Содержание

Царие язык господствуют ими, и обладающии благодателе нарицаются. Вы же не тако: но болий в вас да будет яко мний, и старий яко служай (Лук. 22: 25, 26).

В ряду капитальных вопросов науки и жизни, обусловливающих собою решение множества производных – второстепенной важности вопросов, а также характер и доброкачественность целых построений, занимают видное место следующие: что есть церковная власть? Откуда ее происхождение? Какие характеристические свойства носит она в себе? От различного решение сих вопросов зависит ближайшим образом решение такого напр. жизненного вопроса; в каком отношении должна стоять церковная власть к государственной и обратно, и насколько нормальны данные между ними, действительные отношение? От решения сих же вопросов зависит и построение целой научной системы церковной организации, или такое или иное освещение и характеристика бывших и в настоящее время держащихся еще форм церковно-правительственного устройства. Каждый, кто берется за решение сих производных вопросов, непременно должен предварительно так или иначе решить и вышеназванные, главные, уяснить себе природу и характер церковной власти: связь и зависимость между ними непосредственная, самая близкая.

Весьма нередко однако же явление, что вопросы по существу производные, второстепенные находят внимание к себе прежде, чем решены главные и первостепенные; эти же последние остаются долго незатрогиваемыми в самой их сущности или по тому, что предполагаются так или иначе решенными, известными – как говорится, или просто потому, что не дождались своей очереди: жизнь ставить свои вопросы часто не в той последовательности, какую им предписывает отвлеченная логика, или учебная программа. Это самое случилось в нашей литературе с вопросом о церковной власти. До сих пор он остается почти не затронутым в нашей литературе, между тем в обсуждениях вопроса о взаимных отношениях между церковью и государством, а также и в целых системах церковного устройства недостатка нет.

Предлагаемая благосклонному вниманию читателя статья берет на себя задачу представить попытку решения вопроса о церковной власти, но его существу с точки зрение положительного права православной церкви и истории ее устройства. Соответственно сему, она будет состоять из двух частей: теоретической, которая займется раскрытием понятия – церковная власть, и исторической, которая представить применение выведенной теории к характеристике разных форм правительственной организации, имевших место в истории и существующих в настоящее время в православной церкви.

Общее понятие о церковной власти. – Характер ее. – Различие церковных полномочий. – Классификация их в западной канонической науке. – Potestas ordinis и poteѕtаѕ jurisditionis но учению Гиншиуса. – В какой мере применима эта классификация к учению православного канонического права? – Священная и правительственная власть. – Виды той и другой¹.

Русское слово «власть“, также как и параллельное ему по источникам канонического права православной церкви греческое „ἐ“, в юридическом и обычном употреблении обозначают отношения весьма разнородные. – В обширном смысле тем и другим словом обозначается то же самое, что и словом „право“, т.е. способность или свобода действования, опирающаяся на силе закона, или какого-либо правомерного полномочия². Власть, в сем смысле понимаемую, имеет, можно без преувеличения сказать, каждый человек: ибо никто не лишен свободы действования в большем или меньшем объеме. Но словом власть, так же как и – ἐ, по преимуществу обозначается способность действования специальными полномочиями публичного (а не частного) права, проистекающими от какого-либо общественного авторитета на некоторых только лиц, причем все остальные члены данного общества обязываются беспрекословным повиновением этим уполномоченным лицам под страхом ответственности за непослушание пред высшим авторитетом. Речь наша будет о церковной власти, в этом специальном смысле понимаемой.

Наиболее характерно и резко эти полномочие публичной власти отличаются от полномочий частного права в государстве. Здесь лицо, их носящее, обеспечено в применении их к делу всею государственною мощью, каковая и становится на защиту и в помощь ему против непокорных ему членов, даже не спрашивая и помимо его личного желания; между тем оберегать и защищать свое частное право каждый гражданин обязан сам и только в случае своего бессилия имеет право просить себе государственной помощи. Но они также приметны и дают себя знать своею действенностью и в церкви. И здесь есть класс лиц специально уполномоченных на известные действия, в совершении коих они вспомоществуются и защищаются всею церковною силою, а иногда и силою государственною против непокорных членов церкви, каковые в таком случае почитаются преступниками, нарушителями прав церкви, противниками ее власти, возмутителями ее порядка. Подобно тому как в государстве и в церкви есть начальствующие и подчиненные, есть отношение начальствования и подчиненности, приказание и послушание, есть словом полномочие публичной власти, обеспеченные принуждением. Посему-то и церковь в смысле юридическом должна быть мыслима как социальный порядок параллельный или соподчиненный социальному порядку, называемому государством, но не подчиненный ему и тем менее входящий в состав его, как только корпорация, хотя бы и публичного характера. И если некоторые юристы мыслят ее в этом последнем смысле, то это должно быть сочтено их недомыслием, а отнюдь не природою самой вещи, как это, надеемся, уяснится еще более впоследствии.

Социальный порядок церкви аналогичен социальному порядку государства, но не только не тождественен, но и разнороден до противоположности. Классическое разъяснение сего положения дано самим Основателем церкви. Он же рече им: Царие язык господствуют ими, и обладающии благодателе нарицаются. Вы же не тако: но болий в вас да будет яко мний, и старий яко служай (Лук. 22: 25, 26). Разнородность новосозидающегося строя церкви по сравнению с государственным строем здесь весьма выразительно и кратко обозначена словами: вы же не тако. Эти слова суть лозунг, по которому болий и старый в своих преимуществах пред прочими членами церкви должны быть узнаваемы этими последними и которым они должны отличать сами себя в своем сознании и своих отношениях от владык и начальников, заправляющих внутренним строем государства. А как они должны сознавать себя и как соответственно сему действовать – это положительно разъяснено дальнейшими словами Господа и примером. Его собственных действии. Болий и старей в церкви должны сознавать и действовать яко мний и служай. Естественно рождающийся здесь вопрос: если положение в церкви начальствующих лиц характеризуется как служение не только Господу, но во имя Его и людям, то не уничтожается ли сим принцип начальства и подчинения, – этот вопрос легко разрешается дальнейшими словами Господа и параллельными им, высказанными и по другим обстоятельствам. Приемляй аще кого послю говорить Господь – Мене приемлет: а приемляй мене, премлет пославшаго Мя (Ин. 14:20 ?? 13:20)³(3). Слушаяй вас мене слушает, и отметаяйся вас, Мене отметается: отметаяйся же Мене отметается пославшаго Мя (Лук. X, 16). Не дает Премудрый Господь прямо своим ученикам апостолам и их преемникам тех преимуществ власти и чести начальнической, какими пользуются царие язык и обладающии ими; но верующим в Него заповедует безусловную преданность и безусловное послушание Своим посланным и Своим ученикам. Преданность и послушание – безусловные: не по договору какому-либо, не по субъективным каким-либо расположениям и личному выбору верующий во Христа, или член церкви обязывается оказывать верность и послушание апостолам и ученикам Господа, но только в силу их посланничества. Их власть и авторитет так велики, что высшего авторитета на земле и нет для верующих: ибо Христос заповедал оказывать им таковое же послушание, каковое приличествует. Ему Самому. Отсюда видно, что противоположность и разнородность внутреннего строя церкви и строя государства заключается не в отрицании принципа власти и обязательного ей послушания, а в инородности характера применения этого принципа: вы же – начальствующие и учащие, старийшие и больше в царстве Моем– не тако поступайте. Но отнюдь не сказано: да не будет среди вас больших и меньших.

Обратимся к раскрытию положительного содержание полномочий церковной власти.

Как действительное положение церкви настоящего времени, так и прошлого ее показывают, что содержание полномочий ее властных органов весьма разнообразно и по временам испытывало значительное изменение и количественное, и качественное. В настоящее время в русской церкви объем полномочий церковной власти много уже, теснее, чем-то было в древней русской церкви патриаршего и митрополитского периода. Равным образом и качество полномочий церковной власти настоящего времени далеко не так разнообразно, как то было в древности. Стоит сравнить только полномочие судебной власти по древним регламентам напр. уставам Владимира, Ярослава, духовному регламенту Петра Великого с действующим в настоящее время уставом духовных консистoрий, чтобы ясно увидеть весьма большую разность полномочий власти русской церкви за древнее и новое время. Такая же разность открывается и из сравнения между собою отдельных поместных церквей. Конечно, это разнообразие между отдельными поместными церквами и даже отдельными периодами в жизни одной и той же церкви никогда не заходит так далеко, чтобы исключало единство и общность: ибо в противном случае не могло бы быть и речи о церковной власти вообще, как особом виде власти. Действительность именно показывает, что при большем или меньшем разнообразии в объектах, на которых действует церковная власть, в органах, чрез которых она действует и в частных формах применения ее, в каждый момент времени каждая поместная церковь удерживает единые и общие всем им начала во всех сих отношениях. Дабы удобнее рассмотреть в целой массе полномочий церковной власти общее и разнообразное представим попытку научной их классификации.

Почин в этом деде принадлежит средневековой науке. В своей „Summa theologiae» Фома Аквинский говорит: „ церковная власть – двух родов: таинственная и правительственная. Таинственная власть есть та, которая сообщается чрез какое-либо посвящение, а власть правительственная есть та, которая сообщается простым человеческим уполномочием“⁴. Что в основе этой классификации лежит метко схваченная черта, различающая действительно один род полномочий церковной власти от другого – это совершенно верно. В самом деле в полномочиях священника – благочинного, священника – члена духовной консистории кто не различит разности полномочий sacramentalis и jurisdictionalis? Также точно в полномочиях епископа – митрополита, епископа – экзарха, епископа – патриарха и т.п. Различие образуется между ними способом получения ими тех и других полномочий. Неудивительно посему, что классификация Фомы Аквинского в латинской церкви получила всеобщее признание и была принята даже в римский катехизис с тем только изменением, что термин sacramentalis заменен здесь термином оrdinis (так как посвящением лицо, его получившее вводится в особенное церковное сословие – ordo, тоже что в греческой церкви – κληροζ). Здесь читаем: двоякая власть в церкви: власть клирическая и власть правительственная. Власть клирическая относится к истинному телу Христа Господа в священной евхаристии. Власть правительственная действует в целом таинственном теле Христа. Ибо к ней относится управление и устроение народа христианского и приготовление к вечному и небесному блаженству“⁵. Долгое время эта классификация пользовалась исключительным господством, пока уже в средине настоящего столетия канонист Вальтер не поколебал значительно ее достоинства, указав в ней следующие недостатки. Во 1-х, эта классификация не имеет единства основания: ибо таковыми здесь приняты способ сообщение полномочий власти и содержание их; чрез это получилось деление спутанное и действительности несоответствующее. Такое основание деления совсем не дает тех членов, какие указаны в означенной классификации. Ибо в действительности нельзя сказать, чтобы каждое из полномочий оrdiniѕ сообщалось посредством рукоположения или посвящения, равно как и каждое из полномочий юрисдикции – посредством лишь простого поручения. Наоборот нередко и полномочие оrdinis сообщаются актом простого поручение (напр. право исповеди и разрешения, право освящения храма и т.п.). Но часто напротив и для сообщения полномочий юрисдикции почитается необходимым акт рукоположения. Во-вторых, нельзя получить двух означенных членов деления и в том случае, если принять за основание содержание церковных полномочий: ибо приняв только эти два члена, мы не будет в состоянии указать места для весьма важной группы полномочий церкви – власти учения: к власти оrdinis, или к власти jurisdictionis мы отнесем ее? Для выходя из затруднения Вальтер предложил троечастное деление полномочий церковной власти, положив в основание его исключительно содержание церковных полномочий. В силу этого основания получаются следующие три вида церковной власти: а) власть учения (potestas magisterii), б) власть священнослужения (potestas ministerii), в) власть управления (potestas jurisdictionis).

При всей своей логической правильности деление, предложенное Вальтером, не подорвало однако же значения прежней классификации. Из лучших представителей западной канонической науки нашлась только половина последовавших действительно за Вальтером⁶; но другая высказалась за прежнюю классификацию⁷. В новейшее время честь полного раскрытия и обстоятельного решения этого вопроса, насколько дело идет о римско-католической церкви, принадлежит Гиншиусу в прежде названном его курсе канонического права. Соглашаясь с Вальтером, что его деление безукоризненно, если иметь в виду содержание церковных полномочий, он справедливо замечает, что нельзя при этом оставлять без внимание ту особенную церковную организацию, которая образовалась и существует в церкви для применения полномочий ее власти. Полномочия оrdiniѕ образуют собою стройный организм: распределяясь количественно не в одинаковой мере между носителями их, они естественно образуют организацию иерархии ordinis, равно как и полномочия jurisdictionis вследствие этого же основания образуют параллельную организацию иерархии jurisdictionis. Но что касается роtеѕtаs magisterii, то для осуществления ее полномочий в церкви не существует особой организации, особой иерархии учения, да и не может таковой существовать по самой сущности полномочий этого рода. Potestas оrdinis обнимает собою правоспособность к совершению священнодействий и преимущественно таинств. Различие в степенях полномочий мыслимо здесь смотря по тому, на некоторые ли только, или же на все священнодействия распространяется эта правоспособность. То же самое должно сказать и относительно pot. jurisdictionis: различие низших и высших степеней управления и доверие их разным лицам с возникающими отсюда различными правами не противоречит и здесь существу дела. Но объект pot. magisterii, учение, есть всегда один и тот же: деление его, на высшее и низшее, равно как и распределение по степеням должностных лиц с той точки зрение, что одни уполномочивались бы проповедовать более лучшее и более верное учение, чем другие, прямо уничтожало бы за церковью понятие единства, каковое (т.е. понятие) именно и основывается на единстве ее учения. Столь же мало для этой цели служит и внутренняя, личная способность к учению, именно способность познавательная, каковая конечно у разных индивидуумов бывает различна: потому что она внешне слишком трудно распознаваема для того, чтобы возвести ее в принципы, на котором можно было бы основать какую-либо иерархию учения. И если не смотря на то некоторые допускают таковую, построяя ее на присущей или отсутствующей непогрешимости, как на различии между приматством и епископством⁸: то эта попытка должна быть отвергнута, как совершенно не удачная. Именно: если бы даже установлена была догматически твердо непогрешимость папы, так что между ним и прочими носителями епископства относительно власти учения проводилось бы специфическое различие: то с этим вместе папа (равно как и несомненно непогрешимый собор) прямо противополагался бы, в качеств, органа непогрешимости, всем прочим носителям учительской власти, и недостаток непогрешимости в этих прочих уже не мог бы рассматриваться только как низшая степень учительской власти, потому что в таком случае дело шло бы о существенно и качественно различных полномочиях⁹.

Если же не существует и не может существовать особой учительской иерархии, то следует, отсюда, что общее церковное полномочие учение входить в организацию иерархии оrdiniѕ или же jurisdictionis. Куда же из сих двух областей отнести его? По-видимому, оно тесно примыкает к полномочиям первого рода. Епископ и пресвитер каким другим церковным актом получают полномочие на право церковного учительства, как не хиротонией? Гиншиус однако же оспаривает этот взгляд, аргументируя это следующим образом: 1) право учительства отнюдь не безусловно связано с получением рукоположения уже потому, что в этом праве не может быть отказано мирянину ради исполнения им обязанности христианского воспитания в кругу своей семьи по крайней мере. Но этого мало. В первенствующей церкви только женщинам безусловно была воспрещена публично церковная проповедь: все христиане – мужеского пола, следовательно, не лишаемы были этого права¹⁰. В последующее время миряне были только ограничены в праве публичного учительства одним условием – согласием на то епископа их¹¹. 2) если епископ и пресвитер в действительности обладают преимущественным правом учения и только им принадлежит право контроля над учительною деятельностью мирян, то отсюда еще далеко не следует, чтобы эта их правоспособность входила в сферу полномочий их pot. ordinis. Их способность к учительству – учительность – рукоположением не дается, а только констатируется в числе и наравне с другими требованиями, предъявляемыми к лицу рукополагаемого. Наконец 3) лицам пресвитерской степени как для применения права учительства, так и для применения вообще jura ordinis требуется еще особое уполномочение – missio. Равным образом и епископами, коим по преимуществу принадлежит учительская власть, принадлежит в то же время внешнее управление церковью, в силу коего именно они и могут сообщать это missio. Это-то вот обстоятельство и дает повод роtеѕtаs magisterii почитать входящею в potestas jurisdictionis.

Для дальнейшего уяснения взаимного отношения разнородных полномочий церковной власти следует ближе определить католическое понятие: potestas jurisdictionis. Jurisdictio, по употреблению в римско-католическом праве, есть вообще власть церкви соответственно назначению ее (церкви) устроять внешний порядок и производить ее управление¹². Понятие это, следовательно, шире того, какое соединяется с этим словом в области государственного права, где этим словом обозначается исключительно полномочие к отправлению правосудие, или короче – судебная власть. Содержание этого понятие обыкновенно пытаются определить яснее посредством различения в ней: или законодательной, судебной и исполнительной власти, или же законодательной, общей инспектирующей и исполнительной, или же только законодательной и исполнительной. Но такое разделение полномочий церковной юрисдикции, заимствованное из государственного права, не может быть названо удачным, А именно: в церкви нет какой-либо особой организации исполнительной власти, которую можно было бы рассматривать как соподчиненную организацию законодательной и судебной (функции ее удобно отправляются различными носителями церковной юрисдикций: так напр. они обнаруживаются в издании частных определений в те или иные епархии относительно исполнения общецерковных законов, в исполнении судебных решений и т. п.). Но с другой стороны указанное деление опускает из виду целую область мероприятий, которые без судебного производства служат однако же важную службу цели церкви, область церковнофинансового управления. Вообще представить общую, но в то же время исчерпывающую содержание полномочий церковной правительственной власти (jurisdictionis) классификацию весьма трудно, да нет в том надобности: ибо организация церковной правительственной власти слагается совсем не так как правительственная власть государства – не на начале разделения частных видов власти между особыми ведомствами, но так, что отдельные учреждения уполномочены властью во всех различных ее направлениях, и отношение степеней (высших и низших) между ними обнаруживается в большей или меньшей интенсивности и более или мене обширном районе их разнообразных по содержанию полномочий.

Как видно отсюда, юрисдикция в области церкви есть то же, что государственная власть в государстве. Но между ними есть и существенное (не говоря уже о вышеуказанном) различие. Церковная правительственная власть имеет больший обширнейший объем, чем власть государственная. „Внутренняя религиозная сторона человека не может и не должна быть в подчинении у государства с его внешнею силою. Христианство прямо и внесло в мир эту идею вопреки классическому устройству государственной власти; но это есть часть человеческого существа, которая по преимуществу образует область церковного воздействия. Церковь имеет в виду не внешний только образ жизни своих членов, согласный с проповедуемым ею учением и моралью; ее задача более высока; и если бы достижение ее на земли в полном объем было возможно, то та первая цель достигалась бы сама собою. Церковь имеет задачу руководить каждого члена своего по пути к вечному спасению; посему власть ее распространяется не только на внешнее поведение, но в равной мере и на все внутреннее настроение, и где это последнее не стоит в согласии с заповедями христианства и церкви, хотя бы во внешности при этом и не проявлялось оно деяниями, нарушающими и общественный порядок, или оскорбляющими других лиц, там выступает она со своими определенными средствами и распоряжениями ради спасение одного этого самого лица. Эта внутренняя область ее ведения есть ее forum internum, а власть, здесь действующая jurisdictio interna. Так как здесь дело идет о действиях внутренних, публичности не достигших, то исповедь – есть главнейшее средство, которым они достигают до сведения церкви, и jurisdictio interna обнаруживает свое действие „главным образом в управлении покаянием, назначенным на последовавшей исповеди. Однако же этот так называемый forum poenitеntiаlе не исчерпывает понятие „forum internum“, есть, следовательно, с последним не тождественен, ибо и помимо исповеди духовной власти могут сделаться известными грехи и действия, в отношении к коим она обязана точно также действовать своею юрисдикцией; и, следовательно, исповедью и покаянием далеко не исчерпывается совокупность средств церкви, служащих внутреннему спасению человека. В область fоrum еxtеrnum напротив, входят все отношения и действия, достигшие своего обнаружения вовне¹³.

В каком же отношении стоит церковная юрисдикция к прочим полномочием церковной власти?

Гиншиус так отвечает: „К jurisdictio еxtеrnа несомненно относится сообщение полномочий, коих требуют роtеѕtаs оrdinis и правоспособность к учительству в их применении. Во всех тех случаях, где требуется акт внешнего управления, potestas jurisdictionis непременно должна выступить, дабы установить пределы и расчистить поле деятельности для роtеstas оrdinis и magisterii. Но само собою понятно, что лицо, которому уже дано miѕѕiо на сообщение таинств или отправление учительской должности, уже не требует со своей стороны никакой юрисдикции. Эта зависимость pot. ordinis и pot. magisterii oт pot. jurisdictionis объясняется тем, что церковь как внешнее учреждение выступает в сферу явлений и вместе с тем для действования ее своим внутренними силами необходимо должен существовать определенный внешний порядок“.

“Результат представленных доселе исследований можно вкратце резюмировать так: если определять содержание данной церкви власти, то довольно различать в ней три выше упоминаемые полномочия: pot. ordinis, magisterii и jurisdictionis и из них высшее место предоставить первым двум, потому что существу своему они назначены действовать на внутреннюю религиозную сторону человека, a pot. jurisdictionis имеет задачею сделать возможным и обеспечить их успешное действие. Но для области права отношение изменяется. Право по природе своей имеет дело только с отношениями во вне обнаруживающимися. Посему из сих трех полномочий в области права рассматривается одна pot. jurisdictionis по своей внутренней природе, a pot. ordinis и magisterii лишь в той мере, как применение их должно быть внешне упорядочено, и на сколько эти полномочия могут быть объектами роtеѕt. jurisdictionis“.

„Впрочем, во всей силе, это следует признать только относительно власти учения; роtеѕtаs ordinis, если посмотреть несколько с другой точки зрения, сама обнаруживает влияние на область права. По общему правилу она есть необходимое условие для роt. jurisdictionis и вследствие сего должно войти в еще ближайшее ее рассмотрение. Potestas ordinis и pot. jurisdictionis способны каждая к разделению на степени. Конечно не каждой степени юрисдикции соответствует и определенная степень посвящения, потому что необходимость регулирования различных внешних отношений обусловливает иную постепенность, чем распределение дарованных церкви благодатных средств. Впрочем, некоторого рода соответствие между ними все-таки существует: ибо носители высших степеней юрисдикций всегда бывают наделены и высшими степенями духовной правоспособности – pot. ordinis. Таковы наделенные высшею юрисдикцией, преемники aпп. Петра – папа, далее – епископы, как носители апостольской в своих епархиях власти, подчиненные папе, церковно-правительственные органы, в этом свойстве между собою представляют разные степени, но в рассуждении роtеѕtаs ordinis стоят в равной степени: так как папа не обладает каким-либо рангом высшим епископской степени. Также точно различие в положении степеней, установленных человеческим правом, между папою и епископами патриархов, экзархов, примасов и митрополитов или архиепископов, опирается не на разности pot. ordinis, но только на различном объеме юрисдикции, потому что все они равным образом имеют не иной какой-либо, а епископский ранг. И в рангах пресвитеров и диаконов имеют место подобные разности. Архипресвитеры, архидиаконы и т. п. имеют свое пред прочими носителями того же ранга выдающееся положение, только благодаря своему участию в церковно-правительственной власти“.

“Хотя в области юрисдикции существует более длинный ряд степеней, чем в области ordinis, но не смотря на то нельзя говорить об особенной иерархии ordinis и об особенной иерархии jurisdictionis; напротив, существует только одна иерархия, потому что по правилу юрисдикция принадлежит только лицам, имеющим посвящение. „Конечно и миряне в исключительных случаях могут быть одарены юрисдикцией: они, следовательно, не абсолютно неспособны к ней; но отсюда еще нельзя признавать особенной иерархии юрисдикций, тем менее, что миряне никогда не занимали прочного положение в расчленении организма церковно-правительственной власти. Единству иерархии не противоречит и то, что pot. ordinis и pot. jurisdictionis могут иногда действовать раздельно. Различие властей не исключает того, чтобы они применяемы были особыми классами носителей и, если в настоящее время по причине абсолютных посвящений участие в pot. ordinis достигается скорее, чем юрисдикция, то с сим вместе следует и вступление в иерархию именно в мере как клирик сим уже выполнил необходимое предварительное условие для достижения юрисдикции. Конечно, членов иерархии можно бы разделять на таких, кои обладают только pot. ordinis и таких, коим сверх того принадлежит еще юрисдикция, и последних, если угодно, в их совокупности можно бы обозначать как иерархию юрисдикции: но против сего должно возразить, что чрез это легко возникнет ложное представление об отношении pot. ordinis к pot. jurisdictionis и не будет достаточно оценена внутренняя связь между обоими различными видами полномочий“¹⁴.

Так раскрывается понятие о церковной власти в праве римско-католической церкви.

В русской специально канонической литературе мы не встречаем подробного раскрытие этой материи¹⁵. Учение о церковной власти здесь принимается в том вид, как оно раскрывается в догматическом богословии. Но в этой области, как это и естественно, главным образом имеется в виду только та богодарованная церкви священная власть, которая распределяется в ее применении по трем степеням священства и лежит в основе церковной иерархии, о власти же правительственной, или, как говорят католики, о церковной юрисдикции, делается лишь краткое упоминание¹⁶. Если сравнить учение русских богословов с представленными выше теориями западных канонистов, то более близким оно окажется к взгляду Вальтера. Расчленение церковной власти на три вида (священнослужение, учение, пастырство или управление) заметно в катехизисе преосвященного Филарета, в догматике преосвященного Макария и в опыте курса церковного законоведения преосвященного Иоанна Смоленского. Из канонистов восточной церкви мы знаем одного, выше цитированного г. Иоанна Паппалука Евтаксия, который сделал попытку в названной книге применить представленную нами католическую теорию к учению восточной церкви о священной власти. В общем он последователь Вальтера и различает в церковной власти три вида с следующими наименованиями каждого из них: „В церкви суть три вида церковных полномочий – говорит он здесь: есть власть священная – ἐζουσια ιερατικὴ (pot. ordinis), чрез которую способный поставляется с тем, чтобы законно и с надлежащим и последствиями совершал таинства и все священнодействия. Есть власть учительная – ἐξουσια διδακτικὴ (pot. magisterii), чрез которую кто-либо уполномочивается (δικαιοῦται) на преподавание и истолкование учения церкви. Есть и третья, называемая ποιμαντικὴ или вообще διοικητικὴ ἐξουσια (potestas jurisdictionis), она обнимает собою наблюдение за церковью и церковными делами, законодательство и суд церковный“. Эту номенклатуру г. Паппалука Евтаксий заимствует из первоисточников канонического права восточной церкви¹⁷. К сожалению, в своей книге названный автор ограничился изложением учения церковного права только о священной власти, и мы таким образом не имеем возможности судить о его взгляде на существо прочих церковных полномочий.

Приложимы ли однако же вполне изложенные выше теории западной канонической науки к праву восточной православной церкви?

По нашему мнению, применение их может быть, допущено лишь с большими оговорками и видоизменениями. Начнем с рассмотрения троечастного деление церковных полномочий. По нашему мнению, здесь поставлены в ряд полномочия не соизмеримые и все деление – неполно и спутанно. Прежде всего странным представляется выделение из полномочий священной власти полномочия учения. Разве это полномочие в деятельности апостолов и их преемников выступает менее священным, чем совершение Богослужение? Из истории евангельской и апостольской совершенно ясно открывается, что благовествование евангелия или “служение слову” было первым и самым наивысшим призванием апостолов. Такое значение придавал этому призванию Сам Господь, когда еще до страданий своих посылал их на проповедь, и потом, по вознесении своем. Это было самое первое и высочайшее полномочие, которое торжественно даровал апостолам Господь, когда изрек свои слова: шедше научите вся языки, крестяще их во Имя Отца и Сына и Святого Духа¹⁸; или когда изрек сии слова: шедше в мир весь проповедите евангелие всей твари: иже веру имеет и крестится спасен будет¹⁹. И святые апостолы придали этому призванию своему и этому в точном смысле, божественному: полномочию (ἐξουσια) самое главное и высшее значение. Приложение этого полномочия святыми апостолами было первым актом в великий день пятидесятницы непосредственно по сошествии Святого Духа на апостолов. и достопримечательно сказание дееписателя о первоначальной жизни обратившихся в этот день: „бяху же терпяще во учении апостол, и во общении и в преломлении хлеба и в молитвах²⁰. „Не угодно нам – говорили они потом – оставльшим слово Божие, служити трапезам..... Мы же в молитве и служении слову пребудем“²¹. Сколько раз святой апостол Павел в своих посланиях со всею ясностью указывает на полномочие учения, как на высочайшее призвание апостольства“? Како услышать без проповедующего? “Како же проповедят, аще не послани будут, якоже есть писано: коль красны ноги благовествующих мир, благовествующих благая²²? С какою торжественностью и глубиною святой апостол раскрывает свое благовествование и учительское достоинство в 1 послании к Коринфянам, например, в следующих словах: не посла мене Христос крестити, но благовестити... и слово мое, и проповедь моя не в препретельных человеческие премудрости словесех, но в явлении духа и силы... Глаголем премудрость божию в тайне сокровенную, юже предустави Бог прежде век в славу нашу; юже никто же от князей века сего разуме.... Нам же Бог открыл есть духом своим.... Кто-бо разуме, ум Господень иже изъяснит и? Мы же ум Христов имамы!²³ Что иное как не свое учительское достоинство ставит этот святой апостол на первом плане и в послании к ученику своему Тимофею, когда говорит... Христос Иисус давый себе избавление за всех: свидетельство времены своими, в неже поставлен был аз проповедник и апостол, истину глаголю о Христе, не лгу, учитель языков в верте и истине“²⁴. Удерживаемся от приведения других мест святого писания в подтверждение утверждаемого нами положения.

В канонах вселенской церкви с полною ясностью выражается положение, что учительство церковное есть право лиц, рукоположенных во епископа в пресвитера и входить как составная часть в общественное богослужение – в литургию, и кроме того рассматривается как обязанность лиц, епископской и пресвитерской степени, причем определяется и наказание за совершенное ее неисполнение, или за недостаточно ревностное исполнение. Ап. 58-е правило определяет, что епископ или пресвитер... не учащий благочестию да будет отлучен; аще же останется в сем нерадении и лености да будет извержен; Прав. 19-е лаодик. собора полагая чин литургии “о беседах епископских“ (ὁμιλιαζ τῶν ἐπισκὀπων ) говорит как о непременной ее составной части. Прав. 64-е трулльского собора определяет: “не подобает мирянину пред народом произносити слово или учити и тако брати на себя учительское достоинство, но повиноваться преданному от Господа чину, отверзати ухо приявшим благодать учительского слова и от них поучатися божественному. Ибо в единой церкви разные члены сотворил Бог, по слову апостола, которое изъясняя Григорий Богослов ясно показывает находящийся в них чин, глаголя: сей братия чин почтим, сей сохраним; сей да будет ухом, а тот языком; сей рукою, а другие иным чем-либо, сей да учит, тот да учатся. И после немногих слов далее глаголет: учащийся да будет в повиновении и т. д. «2-е прав. VII Всел. собора предписывая митрополиту рукополагаемого во епископство испытывать в знании священного писания говорит: “ибо сущность нашей иерархии составляют богопреданныя словеса т.е. истинное ведение божественных писаний, яко же изрек великий Дионисий. Аще же колеблется и не усердствует тако творити и учити да не рукополагается. Ибо пророчествено рек Бог: ты умение отверг еси, отвергу и аз тебе да не жертвyeши мне”.

Во всех приведенных здесь правилах совершенно ясно выступает воззрение, что учительская власть (ἐξουσια διδακτικὴ) есть публично-церковное полномочие епископской и пресвитерской степени, получаемое не иным каким-либо актом, а именно хиротонией. Не есть ли оно, следовательно, такое же полномочие potestas ordinis, как и ἐζουσια ιερατικὴ? Следуя представленным выше данным основных источников канонического права православной церкви, должно не только положительно решать этот вопрос, но и поставить полномочие учения в первый ряд в ряду полномочий, даваемых рукоположением, или полномочий священной власти (pot. ordinis). Слово благовествования, исходящее из уст епископа и пресвитера, проповедующих с церковной кафедры есть, по учению апостольскому и святоотеческому, такой же дар благодати Святого Духа, сообщаемый рукоположением, как и каждое их слово и действование в священно-служении ими совершаемом.

Но, возразят нам, „право учительства не необходимо связано с актом хиротонии: в нем не может быть отказано мирянину уже в видах исполнение и обязанности христианского воспитание детей. А в древнее время с дозволение епископа и мирянин мог произносить публичную церковную проповедь “. В этом возражении мы не видим, однако, ничего иного, кроме подтверждения доказываемого нами положения, только подтверждения не прямого, но a contrario.

Не может возникать и спора о том, имеет или не имеет права отец, мать или сторонний частный человек христианин заниматься преподаванием закона Божия в семейном кругу и вести воспитание детей в христианском духе. С церковной стороны, напротив, весьма желательно, чтобы таких родителей и таких частных лиц – христиан являлось более и более. Не может относиться церковь иначе, как с полным поощрением частных лиц и целых обществ, посвящающих духовные силы свои на специальное научное исследование догматов, истории, канонов, литургики и других богословских предметов и на распространение церковных или вообще христианских идей в обществе путем печати, собеседований и другими средствами. Не иначе может относиться церковь и к распространению христианства частными лицами среди язычников или истинной веры среди сектантов. Она поощряет такого рода деятельность и возбуждает ревность их к сей деятельности: ибо это не только право христианина, но и нравственная обязанность, налагаемая на него званием его, которую он и должен по мере сил своих исполнять, хотя и не обязан ни перед кем, кроме своей совести, отдавать отчеты в таком или ином выполнении ее, потому именно, что эта обязанность есть только нравственная. Но иное дело вопрос: признает или не признает церковь так или иначе распространяемого этими частными лицами христианского учения точным церковным учением и этих учителей и проповедников его церковными учителями и проповедниками? Это вопрос иной. Только суд и утверждающая власть тех, кому в церкви вверена учительская власть, могут решить так или иначе этот вопрос, и никто, конечно, не вправе отрицать у церкви и ее учреждений, ею на то поставленных, этого правомочия. Вот здесь-то и сказывается во всей силе чисто юридическая природа, именно природа публичной власти за учительными правомочиями церкви, весьма нередко дающими себя знать слишком строгою цензурою. То, что придает печать церковности учительной деятельности частных лиц, не в их воле и не в их власти, а в воле и власти особых лиц и учреждений, церковью к тому призванных. Иное дело епископ и пресвитер: они не нуждаются в уполномочии церкви каждый раз, как являются в церкви на кафедре или в частном дом с своим словом учения: их учение – церковное учение; за это ручается церковь, их поставившая на это дело; они ее представители в сем отношении и подвергаются страшной нравственной и тяжкой юридической ответственности пред церковью, если в действительности окажутся неспособными стоять на всей высоте этого призвания. Почему? Потому что они сами пред рукоположением с сан давали обещание проповедовать здравое учение, потому что церковь убедилась сама, испытав их на деле способность к сему, потому что церковь и потом во время их служения не оставляет их своею помощью различными указаниями, исключительно к ним направленными, и не оставляет их без своего надзора. К учительной деятельности всех частных лиц церковного общества таких отношений церковь иметь не может, потому что самая их деятельность этого рода есть дело их доброй воли и дарований и зависит вполне от этих последних. Однако же церковь с одной стороны не может относиться и не относится равнодушно и к этой частной учительской деятельности, именно, когда эта последняя явно уклоняется от истин веры, вместо их распространяя ложные воззрения, суеверия, или идеи, враждебно направляемые к разрушению церковного учения и церковного порядка. В таком случае она восстает теми или иными мерами в борьбу с ними. Но и помимо этого отрицательного отношение церковь принимает и положительное участие в учительной деятельности частных лиц или целых частных обществ, именно в тех случаях, когда сами они к ней обращаются за помощью и покровительством. Таково отношение напр. русской церкви к знаменитым в истории борьбы за православие с латинами южнорусским братствам, таково отношение ее и к позднейшим братствам и обществам с просветительными задачами, основывавшимся и основывающимся частными лицами по их собственной инициативе. К этой же категории должно быть отнесено и участие церковной учительной власти к преподаванию закона Божие или вообще богословских наук в светских школах.

Все это говорить весьма ясно за то, что церковной иерархии принадлежит полномочие учения, носящее в себе все признаки и свойства публичной власти. Это полномочие весьма резко отличается от частного права учительства, которое имеет по своему званию христианина каждый член церкви: ибо то полномочие дается только посвящением в степень иерархии не низшую пресвитерской. Как полномочие, ἐξουσια διδακτικὴ состоит не только в праве публично благовествовать и раскрывать истины веры и нравственности, но и в праве давать или отказывать в признании церковности христианско-просветительной деятельности частных лиц. Это полномочие церковной иерархии есть одно из основных полномочий, созидающих видимый строй церкви: на нем, как раскроем впоследствии, основывается в сущности и так называемая законодательная власть церкви. Ибо все церковное законодательство есть не что иное, как истолкование закона божественного. В то же время это полномочие церковной иерархии происхождения божественного, ибо оно истекает из заповеди и обетования Господа: приемляй аще кого послю, Мене приемлет; „и: слушаяй вас, Мене слушает и отметаяйся вас, Мене отметается“.

Нельзя не отметить далее некоторой неполноты и неточности в исчислении и характеристике церковных полномочий, весьма заметных и весьма важных, на наш взгляд, представляемых классификацией западных канонистов и их последователей некоторых православных богословов. В этой классификации мы совсем не видим пастырской власти и долга в числе полномочий ordinis, или священной власти. Рассматривая же основания, на которых эти канонисты утверждают церковную юрисдикцию, мы находим, что власть пастырская здесь истолковывается совершенно в смысле в правительственной. Эта на наш взгляд, неточность, если не сказать более, в особенности невыгодно дает себя знать в применении к праву восточной православной церкви. Говоря о полномочиях церковной власти, Вальтер рассуждает так: «назначение церкви – возвратить падший и развращенный человеческий род к Богу и к новому порядку жизни – осуществляется в ней чрез таинства, которые установил ради спасения нашего Христос (Мф. 28:19; Мк. 16:15,16; Ин.20:21–23; Лук. 22:19: 1Кор. 11:24), также чрез учение и заповеди, исполнение коих Он возлагает на верующих, как условие спасения (Мф. 28:19, 20; Мк. 16:15, 16).

Таким образом в церкви установлена духовная власть, – от земного простирающаяся в небесный мир (Мф. 15:19). Но для выполнение этой миссии церковь необходимо нуждается и во власти руководительной и правительственной (Gewalt der Führung und Leitung: pasce agnos meos, pasce ovas meas. Ин. 21:15–17) со всеми относящимися сюда установлениями. Если эти, предоставленные церкви полномочия со времени схоластиков принято объединять в понятие церковной власти: то она разделяется вследствие сего по предмету своему на три главный ветви: власть учения, священнодействия и церковного управления или юрисдикции (Handhabung der Kirchenregirung oder jurisdiction²⁵.

Итак, по толкованию Вальтера, равно как и прочих католических канонистов, св. апостол Петр за свое троекратное свидетельство любви ко Господу, получил от Него, выражаясь современным немецким жаргоном – Handhabung церковного режима (бразды церковного правления). Сделав такое превращение евангельского, “пастырства“ в католическую юрисдикцию, католические канонисты затем уже совершенно правильно логически различают в ней власть законодательную, судебную, исполнительную, финансовую и т. п. и кроме того распространяют эту юрисдикцию не только на все внешние действия человека христианина, но и на весь его внутренний мир. Необъятно же широка и ужасна эта католическая юрисдикция!

Внимательное и беспристрастное отношение к тексту Евангелия, аналогичным ему местам в посланиях апостольских и к канонам вселенской церкви убеждает с полною ясностью, что католическая каноника слишком широко и произвольно толкует пастырскую в церкви власть. Слова Господа к Петру: ποιμενε προβατα μου, βόσκε αρνια μου в связи с троекратно предложенным ему вопросом: любишь ли Мя паче сих, означают: “если любишь меня, сохраняй, защищай моих овец: ибо это означает выражение ποιμενε; если любишь меня, заботься о благополучии агнцев Моих, напитай их: ибо это обозначает выражение βόσκε αρνια μου. Апостолу Петру сими словами не столько вручается власть, сколько завещается бремя и забота доброго пастыря соблюсти в целости и здоровье овец и агнцев Господа. Его это, Господа, овцы и агнцы, которых Он до конца возлюбил; Петру они поручаются на соблюдение уже только в этой мере он их вождь и начальник. В этом именно смысле объясняет долг пастырства и сам этот пастырь Христовых овец, апостол Петр в своем послании „пасите Божие стадо, которое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно (и богоугодно), не для гнусной корысти, но из усердия, и не господствуя над наследием Божьим, но подавая пример стаду“ (1-ое п. Петр. 5:2–3). Этот же смысл имеет пастырство и в словах ап. Павла в Деян. 20:28.

По смыслу апостольского толкования рассматриваемого Божественного полномочия пастырства, дарованного апостолам и их преемникам, выходит довольно ясно, что пастырство есть cura animarum, a нe imperium или jurisdictio ecclesiastica, есть часть священной власти, как и учение, а не правительственной. Посему совершенно справедливо и русский богослов преосвященный Филарет в пространном катехизисе своем пастырство, этими словами Св. Писания изображенное, вносит в член о священстве и на вопрос: что значить у “пасти церковь”? Отвечает: “наставлять людей в вере, благочестии и добрых делах.“²⁶. В правилах вселенской церкви правда встречается выражение: „ποιμαντικὴ ὴγεμονια“ – “пастырское правление“, пастырское водительство“²⁷ но именно то и достопримечательно, что отцы трулльского собора выражение сие употребили там, где идет речь именно о пастырском» попечении, не о правительственной власти, для обозначения которой те же отцы, равно как и отцы прочих вселенских соборов употребляют другой термин διοικεῖν διοικησιζ (см. Трул. соб. прав. 37; II Всел. 2 и др.). А именно: в 37 прав. Трул. собора выражение ποιμαντικὴ ὴγεμονι применено к деятельности св. Иоанна Златоуста как толкователя Св. Писания и составителя чина литургии. Св. Иоанн Златоуст в рассматриваемом правиле характеризуется именно как защитник истинного учения и обличитель еретиков (“сей богоносный муж опровергая беззаконное учение таковой ереси и показуя, что они идут прямо против апостольского предания“), и как хранитель апостольского предания в своей церкви (“и он своей церкви, над которою вверено было ему пастырское правление, предал присоединяти к вину воду... и во всех церквах, где сияли духовные светила сей Богопреданный чин сохраняется“). В правиле 102 речь идет о применении получившими власть вязать и решить духовных епитимий, как „духовного врачевства“; вот подлинные слова правила: , “ибо у Бога и уприявшаго пастырское водительство все попечение о том, дабы овцу заблудшую возвратити и уязвленную змием уврачевати. Не должно ниже гнати по стремнинам отчаяния, ниже опускати бразды к расслаблению жизни и к небрежению: но должно непременно которым-либо образом, или посредством суровых и вяжущих, или посредством более мягких и легких врачебных средств противодействовати недугу и к заживлению раны подвизатися: н плоды покаяние испытывати и мудро управляти (οἰκονομεῖν ) человеком, призываемым к горнему просвещению“. Здесь действительно встречаются выражение: ὴγεμονἰα и οἰκονομἰα, но кто же согласится усмотреть в них католическую юрисдикцию или правительственную в строго юридическом смысле власть? Наоборот вся приведенная тирада, как и прочая часть правила целиком может быть помещена в пастырское богословие.

Посему, мы имеем полное основание пастырскую власть совершенно отличать от правительственной, как и различены они действительно в языке канонического права двумя разными терминами: ποιμασἰα и διοἰκησιζ. Понятие пастырства, как по употреблению его в Священном Писании и каноническом праве, так и в техническо-богословском языке имеет весьма определенный смысл, именно обозначая отечески-попечительное отношение христианского священника к вверенным ему духовных чадам. В качестве пастыря священник, равно и архиерей, но никто из мирян, является, когда, видя заблуждающегося в вере или погрязшего в порочной жизни, идет к нему с целью назидания и вразумления, когда идет к тяжкому преступнику, закосневшему в злодеяниях и старается смягчить огрубевшее сердце его, или когда к осужденному на смертную казнь идет дать напутствие в загробную жизнь. В качестве пастыря христианский священник является также, когда идет добровольно к колеблющемуся в вере под влиянием воздействия на него лжеучителей, изуверов или людей всякой веры отвергшихся, когда идет к больных, бедным, отчаявшимся в борьбе с не удачами жизни, идет с целью утешения и ободрения. В качестве пастыря он является и тогда, когда выступает на борьбу с суевериями и языческими или же вообще развращающими нравственное чувство, обычаями, увеселениями; когда восстает на защиту бедных, угнетаемых корыстолюбием богатых, изыскивает меры к облегчению тягостей нищенства, беспомощности, сиротства и т. п. несчастий. Одним из наиболее сильных средств в его распоряжении в этом отношении служить исповедь и епитимия. Весь характер так называемый покаянной дисциплины в праве в восточной церкви проникнут духом пастырского, духовно-врачевательного отношения духовного отца к нравственно-недугующим пасомым. Сюда, к полномочию пастырства, по духу православной церкви и должна быть отнесена так называемая jurisdictio intеrnа на языке католической церкви, с тем только различием, что священник – пастырь православной церкви является на исповеди и в наложении епитимии врачом, другом кающегося, а не судиею, инквизитором грешника, поработителем всей его нравственной личности, как это происходит в исповеди католической.

Итак, принимая во внимание доселе сделанные оговорки и видоизменения в прежде представленной классификации видов церковной власти, выработанной западным каноническим правом, мы в применении ее к каноническому праву восточной православной церкви представляем ее в таком виде. Церковная власть вообще двух родов: священная и правительственная ιερατικὴ и διοικητικὴ ἐζουσια. Первая подразделяется на три вида: священнослужение, учение и пастырство. Все эти три вида происхождения Божественного: они даны апостолам и их преемникам Самим Основателем церкви, едины и неизменны в церкви и в своем действовании независимы от внешнего положения церкви. В отношении к носителям их они способны к разделению на степени высшие низшие, и в этом своем свойстве служат основанием исконного существования в церкви Богоустановленного и апостольского института иерархии.

Перейдем теперь к рассмотрению сущности и видов церковно-правительственной власти – διοικητικὴ ἐζουσια.

Вникая в содержание полномочий священной власти, не трудно усмотреть в них заключающейся implicite и власти благоустрояющей чин и порядок действий лиц церковных и направляющей взаимные отношение их к общему гармоническому течению новой святой христианской жизни, образуемой под действием тех благодатных дарований и духовной силы, которые изливаются на общество церкви главою ее чрез установленные его органы священной власти. Так полномочие учения imрlicitе содержит в себе и полномочие установлять основные начала и формулирование догматического и нравственного вероучения, а отсюда уже весьма недалеко и до перехода этого полномочия прямо в церковное законодательство. Как легко и естественно совершается этот переход, это весьма ясно можно видеть из первого апостольского собора, решившего вопрос о необязательности обрезания для христиан из язычников. Повод, по которому составился собор, его обстановка и образ действования составлявших его лиц, его результат и последствия им созданные, все это показывает, что в действительности тут не произошло ничего иного, кроме приложения учительной власти к решению одного весьма важного в теоретическом в практическом отношениях вопроса христианской жизни, а между тем этот собор и его постановление есть первый пример и прототип дальнейшей законодательной власти церкви в самом точном смысле этого слова. „Нецые сшедше (в Антиохию) от Иудеи, учаху братию, яко аще не обрежетеся по обычаю Моисееву, не можете спастися. Бывшей же распри и стязанию не малу Павлу и Варнаве к ним, учиниша взыти Павлу и Варнаве и неким другим от них ко апостолом и старцем во Иерусалиме о вопрошении сем“ (Деян. 15:1–2). Так изображается в Деяниях апостольских повод к составлению апостольского собора. Возникло недоразумение в сфере учения, хотя предмет вопроса самого по себе и ученого, имел однако же ближайшее практическое значение, как и вообще все вопросы христианского вероучения для истинного христианина. Как обыкновенно бывает в подобных случаях, образовались несогласие между лицами, держащимся разных мнений. Разногласящие стороны не пришли, после многих споров и состязаний, к взаимно-удовлетворяющему решению. Должно полагать, что с обеих сторон аргументация представлялась настолько равносильною в глазах спорящих партий, что они остались каждая при своем мнении и вот для решения вопроса они порешили обратиться в Иерусалим в пребывающим там апостолам и старцам. Собрашася же апостоли и старцы – повествует книга Деяний – ведети о словеси сем. Многу же взысканию бывшу, востав Петр, рече к ним. (Деян. XV, 6–7). Собор составился из апостолов и старцев; тут же присутствовали, как должно предполагать из окончания повествования о соборе, и другие лица, не отличенные каким-либо особым званием, а просто принадлежавшие к обществу иерусалимской церкви. Достопримечательно, что главными членами собора поставляются дееписателем апостолы и старцы. Что касается первых, то их первенствующее положение на соборе весьма естественно: она самые верные истолкователи учения Господа и всего ветхозаветного Иакова. Но кто такие эти старцы – πρεσβυτεροι? Нет никакого повода сомневаться в том, что это именно церковные пресвитеры – вторая степень священной иерархии по теперешней догматике и канонике. История церкви от ее начала до настоящего времени не показывает такого периода времени, когда бы прекращался в церкви этот институт и именно с столь же важным значением при епископах впоследствии, с каким он выступает здесь при самих апостолах. Нет ничего невероятного и в том предположении некоторых²⁸, что первые христианские пресвитеры были не кто иные, как иудейские старейшины, обратившиеся ко Христу. Если это верно относительно иерусалимских пресвитеров, бывших на рассматриваемом апостольском соборе, то выражение дееписателя: „многу взысканию бывшу“ получает в особенности важное значение: не говоря о святых апостолах в составе собора были и представители иудейского знания, в особенности знания закона – в лице сих старейшин – пресвитеров: не будет посему, никакого преувеличения сказать, что „многое взыскание“ было всесторонним рассмотрением спорного вопроса не только официально авторитетными лицами, но и в ученом смысле компетентными судьями. И вот последствием сих изысканий являются краткие, но вдохновенные речи апостола Петра и праведного Иакова, может быть в сжатой Форме выражавшие решение, к которому члены собора. пришли свободным и всесторонним рассмотрением вопроса. Так можно заключать из того впечатления, которое произвели эти речи на всех присутствовавших на соборе: последовало общее согласие на формулированное в этих речах решение вопроса. „Тогда (т.-е. тотчас по окончании речи Иакова) извoлися апостолом и старцем со всею церковию, избравше мужа от них послати во Антиохию с Павлом и Варнавою Иуду, нарицаемого Варсаву, и Силу, мужа нарочита в братии, написавше руками их сия“ (Деян. 25:22–23). Общее всецерковное убеждение породило и общую всецерковную волю, которая и выражена письменно в послании иерусалимской церкви к братьям сущим в Антиохии, и послание вручено для доставления по назначению особо уполномоченным мужам. Так применение учительной власти создало общественно-церковный акт законодательной церковной власти. Дееписатель сохранил и точный текст этого акта. По своей форме это – послание: но во-второй половине своей оно оставляет обычный тон послания и принимает официальный тон правительственного определения: „извoлися Святому Духу и нам ничто же множае возложити вам тяготы разве нуждных сих, огребатися от идоложертвенных, и крове, и удавленины, и блуда и елика не хощете вам быти, другим не творите“ (Деян. 15: 28, 29). Весьма характеристично это выражение: извoлися Святому Духу и нам. Оно открывает ту истинную черту церковного законодательства, по которой оно есть в сущности откровение и пояснение воли Божьей и только в этой мере воли всецерковной. Оно показывает, что и органы церковно-законодательной власти в сущности ни что иное, как только истолкователи и выразители воли или закона Божественного, или что-то же, учители закона Божия и что законодательная власть в церкви в собственном смысле принадлежит Самому и Единому Богу; лица же иерархии, выслушивая мнение всей церкви и руководя ими, суть только толкователи Его законодательных постановлений. Достопримечателен и заключительный акт этого церковного события, важнейшим моментом которого был апостольский в Иерусалиме собор. „Они же убо послани бывше, приидоша во Антиохию и собравше народ, вдаша послание. Прочетше же возрадовашася о утешении, Иуда же и Сила, и тии пророцы суще, словом мнозем утешиша братию, и утвердиша“ (ст. 30 – 32). Публикация и исполнение закона совершенно однородны и своеобразны как процесс выработки и издания его – приложение учительной власти. Новый закон обнародуется в общем церковном собрании, нарочито для сего составленном: и собравше народ: вдаша послание и прочетше. Непосредственно за публикацией следует пророческое или учительное слово по поводу прочтенного. Не страхом тяжкой ответственности утверждается сила и ненарушимость его, но разъяснением истины его, убеждением в святости его, силою слова благодатного, вносящего свет и утешение в душу, обуреваемую мучительным сомнением.

