Историческое исследование дела Патриарха Никона. Часть 2

Часть 1 →

Аще им есть нужный и потребен, снисходити, паки призвати его на престол его есть возможно.

Вып. из правил греч. архиереев.

Содержание

Предисловие

Предисловие

При этой части нашего исследования мы прилагаем, относящиеся к ней документы и в дополнительных приложениях к первой части помещаем документы, не вошедшие в нее; все они заключают в себя важнейшие акты, относящиеся к истории русской церкви. В числе последних мы поместили послание к патриарху Никону епископа полоцкого Каллиста, просившего защитить его от происков и интриг ксендзов и шляхты, которые преследовали его ложными на него жалобами и доносами; но послание это не застало Никона в Москве, он уже находился в Воскресенском монастыре. Никон, между прочим, обвинялся в том, что поставил Каллиста на полоцкую епископию, находившуюся в ведении цареградского патриарха; Каллист же на соборе 1660 г. подавал голос за Никона, указывая на пример епископа памфилийского Евстафия, который вследствие неприятностей оставил свою епархию и удалился на безмолвие, но 3-м вселенским собором ему оказано было снисхождение¹. В приложениях ко второй части, в массе документов, сюда относящихся, мы поместили славянский перевод патриарших свитков, привезенных Мелетием и составленных в виде вопросов и ответов, по которым обвинялся патриарх Никон: этот перевод в печати не был известен, но он имеет важное значение при разъяснении некоторых мест другого перевода, напечатанного вместе с греческим текстом в Собр. госуд. грам. и догов. ч. IV № 27, на что мы и указываем, в нашем исследовании.

Таким образом, дело патриарха Никона теперь вполне представляется в печати. Мы коснулись всех его сторон и со всеми подробностями изложили наш рассказ о всех событиях и обстоятельствах, сюда относящихся, с правильною последовательностью и в строгом хронологическом порядке.

Между прочим, в такой массе документов один из них, а именно указ о заключении митрополита иконийского Афанасия в Макарьевский монастырь, в нашем исследовании оказался не на своем месте; указ этот состоялся не в 1666-м, а в 1668 году 11-го декабря, и Афанасий все это время без сомнения оставался в Москве. Но это обстоятельство не изменяет положения дела по участию его в соборных заседаниях, на которых происходил суд над патриархом Никоном, так как Афанасий еще до прибытия восточных патриархов в Москву был заключен в Симонове монастыре, поэтому положение его было весьма печально и ему было уже не до Никона.

Еще при издании первой части нашего исследования мы говорили, что столбцы Тайного Приказа были разбиты, во многих местах спутаны и не имели точного описания. Записка о встрече патриархов александрийского и антиохийского в Москве, о призвании патриарха Никона на соборе и о соборных заседаниях, на которых совершался суд над ним, писана на столбцах, из коих большая часть крайне неразборчива и писана разными руками; поэтому столбцы эти сначала были распределены по числам, в том предположении, что к ним найдутся другие, но их не оказалось, и уже при печатании мы убедились, что столбцы эти составляют одну записку, которая под означенною рубрикою напечатана здесь на стр. 997–1022, а на стр. 1068–1080 следует ее продолжение, о чем мы и сделали указание в подстрочных примечаниях. Главное то, что здесь ничего не выпущено и приведено в ясность.

Документы, помещенные в обеих частях нашего исследования, чрезвычайно интересны и важны для изучения описанной нами эпохи; они весьма разнообразны и богаты такими сведениями и фактами, которые живо рисуют Никона, представляя его характер, отношение его к царю, его умственные способности, его начитанность и глубокое знание Священного Писания, но в то же время в них отражается и болезненное настроение Никона. С того момента, как он почувствовал себя в опале, в нем стала проявляться раздражительность, которая происходила вследствие перемены в его положении; имевший силу и власть, Никон привык к личной беседе с царем и с ним только совещаться: теперь же ему передавались царские речи другими лицами, которые в то время, когда он стоял на высоте своего положения, относились к нему с величайшим уважением и даже с подобострастием; теперь эти лица, видя его падение, старались и имели возможность при всяком случае показать свое торжество и затронуть в нем самую чувствительную струну – отсутствие в нем прежнего значения; этим лицам достаточно было переменить только тон речи при объяснениях с Никоном, чтобы подействовать на него, уколоть его в больное место и тем вызвать в нем раздражительность. С этого и началась борьба с Никоном враждебной ему партии бояр еще до удаления его в Воскресенский монастырь. Дерзость этой партии становилась более и более открытою: Никону стали делать всевозможные невнятности; над ним стали делать разные насмешки, в роде таких, как боярин Семен Лукьянович Стрешнев представлял персону патриарха, благословляющего обеими руками, и обучил тому же и свою собаку; стали бить патриарших людей, в полной уверенности, что и этот поступок также, как и другие, останется безнаказанным; но патриарших людей не касалась боярская расправа; из уважения к патриаршему сану, прежде и царь не управлялся с ними, а отсылал их при случае для расправы к патриарху. Таким образом, Никону сделан был вызов. Побои, нанесенные окольничим Богданом Матвеевичем Хитрово патриаршему стряпчему князю Мещерскому, посланному от Никона для устройства церковного чина в приезд грузинского царя Теймураза, Никон принял за личное оскорбление и просил у царя суда на Хитрово, но суда не последовало. Никон, находившийся прежде всегда с царем, теперь был совершенно оставлен; в приезд грузинского царя московскому патриарху не было отведено места за царским столом, который по этому случаю состоялся при Дворе. Все это отражалось на Никоне, производило в нем сильные потрясения и в человеке впечатлительном, каким был Никон, не могло это остаться бесследным, но обратилось в болезненное настроение; его действия показывают, что в нем самом кипела сильная борьба, которая привела его к ненормальному состоянию; иначе, строгий и точный последователь церковных уставов, он не решился бы на такое предприятие, которое, после объяснений с князем Ромодановским, он учинил в успенском соборе в праздник 10-го июля 1658 года.

