Проф. Ф. В. Вербицкий († 1971 г.) Религия и наука.

С тех пор как дьявол соблазнил наших прародителей вкусить плоды запретного «древа познания добра и зла», грех этот тяготеет над человечеством.

Наделив человека разумом и свободной волей, Промыслитель мира не возбранил ему исканий в благих целях; не запретил и стремления к познанию истины, т. е. науку. Хотя люди прозвали апостола Фому «неверным», но Иисус Христос не только не прогневался на него за его сомнения, но Сам предложил «вложить перст в раны гвоздильныя» и тем благословил изучение с целью утверждения истины.

Разсеянныя сомнения, осознанныя ошибки, наоборот, укрепляют нас, и это мы видим на примере ап.  Фомы, вылившего свою твердую веру в словах: «Господь мой и Бог мой!» – после того, как собственным опытом уверился в воскресении Христа.

И обуявшия Фому сомнения не лишили его милости Божьей и не помешали сохранить за собой на все времена звание Апостола Церкви Христовой.

Не поставил Христос в вину и Нафанаилу его сомнения: «Что может быть доброго из Назарета?».

Напротив, Он и после этого похвально отозвался о Нафанаиле, как об «Израильтянине, в котором нет лукавства».

Много раз: и непосредственно – гласом с неба, – и через ангелов и пророков Господь внушал людям познания Истины, вдохновляя, укрепляя и расширяя этим кругозор своего венца творения.

В притче о талантах Иисус Христос ясно вменил нам в обязанность не только беречь свои силы и способности, но и использовать их в благих целях, умножая тем наши достижения. Этой же притчей Он осудил лень и косность в наших делах.

На примерах щедро одаренных Богом гениев мы воочию зрим осенение Свыше отдельных избранных.

Но не всем дано: слушать «песни небес». Рожденные во грехах, мы на каждом шагу своего земного пути подвергаемся соблазнам со стороны Отца Лжи – Дьявола. Недаром, молитва Господня заканчивается двумя насущными для нашей жизни прошениями: «и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого».

Всякий, кто не машинально, а вдумываясь, произносит эти слова молитвы и отдает себе отчет в своих помыслах и деяниях, не может не сознать, как «опасно ходим» мы по земле; не может не почувствовать, что в нашей душе вечно борятся два противоположных начала добра и зла. С утра до вечера мы окружены соблазнами, затемняющими разум, омрачающими мысли, оскверняющими наши чувства; эти соблазны ослабляют нашу волю, и, если мы поддаемся им, кладуть свой отпечаток на наши поступки.

Не с «печатью Дара Духа Святого», которую мы получаем при святом крещении, а с клеймом Лукавого протекают дни тех, которые ежечастно и ежеминутно не ведут борьбу с дьявольскими искушениями.

Грехами прародителей в муках рождает детей и в поте лица своего добывает хлеб свой венец творения – человек. Жалкой былинкой, колеблемой ветром; ничтожной песчинкой, попираемой ногами случайных прохожих – проходит он свой короткий жизненный путь, ведя неусыпно борьбу с враждебными живыми и мертвыми силами его окружающими: то в светлом порыве вложенных Свыше высоких чувств вздымается он в Небесныя Выси, молитвенно устремляя свой взор к Началу Всех Начал – Богу; то обуреваемый низменными страстями ползает по земле и, ослепляемый соблазнами Лукавого, в дьявольской гордыне тщится объявить себя полновластным царем природы.

Эту раздвоенность человеческой души; эту вечную борьбу Добра и Зла в наших глубинах – мы особенно ярко видим на примере наших гениев Пушкина и Лермонтова, всю жизнь метавшихся в мучительных томлениях духа.

Вспомните навеянные порывом холодного безверия строки А. С. Пушкина:

«Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

И какой судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Цели нет передо мною

Пусто сердце, празден ум

И томит меня тоскою

Однозвучной жизни шум».

Но, когда на эти недостойныя верующего человека слова последовал отечески мягкий укор митроп. Филарета:

«Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога нам дана;

Не без Воли Божьей тайной

И на казнь осуждена.

Сам я своевольной властью

Зло из темных бездн возвал,

Душу сам наполнил страстью,

Ум сомненьем возволновал.

Вспомнись мне Забытый мною,

Просияй сквозь сумрак дум,

И сожидутся Тобою

Сердце чисто, светел ум».

