1842 год ³³

Июня 8. Духов день. Ровно в шесть часов пополудни я оставил Триэст и переместился на пароход, отплывающий в Далмацию. Заняв свое место, я непременно хотел видеть капитана парохода. Человеку, отправляющемуся в чужую страну, и притом по рыбьей дороге, всего естественнее узнать человека, которому вверяется жизнь с ее надеждами. В 8 часов вечера я отправился в Далмацию на пароходе «Граф Митровский». Пароход довольно велик, удобен и отделан чисто и даже роскошно. Как мила эта общая зала, в которой я один пишу эти строки! (Все прочие сопутники мои курят табак на палубе). Свет проходит в нее сверху и из 4 окон, устроенных в кормовой части парохода. Стены этой залы обложены красным деревом и полированы отменно хорошо. Они устроены в виде зеркал, из коих каждые два отделяются небольшою пилястрою того же дерева с позлащенным карнизом. Вдоль той и другой стены поставлены шесть небольших диванов, обитых черным бархатом и покрытых полосатым полотном; и в полукружии кормы есть также дугообразный диван. Среди залы стоит большой стол на прекрасном паркетном полу. На этом столе могут обедать двадцать четыре человека. У входа в залу повешено прекрасное зеркало в деревянных позлащенных рамах; в нем отражается вся зала со всем ее убранством и часть моря, шумящего за кормою. За стенками залы устроены двухъярусные спальни в боках парохода. При входе в общую залу, направо, отлично устроено женское отделение с небольшой общею залою и особенными спальнями.

Июня 9–10 и 18–20. Утро. Люшин малый. – Lussin Piccolo. Бухта глубока и окружена высокими горами. Жители города – моряки. Море – их кормилец. Земледелия нет. Видел я кой-где в огородах города ячмень, но его так мало, что и птицам люшинским не достало бы его на месяц. Виноделие есть. Люшин имеет вид дуги. Все дома каменные. Улиц нет, а есть каменные крутые лестницы, ведущие на горы и под горы, по коим расположен городок. Жителей около 4000. Вероисповедание католическое. Главная церковь, стоящая на самом высоком месте города, изрядна. Кроме нее есть еще три храма.

При выходе из бухты справа, виден огромный хребет горы Велебича. Местоположение Люшина довольно живописно.

На обратном пути из Далмации в Триэст пароход опять заходил в Люшин. В этот раз мне удалось видеть странный наряд люшинских дам, кои приезжали из города на лодке полюбоваться пароходом. Платья на них черные, а на головах белые повязки, вроде чепцов, с тем различием, что передняя лицевая оборка их сделана из той же белой материи вроде толстой нити, которой оба конца торчат гораздо ниже подбородка, так что лицо представляется окруженным как будто белою дугою. Это старый венецианский(?) костюм матрон. Сначала я думал, что эти дамы монахини; но на вопрос мой мне отвечали с улыбкою, – что это просто горожанки Люшина.

Задера (Zara). В этом столичном городе Далмации я был два раза, пробыв в нем около двух суток. В первый раз из Люшина приехал туда на пароходе 9 июня пополудни и пробыл там до 11 часов 10 дня июня. На обратном пути из Каттаро прибыл туда 18 июня, в 4 часа пополудни, и выехал 19 июня, в 9 часов утра.

В тот и другой раз я посетил администратора далматинской православной епархии архимандрита Стефана Крагуевича и пароха Ильинской православной церкви. От них я узнал следующее.

«По переводе православного епископа Пантелеймона Живковича в Венгрию на темешварскую епархию, далматинский епископский престол, как говорят здесь, вдовствует. Епархией управляет генерал-викарий архимандрит.

В прошлом 1841 г., в октябре месяце, православно-духовное управление и семинария переведены из Шибеника в Задеру. Но высочайшее повеление об этом переводе состоялось еще в 1838 году. Переходом медлили по причине поправки дома, назначенного для архимандрита и семинарии.

Нынешний генерал-викарий архимандрит Стефан Крагуевич, уроженец оссекский в Венгрии, переведен сюда из Арада. Правительство австрийское назначило его в Далмацию, а карловичской митрополии дало только знать об этом переводе. Архимандрит Стефан живет в Задере еще не более 12 дней, однако-же, принял все дела и будет давать отчет в них австрийскому правительству. Он молод, 35 лет от роду, смугл, но лицо его весьма приятно; усы и борода маленькие, улыбка приятная, лицо выражает хитрость. Я просил его принять на память несколько русских книг духовного содержания; он принял их, но весьма холодно: ни полслова благодарности, ни ползнака ласки и радушия братского. Видно было, что мой дар тяготил его. Меня обдало потом. Он сказал только с лукавою улыбкой, что он видел подобные книги в Венгрии и читал мое письмо, посланное мною к преосвященному Живковичу. Чем объяснить эту холодность? Страхом иудейским. Думаю, что он почитал меня за агента русского правительства и боялся правительства собственного. Напрасная тревога! Напрасная холодность! Впрочем и то может быть, что холодность естественна в тех людях, которым мы не сделали никакого добра и для которых имя русское так страшно.

При епископе Иосифе Раячиче в 1833 г. заведена была семинария в Шибенике, но ученики не получали оклада от правительства; одни наставники получали его. Уже при епископе Живковиче в 1836 году австрийское правительство ассигновало на каждого ученика до 130 флоринов серебром. Каждый профессор получает в год 420 флоринов. В семинарии по штату положено 25 семинаристов; но теперь налицо состоят только 22. Генерал-викарий выдает деньги профессорам, а они – ученикам, которые все живут в городе, а в семинарию ходят только на лекции. Семинария состоит из 5 классов. Преподаются: богословие догматическое, практическое, пастырское, катехетика, церковная история и немного философии. Преподавание идет на сербском языке. Иностранным языкам не обучают. Я видел классные комнаты: чисты, опрятны, светлы. Библиотеки нет.

Генерал-викарий может обозревать далматинскую епархию с позволения правительства и митрополита. Но эта возможность никогда не осуществлялась.

В Задере есть одна православная церковь во имя Св. пророка Илии с крошечным приделом Св. Спиридона. Она находится недалеко от католической кафедральной церкви. При церкви находятся два порядочные дома: один для пароха, а другой для викария и семинарии. В церкви я видел задерских семинаристов. Все одеты в черном платье, как обыкновенно одевается все православное духовенство в Венгрии. Они сходились туда для вечернего моления. Поют они дико, все в один голос. Читают быстро, не разборчиво.

Надписи города Задеры.

I. В левом приделе кафедральной церкви во имя Анастасии мученицы, в правой и левой стенах, близ главного алтаря, вделаны 6-ть мраморных досок и на них вырезаны следующие надписи:

a) CORPUS S. ANASTASIAE М. PACIS MONUM. CHARITATIS PIGNUS DECUS ET РRAESIDIUM NOSTRUM IN CINERE ET OSSIB. A LUCA STELLA ARCH. INVEHT. ANNO MDCXXII E VETERI IN NOVO. ET ANNO TANDEM MDCCCXXII IN HOC NOVISSIMO ALTARI RE POSITUM SOLEMNIA AGENTE CLERO ET POPULO³⁴.

b) АNASTASIA ESURIENT. ESCAM, NUDIS OPERIMENTUM, MORTUIS SEPULTUR. SOLLICITE PARANS CONFESSORES AD CRUCIATUS PRO CHRISTO FORTITER PERFEREND. ENIXE COHORTANS CUM HIS DEHIQUE IN FLAMMA UT DOMINI ANGELUS COELUM CONSCENDIT IMPERANTE IN ORBE DALMATA DIOCLETIANO³⁵.

c) ALEXANDRO III PONT. OPT. MAX. ANNO MDCLXXVII SUPER EQUUM ALBUM IADERAM INGREDIENTI CANTICIS ILLYRICIS A CLERO SALUTATO SEPULCHR. S. ANASTASIAE INVISENTI ET COLENTI AETERN. LAETITIAE. MONUM³⁶.

d) IOANNI IV IADRENSI PONT. OPT. MAX. QUI BARBA- RIS DALMATIAM VASTANT. PORULARES SUOS CAPTIVOS INGENTI LIBERALITATE REDEMIT ET SSRUM. CORPORA ROMAM TRANSTULIT ATQUE IN LATERANO DEPOSUIT CIVI ET PA RENTI PATRIE AMANTISS. IADARENSES P.P³⁷.

e) VETERI EPISC. FELICI IADR. QUI CUM ALIIS PATPIBUS. PALLADIUM DOMNAVIT ET JOVINIIANUM LAMPRIDIO. DE GALLELIS IADR. QUI ANNO MCXXXVI. METROP. TITULO AC JURE SUAM DITAVIT ECCLES. PETRO DE METAPHARIS. IADR QUI AD DEI CULTUM AUGEND. ANNO MCCCXCV CAPITULUM RESTITUIT, MAPPHAEO³⁸ VALLARESSO VENETO QUI SAECULO XV TURRIM STRUXIT, TEMPLUM RESTAV RAVIT ORNAVITQUE, ATQUE POSSIM. BERNARDO FLORIO VEN. ET DOCTISS. VINCENTIO ZMAIEVICHIO ANTIBAR. QUORUM ALTER SAECULO XVII AD LATINOS. ALTER SEQUEN TI SAECULO AD ILLYRICOS CLERICOS ERUDIENDOS SEMINARIA FUNDARUNT FABRICAE A CONSILIO III VIRI ARCHIPRAES. MERITISS. P.P³⁹.

f) DIVO DONATO CIVI ET EP. IADR. APUD CAROLUM MAGNUM ET HICEPHORUM DALMATAR. LEGATO MERITISS. CORPUS S. ANA STASIAE M. PACIS ET REGIAE DILECTIONIS MUNUS CONSTANTINOPOLI IADERAM TRANSFERENTI АТQUE LAVRENTIO DE PERIANDRIS IAD RENSI. QUI TEMPLUM HOC ANNO M.CC.L.XXXV ITERUM A FUNDAMENTIS ERECTUМ. OMNIB. DALMAT. PONTIFICIB. ASSISTENT. ET EXULTANT. DEO IN HONOREM M. PAT RONAE DICAVIT. PLAVDITE POPULI ET INCLYTAS DICITE LAUDES⁴⁰.

II. Идя по главной поперечной улице города к общественному саду, непременно выйдешь на одну небольшую, довольно хорошо вымощенную площадку. Против гауптвахты стоит древний каменный портик с тремя красивыми арками, из коих в средней вделаны железные решетчатые ворота. На фронтоне этого портика вырезана надпись:

ANGELO DIEDO DALMATIAE. ET. EPIRI PROCON. CIVICUM. PORTICUM FLAURATUM. IADRAE CIVITAS. P: ANNO MDCCXCII.⁴¹

Внизу на цоколе одной пилястры того же портика вырезаны слова:

IN PLENARIA M. FORMA A FUNDAMENTO S. RESTITUIT MDXV⁴².

Из этих надписей видно, что этот портик два раза был возобновляем, и в последний раз в честь Анжела Диеда, проконсула Далмации и Эпира.

NВ. В общественном саду есть каменная, вогнутая, овальная беседка. В ней есть надписи⁴³.

Вдоль городской крепости, по берегу канала, устроено шоссе и недавно насажен ряд акаций. С этого шоссе, через ворота вы поднимаетесь выше и вдруг вы очутились в недавно разведенном саду. Тут прогулка вечером довольно приятна. С одной стороны виден Велебич, а с другой холмы, окаймляющие Задерский канал. Тут я видел многих гуляющих и между прочим две изрядные коляски. Это редкость в Задере. Ибо в самом городе невозможно ездить в экипажах, по причине необыкновенной тесноты улиц.

Под стенами Задеры⁴⁴, в пристани, против самых главных ворот, ночью, два славянина, сидя на своих лодках, на которых они привозили хворост для отопления, пели песни на сербском языке. Один запевал густым басом, а другой, спустя несколько тонов, подтягивал. Модуляции этого подпевалы чудны, дики, извилисты, кудрявы; голос его увивался около монотонного голоса запевалы, как плющ обвивается около дерева. В конце, оба голоса сливались в один тон, пониженный в октаву против начального тона песни. Пение было так протяжно, странно, заунывно, что наводило тоску на душу. Я не мог понять содержания песни, но расслушал два слова: «милостив, исповедую». Это пение совершенно оригинально; наипаче извивы и переливы голоса другого певуна поразительны странным ржанием, да, ржанием. Пение несколько походит на игру волынки.

Зара, столичный или лучше, главный город Далмации, находится под 44° 6' 51» широты и 12° 53' 33» долготы. Определительным пунктом этого измерения служила колокольня церкви Св. Симеона.

Зара некогда была главным городом древней Либурнии. Позднее этот город был римскою колонией, по свидетельству Плиния и Птоломея. По разрушении Салоны, Зара сделалась главным городом Далмации и в истории этой страны постоянно задавала тон всем прочим городам.

Этот город построен на узкой косе, так что море омывает его с трех сторон. Только с восточной стороны он соединяется с твердой землею посредством узкой полосы земли, которая, впрочем, перекопана рвом. По мнению знатоков военного искуства, Зара есть единственный город в Далмации, который может быть почитаем правительством укрепленим. Он обнесен каменными стенами и укреплен девятью бастионами.

