1861 г.

Первый день нового 1861 г. ознаменован был для Москвы особым церковным торжеством. В этот день совершена была в большом Успенском соборе хиротония ректора Московской духов. академии, Заиконоспасского архимандрита Сергия во епископа Курского и Белгородского. Хиротония эта совершена была с тою же торжественностью, с какою назад тому год и восемь месяцев совершена была хиротония предшественника о. Сергия по Заиконоспасскому монастырю, о. Леонида: только заключение этого торжества было иное, чем тогда, т.е. обед был не на Троицком подворье, а в Заиконоспасском монастыре и притом на собственный кошт новорукоположенного епископа. Московский владыка учреждал, в подобных случаях, трапезу на свой счет только ради своих викариев.

К новому году мое здоровье поправилось, и я мог быть участником как в церковной церемонии, так и в послеобеденной трапезе.

10-го января писал мне из Петербурга добрый товарищ мой А.Е. Викторов⁵⁴²:

«Ваше высокопреподобие, любезнейший о. ректор Московской духовной академии.

Спешу поздравить вас с новым званием, с новым служебными поприщем, с новыми обязанностями, почестями и пр. и пр. и очень буду рад, если я первый являюсь к вам с этим поздравлением.

Эту приятную весть я получил только сейчас от Чистовича.⁵⁴³ Чистович – зять Бажанова⁵⁴⁴ и слышал о вашем назначении, т.е. утверждении Синодом представления преосвящ. Филарета от своего тестя, след., из источника вполне достоверная. По словам Чистовича дело ваше решено только вчера, след., до вас дойдет, пожалуй, не скоро. В этих видах завтра утром встаю я в 8 часов и отправляюсь на железную дорогу, чтобы отдать там это письмо, чтобы завтра же оно пошло в Москву и в четверг было получено вами.

Мои дела в Петербурге идут и хорошо, и дурно. Хорошо потому, что я, во-1-х, перезнакомился со многими здешними учеными и литераторами, во-2-х, езжу каждый день в академию и занимаюсь там Софийскими (Новгородскими) и Белоозерскими рукописями, в-3-х, со всеми удобствами живу у добрейшего Феодора Ивановича⁵⁴⁵ и т.д., дурно потому, что я ничего не сделал, зачем собственно приехали. Гаевский сказал, что обещанное ими мне место в Синоде теперь занято; от Гагаринских уроков я отказался, другого места нигде не нашел; доктор Юнге помочь мне не может; денег потратили множество и пр. и пр. Вообще приходится возвращаться опять к отвратительному князю Оболенскому и ни с чем – с одними сведениями о Новогородских Макар. – чети-минеях. Приеду я в воскресенье или понедельник вместе с Феодором Ивановичем. Тогда передам все по ряду. Теперь же пока прощайте. 12 часов ночи. Нужно завтра пораньше встать, чтобы не опоздать на почту».

10-го же числа и также из Петербурга писал мне секретарь Археологического общества Дм. Вас. Поленов:

«По возвращении моем в Петербург, я нашел письмо вашего высокопреподобия, писанное вами еще в начале лета. Оно доставило мне тем большее удовольствие, что я имел честь лично с вами познакомиться.

Я хотел немедленно отвечать вам; но неминуемые хлопоты после довольно продолжительного отсутствия, а потом нездоровье помешали мне исполнить мое намерение и принести вам чувствительную благодарность за присылку ваших книг и пробных рисунков.

Настоящие занятия ваши, достойнейший о. ректор, по занимаемому вами месту, без сомнения многотрудны, и помоги вам Господь Бог в достижении полного успеха на вашем важном поприще. Но если вы можете удалить хотя малую частицу времени на продолжение предпринятых уже вами с таким отличным уменьем археологических и палеографических занятий, – то убедительно прошу вас, именем науки, не покидать превосходно начатых трудов ваших. Ваше высокопреподобие сами конечно знаете, как нуждаемся мы во всем и как жаждем всего того, что ведет к изучению России, а ваши труды имеют удвоенную ценность, имея предметом святыню Русской церкви.

В одном из бывших собраний Русского отделения я мог только в немногих словах заявить о трудах ваших, которые в большей подробности известны одному из деятельнейших сочленов наших И.И. Срезневскому. Желая дать им большую известность, обращаюсь к вам с просьбою, не откажите доставить по экземпляру изготовленных уже вами рисунков с вещей Патриаршей Ризницы. Я предполагаю представить их Обществу, которое приметь присылку вашу в особое себе одолжение.

Между тем Русское отделение во изъявление сочувствия своего к занятиям вашим, положило послать вам издания Общества. Они будут отправлены к вам особо и заключают: Записки общества с II-го тома. К сожалению, I-го тома мы уже не имеем. Записки Русского отделения I-й том, и Сказания о св. Борисе и Глебе. Промежуточные тома Записок общества, как-то: XI и второй выпуске XII еще не вышли в свет.

Покорнейше прошу вас, честнейший о. архимандрит, не оставить меня в святых молитвах ваших, и вместе с тем принять искрение уверение в совершенном моем почтении и преданности».

Получив это обязательное письмо 12-го ч., я писал в ответ от 17-го:

«Письмо ваше от 10-го сего января, и вслед за ним, 17 книг разных названий, я имел удовольствие получить. Приношу вашему превосходительству мою искреннюю благодарность за ваше доброе ко мне расположение, и прошу засвидетельствовать пред Императорским Археологическим Обществом, что я принимаю с чувством глубокой признательности дорогой его дар, как залог его внимания и сочувствия к моим посильным археологическим трудам.

Вы желаете, чтоб я доставлял Обществу по экземпляру изготовленных уже мною рисунков с вещей Патр. Ризницы. Душевно рад исполнить ваше желание: но в настоящую минуту я не имею под руками почти ничего сверх того, что мною вам уже доставлено. Дело это у моего художника идет довольно медленно: впрочем, к Пасхе обещает все окончить.

Вы убеждаете меня, именем науки, продолжать археологические занятия. Я и сам этому был бы очень рад: но вот беда какая: начальству угодно было перевести меня из Москвы в Троицкую лавру на новую, едва ли посильную для меня, должность ректора академии, куда я и отправляюсь уже на сих днях. Я и здесь мало имел свободного времени для посторонних занятий: а там, без сомнения, и еще менее буду иметь досуга. Впрочем, как бы то ни было, но я постараюсь непременно привести к концу то, что мною начато по части палеографии и археологии».

13-го ч. получил я записку от новорукоположении о. епископа Сергия⁵⁴⁶, в которой он писал:

«Приятно мне еще видеться с вами, особенно если верен последний слух

Прошу вас ныне в 12-ть часов ко мне. Кстати примете благословение от преосвященнейшего Евсевия».⁵⁴⁷

Преосвященный Евсевий, переведенный 29-го августа, минувшего 1860 г. из Иркутска в Могилев, мимоездом к новому месту своего служения был в это время в Москве и остановился у своего земляка – туляка, Курского епископа Сергия в Заиконоспасском монастыре.

С назначением меня, на место о. Сергия, ректора академии на мое место в Московскую семинарию переведен был ректор Вифанской семинарии архимандрит Игнатий: а на его место ректором Вифанской семинарии назначен инспектор академии, архим. Порфирий.

18-го ч. писал мне из Троицкой лавры ректор Вифанской семинарии, о. архимандрит Порфирий:

«От души приветствую вас с новым назначением и молитвенно желаю вам всех утешений и радостей, на новом месте служения, а вместе с сим покорнейше прошу известить к какому времени прикажете вас ждать в академии».

14-го ч. писал мне из Вифании новый ректор Московской дух. семинарии, о. архимандрит Игнатий:

«Приношу усерднейшее поздравление вашему высокопреподобию с назначением в должность ректора академии и желаю от всей души благословения Божия на предстоящие труды, да будут ниспосланы вам истинные утешения во всех входах и исходах ваших.

Вероятно, мой отъезд отсюда последует уже после того, когда вы пожалуете в академию. Не ранее воскресенья ждем от владыки распоряжения.

С истинным почтением имею честь быть покорнейшим слугою вашим, архимандрит Игнатий».

17-го ч. писал мне из Чудова монастыря профессор К.И. Невоструев:

«Вчера лишь вечером известился я, что вы утверждены в должности ректора Московской дух. академии, – и сердечно возрадовался исполнению моего и многих предположения и душевного желания.

Спешу приветствовать ваше высокопреподобие с таковым благовниманием к вам высшего начальства, душевно желая вам вполне оправдать очевидные его надежды на вас к существенной пользе академии и воспитанников ее, к истинному благу церкви и государства.

Простите, что типографская необходимость при печатании ныне полулиста, а также и духовная моя нужда не позволила мне сегодня самому представиться вам с сим приветствием; завтра имею исполнить эту приятную обязанность».

Когда я в последний раз пришел на урок в богословский класс семинарии, я увидел на кафедре большой лист толстой бристольской бумаги, с голубым посредине кругом, внизу коего среди двух зеленых ветвей изображена архимандричья митра, под нею лежит книга с надписью на корешке: «Theologica», а под книгою подвешен архимандричий крест. Сверху круга латинская надпись: Archimandritae Sabbae, – затем внутри круга, в пяти строках, продолжение надписи золотыми буквами: «Magistro et Benefactori nostro calendo anno MDCCCLX». – Этот сюрприз приятно удивил меня.

Получив новое, высшее назначение, я отправился 21-го января, в субботу, ранним утром, в академию с грустным и печальным настроением духа, так как я не только не был жданным, но и не вожделенным начальником академии, по крайней мере, для ее питомцев. Академическая молодежь, насквозь пропитанная современными либеральными идеями, не знала меры своему произволу. Моим предшественником студенты были не довольны, и вообразив, что его преемником будет ректор Вифанской семинарии, архимандрит Игнатий – близкий родственник митрополита, и следоват., человек опасный, они единогласно решили: не быть сему. И вот, составивши коллективное письмо, в котором почти настоятельно требовали назначения на ректорскую должность инспектора академии, архим. Порфирия – человека в высшей степени доброго, но болезненного и крайне робкого, отправили оное к исправлявшему тогда должность обер-прокурора Св. Синода, князю Сергию Н. Урусову. Князь препроводили это дерзкое письмо к Московскому владыке, а владыка показали его мне. Не трудно вообразить, какое впечатление это письмо произвело на меня – нового ректора академии, и какое понятие внушило мне о духе и направлении моих будущих питомцев.

Но прибывши в академию, я был утешен, по крайней мере, тем, что наставники, в особенности старшие, у которых я сам был учеником, приняли меня с любовью и добрым расположением, а также братски встретил меня лаврский о. наместник, архим. Антоний, к которому, однако ж, на всякий случай, я запасся рекомендательным письмом от владыки: ибо мне было известно, что о. Антоний не ко всем ректорам был в мирных отношениях; в особенности он был почему-то не очень расположен к отцу ректору, архимандр. Алексию.⁵⁴⁸

Вот что писал владыка к о. наместнику от 20-го января:

«Новый ректор просит меня поставить вас с ним в доброе отношение. Надеюсь сего, если бы я и не напомнил Его положение не без трудностей. Могут быть случаи, в которых ваш откровенный совет будет ему полезен».⁵⁴⁹

В то же время митрополит писал к профессору академии, прот. А.В. Горскому от того же 20-го января:

«К вам обращаюсь, потому что чаще встречаюсь с вами: а слово мое, вместе с вами, ко всему академическому собору. Примите с любовью нового ректора и сохраните мне утешение, которое всегда имел, видеть вас, по возможности, каждого в единодушии пекущихся о истинном благе и достоинстве академий».⁵⁵⁰

Вступление свое в новую должность я начал служением в храме Божием и поклонением пред великою лаврскою святынею. На другой день, по прибытии в Академию, в воскресенье, служил я литургию в трапезной церкви, где обыкновенно, по воскресным и праздничным дням, отправлялась академическая служба; а на следующий день, по приглашению о. наместника, сподобился отслужить в Троицком соборе, при мощах угодника Божия Сергия.

Со вторника, 24-го числа, я должен был уже вступить в отправление своих обычных ректорских обязанностей.

Обязанности мои по службе академической были многосложны и разнообразны. На мне, как ректоре, лежало главное наблюдение и распоряжение по всем частям академического управления; при том, я был облечен званием и профессора догматического богословия и члена академической конференции, а равно внутреннего и внешнего правлений, и председателя комитета по изданию творений св. Отцов в русском переводе, и председателя цензурного комитета и цензора проповедей, произносимых в Троицком соборе профессорами академии и Вифанской семинарии, а также священниками посадских и окрестных сельских церквей, наконец, за мною остался и почетный титул члена Московской дух. консистории. Но из всех этих обязанностей, без сомнения, самою трудною для меня была обязанность профессора, к которой я мало, или почти нисколько не был подготовлен. Я умолял митрополита освободить меня, по крайней мере, от этой должности: но он остался не умолим и представлял мне себя в пример, сообщивши мне при этом понятие о методе, какого он держался при преподавании лекций в Петербургской академии. «Половину времени, – говорил он мне, – употреблял я на изъяснение лекций, а другую половину на репетицию». – Но что было удобно делать, – подумал я при этом, – в первой четверти XIX столетия, то едва ли удобоприменимо во 2-й половине того же столетия.

Но прежде, чем я приступил к чтению лекций, я снова подвергся столь сильной простуде, что, недели две не мог выходить из комнаты.

24-го января я поспешил донесть о своем вступлении в новую должность высокопреосвященнейшему митрополиту. Я писал его высокопреосвященству:

«Честь имею нижайше донести вашему высокопреосвященству о моем прибытии к месту моего нового служения. Прибыл я в Лавру 21-го сего января в первом часу пополудни, и, поклонившись преп. Сергию, тотчас поспешил явиться с письмом вашего высокопреосвященства к о. наместнику, который принял меня с братского любовью, как старого знакомого. На другой день, в воскресенье, по совершении литургии в трапезной церкви, мне представлены были наставники академии и студенты, которых потом видел я в столовой, а вечером в их занятных комнатах. В понедельник, по благосклонному предложению о наместника, я имел утешение отслужить литургию, и затем молебен пресв. Троице и преп. Сергию, в Троицком соборе. Призвавши т.о. в помощь Бога и Его великого угодника Сергия, я приступил к принятию академии и отправлению обычных ректорских обязанностей.

Вторично приношу, и никогда не престану приносить вашему высокопреосвященству мою сыновнюю благодарность за ваше милостивейшее, архипастырское благоволение и доверие ко мне недостойному. Желал бы вполне оправдать столь лестное для меня доверие вашего высокопреосвященства; но чувствую, что едва ли в состояние буду исполнять, как должно, возложенные на меня обязанности. Только упование на помощь Божию, – на предстательство преп. Сергия и на ваши святительские молитвы ободряют меня, при вступлении моем на многотрудное поприще нового служения».

В тот же день писал я и своему доброму другу, преосв. Леониду:

«Прежде всего позвольте принести вашему преосвященству мою искреннюю, сердечную благодарность за ваше ко мне неизменное благорасположение и доверие. Много, очень много приятного, утешительного и душеполезного получил я от духовного общения с вашим преосвященством в течение 10-ти лет. Да воздаст вам за сие сторицею небесный Мздовоздаятель.

Приятным долгом поставляю сообщить вашему преосвященству краткую повесть о моем прибытии к месту моего нового служения, и о вступлении в новую должность. Выехавши в субботу, 21-го числа, из Москвы в половине 6-го ч. утра, прибыл я в Лавру в половине первого часа по полудни. Подъехавши прямо к ректорской квартире, я нашел ее запертою, потому что приезд мой был не совсем ожиданный; меня ожидали к вечеру. Впрочем, сию же минуту, узнавши о моем прибытии, явился ко мне о. Порфирий с о. Михаилом⁵⁵¹ и Петром Спиридоновичем⁵⁵², вышедшими на ту пору из класса. После взаимных и кратких приветствий с ними, я тотчас поспешил явиться и пасть к стопам преп. Сергия. Затем, возвратившись в ректорские покои, я пригласил о. Порфирия разделить со мною трапезу, которую догадливый о. эконом⁵⁵³ приготовили для меня – странника. После вечерни явился я к о. наместнику с письмом от владыки. Он принял меня весьма любезно, сказал мне несколько назидательных слов и тут же предложили мне отслужить в понедельник литургию с молебном Пресв. Троице и преп. Сергию в Троицком соборе, что я принял с великою благодарностью. Затем, в 6 часов, пригласили меня ко всенощной в известною вам залу. Богослужение совершено было на первый раз довольно чинно, а пением певчих я был даже удивлен: такого стройного пения я никогда не слыхал в академии. На другой день, в воскресенье, служил я литургию в трапезной церкви с Александром Васильичем⁵⁵⁴ и одним из лаврских иеромонахов, в котором я совершенно неожиданно (так как он некогда отправлен был в миссию в Камчатку) встретил моего прежнего академического духовника: это о. Арефа. После литургии, представлены были мне все наставники академии, которые с любовью приняли меня и по обычаю поднесли мне хлеб и соль. Чрез несколько минут введены были в мою залу все студенты, которым я объяснил, что на первый раз я пожелал видеть их всех вместе у себя за тем, чтобы передать им от святителей Московских и от архипастыря нашего мир и благословение Божие, и затем каждого из них благословил, спрашивая каждого о фамилии и из какой он семинарии. После сего, отпустивши студентов, вслед за ними отправился я, в сопровождении инспектора⁵⁵⁵ и эконома, в столовую и благословил их трапезу, а вечером, также в сопровождении инспектора, посетил их в их занятных комнатах и осмотрел все почти академические помещения. В понедельник, как выше было сказано, служил я в Троицком соборе: вечером делал обычные визиты моим новым сослуживцам. Сегодня начал уже подписывать официальные бумаги: но о лекциях не начинал еще и думать, – а это всего более меня озабочивает. Прошу усерднейше ваше преосвященство вспомоществовать мне в этом многотрудном для меня деле вашими святительскими молитвами.

Испрашивая вашего архипастырского благословения, имею честь быть, вашего преосвященства, милостивого архипастыря и отца нижайшими послушником Московской дух. академии ректор архим. Савва».

Преосвященнейший не замедлил мне ответит; он писал от 26-го числа:

«Сердечно благодарю вас за скорое сообщение чрезвычайно интересного для меня известия о водворении вашем во второй раз под кровом пр. Сергия. Есть во мне уверенность, что искренность ваших отношении ко всем окружающими вас людям и обстоятельствам, благочестивая преданность к пр. Сергию, при мудром руководстве владыки, при всегда готовой для нас помощи благодати, удобно выведут вас из трудностей, которых так много вы опасались, конечно, не для того, чтобы прийти в уныние, а для того, чтобы приготовиться действовать верно.

Исполняя поручение преосв. Сергия⁵⁵⁶, я говорил о Заиконо-спасском монастыре и владыка согласился, что не должно оставлять его надолго без настоятеля; но не надеюсь, чтобы скоро последовало назначение, так как владыку подавляет множество дел – не трудностью для его ума и опытности, но численностью, для одоления которой не достает времени.

Желаю, чтобы как можно скорее вы стати, хоть по монастырю, москвичом, а пока надеюсь, что пространство, не дающее мне видеть ваше лицо, не воспрепятствует мне видеть любовь вашу, за которую я и благодарю, как та что-то полученное, потому что хочу продолжать пользоваться ее дарами. Если минуты свободы внушать вам когда-нибудь написать ко мне письмо с тем же характером журнала какой есть в полученном мною первом письме, я буду очень благодарен внушениям этих минут.

Меня не покидает простуда и потому я не покидаю кельи и если выезжаю, то единственно на Троицкое подворье, да нет и желания к выездам.

Простите. Помяните молитвою у мощей преподобного и добрым желанием душевно вам преданного».

27-го ч. писала мне из Москвы княгиня Лидия Григорьевна Дадиан (урожденная баронесса Розен – родная сестра известной игуменьи Митрофании):

«Позвольте и мне принесть вам искреннюю мою и мужа моего признательность за все ваше доброе расположение к нам. Мы были истинно тронуты до глубины души 19-го ч. сего месяца⁵⁵⁷, когда вы не отказали в нашей просьбе, утешили нас, приехали к нам накануне вашего отъезда из Москвы; теперь же, желала бы выразить всю мою вам благодарность, но нет достаточно слов, которыми молят благодарить за чувство расположения.

Получили от вас просфору в знак того, что вы нас не позабываете у престола Всевышнего; надеемся, и просим вас о продолжении святых ваших молитв о нас грешных:

С душевной преданностью, остаюсь вашего высокопреподобия, многоуважающая"…

В конце письма сделана рукою князя А. Дадиан след. приписка:

«Я не могу пропустить сего удобного случая, чтобы тоже, как жена моя, не поблагодарить ваше высокопреподобие за ваше милостивое внимание к нам, и не попросить вас не позабывать нас в ваших святых молитвах.

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью остаюсь навсегда вашего высокопреподобия покорнейший слуга».

Князь Дадиан известен своею печальною судьбой, постигшею его в следствие доноса на него Государю Императору Николаю о его будто бы злоупотреблениях по службе. Донос этот сделан был Государю на пути следования Его Величества в Тифлис, где Дадиан был на службе под начальством своего тестя, барона Розена – главнокомандующего на Кавказе. Разгневанный Государь, прибыв в Тифлис, без предварительного исследования, публично, среди развода на площади пред домом главнокомандующего, в виду его семейства, сорвал с князя Дадиан аксельбанты, так как он был флигель-адъютантом, и тут же прямо с площади, повелел отправить его в Бобруйскую крепость, куда последовала за ним добровольно и супруга. В начале пятидесятых годов князь освобожден был из крепости и жил с семейством своим в Москве.

29-го ч. писал я в Москву высокопреосвящен. митрополиту:

«По случаю перемещения одного из членов цензурного комитета, бывшего ректора Ливанской семинарии архим. Игнатия на должность ректора в Московскую семинарию, требуется на его место избрать другого. Члены академической конференции признавая способными к исполнению цензорских обязанностей экстраординарного профессора архим. Михаила⁵⁵⁸, нижайше представляют о сем на предварительное благоусмотрение вашего высокопреосвященства ».

31-го ч. получил я письмо также из Москвы, от возлюбленных Арбатских старцев, о. протоиерея Сергия Ивановича Тихомирова-Платонова и его супруги Любови Яковлевны. Вот что писал о. протоиерей:

«Высокопреподобнейший о. ректор, достоуважаемый друг!

Присланный вам из св. обители великого молитвенника благодатный хлеб я и дружина моя приняли с особенною вами благодарностью и утешились тою мыслью, что мы, осиротевшие чрез разлуку с вами видимую, можем находить еще покой свой у сердца вашего в чувствах любви и внимания, которыми всегда вы дарили нас и теперь дарите.

Радостно нам было услышать от очевидного свидетеля, что гг. бакалавры академии старшие встретили вас дружелюбно: желательно, чтобы и весь прочий сонм ученый утешил и постоянно утешал вас добродушием и покорностью!

Мы же в особенный долг себе поставляем молитвы к Богоносному отцу, всегдашнему споспешнику в делах науки и жизни, чтобы он благодетельно руководил вас на новом пути, на который поставил вас Отец милосердия и света духовного, и от своего смирения уделил вам духа терпения и благодушия – на стропотные встречи, не разлучные с обширным кругом предлежащих вам занятий.

С сим молитвенным желанием поручая себя и дружину мою⁵⁵⁹ святым молитвам вашим, честь имею быть вашего высокопреподобия покорнейшим слугою"…

За тем продолжала Любовь Яковлевна:

«Наше высокопреподобие, милостивейший отец мой!

Позвольте и мне иметь честь и удовольствие пряность вам чувствительнейшую благодарность за вашу милостивую к нам память: я твердо уверена, что вы и в отдаленности не лишите нас старых доброго вашего расположения, которым мы имели счастье и утешение пользоваться несколько лет: теперь остались один, нет с нами дорогого гостя, одно осталось утешение, чтобы вспоминать нами прошедшее, счастливое время: желаю от всей души, чтобы Господь сохранил здоровье ваше и послал силы на новые труды ваши.

Поручаю себя и всех моих вашим Богоугодным молитвам, с истинным уважением и преданностью честь имею быть вашего высокопреподобия покорнейшая слуга».

Недели чрез две по вступлении моем в должность ректора академии стало обнаруживаться предо мною недоброе направление питомцев вверенного мне заведения. В первых числах февраля, не помню, в какой именно день явился ко мне утром начальник посадской полиции с жалобою на студента старшего курса Александрова за учиненное в его квартире, в минувшую ночь, буйство. Александров, взятый полицией в неприличном доме и притом в нетрезвом виде, приведен в квартиру полицеймейстера ночью и здесь перебил в окнах стекла, перепугав его больную жену. Когда я сказал полицеймейстеру, что мы разберем неприличный поступок студента и подвергнем ею должному взысканию: то он умолял меня не слишком строго наказывать виновного, потому что, в противном случае, ему полицеймейстеру, житья не будет от студентов. Вот в каком страхе держали полицию питомцы высшего духовного просвещения! – Когда, по этому случаю, созваны были мною члены академического правления и предложен им на суд поступок студента Александрова: все единогласно решили немедленно удалить его, как неблагонадежного воспитанника, из академии, не смотря на ходатайство товарищей по курсу. – Такой быстрый и решительный суд над одним негодяем не мало повлиял на прочих. С этого времени молодежь наша несколько присмирела.

