193–194. Новое выступление А. Булатовича
Хорошо спорить с людьми искренними: они ищут истины без всякого предубеждения и готовы всегда познать свою ошибку. Тяжело иметь дело с людьми неискренними, которые не ищут истины, а занимаются лишь словопрением, всеми правдами и неправдами стараясь одержать верх над противником. На такую почву, кажется, стал мой оппонент-имебожник А. Булатович. Он напечатал в “Дыме Отечества” открытое ко мне письмо, в котором старается разобрать “Мое доброе слово имеславцам”, напечатанное отдельным листком в Пантелеимоновом монастыре, в бытность мою на Святой Горе. Прошло два месяца с появления этого письма Булатовича, и теперь меня спрашивают интересующиеся новою ересью: почему я не отвечаю на это письмо?
А вот почему. Письмо А. Булатовича появилось раньше моего отчета или доклада Святейшему Синоду о моей поездке на Афон, раньше синодального определения и разъяснения, и я ждал, что мой оппонент, как добросовестный монах, ознакомившись из моего доклада с обстоятельствами, о коих доселе знал только из газет да по рассказам своих последователей, многое возьмет назад из массы той лжи и клевет, какие имеются в его открытом письме, и таким образом исполнит долг монашеской совести; увы, у него недостало на это мужества! И его читатели и последователи по-прежнему считают Никона каким-то инквизитором, преисполненным ненависти к несчастным имебожникам. Хорошо ли это?
Дальше. В своем открытом письме он ведь только начал разбор “Моего доброго слова к имеславцам”, коснулся только одного святоотеческого выражения, мною приведенного, и притом именно только “коснулся”, а не разобрал его, так что я имел и имею право ждать продолжения этого разбора приводимых мною буквальных выдержек из писаний богомудрых отцов, в корне опровергающих имебожную ересь. Но до сих пор, очевидно, он не собрался с силами опровергнуть сии свидетельства святых отцов, а, кроме приведенных мною, есть и еще немало таких же. И опять: сознаться в таком бессилии – смирения недостает. Добре ли сие?
Итак, А. Булатович упорно молчит и тщательно замалчивает, скажу больше: очень бы хотел, чтоб его последователи совсем не читали и не знали святоотеческих текстов, мною приводимых и его ересь обличающих, и всячески старается подставить очки своим ученикам и последователям, давая всюду понять, будто он полемизирует только со мною и архиепископом Антонием Волынским как лицами опасными для Церкви, от которых, по его выражению “православие в России грозит померкнуть” (sic!), как будто вовсе не было ни послания Святейшего Синода, ни грамот двух святейших Вселенских Патриархов, торжественно заявлявших, что учение имебожников – ересь! Паки вопрошаю: честно ли так относиться к столь важному делу? Не значит ли это обманывать доверяющих ему простецов?..
И он еще говорит о своих “воплях о правосудии к архипастырям России!” Да ведь сии архипастыри, голосом Святейшего Синода, в его двух составах – зимней и летней сессий, уже давно ответили на ваши вопли, схимниче, и ни один из святителей Церкви Русской пока не протестовал против послания Святейшего Синода о вашей ереси; всюду послание мирно принято и прочитано в обителях иноческих; два Вселенские Патриарха, в Бозе почивший и ныне здравствующий с их Синодом из 12-ти митрополитов единогласно заявили, что проповедуемое вами, имебожниками, учение – ересь; столь же твердо и решительно, в беседе со мною, подтвердил сие и блаженнейший Патриарх Антиохийский; дерзаю сказать, ибо тако верую, что и вся Православная Церковь единым сердцем и едиными усты – не с вами, имебожниками, а с нами, Архиепископами Антонием и Никоном: это – не наш одинокий голос, не наше частное мнение двух архиепископов, а голос всей Русской Церкви, Церкви Константинопольской, Церкви Антиохийской, – я дерзаю сказать – Церкви во всей вселенной сущей, ибо сей голос твердо основан на учении великих отцов и учителей Церкви, на учении 2-го Вселенского Собора, осудившего певоначальника вашей ереси – Евномия. Зачем же притворяться, будто не слышите голоса Церкви, будто только Антоний да Никон обличают вас, не соглашаются с вами? Вопросите всех святителей, как русских, так и греческих, славянских, румынских, сирийских и других православных; уверен, что все они едиными усты рекут, что ваше учение – ересь, что имя Божие означает Бога, как иконы напоминают Того, Кого изображают, но – не больше, и само по себе не есть Сам Бог, что оно, как говорит вселенский учитель и святитель Иоанн Златоуст, досточестно и достохвально, но Существо Божие – Сам Бог “кольми паче” превыше его, досточестнее и достохвальнее, следовательно, имя Божие – не есть Сам Бог.