Июля 1-го дня. Утро. Задерский канал⁴⁵. Прекрасный день! Тихое и прохладное веяние морского ветерка освежает грудь и, как легчайшее дуновение матерних уст, приятно и нежно щекотит лицо. С жадностью впиваю я в себя этот живительный воздух. Мне так приятно в эти минуты. Под чужим небом, между высоких гор и холмистых островов, по рыбьей дороге вирилло – сапфирного цвета я несусь, я лечу на этом могучем и странном бегуне, который горит и не сгорает, кипит и не выкипит, сам бежит и море движет. Прощай, Задера! Ты уже скрываешься, тонешь, исчезаешь в слиянии небосклона с твоими водами. Прощай старая бунтовщица! Прощайте, братья славяне! Да благословит вас Всевышний; а моя грудь полна сочувствия, братской любви к вам и многих, многих желаний.

Как хорош этот широкий Задерский канал, по которому так быстро несется пароход! С правой стороны его тянется огромный и тяжелый Велебич, одетый одним светом солнца и вместе какой-то тончайшей сине-беловатой дымкой, слева непрерывной цепью расстилаются остроконечные холмы островов. В самом канале бесчисленные мириады крошечных, легчайших, едва заметных зыбей переплетаются между собою; ветер ткет из них клетчатые узоры. Сине-зеленая глубь этого водоема удивительно прозрачна; небо в ней кажется другим морем, и по этому морю плывет свой корабль, весь устроенный из горячего света. Там, вдали, у подножия Велебича, вода стоит смирно, неподвижно, как будто на мели, а у противоположных берегов, – я вижу, зыблется челнок; в нем рыбак сидит, и смотрит, и слушает, как наш великан дышет, дрожит, шумит, летит быстро, гордо, величаво. Здесь вблизи, от движения колес парохода образуются маленькие волны, свиваясь и развиваясь непрерывной кривой линией, они расстилаются вкось от боков парохода и вместе с шипящим следом его образуют вид пера, опушенного жемчужною пеной. Эти маленькие синие волны очаровательны, волшебны. Кажется, будто какая-то невидимая рука быстро вырезывает тончайшие их хребтики, и из них брызжут крупные алмазы; а по скатам их рассыпаются целые, жемчужные, серебряные, бриллиантовые узоры. Эти узоры мгновенно исчезают и снова мгновенно ткутся. Ах если бы они внезапно огустели и если бы мог я срезать их с этих волн с их сапфирными канвами, то отдал бы эти чудные фестоны в церковь Батюшки-Царя для украшения и на радость Его порфирородным детушкам.

I. Волна грядой, Волна змеей, Идет и вьется, Бежит, несется. Волна шумит, Волна дрожит. Алмазы искры брызжет, льет; Узоры чудны, Все жемчужны Она в мгновенье ока тчет.

II. У островов Без парусов Стоит челнок. В нем одинок Далмат сидит; И он глядит, Как пароход Дымит, бежит. Стрелой летит По лону вод.

III. А там вдали, Как на мели, Вода стоит. В нее глядит Велебич. Он Весь освещен Лучами Феба, Лазурью неба. Какой-то дымкой он покрыт И белой синевой повит⁴⁶.

Июня 10 и 17. В 11 часов пополуночи пароход поплыл в Шибеник и того же дня бросил якорь в в виду этого города, в 4 часа и 35 минут пополудни. На обратном пути из Каттаро. Прибыли в этот город 17-го Июня, в 3 часа и ³/₄ пополудни. В этот раз он обогнул справа оставшуюся небольшую крепость, защищающую вход в порт. Но город тут не виден. Он скрывается за холмами влево. Пароход бежал от крепости до города 15 минут. Извилистый канал, ведущий от крепости в город, – узок; справа и слева каменистые голые возвышенности, камни лежат вертикальными огромными слоями. Порт за каналом вдруг расширяется в обе стороны и образует хороший, широкий водоем. На краю этого водоема стоит город под тремя высокими горами, на которых построены три крепости, из коих одна совершенно развалилась. Шибеник, как Сплит и Лесина, ничем не защищен с лица, но сзади, с твердой земли, он укреплен высокими стенами и башнями, коих два раза не могли взять приступом турки.

Шибеник – нечист, мрачен. Кафедральная церковь – старинная, похожа на задерскую; но крыша на ней каменная. Это редкость, быть может, единственная в целом свете. Подле этой церкви есть небольшая площадь, вымощенная плитовым камнем. Тут я видел вечером все знаменитое шибеничское общество. В самом деле, на этом маленьком пространстве толпилось много дам, девиц и мужчин; все они одеты были очень хорошо – по моде европейской. Но между ними мелькали и национальные костюмы; я видел пары две молодых рослых мужчин в красных скуфейках, в синих штанах и камзолах, которые рука об руку прогуливались в пестрой толпе нарядных гражданок Шибеника. Видно, здесь не чуждаются и бедных матросов и позволяют им наслаждаться прогулкою. При захождении солнца все шибеничское общество прогуливалось за стенами города на большой площади, с одной стороны обсаженной тополями. Потом ночью, часов в 9, все оно очутилось на Соборной площади, которая чуть-чуть освещалась блеском, выходившим из ближней кофейни. Странно прогуливаться впотьмах, но зато свободно. В том и другом месте является претор города Натали, который во время Екатерины Великой родился в Украине и воспитывался в России, где отец его был консулом. Он понимает по-русски, но говорил со мною на французском языке.

В кафедральной церкви списана мною следующая надпись:

IOANNES. LUCIUS STAPHYLER ANTISTES SICI OPT. PHILIPPO BRAGAD. CIVTTATEM DILIGENTISS. ADMINISTRANTE FANUM НОС CASTE PIEQUE CONSECRAVIT MEN. APRILI QUART. CAL. MAII MD ----- LV⁴⁷.

Против кафедральной церкви находится большой дом с портиком. На нем есть надпись с означением следующего года: MDXLII. В этом доме бывают общественные собрания и танцы. На набережной стоит приземистая колоннада с крышею; на стене внутри лев с Евангелием, внизу подо львом гербов 5; под гербами год MDXXVIIII.

В Шибенике есть две православные церкви: одна в самом городе – во имя Успения Божией Матери, другая – кладбищная, за городом, – во имя Вознесения Господня. Эта последняя церковь, как видно из надписи над входом, основана была в 1707 г., а окончена и освящена в 1778 г. В Шибенике есть протоиерей и священник православные. При городской церкви, в связи с нею, находится большой дом, в котором прежде помещался епископ далматинский, а теперь живет протоиерей. В нижнем этаже этого дома есть училище, где мирские дети мужского пола обучаются только катехизису и церковному пению. Младший священник есть учитель их. При мне они пели: «Отца и Сына и Св. Духа», «Благословен еси, Христе Боже наш», «Приидите поклонимся», Их пение – дикой крик; но зато они заменяют дьячков и пономарей, которых нигде нет в Далмации. Грамоте дети обучаются в нормальных школах. Но православное шибеничское общество жертвует 600 гульд. серебром ежегодно для содержания собственного отдельного училища и хочет испросить позволение у австрийского правительства на это. Но надежда плоха. При катехистическом церковном училище есть и маленькая библиотека, или лучше, один шкапец с кой-какими книгами. Младший священник есть библиотекарь. Но эту библиотеку хотят взять в Задеру, в семинарию.

Два раза я был у шибеничского протоиерея в доме. Он человек очень умный, добрый и хороший. По тамошнему обычаю, жена его не показывалась, но дочь его, большая и красивая девица, подчивала нас кофеем и лимонадом, наперед полюбив (т.е. поцеловав) мою руку. В оба раза протоиерей говорил мне, что он со всем усердием рад бы был принять меня и упокоить в своем доме, но боится полиции. Как это больно! Имя русское так страшно и подозрительно в Далмации. Младший священник, казалось, боялся подходить ко мне близко.

Где теперь православная церковь с домом, там прежде был женский католический монастырь. В 1807 или 8 году он упразднен Наполеоном и отдан был православному епископу, которого Наполеон упрочил в Шибенике для всей Далмации. До подарения женского монастыря под резиденцию епископа, была старая небольшая церковь, которая теперь совсем упразднена. Дом под семинарию нанимаем был близ церкви, на другой линии той же улицы; в этом доме теперь аптека, содержимая православным христианином Спиридоном Цирковичем, который (дай Бог ему здоровье) принимал и провожал меня всюду с отменным радушием и который учился аптекарству в Падуе.

В Шибенике отцы священники рассказывали мне, что годов шесть тому назад православные в Шибенике обязаны были отворять церковь и зажигать свечи и лампады во время процессий католических. Странно! Но католический же шибеничский епископ уничтожил это обыкновение.

«Недавно (говорил младший священник) мы провожали на кладбище тело усопшего. Навстречу нам шел один католический священник; он не только не посторонился, но еще растолкал плачущий народ, и даже не снял своей шляпы пред святыми иконами и крестом Господним».

Здесь, равно как и во всей Далмации, в четверток, пяток и субботу страстной католической недели, православным не дозволяется звонить, ибо сами католики тогда не звонят.

Сын шибеничского протоиерея воспитывается в карловицкой семинарии. Ибо покойный архимандрит Зеличь при жизни своей завещал 7000 флоринов карловицкой семинарии с тем, чтобы 5 учеников духовного звания из Далмации получали пособие из процентов. По этому завещанию, сын этого протоиерея получает ежегодно 70 флоринов.

В доме отца протоиерея я видел архиерейское облачение, которое хранится при церкви в Шибенике. Облачение довольно хорошо. Митра шита золотом, форма ее совершенно похожа на нашу русскую митру, а не на греческую, которая, обыкновенно, имеет вид царской короны.

В Шибенике мужчины и женщины рослы, крепки, даже толсты. Некоторые мужики носят заплетенные косы, кои спускаются по спине почти от самой маковки головы. Женщины носят синие сарафаны о двух ярусах, красные чулки, темно-красные коверные фартуки и на головах белые платки. Головной убор закрывает весь затылок и шею. Он состоит из белого платка, повязанного по какой-то красноватой кичке круглой, или лучше по обручу, сделанному из сукна. Сзади этот убор как будто чалма, но очень плоская, как бы прилипшая к затылку. С левого боку у женщин торчит за поясом прялка с длинною рукоятью. Рукава у женских рубах очень широки. Рубаха на груди застегнута наглухо под горлом; но прорез застегивается еще особою металлическою булавкой. Дойки (груди) складываются вместе на самом центре груди. У мужчин на головах красные скуфьи; штаны и куртки из синего сукна.

Июня 11 дня, в начале 10 часа утра, я посетил начальника города, претора Натали, по его приглашению. Он росту очень высокого, худощав, стар; в обращении он очень учтив и ласков. Заматерелая дочь его, девица, – яблоко, недалеко упавшее от своей яблони.

Июня 11 и 16. Сплит. Пароход вытянулся из порта Шибеничского в 10 часов утра. На пути от Шибеника до Сплита (Spalato), в расстоянии шести часов езды парохода, налево показываются холмы более возвышенные, нежели назади. Канал здесь довольно широк. Горы – бесплодны, голы и печальны.

Того же дня, в 5¹/₄ часов пополудни, брошен якорь в виду Сплита. А на обратном пути из Каттаро пароход прибыл в этот город 16 Июня, в три часа пополудни. Пойдем зевать в Сплит; что там такое? Есть ли лев Св. Марка? Тесны ли улицы? Вонюч ли город? – Все есть: и лев, и вонь, и теснота, и мрак, и кроме того францисканский монах с провалившимся носом, и в его монастыре – прозорный шкаф с книгами, ключ от которого затерян и сквозь который видно, что книги стоят в пыли и вверх ногами. В развалинах огромного дворца римского императора Диоклетиана помещается почти весь город, и потому этот дворец обезображен выстроенными в нем домами. Диоклетиан! Ты не знал, что усатые и оборванные сербы будут жить в великолепном дворце твоем! Но кто сменит этих рослых, крепких, плечистых славян в синих куртках и синих узких штанах?

Центр дворца составляет красивая площадка, вымощенная плитовым камнем. На правой и левой сторонах оной были прекрасные колоннады. Но колонны правой стороны вошли в состав домов, так что кое-где и чуть-чуть видны. Колонны левой стороны сохранились и стоят раздельно. Все они из гранита. Отделка их – отменно хороша. Карнизы и брусья, лежащие поверх колонн и соединяющие их, – попорчены. На левой стороне площади, на самом углу, при входе на нее, устроена небольшая церковь, над входом в нее видна надпись:

CIVES AERE PROPRIO DIVO ROCHO SACRUM. M.D.XVI.VI NON. MAII⁴⁸.

