Глава XVI. Заключение

Мы видели, патриархи Паисий и Макарий явились на собор не с тем, с чем явились греческие архиереи на собор 1660 года; они не сказали: «если патриарх Никон нужен и потребен, то можно снова его призвать на патриарший престол»: патриархи не указали тех примеров снисхождения, на которые указывали греческие архиереи. Как например на собор в Памфилии. Оказавший снисхождение епископу Евфимию; суд был строгий.

Между прочим, положение названных патриархов было крайне затруднительно; оставались они в Москве довольно долго; Паисий и Макарий отлучились от своих престолов в дальний край, за пределы турецких владений, без ведома Порты; возвращаться к своим местам им было крайне неудобно, так как на их местах были уже поставлены другие патриархи; царь Алексей Михайлович, принял в деле патриархов горячее участие.

Решено было, чтобы патриархи написали сами от себя грамоты к своим архиереям, и к другим влиятельным лицам, но так, как будто они о своих патриарших престолах нечего не знают, а в грамотах выразили бы только чувства христианской любви, молитву и благословение. Если патриархи будут писать к таким лицам, к которым великому государю царю писать невозможно, то его царское величество велит кому-нибудь из своих ближних бояр написать, и тот боярин напишет к тамошним архиереям, как наместникам и ревнителям Христовым, а к мирским, как разумным и достойным людям, что его царское величество писал ко всем четырем вселенским патриархам, для общего их известия, и просил их прийти в его столицу для исправления духовных дел и умиротворения российской церкви. Когда же его царское величество узнал, что александрийский патриарх Паисий и антиохийский Макарий находятся в Грузинской земле в сопредельных с его государством городах, для сбора милостыни, то велел призвать их в Москву, как наместников Христовых, «исправления ради патриаршего престола». Ныне же его царскому величеству ведомо учинилось, что на их архиерейские места поставлены другие патриархи; но так как означенные патриархи приехали в Московское государство по письмам от его царского величества для исправления церкви Христовой, то великий государь будет писать к турецкому султану, чтобы утвердить их на их патриарших престолах по-прежнему. Поэтому просить тамошних архиереев и прочих, лиц, чтобы сохранить мир и тишину, за что царское величество пожалует тех, которые окажутся достойными его царской милости, через своих послов со вторицею. К молдавскому и валахскому владетелям отправить грамоты, чтобы и они ходатайствовали у султана по вышеозначенному делу; написать о том же в Молдавию к ближним людям Молдавского владетеля, которые имеют у него всякую мочь; написать в Переславль и в Киев к гетману Брюховецкому и к воеводам о тех, которые будут посланы с грамотами, «а на Москве б про ту посылку ведомо не чинить». Если посланным проехать будет невозможно, то гетману и воеводам сыскать таких людей, которые провели бы тех посланных в целости, и чтобы их не узнали какие они люди и с чем посланы. В Яссах посланному ни к кому не являться, а греку, который с ним послан будет, проведывать всячески – как посланника царского визирев наместник каймакам принял, с какою честью, и тот посланник ныне в Царьграде ли или отпущен в Адрианополь к турецкому султану и, в таком случае, с какою честью султан его принял; если же отпущен в Москву, то проведать, какими местами он идет, есть ли при нем турки и какого чина; также и про патриаршие престолы тому греку проведывать – кто ныне на их местах и что об них говорят. Если царского посланника приняли и отпустили с честью, тогда посланному с греком ехать к вышеозначенным молдавским боярам и отдать грамоты, которые к ним будут посланы, и говорить, чтоб они про их приезд известили владетелю и обо всем том отписать в Москву. Если царского посланника приняли и отпустили не с радостью, то посланным, проведав всяких вестей и о патриарших престолах, ехать с теми же провожатыми назад к Москве, а греку ехать в Царьград и в Адрианополь, где ему приказано будет проведывать чем возможно дело о патриарших престолах совершить; а если по вестям и посланному можно проехать в Царьград, то ему ехать в Валахию, подать валахскому владетелю великого государя и патриархов грамоты и, посоветовавшись с хартофилаксом Иоанном, ехать в Адрианополь к султану и делать по указу великого государя³⁷⁰.

Патриархи Паисий и Макарий написали от себя грамоты к патриархам константинопольскому Парфению и иерусалимскому Нектарию. Грамоты эти весьма знаменательны в отношении самого дела, для которого патриархи приезжали в Москву, и содержание их различно. В грамоте к патриарху Heктарию было написано, что Паисий и Макарий пошли в Москву по тому убеждению, что и Нектарий имел намерение туда же предпринять путь; «а когда грамотоносец сообщил им, что константинопольский патриарх также хочет послать своего экзарха, то еще более подвиглись идти туда, чтобы не произошло какого-либо изменения в тех главах», которые подписаны всеми четырьмя патриархами: что они воспользовались кратким замечанием Нектария, которое он, находясь в Яссах, приписал в одном свитке под теми главами, и призывали они Никона на суд не однажды, а дважды и трижды, и он пришел, чтобы дать ответ против всех обвинений. «Оказались, кроме нам известных, – так писали патриархи Нектарию – иные и большие вины его, которые мы опасаемся передать письменно, во избежание огласки. Скажем только, что великая и превеликая скорбь была достойнейшему царю, который испускал из очей своих потоки слез и омочил ими даже пол палаты... А гордый Никон в такое пришел напыщение, что сам себя хиротонисал патриархом Нового Иерусалима и монастырь свой назвал Новым Иерусалимом, а разные места в нем – св. Гробом, Голгофою, Вифлеемом, Назаретом, Иорданом... Мы подробно исследовали всю истину и нашли Никона недостойным не только патриаршего престола, но и архиерейского сана, и по божественным правилам и нашему патриаршему свитку лишили его всего священства и послали в один из монастырей, да плачет о грехах своих». Между прочим патриархи сообщили Нектарию, что они многими своими молениями упросили государя освободить присланного от него, Нектария, с грамотами к царю Севастиана, находившегося в заключении, и надеются по окончании этого дела и по хиротонисании нового патриарха, который будет избран, возвратиться к своим убогим престолам, – Пространнее грамота была к константинопольскому Парфению, в которой говорилось: «Да будет известно твоему о Господе братолюбию, что Богом венчанный царь Алексей Михайлович писал к нам, как и к прочим восточным патриархам, не однажды, а дважды, и присылал своего человека, призывая нас к себе, для рассуждения о некоем церковном деле, и утверждая, что и от вашего святейшества прислан будет муж вместо вашего патриаршего лица; о блаженнейшем же патриархе иерусалимском мы были предуведомлены, что он с давнего уже времени находился на половине пути, чтобы самому лично присутствовать на московском соборе, и потому, чтобы не оказаться разногласными толикому единству патриаршескому и непослушными великому государю, мы предприняли и совершили далекий и многотрудной путь». Далее патриархи писали, что они, к сожалению и против своего ожидания, не нашли в Москве константинопольского патриарха и одни должны были приступить к рассмотрению церковного дела, которое раньше еще было вполне расследовано и обсуждено московским поместным собором; что они нашли патриарха Никона виновным во многом: «он досадил своими писаниями великому государю; соблазнил пресветлый синклит, укоряя его и именуя еретичествующим и латинствующим; в течении девяти лет оставлял церковь во вдовстве, лишенною всякого церковного благолепия и патриаршей красоты и всячески томил ее своими коварствами и хитростями; по отречении от своего престола перед народом в соборном храме, снова литургисал и хиротонисал свободно, и как бы сам себя хиротонисал патриархом Нового Иерусалима... и суд, который произнес на него поместный собор московский, был совершенно чистый и во всем праведный, составленный по св. правилам и утвержденный по нашему патриаршему свитку; что, после самого внимательного изыскания и рассуждения, они совершенно низложили Никона всенародно в церкви и определили послать его в один из древних монастырей, да плачет там о грехах своих»... За тем патриархи пишут: «надеемся, что обычная милостыня, какая делалась отсюда константинопольскому и прочим патриаршим престолам, возобновится и даже будет в большем размере. Прибавим еще к нашему общему утешению, что, с пришествием нашим сюда, средостение вражды к нам здесь разрушилось и, можно надеяться, что мы снова достигнем здесь нашей прежней свободы, чести и славы, которые мы имели издревле и которые некоторые из наших обесчестили своими буйными и неистовыми поступками, и тем заслужили презрение у здешних вельмож. Уповаем, что, вашими святыми молитвами, мы, по совершении начатого нами дела, возвратимся к вам для взаимного братского свидания и собеседования, а потом к нашим убогим престолам и вверенным нам паствам».

Обе эти грамоты приведены в Ист. руск. церкви митрополита Макария, т. XII, стр. 749–752. – Митрополит Макарий затем делает свое заключение, что в «обоих грамотах патриархи Паисий и Макарий упоминают, что они вместе с собором судили и осудили Никона согласно с известным свитком, составленным всеми четырьмя патриархами, и тем свидетельствуют, что не они одни, а и два остальные патриарха, цареградский и иерусалимский, участвовали в этом суде и осуждении». Но мнение это не согласно даже и с самыми патриаршими грамотами, так как в грамоте к цареградскому патриархи говорят: «к сожалению мы не нашли в Москве твоего братолюбия, как надеялись, и одни должны были приступить к рассмотрению церковного дела»; что патриархи цареградский и иерусалимский не возражали против соборного постановления по делу Никона – это верно; но вполне ли они разделяли свои мнения с патриархами александрийским и антиохийским – это объяснит ответная грамота цареградского Парфения к царю Алексею Михайловичу, которая помещается ниже. Мы не знаем, какая могла быть вражда у русских к восточным патриархам, средостение которой разрушилось с прибытием александрийского и антиохийского патриархов в Москву. Нужно однако сознаться, что обе грамоты Паисия и Макария дышат какой-то таинственностью, нерешимостью и крайней осторожностью.

И так патриархи написали Нектарию, что они упросили царя Алексея Михайловича освободить из заключения грека Севастьяна³⁷¹ Дмитриева, которого он послал в Москву с грамотами к царю и к Никону, и который по этому случаю содержался «вверху», в палатах у царя. На Никона ложилась тень подозрения в соучастии его с этим Севастьяном и Афанасием митрополитом иконийским, которые, будто бы по подговору Никона, являлись в Москву с предложениями призвать его снова на патриарший престол; но мы приходим к такому убеждению, что репутация Никона в этом случае страдает напрасно: ни обстоятельства дела, ни документы, ни самая переписка Никона с ними ничего этого не представляют и Никон вовсе не знал их. Так они оба из заключения писали Никону: Афанасий – «молюся всесильному Богу да мя сподобит видети телесне тебе», и Севастьян – «да даст всеблагий Бог снитися и купно глаголати»³⁷².

Если патриархи, находившееся в Москве, приписывали освобождение ни в чем неповинного Севастьяна исключительно своему влиянию, то без сомнения они, по своему положению, о котором мы выше сказали, желали угодить Нектарию и тем вызвать в нем участие к себе, потому они и писали ему, что их пришествие в Москву послужило к освобождению его грамотоносца, которого они едва могли «многими прошениями молениями от царского гнева заключения свободна сотворити»³⁷³; но Севастьян, приняв на себя доставление от патриарха Нектария грамот в Москву, сделался в этом деле жертвою.

В Ист. рус. церкви митр. Макария. т. XII, стр. 499, о Севастьяне Дмитриеве говорится, что у него отобрана была боярами другая грамота, написанная Нектарием, на имя Никона, и что он, находясь в заключении, «находил, возможность вести переписку с Никоном, к которому показывал величайшую преданность и уважение, – за что, конечно, и страдал». Но Севастьян, представляя грамоту от Нектария к царю, не утаил, что с ним послана грамота и к Никону³⁷⁴; в письмах своих к Никону он писал то же, что показал на допросе и что говорил перед царем. Нектарий избрал Севастьяна, как самого верного, которому, кроме доставления грамот, отдал словесный наказ к Никону; но как Севастьян при представлении грамот был задержан и лишен свободы, то он, считая себя перед Нектарием нравственно обязанным исполнить его поручение, данный ему наказ и сообщили Никону в письме. «Если позовут тебя на собор – писал Севастьян Никону – иди, иди и не сделай иначе, чтоб не обесчестить святой собор, – из этого не выйдет ничего хорошего. Так мне приказано ответ дать (т. е. говорить тебе) и потому я извещаю: надейся на Бога – не найдут никакого порока (т. е. вины), во всем свидетельство твое (т. е. управление церковью, служение, действие) премудро и благочестиво. Какой порок (вину) хотят найти? Если скажут, что ты оставил престол свой и отошел; но ты хотя и сошел с Москвы, но не пошел в чужие области, а находишься в пределах своего престола, и не имут учинити о сем ни единого слова на соборе³⁷⁵». Севастьян жаловался на утеснения и напасти: «един Бог ведает – писал он – в каких нуждах и скорбях обретаюсь я и не имею никого, к кому бы мог прибегнуть, чтобы получить освобождение, кроме благоутробия Божия и милости многолетнего царя. И что я могу сказать? Слава Богу, что несу наказание за правду, будучи же наказан без вины, благодарю Бога, так как и святых многих искушал Бог, не одного меня грешного... И днем, и ночью одна молитва моя к Богу: Господи, освободи меня от сей скорби, сотвори милость свою надо мною, так как правда царствует всегда, а лжи ты, Господи, не приемлешь... Ради того я и возвещал многолетному царю и всему освященному собору, что грамоты, которые я принес, в них вся правда написана; как им угодно, так и делают, а я чист от всякой неправды и на правде своей стоя сию объявляю³⁷⁶». Но это-то и не нравилось партии бояр и духовенства, восставшей против Никона; за это-то Севастьян и терпел долгое заключение³⁷⁷.

