1855 г.

1855 г. ознаменован был для России и в частности для меня некоторыми, очень важными, частью приятными, а частью прискорбными событиями, о коих подробнее будет сказано в своем месте.

Между тем, я буду продолжать свою повесть в последовательном порядке.

В день нового года, 1-го января, в Чудове монастыре, возведен был в сан архимандрита инспектор Московской семинарии, иеромонах Игнатий.

5-го числа скончалась сестра моя Анна Михайловна Чужинина.

8-го ч. писал мне из Петербурга ректор Владимирской семинарии, архимандрит Платон, в ответ на мое письмо от 9-го декабря 1854 года:

«По поручению вашего высокопредобия я не замедлил осведомиться об участи вашей рукописи, представленной Цензурным комитетом, но несколько замедлил я ответом, надеясь лично его передать вам. Но как наших преемников нет доселе, то спешу чрез эти строки уведомить вас, что 15-го декабря ваша рукопись передана на рассмотрение пр. Григория Казанского».

В тот же день писал я в Абакумово свящ. М.Д. Граменицкому:

«Приветствую вас и ваше семейство с новым годом.

По желанию вашему, посылаю вам слова и речи преосвященного Иакова.⁹⁴ Случалось мне некогда читать их: по простоте, назидательности и легкому изложению они мне очень нравятся. Надеюсь, что они послужат вам на пользу. Цена им 3 р. с.

За благожелания ваши усерднейше благодарю вас. Ваше искреннее желание в рассуждении меня, быть может, и совершится. Действительно, по милостивому ко мне вниманию высокопреосвященнейшего митрополита, я представлен к высшему сану.

Не забывайте меня в ваших святых молитвах. Преданный вам иеромонах Савва.

Почтеннейшей Александре Васильевне и всему вашему семейству мое усерднейшее почитание, а крестнику – Божие благословение».

11-го ч. писал я бакалавру Моск. академии Н.П. Гилярову, в ответ на его письмо от 29-го декабря минувшего 1854 года:

«Из пяти раскольнических книг и рукописей, коих не имеется до сих пор у вас на лицо, четыре, именно под №№ 1092, 1161, 749 и 1239, отысканы мною и препровождаются к вам с Алекс. Васильевичем, пятой же книги, под № 822, в библиотеке нашей не оказалось: я не знаю, куда она девалась. Остающиеся в библиотеке книги приведены теперь мною в надлежащий порядок; но между ними я не нашел требуемой вами; разве не окажется ли она после, при вторичном пересмотре мною книг? Тогда я не замедлю выслать её к вам.

Вы пишете, между прочим, что есть у вас два №№ взятые одни вместо других: потрудитесь, пожалуйста, известить меня, какие именно эти нумера, и не лучше ли их разменять, согласно с общею вашею описью: иначе может выйти какая-нибудь путаница, при составлении мною, вследствие недавнего предписания Синод. конторы, 3-х отдельных списков остающимся в библиотеке раскольническим книгам.

Сверх сего, при отобрании книг, назначенных в Казанскую академию, я не мог отыскать одного нумера, именно, 1288: «Присяга хотящым взыти на степень священства», – списанная с печатанной 1679 года; нового письма, в 8-ю д., без переплета». Из общей описи видно, что подобная вещь досталась и на долю вашей академии: почему покорнейше прошу вас, благоволите снять копию с вашего списка в формате, согласном вышеозначенному описанию и переслать ко мне, сколько можно, поскорее.

Что касается до ошибки, допущенной в списке книг, назначенных в Вифанскую семинарию, то её весьма легко было исправить. Действительно, не из-за чего бы так много семинарскому правлению беспокоиться.

Но в Московской семинарии случилась история иного рода. Семинарскому правлению заблагорассудилось, при уведомлении Синод. конторы о полученных оным книгах, представить копию с реестра книг. Но при сличении в канцелярии Конторы этой копии с общею вашею описью, в ней двух номеров не оказалось. Из этого возникают теперь разные официальные опросы и допросы, как мне, так и семин. правлению, но на эти вопросы не трудно, впрочем, дать ответ».

12-го ч., в день храмового праздника в честь св. мученицы Татианы, Московский Императорский университет торжественно праздновал столетний юбилей со времени своего основания в 12-й день января 1755 года.

Еще за год началось деятельное приготовление к этому ученому торжеству. Предположено было ознаменовать это важное и достопамятное событие изданием ученых произведений по разным отраслям науки. Открылась, по этому поводу, для некоторых университетских профессоров надобность в рассмотрении и изучении рукописей Синодальной библиотеки. С разрешения Синодальной конторы (от 6-го февр. 1854 г. за № 170), явились ко мне для этих занятий профессора: Ст. Петр. Шевырев⁹⁵ – главный деятель и распорядитель юбилейного торжества, О.М. Бодянский,⁹⁶ Ф.И. Буслаев⁹⁷ и др.

Юбилейное торжество продолжалось несколько дней. В первый день, 12-го ч., совершена была в Университетской церкви преосвященным митрополитом Филаретом торжественная литургия и произнесено красноречивое слово.⁹⁸ За литургией были, кроме Университетской корпорации, министр народного просвещения, Авраам Сергеевич Норов († 23 янв. 1869 г.) и множество депутатов от разных ученых учреждений и высших учебных заведений.

Вечером того же дня происходил в Университетской зале торжественный акт, на котором произнесено было несколько речей и прочитано множество адресов.

На следующий день, 13-го ч., в той же зале, был торжественный обед, к которому был приглашен и Синод. ризничий.

В числе депутатов на юбилейном Университетском торжестве был профессор С.-Петербургской д. академии, Вас. Ник. Карпов. О нём писал мне 14-го ч. ректор Моск. семинарии, архим. Леонид, записку следующего содержания:

«О. Синодальный ризничий не откажет, вероятно, в приеме г. орд. проф. Карпову († 3 дек. 1867 г.), который будет к нему в 12-м часу ныне. Гость желал бы воспользоваться протекцией о. Синодального ризничего и для обозрения Оружейной палаты и дворца».

В январе (на 26-е ч.) внезапно скончался Обер-Прокурор Св. Синода граф Николай Александрович Протасов. Тело его, для погребения, привезено было в Москву. В Донском монастыре совершена была митрополитом заупокойная литургия и затем панихида. Там же, на кладбище, тело было предано земле. На панихиде присутствовало всё старшее Московское духовенство, не исключая и Синодального ризничего. В покоях управляющего Донским монастырем – архиепископа Евгения, бывшего Ярославского, приготовлен был для участвовавших в погребении чай и обеденный стол. Все распоряжения по случаю погребения графа привял на себя бывший совоспитанник покойного, управляющий Московскою Синодальною типографией Андрей Дм. Бороздин. Но ни он, ни преосвященный Евгений не догадались пригласить на чай священнодействовавшего святителя, и – митрополит прямо из церкви отправился к себе, на Троицкое подворье. – На другой день, в Синодальной конторе, он сделал архиепископу Евгению такой сильный упрек за несоблюдение вежливости и приличия, что тот должен был заплакать. – «Никогда со мною не случалось, – говорил ему митрополит, – чтобы меня после служения не напоили чаем».⁹⁹

По смерти графа Протасова, исправление должности Обер-Прокурора Св. Синода возложено было на директора Духовно-учебного управления, тайного советника, Александра Ивановича Карасевского¹⁰⁰ († дек. 25 д. 1855 г.).

В конце января работы по возобновлению Синодальной 12-ти Апостолов церкви приближались к концу. Высокопреосвященный митрополит, мимоходом из Синодальной конторы, зашел раз в церковь и, обозрев внутренние работы, спросил меня, не может ли быть готова к освящению церковь к концу сырной недели. Я обратился с этим вопросом к дворцовому архитектору Ник. Ив. Чичагову – главному производителю работ: тот ответил, что, хотя не без затруднения, но постарается приготовить церковь к освящению в назначенный срок. Когда об этом доложено было митрополиту, он назначил освящение храма 5-го февраля, в субботу сырной недели.

Начались, и с моей стороны, деятельные приготовления к этому предстоящему торжеству. Мне надлежало озаботиться приготовлением всего, потребного к освящению и благоукрашению престола и жертвенника. К счастью, нашлась благочестивая особа, которая предложила на сей раз свои услуги: это – вдова полковника Елисавета Дмитр. Корсакова, близко знакомая с моим предшественником, архимандритом Евстафием, и постоянно посещавшая Синодальную церковь. 1-го февраля она писала мне:

«Губки, мыло, духи и шнурок препровождаю; шнурка, как мне сказали, требуется 70 арш., здесь же его 75 арш.; излишек сей я желала-бы, чтобы был мне возвращен по освящении храма, для некоторых больных, которые приимут сие с полною верою; – надеюсь, что вы в сем мне не откажете».

Вслед за тем, при другой записке, г-жа Корсакова прислала мне две срачицы для престола и жертвенника и 6-ть полотенцев для отирания престола.

Накануне освящения храма я просил владыку митрополита, чтобы он употребил для совершения священнодействия облачение и прочие утвари из Патриаршей ризницы. Владыка согласился с условием, чтобы облачение было не тяжелое и что он в этом облачении совершит только освящение престола, а на литургию заменит его своим облачением, более легким. Из патриарших облачений я выбрал саккос с прочими принадлежностями патриарха Иоакима.

Совершая вечером, 4-го февраля, в обновленном храме всенощную службу и созерцая его благолепие, тем более поразительное, чем предшествовавшее состояние оного было скуднее и неблагообразнее, я чувствовал такой душевный восторг, какого в подобных случаях никогда не испытывал.

На другой день, 5-го ч., в обычный час прибыл в церковь высокопреосв. митрополит и, по облачении в приготовленный мною патриарший саккос и прочие одеяния, совершил с обыкновенною торжественностью освящение храма и затем божественную литургию, не переменяя облачений. – Это крайне утешило и отчасти удивило меня: но это объяснилось для меня на следующий день.

К торжеству освящения Синодального храма, кроме духовенства, приглашены были прокурором Синодальной конторы А.А. Лопухиным некоторые из высших светских особ столицы. После литургии предложен был участникам духовного торжества, в Мироварной палате, чай и обеденный стол. Владыка, выпивши чашку чаю и скушавши кусок пирога, от обеда, по немощи своих сил, уклонился.

Когда я на следующий день, в воскресение, совершивши в новоосвященном храме литургию, явился к митрополиту с просфорою и иконою, чтобы принести его высокопреосвященству благодарение за совершенный им труд освящения храма, он встретил меня такими совершенно неожиданными словами: «уходил ты меня вчера; я измучился, держа на себе твое патриаршее облачение во всю литургию, а снять его не мог, потому что с правой стороны сильно дуло на меня». Оказалось, что кафедральный ключарь, ради устройства ясака для подавания знака к звону, на Ивановской колокольне, распорядился, без моего ведома, раскупорить в верхнем окне форточку.

Как ни близки и искренни были наши взаимные отношения с о. Леонидом (ректором Московской семинарии): но для него этого было недостаточно; он пожелал вступить со мною в более тесный – духовный союз. В первых числах февраля мы ехали с ним вечером от его родных. Дорогою он завел со мною речь о своем духовнике, иеромонахе Заиконоспасского монастыря; говорил, что этот старец лежит больной, пораженный параличом, и потому не может исполнять своей духовнической обязанности. В раздумье о том, кого избрать своим духовником, о. Леонид вдруг обращается ко мне и убедительно просит меня, чтоб я принял его к себе на исповедь. Такое предложение поразило меня своею неожиданностью, и я не знал, что мне отвечать на такую просьбу своего доброго друга. Я попросил у него времени на размышление и его убедил зрело обсудить настоящий, столь важный вопрос. По прошествии нескольких дней, о. Леонид пишет мне:

«Возлюбленнейший и многопочитаемый отец Савва!

На мой, от озабоченной души, сделанный вопрос о духовнике вы дали мне, от своей души любящей, добрый ответ и в ответе мерку, по которой, однако ж, сколько она мне ни нравится, – не умею я приискать себе духовника – простите – кроме вас самих, мой возлюбленный! Поэтому прошу вас сказать мне прямо, по дружески, приимете ли вы мою просьбу покорнейшую – исповедовать меня. Если да, то скажите, когда мне явиться к вам: по утру ли в пятницу, часов в 9-ть, или часа в 3–4 по полудни. Мне совершенно все равно. Если ж вы находите мою просьбу несообразною с какими-либо вашими правилами и боитесь вреда душе своей, то, не задумываясь, пошлите мне отказ. Это дело требует, как мне кажется, совершенно свободного обоюдного согласия, и я – как бы ни было велико мое желание – никогда не решусь просить настоятельно и никогда, на просьбу подобную моей, не усомнюсь отказать решительно. Говорю прямо и свободно, зная, что, во всяком случае, останется по общим нашим молитвам Христос посреде нас.

А. Леонид. 1855 г. февр. 9».

На это я отвечал ему на другой день: «Высокопреподобнейший о. ректор!

Вашею просьбою вы оказываете мне, с одной стороны, слишком великую доверенность, которую я едва ли заслужил, а с другой – действительно поставляете меня в немалое затруднение. Согласиться на вашу просьбу, принять на себя великое звание судии вашей совести, страшусь: ведь я человек в этом отношении малоопытный. А с другой стороны, и решительно отказать вам в просьбе воспрещает мне совесть и глубокое, искреннее чувство уважения к вам. По крайней мере, нельзя ли нам избрать в этом случае что-либо среднее? На сей раз, поскольку вы не обрели себе по сердцу и по совести иное лицо, кроме меня недостойного, я решаюсь удовлетворить вашему желанию, но с тем, чтобы со временем, когда, может быть, Господь укажет вам в ком-либо другом более достойного и более опытного, чем я, руководителя на пути духовной жизни, вы освободили меня от столь важной и ответственной обязанности.

Что касается до времени, когда вам исповедоваться, я нахожу более удобным завтра, т. е. в пятницу часов около 9-ти утра, а где – у меня ли в церкви, или у вас – в Заиконоспасском, – это для меня решительно все равно: как вам будет угодно».

На изъявленное таким образом мною согласие быть, хотя и временно, духовником о. Леонида, он поспешил написать мне в тот же день, т. е. 10-го числа записку такого содержания:

«Истинно милосердующий батюшка!

С глубоким благодарением принимая ваше милостивое, хотя и условное, согласие, ценя в нём великую, приносимую мне жертву, я располагаюсь приехать к вам завтра, на пути в Заиконоспасский монастырь, часам к 9-ти утра. С Господом и острые пути гладки, и темные светлы и всякое бремя – не бремя.

Глубоко вам преданный и покорнейший недужный Леонид».

17-го ч. получены были мною из Археографической комиссии, вследствие моего ходатайства, печатные издания оной для Синодальной библиотеки.

18-го ч., в пятницу, на второй неделе великого поста, Россия поражена была тяжким, неожиданным ударом. В этот день, после кратковременной болезни, переселился в вечность великий Самодержец России, Государь Император Николай Павлович, тридцать лет твердо державший в своих руках бразды правления. Роковая весть о кончине Императора как гром поразила умы и сердца всех верноподданных.

На другой или на третий день после сего необычайно-горестного события, собраны были в Москве, в кафедральный Чудов монастырь, для приведения к присяге на подданство новому, вступившему на прародительский престол, Императору Александру Николаевичу, сенаторы, старшее духовенство и высшие, военные и гражданские, чины столицы.¹⁰¹

Между тем, на Ивановской колокольне производился в это время торжественный звон. И что же случилось во время этого звона? Второй колокол, в 2 тысячи пудов, оборвался, пробил в колокольне несколько сводов и упал на землю, причинив своим падением гибель нескольких людей. При этом, столь грустном и неблаговременном событии, пострадало до 15-ти человек, из коих одни тут же умерли, а другие остались в живых, но со страшными ранами и увечьем. Пострадавшие все почти принадлежали к семействам Ивановских звонарей, коих квартиры находились и поныне находятся в колокольне под колоколами. Прискорбное происшествие это возбудило в Москве и вне её множество разнообразных толков, особенно в мире раскольников, против коих незадолго пред тем приняты были некоторые репрессивные меры.

По поводу этого происшествия обер-гофмаршал Двора Его Величества, В.Д. Олсуфьев,¹⁰² писал из Петербурга от 11-го марта Московск. митрополиту следующее: «Падение колокола с Ивановской колокольни произвело здесь какое-то тревожное впечатление; носятся слухи, что его приказано поднять и повесить на прежнее место. Надобно ли это будет? Колокол с поврежденными ушами опять может оборваться; всякое же железное укрепление, которое потребует сверления, неизбежно изменит звук. Всего лучше разбить его и, вынеся куски в дверь сеней, перелить в новый колокол, который чрез четыре месяца (много, много) может быть готов и поднят. Впрочем, я это пишу вашему высокопреосвященству только как собственное мнение» (Русский Арх. 1883 г. 1, стр. 216).

Я не знаю, какой был дан ответ на это письмо владыкою, но известно, что колокол не был перелит и поднят на колокольню в том виде, в каком он был до падения.

О способе поднятия колокола митрополит писал от 22 авг. 1855 г. испр. д. обер-прокурора А.И. Карасевскому. См. Собр. мнении и отзывов м. Филар., т. IV, № 412, стр. 34 и сл.

