1860 г.

1860-й год я должен по справедливости назвать годиною борьбы и брани с окружавшею меня школьною средою. Начавшиеся в семинарии при о. Леониде⁴⁴⁰ беспорядки, о которых я упоминал выше, продолжались сначала и при мне. Иные наставники или вовсе не приходили в класс, или приходили очень поздно, а ученикам это было и да руку. Ученики при том до того были распущены, что я в присутствии наставников свободно уходили из классов и гуляли по коридорам, куря табак.

Привыкши всегда добросовестно исполнять свои обязанности, я не мог, разумеется, смотреть равнодушно на эти беспорядки, и потому должен был принимать, к их прекращению, те или другие меры. Прежде всего я стал часто посещать классы, и чрез это как наставники стали более или менее опасаться слишком запаздывать приходом в класс, так и ученики боялись уже безвременно выходить из классов, так что однажды инспектор⁴⁴¹, обошедши во время классов все коридоры и пришедши ко мне, выражал досаду. Когда я спросил его о причине досады, он отвечал: «как же не досадовать, когда я обошел все коридоры и не встретил ни одного ученика, курящего табак». – Где же они», – спрашиваю я? – «Все в классах». Ну, и слава Богу!», сказал я в заключение.

Между тем, эта исправность продолжалась только до первого отъезда со двора ректора. Раз мы с инспектором приглашены были на экзамен в Лазаревский институт восточных языков. Это было в последних числах мая, или в начале июня. Возвратившись с экзамена около половины второго часа по полудни, мы пошли освежиться в сад. – Проходя мимо открытых окон семинарского корпуса, мы услышали шум и крик учеников. Посмотрев на часы, я увидел, что в это время должны были продолжаться еще классы. Я пошел узнать причину этого неблаговременного шума и крика. Вхожу к верху по лестнице и вижу: все наставники стоят в коридоре пред классами и о чем-то горячо спорят. Завидевши меня, все как маленькие школьники бросились по классам. Во всех классах тотчас водворилась тишина; только в одном продолжался еще шум. Вхожу в этот класс и спрашиваю, чей должен быть урок. Отвечают, такого-то наставника. При этих словах входит в класс наставник – это был помянутый выше мой товарищ по академии, Илья Беляев⁴⁴², преподаватель русской гражданской истории. Я обращаюсь к нему с жалобою на его учеников, которые своим шумом препятствовали заниматься своим соседям. Вместо извинения в позднем приходе в класс, мой добрый товарищ отвечает мне: «у вас для этого есть полиция – разумея под этим словом инспекторский надзор. Находя не удобным и неуместным дальнейшее объяснение с раздраженным профессором, я пригласил его после класса прийти ко мне в квартиру. – Приходит гневный профессор в мой кабинет и прежде, чем я успел сказать ему какое-либо слово, он держит ко мне такую грозную речь: «как вы смели делать мне публично замечание? Раньше я не мог прийти в класс, потому что мне нужно было отправить на почту посылку. Да я и в четверть часа наговорю больше, чем вы в два часа», – и так далее в том же роде. – Мне не оставалось более ничего как попросить г. Беляева оставить меня в покое.

При удобном случае, я доложил об этой сцене митрополиту и просил у него наставления, как мне должно поступать в подобных случаях. Владыка, с удивлением выслушав мой рассказ, изволил сказать: «я ничего подобного не слыхал от прежних ректоров. Видно, они, как воры сыщика, меня боялись. Действуй по уставу».

Впоследствии я узнал, что митрополит, в следствие моей жалобы хотел профессора Беляева удалить из Московской семинарии в Вифанскую. Между тем, прежде чем он успел привесть это в исполнение, приехал в Москву исправлявший должность обер-прокурора Св. Синода, князь С.Н. Урусов. Митрополит при свидании с князем, сообщил ему свою мысль относительно Беляева; но князь возразил, сказав: «как это можно? Ведь Беляев принадлежит к партии славянофилов: что же скажет о нас эта партия? – Потерпите немного, мы возьмем его в Петербургскую академию, и оттуда непременно спустим». – Митрополит послушался доброго совета князя; между тем, время шло: Беляев продолжал пренебрегать своими обязанностями: и дело кончилось тем, что он ушел не в Петербург, а сошел в могилу, оставив жену с многочисленным семейством.

При прежней системе семинарского образования, преимущественное внимание обращалось на письменные упражнения учеников: для сего наставники обязывались внимательно прочитывать и исправлять их сочинения, а за тем представлять для пересмотра ректору. В Московской семинарии, до моего поступления на должность ректора, не в точности исполнялось это требование, по крайней мере, последний пункт требования. Я стал требовать от наставников прочитанные и исправленные ими ученические сочинения, особенно пред окончанием учебной трети, или года, когда каждый наставник представлял мне по своему предмету разрядный список учеников, с показанием против каждого из них, сколько в продолжении трети или года подано им сочинений, на какие темы писаны сочинения и какого они достоинства. – При сличении этих отметок с представляемыми мне сочинениями, оказывалось иногда не только пристрастие в оценке того или другого сочинения, но оценка делалась даже сочинениям не существовавшим. – Так, я спросил однажды у некоего профессора (Пр…ского) читанные им сочинения одного ученика, который показался мне слишком высоко поставленным в разрядном списке. Профессор представил мне сочинения, но не все, какие означены против имени этого ученика в списке. Я требовал остальные; профессор уклонялся от представления их под тем предлогом, что он их не может отыскать, ссылаясь при том на свою кухарку, которая по своему невежеству могла-де употребить ученическая тетради на подкладку под пироги: объяснение, достойное ученого профессора!… Я позвал наконец самого ученика и спросил его, писал ли он сочинение на такую-то тему: оказалось, что вовсе не писал; а между тем этому небывалому сочинению сделана оценка и означена в разрядность списка: такова добросовестность профессора!

Однажды в беседе с митрополитом, по поводу некоторых неурядиц в семинарии, коснувшихся и богослужения в семинарской церкви, я предложил ему вопрос: «Позвольте спросить вас, владыко святый, начальник ли я в церкви над профессорами-священниками, или нет?». – Владыка с изумлением смотрит на меня. – «Я не понимаю, что ты говоришь». – Я повторил вопрос, объяснив ему, по какому поводу я предлагаю этот вопрос. – Владыка на это сказал: «ректор-архимандрит, без всякого сомнения, начальник над профессорами и в церкви». – При этом он спросил: «в каком благочинии числится семинарская церковь?». – Я отвечал: в таком-то. – Потребовавши ведомости этого благочиния, митрополит при мне же написал задним числом на ведомости о семинарской церкви резолюцию в таком смысле, что настоятель семинарской церкви есть ректор и что ему естественно надлежит быть и благочинным над причтом этой церкви. Чрез несколько дней я получаю из консистории указ с прописанием этой резолюции.

Таково было мое положение на должности ректора Московской семинарии.

Обращусь за сим к обычным, ежедневным явлениям и событиям моей жизни.

3-го января писал мне из Петербурга преосвящ. Агафангел⁴⁴³ еписк. Ревельский:

«Честь имею препроводить к вашему высокопреподобие изданную мною Книгу Премудрости Иисуса Сирахова в русском переводе⁴⁴⁴, и покорнейше прошу принять ее с такою же искреннею любовью, с какою она посылается.

Я порадовался, что вы перешли на стезю ученой службы. Предполагалось предоставить вами высшее место. Но вмешательство людей: непризванных, подобных А. Муравьеву, воспрепятствовало этим предположениям. Впрочем, воля Божия да будет во всем! Мы счастливы больше тогда, когда следуем указанию Промысла, нежели, когда сами пролагаем себе путь.

Примите уверение в моем почтении и искренней преданности. Агафангел еп. Ревельский.

Р.S. Слава Богу, что в Москве возрастает число духовных журналов. Я выписываю и Православное обозрение, и Душеполезное чтение. Господь да благословит это почтенное предприятие рабов своих!».

Первыми редакторами Московских духовных журналов были: «Православного обозрения» – профессор богословия в М. университете, священник Н.А. Сергиевский⁴⁴⁵, а «Душеполезного чтения» – священник Казанской, что у Калужских ворот, церкви А.О. Ключарев (впоследствии епископ Дмитровский, а ныне архиепископ Харьковский, Амвросий.⁴⁴⁶ Название последнего журнала принадлежит мне, так как о. Ключарев, предпринимая издание журнала, обращался ко мне с приглашением к участию в этом журнале и спрашивал меня, какое бы приличное название дать этому журналу.

По мере получения преосв. митрополитом писем с востока, от греческих Иерархов, он передавал мне эти письма для перевода на русский язык. В феврале месяце получено было его высокопреосвященством два письма: одно от Трапезунтского митрополита Константина, а другое от Антиохийского патриарха Иерофея.

Митрополит Константин писал от 1-го февраля:

«Высокопреосвященнейший владыко!

Здешнее малое православное общество, подвергаемое злоумышлениям врагов, старающихся совратить души, не утвержденные в православии, обращалось к любезной сестре, богохранимой России, прося вспомоществующей; руки, дабы возмогло сделать тщетными вражеские намерения, вместо вредных вод, которые приходят под видом просвещения, предлагая для жаждущих душ спасительные бесхитростные ключи. Благочестивая и покровительствующая благочестивым Россия не отказала в своей помощи, и мы получили. А ваше высокопреосвященство благоволительно призрели на посланного для сего, оказавши свое вседействующее предстательство. За сие явственно провозглашая глубокую и пустившую глубокие корни в нашей душе признательность, малое православное общество (а с ним и я смиренный, недостойно именуемый пастырем его) осмеливается чрез меня повергнуть ее пред вашим высокопреосвященством и просить, дабы ваше высокопреосвященство удостоили известить о ее чувствованиях и прочих благодетелей, так как оно может принесть одно сие приношение. Да вспомнит ваше высокопреосвященство во святых своих за все христианство молитвах и о нас, и о малом нашем обществе, дабы мы возмогли низложить все, что нечестие и неправославие замышляет против православия:

В Трапезунте 1-го февраля 1860 г.

Пребываю вашего высокопреосвященства нижайший и малейший во Христе брат, Трапезунтский Константин». Содержание послания Антиохийского патриарха из Константинополя от 6-го февраля следующее:

«Высокопреосвященнейший и всечестнейший митрополит Московский и Коломенский, о Христе Боге возлюбленнейший и вожделеннейший брат и сослужитель мерности нашей, господин Филарет! С величайшим удовольствием приветствуем вас, ваше высокопреосвященство, с любовью братски о Господе обнимая вас.

Не только уже тогда, когда получаем письма от вашего высокопреосвященства или, когда имеем честь отвечать на них, даже при одном представлении себе вашего достопочтенного образа, начертанного на скрижалях сердца вашего, чувствуем мы великое утешение и духовную радость. Сие самое и было с нами в то время, когда получили мы за № 3 января 5-го дня достопочтеннейшее послание вашего высокопреосвященства, из которого известившие вожделеннейшим для нас здравии вашем, весьма возрадовались, воздавая славу Промыслителю всяческих, сохраняющему вас во здравии.

Вместе с поздравительными приветствиями и благожеланиями на новый год спешим засвидетельствовать вашему высокопреосвященству глубочайшую признательность, надеясь взаимно заслужить братскую любовь и предстательство вашего высокопреосвященства.

Прочитав с подобающим вниманием все, что заключается в послании вашего высокопреосвященства, равно как и определение комитета духовной цензуры, мы хорошо уразумели его примечания, сделанные на книгу «Ἠθικὴ τοῦ Κοῦμα», – арабский перевод ее, присланный вашему высокопреосвященству господином Иоанном Пападопуло, нашим Дамасским архимандритом, дерзнувшим сделать сие без нашего ведома и дозволения. Посему и мы, согласно с вашим решением (признанием), благорассудили исправить сию книгу и намерены в удобное время рассудить (позаботиться) о ней и рассмотреть ее вместе с теми, которые, обладая богословскими познаниями, твердо содержать здравое и правое учение нашей православной веры.

Высокопреосвященнейший! Находящийся под вашим покровительством отеческим наш иеромонах – кир Анфим вот уже 17 лет, и вместе с блаженным Неофитом Илиопольским, и один, верно и усердно служил святейшему патриаршему престолу Антиохийскому. Посему мы, следуя богодухновенному Писанию, глаголющему: «добре трудящиися сугубыя чести сподобляются», заблагорассудили произвести его на степень архимандрита-игумена в находящейся в столичном города Москве монастырь, называемый именем святого Ипатия и принадлежащий нашему Антиохийскому престолу. Посему и просим братски ваше высокопреосвященство содействовать в случай нужды преставлению о его произведении.

Вполне надеясь встретить на наше прошение братское сочувствие вашего высокопреосвященства, лобызаем вас о Христе, прося вам свыше множайших и спасительнейших лет.

Вашего высокопреосвященства о Христе возлюбленный брать, с совершенным почитанием, патр. Антиохийский Иерофей».

