Глава XIII. Обновление Угреши; приезд владыки; Заиконоспасский архимандрит Леонид; мое посвящение во архимандрита; посещение мною Александрова; его подарки; покупка дома для монастыря; мое последнее свидание с Александровым; его кончина и погребение; его завещание
Однажды, будучи у владыки при разговоре, я сказал ему: «Павел Матвеевич желал бы видеть архиерейское служение». Владыка посмотрел с удивлением и спросил меня: «Да разве он не видывал?» – «Он неоднократно бывал на архиерейских служениях, – сказал я, – только не обращал внимания, а теперь ему желательно было бы видеть»... Я этим воспользовался и стал просить владыку посетить обитель и взглянуть на все строения, которых он еще и не видал, и он согласился. Мая 28 (1858 года) он прибыл на Угрешу поутру; слушал в соборе позднюю литургию, после того, откушав чай, спросил обед, и в 2 часа пожелал обозреть весь монастырь. Из верхних келий он осматривал только две, а нижние пожелал обойти все, и видно, что был в недоумении, отчего в здании, выстроенном в 1857 году, нет признаков сырости, и что через год уже можно жить в оных. Ему было неизвестно, что мы сырости избежали, обшив стены предварительно тесом, и штукатурили уже по тесу, а не по кирпичу. Обошедши келии, владыка спросил меня: «А кто у тебя был архитектором?» Я отвечал: «Никого, Ваше Высокопреосвященство». Тогда он сказал: «И ты решился на такое дело?» Причиной, что я решился строить без архитектора было то, что Павел Матвеевич отказался от приглашения архитекторов, так как потерял к ним всякое доверие после того, что выстроенные им церковь и колокольня при его фабрике в Брыне и стоившие ему более 200 тысяч рублей серебром, упали.
Идя по направлению к колокольне и поравнявшись с сосной, на которой икона Спасителя, владыка остановился и, не оборачиваясь назад, сказал мне, показывая на здание которое, у него за спиной: «Воля ваша, а эта фасада тяжела; вот эта (прибавил он, указывая направо, на братский корпус) хороша, а эта (больничный корпус) курьезна» – и сказав это, пошел далее. Посмотрев всю обитель, он возвратился в келии в лучшем расположении духа. Между прочим разговором речь дошла и до столбового пения, которым, как заметно, он был весьма доволен. Я пользовался этим случаем и просил дозволения представить ему регента, Николая Егорова, и головщика, иеромонаха Геронтия, чтобы принять от него благословение. Похвалив пение вообще, он сделал им некоторое замечание насчет ударений при пении: «Господи, помилуй!» – и за всенощной в этот день пели уже согласно указанию владыки, чем он остался весьма доволен .
Всенощное пение владыка совершал в Успенской церкви с монастырской братией. На правом клиросе были митрополичьи певчие, а на левом – монашествующие. По благословении хлебов владыка пожелал собственноручно передать хлеб Павлу Матвеевичу, который, сидя в креслах за правым клиросом, напротив иконы Святителя, слушал всенощную, а после величания владыка вторично подошел к нему и помазал его святым елеем.
После всенощной, едва владыка возвратился в келии, как ему доложили, что Павел Матвеевич желает его посетить. Как привели его, владыка не видел, потому что вошед в комнату нашел его уже сидящим, но он содрогнулся и душевно соболезновал, когда после краткой беседы они простились, и он увидел, что четверо едва могли с великим трудом вести его и поддерживать. Владыка советовал ему, чтобы он велел носить себя на креслах, что для него было бы легче, но тот никак не мог на это решиться, и так до конца жизни его все водили под руки, а ноги ему переставляли.
На следующий день литургию владыка служил в Успенской, церкви, потом совершено было молебствие с многолетием присутствовавшим ктиторам обители, Павлу Матвеевичу и Марии Григорьевне. Откушав и отдохнув перед своим отъездом, владыка посетил Павла Матвеевича в его новом жилище, в деревянном доме, который он выстроил для своего приезда, напротив святых ворот, где ныне летняя гостиница. Владыка очень благодарил его за все его пожертвования монастырю и снова повторил: «Что он сделал из Угреши вторую Лавру». Это было последнее свидание владыки с Александровым: знали ли они тогда, что одному из них оставалось пожить только 9 месяцев, а другому еще 9 лет?