В углублении площади, прямо против лица зрителя, каменная, широкая, прекрасная лестница ведет в круглую залу. На левой стороне этой лестницы лежит сфинкс, довольно хорошо сохранившийся. Он очень хорошо и искусно изваян из темно-зеленого гранита. У него лицо и руки – человечьи, а лапы и хвост – львиные. По бокам плиты, на которой покоится сфинкс, едва-едва приметны или надписи, или, как мне казалось, египетские религиозные фигуры, или то и другое вместе. Лицевая сторона круглой залы украшена отличным фронтоном и четырьмя огромными, гранитными колоннами, из коих две средние увенчиваются прекраснейшими капителями и аркадою. Пониже фронтонной арки видна надпись на большом белом камне:

FRANCISCO PRIMO AUST. IMP. S. AUG. ET DALM, REGI HOC FIDCLIT ET LAET. MONUM PRAESENTI SPALATUM POSUIT IV IDUS MAI MDCCCXVIII.⁴⁹

По правую и левую стороны входа в круглую залу устроены две малые капеллы. Над входом в правую капеллу видна надпись:

SPALATENSES POPULI А РЕЅТЕ EREPTI (A D.) M.D.C.L.. (далее стерто) SUM. PONT. COPIS РИЕТАТЕ COPIOSA COOPERANTIBUS DEIPARAE VIRGINI SALUTIS LARGITRICI VOTUM.⁵⁰

Эта капелла затворена наглухо. Над входом в левую капеллу читается следующая надпись:

DEIPARAE VIRGINI SINE LABE ОRIGINALI CONCEPTAE A SPALATENSES АRQAM AERE CONFECTO FAC. С. M.D.XLIIII.⁵¹

В этой капелле помещается теперь столяр. Он подавал мне стул своей работы, на который я становился для осмотра сфинкса. На помосте против этой капеллы лежит большой, продолговатый, надгробный камень с надписью: ob реѕtem⁵².

Вход в круглую залу – без дверей. Но откосы входа сделаны из огромнейших, цельных камней. Сама зала невелика; около нее все в развалинах; в боковых отделениях и далее живут бедные люди.

На левой стороне площади стоит базилика, или кафедральный сплитский храм, с весьма высокою колокольней. Эта колокольня о пяти ярусах; пятый ярус мал. Она очень красива. Пролеты или ярусы украшены колоннами. Самый верхний этаж есть ни что иное, как маленькая голова на огромном и прекрасном теле. Вся эта колокольня держится на одном своде, – паперти храма. Кругом этой церкви была двойная колоннада, но теперь немногие колонны видны. На паперти, у самого входа в церковь, есть несколько надгробных камней, покрывающих фамильные могилы, с надписями. Вот одна из таковых надписей:

ANDREAS SIMONEUS SIBI ET SUIS VIVENS POSUIT. MDLIIII III.⁵³

Из этой надписи видно, что сплитяне заживо устраивали себе могилы. В самом низу три единицы означают третью могилу. Над главным входом в церковь читается надпись:

ECCLESIA METROPOLITANA PRIMATIALIS SANCTAE BASILICAE VATICANAE AGGREGATA M. D. CC. LV.⁵⁴

Деревянные растворчатые двери церковные весьма высоки и тяжелы. На каждом полотнище, в два ряда, вставлены разные, деревянные картины, представляющие жизнь И. Христа. Резьба весьма груба, следовательно старинная. Все фигуры на этих картинах необыкновенно дурны. Войдя в храм, тотчас замечаешь, что он невелик. Средина его имеет вид осьмиугольной ротонды; все 8 колонн из гранита. Над ними устроены хоры с колоннадою. Свод высок, но темен. Вход на хоры с колокольни. По стенам этих ходов видны барельефы; они очень безобразны: представлены олени, а на оленях гении крылатые. Очевидно, что эти барельефы принадлежат еще языческому времени. Не легенда ли тут Дианы? В правой нише от входа стоит икона Божией Матери, греческой живописи, – большая и древняя икона. Направо придел во имя Св. Иосифа, обрученика Св. Девы Марии. На левой стороне устроен алтарь во имя Св. Домния. Алтарь весь мраморный. На нем поставлена небольшая мраморная рака, на серебряной доске коей изображена следующая надпись медными позлащенными буквами:

S. DOMNIIUS M. PMUS SALON. PONТ. APLORUM РNPIS DISCIPULUS HIC JACET.⁵⁵

По обоим сторонам алтаря, на стенах, в кругах по черному полю, изображены следующие надписи⁵⁶:

На этом алтаре стоит много мощей в серебряных сосудах за стеклами и шесть довольно высоких серебряных подсвечников, очень старых. Судя по означенным на них годам их обработки, они стоят тут уже по 140 и по 150 лет. Поверх гробницы Св. Домния стоят два большие мраморные херувима и два малые; один из больших херувимов держит посох, а другой – крыж. По бокам, около окон, два херувима держат завесы; эти херувимы деревянные, позлащенные. На балдахине также видны херувимы деревянные, позлащенные. В арке Дух Св. в виде голубя – деревянный, позлащенный. Внизу алтаря, повыше второго приступка, мраморный барельеф хорошей работы представляет усечение главы Домния. За осьмиугольною ротондою следует главный алтарь с хором. Он не замечателен. Во всей церкви очень темно. Под этой базиликою находится колодец с водою. Вход туда сыр, грязен и покат. Народ думает, что это колодец Св. Луция.

Выйдя из кафедральной церкви и прямо перешедши площадь, входишь в тесный проулок, который ведет к малой капелле Крещения Господня. Взошедши на каменный довольно высокий помост, тотчас замечаешь на нем два саркофага параллелограмной формы. Каменный саркофаг, стоящий на правой стороне, подле лицевой стены капеллы, очень прост, без всяких украшений. На нем я прочел следующую надпись:

IACOBUS SELEMBRIUS CANONICUS SPALATENSIS HUIUS PHANI RECTOR SARCOPHAGUM SIBIMET STATUIT M.D.XXX.III.⁵⁷

Стало быть эта капелла не построена, а устроена тут этим каноником в 1533 году. Против этого саркофага, на левой стороне, у входа в капеллу, стоит другой саркофаг римский. В нем я видел кости человеческие. Чьи эти кости? Кого вмещает саркофаг? На боках этого саркофага видно много рельефных фигур (одна из них на лошади); но они сильно попорчены. Оба саркофага покрыты большими, цельными камнями, прикрепленными железом. В самой капелле, весьма малой, ничего нет, кроме образа Крещения Господня и колодца или цистерны с водою.

В Сплите я видел босняков. Как они рослы и крепки! Косы у них заплетены, как у дьячков; на голове красная феска или чалма; все они в синих камзолах, в синих узких штанах, в красных поясах; за поясами у них кинжал и пистолеты. И женщины очень рослы и крепки. Босняки навьючивают клади свои на лошадок и осликов, на спинах коих прикреплены деревянные седла, – что-то вроде скалок, перевязанных между собою так, что они служат подстилкой под тяжести. Осликов так навьючивают, что едва видны голова и хвостик. Смешно смотреть на этих гигантов-людей и на крошечных их животных.

За прибрежным предместьем маршал Мармонт заводил сад. Но на этом месте теперь род гумна, на котором пересушивают сено и молотят жито. Во время двукратного пребывания моего в Сплите я останавливался в торговой лавочке сплитского православного гражданина Николая Дмитровича. Он сообщил мне следующие известия:

1) До владычества французов в Далмации не только деревенские жители, но и граждане в Сплите носили косы. Французы приказали стричь их. Но их приказание также худо исполнено, как и повеление Петра I стричь бороды.

2) В Дернисском уезде, в деревнях Балке и Крачке, есть 50 униатских фамилий. В уезде Сплитском, в деревне Верликке, униатов не более 50 душ. Вот начало униатства в Далмации! Один парох сделал злочинство, по выражению Дмитровича, т.е. будучи вдов, жил незаконно с чужою женою. Во избежание наказания принял унию, по совету католического духовенства, и за то награжден и оставлен при месте.

3) Прежний далматинский епископ Венедикт Кралевич (поддельная фамилия, ибо он выходец греческий) хотел ввести унию во всю Далмацию. Православные решились застрелить его, но в тот вечер с комендантом сплитским прогуливался не он, а каноник униатский, подосланный из Галиции, и по ошибке этот каноник застрелен вместе с комендантом города. В ту же ночь Кралевич убежал в Венецию; но корреспонденция его захвачена и она то доказывает его изменническое намерение, равно как и необыкновенную милость к нему австрийского правительства; ибо оно дает ему 300 флоринов серебром ежегодной пенсии. Один из священников (Никанор Княжевич), участвовавший в заговоре и благословивший порох, свинец и ружье, убежал в Боснию, где визирь не выдал его австрийскому правительству, будучи подкуплен христианами, которые этого священника считали мучеником и столпом православия. Из Боснии этот священник переместился в Сербию, где и умер в монастыре Раваницком. Другой священник Кирилл Цветавич помилован австрийским правительством по подкупу. Это происшествие было в Шибенике в 1821 году.

Примечание мое. Я видел в Венеции епископа Венедикта Кралевича и в Вознесеньев день обедал у него. Роста он очень высокого, телосложения весьма крепкого; лицо – белое, все проникнутое самым свежим и здоровым румянцем; вся голова отменно хороша; борода длинная, окладистая, шелковистая и белая, как жемчуг, прекрасная борода; руки – жилисты и несколько покрыты, ниже пальцев, волосами; голос его – густой, басистый. В Венеции мне говорили, что скульпторы и живописцы считают его голову наилучшей моделью для изваяний и живописи. И действительно этот старик – красавец! Государь наследник Александр Николаевич, в бытность свою в Венеции, подарил ему дорогую панагию и портрет свой, писанный в Венеции, почти в рост. Наследник не знал, что это – Иуда предатель. Панагии он никогда не носит, и говорит русским (напр. князю Алексею Борисовичу Куракину, секретарю венского посольства), что австрийское правительство запрещает ему носить ее. Это – неправда! Не может быть, чтобы австрийское правительство запретило носить знак архиерейского сана и дар наследника русского престола. Я думаю, что Кралевич сам не носит панагии, дабы показать австрийцам что он приверженец римской церкви и, следовательно, враг всего православного и русского. За обедом у этого епископа шел жаркий разговор или лучше спор об афинском синоде. Я доказывал, что этот синод не законен, ибо он установлен светскою властью, и кроме того, католическою, ибо царь греческий Офон – католик. В России св. синод учрежден с благословения четверопрестольных патриархов, а в Афинах – без благословения и соизволения их. Мои собеседники – греки, говорили, что этот синод установился по необходимости политических обстоятельств; ибо Греция сделалась независимой от Турции и, следовательно, от константинопольского патриарха. Я им говорил, что в делах церковных политика никакого весу не имеет и иметь не должна и пр. и пр. Помню, что один из греков во время разговора сказал, что правление церкви, по намерению И. Христа, должно быть не монархическое, а демагогическое. Sapienti sat!⁵⁸

4) Назад тому два года (рассказано об этом в 1842 г., июня 17 дня) был голод в Далмации. Правительство выдавало жителям хлеб, и предлагало, или лучше принуждало православных к унии. Нужда заставляла их подписывать притворное желание принять унию. Но когда уродился хлеб, тогда крестьяне и не думали об унии. Когда им напоминали их расписки, они отвечали: «Теперь Бог наш уродил хлеб и масло и вино, так мы не хочем быть униатами, не хочем прогневить Бога».

Июня 17 дня⁵⁹, в 11 часов утра, пароход выехал из Сплита. Я простился с Дмитровичем. Вот последние прощальные слова его: «Ах! Если бы не Россия и не русский царь, то католики давно задушили бы нас». Замечательно!

Июня 12 и 17 дня. Лесина. Вход в порт защищен тремя фортами-батареями. Один из фортов на правом углу Лесины сделан из православной церкви, которая устроена была при венецианах и уничтожена при французах. Колокольня обращена в башню, окна ее закладены. Об этом мне рассказывал в виду Лесины старый сердарь далматинский, православный христианин. Порт очень мал. Город без стен, открыт, но над ним и над портом владычествуют две нагорные крепости. На левой стороне на одном из высоких холмов стоит крепость малая с башнями по углам и со львом Св. Марка. Эта крепость вооружена. Но холм очень покат. На другом, более возвышенном, холме стоит другая крепостца. От нижней крепости к городу, по горе, спускается довольно плохой масличный верт, окруженный с двух сторон каменными высокими стенами, имеющими крепостные зубцы, или прозоры и малые четвероугольные башни при городе. Надобно думать, что за этими стенами лесинцы укрывались от врагов при нападении их с моря и с твердой земли. Горы, к которым прислонилась Лесина, голы и бесплодны. Лесина имеет вид корды и протянутой перпендикулярной линии.

Город мал, но гораздо чище других. Некоторые дома идут на гору, а большая часть стоят у берега. У самой пристани, которая вымощена довольно нарядно, видны семь арок с балюстрадой, полуразвалившиеся. В этой беседке лежат теперь доски, кои стережет солдат; а прежде, вероятно, собирались туда правители и старейшины города смотреть на игры народные. За аркадою возвышается башня с часами наподобие венецианской. По левую сторону этой башни стоит дом, на котором виден лев Св. Марка с Евангелием. Очевидно, тут помещалось правительство. На левом конце города видна колокольня без крыши трехъярусная; церковь при ней в запустении, без крыши, без окон, без дверей. Главная церковь Лесины очень изрядна; алтари в ней отменно хороши; на всех их колонны мраморные, разноцветные. Алтари по архитектуре походят на венецианские. Картины в церкви также хороши, но очень ветхи. В этой церкви есть надписи, коих содержание маловажно в историческом отношении и потому я отметил только годы:

DIE XI JULII MDCCVII. CONSECRATIO HUIUS CATHEDRALIS⁶⁰. М.D.C.LXXXVI = перенесение образа на один из боковых алтарей. MDCXCII = время устраения алтаря бокового.

