1856 г.

1856-й г., еще более чем предыдущий, достопамятен для меня по тем необычайным событиям, коих я был свидетелем и отчасти участником. В своем месте будет речь об этих событиях, а между тем, я буду описывать обычное, ежедневное течение моей жизни и моих сношений с ближними и дальними друзьями и приятелями.

10-го ч. января писал я в Абакумово священнику М.Д. Граменицкому:

«Что мог, приобрел для вас и при сем препровождаю. Бесед свящ. Смарагдова еще не успел отыскать. Не угодно ли вам «Беседы на воскресные и праздничные Евангелия», Евсевия,¹³⁴ преосвящ. Самарского. Если угодно, напишите с вашим старостою: я вышлю их; они стоят 3 рубля серебр. Басни Крылова с картинками – 2 р. сер. Календарь – 90 коп.

Извините, больше писать не имею времени, спешу к владыке, у которого уже и был сегодня».

13-го ч. получил я от ректора Моск. семинарии, архимандрита Леонида записку такого содержания:

«Вы будете вероятно сопровождать о. ректора Киевской семинарии (архим. Нектария)¹³⁵ по кремлю: не проведете ли его и до Моск. семинарии, где ожидает вас прибор за трапезою, нескудною по крайней мере радушием».

13-го же числа писал мне из Тифлиса экзарх Грузии, высокопреосвященный архиепископ Исидор:¹³⁶

«Посланную при письме от 4-го ноября книгу вашу я имел удовольствие получить 11-го января. Приношу вам усерднейшую благодарность и за труд и за память о моем недостоинстве. Давно желал я покороче ознакомиться с сокровищами Патриаршей ризницы и библиотеки, которые видел поверхностно. Каталог Маттея слишком краток. В вашем Указателе собраны сведения полные; жаль, что предположенная комиссия заставила вас ограничиться тесной рамкой и описать только некоторые рукописи. Не понимаю, почему признается нужным иметь отдельную библиотеку при Синодальной типографии, где никто её не видит. Не лучше ли соединить её с Патриаршею? Мысль эту я передам и владыке; по крайней мере, узнаю, в чём препятствие.

Бог да поможет вам в полезном труде!

Поручая себя молитвам вашим, с совершенным почтением и братскою о Христе любовью пребываю» и пр…

16-го числа писал я к своим Ивановским родным:

«Благодарю вас за исполнение моей просьбы касательно иконы. С сердечным утешением получил я из рук Диодора Андреича святыню, дарованную мне в благословление от покойного о. крестного моего,¹³⁷ по котором я сегодня. 16-го января, по случаю дня его ангела, отслужил панихиду. Да дарует ему Господь вечный покой и блаженство!

Благодарю вас и за то, что доставили мне случай видеться с вашим достопочтенным ктитором, которого так давно я не видал; только, к сожалению, наше свидание с ним было кратковременно; – и потому ни он не мог многого сообщить мне о вас, ни я чрез него передать о себе.

Впрочем, особенных новостей у меня почти нет никаких, кроме того, что я за свое книжное приношение от многих получил весьма утешительные благодарственные послания. – Так я удостоился получить высочайшую благодарность от Её Императорского Величества Государыни Императрицы, а равно от их Высочеств: Александры Иосифовны, Елены Павловны, Марии Николаевны и Екатерины Михаиловны. – Получил также благодарность, разумеется, письменную от некоторых преосвященных, от министров, к кому посылал свою книгу и от многих других почтенных особ.

Вот еще новость. Не очень давно имел я случай объясняться с высокопр. митрополитом на счет дальнейшей моей судьбы и получил снова подтверждение – готовиться мне к ученой службе: по при этом я узнал от него благое намерение оставить меня на ученой службе у себя, т. е. в Моск. епархии.

Так милостив ко мне владыка! Впрочем, скоро ли последует со мною эта перемена, еще неизвестно. По крайней мере, я теперь свободен от мучительного опасения быть на службе в провинции, и могу спокойно ожидать перемены своей должности».

28-го ч. получил я от своего духовного сына, о. архимандрита Леонида, записку следующего содержания:

«Завтра, по архипастырской резолюция, должно мне освящать храм в Рогожской. Если угодно вам отслужить позднюю литургию в нашем монастыре, то мы будем очень рады. Во всяком же случае прошу позволить мне приехать к вам часу в девятом ради исповедания, чем много душу мою утешили-бы».

17-го февраля писал я в Хотимль сестре Прасковье Михайловне:

«На многократные письма и просьбы твои до сих пор я не отвечал тебе никогда письменно: но теперь решился, наконец, написать тебе несколько слов. Прежде всего, извини, я буду объясняться с тобою попросту, без излишней вежливости барской, но с искренностью братской.

Ты просишь у меня денег на свои нужды: я готов исполнить твою просьбу, но не без условия с твоей стороны. – Ты знаешь, что я не отказывал тебе в просьбах, пока не узнал о твоем гибельном равнодушии к церкви Божией, и спасительным её таинствам. Я пришел в ужас, когда услышал в первый раз, что ты весьма редко бываешь в храме Божием при Богослужении, а у исповеди и св. причащения почти никогда.

Бедная сестра! Понимаешь ли ты, чего ты лишаешься чрез сие? – Знаешь ли, какая страшная опасность предстоит твоей душе, если продолжится твоя беспечность и твое нерадение о душевном спасении? – Если бы ты почаще посещала храм Божий, или ведала отца духовного своего: ты услышала бы когда-нибудь в церкви или из уст своего духовного пастыря слова Спасителя, написанные в Его св. Евангелии: аще не покаетеся, вси погибнете; и еще: аще не снесте плоти Сына человеческаго, ни пиете крови Его, живота не имате в себе. Знаешь ли, что значат сии слова Спасителя? – Они значат, что кто не кается в своих грехах, кто не исповедует их пред отцом своим духовным: тот неизбежно готовит для себя душевную погибель, тот неминуемо осужден будет на вечные, нескончаемые мучения. Далее: – кто не вкушает пречистого тела и крови Сына Божия И. Христа, или иначе, кто не причащается св. тайн, тот не имеет в себе жизни духовной, тот мертв душою, хотя и живет телесною жизнью.

Итак, скажи мне, пожалуйста, несчастная сестра моя, – почему ты не бываешь у исповеди и св. причащения? – Ужели ты думаешь, что нет за тобой никаких грехов? – Но аще речем, яко греха не имамы, учит нас св. Апостол, себе прельщаем и истины несть в нас. – Итак, ты находишься в совершенном заблуждении, когда почитаешь для себя излишним быть на исповеди. Впрочем, я никак не думаю, чтобы ты почитала себя безгрешною, и потому не нуждаешься в исповеди: но что же, скажи, пожалуйста, побуждает тебя пренебрегать этою христианскою обязанностью? – Что удерживает тебя от исполнения, на ряду с прочими христианами – твоими соседями, этого необходимого долга христианского? – Далее, можешь ли ты по справедливости называться христианкою, если ты не соединяешься духом с Христом чрез причащение Его пречистого тела и крови, если ты, напротив, чуждаешься Его, бегаешь от Него. – А если ты не можешь назваться христианкою: кто же ты такая? Подумай ты об этом хорошенько, посоветуйся с кем-ниб. из грамотных людей, а всего лучше обратись к своему духовному пастырю. Вот наступает св. Четыредесятница – Великий пост, когда добрые люди – твои соседи пойдут в церковь Божию, будут очищать свои души от грехов исповедью и причащением св. тайн, не отставай от них в этом добром деле, принеси искреннее раскаяние пред Богом и пред Его служителем – священником – во всех своих прегрешениях, оживотвори свою душу причащением св. тайн; а потом и в последующее время не ленись ходить в церковь Божию, по крайней мере, в великие праздники Господни.

Что же? Ужели ты не захочешь внять моему братскому совету? Ужели отвергнешь мою искреннюю просьбу? – Ведь ты можешь, кажется, понять, что я болезную сердцем о твоем заблуждении, и желаю искренно тебе блага, и блага вечного.

Если ты послушаешь моего совета и исполнишь мою просьбу – будешь в нынешний Вел. пост у исповеди и св. причастия: ты этим доставишь мне истинное утешение; и я, получивши известие о твоей исповеди от твоего о. духовного, немедленно поспешу прислать тебе денег на твои нужды. А до того времени, не прогневайся, ты не получишь от меня ни копейки, как это я уже не раз и объяснял тебе. – Подумай сама, какое имеешь ты право требовать от меня денег, когда сама не хочешь сделать для удовольствия моего того, что служит к твоему же собственному благу.

Я желал бы от тебя еще одного, чтобы ты примирилась со своим семейством и вела бы себя, как прилично доброй жене и чадолюбивой матери».

17-го же ч. писал мне из Московской академии земляк мой, сын Шуйского протоиерея, бакалавр (с ноября 1855 г.) по классу герменевтики и учения о вероисповеданиях и расколах, Николай Иван. Субботин:¹³⁸

«Прошу у вас усерднейше извинения, что уехал из Москвы не простившись с вами, тогда как, помнится, даже дал вам обещание видеться с вами еще раз. Беспорядочная Московск. жизнь, какую, впрочем, проводим только мы, приезжающие к вам попраздновать и повеселиться, сделала меня перед многими виноватым в этом отношении. Но я уверен, что вы не будете измерять степень моего расположения к вам соблюдением или несоблюдением принятых приличий, против которых однако же я восставать не намерен никогда. Итак, я уверен, что вы прощаете меня и не перестанете считать, по-прежнему, вашим земляком, искренно вас уважающим, что и действительно правда.

В благодарность за ваш подарок святочный прошу вас принять от меня препровождаемую при сем книжку.

Недавно писал мне батюшка, что напрасно вздумал беспокоить вас просьбою отыскать его старого знакомого, которого, без сомнения, давно уже нет и в живых: он познакомился с ним, как пишет, в 1812 году, а тогда ему было уже около 45 лет!…

В нашей спокойной и трудовой жизни ничего нет особенного, о чем бы мог сообщить вам за новость. Если угодно будет знать что-ниб. о моей особе и об академии, скажет вам мой добрый сослуживец Петр Алексеевич Смирнов,¹³⁹ которого позвольте и рекомендовать вам».

18-го ч. писал мне из Вологды сын тамошнего кафедрального протоиерея, чиновник Губерн. правления Николай Иконников:

«Честь имею поздравить вас с саном архимандрита, и желаю вам в будущем еще большего.

В бытность мою в Москве, по окончании академического курса, в 1854 г., имев счастье видеть ваше высокопреподобие, я и ныне с удовольствием воспоминаю, как вы показывали мне вверенные вам драгоценные и сами по себе и по древности останки Патриаршей ризницы и библиотеки. Тем более приятно для меня это воспоминание, что я, в душе археолог, чту и уважаю нашу отечественную старину. Узнав, что ваше высокопреподобие составили ныне «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», мне, уже отчасти знакомому с Патриаршею ризницею и библиотекою, хочется основательнее, исторически знать то, что я видел. Я уверен, что составленная вами книга, при вашей опытности, при вашем точном и отчетливом знании описанного вами, вполне удовлетворяет всем требованиям археологической любознательности.

К вашему высокопреподобию, как автору книги, обращаюсь я с покорнейшею просьбою удовлетворить и моей любознательности; что будет следовать за книгу (прошу известить меня), я вышлю к вашему высокопреподобию с первою же почтою».

Товарищ мой по академии, священник Воскресенской на Остоженке церкви, Григорий Петрович Смирнов-Платонов,¹⁴⁰ не заставши меня дома, оставил мне карандашом написанную записку след. содержания:

«Вас просят завтрашний день 23-го февраля служить обедню с преосв. викарием¹⁴¹ в Шереметьевской больнице по случаю баллотировки невест; – я пригласил уже о. инспектора Игнатия,¹⁴² но вас не застал дома.

Если вам можно, то прошу вас покорно не медля известить меня о сем, чтобы не обращаться к кому другому. Обедня в 10-ть часов утра; облачение фиолетовое или с золотом, или просто бархатное, просят захватить, если имеете; – диаконы будут.

Еще раз прошу поскорее известить меня не медля о вашем решении: посещением вашим очень обяжете душевно уважающего вас священ. Григория Смирнова.

Р. S. Причина медленности, или запоздалости в приглашениях состоит в том, что только сейчас решил дело владыка: у него были начальники наши прежде, но он велел явиться ныне и быть сам отказался».

Служение в Шереметьевской больнице каждый год бывает неотложно в 23-й день февраля, хотя бы это было на первой неделе Великого поста. – Особенность этого служения составляет то, что при нём присутствуют бедные девушки-невесты, назначенные для получения на приданое известной суммы из процентов с капитала, завещанного основателем больницы, графом Шереметевым. По окончании литургии, девицы приводятся в обширную залу, где, в присутствии многочисленной публики, они вынимают из урны билеты, на коих означено количество суммы. Сумма эта простирается от 100 до 1000 руб. ассигн. За отсутствующих по болезни или по другим причинам девиц билеты вынимаются служившим архиереем и др. высшими властями. За тем для служащих и приглашенных лиц бывает приличный обед. – Мне не раз случалось бывать на этом служении и в сане архимандрита, и в сане епископа.

24-го ч. писал мне настоятель Моск. Данилова монастыря, архим. Иаков:¹⁴³

«Ваше высокопреподобие, Христос посреде нас!

Вы что хотите говорите, а я к вам прихожу со старою речью: пришлите, Бога-ради, оглавление дел архива Синодальной конторы. Поверьте, не зачитаю и вас в слово не введу. Коли угодно, привезу его с собою к вам в следующее воскресенье, чтоб удостоверить вас в целости.

Податель моей записки, надеюсь, верно доставит книгу.

Поручая себя молитвам вашим, имею честь пребыть с упованием на ваше доверие к моей честности».

6-го марта писал мне наместник Чудова монастыря, архим. Иоанникий:

«По изволению высокопр. владыки, ныне часу в 10-м, я представлю вам грека, секретаря греческого посольства в Царь-граде, – Константина Федоровича Крокидаса, а вы удовлетворите его любопытству, показав ему редкое в вашей ризнице и библиотеке.

Предваряя о сем, честь имею быть к вашему высокопреподобию с широким почтением архим. Иоанникий.

А как он, Крокидас, переводит на греческий язык с французского русскую историю Карамзина и имеет нужду для издания в деньгах: то рекомендую вам подписаться экземпляра на 3; а каждый экземпляр 16 р. 50 к. с.».

Любопытству ученого грека я удовлетворил, но от подписки на его издание уклонился.

10-го ч. писал мне ректор Москов. семинарии, о. Леонид:

«Угодно ли вам ехать со мною к А.А. Назимовой. Если угодно, то извольте избрать: сесть в коляску и ехать ко Владимирской, чтобы вместе со мною заехать к сестре моей, которая сегодня должна приобщиться, или я съезжу к ней один, а за вами от неё заеду.

Простите. Ужасно тороплюсь».

Анастасия Александровна, супруга попечителя Моск. учебного округа Вл. Ив. Назимова, к которой приглашал меня о. Леонид, была в этот день именинница.

12-го ч. писал мне инспектор Московск. семинарии о. Игнатий:

«Прошу у вас извинения, что не могу прислать вам пролетку к назначенному времени. Я теперь должен ехать, чтобы утешить и успокоить скорбящую матушку, которой старшая сестра, особенно к ней приближенная, скончалась ныне ночью; а потом надобно будет отправиться на Воздвиженку на панихиду по усопшей Екатерине, имя которой усердно прошу вас воспомянуть во святых молитвах. Поэтому совершенно не могу отправиться ныне и к г. Кашинцеву. Впрочем, – если мое присутствие не будет долее необходимо у матушки и потом в доме усопшей: то я с Воздвиженки могу заехать за вами, а вы, конечно, не обеспокоитесь довезти меня из кремля до семинарии и потом на сем же коне отправитесь к его превосходительству.¹⁴⁴ Но если до половины 6-го часа я не приеду, то уже прошу не ждать более».

Н.А. Кашинцев, к которому мы предполагали вместе с о. Игнатием ехать на вечерний чай, – Шуйский помещик, мой близкий земляк. Он, как человек религиозный, очень любил знакомиться с духовными лицами, в особенности с учеными монахами. Я весьма не редко посещал его.

13-го ч. писал мне из Владимира бывший наставник мой по семинарии, Григорий Ефимович Вознесенский:

«Я напечатал книжку: Арсений архиепископ Суздальский, – которую вы изволите видеть, но сбыт оной во Владимире затруднителен. Посему обращаюсь к вашему высокопреподобию и прошу вас войти в сношение по сему предмету с книжными комиссионерами; не угодно ли будет кому-либо из них взять сколько-ниб. экземпляров сей книги. Если изъявят согласие, то, кто сколько возьмет и по какой цене экземпляр или сотню, – о сем прошу меня уведомить, дабы я мог выслать их им. Извините, что я осмелился вас беспокоить такими пустяками. Это произошло от моей уверенности в вашем ко мне расположении.

Сделайте одолжение, не оставьте моей просьбы».

В ответ на это писал я от 22-го числа:

«Памятуя всегда ваше доброе ко мне расположение, я со всем усердием готов предложить вам свои услуги; только не знаю, насколько эти услуги могут быть полезны для вас. По вашему желанию посылал я к Московск. книгопродавцам с предложением вашей брошюры: но из многих обрелось только трое, кои изъявили охоту взять по несколько экземпляров по 3 к. сер. за экземпляр; Салаев 50 экз. по той же цене, и Манухин 100 экз. по 2 коп. за экземпляр.¹⁴⁵ «Если б книжка, говорят они, – была побольше, то они охотнее взяли бы её и за высшую, разумеется, цену».

При сем покорнейше прошу принять от меня, в знак моего искреннего к вам почитания и душевной признательности за вашу ко мне любовь и внимание, не большую так же книжку моего собственного произведения. Это первый еще опыт моих археологических и археографических трудов».¹⁴⁶

15-го числа писал я Абакумовскому другу о. Граменицкому:

«При сем препровождаю к вам беседы преосв. Евсевия и священника Смарагдова.

Любезнейшей куме моей Александре Васильевне приношу мою усердную благодарность за её дар тем для меня приятнейший, что он украшен трудами собственных рук её. Следовало бы и мне возблагодарить её чем-либо подобным: но так как у меня, кроме Указателя Патр. ризницы, нет еще другого произведения, моего собственного изделия, и поскольку эта книжка у вас уже имеется: то я заблагорассудил принесть в дар ей произведения природы – Мессинских лимончиков, которые, в настоящее постное время, служат не дурною приправкою к чаю; только опасаюсь, чтоб эти нежные чада Итальянской природы не пострадали в пути от хладного дыхания наших северных бореев. Но я принял, впрочем, на этот раз все меры предосторожности.

Сказать ли вам интересную новость? Общий наш наставник и благожелатель Яков Ильич Владыкин, ныне уже, милостью Божиею и благословением архипастырским, иерей Бога вышнего, только, впрочем, еще титулярный, бесприходный. Он причислен к Моск. Новодевичьему монастырю, но до времени останется еще при прежней должности – в Вифании. Рукоположение его совершено в субботу и воскресенье сырной недели. За тем полторы недели он провел еще для обучения священнослужению и церковным требам под руководством шурина своего – Ив. Ив. Приклонского.¹⁴⁷ Мы с ним виделись довольно часто; одну ночь он даже ночевал у меня. Не мало так же мы путешествовали вместе с ним по Москве по разным надобностям. В беседах не раз воспомянули и об вас. Да, мы с вами чуть ли не одни из самых любимых его учеников с одной стороны, а с другой признательных в отношении к нему, как это он сам утверждает. Все, знающие положение Якова Ильича, очень рады видеть его священником, а Ольга Ивановна, я думаю, в неописанном теперь восторге: видеть Якова Ильича Московским священником и самой быть матушкой-попадьей. Это было всегда крайним её желанием и приятнейшею мечтою. И она совершенно права: какая в самом деле, отрада для женщины, в особенности такой живой и впечатлительной, какова Ольга Ивановна, проводить целую жизнь в пустынной глуши? Да и для Якова Ильича эта перемена, столь важная в жизни, не может не быть для него благоприятною в моральном отношении. Теперь же он начал чувствовать себя как-то бодрее и веселее.

Дай Бог ему всего доброго.

Что сказать вам нового о себе? одно разве, что Импер. Общество Истории и Древностей Российских почтило меня избранием в свои члены за археологические и археографические труды. Прочее у меня всё по прежнему».

18-го числа писал мне из Хотимля о. Иоанн Успенский:

«Поздравляю вас, дражайший братец, с Вел. постом и желаю вам благодатных препровождений оного.

