лся́,                из сокры́ты́х                непости́жны́х

Отчьих ло́го́в:             плод роди́лся́,             Отец я́вле́н,

Стали ро́ды́                 открове́нье́м                для Ума́, что́

Бьет из це́нтра́             роднико́м, хо́ть           вода в Не́м же.           

Ума Му́дро́сть,            Красоты́ Све́т¹⁶³²,        Сыне Божи́й,

Породи́вши́й               пожела́л, что́б             Сам рожда́л Ты́.

Ты есть се́мя́,               просвеща́е́шь               то, что скры́то́,

Ты нача́ло́м                 стал для ми́ра́              – повеле́л Бо́г

Извети́ вни́з                 из умно́го́                    телам фо́рмы́.

Мудро пра́ви́шь          колесни́це́й                  Ты небе́сно́й,

Пасешь ста́до́              звезд лучи́сты́х,          Ты кружи́шься́

В хорово́де́                  смертной жи́зни́¹⁶³³     Царь, Кто вла́сте́н

Над хора́ми́                 духов бо́жьи́х¹⁶³⁴,        над фала́нго́й

Демоно́в, и́                  разделя́е́шь                  близ Земли́ Ты́

Недели́мы́й                  горний Ду́х, и́              сопряга́е́шь

Вновь с исто́ко́м         его во́ду́,                      избавля́я́

Смертных пле́мя́         от наси́лья́                   лютой сме́рти́.

Так прими́ же́              соплете́нны́й                для Тебя́, Сы́н,

Венок ги́мно́в              Безмяте́жно́й               надели́ Ты́

Певца жи́знью́!            Вод блужда́нье́            в жерлах у́сти́й,

Матерьа́льны́х             волн уда́ры́,                 тела хво́ри́

И души́ то́ж –              прекрати́, Бо́г!             Рвенье стра́сти́

Усыпи́, да́                    мимо и́ду́т                   нищета́ и́

Всё бога́тство́.             А труды́ пу́сть             небезве́стны́

Мои бу́ду́т,                  добрый слу́х пу́сть      пронесе́тся́

Меж наро́до́в,              красноре́чье́                 увенча́е́шь

Кроткой си́ло́й,           чтобы у́м жи́л              при досу́ге́

Без волне́ни́й,              без стена́ни́й                от забо́ты́,

Но чтоб вла́го́й           вознося́щи́х                 ввысь кана́ло́в

Ороша́лся́                    ум, рожда́я́                  Неба му́дро́сть!

Снова за́ря́,                  свет прихо́ди́т,

И сия́е́т                        день за но́чью́.

Гимном но́вы́м            славь же, се́рдце́,

Бога, что́ да́л               свет восхо́ду́,

Ночи звёзды                – хорово́д то́т,

Что обхо́ди́т                космос те́мны́й.

Многобу́рны́й             матерьа́льны́й

Океан скрыт,               гладь эфи́ра́,

При восхо́де́                цвета не́жно́сть,

Где Селе́ны́                 колесни́ца́,

Умыва́я́сь                    блеском сла́вы́,

Торит пу́ть по́             краю не́ба́¹⁶³⁶.

Над восьмы́м же́         звездовра́то́м,

Ток беззвёздны́й,        что со все́ми́

Существа́ми́,                что в нем скры́ты́,

Путь сверша́е́т             в направле́нье́

Встречном те́м, кто́     хорово́ди́т

Ума о́кре́ст –               Ум вели́ки́й

Под крыла́ми́              (крылья се́ды́)

Сберега́е́т                    все верши́ны́

Царя-Ми́ра́.                 Ну а да́льше́

Тишь блаже́нства́        покрыва́е́т

Разделе́нье́                   без дробле́нья́

Существ у́мны́х           и реко́мы́х

Умопо́сти́                    гаемы́ми́.

О, еди́ны́й                    ключ и ко́ре́нь!

В светах фо́рма́           трех сия́е́т!

Где Отцо́ва́                  бездна, та́м и́

Славный Сы́н е́сть –   Чадо се́рдца́

Там где Му́дро́сть,      что твори́т ми́р,

Там и Ду́х Свя́т,          просия́л Све́т

Единя́щи́й                   [мир и Бо́га́]¹⁶³⁷.

О, единый                    ключ и ко́ре́нь,

Ты бога́тство́               поднял бла́га́

Через Сы́на́.                 Сын – сверхсу́щи́й,

Порожде́нья́                закипа́ю́т

В Нем поры́вы́.           Своим све́то́м

Полага́е́т                      путь нару́жу́

Свету су́щи́х,               что таи́ли́сь

В божьих не́дра́х.       И отсю́да́

Происхо́ди́т                 лик бессме́ртны́х

Внутрими́рны́х            госуда́ре́й,

Славу у́мны́м               поют су́щи́м,

Эйдос-се́мя́,                 первый э́йдо́с

Воспева́ю́т.                  Не далёко́

От Роди́вши́х,             к порожде́нья́м

Благоскло́нны́х,          юных во́йско́

Ангело́в, что́               не старе́ю́т:

То сбира́ю́т                  воеди́но́

Красоту́, во́                  Ум впери́вши́сь,

То, смотря́ на́              обраще́нье́

Сфер плане́тны́х,         надзира́ю́т

Мира до́лы́,                 увлека́я́

Космос го́рни́й            ко преде́ла́м

Матерья́льны́м,           где приро́да́,

Оседа́я́,                        толпы бе́со́в

Порожда́е́т                  многошу́мны́х

И злохи́тры́х.              И геро́е́в

Пыл отсю́да́;                и отсю́да́ ж

Дух, разли́ты́й             близ земли́, о́н

Оживля́е́т                    ее ча́сти́

Формами́, что́              преиску́сны́.

И всё э́то́ –                   Твоей во́ле́й.

Корень Ты́ е́сть           сущих ны́не́,

Бывших пре́жде́,         тех, что бу́ду́т,

И возмо́жны́х.             И Оте́ц Ты́,

Ты – и Ма́ть, и́                        Муж и Же́на́,

Ты – и го́ло́с,              и безмо́лвье́,

Ты – приро́да́,             что рожда́е́т

Вновь приро́ду́,           Ты есть Ца́рь и́

Веков ве́чно́сть.          Так воскли́кне́м:

Мира Ко́ре́нь –            мега ха́йре́¹⁶³⁸!

Сущих Се́рдце́ –         мега ха́йре́!

О, мона́да́                    чисел вла́стны́х,

Тех нетле́нны́х,           тех царе́й, что́

Раньше сущих¹⁶³⁹ –     мега ха́йре́!

Мега ха́йре́!                 Ибо ра́до́сть –

Дело Бо́жье́!                Мега ха́йре́!

Господи́, бу́дь             милости́в мне́!

Приклони́ слу́х –         вот хоро́в ги́мн!

Мудрости́ све́т             мне яви́ Ты́,

Славу сча́стья́,             радость жи́зни́

Безмяте́жно́й –            о, возле́й же́!

Благово́нно́й               да ума́щу́сь!

Уведи́ про́чь                нищету́ и́

Зло бога́тства́,             хвори чле́но́в,

Страстей на́ти́ск          акосми́чны́й,

Скорби се́рдца́                         и забо́ты́

Отжени́ о́т                   моей жизни!

Пусть не при́му́т          от бед до́льни́х

Судьбы тя́же́сть          ума кры́лья́,

Подай, Бо́же́,               парить в хо́ре́

Существ у́мны́х,          справлять Сы́на́

Святой та́йны́й            сплошной пра́здни́к!

                        Первым я́ обрел ла́д, чтобы́ –

                        Девы Сы́н – воспева́ть Тебя́,

                        В новом стро́е кифа́ры зво́н

                        О бессме́трном звучи́т благо́м

Иису́се Соли́мском¹⁶⁴¹ стру́н!

Будь же, Ца́рь, благоскло́нен к на́м,

Прими ме́лосы пе́ни́я.

Гимном сла́вим вели́кого́

Сына Бо́жья, Кто Са́м есть Бо́г,

Космотво́рца Дитя́, Эо́н

Породи́вшего Бо́га Сы́н¹⁶⁴²,

Ты – приро́да, что е́сть во все́м,

Беспреде́льная му́дрость: для́

Обита́телей не́ба – бо́г,

Для подзе́мных суще́ств – мертве́ц.

Удиви́лось иску́сство в ча́с,

Многому́дрое в ча́с, когда́

Маги ви́дели све́т звезды́

(Знак, что Ты́ спусти́лся из не́др

Смертной же́нщины) – кто́ сокры́т,

Кем яви́тся пота́йный Бо́г,

Будет бо́г Он иль сме́ртный му́ж,

Или ца́рь – их расче́т молча́л.

Так неси́те же все́ дары́:

Смирну для́ погреба́льных же́ртв,

Золото́ для украше́нья за́л,

Храму – ла́дан, прия́тный ды́м.

Ты есть бо́г – значит, ла́дан Тво́й,

Ты есть ца́рь – золото́ возьми́,

Да и сми́рну, смотря́ впере́д!

Ты очи́стил и тве́рдь, и по́нт,

И пото́ки возду́хов – пу́ть

Для подлу́нных духо́в к земле́ –

И глубо́ко запа́вший ми́р.

Ты – прише́дший на по́мощь Бо́г

Тем, кто ста́л населя́ть Аи́д.

Будь же, Ца́рь, благоскло́нен к на́м,

И свяще́нный прими́ напе́в!

                        Пойте, стру́ны, дори́йский ла́д¹⁶⁴⁴,

                        Им да сла́вится Де́вы Сы́н!

Звон отде́ланных ко́стью ли́р¹⁶⁴⁵,

Пусть услы́шит бессме́ртный Бо́г!

Беспеча́льной да бу́дет жи́знь,

Недосту́пной для все́х скорбе́й!

Пламя в се́рдце мое́м зажги́

От исто́чника у́мных ду́ш¹⁶⁴⁶!

Мощи чле́нов, здоро́вья, де́л

Славных – ю́ности да́й мое́й,

Годы зре́лости при́веди́

К ясной ста́рости, да́ цвете́т

Со здоро́вием ра́зум мо́й.

О Нетле́нный, молю́ храни́,

Брата – о́н не уше́л едва́ –

Угаси́л Ты печа́ль и сто́н,

Слезы, о́гнь, оживи́в его́,

Отче, для́ Своего́ слуги́.

Не лиши́ же, кого́ верну́л!

Защити́ двух мои́х сесте́р,

Двух племя́нников не́ оста́вь,

Под Твое́ю руко́ю пу́сть

Будет ве́сь Гесихи́дов до́м.

И супру́гу мою́ – о, Ца́рь! –

Ту, кто де́лит со мно́й посте́ль,

Сохрини́! Не косне́тся пу́сть

Ни забота́, ни хво́рь, ни тру́д,

Душа в ду́шу, верна́, легка́,

Да пребу́дет, не зна́я та́йн

Злообма́нной игры́ греха́!

Непоро́чным да со́храни́т

Наше ло́же, престу́пные́

Страсти пу́сть не тесня́т ее́!

От земны́х пусть свобо́дна око́в,

Отложи́в земляну́ю жи́знь,

И душа́ моя бу́дет с не́й¹⁶⁴⁷

Спасена́ от ско́рби и А́т.

О, позво́ль, воспева́ть мне ги́мн

В хорово́де Твои́х святы́х!

Снова зво́н безупре́чных ли́р

Зазвучи́т в славу о́тчую́,

Новый ги́мн я сложу́, Благо́й,

Чтоб петь му́жество, Сын, Твоё!

                        Славный, Мно́голюби́мый Сы́н,

Гимносло́влю Тебя́, Благо́й,

Чадо Де́вы Соли́мской! Ты́

Из вели́ких садо́в Отца́

Змея дре́внего сня́л сило́к –

Деве пе́рворожде́нной зме́й

Предложи́л запреще́нный пло́д.

Гимносло́влю, Уве́нчанны́й,

Славнй, Де́вы Соли́мской Сы́н!

Низоше́л до земно́го Ты́,

Тело сме́рти понёс с тем, что́б

Средь суще́ств однодне́вных бы́ть.

Ниже Та́ртара пря́нул, где́

Мириа́ды держа́ла сме́рть,

Мириа́ды наро́дов ду́ш,

Древний дро́гнул тогда́ Аи́д –

Пожира́ющий ду́ши пёс <…>

Тяжкора́нящий зло́бный ду́х

Был уде́ржан в тюрьме́ свое́й.

И хоры́ освяще́нные́

Получи́ли свобо́ду, Ты́

Гимносло́вья возне́с Отцу́

Со фиа́сами чи́стых ду́ш.

Гимносло́влю, Уве́нчанны́й,

Славный, Де́вы Соли́мской Сы́н!

Когда Ты́ восходи́л, Госпо́дь,

Без числа́ племен де́монски́х,

Убоя́вшись, бежа́ли про́чь,

Изуми́лся бессме́ртный хо́р

Чистых зве́зд, просия́л эфи́р,

И настро́ил гармо́ний Оте́ц

Семистру́нную ли́ру¹⁶⁴⁹ та́к,

Чтобы пе́ть триумфа́льный ги́мн!

