Красный террор
«В стране, где свобода личности дает возможность честной, идейной борьбы... политическое убийство, как средство борьбы, есть проявление деспотизма».
Исполн. Комитет Нар. Воли.
Я прожил все первые пять лет большевицкого властвования в России. Когда я уехал в октябре 1922 года, то прежде всего остановился в Варшаве. И здесь мне случайно на первых же порах пришлось столкнуться с одним из самых сложных вопросов современной общественной психики и общественной морали.
В одном кафе, содержимом на коллективных началах группой польских интеллигентных женщин, одна дама, подававшая мне кофе, вдруг спросила:
– Вы русский и недавно из России?
– Да.
– Скажите, пожалуйста, почему не найдется никого, кто убил бы Ленина и Троцкого?
Я был несколько смущен столь неожиданно в упор поставленным вопросом, тем более, что за последние годы отвык в России от возможности открытого высказывания своих суждений. Я ответил ей однако, что лично, искони будучи противником террористических актов, думаю, что убийства прежде всего не достигают поставленной цели.
Убийство одного спасло бы, возможно, жизнь тысячей, погибающих ныне бессмысленно в застенках палачей. Почему же при царе среди социалистов находилось так много людей, готовых жертвовать собой во имя спасения других или шедших на убийство во имя отмщения за насилие? Почему нет теперь мстителей за поруганную честь? У каждого есть брат, сын, дочь, сестра, жена. Почему среди них не подымется рука, отмщающая за насилие? Этого я не понимаю.
И я должен был, оставляя в стороне вопрос о праве и морали насилия11, по совести ей ответить, что основная причина, мне кажется, лежит в том, что при существующем положении, когда человеческая жизнь в России считается ни во что, всякого должна останавливать мысль, что совершаемый им политический акт, его личная месть, хотя бы во имя родины, повлечет за собою тысячи невинных жертв; в то время как прежде погибал или непосредственный виновник совершенного деяния или в крайнем случае группа ему сопричастных ‒ теперь иное. И сколько примеров мы видим за последние годы!
* * *
«Насилие имеет оправдание только тогда, когда оно направляется против насилия» ‒ говорил Исполнительный Комитет Народной Воли в своем обращении к американскому народу по поводу убийства президента Гарфильда в 1881 году.... «Я совершил величайший грех, возможный для человека, два убийства, запятнал себя кровью – писал после убийства Плеве из Бутырской тюрьмы в 1906 году Егор Сазонов в своих замечательных письмах к родителям, опубликованных мною в «Голосе Минувшего» (1918 № 10–12)... После страшной борьбы и мучений только под гнетом печальной необходимости мы брались за меч, который не мы первые поднимали... Не мог я отказаться от своего креста... Поймите же и простите... Народ скажет про меня и про моих товарищей, казненных и оставленных в живых, как сказал на суде мой защитник: «Бомба их была начинена не динамитом, а горем и слезами народными... бросая бомбы в правителей, они хотят уничтожить кошмар, который давил народную грудь», скажет и оправдает нас, а наших противников, тех, которые своими насилиями над народом доводили нас до необходимости проливать кровь, осудит и память их предаст вечному проклятию».
Моральное оправдание этих «убийц» в том, что они не только убивают, но и умирают за убийство, как сказал Гершуни. Они действительно шли на эшафот и жизнь свою отдавали за жизнь других.