1859 г.

С второго дня праздника сижу безвыходно дома. В первый день, по обычаю, ездил, на ряду с прочими, в Донской монастырь поздравить с праздником слепого старца – преосвященейшего Евгения³⁶⁸, и дорогою простудил себе горло. И эта-то болезнь, хотя я не опасная, но тем не менее требующая внимания и осторожности, заставила меня сидеть дома, когда все, из края в край, разъезжают по Москве. Не рад я конечно болезни, но рад тому, что имею предлог уклониться от пустых и суетных визитов; и сидя дома, все-таки не даром проведу время.

Сообщу вам, к прежним известиям, и еще нечто приятное о себе.

За несколько дней до праздника, совершенно неожиданно, я получил еще не малую толику денег (именно 300 рублей серебром), но не за прошедшие труды, а в пособие и в поощрение к новым, будущим трудам. И от кого бы вы думали, я получил эту сумму? От Святейшего Синода; Св. Синод, приняв во внимание (так сказано в отношении г. обер-прокурора Св. Синода к нашему митрополиту, чрез которого мне вручены деньги), что предпринятое мною издание палеографических снимков с рукописей Московской Синодальной библиотеки может быть полезно для всех, занимающихся Церковною Археологией и вообще Русскою Историей, определил отпустить мне из училищного капитала 300 рублей серебром в единовременное пособие для успешнейшего окончания означенного издания.

Здесь, сколько приятно и благовременно для меня денежное пособие, столько же, или еще более утешительно внимание со стороны высшего начальства. Чтоб иметь вам понятие о приготовляемом мною издании, посылаю вам образчик палеографических снимков с греческой рукописи XII в.

Наступивший 1859-й год ознаменован был для меня очень важным событием в моей жизни. То, чего я благополучно избегал в 1857 году, постигло меня в настоящем: я говорю о назначении меня на ректорскую должность. Впрочем, о сем подробнее будет сказано в своем месте, а теперь я буду продолжать рассказ об обыкновенных явлениях и происшествиях в моей жизни.

3-го января писал я графине Анне Георгиевне Толстой урожденной княжне Грузинской) – супруге обер-прокурора Св. Синода, графа А.П. Толстого:

«Ваше сиятельство!

Приношу вам мою усерднейшую благодарность за ваш дорогой и интересный для меня дар. Надеюсь, что та и другая книга будет прочтена мною с любопытством и пользою.

Я обещал доставить вашему сиятельству Новую Скрижаль: но этой книги, в настоящую пору, в продаже нет: она печатается новым изданием, и в феврале, как мне сказывали, поступит в продажу. На сей раз, чтоб удовлетворить вашему благому желанию, я посылаю вам мой собственный экземпляр.

Вы желаете знать заглавие французского-русского журнала, о котором я говорил вам: вот оно: «Журнал избранного чтения на русском и французском языках. Учено-литературный, изд. Широковыми. Цена 7 р. 50 к.». Подписка принимается во всех книжных лавках.

Графиня Анна Георгиевна – дочь известного царевича Грузинского Георгия – владетеля богатого села Лыскова, Нижегородской губернии. Воспитанная без матери, которой она лишилась в детстве, в совершенном одиночестве, она была близка к мысли о монашестве, как это сама мне высказывала. Между тем, по желанию родителя, который отличался строгим и упорным характером, она должна была вступить в супружество, в весьма зрелых уже летах, с соседним помещиком графом Александром Петровичем Толстым. В следствие исключительного воспитания в доме родителя, графиня Анна Георгиевна всегда чуждалась шумного, светского общества; всегда вела уединенную жизнь; всегда отличалась искренним благочестием высокою нравственностью и истинно-христианскою благотворительностью, которой опыты имел я и на себе. Из 60-ти тысячи годового дохода она половину употребляла, как мне с достоверностью известно, на дела благотворения.

С ее сиятельством я познакомился совершенно нечаянно. Между тем, как супруг ее был на службе в Петербурге, она постоянно жила в Москве, в собственном доме, на Никитском бульваре. Осенью минувшего года граф Александр Петрович был в Москве и занимал нижнюю часть дома. Не раз случалось мне у него быть частью по собственной надобности, частью по его требованию. Однажды утром, когда я приехал к графу и только лишь вошел в переднюю, как сверху по лестнице спускается графиня. Я счел приличным отрекомендоваться ей и попросил позволения представить ей экземпляр моего Указателя Патриаршей ризницы и библиотеки. Она весьма охотно приняла мое предложение. Я не замедлил представить ее сиятельству свою книгу, и с этого времени началось наше знакомство, которое продолжалось и до ее кончины (июля 17-го 1889 г.).

С графиней прежде меня был уже знаком ректор Московской семинарии, архим. Леонид. Вообще графиня Анна Георгиевна, как особа благочестивая и чуждающаяся большого света, любила беседу с духовными лицами, и особенно с тех пор, как супруг ее стал обер-прокурором Св. Синода, она считала, как бы священною обязанностью принимать у себя всех духовных, как Московских, так и проезжающих чрез Москву, и старалась делать, кому можно, всякие услуги. Мне случалось не раз бывать в доме гостеприимной графини с проезжими архиереями и архимандритами. У нее же в доме стал я встречаться и с светскими высокопоставленными лицами, единомысленными с ней и единонравными. Чаще других я виделся там с Анною Борисовною Нейдгарт³⁶⁹, вдовою бывшего главнокомандующего Закавказскою армией.

6-го числа писал я в Петербург И.И. Срезневскому:

«Приветствуя вас с новым годом, всеусердно желаю вам, при добром здоровье, новых успехов в ваших учено-литературных занятиях и новых открытий в области глаголицы.

Недавно лишь получил я IV вып. Известий 2 отдел. Имп. Академии наук, где с душевным удовольствием прочитал ваш, весьма лестный для меня, отзыв о моих книгах. Приношу за сие вашему превосходительству мою глубокую благодарность.

Что касается до вашего подстрочного примечания о св. Иоанне воине: то я действительно нашел подтверждение ваших слов. В одной из июльских миней Типографской библиотеки – той самой, где я нашел службу св. Борису и Глебу, с именем митроп. Иоанна, под 31 числа значится имя того же Иоанна Стратилата, как и в вашей Новгородской. Но для разрешения недоумения, по моему мнению, надобно обратиться к житию, или Проложному сказанию о жизни сего святого, чтоб видеть, называется ли он где-либо экзархом, как это значится в евангелии, указанном в моей книге. С своей стороны, я постараюсь этот вопрос расследовать пообстоятельнее.

За тем, позвольте обратиться к вам за разрешением некоторого недоумения. Накануне Крещения, при выходе из церкви, в толпе народа, принимавшего у меня благословение, остановил меня известный мне, но мало со мною знакомый, художник Струков.³⁷⁰ Он передавал мне какое-то поручение, якобы вами на него возложенное, относительно списков или снимков с рукописей XI в., мною открытых. Не находя удобным и приличным в храме, среди народа, входить в подробные объяснения о сем предмете с г. Струковым, я не дал ему тут никакого положительного ответа, дав тем заметить, чтобы он зашел ко мне в келью и объяснил обстоятельно, в чем заключается его до меня просьба: но он не рассудил ко мне зайти, и я остаюсь теперь в недоумении на счет того, что именно требуется для вашего превосходительства. Прошу вас покорно написать мне, что вам желательно иметь из помянутых рукописей, сверх того, что уже мною вам доставлено. С удовольствием постараюсь исполнить ваше поручение.

Кстати: в дополнение к перечисленным мною в предыдущем письме сочинениям, в коих сообщаются сведения о нашем Патр. древлехранилище, честь имею присовокупить еще одно, и при том древнейшее, о коем я не так давно получил сведение. Вот заглавие этого сочинения: «Путеводитель к древностям и достопамятностям Московским ч. 1. М. 1792 г. 12º». – По мнению В.М. Ундольского (см. его «Библиогр. разъискания» в Москвитянине 1846 г. № 2, стр. 139, прим. 2, составитель этой книги некто Максимович).

16-го ч. изволили писать мне высокопреосвященный Григорий митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский:

«Высокопреподобнейший отец!

Покорнейше прошу известить меня, с какой именно книги взяты были для меня рисунки для показания перстосложения для благословения, к какому та книга причисляется веку, и под каким номером в библиотеке.

Ваш покорный слуга"…

На другой же день отвечал я его высокопреосвященству в удовлетворение его требования.

26-го ч. получил я в дар от директора Архива Минист. Юстиции П.И. Иванова³⁷¹ изданный им сборник снимков с древних печатей, приложенных к граматам и другим юридическим актам, хранящимся в М. Архиве Министр. юстиции. М. 1858 г., 4°.

28-го ч. писал мне (за № 115) исправляющий должность директора Горыгорецкого Земледельческого института (в Могилевской губернии), Богдан Андреевич Целлинский:

«Получив присланный вами, чрез г. адъюнкт-профессора Советова, для библиотеки Горыгорецкого Земледельческого института, экземпляр вашего сочинения: «Указатель для обозрения Московской патриаршей ризницы и библиотеки», я имею честь принести за этот подарок вашему высокопреподобию от имени совета института искреннюю благодарность, считая, вместе с тем, приятным долгом препроводить к вам пять книжек Записок нашего института».

Советов Александр Васильевич известен был мне как даровитый и благонравный воспитанник Вифанской духовной семинарии. На Рождественских праздниках он был на своей родине в Москве, и с ними-то, вероятно, по его же просьбе, послал я для библиотеки института экземпляр своей книги.

30-го ч. получил я от священника Московского Даниловского кладбища, магистра XVI курса (1848 г.) Московской духовной академии, Мих. Симон. Боголюбского³⁷² записку след. содержания:

«Честь имею представить вашему высокопреподобию нужную вам февральскую книгу. А заходил я к вам потому, что до меня дошел слух, что в Оренбурге открывают новую епархию и вас назначают туда, хотел узнать от вас, правда ли это, и если правда, то принести вам мое усерднейшее поздравление; а если это и неправда, все-таки утешительный слух, потому что вышел из высшего дворянского круга, и значить не без оснований».

Я так был счастлив, или не счастлив, что на каждую открывавшуюся вакансию, на каждую новую должность, я всегда был в числе первых кандидатов. Но о. Боголюбский выразился в своей записке не точно: не в Оренбурге открывалась новая епархия – там епархии существует с октября 1799 г., а от Оренбургской отделена часть епархии и наименована Уфимскою и Мензелинскою, и сюда первым епископом назначен был 21-го марта 1859 г. преосвященный Порфирий, епископ Дмитровский, викарий Московский.

В конце 1858 г. Высочайше утверждено было определение Св. Синода касательно учреждения особого духовно-учебного заведения для приготовления миссионеров, в принадлежавшем графу Аракчееву селе Грузине, близь Новгорода. Вследствие сего, указом от 15-го января 1859 г., № 192, предписано было митрополиту Московскому избрать из среды подведомых ему духовных лиц кандидата для занятия должности ректора этого миссионерского института, и поручить избранному начертать проект устава означенного учреждения.

Митрополит призывает меня и говорит: «Св. Синод поручил мне пригласить тебя на должность ректора «Апостольской академий» (так первоначально названо была означенное учреждение митрополитом Новгородским Григорием): желаешь ли ты принять этому должность?

С изумлением выслушав такое предложение, я спросил владыку:

– Какие же будут мои обязанности в академии?

«Я и сам не знаю», – отвечал он.

– Если и ваше высокопреосвященство не знаете, что от меня потребуется там: то как же я могу желать неизвестного? Ignoti nulla cupido est, думал я про себя.

«Так не желаешь, – спросил меня митрополит с какою-то поспешностью.

– Не желаю, сказал я в ответ.

«Ну, так я и напишу в Синод».

Владыка, видимо, остался доволен моим отрицательным ответом.

Тем и окончилась наша беседа. После мне сделалось известным, что вызван был в Петербург, для назначения на помянутую должность какой-то военный протоиерей (кажется, Романов) из Тифлиса. Но так как первоначальная мысль об учреждении миссионерского института принадлежала митрополиту Новгородскому Григорию, а он в июне 1860 г. скончался: то эта мысль осталась без осуществления, хотя и был уже составлен митрополитом Филаретом проект устава для предположенного института. Проект этот напечатан в изданном, под моею редакцией, «Собрании мнений и отзывов Филарета, митр. Москов. и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам, т. IV, стр. 534–540. Спб. 1886 г.³⁷³

3-го февраля получил я от священника Николо-Толмачевского, моего совоспитанника по академии, Василия Петровича Нечаева³⁷⁴, записку такого содержания:

«Известный вам Алексей Алексеевич Медынцев³⁷⁵, никогда не видавший Патриаршей ризницы, желает обозреть ее под вашим руководством. Потрудитесь чрез сего же подателя письма известить меня, в какой день и в какое время дня он может явиться к вам вместе со мною. Ему хотелось бы быть у вас после полудня.

Р.S. Я в сии минуты сижу у А. Алексеевича в ожидании вашего ответа».

Назначен был г. Медынцеву, для обозрения ризницы, день и час. Медынцев осмотрел ризницу и не остался у меня в долгу; за доставленное ему удовольствие и за оказанную мною услугу он угостил нас с о. Василием роскошным ужином и подарил мне несколько фунтов самого лучшего цветочного чаю.

4-го ч. писал мне из Владимира учитель дух. училища Ив. Гр. Соколов³⁷⁶:

«Узнавши, что здешний о. эконом едет в Москву и будет у вашего выскопреподобия, я не утерпел, чтобы не написать к вашему высокопреподобию.

И пишу с чувством душевной, глубочайшей благодарности к вам о том, в чем вы принимали участие.

На святках получено в здешнем правлении из лаврского академического правления предписание, в котором сказано, что оно положило ходатайствовать, вследствие ревизии, о награждении учителя Соколова годовым окладом, и предварительно спрашивает, – есть ли в здешнем правлении сумма, из которой можно выдать это награждение. Наше правление ответило, что есть.

Начало утешительно; но достигнет ли все это радостного для меня конца. Утешаю себя надеждою, что достигнет при вашем же участии, о продолжении которого мы оба всепокорнейше просим с чувством сердечной благодарности за то, которое вы уже оказали.

С этим чувством и с чувством глубочайшая к вам почтения остаюсь навсегда».

7-го февраля не стало в Москве последнего представителя русская вельможества – князя Сергия Михайловича Голицына. Он скончался в следствие простуды, полученной им во время прогулки пешком по Новодевичьему полю при неблагоприятной погоде. Тело его стояло несколько дней в домовой церкви, где ежедневно совершаемы были архимандритами по очереди заупокойные литургии: я служил там литургии, по благословенно владыки, 12-го числа. 13-го ч. назначено было в той же домовой церкви отпевание, которое совершал соборне сам митрополит, который с покойным князем был в наилучших дружественных отношениях³⁷⁷; а погребение тела было в церкви села Влахернского (известная более под названием Кузминок, в 12-ти верстах от Москвы) – любимая местопребывания почившего вельможи. На кануне этого дня, т.е. 12-го ч., я получил две записки: одну от о. архим. Леонида, а другую – от приходского священника села Влахернского Петра Смирнова.

О. Леонид писал мне:

«Видно, что Голицыным было бы приятно участие духовенства, особенно высшего, в каковых и власти кремлевские состоят, в завтрашнем погребальном обряде; поэтому примите в распоряжене, высокопреподобнейший отец архимандрит, коня из Заиконоспасского. И на выносе, и при отпевании, и в шествии все приглашаются участвовать».

Записка о. Смирнова была следующего содержания:

«Высокопр. митрополит поручил мне предложить вам провожать тело покойного князя с преосв. Никанором³⁷⁸, от церкви св. Николая, что в Кошелях, до Покровского монастыря.

Извещая вас о сем, вполне надеюсь, что вы из любви к покойнику не откажете. В Покровском монастыре для всех не желающих провожать князя до могилы, приготовится фриштик».