В тот же день владыку проводили и, как, по-видимому, казалось, он оставлял Угрешу вполне довольный своей поездкой, всем что прибавилось в течение шести лет со времени его последего посещения.
Дом, выстроенный Александровым для их приезда, недолго просуществовал после них, потому что через год после смерти Марьи Григорьевны он сгорел. В то время была одна только гостиница и за недостатком помещения был занимаем и этот дом, и случилось, что одну мать семейства, жившую там, задержала болезнь детей, для которых делались горячие ванны, и по неосторожности дом сгорел.
Занимавшая дом и считавшая себя отчасти виновницей в неосторожности людей своих, совершенно добровольно вызвалась пожертвовать в пользу обители 4 тысячи рублей серебра, о чем и представлено от ее имени заявление владыке; и за таковое усердие последовало благословение Святейшего Синода. Она получила его совершенно туне, ибо прежде, чем она успела осуществить свое благое намерение, ее денежные дела расстроились, и она осталась с предвосхищенным благословением, а обитель без дома и без пожертвования в вознаграждение за утрату.
В этом 1858 году, в августе, я был посвящен во архимандрита. Этому посвящению предшествовали обстоятельства, которые мне подавали повод думать, что я получу какую-нибудь награду, но что именно меня ожидал новый сан, я этого никак не предвидел, зная, как владыка был воздержен на подобные повышения. В конце июля в какой-то из Царских дней после соборного служения благочинный наш, отец архимандрит Платон, прямо из собора заехал к Павлу Матвеевичу и передал ему, что владыка поручил ему сделать представление о всех пожертвованиях Павла Матвеевича Угрешскому монастырю. Выслушав это, Павел Матвеевич тут же сказал отцу благочинному: «Вы, пожалуйста, предупредите владыку, чтобы он не вздумал представить меня к какой награде: я бы счел это для себя за обиду, но ежели он желает сделать мне приятное, так прошу его вместо меня перенести это на лицо отца игумена Пимена». Как принял это владыка и что он сказал при этом благочинному, я не знаю.
После Успеньева дня ко мне приехал тогдашний ректор Московской Духовной Семинарии, настоятель Заиконоспасский, отец архимандрит Леонид (ныне преосвященный архиепископ Ярославский), и пригласил меня с ним вместе съездить в Давыдовскую пустынь, находящуюся в расстоянии верст 100 от Угреши, в Серпуховском уезде, от города верстах в 20.
Пробывши в Давыдовской пустыни двое суток и побывавши в Серпухове, посетив там Владычный и Высоцкий монастыри, мы возвратились через Екатерининскую пустынь обратно на Угрешу; это было августа 22. На следующий день после обеда отец ректор и я сидели и читали в гостиной книгу, и в это время мне принесли повестку, присланную с нарочным, чтоб я в тот же день явился к владыке на Троицкое подворье к 4 часам.
Я тотчас собрался и отправился в Москву, а отец-ректор остался на Угреше и уговорил меня взять с собой его человека и кротко сказал мне: «Чтобы я, в случае, ежели мне что понадобится, отнесся в его монастырь и потребовал оттуда все нужное». Предусмотрительность отца-ректора избавила меня от великого затруднения, потому что, как только я явился к владыке, он мне приказал готовиться на следующий день к посвящению во архимандриты; и точно я должен обратиться в Заиконосспаский монастырь, откуда и получил все, что требовалось для посвящения.
На утро следующего дня, день празднества первосвятителя Московского митрополита Петра и день моих прежних именин, я явился на Троицкое подворье. Владыка служил с подворенной братией и меня посвятил во архимандрита.
После служения, вручая посох, владыка сказал мне назидательное слово, и когда я пришел благодарить его, он предложил мне остаться для встречи Государя Императора августа 26-го. Прямо с подворья я приехал к Павлу Матвеевичу, который меня уже поджидал, потому что Марья Григорьевна, бывшая на подворье, возвратилась и возвестила обо мне. Павел Матвеевич обрадовался и, растроганный, поздравлял меня и плакал; но так как это было время его отдыха, то пригласил меня приехать к пяти часам, время, в которое он пил чай. Тут Павел Матвеевич вполне высказал свое удовольствие тем более, что он и себя считал в этом торжестве и участником, и виновником, и потому он и в расположении к обители более утвердился. Желая выразить свое удовольствие и вместе с тем одарить меня, он поручил мне заказать на его счет золотой крест с брильянтами ценой от 600 до 700 рублей, две митры, одну бархатную, шитую золотом, а другую золотую, шитую жемчугом, не ограничивая цены, и малиновое бархатное облачение, шитое золотом, ценой от 1 000 до 1 200 рублей серебром.