Что сообщить вам о сестрице вашей Прасковье Михайловне? Опасаюсь, чтобы это сообщение не принесло вам какого-либо огорчения. Но, как бы то ни было, я по справедливости должен всё сказать по ряду. В письме, посланном вами ко мне, было письмо и Прасковье Михайловне. Я, прочитав свое письмо, по просьбе вашей должен был распечатать письмо, присланное к ней и прочитать ей; но, к прискорбию, письмо это ни мало не подействовало на неё, и без денежного вклада не сделало в ней никакого лада. Я, читавши это письмо, как ни объяснял вашу к ней жалость, сопряженную с братскою искреннею любовью и желанием ей исправиться (кто ни был тогда у меня – все только плакали), она ни мало не слушала; а как видно было из её телодвижений и изменения её лица, она только огорчалась и в душе своей, просто сказать, бранила, что после и оправдалось самым делом. Нет дома, нет места, где она имеет вход, чтобы она об этом не говорила самым оскорбительным и укорительным тоном, объясняя свое неудовольствие и ропот на вас, а особенно желая всю свою злобу излить на меня, потому что подозревает меня, будто бы в письме вашем были присланы ей деньги, а я оные утаил, и будто бы от нас вышло, что вы отказали ей в денежном пособии. Что еще? Кроме нас, и другие, добрые люди, сколько ни внушают ей об исполнении христианского долга исповеди и св. причастия, – ей всё ни по чём. Одно в ней какое-то грубое закоснелое самодовольство и самоуверенность в своей праведности, а более нелепое самонадеяние, что она до смерти причаститься не думает не по своему недостоинству, а по неуважению к недостоинству пастырей. Нет ныне, говорит она, хороших попов, – я пошла бы исповедаться, и приобщилась бы, если бы был о. Василий Сапоровский. Только, по её мнению, и попов было хороших.

Вот вам на ваши и мои внушения ей ответы! – А с ними какие ругательства, по справедливости сказать, невыносимые она от себя постоянно отпускает, страшно и глаголати. Лучше же умолчать, чтобы более не оскорблять вашего сердца. Наши песни спротяженно-сложенные пети для неё нам не удобно есть. Одно только, наконец, разве придется сказать: Сам, Господи, обрати её к Себе и исцели ю.

Всею душою преданный вам Хотимльский о. Иван».

Получив это грустное письмо 25-го марта, я отвечал на него 29-го числа, и вот что писал я о. Иоанну:

«Очень вам благодарен за исполнение моего поручения касательно личного вручения и прочтения письма моего к заблудшей и неразумной сестре моей. Теперь ясно, что мне не остается ничего больше делать по отношению к ней, как молчать и предоставить её себе самой. Я сделал ей приличное вразумление, исполнил по отношению к ней братский долг, и – спокоен. Впрочем, как ни неприятно подействовало на неё письмо моё, как ни сильно возбужден быль на меня гнев её, она, как видно, не помнит долго зла; прислала письмо, в котором нижайше кланяется мне и просит по обычаю денег на хлеб, и, между прочим, на причастие Св. Духа: так, вероятно, разумеет она таинство причащения.

Какое темное и грубое невежество! Но, судя по вашему письму, я вижу в этом не более, как обман с её стороны. Если она действительно располагается говеть, но затрудняется недостатком денег: то, я думаю, не отказался бы снабдить её деньгами в таком случае муж её: ведь, конечно, не Бог знает какая значительная сумма требуется на эти издержки. А если бы и отказался муж, то пусть она одолжится у кого-ниб., и я с удовольствием готов заплатить за неё кому бы то ни было, – только пусть удостоверит меня в этом не она сама, а её кредитор, или всего лучше отец её духовный. Но до тех пор, пока я не удостоверюсь в действительном исполнении ею христианского долга, я не намерен посылать ей ни копейки денег.

Что сказать вам о себе? Благодарение Господу, мы с Петром Иванычем¹⁴⁸ пока здравствуем; делами своими занимаемся с должным усердием, живем мирно и, кажется, не скучаем. Занимаемся, между прочим приготовлением мира. Сегодня, ранним утром, пожаловал к нам Батюшка-Царь; в 12 часов пойдем в Успенский собор встречать его. Целью приезда его – празднование столетнего юбилея одного из гвардейских полков, находящихся теперь в Москве, и дарование знамени 3-му кадетскому корпусу.

Других особенных новостей у нас, кажется, нет никаких: всё по-старому.

За сим, приветствуя вас с приближающимся светоносным праздником Воскресения Христова, имею честь быть с братскою к вам любовью и душевным участием архим. Савва».

29-го ч. писал мне преосв. Иустин,¹⁴⁹ епископ Владимирский:

«Ваше высокопреподобие, милостивый отец архимандрит!

Приношу вам искреннюю мою благодарность за присылку мне опыта ваших трудов по должности, вами занимаемой.

Я никогда не видал Патриаршей ризницы и имел об ней скудные сведения, почерпнутые из книг. – Ваш Указатель значительно восполнил запасы моих сведений по сему предмету. Мож. быть я когда-либо побываю в Москве. Тогда, надеюсь, вы покажете мне все сокровища ризницы.

Примите уверение в чувствах братской моей к вам любви и почтения, с которыми честь имею быть вашего высокопреподобия покорнейшим слугою Иустин, еп. В.

h6 Примечание.h6 Св. миро в Киеве приготовляется не при Печерской лавре, как замечено в Указателе, а при Софийском кафедральном соборе. Может быть, мироварение совершалось при лавре в то несчастное время, когда Софийским собором владели униты. Но мне не случалось нигде об этом читать. Если вы имеете об этом сведение, то прошу сообщить мне оное при удобном случае».

31-го ч. писала мне из Мурома теща Пр. Ст. Царевская: «Приносим вам усердную благодарность за присланные нам с купцом Зворыкиным деньги. Они не много облегчили наше тягостное состояние. Да, год от года все тяжелее и тяжелее становится нам жить. Сыновья мои, от которых можно ожидать вспоможения, в настоящее время не смеют даже думать о скором выходе на священническое место. Преосвященный старается устроить прежде учеников старшего курса, а их 50 человек. Итак, когда сии устроятся, тогда очередь дойдет до младшего курса. Младшему курсу пока велено приискивать причетнические места, но редкое можно найти порядочное, на котором бы можно было содержаться, не прося вспоможения от других. А то поступают студенты куда-ниб. на причетническое место большею частью на половинную часть доходов и обращаются со своими нуждами к родственникам. Что делать! нужно потерпеть еще хотя один год. После этого можно будет сыновьям моим просить владыку о священническом месте и тогда, если будет угодно Богу, они могут пристроиться, а я буду требовать себе от них вспоможения. А теперь пока сама должна добывать приют уже кончившим курс. Горько, но на всё воля Божия.

Р. S. Обращаюсь к вам с просьбою – пришлите мне Московского чайку. Еще крестница ваша – Любынька¹⁵⁰ просит у вас себе на платье шерстяной материи».

Едва появился в продаже составленный и изданный мною «Указатель для обозрения Московской Патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки», – как начали появляться в разных журналах критические на оный статьи и рецензии.

Прежде всего прочитал я отзыв, и очень лестный, о своей книге И.Е. Забелина¹⁵¹ в Отечественных Записках 1856 г., за март, в статье: «Новые книги», на стр. 1–10.

Выпишу здесь из этого отзыва некоторые строки, непосредственно относящиеся к моей книге.

«Как удовлетворение общей потребности в изучении нашего минувшего быта, явился и Указатель Патриаршей ризницы.

Указатель о. Саввы вполне и превосходно удовлетворяет всем требованиям ученого сочинения и издания…

Из всего, что доселе было издано в этом роде, это первый труд, исполненный в высшей степени добросовестно, с полным знанием дела, с полным вниманием к делу, отчетливо и точно. По всей справедливости он должен быть взят за образец в составлении подобных указателей, в которых так нуждаются наши хранилища древностей и достопамятностей. Но, чтоб слова наши не были бездоказательны, представим некоторые сравнения относительно труда архимандрита Саввы с описаниями известного археолога Снегирева,¹⁵² который в своих изданиях не раз касался тех же самых предметов. Добросовестность, полное внимание к делу и точность в деле особенно бывают заметны в сообщении надписей на древних вещах и выписках из древних рукописей. – Вот примеры:

Надпись на митре патриарха Иова.

Надпись на митре патриарха Никона.

Надпись на саккосе митрополита Дионисия.

На саккосе митрополита Макария.

Надпись на мироварных сосудах.

Надпись на древнейшем списке Библии.

Этих примеров весьма достаточно, чтоб убедиться, насколько заслуживают ученого доверия издания г. Снегирева и насколько выше подобных изданий и, следственно, важнее для науки добросовестный труд отца Саввы. Дело говорит само за себя, и все наши похвалы в этом отношении будут излишними».

Краткий отзыв о моей книге сделан был профессором С.-Петербургского университета Изм. Ив. Срезневским¹⁵³ в 1-м вып. V т. Известий Императорской Академии Наук, 1856 г. в отделе: «Библиографические записки», стр. 36, 37.

В Русском Вестнике 1856 г. т. 1., в отделе: «Учено-литературное обозрение», стран. 34–38, помещена критическая статья о моем Указателе профессора Московского Университета, Ф. И. Буслаева.¹⁵⁴ Вот некоторые выдержки из этой статьи:

«Важнейшее достоинство этого Указателя в том, что ученый автор его искусно умел ограничиться главными результатами своих исследований, изложив свои замечания и наблюдения применительно к интересам и потребностям тех, которые с помощью его Указателя будут обозревать ризницу и библиотеку. Из многого надобно было выбрать важнейшее и любопытнейшее, и вместо сухого перечня, вместо каталога, – как это бывает в большей части указателей, – дать читателю живое, наглядное описание, облегченное от запаса антикварной учености, которая, впрочем, лежит в основе каждого замечания, но которую автор постоянно умеет держать про себя, сообщая публике столько, сколько может ей быть любопытно и понятно.

Именно к таким-то сочинениям, вызываемым национальною потребностью и благотворно действующим на чувство национальное, принадлежит Указатель Патриаршей ризницы и библиотеки. Краткая история Патриаршей библиотеки, внесенная автором в Указатель, есть вместе и история нашего просвещения, соединенная с великими именами патриарха Никона, Петра 1-го, Екатерины 2-й.

Что касается до ризницы, то уже описание самых предметов, в ней хранимых, приведенное в хронологический порядок, заменяет её историю. Многие из священных утварей и одеяний говорят сами за себя, в своей надписи, которой автор обозрения, следуя старине, дает удачное название летописи. Действительно, эти великолепные митры, панагии, саккосы, омофоры – летописи нашей православной церкви, писанные на золоте и серебре жемчугом, яхонтом, алмазами. Этой красноречивой летописи автор умел придать достойную художественную форму, искусно пользуясь старинными описями ризницы, и заимствуя из них технические и художественные термины, которые также блестят красотою старинного русского слова, как и те великолепные предметы, которым служат они выражением».

Помещен также отзыв об «Указателе» в Журнале министерства народн. просвещения т. CIII, III, стр. 20.

5-го апреля писал мне добрый товарищ мой, бакалавр Московской академии о. Порфирий,¹⁵⁵ только что возведенный в сан архимандрита:

«Радушие, с которым вы приняли меня во время пребывания моего в Москве и щедрость, с которою наградили меня драгоценными для меня подарками, ясно и сильно говорят о избытке вашего благорасположения ко мне недостойному. Признаю и всегда признавал своим долгом молить Господа, да ущедрит он вас всеми дарами Своей благости. Но чувство благодарности естественно требует обнаружения и самым делом.

Сделайте милость, примите с любовью, как посильное выражение сего чувства, присылаемую икону трех святителей. Лучшего изображения сих иерархов я нигде не мог найти, – ни в Лаврской живописной, ни в лавках посадских, а написать новую до Пасхи никто не соглашался. Между тем, мне хотелось послать икону не другую, как только трех святителей. По возложенному на меня служению я чаще других прошу себе их молитвенного ходатайства, а посему усердно желаю, чтобы они предстательствовали и за вас пред Богом своими молитвами, и чтобы святое изображение их и в вас чаще вызывало памятование о них.

Подаренный вами крест превозносят похвалами; о. ректор¹⁵⁶ наш, например, увидев его вчера на мне, сказал, что он и для себя непременно закажет такой крест.

9-го ч. писал я в Муром теще Пр. Ст. Царевской:

«С сердечным удовольствием спешу удовлетворить вашим желаниям. Посылаю вам при сем Московского чайку, и материи на платье Любови Васильевне. Пусть этот чай хоть сколько-ниб. усладит вашу грусть и печаль; пусть этот наряд порадует юное сердце любезной крестницы покойной Анны Васильевны. Желал бы я, чтоб этот наряд устроен был для неё, если можно, к светлому празднику, с которым и имею честь приветствовать всех вас.

Вполне постигаю ваше тяжкое и горестное положение, при недостаточности средств, с таким многочисленным семейством; и душевно желал бы облегчить вашу участь: но чем и как? – Материальных пособий значительных оказывать вам пока еще не могу; ходатайства мои об устроении судьбы детей ваших до сих пор успеха не имели.

Попытаюсь, наконец, написать об вас к преосвящ. Иустину и попросить его архипастырской к вам милости: в непродолжительном времени предстоит мне надобность писать к нему, а летом при коронации, надеюсь и лично, Бог даст, увидеться с ним. 2-го текущего апреля я имел честь получить от его преосвященства благодарственное письмо за книгу; в письме этом он предлагает мне один вопрос касательно мироварения в Киеве, и на этот вопрос просит сделать ему ответ. Я очень рад, что имею случай вступить в письменные сношения с вашим архипастырем; авось не удастся ли мне сделать чрез сие что-либо полезное и для вас?

Что скажу вам о себе? – Жив, хотя и не совсем здоров: болит немного спина, вероятно, от сидячей и лишенной всякого почти движения жизни. – Вот настанет лето с благорастворенным воздухом: авось тогда поправлюсь. – В настоящую пору главное у меня дело – это мироварение. Помолитесь, чтобы Господь благопоспешил мне в этом святом деле; быть может, это уже в последний раз; до следующего мироварения, Бог весть, останусь ли я на настоящей должности».

13-го ч. – в великую пятницу писал мне инспектор Моск. семинарии, о. Игнатий:

«Преосвященный викарий прямо из собора ныне думает заехать отслужить панихиду по покойном Успенском о. протопресвитере. Мне желательно участвовать в этой панихиде, потому что и время избрано довольно удобное. Не угодно ли и вам будет? Если угодно, то, по совету добрейшего о. ректора,¹⁵⁷ я могу заехать за вами, и отправлюсь прямо после своих часов».

А на другой день, 14-го ч. в великую субботу совершено было погребение досточтимого о. протопресвитера Василия Иоанновича Заболотского-Платонова. Литургию и чин отпевания совершал в бывшем Воздвиженском монастыре, где почивший имел пребывание со всеми соборянами, – сам преосвященный митрополит. Затем мы с о. Леонидом и с прочим духовенством провожали тело усопшего в Донской монастырь, для предания земле.

Преемником Василия Ивановича назначен был протоиерей Адриановской церкви, магистр IV курса Моск. д. академии, Дим. Петр. Новский.¹⁵⁸

19-го числа получил я от Михаила Петровича Погодина краткую записку такого содержания:

«Почтеннейшего и любезнейшего, высокопреподобного о. Савву, покорнейше прошу показать обстоятельно достопримечательности Синодальной ризницы и библиотеки моей дочери и дочери Сергея Тимофеича Аксакова,¹⁵⁹ а чтобы сухая ложка рот не драла, посылаю вам и свои Речи».

24-го числа писал я А.Е. Викторову:

«При сем в подлиннике препровождается к вам записка Ф.И. Буслаева, которую он оставил у меня сегодня утром, не заставши меня дома.

Итак, наконец, осуществляются ваши мечты: поздравляю вас».

Записка же г. Буслаева следующего содержания:

«Алексея Егоровича Викторова попросить ко мне сегодня в 6 часов вечера или завтра в 9 часов утра для совещания по делу о преподавании в женском учебном заведении г-жи Талызиной».

28-го ч. писал я во Владимир преосв. епископу Иустину:

«Письмо вашего преосвященства от 29-го минувшего марта имел я честь получить 2-го текущего апреля. В письме этом, между прочим, ваше преосвященство изволили сделать мне замечание касательно приготовления св. мира в Киеве: с чувством глубочайшей благодарности я принял оное, как свидетельство вашего милостивого внимания к моему произведению; и спешу признаться вашему преосвященству в допущенной мною ошибке касательно места приготовления мира в Киеве. Действительно, по наведенным мною справкам, оказалось, что не в Киево-Печерской Лавре, как сказано в моем Указателе, приготовляется миро, а при Киево-Софийском соборе, как ваше преосвященство изволите утверждать. Свидетельство об этом встретил я и в печатной книге, именно, в письмах о Богослужении Восточной церкви А.Н. Муравьева, и слышал на днях из уст одной особы, не раз бывавшей в Киеве при мироварении. Но каким образом допущена мною ошибка в рассуждении сего предмета, объяснить теперь удовлетворительно никак не могу. Помнится мне, когда я занимался составлением своего Указателя (а это было в 1851–2 годах, я спрашивал кого-то из Киевских о месте приготовления там мира; и, вероятно, мне дан ответ не совсем точный и ясный; не сказали ли, быть может, мне, что св. миро только хранится в Киево-Печерской Лавре, и оттуда раздается, а я понял, что оно там и приготовляется. Но как бы то ни было, только теперь, по милости вашего преосвященства, я сам вижу свою ошибку, и в следующем издании книги непременно исправлю её.

С душевною признательностью готов был бы я принять подобного рода замечания и от других читателей моей книги: но, к сожалению, до сих пор, кроме вашего преосвященства, никто не почтил меня такою внимательностью, хотя и весьма многим представлена была мною книга.¹⁶⁰

Ваше преосвященство изъявляете желание видеть сокровища Патриаршей ризницы: я был бы очень счастлив, если бы имел случай доставить вам это удовольствие. Но я уверен, что в будущем августе представится мне этот благоприятный случай.

За сим, испрашивая вашего святительского благословения, имею честь быть, вашего преосвященства, милостивого отца и архипастыря нижайший послушник Синод. ризничий архимандр. Савва». Далее я просил его преосвященство обратить милостивое внимание на бедственное положение семейства Царевских, описав подробно это семейство и моё к нему родственное отношение.

Относительно мироварения в Киеве я лично удостоверился в 1870 г., что оно в настоящее время совершается в Лавре, а не в Софийском соборе.

В первой половине мая (с 9-го по 17-е ч.) путешествовал я в Троицкую Лавру для поклонения святыне и для свидания с академическими и Вифанскими друзьями. Во время моего пребывания в Лавре, мимоездом в Петербург, для присутствования в св. Синоде, был там преосв. Нил, архиепископ Ярославский и посетил ризницу, где преимущественно интересовался, как любитель и знаток по части минералогии, драгоценными каменьями на утварях и облачениях. По прибытии в Москву, он также желал видеть драгоценные сокровища Патр. ризницы, но без меня он не мог проникнуть в ризницу. Когда я возвратился из Лавры в Москву и явился на Троицкое подворье к митрополиту, владыка встретил меня такими словами: «а здесь, без тебя, был преосвященный Ярославский и хотел быть в Синодальной ризнице, но не мог». – Когда я объяснил владыке, что преосвященный Нил интересуется не столько священными древностями, сколько драгоценными каменьями, он с иронической улыбкой заметил: «да, он славный натуралист»…

Между тем 23-го мая писал я в Троицкую лавру высокопреосв. митрополиту Филарету:

«Вашему высокопреосвященству угодно было приказать мне справиться, нет ли в Синод. библиотеке древнего перевода посланий св. Игнатия Богоносца, и о последующем известить вас письменно.

Во исполнение сего, вашему высокопреосвященству честь имею объяснить, что в Синод. библиотеке имеется подлинный список перевода означенных посланий, сделанного, как видно из собственноручной подписи в конце посланий, пребывавшим в Москве Сучавским (из Молдавии) митрополитом Досифеем в конце 17-го века, и посвященного им патр. Иоакиму.

Другого перевода, или даже списка, в Синод. библиотеке я не нашел. – Означенный же перевод митр. Досифея заключается в рукописи, значащейся по каталогу Синодальной библиотеки 1823 г. под № 436».

В виду предстоявшей коронации Государя Императора и предполагаемого по сему случаю многолюдного стечения в Москву высоких особ и знаменитых представителей разных наций, я не мог не предвидеть крайнего затруднения в своем положении, не имея при себе благонадежного помощника. Поэтому я решился обратиться предварительно со словесною просьбою к высокопреосв. митрополиту о назначении мне официального помощника по должности Синодального ризничего.

– «А кого ты имеешь в виду себе помощником»? – спросил меня владыка.

Я отвечал: «кого угодно будет назначить начальству».

– «У нас нет запасного депо для тебя помощников. Сам ищи».

Я и пошел искать себе помощника. Прежде всего, обратился к благочинному ставропигиальных монастырей, Новоспасскому архимандриту о. Агапиту. – Тот сказал, что у него нет в виду благонадежных и способных для такой должности монахов. Впрочем, указал на одного послушника в Донском монастыре из окончивших курс семинарии. Я обратился к преосв. архиепископу Евгению, управлявшему тогда Донским монастырем.

«Владыко святый, – говорю ему, – дайте мне помощника из братии вашей обители».

«А кого вам угодно, – отвечает мне старец-святитель: такой-то иеродиакон малограмотен; такой-то любит долго спать; такой-то часто уходит за монастырские ворота; такой-то придерживается рюмочки. Выбирайте любого. – Вот разве не захочет ли письмоводитель-послушник, окончивший курс семинарии: поговорите о нём с наместником».