В Москве снаряжено было посольство в Константинополь, которому, между прочим, поручено было отвезти как вышеприведенные патриаршие грамоты, так и грамоты царя Алексея Михайловича к турецкому султану и константинопольскому патриарху. К султану Алексей Михайлович писал, что когда до слуха его царского дошла весть, что патриарх александрийский Паисий и антиохийский Макарий обретаются вблизи от его государства, то он послал к ним грамоты и просил их прибыть в его столицу, так как в то время случились в русской церкви дела, по которым требовалось общее с ними, как с единоверными нам патриархами, совещание и обсуждение; для того их приход сюда и учинился, а не для каких-либо между соседними государствами ссор или вестей; но патриархи говорили, что они не успели отписать к его султанову величеству о своем в московское государство приезде и чтобы о том к нему отписал его царское величество. Между тем царю сделалось известно, что на патриаршие места Паисия и Макария других двух патриархов Бог весть кто поставил, вопреки уставам нашей святой церкви, которые повелевают прежде поставленных патриархов, добре живущих, не переменять и оставаться им на своих местах до смерти, поэтому султан оказал бы ему, великому государю, свою братскую дружбу и приятство, чтобы означенным патриархам александрийскому Паисию и антиохийскому Макарию, когда они возвратятся к своим местами, не возбранить по прежнему занять свои патриаршие престолы³⁷⁸. О том же Алексей Михайлович сообщил и константинопольскому патриарху Парфению, извещая при том, что патриархи Паисий и Макарий прибыли в Москву, для известного ему, Парфению, дела; что «их приняли в Москве, как святых верховных апостолов Петра и Павла, и чествуют, как преизрядных наместников престолов Марка и Луки вселенских благовестников и как достойных высоких почестей и многих похвал», так как они имевшиеся во святой российской церкви сомнения премудро исправили. «Радуемся убо – говорит царская грамота – и веселимся духовною радостью, яко же лепо, зряще вселенские церкве архиерархов нашей царского величества богохранимой державы в первенствующем граде обитающих ныне». Далее, сообщая о том же слухе, что на патриаршие места Паисия и Макария другие патриархи поставлены, Алексей Михайлович просил Парфения, по заповеди Христовой, помочь скорбящим своим собратам возвратить патриаршие их престолы³⁷⁹.

Патриархи александрийский и антиохийский, в ознаменование и в память своего пребыванья в Чудовом монастыре, предоставили архимандритам этого монастыря право носить мантию со скрижалями и пастырский жезл, и на этот предмет они издали грамоту 20-го мая 1667 г. на праздник св. Алексея митрополита: «так как в наше пришествие в царствующий град Москву по царскому повелению мы пребывали в обители св. Алексея митрополита московского, называемой Чудов монастырь, где получили всякий покой и благое пребывание, в сей же святой обители совершили строение и действо святого великого мира, то с соизволения благочестивейшего государя и советом во Святом Духе брата нашего и сослужителя кир Иоасафа, патриарха московского, даровали и благословили мы преподобному архимандриту всесвященнейшие обители Чудова монастыря кир Иоакиму и по нем преподобным наследникам и восприемникам носить манию со скрижалями и в руке держать жезл пастырский, как обычай имеют нашей страны архимандриты и во святоименитой горе Афонской представители»³⁸⁰.

Между прочим в первой половине Апреля 1668 г. в Москве была получена грамота польского короля Яна Казимира от 25-го Марта того же года к патриархам александрийскому Паисию и антиохийскому Макарию, в которой король писал, что о пребывании их в русской столице донесли ему возвратившиеся от государя московского польские послы; послы говорили королю, что заключенный им с государем московским мир патриархи приняли «с веселием и великим благодарением» и притом предлагали, чтобы по учинении гражданского мира установить бы мир церковный. Услышав о таком благочестивом предложении, король поспешил выразить на оное свое согласие и отвечал патриархам, что он желал бы, после бранных подвигов и раздоров, конец своей жизни увенчать сим превысочайшим и всесвятейшим действием мира – возвращением к соединению латинской церкви с греческою. «От того же единого источника и содетеля Господа Иисуса Христа вера наша исходит – говорит королевская грамота – едина вера, едина церковь, под единою главою, Христовым наместником, многие времена пребывала. Никакая мучителей лютость, никакие еретические угрозы святящуюся еще церковную целость не могли поколебать, но через жестокости и противности, через убийства и кровопролития она еще более окрепла; святые же отцы греческие, которых учением процветает церковь, соединение и согласие соблюдали. Итак, другие причины были к раздорам, а не благочестие и божественной славы ревность; ибо не так велика разность имеется между восточною и западною церковью, чтобы не прийти к единению; если бы правое намерение и произволение было и, если бы ученые и благочестивые мужи с усердием и со тщанием потрудились, могли бы примириться и возвратиться к единству. Основанием веры мы имеем священное писание и апостольские предания, утверждаемся на тех же древних книгах, писанных отцами церкви; таинства Христом Господом установленные равно соблюдаем, Преславную Деву Марию Богородицу и святых Божьих, иконы и мощи их почитаем; некоторые недоумения, если право рассудятся, малым трудом умириться и успокоиться с Божией помощью могут. Такому преславному, и небу и земли вожделенному, делу мы так готовы усердствовать, что не только королевское достоинство и державу нашу, но и все силы наши и самую жизнь приложить долженствуем; мы не сомневаемся, что и пресветлейший великий царь московский с равным тщанием и благочестием для такого святого дела согласится с нами учинить таковой подвиг. Вследствие сего пишем и к его пресветлейшеству, что мы желаем и совета предлагаем назначить известное время и место, где бы пристойно – через честнейшего архиепископа Гнездинского и иных епископов польских, вкупе с честнейшим благоговеинством вашим и господином патриархом, митрополитами и владыками московскими или с их посланными – собеседование иметь, дабы о согласи и соединении церквей могло состояться соборное постановление. Надеемся, что и святейший папа римский Климент IX, по своему благочестию и ревности на сие деяние отечески согласится, и через письмо или через посла своего прибудет, для того пишем и к его святости. Что же касается времени и места для собора, нам кажется, пристойнее быть в июне месяце, в Москве, если это благоугодно будет пресветлейшему великому царю московскому и вашему благоговеинству». На эту грамоту король просил патриархов дать скорейший ответ³⁸¹.

Какой был дан ответ польскому королю, мы не знаем; но патриарх антиохийский Макарий внезапно стал собираться к отъезду и 30-го Апреля 1668 г. государь назначил, для сопровождения его до Астрахани, находиться при нем стольнику князю Петру Ивановичу Прозоровскому и дьяку Ивану Давыдову³⁸².

5-го Июня царь принимал патриарха Макария на прощальной аудиенции в грановитой палате и говорил ему речь: «Ваше преблаженнейшее в наше российское царство славное пришествие и на святоприемные апостольские престолы, вам вверенные, отшествие исполнено великих чудес Божьих»! О вас сказано в священном писании: «вы есть свет миру, вы есть соль земли, и нельзя вам укрыться, как граду стоящему на верху горы добродетелей, откуда, Превышнего промышлением стоя на превысоком архиераршества свешнице, светом святых ваших исправлений светите всем сущим в храмине жития сего». И так свет ваших добродетелей пред человеки светится, и мы видевши это прославляем Отца Небесного, толикими святыми деяниями вас украсившего и к вашей пречестности в лепоту таковая глаголем: «вы есть архиереям удобрение, иереем и монахам украшение, всем христианствующим укрепление, мученикам сообщницы, девствующим венечницы, сущим в супружестве умирение, праведным похваление, хищникам и неправедным восхлащение, целомудрым учение, невоздержным целомудрие, скорбным утешение, забрало и покров православным царем, стены христианские, варваром духовные сопротивоборители, иже бразды еретические разоряюще и святые церкви стены возрождающе и необоримы тыя сохраняюще, крепкие Христовы подражателие; во всю землю изыде вещание ваше и в концы вселенный глаголы ваша; блажу и трикраты блажу священосную, огненосную и священнолепную, всегда на себе носящую божественную Пресвятого Духа благодать, преблаженства твоего главу; похваляю уши, невещественные гласы слышащие и ко убогим тыя преклоняющие, их же вопль во уши Господа Саваофа возносится; ублажаю перси, красоту персей, честный крест Иисус-Христов на себе носящие и наперсника оного приснопамятного Иоанна Феолога в добродетелех подражающая; любезно смотря очи, надзирающие спасение душ человеческих и многоочитых в разум подражающие; почитаю чистотные и благодати исполненные руце, всегда объемлющие Спасителя нашего Иисуса Христа, во святых тайнах служимого и покланяемого; похваляю красные благовествующие мир, и благая нозе, на твердом исповедания Иисуса Христа камени водруженные. И к сим вашу пречестность прошу желательно молите усердно всех благ дателя Света трисолнечного и триипостастного о российском царстве, нам врученном, о умирении и благосостоянии святых церквей, в нем имеющихся, и о нас во Христе Иисусе надежду имеющих, о супруге нашей, царице Марии, и о благородных наших чадах царевичах, о сестрах и дщерях наших царевнах, о всем нашем царском синклите и о всех православных христианах; и яко же Спаситель наш Иисус Христос, исполнив святого своего воплощения смотрение, к ученикам своим провещати благоизволил есть: мир мой оставляю вам, мир мой даю вам, сице преблаженство ваше, совершив в державе нашей мир церковный и подвиги твоя святолепные, мир Иисусов остави нам, мир Христов даруй нам, послушающим святого твоего учения. Сый сам сын мира пренебесного, трисугубно прошу пречестность преблаженства вашего во святых ваших молитвах к неприступному нашему Свету предлагати прошение о нас и нашем государском царствии и здравии, о соединении и благостоянии святых церквей Божьих, о мире, тишине и благоденствии, и изобилии плодов земных, во время преблаженства твоего в жизни сей пребывания и по еже отсюда пресвятости твоей по многолетнем здравии небесные обители пришествии, во веки аминь³⁸³.

На другой день, 6-го июня патриарх Макарий отправился в обратный путь; его провожали из соборной церкви патриархи александрийский Паисий и московский Иоасаф со всем освященным собором и в преднесении святых икон. На пути шествия, против грановитой палаты, государь указал стольнику князю Петру Ивановичу Прозоровскому спросить патриархов Паисия, Макария и Иоасафа о спасенном их здравии; патриархи преподали царю свое благословение и на милости его государской били челом. Идя из соборной церкви патриархи были в церкви Архистратига Михаила и пели панихиду по государях царях; в Вознесенском монастыре патриархи были встречены у святых ворот протопопом с освященным чином, со крестом и с кадилом, игуменьей и монахинями. Здесь патриархи служили панихиду по государынях царицах, и боярин князь Никита Иванович Одоевской спрашивал патриархов о спасенном их здравии от государя царя, государыни царицы и прочих членов царского семейства. Патриарх Макарий отправился в путь на стругу, куда явился к нему тот же боярин со столом.

