Часть пятая. Ученики старца Паисия на Афоне, в Молдавии и в России

«Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взявши, положила в три меры муки, доколе не вскисло все»

(Мф. 13, 33).

Если бы все дело старца Паисия Величковского заключалось в примере личной святости, в устроении монашеского общежительного братства на древних святоотеческих основаниях и в исправлении святоотеческих книг, то и в таком случае это дело было бы немаловажно для православной Церкви и православного монашества и общества. Но старец Паисий сделал больше: он создал школу духовной жизни, он пробудил в православном монашестве широкое духовное движение, он зажег сердца многих любовью к духовной жизни, возбудил стремление к внутреннему монашескому подвигу, к духовному деланию. Под влиянием старца Паисия Величковского в православном иночестве воспиталось много замечательных подвижников, всецело усвоивших заветы старца. Постоянной молитвой, неослабным вниманием к себе, самоиспытанием, внутренней борьбой с помыслами, откровением помыслов, послушанием и смирением, внимательным изучением святоотеческих книг и соблюдением евангельских заповедей они достигали высокой степени духовной жизни и приобретали большое влияние не только на свою братию, монашествующих, но и на мирян, иногда даже высокообразованных не только в светском, но и в богословском смысле. Начавшись во второй половине XVIII века, это духовное движение продолжало развиваться на протяжении всего XIX века вплоть до самой революции. Было бы очень интересно проследить это движение во всех его подробностях: изучить пути и способы его распространения, познакомиться с его выдающимися представителями, с его влиянием на общество и на народ К сожалению, неблагоприятные условия настоящего времени не дают возможности надлежащим образом выполнить эту задачу И нам приходится ограничиться лишь бледным и поверхностным описанием этого замечательного движения, свести это описание почти только к одному перечислению имен. ' Мы начнем с указания следов Паисиева влияния на Афоне. Еще в то время, когда старец проживал на Афоне, он имел помимо своего братского общежития в Ильинском скиту немало духовных чад, собеседников и друзей, искавших его духовного руководства. К числу их принадлежал греческий патриарх Серафим, проживавший на покое в Пантократорском монастыре. Патриарх очень любил старца Паисия, посещал его в его обители, часто приглашал его к себе, подолгу беседовал с ним о духовной жизни и с большим сожалением отпустил его в Молдавию. Нам известно также, что из многих Афонских монастырей, скитов и келий приходили к старцу Паисию многие иноки ради исповеди и беседы, иногда даже в таком множестве, что своим братиям не оставалось возможности говорить со своим старцем, и среди них возникал ропот С отъездом старца Паисия в Молдовлахию следы его влияния на Афоне не заглохли. Его предания и уставы и ныне хранятся в основанном им Ильинском скиту и в других обителях. С особенной силой предания старца Паисия возродились на Афоне в XIX веке, когда там появился старец Арсений, ученик одного из молдавских учеников старца Паисия, имевший большое влияние на все Афонские монастыри и скончавшийся в 1846 году. Единомышленниками и продолжателями Арсения были схимонахи Николай, Андрей и Никодим, а затем имевший особенно большое влияние на Афоне и за пределами его – духовник русского Пантелеймоновского монастыря иеросхимонах Иероним, скончавшийся в 1885 году, и архимандрит того же монастыря Макарий, скончавшийся в 1888 году. Трудами и заботами этих старцев возник на Кавказе Новоафонский монастырь, также усвоивший себе предания старца Паисия и сохранявший их в лице своего настоятеля, игумена Иерона, и других иноков старцев, до самого Последнего времени.

Заметное влияние оказал старец Паисий и на молдовлахийское монашество. Его ближайшими помощниками и на Афоне, и в Молдовлахии были молдаване Таков, напр., отец Виссарион, первый ученик старца и первый член его братства и помощник по устройству общежития. Он скончался около 1766 года. Из учеников старца Паисия в Молдавии мы можем еще назвать отца Макария и отца Илариона, помогавших ему в исправлении и переводе книг. Иларион впоследствии был духовником и игуменом Секульского монастыря, а иеромонах Макарий, живший со старцем еще на Афоне, по-видимому, перешел потом в Россию, где и был настоятелем Молчанской пустыни. Из других учеников старца в Молдавии назовем сначала тех, которые после кончины старца были его преемниками по духовничеству и настоятельству в Нямецком монастыре. Первый из них архимандрит Софроний, старший духовник славянского племени в Нямце, настоятельствовал там же непосредственно после старца Паисия более десяти лет. Известно, что по поручению старца он ездил в Киев за духовными книгами для своей обители. Впоследствии он переписывался с учениками старца Паисия в России – отцом Афанасием в Брянске и Марией Петровной Протасьевой.

После отца Софрония настоятелями в Нямце были: Дорофей, которого старец посылал учиться в богословской школе в Бухаресте; Досифей, бывший при старце Паисии духовником и начальником больницы в Секуле, просиживавший ночи над больными и всячески их успокаивавший и утешавший, и Иоанн; все трое славянского племени. После отца Иоанна настоятелем в Нямце был избран Сильвестр, первый настоятель из молдаван, бывший при жизни Паисия духовником молдавского племени в Нямце. Из других учеников старца Паисия в Молдавии мы знаем еще Онория, начальника больницы в Драгомирне и Нямце, пользовавшегося неограниченным доверием старца Паисия, ухаживавшего за старцем во время его предсмертной болезни, переводчика отеческих писаний, скончавшегося через год по смерти Паисия; Мартирия, вместе с Онорием ухаживавшего за старцем во время его предсмертной болезни; Иринарха, духовника, ездившего по поручению старца к князю Константину с письмом, в котором старец отказывался от перемещения в Нямец; Иакинфа, также одного из духовников в Нямце, увещевавшего хулителя умной молитвы Феопемпта и исполнявшего другие поручения старца; другого Иоанна, схимонаха Покровского скита при Нямецком монастыре, бывшего старцем монастыря Ворона в Молдавии и скончавшегося в глубокой старости в 1843 году; Платона, схимонаха того же Покровского скита, оставившего собственноручно им переписанный сборник сочинений старца Паисия, хранящийся в библиотеке Ново-Нямецкого монастыря и написавшего жизнеописание старца; Митрофана, схимонаха, бывшего более 30 лет келейником старца Паисия и прежде других составившего описание его жизни; архимандрита Феодосия, управлявшего Поляно-Мерульским скитом в Валахии, а потом вызванного князем Потемкиным со своими учениками в Россию для устроения Софрониевой пустыни (сохранилось письмо к нему старца Паисия, в котором он подробно рассказывает о своих занятиях по переводу и исправлению отеческих книг); Геронтия, который вместе с Дорофеем учился в Бухарестской богословской школе; Григория, впоследствии митрополита, написавшего житие старца; иеродиакона Стефана, переводчика житий святых, схимонаха Исаакия и др. Хранителями Паисиевых преданий были также Неонил, ученик старца Софрония, и Феофан, ученик Неонила, перенесшие предания старца Паисия в Ново-Нямецкий монастырь. К ним же нужно присоединить Германа, преемника Феофана. Кроме названных учеников и продолжателей старца Паисия, у него в Молдавии было еще много помощников по переписке, исправлению и переводу святоотеческих книг, имена которых уже были названы нами в другом месте. Упомянем также и об архипастырях, сочувствовавших старцу и поддерживавших его. Таковыми были митрополит Гавриил, предоставивший старцу Драгомирну, Иаков и Вениамин. По дальнейшему распространению Паисиева влияния в Молдавии у нас нет достаточно сведений. Известно только, что многие монастыри в Молдавии и Валахии имели своими настоятелями его учеников.

Гораздо больше сведений мы имеем об учениках старца Паисия в России. В Россию вышло особенно много его учеников, под воздействием которых в наших монастырях произошел большой подъем духовной жизни, возросли интересы и любовь к чтению и изучению книг, появились старцы и настоятели монастырей, хранившие заветы старца Паисия и вводившие в своих монастырях его общежительный устав и порядки монастырской жизни; появились архипастыри, глубоко сочувствовавшие направлению старца Паисия и оказывавшие ему свое покровительство и поддержку. Многие светские образованные люди также были увлечены этим духовным движением, а некоторые, оставив мир, приняли монашество и стали выдающимися деятелями в духе старца Паисия. В общем получилось глубокое и широкое духовное движение, неослабевавшее в русском монашестве до самой революции. Постараемся перечислить, насколько можем, главнейших участников этого движения. И сначала упомянем о тех лицах, которые еще при жизни старца обращались к нему из России за духовным руководством. Таковы: друг юности старца иерей Димитрий, по всей вероятности, священствовавший в Полтаве, иноки полтавского Крестовоздвиженского монастыря³, группа ревнителей благочестия из северной России, настоятельница Арзамасской общины М. П. Протасьева. Из переписки ее с преемником старца архимандритом Софронием видно, что последний посылал для ее обители иконы, портрет старца Паисия и рукописные экземпляры отеческих книг в переводе старца Паисия; как-то: Добротолюбие, книгу святого Варсонуфия, 12 слов Симеона Нового Богослова и др. с просьбой выхлопотать у митрополитов Платона и Гавриила разрешение напечатать эти книги. О других лицах, имевших заочное духовное общение и переписку со старцем Паисием, нам придется упомянуть впоследствии.

Духовное движение в России под влиянием старца Паисия можно разделить на три главных течения, северное, центральное и южное. Северное движение имело своими главными центрами Соловецкий монастырь, Валаам, Александро-Невскую Лавру и Александро-Свирский монастырь. Центральное движение сосредоточилось, главным образом, в Москве, во Владимирской губернии, в Оптиной пустыни Калужской губ., в Брянском монастыре, Орловской губ., в Рославльских лесах Смоленской епархии, в Белобережском монастыре; южное движение – в Площанской пустыни Орловской еп., в Глинской пустыни Курской еп. и др. Названные монастыри нужно рассматривать только как наиболее заметные или начальные пункты Паисиевского движения, которое на самом деле охватывало не десяток, а, как увидим, сотни русских монастырей.

На Крайнем Севере в Соловецком монастыре насадителем Паисиевых преданий был иеросхимонах Феофан, о котором мы уже упоминали раньше. По смерти киевского старца затворника Досифея, Феофан переселился в Соловецкий монастырь, куда и перенес заветы старца Паисия. В Александро-Невской лавре еще при жизни старца Паисия образовался кружок его почитателей и последователей во главе с митрополитом новгородским и ладожским Гавриилом. Митрополиту Гавриилу был прислан старцем Паисием перевод с греческого языка книги Добротолюбия с собственноручным письмом. По приказанию митрополита этот перевод рассматривался группой ученых преподавателей духовного училища, причем митрополит рекомендовал им при проверке перевода советоваться с некоторыми опытными в духовной жизни старцами, говоря, что хотя эти старцы и незнакомы с тонкостями греческого языка, но опытом жизни усвоили содержание отеческих книг и потому могут дать им полезные указания при проверке перевода. По приказанию митрополита Добротолюбие было напечатано в Петербурге. Около митрополита группировались· его келейник Феофан, впоследствии игумен Новоезерского монастыря, игумен Валаамского монастыря Назарий, иеродиакон Александро-Невской Лавры Филарет, впоследствии старец Ново-Спасского московского монастыря, ученик старца Паисия Афанасий, принесший Добротолюбие митрополиту, и др. лица.

На Валааме и в Александро-Свирском монастыре трудились ученики старца Паисия схимонах Феодор и иеросхимонах Клеопа Они вышли из Молдавии в Россию в 1801 году и были Клеопа родом малороссиянин, а Феодор из граждан города Карачева, Орловской губ.⁴ Они много лет жили в обители старца Паисия, приняли от него пострижение в монашество и были им основательно наставлены и утверждены в духовной жизни. По прибытии в Россию они жили сначала в Чепнском монастыре Орловской епархии, потом в Белобережской пустыни той же епархии, расположенной среди глухих и в то время почти непроходимых Брянских лесов. Там они сблизились с монахом Леонидом, который был родом, как и Феодор, из города Карачева и происходил из купеческого звания. В 1811 году Леонид и Клеопа переселились на Валаам, куда прибыл к ним и Феодор. На Валааме они прожили 5 лет, проходя умное делание по руководству старца Паисия и много из-за этого пострадали от невежественных ревнителей внешнего подвига. В 1816 году старец Клеопа скончался в Валаамском монастыре, а Феодор и Леонид перешли в Александро-Свирский монастырь, где на них обратил внимание император Александр I. Здесь в 1822 году скончался отец Феодор в самый день светлого Христова Воскресения, а отец Леонид, спустя несколько лет, перешел со своими учениками в Оптину Пустынь, где и оставался до самой своей кончины 11 октября 1841 года. Проживая на Валааме и в Александро-Свирском монастыре, старцы имели духовное общение и с Александро-Невской Лаврой и имели везде единомышленных братий и учеников. На Валааме их учениками были: старец игумен Варлаам, потом переселившийся в Оптину Пустынь и там скончавшийся, и духовник Валаамского монастыря Евфимий. Евфимий, в свою очередь, имел своими учениками Дамаскина, игумена Валаамского, и Илариона, перенесшего предания старца Паисия в Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии. Знаменитый Валаамский игумен Дамаскин имел своими учениками Агафангела, архимандрита Александро-Свирского монастыря, Агапия, схимонаха Валаамского монастыря, старца слепца, и схимонаха Иоанна, молчальника Валаамского монастыря. Агафангел имел своим учеником Маврикия, игумена Валаамского монастыря.

В северной же области подвизался еще один ученик старца Паисия Арсений, перешедший из Брянских лесов в Псковский Никандров монастырь. Он имел своим учеником Герасима, монаха Соловецкого монастыря. В некоторых северных монастырях предания старца Паисия были заимствованы из монастырей центральной области и поэтому они будут указаны в другом месте.

Переходим к центральной области. Здесь прежде всего надо назвать ученика старца Клеопу, не того, о котором было сказано выше, а другого. Этот Клеопа жил долгое время со старцем Паисием сначала на Афоне, затем в Драгомирнском монастыре и, вероятно, в Секуле, и вышел в Россию еще до 1778 года, и был настоятелем Островской Введенской пустыни Владимирской епархии. Это был замечательный подвижник, хранитель умного делания. Он ввел в Островской пустыни общежительный устав Афонской горы, который потом был перенесен его учениками в другие монастыри центральной и северной России. Учениками старца Клеопы были: Игнатий, первоначально подвизавшийся в Санаксарском монастыре под руководством старца Феодора Ушакова, а потом во Флорищевой пустыни Владимирской епархии. С 1778 года после Клеопы он был строителем Островской пустыни, а потом Пешношской обители Московской епархии. В 1788 году он был назначен архимандритом Тихвина монастыря Новгородской епархии и по благословению митрополита Гавриила ввел там общежительный устав. В 1795 году он был переведен архимандритом в Московский Симонов монастырь для учреждения там общежития и там скончался в 1796 году О нем передают, что он повсюду являлся примером высокой жизни, особенно же смирения и нестяжательности: он был милостив к нищим, сострадателен к несчастным, полон любви к братаи. Другой ученик старца Клеопы схиархимандрит Макарий, бывший после Игнатия настоятелем Пешношской обители до самой своей кончины в 1811 году, имел особенное значение в истории русского монашества и старчества: из его учеников вышло 24 настоятеля монастырей. Он имел духовное общение и переписку со старцем Паисием и получил от него в дар посох. Он привел Пешношскую обитель во внешнее и внутреннее благоустройство. Неутомимый и многосведущий в трудах хозяйственных, он еще более был неутомим и опытен в подвигах духовной жизни. По виду он казался строгим, но имел душу, полную отеческой любви; он не имел никакой собственности, разделяя все с братией; ко всем относился приветливо, и его сердечная простота, соединенная с духовной мудростью, привлекала к нему всеобщее расположение и уважение. Митрополит Платон поручал ему приводить в порядок расстроенные обители и ставил его в пример другим настоятелям.

От Пешношской обители многие монастыри заимствовали и общежительный устав, и способных к поддержанию общежития иноков. Так, от старца Макария получили свои уставы и устройство следующие монастыри: Голутвинский, Московский Сретенский, Кириллов-Новоезерский и пустыни: Давидова, Оптина, Берлюковская, Екатерининская, Медведевская-Кривоезерская и др. Из учеников старца Макария назовем: Авраамия, впоследствии настоятеля Оптиной пустыни, Максима, строителя Пешношского монастыря, Игнатия, схимонаха Коневского монастыря и строителя Задне-Никифоровского монастыря и др. Этот Игнатий имел духовных дочерей Марию, олонецкую отшельницу, и Анастасию, основательницу женской общины, впоследствии Паданского монастыря. Учеником же старца Клеопы был и замечательный подвижник Феофан, игумен Новоезерский, о котором как о келейнике митрополита Гавриила мы уже упоминали. Он лично приезжал на Пешношу к отцу Макарию, чтобы получить от него для своего монастыря общежительный устав и выпросить у него нескольких братий для устройства общежития. Игумен Феофан был старцем Моденского монастыря, Александро-Невской Лавры, Устюжского и Кириллова монастырей и Филиппо-Иранской пустыни. Его духовной дочерью была Маврикия, игумения Горецкого девичьего монастыря. Преемником Феофана в Новоезерской обители был его ученик Аркадий. От учеников старца Клеоны, Игнатия и Макария Паисиевы предания перешли в Коломенский Голутвинский монастырь, где настоятелем был ученик Макария и Игнатия Самуил; учеником Самуила был Назарий, а его учениками были схимонах Иоанникий и отшельник Макарий, шедший тем же путем внутреннего духовного подвига.

Следующим местом, откуда развивалось Паисиевское движение в центральной России, была Москва Здесь было главным образом два средоточия этого движения. Симонов монастырь и Новоспасский. В Симоновом монастыре подвизался ученик старца Паисия монах Павел. В 1812 году он много пострадал от французов, которые били его до такой степени, что все остальное время своей жизни он провел в болезненном состоянии. Там же в Симоновом монастыре жил другой ученик старца Паисия, Арсений Учеником Павла был иеромонах Иосиф, наместник Симонова монастыря Здесь же в Симоновом монастыре, как мы уже упоминали, настоятельствовал архимандрит Игнатий, ученик Клеопы Островского, назначенный сюда для учреждения общежития. В Новоспасском монастыре замечательными старцами были иеромонахи Филарет и Александр, ученики Паисиева ученика Афанасия, проживавшего одно время во Флорищевой пустыни Владимирской епархии. Схимонах Афанасий (его нужно отличать от Афанасия, принесшего Добротолюбие митр. Гавриилу), бывший ротмистр гусарского полка, по фамилии Захаров, жил при старце Паисии более семи лет и принял от него монашеский постриг По благословению старца он много занимался выписками наставлений из отеческих книг о молитве, смирении, терпении, послушании, любви и прочих добродетелях По необходимым обстоятельствам он был отпущен в Россию с монахами Амвросием и Феофаном в 1777 году. Здесь перетерпев немало неприятностей, он проживал в Гороховском монастыре, во Флорищевой пустыни, а потом в Белобережской пустыни и в Площанской Богородицкой пустыни Орловской епархии, где многим принес пользу своею жизнью и учением. В Площанской пустыни он и скончался в 1825 году. Приезжая из Флорищевой пустыни в Москву, старец Афанасий бывал у иеромонахов Новоспасского монастыря Александра и Филарета и вел с ними духовные беседы об умном делании по учению старца Паисия. Оба эти иеромонаха заочно знали старца Паисия, любили и почитали его и пользовались переведенными им отеческими книгами, а отец Александр вел даже и переписку с ним. Таким образом оба эти Новоспасских инока очень близко стояли к старцу Паисию и обильно пользовались его духовным богатством. Возможно, что будучи знакомы с Афанасием, они имели знакомство и с другим учеником старца Паисия, Амвросием, проживавшим в Гороховском монастыре и отличавшимся особым даром молитвы.

Иеромонах Филарет был родом из города Вязьмы, из зажиточной купеческой семьи Пуляшкиных. Рано почувствовав отвращение к светской жизни, он 13 лет поступил в монастырь и с детства углубился в чтение духовных книг, которых немало было в доме его отца. Впоследствии он был несколько лет в Саровской пустыни, а потом в Александро-Невской Лавре при митрополите Гаврииле иеродиаконом. Из Петербурга Филарет переселился в Москву, был некоторое время в Симоновом монастыре, а затем в Новоспасском, где более 40 лет прожил в одной келье, редко выходя за ворота монастырской ограды. Только в тихие летние вечера, когда прекращалось движение народа, он выходил вместе с другом своим Александром и еще с одним старцем Михаилом, державшимся того же учения, на уединенную прогулку вокруг монастырских стен. Проведя много лет в подвигах монашеского безмолвия, старец Филарет остальную часть своей жизни отдал деятельному служению людям, подавая советы и утешения всем требующим без различия лиц и состояний. Келия его ежедневно была наполнена множеством народа всякого звания. Удрученные горем, утесненные жизнью, волнуемые сомнениями, обуреваемые страстью, постигнутые бедой со всех сторон приходили к нему, чтобы излить перед ним свои скорби и получить от него утешение и наставление. В его беседах особенно ясно выражалась его удивительная кротость, крайнее смирение, горячая любовь к ближнему, красота и сила глубокого духовного разума. Нередко случалось, что от множества посетителей он не имел времени ни пообедать, ни отдохнуть, несмотря на мучительную болезнь, от которой страдал всю свою жизнь. И несмотря на это, он находил еще время для чтения и переписывания отеческих книг. Только незадолго до своей кончины (он скончался в 1842 году на 84 году от рождения) не мог он более служить нуждающимся своими советами, т. к от постигшего его удара язык его с трудом мог произносить что-либо иное, кроме обычного ему призывания имени Спасителя и Божией Матери. Старец Филарет был духовным отцом Наталии Петровны Киреевской, жены известного русского философа и писателя Ивана Васильевича и через нее оказал влияние и на этого последнего, заинтересовал его духовной жизнью, совершающейся в русском монашестве, расположил его к более глубокому изучению Православия и содействовал его духовному сближению со старцами Оптиной пустыни. Кроме Киреевской отец Филарет был духовным руководителем монахини московского Ивановского женского монастыря Досифеи, отличавшейся высокой духовной жизнью. Судьба этой монахини довольно загадочна, и многие считали и считают ее дочерью императрицы Елизаветы Петровны. Монахиня Досифея, в свою очередь, имела большое духовное влияние на известных подвижников братьев Путиловых, в монашестве Моисея Оптинского, Исаию Саровского и Антония Малоярославецкого.

Что касается друга Филарета иеромонаха Александра, впоследствии архимандрита Арзамасского монастыря, то о нем известно, что он родился в одном году с Филаретом, т. е. 1758 году, и происходил из православной фамилии польских дворян. Он хорошо знал польский язык. Преданный православной Церкви, он в особенности любил книгу митрополита Стефана Яворского «Камень веры» и сочинения святителя Димитрия Ростовского, книгу «которого «Алфавит духовный» советовал иметь всем поступающим в монастырь и поучаться в ней всю жизнь. Обучался он в Киевской Академии. Потом поступил на службу в Камер-коллегию. Долго ли он там пробыл, неизвестно, то только впоследствии он сам говорил, что не в молодых летах начал иноческую жизнь в московском Новоспасском монастыре. Будучи в Петербурге с настоятелем монастыря, он был пострижен в монашество митрополитом Гавриилом и им же рукоположен в 1793 году в иеродиакона, а через месяц в иеромонаха, и всегда пользовался его расположением и состоял с ним в постоянной переписке. В том же 1793 году он был назначен наместником и казначеем Новоспасского монастыря, но через 4 года отказался от обеих должностей и жил в том же монастыре, проводя время в молитве и в изучении святых отцов, проходивших делание умной молитвы Иисусовой, и принял келейно великий образ схимы.

Преосвященный Гавриил, будучи в Москве на коронации императора Павла, часто беседовал с отцом Александром и приглашал его к себе в Новгородскую епархию, но он отказался, не желая оставить своего уединения и своего друга, стремившегося к одной с ним цели. Живя таким образом в Новоспасском монастыре, он имел сношение со старцами молдавскими и афонскими, пользовался их советами и, когда они бывали в Москве по разным делам, принимал их у себя и много помогал им через преданных ему московских знакомых. Очень охотно он помогал также и тем, кто стремился к монашеской жизни. Под его руководством многие проводили внимательную монашескую жизнь. Некоторые из его учеников были настоятелями обителей. В 1810 году отец Александр был посвящен в архимандриты Арзамасского Спасского монастыря, откуда вел обширную переписку со своими московскими духовными детьми и почитателями. Живя очень скромно, но получая по своим должностям значительные денежные средства, он все раздавал братии, монастырским служителям, бедным ученикам духовных училищ и всем нуждающимся. После его кончины осталось только 40 копеек деньгами и никакой одежды. Перед своей кончиной он в течение 18 дней совсем не принимал пищи, кроме нескольких капель воды, питаясь единственно хлебом жизни, Телом и Кровью Господа. Скончался он 29 апреля 1845 года, прослужив в сане священнослужителя 52 года.

Для характеристики старца приведем несколько отрывков из его писем. Когда духовноруководимые отцом Александром молодые подвижники Тимофей и Иона Путиловы отправлялись на жительство в Саров, старец Александр дал им следующее наставление: «Братиям моим о Христе Иисусе Тимофею и Ионе по приезде в Саровскую пустынь советую: 1) Живя там, ходить к братии и иметь дело только с теми, с кем прикажет настоятель и духовник. 2) Послушание проходить без ропота, а если в чем отяготитесь, просите со смирением перевести на другое, если не переведут – покоритесь. 3) Помните и живите там, никуда не выходя, потому что, если вы и увидите там какие-нибудь кажущиеся неудобства или соблазны, то вы их из себя не истребите и с ними перейдете, тогда в другом месте вдесятеро еще найдете, и они до тех пор с побродяжничеством вашим станут умножаться, пока совсем вас возвратят в мир. А если станете слушаться ваших начальников и сами себя будете обвинять, а соблазны относительно братии за собственный свой недуг и немощи признавать, то всегда и во всем будете оставаться мирными. 4) Если послушание и тяжелое будет, то тяжелым оно кажется только за непослушание и упрямство; потому что вы увидите такое же самое послущание проходящих с покоем других, которые и вас немощнее. Впрочем же, если оставят вас, по вашему желанию, без послушания, то так вас одолеют помыслы, что и не сладите с ними. Поэтому не отказывайтесь от послушания, но ищите. 5) Для вечной вашей душевной пользы всегда помните, что на всякое искушение победа – смирение, самоукорение и терпение Господь же премилостивый да просветит вас и умудрит, да поможет вам и да сохранит вас; и да покроет вас от всех левых и правых сетей вражиих. 6) Проходя послушание, берегите себя от тяжелых подъемов и храните здоровье, ибо дадите ответ Богу, если по безумной ревности как-нибудь повредите себе и ближних своих отяготите; потому что, когда сделаетесь увечными, то уже не вы будете служить братии, а братия вам служить будут вынуждены, и в этом случае вы будете иметь горькую жизнь, от чего да помилует вас Господь».

В том же году старец Александр пишет Тимофею Путилову: «Сердечно радуюсь, что милосердный Господь не попустил вам с Ионой больше скитаться в мире и осквернять свою душу прелестью. Терпи Бога ради и не забудь, что несть наша брань к крови и плоти, но к началам и проч. Лучше бо по святому Лествичнику с помыслами нам бороться, нежели с самомнением. И не добро быти нам бесстрастными; ибо бесы большею частью тогда отходят ради нашего самомнения, зная, что мы можем и помимо их коварства погибнуть от собственной гордости и остаться без покаяния. Пишете вы о том, что вам мешают помыслы; если можете удержать ветер, то и помыслы удержите. А святые отцы говорят, что возможно иноку быть и страстным, но не приводить в исполнение свои страсти. Следовательно, мы осудимся за исполнение страстей, а не за то только, что имеем их в себе и одолеваемся помыслами И первый Адам по своему распознавательному чувству проразумевал, что добро было яблоко в снедь, но не за это познание, а за вкушение яблока был осужден. Да и Бог заповедывал ему не о том, чтобы не сознавать доброты плода, но о том, чтобы не вкушать его. Поэтому не смущай душу никакими помыслами, так как ты их не любишь и не услаждаешься ими. Если имеешь духовного отца и доверяешь ему, то открывай ему все свои помыслы и борьбу; а свой разум, как поврежденный и оскверненный грехами, отнюдь не принимай, и не верь себе ни в чем до кончины своей. Более же всего прошу вас – будьте послушны без рассуждения и смиряйтесь перед всеми; по учению святых отцов одним смирением можно спастись, а без него и при всех добродетелях не избежим вечного осуждения. Что нам до зрительной жизни, лишь бы Бог сохранил нас от деятельных грехов, Бог даст тебе разум, только Бога ради терпите».

Некоему Андрею Степановичу отец Александр пишет о том, что Христа надо искать не вне себя, а в себе самом. «Касательно намерения твоего и желания ехать в Иерусалим и Афонскую гору решительного ответа дать вам не могу. Мой совет вам такой: изберите себе где-нибудь бедненький монастырь в своем отечестве, закрытый от мира, и в нем постарайся найти Иисуса Христа не в Афонской горе, а в своем сердце. Ибо кроме сердца нашего нигде в другом месте найти Его невозможно. А когда сподобит тебя Господь найти Его в своем сердце, тогда и самая многолюдная площадь будет для тебя Иерусалим и Афон. Сказал кто-то из святых, если в твоем доме зарыто сокровище, а ты про то не знаешь, то в этом случае с тобой бывает так, как бы этого сокровища и не бывало Так точно и мы все до единого ищем Иисуса Христа по разным местам, не зная того, что Он всегда внутри нас находится. Всемогущий Бог да озарит твое сердце и укажет тебе место, где обитает Иисус Христос».

Очень важным местом в центральной России, где переплетались духовные нити, шедшие от старца Паисия, был также Брянский Свенский монастырь Орловской епархии. Там проживали в начале XIX века монах Серафим и схимонах Афанасий, тот самый, который доставил митрополиту Гавриилу Добротолюбие. Схимонах Афанасий, из сенатских секретарей, оставив мир, странствовал по Святой Афонской Горе и по Молдавии, жил в обители старца Паисия, который поручил его своему ученику Софронию, занимался переводами и списыванием отеческих книг. В 1805 году, живя уже в Свенском монастыре, он получил от старца Софрония наставление не вмешиваться в монастырские порядки и жить молча. Скончался в том же Свенском монастыре в 1811 году на руках старца схимонаха Афанасия (Захарова), которому перед смертью вручил свой замечательный сборник из творений святых отцов. Проживая в Свенском монастыре, старец Афанасий вместе со старцем Серафимом имели духовное влияние на проживавшего там некоторое время будущего настоятеля Оптиной Пустыни Тимофея Путилова Там же имел возможность узнать от старцев духовное делание настоятель монастыря, впоследствии ректор Московской Духовной Академии, Калужский епископ и Киевский митрополит, покровитель монашества и старчества знаменитый Филарет.

На эти встречи и сожительства в Брянском монастыре следует обратить особое внимание. Здесь установились те связи, которые потом откликнулись в другом месте, как мы увидим дальше. В духовной связи с Брянским монастырем стоит группа пустынножителей Смоленской епархии, подвизавшихся в конце XVIII и в начале XIX века в лесных скитах Рославльского уезда. Эта своеобразная группа русских пустынников состояла в близком общении со старцем Паисием. В нее входили и непосредственные ученики старца, каковы Досифей, проживший 40 лет в Рославльских лесах, Арсений, впоследствии перешедший в Псковский Никандров монастырь, и другие подвижники, не знавшие лично старца Паисия: иеродиакон Анастасий, Афанасий, бывший последние 19 лет своей жизни духовником Свенского монастыря, Арсений из Белобережской пустыни, Моисей и Антоний Путиловы, перешедшие потом в Оптину Пустынь вместе с пустынниками Иларием и Дорофеем.

Переходим теперь к одной из наиболее славных и известных в истории русского старчества обителей, Оптиной Пустыни. Эта пустынь восстановлена была из своего запустения знаменитым московским митрополитом Платоном, который назначил в нее настоятелем ученика Пешношского архимандрита Макария Авраамия⁵. Это назначение ввело Оптину Пустынь в круг духовного влияния старца Паисия, так как Авраамий, ученик Макария, ревностного почитателя старца Паисия и хранителя его предания, перенес эти предания и в Оптину Пустынь Он ввел здесь общежительный устав и возвысил духовную жизнь. Впрочем, еще и до Авраамия Оптина Пустынь не чужда была влияния старца Паисия. В ней еще в 1800 году поселился ученик старца Паисия монах Феофан. Он был родом из Владимирской губернии, в молодости состоял на службе в черноморском казачьем войске, оставил по болезни военную службу, проживал некоторое время в Софрониевой пустыни у архимандрита Феодосия, откуда перешел в Молдавию к старцу Паисию и три года жил там, проходя поварское послушание. По кончине старца он вернулся в Россию и поступил в Оптину Пустынь. Он отличался крайнею нестяжательностью и великой кротостью, был строгим постником и великим молитвенником. Ревность к постническому подвигу побудила его однажды провести всю святую четыредесятницу совсем без пищи. Он открыл об этом одному из близких по духу братий. «Я верую, – говорил он, – что не умру от поста». Брат не стал ни отклонять, ни утверждать его в его намерении И Феофан в течение всего поста не вкушал ничего и только однажды в неделю употреблял теплую воду. В течение всех 40 дней он совершал келейно всю службу, полагал много поклонов, сам отапливал келию и казался бодрым. Однажды, заметив, что Феофан сильно похудел, брат сказал ему: «Отче, ты очень изнурил себя». «Ничего!» – ответил Феофан, – Христос Спаситель излил за меня всю кровь Свою на кресте, а во мне еще много крови». Выдержав Божией помощью принятый на себя подвиг, он в конце поста приобщился святых Христовых Тайн. Впоследствии он еще раз пытался повторить этот подвиг, но простудился, заболел жестоким кашлем и, постепенно слабея, скончался в 1819 году. Когда брат спросил его, не страшится ли он чего-нибудь в час смерти, он ответил: «Я с радостью желаю разрешиться от сей жизни», поднял руку для крестного знамения и тихо отошел ко Господу. В 1821 году Калужской епархией управлял преосвященный Филарет (Амфитеатров). Будучи великим любителем и почитателем монашества и особенно старца Паисия, он, как и митрополит Платон, обратил особенное внимание на Оптину Пустынь и для большего преуспеяния в ней монашеской жизни решил устроить при ней скит во имя Предтечи и Крестителя Г осподня Иоанна. Для устройства скита он пригласил известных ему пустынножителей Рославльских лесов – Досифея, Моисея, Антония, Илария и др., которые и положили начало знаменитому скиту при Оптиной Пустыни. Немного лет спустя отец Моисей стал настоятелем Оптиной Пустыни, а его брат Антоний начальником скита и, таким образом, духовная жизнь Оптиной Пустыни сосредоточилась в руках опытных хранителей Паисиевых преданий. В 1829 году к ним присоединился перешедший из Александро-Свирского монастыря ученик старца Феодора иеромонах Леонид, в схиме Лев, и с его прибытием в Оптиной Пустыни положено было начало знаменитому оптинскому старчеству.