По случаю кончины Государя, Московский архипастырь почел своим долгом написать слово утешения пораженной скорбью Государыне Императрице Александре Феодоровне. – Вот что он писал:

«Не знаю, извинительно ли дерзновение, которое я приемлю, и потому медленно решаюсь, однако, наконец, решаюсь предстать пред Вашим Императорским Величеством со смиренным словом.

Но что скажу о великом лишении, которым, неисповедимый в судьбах своих, Бог так внезапно посетил Россию? Всеми и каждым оно чувствуется, но удобнее и свойственнее выражается не словами, а воздыханиями, слезами и глубоким безмолвием пронзенных печалью и с тем вместе покорных судьбам Божиим сердец.

Твою душу первее всех пройде сие оружие. Разумеем, что великости Твоей печали ничто не может быть равно, как только великость любви, соединявшей Твою душу с душою Твоего державного супруга. И с молитвою печали о Царе, в Бозе почившем, с молитвою утешения и надежды о Царе, от Бога дарованном и о супруге Его, и о наследнике Его, мы соединяем особенную молитву о Тебе, благочестивейшая Государыня, да услышит тя Господь в день печали и, осенив Твою душу своим благодатным миром, дарует Тебе возможность рещи к Нему: по множеству болезней моих в сердце моем утешения твоя возвеселиша душу мою.

По истине, Матерь благословенно воцарившегося Царя, Праматерь наследника Царева! В сих наименованиях не заключается ли для Тебя утешение, так же праведное и сильное, как Твоя печаль?

Да утешает тебя воспоминание, что Твой державный супруг, во всё продолжение царствования, среди неусыпных трудов и в часы скорбей или огорчений, всегда своим любящим сердцем находил верное успокоение близь Твоего любящего сердца. Храня его спокойствие, Ты хранила сокровище России. Да утешает Тебя воспоминание, как знаменательно Господь благословил его жизнь в его последних днях и часах, в которые светлые черты царя и отца семейства, христианина, не смотря на изнеможение внешнего человека, сияли так сильно, так назидательно и благотворно. Твоя молитва соединилась с его последнею молитвою. Над сим союзом не имеет власти смерть: он простирается от времени в вечность.

Молитва приближает к Богу: и близ сего средоточия существ и миров не разлучено то, что является разлученным в мире перемен. Молитвою веры и упования возверзи на Господа печаль Твою.

С утешением помышляем, что и Твоя любовь к державному Сыну побуждает Тебя умерять Твою печаль, чтобы ею не увеличивать тяготу души его тогда, как он взял на свои ремена великое бремя – Россию.

Если позволительно мне сказать нечто о себе: лишаюсь последнего утешения в близости принести последний долг в Бозе почившему Государю, который малое мое служение удостаивал внимания, и милостями своими далеко выше моего достоинства меня ущедрял и на мои недостатки снисходительно взирал. Но я должен покориться двоякой необходимости: мой служебный долг привязывает меня к месту, а моя ветхость не оставляет мне надежды перенести дальний путь».¹⁰³

В ответ на это Её Величество изволила писать митрополиту:

«Преосвященнейший митрополит!

Письмо в. в-ва от 25 февраля дошло до меня на сих днях. Спешу благодарить вас от всего сердца, проникнутого горестью невыразимою, но и глубоко тронутого вашими словами утешения. Так может утешать, так может говорить только религия чрез своих проповедников. Одна она показывает нам свет во тьме бедствий, коих цели для нас непостижимы, уверяя нас в необходимости и спасительности самых болезненных испытаний, имеет власть повелевать нам и дает силу жить для исполнения долга. Но тоже завещал мне и супруг мною оплакиваемый. На одре смертном, почти в час кончины, равно ознаменованной умилительными чувствами христианина и спокойною твердостью Царя, он еще просил меня – беречь жизнь для семейства, для тех, которых, конечно, он не перестал любить и ныне. Семейством своим он называл всю Россию, – и при последнем прощании с наследником престола своего сказал, что идет молиться за него и за нас. Смеем думать, что сей обет уже совершается, что Бог правды и милости принял в свои отеческие объятия исполненную благих и истинных намерений душу его.

Оканчиваю ответ мой в. в-ву так, как вы заключили письмо свое – изъявлением сердечного желания вас видеть и просить вашего архипастырского благословения и с тем вместе сожаления столь же искреннего, что ему препятствуют обстоятельства и состояние вашего здоровья.

podpisПребываю всегда благосклонная к вам

podpisАлександраpodpis».

14-го марта писал мне из Абакумова о. Мих. Граменицкий:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за присылку 4-х томов поучений преосвященного Иакова, которые читаю я с жадностью и многое извлекаю полезное для себя. Вот вам за оные и деньги 3 р. сер.

С нетерпением ожидаю от вас радостного известия о вступлении вашем на высшую степень священства, и надеюсь получить оное, если не к Пасхе, то непременно будущим летом. Время получить вам вполне заслуженное достоинство. Слава Богу, что начальство внимательно к вашим трудам и заботам!».

Получив это письмо 16-го ч., я в тот же день отвечал на него:

«Письмо ваше от 14 сего марта, и при нем 3 р. мною получены 16-го числа.

Благодарю вас за приветствие меня с приближающимся праздником Христова Воскресения; взаимно и от меня прошу принять усерднейшее поздравление с сим великим христианским торжеством.

Что скажу вам о себе? – Благодарение Господу, жив пока, но по временам испытываю головную боль, которая препятствует даже иногда заниматься делом: толи это от дурной погоды, или от других каких причин, сам не знаю; а посоветоваться с врачами или лень, или некогда.

У меня теперь единственное утешение – это благолепная, недавно освященная церковь. Да, Господь вполне вознаградил меня за трехлетнее терпение. – Что за церковь, в самом деле? – Все в восторге от неё. Приезжайте, пожалуйста, и вы посмотреть наш прекрасный обновленный храм. Вот вам и билет пригласительный: извините только, что не много поздно посылаю его вам. Впрочем, эти билеты, по обстоятельствам, остались у меня без употребления.

Ваш почтенный староста объяснил мне, что вы намереваетесь украсить в своем храме некоторые иконы серебряными ризами. Не хотите ли, я порекомендую вам в этом деле хорошего и честного мастера: это мой церковный староста – человек добросовестный и аккуратный. Когда состоится у вас это дело: тоже напишите мне.

С искреннею любовью и почтением имею честь быть ваш покорный слуга иеромонах Савва.

Любезнейшей куме моей Александре Васильевне и всему вашему семейству – мой низкий поклон. Крестнику, кроме благословения, посылаю конфектов. За гостинец Александру Васильевну усердно благодарю».

Старый мой наставник по Владим. семинарии, впоследствии преподаватель Вифанской семинарии, Яков Ильич Владыкин, после двадцатипятилетней службы на учебном поприще, вознамерился принять священный сан. Владыка-митрополит, по ходатайству семинарского начальства, охотно изъявил на это свое согласие и предоставил Владыкину священническое место при Московском Новодевичьем монастыре, без удаления его, однако ж, от службы семинарской. Приехавши для посвящения в Москву, Яков Ильич остановился у меня. По долгу признательности к нему, как бывшему наставнику, доброжелателю и покровителю моему, я оказал ему на этот раз все возможные услуги. Возвратившись в Вифанию в новом иерейском сане, он писал мне от 15-го марта:

«Ваше высокопреподобие!

Ваш прием меня, ваши отношения ко мне во всю бытность мою в Москве выше всякой моей благодарности. Впрочем, все-таки должен благодарить вас, и благодарю, сколько могу, вполне от души. Всё, как вы приняли меня, как хлопотали обо мне, как путешествовали со мною везде, где нужно было мне быть, я пересказал моей Оле, – и она приняла это как вещь самую обыкновенную. От о. Саввы, сказала, только этого можно было и ожидать. Я его знаю, каков был во Владимире и в академии, он таков будет и везде. Признаюсь, такая уверенность в вас моей Оли мне крайне понравилась, потому вам и сказываю, как человеку давно и близко её знающему.

Со своей стороны желаю вам быть таким добрым всегда для вашей собственной истинной пользы. Да, это, пожалуй, loci topici, а минуя их, хоть верьте вы, хоть не верьте, а я совершенно уверен, что прямо родного совершенно близкого к нам человека я видел в Москве у вас только, в вас, – говорю так без всякой обиды Московской родне, о которой говорить вам – дело лишнее.

Домой я прибыл наутро после прощания с вами, – в тот же вечер был у своего о. ректора. Он, не успев поздороваться со мной, зовет свою сестру, проживающую в особой квартире и с большим удовольствием говорит: «вот тебе и твой поп, – что? – ведь стал теперь лучше», – и продержал меня довольно долго.

Наутро путешествовал я к о. наместнику и к академической знати, – и все, слава Богу, встретили мою рясу очень с расположением. –

В субботу и воскресенье служил, семинары без памяти рады, что видят, что я попом служу, а старики-монахи без памяти заняты моим крупнословым служебником, притом с большим желанием приобресть и себе такой же. Вчера о. ректор довольно долго посидел у нас вечером и много острил над моим неуменьем владеть рукавами рясы на закусках.

За сим с возможно большою к вам благодарностью, искреннею любовью и почитанием есмь Новодевический поп, Вифанский учитель Яков Владыкин.

Ваше высокопреподобие! прошу вас покорнейше засвидетельствовать мое совершенное почтение вашему милому о. инспектору семинарии, о. архимандриту Игнатию. В бытность в Москве я в первый раз имел возможность видеть их, и они обласкали меня так добро, так искренно, что без особенной любви к ним и уважения не могу о том вспомнить. Скажите им от меня мое самое большое спасибо, самый большой поклон, и мою всегдашнюю благодарность и уважение».

В конце письма сделана следующая собственноручная приписка жены Я. Ильича, Ольги Ивановны:

«Ваше высокопреподобие!

От души благодарю вас за ваши к нам благодеяния; – мне Яков Ильич сказывал, как вы об нём заботились и что для нас делали; за всё это как могу благодарю вас и прошу и мне и детям нашим вашего благословения.

Всегда почитающая вас Ольга Владыкина».

Еще в январе получил я из Иванова от зятя своего В.А. Левашева два письма. В одном из них (от 27-го дек. 1854 г.) он, между прочим, сообщал мне о грубом обращении Кохомского зятя Ив. Чужинина с женою его, моею сестрою Анною Михайловною и о тяжких побоях, нанесенных ей им же и распутным сыном его Ианнуарием – моим, к прискорбию, сыном крестным. – В другом (от 13-го янв.) извещал о кончине несчастной сестры моей, последовавшей 5-го января, и затем писал о себе, что уже 6-ть месяцев не пьет горячих напитков.

Не знаю, по каким обстоятельствам я не мог скоро отвечать на эти письма. Наконец, удосужившись, я написал зятю от 23-го марта:

«Примите от меня усерднейшее приветствие с наступающим, всерадостнейшим праздником Воскресения Христова. Воскресший Господь да оживотворит и укрепит вас Своею всесильною благодатию!

Два письма ваши от 27-го декабря минувшего года и 13-го января текущего, мною получены в свое время. Извините, что ни на то, ни на другое не отвечал я вам так долго: были к тому некоторые препятствия.

Итак, не стало нашей любезной сестры!… Вечная память ей!… Но какой помин, какая слава тем, кои были виновниками её преждевременной кончины?… Правда, грубое и жестокое обращение мужа с женою – это явление не из числа редких и необыкновенных: но как понять, как объяснить дерзость и жестокую лютость сына по отношению к своей матери?! – Против этого уже громко вопиет сама природа. Признаюсь, я до того был поражен первым известием о дерзких и противуестественных поступках племянника, и при том сына крестного моего, что с трудом мог поверить этому: но, к великому прискорбию моему, я вскоре получил новое подтверждение сего от свидетеля, конечно не лживого, отца духовного их семейства, Ивана Николаевича Сперанского. – Боже мой! – вот до чего доводит худое воспитание детей! вот какие плоды получают родители за свою невнимательность к детям, или крайнее послабление им!

Слава Богу, вы не испытали этого несчастья: но как ручаться, чтоб того же не случилось с вашими детьми? – Посему неизлишне вам почаще указывать им на злосчастный пример, который теперь у всех нас пред глазами; напоминайте им, по праву родительской власти, о их обязанности в отношении к своим детям; не оставляйте и сами, при каждом случае, внушать своим внучатам любовь и почтение ко всем вообще старшим, тем паче к родителям и начальникам.

Иван Чужинин, который явил себя столь недостойным мужем нашей сестры, да будет отныне чужим для нас. – Об Ианнуарии так же говорить нечего, пока он не исправится и не загладит своей вины против покойной своей матери горьким раскаянием. Но что сказать о двух младших детях – Семене и Василии? – Они, как дети, ни в чём не виноваты, и, следовательно, заслуживают полного сострадания со стороны родных. Вы пишете, что один из вас хотел бы взять старшего из них Семена под свой покров и опеку, но другая, под предлогом старости и немощи сил, отказывается от сего подвига христианского человеколюбия. Что скажу вам на сие? Конечно, мне, со своей стороны, настоятельно убеждать вас к тому, чтобы вы приняли на себя обязанность воспитания этого несчастного сироты, не знаю, уместно ли; однако ж долгом считаю заметить, что, если уже вызвалась приютить у себя обоих сирот вместе какая-то посторонняя, видно, добрая, и человеколюбивая вдовица, как мне о том писали из Кохмы: то нам родным, кажется, грешно и неизвинительно будет оставить без внимания и попечения детей сестры нашей. Что касается до меня, то, очевидно, я не могу взять к себе на воспитание ни которого из них. Иное дело, если бы они были дети духовного, или, по крайней мере, свободного, а не крестьянского звания: тогда я охотно взял бы к себе одного из них: ведь живет же у меня теперь чужой в качестве келейника? Но вам, казалось бы, можно это сделать без большого затруднения. – Семен мальчик уже семи лет; следовательно, поучивши его немного грамоте, если он к тому окажется способным, вы могли бы потом пристроить его куда-ниб. на фабрику; и он бы тогда сам стал добывать себе насущный хлеб. А до этого времени я готов высылать вам, сколько нужно, на его содержание.

В последнем письме своем вы пишете мне, Василий Александрович, что вы решились воздерживаться от употребления горячих напитков. Радуюсь сему, от души поздравляю и усердно молю Господа, чтобы Он Своею благодатью поддержал и укрепил в вас эту благую решимость. Не будете раскаиваться в этом и сами, когда увидите добрые плоды сего воздержания. Какие же плоды? – И телесное здоровье, и спокойствие совести, и мир семейный, и исправность по должности, и любовь начальников, и уважение со стороны прихожан, и проч. и проч… Не правда-ли, что всего этого более или менее не доставало вам прежде, когда в вас гнездилась и по временам обнаруживалась склонность к излишнему употреблению вина и сикера? Еще повторяю: дай Бог, чтоб эта непохвальная склонность однажды навсегда была истреблена и погашена в вас…

Что скажу вам о себе? – Нового у меня только то, что я после трехлетних забот и беспокойств по случаю обновления церкви, наконец, вполне утешен от Господа. Церковь наша, наконец, обновлена и освящена. Она приняла теперь такой вид, что и узнать нельзя: так всё стало прекрасно и великолепно. Теперь я вполне постигаю смысл речения Псалмопевца: возвеселихся о рекших мне: в дом Господень пойдем… Действительно, с истинным утешением я вхожу и пребываю теперь в своем храме. Освящение его совершено было 5-го минувшего февраля, в субботу на сырной неделе, самим высокопреосвященным митрополитом. При этом случае я облек владыку во весь патриарший сан; всё почти облачение предложено было ему из нашей патриаршей ризницы. Это для меня еще более возвышало радость торжества.

Прошу вас пожаловать ко мне и посмотреть на наш истинно благолепный храм».

25-го ч. писал мне Вифанский ректор, архимандрит Нафанаил:

«Земляк ваш, а мой кум о. Григорий Петрович¹⁰⁴ сказывал, что в первый день Пасхи он будет служить с вами. Я нарочно спрашивал его о сем в том предположении, что к тому времени пришлется для него магистерский крест. Предположение мое оправдалось. Вчера крест получен у нас. Мне желательно, чтобы крест возложен был на Григория Петровича в день Воскресения Христова, да думаю, что и Григорий Петрович будет этим доволен. Для большего впечатления полезным мне представляется, чтобы Григорий Петрович совсем не знал о присылке креста до времени служения с вами. Во время же служения прикрепите по вашему благоусмотрению.

Крест посылается с нарочным. Денег дано ямщику 50 к. сер. Остальное, что придется, доплатит Гр. Петрович или вы в надежде вознаграждения.

Сердечно поздравляю вас и Григория Петровича с праздником праздников и заблаговременно вопию вам: Христос воскресе!»

Я не помню хорошо, когда именно и к какой Московской церкви рукоположен был первоначально мой добрый друг Григорий Петрович Быстрицкий.

16-го ч. апреля писал мне бакалавр Моск. Д. академии, Н.П. Гиляров:

«Податель сего письма есть православный мужичек, но колеблющийся и сомневающийся, и смущаемый раскольниками. В первое свидание с ним я поговорил, и вижу, что есть надежда, что Бог сохранит его. Между тем, ради благой цели, не откажитесь ему показать в ризнице и библиотеке полезное к его утверждению в православии.