В январе преосвященный Елпидифор⁴⁴⁷, епископ Вятский переведен был на вновь учрежденную епархию Таврическую, а на его место в Вятку назначен был 6-го февраля, викарий С.-Петербургский, еп. Ревельский Агафангел. Предпринимая далекий путь, преосв. Агафангел писал мне от 18-го февраля:

«Имея намерение отправиться на 2-й неделе великого поста в Вятку – место нового служения моего, покорнейше прошу дать мне с двумя человеками пристанище в ваших кельях дня на два или на три. А вместе с тем покорнейше прошу ваше высокопреподобие поручить кому-либо из опытных и благонамеренных людей присмотреть дорожный зимний возок, в котором мог бы я добраться от Москвы до Вятки с иеромонахом и послушником и в котором можно бы было поместить два или три чемодана. Прошу также приказать узнать и о цене возка.

Из Москвы хотелось бы съездить в лавру. Не знаю, не будет ли портиться уже дорога; время выезда из Петербурга пока еще не известно мне».

1-го марта писал мне, ректор Московской духовной академии архимандрит Сергий⁴⁴⁸:

«По возвращении моем из Москвы получили я здесь в академии слух, что Заиконоспаский смотритель жестоко наказывает учеников. Слух этот получил я от профессора Е.В. Амфитеатрова и П.С. Казанского, которые указывают несколько возмутительнейших случаев, и кроме того Петр Симонович⁴⁴⁹ подтверждает, что иеромонах Дионисий⁴⁵⁰ еще на Перерве был известен своею жестокостью при телесных наказаниях мальчиков.

Посему я желал бы, чтобы вы немедленно призвали к себе Заиконоспасского смотрителя, сообщили ему неблагоприятные о нем толки и воспретили ему присутствовать при телесных наказаниях мальчиков. Если он находит такие наказания необходимыми, то пусть сам не распоряжается ими, а наказывать виновных пусть поручает инспектору своему, А. Невскому⁴⁵¹, который уже давно известен, как человек спокойный, рассудительный, любящий мальчиков, и потому совершенно далекий от того, чтобы искать удовольствия в их мучении. О смотрителе же утверждаюсь, будто он поставляет для себя большое наслаждение в том, чтобы смотреть на мучение и унижение истязуемых учеников».

Приказание высшего начальника, без сомнения, было исполнено мною в точности.

7-го ч. получил я телеграмму с извещением, что преосвященный Вятский Агафангел едет в Москву и просит выслать за ним на станцию железной дороги к 7½ утра 8-го ч. экипаж.

Преосвященный остановился у меня в семинарии и пробыл несколько суток.

12-го ч. писал мне ректор Вифанской семинарии архим. Игнатий:

«На днях поступила ко мне рукопись, присланная в цензуру: – Октябрьская Минея XI в., изданная г. Гезеном. В предисловии восписуется похвала вашему просвещенному участию в сем деле и радушию вашему всегдашнему.

Прошу усердно вас уведомить меня, чем главным образом отличается сия древняя Минея от современной месячной Минеи. Из предисловия видно, что вам сей предмет довольно близко знаком.

Читаю я теперь, когда освобождаюсь от древних более необходимых занятий, Новозаветную св. историю свящ. Гр. Быстрицкого⁴⁵², и признаюсь, – читаю с удовольствием. А Ветхозаветная история, им составленная, по определению комитета, поручена цензору Филарету Александровичу Сергиевскому.⁴⁵³

г. Урусов⁴⁵⁴ 6-го марта прибыл в Кострому, употребив на путешествие гуда из Казани целую педелю. В Казани он слушал не одну лекцию, и особенно восхищался лекциями Щапова.⁴⁵⁵ Вообще семинарии, обозренные им, произвели на него не дурное впечатление. Вероятно, на следующей неделе у нас будет.

Испрашивая ваших св. молитв, и взаимно вознося о вас постоянные, хотя и недостойные моления к престолу Всевышнего, имею честь быть с братскою любовью и преданностью архимандр. Игнатий.

P.S. Ответ в консисторию по делу пенсии покойного свящ. Иакова Ильича⁴⁵⁶ послал от нас еще вчера».

Священник Иоакиманской церкви Иаков Ильич Владыкин, о пенсии коего упоминается в письме ко мне о. Игнатия, – был, как известно уже из предъидущего, моим наставником во Владимирской семинарии и моим покровителем, и советником, когда я вступал в академию. Вследствие продолжительной болезни (рак в желудке), он скончался на первой неделе великого поста (в понедельник, 14-го февраля), в Университетской клинике, оставив в наследство своей жене и двум дочерям четыре рубля. По долгу уважения к почившему наставнику и по чувству сострадания к его осиротелой семье, я обратился к известной благотворительнице, графине Анне Георгиевне Толстой с усердною просьбою о помощи несчастному семейству. Благодетельная графиня тогда же прислала мне для этого семейства в единовременное пособие 100 рублей, и за тем назначит ежемесячную пенсию по 15-ти рублей. В среду 16-го числа я совершил отпевание над усопшим иереем Иаковом в приходской церкви св. Иоакима и Анны, что за Москвой-рекой; прихожане, ценившие достоинства покойного их пастыря и сочувствовавшие бедственному положению его осиротелого семейства, устроили на свой счет приличное погребение.

На память о почившем моем наставнике я получил от его вдовы, Ольги Ивановны, следующие две книги: 1. Чин избрания и рукоположения архиерейского, М. 1725 г.; 2. Michaelis Permanederi, Bibliotheca patristica, tom 1 Landishuti, 1841.

В 62-м номере Московских ведомостей от 18-го марта 1859 г., в литературном отделе, под рубрикой: «Материалы для физиологии общества», помещена была под числом IV большая, но язвительная статейка о поступившем в одну семинарию, около года тому назад, новом начальнике. – Здесь сообщается, что первым повелением нового начальника было, чтобы никто из учеников не смел читать «светских книг»; затем он прекратил издание литературных журналов, затеянных учениками: запретил ученикам хождение в театр, и что наконец в семинарии даже мука, которою кормят воспитанников, омертвела и окаменела.

Имя автора этой пасквильной статьи означено словом «Глаголь». – Меня уверяли тогда, что автор этой статьи никто иной, как исключенный из среднего отделения Моск. семинарии ученик Ф. Гиляров.

Приняв эту глупую и дерзкую статью на свой счет, я написал на нее опровержение и представил митрополиту:

Вот что я писал в своем опровержении:

«В № 62 Московских ведомостей за текущий 1860-й год помещена, между прочим, статья автора, означившего свое имя словом: «Глаголь». В статье этой выводится на сцену новый, около года тому назад поступивший в одну семинарию, начальник и представляются его первоначальные действия и распоряжения по семинарии.

По некоторым выражениям, встречающимся в статье, можно догадываться, что автор ее имел в виду семинарию Московскую, а под именем нового начальника этой семинарии разумел настоящего ректора

Допустивший такую догадку, считаем долгом объяснить, сколько правды заключается в помянутной статье и какой ее смысли. Разберем каждое ее выражение отдельно.

«Первым повелением его (нового начальника семинарии), пишет автор, было, чтобы никто из учеников не смел читать «светских книг».

Первое слово и первая ложь. Такого приказания, или, говоря словами автора, повеления даваемо не было и не могло быть дано: можно ли воспрещать ученикам семинарии чтение всех без исключения светских книги, когда в семинарии, согласно с ее уставом, преподаются, наравне с духовными, и некоторые из светских наук, как-то: философия, словесность, история, математика, физика и пр.? – А если запрещалось и запрещается ученикам читать книги содержания безнравственного: то это долг каждого начальника д. семинарии: тем более, что это требуется 66-ю ст. семинарского устава.

«Если кто-нибудь попадался с светскою книгою из учеников своекоштных, то его ставили на колена в столовой комнате во время обеда, будь они хоть богослов, молодой человек иногда лет 22–23»!

Подобных случаев, сколько мой припомнить, не было ни одного.

«Если в такое преступление впадали ученики казенного кошта, начальники исключали его с казенного кошта».

Случаи наказания казеннокоштных учеников (хотя и не исключением с казенного кошта) были, но не за чтение светских вообще книги, а за чтение, и при том не своевременное, книги пустого или даже безнравственного содержания (каковы некоторые из повестей и романов). И это на основании той же 66-й статьи устава дух. семинарий. Говорю, несвоевременное. Случалось, нередко и самому видеть и от о. инспектора и его помощников слышать, что некоторые из казеннокоштных учеников читали и читают повести и романы тотчас после утренних молитв, когда всего естественнее ученику заниматься приготовлением урока или сочинением; а также вечером, во время занятных часов, не выучивши данных к следующему дню уроков. Бывали даже случаи, что некоторые из учеников семинарии изобличаемы были в чтении повестей и романов в классе, при наставнике.

Спрашивается после сего, может ли начальник семинарии, без существенного вреда для духовного образования, допускать такое несвоевременное чтение книг, не относящихся прямо к цели образования духовного юношества,

«Позволялось читать только духовные книги»

Не только позволялось, но и внушалось чтение таких именно книг, как более всего необходимых и важных в деле образования будущих проповедников слова Божия.

«А желательно было бы узнать различие между светскими и духовными книгами: какие относятся к светским, какие к духовным?"… и пр.

Пусть автор спросит об этом каждого ученика семинарии.

«Решено было сжечь все безнравственные книги, находящиеся в ученической библиотеке, и преимущественно Пушкина и Гоголя» и пр.

Ученическая библиотека состоит из книг, покупаемых на деньги, добровольно жертвуемые учениками. Выбор и покупка сих книг производится кем-либо из наставников под непосредственным надзором семинарского начальства, и потому книг безнравственных, достойных сожжения, в ученической библиотеке быть не может. Если же и случается иногда видеть у учеников книги мало полезные и даже вредные, то они не из ученической, а из посторонних библиотек. Картина пожара, представленная автором, есть не более, как плод его расстроенного воображения.

«Ученики затеяли составлять журналы, в которых помещались бы лучшие сочинения, писанные на заданные профессором темы, переводы с древних и новых языков и еще кое-какие рассказы, повести в стихах и прозе, критики» и т.п.

Действительно, некоторые из учеников среднего, а частью и низшего отделения семинарии предприняли было составлять журналы, или точнее, сборники статей, разного содержания, частью оригинальных, частью переводных, в стихах и прозе. Давно ли начались эти журналы и с чьего дозволения, в точности неизвестно. По крайней мере, ни я, ни инспектор до сентября минувшего года ничего об этом не знали, между тем как некоторые из профессоров имели о том сведение. Когда же я услышал о существовании каких-то журналов, составляемых учениками, немедленно поручил инспектору разведать об этом и сообщить мне. В ноябре или декабре о. инспектором доставлено мне 2 выпуска рукописного журнала, под заглавием Попытка. Содержание первого выпуска разделено на четыре отдела:

I. Русская словесность,

II. Иностранная словесность,

III. Критика,

IV. Смесь.

Во втором выпуске только два отдела: литературный и критический. Из статей, заключающихся в этих двух выпусках журнала, нет ни одной, писанной, как уверяет г. Глаголь, на заданную профессором тему, или переведенной с какого-либо древнего языка. Но по исследовании оказалось, что статьи как оригинальные, так и переведенные с новейших иностранных языков писаны учениками произвольно, без ведома наставников; и хотя справедливо, что большая часть сих статей содержания безразличного; но некоторые из них (как наприм., поэма: Ревнитель по Боге, где в стихах описывается соблазн Евреев от Мадианитян, переведенная с французского статья под заглавием: Два 48-х нумера, водевиль: Разочарование и пр.), по содержанию своему, никак не могут быть одобрены для духовного воспитанника.

«Кажется, ничего лучше этого (т.е. составления журналов), нельзя было придумать. Ученики приучились бы писать самостоятельно. А между тем и лишнее время уходило бы на занятия серьезные"…

Никто не станет осуждать учеников за сочинения дельные и серьезные, хотя бы они писаны были и не на заданные профессором темы: но, во-первых, из числа статей, помещенных в двух выпусках помянутого выше журнала, сочинений дельных и серьезных оказывается очень мало, а, во-2-х, много ли может оставаться свободного времени у ученика семинарии, если он в точности и с усердием исполняет свои обязанности? При том, упражнения в сочинениях, какие постоянно, во все время учебного курса, пишутся учениками семинарии на заданные профессорами по разными наукам темы, разве менее могут приучить к самостоятельности, нежели занятия произвольные?

«Это дошло до начальника». – «Позвать писавших к мне». – Те явились. – Что это вы затеяли? и пр.

Призван был только редактор журнала, т.е. ученик, который занимался собранием и частью переписыванием статей. И ему внушено было, чтобы он усерднее занимался своим, а не посторонним делом. Дальнейший разговор, представленный г. Глаголем, также, как и сцена сожжения книг, есть плод его воображения.

«Недавно вышло от начальника запрещение ученикам ходить в театр под опасением в противном случае быть исключенным из семинарии за дурное поведение».