12-го февраля получил я письмо из Оксфорда от известного ученого Пюзея. Извещая меня о своем предположении в скором времени отправиться в Синайский Екатерининский монастырь, для рассмотрения хранящихся там рукописей, содержащих в себе творения св. Кирилла Александрийского, он умолял меня испросить для него от Московского митрополита рекомендательное письмо к настоятелю Синайского монастыря.

Когда я передал преосвящ. митрополиту просьбу Пюзея, изложенную в письме ко мне, владыка охотно согласился исполнить эту просьбу; но как ему не известно было, кто, по смерти архиепископа Констандия, управляет Синайским монастырем, то он пришел к мысли написать предварительно к настоятелю Киевского Екатерининского монастыря, принадлежащего Синайскому монастырю, и спросить, кто после Констандия вступил в настоятельские права над этою последнею обителью. С этою целью его высокопреосвященство поручил мне сочинить проект письма от его имени к Киевскому архимандриту. Я исполнил немедленно приказание и представил проект в таких выражениях.

«В 1856 г., по поручению Английских ученых Оксфордского университета, занимающихся изданием творений отцов церкви, писавших до разделения Церкви, приезжал в Москву, для изучения рукописей Синодальной библиотеки и для сличения находящихся в них отеческих творений с печатными оных изданиями, член и бакалавр помянутого университета Филипп Эдуард Пюзей (Pusey). Ныне, с тою же целью и по такому же побуждению, г. Пюзей предпринимает поездку на Синайскую гору, в монастырь св. Екатерины. Но как иностранец, чуждый братству сего монастыря по вероисповеданию, он не надеется получить свободного доступа к письменным сокровищам сей обители, и потому обращается ко мне с просьбою снабдить его рекомендательным письмом к настоятелю Синайского Екатерининского монастыря.

В видах споспешествования общеполезному труду Английских ученых, я не усомнился бы написать, по просьбе г. Пюзея, к настоятелю Синайской обители блаженнейшему патр. Констандию, если бы он оставался доселе в живых. Но теперь, не получив еще сведения о том, кто вступил в настоятельские права над оною обителью, я не знаю, к кому обратиться с письмом.

Не можете ли вы в настоящем случае, о. архимандрит, оказать услугу обществу Английских ученых? Примите на себя труд написать в вашу Синайскую обитель о допущении к изучению греческих рукописей тамошней библиотеки г. Пюзея и отрекомендуйте его вашему Синайскому братству, как человека благонамеренного и честного. Ручательством за его благонамеренность и честность в отношении к целости и неповрежденности манускриптов могут служить его четырехмесячные занятия в Московской Синод. библиотеке в 1856 г. Рекомендательное письмо ваше пришлите сюда в Москву на мое имя, с тем, чтобы оно было препровождено в Англию, в руки г. Пюзея, а между тем вы предуведомьте об этом братство вашего Синайского монастыря».

Подучив такого содержания письмо, Киевский архимандрит Кирилл не замедлил ответить Московскому владыке, и вот что он писал ему от 20-го марта:

«На полученное мною от вашего высокопреосвященства письмо приемлю смелость смиреннейшее уведомить, что я прибыл в Киевский Екатерининский монастырь не более года, а до выбытия в пределы России постоянно находился в Синайской обители, и потому весьма часто случалось мне видеть приезжающих из разных наций любителей древних рукописей, – но все они Синайским братством беспрепятственно допускались к рассмотрению тамошней библиотеки; следоват., о допущении члена и бакалавра Английских ученых Оксфордского университета Филиппа Эдуарда Пюзея, я считаю не нужным писать рекомендательное письмо в Синайскую обитель, к изучению им греческих рукописей тамошней библиотеки, ибо он и без того может быть допущен к предполагаемой цели.

Вашего высокопреосвященства нижайший послушник «αρχιμανδρίτης Κυρίλλος Συναἶτης».

Ответ этот в подлиннике я препроводил, по приказанию его высокопреосвященства, к Пюзею, при нижеследующем письме от 6-го апреля:

«Получив ваше письмо от 27-го января (8-го февраля) настоящего года, коим вы просите меня исходатайствовать для вас у высокопр. Филарета, митр. Московского, рекомендательное письмо к настоятелю Синайского Екатерининского монастыря, куда вы предполагаете, нынешнею весною, отправиться для ученых занятий, – я немедленно обратился от вашего имени с просьбою к его высокопреосвященству. Владыка очень благосклонно выслушал эту просьбу и готов был исполнить ее, но затруднился было тем, что, так как в это время было уже известно о кончине блаженнейшего патриарха Констандия, настоятеля Синайского Екатерининского монастыря, а о его преемнике известий еще не было, то он не знал, к кому обратиться с письмом.

Тогда я предложил его высокопреосвященству написать об этом к архимандриту Киевского (в России) Екатерининского монастыря, принадлежащего Синайскому монастырю, с тем, чтобы этот написал рекомендательное письмо в свою Синайскую обитель и прислал в Москву, для препровождения оного к вам в Англию. Высокопр. митрополит согласился на это предложение и написал в Киев письмо, на которое и получил прилагаемый у сего ответ. Из ответного письма сего вы увидите, что доступ к манускриптам Синайской обители возможен и удобен для всех ученых, к какой бы нации и вероисповедания они ни принадлежали.

Итак, я очень рад, что мог вам оказать в настоящем случае хотя небольшую услугу. Усердно желаю вам благополучного пути в отдаленный Синай и добрых успехов в вашем предприятии, весьма полезном для всех христианских церквей… Но вы очень много обязали бы меня, если бы выслали мне экземпляр изданных до сих пор вашим ученым обществом творений св. Кирилла Александрийского».

Возвращаюсь назад.

16-го февраля писал мне, по поручению обер-прокурора Св. Синода, Т.И. Филиппов:

«По приказанию его сиятельства, имею честь покорнейше просить вас о следующем: потрудитесь выписать из Макариевских миней, из жития св. Иоанна Дамаскина, слова Пресв. Богородицы, коими Она приказала настоятелю монастыря дать разрешение преп. Иоанну слагать церковные песнопения.

Простите меня, что я не писал вам о решении Д.-учебного управления касательно ваших книг: я не мог добиться толку. С назначением князя Урусова эти дела переходят в его ведение: прошу вас уведомить меня, исполнено ли ваше (и мое) желание: требовали ли у вас вашу книгу? Еще другое: какое вознаграждение следует прислать переписчику Стоглава?».

Князь Сергий Николаевич Урусов, занимавший должность обер-секретаря в Московском Сенате, приглашен был графом Толстым на службу в Синод и назначен на место Сербиновича директором Духовно-учебного управления.³⁷⁹ С князем Урусовым встретился я в первый раз у ректора Моск. семинарии, архим. Леонида.

1-го марта писал мне Вифанский ректор, о. Игнатий:

«С января несколько раз порывался я писать к вам, но разные обстоятельства удерживали. При том же думал, что когда я по некоторым делам писал к о. ректору³⁸⁰, то все равно как бы и к вам писал. Если было, когда что замечательное, то конечно вам уже это известно. А дел у меня в сие время было очень немало, и особенно при новом инспекторе.³⁸¹ Впрочем, должен сказать, что могу утешаться и благодарить за него Господа: это достойный и весьма трудолюбивый наставник и человек, сколько видно, с добрым сердцем и прямым характером, хотя в живости и уступает прежнему.³⁸²

Желательно было бы знать, будет ли ныне освящение мира или умовение ног? И какова теперь температура в Успенском соборе? Одинакова ли с температурой Чудова монастыря, или вашей приснопамятной для меня церкви, или даже холоднее? т.е. нужно ли мне привозить для Успенского собора меховой подрясник? – Разрешение сих вопросов в драгоценном для меня послании вашем было бы и полезно, и приятно.

От князя Голицына слышал я, что вы у него вместе обедали с Урусовым. Приятно было бы знать, какое последний произвел на вас впечатление? Не мало о нем говорят доброго.

По цензуре также довольно у меня дел и дел срочных, в которых сам владыка принимает живое участие. Да еще говорят, что и Прав. Собеседник³⁸³ к нам же будут присылать.

Прошу вас усердно, возлюбленнейший авва, написать мне свое мнение, что можно было бы преобразовать в семинариях по нравственной, учебной и хозяйственной части, так чтобы вернее достигалась истинная цель духовного образования. При сем не забудьте сообщить, поручено ли о. ректору³⁸⁴ представить такое мнение? Или прямо от самого владыки требуют этого? По крайней мере в Костроме еще от 10 февраля получил преосвященный³⁸⁵ отношение от графа³⁸⁶ по сему предмету с тем, чтобы поручено было и ректору семинарии³⁸⁷ представить свое мнение вскоре. Или, может быть, это не составляет общего распоряжения, а только от некоторых более опытных требуют?

Вполне уповаю на ваши святые молитвы, меня подкрепляющие и оживляющие, и желая вам провести наступивший св. пост в постоянном стремлении к высшему духовному совершенству, с братскою любовью и преданностью пребываю а. Игнатий, – в ожидании сперва послания вашего, а потом утешительных личных бесед с вами, частью на страстной и особенно светлой седмице, аще Господь восхощет».

Итак, из письма о. Игнатия видно, что вопрос о реформе духовно-учебных заведений возбужден был уже в начале 1859 года.

Князь Валериан Мих. Голицын³⁸⁸ был из числа декабристов, сосланных в Сибирь. По восшествии на престол Государя Императора Александра II, в 1855 г., он был возвращен из Сибири и явился в Москву. Моя первая встреча с ним и его семейством была на страстной неделе 1856 г., во время мироварения. Помню, подходит ко мне в Мироварной палате человек пожилых лет, невысокого роста, брюнет и просит показать ему и его семейству Патриаршую ризницу. Я спросил его фамилию; он сказал: «Голицын». – Князь? – «Да». – Не родственник ли князя Сергия Михайловича? – «Дальний». – На этом остановился наш разговор, и я повел его в ризницу. Показавши ему и его семейству достопримечательный древности, я распростился с ним и забыл о нем. Чрез несколько времени я начал встречаться с ним у преосвященного Леонида, когда этот был ректором Московской семинарии. Князь Валериан был человек очень образованный, любил беседовать и спорить о богословских предметах; притом человек богатый. Семейство его составляли: жена – Дарья Андреевна и двое детей: старшая была дочь и сын – Мстислав. Познакомившись с о. Леонидом, он хотел сблизиться и со мною, помня оказанную ему с моей стороны услугу. Очень часто делал он исключительно для нас с о. Леонидом роскошные обеды ради того только, чтобы иметь случай побеседовать с нами. Ему, между прочим, очень хотелось, чтобы издан был на русском языке богословский словарь, по примеру немецких и французских словарей. Он предлагал мне, когда я был уже ректором семинарии, 30.000 р. на этот именно предмет: но я не мог принять этого пожертвования, так как не надеялся на исполнение требуемого им условия. Я не смел даже об этом и доложить митрополиту, хотя впоследствии, когда я был уже ректором академии и у нас родился там вопрос об издании богословского словаря, я сообщил владыке о предложении князя Голицына: владыка сказал, что напрасно вы отказались от такого значительного пожертвования. Но в это время князя не было в живых (см. Воспоминания о преосвящ. Леониде, стр. 83–85).

10-го ч. получил я от Анны Борис. Нейдгарт записку след. содержания:

«Мне весьма желательно видеться с вами, почтеннейший о. архимандрит; не пожалуете ли вы ко мне сегодня часов в шесть? Я имею вручить вам посильный труд мой и переговорить с вами о переводе моем. Пришлите мне, прошу вас, первую тетрадь мою с посланным сим; мне будет нужно пересмотреть ее.

Ожидая приятного для меня посещения вашего, я с истинным почитанием имею честь быть"…

Анна Борисовна, урожденная княжна Черкасская, была в замужестве за генерал-адъютантом Александром Ивановичем Нейдгартом, который в сороковых годах был некоторое время Московскими генерал-губернатором и за тем главнокомандующим Закавказскою армией. По смерти супруга, она поселилась с своими детьми в Москве. У ней было четыре сына и две дочери. Из сыновей остаются в живых теперь два: Борис и Алексей Александровичи. Старшая дочь Елисавета Александровна была в замужестве за графом Зотовым, а младшая Мария умерла девицей.

Анна Борисовна, при добром и живом характере и при религиозном настроении, отличалась высоким образованием. Французским языком она владела, так же, как и русским, в совершенстве; любила заниматься чтением духовных книг; владела даже поэтическим даром и не мало написала стихотворений, которые, впрочем, никогда не появлялись в печати. Любила беседовать с духовными, в особенности учеными лицами; часто посещала митрополита Филарета, коего лучшие проповеди переводила на французский язык и, с его соизволения, отсылала к протоиерею Васильеву в Париж, для помещения их в журнале I’ Union chretienne. Она и мне, или, лучше сказать, иностранным посетителям Патриаршей ризницы оказала не маловажную услугу переводом на французский язык составленного мною Указателя для обозрения означенной ризницы. По поводу этого-то перевода она и приглашала меня к себе для личного объяснения.

Перевод этот, начатый в конце минувшего 1858 г., окончен был 5-го апреля 1859 г. и в том же году был мною напечатан. Подлинный, собственноручно писанный Анною Борисовною перевод хранится у меня и теперь, как дорогой памятник ее ученых и бескорыстных трудов.

23-го марта получил я письмо из Петербурга от члена Комитета дух. цензуры, архим. Феодора (Бухарева), бывшего инспектора Казанской дух. академии. Вот, что он писал мне:

«Давно, батюшка, не беседовал с вами. И настоящее мое слово – покорнейшая к вам просьба. Дело вот в чем. Податель письма – литератор Михайла Михайлович Прудников³⁸⁹ – написал несколько статей о Кашинской святыне; последняя его статья содержит исследование о прославлении памяти и мощей Анны благоверной; – на днях эта статья представлена цензурным комитетом в Синод. В этой статье есть ссылка на соборный акт о мощах Анны Кашинской, составленный при патриархе Иоакиме, – попавший в руки г. Прудникова в копии; подлинный же акт у вас в библиотеке. А.В. Горский, когда был в Петербурге, сказывал лично мне, что точно этот акт есть в Патриаршеской библиотеке. Итак, вот в чем просьба: позвольте или сами по себе – частным образом, или с разрешения митрополита – посмотреть г. Прудникову этот акт и вообще все, что относится к делу о мощах и памяти благоверной Анны Кашинской. Ему нужно бы и списать точную копию с этого акта; изволите видеть, – этот светский благочестивый и благонамеренный человек старается о том, что следовало бы делать нам духовным, – о прославлении благоверной княгини Анны, которой мощи почивают открыто, а поют над ней панихиды. Вот ему и нужно знать все, почему это так учинено в нашей церкви. Ради Бога, посодействуйте ему в этом так, чтобы в последствии он мог делать ссылки на то, что узнает из вашей библиотеки. Без митрополичьего разрешения, кажется, дело не обойдется. Меня можете поставить свидетелем благонамеренности его исследований, так как они были рассматриваемы мною в цензуре.