Иеросхимонах должен подавать пример послушания Церкви; вас, отец Антоний, давно зовет на суд свой святейший Патриарх Вселенский; он и лично в беседе со мною осведомлялся: явитесь ли вы к нему на сей канонический суд? Я ничего не мог ему ответить на этот вопрос. Так вот, вместо того, чтобы писать апологии своей ереси, вместо того, чтобы уводить за собою – вон из Церкви, непослушанием церковной власти, толпы слепо вам верящих монахов, не должны ли вы, прежде всего, исполнить свой долг пред первосвятителем Константинопольской Церкви, к коей вы, по канонам церковным, принадлежите, – пойти в Царьград и очистить себя, если считаете себя правым, на суде своей Церкви. А потом уже и вступать в полемику и обличать меня и единомышленных со мною святителей – наш Святейший Синод и всех, кто приемлет учение о имени Божием, изложенное в послании Святейшего Синода. Пока вы заблуждались искренно, пока не слышно было голоса Церкви, дотоле можно было относиться снисходительно к вашему заблуждению, ибо можно было надеяться, что вы, услышав глас Церкви, вразумитесь, сознаете свою вину пред нею; но теперь, когда вы стоите на пороге Церкви, готовый покинуть ее, несмотря на ясно выраженный взгляд Церковной власти на ваше заблуждение; теперь, когда Церковь принимает совращенных вами уже как еретиков, по особому чину, не пора ли вам оставить полемику и поглубже вдуматься в свое положение? Ведь вы уже вступили на путь осуждения самой Церкви, на путь сознательного ей противления! Ибо что это, как не сознательное противление Церкви – это упорное невнимание гласу ее, это замалчивание, мало того – отрицание ее авторитета?.. В “Моем добром” – все же добром слове, а не “злом”, как угодно было выразиться вам, судия помышлений чужих! – приведено до десятка выписок из святоотеческих писаний, опровергающих ваши мудрования; из них вы коснулись только одного и думаете, что опровергли его странным, неуместным указанием, что “Балтийское море не есть Финский залив” и что “Солнце не есть луч” солнца. Да ведь и в этих-то убогих сравнениях вы только сами себя побиваете! Балтийское море останется и без Финского залива Балтийским морем, и солнце останется солнцем, если и скроется луч его. Так и Бог от вечности пребывает в существе Своем без имени, ибо для Себя Самого не имеет нужды в имени, а до сотворения мира тварных существ еще не было. “Усвояемые же Богу имена недавни сравнительно с Самим Богом, – не ради Бога, а ради нас измышлены имена для усвоения понятия о Сущем, т. е., о Боге”: все это ведь не мои слова, а богомудрого святителя Григория Нисского, – слова, которые вы, схимонаше Антоние, тщательно скрываете от своих последователей – несчастных простецов, вверивших вам свои души. Если сии и многие другие выражения святых отцов не суть истина, то почему же вы не опровергаете их? Дерзайте, если совесть ваша это позволит вам!
Можно думать, что ваша схимническая совесть позволит вам сделать попытку и на это. Позволила же она вам, в своем открытом ко мне письме, привести из славянского “Добротолюбия” выдержку: “ово бо есть свет, те же тьма, и ово есть Бог и Владыка, те же раби бесом”, – несмотря на то, что вам было указано, что в этом месте опечатка, что и в греческом тексте, и в русском переводе тут стоит не “ово”, не то, не “сие”, а “сей”, надо разуметь не “имя”, а Самого Господа Иисуса. Скажите по совести: почему вам на этот, только на этот раз так полюбился именно славянский перевод с его ошибкой? Как объяснить ваше упорное нежелание признать эту ошибку перевода или даже простую опечатку, обличаемую греческим подлинником? Отвечайте!..
А вы еще берете на свою совесть предвосхищать суд Божий надо мною, – но что я говорю: надо мною? – Над Святейшим Синодом, над Патриархами, над всеми, кто приемлет учение об именах Божиих, с вашим лжеучением несогласное, дерзаю сказать: над всею Церковью Православною! Вы грозите мне судом Божиим за “Мое доброе слово имеславцам”, вашим несчастным последователям! Бог видит мою искренность, с какою писал я это “Доброе слово”. Вы уже предрешили, что только для меня, а не для вас будет страшен суд Божий! Пусть же Он, Судия праведный, рассудит нас, пусть будет милостивым Судиею и мне, и вам за ваши – не клеветы на меня – их да простит Он вам! А за ваши писания, уводящие все дальше последователей ваших от Церкви, заражающие их ядом вражды и ненависти против власти церковной, против носителей благодати – архипастырей Церкви.