Таким образом в Оптиной Пустыни, как в узле, соединились многочисленные нити духовного влияния старца Паисия через его различных учеников, а именно: монах Феофан принес непосредственно от самого старца Паисия полученную им в Нямецком монастыре духовную закваску; Авраамий принес предания старца Паисия, полученные от Клеопы Островского; Моисей и Антоний принесли предания двух Афанасиев, Серафима Свенского и рославльских пустынножителей, а Леонид предания Феодора и Клеопы малороссиянина. От такого сочетания многообразных духовных воздействий и получился замечательный расцвет оптинского старчества.

Поселившись в Оптиной Пустыни, старец Лев скоро приобрел огромное влияние и широкую известность не только среди братии монастыря, но и среди окрестного населения и богомольцев пустыни Своею высокой жизнью, мудростью, прозорливостью, даром исцелений, милосердием к страждующим, прямотой и смелыми обличениями людей порочных, каковы бы ни было их положение, отец Лев привлек к себе всеобщее почитание и любовь, и к нему стали приходить из разных городов и селений разного звания люди – дворяне, купцы, мещане, крестьяне и духовенство, чтобы получить от него полезный совет и утешение в постигшем горе. С каждым годом стечение к нему народа возрастало. Всякий, будучи принимаем старцем с отеческой любовью, раскрывал перед ним свои душевные раны и находил в беседе его утешение, а многие, одержимые телесными болезнями, и бесноватые получали помощь от его молитв и помазания елеем из лампады, горевшей перед его келейной Владимирской иконой Божией Матери. Своим добрым влиянием как на братию обители, которой он был старцем и духовником, так и на приходящих богомольцев, старец Лев много содействовал подъему и благоустройству Оптиной Пустыни как внутреннему, так и внешнему. Под сень обители из разных мест собиралось множество братий, искавших мудрого руководства в духовном подвиге Зная духовную опытность и дарование старца Льва, настоятель Оптиной Пустыни отец Моисей всех приходивших на жительство в обитель поручал старцу как духовному руководителю. Одаренный духовным рассуждением, имея острую память и дар слова, отец Лев всякому давал соответствующее наставление из отеческих книг и Священного Писания. Пред народом же старец любил скрывать высокое устроение своего духа под крайнею простотой своего слова; речь его отличалась своеобразным сочетанием духовной силы Писания и яркой выразительности народного языка. Кроме ежедневных занятий в монастыре, старец получал множество писем от разных лиц, просивших у него разрешения недоумений, и, по любви своей к ближним, старец или сам писал им, или диктовал необходимые ответы. Отец Лев скончался 72 лет от роду. В предсмертной болезни он часто призывал имя Господа, наконец, успокоился, перекрестился, благословил братию и спокойно предал дух свой в руки Божии.

Ввиду особенно важного значения Оптиной Пустыни в истории русского старчества назовем ее наиболее выдающихся и известных подвижников и старцев, а также укажем и тех лиц и те монастыри, на которые она имела особенное влияние. Получив при самом своем восстановлении основательную Паисиевскую закваску, Оптина Пустынь глубоко сроднилась с духом старца Паисия и его заветами. В ней все: и устав обители, и постановка богослужения, и общий порядок жизни, и духовное устроение каждого отдельного брата – удивительно согласованы и носят печать особенной духовности, просветленности и радостной умиротворенности. Едва переступив порог этой святой обители, богомолец или странник сразу чувствует здесь близость Божию, особенную благодатность ее духовной атмосферы, и сам невольно становится ближе к Богу и настраивается на светлый и радостный лад. Такой свой духовных облик и такое плодотворное влияние Оптина Пустынь сохраняла неизменно в течение почти ста лет до самой революции.

Из замечательных подвижников и старцев Оптиной Пустыни мы должны прежде всего назвать ее знаменитого настоятеля архимандрита Моисея, управлявшего ею более 30 лет и скончавшегося в 1862 году. Сын московского купца, он вместе с братьями своими Александром и Ионою, в монашестве Антонием и Исаией, находился сначала под духовным руководством московских старцев Филарета и Александра и старицы Досифеи, потом вместе с братом Ионой проживал в Саровской пустыни, оттуда перешел в Брянский Свенский монастырь, где пользовался руководством учеников старца Паисия, Афанасия и Серафима, жил с братом Александром в Рославльских лесных скитах под руководством Досифея, Дорофея и Арсения и, наконец, переселился в Оптину Пустынь, где и оставался до самой своей кончины. Он был строгим хранителем Паисиевых преданий и его общежительного устава, положил начало оптинскому старчеству, привел Оптину Пустынь в духовное и материальное благоустройство и сам был известен святостью жизни и духовной опытностью. Руководя жизнью оптинского братства, он не оставлял без своего руководства и других лиц, обращавшихся к нему за советами. Так, под его духовным руководством находился настоятель Тихоновой пустыни Калужской епархии Моисей и затворник Гефсиманского скита при Троице-Сергиевой Лавре иеросхимонах Александр, имевший своим учеником духовника Гефсиманского скита, иеромонаха Германа, впоследствии строителя и игумена Зосимовой пустыни Владимирской епархии.

Брат отца Моисея отец Антоний вместе с ним подвизался в Рославльских лесах, принимал участие в устройстве Оптинского скита и был его первым начальником, а потом в течение 14 лет был игуменом Малоярославецкого монастыря Калужской епархии; уволившись от этой должности, он прожил 12 лет на покое в Оптиной Пустыни, где и скончался в 1865 году. Так же как и брат, он отличался высокой духовной жизнью и имел особый дар утешать скорбящих. Замечательны его письма и записки, изданные Оптиной Пустынью. Под его духовным руководством находился Иосиф, иеросхимонах Николо-Угрешского монастыря Московской епархии.

Кроме указанных лиц в Оптиной Пустыни было еще много других замечательных подвижников. Таковы: архимандрит Мельхиседек, ученик Игнатия Островского, занимавший должности – настоятеля Ростовского Яковлевского монастыря, Спасского Арзамасского, Спасо-Евфимиева Суздальского, наместника Александро-Невской Лавры и, наконец, проживавшего на покое в Оптиной, где и скончался, иеросхимонах старец Иоанн из раскольников, ученик старца Льва, постриженник отца Моисея, оставивший несколько сочинений против раскола. Доказывая правоту Православия, он чудесно ее засвидетельствовал, достав рукою со дна кипящего котла горсть песка Он скончался в 1849 году Монах Иларион, поступивший в Оптину Пустынь 80 лет и подвизавшийся в ней 16 лет. Вассиан – старец, схимонах, великий постник, за 45 лет монашества не пивший чаю и вина, не вкушавший рыбы и молока, кроме Пасхи, и дважды выдержавший 40-дневный пост; Иов, иеросхимонах, духовник старца Макария, великий любитель безмолвия; Пимен, иеросхимонах, духовник старца Амвросия, ученик Льва и Макария, отличавшийся особенной простотой и молчаливостью.

Теперь мы обратимся ко второму знаменитому оптинскому старцу Макарию. Он проиходил из дворянской помещичьей семьи Ивановых Орловской губ. В молодости он думал жениться, но, побывав однажды в Площанской пустыни Орловской епархии, так был пленен красотой монашества («все монахи показались ему земными ангелами»), что уже не захотел вернуться домой и навсегда остался в обители. Его учителем в Площанской пустыни был ученик старца Паисия схимонах Афанасий (Захаров), тот самый, под влиянием которого в Москве находились старцы Филарет и Александр, а через них Моисей Оптинский и Иван Васильевич Киреевский, которым потом пришлось вместе со старцем Макарием работать над изданием переводов старца Паисия. Как удивительно сплетались и переплетались духовные нити, шедшие от старца Паисия! Отец Макарий жил в Площанской пустыни 24 года По смерти старца Афанасия началось духовное сближение и переписка отца Макария с отцом Львом, результатом которой было переселение отца Макария в скит Оптиной Пустыни В течение 7 лет продолжалась совместная жизнь в Оптинском скиту старцев Макария и Льва Они связаны были между собой теснейшею дружбой и единомыслием. Они писали своим духовным детям общие письма за общею подписью Но характеры их были совершенно различны. Отец Лев, из купцов, был прям, грубоват, практически мудр, хотя и имел нежное сердце. Отец Макарий, из дворян, был мягок, кроток, любил книжные занятия и в молодости, до поступления в монашество, играл на скрипке, любил петь Но оба они были одинаково великими ревнителями истинного духовного монашества После кончины отца Льва отец Макарий старчествовал 19 лет, будучи в то же время, после отца Антония, начальником скита, и скончался в 1860 году. Так же как и отец Лев, он собрал вокруг себя много учеников, желавших подвизаться под его руководством. Среди них было много людей образованных, при помощи которых старец предпринял издание переводов отеческих книг старца Паисия. Особенно близкое участие в том деле принимал, как было сказано, Иван Васильевич Киреевский, духовный сын отца Макария, проживавший недалеко от Оптиной Пустыни в своем имении Долбино Горячее содейстие оказывали старцу в издании книг его московские друзья и почитатели – московский митрополит Филарет, профессор Московской Духовной Академии – прот. Ф. А Голубинский, ректор Академии прот. А. В. Горский, проф. Московского Университета Шевырев и др Таким образом, трудами и заботами старца Макария положено было в Оптиной Пустыни начало издательской деятельности, которая не прекращалась и по смерти о. Макария.

Через два года после кончины о Макария скончался настоятель Оптиной Пустыни архимандрит Моисей, а еще через три года его брат игумен Антоний и, таким образом, сошли в могилу главные лица, положившие в Оптиной Пустыни основание старчеству и строгому монашескому общежитию. Но с их смертью начатое ими дело не заглохло Хранителями и продолжателями дела первого поколения Оптинских старцев явились новый старец иеросхимонах Амвросий и новый настоятель монастыря архимандрит Исаакий Старец Амвросий, по фамилии Гренков, происходил из духовного звания и родился в 1812 году в селе Большие Липовицы, Тамбовской губ. По окончании духовного училища и духовной семинарии он некоторое время был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем духовного училища в Липецке. В 1839 году, по совету старца Илариона Троекуровского, он ушел в Оптину Пустынь, где и поступил под духовное руководство сперва отца Льва, а после его смерти отца Макария. Отличаясь живым и веселым, общительным характером, мягким и добрым сердцем, проницательным умом, житейской опытностью и мудростью, высоким духовным устроением, глубокой молитвенностью и знанием человеческого сердца, Амвросий по смерти Макария естественно заступил его место и как бы совместил в себе духовные черты и дарования обоих своих предшественников. Он имел огромное духовное влияние не только на братию монастыря, но и на посторонних людей всякого звания и положения, состояния и образования, начиная от бедной и темной крестьянки, плачущей над своими дохнущими индюшками, и оканчивая митрополитами, великими князьями, сенаторами, писателями и философами, приходившими к нему искать совета и утешения в трудных и сложных вопросах внутренней и внешней жизни, и никто не уходил от него, не получив необходимой помощи и нравственной поддержки, так что на нем, действительно, во всей точности исполнились слова апостола, начертанные впоследствии на его могильном камне: «Бых немощным яко немощен, да немощные приобрящу: всем бых вся, да всяко некия спасу». При всей своей крайней немощи и болезненности, приковывавшей его почти всегда к постели, он с утра и до поздней ночи с небольшим перерывом для обеда и краткого отдыха принимал посетителей, и эта его деятельность продолжалась непрерывно в течение целых 30 лет.

В последние же 10 лет своей жизни он возложил на себя еще новую заботу о содержании и благоустройстве многолюдной женской Шамординской общины, основанной им в 12 верстах от Оптиной Пустыни, в которой кроме 1000 сестер, большею частью не имевших никаких личных средств, а иногда и совершенно больных и престарелых, содержались еще детский приют, школа, богадельня на 60 старух и больница. При помощи преданных духовных детей, из которых нельзя не упомянуть семьи Ключаревых, Перловых и Бахрушиных, старец не только содержал эту огромную обитель, но и устроил в ней величественный храм и трапезную, редкие по своей красоте. Среди такого многолюдства и таких забот старец не прекращал и дела книжного издательства и вел еще огромную переписку. Когда в 1891 году старец Амвросий скончался, то все почувствовали, что рухнула огромная нравственная и материальная опора для великого множества обездоленных и несчастных людей и непритворны были всеобщая великая скорбь и громкие рыдания, которыми сопровождалось его погребение.

Настоятелем Оптиной Пустыни при старце Амвросии был архимандрит Исаакий. Он был родом из богатой курской купеческой семьи Антимоновых. В молодости он торговал скотом и ездил по ярмаркам. Задумавши поступить в монастырь, он потихоньку от отца уехал в Оптину пустынь и явился к старцу Льву. Старец, по обыкновению, сидел окруженный народом, плел свое обычное рукоделие – пояски и беседовал. Молодой Антимонов поместился сзади всех. Вдруг он слышит громкий окрик старца: «Ванюшка!» Не думая, что этот окрик относится к нему, неизвестному старцу модному губернскому франтику, Антимонов продолжал преспокойно сидеть. Однако народ засуетился, стали толкать его и говорить: «Иди, это тебя старец зовет». Пораженный прозорливостью старца, Антимонов подошел к нему и после беседы с ним навсегда остался в монастыре. Сначала он был учеником отца Льва, потом отца Макария и, наконец, старца Амвросия, по указанию которого, совершенно неожиданно для себя, был по смерти отца Моисея назначен настоятелем монастыря. Отец Исаакий отличался глубоким смирением, глубоким благоговейным настроением и молчаливостью. Скончался он в глубокой старости в 1894 году. Из других замечательных оптинцев могут быть еще названы: иеродиакон Палладий, перешедший в Оптину Пустынь из Площанской еще при Авраамии в 1815 году и проживший в Оптиной Пустыни 46 лет; иеродиакон Мефодий, 22 года лежавший разбитый параличом. Мог говорить «Да, да» и «Господи, помилуй». Его знал Лев Ник. Толстой и любил указывать на него, как на пример великого страдания и великого терпения, воспитываемого христианской верою, слепой схимник Карп, о котором старец Лев сказал: «Карп слеп, а видит свет»; иеросхимонах Гавриил, основатель и старец Белокопытовской женской общины; иеросхимонах Феодот, духовник и старец Гефсиманского скита и Параклитовой пустыни при Троице-Сергиевой Лавре; иеросхимонах Иларион, духовник и скитоначальник, был келейником старца Макария, а потом разделял со старцем Амвросием труды старчества, Елисей – послушник, лесной сторож, проживший в Оптиной Пустыни 52 года; он отказывался от повышений и был любимым гостем старца Амвросия; иеромонах Климент (Зедергольм) – ученик, письмоводитель и сотрудник старца Амвросия по книгоиздательству. Судьба Климента особенно замечательна. Он был сын главного Московского лютеранского пастора-суперинтенданта, человека очень ученого и серьезного, глубоко преданного лютеранскому учению. Отец Климент блестяще окончил филологический факультет Московского университета и готовился к профессорскому званию. Не найдя удовлетворения в лютеранстве, он сблизился через своих московских православных друзей со старцем Макарием, почувствовал красоту и правду Православия, принял православную веру, а потом и монашество и поселился в скиту при Оптиной Пустыни, где жили самые строгие подвижники, сделался самым преданным учеником старца Амвросия и помогал ему в письмоводстве и книгоиздательстве. Замечательна его переписка с отцом по поводу его перехода в Православие. Очень интересное жизнеописание Климента составлено известным русским писателем и философом, духовным сыном старца Амвросия, К. Н. Леонтьевым.

Продолжим наш перечень выдающихся оптинцев Константин Николаевич Леонтьев – русский консул на Ближнем Востоке, высоко образованный человек, оригинальный русский мыслитель, ненавидевший и отрицавший социализм, как стремление ко всеобщей нивелировки и обезличению, признавший, что мир живет и спасается красотою, автор книги «Восток, Россия и Славянство». В бытность свою на Афоне он перенес тяжкую болезнь (холеру), и чудесным образом по молитве перед иконой Божией Матери исцелился от нее. После этого он сделался глубоко верующим православным христианином, с особенной силой почувствовавшим истину двух догматов Православия – о вечных муках и о вечном блаженстве. Переселившись в 70-х годах прошлого столетия в Оптину Пустынь, он познакомился со старцем Амвросием и сделался его преданным учеником. Перед кончиной отца Амвросия он перешел в Троице-Сергиеву Лавру, принял монашество и скончался в 1892 году Флавиан, ученик старцев Льва, Макария и Илариона – строгий подвижник. Анатолий (Зерцалов), иеросхимонах и скитоначальник по смерти отца Илариона, ученик старцев Макария и Амвросия, из духовного звания, студент семинарии. Вместе с Иосифом он был преемником отца Амвросия по старчеству; известен как делатель умной молитвы, был духовником Шамординских сестер, скончался в 1894 году Даниил Болотов, иеромонах из известной дворянской фамилии, брат знаменитой первой настоятельницы Шамординской общины – схимонахини Софии, окончил Академию художеств, замечательный иконописец и портретист, очень образованный человек, необыкновенно добрый и чистый сердцем ученик старца Амвросия, написавший его лучший портрет. Скончался в 1907 году. Иосиф, иеросхимонах келейник и ученик старца Амвросия, преемник его по старчеству, смиренный и кроткий старец. Старец Амвросий говорил о нем своим духовным детям: «Я вас поил вином с водою, а Иосиф будет поить вас чистым вином» Скончался в 1911 году. Венедикт, архимандрит, преемник по скитоначальничеству и по старчеству отца Анатолия Зерцалова, из белого духовенства. Овдовев, обратился за советом к старцу Амвросию и по его указанию поступил в Оптину Пустынь. Был письмоводителем отца Амвросия и духовником Шамординских сестер. Скончался архимандритом Боровского монастыря. Ювеналий (Половцев), сотрудник старцев Макария и Амвросия по книгоиздательству, впоследствии настоятель Глинской пустыни, наместник Киево-Печерской Лавры и Александро-Невской Лавры, епископ Курский и архиепископ Литовский Леонид Кавелин, также сотрудник старцев Макария и Амвросия по книгоиздательству, потом наместник Троице-Сергиевой Лавры. Ксенофонт, архимандрит и настоятель Оптиной Пустыни, смиренный, строгий, молчаливый и благоговейный хранитель оптинских преданий, из крестьян. Последними старцами Оптиной Пустыни были делатель умной молитвы иеромонах Нектарий, ученик скитоначальника Анатолия, и иеромонах Анатолий, бывший келейник старца Амвросия, а потом его общепризнанный заместитель.

Этими последними именами мы заканчиваем далеко не полный список умерших замечательных оптинских подвижников, хранивших заветы старца Паисия. Оптина Пустынь в своем постоянном духовном росте явилась могучим духовным центром, откуда дух истинного православного монашества широко разливался по всей России. Близко наблюдавший Оптинских старцев, Лев Ник. Толстой, признавая, что в русском народе глубоко укоренены христианские чувства, говорит в одном из своих писем, что эти чувства воспитаны в нем русскими монастырями и их старцами.

Назовем теперь те обители и тех лиц, на которые распространялось духовное влияние Оптиной Пустыни и ее старцев. Оптинский старец Антоний, будучи назначен настоятелем Малоярославецкого монастыря, перенес туда предания старца Паисия. Его дело продолжал архимандрит Пафнутий, бывший перед тем скитоначальником в Оптиной Пустыни. Старец Лев через своего ученика Геронтия насадил старчество в Тихоновой пустыни Калужской епархии. Кроме Геронтия в той же Тихоновой пустыни известны подвижники: Ефрем, духовник обители, и Моисей, настоятель Тихоновой пустыни, ученик старцев Льва, Макария и Моисея оптинских. В Николо-Угрешском монастыре Московской епархии были ученики, старца Льва – настоятель монастыря Иларий, и игумена Антония – иеросхимонах Иосиф. В Белевском девичьем монастыре старчество было насаждено отцом Львом через свою духовную дочь Анфию, претерпевшую много скорбей за свою преданность отцу Льву, а также и через игумению Павлину, настоятельницу Белевского монастыря, при которой этот монастырь стал особенно процветать. Под духовным руководством старца Льва находилась также Борисовская Тихвинская женская пустынь Курской епархии. Учениками оптинских старцев были также Макарий, настоятель Можайского Лужецкого монастыря, Никодим, игумен Мещевского и Малоярославецкого монастырей, Иларий, старец Мещевского монастыря, настоятельница Каширского монастыря Макария и настоятельница того же монастыря игумения Тихона; основательница Белокопытовского Казанского женского монастыря Александра и священник того же монастыря протоиерей Андрей; настоятель Лихвинского монастыря архимандрит Агапит, написавший лучшее из описаний жизни старца Амвросия; настоятель Одринского монастыря игумен Серапион; духовник Киево-Печерской Лавры иеросхимонах Антоний; протоиерей села Спас Чекряк Орловской епархии отец Георгий Коссов, известный молитвенник, обладавший даром прозорливости и исцелений, создавший в своем бедном и захолустном селе прекрасный каменный храм, школу, приют и богадельню⁶; схимонахиня София (Болотова), духовная дочь и ученица старца Амвросия, первая настоятельница Казанского Шамординского женского монастыря, по смерти которой старец Амвросий сказал: «Ах мать, обрела благодать у Бога!»; игумения Евфросиния, вторая настоятельница Шамордина, слепая; игумения Екатерина и игумения Валентина, последняя шамординская настоятельница.

Духовным руководством старца Макария пользовались следующие женские обители: монастыри Великолуцкий, Вяземский, Курский, Серпуховской, Севский, Калужский, Елецкий, Брянский, Казанский, Осташковский, Смоленский и др. Точно так же и к старцу Амвросию относились многие женские монастыри, и иные обязаны были ему и своим возникновением. Так, под его руководством находились: Борисовская пустынь, Каширский монастырь, Белевский монастырь и Волховской; по его благословению возникли и устроились – Ахтырский Гусевский монастырь Саратовской епархии, Козельщанский монастырь Полтавской епархии, Пятницкая женская община, Предтеченская пустынь Орловской епархии, Николо-Тихвинская община Воронежской епархии, и, наконец, Казанская женская Шамординская пустынь Калужской епархии.

Говоря о духовном влиянии Оптиной Пустыни, нельзя умолчать и об ее влиянии на русскую интеллигенцию. Мы уже упоминали об И. В. Киреевском, отце Клименте Зедергольме и К. Н. Леонтьеве. Назовем еще: Н. В. Гоголя, имевшего переписку со старцем Макарием и архимандритом Моисеем, профессоров Московского университета Шевырева и Юркевича, и посещавших старца Амвросия Ф. М. Достоевского, В. С. Соловьева, графа А. К. Толстого, В. К. Константина Константиновича и графа А. Н. Толстого, которого даже в последние роковые дни его жизни потянуло прежде всего в Оптину Пустынь, к ее старцам. В Шамордине жила родная сестра Льва Николаевича – Мария Николаевна, о которой еще в ее детстве сказал старец Лев: «Эта Маша будет наша». Вообще о Шамордине нужно сказать, что там, под крылом старца Амвросия, нашли убежище сотни русских образованных женщин, имена которых невозможно и перечислить.

Нам остается еще рассмотреть южную ветвь русского старчества, ведущего свое начало от старца Паисия. Из непосредственных учеников старца Паисия на юге России известны: монах Герасим, постриженник старца Паисия, по выходе в Россию жительствовавший в Софрониевой пустыни Курской губернии; в Екатеринославской епархии подвизался иеросхимонах Ливерий, скончавшийся в глубокой старости в 1824 году. Он имел своим учеником инспектора Екатеринославской духовной семинарии ученого инока Макария, впоследствии знаменитого начальника Алтайской миссии. Наиболее же широкое влияние на юге России имел, несомненно, знаменитый иеросхимонах Василий (Кишкин). Он происходил из дворян Курской губ., много странствовал и жил подолгу на Афоне и в Молдавии у старца Паисия. Возвратившись в Россию, он был строителем Белобережской пустыни, потом жил в Кременецком монастыре, в Саровской пустыни, в Коренной, в Глинской, в Софрониевой и Борисовской пустынях Курской епархии, в Рыхловском монастыре Черниговской епархии, в Усть-Медведицком монастыре Донской епархии, в Севском монастыре и в Площанской пустыни Орловской епархии. Во всех этих обителях он оставил многочисленных учеников и скончался в 1831 году. Он имел счастье слушать беседы Тихона Задонского и был другом Антония, архиепископа Воронежского. Это был замечательный подвижник, с юных лет отличавшийся целомудрием, смирением, терпением и любовию к оскорблявшим его. Из его учеников известны: оптинский старец Лев, находившийся под его руководством в Белых берегах; Серафим, бывший настоятель Белобережской пустыни; Арсений, подвизавшийся в Рославльских лесах; схииеродиакон Мельхиседек; схимонах Белобережской пустыни Макарий и другие подвижники этой обители, о которой нужно сказать, что она так же была замечательным средоточием Паисиевского движения. Далее учениками старца Василия были: Афанасий, схимонах Афонский; иеродиакон Анастасий, подвизавшийся в Свенском монастыре и в Рославльских лесах; архимандрит Симонова монастыря в Москве Мельхиседек, Оптинский архимандрит Моисей, игумения Усть-Медведицкого монастыря Августа.

Его же учеником, и вместе с тем учеником старца архимандрита Феодосия из Молдавии, был и знаменитый подвижник Глинской пустыни Филарет, от которого ведет свое начало Глинская линия русского подвижничества. Назовем наиболее известных подвижников этой линии: монах-старец Феодот, прозорливец; Макарий, иеросхимонах, прозорливый старец, достигший высокого духовного совершенства; Мартирий, великий постник, по неделе не вкушавший пищи и любивший уединение и безмолвие; схимонах Евфимий, келейник отца Филарета; Пантелеймон, иеросхимонах-отшельник, погребенный в скиту, его заботами устроенном на месте явления чудотворной иконы Рождества Богородицы; иеромонах Антоний, помощник братского духовника, безмолвник; иеродиакон Серапион, видевший своего Ангела-хранителя и после смерти три часа перебиравший четки; монах Досифей, обладавший даром прозрения и исцеления, сподобившийся слышать ангельское пение при смерти старца Феодота; схиархимандрит Илиодор, бывший восемь лет игуменом Рыхловского монастыря и настоятелем Петропавловского монастыря Черниговской епархии; схимонах Лаврентий, ученик архимандрита Илиодора и преемник его по старчеству; архимандрит Иннокентий, ученик многих старцев и, главным образом, старца Макария, обладавший любвеобильным сердцем и даром исцеления; иеросхимонах Илиодор, молитвенник, за год предсказавший свою кончину; схимонах Архипп, обладавший даром прозрения и молитвы, руководитель духовной жизни схимников; подвижник-прозорливец Лука и многие другие.

Из отдельных лиц, не принадлежавших к братии Глинской пустыни, но пользовавшихся ее духовным руководством, нам известны: Филарета – игумения Уфимского Благовещенского монастыря, ученица Филарета Глинского; Макарий, архимандрит Алтайской миссии, впоследствии настоятель Волховского Троицкого монастыря, переводчик Библии, прозорливец; Феодосий, духовник Святогорской пустыни Харьковской епархии, ученик отца Филарета; иеросхимонах Иоанн, затворник Святогорской пустыни, ученик отца Филарета; Иоанникий, духовник Святогорской пустыни, целитель бесноватых, архимандрит Паисий, настоятель Высокогорской Николаевской пустыни, ученик отца Филарета, преподобный Серафим Саровский за 24 года предсказал ему начальствование над иноками; Макария, прозорливая схимонахиня Гамалеевского монастыря Черниговской епархии, духовная дочь старца Глинской пустыни Анатолия; Клеопатра, игумения Севского монастыря; старец Глинской пустыни Анатолий благословил ее идти в монастырь и предсказал ей, что она будет игуменией.

К сделанному нами краткому перечню учеников старца Паисия (далеко не полному), считаем необходимым присоединить список лавр, монастырей, пустыней, скитов и общин, получивших от него или от его учеников свои уставы, своих старцев, или настоятелей, или имевших его учеников и последователей среди своего братства. Оговариваемся, что и этот наш список далеко не полон.

1. Афонский Ильинский скит и другие Афонские монастыри и скиты, находившиеся под влиянием старца Паисия и его учеников.

2. Драгомирнский монастырь Святого Духа в Молдавии.

3. Секульский Иоанна Предтечи монастырь в Молдавии.

4. Нямецкий Святовознесенский монастырь в Молдавии.

5. Ново-Нямецкий монастырь в Бессарабии.

6. Тисманский монастырь в Молдавии и другие молдавские монастыри и скиты, находившиеся под влиянием старца Паисия.

7. Александро-Невская Лавра в Петербурге.

8. Александро-Свирский монастырь Олонецкой епархии.

9. Арзамасский Спасский монастырь Нижегородской епархии.

10. Ахтырская Гусевская женская община Саратовской губ.

11. Амвросиевская Казанская женская пустынь Калужской губ.

12. Алтайская миссия.

13. Боровский Пафнутиевский монастырь Калужской епархии.

14. Берлюковская пустынь Владимирской епархии.

15. Борисоглебский монастырь Московской епархии.

16. Брянский Свенский монастырь Орловской епархии.

17. Белобережская пустынь Орловской епархии.

18. Белопесоцкий Каширский монастырь Тульской епархии.

19. Борисовская женская пустынь Курской епархии.

20. Белевский Крестовоздвиженский женский монастырь.

21. Волховский женский монастырь Орловской епархии.

22. Волховский Троицкий монастырь.

23. Бузулукская Тихвинобогородицкая женская община Самарской епархии.

24. Бабаевский Николин монастырь Костромской епархии.

25. Белокопытовский Казанский женский монастырь Калужской епархии.

26. Брянский женский монастырь Орловской епархии.

27. Валаамский монастырь.

28. Великолуцкий женский монастырь.

29. Вяземский Аркадиевский женский монастырь.

30. Высокогорская Чуркинская Николаевская пустынь.

31. Виленский Святодухов монастырь.

32. Горецкий девичий монастырь Новгородской епархии.

33. Гороховский монастырь Владимирской епархии.

34. Гефсиманский скит при Троице-Сергиевой Лавре.

35. Глинская пустынь Курской епархии.

36. Екатериненская пустынь Московской епархии.

37. Елецкий женский монастырь.

38. Задне-Никифорская пустынь Олонецкой епархии.

39. Ивановский женский монастырь в Москве.

40. Кривоезерская пустынь Костромской епархии.

41. Коломенский Голутвин монастырь.

42. Кириллов монастырь Новгородской епархии.

43. Коневский монастырь на Ладожском озере.

44. Курский женский монастырь.

45. Козельщанский женский монастырь Полтавской епархии.

46. Кременецкий монастырь Воронежской епархии.

47. Казанский женский монастырь в городе Троицке.

48. Ильинский монастырь в Мензелинске, Уфимской епархии.

49. Каширский девичий монастырь.

50. Киево-Печерская Лавра.

51. Калужский женский монастырь.

52. Киренский монастырь Иркутской епархии.

53. Лихвинский Покровский монастырь Калужской епархии.

54. Леслевская пустынь Смоленской епархии.

55. Медведева пустынь Владимирской епархии.

56. Моденский монастырь Новгородской епархии.

57. Малоярославецкий монастырь.

58. Мещевский монастырь Калужской епархии.

59. Можайский Лужицкий монастырь Московской епархии.

60. Молчанская пустынь Курской епархии.

61. Новоезерская пустынь Новгородской епархии.

62. Новоспасский монастырь в Москве.

63. Николо-Угрешский монастырь Московской епархии.

64. Новый Афон на Кавказе.

65. Николо-Тихвинская женская община Воронежской епархии.

66. Островская Введенская пустынь Владимирской епархии.

67. Оптина Введенская пустынь Калужской епархии.

68. Одигитриевский женский монастырь в Челябинске.

69. Одрино-Николаевский монастырь Орловской епархии.

70. Осташковский женский монастырь Тверской епархии.

71. Пешношский монастырь Московской епархии.

72. Палеостровская пустынь Олонецкой епархии.

73. Паданский женский монастырь Олонецкой епархии.

74. Параклитова пустынь при Троице-Сергиевой Лавре.

75. Площанская пустынь Орловской епархии.

76. Псковский Никандров монастырь.

77. Петропавловский монастырь Черниговской епархии.

78. Пятницкая женская община Воронежской епархии.

79. Предтеченская пустынь в городе Кромах.

80. Почаевская Успенская Лавра.

81. Ростовский Яковлевский монастырь.

82. Рыхловский монастырь Черниговской епархии.

83. Рославльские скиты Смоленской епархии.

84. Сретенский монастырь в Москве.

85. Симонов монастырь в Москве.

86. Соловецкий монастырь.

87. Саровская пустынь Тамбовской епархии.

88. Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь.

89. Сурпуховский женский монастырь.

90. Севский девичий монастырь.

91. Софрониева пустынь Курской епархии.

92. Святогорская пустынь Харьковской епархии.

93. Смоленский женский монастырь.

94. Спас-Чекряк, Болхобского уезда, Орловской епархии.

95. Тихвинский монастырь Новгородской епархии.

96. Троицкий монастырь в Киеве.

97. Тихонова пустынь Калужской епархии.

98. Троицкий женский монастырь в Бирске Уфимской епархии.

99. Троице-Сергиева Лавра.

100. Устюжский монастырь Новгородской епархии.

101. Усть-Медведицкий женский монастырь Донской епархии.

102. Успенский монастырь в Оренбурге.

103. Уфимский Благовещенский монастырь.

104. Флорищева пустынь Владимирской епархии.

105. Филиппо-Иранская пустынь Новгородской епархии.

106. Челнская пустынь Орловской епархии.

107. Якутский монастырь.

Из сказанного видно, как широк был круг влияния старца Паисия. У нас в России он распространялся на монастыри 35 епархий, причем наибольшее число монастырей, имевших учеников старца Паисия, находится в Московской епархии (14); далее следуют: Орловская епархия (12), Калужская (9), Новгородская (7), Владимирская (6), Курская и Смоленская по 5, Олонецкая – 4, Петербургская, Тульская, Воронежская, Оренбургская и Уфимская по 3, Костромская, Псковская, Киевская и Черниговская по 2, остальные по одному.

Настоящая книга была написана в исключительные дни, когда не только в России, но и повсюду идет жестокая борьба против самых оснований христианства. Развивается стремление построить жизнь человечества на иных новых основаниях, которые именуются социалистическими и коммунистическими, но которые правильнее было бы назвать атеистическими и материалистическими. Христианство в течение двух тысячелетий указывало человечеству, что ни в самом человечестве и ни в самом человеке, оторванном от вечного начала жизни, от Бога, нельзя найти истинный смысл и оправдание жизни. Их можно найти только в познании Бога, в единении с Ним и в любви к Нему и в согласовании своей жизни с волей Божией. Вне этого подчинения воле Божией человеческая жизнь превращается в сплошной хаос озлобленной борьбы и взаимного уничтожения.

