II. Без русской церкви

На фоне того морально отталкивающего факта, как цивилизованный и христианский политический мир, пользуясь гибелью России, истекшей кровью за общее дело 1914–18 гг., в когтях красных коршунов марксистского коммунизма и атеизма, продолжает безуспешно устраивать свои интересы без России и против России, параллельное предприятие вселенского собора (именно не меньше как вселенского) в то время, как русская церковь висит распятая на кресте, оставляет впечатление той бесчувственности и без любовности, которая как то объяснима в политике, как сфере языческой, но нестерпима и беззаконна в сфере христианской, церковной. Неизбежная аналогия с политической эксплуатацией отсутствия нормальной России на мировом поприще внушает русским православным мысль, что и вселенская квалификация предстоящего собора, при явном отсутствии голоса русской церкви, не может не быть опасной как для законных интересов этой церкви, так и для полноты и совершенства самых соборных решений. Хотя количественные вопросы в деле веры весьма и весьма второстепенны, но все таки тот статистический факт, что русская церковь по составу принадлежащего к ней народа приблизительно в 100 миллионов дважды покрывает собою количество всех других православных народов, взятых вместе, число которых не превышает 40 миллионов¹, не может быть пренебрегаем ни с какой точки зрения. Но дело тут не в количестве, а именно в качестве.

Русская церковь по уровню ее просвещения и богословского сознания до дней своей недавней катастрофы бесспорно занимала первое место среди своих восточных сестер. Ее богословская наука качественно достигла уровня мировой науки. Ее богословская мысль начала проявлять творческую силу в такой степени, которая не имеет себе ничего равного в других частях православного востока не только в современности, но и за целое тысячелетие после эпохи цветения святоотеческой мысли. Качественной особенностью русской церкви является то, что она в новое время интимно подчинила своему вдохновению высшие достижения русской духовной культуры, ставшей мировой. Русская литература, искусство и философская мысль стали в своих глубинных достижениях христиански-православными. Это не формальное, а по существу встречное пересечение путей церкви и общей культуры сделало из русской церкви величину особого веса. Она перестала быть величиной только клерикальной, мысль которой может быть представлена только одной иерархией. Русская церковь через это соприкосновение с творческими путями своего народа приобрела особую глубину соборности, которая сказалась не только в отличающем ее от других восточных церквей явлении в ней светских, мирских богословов калибра Хомякова и В. Соловьева, но и в связанности ее богословской мысли и практических воплощений христианства с соборной мыслью и культурным творчеством всей нации. Русская церковь и русская духовная культура стали вместе таким огромным, сложным и неразрывным целым, что формулировать их идейное содержание не может в точности никакое упрощенное и старомодное формально-каноническое представительство. Русская церковь еще сама для себя не выработала этой адекватной формы ее соборного самовыявления. Решать какие-нибудь большие вопросы всего православия без русской церкви, значит в некотором смысле решать их без хозяина. Мы обязаны с дерзновением свидетельствовать об этом первородстве русской церкви в современном нам православном восточном мире. И вместе с тем обязаны заявить, что деяния восточного собора без подлинного участия именно такой церкви, как русская, едва ли могут смело претендовать на вселенское значение.

Но, конечно, мы прекрасно понимаем, что в невозможности в настоящий момент полновесного и жизненного участия русской церкви во все восточном соборе нельзя никого винить, кроме самого русского народа и в какой-то мере его национальной церкви. Из-за духовного соблазна и временного нравственного помешательства русского народа жизнь мира и церкви не может остановиться. И если вся атмосфера нашей современности толкает мир на пути планетарной универсальности, то было бы даже неестественно, если бы восточная церковь, давно не соборовавшая, не поставила перед собой задачи возобновления своего прямого долга соборности. Может быть провиденциально этот паралич русской государственности, русской культуры и русской церкви, точнее – временная их связанность, являясь заслуженной карой Божией за грехи России, как то обернется к лучшему и в истории человечества вообще и в деле данного собора в частности. Мы, во всяком случае, бескорыстно и радостно приветствуем поднятие над нашим «дряхлым востоком» этого забытого знамени времен юности церковной, знамени «вселенского собора». Достигнет ли собор уровня вселенского или просто будет собором великим, все православным, что нам кажется самым естественным, это покажет опыт и восприятие самой церкви.