То строфами, полными смирения и покаяния, ответил поэт:

...«И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты,

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйныя мечты.

Твоим огнем душа палима,

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе Серафима

В священном ужасе поэт».

Ту же борьбу тягостных сомнений и глубокой веры, ярко выраженную в благостных словах «Молитвы», мы видим у Лермонтова:

«В минуту жизни трудную,

Теснится-ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых

И дышет непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко.

И верится и плачется,

И так легко, легко...»

Ясным сознанием тленности земного пути по сравнении с созерцанием Небесных Высей дышет и глубокое по мысли стихотворение Лермонтова «Ангел». Помните последния строки?

...«И звуков небес заменить не могли

Ей скучныя песни земли».

«Если бы Лермонтов не написал ничего другого, кроме своего глубоко философского стихотворения «Ангел», говорит наш Первосвятитель Митрополит Анастасий: «то и тогда он был бы достоин безсмертия».

Многомилостив Господь, и искренним покаянием очищаются грехи и заблуждения прошлого. Немало свидетельств такой неизреченной милости Божьей мы обретаем в Житиях Святых. Из русских гениев поучительной в этом отношении является жизнь Ф. М. Достоевского. Наоборот, глухим остался к голосу Церкви богато одаренный Свыше Л. Н. Толстой и ряд поэтов и писателей предреволюционного времени: Сологуб, Блок, Брюсов, М. Горький, Андрей Белый. Тьмой кромешной веет от творчества советских писателей и поэтов, живущих в условиях застенка, где «Сатана правит свой страшный бал».

Такую же картину шатания мысли и двойственность чувств – мы видим и во всех других проявлениях творчества человеческого ума, в том числе – и в науке: там, где искание истины исходит от чистых побуждений познать окружающий мир; там, где служат науке для науки, где пользуются наукой для блага человека, – там всюду – величайшие умы и глубочайшие мыслители в благоговейном созерцании и в молитвенном славословии склоняются к Престолу Творца и Промыслителя мира:

«Когда через телескоп я наблюдаю течение небесных светил», говорит безсмертный Ньютон, законы которого и поныне служат основой всех основ, «мои колени склоняются, дабы возвеличить могущество Бога, бросившего в пространство все эти чудеса».

И в зените своей земной славы, в ответ на хвалебные гимны его гению, Ньютон считает себя лишь любознательньм мальчиком, собирающим на берегу безбрежного океана выброшенныя на берег ракушки: «вскрывая их, я вижу только ничтожнейшия части этих песчинок, в то время, как бездонныя глуби попрежнему остаются непостижимыми».

«О, как счастлив тот, кому дано через эту науку возвышаться до небес!» – восклицает славный астроном Кеплер: «там видит он превыше всего творчество Божье!... Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты удостоил меня этой величайшей радости: изучать творение Твое... О, как велик наш Бог! Да воспевает непрестанно душа моя славу Его!»

Так же восторженно славословит Господа знаменитый Коперник, наблюдавший движение небесных светил:

«Ибо кто может взирать на дивный порядок Вселенной, управляемой Богом, без порыва к созерцанию превыше всего Самого Творца!»

Как видите, раскрывая глуби мироздания, наука не только не противоречит признанию Бога и Творца Вселенной, а, наоборот, еще крепче утверждает в Нем, приближая нас к Божественным Тайнам.

Наиболее счастливыми в этом отношении являются астрономы, взоры которых устремлены к небу с его безграничным миром грандиозных чудес: но к такому же сознанию приходят и все величайшие умы, посвятившие себя изучению наук, проникающих в сокровенныя тайны мироздания: физики, химии, естествознания, философии, механики. Знаменитые Гумбольд, Фуко, Вольта, Ампер, Фраунгофер, Ломоносов, Планк, Маркони, Менделеев, Джинс, Эдингтон, С. Л. Франк, И. А. Ильин и много, много других – все творили свои великие дела во славу Божью и с признанием ничтожества сил человеческих.

Счастлив сказать, что, если немеет язык астрономов при созерцании грандиозных чудес Божьих в небесных высях, то стынет мозг копошащихся над изучением ничтожной песчинки-человека медиков, по мере углубления в тайны жизни.

