60. О пастырских домашних беседах с прихожанами

Редко приходится мне беседовать с моими читателями об отрадных явлениях в нашей церковной и общественной жизни: добро приходится собирать по крупицам, а говорить все только о печальном и безотрадном. Может быть, так и подобает: ведь мы живем в юдоли плачевной, ведь о таких людях, как мы грешные, давно сказано: несть радоватися нечестивому. Тем отраднее отметить хоть что-нибудь доброе и хорошее.

Писал я, что наши «светильники гаснут», что наше духовенство погружается в житейский материализм, что дух пастырства отлетает от пастырей. Больно говорить об этом, хотелось бы уверить себя в противоположном, и рад-рад бываешь, когда то тут, то там мелькнет огонек и теплым лучом озарит облегающий со всех сторон полумрак. Есть еще на Руси добрые пастыри, всю свою душу, все свое любящее сердце отдающие своим пасомым. А если они есть, то еще есть и надежда, что Русь наша жива, что если ее пастыри возгреют в своих сердцах благодатный огонек ревности о Боге, то и она обновится, и милость Божия к ней возвратится. И думаю я, что заботы о материальном обеспечении сами по себе много не помогут делу, – дело показывает, что добрые-то пастыри и проявляют свое делание во спасение ближнего именно там, где царит беднота в среде их пасомых, а вследствие темноты духовной и всякая нравственная муть.

Вот что пишет мне один из таких пастырей – смиренных трудников нивы Господней.

«Прихожане мои крестьяне, вследствие малоземелья и отсутствия каких бы то ни было заработков, крайне бедны. Рядом с материальной бедностью царит и бедность духовная. Всевозможные пороки, и тайные, и явные, пьянство, суеверия и предрассудки, полное охлаждение к молитве домашней и церковной, отчуждение от храма, отсутствие всякой церковности – вот показатели той нравственной бедности и духовной тьмы, какие господствуют среди моих прихожан. К прискорбию, некому здесь разгонять царящую духовную тьму, некому просвещать этих бедных овечек стада Христова. Священники здесь не уживаются: за последние четыре года здесь переменилось шесть священников».

Вот великое зло нашей церковной жизни: пастыри все ищут более злачных мест, где могли бы больше получать млека и хлеба, и бегут оттуда, куда сами же просились, когда гнала их нужда в насущном хлебе. Такой приход не успеет сродниться со своим пастырем, и пастырь со своими пасомыми, как уже расходятся, и приход сиротеет... Может ли при таких условиях образоваться та духовная, благодатная связь между ними, которая сродняет души навсегда и ради которой пастырь готов жертвовать всеми благами на земле, лишь бы не покинуть своих родных, Богом ему данных чад? И почему бы молодым, малосемейным-то пастырям не поработать на бедной ниве? Увы, снова с горечью приходится сказать: забывают нынешние кандидаты священства столь утешительное, столь трогательное обетование Господа: ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам! (Мф.6:33). Ныне все наоборот – ищут прежде вот именно сего приложения – так сказать – авансом его требуют от Господа, а затем уже – обещают – искать царствия Божия! И вот шесть священников сбежали с бедного захолустного прихода в продолжение всего только четырех лет, а седьмой – дай ему Бог сил и разумения – пишет мне:

