Глава IV

Донос Бобарыкина на патр. Никона, что он износит клятву на царя. – Следствие, произведенное по этому доносу над патр. Никоном. – Письмо Паисия Лигарида к Никону при отъезде его из Воскресенского м.

Бобарыкину не удалось оклеветать патриарха во взводимых на него винах и преступлениях, но спорная земля осталась за ним. Эта клевета на Никона была не первая и она прошла безнаказанно. Ложные доносы, бывшие в ту эпоху обычными, для сытиных и бобарыкиных сделались как бы потребностью.

Думный дворянин Баклановский с дьяком Бреховым, по сделанному им из Москвы приказанию, принялись отводить спорный участок земли к вотчинам Бобарыкина. Было это 25 июня. Перед вечернею стали звонить в колокол; Никон проговорил: «Роман, отнимает землю, а мы за него Бога молить станем». В церковь собрались монастырские власти и монахи, пришел и патриарх. Облачась в омофор и в митру, Никон соборне служил молебен, на котором читали канон Богородице, какой положено читать в напастях. В то же время Никон приказал принести царскую грамоту на пожалованные монастырские земли и положить ее перед образом Богородицы. За молебном поминались имена: Романа Бобарыкина, Ивана Баклановского и Василия Брехова; патриарх читал псалмы: Суди Господи обидящия мя; да будет двор его пуст и дети его сиры и жена его вдова; была читана и грамота⁵⁷.

На другой день, 26 июня, в пятницу, после литургии, патриарх опять служил молебен Богородице и Кресту; на молебне поминались опять те же имена и грамоту перед образом Богородицы клали и читали, были читаны те же псалмы, какие читались накануне. На этот раз случился в церкви Бобарыкин; после молебна он был в келье у патриарха и потом был приглашен к архимандриту. В разговоре Бобарикин сказал монастырским, властям: «за такой молебен, какой вы служите, следовало бы вас сжечь⁵⁸.

По возвращении в Москву Бобарыкин представился царю и лично ему донес на патриарха, извратив и перетолковав слышанное им на молебне, что Никон износил проклятие на царя и его семейство, читал на молебнах псалмы, относящееся к подобному случаю и говорил: если будет собор и его призовут к ответу, то он государя, соперника своего, отлучит от христианства, и что новгородское дело еще у него не забыто. Патриарх говорил это 26 июня, после молебна, у себя в келье и в то время у него были вместе с ним, Бобарыкиным, наместник и строители Воскресенского и Крестного монастырей.

Тотчас были созваны к царю на совещание высшие духовные чины и бояре. Алексей Михайлович, взволнованный, со слезами на глазах говорил им, что патриарх Никон износит на него клятву. Состоялось мнение, чтобы Никона немедленно сослать в дальнюю жестокую ссылку; но были поданы два голоса⁵⁹ с предложением допросить об этом деле самого Никона, и если запрется, то допросить лиц духовного чина и прочих, бывших на молебне, и потом уже произнести суждение; с этим предложением согласился и Алексей Михайлович⁶⁰.

Царь приказал расследовать это дело боярину князю Никите Одоевскому и окольничему Родиону Стрешневу и расспросить строителя старца Аарона⁶¹. Аарон был вызван в Москву и 15 июля при допросе сказал: был он в келье у патриарха при Бобарыкине, но никаких непристойных речей про великого государя не слыхал. На очной ставке с Бобарыкиным Аарон повторил прежние речи и на возражения Бобарыкина говорил, что он не упомнит того, что говорил патриарх; у патриарха в келье в то время был Воскресенского монастыря наместник Иосиф, а строителя Крестного монастыри не было; был ли патриарший крестник – о том он также не упомнит. – Бобарыкин: «а как патриарх расстёгивал у себя грудь и говорил: на, зарежь меня, – и этого также не упомнишь»? – «И того не упомню» – отвечал Аарон. Бобарыкин говорил, чтоб допросить Аарона: говорил ли патриарх прежде того: будто его великий государь с престола согнал, усолья и вотчины отнял, разорил и ограбил его и соперником великого государя называл ли? Аарон отвечал, что он от патриарха про великого государя таких речей и ничего подобного не слыхал.