Христианство открыло человечеству глубочайшую тайну спасения мира и человека чрез Воплотившегося и Распятого на кресте Сына Божия, Богочеловека Иисуса Христа, через Его святую Церковь и Его святые Таинства, особенно же Таинство св. Причащения, и через Его учение. Во имя этой спасительной веры оно зовет людей к братскому единению и мирному строительству общей жизни, к непрерывному развитию всех сторон человеческой жизни – умственной, нравственной, эстетической и материальной. Христианство не пренебрегает земной жизнью, хотя и видит в ней лишь подготовительную ступень к жизни вечной. Оно обещает людям бессмертие. Своим мировоззрением и своим религиозно практическим укладом жизни христианство в течение двух тысячелетий воспитывало человечество, произвело огромный подъем его духовных сил, создало огромные ценности в произведениях живописи, музыки, архитектуры, литературы и науки, облагородившие человеческие нравы и отношения. Оно открыло перед людьми необъятный мир новой глубокой необъятной жизни.

Вот это-то христианское миросозерцание и создаваемый им духовный облик человеческой души – и противны новым людям. Их идолом является человек, которого они считают высшим существом природы, и в то же время они не верят в его бессмертие: для них человек только высшее из животных; и его существование ограничивается одной землей. Противореча самим себе, они не замечают ничтожества человеческого существования, строят здание на песке. И в то время, как христианство призывает людей к общему братскому единению, они углубляют раздор, сеют вражду и призывают к взаимному истреблению во имя классовых интересов. И вот на арене мира идет великая борьба: безбожие борется с христианством. Из Откровения Иоанна Богослова мы знаем, на чьей стороне будет победа. Но сколько душ отрываются в этой борьбе от Бога, от полноты осмысленной и счастливой жизни! Старец Паисий Величковский всей своей жизнью и всем своим духовным обликом является светлым и привлекательным выразителем христианского духа, противного духу безбожия. С раннего детства его душа уже была неразрывно связана с Богом верой и любовью. Он был бесконечно далек от горделивого возношения человеческой личностью. У него не было другого желания, кроме желания быть исполнителем воли Божией. В этом стремлении к согласованию своей воли с волей Божией и в постоянном духовном росте по образу и подобию Божию заключались смысл и радость его жизни. Но не только в себе самом создавал он и носил он этот смысл и эту радость. Он распространял их и вокруг себя и прежде всего в том многолюдном христианском братстве, которое объединялось около него. Если угодно, это была коммуна, но коммуна, созданная не насилием и не кровью, а свободным произволением, самоотвержением и братской любовью во имя Христово.

Выпуская нашу книгу, мы хотим, чтобы в живом примере старца Паисия Величковского не только монашествующие, но и все христиане нашли жизненное подтверждение разумности и правильности христианского пути и возможности его практического осуществления при условии, конечно, полного и самоотверженного послушания Богу, принятия на себя благого и легкого ига Христова (Мф. 11, 30).

(Возражение против хулителей ее)

Сочинение старца схимонаха и архимандрита Паисия Величковского, настоятеля Нямецкого и других Молдавских монастырей

Дошел слух до меня последнего, что некоторые из монашеского звания⁷ дерзают хулить Божественную, приснопамятную и Боготворную Иисусову, умом в сердце священнодействуемую, молитву, созидая таковое свое языкоболие на песце суемудрия, без всякого свидетельства. Вооружает их, дерзаю сказать, на это враг, чтобы их языками, как своим орудием, опорочить это пренепорочное и Божественное дело, и слепотой их разума помрачить это мысленное солнце. Поэтому, оплакав такое зломудрие этих заблуждающих от чрева и глаголющих лжу (Псал. 57, 4) и опасаясь, чтобы кто-нибудь из неутвержденных в разуме, слыша такие их баснословия, не впал в подобный им ров злохуления и смертно не согрешил пред Богом, похулив учение премногих Богоносных отцев наших, свидетельствующих и учащих о сей Божественной молитве из просвещения Божественной благодати, к тому же и не терпя более слышать хульные речи на это пренепорочное делание, и вдобавок, убеждаемый просьбой ревнителей этого душеспасительного делания, – решился я, хотя это и превышает немощной мой ум и слабые силы, призвав на помощь сладчайшего моего Иисуса, без Которого никто не может что-нибудь делать, в опровержение лжеименного разума пустоумных и на утверждение Богоизбранного стада о имени Христовом собравшихся в нашей обители братий, написать мало нечто о Божественной умной молитве выписками из учения святых отцев, для твердого, непоколебимого и несомненного о ней удостоверения.

Будучи прах и пепел, преклоняю мысленные колена сердца моего пред неприступным величеством Твоей Божественной славы, и молю Тебя, всесладчайший мой Иисусе, Единородный Сыне и слове Божий, сияние славы и образ Ипостаси Отчей! просвети помраченный мой ум и помысл и даруй Твою благодать окаянной душе моей, чтобы этот труд мой послужил во славу пресвятого Твоего имени, и в пользу тем, кои хотят, чрез умное и священное делание молитвы, умно прилепляться Тебе, Богу нашему, и Тебя, бесценного бисера, непрестанно носить в душе своей и в сердце, и на исправление тех, которые по крайнему своему неведению дерзнули похулить это Божественное делание!

Пусть будет известно, что это Божественное делание священной умной молитвы было непрестанным делом древних Богоносных отцов наших, и на многих местах пустынных, и в общежительных монастырях, как солнце, просияло оно между монахами: в Синайской горе, в Египетском ските, в Нитрийской горе, в Иерусалиме и в монастырях, которые окрест Иерусалима, и просто сказать – на всем Востоке, в Цареграде, на Афонской горе и на морских островах; а в последние времена, благодатью Христовой – и в Великой России. Этим умным вниманием священной молитвы, многие из Богоносных наших отцов, разжегшись серафимским пламенем любви к Богу, и по Боге к ближнему, соделались строжайшими хранителями заповедей Божиих и, очистив свои души и сердца от всех пороков ветхого человека, удостоились быть избранными сосудами Святого Духа. Исполнившись Его различных Божественных даров, они явились по своей жизни светилами и огненными столпами для вселенной, и, соделав бесчисленные чудеса, делом и словом привели неисчетное множество человеческих душ ко спасению. Из них-то многие, подвигшись тайным Божественным вдохновением, написали книги своих учений об этой Божественной умной молитве, по силе Божественных Писаний Ветхого и Нового Завета, исполненные премудрости Святого Духа. И это было по особенному Промыслу Божию, чтобы как-нибудь в последние времена это Божественное дело не пришло в забвение. Из этих книг многие, Божиим грехов ради наших попущением, истреблены Сарацинами, покорившими Греческое царство; некоторые же по смотрению Божию сохранились до наших времен.

На помянутое Божественное умное делание и хранение сердечного рая никогда никто из правоверующих не дерзнул произнести хулы; но всегда все относились к нему с великой честию и крайним благоговением, как к вещи, исполненной всякой духовной пользы. Но начальник злобы и супостат всякого благого дела – диавол, видя, что наиболее чрез это делание умной молитвы монашеский чин, избирая благую часть, сидит неотторжной любовью у ног Иисусовых, преуспевая в совершенство Его Божественных заповедей, и чрез то делается светом и просвещением миру, – начал таять завистью и употреблять все свои козни, чтобы опорочить и похулить это душеспасительное дело, и, если можно, совершенно истребить с лица земли. И то, как сказано выше, чрез Сарацин, во всем ему подобных, истреблял книги; то в чистую и небесную этого делания пшеницу насевал свои душетленные плевелы, чтобы посредством безрассудных нанести на это спасительное дело хулу тем, что самочинники, касавшиеся этого делания, ради своего возношения, вместо пшеницы пожинали терние, и вместо спасения находили погибель. И этим еще диавол не удовольствовался, но нашел в Италиянских странах Калабрийского змия, предтечу антихристова, гордостию во всем подобного диаволу, еретика Варлаама, и поселившись в нем со всею своею силою, подвиг его хулить нашу Православную веру, как об этом подробно пишется в постной триоди, в синаксаре второй недели святого Великого поста. Между прочим дерзнул он различно, и языком и рукой, хулить и отвергать и священную умную молитву, как пишет об этом в своей священной книге, в главе 31-й, иже во святых отец наш Симеон, Архиепископ Фессалонитский, которого и подлинные слова предлагаю здесь, говорящего так:

«Этот окаянный Варлаам многое хулил и писал и на священную молитву, и на Божественную, что на Фаворе (Мф. 17, 5), благодать и осияние. Не поняв, и даже неспособный понять (да как и постигнуть это тому, кто умом осуетился, и в мечтании мысли с гордым соединен?), что значат слова: непрестанно молитеся (1Сол 5, 17), ни того, что значат слова: помолюся духом, помолюся же и умом (1Кор. 14, 15); также: воспевающе и поюще в сердцах ваших Господеви (Кол. 3, 16); и что посла Бог Духа Сына Своего, то есть благодать, в сердца ваша, вопиюща Лева Отче (Гал 4, 6), также хощу пять словес умом моим глаголати, нежели тьмы словес языком (1Кор. 14, 19), – он отверг и умную молитву, или лучше, призывание Г осподне, которое есть и исповедание Петра, исповедавшего, ты ecu Христос, Сын Бога живаго (Мф. 16, 16), и предание самого Господа, говорящего во Евангелии· еже аще что просите от Отца во имя Мое, даст вам (Иоан 15, 16), также: Именем Моим бесы ижденут (Марк 16, 17), и прочее. Ведь имя Его есть живот вечный сие же, говорит, писана быша, да веруете, яко Иисус есть Христос Сын Божий, и да верующе живот имате во имя Его (Иоан. 20, 31), и Духа Святого преподает призывание Христово никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1Кор. 12, 3), да и тысячекратно об этом сказано».

Что же успел своим начинанием началозлобный змей с сыном погибели, треклятым еретиком Варлаамом, которого, как я сказал, научил он на хуление против священной умной молитвы? Возмог ли его хулением помрачить свет этого умного делания и, как он надеялся, до конца истребить? Никак Но болезнь его обратилась на главу его. В то время великий поборник и предстатель благочестия, пресветлый между святыми, отец наш Григорий, Архиепископ Фессалонитский, Палама, который в совершенном послушании и непрестанном священном упражнении умной молитвы, как солнце, просиял на святой Афонской горе дарованиями Святого Духа, еще прежде возведения на архиерейский престол этой церкви, в царствование божественнейшего царя Андроника Палеолога в царствующем граде, во именитом великом храме Премудрости Божией, на соборе, собравшемся против вышеупомянутого еретика Варлаама, исполнившись Духа Божия, облекшись в непреоборимую силу свыше, отверстыя на Бога уста того заградил и вконец посрамил, и хврастные его ереси и все его хуления огнедухновенными словами и писаниями сжег и в пепел обратил. И всею Соборной Божией Церковью этот Варлаам еретик с Акиндином и всеми своими единомышленниками трижды предан анафеме. Но и доныне той же Церковью ежегодно в неделю Православия, вместе с прочими еретиками, он проклинается так Варлааму и Акиндину и последователям и преемникам их – анафема трижды.

Глядите здесь, други, дерзающие хулить умную молитву, и рассмотрите, кто был первый ее хулитель: не еретик ли Варлаам, трижды Церковию преданный анафеме и имеющий проклинаться во веки? Не приобщаетесь ли и вы вашим злохулением этому еретику и его единомысленникам? Ужели не трепещете душою вашей подпасть подобному им церковному проклятию и быть отчужденными от Бога? Восставая на священнейшее дело и соблазняя вашим злохулением души неутвержденных в разуме ближних ваших, ужели не ужасаетесь страшной за это в Евангелии Божией грозы? Разве не боитесь, по слову Апостольскому: страшно есть впасти в руце Бога живаго (Евр. 10, 31), подпасть за это, если не покаетесь, и временной, и вечной казни? Какую благовидную причину изобрели вы, чтобы похулить эту пренепорочную и блаженнейшую вещь? Совершенно недоумеваю. Призвание ли имени Иисусова, думается вам, неполезно? Но и спастись о ином ком нет возможности, токмо о имени Господа нашего Иисуса Христа. Ум ли человеческий, которым действуется молитва, порочен? Но это невозможно. Ведь Бог создал человека по образу Своему и по подобию; образ же Божий и подобие, это – душа человека, которая, по созданию Божию, чиста и непорочна: значит и ум, будучи начальнейшим душевным чувством, как и в теле зрение, также непорочен. Но не сердце ли, на котором, как на жертвеннике, ум священнодействует Богу тайную жертву молитвы, заслуживает хулы? Никак. Будучи создание Божие, как и все человеческое тело, оно – прекрасно. Если же призывание Иисусово – спасительно, а ум и сердце человека суть дело рук Божиих: то какой порок человеку – воссылать из глубины сердца умом молитву к сладчайшему Иисусу, и просить от Него милости? Или не потому ли вы хулите и отвергаете умную молитву, что вам думается, будто Бог не слышит тайной, в сердце совершаемой молитвы, но слышит только ту, которая произносится устами? Но это хула на Бога: ведь Бог сердцеведец, и в точности знает все самые тончайшие сердечные мысли, и даже будущие, и знает все как Бог и Всеведец. Да и Сам Он требует, как чистой и непорочной жертвы, именно такой тайной молитвы, воссылаемой из глубины сердца, заповедав: Ты же егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже втайне и Отец твой, видяй втайне, воздаст тебе яве (Мф 6, 6); что Христовы уста, всемирное светило, вселенский учитель, святый Иоанн Златоуст, в беседе девятнадцатой на Евангелие от Матфея, Богоданной Святого Духа премудростью, относит не к той молитве, которая произносится одними только устами и языком; но к самой тайной, безгласной, из глубины сердца воссылаемой молитве, которую он учит совершать не действиями тела и не криком голоса, но усерднейшим произволением, со всякой тихостью, с сокрушением мыслей и внутренними слезами, с душевной болезнью и затворением мысленных дверей. И приводит в свидетельство об этой молитве из Божественного Писания – Боговидца Моисея, и святую Анну, и праведного Авеля, говоря так: «Но болезнуешь ли душой? не можешь и не вопить, потому что молиться и просить так, как я сказал, свойственно очень болезнующему. И Моисей, болезнуя, так молился й болезнь его слышалась, почему и говорил к нему Бог: что вопивши ко Мне? (Исх. 14, 15). И Анна, опять, исполнила все, что хотела, а глас ее не слышался, потому что вопияло ее сердце. Авель же не молча ли, и даже скончавшись, молился? и кровь его испускала глас, превосходнейший гласа трубы. Стени и ты так же, как и святьй Моисей, не возбраняю. Раздери, как повелел Пророк, сердце твое, а не ризы. Из глубины призови Бога: из глубины, говорит, воззвах к тебе, Господи: снизу, из сердца привлеки глас; сделай молитву твою таинством». И ниже: «Ведь не человекам молишься, но Богу вездесущему, слышащему прежде голоса, и знающему мысли непроизнесенные; если так молишься, получить великую мзду. Отец твой, говорит, видяй втайне, воздаст тебе яве». И ниже: «Так как Он невидим, то хочет, чтобы и молитва твоя была такою же».

Видите ли, друзья, что по свидетельству непреоборимого столпа Православия, есть другая, кроме произносимой устами, тайная, невидимая, безгласная, из глубины сердца возносимая к Богу молитва, которую, как чистую жертву приемлет Господь в воню благоухания духовного, радуется о ней и веселится, видя, что ум, который по преимуществу должно посвящать Богу, соединяется Ему молитвой. Зачем же на эту молитву, свидетельствуемую Христовыми устами, святым, говорю, Иоанном Златоустом, вооружаете хулою свой язык, хуля, злословя, ненавидя, ругаясь, отвергая и отвращаясь, как от какой вещи скверной, и трепет объемлет меня по причине такого бессловесного вашего начинания.

Но и еще, изыскивая причины вашей хулы, спрашиваю вас. не потому ли хулите эту спасительнейшую молитву, что, может быть, случилось вам видеть или слышать, что кто-нибудь из делателей этой молитвы исступил ума, или принял какую-нибудь прелесть вместо истины, или потерпел какой-нибудь душевный вред, и потому возмнилось вам, будто умная молитва служит причиной такого вреда? Но нет, нет! На самом деле это вовсе не так. Священная умная молитва, по силе писаний Богоносных отцов, действуемая Божией благодатью, очищает человека от всех страстей, возбуждает к усерднейшему хранению заповедей Божиих, и от всех стрел вражиих и прелестей хранит невредимым Если же кто дерзнет действовать эту молитву самочинно, не по силе учения святых отцев, без вопрошения и совета опытных, и будучи надменен, страстен и немощен, живет без послушания и повиновения, к тому же гоняется единственно за пустынножитием, которого, за свое самочиние, он и следа видеть не достоин, таковый, воистину, и я утверждаю, удобно впадет во все сети и прелести диавольские. Что же? Молитва ли эта причиной такой прелести? Никак Если же вы за это порочите мысленную молитву, то пусть будет для вас порочен и нож, если бы случилось малому ребенку, играя, по причине неразумия, заколоть себя им. Также, по-вашему, нужно запретить и воинам употребление воинского меча, который они принимают против врагов, если бы случилось какому-нибудь безумному воину заколоть себя своим мечом Но как нож и меч не служат причиной ни одного порока, но только обличают безумие заклавших себя ими, так и меч духовный, священная, говорю, умная молитва неповинна ни одному пороку; но самочиние и гордость самочинников служат причиной бесовских прелестей и всякого душевного вреда.

Но к чему еще, как будто недоумевая доселе, спрашиваю у вас причины вашего злохуления на эту самую существенную причину вашего языкоболия! Причины эти следующие. 1-е, не по заповеди Божией, то есть, не с испытанием, ваше чтение Священных Писаний; 2-е, недоверие учению святых отцев наших, учащих о сей Божественной умной молитве Богоданной им премудростью Духа, но силе Священных Писаний; 3-е, наконец, ваше крайнее невежество вы или никогда, может быть, не видели и не слышали о ней писаний Богоносных отцов наших, или, если не это, то силы Богомудрых их слов вы отнюдь не разумеете, – вот самая существенная причина такого вашего зломудрия.

Если бы вы со страхом Божиим и крепким вниманием и несомненной верой с трудолюбным испытанием и смиренномудрием прочитали отеческие книги, приличествующие наиболее к чтению одним монашествующим, содержащие в себе весь разум жительства Евангельского, – отеческие, говорю, книги, которые также необходимы монахам для душевной пользы и исправления и для стяжания истинного, здравого, непрелестного и смиренномудрого разума, как для составления телесной жизни необходимо дыхание, если бы вы так читали эти книги, то никогда не попустил бы вам Бог впасть в такой ров злохуления Более: чрез это делание Он разжег бы вас Своею Божественной благодатью в неизреченную Свою любовь, так что и вы с Апостолом вопияли бы: кто ны разлучит от любве Христовы (Рим. 8, 35), в которую вы сподобились бы достигнуть мысленным деланием этой молитвы? И вы не только не хулили бы ее, но и душу свою усердствовали бы положить за нее, ощутив от этого умного внимания самым делом и опытом неизреченную душам своим пользу А как вы книг преподобных отцев наших с несомненной верою не прочитываете, или и читая, не доверяете, как это показывают плоды вашего хуления, или совсем пренебрегаете читать то и впали вы в такое Богопротивное мудрование, что, как бы никогда не слышавшие христианских писаний, вы хулите и отвергаете эту священную молитву, свидетельствуемую, по Богомудрому объяснению святых отцов, всем Священным Писанием.

А чтобы избавиться вам и всем, сомневающимся о ней, от такого душевного вреда, не нахожу другого приличнейшего врачевства, кроме того, что постараюсь, сколько Господь мне Своею благодатью поспешит и поможет, указать, что Богоносные отцы наши, просвещенные Божественной благодатью, утверждают здание душеполезного своего учения об этой всесвященной, умом в сердце тайнодействуемой молитве, на недвижимом камени Священного Писания. Вы же, увидев сами явно и ясно, при содействии тайно коснувшейся душам вашим благодати Божией, истину учения святых отцов и исцелившись от этого душевного вашего недуга, принесите Богу о вашем поползновении искреннейшее покаяние, – и сподобитесь Его Божественной милости и совершенного прощения вашего согрешения.

Прежде чем указать, откуда эта Божественная молитва имеет самое первое начало, нужно предложить к сведению следующее: пусть будет известно, что по писанию святых и Богоносных отцов наших есть две умные молитвы: одна новоначальных, принадлежащая деянию, а другая совершенных, принадлежащая видению; та – начало, а эта – конец, потому что деяние есть восхождение видения. Должно же знать, что по святому Григорию Синаиту, первых видений – восемь, которые пересчитывая, он говорит так: «Говорим, что имеются восемь первых видений. Первое – видение Бога безвидного, безначального и несозданного, причину всего, единой Троицы и пресущественного Божества. Второе – чина и устроения умных сил. Третье – устроения чувственных тварей. Четвертое – смотрительного снисхождения Слова. Пятое – всеобщего Воскресения. Шестое – второго и страшного пришествия Христова. Седьмое – вечного мучения. Осьмое – Царствия Небесного, не имеющего конца». Предложив это, извещаю по мере худости моего немощного разума, в какой силе должно разуметь деяние и видение. Пусть будет известно (говорю к подобным мне препростым), что весь монашеский подвиг, которым, при помощи Божией, понуждался бы кто-нибудь на любовь к ближнему и Богу, на кротость, смирение и терпение, и на все прочие Божии и святоотеческие заповеди, на совершенное душою и телом по Богу повиновение, на пост, бдение, слезы, поклоны и прочие утомления тела, на всеусердное совершение церковного и келейного правила, на умное тайное упражнение молитвы, на плач и размышление о смерти: весь такой подвиг, пока еще ум управляется человеческим самовластием и произволением, с достоверностью называется деянием; но никак не видением. Если же таковой умный подвиг молитвы и назывался бы где в писании святых отцов зрением, то это по обыкновенному наречию, потому что ум, как душевное око, называется зрением.

Когда же кто Божией помощью и вышесказанным подвигом, а более всего глубочайшим смирением, очистит душу свою и сердце от всякой скверны страстей душевных и телесных, тогда благодать Божия, общая всех мать, взяв ум, ею очищенный, как малое дитя за руку, возводит, как по ступеням, в вышесказанные духовные видения, открывая ему, по мере его очищения, неизреченные и непостижимые для ума Божественные тайны. И это воистину называется истинным духовным видением, которое и есть зрительная, или, по святому Исааку, чистая молитва, от которой – ужас и видение. Но войти в эти видения не может никто самовластно своим произвольным подвигом, если не посетит кого Бог, и благодатью Своей введет в них. Если же кто без света благодати дерзнет восходить на такие видения, тот, по святому Григорию Синаиту, пусть знает, что он воображает мечтания, а не видения, мечтая и мечтаясь мечтательным духом (Григ. Син. гл. 130). Таково рассуждение о деятельной и зрительной молитве. Но уже время показать, откуда Божественная умная молитва имеет свое начало.

Пусть будет известно, что, по неложному свидетельству Богомудрого, преподобного и Богоносного отца нашего Нила, постника Синайского, еще в раю Самим Богом дана первозданному человеку умная Божественная молитва, приличествующая совершенным. Святой Нил, научая молившихся усердно – мужественно хранить молитвенный плод, чтобы труд их не был напрасен, говорит так: «Помолившись как должно, ожидай того, чего не должно, и стань мужественно, храня плод свой. Ведь на это определен ты сначала, делать и хранить. Потому, сделав, не оставь труд нестрегомым. в противном случае ты не получишь никакой пользы от молитвы» (гл 49).

Объясняя эти слова, российское светило, преподобный Нил, пустынник Сорский, как солнце просиявший в великой России умным деланием молитвы, как это явствует из его Богомудрой книги, говорит так «Этот святой привел это из древности, что бы делать и хранить, потому что Писание говорит, что Бог, сотворив Адама, поместил его в раю, делать и хранить рай И здесь святой Нил Синайский делом райским назвал молитву, а хранением – соблюдение от злых помыслов по молитве». Также и преподобный Дорофей говорит, что первозданный человек, помещенный Богом в раю, пребывал в молитве, как он пишет в первом своем поучении. Из этих свидетельств явствует, что Бог, создав человека по образу Своему И по подобию, ввел его в рай сладости, делать сады бессмертные, то есть мысли Божественные, чистейшие, высочайшие и совершенные, по святому Григорию Богослову. И это есть не что иное, как только то, чтобы он, как чистый душою и сердцем, пребывал в зрительной, одним умом священнодействуемой, благодатной молитве, то есть в сладчайшем видении Бога, и мужественно, как зеницу ока, хранил ее, как дело райское, чтобы она никогда в душе и сердце не умалялась. Велика поэтому слава священной и Божественной умной молитвы, которой край и верх, то есть начало и совершенство, даны Богом человеку в раю· оттуда она имеет свое и начало.

Но несравненно большую стяжала она славу, когда более всех святых святейшая, честнейшая Херувимов, и славнейшая без сравнения Серафимов, Пресвятая Дева Богородица, пребывая во Святая Святых, умной молитвой взошла на крайнюю высоту Боговидения и сподобилась быть пространным селением невместимого всею тварию, ипостасно в Нее вместившегося Божия Слова и от Нее, человеческого ради спасения, бессеменно родившегося, как это свидетельствует непреоборимый столп Православия, иже во святых отец наш Григорий Палама, архиепископ Фессалонитский в слове на Введение во храм Пресвятыя Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии. Он говорит, что Пресвятая Дева Богородица, пребывая во Святая Святых, и уразумев совершенно из Священного Писания, читаемого каждую субботу, о погибели чрез преслушание человеческого рода, и исполнившись о нем крайнего сожаления, приняла от Бога умную молитву о скорейшем помиловании и спасении рода человеческого Предлагаю здесь и самые слова этого святого Григория, достойные ангельского разума, немногие из многих. «Эта Богоотроковица Дева, слыша и видя, приняла сожаление общего рода и рассматривала, как бы найти исцеление и врачевание, равносильное такому страданию Вскоре Она нашлась – обратиться всем умом к Богу, и восприняла о нас эту молитву, чтобы понудить Непонужденного и скорее привлечь Его к нам, чтобы Сам Он истребил из среды клятву, остановил огонь, растлевающий пажить души, и привязал к Себе создание, исцелив немощное. Таким образом Благодатная Дева, усмотрев Себе приличнейшее и свойственнейшее во всяком естестве, полагала умную молитву, как чудную и преславную и лучшую всякого слова. Изыскивая же, как бы художественно и свойственнее побеседовать к Богу, она приходила к Нему, Саморукоположная, или лучше – «Богоизбранная молитвенница». И ниже «Не видя же ничего из существующего лучше ее для человека – простирается со тщанием крепко к молению, новотворит большее и совершеннейшее, и изобретает, и действует, и последующему за этим преподает деяние, как высочайшее восхождение к видению, видение же столько большее пред вышесказанным, сколько истина выше мечтания Но, собравшись все в себя и очистив ум, услышьте уже величие таинства: я хочу сказать слово, пользующее хотя все Христоименитое собрание, но наиболее относящееся к отрекшимся мира. Вкусивший уже ради отречения что-нибудь из тех будущих благ, который и становится с Ангелами, и стяжевает жительство на небесах: этот да возжелает подражать по силе своей первой и Единой от младенчества отрекшейся для мира мира, Приснодевственной Невесте». И ниже: «Ища же, что нужнее всего молитвенникам для собеседования, чем приходит молитва, Дева находит священное безмолвие, – безмолвие ума, далекость мира, забвение дольнего и таинника горних разумений, предложение на лучшее: это деяние, как поистине восхождение к видению поистине Сущего, или сказать справедливее, к Боговидению, есть как бы краткое указание для души стяжавшего его (деяние) поистине. Всякая другая добродетель есть как врачевание, применительно к душевным недугам и вкоренившимся чрез уныние лукавым страстям; Боговидение же есть плод здравствующей души, как некоторое конечное совершенство и образ Богодеяний И потому человек Боготворится не словами или рассудительной умеренностью относительно видимого, – все это земное, низкое, человеческое; но пребыванием в безмолвии, потому что этим мы отрешаемся и отходим от дольнего, и восходим к Богу. Претерпевая молитвами и молениями день и ночь в горнице безмолвного жительства, мы приближаемся как-то и приступаем к этому Неприступному и Блаженному Естеству. Претерпевающие таким образом, очистившие сердца священным безмолвием и срастворившиеся им неизреченно Тому, кто выше чувства и ума Свят, – в себе, как в зеркале, видят Бога. Итак безмолвие есть скорое и сокращенное руководство, как успешнейшее и соединяющее с Богом, особенно для держащихся его во всем вполне. А Дева, которая от мягких, так сказать, ногтей пребывала в нем, что – Она? Она, как безмолвствовавшая превышеестественно с такого самого детского возраста, потому Одна изо всех и породила неискусомужно Богочеловека Слово». И ниже: «Поэтому и Пречистая, отрекаясь самого, так сказать, житейского пребывания и молвы, переселилась от людей, и избежав виновного жития, избрала жизнь никому невидимую и необщительную, пребывая в невходных. Здесь, разрешившись всякого вещественного союза, и оттрясши всякое общение и любовь ко всему и превзойдя самое снисхождение к телу, Она собрала весь ум в одно с Ним сообращение и пребывание, и внимание, и в непрестанную Божественную молитву. И ею быв сама в себе, и устроившись превыше многообразного мятежа и помышлений, и просто – всякого вида и вещи, Она совершала новый и неизреченный путь на небо, который есть, скажу так, мысленное молчание. И к этому прилежа и внимая умом, прелетает все создания и твари, и гораздо лучше, нежели Моисей, зрит славу Божию, и назирает Божественную благодать, не подлежащую нисколько силе чувства, это благорадостное и священное видение нескверных душ и умов, причастившись которому, Она, по Божественным песнопевцам, бывает светлый облак живой, поистине, воды, и заря мысленного дня и огнеобразная Колесница Слова» (Св. Григор. Палама).

Из этих слов Божественного Григория Паламы, имеющий ум может яснее солнца понять, что Пречистая Дева Богородица, пребывая во Святая Святых, умной молитвой взошла на крайнюю высоту Боговидения, и отречением для мира от мира, священным безмолвием ума, мысленным молчанием, собранием ума в непрестанную Божественную молитву и внимание, и восхождением чрез деяние к Боговидению, – подала Сама Собою Божественному монашескому чину образец внимательного жительства по внутреннему человеку, чтобы монахи, отрекшиеся мира, взирая на Нее, усердно тщились, сколько по силе, Ее молитвами, быть, в вышесказанных монашеских трудах и потах Ее подражателями. И кто возможет по достоинству похвалить Божественную умную молитву, делательницею которой, в образ пользы и преуспеяния монахов, наставляемая руководством Святого Духа, как сказано, была Сама Божия Матерь?

Но в утверждение и несомненное удостоверение сомнящихся о ней, как бы о вещи несвидетельствованной и недостоверной, настает уже время показать, какие свидетельства Богоносные отцы, писавшие из просвещения Божественной благодати, приводят о ней из Священного Писания.

Непоколебимое основание Божественная умная молитва имеет в словах Господа нашего Иисуса Христа: ты же, егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, иже втайне; и Отец твой, видяй втайне, воздаст тебе яве (Мф. 6, 6). Эти слова, как уже сказано в первой главе, всемирное светило, святой Иоанн Златоуст, Богоданной премудростью объясняет относительно безгласной, тайной, из глубины сердца воссылаемой молитвы, приводя в свидетельство из Священного Писания – Боговидца Моисея и святую Анну, матерь Самуила Пророка, и праведного Авеля и кровь его, вопиющую от земли, – что они в молитве своей, не испустив ни одного гласа, были услышаны Богом. Этот великий учитель вселенной, Христовы уста, святой Иоанн Златоуст и особенно еще изложил, в трех словах, учение об этой Божественной молитве, как пишет об этом неложный свидетель, блаженнейший Симеон архиепископ Фессалонитский, в 294 главе своей книги⁸, которую вся святая соборная Восточная Церковь имеет в великом почитании, как столп и утверждение истины.

Огненный же столп, и огненные Духа Святого уста, церковное око Василий, говорю, Великий, объясняя изречение Божественного Писания: Благословлю Господа на всякое время, выну хвала Его во устех моих (Пс. 33), прекрасно научает об умных устах и умном действии, приводя свидетельства из Священного Писания, которого и самые слова, исполненные Божественной премудрости, представляю следующие: «Выну хвала Его во устех моих. Кажется, что Пророк говорит невозможное: как может быть хваление Божие в устах человеческих всегда? Когда человек говорит об обыкновенных житейских вещах, тогда он не имеет в устах хвалы Божией; когда спит, молчит, конечно; да и когда ест и пьет, то как уста его могут возносить хвалу? На это отвечаем, что есть некоторые мысленные уста внутреннего человека, коими он питается, причащаясь Слова животного, которое есть хлеб, сшедый с небесе (Иоанн. 6, 33). Об этих-то устах сказал Пророк уста моя отверзох и привлекох Дух (Пс. 118, 131). К этому и Господь побуждает нас, чтобы мы эти уста имели пространными, для достаточного приятия истинной пищи, говоря: расшири уста твоя, и исполню я (Пс. 80, 11). Поэтому и однажды начертанная, и утвердившаяся в разуме души мысль о Боге может именоваться хвалой Божией, всегда находящеюся в душе. И по Апостольскому слову, тщательный может все творить во славу Божию, так что всякое дело, и всякое слово, и всякое действие умное имеет значение хвалы. Аще бо яст праведный, аще ли пиет, аще иное что творит, вся во славу Божию творит (1Кор. 10, 31). У такого и у спящего сердце бдит». Так говорит святой Василий. Из слов же его явствует, что и кроме телесных уст имеются умные уста, и есть умное действие, и хваление, бывающее всегда мысленно во внутреннем человеке.

Тезоименитый блаженству, Египетское, или лучше сказать, всемирное солнце, просиявший неизреченными дарованиями Святого Духа, человек небесный, Великий, говорю, Макарий, в небесных своих словах об этой святой молитве говорит так: «Христианин должен всегда иметь память о Боге, потому что написано. Возлюбиши Господа Бога твоего от всего сердца твоего (Мф. 22, 37) Не только тогда он должен любить Господа, когда входит в молитвенный храм; но и ходя, и беседуя, и вкушая, и пия, пусть имеет память о Боге, и любовь, и желание; потому что Он говорит: идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше (Мф. 6, 21)», и прочее.