Апостольский собор в Иерусалиме – не одиночное в истории церкви событие, в котором со всею ясностью выразилась раскрываемая нами идея, что церковно-законодательная власть есть в сущности применение высшей учительной священной власти к изъяснению закона божественного. Вся в вероопределительная деятельность вселенских соборов по духу канонов восточной православной церкви есть выражение этой же идеи. 1 правило Трулльского собора об отцах и вселенского собора говорит в таких выражениях: „единосущие в трех Ипостасях Богоначального естества (они) открыли нам и уяснили, не попустив сему сокрыту быти под судом неведения: но ясно научив верных покланятися единым поклонением Отцу, и Сыну, и Святому Духу“. О вероопределении VI вселенского собора то же правило выражается, что “оно боголюбиво изъяснило, яко должны мы исповедывати два естественныя хотения“. О вероопределительной деятельности всех шести вселенских соборов это же правило выражается так: „вера всех, в церкви Божией прославившихся мужей, которые были светила в мире, содержа слово жизни (да) соблюдается твердою и да пребывает до скончания века непоколебимою, вкупе с богопреданными их писаниями и догматами“. Не представляем других свидетельств во избежание опасности наскучить читателю: ибо рассматриваемый вопрос, по-видимому, совершенно не нуждается в дальнейшем разъяснении, когда он уясняется так сказать самым термином, употребляемым церковью для обозначения ее законодательных определений по этому предмету, этот термин: догмат, греческое δὀγμα = основное положение, сентенция, аксиома²⁹.

Но учительная власть церкви выступает в свойстве законодательной не только в области вероопределения, но и в области канонической в тесном смысле, или в содержимых церковью правилах церковного устройства и церковной дисциплины. И в этой области св. апостолы и, по их примеру, отцы церкви являются и сами выдают себя отнюдь не законодателями, а только учителями, истолкователями, или даже просто передатчиками и хранителями учреждений и повелений Господа: Он и здесь, как в области вероучения, в собственном смысле законодатель. Напротив, говорить, что в церкви принадлежит законодательная власть прежде всего апостолам, затем римскому папе, епископам, или кому другому, значит по-видимому, идти в разрез со всем Св. писанием, с личными действиями св. апостолов и отцов церкви. Св. апостолы, как раз наоборот, как будто более всего страшились присвоить себе таковую власть. С какою точностью ап. Павел различает в наставлениях им преподаваемых свои, как выражается Он, советы от заповедей и повелений Господних!

Так в 7 гл. 1 Посл. к Коринф. постоянно встречаются чередующиеся между собою выражения; „сие глаголю по совету, а не но повелению “, „завещаю не аз, но Господь“; „аз глаголю, а не Господь “; „о девах повеление Господня не имам: совет же даю“ (ст. 6, 10, 12, 25). В начале каждого своего послания апостол с особенным ударением указывает на свое звание посланника, благовестника, учителя и нередко предупреждает своих учеников от преувеличенного воззрение на значение в церкви его самого и вообще апостолов: тако нас да непшует человек, яко слуг Христовых и строителей тайн Божиuх (1Кор. 4:1.), хотя с другой стороны иногда дает разуметь и делает напоминание о правах и достоинстве апостольства (1Кор. 7:40; 9:1– 7). Вследствие сего во всех посланиях апостольских, где даются заповеди, повеление и наставление касательно устройства церкви или образа жизни верующих, а также и деятельности властных в церкви лиц, мы должны разуметь, что лично св. апостолам в этих случаях принадлежит передача, разъяснение и наставление относительно заповедей и повелений Господа, что же касается этих последних, то они принадлежат Самому Ему.

Как известно, св. апостолы преподали в Писаниях далеко не все, что возвещали и что разъясняли устно, в особенности своим ближайшим ученикам и сотрудникам в благовествовании и устроении церкви. Отсюда проистекла чрезвычайная важность устного предания в области церковного законодательства. В после-апостольский период времени апостольское предание было главнейшим Формальным источником права. В течение всего второго века мы не знаем ни одного собора, постановившего какое-либо правило. Что означает это? Трудно представить, чтобы не сохранилось никакого предания, никаких известий о таком соборе, если бы он действительно был. Естественнее всего представить дело так, что за это время действительно и не было таковых соборов: церковь довольствовалась тем, что установлено было самими апостолами и хранила тщательно это установленное ими. На такое именно положение дела, кроме некоторых прямых свидетельств (у св. Иринея Лионского и Тертуллиана) указывает и древнейший памятник канонического права, так называемые уставы и правила св. апостолов. В них в высшей степени полно изображается и устройство церкви, и правила дисциплины клира и мирян, и всюду речь идет от лица апостолов, а вовсе нет никакого упоминания о каком-либо церковном соборе. В настоящее время уже доказано, что в основе этой древнейшей Кормчей книги лежат очень древние записи – III и даже II века. Нет никакой нужды подозревать в этих записях намеренный, злостный подлог: их авторы были просто записчиками того, что они видели в самой христианской жизни своего времени и что всеми почиталось именно установленным самими апостолами. Они не могут почитаться точными в указаниях того, что именно в частности принадлежит тому или другому апостолу. Но вот настала пора, когда таковое изначальное состояние церковного права оказалось крайне неудобным. Явилась неотложная потребность, как в точности определить истинную цену тому, что в разных местах выдавалось за древне церковное и апостольское установление, так и установить нормы и правила по поводу вновь народившихся явлений церковной жизни, вопросов, недоразумений; словом, настала пора обнаружиться во всей силе собственной законодательной деятельности церкви. Как же она обнаружилась? В каком виде явилась? Она обнаружилась в той самой форме, в какой обнаружилась и век апостольский –– в форме церковного собора. Протекло много времени после собора апостольского, но как только ощутилась необходимость в нем, он составился так же естественно, как и задолго прежде: время не уничтожило того, что основано было апостолами на твердом камне, остались на лицо все духовные элементы для дальнейшего созидание церкви. В 255 году в одной из провинций Карфагена Нумидии возникло недоумение: как принимать в церковь обращающихся из еретиков, крещеных в своих еретических общинах? Одни решали вопрос так, что таковых следует крестить церковным крещением, другие почитали достаточным принимать таковых чрез отрицание ими ереси, покаяние и возложение рук. И вот, подобно древним антиохийским христианам, и христиане нумидийские чрез своих епископов (в количестве. 18) обращаются к своей матерней церкви в Карфагене. Как и в Иерусалиме и здесь составляется собор, из 31 епископа под председательством знаменитого отца церкви св. Киприана Карфагенского. После тщательного исследования вопроса, собор отправил послание в Нумидию, одобрив в нем мнение тамошних епископов. Дело на этот раз окончилось не так скоро. Вопрос занимал не одну только нумидийскую церковь, но и в других церквах он возбуждал умы, решаясь не везде одинаково. С другой стороны, и собор карфагенский в составе своем далеко не имел таких полномочных членов, как в лице св. апостолов собор иерусалимский, чтобы мог сознавать себя безусловно компетентным в вопросе столь важном и занимавшем столь многих. И вот св. Киприан сносится письменно с церковью римскою: здесь однако же не разделяли мнения церкви карфагенской; он вступает в сношение с церквами Восточными и снова созывает собор в Карфагене уже из 71 епископа и наконец третий, еще больший – из 87 епископов, на котором кроме того было очень много пресвитеров и диаконов; присутствовало и весьма много народа. И только уже этот собор окончательно и то лишь для церкви карфагенской решил вопрос, установив правило – κανων, которого потом уже и неизменно держалась карфагенская церковь.

Рассматривая деяние этого собора, а также и деятельность лиц, обнаруживших особенное в нем участие, мы и здесь, также как на соборе иерусалимском, встречаем “многое взыскание”, свободное выражение мнений, всестороннее обсуждение данных Св. Писание и церковной практики и наконец, торжественное в присутствии всей церкви изъявление мнения и воли носителей учительной власти в церкви – собора епископов. Впоследствии церковь на вселенских соборах установила иное решение и правило по этому вопросу, признав однако же всю силу канона за определением Киприанова собора, но ограничив применение его только поместною карфагенскою церковью. „Согласием нашим запечатлеваем“... и Киприаном архиепископом африкийския страны и мучеником и собором при нем бывшим изложенное правило (ἐκτεθἐτα κανονα), которое в местах предупомянутых предстоятелей и токмо у них, по преданному ими обычаю сохраняемо было“ – свидетельствовали отцы трулльского собора³⁰.

Мы представили довольно подробно процесс образования двух древнейших церковных законов, касающихся церковной дисциплины (способа принятия в церковь иудеев и еретиков). Можно бы без особенных затруднений представить множество примеров такого же порядка происхождения и издания и других церковных канонов. Но нам нет нужды в подробных и обстоятельных изысканиях и оправданиях раскрываемой мысли, потому что не нами она изобретена, а есть мысль самой церкви, высказанная ею во вселенском ее законодательстве. Так отцы VII вселенского собора, определяя перечень канонов, имеющих обязательную в церкви силу, характеризуют их как изъяснение закона божественного, исшедшее от апостолов и святых отцов церкви, получивших озарение от святого Духа, а посему и применяют к ним те изречения из Священного Писания, которыми заповедуется неизменное хранение закона Божественного. „Приявшим священническое достоинство свидетельствами и руководством – читаем в и правиле VII вселенского собора – служат начертанные правила и постановления, которые охотно приемля воспеваем с Богоглаголивым Давидом, ко Господу Богу глаголюще: на пути свидений твоих насладихся, яко о всяком богатстве. Такожде: заповедал еси правду, свидения Твоя во веке: вразуми мя и жив буду. И аще пророческий глас повелевает нам во век хранить свидения Божия жити в них: то явно есть, яко пребывают оные несокрушимы и непоколебимы... Понеже сие верно и засвидетельствовано нам: то, радуяся о сем, подобно как обрел бы кто корысть многу, божественные правила со услаждением приемлем и всецелое и непоколебимое содержим постановление сих правил, изложенных от всехвальных апостол и от шести святых вселенских соборов и собиравшихся для издания таковых заповедей и от святых отец наших. Ибо все они, от Единого и того же Духа быв просвещены, полезное узаконили“³¹. Характеристическим свойством церковного законодательства этого рода служит и то, что постановления его называются κανονεζ, οροι, т.е. правилами, постановлениями, заповедями, но не “законами“. Они и в существе дела таковы: ибо суть только разъяснение, приложение к частным случаям и развитие законов и установлений божественных.

Содержание церковного права весьма обширно и разнообразно; ибо оно обнимает собою церковную жизнь со всех сторон. Естественно посему, что кроме учительной власти в нем обнаруживают свое действие и прочие полномочия священной власти – священнослужение и пастырство. Если вероучение и нравственная деятельность по преимуществу требуют авторитета и мудрости учительной, то благоустроение чина богослужебного, порядок и формы действования при нем лиц, уполномоченных на этот род церковной службы, по преимуществу требуют опытности, такта и авторитета священнического; точно также как внешний порядок отношений между членами церкви, правильное и неопустительное удовлетворение духовных потребностей клира н верных церкви чад, надлежащее употребление и распоряжение материальными средствами церкви вызывают на преимущественное участие в законодательстве церковном пастырскую опытность и авторитет. Но все эти полномочия в наивысшей мере принадлежат епископскому сану и вот причина, по которой собор епископов почитается в церкви, искони исключительным учреждением, издающим каноны и церковные определение по всем направлениям богодарованной церкви власти: “не от единaro епископа, но обще епископами всем собравшимся изводятся правила”³².

Так открывается сущность первого из видов правительственной церковной власти, или юрисдикции по выражению католиков; этот вид по аналогии с государственным правом можно назвать властью законодательною. Ее нет нужды возводить в качестве особенного полномочия к непосредственному происхождению от Господа чрез тенденциозное и широкое толкование подлинных Его заповедей. В качестве производного и естественно вытекающего полномочия из трех несомненно божественных полномочий: учительства, священнослужения и пастырства – это полномочие выступает с неизбежною необходимостью, как скоро первые три применяются в действительной жизни.

Из понятия сущности и происхождения церковно-законодательной власти открывается и особенный характер церковных законов, и их сила. В своем действии, в своей силе, они аналогичны законам государственным, но отличны от них. Лозунг: вы же не тако здесь должен звучать особенно выразительно. Главную силу и действие на волю членов церкви ее законы почерпают правда в аuсtоritаtе constituentium, как и законы государственные; но этот авторитет – чисто нравственный, поддерживаемый не физическою карою и устрашением, а благоговением к воле Божией, этими законами раскрываемой. Они зиждутся на божественном законе и праве, и суть не более как его толкование, совершаемое просвещеннейшими мужами, призванными самим Основателем церкви на это дело, обязанными преимущественно пред всеми прочими христианами поучаться в законе Господне день и ночь (VII всел. соб., пр. 2). Там, где они занимаются устройством церкви и учреждений ее, они имеют в виду сохранить в точности заповеди Господа и предание апостолов, а там, где занимаются определением образа жизни верующих 11 способа действования пастырей, имеют в виду дать истинные средства „ко исцелению душ и уврачеванию страстей” (трул. соб., пр. 2). Их обязательная и принудительная сила – опять чисто духовного свойства: нарушение и противление канонам влечет за собою лишение праве и благ, даруемых церковью, а в крайнем случае и совершенное из церкви удаление. „Ученики и апостолы Великого Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа, а также и церкви Его святой архиереи и учители при апостолах и после апостолов жившие, получив поручение пасти множество из иудеев и язычников, не полагали, что согрешающих должно терзать физическими муками, как это предписывают политические законы: ибо это представлялось им попечением малоразумным и весьма мало заботливым. (τουτο γὰρ εὔηθεζ αὐτοῖζ κομιδῇ καὶ λὶαν ἀτημελὲζ κατεφαὶνετο); напротив, со всею готовностью сами подвергались за них опасности и старались отставших возвратить; заблудших и отклонявшихся от прямого пути обгоняя, как добрый пастырь, а падших уже и низринувшихся в пропасть, употребляя все усилия извлечь оттуда; то что уже сгнило в них и совершенно омертвело, отделяя весьма благоразумно и искусно духовным мечем, а надломленное и растерзанное обвязывая некоторым смягчающим врачеством и духовными перевязками и таким образом больных возвращали благодатью и содействием Духа в первоначальное здоровое состояние. Итак, дабы и последующие за ними (пастыри) охраняли невредимыми подчиненных им, некоторые из сих треблаженных отцов, в свои времена сходясь вместе, при содействии благодати Божьей, собиравшей соборы их, изложили некоторые законы и правила не гражданские, но божественные о том, что должно и чего не должно делать, исправляя жизнь и образ деятельности каждого“³³. – Так характеризует церковное законодательство древний канонист и юрист Юстинианова века, знаменитый в истории права восточной церкви кодификатор церковного права.

Понимаемая в таком свойстве законодательная власть церкви совершенно достаточна для осуществление возложенной на нее задачи – спасение рода человеческого. Но сознание великой пользы наиболее сильного влияния воздействия церковной власти на общественные и национальные нравы побуждало нередко благочестивых христианских государей усиливать значение церковных правил до гражданского значение государственных законов. Так было в древней византийской империи, когда вскоре по признании церкви государственною религией императоры утверждали за отдельными догматами значение государственных законов, а потом, со времени Юстиниана долго имело силу высказанное им общее правило, что церковные каноны имеют силу законов; впоследствии, же времени сделалось обыкновенным, что император византийский или сам лично участвовал на соборе, издававшем церковные постановления, которые eo ipso получали значение и законов государственных, или же в отсутствие его изданные утверждал впоследствии в значении государственных законов. Сходный с этим порядок издания церковных законов действует и в настоящее время в русской церкви.

В полномочия устроительной или правительственной власти в церкви, в качестве ее существенной части входит, далее, власть надзора, соединенного с соответственными административными мероприятиями. Невозможно указать момента времени, когда в церкви прекращала свое действие эта власть: в силу этого свойства мы почитаем ее существенным полномочием церковно-правительственной власти, тем более, что она так сродна с пастырским призванием иерархических лиц, и – следы ее заметны едва не с самого начала существования церкви. B качестве правительственного полномочия она должна быть однако же строго различаема от пастырства, к которому в равной мере – в силу посвящения своего – призваны епископ и пресвитер; тогда как полномочиями надзора облечен только первый из них,

В чем именно обнаруживается полномочие надзора, как публично-церковное полномочие – определить в точности довольно трудно. Общая задача его – наблюдение над всем состоянием церкви, и охранение данного ей устройства. В такой широте и неопределенности над всею церковью в первое время ее существования имели надзор сами св. апостолы, как это особенно ясно видно из разных посланий апостола Павла; посему должно полагать, что начало правильной организации надзирающей власти в церкви современно установлению специального и высшего для сего органа – епископа. Во всяком случае в пастырских посланиях находится уже ясно очерченный тип епископской надзирающей власти. Достопримечательно, что вы обоих посланиях – и к Тимофею, и к Титу – вниманию их со стороны апостола прежде всего представляются нравственные качества лиц, проходящих разные церковные служения. Первый предмет надзора значить и составляет класс этих лиц, – попечение о том, чтобы служение церковное проходили люди достойные. И действительно, когда приложена надлежащая забота о сем предмете и получились более или менее утешительные результаты: тогда бремя общего надзора за всею церковью на половину облегчается; епископ приобретает в лице достойных служителей церкви себе помощников и сотрудников. Он спокоен, когда их служение проходится успешно; он знает с чего начать и как действовать, когда в служении кого-либо из них возникло затруднение, и сами они не в силах преодолеть его, взывая к помощи епископа. – Он следит затем и за всею деятельностью этих служителей церкви, отличая особенною честью наиболее усердных и исправляя и побуждая неисправных, беспечных. Предметом надзора епископского уже по пастырским посланиям служит и еще особенный класс лиц в древней церкви долгое время составлявший особый институт – это класс вдовиц и дев, посвятивших себя Богу. Надзор епископа за этими лицами обнимал собою как духовно-нравственную их жизнь, так и материальное их благосостояние. Надзор епископа распространяется и вообще на всех членов его общины, особенно когда в среде их возникают какие-либо из ряда вон выдающиеся явления. Но по общему правилу, непосредственно надзирающая власть епископа падает на лиц, служащих церкви, и ее учреждения и уже посредственно чрез них и на всю церковь. Пресвитеры и диаконы без воли епископа ничего да не совершают: ибо ему вверены людиe Господни и он воздаст ответ о душах их» (апост. пр. 39). Таково общее начало, изображающее надзирающую власть епископа. В частности, она обнимает собою предметы деятельности и область приложения всех полномочий священной власти, какими – наделены низшие его служители церкви его округа. Отрицательно это полномочие надзора епископского выражается в праве его устранять на время или же и совершенно тех служащих лиц, которые по его усмотрению оказались не удовлетворяющими своему призванию. Епископ есть не единственный орган в церкви, хотя и главный: напротив, в целой его поместной церкви это полномочие может образовать целую градацию чинов и учреждений низших и подведомственных епископу и высших, обладающих и над ним самим надзирающею властью (таковы: митрополит, экзархи, патриархи, соборы).

Столько же существенным, коренным полномочием церковно – правительственной власти, сколько и надзор, служит судебная власть церкви, церковная юрисдикция, в общем юридическом, а не в специально католическом смысла. За продолжительное время своего существования церковный суд во всемирной истории выступает таким важным по своему внутреннему характеру и по своим последствиям явлением, что сомнение в признании его со стороны юридической науки представляется каким-то странным недоразумением. Возражение против признания за церковью судебной власти исходят частью из отсутствия в действиях ее строго выдержанного судебного процесса и особой судной организации, вследствие чего ее судебные процессы подходят-де удобнее под понятие административных мероприятий и исправительных мер. Другие исходят из положения, что церковь не имеет внутренней силы производить право, а, следовательно, и производить суд, сущность которого – есть решение вопроса о праве. Ее каноны и правила суть не право, а только правила дисциплины; следовательно, если в ней и возникают споры, то не о правонарушении, а лишь о дисциплинарных проступках; ее наказание – не лишение, или поражение прав, а устранение неспособных от исполнения обязанностей церковной службы, или меры нравственного исправления. Если же когда этот дисциплинарный по существу дела церковный суд и получает значение в собственном смысле суда; то это бывает исключительно в силу признания его таковым со стороны государства: но в таком случав церковь является уполномоченною последним, функционирует в качестве органа государственного правосудия. Следовательно, об особенной церковной юрисдикции опять и здесь не может быть речи.

Что касается первого из этих возражений, то основания, представляемые им против признания церковного суда, по существу недостаточны и имеют случайный характер. Если церковь в настоящее время и не всегда произносить свои решения и приговоры путем правильного и длинного судебного процесса, то это еще недостаточное основание для отрицания силы этих ее решений и приговоров. Главная сила в них, а не в судебном процесс, который и в уголовных делах бывает иногда очень краток и лишен многих формальностей ординарного судопроизводства (суммарный процесс). Притом же закрытое следственное судопроизводство, действительно мало отличающееся от простого административного полицейского дознания, применяемое в настоящее время в церковных судах, далеко еще не может быть почитаемо наисовершеннейшим порядком вещей, результатом многовекового церковного опыта, а есть вопрос времени, переходное состояние. Ибо по основным началам канонического права вселенской церкви, церковный суд должен производиться формою обвинительного, открытого состязательного судопроизводства. И долгое время церковь так именно и производила суд свой³⁴. Таким образом каноническим правом православной церкви рассматриваемое возражение совершенно опровергается.

Более сильно против судебной церковной власти второе возражение. Вопрос – дает ли церковь какие-либо права? и соответственный ему: – лишает ли, или может и лишать она каких-либо прав? – действительно может, под известным углом зрения, быть разрешен отрицательно. Тот, кто признает источником права только государство, тот, кто ограничивает целую сферу права лишь полномочиями политическими и гражданскими, должен конечно сказать, что церковь не может давать, следов. и не может лишать никаких прав: потому что церковь – не государство и ни политических, ни гражданских прав сама по себе дать не может. Посему и решать вопрос о праве – производить суда она не может, если только не уполномочена на то государством.

Но правилен ли и обязателен ли этот угол зрения для того, чтобы все и каждый становились под ним для созерцания и оценки всех человеческих отношений? Это вопрос иной. С тех пор как Основателем церкви полномочному органу всеобъемлющей государственной юрисдикции (ведавшей и религиозную сферу) было открыто заявлено: „не имаши на Мне власти ни единые“ и подобное же заявление святыми апостолами высказано было иудейскому синедриону: „вас ли послушати паче нежели Бога судите“ – классической действительно всеобъемлющей государственной юрисдикции было открыто заявлено, что она не всеобъемлющая, но что она должна исключить из своего ведения вопросы совести и религии и предоставить их суду иного трибунала, а сама должна ограничиться ведением политической и гражданской сфер. Ценою крови бесчисленных мучеников своих церковь отстаивала пред государством свою свободу в сем отношении, пока наконец это последнее не нашло себя вынужденным признать этой свободы, а вместе с тем признать и независимый в делах веры церковный суд. Quoties de religione аgitur, episcopos соnvеnit аgitare (judicare³⁵) провозгласил римский цезарь. Нельзя смотреть на этот закон только как на личное убеждение этого только императора, или как на выражение личиной благосклонности к христианству и епископам. Напротив, здесь сказалась победоносная сила новых начал, мужественно проповеданных и защищенных церковью, а со стороны законодателя выражена была только необходимость признания нового порядка вещей, которому и он должен подчиниться. И если в последующей истории государственного развития христианских народов мы не всегда встречаем полную последовательность в приложении этого принципа: то с другой стороны не менее часто встречаемся и с явлениями энергической борьбы за церковную независимость. При этом нередки примеры как на Востоке, так и на Западе, что церковный суд издавал свои приговоры не только вопреки воле и желанию императоров, но и этих последних объявлял виновными в нарушении прав церкви, и они принуждены бывали подчиняться ее решением. Если подобные явления, отрицать коих нельзя, объясняют следствием слабого сознания и развития государственности: то нет никакого разумного основание не признавать следствием и недостаточного обнаружения религиозной ревности и энергии явлений противоположного рода, т. е. подчинения религиозных дел ведению государственного правосудия. Вообще, как случаи столкновения между церковью и государством по вопросу о самостоятельности церковной юрисдикций, так и случаи компромисса между ними, красноречиво засвидетельствованные историей, приводят к полному убеждению в исключительном праве церкви произносить судебные решения и приговоры по известной специальной области.

Предметы, подлежащие ведению церковного суда, суть споры о правах, даруемых церковью, и правонарушения церковные. Церковь облекает человека званием христианина и наделяет правами, принадлежащими и этому званию. Хотя по существу своему эти права духовной природы, но они тем не менее имеют свойства юридических объектов. Общая сумма их выражается технически церковным термином “церковного общения”. Лишить права на разнообразные виды этого общения может по суду своему только иерархическое церковное учреждение. Некоторым членам своим церковь дает особые полномочия своей публичной власти: и опять лишить этих прав может только она сама по своему суду. Она же своим судом рассматривает и решает вопросы и тяжбы, возникающие из-за применения этих прав и полномочий разными своими учреждениями и отдельными членами. Она же своим судом восстановляет и порядок, нарушаемый уклонениями со стороны частных ее членов от норм вероучения, правил и чинопоследований ее богослужения ни по естественному, ни по положительному, Богом установленному порядку государственные учреждения не призваны судить дела этой области: их судят учреждения церковные; государственные могут по природе своей только оказывать свое содействие в отправлении церковного процесса и исполнении церковных приговоров.

Законодательство, надзор и суд суть три главных вида полномочий правительственной церковной власти: ими исчерпывается все содержание последней. Отличительный характер их по сравнению с полномочиями священной власти состоит в том, что каждый акт приложения их направлен к внешнему благоустройству церкви как социального божественного установления, тогда как приложение полномочий священной власти имеет в виду воздействие исключительно на духовный мир каждого в отдельности члена церкви. Учение, священнодействие и пастырство имеют в виду исключительно религиозно нравственную область индивидуальной человеческой личности; сфера же правительственных действий церковной власти исключительно сфера внешних явлений, посему и каждый акт этой власти имеет юридический характер. и в способ применения полномочий той и другой власти есть существенное различие. Полномочия священной власти осуществляются иерархическими лицами исключительно, каждым в мере точно определенной, причем мирянин неклирик не иметь никакого права вмешиваться со своим участием в отправление клириком обязанностей предоставленного ему служения; для того, чтобы получить это право, нужно сделаться ему клириком: это, таким образом, полномочия в собственном смысле клирические – potestas ordinis, или – по терминологии восточной церкви – ἱερατικαί λειτοῦσργίαι³⁶. Между тем применение полномочий правительственной власти лицами иерархии и церковными учреждениями должно совершаться, по духу восточной церкви, по возможности с участием всего общества церкви: здесь миряне, члены церкви, имеют право участия, имеют свой голос. Это явление в истории устройства восточной православной церкви имеет весьма важное значение: им, этим участием мирского элемента в осуществлении иерархией полномочий церковно-правительственной власти обусловливается и объясняется то разнообразие форм церковного устройства, какое отличает одну поместную или автокефальную церковь от другой, при поразительном единообразии их в составе, распределении по степеням и формам приложения полномочий священной власти, и даже при сходстве в основных канонических учреждениях или органах самой церковно-правительственной власти. Так, в каждой поместной православной церкви священная власть осуществляется неизменно тремя степенями священной иерархии: епископом, пресвитером и диаконом. Распределение между ними полномочий этой власти точно также совершенно одинаково. Можно наблюдать затем сходство и в основных типах церковно-правительственных форм устройства поместных церквей. В основе правительственной организации каждой лежит разделение всего церковного управления на два вида: епархиальное во глав с епископом и окружное непременно соборное, причем во главе собора стоит какое-либо из канонических учреждений: патриарх, экзарх, митрополит или архиепископ. Но в частности организация учреждений окружных и епархиальных разнообразится и составом лиц, и особенными формами отправления вверенной им службы. Тем не менее это разнообразие можно подвести под определенное число характеристических форм церковно-правительственной организации. Так, по нашему мнению, в историческом и настоящем положении поместных православных церквей можно отличить следующие формы устройства. В епархиальном управлении можно отметить: епископально-общинную, епископально-клерикальную, епископально-консисториальную – формы устройства. В окружном управлении: синодальную, с подразделением ее на патриаршую, экзархическую, митрополитскую, синодально-национальную и синодально-государственную. К обозрению и характеристике этих форм церковного устройства и перейдем теперь.

Первый, сколько по существу своему важный, столько же и довольно естественный шаг в стремлении церкви к правильной организации ее общественного устройства, в существенных свойствах данного ей св. апостолами, состоял в обозначении территориальных пределов и в определении, личного состава тех отдельных общин, в кои сплачивались христиане, оглашаемые, благодаря благовествовательным подвигам св. апостолов и сотрудников их, в местах своего жительства, и из совокупности коих, как бы ячеек, законченных каждая сама в себе и однако же непосредственно одна к другой примыкавших, составилась и должна была составляться вся, раскинувшаяся по всему миру церковь Христова. К мудрости организаторской первых строителей церкви должно быть отнесено, конечно, то, что в основе видимой организации ее был положен определенный план и стремление к униформе отдельных различных общин. Трудно, да едва ли в настоящее время и возможно, точно исторически проследить, как и как скоро после апостолов осуществился этот план в том виде, в каком церковное устройство выступает фактически существующим в древнейших памятниках церковного законодательства и обычного права – в канонах и уставах апостольских (κανόνεζ καί διαταγαί τῶν Ἀγίων Ἀποστόλων). Но что касается сих последних, то территориальные пределы и личный состав общин здесь представляются уже прочно установившимися, обозначенными своеобразно искусственною номенклатурою.

Апостольские правила (12, 14, 15, 34, 35 и 36) употребляют для обозначения территории, в которой живет отдельно и самоуправляющаяся христианская община, термины: παροικία, πόλιζ и λαόζ³⁷. Центральным пунктом или местом на этой территории служить πόλιζ– город, посему иногда вся парикиальная территория обозначается одним этим именем³⁸, но обыкновенно она представляется состоящею из города и селений χώραι³⁹. Что город и от него в гражданском отношении зависевшая страна или уезд (παροικία) с ее предградиями и селениями уже в первые три века были внешних пределом, за которым жили уже другие христианские общины, это засвидетельствовано историческими показаниями непререкаемой достоверности. Иустин мученик в своей апологии говорит: „в так называемый день солнца бывает для сего сход всех, проживающих в городах или селениях“⁴⁰. „Или не знаете – говорит Златоуст о древних временах – что церкви Бог устроил в городах, как пристани на море, чтобы, убегая сюда от бурь житейских, наслаждаться нам здесь величайшею тишиною”⁴¹.

С течением времени, когда число христиан значительно увеличилось и когда христиане отдельной общины имели уже возможность собираться, кроме городского храма, и в храмах, построенных тут и там в уезде, и когда церковь получила возможность владеть собственными, землями ненаселенными и даже населенными, термин παροικία в каноническом праве получил новое назначение. В правилах так называемого Карфагенского собора παροικία употребляется для обозначение отдельных частей целого передела, на который простирается власть епископа, Т.е. обозначает то же самое, что в настоящее время обозначает слово, “приход” или парохия⁴². За тем, в прав. 17 Халкидонского собора термин παροικία употреблен опять в ином, как нам кажется, значении, именно в значении участка земли, населенной полусвободными лицами крестьянами присельниками – παροικία. Вследствие такого изменения первоначального значения термина παροικία деловой церковный язык в средние века и в настоящее время в Греции чаще стал употреблять другой термин для обозначение округа состоящего под властью епископа, именно термин ,”ενόρια“.

Аналогичный парикии и энории округ в каноническом языке русской церкви назывался, то “епископиею“, то „пределом“. Первое наименование встречается по преимуществу у в юридических памятниках русского происхождение (в посланиях русских митрополитов, в Стоглаве), второе довольно часто употребляется в Кормчей книге, как перевод παροικία. Что же касается термина „епархия“, в настоящее время употребляемого, то он введен был в официальной язык в нынешнем значении вероятно с конца XVII-го века: ибо в деяниях собора 1667 г. “епархия“ употребляется еще совершенно правильно для обозначения митрополичьего и архиепископского округов⁴³; но в Духовном регламенте епархией называется уже безразлично округ каждого епископа (ч. II. о епископах).

Постепенным развитием канонического законодательства по определению границ района епископской власти были выработаны следующие начала на случаи, вызывающие изменение существовавших более или менее долгое время парикий, или на случаи учреждение новых парикий:

1) Так как каждая парикия заключает в себе церковную общину, в значительной мере автономную и долженствующую иметь необходимый штат служащих или должностных лиц, то предписывалось избегать слишком мелкого дробления больших парикий, особенно имевших за собою давность. Было высказано даже определенное правило, что малый город и тем более село не должны иметь епископа: в них довлеет и един пресвитер⁴⁴.

2) При образовании новых парикий должно сообразоваться с гражданским делением городов и к ним причисленных селений и земель. Оба эти начала сохраняют свою силу и в русской церкви до настоящего времени.

3) В спорах между епископами о местах, смежных той и другой епископии, решающим обстоятельством служить тридцатилетняя давность владение местом⁴⁵.

4) Так как изменение парикиальных границ сопровождается расширением власти одного епископа и ограничением другого; то при установлении новой пограничной линии непременно спрашивается согласие местного епископа и православного народа, коих касается распределение⁴⁶.

5) Окончательное решение споров и установление новых границ принадлежит по каноническому праву областному собору⁴⁷, по государственно византийскому и иным национальным законам –верховной светской власти.

Как бы ни различался внешний объем парикиальной территории, в рассуждении состава лица, каждая парикия должна иметь в себе качественно одни и те же элементы, именно необходимые для обеспечения за общиною в пределах ее находящеюся известной автономии и независимости от каждой другой в ее обычной жизни и в ее внутреннем управлении. В составе лиц каждой парикии непременно должны быть: епископ, пресвитеры (неопределенное число), диаконы (по древнему правилу семь), диакониcсы (неопределенное число), чтецы и певцы и иные низшие служители церковные, и затем народ, подразделяющийся на „верных“, „оглашенных “ и „кающихся“; лица первого рода носят особое общее наименование, характеризующее их как особое церковное сословие (ταγμα, ordo) – κλῆροζ; а все вместе, клир и верные носят название: святая Божие церковь (такого-то) города“.

В той мере как внутренние отношение парикий по делам их управления различаются смотря по тому, соблюдается ли в них равновесие между требованиями общественного самоуправления и требованиями иерархического начальствования, или же получает перевес клерикальное или светское чиновничество, – и так называемое в настоящее время, “епархиальное управление“ принимает три различные формы: а) епископально-общинного, б) епископально-клерикального и в) епископально-консисториального устройства.

Самою древнею и вместе с тем образцовою, идеальною формою епархиального устройства была епископально-общинная. В существенных чертах своих она была установлена и раскрыта организующею деятельностью свят. апостолов и с весьма незначительными видоизменениями продолжала жить до IV века до того момента, в который начали сильно действовать на христианскую жизнь благоприятные гражданские отношение правительственной политики, созданные в римской империи равноапостольным Константином Великим. Посему изображение этой формы церковного устройства мы и начнем с указания существенных черт ее, данных в самой истории апостольской церкви, в частности в точнейшем изображении ее в деяниях апостольских и апостольских Посланиях.

По внешним взаимным отношениям жизнь христиан апостольского века была верным практическим отображением той характеристики, какую дал своим учениках Сам основатель церкви в сих словах: о сем познают вы, яко ученицы Мои аще любовь имате между собою. Любовь к Учителю своему и между собою скрепляла 120 братий, после вознесения Господа пребывавших во Иерусалиме „в молитве и молении“⁴⁹, она же служила связующим звеном и быстро возросшему обществу церкви Иерусалимской присоединением трех тысяч в день Пятидесятницы. Эта вновь присоединившаяся братия с прежними также пребывали „в учении апостолов, в общении и преломлении хлеба“⁵⁰. Любовь друг ко другу выражалась наружу не только чувствами участия, сострадания, внимательности ко внешнему положению братий, к их нуждам, страданиям, затруднениям, в какие часто впадали они “бяху выну терпяще“, но и в общении всеми духовными интересами. Это был союз, ассоциация не только людей расположенных, симпатизирующих друг ко другу по общей внешней судьбе, но и союз единодушия и единомыслия. Как никто не утаивал ничего из своих материальных достатков и предоставлял их в пользование общее, так никто не утаивал от другого и целого общества своей души: ощущал ли внутреннее восторженное настроение, оно изливалось во вдохновенной пророческой речи, молитве, провидел ли или предчувствовал кто одушевленный пророческим наитием какое-либо событие, напр. бедствие, угрожающее целому обществу братий или какому-либо отдельному лицу, он не утаивал этого предчувствие, но свободно высказывал его; ощущал ли в сознании своем какое-либо недоумение, мучащее сомнение, он открыто и публично высказывал его. Пример такого отношение искренности и откровенности подавали сами св. апостолы и настойчиво требовали, внушали, убеждали к ним своих учеников. Матерняя церковь иерусалимская, проникнутая духом сей христианской любви, была образцом для других и в этом отношении, и все они подражали ей в этом неуклонно.

Для нас в высшей степени важно отметить эту черту в жизни христиан апостольского века потому особенно, что она определяла собою и существенный характер того, что принято называть церковным управлением. Церковное управление апостольского века было открытым, публичным, общественно совещательным. Трудно, едва ли даже возможно отыскать в действиях св. апостолов какой-либо намек на то, чтобы они когда-либо действовали секретно от верующих, предпринимали какие-либо меры, не посоветовавшись предварительно со всею церковью данного места. Напротив, в Деяниях апостольских находится множество свидетельств в пользу того, что они раскрывали пред всем множеством свои планы и осуществляли их при общей с ними молитве, совещании с ним и при содействии его. Избрание семи диаконов произошло при участии всего общества иерусалимской церкви: „и одобрено было cиe предложение всем собранием, и избраша Стефана“⁵¹ В церкви Антиохийской один из пророков Агав предвозвестил в общем собрании христиан голод, имеющий последовать во всей вселенной, и братия постановили, каждый по достатку своему, послать пособие братьям, живущим в Иудее.⁵². Ап. Павел повелевает Коринфянам произнести приговор и наказание известному коринфскому грешнику „в общем собрании⁵³.

При столь широкой общественности жизнь церковная необходимо требовала прочного организующего начала – всеобщего сознания необходимости подчинения руководительной и распорядительной власти. История апостольской церкви представляет в высшей степени важные моменты развития и укрепления этого начала.

Некоторое время св. апостолы одни несли все бремя церковного служения, одни были руководителями и распорядителями всей церковно-общественной жизни по всем ее направлениям; затем они установили должность диаконов, поручив им вести порядок в удовлетворении потребностей бедных; далее должность пресвитеров и наконец – епископов. Что касается первого из сих чинов церковной иерархии – диаконов, то апостольское установление их так ясно засвидетельствовано в книге Деяний и затем в пастырских посланиях, что не возбуждает и не возбуждало, должно полагать, никогда сомнений. Посему, по отношению к сей должности мы прямо приступим к изображению характеристических свойств ее, данных в Свящ. Писании.

Что служение бедным из братий было прямым и главным назначением семи диаконов, это ясно выражено при установлении их, но что одним сим служением далеко не ограничивалось содержание диаконской должности, – это точно также можно усмотреть как из самого акта установления, так и из последующей деятельности сих семи диаконов и некоторых иных, принадлежавших не Иерусалимской, а иным церквам. Так, достойно примечания, что в диаконы избраны были лица, исполненные Св. Духа и премудрости, пользовавшиеся общим уважением в среде христиан: для одного служения трапезам далеко не требовалось столь высоких нравственных качеств. Из деятельности некоторых из этого числа семи диаконов, засвидетельствованной книгою Деяний, открывается, что Стефан и Филипп были ревностными в деле благовествования сотрудниками апостолов. О последнем из сих диаконов мы встречаем известие, что он крестил евнуха царицы Eфиoпской приезжавшего в Иерусалим для поклонения⁵⁴. Свидетельство это очень важно: оно показывает, что диаконы были наделены не только правом и одарены даром благовествования, но и могли совершать некоторые священнодействия. Посему как бы простым ни представляли мы богослужение апостольского века, мы должны в силу этого свидетельства признать, что диаконы преимуществовали пред прочими братиями в совершение священнослужений с апостолами. То, что книга Деяний передает нам о других диаконах апостольской церкви, подтверждает и еще несколько раскрывает высказанное нами мнение о диаконской должности. Здесь диаконы представляются сотрудниками и спутниками апостолов в благовествовании. В гл. 13 Деяний рассказывается напр. что Павел и Варнава, отправляясь на дело благовествования, имели с собою некоторых иных спутников и между прочим диакона Иоанна⁵⁵. Весьма важные дополнение к характеристике служения сих диаконов, апостольских сотрудников в благовествовании, дает св. ап. Павел в посланиях в Филиппийцам и в Фeccалоникийцам. В первом о диаконе Епафродите читаем: „я почел нужным, – говорит апостол – послать к вам Епафродита, брата и сотрудника и сподвижника, а вашего посланника и служителя в нужде моей“ (λειτουργὸν τῆζ χρείαζ μου). В самом начал послания в составе церкви Филиппийской различаются святые, – общее название христиан, – епископы и диаконы. В 1 послании к Фессалоникийцам апостол говорить о Тимофее: “мы послали Тимофея брата нашего и служителя Божия (διακονόν του Φεῦυ) и сотрудника нашего в благовествовании Христовом, чтобы утвердить вас и утешить в вере вашей, чтобы никто не поколебался в скорбях сих. Посему – продолжает несколько после апостол, – не теряя более, я послал (его) узнать о вере вашей, чтобы как не искусил вас искуситель, и не сделался тщетным труд наш⁵⁶. В первом послании к Тимофeю диаконы изображаются как священная должность, на которую поставляются чрез рукоположение лица, испытанные в нравственных качествах и образе жизни, подобно епископам и пресвитерам⁵⁷.

Так разнообразны стороны диаконской должности по Св. Писанию! Диакон – и служитель бедным, и проповедник Евангелий (благовестник) и священнослужитель, и нарочитый посланник апостола, как бы заместитель его, и служитель его. Если мы применим установленную в предыдущей статье классификацию полномочий церковной власти к этим чертам диаконской должности, то она определится таким образом: диакон апостольской церкви имел полномочия и священной и правительственной власти. Полномочия первой – право учительства или благовествования, право священнослужения. Полномочия второй: право распоряжения имуществом, назначенным для бедных, правоспособность к исполнению нарочитых поручений апостола по части надзора за благоустройством той или иной общины церковной; сотрудничество и служение апостолу в его служении. Весьма естественно предполагать, что при таких полномочиях общественное положение и значение диаконов в церкви апостольского века было очень важно. Лехлер – в цитованной книге*, по нашему мнению верно характеризует его, когда говорит: „Положение диаконов в обществе церкви ап. века было много важнее, чем это обыкновенно представляют. Ибо во 1-х уже одно то, что диаконство было первою (по времени) должностью после апостолов, и избранные в эту должность семь были без сомнения мужи и прежде того пользовавшиеся общим уважением, ведет с необходимостью к предположению, что в обществе христианском это были почетнейшие лица. Во 2-х, чрез постоянное обращение их с апостолами необходимо переходило на них, кроме так сказать официального почета, и то высокое личное уважение со стороны верующих, какое оказываемо было самим апостолам. Ибо в церкви апостольского века рядом со всем смирением и братским равенством общения господствовало и глубокое чувство благоговения к божественно-установленным должностям и искреннее чувство уважения к их носителям⁵⁸.

Вторым по времени установлением с священно начальственными полномочиями в церкви апостольского века были пресвитеры. Для истории сего установления в Св. Писании имеются следующие данные.

Около 10-ти лет спустя по избрании семи диаконов ап. Павел в сопровождении Варнавы путешествуют во Иерусалим для доставления собранной в Антиохии милостыни церкви иерусалимской. Ибо на основании пророчества Агава об имеющем быть повсеместном голоде антиохийские братия постановили оказать пособие братиям во Иудее и сделанный с сею целью сбор послать ко пресвитерам чрез Варнаву и Савла⁵⁹. В этом известии мы встречаем самое первое упоминание о второй церковной должности апостольского века, впоследствии являющейся уже неизменным элементом в составе церковного общества. В дальнейших известиях книги Деяний мы встречаемся с пресвитерами то как с ближайшими советниками апостолов, то как с начальниками отдельных христианских обществ. Но когда и как возникла эта должность в церкви – в ответ на это приходится сказать только следующее: о происхождении пресвитеров в церкви иерусалимской в Писании нет решительно никаких известий; вышеприведенное свидетельство говорить только, что в сей церкви в данный момент были уже пресвитеры. Только относительно способа установление этой должности в других церквах сохранилось несколько известий. В XIV гл. книги Деяний говорится, что Павел и Варнава проходя чрез Листpy, Иконию, Антиохию рукоположили христианам этих стран пресвитеров к каждой церкви. С этого момента пресвитерство становится повсеместным в церкви установлением, занимающим высокое в ней положение. Посольство из Антиохии для разрешения вопроса об обрезании отправляется к апостолам и пресвитерами; апостольский-иерусалимский собор, собравшийся по сему случаю, составляется из апостолов и пресвитеров⁶⁰. Прощаясь с христианами Асийской церкви ап. Павел поручает пресвитерам Ефеса стадо Христово, в котором Дух Святой поставил их епископами, чтобы пасти его, напоминает им об обязанностях, какие он в течение 3-х лет день и ночь со слезами внушал им и в исполнении которых он сам в себе подавал пример⁶¹. Обращаясь к Иерусалимской церкви, мы опять встречаем пресвитеров, вместе с Иаковом составляющих как бы синедрион с таким значением, что даже ап. Павел счел нужным подчиниться решению этого синедриона относительно своего поведения, modus vivendi во время пребывания в Иерусалиме⁶².

По посланиям св. апостолов пресвитеры представляются также точно установлением, занимающим высокое положение в местных христианских обществах. Минуем те места в сих посланиях, где они называются собственных именем и упомянем о тех, в коих описательно они обозначаются эпитетами, изображающими их положение в христианском обществе. В послании к Галатам апостол внушает, чтобы наставляемый словом делился всяким добром с наставляющим⁶³. В послании к Фeccалоникийцам: просим вас, братие, уважать трудящихся у вас и предстоятелей ваших во Господе, и вразумляющих вас⁶⁴. В послании к Евреям апостол заповедует: поминайте наставников ваших (ἡγουμὲνων), которые проповедали вам слово Божие (Евр. 13:7). Снесение этих мест апостольских посланий с теми, где изображаются свойства службы пресвитеров, приводит к убеждению, что и именем этих πρϊστάμὲνοι, ἡγουμὲνοι, κατηχοῦντεζ τῳ λόγῳ обозначаются именно пресвитеры. Апостол Петр завещает пресвитерам: „пасите Божие стадо, которое у вас, надзирая за ним не принужденно, но охотно (ποίμάνατε… ἐπίσκοποῦντεζ)⁶⁵. В деяниях ап. Павел заповедует пресвитерам: внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями пасти церковь Господа и Бога (ἐπίσκοπουζ ποίμαίναειν τῆν ἐκκλησίαν Φεοῦ)⁶⁶. Относительно пресвитеров в 1 Послании к Тимофею апостол дает такое наставление: “достойно начальствующим пресвитерам (οἱ καλῶζ προεστῶτεζ πρεσβύτεροι) должно оказывать сугубую честь, особенно тем, которые трудятся в слове и учении (κοπιῶντεζ ἐν λόγῳ καί διδασκάλια)⁶⁷. Если ко всему этому присоединим специально пресвитерское полномочие и обязанность, выраженные в послание Иакова⁶⁸, то пред нами выступит ясно то важное значение, какое занимали пресвитеры в строе церкви апостольского века.

Но тем достопримечательнее то обстоятельство, что о возникновении этого церковного установление в Св. Писании Нового Завета решительно нет упоминания. Этот новый член в составе церковной иерархии представляется возникшим как будто не чрез особый учредительный акт, совершенный апостолами (как напр. установление диаконов), ибо в противном случае непонятно умолчание о таком важном событии со стороны писателя Деяний апостольских. Это обстоятельство приводит к предположению, что установление пресвитерства по крайней мере в церкви иерусалимской или вообще среди христиан из иудеев не было действительно каким-либо самостоятельным действием апостолов, а возникло само собою чрез обращение ко Христу старейшин (пресвитеров) иудейских. Лехлер, подробно и обстоятельно развивавший эту гипотезу, в заключительных выводах своей аргументации говорить следующее: “чтобы убедиться в законности такого предположения, должно принять во внимание ту тесную связь между христианами из иудеев первого десятилетие апостольской истории и ветхозаветным культом. Можно положительно сказать, что 12 апостолов со множеством верующих по своим нравам, по образу и складу жизни за это время были никто иные как иудеи, уверовавшие во Иисуса, как Мессию. Что это было так, видно не только из неопустительных посещений ими храма и точного соблюдения предписаний Моисея – что в особенности рельефно выступает в деятельности Иакова, но и из того, что они стояли в столь же тесной связи и с синагогой даже во время апостольского собора (след. 17 лет спустя по вознесении Господа и 14-ть по обращении Павла⁶⁹. Но при таких обстоятельствах христиане из иудеев едва ли могли иметь каких-либо собственных пресвитеров (т.е. заменявших пресвитеров или старейшин иудейских). Была еще слишком свежа память о значении старейшин – пресвитеров как начальников племенных, общинных и в этом качестве представлявших организующий элемент в народной жизни иудеев. Чем же иначе, как не установлением своих собственных и особых старейшин, христиане из иудеев могли бы порвать решительно свою связь с ветхозаветным строем? Такое отношение прямо соединялось бы с отказом подчинения этим старейшинам в пользу своих. Но не как новый народ Божий выступали в мире христиане, а лишь как представители особого направления иудейской веры, для обозначение которого достаточно было выражение секта. Деян. (24:14)⁷⁰.