Я отчасти пред вами виноват, что не прислал вам требованной вами тетрадки. Причина тому очень простая. Книги, мною привезенные, доселе лежат без всякого устроения в одной из комнат академического дома, и тетрадки присяги я сам не нашел, даже своего экземпляра, хотя и искал. У меня-то она отыщется. У вас, вероятно, отыскалась тоже: потому что в №, в каком она показана, она находилась в числе прочих, негодных тетрадей.

Впрочем, во всяком случае, я виноват, что не отвечал вам, – за это простите Бога ради».

5-го мая писал я в Петербург находившемуся там на чреде ректору Саратовской семинарии, архимандриту Сергию, который по пути в ПБ., бывши в Москве, виделся со мною и передал мне от своего архипастыря, преосвященного Афанасия (Дроздова),¹⁰⁵ просьбу относительно справок в греческих рукописях Синод. библиотеки, необходимых для него при сличении славянских Богослужебных книг с греческими печатными книгами:

«Осмеливаюсь беспокоить вас моею покорнейшею просьбою. Не откажитесь, если можно, высокопреподобнейший о. ректор, удовлетворить моему любопытству, внушаемому авторским самолюбием. Вот в чем дело.

По приказанию высокопреосвященнейшего митрополита, мною составлено краткое описание замечательнейших предметов, хранящихся в Патриаршей ризнице и библиотеке. Рукопись моя под заглавием: «Указатель для обозрения Моск. Патриаршей ризницы и библиотеки», – в августе прошедшего года была представлена на рассмотрение в Моск. Цензурный комитет. Откуда, по рассмотрении и одобрении к напечатанию, препроводили её, в начале октября, в Св. Синод. Здесь, как мне писали в январе текущего года, поручено её рассматривать преосвященнейшему Григорию, архиепископу Казанскому. Не получая до сих пор своего произведения, я крайне интересуюсь знать, какая судьба постигла его в Св. Синоде. Будет ли разрешено его отпечатывать, и скоро ли последует это разрешение? – Вот вопросы, на кои я желал бы получить ответы. При вашем настоящем положении, думается мне, не весьма затруднительно для вас получить сведение о ходе этого дела. Посему я еще раз повторяю мою покорнейшую просьбу к вашему высокопреподобию: благоволите в двух-трех словах сообщить мне известие о том, где теперь находится моя рукопись, и скоро ли она может возвратиться из Свят. Синода.

Извините Бога ради, если я беспокою вас моею просьбою: но ваша доброта внушила мне эту смелость.

С истинным к вам почтением и преданностью имею честь быть вашего высокопреподобия покорнейшим слугою N. N.

Р. S. Что же до сих пор ваш архипастырь, преосв. Афанасий, не делает мне поручения касательно справок в греческих рукописях Синод. библиотеки? Вероятно, встретилось у его преосвященства какое-нибудь затруднение или недоумение».

6-го ч. мая получил я от классной дамы Московского Николаевского сиротского института, сестры о. Леонида, Екатерины Васильевны Ушаковой записку следующего содержания:

«Вы были так милостивы, что обещали мне показать моим воспитанницам Патриаршую ризницу. Если бы это было можно сегодня в три часа после обеда, то я была бы очень вам благодарна. Они скоро уезжают из Москвы и никого нет родных, которые бы им могли доставить хоть какое-ниб. развлечение. Мне также очень хотелось, чтобы они видели ризницы Успенского и Архангельского соборов. Нельзя ли это сделать?»

В след за тем, от неё же получаю другую записку:

«Я еще раз осмеливаюсь обратиться к вашей неисчерпаемой доброте, и покорнейше просить вас, если можно, доставить величайшее удовольствие нашим кандидаткам и Екатерине Карловне Цеймерн. Им очень хочется видеть Патриаршую ризницу, и я хотя знаю, что слишком часто употребляю во зло вашу доброту, но не могла отказать их просьбе. Они уже здесь внизу и ожидают вашего ответа».

Предместник мой по должности Синодального ризничего, Златоустовский архимандрит Евстафий изъявил желание отслужить литургию в новоосвященной Синодальной 12-ти Апостолов церкви, где он был 12 лет настоятелем. И я, конечно, с удовольствием принял это заявление, доставив ему полную к тому возможность. Служение его состоялось около половины мая.

15-го мая, в день Пятидесятницы и на память благоверного Димитрия, царевича Углицкого и Московского, коего нетленные мощи почивают в кафедральном Архангельском соборе, – я удостоен был возведения в сан архимандрита. Указ об удостоении меня этого сана получен был еще в апреле, но болезнь владыки-митрополита не дозволила ему ранее привесть в исполнение Синодский указ.¹⁰⁶ В служении с высокопреосвящ. митрополитом в Архангельском соборе участвовал и его викарий, преосвященный Алексий, епископ Дмитровский, который, по случаю возведения меня в высший сан, выразил мне тут же, в соборе, самое искреннее сочувствие.

25 ч. писал я в Хотимль своему двоюродному зятю о. Иоанну Николаевичу Успенскому:

«О чём повести с вами речь? С чего начать с вами мою беседу?

Вот первая и главная новость у меня: 15-го текущего мая в день Пятидесятницы, я удостоен, по милости Божией и благоволению начальства, возведения в новый, высший сан – сан архимандрита. Этою наградою я собственно обязан милостивому ко мне вниманию высокопр. митрополита. Но его высокопреосвященство простер ко мне свою милость до того, что не только начал, то есть первый предложил удостоить меня награды, но и сам довершил надо мною эту награду. Указ из Св. Синода о возведении меня в сан архимандрита получен еще 11 апреля, и следовательно, мне давно бы надлежало уже облечься в этот сан: но владыка, не будучи в состоянии, по причине тяжкой болезни, вскоре возложить на меня новый сан, не хотел однако ж предоставить этого дела никому из находящихся в Москве архиереев; но ожидал, пока минует его болезнь, чтобы самому непременно посвятить меня; и вот, после пятинедельной болезни, как скоро он почувствовал себя в состоянии приступить к священнослужению, при первом же случае облек меня в сан архимандрита. Вообще я не могу достойно возблагодарить Господа за милостивое ко мне внимание и благоволение великого нашего архипастыря.

При новом сане я все-таки остаюсь еще на старой службе, и это тем приятнее для меня, что подобных примеров на настоящей должности еще не бывало, хотя в старинном Синодском указе и сказано, что «Синодальным ризничим не постыдно быти и архимандриту». Впрочем, теперь едва ли уже долго доведется мне здесь быть, хотя мне самому оставлять скоро настоящую должность и не хотелось бы. Владыка на другой день после моего посвящения, когда я приехал благодарить его, изволил сказать мне, чтобы я не оставлял в свободное время ученых занятий (хотя я и не перестал заниматься науками), что мне предстоит-де ученая служба. Но скоро ли это будет и где доведется мне служить, еще неизвестно. Впрочем, для меня всё равно, какую бы на меня ни возложили должность, лишь бы только мне оставаться под покровительством того же мудрого и великого архипастыря: но вернее сказать, где мне укажет служебное поприще верховная воля Божия рукою и распоряжением высшего начальства, там я и готов жить и служить.

Что еще скажу вам о себе? Здоровье мое, благодарение Господу, в порядочном состоянии. – Хотел бы похвалиться вам и прочим внешним благосостоянием: но боюсь, чтобы не сказать о себе лишнего. По-видимому, ни в чем не нуждаюсь, всё потребное для жизни есть, и при том в приличном виде: одного только мало, или, лучше сказать, ничего нет, – это денег, так что, при посвящении в новый сан, я принужден был одолжаться. – Куда, подумают со стороны, девать монаху деньги? – Я и сам прежде думал так же, и изумился, когда, приглашая меня на настоящую должность, мне сказали, что я буду получать до 3-х тысяч рублей (разумеется ассигнациями) жалования. А теперь, получая даже более, нежели сколько мне обещали, я вижу и вполне постигаю смысл старинного изречения, что не тот богат, кто много получает, а тот, кто мало проживает. Но проживать мало, т. е. меньше того, что я получаю, на моей настоящей должности, это – задача довольно не легкая. Кто видит близко и знает покороче мое теперешнее положение, и, еще надобно прибавить, мой характер, тот этому нисколько не удивляется. Надобно признаться, что роскоши большой я никогда и ни в чем отнюдь себе не позволял, но и скупости еще менее могу терпеть. Но как бы то ни было, только копить деньги я не великий мастер. Правда, у меня, быть может, и были бы теперь кое-какие остатки: но я весь денежный избыток обращаю в книги; и за то теперь у меня составилась препорядочная библиотека; а это при ученых занятиях, очень важное дело. Итак, когда у меня много книг, я нисколько не жалею, что у меня мало денег. Деньги, по-моему, мертвый капитал, а книги – живой источник всегдашнего наслаждения и утешения, в особенности для монаха.

Но всего передать вам на бумаге о моем житье-бытье невозможно; пусть, что могут, сообщают вам о мне посещающие меня; а всего было бы, конечно, лучше, если бы так или иначе Господь привел повидаться нам лично. Со своей стороны, я был бы очень рад, хотя бы еще раз, побывать на родине, поклониться праху умерших родных и повидаться с остающимися в живых: но моя настоящая служба такого рода путешествиям весьма не благоприятствует. В ученой и других службах есть каникулы или вакации, когда человек может свободно располагать собою и своим временем: я лишен этого преимущества; у меня нет ни дня, ни почти часа, который бы я заранее с уверенностью мог назначить собственно для себя. В такой-то день, и в такие-то именно часы, я располагался бы, например, куда-ниб. выехать; но вдруг мне дают знать, что в этот-то день и в эти именно часы будет обозревать Патриаршую ризницу и библиотеку такой-то знаменитый посетитель, в роде, например, какого-ниб. иноземного посланника, или даже кто-либо из Царственных особ. При нынешнем сообщении Москвы с Петербургом, подобных посетителей нужно ожидать решительно каждый день. Этим, однако ж, я нимало не скучаю. Не правда ли, что видеть у себя (иногда даже и в келье) Царственных особ, объясняться с ними и получать потом от них благодарность – не маловажное дело: иному такого счастия в целую жизнь не дождаться. В этом отношении, моя должность одна из самых завидных, хотя, с другой стороны, требуется здесь не мало осторожности и благоразумия. Часто случается, что и сам не знаешь иногда, кого принимаешь; бывали опыты, что являлись ко мне инкогнито даже Царственные особы. Впрочем, благодарение Господу, со мною еще до сих пор, в этих случаях, не бывало никаких неприятностей: всё проходило мирно и благополучно.

Но если мне нет возможности, при настоящей должности, быть у вас; то вы, по крайней мере, поспешите побывать в Москве, пока я здесь нахожусь. Быть в Москве, особенно на первый раз, без руководителя довольно трудно: но при моем руководстве, для вас здесь всё может быть открыто и показано. Итак, до свидания.

Всем родным прошу свидетельствовать мою любовь и почтение. Не пишу каждому из родных порознь, между прочим потому, что опасаюсь, в противном случае, возложить на них некоторым образом обязательство отвечать мне так же письменно. Но знаю, что исполнение этого обязательства не для всякого, в особенности семейного и должностного человека, легко и удобно. Так. образом я, со своей стороны, совершенно освобождаю каждого из моих родных от обязанности писать ко мне, если только нет к тому особенных побуждений. Если же кому-либо из них есть надобность писать ко мне: с любовью готов отвечать на каждое письмо».

Того же числа писал я сыну о. Иоанна Николаевича, Виктору Ивановичу Успенскому:

«Поздравляю вас с порученною вам должностью; в прохождении её желаю вам доброго успеха. Впрочем, зная ваши способности, желал бы я не такой для вас должности. По моему мнению, не учителем крестьянских детей, а наставником, по крайней мере, учеников семинарии вам следовало бы быть. Но если уже так случилось; если вам на первый раз суждено иметь такую скромную должность: то и этим надобно довольствоваться. Дело, конечно, не в том, чтобы занимать только ту или иную, высокую или незначительную, должность, а в том, чтобы вверенную нам должность, какова бы она ни была сама по себе, уметь исправлять с должным усердием и пользою для ближних. Не трудное, без сомнения, для вас дело обучать мальчиков и девочек грамоте: но чтоб эта грамотность принесла им существенную пользу – вот в чём задача. При обучении и первоначальном развитии этих юных умов, наставнику-христианину надобно иметь в виду не столько временные для них выгоды, сколько вечное их спасение. И чем живее и восприимчивее детские сердца, тем с большею осторожностью и разборчивостью надобно сеять в них семена учения. Прекрасным руководством в этом деле может служить для вас сочинение моего доброго знакомого, С.А. Маслова,¹⁰⁷ под названием: «О всенародном распространении грамотности в России на религиозно-нравственном основании». Если нет у вас под руками этого сочинения: напишите мне; я вышлю его вам.

От всей души желаю, чтоб вы, в возложенном на вас деле начального образования детей, с пользою употребили свои прекрасные способности, если уже вам не суждено развить их на более обширном поприще. Но мне думается, что время еще не опоздано. Если в вас есть стремление к высшему образованию: то, имея в руках семинарский аттестат, вероятно, очень хороший, вы смело можете явиться к приемному экзамену в академию к будущему курсу, а в течение года займетесь, между тем, в свободные часы повторением семинарских лекций. Впрочем, издали, не зная коротко ваших обстоятельств, я боюсь навязываться вам со своими советами, тем более, что вы имеете ближайших и надежнейших советников в своих добрых и благопопечительных родителях. С моей стороны пусть останется навсегда неизменным одно искреннее и усердное желание вам всякого добра и успеха на начинающемся поприще вашей самостоятельной жизни».

21-го ч. писал я в Муром теще Пр. Ст. Царевской:

«По данному обещанию, спешу уведомить вас, что чаемая перемена со мною последовала, ожидаемая награда, наконец, получена. 15-го текущего мая, по милости Божией и по благоволению начальства, я возведен в новый высший сан архимандрита, «за усердную и полезную службу», как сказано в указе. Правда, этот сан, сам по себе, еще не составляет для меня особенного утешения; напротив, при настоящем положении, он будет, может быть, – служить, для меня еще некоторым бременем: но он утешителен для меня, как награда за труды, как свидетельство внимания и благоволения ко мне высшего начальства, и в особенности высокопр. митрополита, который явил себя не только начинателем, но и совершителем в деле возведения меня в новый сан. Указ из Св. Синода о возведении меня в сан архимандрита получен в Синодальной конторе еще 11-го минувшего апреля, и следовательно мне надлежало бы быть уже давно в этом сане: но владыка так был милостив ко мне, что не будучи в состоянии, по причине тяжкой болезни, вскоре произвести меня в высший сан, не хотел однако-ж поручить этого дела никому из находящихся в Москве архиереев, а ожидал, пока минует его болезнь, чтобы самому довершить, так сказать, свою архипастырскую милость ко мне: и, вот, как скоро он почувствовал себя в состоянии, после пятинедельной болезни, приступить к священнослужению, при первом же случае возложил на меня исходатайствованный им же самим новый сан. Это было в кафедральном Архангельском соборе, в день памяти убиения царевича Димитрия, коего св. мощи там почивают, и вместе в день живоначальной Троицы. К этому присоединилось еще одно утешительное для меня обстоятельство. – Владыка, не полагаясь еще вполне на крепость своих сил, пригласил к служению с собою на этот раз преосвященнейшего Алексия, своего викария, а моего истинного благодетеля и виновника моего служения в настоящей должности. Тут же участвовал и другой мой благодетель о. архимандрит Евгений, ректор академии, который вызван был владыкою к этому времени из лавры за получением так же награды – ордена св. Владимира 3-й степени.

При таком-то стечении приятных обстоятельств начался для меня новый период жизни. Слава и благодарение Господу, благоволившему тако о мне недостойном!

При новом сане я все-таки остаюсь еще на старой службе. Впрочем, высокопр. митрополит, на другой день после моего посвящения, когда я приехал благодарить его, изволил сказать мне, чтобы я, в свободное время, не оставлял ученых занятий, что мне предстоит-де ученая служба. Признаюсь, я так уже привык к настоящей моей должности, что мне не хотелось бы еще скоро расставаться с нею. Но во всём и всегда да будет надо мною воля Божия и воля начальства».

26-го ч. писали мне из Вифании профессор семинарии, молодой священник Григ. Петрович Быстрицкий купно с супругою своею Ириною Егоровною:

«Поздно мы услышали о вашем поставлении в сан священно-архимандрита: за то радость наша об этом приятнейшем событии в кругу любящих вас и теперь еще свежа: точно вчера совершилось Божие о вас определение, точно мы сами лично видели совершившееся на вас священнодействие, и десницу Божию рукою владычнею облекающую вас в новые священные облачения. Сердце и воображение в некоторой степени восполняют недостаток действительности.

Да, мы от души радуемся вашему возвышению, в котором исполнилось, если не ваше скромное желание, то желание и ожидание других, понимающих и ценящих ваши достоинства; достойное внутреннее требует себе достойного и внешнего выражения.