Преподобный и Богоносный древний святой отец, Исаия Отшельник, о сокровенном поучении, то есть Иисусовой молитве, совершаемой мыслию в сердце, приводит в свидетельство слова Божественного Писания· согрелся сердце мое во мне, и в поучении моем разгорится огнь (Пс. 38, 4).

Преподобный Симеон, свидетельствуемый в вышепомянутой книге блаженнейшего Симеона Фессалонитского, который среди царствующего града, как солнце, просиял умной молитвой в неизреченных дарованиях Святого Духа и поэтому всею Церковию наименован Новым Богословом, – этот в своем слове о трех образах молитвы пишет об умной молитве и внимании так: «Святые отцы наши, слыша Господа, говорящего, что от сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы, и та суть сквернящая человека (Мф. 15, 19, 20); и опять слыша, что Он научает очистить внутреннее сткляницы, да будет и внешнее чисто (Мф. 23, 26), оставили всякое другое дело и подвизались только в этом хранении сердца, зная наверно, что вместе с этим деланием они удобно приобретут и всякую другую добродетель. Без этого же делания невозможно приобрести и удержать ни одной добродетели». – Эти слова преподобного ясно показывают, что вышесказанные слова Господа Божественные отцы положили себе свидетельством и основанием хранения сердца, то есть мысленного призывания Иисуса. Этот преподобный приводит еще во свидетельство Божественной умной молитвы и другие изречения Священного Писания, говоря: «Об этом говорит и Екклисиаст: веселися, юноше, в юности твоей, и ходи в путех сердца твоего непорочен, и отстави ярость от сердца твоего (Εκ. 11, 9, 10), и. аще дух владеющего взыдет на тя, места твоего не остави (Ек 10, 4); местом же называет он сердце, как и Господь сказал: от сердца исходят помышления злая (Мф. 15, 19). И опять: не возноситеся (Лук. 12, 29), то есть не расточайте ума вашего туда и сюда. И опять, тесные врата и прискорбный путь вводяй в живот (Мф. 7, 14); также, блажени нищий духом (Мф. 5, 3), то есть, не имеющие в себе ни одной мысли этого века»⁹. И Апостол Петр говорит: трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1Петр. 5, 8). И Апостол Павел ясно пишет к Ефесеям о сердечном хранении, говоря: несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Ефес. 6, 12).

Преподобный Исихий пресвитер, богослов и учитель Иерусалимской церкви, друг и собеседник преподобного и богоносного отца нашего Евфимия Великого, написавший Богомудро из просвещения Божественной благодати, об этом священном мысленном призывании в сердце Иисуса, то есть об умной молитве, книгу в двести глав, приводит об этом свидетельства Священного Писания следующие: Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят (Мф. 5, 8); также: внемли себе, да не будет слово тайно в сердце твоем беззакония (Вторз. 15, 9); также: во утрии предстану ти, и узриши мя (Пс. 5, 4); также: блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. 136, 9); также: во утрии избивах вся грешные земли, еже потребити от града Господня вся делающие беззакония (Пс. 100, 8); также: уготовися Израилю призывати имя Господа Бога твоего (Амос. 4, 12); и Апостол: непрестанно молитеся (1Сол. 5, 17); и Сам Господь говорит: без Мене не можете творити ничесоже. Иже будет во Мне, и Аз в нем, той сотворит плод мног. Аще кто во Мне не пребудет, извержется вон, я коже розга (Иоан. 15, 5,6); также: от сердца исходят помышления злая: убийства, прелюбодеяния, та суть сквернящая человека (Мф. 15, 19); также: еже сотворити волю Твою, Боже мой, восхотех, и закон Твой посреде чрева моего (Пс. 39, 9), и прочие, которые по множеству оставляю.

Божественный и Богоносный отец наш Иоанн Лествичник приводит об этой священной молитве и истинном безмолвии ума свидетельство Божественного Писания, говоря: «Великий великой и совершенной молитвы делатель сказал: хощу пять словес умом моим рещи (1Кор. 14, 19), и прочее; и опять: готово сердце мое, Боже, готово сердце мое (Пс. 56, 8), также: аз сплю, а сердце мое бдит (Песн. 5, 2); также: воззвах всем сердцем моим (Ис. 118, 145), то есть телом и душою, и проч.

Божественный отец наш Филофей, игумен обители Купины Пресвятые Богородицы, что на Синае, составивший о мысленном хранении сердца малую книжицу глав – бесценных маргаритов Божественной премудрости, преисполненных неизреченной небесной сладости Святого духа, полагает в непоколебимое основание своих слов изречения Священного Писания: во утрия избивах вся грешныя земли (Пс. 100, 8), и прочие; также: царствие Божие внутрь вас есть (Лук. 17, 21); и: уподобися Царствие Небесное зерну горушичну, и бисеру, и квасу; и опять: без Мене не можете творити ничесоже (Иоан. 15, также: всяким хранением соблюдай твое сердце (Притч. 4, 23); и: очисти внутреннее сткляницы, да будет и внешнее ея чисто (Мф. 23, 26); и: несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем и к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Ефес 6, 12); также трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити. емуже противитеся тверди верою (1Петр. 5, 8–9); также: соуслаждаюся закону Божию по внутреннему человеку· вижду же ин закон пропишу воюющ закону ума моего, и пленяющмя (Рим. 7, 22, 23) и проч

Божественный отец наш Диадох, епископ Фотикийский, свидетельствованный в книге вышепомянутого святителя Христова Симеона Фессалонитского, полагает своим словом, исполненным духовной премудрости, коих в Божественной его книге находится сто глав, об умной Иисусовой, в сердце священнодествуемой молитве следующее основание из Божественного Писания: никтоже может рещи Господа Иисуса, точию духом Святым (1Кор. 12, 3); и из Евангельской притчи о купце, ищущем добрые бисеры, приводит следующими словами: это – многоценный бисер, который может приобрести тот, кто продаст имение свое и о обретении его будет иметь неизглаголанную радость, и прочее.

Преподобный отец наш Никифор Постник, свидетельствуемый в той же книге вышепомянутого святителя Симеона, в слове своем о хранении сердца, преисполненном духовной пользы, уподобляет это Божественное мысленное в сердце делание молитвы сокровищу, сокровенному на селе, и называет светильником горящим, приводя изречения Священного Писания Царствие Божие внутрь вас есть (Лук. 17, 21); и: несть наша брань к крови и плоти (Ефес. 6, 12); также, чтобы делать и хранить (Быт 2, 15), и прочее.

Блаженный и Богоносный отец наш Григорий Синаит, который деланием этой Божественной молитвы взошел в крайнее Боговидение и, как солнце, просиял дарованиями Святого Духа в святой Афонской горе и на прочих местах, составивший «Троичны», поемыя всякую неделю после троичного канона в святой Соборной Восточной Церкви по всей вселенной, также и канон Животворящему Кресту, обнявший писания всех духоносных отцов, составил книгу, исполненную всякой духовной пользы, в которой более всех прочих святых в тонкости учит об этой Божественной, умом в сердце священнодействуемой молитве, и приводит в подтверждение своих слов из Священного Писания следующее. Помяни Господа Бога твоего выну (Втор. 8, 18); также в заутрии сей семя твое, и в вечер да не оставляет рука твоя (Εκ 11, 6), и прочее, также аще молюся языком, то есть устами, дух мой помолится, то есть глас мой (знай, что уста и язык, и дух, и глас – одно и тоже)· а ум мой без плода есть: помолюся убо духом, помолюся же и умом; и: хощу рещи пять словес моим умом (1Кор. 14, 14. 19), и прочее, приводя в свидетеля и Лествичника, относящего эти слова к молитве. Также нуждно есть Царствие Небесное, и нуждницы восхищают е; также· никтоже может рещи Господа Иисуса, точию Духом Святым (1Кор 13,3), и прочее.

Апостольским стопам последователь, непреоборимый столп православной веры, огненным Духа мечом и истиной православных догматов уничтоживший на Флорентийском соборе, как паутинные сети, духоборные ереси Латинян, Марко, говорю, всесвященнейший, премудрейший и словеснейший, митрополит Ефесский, в начале толкования церковного последования пишет о Божественной Иисусовой молитве, совершаемой тайно умом в сердце, употребляя свидетельства Божественного Писания, которого и самые Богомудрые слова предлагаю следующие: «Следовало бы, по повелевающей заповеди, «непрестанно молиться, и духом и истиною возносить поклонение Богу; но прилежание о помыслах житейских и узы попечений о теле отводят многих и отстраняют от Царствия Божия, находящегося внутри нас, как возвещает слово Божие, и препятствуют пребывать при умном жертвеннике, и приносят от себя духовные и словесные жертвы Богу, по Божественному Апостолу, говорящему, что – мы храм Бога, живущего в нас, и Дух его Божественный живет в нас. И нет ничего удивительного, если это обыкновенно так бывает со многими, живущими во плоти; когда видим, что некоторые из монахов, отрекшихся мирских вещей, по причине мысленной брани от предприятия страстей, и восстающего оттого большого мятежа, помрачающего словесную часть души, еще не могут достигнуть чистой молитвы, хотя и сильно этого желают. Усладительна чистая в сердце и непрестанная память Иисуса, и бывающее от нее неизреченное просвещение»

Преподобный отец наш Российский, святой Нил Сорский, составивший свою книгу о мысленном хранении сердца из учения Богоносных отцов, а в особенности из Григория Синаита, употребляет из Священного Писания свидетельства такие от сердца исходят помышления злая, и та сквернят человека (Мф. 15, 19); и: очисти внутреннее сткляницы (Мф. 23, 26); также: духом и истиною подобает кланятися Отцу, также: аще молюся языком, и прочее; и: хощу пять словес умом моим рещи, нежели тмы словес языком (1Кор. 14, 14. 19), и прочее.

Российское светило опять, святитель Христов Димитрий, митрополит Ростовский, духовным мечом слова уничтоживший, как паутинные сети, заблуждения раскольников и их богопротивный, растленный, и Священному Писанию противный разум, написавший многие учения на пользу святой Церкви, исполненные премудрости Святого Духа, и составивший слово о внутреннем мысленном делании молитвы, преисполненное духовной пользы, употребляет из Священного Писания свидетельства следующие: ты же, егда молишися, вниди в клеть твою и прочее; также: тебе рече сердце мое. Господи взыщу, взыска Тебе лице мое лица твоего, Господи, взыщу, также: Царствие Божие внутрь вас есть; также: всякою молитвою и молением молящеся на всяко время духом; и: аще молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть; помолюся духом, помолюся же и умом, воспою духом, воспою и умом, и прочее. Эти слова он, согласно со святым Иоанном Лествичником, Григорием Синаитом и Нилом Сорским, разумеет об умной молитве.

Да и самый устав церковный, печатанный в царствующем великом граде Москве, предлагая церковное законоположение о поклонах и молитве, приводит и об этой Божественной молитве изречения Священного Писания следующие: Бог есть дух: духом и истиною кланяющихся Ему ищет (Иоан. 4, 24). Также: аще молюся языком, дух мой молится, а ум мой без плода есть Что убо есть: помолюся духом, помолюся и умом, воспою духом, воспою же и умом? (1Кор. 14, 14. 15). И опять: хощу, говорит, в церкви пять словес умом моим глаголати, нежели тмы словес языком (1Кор 14, 19). И приводит в свидетельство святых отцев: св. Иоанна Лествичника, св. Григория Синаита и святого Антиоха, и отчасти их Божественные учения об этой умной молитве, и наконец говорит: «И этим здесь мы заканчиваем слово о священной и приснопамятной умной молитве». А затем уже говорит и о святой, всем общей молитве, совершаемой по церковному чиноположению.

Вот благодатью Божией показано, что Богоносные отцы, умудренные просвещением Святого Духа, основание своего учения о мысленном священнодействии молитвы, тайно совершаемой во внутреннем человеке, полагают на недвижимом камени Божественного Писания Нового и Ветхого Заветов, заимствуя оттуда, как из неисчерпаемого источника, так много свидетельств.

Кто же из правоверующих христиан, видя это, мог бы хоть мало усумниться об этой Божественной вещи? Разве только повинующиеся духу нечувствия, которые слышат и видят, а понять и узнать не хотят. Но те, кои имеют страх Божий и здравый разум, видя такие свидетельства стольких свидетелей, единодушно признают, что это Божественное дело, преимущественно пред всеми монашескими подвигами, свойственнее и приличнее Ангельскому монашескому чину. Об этом делании вышепомянутые и многие другие Божественные отцы наши в своих писаниях предлагают многие достослышанные, паче меда и сота сладчашие. исполненные духовной премудрости слова, научая внутреннему, мысленному против мысленных врагов подвигу: как должно обращать на них этот духовный меч и пламенное непобедимое оружие имени Иисусова, охраняющее сердечные врата, то есть: как должно эту Божественную Иисусову молитву священнодействовать умом в сердце.

Об этом священнодействии сей священной молитвы, особенно же о самых ее начатках, и о том, как опытом должно новоначальным обучаться ей, я последнейший, по силе моего немощного ума, при помощи Божией должен хоть что-нибудь немного написать из учения святых отцов. И, во-первых, нужно изъявить о том, что эта Божественная молитва есть духовное художество; потом – какое для занятия ею, по учению святых отцев, требуется предуготовление.

Да будет известно, что Божественные отцы наши называют это священное мысленное делание молитвы – художеством. Святой Иоанн Лествичник в слове 27-м о безмолвии, уча о таинстве этой умной молитвы, говорит: «Если ты основательно изучил это художество, то не можешь не знать, что говорю. Сидя на высоте, наблюдай, если только умеешь, и тогда увидишь: как, когда, и откуда, и сколько, и какие тати приходят, чтобы войти и украсть твои грозды. Страж этот, утомившись, встает и молится; потом опять садится и мужественно принимается за прежнее делание».

Святой Исихий, пресвитер Иерусалимский, об этой священной молитве говорит: «Трезвение есть духовное художество, совершенно, с помощью Божией, избавляющее человека от страстных помыслов и слов, и лукавых дел» (гл. 1).

Святой Никифор Постник, уча о ней, говорит: «Придите, и объявлю вам художество, или лучше – науку, вечного, лучше же – небесного жительства, вводящую делателя своего без труда и безопасно в пристанище бесстрастия»

Художеством же святые отцы, как показано, называют эту святую молитву, думаю, потому, что как художеству человек не может научиться сам собою без искусного художника, так и этому мысленному деланию молитвы, без искусного наставника, навыкнуть невозможно. Но дело это, по святому Никифору, и многим, или даже и всем, приходит от учения; редкиеже без учения, болезненностью делания и теплотой веры, прияли его от Бога. Церковное правило по уставу и священным церковным книгам, которое православные христиане, мирские и монахи, должны ежедневно, как дань, приносить небесному Царю, может всякий грамотный устно читать и совершать без всякого учения. А умом в сердце приносить Богу таинственную жертву молитвы, так как это духовное художество, без научения, как выше указано, невозможно.

Будучи же духовным художеством, оно составляет и непрестанное делание монахов; чтобы не только отречением от мира и яже в мире, переменой имени при пострижении, особенностью одежды, безбрачием, девством, чистотой, самопроизвольной нищетой, отдельностью пищи и места жительства; но и самым мысленным и духовным по внутреннему человеку вниманием и молитвою, монахи имели отменное и превосходнейшее пред мирскими людьми делание.

Насколько эта Божественная молитва больше всякого другого монашеского подвига, которая, по святым отцам, есть верх всех исправлений, источник добродетелей, тончайшее и невидимое во глубине сердца делание ума, настолько и тончайшие, невидимые, едва постижимые для человеческого ума, распростираются на нее невидимым врагом нашего спасения сети многообразных его прелестей и мечтаний. Поэтому усердствующий обучаться этому Божественному деланию должен, по святому Симеону Новому Богослову, предать себя душою и телом в послушание, согласное со Священным Писанием; то есть предать себя в полное отсечение своей воли и своего рассуждения – человеку, боящемуся Бога, усердному хранителю Его Божественных заповедей и не неопытному в этом мысленном подвиге, могущему, по писанию святых отцов, показать повинующемуся незаблудный путь ко спасению, – путь умного делания молитвы, тайно совершаемой умом в сердце. Это необходимо для того, чтобы истинным послушанием в разуме он мог соделаться свободным от всех молв и попечений, и пристрастий этого мира и тела. Как же и не быть свободным тому, кто всякое попечение о душе своей и тепе возложил на Бога и, по Боге, на своего отца. Смирением же, рождающимся от послушания, по свидетельству святого Иоанна Лествичника и многих св. отцов, возможет он избежать всех прелестей и сетей диавольских, и тихо, безмолвно, без всякого вреда, постоянно упражняться в этом мысленном деле, с великим душевным преуспеянием.

Если же бы кто предал себя и в послушание, но не нашел бы в отце своем самым делом и опытом искусного наставника этой Божественной умной молитвы (в нынешнее время – увы! достойно многого плача и рыдания – совсем исчезают опытные наставники этого делания): то не должен он поэтому приходить в отчаяние. Но, пребывая в истинном послушании по заповедям Божиим (а не самочинно и особенно, самовольно, без послушания, чему обыкновенно последует прелесть), возложив всю надежду на Бога, вместе с отцом своим, пусть, вместо истинного наставника, верой и любовью повинуется учению преподобных отец наших, изложивших до тонкости учение об этом Божественном делании из просвещения Божественной благодати, и отсюда пусть заимствует наставления об этой молитве. И во всяком случае, благодать Божия, молитвами святых отцов, поспешит и вразумит – как, без всякого сомнения, научиться этому Божественному делу

Положив твердым и непоколебимым основанием этой Божественной молитвы такое предуготовление, то есть, блаженное послушание, – время уже показать из учения святых отцов, что такое эта священная молитва по качеству своему и действию. И это для того, чтобы желающий обучиться ее духовному деланию видел, к какому великому и неизреченному преуспеянию во всяких добродетелях возводит она подвижника, и этим поощрился бы в желании с большим усердием и Божественной ревностью прилепиться священному деланию этой мысленной молитвы

Святой Иоанн Лествичник в слове 28-м о молитве, в начале, говорит: «Молитва, по качеству своему, есть общение и соединение человека с Богом; а по действию – утверждение мира, примирение с Богом, матерь и опять дщерь слез, очищение грехов, мост, проводящий чрез искушения, стена против скорбей, уничтожение браней, Ангельское дело, пища всех бесплотных, будущее веселие, беспредельное делание, источник добродетелей, причина дарований, невидимое преуспеяние, пища души, просвещение ума, секира на отчаяние, доказательство надежды, прекращение печали, богатство монахов, сокровище безмолвников, уменьшение раздражительности, зерцало преуспеяния, показание меры, обнаружение состояния, указание будущего, назнаменование славы Молитва для истинно молящегося есть судилище, суд и престол Господень, еще прежде будущего суда».

Святой Григорий Синаит, в главе 113-й, говорит: «Молитва в новоначальных есть, как огонь веселия, издаваемый сердцем; в совершенных же – как действуемый свет, благоухающий. Или опять: молитва есть проповедание Апостолов, действие веры, или лучше – непосредственная вера, уповаемых извещение, действуемая любы, Ангельское движение, сила бесплотных, дело и веселие их, благовествование Бога, извещение сердца,. надежда спасения, знамение освещения, образование святости, познание Божие, явление крещения, очищение купели, Духа Святого обручение, Иисусово радование, веселие души, милость Божия, знамение примирения, Христова печать, луч мысленного солнца, денница сердец, утверждение Христианства, примирения Божия явление, благодать Божия, премудрость Божия, или лучше – начало самопремудрости, явление Божие, дело иноков, жительство безмолвников, причина безмолвия, знамение жительства Ангельского».

Блаженный Макарий Великий говорит: «Глава всякого благого тщания и верх всех исправлений есть то, чтобы претерпевать в молитве, которой мы можем приобрести, чрез испрошение у Бога, и все прочие добродетели. Молитвой достойные приобщаются святости Божией и духовного действия, и соединения ума с Господом неизреченной любовью. Кто всегда понуждает себя претерпевать в молитве, тот духовной люоовью возгорается в Божественное рачение и в пламенное желание к Богу, и приемлет, в известной мере, благодать духовного освятительного совершенства» (Бесед. 40, гл. 2).

Святой Исихий, пресвитер Иерусалимский, говорит: «Светородным и молниеродным, и светоиспускательным, и огненосным пусть прилично и тезоименно называется хранение ума. Превосходит оно, сказать поистине, все бесчисленное множество телесных добродетелей. Итак, эту добродетель должно называть самыми честными наименованиями по причине рождающегося от нее светозарного света. Возлюбив ее, грешные, непотребные, мерзкие, неразумные, несмысленные и неправедные могут соделаться праведными, благопотребными, чистыми, святыми и разумными о Христе Иисусе. И не только это, но и зреть Божественные таинства, и богословствовать. И, став зрительными, переплывают к этому чистейшему и бесконечному Свету, и касаются Его неизреченными прикосновениями, и с Ним живут и пребывают. Так как они вкусили, яко благ Господь (Псал. 33, 9), то и исполняется явно в таких первоангелах это Божественное Давидово слово: обаче праведный исповедятся имени Твоему, и вселятся правиии с лицем Твоим (Пс. 139, 14). Воистину, одни эти истинно призывают и исповедаются Богу, и с Ним любят беседовать всегда, любя Его» (гл. 171).

Святой Симеон, архиепископ Фессалонитский, об этой священной молитве говорит: «Эта Божественная молитва, это призывание нашего Спасителя: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, есть и молитва, и моление, и исповедание веры, и подательница Святого Духа, и дарователь Божественных даров, и очищение сердца, и изгнание бесов, и вселение Иисус-Христово, и источник духовных мыслей и Божественных помышлений, и избавление от грехов, и врачевание душ и телес, и податель Божественного просвещения, и источник милости Божией, и дарователь смиренных откровений Божественных тайн, и самое спасение; потому что есть ношение спасительного имени нашего Бога. Это-то самое и есть наречение на нас имени Иисуса Христа, Сына Божия» (гл. 296).

Точно так и прочие Богоносные отцы, когда пишут об этой священной молитве, своим, исполненным Божией премудрости, учением, изъявляют о ее действии, о происходящей от нее неизреченной пользе и о преуспеянии чрез нее в Божественных дарованиях Святого Духа.

Кто же, видя, что эта священнейшая молитва приводит подвижника к такому небесному сокровищу различных добродетелей, не разжжется ревностью Божией ко всегдашнему деланию молитвы, чтобы ею постоянно содержать в душе и сердце Всесладчайшего Иисуса, поминая в себе непрестанно Его вседражайшее Имя, и этим распаляться к неизреченной Его любви? Разве только тот, кто, прилежа к житейским помыслам, связался узами телесных попечений, отводящих многих и отстраняющих от Царствия Божия, находящегося внутри нас. Тот только разве не возусердствует коснуться мысленного делания мысленной молитвы, кто самым делом и опытом не вкусил душевной гортанью неизреченной Божественной сладости этого полезнейшего делания, и не знает, какую эта вещь имеет внутри себя сокровенную духовную пользу. А желающие быть любовью соединенными с сладчайшим Иисусом, оплевав все красоты этого мира, все наслаждения и самый телесный покой, ничего другого не захотят иметь в этой жизни, как только постоянно упражняться в райском делании сей молитвы.

В древние времена это всесвятое делание умной молитвы воссияло на многих местах, где только имели пребывание святые отцы. Потому тогда и учителей этому духовному деланию было много. По этой причине и св. отцы наши, когда писали о нем, изъявляли только происходящую от него неизреченную духовную пользу, не имея, как я думаю, нужды писать о самом опыте этого делания, приличествующем новоначальным. Если же где несколько и писали об этом, то и это только для знающих опыт этого делания – очень ясно; а для незнающих – вовсе непонятно. Некоторые же из них, когда увидели, что истинные и непрелестные наставники этого делания начали совсем умаляться, и опасаясь, чтобы не утратилось истинное учение о начале этой мысленной молитвы, написали и самое начало и опыт, как должно обучаться новоначальным, и входить умом в страны сердечные, и там истинно и непрелестно действовать умом молитву. Этих-то отцов самое Божественное учение об этом предмете нужно представить на среду.

Святой Симеон Новый Богослов о начале этого делания говорит так: «Истинное и непрелестное внимание и молитва состоит в том, чтобы во время молитвы ум хранил сердце, и пребывал бы постоянно внутри его, и оттуда, то есть из глубины сердца, воссылал молитвы к Богу. И когда внутри сердца вкусит, яко благ Господ, и усладится, то не будет уже исходить из места сердечного. И вместе с Апостолом скажет и он: добро есть нам зде быти (Мф. 17, 4). И осматривая непрестанно сердечные места, он изобретает некоторый способ прогонять все, всеваемые там, вражеские помыслы». И ниже еще яснее говорит он об этом так: «Едва только ум найдет место сердечное, немедленно видит то, чего никогда не видал: видит он среди сердца воздух, и себя всего светлым и полным рассуждения. И с тех пор, откуда бы ни показался помысл, прежде, нежели он войдет и изобразится, немедленно прогоняет его и уничтожает призыванием Иисуса Христа. Отселе ум, получив памятозлобие к бесам, двигает против них естественный гнев, гонит и низлагает мысленных супостатов. И прочему научишься с помощью Божией посредством блюдения ума, держа в сердце Иисуса» (Слово о трех образах молитвы).

Преподобный Никифор Постник, научая еще яснее о входе умом в сердце, говорит· «Прежде всего пусть будет жительство твое безмолвно, беспопечительно и со всеми мирно. Потом, войдя в клеть твою, затворись, и сев в каком-нибудь углу, сделай, что я тебе скажу. Знаешь, что дыхание, которым дышим, есть этот воздух; выдыхаем же его ничем иным, как только сердцем. Оно-то причина жизни и теплоты тела. Привлекает же сердце воздух, чтобы посредством дыхания выпустить вон свою теплоту и доставить себе прохладу. Причина этого действия, или лучше сказать – служитель, есть легкое, которое, будучи создано Создателем – редким, как насос какой, удобно вводит и выводит окружающее, то есть воздух. Таким образом сердце, привлекая посредством воздуха холод и испуская теплоту, совершает непрестанно то отправление, ради которого оно устроено к составлению жизни. Ты же, сев и собрав ум свой, понудь войти в сердце вместе с дыханием. Когда же он войдет туда, то последующее за сим будет уже не невесело и не нерадостно». И ниже: «Поэтому, брат, приучи ум не скоро выходить оттуда; потому что сначала он очень скучает от внутреннего затвора и тесноты. Когда же приобыкнет, то уже не терпит скитаться вне, потому что Царствие Небесное находится внутри нас: его-то когда рассматриваем там и взыскуем чистой молитвой, то все внешнее делается мерзким и ненавистным. Если сразу, как сказано, войдешь умом в сердечное место, которое я показал тебе, то воздай благодарение Богу, и прославь, и взыграй, и держись этого делания постоянно, и оно научит тебя тому, чего ты не знаешь. Надо же знать тебе и то, что ум, пребывая там, должен не молчащим или праздным стоять, но эти слова: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! иметь непрестанным делом и поучением, и никогда от этого не переставать. Это, содержа ум не высящимся, сохраняет его неуловимым и неприступным для прилогов вражиих, и возводит его повседневно в любовь и желание Божественное. Если же, потрудившись, брат, много, не возможешь войти в страны сердца, как мы тебе повелели, то сделай, что скажут тебе, и при помощи Божией найдешь искомое. Известно тебе, что словесность каждого человека находится в персях: здесь, внутри персей, и при молчании уст, мы говорим и рассуждаем, и произносим молитвы и псалмы и прочее. Этой-то словесности, отняв от нее всякий помысл (можешь это, если захочешь), дай говорить – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, – и понудься это, вместо всякой другой мысли, постоянно взывать внутри. Когда же ты это подержишь некоторое время, то этим отверзется тебе и сердечный вход, как мы тебе написали, без всякого сомнения, как мы и сами узнали из опыта. И придет к тебе, с многовожделенным и сладким вниманием, и весь лик добродетелей: любовь, радость, мир и прочие».

Божественный Григорий Синаит, уча также, как должно умом действовать в сердце спасительнейшее призывание Господа, говорит: «Сидя с утра на седалище в одну четверть, низведи ум от владычественного в сердце и держи его в нем. И преклонившись с трудом, и ощущая сильную боль в груди и плечах и вые, непрестанно зови умно или душевно: Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Потом, если, быть может, ради тесноты и болезненности, и от частого призывания она сделается тебе несладостна (что бывает не от однообразности снеди Триименного, часто ядомой, ибо ядущии Мя, сказано, еще взалчут – Сирах. 24, 23); то переменив ум в другую половину, говори: Сыне Божий, помилуй мя! И многократно произнося эту половину, не должен ты по лености часто переменять их, потому что деревья, часто пересаждаемые, не вкореняются. Удерживай же и дыхание легкого, чтобы тебе не дерзостно дышать; ибо дыхание духов, происходящее от сердца, развевает мысль и помрачает ум, и возвращая его оттуда, или предает пленником забвению, или заставляет вместо одного поучаться другому, и оказывается он нечувственно в том, в чем не должно. Если ты увидишь нечистоты лукавых духов, то есть помыслы, возникающие или изображающиеся в уме твоем, то не ужасайся; но если и добрые разумения о некоторых вещах являются тебе – не внимай им: удерживая же по возможности дыхание, и ум заключая в сердце, и действуя постоянно и часто призывание Господа Иисуса, ты скоро сокрушишь и истребишь их, уязвляя невидимо Божественным именем, как говорит и Лествичник: «Иисусовым именем бей ратников, потому что нет оружия более крепкого ни на небе, ни на земле».

И опять этот же Святой, уча о безмолвии и молитве, как должно в нем сидеть, говорит: «Иногда должно сидеть на стульце, ради труда; иногда и на постели немного до времени, для отрады. В терпении же должно быть твое сиденье, ради сказавшего, что в молитве должно терпеть (Лук. 18, 1) и не скоро вставать, малодушествуя по причине трудности болезни и умного взывания и частой напряженности ума. Так вещает и Пророк: болезни объяша мя аки раждающия (Иер. 8, 21). Итак поникши долу, и ум собирая в сердце, если отверзлось тебе твое сердце, призывай в помощь Господа Иисуса. Боля же раменами, часто болезнуя головой, терпи то усиленно и ревностно, взыскуя в сердце Господа: нудящимся принадлежит Царство Небесное, и нужднщы восхищают е (Мф. 11, 12), и прочее. И еще, как должно произносить молитву, говорит: «Отцы сказали так: иной говорит: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! – все; иной же – половину: Иисусе, Сыне Божий помилуй мя! – и это удобнее, по причине немощи еще ума и младенчества. Не может же никто сам собою, без Духа, тайно именовать Господа Иисуса – чисто и совершенно, точию Духом Святым (1Кор. 12, 3); но, как немотствующий младенец, совершить ее членами еще не может. Не должен же он по лености часто переменять призывания имен; но редко – для удержания. Опять: иные учат произносить ее устами, другие же – умом; а я допускаю и то и другое. Иногда ум изнемогает, соскучившись говорить; иногда же – уста. Поэтому должно молиться обоими – и устами, и умом; однако безмолвно и несмущенно должно взывать, чтобы голос, смущая чувство и внимание ума, не препятствовал, пока ум, обыкнув в деле, преуспеет, и примет от духа силу – крепко и всячески молиться. Тогда уже не нуждается он говорить устами, и даже не может, будучи в состоянии творить делание совершенно одним умом».

Итак, вот вышепомянутые святые отцы, как показано, представляют очень ясное учение и опыт обучения умному деланию для новоначальных. А от этого учения можно уразуметь и учение прочих Святых об этом делании, изложенное более прикровенно.

Богу Премилостивому слава, честь, поклонение и благодарение в бесконечные веки. Аминь.

Мое знакомство с Оптиной Пустынью началось в июне 1891 года, когда мы, четыре студента Московского Университета (один медик, два юриста и один филолог), путешествовали пешком из Москвы в Киев с целью поближе ознакомиться с нашей родиной. Мы пробыли тогда в Оптиной Пустыни всего лишь один день и почти ничего в ней не видели. Тогда еще был жив знаменитый Оптинский старец иеросхимонах Амвросий, проживавший в то лето в Шамордине, в 12 верстах от Оптиной Пустыни, но мы, по своему легкомыслию, не сочли нужным сделать несколько лишних верст в сторону, чтобы повидать его и получить его благословение.

В следующий раз я пришел в Оптину Пустынь уже один, также из Москвы, летом 1894 года, будучи уже студентом Московской Духовной Академии. Старца Амвросия уже не было в живых. Скончался и его ближайший помощник по устроению Шамордина, скитоначальник иеросхимонах Анатолий. Старчествовал ученик о. Амвросия, иеросхимонах Иосиф, живший в его хибарке, в скиту. В этот раз я прожил в Оптиной Пустыни около недели, говел, посетил скит и о. Иосифа, был у настоятеля монастыря, о. архимандрита Исаакия, произведшего на меня сильное впечатление своим самоуглубленным спокойствием, простотой и молитвенными слезами при богослужении. На этот раз я близко рассмотрел Оптину Пустынь. И она произвела на меня глубокое впечатление, запавшее в мою душу навсегда. Я впервые ощутил там веяние истинной духовной жизни, от которой как бы расцвела и моя собственная душа.

После этого я не видал Оптиной Пустыни целых семь лет, отвлеченный обстоятельствами личной жизни, но я не переставал сохранять в душе своей светлое воспоминание об этом монастыре, и это воспоминание каждый раз действовало на мою душу оживляющим и освежающим образом. Я выписывал издания Оптиной Пустыни, читал их и перечитывал и этим поддерживал свое внутреннее общение с ней. В третий раз я посетил Оптину Пустынь, уже будучи священником, в 1901 году, и прожил там с семьею все лето. Результатом этого посещения была написанная мною в следующем году брошюра «На службе Богу – на службе ближним». В четвертый раз я был в Оптиной Пустыни летом 1905 года, занимаясь там подготовлением к печати собрания писем старцев о. Амвросия и о. Анатолия, изданных обителью в 1909 году. Знакомство с письмами о. Амвросия возбудило во мне желание составить его полное жизнеописание, что и было мною сделано летом 1911 года в той же Оптиной Пустыни. Следующее лето 1912 года я провел в Шамордине, заканчивая там и подготовляя к печати свое жизнеописание старца о. Амвросия. В Шамордине же я провел с семьею лето 1913 года, посещая при этом довольно часто и Оптину Пустынь. Лето 1914 года я снова провел с семьею в Оптиной Пустыни. После того я еще раз, уже один, посетил Оптину Пустынь в сентябре 1918 года, по пути из Москвы в Полтаву. Это девятое посещение Оптиной Пустыни было моим прощанием с нею и оставило во мне неизъяснимо грустное воспоминание. Чувствовалось, что над обителью нависла жуткая власть большевиков, и что недалеки дни ее полного запустения. С тех пор я потерял возможность не только бывать в Оптиной Пустыни, но даже и получать оттуда письма.