Для допроса Никона посланы были к нему: из светских, боярин князь Никита Иванович Одоевский, окольничий Родион Матвеевич Стрешнев и дьяк Алмаз Иванов, а из духовных газский митрополит Паисий, астраханский архиепископ Иосиф и Богоявленского монастыря архимандрит Феодосий⁶²; одновременно с ними для оберегания Воскресенского монастыря был послан голова московских стрельцов Василий Философов и при нем 50 человек стрельцов, много дворян и детей боярских⁶³. Все они приехали в Воскресенский монастырь 18 июня за три часа до вечера. Появление многочисленной свиты и стрельцов в Воскресенском монастыре навело страх на монастырских жителей, и сам Никон смутился в первые минуты. Посланные велели доложить о себе патриарху, что они присланы к нему от великого государя по важному делу. В это время Никон был у вечерни. Доложили патриарху и вместе с тем сказали, что между патриаршими находится газский митрополит Паисий. Никон послал наместника Иосифа сказать Паисию, если у него с собою нет грамоты к нему от вселенских патриархов, то чтобы не ходил, а прочие чтобы все шли. Наместник сказал о том боярину и Одоевский отвечал: газский митрополит, архиепископ и архимандрит посланы от собора, а я с окольничим и дьяком посланы от великого государя, и нам велено идти всем вместе⁶⁴. Сказав это, Одоевский и все посланные отправились к Никону. Патриарх вышел к ним в сени и читал входную молитву: Достойно есть и ектенью; за тем посланные мирские – как им было наказано – подошли к патриарху под благословение и спросили его о спасении⁶⁵, а Паисий с прочими духовными к благословению не пошел. Патриарх вошел в келью, а за ним духовные власти и посланные мирские. – Здесь в первый раз встретились Никон и Паисий, где и последовало их личное знакомство. Паисий начал было читать письмо от собора, но Никон, раздраженный тем, что Паисий глумился над ним в своих отрывках на вопросы Стрешнева и в настоящем случае не оказал ему должного уважения, которое требовалось церковными правилами – вышел из себя и излил на него поток накопившейся у него желчи: «вор, нехристь, собака, самоставленник, мужик! Давно ли на тебя надето архиерейское платье? Есть ли у тебя грамоты от вселенских патриархов ко мне? Ты уже не впервые ездишь по государствам и мутишь, и здесь хочешь учинить то же. Я тебя слушать и говорить с тобой не стану». Стал говорить астраханский архиепископ, чтобы Никон выслушал соборное письмо. – «А ты, бедной, помнишь ли свое обещание – перебил его Никон – обещался и царя не слушать без нашего повеления, а теперь говоришь; нечто тебе, бедному, что дали». – «Слушали мы тебя – отвечал архиепископ, – как ты был на патриаршестве, но ты патриарший престол оставил своим изволом и клялся впредь на нем не быть». «Я пошел от притеснения, дал место гневу, а не клялся. Это объяснится на соборе, когда будут вселенские патриархи, они это дело рассудят, если не возьмут копеек⁶⁶». – За духовных властей вступился Одоевский и стал говорить: «митрополита, архиепископа и архимандрита выбрали освященным собором и докладывали о том великому государю, а ты их бесчестишь и тем досаждаешь и государю; газский митрополит приехал к великому государю и представил грамоту, которую писал к царскому величеству иерусалимский патриарх Паисий⁶⁷». «Ты, патриарх, напрасно меня называешь вором, собакой и самоставленником – заговорил Газский; я послан к тебе от освященного собора, с докладу великому государю, выговаривать твое неистовство, и потому ты бесчестье делаешь не мне, а государю и всему собору; я отпишу о том ко вселенским патриархам; а что ты называешь меня самоставленником, за это ты месть примешь от Бога; я поставлен от иерусалимского патриарха Паисия и ставленая грамота за его рукою у меня есть; я бы тебе ее показал, если бы ты был на своем патриаршем престоле, а ты достоинство свое и престол самовольно оставили и об этом вселенские патриархи знают, другого же патриарха на Москве нет, поэтому и грамоты от них к московскому патриарху со мною нет». – Раздражительность Никона увеличивалась. – «Я с тобою, вором, ни о чем говорить не буду» – закричал Никон и прекратил разговор⁶⁸. Астраханский архиепископ и боярин приступили к допросу Никона: «для чего ты государеву жалованную грамоту на молебнах клал под крест и под образ Богородицы? Для чего ты заставлял ее читать и, из псалмов выбирая, клятвенные слова износил?» – Никон сказали, что 26-го июня, после литургии, они служили молебен соборне и государеву жалованную грамоту прочитавши клал под крест и под образ Богородицы, а клятву износили на обидящего, на Романа Бобарыкина, а не на великого государя, а за государя на ектеньях он Бога молил. Архиепископ и боярин говорили Никону: «хотя бы тебе от Романа или от кого другого какая обида и была, но ты и тех не должен клясть; а в государевой жалованной грамоте Романовой земли не написано». Никона допрашивали не однажды, чтоб он сказал правду: для чего он государеву жалованную грамоту в церковь приносил, велел читать и под образ класть и на кого он клятвы износил? – Патриарх говорил прежние речи: клятву износил на Романа, а не на великого государя, и если он говорит неправду – будет анафема; государеву жалованную грамоту принесть в церковь и читать велел для того, что в ней написаны все земли Воскресенского монастыря и Романова вотчина записана по государеву указу в Поместном Приказе, а за великого государя на молебствии он Бога молил и после молебна над грамотою читал молитву, – и в удостоверение вынес тетрадь, по которой начал было читать, но его остановили; – посланные светские сказали Никону: «ты можешь показать нам и другую молитву, а не молебен ты читал из псалмов клятвенные изречения, в этом ты и сам не запирался⁶⁹». Здесь Никон вышел из себя и в раздражительности не понимал и не помнил какие речи он износил: «хотя бы и к лицу великого государя я говорил – сказал он; – за такие обиды я и теперь молить стану: приложи Господи зла славным земли». – Этого только и нужно было посланным; они, переспрашивая Никона неоднократно, вызвали его на такой ответ. – «Как ты забыл премногую милость великого государя – говорили посланные светские; – государь почитал тебя более прежних патриархов, и ты не боишься суда Божия, говоришь о нем такие непристойные речи. Какие тебе от великого государя обиды»? – «Обиды такие – отвечал, Никон – что великий государь закона Божия не исполняет, в духовные дела и в святительские суды вступается, делают всякие дела в Монастырском Приказе и служить нас заставляют». – «Великий государь – продолжали посланные – государь благочестивый, законы Божии хранит, в духовные дела и в святительские суды не вступается, а Монастырский Приказ учрежден при прежних государях и патриархах, а не вновь. Напротив того неправды всякие стал делать ты, будучи на патриаршестве; вопреки законам Божьим стал вступаться в царские дела и в градские суды, стал писаться великим государем, указы от себя в Приказы посылал и из них дела всякие без государева указа брал, многим людям стал обиды делать, вотчины отнимать, людей и крестьян беглых принимать и о том к великому государю поступили на тебя многие челобитья; делал это ты не по-архиерейски, против предания святых отец и за такие обиды Бог тебя не потерпел; ты, возгордясь на великого государя, престол свой патриаршеский самовольно оставил и, живя в монастыре, гордости своей не покинул, делаешь такие злые дела, о которых тебе и помыслить бы не годилось, великому государю и всему освященному собору во всем противишься и делаешь все по своему нраву». – Патриарх обратился к властям: «какой у вас собор, и кто вам указал его созывать»? – «Собор учинен повелением великого государя – отвечали духовные – и до собора тебе дела нет, потому что ты достоинство свое и патриаршество оставил». – К духовным пристали и светские, и все вместе стали уличать Никона письмом, на котором он подписался бывшим патриархом, поэтому ему и патриархом именоваться не годится. Никон сердился и сказал: «я и теперь великому государю не патриарх». – Власти: ты по самовольному с патриаршего престола отхождению и по нынешним неистовствам и всем нам не патриарх; достоин ты за свои неистовства ссылки и крепкого подначальства, потому что ты делаешь великому государю многие досадительства и в мире смуту». – Никон закричал: «вы пришли на меня как жиды на Христа». – На этом объяснения и кончились. Посланные, уходя от патриарха, сказали, чтобы он прислал для допроса архимандрита и прочих, бывших на молебне. – Никон отвечал: «своих никого под мирской суд не пошлю, а если кто нужен – берите сами⁷⁰».