Превратность счастья в человеческой жизни весьма убедительно выразилась в судьбе Никона, который от бедной сельской хижины быстро достиг самой высшей степени положения и достоинства и с высоты патриаршего престола очутился в дебрях в холодной пустыни, в смрадной и закоптелой монастырской келье, в звании простого монаха; этот пример представляется в истории весьма поучительным для нравственного назидания. Никон, как человек, был доброй души, простой, не хитрый и не имел понятия об интригах, с помощью которых враждебная ему партия разрушила союз и дружбу его с царем; но, сознавая свой ум и свои нравственные преимущества, он гордо держал себя перед своими врагами, которым это самое и не нравилось. Никон понимал интриги своих противников, но не отвечал им, не собирал у себя партии, которая бы противодействовала враждебной ему партии, а оставался один.

Здесь, мы полагаем, кстати будет сделать маленькое объяснение на заметку, помещенную в №6 сборника «Древняя и Новая Россия» за 1879 год, под рубрикою «Дело о патриархе Никоне», в которой между прочим сказано, что «это дело хранилось в Государственном Архиве; долгое время запечатанным» и что «первый, снявшей с него печати, был граф Блудов». Но такого рода известия могут вводить в заблуждение: дело о патриархе Никоне в Государственном Архиве никогда запечатанным не было и поэтому граф Блудов не мог его распечатывать; оно производилось в Приказе Тайных дел, который учрежден был царем Алексеем Михайловичем и находился под личным его управлением.

Берх в описании «Царствования Алексея Михайловича (ч. I, в предуведомлении) говорит, что при исполнении этого исторического труда он встретил весьма много затруднений, так как «отечественных материалов, к царствованию сему относящихся, весьма мало». Необходимо объяснить это обстоятельство. Опыт неоднократно показывал нам, какой вред наносится истории, когда архив целого учреждения разбивается на части. Из всех государственных учреждений царствования Алексея Михайловича Приказ Тайных дел был самый обширный и занимал первое место между всеми Приказами тогдашней России; в нем производились дела всякого рода, подлежавшие в то время тайные дела, о которых царь не совещался с боярами, а занимался ими сам, отдавая по ним личные приказания; дела эти были: дворцовые, политические, военные, духовные, гражданские, уголовные и проч. Здесь, стало быть, сосредоточено было все, что особенно могло характеризовать это царствование. Но со вступлением на престол, царя Федора Алексеевича Приказ Тайных дел был упразднен, и производившиеся в нем дела в течении многих лет описывались и рассылались по другим Приказам, до которых они касались; остальные же, которые не были описаны, в том числе и дело о патриархе Никоне были переданы в Печатный Приказ и там хранились запечатанными. Но это незначительная часть Тайного Приказа. В 1710 году, по указу великого государя Петра Первого, дела эти из Печатного Приказа, находившегося в Москве, взяты были в Ближнюю Канцелярию, которая была уже в С.-Петербурге, и там описаны. Впоследствии они хранились в здании 12-ти коллегий на Васильевском острове, как надо полагать, судя по состоянию бумаг, – в сыром помещении и там потерпели от наводнения, бывшего 7-го Ноября 1824 г.; а в Государственный Архив, учреждённый при Министерстве Иностранных Дел, они поступили в 1835 г.

Впрочем, это обстоятельство принадлежит истории, и мы находим полезным сообщить об нем более пространные сведения в другом месте.

Н. Гиббенет