Первое мое архимандритское служение с владыкой было в Сретенском монастыре в день празднования иконы Владимирской Богоматери, августа 27, вместе памяти преподобного Пимена Великого, день моих именин. На другой день погода была ненастная, но я отправился поутру в монастырь, и мне была сделана встреча у Святых ворот. Я совершал литургию в соборе, а на следующий день у праздника в Предтеченской церкви, что под колокольней.
Павел Матвеевич, видимо, все более и более располагаясь к обители и тревожась, что он еще не выполнил своего обязательства обеспечить обитель, дабы и после него все учрежденное было поддерживаемо, решил на определенные им на это 80 тысяч купить доходный дом, так как по существовавшим в то время банковым установлениям с монастырских капиталов получалось только полтора процента.
Из продававшихся в Москве домов поручено было коммиссионерам присматривать, но как-то все или по цене, или по местности не представлялось ничего подходящего.
Декабря 21, 1858 года, один из приказчиков Павла Матвеевича приехал за мной на тройке в Угрешу, чтобы при мне решить покупку дома Колесова для монастыря за 100 тысяч рублей. На следующий день Павел Матвеевич уполномочил меня о покупке дома доложить владыке, и когда я доложил владыке, что дом куплен, у кого, для какой цели и за какую цену, он сказал: «Ну, хорошо, Бог благословит, молись Богу!» Потом и замолчал, как будто он считал дело конченным. Когда я это заметил, то решился сказать ему: «Не благоугодно ли будет Вашему Высокопреосвященству благословить Павла Матвеевича иконой?» Владыка сказал: «Теперь нет причины благословлять иконой; дело только начинается; дело другое ежели бы все покончили...» Но когда я стал настаивать, он как будто не хотел, но, однако, уступая моей настойчивости, сказал: «Подожди!» – пошел в моленную и вынес оттуда икону Святителя Николая за стеклом, а отдавая мне, с улыбкой сказал: «Вот он ваш будет помощник и покровитель!» И эту икону я и передал Павлу Матвеевичу. После нового года (1859 год) Павел Матвеевич благодарил владыку за присланную икону и в письме, между прочим, весьма подробно объявил о покупке дома для монастыря у Колесовых. Это письмо впоследствии послужило после смерти Павла Матвеевича главным основанием для укрепления дома за монастырем, Павел Матвеевич поспешил сколько возможно укрепить за монастырем, но встретились препятствия: Колесовы много лет владели домом, но введены не были, и потому потребовалось отложить дело на продолжительное время.
Пока Колесовы хлопотали об устранении препятствий к продаже дома, Павел Матвеевич на этом не остановился, и как будто предчувствуя свою близкую кончину, спешил еще что-нибудь сделать для обители, почему я и решился ему предложить нашу колокольню надстроить и привести ее в тот вид, в каком она ныне находится. По окончании по сему предмету с ним переговоров я отправился к владыке за разрешением, и когда я ему доложил о желании Павла Матвеевича надстроить колокольню, то он сказал: «Бог благословит и усердствующего, и дело». И когда я просил его дозволить представить ему план, он сказал мне: «Я плана утверждать не стану». И тут же спросил меня: «А разве тебе не нравится модель, которую ты мне показывал?» Я отвечал: «Нет, владыка святый, она мне нравится». – «Ну так по ней и делай».