От души радуемся и от души приветствуем вас. Будьте здоровы, благоденственны и благодушны в новом священнослужении Богу, а приближаясь ко Господу, не забудьте и нас в своих молитвах».

4-го июня я получил от письмоводителя преосвященного викария, И.П. Арсеньева записку след. содержания.

«Преосвященнейший Алексий, епископ Дмитровский, викарий Московский приглашает вас служить завтра 5-го сего июня вместе с ним Бож. литургию, и быть при отпевании тела г. Шиловского, в Рождественской, что в Паутинках, церкви, что на малой Дмитровке, и пожаловать в церковь в 9½ часов, с облачением темным, но не совсем (как преосвященнейший изволил сказать) черным.

О сем имею честь довести до сведения вашего высокопреподобия, почтительнейше прося вашего на сие извещения, для доклада его преосвященству».

Приказание его преосвященства было исполнено мною, разумеется, в точности. Но после литургии и отпевания усопшего в церкви, меня просили проводить тело покойного до Покровского монастыря, где назначено было погребение; а Покровский монастырь от Рождественской, в Паутинках, церкви отстоит на 5-ть или на 6-ть верст. Впрочем, мои труды не остались без должного вознаграждения; я получил 100 рублей. Из них половину отдал случившимся у него в то время в гостях сестре Марье Михайловне и её дочери Авдотье Васильевне, жене Ивановского единоверческого диакона Виноградова; а на другую заказал для себя архимандричью митру.

В тот же день, т. е. 4-го ч., писал я в Абакумово своему другу о. Михаилу Граменицкому:

«Вот наконец ваше дружеское желание в рассуждении меня осуществилось. 15-го минувшего мая, в день Пятидесятницы, я сподобился получить, по милости Божией и по благословению начальства, чрез святительскую десницу высокопр. митрополита, новую благодать Всесвятого Духа, вместе с новым высшим саном архимандрита. Слава и благодарение Господу, тако о мне недостойном изволившему! – Впрочем, скажу вам откровенно, как другу, радует меня не столько высший сан, сколько милостивое внимание ко мне начальства, и в особенности высокопр. митрополита, которому собственно я и обязан этою наградою.

Приятно, правда, и то, что на настоящей должности это первый еще опыт. Предместники мои, вместе с саном архимандрита, получали и новое назначение, новую должность: со мной напротив; я пока остаюсь еще здесь. Впрочем, теперь, кажется, едва ли уже долго доведется быть мне на настоящей должности. Владыка на другой день моего посвящения, когда я приехал благодарить его, изволил сказать мне, чтобы я в свободное время не оставлял своих занятий ученых, что мне предстоит-де ученая служба. Но скоро ли это будет и где именно придется служить мне, еще неизвестно. Пусть так: но я одного желал-бы, чтоб мне не выходить из пределов Московской епархии, не лишаться покровительства великого нашего архипастыря. Впрочем, да будет надо мною всегда и во всем воля Божия и воля начальства, а не мой собственный произвол.

С новым саном прибыли у меня и новые труды. Теперь то и дело стали назначать меня на казенные архиерейские служения; от чего прежде я был совершенно свободен. Впрочем, точнее надобно сказать, это не труд, а истинное удовольствие. Тут одно только затруднение: отнимается несколько времени от моих обычных, нескончаемых, впрочем, занятий. Прочее у меня всё по-старому.

Как вы поживаете? Давненько уже я не получал о вас никаких сведений. Все ли у вас живы и здоровы? Здравствует ли моя любезная кума Александра Васильевна и крестник?»

На другой же день отвечал мне о. Михаил:

«Сейчас получил с почты восхитительное для всего моего семейства письмо ваше. Имею честь от души поздравить вас с новым саном, с новыми благодатными силами! Дай Бог вам, при содействии полученной вами благодати, переходить от силы в силу, – от славы в славу! Как для меня радостно видеть на штемпеле вашего конверта священную митру главы вашей! С благоговением я недостойный облобызал оную, вместо вас самих. Так, мое искреннее желание свершилось! За претерпенные вами печали, труды и заботы Бог утешает вас своею милостью. Благодарение Ему – Утешителю небесному!

Из вашего письма видно, что скоро, может быть, последует перемещение вас на другую должность, конечно, высшую. Дай Бог вам занять выгодное, полезное, спокойное и достойное вас место, и по вашему желанию не вдалеке от матушки Москвы, и как бы хорошо, поближе ко Владимиру, а может быть и в самом нашем родном Владимире. Только об одном буду сожалеть, когда вы оставите сие место: не буду я иметь средства и случая выписывать нужных для себя книг, которыми чрез вас я теперь по сельскому обзавелся очень достаточно. А могу ли я надеяться когда-либо вас увидеть в своем доме? Очень желательно бы с вами повидаться, особенно посмотреть на вас в новом достоинстве и при служении. В конце мая собирался я по некоторым причинам в Москву, но намерение мое не исполнилось: а как бы кстати, – верно бы удостоился я увидеть вас где-либо в служении; теперь приближается наша сельская суета: значит и думать об отлучке невозможно.

Прошедшего мая 3 дня родилась у нас дочь Иулия. Теперь, слава Богу, полдюжины детей нажил, надобно только просить Бога, чтобы дал силу и крепость их воспитать в христианском духе и приготовить в полезные члены общества. После разрешения от бремени жена моя оправляется очень плохо, и можно сказать, болит серьезно. Прочие все здоровы. Ваш крестник благодарит вас за ваши конфекты, – простите, что так долго оставались неблагодарными».

12-го числа получил я записку от Капитона Ивановича Невоструева следующего содержания:

«Правда ли, слышал я, что завтра вы на похоронах о. архимандрита Пармена?¹⁰⁸ – А я хотел было ударить вам челом, – показать ризницу часов в 10-ть приезжим из Вятки родным. В таком случае позвольте в понедельник просить вас о сем часов в 10-ть или 11-ть, – если удобно вам».

К.И. Невоструев – магистр XII курса (1840 г.) Моск. Д. академии. По окончании курса назначен был наставником Симбирской семинарии по классу чтения Св. Писания и патристики. В 1849 г. вызван был в Москву и назначен помощником профессору Московской академии А. В. Горскому при описании славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки. Помещение ему было дано в Чудовом монастыре. По своим занятиям он имел со мною весьма частые, почти ежедневные сношения. Вследствие сего, между нами завязалась искренняя дружба, не прерывавшаяся до его кончины, последовавшей 30 ноября 1872 года.

24-го числа писал мне из Владимира бывший у меня в гостях товарищ и сверстник мой по школьному образованию, священник села Александрова, Муромского уезда, Петр Иванович Евгенов:

«Ваше высокопреподобие, незабвенный благодетель, достопочтеннейший сотоварищ и друг, о. архимандрит Савво!

По возвращении моем вашими молитвами в г. Владимир, за счастье себе почитаю писать сим мою глубочайшую признательность вашему высокопреподобию за ваше щедро-любезное принятие меня, и отправление обратно с незабвенными вашими подарками. Извещаю вас, что пожар сделался во Владимире от того, что дом, в котором загорелось, был губернатором Синельниковым запрещен по ветхости к житию в нём. Ныне же жили в оном доме, с чьего соизволения, – это сомнительно. Девичий монастырь весь начисто сгорел, и собор в оном доселе неудобен к служению; – церковь св. Никиты обгорела. Домов около ста сгорело обывательских, потому-де более полагают, что пожарная полиция приехала на пожар поздно и орудия для утоления оного были неисправны. А игуменью нашел писец Консистории в подвале, искавши документов, и уже провели её под войлоками от огня. Теперь каменный дом Погодина губернатор дает под помещение монахинь и клиросных близь монастыря. Имущества монахини не могли вынести, поскольку вокруг были в огне, от горевших домов подле монастыря. Мощи св. Авраамия мученика вынесены в большой Успенский собор кафедральный.

Вашего священно-высокопреподобия преданный вам ваш неизменный друг и богомолец».

2-го июля получил я от Ивана Михайловича Снегирева краткую записку, которою он просил меня показать Патриаршую ризницу какому-то благоприятелю его Степану Алексеичу Тарасову. Просьба, разумеется, была исполнена.

Скажу, мимоходом, несколько слов о почтенном просителе.

Ив. Мих. Снегирев, бывший профессор Московского Университета, затем член Цензурного комитета и, наконец, известный археолог. При ученых своих достоинствах, он имел и важные нравственные недостатки. Главный его недостаток – это злоязычие, простиравшееся иногда до кощунства. Его острый и желчный язык никого не щадил, в особенности тех, с коими он был почему-либо в неблагоприятных отношениях. Предметом его колких острот и сарказмов не редко был даже великий Филарет: но в особенности он преследовал своею, часто грубою и неприличною, бранью бывшего попечителя Московского учебного округа Владимира Иванов. Назимова¹⁰⁹ за то, что он удалил его от должности цензора.

С Снегиревым, как археологом, сначала я был в мирных и добрых отношениях; но потом его дружба обратилась в непримиримую ко мне вражду. И вот какой был к этому повод. Однажды сидели у меня ректор Москов. семинарии, архим. Леонид и инспектор, архим. Игнатий. Приходит и Снегирев. Не успел он сесть в кресло, как сейчас же начал говорить неприличные остроты на счет митрополита, в присутствии его внука, архим. Игнатия. – Затем от митрополита обратился к Назимову и порицал его самыми оскорбительными словами. О. Леонид был в весьма дружественных отношениях с Назимовым, как человеком очень благочестивым; был и я с ним хорошо знаком. Слыша ругательства со стороны непрошенного гостя на почтенного генерала Назимова, мне стало обидно и за себя и за Леонида. Я вступился за честь Владимира Ивановича. Но моя горячая защита Назимова так оскорбила Снегирева, что он, вставши с кресел, тотчас ушел от меня и с тех пор ни разу уже не бывал.

Еще более разгневался на меня г. Снегирев за указание в изданном мною Указателе Патриаршей ризницы его археологических ошибок, допущенных им при описании некоторых предметов ризницы, как напр. панагии № 10, митры патриарха Никона и пр…

О. Иоанн Успенский писал мне от 20-го июля:

«С чувством неописанной радости читали мы ваше сладостное письмо от 25-го ч. минувшего мая, в коем вы благоволили нас уведомить о возведении вас по милостивому благоволению к вам начальства, в новый высший сан – сан архимандрита. Благодарение Господу Богу, благоволившему по своей неизреченной милости и из нашего бедного рода явить благодатное светило, да светит и согревает по данной ему новой благодати и нас грешных. Итак, позвольте приветствовать вас с таковою великою милостью Монаршею и архипастырскою, от единого великого Архипастыря – И. Христа вам определенною. Да дарует вам Господь Гог в сем высоком звании благопоспешное прохождение и преспеяние.

Теперь, как не скажешь, что за сиротами Бог, – а еще лучше, если с Ним сам будешь не плох. И при отцах иному сыну не приходится порадовать родителей, или заплатить за воспитание тем, чего бы по справедливости от него ожидать было должно.

А вот, досточтимый братец, к моему горькому несчастию, последнее-то, как снег на голову, у меня и случилось. В расстроенном состоянии и в скорости, хоть не много, да скажу. Вы, я думаю, сколько-нибудь помните о сыне моем Петре. Он и при слабых своих от природы дарованиях достиг понемногу среднего отделения семинарии, а ныне, по показанию наставников, за неуспешность, а не за поведение, а особенно по неблагоприятству ректора, – Бог с ним, – из оного исключен. Сейчас только получил об этом известие от профессора Сердцева, потому что при отпуске учеников семинарии списков об них ректором не было составлено. Теперь не знаю, что и придумать с этим делом. Профессор Сердцев, уведомляя меня о сем, дает мне следующее наставление: «взять самому сыну моему Петру из семинарского правления свидетельство, обратиться мне к Обер-Прокурору с прошением, прилагая то свидетельство при оном, о включении опять Петра в семинарию, и если будет он включен опять в оную: то надобно отдать его в хорошие руки, или мне, так пишет Сердцев, – и я сделаю его порядочным человеком, если только мне будет за это плата по 20 р. сер. в месяц». Каково же? Где и отколе я возьму такую сумму? Видно деньги делают ученика порядочным человеком? Я со своей стороны желал бы Петру поступить в светское звание, потому что, если, по прошению моему, он и будет включен опять в семинарию с означением 1-ю треть быть ему в оной приватно обучающимся, но без всяких-то с моей стороны пожертвований, о каковых упоминает профессор, ему будет еще труднее, – на него все, а особенно ректор будет налегать, и все будут для него особенно строги, даже не против сил и всех изнурений со стороны его: но матери не хочется, чтобы он был не в духовном звании. Недоумевая и в том и другом случае, что делать, предавшись воле Провидения, прошу вашего отеческого наставления. Вы теперь только одни и можете быть в этом случае для нас советником и руководителем, Ваше любвеобильное сердце, привлекшее себе под кров и защиту и из незнаемого рода, ужели откажется дать какой-либо урок по родству нашему недоумению, чем бы могли мы елико-елико получить себе облегчение в нашей горести!

Милый и драгоценный отец наш! если вы не присоветуете мне входить прошением к Обер-Прокурору о включении опять моего сына: то прошу и молю вас, не найдете ли в Москве при себе под вашим надзором для него хотя бы на год какого-либо местечка где-ниб., каковые вы по отеческой своей милости нашим Ксенофонту и Александру предоставили. Одна теперь вся наша надежда на ваше попечение. Поверьте, что эта нечаянность совершенно меня расстроила, а о матери и говорить нечего. Обрадуйте нас грешных в сем грустном положении своею пастырскою благосклонностью и милостивым благоволением. Как бы то ни было, а все-таки нам хочется, и как хочется, чтобы сын наш не уходил, просто сказать, от рук ваших, где бы вас Господь Бог ни определил жить, – в Москве ли, или в другом каком месте. Касательно содержания сына наша во всём ответственность: но ваша бдительность, отеческий надзор, и защита все бы составили ему какое-либо счастье, а нам успокоение. Впрочем, я уверен, что вы, по чувству родственной любви и благожелания, всегда нам оказываемым, не отринете сего слезного нашего прошения и не откажетесь явить отеческое какое-либо участие придумать нашему положению тем более, если вы и на письмо наше и прошение не замедлите ответом и наставлением».

23-го ч. августа писал мне из Моск. академии бакалавр о. Порфирий:

«Премного вы обязали меня присланною книжкою, – потому в сердце моем кроется чувствительнейшая благодарность к вам, которую считаю нужным выразить и словесно.

В замен книжки спешу к вам с новостью, да не знаю, не одновременно ли с самой вашей рукописью. Сегодня получен из Синода указ, которым дозволяется пропустить в печать вашего Указателя, только с тем условием, чтобы исключены были исторические сведения о происхождении некоторых вещей, как не совсем (будто бы?) уместные в Указателе.

Читал ваше сочинение, сказано в указе, преосв. Григорий Казанский, – и он дал такое мнение о нём».

Когда я, получивши из Цензурного комитета рукопись с опущенными в ней историческими сведениями, показал её преосвящ. митрополиту, он с неудовольствием спросил: кто вычеркнул эти места? Когда я объяснил, что это сделано в Синоде архиепископом Казанским, он замолчал. – Таким образом, я должен был напечатать свое произведение в том виде, в каком оно первоначально было составлено, без добавлений, внесенных по совету митрополита Филарета.

25-го числа получил я от письмоводителя преосвящ. Дмитровского Алексия И.П. Арсеньева записку следующего содержания:

«Преосвященнейший Алексий, епископ Дмитровский, викарий Московский, приказал просить сведения у вашего высокопреподобия: может ли быть готова известная вам тетрадь для отправления сегодня, по почте, куда надлежит.

Желание преосвящененейшего владыки имею честь довести до сведения вашего высокопреподобия».

Тетрадь, о которой упоминается в записке, – это «Послание от Никифора митрополита Киевского к Ярославу князю Муромскому Святославичю на латыноу… о ересях». Выписано из Чети-Минеи Макариевской Успенского собора за август месяц под 31-м числом, л. 2765 и след.

Для кого была сделана эта выписка, не помню.

28-го ч. А.Н. Муравьев изъяснил мне в краткой записке след. просьбу:

«Не можете ли ваше высокопреподобие доставить мне сегодня книгу митрополита св. Димитрия Ростовского «Розыск о расколах». Он мне очень нужен и вы меня тем весьма обяжете».

Просьба эта, разумеется, была исполнена без замедления.

1-го ч. сентября Москва осчастливлена была в первый раз Высочайшим посещением нового императора Александра Николаевича. С его Величеством прибыла в первопрестольную столицу и Его Августейшая супруга, Государыня императрица Мария Александровна и многие другие особы Царствующего дома.