Народу мало, а попов много. В Лесине много рыбы. Но ее кушают католики; ибо православных здесь нет. Народонаселение славянское. Как жаль, что этот народ не понимает латинской обедни!

Из Лесины пароход отправился в Курцолу в 11 часов пополуночи. За Сплитом и Лесиною горы по обеим сторонам канала выше становятся; на левой стороне они голы, на правой где покрыты зеленью, где – кустарником, кое-где вверху – деревами. Это замечено мною почти в виду Курцолы, – там, где канал сужается по той причине, что пресекается от правой руки к левой линией холмов:

Июня 12 дня, в 4 часа и 35 минут пополудни, пароход окружил город Курцолу с 2¹/₂ сторон.

Остров Курцола (по-славянски: Корчула, по-латыни: Соrсуrа) простирается на 25 миль в длину по направлению от востока к западу, а ширина его, почти везде одинаковая, измеряется 4-мя милями. В западной части острова некоторые горы покрыты густым лесом. На здешней почве встречается высокоствольное хвойное дерево, морская прибрежная сосна, – pinus maritima и pinus pinaster. Это дерево, проникнутое гарцом, почти исключительно употребляется рыбаками на освещение во время ночной ловли рыбы. В старые времена весь остров покрыт был лесом, и от того издали казался черным. По этой причине древние и прозвали его: Corcura nigra. На этом острове водятся шакалы, а в лесах растет земляника в большом количестве. Из нее гнали водку, и этот опыт был удачен; но при здешней дешевизне обыкновенной хлебной водки, при дороговизне дров и несовершенстве туземного вино-перегонного прибора, заводчики не получали никаких выгод, и потому оставили этот промысел. На острове Курцоле находится много порядочных пристаней: Porto Knesa, Porto della Badia, Porto Buffalo, Porto Tre-Pozzi, Porto Secco, Porto Carboni. Кроме них, при самом городе Курцоле, есть две гавани, и на полмили от него, к югу, пристань Pedocchio, которая гораздо удобнее городских. Впрочем, ни одна из этих трех последних пристаней не посещается далматинцами; они охотнее останавливаются в бухте S. Rosario, находящейся в Сабионцелло, в двух милях на северо-запад от Курцолы. Эти моряки предпочитают уединенные пристани городским, потому что якорная стоянка в сих последних соединена с тягостными для них формами и издержками.

Весь остров Курцола безводен; во время засухи жители крайне нуждаются в пресной воде. Главные произведения этого острова суть виноградное вино и водка. Народонаселение его незначительно.

Остров Курцола известен был еще финикянам, а Антенор основал на нем город. В Блатте поныне находят древнейшие греческие монеты. По падении западной Римской империи, этот остров поступил во владение царей греческих. В десятом столетии завладели им славяне, именно нарентанские сербы; но в 997 году венецианский дож Петр Урсеоло II отнял его у них вместе с соседним островом Лагостою. Жители не хотели подчиниться власти венециан; но должны были уступить силе. Позднее они имели свое собственное правление. Так называемый муниципальный статут острова Курцолы, по мнению г. Петера, профессора в Сплите, есть древнейшее уложение далматинских городов и островов, и драгоценный исторический памятник средних веков⁶¹. В 1298 г. близ Курцолы происходило морское сражение между венецианами и генуэзцами, в котором первые были совершенно разбиты. В 1437 году генуэзцы, соединившись с миланцами при Иоанне Висконти, завоевали город и остров Курцолу, разграбили и разорили их. В 1420 г. островитяне сами решительно отдались в руки венециан. В 1483 г. Фердинанд Аррагонский, сын Фердинанда короля неаполитанского, хотел овладеть Курцолою, как предъявитель прав на Далмацию; но был отражен мужественными островитянами. В 1571 г. Улудчи-Али появлялся с 15 галерами пред городом Курцолою, но встретил сопротивление и не имел тут никакого успеха. Венецианский историк Парута рассказывает, что при этом случае многие малодушные граждане убежали; но, к стыду их, жены оставшихся мужчин переоделись в мужское платье, и показались на стенах, дабы уверить турков, что весьма значительно число защитников города. Но не смотря на это, неприятель сделал высадку в других местах острова и произвел опустошения и насилия. С 1806 года по начало августа 1807 г. русские войска занимали остров Курцолу. В 1813 году завладели им англичане и 19 июля 1815 г. передали его Австрии вместе с островами Лиссою, Лагостою и Меццо.

Главный город этого острова есть Курцола. Он находится на самой оконечности восточной его части, против полуострова Сабионцелло, от которого он отделяется одною милею. Курцола окружена с трех сторон водою и укреплена высокими стенами и башнями, построенными в древнем итальянском стиле; но эти стены и башни весьма ветхи, и во многих местах поросли травою и древесными побегами. Окружность стен измеряется 850 шагами; по этому можно судить, как мал этот город. Он имеет двое ворот: одни ведут на западную пристань чрез каменную лестницу, устроенную над безводным рвом, отделяющим город от его предместья, а другие – на южную пристань. В самом средоточии города, на темени горы стоит кафедральная и единственная церковь католическая во имя Св. Иеронима. Она построена в готическом вкусе с высокою колокольней, украшенною колоннами во всех пролетных ярусах. Церковь должно быть очень древна. Наружные стены ее и колокольня инде поросли травою и плющем. У главного входа в нее, построенного в виде огивного, впрочем слишком мало углубленного портика, по обеим сторонам фронтона, на карнизных камнях лежат львы головами на площадь, и держат в лапах своих каких-то маленьких животных, – не символ ли покоренной венецианами Курцолы? Подо львами, к этим откосным камням приставлены две маленькие человеческие фигурки: мужская и женская, совершенно нагие и в самом непристойном положении. Поза их походит на вид сидящей лягушки. Мне кажется, что они означают Адама и Еву, изгнанных из рая. Внутренность храма не замечательна (Пред ним находится небольшая площадь, вымощенная белым плитовым камнем. На этой площадке, в углу, стоит толстая, приземистая, низкая и весьма некрасивая колонна, складенная из больших белых камней. На верху этой колонны теперь нет ничего, но я полагаю, что прежде прикреплялся к ней или большой фонарь для освещения площади, или вероятнее, венецианский флаг. Ибо с одной стороны колонны, во всю длину ее, сделан довольно широкий и глубокий вырез для вставки в него чего-либо. На лицевом боку ее виден рельефный лев Св. Марка и над ним год MDXV. За этою площадкою, двумя ступенями ниже ее, начинается другая площадка, – и здесь поставлена весьма малая, тонкая, но изрядная, непыльно-каменная колонна, увенчанная крошечным каменным львом Св. Марка, впрочем некрылатым).

С темени горы все дома и улицы спускаются к морю по трем крутым отлогостям ее. Улицы тесны, мрачны и смрадны; точнее сказать: это не улицы, а каменные полуразвалившиеся лестницы, которых никогда не топтала конская нога и не бороздило колесо. А дома почти все суть жалкие развалины, поросшие плющем и травою. На многих из них я заметил разные гербы: видно, что в свое время в Курцоле было много благородных семейств. Все дома складены из камней и не оштукатурены; все они, так сказать, унизаны балкончиками (вверху и в средине); лицевые стороны их отделаны были тщательнее и вычурнее. В постройках Курцолы заметно подражание Венеции (не по этому же ли подражанию Курцола обратилась и в развалины вслед за своею владычицей?). Главные и большие города, всегда и везде служат примером и образцом добра и зла для городов малых, и (потому) с падением их обращаются в развалины и их жалкие подражатели. Народонаселение этого города весьма малочисленно, – около 600 душ. Два раза я был в нем и бродил по его унылым и запустевшим улицам и два раза изумляла меня могильная тишина, царствующая среди почерневших развалин. Я не слыхал никакого голоса, никакого звука. Кое-где в окнах появлялись живые люди, и то на минуту; казалось, они удивлялись любопытству иностранца, который издалека приехал видеть их развалины, и вместе стыдились своего гробового существования, и потому скрывались от любопытного взора в своих развалинах, как пугливые олени кроются в чаще лесной от сияния лунного. Этот город опустел в 1558 г.(?); тогда большая часть жителей погибла от чумы, а иные переселились в другие места. Остановясь пред львом Св. Марка и прочитав на разогнутом им Евангелии слова: «pax tibi, Marce, Evangelista meus», я невольно повторил по-русски эти слова среди кладбищной тишины городской: «Мир тебе, Марко, евангелисте мой! Этот лев прежде возбуждал в гражданах Курцолы и патриотизм, и соревнование, и честь, и храбрость, и братское содружество, а теперь сам он как будто спит глубоким непробудным сном после векового, зоркого и тревожного бдения.

В городе Курцоле и предместии его считается 320 домов. Предместие очень мало и ничтожно. Но все-таки оно оживлено более, нежели самый город. По крайней мере, в нем есть кофейный грязный дом, в котором можно отдохнуть после душной прогулки по городу-кладбищу и утолить жажду или голод лимонадом или кофе, а на берегу кричат, стучат, пилят, плотничают, конопатят, смолят суда.

Город Курцола имеет две естественные пристани: одну на западной стороне, другую на южной. Вода в них представляется черноватою, вероятно, от дна. Западная пристань совершенно закрытая городом, гораздо лучше южной. На берегу ее строятся и ремонтируются каботажные суда; в ней останавливаются и пароходы. Южная пристань, в виде площади, тянется вдоль (всей) стены городской; вся она обложена в воде и окаймлена белым плитовым камнем. Вид с этой пристани на залив довольно приятен. Вдали там и сям выказываются из воды маленькие острова; налево, на возвышении, стоит уединенная крепостца S. Viagio. Эта крепостца в расстоянии 800 шагов от города, построена французами; англичане сложили посреди ее высокую круглую башню, похожую на сахарную голову, у которой верхушка отбита. Эта башня находится под 42⁰, 57' 25» широты и 14⁰ 47' 44» долготы, а стережет развалины города, полумертвое предместье его и кладбище; вдоль моря, направо, тянутся горы; вершины их голы и черны, а на отлогостях растут масличные деревья, виноградная лоза и кое-где кипарисы; сквозь эту зелень мелькают деревни и их церкви.

Замечателен головной убор поселянок этих деревень. Он состоит из высокой, круглой, соломенной шляпы с крошечными крыльями. Самый верх ее открыт и ничем не убран; но вся окружность закрывается пребольшими, ноздреватыми бантами, сделанными из материи или черной или красной; в средине каждого банта приколоты искусственные мелкие цветы; а на правой стороне шляпы, во всю высоту ее, торчат черные перья. С первого взгляда этот убор привлекает внимание; но, всмотревшись в него, находишь его безвкусным и дурным. Представляется, как будто женщина несет на своей голове какой-то раскрашенный столбик, который придает ей вид странный и дикий и сдавливает ее лицо.

Второе замечательное место на острове Курцоле есть Блатта с 2600 жителями в 480 рассеянных там и сям домах. Жители занимаются большей частью земледелием и рыбною ловлей. Блатта находится в западной части острова, в некоторой дали от моря; а от города Курцолы отстоит на 22 мили⁶².

Древности города Курцолы

I. Над воротами, ведущими в город из предместия, на той стороне их, которая обращена внутрь, в большом белом камне вырезана следующая надпись:

DEVICTORI BARBARARUM GENTIUM, ET INТЕR ORBIS РRINCIPES PROVIDENTISS. LEONARD0 FOSCOLO PR .. D. MARCI ILLIRIAE ET EPIRI SUMMO PRAET. CIVES PATRICII BENEFICUS AVCTI …. TESSE RAM HANC TROPHAEO PERPETUIS AEVIS .. DICAT АNNO A PARTU VIRGINIS (далее стерто) M.D.C.L.⁶³

II. На главной улице, ведущей от этих ворот к кафедральной церкви, стоит низкая, тонкая каменная колонна, увенчанная небольшим каменным львом Св. Марка, впрочем некрылатым. По четырехстороннему карнизу этой колонны вырезаны слова.

OPIUS VINCENTI 9-ni (вероятно: DOMINI) ALUISII. DIE XXV IULII. MDLXIX.⁶⁴

На этой же улице, или лучше, на одном конце церковной площадки стоит другая каменная колонна, толстая, низкая, приземистая и весьма некрасивая. На лицевом боку ее вырезан лев Св. Марка и над ним год MDXV. Вероятно, этот год означает время постановки колонны. Наверху ее теперь нет ничего; а прежде, вероятно, стоял патрон города, – Св. Иеороним.

Обе эти колонны замечательны тем, что сложены из четырех каменных брусьев, которые в средине стержня входят, или как бы вплетаются один в другой так плотно, что составляют одно целое. Один из этих составных брусьев выпал из второй описанной нами колонны и таким образом обнаружил этот особенный, и для меня совершенно новый способ постановки колонн.

