338. Новая защита имебожия

В нашем духовно-журнальном мире произошел немалый соблазн: “Миссионерское Обозрение”, редактором и издателем коего состоит известный В. М. Скворцов, более 30 лет считающийся миссионером, поместило статью менее известного, но уже много нашумевшего в духовной литературе Антония Булатовича под заглавием: “Имя Божие в понима­нии и толковании св. Григория Нисского и Симеона Нового Богослова”. Имебожники тор­жествуют: “сам синодальный миссионер перешел на их сторону”, он не только поместил у себя в журнале статью Булатовича, но и выпустил книжечку “В поисках правды. По делу Афонских имебожников”, которую кто-то усердно теперь рассылает по всем монастырям России. Правда, и то и другое сделано очень искусно: чтобы не навлечь на себя обвинений в защите лжеучения, издатель под заголовком первой статьи в “М. Обозрении” тоненьким, едва заметным петитом отметил, что это-де статья, принята редакцией от Булатовича не как от своего сотрудника, а как постороннее сообщение, это – “материал к богословскому спору об именах Божиих”, а материалы нужны миссионерам так же, как и опровержение лжеуче­ний: ведь, когда-то и в “Братском Слове” профессора Н. И. Субботина печатались материалы для истории раскола, даже сочинения Аввакума. Но о том, что Н. И. Субботин такие мате­риалы не помещал наряду с редакционными статьями, а в приложениях, а если и случалось ему помещать в журнале, то всегда ставил над, а не под ними, не петитом, а титульными буквами заголовок, что это – “материалы”. В. М. Скворцов делает наоборот: он прячет строчечку, его якобы оправдывающую, под заголовок: авось-де простецы-читатели, т. е. имебожники, не заметят этой строчечки, и я пожну от них похвалы за сочувствие им, в защиту их (о прочем умолчим). Хитро скрыто и издание брошюрки в защиту имебожников: на обложке ничего не указано: ни издателя, ни редактора, а стоит только типография “Колокола”, но ведь мало ли кто заказывает в типографии работы: нельзя же все приписывать “самому” Васи­лию Михайловичу. Но в самой книжонке впереди всех статей стоит статья самого В. М-ча в духе самооправдания: “На службе не лжеучению, а единой Божественной Истине”, причем слово “Истина”, по принятому правописанию имебожников, стоит с прописной буквы. Этого мало: на видном месте, с особым громким заголовком: “Мнение заслуженного ординарного профессора Московской Духовной Академии М. Д. Муретова по вопросу об имебожниках и имеславцах” – печатается частное письмо М. Д. Муретова, вовсе не предназначенное для печати, а представляющее собою частное мнение почтенного профессора о номинализме и идеализме как противоположностях, причем он, как и лично мне говорил, вовсе не имел в виду поддерживать имебожное учение в его формулах, да письмо это и писано было еще тогда, когда не было ни синодального послания, ни самих имебожников, как таковых: он всецело стоял и стоит на стороне идеализма, реализма, мистицизма, в противоположность номинализму и рационализму в вопросах догмата. Письмо писано под первым впечатлением тетрадей Б-ча; сознаюсь, первое впечатление его “Апологии” и на меня произвело сначала располагающее впечатление. Но когда начинаешь глубже вдумываться во всю софистику этого новоявленного богослова, то начинаешь замечать его постоянную путаницу в поня­тиях – у него имя как бы является личностью, как бы совершенно отождествляется с нею: автор многократно повторяет свое положение, что имя “есть Сам Бог”. Он не хочет, чтобы мы сказали, не хочет повторить за нами: “призывая имя Божие, мы под сим именем разумеем Самого Бога”, – нет, он упорно повторяет, что в самом имени уже пребывает Сам Бог, пребывает ипостасно. А это далеко не одно и то же и, конечно, достопочтенный профессор не отождествляет имени с предметом именуемым, а устанавливает именно только соприкосно­вение чрез имя с идеею и тем Существом, Которое мыслится в идее.