Каких только чудес не наблюдаем мы в этом незатейливом на вид и небольшом по размерам телесном сосуде: безконечно сложные, с непостижимым человеческому уму мудрым устройством, органы – «миниатюрныя фабрики», перерабатывающия «сырье», планомерно поступающее из внешнего мира, и претворящия его в необходимыя для жизни продукты; безчисленныя и многообразныя «микроскопическия лаборатории», изготовляющия: питательныя, живительныя, тормозящия, регулирующия, лекарственныя, предохранительныя вещества; мощные, не знающие отдыха моторы с волшебными проводами; совершеннейшия «радиостанции», «телефоны» и «телеграфы», координирующие работу всех этих безчисленных частей одного целого; без отказа работающий «транспорт» по изумительным по своему строению путям; без задоринки функционирующие тормоза, предохранители, усиливающие и ослабляющие аппараты, и обслуживающие их миллиарды самых разнообразных мельчайших живых существ – «клеточки нашего тела» – каждая из которых неусыпно и неустанно несет свою службу на своем месте на общее благо всего организма: всегда готовая кинуться на защиту в любом пункте нападения «армия», «санитары», «питательные отряды», «асенизация» – и все это – без устали и без перебоев; без всякой награды и забастовок; днем и ночью; во всякую погоду и при всех условиях; в полной гармонии, под бдительным оком не дремлющего контроля и под единой властью «царя в голове» без парламентов и без оппозиций.

Все это – до тех пор, пока жалкий червячок сам, по своему неразумию, не нарушит гармонию жизни, не изуродует грехами своими драгоценный аппарат и не растратит данные ему сокровища; все это – пока Господу Богу угодно терпеть грехи наши и не отнять от бренного тела то, что одушевляет жизнь.

Недаром, если исключить врачей-недотепов, не пожелавших постигнуть все премудости своей науки, и потому не узревших величия Бога там, где – оно воочию зримо; если исключить скользящих по жизни в земных суетах «тепло-холодных» врачей-обывателей, присущих и всем другим граням науки, то огромное большинство мыслящих врачей твердо исповедуют веру в Бога, а те, которых Господь Бог наделил сверх меры своими дарами, подобно созерцающим небесныя красоты астрономам, в глубоком благоговении склоняются перед Престолом Всевышнего:

Проникший своим гением в неведомый до того мир микробов великий Пастер в ореоле своей славы говорит: «пока я изучал свою науку, я верил в Бога, как бретонский крестьянин (самые религиозные люди в атеистической Франции). Теперь, когда передо мной открылись чудеса неведомого мира, я верю, как бретонская крестьянка» (т. е. безпредельно).

Давший человечеству неисчерпаемую сокровищницу благ, Флеминг, на посвященном ему торжественном собрании по поводу открытия им пенициллина, в ответ на восхваление его заслуг сказал: «я ничего не открыл. Я только опознал то, что Господь Бог дал на потребу человеку. Вся честь и слава принадлежит Ему, а не мне».

Недаром, в нашем врачебном обиходе широко употребляется слово «наитие», которое нередко играет бо́льшую роль, чем данныя, основанныя на знании науки.

Основатели русской медицины Н. И. Пирогов и С. П. Боткин, гордость нашей науки И. П. Павлов, широко известные И. С. Сикорский и В. И. Разумовский и другие отмеченные Богом врачи – все были глубоко верующие. Проф. Московского Университета Ф. И. Синицын окончил земной путь в храме коленопреклоненным на молитве. Мой коллега по Киевскому университету проф. Ф. Г. Яновский, широко известный на юге России, свой трудовой день начинал с молитвы в храме.

И не одни – русские. Я имел счастье лично видеть, как один из лучших хирургов Германии проф. Макс Лебше, спасший мне жизнь своим искусством, перед каждой тяжелой операцией молился в церкви, занимавшей отдельный этаж в его санатории, и после операции молитвой благодарил Господа.

Широко известный разсказ, рисующий тупость безверия, связан с именем И. П. Павлова, по требованию которого в апогее его славы (получения Нобелевской премии) атеистами-большевиками была выстроена возле заведываемого им института церковь (одна единственная со времен революции): выйдя однажды после богослужения из храма, знаменитый ученый сел в парке на скамеечку, чтобы в душевной тиши предаться своим размышлениям. К нему подходит молодой красноармеец из приставленных следить за посещающими храм и, потрепав Павлова по плечу, с иронической улыбкой спрашивает: «Что, дед? В церкви был?» – Да, был. – «Что же ты там делал?» – Богу молился, чтобы помог мне в делах моих.