Прошу вас принять несколько моих брошюрок.³⁹⁰

Если в Синодальной библиотеке есть и еще что-нибудь, относящееся к старине и монастырям Кашина: покажите, батюшка, и это-то Прудникову. Будьте так добры и милостивы».³⁹¹

Прошло почти три года (с июля 1856 г.) с тех пор, как я и прочие двое товарищей моих – священник Смирнов³⁹² и профессор Моск. семинарии Беляев³⁹³, приступили к разбору и описанию рукописей Синод. типографии. Дело шло довольно медленно, потому что все мы заняты были исполнением других, главнейших своих обязанностей. Митрополит не раз напоминал мне, как старшему члену комитета, об исполнении возложенного на нас поручения; а в начала 1859 г. он уже с гневом и угрозою повторил мне свое требование. Так как дело наше замедлялось более всего профессором Беляевым, который взяв из типографской библиотеки нисколько интересных для него, по его профессии, рукописей не только не представлял мне описания этих рукописей, для внесения оного в общий каталог, но не возвращал в библиотеку и рукописей, несмотря на мои неоднократные о том личные напоминания: то, наконец, я вынужден был написать ему официальное письмо: он обиделся этим и написал мне дерзкий ответ. Я доложил об этом митрополиту. Владыка чрез ректора семинарии потребовал от Беляева объяснение, и вот какое, объяснение представил он 23-го марта на имя ректора:

«Вследствие сообщенной мне вашим высокопреподобием резолюции его высокопреосвященства, данной 19-го марта на донесении на меня Синод. ризничего архим. Саввы в том, что я не доставляю ему описания рукописей Синодальной типографской библиотеки и не возвращаю в библиотеку самых рукописей, – имею честь показать следующее:

1) Рукописи берутся на дом не только мною, но и другими членами комитета, по невозможности описывать их в библиотеке, и хранятся у нас не только по четыре месяца, но и по целому году, как это именно и бывало у самого архимандрита Саввы. Поэтому, я не считал преступным хранить у себя 6-ть рукописей 4 месяца.

2) Описание двух рукописей мною уже доставлено, как показывает и сам архим. Савва.

3) Описание остальных четырех не ускорено мною потому, что общий каталог всех рукописей должен идти по алфавиту, что принято всеми библиографами, не исключая и самого архим. Саввы в его каталоге рукописей Синод. библиотеки, а рукописи, у меня находящиеся, суть-пролога, следов., до буквы «П» еще далеко, – тем более, что архим. Саввою теперь, как начало каталога, представлено описание печатных листов и брошюр, которые должны быть отделены от рукописей, назначаемых в Синодальную библиотеку; следов., тот каталог, который разумеет архим. Савва в своей жалобе на меня его высокопреосвященству, можно считать еще не начатым, и уж конечно не по причине замедления моего описания четырех рукописей.

4) В заключение имею честь доложить чрез вас его высокопреосвященству следующее:

Так как описание рукописей типографской Синод. библиотеки в настоящее время почти окончено исключительно почти деятельностью члена комитета свящ. Смирнова-Платонова, – то мое присутствие в комитете может быть полезно разве только для описания старопечатных польских книг, – к чему я и приготовлял себя чрез занятие и польским языком, и польскою печатною литературою, и что намерен был сделать нынешнею весною, когда сделаются удобными занятия в самой библиотеке, теперь холодной. Если же это сделать может другой, то, не желая быть ни препятствием, ни отводом для деятельности других, – как показала жалоба на меня архим. Саввы, я покорнейше прошу его высокопреосвященство уволить меня от звания члена комитета, – ибо при моем здоровье и многочисленном семействе, требующем для содержания его посторонних занятий, я до весны не могу посвятить себя занятиям по описанию Типогр. библиотеки. Описание четырех, остающихся у меня рукописей и самые рукописи, – так как они готовы, – будут доставлены завтра, куда следует».

Профессор Московской академии А.В. Горский, в разрешение моего вопроса относительно времени жизни Ипполита Фивского, писал мне 3-го апреля:

«Капитон Иванович³⁹⁴ передал мне вопрос ваш о времени жизни Ипполита Фивского.

Произведши справки в книгах, находящихся у меня под рукою, я должен сказать, что обыкновенное мнение, относящее Ипполита к концу X или к началу XI в., не имеет твердых и непоколебимых оснований. Хроника Ипполита в полном виде нам неизвестна. Встречаются в рукописях только отрывки из нее. В некоторых списках эти отрывки полнее, в других короче: но очень возможно, при таком характере дела, что к подлинным словам Ипполита другими приложено нечто и постороннее.

В напечатанных доселе отрывках хроники Ипполитовой есть указание на хронику Георгия Никомидийского (IX в.) и даже на Симеона Метафраста (X в.).

Спрашивается: принадлежат ли эти указания самому Ипполиту? По составу отрывка, в котором они встречаются, мне кажется это сомнительным, потому что в нем есть очевидные и безнужные повторения. Это скорее указывает на механическое сочетание разных выписок, нежели на непрерывную речь одного лица.

Тишендорф также склоняется к мысли, что известные отрывки из хроники Ипполитовой не все вполне принадлежат этому писателю: сюда относит он и указание на Симеона Метафраста, – и напечатал у себя отрывок той хроники, без всяких таких указаний, р. 21.

Поэтому, не находит он ничего странного, что отрывки из хроники Ипполитовой находятся при Евангелиях X и IX в.

На этом основании, может быть, и вы не затруднитесь удержать за древними из ваших списков Евангелия приписываемый ему век несмотря на то, что при нем находится выписка из хроники Ипполитовой.

Для соображений ваших я решился вам послать уже известное вам издание Тишендорфа: Anecdota sacra et profanа.

Конечно, после Пасхи оно можешь быть и возвращено нам.

Наступающие дни страстной седмицы желаю вам провести в преискреннейшем общении с Господом. Прошу и себе молитв ваших».

Сведения об Ипполите Фивском требовались мне для более точного определения времени написания греческой рукописи Синодальной библиотеки (№ 399), при моем издании палеографических снимков с рукописей означенной библиотеки.

3-го же ч. писали мне из Переславля Никитский архим. Нифонт; причем прислали мне для прочтения рукописный отрывок из толкования архим. Феодора (Бухарева) на Апокалипсис. Много очень странного нашел я в этом толковании. Между прочим, архим. Феодор, не помню, какие слова Апокалипсиса прилагал к заштатному священнику г. Углича Петру, которого о. Феодор был усердным почитателем и который пользовался в народе за свою строгую жизнь большим уважением, о. Петра Феодор называл вселенским благочинным и о нем, между прочим, писал, что он 30 лет не приступал к причащению св. Таин, неся в этом лишении на себе епитимию, как вселенский благочинный, за всех священников, недостойно причащающихся.

5-го ч. писал мне из Петербурга И.И. Срезневский: «Наконец пора приняться за вашу книгу. Время приближается. Благо, что могу для этого пользоваться свободным временем. Надеюсь на этой же неделе кончить статью.

Но, сделайте милость, пришлите ваш сборник снимков, чтобы я мог представить его в доказательство вашей деятельности. Мнение мое о вашей книге известно; но у вас 27 конкурентов: надобно выступить против них во всеоружии. Если у вас есть какие-нибудь замечания о некоторых рукописях вашей библиотеки, или о Маттеи, которыми бы можно было тоже воспользоваться для цели, то пришлите и их: я и их вставлю в свою статью, или приложу к ней. Все это жду на святой, потому что после святой с понедельника начнутся наши занятия. Извините, что я так давно не отвечал на ваше письмо, даже не благодарил вас за доставление Струкову возможности снять снимки с Минеи. К сожалению, эти снимки, как снимки, неудачны, – и только с одной Минеи. Он мне обещал доставить и еще, и лучше; но не сделал. Мне эти Минеи важны, как свидетельства раннего образования русского правописания. Если можно кому-нибудь поручить списать один канон из Минеи 1097 г. и календари из обеих, то сделайте милость: деньги за перепись я немедленно вышлю. Только, пожалуйста, пусть спишут до буквы».

В ответ на это писал я от 11-го числа:

«Приношу вам и семейству вашему мое усерднейшее приветствие с светлым и всерадостным праздником Воскресения Христова. Вместо красного яйца, прошу принять от меня препровождаемые при сем снимки с наших Синод. рукописей. Здесь еще не все, что мною предположено сделать для этого издания. В конце цельных снимков будет приложено, может быть, до 10-ти таблиц греческих словосокращений и алфавитов, как греческих, так и славянских, всех веков, от коих дошли до нас письменные памятники того и другого языка: все это уже начато, но не приведено еще в порядок. Что касается до текста, то он так же начат, но до конца еще не близко. В тексте, предварительно описания тех рукописей, с коих сделаны мною снимки, я решился представить краткую историю палеографии греческой и славянской. Предлагаю при сем вашему вниманию, как образчик, описание и исследование о манускрипте, с которого сделан снимок, представленный на первой таблице. На манускрипт этот, или точнее, лоскуток пергамента, до сих пор никто не обратил внимания, ни даже Маттеи; между темь как этот лоскуток, как изволите видеть из моего исследования, составляет великую драгоценность в палеографическом отношении.

Вы желаете, чтобы я прислал вам свои замечания, какие имею, о рукописях кашей библиотеки или о Маттеи; но я должен признаться вам, что кроме тех замечаний, какая находятся в моей книге, я не имел времени собрать новых, дополнительных сведений ни о славянских, ни о греческих рукописях. Но если в чем моя заслуга состоит по отношению, наприм., к греческим рукописям сравнительно с учеными трудами проф. Маттеи, то это собственно в том, что у меня указаны и исправлены некоторые погрешности Маттея, особенно в определении века и некоторых рукописей, как напр., на стр. 54, прим., а, на стр. 71, прим, а и б; а также мои Указатель имеет некоторое преимущество пред каталогом Маттея в том отношении, что у меня собрано вместе то, что у него рассеяно по разным изданиям (см. предисл. к Указателю патриар. библиотеки, стр. II).

Поручение ваше относительно выписок из Минеи XI в. будет исполнено в точности».

Пришла наконец чреда быть в епископском сане и моему возлюбленному о Господе брату и другу, ректору Московской семинарии, о. архим. Леониду. Преосвящен. Порфирий, епископ Дмитровский, был назначен 21-го марта на вновь открытую епископскую кафедру в г. Уфе. На его место в епископа Дмитровского, викария Московского, представлен был ректор Московской семинарии и Заиконоспасский архим. Леонид. Об этом митрополит сообщил 11-го апреля, утром в великую субботу, о. Леониду и при этом сделал ему намек, что на его место, ректором семинарии имеется в виду Синодальный ризничий. Вечером того же дня поспешил мне передать ту и другую новость мой добрый друг. За него я порадовался от души, а за себя не очень: я знал из уст самого же о. Леонида, в каком неблагоустроенном состоянии находилась тогда Московская семинария. Впрочем, я эту весть принял к сведению и соображению.

12-го ч., день светлого Христова Воскресения встретил я с сердцем, не столько проникнутым чувством духовной радости, сколько озабоченным мыслью о предстоящем мне новом служении.

14-го ч. писал мне из Петербурга П.П. Пекарский³⁹⁵:

«Простите великодушно незнакомого вам человека, который решается обратиться с покорнейшею просьбою единственно по тому уважению, что, занимаясь несколько лет собиратель материалов для истории просвещения в России XVII и XVIII вв., имеет крайнюю необходимость в следующих сведениях.

В изданном вашим высокопреподобием «Указатель для обозрения Московской патриаршей (ныне синодальной) библиотеки» Москва 1858 г., в числе рукописей значатся:

Космографии: 1 часть, №№ 779, 19; 2 часть №№ 780, 204: №: 3 часть №№ 781, 112. Переводчики всех трех частей поименованы, но видно ли это из собственных подписей их, или же указано то на заглавии, причем есть ли указание на год, когда перевод сделан? – Для сравнения сих рукописей с таковыми же, хранящимися в Петербургской публичной библиотеке необходимо знать в каждой части по крайней мере четыре начальные слова в начале введения или предисловия (если они есть) и текста: а также четыре последних слов в конце каждой части порознь. Если есть статья в Космографии о русском царстве, то необходима выписка из оной четырех слов из начала и конца. Любопытно было бы иметь понятие о порядке (расположении, в котором описаны прочие государства и во скольких главах каждая часть. Нет ли известия в рукописи, с какого языка и с какого сочинения переведены они. То же самое нужно и о Космографии, значащейся под № 642 – «Позорище всея вселенныя» и пр., которая, судя по ссылке, должна состоять из введения, присоединенного к рукописи под № 19, которая списана с перевода Славинецкого.

Если ваше высокопреподобие не найдете для себя обременительным исполнить настоящею просьбу, то благоволите переслать просимые мною сведения в Петербург, по прилагаемому при сем адресу».

Исполнив сделанное мне поручение, я писал г. Пекарскому от 10-го мая:

«По желанию вашему, я пересмотрел указанные вами списки Космографии, хранящиеся в нашей Синодальной библиотеке, и собранный о них сведения при сем препровождаю к вам. Очень буду рад, если окажу вам чрез это хотя небольшую услугу.

В свою очередь, позвольте и мне обратиться к вам с покорнейшею просьбою. Мне очень любопытно знать, сколько и какие месяцы Четьи-миней именно находятся в Императ. публичной библиотеке. Вы крайне обязали бы меня, если бы сообщили мне, хотя краткое описание их; а если между этими Минеями есть списки древние, наприм., XV или ХVI в., то нельзя ли сообщить мне, каких именно русских святых помещены там жития, выписав при том из каждого жития начальные слова.

Не оставил в свою очередь без внимания г. Пекарский и моей просьбы. Исполнив ее, он писал мне от 29-го того же мая:

«Принося искреннейшую мою признательность за доставление сведений о Космографиях, я в то же время спешу послать к вам сделанное мною описание Четьи-Миней, которые есть в Публичной библиотеке. Прежде всего, прошу великодушно извинить меня за неряшливость приложения: по истине скажу, что дела у меня столько скопилось, что никак бы по удосужился скоро переписать набело, а между тем мне хотелось немедленно исполнить ваше поручение. Я описал те из Миней, которые в Публичной библиотеке есть из Погодинского собрания и Толстовского; первый в ссылках обозначаются только одними номерами; при вторых же нужно обозначать формат, номер отделения и номер по порядку. При описании я имел в виду для сравнения известное вам оглавление Успенских Миней, напечатанное В.М. Ундольским. Оказывается, что все списки Публичной библиотеки суть извлечения из последних, по крайней мере в первых многого не достает против напечатанного оглавления. Статей о русских святых очень мало: они все перечислены в моем описании».

Итак, долг платежом красен.

20-го ч. писал я профессору Московский дух. академии А.В. Горскому:

«Ваше высокородие,

милостивый государь,

Александр Васильевич!

Возвращая вам при сем книгу, приношу мою искреннейшую благодарность за ваше доброе участие в моих трудах Ваше мнение о Ипполите Фивском рассеяло возникшее во мне недоумение на счет времени написания списка Евангелия, почитавшегося у нас древнейшим между греческими манускриптами.

Дело мое по части палеографии еще не близко к концу, а при угрожающем мне новом назначении, не знаю, будет ли и приведено к концу, по крайней мере в том виде, в каком бы мне хотелось.

Еще раз повторяя вам мою душевную благодарность и приветствуя с светоносным праздником Воскресения Христова, имею честь быть"…

22-го апреля, в среду на Фоминой неделе, писал мне из Петербурга И.И. Срезневский, поздравляя меня с Демидовскою премией:

«Спешу написать вам хоть несколько строк. Написал бы часами тремя раньше, если бы из Академии не зашел к больному И.С. Савельеву³⁹⁶, чтобы его поздравить с премией. С тем же самым, от души радуясь успеху, поздравляю и вас. Вчера я читал критику об Указателе вашем и представил снимки, к счастью пришедшие вовремя (я получил их в воскресенье); а сегодня была общая балатировка. Полную премию получило 29-е сочинение, вновь представленное одним из академиков, действительно достойное. Из остальных 28 половинные премии присуждены семи, и в том числе вашему; а трем, за неимением денег, почетный отзыв. Еще раз приветствую вас».

Получив это интересное для меня письмо 26-го числа, я отвечал на него от 28-го:

«Приношу вам, – писал я почтенному Измаилу Ивановичу, – искреннейшую благодарность за приятную для меня весть, а еще более за ваше деятельное участие в моей книге. Но не столько меня радует самая награда, разумею, денежная, сколько возможность, с помощью этой награды, издать в свет приготовляемое мною собрание палеографических снимков. В надежде только именно на это пособие я решился дать такие размеры своему новому изданию.

Ваше превосходительство сделали бы мне новое одолжение, если бы потрудились доставить мне копию с вашей рецензией о моем Указателе.