С. В. Троицкий, против которого главным образом направлена статья Булатовича, конечно, ответит “Мис. Обозрению” обстоятельно. Я отмечу только то, что невольно бросается в глаза всякому читателю в этой, как и во всех других статьях Б-ча. Этот “новый богослов” (с маленькой буквы и в знаках вносных в отличие от Нового Богослова Симеона, преподобного и богоносного отца), превзошедший своего учителя, кавказского пустынника Илариона, своими мудрованиями и вместе с ним изобретший “новый догмат”, о котором не слыхивали православные богословы, употребляет и новые выражения, в которые, так ска­зать, закутывает этот догмат, чтобы скрыть его неправославие. Так, он выражается: “Господь Иисус Христос присутствует о имени Своем”: что хочет подчеркнуть Б-ч таким необычным сочетанием слов: “присутствует о имени”? Или эта, часто проводимая им мысль, что имя Божие есть “энергия Божия”: почему употребляет он тут греческое слово, когда русский язык имеет соответствующее ему слово “сила”? А простые люди, слыша незнакомое или знакомое, но в другой области (например, в психологии или даже физике) слово, поневоле думают, что тут скрывается у Б-ча какая-то особая мудрость. Затем, стыдно неглупому человеку какую-нибудь выходку невежды-фанатика, который будто писал имя Иисуса Хри­ста на бумажке и попирал ногами, приписывать всем тем, кто не хочет принять учения его о том, что имя Божие есть Сам Бог. Ведь если так судить об учении самих имебожников-фанатиков, то я вправе был бы сказать, что они учат, будто можно заменить Таинство Божественного причащения тела и крови Господней причащением именем Божиим, т. е. молитвою Иисусовой. Это я слышал от некоторых из них на Афоне своими ушами, но не думаю, чтобы автор “Апологии” дошел до такого учения, отрицающего совершенно словеса Христовы о необходимости причащения именно тела и крови Его для вечной жизни. Я мог бы обвинять Б-ча в богохульном учении, будто имя Божие содействует Духу Святому в чудотворениях: ведь это напечатано в статье Имеславца в “Колоколе” и целиком перепечатано в брошюрке “В поисках правды”. Б-ч упорно замалчивает все, что пишется в обличение его невежества в богословии, в истории Церкви (св. Симеон Новый Богослов жил в XI, а не в IX веке, как пишет Б-ч), в греческом языке (статьи С. В. Троицкого и иеромонаха Пантелеймона), разъяс­нения, что Московская Синодальная Контора не была уполномочена С. Синодом рассматри­вать самое учение имебожников, а только установить: кто из них держится лжеучения, и кто от него отрицается; Б-ч упорно уверяет всех, что Контора признала их учение православным и потому оправдала их. После того стоит ли спорить с ним по существу учения? Вопрос был бы скорее решен, если бы имебожники, главным образом Б-ч, ответили кратко, но точно: во-первых, что они разумеют под словом “Бог”, во вторых – что разумеют под словом “имя”. Я писал Б-чу еще в самом начале спора весною 1913 года, просил его ответить именно на эти два вопроса, но точного ответа не получил. Ведь, как хотите, такая, например, фраза: “Исповедание имени Иисусова в Иисусовой молитве есть Сам Господь Иисус Христос” – может смутить какого угодно богослова. Мы понимаем слово “исповедание” как действие человека, действие устами, словом, и вдруг это действие есть. Сам Господь!.. Страшно даже повторить. Или: “Имя Божие, называемое Богом и Самим Богом, понимается в смысле неотделимости призывания от Призываемого, а не в смысле обожествления тварных элемен­тов имен Божиих” – что это такое? Ведь всякое призывание есть действие призывающего, а призывающий есть человек, призываемый же есть Бог, следовательно, действие человека есть Бог?!.. Или еще такое “категорическое” заявление: “Повторяю, что именуя имя Божие и имя Иисусово Богом и Самим Богом, я чужд как почитания имени Божия за Сущность Его, так и почитания имени Божия отдельно от Самого Бога, как какое-то особое Божество”. Выходит, что имя Божие есть Сам Бог, но не Сущность Его: да ведь это то же, что сказать: Бог не есть Бог!?.. Очевидно, что слово “Бог” в понятиях Б-ча имеет два смысла: один – Бог – Сущность Божия, другой – Бог только имя Его, сила, но не Сущность. Зачем же такая путаница? Кто разберется в ней? Мы привыкли под словом “Бог” разуметь именно Сущность Божию, а для других понятий имеются в нашем языке и другие слова. Правда, слово “бог” употребляется и в Св. Писанин даже по отношению к людям: Аз рех: бози есте, но ведь это давно растолковано нам, что в древности богами называли и властителей, а Господь в Еван­гелии приводит этот текст в смысле переносном (Ин. 10:35). А Б-ч толкует, что тут Божие слово обожествляет человека. Как же, наконец, он сам понимает слово “Бог”? Нельзя же в одном случае понимать это слово как Сущность Божию, в другом – только имя, отрекаясь от понимания Сущности под сим словом.