Того же числа вечером поздно разосланы были по монастырю стрельцы, чтобы привести к допросу всех, кого нужно было допросить. Страшно было в это время в Воскресенском. Начиная с архимандрита на всю монастырскую братию царские посланные навели такой ужас, что они готовы были отречься от патриарха, по выражению Аарона: если Петр, верховный апостол испугался одной рабыни и Христа отрекся, а мы кто пред Петром⁷¹? Так оказались на допросах и архимандрит с братией. Взятые к допросу были допрашиваемы по одиночке, с большим пристрастием, им грозили пытками и дальними ссылками⁷². Все они показали, что на молебне 26-го июня патриарх государеву грамоту положил пред образом Богородицы и велел ее читать своему келейному монаху Герману, а сам патриарх читал псалмы: суди Господи обидящия мя; да будет двор их пусть, и дети его сиры, и жена его вдова. Наместник при допросе прибавил: что «они слыша про то и сами плакали, а говорить не смели⁷³». Архимандрит показал, что патриарх «в речах говаривал и прежде сего: положу государеву грамоту под крест и в том пусть судит Бог⁷⁴. После духовных были призваны к допросу и мирские люди, находившиеся при патриархе; крестник патриархов, немчин Денис Далманов и белорусец Николай Ольшевский⁷⁵ были отданы под караул, a прочие иноземцы до государева указа оставлены на свободе. Посланные доносили царю, что «патриарх об отхождении своем из монастыря ни к каким словам ничего не говорил и потому они до указа государева на монастырь и караула поставить не смели⁷⁶».