Июня 7-го Макарий был в Ново-Спасском монастыре, где также был встречен у святых ворот, слушал литургию в соборе и после оной был на гробнице государыни инокини Марфы Ивановны и пел панихиду; провожая из монастыря патриарха, архимандрита Иосиф поднес ему образ Преображения Господня, обложенный серебром, двадцать ефимков, хлеб, рыбу и питье; потом архимандрит с келарем и казначеем приходили к патриарху на струг со столом; приходил также к патриарху с Крутиц Павел митрополит сарский и подонский и поднес ему образ Успения Пресвятой Богородицы, обложенный серебром и атлас зеленый. Июня 8-го антиохийский патриарх был в Симонове монастыре, встречен был архимандритом Варсонофием с освященным чином и с братией, со крестом и с кадилами; Макарий слушал литургию и после оной архимандрит поднес ему образ Успения Пресвятой Богородицы, обложенный серебром, денег десять рублей, хлеб и рыбу и приходил к нему на струг со столом. В тот же день приезжали от государя к патриарху, по случаю именин царевича Феодора Алексеевича, стольник князь Василий Васильевич Голицын с именинным пирогом и со столом и полковник Артемон Матвеев, который спрашивал патриарха о спасенном здоровье. В тот же день патриарх, идя к селу Коломенскому, был в Даниловском монастыре и также был встречен игуменом и прочей братией; при выходе из церкви игумен поднес патриарху образ великого князя Даниила, а у святых ворот хлеб. Июня 9-го приезжал в село Коломенское Сибирского Приказа дьяк, и привез патриарху великого государя жалованья восемь сороков соболей по цене на четыреста рублей, по пятидесяти рублей сорок. Июня 10-го Макарий пришел к Николаю на Угрешу, куда приезжал от государя стольник Василий Кикин и спрашивал о спасенном здоровье патриархов Паисия александрийского, Макария антиохийского и Иоасафа московского. Июня 11-го Макарий был в монастыре Николая на Угреше и служили литургию с Иоасафом московским; при выходе из монастыря игумен поднес Макарию образ Николая Чудотворца, обложенный серебром, хлеб и рыбу. Того же числа патриархи были у стола великого государя в селе Острове. Июня 14-го Макарий пришел на Коломну и встречен, был у стругов епископом коломенским и коширским Мисаилом с освященным чином, воеводою и городскими жителями. Епископ говорил речь: «Что мы воздадим тебе, великий святитель и архиерей Божий за твои святительские труды, что не обленился прийти к нам; желаем и молим мы богомольцы твои, чтоб нам от тебя, великого архиерея Божия, благоспасительное что получить и в разум истинный прийти, чтоб Господь Бог даровал твоими святительскими молитвами мир, здравие и благоденствие Богом избранному великому государю царю и великому князю Алексею Михайловичу и всему царскому семейству (перечисляются имена царские) и его царского величества палате с князьями и с боярами и со христолюбивым воинством и всем православным христианам; а когда изволит Бог взыти тебе на свой святительский престол воспомяни нас во святых своих молитвах и подай царствующему граду Москве и граду сему и нам мир и благословение; а потом радуйся великий святителю и архиерею Божий на своем святительском превысочайшем и архиерейском престоле на многа лета»! – Патриарх пошел в город, а перед ним несли образ Пресвятой Богородицы и пели певчие и подьяки сибирского митрополита, и придя в соборную церковь слушал божественную литургию, которую служил спасский архимандрит с белым духовенством, а потом был у епископа у стола; епископ поднес патриарху образ Успения Пресвятой Богородицы, обложенный серебром, кубок серебряный золоченый с крышкою, камку вишневую, атлас зеленый и пять золотых; городские жители поднесли хлеб и рыбу; патриарх стоял на дворе у епископа. На другой день, 15-го числа, спасский архимандрит, что на посаде, поднес патриарху образ Преображения Господня, обложенный серебром и три рубля денег. В тот же день приезжал на Коломну от государя стряпчий с приказанием спросить от царя и от всего царского семейства о спасенном здоровье патриарха. Того же числа патриарх, отслушав божественную литургию в соборной церкви, пошел на струг, провожали его епископ со святыми иконами и с освященным чином, воевода и горожане. Пошед с Коломны патриарх был в Голутвене монастыре; здесь игумен поднес ему образ Богоявления Господня, обложенный серебром и пять ефимков. Июня 18-го Макарий пришел в Переславль Рязанской и был встречен у стругов архиепископом рязанским и муромским Иларионом и прочим духовенством, воеводою и гражданами. Архиепископ говорил речь: «Всякого благорадования виновник неизреченным благоволил исполнить сердце мое веселием, святейший патриарх, отче наш милостивейший и пастырю блажайший! ибо прелюбезнейшее и всякой чести достойнейшее лице твое пастырское дал мне опять созерцать и благословения твоего архипастырского сподобиться, наипаче же в пределах области моего смирения врученной мне паствы, которая желала твоего архипастырского благословения излиянием возвеселиться; ныне же, желаемого сподобившись, она светло красуется и ликует; лобзаю тебя, святейший пастырей начальник, сердцем и устнами; лобзаю пречестную и священнейшую твою главу духовным миром, паче главы Аарони, Богом намащенную, яко пребогато церковь российскую умудрившую и все потребные исправления премудро исправившую; целую святые и многотрудные твои руце, которыми ты приносишь бескровную жертву у престола Господня о многодетном здравии благочестивейшего самодержца и о всем его правоверном царстве и державе; лобзаю и пречестные стопы ног твоих архипастырских, яко неудобь стерпимые труды, пользы ради православной церкви, в шествовании от страны далечайшия в нашу подъемшия. За все твои благодетельства, за которые мы не можем воздать тебе, сам благий Бог и всякие благости источник прещедрою своею десницею да воздаст святительству твоему, здесь здравие твое без вреда сохранить и всяких желаний благополучием на премногие лета исполнить, в будущей же жизни нетленного венца сподобить». Патриарх слушал в соборной церкви литургию, а после оной был у архиепископа у стола; архиепископ поднес патриарху образ Пречистой Богородицы Одигитрия, обложенный серебром, четки, кубок серебряный, золоченый с крышкою, атлас лазоревый, камку зеленую, пятьдесят золотых, сорок соболей и кресла, обитые золотою кожею; горожане подносили хлеб и рыбу. Патриарх стоял на дворе у архиепископа. Сюда приезжал от государя стряпчий спросить о спасенном здоровье патриарха. Июня 19-го подносили патриарху Переславля Рязанского монастырей архимандриты и игумены: Спасского – с посаду архимандрит Боголеп образ Всемилостива Спаса, обложенный серебром, десять золотых и камку лазоревую; Солоченского – архимандрит Протасий образ Пресвятой Богородицы, обложенный серебром, десять золотых и камку лазоревую; Богословского – игумен Аврамий образ Иоанна Богослова, обложенный серебром, десять золотых и камку лазоревую; Духова – игумен Алексей образ Сошествия Святого Духа, обложенный серебром и пять золотых; Николая Радонежского – игумен Ферапонт образ Николая Чудотворца, обложенный серебром и шесть золотых. Того же числа патриарх, слушав в соборной церкви литургию, пошел на струг; провожали его архиепископ с освященным чином, воевода и граждане. Июня 24-го пришел патриарх в Касимов, где встретили его у стругов священный чин с иконами, воевода и граждане с хлебами и рыбою; патриарх слушал литургию в церкви на посаде. Июня 27-го патриарх пришел в Муром, где также встретили его у стругов священный чин, воевода и граждане и подносили хлебы и рыбу; патриарх слушал литургию в соборной церкви. Июля 1-го патриарх пришел в Нижний Новгород, где встречали его у судов архимандриты монастырей Печерского Иосиф и Благовещенского Пафнутий и священный чин со святыми иконами, воевода и граждане; патриарх слушал литургию в соборной церкви, а после оной провожали патриарха до судов и здесь поднесли ему: архимандрит Пафнутий образ Алексея митрополита, обложенный серебром, камку зеленую и десять золотых; священники приходских церквей – атлас зеленый; воевода Максим Нащокин – кубок серебряный золоченый и камку червчату; гость Федор Шорин – кубок серебряный золоченый с крышкою; городские люди – хлеб и рыбу, две пары соболей и объярь червчатую. По отшествии из Нижнего, того же числа патриарх был в Печерском монастыре и слушал вечерню, а после оной был у архимандрита Иосифа у стола, и архимандрит поднес патриарху образ Вознесения Господня, обложенный серебром, объярь червчатую, камку зеленую и десять золотых; патриарх стоял в архимадричьих кельях, и на другой день, 2-го числа, прослушав литургию, пошел из монастыря. Июля 5-го патриарх был в монастыре Макария Желтоводского, встречали его у стругов бывший сибирский архиепископ Симеон и архимандрит Пахомий с освященным чином и со святыми иконами, а прочие монахи у святых ворот; патриарх служил литургию в соборной церкви с Корнилием митрополитом сибирским и прочим монашествующим духовенством. После литургии патриарх был в келье у бывшего сибирского архиепископа Симеона, который умывал ноги патриарху и поднес ему три золотых, а потом был у архимандрита у стола; архимандрит поднес патриарху образ Макария чудотворца, обложенный серебром, атлас, и камку зеленые и десять золотых; а стоял патриарх в кельях рязанского архиепископа Илариона. Июля 7-го патриарх, слушав литургию, пошел из монастыря и благословил архимандрита служить с репидами на ковре³⁸⁴.

Патриарх Макарий писал отсюда царю Алексею Михайловичу, что он нашел Нижний-Новгород богатым и многолюдным, но обратил внимание на отсутствие в нем архиерейской кафедры, между тем учреждение оной нашел необходимым по тем обстоятельствам, на которые обращали внимание и царственные преемники Алексея Михайловича, так как здесь было раскольничье гнездо… «видели мы – говорит патриаршая грамота – такой град красный и крепкий и многолюдный, и паче же соборная церковь зело пространна и красна, о том мы весьма возрадовались, только одно обстоятельство нас опечалило, что в таком прекрасном изрядном и многолюдном городе душевного пастыря нет; и о том молю превысокую державу вашего царского величества, так как прежде бывшего нашего брата, вселенского патриарха кир Иеремия благословение было, и ныне мы со всем освященным собором приговорили и утвердили нашим рукописанием, чтобы в том городе быть архиерею, то – чтобы в забвении это дело не было – извольте ваше царское величество поставить и послать туда духовного пастыря для утверждения святой церкви и православной веры на пользу и спасение душ православным христиан, так как мы слышали и видели, что в здешней стране есть много раскольников и противников святой восточной церкви и православной веры, от простых невежд многих, и от священнического чина, и чтоб велел тех противников всех искоренить. Видели мы еще в Нижнем, в соборной церкви вновь сделан истукан в образ распятия Христова, и то мы возбранили и из церкви с того места, где поставлен был, велели снять и в сокровенное место поставить; что и было сделано; и о том тебе, великому государю, мы с братом нашим, святейшим кир Паисием александрийским патриархом многажды били челом, чтоб не только вновь таких истуканов не делать, но и старые уничтожить; и ныне прилежно молю ваше царское величество, чтобы об этом во все города послать грамоты, также и о том, если где окажутся из деревенских мужиков такие, которые не хотят господам своим работать – землю пахать и прочие работы исполнять – а облачаются в черные ризы и волосастые ходят, являются в лицах как святые, прельщая и смущая простой народ, который верует им и слушает их, они же всякого воровства и коварства исполнены, и таких бы людей велеть искоренить. – Из Нижнего пришли мы в «Макарьевский монастырь Желтоводского» июля 5-го; архимандрит с братией встретил нас честно и упокоил всячески, и мы видя такую славную честную обитель, и архимандрита и всю братию добродетельны и благоговейны и стекается много народа ныне к празднику преподобного Макария, ради чести вашего царского величества и ради веры нашего умерения, которую имеем к тезоименитому преподобному отцу Макарию, честь воздали, сию святую обитель благословили репиды иметь в той обители и архимандриту в служении на ковре стоять, как обычай есть во многих монастырях; и сего ради молю ваше царское величество, чтобы наше благословение не разрушить, но паче же утвердить и укрепить твоим царским повелением... Об архимандрите Дионисии милости прошу у тебя великого государя, пожалуй меня, богомольца своего, не положи гневу на него за то, что мы его взяли с собою ради наших нужных дел до сего места, и ради нашего прошения и моления да пожалуешь его за все его труды, в которых он при нас и до нас трудился и работал тебе, великому государю, нам и всему освященному собору, и ты, великий государь, пожалуй его, повели отпустить восвояси на обещание его с братом нашим и сослужителем, кир Паисием александрийским патриархом³⁸⁵. Еще же молю и прошу тебя, великий государь, о труде, что мы трудились со всем освященным собором, писали правила о исправлении и укреплении православной веры, которые в здешние страны еще не дошли и люди не знают наших правил, и изречения всего освященного собора, чтоб ты, великий государь, пожаловал велел те правила еще напечатать в довольность и раздать в народ повсюду, также и прочие правила, которые при нас еще не были напечатаны, вели государь и те все напечатать, чтоб наши труды и твоего царского величества радение и многое иждивение не были тщетны». Патриарх Макарий оставил за своими многими делами на Москве толмача Конона и бил челом государю о местных иконах и о том великого государя жалованное слово было, но ни толмач к нему не был, ни о местных иконах никакого известия он не получил, и о том очень печалится. «Паки милости прошу у тебя, великого государя – тем заключает Макарий свою грамоту – о старце Феоклите, который послан от нас в Польшу к бывшему мультянскому владетелю Константину воеводе о наших делах, о которых известно тебе, великому государю, и как будет к Москве, вели государь его, старца, с будущими при нем челядниками прислать к нам в Астрахань немедленно. Да бил челом тебе, великому государю, сибирский митрополит Корнилий о колоколе, чтоб велел ты, великий государь, медные деньги, которые в твоего великого государя казне лежат в Сибири, употребить на великие колокола, и мастера для того из Москвы прислать, и то дело, великий государь, не оставь в забвении. Еще просил у нас благословения, чтоб поставить в его епархии в Сибири, где прилично, в монастырях архимандритов, и мы его благословили; но о шапке (митре) милости просить у тебя, великого государя, чтоб пожаловал велел тем архимандритам шапки носить ради чести твоего царского величества и на украшение святой церкви в тамошней стране, и о том вели, государь, к нему свой царский указ послать и к воеводам в Тобольск грамоту отпустить о действии ваия на осляти, чтоб они, воеводы, твой государский указ исполнили³⁸⁶.

В пояснение этой грамоты здесь необходимо привести другую того же патриарха к царю Алексею Михайловичу, которая весьма характерна и обрисовывает личность этого патриарха. Макарий извещая царя о благополучном прибытии своем в Касимов и о безостановочном движении вперед днем и ночью, чтобы без замедления достигнуть Казани, писал Алексею Михайловичу: «Послан от нас, по твоему государеву указу, в Польшу старец Феоклит с двумя человеками, да третий толмач Григорий Усач, за нашими делы, к бывшему мультянскому владетелю Константину воеводе, но по сие время от них к нам никакой ведомости нет; а ныне мы опасаемся, как они проведают, что я, богомолец твой, с Москвы выехал, чтобы не прельстились дьявольским наваждением и не учинили бы какого лукавого дела, чтоб там не остались или куда-либо в другое место не отъехали, так как, кроме дела, что у Константина воеводы, отдали мы им, старцу с товарищами, некоторые вещи продать в тамошней стране и чаяли, что они возвратятся, покамест мы на Москве будем³⁸⁷; и о том милости прошу у вашего царского величества, чтоб велел отписать об них в Смоленске воеводе, а воевода чтобы об них проведал и прислал бы их к Москве тебе, великому государю, без мешкоты, а с Москвы вели, государь, прислать их к нам без замедления со всякими вещами, какие у них будут. Эконом поп Иван просился у меня, богомольца вашего, чтоб отпустить его восвояси к дому своему, к жене и к детям, и я отпустил его от себя, так как он лет с тридцать в дому своем не бывал, и если по чьему-либо оговору окажется, что он станет жить на Москве долгое время, и ты, великий государь, не вели жить ему на Москве долго, а вели отослать, и без его воли, восвояси, чтоб он имения, которое живя у меня собрал, в чужих странах не растерял и сам бы не погиб³⁸⁸.

Заметим здесь, между прочим, еще одно обстоятельство: приехавший с патрхархом Макарием, иepycaлимской области Крестного монастыря архимандрит Макарий в числе прочих назначен был к отпуску с тем же патриархом, но с ним не поехал, а остался в Москве и, ссылаясь на свою болезнь, челобитной к царю просил пожалованное ему при отпуске царское жалованье и его рухлядь, отправленные в патриарших стругах, возвратить ему в Москву; о чем и дано было из Приказа Тайных дел приказание стольнику Прозоровскому грамотой от 16-го июня1668 г³⁸⁹.