Златой Ге́спер – Кифе́ры све́т –

Вестник дня́ и зари́ звезда́

Улыбну́лись¹⁶⁵⁰. Рога́тый о́гнь

Перед па́стырем но́чи¹⁶⁵¹ ше́л.

Золоты́е власы́ Тита́н¹⁶⁵²

Развива́ться отбро́сил наза́д,

Зная: Тво́й неизре́чный сле́д

Есть нача́ло его́ огня́,

О, иску́снейший ма́стеро́в,

Сыне Бо́жий!

            Раскры́в крыла́,

Ты взоше́л на небе́сный сво́д,

В сферу у́мную за́ лазу́рь,

Благ исто́чника Ты́ дости́г

И Молча́щего Не́ба, та́м

Нет бессты́дных мате́рии́

Кер, волне́ний бездо́нных зо́л,

Но нетле́нная ве́чность та́м

Изнача́льнорожде́нная́,

Молода́я и ста́рая́,

Что храни́т и дае́т бога́м

Бытие́ – там тепе́рь Ты, Сы́н!

            Лад дори́йски́й,           пусть форми́нга́

            Твоей пе́сне́й               облада́е́т!

            После Лесбо́са             напе́во́в

И тео́ски́х                    – время ги́мно́в

Посерье́зне́й.               Нет в них сме́ха́

Дев преле́стны́х,          нет нежне́йши́х

Отроко́в, кто́               в вожделе́нно́м

Лет расцве́те́.               Но нескве́рны́й

Мудрости́ пло́д           богоро́дны́й

Понужда́е́т                   ради пе́сни́

По кифа́ры́                  струнам гря́ну́ть,

От медвя́но́го              безу́мья́

Нудит бе́жа́ть              земной лю́бви́.

Красота́ – что́?                        Злато, сла́ва́,

Власть? Что ца́рски́х   блеск отли́чни́й –

Рядом с бо́жье́й           мыслью чу́дно́й?

А моя́ пу́сть                 тихой бу́де́т

И безве́стно́й               жизнь для мно́ги́х:

Да, для про́чи́х                        неизве́стно́й,

А для Бо́га́                   знамени́то́й.

Да пребу́де́т                 со мной му́дро́сть –

Благо ю́ны́х,                старцев бла́го́ –

Власть име́ть что́б      над бога́тство́м,

Безмяте́жно́                 сносить бе́дно́сть.

Улыбаю́ща́яся                         му́дро́сть

Отврати́т вре́д             забот го́рьки́х,

Коль иму́ще́ства          дово́льно́,

Чтоб сосе́д тво́й          спал споко́йно́,

А тебя́ что́б                 не сгиба́ло́

К мыслям че́рны́м       нището́ю́.

Песнь цика́ды́              ты послу́ша́й,

Пьющей ро́сы́             ранним у́тро́м.

Зазвуча́ли́                    сами стру́ны́,

Слышны хо́ры́                        стали бли́зко́.

Из боже́стве́нного       у́стья́

Песнь кака́я́                 изольется?

Саморо́дно́е                Нача́ло́,

Отец су́щи́х,                Нерожде́нны́й,

Сущий в го́рне́м,         выше не́ба́

На престо́ле́                 неизме́не́н

Восседа́е́т                    облаче́нны́й

В неруши́мо́сть           высшей сла́вы́¹⁶⁵⁴.

О, гена́да́                     святых ге́на́д!

О, мона́да́                    прежде мо́на́д!

Наивы́сши́х                 простоту́ Ты́,

Единя́щи́й,                  порожда́е́шь

В сверхприро́дны́х¹⁶⁵⁵,            Отец, ро́да́х!¹⁶⁵⁶

Прянувши́ во́ вне,       Мона́да́ –

Через э́йдо́с-первосе́мя́,

Неизре́чна́я,                 изли́вши́сь –

Трехверши́нно́й          стала си́ло́й¹⁶⁵⁷.

Сверхприро́дны́й        так исто́чни́к

Красото́й ча́д               увенча́лся́:

Вырыва́ю́тся                из Це́нтра́

И резвя́тся́                   окрест де́ти́.

Стой, форми́нга́!         Таинств де́рзко́

Не пока́зы́вай              профа́но́в

Толпам. Спо́й же́        о земно́м на́м,

Скрыв молча́нье́м       святость вы́шни́х!

Теперь у́же́                  лишь к творе́нью́

Новых ми́ров              ум напра́вле́н.

Смертным ду́ха́м         став нача́ло́м,

Ниспусти́лся́                Ум нетле́нны́й

Во мате́ри́ю,                пото́мо́к

Боговла́стны́х¹⁶⁵⁸,        отпрыск сла́бы́й:

Целый во́ Всё              погрузи́лся́:

Целый в це́ло́е,            враща́е́т

Свод небе́сны́й,           сохраня́я́сь

Целым в ча́стя́х,          кои ве́де́т.

Раздели́вши́сь,                         в колесни́цы́

Звезд воше́л, в ангелов ли́ки́.

В тяжких у́за́х             быв, земну́ю́

Обрел фо́рму               – что, отпа́дши́

От роди́вши́х,             в тьме забве́нья́

Захлебну́ла́сь,              силой тре́во́г

Восхити́ла́сь                горькой зе́мле́й –

В смертное́ Бо́г           погруже́нны́й.

И в закры́ты́х              свет глаза́х е́сть,

Даже те́, кто́                 пал в пучи́ну́,

Сохрани́ли́                  части си́лы́

Возводя́ще́й                – убега́я́

От жите́йски́х              треволне́ни́й,

Вдруг восста́ну́т          беззабо́тны́

На доро́гу́                    ту святу́ю́,

Что к отцо́ву́                ведет Дво́рцу́.

О, блаже́н, кто́             ненасы́тны́й

Зев мате́ри́и                 избе́гну́л,

Оторва́вши́сь               от земли́ кто́

В Бога пу́ть сво́й         направля́е́т!

О, блаже́н, кто́ –          отыгра́в ро́ль,

Отстрада́в тру́д,           после за́бо́т,

Что роди́ли́                  сласти зе́мли́, –

Встанет на́ пу́ть,          на Ума́ пу́ть,

Узрит бе́здну́               Богосве́та́.

О, как тру́дно́              распять се́рдце́

Во всю ши́рь кры́л      вознося́ще́й

Любви го́рне́й!            Не гаси́ ли́шь

Порыв у́мны́й,             и яви́тся́

Близко О́те́ц,               для объя́тья́

Раскрыв ру́ки́.             Освети́т лу́ч,

Павший свы́ше́,           твои тро́пы́,

Распахну́тся́                 Ума до́лы́,

Красоты́ ми́р,              Божье ца́рство́.

Пей же, ду́ша́,              вот и ро́дни́к!

Пей же, ду́ша́,              влагу бла́га́!

Умоля́й же́                   о защи́те́!

И не ме́дли́!                 Восходи́ же́!

Земляно́е́                     земле о́ста́вь!

Слейся с О́тцо́м,          будь бог в Бо́ге́,

В хоре бо́го́в.              Прямо се́йча́с!

                        Сын Того́, Чья вла́сть

                        В небеса́х, вонми́

Рабу гре́шному́,

Что сейча́с перо́м

Сей выво́дит ги́мн.

Свободи́ меня́

От внедри́вшихся́

В душу гря́зную́

Зло пита́ющи́х

Пагубны́х страсте́й.

Дай уви́деть мне́ –

О, Ису́с Сотэ́р! –

Свет боже́ственны́й,

Что вокру́г Тебя́.

Чтоб воспе́л я пе́снь

Исцели́телю́

Наших ду́ш и те́л

Со вели́ким Отцо́м

И Святы́м Духо́м¹⁶⁶⁰.

Возвратившись, в связи с метрической версией, к гимнам Синезия, я нашел свой первый прозаический перевод весьма неудовлетворительным. Кое-что мною было поправлено уже в этой метрической версии. Остальное надеюсь исправить во втором издании, которое рассчитываю осуществить в следующем, 2015 году. Понимаю, впрочем, что такие тексты могут перерабатываться многократно.

Что касается метрики гимнов: I, II и X гимны написаны монометрическим анапестом по схеме: U U _ U U U. Гимн III – четырехстопным спондическим неполным стихом по схеме:

   _ _   _ _   U. Гимн IV – малым   ионическим триметром по

схеме: U U _ _   U U _ _  U U _ U. Гимны V, IX – малым ионическим диметром – по схеме:  U U _ _   U U _ U. Гимны VI,

VII, VIII – Синезиевой стопой (размером, который изобрел сам Синезий) – U U _   U U _   U _. (Знак U обозначает короткий/ безударный слог, знак _ обозначает слог длинный/ударный, знак U обозначает, что слог может быть ударным или безударным.)

Теперь несколько слов о поэтике гимнов. В силу того, что греческое ударение обозначает скорее длительность слога, нежели его ударенность в нашем понимании этого слова, греческие стихи несравненно больше напоминают церковные погласицы, нежели силлабо-тонически организованную речь, начавшую называться поэтической на Руси с конца XVII века. А поскольку за каждым поэтическим жанром, неразрывно связанным с размером, в греческой поэтике был жестко закреплен определенный диалект греческого языка, а вместе с ним и лексика (для V века нашей эры уже довольно архаическая), так что для большинства творцов и слушателей этого жанра речь шла о несколько отчужденном метрически организованном говорении, – то наше сравнение с церковно- или древнерусской поэтикой, как они воспринимаются из дня сегодняшнего, еще уместнее. Кроме того, вся древнегреческая поэзия пелась: либо соло в сопровождении кифары, либо хорами; наши переводы этого учесть не могут в принципе, так что ни о каком адекватном переводе на русский язык древнегреческой поэзии речи ни сейчас, ни в обозримом будущем идти не может. Любой наш перевод имеет в своем распоряжении единственное поэтическое средство – скандирование, т. е. только ритмически организованную речь. Чтобы понять, каков здесь может быть градус погрешности, возьмите текст какой-нибудь известной песни – например, «Призрачно всё в этом мире бушующем», – отвлеките его от мелодии и скандируйте полученные амфибрахии.

Несмотря на толикое наше убожество, то единственное, что находится в нашем распоряжении, мы должны пускать в дело (поистине, выходя на утлом суденышке в огромное море, – как где-то говорит Григорий Богослов, – и не удивляясь погибели наших порывов).

Похвала античной философии¹⁶⁶¹

(Вступительная лекция, прочитанная на кафедре истории эллинистической и римской мысли Королевского колледжа в пятницу, 18 февраля 1983 года)

«Каждый из вас ждет двух вещей от моей вступительной речи: прежде всего я поблагодарю тех, из-за кого я смог прийти сюда, а затем опишу метод, который я буду применять для выполнения доверенного дела». Таковы первые слова вступительной лекции, произнесенной на латыни 24 августа 1551 Пьером де ла Раме¹⁶⁶², сотрудником кафедры риторики и философии Королевского колледжа, всего через двадцать лет после его основания. Как видим, форма и основные темы этой лекции были определены более четырех веков назад. И я сегодня останусь верным этой почтенной традиции.

Больше года назад, дорогие коллеги, вы решили создать кафедру истории эллинистической и римской мысли и немногим позднее оказали мне честь, доверив руководить ею. Как выразить вам, не выглядя неловким и поверхностным, всю глубину моей благодарности и радости, вызванную вашим доверием?

Позволю себе предположить, что в основе вашего решения – свобода и независимость духа, которая традиционно характеризует великое учреждение, принявшее меня. Ибо я обладаю немногими качествами, которые позволяют быть замеченным, и моя дисциплина не из тех, что сегодня в моде. Я был в некотором роде, как говорили римляне, hото поvиs, не принадлежащий к интеллектуальной элите, сплошь состоящей из выпускников Высшей нормальной школы. И вы, наверное, заметили во время моих визитов, что нет во мне той спокойной авторитетности, которая достигается владением нынешним языком Республики Словесности. Мой язык, как вы сегодня можете убедиться, не столь вычурен, как это принято сейчас в разговорах о гуманитарных науках. Однако некоторые из вас поддержали меня в выдвижении моей кандидатуры, и во время традиционных визитов, весьма ценных для меня, я был очень тронут тем, что встретил много симпатии и интереса (что особенно удивительно среди специалистов по точным наукам) к той области науки, приверженцем которой я выступил перед вами. Иначе говоря, я не думаю, что убедил вас – ибо вы уже были убеждены в необходимости обеспечить преподавание и исследование в тесной связи между собой дисциплин, слишком часто искусственно отделяемых друг от друга: латыни и греческого, филологии и философии, эллинизма и христианства. И я с восхищением открыл для себя то, что сейчас, в конце XX века, когда многие из вас ежедневно используют технические приспособления, методы рассуждения и оперируют представлениями о вселенной почти сверхчеловеческой сложности, открывающими человеку будущее, которое он не мог и представить, гуманистический идеал, вдохновивший создателей Коллеж де Франс, живет в вас в форме несомненно более осознанной, более критической, но также более широкой, сильной и глубокой, и сохраняет всю свою ценность и значение.