2-го февраля писал я в Москву преосвящ. Леониду:

«По вашему желанию, с удовольствием продолжу мою повесть о первых шагах моей новой жизни. Не помню хорошо на чем я остановился в первом моем письме к вашему преосвященству: но я начну с среды, 25-го ч. День этот для меня до сих пор был достопамятен по двум событиям в моей жизни – по кончине моего родителя и по приятию мною пресвитерского сана; а теперь он будет для меня приснопамятен еще и потому, что с него началось мое богословствование в академии. В этот день, отстоявши раннюю литургию в церкви преп. Никона и отслуживши панихиду по родителям, я должен был отравиться в класс, но затем только, чтобы объясниться с моими будущими слушателями вкратце, с чего я намерен начать свои чтения. Выбор мой пал на первый раз на учение о свящ. предании. На другой день, в четверток, я предложил братии обычное утешение, в той мысли, чтобы, исполнивши этот неизбежный долг, скорее приняться за дело: но вышло не то: за дело-то и до сих пор я почти не принимался. Вечером, в этот день вздумалось мне сходить в знакомую мне издавна академическую баню, в надежде освободиться совершенно от небольшой простуды, с какою я приехал из Москвы в Лавру: но, вместо того, я подвергся, при одевании в холодном предбаннике, новой, гораздо сильнейшей простуде, которая на целую неделю заключила меня в четырех стенах моего кабинета. Едва лишь сегодня я мог только выйти на воздух и отслужить, по приглашению о. наместника, литургию в Троицком соборе. О прогулках, которые вы так строго мне заповедали, до сих пор я не мог и подумать: не премину, впрочем, когда выздоровею, воспользоваться вашими добрыми советами. В Москве частые выезды мне иногда наскучивали: а здесь – это насущная потребность. После столичного шума и рассеяния, здешняя тишина мало сказать – ощутительна, поразительна для меня, особенно вечером. Если сам я не приглашу кого-либо, ни одна душа, кроме дежурного старшего около 9-ти часов, не хочет нарушить моей келейной тишины. Пока свежа голова и чувствуешь себя способным заниматься делом, время идет не заметно: но, в противном случае, очень скучно, и непременно надобно кого-либо пригласить к себе для собеседования. И я очень благодарен своим сослуживцам, что они не отказываются разделить со мною время; а некоторые из них, во время моей болезни, и сами догадывались посещать меня.

Отношения мои к студентам пока, слава Богу, мирны. О, если бы и всегда было так?…

Поручая себя вашим архипастырским молитвам и прося вашего благословения, имею честь быть вашего просвященства нижайший послушник архим. Савва.

Вашему келейному юноше – князю Мстиславу посылаю мой поклон и желаю ему добрых успехов в науках».⁵⁶⁰

2-го же числа писала мне из Москвы А.Б. Нейдгарт.

«Княгиня Дадиан уже писала вам и благодарила за просфору. Если, по причине этой, вы подумаете, что она более меня вас любит, – то я не стану вас разуверять, моя искренняя преданность не может подлежать сомнению, и если вы в ней еще не убеждены, то письменное уверение мое ни к чему не послужит. Княгиня Дадиан не подчинила ни пера, ни времени своею хотению вашему, и, – следовательно, свободно распоряжается всем временем своим; а я пишу, пишу по целыми дням, в угодность вам всем – ученым. За то теперь знаю, что такое Мишна, Каббала, гносис и пр. и неправда ли, что это мне весьма полезно и занимательно. Но, признаюсь, глаза слабеют от беспрестанного писания. – Вздумали было предложить мне быть членом дамского общества, для распространения в народе полезных книг, под председательством Алекс. Ник. Стрекаловой⁵⁶¹, и преосвященный тоже настаивал, чтобы я согласилась на это. Но я за советом обратилась к митрополиту, а он мне сказал – подождать. Комитет состоит из весьма многих дам светского общества, из коих каждая, вероятно, говорит свое, – шуму-то, шуму сколько! Пропала бы я в этом шумном собрании! Тут несколько отделов, меня приглашали в отдел духовный; надо рассуждать, что такая-то, или такая книга полезна или нет? Что такая-то книга православна, или нет? И это должна решать женщина! Женщинам – членам задают урок – прочитать ту или другую книгу и дать о ней свое мнение. Владыка же сам мне сказал, что иногда и духовная цензура, по недосмотрению пропускает не православное. – Сергей Григорьевич Терновский⁵⁶², который тоже член общества сего (потому что есть и члены мужчины), сильно убеждал меня быть сотрудницей его; но я все же отказалась, предлагая ему собственно, быть его послушницею и трудиться под его руководством над чем будет угодно ему. Он мне уже говорил, чтобы я взяла на себя переделать старинный слог русский в творениях святителя Тихона Задонского, на новейший. Сергей Григорьевич говорит, что я рождена не читать, а писать; и вот я пишу, пишу до нельзя. Право, глаза болят и рука также.

На этих днях я получила письмо от преосвящ. Алексия.⁵⁶³ Бедный, бедный преосвященный Алексей! Вот что пишет он. Живет он на квартире; дома у него нет, но церковь есть; монахов при нем нет ни одного; берет священников по очереди из приходских церквей; певчих набрал, но дорого стоят ни ему. Экипажа нет; когда служит, то должен просить у добрых людей лошадей. Ходить пешком в консисторию, чтобы учить там, как писать указы и определения, и как писать бумаги для архиерея. Говорит, что все его там считают за человека, подвергшегося опале. Наконец, присовокупляет: благо мне есть, что смирил мя Господи! – Жалеют о нем и владыка⁵⁶⁴, и преосвященный⁵⁶⁵, и графиня Толстая⁵⁶⁶, которая взяла письмо мое, чтобы послать его мужу своему. Пожалейте и вы о нем. – И вот я, три дня сряду писала ему предлинное письмо, и только что третьего дня отправила его.

Пишу вам при лампе, чтобы не потерять завтрашнего дня. Вот вы увидите чрез это, что я более занята, чем княгиня Дадиан, и, быть может, не станете делать худых обо мне заключений. А между тем, я каждый день вспоминаю о вас, удвоила за вас ничтожные молитвы свои, слушала с величайшим участием, когда читал письмо ваше преосвященный, и с нетерпением буду ожидать, когда-то вы вздумаете уведомить меня о вашем житье-бытие в Лавре. Ведь я беспокоюсь о вас! Мне кажется, вы там еще – сирота, и сердцем отдохнуть не с кем. А моя-то душа и сердце летят к вам, чтобы как-нибудь вас рассеять от мрачных дум и утешить! Верите ли вы этому? Напишите же мне несколько строк, чтобы успокоить меня на счет свой.

Прощайте, батюшка о. Савва, мысленно прошу молитв и благословения вашего для меня, вам усердно и искренно преданной А. Нейдгарт».

Получив 5-го числа это интересное письмо образованной светской особы, я отвечал на него от 7-го числа:

«Приношу вам мою искреннюю благодарность за ваше доброе и неизменное расположение. С любовью воспоминаю и ваши приятные беседы: в них всегда я находил прекрасное развлечение и отдохновение для души.

Что скажу вам о себе и о моей новой службе? – Здоровье мое после кратковременной болезни вследствие простуды, благодарение Господу, поправляется. Начинаю уже мало-помалу, при помощи Божией, заниматься делами новой службы. Дела административные, при пособии умных и опытных советников, какими я окружен, кажется, не будут для меня особенно затруднительными. Что касается до ученых занятий, то к ним надобно привыкать, да и привыкать. Продолжительная жизнь в шумной столице, среди ежедневных развлечений, совершенно разоряла мои мысли; теперь конечно не малого труда будет стоить мне приучить себя и настроить к сосредоточению мыслей. Правда, этому весьма благоприятствует здешняя, совершенно уединенная жизнь, к которой я всегда был более или менее расположен.

Если угодно, я изображу вам в кратких словах, как течет здесь моя обыденная жизнь. Встаю, по прежнему Московскому обычаю, около 6-ти часов; после молитвы, принимаюсь за ученую работу. Часов с 9-ти начинают являться ко мне разные чины, большею частью, студенты – письмоводители разных правлений, конференций, комитетов и пр., с бумагами для подписи; после классов изредка заходят по разным надобностям, профессора, и в особенности секретари. Около часу пополудни обед и краткий отдых. Часу в четвертом выезжаю на полчаса, или на час, для прогулки, которая в настоящем моем положении составляет существенную потребность; без нее вечером становишься почти неспособен к умственным занятиям. В 5-ть часов – вечерний чай, и за тем кабинетная ученая работа, которая узко никем и ничем не прерывается в продолжении всего вечера, если только сам не пригласишь кого-либо из живущих в академии наставников по делу, или просто для развлечения. Если Бог даст здоровье и успех в делах, то такая уединенная жизнь не будет для меня скучна и тяжела».

5-го числа имел я честь получить от высокопреосвященнейшего митрополита письмо, в коем он от 4-го числа изволит писать:

«Отцу ректору и братии мир.

Вы уже имели время осмотреться. Скажите мне вашу мысль о инспекторе академии⁵⁶⁷, и о назначениях, которые сие должно повлечь за собою.

Не замедлите».

Я поспешил отвечать на сие архипастырское письмо, и вот что писал его высокопреосвященству от 7-го числа:

«Ваше высокопреосвященство изволите требовать моего мнения относительно инспектора для академии и относительно назначений, который за тем должны последовать.

Прежде всего я должен объяснить вашему высокопреосвященству, что, по прибытии моем в академию, я встретил во всех наставниках общую уверенность и единодушное желание видеть инспектором академии архим. Михаила. Двухнедельное наблюдете мое за сим последним не представило мне ничего несогласного с общим убеждением наставников в его пользу.

Но не полагаясь вполне на собственное кратковременное наблюдение, по получении письма от вашего высокопреосвященства, я тотчас поспешил обратиться за сведениями относительно архимандрита Михаила к протоиерею А.В. Горскому, и вот какой отзыв получили от него:

«Экстраординарный профессор архимандрит Михаил служить уже 7-й годи при Академии. Постоянно с усердием и любовью занимаясь изучением своего предмета, т.е. св. Писания, они имели достаточно времени ознакомиться с ним, и действительно приобрел довольно обширные сведения о своем предмете, особенно пользуясь современными немецкими пособиями. Правда, что в таких занятиях обращается внимание более на то, что говорит та или другая школа герменевтическая, нежели на самый дух и слово Писания: но не видно, однако же, чтобы знакомство с немецкою литературой имело вредное влияние на образ мыслей преподавателя, как то могли свидетельствовать н сочинения студентов, писанные по его предмету и им читанные, которые изволили рассматривать и ваше высокопреосвященство в конференции при окончании академических курсов. Между тем знакомство с современными мнениями немецких ученых, хотя часто совершенно ложными, представляется необходимым для академич. преподавателя, особенно в настоящее время, и не легко приобретается. Поэтому для академии полезнее было бы, чтобы архим. Михаил оставался при ней на своем предмете. Но в случае, если бы инспектором академии назначен был не он, а кто-либо другой: то, хотя св. Писание и могло бы оставаться за архим. Михаилом, но самому ему оставаться при Академии, в таком положении, может быть, показалось бы не легко. Притом, по своим урокам, архим. Михаил пользуется у студентов уважением и, сколько можно судить по непродолжительному исправлению им инспекторской должности, он может иметь на них доброе влияние и в этом отношении».

Нижайше представляя на архипастырское благоусмотрение вашего высокопреосвященства такой отзыв об архим. Михаиле о. протоиерея Горского, честь имею присовокупить, что, если вашему высокопреосвященству благоугодно будет определить инспектором академии архим. Михаила с оставлением его на том же классе св. Писания, то на класс Учения о св. отцах и учителях церкви, который был за прежним инспектором⁵⁶⁸, может быть определен или инспектор Костромской семинарии, соборный иеромонах магистр Корнилий (Орлинков)⁵⁶⁹, окончивший курс академии в 1858 г. под 7-м номером; или профессор Вифанской семинарии Василий Боголепов⁵⁷⁰, окончивший курс в прошедшем 1860 г. под номером 4-м. Последний, по отзыву о. протоиерея Горского, даровитее первого и для класса был бы полезнее».

На это владыка изволил писать мне от 9-го числа:

«Не противлюсь вашим, о. ректор, мыслям. Но пусть дело о инспекторе и бакалавре начнется у вас обыкновенным порядком.

Надобна только уверенность, чтобы инспектор не позволял себе прихотей, выше которых надлежит быть и студентам».

Под прихотями, о коих упоминается в письме, разумеется пристрастие к курению табака. Митрополиту известно было, что архимандрит Михаил не чужд был этой слабости.

Кстати помещу здесь письмо Московского владыки к ректору Моск. академии, архим. Евгению⁵⁷¹, писанное в 1856 г. по поводу замечания, сделанного митрополиту принцем Петром Гергиевичем Ольденбурским о сильном табачном запахе, замеченном Его Высочеством при посещении им спальных комнат студентов академии. Вот содержание этого примечательного письма⁵⁷²:

«Известно вам, о. ректор, замечание одной высокой особы, что в комнатах студентов Моск. дух. академии есть запах табака.

Не приятно думать, что особы, которых суждение столько же достойно глубокого уважения, сколь чиста их нравственная мысль, будут видеть между получающими высшее образование к духовной службе, людей порабощенных суетной прихоти, выдуманной мимо природы. Если против сего нет запрещающего предписания, то единственно потому, что желательно было оказать доверие благоразумно людей уже не детского ума.

Не странно ли, что люди изобрели себе нового рода голод, которого природа не знала и нового рода пищу, о которой не думала, посредством привычки сделали себя рабами самой неестественной прихоти и умножили число своих нужд, сделав необходимым излишнее?

Люди, имеющие притязание на любомудрие должны ли слепо принимать обычай, принятый другими, потому что они не приняли труда подумать?

Древний закон говорил служителям алтаря: вина и сикера не пиите, егда входите в скинию сеиденин или приступающим вам к олтарю (Лев.10:2): хотя кроме сего случая вино было благословлено к употреблению и даже удостоено быть приносимым к алтарю. Никто не станет спорить, что христианский алтарь требует еще большего благоговения, нежели ветхозаветный. Посему позволительно служителю алтаря христианского приносить к нему не запах вина естественно употребленного, но смрад неестественной прихоти употребленный, смрад от ядовитой травы; и не должен ли посему готовящийся к сему служению предварительно остеречься, чтобы не оставить в себе привычки, не сообразной с достоинством служения?

О естественном и законном употреблении сказал Апостол: не имам ясти мяса во век, да не соблазню брата моего (1Кор.8:19) Не ужели служащий алтарю, или готовящийся к нему, решится сказать: буду угождать по естественной прихоти, пусть соблазняются?

Скажут ли: предмет маловажный и не требует строгого внимания? Но почему же вы не откажетесь от маловажного предмета, а держитесь за него упорно и еще хотите, чтоб другие отказались от него в пользу вашей прихоти?

Маловажно ли сие слово: горе человеку, имже соблазн приходит? Отдаю сие на размышление ваше и вверенных вашему руководству. Мне надлежало исполнить мой долг, желаю, чтобы и вы исполнили ваш».

5-го ч. писал мне из Петербурга профессор Моск. академии, Виктор Дмитриевич Кудрявцев⁵⁷³, вызванный туда для преподавания философских наук Государю Наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу:

«Прошу и от меня, хотя и отделенного на время расстоянием, но всегда присущего духом Московской академии, принять усерднейшее и почтительнейшее поздравление со вступлением в должность ее начальника.

От всей души желаю, чтобы ваша начальственная деятельность всегда пользовалась сочувствием и любовью всех ваших подчиненных, и чтобы управление академией было для вас бременем легким и приятным.

Что касается до меня лично, то тем более имею причин радоваться вашему назначению, что и прежде пользовался, как мне казалось, вашим вниманием и добрым расположением, и впредь надеюсь, что не подам повода к изменению прежних ваших благосклонных отношений ко мн.

Если мое приветствие покажется вам несколько запоздалым, то в извинение примите то обстоятельство, что первое известие о вашем назначении я получил не здесь, а одновременно из Москвы и из Сергиева посада. Здесь я живу очень уединенно и почти нигде не бываю».

6-го ч. писал мне из Москвы протоиерей Троицкой, в Троицком переулке, церкви Иоанн Степанович Орлов⁵⁷⁴:

«Всеусердно ваше высокопреподобие благодарю за ваше сочувствующее внимание к моей просьбе. Ответ ваш на просьбу, объявленный мне вчера вечером вашим о. экономом⁵⁷⁵, весьма меня обрадовал и меня старика заставил как бы помолодеть. До мая недалеко, а между тем и выбор студента будет вернее, удовлетворительнее и благонадежнее. о. эконом известил меня о весьма хорошем принятии вас студентами академии, «что вы с ними на первый раз обошлись просто и тем внушили в них большую к себе доверенность», ваша прежняя благоуспешная жизнь и несравненная пред другими опытность дают многосильное право на всеобщее уважение.

Время наше тревожно многими зачатками, теперь темными, по вместе подающими самые светлые надежды. В 1-й книге Православного Обозрения на сей год помещена статья о состоянии церкви во Франции Аббат Мишо написал брошюру об обновлении католической церкви, уподобив ее ветхой храмине, которой уже нельзя поддержать никакими подпорками, изъявляет желание пламенное, чтобы разобрать до основания это здание, и отобрав священные прочные остатки и откинув все прившедшее, подверженное тлению, как все мiрское, – создать на святом основании новую церковь, именно такую, какая была при Римских катакомбах до времен Константина великого. Папа наложил на брошюру запрещение, но мысль, желание и чаяние уже получили бытие в печати и должны осуществиться в действительности, когда притом ученейшие духовные лица, как наприм., этот знаменитейший оратор доминиканец и академик Лакордер, одушевлен тою же мыслью. Это – светлая заря, обещающая наиблаженнейший день. Тогда обновленная католическая церковь охотно подаст руку православной церкви, и доселе разделенное соединится в любви о Христе. И разлившись столь многими потоками свободнейших и своевольных богословских умствований, исходящих из бездны, преткнется о живой камень и должен будет погрузиться в древний святейший источник и слиться с ним, и Евангелие, возвещающее благость и любовь Отца небесного и Искупителя человеков, в ясном свете возвестится всей твари во всем мiре.

Студенты академии из этой статьи должны почерпнуть самые животворные наставления и побуждения к просвещенной духовности и любви к вере и благочестию, как насаждения в блаженном вертограде Господа Иисуса Христа и не прельщаться мерцаниями и блестками вольнодумства.

С светлою надеждою заключаю сии строки.

Прося о продолжении вашего ко мне благосклонного расположения с истинным к вашей особе уважением и преданностью имею честь всегда быть».

О. протоиерей Орлов, как ревнитель духовного просвещения, прислал в академическое правление банковый билет, не помню, на какую сумму, чтобы проценты с этой суммы были употребляемы на поощрение проповедничества в академии и чтобы лучшие проповеди студентов, за которые назначена будет денежная награда, были ему присылаемы.⁵⁷⁶

7-го ч. писал мне из Мурома родственник свящ. Гавр. Вас. Ястребов⁵⁷⁷:

«Примите и наше семейное поздравление с тою высокою должностью, на которую возвел вас Господь, призирающий на кротких и смиренных.

Думали ли вы, бывши у нас в Муроме, быть у Троицы св. Сергия? думали ли, учивши детей, быть учителем их учителей? Как неиспытанны судьбы Господни! Как непроследимы пути Божии, и в целых народах, и в нас неделимых! – Везде глубина – бездна Божией премудрости и благости! – Впрочем, мне покойный стряпчий! – Горицкий⁵⁷⁸ сказывал, что из вашего рода был Геннадий († 1775 г.), архиепископ Суздальский. Дай Бог, чтобы над вами повторилось это звание».

10-го числа (и также) из Москвы писал мне ректор семинарии, о. Игнатий:

«Вчера вечером скончалась старушка – баронесса Розен. Погребение предположено в день св. Алексия. Кажется, будет без владыки.

О штатах святитель послал 31-го января. Хлопочем, чтобы не было нормального числа учащихся.

Говорит, что назначается на должность обер-прокурора Ахматов.⁵⁷⁹ На днях он был у владыки по нескольку раз».

10-го же числа и также из Москвы писал мне инспектор певчих Синодального хора, Ив. Дм. Бердников⁵⁸⁰ – мой почти сверстник по академич. образованию:

«Со всею искренностью приветствую вас со вступлением в новое служение и радуюсь от души разнесшемуся в Москве слуху об отличной встрече вашей со студентами. Жаль, что вслед за этим я должен обратиться к вам с просьбою, не совсем бескорыстною. Дело в том, что завтра сестра моя, отправляясь в Лавру, представит кстати Петру Спиридоновичу⁵⁸¹ от своего имени «Жизнь Тихона».⁵⁸² Как и прежде было с подобными рукописями, вероятно и эта пройдет незамеченною для общего собрата комитета (чего я очень желал бы): но если для пропуска ее окажется почему-либо необходимым предварительное обсуждение в общем присутствии, в таком случае позвольте не сомневаться в зависящем от вас содействии. Но важнее того: есть причины, и весьма серьезные, желать, чтобы имя составителя, равно как и вообще отношения мои к лицу, представившему рукопись (к сестре)⁵⁸³, остались в глубокой тайне, и от Петра Спиридоновича. Будьте так снисходительны к авторскому самолюбию, говорят, ужаснейшему из всех самолюбий. Рукопись приготовлена для книгопродавца, следоват., во всяком случае не довольно тщательно отделана, хотя по собранным материалам и по самой форме изложения не будет бесполезною для простого читателя. В Германии подобная личность, с такою отличною натурою, как Тихон, вызвала бы, и мимо предполагаемых мощей⁵⁸⁴ его, несколько биографий. Хочется сбыть с рук и хоть сколько-нибудь облегчить себя от множества собранных у меня материалов. Чтобы побудить себя к этому, я намеренно поставил себя в такое положение, что должен разом окончить, и некоторые страницы пишу прямо набело.

Портрет Тихона взят с печатаного, приложенного ко 2 изд. соч. его в 1825 г.: более верного напрасно ищут барыни, судя по замечанию, сделанному еще современным ему жизнеописателем (в 1796 г.), покойным митрополитом Евгением⁵⁸⁵: при всех условиях, от и тогда еще не нашел другого, кроме написанного в молодых летах Тихона; с этого вероятно снят в (18)25 году и представляемый мною. – Но это последняя работа на книгопродавца. Пора выступить лично, и не далее, как в вел. посту я кой что приготовлю.

На масляной отправлюсь в Петербург и, поверьте, сумею выполнить ваше поручение со всею аккуратностью и осторожностью и тотчас же лично явлюсь к вам.

Как бы хотелось еще говорить с вами, но к утру необходимо окончить несколько страниц рукописи, а теперь уже третий час пополуночи.

Примите, так любящий меня, о. Савва, уверение в искреннейшей преданности моей к вам – покорнейший слуга Ив. Бердников».

12-го ч. писал я в Москву А.Е. Викторову:

«Приношу вам мое усерднейшее поздравление со днем вашего ангела. В моем желании вам всего доброго, я думаю, вы не сомневаетесь. Но прошу извинить меня, что мое поздравление является к вам не много поздно. В минувшую пятницу вечером и в субботу утром, когда бы следовало мне писать к вам, у меня были по разным делам заседания конференции.

Без сомнения, вы интересуетесь знать о моем новом житье-бытье: но так не много еще прошло времени, что я не знаю, что сообщить вам особенного. Правда, при личном свидании, может быть, и не мало нашлось бы предметов для беседы: но что можно сообщить на словах, то не всегда удобно передавать на бумаге; и потому я оставляю подробности до личного свидания: а теперь, на первый раз, ограничусь кратким очерком моих первых шагов на новой службе. О первом впечатлении, какое произведено мною на студентов, говорят мне мои сослуживцы, что оно благоприятно. Отношения мои ко всем, окружающим меня лицам, до сих пор пока самые добрые и мирные: но долго ли будет сохраняться этот мир и взаимное наше согласие, не знаю. К административным делам начинаю привыкать; и в этом отношении при помощи добрых и благонамеренных советников, каких я имею, не представляется особенных затруднений. Что касается до ученых занятий, то частью по болезни, от которой еще недавно освободился, частью по отвычке от них, до сих пор почти ничего еще не начинал делать, да и не знаю, скоро ли примусь за эту работу. Александр Васильевич⁵⁸⁶ щедро награждает меня книгами из библиотеки, но я едва успеваю только пересматривать их.

Настоящая моя жизнь представляет совершенный контраст с прежнею Московскою жизнью. Утром еще бывает кое-кто у меня; а вечером, если я сам не приглашу к себе кого-либо, решительно почти никого не бывает, кроме дежурного старшего с стереотипною фразой, что в академии все благополучно. Сам я оставляю келью только для прогулки, которую совершаю большею частью с кем-нибудь вдвоем, и до сих пор чаще выезжал с Александром Васильевичем. Был раза два-три в Вифании, для посещения болящего друга Лазаря – о. Порфирия.⁵⁸⁷ Представьте, на него напала летучая оспа. Сильно встревожен он, бедный, этою болезнью. Опасности большой, как уверяет доктор, нет: но тем не менее он должен выдерживать карантин, по кр. мере шестинедельный. Когда он, Бог даст выздоровеет, то нам с ним не будет скучно».

14-го ч. писал я в Смоленск ректору семинарии, архим. Моисею.⁵⁸⁸

«Простите Бога ради, что поздно отвечаю на ваше любезное письмо, полученное мною в последних числах минувшего года. От души благодарю вас за добрую о мне память. Верьте, что и ваше имя остается и на всегда останется для меня незабвенным особенно теперь, когда одна только стена отделяет меня от той мирной келлии, в которой мы так приятно и дружелюбно провели некогда вместе два года. Вам, без сомнения, известно о моем новом назначении. Вспомните, мог ли я, живя с вами, даже подумать о том, что теперь совершилось надо мною? – Дивны судьбы Божии о мне грешном! Тяжкое бремя возложено на мои немощные рамена: но да будет надо мною воля Божия! Настоящее мое положение тем затруднительнее может быть для меня, чем менее я к нему приготовлен. Притом, нынешнее время совсем то, что было наше. Стены академии остаются те же, что и десять лет тому назад: но дух в них обитающий, совершенно иной. Усерднейше прошу Вашего братского молитвенного содействия на новом, по истине трудном для меня поприще служения. Но я не мало утешаюсь тем, что имею у себя таких почтенных сослуживцев, как, напр., Петр Спиридонович Делицин, Александра Вас. Горский, Егор Васильевич Амфитеатров и др. – При их добрых и благонамеренных советах, я не опасаюсь больших затруднений по делам административным. Что же касается до занятий ученых, то единственная надежда на помощь Бога и Его великого угодника Сергия».

Того же 14-го ч. писал я в Москву высокопр. митрополиту.