Наступил март. Около 10-го числа Павел Матвеевич услышал, что в Москве есть привозная из Тулы мелкая живая карпия для прудов, и он распорядился, чтобы купили пудов 30 для угрешских прудов и угрешский эконом, иеромонах Нил, привозил показывать ему. Он очень этим занялся, принимая живое участие даже в мелочах, относившихся к монастырю, любовался рыбой и, смеючись, говорил: «Ну, вот вам будет рыба, и уха будет, и жаркое, а рыбка будет гулять в пруду, а вы будете любоваться». Это было утром. К вечеру Павел Матвеевич сделался нездоров. Я был у него 11 числа, и 12 утром он был слаб, говорил невнятно, но опасности в его положении не было заметно. От него я отправился к владыке с просфорой, и владыка спросил: «Что это такое?» Я отвечал: «Завтрашний день исполнится 25 лет со дня моего поступления на Угрешу». Он благословил меня и высказал мне свои благожелания. При этом я за нужное счел сообщить ему, что Павел Матвеевич сделался нездоров. Владыка приказал молиться о нем на ектениях, и чтобы старались, чтобы он был напутствован Святыми Таинствами. От владыки я снова заехал к Павлу Матвеевичу ненадолго: мне хотелось на него взглянуть, он ничего не говорил, но на вид был покоен. Вышедши от него, мне стало невыразимо грустно: я как будто предчувствовал, что более не увидимся. Я отправился обратно в монастырь. 13-го числа было соборное служение и по окончании литургии благодарственное молебствие за то, что Господь, приведший меня в Угрешский монастырь, сподобил меня принять в нем монашество и неисходно провести двадцать пять лет, и за все те благодеяния, которыми не по достоинству моему я постоянно пользовался со дня моего вступления в убогую и скудную обитель, в то время уже возродившуюся и начинавшую процветать. Но как радостны ни были тогда чувствования моего сердца, безотчетная грусть тяготила меня, и мне было прискорбно, что главный виновник благосостояния обители в этот день не участник в нашем духовном торжестве, но он болен и не может видеть всю искренность нашей признательности, и как будто какое смутное предчувствие предвещало мне, что этим для меня знаменательным днем окончится и содействие Павла Матвеевича для благосостояния обители. К несчастью, предчувствие не обмануло меня. По окончании братской трапезы, беспокоясь о здоровье Павла Матвеевича, я немедленно отправился в Москву. На полдороге меня встретил нарочный с печальной и роковой вестью о кончине Павла Матвеевича. Я тотчас возвратился в монастырь, чтобы сделать нужные распоряжения, снова поехал в Москву, куда прибыл уже весьма поздно вечером.
Это было 13 марта, в пяток, на Крестопоклонной неделе.
Павел Матвеевич скончался на 68-м году от рождения. Последние три или четыре года он жил на Поварской, в доме Демидова, и потому его отпевали в приходской церкви Ржевской Божией Матери.
По желанию его отпевание должны были совершать настоятель Угрешского монастыря и два священника, что и было исполнено при служении литургии, но на самое отпевание собралось очень много священников, которые пожелали участвовать. По окончании отпевания все присутствовавшие трапезовали в доме, а между тем гроб был поставлен в футляр, и когда мы вышли из-за стола, облачились и двинулись в путь. Погода была хорошая, и хотя путь уже тронулся, но с утра захватило морозом, и дорога была хорошая; похоронное шествие следовало с Поварской на Воздвиженку и Охотным рядом по Солянке и Таганкой в Спасскую заставу. За колесницей следовало более двадцати карет и столько же троечных саней, нанятых для сопровождавших тело в монастырь. Я провожал до заставы Мешком, сел в карету и поехал вперед, чтобы встретить. Во всю дорогу попеременно сопровождали тело четыре иеромонаха и два иеродиакона. Из Москвы отправились в исходе третьего часа, а в исходе восьмого печальная колесница, запряженная четырьмя лошадьми в ряд, но с простым ямщиком на козлах, не в траурной ливрее, приблизившись к монастырю, остановилась против дома, где, после литии, снят был гроб, и на руках понесли его к Святым воротам. Между тем мы все в облачении ожидали в Святых воротах и встретили гроб благотворителя земным поклоном. По благословению владыки встреча была с хоругвями и со звоном, все присутствовавшие были с зажжеными свечами, и тело понесли в Успенскую церковь, затем начали заупокойную всенощную. На следующий день после литургии, совершенной мной соборно, в сослужении 12 человек, совершена панихида и в сопровождении крестного хода тело было отнесено в усыпальницу, что под алтарем трапезной церкви во имя апостола Матфея и мученицы Параскевы, и там предано земле. Для братии поминовенная трапеза была в трапезной палате, а для родственников и приезших на гостинице, также в 9-й и 40-й дни кончины и до 40-го дня совершалась особая заупокойная литургия.