На другой день, 2-го числа, был торжественный выход Его Величества из Большего Кремлевского Дворца в Успенский собор, где он встречен был глубоко-прочувствованною речью маститого архипастыря Москвы.¹¹⁰

Между тем, до меня дошел слух, что Государю Императору благоугодно посетить Патриаршую ризницу. Слух этот сколько обрадовал меня, столько же поверг и в недоумение. Я не знал, где и как встретить Государя, – в библиотеке ли, которая примыкает к Дворцу, – или в церкви; в облачении, или без облачения, с молитвословием или без оного. За разрешением всех этих вопросов я обратился к преосвящ. митрополиту: но он мне сказал, что он и сам не знает, как следует на этот раз поступить. Поэтому он послал меня с этими вопросами к барону Боде, обер-гофмейстеру Московского Дворца. Но и барон отказался разрешить мне эти вопросы, сказав, что он теперь не хозяин, и посоветовал обратиться к министру Двора, графу Адлербергу¹¹¹ – Я отправился к графу Адлербергу: но и тот не мог дать мне удовлетворительного ответа. Впрочем, подумав не много, сказал: «сейчас иду к Государю и спрошу Его об этом; побывайте у меня через час». – Прихожу через час; граф встречает меня следующими словами: «Государь завтра (в воскресение), после обедни в Благовещенском соборе, изволит прийти к вам прямо из Дворца; встретить Его Величество в Синодальной церкви, в облачении с крестом и св. водою, но без всякого молитвословия».

Настал вожделенный день и час. 4-го числа, в час пополудни, изволили прибыть, чрез Синодальную библиотеку, присутственную и секретарскую комнаты Синодальной конторы и Мироварную палату, в Синодальную 12-ти Апостолов церковь Их Величества, Государь Император и Государыня Императрица, Их Высочества: Цесаревич Николай Александрович, Александр Александрович, Владимир и Алексей Александровичи; Великие княгини: Александра Иосифовна, Мария Николаевна, Екатерина Михайловна с супругом своим герцогом Георгием Мекленбург-Стрелицким и принц Петр Георгиевич Ольденбургский. При вступлении в церковь Их Величества и Их Высочества, приложившись к животворящему кресту, приняли окропление св. водою.

Его Величество, взошедши на средину церкви и окинув иконостас взором, изволил спросить меня:

«Ведь эта церковь существовала и прежде, а теперь только переделана и обновлена: но, помнится мне, был тут какой-то придел?» – Эта церковь, отвечал я, – первоначально устроена была в 1655 году патриархом Никоном, но при Императоре Петре I она преграждена была деревянным потолком; а теперь опять приведена в первоначальный вид. – Что касается до придела, то вероятно, Ваше Величество изволите разуметь придел ап. Филиппа, находящийся в Патриаршей ризнице. Был здесь придел во имя Нерукотворенного образа Спасова с 1828 года, но он упразднен в минувшем (1854 г.), по распоряжению Св. Синода, с Высочайшего соизволения».

После сего Государь с Наследником Цесаревичем вошли, южною дверью, в алтарь и, сделавши тот и другой по два поклона к св. престолу, обратили внимание на стоявшие в южном предъалтарии сосуды со св. миром.

«Стояли и прежде здесь сосуды?» – спросил Государь.

Я отвечал утвердительно, объяснив при сем, что здесь хранится св. миро для отпусков в епархии, особенно в зимнее время.

«А церковь теплая?» – присовокупил Государь. – «Точно так, Ваше Величество».

За тем Государь приказал вести себя в ризницу. Быстро обозревши вещи в первой палате и вошедши за тем в другую, где церковь св. ап. Филиппа, Государь изволил сказать:

«Вот этот-то придел я помню». За тем спросил меня: «часто ли здесь бывает служба»?

– Однажды в год, 14-го ноября, в день ап. Филиппа.

После сего, Его Величество изволил войти в предъалтарие, где обратил внимание на прежние оловянные сосуды для хранения св. мира, и откуда в окно рассматривал иконостас нижней церкви. Возвратившись опять в ризничную церковь, изволил обратить внимание на находящееся в углу при западной стене патриаршее место и на некоторые, хранящиеся в витринах, мелкие вещи, между прочим, на перстень св. Алексия митрополита, подаренный ему Ногайским ханом Чанибском за чудесное исцеление от слепоты жены его Тайдулы, в 1357 году. – За тем, подошедши ко мне вместе с Её Величеством, Государынею Императрицею, изволил милостиво сказать мне: «поручаю вам мою жену, потрудитесь показать ей все вещи, а мне больше быть не возможно», – и потом поспешил выйти из ризницы вместе с Великими князьями и принцами к разводу на Кремлевской площади.

Оставшись в ризнице, Государыня Императрица с Великими княгинями Александрою Иосифовной, Марией Николаевною и Екатериною Михайловною, изволила рассматривать все ризничные вещи весьма подробно и внимательно; но с особенным вниманием и даже удивлением рассматривала саккос, первоначально устроенный царем Иоанном Васильевичем Грозным для митрополита всероссийского Дионисия и переделанный потом патриархом Никоном (№ 15). – На северной двери алтаря церкви ап. Филиппа увидевши изображение святого, Государыня спросила меня: «чье это изображение?» – Благоразумного разбойника, – отвечал я. – «А как его имя?» – На этот вопрос я не мог дать положительного ответа, так как мне не случалось нигде читать об этом имени. В последствии узнал я, что в западной церкви благоразумный разбойник читается под именем «Роха».

Из ризницы Высокие посетительницы перешли чрез Мироварную палату и присутственную камеру Синодальной конторы в Синодальную библиотеку. Здесь, прежде всего, предложены были вниманию Её Величества греческие рукописи и в частности: Греческое Евангелие VII века, Евангелие апракос VIII века, Акафист Божией Матери в лицах, XIV века, и др. – При рассматривании Акафиста Государыня спросила меня: «переведен ли он на русский язык?» Я отвечал, что акафист этот недавно переведен на русский язык преосвящ. митрополитом Филаретом. Эго очень заинтересовало Её Величество.

Из славянских рукописей Государыня рассматривала: Изборник Святославов 1073 г., Служебник преподобн. Сергия, Евангелие XVI века с красивыми заставками (№ 62), Евангелие, писанное, по преданию, царевною Татианою Михайловною и некоторые другие.

Выходя из библиотеки, Её Величество, изволила милостиво сказать мне: «благодарю вас, батюшка».

Итак, 4-е число сентября 1855 года есть день примечательнейший в истории Синодальной церкви и Патриаршей ризницы с библиотекою. Едва ли бывало здесь когда-ниб. в один раз так много Высочайших посетителей. В этот благословенный день я преисполнен был живейшей радости.

9-го сентября писал я в Абакумово М.Д. Граменицкому:

«Извините Бога ради, что я не так аккуратно отвечаю на ваши письма. Не леность и пренебрежение тому причиною, а действительный недостаток времени. Чем дольше я живу здесь, тем более и более расширяется круг моего знакомства и разнообразных отношений к людям, и след. тем больше ежечасно и ежеминутно встречаю препятствий к мирным, келейным занятиям. Свидетелем сего да будет податель сего письма: это – мои близкие родные – двоюродный зять, села Хотимля священник Ив. Ник. Успенский с сестрою моею Марьей Петровною. Не смотря на все ваши усердные приглашения меня к себе с одной стороны, и на искреннее желание мое быть у вас – с другой, я, при настоящих моих обстоятельствах, решительно не могу удовлетворить взаимному желанию той и другой стороны. Поэтому, не угодно ли будет, вместо меня, принять на сей раз моих родных. Оказанное им гостеприимство будет гостеприимством для меня; а они со своей стороны поведают вам подробно о моем житье-бытье, о том, как я на сих днях имел утешение принимать к себе высоких гостей, Государя Императора и Государыню Императрицу со всею их почти фамилией.

С искреннею к вам любовью и душевною преданностью имею честь быть архимандрит Савва.

Любезной куме Александре Васильевне мое усерднейшее почитание и благодарность за гостинец; – крестному моему Божие благословение, а прочим вашим семейным усердный поклон.

Р. S. Позвольте вам заметить: вы слишком уже смиряете и даже уничижаете себя предо мною в своих письмах. Смирение, конечно, добродетель прекрасная: но не всегда; по крайней мере, в настоящем случае, она мне весьма не правится. Вы представляете, без сомнения, мой сан, но забываете о наших взаимных отношениях: в дружестве чины забываются, по крайней мере, не слишком высоко ценятся. Искренность и взаимная услужливость, вот непременные условия дружбы. Итак, прошу вас на будущее время изменить несколько тон, когда будете писать ко мне».

13-го сентября писал мне инспектор Москов. духов, академии, архимандрит Сергий, рассматривавший мою рукопись:

«Очень был я рад, что мог послужить вам просмотром вашей рукописи: но был не мало опечален, когда увидел, что не все её страницы остались неприкосновенными, по воле высшей цензуры. Ответ, данный вами нашему архипастырю, был совершенно верен. Чтобы вам лучше знать ход вашего дела, прилагается для сего список с указа о вашей рукописи, полученного Комитетом. В силу сего указа сделаны в ней исключения, – о чём известить вас я просил в свое время о. Порфирия.

Дополнительные строки в истории библиотеки я не усомнился бы утвердить цензурною подписью, если-б вы утвердились в намерении припечатать их.

С вашим желанием приготовить ко 2-му изданию книги рисунки обратитесь вы к высокопреосвящ. нашему владыке. Если даст он вам благословение их изготовить, то я решусь пропустить их в печать, без нового представления вашей книги в св. Синод. Изображения некоторых вещей, хранящихся в Синодальной ризнице, кажется, были печатаемы. Наведите вы справки, где и на каком основании это делалось. Если о том не было представления св. Синоду, то тем легче будет для меня одобрить к печати ваши рисунки.

Почитаю излишним напоминать, чтобы рисунки были исполнены в приличном и верном виде: вероятно, вы найдете для сего дела искусного художника.

Желая совершенного успеха вашим полезным предприятиям и прося не забывать меня в молитвах ваших, остаюсь вашим преданнейшим слугою»…

В приложенном при письме списке Синодского Указа за № 270-м на имя Московского комитета духовной цензуры изображено:

«По указу Его Императорского Величества святейший правительствующий Синод слушали дело, по представлению Московского комитета духовной цензуры от 6 октября 1854-го года за № 284 о рукописи: «Указатель Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», в обстоятельства которого входил рапорт Синодального члена преосвящ. архиепископа Казанского Григория с заключением, что сия рукопись написана отчетливо, и с пользою может быть напечатана, но с исключением из неё исторических сведений о времени происхождения тех или других принадлежностей лиц духовного сана, которые в указателе не довольно уместны, и которые поэтому им, преосвященным, зачеркнуты. Приказали: согласно с заключением Синодального члена, преосвященного архиепископа Казанского Григория, представленную Московским комитетом духовной цензуры рукопись, под названием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», разрешить к напечатанию, с исключением из неё исторических сведений о времени происхождения принадлежностей лиц духовного сана, которые в Указателе не довольно уместны и которые поэтому им, преосвященным, зачеркнуты. О чём с возвращением рукописи и послать Комитету указ. Августа 18-го дня 1855 года».

Получив рукопись еще в августе, я немедленно приступил к её печатанию.

14-го ч. удостоила своим посещением Патриаршую ризницу и библиотеку Её Высочество великая княгиня Елена Павловна († 21 янв. 1873 г.).

В библиотеке, при рассматривании греческих рукописей, высокая и высоко-образованная посетительница имела со мною серьезный разговор о потребности перевода священных книг на русский язык.¹¹²

14-го же числа писал я в Муром теще Пр. С. Царевской:

«Извините, что я давно не писал вам: но не писал, между прочим, и потому, что ожидал кого-ниб. из вас к себе. Я слышал, что Николай Васильич собирался ко мне в первых числах сентября: почему же нет его до сих пор? – или есть у него какое-ниб. местечко на примете? Дай Бог! А что же учительская должность?… Но мне сказывали также, что вы и сами с Сергеем Васильичем хотели было посетить меня; чему я, без сомнения, был бы весьма рад: но будто бы преосвященный ваш воспрепятствовал этому. Правда ли это? Очень странно, если это правда. Может быть, преосвященному уже наскучило, наконец, давать паспорты в Москву разным лицам под предлогом свидания с родственником – Синодальным ризничим. Действительно, не проходит ни одного года, чтобы не являлось ко мне из Владимирских стран несколько особ с паспортами на мое имя, так что, наконец, я опасаюсь чрез это возбудить против себя некоторое подозрение со стороны преосвященного, как это раз он уже и выразил. Но что ж из этого? – Уже ли я должен лишить себя удовольствия видеть у себя родных, не имея удобства самому посещать их? Правда, частые и продолжительные гощения у меня лиц, в особенности не весьма близких ко мне и по родству и по другим отношениям, становятся, наконец, обременительны и скучны для меня: но от посещения ближайших родных я отнюдь не прочь. Нынешнее лето в особенности богато было для меня посетителями и гостями: но, что особенно замечательно и, правду сказать, не совсем приятно для меня, гости эти, по большей части, были женского пола. Между прочим, была у меня в июне сестра Марья Михайловна с двумя дочерями и одною знакомою ей, Ивановскою женщиной. На прошедшей неделе были у меня, в первый еще раз, Хотимльские родные Иван Николаевич¹¹³ с Марьею Петровною и сыном, исключенным ныне из философии. Этим гостям я был от души рад: они сами ко мне были всегда радушны и гостеприимны.

Но вот каких еще гостей и посетителей я имел счастье, на прошедшей же неделе, видеть у себя! Государь Император и Государыня Императрица со всеми почти особами царствующей фамилии удостоили своим посещением, 4-го сентября, нашу Синодальную церковь и Патриаршую ризницу с библиотекою. По сделанному наперед распоряжению, я имел счастье встретить Их Императорские Величества и Их Императорские Высочества в церкви в облачении, с крестом и св. водою. О подробностях этого, замечательнейшего в летописях нашей церкви и ризницы, события, я сообщу вам при личном свидании, или напишу при удобном случае, а теперь скажу только, что я был в неописанном восторге от этого чрезвычайного посещения, тем более, что Господь помог мне и встретить и проводить таких высоких гостей весьма благополучно. Притом, это посещение не осталось без некоторого плода для нашей ризницы, – плода, которого я заранее ожидал и который, к величайшему утешению моему, кажется, непременно совершится.

Вот еще новость, тоже приятная для меня. Я печатаю, наконец, свое произведение; и в будущем месяце, вероятно, буду иметь удовольствие представить вам и всем родным плод моих трудов».

19-го ч. писал мне из Хотимля, по возвращении от меня из Москвы, двоюродный зять о. Иоанн Успенский:

«Нет слов и выражений возблагодарить вас за оказанные вами нам грешным милости и благорасположения; не можем вполне объяснить своих чувств благодарности за ваши радушные приемы и участие в наших нуждах; одно остается и навсегда останется от невыразимости вам полной и совершенной благодарности по нашему несмышлению; – одно старинное от души и сердца пред Богом вся ведущим – одно затверженное – спасибо, спасибо – всемилый и благодетельный братец!

С приездом своим в Хотимльский дикий свой хутор за необходимое считаю, хоть коротенько, известить вас о себе. Дорога наша из Москвы от вас до лавры св. Сергия была благополучна. 10-го числа в 4 часа заезжали мы в Хотьков монастырь, где, отслужив панихиду угодникам Божиим Кириллу и Марии, прибыли в лавру препод. Сергия в конце всенощного в 9-мь часу. На утро посещали св. лавру, где пред обеднею отправили нами молебен угоднику Божию пр. Сергию; после ранней обедни я ходит с вашим письмом в келью инспект. Академии о. Сергия; принят был им очень ласково и получил от него просфору. 17-е число прибыли в Хотимль благополучно».

Сын моей двоюродной сестры Марии Петровны от о. И.Н. Успенского Петр принят был, по моей рекомендации, на службу в Московск. Синод. контору и поселился на жительство у меня.

27-го ч. писал из подмосковного имения графа Шереметева, села Останкина, А.Н. Муравьев:

«Не будет ли милости вашего высокопреподобия навестить меня в Останкине завтра утром (когда хотите) привезти с собою Макариевскую Чети-минею – житие св. апостола Андрея, для сличения с греческим, найденным мною, текстом? – Мне сказал А.В. Горский, что у вас есть два списка сего жития в минее Макария совершенно особых от других (по некоему Епифанию). И мне любопытно их сличить при вас же самих. Если же вам нельзя в Останкино, то приезжайте с книгами завтра к владыке около 4-х часов. Я туда приеду и мы займемся с вами у него в секретарской. Сделайте, как гам лучше, а в Останкине свободнее».

Исполнено ли и как исполнено это требование, – не помню.

1-го октября – день своего ангела, после церковного Богослужения, я проводил в небольшом кругу только самых близких ко мне лиц.

2-го ч. писал мне из Моск. академии добрый товарищ мой о. Порфирий:

«Не успел я явиться к вам с письмом и поздравлением ко дню вашего ангела, но душою и мыслью я истинно с вами был вчера. Живо представлял я себе знаменательность вчерашнего дня для вашей жизни и усердно желал, чтобы как Матерь Божия всегда сохраняла вас под своим покровом, так и ангел хранитель и преп. Савва непрестанно содействовали вам во всех ваших делах и предприятиях.

Крайне жалко, что вы не успели испросить благословения владыки на поездку в лавру к 25 сентября, но эту ошибку легко поправить. Пр. Сергий всегда приемлет богомольцев и поклонников; живущие в его обители ваши знакомцы так же всегда готовы принять вас. И я со своей стороны усерднейше прошу не отлагать преднамеренной поездки до неопределенного, а тем более далекого будущего».