«В препровождаемом вместе с сим к вашему высокопреосвященству представлении академия правления, между прочим, предположено, в Вифанскую семинарию на класс логики и соединенных предметов переместить профессора Калужской семинарии Виктора Покровского.⁵⁸⁹ Относительно сего перемещения честь имею объяснить вашему высокопреосвященству следующее: вечером, накануне моего выезда из Москвы в академии, являлся ко мне Казанской, что у Калужских ворот, церкви священник Алексей Ключаров⁵⁹⁰ с просьбою о перемещении в одну из Московских семинарий помянутого профессора Покровского, объяснив притом, что этот профессор обещается взять в замужество его свояченицу, дочь покойного протоиерея Владимирского⁵⁹¹ и что на сие перемещение предварительна уже испрошено архипастырское соизволение вашего высокопреосвященства.

Не имея причины сомневаться в таком объяснении свящ. Ключарева, я решился предложить академическому правлению, на открывающуюся ныне при Вифанской семинарии профессорскую вакансию, представить профессора Калужской семинарии В. Покровского в той уверенности, что это будет не противно воле вашего высокопреосвященства».

16-го ч. писал мне из Петербурга А.Н. Муравьев: «Позвольте в первый раз побеспокоить вас моими цензурными хлопотами. Посылаю вам вторую часть моей Свящ. Истории, собственно Евангельскую, а первая уже была рассмотрена и пропущена архим. Игнатием.⁵⁹² Будет и третья, собственно о деяниях Апостольских и вообще понятия о церкви, которую пришлю в последствии.

И более распространился в Евангельской части, как более важной, чтобы в одно время можно изучить из самой истории и учение Христово и держался в порядке рассказа четвероевангелия священника Гречулевича.⁵⁹³ Если милость будет, то поспешите цензурою, потому что мне еще надо потом представить это на рассмотрение моего брата⁵⁹⁴, министра, так как он сего желал для школ Государственных имуществ; а мне мало остается времени для напечатания до отъезда.

Смею надеяться на вашу благосклонность ко мне, которая вероятно перешла с вами из семинарии в академию.

Прошу кланяться Александру Васильевичу⁵⁹⁵ и Петру Симоновичу⁵⁹⁶, и спросить у первого: где почерпнул Карамзин сведения о Стрелецком бунте при царе Алексие, ибо они весьма кратко описаны в летописи о мятежах? и нет ли у вас в духовной академии особой книжки Московской греко-латинской академии⁵⁹⁷ и вообще о первоначальных школах при Филарете и Никоне»?

Получив это письмо 21-го числа, я на другой же день отвечал А.Н. Муравьеву:

«Честь имею уведомить вас, что письмо ваше от 16-го текущего февраля, и при нем рукопись, содержащая 2-ю ч. Свящ. Истории, вами составленной, мною получены 21-го ч. Последнюю немедленно передал я в цензурный комитет. Секретарь комитета, И.С. Казанский, которому я передал по принадлежности ваш поклон, обещал переслать вашу рукопись на рассмотрение тому же цензору, который рассматривал 1-ю ч. вашего произведения, т.е. о. архим. Игнатию: так как он, хотя и переселился уже в Москву, но от должности цензурной еще не уволен.

Что касается до вашего вопроса о Стрелецком бунте при царе Алексие Михайловиче: я предлагал его Ал. Васильевичу на разрешение, но он отозвался неведением. С подобного рода вопросами не лучше ли вам обращаться к находящемуся до сих пор в Петербурге проф. Соловьеву⁵⁹⁸, которому, как специалисту, без сомнения, известны все частности, относящиеся до эпохи царствования Алексия Михайловича и патриарха Никона.

Препровождаемый при сем экземпляр Истории славяно-греко-латинской академии приносится вам в дар от автора.⁵⁹⁹

О школах при патр. Филарете и Никоне не найдете ли каких-ниб. сведений в статье: «Духовные училища в Москве в XVII стол.», помещенной в 3-й части Прибавлений к Твор. св. Отцов, 1845 г.».

21-го ч. писал мне ректор Смоленской семинарии, архим. Моисей, в ответ на мое письмо от 14-го числа:

«От души приветствую вас ректором академии Московской.

Жаль, не знал я, что вы будете ректором нашей академии, постарался бы заранее быть к вам любезнее, внимательнее в продолжении двух лет моей студенческой с вами любезной и незабвенной жизни. Но кажется, что я, живя с вами, составлял не последнего собеседника около печки келии нашей, прилегающей к стене ректорских покоев, – особенно это бывало, часто после ужина – ах! весело мы жили и к тому же дружелюбно, да иначе и быть не могло при моем характере. Ну, о. ректор, я питомец вашей академии – хочется мне получить степень магистра, да не знаю, как это устроить; дайте совет, а хочется получить эту степень, во дни ректуры вашей, хотя я и незаслуженно жетаю ее получить. Нельзя ли как-нибудь это устроить?

Извините меня, что я при первом ответе на ваше ко мне письмо, поставляю вас, быть может, в затруднение. Известите меня об этом по-дружески – можно, хорошо, а не можно, так и быть. Я и последнее приму с любовью. Мысль эта – ехать на экзамен в академию на степень магистра – не дает мне покою. Успокойте меня, добрейший мой о. ректор! Пусть будет это между нами секретом.

В Смоленск ждем из Киева князя Урусова⁶⁰⁰ – будет ревизовать мою семинарию; едет из Киева на Чернигов, Могилев и к нам, по расчислению, ему придется быть у нас на 1-й неделе великого поста. Не заглянет ли от нас и в академию Московскую – примите к сведению».

27-го ч. писал мне из Москвы Ал. Ег. Викторов:

«Страшно виновата перед вами, что доселе не отвечал на письмо ваше. И сам не знаю, как это сделалось: то некогда, то система отлагательства… а потом, наконец, сделался болен…

Да! со мной повторился опять припадок моей несчастной болезнью… и еще как? Дорогою, когда я возвращался из Архива домой на извозчике и уже почти подъезжал к квартире. Удивительно, как только не раздавили меня лошадьми. Помню, что только и успел сказать извозчику, что со мной дурно, а потом уж и не знаю, что со мною было. Помню только, что извозчик, который подняв меня с дороги и посадив опять на сани все-таки продолжал меня везти, привез меня к Успению на Могильцы, откуда, очувствовавшись, я велел ему ехать к моей квартире. Этот припадок случился со мною менее, чем через три месяца. Ну что, если болезнь моя будет возрастать в прогрессии? Теперь я принимаю порошки по рецепту; будет ли из этого пользы, – один Бог знает Спокойствие, выход из Архива, оставляло уроков, вот что мне нужно для излечения! Помню, что в Архиве перед последним припадком я быль в сильном волнении вследствие каких-то неприятностей с начальником отделения, поступающим со мною решительно под тон князя.⁶⁰¹ Боже мой! Да где же наконец найти покойную должность, без волнений и с обеспечением, чтобы не было нужно давать уроки?… Хоть бы в смотрители какие-нибудь перейти?

Душевно радуюсь, что теперешнее ваше положение чуждо всяких неприятностей! Дай Бог вам мира и согласия, и на все будущее время вашей службы в академии!

Как жаль, что о. Порфирий⁶⁰² болен. Скажите ему, что я глубоко сочувствую его болезни. И что за странная болезнь – оспа? По крайней мере не опасная – и это большое утешение.

На масленицу вы не приедете конечно? По крайней мере на святую наверно придете? К этому времени наконец дадут же вам монастырь? Жду вас в Москву с нетерпением! Если же и на святую не приедете, я непременно приеду сам к вам.

Скоро наступит лето. С своею болезнью мне непременно нужно бы уехать опять в деревню. Но как это сделать, оставаясь в Архиве. Князь ни за что не отпустит. Когда же я выйду наконец из Архива?! Одно уже сидение в Архиве без дела, без мысли – и оно уже много вредит. Сидя в Архиве, я никогда не бываю покоен…

От души желаю вам успеха в занятиях ваших, а более всего мира, согласия с сослуживцами вашими и спокойствия.

Со всею искренностью преданный вам"…

1-го марта писал я в Хотимль к родным:

«Вам уже известно о новом месте моего служения. Я уверен, что вы, как добрые родные, при вести о моем высшем назначении сердечно порадовались:

Что же скажу вам о моем новом высшем служении? Служение по истине высокое, но вместе с тем и многотрудное, особенно в нынешние времена, при свободе и необузданности молодого поколения. Требуется много благоразумия и мужества, чтоб удержать в должных границах это молодое поколение. Но это трудно и неудобоисполнимо для слабых человеческих сил, то легко и удобно при помощи Божией. На сию-то всесильную помощь я и возлагаю все мое упование.

Хорошо бы вы сделали, если бы, пока я здесь, приехали помолиться еще раз великому угоднику Божию, преподобн. Сергию».

1-го же ч. марта писал мне профессор академии, протоиерей А.В. Горский из Москвы, куда он отправлялся к митрополиту по ученым делам академическим:

«Исполняя обещание, данное вам при отъезде, берусь за письмо, хотя и не вижу, чем бы мог особенно вас заинтересовать.

Святитель принял меня у себя в кабинете т.е. занятый делами. На руках у него снова дела греческие. Связанный ими, он отложил наши переводные занятия до сегодняшнего дня. Жду его требования на вечер. Сегодня, говорят, служил он на кладбище по матушке своей.

В Москве стало сыро, мокро… по крайней мере там, где мне приходится чаще бывать.

Виделся я вчера в семинарии с о. ректором.⁶⁰³ Слышал от него, что о. Феодор⁶⁰⁴ наш действительно будто бы собирается в Переславский монастырь. Это подтверждал здесь проезжавший в Воронеж ректор семинарии о. Феодосий.⁶⁰⁵ А Тифлисский Фотий⁶⁰⁶, проезжая чрез Москву, только здесь узнал о перемене своего назначения.

Есть здесь догадки, едва ли не будет настоятелем. Заиконоспасского монастыря кто-либо из постоянно здесь живущих оо. архимандритов, напр., Высокопетровский? Кажется, находят нужным заняться угрожающим (не знаю, впрочем, в какой мере) положением церкви, склоняющейся будто бы на одну сторону. В таком случае, может быть, Петровский монастырь будет предоставлен нам. Но все еще покрыто непроницаемыми мраком, и едва ли сделано о ком-либо представление».

2-го ч. писали мне из Якутска протоиерей Н. Запольский⁶⁰⁷, обращаясь ко мне по-прежнему как к ректору Московской семинарии, не ведая еще о том, что я получил уже новое назначение:

«Получив известие о сыне своем, что он принят в Московскую семинарию, по благоволению его высокопреосвященства, митрополита Филарета, под ваше начальственное руководительство, донельзя был обрадован. Благодарю, ваше высокопреподобие, вас за ваше внимание и содействие по сему делу. Как гора, забота о его неопределенном положении, – тяготела на мне, но теперь она свалилась, и я спокоен. Прошу вашего начальственного внимания к нему. Не знаю, что может выйти из него. – Способности у него есть, и можно сказать, довольно хорошие и он может учиться, только одно страшит меня, не вкралась бы в сердце его нынешняя какая-то кичливая, цивилизованная образованность, основанная на безверии. Хорошее не скоро, а худое, как сера, липнет. Об одном прошу, чтобы воздерживать от вольности его, и сообщества не благонамеренных людей, которые своими толками и благих делают злыми. Сделайте милость, о. ректор, будьте ему покровителем и спасителем в его шаткой и неопытной юности.

На содержание его, если будет нужно, я обязываюсь вполне ответствовать, по получении известия. Хотя сын мой писал мне, что за содержание следует 65 р. в год, но я не поверил, ибо показалось что-то дешево, при таком приличном содержании, как в вашей семинарии.

На пасхальную неделю, если только он захочет, нельзя ли его уволить в Петербург съездить к родственнику моему академику Измаилу Ив. Срезневскому⁶⁰⁸ для свидания, если только можно, смотря по обстоятельствам его поведения. В противном же случае, если он сам того заслуживать не может, я уже за него не ходатай».

3-го числа писал я профессору Московской дух. академии А.В. Горскому:

«Ваше высокоблагословение,

достопочтеннейший Александр Васильевич!

Вчера имел я удовольствие получить ваше письмо, а сейчас доставлена мне от вашего имени книга: Описание сочинений раскольнических. За то и другую приношу вам усерднейшую благодарность.

Кстати, прошу вас покорно приобрести для меня еще две книги, на сих днях публикованные в Московских Ведомостях: 1) Систематический свод учения св. Отцов церкви о душе человеческой, свящ. С. Кашменского, ч. I, 1860 г. (ц. 1 р. – у Салаева) и 2) Жизнь почившего в Задонске Тихона, еп. Воронежского, Спб. 1861 г., ц. 75 к.

У нас, слава Богу, все благополучно.

С глубоким к вам почтением и преданностью имею честь быть"…

8-го числа, в среду на первой неделе великого поста, получил я из Московской дух. консистории указ, которым предписывалось мне без замедления явиться в Москву для принятия Высокопетровского монастыря, куда я назначен были настоятелем.⁶⁰⁹ Я поспешил немедленно отправиться в путь и, прибыв довольно поздно вечером в Москву, остановился на Саввинском подворье, у преосвященного Леонида.

Утром 12-го ч. получил я от благочинного монастырей Богоявленского архим. Иннокентия⁶¹⁰ письмо такого содержания:

«Вчера в 9-ть часов вечера получил я от секретаря консистории г-на Ярцева письмо, в коем спрашивает: введены ли вы в Высокопетровский монастырь, – и принято ли вами от предместника вашего о. архим. Иоанникия⁶¹¹ монастырское имущество? Этот запрос ко мне последовал, думаю не безызвестно и вам, в силу указа консистории от 7-го сего марта, коим предписано быть мне посредствующим при приеме вам монастыря со всеми к нему принадлежностями; в заключение дополняет оное сим: «владыка изволил приказать, исполнить, что можно завтра, хотя после объдни».

Для решения сего, прошу ваше высокопреподобие, с сим известить меня: в каком часу сегодня вам угодно быть введенным в Высокопетровский монастырь? предлагаю мнение, ежели вам будет угодно принять его, пополудни в 4 часа т.е. пред началом вечерни – по благовесту с звоном, а я прибуду в Петровский за четверть часа до вечерни, или как иначе заблагорассудите?».

12-го ч. в воскресенье, перед вечерней, введен я был благочинным монастырей, по чину монастырскому, во вверенную мне обитель. Затем несколько дней оставался в Москве, для приема от предшественника своего, архим. Иоанникия, переведенного в Заиконоспасский монастырь, – монастырского имущества.

12-го ч. получил я из академии от профессора С.К. Смирнова⁶¹² письмо, в котором он писал:

«Имею честь поздравить вас с получением должности настоятеля Петровского монастыря, которому желаю благоденствовать под вашим добрым управлением.

Ныне комитеты отправил к о. ризничему Синодальному отношение с просьбою – о вручении вам рукописей, содержащих в себе творения св. Григория Нисского, и хранящихся в Синод. библиотеке. Комитет усердно просит вас принять означенные рукописи.

За сим с глубочайшим почтением имею честь быть вашего высокопреподобия усерднейшими слугою С. Смирнов».

В бытность свою в Москве, в свободные часы я посещал своих многочисленных знакомых и, между прочим, посетил семейство князя Дадиан. Вхожу к ним в дом и с изумлением вижу там исключенного из академии студента Александрова.⁶¹³ Мне рекомендуют его как домашнего учителя и гувернера: хорош, – подумали я, – учитель и педагоги!… Не имея особенно близкого знакомства с семейством Дадиан, я не решился сам объяснить князю или княгине, что за человек этот Александров, но убедительно просил преосв. Леонида, который ближе с ними был знаком, предостеречь их от Александрова. Не знаю, исполнил ли мою просьбу преосвященный и долго ли оставался в доме Дадиан Александров, – только впоследствии узнаю, что питомец его, молодой князь, Митрофан, поступивши в военную службу, скоро обнаружили в своем поведении плоды худого домашнего воспитания.

Пока я оставался еще в Москве, я получил от преосвящ. Леонида 15-го ч. записку след. содержания:

«Избрали мне, как удобнейшее для того, чтобы видеть картину Иванова, время сегодня 9-ть часов утра. Если, по вашим обстоятельствам, вы найдете назначенный час не неудобным для себя; то прошу вас быть у меня к получасу девятого. Надобно до 10 убраться из гимназии, так как с 10-ти картина открыта для публики.

Если мы не будем утром видеться, то, если никуда не собрались, приезжайте ко мне часов в 6-ть вечера».

Я с удовольствием, разумеется, воспользовался столь благоприятным случаем видеть высокое, художественное произведение талантливого русского художника. Сюжеты картины Иванова – явление Христа мiру. Об этой-то знаменитой картине написал статью архимандрит Феодор (Бухарев) и напечатавши ее в 1859 г., подарил мне экземпляр своей брошюры.

Во время пребывания своего в Москве я получил письмо из академии от о. протоиерея А.В. Горского. Он писал мне от 17-го числа:

«Приношу вам нижайшую благодарность за уведомление о себе. Продолжительностью отсутствия вашего и неизвестностью о вашем положение я уже начинаю опасаться, не держит ли вас в Москве, как и здесь в начале болезнь? Слава Богу, что дела ваши идут, хотя не спешно, но благоуспешно.

Решился и я беспокоить вас письмом, вот по какому обстоятельству.

Вчера получил я письмо из Лондона от брата моего двоюродного Николая К. Соколова⁶¹⁴ отправившегося в ноябре минувшего года с гр. Путятиным.⁶¹⁵ Брат пишет, что известный диакон Пальмер⁶¹⁶ (в последнее время помещена была в Правосл. Собеседнике статья из книги его, о патр. Никоне) продолжал свои занятия по Русской церковной истории, и в особенности интересуясь всем, что относится до жизни патр. Никона, желал бы снова приехать в Россию, и именно в Москву, чтобы воспользоваться хранящимся здесь, в синодальной библиотеке, в академической и других, материалами, полезными для его цели. Он уже многое перевел на Английский язык из наших древних памятников и некоторых церк. исторических сочинений: Брат видел у него до 40 №№ таких статей. Но для биографии патр. Никона желал бы он приобрести все, что возможно, ведь в его лице и истории «Образец православных отношений Церковной власти к светской». – Пальмер обращался было по этому предмету к А.Н. Муравьеву⁶¹⁷, но тот ничего не дал ему. Решаясь сам ехать в Россию, Пальмер желает предварительно знать, будет и ему открыто все, что есть в синод. библиотеке относящегося до Никона, чтобы, в противном случае, не ездить ему напрасно. И так как разрешение сего вопроса зависит от святителя нашего, то и Пальмер, и граф Путятин просят предварительно узнать, будет ли иностранцу открыт доступ к изучению исторических памятников церкви Русской в синодальной и других библиотеках, святителю подведомственных, и в особенности к изучению всего относящегося до патр. Никона. Пальмер еще нуждается и в человеке, который бы, в случае нужды, мог помочь ему в чтении и разумении наших церк. памятников.

Я почитаю за особенное счастье, что вы теперь находитесь в Москве, и можете лично доложить об этом архипастырю нашему, и получить от него на все разрешение. Сами же вы всех лучше знаете, что есть в синод. библиотеке и что можно показать иностранцу. Пальмер известен владыке нашему по своему первому пребыванию в Москве. И статья его в Правосл. собеседнике святителю понравилась. Прибавить надобно к этому, что граф Путятин принимает в этом деле живое участие, желая дать возможность иностранцам ближе познакомиться с нашею историей. Граф сам даже думал писать к святителю Московскому по настоящему делу и просить о содействие Пальмеру.

Думая, что вы на этих днях возвратитесь к нам, я собрался было завтра сам писать к святителю и объяснить ему все. Но когда вы находитесь теперь близь святителя, то, с меньшим для него беспокойством, решился просить разрешение чрез вас.

Надобно иметь в виду, что отказ может за границей разгласиться, и произвести неблагоприятные отзывы. Там, за границею, все наше известно. Наприм., известно и то, что святителю нашему поручено было написать манифест по крестьянскому делу.⁶¹⁸ Об этом пишет брат.⁶¹⁹

Простите, что так пишу дурно. Спешу окончить письмо до обедни, которую вы обещались служить вместе со мною ныне, и оставили единого».

Поручение о. Горского, без сомнения, было мною исполнено, но я не помню, какой быль результат моего объяснения со владыкой. По всей вероятности, митрополит согласился удовлетворить желание Пальмера и ходатайству графа Путятина; по кр. мере, я хорошо помню, что Пальмер чрез год или чрез два был в Москве и при мне показывал владыке целый альбом рисунков, относящихся к жизни патриарха Никона.

16-го ч. писал я профессору Московской духовной академии А.В. Горскому:

Ваше высокоблагословение,

достопочтеннейший

Александр Васильевич!

Оставляя подробности до личного свидания, сообщу вами вкратце кое-что о моем пребывании в Москве. Явившись прямо с дороги на Троицкое подворье и приняв благословение святителя, я отправился на ночлеги на Саввинское подворье, и там должен был ожидать распоряжения касательно введения меня в монастырь. Введение это последовало в прошедшее воскресенье пред вечернею. После вечерни, вместо того, чтобы приступить к приему монастырского имущества, я должен был отправиться на Троицкое подворье для чтения вашего перевода послания к Евреям.⁶²⁰ В этот вечер прочитано было две главы, а в следующей остальные три.

С понедельника приступили я к приему монастыря; дело это, при обычных развлечениях в Москве, идет не так-то быстро. И если мне надлежит принимать монастырь с таким же вниманием, с каким он был принят моим предместником⁶²¹, то нужно оставаться здесь до пасхи. Но само собою разумеется, что это невозможно. Владыка ясно высказал, чтобы я поспешил отъездом; и я думаю, что в начале будущей недели я возвращусь в академию.

Поручения, данные мне от академии и от редакционного комитета будут исполнены мною в точности.

С душевными к вами почтением и преданностью имею честь быть…

Академическому братству усерднейше кланяюсь.

17-го же ч. писал мне благочинный, священник села Петрова Городища, Суздальского уезда, А. Вл. Альбицкий⁶²²:

«Простите моему дерзновению, по которому осмеливаюсь беспокоить вас. Поверьте, говорю по священству, что от избытка сердца глаголют уста.

Долго собирался я что-нибудь написать к вам: но опасался обеспокоить вас, и своим не связным, а, может быть и несмысленным разглагольствованием отвлекать вас от занятий деловых и серьезных. Ныне же, прочитавши в февральской книжке духовного журнал – Странник назначенье вас в ректора Моск. академии, не мог удержаться, чтобы не приветствовать вас с сим назначением.

Вы были избранным сосудом еще из чрева матери своей; еще измлада вы были светильником, светящим и горящим. Так, свет ваш вашего ведения и теплота вашей любви отражались некогда и на моей скудной добрыми телами душе, – и потому только благодатью Божьего и вашею любовью сим, еже есмь. Не могу же после сего не благодарить Господа, дивными путями ведущего вас на тот высокий свечник, с которого можете освещать, а наипаче согревать сердца многих.

Слышу ваше выражение: «высоко званье, велик предлежит и подвиг». Знаю, что чем выше должность, тем с большими трудностями сопряжено прохожденье ее. Но смею сказать: какая должность, какое место не имеет своих трудностей? Труды, сопряженные с занимаемыми вами должностями, могут иногда быть тяжелы для бренной плоти; но за то всегда питают и возвышают дух: и труды, сопряженные с должностью сельского священника, иногда совершенно изнуряют тело, а почти всегда убивают способности духа. А воспитание детей? А заботы об их устройстве? Это такая трудность, которых и язык не в состоянии выразить.

Не смею распространяться о своем житье – бытье, потому что ничего нет в нем занимательного для вас.

Еще раз прошу простить моему дерзновенно, по которому я осмелился беспокоить вас: чувство искренней любви и сыновней преданности с одной стороны, и надежда на ваше благоснисхождение с другой внушили мне эту смелость.

Ваше благосклонное внимание послужить одними из лучших утешений в жизни для преданного вашему высокопреподобию покорнейшего слуги"…

Преосвящ. Сергий, мой досточтимый предместник по ректорству и профессорству в академии, отправляясь в январь из Москвы в Курск на свою паству, обещали мне выслать оттуда некоторые записки по догматическому богословию, которым могли служить некоторыми пособием при составлении лекций, но забыл о своем обещании. Я напомнил ему об этом, и вот, что получил от него в ответ от 18-го марта:

«Не помню хорошо, что я вам обещал; но разбирая книги, которым очень долго за моими непрерывными недосугами оставались не разобранными, я нашел и несколько старых своих сочинений и проповедей, и частички лекций, особенно на нравств. Богословие.

Чтобы не показаться вам, будто скрываю некое сокровище, посылаю нечто, относящееся к догматическому богословию. Вижу, что ничего нет более: думаю, другие отрывки лекций или положены вместе си ненужными письмами и бумагами, или обращены, при отправлении, в обертки книги и вещей, как и действительно находил я здесь клочки записок в книжных ящиках.

Удобнее моги я исполнить другое требование ваше. Я предписал, чтобы во все соборы и монастыри выписываем был ваш журнал; чтобы хотя по одному экземпляру имели его в каждом благочинии, а благочинных здесь более 70-ти: кроме того, творения Ефрема будут выписаны в соборы и монастыри. Посмотрю, что будет: иные благочинные видят препятствие в бедности церквей. Но если выпишем в одни богатые и более достаточные храмы: то не мало будет экземпляров».

21-го ч. получил я письмо из Оксфорда от доброго приятеля своего Пюзея. Он писали мне от ¹²/₂₀ числа, причем препроводил ко мне письмо на имя преосвяш. Леонида. Вот содержание письма его ко мне.

Достопочтеннейший Батюшка!

Вот написал я это маленькое письмо к Господину моему, Епископу Леониду, и так как я не знаю, остается ли он в Москве или переведен в Тулу, осмеливаюсь письмо к нему послать чрез вас и прошу вас не отказать в вашей любезности сделать это. Надеюсь, что вы находитесь в добром здоровье, а также и о. архимандрит⁶²³ Никодим и о. Порфирий⁶²⁴, а особенно преосвященный митрополит.