Мы далеки, конечно, от того, чтобы вполне разделять это мнение. Ибо не говоря уже о том, что в послании Иакова пресвитеры христианские прямо называются: “πρεσβυτεροι τῆζ ἐκκλησίαζ”⁷¹ – пресвитерами церкви, а не пресвитерами того или иного синагогального общества или иудейского города, представляется ни с чем несообразным предполагать возникновение в церкви Христовой такого важного, существенного установления, как установление пресвитеров, делом случайным. Мало убедительно и то соображение, что христиане из иудеев первого десятилетия сохраняли живую связь с храмом, синагогами и бытовою жизнью своих прежних единомысленников и соотечественников. Правда, что они посещали храм и синагогу, но уже как иудеи, “уверовавшие во Христа” – отличие не малое, как по-видимому желает представлять себе Лехлер, а весьма существенное, изменявшее все миросозерцание иудея, все прежние отношения его. В храме и синагогах христиане по преимуществу проповедовали Евангелие, наступление царства Мессии и чрез это до того резко отличали себя в глазах иудеев, что последние производили нередко возмущение и открытые гонения на христиан. Правда и то, что весьма много старейшин иудейских обращалось ко Христу: но соединялось ли это обращение с сохранением ими и своего прежнего звание при синагогах? Едва ли можно утвердительно отвечать на этот вопрос. Рациональнее предполагать противное: уверовавший во Христа Распятого иудеями должен был порвать связь с ними, а если это был старейшина – лишиться своего прежнего положения. Значение и положение его в новом обществе, в которое он вступил с принятием крещения, определялось уже личными его достоинствами, а отнюдь не прежним официальным его положением. Конечно, справедливо предполагать, что старейшины, обратившиеся ко Христу, сравнительно с прочими своими согражданами отличались и более высокими нравственными качествами, и могли скорее – в силу сего – достигнуть всеобщего уважения и в новом обществе и скорее прочих достигнуть звания церковного пресвитерства; справедливо далее предполагать, что пресвитерство церкви – как институт – находило себе некоторую опору, утверждалось под некоторым влиянием весьма долгое время державшегося среди иудеев института старчества, но – и только. Дале этого предполагать что-либо будет – по нашему мнению – безосновательно.

Мы не находим свидетельств относительно способа, каким производимы были в должность пресвитера в иерусалимской церкви; но имеем положительное свидетельство, что в Иконии, Листре, Антиохии Павел и Варнава “рукоположили” пресвитеров. Едва ли сомневаться можно в том, что эти св. благовестники в данном случае действовали, снимая пример с матерней, иерусалимской церкви, в которой пресвитеры уже были. Эта церковь в течение всего апостольского периода служила образцом для иных церквей. Здесь решались все вопросы, возбуждавшие недоумение в иных христианских обществах. По сему есть полное основание заключать, что и вышеозначенный факт рукоположения пресвитеров был совершен по примеру и по образцу рукоположения, принятого в иерусалимской церкви.

По отмеченным выше чертам, в каких пресвитерская должность представляется книгою Деяний и апостольскими посланиями, она резко отличается от должности диаконской. Пресвитеры суть начальствующие лица в данном, местном христианском обществе – προεστώτεζ, ηγουμένοι; верные должны по заповеди апостольской подчиняться и покоряться им; они несут ответственность пред Богом о вверенных им душах; они – προϊσταμενοι, предстоятели церкви, по отношению к которым верные должны оказывать полное уважение и воздавать честь; они– ποιμενεζ – пастыри руководящие верных в благочестии и жизни по заповедям Господним и апостольским, επίσκοποι – блюстители веры и нравственности, они – учители, оглашающие паству свою словом истины; они совершители христианского Богослужения не только общественного, но и частного, по требованию частных (болящих) членов паствы своей. Апостолы благовестники оставляют на их попечение и ответственность верных, поручая пастырской попечительности пресвитеров утвердить их в вере и доброй жизни, отстранять от соблазнов внутренних и отеинуду приходящих. Нет нужды разъяснять потребность в этой должности именно в век апостольский: дело так само собою ясно и естественно. Апостольская проповедь шла необыкновенно успешно: нередко одна вдохновенная проповедь, первое же благовестите апостола бесповоротно привлекало ко Христу все множество слушающих было ли это благовестите услышано на площади, в синагоге, даже в самом ареопаге афинском. Иначе и быть не могло, если в целях Основателя церкви было предопределено, чтобы благочестием апостолов оглашена была вселенная⁷². В святой ревности к исполнению этого предопределения, каковое было заповедью для апостолов, они не должны были подолгу оставаться в местах благовествования своего, но должны были переходить с места на место. Но можно ли было оставлять и новопросвещенное общество без руководства, без надзора, без дальнейшего просвещения в отношении веры, нравственности, образа жизни, требуемой верою? Должность пресвитеров – епископов, пастырей и учителей – так характеризуется пресвитерское служение в Св. Писании, – как нельзя лучше удовлетворяла этому требованию. Нельзя опускать из виду и того, что в первенствующей церкви действие благодати крещения и руковозложения апостольского весьма нередко сопровождалось проявлениями необычайных благодатных дарований (харизмы). Это обилие дарований в неупорядоченном внешне приложении производило даже некоторое расстройство в церкви, как свидетельствует апостол Павел в своих посланиях. И опять эти явления вызывали потребность в установлении пресвитеров προεστῶτεζ, προϊσταμενοι: начальников, которым прочие должны повиноваться, коих распоряжение должны быть уважаемы, кои должны от всех пользоваться ограждающим достоинство и авторитет уважением, честью.

Так, естественное течение жизни христианской вызывало установление учреждений, предначертанных божественным предведением Основателя церкви! Должность пресвитеров установлена была тогда, когда в ней явилась настоятельная потребность, и установлением их эта потребность была удовлетворена. Новопросвещаемые христианские общества в них получили руководителей, учителей, пастырей и епископов. Апостолы препоручили им большие по сравнению с диаконскими полномочия и возложили на них более трудные обязанности, которые дотоле они несли сами. Но они сами с наиболее совершенными из своих учеников несли еще обязанности благовестников и лично осуществляли права и высшего надзора, высшего епископства над всею церковью, в коей уже различались отдельные христианские общества или церкви. В посланиях апостола Павла уже поименовываются церкви: Коринфская⁷³, Галатийская⁷⁴, Фессалоникийская⁷⁵. Упоминаются кроме того отдельные общества, “с епископами и диаконами”⁷⁶. Пресвитеры, которые в некоторой мере отправляли и обязанности епископства и посему иногда называются и епископами, были рукополагаемы, как и диаконы, самими апостолами смотря по потребностям данной общины и управляли ею в отсутствии апостола, но однако же под его верховным надзором. Апостолы, каждый в отдельности посещали по временам эти общества и исправляли замеченные в них недостатки, равно как и довершали оставленное до времени „не оконченным”⁷⁷. Но они делали это не только непосредственно и лично, а и чрез послание, и чрез особо уполномоченных на то лиц, именно наиболее ревностных благовестников, подвизавшихся с ними в проповедании Евангелия. Это последнее обстоятельство заслуживает особенного внимания, как подготовительный момент к установлению дальнейшей, высшей, епископской должности.

В посланиях апостола Павла встречаются неоднократно известия о нарочито уполномоченных апостолом лицах в ту или иную церковь. Эти уполномоченные действуют как заместители апостола – всеми правами его, и апостол, посылая такого уполномоченного, заповедует оказывать ему уважение и исполнять его распоряжение так, как бы они исходили от самого апостола. Тимофей и Тит, по преданию церкви, бывшие епископами Ефеса и Крита, по посланиям ап. Павла являются уполномоченными апостола в церквах коринфской и фeccaлоникийской, не говоря уже о церквах ефесской и критской, в коих они в последние годы жизни ап. Павла представляются пребывающими неотлучно. О Тимофее, посылая его в Коринф для вразумления и благоустроения церкви, взволнованной образовавшимися там разделениями на партии, апостол пишет: у для сего я послал к вам Тимофея, моего возлюбленного и верного в Господе сына, который напомнит вам о путях моих во Христе, как я учу везде, во всякой церкви⁷⁸. В послании к фeccалоникийцам ап. Павел называет Tимофея своим сотрудником в благовествовании и говорит, что он послан к фeccалоникийцам для утверждения их и утешения в вере, что он послан узнать о вере их, чтобы как не искусил их искуситель и не сделался тщетным труд его⁷⁹. О Тите апостол в послании к коринфянам свидетельствует: «это – мой товарищ и сотрудник у вас⁸⁰. В приведенных местах не видно, какие в частности поручение возложены были на этих нарочитых посланников апостола и в чем состояли полномочия им дарованные. И то и другое раскрыто полно в пастырских посланиях. Если мы и не имеем достаточных оснований предполагать, что и в прежде упомянутых посольствах Тимофей и Тит осуществляли те же самые полномочие, какие изображены в пастырских посланиях, то для нас важно и то уже, что впоследствии, т.е. в самый поздний период апостольской истории никто иной, а именно эти сотрудники апостолов в благовествовании облечены были такими полномочиями.

Тимофей и Тит были не единственными благовестниками, впоследствии ставшими постоянными заместителями апостолов в отдельных церквах. Апостол Павел упоминает из таковых лиц: Климента⁸¹ впоследствии епископа римского, Крискента, Луку и Марка⁸². Но не может быть сомнения в том, что и прочие апостолы имели таковых же сотрудников в благовествовании и в новоустрояемых ими церквах снабдевали их такими полномочиями, как и ап. Павел своих сотрудников. Достопримечательно, что чин благовестников или евангелистов, занимает высокое место в составе церковных лиц, исчисляемых апостолом Павлом в послании к ефесянам: Той дал есть овы убо апостолы, овы же пророки, овы же благовестники, овы же пастыри и учители“⁸³. Если выделить из сего перечня чинов церковной иерархии чин пророков, составлявший и в апостольской церкви учреждение чрезвычайное, вызываемое какими-либо особыми обстоятельствами церкви; то в ряду непрерывно действующих церковных сынов чин евангелистов занимает второе после апостолов место и высшее пастырей и учителей (т.е. пресвитеров»). Без сомнения, высокое место соответствовало и их высокому положению, и значению в церкви: оно – выше пресвитерского. Этим и объясняется, почему в качестве своих уполномоченных апостол Павел (предполагается – и другие апостолы) посылал не пресвитеров, а благовестников.

В Свящ. Писании Нового Завета нет упоминания об установлении епископского чина, (как нет упоминания и об установлении пресвитерства); на этом основании обыкновенно полагают, что епископство в позднейшем смысле явилось уже в век послеапостольский и образовалось постепенно из пресвитерства. Председатель пресвитериума с течением времени приобретал более и более значение и веса в общине и в самом пресвитериуме и таким путем возрос до превращения в отдельный институт епископа.

Это объяснение происхождения епископского звания противоречит и общему церковному преданию, и ходу развития церковного устройства, изображаемому в самом Свящ. Писании. Так, при таком объяснении происхождение епископского звания мы не знали бы, что сделать с следующими свидетельствами Св. Иринея Лионского : „(episcopis), quibus (apostoli) ipsas ecclesias committebant; valde enim perfectos et irreprehensibiles in omnibus eos volebant esse, quos et successores relinquebant, suum ipsorum locum magisterii tradentes⁸⁴. „Omnes enim hi (haere. tici) valde posteriores sunt quam episcopi, quibus apostoli tradi derunt ecclesiam“⁸⁵). Здесь речь идет не о пресвитерах (которые в Писании действительно называются иногда епископами и апостольское происхождение коих несомненно), ибо пресвитеры нигде в Писании не называются преемниками – successores – апостолов; нельзя к пресвитерам применить и сих слов: (quиbus) suum locum magisterii tradentеѕ. Главным призванием пресвитеров было по Св. Писанию не учительство, а управление и пастырство. Здесь св. Ириней разумеет епископов, а между тем говорит, что апостолы поручили им церковь. Мы не знали бы, что сделать и с свидетельством того же св. Иринея о Поликарпе Смирнском, который не только научен был апостолами и обращался со многими видевшими Христа, но и поставлен был во епископа апостолами в Асию в церкви Смирнской»⁸⁶(49). Что оставалось бы сделать нам с общецерковным преданием о епископстве праведного Иакова брата Господня? Как после сего смотреть на послания св. Игнатия Богоносца, так сильно внушающие долг повиновения епископам? Все это пришлось бы отрицать, отвергать. Так действительно и поступают отрицающие божественное и апостольское установление епископства. Но отрицание – не объяснение. Все церковное убеждение в богоустановленности епископства и ясные свидетельства о сем мужей апостольских – факты, с которыми приходится считаться и опровергнуть существование коих простым отрицанием нельзя. Кроме того, и по ходу развития церковного устройства, изображенного в Св. Писании, вытекает с необходимостью божественно-апостольское установление епископства.

Мы видели, что установление диаконства и пресвитерства совершалось постепенно по мере потребностей христианской жизни и видели также, что пресвитерство не было завершительным установлением в глазах апостолов: они не вручали пресвитерам церквей в бесконтрольное управление, но внимательно наблюдали за ними и в важных случаях отправляли к ним своих нарочито уполномоченных. Ясное дело, что управление церковью чрез пресвитеров было явлением лишь временным возможным лишь при жизни самих апостолов. Вопрос – кто должен заместить их, необходимо должен был разрешиться к концу апостольского века и уже в посланиях апостольских мы видим, как он был разрешен. Не пресвитерам, находившимся в Ефесе, не коллегии их поручает апостол церковь ефесскую, но Тимофею благовестнику, ревностному сотруднику своему; равным образом и церковь острова Крита поручается апостолом Титу другому благовестнику. Таким образом, благовестник, ближайшее доверенное лицо апостола становится его заместителем в местной христианской общине; он начальник в ней, благоустроитель порядка ее, судия над всеми сочленами, включая сюда и пресвитеров; продолжатель дела апостола, довершитель недоконченного самим апостолом; он и высший в ней учитель. Преемство апостольской власти и служение апостольства, по мысли ап. Павла, долженствует перейти не на пресвитеров местной общины, но на одного из благовестников, назначенного на то самим апостолом. Без сомнения, в столь важном деле внешнего устройства церкви ап. Павел действовал не своеобразно как-либо, а совершенно сходно с прочими апостолами, и действовал при том не по собственному плану и произволению, а лишь осуществлял намерение и волю Основателя церкви. Общецерковное предание о епископстве Иакова брата Господня в иерусалимской церкви в этом отношении проливает столь же значительный свет, как и в рассуждении вопроса о происхождении служения диаконского и пресвитерского. Церковь иерусалимская шла впереди и служила образцом для прочих церквей как в установлении диаконства и пресвитерства, так и в установлении епископства. Ап. Павел, действовавший в первом отношении согласно с практикою церкви иерусалимской, не мог как-либо иначе действовать и в важнейшем вопросе церковного устройства – установлении преемничества апостольского – епископства. Достойно примечания, кроме того, и то обстоятельство, что ап. Павел выражает закон о епископстве в строго категорической форме: „верно слово“; „подобает епископу быти“⁸⁷. Но в такой категорической форме апостол не высказывает своих собственных советов или наставлений, а только заповеди и повеление Господни. Здесь – достаточно сильное основание полагать, что установление епископа, как единоличного заместителя апостола, совершено было апостолами не иначе, как по предначертанному и преподанному им плану самого Основателя церкви.

Итак, по ходу развития церковного устройства в век апостольский выходит, что по времени происхождения епископство занимает третье место и служит завершительным моментом в образовании иерархии церковной апостольского века. Отдалять происхождение епископства за черту апостольского периода значит идти в разрез с ходом развития устройства церкви, ясно изображаемого св. Писанием. Мало того, признать происхождение епископства в век послеапостольский, как дальнейшую ступень после пресвитерства в развитии церковного устройства – значит допустить очевидную несообразность, противоречащую достоинству устроительной мудрости апостолов и церковной истории. Если епископальная форма более совершенна по сравнению с пресвитерианскою: то странно предполагать, что св. апостолы остановились в устройстве церкви на низшей форме и уже только ученики их, по смерти их додумались до более совершенной и на место апостольской ввели в церковь ими самими изобретенную. – Век после-апостольский представляется историческими свидетельствами крайне неблагоприятным для какого-либо усовершенствование во внешнем устройстве церкви. За это время мы видим жестокие гонения и возникновение ересей: по сравнению с веком апостольским это был век не только не лучший, но век тяжелый и бедный, церковь, если позволительно так выразиться, находилась в критическом положении. И неужели в этот то век церковь и сделала прогрессивный шаг в своем устройстве по сравнению с веком предшествовавшим? Предполагать это значить предполагать совершенную историческую несообразность. Скудные исторические свидетельства об этом времени, писание мужей апостольских, св. Иринея, Иустина мученика говорят по-видимому совершенно противоположное. Они говорят именно, что за это время церковь была и именно в лице лучших своих представителей строго консервативна. Ее усилия направлены были на сохранение в точности учения проповеданного апостолами, их заповедей и учреждений. Мужи апостольские, пророки и благовестники⁸⁸, обходя разные церкви, наставляли и убеждали христиан ревностно соблюдать устроенное и заповеданное апостолами, наблюдали за тем, всюду ли единообразно исповедуется учение, соблюдаются установления, и исправляли несогласное с сим. Новшества вводились еретиками, а церковь твердо стояла на предании и установлении апостольском. Что во II-м веке в числе таковых почиталась и иерархическая степень епископа – об этом весьма ясно свидетельствуют послания св. Игнатия Богоносца и книги против ересей св. Иринея Лионского . „Старайтесь все делать в единомыслии c Богом под управлением епископа председательствующего на место Бога, пресвитеров, занимающих место собора апостолов, и диаконов сладчайших мне, коим вверена служба Иисуса Христа“⁸⁹ – пишет св. Игнатий Богоносец. „Без епископа никто не делай ничего касающегося церкви. Только ту евхаристию должно почитать несомненною, которая совершена епископом, или кому он сам позволит. Где будет епископ, там должен быть и народ, так как где Иисус Христос, там и кафолическая церковь. Не позволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечерю любви, напротив, что одобрит он, то и Богу приятно, чтобы всякое дело было прочно и твердо⁹⁰. „Те которые женятся и выходят замуж, должны вступить в союз с согласия епископа, дабы брак был о Господе, а не по похоти⁹¹. Пусть все будет во славу Божию. – Слушайтесь епископа, дабы и Бог (послушал) вас, Я порука за тех, которые повинуются епископу, пресвитерам и диаконам“. Столь сильно выраженное требование повиновения епископу, как лицу с высшею в церкви правительственною властью, было бы решительно непонятно в муже апостольском, если бы оно было направлено к поддержанию не апостольского установления, а отступления от апостольского установления, произведенного в течение времени от смерти апостолов и до составления св. Игнатием его посланий (107 г.). Посему мы не можем согласиться с мнением столь почтенного канониста, как Биккель, что возникновение епископской должности произошло именно в этот момент времени⁹². Оно противоречит общему преданию церкви и, представляет историческую несообразность.

Обращаясь за тем к изображению свойств епископа, в его качестве заместителя и преемника апостола в христианском обществе, мы на основании пастырских посланий можем пред ставить следующие черты его:

1) Епископ есть главное лицо при богослужении и должен прежде всего заботиться о неопустительном совершении его⁹³.

2) Он совершитель рукоположения в должности пресвитера и диакона и в сем качестве должен внимательно относиться к образу жизни и нравственным свойствам рукополагаемых лиц.

3) Он есть высший начальник, наблюдатель и руководитель всех служителей церкви в местном христианском обществе – пресвитеров и диаконов. Он награждает особенною честью тех, кто, ревностно отправляя свое служение, вместе с тем несет подвиги в слове учения. В качестве высшего начальника христианского общества он печется о вспомоществовании бедным, вдовицам, определяя материальное обеспечение от церкви благочестивым и добродетельным из них.

4) Он есть высший судья согрешающих против своего христианского звания и своей церковной должности и не должен быть скорым к принятию обвинения на лиц, исполняющих пресвитерское служение.

5) Он есть высший учитель веры; его дело есть дело благовестника; в сем качестве он должен бороться с предрассудками, заблуждениями, ложными учениями.

6) Он есть неусыпный пастырь вверенных ему душ и бдительный страж добрых нравов христиан разных общественных положений, пола и возраста.

7) В личной своей жизни он более всего должен заниматься свящ. Писанием: слово веры и доброе учение – его питание⁹⁴. В своих отношениях к разным членам паствы своей он должен сохранить достоинство, не входить в пустые словопрения, но авторитетным словом руководить, наставлять, вразумлять и наказывать несовершенных или согрешающих.

Организации христианских обществ, внутренняя жизнь каждого из них, отношение членов его и характер управления, представляемые священными книгами Нового Завита (Деяниями св. апост. и посланиями апостольскими) лишь в общих чертах, или отрывочно, фрагментарно, изображаются весьма полно и в подробностях другим древним памятником и источником канонического права так называемыми уставами св. апостолов. В них дано изображение всех моментов христианской жизни отдельной христианской общины, так что эта книга есть единственный и самый лучший источник для изучения той формы епархиального устройства, которую мы наименовали епископально-общинною. На основании этого источника мы и представим наиболее характерные из моментов епархиальной жизни древних христиан, предоставляя желанию самого читателя ознакомиться с прочими из самого этого источника, остающегося навсегда глубоко интересным и глубоко назидательным памятником христианской жизни как для лиц иерархии, так и для мирян. Да, едва ли можно указать другую какую-либо книгу, в которой со всею полнотой и ясностью можно было бы лицам иерархии и мирянам уразуметь свои истинно церковные права и обязанности, уразуметь и сознать свое положение в церкви!

Главнейшими и наиболее характерными моментами епархиальной жизни, изображаемыми этим памятником, по нашему мнению, служат следующие: 1) общественное богослужение (литургия); 2) избрание и посвящение в должность епископа; 3) церковный суд по тяжбам и обвинением; 4) оглашение и крещение присоединяющегося к церкви; 5) вспомоществование сиротам, вдовам и гонимым за исповедание Христа.

Общественное богослужение, соединенное с принесением бескровной жертвы, по апостольским уставам, есть самый главный и важный момент христианской жизни; в то же время это есть и точнейший выразитель церковно-общественного строя и отношений отдельной христианской общины.

Епископ должен озаботиться, чтобы общество имело особый молитвенный дом для общего богослужения. „Дом (οἰκοζ) да будет продолговатый, обращенный на восток, с обеих сторон имеющий притворы (παστοφὁρια), также обращенные к востоку, наподобиe корабля. В средине его должен стоять престол (θρονοζ) епископа, а около него по сторонам места для заседания пресвитеров; диаконы должны предстоять, в удобной одежде, готовые к служению, подобно матросам и охранителям стен (τοιχάρχοιζ). Позади – места для народа.⁹⁵

В этом здании – корабле епископ должен собирать паству свою если не каждодневно, то во всяком случае в воскресные и праздничные дни⁹⁶. „Когда собираешь церковь Божию, как кормчий большого корабля, приказывай составлять собрание (συνόδαυζ) со всем искусством, заповедуя диаконам, как корабельщикам уготовлять места братьями, как пловцам, со всем прилежанием и благоговением. Попечением их (диаконов) миряне должны в задней части храма занять свои места и сидеть мужчины и женщины отдельно, скромно и в добропорядке. Один из двух чтецов с возвышенного места стоя читает из Моисея и Иисуса Навина, судей и царств, паралипоменон и возвращение из плена, кроме того из Иова, Соломона и 16ти пророков. После же двух чтений другой поет псалмы Давида, а народ подпевает акростихи. После сего прочитываются Деяние наши и послания Павла сотрудника нашего, которые он посылал церквам по внушению Святого Духа; потом диакон или пресвитер читает Евангелие, которые передали вам я, Матфей и Иоанн, которые сотрудники Павла, Лука и Марк, приняв оставили вам. И когда читается Евангелие, все пресвитеры и диаконы и весь народ стоять в глубоком молчании, ибо написано: молчи и слыши Израиль. И еще ты же ту стани и услышиши⁹⁷. После сего увещают народ пресвитеры, по одному, но не все, после них епископ, который подобен кормчему. И да стоят привратники при входах мужчин, охраняя их (входы), а диакониcсы при входах женщин, по праву надсмотрщиков корабля: ибо и в храме Божием должен соблюдаться тот же порядок и образ, что и в скинии свидения. Если же кто окажется занимающим не свое место, то такового диакон да отведет по праву штурмана корабельного на подобающее ему место: ибо церковь подобна не кораблю только, но и двору овчему. Ибо как пастыри каждого из бессловесных, разумею козлищ овец, устанавливают по роду и возрасту и каждое из них сближается с подобным себе: так и в церкви юноши да сидят особо, если есть место, если же нет, да стоят прямо; преклонные же возрастом да сидят в порядке; отроков стоящих да примут под свое наблюдение отцы и матери их; девицы также (да сидят) в особом месте, если таковое есть, а если нет, да стоят позади женщин; вступившие в брак и уже детей имеющие да стоят особо, девственницы же, вдовицы и старицы (πρεσβύτιδεζ) да стоят или сидят впереди всех. Да наблюдает же смотрящий за местами диакон, чтобы каждый из входящих приходить на свое место, а не садился у входа. Точно также диакон да смотрит за народом, чтобы никто не шептался, не дремал, не смеялся, не перемигивался: ибо в церкви должно стоять разумно, бодро и внимательно, имея слух простертый к слову Господа,

После сего по выходе оглашенных и кающихся все вместе вставши и обратившись к востоку молятся Богу, восшедшему на небо небеси на восток, воспоминая и древнюю пажить рая на востоке, откуда первый человек был изгнан, преступив заповедь по лукавому совету змия.

Из диаконов же по молитве одни действуют в приношении евхаристии, служа со страхом телу Господа, другие же наблюдают за народом, да сохраняется молчание.

И предстоящий архиерею диакон говорит к народу: да никто на кого, да никто в лицемерии! По сем да целуют друг друга, мужчины мужчин, женщины женщин целованием Господним, но не лукаво, подобно Иуде, целованием предавшему Господа. После сего диакон произносит моление за всю церковь и за весь мир и страны его, за плодоносие земли, за священников и начальников, за архиерея и царя и всеобщий мир.

После сего архиерей, помолившись о мире народа, благословляет его, как заповедал и Моисей священникам благословлять народ, сими словами: да благословит тебя Господь и сохранит тебя; да явит лице Свое над тобою и да помилует тебя; да обратить Господь лице свое к тебе и дарует тебе мир. Так и епископ да помолится и скажет: спаси люди Твоя, Господи, и благослови достояние Твое, еже стяжал еси и соделал честною кровию Христа Твоего и наименовал царским священством и народом святым. После сего приносится жертва: весь народ стоя молится тайно, и когда будет принесена, приобщается каждый чин особо тела господня и честной крови по порядку со страхом и благоговением приступая, как к телу царя; женщины с покрытыми головами, как прилично женщинам, подходят. Двери тщательно да охраняются, чтобы не вошел неверный, или еще не удостоенный крещения.

Если же придет из другой парикии брат или сестра, принося мир, диакон должен исследовать относительно их: верные ли они, в мире ли с церковью, не осквернены ли ересью, равным образом – замужняя или вдова; и так узнав, что они действительно верные и единомысленны о Господе, пусть отведет каждого из них в приличествующее ему место. Если же из другой парикии придет пресвитер, да принят будет в общение пресвитерами, если диакон – диаконами; если епископ, да сядет с епископом, удостоенный равной чести с ним, и вопроси его, епископа, сказать народу слово учения: увещание и наставление странных охотно выслушивается и приносит великую пользу, ибо ни один пророк – говорит (Писание) не приятен во отечестве своем. Позволь ему принести и благодарение; если же по скромности, как свойственно мудрому, желая сохранить честь твою откажется принести жертву, побуди его преподать благословение народу. Если же во время собрания⁹⁸, войдет кто-либо иной благообразный или славный жизнью странник, или присельник; ты епископ – говоришь ли (в это время) слово о Боге, или слушаешь поющего или читающего, не оставляй из лицеприятия служение слову, дабы оказать пришедшему честь, но оставайся спокойным, не прерывая своего слова или слуха; а пришедшего пусть примут братия чрез диаконов. Если не окажется ему места, диакон, предложив кому-либо меньшему возрастом уступить место кротко, без гнева, да посадить пришельца. Братолюбец справедливо поступит, если сделает это и сам по себе. Если же он противится, принудь его встать и поставь его сзади всех, да научатся и прочие давать место честнейшим. Если же войдет бедный, или безродный, или странник, старый или юный возрастом и не будет места, и таковым диакон от всего сердца своего пусть постарается дать место: да не к человеку лицеприятие, но Богу благоприятно да будет его служение. Так же точно поступает и диаконисса с входящими женщинами, как бедными, так и богатыми⁹⁹.

Достойно примечания, что в полном изложении чина литургии, в VIII книге апостольских уставов, вторая часть ее – литургия верных представляет, “народ“ (λάοζ), более деятельно участвующим в совершении литургий, чем первая часть – литургия оглашенных. В этой последней народ представляется по преимуществу слушающим чтение Св. Писания и проповедь пресвитеров и епископа. Деятельно он участвует только в пении акростихов при предначинании чтеца. В литургии верных – без предначинания чтеца, а “весь народ” согласно отвечает на возносимые диаконов моления и возглашаемые епископом славословия, молитвы и благословения. Начинается оно так: по выходе из церкви оглашенных, слушающих, кающихся, одержимых духами и новопросвещаемых, диакон возглашает: „да никто из оглашенных, да никто из слушающих, да никто из неверных, да никто из иноверных; совершившие молитву (первую) изыдете; матери возьмите детей! Да никто на кого, да никто в лицемерии! Правые (сердцем), со страхом и трепетом к Господу будем стоя приносить.

По совершении сего диаконы приносят дары епископу к жертвеннику, и пресвитеры да станут по правую и по левую стороны, предстоя ему, как ученики учителю, два же диакона с каждой стороны жертвенника держат рипиды из тонкой кожи, или из павлиньих перьев, или платяные и тихо отгоняют летающих насекомых, дабы не впали в сосуды. И архиерей, помолившись тайно вместе со священниками и одевшись в светлую одежду и став пред жертвенником, знамение креста на челе рукою сделав¹⁰⁰ говорит: „благодать Вседержителя Бог и любовь Господа нашего Иисуса Христа и общение Святого Духа да будет со всеми вами”!

И все согласно говорят: “и со духом твоим”.

Архиерей: „горе ум “! И все: „имеем ко Господу“! И архиерей: „благодарим Господа”! И все: достойно и праведно”! По молитве архиерея, оканчивающейся словами: „Тебе поклоняются бесчисленные воинства ангел, архангел... непрестанно и немолчно вопиюще, весь народ вместе скажет: „свят, свят, свят Господь Саваоф “!

Приобщение Тела и Крови Христовых происходить таких образом: “диакон скажет: вонмем! и епископ провозглашает народу так: „святая святым“! и народ отвечает: „Един свят, един Господь, един Иисус Христос в славу Бога Отца благословен во веки, аминь! Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение; осанна Сыну Давидову, благословен грядый во имя Господне, Бог – Господь и явися нам, Осанна в вышних “!

После сего приобщается епископ, потом пресвитеры и диаконы, иподиаконы, чтецы и певцы, аскеты, из женщин – диакониcсы, девы и вдовы, потом дети, и затем весь народ по порядку со страхом, благоговейно и в молчании епископ дает просфору, говоря: „Тело Христа“. И приемлющий говорить: “аминь“. и диакон держит чашу и подавая говорит: „Кровь Христа, чаша жизни“. И пиющий говорит: “аминь“, и читается псалом 93¹⁰¹.

Литургия, без сомнения, главный акт всей церковно-общественной жизни, как в настоящее время, так и в древности. В церковно-правовом отношении, как и в других, она служит показателем, точным выразителем положения и отношений разных церковных лиц, содержащихся в состав церковного общества. Здесь применяются к делу, осуществляются все наивысшие права, какие эти лица получают от церкви, здесь же яснейшим образом установляются между ними соответственные правам отношения между этими лицами, определяется и наружу представляется и положение каждого из них в церкви. Посему и во всех прочих актах церковной жизни положение и отношения членов церкви устанавливаются и определяются в полном соответствии с тем строем, в каком они обнаруживаются при совершении важнейшего акта – литургии. Явление обратно сему было бы нестроением, дисгармонией в церковном устройстве.

В порядке постепенности, обусловливаемой различием церковных прав, и сохраняемом во время литургии, церковные лица представляют следующую градацию: епископ, пресвитеры, диаконы, чтецы и певцы, диакониcсы, аскеты, девственницы, вдовицы, верный народ – мужчины и женщины, – оглашенные и кающиеся.

Соответственно сей градации выступает значение церковных лиц и в других актах епархиальной жизни.

Важное значение в этой последней усвояется источниками права общецерковному акту избрания и рукоположения во епископа. С полною ясностью уставы св. апостолов различают в сем акте три отдельные момента: 1) предварительное избрание и наименование пресвитерством и народом местной общины кандидата на епископство; 2) торжественное испытание собором епископов наименованного кандидата в присутствии местного пресвитерства и народа; 3) торжественное рукоположение и посаждение на престол,

Первый из сих моментов, ясно различаясь от второго, изображен однако же в чертах довольно общих и менее ясных, нежели второй и третий. Он изображается именно в следующих словах: „во епископа должно рукополагать во всем непорочного, всех превосходнейшего, от всего народа избранного. По наименовании одобрении коего, весь народ собравшись в день Господень и т.д.¹⁰²

С непререкаемою ясностью здесь указывается на акт наименования и одобрения кандидата на епископство, как на момент предварительно совершаемый по отношению к дальнейшему, весьма подробно изображаемому. Сей последний происходит по избранию и наименовании кандидата, всем народом т.е. разумеется местной, вдовствующей церкви. Но как производится это избрание? Есть ли это выборы, производимые торжественно и официально, установленным порядком голосования, или же только неофициальное преднамечение в кандидаты лица, пользующегося общею известностью и доброю репутацией? Ясного ответа на сии и дальнейшие естественно возникающие отсюда вопросы памятник не дает. Судя по аналогии с изображением следующего момента естественно признать второе: по смерти епископа местное пресвитерство естественно озабочено избранием преемника; оно составляет из себя и из всей церкви предварительное собрание, на котором по общему соглашению и намечает кандидата для представление его имеющему прибыть для избрания и рукоположения собору епископов¹⁰³.

Второй момент на акте избрания епископского изображается так: „сошедшийся народ вместе с пресвитерством и присутствующими здесь епископами в день Господень составляют благоустроенное совещание. Старейший прочих (епископов) да вопрошает пресвитерство и народ, – (указывая на представленного кандидата): “сего ли желают они иметь своим начальником “? И когда они утвердительно ответят на это, снова вопрошает их: свидетельствуют ли все они, что он достоин сего великого и славного начальства? Право ли благочестие его в отношении к Богу? Соблюдает ли он правду в отношении к людям? Хорошо ли управляет он домом своим? Безукоризненно ли поведение его”? И когда все поистине, а не по предубеждению, как пред Судиею Богом и Христом и Святым Духом в присутствии всех святых и служебных духов, засвидетельствуют, что он действительно таков; то снова в третий раз – да при устех двою или трех свидетелех станет всяк глагол – да будут вопрошены – воистину ли достоин он служения. И когда они согласно скажут и в третий раз, что он достоин, да будет потребован от всех условленный знак одобрения и дающиe его благосклонно да будут выслушаны¹⁰⁴. Затем, при наступившем молчании один из первых епископов весте с двумя другими, став близ жертвенника, в то время как прочие епископы и пресвитеры молятся в молчании, а диаконы держат на главе рукополагаемого раскрытые божественные Евангелия, говорит к Богу“. (Далее следует молитва рукоположения). По окончании этой молитвы прочие священники скажут аминь и с ними весь народ. и затем по молитве один из епископов да принесет жертву в руки рукоположенного; а на утро да посадится он на престол на приличное ему между прочими епископами место, при целовании его всеми целованием о Господе“.

Довольно полно и характерно изображается нашим памятником церковный суд, имевший в древнюю эпоху церкви глубоко важное и никем не оспариваемое в науке церковно-общественное значение. Характер и задача церковного суда, его устройство, порядок судопроизводства дел и характер церковных наказаний выступают со всею ясностью в следующих наставлениях апостольского устава, обращенных к епископу и пресвитерам, составляющим судейскую коллегию:

„Добрая похвала христианину ни с кем не судиться. Если же кому случится по роду своей деятельности или по некоему искушению впасть в тяжбу, пусть старается уладить дело миром, хоть при этом пришлось бы и ущерб понести, а не идет в языческое судилище. Не допускайте того, чтобы мирские начальники судили ваши дела: чрез них диавол наносит зло рабам Божиим и возводит на них упрек, как “не имеющим и единаго мудраго, который мог бы решить спор о праве и разрешить пререкание“¹⁰⁵. Итак, пусть язычники не знают о ваших несогласиях между собою, не давайте на самих себя послушества неверных, не позволяйте себе быть ими судимыми, не оставайтесь у них в долгу по части даней и повинностей, но воздадите кесарева кесареви и Божие Богови, будет ли то дань, кинсон, или дидрахма, как и Господь наш дав статир, освободился от повинности. Итак, предпочитай лучше терпеть ущерб и ревнуй о мире не только с братиями, но и с неверными, – ибо потерпев ущерб в чем-либо житейском, ты не погубишь сим божественного, если ты благочестив и живешь по заповеди Христовой. Если же братья имеют между собою (вражду) – чего да не будет; – то вы, начальствующие, должны разуметь, что таковые совершают не дело братьев о Господе, а лучше сказать – (дело) врагов воюющих. И если один из них окажется кротким, справедливым, сыном света, а другой – неукротимым, дерзким, корыстолюбивым, то сей по дознании (что он таков), да будет в запрещении, да отлучится, да понесет наказание братоненавистничества; если же потом раскается, да будет принят. Вразумляемые так (враждующие) облегчат ваши судилища. Должно вообще прощать обиды не судьям, а тем самим, кто имеет распрю, как открыл Господь мне, Петру, вопросившему: сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До седьми ли раз? И сказавши: не говорю тебе до седьми, но до седьмижды седьмидесяти раз“¹⁰⁶. Ибо такова воля Господня, что те, кто суть истинные ученики Его, не должны никогда ничего ни против кого иметь, напр. безмерного гнева, или ярости неукротимой, или несправедливого пожелания, или непримиримой ненависти. Итак, гневающихся старайтесь соединить в дружбу, враждующих в единомыслие, как говорит Господь: “блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся”¹⁰⁷.

Суды ваши да бывают во второй день по субботе, дабы в случае прекословия приговору вашему, оставалось до следующей субботы удобное время уладить прекословие и сделать враждовавших примиренными в день Господень. Соприсутствуют же на суде диаконы и пресвитеры, не лицеприятно судя (κρίνοντεζ), как люди Божии, правосудно. Итак, как войдут оба лица, да станут в средине суда, как и закон говорить¹⁰⁸, те, у коих есть тяжба. И выслушав их, справедливо произносите свои мнения (ψήφουζ), стараясь обоих сделать друзьями, прежде приговора (ἀποφάσιζ) епископа, да не изыдет на земле суд на согрешившаго: ибо и на суд, он имеет одобрителем и сосудящим ему Христа Божие.

Если против кого возводится кем-либо обвинение и в неправом хождении о Господе, то и в сем случае подобным же образом выслушивайте каждое из лиц, обвинителя или обвиняемаго, безпристрастно и не односторонне (μονομερῶζ), как дающие приговор о вечной жизни или смерти. Ибо „праведно говорит Бог – ищи правды“¹⁰⁹: посему справедливо осужденный и отлученный вами сделался уже извергнутым от вечной жизни и славы, безчестным в глазах праведных людей и осужденным у Бога. Не о всяком грехе произносите один и тот же приговор, но каждому особенный, с большим разсуждением обсуждая каждое преступление малое и великое; иначе – грех делом и опять иначе – грех словом, иначе – грех намерения, и иначе – злословия, иначе – грех заблуждения. И одних подвергай только угрозам, другим назначь подаяние нищим, иных обложи постами, иных по тяжести преступления их отлучи. Ибо и закон не за всякий грех назначил одно и тоже наказание, но иное за грех против царя и начальника, воина и подданного, против свободного и раба, против имущества и безсловесного, и опять различное против родителей и родственников, иное за грех умышленный и иное – за невольный. и посему одним (определил) смерть крестом или камнями, иным лишение имения, или раны, иным терпеть зло, равное содеянному. Посему и вы за различные грехи назначайте различные наказания, дабы привзошедшая какая-либо несправедливость не подвигинула Бога к негодованию. Ибо какому несправедливому суду сами будете посредниками, за таковой и от Бога получите воздаяние: имже бо судом судите, судят вам (Мф. 7:2).

Итак заседая в суде, в присутствии обоих лиц (не назовем их братьями, пока они не примирятся) изследуйте точно тяжущихся, – прежде всего обвиняющагo: сего ли первого он обвиняет, или уже предъявлял обвинения и против иных? и не по оговору ли их, или не по любви ли к тяжбам представлено и настоящее его обвинение, к каково собственное его поведение? Но и ему, если он и благой совести, не должно доверять одному (ибо это противозаконно), но он должен иметь и других свидетелей, подобных ему по нравственности, как говорит закон; да при устех двою и триех свидетелей станет всяк глагол“. Для чего же мы сказали, что и о них должно изследовать, каковы они? Для того, что случается часто, что двое и большее число свидетельствуют на зло и согласно представляют ложь, как напр. эти два старца на Сусанну в Вавилоне, или как сыны беззаконных на Иавувфея в Самарии, или как множество иудеев – на Христа в Иерусалиме и на Стефана первомученика Его. Итак, свидетелями да будут кроткие, несклонные ко гневу, тихие, любящие, целомудренные, воздержные, нелукавые, верные, благочестивые: ибо свидетельство их твердо по нравственным их качествам и истинно по их образу жизни. А свидетельства тех, кои не таковы, не принимайте, хотя бы по-видимому он и согласовались в своем свидетельстве, ибо в законе повелено: да не примеши слуха суетна; да не извoлиши со множеством уклонити праведное¹¹⁰. И относительно другой стороны – обвиняемаго вы должны знать, какой он нравственности и каков образ жизни его. Одобрительна ли жизнь его, не преступна ли, ревнует ли он о благочестии, благотворит ли он вдовам, странным, бедным, братолюбив ли, не любостяжателен ли, не чревоугодник ли, не лихоимец ли, целомудрен ли, не развратник ли, не пьяница ли, не тунеядец ли, сострадателен ли, щедродателен ли. Ибо если за ним и прежде были худые дела, то этим в некоторой мере подтверждаются и возводимые на него обвинение, если только не стоит на его стороне правда: ибо возможно, что никогда он действительно согрешил, но совершенно свободен от настоящаго обвинения. Посему со всею тщательностию вникнув в дело, произносите приговоры ясные и твердые на изобличенного. И если после отлучения будет просить прощения и припадать к ногам епископа и исповедует, что согрешил: примите его. – Но не оставляйте безнаказанным и клеветника, дабы он не оклеветал и другаго кого-либо хорошо живущаго, или не подал примера кому-либо другому сделать подобное. Но и обличеннаго не оставляйте без укоризны, да не впадет другой кто-либо в подобные грехи. Ибо ни свидетель злой не должен оставаться безнаказанным, ни согрешающий без суда,

Мы сказали, что несправедливо производить суд односторонне. Ибо если вы выслушаете одно лицо, без присутствия другаго, не выслушав защиты его против взводимого на него обвинения, и (так) безразсудно вынесете на него приговор осуждения, вы будете повинны в убийстве и пред праведным судом Божиим разделите жребий с клеветником: якoжe держай за ошиб (за хвост) пса, тако председательствуяй чуждему суду¹¹¹. Если вы сделаетесь подражателями тех старцев в Вавилоне, которые, согласясь с лжесвидетельствами на Сусанну, осудили ее на смерть, вы разделите участь совершившагося над ними суда и осуждения. Ибо Сусанну Господь изъял чрез Даниила из рук законопреступников, повинных же в крови ея старцев осудил на сожжение огнем, и вас чрез него (уже) подверг, укоризне, говоря: еще ли юродивы сынове израилевы? Не испытавше, ни истины разумевше, осудисте дщерь израилеву? Возвратитеся на судище: лжу бо сии послушествоваша на ню¹¹².

Посмотрите на мирские суды, власти коих – как мы видим – отведены убийцы, прелюбодеи, отравители, гробокопателя, разбойники. Начальники, сняв допрос с приведших их, говорят злодею: так ли было дело? И хотя бы он признался, не тотчас отсылают его на казнь, но в течение многих дней производят изследование о нем в многочисленном совет с опущенною завесою. И имеющий произнести окончательное определение и смертный о преступнике приговор, воздев руки к солнцу, свидетельствует, что он неповнен в крови человека. И эти язычники и неведущие Бога пытаются однако же отклонить от себя мщение Божие за неправедно осужденных. Вы же, зная, кто Бог наш и каковы суды Его, как можете по гордости произнести на кого-либо (несправедливый) приговор, когда Бог непосредственно знает суд ваш? Если вы судили праведно, праведной мзды удостоены будете и ныне и потом; если же неправедно, опять таки подобное же приготовите себе. Мы же советуем вам, братие, удостоиться лучше похвалы у Бога, чем порицания: ибо похвала Божия есть вечная жизнь людям, как порицание – вечная смерть. – Итак будьте судьями справедливыми, миротворцами, безгневными”¹¹³.

Так ясны, так подробны, так внушительны насчет судейской справедливости и милосердия наставления апостольских уставов, обращенные к епископам и пресвитерам. Эти свойства сих наставлений говорят, на наш взгляд, о популярности и глубоком церковно-общественном значении церковного суда за это время красноречивее фактов церковного суда, приводимых св. Иринеем и историком Евсевием.

Что эти суды церковно-епархиальные производимы были публично, при общем собрании местной церкви, это доказывать и даже обстоятельно раскрывать почитаем совершенно излишним. За нас это сделано уже давно западными учеными и их поклонниками русскими, как например г. Суворов¹¹⁴, которые прямо утверждают, что церковный суд за первые три века христианства принадлежал местной церковной общине, что епископ и пресвитеры были только председателями этого церковно-общинного суда. Точные выдержки из апостольских уставов о судоустройстве и судопроизводстве древней церкви говорят с ясностью, не требующею комментариев, что епархиальным судьей в это время был епископ, пресвитеры были ближайшими и первыми его сотрудниками и советниками в производстве следствия о лицах тяжущихся, обвинители и обвиняемом, о самой тяжбе, или церковном преступлении; диаконы исполняли служебные обязанности; а верный народ присутствовал при этом как свидетель деятельности и служения своих начальников.

Принятие в церковь новых членов, по апостольским уставам, обставлено такими требованиями, такими предосторожностями, таким долгим испытанием оглашаемого, что оно по всей справедливости должно быть причислено к важнейшим актам церковной жизни. „В первый раз приступающие к тайне благочестия приводятся диаконами к епископу или пресвитерам, и испытываются о причинах, по которым они пришли к слову Господнему. И приведшие их дают о них свое свидетельство, что узнали о них на основании тщательно произведенного исследования. Должны быть исследованы их нравы и образ жизни, – рабы они, или свободные. Если это будет раб верного господина, да будет спрошен последний, и, если он не даст доброго свидетельства, да будет отвергнут раб его, пока не покажет себя достойным своего господина; если же последний свидетельствует о нем, да будет принят. Если же он – раб язычника, ему должно быть внушено благоугождать своему господину, да не хулится слово. Если это будет лицо состоящее в браке – муж или жена, – да будут научены довольствоваться брачным и узами; если холостой, да будет внушено ему, чтобы не жил блудно, но женился по закону брака. Если господин его верный и знает, что он живет блудно, но не дозволяет вступать в брак, да будет отлучен. Если рабыня состоит конкубиною язычника – господина и сожительствует с ним одним, да будет принята; но если непотребствует и с другими, да отвержется. Если кто имеет демона, то да наставляется в благочестии, но в общение не принимается доколе не очистится; при смертной же опасности да будет принят в общение. Люди, промышляющие безчестными занятиями, как то: содержатели блудниц, идолоделатели, актеры разных видов, служащие в цирке, в пантоминах, также колдуны, гадальщики разного рода принимаются в число оглашенных никак не прежде, как под условием, что Они совершенно оставят этот образ жизни и эти занятие.

„Желающий оглашения, три года да оглашается; но если явится ревностным и оказывает благорасположение к делу, да будет принят (и ране): ибо судится не время, а нравы¹¹⁵.

Из представленных здесь наставлений касательно образа жизни и нравов оглашаемых легко объясняется столь продолжительный срок, назначаемый для оглашения. Продолжительное время является необходимых не для катехизисации в тесном смысле, конечно удобовыполнимой и в непродолжительное время, а для внушения навыка к новой христианской жизни, к новым правам, к церковной дисциплине. Церковь не терпела многих профессий, доставлявших средства к жизни, не терпела образа жизни некоторых подонков общества, с детства так дурно воспитанных. Посему нужно было продолжительное время для воспитания в новой, честной и святой жизни. Достопримечательно, что эта перемена профессии и образа жизни представляется первым требованием, условием sine qua non для вступления в чин оглашенных. Кто не обещает такой перемены, тот и не принимается церковью.

Самый катехизис, или обучение вере, по апостольск. уставам, разделяется на следующие отделы: 1) имеющий огласиться словом благочестия да будет наставлен в познании Нерожденного, Сына Единородного и Духа Святого; пусть изучит порядок творения, действия Промысла, предписание различного (по времени) законоположения; пусть наставлен будет, для чего сотворен мир и человек поставлен в нем гражданином, пусть познает природу свою, какова она есть. Пусть наставлен будет, как Бог в разное время наказывал злых водою и огнем; а праведных во всяком поколении прославлял, разумею Caфа, Еноса, Еноха, Ноя, Авраама и потомков его, Мелхиседека, Иова и Моисея, Ииcycа, Халева и Финееса священника и прочих праведных в каждом роде; и как, промышляя, не отвратился Бог от человеческого рода, но от заблуждения и суеты призывал в различные времена к познанию истины, возвращая от рабства и нечестия в свободу и благочестие, от неправды в правду, от вечной смерти в жизнь вечную. Это и сему подобное да изучит в оглашении приходящий к (церкви). И возлагающий на него руку да поклонится с ним вместе Богу, всех Владыке за создание Его, за то, что он послал Сына Своего Единородного Христа да спасет человека, очистив беззаконие, и оставить нечестие и грехи, и очистит от всякия скверны плоти и духа, посвятить человека по благоволению благости Своея, откроет волю Свою, и просветить очи сердца его в познание чудес. Его, скажет ему суды правды да возненавидит всякий путь неправды, шествуют же путем истины, дабы сподобиться ему бани пакибытия в сыноположение во Христе, дабы соделавшись сораслем¹¹⁶. Его уподоблением смерти Христа в надежду славного общения, умертвиться греху, жить же Богу, умом, словом и делом и быть сопричисленным в книге живых. 2) и после сего благодарения да наставить его о вочеловечении Господа, и о страданиях Его, и о воскресении из мертвых, и о вознесении.