Все вышеизложенные подробности рассказаны мною с той целью, чтобы показать, что Оптина Пустынь известна мне не из вторых рук и не по чужим рассказам, и что весь мой последующий рассказ будет основан главным образом на моих собственных наблюдениях и впечатлениях.

Протоиерей Сергий Четвериков, Братислава. 1926.2.ΙΙ

Оптина Пустынь расположена в двух верстах от небольшого старинного уездного города Козельска, Калужской губернии, на правом берегу не широкой, но глубокой и полноводной реки Жиздры, у опушки огромного векового бора, который в глубину тянется на 30 верст, а в длину идет от знаменитых Брянских лесов Орловской губернии до столь же знаменитых Муромских лесов Владимирской губернии. Белые монастырские здания и стены и голубые главы церквей с золотыми крестами красиво и величаво выступают на зеленом фоне сосен и елей. Глубокая тишина леса нарушается лишь шорохом падающей ветки или звуком птичьих голосов. Воздух напоен дивным ароматом. В отдалении живописно раскинулся на холме Козельск, оживляя общую картину, но не нарушая тишины и безмолвия. Откуда бы ни приближался путник к Оптиной Пустыни, от Лихвина ли по глухой лесной дороге, мимо так называемого «Чертова Городища» (неизвестно откуда взявшейся груды огромных, в беспорядке нагроможденных камней и скал среди сплошного леса), или от Калуги по «большаку», или, наконец, от Козельска лесом по правому берегу Жиздры, или лугом по левому ее берегу – Оптина Пустынь производит одинаково сильное, глубокое и какое-то умиротворяющее душу впечатление. Обычно богомольцы направляются в Оптину Пустынь со станции железной дороги через Козельск лугом по левому берегу Жиздры, которую уже под самым монастырем переезжают на монастырском пароме. Не раз оптинцам советовали заменить паром постоянным мостом для удобства богомольцев, но они упорно хранили свою старину, как бы опасаясь устройством моста уничтожить преграду, отделяющую монастырь от мира. И, несомненно, в этом пароме заключалась какая-то особенная прелесть. Неоднократно подъезжая и подходя к Оптиной Пустыни и днем, и поздно вечером, я каждый раз испытывал одно и то же ощущение. Прежде всего, с наслаждением чувствуешь, что оторвался от городской, суетливой, духовно бесплодной и утомительной жизни. Всей грудью вдыхаешь чистый, легкий ароматный луговой воздух, напоенный благоуханием трав и цветов, любуешься открывающимися перед тобою далями и видами, раскинувшимся над тобою необъятным небесным сводом, ночью усыпанным яркими прекрасными звездами, которых в городе почти никогда не видишь. Чем ближе подъезжаешь к монастырю, тем сильнее охватывает душу особое чувство: словно открывается дверь в XIV и XV век, и оттуда веет старинною, благочестивой Русью, словно души древних подвижников и молитвенников и их тихие кельи раскрывают перед вами свой внутренний мир. Экипаж тихо спускается к реке, и мы поджидаем паром, который медленно перегоняется с противоположной стороны реки монахом-паромщиком. Осторожно и медленно, привычным шагом, всходят кони на паром, громко стуча по доскам копытами. Монах приветливо здоровается с прибывшими и берет благословение у священника. Ямщик сходит с облучка, разминает застывшие ноги и помогает паромщику тянуть канат. Они уже давно знакомы между собою и обмениваются друг с другом словами. Река тихо плещется у парома. Всплескивает рыба. Слышатся привычные речи о глубине реки и о ее рыбном богатстве. Проходит момент, и паром тихо ударяет в монастырский берег. Ямщик и паромщик закрепляют паром, монах отодвигает заграждающее бревно, ямщик садится на свое место, подбирает вожжи, и экипаж быстро въезжает на высокий берег. Направо стоит сторожка паромщика, а у самой дороги столб с укрепленной на нем иконой Богоматери, имени которой посвящена обитель. Обогнув яблоневый сад и повернув направо, ямщик подвозит нас к ближайшей гостинице, которой много лет заведует о. Михаил. Это та самая гостиница, в которой останавливался в последний свой приезд в Оптину Пустынь гр. Л. Н. Толстой. Гостиница о. Михаила вместе с гостиницей о. Ионы расположены по правую и левую сторону от Святых врат. По деревянной лестнице, покрытой чистой дорожкой, мы поднимаемся во второй этаж, где нам отводят номер, уютно обставленный старинной разнокалиберной мебелью, с иконами в киотах в переднем углу, с теплящеюся перед ними лампадою, с видами святой обители по стенам, с цветами в окошках, с кроватями, покрытыми чистым и свежим бельем, с запахом ладана, кипариса, хлеба и постных щей. Если мы приезжаем поздно вечером, о. Михаил приглашает нас не вставать к заутрене, которая начинается в час ночи. Мы однако слышим сквозь сон звон будильного колокольчика и слова монаха: «Пению – время, молитве – час», слышим и благовест монастырского колокола, возвещающего о начале утрени, но успокоенные разрешением о. Михаила, безмятежно спим до утра. Но если бы мы не поленились встать к заутрене – мы об этом не пожалели бы. Будничная предрассветная заутреня имеет свою прелесть. Предрассветные звезды ярко сверкают на темном небе. Чувствуется ночная свежесть. Редкие фигуры богомольцев с разных сторон направляются к храму. В храме, слабо освещенном лампадами, очередной чтец уставным способом читает полунощницу, освещая страницы старинной, закапанной воском большой книги огарком восковой свечи. В полумраке видны стоящие у стен темные фигуры монахов, погруженных в молитву. Продолжительная и однообразная служба утомляет нас, и нас начинает клонить ко сну. Но мы преодолеваем дремоту и к концу службы снова чувствуем себя бодрыми. От заутрени мы выходим из храма, когда на востоке уже появляется светлая полоса наступающего дня. Усталые, мы приходим в свой номер и, согретые его теплом, крепко засыпаем.

Часов в девять утра идем к поздней обедне. По широкой каменной лестнице мы поднимаемся к Святым вратам под колокольнею, минуя находящуюся на лестнице по правую сторону монастырскую лавочку, запертую в часы богослужения. В окне лавочки выставлен портрет старца иеросхимонаха Амвросия, почивающего в гробу, написанный красками в натуральную величину, и так живо, что у окна всегда собирается группа богомольцев, удивляющаяся натуральности изображения. Пройдя Святые врата, мы входим в монастырский двор и прямо перед собою видим главный монастырский храм во имя Введения во храм Божией Матери. Храм не отличается ни красотой архитектуры, ни размерами.

Как и все в Оптиной Пустыни, он носит на себе печать скромности и простоты. Неспешно, но и без утомительной медлительности, чинно и строго совершается богослужение. Чинно и благоговейно в клобуках и мантиях стоят у стен монахи, совершая уставные поклоны и коленопреклонения. Миряне, столпившись ближе к алтарю, следуют в поклонах примеру иноков. Хоры певчих, на правом и левом клиросах, не поражая стройностью и тонкостью исполнения, захватывают молящихся своим одушевлением. В свое время отчетливо читаются краткие, простые и назидательные поучения.

Направо от храма Введения Богородицы находится зимний храм во имя Казанской иконы Божьей Матери, в котором погребены бывшие настоятели Оптиной Пустыни – о. архимандрит Моисей, о. архимандрит Исаакий и другие. Налево от Введенского храма находится храм в честь преподобной Марии Египетской, в котором ежедневно служатся ранние обедни. Впереди Введенского храма, к востоку от него, находится храм в честь Владимирской иконы Божией Матери. В этом храме день и ночь читается заупокойная Псалтирь и устроено несколько келий для братии. Все пространство между названными четырьмя храмами занято братским кладбищем, которое можно назвать надгробной летописью монастыря. Можно часами ходить по этому кладбищу, читая надмогильные надписи, и вся прошлая жизнь обители в лице ее умерших иноков и подвижников вырастает перед духовным взором читающего. Вот с южной стороны алтаря Введенского храма расположены рядом могилы трех великих старцев – иеросхимонахов Льва (Наголкина), Макария (Иванова) и Амвросия (Гренкова), с характерными и знаменательными на них надписями. У ног старца Макария почивает его духовный сын, русский философ Иван Васильевич Киреевский. Слева от него его брат Петр Васильевич, собиратель народных песен, справа – его жена, Наталья Петровна. У ног старца Амвросия находится могила его ученика старца иеросхимонаха Иосифа. Далее идут могилы – скитоначальников Илариона, Анатолия и Пафнутия, иеромонаха Даниила (Болотова), почитателей и благотворителей Оптиной Пустыни, еще дальше, около Казанского собора, могила о. архимандрита Серапиона (Машкина) и других, имена которых вызывают в душе волнующие воспоминания. За кладбищем к юго-востоку виден небольшой одноэтажный деревянный домик настоятеля Пустыни, в чистеньком, светлом и уютном зальце которого развешаны по стенам портреты калужских архиереев, настоятелей и старцев Оптиной Пустыни. Кто только не перебывал в этом зальце, начиная от царственных особ и высших представителей Церкви, от ученых и писателей, и кончая простыми крестьянами, студентами и курсистками.

Далее, вдоль монастырских стен, тянутся корпуса монастырских зданий, в которых помещаются трапезная, мастерская и келии монастырских братий. Весь монастырь окружен выбеленной кирпичной оградой с башнями по углам, представляющею правильный четырехугольник, с воротами на каждой из его четырех сторон. О Святых вратах, находящихся на западной стороне, мы уже упоминали. Ворота, находящиеся на северной стороне, ведут во двор новой монастырской гостиницы, за которым идут домик Шамординских сестер, «консульский» дом, где проживал К. Н. Леонтьев, и другие здания. Южные ворота выходят на больничный двор, где помещается отлично устроенная, чистая и просторная братская больница с храмом.

Через восточные ворота мы выходим в чащу окружающего Оптину Пустынь леса и по узенькой дорожке, проходящей между огромными соснами, доходим до скита во имя Усекновения главы св. Иоанна Предтечи. Скит – это отделение монастыря, где жизнь проводится более уединенно и по отличному от монастырского порядку. Внешний вид Оптинского скита подробно описан в «Братьях Карамазовых» Достоевского. Дорожка, ведущая от монастыря к скиту, делает несколько изгибов, и вот за последним изгибом открывается невысокая розовая колоколенка со Святыми вратами под нею. Над вратами находится образ Усекновения главы св. Иоанна Предтечи, а около врат, по стенам, помещены изображения святых пустынножителей восточных и русских. Рядом с колокольнею, с обеих ее сторон, находятся так называемые «хибарки», куда старцы выходили внутренними ходами из своих келий, находившихся внутри скита, для приема лиц женского пола, не имеющих права входить в самый скит. От хибарок начинается деревянная ограда, охватывающая четырехугольником весь скит. Переступив порог Святых врат, мы сразу проникаем в мир особенного глубокого безмолвия, как будто бы здесь, за этим порогом, нет ни одной живой души человеческой. В то же время нас поражает богатство разнообразных цветов, которые широкими лентами тянутся вдоль всех дорожек скита, от Святых врат к церкви, от церкви к трапезной и т. д. Летом, в тихий солнечный день, они наполняют скит своим благоуханием, а над ними слышится непрерывное жужжание пчел, единственный, кажется, звук, нарушающий, или, лучше сказать, оживляющий глубокое безмолвие скита. Ни одного человека не видно внутри скита. Мы идет к небольшой деревянной церковке, стоящей прямо против Святых врат. Церковь эта отличается особенной простотой. В сенях стоит ведро со свежей, чистой водой, и около него кружка. Тут же видна дверь в небольшую келейку монаха, наблюдающего за церковью. Сама церковь напоминает обычный небольшой зал, очень чистый и светлый. В окнах нет решеток. На стене висят часы. Мы осматриваем церковь, заходим в алтарь, прикладываемся к иконам и уходим, не встретив ни души. Кроме этой первоначальной скитской церкви, недавно выстроена в скиту другая, каменная церковь, но она по своей архитектуре как-то не подходит к пустынному виду скита. Внутри скит имеет следующее расположение. Направо от Святых врат находится знаменитая келья старца иеросхимонаха Амвросия. Это – небольшой домик, выходящий окнами в цветник. Мы входим в него по деревянному крылечку через тесные сенечки, увешанные лубочными картинками и текстами духовного содержания. Из сеней входим в узкий коридорчик, разделяющий домик на две половины. Первая дверь направо ведет в небольшую зальцу, парадную приемную старца. В этой комнате весь передний угол уставлен иконами, перед которыми теплятся лампады. Стены сплошь увешаны портретами известных подвижников, видами монастырей и другими картинами духовного содержания. Мебель состоит из старенького дивана, нескольких столов и стульев. По другую сторону коридора находится собственная келья старца, в которой он жил, а дальше по коридору кельи его келейников. В конце коридора находится выход в хибарку, состоящую из ряда небольших комнат. Такой же точно домик находится и до левую сторону от Святых врат, и в нем обычно проживали начальники скита – старец о. иеросхимонах Макарий, о. Пафнутий, о. Иларион и их преемники. По всему скиту между деревьями разбросаны другие небольшие домики, обычно разделенные на четыре кельи для четырех иноков. Один из домиков назначен для трапезной, другой для скитской библиотеки, в которой имеется много ценных рукописей. В конце скита находится небольшой пруд с кое-какой рыбой, а дальше – пчельник. Литургия в скиту совершается только по субботам, воскресеньям и праздникам, в остальные же дни только вечернее правило. Братьям предоставляется совершать молитвенное правило по своим кельям. Здесь же, в скитской ограде, находится и братское кладбище скитян.

Таковы внешний вид и расположение Оптиной Пустыни и принадлежащего к ней Иоанно-Предтечевского скита. Прибавим еще, что этот монастырь как бы притиснут огромным, густым и тенистым лесом к берегу Жиздры, на противоположной стороне которой расстилается ровный, светлый и веселый луг. В Оптинском лесу имеется неисчерпаемое богатство разного сорта грибов и ягод, особенно земляники и брусники, протекает источник железистой воды и имеется сернистый Пафнутиевский колодезь, при котором устроен бассейн, где купаются богомольцы. В Оптинском лесу водятся и волки, которые по зимам иногда появляются около самого монастыря.

В Оптиной Пустыни перед революцией было около трехсот монахов. Монастырь строго сохранял общежительные заветы старца Паисия Величковского. Братья делились, как обычно и полагается, на послушников, рясофорных и манатейных. Были и схимники. В Оптиной Пустыни существовал обычай даже и молодых манатейных монахов, в случае опасной болезни, постригать в великий ангельский образ, в схиму.

Никто из монахов, не исключая и настоятеля, не имел своей собственности. Все необходимое для него оптинец получал от монастыря: пищу в трапезной, чай и сахар от настоятеля, одеяние и обувь – от «рухольного».

Одежду и обувь все оптинцы, не исключая и настоятеля, носили совершенно одинакового качества и по одному и тому же образцу, так что старец о. Амвросий иногда говорил шутя: «Оптинцев везде узнаешь: у них у всех сапоги на прямую колодку». Каждому иноку, не исключая и послушников, предоставлялась отдельная келья, чтобы он мог с полным удобством, без помехи, отдаваться своим келейным занятиям – молитве, чтению Слова Божия и отеческих книг и рукоделию. Порядок дня определялся, главным образом, церковными службами: в будний день начинался в час по полуночи полунощницей, за которой непосредственно следовала утреня. В шесть часов утра совершалась ранняя литургия, в девять часов утра – поздняя, в четыре часа дня – вечерня и в семь часов вечера – правило. В воскресенье и праздничные дни в этот порядок богослужения вносилось то изменение, что вместо полунощницы и утрени совершалось всенощное бдение в шесть часов вечера, а перед бдением, в три с половиной часа дня, малая вечерня. Богослужение посещала вся братия, свободная от специальных послушаний – в поварне, в пекарне, в мастерских – сапожной, швальной, столярной, на конном дворе, в лесу, на дачах и т. д. Однако в этом посещении церковного богослужения не было ничего внешне и формально принудительного. Судьей каждого в этом случае являлась его собственная монашеская совесть, воспитанная его монашескими обетами и общим строем и обычаями монастырской жизни. Свободное от церковных служб и от послушания время каждый инок мог проводить всецело по своему личному усмотрению, не забывая, конечно, о своем звании инока. Весь обиход своей жизни, как богослужебной, так и хозяйственной, Оптина Пустынь всегда обслуживала преимущественно своими собственными силами, не прибегая к наемному труду. Все хозяйственные работы, не исключая разработки леса, рыбной ловли, сенокоса, посева и уборки хлеба и т. д. производились самими монахами. Ими же производились и все штукатурные, малярные, кровельные, плотничные и строительные работы, за исключением тех случаев, когда требовались какие-либо специальные знания. Впрочем, в числе братии были и специалист-фельдшер, и специалист-инженер, под руководством которого строилась новая каменная церковь в скиту. Сельскохозяйственная деятельность в Оптиной Пустыни в общем была поставлена так хорошо, что монастырь получал даже награды за свой скот на земских выставках.

Возвращаясь снова к оптинскому богослужению, мы должны сказать, что именно оно являлось, главным образом, той религиозно воспитывающей духовной силой, благодаря которой Оптина Пустынь имела такое благотворное влияние и на окрестное население – крестьянское, городское и помещичье, и на всех прибывавших откуда бы то ни было в Оптину Пустынь. Богослужению отводилось в Оптиной Пустыни ежедневно от семи до восьми часов. Оно совершалось строго по церковному уставу, без пропусков, с канонархом, с положенными чтениями, неторопливо, ясно, отчетливо. Благодаря этому содержание церковных песнопений, псалмов и поучений со всем их разнообразным, глубоким смыслом и со всею их красотой без затруднений воспринималось и сердцем, и умом молящихся, становилось неотъемлемым достоянием их душ, и, таким образом, воспитывало их духовно, налагало на них свою духовную печать, которую они и уносили по своим домам, чтобы и там поделиться полученными ими в монастыре духовными впечатлениями. Богослужение Оптиной Пустыни было, таким образом, духовной школой, в которой незаметно, но постоянно, день за днем и год за годом, получали духовное, православное воспитание в течение многих лет тысячи и десятки тысяч слушателей из самых различных слоев русского общества. Это был своеобразный духовный университет русского народа, учивший не внешним познаниям, но воспитывавший чувства в разуме истины. Впрочем, нужно сказать, что в этом отношении Оптина Пустынь не является чем-либо исключительным в ряду других наших благоустроенных монастырей, оказывавших своим богослужением, его содержанием и напевами такое же благотворное воспитательное влияние на богомольцев. Дивная Киево-Печерская Лавра, своеобразная Глинская Пустынь, величавая в своей простоте Троице-Сергиева Лавра, Пустынный Валаам – все они делали одно общее всенародное, духовно-просветительное дело.

Своеобразной особенностью внутренней жизни Оптиной Пустыни является ее «старчество», появившееся в ней в конце 20-х годов прошлого столетия и составлявшее ее славу в течение всего XIX века. Историю оптинского старчества мы изложим ниже, а пока лишь отметим то обстоятельство, что именно благодаря своему старчеству Оптина Пустынь стала некоторой духовной лечебницей для душ, исковерканных грехом, потерявших или не нашедших смысла жизни, скорбящих и страждущих, ищущих вразумления, утешения и духовного руководства. Можно безошибочно сказать, что значительная часть Оптинского братства пришла под кров этой обители, привлекаемая жаждой старческого «окормления», и нашла здесь, при помощи старцев, душевный покой и спасение. Да и большинство богомольцев ищет в Оптиной Пустыни не только молитвенного утешения, но и разрешения своих сомнений и недоумений, а нередко и тяжелых жизненных драм, из уст ее мудрых старцев и через их молитвы и наставления.

Старчество придало Оптиной Пустыни особый духовносветлый облик, пронизало ее духом благожелательной и снисходительной любви, сделало ее привлекательной и бесконечно дорогой для грешных душ, ищущих спасения. В старчестве раскрылось истинное значение и истинное назначение Оптиной Пустыни. И неудивительно, что у стен этой обители возник целый поселок мирян, мужчин и женщин, семейных и одиноких, для которых стало жизненной потребностью ежедневно слушать оптинское богослужение и ежедневно получать благословение и наставление оптинских старцев.

Оптина Пустынь приобрела славу в XIX веке, но возникла она в очень давние времена. Имеются указания, что еще царь Михаил Феодорович жаловал этому монастырю земли и разные угодья. Старинные монастырские синодики свидетельствуют о том, что Оптина Пустынь, как и некоторые другие монастыри старого времени была смешанным монастырем – в ней жили и схимники, и схимницы. А так как совместные монастыри были отменены постановлением Стоглавого Собора, бывшего в половине XVI века, то отсюда видно, что Оптина Пустынь уже существовала в первой половине XVI столетия. Не отсюда ли произошло и ее наименование – Оптина, т. е. общая, каковое наименование имеют и некоторые другие монастыри, например, Волховский Оптин монастырь. Впрочем, по мнению других, идущему от прежних времен, Оптина Пустынь обязана своим наименованием разбойнику Опте, который, покаявшись в своих душегубствах, пожелал молитвами, слезами и подвигами искупить свои грехи и положил начало монастырю. В ХVИИИ веке Оптина Пустынь, как и многие другие монастыри того неблагоприятного для монашества времени, пришла в запустение. В конце столетия в ней оставалось всего только три монаха, из которых один был слепой. И вот, как раз в это время, знаменитый московский митрополит Платон, объезжая свою епархию, в состав которой тогда входила и Калужская губерния, пленился прекрасным местоположением Оптиной Пустыни, и у него явилась мысль вывести ее из запустения. Возвратившись в Москву, он вызвал к себе известного в то время своею высокой духовной жизнью настоятеля Пешношской обители Московской епархии архимандрита Макария, состоявшего заочно в духовном общении с молдавским старцем архимандритом Паисием Величковским. Старец Паисий высоко ценил архимандрита Макария и в знак своего расположения прислал ему архимандричий посох. Вызвав к себе о. Макария, митрополит сообщил ему о своем намерении возобновить Оптину Пустынь и просил его дать из своего монастыря настоятеля, который мог бы устроить эту обитель. После долгого раздумья о. Макарий сказал: «Из нашей обители я не могу предложить более необходимого человека, как огородника Авраамия, но боюсь, что он, по своему смирению, не пойдет».

Было решено, что о. Макарий пришлет Авраамия к митрополиту с каким-либо поручением, и митрополит посмотрит его. Присланный к митрополиту, Авраамий понравился ему и против собственного желания был послан устраивать Оптину Пустынь. Взяв с собою несколько человек из Пешношской братии, Авраамий прибыл в Оптину и стал приводить ее в порядок. Много горя пришлось ему натерпеться здесь: обитель была запущенная. Бедность была крайняя. Не было полотенца вытереть руки за литургией Промучившись некоторое время, Авраамий вернулся в Пешношу и со слезами просил о. Макария освободить его от его должности. Макарий успокоил его, объехал вместе с ним знакомых соседних помещиков, и они снабдили Авраамия необходимыми для первоначального обзаведения обители предметами. Обрадованный и утешений, Авраамий вернулся в Оптину и бодро принялся за труды настоятельства.

Историю возобновленной Оптиной Пустыни можно разделить на четыре тридцатилетних периода. Со вступлением в настоятельство о. Авраамия начался первый из этих периодов, закончившийся к началу 30-х годов XIX столетия. Второй период совпадает со временем настоятельства о архимандрита Моисея и старчества о. Льва и о. Макария; третий период совпадает со временем настоятельства о. архимандрита Исаакия и старчества о. Амвросия, и четвертый обнимает собою время после 1894 года. Память о. Авраамия как восстановителя и опытного руководителя в духовной жизни, восприявшего от своего духовного отца, архимандрита Макария, заветы старца Паисия Величковского глубоко чтится в Оптиной Пустыни Следующим выдающимся событием в истории Оптиной Пустыни было устроение при ней скита во имя Усекновения главы св. Иоанна Крестителя. Начало Оптинскому скиту было положено в 1821 году. В то время уже была образована самостоятельная Калужская Епархия, и ее первым епархиальным архиереем был бывший ректрр Московской Духовной Академии епископ Филарет (Амфитеатров), впоследствии знаменитый митрополит Киевский. Епископ Филарет, по замечанию оптинского летописца, был очень монахолюбив и очень заботился о процветании монашеской жизни в Оптиной Пустыни. Для большего преуспеяния в ней монашеского подвижничества он задумал основать при обители скит, где иноки, ищущие более уединенной, строгой и молитвенной жизни, находили бы удовлетворение этой своей потребности. Задуманное епископом Филаретом дело было огромной трудности: для успешной постановки оно требовало людей не только высокой и строгой монашеской жизни, но и понимающих науку православного подвижничества, способных быть руководителями иноков на пути духовного их усовершествования и знакомых с порядками скитского жительства. После долгих размышлений, совещаний и поисков преосвещения Филарет остановил свой выбор на двух братьях Путиловых – Моисее и Антонии, подвизавшихся в то время уже около 10 лет в пустынных Рославльских скитах Смоленской губернии под руководством учеников старца Паисия Величковского, вышедших из Молдавии старцев – Досифея, Афанасия. Анастасия и других. По приглашению преосвященного Филарета братья Путиловы прибыли в Калугу и получили поручение приступить к устройству скита при Оптиной Пустыни. Они испросили разрешение взять с собою из Рославльских скитов нескольких братий и вместе с ними прибыли в Оптину Пустынь. На расстоянии четверти версты от монастыря, в густом лесу, выбрали они место, стали рубить деревья и выкорчевывать пни, поставили церковь, кельи и ограду и, таким образом, положили начало скиту и установили порядок скитского жительства. Первым начальником скита был о. Моисей, а когда он был перемещен в настоятеля Оптиной Пустыни, начальником скита сделался о. Антоний. Управление Оптиной Пустынью о Моисея было временем ее наибольшего расцвета как в духовном, так и в хозяйственном отношениях. Все, что делалось в Оптиной Пустыни до него, имело характер лишь подготовительной работы, а все, что делалось после него, было лишь поддержанием и продолжением его дела.

О. Моисей происходил из зажиточной и благочестивой московской купеческой семьи и до монашества носил имя Тимофея. Как и два его младших брата, Александр и Иона, он с детства отличался религиозной настроенностью, и эта настроенность была в них трех поддержана и осмыслена духовным влиянием старцев Новоспасского монастыря в Москве, Филарета и Александра, состоявших в духовном общении и в переписке со старцем Паисием Величковским. Большое влияние имела на юношей также и старица московского Ивановского монастыря, монахиня Досифея. Увлекаемые своим настроением, братья Путиловы в молодых годах покинули мир и ушли в монашество. Иона ушел в Саровскую Пустынь, где впоследствии был настоятелем, а Тимофей и Александр поселились в Рославльских лесах у старцев Дорофея, Досифея и Арсения. Много лет провели братья в своем безмолвном уединении, занимались молитвою, чтением Слова Божия и святоотеческих книг и различными телесными трудами. Под руководством своих старцев, вышедших из обители Паисия Величковского, они опытным путем учились «умному деланию», т. е. внутреннему вниманию, искусству разбираться в своих помыслах, бороться со своими страстями и преодолевать их непрестанной внутреннею Иисусовой молитвой. Здесь, в лесном своем уединении, братья Путиловы приняли монашеский постриг – Тимофей с именем Моисея, а Александр с именем Антония. После десятилетнего пребывания в пустыне они переселились в 1821 году в Оптину Пустынь и занялись здесь устроением скита.

В 1829 году, почти одновременно с тем, как о. Моисей был назначен настоятелем Оптиной Пустыни, а о. Анатоний начальником скита, произошло в жизни Оптиной Пустыни еще одно очень важное событие – прибыл в скит на жительство иеромонах о. Леонид (Наголкин), в схиме о Лев, положивший начало оптинскому старчеству. О. Леонид был родом из купцов г. Карачева Орловской губернии. В молодости он занимался торговлею и ездил по ярмаркам. Почувствовав пустоту этого занятия, он оставил мир и ушел в Оптину Пустынь. Это было его первое пребывание в Оптиной Пустыни, еще до прибытия в нее о. Авраамия. Прожив недолго в Оптиной Пустыни, о. Леонид перешел в Белые Берега, Орловской епархии, где сблизился и подружился со своим земляком, схимонахом Феодором, проживавшим некоторое время в Нямце, в Молдавии, у старца Паисия Величковского. Молодость о. Феодора прошла довольно бурно, но он, преодолев все соблазны, нашел своей душе глубокое удовлетворение в обители старца Паисия и, будучи им хорошо направлен к духовной жизни, возвратился в Россию. О. Леонид прожил в Белых Берегах несколько лет, проходя обычные монашеские послушания, пек хлебы, чистил картофель на кухне, варил квас. Однажды, когда братия обители собралась для избрания нового настоятеля, о. Леонид, полагая, что ему нечего делать на этом собрании, занялся приготовлением кваса. Через некоторое время к нему в квасоварню приходят братья и объявляют, что он выбран настоятелем и что ему нужно сейчас же ехать в Орел к Преосвященному. О. Леонид смиренно подчинился воле братии, но настоятелем пробыл недолго. Отказавшись от этого звания, он поселился в соседнем лесу, в уединенной келье, вместе с единодушными братьями – Феодором и Клеопой, который также был учеником старца Паисия. В своем уединении они проводили время в «духовном трезвении». Когда в их келью стали приходить посетители за советами, ради душевной пользы, старцы увидели, что здесь им оставаться уже нельзя, и решили искать более уединенного места. Сперва Клеопа, а за ним и Феодор с Леонидом переселились на Валаам. На Валааме Клеопа скончался, а Феодор й Леонид, претерпев немало неприятностей от завистливых людей, ушли в Александро-Свирский монастырь. В Александро-Свирском монастыре на них обратил внимание император Александр I, посетивший проездом этот монастырь, и пожелал принять благословение от старца Феодора. Но тот разъяснил, что он простой схимонах, не имеющий священного сана, и благословлять не может. Тогда император откланялся и уехал. В 1822 году схимонах Феодор скончался на Пасхальной неделе, а о. Леонид, потеряв своего друга, решил удалиться в свои родные места, и перешел в Челнский монастырь Орловской епархии, а оттуда в Оптину Пустынь, где и оставался до самой своей кончины в 1841 году. Из сказанного видно, как мало-помалу сосредоточивались в Опийной Пустыни предания и заветы старца Паисия Величковского, приносимые туда со всех сторон разными лицами: настоятелем обители Авраамием от Макария Пешношского, Моисеем и Антонием от рославльских пустынножителей, о. Леонидом от старцев Клеопы и Феодора. Словно ручьи живой воды, стекаются отовсюду влияния великого старца, чтобы соединиться в один глубокий и светлый поток оптинского старчества.

Поселившись в 1829 году в скиту Оптиной Пустыни, о. Леонид сделался средоточием духовной жизни в обители. Он отличался необычайной живостью и яркостью внутренней жизни, но старался прикрывать свои дарования некоторым видом юродства.

Самый наружный вид его был поразителен. Он был высокого роста, довольно полный, но легкий и быстрый, с небольшими, проницательными и живыми глазами, с длинными, густыми и волнистыми волосами, напоминающими львиную гриву, с живой, резкой, прямой, простонародной речью. В нем не было ничего напускного, заученного, формального. Народ любил его и теснился к нему. Келья его всегда была переполнена посетителями. Старец в белом балахоне сидел на своей кровати и плел пояски (это было его обычное рукоделье), беседуя с окружающими. Известный странник по святым местам, инок Парфений, посетивший Оптину Пустынь, очень живо и интересно описывает прием у старца Леонида.