В таком запрещении к удовольствию семин. начальства, не было никакой надобности: ибо казеннокоштные ученики, находясь в корпусе, никогда не ходят в театр, и не имеют для этого свободного времени, а своекоштные находятся под непосредственным надзором своих родителей и родственников… Но если бы и было сделано подобного рода запрещение; то едва ли семинарское начальство заслуживает за сие упрека, если иметь в виду 18-е правило Карфагенского собора, возбраняющее мiрские зрелища детям священнослужителей.

«Видно хотят во что бы то ни стало остановить в семинары всякое живое движение, омертвить ее, окаменить».

Позволять духовным воспитанникам, готовящимся быть проповедниками слова Божия и совершителями таинств читать без разбора всякую книгу, писать, о чем захотят сами, свободно посещать театры и всякие мiрские зрелища – ужели это значит воспрещать им живое движение? Ужели в этом должно состоять приготовление к их будущему служению церкви?!

«В семинарии даже мука, которою выкормить (?) воспитанников, омертвела и окаменела».

Это отчасти справедливо. Заготовленная в начале прошедшего года, до моего вступления в должность, ржаная мука, от сильных ли жаров минувшего лета, или от сырости помещения, где она хранилась, действительно несколько слеглась и к концу года оказалась не так вкусною».

Когда митрополит прочитали мое опровержение, то спросил: «что же, думаешь ты это напечатать»? – Нет, – сказал я ему в ответ, – это написал я не для печати, а только лишь для сведения вашего высокопреосвященства «.

На моем опровержении владыка написал от 20-го апреля следующую резолюцию: «Надобно знать, кто наставники, которые знали о предпринятом тайно журнале, и не предупредили ректора при самом начала дела»?

По поводу этой архипастырской резолюции я доносил его высокопреосвященству от 22-го апреля, что о существовании журнала знали все почти наставники.

Возвращаюсь назад.

20-го марта писал мне из Петербурга, вызванный туда для преподавания лекций по русскому языку Государю Наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу, профессор Московская университета Ф. Иван. Буслаев⁴⁵⁷:

«После трехмесячного пребывания в Петербурге, наконец могу вам сообщить положительные сведения о нашем житье-бытье и о моих ученых занятиях, для которых я сюда вызван. Но прежде нежели буду говорить о себе, имею честь сообщить вам об одном официальном деле.

Уважая ваши ученые заслуги, граф Блудов⁴⁵⁸, в качестве президента Академии Наук, поручил мне войти с вами в сношение по делу об издании Византийских историков⁴⁵⁹ и исторических документов, которое Академия Наук в настоящее время предпринимает. Эти памятники будут издаваться частью в греческих подлинниках с латинским переводом, частью в древних славянских текстах, буде подлинники не окажутся на лицо. Вы, как отличный знаток греческих рукописей Синод. Библиотеки, благоволите нам сообщить следующее:

1. Какие имеются в Синод. библиотеке хронографы и исторические сочинения на греческом языке, доселе еще не изданные или изданные недостаточно сравнительно с рукописными текстами?

2. Нет ли в греческих сборниках каких-либо замечательных исторических монографий, отдельных статей, отрывков, дополняющих изданные Византийские источники?

3. Сообщите указания имеющихся в Синод. библиотеке греческих рукописей – писем, посланий Византийских императоров и духовенства, и других, тому подобных, исторических документов.

4. Нет ли каких документов для истории монастырей, сооружения храмов, публичных зданий и т.п.

Зная, что ваши многочисленные занятия по службе не дадут вам возможность немедленно приступить к решению этих вопросов, прошу вас покорнейше на первый раз сообщить нам по крайней мере то, что вы имеете под руками об этом предмете в настоящее время из ваших приготовленных соображений для Синодального каталога. Ваше уведомление немедленно будет представлено мною графу Блудову для соображения по предпринимаемому изданию.

Если вам нужен будет по этому делу помощник, рекомендую вам кандидата Веселовского⁴⁶⁰, который уже работает в Синод. библиотеке над греч. рукописями.

Теперь о себе и о своих:

Мои здешние занятия совершенно такие же, как и в университете. Читаю лекцию три раза в неделю, по часу. Накануне целый день готовлю лекции и все сполна пишу. Августейший слушатель⁴⁶¹ моими лекциями интересуется как это я неоднократно слышал от таких лиц, как граф Блудов, князь Гагарин – вице-президент Академии художеств и некоторые другие. Лекции веду самым ученым строгим образом. Сообщаю все существенное в русской жизни и старине и стараюсь постоянно знакомить с источниками. Государь Наследник читает по моему указанию не только печатные пособия, но и древние рукописи. Об Изборнике Святославовом 1073 г. было две лекции. Теперь эта рукопись находится в кабинете Его Высочества – Наследника.

Меня радует та мысль, что он лучше всех из аристократов будет знать нашу старину и народность! Его ежедневные успехи и внимание поощряют меня к неусыпной, самой напряженной деятельности.

Кроме лекций делаю мало, потому что все свои силы решился сосредоточить в течение этого года на великое дело, которое поглощает все мое внимание.

Прошу засвидетельствовать мое глубочайшее почтение о. Леониду.⁴⁶²

Жена и сын свидетельствуют вам свое почтение и просят вашего благословения.

С глубоким уважением и преданностью остаюсь искренно вас любящий"…

Что отвечал я на это интересное письмо, – не помню.

21-го марта писал из Константинополя преосвященному митрополиту Филарету Антиохийский патриарх Иерофей.⁴⁶³ Вот русский перевод патриаршего послания:

«Высокопреосвященнейший и достопочтеннейший митрополит Московский и Коломенский, о Христе возлюбленнейший и вожделеннейший брат и сослужитель нашей мерности, господин Филарет!

С величайшим удовольствием обнимаем и с сердечною любовью, братски лобызаем ваше достопочтеннейшее высокопреосвященство!

Опять благоприятный для нас повод, опять благодарная причина побуждаешь нас писать, следуя древнему обычаю, братское послание к вашему высокопреосвященству.

И мысленно приближаясь существом нашим (διὰ τῆς παροῦσης ἡμῶν), радостью сорадуемся вашему высокопреосвященству, по случаю наступающих Господних праздников и спасительных для мiра торжеств светоносного и тридневного из мертвых воскресения Спаса нашего И. Христа и, целуя целованием святым священную главу вашего высокопреосвященства, от глубины сердца желаем вам праздновать светло и торжествовать радостно светоносныесии дни до старости глубочайшей и маститой для славы всего православия, для основания и утверждения гонимых и бедствующих на всем востоке христиан православных и для нашего духовного утешения и спокойствия.

Несомненно, веруем, что, как мы непрестанно воспоминаем ваше высокопреосвященство, так и вы, достопочтеннейшее ваше высокопреосвященство, воспоминаете нас и при общественных священнодействиях и в своих благоугодных молитвах ко Всевышнему, предавая себя которым, а вместе, соединяя в продолжении жизни и свои, оканчиваем, ограничиваясь сим.

Вашего достопочтеннейшего высокопреосвященства о Христе возлюбленный брат и всецело расположенный Антиохийский Иерофей».

14-го апреля писал мне из Вятки преосвященный Агафангел⁴⁶⁴:

«Приношу вашему высокопреподобию сердечную благодарность за ваше истинно родственное и искреннее радушие. У вас и с вами я провел время с великим утешение и отдохнули душой. Господь Бог да воздаст вам сторицею за вашу Христову любовь, да ниспошлет и вам столь же обильные утешения, столь же искреннее сочувствие ближних, с какими вы призрели странника, путешествовавшего во имя Господне!

Благодаря Бога, прибыл я в Вятку 25-го марта, в праздники Благовещения и по благодати Божией начал свое служение на новом месте святою литургией. В пастве встретили и любовь, и усердие, и благочестие. Духовенство скромное и благочестивое. Помещение мое очень удобное. Власти гражданские добрые и приветливым. Господь да даст мне быть достойными всех этих великих милостей Его!

Испрашивая вам от Господа Бога всех благ душевных и телесных, честь имею быть с совершенным почтением, преданностью и любовью вашего высокопреподобия усерднейший богомолец Агафангел еписк. Вятский».

6-го мая Синодальный ризничий, соборный иеромонах Феодосий⁴⁶⁵ препроводили ко мне при отношении за № 232 1000 рублей серебром, назначенные мне, по ходатайству Синод. конторы, Св. Синодом в награду. Об этом, вслед за тем, уведомлял меня прокурор Синодальной конторы А.А. Лопухин отношением от 16 мая за № 426. В отношении этом изложено:

«Конторою Св. Синода слушан указ Св. Правительствующего Синода, от 18-го минувшего апреля за № 1569, коим дано знать сей конторе к надлежащему исполнение, что согласно с ходатайством конторы, Св. Синодом определено: в вознаграждение полезных трудов ваших по Патриаршей ризнице и библиотеке, выдать вам 1000 р.с. из хранящихся в Синод ризнице остаточных денег, вырученных от продажи ризничных материалов.

Почему конторою Св. Синода определено: с прописанием указа, к Синодальному ризничему соборному иеромонаху Феодосию послать (и послан) указ, чтобы из хранящихся в Синод. ризнице остаточных денег, вырученных от продажи ризничных материалов, выдать вам с распиской 1000 р.с. и по исполнении донести конторе Святейшего Синода.

О чем, по поручению конторы Св. Синода, и имею честь уведомить ваше высокопреподобие».

Расскажу здесь нечто курьезное об обстоятельстве, предшествовавшем этой награде.

Не помню, в феврале или в марте, приезжаю я раз утром на Троицкое подворье, к митрополиту. Туда же предо мною приехал и Успенский протопресвитер, член Синод. конторы, Димитрий Петрович Новский.⁴⁶⁶ Лишь только он вышел из кабинета владыки меня позвали туда. Владыка встречает меня такими словами: «вон, протопресвитер говорит, что тебя следует наградить за труды по ризнице. Какой ты желаешь себе награды – удовлетворения честолюбия, или корыстолюбия?» – Корыстолюбию, – отвечаю я. Владыка, рассмеявшись, спрашивает: «почему же корыстолюбию? – «потому что я, приступивши к изданию разных ученых трудов, задолжал в типографию и в бумажную лавку: поэтому для меня полезнее и нужнее награда денежная, чем какая бы то ни было другая».

– «Ну, хорошо, с благосклонностью продолжал владыка, – теперь мы представим тебя к денежной награде, а на следующий год я представлю тебя к ордену». – То и другое было исполнено в точности.

7-го ч., в 5 ч. утра, писал мне добрый товарищ мой, Вифанский ректор, о. Игнатий:

«Рукопись, издаваемая г. Гезеном: «Октябрьская служебная Минея 1096 года», просмотрена и по мнению цензуры может быть одобрена к напечатанию. Остается только узнать мнение владыки.

Не возьмете ли вы на себя труда показать сию Минею владыке и от имени цензуры попросить у него частным образом разрешения одобрить рукопись? Кажется, можно сие сделать и без Св. Синода. Впрочем, как благоугодно святителю нашему.

Препровождаю к вам сию рукопись потому, что вы в ней принимаете участие. До проезда же владыки в лавру, кажется, долго будет откладывать. А прямо нам ему посылать рукопись не совсем удобно.

В половине апреля я послал: Новозавет. Историю (свящ. Быстрицкого), но владыка, вероятно занятый множеством других дел, еще не возвращал. – Когда же приходилось показывать ему рукописи лично: то он пересматривал всегда при мне, и чрез несколько минут отдавал назад с известным приговором.

Из вашего вертограда потребуют в Академию 4-х, а «от нас 3-х студентов. Особенное внимание будет обращено на доброе поведение.

Прошу уведомить меня, что вы полагаете представить к публичному⁴⁶⁷ из богословия. Не думаете ли также просить у святителя прибавления оклада на содержание каждого казеннокоштного и полуказенного ученика училища? Кажется, по нынешней дороговизне справедливость требует возвысить первый оклад до 40 р. сер., а полуказенный – до 20 р.с. С своей стороны я думаю просить святителя, когда будет здесь. А вы, без сомнения, напишете мне о результатах своей просьбы.

Прошу вас написать ко мне поскорее, что скажет святитель о рукописи, и возвратить на имя правления Вифанской семинарии самую рукопись, чтобы мне подписать без промедления.

Желая вам в доброй радости совершить праздник св. Николая и воспомянуть годовщину служения в семинарии и церкви Николаевской к утешению вашему, с братскою любовью и преданностью пребыть честь имею архим. Игнатий.

Р.S. Ныне жду к себе матушку.

О. инспектору усерднейший поклон».

17-го ч. писал мне секретарь Моск. комитета духовной цензуры, профессор академии Петр Симонович Казанский⁴⁶⁸:

«Не зная, наверное, в Москве ли г. Гезен, обращаюсь к вам с покорнейшею просьбою переслать к нему рукопись сию, требующую некоторых исправлений. Беспокою вас потому, что Александры Васильевич⁴⁶⁹ сказал мне, что вы близко знакомы с ним. Тетрадка в книге и письмо следуют г. Гезену. Да не сетует он на нас. Это делается для ускорения дела. Простите меня, что я решился вас беспокоит.

