Ликополь

Обозрев главные места иноческой жизни в Египте в обителях Антония и Пахомия, в горе Нитрийской и пустыни Скит, мы проследим приюты иноков среди Египта, известные в христианском мире под именем уединений Фиваидских, начиная с северного предела Тавеннских обителей и спускаясь вниз по течению Нила, дабы изображением иноческой жизни в нижнем Египте заключить историю монашества в Египте. Здесь по берегам Нила от развалин Фив до самого Миниета продолжаются те древние каменоломни и гробницы, которые столь долгое время служили убежищем умерших для мира св. отшельников. Там, где в плодоносной долине у подошвы Ливийских гор верхнего Египта расположен главный город Сиют или Осиют, находился древний Ликополь. Горы, прилегающие к Сиюту и ограждающие его своими каменными громадами от песков пустыни, изрыты погребальными пещерами Египтян. Спасительное знамение креста, начертанное на многих местах этих пещер, свидетельствует и теперь о пребывании здесь в прежнее время христианских подвижников. Коптские христиане показывают семь пещер, где, по их преданиям, был женский монастырь. Не сохранилось памяти о подвижницах, посвятивших жизнь свою Богу. Но то известно, что в IV в. в Ликополе был свой Епископ и процветали иноческие обители. Великою славою у современников пользовался затворник в Ликополе Иоанн, получивший наименование пророка по дару чудес и предвидения будущего, которым он был украшен.

Сын бедного ремесленника Ликопольского, Иоанн до 25-летнего возраста занимался плотничеством. Но, увлекаемый пламенным желанием посвятить себя на служение Богу, он оставил город и удалился в пустыню. Хотя блага, оставленные им в мире, были незначительны, но можно сказать, что он оставил многое; потому что не сохранил в сердце своем никакой привязанности к миру.

Эту первую жертву он возвысил ещё важнейшею жертвою – совершенным отречением от своей воли. Он отдал себя в послушание одному пустынножителю и проходил это послушание с такою ревностью, что, не позволяя себе никакого суждения о приказаниях старца, спешил исполнять их. Так, однажды старец велел ему перетащить в келью камень, который с трудом могли сдвинуть с места несколько человек. Иоанн бросился немедленно к делу и употреблял все усилия, чтобы исполнить волю старца, думая, что если приказал старец, то должно быть исполнено. Около двенадцати лет Иоанн был в послушании у сего старца. После его кончины он прожил около пяти лет в монастыре, усовершаясь в иноческих добродетелях, и потом удалился в пустыню, чтобы жить там совершенным отшельником.

Местом для своего пребывания он избрал гору в четырех верстах от города. На самой вершине горы он построил келью из двух комнат; в одной он молился, в другой работал и принимал пищу; он был сорока лет, когда вступил в свое жилище, и прожил здесь до девяноста лет, никого не впуская к себе. Прислужник чрез окно подавал ему пищу, которая состояла из сырых плодов. С первого года затворнической жизни и до самой кончины ничего вареного, даже и хлеба, он не употреблял в пищу. От строгого поста волосы не росли на его бороде. Непрестанно он упражнялся в молитве и созерцании. Его сердце, свободное от всех земных попечений, возносилось к Богу со всецелою свободою, и, по мере его отчуждения от всего, Бог соединялся с его душою и исполнял ее светом и благодатью.

Жизнь затворническая хотя и ограждает от искушений внешних чувств, но тем сильнее возникает для подвижника борьба внутренняя духовная. То являются образы удовольствий мира, то возникают помыслы гордости, то низлагают душу помыслы уныния. К борьбе разнообразных помыслов, которые тем сильнее воюют на душу, чем менее для нее внешнего развлечения, присоединяются самые сильные искушения духов злобы. Потребно постоянное бодрствование над собою, сохранение духа молитвенного, ограждение себя смирением, чтобы не ослабеть среди тяжкой борьбы. Без сомнения, много вытерпел и блаженный Иоанн в первые годы своей затворнической жизни. После тридцатилетних подвигов самоочищения он получил от Бога дар прозорливости. Посему современные писатели церковные называли его пророком.