Старец сидит на кровати. Вокруг него на коленях стоят посетители, слушая его беседу. Вместе с другими стоит какой-то купец. Когда очередь дошла до него, старец спросил его, что ему нужно? Купец сказал: «Прошу вашего наставления, отче, как жить?» Старец сказал: «А выполнил ли ты то, что я тебе назначил в последний раз?» «Простите, отче, не могу выполнить». Тогда старец обратился к своим келейникам и сказал: «Ну, так вытолкайте его вон!» И купца вывели из кельи. Уходя, он уронил золотую монету. Старец сказал: «А монету отдайте прохожему иноку. Он человек дорожный – ему пригодится!» Все со страхом смотрели на эту сцену. Тогда инок Парфений спросил старца: «Отче, за что это вы так строго поступили с купцом?» – О. Леонид ответил: «Да как же было поступить иначе? Он уже не один раз приходит ко мне и просит наставлений. Я ему сказал последний раз, чтобы он оставил курение табаку, и он обещал, а теперь говорит – не могу оставить. Пусть сначала исполнит одну заповедь, а потом приходит за новыми наставлениями». При иноке Парфении приходили к о. Леониду многие больные и бесноватые, и он, читая молитвы над ними и помазывая святым маслом от чудотворной Владимирской иконы Богоматери, исцелял их. Инок удивлялся силе его молитвы и спрашивал: «Отче, как вы дерзаете исцелять бесноватых?» Старец ответил: «Это не от меня. Каждому, по силе веры его, Бог подает исцеление по молитвам Богородицы». В течение всего дня старец был занят с посетителями. А когда вечером освобождался от них, келейники вычитывали ему положенное иноческое правило. Евангелие читал обыкновенно сам старец особым молдавским способом. Спал старец в сутки не более трех-четырех часов. Своей святой жизнью, мудростью, прозорливостью, даром исцелений, милосердием к страждущим, прямотой и смелыми обличениями людей порочных старец Леонид приобрел общую любовь и глубокое почитание. К нему стали приходить люди всех классов и состояний – купцы, помещики, крестьяне, мещане, священники, не говоря уже о монахах и монахинях, и все получали от него полезный совет и утешение в постигшем их горе. С каждым годом возрастало стечение к нему народа. Однажды приехал к старцу из соседнего Козельска уездный протоиерей и, увидев старца, окруженного толпой крестьян, сказал: «И охота вам, батюшка, так утруждать себя и возиться целые дни с народом». Старец ответил: «Конечно, по-настоящему это – дело ваше, мирских иереев, но так как у вас для этого мало времени, то поневоле приходится возиться с народом нам – инокам». Недалеко от Оптиной проживал богатый помещик, человек гордый, крутой и своенравный. Семнадцать лет не был он у исповеди и, имея взрослых сыновей и дочерей, завел незаконную связь со своей крепостной женщиной. Слухи о прозорливом старце Леониде дошли до него, и он пожелал посмотреть старца. Старца предупредили об этом. И вот, когда помещик вошел в его келью, старец, сидя, по обыкновению, на кровати среди своих учеников, прикрыл глаза свои сверху рукою, в виде козырька, как бы всматриваясь попристальнее в лицо входящего, и сказал грозно: «Вот идет остолопина смотреть грешного Леонида! А сам, шельма, семнадцать лет не был у исповеди!» Пораженный непривычным для гордого барина обращением старца, помещик пожелал исповедаться у него и просил настоятеля Оптиной Пустыни переговорить об этом со старцем. Старец согласился исповедывать помещика, но наложил на него епитимью и не допустил до причащения Святых Тайн, пока он не разорвет свою незаконную связь. Возвратившись домой, помещик через некоторое время отослал от себя свою сожительницу, к большой радости своих детей, приезжавших в Оптину Пустынь благодарить старца за его строгость. Деятельность о. Леонида, всегда окруженного множеством посетителей, не нравилась епархиальному начальству: оно полагало, что инок, принявший на себя обеты схимничества, великий ангельский образ, должен был проводить свою жизнь в совершенном уединении и молитве, а никак не в беседах с народом. Непрерывным стечением народа нарушалось безмолвие скита, и скит уже переставил чем-либо отличаться от монастыря. Поэтому старцу Леониду было предложено прекратить прием посетителей. Старец исполнил распоряжение духовной власти. Но народ продолжал идти к нему. Собравшись у дверей его кельи или у ворот скита, люди часами и днями ожидали его выхода, окружали его, просили его благословения и молитвы, спрашивали советов, просили помочь больным. Тогда было предписано перевести старца в монастырь, но по-прежнему не допускать к нему посетителей. Устраивали разного рода заграждения из досок, запирали ворота, чтобы народ не мог проникать к о. Леониду, но все оказывалось напрасным. Однажды настоятель монастыря, о. Моисей, пришел посмотреть, что делается у старца, и увидел, что его келья полна народа – здесь были и здоровые, и больные. Старец читал над больными молитвы и помазывал их святым елеем из лампадки, висевшей перед его келейной Владимирской иконой Божьей Матери. Настоятель ужаснулся и сказал: «Батюшка! Что же это вы делаете? Ведь вам же запрещено принимать народ! Вас могут под начал упрятать, сослать в Соловки!» Старец ответил: «Что хотите, то и делайте со мною! Хоть в Сибирь меня пошлите, я останусь тем же Леонидом! Посмотрите на этих больных – могу ли я отказать им в молитве, на которую они только и надеются, которой ждут, и которая, по их вере и усердию к Божьей Матери, подает им исцеление?!» О. Моисей махнул рукой и ушел из кельи старца, промолвив: «Делайте, как знаете!» Несколько раз старца переводили из одной кельи в другую. Получив распоряжение о переходе в новую келью, старец брал на руки свою Владимирскую икону Божией Матери и с пением «Достойно есть...» отправлялся в указанное ему помещение. Ученики несли за них остальные его вещи. Наконец, старцу запретили носить схимническое одеяние, вероятно, полагая, что он ведет слишком рассеянную жизнь, не подобающую его схимническому положению. В это время приехал в Оптину Пустынь проездом в Петербург высокопреосвященный Филарет, митрополит Киевский. В Оптиной Пустыни он был встречен калужским епархиальным преосвященным и всем монастырским братством. Митрополиту Филарету, любившему и почитавшему о. Леонида, хорошо было известно положение старца в обители и отношение к нему епархиального владыки. Заметив, что старец был без схимнического одеяния, митрополит спросил, почему он не в схиме. Старец молчал. Митрополит понял причину его молчания и сказал: «Ты – схимник, а потому и должен носить схиму». После этого случая запрещение о. Леониду носить схиму было отменено. Гонение, постигшее о. Леонида со стороны противников старчества, распространилось и на его учеников. Из называли «фармазонами» и подвергали всяческим стеснениям и запрещениям. Много неприятностей претерпели из-за старца, между прочим, его вернейшие ученицы из Белевского монастыря – игуменья Павлина и монахиня Анфия. Старец Лев скончался в 1841 году, 11 октября, 72 лет от рождения. До самой своей кончины он сохранил ясное сознание, много раз причащался во время болезни святых Христовых Тайн, был особорован и до последнего вздоха призывал имя Божие, часто осеняя себя крестным знамением. Благословив в последний раз братию, он тихо предал дух свой в руки Божии. Перед кончиной посетил его известный в той местности своей святой жизнью юродивый Брагузин, и старец просил его помолиться о нем, чтобы Бог помиловал его. Юродивый ответил: «Авось, помилует!»¹⁰.

За семь лет до кончины о. Леонида прибыл в скит Оптиной Пустыни иеросхимонах Макарий. О. Макарий происходил из дворянской помещичьей семьи Ивановых Орловской губернии. В молодости он думал жениться, но, побывав однажды в Площанской Пустыни Орловской епархии, он так пленился красотой монашества (все монахи показались ему, по его словам, «земными ангелами»), что уже не захотел вернуться домой из этой обители. В Площанской Пустыни он нашел себе руководителя в лице ученика старца Паисия Величковского, схимонаха Афанасия (Захарова, бывшего гусарского ротмистра), того самого, под влиянием которого находились в Москве старцы Новоспасского монастыря Филарет и Александр, и через них оптинский архимандрит Моисей и духовный сын о. Филарета Иван Васильевич Киреевский, которому потом пришлось вместе со старцем Макарием работать над изданием рукописей старца Паисия Величковского. Так удивительно переплетались духовные нити, связывавшие старца Паисия с Оптиной Пустынью. О. Макарий жил в Площанской Пустыни с 1810 по 1834 год. В 1823 году скончался его духовный отец, старец Афанасий, после чего началось его сближение и переписка со старцем Леонидом, результатом которых было переселение о. Макария в скит Оптиной Пустыни. По прибытии в скит о. Макарий сделался ближайшим помощником о. Леонида по старчеству, а после его кончины сам вступил в подвиг старчества, будучи вместе с тем и начальником скита вместо о. Антония, назначенного настоятелем Николаевского монастыря в Малоярославце, Калужской епархии. Семь лет продолжалась совместная жизнь и деятельность старцев Леонида и Макария. Тесная духовная дружба связывала их. Нередко они даже писали общие письма своим духовным детям за своею общею подписью.

Между тем, они были совершенно не похожи друг на друга ни по внешности, ни по характеру. О. Лев, из купцов, крупный и представительный, был прям, грубоват и резок и отличался не столько начитанностью в духовных писаниях, сколько духовно-практической мудростью. О. Макарий, из дворян, был слабого сложения, некрасив, с неправильностью в устройстве глаз и в речи, обладал мягким и кротким характером, эстетическими наклонностями, в молодости даже играл на скрипке, знал и любил церковное пение, любил цветы, был очень начитан в церковной литературе, имел склонность к ученым кабинетным занятиям. Оба старца как бы дополняли друг друга. Со смертью о. Леонида бремя старчества легло всецело на одного о. Макария, и он нес это бремя в течение девятнадцати лет, до самой своей кончины, последовавшей 7 сентября 1860 года. При нем деятельность оптинского старчества получила новое направление. О. Леонид являлся по преимуществу практическим руководителем душ, прибегавших к нему за помощью, и целителем их немощей и болезней. Он имел дело большею частью с иноками и крестьянами. При о. Макарии впервые началось сближение с Оптиной Пустынью представителей русской науки и литературы. Произошло это, главным образом, на почве издательства Оптиной Пустынью рукописей старца Паисия Величковского, хранившихся в скитской библиотеке и занесенных туда в разное время разными лицами. Мы уже говорили, что влияние старца Паисия различными путями сосредоточилось в Оптиной Пустыни. Ученики великого старца и его преемники передавали друг другу заветы и предания своего учителя, распространяли вместе с тем в рукописях и его переводы святоотеческих подвижнических книг. Существовавшие до старца Паисия славянские переводы аскетической святоотеческой литературы не были свободны от неясностей и неправильностей и нуждались в исправлении по греческим подлинникам. Иные же из отеческих писаний, очень ценные в аскетическом отношении, и совсем не были переведены с греческого языка. Старец Паисий восполнил этот пробел в русской духовной литературе и трудами всей своей жизни, при содействии подготовленных им учеников, исправил по греческим подлинникам многие неточные древние славянские переводы отеческих книг, а иные книги перевел заново с греческого языка. Все эти писания старца Паисия, очень высоко ценимые в монашеском мире, в рукописях распространялись по русским обителям, а некоторые, например, «Добротолюбие», были и напечатаны в Петербурге в начале XIX столетия. Большинство же писаний сохранилось в рукописях по библиотекам монастырей и по кельям иноков. Немало таких рукописей имелось и в Оптиной Пустыни, откуда они и были извлечены на свет Божий заботами и трудами старца Макария, при содействии его просвещенных духовных детей и почитателей.

В 40-х годах XIX столетия недалеко от Оптиной Пустыни, в своем имении Долбине Бельского уезда проживали супруги Иван Васильевич и Наталья Петровна Киреевские. Оба они были люди глубоко религиозные. Проживая перед тем в Москве, они находились в духовном общении со старцем Новоспасского монастыря Филаретом, были его духовными детьми. В особенности близка была к о. Филарету Наталья Петровна, которая сблизила с ним и своего мужа, известного публициста и философа, редактора-издателя журнала «Телескоп». Оба они от о. Филарета слышали о старце Паисии и о его писаниях и были почитателями памяти великого старца. Поселившись в Долбине, они часто бывали в Оптиной Пустыни, познакомились с ее старцами, о. Моисеем и о. Макарием, и особенно сблизились с последним, который стал их духовным отцом. Старец Макарий нередко посещал Киреевских в их имении, гостил у них по нескольку дней и пользовался их безграничной любовью и уважением. Между ними часто шли беседы о старце Паисии, о его литературных занятиях и о его рукописях, хранившихся в библиотеке Оптинского скита, причем все они единодушно высказывали свое сожаление, что эти драгоценные в духовно-подвижническом отношении писания остаются никому не известными, ни инокам, ни мирянам, интересующимся духовной жизнью. Мало-помалу у них созрела мысль явить эти рукописные сокровища миру и приступить к их печатанию. Задумав это большое дело, они решили испросить на него благословения московского митрополита Филарета, перед мудростью и святостью которого все они благоговели и который был лично известен Киреевским. Митрополит отнесся очень сочувственно к задуманному предприятию, дал свое благословение и обещал поддержку. В одно из посещений старцем Макарием Долбина было решено начать издательство с жизнеописания старца Паисия, составленного его учениками вскоре после его смерти, присоединив к нему некоторые из писаний и писем старца, а также из писаний его друга и единомышленника, старца Василия Поляномерульского. В тот же день, когда состоялось это решение, старец Макарий написал первые страницы предисловия к изданию. Так было положено начало делу. В деле издательства принимали близкое участие профессор Московского университета Ст. П. Шевырев и профессор Московской Духовной академии протоиерей Ф. А. Голубинский, который был и цензором издания. Во всех затруднительных случаях при редактировании текста обращались за советом и указанием к митрополиту Филарету, который внимательно следил за изданием и даже вызывал к себе старца Макария для личного знакомства с ним и беседы. Впрочем, это было уже в последующем периоде издательства, в 50-х годах Сами Киреевские, проживая по временам в Москве, непосредственно наблюдали за изданием. Печатание жизнеописания старца Паисия началось в 1846 году, а в январе 1847 года книга уже вышла из печати. Все любители духовного чтения были очень заинтересованы этой книгой, и она расходилась в большом количестве и очень быстро, так что вслед за первым изданием сейчас же было приступлено и ко второму. За жизнеописанием старца Паисия последовало издание его переводов святоотеческих книг. В течение ряда лет были изданы: преподобного Исаака Сирина «Слова подвижнические», писания преподобных Иоанна и Варсануфия, Марка Подвижника, Симеона Нового Богослова, Максима Исповедника, Феодора Студита, аввы Фалассия, житие Григория Синаита и другие. Издательская деятельность старца Макария совместно с Киреевскими продолжалась до самой кончины Ивана Васильевича, последовавшей в 1856 году, но не прекратилась и после его смерти, поддерживаемая другими лицами. Из сохранившихся писем Ивана Васильевича и Натальи Петровны к о. Макарию видно, с каким горячим сочувствием, с каким вниманием и заботливостью они относились к делу издательства, на участие свое в котором смотрели как на особое служение, возложенное на них Богом.

В пятидесятых годах близкое участие в издательской деятельности о. Макария принял Тертий Иванович Филиппов, о котором сохранился следующий благожелательнй отзыв старца: «Тертий Иванович очень понравился нам по своей христианской, приятной простоте и неизысканному деликатно-свободному общению». В эти же годы посетил Оптину Пустынь и старца Макария Н. В. Гоголь. Сложное дело издательства, пересмотра и проверки рукописей, корректура и так далее не могли быть выполнены трудами одного о. Макария, и около него, как некогда и около старца Паисия, составилась группа помощников, обладавших богословским и высшим образованием, в которую входили: о. Амвросий Гренков (впоследстии знаменитый старец и преемник о. Макария), о. Леонид Кавелин (впоследствии наместник Троице-Сергиевой Лавры), о. Климент Зедергольм (магистр классической филологии Московского университета), о. Ювеналий Половцев (впоследствии архиепископ Литовский) и другие лица. Уже после кончины о. Макария эти ученики его, вспоминая свои занятия с покойным старцем, с отрадой и благодарным чувством передавали, как им приходилось по ходу работ слышать от старца толкования таких мест из святоотеческих книг, на объяснение которых при других обстоятельствах они не могли бы и рассчитывать, так как, если бы стали спрашивать его, то он, по своему глубокому смирению, ответил бы им: «Не моей меры углубляться в толкование подобных мест».

В 1852 году старец Макарий по вызову митрополита Филарета посетил Москву и виделся с митрополитом. В эту же поездку от посетил Троице-Сергиеву Лавру и виделся с профессором протоиереем Ф. А. Голубинским. Так укреплялась связь Оптиной Пустыни с ученым, литературным и богословским миром Москвы. Вместе с тем все более и более возрастало духовное влияние и значение о. Макария среди монашествующих разных монастырей. Под его руководством находились женские обители в Великих Луках, Вязьме, Курске, Серпухове, Севске, Калуге, Ельце, Брянске, Казани, Осташкове, Смоленске и других местах. Отовсюду к нему обращались и миряне, лично и письменно, и приезжали к нему исповедываться. После кончины о. Макария заботами Η. П. Киреевской были напечатаны его письма к монашествующим в четырех томах и к мирским особам в одном томе, заключающие в себе драгоценные уроки христианской жизни, основанные на писаниях отцов-подвижников и собственном огромном духовном опыте, чуткости и проницательности смиренного и любящего сердца, изложенные с удивительной простотой, напоминающею писания святителя Тихона Задонского. Жизнь старца Макария, как и его предшественника, о. Льва, не обошлась без скорбей и огорчений, во исполнение слов Спасителя: «В мире скорбни будете». Вскоре после выхода в свет жизнеописания старца Паисия Величковского с приложением его писаний и между ними статьи об умной Иисусовой молитве и о приемах обучения этой молитве, получено было на имя Натальи Петровны Киреевской анонимное письмо с резкими нападками на эту молитву, на старца о. Макария и на Наталью Петровну, выпустившую в свет такое сочинение. Нашлись и другие лица, также осуждавшие опубликование статьи старца Паисия и полагавшие, что подобные вещи должны храниться в глубине монастырских келий и не выноситься на улицу, к соблазну непосвященных. Упреки, высказываемые Η. П. Киреевской, были, в сущности, обращены к о. Макарию и доставили ему немалую скорбь. В начале пятидесятых годов новая неприятность постигла старца. Киреевские любили иногда приглашать его к себе, в село Долбино, и для его успокоения выстроили ему небольшой особый домик в саду, где он и проживал день, два и три во время своего пребывания в Долбине, отдыхая от непрерывного приема народа в монастыре. Слухи о том, что старец покидает по временам свой скит и живет вдали от него у светских лиц, были доведены до сведения митрополита Филарета, причем митрополиту жаловались, что посетители Оптиной Пустыни лишены возможности видеть старца и пользоваться его советами вследствие его отсутствия из монастыря. Митрополит написал по этому поводу письмо Η. П. Киреевской, в котором мягко, но решительно указал недопустимость проживания старца в Долбине. Наконец, в тех же пятидесятых годах еще одна неприятность постигла о Макария. По чьему-то ходатайству митрополит Филарет возбудил в Синоде вопрос о назначении о. Макария настоятелем Волховского монастыря Орловской епархии. Это предположение вызвало крайнюю тревогу, как среди братии Оптиной Пустыни, так и среди светских почитателей старца, которым пришлось употребить немало усилий, чтобы убедить высшие духовные власти в том, что о. Макарий и по своему возрасту, и по своему здоровью, и по своему положению в Оптиной Пустыни не может быть взят оттуда. Так среди всевозможных огорчений и тревог подходила к концу жизнь о. Макария, и, наконец, 7 сентября 1860 года последовала его мирная кончина. День кончины старца Макария – единственный день в году, когда разрешается доступ в Оптинский скит женщинам, желающим помолиться в скитской церкви об упокоении души его. Это обстоятельство лишний раз подтверждает, какой исключительной и благоговейной любовью была окружена память кроткого и учительного старца.

Общепризнанного, бесспорного преемника себе старец Макарий не оставил Одни из его духовных детей перешли к его бывшему келейнику, о. Илариону, пользовавшемуся общим уважением и назначенному вместо о. Макария начальником скита. Другие выбрали своим старцем бывшего главного помощника о. Макария по просмотру и изданию писаний старца Паисия о. Амвросия (Гренкова), который после смерти о. Илариона в 1873 году сделался единственным общепризнанным оптинским старцем, носителем духа и заветов старцев Леонида и Макария.

Вскоре после кончины о. Макария произошли большие перемены в составе лиц, возглавлявших Оптину Пустынь. В 1862 году скончался о. архимандрит Моисей, управлявший обителью более тридцати лет, устроитель скита при Оптиной Пустыни, учредитель ее старчества, создатель всего ее духовного и хозяйственного распорядка и благосостояния. Через три года после него умер его брат и ближайший его сотрудник о. игумен Антоний», проживавший последние годы своей жизни на покое в Оптиной Пустыни. Оба брата были крепко связаны не только кровным родством, но и духовной дружбой. С юных лет они пошли одним и тем же путем монашеского подвига, вместе подвизались в Рославльских лесах, вместе трудились над устроением Оптинского скита. До самой кончины о. Моисея о. Антоний оставался неизменно его духовным сыном. Если о. Моисею преимущественно был присущ дар мудрости, то о. Антонию было более свойственно нежное, любящее сердце, о чем свидетельствуют и его записки, и его письма, напечатанные после его смерти. Η. П. Киреевская после первого знакомства с ним отозвалась о нем, что в этом старце «особенно отличаются его возвышенное простодушие и всеобъемлющая любовь».

Со смертью трех вышеупомянутых лиц закончился второй тридцатилетний период в жизни Оптиной Пустыни. Во все продолжение этого периода старцы Макарий, Моисей и Антоний являлись вдохновителями и руководителями духовной и материальной жизни оптинского братства. Но и после их смерти начатое и совершаемое ими дело воспитания духа и строительства жизни монашеской общины не прекратилось и не заглохло, а нашло себе новых исполнителей в лице их преемников и продолжателей – настоятеля Оптиной Пустыни о. Исаакия, старца о. Амвросия и скитоначальников о Пафнутия, о. Илариона и заступившего его место с 1874 года о Анатолия (Зерцалова), явившихся верными хранителями и исполнителями заветов оптинских старцев первого – старшего поколения.

К более близкому знакомству с этими новыми деятелями Оптиной Пустыни мы теперь и обратимся.

О Исаакий, заместивший о. архимандрита Моисея, происходил из богатой купеческой семьи города Курска – Антимоновых. Его отец торговал скотом, и сам о. Исаакий в молодости своей ездил по ярмаркам. Эта жизнь не удовлетворила его. В душе его жило и тянуло его в иной мир глубокое религиозное чувство. И вот в один прекрасный день произошла обычная в жизни наших подвижников история. Выехав из дому на одну из украинских ярмарок, молодой купец, губернский франтик, как он сам о себе потом отзывался, Иван Антимонов приказал своему кучеру повернуть лошадей на север и через несколько дней вместо украинской ярмарки оказался в Оптиной Пустыни, слухи о которой, вероятно, уже доходили до него. В то время еще был жив старец о. Лев. По примеру других, Иван Антимонов явился к нему в келью за благословением и скромно поместился позади всех посетителей на стуле. Вдруг он слышит оклик старца: «Ванюшка, поди сюда». Он никак не мог предположить, чтобы этот оклик относился к нему, так как, во-первых, в Оптиной Пустыни никто в то время не знал его, тем более по имени, и, во-вторых, он не привык к тому, чтобы его, богатого купеческого сынка, кто-нибудь чужой называл так запросто «Ванюшка». Этим именем его называл только его покойный дед. Поэтому он, не обращая никакого внимания на оклик, продолжал спокойно сидеть на своем месте¹¹. Однако стоявшие около него засуетились и стали толкать его, говоря: «Иди, это тебя старец требует!» Тогда Антимонов, пораженный тем, что старцу известно его имя, поспешил к нему, и происшедший между ними разговор определил его судьбу: Антимонов навсегда остался в Оптиной Пустыни. При постриге в монашество он получил имя Исаакия. Это был удивительный человек, олицетворение простоты, естественности, скромности и глубокой молитвенной собранности. Он не мог без слез совершать литургию. Его преданность и послушание старцу были все целы. Более тридцати лет (знаменательное число в истории Оптиной Пустыни) он оставался настоятелем монастыря и говорил, что по молитвам старца он за все это время не знал никакой скорби. О его необыкновенной молчаливости ходило немало рассказов. Однажды по случаю какого-то праздника в одном из монастырей там было архиерейское служение. В числе сослужащих был и о. Исаакий. После службы все собрались в покоях настоятеля пить чай. Шел оживленный разговор. Один только о. Исаакий молчал. Наконец, владыка, желая и его втянуть в разговор, обратился к нему и сказал: «А что же вы, о. архимандрит, ничего нам не скажете? Я вижу, что вы только слушаете...» «Владыко святый! – ответил о. Исаакий. – Если все будут говорить, то кто же будет слушать?» О простоте, скромности и незлобии о. Исаакия можно судить по следующему случаю. Какой-то проходимец-странник, каких немало шатается по монастырям, проживая по странноприимным, питаясь по трапезным и получая милостыню от настоятелей и казначеев, пришел за милостыней и к о. Исаакию, и оставшись им почему-то недоволен, грубо сказал: «Вот ты и игумен, а не умен!» О. Исаакий добродушно ему ответил: «А ты, брат, хотя и умен, да не игумен!» Мне пришлось видеть о. архимандрита Исаакия в июне 1894 года, за два месяца до его кончины, когда он уже был глубоким старцем. Он был среднего роста, довольно полный, сутуловатый старец, с длинными, густыми седыми волосами, со спокойным, серьезным, прямым взглядом больших серых красивых глаз. Меня, студента духовной академии, мальчишку, он принял внимательно, ласково, сердечно, и много рассказывал о себе. На прощанье он вынес мне жизнеописание оптинского старца Леонида и, подавая его, сказал: «Возьмите, читайте: он тоже был из купцов». Меня очень тронули тогда и эти слова его, и его богослужение, совершаемое им со слезами на глазах, и благодаря ему навсегда установилась сердечная связь между мною и Оптиной Пустынью с ее старчеством.

О скитоначальнике иеромонахе Иларионе говорят, как о верном и опытном в духовной жизни ученике старца Макария. По смерти последнего он был духовным отцом Η. П. Киреевской и был ею очень почитаем. Ходили слухи, что между его духовными детьми и духовными детьми о. Амвросия происходили споры из-за того, кто из этих двух старцев «выше», но нужно сказать, что Η. П. Киреевская не принимала участия в этих спорах и считала, что «оба старца лучше». Когда о. Иларион скончался в 1874 году, его место начальника скита заступил молодой еще иеромонах Анатолий (Зерцалов), студент Калужской Духовной семинарии и ученик старцев Макария и Амвросия. Он говорил о себе, что он двадцать лет молил Бога дать ему простоту, и, наконец, вымолил ее. Его считают опытным делателем Иисусовой молитвы. Когда впоследствии старцем Амвросием была устроена Казанская Шамординская женская община, о. Анатолий стал ближайшим помощником старца в деле устроения этой обители и в духовном руководительстве сестер. Имеются в печати его письма к монахиням, проникнутые особенным, восторженным, каким-то «пасхальным» одушевлением, и в этих письмах он постоянно напоминает о необходимости неустанной внутренней Иисусовой молитвы и указывает, как можно научиться этой молитве и преуспеть в ней. Будучи весьма скромным, он обладал чувством высокого личного достоинства и во всяком обществе умел быть одинаково общительным, занимательным и учительным. Шамординские сестры сохранили о нем самое светлое и благодарное воспоминание, как о своем мудром и любвеобильном старце.

Со старцем Амвросием у него всегда были самые искренние и близкие сыновние духовные отношения. О. Анатолий скончался в январе 1894 года, за семь месяцев до кончины о. архимандрита Исаакия, и два с половиной года спустя по смерти о. Амвросия. Центральное место среди главных деятелей Оптиной Пустыни в третье тридцатилетие ее восстановленного бытия занимал старец иеросхимонах Амвросий, приобретший, можно сказать, наибольшую славу из всех оптинских старцев, хотя сам о себе он выражался так: «Славны бубны за горами, а посмотришь близко – простое лукошко», и еще: «Я всю жизнь свою крыл чужие крыши, а своя осталась непокрытою». Старец иеросхимонах Амвросий, в миру Александр Михайлович Гренков, родился в духовной семье села Большие Липовицы Тамбовской епархии 21 или 23 ноября 1812 года. Сам старец не знал точно дня своего рождения. Он прошел обычную для духовного мальчика школу – сперва духовное училище, потом духовную семинарию. Учился он успешно, но не пошел ни в духовную академию, ни в священники. Он как будто чувствовал в душе своей особое призвание и не спешил пристроить себя к определенному положению, как бы ожидая зова Божия. Некоторое время он был домашним учителем в одной помещичьей семье, а затем преподавателем Липецкого духовного училища. Обладая живым и веселым характером, добротой и остроумием, Александр Михайлович был очень любим своими товарищами и сослуживцами. В последнем классе семинарии ему пришлось перенести опасную болезнь, и он дал обет постричься в монахи, если выздоровеет. По выздоровлении он не забыл своего обета, но несколько лет откладывал его исполнение, «жался», по его выражению. Однако совесть не давала ему покоя. И чем больше проходило времени, тем мучительнее становились укоры совести. Периоды беззаботного юношеского веселья и беспечности сменялись периодами острой тоски и грусти, усиленной молитвы и слез. Однажды, будучи уже в Липецке и гуляя в соседнем лесу, он, стоя на берегу ручья, явственно расслышал в его журчании слова: «Хвалите Бога, любите Бога»... Дома, уединяясь от любопытных взоров, он пламенно молился Божией Матери просветить его ум и направить его волю. Вообще, он не обладал настойчивой волей и уже в старости говорил своим духовным детям: «Вы должны слушаться меня с первого слова. Я – человек уступчивый. Если будете спорить со мною, я могу уступить вам, но это не будет вам на пользу». В той же Тамбовской епархии, в селе Троекурове, проживал известный в то время в той местности подвижник Иларион. Александр Михайлович пришел к нему за советом, и старец сказал ему: «Иди в Оптину Пустынь – и будешь опытен. Можно бы пойти и в Саров, но там уже нет теперь таких опытных старцев, как прежде». (Старец преподобный Серафим незадолго перед этим скончался.) Вероятно, прежде чем окончательно принять решение, Александру Михайловичу захотелось посмотреть Оптину Пустынь. И вот он, когда наступили летние каникулы 1839 года, вместе с товарищем своим по семинарии и сослуживцем по Липецкому училищу Покровским, снарядив кибитку, отправились на богомолье в Троице-Сергиеву Лавру и по пути останавливались в Оптиной Пустыни. Когда после этого начался учебный год и наступила осень, Александр Михайлович, после одного особенно весело проведенного в гостях вечера, сказал по секрету Покровскому: «Я не могу дальше оставаться здесь. Уйду в Оптину». И действительно, спустя немного дней преподаватель Липецкого училища Гренков исчез из Липецка и оказался в Оптиной Пустыни. Старец Лев с любовью принял Гренкова под свое ближайшее руководство и назначил ему послушание – читать старцу молитвенное правило. Александр Михайлович поселился в скиту.

Неизвестно почему старец Лев, шутя, называл Гренкова «химерою». Умирая, он передал Гренкова о. Макарию, сказав при этом: «Передаю его тебе из полы в полу. Уж больно он ютится к нам, старцам». Для характеристики о. Амвросия и оптинских старцев интересен сообщаемый о. Амвросием небольшой разговор его с о. игуменом Антонием в алтаре Введенского храма. Вскоре после того, как о. Амвросий был посвящен в дьяконы и должен был однажды служить литургию в Введенском храме, подходит он перед службой к стоявшему в алтаре игумену Антонию, чтобы принять от него благословение. О. Антоний спрашивает его: «Ну что, привыкаете?» О. Амвросий развязно отвечает ему: «Вашими молитвами, батюшка!» Тогда о. Антоний продолжает: «К страху-то Божьему?..» О. Амвросий понял неуместность своего тона в алтаре и смутился. «Так что, – заключал свой рассказал о. Амвросий, – умели приучать нас к благоговению прежние старцы».

В годы старчества о. Макария о. Амвросий, как окончивший семинарию и знакомый с древними языками, был одним из его ближайших помощников по подготовке к печати писаний старца Паисия Величковского, и это занятие послужило ему хорошей подготовкой к его будущему старчеству. В сороковых годах он, простудившись, перенес продолжительную и тяжелую болезнь, навсегда подорвавшую его здоровье и почти приковавшую его к постели. Вследствие своего болезненного состояния он до самой своей кончины не мог совершать литургии.

Постигшая о. Амвросия тяжелая болезнь имела для него несомненное провиденциальное значение. Она умерила живость его характера, предохранила его, быть может, от развития в нем самомнения и заставила его глубже войти в себя, лучше понять и себя самого, и человеческую природу. Недаром же впоследствии о. Амвросий говорил: «Монаху полезно болеть. И в болезни не надо лечиться, а только подлечиваться!» Помогая старцу Макарию в издательской деятельности, о. Амвросий и после его кончины продолжал заниматься этой деятельностью. Под его руководством были изданы «Лествица» преподобного Иоанна Лествичника, письма и жизнеописание о. Макария, жизнеописание о. Моисея, жизнеописание и переписка о. Антония, «Царский путь Креста Господня» и «Илиотропион» преосвященного Иоанна Максимовича и другие книги. Помощниками старца Амвросия в издательской работе были о. Климент (Зедергольм), о. Леонид (Кавелин), о. Ювеналий (Половцев) и впоследствии о. Агапит, о. Эраст (Вытропский) и другие лица.

Но не издательская деятельность была средоточием старческих трудов о. Амвросия. У старца Амвросия не было особенной склонности к книжным и кабинетным занятиям. Его душа искала живого, личного общения с людьми, и он скоро стал приобретать славу опытного наставника и руководителя в делах не только духовной, но и практической жизни. Он обладал необыкновенно живым, острым, наблюдательным и проницательным умом, просветленным и углубленным постоянной сосредоточенной молитвой, вниманием к себе и знанием подвижнической литературы. По благодати Божией его проницательность переходила в прозорливость. Он глубоко проникал в душу своего собеседника и читал в ней, как в раскрытой книге, не нуждаясь в его признаниях. Легким, никому не заметным намеком он указывал людям их слабости и заставлял их серьезно подумать о них. Одна дама, часто бывавшая у старца Амвросия, сильно пристрастилась к игре в карты и стеснялась сознаться ему в этом. Однажды, на общем приеме, она стала просить у старца карточку. Старец, внимательно своим особенным, пристальным взглядом посмотрев на нее, сказал: «Что ты, мать? Разве мы в монастыре играем в карточки?» Она поняла намек и покаялась старцу в своей слабости. Своею прозорливостью старец сильно удивлял многих и располагал их сразу всецело отдаваться его руководству, в уверенности, что «батюшка» лучше их знает, в чем они нуждаются, и что им полезно, а что вредно. Одна молодая девушка, окончившая высшие курсы в Москве, мать которой давно уже была духовной дочерью о. Амвросия, никогда не видя старца, не любила его и называла его «лицемером». Мать уговорила ее побывать у о. Амвросия. Придя к старцу на общий прием, девушка стала позади всех, у самой двери. Вошел старец и, отворив дверь, закрыл ею молодую девушку. Помолившись и оглядев всех, он вдруг заглянул за дверь и говорит: «А это что за великан стоит? Это – Вера пришла смотреть лицемера?» После этого он побеседовал с нею наедине, и отношения к нему молодой девушки совершенно переменились: она горячо полюбила его, и судьба ее решилась – она поступила в Шамординский монастырь. Кто с полным доверием предавались руководству старца, никогда в этом не раскаивались, хотя и слышали они от него иногда такие советы, которые с первого раза казались им странными и совершенно неисполнимыми. Мы уже приводили слова настоятеля Оптиной Пустыни архимандрита Исаакия, что он тридцать лет жил по указаниям старца Амвросия и не испытал за это время ни одной скорби.

Острота ума и прозорливость совмещались в старце Амвросии с удивительною, чисто материнской нежностью сердца, благодаря которой он умел облегчить самое тяжелое горе и утешить самую скорбную душу. С этими качествами своей богато одаренной души о. Амвросий, несмотря на свою постоянную болезненность и хилость, соединял неиссякаемую жизнерадостность и умел давать свои наставления в такой простой, ясной, наглядной и шутливой форме, что они легко и навсегда запоминались каждым слушающим.

Подтвердим все сказанное немногими примерами. В Оптиной Пустыни устанавливал иконостас иконостасный мастер из Калуги. Окончив работу и получив большие деньги, он собирался в тот же день уехать домой, в Калугу. Мастер торопился со своим отъездом, потому что на следующий день к нему должен был по условию приехать заказчик на новую большую работу. Ехать нужно было лошадьми верст шестьдесят. По обычаю, мастер отправился в скит проститься со старцем и поблагословиться у него. Старец принял его очень радушно, усадил, долго беседовал с ним, хвалил его работу и, прежде чем мастер успел попросить благословения на объезд, старец, перебивая его, сказал: «А завтра после ранней обедни приходи опять ко мне: попьем чайку и побеседуем». После такого приглашения со стороны почитаемого старца мастер не счел удобным заикаться об отъезде и решил, скрепя сердце, отложить поездку до утра, думая: «Если я после ранней обедни, отпивши чаю со старцем, выеду из монастыря, то часам к трем-четырем дня буду в Калуге и застану еще там своего заказчика». Каково же было его удивление, когда на следующий день утром старец, напоив его чаем и не дав ему сказать слова, снова пригласил его приходить к нему в тот же день перед вечерней пить чай. Мастер и на этот раз не посмел отказаться, чувствуя себя очень польщенным вниманием старца. Утешая себя, он думал: «Ну, может быть, мой заказчик подождет меня один денек!»