В конце сентября моя рукопись была уже напечатана в Университетской типографии, и я просил цензора, о. инспектора академии, архимандрита Сергия поспешить высылкой в типографию билета на выпуск из оной книги. И вот что получил от него в ответ от 4-го октября:

«Всегда я рад содействовать успеху ваших добрых предприятий; но не всегда в своем к вам участии счастлив. И теперь с удовольствием выслал бы я билет на вашу книгу; но Университетская типография доселе не высылает нам узаконенных экземпляров. Почти неделя прошла, как я получил ваше письмо и – напрасно ожидаю вашей посылки. Остается мне уверить вас, что как скоро оригинал и экземпляры будут получены, по первой же почте я вышлю в типографию билет.

Я уверен был, что в ваших замечаниях исторических о священных внешних принадлежностях и отличиях лиц духовного сана ничего нет погрешительного. Если-б теперь вам угодно было издать сии исторические сведения отдельной книжкой: то я, без всякого сомнения, и немедленно пропустил бы эту рукопись в печать».

В половине октября явился, наконец, в печать первый опыт моих археологическо-археографических трудов, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки». Появление на свет первого литературного произведения производит в авторе его такие же живые и радостные чувства, какие испытывают родители при появлении на свет первого детища. Подобные чувства, признаюсь, испытал и я, когда доставлены были мне из типографии печатные экземпляры моего первого литературного произведения.

Первым делом моим, по получении из типографии книг, было отдать несколько экземпляров в переплет, для поднесения разным лицам. Прежде всего, я поспешил, разумеется, представить свое произведение главному виновнику моей первоначальной, учено-литературной деятельности – высокопреосв. митрополиту Филарету, который принял мое приношение с отеческою любовью и признательностью за оказанное мною послушание.

Затем я развез по Москве множество экземпляров своей книжки разным духовным и светским лицам, преимущественно ученым любителям церковных древностей. Когда я привез свою книгу преосвящ. архиепископу Евгению, управлявшему Донским монастырем, он, принявши благосклонно мое посильное приношение, сказал мне такой комплимент: «ну, уж, батюшко, как сегодня расхвалил вас в Синодальной конторе митрополит: такого-де ризничего у нас еще и не бывало». Поздравляю вас с таким лестным отзывом архипастыря.

Оделивши своею книгою Московских властей, друзей и знакомых, я решился, с соизволения владыки, послать несколько экземпляров этой книги и в Петербург к Высочайшим Особам и некоторым высокопоставленным лицам духовным и светским.

Так, я препроводил свои книги в возможно лучшем переплете для Её Величества, Государыни Императрицы и Его Высочества, Государя Наследника, при следующем письме, от 21-го октября, на имя обер-гофмейстера Двора, действит. тайного советн. Василия Димитриев. Олсуфьева: «Осмеливаюсь обратиться к вашему в-ву с покорнейшею просьбою.

Так как Её Императорское Величество Государыня Императрица Мария Александровна в бытность свою в Москве, в минувшем сентябре месяце, удостоив своим высоким посещением Патриаршую ризницу и библиотеку, изволила с особенным вниманием обозревать хранящиеся здесь священные древности: то я приемлю смелость покорнейше просить ваше высокопревосходительство, прилагаемый при сем экземпляр (в бархате) составленной мною и на сих днях напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», представить всемилостивейшему вниманию Её Императорского Величества. Осмеливаюсь думать, что, при чтении сей книги, легко может возобновиться и удобнее сохраниться в памяти то, что было представлено вниманию Её Величества в Патриаршей сокровищнице.

Вместе с тем, другой экземпляр той же книги, благоволите ваше в-во представить Его Императорскому Высочеству, государю наследнику и великому князю Николаю Александровичу.

А третий экземпляр с надписанием – покорнейше прошу принять от меня, как дань моего глубочайшего к вашему высокопревосходительству почитания, с каковым навсегда имею честь быть».

В то же время, при письмах подобного же содержания, я отправил экземпляры своей книги для следующих Высочайших Особ:

1. Для Ея Высочества, великой княгини Александры Иосифовны – чрез гофмейстера Андрея Иванов. Сабурова.

2. – Елены Павловны – чрез шталмейстера барона Андр. Фед. Розен.

3. – Марии Николаевны – чрез протоиерея Иоанна Вас. Рождественского.

4. – Екатерины Михайловны – чрез гофмейстера, камергера Димитрия Петров. Хрущова.

5. Для Её Величества, королевы Нидерландской, Анны Павловны – чрез гофмаршала Алексея Никол. Бахметева.

При письме от того же 21 числа послан был мною экземпляр книги министру двора Его Императорского Величества, графу Владимиру Феод. Адлербергу.

«В той уверенности, – писал я его сиятельству, – что всё, касающееся священных древностей церковных, близко вашему сердцу, долгом поставляю представить вашему сиятельству экземпляр составленной мною и на сих днях напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки». Вместе с тем, благоволите ваше сиятельство милостиво принять от меня сию книгу и как дань моего глубочайшего к вам почитания и душевной признательности за то благосклонное внимание, каким, ваше сиятельство, почтили меня в бытность вашу, в минувшем сентябре, в Москве».

Посылая профессору Кап. Ив. Невоструеву экземпляр своего Указателя, я просил его сообщить мне адреса некоторых преосвященных, прибывших тогда в Петербург, для присутствования в Св. Синоде, коим я считал долгом поднести по экземпляру своей книги. И вот какой ответ получил:

«Всепокорнейше благодарю за присланный дар вашего произведения, который всякий должен жаловать, как хлеб насущный по части здесь рассматриваемой.

Адреса: его высокопреосвященству, Григорию, архиепископу Казанскому и Свияжскому, в Спб. на Псковском подворье; его в-ву Аркадию, архиепископу Олонецкому и, кажется, Петрозаводскому, этого верно не знаю – благоволите справиться, – в Спб., в Ярославском подворье на Васильевском Острове; его преосвященству Феодотию, епископу Симбирскому и Сызранскому, в Спб., на Синодальном подворье, что близ Семеновского плац-парада.

podpisВаш покорнейший слуга К. Невоструев.

Р. S. И относительно нашего описания рукописей третьего дня пришло разрешение пустить в свет и продажу за 1½ р. Да вострят критики перья!».

В след за тем, я послал в Петерб. члену Синода, преосвящ. архиепископу Казанскому Григорию экземпляр книги при нижеследующих строках:

«Препровождая при сем к вашему высокопреосвященству экземпляр составленной мною и, по одобрению вашего высокопреосвященства, напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», нижайше прошу милостиво принять от меня этот первый опыт моих археологических и археографических занятий.

При сем осмеливаюсь объяснить вашему высокопреосвященству касательно тех исторических сведений о времени происхождения тех или других принадлежностей лиц духовного сана, – сведений, которые признаны вашим высокопреосвященством «не довольно уместными в Указателе», и потому исключены. Если сии сведения представляются не довольно уместными в тексте книги: то не могут ли они быть допущены, при втором издании книги, как приложения в конце книги, или в виде пояснительного словаря, где, кстати, могут быть объяснены и другие, встречающиеся в книге и не для всякого удобопонятные термины?».

Такие же экземпляры посланы были мною и прочим членам и присутствующим в Св. Синоде. Сверх сего, отправлены были мною в дар экземпляры моей книги членам Св. Синода, не пребывавшим в северной столице, как-то: высокопреосвященному Филарету, митрополиту Киевскому и преосвящ. экзарху Грузии, архиепископу Исидору.

18-го ч. писал я в Абакумово о. Михаилу Граменицкому:

«Спешу представить вам, наконец, давно обещанный мною вам и многим другим дар собственного изделия. Прошу читать сию книжку и изучать священные древности, хранящиеся в Патриаршей ризнице и библиотеке, за тем прошу жаловать проверить свои сведения на самом опыте.

Признаюсь, нажил я не мало хлопот со своею книгою: вот уже четвертый день разъезжаю по Москве и развожу начальникам и разным знакомым свое произведение; за тем нужно будет рассылать в разные стороны многое множество экземпляров. Впрочем, с другой стороны, в этом представляется мне случай доставить удовольствие, а может быть и пользу многим знаменитым лицам. Например, я должен представить свое произведение некоторым особам Императорской фамилии, членам св. Синода, некоторым министрам, многим епархиальным преосвященным и ректорам семинарий, в том числе и Владимирским властям.

Извините, при настоящем развлечении по изъясненному выше случаю, я не могу много беседовать с вами. Да и особенных новостей у меня никаких нет.

С искреннею к вам любовью и почтением имею честь быть архим. Савва.

Любезнейшей куме моей Александре Васильевне и всему вашему семейству мой усерднейший поклон, а крестнику Божие благословение».

20-го ч. писал я в Муром теще Пр. Степан. Царевской:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за приветствие меня со днем ангела; справедливость требовала, чтоб и я воздал вам тем же, то есть, таким же приветствием со днем вашего ангела: но вот какая случилась беда. Вместе с приветствием мне хотелось было представить вам в день вашего ангела и подарок; и я был уверен, что к этому времени будет у меня готова книга: но, по невнимательности и небрежности чиновников типографской канцелярии, случилось, к крайней моей неприятности, то, что я целую лишнюю неделю должен был ожидать разрешения на выпуск из типографии моей книги. Такая досада! Но что же делать? – Ведь всегда и во всем нельзя же иметь удачи; надобно подчас и потерпеть. – Но я уверен, что вы не отвергнете и теперь, хотя и позднего, но усерднейшего приветствия с минувшим днем Вашего ангела и с любовью примете от меня препровождаемый при сем дар – первый плод моих ученых трудов. При том, препровождаю к вам самую первую книжку, которую я получил из печати, в соответствие вам за то, что вы некогда вручили мне своего первенца – дщерь… Прошу принять от меня это произведение и беречь его с такою же любовью, с какою принял я от вас ваше порождение и хранил его, пока мог…

Прилагаемые при сем книжки покорнейше прошу раздать, кому следует, по сделанным на них адресам.

Не малых, правду сказать, трудов и значительных издержек стоила мне эта книга: но не малое удовольствие, а, может быть, и пользу надеюсь я принести ею посетителям Патриаршей ризницы и библиотеки. – Ведь это первый еще опыт в этом роде; ничего подобного до сих пор у нас не было. Но я уже и теперь от многих слышу себе похвалу и благодарность. Не малою наградою служит для меня и то, что чрез посредство этой книги, я взойду в близкие сношения с разными знаменитыми особами. Например, по соизволению высокопреосв. митрополита, на сих днях, может быть, завтра же я буду иметь счастье представить несколько экземпляров к высочайшему Двору, для Её Величества Государыни Императрицы и прочих особ, кои в минувшем сентябре удостоили своим посещением нашу ризницу и библиотеку, а один экземпляр будет отправлен в Голландию для Её Величества королевы Анны Павловны. – Так же, должен я представить по экземпляру всем членам св. Синода и г-ну обер-прокурору, некоторым министрам, разным преосвященным епархиальным и ректорам семинарий, одним словом, придется мне разослать в разные места до 300 экземпляров; в одной Москве я успел уже раздать разным властям более ста экземпляров. Третьего дня имел я удовольствие отправить во Владимир, кажется, восемь экземпляров, в том числе его преосвященству, о. ректору, инспектору, о. Иерониму и проч.

При книжке прилагается вам не большое количество денег; не взыщите, на сей раз больше послать не могу; до крайности сам оскудел деньгами при настоящих обстоятельствах. – Барыши от продажи книг ожидаются еще впереди, а теперь одни только издержки: издержки на напечатание книги, издержки на переплет, издержки на рассылку и многое множество издержек. Но со временем авось поправимся и издержки эти вознаградятся с лихвою. Об одном надобно молить Бога: дал бы Господь доброго здоровья и силы для трудов, а труды без награды никогда не останутся.

Желаю и вам от Господа доброго здравия и всякого благополучия. С сыновнею любовью и преданностью остаюсь»…

22-го октября послал я экземпляр своей книги земляку своему и почти сверстнику по семинарии, профессору Киевской духовной академии, Димитрию Васильевичу Поспехову¹¹⁴ при следующем письме:

«В знак душевного моего к вам уважения имею честь препроводить к вам при сем экземпляр составленной мною и на сих днях напечатанной книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки». – Если вам не случалось быть, при проезде чрез Москву, в Патриаршей ризнице и библиотеке: то чрез эту книжку вы можете ознакомиться с теми сокровищами, кои хранятся здесь и кои состоят в моем заведовании. – Не знаю, ведаете ли вы о моей настоящей службе; но уверен, что вы помните и знаете меня.

Ваш покорный слуга N. N.

Р. S. Позвольте при сем обратиться к вам с покорнейшею просьбою. – Перечитывая на днях историю вашей Киевской академии, соч. Макария,¹¹⁵ ныне преосвящ. Винницкого, я встретил там, на стр. 224-й, очень любопытное для меня известие. Автор пишет, что в библиотеке Киевской академии есть рукопись, в которой содержится родословие знаменитых в истории лиц, начинающееся родословием патриархов. Для меня было бы очень интересно и нужно иметь под руками родословие святейших патриархов. Поэтому вы крайне обязали бы меня, если бы потрудились поручить кому-ниб. списать для меня это родословие».

26-го ч. писал я в Петербург А.Н. Муравьеву.

«Надеюсь, что ваше превосходительство изволили получить книгу моего произведения. Сожалею, что не мог я лично вручить её вам. При сем имею честь препроводить к вашему превосходительству другой экземпляр той же книги: но вот с каким умыслом. Так как вы находитесь в близких отношениях с графом Дим. Ник. Шереметевым,¹¹⁶ то я покорнейше просил бы вас принять на себя труд представить этот экземпляр от моего имени его сиятельству. Признаюсь вам откровенно, у меня та мысль здесь, что при вашем посредстве, его сиятельство, может быть, не расположится ли в вознаграждение за мое приношение сделать какое-либо пожертвование в пользу Синодальной нашей церкви и церкви ап. Филиппа, что в Патриаршей ризнице. – Нельзя ли при том и вашему превосходительству употребить свое ходатайство пред его сиятельством, чем весьма много обязали бы меня».

27-го ч. писал я племяннику своему диакону Ф.С. Виноградову:

«Благодарю вас усердно за приветствие меня со днем ангела. Прошу принять от меня прилагаемую при сем книгу, как знак моей любви и усердия к вам. Познакомившись предварительно из этой книги с теми сокровищами, кои хранятся в моем заведовании, приезжайте сюда проверить на самом деле свои сведения. Вы поставляете препятствием к свиданию со мной дальнее расстояние и многочисленность семейства, и потому желаете, чтоб я приближен был к вам службою. Но, во-1-х, Москва от Иванова вовсе еще не так далеко отстоит, чтоб страшиться путешествия в неё, в особенности при тех сношениях, какие существуют между первою и последним; многочисленность семейства, правда, важное препятствие, но также не совсем непреодолимое. А во 2-х, желать перехода моего из Москвы в какую бы то ни было провинцию значит желать для меня не лучшего, а худшего. Впрочем, и отрекаться от провинции совершенно нельзя: может быть, и доведется служить в каком-ниб. даже отдаленном уголке России. От службы по воле начальства, не надобно отказываться нигде; а самопроизвольно и без особенной нужды переменять место и род службы, по моему мнению, не следует, в особенности же мне, при настоящих моих обстоятельствах. Мне остается только благодарить Бога за неизреченные Его ко мне милости».

Состоящий при Её Величестве, Государыне Императрице, обер-гофмейстер Василий Дим. Олсуфьев почтил меня письмом от 27-го октября за № 1546, в коем изъяснены следующие, отрадные для меня слова:

«Ваше высокопреподобие!

Я имел счастье представить Её Величеству присланный при письме вашем от 21 сего октября экземпляр составленного вами Указателя Московской Патриаршей ризницы и библиотеки.

Государыня Императрица, приняв оный благосклонно, повелеть соизволила вас благодарить.

Исполняя сим таковую Высочайшую волю, честь имею присовокупить, что следующий Государю Цесаревичу экземпляр мною представлен Его Императорскому Высочеству.

Поручая себя молитвам вашим, имею честь быть с отличным уважением».

А на другой день, 28-го числа, Василий Димитриевич прислал мне особое письмо от своего имени и благодарил меня за экземпляр книги, лично для него присланный.

29-го числа имел я честь получить из Петербурга письмо от почтенного земляка, придворного протоиерея Иоанна Васильевича Рождественского.¹¹⁷ Вот что писал он мне от 27-го числа:

«Поручение ваше, на меня возложенное письмом от 21-госего октября, я исполнил с усердием земляка, душевно вас почитающего. Её Высочество великая княгиня приняла вашу прекрасную книгу и поручила мне выразить пред вами её искреннюю признательность. При мне же она пересматривала многие места и, по описанию, припоминала то, что видела недавно. Спрашивала, знаком ли я с вами, и на ответ мой, что мы земляки, и что в одних стенах учились некогда уму-разуму, – сказала приятное слово обо всей нашей Володимерии.