Толпами стекались к нему посетители из стран близких и отдаленных. Иоанн, когда считал это нужным, обнаруживал пред ними все, что они почитали сокрытым во глубине своего сердца. Тайные грехи он обличал наедине с ревностью и кротостью, чтобы возбудить грешников к покаянию и исправлению. Иногда предсказывал естественные бедствия и указывал на преступления, которые были причиною гнева Божия. Не раз приходили к нему военачальники просить его благословения и наставления на борьбу со врагами. И если он предсказывал победу, то его слово всегда исполнялось. Император Феодосий двукратно обращался к нему за благословением, выступая в поход против Максима и против Евгения, и, по проречению святого, получил над ними победу. И Император чтил его, как пророка. Иоанн имел и дар чудотворений, но прямо не совершал исцелений, а благословлял елей, который давал больным для помазания, и они получали исцеление.

Женщинам он никогда не позволял приближаться к своей келье. И когда жена одного трибуна выражала неотступное желание видеть Иоанна, побежденный ее усердием, он явился ей во сне, но не позволил ей подходить к пещере.

Чтобы многочисленные посетители не нарушали тишины уединения, Иоанн беседовал с приходящими только по субботам и воскресеньям, а для успокоения приходящих при подошве горы устроена была гостиница. Впоследствии при самой келье Иоанна устроены были пространные сени, в которых могло помещаться более ста человек. Сюда входили посетители по субботам и воскресеньям. Сюда в последние уже годы подвижнической жизни Иоанна приходил Палладий, которому Иоанн предсказал, что если он оставит пустыню, то будет Епископом. Возбужденные рассказом Палладия, отправились из горы Нитрийской Евагрий, Альбин, Аммоний и другие, чтобы видеть этого чудного мужа: при первом свидании он обнаружил и дар прозорливости, и дар чудотворения. Среди пришедших он назвал одного дьяконом, хотя тот скрывал это от всех; другой, страдавший горячкою, исцелился, помазавшись елеем, благословенным от Иоанна. Сии посетители передали беседу с ними Иоанна. Удивляюсь, говорил им Иоанн, вашему усердию, как вы, презревши столько опасностей, пришли ради назидания к нам, тогда как мы по лености не хотим выйти из своей пещеры. Но сделав это доброе дело, не думайте, что вы все сделали, и не тщеславьтесь тем, что вы видели то, о чем другие только слышали. Тяжек грех гордости и весьма гибелен; он свергает души с самой высоты совершенства. Посему его более всего должно остерегаться. Два вида гордости. Иные, в самом начале своего подвижничества показав малое воздержание или истратив несколько денег на бедных, думают, что победили все препятствия, и считают себя лучшими тех, кому давали. Иные, достигнув верха добродетели, приписывают это не одному Богу, но и своим трудам и усилиям, и ища славы от людей, теряют славу от Бога. Посему, чада, убегайте гордости, чтобы не подпасть осуждению дьявола.

Потребно также внимательное бдение над своим сердцем и помыслами. Надобно тщательно наблюдать, чтобы какая-нибудь страсть, какая-нибудь злая склонность, какое-нибудь суетное похотение и все, что не по Богу, не пустило корней в нашем сердце. Из таких корней постоянно произрастают суетные и безполезные помыслы, и эти помыслы так мучительны, что не оставляют нас во время молитвы, не исчезают из души тогда, как мы предстоим пред лицом Божиим и приносим мольбы о своем спасении; они пленяют наш ум и тогда, как телом мы по- видимому стоим на молитве, чувством и мыслью мы блуждаем и носимся по разным предметам. Тот не отвергся мира и дел дьявола, кто устами только отвергается благ и дел века сего, а не отвергся своих пороков, не оставил безполезных и суетных удовольствий. Это те похоти многи и вреждающыя, которые, по слову Апостола, погружают человеки во всегубительство и погибель (1Тим. 6, 9). Отвергнуться сих похотей значит отвергнуться дьявола и дел его. Ибо чрез порок дьявол получает доступ в наше сердце, поскольку пороки его область, тогда как добродетели от Бога. Потому пороки, когда является дьявол, дают ему вход, как своему виновнику, и вводят его, как бы в собственное владение. Такое сердце никогда не знает мира и покоя, оно то объемлется суетною радостью, то утесняется безполезною печалью. Напротив, ум, который истинно отрекся мира, то есть удалил от себя всякий порок, укрощает гнев, обуздывает ярость, бегает лжи, отвращается ненависти и не только не позволяет себе выдумывать, даже мыслить и подозревать злое о ближнем, который радость ближнего считает своею, и скорбь его разделяет, как свою скорбь: такой ум отверзает вход к себе Святому Духу, и в нем являются плоды Святого Духа (Гал. 5, 22).