При сем, по желанию вашему, препровождаю к вам календарь из двух Миней ХI в. и канон из одной ноябрьской Минеи. За верность и точность списков ручаюсь вам, я сам проверял их с подлинниками».

26-го ч. в воскресенье Жен Мироносиц, совершена была торжественным образом, в большом Успенском соборе хиротония во епископа Дмитровского моего присного друга, о. архим. Леонида.

Получив из уст владыки первою весть о своем новом, высшем назначении, утром в Великую субботу, 11-го, апреля, он в тот же день вечером поспешил сообщить мне ее, и вместе с тем передал, что митрополит имеет в виду на его место, в должность ректора, представить меня. Первая весть, о возведении моего друга в сан епископа, меня чрезвычайно обрадовала, а вторая, как замечал я выше, только озаботила и смутила, как ни казалась, по-видимому, лестною.

И так надлежало приготовлять моего возлюбленного друга и брата, как жениха, к архиерейской хиротонии. Необходима была для него и новая цветная ряса с таким же полукафтаньем, и архиерейская мантия, и, хотя одна архиерейская панагия: но для всего этого требовались не малые средства, а их-то у нашего друга и не было. Как ни значительно было содержание, которое о. Леонид получал от монастыря: но в руках у него никогда ничего почти не было. Все остававшееся, за удовлетворением его личных, очень ограниченных потребностей, он передавал своим родным и множеству посторонних. В этом последнем случае его щедрость не всегда была рассудительна. Так, однажды какая-то вовсе неизвестная ему барыня, каких в Москве, да и в других городах, очень немало, пришла к нему, расплакалась о своих нуждах и попросила у него в долг очень значительную сумму: он, растрогавшись ее слезами, отдал ей последние полтораста рублей, а потом досадовал на свое увлечение. О возврате долга, разумеется, не было и помину.

Что ж, однако оставалось делать его высокопреподобию, в виду предстоящей ему архиерейской хиротонии? Обращаться к кому-либо с просьбой об одолжении, он, по своей деликатности, не мог, да и не знал, к кому с надеждою мог бы обратиться. Оставалось нам, его приближенным, изыскивать меры к снабжению его потребным. Я отправился к графине Анне Егоровне Толстой, супруге обер-прокурора св. Синода, которая постоянно жила в Москве и очень уважала о. Леонида, а также расположена была и ко мне. Я объяснил ей затруднительное положение моего друга, и она тут же вручила мне 800 р. деньгами и золотой браслет, украшенный драгоценными камнями. Деньги мы с Д.А. Шером³⁹⁷ употребили на устройство шелковой цветочной рясы с полукафтаньем и архиерейской мантии, а из браслета сделали изящную панагию.

Наконец получен из Св. Синода указ о бытии архим. Леониду епископом Дмитровским: назначен был день, 24-го апреля, наречения его во епископа в присутствии Синод. конторы. При этом обыкновенно произносится нарекаемым архимандритом речь. До 24-го числа оставалось уже пять-шесть дней, а у о. Леонида речь еще не была, написана, хотя, может быть, и была уже обдумана. Были мы с ним где-то за городом; оттуда приехали в кремль. Он спросил у меня одну часть творений св. Григория Богослова и удалился в мою моленную, бывшую моленную святейшего патриарха Никона, взял лист бумаги и написал речь. И вот что вышло из-под его пера:

«Воспитанный для борьбы с морскими бурями и рано окруженный житейского моря волнами, я мог опасаться, что потопит мя глубина, но и в море пролегают пути Господни и повсюду – промысл Господа, ведущий человека ко спасению. Он восприял мя от вод многих, чтобы поселить меня во дворех дому Бога нашего.

Благодарю Избавителя Бога, но и сожалею, что поздно приблизился к Его селениям дивным, и когда можно было уже укрепляли себя твердою пищею, и полною мерою услаждаться сладостью словес Господних, я питался только млеком слова Божия.

И вот малосведущий и маломощный призываюсь я к тому служению, которое обязывает меня образ быти верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотой. Но как явлю себя образом в слове, когда убежден, что житие сокровенное в Боге безопаснее и благонадежнее; – образом в любви, когда дела обличают, как она далеки от силы и совершенства; – образом в духе, когда не знаю, могу ли сказать по апостолу, что имею начатки духа, а знаю только, что воздыхаю отягчаемый плотью, не довольно покоренною духу.

… Уповаю на силу благодати, призываемую священнодейственными молитвами, и на то, что новое служение более приближает меня к тебе, первосвятитель Москвы, архипастырь и благодетель мой!

Уже двадцать два года, как ты с высоты духовной простер руку мне, обуреваемому житейскими волнами, и у твоего пастырского сердца нашел я надежное пристанище и тишину. Ты разнообразными попечениями облегчал мне трудный мой путь; ты, как отец чадолюбивый, не забыл ни одного из утешений, которые могут радовать преданного сына, хотя в то же время не оставлял без исправления моих погрешностей. Ты благословил меня отложить оружие тленное и восприять шлем спасения, и ныне призываешь на стражу дома Божия.

И так, святый владыко, начатое продолжи и соверши! Веди и паси меня, – по слабости моего слова дозволь употребить сильное слово великого и святого пастыря: – веди и паси меня; научи своей любви к пастве, своей заботливости и вместе благоразумию, внимательности, неусыпности. Скажи, на какие пажити водить стадо, к каким ходить источникам и каких избегать пажитей и вод; кого пасти палицей и кого свирелью; как изнемогшее подъять, падшее восставить, заблудшее обратить, погибшее взыскать, крепкое сохранить³⁹⁸; как научиться мне быть добрым пастырем, а не наемником. Несомненно, что сердце твое готово и на сию новую для меня милость».

Эта одушевленная и красноречивая речь, просмотренная предварительно высокопр. митрополитом, произнесена была архим. Леонидом, 24-го числа, пред сонмом иерархов в присутствии старшего Московского духовенства и множества посторонних мiрских лиц, в присутственной палате Синод. конторы. По выслушании речи, Московский архипастырь ответствовал нареченному во епископа:

«Благодари, боголюбезный, Всепромыслителя Бога, Который указал тебе путь жизни, не указанный твоим рождением, и вел тебя добрым желанием, а иногда и затруднениями, и скорбями всегда к миру.

Без сомнения, ты будешь благодарными воспоминаниями особенно чтить препод. Сергия, под сенью которого ты решительно с пути мiрского переступил на путь церковный и обрел духовное руководство.

Скажу к слову: великий отец наш Сергий, как бы в некоторое вознаграждение православной Церкви за то, что не отдал ей в епископство самого себя, в обилии возвращает под сенью своей обители сынов послушания и разума духовного, которых потом избрание церковное призывает к епископству.

Ныне же вручи себя святителям: Петру, Алексию, Ионе и Филиппу, дабы их богоугодные молитвы предводительствовали нашими о тебе смиренными молитвами».

В воскресенье, 26-го апреля, как выше уже было сказано, назначено было совершать, торжественным образом в большом Успенском соборе, хиротонию нареченного в епископа богоспасаемого града Дмитрова, архимандрита Леонида.

По существующему издавна в Москве обычаю, в этот день нареченный во епископа архимандрит и с ним два других архимандрита, по назначению митрополита, в мантиях и в особом каждый экипаже, должны явиться, пред начатием благовеста к литургии, на Троицкое подворье, и оттуда сначала вслед за владыкою, а потом с известного пункта, вперед его, ехать в собор. В числе сопровождавших на этот раз владыку был назначен и я. В обычное время литургии совершена была хиротония архим. Леонида во епископа, четырьмя иерархами: членами Св. Синода – высокопреосвященными: митрополитом Московским Филаретом и архиепископом Евгением (бывшим Ярославским) и епископами – Уфимским Порфирием и Фиваидским (из Александрии) Никанором, при многочисленнейшем стечении народа. По окончании литургии, с амвона облачального среди собора, первостоятель Московской церкви обратился к новорукоположенному епископу с глубоко-назидательною речью, и за тем вручил ему архипастырский жезл. Не могу не выписать здесь несколько слов из этой речи:

«Труден подвиг (епископский), особенно когда овцы бодущие и против пастырей обращают роги, когда больные овцы, не приемля врачевания, думают сами врачевать пастырей, когда и у тех, которые должны быть не от мipa, мiр уже не ныне вынудил слишком много снисхождения к нему; и далее преклонил их иное заимствовать от него».

Церковное торжество заключено было богатою трапезою у Московского архипастыря, к которой приглашен был весь высший Московский круг как духовный, так и светский. И таким образом Москва была вполне удовлетворена в своих законных и справедливых желаниях относительно о. Леонида (Воспоминан. о высокопр. Леониде, стр. 78–79). –

На другой день после хиротонии моего друга, т.е. 27-го ч., писал я и описывал как эту церемонию, так и предшествовавшее ей наречение во епископа, товарищу своему и другу, ректору Вифанской семинарии, архим. Игнатию. Вот что писал я:

«Во исполнение данного слова, спешу сообщить вам некоторые подробности наречения во епископа и хиротонии общего нашего друга и благодетеля. Наречение было в минувшую пятницу, 24-го числе. По прибытии владыки в контору в половине 12-го ч. и по приведении пред лицом собора нарекаемого во епископа (причем мне довелось быть в числе глашатаев), начался обряд наречения обычным порядком. Речь, произнесенная при сем случае о. Леонидом, произвела на присутствующих сильное действие. В ответ на сию речь владыка сказал краткую, но прекрасную речь, которой сущность составляет след. мысль: «преп. Сергий сам не восхотел принять на себя епископского сана, но за то скольких епископов для русской церкви воспитал и приготовил он под своим кровом»! Речь эта будет напечатана вместе с речью о. Леонида. Говоря с о Леонидом о напечатании его речи, владыка изволил сказать ему относительно своей речи следующее: «я рад был случаю высказать мысль, что пр. Сергий родит епископов». – После наречения, владыка пригласил новонареченного к себе кушать. Тут он вручил ему дары: омофор, сулок, поручи и рясу; при этом изволил сказать следующее: «за твои 22 года (надобно заметить, что о. Леонид в своей речи высказал, между прочим, такую мысль, что он 22 года уже пользуется милостями и покровительством владыки) дарю тебе 42-й год, указывая при этом на омофор: 42 года тому назад, как омофор этот возложен был на меня». – Очень дорогой и замечательный дар: не правда ли?

Вчера, 26-го числа, при многочисленном стечении народа и духовенства, совершена была в Успенском соборе архиерейская хиротония. Я удостоился чести быть назначенным на служение литургии. По заведенному обычаю, пред литургией, отправились мы с хиротонисуемым в мантиях на Троицкое подворье, откуда потом вслед за владыкою, который также возложил на себя мантию, поехали в Успенский собор: это было в начале 10-го часа. По прочтении часов, готовящийся к хиротонии читал обычную присягу так громко и внятно, как, вероятно, не многие из его предшественников. К самой хиротонии о. Леонид приступал с глубоким чувством и благоговением: а владыка-митрополит со слезами сердечного умиления читал тайно совершительные молитвы. За литургией совершено было еще две хиротонии – пресвитерская и диаконская. Последнюю предоставлено было совершить новооблагодатствованному архиерею. При этом весьма умилительно было видеть, как старец-архипастырь учил новопоставленного епископа действовать при совершении рукоположения диаконского. После литургии произнесена была владыкою к новопоставленному епископу Богоспасаемого града Дмитрова довольно пространная и весьма назидательная речь.

За тем – обычная трапеза на Троицком подворье. Собрание светских чинов на сей раз было менее блистательно, чем в прошедшую хиротонию: приехавший в Москву накануне хиротонии г. обер-прокурор Св. Синода, за болезнью, не присутствовал на обеде, хотя пред обедом и был у владыки на короткое время.

Вечером, в Заиконоспасском монастыре, совершено было, в присутствии преосвященного Леонида, всенощное бдение, на котором Синод. ризничему благословлено было выйти на величание. Сегодня, на Саввинском подворье, совершена была преосвящ. Леонидом первая литургия, с двумя архимандритами – Угрешским³⁹⁹ и 12-ти – апостольским.⁴⁰⁰ После литургии, последовало представление консисторских и других властей и чинов. три часа пополудни, в Заиконоспасском монастыре, обед, к которому приглашены были только служащие архимандриты, и еще случайно, кажется, явился г. Филиппов⁴⁰¹, который, между прочим, сообщил нам следующую новость: Черниговский архиепископ⁴⁰² уволен на покой, на его место переводится Харьковский⁴⁰³, а в Харьков Тамбовский.⁴⁰⁴

Пока довольно.

О назначении власти в Московскою семинарию положительного еще ничего неизвестно, а только одни гадания. Владыка, без сомнения, имел об этом речь с г. обер-прокурором: но с ним я еще не видался. Завтра, в 11-м часу, под предводительством нового викария, назначено представление г. обер-прокурору чинов консисторских, а Синодальным властям была только повестка от г. Лопухина о прибытии в Москву г. обер-прокурора.

30-го ч. писал мне из Владимира шурин, ученик семинарии Василий Царевский и, между прочим, извещал меня о кончине профессора семинарии – Ивана Никифор. Солярского, последовавшей 12-го ч., в день св. Пасхи. Блаженная кончина!

Солярский – магистр VIII курса (1882 г.) Моск. дух. академии, был один из ревностнейших и доброоовестнейших преподавателей Владим. семинарии.

8-го мая получено было мною два письма: одно из Иркутска, другое из Петербурга.

Из Иркутска от 26-го марта писал мне преосвящ. Евсевий⁴⁰⁵, архиеп. Иркутский:

«Примите мои) усерднейшую благодарность за присланную мне в дар весьма занимательную книгу под названием: «Указатель для обозрения Московской патриаршей ризницы и библиотеки».

Пред Господом желаю, да поможет Он вам трудиться с большим успехом, для общей пользы и во славу имени Его, не изнемогая в ревности и не оскудевая в силах.

С истинным почтением и братскою любовью честь имею быть"…

Из Петербурга писал мне от 6-го мая (как видно из штемпеля на письме) И.И. Срезневский:

«Душевно благодарю вас за сообщение выписок из Миней: характер правописания определяется при помощи их довольно полно.

Немедленно по получении вашего письма, я просил нашего непременного секретаря о сообщении мне статьи моей о вашем Указателе, но получить не мог, – почему, вы увидите сами из его письма, которое найдете на этом же листе.

О палеографическом сборнике вашем я хочу составить особенную записку, – и потому прошу вас усердно сообщить мне еще о нем, что следует иметь место в такой записке. Кстати, попросите и Вукола Мих., чтобы он сообщил мне хоть цифры своего подобного сборника. И то, что он не выдан в свет, и сам он как труд ученого, – факты, принадлежащие истории нашей учености.

На днях слышал я новость, грустно меня поразившею, будто вы переводитесь ректором Вифанской семинарии. По моему, это очень грустно. Кто же заменит вас в Синодальной ризнице? Будет ли в том, кто вас заменит, та же любовь к древности и науке, и то же движение нужд ученых? Для всякой общей пользы, вероятно было бы лучше, чтобы вы, с назначением на новую должность, сохранили по-прежнему главный надзор над этой драгоценной сокровищницей.

Поручая себя молитвам вашим, имею честь быть искренно уважающим и преданным слугою И. Срезневский.

Р.S. Нет ли в Синод. библиотеке довольно старого списка Менандровых изречений, которые ставились когда-то вместе с притчами И. Сираха. Если есть, то нельзя ли сделать одолжение велеть списать всего этого страницы 4».

При письме этом я прочитал на стр. 3-й письмо, или вернее, записку, на имя г. Срезневского от непременного секретаря 2-го отд. Академии Наук К.С. Веселовского⁴⁰⁶ следующ. содержания:

«Милостивый государь Измаил Иванович!

Вашей рецензии на книгу Саввы я никак не могу прислать вам теперь, потому что именно в это время занят составлением общего отчета, приготовляемого для прочтения в публичном заседании Академии.

Совершенно преданный вам К. Веселовский. 2-го мая 1859 г. ».