Возвратимся к путешествию патриарха Макария. Июля 9-го прибыл он в Козмодемьянск, где встречен был духовенством с иконами, воеводою и гражданами у стругов, патриарх выходил на берег и ему поднесли хлеб и рыбу, и он отправился далее. 10-го числа прибыл в Чебоксары и слушал литургию в церкви Живоначальной Троицы; патриарха встречали и провожали до судов духовенство и воевода с гражданами. Июля 12-го патриарх прибыл к Казани; на устье реки Казанки его встретили головы стрелецкие; под Зилантовым монастырем – дворяне, дети боярские и татар тринадцать сотен; в городе встретил митрополит казанский Лаврентий с духовенством и святыми иконами, а стольник и воевода князь Юрий Трубецкой с товарищами и граждане встретили патриарха у стругов. Пять отроков говорили патриарху благодарственные речи за его пришествие в Москву и сделанные им церковные исправления. Патриарх слушал божественную литургию в соборе и после оной был у митрополита у стола. Митрополит поднес патриарху образ Благовещения, обложенный серебром, кубок серебряный золоченый с крышкою, бархат алый гладкий, атлас лазоревый, камку зеленую, денег пятьдесят рублей и пятьдесят золотых. Патриарх стоял в Спасском монастыре в архимандричьих кельях. Июля 13-го патриарху подносили: из Свияжского Успенского монастыря архимандрит Варфоломей образ Успения Пресвятой Богородицы, обложенный серебром, атлас зеленый, объярь вишневую; Спасского монастыря архимандрита Мисаил образ Всемилостивого Спаса, обложенный серебром и атлас цветной; Федоровского монастыря игумен Дамаск образ Пресвятой Богородицы Казанской, обложенный серебром, и Семиозерские пустыни игумен Дионисий образ Пресвятой Богородицы Одигитрия, обложенный серебром. Июля 14-го патриарху поднесли посадские люди хлеб, двадцать золотых и сорок соболей. Июля 15-го патриарх слушал Божественную литургию в монастыре Пресвятой Богородицы чудотворного ее образа Казанской и после оной игуменья того монастыря поднесла патриарху образ Пресвятой Богородицы Казанской, обложенный серебром, и рыбу, а священники – камку зеленую. Июля 16-го стольник князь Юрий Трубецкой звал патриарха к столу и после оного поднес ему кубок серебряный золоченый, атлас вишневый и камку зеленую. Июля 17-го патриарх, отслушав в соборе литургию, пошел из Казани. 19-го числа патриарх слушал литургию в Зилантове монастыре и после оной архимандрит поднес патриарху хлеб и рыбу; патриарх пошел из монастыря. В тот же день на устье реки Казанки приехал из Москвы посольского приказа толмач Конон Иванов и подал стольнику князю Прозоровскому грамоты из Посольского Приказа и из Приказа Казанского Дворца с жалованьем великого государя патриарху Макарию с его причтом кормовых денег на июль месяц семьдесят шесть рублей 19 алтын, и те деньги стольник принял и поднес патриарху. Июля 22-го патриарх прибыл в Симбирск; встречали священный чин, стольник и воевода князь Иван Дашков с гражданами у стругов с хлебами и рыбою; патриарх слушал литургию в Успенском монастыре и после литургии его провожали до судов. До Симбирска патриарха провожали митрополит Лаврентий и Преображенского монастыря архимандрит Мисаил. Июля 24-го патриарх пришел в Самару и выходил на берег к встречавшим, здесь поднесли хлебы и рыбу. Июля 29-го патриарх прибыл в Саратов, встречали у стругов духовные, воевода и граждане с хлебами и рыбою. Августа 1-го патриарх пришел на Камышонку и слушал литургию; здесь встречали его священник с иконами и воевода с ратными людьми. Августа 3-го патриарх пришел на Царицын и слушал литургию в соборной церкви; встречали священный чин, воевода и городские жители с хлебами и рыбою. Августа 5-го патриарх пришел на Черный Яр, встречали у стругов священный чин и воевода с гражданами, с хлебами и рыбою. Августа 7-го патриарха встретил Иосиф митрополит астраханский и терский от Астрахани за 50 верст с хлебом и рыбою, и с ним Троицкого монастыря архимандрит Никифор. Августа 9-го патриарха встретили за 15 верст от Астрахани головы московских стрельцов Федор Головленков, Василий Пушечников, Петр Лопухин, Кузьма Хомутов и полуголовы с приказа да голова Леонтй Плохово с саратовскими и самарскими стрельцами в стругах. Головленков говорил речь: «Всесвятейший и преблаженнейший кир Макарий, Божия града Антиохии и всего востока патриарх! Великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея великие и малые и белые России самодержца боярин и воевода князь Иван Семенович, стольники князь Михайло Семенович, князь Семен Иванович, воздавая честь тебе великому архипастырю, велели нам, его царского величества полковникам и головам встретить и архиерейству твоему челом ударить». Головы, приняв благословение, шли к Астрахани перед патриархом и стреляли из пушек и из мушкетов. Августа 10-го патриарх пришел в Астрахань; встречали астраханский митрополит Иосиф с освященным чином и боярин и воевода князь Иван Семенович Прозоровский с товарищами и с гражданами у стругов. Митрополит говорил речь: «Мудра убо некая вещь бывает вещественного корабля окормление, аще же и мудра, но художества уподобление имать; премудрейшее же окормление показа святого корабля иже во Христе благочестивейший великий государь царь Алексей Михайлович, подщася убо своею царскою мудростию раздирание церкви и несогласие обновити, яко да будет святая соборная великая и православная церковь российская во всем подобящеся святой восточной и апостольсткой церкви, и даже заградятся уста несообразующихся и непщующих лжу некую быти сообразование оноя, aбие от всех градов власти своей повелевает всем нам архиереям двинуться от престолов своих и собранным быти в державнейший град Москву, о еже бы сообразно украсите и подоболепну церковь ону святой восточной и апостольской церкви, яко да не будет она, невеста Христова, самочинием странная содевающе, но всегда будет послушающи от восточные церкви. И так о сем положиша послати с подобающим прошением к тебе, о блаженнейший, Христов одушевленный образ, Антиохии же и всего востока божественного Луки наместниче, господи Макарие; и егда убо великого государя нашего послание принеся в благодатные твои руки, преблаженнейшая главо архипастырю Maкарие, о еже бы умолити боголюбивую твою душу, да подвигнулся от апостольского твоего престола в царствующий град Москву, яко да благословится держава святого нашего царя тобою, высокий святителю, верховнейший же град Москва паче да освятится пришествием твоим, о еже Антиохии и всего востока верховнейший архиерей красными ногами шествуя поне, послание же убо царское не презираемо бяше тобою, преблаженнейшая главо, aбие немедленно прииде во град Божия Матери и братии твоей Петра, Алексея, Ионы и Филиппа, и тогда дивно видети зрелище оно; самодержцу убо и всей палате его со святители великими хвалами проемше тя, всего востока славолепие, господствующий же град Москва на стретение твое весь поколебася, за еже страха и радости пришествие твое, ибо седиши на седалищи блаженного Луки, имея власть покоривым убо и иже во двор Христов пребывающим мир и благословение ношашеся; непокоривым же и хульником и иже самомнение на истинное церковное благочиние лающим в геене со Иудою, со Арием, с Македонием, Несторием и прочими злодеи осуждения хотяше назнаменатися. Многа лет ти, владыко, за великая твоя исправления, о, святопомазанная главо! ныне же убо от великохвальныя Москвы, Божьею милостью, возвратился еси к своему стаду; аще и возвратился еси, но прейди посетити великий сей град Астрахань, яко да и мы похвалимся глаголюще себе: веселися прерадостно граде Астрахань, ибо Антиохии и всего востока священный верх, благословивый тя пришествием своим, вниди убо во град сей, честный архиерею, и подаждь мир и благословение ему, просим бо тя и приемлем яко самого Христа, непщующе благословитися тобою, паче воспоминающе его приказания: приемляй вас Мене приемлет, приемляй Меня приемлет пославшего Мя Отца. О, апостолом сообразне архиерарше, всеблаженнейше кир Макарие! что убо подабаше принести за великая твоя исправления? Но точию аз, и вси благочестивые человецы града сего, сердцем говеюще, просяще благословения тобою, и яко да возложатся преподобные твои руки на нас; многолетен буди, сохраняя стадо свое под вседержавною рукою Владыки Христа». Патриарх слушал литургию в соборной церкви, а после оной митрополит звал его к столу и поднес ему образ Успения Пресвятой Богородицы, обложенный серебром, кубок серебряный золоченый с крышкою, атлас зеленый и пятьдесят рублей денег. Патриарх стоял в Троицком монастыре в архимандричьих кельях. Августа 15-го патриарх служил литургию в соборной церкви, а с ним служили Иосиф митрополит астраханский и прочее духовенство; после литургии митрополит звал патриарха к столу и поднес ему образ Успенья Пресвятой Богородицы, обложенный серебром, атлас червчатый и пятьдесят рублей денег. Августа 16-го патриарх в соборной церкви молебствовал с митрополитом и освященным собором, на отпуске стольника и воеводы князя Семена Львова и ратных людей на изменников, которые изменили великому государю из Яицкого города. Августа 29-го патриарх слушал в соборной церкви литургию и был у митрополита у стола. Августа 30-го патриарх говорил боярину и воеводам князю Ивану Семеновичу Прозоровскому с товарищами, чтоб отпустить его из Астрахани Шаховы области на города Дербент и Шемаху, и чтобы о его путешествии и о всяком ему вспоможении написал он, боярин, к шемахинскому хану и дербентскому султану, а горами идти патриарх за своею старостью не может и опасен от черкас и от иных тамошних владельцев, а на Дербент и на Шемаху ему прямой путь. Боярин отвечал патриарху: «по указу великого государя велено тебя, святейшего патриарха отпустить из Астрахани на Терек, а с Терка горами, а о пришествии и об отпуске твоем и о всяком вспомогательстве его царского величества к подданным писано, велено тебя, великого архиерея, проводить со всякою подобающею честью, а отпустить тебя на города Шаховы области на Дербент и на Шемаху, я опасен великого государя гневу». Боярин между прочим говорил патриарху, что до его прихода были вести про воровских казаков, что они пошли к городам Шаховы области, а где теперь находятся – о том сведений нет. Патриарх настаивал, чтоб из Астрахани отпустили его на Дербент и на Шемаху и не задерживали. Боярин должен был исполнить требование патриарха, и Августа 31-го князь Иван Семенович Прозоровский с товарищами поднесли ему грамоты к дербентскому султану и к шемахинскому хану, которые патриарх принял с великою радостью. В грамотах сказано, чтобы патриарху оказать всякое вспоможение, чтоб ему до своей епархии доехать благополучно и в целости, давать подводы, корм и провожатых. Сентября 1-го патриарх действовал у соборной церкви, а с ним митрополит с освященным собором, а литургию слушал в Троицком монастыре. Сентября 3-го патриарх, после литургии, которую слушал в соборной церкви, пошел из Астрахани, провожали: митрополит со святыми иконами и со священным чином, боярин князь Иван Семенович Прозоровский с товарищами и с гражданами³⁹⁰.

От 8-го Сентября патриарх Макарий писал царю, что он получил царские грамоты с известием о победах князя Григория Семеновича Куракина и князя Григория Григорьевича Ромодановского и изъявлял по этому случаю душевную свою радость. «Благодарим убо – писал Макарий в той же грамоте – благодарим и покланяемся вашему царскому величеству до лица земли за посла Афанасия Ивановича Нестерова, что он братский мир на обе стороны подтвердил и за его труд, что о нас грамоты взял и престол наш смирил». Затем патриарх повторяет просьбу о старце, которого послал с толмачом в Польшу к воеводе Константину, чтоб его послать к нему патриарху³⁹¹.

Как видно, положение константинопольского патриарха, по поводу поездки патриархов Паисия и Макария в Москву, было крайне затруднительное; недостаточно того, что ему пришлось выкупать у турок свою неприкосновенность немалыми тысячами золота, но ему угрожали большими бедами, от которых его спасло только царское посольство к турецкому султану, имевшее полный успех. Поэтому константинопольский патриарх Парфений писал к царю Алексею Михайловичу от 15-го Мая 1668 года: «Так как ваше царское величество учинил мир с нашим владетелем и установил любовь, поэтому и наше смирение дерзает писать... Да будет известно тебе, благочестивейший государь, что наше смирение имело и имеет брата нашего, патриарха александрийского господина Паисия, любима и зело возлюблена как и прежде; и так да воспримет свой престол с дерзновением и с чистою совестью да совершает свои патриаршие обязанности, а что об нем от нашего смирения прежде было сказано, да будешь то ни во что; видит Бог, что я не мог не исполнить воли предержащей власти; но о другом своем брате, блаженнейшем антиохийским, скажу – сколько бед и сколько насильств я потерпел, чтобы и ему подобного не случилось... Пишу я кратко, чтобы, хотя отчасти, было известно боголюбивому вашему царству о тех бедах, искушениях и гонениях, которые мы имеем всякий день, а также и о той истине и чистейшей любви, которые мы имеем к нашей братии. За сим Парфений приносит свою сердечную мольбу и умилительное прошение царю Алексею Михайловичу за низверженного Никона: «молит ваше царское величество наше многострадальное смирение и зело мился деет христоподражательно, будь царь совершеннейший и справедливый, не будь в неправде; тебя все называют милостивым, имей милость всегда с собою, расточая и раздавая ее требующим, которых ваше царство хорошо знает: из них один есть многопренебрегаемый Никон; довольно, милостивейший царь, одного наказания – извержения; не стужай вяще, оставляя такого достойного человека, крестившего благословенных чад твоих, в таком великом пренебрежении; молю тебя, милостивейший царь, елико можно скоро подай освобождение Никону, да придет в монастырь свой, да радуется и вся вселенная, которая скорбит о нем, да и Бог призрит милостиво на твое царство»³⁹². Грамота эта получена в Москве 20 Февраля 1669 года, когда антиохийский патриарх Макарий выехал уже из пределов Русского государства.

Через некоторое время после этой грамоты и александрийский патриарх оставил Москву; но он поехал сухим путем через Малороссию в Яссы; для дороги ему дана была царская карета и его сопровождали знакомые уже нам, толмач Конон Иванов до Киева, а далее до границы иеродиакон Мелетий, привозивший патриархов в Москву. С патриархом Паисием поехали: архимандриты Матвей и Дионисий, архидиакон Анастасий, игумен Леонтий, иеродиакон Анастасий и прочая братия³⁹³. Из Киева Паисий писал к царю Алексею Михайловичу от 4-го Сентября 1669 г. и просил за службу толмача Конона, как ему, патриарху Паисию, так и антиохийскому Макарию, пожаловать его в московские дворяне. До Киева патриарх доехал благополучно, но в Могилеве, при переправе через Днестр, иеродиакон Мелетий, по приказанию гетмана Дорошенко, был задержан, о чем патриарх писал к царю из Ясс от 27-го Октября: «Милостью Божией и заступлением Пресвятой Богородицы совершили мы путешествие до Молдавской земли в целости и в здравии, хотя не малый страх был при проезде через черкасские земли; но при переправе через Днестр у города Могилева вражьим наваждением не малая печаль нам учинилась, так как в то время, как мы хотели переезжать реку на молдавскую границу, пришло повеление от гетмана Дорошенко задержать иеродиакона Мелетия. Мы умоляли брата его, полковника Григория Дорошенко, который нас провожал от Бреславля до Могилева, чтоб он напоследях не опечалил и не огорчил нас задержания ради Мелетиева, но он показал нам письмо гетмана, писанное к нему с великою угрозою, чтоб Мелетия задержать, тех ради узников, за которых мы поручились твоим царским повелением, и они не отпущены к нему, а он по общему согласию отпустил тех узников, которые у небо были, потому и моление наше презрел, хотя и сам Григорий не малый стыд и печаль принял за сие дело; только он сказывал нам плача, что не смеет повеления гетманского нарушить; мы хотели Мелетия силою с собою взять, но не могли, так как нам угрожали совсем задержать. В это время случилась там Домна Роксандра, дочь Василия воеводы, и по нашему молению поручилась и взяла Мелетия на поруки до Рашкова, ради утешения и бережения, покуда наши письма дойдут до гетмана и до митрополита Тукальского, так как я написал и к митрополиту заступления ради о Мелетии, но по сие время ответа от них не было, и какой к нам ответ будет, напишем о том к вашему царскому величеству. Отсюда, из Ясс, писал я дважды до гетмана и до митрополита со гневом, так как и милость вашего царского величества задержали, с Мелетием вселенским патриархам посланную. Волоский господарь, по нашему прошению, также послал свое письмо об отпущении Мелетия, и чаем, что будет скоро отпущен. Вашу царскую карету обещался я прислать с Мелетием, и если он будет к нам вскоре, то он примет ее на себя; если же случится ему замедление, а нам скорое отшествие отсюда, то поручим вашу карету архимандриту Ватопедского монастыря Макарию, который и обещался нам послужить вашему царскому величеству и доставить ее в целости своими людьми и лошадьми. Ныне пришел к нам от нашего престола посланный человек с известительными грамотами, что ожидают нас с великою радостью все православные и понуждают нас скорее быть к нашему престолу, так как кредиторы зело понуждают их о долгах и о процентах, а долг сказывают учинился до сего времени семьдесят тысяч талеров; и потому отселе отправляемся вскоре, не смотря на зимнее время³⁹⁴.