Я упомянул о тесной связи между греческим и латынью, филологией и философией, эллинизмом и христианством. Верю, что эта формула точно соответствует духу учения Пьера Курселя, которому я наследую, если можно так выразиться, по непрямой линии, через посредство Рольфа Штейна, который был моим коллегой и которому я выражаю сегодня свое уважение. Думаю, что в этот вечер Пьер Курсель, столь внезапно нас покинувший, присутствует в сердце многих из нас. Он был для меня не только учителем, многое открывшим, но и заботливым другом. Сегодня я буду говорить о нем только как об ученом, чтобы коснуться его огромного наследия, состоящего из трех больших книг, бессчетных статей, сотен рецензий. Не знаю, оценено ли значение этого гигантского труда. Уже первые строки его великой книги «Греческая литература на Западе от Макробия до Кассиодора» позволяет судить о том, насколько подход Курселя был революционен для своего времени: «Большой книге об эллинистической литературе на Западе от смерти Феодосия до юстинианского завоевания есть чем удивить», – пишет Пьер Курсель. Удивляет прежде всего то, что латинист заинтересовался греческой литературой. Впрочем, как отмечает Пьер Курсель, именно греческая литература сделала возможным рождение литературы латинской, именно она создала Цицерона – наиболее законченный тип греко-римской культуры в ее апогее, именно она вытеснила и заменила латынь греческим языком во II в. по Р. X. Нужно, однако, с сожалением констатировать, что несмотря на инициативу и пример Пьера Курселя – в силу предубеждения, доселе не изжитого и ведущего к губительному разрыву, проходящему между французскими исследованиями в области латыни и греческого, – то, что Пьер Курсель говорил в 1943 году, остается, к несчастью, верным и сегодня: «Я не знаю системной работы, которая исследовала бы греческое влияние на римскую мысль или культуру». Удивляет и то, что латинист посвятил столь значительное произведение поздней эпохе и показал, что в V и VI веках, во время так называемого декаданса, греческая литература переживала возрождение, которое – благодаря Августину, Макробию, Боэцию, Марциалу Капелле и Кассиодору – позволило западному Средневековью сохранить контакт с греческой мыслью до тех пор, пока арабские переводы не открыли более богатый ее источник. Удивляет и то, что филолог затрагивает проблемы истории философии, показывая масштабное влияние, оказанное греческим и языческим неоплатонизмом на христианскую латинскую мысль, и – важное уточнение – не столько влияние Плотина, сколько его ученика Порфирия. Еще одно удивительное: этот филолог приходил к своим результатам исключительно филологическим методом – он не довольствовался туманными аналогиями между неоплатонической и христианской доктринами, не определял на глаз оригинальность или вторичность, одним словом – не доверялся риторике и вдохновению, выводя свои заключения. Напротив, следуя в этом примеру Поля Анри, ученого – издателя Плотина (работы которого и для меня является образцом научного исследования), Пьер Курсель сравнивал тексты. Он открывал то, что все могли увидеть, но никто до него не замечал: такой-то текст Амвросия – буквальный перевод из Плотина, такой-то текст Боэция – буквальный перевод неоплатонического греческого комментатора Аристотеля. Этот метод позволил установить бесспорные факты, освободить историю мысли от приблизительности, от художественной расплывчатости, в которую некоторые историки, даже современники Пьера Курселя, имели склонность ее облачать.

Если «Греческая литература на Западе...» вызвала удивление, то «Исследования Исповеди святого Августина», первое издание которых вышло в 1950 году, спровоцировали почти скандал, в частности, из-за интерпретации рассказа Августина о собственном обращении, предложенной Пьером Курселем. Августин рассказывает, что, плача под фиговым деревом, терзая себя настойчивым вопрошанием и горькими упреками в нерешительности, он услышал детский голос, повторявший: «Возьми и читай». Тогда он открыл наугад, будто вытягивая жребий, Послание Павла и прочел фразу, обратившую его. Основываясь на глубоком знании литературных приемов Августина и традиций христианской аллегории, Пьер Курсель осмелился написать, что фиговое дерево могло иметь чисто символическое значение, представляя собой «губительную тень Греха», а детский голос мог быть также введен в качестве литературного образа, чтобы аллегорически подчеркнуть божественный ответ на вопрошание Августина. Пьер Курсель и не подозревал о том, какую бурю он вызовет таким толкованием. Она бушевала почти двадцать лет, крупнейшие имена мировой патристики вовлеклись в спор. Разумеется, я не хочу вновь начинать его, но хочу подчеркнуть, насколько методологически интересной была позиция Пьера Курселя. В основе ее – очень простой принцип, согласно которому текст должен интерпретироваться в зависимости от литературного жанра, к которому он принадлежит. Большинство противников Курселя были жертвами нынешнего устаревшего предрассудка, состоящего в том, что Исповедь Августина – прежде всего автобиографическое свидетельство. Курсель, напротив, понял, что Исповедь – главным образом теологическое произведение, каждая из сцен которого может иметь символическое значение. Мы всегда удивлялись, например, тому, как длинен рассказ о краже груш, совершенной Августином в отрочестве. Эти длинноты объясняются тем, что фрукты, украденные в саду, становятся у Августина запретным плодом, похищенным в Эдеме, и являются поводом для теологических рассуждений о природе греха. В этом литературном жанре очень сложно отделить символические сцены от описаний исторических событий.

Большая часть трудов Пьера Курселя посвящена наблюдениям за судьбами великих идей, таких как «Познай самого себя», или великих произведений, таких как Исповедь Августина или Утешение Боэция, в истории западной мысли. Своеобразие многих книг, написанных в этом ключе, состоит в том, что литературное исследование дополняется иконографическими изысканиями, относящимися, например, к иллюстрированию Исповеди или Утешения на протяжении веков. Эти иконографические исследования, основополагающие для реконструкции истории воображения и религиозных представлений, проводились совместно с Жанной Курсель, чьи большие познания в сфере истории искусства и иконографического описания весьма обогатили труды ее мужа.

Это слишком краткое изложение, надеюсь, приоткрыло вам общую картину изысканий Пьера Курселя. Начав свой путь с поздней античности, он углубился (особенно в книге о «Познай самого себя») в философию императорской и эллинистической эпохи, параллельно исследуя судьбы античных произведений, идей, тем, образов в западной традиции. И я хотел бы, чтобы моя история эллинистической и римской мысли полностью соответствовала духу и направлению трудов Пьера Курселя.

Теперь, руководствуясь планом, определенным Пьером де ла Раме, я должен представить вам то, что он сам называл ratіо типеrіs оfficiigие поstrі: предмет и метод моего изучения. В названии кафедры слово «мысль» может показаться довольно туманным; действительно, оно применимо к обширной и довольно неопределенной сфере – от политики до искусства, от поэзии до науки и от философии или религии до магии. В любом случае, оно приглашает в увлекательное путешествие в бескрайний мир чарующих произведений, созданных в течение того огромного исторического периода, который я взялся изучать. Мы, может быть, примем раз-другой это приглашение, но наша основная цель – приблизиться к главному, распознать типичное и показательное, уловить Urphänomene, как сказал бы Гете.

Рhilosophіа в том смысле, в каком тогда понимался этот термин, и есть одно из типичных и показательных явлений грекоримского мира. На нем и остановимся. Мы говорим об «эллинистической и римской мысли», чтобы предоставить себе право исследовать эту рhilosophіа во всем ее многообразии, избегая предубеждений, которые слово «философия» может вызвать в уме современного человека. «Эллинистическая и римская»: эти определения также объемлют огромный период. Наша история начинается с такого глубоко символического события, как поход Александра и появление мира, который мы называем эллинистическим, т. е. появление новой формы греческой цивилизации, когда – благодаря завоеваниям Александра и последовавшему за ними расцвету царств – эта цивилизация распространяется в варварском мире, от Египта до границ Индии, и вступает в контакт с самыми разными нациями и цивилизациями. Так устанавливается некая дистанция между эллинистической мыслью и предшествовавшей ей греческой традицией. Затем возвышается Рим, это приводит к распаду эллинистических царств, завершившемуся в 30 г. до Р. X. со смертью Клеопатры. Дальше будет экспансия Римской империи, подъем и торжество христианства, варварские набеги и конец Западной Римской империи.

Итак, мы описали целое тысячелетие. С точки зрения истории мысли этот обширный период должен рассматриваться как единое целое. И, в самом деле, невозможно познать эллинистическую мысль, не прибегая к позднейшим документам императорской эпохи и поздней Античности; и так же невозможно понять римскую мысль, не учитывая ее греческое прошлое. Нужно прежде всего признать, что почти вся эллинистическая литература, главным образом философская, утрачена. Философ-стоик Хрисипп – и это всего один из множества примеров – написал семьсот работ, до нас же дошло лишь несколько фрагментов. Несомненно, у нас было бы совсем иное представление об эллинистической философии, не произойди этой гигантской катастрофы. Можно ли надеяться хоть сколько-нибудь компенсировать эту непоправимую утрату? Бывают, конечно, случайные находки, которые позволяют иногда вынести на свет божий неизвестные тексты. Например, в середине XVIII века в Геркулануме была обнаружена эпикурейская библиотека: в ней содержались исключительно интересные вещи, важные для изучения не только этой школы, но и стоицизма и платонизма. Неапольский институт папирологии до сих пор плодотворнейшим образом использует эти документы, непрестанно совершенствуя их интерпретацию и комментарий. Другой пример: во время раскопок, проводившихся в течение пятнадцати лет нашим коллегой Полем Бернаром в Ай-Хануме, около советско-афганской границы, – с тем чтобы найти остатки эллинистического города Бактрийского царства, – Бернару удалось обнаружить один философский текст, к несчастью, сильно покалеченный. Впрочем, самого присутствия подобного документа в таком месте достаточно, чтобы представить необычайную экспансию эллинизма, к которой привели завоевания Александра. Документ датируется III или II веком; он представляет собой фрагмент – к сожалению, очень трудный для чтения – диалога, в котором можно узнать пассаж в духе аристотелевской традиции¹⁶⁶³.

Кроме крайне редких находок такого рода, нам приходится максимально использовать существующие тексты, зачастую созданные гораздо позднее эллинистической эпохи, чтобы предоставлять информацию о ней. Начинать, разумеется, нужно с греческих текстов. Несмотря на существующие многочисленные и замечательные работы, в этой области остается еще много того, за что стоит взяться. Стоило бы, например, издать или переработать сборники дошедших до нас философских фрагментов. Так, например, работа фон Арнима, содержащая самые древние стоические фрагменты, вышла восемьдесят лет назад и требует серьезной доработки. С другой стороны, такие неисчерпаемые источники, как произведения Филона Александрийского, Гальена (Galien), Афинея, Лукиана, комментарии к Платону и Аристотелю, написанные в конце Античности, никогда не были систематически изучены¹⁶⁶⁴. Но в этом исследовании латинские писатели тоже необходимы. Ибо, несмотря на то, что латинисты не всегда с этим согласны, нужно признать, что латинская литература, за исключением историков (и то не всех), состоит или из переводов, или из пересказов, или из имитаций греческих текстов. Иногда это совершенно очевидно, потому что можно сопоставить строку со строкой и слово со словом – греческого оригинала и их латинского перевода или изложения; иногда латинские писатели сами цитируют свои греческие источники; иногда можно обоснованно установить эти влияния по безошибочным признакам. Благодаря латинским писателям была спасена большая часть эллинистической мысли. Без Цицерона, Лукреция, Сенеки, Авла Гелия – обширные аспекты философии эпикурейцев, стоиков, академиков были бы безвозвратно потеряны. Латиняне христианской эпохи, впрочем, не менее ценны: без Мария Викторина, Августина, Амвросия Медиоланского, Макробия, Боэция, Марциана Капеллы – сколько греческих источников остались бы полностью неизвестными! Таким образом, эти два подхода неразделимы: с одной стороны, объяснять латинскую мысль ее греческим задним планом, с другой – через посредство латинских писателей восстанавливать утерянную греческую мысль; т. е. совершенно невозможно разделять греческое и латинское в исследовании.

Здесь происходит великое для Запада культурное событие – появление латинского философского языка, переведенного с греческого. Нужно бы систематически исследовать то, как сформировался этот специальный словарь, который – благодаря Цицерону, Сенеке, Тертуллиану, Викторину, Калкидию, Августину и Боэцию – в Средние века встал у истоков современной мысли. Можно ли надеяться, что однажды – при помощи новейших технических средств – можно будет составить полный словарь соответствий философских терминов в греческом и латыни? Впрочем, он нуждался бы в длинном комментарии, потому что самым интересным было бы скольжение смысла, которое происходит при переходе из одного языка в другой. Случай с онтологическим словарем (перевод ousia как substantia, например) не без основания знаменит и до недавнего времени давал почву для замечательных исследований¹⁶⁶⁵. Мы вновь встречаем здесь феномен, который упоминался в связи со словом рhilosophia и еще не раз всплывет в этой лекции. Я имею в виду феномен непонимания, скольжения и потери смыслов, новых толкований, доходящих иногда до обратного смысла и возникающих там, где есть традиция, перевод и экзегеза. Наша история эллинистической и римской мысли будет состоять прежде всего в том, чтобы проанализировать эволюцию смыслов и обозначений.