Сокрушенно покачав головой, со словами: «Эх темнота, темнота!» парень отходит в сторону.

Конечно, не приходится удивляться, а только скорбеть за этих ограниченных простаков, но тяжкий грех берут на душу свою соблазняющие «малых сих» и радуется сердце дьявола, что не по дням, а по часам растет число их, и не устает он споспешествовать растлевающим души человеческия. Все чаще, все настойчивее слышатся предостерегающие голоса блюдущих Правду Божию о приближении «сроков».

Одурящие пары атеизма коснулись и науки: та же неустойчивость рода человеческого, которую мы наблюдаем в жизни и в литературе, отражается и в ней.

Тепло-холодным к вере становятся те, которые отдаются науке постольку, поскольку она служит их «Мамоне»: среди суетных наслаждений они не имеют ни времени, ни желания углубляться в корни ея, и, если заходят иногда в церковь «лоб перекрестить», то это делают лишь для того, чтобы на всякий случай застраховаться и там, иногда даже без особой веры в эту страховку.

Есть и такие, которые, отдавшись науке с увлечением и схватив вершки ея, обуянные гордыней, преисполняются веры в то, что нет предела человеческим знаниям. Если для них и остаются еще вопросы не вполне решенные, то они не сомневаются, что и они будут решены «завтра». Великий Сократ, изрекший великую истину: «Я знаю, что я ничего не знаю!» – в их представлений – не мудрейший философ, а праздный неуч. Повторяя, как попугаи, заученное, эти безумцы во всем ищут материальный субстрат, доступный их обезьяньему пониманию, который они называют «здравым смыслом», отрицая все, что лежит вне пределов их знаний. Замкнувшись в своем ограниченном кругозоре, эти узколобые упрямцы не в состоянии усвоить таких простых истин, как «духовная природа человека – такая же реальность, как материя и ея законы» (Метальников).

Эти слепцы никак не могут понять и то, что «религия не только не противоречит науке, не только совместима с последней, но и родственна ей и проистекает из одного общего духа с ней; и этот дух, в свою очередь, не только не противоречит так называемому «здравому смыслу» т. е. (в их понятии) здоровому и практически плодотворному отношению к жизни, но, при внимательном отношении к делу, обнаруживается, как единственное условие подлинного и здорового отношения к жизни, спасающее человека от всяческой ограниченности и слабости, от обывательского скудоумия и рабского безсилия» (С. Л. Франк).

Даже вольнодумец Вольтер на склоне своих лет пришел к заключению, что «от Бога отступают только те, кто только наполовину постиг науку. Те, кто углубился, познал ее полностью, – неминуемо приходят к Богу».

Следуя ему, и наш вольнодумец времен Екатерины – Новиков в дни своего просветления признал, что «все науки сходятся в религии, и лишь в ней разрешаются их важнейшия проблемы».

Проводя параллель между верующими в Бога и признающнми только «материю», Франк пишет:

«Одни верят, что мир существует не сам собой, а укоренен в чем-то Высшем и Абсолютном, что Разум и Добро суть не выдумки, а лучи доходящие до нас из Абсолютного Первоисточника – Бытия, и что человек с его мечтами и надеждами имеет право не чувствовать себя одиноким и покинутым в хаосе мертвых сил природы. Другие, напротив, ВЕРЯТ, что этот хаос есть единственная реальность, что в мире нет ничего, кроме безсмысленного столкновения слепых частиц материи; что человек не только всецело ея порождение и часть, и что все его мечты, его жажда счастья, его любовь к добру и отвращение к злу, его искание разума и истины суть лишь жалкия иллюзии, обманчивыя искорки, по слепым законам природы загорающияся и потухающия в тех комплексах атомов, которые называются «человеческим мозгом».

Кто это раз сознал до конца с полной серьезностью и умственной ответственностью, тот знает, что ему приходится выбирать не между религией и наукой, а только между верой в Бога, добро и разум и  в е р о й – же в то, что́ Достоевский называл «дьявольским водевилем».

И тот, кто это сознал, понимает также, как непроходимо глупо, на каком почти идиотическом недомыслии основано ходячее убеждение, что человек, отвергнув религию, с помощью разумного научного знания и своего свободного стремления к совершенству утвердит на земле всеобщее счастье, разумный и справедливый порядок и станет вообще хозяином своей собственной жизни.