Я к наместнику. Тот призывает к себе указанного послушника. Смотрю, – вялый болезненный юноша; спрашиваю его: «захочет ли он быть моим помощником»? – «Нет, не могу», – получаю от него в ответ».

Итак, мои поиски были бесплодны. Между тем время проходит. Что делать? Откуда взять помощника? – Но вот как будто сам Бог указал мне помощника.

В один прекрасный июльский вечер добрый товарищ мой, инспектор семинарии, о. Игнатий приглашает меня прогуляться в подгородний Николо-Перервинский монастырь. Приезжаем к вечерне. Из церкви приглашает нас на чай игумен. Идя к игуменским покоям, я увидел на монастыре Московские извозчичьи дрожки. Любопытство подстрекнуло меня спросить игумена, кто это приехал из Москвы. «Вероятно, о. Стефан приехал к сыну, – отвечал игумен. – Кто его сын?» – «Послушник, окончивший курс семинарии, и занимающийся печением просфор». А каков он? – «Прекрасный, тихий, скромный, благонравный». – Слова эти я принял к сведению.

На другой же день отправляюсь на Троицкое подворье к о. Стефану, который там был чередным иеромонахом и который мне известен был еще в академии.

«О. Стефан, – говорю ему, – есть у вас в Перервинском монастыре сын, окончивший курс семинарии?».

– «Есть. А что вам?».

– «Отдайте мне его».

– «А на что вам, батюшка?».

– «Он будет помощником мне».

– «Нет, батюшка, какой он вам помощник! он у меня такой смирный, застенчивый – куда ему идти на такую должность».

– «Однако ж покажите мне его: может быть и годится».

Чрез день, или чрез два является ко мне о. Стефан с сыном. Смотрю, – юноша лет 25-ти, благообразный собою, скромный и действительно застенчивый. – Ввожу его в ризницу, показываю ему драгоценные древности. Спрашиваю его: нравятся ли ему эти вещи и желает ли он служить при мне? – «Желаю», – был ответ. – Прекрасно; теперь, стало быть, дело только за согласием митрополита, так как Перервинский монастырь приписан к кафедральному Чудову монастырю.

Раз утром являюсь ко владыке и докладываю, что я нашел себе помощника.

«Кого?» – спрашивает владыка.

– «Послушника в Николо-Перервинском монастыре, окончившего курс в Вифанской семинарии».

«Да тебе нужен в помощники иеродиакон, а не послушник».

– «Можно и этого послушника постричь в монашество и произвесть в иеродиакона, так как он окончил курс и ему уже 25-ть лет».

«Да так только Англичане вербуют в чужих-то владениях» – грозно возразил мне владыка.

– «Я искал в ставропигиальных монастырях, и не мог найти никого» – смиренно отвечал я.

«Да кроме моей епархии пятьдесят епархий есть».

– «Но когда же, владыко святый, обращаться мне теперь в епархии? ведь коронация уже приближается».

«Да со мной и Синод так не поступает. Но мне некогда теперь с тобой говорить. Ступай»…

Вышедши от митрополита, я снова отправился в Новоспасский монастырь к о. Агапиту с убедительной просьбой указать мне какого-нибудь кандидата на должность – моего помощника: но тот решительно отказал в моей просьбе.

Оставалось передать дело в волю Божию.

Чрез два-три дня опять поехал я на Троицкое подворье к митрополиту по каким-то другим делам. Владыка, прочитавши мои бумаги и написавши на них резолюции, – благословляя меня, с благосклонною миною говорит: «– ну возьми послушника-то, да поскорее представь его к пострижению и посвящению».

Возблагодаривши от всего сердца за такую милость архипастыря, я немедленно приступил к делу. По исполнении всех формальностей, избранный мною, или, вернее, дарованный мне Провидением, послушник Ив. Левицкий 16-го числа августа пострижен мною в Синодальной церкви в монашество с именем Иосифа в честь преп. Иосифа Волоколамского (9-го сентября), и в след за тем, рукоположен в иеродиакона с зачислением в братство Синодальной 12-ти Апостолов церкви и с назначением ему особого штатного жалования.¹⁶¹

Такова история учреждения новой должности помощника Синод. ризничего.

Возвратимся, однако, назад.

26-го мая писал я в Иваново к родным:

«Давно уже не слыхал я ничего о вашем положении; еще давнее, кажется, не сообщал я вам никаких вестей о своем житье-бытье. Пора, наконец, хоть вкратце, побеседовать с вами. Следовало бы мне поздравить вас с праздником светлого Воскресения Христова: но тогда у меня было столько хлопот и забот по случаю мироварения, что посторонними делами решительно некогда было заняться. К тому же, случилось тут еще одно обстоятельство, которое отняло у меня и остальное, сколько-ниб. свободное, время: это кончина моего доброго сослуживца и благоприятеля, Успенского собора о. протопресвитера.

Праздник Пасхи прошел у меня благополучно, но довольно шумно и также не без забот по причине бесчисленного множества посетителей в ризнице. После праздника настали обычные нескончаемые занятия, с обычными так же развлечениями со стороны посетителей.

В первых числах текущего месяца решился я наконец дать себе некоторый отдых. После четырехлетнего безвыходного пребывания в Москве, я предпринимал недалекое, хотя и довольно продолжительное, путешествие в Богоспасаемую лавру преп. Сергия. Там пробыл я 8 суток; и, если мало имел покоя телесного, при постоянных занятиях – то Богослужением в храме Божием, то обозреванием разных достопримечательностей лавры и академии, то, наконец, посещением присных друзей и знакомых, которых у меня везде так много,– за то вполне насладился душевным отдохновением среди такой великой святыни и среди добрых, искренно расположенных ко мне, людей. Дважды я служил там: один раз в Троицком соборе, где почивают св. мощи угодника Божия Сергия, а другой в Гефсиманском скиту, где целые сутки провел я по всем уставам скитским.

По возвращении из путешествия узнал я, что моё отсутствие наделало не мало огорчений многим лицам. Не раз имел нужду во мне и сам владыка-митрополит, хотя моё путешествие предпринято было не без его ведома; пытались проникнуть в Патриаршую ризницу и проезжие архиереи, и разные вельможи и бояре, – но тщетно: ризница была запечатана, и ключей я никому не вверил, да и не мог вверить. Впрочем, всё это к лучшему. Случай этот должен был окончательно убедить моё начальство, что мне необходим помощник. И теперь дело это решено: мне назначается помощник; остается только избрать способного и благонадежного человека. – Когда это состоится, когда будет у меня помощник: тогда я буду иметь гораздо больше спокойствия и свободы; тогда можно будет подумать о путешествии, более отдаленном и продолжительном. Особенно нужен для меня помощник в настоящее время, по случаю предстоящего Высочайшего коронования, когда Москва наполнена будет знаменитыми гостями со всех концов света, и когда мне, вероятно, каждодневно с утра до вечера придется встречать и провожать этих почтенных гостей.

Трудное и шумное предстоит нам время: но за то, правду сказать, и не малое удовольствие видеть столько сильных и знатных людей века сего…

Но домашние гости у меня никогда не переводятся. Не говорю уже о разных моих знакомых, которые постоянно атакуют меня и лично и письменно. – Подчас такое положение бывает очень скучно; хотел бы заниматься делом, но делать не дают. – Беда, да и только!…

Порадуйтесь вместе со мною о некоторой благой перемене, совершившейся с сестрою нашею – Прасковьею Михайловною. При помощи Божией, мне удалось наконец убедит её исполнить христианский долг исповеди и причащения св. тайн, – долг, который она оставляла в небрежении более, нежели в продолжении 20-ти лет. По истине, думаю я, возрадовались о ней и ангелы Божии на небеси, которые, по слову Спасителя, радуются о каждом грешнике кающемся. В прошедшую четыредесятницу я писал к ней убедительное послание; и оно, к величайшему моему утешению, не осталось бесплодным.

Довольно на сей раз. Простите».

28-го ч. писал мне В.М. Ундольский:¹⁶²

«Рекомендую вам г. ученого путешественника Императорской академии наук Лерха. Ему хочется посмотреть на Синод. ризницу и библиотеку.

Удовлетворите, если возможно, его ученому любопытству. Исполнив это, обяжете его и душевно уважающего вас»…

Просьба земляка, разумеется, была исполнена.

3-го июня писал мне А.Н. Муравьев записку след. содержания:

«Сделайте милость, покажите ризницу Алексею Гавриловичу Шевелкину, здешнему (т. е. Московскому) гражданину, который имеет нужду отыскать древний антиминс Александрийского подворья и может быть вам полезен по своим сношениям».

Просьбу А.Н. исполнил, Шевелкину ризницу показал, но пользы от него никакой и никогда не получал.

6-го числа писал мне из Абакумова о. Мих. Граменицкий:

«Вот когда собрался я принести вам свою нижайшую благодарность за ваши труды и хлопоты в доставлении мне пищи духовной. Простите меня в медленности. Как приятны избранные для меня вами книги, – особенно слова протоиер. Богословского, – не могу того и выразить: усерднейше благодарю вас за оные.

Для чего вы изволите еще одолжать нас излишними присылками, – так: иноземными лимонами и для крестника – конфектами? – Право, мы многим вам обязаны и без этого, так что ничем не можем сделать вам должного соответствия.

Жена моя нижайше вас благодарит за лимоны и крестник за конфекты, и оба остаются на сей раз у вас в долгу. Не народит ли Бог белых грибков? Они вменят себе в главную обязанность заготовить оных и для вас.

Моя жизнь тянется по-прежнему. Читать наши беседы владыке что-то наскучило; вот уже за два года ни единому из нас не сдает, – а мы, между прочим, все-таки пишем, пишем, и, может быть, дойдем до конца.

31-го дня прошедшего мая вечером, проезжаю из Владимира селом Ундолом, –и кого же сподобился увидеть? О, diem laetum nolandum candidissimo calculo! Мих. Дмитриевич Никольский¹⁶³ со своею супругою в это время случился быть у своего брата – Ундольскаго священника; – узнавши меня из окна, пригласил на свидание, – и так. обр. я с полчаса неожиданно насладился приятнейшею беседою умного – прежнего своего друга: он вам при случае всё это расскажет подробнее.

Я думаю, вы радуетесь благорастворенному лету, – а я боюсь наступающих хлопот по сенокосу и уборке хлеба; особенно несносен беспокойный сенокос! Дай Бог, впрочем, во всем плодородие, – тогда и хлопоты наши не будут значить ничего.

После вакации благословлюсь ездить во Владимир. Слава Богу, почти 16-ть лет отдохнул, пора опять торить эту дорожку, – только уже не мальчиком беззаботным, а отцом с отеческою заботою о детях. Одного прошу у Господа Бога, чтобы Он отверз ум и сердце моего сына к восприятию всего душеполезного, – а я со своей стороны готов не щадить ни сил, ни достояния.

Вы сподобитесь, ваше высокопреподобие, узреть редкое торжество России – помазание миром Самодержца нашего; удостойте сообщить после сего, сколько можно, и нам сидящим во тьме о сем велием свете. Думают, что и наш архипастырь будет вызван туда же».

9-го ч. писал я в Муром теще Праск. Степ. Царевской:

«Приветствуя вас с наступающим праздником Муромских чудотворцев, сердечно желаю вам в душевной радости встретить и провести его. Но чтоб вам не остаться в праздник и без телесного утешения, прилагаю при сем небольшое количество денег. Примите сию лепту от моих трудов праведных: эти деньги уделяю вам от награды, полученной мною на днях за отпевание одного купеческого сына и за закладку храма при одной приходской церкви. Да, с получением нового сана, для меня открылись новые труды, но за то и новые источники доходов. Теперь довольно часто стали назначать меня на архиерейские служения по казенной надобности; а изредка приглашают и на частные службы, где труды не остаются без приличного вознаграждения.

В моем положении имеет произойти некоторое, приятное для меня, изменение. – По случаю Высочайшей коронации и по некоторым другим важным резонам, просил я дать мне помощника; и начальство здешнее, без малейшего противоречия, согласилось удовлетворить моему требованию: на сих днях дело это пойдет в Св. Синод.

При помощнике я больше буду иметь свободы располагать своим временем, тогда возможны будут для меня и отлучки из Москвы, пожалуй, хоть до Мурома. Не смотря, однако ж, на все затруднения, я совершил, назад тому недели 3, путешествие в лавру; провел там 8 суток весьма приятно среди такой великой святыни и древностей, которые, при моем настоящем положении, имеют для меня особенное значение. С особенным душевным удовольствием провел я сутки в скиту, по всем скитским уставам; там даже я и служил в день годовщины моего посвящения в сан архимандрита – 15-го мая. – После суеты и шума столичной жизни, скитское уединение доставило мне несказанное утешение.

Когда я был в лавре, академическое начальство предлагало мне ректорскую должность во Влад. семинарии, на место о. (ныне преосвященного) Платона,¹⁶⁴ с которым я там и виделся, при проезде его из Переславля в Петербург: но имея в виду милостивое обещание высокопр. митрополита, я должен был отказаться от предложенной мне чести. Кто займет теперь эту вакансию, еще не известно. Слышал я, что преосв. Платон хотел ходатайствовать в Петербурге о переведении на свое место родственника своего, Астраханского ректора о. Аполлоса¹⁶⁵ тоже Володимирца.

Писал я о вас, вскоре после Пасхи, к преосвящ. Иустину; просил его преосвященство обратить милостивое внимание на ваше затруднительное положение, объяснив ему в коротких словах ваши семейные обстоятельства. Не знаю, какой успех будет иметь моё ходатайство. Если его преосвященство удостоит вас какой-ниб. милости, напишите мне об этом: я долгом поставлю поблагодарить его, разумеется, письменно.

Надеялся было я видеться с его преосвященством и лично во время коронации: но, увы! надежда эта останется тщетною. Кажется, преосв. Иустин не будет присутствовать при этом великом торжестве.

Попросил бы вас к себе на время коронации: но, во 1-х, едва ли епархиальное начальство согласится выдавать на эту пору паспорта в Москву: по указу Св. Синода, велено высылать из Москвы и те духовные лица, которые временно живут здесь по паспортам. А во 2-х, у меня тогда, вероятно, будет такая суета, что едва ли досуг будет заниматься родными гостями. Москва будет преисполнена иностранцами и знатью; и вся эта знать и русская и иностранная, без сомнения, перебывает у меня.

Да, трудное предстоит мне время! Помолитесь за меня Муромским чудотворцам, чтоб Бог дал мне благополучно пережить эту, сколько интересную, столько же и трудную эпоху».

9-го ч. писал мне из Хотимля родственник о. Иоанн Успенский:

«С искреннею признательностью, по Хотимльско-деревенски, от простоты души и сердца благодарим вас за ваше к нам отеческое благоволение и милости.

Что касается до нашего житья-бытья, мы доколе благополучны и здоровье наше, слава Богу, в порядочном состоянии.

За сим при торопливости не знаю, что еще написать вам. А вот что. Сестрица ваша Прасковья Михайловна на последних неделях В. поста исповедалась и св. тайн приобщалась. Это меня неизъяснимо радовало: но, как видно было, что она делала это из того только, чтобы получить от вас вами ей обещанное, что и оправдалось. Она получила от вас 3 р. с., употребила денежки весьма неблагоразумно. Хотя и смешно, а скажу: – вместо того, чтобы истратить их на покупку хлеба, в котором по нынешнему году семейство их крайне нуждается, она купила два шелковые платка и ситцу, и всё это отдала своим соседям за печеный хлеб, молоко и прочее. Право смешно!»…

12-го числа получил я от ректора Моск. семинарии, о. Леонида коротенькую записку такого содержания:

«Вечером сегодня, может быть, приедет ко мне знаменитый мореход граф Путятин.¹⁶⁶ Не хотите ли с ним повидаться и принять из его уст просьбу, которую – в случае нерасположенности вашей быть у меня – передаст вам на днях вашего высокопреподобия покорный послушник о. Л.».

Просьба графа Путятина касалась допущения к занятию рукописями Синодальной библиотеки ученого англичанина Пюзея, сына знаменитого профессора Оксфордского университета и основателя новой религиозной секты в Англиканской церкви.

Виделся ли я на этот раз с графом Путятиным, не помню: но во всяком случае я не мог, сам по себе, без особого разрешения Синодальной Конторы, исполнить его просьбы.

Между тем, на другой же день, 13-го ч., изволил писать мне об этом высокопреосв. митрополит Филарет:

«Допустите, о. архимандрит, члена Оксфордского университета г. Пюзея до пользования рукописями Синод. библиотеки на обыкновенных правилах. Синод. Контора получит о сём от меня предложение в след за сим».

В след за тем явился ко мне ученый муж и удивил меня своим появлением. Я увидел пред собою низенького молодого человека, лет 25-ти, с костылем в одной руке и с акустической трубой в другой. Оказалось, что этот искатель мудрости был хромой и совершенно глухой. Целью занятий его в Синод. библиотеке было сличение печатных изданий творений св. отцов с древними греческими рукописями, для открытия вариантов или разночтений, в виду предполагавшегося, или уже продолжавшегося тогда, при Оксфордском университете, нового издания творений св. отцов восточной церкви.¹⁶⁷

Приступивши к занятиям своим в половине июня, г. Пюзей продолжал оные до первых чисел октября: и это было в то время, когда в Москве происходило ежедневно необычайное движение по случаю торжества коронации Государя Императора. Пюзей из Леонтьевского переулка, на Тверской, ежедневно путешествовал в кремль, большею частью, пешком, с костылем в одной руке и с фолиантом под мышкою в другой, и при том, как я сказал, глухой: как он остался цел и невредим, при ежеминутном движении по улицам экипажей, я решительно не мог понять.

Объясняться с ученым англичанином посредством акустической трубы была возможность, но на каком, спрашивается, диалекте? По-английски я ничего не знал, а он еще менее по-русски. Мы избрали для разговоров нейтральный язык латинский, который и для него был знаком и для меня не совсем чужд. Но и тут встретилось затруднение: выговор латинских букв и слов у англичан значительно отличен от нашего русского, и потому, когда мы начинали между собою объясняться по-латыни, ни я не понимал г. Пюзея, ни он меня. Оставалось прибегнуть к последнему средству – вести беседы на бумаге. Мы так и делали во все время занятий Пюзея в Синодальной библиотеке. У меня и до сих пор хранятся эти письменные беседы.

Беседы эти писаны частью карандашом, частью чернилами, на отдельных лоскутках бумаги, коих числом 14-ть. К сожалению, на лоскутках этих не означены были в свое время ни месяцы, ни числа, и потому я не могу изложить их здесь в строго-хронологическом порядке. Впрочем, некоторые из этих записок, судя по их содержанию, приблизительно могут быть отнесены к тому или другому месяцу.

Главный предмет наших взаимных бесед были, конечно, греческие рукописи, кои требовались для Пюзея при его занятиях. Но в записках своих мы касались и других предметов.

Так, например, вскоре после нашего взаимного знакомства г. Пюзей пишет мне (письмо в переводе на русск. яз.):

«Достопочтенный отец!

Так как я русского языка не знаю, и потому не могу сам исполнить того, чтобы эта бумага была засвидетельствована полицией, – что необходимо для предъявления оной вместе с моим паспортом в канцелярию Губернатора. Посему прошу вас, по вашему ко мне благорасположению, постараться об этом».

После того спрашивает меня:

«Мне крайне хотелось бы видеть вашего митрополита: могу ли я видеть его когда-либо в Москве и позволит ли он мне явиться к нему»?

На это я, в свою очередь, предложил г. Пюзею следующий вопрос:

– Как вы можете с митрополитом объясняться?

Он отвечал:

– Мог бы иметь переводчика, или стал бы говорить по-латыни.

– Я сказал на это: – постараюсь удовлетворить вас.

Затем он пишет:

– Если вы захотите прочитать эту хартию, то увидите, как наша Англиканская церковь желает любить, уважать и почитать вашу церковь.

Хартия, о которой говорил Пюзей, – это печатное окружное послание Англиканской церкви к восточным патриархам, к Российскому и Эллинскому синодам, на английском с греческим переводом, писанная в Лондоне, в 1853 году.

Вот как она читается в русском переводе:

«Всесвятейшему господину (кир) Анфиму, архиепископу Константинопольскому, нового Рима и вселенскому патриарху, и

Блаженнейшему господину (кир) Иерофею, папе и патриарху великого града Александрии и вселенскому судии, и

Блаженнейшему господину (кир) патриарху Божиего града Антиохии и всего востока, и

Блаженнейшему господину (кир) Кириллу, патриарху святого града Иерусалима и всей Палестины, и Святейшему Правительствующему Всероссийскому Синоду, и

Святому Синоду Греческого королевства,

Мы, нижеподписавшиеся епископы, пресвитеры и диаконы кафолической церкви в Англии, Шотландии и Ирландии, и все прочие, которые считаются в общении с ними, желаем о Господе радоваться.

Святейшие во Христе отцы!