В тот год, в конце марта, был ужасный снежный ураган, и снега намело столько, что в 9-й день приезжавшие для поминовения въезжали на двор гостиницы в туннель, прорытый в снегу.
Возвращаюсь ко дню похорон. Когда по окончании трапезы я пришел в свою келию, глубоко огорченный и расстроенный, тогда Петр Иванович Куманин сказал мне: «Не скорбите: все, что Вы потеряли в покойнике, Вы найдете во мне». Но о Куманине буду говорить после. При погребении Павла Матвеевича колокола уже были сняты, и так как собирались разбирать колокольню, то они висели на деревянных столбах. В мае приступили к разборке колокольни, то есть верхнего яруса, потому что два нижние остались в том виде, как были прежде. В течение лета колокольню надстроили всю вполне. Может быть, я на это и не решился бы, ежели бы во время постройки владыка не спросил меня однажды: «А что вы нынешним летом колокольню докончите?» – «Нет, владыка святый», – отвечал я. «А почему же нет?» – вопросили он снова. Я промолчал, но ободренный вопросом владыки, решился довести дело до конца. Из слов его я заключил, что он желал видеть окончание, и потому уже ничего более не опасался.
При кладке колокольни, во избежание осадки (как это незадолго перед тем случилось с Симоновской колокольней), я наблюдал, чтобы кирпич мочили, чтобы ряд клали в густой известковый раствор, заливали чистым алебастром и после того все излишнее счищали дочиста, через каждые два аршина клали длинное железо в переплет для связи. Этот способ кладки оказался вполне успешен. Кирпичная работа продолжалась менее 4-х месяцев и выведено вверх более 12 саженей, и не оказалось ни малейшей трещины и не было осадки.
Сентября 30-го того же года, в четыре часа пополудни, вся кладка колокольни была окончена. Начали благовестить в большой колокол, вся братия собралась в Успенскую церковь, и мы совершили благодарственное молебствие. К24-му октября покрыта глава и поставлен крест.
Этот же самый день, в который обитель украшалась новой колокольней и колокольня осенилась Животворящим Крестом, ознаменовался достопамятным для обители событием, именно: в это же самое число Государь Император соизволил утвердить за монастырем пожертвованный Александровым дом в Таганке, стоивший 110 000 рублей серебром.
Прилагаю при сем извлечение из духовного завещания Павла Матвеевича Александрова, из которого видно, на каких условиях пожертвован им дом нашей обители. В то время дом приносил доход 7 000 рублей серебром, и этот доход по воле завещателя предназначался: 1) На содержание 30 братий устроенного при его содействии на Угреше общежития. 2) На богадельню для десяти престарелых и немощных старцев. 4) На странноприимный при монастыре дом.
5) На служение ранних заупокойных литургий в приделе Марии Египетской.
6) На служение заупокойных литургий в трапезном храме во имя апостола Матфея и мученицы Параскевы. 7) и 8) На свечи, лампадное освещение и на поддержку монастырских зданий. 9) и 10) На совершение заупокойных служб в определенные поминовенные дни по родителям завещателя и жены его, а по их кончине и по них самих.
В пункте 11 – м сказано: «Что предоставляются на усмотрение настоятеля изменения или ограничения в распределении сумм на все означенное в 10 пунктах завещания».
В пункте 12-м, который выписываем вполне, сказано, что «так как он, Александров, наследников по себе, которые бы наблюдали за точным исполнением сего завещания, не имеет, то и возложил наблюдение на настоятелей обители и просит все вышеозначенные желания его, Александрова, исполнять непременно во всей точности, с полным усердием, так как он, завещатель, от полноты усердия своего ради Бога жертвует в святую обитель достояние свое в вечное пользование». Далее сказано: «Да будет им, настоятелям обители оной, собственная их совесть судией, и да воздадут они отчет в день Суда Страшного Мздовоздаятелю Христу». В заключение Александровым было выражено: «Не выводить никуда архимандрита Пимена, а оставить его до смерти настоятелем Николо-Угрешского монастыря».
Это завещание было Высочайше утверждено.