В тот же вечер посланные к Никону снова допрашивали его: какие он, патриарх, после молебна 26-го июня, непристойные речи говорил про великого государя у себя в кельи и в то же время донесли царю, что Никон отвечал им: только бы ему дождаться собора и он оточтет великого государя от христианства⁷⁷.

Но насколько были безупречны и верны все донесения царю разных лиц, в разное время посыланных к Никону для отобрания у него объяснений по встречавшимся делам, может свидетельствовать настоящая отписка Одоевского и прочих, бывших с ним в Воскресенском мон. Эти посланные между прочим писали в своем донесении царю Алексею Михайловичу, что Никон говорил им: писал к нему Паисий митр, газский, что он, Никон, был дважды рукоположен на архиерейство, первый раз при поставлении в митрополита, а во второй – в патриарха, и то учинено будто противно правилам и отчитал его в своем письме от святительского достоинства; но то поставление – писали в своем донесении посланные – учинено не одному Никону, а учинено и прежним патриархам: Иову, Ермогену и Филарету, который крестил его, великого государя; поэтому патриарх и говорит такие речи про него, государя. На основании этого допрашивавшие Никона и вывели, что он будто сказал, что оточтет и царя от христианства. Но это была только привязка к Никону, который в досаде и волнении говорил без всякой осторожности, не помня того, с кем и о чем он говорит. Это можно видеть из того же донесения Одоевского, что Никон хотел указать Паисию – куда могут повести его идеи, которые Паисий проводил касательно неправильности будто бы поставления Никона на патриаршество.

Об этом в истории Соловьева т. XI стр. 286 сказано не совсем точно: «Дайте мне только дождаться собора – отвечал Никон посланным – я великого государя оточту от христианства, уже у меня и грамота заготовлена». Но в донесении Одоевского, по которому в истории описываются объяснения Никона на вопросы посланных к нему для допроса, о грамоте не говорится, а сказано: «и на письме у него изготовлено⁷⁸». Без сомнения, на письме у Никона были изготовлены возражения его на вопросы Стрешнева и ответы Паисия. Паисий в ответе своем на 1-й вопрос Стрешнева пишет: если Никон до патриаршества имел архиерейство, а при поставлении на оное принял архиерейское посвящение вторично, то подлежит извержению⁷⁹. Против этого-то Никон и обращался к Паисию и в своем возражении говорил, что поставление его совершено было по уставу вселенских патриархов, и не касаясь особы царя, но обращаясь к Паисию говорил: Смеешь ли таковыя начатки взыскати? Изверзи прежде святейшего Иеремию константинопольского патриарха, который дал таковой устав, а с ними и прочих патриархов, митрополитов и архиепископов, подписавших тот устав, а также и Феофана патриарха иерусалимского, который по тому же уставу рукоположил в патриархи Филарета, отца царя Михаила Федоровича⁸⁰.

Но обратимся к следствию. Духовные власти вышли от патриарха, остались Одоевской, Стрешнев и Алмаз, и стали спрашивать Никона: «про какое новгородское дело ты говорил при Романе Бобарыкине? – «Когда был мятеж в Новгороде – отвечал Никон – и меня мятежники били, в то время меня исповедником называли и от великого государя грамоты были присланы ко мне с похвалою, а других никаких непристойных речей про великого государя я не говорил». – Спросили о том же наместника и патриаршего крестника, которые при Бобарыкине были у патриарха в келье; первый сказал то же, что и патриарх говорил, а второй дал показание, что никаких непристойных речей патриарха про великого государя он не слыхал⁸¹.

На другой день, 19-го числа, в воскресенье, во время литургии, посланные в Воскресенский монастырь дали приказание стрельцам забрать из церкви монастырскую братию, попов и дьяконов; стрельцы явились в церковь во время молебна и стали хватать монахов; произошло смятение и сделался шум⁸². В тот же день, после обедни забрали патриарховых детей боярских и рассадили их всех по тюрьмам; к арестованным никого не допускали; около всего монастыря расставлены были крепкие караулы, к патриаршей кельи и к тюрьмам приставлены были московские стрельцы, вооруженные мушкетами, бердышами и пр⁸³.

По получении в Москве от Одоевского донесений, на другой день, 20 июля, на совещание к царю были призваны находившиеся тогда в русской столице архиереи и бояре и им прочитаны были вышеприведенные отписки и за тем немедленно были отправлены в Воскресенский монастырь к Одоевскому и к Паисию Лигариду грамоты с приказанием о дальнейших распоряжениях ожидать царского указа⁸⁴.