Единство веры, связавшее во едино различные члены святой кафолической церкви, делает необходимым и то, что если, по Апостолу, страждет один член, то с ним страждут все члены. Но то страдание, когда брат брата соблазняет, бывает гораздо тяжелее. Это именно и случилось с нами в настоящее время. Ибо хотя Англиканскую церковь вы и не считаете законною, но это нам не препятствует с братскою любовью соболезновать вам, по причине распространяемых нами на востоке соблазнов. Ибо, подвергаясь оскорблениям, мы ни в каком случае не желаем платить несправедливостью; напротив, как христиане и кафолики, мы готовы воздавать за зло добром.

Итак нужно изложить в кратких и существенных чертах случившееся, чтобы, открыто признавая соблазн, доказать нашу невинность и сделать нашу защиту более удобовразумительною. Ибо весьма тяжко грешит тот, кто раздирает «нешвенный» хитон Христа.

Еще в 1841 году преподобнейший господин Вильгельм, тогдашний митрополит святой Кентерберийской церкви и примас всей Англии, признал нужным послать одного епископа в Иерусалим для надзора за англичанами, проживающими в Палестине и Сирии, и ограничить данную ему власть некоторыми неоспоримыми пределами, которые и сам он ясно раскрывает в мирных посланиях к вашим святейшествам.

«А чтобы», – говорил он, – «кто-нибудь не оставался в неведении, ради чего мы таким образом прислали сего брата епископа, – поставляем вам в известность, что мы повелели ему никогда и ни в каком деле не нарушать власти, принадлежащей вам, епископам, и прочим, состоящим в сане правителей церквей восточных, напротив, – скорее оказывать вам надлежащее уважение и помощь, и быть всегда усердным, и всячески стремиться к тому, что ведет к братолюбию, общению и единомыслию. И мы убеждены относительно этого нашего брата, что он, от сердца и по совести, с верностью будет соблюдать эти наши повеления. Призываем и вас, во имя Господа нашего И. Христа, принимать его как брата, и исполнять его надлежащие требования. Мы уверены, братия, что ваше святейшество благосклонно примет это послание, как свидетельствующее о нашем уважении к вам и блатолюбии, а также о желании, чтобы среди нас возобновлялись обычаи древней любви к древним церквам восточным, сохранившиеся уже от многих поколений. С возобновлением этой любви, по воле и благодати Божией, мы уверены, что в состоянии будем уврачевать и те раздоры, от которых церковь Христова терпела ужаснейшие бедствия.

Но в настоящее время, принявший эту власть епископ, совершенно пренебрегши указанными повелениями покойного митрополита и нарушив порядок, ограничивающий его обязанности, смущает православную восточную церковь до того, что принимает её прозелитов и собирает их на какие-то раскольнические собрания.

От этого произошло, что ваши святейшества основательно заподозрили Англиканскую церковь в том, будто она вступила во враждебное отношение с древнею верою и осмеливается вводить некоторые новые догматы.

И так мы, настоящие епископы, пресвитеры и диаконы, имена которых внизу подписаны, утверждаем следующее:

«Против указанных поступков того епископа, как совершенных, так и совершаемых, мы протестуем, как против таких, которые были допущены им самолично, а не по распоряжению здешней церкви. В особенности же мы отклоняем от себя ответственность в прозелитизме, как нарушающем договор, заключенный в 1841 году, и, как очевидно, несогласном с церковными канонами.

Посему просим ваши святейшества не вменять этого соблазна ни нам, ни церквам нашим. И мы верим, что эту защиту вы примете благосклонно, не преставая молиться об утверждении святых Божиих церквей и единении всех.

Писали в августе 1853 года».

Я не замедлил доложить митрополиту о желании Пюзея представиться его высокопреосвященству. Владыка соизволил на это и назначил день и определенный час. Мы явились в назначенный срок с Пюзеем на Троицкое подворье; с нами был ректор семинарии, отец Леонид, который мог, хотя и не очень свободно, объясняться с Пюзеем по-английски, и следовательно мог служить на этот раз посредником между Пюзеем и митрополитом. Сначала Пюзей говорил по-английски, а о. Леонид переводил его слова на русский язык; потом владыка предложил Пюзею бумагу и карандаш и просил его писать по-латыни. Таким образом началась беседа уже на латинском диалекте, но о чём велась переписка, мне неизвестно, или я уже забыл.

Раз в августе спрашивает меня Пюзей (по-латыни):

Где в Москве имеет пребывание Императорский министр народного просвещения г. Норов?

Я отвечал, что его нет уже в Москве: был и отправился в Петербург.

В сентябре Пюзей писал мне (письмо опять в переводе с латинского на русской язык):

«Так как я чрез три или четыре недели думаю оставить Москву; то прошу вас доставить мне удобство когда-либо посмотреть библиотеку (разумеется, Синодальную). Ибо там мне нужно, хотя бегло, посмотреть около 20 рукописей, дабы, если Богу будет угодно, в следующем, или по крайней мере, в будущем году, я снова у вас потрудился. Чтобы это удобнее было исполнить, мне необходимо прежде, нежели оставлю я Москву, видеть означенные рукописи, из чего я лучше пойму, сколько и какие сокровища для нового издания св. Кирилла хранятся у вас».

В след за тем снова пишет мне:

«Достопочтенный отец! Так как я сегодня получил письмо от своего отца, который предполагает для меня путешествие на св. гору (т. е. Афон): то я желал бы знать, думаете ли вы, что отцы св. горы допустят меня до обозрения своих манускриптов.

Сверх сего, усерднейше прошу вас снабдить меня к тамошним монахам, и преимущественно в Ватопедский монастырь рекомендательными письмами, в особенности же, по вашей ко мне милости, не благоволите ли исходатайствовать мне у господина митрополита рекомендательное письмо к святейшему архиепископу и патриарху Константинопольскому.

Наконец, мне хотелось-бы, если возможно, еще раз видеть митрополита прежде чем отправлюсь из Москвы».

По первому пункту сего письма я выразил сомнение; по второму – неудобоисполнимость, а по третьему дал положительный ответ.

Но прежде, чем докладывать митрополиту по сему последнему пункту, я спросил г. Пюзея, о чем он намерен беседовать со владыкой.

Он отвечал, разумеется по-латыни: во-первых – благодарить за рукописи; во-вторых, объяснить, что он сделал и что желал бы еще сделать, и наконец иметь честь видеть еще раз столь знаменитого мужа и с ним побеседовать.

Высокопреосвящ. митрополит соизволил еще раз принять г. Пюзея.

Отъезд Пюзея из Москвы назначен был около 20-го октября. При прощании, мы дали друг другу, на случай переписки, взаимные адреса.

Продолжаю прерванную нить хроники:

14-го июня писал мне из Иркутска начальник Пекинской миссии, о. архимандрит Аввакум:

«Податель сего письма, знакомый мне гимназист¹⁶⁸ из Иркутска, отправляясь в Москву, изъявил желание представиться вам лично, если с вашей стороны это будет дозволено.

Пользуясь этим обстоятельством, я почел приятнейшим для себя долгом засвидетельствовать вашему высокопреподобию мое высокое уважение и изъявить вам мою искреннюю благодарность за тот благосклонный прием, который вам угодно было сделать мне, когда я обеспокоил вас своим посещением, и за то усердие, с каким вы потрудились показать мне достопримечательности Синод. библиотеки и ризницы. За краткостью времени, употребленного на обозрение сих достопримечательностей, конечно, нельзя многого удержать в памяти; а потому вы очень хорошо сделали, что для этого обозрения составили Указатель. Он будет полезен как для тех, которым удалось видеть предметы, так и для тех, которые никогда их не видали. Первым он будет напоминать о достопримечательностях, а во вторых возбудит желание повидеть их. К числу первых в городе Иркутске я принадлежу только один; все прочие принадлежат к числу вторых. Имея в виду как себя, так и других, я прилагаю при сем 3 р. с покорнейшею к вам просьбою: сделайте одолжение, поручите кому-ниб. выслать мне вашего указателя два экземпляра. Прикажите адресовать просто: в Иркутск, архим. Аввакуму.

С 18-го сентября живу здесь в Иркутске, занимаясь перепиской с Пекинским правительством при генерал-губернаторе Восточной Сибири.

За оказанное мне благосклонное ваше внимание примите и мою искреннюю благодарность, с каковою долгом поставляю пребыть к вам навсегда»…

Получив письмо и деньги 19-го июня, я послал 26-го числа того же месяца три экземпляра своего Указателя о. Аввакуму.

21-го числа писал мне, между прочим, из Переяславля Никитский архимандрит отец Нифонт:

«У нас слухи, что вам предлагали должность Владимирского о. ректора; и жаль, что вы от оной якобы отказались.

Новый наш о. ректор будет отец Киевско-академический инспектор Леонтий,¹⁶⁹ якобы, а инспектором Сергий – бакалавр С.-Петербургской. Каковы-то для нас будут! – Дай Господи, – чтобы были хороши».

3-го июля исполнилось 35 лет со дня вступления на святительскую Московскую кафедру высокопр. митрополита Филарета. Преосвященный Алексий, епископ Дмитровский, викарий Московской митрополии, от лица Московского духовенства приветствовал с этим знаменательным событием высокочтимого архипастыря следующим посланием:

«Высокопреосвященнейший владыко!

Милостивейший архипастырь и отец!

Духовенство, охраняемое тридесять и пять лет святительскими вашими молитвами, и в делах священного служения руководимое пастырскою вашею ревностью, мудростью, наставительным словом и примером, ныне, в приснопамятный день, обще с нами и чрез нас приносит вашему высокопреосвященству молитвенную книгу сию (Архиерейский служебник), яко знамение благоговейного о Господе и Пастыреначальнике Иисусе упования на многолетнее еще и еще служение ваше с обновленными (как примечаем мы и радуемся) благодатью Его силами.

И да исполнится во славу Божию сие упование, с молитвенными, сыновними чувствованиями всюду и всеми повторяемое, да исполнится ко благу пастырей и паствы Московския и церкви Всероссийския.

К обители преподобного Сергия обращаясь мыслями и сердцами в день сей, ожидаем радостно вашего архипастырского и отеческого благословения паства ваша и чада ваши о Господе».

На это преосвященнейший митрополит ответствовал:

«Преосвященнейший владыко!

Возлюбленнейший о Господе брат!

Не ожидал я нечаянности в день, в который, в продолжении 35-ти лет, мог, не развлекаемый посторонним вниманием, размышлять о судьбе Божией надо мною, и о трудном бремени, которое на меня возложено, и в ношении которого должно дать трудный ответ: вам и другим братиям и сослужителям моим угодно было ныне посетить меня нечаянностью. Она и должна уменьшать для меня обязанность и силу строгих размышлений, о которых теперь упомянул.

Не могу в сей нечаянности со справедливым утешением видеть то, что для меня не есть нечаянность, и что постоянно вижу, т. е. добрые моих братий и сослужителей расположения к начальству, искреннее послушание Московского духовенства и всегдашняя готовность следовать направлениям законной власти в продолжение моего служения с ним, всегда были для меня облегчительным средством действования и остаются навсегда утешительным воспоминанием.

Молитвенная книга, ко мне препровожденная, будет употреблена, и когда после нас останется в ризнице, будет памятником добрых расположений Московского духовенства к своему начальству.

Я же всегда требую и прошу ваших, братия и сослужители, молитв, да совершу служение, еже приял.

Филарет, митрополит Московский.

В Гефсиманском ските, июля 3-го дня. 1856 года.

P. S. Ваше преосвященство исполнили долг пред святителем Филиппом служением нынешнего дня.

Вчера некоторые из Лаврских изъявили желание быть у меня сегодня: я упросил их отложить сие».

В Покровском монастыре, в Москве, настоятелем был о. Ионафан. Мы с ним в одно время получили сан архимандрита, т. е. в 1855 году. И вот какая между нами раз встретилась коллизия. Августа 29-го дня 1855 г. митрополит служил заупокойную литургию в кафедральном Архангельском соборе и пред литургией положенную в этот день панихиду по убиенным на брани воинам. На литургию с митрополитом назначены были мы с о. Ионафаном, а к панихиде по обычаю собрались и прочие настоятели монастырей.

Пред приездом владыки в собор, Ионафан предлагал мне занять в служении место выше его, но я отклонил от себя это первенство на том основании, что я был архимандрит только лишь титулярный, а он был настоятель монастыря, хотя и заштатного, и при том гораздо старше меня летами и службой.

Когда, при встрече митрополита, мы стали подходить ко кресту, Ионафан подошел первым, но владыка, помимо его, подал мне прежде целовать крест: это, конечно, можно было принять за некоторый намек, но он показался мне еще не очень ясным, чтобы я мог стать выше моего почтенного собрата. Когда же мы вышли потом, вместе с прочими архимандритами, на панихиду, нам с о. Ионафаном как будто нарочито случилось быть в одной паре – он с правой стороны, а я с левой, и когда стали подходить, после старших архимандритов, к митрополиту, для принятия от него свеч, Владыка подает прежде мне свечу, а Ионафан старается предупредить меня: тогда митрополит почти в слух говорит ему: «что ты не понимаешь?» – Тогда мы оба ясно уже поняли, кому из нас первенствовать. – Как ни был добр и благодушен мой почтенный земляк, но он рассердился на меня за то. – Когда окончилась литургия, Ионафан поспешил, в след за владыкой, на Троицкое подворье, чтоб испросить у него прощение в невольном прегрешении; при чем объяснил ему наше взаимное пререкание. На это владыка кротко заметил ему: «ну, вот видишь ли, ризничий показал смирение, а ты обнаружил превозношение; он человек ученый, а ты без академического образования». – Тем всё и кончилось, и мы с о. Ионафаном по-прежнему остались в приятельских отношениях.

Указом Московской Св. Синода, Конторы от 25-го июля я назначен был членом комитета, учрежденного для разбора рукописей и книг Московской Синод. типографской библиотеки. Со мною назначены были в комитет два товарища моих по академии – священник Воскресенской, на Остоженке, церкви, магистр Гр. Петр. Смирнов-Платонов и профессор Московской семинарии по классу гражданской русской истории, – Ил. Вас. Беляев.¹⁷⁰

Синодальная типографская библиотека весьма примечательна по своему составу и содержанию. Она состоит: I., из старопечатных книг и II., рукописей.

1., Печатные книги на разных языках, как-то: а) славяно-русские; б) польские; в) греческие; г) латинские; д) немецкие и др.

2., Рукописи: а) греческие; б) латинские; в) польские и г) славянские.

Из печатных славяно-русских книг достойны примечания, частью по содержанию, следующие книги:

1., Евангелие, печат. в типографии Угро-Влахийской, 1512 г.

2., Библия Скорины, – в Праге, 1518 г.

3., Апостол, – в Москве, 1562 г.

4., Евангелие толковое, – в Остроге, 1594 г.

5., Требник Петра Могилы – в Киеве, 1646 г.

6., Уложение царя Алексея Михайловича, 1649 г.

7., Лексикон славяно-российский П. Берынды – в Кутеинской типогр., 1653 г.

8., Соборное деяние на еретика Мартина – 1718 г.

Из рукописей:

а) греческих, коих числом 37-мь, – есть – XI в.

б) славянских 5-ть, относятся к XI в.

Мы начали свой труд с рассмотрения и описания рукописей. Я принял на себя описание рукописей греческих, которые и переданы были потом в Синод. библиотеку.

Что касается до славянских рукописей, то, хотя и из них не малое число номеров было рассмотрено и описано нами, преимущественно священником Смирновым, – они остались и остаются до сих пор в библиотеке типографской.

Продолжаю хронику.

30-го ч. писал мне также из Владимира преосвященный Иустин:

«Град наш Владимир будут проезжать около 12-го августа И. И. В. князья Романовские. Я не знаю, как встретить их, если угодно им будет посетить собор. Так-ли, как обыкновенно встречают членов Императорской фамилии, или иначе, – и как именно? также следует ли при въезде их в город производить колокольный звон или нет?

Покорно прошу вас поговорить о сем с его преосвященством викарием и что он присоветует, так уведомить. Этим вы много меня обяжете. Если преосв. викарий не даст вам положительного совета, то потрудитесь изыскать средство узнать мысли владыки Московского или другого члена Св. Синода. Пожалуйста, прошу вас, поспешите присылкой мне ответа, чтобы я за неполучением оного не впал в невольную ошибку в сем, новом для меня деле».

В ответ на это, со слов преосвященного Алексия, тогдашнего Московского викария, писал я от 4-го августа следующее:

«Звону колокольного ни в каком случае не должно быть. Что же касается до встречи в соборе, то, если вашему преосвященству угодно будет оказать им вежливость (собственное выражение преосвященного викария), можете встретить их при входе в малом облачении с крестом и св. водою: но пения при этом не должно быть никакого. Затем подвести их к местным иконам и прочей святыне для поклонения и лобызания».

5-го августа получил я от помянутого выше ученого англичанина Пюзея письмо на латинском языке следующего содержания:

«Достопочтеннейший отец!

Знаменитейшее творение св. Кирилла Александрийского, этого истинного толкователя евангелия св. Иоанна, как вы знаете, весьма несовершенно, и, вследствие величайшей редкости книг в западной Европе, мы до сих пор не можем исправить текст его или дополнить пробелы в нём. Из этой книги, над которой я теперь у вас работаю, писанной более старательным письмом, я извлек не малую пользу; но вследствие того, что есть пропуски, где большие, где меньшие, не возможно представить текста св. Кирилла целым и неиспорченным. Таким образом, для того чтобы издание наше было полнее, остается нам искать, если можно, другие книги этого отца; и я осведомлен, что в монастыре Vatopedhi на святой горе есть ценная библиотека, заключающая в себе сокровище. Возможно, что, если мне, по милости Бога, представится возможность, спустя несколько лет, отправиться на святую гору, я мог бы посмотреть вышеозначенную библиотеку и представить в пользу церкви часть её сокровища, поскольку таковая может иметь отношение к св. Кириллу. Вас, досточтимый отец, всенижайше прошу соблаговолить дать мне рекомендательное письмо от вашего имени, или, если возможно, от его святейшества, досточтимейшего митрополита Московского к монастырю Vatopedhi, чтобы он мне охотнее предоставил возможность проникнуть в библиотеку.

Если вам, досточтимый отец, угодно согласиться на таковую мою просьбу, то я прошу вас озаботиться, чтобы вышеозначенное рекомендательное письмо было доставлено в мои руки прежде, чем уеду из Москвы.

Считаю долгом, досточтимый отец, принести вам всю мою благодарность за оказанные вами благодеяние и расположение.

Наконец откланиваюсь вам, досточтимый отец, и с величайшим смирением и почтением подписуюсь вашим недостойнейшим забот Филиппом Эдуард. Пюзей».

Высочайшим манифестом от 17-го апреля 1856-го года возвещено было всем русским подданным о имевшем совершиться в августе того года священном короновании и установленном миропомазании Их Величеств, Государя Императора Александра Николаевича и Государыни Императрицы Марии Александровны.

Манифестом своим благочестивейший Государь приглашал всех верных своих подданных соединить усердные мольбы с Его теплыми молитвами, – да излиется на Него и на царство Его благодать Господня, да поможет Ему Всемогущий, с возложением венца царского, возложить на себя торжественный пред светом обет – жить единственно для счастья подвластных Ему народов, и да направит Он к тому, наитием всесвятого, животворящего Духа Своего, все помышления, все деяния его.

В след за этою радостною вестью начались и закипели в первопрестольной столице России разнообразные работы и приготовления к столь великому торжеству. Кремлевские стены и башни оделись клетчатой сеткой для предстоящей иллюминации. Иван Великий оказался в такой же сетке, с огромной короной на вершине под самым крестом. Но наибольшее внимание сосредоточено было на убранстве главного кремлевского святилища, – Большого Успенского собора, где должно было совершиться священнодействие коронования. Посреди храма устроен был балдахин малинового бархата с подборами из золотого глазета; сень оного обита была золотой парчой.

Под балдахином трон о двенадцати ступенях, обитый малиновым бархатом с золотым позументом.

Вправо от трона – особое Императорское место, под балдахином, для Государыни Императрицы Александры Феодоровны.

У двух задних столпов собора: с правой стороны – место для Высочайших Особ; и у столпа с левой стороны – место для почетных лиц.

У стен внутри собора место для иностранных послов и посланников, придворных дам и прочих особ.¹⁷¹

Приближалось, между тем, великое и священнейшее торжество коронации. По Высочайшему повелению, и особенно, как говорили тогда, по желанию Государыни Императрицы, первенство при церковном совершении этого торжества предоставлено было старейшему и знаменитейшему архипастырю первопрестольной столицы, митрополиту Филарету. Ему же поручено было распорядиться об отводе в Московских монастырях и тамошних монастырских подворьях помещения для членов Святейшего Синода и прочих, вызываемых в Москву для участия в торжестве коронации, епархиальных архиереев.

В прежнее время, при прежних коронациях, кроме членов Св. Синода и присутствовавших в Синоде преосвященных, назначались обыкновенно для присутствования при торжестве коронования и священного миропомазания благочестивейших Государей и Государынь, архиереи ближайших к Москве епархий. К коронации же Государя Императора Александра II приглашены были старейшие и знатнейшие иерархи не только из ближайших, но и из отдаленнейших, епархий, как наприм., Литовский митрополит Иосиф (Семашко),¹⁷² Варшавский архиепископ Арсений (Москвин),¹⁷³ Херсонский архиепископ Иннокентий (Борисов),¹⁷⁴ Полоцкий архиепископ Василий (Лужинский)¹⁷⁵ и другие.¹⁷⁶

Прибывшие в Москву, в первых числах августа, члены Св. Синода и прочие преосвященные архиереи, как присутствовавшие в то время в Синоде, так и нарочито вызванные из епархий, были размещены по монастырям таким образом:

Новгородский и С.-Петербургский Митрополит Никанор¹⁷⁷ – в Новоспасском ставропигиальном монастыре.