Прошло около двух недель со дня хиротонии ректора Московской семинарии, архимандрита Леонида в епископа Дмитровского, а о преемнике его по должности ректорской положительных сведений еще нет.

Новорукоположенному епископу Митрополит предложил отправиться в Николо-Перервинский монастырь (в 7-ми верстах от Москвы), для празднования там 9-го мая храмового праздника. Преосвящ. Леонид пригласил меня с собою на праздник, – чему я был очень рад; но, когда он доложил обо мне митрополиту, владыка сказал: «он (т.е. я) мне понадобится». Это было 7-го числа. Преосвященный передал мне эти слова. Я подумал, что на следующий день, т.е. 8-го числа, будет где-либо архиерейское служение и я буду на оное назначен. Между тем, 8-го числа не было никакого архиерейского служения. Я не утерпел: около 12-ти часов отправился в этот день на Троицкое подворье. Вхожу в переднюю и вижу – митрополит из залы провожает обер-прокурора графа А.И. Толстого, который в это время был в Москве. Мое появление в передней, как я приметил, показалось владыке неприятным. Проводив важного гостя, он позвал меня в боковую от залы комнату.

«Что скажешь, спрашивает меня сердитым тоном».

Я пришел попросить благословения вашего высокопреосвященства отправиться мне с преосв. Леонидом на Перерву, – смиренно отвечал я.

«Да ведь я сказал, что ты мне понадобишься. Ну, а если хочешь, ступай».

Нет, отвечали я, – без вашего благословения я вовсе не намерен ехать, – и с этими словами я вышел от митрополита и в тяжелом раздумии отправился в Заиконоспасский монастырь, чтоб сообщить о своем разговоре со владыкою преосв. Леониду. «Вечером объяснилась эта загадка.

Пред всенощной, часа в четыре пополудни является ко мне в Синодальный дом инспектор семинарии, архим. Никодим⁴⁰⁷, с приглашением, по приказанию владыки, на служение с его высокопреосвященством на следующий день в семинарской церкви, по случаю храмового в ней праздника. Явился я в назначенный час, литургия совершена с обычною торжественностью, после обедни владыка удостоил своим посещением дом семинарского старосты, богатого и гостеприимного купца Н.П. Ильина⁴⁰⁸, когда и мы все были приглашены к обеду. Владыка, сидя на диване подозвал меня к себе и тихо изволил сказать мне: «приходи ко мне в половине второго обедать». Приказание, разумеется, исполнено: являюсь в урочный час на Троицкое подворье. Вхожу в столовую комнату, а владыка идет из своего кабинета, держа в руке небольшой лист почтовой бумаги. Когда я подошел к его высокопреосвященству, чтоб принять от него благословение, он подал мне лист, сказав: прочитай. Читаю и вижу, что это письмо к обер-прокурору св. Синода, где изложено ходатайство о назначении меня ректором Московской семинарии. Прочитавши письмо, я поклонился его высокопреосвященству до земли и поблагодарил за его архипастырское ко мне внимание: между тем сердце мое дрогнуло. Сели за стол, и владыка очень милостиво со мною беседовал о разных предметах

После обеда, прямо с Троицкого подворья, я поспешил к обер-прокурору, графу А.П. Толстому, который на эту пору был в Москве и которому я был уже известен по своим археологическим изданиям. Я обратился к графу с просьбою отклонить от меня назначение на ректорскую должность в Московскую семинарии и оставить до времени на прежней должности. Граф сначала склонился было на мою просьбу; но потом, подумавши, сказали: «нет, о. архимандрит, митрополит разгневается на вас; советую вам покориться его воле и принять предлагаемую вам должность». Делать было нечего: нужно было покориться и со смирением принять новую должность.

Мое упрямство естественно может показаться очень странным; но я знал, что делал. Если я, назад тому полтора года, опасался принять ректорскую должность в семинарии Вифанской: то ректорство в Московской семинарии еще более меня устрашало. И не напрасны были мои опасения: мне хорошо было известно состояние Московской семинарии из уст самого ректора – о. Леонида. Известно, что около этого времени с особенною быстротой стали всюду распространяться зловредные нигилистические идеи. Не были застрахованы от них и наши духовный школы, как высшая, так и средняя, в особенности в столичных, и вообще в университетских городах. Не составляла исключения в этом отношении Московская дух. семинария. Ученики ее вольничали, а некоторые из молодых наставников либеральничали. Ректор все это видел, и не знал, что делать. Доносить митрополиту боялся, не желая его огорчать. Убеждения и собственный пример его не достигали вполне цели: он душевно скорбел, раздражался и постоянно жаловался мне на свое бессилие сладить с семинарией. Чтоб не видеть ежедневных беспорядков в семинарии и не раздражаться, к крайнему вреду своего здоровья, о. Леонид удалялся в свою мирную, Заиконоспасскую обитель, и там проводил по нескольку дней сряду, упражняясь в молитве и душеполезном чтении.

Что же в это время происходило в семинарии? Классов почти не было; наставники, собравшись в профессорскую комнату, рассуждали о политике, а ученики бродили по коридорам и курили табак. Случалось, и то, что иные наставники, жившие вне семинарии, для того, чтоб не обременять себя ежедневными хождением в школу, пришедши раз в неделю, расписывали и подписывали в классическом журнале на несколько дней вперед свои уроки, и за тем спокойно пребывали в своих квартирах. В таком-то состоянии я должен был принять заведомо Московскую семинарию.

19-го мая писал мне ректор Вифанской семинарии, архим. Игнатий:

«Сейчас получил я письмо от о. архим. Епифания из Петербурга, который обещался не замедлить извещением о преемнике преосвящ. Леонида и так был аккуратен, что писал от 15-го мая – в тот самый день, в который в Св. Синоде получено представление владыки о назначении ректором Московской семинарии возлюбленного о. архим Саввы, Синодального ризничего.

Если святитель не предварил вас о сем: то для меня весьма приятно принести вам первое братское поздравление с новою высшею должностью. Теперь уже дело несомненное, равное решительному утверждение. Для вас конечно лучше оставаться ректором в столице, что я почитал достоверным и прежде, нежели переезжать в пустынную Вифанию, как некоторые предполагали.

От души желаю и молю Господа, да благословит ваши все начинания, входы и исходы к устроению истинного блага духовных питомцев царствующего града, которые имеют еще от попечения родителей не мало хороших сторон в жизни, и которые всегда готовы следовать доброму руководству.

Вероятно, в начале июня последует ваше утверждение, и ваша деятельность начнется экзаменами. Дай Бог, чтобы доброе начало привело вас к тому, к чему приведен был ваш предшественник, т.е. к кафедре Дмитровской, а паче всего к вечному спасению.

Уповаю, что братская любовь ваша будет готова давать мне во время вакациальных дней тот радушный, исполненный утешений духовных, приют, какой привык я встречать у вашего предшественника, благодетеля моего, преосвящ. епископа Леонида. Прошу вас испросить мне архипастырского его благословения и святых молитв.

Передайте ему, что речь его при наречении во епископа произвела в академии прекрасное впечатление. И Петр Спиридонович⁴⁰⁹ и Егор Васильич⁴¹⁰ отзывались о ней с отличной стороны.

Прочие новости, сообщаемые о. Епифанием, состоят в следующем: «в Тамбов назначен 8-го мая о. ректор Петербургской академии⁴¹¹, на место последнего представлен о. Нектарий⁴¹² – ректор Петербургской семинарии; на его место назначают, слухи только, Новгородского⁴¹³, в Новгород Тульского.⁴¹⁴ Смоленский преосвященный⁴¹⁵ на покой уволен по прошению.

Ожидая от вас доброго письма и усердно благодаря за прежнее, исполненное интересных подробностей, с братскою любовью и преданностью имею честь пребыть навсегда а. Игнатий.

P.S. Прибавляет о. Епифаний, что о монастыре Заиконоспасском в представлении пока но упомянуто, и объясняешь сие так, что о монастыре обыкновенно делается представление уже по утверждению в ректорской должности».

26-го ч. писал мне из академии в раз ректор и инспектор, поздравляя меня с новою должностью.

Вот что писал ректор о. архимандрит Сергий:

«От искреннего сердца приветствую вас с новым назначением, и радуюсь, что вы призваны к духовно-училищной службе, где ваша опытность, ваши познания, ваше содействие просвещению духовному принесут, конечно, великую пользу. Я думаю, что вы теперь поставлены там, где вы больше нужны. Полагаю, что вы очень хорошо знаете и дух Московской семинарии, и существенные ее потребности, и взгляды на нее лиц посторонних. Кроме того, и ваши учено-литературные предприятия теперь не останутся не исполненными. Остается желать, и молитвенно желаю, да благопоспешит вам Бог.

Ныне посылается в семинарское правление предписание об увольнении свящ. П. Миролюбова⁴¹⁶ от училищной службы. Должность его поручите Малиновскому⁴¹⁷, который с согласия владыки, предназначается ему быть преемником; а в помощника инспектора владыка избрал Тимофея Протасова.⁴¹⁸ Представление о сих вакансиях академическое правление сделает, не дожидаясь семинарского.

Уведомляю вас о сем, да будет и ваше на то согласие; вместе прошу известить меня: поставлен ли Николай Малиновский во священника»?

Письмо инспектора, архим. Порфирия, следующего содержания:

«Сейчас только прочитал я бумагу о перемещении вашем в Моск. семинарию и спешу явиться к вам с братским приветствием. Да поможет вам Господь и в приготовлении юношества к духовному служению, а вверяемое вам юношество, при полной внимательности и послушании к вам, да сохранит навсегда в сердцах своих глубокую признательность за все отеческие попечения, какие вы будете прилагать для достижения как их собственной пользы, так и блага православной церкви. При сем условии новая должность может принести вам одни радости и утешения, а это и составляет предмет усерднейших желаний».

На следующей день, т.е. 27-го ч. писал мне такое же приветственное письмо всегда благорасположенный ко мне профессор дух. академии С.К. Смирнов:

«Душевно обрадованный вестью о новом назначении вашем, имею честь поздравить вас с давно желаемым м неоднократно предвещаемым мною вступлением вашим на путь управления семинарией, и желаю вам новых сит духа и тела к прохождению нового многотрудного служения вашего. Убеждение, что вы получите теперь занятое вами место, не покидало меня во все время со дня последнего свидания нашего в Москве. Радуюсь, и паки реку, радуюсь о вас и о всех подчиненных вам.

Назначение ваше подает нами надежду, что вы не оставите любимых вами занятий сокровищами древности и подарите ученый мiр новыми вашими исследованиями.

Примите уверение в искреннем к вам уважении и всегдашней преданности от вашего усерднейшего слуги».

29-го ч. писал я в Петербург И.И. Срезневскому в ответ на его письмо от 6-го числа.

«На сей раз, к великому сожалению моему, и не могу исполнить почти ни одного из ваших поручений, возложенных на меня последними письмом вашим.

Вы просите, во 1-х, сообщить вам сведения о моем палеографическом сборнике, и поручаете попросить о том же В.М. Ундольского. Но что касается до моего сборника, то он еще не совершенно окончен и начатый мною текст тоже еще не приведен к концу. В непродолжительном времени надеюсь, если не встретится особенных препятствий, привести к окончанию то и другое дело: и тогда не замедлю доставить вам и остальные снимки, и, хотя краткое, описание всего сборника.

С Вуколом Михайловичем я давно не видался: но я передал ему, чрез посредство одного моего знакомого, вашу просьбу.

Что касается до списка Менандровых изречений, то в нашей Синод. библиотеке этих изречений, в полном виде, вовсе не имеется.

Достигшая вас молва о моем назначении якобы в Вифанскую семинарию не совсем верна. Я действительно представлен и теперь, быть может, уже и утвержден ректором, но не в Вифанскую, а в Московскую семинарию. При этом назначении начальство, кажется, имело в виду, между прочим, то, чтобы я не был совершенно оторван от Патриаршей ризницы и библиотеки, хотя, разумеется, я и не буду иметь официального надзора над этими сокровищницами, как сего желали бы вы и, без сомнения, многие другие. Вопрос о моем преемнике еще не решен.

В настоящую минуту я занят новым и, вероятно, уже последним археологическим предприятием. Имея в виде оказать услугу и для иностранных посетителей Патриаршей ризницы, каких бывает очень немало, я вздумал издать и на французском языке, составленный мною Указатель патриаршей ризницы. Нашлись добрые люди, которые перевели для меня мою книгу, и на сих днях я уже отправлю этот перевод в цензуру. Но при этом издании я решился и приложить фото литографические рисунки более замечательных различных вещей. Новые издержки, – и все это в надежде на вашу академическую премию.

Кстати: мне желательно бы узнать, когда рассылаются конкурентам присужденный Академией премии. Но при этом снова обращаюсь к вам с покорнейшею просьбой доставить мне копию с вашего отзыва о моей книге».

Получив в последних числах мая указ Св. Синада о назначении меня на должность ректора Московской семинарии, преосвящ. митрополит поручил преосвящ. Леониду ввести меня установленным порядком в новую должность 3-го июня, в семинарской церкви, в присутствии всех наставников и учеников семинарии, я приведен был к присяге. В этот момент я испытал сильное душевное волнение. Мне известно было неприязненное настроение против меня, под влиянием профессора Беляева, некоторой части семинарских наставников. Я слышал даже, что эта партия единомышленников Беляева хотела протестовать против и моего назначения на должность ректора.

Сделавшись преемником моего друга, о. Леонида, по должности ректора, я думал (да и все в том были уверены), что, если я не буду преемником его по Заиконоспасскому монастырю, который по всей справедливости должен бы принадлежать ректору академии, получу в управление Высокопетровский монастырь, которым заведовал о. ректор Сергий. Но, к крайнему моему огорчению и к общему удивлению, я не только не получил Высокопетровского монастыря, но и никакого. Не бывало еще примера, чтобы ректор Московской семинарии оставался без монастыря. Какая была при этом мысль у митрополита, я не мог угадать. Считал ли он меня недостойным настоятельства, или хотел за что-ниб. поучить: не знаю. Такими образом, на новой должности и при том высшей сравнительно с прежнею, я получал столько же, сколько и прежде, т.е. 800 р. Средства – слишком ограниченные!…

Вступивши в должность, я поспешил уведомить о том высокопреосвященного митрополита, который в это время был в Троицкой Лавре по случаю ее храмового праздника и ради академических экзаменов. 6-го июня я писал его высокопреосвященству:

«Независимо от официального донесения вашему высокопреосвященству о моем вступлении в должность ректора Моск. дух. семинарии, я вменяю себе в обязанность довести до сведения вашего высокопреосвященства, что, согласно с резолюцией вашего высокопреосвященства, введен я в семинарию преосвящ. викарием 3-го сего июня, и в след за тем приступил к приему оной.

С чувством глубочайшей благодарности к вашему высокопреосвященству принял я должность, но не без смущения и трепета сердечного вступал в нее. Всего более страшила меня мысль, оправдаю ли я ту лестную и утешительную для меня доверенность, какую ваше высокопреосвященство благоволили явить мне чрез избрание меня на столь важное служение.

Свидетельствуюсь моею совестью, что ревность и готовность к полезной деятельности имею; но успеха в делах моих ожидаю от помощи Божией и от вашего мудрого, архипастырского руководства.

Испрашивая вашего святительского благословения на себя и на вверенную мне семинарию, имею счастье быть"…

Чрез два дня, т.е. 8-го числа, я снова писал владыке:

«Памятуя данное мне вашим высопреосвященством милостивое дозволение обращаться за разрешением всех моих недоумений к вашему высокопреосвященству, спешу воспользоваться сим дозволением. На первый раз встретились мне следующие, неудоборешимые для меня, вопросы:

1. Профессор семинарии Илья Беляев словесно объясним мне, что он, по болезненному состоянию своему и по совету пользовавшего его врача, имеет нужду, для поправления своего здоровья, отправиться на два месяца – июль и августа за границу, именно в Карлсбад, чтоб пользоваться там минеральными водами, а потому намерен обратиться с прошением в семинарское правление об исходатайствовании ему начальственного на сие разрешение. Но прежде, чем принято будет от профессора Беляева прошения долгом поставляю довести о сем до сведения вашего высокопреосвященства и нижайше испрашиваю в настоящем случае вашего архипастырского наставления.