Вы “ужасом велиим ужаснулись”, прочитав мое “Доброе слово” вашим единомышленникам. Я со страхом прочитал ваше дерзновенное обращение к суду Божию. Мне было больно читать эти ваши строки – больно за вас же! Страшно впасти в руце Бога Живаго!
Я не стану теперь разбирать всю ложь, все клеветы, какими вы осыпаете меня со слов жидовских и лжепатриотических газет, враждебно настроенных против представителей Церкви Русской, а равно со слов ваших единомышленников, которые не стеснялись в храме Божием мне кричать в глаза “еретик, масон” и подобные лестные словеса; вы уверяете своих читателей, что “Мое доброе слово” изошло из “злого и враждебного” к вам сердца (о, судия сердца чужого! – повторяю слова блаженного Августина); будто я ненавижу имеславцев (я всякую ересь ненавижу, а еретиков жалею), вы пишете, будто я – о ужас! – залил братской кровью всю дорогу от монастыря до пристани (какой же я разбойник!); будто я заставил томиться в темнице кого-то (еще новость для меня!); будто насилием отнял в Одессе книги у монахов на 10 000 рублей (?!) (и во сне не снилось мне!) и т. д., и т. д.
Повторяю: я все ждал, что вы как добрый схимник, прочитав выдержки из моего доклада Святейшему Синоду, снимете по совести хоть часть некую из сих обвинений с меня; к сожалению, приходится думать, что у вас достает совести замолчать все это и оставить несчастных своих последователей в заблуждении.
Позвольте же мне оказать вам некую услугу, предостеречь вас, с кем вы имеете дело, кого избрали себе сотрудником.
В 1910 году Святейшим Синодом извержен из сана некий иеромонах Таврической епархии Павел Кусмарцев за отречение от православной церкви, которую он именовал “формальною, консисторскою, синодальною”: не тот ли это “инок Павел Кусмарцев”, который сотрудничает в составлении выпускаемых и распространяемых вами брошюр?.. Не он “собрал” присланную вами мне книжку “Учение отцов Церкви об именах Божиих”, в которой не только о. Иоанн Кронштадтский, но и я, грешный, и г. Троицкий, и многие другие современные писатели, из духовных и мирских, попали в число “отцов Церкви?”.
Знаменательное сотрудничество!..
Я вставил в машину бумагу, чтобы побеседовать только с моими читателями, ответить на их вопросы по поводу открытого письма ко мне А. Булатовича, но эта беседа как-то сама собою обратилась в письмо к самому Булатовичу. Ну что же? Пусть и он прочитает мои думы, пусть эта беседа будет отчасти ответом на его письмо.
Тяжело думать, до чего мы дожили! Всякий, кому вздумается, не изучавший богословских наук не только в духовных школах наших, но хотя бы и дома, под руководством добрых наставников, начитавшись, без разбора, книг, хотя и духовных и полезных, но без надлежащей подготовки, уже мнит себя “богословом”, полагает, будто он вправе излагать новые догматы, истолковывать учение православной веры, и впадает в ересь, воображая, что он- то и защищает истинную веру.
Не печальное ли это явление?
Давая волю своей мысли летать в области богословского мышления без всякого контроля, он не задумывается над вопросом: “Да по той ли дороге я пошел? Есть люди, которые всю жизнь отдали богословским наукам: не обратиться ли мне к ним? Быть может, они мне укажут источники и пособия более авторитетные, чем мое собственное смышление. Ведь, во всяком случае, вопрос-то, поднятый книгою схимонаха Илариона, не из настолько простых, чтоб мог его решать своим умом я, новичок в богословии, новичок в монашестве, – да если бы даже я имел и полное богословское образование, – это вопрос, требующий специальных знаний не только по богословию, но и метафизике, и патрологии, и мало ли еще по каким наукам. Не напрасно же ведь святые отцы заповедуют нам, простым монахам, не пускаться в догматические исследования: это дело – выше нашего ума!”.
Ничего подобного, кажется, не приходило в голову вчерашнего гусара-иеросхимонаха: (сознайтесь, о. Антоний: ведь – правда?) он, по военной привычке, захотел приступом взять имя нового богослова, произвести впечатление своею “Апологией” и стал сочинять новый догмат. Так явилась ересь имебожников.
Что же лежит психологически в основе новой ереси?
Самочиние мысли, не искавшей “окормления” от Церкви.
Чего недостает несчастному гусару, облекшемуся прежде времени в одежды схимника?