Между прочим, посланные собирали по монастырю сведения о патриархе. Так 21-го июля богоявленский архимандрит расспрашивал Воскресенского монастыря старца Флавиана Стрекалова – с кем патриарх находится в сношениях, и кто к нему ездит? Флавиан рассказал: приезжают к патриарху из Москвы князья Порфирий Иванович и Юрий Иванович Шаховские, Ивана Федоровича Полтева сын, Иван Михайлович Мартюхин, да племянник его, кравчий; дворянин Степан Телушев; дьяк Денис Дятловский; зимою был у патриарха Иван Кокошилов, а по весне он и присылал человека своего к патриарху с именинным пирогом; Чудова монастыря старец Моисей, да бывший Андреевский наместник⁸⁵.

Но – надо полагать – Флавиан показал только малую часть из лиц, ездивших к Никону в Воскресенский монастырь; мы будем видеть еще лиц, которые искренно были преданы Никону и, не смотря на строжайшие запрещения, посещали его.

Тяжело было Никону в эти знойные дни оставаться в келье и никуда из нее не выходить. Стрельцы стерегли монастырь и строго следили за каждым движением Никона. 22 июля в 10-м часу дня – как говорится в официальном документе – «били в колокол по сплошному; и боярину кн. Н. И. Одоевскому с товарищи ведомо учинилось, что патриарх Никон хочет ехать из монастыря гулять и на конюшенном дворе под него тележка и под братию лошади и люди – кому с ним ехать – готовы». Вследствие этого, тотчас же была послана к Никону депутация, которая состояла из дьяка Алмаза Иванова и богоявленского архимандрита Феодосия, сказать ему, что о произведенном в Воскресенском монастыре исследовании послано донесение в Москву и скоро ожидается указ великого государя; а между тем сделалось известно, что он, патриарх, хочет из монастыря ехать гулять, – то чтобы до указа из монастыря он никуда не ездил. Патриарх повиновался этому распоряжению и остался в келье⁸⁶.

Но у Шушеры⁸⁷ и по другим рукописям⁸⁸ это обстоятельство описывается несколько иначе: доложили патриарху, что печь новых кирпичей поспела, нужно выносить. По бывшему обычаю, Никон велел в колокол звонить на послушание братии, хотел и сам идти на работу. Бояре послали к патриарху дьяка Алмаза и архимандрита Феодосия, которые войдя к нему в келью говорили: «не осуди, что к благоволению нейдем; ты правишься тем, что мы к благословению твоему ходим». – Патриарх отвечал: «писано: не восхоте благословения и да удалится от него. Писанное да исполнится». – «Слышали мы – продолжали архимандрит и дьяк – что ты хочешь идти к сараям кирпич носить, и тебе бы из монастыря не ходить, сидеть в келье».

В тот же день вечером Никон прислал к Паисию письмо, о котором власти советовались с Одоевским и проч. – принять ли письмо или послать обратно? На общем совете решено было принять и – как об этом говорится в документе – «то патриаршее письмо взяли и читали, и в том его письме написано, что повинуется суду папы римского⁸⁹». Но в этом письме заключалась выписка из правил о суде папском, и на другой день названные лица имели поэтому объяснение с Никоном.

В ист. Соловьева, т. XI, стр. 286, сказано: «Автор жития Никонова, Шушера, и Паисий Лигарид, смотревшие на дело совершенно разными глазами, сходятся в том, что Никону закрыт был выход из монастыря: Шушера пишет, что около монастыря была расставлена стрелецкая стража и Никону прямо объявили, что его не выпустят до государева указа; – это обстоятельство мы уже приводили; – по словам же Лигарида, Никон бежал, был схвачен и лишен свободы. Посланные оставались в монастыре довольно долго и тут происходили разные сцены. Однажды, в воскресенье, Никон вошел на возвышение, представлявшее Голгофу, и начал говорить: «вот уже пришла воинская спира, Ирод и Пилат явились в суд, приблизились архиереи Анна и Каиафа!» Но так ли это было, как описано в истории? Правду ли сказал Лигарид и не извратил ли он фактов? Нет основания не доверять официальным документам, в которых совершенно ясно и правдоподобно описываются обстоятельства, которые в истории переданы иначе. Посланные для допроса Никона прибыли в Воскресенский монастырь 18 июля вечером, а 23-го того же июля – как мы увидим – имели с ним последнее объяснение и за тем возвратились в Москву. Никону действительно запрещено было выходить из монастыря, – об этом мы уже говорили, – но никакого насилия над Никоном не было и не могло быть, так как он, в этом случае, оказывал полное послушание без всякого противоречия, – это мы также видели, и потому приведенное в истории по Лигариду совершенно неверно. Если бы Никон бежал и был бы схвачен, то об этом важном обстоятельстве был бы составлен акт, так как и о намерении его ехать на прогулку – о чем мы перед сим говорили – посланные составили записку, в которой упомянуто и о том, что от Никона было прислано к Паисию письмо. Но какие же были сцены, на которые указывается в истории? К чему тут выведены: воинская спира, Ирод и Пилат. Анна и Каиафа? 19 июля в приделе Распятия Христова Никон служил молебен Животворящему Кресту и читал Евангелие от Иоанна зачало 42–63 (от Ин.12:19 до Ин.20:10), в котором означенные имена и встречаются. Никон толковал Евангелие и евангельские события применял к своим напастям, которые он испытывал в те минуты, и говорил: «царь благочестив да не по правде судит, изгнал меня вон, а слушает пулкого человека. Таковы ныне архиереи, возлюбили славу человеческую паче, нежели славу Божию, не хотят пострадать за истину, чтобы славы и чести, и архиерейства не отбыть. Мы Роману ноги омывали и отирали, и целовали, а он, как Иуда, привел на меня митрополита, который подобно Kaиафе, пришед в келью, воздвиг на меня многие от фарисеев злые слова. С митрополитом пришли ко мне и другие; я их встретил, но они со мною братства и целования не сотворили, а стали спрашивать: говорил ли ты такие-то речи в соборной церкви? Тут был и Роман, который стоял, вне кельи, на крыльце⁹⁰.