С глубокими почтением и совершенною преданностью есмь ваш покорнейший слуга».

18-го ч. писали мне о. ректор Моск. академии и настоятель Заиконоспасского монастыря, архим. Сергий⁴⁷⁰:

«Обращаюсь к вам с покорнейшею просьбою. Примите на себя труд быть на всенощном бдении во Владимирской церкви в навечерие 21-го числа и в самый праздник отслужить литургию. Ежели служение будет архиерейское: то пригласите с собою к сослужению и о. инспектора.

После же литургию прошу вас воспользоваться приглашением, какое предложит вам пли о. казначей, или, в случае его болезни, о. Климент».

21-го мая – день празднования Владимирской иконе Божией Матери – храмовый праздник в приписной к Заиконоспасскому монастырю Владимирской церкви, куда ежегодно в этот день, совершается из Успенского собора крестный ход и где бывает обыкновенно архиерейское служение.

19-го числа получил я от Вифанского о. ректора архим. Игнатия письмо, в котором он пишет от 18-го:

«Хотя я и думал содействовать к отправлению в Св. Синод рукописи Гезена во вторник прошедший: но канцелярия не успела приготовить дела; а когда была предложена рукопись на общее рассуждение по случаю общего собрания у меня цензурного комитета; то положили за лучшее вместо того, чтобы в бумаге, посылаемой в Св. Синод, оговаривать некоторые ошибки, вкравшиеся в рукопись (напр., в тропаре: Пречистому образу там написано: изводи вместо изволи), – попросить предварительно частным образом самого г. Гезена тщательнее сверить рукопись с оригиналом – и по местам с нынешнею печатною Минеей. В первый почтовый день Петр Симоныч⁴⁷¹ и посылал ему рукопись. Теперь дело завысит от издателя. Как скоро он возвратит нам рукопись, то она немедленно будет послана в Синод, а я постараюсь вас уведомить.

Мы теперь недоумеваем, приедет ли святитель к Троицкому празднику. Не остановили бы его два необходимые архиерейские служения накануне Троицына дня. Вскоре после его приезда готовят закладку церкви в пустынях отдаленных, где уже теперь есть часовня и до 8 братий, и в Вифании.

Не погневайтесь, что мы еще не отвечали на ваш запрос о числе вакансий, который можно уступить для ваших училищ. – Требуем теперь списки от своих училищ, чтобы видеть, сколько останется мест. Мы были бы очень благодарны, если бы вы от канцелярии или даже частным образом на мое имя прислали нам сведение, сколько в настоящее время находится учеников в высшем отделении Заиконоспасского, Андрониевского, Донского, Коломенского и Перервинского училищ. Тогда бы наши соображения могли быть точнее. Вероятно, время еще терпит окончательными решением.

Желательно было бы знать о степени здоровья преосв. Леонида. Служит ли он теперь и ездит ли по вторникам и пятницам на Троицкое подворье?

Хотим по вашему примеру приобрести нового профессора. У нас Св. Писание и Библ. истории слушают оба отделения у одного наставника – вместе, что представляет не малое затруднение. – Прошу уведомить меня, сколько у вас в настоящее время учеников средн. отделения.

Преданный вам а. Игнатий.

Р.S. Цензор Наумов⁴⁷² уволен от должности за то, что пропустил Русские легенды Афанасьева⁴⁷³, не свободный от кощунства над предметами веры Христовой. Святитель прислал нам свою переписку по сему делу».⁴⁷⁴

Виновником запрещения легенд Афанасьева я могу почитать отчасти себя. Прочитавши эти, преисполненные кощунством, легенды, я показал их митрополиту, а он написал о них, кому следует. Впрочем, впоследствии, если не ошибаюсь, они опять были изданы.

27-го ч. я имел честь получить из Императорского Русского Археологического общества отношение от 28-го апреля, за № 62, за подписью секретаря общества Дмитрия Васильевича Поленова, следующ. содержания:

«Ваше высокопреподобие,

честнейший отец архимандрит!

Императорское Русское Археологическое общество, обратив внимание на превосходные труды ваши по части церковных древностей нашего отечества и в надежде на содействие ваше в его занятиях, избрало ваше высокопреподобие в заседании, бывшем 22-го минувшего марта, своим членом-корреспондентом.

Вменяя себе в приятную обязанность известить о сем вас, милостивый государь, имею честь препроводить диплом на это звание, устав общества и издаваемые оным Известия.

Поручая себя святым молитвам вашим, покорнейше прошу принять уверение в совершенном моем почтении и преданности Д. Поленов».

В дипломе изображено:

«Императорское Русское Археологическое общество, под председательством Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Константина Николаевича⁴⁷⁵, избрало ректора Московской духовной семинарии, архимандрита Савву в число своих членов-корреспондентов.

Санкт-Петербург. Апреля 19 дня 1860 года.

Председатель Константин.

Помощник председателя граф Блудов.

Секретарь Д. Поленов».

Совсем неожиданно удостоившись такой чести, я поспешил довести о сем до сведения преосв. митрополита, находившегося в это время в Троицкой лавре, и просить благословения его высокопреосвященства на принятие предложенного мне почетного звания. В ответ на это владыка писал мне от 1-го июня;

«Отцу ректору, с сотрудниками, Божие благословение, и мир, и успех.

Почему не принять вам избрание в сотрудники Археологического общества?

Нам приятно, что ваши труды и познания приобретают вам справедливое внимание».

Вслед за тем, от 27-го июня, писал я в Археологическое общество:

«Минувшего мая 27-го дня имел я честь получить отношение Императорского Археологического общества от 28-го апреля текущего года за № 62, коим общество извещает меня, что оно в заседании, бывшем 22-го минувшего марта, избрало меня своими членом-корреспондентом; причем препроводило ко мне диплом на это звание, устав общества и изданные оным Известия».

Почитая за особенное счастье принадлежать к числу ученых и благородных деятелей на поприще Отечественной археологии и взирая на усвоенное мне звание члена-корреспондента Императорского Археологического общества, как на знаки благосклонного ко мне внимания со стороны общества, приношу за сие мою искреннейшую и глубочайшую благодарность, и вместе с тем вменяю себе в обязанность, по мере возможности, содействовать обществу в его полезных трудах.

При сем, как первый опыт моих археологических занятий, честь имею препроводить для библиотеки общества два экземпляра, составленного мною «Указателя Московской патриаршей ризницы и библиотеки» и три экземпляра изданной мною же на французском языке книги, под заглавием: «Sacristie Patriarcale dite Sinodale de Moscou».

Вместе с тем писал я особо секретарю общества, Д.В. Поленову⁴⁷⁶:

«Получив отношение из Императорского Археологического общества за подписанием вашего превосходительства с уведомлением об избрании меня в члены-корреспонденты общества, я был глубоко тронут столь лестным для меня вниманием гг. членов общества. Но как ни лестно для меня звание члена-корреспондента Археологического общества, как ни искренне мое желание и усердие отвечать возлагаемым на меня ожиданиям общества относительно содействия в его занятиях, я, к крайнему моему сожалению, должен признаться, что едва ли могу, при настоящих моих служебных обстоятельствах быть довольно полезным обществу. Иное дело, если бы я оставался до сих на прежней моей должности – Синод. ризничего. А теперь, постоянно занятый и развлекаемый разнообразными делами и заботами по новой службе, я едва не в отчаянии привести к концу то, что уже мною начато по части археологии и палеографии. Как образчик моих настоящих занятий по церковной археологии, прилагаю при сем одну (корректурную) таблицу в два экземпляра (для русского и французского текстов) с рисунками вещей Патр. ризницы, сделанными на камне с фотогр. снимков. Таких таблиц предполагается издать до 15-ти, а отдельных рисунков около 100. Но это дело не скоро еще приведено будет к концу. Другой мой труд палеографический, в художественном отношении, уже окончен, но остановка за текстом, для составления коего не имею довольно свободного времени».

14-го июля писал мне Вифанский о. ректор, архим. Игнатий:

«В прошедшую субботу, отправляя вам список преосвященных, не успел я ничего написать по причине совершавшегося тогда заложения Духосошественского храма с 4-мя пределами в Вифании. Священнослужение началось с 7 часов; прежде прочитаны была часы и совершена соборная панихида по митрополите Платоне в Лазаревской церкви. Потом о. наместник⁴⁷⁷ с священнослужащими шествовал в Духовскую церковь при келлиях митрополита Платона. По совершении божественной литургии был крестный ход на место основания храма, которое и было совершено по требнику Петра Могилы; после о. наместника и я с префектом⁴⁷⁸ положили по камню.

Вместе с благодарением за книжку, вами теперь уже вероятно полученную, примите приятную новость, что Ал. Вас. Горский в воскресенье рукоположен в протопресвитера святейшая церкви.⁴⁷⁹

Р.S. Святитель пересмотрел с академией уже 10 глав из Деяний.⁴⁸⁰

Справедлива ли молва о смерти преосв. Иринея⁴⁸¹ Екатеринбургского, и прошениях на покой Полоцкого⁴⁸² и Могилевского?⁴⁸³ – Интересно было бы знать что-либо достоверное о состоянии здравья президента св. Синода?⁴⁸⁴ У него была тифозная горячка».

18-го ч. получил я от Т.И. Филиппова⁴⁸⁵ записку след. содержания:

«Имею к вам покорнейшую просьбу: не найдете ли вы из числа кончившись курс в семинарии кого-нибудь почище нравами и попроще сердцем, притом конечно и с изрядными познаниями, кто пожелал бы вступить в дом к кн. Оболенскому для воспитания его сына? Там был до сего времени Иг. Алекс. Погожев, которым были весьма довольны; след. если отыщется на Погожева похожий, так вы его и того… Потрудитесь прислать его к Анне Петровне Бахметевой, которая живет в своем доме, близ Колымажного двора. Молодому человеку может представиться не мало выгод в этом доме.

P.S. Не худо бы послать на выбор человека три, если только у вас нет на примете какого-нибудь особенного одного.

Сейчас уезжаю. В надежде скорого свидания, прощайте!».

19-го ч. писала мне из села Кленова А. Бор. Нейдгарт:

«Только что окончив предлинное письмо мое к преосвященному⁴⁸⁶, вот я обращаюсь к вам, почтеннейший о. архимандрит, чтобы приветствовать вас искренним приветом сердечным. А вы, быть может, уж забыли меня! Пусть же письмо это послужит вам напоминанием о той, которая всегда помнит вас, а из-за вас, и о ваших подризниках.

Вижу, что делаю ошибки в правописании и чистописании, но написав длинное письмо французское, теперь все и думается по-французски, и как-то неладно пишется по-русски. Простите мне это; в другой раз напишу получше.

Завтра мне должно будет отправлять письма мои в Москву: завтра сын мой Алексей⁴⁸⁷ едет в город с сестрою своею: не знаю, будет ли он иметь время лично доставить вам письмо мое, потому что он едет весьма на короткое время и по делам сестры; то я и скажу ему, чтобы он попросил от меня преосвященного доставить вам письмо сие.

А вы, добрейшей о. Савва, когда же пришлете мне весточку о вашем житье-бытье? Я уверена, что вы скажете: мне некогда писать, – до писем ли мне? Целый день занят, целый день забочусь, и отдохнуть-то нет времени! – Отбросьте на полчаса заботы ваши, отрясите от веждей своих заманчивый, сладостный сон, примитесь за перо, и напишите мне несколько строк, а то не сошью вам подризников ваших. Пока я еще имею в руках понудительное средство к писанию, я пользуюсь им, и имею честь объявить вам, что не иначе пришлю вам подризники ваши, как по получению от вас письма. Мирное уединение мое не заглушило во мне воспоминания о жителях Москвы, близких мне по душе. Мысль моя часто летит в Москву, радушно приветствует их, и возвращаясь на балкон свой, грустить об отсутствии их. Следов., письмо ваше будет отрадно для меня, и вам было бы грех не порадовать меня.

Старший сын мой – Борись⁴⁸⁸, переломил ногу в майорате своем близь Варшавы. Пожалейте о горе моем. Жена его⁴⁸⁹, вот уже другим письмом уведомляет меня о ходе его болезни; он – бедный очень страдает, но, по крайней мере, доктора уже перестали опасаться антонова огня и отнятия ноги. Сегодня я получила от них письмо, в коем он тоже написал мне нисколько строк.

Ноги мои не позволяют мне много ходить, и поэтому я весьма мало гуляю, и то только в саду своем, где на каждом почти шагу встречаются скамейки, на которых я отдыхаю. За то уже с 8-го часа вечера, я сижу на балконе, и это для меня истинное наслаждение. Иногда тоже выхода на улицу и посещаю священника.