«С болью и сокрушением сердечным год тому назад начал я служение свое в этом приходе. Признаться: не хотелось быть наемником, хотелось быть добрым пастырем бедных словесных овец. Главным делом я поставил: проповедь церковную, собеседования и чтения. Помимо чтений в праздники, в местной церковно-приходской школе, я завел в приходе так называемые пастырские вечерние хождения по домам прихожан и в будни. Делается это у меня так. В церкви объявляю, что в такой-то день буду в доме такого-то прихожанина, причем предлагаю собраться туда же и ближайшим соседям этого прихожанина. С одним из членов причта являюсь в означенный дом и начинаю чтение и беседу. Читаю, обыкновенно из Евангелия и Апостола с объяснениями, из Пролога, из духовных журналов, Троицких и Афонских листков, разных сборников и житий святых. Многие просят почитать книжку о сельском хозяйстве, а то и просто хорошую газету, показать картинки... Чтения и беседы, самые задушевные и безыскусственные, затягиваются иногда до полуночи и всегда заканчиваются чтением вечерних молитв и общим пением. На следующий вечер назначаю чтение в другом доме, а там и в третьем и т.д. Прихожанам моим такое пастырское посещение их домов сильно понравилось. Многие из них приходят ко мне на дом и просят прочитать у них, «наставить их», как они выражаются. А вот и плоды сего хождения по домам: по ночам в селе не кричат и не дебоширят, как это было прежде, меньше встречается пьяных, и больше людей стало ходить в церковь. Благодарю Господа и за это. Мне невольно припоминаются слова Апостола Павла: «три года учил я вас и день и ночь» (Деян.20:31), разумеется, переходя из дома в дом, куда собирались его, поучающего, слушать. Эти духовные плоды исполняют меня ревности еще и еще послужить и потрудиться для богодарованной мне паствы. Одно сокрушает меня – недостаток в духовных книгах и журналах и в отсутствии средств для приобретения таковых. В церкви, кроме епархиальных и церковных ведомостей, нет ни одной книжки, а денег я застал всего 15 рублей; личных средств и подавно у меня нет!»

В заключение священник просит у меня каких-нибудь книжек и листков: «всякой книжке и всякому листочку здесь будут рады, ибо здесь ощущается большой глад и большая жажда духовная. Ради Бога помогите мне утолить их».

Вот пример того, что может сделать добрый пастырь в своем приходе. Уж для таких-то домашних бесед не нужно больших средств, такие-то беседы не отнимут того времени, которое сельский батюшка употребляет в поле на работе. Отчего не отдать свободные зимние вечера таким беседам? А между тем – сколько добра-то внесли бы они в души пасомых! Сколько света в эту темную, но жаждущую света среду! Какую трогательную картину представляли бы! Семья добрых прихожан, тут и отцы, и матери, и детки-подростки, и малютки, все с открытым сердцем, с жаждою послушать что-нибудь «божественное». Припоминаю я свое детство. Именно такую картину представлял наш дом, хотя это был дом не священника-пастыря, а простого сельского дьячка, в вечера Великого поста или накануне больших праздников. Сижу я, тогда еще мальчик лет 8–10-ти, за столом и читаю жития святых – Четьи-Минеи, или Благовестник Феофилакта, или творения святителей Тихона, Димитрия, Златоуста, взятые нарочито для сего из церковной библиотеки. Не всегда горела и сальная свечка: ее заменял самодельный ночник или простой черепок от горшка, куда вливалось конопляное масло и вкладывался фитиль из бумажной пряжи. Звонко раздается мой детский голосок, с благоговением внимают ему мои простые слушатели-крестьяне, пришедшие из дальних деревень поговеть или же на праздник, чтобы ночевать у своего любимца – старого дьячка Ивана Андреевича.⁷