Кто это сделает? Маленький жалкий камочек мировой грязи, ничем принципиально не отличающийся от всего остального мира. Победит и приведет в порядок чудовищныя космическия силы всей мировой грязи? и что это все вообще значит для мировой грязи и пыли: «справедливый» и «разумный» порядок? Она есть такова, как она есть; она от века крутится, частицы ея слипаются и разлипаются. И те ея комочки, которые называются людьми, от века дерутся между собой, пожирают друг друга, в положенный срок дохнут и разлагаются, слипаясь с остальной грязью и пылью, и «дьяволов водевил» либо не имеет конца, как не имеет начала, либо кончится, когда вихр грязи и пыли уляжется сам собой в мировой неподвижности...» (С. Л. Франк «Религия и Наука» 1953, Брюссель).

Какой чудовищной иронией звучит брошенная в бесовском ослеплении недоучкой-Горьким фраза: «Человек – это звучит гордо, человек – это все!»

И это «все» – в дьявольской гордыне собирается теперь лететь в небесные просторы, мечтая и там навести свои порядки, а для обеспечения себе при помощи придуманных машин праздной жизни в довольстве и комфорте, это «все» надумало сотворить себе подобие в виде «робота».

Чурбан может родить только чурбан, а ежели этому «всему» и удастся добраться до ближайшей «песчинки» – Марса или Луны, – то едва-ли им поздоровится, и это нисколько не приблизит человечеетво к духовному обновлению, без чего не мыслимы «и на земли мир и в человецех благоволение».

Жалкий червяк, наделенный по милости Божией разумом и волей, вместо того чтобы, проходя по заповедям Божиим, в смирении и добродетели, свой короткий земной путь, мнит проникнуть во все тайны мироздания, построить свой мир и стать «паче создавшего его Творца»! Обуянные бесовской гордыней люди становятся слугами сатаны, подготовляя пути для пришествия Антихриста.

Не замечая в дьявольском ослеплении, что, созидая одной рукой, другой – он сам несет разрушение, и что, чем дальше, тем разрушительныя силы выступают все сильнее и сильнее, – «звучащий гордо» слепец не видит, что под угрозой этих чудовищных оружий он все больше и больше теряет почву под ногами, и что жизнь человеческая, проносясь в духовной пустоте и в постоянном страхе даже за завтрашний день, все больше и больше теряет свой смысл и значение.

Если родители приходят в волнение, когда видят спички в руках неразумных детей, то как можно оставаться спокойным за судьбы мира, когда в руках одурманеных дьяволом находятся «адския машины», способныя взорвать всю Вселенную?!

Ведь нашелся же безумец Герострат, который только для того, чтобы войти в историю, сжег дивный храм Афины-Паллады. Не остановился Нерон пред тем, чтобы зажечь свою столицу – Рим для своей безумной прихоти – любоваться пожаром.

Что удержит не исповедующих Бога и не знающих жалости извергов от того, чтобы в бешеном порыве жажды власти, взорвать весь мир и погубить все живущее на нашей планете.

«Пути Господни неисповедимы» и тысяча лет у Него, как один день, и один день, как тысяча лет. Доколе будет простираться долготерпение Господне по отношению к облагодетельствованному Им всеми благами творению, на потребу которому даны пища, воздух, вода, и которому служит вся природа: день для благодетельного труда; ночь – для целительных отдыха и сна; смена времен – для обновления природы. Доколе Господь будет терпеть тяжкие грехи наши – знать нам не дано, но немало есть грозных признаков близящегося гнева Господня.

Вместо того, чтобы, согласно воле Господней, пользоваться предоставленными ему благами, подготовляя себя для жизни вечной, обуянный гордыней человек, подобно Деннице мнит стать равным Творцу и тщится сам управлять миром, протягивая жадную руку свою уже к высям небесным.

Но милостив и долготерпелив Господь. Не до конца прогневается: спас Он Ноя с семейством во Всемирном Потопе; вывел Лота из обреченных на гибель Содома и Гоморры; пощадил нечестивую Ниневию ради немногих малых сих.

Наряду с разгулом злых сил в наши дни, мы видим и благоприятные знаки: овладевая телом русского народа дьявольская власть, не смогла угасить духа его. Об этом свидетельствует сонм священномучеников за веру Христову и скрытая в недрах народа истинная Церковь, несмотря на все гонения продолжающая окормлять верных чад своих. Об этом свидетельствуют наполненные верующими храмы наши, где сливаются в своих молитвах и те, которые пользовались свободой в изгнании, и те, которые жили под пятой дьявола.