Теперь я окружена почти всем семейством своим, недостает только старшего сына моего. Замужняя дочь моя с детьми своими живет тоже с нами; и таким образом при мне находятся 3 сына, 2 дочери и 3 внучки.

За несколько дней до отъезда моего из Москвы, я была у вас два раза, и все не заставала вас дома! Мне это было весьма досадно; а вы, вероятно были очень рады тому, избавясь т.о. от скучной посетительницы.

Прощайте, почтенный ректор, батюшка о. Савва! – Вспомните же обо мне хотя в молитвах ваших, и благословите заочно ту, которая и уважает и любить вас искренно и предана вам от всей души».

27-го ч. писал я в Кленово А.Б. Нейдгарт, в ответ на ее письмо:

«Простите Бога ради, что я так поздно отвечаю на ваше столь обязательное для меня письмо; еще более виноват пред вами, что до сих пор не поблагодарил вас за подризники, которые оказались совершенно почти новыми и из коих один, именно голубой, сегодня употреблен мною при Богослужении, причем, само собою разумеется, не оставлено было без благодарного и молитвенного воспоминания ваше имя. Во свидетельство сего воспоминания честь имею препроводить к вам просфору; другая же, при сем посылаемая, просфора – Троицкая. Прошу принять сию последнюю, как благословение преп. Сергия.

Усерднейше благодарю ваше высокопревосходительство за вашу добрую память обо мне среди вашей тихой, мирной, уединенной деревенской жизни. Но смею уверить вас, что и ваше почтенное имя не забыто мною, при всех заботах и суетах шумной, душной, пыльной столичной жизни. Да, с половины июня и до 14-го июля я совершенно был подавлен служебными делами: каждый день экзамены то у себя в семинарии, то по училищам; а всего скучнее и труднее было для меня – это составление разрядных списков! При этом сколько пришлось испытать скорби при виде слез и рыданий оставленных учеников. Но, благодарение Богу, теперь все это мало-помалу утихает и успокаивается. На публичных экзаменах наших изволил быть сам первосвятитель и нашел все в порядке. В первый день публичного экзамена удостоил нас своим посещением и его сиятельство граф Александр Петрович; а ее сиятельство графиня Анна Егоровна, вместо себя благоволила прислать на экзамен три великолепных букета цветов для владыки. – Преосвященный Леонид, по предварительному соглашению с владыкою, был у нас только на второй день, и при том не к началу экзамена; и в тот же день, т.е. 14-го числа, изволил отправиться в Саввин монастырь на праздник. Его преосвященство был так милостив, что приглашал было и меня к себе на праздник: но к крайнему сожалению моему, я никак не мог воспользоваться этим приглашением. Не говоря уже о множестве еще не оконченных дел по семинарии, встретилось к этому препятствие совершенно неожиданное. На днях приехал в Москву мой старый знакомый англичанин Пюзей⁴⁹⁰ для занятия по прежнему рукописями Синодальной библиотеки. Владыке угодно было, чтобы этот ученый пришелец помещен был у нас в семинарии и чтоб я брал для него, под свою ответственность, рукописи из библиотеки. Комиссия, правду сказать, не олень легкая, тем более, что с этим гостем надобно обо всем объясняться на бумаге (так как он ничего не слышит), и притом по-латыни. Во всяком случае, в каникулярное время, я рассчитывал было, хоть на неделю, выехать куда-нибудь из Москвы, чтоб сколько-нибудь освежиться: по теперь едва ли это удастся мне. Такова-то наша участь!

По крайней мере, вам от души желаю насладиться красотами природы и с бодрыми силами возвратиться на осень в Москву. Того же всеусердно желаю и всему доброму вашему семейству, всем вашим чадам и внучкам.

Очень жалею, что Алексей Александрович, бывши в Москве, не посетил меня: я душевно его уважаю. А Петр Александрович где – с вами, или уже на Кавказе?».

1-го августа получил я записку от преосвящ. Леонида, в которой он писал:

«Если вы совершенно свободны, то не пожалуете ли ко мне пред литургией, которая начнется в половине 10-го: хотелось бы начать постное время делом совести. Но если замедлить мой посланный и времени будет мало или вы чем-нибудь заняты – служением и иным чем, – то я повременю до иного дня. Я сейчас только из-за города».

Не исполнивши, не помню, по какой причине требование моего духовного сына в назначенный день и час, я снова получаю от него приглашение утром 6-го числа. Вот что он писал мне:

«Желательно было бы видеться с вами духовного ради дела сегодня пред литургией. Если и ныне для вас неудобно: то, чтобы душу мою не обыкшую к столь продолжительному лишению духовного обновления, не оставить и в великий день Фаворского светолития вне света, благословите мне на этот раз пригласить моего прежнего духовника, не лишая меня чрез то ни вашего духовного совета, ни надежды иметь в вас отца духовного на будущее время».

К великому прискорбию, я не мог и на этот раз удовлетворить духовной потребности его преосвященства: мне нужно было спешить к литургии в Новоспасский монастырь, куда я был приглашен по случаю храмового праздника.

12-го ч. писала мне из Кленова А.Б. Нейдгарт:

«Давно уже собираюсь писать вам, почтеннейший о. архимандрит, но все до сих пор как-то не удавалось. В томительный зной летний умственные силы невольно слабеют; рассеянные мысли блуждают от одного предмета к другому почти без сознания; сосредотачивать их бывает иногда невозможно; притупляется даже и желание приняться за какое-либо дело, и становится понятными итальянский dolce far niente, и мы невольно предаемся ему. Однако ж, не все же я предавалась ему; но и приготовляла варенья, консервы, желе и сиропы; ведь это все пригодится зимою. Тоже чесала и чешу шерсть от моих Ангорских коз, дабы скорее отдать прясть ее, и потом самой начать вязать чулки для митрополита, которые, кажется, нравятся ему. За перо мало принимаюсь я; как-то не хочется писать в несносный жар. Даже мало писем писала, хотя к друзьям и приятно писать мне. Вообще, писать письма я не люблю; письма деловые, или писанные из приличия, письма, где чувство молчит, душа не согревается, мысль неподвижна, где, зевая, предоставляешь перу чертить слова без выражения, или фразы без смысла, – письма такие для меня скучны, несносны, противны. Но если, взгрустнувшись о друзьях, сердце ощущает потребность высказать им все, что наполняет его; если жаждет оно поделиться с ними и ощущениями, и мыслями, и впечатлениями, – о, тогда воодушевляется и перо; бегло скользит по бумаге, не успевая даже передавать ей ни всей мысли, изливающейся от полноты чувства, ни всех ощущений, ищущих простора и сочувствия. Вот кому, и какие только, люблю я писать письма. Скажите же мне, мой почтенный о. ректор, сочувствуете ли вы таким письмам? Осязаете ли в них сердце и душу, чувство и искренность? – Да, я охотно пишу вам, потому что уважаю вас и люблю беседовать с вами. – Как часто вечером, сидя на балконе, сливаясь душой с природою – прекрасною и величественною, мгновенно ощущаю я желание сродниться чувством с отдаленными друзьями (простите мне выражение это); и тогда-то мысль моя, как бы окрыленная, восходит на быстро текущее облачко, и летит, летит на крилу ветреню в любимую даль и приветствует присных своих!

Не часто писала я и к преосв. Леониду; одно письмо было и длинно, и искренно, и дружелюбно; но преосвященный, соблюдая приличие, и ответив только моему высокопревосходительству, заставил тем меня пореже утруждать его письмами моими. Потом священник наш, уже давно бывший в болезненном состоянии совершенно занемог и слег в больницу, и я просила владыку Леонида позволить о. Филарету⁴⁹¹ приехать в Кленово для нашего говенья и, наконец, отправляя его, я еще писала преосвященному, но, по примеру его, письма церемонные, где, с напряженным вниманием, старалась не забывать повторять часто Monseigneur и Votre Eminence.

Письмо ваше, хотя и запоздалое, сердечно порадовало меня; благодарю вас от души, что не совершенно забыли меня. Радуюсь тоже, что понравились вам отделанные у меня подризники ваши; не думала я, что они удостоятся быть на плечах о. архимандрита – ректора.⁴⁹² Благодарю вас тоже за присланные вами просфоры, из коих – Троицкую я отдала моей Марфе от вашего имени, за шитье подризников.

Сделала ли вам обещанные подризники графиня Толстая⁴⁹³? – Она, будучи у меня, обещала вашему инспектору⁴⁹⁴ пожертвовать их в церковь семинарии, равно как и пелену для благословения хлебов.

Жаль мне вас, что вы как бы прикованы к Москве даже и в вакациальное время. Когда же вам можно хоть не много освежиться в просторе деревенском?

Пишите мне, пожалуйста, благословляйте меня мысленно, молитесь за меня, как и я молюсь за вас, и не забывайте ту, которая искренно предана вам и уважает вас».

16-го ч. писал мне из Мурома родственник (двоюродный шурин), священники Владимир Егорович Аменицкий⁴⁹⁵:

«Да не оскорбится душа ваша, что я дерзновенный, но вполне уверенный в вашем расположении ко мне, как прение никогда не оскудеаемом, так и в настоящее время в изобилии состоящему осмелился на сей хартии излить пред вами мою покорнейшую просьбу по следующему обстоятельству. В настоящее время у меня многочадного двоих перевели во Владимирскую семинарию, – но с елеем, тихо мерцающим. А, потому и покорнейше прошу вас, не благоволено ли будет черкнуть к нашему о. ректору, дабы он на страшном испытании воззрел на них милостивым оком; а не рек им: отъидите от меня негодяи обратно к отцу вашему и возлягте на чернило-песчаное лоно вечного scribendi. Из своего духовного выпустить их не хочется в светскую атмосферу, идеже плач и скрежет зубов.

При пожелании вам доброго здоровья от всего десятеричного моего семейства, остаюсь покорнейший вашего высокопреподобия слуга"…

Три письма, одно вслед за другим, получил я от доброго товарища моего, инспектора Моск. академии, о. Порфирия:

1) От 23-го августа он писал мне:

«Виноват я пред вами, высокопреподобнейший о. ректор; книги, присланные вами, я отыскал у Дейбнера⁴⁹⁶ и забыл сказать вам об этом. Если, впрочем, их нельзя возвратить Кунту⁴⁹⁷, то я беру на себя и второй экземпляр, а деньги пришлю с первыми благоприятным случаем. Если же вы не решительно взяли книги, а как бы на случай, буде окажутся нужными, то не замедлю отправить их обратно; благоволите только известить, хоть чрез Вифанского авву⁴⁹⁸, который, вероятно, по временам помышляет и о возврате в Вифанию. Скажите ему, что брат его Богословский экспромт написал оч. удачно.

Из питомцев ваших спрашивали пока только троих: Лебедева⁴⁹⁹, Скворцева⁵⁰⁰ и Ляпидевского⁵⁰¹; только Скворцев отвеча слабовато, а те очень изрядственно; впрочем, и Лебедев по Библейской Истории ничего дельного не сказал, а от Еврейского отказался, несмотря на вашу аттестацию по сему предмету. Дивно и то, что он жалуется на приливы крови к голове, которыми он страдает будто бы около 4-х лет, и которые не дозволяют ему сидеть долго в классе… Чего же смотрел Рахманов?⁵⁰²

Г. Пюзея усердно благодарю за память обо мне и столь же усердно прошу сохранить ее и в Оксфорде. Весьма бы обязал он меня, если бы стал высылать оттуда по тому творений св. Кирилла, тотчас после отпечатания их. Вознаграждение, какое будет нужно, пусть требует теперь же, доставлю с охотою и благодарностью.

А что же конец вакации вы хотели употребить на путешествие. Милости просим; канцелярию запечатайте, а постройки предоставьте отцу Никодиму.⁵⁰³

Простите великодушно, что до сего времени я не писал вам по возвращении из Москвы. Это, воистину, не по недостатку сердечной благодарности за то радушие, с каким приняли вы меня странника и давали мне возможность странствовать по Москве, а единственно по причине хилеющего моего здоровья».

2) От 1-го сентября:

«Согласно письму вашему, посылаю вам немецкие книги; только вновь прошу, если Кунт ваш не захочет брать их обратно, то выдайте ему нужные деньги и известите меня о сем.

Экзамены наши все еще не кончились. Из ваших слабее других по ответам и экспромтам оказываются: Ив. Успенский⁵⁰⁴, П. Соколов⁵⁰⁵, отчасти М. Соколов⁵⁰⁶, а особенно Ив. Скворцев. Первым двум, впрочем, шьют сюртуки, а какая судьба будет остальных, еще нельзя сказать ничего решительного.

Очень благодарен Г. Пюзею за обещание своего издания, только не знаю, чем бы теперь можно было возблагодарить его за это. Не укажете ли средства?».