23-го июля ожидаемое из Москвы приказание было получено. В Воскресенский монастырь приехал дьяк Дементий Башмаков и, явясь к посланным туда для следствия, подал газскому митрополиту соборное письмо, которое прочитал Одоевской и объяснил, Паисию через переводчика. В письме газский назван был экзархом: Алмаз сказал, что тот чин под цареградским патриархом – первый, и Паисий на государевом жалованье бил челом⁹¹. Затем Башмаков обратился к посланным: писали вы к великому государю о бывшем патриархе, что он не воздержен в словах и что о его неправдах говорили вы ему с большим выговором; об этом царское величество изволил объявить освященному собору, который, обсудив то дело, послал к тебе, митрополиту Паисию, и к тебе, архиепископу, соборное письмо и от собора велено, по этому письму, бывшему патриарху Никону о его неправдах и о его неправой клятве говорить тебе, митрополиту, одному, а вам, архиепископу и боярину с прочими, быть с митрополитом, но бывшему патриарху ничего не говорить. Если бывший патриарх тебе, митрополиту, против соборного письма в речах своих подательства никакого не покажет и на добро не склонится, а будет говорить, по прежнему, дерзко, то тебе, боярину князю Никите Ивановичу, с товарищами говорить бывшему патриарху с большим выговором: если он, забыв страх Божий и не памятуя страшного суда, от своей дерзости не уймется и от такого зла не перестанет, то великий государь предаст его суду великого Бога⁹². В это время Никон был у литургии, после которой был молебен, а после того ходил он в новую каменную церковь в верх, где был устроен резной крест, там пели стихиры Кресту и патриарх читал ектенью и молитвы о государевом здравии.