В ист. России Соловьева, т. XI, стр. 253, сказано: «Враги новшеств подали государю длинную жалобу на Никона, в которой они вооружались против него, не как против нововводителя только, но как против дурного патриарха» – и затем сделано довольно подробное извлечение из этой действительно длинной жалобы, которой в истории дано особое значение; жалоба эта поставлена в связи с обстоятельствами, послужившими к размолвке между царем и патриархом, как будто она имела на то влияние и была причиною их несогласий. Но это было анонимное письмо к царю Алексею Михайловичу, найденное в церковной паперти Благовещения Пресвятой Богородицы, спустя почти два года, когда уже Никон находился в Ферапонтовом монастыре. Письмо это, как и большая часть анонимных писем, было неосновательное; жалоба приносилась на порядки, введенные предместником патриарха Никона; самого же Никона упрекало письмо в том, что он «возлюбил стоять высоко, ездить широко»; что он помогал царю изготовлением воинских принадлежностей и снаряжал его к походу против польского короля Яна Кизимира. Писавшие, однако, были розысканы и оказались подьячие Приказа Большого Прихода Афанасий Мартынов, и другие. Афанасию было показано это письмо, которое было писано на столбцах, и он в Ноябрь 1668 года подал сказку, в которой написал, что верхние столбцы письма писаны его рукою; когда он писал и кто ему велел писать, того он не упомнит; следующие же столбцы писаны рукою подьячего Трофима Кирилова, с которым он, Афанасий, в Приказе сидел вместе; а чьей руки нижние столбцы, того он не знает³⁹⁵. Приведем самый документ и посмотрим, что в нем писано: «Молю тебя, благочестивый царь, и преумоляю, – так говорит письмо – внимай Господа ради, ибо все христианские царства сошлись в твое царство и по сем чаем царства, которому не будет конца. Умоляю тебя щедротами Божьими: утешь плачущих и вопиющих день и ночь; избавь обидимых из руки обидящих. Блюди и внемли, благочестивый царь, ибо два Рима пали, а третий – твой ныне стоит, а четвертому не быть. Изволившу Богу нас наказать за наше согрешение, яко непокоривые ослы, уздою неправедною и немилостивою властью, вручив святительский престол патриарху Никону, такими он обложил церковь обидами и тягостями, что и у турок того не слыхать: установленный прежними святителями при поставлении в священнический чин пошлины со ставленников он брать не велел, и ныне не берут, но учредил новый порядок для ставленников: велел им привозить отписки от десятильников, или от поповских старост, где кто в какой десятине живет, и за тою отпиской ставленники проездят недели по две и по три и по четыре, да денег на харч издержат по рублю или по два; и, с теми отписками приехав в Москву, кого изволит поставить в попы, те ставленники живут недель по пятнадцати и по двадцати, и становится поповство рублей по пяти и по шести, кроме своего харча; да посулы дают архидиакону и подьякам; иные живут от Москвы верст за пятьсот и за шестьсот и за семьсот; а иных проживших на Москве недель с десять отошлет ставиться в Казань; грамоты (ставленные) отдают с престола, а если бы те грамоты подписывал своею рукою, а не печатал, другому бы ставленнику и в два года с Москвы не съехать; иные же ставленники, промучась столько времени на Москве, от нужды и горя пропадают безвестно. Так нынешней зимой много ставленников пропало. При прежних патриархах все ставленники ночевали на патриаршем дворе, в хлебне, а ныне, праведный царю, не то что в хлебню ставленника пустить, но и в сенях не велят стоять; прежде до самых крестовых сеней, и к казначею, и к ризничим, и в казенный приказ, рано и поздно ходить было не возбранно, а ныне страшно и ко вратам приблизиться. Патриарх Иосиф хотел собрать себе имение и из своей области другим архиереям не велел ставить ни в попы, ни в дьяконы и с отпускными, а патриаршая область простирается на большое расстояние, от Москвы верст на семьсот, и восемьсот; поэтому ставленники прежде ставились в митрополичьих и архиепископских областях, кому где ближе и где кто хотел служить, там и являлся, а такой муки не было ставленникам, как ныне»... Далее говорится также про патриарха Иосифа, что при нем вдовые попы в Москве допускались к служению, а если сельские попы оставались вдовыми, которые сами и землю пахали, иной оставался еще с пятью и шестью сиротами и больше, над теми не было жалости и им запрещалось служить; тот же патриарх Иосиф запретил выдавать по городам с десятильнических дворов перехожие попам, а велел оные выдавать всем на Москве из Казанского Приказа, и это для того, чтобы обогатить своего дьяка и подьячих; поэтому иному попу перехожая становилась рублей по шести и по семи и до пятнадцати, кроме своего харча; да проволачивались за теми перехожими недель по двадцати и по тридцати, а иной бедный поживет на Москве недель десять и больше, да проест рублей пять, шесть и больше, да без перехожей и съедет; многие попы по дважды и по трижды за перехожими в Москву приезжали, а без них попадьи и дети их скитались меж дворов. Святитель же Никон всего того весьма держится; а в правилах, государь, написано, чтобы от церкви к церкви не переходить с нижнего на высшее место и ради богатства. Но священники вовсе не по своей воле переходят от церкви к церкви, все переходят рыдая и плача, потому что по боярским и дворянским вотчинам попов и дьяконов в колоды и в цепи сажают, и бьют, и от церкви отсылают, уповая на то, что хотя бы который поп или дьякон и обратился с челобитьем, но будет ходить за тем полгода и год, да насилу прав будет, потому что и в Приказ даром сторожа никакими мерами не пустят, а чтобы к подьячему или к дьяку на двор прийти – и говорить нечего; тут потребуются и гостинцы и деньги; который бы, государь, поп или дьякон ни пожаловался на кого-либо из бояр или дворян, того им страшиться нечего, потому что по благому совету твоих бояр бесчестье положено одинаковое, что мордвину, черемису, то и попу, пять рублей бесчестья, да четвертая собака в той же статье будет; кто убьет собаку, тоже заплатит пять рублей. Ныне, государь, то похвальное слово у не боящихся Бога дворян и боярских людей: бей попа что собаку, лишь бы жив был, только кинь пять рублей. Увы, увы! горести, болезни и слезы священническому чину. Которые, государь, иноземцы видят и слышат это, удивляются, а иные и плачут, что так обесчещен церковный причт... Он же святитель (Никон) велел в городах и уездах переписать и данью обложить поповы дворы и всяких церковных причетников, и нищих, которые живут на церковной земле и питаются милостыней; он же святитель в 1655 году указал во всем твоем государстве, кроме Сибири и иных дальних стран, с церквей собрать лошадей, а слышно, что он будто теми лошадьми от себя тебе, государю, челом ударил... В обычае ли у святителей бранные потребы строить? Сей же святитель взял власть строить вместо евангелия бердыши, вместо креста топорки, тебе на помощь, на бранные потребы... Он же святитель напечатал в новых своих книгах служебниках в предисловии и хвалит старину, а новизну хулит, хвалит греческий закон, но и в греческом законе не все были поклонники истинному Богу; в том же предисловии и напечатана похвала о нем, святителе, от старца Арсения, что ты, свет, избрал мужа премудра по сердцу своему, как Аарона и Илию, и то мне убогому кажется, что и Иоанн Златоуст так не восхвалял Василия Великого и Григория Богослова, как Арсений – патриарха Никона. Нам же, свете праведный царю, довольно бы на спасение душам нашим и теми книгами питаться, что прежде его, патриарха Никона, угобзилася нива духовного учения… Молю тебя, свете премилостивый и праведный царю, и паки преумоляю, помилуй плачущих и вопиющих день и ночь, чтоб быть как было при прежних святителях, при Иосифе и при деде твоем патриархе Филарете Никитиче, чтоб ставленников ставили где кому ближе и перехожие давали бы по прежнему у десятильников и у закащиков. Если бы, свете праведный, не боялся я смерти, то устно бы тебе, свету, о сих скорбях возвестил; если же сделается известно твоему величеству, что я, невежда треокаянный, дерзнул писать, а тебе неугодно, и я опознан буду, то сотвори милость на мне грешном»³⁹⁶.

Произведенное следствие по этому письму не сохранилось; поэтому нельзя указать на лицо – кто его сочинял; переписывали его подьячие, но нельзя думать, чтобы они же и составляли; вернее, составлял это письмо кто-либо из духовных, противник исправления церковных книг, увлеченный фанатизмом. Сам же челобитник говорит, что Никон отменил установленный прежними патриархами сбор пошлин при посвящении в священнический чин и не осуждает этого распоряжения, а находит, что оно хорошо; но жалуется на то, что дьяки и подьячие брали взятки с духовных при поставлении их в священный чин и при переходе от одной церкви к другой и тянули долгое время их поставления и выдачу им перехожих записей; но едва ли можно в этом обвинять Никона; это была тогда общая повсеместная болезнь всех подьячих, а не одних патриарших. Если Никон не отменил установленного предместником его порядка выдачи священно-церковно-служителям перехожих, то это не потому, чтобы он умышленно придерживался того порядка, а скорее, что он не успел этого сделать, занявшись более важными делами, относящимися до церкви. Да возможно ли было Никону в какие-нибудь шесть лет его патриаршества войти во все подробности, во все мелочи, если мы вспомним, что государство и церковь во все это время находились беспрестанно в тревоге вследствие войны и двух опустошительных моровых поветрий.

Теперь обратимся к главному деятелю в деле патриарха Никона, к митрополиту газскому Паисию.

На соборе патриархам говорено было, что Паисий Лигарид не председательствовал на соборе русских архиереев и не назывался наместником вселенских патриархов³⁹⁷; но мы видели, что об этом была переписка и были письма с извещением об утверждении его константинопольским патриархом в звании экзарха; Паисия называли и он называл себя экзархом³⁹⁸. В подтверждение этого мы приведем следующий факт: Паисий просил снять с него бесчестие, что Никон называл его еретиком, Каиафою и не признавал архиереем, так как он не представил о том грамот, и когда были привезены ответные грамоты из Царьграда об его экзаршестве, оказавшиеся потом подложными – что мы уже видели выше – Паисий писал, царю: «Теперь пришли грамоты, свидетельствующие о мне, что я архиерей митрополит газский, муж украшенный учением и премудростью, почему и поставлен, как судья именной и посол апостольского константинопольского престола. Ничто теперь уже не препятствует к очищению моей славы, к объявлению моего архиерейского достоинства, к опровержению всех на меня хулений моего противника – Никона». Паисий просил царя объявить присланные о том патриаршие грамоты всему синклиту и продолжал: «И святейший патриарх иерусалимский, приславший сюда столько грамот, никогда не писал обо мне таких неистовств и не объявлял меня пред вашим величеством таким человеком, как меня зовет Никон пришельцем и блуждающим архиереем, не имеющим никаких грамот, хотя и знает, что я не расположен к Никону»³⁹⁹. На соборе, перед патриархами Паисий безмолвствовал, он не сказал ни одного слова, хотя некоторые обсуждения лично до него касались. Не трепетал ли он сам за свои вины и за те смуты, виновником которых он был, в чем он сам сознался⁴⁰⁰.

В 1-й части нашего исследования мы говорили о приезде в Москву Паисия Лигарида, митрополита газского, который находился под запрещением Иерусалимского патриарха, и что царь Алексей Михайлович обращался к патриарху Нектарию с грамотою о прощении Паисия. Но здесь кстати и на месте сказать, что царскую грамоту, адресованную к Нектарию, получил преемник его, патриарх Досифей и написал царю от 1-го Ноября 1669 г. длинную грамоту, которою отвечал, что Лигарид имеет многие и великие согрешения, о которых он хотел-было написать и послать к великому государю свидетельства ради, но стыд его остановил и он не послал. «Скажем только одно – писал Досифей, – что патриарх Нектарий не такой, чтобы писать или говорить ложно, но таков он есть в правде, что ныне иной такой архиерей разумный и богобоязливый не будет. И ныне, державное царствие твое, пишете к нам и просит, чтобы мы простили Лигарида, а он пишет к неким еретикам, каков и сам, которых мы и здесь не имеем, ни в живых, ни в мертвых; ибо хотя мы и во владениях турецкого султана обретаемся, но пребываем без всякого страха и боязни; Лигаридовых же друзей, к которым он пишет и стращает нас, мы ни во что ставим, а что он пишет к своим друзьям, изволь, царствие твое, принять одну его грамоту, прочесть и выразуметь, как он патриарха своего хулит и бранит, и за то его следовало бы отлучить от архиерейского достоинства. Царствию твоему можно было бы повелеть нам простить его, а ты, как царь благочестивый, пишешь к нам и просишь о прощении его, и ему следовало бы писать к нам, что есть праведно, молить и просить, а он пишет и бранит нас и называет мертводушными и нечестивыми и отца нашего, патриарха Нектария, называет порок, зверник, забвенноумен и безумен и иные многие неподобные слова, за которые я хотел-было сделать ему воздаяние, для чести отца моего старейшего Нектария; но так как державное и святое твое царство писал к нам, молебникам твоим, и просил об нем, то мы, для твоего царского величества прошения и любви, те неподобные, хульные, непокорные и превозношенные того газского митрополита слова почитаем вместо серебренного цвета и мускуса и разных цветов благоуханных, и вместо чести и похвалы, и имеем его прощенна, благословенна и освобожденна от праведных и страшных Нектария патриарха отлучения и клятвы, и от ныне имеем его общника и сослужителя и брата возлюбленнейшего; ибо духовное врачевство и учение уподобляется лечению, иногда наказует ко исправлению, а иногда прощает для покаяния, которого Лигарид не похотел, а святое твое царство привел к доброму концу. Поэтому я и советовался с блаженнейшим отцом нашим Нектарием, чтоб он простил и велел в газской области поминать его во святой службе. Однако Нектарий пишет нам, чтоб мы просили царствие твое отпустить Лигарида из Москвы, но как нам известно, что отец наш Нектарий писал к вашей тихости, чтоб держать его строго, чтоб не ушел к римскому папе, и о том как ты, великий государь, изволишь; если он надобен царствию твоему – мы радуемся быть на потребу твоего царского величества; если же изволишь отпустить его к нам, то мы примем и сколько возможно, будем покоить его, где он похочет, в Газе, или в Иерусалиме или на месте родины его, в Xио⁴⁰¹.