3) От 11-го сентября:

«Судьбу ваших питомцев вы теперь конечно уже знаете. Подробностями сведений об их ответах, коих вы требовали, я не могу наделить вас отчасти потому, что не был на некоторых экзаменах, а отчасти и потому, что забыл ответы некоторых. Но патристике знаю только, что отвечали все хорошо, за исключением Мих. Соколова и Ив. Скворцева, а Ал. Лебедев и К. Богоявленский⁵⁰⁷ даже очень хорошо. Но за то Лебедев жестоко срезался на Гражд. Истории, когда сказал, что крестовые походы были в 6 и 7 веках. Ответом Успенского особенно недоволен наставник всеобщей словесности.

Исполняя ваше желание сообщением требованных известий, усерднейше прошу при сем соблюсти должную осторожность, что бы из этого не вышло какой-нибудь неприятности. Конечно не всякому из студентов желательно, чтобы эти подробности были известны в Москве».

12-го ч. писал мне из Воронежа товарищ по академии свящ. А.П. Камышанский⁵⁰⁸:

«Прежде всего долгом считаю засвидетельствовать вашему высокопреподобию свое душевное уважение и почтение, которое всегда питал к вам. Вместе с тем осмеливаюсь высказать и свою покорнейшую просьбу к вам; – если к исполнению оной не найдется особенных препятствий, то вы много обязали бы меня в этом деле. Мне и некоторым лицам желательно бы тщательнее разыскать оставшиеся памятники от нашего святителя Митрофана, – некоторые отысканы в Воронеже, еще неизвестные, а между тем известно нам, что подлинное завещание святителя хранится в Моск. патриаршей библиотеке под № 546 в поллист на 12 листах. Желательно знать, как оно туда попало, почему оно не осталось в Воронеже и в каком виде хранится оно – отдельно ли или при какой-либо книге, – не при служебнике ли самого святителя? И нет ли еще книг или рукописей святителя Митрофана в патриаршей библиотеке? Кроме сего – не известно ли чего-либо о пребывании святителя Митрофана в Золотниковской пустыни и в обители Макария Желтоводского?

Если возможно, сделайте одолжение сколько-нибудь удовлетворите сим вопросам, – и потрудитесь дать известия о товарищах по академии, по крайней мере находящихся в Москве и около оной. Приятно бы было, если бы ваше высокопреподобие на столько были снисходительны, что прислали бы мне изданную вами книгу на память о себе, о патриаршей библиотеке, – о которой весьма мало нам известно. Во всяком случае прошу простить меня за беспокойство, которое причиняю вам своим писанием».

От 12–20 ч. сентября сохранилось у меня четыре письма на латинском языке известного ученого англичанина Пюзея. Вот содержание этих писем (в русском переводе):

Письмо 1-е

«Достопочтеннейший батюшка!

Посылаю вам записку о семи недостающих кодексах, из которых один по ошибке я написал в прежней заметке.

Я возвратил вам четыре кодекса в прошедший вторник, а теперь кроме того готов возвратить семь.

Можете ли назначить время, чтобы видеть митрополита? Вы сделали бы величайшее одолжение, если бы вы или о. инспектор находилось со мною у митрополита для объяснения: но вы имеете много занятий и быть может это не будет возможно. День отъезда не известен и до сих пор не знаю о дне отправления из Петербурга, но возможно, что отправлюсь 21 числа, а быть может останусь здесь дней десять.

Ваш любящей Ф. Пюзей».

Письмо 2-е

«Достопочтеннейший батюшка!

Есть в Москве человек, имеющий отношение к нашей церкви, который совершенно болен. Он поражен параличом и его жизнь в опасности. Полагаю, что он нуждается в молитвах, а потому осмеливаюсь просить вас помолиться за него.

Ваш слуга Пюзей».

Письмо 3-е

«Достопочтеннейший батюшка!

Я сделал ошибку, когда сказал, что удержали 10 кодексов; теперь скажу, что удержал семь. Та брошюра, которую я показывал три месяца тому назад, хотя, думаю, и заключает лучший перевод, тем не менее не содержит многих наших обязанностей, и посему посылаю вами другую, которая содержит более подробное, и в особенности, служение епископов.

Ваш слуга Пюзей».

Письмо 4-е

«Достопочтеннейший батюшка!

Когда уже приближается время моего отъезда из Москвы, пишу вам, чтобы изъявить глубочайшую и полнейшую благодарность за все ваше ко мне благорасположение. Время пребывания в вашей семинарии доставило мне величайшее удовольствие. В саду вашем я часто находил себе покой, а прекрасный воздух семинарии был, как думаю, для меня полезен. Кроме того, я имел здесь возможность посещать ваши литургии и прочие божественные службы и пользоваться вашим и отца инспектора дружеским благорасположением.

Не знаю, как благодарить за все это, а вашу ко мне любовь сохраню в своем сердце. Чтобы мое продолжительное пребывание не было обременительно для семинарии, в этом письме есть нечто.⁵⁰⁹

Прошу воспоминания обо мне и моем отце в ваших молитвах, а я всегда остаюсь вашим любящим слугою».

17-го ч. писала мне из Кленова А.Б. Нейдгарт:

«Мой добрый и почтенный о. ректор уже совершенно забыл меня! Собравшись с силами и терпением, он написал мне летом одно письмо – поздний ответ на мое: и я снова писала ему, чтобы благодарить его за воспоминание его. Вот и еще пишу ему, говоря сама себе: авось вспомнит, что в одном не очень дальнем от Москвы уголке, есть некто, желающая, ожидающая получить несколько строк благословляющей руки его; авось вспомнит, что порадует ее радушным письмом своим! Но зачем же забываете вы меня, почтеннейший о. архимандрит? Пожалуйста, напишите хоть еще раз до отъезда моего отсюда; хотелось было мне посердиться на вас, но как-то не сердится, и вот я дружески укоряю вас за ваше забвение. Не писала вам раньше, все ожидая письма от вас, а теперь не дождавшись его, пишу вам, поручая сыну моему доставить лично вам письмо мое.

Кленовский священник⁵¹⁰ скончался и оставил жену и 8 детей еще не пристроенных. Мне было не хотелось иметь здесь молодого священника, но бедная вдова упросила меня не высылать ее из Кленова и дома ее. Я ей дала письмо к митрополиту, в коем прошу владыку дозволить ей приискать жениха дочери своей и назначить его на упразднившееся место в Кленове. Теперь она уже в Москве, а сюда уже приезжают свататься за невесту, или, лучше сказать, желающие получить Кленовское место. Между прочим, я видела здесь вчера диакона из ближнего села, сын коего, – Лавровский⁵¹¹, кончил курс в Московской семинарии. Отец уверяет, что вы дали ему очень хороший аттестат, что вы его очень любите, и узнав, что я знакома с вами, просил меня узнать у вас каков сын его. Быть может, что теперь уже избран жених в Москве, – это еще мне неизвестно; но я все же прошу вас покорно написать мне каков Лавровский.

Простите мне, что я утруждаю вас этим, но мне бы хотелось иметь ученика, хорошо аттестованного вами. Бедная вдова хлопочет в Москве, желая приискать доброго мужа дочери своей, а я беспокоюсь здесь, не зная каков будет у нас новый священник. Теперь у нас исправляют требы соседние священники, а обедни, вот другой праздники, у нас не будет. Скучно и грустно в селе без священника.

Прощайте, почтенный о. архимандрит, добрейший о. Савва. Вспомните же обо мне, напишите мне, благословите и помолитесь за меня, и примите уверение уважения, искренности и преданности, с какими я имею честь быть навседа"…

На это любезно-укоризненное письмо отвечал я от 21-го числа:

«Нет, высокопочтеннейшая Анна Борисовна, не забыл я вас; напротив, совесть моя, укоряя меня за неисполнение долга по отношению к вам, ежедневно напоминает мне о вас. Что же делать? Простите Бога ради вину мою пред вами. Когда, Бог даст, возвратитесь в Москву: постараюсь загладить вину эту какими-либо послушанием.

Вы изволите спрашивать меня о кончившем курс в нашей семинарии Лавровском: я могу рекомендовать его вам, как ученика, ни в чем худом не замеченного ни мною, ни инспектором, хотя твердо ручаться за него и не смею, так как он жил не в семинарском доме, и след., не под нашим непосредственным надзором.

Очень сожалею, как о кончине вашего доброго пастыря, так еще более о его бедном семействе. Вы окажете, в самом деле, великую милость несчастной вдове, если устроите ее дочь на место умершего отца.

В настоящую пору и мы занимаемся устройством сирот, определяя их на казенное содержание: но не знаем, что делать с детьми бедных родителей. Вакантных мест на казенное содержание остается у нас не очень много: а прошений подано нами бесчисленное множество. Сегодня вечером был я у графа Александра Петровича⁵¹² и беседовал с ним, между прочим, и об этом предмете. Имел удовольствие видеться и с графиней Анною Егоровною⁵¹³: с нею мы воспомянули и о вашем высокопревосходительстве, о вашей деревенской, мирной и безмятежной жизни, о вашем наслаждении красотами природы. Графиня исполнила наконец свое обещание на счет подризников, вчера я получил от ее сиятельства три, очень хороших подризника дикого цвета. Теперь, слава Богу, мы и в этих вещах уже не так будем нуждаться. А не очень давно один добрый и почтенный старец-священник пожертвовал в нашу церковь серебряный напрестольный ковчег.

Вчера я удостоен был посещения от его преосвященства⁵¹⁴; а после завтра буду иметь утешение служить с ним на Пятницком кладбище, по случаю поминовения его матушки. Летом наши свидания с преосв. Леонидом были очень редки; то он в служении, то на Угреше. Теперь, по милости дурной погоды, надеюсь видеться с его преосвященством почаще. А я, несчастный, в продолжена всей вакации, ни одних суток не провел за городом, на чистом воздухе. Виною этою были частью канцелярские дела, а более всего постройки и поправки по семинарии. По крайней мере, я рассчитывал, в течение каникул, покончить свою палеографию: но и этого не успел сделать"…

В первых числах октября проезжал чрез Москву к месту своего нового служения преосвящен. Евфимий⁵¹⁵, бывший епископ Старорусский, викарий Новгородский, 29-го августа назначенный на Саратовскую кафедру. 5-го октября он писал мне записку следующ. содержания:

«Оказалось, что вы были у меня в то время, когда я был у вас. Оставьте-ка счеты, – и пожалуйте ко мне сегодня к 6-ти часам».

Из Новгорода преосвященного напутствовал некто Н. Городчанинов следующими стихами:

citata'Призваньем Божиим, служения чредою,

citataМолитвой чудно здесь почиющих святых,

citataТы, пастырь добрый наш, над паствою иною

citataПоставлен для трудов и подвигов благих.

citataСкорбим, стократ скорбим, что более не с нами,

citataОт Волхова вдали, над Волгою рекой,

citataТы будешь умножать небесными плодами

citataГосподень виноград, воспринятый тобой;

citataНе знаем, встретят ли твои там попеченья,

citataЖеланный мир людей, сочувствие сердец,

citataВ различии их вер возможность съединенья

citataСредь скимнов и волков спокойствие овец;

citataНо веруем в одно: от Бога посвященный,

citataТы шествуешь Его веления путем –

citataИ Он же даст тебе дух, свыше осененный,

citataЧтоб верен пребыл ты всегда Ему во всем;

citataИзбавит Он тебя от змия обольщенья,

citataПопрешь ты аспида, наступишь и на льва,

citataО камень на пути избегнешь преткновенья,

citataИ дни твои продлит Господь – Иегова…

citataДа будет же и нам твой дар благословений

citataОт всех житейских смут охраной и щитом,

citataДа вкупе Богу Сил немолчностью молений

citataМы славу воздадим о имени твоем».

Предместник преосв. Евфимия, преосвященный Иоанникий⁵¹⁶ переведен был 17-го июля на кафедру Варшавскую, с званием архиепископа. В августе он мимоездом был в Москве и служил в Успенском соборе литургию, в которой участвовал и я. После литургии приглашены были преосвящ. митрополитом к обеду.

О преосвящ. Иоанникии вот что за тем писал владыка⁵¹⁷ к наместнику лавры⁵¹⁸ от 29 августа:

«На сих днях погостил у нас преосвященный Варшавский муж благонамеренный, кроткий и скромный"… (№ 1345).

14-го ч. писал мне из Харькова земляк и товарищ по академии, ректор дух. училища Вас. Феод. Взоров⁵¹⁹:

«Имеете ли вы обыкновение, получивши откуда-нибудь письмо ила посылку, помучить себя немножечко догадками: «откуда бы это было такое благодеяние? Если имеете, то, верно, порядочно потерли себе лоб по получении настоящей моей посылки, да еще предварительно, должно быть, повестки, и все-таки не отгадали; а ведь это от меня, от вашего земляка, вашего товарища по академии, одним словом, от В.Ф. Взорова.