На подарок мне смотрю как на выражение вашей доброты к человеку, который не имел еще случая заслужить ваше благосклонное внимание. Книгу вашу я прочитал всю тотчас по получении и пожалел, более чем когда-ниб., что доселе не мог видеть вашей ризницы, хотя и много раз уже бывал в Москве. Рассчитывать на будущее судьба давно отучила меня; но и отчаиваться, конечно, было бы грешно.

Искренно желая Божия благословения на все многополезные труды ваши, имею честь быть».

30-го ч. писал мне от имени государыни великой княгини Александры Иосифовны секретарь Её Высочества, какой-то француз (коего подписи разобрать я не мог): «Ваше Преосвященство (sic!)

Государыня великая княгиня Александра Иосифовна, приняв с удовольствием присланный вами при письме на имя гофмейстера Сабурова от 21-го октября экземпляр составленной вами книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», изволила поручить мне передать вам свою благодарность.

Исполняя таковое поручение государыни великой княгини, имею честь свидетельствовать вам совершенное мое почтение и преданность».

Внизу письма подпись: «Его преосвященству (!) архимандриту Савве».

От 31-го числа писали мне из Петербурга, выражая благодарность за книгу: министр двора граф Адлерберг, протопресвитер Вас. Борис. Бажанов и испр. д. обер-прокурора св. Синода А.И. Карасевский.

2-го ноября писал мне из Моск. д. академии бакалавр о. Порфирий:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за Указатель к Синод. ризнице. Я теперь гораздо живее представляю себе всё то, что показывали вы мне из хранимых Вами драгоценностей. Да и тем, которые в первый раз собираются в ризницу, конечно, гораздо лучше обозревать её по прочтении уже вашей книги. А между тем сколько отыщется еще таких людей, для которых ваш указатель может заменить личное посещение ризницы. Не всякий же имеет возможность быть в Москве, но всякий и издавна хочет зреть все достопримечательности столицы. И вот для этих-то несчастных ваша книга – какое дорогое сокровище!

Так же рассуждают и все те лица, которым я от вашего имени доставил ваше произведение. Все они усердно благодарят вас за ваш подарок.

Напрасно вы браните меня за равнодушие к Москве. Душою своею я всегда готов лететь к вам, но многие обстоятельства сильнее железных цепей удерживают меня в академии.

В нашей жизни не последнею считается новостью утверждение в степенях последнего академич. курса. Может быть вы слышали, что одного из студентов¹¹⁸ опять лишили в Синоде магист. степени. Это крайне изумляет конференцию и все удивляются придирчивости Ярославского преосвященного.¹¹⁹ Это по его милости в сочинении студ. Никольского¹²⁰ сочтены недостатками такие вещи, которые составляют прямое совершенство его. Удивительно и то, что это произведение подверглось нареканию совершенно вопреки мнению нашего владыки. Говорят, он на конференции пред отсылкой в Синод даже хвалил это сочинение (о действиях пастырей церкви во время общественных бедствий), и советовал отпечатать его. Ожидают, что он будет защищать себя и академию. О. ректор, слышно, отослал к нему опозоренное сочинение, а в письме своем напомнил и об отзыве его высокопреосвященства касательно сего сочинения».

Того же числа (2-го) писал мне из Петербурга А.Н. Муравьев:

«Приношу благодарность за экземпляр интересной вашей книги, который прочел с удовольствием.

Что же касается до того, который предназначаете графу Шереметеву, позвольте мне остановиться отдачею оного и дать его кому-либо другому, потому что я знаю, что граф ничего не пожертвует для ризницы и, не смотря на свое богатство не всегда свободен деньгами (сие между нами). Лучше я найду из купечествующих – человека даровитого, который вам поможет, и ему отдам книгу.

Благодарю за ваше внимание и протеже в Москве.

Прошу кланяться о. ректору¹²¹ и просить его, чтобы он мне прислал для справок и 2-ю часть Степенной книги, которая у него верно скучает без первой, а у меня ей со старшей сестрицею будет веселее, да и я им не дам дремать».

3-го ч. из Петербурга же писал мне граф Дим. Никол. Блудов,¹²² который вместе с ученою дочерью своею, графиней Антониною Димитриевною,¹²³ не раз посещал Патриаршую ризницу и которого неоднократно посещал и я, когда он бывал в Москве:

«Высокопреподобный отче!

Я имел честь получить письмо вашего высокопреподобия от 26-го минувшего октября с приложенным к нему экземпляром составленного вами «Указателя для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки». Поспешаю изъявить вам искреннейшую мою признательность за сей знак вашего ко мне внимания и столько же за доставление мне удовольствия узнать и оценить сей новый труд ваш. При самом первом, еще поверхностном, рассмотрении вашей книжки, я не мог не заметить, с какою добросовестностью и точностью вы исполнили данное вам, вероятно вами самими, поручение, и нет сомнения, что все любители отечественных и в особенности церковных древностей будут вам, так же как я, от всего сердца благодарны».

3-го числа получил я письмо из Мурома от Пр. Ст. Царевской. Она писала от 29 октября:

«Приносим вам усерднейшую нашу благодарность за присланное. Молим Господа, да даст вам доброе здоровье и всякое благополучие за ваши к нам чувства, весьма для нас приятные.

Книжки ваши нами розданы, кому следует, по адресам. Все получившие книжки просили нас изъявить от лица их вам благодарность, обещаясь, впрочем, каждый особенно, поблагодарить вас письменно.

Очень приятно для нас, что Господь вызвал вас на такой труд, который поставил вас в сношение с разными знаменитыми особами. Конечно, редкие этого достигают».

3-го же ноября писал мне из Петербурга, от имени государыни великой княгини Елены Павловны, состоящий в должности шталмейстера двора Её Высочества барон Розен:

«Ваше преосвященство!

Присланный вами экземпляр сочинения вашего Указателя для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки я имел счастье представить государыне великой княгине Елене Павловне и получил от Её Императорского Высочества приказание благодарить вас за это поднесение.

Исполняя сим волю государыни великой княгини, прошу вас вместе с сим принять и искреннюю мою благодарность за присланный мне экземпляр интересного вашего труда».

4-го числа писал мне из Петербурга гофмейстер двора Её Высочества, в. кн. Екатерины Михайловны, Е. Хрущов:

«Высокопреподобнейший отец архимандрит!

Письмо ваше от 27 октября и приложенные к оному два экземпляра составленного вами Указателя для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки, я имел честь получить.

Государыня великая княгиня Екатерина Михайловна, приняв экземпляр, назначенный для Её Императорского Высочества, поручить мне изволила выразить вам свою благодарность за составление книги, которую Её Высочество ожидала с любопытством.

Исполняя сим данного мне приказание, покорнейше прошу ваше высокопреподобие принять и личную мою признательность за память вашу обо мне, а с тем вместе и уверение в отличном почтении и совершенной преданности, с коими имею честь быть»…

5-го числа писал мне из Мурома преемник умершего протоиерея М.Г. Троепольского, соборный протоиерей Афанасий Як. Виноградов:

«Обязательнейшее ваше послание и при оном два экземпляра Указателя Патриаршей ризницы, я имел счастье получить. Усерднейше благодарю за память, которою вы почтили наш собор, в котором началось ваше священное служение, и вместе с тем меня недостойного служителя.

Согласно вашему назначению, один экземпляр мною передан в соборную библиотеку, в память вашего здесь служения, а другой экземпляр означенной книги останется всегдашним памятником вашего ко мне благосклонного внимания.

При чем осмеливаюсь утруждать вас покорнейшею просьбою. Без сомнения вам известно, что при нашем соборе нет никаких ясных указаний, когда и кем собор сооружен и освящен; почивающие в соборе св. чудотворцы – Петр и Феврония, по некоторым указаниям, скончались якобы 1228 г., но верно ли так, не знаем, а когда открыты и прославлены церковью св. мощи их, этого нигде не находим. Писатель Церковной истории, блаженной памяти преосвящ. Иннокентий часто ссылается относительно древностей на список св. патриарха Никона. Не соизволите ли принять труд справиться с этим списком, не откроется ли какой свет на это темное сведение, когда и при каком Государе открыты и прославлены св. мощи Петра и Февронии. Ваше высокопреподобие весьма обязали бы меня, если бы можно было отыскать и доставить мне что-либо по сему предмету».

Возложенное на меня о. протоиереем поручение исполнил ли, – я не помню.

9-го ч. писал мне ректор Вифанской семинарии, архим. Нафанаил:

«Более недели тому назад, имел я честь получить от о. Порфирия составленный вами Указатель для обозрения Моск. Патриаршей ризницы и библиотеки. Приношу вашему высокопреподобию за то искреннюю благодарность и утешаюсь мыслью, что вы добрую память имеете о мне недостойном и многогрешном. Да умудрит и да укрепит вас Господь на дальнейшие также многополезные труды».

9-го же числа писал мне из Шуи полусверстник мой по академии, соборный священник Влад. Вас. Цветков:

«Я был приятно изумлен вашей посылкой, которую исправно получил от Мих. Степ. Посылина. Усерднейше благодарю вас за вашу память обо мне, и за поручение, которое я с большим удовольствием исполнил. Из этого я увидел, что вы, в отношении ко мне, прежний о. Савва, – чему я не только очень рад, но даже и горжусь этим, – потому что кому бы то ни было, – все-таки приятно и лестно, что его не забывают старые хорошие знакомые.

Книгу вашу прочитал с особенным удовольствием, не столько потому, что в ней написано, сколько потому, что она живо напомнила мне то приятное время, которое провел я с вами в Москве, обозревая эти вещи и беседуя с вами.

Вы слышали обо мне хорошие вести, а я на деле вижу, – что вы и в хорошем расположении у начальства, и получаете награды за свои заслуги. От души поздравляю вас со званием архимандрита, и желаю достигнуть большего достоинства. Как бы мне хотелось взглянуть на ваш архимандрический крест и примерить его, как обыкновенно я делал это с вашими четками. – Конечно, многое ныне переменилось, – и я не с прежнею легкомысленностью и веселостью, но с особенным благоговением взял бы в руки и облобызал священный знак вашего достоинства. Не знаю, от того ли, что с годами проходит прежняя веселость и беззаботность, – или от принятия священного сана, – а только я не шутя стал серьезен, так что вы, пожалуй, и не узнаете меня. Давно мы не видались; а, право, очень хотелось бы провести несколько часов с вами. Вы, вероятно, не скоро вырветесь из Москвы от своей должности, а мне, человеку семейному, еще труднее отлучиться от дома.

Вот, по милости Божией, и я уже 4-й год как священствую, и, кроме обыкновенного облачения, имею уже набедренник. В нынешний приезд владыка возложил его на меня, при служении у нас в соборе 28 июля, в самый праздник наш.

Вот уже 4-й год женат, и кроме жены имею еще дочь Елену, почти году; – так. образом, смотрю как и быть порядочным человеком. Не имею еще никакой должности, но уже успел исполнить многие поручения начальства, которое тем показывает, что я не забыт у него. Живу хорошо и спокойно, и, как говорят, толстею, хотя не безобразно. Жена моя благодарит вас за ваш поклон и вам взаимно свидетельствует свое нижайшее почтение.

Что сказать вам еще? Не знаю. Все ваши знакомые живы и здоровы, – хотя все более или менее постарели».

9-го ч. имел я честь получить от г. министра народного просвещения, Авр. Сергеевича Норова письмо следующ. содержания:

«Имев удовольствие получить при письме вашего высокопреподобия от 26 минувшего октября, экземпляр изданной вами книги, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», я считаю приятною обязанностью принести вам искреннюю благодарность за сообщение мне экземпляра этой книги, столь полезной для любителей отечественных древностей.

Поручая себя молитвам вашим, покорнейше прошу вас принять уверение в совершенном моем почтении и преданности».

10-го ч. писал мне из Петербурга директор канцелярии обер-прокурора Св. Синода, Константин Степанов. Сербинович и благодарил за присланный мною экземпляр Указателя для обозрения Патриаршей ризницы и библиотеки.

15 чис. писал мне из Петербурга Ан. Н. Муравьев:

«Обращаюсь к вашему высокопреподобию с покорнейшею моею просьбою о благосклонном вашем содействии.

Сделайте милость, прикажите переписать для меня в церкви, где мощи св. Максима юродивого Московского, житие его, если есть, или хоть сказание, если нет жития, ибо 11-е ноября его память, и оно мне необходимо, но только пожалуйста ускорите, а если много фраз, то можно их выпускать. Что будет стоить, – уведомьте.

Сделайте милость также, посмотрите: нет ли в библиотеке у вас жития Филиппа Ирабского и Симона Сойчинского, и если хоть одно из них есть, то пришлите скорее, ибо их память 14 и 24, а Максима 11-го. Надеюсь на вашу милость. Мне хочется скорее кончить ноябрь».

15-го же числа писал мне из Новгорода ректор семинарии, о. архимандрит Евфимий:

«Приношу вам искреннейшую мою благодарность за память обо мне, за присылку экземпляра вашего Указателя для обозрения Патриаршей ризницы, а также за удовольствие и пользу, какие я получил чрез чтение этого вашего сочинения. По предмету своему оно имеет ныне современный интерес, а по изложению, по своему такту, оно может служить образцом для подобных археологических и археографических описаний. Такими описаниями едва ли не более, нежели где-либо в другом месте, занимаются ныне в нашем, богатом древностями, Новгороде. Кроме доморощенных археологов, для этого существуют у нас целые колонии археологов-переселенцев из Петербурга. И ваш Указатель, по прочтении мною, странствует по этим колонистам. Да благопоспешит вам Бог и впредь в трудах ваших на пользу науки и церкви».

16-го числа писал мне из Петербурга вице-директор хозяйственного управления при Св. Синоде М. Лукианович Каниевский:

«Приношу вашему высокопреподобию искреннюю мою благодарность за доставленный при письме вашем от 28 минувшего октября экземпляр составленного вами Указателя для обозрения Московской патриаршей ризницы и библиотеки.

Прочитывая эту книгу, я с удовольствием вспоминаю личный обзор Патриаршей сокровищницы, которая так много обязана своим устройством просвещенным трудам вашим».

16-го числа получил я от наместника Чудова монастыря, архим. Иоанникия, краткую записку след. содержания:

«Нет ли в Синодальной библиотеке древлепечатного Требника? И буде есть, потрудитесь ныне же утром представить его владыке-митрополиту; а если нет, то известите меня, коли можно, теперь же».

Какой был дан мною на это ответ, – не помню.

20-го числа писал мне гофмаршал А.Н. Бахметьев:

«Согласно желанию вашему, я имел честь передать г-ну обер-камергеру Рибопьеру сочиненный вами Указатель патриаршей библиотеки, для представления Её Величеству королеве Анне Павловне

Полученное мною, по сему, отношение от г-на обер-камергера, честь имею при сем, в подлиннике, препроводит к вашему высокопреподобию».

В отношении этом изложено:

«Милостивый государь, Алексей Николаевич!

Имею честь уведомить ваше превосходительство о том, что, согласно вашему желанию, я не замедлил поднести Её Величеству королеве Анне Павловне составленную книгу архимандритом Саввою.

Её Величество, приняв сей дар с удовольствием, поручила мне просить вас, милостивый государь, изъявить его высокопреподобию свою искреннюю признательность, сколько за драгоценную книгу сию, столько и за сохранение о пребывании её в Москве памяти».

25-го числа получил я от сенатского чиновника, моего совоспитанника по академии, Николая Семеновича Волкова записку следующего содержания:

«Всепокорнейшая просьба показать вашу ризницу и библиотеку гг. Донцам, адресованным с этою целью к нам в архив от С.-Петербургского архива. Они на пути к Крыму, и может быть, никогда уже не увидят еще Москвы с её святыней.

Если бы можно было доставить им случай посмотреть святыню и ризницу Успенского собора; то это было бы верхом одолжения с вашей стороны преданному вам»…

27-го числа писал мне из Переславля Никитский архим. о. Нифонт:

«Сердечно благодарю вас за присланную мне книжицу вашего сочинения, полученную мною сего ноября 23 дня. Очень интересно и почитать, а не то, что видеть. Дай Господи вам здравия и благоденствия во славу пресвятого имени Его.

О. Феодор писал ко мне недавно, что он инспектором академии, и как видно, действительно ему не нравится эта хлопотливая должность. Не знаю, что-то будет далее».

За ту же книгу мою благодарили меня письмами и другие лица, как, наприм., ректор Казанской дух. академии, архимандрит Агафангел, родственник мой А.А. Горицкий и иные.

31-го числа получил я от своего доброго товарища по академии, чиновника архива минист. иностран. дел, А. Е. Викторова записку следующего содержания:

«Человек предполагает, а Бог располагает – верное слово. Я предполагал ныне быть у вас, чтобы видеться с о. Климентом, а между тем еще со вчерашнего дня заболел и едва хожу по комнате. В архиве 3 дня я сильно простудился, и потому, когда возвратился от вас, у меня открылся сильный жар, головная боль, кашель, боль в груди, в ногах – все атрибуты сильной простуды. Не знаю, оправлюсь ли я к концу недели, чтобы можно было выходить.

Если будет у вас о. Климент, скажите ему то, что я говорил вам, т. е. что я очень рад ездить к ним каждую неделю на субботу и воскресенье, и готов начать поездки хоть с пятницы следующей недели. – Об условиях, конечно, теперь трудно и говорить, не зная объема работы; но я уверен, что они дадут мне должное вознаграждение и потому заранее согласен на всё, что они предложат».