Читая писания Б-ча, недоумеваешь: как он понимает благодать Божию? Многие места его статей наводят на мысль, что сию спасительную силу Божию, он даже готов наименовать Богом. Думаю, что все недоразумения наши разъяснились бы, если бы он точно определил, как он понимает слово “Бог”.

В заключение своей заметки по поводу статьи Б-ча в “М. Обозрении” приведу отрывок из гимнов преподобного Симеона Нового Богослова: не вразумит ли он нашего новоявленного богослова? “Я оплакивал, говорит преподобный, род человеческий, так как ища необы­чайных доказательств, люди приводят человеческие понятия, и вещи, и слова, и думают, что изображают Божественное естество, то естество, которого никто ни из Ангелов, ни из людей не мог ни видеть, ни наименовать... и в самом деле: чем можно было бы назвать Творца всех? Его имя нам еще неизвестно, кроме (имени) “Сущий” неизреченный Бог, как сказал Он (Исх. 3:14). Итак, если Он неизреченен, если не имеет имени, если невидим, если сокровен, если неприступен, если один Он превыше слова, превыше представления не только человеческого, но и невещественных умов, ибо Он положил тьму покровом Своим (Пс. 17:12), и потому все прочее находится во тьме, и один только Он, как свет, вне тьмы: то как ты вво­дишь о Нем понятие? Или ты делом увидел Отделенного? Откуда же и как ты прошел чрез тьму, один отделившись от всех тварей”?

В другом месте своих творений св. Симеон пишет: “Удивляюсь я тем немалочисленным людям, которые, прежде рождения от Бога и прежде вступления в чадство Ему, не тре­пещут богословствовать и беседовать о Боге. Когда слышу, как многие, не понимая божеских вещей... и будучи исполнены грехов, богословствуют о Боге и о всем, Его касающемся, без благодати Святого Духа, дающего смысл и разум: трепещет, ужасается и некоторым обра­зом из себя выходит дух мой, помышляя, что тогда как Божество для всех непостижимо, мы, незнающие ни самих себя, ни то, что пред очами нашими, с дерзостью и бесстрашием Божиим приступаем философствовать о том, что непостижимо для нас, особенно будучи пусты от благодати Святого Духа. Грешим мы даже тем самым, что допускаем при таком положении своем желание говорить что либо о Боге. Ибо если трудно познать самого себя, не тем ли паче трудно познать Бога? Что может быть нечистее того, кто в гордостном само­мнении покушается учить о тех, яже Духа суть, без Духа? И что сквернее того, кто, не хотя покаяться и предочистить себя, но, минуя сие, приступает богословствовать? Я думаю, что сие покушение страшно и что те, которые дерзают на него, будут осуждены Господом”.