III. С южной пристани ведет к городским воротам невысокая каменная лестница. По обеим сторонам этой лестницы отдельно стоят две довольно высокие, каменные четвероугольные пилястры с карнизами и гербами, завершающиеся в виде конусов. На карнизах обеих пилястр есть надписи, из коих одной, – на правой пилястре, я не мог разобрать, а другая списана мною. С лицевой стороны вырезаны в карнизном камне слова:

LIOVSIO POLANO PRAETORI OPTIME MERITO AD PERPETUAM MEMORIAM⁶⁵

На правом боковом карнизе:

ANNO DNI MDLXXXIX.⁶⁶

Сзади:

DILEXISTI JUSTITIAM ET ODISTI INIQUITATEM.⁶⁷

На левом боковом карнизе:

АD SYDERA VIRTUS.⁶⁸

За упомянутой лестницей, на парапете, у самой стены городской, устроена небольшая, приземистая, очень простая и незавидная колоннада из малых и тонких, впрочем цельных камней. Эта колоннада, покрытая черепицею, без потолка, походит на садовую беседку. На одной из колонн при входе означен год MDXLVIII. Вероятно, эта беседка служила местом сходки, совещаний и отдохновений именитых граждан Курцолы.

Направо от этой колоннады устроены небольшие, узкие ворота, ведущие в город. Над ними вставлена большая цельная доска, вытесанная из белого, но от времени пожелтевшего камня, с крылатым львом, символом венецианского владычества и тремя гербами внизу льва. Под гербами вырезана в камне надпись⁶⁹.

Вошедши в город чрез эти ворота, я сделал несколько шагов вдоль стены, и заметил много вкладенных в нее четвероугольных, небольших камней, на которых были надписи; но они, к сожалению, изглажены, или лучше истыканы так, что ничего нельзя прочитать⁷⁰.

Июня 13, в 8 часов утра. Дубровник-Рагуза. Пароход поплыл из Курцолы в Дубровник (Рагузу) и прибыл сюда в 2¹/₂ часа пополудни.

Пристань здешняя очень мала и дурна. Весьма мало мореходных судов и лодок видел я. Зимою пароход останавливался в Гравозе. Но местоположение Дубровника очень мило. Он стоит под высокою горою, на которой, с правой стороны Дубровника, построена небольшая крепость, господствующая над всем городом; дома в предместьях, кажется, идут на гору и стоят среди виноградников (мальвазия), леандров, кипарисов (мало), лимонов, померанцев, фиг, фиников и алоев. Воздух весьма тонок и чист. Город не воняет. Стены его высоки и инде двойные. Все дома, как и во всей Далмации, не отштукатурены; цвет их стен дикий, желтовато-пепельный. В старину среди главной улицы города был канал, но теперь он завален. Эта улица широка, пряма, довольно хороша и опрятна. Над входом в город и в эту улицу устроена башня с часами, где как и в Венеции, два медные или бронзовые человека ударяют в колокол, позеленевший от времени. Эта башня слишком обыкновенна и пошла по своей архитектуре; она очень тонка. Налево по входу в город, стоит сенат и жилище принципов рагузских, которые сменялись ежемесячно. Это здание изрядно, но мало, как мала была и вся Рагузская республика. Поверх окон этого здания латинская надпись означает время воздвигнутия оного.

M.CCCC.XXX.V. К. SIGISMUNNDO IMP. A. N. A. SENATORIA AEDES….⁷¹

В маленьком дворе этого сената есть прекрасная лестница каменная, ведущая внутрь здания. Под лестницей – колодец. Среди двора поставлен небольшой памятник, – деревянная, поясная фигура человека, окрашенная зеленою краскою, на каменном очень низком пьедестале; на камне надпись:

MICHAELI PRAZATTO BENE MERITO CIVI EX. SC. MDCXXXVII.⁷²

В другом конце главной улицы, на правой стороне, стоит в линию с домами францисканский монастырь. Главная церковь его обращена из православной. Это доказывает устройство алтаря, где еще видны северные и южные врата; а в месте царских врат устроен главный алтарь. По стенам нет углублений для алтаря. Я был в келлиях монахов, которые все славяне и говорил с ними по-славянски. Настоятель очень толст, но красив лицом, другой молодой монах так же очень красив собой. Настоятель водил меня в библиотеку. Она невелика, но и не мала. Замечательны книги, печатанные глаголитскими буквами. Одна из них – Missale Romanum. Никто из монахов не может разбирать глаголитской грамоты. Есть также рукописи, писанные латинскими буквами, но смысл славянский⁷³.

Подле большой францисканской церкви есть другая; – над главным входом в нее надпись:

AD AVERTENDAM COELESTEM IRAM IN MAXIMO TERRAE TREMORE HANC SACRAM AEDEM SE. RHA⁷⁴ VOVIT ANNO A CHRISTI NATALI DIE DXX. SUPRA M – XVI – CAL IUN. DAN. RHES – ET DAM. MIN – JACIENDA – CURARUNT -ET PE- SCOR.⁷⁵

Около этого монастыря, в самом конце города, есть старый, полуразвалившийся фонтан. Воды из него течет немного. Он имеет круглую форму. Овальная вершина его развалилась и поросла травою. На этом фонтане есть надпись в честь архитектора, который воду провел:

M.CCCC.XXX.V.III К. FEBR. ALBERTO IMP. DESIG. А. I.⁷⁶

Я был также в иезуитском упраздн<енном> монастыре, где теперь помещается, солдат<ская> больница со времен французов. Церковь снаружи величественна; но внутри ничего нет замечательного, кроме плафона над главным алтарем, довольно хорошо расписанного алфреско. В связи с этою церковью был монастырь женский доминиканский, упраздненный Наполеоном (Монахини здесь называются дувни, т. е. духовни). В келиях этого монастыря помещается теперь гимназия. Сад при нем, состоящий из террас и лестниц, запущен. С верхней террасы или площадки вид на море, и город, и предместья его очень приятны. В этом монастыре погребен католический епископ. Замечательно, что в потолке, прямо против надгробного камня, повешена шляпа кардинальская, но не красная, а зеленая. Эта шляпа искусственная. Монах-славянин, который сопровождал меня, и у которого глаза очень живы, быстры и хороши, и который так же хорош собою, говорил мне, что в Италии, над гробами кардиналов, везде висят подобные шляпы.

К Иезуитскому коллегиуму, или к нынешней больнице, ведет лестница, устроенная полукругом, вроде нашего старинного амвона. Лестница хороша, высока.

В Рагузе на главной улице, я случайно встретил православного священника, который шел в свою церковь за город служить вечерню. Он женат, имеет двоих детей, молод, хорош собою. Я заметил, что у него почти вся голова выстрижена, только спереди и на затылке волосы длинны. Выстриженное место покрывается черною скуфьею. Так ходят все священники православные и в Далмации и в Венеции. На нем был черный подрясник и поверх черный кафтан. На ногах красные чулки и черные башмаки; священник живет в Рагузе уже 10 лет.

Вместе с ним я ходил за город в кладбищную православную церковь и служил вечерню. На дороге мы догнали малолет<них> детей, которые шли туда к вечерне; с ними был один мальчик побольше, лет 14, в широчайших штанах и в башмаках. От о. Георгия Николаевича (это фамилия) узнал я, что эти дети – ученики его. Они-то в церкви читали и пели вечерню. Народу не было. Церковь во имя архангела Михаила невелика, но довольна хороша, нова, светла. Все иконы писаны и заготовлены в Одессе каким-то Жуковым и пересланы сюда покойным одесским купцом Лучичем, исключая местных икон Спасителя и Богоматери, кои писаны в Москве и подарены черногорским владыкой (которым?). Эта церковь составляет конец предместья, выжженного русскими и черногорцами в 1813 году. Подле нее есть ограда, где под сенью масличий покоятся православные дубровчане. К церкви этой идешь из города по отлогости высокой горы, на которой французы устроили очень хорошее шоссе; справа – пустые дома, слева – обрывы, горы и шумящее внизу море. В одном большом натуральном обтесанном камне французы сделали надпись, означавшую устройство дороги. Но австрийцы стерли эту надпись, но не уничтожили дороги. Низкая месть! Недостойная месть! От этой церкви дорога ведет между садами в Гравозу, – местечко очень милое и живописное. Высокие горы, тихий залив, сады, кипарисы делают эту деревню приятною (В Гравозе я посетил нашего русского консула Иеремию Михайловича Гагича. Старичок добрый).

На обратном пути из церкви вместе с о. Георгием мы посетили вышеупомянутые монастыри францисканский и иезуитский. По обозрении их о. Георгий затащил меня на гору, в свой дом, и угощал меня мороженным и рагузским вином мальвазией. Вино довольно хорошо; вкус приятен, запах также приятен. Подле квартиры его находится старая православная церковь во имя Благовещения Пресвятой Богородицы, маленькая, темная.

О. Николой (между прочим) говорил мне, что 1) вскоре по разделении церквей католики избили православных в церкви ночью, на день св. Пасхи. 2) Рагуза была в другом месте, за правым предместьем. Авары разорили и выжгли его. Сербы, пришедши сюда, создали новый город в Дуброве. Вот почему доселе Рагуза называется Дубровником. 3) Рагужане, сделавшись католиками, не терпели православных. Посему первая православная церковь устроена была здесь Фонтом, русским консулом при Екатерине II, в виде домовой церкви. 4) Черногорцы и русские войска выжгли все левое предместье Рагузы во время последней войны с французами, которые владели тогда Рагузою. Доселе многие дома стоят без крыш, без окон, необитаемы, пусты. 5) У православ<ных> дубровчан нет суеверий, ни гаданий. 6) Похороняют в Рагузе мертвых по истечении 46 часов. Но и это время сокращается. 7) Свадеб не бывает в молодых летах, т.е. ранее 18 и 20 лет. Народ в Дубровнике – настоящие хохлы. На губах огромные усы; на бритой голове хохол; мужчины рослы, плечисты, толсторожи, в костюме албанском. Господствующий язык в Дубровнике – сербский.

Июня 14. 11 часов утра. Пароход прибыл в Каттаро.

В здешнем городе находятся две православные церкви, крайне бедные; одна из них Св. Николая, другая – во имя Св. Луки, с малым приделом во имя Св. Спиридона. Первая церковь дана была православным французами. Католическая кафедральная церковь была прежде православная.

В Каттаро я познакомился с о. протоиереем⁷⁷. Препочтенный старец – он предан России всем сердцем. Говорит немного по-русски, с тех пор, как русские войска стояли в Каттаро.

Во время прогулки за городом он сильно жаловался на притеснение католиков и оплакивал бедственное положение православных в Далмации. По его словам, консисторского статута нет; без епископа господствует почти безначалие; младшие священники не слушают старших; поступать с ними по строгости законов церковных нельзя из опасения, как-бы они не приняли унии. Прошений к австрийскому правительству о пособиях не принимают. Когда брошюра о воссоединении униатов переведена была на сербский язык, – напечатана в Одессе и посвящена этому о. протоиерею, – то за это он потерпел нарекание и до сих пор остается в сильном подозрении у австр<ийского> правительства. Любопытен документ, секретно присланный мне протопопом на пароход. Этот документ касается напечатания упомянутой брошюры. Помещаю его здесь, дабы он как-нибудь не затерялся.

«Список с секретного отношения Г. Вице-Канцлера Графа Нессельроде Новороссийскому и Бессарабскому Генерал-Губернатору⁷⁸ от 9 Апреля 1840 года за № 775.

Долгом поставил я поднести на благоусмотрение Государя Императора письмо Вашего Сиятельства от 15 Марта № 4332, в коем Вы изволили спрашивать мнения моего о том: следует ли дозволить печатание в Одесской городской типографии сербского перевода П. П. статьи о «Воссоединении Уни<атов> с православною церковью в Российской Империи»⁷⁹.

Его Императорское Величество, усмотрев из помянутого письма Вашего, что брошюра сия посвящена переводчиком протопресвитеру Боки-Которского окружия (Иа. II.) и что, следовательно, она назначается видимо для отсылки в Австрийские владения, соизволил вполне одобрить уважение, побудившее Ваше Сиятельство приостановить печатание оной в официальной типографии ибо сие могло бы, конечно, подать повод к разным неутешным толкам между Славянскими поколениями, находящимися в зависимости от Австрии. Вследствие чего Государю Императору угодно, чтобы печатание в Одесской официальной типографии означенной сербской брошюры было отклонено (что и исполнено)⁸⁰; впрочем, нет причины препятствовать переводчику печатать в частной типографии, с соблюдением постановленных цензурою правил. Сообщая Вам, Милостивый Государь, о таковой Монаршей воле, покорнейше прошу принять уверение в совершенном моем почтении и преданности.

Нессельроде».

Ежели в России печатание означенной брошюры наделало столько хлопот, то удивительно-ли, что появление ее в австрийской Бокке, или что то же в Каттаро, навело тень подозрения на бедного о. протоиерея? Австрийцы боятся за Далмацию, и появление здесь одного русского все равно, как появление стотысячной армии, – так говорил мне о. протоиерей. Местное каттарское правительство принуждало о. протоиерея принять унию, и обещало ему за то 2000 флоринов серебра ежегодного жалованья. Когда ему говорили: «прими униатскую веру», тогда он отвечал им: «Два великие светила сияют на небе, солнце и луна. Солнце восходит с востока, а луна с запада. Так две веры я признаю: восточную и западную; которая из них более или менее, это один Бог знает. А третьей веры никакой я не знаю и не признаю. Я родился и крещен в восточной вере и служу в восточной церкви и умру членом этой церкви».