Ваш покорнейший слуга прошедшею зимой месяца четыре пролежал в постели и чуть-чуть не отправился к отцам. Не знаю, для чего особенно сохранили меня небесные силы, но, кажется, и для того, чтобы сделать из меня ученого мужа. Я заключаю так из того, что, во время выздоравливания, написал я листов 80 разных переводов. Шутка ли это? Нет, такая энергия недаром. Конечно, переводы не то, что оригинальные сочинения; но ведь известно, что многие ученые начинали с переводов. Итак, мое ученое призвание, несомненно. Но призванный имеет призвание не для себя, а для других, для общества, для человечества, след., и с моей стороны было бы грешно не дать другим пользоваться плодами трудов моих. Вот почему я решился свое, доселе недвижимое имущество, обратить в движимое, а ваше высокопреподобие беспокоить моею покорнейшею просьбою – содействовать его движению. Нельзя ли наприм., дело устроить так: ваш университетский законоучитель г. Сергиевский⁵²⁰ издает известный духовный журнал⁵²¹, так, если вы с ним знакомы, не можете ли отправить к нему прилагаемый здесь перевод, для помещения в его журнале, и сказать ему, что, если понравится этот отдел из целого тома «Новейшей истории христианской церкви» Гиселера⁵²², изданной после его смерти, в последнем десятилетии то я могу последовательно представить перевод всех отделов помянутой истории, в том порядке, в каком он в оригинальном сочинении, краткий обзор которых при сем прилагаю. Само собою разумеется, что я буду трудиться только за деньги. Это, я думаю, не будет противоречить тому, что я тружусь по призванию, для блага человечества, потому что и деньги, как говаривала моя покойная бабушка, хоть не Бог, а полбога есть. Равным образом, нет ли возможности у вас в Москве куда-ниб. пристроить другой мой перевод, именно: биографию Григория Великого Theod. Ioh. Lay? Это будет посолиднее, только не для журнала, потому что слишком много места займет, а так, нет ли этаких аматеров издавать полезные сочинения.

Надеюсь, что по случаю настоящего моего письма и вы почтите меня несколькими строками. Мне очень было бы приятно узнать хоть что-нибудь о вашем житье-бытье, о других товарищах, живущих в Москве и лавре, в особенности о Григории Петровиче Быстрицком. Кстати: позвольте узнать его адрес. Я слышал, что он давно священствует в Москве, знаю, что он отпечатал свое сочинение о загробной жизни, да и только. Многоуважаемый товарищ, конечно, не откажет и сам ответить на мое письмо: а теперь пока покорнейше прошу вас передать ему мое нижайшее почтение».⁵²³

15-го ч. писал мне из Якутска протоиерей Никита Запольский⁵²⁴:

«Давно имел я желание отправить сына своего, ныне обучающегося в высшем отделении Иркутской дух. семинарии, в одну из каких-либо семинарий в России, особенно в Московскую. О чем просил я товарища своего по службе о. протоиерея Хитрова⁵²⁵, бывшего, по обстоятельствам службы, в Москве, и он о перемещении сына моего докладывал высокопр. владыке Филарету, который соблаговолил уважить просьбу его. Но исполнить сего я с своей стороны не мог, по случаю отлучки своей из Якутска, по делам миссии, в приамурский и амурский край, где я провел 11 месяцев. Теперь желание свое я исполняю и сына своего в Москву посылаю. По совету о. Димитрия⁵²⁶, дело это начал так. От лица своего поручил сыну подать прошение высокопр. Филарету о принятии сына моего в Московскую семинарию. Если будет угодно его высокопреосвященству соизволить принять, то я в обеспечение на первый раз переслал чрез Капитона Ивановича Невоструева 50 р.с. денег и прошение на имя семинарского правления о взносе оных денег. Если же этого мало будет, то я обязуюсь все и за все платить, что только стоить будет содержание сына моего.

Сделайте милость, ваше высокопреподобие, примите в отеческое попечение сына моего. Он мальчик с дарованием и при том имеет охоту и желание учиться. Это и побудило меня его отправить далее для большего образования. Будьте покровителем и отцом ему на чужбине. Он так еще молод и неопытен, что на каждом шагу может спотыкаться, и при том так как он может увлекаться всяким ветром учения, то покорнейше прошу ваше высокопреподобие, отечески наставить его, и, в случае какого-либо с его стороны поползновения к недоброму, внушить и взыскать с него, чем навсегда обяжете меня быть вам покорнейшим слугою и всегдашним молитвенником».

15-го ноября писал я в Иваново, к родным:

«Простите Бога ради, что так поздно отвечаю на ваше письмо от 12-го минувшего августа.

Благодарение Господу, что вы наконец устроили судьбу и последней своей дочери. Мне особенно приятно слышать, что вы не ошиблись в выборе и жениха для нее. Остается пожелать, чтобы эта молодая чета не осталась не признательною к своим старцам-родителям.

Ваше намерение, передавши место в пользу дочери, искать для себя другого, заслуживает с моей стороны полного одобрения. Пока есть силы, надобно трудиться; кусок хлеба, добытый собственными трудами, несравненно вкуснее дарового. Если вам предлагали место в Городце: зачем же было отказываться? Вам хочется в Москву: но этого не легко достигнуть. Здесь своих-то очень много.

Напишите мне, когда вам бывают нужнее деньги: к тому времени я и буду, присылать вам.

О себе не могу сказать вам ничего особенного; у меня пока идет все также, как видела сестрица. Ваше поздравление меня с высшим саном слишком преждевременно: мало ли что толкуют люди? нельзя всякую молву принимать за истину. Если последует со мною какая-ниб. перемена: разумеется, я не замедлю уведомить вас, как ближайших моих родных.

Поручая и себя, и вас всеблагой воле Провидения, остаюсь с братскою к вам любовно"…

18-го ч. прислала мне в дар А.Б. Нейдгарт небольшой серебряный филигранной работы крест к четкам при след. стихах:

citata'В каком-то городе Востока,

citataСтолетний много уж назад,

citataВосстал народ, – в мгновенье ока:

citataЕго смущал свирепый ад.

citataИ вот уж буйными толпами

citataК дворцу он Римскому бежал;

citataИ правил ад его стопами,

citataИ ад от ярости дрожал.

citataСвященным сонмом наущенный,

citataНарод к игемону взывал;

citataВином и гневом распаленный,

citataЕго в претор он призывал.

citata'Распни, распни, но не Варавву;

citataОтдай на казнь ты нам Христа!

citataИ мнимую Его мы славу

citataПозором омрачим креста» –

citataТруба Пилата прозвучала;

citataВниманья требовал сей звон:

citataИ стихла ярость, – замолчала,

citataК ним с речью обратился он.

citata'Смотрите, – руки омываю,

citataВ Его крови невинен я!

citataНевинен Он, – я это знаю,

citataВнушает совесть то моя». –

citataНо внемлет ли народ строптивый?

citataВ порыве гнева своего,

citataОн заревел, о горделивый!

citata'На чадах наших кровь Его»! –

citataПилат испуганный, смущенный,

citataХриста им в руки отдает;

citataИ вот страдалец утомленный,

citataНа выи крест свой уж несет! –

citataТы ль на кресте, наш Искупитель,

citataПозорной смерти предан был?

citataНо жар любви Твоей, Спаситель, –

citataИ на кресте к нам не остыл.

citataЗа нас, за весь наш род преступный,

citataТы скорбну душу положил!

citataИ к Богу путь, нам недоступный,

citataКрестом Ты снова проложил.

citataИ этот крест – знак примирения,

citataНа веки в землю водружен;

citataО крест святой! залог смиренья,

citataТобой был враг наш поражен –

citataИ вот, креста изображенье

citataМы носим на груди своей;

citataИм отгоняем прираженье

citataВрага и пагубных страстей. –

citataК Тебе, о Боже, я взываю,

citataКрестом Своим нас осеняй!

citataК Тебе в молитве прибегаю,

citataНас крестной силой озаряй! –

citataПрошу, – носите крестик мой!

citataИ с ним вас Бог уж не забудет;

citataИ сохранит Он ваш покой;

citataПускай на счастье он вам будет!».

3-го декабря писал мне ректор Ахтырского дух. училища (Харьковской еп.) протоиерей Владимир Гр. Назаревский⁵²⁷:

«Частным путем извещен я, что в Св. Синоде, по представлению высокопр. Филарета, состоялось определение о перемещении меня в подведомую вам Московскую семинарию.

Долгом поставляю принести вашему высокопреподобию искреннюю благодарность за ваше милостивое ходатайство обо мне пред его высокопреосвященством. По получении в Харькове официального уведомления о переводе моем, предстоит мне путешествие, к которому я готовился уже. Но меня крайне озабочивает, где мне, на первый раз, придется приютиться в Москве!

Высокопреподобнейший о. ректор! Будьте милостивы ко мне и моему странствующему семейству, предоставьте мне уголок для помещения в семинарии, чтобы я не мог в конец растеряться с скудными моими пожитками».

5-го ч. профессор К.И. Невоструев, препровождая ко мне изложенное выше письмо Якутского протоиерея Запольского от 15-го октября, – писал:

«Честь имею препроводить вам при сем письмо от миссионера Якутской области, протоиерея Никиты Запольского, вложенное в письме ко мне, о. протоиерей пишет мне, что сын его, обучающийся в высшем отделении Иркутской семинарии, на днях прибудет в Москву и подаст его высокопреосвященству просьбу о принятии его в Московскую семинарию. При случае соизволения на то владыки, он прислал на имя мое и прошение в Московское семинарское правление о принятии сына его в бурсу, со взносом, какой положить правление, для чего при том же приложил и денег 50 р.с. Впредь до приезда сюда сына его и означенной милостивой резолюции владыки, это прошение с деньгами останется у меня.

Теперь же покорнейше прошу ваше высокопреподобие не оставить милостивым вниманием вашим молодого прозелита, из такой дали едущего и по письму его родителя и о. протоиерея Димитриия Васильевича⁵²⁸, показывающего особенное усердие к наукам, при способностях, и стремление к высшему образованию.

о. протоиерей Димитрий Васильевич, высылая мне деньги на выписку Московских духовных журналов, написал еще ко мне небольшое письмецо, в котором покорнейше извиняется, что-де «вам, высокопреподобнейшему ректору, я опять ничего не успел написать. Что буду делать? Один почти я: – инспектор хворает, правлю и за него, и за себя, и богословствую, и риторствую, от скромного периода возвышаясь до исследования разума в сфере образности (думаю – видимого мiра) и кажется во всем фантазия, по крайней мере vanitas. Поклонитесь, пишет, от меня о. ректору и пожелайте ему всего, что Богу и ему приятно и по сердцу».

8-го ч. писал мне из Иванова свящ. Покровской церкви Мих. Георгиевский:

«Долг пастыря – заботиться о спасении пасомых заставил меня обратиться к вашему высокопреподобию с нижайшею просьбою.

Между раскольниками, живущими в селе Иванове и его окрестностях, по случаю умножения Австрийского священства и распространения грамотности, возродились разный недоумения, сомнения и распри. При таких обстоятельствах они решились избрать из среды себя доверенных лиц и послать их к высокопр. Филарету, как к светильнику, ярко сияющему во всю Российскую церковь и лично испросить от него совета и наставления в своих сомнениях. Совопросники пред вами; один из них более 2-х лет содержался в остроге за ревность по расколу.

Посему покорнейше прошу ваше высокопреподобие, если уже вам самим неудобно довести о них до сведения его высокопреосвященства, то благоволите объявить им, – могут ли они видеть его святейшество? и если могут, то когда и каким образом? им поручено побывать и в Патриаршей ризнице.

Ваше внимание и снисхождение его высокопреосвященства к сим ревнителям мнимого старообрядчества, начинающим колебаться в своих мнениях, может быть началом обращения к св. Церкви многих заблудших чад ее.

Ваше высокопреподобие! Во время ваших посещений нашего села Иванова, имея счастье несколько раз пользоваться вашим вниманием, позвольте льстить себя надеждою, что и на сей раз вы не оставите без всякого внимания покорнейшей просьбы моей».

12-го ч. писали мне ректор Московской дух. академии о. архимандрит Сергий⁵²⁹:

«От протоиерея Назаревского⁵³⁰ получил я письмо, в котором он поручает мне попросить вас, чтобы в случае его перемещения в Москву вы назначили ему квартиру в зданиях Московской семинарии. Усерднейше прошу вас об этом, и если вы находите удобным исполнить желание Назаревского, то не поручите ли дать знать ему о сем. Поручение ваше, надеюсь, примет или С.С. Владимирский⁵³¹ или А.О. Ключарев.⁵³²

Письмо Назаревского, писанное ко мне, при сем прилагаю».

Письмо же протоиерея Назаревского было следующего содержания:

«Частными путем уведомлен я, что по представлению высокопр. Филарета митрополита Московского, перемещаюсь я в Московскую семинарию на должность профессора. Дай Бог, чтобы Москва была последними пределом моих странствований. В настоящее время я крайне озабочен, где мне с семейством приютиться в Москве на жительство. Будьте милостивы ко мне и моему семейству, высокопреподобнейший о. ректор! – попросите от себя о. ректора Московской семинарии, дабы он поместили меня на жительство в самой же семинарии, чтобы мне совершенно по растеряться с скудными моими пожитками в чужих домах».