3) Пред наступлением времени самого крещения оглашаемый изучает форму отрицания от сатаны и всех дел его и исповедания веры – краткий символ. Сим заканчивается приготовление его к крещению. Задачу и характер этого приготовления апост. уставы выразительно изъясняют так: „как добрый земледелец первоначально расчищает почву от выросших на ней терний и тогда свет на ней пшеницу, так должно и вам прежде всего, исторгнув из них все нечестия, потом уже внедрять в них благочестие и удостоивать крещения. Ибо и Господь наш так заповедал нам, говоря: научите вся языки и потом присоединил: „крестяще их во имя Отца и Сына и Святого Духа¹¹⁷.

Оглашенные делились на два класса: из всего наличного числа их выделяемы были оканчивающие положенный срок и готовившиеся к крещению, это: просвещаемые (φωτιζόμενοι). Отличие их состояло, впрочем, в том только, что они стояли отдельно от оглашенных, проходивших первую половину оглашения, выходили из храма во время литургии после них и после ἐνεργούμενοι (бесноватые «действуемые от злых духов»), и о них произносилась особая ектенья и епископская молитва. Как можно предполагать на основании Лаодик. соб. прав. 45, приготовления к крещению происходило в течение всей четыредесятницы. Готовящиеся к крещению – φωτιζόμενοι – совершали усиленные подвиги – поста и молитвы и это требование соблюдалось так строго, что начавшие приготовление спустя два недели по наступлении четыредесятницы уже не удостаивались крещения в великую субботу¹¹⁸.

Ночь пред пасхою была обычным временем крещения: ибо крещаемый погружением в воду соумирал и сопогребался Христу, дабы и совоскреснуть с Ним в новую вечную жизнь. Он выходит из купели крещения, чуждый всякого нечестия, обессиленный для греха (ἀνενέργητοζ πρὸζ ἁμαρτίαν), друг Божий, враг диавола, наследник Бога Отца, сонаследник же Сына Его, отвергшийся сатаны и служителей и обольщений его, ясный, чистый, преподобный, боголюбезный, сын Божий, молящийся как сын Отцу и говоря от общего собрания верных так: „Отче наш“¹¹⁹.

Так происходило вступление нового члена в общество святых, верных церкви Христовой; так приобреталось высочайшее из всех прав, какие только может на земле получить человек ради бесконечной любви Божией – право сыноположения или сыновства в отношении к Богу.

Церковная благотворительность по уставам апостольским представляется хотя еще и не имеющею правильной организации, но тем не мене существенною частью служения церковного и должна быть причислена к главнейшим предметам ведомства древнецерковной епархиальной администрации.

В числе лиц церковных, на которые должна простираться заботливая попечительность епископа, апостольскими уставами указываются следующие:

1) вдовицы. Как и в пастырских посланиях, из всего наличного числа вдовиц местной христианской общины и нашим памятником выделяется особый чин вдовиц, живущих при церкви на ее иждивении и под особенным надзором епископа и пресвитеров. Не одно только фактическое состояние вдовства, беспомощность и старость служат условиями вступления в чин церковных вдовиц, но особый официальный акт сопричтения в этот чин совершенный епископом, по его избранию и усмотрению. „Вдовица не рукополагается, но причисляется во вдовий разряд (κατατασσέσθω είζ τὸ χηρικόν), если издавна лишилась мужа, жила целомудренно и безукоризненно, в добром порядке вела дом свой, как эти честнейшие жены Иудифь и Анна; но если недавно лишь оставила мужа, то ей не должно доверять, а временем да испытается юность. Ибо не редко страсти сопутствуют человеку до старости, если только не обуздываются лучшею уздою¹²⁰.

Какое же назначение имело это церковное учреждение вдовиц? Какую цель имела в виду церковь, принимая на свое иждивение и под свой надзор некоторых из вдовиц? В чем должна была проходить их жизнь при церкви? Все сии вопросы ясно разрешает 3-я книга апостольских уставов. Чин церковных вдовиц составляют давшие обет безбрачия вдовицы и отдавшиеся всецело благочестивой уединенной жизни¹²¹ «Вдовиц поставляйте не менее как шестидесятилетних, дабы таким образом у вас не осталось никакого подозрения относительно возможности для них вступления во-второй брак уже по самому возрасту. Если же поставите в чин вдовства молодую и она, не снеся вдовства в юности, выйдет замуж, она нанесет безславие чину вдовства и воздаст ответ Богу не за то, что вступила во второй брак, но за то, что не со хранила своего обещания, отдавшись похоти в противность Христу, а не прибегнув (к Нему) с верою и страхом Божиим, чтобы сохранить обещание. Посему – надлежат не безразсудно давать обещание, но со всею осторожностию: ибо лучше не обещаться, чем обещаться и не отдать. Если же какая юная, малое время пожив с мужем, и оставив его за смертию его или по некоторой иной причине, пребудет во вдовстве сама собою, имея дар вдовичий (δῶρον ἔχουσα χηρείαζ), то блаженною обрящется, уподобившись вдовице Сарепты Сидонской, к которой странствовал (ἑξενώθη) святый Божий пророк Илия. Таковая уподобится Анне дщери Фануила от колена Ассирова, которая не оставляла храма, день и ночь пребывая в молитвах и молениях, имея восемьдесят дет, семь лет жив с мужем от детства своего, прославив пришествие Христа, восхвалила Господа и говорила о Нем всем, чающим избавление во Израиле. Таковая, имея свидетельство (своей доброй жизни) получить честь, имея славу от людей на земле и от Бога на небесах вечную похвалу¹²².

B чем состоит этот обет вдовства, какое назначение имеет вдовица церковная, чем должна наполнять свою жизнь, к чему стремиться? – Эти вопросы положительно и отрицательно раскрываются следующим образом в нашем памятнике: «Желающая внимать Богу, пребывает внутри дома, мудрствуя о Боге, ночью и днем не престающими устами вознося чистую молитву. Как и мудрейшая Иудифь, известная целомудрием, ночью и днем молилась о Израиле, так и подобная ей вдовица молитву непрестанную за церковь да приносит Богу и услышана будет молитва ее, потому что к сему одному она направлена, но не прилагается ни к жадности, ни к расточительной роскоши. Ибо око ее светло, слух чист, руки не осквернены, ноги тихи и уста открываются не для лакомств, ни для суесловия, но говорят только необходимое и вкушают только то, что необходимо для состава (телесного). Будучи так честна и безмятежна, угодна будет Богу и вместе с тем, если просить будет о чем, то предварена будет исполнением: ибо еще глаголющу тебе – говорит – реку: се приидох¹²³.

Как видно отсюда, крайнею и единственною целью церковного установления вдовства служило обеспечение за вдовицами, того желавшими, строго благочестивого уединения от мирской суеты, направление и образование строго христиански нравственного характера. Епископской попечительности наш памятник поставляет на вид все невыгодные для нравственного характера условия вдовьей жизни, проходящей среди мира, поставлены на вид те недостатки, какие естественно воспитывает в себе вдова, живущая среди мира, как напр. склонность к сплетничеству, ханжеству, скупости, обжорству, сварливости, болтливости, интриганству и т.п. Посему-то дисциплинарные правила, предписываемые далее уставами св. апостолов для причтенных в чин церковных вдовиц, и имеют целью вкоренять в них наклонности и добрые нравственные качества, как раз противоположные вышеназванным нравственным недостаткам, отличающим по преимуществу обыкновенных мирских вдов. „Вдовицам надлежит быть честными, повинующимися епископу, пресвитерам и диаконам, а также диакониссам¹²⁴, совестливыми, стыдливыми, скромными, не самочинными, не делающими ничего против устава ( παρὰ τὴν διαταγήν) без ведома диакона, напр. к кому-нибудь уходить, чтобы там есть и пить, или что-нибудь взять у него. Если же делает что- либо таковое, да подвергнется запрещению постом или и отлучается как дерзкая“.

„Есть некоторые, называющие себя вдовицами, а заповеди вдовства не соблюдающие. Не знают они, что не имя вдовицы ведет их в царство (небесное), а истинная вера и добрые дела. Если же какая стяжала имя вдовицы, а на деле преследует противоположные начинания, то не вменится ей вдовство ее и извергнутая из царства она предана будет вечному мучению. Ибо слышим, что некоторые вдовицы – ревнивы, завистливы, клеветницы, завистливые к милостыне, получаемой другими (вдовицами). Таковые – не Христовы, не последовательницы учению Его. Ибо им надлежит, в случае если совдовица их кем-либо будет одета, или получит от кого деньги, пищу или питье, или обувь, при виде этой наслаждающейся довольством сестры своей говорить: благословен еси, Боже, удовольствовавший совдовицу нашу; благослови, Господи, и прославь послужившого ей и да взыдет дело его в истине к Тебе и помяни его во благо в день посещения его, и епископа моего, добре служащаго Тебе и научившаго подать благовременную милостыню сестрице моей, в наготе бывшей. Приложи ему славу и дай ему венец хвалы в день откровения посещения Твоего“.

Подобным же образом да молится и вдовица оподавшем ей помощь (διακονίαν)¹²⁵.

И вдовицы юныя не должны оставаться вне пастырскаго попечения епископа. С ними забот еще больше, чем со старыми. Их не следует вчислять в чин давших обещание безбрачия, дабы потом по причине молодости, не имея сил снести обет, не вступили под сим предлогом во второе замужество и таким образом не сделались бы виновными в тяжком грехе. Их должно защищать и подавать им помощь, дабы, не вышед во второе замужество по причине безпомощности, не погрязли оне в непотребных делах¹²⁶.

2) сироты (ὅρφανοι) составляют второй класс в епархиально церковном обществе, на который простирается епископская попечительность; как и чем может епископ облегчить беспомощное положение сирот? Апостольские уставы указывают прежде всего на обязанность епископа внушать церковному обществу попечение и призрение сирот. Люди состоятельные пусть усыновят или по крайней мере дадут в семьях своих приют сиротам. В крайнем случае епископ должен озаботиться устройством сирот на общий источник доходов – братские приношения в пользу церкви. Впрочем, наставление этого рода столь характерны, что мы представим их целиком, тем паче что они не обширны.

„Если христианское дитя, т.-е. мальчик или девочка, останется сиротою, прекрасно, если кто из братий, не имеющий детей, приняв такового, будет иметь его вместо дитяти своего, если же это будет девочка, а он имеет сына, то прекрасно сделает, если со временем и сочетает их браком. Поступающиe так совершают великое дело, являясь отцами сирот и от Господа Бога получат мзду служения сего. Если же кто, поступая по человекоугодию, будучи богат возгнушается членом сиротства, то о сироте попечется Отец сирот и судия вдовиц, на сего же (бoгaтaгo) нападет таковый же и истощит стяжание его, и сбудется на нем сказанное: „чего не съели святые, то съедят Ассирияне“ как и Исaия говорит: „ страну нашу пред вами чуждии поядают“ (Исаи 1:7).

„Итак, вы епископы, пекитесь о воспитании их, ни в чем (необходимом) не отказывая им; сиротам доставляя (попечение) родителей, вдовам (защиту) мужей, юных сочетавайте браком, художнику доставляйте работу, безсильным – милостыню, странникам кров, алчущим – хлеб, жаждущим – питие, нагим – одежду, больным – посещение, заключенным – помощь. Более же всего заботьтесь о сиротах, дабы не было ни в чем недостатка. Так, девице доставляйте все не обходимое, пока она не достигнет совершеннолетия для брака, а за тем выдайте ее за муж; отроку доставляйте содержание, отдайте обучаться мастерству и пропитывайте пока обучившись не приобретет собственных инструментов, дабы более уже не отягощать нелицемерной любви братий, и содержать самому себя“¹²⁷.

3) Заключенные в темницы за исповедание Христа. Братская любовь христиан к этому классу лиц церковных должна выражаться во вне следующими отношениями:

1) Если такой христианин за имя Христа, за любовь и веру в Бога осужден будет нечестивыми на театр, в цирк (на съедение зверям), или в рудокопы, не покидайте его, но от труда и пота вашего посылайте ему на пропитание его и на подарки воинам, да получит облегчение и помощь, дабы сколько от вас зависит, не скорбел блаженный брат Ваш.

„Ибо осужденный за имя Господа Бога есть свидетель святый, брат Господа, сын Вышняго, сосуд. Духа Святого, чрез которого просвещение славы Евангелие получил каждый из верующих, дабы удостоиться нетленного венца славы и свидетельства страданий Его и общение крови Его, сообразиться смерти Христа в сыноположение. Посему все верные чрез епископа вашего, от имений ваших и от труда вашего посылайте святым. Неимущий да постится день и приобретенное отсюда сбережение да отдает святым. Если же кто имеет богатство, то таковый нечто и большее да сделает по мере силы своей, и если напр. таковый отдает все свое достояние, дабы чрез это освободить их от заключения, то таковый блажен будет, другом Христа будет. Ибо если по слову Господа совершен тот, кто раздал свое имение нищим, то много более совершен тот, кто отдал его за мучеников. Таковый достоин Бога, исполнил волю Его, раздав тем, которые исповедали Его пред царями и народами и сынами Израиля и о которых Господь сказал: иже исповесть Мя пред человеки исповем его и Аз пред Отцем Моим (Мф. 10:32)¹²⁸.

Указанные доселе классы лиц – вдовиц, сирот и мучеников – преимущественно пред всеми прочими поставляются на вид пастырской попечительности епископа, но не исключительно они одни. Епископ должен промышлять и о других, нуждающихся в помощи верных, принадлежащих его церкви. „И о нищих помни, епископ, и им простирай руку помощи и промышляя о них, как строитель (οἰκονόμοζ) Божий, благовременно каждому подавая помощь, вдовам, сиротам, безпомощным и отягченным какою-либо скорбью. Что из того, что некоторые не суть ни вдовы, ни вдовцы, но нуждаются в помощи по бедности, болезни, или для пропитания детей? Всех надлежит тебе наблюдать и о всех иметь попечение. Ибо жертвующие подаяния не тотчас и непосредственно отдают их вдовам, но соприносят их в общую сокровищницу, которая и называется добровольными приношениями, чтобы ты знающий скорбящих, как добрый строитель (ἀγαθζ οἰκονόμοζ) тщательно разделил им пожертвованное. Ибо Бог знает давшаго, хотя в отсутствии его ты (а не он) разделяешь нуждающимся данное, и он имеет мзду благотворения, а ты – счастие добросовестного распоряжения. Называйте же и имя давшаго, дабы они (получившие подаяние) молились называя по имени давшаго¹²⁹.

С точки зрение нашего века столь широкая благотворительность и притом столь настойчиво предписываемая предполагает у церкви или вообще в распоряжение епископа громадные материальные средства, и если бы дело шло не о церкви первых трех веков, нельзя пожалуй ничего было бы и возражать против правильности такой точки зрения и такого предположения. Но для первенствующей церкви эта точка зрения никуда не годится. Мы должны совершенно отрешиться от узкого практицизма нашего века и возвыситься до возможной лишь в представлении нашем высоты идеализма, самоотвержения и преданности воле Божией, чтобы понять строй и внутренние отношения церкви первых трех веков. Мы не выскажем ни парадокса, ни даже преувеличения, если выразимся кратко, что у церкви этого времени не было никаких сколько-нибудь прочных материальных средств. У ней была только великая нравственная сила и составляла ее твердое, постоянное, незыблемое сокровище: все остальное вы ней подвержено было случайности; материальное, как и политическо-гражданское положение церкви постоянно находилось в критическом положении. Но эта нравственная сила была настолько велика, что стояла вне всякой зависимости от материальной необеспеченности. С точки зрения настоящего века это совершенно не понятно, но это было так.

Главнейший источник церковных доходов, которыми должна была покрываться церковная благотворительность, состоял в добровольном приношении состоятельных членов церкви. Если в данной церковной общине находились более или менее состоятельные отдельные лица, беднейшие находили щедрое вспомоществование в их приношениях, доставляемых ими в дом епископа или пресвитеров¹³⁰. Приношения были и деньгами¹³¹ и продуктами¹³². Но опять-таки понятие «состоятельности“ в древней церкви было, надобно полагать, несколько отличное от понятия о сем предмете настоящего времени. Это необходимо признать, когда слышишь наставление, идущее от этой отдаленной эпохи; „неимущий да постится день и приобретенное отсюда сбережение да отдает святым“. С другой стороны, и одна только материальная состоятельность членов той или и иной общины церковной далеко не обусловливала большей или меньшей степени вспомоществования нуждающимся, ибо епископу вменялось в непременную обязанность в точности знать – каков по своим нравственным качествам жертвователь. Если это порочный человек, епископ не должен принимать от него приношений. Достопримечательны в сем отношении следующие наставления апост. уставов: епископу надлежит знать, от каких лиц должно принимать плодоприношения и от каких не должно. Он должен остерегаться, чтобы не принять приношения от кормчемника, блудника, обидчика вдов и сирот, идолоделателя, татя, мытаря и т. п.¹³³.

„От праведного труда верных питайте и одевайте неимущих и собранные от приношений их деньги употребляйте на пособие и выкуп пленных, рабов, учеников, исповедников. Если же когда необходимо будет, против воли вашей принять деньги от кого либо нечестиваго, употребите их на дрова и на угодья, дабы вдова или сирота, получив что либо из этих денег, не вынуждена была бы купить на них неподобающей ей пищи или пития: ибо полученное от нечестивых по всей справедливости следует предавать огню, а не для пропитания благочестивых¹³⁴.

Но как же быть, если по бедности членов данной церковной общины не откуда получить иначе более или мене солидных приношений, как только от людей дурной нравственности, но состоятельных? В ответ на это получаем следующий категорический ответ. „Если скажите, что единственные, дающие милостыню суть таковы (т. е. люди порочные) и если не будем принимать от них приношений – чем же будем помогать вдовицам и бедным: то услышите от нас, что вы для того и получаете дань левитов, плодоприношения от народа вашего, дабы довольствовать сим и себя самих и нуждающихся, а не принимать (приношений) от злых людей, терпя нужду. Если же церковь терпит крайнюю бедность, будет более пользы погибнуть, чем принять что-нибудь от врагов Божиих на укоризну и поругание другов Его. Ибо о них пророк говорит: „елей грешника да не намастит главу мою“. Итак, оценивайте дающих приношение, и от поступающих праведно принимайте и раздавайте нуждающимся среди вас, а от отлученных от общение не принимайте, пока не удостоятся быть членами церкви. Если же (обычных) приношений будет недостаточно возвести (епископ) братиям и сделав сбор (чрезвычайный) помоги вдовам и сиротам со всею справедливостью¹³⁵.

Из этих наставлений следует ясно, что источники церковных доходов, которыми покрывались расходы на содержание клира и вспомоществование всякого рода нуждающимся верным по правилам первенствующей церкви служили: а) обычные приношения от верных церкви – начатки от трудов их и пожертвования денежные, б) чрезвычайные сборы, к коим приглашал братий епископ в случае крайней нужды.

Главнейшими сотрудниками епископа по управлению и распоряжению церковными доходами были пресвитеры и диаконы¹³⁶. При этом диаконы, как и в прочих актах церковного служения, отправляли по преимуществу обязанности исполнительного характера.

Полагаем, что представленным доселе изображением наиболее важных предметов епархиального ведомства и церковно-общественной жизни христиан первых трех веков достаточно ясно и определенно характеризуется та форма епархиального устройства, которую мы наименовали епископально-общинною. Думаем, что это наименование вполне оправдывается самым существом дела. Епархия по составу членов своих представляет общество или общину лиц, связанных братскою любовью друг ко другу во имя общей им всем любви к Отцу Небесному. Они все принимают живое и непосредственное участие во всех делах церковной жизни, но каждый соответственно занимаемому им положению в церковном обществе. При равенстве общехристианских прав (status ecclesiasticus) они различаются особыми правами священно- правительственной власти: этими правам и наделены не все, а только некоторые из членов церкви чрез акт епископского рукоположения (status clеricalis). Но применение сих особых прав производится имеющими их членами церкви не изолированно, а на виду, при свидетельстве и деятельном соучастии и содействии всех полноправных членов церковного общества. Среди сих последних нет безучастных зрителей; каждый одушевлен и действует в каждом акте церковной жизни, но действует каждый в своем чину. Душою этого общества, инициатором и руководителем служит епископ. Он кормчий, прочие – корабельщики и пловцы. Посему-то несмотря на общественность, открытость и деятельное участие в делах церковного управления всех членов общества, здесь нет нестроения, разноголосицы партий, но господствует порядок, единство и гармония. Но да не покажется кому-либо произвольным это наше общее суждение о характере древнейшей формы церковного устройства, обратимся к готовой ее характеристике, столь же древней, как древен памятник, на основании которого мы старались воспроизвести образ этого устройства. В послании к Ефесянам св. Игнатий Богоносец говорит: надлежит вам согласоваться с волей епископа, как (впрочем) вы и поступаете. Ваше достопочтенное, достойное Бога пресвитерство так согласно с епископом, как струны в гуслях. Оттого вашим единомыслием и согласною любовию прославляется Иисус Христос. Так и вы, все до одного, составляйте хор, чтобы при согласном настроении посредством единомыслия, единодушно начав хвалебную песнь Богу, единогласно пели ее, Богу Отцу чрез Иисуса Христа, дабы Он услышал вас и по добрым делам вашим узнал в вас членов своего сына. Итак, полезно вам быть в неразрывном единении между собою, чтобы всегда быть и в союзе с Богом¹³⁷.

Ни одна из православных поместных церквей не представляет и не представляла названной сейчас формы епархиального устройства в такой законченности, в какой представляет ее древняя греческая церковь, в особенности церковь константинопольского патриархата (византийская). Устройство этой церкви мы и будем иметь в виду, представляя характеристические черты этого типа епархиального управления. К этому располагает нас и требование исторической последовательности: ибо по времени своего возникновения, епископально-клерикальное устройство следовало непосредственно за примитивным, Т.е. епархиально-общинным устройством и развилось именно из него.

Главным признаком этой формы устройства служить исключительное преобладание духовенства или клира в управлении епархиальными делами пред ”верными“, или мирянами; при этой форме устройства последние не имеют почти никакого значения в делах церковного управления. Его производит епископ с подчиненными ему клириками, являющимися в этом качестве церковно епархиальными начальниками – “ἄρχοντεζ ἐκκλησίαστικοι“¹³⁸. В научном, теоретическом отношений эта форма епархиального устройства имеет тот интерес, что весьма последовательно и наглядно проводит различие между двумя главными видами полномочий церковной власти: полномочий священной или иерархической власти и полномочий правительственной власти.

Епископально-клерикальная форма церковного устройства произошла непосредственно из епископально общинной.

Ближайшею причиною такого преобразования на наш взгляд послужило возникновение сельских, а затем и городских пресвитерских или по позднее установившейся терминологии – приходских церквей.

Есть основание предполагать, что уже во 2 половине III века παροικία имела кроме главного или кафедрального храма в городе, филиальные храмы по селениям, стоявшим в районе уезда. При этих храмах жили пресвитеры, с необходимыми для службы клириками, уже в начале V века отличаемые от городского пресвитериума, совместно с епископом совершавшего богослужение и производившего все церковное управление¹³⁹. Ближайший надзор за ними вверен был, по всей вероятности, так называемым хорепископам. В этом учреждении мы усматриваем первую церковную должность, характеризующуюся по преимуществу полномочиями правительственной власти. Ибо по своему иерархическому положению хорепископы не представляли какой-либо особой степени, но имели или степень епископа, или пресвитера. В должность хорепископа не было особого рукоположения, а только производство (προβοκη). Это довольно ясно выражено уже в 8 правиле 1 вселенского собора. Епархиальному епископу здесь предписывается, что в случае обращения к церкви раскольнического епископа ковраров или новотиан) для сопричисления такого к клиру он должен приискать место хорепископа (ἐπίνοει τοπον χωρεπίσκ͂όπου)¹⁴⁰. В конце IV века эта первая церковная должность с правительственными полномочиями преобразована в периодевтов, в каковые и воспрещено тогда же производить лиц епископского сана¹⁴¹, затем в средние века переименована в экзархов¹⁴² и наконец с протопопов (προτοπαπαζ), каковою пребывает на востоке и доселе (у нас – “благочинные »).

Что касается свойств правительственных полномочий, которые получали от епископа¹⁴³ хорепископы, то, по всей вероятности, они были первоначально двух родов: полномочия надзора за сельским клиром и полномочия по вспомоществованию бедным. Ясным свидетельством о полномочиях первого рода служит послание св. Василия Великого к хорепископам, в котором на основании древней церковной практики св. отец довольно полно и ясно изображает положение и значение хорепископов в делах епархиального управления. Это отчасти подтверждается правилом 10 антиохийского собора¹⁴⁴, наименованием, “периодевт” и характером позднейшей должности экзарха или протопопа, в которую перешла должность хорепископа. Еще более ясно засвидетельствованы древним каноническим законодательством второго рода полномочие хорепископов – по вспомоществованию бедным. 14 правило неокесарийского собора, определяя каноническое достоинство хорепископского чина, говорит, что хорепископы приемлют честь (большую, нежели сельские пресвитеры) “ради попечения о нищих”. Зонара в своем толковании к этому правилу замечает между прочим следующее о хорепископах: “они были обязаны доходы тех церквей, в которых были представителями, издерживать на нищих и иметь попечение о них, и за то что делали это пользовались честию”. Но важнейшим свидетельством в сем отношении служит 8 правило антиохийского собора, которое говорит: „сущие без порока хорепископы дают мирные граматы (τὰ ειρηνικά)”. Мирная грамота есть документ, свидетельствующий о бедности предъявителя, имеющего вследствие сего права на призрение от церкви, в которую он пришел во время путешествия. Если исключительно хорепископов правило уполномочивает властью выдавать таковые грамоты бедным странникам, то без сомнения – на том основании, что хорепископ, как заведующий делами благотворительности, лучше чем-либо другой в епархии знал истинно нуждающихся и во всяком случае одно уже это уполномочение на выдачу документов красноречиво свидетельствует, что назначение, официальная служба хорепископов есть призрение и надзор за бедными.

Так, благодаря осложнению епархиальных учреждений из состава древнего пресвитериума выделились лица пресвитерской степени (иногда, впрочем, удостаивавшиеся и епископства) и соединили в себе правительственные полномочия епископской надзирающей власти и диаконской должности – попечение о бедных. Эти полномочия второго рода не долго однако же сохранялись за хорепископами, церковная жизнь выработала для них новые специальные. Хорепископ, затем периодиват и протопоп остались исключительно органами надзирающей власти.

Второй по времени происхождения церковною должностью с правительственными полномочиями была должность эконома при епископе. Древнейшим хотя и непрямым свидетельством о существовании ее в христианской церкви можно почитать 7 и 8 правила гангрского собора. В них поименовывается специальная должность “поставленнаго управляти благотворениями” (ὁ ἐπιταρμένοζ ειζ οίκονομίάν εὐποιϊαζ). Ему принадлежит власть принимать и раздавать церковные плодоприношения. Никто, под страхом строгого церковного наказания, не может ни принимать ни раздавать их кроме сего “уполномоченного” епископом. Чижман без всякого колебания видит в этом уполномоченном ту самую церковную должность, которая в позднейших правилах называется οίκονομοζ¹⁴⁵. Но с этим едва ли можно согласиться. В первой половине IV века, к которой относятся рассматриваемые правила, еще не было нужды в должности эконома церковного, в каковой оказалась настоятельная потребность столетие спустя. 340 год, в котором происходил Гангрский собор, принадлежал к числу годин, бедственных для православной церкви: это было время господства арианской смуты; не о нововведениях по части благоустройства своей экономики приходилось тогда заботиться церкви! И собор антиохийский 341 г., коснувшийся сего предмета (в прав. 24 и 25), почти не привнес от себя в этом отношении ничего, повторив лишь правила апостольские 40 и 41. Согласнее с обстоятельствами времени и иными каноническими данным рассматриваемые правила гангрского собора относить к хорепископам. Последние по 14 правилу неокесарийского собора имели попечение о нищих, и „уполномоченный» 7 и 8 правил гангрского собора имел своим назначением только принимать и раздавать плодоприношения, или вообще заведовать ”экономиею благотворений“. Должность церковного эконома позднейшего времени была разностороннее и полновластнее. Впрочем, уже из 2 половины IV века мы имеем весьма ясные свидетельства в пользу существования церковных экономов в родном смысле этого слова в некоторых церквах. Так Фeoфил Александрийский в 10 правиле дает такое наставление одному из подчиненных епископов: с согласия всего священства да назначится другий иконом, на определение коего соглашается и епископ Аполлон, дабы церковное достояние употребляемо было на что должно”. И св. Василий Великий в одном из своих писем упоминает о „ὁ τῆζ ἐκκλησίαζ φροντιζων καί δαί χείρὸζ ¹⁴⁶. Что церкви александрийская и кесарие-каппадокийская представляли в сем отношении лишь частные особенности – имея особенные для управления церковным имуществом должности экономов, во многих же иных церквах господствовал еще старинный порядок, некоторое свидетельство о сем можно усматривать во 2 правиле св. Кирилла Александрийского. Здесь говорит он между прочим следующее: „благочестивейших епископов, сущих по всей земли, весьма огорчает и в крайнее неудовольствие приводит требование отчета в случающихся у них расходах, как из доходов церковных, так и из приношений от некоторых”. В судебном процессе Ивы, епископа Едесского, рассматривавшемся на IV вселенском соборе, не встречается намека на то, что в Едесской церкви была должность эконома в это время, между тем повод к упоминанию о сем был. Даже и в константинопольской церкви во времена св. Иоанна Златоуста, по всей вероятности, еще не было эконома, как об этом можно судить по обвинительным пунктам на него, представленным диаконом Иоанном. Только с половины V века должность церковного-эконома вводится повсеместно, по крайней мере в Восточной церкви. IV вселенский собор в 26 правиле определил: „всякой церкви, имеющей епископа, имети эконома из собственного клира, который бы распоряжался церковным имуществом по воле своего епископа“. Император Юстиниан своим законодательством не мало содействовал упрочению положения церковного эконома в целой организации епархиального управления.

Так из ведения древнего пресвитериума вышла под действием нового положения церкви в государстве весьма важная отрасль церковного управления – церковная экономия и церковная благотворительность и была вверена новой специальной должности, “церковного эконома”¹⁴⁷.

В высшей степени важное значение в сложной системе епархиального управления получила далее должность хартофилакса (χαρτοφύλαξ). Трудно указать с точностью и даже приблизительно время установления этой должности и с этим наименованием. Принимая во внимание, что юстинианово законодательство не знает употребления сего наименования, можно предполагать, что оно было усвоено хартофилаксу в довольно позднее время– не ранее IX века.

По множеству и разнообразию полномочий должность хартофилакса представляет собою результат довольно долгого процесса развития епархиальной администрации. Ее предуготовляли постепенно одна за другой церковно-административные должности меньшей важности, а посему речь о хартофилаксе и должна быть предварена рассмотрением сих, его предуготовлявших должностей.

Уже в уставах св. апостолов довольно ясно выделяется из числа диаконов первый как во время архиерейского служения “ὁ παρεστὡζ τῳ ἀρχιερεῖ διάκονοζ»¹⁴⁸, так и в особенности в делах епархиального управления. Диакон о всем доносит епископу, как Христос Отцу – читаем здесь – впрочем, что может пусть исполнит сам, принявши власть от епископа, как Господь от Отца творение мира и промышление. Дела же важнейшие епископ да судит. Между тем да будет диакон и очи, и уши епископа, его уста, сердце и душа, чтобы епископ имел попечение не о многих делах, но о важнейших только, как и Иoфор советовал Моисею, и не неугоден был совет его“¹⁴⁹. Если подчеркнутые выражения и отзываются интерполяцией, свойственною более руке писателя IV или V века, чем мужа апостольского, то в общем положение при архиерее первого из диаконов, даваемое апостольскими уставами, вполне согласно с историческими фактами глубокой древности. Греческие писатели (Константин Пopфирoгeнит) уже священномученику Лаврентию усвояет наименование: αρχιδιάκονοζ; и не без основания: ибо о ком из клира св. пары Сикста можно сказать, что он был душа и сердце его, как не о Лаврентии? Не по одной личной к себе симпатии архиепископа и св. Афанасий в сане диакона занимал столь важное положение на первом вселенском соборе: он был архидиаконом александрийской церкви, если не по названию, то de facto. В жизни св. Иоанна Златоуста архидиакон – уже весьма обычная церковная должность¹⁵⁰, как исполнитель важнейших поручений епископа и лицо властное в клире. Св. Исидор Пелусиот об архидиаконе Луцие выражается подобно апостольским уставам – что он очи и уши епископа”, и ясно изображает значение его в деле избрания и рукоположение в степени клира¹⁵¹.

Таким образом в надзор за дисциплиною клира, в избрании и рукоположении в степени клира и в епархиальном суде архидиакон с глубокой древности выступает ближайшим сотрудником и исполнительными органом епископа.

Рядом и одновременно с ним развивается и еще отрасль учреждений в епархиальной администрации с течением времени получившая весьма важное значение – церковного нотариата. Уже с третьего века заметны на важнейших церковных соборах нотарии или скорописцы. В IV и V вв. они – неизменная часть в составе собора, канцелярия его. Нотарии писали нотами, – стенографическими значками и затем по окончании соборного заседания переписывали нотные записи буквенным письмом, придавая этим записям вид журналов или протоколов заседания. Из “деяний” соборных – как назывались тогда эти протоколы – видно, что нотарии исправляли не только обязанность записчиков и писцов, но и заготовляли нужные для дел справки, хранили у себя разные документы, напр. императорские указы и грамоты, официальные послания епископов и “деяния” прежних соборов, также кодекс или „книгу правил“ соборных. В отправлении сих обязанностей они действовали или служили – выражаясь нынешним языком как официальные чиновники, несшие ответственность за исправное хранение и изготовление документов¹⁵². Они состояли непременно из клириков, именно из чтецов и действовали под начальством “перваго нотария”, каковым по большей части в IV и V вв. был архидиакон.

Из соединения полномочий архидиакона и первого нотария и образовалась должность хартофилакса.

1) Хартофилакс был прежде всего секретарем (Kanzler) епископа. В этом качестве его обязанностью было охранять все права епископа, проистекающие из его епископской власти, и защищать их в качестве блюстителя епископских прав (ἐπίσκοπικῶν δικαίων φροντιστήζ). Он составлял оригиналы епископских распоряжений и документы и оные, так же как и копии с них, скреплял своею подписью, датою и епископскою печатью. На вопрос Константина Кавасилы, архиепископа диррахийского – может ли епископ поручить этого рода дела другому чиновнику? – Иоанн епископ цитрский отвечал, что епископ не должен этого делать ни в каком случае, напр. по случаю болезни хартофилакса, в необходимой его отлучке или по другой какой-либо причине: для замены хартофилакса в подобных случаях есть специальный помощник и подвластный ему чиновник – делопроизводитель (ὑπομνηματογράφοζ)¹⁵³. – Относительно содержания документов, выдаваемых от имени епископа, хартофилакс должен наблюдать, чтобы оно не заключало никакого противоречия церковным предписаниям. При сем его дело – приводить в согласие законы с канонами и нормами – примирять разноречие в самых канонах; равным образом он, как блюститель канонического права, должен давать ответы на предлагаемые ему казуистические вопросы. Он ведет также сношения с государственными и правительственными учреждениями, испрашивает содействия их исполнению церковных предписаний, или об отменении законов и привилегий, препятствующих церковным интересам. Вследствие такой близости к своему епископу хартофилакс нередко называется устами и руками епископа (δλοζ ἐστί τῷ ἀρχιερεῖ δεξιά)¹⁵⁴.

2) Хартофилакс был постоянным уполномоченным епископа, действовавшего его именем (Der ständige Delegirte des Bischofs) в следующих обстоятельствах:

α) В отправлениях суда. Если епископ сам лично председательствует в суде, то хартофилакс непременный член епископского суда. В этом случае он представляет суду доклад по делам гражданским и дисциплинарным, предлагает необходимые вопросы членам суда и сторонам и подписывает приговор¹⁵⁵. – В отсутствие епископа он – непременный председатель суда во всех церковных делах, и делах дисциплинарных духовенства и монашества. Но хотя он и независимо именем епископа изрекает приговор, однако же обязан выслушивать мнение сочленов и приговор постановлять по большинству мнений. Сверх того, он наблюдает за поведением всего высшего и низшего клира епископии, установляет для него правила и принимает меры против всяких проступков. Он имеет право наказаний за проступки, которые прямо не обозначены как подлежащие епископскому суду. В церквах патриарших эта дисциплинарная власть принадлежит хартофилаксу и по отношению к архиереям патриаршей епархии.

β) Постоянное полномочие хартофилакса распространяется далее на епископское право дозволения или запрещения браков (ἡ ἔνδοσιζ καί ἡ κώλυσιζ τῷν συναλλαγμάτων). К нему поступают прошения от вступающих в брак; он производит о них дознание, спрашивает, нет ли какого препятствия, и предписывает священнику соответствующей церкви – чрез особенный письменный документ – благословить брак. За сообщение такового документа хартофилакс не имеет права требовать чего-либо, он должен довольствоваться тем, что жених добровольно даст. Если священник обвенчает брак без такового документа, то он отрешается на более или менее продолжительное время от должности. – Это право хартофилакса не имеет применения в следующих случаях:

1) Если епископ уполномочит специально для разрешения браков какого-либо протоиерея (προτοπαπαζ).

2) В патриарших ставропигиях, где водному полномочие сие дается экзарху.

3) Во всех тех епископиях, в которых патриарх назначит особого экзарха к восстановлению упадшей дисциплины и с сим вместе доверит ему полномочия власти, или же удержит за собою назначение священников, которые должны совершать благословение браков.

Особенным преимуществом хартофилакса константинопольского патриарха было то, что он мог именем патриарха установлять ставропигии:

3) Хартофилакс был органом епископа по делам внутреннего церковного управления.

В силу этого, ни одному священнику чужой епархии не позволялось совершить литургию прежде чем он представит хартофилаксу надлежащую “представительную грамоту своего епископа” (συστατικὴ, απολυτικὴ γραφὴ).

В округе своего епископа хартофилакс производит точное исследование – на основании требования канонов не рукополагать никого без исследования (ἁνεξετάστυιζ) – о возрасте, познаниях и поведении желающих поступить в духовное звание. При этом он взвешивает показание свидетелей, в особенности свидетельство духовника и только по точном испытании кандидата дает ему удостоверение, что он достоин получения низшей степени клирического служения. Эта деятельность хартофилакса до того неотделима от должности его, что епископ Иоанн цитрский вменил в особенно важную вину некоторым архиереям то, что они нарушали этот порядок и испытания кандидатов на пресвитерство предоставили иеромнимону. Хартофилакс подает свое мнение равным образом и при удостоении кого-либо высшей степени рукоположения.

При совершении посвящения хартофилакс приводит к епископу посвящаемого.

При избрании епископа хартофилакс изготовляет вызовы. При самом избранит он удерживается однако же от всякого вмешательства касательно указания кандидатов и суждения о добрых и дурных качествах их. Всякого рода сведения по этой части он может сообщать только патриарху. При хиротонии он представляет избранного рукополагающему епископу, а также составленный им в присутствии нотария протокол о происшедшем акте избрания и собранных при сем голосах избирателей.

На литургии, если оную совершает сам епископ, хартофилаксу принадлежит право, вместо него приглашать сослужащих священников к приобщению святых тайн¹⁵⁶. Обычное при этом выражение: „ιερεῖζ προσέλθετε“ указывает на требование апостольского правила, по которому каждый пресвитер и диакон при литургии епископа должен причащаться святых тайн или в противном случае представить благословную причину, по которой не может сего совершить, дабы отказ его не послужил причиною соблазна для верующих и не принес нарекание на епископа, якобы он не правильно совершает литургию¹⁵⁷.

4) Деятельность в синоде и в епископском совете.

α) Подобно тому как при епископе хартофилакс состоит блюстителем церковного права, и в синодских, совещаниях он выступает в таком же свойстве. Здесь он дает заключение по всем церковным вопросам, касательно прав митрополии или епископии, равно как и во всех спорных случаях представляет во всей ясности юридические основания для решения, имеет в своем распоряжении необходимые книги и документы и прочитывает их по требованию собора.

β) В епископском совете ему принадлежит чтение протокола, равно как и всяких документов, в его отсутствии эту должность исполняет ближайшее к нему высшее должностное лицо.

Проколы, для коих должна быть особая книга (κωδίκιον), ведутся самим хартофилаксом, или под надзором его епископским нотарием в непрерывном порядке; но при смене хартофилакса образуют новый отдел, в начале которого ставится примерно такая формула: „начало синодальных решений, содержащихся в настоящем кодексе с того времени как господин хартофилакс NN нашим святейшим господином и патриархом вместо господина NN возведен был в должность хартофилакса” (следует дата).

На основании этих протоколов, или вследствие особых предписаний епископа хартофилакс поготовляeт нужные распоряжения, решения и приговоры, которые с надлежащими формальностями утверждаются и подписываются, затем с приложением печати публикуются или сообщаются сторонам (тяжущимся). Например, синодальное решение патриарха Михаила. Керуллария от 1052 г. оканчивается так: “вышеописанная копия, согласующаяся с синодально изданным патриаршим посланием, изготовлена на основании хранящихся в архиве протоколов и утверждена собственноручною именною подписью и печатью Никиты Протосинкелла и хартофилакса великой церкви, а потом и еще утверждена подписью почтеннейшаго диакона и патриаршаго нотария и опубликована, как выше показано, месяца и индикта NN”. – Подпись документа, который выдал патриарх Герман II в июле 1235 г. относительно решения некоторых канонических вопросов, адресованного на имя митрополита навпактского Иоанна гласят: “таково содержание соборного деяния, утвержденнаго обычным образом подписью и печатью хартофилакса великой церкви и изготовленнаго 6743 (1235) месяца и индикта, которые выше показаны. Константин Авлен хартофилакс великой церкви.

Изготовление хартофилаксом нужных документов делается без всякой платы.

5) Надзор над архивом. (χαρτοφυλακείον). Последняя, а судя по названию древнейшая должность хартофилакса есть надзор за церковным архивом. В документах церковный архив называется различными именами: то ἐπίσκοπεοίν – поскольку в нем хранятся документы касательно церковной дисциплины и прав епископий, то, “канцелярией хартофилакса” (σέκρετον χαρτοφύλακίκὸν) – поскольку он служит главным местом, где совершается деятельность хартофилакса, но наиболее употребительно название χαρτοφύλακεῖον. Это есть учреждение, необходимое в каждой епископии, и в нем хранятся все те; бумаги и документы, которые епископ сдает хартофилаксу с пометою: “καταστρώθητω“, “ καταστρωσον “ (“принять в архив “). Сюда главным образом относятся: церковные книги и юридические документы, распоряжения епископов, предписания государственного правительства касательно церковных дел, как в оригиналах, так и в копиях. Сюда принадлежат и списки, содержащие ряд по старшинству кафедр митрополий, архиепископий и епископий, равно как и удостоверение о возведении епископий в митрополии или соединение нескольких епископий в одну, или подобные сим влекущие за собою изменение иерархической системы.

Сверх того, хартофилакс обязан следить за ходом церковных дел и вести их, равно как и вообще замечательным церковным событиям хронику. Вышедшие из употребления законные определения, но имеющие историческую ценность, обязан сохранять в особенных футлярах (κιβώτιον).

Вспомогательные хартофилаксу лица. При столь обширном круге своей деятельности хартофилакс имел у себя сотрудников, подчиненных ему чиновников. Они иногда были довольно многочисленны – в таком случае делились на два класса: σεκρετικοί и ἐπίσκοπειανοί. Первые служили хартофилаксу в его канцелярской деятельности, вторые – в деле охранения и поддержание церковной дисциплины. При патриархах константинопольских хартофилакс имел у себя 12 нотариев¹⁵⁸.

Мы не будем рассматривать существо других церковных должностей, число которых особенно в великой константинопольской церкви было весьма значительно. Для ознакомления с ними достаточно классического исследования Чижмана: Dio Synoden und die Episcopalamter и А. Павла: О должностях великой церкви. Для нас совершенно достаточно указания на тот важный факт, что вся епархиальная юрисдикция епископа с постепенным установлением сих должностей разделена была между ними, каждой из них специализирован был особый круг дел, так что епископу оставалось только общее направление их деятельности и наблюдение за точным исполнением каждым из чиновников его своих обязанностей. Для полной характеристики рассматриваемой формы епархиального устройства нам остается рассмотреть условия поступления в церковно-правительственную должность, способ производства и характер деятельности епархиальных чиновников.

Требование правил 26 и IV Всел. соб. и II XII Вир. соб. чтобы церковный эконом был назначаем епископом из собственного клира, имело значение общего правила для производства в каждую церковную должность. Посему клир епархии и представлял сферу, контингент лиц, из которых епископ избирал себе чиновников. Для них почитались способными как получившие степени пресвитеров и диаконов, так и хиротезию чтецов и певцов. Что касается лиц монашествующих, то до XII столетия и они иногда поставлялись на церковноправительственные должности. Так Феофил, Александрийский архиепископ удостоил рукоположения монахов Аммония и Евсевия и сделал их экономами¹⁵⁹. Во времена Феодора Студита в Константинопольской церкви хартофилаксом был архимандрит¹⁶⁰. Но патриарх Михаил III Анхиал (1169–1174) воспретил дотоле практиковавшиеся случаи избрания монахов на церковноправительственные должности, поскольку они не соответствуют созерцательной жизни монахов и приводят к несообразности, что и лица мирского духовенства, по принятии монашества, не желают оставлять церковноправительственных должностей, которые они дотоле занимали. На будущее время в эти должности могут быть избираемы только лица мирского духовенства, а монашествующие должны оставаться внутри своих монастырей, соблюдая дисциплину и строго монастырский образ жизни. Это распоряжение поместил в своем комментарии к номоканону Вальсамон¹⁶¹ и таким образом вопрос о дозволительности определять монахов к церковным должностям получил отрицательное решение. Чтобы мирские лица могли быть определяемы к церковным должностям – этого не видно из памятников права; нельзя этого точно также доказать и из свидетельств церковной практики. Таковое дозволение не согласовалось ни с строго церковным существом, церковных должностей, ни с способом определения в оные, каковой совершался чрез архиерейское благословение (σφραγίζ). Посему канонисты восточной церкви называли по местам практиковавшееся определение мирских лиц в церковный должности – антиканоническим (παρὰ ταξιν)¹⁶².

Что касается вопроса, каких иерархических степеней клирики почитались наиболее способными к производству в церковноправительственные чиновники, то в этом отношении церковная практика представляет некоторые неясности и затруднения.

Наиболее легко решается вопрос о чтецах и певцах, как кандидатах на церковные должности: из них определяемы были только на низшие церковные должности, каковые в каталогах имели особую рубрику: “οφφίκία ἀναγνωστῶν”. Не так легко решается вопрос о пресвитерах и диаконах.

B пользу диаконов много говорит то обстоятельство, что великий евхологий проводит различие между церковною службою (οφφίκίον) епископского чиновника и священнослужением пресвитера. Последний не может быть церковным чиновником, ибо церковный канон назначил его для совершение бескровной жертвы, а не поставил на службу епископа¹⁶³. Вследствие сего церковные чиновники и называются иногда диаконами в тесном смысле слова¹⁶⁴. Многочисленные документы представляют далее примеры, что иногда высшие церковные должности если не исключительно, то по меньшей мере в большинстве были занимаемы диаконами¹⁶⁵. Между тем диаконы не были уполномочены никаким церковным законом к прохождению церковных должностей. Если иногда оставалось и противное мнение, то этим имелось в виду оправдать то явное покровительство диаконов, какое иногда оказывали им епископы из оппозиции против неуступчивости пресвитеров. Само собою дело дошло до того, что диаконы получили весьма важные преимущества и отличия, которыми внешне становились почти равными пресвитерам, а иногда и возвышались даже над ними своим влиянием. Такое отношение противоречило иерархическому порядку, так что уже 1-й Всел. собор 18-м своим правилом воспретил всякое преимущество диаконов пред пресвитерами как в порядке приобщения Св. Тайн на литургии, так и относительно заседания в церковных собраниях. Это правило было потом подтверждено 7-м правилом Трул. собора: “мы узнали, говорит оно, что в некоторых церквах диаконы имеют церковные должности и посему некоторые из них, попустив себе дерзость и своеволие, председят пресвитерам, того ради определяем: диакону, аще имел бы и достоинство, т. е. какую-либо церковную должность, не занимати места выше пресвитера... Сие же самое да соблюдается и в прочих степенях священнаго чина; ибо мы ведаем, что достоинства или должности духовные превосходне должностей, относящихся к миру“. Согласно с сим и император Алексий Комнен в новелле от 1107 года объяснял: „как епископ стоит выше пресвитера, так последний выше диакона, хотя бы оный был протодиакон, ибо в сем качестве oн выше всех диаконов, но по степени своей ниже самого младшаго пресвитера“. Эти узаконения и остались навсегда определителями церковно – клирического положения диаконов, исполнявших церковные должности. Исключение отсюда допускалось только для тех диаконов, которые по какому-либо делу являлись на соборах местоблюстителями своих епископов.

Но с другой стороны известно, также, что именно высшие церковные должности с древних времен были занимаемы если не исключительно¹⁶⁶, то в большинстве также и пресвитерами. Точно также и должности, уже в позднейшее время установленные, по самой их сущности необходимо требовали пресвитерской степени. Таковы: должность протопресвитера, второго пресвитера (δευτερεύων, τῶν πρεσβυτερων),¹⁶⁷ периодевта (57 прав. Лаодик, соб.) и проповедника учителя свящ. писания: ибо в учительской должности по средневековому каноническому взгляду призваны только епископы и уже по их поручению пресвитеры. Из остальных чиновников, в которые поставлялись преимущественно пресвитеры, Иоанн епископ цитрский поименовывает еще: церковного эндика, архонта освещения и питателя бедных и сирот (ὀρφανοτρόφοζ). С этим согласуется и то обстоятельство, что таковые должности отправлялись иногда даже епископами, проживавшими в чужих епархиях в силу каких-либо причин, препятствовавших им управлять своими епархиями.

Из сего следует, что древние канонисты, которые почитали церковные должности исключительно учреждениями диаконской службы, имели в виду только известного рода церковные должности. Сюда принадлежали: архидиакон, второй диакон, Канстризий, иеромнимон и архонт евангелия. Посему если какая-либо из сих должностей и проходилась пресвитером, то ему не дозволялось при архиерейских служениях носить диаконских одежд¹⁶⁸. С той точки зрения легко объясняются и случаи, когда должности, принадлежащие чтецам и певцам, представляются исполняемыми отдельно или в соединении с другими должностями – пресвитерами¹⁶⁹ и диаконами.