Литовский Митрополит Иосиф – в ставропигиальном же Заиконоспасском монастыре.

Архиепископы:

Казанский Григорий – в Высокопетровском.

Ярославский Нил – в Богоявленском.

Рязанский Гавриил – в Покровском.

Варшавский Арсений – в Даниловском.

Херсонский Иннокентий – в Златоустовском.

Полоцкий Василий – в Спасо-Андрониевом.

Епископы:

Симбирский Феодотий¹⁷⁸ – в ставропигиальном Донском монастыре.

Костромской Филофей¹⁷⁹ – в Саввинском подворье.

Главный священник армии и флотов, протопресвитер В. И. Кутневич¹⁸⁰ – в Знаменском монастыре.

Духовник Их Величеств, протопресвитер В. Б. Бажанов¹⁸¹ имел квартиру от Двора, на Большой Никитской, в доме Глебова-Стрешнева.¹⁸²

Кажется, все более или менее архиереи были довольны своими помещениями, за исключением преосвященного Херсонского; Он занимал в Златоустовом монастыре настоятельские покои – очень низкие, сырые, с железными при том решетками в окнах.

Литовский владыка Иосиф писал о своей квартире в Вильну своему викарию, епископу Ковенскому Филарету¹⁸³ от 7-го августа:

«Нас поместили в Заиконоспасском преизрядно. Мое помещение в центре города, удобное, но довольно беспокойное от городского шума».¹⁸⁴

Вслед за архипастырями начали собираться в Москву со всех стран света иноземные гости – послы и посланники с их многочисленными свитами, а наконец стали прибывать туда и Особы Царского Дома.

В числе иноземных послов и посланников, прибывших в Москву, были:

1) Французский – граф де-Морни.

2) Великобританский – лорд Гренвиль.

3) Австрийский – князь Эстергази.

4) Прусский – принц Фридрих-Вильгельм.

5) Бельгийский – князь де-Линь.

6) Американский – Сеймур.

7) Сардинский – граф Мариус Броглиа де-Казальборгоне.

8) Ольденбургский – граф де-Рапцова.

9) Персидский – Сартип Кассим – Хан Назар-Ага.

10) Папский – монсеньор Флавио, из князей Шаги, архиепископ Мирасский.¹⁸⁵

11) Турецкий – Мегмет-Кипризли-Паша.

12) Сицилийский (Неаполитанский) – кавалер-Реджика.¹⁸⁶

11 и 12 августа прибыли в Москву Их Императорские Высочества великие княгини Елена Павловна и Екатерина Михайловна с супругом, а также принц Петр Георгиевич Ольденбургский с супругою.

13-го числа прибыли: Её Императорское Величество, вдовствующая Императрица Александра Феодоровна, великая княгиня Мария Павловна, вдовствующая герцогиня Саксен-Веймарская, великие князья Николай Николаевич с супругою и Михаил Николаевич.¹⁸⁷

В продолжение всего августа и половины сентября почти ежедневно посещали Патриаршую ризницу и библиотеку собравшиеся в Москву знатные особы, как духовные, так и светские.

Преосвященные архиереи почти все обозревали ризницу, некоторые и библиотеку, и затем удостаивали своим посещением и мои кельи, иные и не по одному даже разу.¹⁸⁸

Из представителей иностранных держав были в ризнице послы: французский, сардинский, португальский, неаполитанский, турецкий,¹⁸⁹ папский и некоторые другие.

Из Царских Особ удостоили своим посещением Патриаршую ризницу и библиотеку:

Их Величества, Государь Наследник Николай Александрович и великие князья Александр, Владимир и Алексей Александровичи, и

Её Императорское Высочество, вдовствующая герцогиня Саксен-Веймарская Мария Павловна.

При обозрении ризницы Ея Высочество обратила особенное внимание на предметы, принадлежавшие патриарху Филарету Никитичу, а также на серебряные сосуды, в коих хранится св. миро и которые устроены были её августейшим родителем, Императором Павлом Петровичем.

С прибытием в Москву членов Св. Синода, заседания их происходили, в определенные дни, в присутственной палате Московской Синодальной конторы. Первое заседание было 13-го августа, под председательством Московского митрополита Филарета.¹⁹⁰ Новгородский митрополит Никанор не был в этом заседании по случаю поездки в Троицкую Сергиеву Лавру.

14-го числа в 10 часов 25 минут вечера изволили прибыть по Николаевской железной дороге на станцию Химки и оттуда в Петровский дворец Их Величества Государь Император и Государыня Императрица с августейшими детьми, а также Их Высочества: великий князь Константин Николаевич с супругою и великая княгиня Мария Николаевна. Во Дворце тотчас совершено было духовником Их Величеств, протопресвитером В. Б. Бажановым молебствие.

17-го числа, и 3 часа пополудни, по установленному церемониалу, последовал торжественный въезд Их Величеств в первопрестольную столицу. – Пасмурная утром погода к этому часу прояснилась.

Вступление Царя в свою древнюю столицу, предшествуемое и сопровождаемое всеми высшими, как военными, так и гражданскими чинами, с возможною пышностью и блеском, представляло величественное зрелище.

При Воскресенских воротах, у часовни Иверской иконы Божией Матери, шествие остановилось. Здесь Государь Император встречен был с крестом и св. водою Московским викарием, епископом Дмитровским Алексием с причтом.

Между тем, пока шествие совершалось от Петровского дворца до кремля, в Успенском соборе членами Св. Синода и прочим знатнейшим духовенством совершаемо было благодарственное молебствие о благополучном прибытии Государя Императора.

При вступлении Их Величеств в собор, они встречены были с крестом и св. водою; при чем певчие пели из канона в неделю Ваий тропарь: «Воспойте людие боголепно в Сионе», и проч.

Приложившись в Успенском соборе к св. иконам и мощам, Их Величества изволили шествовать затем в Архангельский собор для поклонения гробам своих предков, где они встречены были с крестом и св. водою епископом Костромским Филофеем; из Архангельского собора продолжали шествовать в Благовещенский, где в таком же порядке встречены были духовником Их Величеств. Отсюда изволили вступить в большой Кремлевский дворец.

Между тем, во всех Московских церквах происходил торжественный звон и продолжался до вечера, а вечером город был иллюминован.

Вскоре затем Их Величества переселились из Кремлевского дворца в Останкинский, близь Москвы, дворец, построенный в 1797 году графом Шереметевым по случаю коронования Императора Павла I. – Там они приготовлялись постом и молитвою к таинствам исповеди и причащения.

Первоначально торжество коронации назначено было на 19-е число августа, но по каким-то особенным обстоятельствам отложено было на неделю, на 26-е число.

Между тем, 19-го числа празднование Донской иконе Божией Матери – в Донском ставропигиальном монастыре храмовой праздник. По этому случаю совершал там литургию высокопреосвященный Никанор, митрополит Новгородский, в сослужении с преосвященным Феодотием, списком Симбирским. В числе архимандритов, назначенных на это праздничное служение, был и я. Новгородский владыка, приехавший в Москву уже с расстроенным здоровьем, здесь еще более усилил свою болезнь. По прочтении часов, надлежало ему встречать в монастырских святых вратах, ежегодно, в этот день, совершаемый сюда из кремля крестный ход. Утро было ясное, но с холодным ветром. Петербургские иподиаконы, приехавшие с митрополитом, не зная Московских порядков и обычаев, поспешили преждевременно вывесть больного владыку из собора и заставили его в святых вратах, на сквозном ветру, около получаса ожидать крестный ход. Это не обошлось, разумеется, для него без вредных последствий.

Управлявший тогда Донским монастырем преосвящен. Евгений, бывший архиепископ Ярославский, по причине лишения зрения, не участвовал в богослужении, но как хозяин, всегда отличавшийся особенным гостеприимством, предложил служившим иерархам и прочим богомольцам торжественную трапезу. За столом присутствовало 8 архиереев и не мало светских знатных особ.

22-го числа произведена была репетиция перенесения царских регалий из большого Кремлевского дворца в Успенский собор, согласно Высочайше утвержденному церемониалу.

В течение трех последних дней пред совершением обряда священнейшего коронования провозглашаемо было, по установленному порядку, всенародное о том объявление следующего содержания:

«Всепресветлейший, державнейший, великий Государь Император Александр Николаевич, восшед на прародительский наследственный престол Российской империи и нераздельные с оным престолы царства Польского и великого княжества Финляндского, указать изволил: священнейшему коронованию Его Императорского Величества и от святого мира помазанию быть сего августа в 26 день, приобщая сему священному действию и супругу свою великую Государыню Императрицу Марию Александровну. О сем торжестве всем верноподданным чрез сие возвещается, дабы в вожделенный оный день усугубили мольбы свои к Царю царствующих, – да всемощною своею благодатию приосенит царство Его Величества и да утвердит в нём мир и тишину, во славу свою святую и к непоколебимому благоденствию государства».

По окончании Крымской войны (1853–1856 г.г.) учрежден был, в память её, для всего православного русского духовенства наперсный бронзовый крест на Владимирской ленте, а для военных и гражданских чинов такая же медаль. Государю Императору благоугодно было повелеть, чтобы все лица, как духовные, так и светские, имевшие присутствовать в день коронации в Успенском соборе, были украшены этим знаком. По этому, накануне дня коронования, 25 числа, все архиереи и прочие духовные лица получили чрез Московского митрополита означенные наперсные кресты.

Во время всенощной, которую в этот день я слушал в своей Синодальной 12-ти Апостолов церкви, входит ко мне в алтарь неизвестный мне человек, украшенный золотою медалью на Владимирской ленте, и от имени митрополита объявляет, чтобы я тотчас же принял от него облачения, устроенные для завтрашнего дня от Высочайшего двора для всех духовных лиц, имевших присутствовать в соборе при совершении коронации. Не имея от владыки никакого на этот раз личного приказания, я затруднился исполнить требование неизвестного мне лица, тем не менее должен был уступить его настойчивому требованию. Приказал внести привезенные на нескольких возах облачения в Мироварную палату, и на другой день, ранним утром, должен был разобрать и вручить по принадлежности всем архиереям, всем архимандритам, протоиереям и священникам, всем протодиаконам и диаконам, всем наконец псаломщикам. Все облачения, от первого до последнего, сделаны были из одинаковой парчи – золотой по красной земле с серебряными в кругах и меж кругов крестами. Парча очень красивая.¹⁹¹

Настал наконец вожделенный и всерадостный для русского сердца день – день 26-го августа.

С ранней утренней зари начал стекаться в кремль православный русский народ. Впрочем не иначе возможен был вход в кремль, как по билетам, выданным от Дворцовой конторы; а для входа в Успенский собор выданы были от той же конторы особые билеты лицам назначенным для присутствования при священном обряде коронования.

Утро было ясное, тихое; на небе ни одного облака; солнце ярко сияло над Москвою и своим блеском озаряло главы кремлевских соборов.

В 7 часов утра, удар на Ивановской колокольне царя-колокола возвестил о времени для собрания в Успенский собор всем должностным лицам. В 8 часов весь дипломатический корпус собрался у французского посла, графа Морни, и оттуда торжественно прибыл в 9 часов в Успенский собор, где и занял каждый из членов сего корпуса назначенное ему место.

По совершении в Успенском соборе молебствия о здравии Его Императорского Величества и по прочтении часов, последовало из большого Кремлевского дворца, чрез Красное крыльцо, торжественное шествие.

Прежде всего, изволила прибыть в собор под балдахином, в короне и порфире, в сопровождении Государя Наследника и других Особ Императорской Фамилии, вдовствующая Императрица Александра Феодоровна и, встреченная у дверей собора духовенством с крестом и св. водою, вошла в собор и заняла место на устроенном для Её Величества троне.

Вслед за тем открылось шествие из тронной Андреевской залы Их Величеств Государя Императора и Государыни Императрицы.

Впереди всех шел Синодальный член, протопресвитер Кутневич с крестом, имея при себе 2-х диаконов, несших св. воду, и окроплял сею водою царский путь.

За ним шли по три вряд представители всех сословий, государственных и общественных учреждений и особы, несшие Императорские регалии.¹⁹²

Непосредственно пред особою Государя шествовал верховный маршал, князь Сергий Михайлович Голицын,¹⁹³ с жезлом.

Когда Их Императорские Величества приблизились к паперти собора, митрополит Московский, с крестом в руках, встретил их следующею речью:

«Благочестивейший великий Государь!

Преимущественно велико Твое настоящее пришествие. Да будет достойно его сретение.

Тебя сопровождает – Россия. Тебя сретает – Церковь.

Молитвою любви и надежды напутствует Тебя Россия. С молитвою любви и надежды приемлет Тебя Церковь. Столько молитв не проникнут ли в небо?

Но кто достоин здесь благословить вход Твой? Первопрестольник сей церкви, за пять веков доныне предрекший славу Царей на месте сем, святитель Петр, да станет пред вами, и, чрез его небесное благословение, благословение пренебесное да снидет на Тебя, и с Тобою на Россию».¹⁹⁴

За тем митрополит подал к целованию крест, а другой митрополит – Новгородский окропил Их Величества св. водою.

По вступлении Их Величеств в храм, придворные и синодальные певчие начали петь царственный псалом: Милость и суд воспою Тебе, Господи.

Между тем, Их Величества, приложившись к св. иконам и мощам, изволили взойти на трон, устроенный посреди собора, а высшее духовенство стало внизу трона – по сторонам.

Среди благоговейной тишины в храме начался священнейший обряд коронования.

Первенствующий митрополит Московский, взошед на верхнюю площадку трона и став пред Государем Императором, предложил, по древнему обычаю, Его Величеству прочитать, в слух верных подданных, исповедание православной веры, и Его Величество изволил велегласно прочитать, по разогнутой пред ним книге, Символ веры. За сим митрополит, возгласив: «Благодать Св. Духа да будет с Тобою, аминь», – сошел с трона.

Вслед за тем протодиакон возгласил: Благослови, владыко. Митрополит: Благословенно царство и проч. Клир: Аминь. Царю небесный… Потом следовала великая ектенья, в которой св. Церковь от лица всех верноподданных испрашивает у Царя царствующих и Господа господствующих благословения небесного на главу Царя земного и всех даров Духа Божия, благопотребных для него в предстоящем великом служении царском; она просит ему премудрости и силы, благопоспешения во всём и долгоденствия, чтобы услышал его Господь в день печали и защитил его, чтобы ниспослал ему помощь Свою, и заступил его, чтобы неподкупны были суды его, чтобы грозно было оружие его врагам отечества и пали под ноги его все враги и супостаты.

После ектеньи пели тропарь: Спаси, Господи, люди Твоя… и читалась паремия из книги прор. Исаии, в которой изображается дивное попечение Божие о народе Израильском… Затем возглашен был прокимен: Господи силою Твоею возвеселится Царь… и читался апостол из послания к Римлянам о повиновении властям предержащим, о том, что власть происходит от Бога, и потому всякий противляющийся власти противляется повелению самого Бога. За апостолом следовало чтение евангелия, в котором из уст самого Господа Иисуса слышится заповедь: воздадите Кесарева Кесареви.

По прочтении евангелия, митрополиты Московский и Новгородский взошли на трон и поднесли Его Величеству на двух подушках Императорскую порфиру и послужили ему при возложении оной; при чем митрополит Московский возгласил: Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

По возложении на себя порфиры, Его Императорское Величество изволил преклонить главу, а митрополит Московский, положив на главу край омофора и осенив её крестным знамением, возложил на неё крестообразно руки и в услышание всем прочел молитву, в которой просил Господа, дабы удостоил своего верного раба, Государя нашего, священного миропомазания подобно Давиду, приявшему помазание от Самуила пророка, дабы облек его своею силою Божественною для великого подвига царствования, дабы даровал ему долготу дней, дабы явился он твердым хранителем догматов веры православной и, совершив свое царское служение на земле, удостоился быть наследником небесного царства.

Вслед за тем, митрополит подал Государю Императорскую корону, и Его Величество изволил возложить её на свою главу, а святитель произнес: Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, аминь – присовокупив к сему краткую речь о духовном значении царского венца, прочитанную им по печатной книге.

Подобным же образом митрополит вручил Его Величеству в десную руку скипетр, а в левую державу, объясняя, что они служат видимым знаком данной Ему от Бога власти самодержавной.

Облеченный во все знамения царского достоинства Государь Император воссел на Императорском своем престоле.

Вскоре потом Его Императорское Величество, положив скипетр и державу на поднесенные сановниками подушки, изволил призвать к себе Её Величество Государыню Императрицу. Она, подошедши, стала пред августейшим супругом своим на колени, а Государь, сняв с себя корону, прикоснулся оною к главе Государыни и снова на себя возложил. Затем изволил возложить на главу Государыни Императрицы поднесенную сановником меньшую корону;¹⁹⁵ потом поднесены были Его Величеству, для возложения на Её Императорское Величество, порфира и цепь ордена св. апостола Андрея Первозванного. – После сего Государыня Императрица изволила встать и возвратиться на свой престол.

Следовало за тем провозглашение протодиаконом полного Его Императорского Величества титула и особого краткого титула Её Величеству, сопровождаемое пением певчих: Многая лета, при колокольном звоне и пушечной пальбе. Между тем, как духовные, так и мирские особы, не оставляя своих мест, принесли поздравление Его Императорскому Величеству троекратным поклонением. В это же время Государыня Императрица Александра Феодоровна и все прочие члены Августейшей фамилии, восшедшие на трон, приветствовали Богом венчанных Царя и Царицу. Взаимные горячие лобзания Их возбуждали в посторонних зрителях невольные умилительные слезы: это были самые трогательные минуты.

Когда прекратился звон и утихла пушечная пальба, Самодержец Всероссийский, Богом венчанный Царь, отдав скипетр и державу сановникам, преклонил колена и по книге, поданной Московским митрополитом, прочитал громогласно молитву, в которой смиренно благодарил Господа за Его неизреченные к нему милости и подобно древнему Соломону взывал к Нему: да будет со мною приседящая престолу Твоему премудрость. Посли ю с небес святых Твоих, да разумею, что есть угодно пред очима Твоима, и что есть право в заповедех Твоих. – Буди сердце Мое в руку Твоею, еже вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово.

Нельзя было без сердечного умиления слушать эту царскую молитву к верховному царю Царей о ниспослании мудрости, потребной к благоустроению царства.

По окончании молитвы, Государь встал, а вся церковь, все верные его подданные, в свою очередь, поверглись на колена пред Господом, и первенствующий святитель от лица всех произнес молитву – ту самую, которая ежегодно потом повторяется на молебном пении в день восшествия на престол и воспоминания коронации Государя.

Так утверждается союз возлюбленного Царя с его верными подданными, утверждается молитвою Царя за подданных и подданных за Царя. Так еще более скрепляются узы любви пред лицом Божиим обетом взаимной любви, обетом царского служения благу народа и послушания подданных своему Богом данному Государю.

По прочтении молитвы, Московский митрополит обратился к Государю Императору со следующею приветственною речью:

«Благочестивейший, Богом венчанный великий Государь Император!

Благословен Царь царствующих! Он положил на главе твоей венец от камене честна (Пс.20:4). С уверенностью говорю сие, потому что из уст пророка беру слово, изображающее судьбу Царя, праведно воцарившегося.

Бог венчал Тебя: ибо Его провидение привело тебя к сему законом престолонаследия, который Он положил и освятил, когда, прияв Царя в орудие Своего Богоправления, изрек о нём Свое определение: от плода чрева твоего посажду на престоле твоем (Пс.131:11).

Бог венчал Тебя: ибо Он дает по сердцу (Пс.19:5), а Твое сердце желало не торжественного только явления Твоего Величества, по наипаче таинственного осенения от Господня Духа владычняго, духа премудрости и ведения, духа совета и крепости.

Мы слышали Твою о сем молитву ныне: Сердцеведец внял ей ранее; и когда Ты медлил приять Твой венец, потому что продолжал защищать и умиротворять Твое царство, Он ускорил утишить бурю брани, чтобы Ты в мире совершил Твою царственную молитву, чтобы венец наследия был для Тебя и венцем подвига.

Итак, Господа силою возвеселися, Богом венчанный Царь, и о спасении Его возрадуйся зело! (Пс.20:1).

Возрадуйся такожде и Ты, Благочестивейшая Государыня, о славе Твоего Всепресветлейшего Супруга, свыше освещаемой и освящаемой, и лучом священным и Тебя озаряющей.

Утешься и возрадуйся Благочестивейшая Матерь Царя. Се уже зрел плод чрева Твоего и сладок для России.