Во всяком случае, мы, русские, с большим удовлетворением узнаем из интервью вселенского патриарха Фотия, данного в конце 1931 г. «Афинскому Вестнику», что в числе 17 пунктов, намеченных к обсуждению этим летом на пред соборном съезде на Афоне, нa первом месте стоит вопрос о представительстве на соборе русской церкви. Вопрос, действительно труднейший ни формально, но фактически. Такой фактической трудности еще не бывало в истории. На соборах VΙ-м и VII-м Вселенских и на соборах Фотиева времени IX века бывало недостаточное и полуприкрытое представительство от заграничных тогда для Византии патриархатов (Александрийского, Антиохийского, Иерусалимского), находившихся в арабских халифатах. Но все же это было представительство от церквей, внутренне не терроризованных и в области веры и канонов говоривших полным, не рабьим, голосом. Теперь эта доля свободы не мыслима для русской церкви. Говорить о ее свободном голосе могут только чужие люди, не понимающие до конца неописуемой русской трагедии, или желающие дискредитировать русскую церковь в дни ее болезни и временного бессилия. Признавать за свободный голоси за свободное мнение какой бы то ни было категории подданных деспотической власти СССР голос людей, говорящих с официального дозволения (а такими только и были бы делегаты отпущенные на собор), это все равно, что признавать таковыми заявления несчастных жертв так называемых вредительских процессов. Все видимое и слышимое там, в этом царстве дьявольской лжи, есть показной обман. Истина там скрыта в гробовом молчании. Все, кто теперь всерьез считаются с наружной фантастической маской советской, яко-бы, действительности, будут жестоко посрамлены, когда в дни наступившей свободы подлинная действительность вырвется наружу, а кошмарная псевдо-действительность рассеется, как призрачное наваждение. Лишь свободные делегаты освобожденной и пришедшей в себя русской церкви могут достойно и праведно ее представить. Выпускаемые иногда советской властью заграницу представители науки, техники или искусства, яко-бы в качестве свободных культурных сил, иногда несут такой сознательный вздор и о русской жизни и даже по своей специальности, что нам, русским, знающим этих людей по их прошлой почтенной деятельности, бесконечно стыдно за них, за русское имя, за человеческое достоинство, попранное террором и рабством. Предписанная всей адской системой гнета ложь не щадила уст академиков, не пощадит и уст епископов, если они будут в положении мыши, выпущенной из клетки на долгой веревочке. Если м. Сергий в феврале 1930 г. вынужден был (русские люди века будут с содроганием вспоминать об этом) ареопагу соглядатаев иностранной прессы заявить по тексту, предписанному ГПУ, что в России нет гонений на церковь в тот момент, когда вся христианская Европа были ими взволнована, то где же предел лжи, организуемой коммунистической властью? Мыслимо ли, чтобы епископ отпущенный с ее дозволения на собор, прорвал заколдованный круг раба, в котором закованы все подданные СССР? Зная этот секрет порабощения духа, мы – русские люди даже голосу матери родной, прошедшему через контроль ГПУ, верить не можем. Там дети и родители проклинают друг друга с взаимного тайного согласия. Всего этого ужаса не поймут люди чужие и посторонние. Они примут рабье, террором вынужденное заявление соборных делегатов, за чистую монету. Спаси нас Господи от такого соборного участия епископов из советской тюрьмы! Страшно подумать о нем. Будем молиться, чтобы не пришёл на нас еще такой новый позор русской церкви.