В числе условий для кандидатуры на церковную должность требуется, кроме духовного звания еще некоторые особенные личные качества, а именно: нравственная чистота жизни, образование и доверие епископа. Клирик тогда только может быть определен на церковно-правительственную должность, когда он известен нравственным строго каноническим образом жизни. Вальсамон осуждает епископов, допускавших двубрачным чтецам продолжать службу и возводивших их даже на высшие должности¹⁷⁰. Точно также от кандидата на церковно правит. должность требуется доверие епископа. „Слово оффиция (оффикиov) римское есть, говорит Зонара (к 34 прв. Кар. соб.), означающее власть и доверие. Наконец от него требуется образование и способность к учительству¹⁷¹. Средствами для отыскания способных церковных чиновников служат для епископа частые собеседование с клиром и испытания его, но в особенности настоятельные его убеждения посвятить себя на церковное учительское служение, обращенные к тем из клириков, которые стремятся к высшим достоинствам¹⁷². Инструкция (ὑποτὐπωσιζ) патриарха Матфия I (от 1398) требует, чтобы и поставленные уже церковные чиновники, присутствуя при совещаниях епископского совета, в дозволенных им пределах принимали участие в обсуждении дел как для практики в применении канонов и прочих церковных законов, так и для того, чтобы сим дать доказательство своего достоинства к высшему званию.

Получением рукоположения пресвитер и диакон получал способность и к церковно-правительственной службе. В той мере как к некоторым должностям могут быть способны чтецы и певцы – последние производятся в должность не иначе как по достижении 20 летнего возраста. Но вообще ни возраст, ни особенные отношения, ни личные преимущества – хотя они не должны быть оставляемы без внимания – не имеют решающего влияния на определение к церковно – правительственной службе.

По строго епископальному характеру епархиального устройства Православной Церкви право назначения на церковно-правительственные должности принадлежит епископу. Тем не мене в действительном приложении этого права епископ некоторым образом связывается во 1-х соучастием своего епархиального совета и 2) гражданским правительством.

По духу церковных правил непосредственное призвание епископом (ή ἐπισκοπικὴ μεῖάκλησιζ) клирика к церковно-правительственной службе – бесспорно. Правда 26-е прав. IV Всел. собора относительно церковных экономов высказывается довольно обще, что каждая церковь, имеющая епископа, должна иметь эконома из своего клира. Но уже прав. VII Всел, соб. объясняло это предписание в пользу власти митрополита и епископа, и нет недостатка в примерах, что из этих правил прямо выводилось исключительное право епископа на поставление эконома. В жизни Иоанна Милостивого Мин свидетельствует, что он поставлен быль экономом от патриарха александрийского; в этом же смысле и собор Халкидонский требовал от Ивы митрополита Едесского, чтобы он обещал, что впредь по образу церкви Антиохийской будет управлять церковным имуществом чрез эконома, которого он изберет из своего клира. Так же точно такая независимость епископа может быть доказана и из принятых в номоканон узаконений Юстинианова кодекса¹⁷³. К такому заключению ведут наконец решения отдельных патриархов и мнение канонистов.

Ограничение епископского избрания церковных чиновников со стороны клира свидетельствуется данными церковной практики относительно избрания эконома¹⁷⁴(37), архидиакона¹⁷⁵(38) и второго диакона¹⁷⁶(39). К клиру принадлежат в этом отношении только совещательное значение, решающий голос принадлежит епископу, так что он может отвергнуть выбор лица по его недостоинству и неспособности к предназначаемой ему должности.

Более важное ограничение епископскому (собственно патриаршему) избранию церковных чиновников исходило от государственной власти. Общее положение великого евхология, что «патриархи устрояют и управляют церковными должностями в союзе с императорами“ подтверждается следующими данными:

а) С первых христианских столетий христианские императоры во внимание к потребностям и доходам отдельных епископских церквей определяли штаты служивших в них церковных чиновников, равно как способы содержания в согласии с церковью, и смотря по обстоятельствам времен – отменяли прежние на сей счет постановления. Кроме того, в случае недостаточности церковного имущества на содержание церковных чиновников, они давали иногда субсидии из государственных средств.

б) Иные императорские постановления определяют возраст, необходимый для церковной службы, или же выражают заботу о том, чтобы церковные чиновники поставляемы были канонически, чтобы соединенные с церковнослужебными степенями преимущества пребывали не нарушаемыми; наиболее ревностным чиновникам жалуют титулы¹⁷⁷ и разные иные отличия (βασιλικά αξιώματα).

в) Но в особенности церковное государственное законодательство стремилось урегулировать наиболее целесообразное распределение и устройство церковных должностей и именно трояким образом:

α) Чрез те законы, которыми установляло нравственное по ведение и требование научного образования, как существенные условия к получению церковной должности. Это в особенности тщательно было произведено новеллою императора Алексия Комнена обращено к клиру в 1007 г.: «об избраниях и о клириках“, точно также как и новеллою того же императора, адресовано 1094 г. патриарху Николаю III-му грамматику. Первая из названных новелл в особенности настаивает на том, чтобы о кандидатах на церковные должности с особенною тщательностью были составляемы списки с обозначением качеств каждого. Достойнейшие из них должны быть представляемы патриархом императору для определения их к церковным должностям, а имена недостойных должны быть вычеркиваемы из списков.

β) Чрез контроль церковных имуществ, каждый эконом должен был каждомесячно, а впоследствии чрез каждые два месяца и непременно при оставлении от должности представлять отчет императорским чиновникам об управлении им церковным имуществом. Равным образом эти императорское чиновники вели надзор над состоянием всего церковного и монастырского имущества внутри указанных им провинций. Церковные чиновники, неправильно отправлявшие свои должности и отказывавшиеся представлять отчеты, подлежали не только каноническому наказанию, но и строгости государственных законов.

γ) Наконец источники церковного права свидетельствуют, что как установление церковных должностей, так и определение на должность высших церковных чиновников следовало при непосредственном содействии государственного правительства. Вальсамон замечает о членах первой пентады: «поскольку церковные права двоякого рода: одни в своих различных формах принадлежат существенно церкви, другие же канонически предоставлены патриарху: то православные императоры в своей ревности о церковных делах узаконили, чтобы последние были распределяемы между пятью церковными должностями и отправление их возложено было на особых управителей. С того времени и доныне эти церковные права ведаются пятью заседающими и экзокатакилами архонтами как бы пятью чувствами¹⁷⁸. Соответственно сему в Константинополе высшие церковные должности, и именно эконома и скевофилакса замещаются по докладу патриарха с древних времен самостоятельно императором; на этом же основании было в обычае, что вновь определенные высшие чиновники тотчас по своем постановлении в знаках своего достоинства являлись к императору для выражения благодарности за определение в должность. Если император Исаак Комнен и предоставил это право назначения церкви, то это было лишь временною делегацией, которую император во всякое время мог взять обратно, и что эта делегация последовала не чрез формальный закон – это доказывают позднейшие указы императоров.

δ) Назначение низших церковных чиновников вообще предоставлено усмотрению епископа. Только учители свящ. писания получали утверждение от государственного правительства.

В какой бы мере двумя указанными выше соучастниками в избрании кандидата на церковную должность ни ограничивалась власть епархиального епископа в сем деле, окончательный и решительный акт производства (προκοπὴ, προβολὴ, προβιβασμόζ, προχερισιζ) принадлежал исключительно епископу и совершаем был в форме особенного церковного обряда (σφραγίζ). В каждую из церковно-правительственных должностей клирик возводился торжественным как бы посвящением во время литургии, среди церкви; так что применительно к строю православной церкви теория Фомы Аквинского, что jurisdictio сообщается еx simplici injuсtiоnе hоminis¹⁷⁹ должна потерпеть некоторое изменение. В греческой православной церкви и уполномочение церковно правительственною властью совершалось чрез своего рода соnѕесrаtiо, но только особенное сравнительно с хиротонией. И это делалось весьма последовательно и весьма целесообразно. Как религиозное учреждение, церковь должна запечатлевать каждый акт приложения своей власти своим благословением, какой бы юридической природы ни был он. Это однако же далеко не акт рукоположения. Отличие его от последнего в следующем: 1) хиротония совершается внутри алтаря, тогда как сфрагис – вне, среди церкви, так же точно, как совершается поставление чтецов и иподиаконов¹⁸⁰. 2) Даже и от поставления чтецов и певцов сфрагис отличается тем, что первое совершается с крестообразным пострижением власов на голове поставляемого, между тем сфрагис только с крестовидным благословением. 3) Хиротония возводит рукополагаемого в особое церковное состояние, отличающееся особыми правами церковного общения, сфрагис сообщает только специальные положение церковной службы и сообщает уже клирику, а не делает мирянина клириком. – Впрочем по позднее резвившейся обрядности, особенно в великой константинопольской церкви и именно для производства в высшие церковные должности лиц пресвитерского и диаконского сана, сфрагис совершался в форме, весьма близкой к посвящению в собственном смысле. По евхологию Гоара сфрагис пресвитера и диакона состоял из следующих отдельных моментов;

1) Из троекратного представления (προσφορά, προσφέρεσιζ) нового церковного служителя епископу. Оно происходило во время литургии в такой форме: „представляется благочестивый брат наш NN во еже быти ему экономом (или иным должн. лицом) святой церкви NN¹⁸¹.

2) Поставления епископского, которое следует за возглашением диакона: „повели, владыко” (κελεύσατε). Оно состоит:

) в молитве поставления: божественная благодать вся немощная врачующая и оскудевающая восполняющая производит благочестиваго NN в великаго эконома епископии NN. Помолился убо о нем да приидет на него благодать Святаго Духа”.

) в троекратном знаменовании крестом,

) в руковозложении епископа (χειροθεσία)

) в молитве епископа¹⁸².

) в вручении символов церковной должности¹⁸³ или формальных служебных одежд.

) в целовании и троекратном возглашении клира: ἄξωζ!

) в отведении соответственного места между церковными чиновниками.»)

Но такая торжественная обрядность вовсе не была обязательною и тем паче необходимою. Епископы, евхологии которых не имели такого чинопоследования, ограничивались при поставлении своих чиновников такою формулою: «мерность наша производит благочестиваго служителя церкви NN в хартофилакса для церкви NN во имя Отца и Сына и Святого Духа”. При этом не наблюдалось различия в молитвах для той или другой должности¹⁸⁴.

По совершении сфрагиса новоопределенный чиновник получал от своего епископа (митрополита, патриарха) особый указ называвшийся: „πιττάκων“ или “εὐεργετικον γρίμμα”. В нем давалось новопоставленному удостоверение в уполномочении его к означенной должности, а иногда чрез обозначение содержания полномочий ее обращалось его внимание и на соединенные с званием его обязанности.

Весь порядок производства в церковные должности можно представить в след. общих чертах:

1) Инициатива учреждения новой или замещения уже установленной церковной должности по силе прав. 26 Халкид. и 11-го Всел. собора принадлежит епископу.

2) Наименование церковного чиновника следует или так или, что епископ предлагает удобное ему лицо и сообщает о сем государственному правительству для утверждения, или же поставляет по требованию государственного правительства.

3) Государственное правительство уведомляет епископа о последовавшем утверждении, или же когда нужно о наименовании поручает ему вновь назначаемому чиновнику сообщить обычное посвящение и ввести его в должность.

4) Подобное сообщение государственного правительства посылается и к призываемому на церковную должность клирику.

5) Посвящение совершается порядком, предписанным в евхологии.

6) Епископ поручает новому церковному чиновнику особым указом (πιττάκων) церковную должность и все связанные с нею преимущества чести и права.

7) Новый церковный чиновник посредством особого письменного документа дает обещание оказывать епископу послушание и тщательно отправлять свою должность.

Проходя свою должность церковный чиновник должен во все это время быть в строгом повиновении своему епископу, не выходить из отведенной ему сферы дел и не вторгаться в иную; во всякое время он обязан давать епископу отчет о ходе и положении дел во вверенной ему области. Но с другой стороны и епископу не предоставлено права произвольно или без достаточного канонического основания снимать с чиновника данные ему полномочия, препятствовать ему в исполнении обязанностей его службы, низводить его на низшую должность а вообще вынуждать его к чему-либо такому, что парализовало бы задачу его полезной службы.

С церковною службою соединены особые преимущества состояния и чести.

Так определением в церковную должность клирик, хотя бы еще и не имеющий узаконенного совершеннолетия, становится из подвластного (отеческой власти) самовластным – привилегия, которою пользуются по грекоримскому праву только лица епископской и пресвитерской степени. Все они в епархии своей имеют определенный ранговый порядок – высших и низших, и соответственно занимаемому ими в оном месту – особенный титул, который непременно присоединяется к именам их в официальных бумагах и устных объяснениях, для лиц 1-й пентады: τιμιώτατοζ и ἀδελφόζ, для второй – θεοφελιστατοσ и ὐιόζ, для третьей – ἐντιμότατοζ. Этот последний титул имеют также лица левого хора: первый и второй пресвитеры и орфанотроф. Каждый из них исполняет определенную должность при торжественном служении архиерея, имеет право быть впереди при торжественных выходах и прежде прочих приобщаться Св. Тайн.

Прохождение службы представляет наконец условие, хотя и не абсолютное, для избрания во епископа. Многочисленные примеры церковной практики показывают, что церковные чиновники по своим особенным нравственным качествам и деловой опытности всегда рассматривались как самые ближайшие кандидаты при избраниях епископских¹⁸⁵. Старшинство по рукоположению, строго наблюдаемое в степенях священства, почти не имеет значения в церковноправительственной службе¹⁸⁶.

Посему пресвитер, диакон и чтец безотлагательно по времени посвящения их в степень имеют пред прочими клириками преимущество, как скоро они произведены в церковнодолжностных служителей церкви. Ибо здесь обращается внимание на личные достоинства и образование. Однако же принцип старшинства и здесь не должен вовсе исключаться в виду того, чтобы слишком резкое нарушение его не повело к оскорблению заслуженных лиц и к смятению благоприличного порядка¹⁸⁷.

Покрытие расходов на содержание церковнодолжностных лиц производилось или из церковного имущества, или из доходов, поступавших в церковную пользу ради особенных торжеств (ψαλτικά), или – в качестве взносов с подчиненных (κανονικά) или ставленных пошлин (ἐνθρονιστικά) или в качестве дани с духовных лиц (ἐμφανιστικά) или в иной, какой-либо форме. Эти доходы разделялись или ежегодно один раз (ρὅγαι ετἠσιοι) или по полугодию или помесячно (μηναῖα). В евхологиях относительно трех пентад правого и левого хора замечается, что из суммы определенной для всех церковных чиновников две части должны следовать первой пентаде, второй полторы, третьей одна с четвертью из суммы причитаемой на целый хор. Но поскольку пентады правого хора в епархиальных церквах редко являются в полном числе, а левого хора совсем не бывает, то указанное отношение должно почитать только как примерное.

Исполняя каждый отдельно возложенный на него круг обязанностей церковной службы, лица клира, облеченные церковноправительственною властью, весте с тем по требованию епископа составляют из себя коллегиальное учреждение, помогающее своим советом епископу в важнейших делах епархии, а также разрушающее всякие недоумения и затруднения в духовой жизни всех пасомых, к нему обращающихся. В сем последнем отношении этот совет служить как бы духовною лечебницею, в которую обращается каждый с недоумениями и тревогами своей христианской совести¹⁸⁸. Это коллегиальное учреждение, члены которого имеют в нем каждый свое особое место и положение (καδέδραο καί στἀσιζ) составляется каждый раз по требованию (προτροπῆ) епархиального епископа и различается не только от собора в собственном смысле, но и от древнего пресвитерия. От первого оно отличается тем, что сочлены его отнюдь не имеют решающего голоса, а только совещательный. Решающий голос принадлежит здесь только одному епископу, посему здесь не может быть и речи о решениях по большинству голосов, так что значение их в епископском совете изображается технически деловым термином παραλαθήμενοι (присутствующие), но не συνεδριάζονεζ (вместе заседающие), который прилагается исключительно к лицам епископской степени, как полномочным членам собора. Они не имеют права, как это полномочны члены собора – представлять высшей инстанции общее, коллективное какое-либо обвинение – против председателя своего; каждый из них только лично от себя может представить жалобу или обвинение на него в случае оказанной ему лично несправедливости.

Этот епископский совет, созданный епископально-клерикальною системою, существенно отличается и от древней пресвитерии: членами пресвитерии были все пресвитеры и диаконы кафедеральной церкви, получавшие это звание самым рукоположением в степень, в епископском совете члены – исключительно лица с церковноправительственными должностями и только производство в эти должности открывает доступ в члены совета. В частности, по свидетельству церковной практики, наиболее постоянными членами епископского совета являются следующие лица:

Все чиновники первой пентады; в церковных каталогах о каждом из них замечается: „ἔστι δὲ καί ειζ τὰζ κρίσειζ“. Из второй пентады: канстризий, референдарий, иеромнимон, логофет. Из левого хора – протопресвитер Впрочем отнюдь нельзя сказать, чтобы эти чиновники имели безусловное и исключительное право пред прочими клириками быть членами совета. Во власти епископа состоит – смотря по важности дела или каким-либо другим обстоятельствам увеличить число сочленов своего совета приглашением и прочих лиц своего клира. Так напр. епископ иерисский (из XIV в.) по судному делу одного пресвитера образовал свое епархиальное судилище из нескольких пресвитеров и духовников¹⁸⁹. Число членов епископского совета могло дополняться и епископами временно проживающими в чужой епархии. Равным образом далеко не почиталось обязательным присутствие в заседаниях епископского совета непременно всех должностных лиц епархиального клира. Напротив, чаще всего этот совет представляется состоящим лишь из трех лиц¹⁹⁰. Заседания этого совета в отличии от церковных общественных-богослужебных собраний иногда называются собраниями вне алтаря (αί ἔξο βήματοζ συνάξειζ).

Предметами деятельности епископского совета служили отчасти дела административные, но главным образом судебные. Из первого класса дел наиболее часто рассматривались следующие: дела о заключении, законности и расторжении брака, испытания качеств лиц производимых в церковно-правительственные должности и в священную степень пресвитера, и дела по устройству патронатств или ктиторств¹⁹¹.

Но главным предметом деятельности епископского совета служил суд церковный во всем обширном объеме епископской подсудности, какая отведена была ему канонически и гражданским правом. Церковно-епархиальный суд искони совершаем был коллективным учреждением, состоявшим из епископа и его пресвитерия в присутствии верных или народа; по епископально-клерикальной системе он также совершаем был коллегиально в епископском совете, но при закрытых для народа дверях. Судебные заседания составляли: епископ, а в отсутствие его хартофилакс, который при этом занимал председательское место, затем из клира – епархиальных чиновников вышеуказанных степеней то в большем, то в меньшем числе. Это собственно судебный персонал, но в зале заседания на низших местах присутствовали и низшие церковные служители, отправлявшие обязанности так сказать судебных приставов для ввода судящихся сторон в заседание (ἡ τῶν κρινομενων εἰσαγωγή), для их вызова (ἡ πρ͂όκλησιζ τούτων), для охранения порядка между судящимися а также и для соблюдения иных судебных формальностей, для исполнения поручений курьерской службы. В случае неявки подсудимых по вызову они обязывались доставлять основания оной от не явившихся.

Кроме этих активных членов заседания судебного в нем присутствовали зрители или слушатели судебных деяний, это – клирики не имевшие церковно-правительственных должностей, но только готовившиеся к получению их, или и имевшие их, но не удостоенные права заседать είζ κρίσειζ; они помещались за креслом председателя и обязаны были безмолвно слушать разбиравшиеся дела. Впрочем чрез третье лицо, или непосредственно и каждый из них мог высказывать какое-либо свое мнение председателю. В инструкция патриарха Матвея 1 представляется даже желательным таковое присутствие клириков в епископских советах и внимание к делопроизводству, с одной стороны для более тщательного и основательного разбирательства дел, с другой – для навыка духовных лиц к деловой технике и практического ознакомления с законами¹⁹². Порядок делопроизводства по судному делу та же инструкция представляет в такой последовательности: судящиеся стороны должны первоначально отнестись по своему делу к тому из церковнодолжностных чиновников, к ведомству которого относится предмет их дела, последний и должен, если может и если это во власти его – удовлетворить их. В противном случае он представляет дело на суд епископа. В назначенный для разбирательства день стороны вводит и производит доклад особый для того установленный чиновник (δ ἐπὶ τῶν) хартофилакс, или же нотарий. Присутствующие члены совета с дозволения епископа председателя, если он налицо, производят следствие чрез вопросы сторонам и оценку доказательств и обстоятельств дела, и высказывают свои мнения. Приговор произносит епископ. Когда же место председателя занимает делегат епископа, обыкновенно хартофилакс, то приговор произносит он, впрочем, приняв во внимание мнения своих сочленов¹⁹³.

Таково в общих чертах устройство епископально -клерикальной формы.

Важным последствием упрочения ее в каноническом древнем строе клира было резкое различение полномочий священной и правительственной власти. Полномочия последней правда соединились в лицах ими одаренных с полномочиями первой, ибо и церковные чиновники были не просто хартофилаксами, экономами, иеромнимонами, но хартофилаксами – пресвитерами, иеромнимонами – диаконами. Тем не менее полномочия священной власти у этих лиц оставались как бы в тени, уступая первое, видное место в отношениях этих лиц к прочему клиру и народу полномочиям правительственной власти. Между тем прочий клир – городских и сельских приходских церквей, а также церквей при богоугодных заведениях, домовых церквах и клир монастырский сохранил за собою только полномочия священной власти и не имел никаких полномочий власти правительственной. Пресвитеры и диаконы для всех этих церквей оказались излишними: вместо первых явились просто священники (ιερεῖζ), т. е. лица священного сана пресвитерской степени, но не имевшие прав пресвитерия, а только полномочия священной власти: учения, богослужения и пастырства; что же касается диаконов, то они в большинстве и со всем не были поставляемы для приходских церквей, потому что полномочия священной власти их не настолько велики и существенны, чтобы без них не мог обходиться священник. В отношениях этого клира к епископу не было уже непосредственности, какая была прежде; во всех случаях своих сношений этот клир должен теперь первоначально относиться к тому или иному архиерейскому чиновнику, смотря по свойству дела и чрез него ожидать предписания, вообще изъявления архиерейской воли. Чрез это само собою в глазах народа унижалось положение «священнослужителей“ в пользу священнослужителей-чиновников. Клирики – не чиновники вместе c народом, вопреки каноническому устройству, стали в подчиненное положение к клирикам одинаковых священных степеней, но бывших в тоже время официалами епископа – и архонтами его паствы. Без письменного полномочия какого-либо из сих архонтов священник приходский не мог действовать всеми полномочиями даже в своей священной власти, а именно: не мог венчать брака не получив от хартофилакса венечной памяти, не мог совершать исповеди, если не получил на то особого полномочия в секрете того же хартофилакса, экзарха или какого иного епископского официала. Далее, в отправлении обязанностей своей службы и в образе частной своей жизни он подлежал постоянному надзору периодевта, протопопа или какого-либо иного официала, а находясь в столице или учинив какой-либо проступок, подвергался и дисциплинарным внушениям того же хартофилакса. Наконец вместе с народом сельский городской приходский клир был податным сословием по отношению к епархиальному епископу и своим архонтам: он платил ежегодные обычные подати (εμβατικα) и чрезвычайные при определении на место и рукоположении (κονονικα, ενθροπιστικα). Так упрочением рассматриваемой формы епархиального устройства между епископом и священником по – канонической норме различавшимися только степенями полномочий священной и правительственной власти – возникла целая система официалов-архонтов, система клерикальной бюрократии. По временам эти духовные архонты так злоупотребляли своим положением, что нарушали права и иерархической порядок в самых элементарных требованиях божественного права. Напр. диаконы-архонты причащались прежде пресвитеров и даже преподавали им св. тайны. А в средние века, в эпоху процветания этой системы в особенности в константинопольском патриархате, дело заходило так далеко, что патриарший хартофилакс стоял по иерархическим отношениям выше епископа, уполномочивал священников на совершение браков и исповеди. И находились законодатели, как император Алексей Комнен, также и канонисты даже такие знаменитые как Вальсамон, которые защищали этот антиканонический строй, вопреки горячим протестам скопов¹⁹⁴.

Нет и нужды доказывать в настоящее время, что такое преобладание клерикальной бюрократии есть темная, отрицательная сторона этой формы епархиального устройства именно в отношении к приходскому клиру или духовенству, как грубо нарушавшая его канонические права. Другая слабая сторона этой формы устройства состоит в полном отчуждении верного народа от дел церковного управления.

Из всех актов церковно-общественной жизни при рассматриваемой форме епархиального устройства можно указать разве только на один, из которого народ остался не вытесненным от некоторого участия – это на общественное Богослужение, в особенности на литургии. Чины ее, редактированные Вселенскими учителями, оставались в Восточной церкви навсегда и верный народ при совершении ее деятельно участвует в пении под управлением клириков чтецов и певцов¹⁹⁵ и в приобщении тела и крови Христовой. – Что же касается прочих актов церковной жизни, то от участия в совершении их народ был совершенно устранен: из церковно-общественных они превратились теперь в церковно-правительственные, совершавшиеся чиновным клиром в замкнутых церковно-правительственных камерах, или – как избрание епископа, – митрополитских церквах. Так уже император Юстиниан VI-ю новеллою своею ограничил число мирян – избирателей кандидата на епископство только »первыми гражданами“ города, притом и эти последние вместе с местным клиром должны были избирать и представлять для рукоположения не одного, как это было издревле общим правилом, а трех кандидатов. Но и этот порядок держался не долго, так что в век Зонары и Вальсамона действовал уже совсем иной порядок избрания и рукоположения. Избрание архиерея совершаемо было исключительно собором епископов, собиравшимся для сего не в той церкви, для которой предназначался избираемый, а там, где предписывал митрополит¹⁹⁶ по преимуществу в его кафедральной церкви, где совершаемо было и его рукоположение¹⁹⁷; так что вновь рукоположенный вступал в управление паствою, которая дотоле совеем и не знала его. – Церковно-епархиальные суды также точно утратили свой общественный, гласный характер, замкнувшись в ίερον κριτήριον епископии. Публичное покаяние с целою системою публичных наказаний точно также уступило место тайной исповеди и епитимьям, единолично и в строгой тайне совершаемым указными духовниками. Церковная благотворительность также точно получила официально единообразный характер чрез устроение учреждений, управление коих вверено было особо назначаемым к тому лицам, которые и несли ответственность пред епархиальным начальством за исправное их содержание и хозяйственное благосостояние. Ко всем у тому нужно присоединить еще и то, что отдельные церковные учреждения, даже отдельные церковноправительственные должности получили характер публичных учреждений, находившихся под контролем государственных учреждений, и не редко от сих последних зависевших даже и во внутреннем их управлении. Таким образом то, что в христианской церкви в древнее время рассматривалось с государственно-политической точки зрения как «corpus christianorum“, societas christianorum – общество, или община христиан, потом – в средние века Византии почиталось учреждением церковно-государственным, ведавшимся церковно-государственными официально служебными лицами Λαικοζ – мирянин в качестве лишь простого члена церкви только пользовался сими учреждениями для своих духовно-религиозных потребностей, платя за это определенную ежегодную дань на эти учреждения и разные пошлины, но не имея никакого права вмешательства в дела церковного управления: они ведались исключительно церковными архонтами-клириками.

Бесспорно, что такое преобразование церковного устройства имело некоторые внешние преимущества пред древними простыми формами церковно-общественного устройства. По внешности церковное богослужение стало стройнее, сложнее и благовиднее, внутренние отношения клира упорядоченнее, управление суд и надзор, равно как церковное хозяйство облечено было в единообразные правильные формы, чрез которые весьма удобно было вести контроль над ними и легче было ими управлять. Но это внешнее преимущество куплено было дорогою ценою – ценою упадка религиозности, благочестивого интереса и участия к делам церковным. Прежние церковные приношения, добровольно в такой обильной мере притекавшие к алтарю и к дому епископа или пресвитеров“¹⁹⁸ теперь настолько оскудели, что для поддержания штата своих клириков и архонтов церковь принуждена стала обращаться за субсидиями к государству, не смотря на то, что она теперь владела недвижимыми имуществами. С другой стороны, иерархия и клерикально чиновничья бюрократия, став в изолированное положение от народа, пошла весьма естественною в таком положении стезею корыстолюбия, интриг, протекций, непотизма, угодничества пред влиятельными высшими лицами, вообще стезею не прямою, не правильною, неканоническою. Теперь клирик состоял не на общественно церковной службы, нe от целого общества христиан получал оценку своей ревности, своей деятельности и своей нравственной личности, а от местного кружка сослуживцев и своего ближайшего начальника. Для снискания доброй репутации у одного человека достаточно нехитрых средств человекоугодия, искательности, притворства и обмана, но этими средствами целое общество не проведешь. Так произошло, что с внешним прогрессом своего «правового порядка“, церковная жизнь соединила внутренний нравственный упадок: заповедь Господа, обращенная к носителям власти, «вы же не тако“ (поступайте как царие владык) теперь в большинстве являлась не принципом руководящим или лозунгом церковного начальства в его отношениях к пасомым, а скорее тяжким, но справедливым укором, обличением. Не даром же в период господства этой формы церковного устройства со стороны епископов, поборников строго канонического права на синодах К-польского патриарха весьма часто возвышались протесты против уклонения от канонических предписаний, недаром императоры этой эпохи были так плодливы в своей законодательной деятельности по церковным вопросам: новый строй церкви, противный древним канонам требовал и нового законодательства. Дело заходило даже так далеко, что в среде духовной бюрократии некоторое время приветствуема была идея – изъять вовсе из церковного употребления ном номоканон церковный, заменив его базиликами.

Конечно действовали и иные причины в образовании такого положения вещей, – кроме выставленной нами, но что и эта последняя оказывала сильное влияние в этом направлении церковной жизни – это едва ли можно оспаривать. Кроме того, устранение народа от влияния на ход церковного управления сказалось в более ощутительной форме – в форме возникновения и упрочения так называемого ктиторского или патронатского права. Церковное ктиторство служило как бы возмещением утраченных прав мирянина на участие в делах церковного управления и само собою разумеется, это возмещение было противоположною крайностью. Ктитор, основатель или благотворитель церкви, а впоследствии и целого монастыря, мирское лицо был настолько вообще хозяином своей церкви и лиц при ней служащих, на сколько таковым бывает законный владелец, собственник своего имущества, основав церковь, ктитор приобретал ее в частную собственность, пользовался всеми доходами ее, от себя нанимал по договору священника и чтеца для отправления в ней службы; имел право передать свое ктиторское право на нее своему наследнику, сыну или другому родственнику, имел право отдать это право в качество приданого дочери своей. Понятно, что в таком положении клир ктиторской церкви совсем не пользовался своими клирическими церковными правами, а служил ктитору в качестве наймита, обязавшись к тому полюбовным с ктитором договором. Ктиторство было сильно развито в Византии и сослужило немалую службу к умалению нравственного значения в народе и унизительного положения приходского духовенства¹⁹⁹.

Епископально-клерикальное устройство держалось во всей силе в греческой церкви до падения политической независимости Греции, перенесено оно было и во все славянские церкви. Везде оно приносило свои вредные последствия и если не вызывало против себя такого резкого протеста, какой в XVI веке высказал против римско-католического клерикализма немецкий протестантизм в лице Лютера и его последователей, то взамен этого здесь возникали дpyгие явления, парализовавшие его усиления. Что касается греческой церкви, то здесь само общественное положение христиан, угнетенных мусульманским рабством, заставило иерархию выйти из своего изолированно – высокого положения и искать для себя опоры в привязанности народа. С другой стороны, и бедственное положение последнего служило сильным толчком к возбуждению религиозной ревности, так как религия была единственным утешением, цементом и опорою для охранения национально-еллинского единства при совершенной и безнадежной утрате единства и опоры политической. Народ крепко ухватился за религию, поднял голос за возвращение к исконным каноническим нормам в церковном устройстве, восстановил свое исконное право голоса при избрании иерархов и взял почти в свое исключительное ведение хозяйство приходских церквей.

Равным образом и в церквах славянских, как скоро наступила эмансипация их от преобладания греческого духовенства, народ непосредственно или чрез свое национальное государственное правительство всегда неизменно вступал в свои права по управлению церковными делами. Оказывая полное уважение иерархии в ее божественном праве священнослужения, учения и пастырства, православные славянские князья и православный славянский народ всегда ревниво предупреждали или вовремя приостановляли стремления и попытки в чрезмерному преобладанию клерикальной аристократии, хотя по временам и по местам сами впадали в противоположную крайность – своего, мирского преобладания над нею²⁰⁰.

Из всех православно-восточных церквей епархиальное управление чрез „духовную консисторию» в наиболее совершенной его форме производится в нашей отечественной церкви русской. Начало образования этой формы епархиального устройства положено собственно говоря следующим предписанием духовного Регламента²⁰²: „если необходимая зайдет нужда, вне епархии его (епископа) держащая, очередь напр. служения в царствующем граде, или иная правильная вина, тако же если и немощь придет тяжкая и управлять дел весьма недопускающая (ибо тако немощный, равне яко и не присутствующий есть), в таковом случае должен епископ кроме обычных домовых своих управителей²⁰³ определить к делам некоего умного и житием честного мужа, архимандрита или игумена, придав к нему в помощь и других несколько умных же человек от монашеского или священнического чину, и они бы ему епископу в отлучке сущему важные дела на письме извествовали, а не моществующему на словах бы доносили, если за немощь может слушати. А буде случатся дела управителем оным недоуменные к решению, то бы они писали о том к духовному коллегиуму, как выше речено и о самых епископах“. „A буде епископ за старость глубокую или за иную неисцельную болезнь приидет в крайнее изнеможение без надежды лучшаго здравия, так что должностей своих отнюдь управить ему невозможно станет, и в ту пору епископ, кроме вышеупомянутых чрезобычайных на место его определенных управителей, должен отписаться к духовному коллегиуме. Аще же бы епископ писать о себе и не похотел, то обаче управители его должны бе о нем писать. А в духовном коллегиуме будет разсуждение, что делать, дать ли коего администратора во оную епархию, или новаго епископа поставить²⁰⁴.

По силе этого предписания епархиальная коллегия, состоящая «из умных и честных человек“, представляется не обычным для текущих дел учреждением, а «чрез обычайным“ на время отлучки архиерея из епархии для присутствования в Синоде, или на случай тяжкой болезни или престарелости архиерея.

Представляется однако же более вероятным, что не немощные и престарелые архиереи положили начало и содействовали возрастанию и упрочению учреждения, сделавшегося в скором времени после вышеозначенного предписания всеобщим во всех епархиях русской церкви и весьма значащим в строю их, а напротив архиереи, наиболее деятельные и „научившиеся духовной политики“²⁰⁵ во время присутствования своего в Св. Синоде положили, каждый в своей епархии, основание этим коллегиям, дабы делопроизводство в своем управлении формировать по подобию синодского. Этот мотив представляется более естественным, нежели указываемый духовным регламентом (немощность и престарелость архиерея): ибо какой же престарелый архиерей захотел бы у себя на глазах образовать коллегиальное учреждение, которое имело право помимо его вести сношения с самим Святейшим Синодом? А между тем духовный Регламент представлял установление таких коллегий именно самим архиереям.

Не в значении учреждений контролирующих, ограничивающих архиерея, а вспомогательных и исполнительных своих органов епархиальные архиереи действительно скоро после введения синодальной формы центрального церковного устройства стали вводить у себя чиновничьи учреждения, как при своих архиерейских домах, так и по уездным городам своих епархий. Посему-то в первый период своего существования эти епархиально-правительственные коллегиальные учреждения, не имея определенного названия, а именуясь то «канцеляриями“, то „консисториями“, то «канцеляриями духовного правления“, непременно назывались «домовыми его преосвященства“²⁰⁶. В ростовской епархии при архиерейском доме, в 1740 году консистория стояла в одном ранге с «домовыми же его преосвященства канцеляриями казенною п вотчинною“ (вероятно переименованными из бывших казенного и вотчинного приказов) и официально сносилась с ними «ведениями“²⁰⁷. Следовательно, в круг дел, в ней ведавшихся, не входили ведавшиеся этими канцеляриями дела.

Соответственно таком у ограниченному кругу дел и состав членов домовой архиерейской консистории был не велик. По всей вероятности в ней членов было не более, чем сколько оных находилось и в «духовных правлениях“ или конторах, т.е. два, много три архимандрита, протоиерей, секретарь – канцелярист, два или три подканцеляриста и несколько копиистов или писцов. По крайней мере о таком составе говорят подписи в указах, посылавшихся из ростовской духовной консистории²⁰⁸. Монашествующие и лица белого духовенства – члены консистории за первый период ее существования, по-видимому не имели определенного названия. В имевшихся в нашем распоряжении указах они иногда называются «членами“, иногда «присутствующими“²⁰⁹.

Кроме того при консисториях, надобно полагать, имелось известное количество сторожей и подобных им служилых лиц как для рассылок, так и для совершения телесных наказаний, которым подвергаемы были в течение почти всего XVIII века духовные и монашествующие лица, равно как и для наблюдения за находившимися под арестом при консисториях в особом помещении, называвшемся «колодническою палатою консистории“.

Соответственно предписанию духовного регламента определение в должность и службу при консистории принадлежало епархиальному архиерею. От него же из его доходов выдавалось и скудное жалованье чиновникам, составлявшим канцелярию, дополнявшееся сборами с духовенства хлебом в осеннее время²¹⁰.

Как замечено было выше, круг деятельности консисторий, при существовании канцелярии казенной и вотчинной, был весьма ограничен. Важнейшими предметами деятельности ее служили: публикация Высочайших указов, на имя архиерея присылаемых в епархию, а также указов и епархиального архиерея. Обыкновенно эта публикация производилась таким образом: получив подлинный указ, консистория делала с него несколько копий, а именно столько, сколько нужно было изготовить по числу монастырей, пустынь и заказов своего уезда, за тем по числу духовных правлений в епархии. Все сии учреждения по получении этих копий должны были, распубликовав их по своим ведомствам, прислать в консисторию расписки лиц, получивших эти указы, или общую ведомость их. Сверх того, иногда – смотря по содержанию указа – консистория отправляла копии его в провинциальную воеводскую канцелярию при промемории, а также в казенную и вотчинную канцелярию при ведении. Но консистория посылала в подведомые ей учреждения, т.е. духовные правления, а иногда прямо к уездным закащикам и уездных городов протоиереям и свои собственные определения, оправленные в форму указов, обычно начинавшихся так: указ Его Императорскаго Величества из домовой его преосвященства NN консистории такому-то (закащику, протопопу или в духовное правление). В конце подробно приписывалось наставление касательно исполнения указа с требованием об получении исполнении репортовать в консисторию в „самой крайней скорости“, или даже «в самом крайне скоростном времени“. В форму таких своих указов консистория облекала: устно полученные приказания епископа своего, а также резолюции его на свои доклады, судебные приговоры его, административные его мероприятия, иногда даже пастырские руководительные или разъяснительные его наставления духовенству и пастве (напр. о том, чтобы священники во время литургии возглашая: Твоя от Твоих, аще и без диакона служат, святые дары крестообразно сами возносили и таковаго чиновнаго предложения отнюдь не пропускали“²¹¹, или о том, чтобы священники учили своих духовных детей, чтобы за литургиею во время возглашениев: вонмем!, Святая святым, со страхом Божиим, и «всегда ныне и присно“ клали земные поклоны²¹², или о том, чтобы священники подтверждали и увещевали по часту прихожан своих, дабы они дочерей своих и родственниц, у кого есть, пришедших в возраст, всевозможно старались выдавать в замужество, не удерживая отнюдь в домах своих, чтоб они не могли впадать в беззаконие“²¹³ и т. п. Каждое из таких приказаний своего архиерея консистория оправляла в форму определения, какое за общею присутственным местам формулою: по указу Его (Eе) Императорскаго Величества“ и получало затем для всей епархия и для самой консистории на будущее время значение официального документа, своего рода основания или источника известного правоотношения. Это-то оправливание архиерейской воли, словесно или письменно выраженной, в форму указа и составляло главный предмет деятельности консисторий, в этом состояло ее назначение и оно-то и создало ее будущность. В этом деле участие консистории иногда обнаруживалось и в более активном отношении: консистория представляла архиерею справки из прежде данных его указов, а также и Высочайших и синодских по однородным с обсуждаемым в данное время делом. Этот момент в деятельности консистории точно также служит упрочением значения ее в будущем. Ибо впоследствии времени по мере осложнения законодательства и сближения делопроизводства ее с делопроизводством в светских присутственных местах, потребности «справки“ никто в епархии не мог уже с таким успехом удовлетворить кроме консистории.

Но консистории уже за первый период ее существования принадлежала активная деятельность кроме того по следующим предметам: а) в выдаче: венечных памятей. В прочих уездах епархии их выдавали вступающим в брак обыкновенно духовные правления; но в уезде епархиального города духовного правления не имелось: следовательно, консистория должна была отправлять и обязанности духовного правления для своего уезда, б) в производстве допросов или следствия по судебным делам. Здесь, впрочем, консистория конкурировала опять-таки с духовыми правлениями. Потому что начало судебного процесса, т.е. допрос подсудимого, обвинителя и свидетелей, происходило смотря по месту совершения преступления одинаково как в консистории, так и в каком-либо из уездных городовых духовных правлений. Производством этого допроса участие как консистории, так и духовного правления и ограничивалось: ни первые, ни вторые не представляли от себя никакого мнения и даже справки, а при докладе представляли следствие архиерею, который лично и полагал решение. В исполнении этого решения или приговора консистория, также наравне с духовными правлениями, действовала в качестве исполнительного учреждения, т.е. производила наказания телесные – в присутствии, совершала обряд лишения священства и отбирала с наказанного подписку в обязательстве его впредь не исполнять священнослужения или именоваться священником или диаконом, сносилась с светскими учреждениями, если лишение само соединялось с исключением из церковного причта, и наконец рассылала обычным порядком для публикации копии с решения и исполнения оного по всей епархии.

Кроме того, активное значение консистории обнаруживалось в производстве некоторых незначительной важности административных дел, напр. в выдаче книг для сбора пожертвований по епархии, в выдаче паспортов священно-церковно-служителям и монашествующим, отправляющимся по церковным или своим нуждам в столицы, в разрешении незначительной ремонтировки церковных зданий, кроме св. престола, в сношениях с светскими присутственными местами. Кроме того, по предписанию архиерея члены консистории назначаемы были для исполнения некоторых чрезвычайных поручений по экстраординарным делам, напр. для присутствования в качестве депутатов при производстве следствий гражданскими учреждениями по уголовным делам духовных и монашествующих лиц, или же для производства ревизии и свидетельствования наличного церковного имущества по каким-либо особым обстоятельствам, напр. для освидетельствования в церквах старопечатных книг и новоисправленных, для отобрания первых и для восполнения недостатка вторых²¹⁴, и т.п. обстоятельствах. Насколько вообще тесен был, круг самостоятельной деятельности консистории, это можно видеть из представляемых здесь пунктов доклада ростовской духовной консистории, представленного ею в 1763 году преосвященному Афанасию епископу ростовскому и ярославскому, по случаю отбытия его в С.-Петербуре для присутствования в Св. Синоде²¹⁵ .

При таком ограниченном круге самостоятельной деятельности, назначении и характере ее понятен и характер самого ее делопроизводства: оно было чисто канцелярского свойства, так что первоначальное название консистории – домовою его преосвященства канцеляриею“ было более удачно, т.е. точнее выражало истинный ее характер, чем официально данное ей Святейшим Синодом в 1744 году название консистории. Консистория (от con-sistere – сходиться, сходясь останавливаться, согласоваться) есть термин приличествующий такому коллегиальному учреждению, члены которого каждый с правом собственного суждения и голоса вместе обсуждают предоставленные ведению их вопросы и большинством голосов постановляют общее определение или решение, в котором имеет нужду высшее над нами начальство, как в разъясняющем и действительно помогающем ему правильно, законно и целесообразно разрешить неясный, запутанный и сложный для него вопрос. Но консисториям почти всего XVIII-го столетия нечего было ни обсуждать, ни разъяснять, а только облекать в письменную единообразную форму волю высшего и одного в епархии начальника – архиерея, посредствовать между ними и в ведомстве его состоящими клиром, монашеством и мирскою паствою, сообщая воле его, намерениям, благим желаниям характер предписаний начальства, требующих беспрекословного повиновения и исполнения. Но эту должность всего удобнее могли исполнять писцы и сведущие опытные в деловой технике и знании законов секретари, или по номенклатуре того времени канцеляристы. Но что в этом деле могли дать от себя архимандриты и соборный протоиерей или ключарь? – Одно разве – подписываться и своими подписями придавать более веca и внушительности изготовленной канцеляристом и копиистом бумаге. Этим одним в большинстве их присутственная в консистории деятельность и ограничивалась, и нельзя было от них и требовать чего-либо большего. Разве надзора и руководства канцеляристов в составлении бумаг и подыскивании законов? Но для того, чтобы стать к ним в такое отношение, нужно первоначально самим сделаться опытными и ловкими канцеляристами и писцами: архимандритство и протоиерейство здесь следов. не причем.

Церковно-служебная опытность и сравнительно высокое положение этих присутствующих консистористов“ могла бы с большим успехом и пользою развернуться в епархиально-судебных делах, особенно по нарушению духовными и монашествующими лицами обязанностей службы и дисциплины, а также при назначении их в качестве ревизоров церквей и духовенства для успешнейшего проведения какой-либо полезной административной меры. Но искони сложившийся на Руси следственный формальный, непременно письменный порядок судопроизводства и в этих случаях служил помехою к приобретению должного веса и значения этим лицам пред канцеляристами. Вот, напр. каким порядком предписано было этим духовным властям про изводить ревизию при церквах богослужебных книг в 1744– 45 годах: „прибывшим оным судящим в монастыри и пустыни и в соборныя церкви, а закащикам к приходским и ружным церквам велеть настоятелем и протоиереом с бретиею, а приходских и ружных церквей священно – и церковно служителем и старостам церковным о всех имеющихся ныне в тех монастырях и пустынях и церквах в наличии книгах до церковного круга принадлежащих им судящим и закащиком подать за руками своими имянныя реэстры, означивая о каждой книге, что она в коем году и при которых государех царех и великих князех, и императорех и императрицех самодержицех всероссийских и при святейших патриарсех или между патриаршеством, или при святейшем правительствующем синоде печатана и по тому реэстру и те все книги, не оставливая ни единыя предложить к свидетельству и потом у оных судящих и у закащиков и монастырским настоятелем и протоиереом с братиею и священно – и церковнослужителем и старостам церковным при оных реэстрах подписаться в том, что к тому свидетельству вси имеющияся наличныя новоисправныя и старопечатныя книги объявили безо всякаго закрытия и утайки и ни единой, никаковой книги не утаили, а ежели хотя едину книгу старопечатную, или хотя новоисправную, к тому свидетельству не объявили и какова ради случая утаили и за то они власти и протоиереи и священно-церковнослужители повинны лишения чинов своих и отсылки: оных и старост церковных к наижесточайшему в светскую команду наказанию безо всякаго отменения; и когда таковыя о книгах реэстры дадут и подписками заключатся, тогда оным судящим и закащиком по оным реэстрам помянутыя книги как выше сего писано освидетельствовать самою сущею правостию под опасением за неправое свидетельство лишения чинов своих и отсылки в светской суд к наказанию и при том накрепко усматривать старопечатных и с новоисправными несогласных книг, коими раскольники, по неразумию своему, претыкаются, а освидетельствовав новоисправныя книги возвратить паки показанной церкви, не удерживая ни мало, а буде где по тому свидтельству старопечатныя с новоисправными несогласныя книга явятся и тем всем старопечатным книгам учинить в монастырех и пустынех и в соборных церквах о каждом месте порознь, а приходских и ружных церквах валовыя по заказам реэстры, назначивая в них каждой книге звание и в коем году печатана и о протчеем противу выше писаннаго о всех без опущения, и потом те старопечатныя книги, ежели при священно-служениях без них обойтиться будет можно, а остановки не произойдет, от всех приходских ружных церквей оным закащикам отобрать, подписав на каждой книге на исподних полях что коего града или уезда села и церкви, в коем же году и месяце и числе, и кем, и чего ради отобрана, а отобрав им закащикам оные реэстры за руками и отобранныя книги при доношениях своих объявить с росписками в консисторию, а прочих городов и уездов в тамошния духовныя правления, а из тех правлениев все ти книги при доношениях же и с реэетры прислать в оную же консисторию. А буде в коих приходских и ружных церквах при священнослужениях без оных книг донележе новоисправныя куплены не будут и обойтиться будет невозможно и произойдет остановка, и для такой нужды в книги до указу его преосвященства и до покупки новоисправных оставить в тех церквах, обязав тех церквей священно-церковно-служителей и старост церковных под вышеписанным же о лишении чинов и отсылке в светской суд к наказанию штрафованием в том чтобы им оныя книги иметь в тех церквах для крайнее во исправлении при священнослужениях нужды токмо до покупки новоисправных книг, из тех церквей никуда и никому продажею ниже подарком, и другими никаким виды не употреблять и никакова по них по раскольническому суетному мудрованию исправления, разговоров и толкования ни с кем отнюдь не иметь, и по покупке новоисправных те старо печатныя книги объявить закащикам для отобрания от тех церквей немедленно, а закащиком о вышевоспомяненных реэстрах, о тех старопечатных оставленных книгах, что они для показанной нужды до покупки новых книг к тем церквам с вышеявленными обязательствы отданы, объявлять имянно и при тех реэстрах им же закащикам писать подтверждения таковыя, что они закащики по вышнеявленным поданным ими от церквей реэстрам предложенныя им книги свидетельствовали самою сущею правдою и явившияся в тех церквах старопечатныя книги, коими раскольники по неразумию своему претыкаются, в сей реэстр написали все без утайки, и ни одной старопечатной книги ни в коей церкви под видом новоисправной не оставили. А ежели они закащики хотя едину старопечатную книгу какова либо ради пристрастия назвав новоисправною оставили из оных в коей либо церкви, а после в том чрез каковой случай изобличены будут и за то повинны они лишения священства и отсылке в светской суд к наказанию. И по тем от них закащиков поданным реэстрам тех церквей, в коих оныя старопечатныя книги по свидетельствам явятся, священно-церковно служителей и старост церковных о немедленной к удовольствию церквей вместо оных старопечатных книг новоисправных покупке понуждать неослабно, призывая их в консисторию и в городовыя духовныя правления, обязывая подписками так как и выше сего объявлено во всем без опущения, непременно“ ²¹⁶.