В настоящее время не быстро идут мои работы, так как не обладаю большими силами. Надеюсь, однако, что с помощью Божией пойдут успешно.

Прошу вас приветствовать от моего имени о. архимандрита Никодима и архим. Порфирия и доброго друга вашего доктора Строева⁶²⁵, каковых прошу благосклонного обо мне воспоминания.

С великим почтением и любовью остаюсь ваш всегда учитель Пюзей.

С 24-го марта начались мои постоянным, полуофициальные сношения с казначеем Высокопетровского монастыря, иеромонахом Иосифом⁶²⁶ по делам вверенной мне обители.

28-го числа о. казначей мой вот что писал мне:

«Получив письмо ваше, долгом счел объявить братии ваше благожелание. Заметно, с любовью они приняли, тем более послушники.

В обители пока все благополучно, при помощи Божией, св. молитвах и вашем отеческом внушении с кротостью духовною надеюсь понемногу приводить все в настоящий порядок.

28-го ч. получил я из Петербурга от состоявшего при обер-прокуроре св. Синода чиновника Николая Александровича Сергиевского⁶²⁷ следующее письмо полуофициального содержания:

«Ваше высокопреподобие,

Милостивый государь!

Имею честь препроводить при сем для академии печатный экземпляр описания малой Парижской семинарии.⁶²⁸

Пользуясь настоящим случаем, прошу ваше высокопреподобие принять уверение в высоком моем уважении и совершенной преданности, с коими имею честь быть"…

Присланная при письме книга передана была мною в академическую библиотеку.

11-го апреля писал мне из Петербурга А. Ник. Муравьев:

«Поспешаю препроводить к вам конец краткой моей Св. Истории, заключающей в себе Деяния Апостольские и понятия о церкви. Сделайте милость, ускорите мне возвратить сию тетрадь процензурованною, потому что начало Истории уже печатается и будет кончено к Пасхе, а мне придется, быть может, – выехать отсюда на Фоминой, то надобно кончить, или направить по крайней мере, печатание до отъезда.

Поблагодарите почтеннейшего Александра Васильевича⁶²⁹ за доставленные мне сведения о Никоне Патриархе. Надеюсь увидать вас в Лавре и, может быть, просить вас о гостеприимстве в Академии на одну ночь, если только крайность не заставит меня спешить в Киев. Хотелось бы воспользоваться советами лаврской премудрости⁶³⁰ для продолжения Истории Никона и показать ему начатки.

Простите, кланяйтесь и неумолимому секретарю⁶³¹ и всем, которые еще меня помнят и жалуют».

15-го числа писали мне из Вологды ректор семинарии, архим. Ионафан⁶³²:

«Я виноват пред вами трижды. Первая вина моя, – я до сей поры не благодарил вас за хлеб-соль и радушный прием ваш в Москве; вторая, я – не отозвался радостным и благожелательным сочувствием к повышению вашему по службе; а третья, – не зарапортовал о благоденствии вверенной вашему покровительству Вологодской семинарии. Первую вину не теряю надежды со временем исправить и загладить; вторую – простите ради св. Четыредесятницы и грядущего светлого праздника, а третью – теперь же позвольте поправить.

Служение мое Вологодской семинарии, начавшееся мирно и покойно, продолжается, благодарение Господу, мирно и покойно. Семинария Вологодская хороша и благоустроена.

г. профессоры трудолюбивы, и всякому доброму начинанию и делу сочувствуют от души; воспитанники мои, – а особенно природные Вологодцы и зыряне благопокорливы и усердны к занятиям: Новгородцы, коих, впрочем, немного, довольно резко отличаются от Вологодцев духом и характером; в них замечается не злонамеренная, впрочем, склонность ко всему новому, реакциям прогрессу и свободе; ладить с ними дов. трудно.

Здания семинарские хороши и удобны для помещения, исключая, впрочем, больницы, которая мало удобна для помещения больных. С училищами, ведению семинарии подлежащими, за исключением Вологодского, я знаком только по официальным бумагам.

Преосвященнейший наш⁶³³ благословляет мне в настоящем году обозреть училища: Тотемское и Устюжское, где обозрения не было с 1851 г., а также и Яренское, не ревизированное с 1841 г.; предложил также в настоящем году и на будущее время почтить празднеством 15-е июня – день незабвенного посещения Вологодской семинарии Его Императорским Величеством. Празднество это, я предполагаю устроить так: собрать учеников в зал собрания, отслужить благодарственный молебен, а после молебна заставить лучших учеников произнести свои сочинения в зале же собрания в назидание и поощрение товарищами. Если вы, ваше высокопреподобие, одобрите мои предположения, почтите меня вашим благоизволением и наставлением, как малоопытного.

За сим долгом считаю благопочтеннейше поздравить ваше высокопреподобие с наступающими праздником Светлого Христова Воскресения; – от души желаю вам провести оный в добром здравии и душевном спасении».

На письмо это, полученное мною 25-го апреля, отвечали я от 9-го мая; но что писал, – не помню.

Числа 15-го апр. отправился я в Москву, для посещения вверенного мне Высокопетровского монастыря, где и оставался до Фоминой недели.

В Москве получил я 20-го числа письмо от нового инспектора Академии, архимандрита Михаила.⁶³⁴ Он писал мне от 18-го числа:

«Ваше высокопреподобие,

Высокопреподобнейший о. ректор!

Долгом считаю уведомить вас, что г. Синодальный обер-прокурор от 12-го текущего месяца дал знать академическому правлению о назначении меня (определением св. Синода от 25-го минувшего марта) на должность инспектора здешней академии.

Вполне сознавая и ценя то живое и деятельное участие, какое вы принимали в этом деле, и будучи уверен, что вашему ходатайству и настоянию обязан я этим назначением, – приношу вам мою глубокую и искреннюю благодарность. При помощи Божией, я буду стараться оправдывать ваше доверие честным и усердным исполнением новой моей должности.

В Академии до настоящего времени все благополучно. Бумаг особенно важных не получено ни откуда. Студенты, оставшиеся здесь (около 60 человек) говеют усердно и ведут себя хорошо. Особенного вообще ничего нет. В комнаты свои думаю переселиться к Светлому празднику, и гостей в этот день думаю принять там. Завтра намереваюсь отправить по почте благодарственное письмо к владыке-митрополиту.

Желая вам в радости встретить Светлый день и испрашивая ваших молитв – имею честь быть вашего высокопреподобия усерднейшими слугою архимандрит Михаил.

Р.S. Сейчас получена и от владыки бумага о назначении меня инспектором.

В 22-й апреля день удостоился я первой высочайшей награды – сопричисления к ордену св. Анны 2-й степени.

6-го мая писал мне из Петербурга А.Н. Муравьев:

«Препровождаю к вам, по установленному уставу, экземпляры моей книги – Свящ. Истории ветхого и нового завета, и по случаю моего отъезда, покорнейше прошу доставить цензурный билет в типографии Министерства Уделов, находящуюся, в С.-Петербурге, на Литейной, в доме Министерства Государственных Имуществ».

10-го ч. писал мне из Абакумова мой старый товарищ и друг, о. Мих. Граменицкий:

«Осмеливаясь сим всепокорнейше изъявить вам свою нижайшую преданность и усерднейшее почтение, прошу всепокорнейше, благоволите удостоить вашего обильно-благодатного благословения сих пилигримок – мою жену и дочь.

Извините и простите дерзость вашего прежнего по семинарии друга, нарушающего сим ваше спокойствие.

Вашего высокопреподобия имею честь пребыть нижайшим слугою"…

Получив это письмо 13-го ч., я немедленно отвечал на него:

«Благодарю вас за письмо: но позвольте попенять на вас за тон, какими письмо это написано… Что это? Ужели вы думаете, что с переменою места моей службы изменились мои отношения к вам? Ужели вы думаете доставить мне удовольствие вашими самоуничижением предо мною? Не уничижение, а ваша искренность и дружба приятны и дороги для меня.

Прошу вас впереди никогда так не писать мне, если хотите, чтоб я отвечал на ваши письма. Пишите ко мне и теперь так же, как писали бывало в Муром».

17-го же ч. писал мне из Москвы ректор семинарии, о. Игнатий:

«Узнав из верного источника о монаршей милости, сопричислившей вас к ордену св. Анны, поспешаю с приветствием. Не хочу откладывать приветствия до того времени, когда пришлют самый орден. Да подаст вам Господь Бог благоуспешность во всем. Да процветает более и более вверенная вам обитель духовного просвещения.

Завтра в час назначен выход Высочайший в Успенский собор и Чудов монастырь. Говорить, что Государь пробудет здесь недолго, а Императрица довольно времени. Привезут и великого князя Сергия Александровича».⁶³⁵

18-го ч. писал я в Москву преосвященному Леониду:

«Во исполнение вашего поручения, имею честь препроводить при сем вашему преосвященству икону Владимирской Б. Матери. Не знаю, понравится ли вам письмо: но я должен объяснить вашему преосвященству, что, если б у иконописца Малышева⁶³⁶ не оказалось заготовленной прежде, хотя и неотделанной окончательно, иконы, он не взялся бы, в настоящую пору, вновь писать икону: у него слишком много заказов! Цена иконе – 15 р.

Что скажу вам нового о себе? Но у нас, в пустыне. какие новости? Иное дело – столица. Правда ли, что министром народного просвещения назначается ваш приятель – граф Путятин?⁶³⁷ Это было бы приятно: авось наша распущенная и гнилая литература сколько-ниб. поисправится. Граф вчера, на короткое время, был здесь и, как слышно, заходил к Александру Васильевичу⁶³⁸: но я не видался еще с сим последним и не знаю, о чем у них была беседа

Ваше преосвященство очень много обязали бы меня, если бы написали мне что-либо о столичных слухах и толках.

А мы начинаем уже наслаждаться красотами весенней природы; почти ежедневно выезжаю я туда и сюда для прогулки. При этом невольно и с грустью вспоминаю о Московской духоте и о вашем Саввинском подворье. Но, может быть, и у вас начинаются загородные экскурсы? – Или продолжаются еще несчастные ежедневные экскурсы по экзаменам? – Но вот и наши экзамены не за горами: как-то придется сдавать их! – Скажите, Бога ради, когда пожалуют к нам Высочайшие гости, и когда ожидать нам проезда владыки»?

Того же 18-го ч. писал я Анне Бор. Нейдгарт:

«Русская пословица гласит: не дорог подарок, дорога любовь. Ваш простой, но очень вкусный хлеб приняли я, как знак вашего расположения и дорогой: памяти о мне.

Прошу взаимно и от меня принять не дорогой, но священный и освящающий дар. Просфору эту благоволите принять, как знамение благословения от пр. Сергия, на св. мощи коего она была возложена.

Сколько был я удивлен, столько же и обрадованы нечаянным посещением доброго и почтенного семейства, вам не безызвестного. Но, признаюсь, не мог не пожалеть о том, что ко мне пожаловала свита без своей повелительницы, явились послушницы без игуменьи и пр. и пр. Как был бы я рад, если бы вы, достопочтеннейшая моя матушка, Анна Борисовна, хотя разы почтили меня своим посещением на новом месте моего жительства! Но, видно, ректор академии менее заслуживает вашего благосклонного внимания, чем бывало ректоры семинарии и даже Синод. ризничий, который при том наскучивал вам своими комиссиями по части аксамитов, дробницы и т.п. Но Господь с вами!…

А я все-таки остаюсь с неизменным к вам уважением и почтением».

21-го ч. получил я письмо из Владимира от ректора семинарии, архим. Алексея⁶³⁹: он писал мне от 17-го числа:

«Приношу душевную благодарность вашему высокопреподобию за память о мне и присланную книгу творений блаж. Феодорита. Это сочинение так для меня дорого, что лучшего знака внимания вашего ко мне не могу ожидать. Не забыл и я радушия и гостеприимства вашего и действительно намеревался быть в Москве, во время святой седмицы, чтобы лично поздравить ваше высокопреподобие с светлыми праздником и поручением вам новой должности; но человек предполагает, а Бог располагает. По испорченности дороги и замедлению почтовых сообщений Владимира с Москвой благовременно я не мог найти места в дилижансах и почтовых бриках, а потому и принуждена был изменить своему обещанию.

Усерднейше прошу ваше высокопреподобие принять хотя позднее и вместо личного письменное, но искреннее приветствие мое с высокою должностью и новым местом подвижнического жительства. Преп. Сергий своими молитвами и предстательством да благоустроит и этот путь жизни к лучшему, помогая вами во всех благих делах ваших. В доказательство искреннего моего благожелания и молитв о ниспослании вам помощи свыше, имею честь препроводить вашему высокопреподобию, по сей же почте, живописную икону Муромских чудотворцев, покровителей родины вашей.

Намерения – явиться к вашему высокопреподобию – доселе не оставляю и, если дозволите, в следующие каникулы, при помощи Божией, исполню».

22-го числа писала мне из Москвы А.Б. Нейдгарт:

«Вы не можете себе представить, как порадовало меня письмо ваше, батюшка о. архимандрит, о. ректор!

Благодарю вас и душевно, и сердечно и за приятное письмо, и за святую просфору, которую, изрезав на куски, я уже высушила и буду употреблять каждое утро. Княгиня Дадиан обстоятельно рассказала мне свидание ее с вами, и я очень, очень жалела, что меня тут не было с вами! Бывший патриарший ризничий, а потом и ректор семинарии, жил со мною в одном городе, и я имела возможность видеться с ним и у него, и у себя, и у других; нынешний же ректор академии слишком отдалены, чтобы видеться с ними часто. А как бы хотелось мне посетить его в новом его загородном доме! Но вот много к тому препятствий в особенности же теперь, когда дочь моя еще не оправилась от довольно опасной болезни, во время которой я очень беспокоилась на ее счет. Теперь она еще все очень слаба, и вот почему мы отложили поездку в деревню до первых чисел будущего месяца.

В глазах моих развевается флаг на царских хоромах. Иногда народ толпится вокруг них, чтобы взглянуть на светлые очи батюшки царя государя; и я было посматривала туда в зрительную трубку, но никого не видала, и ехать к ним им поклон – не поеду; куда мне – старухе с больными ногами, представляться Царице; она же меня не знает, а Царь-то верно уж давно забыл о моем существовании. Vanitas vanitatum, omnia vanitas!⁶⁴⁰ Слышала как гудел большой Успенский колокол в 4.000 пудов, слышала радостные громогласные ура! Видела суету и движение народа, вот и будет с меня! А вы-то батюшка о. Савва, извольте же готовиться принимать дорогих гостей. Говорят, что будто бы императрица сбирается идти пешком к Троице, по примеру древних наших цариц и царей. Вероятно, митрополит предварит их приездом своим в Лавру; и так, желаю вам много удовольствия и наслаждений.

Вот и еще два письма получила от епископа Таврического.⁶⁴¹ Просит, чтобы я не считалась с ним письмами, но чаще бы писала к нему, как говорит, мои утешительные, умные, радушные и откровенные письма. Смотрите как горький опыт поучает людей и изменяет их! Преосв. Алексий никогда ни писали мне в деревню, как сам был в Москве; не отвечал на письма мои, когда был в Туле, – тогда счастье улыбалось ему; все угождали и смотрели ему в глаза. Теперь уже не то! Он почитает себя изгнанником в Симферополе; в дальнем уголке он уже недоступен приятелям счастливого своего времени; быть может, многие уже и забыли его; а в Тавриде и глухо, и скучно!… Вот наконец и оценилась постоянно искренняя дружба моя, вот прибегают к ней, и просят, чтобы я не забывала изгнанника. А я, как получу письмо, тотчас же и отвечаю, и пишу много, много! Все, что знаю или слышу, все пишу ему, будучи уверена, что все это и утешит, и развлечет его. Разве это не есть духовная милостыня! Когда счастлив человек, то можно и не думать о нем; но протянуть руку в невзгоде, вымолвить доброе словцо, оказать приязнь в горе, – о! это дело христианское!

На слова письма его: помяните имя мое в молитве и приподнимите меня от земли к небу: ибо сам по себе, легкого парения к небу, свойственного преподобным, я не имею – я ответила: «Вам много труда, много беспокойств и неприятностей; но за то роскошная природа страны обитаемой вами, наделяет вас наслаждениями, которых никто отнять у вас не может. Отдаленные от смут и треволнений житейских, вы спокойнее можете заниматься делами службы вашей, и, хотя внутренний мир ваш и возмущается иногда внешними затруднениями, неудовольствиями и, быть может, иногда и несправедливостью, но за то, духовное существо ваше, смирением и терпением возвышаясь над всем, что гнетет сердце, очищается все более и более, и обретает в молитве новые силы для борьбы с превратностями земной жизни нашей. Не одни те мученики, которые исповедниками на кострах лишились жизни за имя Христово; подобные же нетленные мученические венцы готовятся и тем из нас, кто безропотно и со смирением переносит все скорби земные, за все благодаря Отеческое Провидение Божие, ведущее нас, неизвестными нам путями, в недра вечного блаженства. Да не смущается же сердце ваше! Бог любит вас, Бог не забыл вас, ибо биет только того сына, егоже приемлет. Такая утешительная надежда, не покрывает ли все земное – преходящее!

Кто знает! быть может, если буду еще жива и здорова, придется мне писать в таком же смысле, и при таких же обстоятельствах и тем другим, которые в счастье забывают и дружбу, и преданность мою. Amiens certus in re incerta cernitur. Verum ne est?⁶⁴²

Много имела я горьких опытов на счет истинной дружбы; часто сжималось сердце при виде бездушного эгоизма людей; но все это не исправило меня. Я еще и всегда готова веровать во все прекрасное и благородное! А знаете ли вы, в чем я находила всегда утешение и наслаждение для себя? – В утешении, по возможности своей, тех, кои более всех оскорбляли дружбу, чувства и преданность мою. О, как сладостна эта обязанность христианская! Часто случалось мне негодовать и даже отвращаться от неблагодарных и нечувствительных; но, если они имели нужду или в предостережении, или в утешении, или в поддержании душевных сил… тогда я забывала собственное оскорбление, и мне становился мил тот человек.

Вот, и вы, если забудете меня, то знайте, что я сперва отвращусь от вас, как от нечувствительного эгоиста; но потом, если я могу вам в чем-либо пригодиться, – то смело обращайтесь ко мне, и тогда я все забуду и буду от души благодарить вас за благородную доверенность ко мне. – Но сердце чует мое, что вы никогда не будете ни эгоистом, ни нечувствительным. Вы добры, откровенны и благородны; будем же жить дружно между собою!

Сперва хотела было я исписать к вам один только листик; но вот, принялась уж и за другой, потому что пишу вам по влечению сердца, а не ума, без претензии и что придет на ум. После ваших дневных трудов и забот, под вечер, когда все умолкает в природе и вокруг вас, в час сумерек заветных, вы, быть может, охотно прочитаете письмо из сторонушки любимой, письмо радушное, дышащее приязнью и простодушием.

Жаль, что никаких новостей не знаю: с тех пор как ваш обер-прокурор⁶⁴³ приехал в Москву, нежная супруга его⁶⁴⁴, всех забыла, и я о ней не имею никакой весточки, вот дружба-то земная! Я заезжала к ней несколько раз узнать о ее здоровье, велела сказать ей, что дочь моя тогда была очень больна, и все это, как камень в воду. Вот уже с неделю как я к ней и не заезжаю после обедни; может быть вспомнит обо мне как муж уедет. Преосвященного⁶⁴⁵ тоже редко вижу; ему, в особенности теперь, не до меня; но и всегда – что ему во мне? Быть может, настанет время, что и он, подобно преосвящ. Алексию⁶⁴⁶, будет просить меня почаще писать к нему. – Посижу у моря, подожду погоды.

Вчера был у меня о. Игнатий.⁶⁴⁷ Кажется, он собирается летом погостить у вас. Они теперь все сидят дома в ожидании не заглянет ли к ним Государь. Вчера владыка – митрополит проехал мимо нас в три часа и возвращался в восьмом часу домой: вероятно он обедал в Александрии⁶⁴⁸ у Их Импер. Величеств.

Завтра собираюсь ехать к вашему о. казначею.⁶⁴⁹ Не знаю, говорили ли вы ему о просьбе моей на счет сына Кленовского моего причетника. Я вас просила, чтобы вы приказали принять его, если это возможно, в число поспешников в Петровский монастырь, и вы обещались мне поговорить об этом казначею. Не забыли ли вы о просьбе моей? Сегодня был у меня причетник мой, и я ему сказала, чтобы он на днях привез сюда сына своего, а я завтра пойду к вашему казначею, чтобы узнать у него, говорили ли вы ему об этом мальчике, а если нет, то попрошу его написать вам об этом; если же вы не забыли ваше обещание, то я предупрежу его, что мальчик скоро явится к нему на рассмотрение.

Вот я уже и устала писать! Пожалуй, еще и надоела я вам болтовней своею. Patience, Monsieur le Recteur, je dois finir.⁶⁵⁰

Прощайте, мой добрый и почтеннейший о. Савва! Не забывайте меня, молитесь за меня и благословляйте иногда мысленно ту, которая и помнит, и любит, и молится постоянно за вас и пребудет навсегда истинно вам преданная А. Нейдгарт.

Пожалуйста, не пишите мне церемонных писем».

24-го ч. писал мне из Москвы казначей Петровского монастыря, иером. Иосиф:

«В исполнение ваших советов я строго слежу за послушниками и делаю выговоры, особо за то, что они часто выходят во время Богослужения; теперь лучше стали себя вести, тем более по объявлении всей братии вашего письма, что до них касается, и по внушении им всех правил благоприличия, как стоять в церкви, надеюсь за молитвами вашими на успех.

Анна Борисовна Нейдгарт предлагала о том мальчике, о котором и вас просила принять в обитель, по совету вашему я дал слово, даже принять и под особый надзор.

26-го ч. писал я в Москву ректору семинарии, архим. Игнатию:

«Принося вам благодарность за поздравление меня с грядущею монаршею милостью, усердно приветствую вас с настоящею высочайшею милостью Верховного Виновника и Подателя жизни и здравия, благословляющего венец нового для вас лета. От всей души желаю вам на новый год вашей жизни нового, большого преуспеяния в делах вашего служения на пользу духовного образования.

Для вашего нового года желал бы, вместо презента, сообщить вам какую-либо новость: но не знаю, что сказать вам особенного. Если не слыхали еще о назначении в черниговскую семинарию нового ректора, то, пожалуй, сообщу вам, что туда назначен инспектор Ярославской семинары Евгений.⁶⁵¹ Теперь нам предстоит забота выбирать на его место нового инспектора, а кандидатов имеется в виду очень, очень немного.

Вот о. протоиерей Назаревский⁶⁵² пишет ко мне и просит сделать распоряжение по вашему представлению на счет выдачи ему прогонов. Скажите ему, что распоряжение мною сделано и представление об этом академического Правления послано уже в Синод.

После зимнего безмолвия и тишины, мало-помалу начинает оживать и наша пустыня: почти каждодневно являются ко мне с разных сторон и родные, и знакомые в качестве богомольцев. Вижу, что летом не скучно будет мне и здесь».

1-го июня писал я в Москву Анне Б. Нейдгарт:

«Ваше пространное и, говоря словами Таврического Святителя⁶⁵³, умное, радушное и откровенное письмо от 22-го мая я имел удовольствие получить 25-го числа. Приношу вам за такое дорогое письмо мою искреннюю, сердечную благодарность. Душевно был бы рад, если бы вы почаще дарили меня такими назидательными письмами. Только заранее не могу не пожалеть о том, что едва ли я в состоянии буду отвечать вам тем же: у меня далеко не те условия, какими пользуетесь вы: вот, например, и это письмо я хотел написать вам и послать вчера: но едва лишь взялся за перо, как явился один посетитель, за тем другой, третий и так далее, до самого вечера. Вообще, у меня теперь такая же веселая и шумная пора, как бывало и в Москве; почти каждодневно посещают меня то родные, то знакомые из разных месть, и более всего из Москвы. На днях доставили мне истинное утешение своим посещением мои добрые знакомые – Арбатский о. протоиерей⁶⁵⁴ с матушкою. От них я слышал нечто и о вас, о вашем их посещении, которое для них очень дорого.

У нас получено известие и, кажется, уже решительное, о прибытии 5-го числа в Лавру Царственных гостей. Для сретения Их Величеств, без сомнения, прибудет и сам Настоятель лавры; но не известно, останется ли он здесь после отбытия Высочайших Особ, или поспешить вслед за ними в Москву».

2-го ч. писали мне, по возвращении из лавры, почтенные Арбатские старцы, о. протоиерей С.И. Тихомиров-Платонов и его супруга Любовь Яковлевна:

«Теперь не время бы писать к вам, не время бы занимать вас, как, по всей вероятности, озабоченных приездом Владыки-Архипастыря нашего и ожиданием высочайшего прибытия Их Императорских Величеств: но благодарность за ваш милостивый дружелюбный прием нас, за вашу приправленную радушием хлеб-соль, рвется неудержимо на бумагу; удовлетворяя справедливому чувству сему в коротких словах и простодушно выражаюсь пред вами: спасибо, спасибо, превеликое спасибо вам за все, чем имели мы счастье пользоваться у вас.

За благодатным осенением великого молитвенника и за вашим напутственным благожеланием мы в день отъезда нашего из св. лавры прибыли в свой уголок в 6 часов вечера. На другой день, как мне хотелось, служил я в Новодевичьем монастыре и совершили поминовение по усопшей; – по литургии же отправился на подворье и там поднес Его Высокопреосвященству⁶⁵⁵ просфору, которая принята была милостиво, при нескольких расспросах о лавре и богомолье у преподобного; оттуда заехал я к о. ректору Игнатию⁶⁵⁶ и с ним побеседовал довольно, особенно о вас; наконец, пустился я к его преосвященству⁶⁵⁷ и, к сожалению, не застал его у себя: он были где-то на экзамене и следственно не мог я исполнить поручения вашего.

Теперь остается нами одно, чтобы в сладком ожидании вас в Москву, просить Бога о сохранены здоровья вашего.