Когда чтение доходит до особенно трогательных мест, когда задрожит голосок чтеца от сердечного умиления, то послышатся вздохи среди слушателей, а иной из них и слезу отрет от полноты доброго чувства, и так хорошо станет у всех на душе, так тепло и светло, будто ангел Божий пролетит тогда над нами и всех приосенит своим крылом благодатным. Прошло слишком 50 лет с той поры, а я никогда не забуду этих святых вечеров, этих смиренных сердцем моих простецов-слушателей, расположившихся и на лавках, и на полу, и на лежанке. И долго-долго длится это чтение, пока утомленный чтец не закроет свою большую кожаную книгу. За то и любили меня, крепко любили добрые прихожане, и кому – копейку, а мне давали семитку и даже гривну, когда я приходил с причтом славить Христа, родившегося или воскресшего из мертвых. И уносили они с этих чтений много добрых семян в своих душах, а были среди них и такие способные, которые буквально запоминали слышанное и потом рассказывали дома. Таков был, Царство ему Небесное, мужичок, барский «бурмистр», безграмотный Захар Онисимович: он знал на память, например, житие Филарета Милостивого, и случалось: придут к нему в вотчинную контору (это было еще во времена крепостного права) сельские старосты, попросят его почитать житие это, и он, после некоторых отговорок, берет в руки газету, книгу, что-нибудь печатное, чтоб в руках было, и начинает: «В стране Пафлагонстей, в веси, нарицаемой Амния». Есть ли теперь такие неграмотные начетчики? Такие любители житий святых? А не мы ли виноваты, ну хоть отчасти, если не целиком, что их не стало, отцы и братие – пастыри Христова стада? Простите мне мои личные воспоминания: они так дороги мне и так полезны, думаю, для вас! Ведь если бы вот, как вышеупомянутый священник, которого, щадя его пастырское смирение, не называю по имени скажу только, что он трудится в епархии Киевской, – как он, говорю, почаще вели бы свои беседы с прихожанами по домам, то не было бы, может быть, ни штунды, ни всех этих баптистов, молокан, всех этих сектантов, отколовшихся от Церкви. Ведь народ-то жаждет слышания слова Божия и, не находя утоления сей жажды у своих Богом данных пастырей, бежит к кладенцам сокрушенным, к этим лжеучителям, коих так много развелось теперь на Руси, благодаря разным свободам бесчиния в вопросах веры. Отцы и братия! Зажигайте огни в своих сердцах! Мрак сгущается над Русью, когда-то святой, идите к своим пасомым с простым словом утешения духовного, назидания, проповеди, словом от горящего любовью сердца! Ей, народ поймет вас, оценит, потечет к вам с любовью, и разные самозванцы-учители останутся без слушателей! Слышите, что говорит Господин жатвы: «жатва многа, делателей же мало: молитеся Господину жатвы, да изведет делателей на жатву Свою!» (Мф.9:37).

Сей дневник был написан, когда мне, по указанию редакции «Приходского Чтения», пришлось прочитать в «Минских Еп. Ведомостях» отклик на мою статью «Светильники гаснут» некоего священника Михаила Пешковского. Кто сей иерей, как пастырь словесного Христова стада, я не знаю, но сам он о себе говорит, что и ему «хочется жить», что, по его мнению, занятие «картишками не заслуживает упрека», что он считает невозможным «вести общие разговоры с крестьянами», что «рояли и пианино не у всех батюшек бывают (еще бы!), а если и есть у некоторых, то неужели автор (т.е. я), полагает, что это куплено из средств прихода? Нисколько, говорит он, о. Пешковский, – большею частью это все приданое наших матушек или куплено за их счет». (Ну а матушки-то или матушки сих матушек откуда нашли средства купить их?..) Автор заметки, очевидно, читает и «левые газеты», – только вот моего «Троицкого Слова», стоящего всего 1 р. за 50 номеров, не читает. Иначе знал бы автора, статью которого критикует. С таким пастырем входить в полемику, кажется, дело бесполезное. Советую ему только посмотреть на себя в то зеркало, какое представляет подвиг, да – подвиг упомянутого сельского батюшки из Киевской епархии. Авось ему стыдно будет. Нехорошо также клеветать и на матушку, которая будто бы спрятала в сарае своего батюшку от собеседования с сектантами: хорош был бы и такой батюшка – в послушании у матушки! Ах, отцы-отцы! Одно у вас на уме – жалованье, а ведь я ничего не говорю, в сущности, и против жалованья, – я только повторяю: боюсь, что вот такие ревнители жалованья первые и превратятся в чиновников, или даже – ремесленников, ибо добрые-то пастыри свое дело делают, не ожидая, когда получат жалованье. И Бог видимо благословляет их делание.

Горе, когда Божие отходит на второй план, а человеческое занимает его место! Если это – закон для всех христиан, то для пастырей – сугубо.