Именно необходимость объяснения этой эволюции и обуславливает наше намерение рассмотреть период, о котором идет речь, как единое целое. Переводы с греческого на латинский – лишь частный аспект процесса унификации, т. е. эллинизации различных культур Средиземноморья, Европы, Малой Азии, которая происходила с IV века до Р. X. до конца античного мира. Эллинская мысль имела странное свойство впитывать самые разнообразные мифические и концептуальные данные. Все культуры средиземноморского мира в итоге стали выражаться в категориях эллинской мысли ценой значительных смысловых сдвигов, искажавших как мифы и ценности этих культур, так и саму эллинскую традицию. В эту ловушку одни за другими попали римляне, все-таки сохранившие свой язык, евреи и христиане. Такой ценой создалась замечательная общность языка и культуры, характеризующая греко-римский мир. Этот процесс унификации также обеспечил удивительную непрерывность литературных, философских и религиозных традиций.

Эту непрерывную эволюцию и постепенную унификацию наиболее наглядно можно наблюдать в области философии. В начале эллинистического периода мы видим необычайное множество школ сократического и софистического толка. Но, начиная с III века до Р. X., происходит особого рода сортировка. В Афинах остаются только те школы, основатели которых позаботились о хорошей организации их как институций: школа Платона, Аристотеля и Теофраста, Эпикура, Зенона и Хрисиппа. Наряду с этими четырьмя школами существуют две духовные (spirituelles) традиции – скептицизм и кинизм. После крушения институциональных основ афинских школ в конце эллинистической эпохи, частные школы и даже субсидируемые государственные кафедры продолжают образовываться по всей Империи и заявлять о своей принадлежности к духовной традиции ее основателей. Таким образом, в течение шести веков – с III века до Р. X. по III век н. э. – царит удивительная стабильность шести традиций, о которых мы говорили. Однако, начиная с III века по Р. X. – завершая движение, наметившееся в I в., – платонизм еще раз с помощью тонких смысловых сдвигов и многочисленных реинтерпретаций вберет в себя своеобразный синтез аристотелизма и стоицизма, в то время как все остальные традиции станут маргинальными. Этот феномен унификации имеет важнейшее историческое значение. Неоплатонический синтез – благодаря авторам поздней античности, арабским переводам и византийской традиции – будет господствовать над мыслью Средних веков и Возрождения и станет в некотором роде общим знаменателем еврейских, христианских и мусульманских теологий и мистических практик (mystigues).

Мы сделали очень краткий очерк основных направлений развития истории философских школ в античности. Но наша история эллинистической и римской мысли – как история античной рhilosophіа – не столько история разнообразных доктрин и их особенностей, сколько история самой сущности феномена ркіІо$оркіа и общих характеристик «философа» и «философствования» в античности. Речь идет о том, чтобы попробовать исследовать некоторую странность этого феномена, дабы затем лучше понять странность его постоянства в истории западной мысли. Зачем, спросите вы, говорить о странности, в то время как речь идет о вещи обычной и распространенной? Разве философский оттенок не окрашивает всю эллинистическую и римскую мысль? А обобщение и вульгаризация философии разве не являются характерной чертой той эпохи? Философия присутствует повсюду – в речах, в романах, в поэзии, в науке, в искусстве. Однако это не должно вводить в заблуждение: пропасть лежит между всеобщими идеями, общими местами, служащими украшением сюжета, и настоящим «философствованием». Оно подразумевает разрыв с тем, что скептики называли bios (т. е. с будничным образом жизни), упрекая других философов в пренебрежении привычными взглядами и поведением, общепринятым порядком жизни, который для скептиков состоял в уважении обычаев и законов, в необходимости художественной и экономической деятельности (téchnigues artistigues et économigues), в удовлетворении потребностей тела, в вере в необходимость для такой деятельности внешних условий. Впрочем, выступая за следование общепринятому жизнеустройству, скептики при этом сами оставались философами: они практиковали упражнение, в целом довольно странное – отказ от суждения, и стремились к невозмутимому спокойствию и душевной безмятежности, которых не знала повседневная жизнь.

Именно этот разрыв философа с условностями будничной жизни так остро чувствуют не-философы. У комических и сатирических авторов философы предстают странными, если не опасными персонажами. Верно, впрочем, и то, что на протяжении всей античности число шарлатанов, выдававших себя за философов, должно было быть значительным, – и Лукиан, например, охотно упражняется в красноречии на их счет. Однако и юристы считают философов особыми людьми. В тяжбах между кредиторами и должниками власти не должны, согласно Ульпиану, заботиться о философах, поскольку последние сами проповедуют презрение к деньгам. Среди распоряжений императора Антония Благочестивого по части вознаграждений и компенсаций отмечается, что если философы будут придираться к пустякам относительно своей собственности, то докажут, что они вовсе не философы¹⁶⁶⁶. Итак, философы являются особыми и странными людьми. Эти странные эпикурейцы ведут строгую жизнь, практикуя в своем философском кругу полное равенство между мужчинами и женщинами, и даже между замужними женщинами и куртизанками; странные римские стоики без корысти управляют доверенными им провинциями и – единственные – принимают всерьез законы против роскоши; странный римский платоник – сенатор Рогациан, ученик Плотина – в день, когда он должен был вступить в должность претора, отказывается от этого, оставляет все свое имущество, освобождает своих рабов и начинает есть через день. Странные все эти философы, поведение которых – не будучи предписанным религией – тем не менее порывает с обычаями и привычками простых смертных.

Уже Сократ (из платонических диалогов) назывался аtороs, т. е. «странный» (inclassable). Аtороs его делает именно то, что он «философ» в этимологическом смысле слова, т. е. влюбленный в мудрость. Ибо мудрость, – говорит Диотима в Пире Платона, – это состояние не человеческое: это состояние совершенства бытия и знания, которое может быть только божественным. Именно любовь к этой инородной (étrange) миру мудрости делает философа чуждым миру.

Каждая школа разрабатывает собственное рациональное представление о состоянии совершенства, которое должно быть состоянием мудреца, и набрасывает его портрет. Правда, этот трансцендентный идеал считается почти недоступным: согласно одним школам, никогда не было мудрецов; согласно другим, их было один-два, как Эпикур – этот бог среди людей; наконец, согласно третьим, человек может достигать такого состояния только в редкие и молниеносные мгновения. В этой заданной разумом трансцендентной норме каждая школа выражает свое особое ви́дение мира, свой способ жить, свою идею совершенного человека. Вот почему описание этой нормы в каждой школе, в конечном счете, совпадает с рассудочной (rationnelle) идеей Бога. Очень глубоко сказал об этом Мишле: «Греческая религия заканчивается своим настоящим богом: мудрецом»¹⁶⁶⁷. Можно толковать эту формулу, которую Мишле не развивает, в том смысле, что Греция перерастает мифические представления о своих богах – в тот момент, когда философы рационально измышляют (concoivent d’une manière rationnelle) Бога по образцу мудреца. Несомненно, в классических описаниях мудреца упоминаются некоторые обстоятельства человеческой жизни, они охотно предполагают, как поступил бы мудрец в той или иной ситуации, но то блаженство, которое он невозмутимо сохраняет в любых трудностях – блаженство самого Бога. «Какой будет жизнь мудреца в одиночестве, – спрашивает Сенека¹⁶⁶⁸, – если он окажется в тюрьме, в изгнании, или будет брошен на пустынном песчаном берегу?» И отвечает: «Это будет жизнь Зевса (что значит для стоиков – жизнь универсального Разума): когда в конце очередного космического периода движение природы прекращается, он свободно предается своим мыслям; так и мудрец будет наслаждаться счастьем быть с самим собой». Ведь для стоиков мысль и воля мудреца полностью совпадает с мыслью, волей и становлением Разума, имманентного становлению космоса. Эпикурейский же мудрец – как боги – видит, как из атомов рождается в бесконечной пустоте бесконечность миров; природы достаточно для его нужд, и ничто никогда не нарушит покой его души. А мудрецы-платоники и перипатетики, различаясь в нюансах, своей жизнью мыслителей поднимаются до уровня божественной Мысли.

Теперь мы лучше понимаем аtоріа, странность философа в мире людей. Неизвестно, куда его отнести – он и не мудрец, и не человек, как другие. Он знает, что мудрость должна быть нормальным, естественным состоянием людей; ибо она есть не что иное, как ви́дение вещей такими, какие они суть, ви́дение космоса таким, каков он есть в свете разума, и способ быть и жить, соответствуя этому ви́дению. Но философ знает также, что мудрость есть состояние идеальное и почти недостижимое. Для такого человека обыденная жизнь, как ее устраивают и проживают другие люди, должна представляться ненормальной, безумной, бессознательной, избегающей действительности. Однако ему нужно прожить эту жизнь. Жизнь, в которой он чувствует себя чужим и воспринимается как чужой. И именно в этой обыденной жизни он должен будет стремиться к способу жить, совершенно ей чуждому. Будет вечный конфликт между стремлением философа видеть вещи такими, какие они есть, и условным видением вещей, на котором стоит человеческое общество; конфликт между жизнью – какой она должна быть – и привычками и условностями обыденной жизни. Этот конфликт никогда полностью не разрешается. Киники выбирают полный разрыв, отвергая мир общественных условностей. Скептики, напротив, полностью принимают правила общества, оставляя для себя внутренний мир. Эпикурейцы стремятся свою обыденную жизнь приблизить к мудрости. Наконец, платоники и стоики стараются, ценой неимоверных усилий, быть «философами» в повседневной и даже публичной жизни. В любом случае, для них всех философская жизнь – это попытка жить и думать сообразно норме мудрости, движение к этому трансцендентному состоянию.

Итак, каждая школа создает способ жить, определенный идеалом мудрости. Каждая школа имеет внутренний основополагающий подход; напряжение у стоиков, расслабление у эпикурейцев; особую манеру говорить: потрясающая диалектика у стоиков, обильная риторика у академиков. Но во всех школах практикуются упражнения, призванные способствовать движению к идеальному состоянию мудрости. Упражнения, которые для разума и души являются чем-то вроде тренировок спортсмена или медицинской помощи. В общем виде они заключаются в самоконтроле и размышлении. Самоконтроль основан на внимании к себе: бдительность в стоицизме, отказ от лишних наслаждений в эпикурействе. Он всегда подразумевает усилие воли, веру в моральную свободу, в возможность улучшить себя, острое нравственное состояние, отточенное практикой нравственной самопроверки и духовного руководства. И, наконец, практические упражнения, которые Плутарх, в частности, описал с замечательной точностью: контролировать гнев, любопытство, слова, любовь к роскоши, и – начав упражняться на наиболее простых вещах – постепенно выработать устойчивую и прочную привычку. «Упражнение» для разума есть главным образом «размышление»: этимологически эти слова (exercice et méditation) синонимичны. Греко-римское философское размышление – упражнение исключительно для рассудка, воображения, интуиции. Формы их чрезвычайно разнообразны. Прежде всего – запоминание и усвоение фундаментальных догматов и правил жизни школы. Это упражнение преобразует видение мира. В частности, размышление над сущностными догматами физики – например, эпикурейское созерцание зарождения миров в бесконечной пустоте или стоическое созерцание рационального и закономерного развития космических событий – может стать упражнением на воображение, в котором человеческие вещи предстанут незначительными в огромности пространства и времени. Такие правила жизни нужно иметь под рукой, чтобы быть способным вести себя по-философски в любых обстоятельствах. Стоит заранее воображать себе эти обстоятельства, чтобы быть к ним готовым. Во всех школах по разным причинам философия будет прежде всего размышлением о смерти и сосредоточением внимания на настоящем моменте, наслаждении им или наиболее осознанном проживании. Для достижения наибольшей эффективности во всех этих упражнениях будут использоваться средства, предлагаемые диалектикой и риторикой. Кстати, именно такое осознанное использование риторики и создает то ощущение пессимизма, которое некоторые читатели находят в Размышлениях Марка Аврелия¹⁶⁶⁹. Он считает все образы уместными, если они могут поразить воображение и заставить осознать человеческие иллюзии и условности.

Отношения между теорией и практикой в философии той эпохи нужно понимать именно в свете этих упражнений. Теория сама по себе никогда не рассматривается как самоцель, она четко и решительно поставлена на службу практике. Эпикур говорит об этом определенно: цель науки о природе состоит в достижении безмятежности души. Перипатетики принимают не теории, но теоретическую деятельность – образ жизни, доставляющий почти божественное удовольствие и счастье. У академиков и скептиков теоретическая деятельность есть критическая деятельность. Платоники не считают абстрактную теорию настоящим знанием: как говорит Порфирий¹⁶⁷⁰, «ведущее к блаженству созерцание состоит не в накоплении рассуждений или в совокупности выученного, но в том, чтобы теория стала в нас самих природой и жизнью». И, согласно Плотину, мы не можем постичь душу, если не очистимся от страстей и не почувствуем независимость души от тела; и мы не можем познать Первоначало всех вещей, если у нас нет его опытного познания.