Есть люди, которые, по-видимому, отвергшись мира, не заботятся об очищении сердца, об истреблении пороков и страстей в душе своей, но только стараются увидеть кого-либо из святых Отцов и послушать их беседы, чтобы рассказы- вать другим, хваляся тем, что слышали от того или другого. И узнав только по слуху, хотят быть учителями, и учат не тому, что сами делали, но только что слышали, и этим обольщают многих. Желают вступить в клир, домогаются священства, не зная, что менее достоин осуждения тот, кто, будучи силен в добродетели, не дерзает учить других, нежели тот, кто, сам обремененный страстями, берется других учить добродетели. Не то хочу я сказать, чтобы нужно было непременно избегать причисления к клиру или степени священства, но то, что всего важнее истребить в себе пороки и приобрести добродетели. Суду Божию должно представить избрать кого Ему угодно на служение Себе в священном сане. Не хваляй бо себе сей искусен, но егоже Бог восхваляет (2Кор. 10, 18).

Главное дело монаха состоит в том, чтобы приносить Богу чистую молитву, не имея в совести своей никакой вражды, как и Господь говорит в Евангелии (Мф. 6. Мк. 11). Если бы мы предстояли пред Богом с чистым сердцем и свободны были от пороков и страстей, то могли бы, сколько это возможно, видеть Бога, и во время молитвы возводить к Нему око сердца своего и видеть Невидимого, видеть не чувственно, но мысленно, знанием, а не взором телесным. Никто да не мыслит, что он может созерцать самое Божественное существо, представляя в уме своем образ, подобный какому-либо телесному виду. Бог не имеет ни формы, ни ограничения; только чувством и умом можно возноситься к Нему, но не постигать Его. Посему к Богу должно приступать с благоговением и страхом, и так устремлять к Нему взор ума, чтобы считать Его выше всего, что ум может представить себе великого и славного. Кто ищет Бога, у того сердце должно быть свободно от всего постороннего, по Писанию: упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог (Пс. 45, 11). Когда же познает он Бога, сколько это возможно для человека, тогда получит ведение и о прочих предметах и узнает тайны Божии, и чем чище будет его ум, тем более открывает ему Бог и показывает сокровенное. Ибо он делается уже другом Божиим, как те, о которых говорит Спаситель: не к тому вас глаголю рабы, но други (Ин. 15, 15), и все, что ни попросит, как другу возлюбленному дает ему Бог. Самые силы Ангельские, как други Божии, любят его и исполняют его прошения. Такого не отлучат от любви Божией, яже во Христе Иисусе, ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни начальства, ни власти, ни другая какая тварь (Рим. 8, 38). Посему, возлюбленные, если вы хотите быть угодными Богу, отрекитесь от всякой гордости, от всякого порока, от всех удовольствий телесных. Для подвижника все, что он употребит с жадностью, есть удовольствие. Если он ест хлеб и пьет воду не для того, чтобы удовлетворить требованию телесному, но по желанию, – это уже для него порочное удовольствие. Это уже широкий путь, когда удовлетворяются желания; тесный путь состоит в отвержении своего желания. Много сему способствует уединенная и отшельническая жизнь; ибо частым обращением с братиею ослабляется узда воздержания.

Посему Давид и сказал: се удалихся бегая и водворихся в пустыни, Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури (Пс. 54, 8–9).