2. Пятницкой (Параскевиевской) церкви священник Василий Романовский⁴¹⁹, сообщив мне, что ему поручено вашим высокопреосвященством перевести с греческого нечто из творений Марка Ефесского по рукописям Синод. библиотеки, просить, чтобы я отпустил ему из библиотеки на дом нужные для него рукописи. Не имея на сие непосредственно от вашего высокопреосвященства приказания, затрудняюсь удовлетворить требованию священника Романовского, и потому, доводя о сем до сведения вашего высокопреосвященства, ожидаю вашего архипастырского наставления, как поступить мне в этом случае».

Письмо это возвращено было мне с следующего архипастырскою резолюцией от 9-го числа:

«1. До сих пор наша братия находили здоровье дома. Но пели врач требует от больного путешествия за границу: пусть будет просьба, и будет рассмотрена.

2. Параскевеевскому священнику я говорил, чтобы сделать опыт перевода, и показать. Для сего доверьте ему рукопись. Надобно будет обратить внимание на содержание писаний. В Духовной Беседе напечатано послание патриарха Фотия: но лучше было бы, чтобы его в сем издании не было».

9-го ч. писал я о. ректору Московской академии, архим. Сергию:

«Спешу принести вашему высокопреподобию мое усерднейшее поздравление с монаршею и архипастырскою милостью.⁴²⁰ Душевно радуюсь, что ваши труды и заслуги оценены достойным образом. Позвольте затем пожелать, чтобы слухи относительно вашего высшего служения церкви, более и более распространяющееся по Москве, оправдались, к утешению той паствы, для которой готовит вас Пастыреначальник-Христос.

Приношу вместе с сим вашему высокопреподобию мою искреннюю, глубокую благодарность за оказанный мне, истинно родственный привет и за те благие советы, которые так нужны и так дороги для меня в настоящем моем положении. Все, что я слышал от вас касательно Московской семинарии, принято мною к сердцу и будет составлять предмет моих постоянных забот.

Относительно времени моего вступления в новую должность, вашему высокопреподобию, без сомнения, известно уже официальным путем. Но, может быть, вам угодно будет знать и подробности моего вступления в семинарию. Это произошло следующим образом: на другой день по возвращении моем из Лавры, – это было в среду 30-го ч. утром явился я к преосвященному викарию в Заиконоспасский монастырь, и отсюда, вместе с его преосвященством, в 12 ч., отправились мы в семинарию, где встречены были инспектором и прочими наставниками. При входе в церковь, где собраны были все ученики, преосвященный встречен был с крестом и св. водою; затем, вошедши в церковь и приложившись к местным иконам, его преосвященство подвел меня к наставникам семинарии и начальникам училищ и отрекомендовал мне их. Вслед за сим предложено было мне прочитать присягу. Признаюсь, произнесение клятвы пред алтарем храма и в присутствии всех моих подчиненных, при представлении тех трудностей, какие предстоят мне на новом поприще, до того потрясло вес мое существо, что я не мог удержаться от слез. Затем, о. инспектор с собором иереев семинарской церкви начал молебен свят. Николаю – храмовому святому, с обычным многолетием Св. Синоду, высокопр. митрополиту, преосв. викарию и пр. По окончании молебна, преосвященный снова подвел меня к наставникам и приказал мне благословить их и дать им братское лобзание мира и любви; за тем, подошли к ученикам, преосвященный преподал им краткое наставление о покорности новому начальнику. После сего, пока казеннокоштные ученики собрались в столовую, мы зашли в библиотеку. Отсюда чрез столовую, где преосвященный благословил ученика и трапезу, прибыли мы в ректорские покои, где приготовлен был чай и завтрак, за коим провозглашены были тосты за здравие высокопроосвящ. митрополита, преосвящ. викария и нового ректора.

Проводив преосвящ. викария из семинарии, я остался на короткое время здесь, чтобы сделать распоряжение относительно следующего дня. На другой день, прежде всего освидетельствованы были семинарские суммы; затем осмотрены здания и пр., и такими образом началась моя новая служба и продолжается обычным порядком.

В недоуменных случаях покорнейше прошу ваше высокопреподобие позволить мне обращаться за советами к вашей опытности».

Молва людская назначала о. Сергия, кажется, на Тамбовскую кафедру, с которой преосвященный Макарий (Булгаков) перемещен на епархию Харьковскую.

С половины июня начались в семинарии частные испытания по всем предметам. Каждый день я присутствовал на экзаменах и, признаюсь, на первый раз не порадовали меня успехи учеников. Около этого времени сильно уже распространены были, в русской литературе толки о механическом затверживании уроков в школах, особенно духовных. Поэтому наставники семинарии старались внушать учениками, чтобы они сознательно усваивали преподаваемые ими уроки, не затверживая их только на память; между тем, у самых наставников не было ни усердия, ни охоты изъяснять ученикам, как должно, преподаваемые им уроки. Следствием сего было то, что ученики ни буквально не затверживали по учебникам уроков, ни своими словами не могли свободно передавать их содержания, так как не были достаточно развиты ими понятия. Не показались мне удовлетворительными и письменные ученические упражнения. Итак, много, очень много предстояло мне забот и усилий к возвышению умственного образования, вверенного моему попечению духовного юношества.

Не утешительною представлялась мне и нравственная сторона юными питомцев. Прежде всего поразила меня в высшей степени развитая между ними наклонность к курению табака; по всем коридорам семинарским, с утра до ночи, столбом стоял табачный дыми. Заметен был также в учениках крайний недостаток почтительности и уважения к наставникам и даже начальникам. Этот, нетерпимый в учебно-воспитательном заведении духи водворяли, однако ж между учениками и внушениями, и собственными примерами некоторые из наставников, в особенности те, кои получили образование в Петербургской академии, как напр., Преображенский⁴²¹, или были в Петербурге на службе, как на прим. Беляев.⁴²² Эти петербуржцы внесли разлад и раздор и в самую наставническую корпорацию.

Но об этом пока довольно.

По окончании частных испытаний учеников семинарии, начались табличные экзамены в подведомых семинарии духовных училищах.

3-го июля назначен был преосвящ. Леонидом публичный экзамен в Перервинском училище, где на этот раз был ревизором инспектор семинарии, о. архим. Никодим.⁴²³ Надлежало и мне там быть: но я жил пока в кремле, так как мне не было еще назначено преемника по должности ризничего. Сюда и писал мне 3-го ч. о. Никодим записку такого содержания:

«Ваше высокопреподобие!

Мне, яко ревизору Перервинских училищ, необходимо ехать на Перерву ранее, дабы подписать списки и недоконченное устроить. Вы же, как заметил я, желания ехать рано на Перерву не имеете, – посему нашел я нужным поступить таким образом: я вместе с Алексеем Васильевичем⁴²⁴ яко депутатом, отправляюсь немедленно на Перерву; к вашим услугам, к назначенному вами сроку, явится семинарский конь, который потрудится довести вместе с вами секретаря Семена Сергеича Владимирского⁴²⁵, имеющего заехать за вами. К сему имею честь присовокупить, что, по распоряжению его преосвященства, экзамен имеет начаться в четыре часа, а преосвященный прибудет около воловины шестого.

Вашего высокопреподобия нижайший слуга».

6-го ч. получил я от Т.И. Филиппова записку следующего содержания:

«Я опять в Москве, но полубольной, и видеться с вами не могу иметь удовольствия вскоре; к концу недели, Бог даст, поправлюсь и явлюсь, может быть, ко всенощной в семинарии. Теперь же беспокою вас вопросом, пустым вообще, а для меня необходимо нужным без отлагательства к какому духовно-учебному округу принадлежать семинарии – Пензенская и Воронежская? К Киевскому или к Казанскому? Если вы знаете это решительно наверно, то потрудитесь черкнуть мне тут же с этим посланным просто: такая-то к такому-то округу, а такая-то к такому, или обе к одному такому-то».

14-го ч. был в семинарии публичные экзамен, на котором присутствовали высокопр. митрополит и его викарий; а с 15-го ч. начались каникулы, которые на прежней должности для меня не существовали.

17-го ч. писал я в село Кленово, Подольского уезда ее высокопревосходительству, Анне Борисовне Нейдгарт:

«Простите Бога ради, что на столь многие знаки вашего благосклонного ко мне внимания и доброго обо мне памятования, до сих пор я не отозвался словом благодарности. Не невнимательность моя тому причиною (сохрани меня от сего Бог!), а мои служебные обстоятельства. Новая служба, к которой я так мало был приготовлен, до сих пор совершенно поглощала все мое время, не дозволяя мне даже прочитывать газет; а между тем за мной же остается пока и прежняя должность. Наконец, с 15-го ч. я начинаю дышать несколько свободнее: 14-го ч. у нас окончились экзамены (с которыми я в течении 9-ти лет вовсе не был знаком) и начались каникулы, которым до сих пор тоже не существовали для меня. Теперь я по крайней мере свободен от школьных занятий, и спешу возвратиться к своим прежним, но доконченным мною палеографическим занятиям.

Когда ваше высокопревосходительство возвратитесь в Москву, тогда, при личном свидании, я сообщу вам все подробности моего вступления и начального действования на новом поприще, а теперь сказку только, что, по милости Божией, начало дела положено благополучно. Владыка, посетив наш экзамен, на первый раз не сделал мне никакого замечания, напротив, остался доволен.

Был на экзаменах наших и предшественник мой, преосвящ. Леонид. Сидя в креслах, он чувствовал себя нынче совсем иначе, нежели как за год прежде; преспокойно себе посматривал, как другие с трепетом предстоять лицу владычню. Преосвященный в настоящую пору празднует в своей обители и наслаждается красотами природы. 14-го ч. его преосвященство переселился из Заиконоспасского на Саввинское подворье, обновленное и разукрашенное великолепно.

Ко мне приехал гость – Вифанский ректор о. Игнатий. С ним-то я делю теперь свободное время.

С чувством глубокого к вам уважения имею честь быть"…

22-го ч. получив я письмо от инспектора Моск. академии, о. Порфирия. Он писал:

«Сейчас получена у нас ваша премия. Когда прикажете переслать ее к вам, теперь ли немедленно по почте, или с о. ректором, который: вероятно будет в Москву к 10-му августа? Благоволите известить поскорее, припомнив, что уже 4 р. сер. вычтены за пересылку, и что во второй раз понадобится тоже четыре.

Сейчас Сергей Константинович сказывал мне со слов наместника⁴²⁶ (слышанных впрочем не им самими, а ризничим), что владыка вам желает предоставить Заиконоспасский монастырь, с чем усерднейше и поздравляю вас.

За сим разрешите и мой вопрос: что значит обещание о. Игнатия вскоре явиться в свою семинарии? Ведь он поехал на всю вакацию по слухам?

Простите – слышу 12-ть часов».

Слух относительно Заикопоспасского монастыря оказался праздным.

2б-го ч. писал мне профессор академии С. Конст. Смирнов;

«Имею честь поздравит вас с наградою, которою Академия науки увенчала ваше сочинение о. инспектор сообщил вам известие о предназначении вам монастыря, но в сообщении известия оказалась ошибка, не знаю, почему допущенная. О.М. (Мелетий)⁴²⁷ передал мне, что вам предназначается Петровский монастырь. Впрочем, и это известие требует подтверждения.

Новость у нас та, что утверждена для наставников Академии прибавка жалования. Баккалаврам по 1.500 р. асс., профессорам по 3.000 р.».

И Петровский монастырь, как было уже сказано выше, ускользнул на этот раз из моих рук.

26-го ч. писала мне из Кленова Анна Борисовна Нейдгарт в ответ на мое письмо от 17-го числа:

«Радостно было для меня письмо ваше, почтеннеший о. архимандрит; и если я не тотчас же отвечала на него, то это потому, что была нездорова. Я уже ожидала с нетерпением известия от вас, желая узнать, как кончились экзамены ваши, и как благословил Бог начало вступления вашего на новое служение. С искренним участия мысленно следила я за всеми начинаниями вашими, оценяла все затруднения вам предстоящая, но была всегда уверена, что вы их преодолеете терпением и постоянною деятельностью своею. Бог наставил нас на труд в здешней жизни, и – посмотрите, какие благородные, возвышенные труды предоставляет. Он вам, вверяя попечению вашему столь многое множество юных душ христианских! Не бойтесь, не унывайте, бодрствуйте! С помощью Божией, вы оправдаете призвание свое. А ихже предустави, тех и призва а ихже призва, сих и оправда; а ихже оправда, сих и прослави (Рим.8:29). Вас предназначил Бог на служение сие, следов., и призвал; а призвав, и оправдает призвание, и прославит, научая вас любви к пастве, заботливости и вместе благоразумно, внимательности, неусыпности. Он внушит вам и покажет на какие пажити водит юное стадо, к каким ходить источникам и каких избегать пажитей и вод; кого пасти палицею, и кого свирелью; как изнемогшее поднять, падшее восставить, заблудшее обратить, погибшее взыскать, крепкое сохранить, Господь Бог, внимая усердной, пламенной и постоянной молитве вашей, научит вас быть добрым пастырем, а не наемником. Да, пастырем, ибо отеческое попечение ваше о рассаднике, быть может, столь многих будущих пастырей, не поставляет ли вас на ряду с прочими пастырями словесного стада Христова? Я так искренно убеждена, что вы будете добрым пастырем, что спокойно и радостно собираюсь слушать рассказ ваш об успехах ваших, о благоразумных распоряжениях, сделанных вами, и о заботливости вашей о нравственном и умственном образовании воспитанников, вам вверенных. Св. Димитрий Ростовский говорит: «Пастырь должен быть разумен и поучителен: ибо как же вразумит он не разумеющего, если сам не разумен будет? или как научить невежду, если сам не учен и не ведает силы Св. Писания? Как наставит блуждающего, если сам не знает пути своего. Разве слепец слепца может вести правою стезей?». – Св. Златоуст, приводя в пример бдительность пастырей бессловесных стад, обращается к пастырям духовным и говорить им: «аще ли о бессловесных толико тщание, кии имамы ответ, имже души словесныя вверены суть, и глубоким спяща сном; или не весте стада сего достоинство; но сего ли ради Владыка твой безчислснныя содея, и кровь послежде излия свою? ты же покоя ищеши!».

Бодрствуй же пастырь! Господь сказал пророку Иезекиилю в стража дах тя дому Израилеву. Вашей просвещенной попечительности, вашей неутомимой деятельности вручил Господь Бог, хотя и не дом Израилев, но цвет будущего славного духовенства Русского, и ожидает от вас плодов достойных высокого доверия Его. И вы оправдаете его, я вполне уверена в этом, ибо вы одарены всем тем, что может содействовать благим намерениям Божиим. Я так истинно люблю вас, добрейший о. Савва, а вместе с сим, питаю столь живейшее участие к Московской семинарии, что радуюсь от души, видя вас достойным руководителем ее.

А знаете ли вы чему посвящаю я час или два дневных занятий моих? – Учу французскому языку двух сыновей нашего священника. Один из них находится в Вифанской семинарии, а другой в Саввинском⁴²⁸ училище. Заставляю их читать и правильно выговаривать en, in, оu, un, eu, и с неистощимым терпением добиваюсь хорошего их произнесения сих трудных для них звуков. Я надеюсь, что в продолжении вакантного их времени, они успеют научиться произносить и читать правильно, а потом пусть сами стараются.

Очень благодарю вас за уведомление ваше о преосвящ. Леониде. Хотя я и имела удовольствие получить от него три письма, но я из них ничего не могла узнать о том, что он поделывает. Я писала ему нисколько просьбенных писем (право по неволе, и из сострадания к бедным), и ни на одно из них не получила ответа. В наших краях говорят все, что он первый из всех преосвященных, который так забывчив и нерешителен. Вы его любите, и я также; скажите это ему от меня в предостережение. Мне кажется, что он гневается на меня за последние письма мои; а я все также его люблю и прощаю ему это. Скоро напишу ему опять искреннее письмо.