Требование о. ректора академии, сколько могу припомнить, было исполнено; о. Назаревскому дано было помещение в семинарии.⁵³³

Того же 12-го ч. писал мне из Харькова помянутый выше земляк и товарищ мой Вас. Фед. Взоров:

«Письмо ваше, от 14-го минувшего ноября, я получил 20-го того же месяца. Покорно благодарю вас за одолжение и прошу извинить, что запоздал ответом на ваше маленькое поручение. Досадно и мне, что сколько ни бился, а толку не добился по вашему поручению. Достоверно не известно, что ни в семинарское правление, ни в консисторию не поступало никакого отношения по делу о перемещении в вашу семинарию ректора Ахтырского училища, Назаревского; но не было ли отношения непосредственно к преосвященному, – этого не мог узнать, потому что и аз многогрешный, как ректор Назаревский, не пользуюсь близостью двора.

Так протоиерей Назаревский подал прошение о перемещении его в вашу семинарию. А я сам все собирался обратиться с подобными прошением, да не знал, куда лучше, да и теперь не знаю, а нужда належит. В начале нынешнего года наш преосвященный уже высказывал мне лично, что лучше бы мне перейти куда-нибудь на другое место. С тех пор, правда, он не беспокоил меня; но у него есть племянник, недавно поступивший учителем в здешнюю семинарию, – есть племянница, недавно сосватанная тоже за учителя семинарии. Как ни секретно дела делаются, а все-таки слухи доходят, что им обоим уже наскучила служба при семинарии, что они желали бы занять священнические места в городе, с прибавлением других должностей немножко полегче и поближе к месту священнического служения (семинария у нас за городом). Что же остается думать о своем положение вашему покорнейшему слуге после тех слухов? Хоть трудись, хоть не трудись, а местечка другого во всяком случае поищи. А тут еще двое братьев, продолжающие учиться в здешнем университете. Куда с ними тащиться: в Петербург, Москву, Казань, Киев?… Так там и без нас много лишних чиновников. Куда же? А Бог знает, куда!… Должно быть, тогда надумаем, когда окончательно прогонят с места. Вот в таком-то раздумье я принялся за дело, о приятности которого вы заметили в вашем письме. Оно точно, может быть, очень приятное занятие; но я хлопотала, и хлопочу уже не о приятности занятия, а из-за материальных интересов, т.е. хлопочу о том, как бы зашибить лишнюю копейку на черный день. Живо помнится то скверное положение, когда, тому назад вот скоро 10 лет, я отправлялся с родины на должность, не имея достаточно денег не только на первоначальное обзаведение, а и на дорогу. Конечно, средство, за которое я взялся, очень не надежно: но что же делать?…

Впрочем, извините: я уж слишком зарапортовался; слова два-три только позвольте по поводу моих переводов. Вы пишете, что о. Преображенский⁵³⁴ нашел занимательным мой перевод об Американской церкви, и что редакция Православного Обозрения принимает мое предложение относительно других статей, но просит за раз прислать ей все статьи, какие у меня есть. А что же они ничего не сказали о плате за статью? Я вышлю им, а как они мне ничего не заплатят?… Нет, слуга покорный, я даром не стану трудиться, да деньги еще платить за пересылку. Одновременно с этим письмом я посылаю в редакцию несколько еще того же перевода и буду просить ее уведомить меня, на каких условиях она будет принимать мои статьи. Если же мы не сойдемся, и редакция откажется от возвращения мне статей, не откажите земляку переслать мне их».⁵³⁵

17-го ч. торжественно праздновался пятидесятилетний юбилей Московской Практической академии коммерческих наук. Я участвовал в литургии и потом присутствовал на торжественном акте, на котором получил в дар книгу: История Московского Практической академии коммерческих наук, составил. И. Глебовым и Д. Ивановым.

В тот же день вечером был я у преосв. митрополита с докладом по семинарским делам Владыка, выслушав мой доклад, говорит мне: «я представил тебя на должность ректора академии доволен ли ты будешь этим назначением»? – Такая неожиданная весть, как молния, упала на мою голову: я почти совершенно растерялся, и не знал, что отвечать на данный мне вопрос. Я подумал про себя: я не могу справиться и с семинарией: как же мне управлять академией? я не прошел еще и одного курса, в качестве преподавателя догматического богословия, в среднем учебном заведении как же мне приступить к чтению лекций по этому важному предмету в высшем учебном заведении? Поблагодарив владыку за такую высокую, мне оказываемую честь, я со слезами умолял его уволить меня, если можно, от высокой и почетной, но не посильной для меня должности. Владыка остался непреклонен, и я должен был подчиняться его воле. Между тем он, как бы для испытания моих умственных способностей, тут же поручил мне написать на день Рождества Христова поучение, вместо другого архимандрита, коему на этот день назначена была проповедь. Как ни кратко было время, и притом у меня в семинарии производились в эту пору экзамены: но я должен был исполнить архипастырское поручение. Проповедь написана: но я не мог ни лично представить ее митрополиту, ни произнести в храме, так как, в следствие простуды, совершенно почти потерял голос. Поэтому я должен был проповедь свою препроводить при письме, в котором изъяснил свою болезнь. Владыка, возвращая мне прочитанную им проповедь, изволил при этом написать:

«Благодарю, о. ректор, что поспешили и благопоспешно исполнили вы поручение.

Желаю, чтобы здоровье ваше позволило вам произнести ваше слово.

На случай же, если болезнь не допустит вам (от чего да сохранит Бог) исполнить сие, желал бы я, чтобы вы поручили о. инспектору тщательно просмотреть ваше слово, чтобы он мог произнести оное в церкви вместо вас.

Но Господь да даст вам здравие и крепость»!

Переписка митр. Филарета с обер-прокурором Св. Синода, графом А.П. Толстым об избрании на место архим. Сергия, ректора Московской академии, назначенного на Курскую епископскую кафедру, началась 15-го декабря. В письме своем за № 503⁵³⁶ владыка указывал кандидатами на эту должность следующие лица: 1. профессора академии протоиерея И. Спир. Делицина; 2. прот. А.В. Горского; 3. ректора Московской семинарии архим. Савву; 4. ректора Вифанской семинарии архим. Игнатия и 5. инспектора академии, архим. Порфирия.⁵³⁷ – Из них о ректоре Московской семинарии (т.е. о мне) его высокопреосвященство писал: «состоит в священстве с 1842 г., в монашестве с 1848 г. Во время исправления должности Синодального ризничего он сделался известным деятельными и основательными археологическими занятиями. С основательными познаниями соединяет твердый характер в управлении». – И в заключение митрополит рекомендовал назначить ректором академии меня.

Между тем, граф Толстой заявил в письме своем к митрополиту относительно меня какое-то сомнение и указывал на ректора Вифанской семинарии. Но владыка, не соглашаясь с графом, настаивал на своем мнении, и во что по этому случаю писал к его сиятельству от 22-го декабря:

«Примите ответ мой на ваше сомнение, не удобнее ли назначить ректором академии ректора Вифанской семинарии.

Жаль, что вы не изволили сказать о причине, вашего сомнения. Может случиться, что есть такая, которой я не угадываю.

Ректор Московской семинарии пред ректором Вифанской имеет старшинство по священству и по монашеству.

Вифанский ректор правильный и спокойный администратора: это правда. Некоторые думают, что управление архимандрита Саввы менее обещает академии согласия, какое в ней доныне между начальниками и наставниками господствовало. Не имею причины так думать, Есть в Московской семинарии профессор, который не в лучших отношениях с ректором: но этот профессор и при прежнем ректоре усмотрен был, как человек не самого спокойного характера. И так тень падает не на ректора.

Имею причину думать, что архимандрит Савва на академической кафедре сильнее будет, нежели Игнатий. А это важно. Сила ректора на кафедре увеличивает его силу в управлении.

Требует внимания и то, что ректор Вифанской внук моей сестры. Хотя не мною будет он назначен в академию: но конечно более или менее будет это приписано мне: а это ущерб для избираемого. О ком думают, что избранием своим обязан, частью достоинству, а частью покровительству: того менее уважать, нежели признаваемого избранным чисто по достоинству.

И для меня неудобно, и для Св. Синода должно быть нежелательно, чтобы начальник непосредственный подо мной был мой родственник. Когда он ректором семинарии: то над ним надзирает и его судит академическое правление и конференция. Сим лучше обеспечиваются беспристрастные и предупреждается нарекание в пристрастии.

Впрочем, в воле Св. Синода, воля Божия да совершится».

И совершилась: ⁷/₁₀ января 1861 году я утвержден был в должности ректора академии.

24-го ч. писал мне из Владимира инспектор духовного училища И.Г. Соковов⁵³⁸:

«Всею душою приветствую вас с великим праздником. И когда настанет новый год, прошу принять от меня такое же задушевное поздравление и сердечное желание всего лучшего, всего радостного, всего, чем красна жизнь человеческая.

Невыносимо грустно встречаю и этот радостный праздник: мысль о друге не отходить ни на одну минуту. Но я рад этому: не буду хуже! Ко мне приехала матушка девяностолетняя старушка доживать свою жизнь: я сам пою ее чаем. Итак, есть еще у меня родимая, да 627 человек детей⁵³⁹ – вот мое теперешнее семейство! Я всего себя отдал ему; для себя не оставил ничего. Стараюсь жить так, чтобы не огорчить отлетевшего друга, который, может быть, видит мою жизнь и знает мои мысли.

Говорят, что скоро откроется железная дорога от Владимира до Москвы – душевно радуюсь этому: нетерпеливо хочется исполнить единственное желание – быть на могиле друга и принять ваше благословение».

25-го ч., в день праздника Рождества Христова, писал мне, болящему, почтенный друг мой, преосвященный Леонид:

«Не бывало еще, чтобы мы врозь встречали великие нынешние праздники. Первый день, да и второй, не так располагаются, чтобы мог я найти свободный час для навещения вас, возлюбленнейший. Поэтому хоть пером поздравляю вас, от всей души желаю вам выздоровления и доброго отдыха между двумя периодами трудов. Я, благодарение Богу, двигаюсь, только чувствую нужду в осторожности и частом отдыхе. Смущалась душа сретить столь великий праздник без исповедания грехов своих и потому, в последние часы поста, решился я призвать прежнего своего отца духовного и незадолго до полуночи совершил дело. Полагаю, что вы сие одобрите, я же тем решительнее был в этом, что, думается, близко время, когда, не сердечное недоверие, а расстояние положит предел внешнему выражению тех духовных отношений, которые, надеюсь, не прекратятся с переменою мест и течением времени. Выздоравливайте, по крайней мере, к приближающимся торжествам хиротонии, а пока простите и благословите».

В этот же день отвечал я на это душевное послание:

«Всеусерднейше благодарю ваше преосвященство за ваше милостивое ко мне грешному внимание и взаимно, от всего сердца приветствую вас с великим праздником Господним.

Что прикажете делать! Болезнь моя не очень серьезная, а выходить из кельи отнюдь не позволяет. По крайней мере, благодарение Господу, я не остался сегодня, ради такого великого праздника, без приобщения Св. Таин: не без труда и опасения правда, однако ж мог совершить литургию; но от молебна должен был отказаться.

При первом выезде поспешу явиться к вашему преосвященству за благословением».

28-го ч. получил я письмо от архимандрита Моисея⁵⁴⁰, моего совоспитанника по академии, из Смоленска, куда он переведен был из Тифлиса па должность ректора. Вот что он писал мне от 25-го числа:

«Вот уже несколько лет прошло, как я прекратил мою с вами, высокопреподобнейший о. ректор Савва – (пора нам перекликнуться) – приятную переписку.

«Сам возобновляю мок с вами беседу. Приимите мой братский вам привет с праздником Р. Христова и наступающим новым летом милости к нам Божией. Молю Господа, да продлит он дни жизни вашей на многая лета в мире и душевном спокойствии для блага церкви и любезного отечества нашего.

Я, Богу благодарение, здоров и благополучен в Смоленске. Сослуживцами весьма доволен. Архиерей⁵⁴¹ – мой учитель по Киевской семинарии, следов., свой и за все только воссылаю славу и благодарение Господу Богу. За книги вашего сочинения, полученные мною – одну в Тифлисе, а другую в Смоленске, – благодарю, – труд капитальный, стяжавший вам славу ученого в полном смысле этого слова.

При свидании с преосвящ. Леонидом испросите у него для меня архипастырского благословения и святительских молитв. Скажите ему, что я для него берегу пулю, доставленную мне из места сражения, на котором пал его друг Слепцов, которую только при свидании могу поднести ему для памяти геройской кончины генерала.

По прежнему знакомству пишу вам так бесцеремонно, в полной уверенности, что вы по прежнему так милы и добры.

Простите, незабвенный о. ректор, и не забывайте в ваших молитвах».