Преподав наставления, Иоанн для назидания пришедших, чтобы показать, как опасна гордость, рассказал историю падения одного высокого по жизни подвижника, вследствие обольщения дьявола, и искреннее покаяние одного грешника, смирением получившего прощение во грехах. Более назидателен третий пример, рассказываемый Иоанном: «Был монах, который жил в дальней пустыне, так повествовал Иоанн, и много лет подвизался в добродетели. Он любил безмолвие и, проводя дни в молитвах, песнопениях и созерцании, имел несколько Божественных видений и в бодрственном состоянии, и во сне. Забыв все земное, он все желание устремлял к Богу, в ожидании часа, когда воззван будет из сего мира. С тех пор, как из мира перешел в пустыню, полный упования на Бога, он не заботился о пропитании телесном. Но всякий раз, как, ощутив в себе потребность пищи, входил в свою пещеру, он находил хлеб, который посылал ему Бог в пищу. После молитвы к Богу подкрепив себя пищею, он опять услаждался песнопениями. Молитва и созерцание были постоянным его занятием. Так он с каждым днем совершенствовался и, подвизаясь в настоящем, постоянным его занятием. Так он с каждым днем совершенствовался и, подвизаясь в настоящем, постоянно ближе становился к ожидаемому будущему, и почти уверен был в лучшем жребии своем, как бы имея уже его в руках своих. Это и было причиною, что он едва не пал от постигшего его искушения. Когда дошел он до уверенности в своем спасении, в сердце его неприметно вкралась мысль, что он выше других. В таких мыслях он стал уже полагаться на себя. Следствием самонадеянности была безпечность. Он уже не с такою бодростью вставал от сна для песнопений, ленивее стал к молитве, и пение его не было так продолжительно; душа захотела покоиться: ум ниспустился долу, и помыслы стали блуждать. Беспечность втайне была уже любима, и только прежний навык, как оплот, несколько останавливал подвижника в этом направлении и охранял его до времени. Входя по вечерам после обычных молитв в пещеру, он находил ещё на столе хлеб, посланный ему от Бога, и питался им; но не изгонял из ума вредных мыслей, и не думал, что невнимательность губит труды, и не старался о уврачевании зла. Небольшое уклонение от обязанностей казалось ему маловажным. И вот похоть страстная, овладев его мыслями, стала увлекать его в мир. Но он ещё противился. Следующий день провел он в обычных подвигах и, после молитвы и песнопения, вошедши в пещеру, по-прежнему нашел хлеб, впрочем не так чистый, как прежде. Он удивился и несколько опечалился, однако съел его. Настала третья ночь и зло утроилось. Ум его скоро предался любострастным помыслам и воображение представляло ему нечистые мечты так живо, как бы они сбывались на самом деле. Несмотря на то, ещё и на третий день он продолжал свои подвиги – молился и пел псалмы, но уже не с чистым расположением и часто оборачивался и смотрел по сторонам. Доброе дело его прерывали разные мысли. Вечером, почувствовав потребность в пище, взошел он в пещеру и хотя нашел хлеб на столе, но как бы изъеденный мышами. Тогда он начал стенать и плакать. Но покаяние его не было так глубоко, чтобы истребило нечистую похоть. Вкусивши хлеба, он хотел отдохнуть. Тут помыслы с неотразимой силой восстали на него, победили его ум, и, забыв все, он ночью оставил пустыню и пошел в селение. Настал день, а до селения было ещё далеко. Инок, палимый зноем, изнемог и начал смотреть вокруг себя, нет ли где монастыря, в котором бы можно было ему отдохнуть. Вблизи действительно был монастырь. Благочестивые братья приняли его как родного отца, омыли ему лицо и ноги и после молитвы предложили ему трапезу. После трапезы братья просили его преподать им слово спасения: как избегать сетей дьявола и как побуждать нечистые помыслы? Беседуя с ними, как отец с детьми, он поучал их быть мужественными в трудах, уверяя, что они скоро для них обратятся в великое наслаждение. Много и ещё говорил им старец поучительного и назидательного. По окончании наставления он невольно подумал о себе самом и стал рассуждать, как он, вразумляя других, сам оставался невразумленным. Тогда он увидел свое поражение и немедленно возвратился в пустыню оплакивать свое падение. Аще не Господь помогл были, говорил он, вмале вселилась бы во ад душа моя (Пс. 92, 17), – совсем было погряз во зле и вмале не скончаша мене на земли (Пс. 118, 87). С того времени он во всю жизнь плакал и, не получая более от Бога пищи, своими трудами доставал себе пропитание. Заключившись в пещере и постлав на полу вретище, он повергся на землю и до тех пор с плачем и рыданием молился Богу, пока не услышал от явившегося ему Ангела: «Бог принял твое покаяние и помиловал тебя, только смотри не обольщайся».

Рассказав сей назидательный пример, Иоанн прибавил, что все это должно убедить нас в том, как гибельна гордость и как спасительно смирение. Посему и Спаситель наш, прежде всего, гибельна гордость и как спасительно смирение. Посему и Спаситель наш, прежде всего, блаженство обещает смиренным: блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное (Мф. 5,3).

Три дня назидал своею беседою Иоанн пришельцев и потом, преподав благословение, отпустил их с миром.

Спустя несколько дней по возвращении своем в пустыню Руфин услышал от братьев, ходивших посетить Иоанна Ликопольского, что он почил с миром. Три дня он провел, не показываясь никому, и, на коленах преклоненный для молитвы, предал дух свой Богу. Кончина Иоанна последовала, вероятно, в марте 395 года²¹⁹.