Для выполнения медитативных упражнений в распоряжение начинающих предоставлялись сентенции или краткие изложения основных догматов школы. Письма Эпикура¹⁶⁷¹, сохраненные для нас Диогеном Лаэртским, играли эту роль. Чтобы обеспечить догматам большую духовную действенность, нужно было представить их в форме кратких и ярких формул, как Избранные изречения Эпикура, или в строго систематической форме, как Письмо к Геродоту того же автора, которая позволяла ученику ухватить в интуитивном порыве сущность доктрины, чтобы удобнее было иметь ее под рукой. В этом случае забота о систематической связности была подчинена силе духовного воздействия.

В каждой школе догматы и методологические принципы не подлежали обсуждению. Философствовать означало выбрать школу, обратить себя в ее образ жизни и принять ее догматы. Вот почему в своих основных чертах фундаментальные догматы и жизненные правила платонизма, аристотелизма, стоицизма и эпикуреизма не изменились в течение всей античности. Даже ученые той эпохи всегда причисляют себя к философской школе: развитие их математических или астрономических теорем ни в чем не изменяет фундаментальным принципам школы, к которой они присоединяются.

Это не означает, что теоретические размышления и построения отсутствуют в философской жизни. Однако эта деятельность никогда не будет направлена на сами догматы или методологические принципы, но на способ доказательства, демонстрации и систематизации догматов и на вторичные положения доктрины, вытекающие из первых, но не принимаемые всеми представителями школы единодушно. Такой род изысканий всегда предусмотрен для тех, кто движется вперед. Для них существует упражнение разума, укрепляющее их в избранной ими философской жизни. Например, Хрисипп чувствовал себя способным самостоятельно находить аргументы для обоснования стоических догматов, установленных Зеноном и Клеанфом, что приводило его к несогласию с ними не в догматах, но в способе их обоснования. Эпикур тоже предоставляет тем, кто движется вперед, дискуссию и изучение подробностей; и, много позднее, та же установка обнаружится у Оригена, который препоручает «духовным» хлопоты поиска (1е sоіn dе rechercher), как он говорит сам, посредством упражнения в «как» и «почему», и обсуждения неясных и второстепенных вопросов¹⁶⁷². Это усилие теоретического размышления привело к написанию немалого числа трудов.

Вполне логично, что именно эти систематические трактаты или ученые комментарии привлекают внимание историка философии: например, Трактат о Началах Оригена, Начала теологии Прокла. Изучение движения мысли в этих текстах должно быть одной из главных задач размышления о феномене философии. Однако приходится признать, что философские труды греко-римской античности почти всегда могут сбить с толку современных читателей: я говорю не только о широкой публике, но и о специалистах по античности. Можно было бы составить целую антологию упреков, адресованных античным авторам современными комментаторами, которые жалуются, что те плохо сочиняют, противоречат себе, что им недостает строгости и связности¹⁶⁷³. Удивление такими критиками, универсальностью и постоянством разоблачаемого ими феномена – и привело меня к тем размышлениям, которые я только что изложил перед вами, а также к тем, что последуют далее.

Действительно, чтобы понять труды философских авторов античности, нужно учитывать все конкретные условия, в которых они пишут, все ограничения, тяготеющие над ними: рамки школы, собственно природу рhilosophis, литературные жанры, риторические правила, догматические императивы, традиционные способы рассуждения. Мы не можем читать античного автора, как мы читали бы современного автора (что вовсе не означает, что современные авторы понимаются легче, чем авторы античности). Античное произведение создано в условиях, совершенно отличных от современных. Я не касаюсь проблемы материальной формы – ѵоlитеп или соdех¹⁶⁷⁴ – с ее специфическими ограничительными рамками, но хочу подчеркнуть тот факт, что письменные работы в изучаемый нами период никогда полностью не избавлены от ограничений устности. Преувеличением будет утверждать, как это делалось еще недавно, что греко-римская цивилизация с ранних пор стала цивилизацией письменности¹⁶⁷⁵ и поэтому можно методологически трактовать все философские произведения античности как письменные сочинения.

Дело в том, что письменные сочинения этой эпохи остаются тесно связанными с устной традицией. Они часто диктуются писцу и предназначены для чтения вслух либо рабом, декламирующим их своему хозяину, либо самим читателем, – чтение в античности обычно заключалось в чтении вслух, с подчеркиванием ритма периода и звучности слов, которые автор уже прочувствовал сам, когда он диктовал свое сочинение. Древние были крайне внимательны к звуку. Немногие философы в изучаемую нами эпоху устояли перед магией речи, даже стоики, даже Плотин. Если же перед переходом к письму устная литература облекала выражение в строгие рамки и обязывала употреблять определенные ритмические, стереотипные и традиционные формулы, которые были носителями образов и значений мысли, если можно так сказать, не зависимых от воли автора, – этот феномен также не чужд письменной литературе в той мере, в какой она должна заботиться о ритме и звучности. Крайний, но очень показательный случай: в De паtиrа rеrит поэтический ритм, обусловленный использованием стереотипных формул, мешает Лукрецию свободно пользоваться техническим словарем эпикуреизма, который он должен был употреблять.

Эта связь написанного с произносимым словом объясняет нам некоторые особенности сочинений античности. Очень часто произведение развивается от идеи к идее, ассоциативно, без систематической строгости; в нем остаются репризы, запинки, повторы. Или же после перечитывания в него вводится несколько принудительная систематизация – путем добавления переходов, введений или заключений к различным частям.

В большей мере, чем другие, философские произведения связаны с устностью, потому что сама античная философия прежде всего устная. Наверное, бывало так, что кто-то обращался, читая книгу, но и в этом случае он устремляется к философу, чтобы услышать его слово, чтобы расспросить его, поспорить с ним и с другими учениками в сообществе, которое всегда является местом дискуссии. По отношению к философскому учению письмо есть только справочник, временное средство, которое никогда не заменит живое слово.

Настоящее образование/обучение всегда устное, потому что только устное слово предполагает диалог, т. е. возможность для ученика самому открыть истину в игре вопросов и ответов, а также возможность для учителя сообразовать свое учение с потребностями ученика. Значительное число философов, и далеко не худших, не захотели писать – вероятно, справедливо вслед за Платоном считая, что запечатленное в душах словом более верно и более прочно, чем знаки, начертанные на папирусе или пергаменте.

Таким образом, литературные творения философов будут или подготовкой, или продолжением, или отзвуком их устного учения, и, конечно же, они будут испытывать на себе действие ограничений и правил, обусловленных этой ситуацией.

Некоторые из этих произведений, кстати, напрямую связаны с учебным процессом. Это справочники, составленные учителем в процессе подготовки курса, или записи, сделанные учениками во время курса, или же тексты, тщательно написанные, но предназначенные для чтения на занятиях преподавателем или учеником. Во всех этих случаях общее движение мысли, ее развертывание, то, что можно было бы назвать ее собственным темпом, отрегулировано темпом речи. Это очень суровое ограничение, и сегодня я чувствую на себе всю его жесткость.

Даже произведение, написанное ради самого произведения, тесно связано с учебными целями, и его литературный жанр отражает учебные методы. Одно из упражнений в школах состояло в обсуждении либо диалектически (т. е. путем вопросов и ответов), либо риторически (т. е. посредством непрерывной речи), того, что называли «тезисами» – т. е. теоретическими положениями, представленными в форме вопросов: является ли смерть злом? может ли мудрец сердиться? Это было одновременно и обучение владению словом, и собственно философское упражнение. Большая часть философских трудов античности: например, сочинения Цицерона, Плутарха, Сенеки, Плотина, – и в целом произведения, которые современники относят к жанру диатрибы, – являют собой примеры этого упражнения. Они дискутируют о конкретном вопросе, поставленном в начале произведения, на который обычно следует отвечать «да» или «нет». Т. е. в этих произведениях ход мысли направлен на общие принципы, принятые в школе, при помощи которых можно решить поставленную проблему. Такой поиск принципов разрешения данной проблемы запирает мысль в четко определенных границах. У одного и того же автора различные сочинения, написанные согласно этому «дзететическому» (т. е. «изыскательному») методу, необязательно будут связными во всех отношениях, потому что детали аргументации в каждом произведении будут зависеть от поставленного вопроса.

Другим учебным упражнением было чтение и толкование авторитетных для школы текстов. Многие литературные произведения – в особенности длинные комментарии конца античности – вышли из этого упражнения. В более общем виде в значительной части тогдашних философских произведений используется экзегетический образ мышления. Обсуждение «тезиса» в основном состоит не в обсуждении проблемы как таковой, но – смысла, который нужно придавать формулам Платона или Аристотеля, относящимся к этой проблеме. Приняв эту условность, мы дискутируем по существу вопроса, но умело наделяем формулы Платона или Аристотеля смыслом – в соответствии с решением, которое мы хотим дать поставленной проблеме. Всякий возможный смысл правилен – при условии, что он сообразуется с истиной, которая, как мы считаем, будет явлена в тексте. Так понемногу создавалась в духовной традиции каждой школы (особенно в платонизме) схоластика, которая, опираясь на авторитетный аргумент, воздвигла путем размышления над фундаментальными догматами грандиозные доктринальные здания. Именно в этом и заключается третий философский литературный жанр – жанр догматических (systèmatigues) трактатов, предлагающих рациональное упорядочение всей совокупности учения, которое представляется, например, у Прокла, тоrе geometrico¹⁶⁷⁶ по образцу Начал Евклида. На этот раз мы больше не стремимся дойти до принципов решения конкретного вопроса, но сразу задаем принципы и извлекаем из них следствия. Можно сказать, что эти сочинения являются «более письменными», чем другие; они часто включают длинную череду книг и широкий общий план. Но эти произведения, как и предвещаемые ими Теологические суммы Средних веков, тоже должны пониматься в перспективе учебных диалектических и экзегетических упражнений.

Вся эта философская продукция, даже систематические труды, адресуется не всем людям (как современные произведения), но группе, сформированной из членов школы, – и часто является отзвуком проблем, поднимаемых при устным обучении. Только пропагандистские произведения направлены на широкую публику.

Когда философ пишет, он продолжает деятельность духовного наставника, осуществляемую им в школе. Произведение в этом случае адресуется определенному ученику, который нуждается в увещевании или сталкивается с особой трудностью. Оно приспосабливается к духовному уровню ученика. Начинающим излагаются не все детали системы, которые станут доступны продолжающим. Чаще всего произведение, выглядящее теоретическим и систематическим, написано не для того, чтобы информировать читателя, а чтобы формировать его, заставляя пройти путь, во время которого он будет двигаться вперед не только интеллектуально, но и духовно. Этот прием очевиден у Плотина и у Августина. Все повторы, извилистые пути, отступления от темы становятся в этом случае формирующими элементами. Когда мы приступаем к изучению античного философского сочинения, нужно всегда думать об идее духовного прогресса (продвижения, развития). Например, у платоников даже математика служит для упражнения души в восхождении от чувственного к умопостигаемому. План произведения, способ его изложения – всегда могут дать ответ на такие вопросы.

Вот какими были многочисленные ограничения, формировавшие древнего автора; современный читатель часто сбит с толку тем, что́ древний говорит, и тем, ка́к он это говорит. Чтобы понять античное произведение, нужно снова поместить его туда, откуда оно проистекает, в его догматическую традицию, в его литературный жанр. Нужно стремиться отличать то, что автор был вынужден говорить, от того, что он смог или не смог сказать, и особенно – от того, что он хотел сказать. Ибо искусство античного автора состоит в умелом использовании всех принуждений, тяготеющих над ним, и моделей, предоставленных ему традицией. Кстати, чаще всего используются не только идеи, образы, схемы аргументации, но также тексты или, по крайней мере, существующие формулы. Это происходит в диапазоне от простого и чистого плагиата до цитаты или парафраза, посредством – и это самое характерное – буквального употребления формул и слов, относящихся к предшествующей традиции, которым автор часто дает новый смысл, приспособленный к тому, что он хочет сказать. Так, Филон Иудейский употребляет платонические формулы для комментирования Библии; христианин Амвросий переводит текст Филона, чтобы представить христианские доктрины на суд своих слушателей; Плотин пользуется словами и фразами Платона для выражения своего опыта. Но первостепенное значение имеет престиж древней и традиционной формулы, а не ее первоначальный смысл. Интересуются не столько мыслью самой по себе, сколько составляющими ее элементами, в которых надеются распознать свою собственную мысль; эти элементы приобретают неожиданный смысл при их встраивании в литературный организм. Это повторное, иногда гениальное, использование полуфабриката производит впечатление бриколажа¹⁶⁷⁷, как сейчас говорится не только у антропологов, но и у биологов. Мысль эволюционирует, заимствуя готовые и уже существующие элементы, наделяя их новым смыслом в своем стремлении объединить их в рациональную систему. Не знаю, что самое поразительное в этом процессе интеграции; что это – случайное совпадение, слепой случай, иррациональность, даже нелепость, возникающая благодаря используемым элементам, или же напротив – странная способность разума интегрировать и систематизировать разрозненные элементы и давать им новый смысл?