Среди людей, возносящих свои молитвы, мы видим теперь немало – гораздо больше, чем в дни свободного исповедания Святой Веры до революции, – людей, причастных к науке, «в двенадцатом часу» – во дни тяжких испытаний внявших зову Господню: «Приидите ко Мне вси труждающияся и обремененнии».

Страдания приблизили их к Богу, и этот путь непосредственного общения в молитве – ясный, простой и самый короткий: путь благоразумного разбойника на кресте; путь простых пастухов, пришедших поклониться Младенцу Иисусу.

Другой путь, путь изучения и постепенного приближения к признанию Творца и Промыслителя – путь науки. Если религия является Высшим Откровением человеку, то наука служит целям низшего откровения: как вы видите из приведенных примеров, путем ея мы также приходим к познанию Бога и к твердому исповеданию веры.

Но это – путь сложный, длинный и опасный, ибо на этом пути нам приходится преодолевать немало соблазнов и искушений.

Эти опасности красочно представлены Н. В. Гоголем в его «Переписке с Друзьями»: «Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избрало человечество, стремясь достигнуть Вечной Истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги; всех других путей шире и роскошнее он, озаренный солнцем и освещенный всю ночь огнями. Но мимо него в глухой темноте текли люди, и, сколько раз уже наведенные нисходящим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону; умели среди бела дня попасть вновь в непроходимыя захолустья; умели напустить слепой туман друг другу в очи; влачась вслед за болотными огнями, умели таки добраться до пропасти, чтобы с ужасом потом спросить друг друга: где выход? где дорога?»...

Вдумайтесь в этот бисер слов, и вы поймете, что этот путь доступен только умудренным опытом Волхвам, которые «звездою учахуся» пришли поклониться Спасителю мира; Благообразному Иосифу и мудрому Никодиму, в непосредственных беседах почерпнувшим глубокую веру, и отмеченным искрой Божьей гениям, пред которыми в часы вдохновения отверзаются небеса и приоткрываются скрытые в глубинах Божественныя Тайны.

Этот путь красочно представлен Пушкиным в его творении «Пророк». По избранию Всевышнего и по гласу Его: «Возстань, пророк, и виждь и внемли!» созерцали небесныя выси Ньютон, Кеплер и Коперник; творили свои вдохновенныя произведения Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский и все те, кому дано, оторвавшись от сует земли, слушать «дивныя песни небес». Это – путь избранных; удел тех, кому много дано.

Но это дается лишь тем, кто «духовной жаждою томим», и кому, по милости Божьей, «шестокрылый Серафим» открывает духовныя очи:

«Перстами легкими, как сон

Моих очей коснулся он;

Отверзлись вещия зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он

И их наполнил шум и звон;

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полет,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

И он к устам моим приник

И вырвал грешный мой язык

И празднословный и лукавый,

И жало мудрое змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь разсек мечем,

И сердце трепетное вынул,

И угль пылающий огнем

Во грудь отверстую водвинул».

Для нас – обычных смертных – широко открыт Божьей милостью только первый путь: путь восприятия Бога в горячей молитве.

«Ты поверил, потому что увидел Меня», сказал Христос ищущему доказательств воскресения Спасителя Фоме: «блаженны не видевшие и уверовавшие» (От Иоанна гл. 20, 29).

Будем же помнить дивное песнопение, которое мы слышим на Богослужениях: «Бога человеком невозможно видети. На Негоже не смеют чины ангельские взирати», и в благоговении и страхе Божьем склонимся перед Его Святой Волей. Через земную жизнь Спасителя мира и Его Крест придем к познанию Бога и Промыслителя Вселенной.

«Путь жизни – один», говорит Гоголь: «и вечное чаяние человека в том, что все мы, рано или поздно, сойдемся на этом пути; все мы сойдемся на одной дороге. Дорога эта слишком ясно положена в основание нашей жизни; слишком широка и заметна для того, чтобы не попасть на нее.

В конце дороги этой – Бог. А Бог есть весь Истина, а Истина тем и глубока, что она всем одинаково понятна – и мудрейшему, и младенцу.»

Проф. Ф. В. Вербицкий.