С чувством совершенной преданности и сердечного уважения честь имею быть вашего высокопреподобия покорными слугою протоиерей Сергий Тихомиров-Платонов».

Далее пишет Любовь Яковлевна:

Ваше высокопреподобие,

Милостивейший отец мой!

Благодарю Бога я преподобного Сергия, что удостоились быть в святой Лавре, с большою радостно собиралась я из Москвы и с такою же горестно оставляла св. обитель. –

Ваш милостивый радушный прием дает чувствовать истинно родственное расположено к нам, благодарности я не умею выразить, надеюсь и утешаюсь мыслью, что опять скоро увидимся с вами, отец мой родной, мне бывает иногда очень скучно, смотря на слабое здоровье моего старика, помолитесь о нем, вспомните и меня грешную в ваших св. молитвах.

С должным уважением и сердечною преданностью честь имею быть вашего высокопреподобия покорнейшая слуга Любовь Тихомирова».

Того же 2-го ч. получил я из Москвы от ректора семинарии о. архим. Игнатия:

«Усерднейшую вам приношу благодарность за поздравление, исполненное любви и благожеланий. Старцы Арбатские⁶⁵⁸ не знают, как и благодарить вас за любвеобильный прием и угощение.

Ныне скончался здесь брат нашего князя Урусова⁶⁵⁹, который вероятно поспешит на погребение брата. Граф⁶⁶⁰ здесь продолжает жить.

Вчера Императрица в 10-м часу мимо нас проехала в Екатерининский Институт и пробыла там до 12-ти часов; посещала классы и слушала ответы по Закону Божию. Это уже было вторичное посещение Института».

5-го ч. писала мне из Москвы А. Бор. Нейдгарт:

«Наш Саввинский иеромонах, о. Сергий отправляется в Лавру, и вот, чрез него хочу сказать вам несколько слов, почтеннейших о. ректор, (мой добрый батюшка о. Савва), тех несколько радушных, дружеских слов, которые истекают из сердца откровенного и искренно вам преданного. Благодарю вас, столь же нелицемерно, как и люблю вас, за последнее письмо ваше от 1-го июня; благодарю и за внимание ваше к просьбе моей; ваш о. казначей⁶⁶¹ был у меня, а потом и я была у него, просила и его призреть моего юношу⁶⁶², и он обещался мне взять его под непосредственное покровительство свое. Сад ваш прекрасен! Порадовалась я, что вам будет где подышать в душной Москве, чистым воздухом; да и походить довольно много можно в нем. Гуляя в нем, я даже устала.

Если Бог благословит, завтра выезжаю я из Москвы на чистый воздух; выезжаю с грустью в сердце, оставляя здесь немногих, но искренно любящих меня друзей, и мною столь любимую Саввинскую церковь. Вчера вечером простилась я с преосвященным⁶⁶³, и простилась дружески; я его так люблю за благородный характер его и за доброе сердце! На днях я писала ему откровенное и правдивое письмо, и он так смиренно принял обличение истинной дружбы, что тронул меня до нельзя! Он просил меня писать ему об облаках, и солнце, и луне, и о всех моих балконных впечатлениях.

Намереваюсь и вам писать из деревни, и прошу вас только тогда писать ко мне, когда будете иметь несколько свободного времени в своем распоряжении. Не стесняю вас ответами на письма мои; я ищу искренности, а не принуждения. Я и сама только тогда буду писать вам, когда почувствую влечение к этому; когда дружеское воспоминание о вас, заставит перо мое бегло скользить по бумаге, чтобы передать вам все ощущения его. Я уже давно поместила вас в число немногих истинных друзей моих; подтвердите ли вы, с своей стороны, это желание мое?

Вы видите, – я простодушна и откровенна; будьте и вы таким со мною.

Прощайте, прощайте! Если я скоро умру в деревне, – то отслужите по мне панихиду, и дух мой будет летать около вас, чтобы благодарить вас! Если же еще не умру, то пришлите мне чрез о. Сергия⁶⁶⁴ просфору, которую уже он перешлет ко мне – в деревню. Молюсь за вас от всей души, и часто, часто вспоминаю о вас! – Благословляйте меня, мысленно вечером, когда отходите ко сну, и знайте, что каждый вечер и я – грешная, мысленно благословляю вас. Помолитесь за меня, чтобы я не упадала духом, когда приближается скорбь; – чтобы вера, надежда и любовь всегда согревали сердце мое, и чтобы это сердце мое оставалось навсегда преданным воле Божией. Вы же, мой добрый о. Савва, будьте всегда уверены в неизменяемых чувствам вам от души преданной»...

5-го числа изволили прибыть в Троицкую Сергиеву Лавру для поклонения пр. Сергию, Их Величества, Государь Император и Государыня Императрица с августейшими детьми, Великою княжною Мариею Александровною и Великим князем Сергием Александровичем. Настоятель лавры, преосв. митрополит встретил по обычаю, Высочайших поклонников назидательною, с политическим оттенком, речью.⁶⁶⁵ Посещение Царских Особ, всегда радостное и вожделенное для обитателей Лавры Сергиевой, на этот раз было ознаменовано некоторою чрезвычайною особенностью. Державным родителями благоугодно было, чтобы Их юная единственная дщерь, достигшая восьмилетнего (без 4-х месяцев) возраста принесла исповедь пред маститым настоятелем Лавры и затем сподобилась причаститься св. таин в обители угодника Божия Сергия. С нею вместе причащен был и ее юнейший (четырехлетий) брат, соименник преп. Сергия, Сергий Александрович. Литургию 6-го ч. совершал в Троицком соборе сам Владыка; с ним и я удостоился служения.

Как бы в воздаяние за совершение для Царских детей духовной требы, митрополит Высочайше пожалован был в этот день наперстным крестом, украшенными драгоценными камнями, – чего недоставало ему и чего они крайне желали.

После литургии, митрополит и я с наместником Лавры удостоены были приглашения к царской трапезе. Когда, в назначенный час, мы вышли в залу, где приготовлен был стол, мы увидали там весело резвящихся причастников и когда, по выходе Их Величеств, сели за стол, они во все время обеда продолжали громко смеяться, не смотря на строгие взгляды августейшей родительницы. Видно, дети всегда дети, в каком бы они высоком положении ни находились.

9-го ч. получили я от профессора академии А.В. Горского записку следующего содержания:

«Препровождаю к вам слово, приготовленное на день Пятидесятницы, и прошу вас покорнейше цензорски прочитать его. Нарочно не пошел я сам, чтобы представить его вам: не хочу мешать вниманию и строгости вашего чтения.

Если слово может быть пропущено: то угодно ли будет вам самим представить его Владыке, или изволите предоставить это мне, буди в том ваша святая воля.

Я рад тому, что разделался с этим делом».

12-го ч. писал я в Москву преосв. Леониду:

«В надежде на вашу архипастырскую благосклонность, решаюсь беспокоить вас моею нижайшею просьбою. 18-го сего июня храмовой праздник во вверенной мне обители.

В прежние времена, при моих предшественниках, в этот день, в Высокопетровском монастыре, совершалось нередко архиерейское служение. Весьма желательно, чтобы я ныне обитель не лишена была сего духовного утешения.

Ваше Преосвященство великую явили бы милость Высокопетровской обители, если бы, в день ее храмового праздника, благоволили совершить в ней Божественную литургию, а после литургии удостоили своего архипастырского посещения келлии отсутствующего настоятеля.

Очень жаль, что до сих пор не открыта железная дорога от Лавры до Москвы: ныне, так как храмовой праздник в моей обители прилучился в воскресный день, мне было бы удобно самому присутствовать на празднике. Но для меня и то приятно, что, по причине совпадения праздника с воскресными днем, я могу на первый раз, хотя и вне обители, совершить праздничное богослужение по надлежащему; а может быть, Боги приведет еще служить мне в этот день и со владыкой⁶⁶⁶, с которыми уже на минувшей неделе я имел утешение служить четыре раза, между прочим, по случаю посещения Лавры Высочайшими Особами.

Ваше преосвященство, без сомнения, изволили читать в Моск. Ведомостях краткое описание пребывания в Лавре Царственных гостей. В этом описании, предварительно составленном С.К. Смирновым и исправленным владыкою, опущено одно, по моему мнению, весьма важное обстоятельство – это исповедь Великой Княжны, совершенная самим святителем. В нашем описании обстоятельство это было упомянуто; но святителю почему-то не угодно было допустить его в печать. Крайне об этом пожалели все мы.

Благополучно ли вы, преосвященнейший, встретили и проводили Высочайших посетителей вашей Саввинской обители? Было ли при этом что-либо похожее на то, что повествуется у Павла диакона о посещении Саввина монастыря Царем Алексеем Михайловичем? Позвольте надеяться услышать подробности сего посещения при личном свидании с вашим преосвященством».

В ответ на это преосвященный писал мне от 15-го числа:

«С величайшим утешением приемлю возлагаемое на меня послушание и даже привезу гостей, так как брат мой⁶⁶⁷ и сыне мой духовный теперь совершенно на моих руках по воскресным дням, ибо в городе приезжают на эти дни; совершенно одинокие в нем.

Простите 8 часов бьет на башне, а я еще не читал правил; сегодня день свят. Ионы Московского. Непременно дам вам отчет о всем подробный.

Простите и помолитесь преподобному».

Того же 15-го ч. писал мне и казначей мой, о. Иосиф⁶⁶⁸:

«Благодарю вас за ваше благожелание, жалею, что обитель наша не может видеть вас как главу, в торжестве нашего праздника.

Возвращаю вам доклад с письмом его преосвященства.⁶⁶⁹ Проосвященнейший изъявил желание с удовольствием служить в нашей обители и после службы посетить кельи ваши, думаю, что и откушает. Даже сказал, что ни один к вам буду, но с родными гостями. По приказанию вашему позабочусь исполнить по приличию во всем, как следует».

18-го ч., в день празднования Боголюбовой иконе Божьей Матери, я участвовал в служении с преосвящ. митрополитом в церкви, устроенной близ Гефсиманского скита, в особой пустыньке, где жил уединенно юродствовавший монах Филарет (в мiре Филипп⁶⁷⁰), из Вязниковских крестьян, Владим. губ.). После литургии, владыка, зашедши на короткое время в келью Филарета, отравился в скит, а прочие служащие, в том числе и я, остались обедать. Стол был накрыть па открытом воздухе, под тенью сосновых дерев. Обед приготовлен был на счет строительницы церкви, богатой Московской купчихи (фамилии не помню) – роскошный, но вина – ни капли: не дозволил юродивый Филарет. После такого оригинального обеда, пользуясь прекрасной погодой, мы с Лаврским казначеем, иеромон. Мелетием⁶⁷¹; отправились в другие – дальние пустыньки⁶⁷², отстоящие от скита верст на 5. Оттуда вечером возвратились домой.

20-го ч. писал мне из Москвы Троице-Арбатский протоиерей С.И. Тихомиров-Платонов:

«Вам не терпится, чтобы не вызвать меня на благодарность при всяком случае, когда только можно. Сего июня 18-го дня, в монастырский ваш праздник вам угодно было чрез о. казначея вашего пригласить меня к обеду. Ценя дорого внимание ваше, я не смел отказаться от приглашения и потому особенно, что тут будет благожелательный наш владыка⁶⁷³: в половине первого часа, после своей литургии явился я в монастырь: и что же? В передней на вопрос мой: не кушают ли? Слышу ответ: подают уже последнее блюдо. Что было мне делать? Взойти в залу счел я поскладным, чтобы не помешать гостям окончить обед, а дождаться окончания его и потом сесть за стол одному показалось мне не вежливо, потому и решился я возвратиться к своему супу, хотя не без сожаления, что лишился возможности принять благословение владыки. Это произошло, как узнал я после оттого, что в сей праздник ранее обыкновенного началась в монастыре литургия.

Как бы то ни было, не вкусив праздничной трапезы вашей, я до излиха пресытился в ваш праздник любовью вашею и сладкою мыслью, что, находясь от вас в довольно далеком расстоянии, я находился в самом близком общении дружбы и доброты, которым поручая себя, с истинным уважением и глубочайшею преданностью честь имею быть"…

25-го ч. писала мне из с. Кленова А.Б. Нейдгарт:

«Вот уже более двух недель, что я в деревне, и только теперь собралась писать вам, почтеннейший о. ректор. Я была не здорова, и довольно серьёзно, хотя не продолжительно; около 50 пиявок снова поставили меня на ноги, но слабость моя продолжалась несколько времени.

Жизнь моя здесь – мирна и спокойна. Живу и наслаждаюсь природою, сродняюсь с нею душою, и все существо мое так сливается с нею, что я восклицаю вместе с Державиным: «частица целой я вселенной»! В летний вечер, после обыкновенной маленькой прогулки моей, я обыкновенно сажусь на балкон, одна с размышлениями и грезами моими; кормлю своих птичек, который слетаются на голос мой, и часто, часто повторяю слова Евангельские: «Смотрите на птиц небесных! Они не сеют, не жнут, не собирают в житницы, и Отец Небесный питает их»! Все на что ни посмотрю я в природе, напоминает мне изречения Евангельские. Я писала преосвященному⁶⁷⁴, что когда, утром, смотрю я на облака, они представляются мне райскими обителями, назначенными праведным после земной жизни их, и мне кажется, что вижу там и сады, и рощи. Палаты и дух мой внушает мне: «в дому Отца Моего обители многи суть! Вы не можете себе представить, как бывает отрадна душа моя, когда вечером я сижу одна на балконе частицею целой вселенной.

Не смейтесь надо мною, батюшка о. Савва. Внутреннее благоговение к Богу, при созерцании природы, есть такое восхитительное состояние души, служащее предвкушением жизни уже неземной, что каждый из нас должен жаждать наслаждения этого. От искренности сердца, вас любящего, желаю и вам воспользоваться благодатными дарами природы, изливаемыми на нас щедрою рукою милосердого Отца нашего Небесного, желаю, чтобы вы вполне сочувствовали мне в радости духовной моей и, вместе со мною, ликуя, воспели песнь благодарения Отцу мiров!

Получила я наконец просфору вашу, но уже не в прежнем виде ее. Я сняла плесень с нее и зеленый мох, и разрежу ее на куски и высушу. Вероятно, вы скоро придете в Москву, и тогда, быть может, будете иметь несколько свободного времени, чтобы написать мне. Вы знаете, как мне приятны письма ваши! Приготовьте письмо, а я постараюсь прислать в Петровский за ним, а то передайте его о. Филарету⁶⁷⁵, который направит его ко мне.

Прощайте, почтенный и добрейший о. Савва, благословите меня мысленно и почаще молитесь за преданную вам душою"…

Того же 25-го ч. писал мне из Москвы мой монастырский казначей о. Иосиф:

«Праздник отпраздновали благополучно. После стола приглашены были в сад, и там был подан кофе; довольно побыл в саду преосвященный с гостями прочими, а о. ректор с о. инспектором после преосвященного с час времени посидели; но жаль только одного гостя – прот. Сергия Ивановича, которого я, по приказанию вашему, просил к 12-ти часам, но он приехал без четверти в час. Преосвященному угодно было изменить благовест к обедни часом раньше обыкновенного, вместо 9-ти в 8-мь, о чем дал знать во время всенощной. В 11-ть часов окончена литургия, в 12 сели за стол. Сергий Иванович и приехал к концу обеда, так и уехал; в этом я не виноват ни мало.

В надежде на ваши молитвы честь имею быть вашего высокопреподобия нижайший послушник К. иеромонах Иосиф».

27-го ч. писал мне из Москвы профессор К.М. Невоструев: «Честь имею покорнейше и душевно радуясь приветствовать ваше высокопреподобие с монаршею милостью, о которой узнал я вчера из письма отца протоиерея Александра Васильевича.⁶⁷⁶

Очень жалею, что не буду иметь удовольствия лично узреть вас в сем украшении и принесть вам мое приветствие в предпринимаемый много вояж к вам на память пр. Сергия.⁶⁷⁷ Вы, слышал я, тотчас после экзаменов ваших отправляетесь на ревизию в Ярославль.

citataДобрый вам путь и мой привет

citataЦарице рек, разгульной и живой,

citataТак величавой и широкой,

citataТак грозной там – внизу, далеко.

citataКак горы там идут ее валы,

citataИ тщетно бьют в Симбирские скалы…

citataТам видела она орды Аттилы, Тамерлана

citataИ войски нашего царя Ивана.

citataПоила племена исчезнувших Болгар,

citataПотом Монголов и Татар,

citataОрды Батыев, татар Казанских

citataИ Каме, сей сестре, сопернице всегдашней.

citataРеке моей домашней…

citataХоть я прозаик, не поэт,

citataМое им шлю почтение, привет.

У нас по кремлю и по библиотеке все обстоит благополучно.

С совершенным к вам почтением и душевною признательностью за добрую вашу и снисходительную ко мне память честь имею навсегда быть"…

В продолжение всего почти июня происходили у нас, в академии, экзамены, сначала частные, а затем и публичные. Публичные были 26 и 27-го ч. На них присутствовал митрополит; владыка приходил на некоторые частные экзамены. Те и другие испытания на первый раз прошли для меня очень благополучно. После своих домашних экзаменов, мне предстояло еще присутствие на чужих испытаниях; я должен был отправиться, в первых числах июля, на ревизию в Ярославскую семинарию и осмотреть сверх сего два училища – Ярославское и Борисоглебское.

1-го июля писал я совоспитаннику⁶⁷⁸ своему по академии ректору Смоленской семинарии, архим. Моисею, в ответ на его письмо от 21-го февраля:

«Простите великодушно, что так поздно отвечаю на ваше любезное письмо от 21-го минувшего февраля. Причиною сего частью разные недосуги, а более всего ваша неудобоисполнимая просьба, изъясненная в этом письме.

Скажу вам откровенно, любезнейший отче, что мне было бы весьма, весьма приятно удовлетворить вашему желанию: но после долгих размышлений и совещаний с старшею братией по конференции, я пришел к тому убеждению: что исполнение вашего желания весьма затруднительно, если не совершенно невозможно. Согласитесь, сами, что Конференции академической мудрено сделать вам и кому бы то ни было снисхождение в награждении ученою степенью; а получить ее заслуженно в ваши лета и при ваших служебных обстоятельствах еще мудренее. Да и нужно ли вам теперь, при вашем сане, усильно домогаться магистерского креста? Ведь магистерский крест только до тех пор имеет особенное значение, пока нет какого-либо другого креста. И звание магистра особенно важно только в начале духовно-училищной службы; а чем далее, тем более и более оно забывается, особенно в монашестве, так что на высших степенях церковного служения все почти равно, магистр ли кто, или кандидат: тут – уже на первом плане не столько ученое достоинство, сколько практические заслуги. Итак, как доброму другу, советовал бы я вам, после тринадцатилетних трудов, вовсе не думать о том, что вы кандидат, а не магистр. Дело не в титуле, а в деле, в усердном и добросовестном исполнении своих обязанностей. Вместо сюрприза, препровождаю к вам при сем ваше курсовое сочинение.

Что скажу вам о себе? Благодаренье Господу, у меня все пока обстоит благополучно. После полугодичных трудов на новой службе, наслаждаюсь теперь кратким отдохновением. 26 и 27-го минувшего июня были у нас публичные экзамены, которые на первый раз сошли у меня с рук, как нельзя лучше. Владыка был очень благосклонен и даже весел. После первого экзамена, по обычаю, мы имели обеденный стол у него; а на другой день он удостоил откушать у меня, – что для всех показалось знаком особенного ко мне благоволения. Вообще, в продолжение всей 11-ти летней моей службы под покровительством высокопр. митрополита, я очень счастлив его архипастырским ко мне вниманием.

С 10-го сего июля мне предстоять новые, небывалые для меня труды: мне назначено обревизовать Ярославскую семинарию с двумя ее училищами. По совершении этих, правду сказать, скучных трудов, я поспешу в Москву, в вверенную мне Высокопетровскую обитель, – и там-то уже, среди моих старых и добрых знакомых, надеюсь вполне отдохнуть душою».

3-го июля 1861-го г. исполнилось 40 лет со времени вступления митрополита Филарета на Московскую кафедру. Явились в лавру, для приветствия высокого юбиляра, представители от всех сословий обширной Московской паствы. Не осталась безучастною в этом знаменательном юбилейном торжестве своего архипастыря и Московская д. академия. Она поднесла чрез меня его высокопреосвященству адрес след. содержания:

«Высокопреосвященнейший владыко,

Милостивейший архипастырь и отец!

В то время, как паства твоя и служители алтаря Христова, тобою правимые, приносят молитвы благодарения Господу Богу за благодеяния твоего четыре десятилетнего правления, и соревнуя друг другу в благом усердии, спешат ознаменовать день сей памятными деяниями и жертвами: можем ли оставаться безмолвными зрителями мы, приставники и делатели духовного вертограда, тебе от юности твоей близкого и тобою пастырски руководимого?

Ибо, что сей вертоград, как не преемник того рассадника духовного, в котором впервые раскрылось в Церкви Божией и твое высокое призвание, и обилие дарований духовных, тебе от Господа сообщенных? Не здесь ли в отроке Самуиле познался пророк Божий? Не здесь ли, в

тишине смирения и молитвы, маститыми преосвященным⁶⁷⁹ предусмотрен были преемник апостольского служения?

И не все ли, что возросло благого, что зрело и явилось плодоносным в обновленном вертограде нашем, росло, зрело и приносило плод под твоим надзором и попечением? Твоему проницательному взору предоставлено было обозреть первые опыты трудящихся в академии и направить их вернее к цели духовного образования.⁶⁸⁰ И с той поры доныне неусыпным взором. Ты следишь за всеми движениями мысли в области высшего учения, и даешь немощному силу, благому – преспеяние. Под твоим охранением, процветало здесь любомудрие, послушное вере. Под твоим руководством, и в уроках богословия всегда проповедовалась чистая истина Христова. Не было колебаний, не было ей и ни, но всегда твердое: ей. Твоим указанием открыта академии возможность, словом Богомудрых Отцов и своими учеными трудами содействовать духовному просвещению чад Церкви.⁶⁸¹ Твой высокий пример, твои благовременные вразумления, твои всегдашние возбуждения и мудрые наставления сопровождают каждого из нас, на пути его деятельности. Умолчим ли и о благосердом снисхождении твоем к нашим недостаткам и погрешностям, и об отеческом внимании к нуждам нашим?

Благодарно исповедуем твои благодеяния, милостивейший архипастырь; но вместе не обинуясь сознаемся: нами еще многого не достает для желаемого тобою совершенства.

Четыредесять лет великий Моисей руководил народ Божий в пустыне, питал его манною с небес и, нарекши ему Божественные уставы, наконец провел его к пределам земли обетованной. Для нашего странствования в страну обетований небесных недовольно и четыредясяти лет.

Живущие духом, таинственно восходя от силы в силу, облекаются наконец таким могуществом, что «духовное в них преобладает над немощью плоти. В твоих безмерных трудах мы видим обилие силы Божией, – и с упованием молимся, и с молитвою уповаем, что Господь дарует нам еще на многие годы в тебе, архипастырь наш, вождя и истолкователя глаголов Божиих».

Затем следовали подписи всех служащих при академии.

На другой день, 4-го числа, писал я в Кленово А.Б. Нейдгарт:

«Пользуюсь кратким отдохновением от трудов, чтоб начертить вам хотя несколько слов в ответ на последние два ваши письма. Кратким, говорю; потому что 8-го ч. я должен отправиться с поспешностью в Ярославль на новые, мною еще не испытанные, труды. Я разумею ревизию семинарии и двух училищ. Оттуда надеюсь возвратиться в родную Москву не ранее последних чисел текущего месяца. Думается из Ярославля заехать на родину, которая оттуда не очень далеко: но едва ли решусь на это. Надобно будет поспешить в свою Богоспасаемую обитель, частью для приведения некоторых монастырских дел, частью для окончания не безызвестных вам моих ученых занятий.⁶⁸²

Вчера в Лавре было прекрасное и умилительное празднество по случаю совершившегося четыредесятилетия архипастырского служения владыки-митрополита. После литургии совершен был о. наместником⁶⁸³ с братией в Троицком соборе (а нашим академическим братством в Смоленской церкви) благодарственный молебен. Затем, в покоях владычных предстали пред архипастыря депутации от Лавры и Академии, от Московского духовенства и купечества, с разными приношениями. Мы с своей стороны поднесли краткий адрес. На краткую изустную речь одного из представителей купечества владыка ответствовал очень длинным словом, в котором подробно изложил все главнейшие обстоятельства своего архипастырского служения в Москве. К крайнему сожалению, он так тихо говорил, что я не мог выслушать ни одного почти слова, хотя и не очень далеко от него стоял.

Завтра у нас другой светлый и радостный день – память пр. Сергия, великого нашего заступника и покровителя. Вечером сего дня я предполагал было отправиться в путь: но владыке угодно было оставить меня до 8-го числа по той причине, что ему самому нельзя быть в этот день на последнем публичном экзамене в Вифанской семинарии, и потому я должен заменить его. Кстати о публичных экзаменах. У нас в академии они были 26 и 27-го минувшего июня. Владыка быль очень благосклонен и милостив, так что после второго экзамена удостоил меня своим посещением и даже остался кушать, – что бывало весьма редко и что всегда считалось знаком особенного его благоволения. Благодарение Господу, владыка вообще ко мне очень благосклонен, и я объясняюсь с ним обо всем очень, очень откровенно.

Как ни приятна ваша деревенская жизнь: но я ныне не завидую вам. У нас здесь летом так хорошо, что никуда не хотелось бы и ехать. Если же и есть стремление побывать в Москве, то собственно ради свидания с добрыми друзьями и знакомыми, между коими, однако ж на сей раз не обретается там одного, которого приязнью я очень дорожу».⁶⁸⁴

5-го ч. день обретения мощей пр. Сергия. Праздник этот совершен был в Лавре с обычною торжественностью. После литургии, в трапезе был торжественный обед, за которым присутствовал в мантии и сам настоятель Лавры. К этому обеду приглашаются обыкновенно старшие наставники академии и Вифанской семинарии, а также почетнейшие из приезжих Московских богомольцев.