Чрезвычайно знаменательный пример наделения новым смыслом можно найти в последних строках Картезианских размышлений¹⁶⁷⁸ Гуссерля. Резюмируя свою собственную теорию, Гуссерль пишет: «Дельфийский оракул “Познай самого себя” приобрел новый смысл (...) Нужно сначала потерять мир посредством еросhê (для Гуссерля “феноменологическое заключение в скобки” мира), чтобы снова затем обрести его во всеобщем осознании самого себя (рrise dе соnscience universelle)». Noti foras ire, – говорит святой Августин, – іп tе rеdі, іп іпtеrіоrе hотіпе hаbitat ѵеrіtаs. Эта фраза Августина: «Не блуждай снаружи, вернись в самого себя, именно во внутреннем человеке живет истина», – предлагает Гуссерлю удобную формулу для выражения и резюмирования своей собственной концепции осознания. Правда, Гуссерль дает этой фразе новый смысл. «Внутренний человек» Августина становится для Гуссерля «трансцендентальным эго» в качестве субъекта познания, который вновь обретает мир «во всеобщем самоосознании» (dans une conscience de soi universelle). Августин никогда не мог бы обозначать в таких терминах своего «внутреннего человека». И, однако, мы понимаем, почему Гуссерль использует данную формулу. Дело в том, что эта фраза Августина прекрасно резюмирует весь дух греко-римской философии, которая подготавливает как Метафизические размышления Декарта, так и Картезианские исследования Гуссерля. И мы тоже можем – тем же самым способом повторного использования формулы – применить к античной философии то, что Гуссерль говорит о своей собственной философии: дельфийский оракул «познай самого себя» приобрел новый смысл. Ибо вся философия, о которой мы говорили, тоже придает новый смысл дельфийской формуле. Этот новый смысл появляется еще у стоиков, которые заставляют философа признать присутствие божественного Разума в человеческом «я» и противопоставить нравственное сознание, зависящее только от него самого, всей остальной Вселенной. Этот новый смысл предстает еще более ясно у неоплатоников, отождествляющих то, что они называют настоящим «я», с интеллектом (Умом) – основателем мира и даже с трансцендентным Единством, лежащим в основе всякой мысли и всякой реальности. В эллинистической и римской мысли уже обрисовывается то движение, о котором говорит Гуссерль: то движение, через которое мы теряем мир, чтобы снова его обрести в универсальном самоосознании. Итак, сознательно и ясно Гуссерль определяет себя как наследника традиции «Познай самого себя», идущей от Сократа – к Августину и к Декарту.

Но это не все. Пример, заимствованный у Гуссерля, позволяет нам лучше понять, как именно в античности осуществлялось наделение новым смыслом. Действительно, выражение іп іпteriore hотіпе hаbіtаі ѵеrіtаs (как заметил мой коллега и друг Ж. Мадек) является аллюзией на группу слов, заимствованных из Еф. 3:16–17, точнее – на старый латинский вариант Библии: іп іпteriore hотіпе Сhristum habitare. Но данные слова – лишь материальный ряд, существующий только в этом латинском варианте, и они не соответствуют никакому содержанию мысли Павла, ибо относятся к двум разным частям предложения. С одной стороны, Павел желает, чтобы «Христос жил в сердце» своих учеников через веру; с другой стороны, в предыдущей части фразы он желает, чтобы Бог дал своим ученикам укрепиться в божественном Духе, «в том, что касается внутреннего человека», іп іпteriorem hoтіпет, как пишется в Вульгате¹⁶⁷⁹. В старой латинской версии была допущена ошибка при переводе или переписывании, объединившая іп іпterore homіпе и Сhristит hаbitarе. Соответственно, формула Августина іп іпteriore hотіпе hаbitat ѵеritas собрана из группы слов, не составляющих смыслового единства у святого Павла; но, взятая сама по себе, эта группа слов имеет смысл для Августина, и он объясняет его в контексте Dе ѵеrа religione, где использует слова: внутренний человек (т. е. человеческий ум) открывает для себя, что то, что позволяет ему думать и рассуждать, – это Истина, т. е. божественный Разум, т. е. для Августина Христос, который живет внутри человеческого ума. И формула, таким образом, принимает здесь платонический смысл. Мы видим, как от святого Павла через Августина к Гуссерлю группа слов, которая первоначально была всего лишь чисто материальным единством, или искажением смысла латинским переводчиком, получила новый смысл, заняв таким образом свое место в обширной традиции углубления самоосознания.

Этот пример, заимствованный у Гуссерля, позволяет нам вплотную подойти к важности того, что называется tороs в мысли Запада. Так в теории литературы называют формулы, образы, метафоры, которые вынужден принимать писатель и мыслитель, поскольку употребление этих полуготовых моделей кажется им необходимым для выражения своей собственной мысли.

Так, наша западная мысль питалась и все еще питается относительно ограниченным количеством формул и метафор, заимствованных у разных традиций, из которых она вышла. Имеются, например, максимы, формирующие внутреннюю установку, такие как «Познай самого себя»; максимы, которые длительное время определяли способ видения природы: «Природа не знает скачков», «Природа любит разнообразие». Имеются метафоры, такие как «сила истины», «мир как книга» (которая, возможно, продолжается в концепции генетического кода как текста). Имеются библейские формулы, такие как «Я есмь тот, кто есть», наложившие глубокий отпечаток на идею Бога. Я хотел бы особо подчеркнуть следующее: эти готовые модели, несколько примеров которых я только что привел, были известны в эпоху Возрождения и в современном мире именно в той форме, какая у них была в эллинистической и римской традиции, и были поняты именно в том самом смысле, какой они имели в греко-римскую эпоху, в частности, в конце античности. И эти модели до сих пор объясняют многие аспекты нашей современной мысли, и даже те значения, подчас неожиданные, которые она придает античности. Например, классическим предрассудком, столь повредившим исследованию поздней греческой и латинской литературы, является изобретение греко-римского периода, породившее так называемых «авторов классического канона» в качестве реакции против маньеризма и барокко, которые тогда назывались «азианизмом». Но этот классический предрассудок существовал еще в эллинистическую эпоху, особенно в императорскую – потому, что дистанция, которую мы чувствуем по отношению к классической Греции, тоже возникла в это время. Эллинистический дух и выражается именно в этой – в некотором роде современной – дистанции, когда, например, традиционные мифы становятся объектом знания и философских и моральных толкований. Через эллинистическую и римскую (особенно позднюю) мысль Возрождение воспримет греческую традицию. Этот факт будет иметь решающее значение для рождения мысли и искусства современной Европы. С другой стороны, современные герменевтические теории, провозгласившие автономию письменного текста и воздвигшие настоящую вавилонскую башню интерпретаций, где становятся возможны все смыслы, – вышли непосредственно из практик античной экзегезы, о которой я только что говорил. Другой пример: для (к сожалению, ушедшего от нас коллеги) Ролана Барта «многие черты нашей литературы, нашего образования, наших языковых институций были бы прояснены и поняты по-другому, если бы мы до конца знали (т. е. если бы не подвергали цензуре) риторический код, давший свой язык нашей культуре»¹⁶⁸⁰. Это совершенно верно, и можно еще добавить, что такое знание наверняка позволило бы нам осознать то, что наши гуманитарные науки в своих методах и способах выражения часто функционируют совершенно аналогично моделям античной риторики.

Таким образом, наша история эллинистической и римской мысли не должна быть только анализом движения мысли в философских трудах; она также должна быть исторической топикой для изучения эволюции смысла tороі – моделей, о которых мы говорили, – и той роли, которую они сыграли в формировании мысли Запада. Она должна стараться отличать первоначальный смысл формул или моделей от других значений, возникших из-за последующих толкований.

Этот исторический топос сначала возьмет для себя в качестве объекта те основополагающие модели, какими были некоторые произведения и созданные ими литературные жанры. Начала Евклида, например, послужили моделью для Начал теологии Прокла, а также для Этики Спинозы. Тимей Платона, сам вдохновленный досократическими поэмами о космосе, стал образцом для De паtиrа rеrит (О природе вещей) Лукреция, а XVIII век, в свою очередь, будет мечтать о новой космологической поэме, где были бы воспеты последние открытия науки. Исповедь Августина, толковавшаяся, впрочем, ошибочно, вдохновила собой обширную литературу вплоть до Ж.-Ж. Руссо и романтиков.

Этот топос также будет топосом афоризмов (например, максим о природе, преобладавших в научном воображении до XIX века). Так, в этом году мы будем изучать афоризм Гераклита, который обычно излагают в такой форме: «Природа любит скрываться», хотя первоначальный смысл трех греческих слов, переведенных таким образом, определенно не таков. Мы увидим все значения, которые эта формула будет принимать на протяжении античности и дальше – в зависимости от эволюции идеи Природы – вплоть до толкования, предложенного Хайдеггером.

Но этот исторический топос будет в основном топосом для размышлений, о которых мы говорили, поскольку они доминировали и по-прежнему доминируют в нашей западной мысли. Например, Платон определял философию как упражнение в смерти, понимаемой как разделение души и тела. Для Эпикура и эпикурейцев это упражнение в смерти принимает новый смысл; оно становится осознанием конечности существования, что дает бесконечную цену каждому мгновению: «Считай, что каждый день, сияющий для тебя, будет для тебя последним; тогда с благодарностью ты примешь каждый нежданный час»¹⁶⁸¹. В стоицизме упражнение в смерти принимает другой характер; оно призывает к немедленному обращению и делает возможной внутреннюю свободу: «Пусть смерть будет перед твоими глазами каждый день, и у тебя не будет никакой низкой мысли и никакого чрезмерного желания»¹⁶⁸². Одна из мозаик Римского Национального музея вдохновлена этим размышлением (возможно, не без иронии). Она изображает скелет с косой, сопровождаемый надписью: Gпôthi seauton – «Познай самого себя». Что бы там ни было, данная тема будет обильно использоваться и в христианстве. Иногда она трактуется там близко к стоицизму, как в этом размышлении монаха: «С момента начала нашей беседы мы приблизились к смерти. Не будем же предаваться сну, пока у нас на это есть время»¹⁶⁸³. Но она радикально изменяется, смешиваясь с собственно христианской темой участия в смерти Христа. Оставляя в стороне всю богатую западную литературную традицию, так хорошо иллюстрированную главой из Монтеня «Философствовать значит учиться умирать», – мы сможем перейти прямо к Хайдеггеру, чтобы и в его определении подлинности существования как ясном предвосхищении смерти найти это фундаментальное философское упражнение. Связанная с размышлением о смерти тема ценности мгновения играет принципиально важную роль во всех философских школах. Это в целом осознание внутренней свободы. Можно было бы резюмировать ее так: «Ты нуждаешься только в себе самом, чтобы немедленно поместить себя во внутренний мир¹⁶⁸⁴, отказываясь от беспокойства о прошлом и о будущем. Ты можешь быть счастлив, начиная с данного момента, или же никогда не будешь счастлив». Стоик будет добиваться внимания к самому себе, радостного согласия с настоящим моментом, который навязывается нам судьбой. Эпикуреец будет воспринимать это освобождение от заботы о прошлом и о будущем как облегчение, чистую радость существования: «В то время как мы разговариваем, завистливое время убегает, лови же сегодняшний день, не доверяясь завтрашнему»¹⁶⁸⁵. Это знаменитое lаеtus іп рraesens Горация – «наслаждение чистым настоящим»¹⁶⁸⁶ (если использовать прекрасное выражение Андре Шастеля¹⁶⁸⁷ но поводу Марсилио Фичино, который как раз и сделал своим девизом эту формулу Горация). История этой темы в западной мысли также очень увлекательна. Не могу устоять перед удовольствием привести здесь диалог Фауста и Елены, вершину второй части Фауста Гёте: «Nun schaut Geist nicht vorwärts nicht zurück, Diе Gegenwart allein ist unser Glück»¹⁶⁸⁸.

Я завершаю свою речь, и это значит, что я только произнес называвшуюся в античные времена еріdeixis, торжественную речь – как это делали профессора во времена Либания, которые декламировали, чтобы привлечь слушателей, стараясь одновременно показать несравненную ценность своей специальности и продемонстрировать свое красноречие. Было бы интересно исследовать исторические дороги, по которым этот античный обычай перешел к первым профессорам Коллеж де Франс. Во всяком случае, сейчас мы с вами очень верные последователи греко-римской традиции. Филон Александрийский говорил о торжественных речах, что лектор «там преподносит на виду у всех (представляет публично) плод длительных усилий, предпринятых им наедине с самим собой, как художники и скульпторы, создавая свои произведения, ищут аплодисментов публики»¹⁶⁸⁹. Он противопоставлял такое поведение настоящему философскому обучению, в котором учитель приспосабливает свое слово к состоянию слушателей и предоставляет им лекарства, в которых они нуждаются, чтобы излечиться.