Светло возрадуйся Православная Церковь, и твоя соборная молитва веры, любви и благодарности да восходит к престолу Всевышнего, когда Он на избранного от людей своих полагает священную печать Своего избрания, как на вожделенного первенца твоих сынов, на твоего верного и крепкого защитника, на преемственного исполнителя древнего о тебе слова судеб: будут царие кормители твои (Ис.49:23).

Светися радостью, Россия, Божие благословение воссияло над тобою в священной славе Царя твоего. Что может быть вожделеннее, что радостнее, что благонадежнее для царства, как Царь, который полагает сердце свое в силу Божию (Пс.47:14), которому Царский венец тогда приятен, когда принят от Царя небесного, – который Царские доблести, намерения, деятельность желает освятить и освящает помазанием от Святого.

По истине, Благочестивейший Государь! чтобы от венца Царева, как от средоточия, на всё царство простирался животворный свет честнейшей камений многоценных (Притч.3:15) мудрости правительственной, – чтобы мановения скипетра Царева подчиненным властям и служителям воли Царевой указывали всегда верное направление ко благу общественному, – чтобы рука Царева крепко и всецело обнимала державу его, – чтобы меч Царев был всегда уготован на защиту правды, и одним явлением своим уже поражал неправду и зло, – чтобы царское знамя собирало в единство и вводило в стройный чин миллионы народа, – чтобы труда и бдения Царева доставало для возбуждения и возвышения их деятельности, и для обеспечения покоя их, – не высший ли меры человеческой потребен для сего в Царе дар? Но по сему-то наипаче и радуемся мы, что Ты, будучи рожден царствовать, будучи приснопамятным Родителем твоим уготован царствовать, действительно царствуя, еще взыскуешь свыше дара царствовать. И верен Вознесший Тебя от людей своих (Пс.88:20), по вере Твоей и Твоего народа в приемлемом Тобою ныне видимо священном помазании даровать Тебе невидимо помазание благодатное, светоносное, пребывающее, действующее Тобою к нашему истинному благополучию, к твоей истинной радости о нашем благополучии, – подобно как древле, по царском помазании, благодатно и благотворно ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом (1Цар.16:13)».¹⁹⁶

По окончании речи, митрополит возгласил: Слава Тебе благодетелю нашему во веки веков. Певчие пели: Тебе Бога хвалим: и был колокольный звон.

За сим началась Божественная литургия, которую совершали три митрополита – Московский, Новгородский и Литовский, с двумя протопресвитерами Петербургскими, Бажановым и Кутневичем, третий Московский – Новский,¹⁹⁷ из архимандритов назначен был только один ректор Московский дух. академии Евгений,¹⁹⁸ и сверх сего, два пресвитера Успенского собора.

При начале литургии Государь Император изволил снять с себя корону и отдал несшим оную.

По прочтении на литургии Евангелия, поднесено было оное Их Императорским Величествам для целования.

После причащения в алтаре священнослужащих, два архиерея¹⁹⁹ и два протодиакона вышли царскими вратами и, подошедши к Императорскому тропу, возвестили Его Императорскому Величеству, что время миропомазания и Св. Божественных Таин приобщения приблизилось. Тогда Государь Император, передав шпагу свою сановнику-ассистенту и сошед с трона, соизволил шествовать в порфире к царским вратам; за Его Величеством последовала Государыня Императрица и остановилась пред ступенями амвона. Митрополит Московский, вышед из алтаря и взяв драгоценный сосуд со св. миром, помазал им Его Императорское Величество на челе, на очах, на ноздрях, на устах, на персях и на руках, глаголя: Печать дара Духа Святого, – а митрополит Новгородский отирал чистою хлопчатою бумагою места помазания. Затем Государь изволил отступить к правой стороне, и стал пред иконою Спасителя; а Государыня Императрица приступила к царским вратам, и митрополит Московский помазал Её Величество св. миром, с произнесением тех же слов, только на челе, а митрополит Новгородский отер место помазания хлопчатою бумагою. После миропомазания Её Величество изволила стать по левую сторону, против иконы Божией Матери.

Затем, митрополит Московский ввел Государя Императора, чрез царские врата, во внутрь алтаря; при чем митрополиты Новгородский и Литовский поддерживали бока у порфиры. Его Величество, остановясь пред св. трапезою, принял из рук митрополита часть тела Христова и по прочтении митрополитом же молитв: Верую, Господи, и исповедую…, и проч., вкусил оную, а за тем причастился из чаши крови Христовой по чину священнослужителей. По причащении Государь изволил отойти к правой стороне, в алтаре же, где один из архиереев²⁰⁰ поднес Его Величеству антидор и теплоту, а другой²⁰¹ послужил к умовению уст и рук.

Между тем митрополит вышел из царских врат и преподал Её Величеству, Государыне Императрице, тело и кровь Христову по обыкновенному чину мирян; при чем другие два архиерея²⁰² послужили Её Величеству в поднесении антидора и теплоты и к умовению уст и рук.

По сем Их Величества изволили обратно шествовать к трону и воссели на престолы. И тогда пред Их Величествами прочтены были духовником протопресвитером Вас. Б. Бажановым благодарственные по причащении молитвы.

При отпуске литургии провозглашено было протодиаконом Государю Императору и Государыне Императрице особое, положенное в чине коронации, многолетие, а митрополитом Московским поднесен был Их Величествам св. крест для целования.

Тогда все присутствовавшие в соборе, как духовные, так и светские особы, троекратным поклонением Их Величествам принесли всеподданнейшее поздравление с благополучным совершением коронования и священного миропомазания.

По истине можно сказать здесь словами Спасителя: блаженны очи, видевшие столь чудное и преславное церковное торжество!…

По окончании всего, вдовствующая Императрица Александра Феодоровна со всею Августейшей фамилией и иностранными принцами вышли из собора южными дверьми и возвратились во дворец; а Их Величества шествовали из северных дверей соборного храма по устроенному помосту, обитому алым сукном, и под балдахином, в кафедральный Архангельский собор, для поклонения гробам царственных предков своих, а оттуда в придворный Благовещенский собор, из которого чрез Красное крыльцо изволили возвратиться в свои внутренние чертоги дворца.

Между тем, все присутствовавшие в Успенском соборе и участвовавшие в молитвах преосвященные архиереи, кроме Московского митрополита, по окончании литургии, пришли для отдохновения в мои кельи (о чем я однако-ж заблаговременно не был предварен). К ним присоединились еще три греческих архиерея. Итак, в моей, далеко не просторной зале, восседало 14-ть иерархов – все, за исключением греческих, в своих архиерейских мантиях. Картина достойная кисти художника!

Им предложен был чай. Прошло довольно времени в оживленной беседе, наконец кто-то из владык, кажется, преосвященный Иннокентий, возбудил вопрос: чего же им тут ожидать? Тогда владыка Новгородский, обратившись ко мне, изволил сказать: «о. ризничий, сходите к своему владыке и спросите, чего нам здесь ожидать».

Я отправился в Чудов монастырь, где Московский митрополит отдыхал от своих великих и продолжительных трудов этого великого и достопамятного дня. Когда доложили о мне его высокопреосвященству, он позвал меня в гостиную. Я объяснил ему цель моего посольства. «Странное дело, – сказал мне на это владыка, – вчера, когда я уже готовился отойти ко сну, получаю от министра Двора бумагу, в которой он просит меня назначить к царскому столу духовных лиц. Я написал, кого мог припомнить: но о том, в каком часу будет обеденный стол, в бумаге ничего не сказано: – поди, пожалуйста, поскорее во Дворец и узнай там, от кого можно, в каком часу Государь изволит выйти к столу».

Я поспешил во дворец чрез Синодальную библиотеку и, вошедши во Владимирскую залу, тесно наполненную особами дипломатического корпуса, коим тут предложен был завтрак, – увидел знакомого мне гоф-фурьера. Спрашиваю его, от кого могу я узнать о том, когда Государь изволит выйти к столу. «От обер-гофмаршала графа Шувалова, – сказал он, – и тут же указал мне его. Я обратился с тем же вопросом к графу: он ответил мне, что Государь выйдет в половине третьего часа. Возвратившись назад, я нашел Московского владыку и всех прочих архиереев в Мироварной палате. Когда я передал слова графа Шувалова митрополиту, он посмотрел на часы и, озираясь кругом, спросил: «а где архимандриты?». – Я бросился в Синодальную церковь и, увидевши там несколько архимандритов, сказал, чтобы они скорее шли в Мироварную. Когда они вошли, владыка взглянул на них, увидел, что один из них, именно ректор академии, не в мантии. «Почему архимандрит не в мантии?» – Владыка строго спросил меня. Я спрашиваю о. ректора: почему он без мантии? «Не знаю, – отвечал он, – куда девалась моя мантия». К счастью, я вспомнил, что моя мантия была у меня в келье; я тотчас послал за нею и облек ею первоклассного архимандрита. Кроме 12-ти архиереев, участвовавших в коронационном священнодействии, были записаны митрополитом в списке только архимандрит Новоспасский Агапит, ректор академии Евгений, два наместника – Троицкой Сергиевой²⁰³ и Киево-Печерской²⁰⁴ лавр и протопресвитер Успенского собора Д.П. Новский.

Когда все приведено было в порядок, я спросил преосвящ. митрополита: где его высокопреосвященству угодно будет идти во дворец – чрез Красное крыльцо, или чрез Синодальную библиотеку, соединяющуюся с дворцом посредством коридора? При этом я объяснил владыке, что, если пойдут чрез Красное крыльцо, тысячные массы народа, наполнявшего кремль, бросившись к ним за благословением, едва ли скоро допустят их до дворца. – Владыка, убедившись этим резоном, приказал вести себя чрез библиотеку: но тут встретилась другая, не предусмотренная уже мною беда. Из просторного коридора, соединяющего библиотеку с дворцом, нужно было повернуть налево и идти узким проходом во Владимирскую залу, и оттуда чрез т. н. святые сени в Грановитую палату, где был сервирован стол. Но в этом узком проходе оказалось множество поваров в белых колпаках и фартуках с ножами в руках, продолжавших еще приготовлять разные кушанья для завтрака иноземных гостей. Митрополит, увидевши эту неожиданную картину, с гневом спросил меня: «куда же ты нас завел?» Сейчас, – сказал я в ответ, – войдем во Владимирскую залу. – Идя впереди и открывая чрез толпу разных чинов путь для архиереев, я привел их к Грановитой палате, а сам остановился в святых сенях, ожидая шествия к столу Высочайших Особ.

Чрез несколько минут вижу торжественную процессию: впереди верховный маршал с жезлом и с ним многие другие высшие чины Двора, за ними шествует Государь Император в порфире с бриллиантовою Андреевскою цепью на шее, с блистательною короною на главе,²⁰⁵ со скипетром в деснице и с державою в левой руке; за Его Величеством обе Императрицы и также в порфирах и коронах.

Для Их Величеств обеденный стол приготовлен был в Грановитой палате на троих под балдахином.

Внизу трона, с правой стороны сидели высшие духовные и светские особы первых двух классов, а с левой дамы.²⁰⁶

Митрополит Московский благословил царскую трапезу.

«Обед царский в этот день был, – как писал своему викарию Литовский митрополит, – самый великолепный по церемониалу – я ничего подобного не видел и, вероятно, не увижу».²⁰⁷

Проводивши владык к царской трапезе, я возвратился крайне утомленный в свою келью к своему скромному обеду.

Закусивши кое-чего, я поспешил снова во дворец, чтоб опять провести чрез Синодальную библиотеку архиереев.

Когда окончился царский стол, Государь и обе Императрицы тем же порядком, каким вошли в Грановитую палату, изволили возвратиться в свои внутренние апартаменты; а митрополит и прочие архиереи проведены были мною прежним путем в Мироварную палату, – за что Московский владыка изъявил мне свою благодарность.

День священного коронования и миропомазания ознаменован был для высших духовных особ следующими наградами:

Московскому митрополиту Филарету, главному деятелю и распорядителю по части церковной при настоящем торжестве, Высочайше пожалован золотой жезл, украшенный драгоценными камнями.²⁰⁸

Новгородскому митрополиту Никанору пожалован орден св. равноапостольного князя Владимира 1-й степени.

Литовский митрополит Иосиф награжден орденом св. Андрея Первозванного.

Архиепископ Казанский Григорий возведен в сан митрополита.

Архиепископу Варшавскому Арсению пожалован алмазный крест для ношения на клобуке.

Архиепископу Ярославскому Нилу пожалована панагия, украшенная алмазами.

Архиепископ Херсонский Иннокентий удостоен звания члена св. Синода.

Архиепископы Рязанский Гавриил и Полоцкий Василий получили алмазные знаки святого благоверного в. князя Александра Невского.

Епископу Костромскому Филофею пожалована панагия, украшенная драгоценными камнями.

Епископу Дмитровскому Алексию, викарию Московскому, пожаловал орден св. Анны 1-й степени.

Духовник Их Величеств, протопресвитер В.Б. Бажанов награжден орденом святого Александра Невского.

Член Св. Синода, главный священник армии и флотов, протопресвитер В.И. Кутневич получил орден св. Владимира 2-й степени.

Наместники лавр: Троицкой архимандрит Антоний и Киево-Печерский архимандрит Иоанн награждены панагиями, украшенными драгоценными камнями.²⁰⁹

Примечание. В тот же день удостоены были некоторые из преосвященных архиереев, не присутствовавших в Москве на торжестве коронации, следующих наград: 1) митрополит Киевский Филарет († 1857 г.) награжден бриллиантовыми знаками ордена св. апостола Андрея Первозванного; 2) экзарх Грузии, архиепископ Исидор возведен в сан митрополита; 3) архиепископ Курский Илиодор († 1861 г.) – награжден орденом свят. Александра Невского; 4) епископы: Воронежский Иосиф (с ноября 1864 г. пребывавший на покое в Воронежском Митрофаниевом монастыре и скончавшийся в 1892 г.), Оренбургский Антоний († 1871 г.), Самарский Евсевий († 1883 г.) – получили орден св. Владимира 2-й степени; 5) епископы: Архангельский Антоний († 1878 г.), Томский Парфений († 1871 г.), Саратовский Иоанникий († 1877 г. в сане архиеп. Херсонского) и Одесский, викарий Херсонский, Поликарп († 1867 г.) – орден св. Анны 1-й степени; 6) архиепископам: Рижскому Платону († в 1891 в сане митроп. Киев.) и бывшему Ярославскому Евгению († 1871 г.) пожалованы драгоценные панагии.

Сверх награждения высшими санами или знаками отличия, всем преосвященным, участвовавшим в обряде коронования, пожалованы были те облачения, в каких они были при сем торжественном священнодействии. Кроме того, при царском столе розданы были им золотые медали с рельефным портретом Его Величества, а в последствии всем им прислано от имени Государя по экземпляру дорогого, иллюстрированного издания с подробным описанием торжества коронации.²¹⁰

За светло-радостным, торжественнейшим днем 26 числа последовала чудная, светозарная ночь. Кремлевские храмы и дворцы, соборная церковь Василия Блаженного на Красной площади, многие церковные колокольни, особенно в Замоскворечье, все казенные и общественные здания, большинство частных домов, словом, вся Москва, можно сказать, горела, в эту ночь, в разноцветных огнях иллюминации. – Подобную иллюминацию Москва едва ли когда-ниб. видала прежде.

На следующий день, 27 числа, утром совершено было в Успенском соборе благодарственное молебствие о благополучно совершившемся торжестве коронования и священного миропомазания Их Императорских Величеств.

Когда протодиакон возгласил: Благослови, владыко, – Московский митрополит тихо сказал Новгородскому владыке: «начинайте». Тот очень громко спросил: «так мне начинать?» – «Да» – отвечал Московский, – «я свое первенство окончил». Тогда Новгородский возгласил: Слава святей и проч.

В 12-ть часов того же дня назначено было собраться во дворец всем, как духовным, так и светским высшим чинам, для принесения поздравления Их Императорским Величествам в тронной зале. – Преосвященные архиереи и архимандриты, собравшись предварительно в Мироварной палате, отсюда, все в мантиях, отправились чрез Успенский собор и Красное крыльцо в Императорский дворец. В назначенный час прежде всех введено было в Андреевскую залу духовенство. Государь и Государыня, вошедши в эту залу, изволили остановиться у подножия трона. Новгородский митрополит начал было говорить приветственную речь, но сказавши несколько слов, остановился – память изменила ему.²¹¹

Вот содержание этой речи в том виде, как она напечатана была впоследствии:

«Благочестивейший великий Государь!

Настоящий день для нас есть торжественное продолжение священного дня, в который совершилось над Тобою великое таинство помазания в твоем родительском и прародительском венце.

Как Дух Божий носился над Давидом от дня помазания его на царство: так и ныне тот же Дух Божий осеняет Тебя своею благодатию. Твой царский венец светит нам светом благословений небесных, и Твое царское помазание, благоухает святым благоуханием даров св. Духа.

Православная церковь видит в Тебе, помазанник Божий, Богом просвещенного ревнителя веры и благочестия, своего покровителя и защитника; а православное отечество зрит в Тебе Богомудрого зиждителя общественного благосостояния, праведного судию и своего благопопечительного отца. При таком благоговейном воззрении на высокие царские качества, настоящее торжество Церкви и Отечества не ныне только светло, но и грядущие твои лета озаряет для нас светлыми надеждами.

К своему царскому венчанию и помазанию Ты благоволил приобщить Твою Супругу, благочестивейшую Государыню Императрицу Марию Александровну. В царском венце Её самый драгоценный камень есть Её любовь к Церкви и России. Прияв помазание от Святого, она да облегчает Тебе ношение царского бремени попечениями любви и общением с твоею царскою молитвою веры к Богу, дающему крепость царям.

Да возрадуется о Тебе радостью святою и твоя благочестивейшая Матерь, и соединит свою материнскую молитву с общею нашею молитвою о Твоем здравии, долгоденствии и благоденствии.

Приветствуя Тебя, благочестивейший Государь, с знамениями Твоего царского величия, Богом благословенными и освященными, и благоговея пред Тобою с чувствами любви и преданности, мы молим Бога, и не престанем молить, да его Дух, – Дух премудрости и разума, Дух совета и крепости, продолжает осенять Тебя и Твое царство своим благодатным осенением, светоносным для Твоего духа, животворным для твоего сердца, благопомощным Тебе в царских подвигах и благотворным для Царства, и продлит свое осенение во всё продолжение Твоего Богом благословенного царствования, для блага Церкви, для счастья Твоего народа»!

После речи началось представление. Подходили сначала к Государю Императору, потом к Государыне Императрице. Со всеми духовными Их Величества целовались рука в руку.

После духовенства, постепенно представлялись Их Величествам все прочие чины и представители разных учреждений.²¹²

Так совершилось пред нашими очами в древле-престольном граде Москве великое и преславное церковное торжество священнейшего коронования и таинственного миропомазания Их Императорских Величеств, благочестивейшего Государя Императора Александра Николаевича и благочестивейшия Государыни Императрицы Марии Александровны.

22-го числа августа писал мне карандашом А. Ник. Муравьев записку, в которой просил меня доставить ему из Синод. библиотеки житие св. Зосимы Соловецкого (ркп. под №№ 91, 290 и 928) и где, между прочим, упоминается о репетиции, в соборе (Успенском). – Это – была репетиция церемониала, имевшего быть в день коронации. Андрей Николаевич, по званию камергера, должен был участвовать в этой репетиции.

В тот же день получил я с Филей, от доброго Арбатского старца, протоиерея Сергия Ивановича Тихомирова-Платонова записку следующего содержания:

«Завтра, то есть, сего августа 23-го дня обещался быть у нас о. протопресвитер Киевский, Ив. Михайлович Скворцов. Много нас утешите, ежели и вы изволите к нам пожаловать и попросить о. ректора нас обязать тем же».

По обстоятельствам, ни я, ни о. ректор Леонид, не могли исполнить усердной просьбы почтенного Сергия Ивановича.

Киевский протоиерей И. М. Скворцов²¹³ – известный профессор академии и за тем университета, прислан был в Москву, вместе с наместником Киево-Печерской лавры, архимандритом Иоанном от митрополита Киевского Филарета, для принесения поздравления Государю Императору по случаю коронования Его Величества. О. протоиерей Сергий Иванович был знаком с протоиереем Скворцовым с 1831-го года, когда им обоим поручено было Правительством, после усмирения польского мятежа, обозревать православные церкви юго-западных епархий – Подольской и Волынской.

О. протоиерей Скворцов, во время пребывания своего в Москве, не раз был у меня в ризнице и в келье. В ризнице он был вместе со знаменитым учеником своим по академии, преосвященным Иннокентием и не помню, о чем-то очень горячо спорили между собою.

Торжество коронации сопровождалось разными празднествами и увеселениями, как-то: балами, спектаклями, маскарадами, фейерверками и т. под. Не мое дело описывать эти празднества и увеселения, так как я не был участником в них. Был я, однако ж, очевидцем знаменитого фейерверка, происходившего на плацу пред 1-м и 2-м кадетскими корпусами. Законоучитель 1-го корпуса Ф.Д. Попов, товарищ мой по академии, пригласил меня и о. Игнатия, инспектора семинарии, посмотреть на это чудо пиротехнического искусства, и мы любовались им из окон кадетской церкви, чрез одну стену от Императорской фамилии.

Что касается до иллюминаций Москвы, это блистательное зрелище открыто было взорам всех и каждого.