8-го ч. я присутствовал вместо митрополита на публичном испытании в Вифанской семинарии.

А на другой день, рано утром, я отправился в Ярославль на ревизию. Мне сопутствовали до Ярославля молодой бакалавр академии Евг. Евс. Голубинский⁶⁸⁵ и товарищи мои по академии А.Е. Викторов. Первый ехал чрез Ярославль на свою родину в Кострому, а последний приглашен был мною в Ярославле для ученых изысканий в библиотеке тамошнего Спасского монастыря.

В Ярославль мы приехали 10-го числа, в 5-ть часов утра. Я остановился в квартире ректора семинарии, архим. Иустина⁶⁸⁶ и, чувствуя крайнее утомление после двух бессонных ночей, должен был лечь в постель.

Мне надлежало, по прибытии в Ярославль, прежде всего видеться с преосвящ. архиепископом Нилом⁶⁸⁷, но его в городе не оказалось; он был в Ростове, куда нарочито отправился с тем, чтобы видеться со мною, предполагая, что я из Ростова предварительно поеду в Борисоглеское училище, куда и он располагал ехать со мною, желая, чтобы я произвел ревизию училища в его присутствии так как эта ревизия назначена была именно в следствии его неодобрительного отзыва о смотрителе училища, Константине Троицком. Но я, вопреки расчетам преосвященного, проехал прямо в Ярославль, желая скорее здесь окончить порученное мне дело, а за тем на обратном пути обревизовать Борисоглебское училище.

10-го ч. в 8 часов утра приступил я к производству экзаменов в семинарии, начавши с Богословского класса. Между тем вечером того же дня возвратился в Ярославль и преосвященный архиепископ. На другой день утром я поспешил представиться его преосвященству: он приняли меня очень благосклонно.

Частные экзамены в семинарии продолжались дней пять и дня два употреблено было на ревизию училища. Ревизия была закончена публичными испытанием, на котором присутствовали архиепископ Нил и несколько священников из городского духовенства. Для испытания были представлены небольшие трактаты по всем предметам, и между прочим, по Естественной Истории: «об образовании земли и о горных породах, ее составляющих». Когда спрашиваемы были ученики по главнейшим, богословским и философским предметам, преосвященный и сами не слушал, и мне препятствовал, своими со мною разговорами, выслушивать ответы учеников на предлагаемые им вопросы. Когда же дошла очередь до Естественной Истории, то они быстро встали с своего места и стоя преподал собранию целую лекцию о горных породах, заключающихся в недрах земли. Должно заметить, что преосвящ. Нил, занимая более 15-ти лет Иркутскую кафедру, с ревностью занимался изучениями минералогии и успел собрать там и составить весьма богатый музей разных минералов и горных пород. Часть этого собрания пожертвована была им в пользу Ярославской семинарии.

При моей ревизии, учебная часть оказалась в удовлетворительном состоянии. При этом замечена была мною особенная склонность учеников к приобретению исторических познаний. По их общему желанию, с разрешения преосвященного, профессор Всеобщей гражданской истории Евгений Сретенский⁶⁸⁸ читал по воскресными дням публичные лекции по Всеобщей гражданской истории для всех воспитанников семинарии.

Относительно нравственной стороны заведения не было замечено ничего предосудительного. Особенность в этом отношении оказалась та, что ученики высшего отделения, по распоряжению преосвященного, поочередно, в числе 10-ти человек, обязаны были ходить в продолжение трех дней седмицы, в Спасский архиерейский монастырь ко всем церковным службам, для исправления клиросного чтения и пения, а также для произношения поучений из отеческих и других духовных творений на литургии и для чтения из пролога на утрени.

Что касается помещения семинарии, то оно было очень неудобно; оно занимало заднюю часть Спасского архиерейского монастыря. Помещения как жилые, так и классные, тесны, низки, а в нижнем этаже сыры. Только актовая зала довольно просторна и светла; из нее открывался широкий вид на Волгу. Впрочем, с давнего времени, именно с 1832 г. началось дело о постройке на другом месте, вне стен монастырских, нового здания для семинарии, но дело это и после моей ревизии не скоро было еще приведено к окончанию.

Весь персонал семинарской корпорации состоял из 19-ти лиц. Из них только трое были мне лично известны: это – 1) испр. д. инспектора, профессор и священник Николай Барский⁶⁸⁹ (курсом старше меня по академии); 2) профессор по классу св. Писания Н. Завета Алексей Лавров⁶⁹⁰ (товарищи мои по академии); 3) профессор общей гражданской истории – Евгений Сретенский⁶⁹¹ (курсом меня моложе).

Ректором семинарии был молодой архим. Иустин⁶⁹²– магистр Петербургской академии 1853 г., – человек живой, веселый и гостеприимный.

Из преподавателей семинарских особенное внимание заслуживал профессор логики и психологии, Василий Орлов⁶⁹³ – магистр Петерб. академии 1833 г. О нем ректор сделал мне такой отзыв: «Весьма способен и опытен; имеет большое влияние на учеников, хотя вследствие раздражительного характера и не всегда вполне благодетельное». – Известны в печати проповеди этого профессора, до безмерности превознесенные похвалами протоиереем И. Васильевым.⁶⁹⁴

В Ярославском дух. училище учащихся 449 человек.

Успехи их найдены мною по всем предметам очень достаточными. Ученики отличаются живостью и развязностью. Проступков грубых и предосудительных не было замечаемо.

Из 10-ти училищных наставников было 4 священника и 1 диакон. Смотритель училища кандидат XIX курса Московской академии (1854 г.) Иван Покровский⁶⁹⁵ держали училище в надлежащем порядке.

В свободное время, я имел возможность ознакомиться несколько и с городом. Ярославль, расположенный на левом, высоком берегу Волги, очень красивый город. Особенно благоприятное впечатление производит он множеством древних и благолепно украшенных церквей. Из общественных зданий до сих пор сохраняется в моей памяти вновь сооруженное тогда здание училища девиц духовного звания. Оно занимает самую видную и красивую местность над Волгою. Я посетил это училище и познакомился с начальницею оного, Елисаветою Павловною Шиповой⁶⁹⁶ – девицею преклонных уже лет, но очень еще бодрою и необыкновенно привлекательною по своим высоким, религиозно-нравственным качествам.

Из высших гражданских чиновников я встретился только с вице-губернатором, управлявшим на этот раз, за отсутствием губернатора, губернией, Николаем Павловичем Мезенцевым⁶⁹⁷, впоследствии вице-губернатором Витебским: это было у преосвящ. Нил, в воскресенье (16-го ч.), после литургии.

Из граждан Ярославских я был в доме только у почетного блюстителя семинарии, купца Оловянникова – колокольного заводчика. Он очень усердно угощал меня и о. ректора обедом и показывал мне свой колокольный завод.

Был я также с ректором в Толгском монастыре, находящемся в 7-ми верстах от Ярославля на реке Волге, впадающей в Волгу. Поклонившись явленной иконе Б. Матери, именуемой Толгскою, я посетил старца – архиепископа Иринея (Нестеровича), бывшего архиепископа Иркутского⁶⁹⁸, и управлявшего (с 1848 г.) Толгским монастырем. Довольно высокого роста, с необыкновенно живым характером, преосвященный страдал в это время болезнью в ногах, так что не мог никуда выходить. Он принял нас ласково и угостил чаем, – подарив при этом службу Б. Матери, именуемой Толгской. Примечательную особенность Толгского монастыря составляет довольно большая кедровая роща.

Мне хотелось побывать также в Николо-Бабаевском монастыре (Костромской епархии), находящемся не в далеком расстоянии от Ярославля вниз по Волге, куда в августе того же 1861 г. поместился на покой преосвящ. Игнатий (Брянчанинов), бывший епископ Кавказский⁶⁹⁹; но я должен был спешить в Борисоглебское училище, куда путь лежал чрез Ростов.

Борисоглебское училище находится при Борисоглебском монастыре, отстоящем от г. Ростова в 18-ти верстах. Смотрителем училища был магистр XX курса Московской д. академии (1856 г.) Константин Троицкий. – Между тем преосвящ. Нилу, по каким-то особенным соображениям, хотелось, чтобы смотрительская должность в этом училище поручена была настоятелю монастыря. – Поэтому, он не раз предлагал Троицкому оставить смотрительство и перейти на должность профессора в семинарию: но как Троицкий на это не соглашался, то преосвященный, для удаления его от смотрительской должности, прибег к мерам репрессивным. Он и сам непосредственно напал на него, и побудил ректора семинарии очернить его в глазах академического начальства. – Так, ректор архим. Иустин⁷⁰⁰ еще в октябре 1860 года писал к моему предшественнику по академии, о. Сергию⁷⁰¹:

«Ваше высокопреподобие, высокопреподобнейший о. ректор!

Осмеливаюсь обратиться к вашему высокопреподобию с покорнейшею просьбою, с благословения нашего владыки. Дело в том состоит. В бытность свою в Борисоглебском монастыре, где находится наше Борисоглебское училище, владыка заметил в училище немалое неустройство – особенно по экономии. При всей недостаточности средств для содержания учеников в училищном доме, по его мнению, во всяком случае училищное хозяйство могло бы быть в более приличном виде. Причину замеченного непорядка он находит в неумении смотрителя училища Константина Троицкого вести дело надлежащим образом; о чем сделан намек и в послужном списке смотрителя. И правление семинарии с своей стороны, с утверждения владыки, напоминало смотрителю о необходимости большей внимательности и заботливости относительно хозяйственности еще в декабре прошедшего года.

Обращаясь и к учебной части, должно сказать, что и она в Борисоглебском училище стоит на низшей степени сравнительно с другими, подведомыми семинарии, училищами, – что можно было усмотреть при испытании учеников, предназначенных училищными начальствами: Борисоглебские воспитанники оказались слабее подготовленными, чем другие; о чем также было сделано замечание училищному начальству.

В следствие замеченных недостатков по состоянию Борисоглебского училища, владыка чрез меня приказал смотрителю позаботиться так или иначе о переводе его на другое место. По всей вероятности, Троицкому не будет приятно оставить это место и перейти, например, в семинарию на должность преподавателя церковной истории, состоящую в настоящее время не занятою, так как место смотрителя Борисоглебского училища благоприятно для его расстроенного здоровья; но для блага училища это необходимо. И хорошо бы было, если бы должности – смотрителя училища и настоятеля монастыря были соединены в одном достойном лице. Это – мысль и желание владыки.

Представляя все вышеизложенное на благоусмотрение вашего высокопреподобия, я покорнейше прошу вас, в том случае, если Троицкий войдет прошением о своем перемещении с должности смотрителя, представить на оную человека более опытного, чем он, и если бы оказалось возможным, то – лицо монашествующее с тою целью, чтобы впоследствии, согласно намеренно нашего владыки, занять ему и настоятельскую должность при Борисоглебском монастыре».

А преосвящ. Нил на журнале семинарского правления дал 2-го ноября того же 1860 г. такую резолюцию: «Борисоглебское училище найдено мною, как по ученой, так и хозяйственной части, далеко не удовлетворяющим требованиям устава. Там ученики содержатся хуже арестантов (!). На пищу их без слез я не мог смотреть – Бог свидетель!».

Между тем, по произведенной мною ревизии, училище Борисоглебское оказалось, во всех отношениях, в удовлетворительном состоянии, и смотритель Троицкий, представивший основательное объяснение по всем пунктам возведенного на него как архиепископом, так и ректором семинарии, обвинения, ни в чем не оказался виновным.

На обратном пути из Борисоглебского училища, я остановился на короткое время в Ростовском Яковлевском монастыре у о. архим. Поликарпа⁷⁰², бывшего моего ректора по Владимирской семинарии. Он приняли меня весьма любезно. Пользуясь этими случаем, я посетил прочие Ростовские обители и осмотрел находящийся при соборе здания бывшего здесь архиерейского дома, куда предполагалось перевести Борисоглебское д. училище.

По пути из Ростова я заезжал в Переславль и провел несколько дней в Никитском монастыре у моего доброго знакомого, о. архим. Нифонта.⁷⁰³ Здесь я нашел старого также знакомого архимандрита Феодора (Бухарева)⁷⁰⁴, который в феврале этого года, оставив должность члена С.-Петербургского цензурного комитета, поселился в Никитском монастыре, занимаясь литературою. – Это было мое последнее с ним свидание. В Переславле я посетил своего родственника (шурина), священника Введенской церкви Дм. Вас. Царевского и еще раз (и уже в последний) осмотрел знаменитые развалины громадного храма, под названием Гефсимания, – в бывшем Горицком монастыре.

Возвратившись в конце июля в академию, я поспешил в Москву для посещения вверенной мне обители и для представления словесного отчета о своей поездке высокопр. митрополиту.

14-го августа писал мне профессор нашей академии Н.И. Субботин из Задонска, где он был очевидцем необычайного торжества – открытия мощей святителя Тихона, епископа Воронежского:

«Пользуясь вашим благосклонным позволением просрочить несколько в отлучке на каникулы, я совершил путешествие из Курска в Задонск, откуда и посылаю вашему высокопреподобию новую покорнейшую просьбу о снисхождении ко мне в том случае, если промедление мое будет больше, нежели сколько вы предполагали. Так как путь наш из Курска в Задонск лежал не на Воронеж, то, чтобы удовлетворить желанию – поклониться мощам св. Митрофана, мы намерены отправиться туда из Задонска, числа 16, когда преосв. Сергий предполагает отслужить литургию. Из Воронежа я немедленно отправлюсь в Лавру, и надеюсь, если даст Бог, явиться к своим обязанностям числа 22 или 23.

Хотелось бы написать вам что-ниб. о торжествах, совершавшихся (и совершающихся) на сих днях в обители святителя Тихона, не считаю себя совершенно неспособным описать то, что Бог сподобил меня увидеть. Вот несколько, так сказать, официальных сведений. Служение по открытии мощой началось 12-го числа в час пополудни. После перезвона пришел крестный ход из города в монастырский собор; тогда четыре архиерея (четвертый Тамбовский⁷⁰⁵, вызванный сюда на случай, если бы встреча Государя воспрепятствовала преосвящ. Сергию⁷⁰⁶ явиться в Задонск благовременно) в мантиях отправились в собор же, и облачившись, после умилительной молитвы о достойном совершении предстоящего действия, с крестным ходом отправились в церковь, где почивали мощи святителя; здесь снято было металлическое надгробье над мощами, вынут гроб, перенесен в соборную церковь и поставлен посредине, прочтена молитва новоявленному угоднику Божию и началась малая вечерня. В шесть часов ударил ко всенощному бдению; во время величания был наконец открыт гробь и наши недостойные очи узрели нетленное тело святителя и чудотворца Тихона! В свое время началось прикладывание к мощам. 13-го ч. происходила литургия, которую, можно сказать, совершал сам святитель Тихон: во время малого входа гроб внесен был в алтарь и поставлен на горнем месте, где и находился до конца литургии, а после литургии святые мощи обнесены вокруг всего монастыря. Это было самое торжественное время – тогда-то можно было получить понятие о стечении народа: все огромное пространство в монастыре и за монастырем было покрыто народом: и стены, и дома, – по-евангельски, были разобраны кровли, чтобы удобнее было видеть священный гроб. Но словам губернатора, при заставах насчитано 110.000 богомольцев; но мне кажется до 500.000 было непременно.

Ныне совершает литургию преосвящ. Иосиф⁷⁰⁷, а завтра служит сам митрополит⁷⁰⁸ с прочими архиереями и завтра же отсюда уезжает.

Прошу вас, ваше высокопреподобие, передать мои кратчайшие известия о. протоиерею Александру Васильевичу⁷⁰⁹, которому усердно кланяюсь.

Преосвящ. Сергий⁷¹⁰ теперь в церкви за литургией, куда я не решился идти тесноты ради. Сердце обливается кровью при виде том, как войска и полиция обращаются с простым народом, который прошел сотни верст, чтобы только приложиться к мощам святителя и, большею частью, пойдет отсюда не удовлетворив своему благочестивому желанию. А в этом народе угодник Божий и в сии дни сколько явил чудесных знамений. Надобно сказать, впрочем, что больных, принесенных сюда в бесчисленном множестве, пропускают в церковь».⁷¹¹

18-го ч. возвратился я из Москвы в Академию и приступил к своими обычным занятиям и делам.

23-го ч. писал я в Киев к А.Н. Муравьеву:

«Высокопр. митрополиту⁷¹² угодно было в минувшем июне назначил для курсового сочинения одному из наших студентов предложение «о правилах принятия в православную церковь неправославных членов клира и мирян». При сем его высокопреосвященство позволил выразить желание, чтобы обращено было особенное внимание на существующую ныне разность между греческою и русскою церковью в образе принятия в православии обращающихся из латинства, обещавший дать нам для сего в пособие письмо к нему покойного настоятеля Синайского монастыря, патриарха Констанция, касающееся сего предмета. Когда я, бывши недавно в Москве, напомянул его высокопреосвященству о его обещании относительно письма, то владыка, не нашедший у себя сего письма, приказал мне обратиться к вашему превосходительству, с просьбою о доставлении нам в академию копии как с сего письма, имеющегося у вас, так и с других, относящихся к сему вопросу, бумаг. Посему ваше превосходительство очень много обязали бы нас, если бы удовлетворили помянутой просьбе нашей».

На это Андрей Николаевич отвечал от 31-го числа: Поспешаю уведомить, что у владыки не было никакого письма от патриарха Константинопольского Констанция о перекрещивании, а было ко мне писано и я его показывал владыке; теперь оно в моих бумагах запечатано в Питере и нельзя достать до моего возвращения. Но вы можете найти выписку из сего письма в моей статье о Пальмере, которая напечатана в моей Question religiense, 4 части с другими подробностями по предмету крещения, который могут быть вам полезны. Книжку сию найдете в магазине Лоскутова.

Я думаю пробыть в Киеве до половины октября, а потом – в Москву и в Питер на зиму. Надеюсь быт и у вас в Лавре – в исходе октября и у вас остановиться, если милость будет, потому что с той половины⁷¹³, думаю, меня помелом выгонят; так гневен на меня о. наместник за отца эконома, и на мои письма не отвечает. Самое неприятное дело, не уважат никакой просьбы, не хотят удовлетворить, пока из искры не вспыхнет пламя, а потом изволят гневаться и даже в Христов день на христианский привет не отвечает, что уже вовсе не по-христиански. «Tantaene animis coelestibus irae? а это сказал язычник Виргилий. Впрочем, моя совесть спокойна; я все сделал для примирения, так не на моей душе грех.

От владыки⁷¹⁴ давно не получал писем, ни отзыва на два мои поздравления с праздниками. При случае напомните обо мне.

Вилла моя так очаровательна, что все приезжают любоваться, как редкостью Киева; на днях был принц Мекленбургский, что может свидетельствовал до какой степени она хороша. Простите. Не знаю, помнит ли еще кто-нибудь меня в Лавре, а если кто вспомнит, то поклонитесь. Остаюсь с душевным уважением.

Вашего высокопреподобия покорный слуга А. Муравьев.

Прочтите с № 30 июль Воскресного чтения мое описание крестного хода, который Бог помог мне возобновить на день св. Владимира после 75-летнего забвения».

25-го ч. писал я в Москву высокопреосвященному митрополиту:

«Почтительнейше возвращая вашему высокопреосвященству письмо исправляющего должность ректора Вифанской семинарии, имею честь объяснить, что данная на сем письме вашим высокопреосвященством резолюция объявлена мною, кому следует, для надлежащего исполнения. При сем долгом поставляю присовокупить, что исключенный из Вифанской семинарии ученик Сиверцев, посягнувший на семинарскую казну, кажется, исключен уже и из духовного звания: посему нет опасности, чтобы он мог вступить когда-либо в епархиальную службу.

Препровождая вместе с сим представленное мне на имя вашего высокопреосвященства прошение студента нашей академии Белоярова о перемещении брата его из Владимирской в Вифанскую семинарию, имею честь объяснить вашему высокопреосвященству, что мною о сем предварительно доложено было вашему высокопреосвященству словесно в минувшем поле месяце, и вы благоволили изъявить тогда ваше архипастырское соизволение на удовлетворение просьбы помянутого студента, как воспитанника исправного и благонадежного».

26-го ч. писала мне из с. Кленова А.Б. Нейдгарт:

«Пользуясь отбытием отсюда сына покойного священника нашего, перворазрядного ученика Вифанской семинарии, я с большим удовольствием берусь за перо, чтобы побеседовать с вами, почтеннейший о. архимандрит-ректор, мой добрейший о. Савва. Давно уже, давно мы письменно не говорили друг с другом, и мне стало грустно по вас. А вы-то, думаю, и совсем уже забыли о существовании моем.

Наши предположения не сбылись: не Московский⁷¹⁵, но Петербургский викарий⁷¹⁶ отправляется в Париж.⁷¹⁷ Владыка наш митрополит не захотел отпустить своего викария, не полагаясь, быть может, на успешно достигнутую цель посольства. А жаль, что преосвященный Леонид не побывает в Париже! – Кажется, и вы бы с радостью поехали

с ним? Оставайтесь же каждый при служении, ведь не к лучшему ли Бог все устрояет?

И до нашего закоулка дошли слухи, что вы, батюшка о. Савва, очень понравилась Государю Императору, и я от всего сердца порадовалась о Высочайшем и владычнем к вам благоволении. Не правда ли, что вы уверены в этом?

На днях я почти совсем лишилась возможности ходить. Вероятно, я простудила ноги при вечернем созерцании неба, или, когда кормила своих птичек и кур. И вот три целых дня я не могла не только ходить, но и шевелить правою ногою, а боль была ужасная! Сегодня не много могу передвигать ногу, но еще не могу выходить из комнаты своей.

Посылаю вам, при письме этом и заморские⁷¹⁸ четки из кокосовых орехов, с таким же крестиком. Нахожу, что заграничные крестики не весьма грациозны. Знаю, что вы любите и кисточку при четках, но где же ее добыть в деревне? Желаю от души, чтобы они вам понравились, и вы бы, в мое воспоминание, носили их почаще.

Пишу вам окруженная детьми и внучками своими. Вы можете себе представить, какие варианты я слышу вокруг меня. Кидаю перо, но наперед прошу вас убедительно, батюшка о. Савва, напишите мне, нравятся ли вам четки мои.

Прощайте, прощайте, почтенный о. ректор, не забывайте меня в молитвах своих и благословите мысленно от всего сердца вам преданную"…

27-го ч. писал мне из Петербурга, ректор дух. академии преосвящ. Иоанникий⁷¹⁹, епископ Выборгский:

«Студент вашей академии Василий Александров, уволенный в начале нынешнего года из высшего отделения, подал прошение о принятии его в здешнюю академию. Не имея никаких сведений о нем, кроме того только, что в академическом свидетельстве, приложенном им при прошении, отмечен он поведения хорошего, я позволяю себе обратиться к вашему высокопреподобию с покорнейшею просьбою, не благоволите ли вы сообщить мне конфиденциально, какая была истинная причина увольнения его из академии, и вообще, что он и каков он.

Извините меня великодушно, что, не имея чести быть хорошо знакомым с вами, а видевши вас только мельком, я решился беспокоить вас. Наша служба одна и та же, и нам, по заповеди апостола, нужно друг друга тяготы носить, чтобы иметь возможность, хоть с каким-нибудь успехом, противодействовать потоку зла, прорывающемуся, не смотря ни на какие усилия, и в наши школы.

На одной просьбой следует другая. При переезде в прошлом году из Киева не знаю, как затерялись у меня три последние книжки Творений св. Отцов за 1858-й год и все четыре за 1859-й. Я покорнейше просил бы вас приказать выслать их на мое имя. Деньги за них будут высланы немедленно по получении книг».

Последнее поручение, без сомнения, было исполнено: но какой дан был ответ на первый запрос, не помню.⁷²⁰

30-го ч. писал мне из Смоленска ректор семинарии, архим. Моисей⁷²¹:

«Поздравляю вас от души с монаршею наградою и с новым титулом кавалера. Примите мое самое усердное поздравление с желанием – восходить вам от силы в силу, от славы в славу.

Приношу вам при сем мою душевною благодарность за присыл курсового моего рассуждения и за совет – выбросить из головы мысль – искать степени магистра тем более, что грудь моя, хотя и недостойно, украшена, Богу благодарение и начальству, четырьмя крестами. Буду сложить и с титлом кандидата – кончено. Меня утешает та мысль, что я и с этою степенью, кажется, живу на свете Божием не бесполезно для меньших наших братий о Господе; буди воля Божия и в сем».

31-го ч. писал мне из Вятки преосвящ. Агафангел⁷²²:

«Около трех месяцев назад тому послал я в цензуру вашей академии свое пастырское наставление о пьянстве. Оно написано мною для народа, у которого вовсе нет книг и в котором, в Вятской епархии есть довольно имеющих пристрастие к вину. К сожалению, доныне не получаю брошюрки. Если цензура затрудняется дать дозволение о напечатании: то покорнейше прошу ваше высокопреподобие сказать членам цензуры, чтобы выслали рукопись, хотя без одобрения. Духовные сами перепишут, каждый для своего прихода.

Я весьма радуюсь, что вы вступили на теперешнее поприще. Но знаю, что вам тут нужно бороться со многими трудами и трудностями. Дай Бог терпения! Что-то поделывает Александр Васильевич⁷²³ в С.-Петербурге? Скоро ли окончится дело о преобразовании дух. школ? А нужно, крайне нужно сделать перемены в них.

Мы живем так далеко от центров государственной и ученой жизни, что до нас доходит только слабое эхо оттуда и то изредка. Но в журналах иногда слышим отголоски более ясные. – Нравится мне в этом отношении статья Певницкого⁷²⁴, помещенная в Трудах Киевской академии. Какой это Певницкий, не из Владимира ли?».⁷²⁵

Того же 31-го ч. писал я в Москву высокопр. митрополиту:

«Ваше высокопреосвященство на указе св. Синода о пострижении в монашество студента нашей академии: Митропольского⁷²⁶ изволили, между прочим, написать следующее: «представить к рукоположению в удобное время».