Кроме рабьего зрака не подлинность представительства русской церкви в настоящий момент зависит еще и от того, что враждебной ей тиранической властью она искусственно расколота на несколько фракций, и ей искусственно, насильственно заторможены пути к свободному преодолению ее расколов. Нам, свободным русским людям, спасшимся от коммунистического террора и вольно живущим, мыслящим и говорящим под благословенным режимом свободы в современных демократических государствах, легко разобраться, какая фракция подъярёмной русской церкви – канонически правильная продолжательница прав и преимуществ патриаршей православной церкви и какая – неканоническая, раскольничья. Но мы соглашаемся, что посторонним людям и чужим церквам нелегко в этом разбираться. И наш долг указать восточным патриархатам, что они уже не раз ошибались в этом вопросе. Уже на прежнее предсоборное совещание посылались приглашения на равных основаниях, как законной патриаршей церкви, управляемой митрополитом Сергием, так и самочинной, организованной коммунистическим правительством церкви так называемой «синодальной – обновленческой». Можно понять такую тактику или только в применении к предсоборным совещаниям, чтобы попутно сделать опыт преодоления раскола, или и в применении к самому собору. Но тогда уже нужно пригласить на него решительно всех раскольников и диссидентов всего православия, опять таки с целью попытаться ликвидировать расколы. Или всем диссидентам, буде они того пожелают, отвести на соборе особое место, с особым учетом их совещательного голоса, как друзьям и спутникам общего христианского дела, где не исключена возможность какого то соучастия даже и братьев-христиан других вероисповеданий. Но в отношении к русской церкви дело ставится явно не так. Из нее и православные, и раскольники вызываются на каком-то канонически абсурдном начале равноправия. Это недопустимая для церквей якобы неспособность различить правого от виноватого, православного от раскольника. Это неуважение к церкви, к которой так небрежно адресуются. Русские православные люди, например, отлично понимают каноническую логику Константинопольского патриарха, когда он не приглашает на Предсоборие болгарскую церковь, с которой находится в схизме. И мы, русские церковники, по существу несогласные с основаниями этой схизмы, тем не менее не можем оскорблять каноническую совесть греков навязыванием им какого-нибудь уравнения с ними в соборном сочетаний делегатов болгарских. Мы только считаем своим нравственным правом и долгом, как не участники этой схизмы, советовать, чтобы греческой церковь пожелала пригласить болгар, как своих диссидентов, на предсоборные совещания с целью ликвидации устаревшей схизмы и достижения братского воссоединения на самом соборе. Помимо всего прочего мы еще уверены твердо в том что, как ни порабощена русская церковь но она сама не унизит себя до уравнения ее канонической непрочности с ей раскольниками и не согласится на такое канонически нелепое и оскорбительное представительство.

Ясно нам также и то, что русскую церковь не в состоянии представлять и ни одна из ее фракций, живущая за пределами тюрьмы народов – СССР. Не говорим уже о церквах de facto автокефальных и автономных – японской, финляндской, эстонской, польской, латвийской. Возьмем маленькую церковь литовскую, глава которой митр. Елевферий является особоуполномоченным митр. Сергия. Если бы даже последний не оскорбился уравнением его с обновленцами и поручить митр. Елевферию представлять на соборе его всю русскую церковь – это было бы только новой ошибкой митр. Сергия. Такое сиротливое представительство необъятной русской величины через одного заграничного иерарха, не связанного пасторски с телом церкви мученицы, не имеет ни канонического оправдания по существу, ни очевидной для здравого смысла моральной компетентности. Смысл канонического представительства состоит в живом ношении епископом в своем сердце его паствы, почему и не являются регулярными членами соборов епископы, не правящие в данный момент епархиями. Не представляя в этом смысле русской Церкви, митр. Елевферий не может представить ее голоса и как экстренный уполномоченный. Если он будет выступать совершенно свободно, то он навредит митр. Сергию, которому свобода заказана, а если он будет отражать немоту и порабощение митр. Сергия, тогда его представительство даже вредно, ибо под видом свободы оно будет вводить в обман соборное и мировое мнение о какой-то свободе церкви в СССР. Вообще же по существу такое не соответствующее весу и значению русской церкви представительство только без нужды умаляло бы ее и вредило бы ей. Лучше во всех отношениях сейчас полное отсутствие суррогатных представительств великой русский церкви на соборе, чем псевдо-представительство, которое ангажировало бы на будущее время русскую церковь и связывало ее с постановлениями собора, на которые она не может реально повлиять.

На совершенно уже самочинное представительство русской церкви ни одна из фракций эмигрантской церкви, ни американская, ни дальневосточная, ни карловацкая, ни западноевропейская и по общему основанию и по частным соображениям и сами, конечно, не будут претендовать.

Другое дело не формальное и полномочное, а реальное участие различных иерархов русской церкви, как просто глав различных церковных группировок, представляющих только их, или даже просто наблюдающих в качестве «обсерверов» – как это проектируется на международных конференциях. Конечно, было бы лучше, если бы расколовшиеся заграничные фракции русской церкви могли между собою сговориться для некоторого общего представительства в указанном скромном смысле слова, но это кажется, довольно розовая мечта...

Итак, summa summarum наших рассуждений по данному вопросу сводится к тому, что нормальное представительство русской церкви и на предсобории и на соборе исключено. Ненормальность ее положения превосходит всякую предусмотрительность канонических теорий и канонической практики. Но косвенное, совещательное участие голосов русских иерархов, не исключая в этом случае и лимитрофных, лишь как сведущих людей, полезно и желательно в работах собора по русскому вопросу. Вся же русская церковь в целом должна остаться не связанной постановлениями собора до дней ее освобождения и свободного волеизъявления. Хорошее никогда признать не поздно, а от обязательств, клонящихся к ущербу русской церкви, ее надо уберечь.