Однако после вечернего чая старец опять пригласил мастера приходить к нему на следующий день после ранней обедни пить чай. «Что за чудеса! – думал мастер, – уж не смеется ли старец надо мною!» Но не видно было, чтобы старец смеялся. Мастеру уже и досадно стало – из-за старца он мог потерять выгодного заказчика. Однако делать было нечего: перечить старцу было неудобно, и мастер снова явился к старцу после ранней обедни пить чай. Уже и чай этот стал ему не в сладость. Старец принял его еще ласковее. Посидели, поговорили, попили чайку. «Ну, друг, – говорит старец, – приходи и сегодня вечером перед вечерней, посидим!». Рассердился мастер: «Горе мне, – думает, – пропал мой заработок! Третий день не выпускает меня старец из обители! Какой же он после этого прозорливец!». Но уже теперь ему было все равно, и он перед вечерней снова пришел к старцу. Старец опять напоил его чаем. А на прощанье сказал: «Завтра после ранней обедни приходи ко мне еще раз попить чайку, и после того – поезжай с Богом!» Чуть не заплакал мастер, но и на этот раз послушался старца. Провожая на другой день мастера, старец сказал ему: «Спасибо тебе, друг, что послушал меня! Бог сохранит тебя!» Впоследствии оказалось, что в течение этих трех дней и ночей, пока старец удерживал мастера в Оптиной Пустыни, два бывших его подмастерья, зная, что он будет возвращаться домой из монастыря с большими деньгами, стерегли его в лесу на Калужской дороге с целью убить и ограбить, но, не дождавшись, вынуждены были отказаться от своего намерения. Заказчик же, которого мастер считал уже потерянным, не мог по своим обстоятельствам приехать к нему в условленное время и приехал после.

В. В. Розанов в своей статье о старце Амвросии рассказывает трогательный случай, в котором ярко обнаружилась заботливая любовь старца к несчастным. Я не могу передать этот рассказ с присущей В. В. Розанову выразительностью и передам его, как сумею. В одном городе одной из центральных губерний молодая девушка, дочь богатого старозаветного купца, по неопытности, доверчивости и увлечению совершила тяжкий грех. Когда последствия греха стали ясны, рассвирепевший отец не вынес семейного срама, проклял дочь и выгнал ее из дому. Как и все несчастные в тех местах, потерявшие дорогу люди, молодая девушка кинулась к старцу Амвросию искать у него утешения и совета. Старец обласкал ее, успокоил и поместил у своих знакомых, не то в Вязьме, не то в Смоленске, где она благополучно и родила сына. Старец не оставлял ее и аккуратно посылал ей свое ежемесячное пособие. Молодая женщина знала живопись и стала писать иконы, чем и зарабатывала хлеб себе и своему сыну. Несколько раз в год она приезжала с мальчиком к отцу Амвросию, и тот их всегда принимал с неизменной лаской. Поездки к старцу для мальчика всегда были праздником, и он чувствовал себя у старца, как дома: бегал по кельям и прыгал по стульям и диванам. С течением времени и суровый отец примирился с дочерью, помогал ей и полюбил своего внука.

У того же В. В. Розанова есть рассказ о том, как одна бедная вдова священника привезла к старцу своего беспутного сына – пьяницу, которого никакими увещаниями, никаким лечением не могли отучить от его порока. Старец предсказал ей, что этот горький пьяница не только исправится, но женится, будет священником, и его мать будет жить при нем и на своих руках будет нянчить его детей, своих внучат.

Такое невероятное, счастливое предсказание даже смутило мать пьяницы, и она усомнилась в прозорливости старца, но в конце концов слова старца исполнились с буквальной точностью.

В 1894 году, спустя три года после смерти о. Амвросия, я был в Оптиной Пустыни. Вся окрестность еще полна была воспоминаний и разговоров о нем. Мне лично пришлось идти из Козельска в Оптину Пустынь с одной старухой, городской мещанкой. И она мне рассказала: «У меня был сын, служил на телеграфе, разносил телеграммы. Батюшка знал и его, и меня. Сын часто носил ему телеграммы, а я ходила за благословением. Но вот сын мой заболел чахоткой и умер. Пришла я к батюшке – мы все к нему шли со своим горем. Он погладил меня по голове и говорит: «Оборвалась твоя телеграмма!» «Оборвалась, – говорю, – батюшка!» – и заплакала. И так мне легко на душе стало от его ласки, как будто камень свалился. Мы жили при нем, как при отце родном. Всех он любил и обо всех заботился. Теперь уж нет таких старцев. А может быть, Бог и еще пошлет!».

Одна молодая француженка, католичка, по смерти любимого ею человека испытывала сильную тоску и обратилась к старцу с письмом, ища у него нравственной поддержки и совета. Старец ответил ей задушевным письмом, убеждая иметь веру в Бога и полагаться на волю Божию.

Жизнеописание старца Амвросия полно рассказов о многочисленных случаях его сострадательной любви к людям и его прозорливости, но мы не имеем возможности по памяти воспроизвести из здесь¹². Кажется, в 1875 году, приехал в Оптину Пустынь бывший русский консул в Турции, К. Н. Леонтьев, известный писатель и философ. Не застав о. Амвросия в скиту, он отправился на его лесную дачу, в глубину соснового бора, куда старец любил уединяться с целью отдохнуть от своей ежедневной суеты. Там он увидел старца, окруженного народной толпой. Он рассказал старцу о своих внутренних переживаниях, о своем обращении к вере, о чуде, бывшем с ним на Афоне, об афонских старцах. Это свидание определило дальнейший жизненный путь Леонтьева. Он поселился в Оптиной Пустыни, вблизи старца, в дому, который получил наименование консульского, и прожил там более пятнадцати лет. Незадолго до кончины о. Амвросия Леонтьев по его указанию переехал в Троице-Сергиеву Лавру, в Черниговский скит Божьей Матери, принял там монашество и скончался, кажется, в 1892 году. В 1878 году приезжали к о. Амвросию Достоевский с Вл. Соловьевым. Несколько раз бывал у о. Амвросия и гр. Л. Н. Толстой.

В последние годы жизни о. Амвросия, когда его имя было уже известно всей России, день его распределялся так: он просыпался очень рано, часа в четыре или пять утра, но по своей болезненности, немощи и постоянной усталости от множества посетителей поднимался иногда с большим трудом и неохотою, со стонами и охами, умывался теплой водою, не сходя с кровати и стоя на ней на коленях. Затем келейники вычитывали ему утреннее правило. Во время чая келейники, по просьбе и поручению разных лиц, задавали ему вопросы о тех и других предметах.

Напившись чаю, о. Амвросий принимался за корреспонденцию. Корреспонденция его была огромная. Иногда он получал до шестидесяти писем в день. На некоторые письма, в делах важных и интимных, он отвечал собственноручно; на другие письма диктовал ответы своим секретарям, сам же только подписывал их; на третьи письма поручал отвечать, давая только указания для ответа. Так проходило утро часов до восьми, до девяти.

В это время уже собирались понемногу посетители, желавшие лично видеть старца. Мужчины приходили изнутри скита и собирались в сенях перед дверью, которая еще была заперта. То и дело раздавались звонки, и к выходившему келейнику обращались с просьбами доложить старцу о желании видеть его. Келейник отвечал, что старец сейчас занят письмами и просил обождать немного. В это время с наружной стороны скита хибарка наполнялась посетительницами. Мало-помалу нетерпение посетителей и на мужской, и на женской половине все более возрастало, звонки становились чаще и сильнее, келейника начинали упрекать в том, что он не докладывает старцу. Келейник передавал все эти речи старцу, а старец, поглощенный письмами, рассеянно отвечал: «Попроси подождать». Желая протянуть время, келейник иногда спрашивал посетителей: «Да как о вас доложить?» Каждый говорил ему свою фамилию и откуда он приехал, но келейник, конечно, не мог всего этого запомнить и, войдя к старцу, говорил: «Там, батюшка, собрались разные народы – московские, смоленские, вяземские, тульские, калужские, орловские – хотят вас видеть». Наконец, старец оканчивал свою переписку. Входные двери открывались, и посетители наполняли назначенные им помещения, коридорчик, зальцу, хибарочные помещения и т. д. Через некоторое время выходил старец. Он был довольно высокого роста, немного сгорбленный, худощавый, бледный, с довольно длинной редкой бородой, с живыми, добрыми и проницательными небольшими глазами, в ватном подряснике и в ватной камилавке на голове, с четками в руках. Когда он снимал камилавку, открывался большой, умный лоб, увеличиваемый лысиной. Выйдя из своей кельи, старец сперва направлялся на женскую половину, в хибарку. Входя в хибарку, старец благоговейно молился перед большой иконой Богоматери «Достойно есть», присланной с Афона, и начинал благословлять кинувшихся к нему женщин. В летнее время, когда бывало особенно много посетителей, старец через хибарку выходил в лес, под открытое небо, и там обходил и благословлял собравшихся, останавливаясь с тем или другим, чтобы выслушать вопрос и дать ответ. И с какими только просьбами и жалобами, с какими только своими горестями и нуждами ни приходили к старцу люди! Одна крестьянка со слезами просила его научить ее, чем кормить порученных ей господских индюшек, чтобы они не дохли, и старец, расспросив, как она их кормит, давал ей соответствующее наставление. Когда ему указывали, что он напрасно теряет с нею время, он отвечал: «Да ведь в этих индюшках вся ее жизнь».

Для старца не существовало неважного человеческого горя. Каждого он выслушивал с одинаковым вниманием. Ни к кому он не относился безразлично. Это и было дорого всем, это и привлекало всех к нему.

И сенатор, и простая, бедная крестьянка, и студент университета – все в его глазах были равно нуждающимися духовными пациентами, требующими внимания, ласки и духовной помощи. Иные приходили к старцу за благословением, выдавать ли дочь замуж, женить ли сына, принимать ту или другую должность, ехать ли в то или другое место на заработки, оставаться ли в миру или уходить в монастырь, как жить вообще и т. д. И для каждого у старца находилось соответствующее полезное слово, приноровленное и к его обстоятельствам, и к его характеру, указывавшее ему наилучший и разумнейший выход из того или другого трудного положения.

Слова старца не были просто прописной, общеизвестной моралью, они всегда носили индивидуальный характер, всегда сообразовались с особенностями данного лица. Приходит к старцу молодой священник, год тому назад назначенный по собственному желанию на самый последний приход в епархии. Не выдержал он скудости своего приходского существования и пришел к старцу просить благословения на перемену места. Увидев его издали, старец закричал ему: «Иди, иди назад, отец! Он один, а вас двое!» Священник, недоумевая, спросил старца, что значат его слова. Старец ответил: «Да ведь дьявол, который тебя искушает, один, а у тебя помощник – Бог! Иди назад и не бойся ничего: грешно уходить с прихода! Служи каждый день литургию, и все будет хорошо!»

Обрадованный священник воспрянул духом и, вернувшись в свой приход, терпеливо повел там свою пастырскую работу, и через много лет прославился как второй старец Амвросий¹³. Обойдя всех в хибарке и около хибарки, старец шел на мужскую половину, если чувствовал себя в силах. Если же был слаб, то принимал посетителей, лежа в своей келье. Прием посетителей продолжался до двенадцати часов и далее. Иногда келейники, видя усталость старца, напоминали ему, что уже начался первый час. Тогда старец говорил: «А ты переведи часы назад, и будет двенадцать». Окончив прием, старец обедал и до половины второго отдыхал. Затем снова выходил в хибарку для беседы и благословения или же принимал у себя в келье, лежа на койке, если чувствовал слабость. Приемы и беседы с монастырской братией и с посторонними продолжались непрерывно до девяти и десяти часов вечера и позже. Совсем усталый и слабый, старец выслушивал вечернее молитвенное правило и отпускал своих келейников, за день также совершенно измаявшихся. Иногда в это время начнут бить часы. Старец спросит: «Сколько?» «Двенадцать», – отвечают келейники. «Запоздали...» – скажет старец.

В таком порядке изо дня в день шла жизнь о. Амвросия в течение многих лет, прерываясь иногда поездками на лесную дачу или путешествиями в Шамордино, и оживляясь праздничными богослужениями в келье старца и посещениями чудотворных икон. О. Амвросий всегда с особенной радостью и умилением встречал приносимые к нему чудотворные иконы Богоматери – Калужскую и Ахтырскую. Лицо его преображалось, сияло особенным внутренним светом, из глаз лились слезы... По временам он подпевал певчим своим старческим слабым, но приятным тенором.

С конца семидесятых годов о. Амвросий отдается новому большому делу, глубоко захватившему его и до конца жизни составлявшему главную его заботу.

Мы говорим об устроении им Казанской женской пустыни близ деревни Шамордино, в двенадцати верстах от Оптиной Пустыни На высоком, покрытом лесом берегу тихой, спокойной Серены, в уединенной и живописной местности, стояла давнишняя усадьба мелких помещиков, мужа и жены, бездетных стариков. Будучи очень религиозными, старички часто посещали Оптину Пустынь, бывали у старца Амвросия, жаловались ему на свою бесприютную старость, выражали готовность продать свою усадьбу, если бы нашелся подходящий покупатель, а самим поселиться в гостинице при Оптиной Пустыни и доживать там свой век.

Как раз в это время богатая помещица Ключарева, давнишняя духовная дочь о. Амвросия, желая жить поближе к Оптиной, искала для себя небольшую усадьбу, где бы она могла поселиться с двумя своими внучками, крестницами о. Амвросия, Верою и Любовью, принятыми ею на воспитание. О. Амвросий посоветовал ей купить усадьбу вышеупомянутых старичков. Усадьба была куплена, старички переселились в Оптину, а их дом стали приспособлять для жительства Ключаревой и ее внучек. Когда намечали в доме предполагаемые перестройки и советовались с о. Амвросием, который по этому случаю приезжал в усадьбу, то все удивлялись его указаниям, которые, по-видимому, имели в виду не удобства барской квартиры, а будущее монашеское общежитие.

На это обратила внимание и сама Ключарева, и была недовольна распоряжениями старца. Последующие события разъяснили загадку. Обе девочки, горячо любившие друг друга и старца, и всеми любимые, одновременно заболели дифтеритом и через несколько дней к общему горю и особенному горю бабушки скончались. После смерти девочек приспособление усадьбы для барской жизни потеряло смысл, настроение Ключаревой переменилось, и усадьба получила новое назначение – стала приспособляться под женскую иноческую обитель.

При Ключаревой состоял большой штат женской прислуги, частью еще из ее бывших крепостных. Эти женщины, богомольные и расположенные к монашеской жизни, положили начало монашеской общине. Зал дома, устроенный по указаниям о. Амвросия в восточной части дома, сделался домашнею церковью, где и отправлялись положенные службы Постепенно обитель стала расти. Начальницей обители о. Амвросий избрал другую свою духовную дочь, также богатую и родовитую помещицу, Софью Михайловну Астафьеву, урожденную Болотову, брат которой, иеромонах Даниил, получивший специальное образование в петербургской Академии художеств, талантливый художник-портретист, жил в скиту Оптиной Пустыни. Софья Михайловна, будучи еще в миру, отличалась высоким духовным настроением, соединяя молитвенный подвиг с делами самоотверженного служения ближним. Овдовев после первого брака, она хотела поступить в монастырь, но по благословению старца Амвросия вышла вторично замуж за больного и старого Астафьева и несколько лет жила при нем как бы сиделкой и сестрой милосердия. Овдовев вторично, умудренная скорбным жизненным подвигом, она была, наконец, поставлена во главе возникшей Шамординской общины.

1 октября 1881 года состоялось открытие общины. О. Амвросий не присутствовал на открытии. Затворившись у себя в келье, он целый день провел в усиленной молитве. Вновь открытая община росла с такой быстротой, что не успевали строить новые корпуса для вновь принимаемых сестер. Дело требовало огромных забот и огромных средств, и всей своей тяжестью легло на престарелого и болезненного старца. Старец всей душою отдался этому делу. Он послал в Шамордино несколько ближайших к нему и опытнейших братий для помощи матушке Софии в устроении обители и сам ежедневно выслушивал их отчеты и давал им руководящие указания. Имя старца Амвросия привлекло в обитель сестер со всех концов России, из всех классов общества. Пришли сюда и молодые курсистки, искавшие и находившие у старца указание смысла жизни; пришли богатые и знатные помещицы, вкладывавшие свои материальные средства на созидание обители. Были здесь и любительницы благочестия из купеческого звания, принимавшие иногда тайный постриг еще до поступления своего в монастырь. И особенно много было здесь простых крестьянок. Все они составили одну тесную семью, объединенную безграничной любовью к собравшему их старцу, который со своей стороны любил их также искреннею отеческой любовью. С особенной любовью принимал он в свою обитель всех обездоленных, несчастных, бесприютных. «Таких-то, – говорил он, – нам и нужно!» Пришла к нему одна молодая крестьянка, оставшаяся по смерти мужа бездетной вдовой в мужниной семье, больная, не способная к работе, всем чужая и никому не нужная. Свекровь ей говорила: «Ты бы, милая, хоть удавилась – тебе не грех!» Пришла она к старцу вся в слезах и поведала ему свое горе. Старец внимательно выслушал ее и сказал: «Этот хлам и у нас сойдет». И велел принять ее в Шамордино. И вот из таких-то несчастных и им подобных набралось в Шамордине еще при жизни старца до тысячи сестер. Нашлись благочестивые и щедрые благотворители, известная московская купеческая семья Перловых, и выстроили в Шамордине величественный храм, трапезную и другие здания. Главной святыней храма была чудотворная Казанская икона Божией Матери, по имени которой и сама обитель стала именоваться Казанскою. Когда о. Амвросий в первый раз приехал в Шамординскую усадьбу, после того как она была куплена Ключаревой, и вошел в залу, он обратил внимание на эту икону Богоматери, висевшую в углу, долго рассматривал ее и сказал: «Эта икона чудотворная – почитайте ее!» Слова старца подтвердились многими последующими случаями.

Алтарь нового, большого храма был устроен так, что отделялся на некоторое расстояние от его восточной стены, и это давало возможность отчетливо слышать возгласы священнослужителей во всех концах храма. Особенно внимательно старец следил за благоговейным и уставным выполнением церковных служб. На одном из клиросов он сделал собственноручную надпись: «Не ревнуй лукавнующим, зане лукавнующие потребятся» (Псал. 36.1). Тихое и стройное пение двух клиросов под управлением опытных регентш, обученных московскими специалистами, неспешное, ясное уставное чтение и весь благоговейный, неспешный и стройный чин богослужения производил сильное впечатление на присутствующих в храме и располагал к молитве.

По благословению старца шамординские сестры во всех своих монастырских нуждах старались сами себя обслуживать: сами вели все свое хозяйство, занимались полевыми работами, работали в мастерских – швейной и сапожной, пекли хлебы, вели молочное дело, занимались в иконописной мастерской, сами золотили и чеканили иконостас в своем храме, производили эмалевые украшения на иконах, делали тонкую художественную работу – вышивали золотом и шелками, писали красками на атласе, вышили, например, и написали красками великолепное художественное золототканое изображение Тайной Вечери на передней стороне малинового бархатного напрестольного одеяния и даже устроили собственную типографию. Не чуждались они и самой тяжелой, черной работы: например, сами копали канавы для укладки фундамента при постройке церкви. О. Амвросий заботился о том, чтобы в его обители процветали не только молитва и труд, но и дела милосердия и помощи нуждающимся. Поэтому по его благословению в Шамордине был открыт детский приют, была устроена богадельня для не способных к труду и беспомощных старух, не только монахинь, но и мирских, и открыта школа для приходящих крестьянских девочек.

Каждое лето о. Амвросий приезжал в Шамордино, чтобы лично руководить жизнью сестер обители как духовной, так и хозяйственной. Эти приезды старца были величайшим праздником и радостью для обители. Всех сестер охватывало особенное одушевление и усердие к своему делу. Каждой хотелось быть замеченной старцем, услышать от него похвалу или хотя бы простое ласковое слово. Старец обходил все помещения обители, наблюдал за ходом работ, вникал во все подробности, указывал, направлял в надлежащую сторону.

Его неутомимыми постоянными помощниками, с любовью заботившимися о юной обители, были скитоначальник о. Анатолий, о. иеромонах Иосиф, будущий преемник старца, о. Венедикт, будущий заместитель о. Анатолия, о. Иоиль, наблюдавший за постройками, о. Пиор, будущий духовник обители и другие братья из Оптиной Пустыни. В самой же обители первой и незаменимой исполнительницей воли старца и руководительницею сестер была начальница обители, схимонахиня София, память которой глубоко чтится в обители, считающей ее праведницею. Сам старец, когда получил известие о кончине матушки Софии, умершей еще не в преклонных летах, сказал: «Ах, мать! Обрела благодать у Бога!» Преемницей матушки Софии была слепая игуменья Евфросинья, после которой управляла обителью игуменья Екатерина, а затем игуменья Валентина, при которой и произошел большевистский разгром монастыря. Игуменью Валентину мне пришлось видеть и знать лично. Она происходила из купеческого звания, Калужской губернии, и говорила чистейшим калужским наречием. Еще до поступления в монастырь она приняла тайный постриг, так как по семейным обстоятельствам не могла открыто поступить в монастырь. Она была для всех примером смирения, кротости и усердной молитвы. Высокая, бледная, с благообразным лицом и добрым взглядом темных глаз, тихая и скромная, вся окутанная черным покрывалом монашеских одежд, она невольно располагала к себе сердца всех узнававших ее. Немало было в Шамордине и других монахинь высокой духовной жизни, истинных подвижниц и тружениц Христа ради, имена которых я считаю преждевременным называть: но не могу не отметить того особенного, светлого, радостного и благожелательного настроения, которым были проникнуты все шамординские сестры: мне никогда не приходилось наблюдать в них напускного, внешнего, неискреннего благочестия. В этой обители удивительным образом успели сочетаться культурность и просвещенность русской образованной женщины с благоговейной настроенностью верующей народной души.

Удивительное впечатление оставляло в душе время пребывания в Шамордине чудотворной Калужской иконы Богоматери. Эта икона, обычно пребывавшая в селе Калуженке, неподалеку от Калуги, летом странствовала по городам и селам Калужской епархии и в июле достигала Шамордина.

Отношение русского народа к святым иконам иногда приравнивают к идолопоклонству, но такая оценка русского народного благочестия основана лишь на поверхностном с ним знакомстве. Я родился и вырос среди простого народа. Я с детства принимал участие в многочисленных крестных ходах в различных местностях России, на юге и на севере, – близко видел народное религиозное настроение и сам разделял его, и потому с полным убеждением могу утверждать, что отношение русского народа к иконам имеет характер истинно духовный и православный. Сквозь икону народ видит живое лицо Спасителя, Богоматери, Святителя Николая или кого-либо другого из святых угодников. Он падает перед иконой на колени и лобзает ее, но лобзает не дерево и краски, а это живое существо, которое он видит сквозь это дерево и краски. Когда он видит величественно шествующий на носилках над толпой образ Богоматери, он не говорит: «Икону несут», он говорит: «Пречистая идет»; он забывает в эту минуту о материальном составе иконы и видит лишь соприкасающуюся с ним живую, невидимую Царицу Небесную.

Такое отношение нельзя назвать идолопоклонством, так как здесь нет обожествления материи. Здесь имеется налицо нечто совершенно иное – ощущение близости и везде присутствия Божества, «соприкосновения миру иному», по выражению Достоевского. Икона есть в данном случает только тот материальный повод, который дает возможность верующей душе легче и очевиднее войти в общение с миром невидимым.

И вот когда в Шамордино приносили чудотворную Калужскую икону Богоматери, то для всех это было посещением самой Пресвятой Богородицы. Можно представить, с каким чувством, с какими радостными слезами, с какой любовью повергались все ниц перед грядущей в обитель Царицей Небесной! С необычайным подъемом духа, торжественно, всею обителью встречали святую икону у святых ворот монастыря, и с крестным ходом, при торжественном трезвоне колоколов вносили в храм, где и начиналось праздничное всенощное бдение. По окончании богослужения начиналось пение молебнов. Святая икона поднималась с места и торжественно шествовала из кельи в келью, из корпуса в корпус по всей обители в продолжение всей ночи. Это была как бы вторая пасхальная ночь. Во мраке ночи ярко горели свечи в руках монахинь, сопровождающих икону, и отчетливо раздавались умилительные напевы стихир и ирмосов в честь Богоматери. Из монастыря крестный ход направлялся полем в соседнюю монастырскую дачу, так называемую Лапеху, и это шествие по открытому месту под необъятным ночным небесным куполом, сияющим звездами, было еще красивее и величественнее. Так проходила ночь, и к утру икона возвращалась в храм, где молебное пение продолжалось до начала литургии.

В различном расстоянии от Шамордина находились несколько принадлежавших ему дач. Кроме упомянутой Лапехи, была еще дача в великолепном сосновом лесу, так называемом царском, пожертвованном обители покойным Государем Императором Николаем Александровичем. Другая дача, Акатово, где велось полевое хозяйство, находилась довольно далеко от монастыря, и мне в ней не пришлось побывать. Третья дача – Рудново, где еще при старце Амвросии был найден источник воды, считавшийся чудотворным. В Руднове существовала небольшая деревянная, очень красивая церковь во имя Успения Богоматери. Там же существовали пещеры, ископанные какими-то прежними подвижниками, предсказывавшими, что придет время, когда на этом месте устроится женская обитель, и сестрам обители придется спасаться от врагов в вырытых подвижниками пещерах. Это сказание нам передавали еще в 1913 году, т. е. до войны и революции, и оно совпадает с предсказанием преп. Серафима о том, что после его прославления настанет такая скорбь и такое лютое время, когда ангелы не будут успевать носить на небо души убитых и замученных. Вообще Рудново в сознании шамординских монахинь представлялось местом таинственным, окутанным какою-то особенной чудесностью. Оно считалось местом, имеющим какое-то особенное предназначение. Кстати скажу: на половине пути между Шамординым и Рудновым, там, где дорога, поднимаясь в гору, достигает высшего подъема, становится виден сияющий крест оптинской колокольни. В самом Шамордине в тихий летний вечер накануне воскресных и праздничных дней ясно бывает слышен звон большого «семисотенного» оптинского колокола. Обитель молитвенную весть подает.

Последние годы жизни старца Амвросия были ознаменованы немалыми горестями. Частые отлучки старца из Оптинского скита в Шамордино и особенно последнее, предсмертное, самое продолжительное его там пребывание в 1891 году – вызывали ропот оптинской братии, лишавшейся возможности ежедневного посещения старца. Чтобы сказать старцу свои духовные нужды, братья должны были идти – и в одиночку, и группами – за двенадцать верст, в Шамордино. Огорчался, но молчал и смиренный настоятель Оптиной Пустыни о. архимандрит Исаакий. Не нравились эти отлучки и епархиальной власти, рассуждавшей с формальной точки зрения, что монаху-схимнику не подобает оставлять свой скит и проживать в женской обители. С о. Амвросием повторялась та же история, которая уже бывала раньше со старцами Львом и Макарием. И тех упрекали в нарушении схимнических обетов за их общение с народом, за посещение светских домов. Пришлось понести этот крест и о. Амвросию, и он иногда говорил по этому поводу: «Немало я принял незаслуженной славы на своем веку. А кто пользовался славой на земле, тот должен пострадать за это или в здешней временной жизни, или в будущей вечной. Лучше же пострадать временно в здешней жизни, нежели вечно в будущей».

1891 год был последним годом в земной жизни старца. Все лето этого года он провел в своей любимой обители, как бы спеша закончить и устроить там все незаконченное. Он ясно сознавал приближение своей кончины, и это видно было из всех его слов, из всех распоряжений. Многое объяснилось уже только после его кончины. Приехав в Шамордино в начале лета, старец задержался там по разным обстоятельствам. Шли спешные работы, по которым требовались указания. Новая настоятельница, игуменья Евфросинья, нуждалась в руководстве. Старец, повинуясь распоряжениям консистории, неоднократно назначал дни своего отъезда, но ухудшение здоровья, наступавшая слабость заставляли его откладывать свой отъезд. Так протянулось дело до осени, и всем стало ясно, что старец останется и на зиму в Шамордине. Стали приготовлять для него зимнее помещение. Сестры радовались, что старец не покинет их. Между тем из Калуги шли все более и более настойчивые требования о возвращении старца в скит. Наконец было получено известие, что сам преосвященный, недовольный медлительностью старца, собирается приехать в Шамордино и увезти о. Амвросия в Оптину Пустынь. Обиженные за старца сестры сильно волновались. Один старец оставался спокоен и благодушен. Осеннее время неблагоприятно отразилось на здоровье старца. Он простудился и, наконец, перестал вставать с постели. Это была его последняя, предсмертная болезнь. Не сознававшие опасности положения старца сестры, встревоженные вестями о приезде архиерея, спрашивали старца: «Как мы будем встречать владыку, если он приедет к нам?» Старец отвечал: «Мы пропоем ему – со святыми упокой!»

Наконец в Шамордине получено было известие, что владыка выехал из Калуги. А старец слабел все более и более. И вот – едва преосвященный успел проехать половину пути до Шамордина и остановился ночевать в Перемышльском монастыре, и сидел вечером за чаем с настоятелем монастыря, как ему подали телеграмму, извещающую его о кончине старца. Преосвященный изменился в лице и, подавая телеграмму настоятелю, смущенно сказал: «Что же это значит?» Был вечер десятого октября.

Преосвященному советовали на другой день вернуться в Калугу, но он ответил: «Нет, вероятно, такова уж воля Божия! Простых иеромонахов архиереи не отпевают, но это особенный иеромонах – я хочу сам совершить отпевание старца!» Прибыв в Шамордино, владыка направился прямо в церковь, где уже находилось тело старца. Шла панихида. Когда владыка вступил в храм, певчие пели: «Со святыми упокой»... Сестры вспомнили пророчество старца, и громкие рыдания огласили церковь.

Шамординские сестры очень хотели, чтобы тело старца было предано земле в том месте, где застигла его смерть, т. е. в Шамордине. Они усматривали в этом волю Божию. Оптинцы же находили, что старец должен быть погребен в той обители, в которой он числился, в которой он полагал начало монашеству, в которой протекла вся его жизнь, и в которой почивали его наставники – старцы Лев и Макарий. Там, около этих старцев, следовало почивать и телу о. Амвросия. За разрешением возникшего затруднения обратились в Св. Синод, и Синод предписал предать земле останки старца Амвросия в Оптиной Пустыни.

Была дождливая осенняя погода. Но это не помешало огромному стечению народа, отовсюду собравшегося на погребение чтимого старца. После продолжительного отпевания, совершенного в Шамордине, во время которого было произнесено много глубоко прочувствованных речей, отметивших великое значение русского старчества вообще и старца о. Амвросия в частности, гроб старца, при громком плаче осиротевших шамординских сестер, был вынесен из церкви, и похоронная процессия двинулась в Оптину Пустынь. Сопровождаемая хоругвями и иконами, встречаемая в попутных селениях крестными ходами и духовенством в облачении, процессия была более похожа на перенесение мощей, нежели на обычное погребение умершего. Всю дорогу до Оптиной Пустыни гроб несли на руках. Несмотря на моросивший дождь и грязную дорогу, не уменьшалось число людей, сопровождавших процессию, не умолкали погребальные песнопения и ярко горели свечи в руках молящихся. Уже в сумерки процессия достигла Оптиной Пустыни, откуда навстречу ей уныло неслись звуки большого колокола. Тело старца Амвросия предано было земле на общем кладбище по правую сторону от алтаря Введенского храма рядом с могилой старца Макария. Так закончилось многотрудное старческое служение о. Амвросия, в течение тридцати лет облегчавшего и несшего на себе скорби и тяготы бесчисленного числа людей, искавших у него помощи и утешения. Впоследствии над могилой старца была воздвигнута часовня, в которой пред иконами Казанской Божьей Матери и святителя Амвросия Медиоланского теплились неугасимые лампады.

На светлом, беломраморном надгробье золотыми буквами были начертаны слова апостола Павла, точно выражающие смысл жизненного подвига старца: «Бых немощным, яко немощен, да немощныя приобрящу. Всем бых вся, да всяко некия спасу» (1 Кор. ИХ.22).

Через два года после о. Амвросия, в январе 1894 года, скончался его ближайший помощник по духовничеству в Шамордине – начальник Оптинского скита иеросхимонах Анатолий, и в том же 1894 году, в августе, скончался и настоятель Оптиной Пустыни о. архимандрит Исаакий. С кончиной этих трех духовных руководителей оптинского братства закончился период высшего духовного расцвета и высшей славы Оптиной Пустыни. В дальнейшем своем существовании Оптина Пустынь жила уже только воспоминаниями своего славного прошлого и посильным хранением своих славных традиций. И хотя старчество в Оптиной Пустыни не угасло, но уже не имело прежней силы и славы. После кончины о. Амвросия старчество сперва распределилось между двумя его ближайшими учениками и помощниками – скитоначальником о. Анатолием и иеромонахом о. Иосифом. По смерти же о. Анатолия главным старцем сделался о. Иосиф. Он жил в келье о. Амвросия и своею кротостью, смирением и преданностью памяти своего наставника приобрел общую любовь и уважение.

Все любившие о. Амвросия не могли не любить и о. Иосифа, которого высоко ценил и сам покойный старец, говоривший о нем своим духовным детям: «Я поил вас вином с водою, а Иосиф будет поить вас цельным вином». Сам престарелый настоятель Оптиной Пустыни, о. Исаакий, видел в о. Иосифе преемника о. Амвросия по старчеству. Впрочем, не прекратилась и та линия старчества, во главе которой стоял о. скитоначальник Анатолий. Его преемник по должности скитоначальника, о. Венедикт, заменил для многих о. Анатолия. О. Венедикт был воспитанником Смоленской духовной семинарии и некоторое время был мирским священником в своей Смоленской епархии. Он отличался благоговейной жизнью и, овдовев, по совету о. Амвросия поступил в Оптину Пустынь, где исполнял обязанности письмоводителя при старце. Под руководством о. Амвросия и о. Анатолия он сам приобрел духовную опытность и стал полезным руководителем для своих духовных детей. Еще при жизни старца Амвросия он исполнял обязанности духовника шамординских сестер и остался им и впоследствии. Окончил он свою жизнь в сане архимандрита, настоятелем Боровского Пафнутиева монастыря.