Препровождая при сем к вашему высокопреосвященству донесение о совершении мною пострижения помянутого студента, осмеливаюсь спросить ваше высокопреосвященство, когда именно благоволите нам представить его к рукоположению, – прикажете ли теперь же прислать его в Москву, или отложить это дело до предполагаемого нами прибытия в Лавру вашего высокопреосвященства на день преподобного Сергия.

Ожидая на сие вашего архипастырского разрешения и прося вашего святительского благословения, имею честь быть"…

На письме этом последовала 1-го сентября следующая архипастырская резолюция:

«Если бы вы прислали теперь: мог бы рукоположен быть после завтра. Но за сим предвидятся неудобства. Лучше отложить до праздника пр. Сергия».

Студент Митропольский о котором здесь речь, – в монашестве Иоанн (с 10-го июня 1870 г.) епископ Алеутский.⁷²⁷

5-го сентября писал я в Кленово А.Б. Нейдгарт:

«Приношу вам мое усерднейшее поздравление с приближающимся днем вашего ангела.⁷²⁸ Молитвами и предстательством праведной Анны да сохранить, укрепит и ущедрит вас Своею милостью Господь на грядущее лето вашей жизни!

Скажите, пожалуйста, здоровы ли вы? В первых числах июля, пред отъездом моим в Ярославль, я писал вам, но ответа не получал. В конце того же месяца, или в первых числах августа, я послал вам поклон с Саввинским старцем вашим о. Филаретом: но и с тем более уже не видался, и потому я вовсе не имею никаких сведений о вас и о вашем пребывании в Кленове.

Что до меня, то я, по милости Божией и по вашим усердным молитвам, здоров и благополучен. Путешествие свое в Ярославль совершил очень приятно, хотя и не малые пришлось там понести труды. После трудов этих думал я отдохнуть в Москве; но вовсе не удалось: все время (а оно было не очень продолжительно, не более 3-х недель) прошло частью в трудах ученых на Троицком подворье⁷²⁹, частью в хлопотах и заботах по монастырю: надобно было производить разные торги, да переторжки на счет монастырских дач и угодий; а это – дела такого рода, к которым нет у меня ни навыка, ни охоты.

С 18-го августа я обретаюсь уже в Богоспасаемой Лавре, занимаюсь по-прежнему, в глубокой тишине, школьными делами.

Р.S. Видел я в своем монастыре вашего маленького клиента⁷³⁰; он порядочно поет, а читает очень хорошо. Если впредь вести себя будет исправно, не будет мною оставлен».

Ученые труды на Троицком подворье, о коих упомянуто в письме, заключались в том, что я помогал преосвящ. митрополиту в окончательной редакции нового русского перевода новозаветных книг св. Писания, которая была поручена его высокопреосвященству св. Синодом. Труд мой состоял в том, что я смотрел в греческий подлинник, тогда как владыка сличал новый перевод с прежним. В этом занятии мы проводили с ним часа по три сряду и больше.

14-го ч. писал мне из Москвы, по поручению обер-прокурора св. Синода, графа А.П. Толстого, советник Синод. типографии Александр Фед. Кирьяков⁷³¹:

«По поручению его сиятельства, графа Александра Петровича, честь имею отнестись к вашему высокопреподобию – с особенными делом, именно: студент Московской дух. академии г. Александров (вышедший теперь из этой академии) желает поступить в С.-Петербургскую академию. О сем писал его сиятельство, князь Сергий Николаевич⁷³² к графу. Князь, между прочими, написал, что г. Александров, якобы не пользуется хорошею репутацией в Московской дух. академии; и потому желали бы знать, что скажет о нем, Александрове, академия, и притом домашним образом, откровенно, чтобы по сему отзыву поступить с г. Александровым, т.е. принять ли его в академию, или ему в сем отказать.

Граф Ал. Петрович поручил мне конфиденциально написать о сем к вашему высокопреподобию и просит уведомления искреннего, чтобы закончить дело об Александрове.

Граф пробудет в Москве до 20-го числа. До сего времени ответ желал бы получить чрез меня».

Получив это письмо 15-го ч., я в тот же день и отвечал на него, без сомнения, в смысле, неблагоприятном для студента Александрова.

15-го ч. писала мне из Кленова Ан. Бор. Нейдгарт:

«Письмо ваше, почтеннейший о. архимандрит, порадовало меня на другой день ангела моего, вместе с письмом преосв. Леонида. Благодарю вас за столь приятное для меня воспоминание ваше, а вместе и удивляюсь, каким образом не получили вы письма моего, посланного к вам с Вифанским учеником, сыном покойного Кленовского священника? – По моему расчету, вы должны были получить его 2 или 3 числа текущего месяца, вместе с четками из кокосового ореха, присланными мне из чужих краев сыном моим. Вероятно, что-нибудь задержало ученика; но надеюсь, что теперь вы уже получили и то, и другое.

С начала лета была я больна и, кажется, писала вам об этом; потом, вот и в конце августа, чуть совершенно не лишилась ног; простуда ли была это, или какая другая причина, но несколько дней сряду, при ужасной боли, я едва могла тащить правую ногу, и боялась, что останусь навсегда недвижимою. Но, благодарение Богу! – Я теперь на ногах, хотя иногда и хожу с большим трудом

Когда-то мы увидимся с вами, батюшка о. Савва? А кань хотелось бы скорее с вами свидеться! Мне все кажется, что я скоро умру; смертная болезнь моя уже давно гнездится во мне, но одному Богу известен конец. Да вот что беда: грехов-то своих не оставляем мы; как будто жаль с ними расстаться! – А Бог-то все терпит и милует, ожидая обращения и покаяния, и болезни-то посылает для того, чтобы опомнились мы, чтобы взялись за рало спасения своего; а мы видим сучец в глаз ближнего, а в своем-то и бревна не чувствуем! – Господи, помоги нам!

Давно стара становлюсь я, батюшка о. Савва; стара телом, но право еще не духом, ни сердцем, ни душой! Божественная искра не стареет; но бренная, вещественная оболочка отживает уже время свое.

У нас в Кленове, как вероятно и у вас в Лавре, угрюма становится природа. Плачут облака ее и день, и ночь, а живительная сила ее исчезает приметным образом. Поля и леса не красуются уже летнею, грациозною одеждою своею; они утратили всю прелесть свою, – и природа мертвеет и постепенно умирает. Умирает она, чтобы воскреснуть и снова воспрянуть будущею весною, столь же роскошною, прелестною и очаровательною, как и прежде: – и в этом не служит ли она прообразом и нашей жизни, и будущего воскресения? И нашей жизни весна, полна надежд, очарований, жажды наслаждений и живительной силы: летом зреют невещественные плоды сердца, души и разума, – собираемые и оценяемые, осенью, – горьким опытом жизни, а потом, мало-помалу, как и в природе, утрачиваем мы зеленые листы мiрских надежд своих, блекнуть радужные цветы воображения; как дым исчезают прозрачные, золотистые облачка поэтического вдохновения; пасмурно становится на душе, как и на небе: застывает кровь, как и земля покрытая снегом; всюду зима, холодная зима, быстро влекущая нас к открытому гробу! И умираем мы, как и природа умирает зимою: но воскресение наше не прекраснее ли, не величественнее ли ее воскресения? Она снова облекается в тленную, вещественную красоту свою, а мы – в нетленную, духовную красоту зрака Божия: она – ликует, и скоро снова умирает: а мы, вечно ликовать будем в обителях небесных, если в временной жизни этой, будем следовать за Христом, и покоряться Божественному закону Его. Вот такого-то воскресения желаю и вам, и себе, почтенный мой о. ректор.

Заболталась я с вами, а вот пора уж и кончить письмо. Еще раз благодарю вас за ваши милости к моему, как вы называете, молодому клиенту: отдаю его в ваше покровительство, будучи уверена, что вы будете благодетелем его.

Если Богу будет угодно, то думаю я переехать в Москву в конце месяца сего; в деревне уже становится и скучно и холодно. Прощайте, мой добрый и почтенный о. Савва, благословите меня, молитесь за меня и будьте всегда уверены в искренней преданности моей».

18-го ч. писал я в Кленово Анне Б. Нейдгарт:

«Спешу принести вам мою усерднейшую благодарность за прекрасные заморские четки: они и красивы, и прочны, т.е. никогда не потеряют своего вида. Первое употребление их я сделал с молитвою о вас и ваших присных.

Может быть, и даже очень вероятно, что вы пришли в недоумение, когда в последнем письме моем к вам от 5-го сентября не встретили ни уведомления о получении четок, ни благодарности за этот дар. Но я должен объяснить вам, что дар этот мною получен не далее, как вчера (17-го числа). Ученик, доставивший мне ваше письмо от 26-го минувшего августа и четки, в оправдание свое сказал мне, что он приходил 4-го числа, но не застал меня дома: очень может быть…

Почему не преосвященный Леонид, а Леонтий отправлен в Париж, причина этого очень простая. Все наши заграничные при посольствах церкви причислены к епархии С.-Петербургской: посему и естественно было отправить для освящения Парижского храма викария С.-Петербургской, а не Московской, или другой какой-либо митрополии. Иначе можно было возбудить за границей неблагоприятные толки.

Итак, успокойтесь и за преосвященного, и за меня… Но преосвященный наш, как слышно, в настоящее время, отправился, для освящения храма, вместо Парижа, в Коломну⁷³³, а я сижу себе преспокойно дома, в своей тихой келлии, за своими мирными занятиями.

Очень неприятно слышать о вашей болезни: – да укрепит вас Господь!».

В 6-м томе Православного Обозрения (1861 г. сентябрь, стр. 141–146) напечатано любопытное письмо в редакции графа Де-ла-фит – де-Пелляпорк «об освящении русской церкви в Париже».

30-го же числа писал мне из Москвы ректор семинарии, архим. Игнатий:

«Праздник препод. Саввы Вишерского переносит меня в Сергиеву Лавру и побуждает принести вашему выоокопреподобию усерднейшее братское поздравление со днем ангела. Прошу принять поздравление и от Московской семинарии.

Накануне своего отъезда граф Александр Петрович⁷³⁴ поручил мне написать к отцу Порфирию⁷³⁵, не пожелает ли он и в сию зиму отправиться в теплый благорастворенный климат, – например, на остров Корфу, где почивают мощи преп. Спиридона Тримифунтского. Если пожелает, то, кроме временного отпуска, приличное содержание дано будет от графа, который уже и со владыкою говорил о сем.

Помяните в молитвах имя новопреставленной графини Евдокии (Максимовны Толстой), которая на днях умерщвлена в своем доме.

На имеющее открыться место Световидова⁷³⁶, граф, с согласия святителя, обещал назначить Амфиана Лебедева⁷³⁷ и велел ему представить немедленно прошение. Кажется, Лебедев служил при вас в семинарии, потом были в Херсонской семинарии и за границею для поправления своего расстроенного здоровья, а по возвращении оттуда прежде всего являлся к святителю и просил у него места.

Испрашивая ваших молитв, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть покорнейшим слугою вашим"…

Скажу здесь несколько слов о графине Евдокии Максимовне Толстой и об обстоятельствах, предшествовавших ее трагической смерти.

Евдокия Максимовна, происходя из цыганского племени, в юности своей отличалась красотою и, по всей вероятности, искусством в пении. Этими качествами она так пленила молодого графа Толстого, известного в обществе под именем американца, что он на ней женился. Но так как недостатки ее образования и воспитания были слишком для всех очевидны, то он отправили ее года на 3 в деревню и здесь приставил к ней гувернанток: однако ж и после этой меры ее цыганская натура сквозила во всех ее словах и действиях. Особенно ее пылкий характер обнаруживался в отношении к ее прислуге. Когда, овдовевши, она жила в Москве, у нее почти каждую неделю сменялась прислуга.

Я знал графиню уже вдовою. Отличаясь набожностью, она очень любила знакомиться с архиереями и архимандритами; она познакомилась и со мною, когда я был еще на должности ризничего.

25-го сентября 1861 г., в день пр. Сергия, после литургии в Троицком соборе Сергиевой лавры, я неожиданно встретил знакомую графиню в покоях митрополита, а вечером, пред всенощной, на 26-е число, она посетила меня и, напившись у меня чаю, простилась со мною, предполагая на другой день утром отправиться в Москву. Между тем, на следующий день, 27-го числа, часов в 8 утра явится ко мне ее слуга и объяснив мне, что графиня, разгневавшись на него за то, что он не приготовил для нее заблаговременно извозчика, чтобы ехать к ранней обедне, оставила его в Посаде, а сама отправилась в Москву, – спрашивал моего совета, что ему делать, и при этом сказал, что он хочет идти к митрополиту с жалобою на графиню. Разъяснив ему всю нелепость его намерения, я дал ему 50 коп. на дорогу и отпустил его. Чрез два или три дня с ужасом слышу, что графиня Толстая найдена в постели зарезанною, а все драгоценности ее похищены. Оказалось, впоследствии что слуга ее, оставленный ею в Сергиевом посаде, возвратившись в Москву в раздраженном состоянии и подговоривши горничную служанку, решился напасть на нее ночью с ножом в руке и воспользоваться ее имуществом. Но убийца не долго пользовался похищенными сокровищами. Отправившись в ту же ночь со своею соучастницею, в наемной карете, по Тульскому тракту, они оба начали, сидя в карете, разбирать похищенные вещи и, видя между разными мелочами визитные карточки убитой графини, выкидывали их за окно, как вещи для них ненужные. Между тем, навстречу им, по тому же тракту, ехала в Москву какая-то помещица – родственница тогдашнего Московского обер-полицеймейстера. Видя выбрасываемые из кареты какие-то бумажки, она приказала своему слуге поднять нисколько бумажек и показать ей: оказались карточки с именем неизвестной ей графини Толстой. По приезде же в Москву, ей тотчас объяснили, кто эта графиня Толстая, и представленная ею обер-полицеймейстеру карточка дала ему в руки нить к отысканию убийц. Отправлены были по указанному направлению телеграммы к губернаторам. По этим телеграммам убийцы схвачены были, если не ошибаюсь, в пределах Черниговской губернии и представлены в Москву, где их ожидал суд и должное возмездие!

Такова история трагической кончины импровизированной графини Евдокии Максимовны Толстой!

В конце августа высокопр. митрополит, получив от исправлявшего должность обер-прокурора св. Синода, князя С.Н. Урусова, на греческом языке книгу, под заглавием: «Догматическое изложение учения Англиканской церкви»⁷³⁸ передал оную, на просмотр и заключение, академическому правлению. Правление поручило разобрать книгу бакалавру церковной археологии и греч. яз. М.И. Сабурову⁷³⁹, который представил о ней свой отзыв. Согласившись с заключением Сабурова, академическое правление представило оное на благоусмотрение владыке, который, одобрив это заключение, возвратил книгу и разбор князю Урусову при следующем письме от 30-го сентября:

«Сиятельнейший князь,

милостивый государь!

Согласно с требованием вашего сиятельства от 21 августа, № 4672, Догматическое изложение учения Англиканской церкви на греческом языке поручал я Московской дух. академии просмотреть и извлечь из него краткое содержание с указанием тех мест, которые в особенности враждебны православному учению. Академическое правление 29 сентября представило мне разбор означенной книги, сделанный бакалавром Сабуровым. Академическое правление соглашается с окончательным заключением бакалавра Сабурова.

Соглашаюсь и я.

Англиканский епископ корчемствует истиною, рассчитывая на невежество греков. Например, он рассуждает сам с собою так: если сказать, что мы отвергаем седьмой вселенский собор и иконопочитание, то греки тотчас отвергнут книгу и нас. Итак, скажем, что принимаем четыре вселенских собора и прочие согласные с ними: в сем случае греки могут подумать, что мы и все их соборы принимаем, и могут быть пойманы на сию уду. Таким образом, книгою сею доказываются не догматы англиканские, но только хитрость писателя.

Разбор книги и самую книгу при сем препровождая, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть и пр."…

1-е октября – день открытия Московской дух. академии – академический праздник. В этот день после литургии и молебна ежегодно совершается в академической зале торжественный акт, на котором лучшим студентам раздаются награды, преимущественно книгами. Затем в ректорских покоях учреждается праздничная трапеза, к которой приглашаются, кроме служащих при академии высшие Лаврские и Вифанские семинарские власти.

В тот же день писал я в Москву ректору семинарии, архимандриту Игнатию:

«Спешу ответствовать на ваше братское приветствие моею усердною благодарностью. Такую же благодарность прошу передал от меня и вашей братии семинарской.

Горькая и напрасная смерть доброй графини Евдокии Максимовны произвела на меня тем более сильное впечатление, что назад тому несколько дней она была у меня, и беседовала со мною очень весело. Да помилует ее Господь!

Очень жаль, что вы не исполняли своего намерения – посетить обитель преподобного Сергия».

17-го ч. писал мне профессор академии прот. А.В. Горский записку следующего содержания:

«Препровождаю к вам первую половину статьи «О влиянии христианства на языческое общество»⁷⁴⁰ и прошу покорнейше благоволить прочитать ее и обсудить.

После переписки, я еще не успел прочитать ее, может быть, найдутся и описки.

Остальная половина приготовляется вскоре.

При сем возвращаю вам английский молитвослов и уплаченный вами за Миклошича 9 р.с.».

19-го ч. писала мне из Москвы А.В. Нейдгарт:

«Дней пять тому назад, получила я письмо ваше от 8-го числа сего месяца, почтеннейший о. ректор, а вместе с ним и просфору, и книгу, – все, доставленное мне вашим о. казначеем⁷⁴¹, и за все, очень и очень благодарю вас.

Книгу вашу еще не успела прочитать, потому что уже начала читать творения Макария Египетского, издаваемые вашею дух. академией, и тогда мне пришла мысль, что ректор академии этой, получая такие переводные и столь душеспасительные книги, несколькими экземплярами вдруг весьма бы порадовал меня, если бы не поскупился поделиться со мною одним экземпляром подобных книг. Но о. ректор скуп на книги, подумала я, и бережет их для подарков преосв. Леониду, а обо мне, незаметной и ничтожной, и не подумает. Пусть же знает он, по крайней мере, что я бы дорого оценила это внимание его.

Бы спрашиваете у меня новостей Московских: кроме плачевных, не знаю никаких. Бунтуют студенты, и их ловят, хватают и сажают по частным домам. Перехватали до 3-х сот, но вскоре большую часть выпустили; были, как говорят, и смертные случаи; один или два из них умерли, а также и студент князь Крапоткин дня через два умер; и говорили было, что в день похорон его студенты сделают демонстрацию, но, кажется, обошлось без этого. Говорят, что под всем этим таился еще больший заговор, где Поляки играют, будто бы, главную роль, и тут идет речь о жизни Государя.

Третьего дня Государь Император обедал в Кремлевском дворце, в 11 часов вечера, проездом в Петербург, и был весел. Сказывали мне, что он холодно обошелся с Тучковым.⁷⁴²

Много, МНОГО недовольных во всех сословиях, и говорят, что большая часть членов Государственного совета подписали прошение о конституции. Дай Бог, чтобы Государь даровал ее благовременнее Австрии, которая слишком запоздала. Крестьяне все недовольны, и после отъезда моего из Кленова, сюда пришла ко мне весть, будто бы бывшие мои крестьяне поговаривали, что ожидают только из Москвы весточку, чтобы идти на Москву. Таких новостей в Москве, вероятно, много, но я, живя в закоулке своем, мало, что слышу.

Если кто у вас в Лавре получает вновь издаваемый в Петербурге журнал, под заглавием: Дух христианина, то прочитайте в первой вышедшей книге сентября месяца письмо протоиерея Полисадова⁷⁴³, о путешествии преосв. Леонтия в Париж, об освящении там нашей православной церкви, и об описаниях и отзывах католического аббата Гете⁷⁴⁴, этого торжества и прекрасной панегирики его нашему православию. Любопытно и утешительно читать его отзывы о почете, который имела в Париже наша духовная миссия. Митрополит⁷⁴⁵, кажется, весьма доволен этим иностранным приемом и, между прочим, еще сказал мне, что он недавно получил из Англии письмо от английского священника, который обратился к православию, и просит утвердить его в звании православного священника.

При посредства вашего о. казначея, посылаю вам кое-что из моего деревенского хозяйства, прося батюшку о. Савву, кушать это в мое воспоминание.

Когда увидите о. архим. Порфирия⁷⁴⁶, спросите его от меня, кушает ли он ячменный кисель с молоком? – Ему это будет полезно.

Прощайте, почтенный ректор, помолитесь, благословите и не забывайте от души преданную вам…

Пред отъездом моим из Кленова я получила известие, что единственная сестра моя умерла, и я весьма огорчена этим. – Все горе да горе! Письма же вашего от 18-го сентября не получила».

20-го ч. получил я из Москвы от преосв. Леонида краткое письмо, в котором он писал мне:

«Мои мнихи возжелали поклониться преподобному Сергию и преп. Мефодию Песношскому. Мне стало жалко не воспользоваться этим случаем и, оставив в гостиной посетителей, я пишу эти строки. Во-первых, прошу простить меня в том, что не поздравил вас письменно с ангелом, хотя заочно и тогда, и часто, часто вас приветствую и с вами беседую. Во-вторых, сейчас был в Петровском на экзамене, и Московские оказались лучше Вифанских гораздо: это, в утешение вам, – ваши труды. Простите. Христос с вами, а мне испросите помощь преподобного, а если будет пустой вечер, наполните его посланием к преданнейшему"…

Экзамен в Петровском, (т.е. в монастыре), о котором пишет преосвященный, был по следующему случаю: в Москве заведен был для окончивших курс семинарии, так называемый, приготовительный к священству класс. Здесь преподавались, или точнее сказать, повторялись те из богословских наук, которые имели ближайшее отношение к пастырскому служению. Курс был годичный. При окончании года обыкновенно производил испытание кандидатов в священство преосвященный викарий. Когда я был Московским викарием, случалось и мне бывать при этих испытаниях. Приготовительный класс этот помещался сначала в одной из бывших училищных зал в Высокопетровском монастыре, а затем, когда эти залы были заняты епархиальною библиотекою, переведен был в Чудов монастырь. В настоящее время этот класс более не существует.

На изложенное пред сим письмо преосвященного Леонтия я отвечал 23-го числа:

«Неожиданное письмо вашего преосвященства крайне порадовало меня: усерднейше благодарю вас за сие утешение.

Но меня простите Бога ради, что я не пишу к вам: частью и не о чем писать, частью и некогда, а главным образом вот почему не решаюсь без особенной нужды писать к вашему преосвященству (извините, буду говорить вам сущую правду). Ведь согласитесь сами: когда мы пишем к другим, разумеется, по официи, желаем, чтобы и нам отвечали тем же. Но могу ли я, в этом случае, рассчитывать на вашу взаимность при ваших занятиях, при ваших частых служениях, и особенно при ваших отношениях к обществу? Вы сами изволите писать, что для того, чтобы написать ко мне несколько строк, вам нужно было оставить в гостиной посетителей; а ведь эти посетители, как мне не безызвестно, у вашего преосвященства каждый: день с утра до вечера. Поэтому я и рассуждаю так: чтоб не налагать на его преосвященство лишней заботы и лишней обязанности делать ответы на мои письма, не лучше ли все, что случается мне видеть, или слышать, или испытывать в жизни особенного, – все это слагать в сердце и при личном свидании, излить пред ним в откровенной, искренней беседе? Вот истинная причина моего молчания пред вами! А ведь как под час хотелось бы о многом побеседовать с вашим преосвященством! Правда, есть с кем побеседовать и здесь: но эти беседы имеют свой, особенный характер, и в них всегда чего-то не достает в сравнении с нашими Московскими взаимными беседами.

Впрочем, по желанию вашего преосвященства, спешу отозваться на ваше обязательное письмо хотя несколькими строками. Но что скажу вам особенного? В моей келейной жизни нового решительно ничего; она идет, как заведенная машина: вам не безызвестна моя регулярность. Все время, с малыми исключениями, поглощается у меня школьными занятиями; читаю много и дельного, и недельного, т.е. не относящегося к главному моему занятию. На днях я с любопытством начал читать присланную мне из Археологического общества, в числе других изданий, биографию вашего старого друга И.С. Савельева, где не раз встречается имя какого-то Л.В. Краснопевкова⁷⁴⁷; а на сих днях мне прислали из Москвы еще более интересную для меня жизнь графа Сперанского.⁷⁴⁸ Пишу пока еще мало; в настоящее время сочиняю, между прочим, отчет по ревизии. Вот и вся история моей келейной деятельности.

Отношения мои к окружающему меня обществу, по милости Божией, остаются по-прежнему мирные и добрые. Юноши наши, слава Богу, не выходят пока из границ благопристойности, в которые они, с помощью Божией, в последнее время мало-помалу поставлены. Я очень рад, что история, случившаяся в Питерской академии, имела такой исход: в противном случае, можно было бы опасаться не малых неприятностей и в прочих академиях, тем более, что такие поводы к подобным историям существуют везде. Видно, ныне уже не всякое лыко в строку; лишь бы не было вельблюдов, а о комарах нечего много толковать.

Ваше преосвященство очень много обязали бы меня, если бы благоволили сообщить мне конфиденциально, не доходят ли до вашего слуха какие-либо неблагоприятные толки о нашем муравейнике. Ведь Москва часто знает больше о нас, чем мы о себе.

А у вас-то, у вас перед окнами что совершается! О tempora, о mores! – Вот к чему приводят знаменитые современные идеи и препрославленная цивилизация!…

А история с Евдокией-то Максимовной!⁷⁴⁹ о ужас! Бедная Евдокия Максимовна! Да помилует ее Господь Бог! – Говорят, в Москве и еще нечто подобное на днях совершилось над какою-то купчихой?

А как здоровье вашего преосвященства и ваших родных?».

20-го числа писал мне из Москвы ректор семинарии, о. Игнатий:

«Усердно благодарю вас за письмо. От о. Моисея⁷⁵⁰ узнал я, что во всем Петербургском округе классы начинаются в половине 9-го часа и оканчиваются в половине 2-го. Если бы вы приняли на себя труд устроить так во всем Московском округе: тогда сделали бы великое благодеяние и заслужили благодарность и учащих, и учащихся.