Посланные в Воскресенский м. духовные власти и боярин с товарищами послали сказать патриарху, что им нужно к нему быть по государеву делу. Никон велел им идти к нему в келью⁹³. По данной инструкции, которую привез Башмаком, начал говорить Паисий; но Никон не дал ему говорить; повторилась такая же сцена, какая была при первом их свидании⁹⁴. Стали говорить Одоевской: «к газскому митрополиту прислано соборное письмо, по которому от собора велено ему говорить тебе». – «Речей его я слушать не стану – отвечал Никон – потому что он не ведомо какой митрополит; он враг Божий и ссорщик, а по правилам таких слушать не велено». – «Как ты не боишься Бога – перебил Одоевской – называешь митрополита не ведомо каким; он прислан к великому государю от иерусалимского патриарха и грамота об нем есть, да и ты в письмах своих называл его митрополитом». – «Я писал к нему, желая его испытать – отвечал Никон – а теперь узнал его, какой он митрополит; грамоты от вселенских патриархов мне не представил, а меня судит⁹⁵». Паисий снова заговорил: «ты напрасно меня бесчестишь, я прислан от освященного собора объявить тебе, чтобы, по правилам святых отец и по твоим неистовствам, ты впредь патриархом не именовался, архиерейская не действовал и из монастыря до большого собора никуда не выходил⁹⁶. Вот и грамота, присланная от собора, которую велено тебе прочитать, а ты выслушай». – «По каким правилам, она писана?» – спросил Никон. – «От собора писана, не от правил, а тебе слушать». – «Таких правил нет – возразил, Никон – чтобы могли митрополиты и епископы судить своего патриарха, да еще его рукоположения; это они новые законы творят⁹⁷». Прочитали соборное письмо. – «Напрасно, заговорил Никон, власти называют газского митрополита своим братом; этот брат будет им вместо антихристова предтечи. Услышите, что он будет потом говорить про них; да и теперь он говорит, чтобы мне архиерейская не действовать, а власти того не написали, он затеял это от себя⁹⁸». Патриарху говорили: для чего он ввел в народ большой соблазн, издал три разные служебника, от чего в церквах последовало большое несогласие? – «Теперь поют все, кто как хочет, а делается это от непослушания; если я в книгах речи переменил, то исправление это сделано с согласия собора и вселенских патриархов». – «Для чего у тебя читают каждый день псалом: Боже, хвалы моей не промолчи»? – Афанасий Александрийский установил, чтобы этот псалом читать об обидящих». – «Для чего у тебя на молебне поминали имена боярина, окольничего, думного дьяка и прочих»? – «За них Бога молили». Патриарху говорено: прислал он к митрополиту Паисию выписку из правил, в которой написано о папском суде; но эти правила относятся к тому времени, когда папы еще были благочестивые, a после того, как они отпали, то суд папский передан вселенским патриархам, а этого в выписке он не написал и то сделал худо. – «Я к папину суду не принадлежу – возразил Никон – но папу за доброе почему не почитать? Там верховные апостолы Петр и Павел, а он у них служит». – «Мы папу на соборах проклинаем». – «Я знаю, что он много худого делает, говорили Никон, – а какая правда, что на меня у клеветников всякие письма принимают, а моего оправдания не слушают?» – «Не только оправдание твое – заговорил Стрешнев – но и письма твои, которые ты к великому государю присылал, с великой досадой принимались⁹⁹». – «Одоевской строго объявил Никону, чтоб он впредь про великого государя непристойных слов не осмеливался говорить и клятвы износить, чтобы обид и насильства никому не делал, жил бы в монастыре смирно и кроме кельи да церкви никуда не выходил; а если еще это повторится, то великий государь терпеть не будет и предаст его суду Божию». – «Никаких непристойных слов про великого государя, – отвечал Никон – я не говорил и клятвы не износил, и хотя бы в мысли моей было износить клятву на великого государя – пусть будет та клятва на мне сугубо и трегубо¹⁰⁰. По государеву указу, хотя бы и в темницу, я готов, только ты послушай что говорит 3-е правило константинопольского собора: «аще который мирский человек епископа в темницу ввержет, или бьет без вины, или сплетет некую вину, да будет проклят. Что иудейское сонмище беснуется и против божественных правил запрещает, – мне того слушать непристойно¹⁰¹; а чтобы мне жить в монастыре и никуда не ходить – на этой великого государя милости челом бью; в монастыре жить я готов и никуда не пойду». – «Великий государь велел у тебя в монастыре быть для береженья – продолжал Одоевской – голове московских стрельцов Василию Философову с стрельцами, а звенигородских стрельцов отпустить в Звенигород». – «В том воля великого государя, – отвечал Никон – я береженью и сам рад». – Одоевской: «когда ты ходил в церковь, в то время велел перед собою ходить стрельцам с батожками по царскому чину, а вместо благословения велел у себя целовать руку, но это ты делал против правил святых отец. – Никон: «я не заставлял стрельцов этого делать, а они сами ходили передо мною, почитая мое архиерейство, а к руке подходить я велел и в том противного правилам св. отец ничего нет». – Одоевской: «иноземцев, которые есть у тебя в монастыре, вели отдать Василию Философову». – Патриарх: «отдам тотчас и стоять мне за них не для чего».

За тем объяснения кончились; бояре и власти пошли из кельи, Никон проводил их до крыльца, но у благословения у него никто не был. Отпустив звенигородских стрельцов, которые были в Воскресенском монастыре для береженья, в Звенигород, и оставив вместо их московских стрельцов и с ними голову Василия Философова, власти и бояре в тот же день из Воскресенского монастыря уехали в Москву¹⁰²; а 6-го Августа, в день Преображения, и московские стрельцы с своим головою, во время обедни (когда почти все были в церкви) оставили монастырь и отправились в Москву¹⁰³.