О. протоиерей рассказывал мне, что во время венецианского владычества, православный священник обыкновенно отдавал ключи от своих церквей католическому епископу. В праздник Св. пророка Илии он хотел служить обедню, но епископ не дал ему ключей, сказав: «мы не празднуем сегодня, не даю ключей». Священник с горестью вышел от епископа и прямо пошел к своей церкви, стал на колени пред нею и начал молиться. Над Каттаром собирались громовые тучи; молния ударила в пороховой погреб; от взрыва пороха сделалось сильное потрясение в городе; церковь отворилась сама собою и священник вошел в нее и отслужил литургию в присутствии изумленных христиан. Но католический епископ после истязывал его и почитал его за чародея.

От этого о. протоиерея слышал я, что 1) монастырь Прасквица получает из России 150 червонцев. Павел I определил сто, а Александр I прибавил 50. 2) Монастыри в Далмации имеют земли и немного людей для обрабатывания их. Малолетки поступают в монастыри, обучаются там грамоте, служат и потом делаются монахами. 3) При возглашении многолетий поминаются патриархи четверопрестольные. 4) Метрики ведутся и отсылаются к светскому областному начальнику. А экстракты отсылаются в епархиальное управление.

Венециане называли округ Каттарский Albania Veneta; австрийцы именуют его Albania Austriaca⁸¹, а простой народ, обыкновенно, называет его Боккою (Восса), а жителей бокками, хотя это название собственно идет только к каналу Каттарскому и прибрежным его жителям.

Округ Каттарский граничит к северу с турецкою областью Герцеговиною; к югу – с Адриатическим морем; к востоку – с турецкою Албанией и Черногорией; к западу – с округом Рагузским. Начальный географический пункт этого округа – форт Спаньоло (Spagnuolo) при Кастельново, находится под 42° 27' 17» широты и 16° 11' 56» долготы, а конечный пункт, – вершина горы Дубовицы на турецко-албанской границе, лежит под 42° 10' 12» широты и 16° 38' 31» долготы. Округ имеет вид остроугольного треугольника. В длину он простирается почти на 30 миль, а ширина его – не везде одинакова; самая большая в верховьях измеряется 12 милями, а самая меньшая у Каттаро в ¹/₈ мили.

Описываемый нами округ разделяется на три уезда (districte): Каттарский, Кастельновский и Будвский.

1) На Адриатическом море, омывающем берега сего округа, нет обитаемых островов, а по местам из воды выставляются небольшие скоглии⁸² или каменные островки. Все они не стоят внимания, исключая скоглии Св. Николая. Этот островок, длиною с милю от северо-запада к юго-востоку, находится недалеко от Будвы. На нем, у открытого моря, каменные высокие скалы стоят почти отвесными стенами; в расселинах и трещинах их вьют себе гнезда бесчисленные голуби (Columbae Liviae). Островок покрыт миртами и испанским можжевельником, коего ягодами, вероятно, и питаются эти голуби.

2) Самая наилучшая часть Каттарского округа есть Каттарский канал с его прибрежными деревнями и городками. Представляем здесь подробное описание этого канала и его окружностей.

Каттарский канал, который римляне называли sinus Rhizonicus, есть не что иное, как морская бухта, извивающаяся между горами на пространстве 16 миль, и своими изгибами образующая многие малые бухты и три большие, именно: Восса Punta d’Ostro при самом входе в канал, Combur в средине его и Восса Catenе, которая простирается до самого города Каттаро и здесь замыкается высокими горами. Ширина канала в разных местах различна; самая меньшая в Восса Catene простирается только на 180 сажен. Эта узкая часть канала должна была быть прежде запираема железною цепью, и от того получила название Le Catene. Глубина почти везде одинакова, от 100 до 200 футов. На гладкой, прозрачной и чистой поверхности его бывают приметны струи сладкой воды, выходящей из горных источников около Перасто и Каттаро. В канале так много фосфора, что если ночью обмакнуть в воду и вытащить платок или полотенце, то с них потечет бриллиантовый огонь и польется изумрудный дождь. От Кастельнова до узкого канала Le Catene берега довольно отлоги, горы не слишком высоки и почти до самых вершин обработаны в виде террас и гряд, на которых растут виноградники, масличии, каштаны, кипарисы и пр. Но за каналом Le Catene природа проявляется в диком величии: правый берег его до самого Каттаро обставлен высокими лесистыми горами, при подошвах которых стоят деревни Столиво, Перцано, Мулла (налево выставляются из воды два островка с их зданиями: Скарпольский и Свято-Георгиевский; они как будто плавают на воде; за ними, у подошвы обнаженной горы, рисуется деревня Перасто). На левом берегу, позади Перасто и Доброты, тянутся исполинские, отвесные, угловатые, зубчатые, голые, островерхие выси Черногории. Весь канал можно назвать большою и безопасною пристанью, где тысячи больших кораблей могут спокойно стоять на якорях. Лишь сильный порыв ветра, в январе и феврале, устремляющегося в этот водоем с северных и восточных гор, может быть опасным, и то для судов худо оснащенных и слабо объякоренных. Суда, возвращающиеся домой, обыкновенно бросают якорь пред самыми домами хозяев. Эти смоленые, черные, плавучие дома составляют резкую противоположность с чистою, изумрудною и почти неподвижною водою, в которой мачты, паруса, челны, люди, дома и горы отражаются как в зеркале. Любопытно видеть Каттарский канал. Моряки уверяют, что он уступает Константинопольскому каналу пространством, но превосходит его величием, которое придают ему горы. Впрочем, путешественник напрасно бы искал здесь тех житейских удовольствий, какие можно найти на берегах Стамбула, или швейцарских озер, или Lago-maggiore, – он не найдет их. На берегах Каттарского канала живут славяне и живут просто, умеренно, без затей, впрочем, счастливо.

Два раза, днем и ночью, я плавал вдоль этого канала и два раза я наслаждался картинными его видами. По обеим сторонам его возвышаются исполинские каменные горы; чем ближе подвигаются они к Каттаро, тем выше и выше становятся; то параллельно стоят они и смотрят друг на друга, то вдруг сердито расходятся, то опять сближаются и становятся как кому попало место. Вечные исполины, в конусных шапках, с каменною обнаженною грудью, они прямо и гордо стоят по колено в канале и смотрят один из-за другого в изумрудную воду. А эта вода как будто случайно отшатнулась от бурного моря, заблудилась между горами, и, испугавшись этих великанов, присмирела, осталась между ними и вечно служит им, омывая их ноги и, ночной порой, прохлаждая их обнаженное и горячее тело, а они сторожат ее и в награду защищают от ветров и бурь. Природа обставила Каттарский канал исполинскими горами, а люди окаймили его Божьими и своими домами, садами, нивами, челнами, судами.

Этот тихий, прозрачный, извилистый водоем постлан для мореходов как зеленый бархатный ковер, отороченный разноцветными узорами. Носясь по этому водоему, забываешь что плывешь по бурному морю и воображаешь что зыблешься на тихом горном озере. Поверхность воды гладка, как зеркало, чиста, как око младенца. День здесь молчалив, как ночь. Виды непрестанно сменяются, как тени в волшебном фонаре. Над вершинами гор лазуревое небо лежит, как покров; здесь узкий, как флаг (лента), там широкий, – как парус; а эти горы, дикие, серые, черные горы стоят под этим покровом, как давным-давно сделанные геометрические фигуры. Смотришь на берега: вот деревенские дома, – на них толпятся, или вдоль них тянутся длинной лентой; почти у каждого дома своя пристань, свой челн, или свой кораблец; в окнах люди, на берегах люди, в челнах и кораблецах люди; все приветствуют нас путников, кивают головами (машут платками), улыбаются, говорят, стреляют. Те же дома, те же пристани, челны, кораблецы и те же люди отражаются в изумрудном зеркале и также приветствуют, кивают, улыбаются, стреляют. Двойное видение, двойное наслаждение! Смотришь на покатые отлогости гор: они испещрены то нивками, то виноградниками; везде масличия, инде кипарисы, там каштаны; среди этих дерев и под тению их инде ничего нет, кроме воздуха и земли хлебного цвета, а инде мелькают деревни и их убогие храмы. Высоко летают небесные птицы, высоко в горах трудятся и бокки-славяне. Как они всходят туда и сходят оттуда (и особенно старики, старухи и непраздные женщины)? В крепкой груди у них чистый, тонкий, приятный и живительный воздух; в ногах привычка, под ногами искуственные террасы; вот от чего они легко путуют под горы и на горы свои.

Одинадцать часов ночи пробило на Каттарской башне. Эхо последнего звука долее длилось в горах и долее исчезало слабым дрожанием. Я, однако, стоял на палубе у кормы парохода. Небесные звезды светили земле и смотрелись в незыблемую воду. Черные тени облегали высокие горы, стоящие над Каттаро, и закрывали этот городок, как будто погребальным флером. Но на противоположной стороне, маковки гор озарены были слабо мерцающим сиянием, которое лилось на них из-за Черногории. Глубокая тишина царствовала повсюду; лишь изредка величественное молчание ночи нарушаемо было ружейными выстрелами и их эхом⁸³. Чудно это горное эхо. Чем далее оно бежит, тем громче гремит и вдруг глухим гулом исчезает в горах. Минула полночь. Пароход зашумел, задрожал, побежал. Было свежо и тихо; полная луна вдруг показалась на безоблачном небе Черногории; она-то проливала бледное сияние, замеченное мною на вершинах гор Каттарских. Никогда я не забуду этой прекрасной ночи и этих видов канала, которые при лунном сиянии казались вдвое очаровательнее. По одну сторону горы стояли, как монахи, закутанные в черные мантии, а по другую – они облиты были светом, как царедворцы – золотом. Прибрежные деревни, домики и островки Скарпельский и Георгиевский, казалось, плавали в воде. Края её белели, как атласные ленты (это явление происходило от фосфорности воды); их невидимо, неслышимо ткал светел месяц на фосфорной канве. Канал змеей извивался между горами, то скрывался впереди, то замыкался сзади. Смотришь вдаль: гора! Вот сейчас пароход вопьется в нее, и вдруг он огибает, минует ее и снова несется к другой горе. Смотришь назад: гора! Она опять заслонила рыбью дорогу. Чудное зрелище! Мнилось, как будто некий горный, могучий дух раздвигал пред нами и сдвигал за нами эти гигантские горы. Смотришь на след парохода: след бриллиантовый, а вода от кормы стремительно бежит назад, как будто боится, как бы тот же дух не заслонил ее горами и не отторг от родного лона, от родных берегов. Пароход выплыл в открытое море. Я побрел к своей надводной колыбели и, зыблясь в ней, повторял стих Еврипида⁸⁴:

. ὧ, σκοτία νύξ! Τί ποτ’ αἶρομαι ἔννυχος οὕτω Δείμασι φάσμασιν; ὧ πότνια Χθών, Μελανοπτερύγων μῆτερ ὀνείρων⁸⁵..!

4) Порт Розе есть первая пристань в Канарском канале, в которой суда могут укрыться от сирокко и других горных ветров. Она находится на правой стороне канала, у берега полуострова Лустаццы, и обстроена немногими домами. В этой пристани должны бросать якоря и предъявлять бумаги все входящие и выходящие суда; поэтому здесь постоянно стоит сторожевое судно. Поскольку Каттарский канал совершенно открыт к югу, а выход из него при южном ветре бывает затруднителен и часто невозможен, посему мореходцы, обыкновенно, заходят в эту пристань и здесь ожидают попутного ветра, дующего с твердой земли.

5) На северо-западе от Канарского канала и на юг от верховья моря находится небольшой полуостров с двумя соседними селами, Лустаццою и Картолле. В каждом из этих сел считается около 1100 жителей; все они – православные. Земля Картолле плодороднее Лустацкой.

6) Город Кастельнови (Castelnuovo, Neocastrum) находится против порта Розе, на левой стороне Каттарского канала, при бухте Топла(?), простирающейся к северо-западу. Этот город построен на скале горы; верхняя часть его выше уровня моря 160 футами. Он укреплен был по древнему способу стенами и башнями. Одна из этих башен (Castel di mare) стоит в воде на одной скале, омываемой морем, а другая (Castel di terra) возвышается на северном конце города. Кастельнови имеет двое ворот; одни ведут к морю (Porta mare), а другие на дорогу к Рагузе (Porta terra). Все стены и бастионы от времени и частых землетрясений так повреждены, что этот город теперь уже не считается более в числе крепостей. Малые стены окопа (Schanzwerk Santa Chiara) похожи на развалины. Около мили на север от города стоит форт Испанец (Spagnuolo), – так прозванный потому, что его строили испанцы. Это – четырехугольник с малыми, круглыми башнями, забастионенными по углам. Сей форт содержится в хорошем состоянии Он выше моря 538 парижскими футами.