Мы удерживаемся выводить здесь свое заключение, оно понятно для всех.

В ист. русск. пер. митрополита Макария т. XII стр. 388–389, по поводу ответного письма газского митрополита от 12-го Июля 1662 г. к патриарху Никону,⁴⁰² сказано: «Прочитав послание Паисия, Никон не отвечал ему ни слова, а сказал: «отдаюсь на суд папы», – сказал не потому, будто бы был единомыслен с папою, а потому только, что знал правила сардикийского собора (3, 4 и 5), которыми дозволялось обвиняемым епископам, в случае недовольства их решением местного собора, обращаться с апелляцией к папе... Слова Никона произвели, однако же, большую тревогу в Москве, тем более, что он прислал Паисию самую выписку из правил о папском суде»⁴⁰³. Но это не так. В I-й ч. нашего исследования приведены оба письма, и Никона, и Паисия; Никон не продолжал переписки с Паисием, но и не сказал в ответ на означенное письмо последнего, что он отдается на суд папы. Это было бы тем более странно, что самая переписка не представляет ничего такого, чтобы Никон так отвечал на письмо Паисия, и этого не было, а потому не могло быть и тревоги, о которой говорится в истории церкви. Но митрополит Макарий, пользуясь описанием московского собора, составленным Паисием, приводит слова Никона, которые он если сказал, то через год после указанного письма Паисия, а именно в Июле не 1662, а 1663 г., когда Паисий с прочими властями и князем Одоевским был послан в Воскресенский монастырь для следствия над Никоном по доносу на него от Бобарыкина⁴⁰⁴. Но к чему сказал Никон, что он «отдается на суд папы», мы не знаем, – этого документа нет; известно только то, что Никон в то время, как Паисий с прочими был в Воскресенском монастыре, посылал ему выписку из правил о суде папском и на другой день (23-го июля), при объяснениях с Никоном, ему говорено было, что те правила относятся к тому времени, когда еще восточная церковь не была отделившейся от западной и тогда папы были благочестивые, а после того, как папы отпали, суд передан вселенским патриархам (т. е. константинопольскому), а Никон того в выписке не написал и то он сделал худо⁴⁰⁵. Поэтому вышеприведенный рассказ в истории представляется сбитым. – «Спустя несколько дней – продолжает митрополит Макарий – Паисий позван был в патриаршую палату на собор для разбора заявления Никонова об апелляции к папе и для исследования, когда русские сделались христианами и откуда пришла к ним св. вера». Остановимся на этом важном обстоятельстве, которое почерпнуто у Паисия Лигарида (Описание московского собора, ч. I, гл. XIV): неужели сами русские не знали о происхождении своей религии и когда Русь сделалась христианской, чтобы для этого приглашать иностранного архиерея на собор? – «Русские – сказано в истории церкви – без сомнения знали из своих летописей, что они приняли веру с востока, а не с запада. Но Паисий начал решать вопрос на основании греческих летописей... и свидетельства Матвея Властаря, что Русь... постоянно находилась под властью цареградского патриарха. Отсюда для всех сделалось очевидным, что Никон не имеет ни малейшего права обращаться к суду папы».

Но если бы это обстоятельство, что Никон искал суда папского, было справедливо, то без сомнения оно не было бы оставлено без внимания; мы видели, что соборная Дума собирала сведения о всех винах Никона, и в таком случае решимость его идти под суд папы была бы поставлена немаловажною виною; по крайней мере об этом было бы заявлено на соборе; но мы нигде по документам не встречаем об этом суждения, и нам кажется в высшей степени невероятным, чтобы Никон изменил своему благочестию, отдавшись на суд папы.

Далее, в том же томе на стр. 452–453 приведен разговор Никона с Паисием, прибывшим в Воскресенский монастырь с боярином кн. Одоевским и проч. для следствия по оговору Никона Бобарыкиным в произнесении им клятвы на царя. Никон спрашивал – почему Паисий не говорит на своем родном языке, а говорит по латыни, на проклятом языке язычников? – Паисий: «но ты и сам услышишь этот язык от папы, когда придешь в Рим для оправдания себя по делам своим. Скажи мне, пожалуй, что общего между тобой и папой, от которого ты не получил ни патриаршества, ни благословения? И теперь переходишь к нему, ищешь у него суда по апелляции»! Это также взято у Паисия Лигарида (Описание моск. соб., ч. I гл. XVIII). Разговор этот отнесен к 18-му Июля; но 18-го числа об этом не могло быть речи, так как Никон 22-го Июля послал на имя Паисия «письмо в тетрадях», в которых заключались выписки из правил о суде папском, и – как мы выше сказали – по этому предмету на другой день власти и бояре и имели с Никоном объяснение, но не раньше⁴⁰⁶.

То же самое повторяется в том же томе стр. 452–467, хотя в другой форме. Здесь описывается посещение Никона в Воскресенском монастыре архимандритом Афонской горы Феофаном. В беседе с Феофаном Никон между прочим рассказывает о приезде к нему в Воскресенский монастырь газского митрополита Паисия с боярами, для следствия, по доносу Бобарыкина, «что бояре у его благословения были, а Паисий не был и братского целования не учинил, за что стало патриарху гневно, и между собою учинили они прекословие, и ради гнева патриарх поступил дерзостно, назвал Паисия псом и иные досадительные слова ему сказал... – И с того времени – так передает Феофан речь Никона – по сие число у меня с Паисием пря, и за очи он называет меня не патриархом, а я его – не митрополитом. А как он прежде сего именовал меня патриархом и ходил ко мне под благословение, в то время и я его митрополитом именовал и никаких досадительных и бесчестных, слов ему не говаривал»... Но – скажем мы – Паисий никогда у благословления Никона не был, и, без всякого сомнения, Никон этого и не говорил; первое свидание Никона с, Паисием последовало в Воскресенском монастырь 18-го Июля 1663 г.⁴⁰⁷; до этого времени они лично не знали один другого, но и в этот раз Паисий под благословение к Никону не пошел, даже не дал ему и обычного целования (что подтверждает и сам Паисий в составленном им описании московского собора, бывшего против патр. Никона, ч. I, гл. XVIII, выход царских посланных). Стало быть Феофан или извратил речи Никона, или выдумал их от себя, желая тем угодить, конечно не Никону, и скорее освободиться и получить отпуск из Москвы. Поэтому и следующий рассказ Феофана едва ли заслуживает доверия: будто бы Никон говорил ему, что Паисий называл его, Никона, латинником, так как он будто хотел идти под суд папы римского. «И то он на меня взносит, не рассудя – так передает речи Никона, по рассказу Феофана, митрополит Макарий в своей истории: – я (т. е. Никон) то говорил на папино лицо по такому намерению, что у нас глава нового Рима цареградский патриарх, и я хочу идти под суд к нему, а не к латиннику». – Митрополит Макарий из этого выводит заключение: «если верно передал архимандрит Феофан слова Никона, то они дают не высокое понятие о Никоне». – Но выводить такое заключение на основании показания Феофана, без всякой критической поверки его рассказа нельзя, тем более, что сам же митрополит Макарий говорит, что Феофан был отпущен в Москву гетманом Полоцким в качестве его лазутчика, и что он, Феофан, за все его вины, по царскому указу от 11-го Декабря 1663 г., был сослан под строгий надзор в Кирилов монастырь и оттуда бежал; пойманный в 80 верстах от Кирилова монастыря, Феофан был снова заключен в этот монастырь и объявил за собою государево слово, в надежде, что он будет вызван в Москву для допроса; но, как видно, ему не поварили, а велено было допросить его в том же монастыре, и государева слова Феофан не объявил. Такие показания нельзя назвать фактами, а тем более выводить по ним заключение к новым обвинениям патриарха Никона, в которых не обвинял его и собор, его судивший.

Далее, на стр. 470–471 митрополит Макарий говорит, что «один список (т. е. патриаршие правила, составленные в 25 главах, по коим осуждался патр. Никон, и подписанные патриархами константинопольским и иерусалимским), был отправлен к патриарху александрийскому Паисию с самим иеродиаконом Мелетием, а другой список Нектарий послал со своим калугером к антиохийскому Макарию»; то же повторяется и на стр. 526. Но об этом сами патриархи говорили различно: константинопольский Дионисий говорил, что одна грамота (т. е. свиток патриарших правил) к александрийскому патриарху была послана с Мелетием в Александрию, а другую Нектарий послал cо своими калугерами в Антиохию к антиохийскому патриарху⁴⁰⁸; иерусалимский же патриарх Нектарий говорил посланным к нему от царя Алексея Михайловича, что оба свитка к обоим патриархам, александрийскому и антиохийскому, он, Нектарий, посылал со своими калугерами, а Мелетия в Александрию и Антиохию они, патриархи, не пустили для того, чтобы его турки не узнали⁴⁰⁹. И это нам кажется более достоверным по тем обстоятельствам, на которые указывает Нектарий, и по тем сведениям, которые приведены в нашем исследовании.

Там же на стр. 754–759 у митрополита Макария сказано: Января 14-го числа (1667 г.) по назначению патриархов собрались к ним все архиереи для подписания акта о низложении Никона. «Но едва был прочитан доклад, как к общему изумленно два архиерея, крутицкий митрополит Павел, блюститель патриаршества и рязанский митрополит Иларион, те самые, которые во время суда более всех действовали против Никона, объявили, что не подпишут приговора об его низложении: а их примеру последовали и некоторые другие русские архиереи». Но Иларион был архиепископом, а не митрополитом, а главное здесь мы встречаем недоразумение. Митрополит Макарий эти сведения опять заимствовал из составленного Паисием газским описания собора над Никоном (ч. III. гл. VI); но у Паисия много неточностей, много неверного и много им самим выдуманного (о чем говорит сам митрополит Макарий в XII т. своей Ист. на стр. 757 и 761). Объясним наше недоразумение: патриархи объявили свой приговор Никону на соборном заседании 5-го Декабря; соборное постановление объявлено было Никону в окончательной форме – как мы уже видели – 12-го Декабря; акт соборного постановления помечен, 12-м же числом Декабря 1666 г. и подписан патриархами александрийским и антиохийским и прочими архиереями русскими и греческими; (акт этот напечатан в Собр. Госуд. Грам. и Догов. ч. IV № 53, под оглавлением: известительная грамота (в списке) патриархов Паисия александрийского и Макаpия антиохийского и прочих духовных российских и греческих властей о низвержении московского патриарха Никона со святительского престола... Но по форме изложения – смеем заметить – это не грамота, а самый и есть акт постановления⁴¹⁰; известительные же грамоты царя Алексея Михайловича и означенных патриархов к константинопольскому и иерусалимскому патриархам приведены у нас выше. За сим мы приходим к тому соображению, что не могут же официальные документы неверно показывать время, когда они состоялись; соборное постановление о низложении патриарха Никона ни в каком случае не могло быть ему объявлено прежде подписания самого акта всеми архиереями, присутствовавшими на соборе; в числе таких лиц – как показывает документ – собственною рукою подписал, по-гречески и Паисий митрополит газский; Никон на другой день, по объявлении ему соборного постановления, отправлен был в Ферапонтов монастырь, стало быть соборное постановление было уже исполнено; как же могли патриархи и прочее архиереи подписывать постановление, которое месяц тому назад уже было исполнено? Другого же постановления о низложении Никона не могло быть. Но к каким последствиям могло бы привести такое обстоятельство, если бы постановление исполнено было прежде его подписания, о том далее говорит сам митрополит Макарий: «Поводом, к этому (что некоторые архиереи отказались подписать приговор о низложении Никона), как свидетельствует Паисий Лигарид, послужили некоторые неточные и неправильно понятые выражения в докладе, заимствованные из известного свитка четырех восточных патриархов, на основании которого происходил суд над Никоном. В докладе помещено было именно следующее место из второй главы свитка, по славянскому переводу: «от сих познавается, единого царя государя быти владычествующа всея вещи благоугодные, патриарха же послушлива ему быти, яко сущему в вящшем достоинстве и местнику Божию»⁴¹¹. Здесь между русскими архиереями возникло недоразумение; в этом выражении они поняли, что несправедливо унижена власть патриаршая перед царскою; «что если царь один есть верховный владыка во всякой вещи благоугодной, a патриарх должен быть ему послушлив, то последний должен подчиняться царю и во всех вещах или делах духовных и церковных, что через это отнимается всякая самостоятельность у русской церкви и ее правительства, и церковь совершенно порабощается государству; а потому отказывались подписаться под актом о низложении Никона, пока не будет исправлено в патриаршем свитке неправильное учение об отношениях царской и патриаршей власти». Это после осуждения-то Никона и по приведении приговора в исполнение?! Мы удивляемся тому, как могли решиться крутицкий митрополит Павел и рязанский архиепископ Иларион, бывшие главными и постоянными обличителями патриарха Никона на всех соборных заседаниях, отвергнуть изложенное в патриарших свитках на основании коих последовал суд над Никоном; притом же они теперь из обвинителей становятся как бы защитниками Никона! Нам необходимо повторить то, что говорится в истории церкви, чтобы критически отнестись к рассказам, которые сообщил Газский митрополит Паисий в истории московского собора. Суждения по означенному вопросу – говорится в истории церкви – были продолжительные и заняли два заседания, на которых названные архиереи не присутствовали, но после второго заседания они тайно подали патриархам свою просьбу походатайствовать за них пред государем о прощении за высказанную ими смелость и противление. Архиереи, между прочим, написали, что епископское звание часто унижается не только пред царскою, но и вообще пред мирскою властью, что архиереи терпят в своих епархиях всякого рода притеснения и несправедливости от бояр, и хотя они стараются скрывать и терпеливо переносить эти неправды, но ужасаются при мысли, «что зло, с течением времени, может увеличиваться и возрастать, особенно если будет утверждено за постоянное правило, что государство выше церкви». Прошение свое архиереи Павел и Иларион подали патриархам после соборного заседания 15-го Января ночью. Патриархи немедленно позвали к себе Паисия Лигарида, и он, прочитав просьбу означенных архиереев «будто бы тут же ночью сказал перед патриархами в защиту царской власти новую длинную и витиеватую речь, если только не сочинил ее после, что представляется более вероятным». Призванные к патриархам, в присутствии прочих архиереев, Павел крутицкий и Иларион рязанский были спрошены о причинах их поступка и в оправдание свое сказали, что они введены были в заблуждение ошибочным переводом Паисия Лигарида. Паисий перевел свиток четырех патриархов с греческого языка на латинский, а с латинского на славянский перевел кто-то неизвестный. Трудно поверить – говорит митрополит Макарий, – чтобы в продолжение всего спора никто не объяснил архиереям, что смущавшее их место в свитке, – что царь один есть властитель всея вещи благоугодной, патриарх же должен быть ему послушен – переведено неправильно и в подлиннике имеет другой смысл; «между тем как в греческом тексте говорилось, что царь один есть владыка во всяком деле политическом (παντός πολιτικοῦ πράγματος), а патриарх должен быть ему подчинен». Но патриаршие свитки содержатся в двух книгах и имеют два славянских перевода,⁴¹² один перевод напечатан в Собр. Госуд. Грам., а другой в печати не был известен⁴¹³, и вторая глава в нем редактирована иначе. «Подобает ли – говорится в вопросе – местному епископу или патриарху подчиняться и повиноваться царствующему государю во всяких гражданских делах и прениях; быть ли одному государю царю или нет»? Ответ изложен на основании 64-й гл. великого номоканона, где сказано: подобает честь воздавать Богу, а по нем царя почитать. Учение это указывает на два начала: Бог есть властитель на небеси и везде, а царь на земли. Но в этом славянском переводе, противу вышеприведенного в истории спорного изречения и ответ изложен согласно вопросу: «Из них же собирается (отсюда познавается) царя убо быти совершенна господа и единого быти законодавца всех дел гражданских, патриарха же быти послушлива царю, яко поставленному на высочайшем достоинстве и отмстителю Божию»⁴¹⁴. Здесь весьма ясно и недоразумений, о которых говорит Паисий Лигарид в своем описании московского собора, не могло быть, так как оба перевода патриарших свитков одновременны, и они известны были митрополиту Павлу и архиепископу Илариону.