Паисий в день своего отъезда написал Никону длинный, по обыкновению витиеватый, ответ на его письмо, о котором мы говорили выше. «Видел твою длинную и полную лжи проповедь – пишет Паисий – или лучше сказать смешанный сбор. Но прежде всего ты лжешь, что я патриаршеской грамоты не имею, тогда как тебе десять раз повторено, что я имею грамоту отпускную, с которою не из угла в угол скитаюсь, но из земли святой в тезоименитое государство Московское прибыл, как и прочие, милостыни ради, и в той грамоте засвидетельствовано о моем митрополичьем сане. Говоришь, что я не припал с свидетельствующею грамотою к твоим ногам, как к папе, но ложно думаешь о своем патриаршем достоинстве, которое ты своею волею оставил. Был ты прежде патриарх – каким же образом, один ты знаешь, – а теперь не патриарх. Не думаешь ли ты невесту Христову, явным разлучением оскверненную, опять восприять? Но может быть папа, к суду которого ты обращаешься, оставленную тобою церковь тебе вдовствующему поручить. Не достоин ли ты извержения за одно только то, что ты себя объявил папежником? Какая ярость привела тебя к тому, что ты вне ума и в слепоте назвал меня в субботу псом, а в воскресенье, перелагая читанные Христовы страсти в смех, назвал Kaиафою? Но разве твой папа простит тебя в том, что ты, забывшись, осмелился неистовою твоею дерзостью сравнивать себя не только с Василием, с Златоустом, с апостолом, но и со Христом? О, человече, фарисейскою гордостью напыщенный! Христос бием был, ты же свирепо бьешь, не токмо мирских, но и священный чин носящих. Или не знаешь, что Газа есть престол апостола Филимона, что ты меня, его преемника, назвал псом? Ты думаешь, что твое злословие безнаказанным останется? Нет, оно, как кровь Авеля, вопиет на небо и на страшном суде пред ангелами я на тебя принесу жалобы. Ты хорошо знаешь, что я – иерусалимский архиерей, ибо некогда ко мне и приятельское письмо от тебя было. Или это также из памяти своей выкинул? Но оно будет всегда доказательством к твоему осуждению, тем более, что ты учинил обиду мне, как посланному и экзарху. Если варвары посылаемых не бесчестят, зная, что бесчестие посланному относится к лицу пославшего, а ты ни послания не принял, ни по-человечески обошелся, но кричал, спрашивая у меня грамоты. Я не литургию пришел совершать, а послан был тебе говорить от собора; но ты меня обвинял и хулил, что я, пришлец, избран для твоего дела; в этом моей вины нет; это было в воли других; я этого не домогался, но, исполняя послушание, принял то достоинство и оно не противно древнему церковному обычаю, как ты о том разумеешь, так как к посольству избираются мужи рассудительные и учением украшенные, какие бы они ни были, что можно видеть из церковных повествований. Так как ты собор из твоей братии называешь сонмищем иудейским, поэтому твои архиереи и согласились послать к тебе, строителю Нового Иерусалима, меня, иерусалимлянина, архиерея другой области, неподвластной тебе. Я умолчу о твоем деле, о твоей ярости, о твоей свирепости, но спрошу – что ж в том противного, что я, будучи из Иерусалима, послан править соборное посольство от русских архиереев? И св. Кирилл, патриарх иерусалимский, вместо папы Целестина был на соборе в Ефесе, когда Западная и Восточная Церкви были нераздельны». – Паисий заканчивает свое письмо: – если бывший патриарх, Никон захочет называться восточным, а не западным архиереем и отречется, тогда извержется как папежник, как изменник и перебежчик от Восточной Церкви к Западной¹⁰⁴.

Были же какие-нибудь основания, которыми руководствовался Никон, что он не хотел слушать Паисия и отвечать на его вопросы. Мог ли Паисий принимать на себя то высокое положение, которое он занимал среди русского духовенства, являясь вместе с тем обличителем, обвинителем и судиею патриарха, к которому он послан был выговаривать его неистовства и допросить его во взводимых на него винах? Допросить Паисий обязан был Никона по священству, но Паисий находился под клятвою иерусалимского патриарха, он лишен был епархии и ему запрещено было священнодействие; потому-то он и пишет в своем письме к Никону (которое только что приведено), что в таких случаях к посольству избираются мужи, какие бы они ни были, лишь бы они были рассудительные и ученые. В Москве – надо полагать – о запрещении Паисином узнали позже, но Никон вероятно узнал все это до первого свидания; сведения эти он мог получить от греков, потому то он и спросил Паисия – есть ли у него грамота от патриарха? Никон не хотел слушать что говорит Паисий, назвал его ссорщиком и сказал, что по правилам таких слушать не велено¹⁰⁵.

Вот к чему привела Никона тяжба его с Бобарыкиным. Можно сказать, что оклеветать перед царем Никона во взводимых на него обвинениях в то время было дело обыкновенное; но дело в том, что козням, которыми оцепляли Никона враги его, не было пределов и несчастное доложение его тем более было для него грустно и безнадежно, что из сетей, какими он был обвить, не было никакого исхода.