Главною заботою ревизоров и в данном случае поставляется отобрание реестров, расписок и обязательств, с надлежащими о том доношениями. Разве только страх пред жестокою карою, но отнюдь не искусство начальственного распоряжения охраняло в данном случае церковные библиотеки от расхищения в них старопечатных книг священно-церковнослужителями: ибо они свободно могли в ожидании ревизии, предупрежденные о ней настоящим указом, заблаговременно вынести к себе в дом более ценные книги, чтобы занести в реестр только для виду малоценные. Не даром же в настоящее время в весьма древних церквах ярославской губернии с трудом можно встретить старопечатную книгу (да и то разве пожертвованную каким-либо лицом), между тем в частных руках их обращалось и обращается не мало.

Церковно-епархиальные суды в XVIII веке имели много более обширный круг подсудности, нежели в настоящее время, равно как и судебную компетенцию много более сильную настоящей. Кроме духовенства и монашества, подсудных духовно-епархиальному суду по всем делам, проступкам и преступлениям, исключая лишь самых тяжких уголовных и политических, епархиальный суд судил и мирян как по всем делам касательно брака, так по уклонению в раскол, по обидам и оскорблениям, причиненным лицам духовным и монашествующим, равно как ведал (впрочем, и в XIX век до судебной реформы 1864 г.) и некоторые церковно-гражданские дела по спорам о постройках, воздвигнутых на церковных землях. И по внутренней силе своей епархиальный суд действовал более свободно и с большим значением, чем в настоящее время. Так епархиальный архиерей собственною властью без синодской ревизии приговаривал священников и диаконов к совершенному лишению священства, а мирских людей к полному отлучению от церкви с лишением христианского погребения умерших в состоянии этого отлучения; равным образом он практиковал в самых широких размерах и телесные наказания. Казалось здесь, в этих церковных судах, архимандриты и протоиереи должны бы выступить в значении древних пресвитеров, исследующих дело, нравственные качества подсудимых, обвинителей и свидетелей и произносящих прежде приговора епископа праведно свои мнения подобно пресвитерам древней церкви, или по крайней мере подобно членам епископского совета в средневековой Византии. Однако яке памятники епархиального судопроизводства XVIII века не напоминают нам ничего подобного. Присутствующие консистористы и присутствующие управители в консистории и духовном правлении ограничиваются более простым и формальным отношением к лицам, фигурирующим на суде в том или другом положении: они только допрашивают судящихся, точно записывая их показания, чтобы потом представить их архиерею, который единолично и производить собственно суд.

На основании имеющихся у нас под руками решений ростовских архиереев, в коих довольно подробно прописывались и данные судебного следствия, далеко нельзя сказать, чтобы последнее производились с желательною полнотою. Исследовался обстоятельно собственно факт преступления при помощи допроса обвинителя, или доносчика, подсудимого и свидетелей. Иногда давались очные ставки, если в показаниях заключалось противоречие. Но весьма недостаточно выяснялись мотивы преступления, вообще нравственная, субъективная сторона действующих пред судом, лиц. О мотивах преступления высказывается по большей части только догадка: почему (или из этого) признавается, что он знатно в таковых же пиянственных поступках обращался“; „а он как видно, бездельно в том корысти своей желание имел“. Выставленному таким образом в самых резких чертах преступлению противопоставляется затем довольно обильная цитация канонов и иногда текстов Свящ. Писания с целью сильнее мотивировать в собственном смысле „нещадное“, даже „саможесточайшее“ наказание, которое в заключение изрекается. От того епархиальное правосудие XVIII века производит тяжелое впечатление. Пред вами мрачные картины порочного духовенства и грозный, с холодною жестокостью разящий преступников судья; пред вами скорее какое-то драконовское правосудие, ради торжества закона и возмездия за его нарушение готовое в конец сгубить жизнь отдельной личности, – чем христиански-церковный суд, с строгостью правосудия всегда соединяющий любовь к личности, заботу и попечение, дабы наказание, очистив церковь от скверного деяния, совершенного грешником, не губило его, доведя до отчаяния, а подействовало исправительно, доведя до полного сознания преступности и в то же время ниспосылая отраду, что истинно раскаивающихся с радостью снова встречает в своем обществе церковь и Сам Отец небесный.

Исполнение судебного приговора наступало вслед за поступлением собственноручной резолюция архиерея в консистории. Он совершалось довольно торжественно – в присутствии консистории, или духовного правления, при собрании градских и сельских священно-церковнослужителей. Если виновный приговариваем был к телесному наказанию, то последнее шелепами или цепками производимо было при вышеозначенной обстановке с чтением 50-го псалма, а иногда, как гласит предание, с чтением даже целой кафизмы, именно XVII. Если наказанием назначалось лишение священства, то оно производилось в присутствии консистории острижением волос на голове и бороде, отобранием с наказуемого подписки в том, что впредь он не будет совершать богослужения, церковных треб, благословлять и называться священником и отобранием ставленной грамоты. После сего следовала публикация приговора. Консистория в форме указа прописывала в бумаге все решение и исполнение его, отсылала его в духовные правления, последние в монастыри, пустыни, подведомые им, и в заказы к заказным поповским старостам, в конце XVIII века переименованным в «десятоначальников, или благочинных“, а эти последние причтам церквей своего заказа.

С деятельностью консистории стояла в течении XVIII первой половины XIX века деятельность духовных правлений: это была административная инстанция между консисторией и заказными поповскими старостами. Первоначально и духовные правления назывались так же, как и консистории „домовыми его преосвященства конторами“, чем точно и определялось административное значение их в епархии, как совершенно служебных, исполнительных органов воли епархиального архиерея, но вмести и зависимых от консистории, как чрез нее получавших заявления этой воли. По составу своему, по крайней мере на первых порах они почти не отличались от консистории. Присутствие их составляли управители – архимандриты, игумены, протоиерей уездного собора и один светский чиновник под названием „правящего управительскую должность“. Сколько было канцеляристов и копиистов – не можем сказать по отсутствию данных. Духовные правления находились в уездных городах, имея в своем ведомстве монастыри, пустыни и приходские ружные церкви, распределенные по „заказам“. В ростовской епархии были напр. правления в Ярославле, Угличе, Романове и Пошехонье. Главным предметом деятельности их была публикация указов консистории, выдача «венечных памятей“ лицам, желавшим вступить в брак, доставление сведений в консисторию о лицах духовенства по разным обстоятельствам (напр. по случаю прошений об увольнении из духовного звания в гражданское ведомство), а также производство «допросов“ или судебных следствий по делам и преступлениям совершившимся в районе их ведомства, наконец в этих случаях и исполнение судебных приговоров. Деятельность правления была чисто канцелярская, даже более канцелярская, нежели деятельность консистории; много исписано было духовными правлениями бумаги для изготовления потребного количества копий с указов и венечных памятей, много собрано и отослано в консисторию расписок и подписок от причтов и церковных старость: в сем единственно и состояла служба духовных правлений епархиальной администрации и приходскому духовенству. Посему то в видах уменьшения канцелярских расходов и упрощения деловой письменности духовные правления постепенно утрачивали свое значение ужe c конца прошлого столетия, пока наконец в средине настоящего столетия не были упразднены как совсем излишние. Сходя со сцены епархиальной, они не ознаменовали себя в истории епархиальной жизни ни чем, кроме написанных бумаг, благодаря изобилию коих время не в состоянии оказалось истребить доселе память о них, по крайней мере в людях, не гнушающихся архивными бумагами. Была однакоже в деятельности их одна сторона несомненно полезная, которая при благоприятных для того обстоятельствах могла бы обеспечить и более продолжительное существование духовных правлений, – это – деятельность по производству дознаний и предварительных следствий. Эта часть управления до настоящего времени остается в крайне неудовлетворительном положении; но о сем речь будет впоследствии.

Более живучим, нежели духовные правления, учреждением оказались «заказные старосты пoпoвскиe“, иногда называвшиеся «десятоначальниками“, а к концу XVIII века переименованные в. „благочинных“. Состоя ближайшими органами духовных правлений и консисторий по части публикации указов“, они в тоже время были органами надзора за поведением духовенства, состоянием приходских и ружных храмов, сборщиками дани и пошлин (епархиальных, оpарных) с духовенства и органами в полном смысле судебно-полицейскими по преступлениям духовных лиц: в сем последнем случае они имели право оговоренных лиц арестовать и удержать в смирении под крепким караулом“ до указу архиерея. Точно также в случае какого-либо обнаружения в мирских приходских людях“ неповиновения архиерейскому распоряжению запечатать церковь, дабы преградить возможность совершения в ней богослужения, до снятия отлучений архиереем. По отношению к мирянам они имели некоторые в настоящее время немыслимые права дисциплинарных наказаний. Напр. виновных в преступлении блудодеяния девиц или вдов и родивших они подвергали наказанию розгами, в тоже время спрашивая у них, с кем прижили они своих незаконных младенцев, и затем по указанию их подвергали тому же наказанию их сожителей, понуждая потом ко вступлению их в брак. (Права их подробно изложены в инструкции старост в поповскому патриарха Адриана). По упразднении духовных правлений, они отчасти заменили их, но главным образом сделались исключительными в епархии органами архиерея по части надзора за духовенством и благосостоянием церквей.

В таких главных чертах явилась епископально-консисториальная форма епархиального устройства в XVIII веке. Мы не входим в рассмотрение всех подробностей ее устройства, с одной стороны по неимению под руками данных, заключающихся в архивах духовных консисторий, с другой и потому, что это и не входит в принятый нами план исследования. Напротив, в наших целях, желательнее было представлять возможно краткие характеристики существовавших и существующих форм устройства православных церквей, так что мы должны просить извинения у читателей в том, что, увлекаясь по местам этими подробностями, расширили далее предположенного размеры своего исследования.

Довольно законченным и определенным целым выступает в нашем сознании рассматриваемое епархиальное устройство. Вся епархия делится на заказы с поповским старостою в каждом, целая группа заказов, находящихся в уезде, имеет ближайший центр свой в уездном духовном правлении; каждое из духовных правлений свой центр – в духовной консистории и наивысший центр в лице епархиального архиерея. Последний единолично держит в руках своих бразды правления, никем в епархии не ограничиваемый (ограничение и ревизия деяний его исходит отвне епархии, из Святейшего синода). В епархии – пастырское его вразумление духовенству, монашеству и мирянам, начальническое приказание, судебный приговор, облекшись в письменную форму указа Его (Eе) Императорского величества, передаются, хотя и медленно, но неизменно и неуклонно носящими имя его учреждениями домовыми канцеляриями и конторами по всем заказам или по всем мелким округам епархии, как непреложный закон. Это бесспорно – добрая сторона рассматриваемой формы церковного устройства: пред единым главою все прочие члены уравниваются как в равной мере его подчиненные; здесь нет тех многочисленных архонтов над паствою, каких мы видели при изображении предыдущей формы епархиального устройства. При строгом единоначалии в рассматриваемой теперь форме устройства строго выдерживается единство управления во всех частях наших обширных епархий. И если нравственная личность архиерея украшается достойными звания его качествами, он имеет полную возможность добре и право править слово истины во вверенной ему пастве. Ведь и по апостольско-канонической норме епископ есть единоличный начальник и пастырь вверенной ему паствы: «ему вверены людиe господни и он воздает ответ о душах их“ (Апост. 39 прав.). Но вместе с тем давно ясно выступают на вид и дурные стороны рассматриваемой системы управления. Прежде всего архиерей здесь лишен был необходимого соучастия и совета канонических своих помощников пресвитеров и прочего клира, как и эти последние лишены были исконных своих канонических прав власти и церковной чести. Это оказывалось неудобным в следующих отношениях: 1) в толковании и применении законодательства. В течение XVIII века наши архиереи любили, как показывают отчасти и представляемые ниже судебные решения, основывать свои суждения на канонах и указаниях Кормчей книги и номоканона при большом требнике. Но здесь они легко могли встретить несколько однородных правил. т.е. относящихся к сходным явлениям жизни, но дающим весьма различные определения: легко могло случиться, что приведя себе на память один закон, епископ – как единоличный судья, мог опустить из виду другие, ближе подходящие к данному обсуждаемому им явлению, и таким образом неточно применив всю строгость закона, явиться не справедливым, а жестоким судиею. Так приговор митрополита Арсения по делу о преступлении пошехонского священника села Пертомы Дементия Иларионова представляется слишком суровым (См. указ напечатанный ниже под 1– м). Митрополит применил к обсуждению совершенного этим священником преступления наставление апост. Павла о нравственных качествах священника и на сем основании присудил его к совершенному извержению из сана и исключению из духовного звания (из клира). Между тем апостольское 42 е. правило за пьянство определяет не безусловное извержение, а первоначально исправительные меры и потом уже в случае неуспеха их извержение: пресвитер... пьянству преданный или да престанет, или да будет извержен“. Кто знает, может быть своевременное указание на это правило значительно умерило бы строгость митрополичьего суда и не погубило бы священника, еще не успевшего получить и ставленной грамоты? 2) в обсуждении нравственных свойств преступника и мотивов к совершению преступления. Недостаточность такого обсуждения весьма ясно дает себя знать в приговорах по делу священника петропавловской церкви Аникиты (см. указ №2) и священника села Парфеньева Матфея (указ 4). Рассматриваемое преступление первого из названных лиц далеко не столь тяжко, чтобы заслуживало отрешения от места и позорного телесного наказания: инославные лица в то время допускаемы были к восприемничеству, только вместе с православными как в Ярославле, так и в Москве и С.-Петербурге. Священник, допустивший к восприемничеству одних инославных по желанию патрона своей церкви, заслуживал конечно вразумления, но отнюдь не казни. Более резко оттенены в приговоре преступления второго священника: по душевному настроению своему он представляется настолько черствым и озлобленным, что суждение о неспособности его к прохождению пастырского служения представляется вполне верным; но вопрос – было ли такое настроение у него обычным, или же образовалось вследствие каких-либо особенных обстоятельств и было временным – по-видимому вовсе не был поставлен судьею. При том же из настоящего приговора вовсе не видно, что говорил в оправдание свое подсудимый (в прочих приговорах непременно приводятся и показания подсудимых). Вообще видно, что в таких случаях на духовном суде цель возмездия превозмогала над милостью, вниманием к немощи человеческой и обстоятельствам падения. Устранение духовенства от совета в делах управления оказывалось невыгодным в 3) и по отношению к административным мероприятиям со стороны епископа. Архиерей XVIII века держал себя слишком изолированно от духовенства и паствы своей; посему при всем желании воздействовать на улучшение и возвышение религиозно-нравственного их состояния, не имел возможности предпринимать положительных мер практически пригодных, вполне отвечавших настоятельным потребностям, и потому плодотворных. При своей изолированности от жизни, он не мог знать ни нужд наиболее настоятельных в пастве своей, ни средств удовлетворения их, по обстоятельствам времени и места наиболее достигавших цели: совещание с духовенством, в какой бы то ни было форме, принесло бы в сем отношении несомненную пользу. При своей изолированности, обремененный текущими делами, требовавшими по тогдашнему устройству непременно личного рассмотрения архиерея, он не имел физической возможности привносить что-либо от себя, по своей инициативе в жизнь паствы своей, как бы ни благи были намерения его, как бы ни полна была душа его желанием служить спасению вверенных ему душ.

Другой крупный и слишком заметный недостаток епархиального управления прошлого века, это – крайнее недоверие к подчиненным, жестокость и унизительность наказаний, употреблявшихся тогда для внушения страха к предписаниям начальства, недостаток общей веры у духовного правительства к светским. В отношениях епархиального начальства к подчиненным действовали по-видимому только два мотива: недоверие и устрашение. В силу первого каждое административное распоряжение архиерея переходило к духовенству чрез посредствовавшие административные инстанции (консисторию, духовное правление и закащика) непременно в письменной форме „указа“ с обязательством „непременнаго по оному исполнения“ и с расписками закащика и священно-церковнослужителей. Равным образом, и каждое заявление начальству сих последних следовало непременно в письменной форме с неизбежными расписками. Устрашение «жесточайшим“ наказанием и применение последнего самым делом почитались в это время единственными и должно полагать вернейшими, по крайней мере не возбуждавшими никакого сомнения в своей доброкачественности средствами для достижения господства и торжества законности и добрых нравов. Трудно за это время встретить «указ“, в котором бы встречалось иное какое-либо побуждение к непременному оного исполнению, кроме угрозы жесточайшим наказанием за неисполнение его. И в случаях неисполнения епархиальное начальство действительно оставалось верным своей угрозе: оно карало действительно «жесточайшим“ и позорнейшим образом нарушителей и неисполнителей своих указов, не щадя ни сана, ни пола: грубыми и жестокими телесными истязаниями наказывались лица пресвитерской степени и даже монахини.

Нет нужды говорить в настоящий гуманный век о том, что эта жестокость и грубость наказаний нимало не достигала своей цели: пороки, против коих они были направлены, нимало не уменьшались и не ослаблялись. пьянство, жестокость, корыстолюбие и грубость нравов духовенства не поддавалась устрашению жестокими и грубыми наказаниями, а лучше сказать конкурировали, соперничали с ними. Кроме того, жесткость в грубое отношение своего духовного начальства естественным образом вели к крайне уничижительному отношению к духовенству и со стороны светской «команды» – как тогда выражались. Духовенство низводилось своим начальством на степень „подлого народа“, т.е. податного, крепостного люда, и гражданское начальство не находило нужным с своей стороны отставать в сем отношении от начальства духовного. Духовный чин унижен был до последней степени: далее идти было некуда; напротив, у государственного правительства Екатерины II, Павла и Александра I явилась довольно живучею идея о возвышении духовенства во мнении гражданского общества. Потребовались указы о нечинении обид и притеснений духовенству со стороны светских команд и помещиков, об освобождении духовных лиц от телесных наказаний, о положительных мерах к возвышению положения духовенства (напр. об обработывании крестьянами земли для духовенства: „ибо крестьянские работы несовместимы с достоинством духовного сана“, о награждении духовных лиц наградами специальными: скуфьями, камилавками, и общими – орденами). Путь гражданского унижения и уничижения пройден был нашим духовенством за предшествующее столетие до конца.

Для оправдания изложенной выше характеристики консисторского судопроизводства за XVIII столетие представляем в точной копии несколько указов, т.е. собственных решений весьма известного в истории ростовского митрополита Арсения Мациевича.

I.

Указ²¹⁷ святейшего правительствующего Синода члена великого господина преосвященного Арсения митрополита Ростовского и ярославского из ярославского его преосвященства духовного правления в ярославской уезд в юхоцкую волость заказному старосте поповскому Никольскому, что на Молокше попу Степану. Прошлагo мая 2 числа 1743 года (1744) в указе его преосвященства из домовой его архипастырства ростовской консистории отправленном в реченное ярославское духовное правление написано:

„сего 1744 года марта 23 дня, то-есть святыя четыредесятницы на страстной неделе в великий пяток около полудни определенным по его архипастырскому указному повелению для смотрения монашествующих и священно-церковнослүжителей являющихся в неприличных по званию их в подозрительных местах дому его преосвященства дворянином Иваном Пересветовым в реченную консисторию приведен пошехонскаго уезда села Пертомы новопосвященный его архипастырством поп Дементий Иларионов, котораго он Пересветов, (как в доношении его объявлено) безпамятно лежащаго взят в Ростове у таможни в кабаке весьма пьянаго, а оной поп Дементий допросом показал, что он Дементий в попа посвящен его преосвященством в прошлом 1743 году ноября 4 числа, по посвящении священнослужению и церковных треб отправлению обучался в том селе Пертом при Троицкой церкви братом ево родным Попом Михаилом недель с десять, а сего де 744 года в святую четыредесятницу на четвертой неделя приехав он Дементей из дому своего имлся в Ростове, для получения от его преосвященства о посвящении ево в попа ставленной граматы, которой еще не получил, а сего 744 года марта 23 числа, то-есть святыя страстныя недели в великий пяток пред полуднем часу в шестом дни прилучившияся в Ростове пошехонскаго узда покровскaгo прихода, что на Клину деревни Лүхи крестьяне Авраамий Иванов с товарищи по знакомству свиделись с попом, что они не в дальнем разстоянии имеются зазвав его попа в кабак, что у таможнии и тамо с ними обще пили пиво, котораго де он поп, Дементий якобе чарки с три не больше выпив на квартиру свою пойти не мог. И его архиерейство слушав означенных доношения и допроса и разсуждая, что показанный новопроизведенный поп Дементий Иларионов сыскан в Ростов для получения ему от его архиерейства свидительствующей произведение ево ставленной граматы, как и сам показывает, что еще на четвертой неделе великаго поста (прибыл а) от его преосвященства дача была таковых же ставлеников грамат на шестой недели, а он уже тогда в Ростове обретался и о том никакого старания не имел, почему признается, что он и в то время знатно в таковых же пиянственных поступках обращался и чаятельно есть, что он в том не редко ночует и не всегда обращается, понеже уже довольно сам о себе показал и в том изобличился, что в великую пятницу дерзнул аки скотина напиться в кабаке да еще с мирским приходским человеком, чего было ему отнюдь делать не подлежало, но всячески надлежало было ему яко пастырю словесных овец и не в таковые дни от пьянства не томко себе, но и прочих отводить и увещевать, а в день великий пятковый по закону христиaнскому не токмо пить, но и есть сухоядение с разсмотрением после великой вечерни или после захождения солнца надлежит, понеже в ту пору и бездушная тварь состраждет страдавшему неповинно и безгрешно за наше спасение Христу Спасителю, одни токмо разве жиды распинатели Христовы и неверующии во Христа в ту пору веселятся, пируют и пиянствуют, а он новопоставленный от его преосвященства поп довольное имел от его архипастырства во всем том наставление, все то крайне пред глазами его преосвященства презрить не опасывался, не могуще поддержати и препобедити ни страхом Божиим, ни страхом человеческим нечестивой своей приходи и затвержденнаго в пьянсте обычая: и аще в сурове древе – недавно от его преосвященства хиротонисан и отпуску не получивши при его преоевященстве дерзнул сие сотворати, – то в сусе, что будет? Опричь чего надеется, когда он отпущен будет от его преосвященства и по своей воли начнет управляться, а еще в такой стране где дно раскольническое. По сему видно, что от него нечего надеяться, кроме соблазна и на веру православную, священство от многих, а нанипаче от раскольщиков происходящаго ругательства. При сем чаяти того, как сделал бывший ярославскаго уезда, села Павловскаго, церкви Василия Великого поп Яким Никифоров, которой от священства был отлучен за написание подложнаго пашопорта церковнику, имелся в доме его преосвяенства при Одигитриевской церкви источником, которому за крайнее неимущество одежда куплена была от его архиерейства шүба, да рубашка, а он то все пропил и от пьянства умер, с душею и телом погиб, лишився от его преосвященства по правилам христианскаго погребения. Да и показанный новопосвященный поп ежелипе его преосвященства дворянин, которому над таковыми смотрение поручено, в то время не привел, признавается, что тоже бы зде пал, понеже оной дворянин усмотрил ево попа в кабаке мертво пьянаго и безпамятно лежащаго и взяв притаща в консисторию его преосвященства объявил, которой в консистории еще был долгое время безпамятен и безчувствен в блевотной луже лежащ. А понеже по апостолу подобает епископу или священнику быть непорочну, единыя жены мужу, трезвенну, целомудру, благоговейну, честну, страннолобиву, учительну, не пиянице, не убийце, не сварливу, не мшелоимцу, и протчая; того ради его архиерейство учиненным за своим архиepeйским подписанием определением – за таковым безобразным и во священстве неключимым пьянством оного попа Дементия священства лишить вовсе и повелел отослать ево, чтоб он праздно не шатался в свецкую команду, в ярославскую провинциальную канцелярию, а о том для ведома, чтоб в таковых и тому подобных безчиниях священно-церковнослужители не обреталтсь из реченной консистории публиковать во всей епархии указами. Чего ради oный лишенный священства Дементий Иларионов по взятий у него дабы он отныне впредь священнодействовать и мирских треб рукою никого не благословлял и священником, себя называть отнюдь не дерзал обязательства при промемории в ярославскую провинциальную канцелярию и отослан, чтобы о том ярославскому духовному правлению ведать ведомства своего в монастыри и пустыни и к закащикам для раздачи по всем церквам священно-церковнослужителям точных с сих указов копиев с росписками указами публиковать немедленно и во исполнение онаго его преосвященнаго митрополита указу в вышеявленном ярославском духовном правлении определено; по Ярославлю в соборную церковь, в монастыри и пустыни и в заказы старостам поповским ради распубликования пo всем церквам сих указов копиями с росписками послать указы, о чем сей и послан заказному старосте поповскому попу Степану в вышеявленном ведати для распубликования с сего указа заказу твоего по всем церквам священно-церковнослужителем точными копиями с росписками учинити по сему у его преосвященнаго митрополита указу, а о получении сего указу и о исполнении в ярославское духовное правление репортовать не косня.

У подлиннаго указу руки пишут тако:

Управитель Георгий, архимандрит Спасский.

Управитель протоиерей Алексий.

Пpaвящей управительскую должность канцелярист Яков Пeтров.

Канцелярист Спиридон Горохов.

Ноября 28 дня. 1744 году.

Староста поповский Николаевский поп Стефан.

Настоящий указ представляется заслуживающим внимания кроме своего содержания и самою формою, как изданный прямо от лица митрополита ростовского; позднейшие указы того же митрополита все имеют обычное начало: указ Eя Императорскаго Величества из NN консистории.

II.

Указ Eя Императорскаго Величества Самодержицы Всероссийския из домоваго святийшаго правительствующаго Синода члена великаго господина преосвященнаго Арсения митрополита ростовскаго и ярославскаго, ярославскаго духовного правления в ярославской уезд в юхоцкую волость заказному старосте поповскому николаевскому что на Малокше попу Стефану. Сего августа 25 дня 1746 году в указе Eя Императорскаго Величества из домовой его преосвященства ростовской духовной консистория в реченное ярославское духовное правление присланном написано: „июля де 25 дня сего он 1746 году в сообщенном присудствия его преосвященства в Ярославле из домовой конторы в реченную консисторию ведении написано: понеже его архипастырство великий господин, преосвященный Арсений митрополит ростовский и ярославский слушав предложеннаго его преосвященству онаго он июля 17 числа от ярославскаго Духовнаго правления, по силе указнаго его архипастырства повеления по происходившему в том правлении о допущении Ярославской мануфактуры покойнаго собственника Затрапезнаго у зятя ево Михайла Балашева ролжденному младенцу иноверных восприемниками той фабрики церкви святых апостол Петра и Павла пономь Аникитою дела, по которому в произведенных в том ярославском его преосвященства духовном правлении оному попу Аниките и озннченнаго Затрапезнаго зятю Михайлу Балашеву допросех, означилось: в допросе попа Аникиты: июля де 5 числа сего 746 году помянутаго Балашева рожденному младенцу Петру восприемники оба были иноверные, содержавшиеся в Ярославле бываго герцога курляндскаго Бирона жена да сын их большой, а как их зовут и котораго они закона он поп не знает, а к тому восприемничеству допустил он якобы по повелению онаго Балашева, да уповая и на то, что напрежде де у него же Балашева рожденному младенцу Сусанне (которая и умре) в прошлом, 1745 году в июле месяце восприемники были oные же Биронова жена да сын, да обретающияся тогда в Ярославле; для искоренения воров и разбойников полковник Ливень, а восприемница при том имелась правоверная графиня, Параскева Юрьевна графская Петра Семеновича Салтыкова жена, к которому де крещению о допущении тех иноверных в восприемничество он поп от него Балашева, представляя, что то будет церкви святей противно, много отговаривался; при сем де он Балашив, ему попу говоря то что в Санктпетербурге де и в Москве много того чинится и не при виде тех eвo пoпoвских речей оных восприемников к тому крещению допустити велел; в допросе Михайла Балашева, что означенные иноверцы не только при означенном помянутым попом Аникитою в нынешннем 1746 году и в прошлом 1745 годе же, младенцев а ево Балашева детей крещениях восприемниками были, но еще и в прошлом же де 1743 году в июле месяце имеющимся ево же Балашева детям младенцу Петру, в 744 годе же младенцу Марии восприемниками оныя же иноверныя бироновы жена с сыном же большим Петром были, а правоверных де восприемников при тех крещениях, кроме означеннаго 745 году. никого не имелось, а ко оным де в сем крещении оныя иноверныя допущены были означенным попом Аникитою не по повелению его Балашева, но что о них пред крещением перваго младенца он Михайло Балашев ево попа просил, что ежели де возможно и православному греческаго исповедания закону будет не противно, то он поп предъявленных биронову жену и большаго сына в восприемничество допустил бы, и при том он Mихайло, не из повеления и непринуждения ево Михайлова, но разговорами предлагал, что уповает де он ко оному крещению в восприемники допустить оных иноверных биронову жену и сына будет церкви же святей не противно и говорил, что в С.-Петербурге и в Москве таковые ж иноверные в православных церквах у правоверных христиан при крещениях poждшимся младенцам восприемниками довольно допущаемы бывают и от святыя купели воспринимают. К тому же и прежде онаго первому сыну ево крещения оныя ж биронова жена с сыновьями в Ярославле же и в каких церквах того он Балашев не упомнит при крещениях младенцев восприемниками были же, и по тех просьбе и разговорах о том оных иностранных в восприемничество о допущении ежели не противно будет церкви святей паче положил на разсуждение онаго священника без всякаго ево Михайлова повеления и позволения, которое де допущение в восприемники учинил по оного его попову согласию и позволению, а не по своему ведению. А ежели б тех иноверных он поп к восприемничеству допустить не позволил, а приказал ему Михайлу представить правоверных, то б он Балашев без всякаго прекословия таковых правоверных восприемников и представил. А вышеявленной поп Аникита по допросу онго Балашева показал: онаго де Балашева рождшимся детям ево в прошлом 1743 в июле месяце младенцу Петру, в 1744 годе же младенцу Марии, восприемники и восприемницы оные ли биронова жена и дети их или другие православные были и ежели биронова жена с сыном было то и при них из правоверных другия восприемники тогда были ли и кто именно, того он поп за многопришим временем сказать не упомнит и того де ради о том в прежнем своем допросе за тем безпамятством и не показал. А повзятий во оное ярославское духовное правление от всех града Ярославля священно и церковнослужителей известия (означилось что) в некоторых церквах при крещении младенцев восприемниками иноверные хоша и были, но обще с правоверными, а не одни. И того ради его архипастырство разсуждая, что по выше показанному поп Аникита сказался виноватым потому что при трех крещениях допустил быти восприемники одних иноверных без правоверных, чего было ему делати весьма не надлежало и хоша он вьправляется, то ему допустить тех иноверных в восприемники велел вышеобявленный Михайло Балашев а оной Балашев в допросе своем от того отрекся и подлежало б им в том дать очныя ставки, однако ж хотя б он Балашев ему о том допущении и приказывал, то б ему не должно его в том слушаться для того что он Балашев ему попу не командир и о том бы его принуждении належало б ему попу его архипастырству объявить, а он как видно не токмо Балашеву не говорил, что ежели допустить их церкве святей будет противно, но знатно и бездельно своей корысти в том желание имел. Того ради учиненным на том докладе за своеручным своим архипастырским подписанием определением за такую его противность от той церкви ево попа его преосвященство отрешил и повелел в ярославском проявлении наказании eвo попа Аникиту цепками с прочитанием 50 псалма при собрании прочих священно и церковно (служителей), и после того имети ему служение в Ярославле с кресца, благословил и изобрати к той церкве на место его во священника достойнаго и во чтении искуснаго человека и о представлении ево ево архипастырству объявить Маэору Петру Лакостову, дабы впредь нигде иновериныя без правоварных в восприемники допущаемы не были о том публиковать от консистории его преосвященства по всем епархии его преосвященства церквам указами и во исполнение онаго его преосвященства повеления в реченной консистории определено: о показанном исполнении в помянутую его преосвященства духовную консисторию сообщить ведение, а в ярославское духовное правление послать (и послан) указ, а маэору Петру Лакостеву оное его преосвященства повеление объявить (и объявлено) в реченной канторе с подпискою. И по Eя Императорскаго Величества указу в помянутой консистории во исполнение онаго его архипастырства определения приказали: из консистории о вышеописанном для ведома и исполнения в домовую его преосвященства канцелярию экономическаго и казначейскаго правления сообщить (и сообщено) ведение и в городския духовныя правления, в состоящия по Ростову в монастыри и ко всем имеющимся во граде Ростове и в ростовском уезде заказным старостам поповским послать указы таковым в духовныя правления написанием дабы ведомства их в монастыри и пустыни к настоятелем и соборных церквей к протоиереом с братиею и в заказы к закащиком посланы были указы из оных правлениев, а по Ростову к закащикам, чтоб ведомства их всех церквей, не минуя и ружных, священно и церковнослужителям всем оныя присланныя к ним закащикам указы объявить и при том объявлении не забытнаго по оному его преосвященнаго митрополита определению исполнения, с тех к ним закащикам и присланных указов точныя за своими руками копии раздать с росписками и те росписки им закащикам в консисторию представить, а от монастырей настоятелей с братиею о получений указов репортов прислать в немедленном времени, тако же о том учинить в городовых духовных правлениях и по собрании в тех правлениях из монастырей и от закащиков репортов и росписок сок, учиня из них достоверную ведомость прислать в консисторию при репорте же немедленно ж. И воисполнениe oнoгo Eя Императорскаго Величества указа в ярославском его преосвященства духовном правления определено: из того правления ведомства онаго в ярославскую, соборную церковь, в монастыри и пустыни, к заказным старостам поповским о вышеобъявленом исполнении послать указы.

Августа 30 дня 1746 г. (следүют подписи).

III.

Указ Eя Императорскаго Величестве Самодержицы Всероссийския, из ярославскаго святейшаго правительствующаго синода члена преосвященнаго Арсения митрополита ростовскаго и ярославскаго духовнаго правления в ярославской уезд в юхоцкую волость заказному старосте поповскому николаевескому, что на Молокше, , попу Стефану: сего августа 24 дня 1754 году, в указе Eя императорскаго Величества из походной, его преосвященства, конторы во оное ярославское духовное правление присланном написано: сего де 24 числа августа по указу Eя Императорскаго Величества его архипастырство слушав поданных его преосвященству ярославскаго уезда села Подушина церкви Воскресения Христова от попа Ивана Матвеева, дьячка Петра Васильева прошениев, да приходских людей вотчины маэора Григорья Козмина сына Гурьева того-ж села Пазушина церковнаго старосты крестьянина Алексея Иванова, мирскаго старосты Алексея Иванова-ж... вотчины кафедральнаго троицкаго ипатскаго монастыря деревни Юдова старосты Ивана Петрова доношениев, коими представляют поп да дьячек: минувшаго де июля месяца сего 1754 году на церковной их престольной (?) пахатной земле, которая пригорожена к церквам Божиим для погребения умерших в монастыре, имелась в скошении ими трава, а того села маэором Матфеем Обрезковым от них отнята, о чем к его архипастырству от них попа и дьячка и прошение происходило, и по изследовании того дела оной маэор и сын его аудитор Обрезковы без Божия и его архиерейскаго благословения имеются и церковнаго входа отлучены, но еще де они, не удовольствуясь прежнею обидою паки показывают наигоршее нападение и раззорение и посеяннаго ими с церковной престольной другaгo пoля земли, яроваго хлеба сжать недопускают, а показанной де их церкви пономарь Иван Григорьев с сыном своим Фeдором, нощным временем и всегда таяся от них попа и дьячка к нему маэору Обрезкову в дом ходят, из чего признавается и видно для одного нанесения напрасных на них клевет по злобе своей, а ныне де от предписаннаго маэора Обрезкова к ним попу и дьячку происходит нестерпимое утеснение и раззорение напрасно, а показанному пономарю и посеянному ево хлебу яpовому к проезду и исжатию во всем свободно есть, из чего он понамарь и сын ево и к попу и дьячку чинят посмеяние, приходских людей посеяннаго де означенными попом и дьячком на церковной пахотной земле яроваго хлеба показанной маэор Обрезков сжать недопущает и в то поле чрез имеющийся ево маэора Обрезкова луг, которой подле поля церковной пахатной земли проходить и проезду им не дает. А сего августа 14 дня пришли от них приходских людей для сжатия того яроваго хлеба вышепрописанных вотчин женска пола жнецы и помянутого де Обрезкова дворовые люди Афанасий Борисов, Андрей Осипов, Степан Иванов, Иван Кирилов выбежав чрез тот луг перейти не перепустили и прочь отогнали, а сего ж августа 18 числа паки пришли от них прихожан жнецы и ево Обрезкова луг обошед на то церковное поле пришли обходом и пожали пшеницы овина с два и той де ночи противу 19 числа того пожатаго хлеба по полю разбитаго явилось людьми нарочно, а не травлею скотом более половины и тот хлеб по полю лежит разбит и по ныне. А 21 числа сего августа означенные поп и дьячек, после утренняго пения просили их всех приходских людей, чтоб тот их имеющийся яровой хлеб сжать и вывезть в гумна их, а того ж де дня после отпения святой литургии помянутаго аудитора Обрезкова при жене Екатерине Степановой дочери вышеописанной дворовой их человек Андрей Борисов им приходским людям стал говорить криком и грозить, ежели де кто жать попов и дьячков хлеб придет и возить будут, руки и ноги переламаем, а лошадей заберем на господской двор. Однако де они приходские люди, сожалея отца своего духовнаго и дьячка, сошлися для сжатия того хлеба, а от того Обрезкова дворовые люди и крестьяне по приказанию ли, или собою собравишись стерегли в поле своем с дубьем и они де прихожане боясь не пошли, чтоб не учинили бою напрасно. А издревле де подле той церковной пахотной земли при владениях господ Xомутова и Шестакова фамилей до онаго Обрезкова владения имелась вымеренная по меживанию проезжая дорога по тому лугу вдоль не для одних священноцерковнослужителей, но для проезду и возки прочих обывателей с Волги реки лесу и дров и всяких нужд, а ныне де он Обрезков и поперег того лугу перейтить их попа и дьячка не пропущает. А оные де приходские люди показанными попом и дьячком при церкви святей служением довольны и oные ж де поп дьячек состояния добраго. А понеже по учиненному сего ж августа 13 дня его преосвященства определению показанныя Маэор Матфей Иванов и сын ево аудитор Александр Обрезков за презрение его пастырской власти и за противление и продерзость пра(во)судию Божияего и его архипастырского благословения лишены и от входа церковнаго отлучены и как и в церкви Божии входить, тако ж до исповеди и до причастия допускать и в дом их никому с требами ходить не велено, а они Обрезковы не точию пред его преосвященством в таковой своей продерзости Богу покаяния не приносят, но пребывая в правильном от его архипастырства запрещении и неблагословении явно оказываются презрителями суда Божия и власти церковныя с великим соблазом нелиощных братий и в(па)дая от себе в оное безбожие, на что смотря и показанныя в доношении того села Пазушина прихожане дворовыя их, Обрезковых и крестьяне в таковое безстрашние отваживаются, что показанным приходским своим попу Ивану Матфeeвy и дьячку Петру Васильеву посеянному ими на церковной их земле хлеба жать не дают и чрез то наносят им, тако ж и церкви Божии немалую обиду и раззорение; того ради учиненными за своим архипастырским подписанием определением поведел: показаннаго маэора Матфея Обрезкова и сына ево, же нам и домашиним их и того Пазушинскаго приходу дворовым их людям, и крестьянам и домашним же их всем объявить Божие и его архиерейское неблагословение и от входа церковнаго их всех отлучить, и как в церкви Божии входить, так до исповеди и причастия святых таин не допускать, и в домы их никому ни с какими требами не входить. Буде же бы кто из них Оборезковых, или жен их, или домашних и дворовых людей и крестьян их и домашних их насильно в церковь во время какого пения, а наипаче литургии взошли, то отное пение остановить и не петь дотоле, донележе они из церкви не выдут; и ежели кто из них Обрезковых, или жен их, или из домашних и из дворовых людей или из крестьян их и домашних их умрет, то зарывать их в поле без всякаго отпевания и о том в eпapxии его преосвященства окроме Ростова и ростовскаго уезду во всей по монастырям и по соборам и 10 всем церквам от ярославскаго духовнаго правления публиковать указами и велеть оныя указы о получении их прочесть в воскресный день по божественной литургии при народном, собрании. И во исполнение Eя Императорскаго Величества указу в ярославском его преосвященства духовном правлении определено: о вышеописанном исполнении из того ж духовнаго правления в ярославскую соборную церковь, монастыри и пустыни и в заказы к закащикам поповским послать указы, а им закащикам получа те указы и списав с них точныя копии кaждому заказа своего всех церквей священно и церковно-служителем, за руками своими роздать с росписками и те росписки предявить при репортах, а епархии его преосвященства кроме Ростова и ростовскаго уезду в углическое романовское и пошехонекое духовныя правления о том же исполнении розсылании каждому ведомства своего в монастырь и по церквам указов же сообщить ведения немедленно. (Следуют подписи). Августа 27 дня 1754 г.

IV

Указ Его Императорскаго Величества Самодержца Всероссийскаго из Ярославскаго святейшаго правительствующаго синода члена преосвященнаго Арсения Митрополита Ростовскаго и Ярославскаго духовнаго правления Ярославскаго уезда, Юхоцкой волости закащику села Новаго попу Сергию: минувшаго апреля 20 дня сего 762 году в присланном Его Императорскаго Величества из Ростовской его преосвященства духовной консистории во оное Ярославское духовное правление указе написано: понеже по происходившему в реченной консистории по представлению углицкаго Богоявленскаго девичьяго монастыря села Паpфевьева прикащика Федора Зыкова тогож села о попе Матфее Иванове делу оказалось: 1) оной парфеньевской поп Матфей предъявленного прикащика Зыкова с сыном за прошлой 760 год в исповедных, своих росписях написал не бывыми во исповеди и у причастия якоб за нерачением и напрасно, потому что оного Зыкова с сыном исповедывал по позволению егож парфеньевскаго попа прилучившийся в том же селе общий всех, прежний духовик села Колегаева поп Феодор, о коей его исповеди он парфеньевской поп знал, да и о сподоблении оного Зыкова с сыном евo пaрфеньевскаго попа означенной колегаевской поп (как допросом своим по священству утверждал) просил. 2) Оной же парфеньевской поп Матвий родившагося прихода ево вотчины означеннаго Богоявленскаго девичь монастыря деревни Софpoнoвa у крестьянина Ивана Федорова младенца по обмолитвовании без крещения отпустил от крайняго своего неражения, потому что (как оной крестьянин Иван показывает) по рождении усмотря того младенца, что стал быть весьма болен и опасен к смерти, и для того он Иван в тож время около захождения солнца приехав в то село ево попа звал, чтоб того младенца обмолитвил и заболевшаго окрестил, и тогда прилучившемуся пономарю своему, по напамятованию ево пономареву купели с собою брать не ведаю для чего не велел, а пришедь только он поп в деревню к нему Ивану в дом, жену ево и родившагося у нее младенца обмолитвил, и при том он Иван паки в доме своем ево попа Матвея слезно просил, чтоб за сущею того младенца за немощию и окрестил, токмо де он поп от крещения того отказался и того младенца не окрестя из дому ево Иванова пошел в дом свой, и по отбытии oнoгo пoпa в наутрии означенный младенец так без крещения помре, которой де и зарыт вне церковнаго монастыря. А в большом требнике московской печати в номоканоне в правиле 68 напечатано: аще чие отроча нерадеи ради умрет некрещенно, три лета сицевы да не причастится, и на всяк день да творит поклонов вести и двести и да постится в понедельник, среду и пяток, аще ли текут к священнику, а священник небрежет, грех есть священнику. А в намоканоне ж киевской печати на странице 48-и в правиле 67-м иже в Халкидоне святых отец напечатано: аще чие отроча нерадеи ради умрет не крещено, три лета сицевы да не причастится, на всяк день да творит поклонов двести и постится понедельник, среду, пяток; аще ли текут к священнику, а священник не брежет, грех есть священнику и томуждe канону подлежит. 3. Означенный же парфеньевский поп Матвей в прошлом 759 году при крещении родившагося у него попа женска пола младенца допустил быть двоих восприемников, да двух восприемниц в противность запретительному его архипастырства определению. Того ради* по Его Императорскаго Величества указу его архипастырство за своеручным своим подписанием определение учинил таково: „ежели в дело принимать правило, показанное от требника московскаго и от номоканона, киевскаго, то належит таковых священников по тому правилу судить, которые (т.-е. священники) имеют сходство некое со оным священником от беседы святаго Григория в прoлогy июня 27 воспоминаемых, идеже пишется: когда звали того священника, Севира именуемаго, к больному ради исповеди и причастия, то тот священник, не много помедливши в винограде своем ради обрезования виноградника, пойде в скорости однако уже в живых больного застати не возможе, и за таковое свое аще и малое небрежение велиим гласом

* Достопримечательно, что в данном саучае ни слова не сказано о том, что говорил обвиняемый в свое оправдание.

тогда он оный священник сам себе с плачем обличал и убийцею нарицал, и дотоле от плача не престал, донележе мертвый воскрес и от грихов по надлежащему чрез оного священника Севира очистивишися надлежащею христианскою кончиною преставися. Таковаго же права и состония в священнике парфеньевском Матвее ниже следа видеть и не имеется и случая небрежения о некрещении младенца противо приведеннаго Севира священника, как небо от земли отстоит: понеже и малейшаго препятствия поп оный Матвей не имел к неокрещению младенца, но еще как видеть – крайне ожесточен и ниже мало о погибели душ человеческих соболезнующ как свойственно есть соболезновать не только священнику, но и всякому правоверному: не токмо бо зван, но и слезно просим бывший дабы крестил младенца, не восхотел крестить, и принужден младенец без крещения умирать; – да он же поп и прикащика Зыкова с сыном до причастия святых таин по исповеди колегаевским попом не допустя, по своему злонравию написал в росписях не бывшими во исповеди и у причастия, якоб за нерачением совсем безсовестно. И так мощино видеть, что оному попу Матвею за едину насмешку имеется поучение святительское (что называется хиротония) выписанное из правил святых Апостол и святых отец, идеже точно пишется тако: убогих и сирот, или аще болит кто, или умрет, или родит жена слышав и не зван иди Сшедшаго нас ради с небес, буди страж день и нощь с крещением и покаянием и с причастием, а оный поп Матвей на таковое преужащное вещание аки аспид глухий по всему обретается. В тойжде хиротонии такождe пишется: без воли епископа не сотвори ничтоже, имей епископа твоего яко бога и волю его во всем твори, любовь к нему сохрани и боязнь, яко апостоли Христу; наша же мерность не по нашей воли, но по правилом святым повелели в нашей дабы двоих кумовей при крещении не было, но токмо един кум, а он поп Матвей допустил стадо кумовей при крещении угождая не Богу, но прихотям человеческим и наше пастырское повеление крайне презирая ж. В той жe хиротонии пишется: воде не сущей во источнице, не имать нарещися источник, и дел не имы иерей не может праведне нарещися иерей, ниже части иерейския достоин. B ставленной же грамоте ему священнической точно показано дабы он тую хиротонию часто прочитывал и еще возможно наизусть изучить, понеже точно при конце в грамоте тако написано: вручили ему сиречь наша мерность и обыкновенное о том поучение наше (сиречь хиротонию) печатным тиснением изданное, еже должен он изучити и памятию всегда изо уст имети да удобее возможен к жительству своему внимати и паству свою поучати. В грамоте, також ставленой написано и сие: аще же он иерей Матвей начнет жити безстрашно, или что не прилично священству деяти и безчинновати, или что содеет возбраняющее священству, запрещение иерейства и извержение сана да приимет. Вся убо таковая увещания не от лица архиерейскаго, но от лица Самого Бога имеющаяся как видет oному парфеньевскому попу Матвею, яко безбожнику и в Христа неверующему в насмешку или и в ни во что же быти имеются, и не признается и малаго в нем разсмотрения, что он священник ради спасения душ человеческих имеется, кровию Христовою стяжанных, и от которого надлежит спасение душ происходити, от того погибель душ происходит, как то и показанный младенец погиб занапрасно не крещенный не по иной причине, токмо по причине онаго попа безбожника, о спасени душ оных не радящаго. Того ради по данной нам власти архиерейской от Бога онаго попа Матвея яко убийцу и душегубителя лишаем вовсе священства и повелеваем, остригши ему голову и бороду, отобрать ставленную у него грамоту и хотя неотменно подлежал он Матвей отослан быть ко определению в светскую команду, однако мы имея разсмотрение на домашних ево сирот оставляем ево в причте и повелеваем приискивать праздного дьяческаго места, входа же остальнаго совсем ему запрещаем. (?) И сие наше определение публиковать от консистории во всей епархии“. И во исполнение онаго Его архипастырства определения означенной парфеньевской поп Матвей при собрании градских и уездных священников и причетников в консистории священства лишен. И во знак того на голове и бороде ево волосы острижены и ставленная поповская грамота от него отобрана быть имеет немедленно и для публикования о вышеявленном по ведомству Ярославскаго правления чрез закащиков по всем церквам по надлежащему во оное правление оной указ и прислан. И того ради по Его Императорскаго Величества указу в предписанном Ярославском духовном правлении определено: о вышеявленном для надлежащаго ведома по Ярославлю к градскому и уездным закащикам для раздачи ведомства их по всем церквам к священно и церковнослужителям точных копиев с росписками послать указы, о чем сей к тебе послан к закащику попу Сергию о вышеявленном ведать и учинить по Его Императорскаго Величества указу; когда ж заказу твоему распубликовано будет о том в правление репортовать в скорости при чем и означенныя росписки представить не отменно.

Подлинный указ в закрепе пишет тако:

Иринарх архимандрит Толский.

Управитель Алексей Макин.

Канцелярист Николай Харашекий.

Майя 20 дня.

1762 году.

Староста попoвский Троецкий поп Сергий.

В настоящем столетии епископально-консисториальное епархиальное устройство значительно улучшилось ближайшим образом следующими видоизменениями: 1) упрощением и усовершенствованием порядка делопроизводства, 2) ограничением власти архиереев; 3) возвышением и 4) призванием к участию в делах управления епархиального духовенства, в особенности получившего образование. Но кажется и спора быть не может, что самым важным движетелем, возвысившим быт духовенства и само епархиальное управление, была у «комиссия о духовных училищах“, данная ею организация духовных училищ и ею изысканные материальные средства для содержания духовных училищ, изысканные в радикальном усовершении церковного хозяйства. В XVIII веке русская церковь была богаче русской церкви ХIХ-го века, но правители ее – нужно это признать – был плохие хозяева. Церкви приходские, не говоря уже о монастырских, имели тогда более источников дохода, но как они скудно содержались по сравнению с церквами настоящего века! С неопровержимою наглядностью убеждают в этом вещественные доказательства: крашенинные и ситцевые облачения, железные и оловянные дарохранительницы и даже священные сосуды, железные подсвечники и лампады, которые удавалось нам встречать в церквах и монастырях не бедной епархии, но одной из богатых митрополий – бывшей Ростовско-ярославской. Теперь эти сокровища покоятся или в виде рухляди в церковных кладовых или в витринах, ростовского церковно-епархиального музея (Белая палата). Они такой грубой работы, по которой их следовало бы отнести не к XVIII веку, а разве-разве к самому началу железного периода; а между тем несомненно они были в церковно-богослужебном употреблении в течении XVIII века.