То, что писали в газетах о делах университетских, – говорят, слишком смягчено в сравнении с тем, что было.

Дела польские идут дурно. Ламберт⁷⁵¹, получив кровохаркание от тамошних неприятностей, оставил управление. Сухозанет⁷⁵², возвратившись из-за границы, временно вступил в управление. Наместником теперь назначен туда Лидерс⁷⁵³, которому дано две недели, чтобы собраться туда. Губернатор Варшавский застрелился, хотя и не успел совсем лишить себя жизни. Потапова⁷⁵⁴ ранили, помощника его – полицеймейстера убили. – О сем я узнал сейчас и поспешаю вас уведомить.

Вероятно, вам уже известно, что в Петербургской академии из старшего курса уволено недавно 6 студентов и в три дня велено было им оставить академию. Трое уволены, как говорят, без поведения. Увольнение было последствием непослушания их не только распоряжениям о. ректора, но и владыки Исидора, который письменно приказал им ходить на Греческий язык поди опасением исключения из академии. Письма студентов тамошних все читаются. Писали даже, что никому из старших студентов не дадут степени магистра.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть покорнейшими слугою и сомолитвенником архимандрит Игнатий».

29-го ч. снова писал мне из Москвы ректор семинарии, архим. Игнатий:

«Если святитель еще прежде не соглашался с сокращением двухчасовых уроков, то, по всей вероятности, не согласится и теперь, подобно тому, как не согласился на раннее, сравнительно с нынешними, начатие вакациального времени.

На нынешний день я приглашал святителя в семинарскую церковь, но он уже дал обещание освящать церковь Успения на Могильцах, где и я был в служении вместе с общим нашим старцем Сергием Ивановичем⁷⁵⁵ и о вас воспоминали. Ипполит Михайлович⁷⁵⁶ говорил очень хорошую проповедь, в которой обличал не заботящихся об украшении храмов и особенно осуждающей такое украшение. Проповедь отчасти была направлена против известной статьи «о Замоскворечье», помещенной в Нашем Времени.

В журнале Воспитание появляются резкие статьи о воспитании в духовных училищах. В № последнем нещадно обличаются низшие дух. училища, затем обличительный ряд статей о семинариях и даже академиях. Святитель читал эти статьи и вероятно потребует у меня и дальнейших.

С совершенными почтением и братскою преданностью имею честь быть усерднейшими слугою и недостойным богомольцем а. Игнатий».

2-го ноября писал я в Москву А.Б. Нейдгарт:

«Многосодержательное и интересное письмо ваше от 19-го минувшего октября, и при нем разные приложения по части домашней (а не политической) экономии, имел я удовольствие получить 30 числа. За все сие приношу вам усерднейшую благодарность.

На ваше письмо буду отвечать по пунктам:

1) Вы напрасно изволите думать, будто я, по праву редакторства, имею у себя по нескольку экземпляров всех, когда-либо изданных нашею академией, отеческих творений. Нет, мне принадлежит такое право только на те творения, которые изданы уже по вступлении моем в должность ректора академии. Первая, изданная при мне книга, – это 6-я часть творений Ефрема Сирина; и я, как скоро получил определенное на мою долю количество экземпляров этой книги, долгом почел немедленно представить один экземпляр вашему высокопревосходительству. Что же касается до творений Макария Египетского, то я имею у себя только один экземпляр этих творений, не помню, купленный мною, или подаренный мне в свое время кем-либо из давних членов Редакционного комитета. Если не будет поздно, то покорнейше прошу принять от меня две, вышедшие уже за текущий год книжки нашего журнала; следующие за ними будут доставлены вам в свое время. Впрочем, о сем предмете я надеюсь объясниться с вами при личном свидании.

2) Известия ваши о Московских происшествиях и толках, признаюсь, не весьма утешительны. Об университетских волнениях я имел, правда, подробные сведения из других источников; но о прочем, что вы пишете мне, я ничего не слыхал. После тысячелетнего существования государства, как-то странно и страшно представить инаковый образ его бытия.

3) С любопытством и душевным утешением прочитал я в Духе Христианина указанные вами письма прот. Полисадова об освящении Парижской церкви. Впрочем, об этом событии я много читал и в других журналах и газетах. Дай Бог, чтоб пребывание в Париже православного архиерея и его священнослужение оставило в сердцах легкомысленных парижан не мимолетное впечатление, а более глубокие следы.

4) о. Порфирию⁷⁵⁷ напомнил я о вашем совете относительно ячменного киселя. Он пользуется этою пищей и благодарит вас за добрый совет. Не знаю, эта ли пища, или другое чтό помогает ему; только наш болящий начинает как будто укрепляться. Я вчера был у него и порадовался о нем.

Кажется, ничего я не оставил без ответа в вашем письме. Но что в свою очередь скажу вами от себя и о себе? У меня нового ровно ничего нет; живу, по милости Божией, мирно и тихо, как и доселе жил; дела мои текут своими чередом. Уединением своим я совершенно доволен. Тогда, как прежде я не имел свободного времени прочитывать даже газету, теперь беспрепятственно, с утра до вечера, наслаждаюсь чтением всяких газет и журналов, преимущественно, впрочем, духовных. Между прочим, на днях прочитал я Жизнь графа Сперанского⁷⁵⁸: кажется, во всю жизнь не читал я ничего из светской литературы более интересного и с большими увлечением».

На другой день отвечала мне достопочтенная Анна Борисовна:

«Часа два тому назад, получила я и письмо ваше, и прекрасным книги, присланным мне вами, мой почтенный о. ректор. За то и другое, ну право, не сумею возблагодарить вас мертвою буквою!!…

Мертвая буква никогда не выразить, не передаст того, что ощущает сердце. Всемiрный язык, посредством которого Скифы и Галлы, Скандинавы и Готентоты, Европейцы и дикари отдаленных стран и островов понимают друг друга, это–языки взора, языки чувства, управляющего телодвижениями, языки живой, красноречивый, в одно мгновение передающий то, чего не выскажут весьма слабо и целые листы написанной буквы. Вот этими-то языком хотелось бы мне поблагодарить вас, мой добрейший о. Caввa, за ваше столь приятное для меня письмо, и за отличные и поучительные книги, которыми вы наделили меня. Книги, которых я сперва не берегла, охотно поделяясь ими, теперь составляют все утешение мое; читаешь их и назидаешься, и воздохнешь ко Господу! О, если бы чаще воздыхали мы ко Господу! А Он, всеблагий, того только и ожидает, чтобы помиловать нас, вразумить, утешить и помочь!

Вчера я уже перелистывала книги ваши, и вскоре надеюсь с наслаждением прочитать их. Еще прошлого года мне подарил преосв. Леонид отдельное жизнеописание св. Григория Нисского, чрез которое я несколько уже ознакомилась с ним.

Воскресенье, вечером.

Здесь в Москве, не так как в деревне, здесь все мешают мне писать, и я принуждена все делать урывками. Вчера утром опять не успела кончить письма, а вечером была у всенощной. Видела пред службою преосвящ. Леонида, которому, слава Богу, лучше. Он опять страдал ногою, и долго не мог принимать нас, а поэтому случаю А.Н. Муравьев и сказал ему, что он от себя дам отталкивает ногою.

Вы пишете мне, что имеете много времени для чтения всевозможных журналов. Поэтому, вот и посылаю вам несколько номеров заморских русских журналов, которые сперва пожелал просмотреть владыка⁷⁵⁹, потом преосв. Леонид, а потом и о. Игнатий и Никодим. Сын мой привез их из чужих краев (не выдавайте же его); и вот я ознакомливаю с ними все духовные лица, желающие иметь о них некоторое понятие, и вам тоже предлагаю, весьма секретно, чтение это. Прочитав их, перешлите их ко мне чрез монастырь ваш.

Прощайте, батюшка о. Савва; помолитесь за меня грешную; не забывайте меня и благословите мысленно от всего сердца преданную вам…

Пожалуйста, скажите от меня о. Порфирию, что я только что познакомилась с ним, и уже сроднилась с ним живейшим участием; и поэтому, мне весьма приятно было уведомление ваше, что ему как будто лучше. Авось, авось мой ячменный кисель подкрепит его силы. Вы не можете себе представить, как я этого желаю!».

4-го числа писал мне из Москвы преосвящ. Леонид:

«Ту минуту, как получил от вашего высокопреподобия письмо, начал я и ответ; но во множестве бумаг, которыми был больной завален, оно утратилось. Теперь, если успею послать с келейным моим юношей, пишу хоть немного, но из немногого вы многое сделаете, если помолитесь о мне грешном и юноше, о котором стόит помолиться, и которому нужна молитва.

…Входит Андрей Николаевич⁷⁶⁰ и велит писать, что дорога испугала и не едет в Лавру: вам кланяется и просит о. наместнику⁷⁶¹ сказать, что твердое намерение его быть в Лавре не исполняется, по краткости времени и дурному времени; также о. прот. Александру Васильевичу⁷⁶², Петру Симоновичу⁷⁶³; разумеется, и я всех их от сердца приветствую и со старцем – Петром Спиридоновичем⁷⁶⁴ и о. архим. Порфирия».⁷⁶⁵

Юноша, о котором просит молитв преосвященный, – это его питомец молодой князь Мстислав Голицын, о котором уже упоминалось выше.

20-го ч. писал я профессору Московской дух. академии А.В. Горскому:

Ваше высокоблагословение,

достопочтеннейший

Александр Васильевич!

По данному слову спешу написать вам несколько слов о себе. Ни одно из наших предположений не оправдалось. Моя поездка не произведет никаких перемен или движений в академии. Все дело в том, что владыке угодно сделать мне некоторое поручение, о котором, впрочем, не лесть есть глаголати.

С благословения владыки, я пробуду в Москве до четверга: в этот день оказался у меня в обители придельный праздник. Ждите меня в этот день поздно вечером, а вернее в пятницу к обеду.

Подробности моего здесь пребывания отлагаю до личного с вами свидания.

Р.S. Академической братии усердно кланяюсь».

1-е декабря, между прочим, день памяти праведного Филарета – вместе с тем и день тезоименитства преосвящ. митрополита Филарета. Московская дух. академия издавна имела обычай к этому нарочитому дню посылать высокому имениннику письменное поздравление. Не был забыт и в настоящем, 1861 году, этот добрый обычай. Вот в каких выражениях было составлено и послано нами приветствие нашему милостивому архипастырю:

«Высокопреосвященнейший владыко, милостивейший архипастырь и отец!

Владыка жизни, времена и лета в своей власти положивый, отверзает пред тобою врата нового лета твоего, – и мы благодарным сердцем повергаемся пред престолом Господа, тебе и чрез тебя нам благодеющего.

Благодарно исповедуем судьбы промысла Божия, неусыпно бодрствующего над тобою. Десница Всевышнего хранит и благословляет тебя, прилагая дни на дни твоей жизни, в старости маститой⁷⁶⁶ укрепляя твои силы к подъятию трудов великого твоего служения, наипаче же обновляя и возвышая дух твой обильными дарованиями благодати.

Благодарно исповедуем благодеяния Божии, и на нас чрез тебя изливаемые. Пастыреначальник Господь в тебе даровал нам светильник горящий и светящий. Поставленный на свещнике церкви великой, ты горишь огнем ревности о благе и спасении всех чад твоей обширной паствы, дальних и ближних и священным горением твоего духа возгреваешь любовь к добру и в наших хладных душах; светишь ты светом святой истины и благих дел, лучезарно сияющих в твоем мудром слове и высокой жизни, и свет сей яснее озаряет пред нами пути веры и деятельности; при его озарении для нас менее опасностей совратиться на пути стропотные и неправые.

Заповедал некогда Господь народу своему, да горит светильник всегда в скинии свидения, и с особенною заботливостью повелел наблюдать, чтобы горел он от вечера до утра. Не тайну ли глаголет закон? Свет в святилище и тогда, когда все покрыто мраком. Свет духовный никогда не должен угасать в святилище. Да горит же выну пред Господем светильник наш и да озаряет нам стезю в тот храм, идеже светильник есть Агнец! С теплою молитвою и всегда, а наипаче ныне обращаются сердца наши к Пастыреначальнику и Светодателю, да не оскудевает елей в светильнике твоей, архипастырь наш, жизни, да горит еще долго огнь твоей ревности и молитвы о благе церкви и мiра, да озаряет нас свет твоей веры и жизни, особенно потребный в настоящее трудное время всюду разливающегося мрака и всюду колеблющегося порядка.

Вашего высокопреосвященства, милостивейшего архипастыря и отца, нижайшие послушники"…

(Далее следовали подписи всех служащих при академии).

Между тем, в Лавре ежегодно совершалось в этот день торжественными образом церковное торжество. Соборне совершалась литургия и после нее молебен праведному Филарету, а за тем был соборный стол, к которому приглашалась и академическая братия; вечером же в этот день обыкновенно приглашаемы были на чай и десерт лаврские старцы к ректору академии.

В ответ на наше приветствие владыка изволил писать мне от 3-го числа:

«Отцу ректору академии и сподвижникам на поприще духовного просвещения от Господа благословение, совет и мир.

Благодарю за слово утешения в день моего ангела. Утешает меня не слово, украшающее меня, тогда как знаю, как далеко мое действование не достигнет должного и желаемого, – но слово сочувствия.

Приятно мне думать, что в долгое служение мое, прилагая отеческое попечение, чтобы Академия всегда сохраняла дух, свойственный духовному учреждению, – то же расположение и в том же направлении согласное действование начальствующих и наставников я встречал и встречаю.

Господь да сохранить, – и вы, и наставляемые вами, сохраните мне сие утешение, не ради меня, но ради блага святой церкви».

4-го ч. писал мне из Москвы, куда отправлялся по своим ученым делам, профессор академии, протоиерей Алекс. Вас. Горский:

«Пишу вам из укромного приюта вашего⁷⁶⁷, который, благодаря вашим попечительным распоряжениям, не смотря на поздний час ночи, скоро открыл мне свои двери, согрел и успокоил пришельца, как самого хозяина. Путь мой был благополучен, хотя и не спешен: я приехал уже за полночь, и потому имел нужду в покое; простите, поленился служить, хотя о. казначей и предлагал мне.

Вчера, отслушав в обители литургию, я отправился на Троицкое подворье, где служил сам святитель, который с понедельника, говорят, никого не принимал. Я застал его еще отдыхающим после служения: потому должен был несколько подождать, – да и прождал на подворье до четверти девятого. Видно, и предшествовавшее уединение, и нужда дела превозмогли над всем, и он, не щадя себя, просидел столько времени за чтением перевода св. Писания.⁷⁶⁸

Встретил меня святитель вопросом: «что же так рано? ведь ты на освящение храма приехал?» – Я невольно улыбнулся при этом вопросе, как будто и можно было по одной этой причине приехать из Лавры, оставив должность проч. Я объяснил официальную причину, и владыка после сказал мне, что, кажется, еще не готов список книги, которые должны оставаться при Синодальной библиотеке. Впрочем, когда я представил святителю, что мы просим не всех книг, но только по экземпляру из тех, которых в Типографской библиотеке по два и более; следов., Синодальный экземпляр может остаться, если мы и возьмем свой: то владыка согласился, что в этом более задержки не будет.⁷⁶⁹

Видел у святителя придуманную в канцелярии и типографии св. Синода грамату «на благословения», раздаваемые св. Синодом за известные пожертвования и другие услуги для церкви. Это – разукрашенный бордюрами лист, за подписом Новгородского митрополита. Святитель наш сильно негодует на это изобретение канцелярского досужества, и по этому случаю рассказал анекдот об Иване Головачеве, о котором после.

Судя по этому началу моих дел надобно полагать, что я должен буду пробыть начинающуюся неделю».

5-го же ч. писал я профессору Московской дух. академии А.В. Горскому:

«Ваше высокоблагословение,

достопочтеннейший

Александр Васильевич!

За письмо ваше душевно вас благодарю.

Указ из Синодальной конторы с требованием списка книг мы действительно получили; но до вашего возвращения мы не можем исполнить этого требования: у нас под руками нет никакой копии. Нельзя ли вам самим снять копию с имеющегося у вас списка и представить ее в контору⁷⁷⁰, а мы бы прислали только донесение с препровождением якобы списка?

Препровождаю к вам мое слово на Николин день для четвертой книжки.⁷⁷¹

Статья Сергея Константиновича о Троицкой семинарии⁷⁷² мною прочитана, но не до конца. На счет ее мне пришло на мысль, не следует ли предварительно показать ее владыке с тем, разумеется, чтобы он поскорее нам возвратили ее. Впрочем, об этом подробнее напишет вам сам Сергей Константинович.

Сегодня я получил от святителя благодарное послание за наше приветствие его со днем ангела.

Нового у нас ничего; все, по милости Божией, благополучно».

6-го ч. писал мне все еще остававшийся в Москве протоиерей А.В. Горский:

«Приступил я к работам в Типографской библиотеке.

То, что думал я возложить на других, приходится исполнять самому, частью по неисправности каталога, частью по столкновениям с некоторыми личностями, которыми может быть неприятно это дело.⁷⁷³

Список книг, отчисленных для нашей библиотеки, конторе, кажется, вовсе не нужен, равно как (для хода моего дела, потому что в типографию прислан из Хозяйственного управления⁷⁷⁴ свой список, по которому она, имея начальственное предписание, и без конторы Синодальной, может мне отпустить, что назначено. Но так как требование уже сделано и указ не должен оставаться без ответа: то можно будет последовать вашему совету, а именно снять копию со списка и отослать в контору. Может быть эта операция окончится и несколько позднее моих работ в типографии; но это ничего не значит. Дело мое может кончиться и без указа конторы.

Но вот еще обстоятельство. Мы составляли свой список по переписи дублетов. А в Синодальной типографии довольно и таких книги, которые находятся в одном экземпляре, а между тем, по смыслу принятых правил, как небогослужебные, они не должны оставаться при Синодальной библиотеке, но должны перейти в Публичную библиотеку. А и нам бы они очень пригодились. Сегодня я докладывал владыке о них. Владыка сначала заметил, почему же это не сделано ранее; когда же я объяснил, что у нас под руками были только списки дублетов: то приказал повести дело чрез Правление академии. По простой записке, сказал он, я не могу ничего сделать. Итак, составив дополнительный список этих книг, и показав его владыке, я может быть пришлю его к вам, при моей записке в академическое Правление: тогда не оставьте дать этому делу свой ход.

Занятия переводами до нынешнего вечера не возобновлялись у владыки: но и ныне помешал им о. наместник.⁷⁷⁵ Завтра также их не будет.

Сегодня я служил, по приглашению о. ректора⁷⁷⁶, в семинарской церкви. Святитель же совершал служение во Вдовьем доме. Преосв. Леонид лежит дома без ноги.

Тетрадь перевода и ваше слово переданы мною к напечатанию. А статья о Троицкой семинарии еще на руках моих. Не знаю, что вам сказать о предположении представить ее святителю. Сергей Константинович не писали мне об этом ничего. Мне представляется, что владыка наши скоро не сдаст этой статьи. Между тем это не то еще время семинарии, которое он хорошо помнит, и о котором он мог бы многое сообщить в дополнение.

Приятно мне передать слышанное сегодня от владыки о Викторе Дмитриче.⁷⁷⁷ Граф Путятин⁷⁷⁸ просил его у святителя для С.-Петербургского университета: но владыка ответил ему, что по совести не может склониться на его просьбу, как потому, что он и у нас нужен, так и потому, что в университете он не в состоянии будет, при нынешнем положении дел, иметь довольно влияния. Не нужно оставлять и дух. училища. Стакан вина на бочку с нечистою водою – не улучшит ее. Продолжая речь, святитель сообщил, что митрополит Новгородский⁷⁷⁹, бывши в Москве, без всякого со стороны нашего владыки вопроса, передал ему, что наш философ⁷⁸⁰ все конфузится на лекциях при Государе Наследнике. Но, продолжал святитель, – гр. Строганов⁷⁸¹, когда я спросил его: каково идут уроки Кудрявцева? имеет ли он влияние на своего слушателя? – то он отвечал, что он очень доволен его преподаванием. Да и сам Государь Наследник тоже говорил мне; и прибавил, что занимается с ним не только в назначенные часы, но и беседует, оставляя его даже на чай:

Простите, что пишу неразборчиво. Дело вечернее. Перо вертится в руках. Да пора уже и кончить беседу.

Нужно, однако прибавить, что Типография сделала мне и задержку своими формальностями далее предположенного мною срока. Мой прием книг не может окончиться без освидетельствования со стороны одного или двух ее членов. А в субботу присутствия не бывает. Впрочем, если что откроется особенное, напишу вам в следующий раз.

Благословите на труды.

Всем братиям нашим свидетельствую мое нижайшее почтение.

Еще. Владыка спрашивали меня сегодня: получил ли ректор мое письмо, в ответ на ваше письмо (поздравительное). – Я отвечал, что при мне в Лавре еще не было получено такого письма, да не могло и быть по времени. – Не знаю, к чему относится этот вопрос»!

По существовавшему при митрополите Филарете обычаю, начальствующие лица, находившаяся вне Москвы, не иначе могли являться в столицу, как испросивши предварительно разрешение его высокопреосвященства. В следствие сего и я, предполагая отправиться на предстоящие праздники в Москву, для посещения вверенной мне обители, писал преосвящ. митрополиту от 9-го числа:

«По случаю приближающихся праздников церковных, нижайше испрашиваю вашего архипастырского соизволения на прибытие мне в Москву, во вверенную мне обитель».

На этом письме последовала 11-го числа такая архипастырская резолюция: «Добро пожаловать».

8-го ч. писал я профессору Московской дух. академии А.В. Горскому:

Ваше высокоблагословление,

достопочтеннеший

Александр Васильевич!

По вашему желанию, препровождается к вам при сем донесение академич. Правления в Синодальную контору. Благоволите распорядиться им по вашему усмотрению.

Со стороны Безсонова заранее можно было ожидать всякого противодействия при исполнении возложенного на вас поручения. И если уже с вами не совестится он поступать бессовестно, то что сказать, если бы это поручение возложено было на другого? Но мне кажется, чем настойчивее вы будете действовать, тем лучше будет.

В случае, если вы пришлете к нам дополнительный список новых книг, мы не замедлим сделать с своей стороны распоряжение.

Сергею Константиновичу⁷⁸², при свидании, передам все, о чем вы писали. Относительно его статьи о Троицкой семинарии я решительно предоставляю на ваше благоусмотрение.

Приятно и нам слышать добрые вести о Викторе Дмитриевиче.⁷⁸³ Может быть, сегодня я увижусь с Егором Васильевичем⁷⁸⁴, и ему сообщу эти вести.

Я и сам не понимаю сделанного вам святителем вопроса относительно его ответного письма на наши поздравления. Может быть, он не хотел ли слышать от вас отзыва, какое впечатаете произвело оно на наше братство? Действительно, письмо это произвело на всех особенное впечатление, потому что в таком роде, как мне говорят, владыка никогда почти не делал ответа на прежние приветствия его со днем ангела».

11-го ч. еще раз писал мне из Москвы о. протоиерей А.В. Горский:

«По намерениям моим, мне надлежало бы ныне получить отпуск из Типографии, и с подворья. Но ни того, ни другого я еще не имею.

В Типографии один день совершенно не мог заниматься, сделавшись болен по своей неосторожности от угара: от того должен был перейти за черту минувшей недели, в отобрании и приеме назначенных книг. Да еще не знаю, сколько времени советники Типографской конторы будут поверять наш выбор. Впрочем, думаю, что завтрашним днем покончу свои сношения с Типографией.

На подворье Троицком начато чтение послания к Филиписсеям⁷⁸⁵, как видно, в намерении продолжить эту работу. Вчера святитель не призывал за этим делом. Может быть, пригласит сегодня.

Вчера Бог привел мне быть на освящении великолепно устроенной церкви Трех радостей⁷⁸⁶, видеть чин святительского освящения, и отчасти послужить ему.

Вечером заезжал я с о. ректором⁷⁸⁷ к преосвященному Леониду. Слава Богу, теперь он бродит по комнатам, и вчера даже служил.

Тетрадь Сергея Константиновича⁷⁸⁸ в руках святителя. Не остановившись на том решении, какое сообщил я вам прежде, раз я захватил ее с собою к святителю, не с теми, чтобы просить его, принять на себя труд прочтения, а только показать его. Но святитель не любить выпускать из рук дела. Таким образом, все наши предположения рушились. Впрочем, я постараюсь пред отъездом, получить работу Сергея Константиновича, которого вместе с этим благодарю за его письмецо.

Сейчас был у меня Семен Сергеич.⁷⁸⁹ С ними поговорил я о приготовлении новой обложки для разделения томов Творений Отцов и Прибавлений, и о квитанциях. Первых думаем заказать до 100 экз., для здешнего расхода и для нашего. Титула на обертке никакого не будет, а только на корешке: Творен. №№ или отца.

Т. «».

Прибавления к переводу творений св. отцов.

Год »"

(томов не выставлять)».

23-го ч. писал мне в Москву инспектор академии, архим. Михаил⁷⁹⁰:

«Имею честь поздравить вас и от себя, и от оставшегося здесь академического общества с наступающим праздником. Дай Бог вам встретить и провести его в добром здоровье и веселии духовном. Не забудьте и нас в молитвах своих пред мощами святителей Московских.

Особенного в академии пока ничего не случилось. Нет ли там у вас чего особенного? Как, например, святитель принял ревизии? – А особенно успокоился ли он вашим объяснением известного дела?».

Дело это – по поводу анонимного письма студентов академии⁷⁹¹ к ректору Петербургской академии.⁷⁹² Преосвящ. митрополит⁷⁹³ был удовлетворен моим объяснением по этому делу и велел оставить его без дальнейших последствий.

Не к этому ли делу относится письмо профессора Петербургской академии В.Н. Карпова⁷⁹⁴ к профессору нашей академии А.В. Горскому, который письмо это прислал мне для прочтения при след. записке (без означения года):

«Не угодно ли вам будет прочитать странное и непонятное для меня письмо Вас. Н. Карпова?

Не знаю, о чем идет речь? Что за ссора между академиями? Что за птенцы философии, дергающие друг у друга перушки?».