За сим митрополит Макарий говорит: «Услышав о всем этом, Павел крутицкий и Иларион рязанский смирились и подписали соборный акт о низложении Никона; первый подписался на своем месте между митрополитами, а последний – ниже всех, даже епископов, и оба в своих подписях выразились: «на извержение Никоново, по священным правилам бывшее (содеявшееся), подписал», – чего в других подписях не встречаем»⁴¹⁵. Но это не совсем верно: Иларион, как мы заметили уже выше, при подписании соборного акта, был не митрополитом, а архиепископом; оба названные архиерея подписались не вполне одинаково и такие же выражения или другие прибавления сделали и другие архиереи, как напр. Лаврентий митрополит казанский, Арсений архиепископ псковский и некоторые другие⁴¹⁶. Далее митрополит Макарий обращает внимание на то, что в числе подписавших соборный акт находился и митрополит иконйский Афанасий. Прежде «он постоянно и с жаром стоял за Никона... а теперь этот самый Афанасий присутствовал на всех заседаниях соборного суда над Никоном и подписал обвинительный на него приговор»⁴¹⁷. Рассказ этот митрополит Макарий относит ко второй половине Января 1667 г.; но выше мы видели что обвинительный акт над Никоном, который вместе с прочими архиереями подписал и Афанасий иконийский, состоялся 12-го Декабря 1666 г.; присутствование Aфaнасия на соборных заседаниях против Никона не имело того значения, которое придает митрополит Макарий; на соборных заседаниях Афанасий безмолвствовал и ему было уже не до Никона; положение их обоих было – можно сказать – одинаково; участь Афанасия – как мы выше говорили – была решена 11-го Декабря (т. е. накануне того дня, в который он подписал приговор на Никона – на это-то обстоятельство, действительно, нельзя не обратить внимания); указом царя Алексея Михайловича велено было послать Афанасия с Москвы в Макарьевский монастырь на Унжу⁴¹⁸ и поэтому-то можно с доверчивостью отнестись к Шушерину, который говорит, что Афанасий иконийский, хотя и находился в церкви при низложении Никона, но не имел на себе архиерейского облачения, а просто стоял и смотрел на то, что делалось⁴¹⁹. Без сомнения, исполнение царского указа не было отложено на такой дальний срок и едва ли в половине Января Афанасий оставался в Москве.

Наконец последовало избрание нового патриарха московского; на патриарший престол был избран архимандрит Троицкого Сергиева монастыря Иоасаф, который отказывался от этого избрания, ссылаясь на свою старость и на то, что он не имел ни учености, ни способности к церковным делам. «Но государь, не без слез, упрашивал старца покориться воле Божией и сказал ему речь. (Лигарид – говорит митрополит Макарий – влагает в уста государя даже весьма обширную и витиеватую речь, с ссылками на Сократа, Гезиода и других языческих писателей (!?), очевидно сочиненную самим Лигаридом⁴²⁰.

Мы видели, как о Лигариде отзывался иерусалимский патриарх Досифей, видели, как относился Лигарид к своим патриархам, что писал он об них в своих письмах и что писал он о патриархе Нектарии, к которому преемник его, патриарх Досифей, относился с особым уважением и которого называл благочестивым, справедливым и богобоязливым. Если же Лигарид решался писать укоризны и неправды о своих патриархах, то о патриархе Никоне он мог смело писать всякую ложь.

Паисий Лигарид описал деяния московского собора против патриарха Никона⁴²¹ и представил царю Алексею Михайловичу. В этом описании не знаешь чему удивляться – способности ли Паисия извращать истину, извращать факты и обстоятельства, или умению обрисовывать Никона искусственными, не подходящими ему красками. Вот откуда – надо полагать – появились в иностранной печати, из которой заимствовали и наши писатели, такие отзывы о Никоне. Паисий, описывая Никона, не показал ни одной хорошей черты в нем, но о себе он говорит свысока и между тем дает понятие о неприглядных своих действиях при дворе царском против Никона. – «Зная врожденное твое благодушие – так обращается Паисий к царю в предисловии своего описания – и твою общедоступность, приближаюсь к тебе, непобедимому государю и посвящаю, как бы славное приношение, сию соборную книгу, содержащую в себе историю Никонова осуждения... Охотно бы собрал я сотоварищей по искусству и живо бы исправил погрешности, если бы таковые они указали, но опасаюсь, чтобы, по зависти, не насели они на язвы, подобно мухам. Как издревле люди, не владевшие аттической речью, для защиты в судах, избирали себе адвокатов, так точно и я избрал тебя своим предстателем: преклоняю колена души моей и молю тебя, не оставь меня, но будь постоянно таким, каким доселе я знал тебя, будь моим оборонителем от могучих врагов и защити это предприятие, так как оно велико, сильно, полно упреков». И так Паисий писал свою книгу для истории и привел изречение Фукидита: история есть достояние народов, есть зеркало, в котором верно отражается человеческая жизнь; но вместе с тем, Паисий боялся современников, между которыми – как он сам говорит – имел сильных врагов и просил защиты от них у царя, боясь, чтобы они не открыли превратно изложенных в его сочинении фактов. Кто эти сильные враги, на которых указывает Паисий, положительно сказать мы не можем, Паисий их не открыл, и они остаются во мраке; но это – важное обстоятельство, которое могло бы объяснить некоторые факты в деле патриарха Никона. Паисий говорит, что он правдивый писатель и, далеко отстранив лесть, держался одной истины; что он, «простой безыскусственный повествователь, как видел вещи, так и передает, ни прибавляя, ни убавляя, как знал он Никона, так и описал, употребляя слова, как краски». Но, без сомнения, истина не требует посторонней защиты, не ищет поддержки у лиц, занимающих высокое положение, а Паисий надеялся на поддержку и обращался с мольбою к царю: «я полон благих упований», – говорит он – ибо облекся царственным покровительством твоим, как броней, как спасительным всеоружием».

Паисий, переплетая свои идеи словами правды и истины, весьма часто у него повторяющимися, говорит, что он как знал Никона, так и описал его, употребляя слова как краски, но в этих словах заключается много несправедливого и много противоречий. Описывая наружность Никона, Паисий употребляет мрачные, неестественные краски; представляя Никона страшилищем, он в то же время говорит, что Никон себя украшал и ухорашивал; когда он был патриархом – давал себя списывать в великолепном виде. «Прежде чем увидал я Никона – рассказывает Паисий – чрезвычайно желал увидеть его портрет, хотя бы в обманчивом виде, и как случилось увидеть портрет его, писанный лучшим немецким художником, то я онемел, подумав, что вижу исполина или циклопа, и почел счастливыми слепорожденных, что они не могут видеть такого зверообразного человека»⁴²². Но здесь две противоположности, в которых Паисий противоречит сам себе: коль скоро человек себя прикрашивает и представляет в великолепном виде, то если бы в нем и были какие-либо наружные недостатки, то они скрадываются; ведь Паисий сам же говорит, что Никон давал с себя писать портреты, облаченный в святительские одежды и в митру, и надо полагать в таком виде Паисий и увидел в первый раз портрет Никона; но такой портрет перед нами, и мы, кроме благолепия, никакого безобразия не замечаем; поэтому мы сомневаемся, чтобы можно было найти у Паисия истину, которую он так ревниво себе приписывает. Никто из современников Никона не отвергал в нем силы ума; о его уме свидетельствуют его дела, совершенные им во время патриаршества; сам царь заметил в нем необыкновенные способности и потому приблизил его к себе и находил в нем лучшего советника; один только Паисий нашел у Никона недостаток умственных способностей и даже признаки безрассудности, делая свои заключения на основании физиологии⁴²³. Все это конечно мог писать Паисий, как личный враг Никона, но с какой осторожностью нужно относиться к составленному им описанию московского собора, можно видеть из того, что говорится у него в означенном сочинении во II-й ч., гл. X, 152–153: патриархам на соборе представлены были два патриаршие свитка или определения, подписанные четырьмя патриархами и переведенные с эллинского языка на русский Паисием газским. Но Паисий, как известно, вовсе не знал русского языка, как же он мог переводить? (!). Или еще в той же части гл. XVI, 253 ст.: По прочтении патриаршего постановления о низложении Никона «оба патриарха, стоя (посреди храма), произнесли по обычаю совершенное отрешение, прибавляя: следовало бы ему лишиться обычных символов архиерейства, т. е. наперсного креста и мантии, но никто не отважился лишить его сих знаков из уважения к высшему святительскому сану, пока Алексей подошед тихо и спокойно снял с головы Никона камилавку, а Никон сказал: возьми и мантию мою, если желаешь, ибо это ныне тебе позволено». Но с Никона камилавку, т. е. клобук, снял александрийский патриарх Паисий⁴²⁴ и что при этом они говорили – о том мы уже сказали выше и нет надобности здесь повторять.

Паисий называет Никона притворщиком, будто он, до возведения в патриарший сан, притворялся кротким, тихонравым, неумытым, босым⁴²⁵. Может быть Никон был таким в обители Макария Желтоводского и в Анзерском скиту, но это – подвиги аскетизма и в том Никона упрекать нельзя. «Когда же Никон стал главою других – говорит Паисий – то снял личину и оказался тем, чем был. Понемногу обнаружилось, как силен он в интриге». Но в том-то и дело, что Никон не умел вести интриги, а в интригах против него оказались сильными бояре и сам Паисий, который помогал боярам, как он сам о себе говорит⁴²⁶. Никон был – продолжает Паисий – «деятелем, во всяком зле, высокомерен и бесчеловечен с подчиненными; не пастырь, а наемщик, преданный любострастию и всякого рода расточительности, делал он все напоказ, для свету, не держался жизни иноческой, воздвигал великолепные здания из чванства, размножал доходные деревни, присвоил себе богатейшие селения, старался быть демократическим, предпочитал слыть владетелем городов и строителем обителей, именоваться великим государем, нежели патриархом». – Чем же все это подкрепил Паисий? Представляя таким Никона, Паисий ни на кого и ни на что не сослался. Что Никон был истинный пастырь, а не наемник, это доказывают все его деяния в святительском сане, о чем мы уже говорили; а что он вполне был предан иноческой жизни, то это объясняется тем, что он в самых молодых летах, оставя родительский дом, поселился в монастыре Макария Желтоводского, а потом подвизался в Анзерском скиту и в Кожеезерской пустыни, иноки которых вели образ жизни строгий и чрезвычайно суровый. Не довольствуясь и этим строгим образом жизни, Никон искал более высоких аскетических подвигов и предавался вполне отшельнической уединенной жизни⁴²⁷. Никаких доказательств тому, чтобы Никон был предан любострастию и расточительности не оказывается; Никон собирал, а кто собирает, тот не расточает; если Никон построил монастыри на местах пустых и необитаемых, но где природа гармонировала с великолепием церковных зданий и прочей монастырской обстановкой, то выбор местностей и самые строения свидетельствуют о художественном вкусе и высоких способностях их основателя; слава этих монастырей относилась не к одному Никону, но и к государству, ибо великолепию этих построек удивлялись даже иностранцы, которые вменяли себе в особое удовольствие видеть их и при осмотре не мало восхищались как местной красотой природы, так и великолепием зданий⁴²⁸. Искусству строений Воскресенского и Иверского монастырей удивляются и в наше время, восхищаются и теперь живописными их окрестностями. «Мало найдется таких архитектурных памятников – говорит впечатлительный посетитель Воскресенского монастыря – где бы с такою рельефностью выражалось все величие духа их творцов, как Новый Иерусалим, – создание патриарха Никона, единственное в России по своей оригинальной и величественной архитектуре. В нем с такою рельефностью выступает вся глубина высокоразвитого, религиозного и эстетического чувства его творца, что впечатление от него превосходит самые большие ожидания... «Человек плоти и крови» не создал бы ничего подобного! Человек, по преимуществу суровый и черствый (каким представляет Никона Паисий Лигарид и некоторые другие) не мог бы дойти до такого сочетания высокой идеи и изящной формы⁴²⁹.