Город Кастельнови мал; дома построены худо; улицы очень тесны и неудобны для ходьбы по причине их покатости. Но вид этого городка с моря представляется живописным. Широкая дорога, проложенная за городом к новой больнице (Lazaretto nuovo), очень приятна. Идешь в тени вечно-зеленых масличий, дубовых и лавровых дерев, повитых плющем, сквозь которые там и сям проглядывают златоцветные померанцы. На половине пути к больнице стоит уединенная церковь во имя Св. Анны. Виды отсюда на Каттарский канал, берега полуострова Лустаццы, лесистые холмы и величественные, пограничные горы, восхитительны. Около этой церкви находятся могилы тех благородных венециан и мальтийцев, которые пали на поле брани с неверными при осаде Кастельнови в 1687 годe.

Также приятна прогулка и к пограничному дому Магацце. Маленький ручей отделяет тут Австрию от Турции.

7) Так называется пространство берега, которое начинается на севере при Лепетане, и оканчивается на юге при Le Saline, и образует большую бухту Теоде. Здесь растет хороший виноград, из которого выделывается доброе вино, известное в Далмации под названием Marzemino von Teodo и вкусом похожее на малагу. Теоде есть наиприятнейшее местопребывание каттарцев. В Салине некогда родилась соль. В средние века тут было обитаемое место; но оно провалилось от землетрясения и теперь покрыто водою.

8) Рисано есть открытая деревня с 1000 жителей православного исповедания и одним мужским монастырем. Эта деревня стоит при углублении одной морской бухты в твердую землю, где замыкают ее лесистые горы средней величины. Здесь стоял древний Rhizinium, который Плиний называет oppidum civium Romanorum, и от которого весь Каттарский канал носил название: Sinus Rhizonicus. В 150 шагах от главной церкви есть штука мозаической настилки. Другой остаток мозаического пола, но не так хороший и не так разноцветный, как первый, можно видеть при устье одной горной лощины, которая находится близ развалин одной крепос<т>цы. Эти остатки доказывают, что Рисано некогда было значительно. Впрочем, древний Rhizinium не мог быть обширен; ибо за укромным его местоположением вдруг возвышаются горы. Но по мнению других, город Рисано (так называет его Птоломей) находился в Герцеговине, при Глобуке или при Рудине.

В расстоянии четверти часа пути от Рисано находится замечательная пещера в одной морской скале. Она выше поверхности моря 50 футами. Из этой пещеры в дождливые месяцы вытекает быстрый поток или, как говорят туземцы, сопот; а в летнее время она бывает суха, и вода не входит в нее. Но идя к ней, чувствуешь, что непрерывно поднимаешься вверх; это доказывает, что вода пробирается с значительной высоты.

Недалеко от деревни, на одном скате горы, есть колодезь. Сюда в летнее время ходят за водою рисанские девицы с медными, длинношейными, пузатыми водоносами. Тут они встречаются со своими подругами, разговаривают между собою и наслаждаются вечернею прохладою. Удовольствие невинное и, может быть, единственное для них в этом, редко кому известном, уголке мира! О ком, о чем и как они говорят? Послушал бы их.

Праздничный наряд поселян рисанских, состоящий из длинного, темно-зеленого кафтана и золотом шитого камзола, очень красив. Надобно думать, что рисане некогда были зажиточны, а теперь не богаты, ибо их торговля с черногорцами, земледелие и рыболовство так малы, так недостаточны, что самый деятельный и воздержный хозяин не может сделаться богатым.

9) В расстоянии 3 часов от Рисано, на север, на одном бесплодном, каменистом, горном хребте, находится несколько местечек, которые все вообще носят название: Кривосчие. Жители, в числе 600 душ, все православного исповедания. По причине частых ссор с пограничными своими соседями, они – грубы и не надежны. Их можно назвать далматскими кабилами. Все дома их рассеяны и, по большей части, прислонены к скалам. Сухая почва кривосчанской земли неблагоприятна для земледелия, и едва доставляет необходимое пропитание. Существование этих бедных людей есть не что иное, как постоянная борьба с природою не для услаждения жизни, но для удовлетворения первым её потребностям. Кто хочет знать, как мало нужно человеку в этой жизни, тот пусть посетит избу кривосчанина и посмотрит на его житье. Все движимое имущество его состоит из нескольких скамеек, винных мехов, горшков и водоносов. Лучшее украшение дома его есть оружие, которое всегда находится при нем. Кривосчане одеваются в грубое, неокрашенное сукно, которое они сами ткут. Одни женщины носят рубахи, а мужчины – не все.

10) Перашто есть открытая деревня (при венецианах – город), стоящая у подножия высокой горы, напротив узкого канала Le Catene, в расстоянии двух миль от Рисано и 6-ти от Каттаро. Издали эта деревня представляется красивою; но пристав к берегу её и рассмотрев ее вблизи, остаешься недоволен и первым оптическим обманом и бедною существенностью. Позади деревни, на скате горы, 200 футов выше моря, устроен форт Св. Креста (Santa Croce). Он имеет вид продолговатого четвероугольника. Переднюю и самую нижнюю сторону его составляет прибрежная батарея, обстреливающая всю ширину канала; а в других местах форт возвышается террасообразными уступами, и у горы обведен высокою стеною. Он построен был для того, чтобы доставить жителям более надежное убежище в случае нападения турок.

В виду Перашто, почти в средине канала, стоит островок с маленькою церковию, в которой находится чудотворный образ Божией Матери, известный в Бокке под именем: Maria della Scarpello. Малая церковь, снаружи весьма простая, внутри увешана многими сребрянными чеканными дощечками и украшена картинами. Дощечки означают выполненные обеты бокков, кои они давали пред Богом, или во время бурь на море, или в схватках с варварийцами и другими морскими разбойниками. А картины писаны урожденным пираштинцем, по имени Кокоглио Перастино. В средине главного алтаря поставлен чудотворный образ. Предание о нем есть следующее.

Этот образ, не известно как, перенесен был сюда из Греции, а именно из Негропонта в 1452 г. Однажды два рыбака, два брата, поехали ночью ловить рыбу, и на уединенном островочке увидели образ в ярком свете. Тотчас они причалили туда, взяли образ, и отвезли его в свой дом в Перашто. Вдруг, один из них заболел опасно. Он поручил себя заступлению и покрову Царицы Небесной, и упросил своего брата известить приходского священника о обретении чудного образа. Тайна обнаружилась; весь народ пошел в дом рыбака, взял образ Богоматери и поставил его в пераштинской церкви. Больной тотчас выздоровел. Но вот чудо! В следующее утро образ исчез из церкви, и очутился на той самой скале, где увидели его рыбаки. Опять принесли его в ту же церковь, и он опять исчез и явился на той же скале; это чудо повторилось и в третий раз. После этого набожные и добрые пераштинцы рассудили, что Пречистой угодно только то место, на котором обретен был её образ. Скала тотчас была уравнена, и распространена затопленными старыми судами и камнями; потом на ней построили маленькую церковь. Но настоящий вид получила она уже в 1630 году, как это видно из надписи. Июля 22-го, – в день обретения образа, ежегодно совершается великое празднество, на которое стекается множество народа из окрестных мест. Каждый пераштинец, по древнему обычаю, приносит с собою камень и бросает его в воду у самого края плотины, дабы увеличить подводную скалу. Каждый богомолец приносит чудотворной иконе, по крайней мере, одну восковую свечу. В первое майское воскресенье каждого года образ переносится в Перашто, и там остается в церкви Св. Николая до 29 июня. В продолжении этого времени бывает другое торжество в воспоминание победы, одержанной над турками в 1654 году. Турки владели тогда Кастельнови и Рисаном. Незадолго пред тем венецианский генерал Фосколо ходил с войском в Рисано и разорил турецкие окопы. Горя местью, 6000 турок под предводительством Мегмета-аги Рисановича явились 15 мая 1654 года пред Перашто; в то же время 8 турецких военных судов вышли из Кастельнови и матросы ограбили церкви Богоматери Скарпельской и Св. Георгия. Но при всем превосходстве сил, мусульмане не могли причинить большего вреда пераштинцам, и, когда подоспела к ним помощь из Каттаро и Доброты, предались бегству. Вера усвоила эту победу Богоматери, Которой образ заранее перенесен был в крепость Св. Креста, и Которая на стенах её показалась туркам в виде знатной женщины, грозила им пальцем, и привела их в такой ужас, что они поспешно убежали. В память этого события бывает крестный ход, и чудотворный образ носится по улицам деревни. Набожные пераштинцы становятся на колени, и над ними проносится св. икона; больные женщины, матери с больными детьми на руках издалека приходят умолять небесную Владычицу о выздоровлении и спасении души. Мужчины, без различия вероисповеданий, оказывают ей свое почитание выстрелами из ружей и пистолетов. Вообще, ни один житель Бокки не забывает почтить Богоматерь тремя или более пушечными выстрелами при своем отправлении в море и по возвращении. Ежели на судне нет пушек, то стреляют из больших судовых ружей (из старых венецианских мушкетов). Но самое главное празднество в честь Богоматери ежегодно бывает 15 августа, и совершается на самом островке. В этот день на площадке перед церковью производится танец особенного рода. Мужчины из соседних мест, все одетые в национальное платье, и убранные тщательно вычищенным оружием, составляют из себя кружок, в середине которого ставят пару сосудов с вином; каждый держится за кончик платка своего соседа; один из них, самый старший, становится в голове круга, и с белым мечом в руке водит прочих. Так они танцуют, или лучше ходят около вина и поют народные песни. Потом вино выпивается, и танец кончается.

Напротив островка Скарпелло находится другой островок, – Св. Георгия. Тут прежде было бенедиктинское аббатство; но французы обратили его в казарму, и построили батарею, которая господствует над обоими берегами. Теперь тут никого и ничего нет.

11) Между Перасто и Добротою, напротив Столиво, есть бухта, углубляющаяся в твердую землю к северо-востоку. На берегу её стоит деревня Глиута, а в самом конце бухты деревня Ораговац. Здешние жители от постоянных сношений своих с черногорцами имеют много сходства с ними в одежде и обычаях.

12) Деревня Доброта (Dulcidia, Bona) находится на левой стороне канала, недалеко от Каттаро, против деревень Муллы, Перцано и Оголиво. Дома добротанцев стоят, большей частью, отдельно один от другого за высокою стеною, в которой проделаны прозоры для стреляния. Эта стена построена для защиты от нападений черногорцев, которые по временам сходили с гор, возвышающихся за домами, поискать у жителей белых таллеров и звонких червонцев. Во время владычества венециан подобные нападения случались чаще; но теперь каждый добротанец может спокойно спать у своего сокровища.

Доброта есть благоотишная пристань богатых владельцев судов. Когда добротанский морнарь за свои вдольпоперечные плавания по морю заработает довольно испанских таллеров (этою монетою, обыкновенно, условливаются фрахты), иногда его силы начинают ослабевать; иногда он возвращается в свой дом, дабы там провести остаток дней своих, так же уединенно и безрадостно, как и на судне.

13) На правой стороне канала, на пути к Каттаро, видны деревни: Столиво с 800 жителей, потом Перцано с 1200 жителей, и наконец Мулла с 500, за которою канал оканчивается. Эти деревни построены при подошве высоких отвесных гор, так что дома тянутся непрерывною цепью вдоль берега до самого Le Catene.

14) В самом конце канала, на левой стороне его, у подошвы высочайшей, дикой и голой горы стоит маленький город Каттаро под 42° 25' 26» широты и 16° 20' 1» долготы. По причине извивчивости канала Каттаро или, точнее, нагорная крепость его становится видимою уже тогда, когда плывешь между Перцано и Добротою. Этот город закрыт стенами так, что из-за них видны только башни церквей. Он имеет трое ворот, именно: Фиумерские, – так называемые по источнику Фиумера, чрез которые ходят к Доброте, Приморские у пристани, и Гордикчийские (Gordichio, с 1818 года: Porta Francesco), ведущие к Мулле и Будве. В городе нет ни одного здания, которое было бы достойно примечания; но странно, что окна и двери в домах очень малы. Тесные, мрачные и кривые улицы находятся во всех южно-европейских городах, следовательно и в Каттаро. В кафедральной церкви Св. Трифона есть придел, в котором хранятся мощи (кости) сего предстателя города; тут же есть изваяние хорошей работы. Неоцененное благо для жителей Каттаро есть источник Фиумера, который на севере, вне тезоименных ворот, струится из отверстия горы, приводит в движение две мельницы внутрь за воротами, и впадает в канал. В дождливое время вода проторгается из земли во многих местах.

Позади Каттаро, на покатости обрывистой горы, выше уровня моря 400 футами, построена крепость Св. Иоанна (S. Giovanni). Две мили далее к юго-востоку возвышает свою лысую голову (Monte Sella) гора Лохвичь на 5241 парижск. фут. Крепость Св. Иоанна соединяется с городом посредством стен, построенных по горе поворотными изгибами (зиг-загами). На половине пути к ней стоит малая церковь, посвященная Пресвятой Деве Марии, в которую бокки прилежно ходят на богомолье. Французы и австрийцы построили тут новые крепостные здания. К защите крепости способствует форт Тринита (Trinita), или малая бревенчатая стрельница, набитая землею (terrasirtes Blocklaus). Она находится в расстоянии часа пути от Каттаро, на юге, по дороге к Будве, на осадке одной горы, при самой дороге, которую в случае нужды она может заградить.