Пока пребывала в Москве Императорская фамилия и пока находился здесь Синод, я ни на один час не мог считать себя свободным и безопасным от посещения тех или других знатных особ, и только с отбытием их из Москвы я мог успокоиться и продолжать обычную жизнь, изображение коей и буду продолжать далее.

27-го августа писал мне инспектор Казанской д. академии, архимандрит Феодор (Бухарев):

«Пользуясь случаем, посылаю вам рукопись, долго гостившую у меня; потому что дверь для этой рукописи одна – Москов. цензура, за благословением митрополита.

Простите, что не возможно для меня удовлетворить просьбе вашей и г. Викторова.

Податель посылки и письма – г. Абрамович, который сначала был в Моск. академии, и потом, по обстоятельствам, переведен в Казанскую. Человек прекрасный! Говорю это в Господе. – Прошу вас полюбить его, и, если будет время, представить о. ректору и о. инспектору семинарии, с глубочайшим моим почтением к их высокопреподобию.

Не пишу более потому, что податель будет сам для вас (и для отцов – ректора и инспектора также) от меня с письмом.

Ваш во Христе»…

30-го ч., в день тезоименитства Государя, опять был в Грановитой палате стол, к которому были приглашены и архиереи (см. Письмо митрополита Филарета к архим. Антонию. № 1116, т. III).

31-го ч. писал мне новый ректор Владим. семинарии, архимандр. Леонтий, бывший инспектор Киевской д. академии:

«Давно собирался выразить вам свою искреннейшую благодарность за любовь вашу, оказанную мне в Москве. Ваша добрая душа сказалась мне и оставила в моей глубокие следы сочувствия. Уверен, что ваше высокопреподобие примете к сердцу благодарность имевшего удовольствие провести с вами несколько приятных часов. Поклон ваш получил чрез о. Илариона с признательностью.

Насмотрелись и наслышались, думаю, вы теперь в Москве всего, что трудно, да и нельзя представить воображению. Если не будет обременительно, покорнейше прошу сообщить мне хоть некоторую часть наших духовных новостей. Если вы получили какую-либо награду, сердечно поздравляю.

Я привыкаю ко Владимиру, и здравствую, благодарение Господу. В нашей благословенной провинции ничего нет нового. И писать пока нечего. При случае покорно прошу испросить мне архипастырского благословения у преосвященного Алексия.

О. архимандриту Леониду пишу несколько строк теперь же».

В ответ на это писал я:

«Письмо вашего высокопреподобия от 31-го минувшего августа имел я удовольствие получить 4-го сего сентября. Приношу вам искреннейшую благодарность за добрую о мне память.

Вы просите, между прочим, сообщить вам хоть некоторую часть новостей, какие случились в настоящую пору у нас в Москве по духовной части. Весьма рад поделиться с вами, чем и сколько могу.

Что же скажу вам особенного? – Главное событие– священнейшее коронование Государя Императора, слава Богу, совершилось благополучно. Маститый наш архипастырь действовал при сем случае в качестве первостоятеля как нельзя лучше: откуда взялась у него бодрость и крепость, не смотря на неимоверные труды и заботы его пред этим, достопамятным днем?

Я имел счастье не только насладиться, наравне с прочими, этим, по истине великим, зрелищем священнейшего коронования и миропомазания благочестивейшего Самодержца, но и послужить при сем некоторым, преимущественно пред прочими, образом: я отпускал из Патриаршей ризницы св. миро, коим были помазуемы царственные особы. Сверх сего, в день Высочайшего коронования, после литургии я, удостоился принять у себя, в малой кельи, весь сонм иерархов, участвовавших и присутствовавших при церемонии (а их было 14 персон, кроме нашего Московского владыки). Они имели у меня отдохновение и подкрепление чаем; а потом я должен был устроить для них путь и проводить чрез Патр. библиотеку в Грановитую палату к обеденному столу.

Итак, сугубо достопамятен для меня этот день. Впрочем, я был так счастлив, что не раз и еще, как прежде, так и после сего дня, имел утешение видеть у себя, если не всех вместе, то по частям, преосвящен. архиереев, которые по разным случаям и частью по своим надобностям обращались ко мне. С некоторыми из них я довольно близко ознакомился. Такому счастью, разумеется, благоприятствовала для меня не столько моя личность, сколько занимаемая мною должность.

О награде высшим духовным лицам вы, без сомнения, знаете уже отчасти из М. Ведомостей; узнаете оттуда же и об остальных, следов. об этом и толковать нечего. Разве – сказать вам только о награде, довольно необыкновенной, о.о. наместникам Троицкой и Киево-Печерской лавр: их обоих наградили панагиями».

1-го сентября получил я от имени гофмейстера, князя Грузинского, записку следующ. содержания:

«Его сиятельство, гофмейстер князь Грузинский, свидетельствуя совершенное свое почтение его высокопреподобию о. архимандриту Савве, имеет честь уведомить, что сего сентября 3-го дня Сардинский посланник будет осматривать Патриаршую ризницу, просит о беспрепятственном допущении его к осмотру сделать со стороны вашей надлежащее распоряжение».

О том же предмете писал мне адъютант графа Закревского, подполковник князь Урусов:

«По приказанию г. Московского военного генерал-губернатора, состоящий при е. с. подполковник князь Урусов имеет честь известить его высокопреподобие, что чрезвычайный посол Е. В. короля Сардинского изъявил желание осмотреть Патриаршую ризницу в будущий понедельник 3-го сентября, между 1-м и 2-м часом утра, т. е. по выходе г. посла из Большого дворца.

Г. посол, может быть, отложит день своего посещения в случае ежели он получит отзыв по Высочайшему приглашению».

2-го ч. был обеденный стол у преосвящ. митрополита, Филарета, за которым присутствовало 14 архиереев. Новгородский владыка Никанор, за болезнью, не был (письмо м. Филарета к архим. Антонию, 1117).

4-го ч. получил я коротенькую записку от Мих. Петр. Погодина. Вот что писал он мне из Остенде от ⁵/₁₇ августа;

«С берегов Немецкого моря пишу к высокопреподобному о. Савве и прошу принять под свое покровительство подателя – Луи-Гейманса, сотрудника журнала «Le Nord», и показать ему ризницу, библиотеку, соборы, Чудов, а – отчасти пусть покажет Капит. Иванович (Невоструев) и укажет ему путь к Троице.

Больше писать мне теперь некогда.

Желаю кончить успешно великое дело, а мы здесь только мысленно можем вам содействовать».

Явившегося ко мне с этою запиской ученого Бельгийца я принял с обычным радушием и охотно показал ему все сокровища Патриаршей ризницы и библиотеки. – И вот как за тем описал этот прием мой почтенный посетитель в своей корреспонденции из Москвы в журнале «Le Nord» от ⁷/₁₉ сентября:

«Решившись ехать к Троице, я немедленно принялся искать спутника: это уладилось в один час. Найдя этот первый необходимый предмет, нужно было достать еще два: экипаж и способ войти в монастырь.

Последнее было всего важнее. Получить дозволение было легко; но получить его немедленно – вот в чем было затруднение. Мне скажут: сейчас, а пропускной билет я получу лишь по возвращении в Брюссель. К счастью, я вспомнил, что знаменитый историограф, г. Погодин, дал мне рекомендательное письмо к одному почтенному Греко-российской церкви архимандриту, и я решился им воспользоваться. Этот священник, который должен иметь сан епископа, живет в кремле, в доме патриарха, где хранится множество сокровищ, которые и находятся под его ведением.

Я взобрался на лестницу Крестовой палаты и был изумлен двумя вещами: во 1-х тем, что нашел караульного солдата даже у дверей священника, во 2-х, тем, что был принять без замедления.

Я увидел пред собою человека лет сорока, с кроткою и приветливою физиономией. – Его длинные, русые волосы, густыми волнами падали на плечи. Большой золотой крест блестел на его фиолетовой рясе, черное покрывало спускалось с его монашеского клобука и пальцы его перебирали четки из черного дерева.

Архимандрит протянул мне руку и заговорил со мною по-русски, я ему отвечал по-французски, по-немецки – но всё напрасно, мы не понимали друг друга.

Мы несколько минут глядели друг на друга в замешательстве; потом собеседник мой улыбнулся и сказал мне:

«Loqueris ne linguam latinam?

Я так испугался этого вопроса, что отвечал по-итальянски:

– Se, signor! un poco.

Я, кажется, когда-то получил награду за латинское сочинение. Но, признаюсь не краснея, этот язык сделался для меня вдвойне мертвым с тех пор, как я оставил училище.

Между тем разговор завязался. Я понимал довольно хорошо; но, так как мне казалось, что невежливо говорить ты такому важному лицу, то я говорил ему vos и vobis, вместо tu и tibi. – Пусть лучше он сочтет меня неучем, чем невежливым,

Главное состояло в том, чтобы объяснить цель моего посещения. Это удалось мне довольно хорошо.

«Cupio ire ad monasterium sancti Sergii et ibi admitti.

Dabo tibi epistolam, sed tibi opus erit comprehendi. (Я дам вам письмо, а уже ваше дело будет объясняться понятно).

«Карашо!»

Это была уже не латынь; но архимандрит сделал еще более, и сказал мне: «Сичас?»

Он спрашивал, сейчас ли мне нужно письмо? Я ему отвечал: сейчас! в свою очередь, и он мне сказал: карашо! Мы как нельзя лучше понимали друг друга.

Через пять минут я получил запечатанное письмо, адресованное господину Горскому, профессору в монастыре св. Сергия.

Gratissimus sum, domine! сказал я своему собеседнику.

В ответ он пожал мне руку. Это понятно на всех языках.

– Difficile est inter nos colloqui, сказал он потом, приглашая меня следовать за собою.

Я прошел вслед за ним чрез несколько узких и темных коридоров. Мы скоро вошли в древнюю ризницу, где он показал мне митры и облачения патриаршие из которых одно украшено 66,000 жемчужинами. Я осмотрел также библиотеку, наполненную драгоценными рукописями и, наконец, огромные серебряно-вызолоченные котлы подобные тем, в каких варят пиво; в них приготовляется для всей Империи миро для миропомазания и соборования.

Трудно было нам объясняться и это значительно уменьшило интерес при осматривании всех этих сокровищ, которых так мне хотелось слышать описание. Однако я вышел, очарованный архимандритом и его приемом, и непременно намерен вскоре письменно благодарить его».

И, однако ж, это намерение осталось без исполнения.

Получив от меня письмо к профессору Московской академии Горскому, Луи Гейманс отправился в Троицкую Лавру, и вот как он описал свою поездку туда:

«По дороге, которая ведет в обитель, мы встречаем иноков, одетых в черное, с высокими на голове клобуками, осененными крестом. Один из них ведет нас чрез заботливо оберегаемую аллею к профессору Горскому, которому нас рекомендовали.

К сожалению, этот ученый знал только русский язык, но он скоро находит переводчика в лице молоденького студента, недавно прибывшего из Риги, который говорит по-немецки, как лифляндец; рыжие и стриженые волосы этого студента украшают, наподобие чахлого дерна, его самую смешную, какую только я когда-нибудь встречал, голову.

Я избавляю вас от предварительных подробностей. Профессор служил нам проводником в громадное помещение Троицких иноков. Он показал нам сначала библиотеку, где хранятся манускрипты Евангелия, Деяний апостольских, Апокалипсиса, Псалмов, Ветхого Завета, написанные на греческом, еврейском и славянском языках; некоторые из них украшены любопытными раскрашенными изображениями. На плафоне библиотеки нарисована на фреске чудесная ловля рыб. Форма рыб еще удивительнее, чем чудо, которое живописец хотел увековечить в памяти.

В момент, когда мы оставляли библиотеку, колокол заблаговестил к божественной литургии. Я никогда в своей жизни не слышал тембра более гармонического, чем тембр этого колокола. Это скорее быль звук золота или серебра, чем звук меди. Говорят, что колокол этот носит название лебедя. Если лебеди действительно поют, то он вполне заслужил свое имя.

Профессор повел нас в собор, построенный на месте гробницы препод. Сергия, открытой св. Никоном. Что сказать вам о великолепии этого храма особенного, чего бы я не сказал уже о всех храмах, о которых, говорил до сего времени? Иконы осыпаны драгоценными камнями, стены украшены серебром и золотом, исполинские паникадила из драгоценного металла, образа Богоматери оправлены жемчугом и алмазами.

Священник – в алтаре и сильным, как колокол Ивана Великого, голосом читает нараспев молитвы греческой литургии; певцы отвечают ему мелодическим и приятным напевом, который исторгал у нас слезы в церквах кремля.

Еще раз, церковное пение греческих церквей есть одно из сладостнейших и упоительнейших вдохновений востока. Правда, оно не дышит ни аскетизмом гугенотского пения, ни мистическою возвышенностью пения григорианского, но оно питает (убаюкивает) воображение сладостными думами, всецело проникает его, воспламеняет, как благовонный напиток, и, при помощи двух или трех знаков первичной мелодии, воплощает для народа идею небесных хоров.

Богомольцы, и из простого народа и знатные дамы, все без различия падали ниц на плиты храма, исповедуя свои грехи и умоляя небо о милосердии. При входе в храм иноки продавали изображения святых, воду и просфоры. Но теперь еще не пора богомольцев. Верующие со всех сторон империи стекаются в обитель преп. Сергия по преимуществу весною. В настоящее время попадаются только нищие, некоторые из ближайших помещиков и изредка купцы, возвращающиеся с Нижегородской ярмарки.

После церкви мы посетили ризницу. Говорили, что она содержит в себе бочки жемчуга. Это в одно и то же время и правда и неправда. Я не видал жемчуга в бочках; но если бы снять весь этот жемчуг, что украшает драгоценные предметы этого музея, то он наполнил бы несколько бочек.

Ценность богатств, которые я видел на митрах, церковных облачениях, покровах алтаря, потирах, священных сосудах, я не берусь определять. Исчисление их можно найти только в арабских сказках. Иноки показали мне между другими достопримечательными вещами золотую монету в пять франков с изображением Наполеона III, найденную на улицах Севастополя и хранимую ими, как редкость.

Я выразил удивление, почему французы в 1812 г. не пытались разграбить этот монастырь с его неисчислимыми сокровищами. Мне отвечали, – при посредстве лифляндца, что каждый раз, как Наполеон выходит на колокольню Ивана Великого, чтобы посмотреть по направлению к Троицкому монастырю, ему казалось, что он видит многочисленную армию, которая стояла на этой дороге. Вот почему он не решился на приступ, который был бы отбит совсем не так легко, как приступ поляков.

Вот всё, что я видел в знаменитом монастыре, кроме (столовой) трапезы, помещенной в древней церкви. Я не знаю, на каком основании, – установленном у русских, – эта часть монастыря не была ни кем посещаема даже до сего дня.

Несколько времени еще мы бродили в обширных садах, в центре которых возвышается обелиск, воздвигнутый в воспоминание высоких подвигов, совершенных иноками, и окруженный оградою из пушек отнятых у поляков в 1609 году.

podpisЛюдовикpodpis podpisГеймансpodpis

Le Nord, 29 Septembre 1856 an. № 273».

9 ч. писал я в Абакумово о. Михаилу Граменицкому:

«Приношу вам мою благодарность за ваш сладостный дар – плод ваших трудолюбивых пчелок. Прошу взаимно принять и от меня небольшой подарочек – книжку, которая хотя и не большой цены, но за то имеет современный интерес. Из неё вы узнаете то, что на днях совершилось здесь в Москве пред нашими очами. По истине, блаженны очи наши, видевшие такое великое и блистательное торжество. Что до меня в частности, то я не только всё видел и слышал, но и сподобился принимать некоторое участие в совершившемся торжестве. Не говоря уже о том, что я на ряду с прочими архимандритами присутствовал при совершении священнейшего коронования благочестивейшего Государя: нет, я удостоился послужить при сем случае некоторым особенным образом, – я отпускал из Патриаршей ризницы св. миро, которым Государь Император и Государыня Императрица были помазаны на царство. Сверх сего я удостоился чести, в день коронования, после литургии, принимать к себе в келью и угощать чаем всех иерархов, участвовавших в церемонии, начиная с С.-Петербургского митрополита; и таковых оказалось 14-ть особ (между ними, впрочем, трое греческих, кои не были в облачении при коронации). Правда, велика честь: но за то не мало было у меня забот и хлопот. Вообще, коронация надолго останется у меня в памяти. Представьте! вот уже месяца полтора, как я оставил все обычные свои занятия и провожу время в приеме, или, по крайней мере, в ежеминутном ожидании гостей и посетителей. Были у меня в ризнице некоторые и из царственных особ; посещали меня многие иностранные посланники; перебывали все почти, иные и не по одному разу, преосвященные архиереи, из коих с некоторыми я довольно близко познакомился и получил от них на память даже подарки, например от преосв. Иосифа, митрополита Литовского, его портрет. Искренно жалею, что не был приглашен на коронацию преосв. Иустин; мне желательно было бы и ему оказать хоть малейшие услуги».

12-го ч. писал мне из Твери протоиерей кафедрального собора Козма Чередеев:²¹⁴

«Примите как брат о Господе то, что в нужде моей я отношусь к вам. В списке Тверских архиереев значатся: Моисей, Нил, Савва и Феодорит.

Моисей в 1453 году в Москве рукоположен в епископа митрополитом Ионою. В 1459 году митрополит трижды звал Моисея в Москву на собор; но епископ не внимал гласу митрополита. Сей наконец послал к нему грозную грамоту, о том-же: но Моисей не послушался первосвятителя Ионы. Крайне нужно мне знать: какие были последствия, а равно и причины такого ослушания?²¹⁵

Нил, из игуменов Московского монастыря, в 1508 году посвящен в епископа Твери в Москве Симоном митрополитом. Сей посылал его к патриарху в Царьград, но зачем – неизвестно.²¹⁶ Еще: в описи Царского Архива 1575–1584 годов есть списки владыки Тверского Нила, а какие – неизвестно.

Савва, неизвестно, когда и которым митрополитом, Филиппом или преемником его Кириллом, был рукоположен в епископа, впрочем не позже 1571 года. Ибо и в сем 1571-м и в 1572-м годах он значится бывшим в Москве на соборах. Есть заметка, что он занимался литературою. Но нет никаких данных ни об управлении его епархией, ни о занятиях литературных, ни о времени смерти его.

Феодорит в списке Тверских архиереев поставлен рядом после Саввы; но только и есть об нём: Феодорит. Кто он? Когда и кем посвящен? Что делал? Долго ли служил?²¹⁷ Ничего неизвестно. Прокралась весточка, будто после смутных времен России была составлена в Москве роспись епархиям и архиереям, в которой будто бы значится и Феодорит.

Обяжите меня, ваше высокопреподобие, крайним благодеянием и великою благодарностью! Потрудитесь в вашей библиотеке посмотреть и поискать того, что к разрешению прописанных мною неизвестностей служить может».

По обстоятельствам времени, я не мог исполнить поручения о. протоиерея Чередеева.

14-го ч. писал мне англичанин Пюзей;

«Досточтимый отец!

Прошу позволить мне поднести вам сию книжку, содержащую собственно домашние молитвы отца Андрея, бывшего недавно святейшим епископом нашей церкви. Из книжки этой вы узнаете, что велика была любовь этого епископа к восточной Церкви, ибо многие молитвы взяты из литургии св. Златоуста; вы увидите так же душу, истинно католическую, и что он всем разумом держался веры католической, желая всем сердцем единства католического. На странице 96 вы увидите, как он, в своей печали, поручает Богу восточную Церковь и многое другое.

Досточтимый отец! Прошу: помни нашу Церковь. Мы сохраняем, и будем сохранять в целости и незапятнанною, по милости Бога веру католическую. Мы имеем три исповедания веры. Ваши отцы суть наши также.

Мне нечего более говорить. Нижайше и любовно поручаю себя вам и вашим молитвам».

17-го числа скончался в Петербурге высокопреосвященнейший Никанор, митрополит Новгородский, едва лишь возвратившись из Москвы.

27-го ч. писал мне Андрей Никол. Муравьев, находившийся еще в Москве (в доме Мальцева, на Лубянке):

«Сделайте одолжение доставить мне сегодня утром «Поморские ответы», – чем много обяжете вашего покорного слугу и проч…

Сия записка может служить распиской». –

На следующий день, 28-го числа опять пишет он же:

«Сделайте одолжение пришлите мне другой экземпляр сих «ответов» (т. е. Поморских), который вы мне приносили, потому что этот нельзя читать по неразборчивости письмен».

А вечером 29-го числа снова писал мне Андрей Николаевич:

«С нетерпением ожидаю книги Поморских ответов, которые мне весьма нужны. Не можете ли вы их мне прислать с сим посланным, чтобы я мог ими заняться утро».

27-го ч. писал мне из Киева бакалавр д. академии, иеромонах Филарет:²¹⁸

«Ваше высокопреподобие,

высокопреподобнейший и возлюбленнейший мой батюшка!