Паисий обвиняет Никона в жестокости: Никон и сам сознается, что он наказывал рукою помалу за дело⁴³⁰; но ведь в то время и все так обращались, о гуманности тогда не имели понятия; а потому если обвинять Никона, то в том же нужно обвинять и общество, которое его воспитало. Никон никаких селений себе не присваивал; если же, по его ходатайству, и были пожалованы земли, то они даны не ему, хотя и за его службу, но приписаны к монастырям; городами он не владел, а если монастыри свои строения огородил, то это делалось и до него, и до ныне делается, что монастыри обносятся стенами или забором.

О титуле Никона мы уже говорили в I-й ч. нашего исследования и обещались возвратиться к этому вопросу, который в истории еще не вполне разъяснен. Откуда же Никону присвоен был титул великого государя? Ведь не сам же он себя назвал этим титулом? В таком случае он был бы самозванцем, но его в самозванстве не обвиняли. Никон увлекся дружбой и любовью к нему царя и на том основании, что Алексей Михайлович в письмах своих к нему называл его великим государем⁴³¹ и Никон в своих грамотах стал писаться великим государем по примеру патриарха Филарета Никитича, отца и деда первых царей из дома Романовых, а за тем и другие стали также титуловать Никона; но это была со стороны Никона большая ошибка. Пока дружеские отношения царя к патриарху «собинному приятелю» не были нарушены, никто не обращал внимания, что Никона называют и он называет себя великим государем; – в то время «самые видные, заслуженные, близкие к царю бояре с благоговением преклонялись пред могущественным патриархом»⁴³²; – но когда отношения эти изменились, тогда титулование Никона было поставлено ему в вину и послужило к окончательному разрыву царя с патриархом.

Между прочим, еще при лучших отношениях к патриарху, царь Алексей Михайлович, совершив первый поход под Смоленск, в 1654 г., по возвращении в Вязьму, обрадованный свиданием со своим августейшим семейством, в ознаменование заслуг Никона, по охранению царского семейства от свирепствовавшего в то время в Москве морового поветрия, подтвердил ему, чтобы он именовался и писался великим государем. Но это был порыв еще юных чувств, против которых не было и не могло быть сдержанности в такие торжественные минуты, когда восторг и радость вполне овладевают душою. Однако, во время своих походов 1654, 1655 и 1656 годов, молодой царь, окруженный боярами, привыкши к частым совещаниям с ними и достаточно окрепший нравственно и физически, стал чувствовать, что советы Никона для него уже не имеют того значения, которое они имели прежде; война, которую, по совету Никона, открыл Алексей Михайлович и в которой он принимал личное участие, затянулась и продолжалась долго; в делах воинских Никон конечно и не мог быть особенно полезным, так как он воином не был и с военным делом не был знаком; внушения же близких людей к царю, враждебно относившихся к Никону, мало-по-малу укоренялись во мнении Алексея Михайловича и он стал приходить в раздумье касательно именования Никона великим государем. С этого, конечно, и началось охлаждение царя к другу – патриарху; но с охлаждением утрачивалась конечно любовь и дружба. С. М. Соловьев об этом говорит так: «По природе своей и по прежним отношениям к патриарху, царь не мог решиться на прямое объяснение, на прямой расчёт с Никоном; он был слишком мягок для этого и предпочел бегство. Он стал удаляться от патриарха. Никон заметил это и также, по природе своей и по положению, к которому привык, не мог идти на прямое объяснение с царем» и тоже стал от него удаляться⁴³³. Все это мы видели в I-й ч. нашего исследования; мы видели постепенное охлаждение царя к патриарху; мы видели отсутствие Никона за царским столом в прибытие грузинского царя Теймураза и отсутствие царя на патриарших службах в праздники, на которых царь всегда бывал; мы видели обещание царя видеться с патриархом, по поводу оскорбления окольничим патриаршего стряпчего на Теймуразовском обеде, но свидания не последовало, царь не пришел и на праздничные службы, а на патриаршие приглашения к этим службам послал к Никону с отказом князя Юрия Ромодановского, который выговаривал ему, что царь на него, патриарха, гневается, что он именуется великим государем и велел ему сказать, чтоб он впредь так не писался и не назывался. Никон, привыкший к полновластию, конечно, оскорбился этим и немедленно решился удалиться от патриаршего престола, заявив о том в соборной церкви перед духовенством и народом и сообщив предварительно о своем намерении царю на письме, что он идет от царского гнева. Когда это обстоятельство обсуждалось на соборе, Алексей Михайлович подтвердил, что он посылал Ромодановского к Никону сказать, чтоб он великим государем не писался; но Ромодановской отперся от того, что он говорил Никону, что царь на него гневается, и сказал, что он Никону о царском гневе не говорил; а Никон ссылался на слова Ромодановского и говорил, что он пошел от царского гнева.

Но не один титул Никона был причиною охлаждения к нему Алексея Михайловича. В постановлении патриаршем о низвержении Никона сказано, что «он досадил великому государю, вдаваясь в дела, не относящиеся до патриаршего сана и власти». Здесь мы усматриваем те обстоятельства, которые подали причину несогласием между царем и патриархом. Никон требовал дела из разных приказов; дела эти до патриарха не касались, а приказы подчинены были боярам, на которых и лежала обязанность решать производившиеся в их приказах дела. Это обстоятельство возбудило общее неудовольствие бояр против Никона; вмешательство Никона в дела приказов было неприятно и прочим царедворцам, в особенности тем, до кого дела касались. Вмешиваясь в такого рода дела, Никон, без сомнения, желал быть заступником угнетенных, помогать бедным и беспомощным людям, не имевшим ни связей, ни знатного родства; это такие же дела, о которых он докладывал царю, когда он по царскому желанию являлся к Алексею Михайловичу к утрени в дворцовую церковь; но тогда Никон был еще архимандритом и по его докладу дела решались царем; и хотя тогда тоже были неудовольствия на Никона, но жаловаться было нельзя; а когда Никон стал патриархом, то дела, которые требовал он из приказов, решал сам. На это-то обстоятельство бояре и указывали царю, что Никон присваивает себе власть, не относящуюся до патриарха. С боярами Никон не дружился, довольствуясь только дружбою и любовью к нему царя и полагая, что союз их любви и дружбы не нарушится никогда⁴³⁴. Историк Соловьев говорит, что близкие к царю люди твердили ему, что Никон «вступается во всякие царственные дела и в градские суды, памяти указные в приказы от себя посылает, дела всякие, без повеления государева, из приказов берет, многих людей обижает, вотчины отнимает, людей и крестьян беглых принимает⁴³⁵. Без сомнения, говорили это царю такие люди, для которых тяжел был Никон и которым не в пользу было его правосудие. Все это ясно представилось Никону, когда по снятии с него сана, при выходе из Чудова монастыря, он садился в сани; потому-то он тогда и сказал: «за что все это тебе Никон? за то, не говори правды, не теряй дружбы» ...⁴³⁶ Но когда Алексей Михайлович окончательно поверил этим внушениям – неизвестно; очень может быть, что и сам он не умел в точности определить этой печальной для него минуты, когда последняя, может быть ничтожная, капля упала в сосуд и переполнила его⁴³⁷». Отсюда началось охлаждение любви и дружбы между царем и патриархом; и вместо того, чтобы пойти на прямое объяснение, Алексей Михайлович и Никон стали удаляться друг от друга; но этого только и нужно было боярам, которые сумели разорвать союз царя с патриархом и прервать их личные сношения; этим способом они и не допустили их к новым сближениям.

Мы видели, что Никон был сильный словом и делом; став во главе управления церковью, он восстановил в ней единогласное чтение и пение; учредил партесное пение, выписывая, для обучения оному, из Греции и Малороссии искусных певцов⁴³⁸; кроме того, как сам он совершал божественную службу с особым благоговением, тихо и не спешно, так требовал он такого же исполнения и от всех священнослужителей, от чего в церквах установилось благолепие и порядок; мы видели, что Никон внес в церковь живое слово, поучая с церковной кафедры и объясняя священное писание; Никон исправил церковные книги, вводил классическое образование, учреждая школы, в которых обучали греческому и латинскому языкам, и сам изучал греческий язык, занимаясь переводами с этого языка на славянский, и написал многие книги⁴³⁹; имея целью сделать свой Воскресенский монастырь рассадником ученых монахов, учредил при нем богатейшую библиотеку и вложил в нее сокровища науки, собранные им на Востоке и в России;⁴⁴⁰ но нет надобности перечислять здесь всех заслуг и достоинств Никона, достаточно и сказанных. Обо всем этом известно было иерусалимскому патриарху Нектарию, потому-то он и обращался к царю Алексею Михайловичу с советом призвать Никона на патриаршество и указывал на пример константинопольского патриарха Кирилла: «когда Кирилл отрекся от своего престола, – говорил Нектарий – заявив о том письменно и на его место возведен уже был ираклийский митрополит Неофит, то некоторые из первостепенных митрополитов, узнав о том, съехались из своих епархий в Константинополь, уничтожили отрешение Кирилла и, удовлетворив Неофита, по согласию его, церковным содержанием, снова возвели на патриарший престол Кирилла, и это сделали не по особенной какой дружбе и не по вражде к Неофиту, но потому, что Кирилл опытнее в управлении церковью». Нектарий указал еще на один пример из своего патриаршества с митрополитом Дорофеем. «Дорофей многократно просил отставления его от епархии; но как он муж добродетельный, сильный делом и словом к утверждению тамошних христиан, то он, Нектарий, не согласился на его отречение; тогда Дорофей подал письменное отречение, но Нектарий, отвергнув и это, оставил его на своей епархии»⁴⁴¹. Нектарий был самый благочестивый – как об нем отзывался ого приемник патриарх Досифей⁴⁴², ученейший и опытный администратор в делах церкви. Слыша о тех замешательствах, какие последовали у нас по поводу исправления церковных книг, и зная Никона, как вполне благочестивого, бодрого и искусного правителя церкви, Нектарий поэтому и советовал царю Алексею Михайловичу отнестись к Никону снисходительно и призвать его на патриарший престол; что это будет делом богоугодным, полезным государству и всей кафолической церкви желательным⁴⁴³.

Митрополит Платон говорит, что патриарх Никон был просвещением выше своего века, что он, как пастырь, был ревностный и попечительный, и как человек доброй и верной души, но своенравен и горяч даже до излишества, неуступчив даже до упрямства, пышен по внешности, даже до возбуждения зависти других⁴⁴⁴.

За тем в истории остаются некоторые темные места, требующие объяснения: говорят, что Никон был сурового нрава, был чрезвычайно строг и взыскателен; но всегда ли, или только в известных случаях Никон оказывался таким, обвиняющие его в том не делают исключения. Без строгости же и взыскательности нельзя управлять таким великим делом, которое на нем лежало и за которое он должен был отвечать перед своей совестью и пред судом своей паствы. Если бы не случилось того обстоятельства, что Никон оставил патриарший престол, то отделение раскола от православной церкви могло бы и не состояться. Митрополит Макарий говорит: «русский раскол старообрядчества, появившийся при патриархе Никоне, при нем же, пока он еще правил церковью, совсем было прекратился⁴⁴⁵», так как ум и характер Никона обуздывали суеверие невежд и не допускали открыто восстать против древних установлений церкви, которые восстановлял Никон на основании соборных постановлений 1654 г. Хотя и были недовольные против введения в церкви лучшего порядка и благолепия, но они оставались втайне и не смели обнаруживать своих ложных убеждений. Несчастная судьба Никона открыла свободный ход злу⁴⁴⁶. Но против этого-то и для окончательного очищения церкви от некоторых ошибочных мнений и ложных убеждений и нужен был Никон с его характером, с его мощью и с его строгостью в такую эпоху и в такой пастве, какою он управлял, степень образования и нравственного развития которой излишне объяснять, это известно всем. Открытое отделение раскола последовало в то время, когда Никон потерял уже свое значение, когда он, вследствие сложившихся для него несчастных обстоятельств, удалился от патриаршего престола в Воскресенский монастырь. В это время суеверы приняли самое сильное участие в унижении Никона; но – говорит история – «допустив унижение Никона, унижали в его лице дело святой правды и возвышали суеверие. Суеверы же надеялись, что они, низвергнув Никона, восторжествуют над самою церковью»⁴⁴⁷.

Историк Соловьев говорит: «когда дело кончилось, приговор был произнесен – и вместо святейшего патриарха великого государя Никона в воображении царя явился бедный монах Никон, ссыльный, в холодной пустыни Белозерской, – гнев прошел, прежнее начало пробуждаться, Алексею Михайловичу стало жалко, ему стало страшно... В религиозной душе царя поднимался вопрос: по-христиански ли поступил он? не должен ли он искать примирения с Никоном, хотя и не был в праве изменять приговора соборного⁴⁴⁸». Действительно религиозные чувства Алексея Михайловича были высоки, кроткая душа его искала покоя и мира, по-христиански он желал примирения с Никоном и потому всякий раз, при всякой посылке к Никону, просил у него благословения и прощения⁴⁴⁹ и при кончине своей написал в духовной: «от отца моего духовного, великого господина святейшего Никона иерарха и блаженного пастыря – аще и не есть ныне на престоле, Богу так изволившу – прощения прошу и разрешения»⁴⁵⁰.

Можно сказать, что дело патриарха Никона представляет единственную драму, какой не повторялось в истории русской церкви.

Н. Гиббенет