«Пишите мне, почтеннейший о. архимандрит! Молитесь за меня, благословите меня и будьте всегда уверены и в уважении, и в искренней преданности всегда готовой к услугам вашим"…

31-го ч. писал мне инспектор Академии, о. Порфирий:

«Сделайте милость – поручите кому-ниб. купить для меня новое издание Сейлье⁴²⁹ – все вышедшие томы (без переплета). Не знаю цены издания; денег посылаю пока 6 р.с.: остальные вышлю тотчас по получении потребного для сего известия. Не вышел ли и третий том? Купите, пожалуйста, и его, а первый ваш переплетенный позвольте мне удержать у себя до получения своих.

В надежде на сии милости имею честь быть ваш усерднейший и преданнейший а. Порфирий.

«Р.S. Для ускорения дела прошу прислать желаемые книги за семинарскою печатью».

В июльской книжке Журнала Мин. народн. просвещ. (отд. III, стр. 20–24) помещена рецензия на изданный мною Указатель патр. ризницы и библиотеки, составленная И.И Срезневским. Вот заключение этой рецензии:

«Нет сомнения, что важность труда о. Саввы будет признана всеми, занимающимися отечественною древностью, и в некоторой степени теми учеными, которые посвящают себя изучению литературы греческой, особенно Византийской. Им пользоваться можно с выгодою даже отдельно, как пользуются Монфоконовым общим указателем (Bibliotheca bibliothecarum) или Строевскими описаниями. Для тех же последователей, которыми Синод ризница и библиотека доступны, «Указатель о. Саввы» необходим, как пособие, облегчающее не только отыскание того, что нужно подробно осмотреть в ризнице или библиотеке, но и разные справки и соображения. Труд о. Саввы по отношению к рукописям не умаляет достоинства ни старого труда Ф. Маттеи, ни нового труда, предпринятого А.В. Горским и К.П. Невоструевым, но не умаляется и ими, отличаясь от них и целью, и составом и своего рода полнотой; по отношение к ризнице также точно не умаляется трудами А.Ф. Вельтмана⁴³⁰ и Н.М. Снегирева, оставаясь в своем роде единственным. В том и другом отношении он бесспорно принадлежит к числу замечательных явлений ученой литературы в России».

28-го числа писала мне из Кленова Анна Бор. Нейдгарт:

«Пишу вам, почтеннейший о. архимандрит, чтобы благодарить вас от всей души за поздравление ваше. Я было уже думала, что вы совсем забыли о существовании моем и возлегая небрежно на трофеях своих, только смотрите оком самодовольными на все окружающее вас, спеющее под плодотворным наблюдением вашим. Слава Богу, если так! и, верьте, верьте, никто более меня не принимает участия в этом.

Не забывайте же меня: быть может, пригожусь я вам и еще к чему-либо. А знаете ли вы? участие женщины бывает благотворнее участия мужчины. Мужчина столь многое отвергает как неприличное достоинству его; женщина пользуется каждым малейшим случаем, чтобы услужить, угодить и обязать. Мужчина, напыщенный важностью своею, хладнокровно рассуждает, будет ли прилично, будет ли выгодно ему то или другое действие воли его; женщина не рассуждает: увлекаемая врожденным побуждением, она сродняется душою со всеми потребностями ближнего; горести и радости друзей, как бы собственные горести и радости ее; она плачет и радуется, печется и дышит участием с таким непринужденным радушием, что, в самоотвержении своем, забывает собственное спокойствие и пользу!…

Но вот, кстати вспоминала я, что письмо сие может показаться продолжением письма моего к преосвященному⁴³¹, к которому писала я 25-го числа; и что же? к двум монахам пишу я о качествах женщины: прилично ли это? не погрешительно ли это?

У нас в деревне, природа смотрит сентябрем, и то, когда он уже в исходе своем. Трава вся погорела от бездождия и бывших жаров, деревья пожелтели, и уже теряют летнюю одежду свою; летние вечера сменились ранним сумраком, слишком прохладным, не позволяющим наслаждаться на балконе прежними очарованиями природы. Теперь вечер у нас – область летучих мышей, которые приводят меня в ужас извилистым и низким полетом своим; я укрываюсь от них в комнату, затворяя двери и окна, и – одна под окном своим, погружаюсь в грустные и тревожные думы, кои налегают на душу мою и оставляют сердце безотрадным. Теперь, именно, я в таком расположении духа. Здесь тоже бывают пожары слухи носятся, что будут поджигать многие селения, иногда настает вечер, то мы все находимся в беспокойстве.

Помолитесь за меня, почтеннейший о. архимандрит, благословите меня мысленно и будьте всегда уверены в истинном уважении».

До сентября я заведовал еще патриаршею ризницей и библиотекой. В первых часах этого месяца мне назначен преемник, смотритель Заиконоспасских училищ, соборный иеромонах Феодосий⁴³² – из студентов Московской семинарии. С 4-го числа приступил я к сдаче своему преемнику драгоценных сокровищ ризницы и библиотеки.

А 7-го числа я писал в село Клепово Анне Борис. Нейдгарт:

«Примите мое усерднейшее поздравление со днем вашего ангела. Да сохранит вас Господь, в наступающем для вас новом лете, здравыми и благополучными.

За приятное послание ваше приношу вам мою душевную благодарность. Верю, от души верю вашему доброму и благородному участию в моей судьбе: но напрасно вы думаете, что я вас забыл; ежедневно, в своих грешных молитвах, я воспоминаю ваше имя. Не редко воспоминается ваше ими и в беседах с преосв. Леонидом: а при свидании с графиней Анною Егоровной⁴³³ никогда не обойдется без того, чтобы не сказать о вас сколько-нибудь слов, – не позавидовать вашему блаженству, каким вы целое лето наслаждались среди красот деревенской природы; тогда как мы, несчастные, задыхались от несносных жаров и столичной пыли. Иное дело преосвященный: они почти каждый день, по крайней мере начиная с августа, изволил отравляться на Угрешу для купаний, а меня ни разу с собой не пригласил. Да и теперь, его преосвященство вот уже целую неделю путешествует, по поручению владыки митрополита по градам и весям, для обозрения церквей: но главною целью его поездки было, кажется, освящение храма в Бородинской обители. Незавидное, впрочем, путешествие в такую погоду по проселочным дорогам.

Что до меня, то я до сих пор еще не устроился окончательно: мое сердце и мои мысли все еще разделены между кремлем и семинарией. Не ранее, как 4-го сего сентября дан мне преемник – смотритель Заиконоспасских училищ, иером. Феодосий. Замечательно, что 4-го сентября 1850 г. я получил должность Синод. ризничего, и того же числа, ровно чрез 9 лет, я сдал эту должность. С нынешнего дня я приступаю, с сердечною грустью, к сдаче драгоценных сокровищ патриаршей ризницы, которые для меня вдвойне драгоценны. До тех пор, пока я не сдам этих сокровищ, я не могу, кажется, спокойно и ревностно заниматься делами семинарии. Я очень рад, что успел сделать фотографические снимки с замечательнейших вещей ризницы. Снимки эти придадут новое значение и новое достоинство моему Указателю. Французский перевод Указателя ризницы – памятник ваших трудов – давно уже отправлен мною в цензуру, но до сих пор еще не возвращен. г. Шер⁴³⁴, исправитель этого перевода, оставили Москву и я теперь не знаю, что делать нами с французскими языком. Об этом я еще не объяснялся со владыкою. Но вообще, у меня теперь по семинарии забот очень много. Помолитесь, чтобы Господь даровал мне успехи на новом многотрудном поприще моего служения».

В ответ на это получил я 17-го числа от ее высокопревосходительства следующее назидательное послание:

«Отдайте мне справедливость, почтеннейший о. ректор, что я еще ни разу не замедляла отвечать вами и благодарить вас за память вашу. Стану ли повторять как приятно было для меня письмо ваше? – Латинская пословица говорить: Repetitio est mater studiorum; действительно, повторение необходимо для изучения чего-либо; но необходимо ли оно для изъявления одного и того же ощущения, одной и той же мысли, когда это ощущение и эта мысль уже известны и не подлежат сомнению? Согласитесь сами, что вами было бы весьма скучно читать зевая: "Благодарю вас, искренно благодарю (как будто вы еще не уверены в искренности моей) за приятнейшее для меня письмо ваше (как будто вы не знаете, что письма ваши всегда радуют меня и утешают!), я читала его с живейшим участием (а разве участие мое для вас вещь новая, разве вы не осязали его, когда я с самоотвержением некогда посвятила вам три месяца жизни своей!). – Один раз навсегда, знайте, что ощущения мои живы, дружба искренна, а признательность постоянна. Теперь, станем же говорить о другом Мне кажется, что Патриаршая ризница еще до сих пор есть предмет особенно нежной попечительности вашей. Она – бессловесное стадо ваше! не предпочитайте его словесному! Подумайте, сколько истинного наслаждения принесет вам словесное юное стадо ваше, когда, преодолев все затруднения, вы, с такою радостью будет взирать на него как на достойный плод трудов ваших и отеческого попечения вашего! Тогда со всех концов России послышится голос благодарения, долетавший до вас, к вам обращаемый, голос благодарения за достойных пастырей, воскормленных вами пищей духовною и присоединяющих к стаду Христову столь многое множество душ христианских! За Патриаршую ризницу похвалят вас люди, а не Господь; за словесное же стадо ваше похвалят вас и люди, и Господь, Который некогда скажет вам: Добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю вниди в радость Господа твоего (Мф.25:21).

Скажите, справедливы ли слова мои или нет? – Сознайтесь, что любимые занятая ваши, а с ними вместе и сердце, увлекают вас более к Патриаршей ризнице, чем к Московской дух семинарии. Здесь вы боитесь утомительных трудов, препятствий, неудачи, и мало ли чего боитесь вы? а там – оконченный труд, успешно приведенное к концу тело, манят вас к себе, лаская удовлетворенное самолюбие ваше. – Бедная семинария! Твой ректор еще чуждается тебя! Но подожди немного; скоро, скоро он с радостью посвятит тебе все способности свои. Не так ли, о, ректор?

Вы молитесь за меня, говорите вы; да благословит вас за то Господь Бог! И я молюсь за вас, и не один раз в день. Будем же всегда молиться друг за друга, по слову апостола. Когда я узнаю, что кто-нибудь молится за меня, тогда мне становится отрадно! – Молитва – милостыня духовная, выше и сладостнее милостыни вещественной. Молитесь же за меня постоянно, мой добрый отец Савва, и благословляйте мысленно"…

23-го ч. писал мне профессор Моск., академии А.В. Горский:

«По письму известного вам, ученого Бенедиктинца и Питры посылаю на имя ваше один из томов Греческой Патрологии, содержащий в себе между прочим, творения св. Мефодия Патарскрго.⁴³⁵ При этом прилагаю и письмо на имя любознательного путешественника. То и другое прошу вас покорнейше передать ему при первом удобном случае, и если он не вздумает снова прокатиться до Троицы, то и принять от него книгу, когда она более будет ему нужна, и потом переслать к нам.

о. Евфимий Михайлыч⁴³⁶, бывши у меня записал несколько названий книг, которые, думаю, будут полезны вашей библиотеке. Вот, не худо бы вам пополнить и собрание отцов греческих и латинских при помощи Миня, из которого можно брать те или другие тома отдельно.

Вчера мы встретили святителя. Слава Богу, он показался нам с свежими силами».

Питра – ученый аббат Бенедиктинского ордена из Франции, после кардинал. Он приезжал в Москву для изучения греческих рукописей Синод. библиотеки преимущественно канонического содержания: впрочем, он рассматривал и рукописи, содержащие в себе, священные гимны греческой церкви. Плодом этих трудов были следующие сочинения: 1. Juris ecclesiastici Graecorum Historia et monumenta Romae, 1864; 2. Himnographie de l’Eglisegrecque Rome, 1867.

К знаменитому архипастырю Москвы, высокопр. митрополиту Филарету не редко обращались с своими посланиями православные восточные иерархи: а как послания эти были писаны обыкновенно на греческом языке и притом не довольно разборчивым, почерком, то владыка присылал эти послания, для перевода на русский язык, или в Московскую семинарию, или в академию, смотря по тому где он получал, в Москве, или в Троицкой лавре.

Так, в Московской семинарии, преподавателем греческого языка⁴³⁷ переведено было на русский язык следующие письмо Александрийского патриарха Каллиника, писанное в Константинополе 24-го сентября 1859 года.

«Досточтимое и во Христе возлюбленное вам ваше высокопреосвященство, с любовью обнимая, братскими устами во Господе лобызаем, и радостно приветствуем.

Хотя давно мы непосредственно не писали к вашему мудрейшему высокопреосвященству, дабы выразить то уважение и признательность, какими мы обязаны досточтимому вашему высокопреосвященству, за ваше братское попечение и сострадание о нашем патриаршеском престоле, и за ваше отеческое благорасположение и покровительство к находящемуся в Москве епископу Фиваиды кир Никанору, коих действительными плодами сперва при нашем предшественнике, а потом при нас обильно наслаждался Александрийский престол. Впрочем, посредственно чрез его преосвященство мы всегда препровождали к вам признательные наши чувства, и изъявили великую благодарность за те благодеяния словом и делом, коими, по милости вашего высокопреосвященства, наслаждается православная Александрийская церковь

Тем не менее на нас лежит непременный долг и письмом объяснить вашему высокопреосвященству все сие, и показать действительнее, что мы в счастье не непомним, но всегда нося в уме нашем благодеяния, благословляем благодетелей и смиренно возносим, хотя и недостойные усердные за них молитвы к Всевышнему.

Исполняя сие теперь, чрез настоящее братское наше письмо, во 1-х, с великим нетерпением желаем знать о богохранительном и вожделенном нам здравии вашего высокопреосвященства, которое да подаст вам небесный податель всех благ на многие лета, для блага собственно под вашим пастырским начальством находящегося разумного стада Господа нашего и Спасителя И. Христа, для славы и похвалы всей вообще православной нашей церкви и для счастья православных иерархов. Далее, уведомляя ваше высокопреосвященство, что Св. Синод благоволил послать в Египет давно находящиеся в его казнохранилище милости православных Россиян, которые сии милосердые верные взнесли для Александрийского престола, объясняем вашему святейшеству, что в то же время, книга к сему священному собору, воздаем должную нашу благодарность за с сие благодеяние, им оказанное. Но поскольку главными образом содействовало сему ваше высокопреосвященство и всегда так же содействует, то воздаем и вашему высокопреосвященству ту же признательность и громко изъявляем беспредельную благодарность за такое благодетельное расположение вашего высокопреосвященства. Уверяем ваше высокопреосвященство, что с нашей стороны приложено будет всякое старание, дабы сделано было священное употребление сих милостей на пользу святой нашей церкви, согласно намеренно и самых благочестивых и православных жертвователей, которых обеими руками благословляем, и за которых молитвы и моления к Богу всегда воссылаем.

Отправляя сие письмо наше из Константинополя, куда мы вынуждены переехать по причине нашей болезни, требующей перемены климата, и по причине беспорядков в Задунайских княжествах, в которых запутались и единственные доходы нашего престола, просим ваше высокопреосвященство споспешествовать и содействовать вашими богоприятными молитвами – к прекращению той и другой болезни нашей, и пребываем на всю жизнь,

Вашего мудрейшего и досточтимейшего высокопреосвященства, возлюбленный во Христе брат и сослужитель, совершенно преданный.

«Александрийский Каллиник».