Смиренномудрия, отречения от себя самого, от своего смышления и разумения.
Но если человек, избалованный воспитанием, успехами по службе, более или менее, хотя и по-светски, образованный, мог, начитавшись духовных книг без руководства, залюбоваться на себя, вообразить себя ученым богословом, то как объяснить себе, что простецы-то, им увлеченные, забыли долг послушания Церкви и упорно идут за ним, вопреки голосу Церкви, призывающему их к послушанию?
Увы, и простецы способны заразиться тем же самочинием, каким заражаются и мудрецы! Если мудреца ослепляет самомнение, то простеца ослепляет его невежество. А общая причина одна и у того и у другого – недостаток церковности в воспитании. Ни тому, ни другому никто в свое время не внушал, и им в голову не приходило, что в деле веры и жизни во Христе у нас нет своей воли, своего смышления: надо все, решительно все, проверять разумом Церкви и принимать в свою душу, в свое сердце, проводить в свою жизнь только то, что отвечает духу Церкви, учению ее, преданиям ее, заветам ее. В вопросах сомнительных лучше сознавать свое невежество, немощь своего ума, чем мудрствовать по своему смышлению. Церковно воспитанный человек постоянно стоит на страже своего сердца, своего мышления: так ли я думаю? не погрешить бы, да посмотрю-ка я у святых отцов? А что говорят митрополит Филарет, епископ Феофан Затворник, что пишут старцы-подвижники Макарий Оптинский, Георгий Затворник и другие? Не говорю уже о научных трудах по православному богословию, во всех его отраслях в творениях авторитетных архипастырей и учителей Церкви. Сознавая или, по крайней мере, ощущая себя инстинктивно, живым членом Церкви, он будет всячески оберегать свое религиозное миросозерцание от самомалейшего уклонения от учения Церкви, он будет постоянно искать живого общения и с теми, кого Церковь поставила руководителями в вере и жизни для чад. Он будет таким образом впитывать в себя самый дух церковности.
Я боюсь, что не все поймут, что я говорю: так далеко современность увела христиан от настоящей церковности! На явлениях отрицательных это будет понятнее.
У преподобного аввы Дорофея рассказывается об одном монахе, который, когда ему говорили доброе о ком-либо из братии, уничижал каждого и говорил: “Что значит такой- то? Нет никого достойного, кроме Зосимы и подобного ему”. Потом начал и сих осуждать и говорить: “Нет никого достойного, кроме Макария”. Спустя немного, начал говорить: “Что такое Макарий? Нет никого достойного, кроме Василия и Григория”. Но скоро начал осуждать и сих, говоря: “Что такое Василий и что такое Григорий? Нет никого достойного, кроме Петра и Павла”. Преподобный Дорофей говорит ему: “Поистине, брат, ты скоро станешь и их уничижать”. И действительно: чрез несколько времени он начал говорить: “Что такое Петр и что такое Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы”. Чем же кончилось? Он возгордился и против Самого Бога и лишился ума.
Пусть простят меня имебожники, мнящие “страдать за имя Божие”, если напомню им недавнее прошлое. Год тому назад они просили, желали, чтобы на Афон был послан русский епископ, ибо на месте у них не было авторитетного лица, который разъяснил бы им их недоразумение. Казалось, не было нужды для таких разъяснений лично являться на Афон епископу из России: достаточно было вопросить кого-либо из нас, епископов, и положиться на то, что решение будет дано вполне согласное с учением Церкви. Никто из нас не решился бы от своего смышления отвечать на такой вопрос, не проверив себя, и подготовился бы к ответу. Но пусть так, пусть нужно личное присутствие русского архиерея. Известно, что скоро слово сказывается, да не скоро дело делается. Пока Святейший Синод решил послать меня на Афон, тамошние самозваные богословы уже порешили, что не только архиепископ Антоний Волынский, но и Синод, и Патриарх – еретики. “Что Антоний? Что Никон? Что даже Синод и Патриарх? Вот – Собор соберите: тогда мы послушаем!” Но ведь послания двух Вселенских Патриархов, писанные по обсуждении дела 12-ю митрополитами – патриаршим Синодом, послание нашего Святейшего Синода, принятое без всякого возражения всеми иерархами Русской Церкви, определения Святейшего Синода, касающиеся новой ереси, – все это стоит если не Вселенского, то, по крайней мере, поместного Собора? Во всяком случае, не то, что какой-то самочинный соборик 302 полуграмотных монахов в Андреевском скиту или нескольких сот таких же простецов в Фиваиде, в Пантелеимоновском монастыре, решавших и постановлявших свои определения, изгонявших из обителей православно мыслящих иноков. Ведь, с канонической точки зрения, такие “соборы” надо бы считать безчинными сборищами, если бы не считать их просто детскими затеями. А вот подите же: для имебожников эти “соборы” важнее постановлений и решений нашей церковной власти, решений Вселенского Патриарха, хотя на сих сборищах полуграмотных самочинников не было ни единого епископа. Но им и этого мало: они уже кричат в глупых, враждебных церковной власти газетах: “Подавайте нам Вселенский Собор! Только Вселенский Собор может быть компетентным решителем нашего спора!” Но не надо быть пророком, что если святая Церковь, как любящая мать, снизойдет и в этом их желанию, если для них, для их успокоения и соберет Собор, по своему значению почти Вселенский, то они не подчинятся и сему Собору, и раз отпадшие от Церкви главари их не подчинятся решению Собора и останутся в ереси.