Забота об индивидуальной судьбе и духовном движении вперед, непреклонное утверждение нравственной требовательности, призыв к размышлению, приглашение к поиску внутреннего мира, который все школы, даже школа скептиков, предлагают в качестве цели для философии, чувство серьезности и величия существования, – вот, как мне кажется, то, что в античной философии никогда и никем не было превзойдено и остается по-прежнему живым. Некоторые, может быть, увидят в этих установках стремление к самоустранению, бегство от нравственной обязанности осознавать человеческие страдания и нищету, и будут думать, что философ непоправимо чужд миру. Я отвечу цитатой из прекрасного текста Жоржа Фридмана, написанного в 1942 году и приоткрывающего для нас возможность примирить стремление к справедливости и духовное усилие; его вполне мог бы написать античный стоик: «Совершать полет каждый день! Пусть это будет лишь мгновение, пусть оно будет скоротечным, лишь бы оно было интенсивным. Каждый день – “духовное упражнение”: одному или в обществе человека, который тоже хочет улучшиться... Выйти из времени. Постараться отринуть страсти... Увековечиться, превосходя себя. Это усилие над собой необходимо, это стремление правильно. Многочисленны те, кто полностью поглощен воинственной политикой, подготовкой социальной революции. Редки, очень редки те, кто – чтобы подготовить революцию – хотят сделаться достойными ее»¹⁶⁹⁰.

Указатели

Географические названия (Синезий. Письма)

Азарион, бухта. П. 75 (5).

Аксуминт. П. 33 (122).

Александрия. П. 9 (66), 15 (79), 61 (21), 68 (53), 74 (61), 75 (5), 88 (98), 107 (129), 135 (145).

Анагирунт. П. 70 (136).

Апросилий. П. 31 (125); прим. 56, с. 99.

Асусамант. П. 31 (125); прим. 57, с. 100.

Аттика. П. 143 (54).

Афины. П. 69 (56), 70 (136), 143 (54).

Баттий. П. 31 (125); прим. 56, с. 99.

Бероникея, город на северо-западном побережье Киренаики (ныне Бенгхази). П. 13 (42).

Бомбайа, гора. П. 29 (104).

Вавилон. П. 13 (42).

Вифиния Цареградская. П. 9 (66), 10 (67).

Гераклея Понтийская, город в провинции Пафлагония (примерно в 200 км к востоку от Константинополя). П. 55 (150), 103 (103), 105 (134). Гидракса. П. 9 (66); прим. 88, с. 30.

Гимет. П. 71 (148).

Дарнис, город на побережье Ливии. П. 9 (66); прим. 128, с. 37. Декелея. П. 15 (79).

Диост. П. 31 (125); прим. 58, с. 100.

Египет. П. 1 (95), 7 (73), 23 (128), 26 (133), 71 (148), 84 (146), 102 (101), 135 (145).

Египетское море. П. 107 (129).

Иерусалим. П. 12 (41), 13 (42).

Иккара, город на севере Сицилии. П. 144 (3); прим. 57, с. 238. Исаврия. П. ПО (71), 111 (50).

Каноп, восточный пригород Александрии. П. 71 (148). Капофродита. П. 149 (6).

Карпатос, остров. П. 68 (53), 155 (38); прим. 94, с. 246.

Келесирия. П. 7 (73).

Кипр. П. 71 (148).

Кирена. П. 9(66), 27(130), 35(94), 52(118), 53(119), 71 (148), 75(5), 102 (101), 103 (103), 105 (134), 122 (52), 125 (60), 149 (6).

Константинополь. П. 74 (61), 107 (129).

Крит. П. 107 (129).

Кэфиссий. П. 70 (136).

Ливия. П. 1 (95), 9 (66), 42 (135), 75 (5), 102 (101), 114 (92), 146 (37). Лидия. П. 138 (127).

Мирсинитида. П. 33 (122).

Нил. П. 23 (128).

Нисейская долина (в Мидии). П.146 (37).

Олинф. П. 1 (95).

Палайбиска. П. 9 (66); прим. 88, с. 30.

Пафлагония. П. 53 (119).

Пентаполь (Пятиградие). П. 6 (49), 7 (73), 9 (66), 12 (41), 13 (42), 15 (79), 25 (62), 26 (133), 28 (107), 35 (94), 36 (78), 37 (69), 64 (59), 72 (154), 84 (146). Понт. П. 75 (5), 103 (103).

Птолемаида, столица Пентаполя. П. 9 (66), 15 (79), 22 (4), 25 (62), 118 (109); прим. 125, с. 36.

Рим. П. 122 (51).

Селевкия – порт Антиохии Сирийской. П. 26 (133); прим. 15, с. 89. Сицилия. П. 144 (3).

Спарта. П. 12 (41), 102 (101).

Сфэтт. П. 70 (136).

Таврида. П. 12 (41) (тавроскифы).

Тафозирида. П. 75 (5); прим. 102, с. 153.

Теухейра – одно из самых старых греческих поселений в Кирена- ике, приблизительно в 40 км к юго-западу от Птолемаиды. П. 35 (94), 128 (126), 144 (3); прим. 75, с. 104.

Трио. П. 70 (136).

Фарос, остров. П. 68 (53), 71 (148), 75 (5).

Фракия. П. 74(61), 98 (48), 109(88), 110 (71), 111 (50), 129 (70); прим. 208, с. 211.

Фикус, портовый город Кирены. П. 30 (132), 68 (53), 102 (101), 107(129), 115 (114); прим. 1, с. 9.

Финикия. П. 7 (73), 71 (148).

Фула. П. 71 (148).

Эллада. П. 77 (96).

Эритра, город. П. 9 (66), 68 (53).

Персоналии (Синезий. Письма)

Адресаты и упомянутые в письмах. В кавычках даются характеристики, данные самим Синезием.

Аблабий – государственный деятель времен императора Константина Великого, консул 331 г., наставник Констанция II. П. 74 (61).

Авксентий – друг детства Синезия. Адресат П. 125 (60), 126 (117).

Авраам – библейский персонаж. П. 12 (41).

Авраамий – друг Синезия. П. 39 (99).

Аврелиан – друг Синезия, видный государственный деятель Восточной Империи конца IV – начала V в. Адресат П. 40 (47), 41 (35), 100 (31). Упоминается в П. 74 (61); прим. 23, с. 113.

Агамемнон – легендарный герой Гомера. П. 71 (148).

Агафокл – тиран Сиракуз. П. 149 (6).

Агемах. П. 71 (148).

Акакий – знакомый Синезия. По другим источникам неизвестен. П. 116(55).

Александр – дядя Синезия, философ. П. 55 (150), 131 (46).

Александр – епископ из Вифинии, уроженец Кирены. П. 9 (66), 10 (67).

Александр – древнегреческий герой, у Синезия символ женственности (предположительно Парис, сын Приама). П. 2 (52).

Александр Афродисийский. П. 107 (129).

Амазис – персонаж Геродота. П. 98 (48).

Амалик – библейский персонаж. П. 22 (4).

Амалфея. П. 72 (154).

Амарант – кормчий. П. 75 (5).

Амелий. П. 135 (145).

Аментиан – по другим источникам неизвестен. П. 67 (27).

Аммоний – куриал, племянник Феодора, «проксена пентапольцев». Для него Синезий написал в 407 г. несколько рекомендательных писем разным людям. П. 58 (18), 59 (19), 60 (20), 61 (21); прим. 89, с. 126.

Ампелий – знакомый Синезия. П. 80.

Анастасий – друг и соотечественник Синезия, воспитатель детей императора Аркадия. Адресат П. 15 (79), 51 (40), 97 (22), 98 (48). Упоминается в П. 49 (100), 95 (26); прим. 234, с. 68.

Андромаха – мимическая актриса. П. 140 (110).

Андроник из Бероникеи – гражданский губернатор Пентаполя с июля 411 г. по март 412 г., отлученный Синезием от церкви. П. 7 (73), 12 (41), 13 (42), 14 (72), 15 (79), 17 (90), 150 (77), 151 (80).

Анисий – военный губернатор Верхней и Нижней Ливии с первого полугодия 410 г. до мая 411 г. Адресат П. 5 (14), 35 (94), 36 (78), 64 (59), 123 (34), 149 (6), 150 (77).

Антиох – евнух-перс, сделавший придворную карьеру в Константинополе, воспитатель императора Феодосия II. П. 140 (ПО); прим. 34, с. 235.

Антоний – сельский епископ, избранный ольбиатами. П. 16 (76).

Анфимий – префект претория Востока с 405 г. по 414 г. П. 6 (49), 7 (73), 15 (79), 43 (75), 52 (118), 122 (51); прим. 61, с. 24.

Апелл – древнегреческий художник. П. 73 (1).

Арий. П. 23 (128).

Аристид. П. 102 (101).

Аристин – префект Константинополя в 392 г., консул Раris Оrientis в 404 г. П. 26 (133).

Аристипп – философ, основатель школы киренаиков. П. 2 (52); прим. 28, с. 15.

Аристон – отец Платона. П. 104 (152).

Аристотель. П. 69 (56), 72 (154).

Артабазак – военный губернатор Верхней и Нижней Ливии в 401–402 гг. П. 70 (135).

Архилох. П. 27 (130).

Асклепиодот – друг Синезия. Адресат П. 128 (126).

Астерий – знакомый Синезия, скорописец из канцелярии префекта в Константинополе. Ему Синезий отправил с оказией свой египетский ковер. П. 74 (61).

Асфалий – родственник Синезия. П. 19 (39).

Аттик – архиепископ Константинополя с 406 (?) до 425 г. П. 10 (67); прим. 159, с. 46.

Афамант – сельский епископ ольбиатов. П. 16 (76); прим. 271, с. 75.

Афанасий – архиепископ Александрии. П. 9 (66); прим. 114, с. 34.

Афанасий – брат Гипатии. П. 75 (5), 134 (16).

Афанасий. П. 136 (32).

Афанасий Гидромикт – узник городской тюрьмы в Птолемаиде. Адресат П. 20 (121).

Ахилл – легендарный герой Илиады. П. 75 (5), 94 (123).

Аякс – легендарный герой Илиады. П. 2 (52), 75 (5); прим. 23, с. 14.

Батт I – основатель киренского царства (630–600 гг. до н. э.). П. 105 (134).

Валент – император. П. 9 (66).

Гай – родственник (?) Синезия. П. 75 (5).

Ган – друг Иоанна. П. 124 (147).

Гармоний. П. 144 (3).

Гарпократиан – «помощник помощника» комита Египта Гераклеана. П. 135 (145).

Гекамеда – персонаж Илиады. П. 71 (148).

Гелиодор – предположительно, гражданский губернатор Пентаполя. Адресат П. 56 (17), 57 (116), 96 (25).

Геннадий Сириец – гражданский губернатор Пентаполя с 410 (?) по июнь 411 г., предшественник Андроника. П. 7 (73).

Геракл. П. 55 (150).

Гераклеан – комит Египта. П. 135 (145); прим. 5, с. 230.

Геркулиан – соученик Синезия по Александрии. Адресат П. 38(144), 79(137), 80(138), 81 (139), 82 (142), 83 (141), 84(146), 85 (143), 86 (140), 135 (145).

Герод – родственник Синезия. Соадресат П. 59 (19). Упоминается в П. 41 (35), 144 (3).

Герои – одна из жертв жестокости Андроника. П. 15 (79).

Геронтий – младший родственник Синезия (вероятно, со стороны жены, так как сам Синезий называет его родственником своих детей). П. 44 (82), 45 (83), 46 (84), 47 (85), 48 (86).

Гесиод. П. 107 (129).

Гесихий – старший сын Синезия (кон. 404 – нач. 412). П 116 (55).

Гиерон – тиран Сиракуз (478–466 гг. до н. э.). П. 122 (51).

Гипатия – женщина-философ, учитель и друг Синезия. Адресат П. 72 (154), 130 (124), 131 (46), 132 (10), 133 (81), 134 (16), 153 (15). Упоминается в П. 70 (136), 75 (5).

Гиппарх – пифагореец. П. 85 (143).

Гомер. П. 71 (148), 72 (154), 75 (5), 79 (137), 84 (146), 94 (123), 126 (117). Горгий. П. 45 (83), 105 (134).

Грациан – император западной Римской империи (375–383 гг). П. 140 (110).

Дафнис. П. 138 (127).

Дзэн – чиновник из администрации гражданского губернатора Андроника. П. 15 (79).

Диоген – двоюродный брат Синезия. Адресат П. 20, 23. Упоминается в П. 39 (99), 53 (119), 54 (131), 105 (134).

Дионисий – племянник Аментиана. П. 67 (27).