Обещавши с удовольствием исполнить вашу просьбу, я, по справке с делом, должен отказать себе в этом удовольствии. На 224 стран. Истории Киевской академии, там, где упоминается о заинтересовавшей вас рукописи, есть важная недомолвка, приведшая вас, а потом и меня, в искушение. К последнему слову выписанного Макарием заглавия рукописи – «патриархов», прибавьте из подлинника «допотопных», и рукопись потеряет для вас свой интерес. Слово «до-потопных» поставлено и в заглавии подлинника; Макарий выпустил его как бы нарочито для нашего искушения. Таковые искушения в археологических исследованиях, кажется, очень обыкновенны. Прежде меня вы адресовались к Дм. В. Поспехову. Он тоже справлялся и готовился ответить вам так же, как и я теперь отвечаю; но болезнь, постигшая его еще в феврале месяце, воспрепятствовала ему. Простите его; он бедный много переболел в прошедшее время. Простите и меня за долгое молчание. С 5-го сентября, дня моего прибытия в Киев, до сих пор не соберусь еще порядком с головою: всё еще от дорожных впечатлений как-то не ладится в мозгу моем. Москва сильно очаровала меня.

В старом нашем Киеве нового не много. На днях пр. митрополит получил знаки на Андрея, – Ив. Мих. Скворцов – митру. Со дня на день и мы ждем крестов и медалей за воинственные, но не военные подвиги. Владыка образован милостью царскою и вчера (26-го сент.) обрадовал нас, приняв архипастырское участие в нашем академическом празднике. Вчера же удостоил нас своим посещением министр народного просвещения, которого светлый и внимательный взор на нас усугубил торжество нашего праздника. Вчера же среди нашего торжества получено печальное известие о кончине преосв. Никанора. Вечная память почившему! Земные радости без подмеси скорби редко бывают.

Обещал было Государь Император пожаловать к нам 24-го сентября, и Киев готовился достойно встретить достойнейшего из монархов; но это счастье отложено по каким-то домашним обстоятельствам Государя Императора, до следующего года. Возьмем терпение ожидать.

Примите, ваше высокопреподобие, мои уверения в истинном расположении и глубокой преданности к вам. Прошу ваших молитв у гробов св. угодников почивающих в стенах кремля. Сам-то я, когда был в Москве, плохо плохо им молился.

Передайте от меня глубочайшее почтение с искренними чувствами глубокой благодарности и признательности, высокопочтеннейшему о. ректору Московской семинарии и достоуважаемому о. Игнатию.

Молитвы св. угодников Киевских да споспешествуют вам в трудах ученых занятий ваших и в многотрудных подвигах вечного спасения!»

28-го числа писал мне из Абакумова добрый друг, о. Мих. Граменицкий:

…«Спешу принесть мою нижайшую благодарность за ваше ко мне внимание, оказанное в приятнейшем письме вашем, и прислание драгоценной книжки, которую прочитав, я как будто бы сам сподобился видеть всё собственными глазами. А ваши очи и ушеса, действительно, как вы изволили выразиться Евангельским словом, – блаженны! – Но и я, получив от вас, как от очевидца и священнодействующего непосредственное сказание о совершившемся пред вами великом торжестве, почитаю себя по справедливости блаженным. Может быть, это мое блаженство усугубится, когда откроется случай беседовать с вами лично и подробно слышать от вас о великолепии, пышности и занимательности торжества оного. Надеюсь, что когда-ниб. это будет. Очень понятно, каких хлопот и коликих забот стоило вам время торжества России. Мы, ожидая к себе кого-либо и из равных, стараемся поприличнее приготовиться; а ваши посетители – Особы Императорские, высшие посланники иноземные, святейшие иерархи, да как пришлось вам видеть их у себя и угощать целый сонм вместе; – признаюсь, досталось же, чай, вам побеспокоиться; но это беспокойство, вероятно, вознаградилось вам душевным удовольствием – сделаться известным таким высоким особам, и дай Бог, чтобы вполне вознаградилось в будущем их вниманием к вашей усердной службе! – Приятно это слышать и разделять с вами ваше удовольствие!

Теперь ожидаем мы к себе преосвященнейшего, который к празднику Покрова Пресвятые Богородицы будет проезжать в г. Покров, а поэтому и мечтаем, не вздумается ли ему завернуть и к нам; чистим церковь, готовим церковные документы и проч.».

1-го октября Высочайше назначен был на Новгородскую митрополию, на место почившего в Бозе митрополита Никанора, высокопреосв. Григорий, митрополит Казанский.

С новым первенствующим членом Свят. Синода назначен в Синод и новый обер-прокурор – граф Александр Петрович Толстой. Тот и другой рекомендованы были Государю, как известно, московским владыкою.

В последних числах сентября ученый гость мой, англичанин Пюзей путешествовал в Троицкую Сергиеву лавру, и там виделся, по моей рекомендации, с товарищем моим, профессором академии, архимандритом Порфирием. По возвращении оттуда, он явился ко мне 1-го октября и представил записку такого содержания:

«Досточтимый отец!

Вернувшись недавно из лавры св. Троицы, я привез вам сии письма от архимандрита Порфирия. Мы воспользовались благосклонностью как архимандрита, так равно и профессора теологии и другого монаха, – имени которого я не знаю. Не щадя времени и труда, они показали нам все сокровища; показали дары золотые и серебряные, украшенные изображениями, пожалованные Императорами и другими лицами. Кроме того, в библиотеке я встретил несколько книг, среди которых была одна особенно замечательная еврейская книга, содержащая священные письмена.²¹⁹

Мое решение, досточт. отец, уехать из Москвы чрез несколько дней, почему я просил бы вас не забыть моего желания видеть митрополита.

podpisПюзейpodpis».

Вместе с тем г. Пюзей доставил мне от о. Порфирия письмо и книжку. – Письмо следующего содержания:

«Усердно благодарю вас за то, что доставили мне возможность оказать маленькую услугу занимавшемуся у вас ученому англичанину.

Делу его – изданию творений св. Златоуста и Кирилла Александрийского, я как нельзя более сочувствую, и потому я весьма рад, что мне удалось видеть столь трудолюбивого издателя.

Прошу принять от меня – нашу новинку».

Новинка эта – курсовое сочинение студента академии Н.А. Сергиевского:²²⁰ «О поведении древних христиан в дни воскресные и праздничные. М. 1856 г.».

5-го ч. у владыки митрополита была трапеза для старшего духовенства, как отдание праздника коронации, по его собственному выражению (См. письмо к наместнику а. Антонию, № 1122). – За этой трапезой был и новый обер-прокурор Св. Синода, граф А.П. Толстой.

10-го ч писал я в Муром теще Пр. Степ. Царевской:

«Принося вам и всему семейству вашему мою сердечную признательность за приветствие меня со днем моего ангела, взаимно и вас приветствую ныне с тем же. Да сохранит вас Господь в грядущем лете, и да явит над вами и над семейством вашим свою отеческую милость! – Желаю, чтоб и вы так же благополучно встретили и провели день своего ангела, как это случилось, по милости Божией, со мною. Не шумно праздную я, обыкновенно, свои именины: однако ж и не уклоняюсь вовсе от приема поздравлений, приносимых мне моими добрыми и почтенными знакомыми. Весьма был бы рад, если бы вы, в самом деле, вздумали когда-ниб. приехать ко мне к этому дню, как это и вы выражаете в своем письме. В особенности ныне это было бы очень кстати: празднуя день своего ангела, я вместе с тем праздновал как бы отдание великого и достопамятного торжества – священнейшего коронования благочестивейшего Государя нашего.

Действительно, я один из числа весьма немногих духовных лиц, коим довелось, по случаю сего торжества, испытать не мало забот и хлопот; и потому естественно было мне порадоваться и возблагодарить Бога, когда благополучно миновалась дли меня эта великая эпоха. Не получил я, и вероятно, не получу уже за свои труды и беспокойства никакой награды от начальства: но для меня на этот раз самая лучшая награда в сознании моей совести и в искренней признательности тех лиц, с коими я, в продолжении двух месяцев, бывал в соприкосновении. Кто же, спросите, эти лица? – Некоторые царственные Особы, преосвященные архиереи, иностранные послы и знаменитые вельможи Русские и пр. и пр. – От некоторых из этих лиц, кроме словесной признательности, я получил на память и вещественные подарки; – например, от преосвящ. Иосифа, митрополита Литовского, его собственный портрет, от преосв. Григория, ныне митрополита С.-Петербургского, книгу его сочинения, а один из иностранных ученых, которому я оказал небольшую услугу, вздумал выразить мне свою признательность публичным образом, напечатавши обо мне целую почти статью в одной из иностранных газет.

Но для меня не малая награда уже и в том, что я не только удостоился, наряду с прочими, присутствовать при священнейшем торжестве коронования, но и послужить оному некоторым особенным образом; я, например, приготовлял и отпускал из П. ризницы св. миро, коим помазуемы были Боговенчанные Царь и Царица А после литургии в день коронования, я имел честь принимать у себя, в небольшой кельи, целый сонм святителей, участвовавших и присутствовавших при торжестве: они имели у меня отдохновение и подкрепление чаем. Их было 14-ть персон, кроме нашего Московского владыки; все они были в мантиях. Умилительно было смотреть на этот священный собор старейших и знатнейших иерархов Церкви Русской (между нами было, впрочем, трое греческих пришельцев). – За тем, на меня же пал счастливый жребий быть проводником для преосвященных архиереев в Царский дворец: чрез Мироварную палату и П. библиотеку я провел их прямо в Грановитую палату, где они разделяли с Боговенчанными и миропомазанными Царем и Царицею торжественную трапезу. Я не имел счастья быть за столом; из архимандритов только четверо – старейших удостоились сего; но я имел удовольствие видеть весь блеск и всё великолепие царского столованья: и всю суету царских слуг и царедворцев.

На другой день было общее представление всех чинов, и во главе их духовенства, к Двору для принесения поздравления Их Императорским Величествам: тут были уже все архимандриты Московские и некоторые из приезжих.

Жалею, что всего интересного и любопытного, что видел я и слышал в последнее время, не могу передать вам на бумаге; для этого требуется несколько часов и, может быть, дней личной беседы».

15-го числа писал мне из Владимира ректор семинарии, архим. Леонтий:

«Приношу искреннейшую благодарность вашему высокопреподобию за приятнейшее письмо ваше и за новости, в нём сообщенные. Радуюсь, что Господь сподобил вас быть не только зрителем, но и некоторого рода деятелем в священном и великом для церкви и отечества событии. Замечательно, что вскоре за коронованием последовала неожиданная перемена и по Св. Синоду. Владыка Никанор – быстро как-то скончался, да и А.И. Карасевский, верно, не намеревался оставить свое поприще. – Любопытно будет видеть деятельность новых двигателей в нашем управлении. Дай Бог, чтобы пожил еще великий ваш и наш вместе общий владыка Московский; Петербургские – выбор обер-прокурора приписывают влиянию его. Выбор, кажется, удачен. Я знаю графа Толстого по Киеву, где он жил довольно долго, – как начальник ополчения.

Ко Владимиру привыкаю; да скучать и некогда: дела вдоволь. Стараюсь по мере сил быть полезным для других».

23-го ч. получил я от ректора Московской семинарии, архимандрита Леонида записку следующ. содержания:

«Не благоволите ли доставить Заиконоспасской обители утешение отслужить завтра в летнем её храме Божественную литургию в числе четырех отцов архимандритов, имеющих сослужить преосвящ. викарию. Начало в 10-ть часов».

24-го ч. в верхней церкви Заиконоспасского монастыря престольный праздник в честь иконы Б. Матери – всех скорбящих радости.

С октября 1856 г. приступил к занятиям в Синод. библиотеке знаменитый наш историк Сергей Мих. Соловьев.²²¹ В продолжение нескольких лет, каждый почти день, по нескольку часов, он занимался чтением рукописей и выпиской из них в бывшей моленной кельи святейшего патриарха Никона, служившей для меня спальнею. С того же времени я начал получать и ежегодно получал от него книжки по Истории России.

20-го ноября получил я от ректора Московской семинарии, о. Леонида записку следующего содержания:

«К вам будет на днях Фед. Карп. фон-Дершау. Он занимается изданием истории дома Романовых и просил владыку, чтобы ему можно было видеть древности для рисунков у вас и в соборах. – Он говорил, что владыка через меня велел ему адресоваться к хранителям. Рекомендую».

Некоторым из архипастырей, бывшим в Москве по случаю коронации, я имел возможность оказать более или менее значительные услуги. Так, высокопр. Никанору, митрополиту Новгородскому, я принес в дар несколько эстампов с изображением преп. Сергия, которые он, увидевши у меня в моленной комнате, где он, в день коронации, после литургии имел отдохновение, – пожелал иметь такие же и у себя.

Преосвященный Иннокентий, архиеп. Херсонский, восхитившись из окна Патриаршей ризницы видом иконостаса в Синодальной 12-ти Апостолов церкви, просил меня сделать для него рисунок этого иконостаса и прислать ему в Одессу. Я исполнил эту просьбу.

Преосвященнейший Григорий, митрополит Казанский (вскоре за тем Новгородский), увидевши в древних греческих рукописях Синодальной библиотеки изображения Спасителя и некоторых святителей с благословляющими именословно руками, поручил мне сделать с этих изображений копии и награвировать их в количестве 2400 экземпляров, для приложения к его книге под заглавием:

«Истинно древняя и истинно православная Христова церковь».

Исполнив это поручение с помощью литографа Шелковникова, я писал его высокопреосвященству в Петербург от 8-го декабря:

«Вашему высокопреосвященству благоугодно было поручить мне в прошедшем сентябре месяце распорядиться сделанием для вас снимков с некоторых миниатюрных изображений, находящихся в греческих рукописях Моск. Синод. библиотеки. Поручение это, при посредстве литографа Шелковникова, мною ныне исполнено; и я имею честь, вместе с сим, препроводить к вашему высокопреосвященству, чрез заведение транспортов, сделанные в числе 2400 экземпляров помянутые снимки.

При семь честь имею нижайше представить вашему высокопреосвященству 1) экземпляр рисунков, 2) составленное мною краткое описание рисунков, с показанием, откуда каждый из них заимствован, 3) счет от литографа Шелковникова и 4) квитанцию первоначального заведения транспортов.

С истинным усердием всегда и на всякое послушание готовый, я почитаю себя весьма счастливым, что имел случай оказать вашему высокопреосвященству хотя малую услугу».

На это я имел честь получить от 22-го ч. следующий ответ:

«Высокопреподобнейший отец!

Весьма благодарю за исполнение поручения. – Удовлетворен. При сем препровождаю к вашему высокопреподобию деньги 213 р. 40 к.

Тюк получен, кажется, в целости. Он еще не раскрыт по недостатку места.

podpisГригорий, митрополит Новгородскийpodpis».

21-го ч. писал мне из Московской академии бакалавр С.К. Смирнов:

«Приветствуя вас с наступающим праздником Р. Христова, обращаюсь к вам с усердною просьбою: мне крайне нужно иметь выписку из Макарьевских Четьих Миней, из жития Василия нового (26 марта) о 17-м мытарстве – прелюбодейном. Есть ли там такое чтение: «понеже прежде, егда не работах святому отцу нашему Василию, имех супруга его же предаде ми госпожа моя… яко сия раба бе?» и проч. Прошу вас покорнейше сделать полную выписку сего места и прислать мне в лавру к 25-му числу. Вы тем много обяжете меня.

Если мартовской минеи нет в вашей библиотеке, она есть в библиотеке Успенского собора.

Надеюсь, что вы не откажете исполнить мою просьбу».

Я немедленно поспешил исполнить эту просьбу. 24-го ч. писал я в ответ Сергею Константиновичу:

«С удовольствием спешу удовлетворить вашему желанию. Вот как читается в Макарьевской Четиминеи Успенского собора (поступившей уже в Синод. библиотеку, а между Синодальными марта месяца не имеется) под 26-м ч. марта на об. л. 755, потребное для вас место:

«Пѡ́неⷤ҇ преже егⷣа не рабѡ́тахъ ст҃омоу иш꙯емоу ѿцоу҃. и̑мѣхъ сᲂу́прᲂуга е̑гѡ́же предасть ми гжⷭ҇а мѡа̑. и̑ живѧхь с̑ нимъ. падохъ же сѧ нѣкѡ́гⷣа ѿ него съ дрᲂугими ю̑нѡ́шами, и̑ сегѡ́ ради тіи на мѧ клеветахꙋ. рѣша же миꙵ ст҃а аг҃г҃ла ꙗ̑кѡ́ си раба бѣ».

За сим, приветствуя вас с праздником Христовым и не отчаиваясь видеться с вами лично, имею честь быть»…

Ректор Новгородской семинарии, о. архимандрит Евфимий 2-го декабря возведен был в сан епископа Старорусского, викария Новгородской епархии.²²² Я почел долгом приветствовать его, как моего истинного доброжелателя, с новым саном, и получил от его преосвященства, от 25-го ч., следующий ответ:

«Приношу вам искреннейшую мою благодарность за добрую, память обо мне и за приветствие меня с получением великого сана, – великого преимущественно по отношению к моей малости. Да, не по грехам моим воздает мне Господь. Много братий моих добрых и великих по духовному возрасту. Но Он избрал меня меньшаго и юншаго между ними. Итак, не нам, но имени Его да будет слава и благодарение за всё, и не от себя, но от Него будем ожидать и испрашивать силы на поражение голиафов и на охранение людей Его – Израиля…

Имею честь приветствовать ваше высокопреподобие с праздником Р. Христова и с наступающим новым годом. Рождшийся Начальник жизни и Источник всех благ, да хранит вас в новом лете во здравии и да венчает вас новыми своими милостями и щедротами!

Положение мое во всех отношениях было бы очень хорошо, если б здоровье было получше. Но благодарение Богу и за то, что есть.

Призывая на вас благословение Божие, с истинным уважением и братскою любовью имею честь быть»…

Добрый друг мой, Абакумовский священник М.Д. Граменицкий, поздравляя меня с праздником Р. Христова, между прочим, изливал предо мною свою сердечную скорбь по поводу притеснения его со стороны благочинного. Вот что он писал мне от 26-го числа:

«Мы все по сие время благополучны. Только наш о. благочинный много, много меня теснит и преследует, старается всеми способами очернить пред начальством: но, слава Богу, как наш архипастырь, так и другие наши добрые начальники доколе имеют меня недостойного на хорошем счету, – это видно из того, что представили меня в ноябре месяце к скуфье; это еще более заставляет соперника моего искать случая к преграждению мне пути к награде. Что будет, то и будет: а я, во всяком случае, уповаю на Господа Бога. Может быть, по весне я сподоблюсь узреть вас лично: тогда вполне излию пред вами скорбную свою душу. Может быть, доживу до тех светлых дней, когда освобожусь от гонения злобы.

Не оставьте, ваше высокопреподобие, удостойте кратчайшего известия о себе самих».

В утешение писал я своему другу от 6-го января следующего 1857 года.

Осенью 1856-го года не раз посещал Синод. библиотеку караим Авр. Самуил. Фиркович. Это почтенный, очень видный собою, старец с красивым лицом и с седою окладистою бородою. С ним каждый раз приходил племянник его, мужчина средних лет, не высокого роста, с черными волосами на голове и бороде.²²³

Фирковичи в особенности интересовались древними греческими рукописями, содержащими в себе библейский текст. При сличении греческих кодексов с печатными еврейскою и славянскою библиями, они указывали мне не мало разностей в этих трех текстах: то в еврейском тексте недостает некоторых слов или даже целых стихов сравнительно с греческим и славянским текстами, то в греческом или славянском текстах оказывается пропуск сравнительно с еврейским текстом, или один и тот же стих переведен двояко. При этом Фирковичи утверждали, что ни один из этих трех, взятых отдельно, текстов не может считаться непогрешительным и что подлинный текст библейский может быть восстановлен только с помощью тщательного сличения между собою всех трех означенных текстов. С этою целью они предлагали учредить особый Комитет для издания Библии на трех языках – еврейском, греческом и славянском, в параллельном виде. В этом Комитете желали и они принять участие. Я докладывать об этом покойному митр. Филарету: но не получил на это никакого решительного ответа.

В ночь на 25-е число скончался в Москве испр. д. обер-прокурора Св. Синода, тайный советник Алекс. Ив. Карасевский. 28-го ч. отпевание над ним совершил в Предтечевской под Бором церкви (за Москвой рекой) сам митрополит. В числе прочих архимандритов при отпевании находился и я.

Издав в 1855 г. краткий указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки, я не остановился на этом. Напротив, поощренный успехом моего первого опыта археологических и археографических трудов, я приступил к более тщательным изысканиям относительно происхождения тех или других священных предметов и домашних утварей, хранящихся в Патриаршей ризнице, и возымел намерение, не ограничиваясь указанием наиболее примечательных рукописей библиотеки, составить алфавитный указатель всех без исключения, как греческих, так и славянских, рукописей. С этою целью я начал посещать некоторые Московские архивы, в особенности Главный архив министерства иностранных дел, где нашел в подлинных греческих грамотах драгоценные сведения о многих священных предметах и рукописях, привезенных, в разное время, из Греции в Москву.

Вместе с тем я продолжал заниматься исполнением порученного мне, с моими товарищами – священником Смирновым и профессором семинарии Беляевым, разбора и описания рукописей Синод. типографской библиотеки.