Архимандрит Климент, настоятель ставропигиального Воскресенского монастыря, приглашал чрез меня г. Викторова заняться описанием рукописей монастырской библиотеки.

Того же 31-го числа писал мне из Шуи бывший некогда инспектором тамошнего духов. училища, протоиерей Покровской церкви Иоанн Алексеевич Субботин:

«Надлежало бы мне благодарить вас вскоре по получении от вас дорогой книги под заглавием: «Указатель для обозрения Московской патриаршей ризницы», которая доставила мне большое удовольствие; но я замедлил благодарить, думая, что вместе с изъявлением благодарности могу поздравить вас со днем ангела вашего. После уже узнал, что день вашего ангела 1-е число октября.

Благодарю, многократно благодарю вас за вашу о мне память. Прочитавши эту книгу, я сообщал для прочтения моим прихожанам, которые видели там некоторые драгоценные вещи. И мне бы хотелось видеть-то, но должность и лета не позволяют. Хотелось бы побывать в Москве, и посетить лежащего в Новоспасском монастыре любезного сына моего (Ив. Ив.), и снова поплакать над его могилой; хотелось бы повидаться и с живущими в Москве знакомыми, которых у меня довольно: в Новоспасском монастыре о. архим. Агапит,¹²⁴ при котором, как был он инспектором семинарии нашей, проходил я училищные должности, и много им был облагодетельствован; в том же монастыре знаком мне о. наместник Филарет, как земляк, который совершал при мне надгробное служение над сыном моим. Хотелось бы принять благословение в Донском монастыре от его высокопреосвященства Евгения¹²⁵ архиепископа, с которым имел я счастье ознакомиться чрез одну переписку, о которой для любопытства напишу вам: изданные в свет мои поучения я посылал к нему, как и другим знакомым мне архиереям, прося их, чтобы о продаже оных объявлено было. Его высокопреосвященству полюбились поучения, и он письмом просил меня уведомить, кто я, и где учился – и я в ответ написал и послал ему свою бедную биографию: есть ли у вас книжка моих поучений? Если нет, то я пришлю вам в отдарок за ваше сочинение, присланное мне.

Есть еще у меня там ближайший знакомый, с которым, слышал я, и вы близко познакомились, Николай Андреевич Кашинцов. Еще есть знакомый Ефим М. Алексинский.¹²⁶ Вот сколько у меня в Москве знакомых, а ваше высокопреподобие почитаю во первых. При случае возможном, для объявления поименованным мною знакомым моего высокопочитания, покорнейше вас о том прошу.

Не забыл я и о старых Московских знакомых, о которых нужно мне объясниться подробнее: по разорении Москвы в 1812-м году (в то время я проживал в Переславлев, Данилове монастыре, бывши учителем) у о. архимандрита Данилова монастыря, впоследствии ректора нашей семинарии, а после епископа Смоленского Иосифа,¹²⁷ проживали мать и зять с женою и семейством, которые весьма меня любили, и я их почитал и детей обучал малолетних. Зять преосвященного Иосифа – священник церкви св. архидиакона Стефана в Москве – о. Аврамий Александрович Беляев, его супруга Анастасия Федоровна, дети их: Алексей, Анна и Мария. Мне желательно узнать, все ли они живы и как живут. Если бы потрудились наведаться о том чрез кого-нибудь, и меня уведомили, доставили бы мне удовольствие не малое».

5-го декабря получил я из Петербурга от Андр. Ник. Муравьева письмо следующего содержания «Приношу благодарность за поздравление; о утвари для вас хлопочу, но пока без успеха; все отрекаются. Посмотрю, что будет дальше. А мое поручение не хорошо исполнили. Потрудитесь сами поклониться св. мощам св. Максима и на месте спросить о церкви у священника хоть краткую записку или сведения о том, кто он был и когда жил? Вероятно, на раке написано. Неужели мне придется требовать сих сведений от невнимательного хранителя св. мощей чрез владыку? Сделайте милость, спросите его лично и поспешите прислать, ибо я должен теперь писать о св. Максиме, что там есть. Откуда же взято в словарь святых русских»?

В ответ на это письмо Андр. Ник. Муравьева писал я от 9-го числа:

«Получивши ваше строгое предписание, я немедленно отравился к священнику Максимовской церкви для личного объяснения с ним касательно сведений о жизни блаж. Максима, и, к удивлению моему, услышал от него иное, нежели то, что получено было мною в ответ от него в первый раз, когда я посылал к нему своего келейника. – Но дело в том, что бестолковый келейник мой якобы спрашивал его не о Максиме Юродивом, как я толковал ему, а о Максиме Исповеднике, во имя коего устроена церковь; и священник прав, давши мне ответ, что у него нет никаких записок о жизни Максима Исповедника. – Но что касается до блаж. Максима Юродивого, то и об нём у него не много оказалось сведений. – Все сведения, какие он мог сообщить мне о жизни блаж. Максима и о св. мощах его, заключаются только в надписи на древнем полотняном покрове, бывшем некогда на мощах блаженного (каковая надпись повторена, с некоторыми только сокращениями, на местной иконе блаж. Максима и на западной стене храма), и в копии с указа Св. Синода от 21-го генваря 1768 г. – Надпись прилагается при сем в цельном и точном виде, а из копии с указа извлечены существенные только сведения о судьбе мощей блажен. Максима.

Прошу покорно извинить меня, что я в первый раз не удовлетворил, как следовало, вашему желанию, вперед буду аккуратнее, не стану доверять бестолковым келейникам».

6-го числа присутствовавший в Св. Синоде преосвящ. Евгений,¹²⁸ архиепископ Астраханский, официальным письмом за № 1301, благодарил меня за представленный ему экземпляр Указателя п. ризницы и библиотеки.

7-го числа получил я от советника Синодальной типографской конторы, М. Н. Соколова, коротенькую записочку такого содержания:

«Я болезную, а вы не будете ли так добры, чтобы навестить больного нынешним вечерком. За Васильом Ивановичем¹²⁹ посылать я не буду, но думаю, не заглянет ли и он, потому что он знает о моей болезни».

10-го ч. писал мне записку ректор Моск. семинарии, архим. Леонид:

«Помнится, будто слышал я от вас, что вам желательно бы отслужить молебен пред иконою Божией Матери во Владимирской нашей церкви. Если память меня не обманула, то предлагаю вам исполнить желание; только не понадобится ли захватить митру: там голубая, о которой, кажется, говорили вы, что узка. Ехать туда надо в средине одиннадцатого часа. Если же сие вам не угодно будет, то можете хоть конем воспользоваться по благоусмотрению и, может быть, между прочим, доехать до…¹³⁰ чтобы помянуть вместе на брани убиенного, в 10 день декабря 1851, витязя Сунженского.

Простите, что навязываюсь, не спросясь, с услугами: сие по уверенности в снисхождении вашем».

Витязь Сунженский – генерал Слепцов.

10-го ч. избран был я в члены-соревнователи Моск. Импер. общества истории и древностей Российских. О чём извещен был я официальным письмом от 31-го января 1856 года, за № 143, следующ. содержания:

«Императорское общество истории и древностей Российских, отдавая справедливость и уважение вашим полезным трудам по части русской библиографии, а также вашему всегдашнему усердию и готовности споспешествовать обществу и его членам в отношении к пользованию рукописями Московской Синодальной библиотеки, – вследствие предложения моего, в заседании своем 10-го декабря прошлого года, по учиненной баллотировке большинством избирательных шаров избрало вас в свои соревнователи и определило выдать вам на это звание диплом, который, по напечатании, и будет к вам доставлен без замедления.

Уведомляя вас о том, имею честь быть с истинным почтением и совершенною преданностью вашего высокопреподобия покорнейшим слугою Ив. Беляев».¹³¹

15-го ч. писал мне бывший ректор Владимирской семинарии и мой покровитель, настоятель ставропигиального Ростовского Спасо-Яковлевского Димитриева монастыря, архимандрит Поликарп:

«Имев честь чрез его высокопреподобие о. архимандрита Агапита получить от вас экземпляр составленной вами и на сих только днях напечатанной книги, под заглавием: Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки, я принял оный знак памяти вашей обо мне с особенным удовольствием и благодарностью. Не в вознаграждение, а только для сохранения моего к вам всегдашнего расположения и любви прошу вас принять от меня, хотя не моих трудов, но по крайней мере не чуждого мне предмета, две посылаемые при сем книжки: Описание нашего монастыря и Жизнь достоуважаемого старца обители гробового иеромонаха Амфилохия;¹³² вместе с сим прося ваших святых молитв, имею честь быть»…

19-го ч. писал я профессору Моск. академии, А.В. Горскому:

«Имел я удовольствие получить от о. архимандрита Агапита произведение ваших археографических трудов. Приношу вам искреннейшую благодарность за этот знак вашего благосклонного ко мне внимания.

При сем честь имею обратиться к вашему высокородию с покорнейшею просьбою. Помнится мне, два славянских списка хронографа Георгия Амартола нашей Синод. библиотеки под №№ 148 и 732 находятся у вас в академии. Если они вам не нужны, не благоволите ли возвратить их в библиотеку? Их требуют от нас на время во 2-е отд. Императ. академии наук. Если же они для вас нужны, потрудитесь написать мне об этом: я должен представить в Синодальную контору какой-либо ответ.

А долго ли не будут взяты от меня в академическую библиотеку назначенные вами раскольнические книги? – Вы, кажется, ожидаете уведомления от Синод. конторы? Но оно едва ли последует. Я переговаривал об этом с Ив. Ив. Смирновым: но он сказал мне, что у них, при рассуждении о сем предмете, опущено из внимания то обстоятельство, чтобы сообщить о разрешении касательно передачи из Синод. в академическую библиотеку помянутых книг академическому правлению. – Итак, как же вы рассудите теперь? Будете ли оставаться далее в ожидании уведомления от Синод. конторы, которое может последовать разве в таком только случае, если я донесу оной, что до сих пор никто не являлся ко мне за получением назначенных к отпуску книг? – Или, на основании настоящего моего извещения, вы дадите кому-либо доверенность, и я без всякого затруднения отпущу книги доверенному лицу, и потом донесу в Синод. контору, тем дело и кончится. Впрочем, может быть, среди святок вы сами пожалуете в Москву; тогда дело это легко можно будет уладить».

22-го ч. писал я в Муром теще Пр. Степ. Царевской:

«Честь имею приветствовать вас и всех родных с великим праздником Рождества Христова. Воплотившийся ныне от Пресв. Девы Господь Бог наш И. Христос да сохранит и спасет вас и присных ваших!

У меня, благодарение Господу, при добром здоровье, все идет мирно и благополучно. К новому году меня ожидает небольшая новость. Существующее в Москве Император. общество истории и древностей Российских удостоило меня, за археографические труды, избрать в свои члены-соревнователи, хотя я и не получил еще о сем официального уведомления. Да, моя книга доставила мне не малую выгоду в отношении к известности, хотя я и не знаю, великую ли пользу для души моей принесет мне эта известность. Впрочем, составляя книгу, по совести могу сказать, я имел в виду не собственную известность или какие-либо материальные интересы, а исполнение, во-1-х, возложенного на меня высокопр. митрополитом поручения и, во-2-х, пользу и удовольствие Русской публики. И я очень счастлив, что достиг той и другой цели. Владыка остался доволен моим послушанием и, когда представлял меня к сану архимандрита, выставлял на вид Св. Синоду, между прочим, и этот мой труд. Публика также достаточно оценила мое произведение; почти ежедневно я слышу из уст, или получаю письменные, самые лестные отзывы о моей книге. – Между прочим, я имел счастье получить, чрез г. обер-гофмейстера В.Д. Олсуфьева, благодарность от Её Величества Государыни Императрицы Марии Александровны, также от Её Величества королевы Нидерландской Анны Павловны и от Их Высочеств: Александры Иосифовны, Елены Павловны, Марии Николаевны и Екатерины Михайловны. Почтили также меня своими ответами и благодарностью многие из знатных Петербургских особ, как-то: г. министр двора, министр народного просвещения, граф Дм. Ник. Блудов, обер-прокурор Св. Синода Ал. Ив. Карасевский и многие другие. И из духовных особ от многих имел я удовольствие получить благодарность за мой подарок, между прочим, от высокопр. Евгения, архиепископа Астраханского, от духовника Императорского – В.Б. Бажанова,¹³³ от духовника Её Высочества Марии Николаевны Ив. Вас. Рождественского и проч. и проч…

Но до сих пор речь шла о подарках, на кои вышло у меня более уже 300 экземпляров. Прекрасный успех: не правда ли?

Что же касается до продажных книг: то и здесь довольно порядочный успех: в течение двух месяцев разошлось у меня до 300 экземпляров; только денег собрано с книгопродавцев еще не так много; по крайней мере далеко еще не покрылись все издержки, какие сделаны мною на издание и переплет книги. Впрочем, судя по настоящему успеху, можно надеяться, что в накладе не останусь.

Но я не удовлетворяюсь кратким Указателем патриаршей ризницы: мне хочется, если Бог поможет, составить полное историческо-археологическое описание оной. Впрочем, хотя я и получил уже на это предприятие благословение преосв. митрополита, но едва ли я буду иметь время привести его к концу. – На сих днях, когда я имел об этом со владыкою рассуждение, его высокопреосвященство снова повторил мне свою мысль относительно дальнейшей моей судьбы, т. е. чтобы я, занимаясь древностями, главным образом занимался богословскими науками и приготовлялся к ученой службе. При сем случае я имел дерзновение вопросить его: «могу ли я надеяться оставаться на службе в Московской епархии? Владыка изволил на сие мне ответить: «я так и думал; только не знаю, скоро ли откроется случай». Так милостив ко мне архипастырь!»

22-го ч. писал я о. архим. Воскресенского (Новый Иерусалим) монастыря Клименту:

«Препровождая при сем к вашему высокопреподобию принадлежащую вашей обители рукопись, приношу вам усерднейшую благодарность за одолжение её. Заключающееся в ней житие святейшего Никона не новое для меня: оно напечатано, и я читал его прежде, хотя при сей верной оказии не преминул прочитать оное снова: но имеющиеся в след за житием грамоты, и в особенности грамоты Никона к Паисию Газскому и Дионисию, патриарху Константинопольскому, составляют археографическую редкость: их не только нет в печати, но и в списках, кажется, не много. Еще раз приношу вам искреннейшую благодарность за сообщение мне этих любопытных статей».

26-го ч. писал мне о. инспектор Моск. академии, архим. Сергий:

«Примите хотя несколько умедленное, но совершенно искреннее мое слово признательности за присланные вами мне пять экземпляров «Указателя», из которых один в прекрасном переплете. Этот последний я оставил для себя навсегда, согласно с надписью, какую вы на нём сделали; остальные разослал моим родственникам и благодетелям. Это был для меня от вас весьма приятный подарок.

Напрасно думаете, что своим поручением ввели меня в труды и беспокойства. Мне приятно было заняться вашей дельной рукописью, как теперь по временам нужно брать в руки вашу полезную книгу. Прошу вас обращаться ко мне с братскою доверчивостью, еже ли опять будут вам потребны услуги цензорского ремесла. Желаю искренно, чтобы цензорская подпись снова скорее понадобилась вам. Дай Бог, чтобы новый год, с которым вас приветствую, принес вам новые успехи в ваших добрых предприятиях».

31-го ч. писала мне из Мурома Пр. Ст. Царевская:

«Честь имеем приветствовать вас с новым годом. Господь Бог наш да сохранит вас в новое лето здравыми и благополучными, и благодатью Своею да подкрепить силы ваши на новые и полезные археографические труды.

Весьма приятна для меня честь, какой удостоило вас Императорское Общество Истории и Древностей за ваши археографические труды. Конечно, многие бы пожелали чести – быть членом соревнователем означенного высокого Общества, но редких Бог благословляет таким счастьем, какое устрояет для вас. Молим Бога, да продлит и усовершенствует ваше, драгоценное для всех нас, счастье. С удовольствием слышим лестные о вашей книге отзывы жителей г. Мурома; но они не так важны, как отзывы таких высоких особ, каковы особы Императорские. Если всякий русский человек за величайшее для себя счастье считает, хоть раз в жизни, увидеть кого-либо из Царской фамилии и от всей полноты души кричать: ура! – то не верх ли счастья слышать из уст Высоких особ слово благосклонное, особенно же слово благодарности. Редкие могут похвалиться вниманием знатных особ, – как-то: министра двора, министра нар. просвещения и пр… Но внимание их для вас уже не так неожиданно. Если удостоили вас вниманием Высокие особы Царственного Дома, то от прочих знатных особ можно было почти требовать такого внимания. Благодарение Господу, увенчавшему ваш труд. Да продлит Он драгоценные для вас дни высокопр. митрополита м. Филарета, так пекущегося о вашем счастье».

Того же 31-го ч. почтил меня своим архипастырским посланием приснопамятный иерарх, высокопр. Филарет, митрополит Киевский, в коем он выражал мне благодарность свою за поднесенный мною его высокопреосвященству экземпляр «Указателя».