Другим учеником скитоначальника о. Анатолия был иеромонах Нектарий, о котором говорили как об опытном делателе умной Иисусовой молитвы. Он поступил в скит еще мальчиком и большую часть своей жизни провел в глубоком уединении, под руководством о. Анатолия. Лишь в последние годы, уже по кончине о. Иосифа, он, с благословения настоятеля Оптиной Пустыни, поселился в келье о. Амвросия и стал принимать посетителей. По примеру первого оптинского старца Льва, и о. Нектарий не чужд был некоторого юродства О. Иосиф скончался в мае 1911 года и был похоронен на общем кладбище у ног старца Амвросия как его верный и преданный ученик. После его кончины из всех бывших учеников о. Амвросия особенно выделился иеромонах о. Анатолий (младший), который и сделался вскоре главным и общепризнанным старцем Оптиной Пустыни. Когда-то он был келейником у о. Амвросия и жил в скиту. Будучи еще в сане иеродьякона, в 1905 году он уже привлекал к себе внимание и сердца богомольцев своим внимательным, любовным выслушиванием их печалей и жалоб. Особенно льнули к нему старухи-крестьянки. Мне пришлось быть у него в 1905 году в его маленькой, тесной келье в глубине скита. Рядом с ним, в другой келье, помещался о. Нектарий. Мы сидели втроем за самоваром у о. Анатолия. Небольшого роста, немного сгорбленный, с чрезвычайно быстрой речью, увлекающийся, любовный – о. Анатолий уже тогда оставил во мне неизгладимое впечатление.

Шесть лет спустя я снова увидел о. Анатолия, уже в сане иеромонаха. Он жил уже не в скиту, а в монастыре, при церкви Владимирской иконы Божьей Матери, и пользовался уже большой известностью как общепризнанный старец. Около него уже создалась та особенная духовная атмосфера любви и почитания, которая окружает истинных старцев и в которой нет ни ханжества, ни истеричности. О. Анатолий и по своему внешнему согбенному виду, и по своей манере выходить к народу в черной полумантии, и по своему стремительному, радостно-любовному и смиренному обращению с людьми напоминал преп. Серафима Саровского. Обращала на себя внимание его особенная, благоговейная манера благословлять – с удерживанием некоторое время благословляющей руки около чела благословляемого. В нем ясно чувствовались дух и сила первых великих оптинских старцев. С каждым годом возрастала его слава и умножалось число его посетителей.

О. Анатолию пришлось пережить все бедствия военного времени, революции и большевизма. Несмотря на все эти испытания и на собственную тяжелую болезнь, о. Анатолий оставался неизменно живым, отзывчивым и любвеобильным. Он скончался, по-видимому, в 1922 году, и с его смертью закончилось четвертое тридцатилетие в истории Оптиной Пустыни. Из настоятелей Оптиной Пустыни, управляющих ею после о. архимандрита Исаакия, более других был нам известен о. архимандрит Ксенофонт, управлявший обителью около двадцати лет. На вид суровый, строгий, молчаливый, с бледным болезненным лицом, он был верным хранителем оптинских преданий и заботливым хозяином. Происходил он из крестьян.

Мы перечислили далеко не всех тех иноков Оптиной Пустыни, которые обращали на себя внимание своею выдающеюся жизнью и своими высокими качествами Может быть, иных, не менее замечательных, мы даже и не упомянули. Составляя настоящий очерк исключительно по памяти, мы, естественно, могли упустить многое, даже существенное. В заключение нашей книги мы не можем воздержаться от невольно напрашивающегося сравнения жизни Оптиной Пустыни с переменами, происходящими в жизни видимой, окружающей нас природы.

После долгой, холодной и беспросветной зимы XVIII века оживает и возрождается Оптина Пустынь в начале XIX века. Под воздействием лучей согревающей теплой любви внимательного и заботливого сердца московского митрополита Платона начинается в Оптиной Пустыни ранняя весна – деятельность игумена Авраамия, переселяются в Оптину Пустынь юные подвижники – Моисей и Антоний, возникает скит.

Весна все более и более входит в свои права. Природа все более и более расцветает. В Оптиной Пустыни начинается деятельность о. Моисея как настоятеля обители, о. Антония как начальника скита и о. Леонида как монастырского старца.

Приходит лето. Прибывает в Оптину Пустынь о. Макарий. Старчество все более крепнет и развивается. При содействии Киреевских развивается издательская деятельность: извлекаются из-под спуда писания великого старца Паисия Величковского, опубликовываются в печати и широко распространяются по России.

Возрастает слава и известность Оптиной Пустыни.

Лето становится все жарче и роскошнее. Поспевают травы. Созревают хлеба. Фруктовые деревья дают плоды свои. Так и оптинское старчество в лице старца Амвросия приносит свой наиболее зрелый, наиболее обильный плод. Деятельность старца переходит далеко за пределы обители, становится известной всей России, возникает трудами и заботами старца новая пустынь – Казанская Амвросиевская Шамординская обитель, основываются по его благословению и другие обители – в Воронежской, Саратовской и Полтавской епархиях.

Но вот лето кончается. Природа еще прекрасна, еще хранит в себе остатки прошлого богатства и красоты, но новых созреваний уже нет. Наступила ранняя осень. Это жизнь Оптиной Пустыни по смерти о. Амвросия и о. Исаакия. Еще не забыты предания старцев, еще память о них жива и в сердцах, и на устах всех, еще растут прекрасные осенние цветы духа – старцы Антоний, Иосиф, Венедикт, Анатолий (младший), но уже нет в них летней силы, летнего аромата. Наконец, наступает слякоть поздней осени, развертывается русская революция, а за нею начинается суровая, жестокая, холодная, беспросветная зима – царство большевиков. Оптина Пустынь замирает, погружается в глубокий зимний сон. Круг ее жизни, цветения и плодоношения закончился.

Придет ли опять весна? Повеет ли опять теплом и любовью? Проснется ли снова к жизни Оптина Пустынь? – Это ведомо единому Богу!

1925.6/19.ΧΙΙ.

Иисус Христос для очищения нас от греха установил на земле свою святую Церковь. В числе разнообразных средств, которыми Церковь помогает нам спасаться от греха, самым главным являются святые таинства. Что такое таинство? Оставляя Своих учеников, Иисус Христос обещал им, что Он не оставит их сиротами, пошлет им Духа Святого – Утешителя, который будет учить их истине. И действительно, через 10 дней после вознесения Иисуса Христа на небо ученики получили обещанного Св. Духа, который сошел на апостолов как бы в виде огненных языков и произвел в них необычайную перемену. Простые рыбаки, никогда не покидавшие своей родины, они вдруг заговорили на языках всех народов. Не понимавшие простых слов своего Учителя, они стали разуметь пророчества. Робкие, растерянные, они мужественно, с достоинством выступили пред начальниками и царями и давали им мудрые ответы. Так просветила, одушевила и умудрила их сообщенная им благодатная сила Св. Духа.

Эту благодатную силу Св. Духа получаем и мы в Церкви. Эта сила просветляет наш ум, очищает и воодушевляет наше сердце, она подается нам и в молитвах, и в чтении и слушании Слова Божия, и во всех священнодействиях церковных, но в особенности в св. таинствах. Таинства – это те священные церковные действия, через которые особенно нам сообщается благодатная сила Св. Духа. Их семь – крещение, миропомазание, причащение, покаяние, елеосвящение, брак и священство.

И каждое из этих таинств приносит нашей душе свой особый дар. В таинстве крещения в нас закладывается зерно святой жизни (см. Еп. Феофан, «Путь ко спасению»), которое мы или наши родители и восприемники должны возрастить в нас; в таинстве миропомазания подается крепость нашим чувствам и силам для нашего духовного возрастания; в таинстве причащения мы воспринимаем в себя Божественную жизнь, причащаясь Тела и Крови Христовых; в таинстве покаяния получаем прощение и очищение грехов, совершенных после крещения; в таинстве елеосвящения получаем также прощение грехов, в особенности по забывчивости неисповеданных в таинстве покаяния (Оптинские старцы), и телесное здравие; в таинстве брака освящается семейная жизнь, низводится благословение Божие на рождение и христианское воспитание детей; в таинстве священства подается сила быть молитвенником за других, совершителем таинств и руководителем в жизни духовной.

Всякий, приступающий к таинствам со вниманием и надлежащей подготовкой, действительно ощущает в душе своей явную перемену, производимую прикосновением к ней благодати Св. Духа. В душе разгорается огонь, на нее нисходит умиротворение, утихает в ней смятение и беспорядочность чувств, грех на время отходит от нее.

Будем помнить это и приступать к таинствам с верой и благоговением, как к данному нам Христом средству нашего исправления и обновления.

Приходится слышать иногда от некоторых сомнение относительно таинства крещения – следует ли совершать его над бессознательными младенцами, которые не могут иметь ни веры, ни покаяния.

Для действия благодати Божией на человеческую душу нет преграды, как нет преграды действию солнечных лучей на человеческое тело. Только один грех может мешать действию благодати на человеческую душу, но у ребенка с этой стороны меньше существует затруднений, нежели у взрослых.

Большую часть наших впечатлений мы воспринимаем, не сознавая их, потому что заметить все, что влияет на нашу душу, нет возможности. И лежат эти неосознанные нами впечатления до поры до времени в душе нашей без движения, а затем всплывают и входят в область нашего сознания, и мы их тогда замечаем, а потом снова уходят в глубину души нашей, и мы их тогда забываем. Так и душа младенца – она собирает и бережет их в себе, хотя и не сознает до поры до времени, но, несомненно, все эти впечатления не проходят для нее бесследно и бесплодно.

Вспомним, затем, пример самого Иисуса Христа. Когда апостолы не допускали к нему младенцев, Он вознегодовал на них и сказал: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им; ибо таковых есть Царствие Божие» (Мк. 10, 14). При этом Он обнимал детей, возлагал на них руки и благословлял их. Сознавали ли эти дети, для чего Иисус Христос возлагает на них руки, для чего благословляет их? Едва ли, но Иисус Христос все-таки делал это, очевидно, потому, что это возложение рук на детей сообщало детям благодатную силу.

В этом примере Спасителя заключается оправдание нашего крещения младенцев, нашего миропомазания и причащения их. Церковь не хочет, подобно тому, как ошибочно поступили апостолы, еще не просветленные благодатью Св. Духа, не допускать детей к Иисусу Христу.

Итак, понимая, что такое таинства и что мы получаем через них, с верою, охотою и благоговением будем к ним приступать и освящаться благодатью Св. Духа!

Что такое святость вообще? Святость не есть только отсутствие греховности. Святость есть не только непричастность греху, но и причастность Святости Божией. Непричастность греху есть только отрицательный признак святости. Бог есть полнота ее положительного содержания – правды, добра, любви, милосердия, сострадания, творческого, деятельного излияния милости, света и счастья на все окружающее, на всякое живое создание, самое незначительное, вышедшее из рук Божиих. Проявление такой именно святости, как активной чистоты и милосердия, мы и видим, например, в о. Иоанне Кронштадтском, в препод. Серафиме Саровском, в Оптинском старце Амвросии и им подобных праведниках и праведницах, в убогой крестьянской старушке, приютившей на ночлег странника и покрывшей его от холода собственной шубейкой... Этой святостью Божией проникнута, живет и дышит ею Христова Церковь, освящаемая живущим и пребывающим в Ней Святым Духом. Святость присуща Церкви и в Ее целокупности, и в Ее отдельных членах. В своей целокупности святость Церкви не зависит от святости принадлежащих к ней верующих. Наоборот, Церковь является источником святости для принадлежащих к ней верующих. Источник святости Церкви находится в Боге, в Духе Святом, пребывающем в Церкви. От Него изливается святость в души верующих. В каждом из нас, членах Церкви в той или иной степени, пребывает и прославляется святость, сообщаемая нам Святым Духом в таинствах, в богослужении и во всем прочем укладе и обиходе церковной жизни. «Разве вы не знаете, – спрашивает Апостол верующих, – что вы Храм Божий есте, и что Дух Божий живет в вас?» Святость присуща Церкви через Ее Главу, Господа Иисуса Христа, и через Духа Святого, пребывающего в ней. Церковь освящена Крестом Христовым, Его учением, молитвами и таинствами, по выражению катехизиса. Святость неразрывно связана со свободой. Высшая степень святости осуществляется только в свободных действиях свободной твари, у людей и Ангелов. Для того, чтобы положить начало святой Церкви, Господь Иисус Христос принес Себя в жертву, жертву крестную. «Христос возлюбил Церковь, и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною, посредством слова; чтобы представить ее Себе славной Церковью, не имеющей пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна» (Ефес. 5, 25–27). Иисус Христос молился о Своих учениках: «Не молю, чтобы Ты взял их из мира, но чтобы сохранил их от зла... Освяти их истиной Твоею . И за них Я посвящаю Себя, чтобы и они были освящены истиной. Не о них же только молю, но и о верующих в Меня по слову их» (Иоан. 17, 15–20). Стать причастным святости Божией – в этом и состоит цель жизни христианской. Стать причастным святости Божией можно в различном отношении и в различной степени. У разных святых были разные виды святости, но все они были причастны Святости Божией. Свят был святитель Николай Чудотворец, свят был и пророк Божий Илия, свят был и преп. Симеон Столпник, свят был и Филарет Милостивый, свят был и преп. Серафим Саровский, и святая великомученица Варвара, и преп. Мария Египетская, но каждый из них свят был по-своему, хотя святость каждого из них была отображением святости Божией, той или другой ее стороны. И св. Алексий, человек Божий, и св. Александр Невский – оба отобразили в , себе святость Божию, но каждый по-своему, в соответствии со своей натурой и своими дарованиями и в своим назначением.

Святость Церкви и не есть простая совокупность святых людей: Церковь имеет свою особую святость, присущую ей как Церкви, проявляющуюся в ее богослужении, молитвах, таинствах, и других действиях и явлениях силы Духа Святого. Святостью Церкви освящаются не только живые члены Церкви, но и их останки, по смерти их, и вещи, им принадлежащие. «Выносили больных на улицы и полагали на постелях и кроватях, дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них» (Деян. 5, 15). «Бог же творил не мало чудес руками Павла, так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни, и злые духи выходили из них» (Деян. 19, 12). Св. Иоанн Дамаскин пишет о телах умерших святых, «яко посредством ума и в телеса их вселился Бог» («Богословие» кн. 4, ч. 15, ст. 3,4). То же самое говорит и святой Григорий Богослов: «Ихже едина телеса равномощна суть душам святым, егда или осязаема, или почитаема бывают. Ихже и капли крове, сие малые признаки страдания, равная действуют телесем» (И-ое облич. слово на Юлиана).

Имея своим источником Бога, святость Церкви не умаляется наличием в Церкви грешников. По катехизису, согрешающие, но очищающие себя покаянием, не препятствуют Церкви быть святою; а грешники нераскаянные или видимым действием церковной власти, или невидимым действием Суда Божия, как мертвые члены, отсекаются от тела Церкви, и таким образом она и с сей стороны сохраняется Святою. Эти слова катехизиса не представляются вполне удовлетворительными. По ним выходит так, будто святость Церкви зависит от того, что Церковь очищается от грехов или через покаяние грешников, или через отсечение некающихся грешников от Тела Церкви... В действительности это не так: святость Церкви, как было уже указано выше, зависит не от святости ее членов, ибо нет ни одного члена Церкви, который был бы безгрешен. Святость Церкви определяется тем, что она есть Тело Христово и освящается Духом Святым. Присутствие в Церкви грешников (ведь мы же все грешники!) не может отнять у Церкви ее святости, каются ли эти грешники или не каются, отсекаются ли они от Церкви церковной властью или не отсекаются. Взгляд на Церковь, как на собрание святых – это неправильный взгляд! Это – взгляд сектантский, Церкви не свойственный!

Душа человека, призванная ко спасению, во время своей земной жизни жаждет, по существу своему, встречи с добром и всюду старается позаимствовать, собрать, найти добро. Это добро есть как бы нити, из коих ткет себе человек одежду для брачного Чертога, в которой предстанет он перед престолом Божиим и останется вечно. Одежда, сотканная из нитей добра и любви, просветлится, заблестит от Божьего Света. Сотканная из нитей зла, недобрых дел, еще более омрачится от Небесного света и устыдит и доставит горькую муку тому, кто окажется одетым в нее. Своими собственными руками, т. е. своею волей, хотя и несовершенной, расслабленной грехом, но свободно, надеваем мы на себя или одежду радости, или одежду стыда. То лучшее, что дал нам Господь, как венцу Своего творения, – свободную волю, достоинство которой Сам и оберегает, не оказывая на нас никакого давления, мы не бережем и часто беззаботно порабощаем ее греху. А поработив ее греху, как восстановим в добре, когда силы наши расслаблены? Своими силами не сможем ее исправить, но благодатной Божией силою можем – Богу все возможно. Пока душа наша еще на пути в Царствие Божие, пока еще есть время, закрепим и укрепим нашу волю, слабую, немощную благодатной силой Божией и найдем в ней нужную силу и поддержку на борьбу со злом. Жизнь великий труд. Надо научиться жить во Христе мудро, и тогда все вокруг нас осмыслится и приобретет цену для вечности. Если будем внимательны, то обстоятельства, нас окружающие, послужат нам «старцами», научат нас послушанию Богу, помогут в терпении и любви пройти свой жизненный путь и обрести спасение. Где бы мы ни были, всюду нас окружает возможность спасения; в какие бы условия не поставила нас жизнь – всегда можем духовно зреть и совершенствоваться. Наша жизнь при всякой обстановке может быть путем, ведущим нас к благу нашему, к блаженству, которое доступно бывает уже здесь, на земле.

* *

Всякий грех есть несчастье и для нас самих, и для окружающих нас. Грех есть начало разделяющее и разъединяющее, отталкивающее нас от людей. Грех не исторгнутый лежит тяжестью на сердце и отводит людей друг от друга. Всякая победа над грехом есть отвоевание себя и других для взаимопонимающей жизни всех людей. При победе над грехом открывается взаимное притяжение и родство людей по природе: побеждая грех в себе, человек помогает другому – даже помимо воли последнего, – раскрыть лучшие свойства его души, как бы противовольно – влечет последнего к добру. Побеждая грех в себе, оживляя в своем внутреннем человеке лучшие стороны, человек этим самым открывает духовный клад и в другом человеке и помогает другому найти в себе то, чего он еще и не видит в себе.

Добро находит отклик в среде тех людей, которые уже имея его, еще не видят его. Человек, пока грех владеет им, как бы боится другого человека, но при победе греха в себе он заражает и другого, и окружающих добром. Это важно отметить и почувствовать, потому что в обычном состоянии у нас преобладает пессимистическое чувство, и нам кажется, что грех владеет миром. Такой пессимизм удерживает от борьбы с грехом и понижает активность в борьбе с ним.

При поверхностном знакомстве с человеком мы ничего не видим и даже не можем видеть неиспользованный клад добра, присущий другому. Побеждающему грех в себе открываются в другом эти силы добра и эти стороны души другого, как богатство добродетелей. Когда греховный человек увидит близкого, делающего добро, он обретает и в себе силы для христианского делания. Великая, ни с чем не сравнимая радость заключается в отыскании добра в себе и в других, в увеличении его в мире проявляется сила благодати Божией; проявляется в том, что она помогает нашим расслабленным силам делать то, что без нее было бы невозможно. В жизни часто бывает, что человек «делает грех, которого не хочет» (св. Ап. Павел). Этот невольный пленник греха в чужом добре находит силу, двигающую его к добру в обычной будничной жизни.

* *

Для счастья настоящего, а не призрачного, нужно побеждать грех. Всегда надо внимательно присматриваться к тому, что двигает человека вовне и что владеет им внутри его, присматриваться к его поступкам и желаниям. Область эта нелегкая, но во взаимоотношениях людей – вся жизнь. Надо освящать их светом Христовой Истины, чтобы эти отношения не были вредны нам самим и с нами сталкивающимся. Если мир в душе, то эта радость не отнимется никогда. Немирность же всегда приносит несчастье. Если в человеке внутри мир, то мирное сердце кидает свет на все. Мирность сердца есть главное достижение. Действия, освещаемые таким сердцем, обращают все отношения на пользу. Греховное состояние, идущее от другого, как раздражение, если мы сдерживаем свое раздражение, обращается нам на пользу, как устрояющее наше и другого духовное благо, – этим же мы останавливаем и чужое раздражение. Здесь выходит благо и для проявившего кротость, и для того, кто раздражился. Отсюда и счастье в жизни. Побеждение греховного дает благо, а забота о своем спасении – дает общественное благо. Состояние человека уступающего – есть утверждение добра в атмосфере нас окружающей. Добро, как сила положительная, развивает и вызывает к жизни дремлющее в других добро, закрытое доселе равнодушием и налетом зла. Добро создает атмосферу, которая сама является помощью в борьбе со злом и в христианском делании. Иногда кажется, что труд над искоренением греха в себе – эгоизм, что такой человек занят собой и равнодушен к общему делу. Но это не так. Человек, не успевший одолеть свою греховность, не может оказать ни благотворного влияния на окружающих, ни быть в помощь другим, ни содействовать их победе над грехами.

Он не может действовать для общественного блага с той пользой и силой, с какими мог бы, если бы победил в себе грех. Святость есть великое общественное благо и сила. Желая подлинно послужить ближним, мы прежде всего должны очистить себя самих от греховных привычек и наклонностей, стать чистыми, вести богоугодную жизнь. Только в меру нашего совершенствования мы можем быть полезными нашим ближним в их горе и несчастье. Это – единственный путь к служению ближним. Достигший святости достиг наибольшей возможности служить ближним. Кто, как не наши святые, больше всего помогали ближним? Достаточно вспомнить имена преп. Сергия Радонежского, св. Серафима Саровского, чтобы убедиться в этом. К ним стекался народ отовсюду, и они умели помочь во всякой нужде. Они служили обществу, и служили наисовершеннейшим образом, ибо вносили в мир подлинное благо; они сами в опыте познали, что такое добро, и поэтому – могли научить ему и других. Люди – перед Богом – являются цельным организмом. Отдельные личные явления святости как бы очищают, освящают и весь организм. Подобно – и грех одного человека омрачает, загрязняет и весь организм. Спасая себя, мы как бы вносим долю спасения в дело спасения всего человечества.

* *

Созидание внутреннего человека совершается не в минуту поражающих подвигов, а в будничной жизни. Цель человека – устроение внутренней жизни, созидание в себе Царства Небесного. Борясь с грехом, утверждаем в себе и в мире жизнь Божественную. Борьба с грехом открывает и догматические истины, и мы приближаемся к познанию Божественной жизни. Такая жизнь есть и строение Царства Божия и, само Царство Божие, пришедшее в силе. Делаются более понятными слова молитвы Господней «Да приидет Царствие Твое» – «Да будет воля Твоя».

Когда мы, побеждая грех, преодолевая разъединение, соединяемся, то мысли и желания у нас становятся общими, мы приходим к единомыслию. В этом единстве чувств и желаний нам становится понятной воля Божия и ее требования к нам. Это то единство, о котором молился Христос Господь. Это единомыслие и соединение в любви – не отвлеченный идеал, а деятельная задача устроения жизни. Приблизиться же к нему мы можем, если откроем наше духовное сродство. Вопрос о спасении не теоретический, а путь действия. К сожалению, не все церковные люди это понимают. Бороться с грехом надо для взаимного приближения и для осуществления того, что как жизненная задача лежит пред нами.

* *

Наличие счастья в жизни лежит в наличии нашей духовной жизни. Как бы не были прекрасны формы жизни, но если человек не победит в себе греха, он не достигнет подлинного счастья.

Люди во имя удовлетворения своего самолюбия ввергают и себя, и других в катастрофические обстоятельства. Личная греховность человека, непобежденная изнутри, может всякое, даже благое само по себе дело повернуть в другую сторону, принести большой вред отдельному человеку и многое исказить и в исторических, и церковных событиях. Таким образом, подвиг личного спасения есть подвиг общественный. Личное спасение не есть что-то замкнутое в себе; оно является солью всего. Надо его искать в миру, в семье и в окружающей среде. Нам надо осознать, что Царство Божие внутри (среди) нас. Внешний человек ветшает – внутренний обновляется. В самом человеке происходит борьба, состояние без борьбы есть состояние, которое говорит, что духовная жизнь в человеке замирает, что потемняется духовное начало.

Состояние борьбы есть признак духовного роста, и ни на минуту не должен прекращаться духовный процесс. Каждое мгновение человек избирает благое или злое. И это избрание путей добра или зла и есть содержание нашей внутренней борьбы. Духовную внутреннюю борьбу нельзя смешивать с тем, что у нас именуется «принципиальной борьбой», ибо в духовной борьбе решающим и ведущим является не «отстаивание принципа», а соответствие или несоответствие избираемого воле Божией. Тем более нельзя подлинную духовную борьбу подменять так называемой «принципиальной борьбой».

* *

Свет воли Божией все разделяет в нас; он должен действовать в нас постоянно. Мы охотнее избираем то, что кажется нам легче, что кажется нам более свойственным нашей природе. Мы часто соблазняемся этим и поддаемся греховому течению в нашей жизни.

Труд над спасением часто отлагается на старость. Начало спасения предполагаем положить в будущем, забывая, что старости можно и не дождаться. Будущее – всегда около нас – оно связано с нашим покаянием и исправлением. Тайна подлинной жизни и состоит в том, чтобы забота о спасении не отодвигалась на неопределенное будущее, чтоб каждый наш шаг озарялся светом Правды и Воли Божией и в свете их исправлялся. Памятовать о том, что мы стоим на краю гибели и идем по пути греха, необходимо для того, чтобы свет правды озарял нашу жизнь.

* *

Мы хотим жить счастливо и хорошо. Но что мы делаем для этого? Даже утренние и вечерние молитвы не раскрывают пред нами нашего пагубного состояния. Необходимо, чтобы мы вошли в смысл молитвы, и тогда найдем и сознание нашей греховности, и сознание милосердия Божия. Эти молитвы определяют всю нашу жизнь и деятельность, они указывают и то, что мы должны делать и то, чего мы должны избегать.

В молитве вечерней и утренней мы предстоим пред лицом Божиим и рассматриваем себя. Молитвы эти нас самих раскрывают пред нами. Важно, чтобы то немногое, что предстоит нам на день, мы осветили разумом Божиим.

* *

Грех, в нас живущий, затемняет нас и заставляет нас оправдываться пред нами самими же. Самооправдание подставляет нам лукавый. В нас, пока не пробудится совесть, чуткая не только к отдельным грехам, редко сознание нашей греховности. Мы всюду вносим нашим грехом разделения, и каждое биение сердца к добру есть мера, идущая на весы. Наши оправдания наших греховных действий – враг нашего спасения. Только осознание опасности греха вызывает волю к борьбе против греха. Мы равнодушны ко греху, пока не осознаем, что он нас лишает счастья. Мы считаем грех своей природой «Я, мол, такой и такой и не могу быть иным». – «Такой у меня характер». Но ведь характер совсем не есть нечто такое, с чем нельзя бороться. В момент решения начать противостояние греху надо помнить, что грех не сроден нам, а приразился нам. Прародители наши были созданы без греха. Грех есть нечто прившедшее в нашу природу, приражающееся к нам и восстающее на те состояния души, которые природны для нее, как созданной по образу Божию. Грех берет нас в плен, привходит в наш естественный состав, как чуждое начало, но потом все идет, сорастворенное с грехом. Осознание, что грех не есть наше, чрезвычайно важно, т. к. это помогает бороться со грехом. Момент озарения от Господа, когда мы осознаем нашу греховность, прежде всего связан с волей, так как грех вселяется в волю человека, и «слабость воли» от лукавого. Но если мое, идущее от меня, срастворено с грехом, то как же я буду бороться с собой? Для того, чтобы у меня явилась воля к борьбе с грехом во мне, необходимо знание, что грех не есть мое. Это знание укрепляет волю к противодействию греху.

Напрягая все силы, человек разрядится в добро, и светом добра ударит в другого человека, сродного с ним. У того тоже явится свет, и это есть победа над злом, величайшее дело.

* *

Греховная и духовно правильная жизнь – обе проходят внутри человека, и жизненная среда есть способ, при помощи которого человек должен обратиться внутрь себя. Уже было сказано, что грех есть сила разъединяющая. Поясню это жизненным примером. – Люди обидели друг друга, не хотели уступить один другому, оскорбили один другого, обиделись и разошлись. Вот вам и несчастье. Это говорит, что надо бороться с грехом ради нашего же счастья, т. к. гневливость есть несчастье нашей жизни. Человек создан с желанием счастья и должен и может научиться бороться за свое счастье против несчастья, т. е. – против греха в той среде, которая особенно близка ему и близка по плоти. Силы греха и святости пребывают в человеке как бы в состоянии «связанного покоя». И в зависимости от того, как мы прикоснулись к человеку, начинает в нем и в мире действовать или сила добра или сила зла. Нам всегда нужна такая среда, которая очищала бы наш внутренний мир, давала бы нам силы и возможность раскрыться и в своей правде, и в своей неправде, давала бы возможность истинного познания себя. Среда «вообще», как случайное соединение людей, мало содействует этому. Пред другими человек прячет свою неправду, вгоняет ее внутрь и старается предстать «чистеньким». Он стыдится того, что о нем «подумают», стыдится «общественного мнения» и поэтому – «не выявляется». Только в привычной, «домашней» среде таящееся в человеке злое начало выливается наружу. В этом отношении обстановка семьи – необходимый момент для познания себя. Не случайно, что мы часто боимся быть в такой «домашней» среде. Убегая от нее, мы «всем интересуемся», «всем развлекаемся», лишь бы уйти от условий, содействующих познанию себя.

Ближайшая среда раскрывает нас самих для нас же самих. Но тут надо уловить возможность зарождения греха и не дать ему перейти в действительность. Это момент отделения себя от греха.

* *

Вопрос о спасении – есть основной вопрос истории человечества в целом и личной судьбы каждого. К нему – или иначе – к вопросу о счастье – приложимы слова – «был, есть и будет». Все остальное зиждется на этом вопросе и на осуществлении его в жизни. В этом смысле – счастье в ваших руках. Оно созидается победой над грехом. Ближайшей средой и полем для борьбы с грехом является прежде всего семья и все те, кто вокруг нас и нашей семьи. Мы смотрим на среду, на обстановку, в которой живем, как на нечто случайное, и даже на свою семью не смотрим как на путь, данный нам Богом для спасения. Жизнь в семье кажется нам какой-то случайностью, и самое главное в семье ускользает от нашего внимания. Семья – по слову апостола – малая церковь. Она может особенно помочь человеку в достижении главной цели жизни. В семье ищут счастья. А что разуметь под счастьем? Ответы на этот вопрос – туманны. Это свидетельствует о том, что самое существенное не извлекается из этого Богом данного состояния.

Почему семья кажется наиболее удобной средой для спасения? В семье человек непосредственно открывает свои чувства, а при посторонних – он скрывает свой внутренний мир. В обществе, например, человек, услыхав что-либо недоброе о себе, сдерживается, скрывает свое раздраженное состояние, старается показаться иным. Греховное движение его духа остается скрытым; он живет лицевой, показной стороной своей, а не внутренней. В семье же он не прячет своего действительного состояния – он изольется, не постыдится выявить свое греховное состояние в слове или действии. И скрытый греховный мир обнаружится и пред семьей, и перед близкими, и перед ним самим. Таким образом, человек – при верном отношении к себе и вопросу о своем спасении – в условиях семьи легче может уяснить себе, что в нем греховного, уяснить то, что отделяет нас друг от друга.

Только надо, чтобы это опознание своего внутреннего мира, опознание его греховности вело к борьбе со грехом.

* *

Семья, семейная среда, Богом нам данная, наиболее удобна для устроения нашего спасения. В атмосфере семьи мы можем всего лучше и удобнее бороться со своими грехами и недостатками, ибо в семье мы не стесняемся быть и выказываться такими, какими мы действительно являемся. В семейной жизни человеку приходится каждодневно обнаруживать свое настоящее состояние, быть искренним с самим собою. Правильная жизнь в семье учит человека держать себя, изживая свое отрицательное, побеждать свои плохие стороны, укреплять свое доброе, и он каждый момент может усовершенствоваться. Это тем возможнее, что всякая победа над грехом внутри себя дает радость, утверждает силу семьи, ослабляет зло и тягостные несчастия. Семья содействует не только личному спасению, но и утверждает благо среди нас и кругом нас. Каждый миг жизни надо употребить на стяжание того, что само в себе несет радость и счастье. Надо стараться, чтобы время не было прожито даром, но стремиться к тому, чтобы не только растрачивать уже имеющееся добро, но и приобретать новое. Ждать долгие годы удобного момента и откладывать свое духовное устроение на неизвестное время нельзя – такого момента и времени можно и не дождаться. Надо, чтобы в нашей жизни каждый шаг был для приобретения неоскудеваемого сокровища. Откладывание ничем не может быть оправдано. Это настроение выгодно только врагу нашего спасения, оно создается и укрепляется его наветами, затемняющими действительное и придающими ценность неценному.

Спасение в наших руках; его можно строить в нашей мелочной каждодневной жизни Для искоренения зла надо извлечь изнутри то, что есть нехорошего в себе. Если представится для этого случай в своей семье, в повседневной работе, нельзя оставлять этого момента – он дан нам от всенаправляющего Благого Господа, для преодоления того, что ведет человека к несчастью. По частичному достижению – исполняется задача всей жизни. Человек создан для счастья, и только победами каждодневными может он достигать радости и такого состояния, которое несет всем и всему свет. В этом случае вся жизнь его изнутри сияет светом, падающим на всякую каждодневную мелочь, дающим особый, иной тон всему. Тогда осмыслится жизнь и отнимется тягота, расслабляющая и убивающая, не дающая человеку активно устроить обстоятельства жизни на утверждение добра на земле.

По своему содержанию Иисусова молитва очень однообразна. все «помилуй» да «помилуй!» Но не в этом дело. Ни одна молитва не ставила меня так прямо перед лицом Божиим, как эта молитва.

Другие молитвы имеют каждая свое содержание: утренняя молитва, вечерняя и так далее. У этой же молитвы одно содержание: «помилуй меня!» Она заставляет чувствовать себя стоящим перед лицом Живого Бога с чувством покаяния, и только! Но это стояние перед Богом, с чувством покаяния, очень много дает: оно дает мне самое нужное: сознание своей неправды перед Богом. Я стою перед Богом с чувством своей неправды, и это делает Бога особенно мне близким, не так ли? – Никакая другая молитва не может заменить ее. Там мы просим о других нуждах: «хлеб наш насущный даждь нам днесь» и др. А в ней, в этой молитве, мы только предстоим Богу, с сознанием нашего недостоинства. А ведь это и есть главное, что от нас требуется!

В этом заключается сила и значение молитвы Иисусовой. Нужны, конечно, и другие молитвы. Но они все направлены на удовлетворение тех или других наших нужд или нужд наших ближних. Одна только Иисусова молитва исключительно обращена на сознание своего недостоинства перед Богом, т. е. научает нас правильному отношению к Богу. А это и есть самое важное. У нас этого обычно не бывает. Мы все чего-нибудь выпрашиваем: здоровья, успеха в делах и тому подобное. Между тем, самое нужное для нас заключается в сознании своего недостоинства перед Богом, а этого-то у нас обычно и не хватает! Разве это не так?

И вот Иисусова молитва научает нас самому важному и самому нужному: она учит нас стоять в правильном отношении к Богу – сознавать Его святость и наше убожество, – смиряться!

Это я понял, читая и перечитывая изданную нами, книгу: «Беседы о молитве Иисусовой».

22 ноября 1946 года