Мерами об улучшении церковного хозяйства и ознаменовались, конец XVIII и начала XIX в. в истории епархиального управления русской церкви. В церквах соборных, монастырских, приходских и ружных заведены были точные описи церковного имущества, приходо-расходные книги, введена правильная продажа, отчетность и контроль по продаже свеч и по другим статьям прихода и расхода. В тоже время введены были и меры по усовершению надзора за отправлением служебных обязанностей священноцерковнослужителями, введением разных книг по установленным формам для записи рождений и крещений, бракосочетаний и погребений (метрические книги), исповедные росписи, клировые ведомости, обыскные книги, богослужебные журналы, книги для записей доходов по братской кружке. Благочинным, заменившим, прежних, «поповских старост», «закащиков“, «десятоначальников“, вменено в обязанность следить за соблюдением священнослужителями предписаний относительно ведения всей вышеперечисленной церковной письменности, а на духовные консистории возложен тщательный контроль за этим делом. Под действиями таких мер произошло замечательное явление: уменьшались канцелярско-бюрократические епархиальные учреждения, а порядка и отчетности в епархиальном делопроизводстве становилось более и более. Не говоря уже о казенной и вотчинной епархиальных домовых канцеляриях, упраздненных вероятно вслед за секуляризацией церковных земель, в половине настоящего столетия упразднены были почти повсюду и духовные правления, между тем ведение церковных книг, хранение и контроль их благочинными и консисториями доведены до вполне удовлетворительного состояния. Некоторые из них, напр. метрические книги получили в высшей степени важное, государственное и гражданское значение. Без метрических свидетельств, выдаваемых на основании сих книг, не обходится Воинское присутствие, невозможно приобретение прав состояния, в особенности потомственного дворянина, поступление детей в учебные заведения, приобретение прав наследства и т. п. Усовершенствованию делопроизводства много содействовал и „Устав духовных консисторий“, выработанный в 1839 г., опубликованный затем в 1841 и продолжающий в издании 1883 года действовать доселе. Как определяется этим уставом сущность духовной консистории, положение ее в ряду других правительственных учреждений, состав членов и порядок делопроизводства, это будет видно из нижеследующей характеристики ее, составленной на точном (надеемся) разуме буквы и духа консисторского устава.

По устройству и значению своему духовная консистория есть учреждение смешанного т.e. государственно-церковного характера, «есть присутственное место, как гласить 1-я ст. устава, чрез которое под непосредственным начальством епархиального архиерея производятся управление и духовный суд в поместном пределе, именуемом епархиею“. Термин „присутственное место“ есть технической термин для обозначения государственно-административного учреждения. Но это только внешняя форма, в которую облечено действование собственно церковной власти; ибо во 1-х, это учреждение действует под непосредственным начальством» епархиального архиерея, во 2-х, находится в ведении Св. Синода²¹⁸, в 3-х, основанием для производства порученной ему деятельности служат закон Божий в свящ. писании изложенный, правила св. апостолов, св. вселенских поместных соборов и св. отец и за тем уже законы и уставы гражданские²¹⁹. Дальнейшие черты, характеризующая сущность духовной консистории, как учреждения, могут быть извлечены из рассмотрения предметов ее ведения, ее внутреннего устройства для организации и порядка делопроизводства. Предметами ее ведения служат oxранение и распространение православной веры, богослужение, благоустройство и сооружение церквей, определение на места служения духовных лиц, устройство приходов, далее хозяйство в учреждениях епархиального ведомства, надзор за охранением построек в сих учреждениях. Духовной консистории принадлежит наконец право производства суда по всем делам и преступлениям духовных и светских лиц, составляющих епархиальную подсудность вообще.

Таким образом, и зависимость консистории от епархиального архиерея и Св. Синода, и основания, на кои она опирается в своей деятельности, и самые предметы ее ведения – все это ясно говорит за ее совершенно церковный характер как учреждения. И если в то же время утверждается, что она есть „присутственное место“, то этим указывается лишь назначение ее в ряду учреждений публичной власти в государстве и определяются ее к ним и обратно взаимные отношения. Этим (чисто) церковному учреждению, органу церковной юрисдикции, придаются значение и сила, присущая органам государственной юрисдикции. Исходящие от консистории распоряжения и судебные решения долженствуют иметь значение, как исходящие из других присутственных мест.

Это сочетание церковного и государственного элементов еще заметнее в ее устройстве и составе лиц, образующих ее, как правительственно-судебную коллегию.

Главную часть в общей организации консистории составляет ее присутствие: это коллегия членов, исключительно духовных лиц пресвитерской степени, как из белого, так и из монашествующего духовенства. Они избираются епархиальным архиереем, но утверждаются в должности Св. Синодом²²⁰. Здесь таким образом мы снова встречаемся с чисто церковными элементами: присутствие консистории по составу членов своих хотя и не может быть рассматриваемо, как аналогичное пресвитериуму епископально-общинной формы церковного устройства, однако же весьма близко напоминает собою ὶερόν καίτήριον епископально-клерикальной формы церковного устройства. Полной аналогии сих учреждений препятствуют однако же следующие черты, характеризующие собственно консисторию: 1) избранные архиереем члены утверждаются в этом звании Св. Синодом и архиерей уже не может своею властью лишить их этого звания; 2) в члены консистории избираются только лица пресвитерской степени, а не и исполняющие какую либо церковно-правительственную должность как в ὶερόν καίτήριον: 3) в своей деятельности члены присутствия ограничиваются и иногда весьма сильно привходящим в состав их государственным чиновников, секретарем духовной консистории. Он необходимо присутствует в заседаниях членов, делает им представления и в силу своей должности может оказывать значительное влияние на ход дел. Далее, под непосредственным его начальством действует канцелярия консистории, вся состоящая из светских чиновников, в своем устройстве и делопроизводстве основывающаяся на общих для губернских присутственных мест правилах, начертанных в своде гражданских законов. Этот ингредиент уже резко различает духовную консисторию от «епископского совета“, сообщая ему свойство государственного учреждения.

К епархиальному архиерею духовная консистория стоит в отношении правительственного установления к своему начальнику. Как установление, вверенное ему в полном виде, во всех частях сформированное, оно находится под начальственным надзором архиерея. Его надзирающая власть должна быть направлена прежде всего на состав членов присутствия. В случае потребности определения на место выбывшего нового лица на должность члена присутствия право избрания из наличного духовенства епархии принадлежит архиерею: он и делает представление об избранном для утверждения в Св. Синод. Но и на наличный состав членов архиерей может иметь следующее влияние: 1) может на время удалить члена от присутствования или по прикосновенности его к рассматриваемому делу, или по важному обвинению. Он может 2) в случае непредвиденного уменьшения членов назначить от себя временно присутствующих. 3) Ему принадлежит право давать отпуски внутри России членам присутствия и секретарю на срок не свыше 28 дней. 4) Он представляет их к наградам, утверждает расписание дел по отделениям и столам, назначает каждый стол особому члену для наблюдения²²¹. Далее все сношения, какие имеет консистория с высшими правительственными учреждениями и присутственными местами, она ведет не иначе, как по резолюции архиерея с представлением или без представления обер-прокурору Св. Синода²²². Впрочем, с губернскими присутственными местами для получения необходимых сведений секретарь консистории ведет и сам сношения чрез секретарей этих мест, или чрез равных секретарям, других наименований правителей канцелярии²²³. Архиерей следит наконец и за ходом делопроизводства консистории. Все журналы и протоколы со всеми относящимися к ним документами непременно представляются на рассмотрение архиерея²²⁴ и только по утверждении его производится исполнение распоряжений и решений, в этих журналах – протоколах постановленных. Следовательно, без рассмотрения и утверждения архиерея консистория не может сделать никакого более или менее важного распоряжения. За тем о ходе делопроизводства консистории архиерей обязан предоставлять Св. Синоду сведения: 1) по третям года и 2) ежегодные, чем обязывается и следить за ходом его в консистории.

Вообще консистория обязана беспрекословным повиновением архиерею как в требованиях его относительно доставления разных сведений из документов в ней хранящихся, или могущих быть ею добытыми, так и в требованиях представить юридическую подкладку известного дела, т.е. подыскать все относящиеся к делу законы и свое заключение. В отношении к епархиальному епископу духовная консистория есть таким образом учреждение вспомогательное.

Но беспрекословно исполняя вышеозначенные его требования, она однако же обязана действовать в пределах, точно указанных в законе и, будучи сама установлением не архиерея, а власти его высшей, она имеет право отстаивать и свои, несогласные с волею архиерея, мнения, если именно находит, что оные вполне основываются на законах и разъяснительных определениях Св. Синода. Посему не имея права отказывать архиерею в его требованиях и обязанная приводить в исполнение его резолюции, даже и несогласные с мнением консистории, она однако же не обязывается отказываться от своего мнения, каковое и прописывается в исходящих в Св. Синод и к оберу-прокурору бумагах²²⁵. Эта относительная так сказать самостоятельность духовной консистории подтверждается и тем официальным отношением, в каком она стоит к Св. Синоду. Вместе с епархиальным архиереем, своим непосредственным начальником, она состоит в ведении Св. Синода и в силу этого последний производит на нее свое воздействие как посредственно чрез архиерея, так и непосредственно. Так по требованию особых обстоятельств Св. Синод может учредить сверх постоянного присутствия временное, он же утверждает, как было упомянуто выше, и членов постоянного присутствия, он же и увольняет их от должности. Временное увольнение их в отпуск на срок свыше 28 дней и за границу производится точно также не иначе как с ведома Св. Синода²²⁶. Обыкновенно указы Св. Синода издаются на имя епархиального архиерея и от него поступают в консисторию; но по особым обстоятельствам Св. Синод сносится и непосредственно с консисторией и непосредственно от нее получает объяснения²²⁷. Но преимущественным образом самосостоятельность консистории поддерживается значением в ней секретаря.

В общей организации консистории секретарь занимает прежде всего должность начальника канцелярии; ему принадлежит надзор за нею во всех отношениях и ответственность за правильность делопроизводства. Так как все делопроизводство консистории письменное, то уже этим самым значение секретаря переходит за пределы канцелярии и неизбежно, по естественному порядку вещей, распространяется и на деятельность присутствия консистории. Но секретарь не есть только начальник канцелярии и только в этом свойстве вместе с нею служебное лицо присутствию и епархиальному архиерею, хотя и состоит под начальством последнего. Он есть в то же время блюститель закона в деятельности, отношениях и сношениях консистории и самого архиерея, и в этом свойстве состоит в непосредственных сношениях с об. прокурором Св. Синода. Это открывается отчасти из ст. 285. которая гласит: «секретарь консистории, находясь под ближайшим начальством епархиального архиерея, состоит вместе с тем в непосредственном ведении об. прокурора Св. Синода, как блюстителя за исполнением законных постановлений по духовному ведомству, и обязан исполнять все его предписания“; но полнее это открывается из рассмотрения значения секретаря в ходе делопроизводства духовной консистории, а именно:

Ни одна бумага, поступающая в консисторию, не может иметь движения без ведома секретаря. По делам следственным или вообще сложным, когда для доклада их присутствию составляется столоначальником записка, она составляется под руководством секретаря и во всяком случае без его предварительного рассмотрения не докладывается. Точно также и разные сведения, собираемые по каждому столу для составления общих периодически представляемых ведомостей, просматриваются непременно секретарем. При рассмотрении каждого дела в присутствии секретарь необходимо присутствует и роль его здесь весьма важная. Не имея звания члена присутствия, не входя в состав его, секретарь в сущности есть руководитель и контролер присутствия: при разногласии членов он выясняет им сущность дела и указывает законные основания для единогласного решения; он может протестовать и против единогласных постановлений присутствия, если находит, что эти постановления противоречат законам; в таком случае он прямо ставит членам присутствия на вид свои представления против их единогласного решения, и если они не будут уважены членами, отмечает о том в журналах или протоколах и подает архиерею рапорт, в котором и излагает эти представления. Исполнительные по утвержденным журналам и протоколам бумаги, исходящие из консистории, опять просматриваются и скрепляются секретарем. О ходе всего делопроизводства столоначальник также докладывает секретарю, за тем по окончании каждого месяца доставляет ему перечневую ведомость о движении дел с объяснением количества бумаг недоложенных, нерешенных и неисполненных по канцелярии, а по окончании года именную ведомость неоконченным.

Отсюда ясно видно, что в рассуждении формальной, юридической стороны каждого дела и всего вообще епархиального управления, насколько его ведает консистория, секретарь ее стоит особняком в составе прочих лиц, консисторский персонал составляющих, и на этом посту своем действует от него и даже от архиерея – независимо. В этом специальном свое призвании и назначении он даже настолько независим от епархиального архиерея, что рядом и одновременно с ним представляет об. прокурору Св. Синода срочные сведения о деятельности консистории. К этому присоединить должно и то, что секретарь определяется на должность и увольняется от нее непосредственно Св. Синодом по избранию и предложению обер-прокурора.

Это-то положение секретаря в составе лиц консистории, его непосредственные помимо ближайшего начальника сношения с об. прокурором Св. Синода, затем в высшей степени важное значение во внутренней деятельности всей консистории, сообщает и этой последней значение не только вспомогательное и служебное архиерею, но и его ограничивающее, в некотором роде его контролирующее²²⁸.

В представленной нами характеристике духовной консистории видно, насколько далеко ушла она по пути усовершенствования во всех отношениях от первоначального своего типа “домовой канцелярии“ архиерея. Она взошла на степень “присутственного места“, имеющего свой определенный ранг в ряду присутственных мест империи, стоит в деятельности своей на твердой почве законов и под покровительством и защитой государства наравне с каждым присутственным местом. Она работает не только как вспомогательный орган архиерея, но и как учреждение, ограничивающее его индивидуальную волю оправлением так сказать распоряжений его по приложению им своих полномочий по управлению епархией – в узаконенные формы. Она ведает епархиальное управление по всем его частям за исключением учебновоспитательной части по образованию духовного юношества и светского, поколику и последнее входит в ведение епархиального архиерея. Круг ее деятельности весьма широк и рассматриваемая de jurе она есть учреждение весьма полезное и в сфере епархиально-административной сделавшееся совершенно необходимым²²⁹. В одном отношении современная духовная консистория заставляет желать многого; это в своем качестве судебного духовного учреждения. Но об этом у нас будет речь в конце настоящей статьи.

Учреждение комиссии духовных училищ при Св. Синода, организация духовно-учебной части, ею данная, были событиями, которые по всей справедливости должны почитаться новою эрою в истории нашего белого духовенства и – косвенным путем – в истории нашего епархиального управления. Комиссия начертала полный план устройства духовных школ, низших и средних, для епархий и высших для русской богословской науки всей России, «отыскала материальные средства для их содержания, с неутомимою ревностью осуществляла этот план и этим поставила богословское образование в России на твердое основание. С этого момента появляются в России образованное белое духовенство и монашество, с этого момента зачинается русская богословская наука. Всесторонняя оценка этих событий для последующей истории русской церковной жизни не входит в нашу задачу; мы ограничимся лишь указанием на то влияние, какое произвели эти события на устройство епархиального управления.

Основание постоянных правильно организованных епархиальных духовных училищ смыло с русской церкви справедливый – к сожалению, должно это признать – укор в недостатке христианского просвещения русского народа, в необразованности его духовенства, укор, который она выслушивала как со стороны инославных ученых путешественников с Запада, так и со стороны единоверных православных греков, во множестве посещавших Россию. Но что более важно – оно дало жизнь новым учреждениями, специальною задачею коих было содействие церковной иерархии в осуществлении ее одной из основных задач и заповедей, возложенных на нее Божественным Основателем церкви: шедше научите вся языки. До того времени в епархиях русской церкви были учреждения, осуществлявшие полномочие церковного освящения, (церкви, монастыря, иерархия и клир), были учреждения для осуществления пастырства и специально управления церковного. Конечно в известной мере эти учреждения, освящая и управляя народом христианским, и просвещали его, но если в деле управления эти же учреждения находили всегда необходимым в помощь себе иметь под руками специальные учреждения административно судебно-полицейского характера (консистории, правления, поповских старост): то и основание учреждений специально для научно-богословского образования было волне последовательно и восполняло существенный недостаток в организация церковного устройства. Церковь Христова всегда покровительница науки и воспитания, только тяжелые внешние обстоятельства были причиною, что в некоторые моменты своей истории она не обнаруживала своего возбуждающего стремление человечества к образованию влияния.

Осуществление предначертаний комиссии духовных училищ увеличило число церковно-епархиальных учреждений, равномерно и единообразно устроенных по всей России. Епархиальный город, увидел духовную семинарию, уездный – духовное училище; Москва, С.-Петербург, Киев и Казань – духовные академия. Эти учреждения сделались светочами христианской православной науки и христианского воспитания; в духовном, интеллектуально-нравственном отношении они проливают и должны проливать свет тихий, подобно тому как восковые свечи при вечерних богослужебных собраниях проливают тихий свет в среду молящегося русского православного народа. Образование постоянного фонда материальных средств для богословской русской школы из церковной свечной прибыли поистине было гениальным открытием в области церковной экономии. Русский народ искони отличался любовью к религиозному просвещению: в древности церковно-богослужебные книги, религиозно-назидательные “изборники“ после св. благоукрашенных икон занимали самое видное место в имущественном инвентаре состоятельного русского хозяина. Русская духовная школа есть “великая свеща“, возженная пред Богом как жертва и плод любви русского народа к свету невечернему.

По правам состояния своего русские духовные школы суть коллегиальные учреждения с правом юридических лиц по имуществу и с известною долею автономии по управлению своими делами, состоящая под непосредственным начальством епархиальных архиереев, в ведении – первоначально комиссии духовных училищ, а в настоящее время – Св. Синода. Каждое из них владеет недвижимою собственностью – зданиями училищными с собственною усадебною землею, и обеспечено денежным содержанием из сумм Св. Синода, государственного казначейства, денежных сборов с духовенства, назначаемых так называемыми съездами духовенства, и добровольных пожертвований, поступающих в церковные кружки с надписью: „на бедных учеников духовного звания“. – Управление – коллегиальное; из преподавателей составляются „правления“ и „советы“ под председательством „ректора“ или „смотрителя“, в делах хозяйственных в состав правления входят кроме того „эконом“ и члены – депутаты от духовенства, непременно лица пресвитерского сана. Дела рассматриваются совещательным порядком и определения постановляются по большинству голосов при журнале, или протоколе, составляемом „секретарем“. Каждое из таковых коллегиальных учреждений иметь свою печать, имеет официальные сношения с присутственными местами, в частности „ректор“ и „смотритель“ имеют право представления к государственным наградам (чинами, орденами и пенсиями) коллегиатов; выдают им и юным питомцам – гражданам отпуска и увольнения – форме „билетов“ и „свидетельств“, имеющих значение „паспортов“. Исполнение по „делам“ происходит непременно с разрешения „утверждающей“ власти епархиального архиерея. Дела рассматриваются на точном, оснований специальных Высочайше утвержденных Уставов духовных училищ, указов Св. Синода и общих государственных узаконений. – По правам состояния своего начальствующие и преподаватели духовных школ имеют двоякого рода права: по церковному состоянию все они принадлежат к клиру, не исключая и светских лиц: ибо и они определяются на службу из воспитанников академий или семинарий, посвященных и стихарь для „проповедания слова Божия“ по чину посвящения в чтецы и певцы и свещеносцы²³⁰, по гражданскому состоянию эти „чтецы – проповедники“ пользуются правами государственной службы от IV по IX класс.

Поставленная так, русская духовная школа имеет полную возможность осуществлять ясно указанную ей цель. Мы не будем рассматривать частное ее устройство и характер – это предмет столь важный, что требует особой специальной монографии. Но мы позволим себе сделать несколько замечаний касательно „цели“ и „характера“ воспитательной системы, предначертанных ей глубоко замечательными уставами духовных училищ 1809 года. „Главное предустановление юношества духовного – рассуждает Устав 1809 года – состоит в утверждении и распространении истинного благочестия. Из сего открывается особенная цель духовного учения: оно должно образовать благочестивых и просвещенных (служителей Слова Божия“²³¹. Определяя в частности цель различных видов духовной школы, устав следующим образом специализирует задачу духовной академии: 1) она (академия) должна доставлять образование духовного юношества к высшим должностям. 2) Она должна стремиться к поощрению учености в духовенстве. 3) она должна ведать управление входящими в ее округ духовными училищами“.

Соответственно этой троякой цели духовной академии была устроена и организация ее управления. В частности, для осуществления второй из указанных ей задач была назначена так называемая „конференция академии“ „с цензурным комитетом“, для третьей – „внешнее правление“.

В составе конференции различаются двоякого рода члены: действительные и почетные, подразделяющиеся на членов и корреспондентов академии. Число действительных членов конференций составляется двояким путем: одни -– необходимые члены по их званию; таковы: епархиальный архиерей, ректор, и профессора академии. Но сверх сих непременных и натуральных членов „Комиссия духовных училищ“ избирает и определяет или по своему усмотрению, или по представлению конференции еще 10 членов из духовенства, известных ей со стороны просвещения, трудолюбия и готовности исполнять поручения, на них возлагаемые.

Звание почетных членов – исключительно звание чести; оно не соединено ни с какими обязательствами. Они получают диплом от академии, заседают в конференции рядом с действительными членами за круглым столом, печатают свои сочинения или переводы в академическом издании, впрочем, с утверждения Комиссии духовных училищ. Звание корреспондентов академии соединено с обязанностью ежегодно доставлять академии „полезные сведения о всех открытиях, относящихся к духовной учености“. Издание их производится так же, как и издание сочинений почетных членов.

Как видно отсюда, духовная академия предназначалась быть не только учебно-воспитательным учреждением, но и „ученым“ в строгом смысле, „академией богословских наук,“. Последующими уставами эта последняя задача снята с академии; уставами 1869 г. академия преобразована по образцу университета и просуществовала до 1884 года в виде университета богословских наук, с подразделением на три факультета. Поощрение учености в духовенстве и ведение и управление духовными училищами отняты у духовной академии. Православная духовная академия – читаем в уставах 1869 г. – есть высшее духовно-учебное установление, имеющее целью: доставлять высшее богословское образование в духе православия для просвещенного служения церкви и приготовлять преподавателей для духовно-учебных заведений”²³².

Уставом 1884 г. духовная академия по сравнению с устройством, данным ей уставом 1869 года, потерпела весьма незначительные изменения, главным образом касающиеся администрации. Уменьшена власть совета академии в пользу власти ректора и инспектора, ограничена автономия академии в пользу надзирающей и утверждающей власти Св. Синода, в особенности в деле присуждения ученых степеней магистра и доктора богословия, церковной истории и канонического права. Таким образом официально, de jurе, духовная академия двигалась во время, протекшее от основания ее по настоящее время, не вперед по предначертанному ей уставом 1809 г. пути, а постепенно суживала и ограничивала свою деятельность и свое значение. От указания причин такой странности мы отказываемся, предоставляя это дело историкам церкви и богословской науки XIX века, останавливаясь своим вниманием только на самом этом странном явлении с тою целью, чтобы высказать свои соображения относительно дальнейшего направления и положения русской богословской науки и представительницы ее, русское православной духовной академии.

Что dе fасtо православная духовная академия за 75 лет своего существования вполне оправдывала и оправдывает возлагаемые на нее задачи – отрицать это едва ли кто посмеет в виду непререкаемых фактов прошлого и настоящего. Разве не академией основалась и держится богословская наука? Разве не академия питает богословскую литературу? Разве не академия поставила русское духовенство, монашество на ту степень образования и просвещения, стоя на которой они в настоящее время с подобающим достоинством поддерживают в современном обществе престиж свой? Кто посмеет отрицать это, тот пусть попытается представить себе, что духовная академия с будущего года будет закрыта примерно на 10 лет: не ужаснется ли он от одного представления того умственно-нравственного состояния духовенства, какое наступит вследствие сего обстоятельства в начале ХХ столетия?! Конечно, это до такой степени невозможный в настоящее время эксперимент, проделать который не придет и на мысль здравомыслящему человеку. До такой степени духовная академия стала необходимостью для русской церкви! Но насколько ясно сознано и сознается это положение в общем, на столько неясно по-видимому сознается оно в частностях. Это доказывается именно неустойчивостью самых академических уставов в определении цели академии. Уставом 1884 года цель академии сужена до минимума; академия низведена до учебно-воспитательного богословского учреждения, до духовной школы, хотя и высшей: православная духовная академия – читаем в 1 статье устава – имеет целью доставлять высшее богословское образование в духе православия для просвещенного служения церкви на пастырском, духовно-учебном и других поприщах деятельности“.

Но почему же в настоящее время духовная академия не может заботиться и о распространении и поощрении учености в духовенстве, об усовершенствовании преподавания в средних и низших духовных школах, если она в начале настоящего столетия, по сознанию первых основателей ее, могла и должна была заботиться о сем? Почему в настоящее время она не может и не должна преследовать и этих задач, когда все прошлое академии и настоящее неопровержимыми фактами говорят, что она в лице профессоров своих, по крайней мере лучших, осуществляла и осуществляет и эти задачи, даже и без правительственной поддержки, официально не призываясь к тому? Это сознавалось без сомнения и редакторами устава 1884 года, когда они с одной стороны допустили неопределенное выражение в 1 ст. устава: и некоторых других поприщах деятельности, с другой ввели целую главу (15) „о средствах к совершенствованию и распространению богословских знаний“ (§§ 162, 163, 1654) и наконец, поместили § 170, буквально гласящий следующее: „академии могут издавать периодические труды үчeного содержания, иметь собственные типографии и книжные лавки на общем основании“. Ясно отсюда, что и по духу устава 1884 года задача академии не исчерпывается только приготовлением образованных священников, монахов и учителей для духовно-учебных заведений, но и других церковных деятелей, напр. миссионеров, чиновников, церковно-административных учреждений и – что главное – имеет задачею усовершать и распространять богословские знания. Нам представляется поэтому, что усиление средств академии по достижению ею сей последней задачи было бы со стороны ее важным шагом вперед, вполне отвечающим современным потребностям русской церкви. Духовная академия в настоящее время более чем когда-либо должна быть не только высшею богословскою школою, но именно и академией богословских наук – задача предуказанная ей с самого ее основания уставом 1809 года. Какие же средства могут в настоящее время служить академия для осуществления его этой последней задачи?

Нам представляется, что этот вопрос разрешается весьма легко: восстановление при каждой академий конференции есть самое верное средство для осуществления этой задачи. Следует только видоизменить несколько устройство и образ деятельности ее по сравнению с теми, какие даны ей уставом 1809 года. Конференция академия должна состоять из заслуженных профессоров академии, именно прослуживших не менее 25 лет. Вместо одного почетного титула “заслуженного профессора“, получаемого в силу действующего ныне устава (§57), пусть таковой профессор удостоен будет званием академика и зачислен действительным членом конференции. При этом должно быть предоставлено его свободному расположению – оставаться ли далее действительными профессором академии и членом конференции, или же оставить профессорскую службу (чтение лекций и студенческих сочинений, службу члена правления и совета академии) и посвятить себя исключительно служению науке в звании академика и действительного члена конференции. В последнем случае он сохраняет за собою жалование, следующее ему по его званию (заслуженного ординарного при экстраординарного профессора) и права действительной службы. Можно надеяться, что каждая из четырех академий имела бы возможность всегда выделять для своей конференции достаточное количество заслуженных профессоров; ибо из сих последних всегда нашлись бы желающие посвятить свои силы исключительно ученой деятельности, вместо того, чтобы для сохранения жалования нести тягости учебной службы. Но, конечно, зачисление в члены конференции отнюдь не должно соединяться с обязательным оставлением специально профессорской, т.е. учебной службы. При желании продолжать оную, заслуженный профессор может нести ее пожизненно. Для существования конференции достаточно, если число ее действительных членов будет не менее трех.

Вот на эту-то конференцию и должна быть возложена задача – совершенствования и распространения богословских знаний (§162 – 164). Каким путем она будет осуществлять эту задачу? – Она должна взять в свое исключительное ведение и ответственность, периодическое ученое академическое издание. Это последнее должно иметь вид не 12-ти тощих книжек ежегодного журнала, из четырех (как в московской духовной академии), а более внушительный вид исключительно учено-богословского издания, как периодические издания и сборники академии наук. Оно должно быть органом строго-православной богословской науки, а не выразителем и слугою так называемого общественного мнения, хотя бы и относительно религиозных материй. Но это издание должно быть и органом учебно-воспитательной духовной литературы. На конференцию должна быть возложена и обязанность усовершенствования существующих и издание новых учебных книг и руководств по наукам, преподаваемым в духовно-учебных заведениях. Но понятно, что для осуществления сей задачи академия должна ходатайствовать о значительном видоизменении §170 своего устава. Вместо эластичного, неопределенного и общего выражения: «академии могут издавать периодические труды... иметь собственные типографии и проч.“ 170 § должен звучать определенно и конкретно; для издания периодических трудов академии имеют прочный и постоянный фонд, образующийся или из единожды взнесенного на то капитала, или же за отсутствием такового из ежегодного бюджетного назначения“. Дело это очень важно. Русская духовная академия есть и должна быть в настоящее время органом строго-православной богословской науки не для одной России, но и для всего православного Востока и даже для единоплеменных России западных славян, среди коих в последнее время сильнее и сильнее пробуждается стремление сбросить вековые оковы католичества и ознакомиться, а то и совсем примкнуть к православной церкви. В силу сего и академия призывается в настоящее время ходом событий к распространению учености не только в русском духовенстве, но и к распространению богословского знания солидными изданиями и исследованиями даже далеко за пределами отечества.

Но, кажется, мы слишком увлеклись изложением своих pia dеѕidеriа! Да простит нас за это увлечение долготерпеливый читатель; в свое оправдание мы можем сослаться на бессмертные уставы духовных училищ 1809 года. Прекрасным дозволительно и нельзя не увлекаться!

Достойны глубокого внимания и общие начала воспитания и методы преподавания наук, предписываемые уставом духовных училищ 1809 года. Вот некоторые статьи устава, сюда относящиеся:

„Начало премудрости – страх Господень. Сей спасительный страх должен быть вперяем не словами только, коих частое повторение делается бесплодным, но наипаче утверждением и распространением между юношами здравых понятий о непрерывности отношений наших к Богу и о действиях промысла Его на все мгновения жизни. Понятия сии должны наипаче быть укрепляемы примером и богобоязненностью наставников и смотрителей. Благочестие их «есть краеугольный камень христианского воспитания».

„Все упражнения, располагающие к благочестию, а особенно молитва, должны быть свято сохраняемы в духовных училищах. Отсутствие, или небрежность в положенных часах молитвы должно считать вящим злом, нежели упущение важнейших уроков“.

„Нравственность юношей отлично назидается добрым употреблением времени и непрерывною деятельностью. Посему время учащихся так должно быть распределено, чтобы всякое понятие о праздности было от них удаляемо. Самые часы отдохновения должны иметь свой род занятий, самые прогулки должны быть поучительны“.

„Следствие и цель надзора суть поощрения и исправления“.

„Поощрения требуют только справедливости в их распре делении, но исправления или наказания должны быть располагаемы с крайнею внимательностью к возрасту, характеру, х степени чувствительности, и свойствам разума. Они должны быть редки, вынужденны, без мести, без вспыльчивости, без озлобления и особливо без унижения“.

Достойны замечания и общие начала метода преподавания в духовных училищах:

„Нет ничего тщетнее и слабее – гласит устав – как ученость, приобретенная наслышкою. Посему первое правило учебного управления есть – стараться возбуждать собственные силы учащихся, давать им случай и удобность действовать. Лучший наставник есть не тот, кто блистательно сам говорит и изъясняет, но тот, кто заставляет учащихся размышлять и изъяснять“.

„Посему все методы учения в духовных училищах должны быть основаны на собственных упражнениях юношества. Учитель должен только помогать развитию ума“.

„Дело профессора не в том состоит, чтобы дать урок, но в том, чтобы урок был прият, чтобы он пустил так сказать свой корень в уме слушателей“.

Обращаясь к вышеприведенным правилам устава 1809 года, должно тем паче сказать, что относительно значения их менее всего должно умозаключать юридически. Они не потеряли своей силы, не могут потерять ее, потому что бессмертны, как бессмертна идея, в них воплотившаяся, их одухотворяющая. Эта идея есть гармония ума и сердца: ею должны проникаться все от ношения воспитателей и учителей к воспитанникам и ученикам. Ученик и воспитанник не только объекты, назначенные к совершенно пассивному восприятию внушений учителей в воспитателей, но живые человеческие личности, уже ради детской или юношеской своей неопытности и незрелости нуждающиеся в любви к себе. Проводя жизнь в школе, они обязаны не службу какую-либо нести и подвергаться строжайшей ответственности за нарушение обязанностей службы – как чиновники какое-либо, а собраны для назидания, поставлены в условия наиболее благоприятные для равномерного раскрытия, развития, роста и укрепления всех сил и свойств своей человеческой личности. Что за беда, что не все они в одинаковой мере легко ассимилируются, усвояют образ жизни и одинаково ревностны к учению? Природа не знает равенства, а любит разнообразие. Один мальчик, один юноша легко подается всяким влияниям, другой довольно туго. Пусть же воспитатель и учитель пробуют силы и искусство свое и на этих неподдающихся, пробуют до истощения всех мер своего воздействия и тогда уж изгоняют их. Духовная школа по пре имуществу есть питомник (seminarium) и для нее, конечно, более чем для каждой иной школы обязателен пример евангельского виноградаря, любовь которого была настолько велика к воспитываемым им деревцам, что когда одно из них Господином приказано было срубить, он и тогда дерзнул ходатайствовать за него: Господи, остави ю и се лето, дондeже окопаю окрест ея, и осыплю гноем (Лук. 18:8).

Вышеприведенные учебно-воспитательные начала духовных училищ желают видеть в воспитателях и учителях не только искусство педагогическое, но и любовь к питомцам, какую имел евангельский виноградарь. И дай Бог, чтобы эти начала всегда отличали духовную школу.

Следствием устроения и упрочения духовных школ было возвышение умственно и нравственно-образовательного ценза для определения и рукоположения в священно-церковную службу. Мало-помалу входило в общественное сознание, в административную практику и в церковное законодательство правило и убеждение, что во “священника“ не должно рукополагать лицо, не окончившее курса в духовной семинарии, да и в диакона, и даже псаломщика должно определять предпочтительно лиц с семинарским образованием. Это возвышение образования духовенства влекло за собою и возвышение положения его в служебном отношении и домашнем быту: с образованным священником невозможно сделалось так грубо унизительно обращаться архиерею, консистории и светскому начальству, а также и помещику, как обращались они прежде. К тому же и сами архиереи стали производиться из сословия ученейших людей, почти по общему правилу – из магистров Духовых академий. Это изменение дотоле существовавших отношений, происходившее само собою, фактически влекло за собою и изменение в законодательстве. Один за другим следовали указы об освобождении духовных и монашествующих от унизительных телесных наказаний, от собственноручных полевых работ; в земствах и в правительственных сферах не раз поднимался и усердно обсуждался вопрос об улучшении материального быта духовенства, практически разрешившийся в знаменитое положение о духовенстве 1869 г.²³³, изменена даже „инструкция благочинному“ в тех пунктах, где она предписывала обязательно-унизительные отношения причта пред благочинным, изменена в том духе, что преобразовала этого, своего рода „архонта“ в духовной сфере в совершенно нормальный орган надзора и посредствующую административную инстанцию между епархиальным начальством и приходским клиром, последний ни мало не унижающую.

Но более важное значение имеет установление так называемых епархиальных и окружных съездов духовенства, ставших ежегодными. Хотя предмет их деятельности в настоящее время ограничен весьма тесными пределами, но отрадно и то, что эти съезды существуют и, по-видимому, получили прочное утверждение в практике. В этих съездах мы усматриваем возникновение на некоторое время упразднившегося исконного в восточной и русской церкви учреждения “епархиальных соборов или сборов“. В древней Руси ежегодно на первой неделе Великого поста собирались в епархиальный город все священники и диаконы епархий, чтобы получить благословение от своего владыки, назидание его относительно пастырской деятельности в своих приходах, причем каждый вновь поступивший на епархию архиерей свидетельствовал ставленые их грамоты и ставил на них свое имя, рядом с именем (или именами) своих предшественников. Наши так называемые „съезды духовенства“²³⁴ можно рассматривать, таким образом, как восстановление давнего, но на время упразднившегося учреждения. Остается пожелать им упрочения в епархиальной жизни и расширения круга их деятельности.

В частности, съезды духовенства представляются как бы восстановлением еще более древнего церковного учреждения, именно того пресвитерского собора, который по истинно каноническому устройству заседал с епископом и содействовал ему при совершении церковного суда. „Соприсутствуют же (с епископом) на суде диаконы и пресвитеры, не лицеприятно судя, как люди божии, правосудно“ – читаем в апостольских уставах²³⁵. Слушание и рассмотрение съездом по крайней мере важнейших судебных дел было бы весьма важным улучшением вашего церковного епархиального судопроизводства. Главный недостаток практикуемого доселе в духовных консисториях судопроизводства состоит в отсутствии целого весьма важного процессуального момента – поверки судебного следствия. В какой мере важно это опущение, об этом свидетельствует прежде всего неудовлетворительность способа производства самого предварительного следствия или дознания, чинимого духовными следователями. А что этот способ неудовлетворителен, об этом свидетельствует, по-видимому, весьма верно следующее заявление одним из консисторских наших практиков: “следствия, производимые духовными следователями по проступкам и преступлениям лиц духовного звания, очень часто не удовлетворяют самым элементарным требованиям законов о следствиях. Причиной этому (этого) бывает главных образом то, что духовным следователям не дано никакого наказа или правил, которыми они должны руководствоваться. Сами духовные консистории, предписывая какому-либо духовному лицу произвести следствие, редко указывают законы, на основании которых оно должно быть произведено. Поэтому неудивительно, что многие духовные следователи в производстве следствий (то же конечно и дознаний) руководствуются не столько законами, сколько своим личным усмотрением”²³⁶. И вот следствие, произведенное таким образом, полагается в основу всего дальнейшего судебного процесса, состоящего лишь в том, что столоначальник под руководством секретаря составил из следствия записку, или экстракт (в роде обвинительного акта) и на основании этой записки члены присутствия выскажут свое мнение, викарный епископ (буде таковой имеется) – свое и в заключение постановит решение епархиальный епископ. Выходит, таким образом, что постановляющие приговор не видят лиц и не слышат голоса тех, кого судят; они знают о них только по бумагам следствия. Посему что бы ни представлялось в защиту или только оправдание удержания такого порядка судопроизводства в духовных консисториях даже до настоящего времени, мы руководствуясь исключительно каноническою точкою зрения, вынуждены сказать, что это – не канонической процесс. Пусть читатель приведет себе на память те выдержки из апостольских уставов о церковном судопроизводстве, который мы представили в своей статье “епископально-общинное епархиальное устройство”²³⁷, и он согласится, что мы правы. Истинно-канонический процесс требует, чтобы при суде обращаемо было внимание прежде всего на лицо обвиняемого, обвинителя и свидетелей, и что приговор церковного суда должен иметь в виду не абсолютное возмездие нарушенного закона, а прежде всего спасение т.е. врачевание грешника: не человек здесь-ради субботы, а суббота-ради человека.

Представляется, посему, достожелательным, чтобы рядом с консисторией и благочинными – как учреждениями епархиальной администрации и надзора, возникли и епархиально-судебные учреждения. Последние могли бы явиться: а) в виде восстановленных по уездным городам духовных правлений и б) в вид. епархиальных соборов или съездов духовенства“. В течение XVIII и первой половины настоящего столетия духовные правления по преимуществу ведали следственную часть и ради нее стоит снова воззвать их к жизни. В опытных следователях нуждается, как известно, и наш светский суд, несмотря на то, что там эта часть поставлена сравнительно весьма хорошо; тем более нужно сказать это о нашем церковном суде. Но духовные правления могли бы отправлять и не одну только следственную часть, но и давать в собственном смысле судебные решения по сравнительно неважным делам, конечно, приводимые в исполнение с утверждения непосредственно архиерея. Что же касается дел важных, в особенности по преступлениям по должности и против благочиния и благоповедения священников и диаконов, то духовные правления могли бы ограничиваться производством исключительно следствий и предварительных дознаний, произведенное ими следствие затем могло бы поступить в консисторию, которая, составив на оснований его обвинительный акт, представляла бы последний на рассмотрение и утверждение самого епархиального архиерея или викария его, если таковой имеется, а за сим этот обвинительный акт и долженствовал бы стать основанием публичного процесса на епархиальном соборе или съезде духовенства. Обязанность обвинения здесь весьма удобно мог бы исполнить тот, кто составлял обвинительный акт, т.е. секретарь консистории, или под руководством его столоначальник – следственного стола. Затем в числе судей – депутатов духовенства три по крайней мере должны быть непременными членами и руководителями съезда, опытными в ведении судебного процесса. Первенствующее, председательское положение в числе этих троих и по отношению к целому собранию съезда должен занимать кафедральный протоиерей, или образованнейший и способнийший из архимандритов монастыря, находящегося в епархиальном городе или близ оного. Прочие два ассистента – товарищи его из протоиереев или священников епархиального города, отличающихся образованием и деловою опытностью – непременно по назначению архиерея: так как только по его уполномочению лица пресвитерской степени и могут производить публичный церковный суд. Что касается прочих членов съезда, то они могут быть избираемы практикующимся в настоящее время порядком. Способ судопроизводства должен быть публичный, открытый, обвинительно-состязательный. По прочтении обвинительного акта, председательствующий протоиерей или архимандрит производит поверку судебного следствия, – т.е, допрос свидетелей, причем право давать вопросы должны быть предоставлены обвинителю и обвиняемому, а также и каждому из членов съезда. По окончании следствия должны произойти обмен речей обвинительной и защитительной. За сим на вопросные пункты председателя краткой, официально установленною формулою должен письменно изъявить свое мнение, оправдательное или обвинительное каждый из членов съезда. После сего председательствующие и ассистенты его по соглашению с обвинителем должны определить наказание, в случае обвинительного исхода процесса, и затем мнения членов и приговор при протоколе возносится на утверждение архиерея, который по своему усмотрению и полагает окончательное решение.

Если будет составлено, конечно специально образованной для сего комиссией уложение о наказаниях за преступления и проступки, подлежащие ведению церковного суда; затем– составлены подробные правила судопроизводства: то нам представляется, что реформа церковно-епархиального судоустройства и судопроизводства в проектируемом нами виде не встретит больших практических затруднений. А без небольших затруднений не обходится никакая важная и благодетельная реформа.

Как для епархиального управления характерною чертою служит начало епископализма, связующее собою все частные учреждения епархии, так для окружного управления в целой поместной церкви характерною чертою служит начало соборности. Все православные поместные церкви управляются в высших инстанциях своих, имеют органы центрального своего управления, в соборах своих. Собор для существования поместной церкви столь же необходимое учреждение, как епископ – для епархий, так что о соборе для церкви можно сказать, сделав необходимый mutatis-mutаndiѕ, то же, что можно о епископ; „без собора нет церкви“.

Канонами вселенской церкви такое значение собора установлено с непререкаемою ясностию, и мы имеем возможность подлинными

их словами выразить исключительную принадлежность именно одному собору всех существенных полномочий церковного управления. Собору принадлежит высшая церковно-законодательная власть установления правил: „не от однаго епископа, но обще епископом всем собравшимся изводятся правила“²³⁸. Это положение есть обобщение довольно многих правил, принадлежащих разным св. отцам²³⁹.

Собору принадлежит высшая церковно-судебная власть: собор судит каждого из епископов, какое бы церковно-правительственное положение он ни занимал т.е. будет ли он только епископом своей епархии, или митрополитом, или патриархом. Основное правило в этом отношении есть правило апостольское 74: „епископ, от людей вероятия достойных обвиняемый в чем-либо, необходимо сам должен быть призван епископами“... Если он даже не явится, быв зван, собор, по благоусмотрению своему, да произнесет о нем решение“ (заочное). Исключительная подсудность епископа собору весьма сильно гарантирована в следующих словах 6 правила ИИ вселенского собора: „аще кто... дерзнет или слух царский утруждати, или суды мирских начальников, или вселенски собор безпокоити к оскорблению чести всех епископов области: таковый отнюдь да не будет приемлем с своею жалобою, яко на нанесший оскорбление правилам и нарушивший церковное благочиние²⁴⁰.

Собору принадлежат высшая административная – ревизионная и распорядительная власть. Сюда прежде всего относится важнейшее положение этого рода – право рукоположения во епископа. „Епископа поставляти наиболее прилично всем тоя области епископам“²⁴¹. „Епископ да не поставляется без собора²⁴². Только по крайней нужде отцы собора могут дать письменное согласие (без личного присутствия на соборе) на постановление тремя или двумя епископами. Собору принадлежит право ревизии епископских действий по епархиальному управлению: „да будет изследываемо (Ἐξεταζέσθω) не по малодушию ли, или распре, или по какому-либо подобному неудовольствию епископа подпали они отлучению. Итак дабы о сем происходить могло приличное изследование (ἑξεταζ – inquisitio – следствие) за благо признано, чтобы в каждой области дважды в год были соборы, чтобы все вообще епископы области изследовали таковыя недоумения»²⁴³(6). Собору принадлежит распорядительная и устроительная власть по управлению всеми имуществами епархиальных кафедр. Собор решает споры епископов о границах их епархий и о спорных местах (приходах и владениях)²⁴⁴(7), разрешает продажу, в крайнем случае, церковной недвижимой собственности²⁴⁵(8). Нельзя однако же представлять, будто строго каноническое право требует безусловного единообразия в устройстве высшего церковного управления: само оно уже дает разные формы этого устройства, которые под влиянием исторических условий, в особенности под влиянием национальных и государственных отношений разнообразились и разнообразятся более и более. Так уже в основных источниках канонического права различаются следующие формы синодального устройства: синодально-приматская, синодально-митрополитская, синодально-экзаршеская, синодально-патриаршеская.

Синодально-приматская форма окружного церковного управления есть самая древняя и простейшая. Целая конструкция ее и почти все содержание исчерпываются одним апостольским 34-м правилом: “епископом всякого народа подобает знати первагo в них и признавати его яко главу и ничего превышающаго их власть не творити без его разсуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест в ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без разсуждения всех”. Принимая во внимание предписание 37 правила апостольского об обязательном собраний епископов на соборы дважды в год для рассуждения “о догматах благочестия и разрешения случающихся церковных прекословий”, мы должны будем признать, что все отличие первого из епископов (πρώτοζ ἐν ἐπίσκόπον – primus episcoporum) заключалось собственно в исключительном праве председателя соборов: поскольку и он единолично „без разсуждения всех” не творит ничего превышающаго власть епархиального епископа. Против такого понимания преимуществ примаса пред прочими епископами может служить разве только довольно определенная фраза правила, повелевающая признавать первого “яко главу” = ἡγεῖσθαι ἁυτον ωζ κεφελήν”. Что же это за главенство? К счастью разъяснение этого термина дается в самом правиле. По этому разъяснению, епископ каждой епархии в своей епархии действует свободно своими правами, независимо от каждого соседнего и можно предполагать – в том числе и от своего примаса. В текущих делах своей епархии и в пределах своей компетенции он сам есть глава и никого иного в качестве главы над собою он не знает. Но как скоро возникает какой-либо новый догматической вопрос, или открывается спор (“прекословие церковное”) между ним и епископом соседним (напр. из-за принятия в свой клир чужого клирика, из-за принятия в общение отлученного от общения и т. п.), – в таком случае. Ни один из епархиальных епископов сам собою не может ничего предпринять, кроме отношения с недоуменным вопросом или спором к примасу, как общему для всех епархиальных епископов главе. Но и ceй – как говорит правило – в таких случаях, ничего да не творит без рассуждения всех. Стало быть, последний есть глава по отношению к каждому из епархиальных епископов, поколику он есть председатель собора, к коему каждый из них принадлежит, как член его. Отсюда следует, что власть примаса не есть безусловная, обнимающая все отношения епископов и во всякое время, а относительная, проявляющаяся только в сфере дел, выходящих из сферы компетенции епархиального епископа и обнаруживающаяся в период времени действования собора. На этом последнем примас есть как бы глава, прочие как бы члены: он только первый между прочими, взаимно равными, и сам без рассуждения с ними не имеющий власти ничего творить.

Кто вы среде епископов занимал должность примаса и каким образом между епископами равными по полномочиям священной власти образовалось неравенство по полномочиям церковно-правительственной – ответ на эти вопросы дает история и способ распространения христианства. Известно, что проповедь Евангелия начиналась с знатнейших городов, как состоявших в римском подданстве, так и у самых отдаленных народов. Только утвердившись более или менее прочно в центре – главном городе – христианство распространялось в окружности его. Естественно, что епископская кафедра этого центрального города и исторически, и по существу дела должна была почитаться первою и главною по сравнению с кафедрами меньших городов, как от нее получившими свое основание. Епископ главного города весьма естественно и справедливо должен был почитаться епископами меньших городов как первый. Это отношение естественного старшинства поддерживалось и постоянными иерархическими отношениями. Соборы составлялись по преимуществу в этих главных городах и председательство на них всего приличнее было иметь местному епископу. Как епископ старейшей кафедры он занимал главное место и в среде собора, составлявшегося по случаю избрания и хиротонии епископа. Новорукоположенный естественно почитал себя сыном рукоположившего и относился к нему не только как к брату и соепископу, но и прямо как сын к отцу. С течением времени значение таких главных кафедр не упадало, а напротив возвышалось, хотя естественный ход вещей вызывал появление новых и новых примасов – по городам меньшей важности, служившим однако же в свою очередь центрами для городов еще меньших. Такое увеличение количества примасов с сохранением значения старейшего весьма заметно в историческом существовании карфагенской церкви, долее всех прочих державшейся синодально-приматской формы управления. В начале и половине III-го века здесь приметно существование одного примаса – карфагенского епископа. Агрипин и Киприан собирают и ведут под своим председательством соборы епископов всей провинции Африки; к Киприану как единственному примасу обращаются с своими недоумениями епископы различных и весьма отдаленных епархий не только провинции Африки, но и иных провинций Испания. А в IV веке здесь кроме карфагенского примаса было уже много и других в областях, наиболее удаленных от Карфагена²⁴⁶. Каждый из них собирал ежегодные местные соборы из епископов своего округа, а за тем являлся с ними на общий ежегодный собор африканской церкви, под председательством старейшего примаса – карфагенского епископа²⁴⁷.

И в других странах происходил подобный же процесс увеличения центральных пунктов поместного церковного управлениях, но тогда как в церкви карфагенской до конца ее существования удерживались изначальные простые отношения примаса к епархиальным епископам²⁴⁸, в иных странах эти отношения осложнились и создали новые формы церковного управления.

Как же велик был округ, на который распространялась власть примаса? Достопримечательно, что апостольское правило употребляет для обозначения этого округа термин: ἔθvoҫ= народ, и этим указывает, конечно, на древнейший, почти привативный период существования Христовой церкви, когда еще живо было между покоренными Риму нациями их племенное различие и когда еще не было сглажено даже и территориальное различие этих наций единообразносхематическим политическим делением римской империи на провинции, диецезы и префектуры. Очевидно, что в апостольском правиле выдерживается та же точка зрения на централизацию церковного управления, с которою мы встречаемся в известных словах Тертуллиана: „если ты в Италии – имеешь Рим, если вы Acии – Ефес, если в Ахаии – Коринф”. Знатнейшие города Малой Азии, Греции, Италии, Испании и Галлии²⁴⁹ и представляли первоначально места пребывания примасов по отношению к меньшим городам, тяготевшим к своим бывшим национальным и политическим центрам. Отсюда понятным становится, что даже и в начале IV-го века некоторые примасы имели под властью своей весьма обширные территории, напр. Римский, Александрийский, Антиохийский, Карфагенский.