Каттаро есть место печальное, особенно зимою. Когда долго и непрерывно идут дожди, и когда солнце из-за высоких гор показывается уже в 10 часу утра и скрывается за ними в 3 часа пополудни, тогда царствует в нем печальный полумрак. А летом бывают несносные жары, ибо каменные, обнаженные горы разогреваются, как паровые печи, и струят из себя жар даже и ночью. Прохладительный северо-западный ветер, который так благодетелен в других городах Далмации, здесь останавливается в своем течении высокими горами; но в зимнее время борей и сюда залетает, и, устремляясь с гор в канал, навевает холод тем более ощутительный, чем короче светит и греет здесь солнце. Но не смотря на все это, поднебие Каттаро так благоприятно для здоровья, что немцы говорят здесь: «кто не хочет умирать, тот ступай в Каттаро».

В Каттаро замечателен базар черногорцев. Он бывает три раза в неделю вне Фиумерских ворот, внизу форта Св. Иоанна. Эта торговля необходима и полезна как для жителей Каттаро, так и для черногорцев; ибо последние приносят сюда на продажу множество жизненных припасов, которых первые не могли бы достать в других местах. Смотря по времени года, они приносят зелень, картофель, овощи, окороки, сало, воловий и свиной жир, сыр, речную рыбу, маленьких раков, черепах, уток, куриц, яйца; зимою – множество зайцев, куропаток, дрова; также копченое баранье мясо, и летом – снег для приготовления мороженого и прохлаждения напитков и пр. Все женщины могут свободно входить в город, а мужчины – только в определенном числе, и то без оружия и с билетом. Там они бродят по лавкам торговцев, и за крейцеры, вырученные на базаре, покупают необходимые вещи, наприм. турецкие шапочки, пару опанков (башмаки из невыделанной воловьей кожи), восковую свечу, во время поста – фунта два бакалеи, или морскую рыбу, которая подешевле и пр. При этой торговле с черногорцами жизненные припасы в Каттаро довольно дешевы; ибо черногорцы, как народ бедный и честный, довольствуются малым. Чтобы получить несколько крейцеров за мешок картофеля, бедная черногорянка с ночи должна пуститься в путь и, согнувшись под своею ношею, идти по самой худой горной дороге. Одни женщины носят большие тяжести. Муж, обыкновенно, идет впереди, и с наслаждением курить табак; между тем, бедная жена его едва не падает под своею тяжелою ношею (такой обычай и у морлаков: часто жена целый час ходит за дровами, или за водою, и едва тащится домой, а муж спит спокойно на боку). Когда один камень на скале, известный всем каттарцам под именем: «Sasso di venti tri» – (Камень двадцати трех (часов) – перевод автора – прим. эл. ред.)⁸⁷, начнет покрываться тенью, тогда все черногорцы укладывают свои <не>проданные вещи и отправляются домой. Дорога идет по весьма крутоярой, голой горе; но несмотря на это неудобство, мужчины, женщины и дети, как козы, с удивительным проворством взбираются наверх без посохов и, часто, с тяжелыми ношами.

15) В расстоянии 3 часов пути от Каттаро находится пристань Трасте. Сюда можно идти и сухим путем по приятной долине и по открытому морю, из которого бухта втягивается к Трасте на полмили в твердую землю. Эта пристань очень удобна. В ней стоит сторожевое судно, назначенное правительством для воспрепятствования контрабанды.

16) Венециане называли Ксуппою или четырьмя графствами (le quattro Conte) четыре деревни, или села: Лазаровичь, Тунковичь, Св. Саввы и Марии. Каждое из этих графств заключает многие другие малые местечки. Они имели свои особенные права, коими очень гордились. Каждое село само избирало своего предводителя, который назывался графом, хотя он был такой же мужик, как и прочие его соседи. Его должность была пожизненна. В 1804 году ксуппане взбунтовались и, не слушаясь своего графа, пошли толпами воевать Каттаро; но скоро возвратились домой, увидев что ворота города заперты, а на стенах подле пушек стоят пушкари с зажженными фитилями. Тогда несколько отрядов линейных войск под командою Бианки отправились в Ксуппу и восстановили там порядок и спокойствие. Ксуппа есть житница для Каттаро. Идя отсюда в Будву, пресекаешь Ксуппскую долину почти в средине.

17) Будва (Budua, у Скилакса: Βουθόη, у Птоломея: Βουλούα, у Плиния: Butua), маленький и самый южный город Австрии, стоит под 42° 16' 33» широты, и 16° 30' 12» долготы⁸⁸. Он построен на восточной покатости одной горы, на полуострове, который при сильном ветре сирокко заливается волнами моря. Не известно, – на месте ли старого города, разоренного сарацинами вместе с Каттаро и Розе, выстроена Будва. Этот маленький город укреплен стенами, низкими башнями и бастионами, по древнему способу. С южной стороны, на одной крутой скале, находится один древний замок, к которому примыкают стены. Как это, так и другие укрепления сильно пострадали от четырех землетрясений и от всеразрушающего времени. Внутренность города совершенно соответствует плохой его наружности. Тесные, кривые, худо выстроенные улицы и худо выстроенные дома, без стекольчатых оконниц, перекрещиваются в разных направлениях. Город имеет двое ворот, из коих одни ведут на твердую землю, а другие на пристань. Рейда для больших кораблей нет, а есть круглая бухта; но она не удобна по причине песчаных пересыпей.

Поездку из Каттаро в Будву лучше предпринимать по сухому пути, нежели по морю; ибо последняя поездка – далее; да при том может случиться, что противные ветры задержат в море более двух дней. По сухому пути считают 14 миль, которые удобно можно проехать на лошади в 4 часа. Дорога от Каттаро вверх к форту Тринита пролегает между горами. Не доходя до этого форта, непременно надобно остановиться подле большого орехового дерева и взглянуть на Каттаро, виднеющееся в глубокой дали. С этого места канал представляется в прекрасной перспективе. От форта Тринита порядочная дорога постепенно спускается вниз; тут и долина Ксуппская пред глазами. Направо и налево – лесистые возвышенности, а в глуби меж ними – плодоносная долина с её нивами и лугами. Два маленькие ручья извиваются по этой долине; зимою они обращаются в великие потоки и заливают ее. На половине пути от Каттаро до Будвы есть колодезь, осеняемый двумя шелковицами, где можно отдохнуть и прохладиться лимонадом или, лучше, кремартартаром (разумеется), взяв его с собою из аптеки. На расстоянии 2 миль до Будвы идешь опять на гору, и здесь открытое море является в полном своем величии.

18) Это – православный мужской монастырь в селе Побори на самой границе Черногории. Он построен был венецианами, и, как все прочие обители в округе Каттарском, назначен был для защиты границы. В 1717 году венециане отдали его владыке черногорскому, как убежище от турок. Покойный владыка Петровичь жил в нем временно. К этой обители принадлежат земли, кои всегда были спорным яблоком между австрийским правительством и черногорцами. Наконец владыка уступил это яблоко за

19) Этим именем называется приморская полоса земли, простирающаяся на 7 миль к юго-востоку до пограничной горы Дуббовадье при трех границах (Triplice Confini). На ней находится несколько малых местечек. Значительнейшее из них, – Тудововичь, имеет около 300 душ. А во всей стороне Паштровской считается около 2800 жителей православного исповедания, которые живут земледелием и скотоводством. Молодые мужчины (по 20 и 40 человек) отправляются в Константинополь, и служат там носильщиками, кучерами и пр., и, заработав 50 или 60 испанских таллеров, возвращаются домой. Многие из них на обратном пути нанимаются в полевую работу.

20) Castel S. Stefano есть маленькое, обведенное стенами место, в расстоянии 3 миль от Будвы, на юго-восток, на полуострове, который соединяется с твердою землею посредством одной малой песчаной косы, которая во время прилива затопляется водою. Эта крепоос<т>ца, в которой теперь едва ли 100 жителей находится, была некогда главным местом Паштровским; где, обыкновенно, собирались старшины этой страны.

21) Castel Lastua есть также малая, бедная деревня с 150 жителями, в расстоянии 5 миль от Св. Стефана, на юго-восток, с крепос<т>цою, разоренною турками.

22) Fortenuovo или Blockhaus. Это – австрийский пограничный дом, построенный в 1822 году, в котором находится малый отряд солдат с одним офицером. От Касте ль Ластуи он отстоит на 4 мили, на юго-восток. Воздух в летнее время бывает здесь совсем нездоров, потому что здешняя долина в зимние месяцы затопляется водою с гор, а летом обращается в болото.

23) Tore Boscovich есть полуразрушенная башня, получившая это название от известного астронома Босковича, который производил на ней исчисление градусов, предпринятое в 1750 году, по его желанию. Подобных башен очень много в Далмации. Они в старину служили убежищем от турецких набегов и разбойничьих судов; ибо без артиллерии нельзя было овладеть ими. Они, обыкновенно, круглы, а иные – четвероугольны; все они устроены с прозорами для малых пушек и крепостных ружей. Тонкие круглые, высокие башни, кои, обыкновенно, строились на возвышениях вблизи главных дорог, или при поворотах и перекрестках, вероятно, служили сторожевыми местами⁸⁹, с которых подсматривали неприятеля, и поднятыми знаками, или огнем, или дымом давали знать жителям о приближении опасности. Теперь все эти башни в развалинах.

Сторона, где стоят блокгаус и башня Босковича, называется Triplex Confinium, потому что тут встречаются границы трех земель: Австрии, Албании и Черногории. Здесь чаще, нежели в других пограничных местах, бывают беспорядки⁹⁰.

Триэст небольшой, но очень хороший город. Здания в нем сплошные, ровные, высокие. Во всех домах устроены жалюзи. Улицы довольно правильны и широки; все они вымощены туземным, плитовым, большим камнем. Мостовая эта очень хороша, но непрочна по причине мягкости камня. Иллирийские крестьянки все очень белы, лица у всех у них миниатюрны, правильны и красивы. Глаза серо-голубые. Губы прекрасны, носик тонкий, остроконечный несколько или, лучше, едва, едва вздернутый. На голове они носят платки белые, коих концы назади спускаются по спине. На шее платки также белые.Белье оторочено кружевами.Сарафаны синие, внизу, по подолу, оторочены красными лентами, или полосами. Талия у всех стройная, тонкая. Походка скорая; речь быстрая. Движения проворны. Все они носят особый род башмаков с высокими каблуками, суживающимися к земле, без чулков. Когда они идут по улице, то слышен стук от каблуков. Сходство их физиономий удивительно. Чистая славянская кровь! Почему и от чего сохранилась эта порода, поражающая белизною, стройностью и сходством лиц? Это вопрос физиолого-исторический. Предполагаю, что иллирийцы не смешались ни с каким южным племенем; живя в горах они сохранили свой первобытный тип и язык славянский. В Триэсте есть православная церковь Св. Спиридона; – хороша, даже довольно богата. Два священника молодые очень хороши⁹¹.

Сентября 28 дня⁹² на пути из Вены в С.-Петербург я остановился для отдыха в вольном городе Кракове. В 11 часов по полуночи посетил меня русский почтмейстер Соловьевич в городской гостиннице. Разговаривали мы о Вене, о Венеции, Триэсте, Далмации, о России, о последней польской революции; я распрашивал его о Кракове и он между прочим сказал мне забавное мнение свое об этом вольном городе, – маленьком Вавилоне в своем роде: «Краков есть один из достопримечательных городов в Европе, потому что он имеет высокий сенат, непобедимое войско и целомудренную академию. Сенат высок, потому что стоит на высокой горе; войско непобедимо, – потому что никогда не бывало в сражениях; академия целомудренна, – потому что еще не произвела ни одного ученого творения».

В бытность мою в Вене однажды посетил меня молодой князь Долгорукий. Без умолку он говорил мне о Польше, о конституции французской, о бунте 14 декабря. Ничего не было для меня нового в его разговоре, кроме пересказанного им отзыва австрийского князя Шварценберга о силе России. «Россия, – говорил Шварценберг, – сильна тем, что в ней государь, народ и армия говорят одним языком: Господи помилуй!» Правду сказал австриец. Доколе русские будут говорить одним языком: Господи помилуй; дотоле они будут могущественны, и никто не одолеет их.

Октября 11-го. Я прибыл в Петербург из Вены чрез Краков и Варшаву⁹³.

Декабря 17 дня. Преосвященный архиепископ рязанский Гавриил Городков, присутствующий в св. синоде, сказывал мне, что когда помер главный епископ всех католических церквей в России, – Павловский, то Государь Император приказал всем членам и присутствующим синода отдать последний долг усопшему. Они исполнили волю Государя, но в доме Павловского были не все вместе, а порознь «Делать нечего» – прибавил преосвященный, – надлежало идти хоть и к еретику»⁹⁴.

Тот же преосвященный говорил мне, что синоду не пришло бы и в голову обращать униатов в православие, если бы Государь Император не приказал это сделать. Рече и бысть!