Дионисий – тиран Сиракуз. П. 149 (6).

Дионисий – автор книг, посланных Синезием брату. П. 139 (65).

Дионисий – один из двух пентапольских епископов, посланных в Александрию сообщить об избрании Синезия епископом. П. 76 (105).

Диоскор – племянник Синезия (сын Евоптия). П. 75 (5), 116(55), 141 (111).

Диоскор – епископ Дарнийский. П. 9 (66).

Диоскурид – друг Синезия. П. 1 (95), 6 (49).

Дометиан Схоластик – адресат П. 66(155), 127(156); прим. 110, с. 131.

Евагрий – пресвитер. П. 15 (79); прим. 235, с. 68–69.

Евоптий – младший (П. 1 (95), 18 (93)) брат Синезия. Адресат П. 1 (95), 2 (52), 28 (107), 29 (104), 30 (132), 31 (125), 32 (113), 33 (122), 34 (108), 42 (135), 44 (82), 46 (84), 47 (85), 48 (86), 58 (18), 62 (87), 68 (53), 69 (56), 70(136), 75(5), 76(105), 112(57), 113(58), 114(92), 115(114), 116(55), 117 (120), 118 (109), 119 (36), 120 (89), 121 (8), 136 (32),137 (106), 138 (127), 139 (65), 140 (110), 141 (111), 142 (33), 143 (54), 144 (3), 145 (45). Упоминается в П. 18 (93).

Еврисфен – легендарный вождь дорийцев. П. 12 (41).

Евсевий – человек, рекомендованный Синезием Гелиодору. П. 57(116).

Евфалий Лаодикиец. П. 138 (127); прим. 15, с. 232.

Евхарист – константинопольский друг Синезия. П. 102 (101).

Езекия – библейский персонаж, царь Израиля. П. 13 (42).

Елена – легендарная красавица, послужившая поводом к началу Троянской войны. П. 84 (146).

Зенон – основатель стоицизма. П. 69 (56).

Зосим – человек, собиравший корреспонденцию для Синезия в Константинополе. П. 109 (88).

Иоанн – друг детства Синезия. Адресат П. 3 (2), 4 (43), 124 (147), 147 (63), 148 (64). Упоминается в П. 2 (52), 29 (104), 35 (94), 123 (34); прим. 30, с. 16.

Иоанн – видный государственный деятель восточной империи, сподвижник Аврелиана и императора Аркадия. П. 140 (110).

Иоанн Златоуст – епископ. П. 10 (67).

Иолай – сподвижник Геракла. П. 55 (150).

Исион – друг Синезия. П. 38 (144), 39 (99); прим. 11, с. 111.

Исихий – друг юности, соученик Синезия по Александрии. Адресат П. 18 (93).

Карнас. П. 5 (14), 149 (6).

Карнеад – философ, основатель новой Академии. П. 2 (52); прим. 27, с. 15.

Кастрикий – по другим источникам неизвестен. П. 142 (33).

Квинтиан – влиятельный при дворе евномианин. П. 22 (4).

Кекроп – легендарный царь Афин. П. 144 (3).

Кереалий – военный губернатор Верхней и Нижней Ливий, предшественник Маркелла. П. 27 (130), 30 (132).

Кефрен – фараон Египта. П. 13 (42); прим. 215, с. 63.

Кир – брат Геркулиана. П. 84 (146).

Кирилл Александрийский – епископ, племянник и преемник Феофила Александрийского. Адресат П. 21 (12).

Кледоний – предположительно, гражданский губернатор провинции. Адресат П. 19 (39); прим. 292, с. 78.

Клейний – одна из жертв жестокости гражданского губернатора Андроника. П. 15 (79).

Клеопатра – царица Египта. П. 125.

Констанций – предположительно, губернатор Птолемаиды. Адресат П. 67 (27).

Ксенократ – философ-платоник, схоларх Академии (339–314 гг. до н. э.). П. 72 (154).

Лайда – легендарная коринфская гетера. П. 144 (3).

Лампониан – священник. П. 9 (66).

Ласфен. П. 1 (95).

Левкипп – куриал, одна из жертв гражданского губернатора Андроника. П. 15 (79).

Лисид – пифагореец. П. 85 (143).

Лисипп – древнегреческий скульптор. П. 73 (1).

Магн – аристократ, принадлежавший к той же курии, что и Синезий, и претерпевший несправедливость от гражданского губернатора Андроника. П. 14 (72). Упоминается (без имени) также в П. 12 (41).

Максимин – дядя Синезия (вероятно, брат его отца Гесихия), отец его кузена Диогена. П. 52 (118).

Максимин – одна из жертв жестокости гражданского губернатора Андроника. П. 15 (79).

Марк – начальник отдела скорописцев канцелярии префекта в Константинополе. П. 74 (61).

Маркелл – военный губернатор Верхней и Нижней Ливий, много сделавший для Птолемаиды. П. 74 (61).

Маркиан – константинопольский друг Синезия, один из членов Панэллениума, некогда губернатор Пафлагонии. П. 53 (119), 102 (101).

Мартирий – родственник Синезия. Соадресат П. 59 (19). Упоминается в П. 6 (49), 63 (91).

Менелай – легендарный герой Илиады. П. 82 (142), 128 (126).

Нарзес – евнух-перс при константинопольском Дворе. П. 140 (110).

Нестор. П. 71 (148).

Никандр – константинопольский друг Синезия. Адресат П. 43 (75), 73(1).

Никий – младший родственник Синезия. П. 133 (81), 151 (80).

Никострат. П. 107 (129).

Ной. П. 71 (148).

Нонн – отец Сосена. П. 51 (40).

Одиссей – легендарный герой Гомера. П. 2(52), 20(121), 71 (148), 79 (137), 81 (139), 82 (142).

Олимпий – друг юности, соученик Синезия по Александрии. Адресат П. 24 (44), 26 (133), 39 (99), 71 (148), 77 (96), 87 (97), 88 (98), 89 (149).

Орион – епископ. П. 9 (66).

Павел – епископ Эритрийский. П. 9 (66); прим. 91, с. 30.

Павел – один из двух пентапольских епископов, посланных в Александрию сообщить об избрании Синезия епископом. П. 76 (105).

Патрокл – легендарный герой Илиады. П. 94 (123).

Пелей. П. 71 (148).

Пентадий – августал (представитель префекта претория Востока) в Александрии. Адресат П. 90 (29), 91 (30). Упоминается в П. 138 (127); прим. 93, с. 189.

Петр – пресвитер. Адресат П. 8 (13).

Петр – доверенное лицо Гипатии. П. 26 (133).

Петр – «человек, безыскусно идущий к [полному] уничтожению законов». По другим источникам неизвестен. П. 6 (49).

Пилат – наместник Иудеи. П. 13 (42).

Пилемен – константинопольский друг Синезия, уроженец Герак- леи Понтийской. Участвовал в подавлении волнений в горах Исаврии. Адресат шестнадцати дошедших до нас писем, написанных в период с 404 по 408 г.: П. 49 (100), 50 (102), 54 (131), 55 (150), 74 (61), 101 (74),

102(101), 103(103), 104(152), 105(134), 106(151), 107(129), 108(153), 109 (88), 110 (71), 111 (50).

Пифагор – великий философ древности. П. 49 (100).

Плакидия – сводная сестра императоров Аркадия и Гонория (от второго брака Феодосия). П. 74 (61).

Платон. П. 30 (132), 69 (56), 72 (154), 81 (139), 104 (152), 107 (129).

Поймений – управляющий землями военного губернатора Артабазака. П. 42 (135).

Полигнот Фасосский – знаменитый художник древности, расписавший Стою. П. 70 (136).

Полидамна, супруга Фоона – персонаж Одиссеи Гомера. П. 84 (146).

Поликрат – персонаж Геродота. П. 98 (48).

Полифем – циклоп, сын Посейдона, отвергнутый нимфой Галатеей. П. 20 (121).

Прок л – константинопольский друг Синезия. Адресат П. 129 (70). Упоминается в П. 105 (134).

Протей. П. 79 (137), 82 (142).

Руфин – префект претория Востока с начала сентября 392 г. до 27 ноября 395 г. П. 138 (127).

Саббатий – по другим источникам неизвестен. П. 125 (60).

Саул – царь, библейский персонаж. П. 22 (4).

Секунд – друг Синезия. П. 88 (98).

Сеннахерим – ассирийский царь. П. 13 (42); прим. 215, с. 63.

Сидерий – епископ Палайбиски и Гидраксы. П. 9 (66).

Сизиф – древнегреческий герой, символ хитроумия. П. 2 (52), 20 (121), 138(127).

Симонид – древнегреческий поэт. П. 122 (51).

Симпликий – друг Синезия, один из крупных военных чиновников Империи. Адресат П. 27(130), 93(24), 152(28). Упоминается в П. 82 (142), 105 (134); прим. 16, с. 90.

Сириан – сосед Синезия, врач. П. 140 (110).

Сократ – философ, учитель Платона. П. 107 (129).

Сосен – по другим источникам неизвестен. П. 51 (40), 50 (102).

Сосий – собирательный образ раба. П. 144 (3).

Сотерих. П. 67 (27).

Спатал – сподвижник Иоанна. П. 4 (43).

Стратоника – сестра Синезия. П. 43 (75).

Тавр – сын Аврелиана. П. 100 (31); прим. 124, с. 196.

Теотекн – отец Гипатии. П. 75 (5), 134 (16).

Тиберий Клавдий – император. П. 13 (42).

Тибий – собирательный образ раба. П. 144 (3).

Трифон – константинопольский друг Синезия, бывший гражданский губернатор Пентаполя (к 406 г.). Адресат П. 53 (119). Упоминается в П. 105 (134), 107 (129).

Троил – константинопольский друг Синезия, глава литературнофилософского кружка (Панэллениума), советник Префекта претория Анфимия (405–414 гг.) «замечательный человек и философ». Адресат П. 7 (73), 52 (118), 63 (91), 94 (123), 95 (26), 156 (112). Упоминается в П. 6 (49), 107 (129).

Ураний – военачальник, по другим источникам неизвестен. Адресат П. 146 (37).

Урсикин – общий знакомый Синезия и Геркулиана. П. 8 (144), 84 (146).

Фаларис – тиран Акраганта. П. 13 (42); прим. 215, с. 63.

Фаос – по другим источникам неизвестен. П. 125 (60).

Фауст – дьякон Аксуминтской церкви. П. 33 (122).

Фемистокл, сын Неокла – выдающийся политический деятель классической эпохи. П. 18 (93), 71 (148).

Феодор – родственник Синезия (возможно, муж одной из его сестер). Адресат П. 92 (7).

Феодор – врач. Адресат П. 154 (115).

Феодор – александрийский куриал, «проксен пентапольцев». П. 58 (18), 60 (20), 61 (21), 109 (88).

Феодор – член консилиума провинции Пентаполь. П. 1 (95).

Феодосий – грамматик. П. 75 (5).

Феодосий – муж сестры Синезия Стратоники, схоларий гвардейской пехоты. П. 43 (75).

Феокрит. П. 115 (114).

Феотим – друг и соотечественник Синезия. В 399 г. уехал в Александрию – П. 39(99), к 411 г. стал влиятельным человеком в Константинополе – придворным поэтом при Анфимии. Адресат П. 6 (49), 122 (51).

Феофил Александрийский – архиепископ. Адресат П. 9 (66), 10 (67), 11 (9), 16 (76), 17 (90), 37 (69), 65 (68), 151 (80). Упоминается в П. 76 (105).

Ферекид. П. 126 (117).

Филипп. П. 1 (95).

Филолай – младший родственник Синезия. П. 133 (81).

Филон – епископ Кирены. П. 9 (66).

Филон (младший) – племянник епископа Филона. П. 9 (66).

Филором – раб племянницы Синезия. П. 135 (145).

Фоас – помощник гражданского губернатора Андроника, ответственный за тюрьмы. П. 13 (42), 15 (79).

Фобамон – друг Синезия. П. 38 (144).

Фотий – константинопольский друг Синезия. По другим источникам неизвестен. П. 74 (61).

Фракий – знакомый Синезия. П. 75 (5).

Хрисий – Адресат П. 45 (83).

Хрисипп – философ-стоик. П. 70 (136).

Хэл – содержатель борделя, принявший командование над маркоманами. П. 140 (110).

Эвмел. П. 138 (127).

Элладий – член консилиума провинции Пентаполь. П. 1 (95).

Эмилий – брат Иоанна, в убийстве которого был обвинен сам Иоанн. П. 2 (52), 4 (43).

Эсхин – родственник Синезия. П. 144 (3).

Эфалес – раб Синезия. П. 135 (145).

Юлий – соотечественник Синезия, куриал, впоследствии помощник губернатора Андроника. П. 1 (95), 2 (52), 15 (79).

Юлий – распорядитель над грузом (вином), отправленным Синезием в Константинополь. П. 105 (134).

Ясон – священник. П. 9 (66).

Ясон Фессалиец. П. 94 (123).