27-го ч. получена была мною, изданная высокопреосвященным Григорием, митрополитом Новгородским, книга: Истинно древняя и истинно православная Христова церковь, при отношении канцелярии его высокопреосвященства от 24-го числа, № 393, в коем изъяснено:

«По приказанию высокопреосвященнейшего митрополита Новгородского к С.-Петербургского, канцелярия его высокопреосвященства, препровождая при сем один экземпляр книги: Истинно древняя и истинно православная Христова церковь для библиотеки вашего высокопреподобия, покорнейше просит о получении оного уведомить».

Уведомляя о получении книги канцелярию, я в тот же день, т.е. 27-го ч., писал и его высокопреосвященству:

«Сего сентября 27-го дня я имел счастье получить от имени вашего высокопреосвященства, при отношении из канцелярии вашей, книгу: «Истинно древняя и истинно-православная Христова церковь».

Приемля сей драгоценный для меня дар, как знак вашего милостивого архипастырского внимания ко мне и благоволения, имею долг принести за сие вашему высокопреосвященству глубочайшее, сыновнее благодарение.

Испрашивая вашего святительского благословения, имею честь быть"…

3-го октября писал я в Троицкую лавру к преосвящ. митрополиту:

«Во исполнение резолюции вашего высокопреосвященства, последовавшей на отношении к вашему высокопреосвященству от г. исправляющего должность обер-прокурора Св. Синода с извещением о Высочайше утвержденном возвышении окладов служащим при Московской семинарии и подведомых оной училищах, начальники и наставники семинарий и училищ поспешили принести усердное благодарение Богу за попечение начальства о служащих и за милость благочестивейшего Государя Императора. Соборное молебствие по сему случаю совершено было в Николаевской семинарской церкви 3-го сего октября.

Но, не зависимо от сего, служащее при Московской семинарии и училищах ей подведомых, в избытке сердечной радости о возвышении их благосостояния, почитают священным долгом принести особенное нижайшее благодарение вашему высокопреосвященству, как первому виновнику их радости. Без вашего архипастырского ходатайства, сие конечно по могло бы и совершиться. Благоволите же, высокопреосвященнейший владыко, милостиво принять препровождаемое при сем от служащих при Московской семинарии и училищах, письменное выражение сыновней признательности к высокой особе вашего высокопреосвященства и наше архипастырское о них попечение».

Вот в каких выражениях составлен и препровожден был при моем письме к его высокопреосвященству благодарственный адрес:

«Высокопреосвященнейший владыко,

Милостивейший архипастырь и отец!

Некогда сказал ты в назидание вверенной тебе от Господа пастве: «житейское попечение препятствует человеку благоугождать Богу, и приобретать благодать Его, и не сохранять приобретенную. Оно развлекает и смущает. Отуманивает око ума в усмотрении света и истины. Обеспечивает волю в избрании лучшего». – Это слово истины Евангельской.

И кто должен живее чувствовать потребность отложить житейское попечение, и Христу-Богу не угодное, и для души христианина тягостное, кто, если не служители алтаря Господня и те, которые призваны приготовлять других к служению алтарю Господню?!

Сию потребность сердец наших зрел ты, отец благопопечительный, и своим ходатайством пред священною и державною властью, умножив наши средства к безбедной жизни, дал нам большую возможность без развлечения и смущения с не отуманенным умом, с волею, готовою к избранию всего лучшего совершать дела служения вашего ко благу церкви и отечества.

Благодарные сердца наши обращены ко Господа чрез тебя нам благодеющему, с усердною молитвою, да исполнит Он долготою дней жизнь твою, ил явить тебе, а в тебе, и нам спасение свое.

Вашего высокопреосвященства, милостивейшего архипастыря и отца, нижайшие послушники» (далее следовали подписи).

5-го ч. писал я в Петербург исправлявшему тогда должность обер-прокурора Св. Синода, князю Сергию Николаевичу Урусову.

«Служащие при Московской семинарии и подведомых ей училищах, обрадованные вестью о Высочайше утвержденном возвышении их окладов, поспешили первее всего принести усердное благодарение Господу Богу за такую милость к ним благочестивейшего Государя Императора: затем выразили чувства сыновней признательности к своему архипастырю за попечение о благе своих подчиненных. Но они сделали бы еще не все, если бы не принесли душевной благодарности и вашему сиятельству, как непосредственному на сей раз предстателю за них пред Державною Властью.

Сии-то чувства единодушной и глубокой благодарности и имею честь, как представитель Московской дух. Семинарии с подведомыми ей училищами, выразить пред вами, сиятельнейший князь! – И смею уверить ваше сиятельство, что тем искреннее и живее эти чувства в отношении к вам моих сослуживцев, чем нужнее и благовременнее для них была ваша помощь к обеспечению их существования среди общей во всем дороговизны.

«Призывая на вас и на ваше семейство Божие благословение, имею месть быть» и пр.

Выражая в этом письме общую благодарность его сиятельству, а вместе с тем обратился к нему с своею частною, личною просьбой. Вот что писал я князю:

«К благодарности за сделанное вашим сиятельством общее добро позвольте присоединить новую покорнейшую просьбу об удовлетворении моей частной, личной нужде. Дело состоит в следующем. – Расставшись по форме с должностью Синод. ризничего, я не прекратил и не скоро еще прекращу мои отношения к священным сокровищам патриаршего древлехранилища. Некоторые палеографические и археологические предприятия мои далеко еще не кончены, и оставить их недоконченными крайне не хотелось бы тем более, что для них немало употреблено мною и издержек, и трудов, но я для приведения к концу всего, мною начатого, требуется еще очень, очень много материальных средств. Вот что мною начато и не приведено к концу:

1. Палеографические снимки с рукописей патриаршей библиотеки.

2. Французский перевод Указателя патр. ризницы. В непродолжительном, впрочем, времени я приступлю уже к напечатанию этого перевода.

3. Фотографические снимки с замечательнейших предметов патр. ризницы. Снимки эти предполагается перевести на камень и отпечатать, – а это потребует значительных издержек.

Я просил, и мне обещано было для поддержания моих новых археологических и палеографических предприятий, распространить по духовным академиям и семинариям, составленный мною Указатель патриаршей ризницы и библиотеки: но до сих пор это обещание не исполнено.

Итак, не благоволено ли будет, ваше сиятельство, учинить распоряжение о распространении моей книги по духовно-учебному ведомству, и тем оказать мне пособие к успешному окончанию моих предприятий».

10-го ч. писал мне профессор Моск. академии, о. протоиерей Петр Спиридонович Делицын, рассматривавший французский перевод моего Указателя п. ризницы:

«Много виноват пред вами тем, что задержал рукопись вашу. Прочитана она была еще в августе: оставалось окончательно приложить к ней руку, и намарать нечто к вам; за сим-то и стояло все дело; а скажу, что и дела некие и недуги разные мешали взяться за перо. Препровождая теперь одобренную к печати рукопись, прошу вас, до отсылки ее в типографию, обратить в ней внимание на некоторые, сделанные мною поправки, где пером, а где карандашом. Сделаны они не с тем, чтобы удержать их в печати, но, чтобы показать, что нужны здесь поправки. А потому всего лучше будет, если примете на себя труд посоветоваться о сих указанных местах с кем-либо из знающих вполне и французский и русский языки, и столько сведущих в различении описываемых вещей, что умел бы не почитать за одно чернь на металле с чернью – болезнью на хлебном колосе, как случилось сие с переводчиком вашей книги.

Если такой человек найдется, то соблаговолите дозволить ему пересмотреть и всю рукопись. Исправление и не замеченных мною мест, если только окажется оно нужным, я с своей стороны готов предоставить ему без всякой на то претензии. А за сим, снова испрашивая вашей снисходительности к моей медлительности, честь имею впредь, пока движусь, быть готовым, хотя и не на скорые, но все же усердные, услуги вашему высокопреподобию».

Благодаря внимательному рассмотрению рукописи со стороны досточтимого о. цензора, в ней открыта очень грубая ошибка. Так, слово: «чернь» (т.е. черневая работа на металле) переведено было словом: nielle. Но французское nielle означает болезнь на хлебном колосе, а не черневую работу на металле, которая означается словом: email noin.

11-го ч. получил я письмо из Петербурга от И.И. Срезневского. Он писал мне:

«Вы только добротой своею можете простить меня в том, что до сих не исполнил я желания вашего относительно статьи моей о вашей книге. Эта статья и была переписана для вас, и взята мною в Академию для отсылки к вам, – и потом не знаю, куда девалась. Жил я на даче, а живя двумя домами, – по крайней мере так со мною, – невольно разгневаешься и забываешь многое, что должно сделать. Теперь я получил корректуру статьи, – и покраснел пред самим собою. Посылаю ее – эту корректуру – с ошибками, но эти ошибки не помешают вам увидать содержание статьи.

Любопытно мне чрезвычайно увидать ваши фотографическое снимки. Не менее любопытно узнать, что делается с вашим палеографическим сборником. Еще в прошедшую субботу мне случилось говорить об этом сборнике в заседании Археологического общества, собравшемся у меня в доме. Я предложил вас в члены Общества, – и имели удовольствие услышать единогласное согласие. Общество останется между тем в надежде, что вы пришлете ему экземпляр сборника. Не менее бы одолжили, если бы прислали и фотограф. снимки кое-каких древностей для издания в трудах Общества».

Так как новая семинарская служба не оставляла мне, особенно на первых порах, довольно свободного времени для занятий посторонними делами, то я просил у Синод. конторы освобождения от звания члена комитета для разбора книг и рукописей Синод., типографской библиотеки. Моя просьба была удовлетворена; вместо меня, членом означенного комитета назначен был мой преемник по должности ризничего, иеромонах Феодосий, – о чем и дало было мне знать указом от 29-го октября за № 1145.

15-го ноября получил я от преосвящ. Леонида записку такого содержания:

«Задумываю завтра совершить в Донском монастыре память по князе Валериане Михайловиче.⁴³⁸ Не пожелает ли кто из вас – вы или о. инспектор. Прошу известить немедля. Начало в 10 часов».

Служил с преосвященным по его добром приятеле я и получили от княгини Дарьи Андреевны в дар стоновый ковер и бронзовый золоченый колокольчик для стола.

5-го декабря писала мне А.Б. Нейдгарт:

«Пишу вам, почтеннейший о. архимандрит, не зная, наверное, именинники ли вы сегодня, или нет? Но благожелания всегда своевременны, и я всегда и везде искренно готова вам изъявлять их и изустно, и на бумаге. Вот они, на многие лета будьте здоровы и спокойны! Мир душевный, вожделенный мир сей, пусть соделает для вас недоступными и скорби, и горести земные! Воззрение на крест пусть всегда облегчает многотрудные заботы ваши! Совесть же, – чистая неукорная, указуя вам стезю истинного блаженства, пусть подкрепляет вас и утешает в неизбежных превратностях скоротечной жизни сей. Освященный Савва, как соименник, приняв вас под покровительство свое, вместе с бесплотным хранителем вашим, пусть непрестанно молятся за вас и пребывают с вами, ограждая вас от наветов вражьих и от злых людей и окружая друзьями верными, вам преданными. Друг верен кров крепок, обритый его обрете сокровище, говорит премудрый сын Сирахов.

И чего же еще пожелаю я вам? Каких-либо благ земных, что ли? Но истинные блага земные не сопряжены ли с надеждою на блага небесные, вечные? И так, венцом всех благожеланий, пусть будет искреннее желание мое наслаждаться вам нескончаемою радостью и истинным блаженством в будущей жизни.

Искренность моя вам известна; вы знаете, что я люблю вас и уважаю. Примите же вместе и поздравление мое со днем ангела вашего, как изъявление того чувства преданности и почтения, с какими я имею честь быть"…

8-го ч. писал мне из Владимира учитель дух. училища И.Г. Соколов:

«Обращаюсь ли мыслью к Москве (а это делаю непрестанно), воскресает в памяти то, что вы делали для меня и для моей страдалицы. Ежели что бывает мне утешением в моем аду горя; то это только воспоминание тоге, как вы своим участием христианским украсили конец ее бытия на земле. Мое горе не убывает, а кажется, растет с каждым днем: тоска терзает меня! Но я сам не придумываю ничего, чем бы избавляться от этих терзаний: а непрестанно вижу, что это делают мои искрению знакомые и добрые мои начальники. Вчера узнал я, что, по случаю смерти одного наставника семинарии, на его место здешнее правление представляет инспектора нашего училища, а на место этого меня. Мне говорит, что новая хлопотливая должность будет отрывать меня от горестной думы и послужить мне лекарством. Быть может, это сбудется. Боже мой, как неоцененны в горе радушие и доброжелание других! И всего этого ничем не заслужил; а все это началось в Москве и продолжается здесь.

Представление пошлют ныне, или завтра. Мне советуют, чтобы я попросил вас походатайствовать у знакомых вам академических начальников. Столько видевши от вас благодеяний, я бы сам по себе не решился еще беспокоить вас; но, чтобы исполнить совет, делаю это Господа ради, простите, с обычным вам добродушием, мою новую докучливость.

Испрашивая вашего благословения и молитв, остаюсь с душевным к вам почтением и сердечною беспредельною благодарностью, и преданностью – вашего высокопреподобия покорнейший слуга Иван Соколов».

Иван Григорьевич незадолго пред сим лишился своей жены, которая довольно долго лечилась от какой-то тяжкой болезни в Московской Мариинской больнице и здесь скончалась. Я отпевал ее. Усопшая Любовь Михайловна была дочь Муромского протоиерея М.Г. Троепольского. Она отличалась необыкновенною кротостью и искреннею религиозностью. Смерть такой супруги, естественно, была тяжелым ударом для мужа, который также всегда отличался самым добрым религиозно-нравственным направлением.

По приказанию преосвящ. митрополита, преподавателем греческого языка Моск. семинарии, переведено было с греческого следующее письмо на имя его высокопреосвященства от Антиохийского патриарха Иерофея, писанное из Константинополя от 10-го декабря:

«Высокопреосвященнейший и досточтимый митрополит Московский и Коломенский, во Христе Боге возлюбленнейший и вожделеннейший брат и сослужитель нашей мерпости, Филарет! Досточтимое ваше высокопреосвященство, с горячею любовью братски во Господе лобызая, радостно приветствуем.

Высокопочтенное письмо вашего высокопреосвященства, посланное 28 июля за № 323, мы получили в свое время, и приносим вашему высокопреосвященству глубочайшую благодарность за попечение, которое вы приняли, об имуществе покойного митрополита Илиупольского. Ответ же мы отложили до сего времени, дабы не утрудить ваше высокопреосвященство при многих ваших занятиях.

Поскольку же обычное годовое обращение времени уже привело нас в сии предпразднственные дни, то мы, следуя древнему церковному обычаю, пользуемся благоприятным случаем, чтобы исполнить священный долг, внушаемый нам искреннею и нелицемерною братскою нашею любовью к вашему высокопреосвященству.

Итак, принося сие смиренное наше поздравление, умственно объемлем и любызаем священную главу вашего высокопреосвященства, и радуясь сорадуемся вам по причине радостного мiру Господского праздника, всеми чтимого дня рождества Богочеловека Спасителя нашего И. Христа, от сердца желая братской любви вашего высокопреосвященства, да празднуете светло и торжествуете весело сии спасительные дни Рождества и последующее святые дни Богоявления, в совершенном здравии и постоянном благоденствии, как в настоящее лето, так и на многие и всерадостные лета и да достигнете всех вожделенных благ и спасительных прошений. И наступающий новый год да будет также вашему высокопреосвященству благосклонен, здрав и исполнен всякой благостыни.

Принося сие поздравление в глубокой признательности к постоянному благорасположению к нам братской любви вашего высокопреосвященства, молим Бога, да будут богохранимые ваши лета сколько многи, столько и радостны.

Досточтимого вашего высокопреосвященства во Христе возлюбленный брат и совершенно преданный"…

Митрополит Илиупольский Неофит, о котором упоминается в письме, имел пребывание в Московск. Богоявленском монастыре и здесь скончался.⁴³⁹ Отпевание над ним совершал сам митрополит Филарет: довелось и мне участвовать в этом отпевании.