Такова психология всякой ереси, всякого заблуждения!
И опять скажу: пусть не посетуют на меня имебожники: чем дальше отходят от Церкви, в духе, в мысли их вожди, тем все ощутительнее становится для истинных сынов Церкви их отделение, как в живом теле чувствуется отмирание, отпадение члена, зараженного гангреною. Больно, что вот православные русские люди, да еще иноки, обещавшие Богу жить иначе, чем простые смертные миряне, иноки бросившие мир и вся яже в мире, ради спасения душ своих, нарушив завет святых отцов – не пускаться в догматические исследования, их уму простому недоступные, впали в грех ереси, заболели тяжким грехом гордыни и осуждения всего тела Церкви, начинают заражать этою болезнью других, здоровых членов тела Церковного и наконец – отпадают от Церкви прежде, нежели сама Церковь отсекла их формальным судом. Да, больно это чувствовать!..
И должен бы об этом подумать в уединении своей родовой усадьбы их вождь, пока еще не лишенный сана, хотя и запрещенный в священнослужении, иеросхимонах Антоний Булатович! И вместо того, чтобы строить там какой-то приют для противящихся Церкви своих единомышленников, – пойти к Святейшему Патриарху Вселенскому, пасть к его стопам, смириться и раскаяться в своем лжемудрствовании! Ведь его обращение возвратило бы в Церковь ту тысячу несчастных простецов-монахов, которых он увлек за собою, которые не хотят – и слава Богу, что не хотят уйти от Церкви, считая себя, – увы! – в заблуждении своем – православными! Меня тронул рассказ Киевского первосвятителя, что когда один, мнящий себя истинным сыном православной Церкви боярин предложил имебожникам, приютившимся в Киеве в ожидании своей участи, отвести им землю в своем имении и построить монастырь с тем, чтобы они “легализировались”, то есть записались особою сектою и были независимы от Святейшего Синода – все они, в один голос, заявили, что они такой независимости не желают, что хотят пребывать в Церкви Православной, только не хотят подписывать отречения от ереси, ибо считают свое учение правым.
До боли жаль этих несчастных, в простоте своей не понимающих, что первым, непременным условием единения с Церковью есть восприятие ее учения, во всей его полноте и чистоте, и подчинение своего смышления учению пастырей, Богом поставленных. И какой страшный ответ даст Богу тот, кто является виновником этого упорства, кто захватил в свое влияние их незрелые умы, кто овладел их простыми сердцами, если они пребудут вне лона церковного, если умрут такою же смертью, будут погребены таким же погребением – без отпевания по чину церковному, как несчастный игумен Арсений!
Слышите ли вы это, Антоний Булатович?.. Или и эти мои строки назовете лицемерием и “ужаснетесь ужасом велиим”, как это было – если только было – при чтении моего “Доброго слова к имеславцам”?..
Смею думать, что под сими моими строками подпишутся все святители Православной Церкви, по крайней мере – самый смысл их, самую суть моих желаний, несомненно, разделят все до единого! Киевские простецы-имебожники сердцем чувствуют непреложную истину, что только в единении с Церковью возможно спасение; они не могут только разобраться в той путанице понятий, какую в их души внесли вожди еретического движения, и боятся, как бы не изменить мнимой истине. Во всяком случае, можно думать, что если вы, отец Антоний Булатович, строящий, как говорят, у себя в имении какой-то приют для своих единомышленников, предложите им поселиться в этом приюте с тем, чтобы “легализовать себя” как особую секту, то они отвергнут и ваше предложение, как отвергли предложение именитого графа: в этом отношении сии простецы стоят куда выше вас, хотя вы и мните себя просвещеннее их! И мы надеемся, что они скорее вас примирятся с матерью-Церковью и отвергнут осужденное ею ваше лжеучение.