С IV-то века вместе с торжеством христианства в Римской империи окружное церковное управление, в особенности в восточной половине империи, вырабатывает и с успехом прививает к жизни новую форму устройства – синодально митрополитскую.

Эта форма церковного устройства обязана своим установлением²⁵⁰, вполне первому Вселенскому собору. Полной конструкции этого нового церковноправительственного установления посвящены правила 4, 5, 6 и 7-е этого собора.

Новый порядок управления излагается в этих правилах с такою постепенностью:

1) Избрания и рукоположения епископов должны на будущее время происходить таким образом: всем епископам епархии (или провинции) должно для сего собраться вместе и произвести избрание: но если по какой-либо крайней необходимости, или по дальности пути этого сделать будет невозможно; тогда по крайней мере три (епископа) соберутся вместе, и получив письменное согласие отсутствующих, да произведут избрание; утверждение же и совершение сих действий должно быть предоставлено митрополиту епархии²⁵¹. По сравнению с действовавшим дотоле способом избрания и рукоположения епископа²⁵², – настоящий едва отличается, особенно на первый взгляд. Но в существе дела здесь разность весьма важная: прежняя практика и законодательство²⁵³(16), страдали неопределенностью как в обозначении состава собора, долженствовавшего производить избрание, так и неопределенностью значения, какое должно принадлежать в этом акте примасу. Первый вселенский собор, оставляя неприкосновенным в остальном прежний порядок совершения этого акта, устраняет из него и ту, и другую неопределенность. Он ясно указывает на собор провинции как совершенно и единственно довлеющий к совершению этого акта и на митрополита провинции, как на необходимого вместе с собором фактора этого акта и даже с властью утверждающею, совершительной²⁵⁴(17). Нет нужды разъяснять глубокую целесообразность, в полном смысле усовершение дотоле действовавшего законодательства, даваемое настоящим правилом: и то, и другое ясны. Более интереса составляют для нас те совершенно новые элементы церковного устройства, которые введены настоящим правилом. Эти элементы: епархия и митрополит. Епархия, провинция – гражданская административная единица, нечто аналогичное нашей русской губернии. Она представляла территорию, составленную из нескольких civitas (πόλιζ) городов, в административно судебном отношении состоявших под властью одного начальника (ἐπάρχοζ, rесtоr, praesidis provinciae), имевшего резиденцию в главном городе провинции – митрополии (μητροποληζ). Сообразно с сим политическим устройством установляется настоящим правилом и устройство церковное. Епископы городов, аналогичных нашим уездным городами, составляют под начальством епископа митрополитского города (соответствующего нашему губернскому городу) собор, который единственно и достаточен для совершения избрания и хиротонии епископа для каждого из городов провинции. В этом провинциальном, или епархиальном соборе епископ митрополии (митрополит) есть председатель и глава собора: ибо ему усвояется власть (κῦροζ) распорядительная и совершительная над действиями собором производимыми (κῦροζ τῶν γινομνἑνων).

Таковы содержание и сила этого правила.

2) В следующем затем, 5-м правиле законодатель усвояет этому провинциальному собору (конечно, с вышеуказанным значением в нем митрополита) и власть ревизионную по делам церковно-судебным, ведавшимся каждым из епископов провинциальных – или – если угодно – высшую судебную, апелляционную инстанцию по отношению к суду местного епископа. Здесь законодатель переносить на провинциальные соборы одно из полномочий, какие апостольским 37-м правилом возлагались на соборы под председательством примаса²⁵⁵. Таким образом до некоторой степени власть и положение примаса и соборов им собираемых была перенесена рассматриваемым постановлением на митрополита и провинциальные или епархиальные соборы,

3) Введя эти новые учреждения в церковное устройство, собор должен был определить и отношение их к изначальному древнему установлению примасов: должны ли они быть совсем упразднены, уступив свое место митрополитам, или же продолжать сохранять свое положение и при вновь установленном порядке управления. 6-е правило и разрешает этот вопрос. „Да хранятся древние обычаи – так оно начинается – принятые в Египте и в Ливии, в Пентаполе, дабы александрийский епископ имел власть над всеми сими... Подобно и в Антиохии и в иных областях» (ἐπαρχιαζ) да сохраняются преимущества церквей“. Из этих слов видно, что законодатель оставил неприкосновенным древнее синодально-приматское устройство всюду, где оно уже образовалось и имело свое прошлое: примас остался с прежним своим значением во всем своем округе; следовательно синодально-митрополитское устройство вводилось как новая централизующая церковное управление организация только в качестве дополнения прежне существовавшего устройства, а отнюдь не как заменяющая его форма, причем имелись в виду главным образом те стороны, где сильнее чувствовалось отсутствие, недостаток централизующего начала между отдельными епископами, как на Востоке, за отсутствием примасов, а не те, в которых это централизующее начало было довольно жизненно, благодаря веками укреплявшемуся авторитету примасов, как на Западе – в Риме, Александрии, в Карфагене. Впрочем, в намерении отцов никейского собора было сделать синодально митрополитское устройство всеобщим учреждением для всех церквей, именно в виду лучшего упорядочения дел об избрании и рукоположении епископов. Это открывается из того, что сделав упоминание о том, что власть примасов должна оставаться по прежнему в силе, там где она с давнего времени существовала, собор непосредственно затем присоединил в качестве общего закона: „ вообще же (λαθόλου) да будет известно сиe: аще кто без соизволения митрополита поставлен будет епископом: о таковом великий собор определил, что он не должен быти епископом“.

4) Начертав в предыдущих правилах общий план синодально-митрополитского устройства законодатель в 7-м правиле делает характерное исключение для кафедры иерусалимской. После разрушения Иерусалима он оставался долгое время в развалинах, пока император Элий Адриан не восстановил его, назвав новым именем в честь свою, Элиею. Вместе с тем восстановлена была и епископская кафедра, некогда старейшая всех прочих епископских кафедр. С гражданским упадком Иерусалима (Элии) главным провинциальным городом сделалась богатая Кесария Стратонова. В таком положении дело было во время Никейского собора. С введением митрополитской формы церковного устройства права митрополита естественно должны были принадлежать епископу кесарийскому. Но церковный обычай и древнее церковное предание всегда предоставляли первенство (приматство) епископу иерусалимскому (он обыкновенно первенствовал на соборах палестинских епископов). Отцы Никейского собора, признав своим 7-м правилом митрополитские права за епископом кесарийским – по общему правилу, как за епископом митрополии, оставили, однако, за епископом иерусалимским честь старейшинства или приматства, всегда ему принадлежавшую. Это преимущество (последование чести=ἁκολουθία τῆζ τιμῆζ) выражалось в председании на соборах и в подписях под актами соборными: иерусалимский епископ подписывался всегда прежде кесарийского²⁵⁶. Таков истинный смысл слов 7-го правила: да имеет он последование чести, при сохранении за митрополией собственного достоинства²⁵⁷.

Итак, по установлению Никейского собора синодально-митрополитская форма представляется в следующих чертах:

Митрополит есть епископ главного города провинции, имеющий право созывать епископов провинции на соборы и на них председательствовать. Эти провинциально-митрополитские соборы составляются для рассмотрения текущих дел (главным образом судебных) дважды в год. Но соборы в этом же составе составляются и каждый раз, когда является нужда произвести избрание и хиротонию епископа. Впрочем, в этом случае вместо полного собора достаточно и трех епископов весте с митрополитом, если прочие епископы провинций дадут письменно заявление, что они согласны будут с произведенным означенными тремя епископами избранием. Самую хиротонию епископа совершает непременно митрополит. Установление синодально-митрополитской формы не соединялось с отменою прежней – синодально-приматской, но было только ее усовершением. Митрополит явился посредствующею инстанцией между епископом и примасом.

Рассмотренные доселе положения Никейского собора о митрополитском церковном устройстве вполне были повторены и отчасти дополнены поместным Антиохийским собором 341г.: ясный знак, что здесь митрополитская система привилась успешно. С своей стороны собор сделал следующие дополнительные постановления о власти митрополита и провинциального собора. 1) Ни один епископ не может по своим нуждам путешествовать в столицу для представления императору, не испросив на то позволения от митрополита и провинциального собора, каковое позволение и дается ему в форме грамоты (прав. 11).

2) Собор уполномочия митрополита правом приглашать на свой провинциальный собор епископов соседней области на случай, когда собравшиеся на собор епископы будут не в состоянии прийти к согласному приговору по судебному делу подсудимого епископа. Митрополит в таком случае обязан составить новый больший собор и на нем произнести окончательное решение. Этот больший собор (μειζων ἐπίσκόπων σύνοδοζ) служит второю и окончательною судебною инстанцией для обвиняемого епископа (пр. 12, 1–1).

3) Митрополиту с собором провинциальных епископов предоставлено право предпринимать меры в случаях затруднений при замещении праздных епископских кафедр. На все дела этого рода уполномочивается исключительно “совершенный собор”, т.е. такой, на коем присутствует митрополит.

4) Исключительно митрополиту принадлежит право созывать провинциальные соборы: никто из епископов помимо митрополита не имеет права этого делать (пр. 16, 20).

Как известно, правила Антиохийского собора получили всеобщее распространение по Востоку и Западу благодаря тому, что сравнительно очень рано были занесены в кодекс правил вместе с правилами 1-го Вселенского собора. С сим вместе получила все общее применение и сделанные сим собором дополнения к правилам никейским о митрополитской форме управления, так, что к концу IV века она сделалась известною в самых отдаленных церквах Востока и Запада²⁵⁸.

Правилами соборов Никейского и Антиохийского синодально-митрополитская форма церковного управления очерчена весьма определенно, так что в позднейшем каноническом законодательстве не встречается существенно важных дополнений к характеристике ее. Наиболее важными из них являются следующие: 1) избрание митрополита совершается епископами области (т.е. обычным порядком, как избрание епископа), но утверждение избрания и рукоположение предоставляется патриарху или примасу²⁵⁹; 2) как видно из 14-го правила собора Двукратного, было утверждено обычаем, чтобы имя митрополита было возносимо во время богослужения каждым подведомым ему епископом; 3) по 1-му правилу III Вселенского собора суд над обвиняемым митрополитом принадлежит собору, составляющемуся из окрестных митрополитов и епископов его области.

Митрополитская система церковного устройства существовала во всей силе на Востоке и по установлении патриаршеств, но по мере укрепления власти и значения патриарха и его синода значение митрополитов упадало более и более, превращаясь в простой титул, в преимущество чести. С таковым значением митрополиты существуют в греческой церкви и до настоящего времена.

Долгое время митрополитско-синодальная форма церковного управления сохранялась в православных славянских церквах и в церкви русской, перейдя в прошлом и настоящем столетиях в синодально-государственную форму, причем звание митрополита, как и в Греции, сделалось только титулом чести.

Синодально-экзаршеская форма церковного устройства представляла собою – насколько при этом имеется в виду эпоха вселенских соборов – лишь временную, переходную ступень от синодально-митрополитской к синодально-патриаршей форме церковного устройства. Да и признаваемая в этом качестве она есть скорее гипотеза, наиболее удовлетворительно чем другие гипотезы объясняющая некоторые данные канонического права, нежели факт, свидетельствуемым данными истории. Главнейшим основанием для предположения существования ее, как особенной формы церковного управления, служат правила 9 и 17-е IV Вселенского собора. Здесь между прочим содержится такое постановление: „аще на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие: да обращается или к экзарху великой области (διοικήσεωζ), или к престолу царствующего Константинополя и пред ним да судится²⁶⁰. Буквальный текст правила дает знать, что под именем экзарха разумеется начальник высший митрополита: ибо во 1-х он поставляется судьей над митрополитом, во 2-х и округ его ведения – διοικησιζ – обширнее, чем округ ведения митрополита – ἐπαρχια. Но когда же, каким собором установлены экзархи? В ответ на этот вопрос нельзя указать ни одного ясного и прямого свидетельства, и вот для объяснения загадки как древние толкователи правил, так и новейшие западные и русские канонисты стараются истолковать этот термин как равнозначащий с термином патриарх (или даже митрополит). Так Зонара напр. приводит следующие мнения своих современников по этому предмету: “некоторые экзархами округов называют патриархов и в подтверждение своего мнения пользуются 48-м (42) правилом Карфагенского собора, в котором говорится: епископ первого престола да не именуется экзархом иереев, или верховным священником, или чем-нибудь подобным, но только епископом первого престола”. А другие говорят, что экзархами называются митрополиты областей и приводят в удостоверение 6-е правило Сардикийского собора, в котором говорится: „подобает чрез послание экзарха области (разумею епископа митрополии) воспомянути“. И лучше было бы – говорит уже от себя Зонара – экзархами считать митрополитов (!) областей, как наименовало их указанное правило Capдикийского собора. Таким образом мысль сего правила о разделении судилищ была бы такова: когда епископ имеет дело с соепископом, или клирик с епископом, тогда судьей их поставляется митрополит, которого правило называет и экзархом округа, а когда епископ имеет обвинение против своего митрополита, тогда правило поручает суд константинопольскому патриарху (?)²⁶¹. Патриархов разумел под именем экзархов и более древний Зонары анонимный схоласт (вероятно патриарх Фотий)²⁶² правила 9-го Халкидонского собора в эпитоме Симеона магистра²⁶³; его почти буквально повторил Аристин в своем толковании 9-го правила Халкидонского собора.

Из русских канонистов этого же мнения держался пр. Иоанн Смоленский (в толковании к правилам 9 и 17 Халкидонского собора) и ему последовали: Т.В. Барсов (Константинопольский патриарх и его власть над русскою церковью) и Н.С. Суворов (Курс церковного права, т. I, 56, 77). Последний, впрочем, по данному предмету высказывается с некоторою двойственностью, а именно: в одном месте (стр. 77) он утверждает решительно, что экзарх диецеза – то же, что патриарх. Но в другом высказывает следующее: „под другими епископами, о которых глухо говорится в 6– никейском каноне, как о лицах, обладающих подобными же преимуществами, которые признаются за александрийским и антиохийским епископами, нельзя понимать кого-либо другого, кроме епископов главных трех городов остальных восточных диецезов: Ефеса, Кесарии и Ираклеи (?), которые позднее в 3-м правиле II Вселенского собора 381г. действительно перечисляются (!) как высшие епископы восточной империи²⁶⁴... Епископы главных городов пяти восточных диецезов, называвшиеся экзархами, архиепископами, или просто епископами, со времени IV Вселенского собора 451 года стали называться патриархами, причем однако трое из них (т.е. очевидно Ефесский, Кесарийский в Ираклейский)? не удержались в прежнем положении, напротив высшее положение заняли два других епископа: иерусалимской и константинопольский”²⁶⁵. Итак, что же такое экзарх диецеза? Ни это одно из названий патриарха, ни это что-то среднее между начальником высшим митрополита, но низшим патриарха, каковыми были некогда будто бы епископы пяти выше перечисленных диецезов – последнее слово русской канонической науки сего не решает. Не бросить да по сему и нам, читатель, речь об этих экзархах?!...

Нет, наука церковного права далеко не так беспомощна в решении этого вопроса, как это представляется в книгах означенных русских канонистов.

Так обращаясь снова к древним толкователям церковных правил, мы встречаем у них ясное и решительное заверение, что экзархи некогда существовали как начальники, отличные и от патриархов, и от митрополитов; они даже перечисляют их в точности. Вальсамон в толковании к 9-му правилу Халкидонского собора говорит: экзарх округа не есть, как мне кажется, митрополит каждой области (ἐπάρχια), но митрополит целого округа (διοικήσεωζ). А округ заключает в себе многие области. Это преимущество экзархов ныне не имеет действия: ибо хотя некоторые из митрополитов и называются экзархами, но не имеют у себя в подчинении других митрополитов, состоящих в округах. Итак, вероятно, в те времена были какое-нибудь другие экзархи округов, или и эти же, только предоставленные им правилами преимущества перестали уже действовать”. Зонара в толковании к 17-му правилу Халкидонского собора говорит: „назывались экзархами и другие, напр. епископ Кесарии каппадокийской, ефесский, фeccaлоникийской и коринфский, которым, говорят, поэтому и дано было преимущество носить в их церквах полиставpии”. Остается только пожалеть, что Зонара не продолжил список известных ему митрополитов, даже и в его время (в XII веке) сохранивших вещественные доказательства своих экзаршеских прав и чести, в противном случай мы знали бы полное число диецезов, в коих были действительные экзархи, или по крайней мере совсем не имели бы несчастия искать их в Ираклеи, Александрии, Aнтиoxии и др. местах, каковое несчастье c некоторыми от нас и случилось...

Когда же получили свое начало эти экзархи? По всей вероятности, к концу IV века, после II Вселенского собора, одним из мероприятий коего по церковному управлению было установление округов (диeцезов) по примеру гражданских, за черту коих епископам незванным воспрещалось выходить для участвования там в делах управления церковного²⁶⁶. Мера эта имела за себя как общие основания, заключавшиеся в настроении того времени, так равно и особенные для Константинополя и наиболее близких к нему областей – заключающаяся в слабости здесь централизующего значения примасов. В это время было довольно обычным явление, что епископы свободно переходили из мест своего жительства в иные, даже очень отдаленные, собирались здесь на соборы и в чужих церквах обсуждали и решали их дела. Константинополь, как новая и излюбленная столица императоров, сделался особенно привлекательным местом для искателей всякого рода. Собор и установил общую меру, чтобы дела церковные каждого диецеза решались епископами его, и чтобы последние, не быв званы, отнюдь не вмешивались в дела церквей, лежавших за чертою их диецеза. Для нас в особенности важно применение собором этой меры к совершению церковного суда, изложенное в 6-м правиле его. Здесь для суда по обвинению епископа определяются две инстанции: 1) епархиальный, или митрополитский собор; 2) окружной –диецезанский, больший собор (μέιζων σύνοδοζ τῶν τῆζ διοίκησεωζ ἐπισκόπων), нарочито для таковых дел собираемый. Сравнивая это установление с прежде упоминаемым нами установлением Антиохийского собора о большем соборе, как высшей судебной инстанции, мы замечаем следующую особенность в установлении II Вселенского собора. Антиохийский собор, установляя в качестве судебной инстанции свой так называемый большой собор епископов” (пр. 12 и 14) остается при этом вполне на точке зрения I Вселенского собора с введенною им митрополитскою системою; ибо и этот больший собор в сущности есть все-таки митрополитский собор: председательствует на нем митрополит области, заседают все епископы области, тот же митрополит распоряжается приглашением епископов соседней области. Все отличие этого большого собора от епархиально-митрополитского только и составляет присутствование приглашенных по усмотрению митрополита иноепархиальных епископов: Не то представляет собою больший собор, установляемый II Вселенским собором: это есть собор епископов всего диецеза. Кто же созывает этот собор и на нем председательствует? К кому, как к имеющему власть собирать эти диецезанские соборы, должны обращаться с своими прошениями судящиеся? К сожалению собор оставляет без решения эти вопросы в своих правилах. Правда эти вопросы можно решить путем простого вывода из постановления о диецезанских соборах: если собор составляется из епископов и митрополитов всего диецеза, то естественно, что и предстательствует на нем старейший из митрополитов, для диецеза асийского таковым должен быть митрополит ефесский, для понтийского – Кесарии каппадокийской и проч. Вместе с таким решением означенных вопросов решался бы и вопрос о том, что такое были экзархи диецезов и когда они установлены. Очевидно это были старейшие митрополиты диецезов и установлены они II Вселенским собором. Но на такой вывод мы не решаемся по следующим основаниям: во 1-х, по свидетельству Зонары экзархами назывались не только ефесской и кесариекаппадокийский митрополиты²⁶⁷, но еще коринфский, фeccалоникийский и какие-то другие, а это дает основание предполагать, что пределы церковного диецеза, составлявшего область владения экзарха, не вполне совпадали с пределами гражданского диецеза. Тот же Вселенский собор, по сообщению историка Сократа, издав рассматриваемое нами установление о диeцезах, поручил власть над ними следующим епископам: столицу и Фракию – Нектарию константинопольскому, Понтику – преемнику св. Василия Великого по кафедре каппадокийской – Элладию, Григорию нисскому и епископу мелитинскому в Армении Отрею; азийский округ разделили между собою Амфилохий иконийский и епископ Антиохии писидийской Оптим. Египетские церкви поручены Тимофею епископу александрийскому, а управление церквями восточного округа (диецеза) вверено епископам оного Пелагию лаодикийскому и Диодору тарсийскому, с сохранением преимуществ церкви антиохийской, предоставленных присутствовавшему тогда на соборе Мелетию²⁶⁸. Этих епископов, правителей диецезов, Сократ называет патриархами²⁶⁹.

Отсюда следует, что возводить установление экзархов непосредственно ко II Вселенскому собору нет достаточных оснований. Но весьма вероятно, что своим установлением окружных соборов и особенных авторитетных иерархов в каждом из диецезов, II Вселенский собор дали толчок к развитию нового образования в деле упорядочения церковных дел. Само собою понятно – говорит наш отечественный канонист²⁷⁰ – что на этих соборах старейший митрополит в диецезе занимал председательское место и вообще пользовался особенным влиянием, которое мало-помалу доставляло ему соответственные права высшей власти. В номенклатуре церковно-иерархических чинов появился новый титул „ἔξαρχοζ τῆζ διοικήσεωρ “... и появился, по всей вероятности, весьма незадолго до Халкидонского собора. Действительно, первый пример его употребления мы находим в актах Антиохийского собора 445 года: экзархом диецеза однажды назван здесь антиохийский епископ Домн, обыкновенно называемый архиепископом. Это обстоятельство весьма знаменательно. Последний титул бесспорно указывал уже на особенные права власти антиохийского иерарха, каких не имели обыкновенные митрополиты; но первый, по всей вероятности, был простым отличием старейших митрополитов в тех трех диецезах, которые 28-м каноном Халкидонского собора (451 г.) подчинены „архиепископу нового Рима“, но фактически и отчасти на основании императорских законов уже давно стояли над его юрисдикцией”. Если мы теперь сравним постановление 6 правила ИИ Вселенского собора с правилами 9 и 17-м Халкидонского, то пред нами ясно откроется, что последние были прямым дополнением первого. Там был указан состав собора и внешние пределы его судебной компетенции, но не указан ясно председатель, здесь ясно поименован и этот последний. Таким образом каноническое признание экзаршеской формы церковного управления есть полное основание приписывать именно Вселенскому собору.

Из представленных выше соображений относительно происхождения экзархов можно с достоверностью сказать, что эта форма церковного устройства была усвоена и существовала известный период времени. Она была излишня там, где наиболее жизнeнeн был принцип приматства, как то: в церкви римской, александрийской, карфагенской и пожалуй антиохийской, но она представляла необходимый момент в организации церковного управления в диецезах, впоследствии вошедших в состав константинопольского патриархата. Здесь, при отсутствии объединяющего разрозненные провинции центра возможно было только постепенно создать его, сплачивая отдельные провинции в более или менее обширные округи, под начальством одного иерарха. Константинопольский епископ, прежде чем сделаться общим их примасом в сане патриарха, должен был первоначально сам сделаться одним из экзархов диецеза, именно фракийского (как это было установлено 2-м Вселенски собором) и только уже потом благодаря политическим благоприятным обстоятельствам успел подчинить под свое начальство конкурировавших с ним экзархов.

В законодательстве Юстиниана (средина VI века) об экзархах, как посредствующей инстанции между митрополитами и патриархами, нет упоминания; это время и следует считать крайним термином, до которого действовала экзаршеская форма церковного устройства. В после следующее время существования константинопольского патриархата некоторые из митрополитов, носили титул экзархов, но это был простой титул чести без всякой особенной юрисдикций.

Соборно-патриаршая форма церковного устройства представляет собою наиболее совершенную форму организация высшего поместного церковного управления, выработанную на чисто церковной почве, путем долгого жизненного опыта и мудростью канонического законодательства. С точки зрения благочестивого православно-народного сознания она есть образец церковного устройства, достойный желания. домогательств. Так как она предполагает довольно обширную поместную церковь с многочисленною иерархией, то обыкновенно в православных славянских церквах стремление ко введению ее обнаруживалось в моменты наивысшего подъема церковно-национального духа: в Болгарии, Сербии в древней Руси патриаршая форма церковного управления действовала в наиболее счастливые моменты церковно-национального существования этих княжеств. и в новой России, после отмены патриаршества установлением Св. Синода, она долгое время не переставала быть предметом искренних желаний как в среде иерархии, так и простого православного народа. Даже и в настоящее время, хотя и прекратилось по-видимому всякое выражение этих pia dеѕidеriа, но кажется можно быть уверенным, что восстановление патриаршества – если бы оно вдруг последовало – встречено было бы всеобщим сочувствием...

В вопрос о времени установления патриаршей формы церковного устройства канонисты весьма разногласят: одни видят основу ее уже в 6-м правиле I-го Вселенского собора, другие происхождение ее относят не ранее, как ко времени IV Вселенского собора. Основанием такого разногласия служит не одинаковое понимание того преимущества чести и власти, каким это правило одарило, согласно древним обычаям, епископов римского, александрийского и антиохийского. Были ли это иерархи по качеству власти своей совершенно равные митрополитам обыкновенных провинций с тою лишь разницею, что митрополитские их права простирались не на одну провинцию (как у обыкновенных митрополитов), а на несколько²⁷¹; или же им отводилось правилом высшее над митрополитами положение, почти такое, какое впоследствии они действительно получили в звании патриархов²⁷², или же наконец они в этот момент не были ничем отличены от обыкновенных митрополитов²⁷³. А эта разность в мнениях зависит от неодинакового решения вопроса: были ли во время Никейского собора в вышеозначенных церквах митрополиты, или еще их не было. Если не было, то значит верны мнения первое и последнее; если уже были, то вернее второе.

По нашему мнению, как бы ни решался этот вопрос – происхождение патриаршества никак нельзя относить ко времени 1-гo Вселенского собора: ни в то время, ни в течение всего IV-го столетия его еще не было тогда или еще продолжали действовать старинные формы церковного устройства, как в Риме, Александрии и иных церквах, или же входила в жизнь установленная I-м Вселенским собором митрополитская система и с ней родственная – экзаршеская – в восточных диецезах. Если 6-е правило I-го Вселенского собора определенно говорит: да хранятся древние обычаи, принятые в Eгипте и проч., то этим и дается ясно разуметь, что оно не одаряет отличаемых им иерархов ни правами митрополитов, ни какою-либо новою формою привилегий, а охраняет за ним и ту власть, какою они дотоле пользовались по силе давнего обычая. А какого рода эта власть – мы уже знаем из представленного выше обозрения форм поместного церковного управления, это именно власть примаса. Вводя митрополитское устройство, Никейский сбор имел в виду одно – упорядочить дело избрания епископов и именно в тех местах, где требовались меры для такого упорядочения, но у него вовсе не было намерения применять эту меру и там, где и без нее это дело шло беспрепятственно и тем более не было в виду одарять какими-то высшими полномочиями иерархов некоторых лишь церквей. Что эта власть примаса в Александрии, как и в Риме (равно как и в Карфагене) была шире и сильнее власти митрополита – это несомненно. Ибо и по введении митрополитов и здесь, как то в александрийской церкви, власть и влияние александрийского епископа на дела всех церквей, искони признававших его примасом, ни мало не уменьшились, а пожалуй еще и увеличились. По-прежнему александрийский епископ рукополагал каждого из епископов своего обширного диецеза, хотя это право по никейским правилам принадлежало митрополитам и в иных местах действительно ими и применялось: здесь же, в александрийской церкви, митрополит только представлял своему примасу кандидата со своим одобрением²⁷⁴. Как велико было здесь значение и влияние примаса на дела, касающиеся всей местной церкви – разительный пример этого можно видеть в 30 правиле IV Вселенского собора. Здесь говорится, что епископы египетские решительно отказались выразить подписями свое одобрение послания папы Льва единственно на том основании, что в этот момент у них не было еще архиепископа (на место низложенного Диоскора): “ибо в египетском диецезе существует обычай ничего такого не делать без ведома и рассуждения архиепископа”. С не меньшим же значением власть примаса действовала в церкви карфагенской, антиохийской, даже небольшой церкви о. Кипра, не говоря уже о власти римского епископа в провинциях Италии. Примасы этих церквей были в полном смысле “архиепископами” или ”папами”, как некоторые из них действительно иногда и именовались уже с начала IV века и это не в салу 6 правила Никейского собора, или иного какого-либо позднейшего соборного установления, а в силу общецерковного предписания, выраженного в 34-м апостольском правиле и в этих церквах почему-то наиболее прочно, чем в иных, укоренившегося.

Посему на соборно-приматское устройство этих церквей можно смотреть, как на прототип позднейшего патриаршества, как на образец, по которому в IV и V вв. постепенно формировалось устройство церквей константинопольской и иерусалимской, но тем не менее это еще – не патриаршая форма церковного устройства. Действительно, по примеру александрийского и антиохийского иерархов и константинопольский первоначально усвоил себе титул архиепископа (вероятно со времени 2-го Вселенского собора, когда сделался экзархом фракийского диецеза), каковой титул остался за ним и во все последующее время. Этот титул и был ко времени IV-го Вселенского собора термином, означавшим наивысшую степень церковной юрисдикций. На 4-м Вселенском соборе им украшались епископы: римский, константинопольский, александрийский, антиохийский и иерусалимский. В 28 правиле этого собора, которым константинопольскому иерарху подчинены были три диецеза, управлявшиеся дотоле каждый своими экзархами и митрополитами, он называется также архиепископом. Только этом титулом константинопольский епископ обозначается даже и в 456 году в конституциях императора Маркиана²⁷⁵.

Конституции императора Зенона от 477 года была едва-ли не первым официальным документом, в котором слово “патриарх” употреблено в значении официального термина для обозначения наивысшего церковно-правительственного начальника²⁷⁶.

На сем основании происхождение патриаршей формы церковного устройства должно быть отнесено не ранее как к последней четверти V-го века.

То, что в особенности отличало патриаршую форму церковного устройства от всех прежних и что обеспечило за нею успех в последующей исторической судьбе православной церкви, это: личное высокое положение патриарха и особенность в составе и форме синода, как ближайшего органа в осуществлении его юрисдикций.

Соответственно наименованию своему, патриарх есть начальник по своим церковно-правительственным полномочиям над каждым из прочих епископов своего диецеза, какое бы церковно-правительственное положение они ни занимали. Каждый епархиальный епископ, митрополит и экзарх обязаны ему послушанием на законные его требования, каждый из них в знак своего подчинения обязан возносить имя своего патриарха при совершении Богослужения²⁷⁷.

Патриарх рукополагает каждого из митрополитов своего диецеза, т.е. в том случай, когда кафедра какого-либо митрополита сделается праздной, избрание на нее кандидата по обычаю производится на месте в присутствии клира и народа епископами области, и результат выборов представляется патриарху, который и рукополагает избранного²⁷⁸.

Лично патриарх имеет право надзора над каждым из митрополитов своего диецеза и своею властью может исправлять замеченные опущения в его епархии. Напр. 11-е прав. VII Всел. собора уполномочивает патриарха поставить даже эконома в митрополитской церкви, если митрополит сам не назначает оного. Патриарх требует отчета у митрополита, в случае, если он медлит производством епископа для замещения праздной кафедры.

Лично патриарху принадлежит право созывать к себе на соборы каждого из митрополитов с подчиненными им епископами.

Лично патриарху принадлежит право сношения с императорскою властью по делам церковным и по ходатайствам за притесняемых. Эпанагога одною из обязанностей патриарха поставляет: патриарх должен говорить истину пред императором, ничего не стесняясь. Каждый из прочих иерархов только с согласия патриарха может являться ко двору. И император все свои распоряжения касательно церкви, свои указы и узаконения издает на имя патриарха, который уже и публикует их по всем частям своего диецеза. С этой точки зрения патриарх лично есть представитель поместной церкви в ответственное пред императором лицо.

Патриарху лично принадлежит право ставропигии во всех частях своего диецеза.

Хотя по полномочиям своей священной власти патриарх совершенно равен епископу, ибо и носимая им иерархическая степень есть епископская и поставляется он по чину рукоположения епископского; однако же в совершенно богослужения и в своих священных одеждах он имеет некоторые отличия от прочих епископов. Он имеет особенную мантию и саккос, в выходы пред ним предносится крест, лампада и посох; богослужение совершает он с особенною торжественностью при многочисленной свите своих чиновников, которые все имеют иерархические и клирические степени и во время совершения патриархом литургии исполняют каждому назначенные обязанности богослужения. Ни один иерарх кроме патриарха не имеет права содержать при себе такой многочисленной свиты и чиновников.

Соответственно высшему церковному положению патриархи были одаряемы от императоров и высокими гражданскими почестями: ни один из государственных чиновников в этом отношении не равнялся с патриархом; ему иногда принадлежали почти императорские почести²⁷⁹.

В торжественных заседаниях синода, когда на оных присутствовал император, патриарх занимал место рядом с ним.

Он титуловался “блаженнейший и святейший архиепископ и (вселенский) патриарх” и в своих официальных бумагах о своем лице выражался (и выражается) „Ἡ μετρίοτηζ ἡμῶν“, тогда как прочие архиепископы, митрополиты п епископы писали (и пишут): „Ἡ ταπεινότεζ ἡμῶν“.

Если это точно высокое положение патриарха доставляло целой системе церковного устройства, то преимущество пред всеми прочими, что наиболее резко оттеняло авторитет первого среди епископов и устраняло каждую мысль о конкуренции с ним кого-либо из последних, то та особенная форма синода, которая выработалась и навсегда потом уже оставалась в патриарших церквах, доставляла преимущество патриаршей системы скоростью и другими удобствами и совершенством делопроизводства.

Древнейшая каноническая форма синода, как показывает самое его название (συν – οδοζ, съезд, сбор – собор) представляла собою коллегию епископов, сопровождаемых своим клириками, в известный период времени собиравшихся из мест своего пребывания в определенный город. По окончании предназначенных дел коллегия расходилась; ибо каждый из членов ее естественно спешил к месту своего служения и постоянного жительства. Между тем по канонической норме ни примас, ни митрополит без собора епископов не имел права решить никакого дела, выходящего из круга епархиальных. Следовательно, для каждого такого дела должен был созываться вновь собор. Понятно, что таковые соборы не могли собираться часто и, следовательно, в рассмотрении дел всегда при этом оказывалась медленность. Правда, искони было действующим правило, по которому кроме чрезвычайных случаев, епископы дважды в год должны были собираться на соборы, но и при неуклонном соблюдении его, рассмотрение дел не много выигрывало в скорости.

При патриархах, именно по почину константинопольского, образовался и мало-по-малу упрочил свое существование непрерывный синод в месте жительства патриарха – σύνοδοσ ἐνδημοῦσα. Из каких же епископов составлял свои заседания этом синод?

В древней греческой и в средневековой византийской церкви епископских кафедр было вообще весьма много, несоизмеримо более, чем в России; это обстоятельство, конечно, уже делало более удобными их отлучки с мест своего жительства, чем, у нас... А эти отлучки и именно в столичные города были нередко крайне необходимы. Патриарший город (исключая Иерусалима), а тем более столичный был в то же время центром высшего гражданского управления. Между тем, по государственному устройству греко-римской империи довольно часто требовалось для окончательного свершения разных дел напр. тяжебных являться в столицу. Вследствие этого и епископы, как лица, пользовавшиеся важным значением не только в церковной, но даже и гражданской сфере весьма часто имели необходимость являться в эти города и особенно в столицу и проживать там более или менее продолжительное время. Кроме того, Византия, особенно в окраинах своих, постоянно подвергалась нападениям разных варваров, которые во время нашествия нередко опустошали совершенно целые страны и города. Посему весьма часто случалось, что епископы таких разоренных стран принуждены были покидать свои разоренные кафедры и искать помощи не в ином каком месте, а у своего патриарха. Таким образом последний, особенно константинопольский, всегда имел возможность созывать синод из проживавших в городе (ενδημοῦντεζ) епископов, канонически волне к тому полномочных. Что синод из таких членов существовал в Константинополе уже в половине V века – это видно из деяний Халкидонского собора. Правда здесь же и высказан был некоторыми из отцов взгляд, не одобрявший такие синоды, но бывший в то время константинопольским архиепископом Анатолий отстоял и на будущее время законность таких синодов, сославшись на практику сего рода своих знаменитых предшественников. Прочие патриархи также точно старались поддерживать у себя постоянный синод, так что его можно почитать необходимою частью в патриаршей системе церковного устройства.

Этот то патриарший синод и стал теперь, с окончательным введением патриархов, высшим церковно-правительственным учреждением в целой поместной церкви.

По внутреннему своему устройству он представлял правильно организованное церковно-правительственное учреждение по образцу учреждений государственных. Кроме членов, отцов синода, в нем действовал в качестве служебного органа, заправлявшего канцелярским и архивным делопроизводством, целый штат чиновников – патриаршего клира. Здесь были: великий логофет, ипомниматограф, референдарий, протонотарий, хартуларии и прочие секретики²⁸⁰. Кроме того, правою так сказать рукою патриарха, нередко представлявшим его лицо в самых заседаниях собора, был духовный сановник (со степенью пресвитера, а иногда архидиакона) великий хартофилакс и с характером по преимуществу исполнительной власти – протекдик²⁸¹.

Благодаря этой правильной и благоустроенной постановке делопроизводства и архива патриархии, патриарший синод сделался в, строгом смысле высшим центральным органом церковной юрисдикции. Каждый искавший церковного правосудия мог найти его или здесь, или уже нигде более на земле. И это не только в силу закона, путем обычая, ставшего аксиомой, что “на суд патриарха апелляции нет”, но и по самому существу дела. Ко двору патриарха сходились лучшие силы. В частности, для практического изучения церковного права служение в клире патриарха представляло удобства, коих негде было иначе отыскать. Дело в том, что каждый из сих чиновников свободно допускался в заседания синода, именно ради того, чтобы здесь ознакомляться с каноническою и вообще юридическою техникою, а то и прямо с целью подготовки к высшим церковно-правительственным должностям.

Нет нужды разъяснять, что благодаря такой благоустроенной постановке дела синод патриарший, как верховное судилище, был постоянно обременен делами. Неудивительно слышать в комментариях Вальсамона и Зонары жалобы, что лица духовные и монашествующие, имеющие судные дела, весьма часто обходят посредствующая, канонами установленные судебные инстанции, и минуя суд митрополита, прямо апеллируют патриарху. Не удивительно поэтому читать известия о том, что лица иерархии – епископы, митрополиты, самых отдаленных стран – или лично путешествуют в Константинополь, чтобы, присутствуя на заседаниях синода обогатиться сведениями по части церковной практики, а то и прямо обращаются к синоду с своими недоуменными вопросами, или же обращаются письменно с рядом вопросов, прося самого патриарха, па его хартофилакса дать ответы на эти вопросы. Известны путешествия, предпринимавшиеся с этою именно целью в Константинополь нашими древне-русскими епископами; известны вопросо-ответы многих константинопольских патриархов и их хартофилаксов, дававшиеся по частным просьбам. Да, патриарший синод, в особенности константинопольский, в средние века, в эпоху наивысшего благосостояния патриаршества, был в полном смысле слова высшею практическою школою церковного законоведения.

Патриаршие синоды далеко не всегда единообразны по количеству своих членов, каковыми по строго канонической норме и вековому обычаю могут быть только лица епископской степени. По свидетельству Чижмана, основывающегося на показаниях синодальных протоколов константинопольского патриархата (изд. Миклошичем), число членов синода колеблется между 3-мя и 30-ю. Но само собою разумеется, что при этом имеются в виду синоды, занимавшиеся более или менее обыкновенными текущими делами. В делах чрезвычайных, при исследовании и решении вопросов догматических, или касающихся важных изменений в церковном устройстве этот σύνοδοσ ἐνδημοῦσα не почитается уже довлеющим: в таких случаях составляется несравненно обширнейший по составу членов, поместный собор. Канонической нормою в сем отношении остается определение 27 правила собора Карфагенского, которое по важности почитаем нужным. представить курсовом: подтвердити подобает.... чтобы по правилам Никейскаго собора ради церковных дел... каждогодно был созываем собор, на который бы все, занимающие первыя в областях» кафедры, присылали от своих соборов двух, или сколько изберут епископов в местоблюстители, дабы составившееся таким образом, собрание могло имети совершенное полномочие²⁸².

Таким образом, если мы определим число митрополий напр. константинопольского патриархата в цветущую его эпоху в 70: то минимальное количество совершенно полномочного поместного собора определится в 140 отцов.

Отсюда открывается, что по духу и по букве истинно православного канонического права единым высшим органом церковно правительственной власти поместной церкви служит целый собор ее епископов и только в видах удобства может быть представляем местоблюстителями в указанной выше норме. Что же касается той формы патриаршего синода, которую выработала патриаршая система церковного устройства: то на нее нельзя иначе смотреть как лишь на исполнительный орган, в некотором роде – комитет, уполномоченный проводить в исполнение высшую волю поместной церкви, во всей полноте, открывающуюся лишь в полном ее соборе.

В последующей истории устройства православной церкви в разных ее частях, действовали и до настоящего времени действуют преимущественно две из выше описанных канонических форм – митрополитская и патриаршая. И та, и другая удержались, впрочем, с значительными видоизменениями.

В том виде, какой дан этим системам церковного устройства в канонах, они представляются совершенно духовными учреждениями, изолированными от сродства и совместничества с интересами национальными, государственными и даже гражданскими. Господствует здесь одна иерархия; церковная юрисдикция обращена почти исключительно на предметы духовные. Понятно, что в такой изолированности церковь не могла оставаться долгое время с тех пор, как государства и нации, в среде коих она укоренялась, начинали вступать с нею в отношения нормальные, в более или менее дружественный союз. Тогда и управление церковное проникается элементами государственными, или национальными. Так в греко-римской империи благодаря едва ли не беспримерной христианской ревности о догматических, вообще церковных вопросах и делах императоров церковное управление прониклось государственным характером: каноны получили силу законов; церковные учреждения и права – значение государственных учреждений и прав; так, что со времени императора Юстиниана и до падения Константинополя патриаршую форму церковного устройства здесь нельзя точнее характеризовать как государственно-патриаршую.

В то время, как действовала здесь эта система церковного управления, в новопросвещаемых соседних с Грецией странах славянских вырастали и укреплялись национальные православные церкви, в коих с большим успехом привилась митрополитская система церковного устройства, которую в силу сродства ее с национальными элементами точнее характеризовать как синодально-национальную и затем как синодально-государственную.

Относительно каждой из славянских церквей история указывает прежде всего то обстоятельство, что в первоначальном их основании, даже в миссионерской деятельности при их основании принимали самое непосредственное, живое участие славянские князья; каждая из этих церквей знает своего Владимира, Бориса, Стефана. При этом происходило почти всегда то, что миссионер – князь своего народа выступал в нем и как лучший деятель развития гражданственности и политической организации своего народа. Естественно, что одновременно являясь и просветителем религиозным, и деятелем гражданско-национальным, такой князь желал и в церковной иерархии видеть для себя опору не только в просвещении народа истинною религией, но и в достижении чисто национальных интересов – внутреннего благоустройства, внешней независимости, силы, славы; понятное дело, что самыми подходящими людьми для образования такой иерархии представлялись туземцы христиане, а не пришельцы, чуждые по национальности и языку лица. Так естественно в юной церкви возникала идея “епископа, излюбленнаго князем и народом”, так естественно каноническая норма “епископ да поставляется всеми епископами тоя области”, – вступала в сочетание с национальным желанием видеть в епископе “избранника земли”. Но влияние указанного обстоятельства на церковное устройство этим не ограничивалось. Удовлетворенное сознание и чувство политической независимости государей-просветителей тяготится и зависимостью церковною. Национальная церковь ищет и приобретает автокефальность и свободу внутреннего своего управления. Так как это случалось в большинстве славянских церквей почти всегда одновременно с приобретением или возвращением утраченной на время политической самостоятельности и именно деятельностью государей, то последние и управление автокефальной церкви своей наций устраивали соответственно особенностям и обстоятельствам своих государств. Они давали от себя уставы или регламенты касательно устройства церковного, определяли и устрояли потребное число епархий и приходов, устраивали школы в строго церковном духе, изобретали и установляли средства содержания церквей и духовенства, вообще становились высшими патронами – защитниками и покровителями национальных церквей. Эти заботы по устроению и поддержанию внешнего благосостояния церкви разделяли с князем и преданные ему слуги государственные, а иногда и весь народ. Посему проникновение в сферу дел, подлежащих строго церковному управлению, и прежде всего иерархии, влияния княжеского и народного, содействовавшего успехам церкви, не только не представлялось чем-либо странным, незаконных, но казалось вполне естественным и желательным. Не одинаковая степень этого влияния мирского общества на церковные дела, не одинаковые формы, в каких выражается в той или иной стране это участие его в делах церковного управления, и обусловливают разность в формах высшего поместного церковного управления при одинаковости основного, канонического установления во всех их – синода, или собора епископов, как высшего органа и носителя священной и правительственной церковной власти.

В русской православной церкви находили одна после другой место разные системы церковного управления. Первоначально в и ней действовала синодально-митрополитская система под высшим надзором, константинопольского патриарха. Собираясь в урочные времена в Киеве на соборы под председательством киевского митрополита древне-русская иерархия в этот киевский период управляла церковью почти изолированно от княжеской власти, Предметы ее ведения были слишком отвлеченны и духовны для князей, более всего интересовавшихся военными успехами завоевания и защиты своих владений, или истощавших свои силы во взаимных внутренних несогласиях и усобицах. Еще иерархия находила себе довольно часто поводы вмешиваться в сферу княжеской власти, являясь то миротворцем при усобицах князей, то печальником за притесняемых: но князьям, по крайней мере в большинстве, было мало дела до духовных интересов. Более чем местный князь значил для древне-русской иерархии константинопольский патриарх. Ибо во власти его было поставление и утверждение митрополита и епископов, в его же власти был и суд над ними.

Тем не менее уже и за этот период по временам и по местам давал себя знать в делах церковных и особенно в избрании епископов национальный мирской элемент – то в виде народного веча, как в Новгороде, то в лице князя, как в северо-восточной Руси, Ростове, Владимире и Суздале. Общее всем славянам-христианам воззрение, что епископ есть не только избранник синода архиереев, но и – князя и народа, известно было и у нас и было формулировано древним летописцем: ”несть праведно – писал он – наскакати на святительский престол, но его же восхощет князь и людиe его“. При таком общем убеждении дальнейший ход национального и государственного развития должен был создать одно из двух: или народ вступит с иерархией в союз в делах церковного благоустроения, или государь.

Образовавшийся и утвердившийся строй московского государства разрешил этот вопрос в пользу государя. Утвердившись в своем государственном достоинстве, московский царь без всяких соперников занял в церкви высокое положение – возле иерархии именно подобное тому, какое занимали византийские императоры в церкви восточной. В московский, сначала митрополитский, а затем патриарший период синод с своим председателем и государь, но не государство вообще, осуществляли всю юрисдикцию поместной русской церкви. Обе стороны, впрочем, резко различались, уравновешивая одна другую, одна другой помогая, но не преобладая одна над другою. Государь не стеснял свободы иерархии в составлении соборов и на самых соборах, хотя не редко и лично на них присутствовал и совещался. С митрополитом и епископами он совещался о всяких церковных делах, давал им свои вопросы и предложения. Он не принимал на себя власти верховного судьи, и решителя церковных дел и вопросов: эту власть он почитал властью собора. Как государь, он только советовался с собором и утверждал его решения или определения, т.е. давал им свою государственную санкцию.

Но это формальное равновесие нарушалось dе fасtо и склонно было нарушаться перевесом в пользу государя; мало того, эта склонность сказывалась иногда даже и в официальных речах. Перевес государя в церковных делах находил себе опору в той неблагоприятной для независимости иерархии идее, сочувственно принимавшейся московскими царями, что иерархия действует в их царстве, в их державе.

Весьма наглядно выступает такое отношение между иерархией и царем в так-называемом Стоглавом соборе.

Собор составился по воле Грозного: „на сие бо и собрал вас – говорил он в своей речи собору, – составился для рассмотрения тех нестроений и погрешностей, какие замечены были царем в строе церковном, и для принятия мер к устранению оных. Достопримечательно, что являясь пред собором обличителем недостатков церковного управления, царь как бы в оправдание такого своего отношения выставляет на вид, что недостатки в устроении государственном им, царем, с боярами его, устранены и сам он лично в своем поведением исправился: отел мой Макарий, митрополит всея Руси, архиепископы и епископы и весь освященный собор! В предыдущее лето бил еси вам челом и с бояры своими о своем согрешении, а бояре такоже. И вы нас в наших винах благословили и простили... И по вашему благословению судебник исправил и великия заповеди написал, чтобы то было прямо и бережно и суд бы был праведен и безпосульно во всяких делах... Се и судебник пред вами и уставные грамоты: прочтите и рассудите, чтобы было наше дело по Бозе, в род и роды неподвижно, по вашему благословению, аще достойно сие дело на святом соборе утвердити и вечное благословение получити“.

Заявив пред собором об окончании своих мероприятий по улучшению правосудия и земских дел в своем царстве, царь обращается затем к собору с предложением исправить церковные обычаи: „да с нами соборне, попрося у Бога помощи, во всяких нуждах посоветуйте, и разсудите, и утвердите по правилам св. апостол и св. отец и по прежним законам прародителей наших, чтобы всякое дело и всякие обычаи строились по Бозе в нашем царствии и при вашем святительском пастырстве и при нашей державе. А которые обычаи в прежния времена после отца нашего великаго князя Василия Ивановича всея Русии и до сего настоящаго времени поисшаталися или в самовластии учинено, по своим волям, или предние законы которые порушены, или ослабно дело небрегомо Божиих заповедей что творилося и о всяких земских строениях и о наших душах заблужении, о всем о сем довольно себе духовне посоветуйте и на среду собора сие нам возвестите. И мы вашего святительскaго совета и дела требуем и советовати с вами желаем о Бозе утвержати нестройное во благо. А что нами нужа, или которые земские нестроения – и мы вам о сем возвещаем. И вы, разсудя по правилам св. апостолов и св. отец утверждайте в общем собрании, вкупе. А аз вам, отецем своим, и с братиею и с своими бояры челом бью“.

Представители двух разнородных властей в одном московском государстве в этой речи выставляются совершенно ясно: с одной стороны царь с братиею и с боярами, с другой митрополит всея Руси, архиепископы, епископы и весь освященный собор; там „царская держава“, здесь – святительское пастырство“; там предмет ведения – земские дела, правый суд, твердое действование государственных законов, а основание действования власти – воля государя, опытность бояр в делах государственных; здесь предмет ведения – спасение душ, а основание – правила св. апостолов, св. отец и царские законы благочестивых царей. Эти представители двух разнородных сфер действуют однако же не изолированно, каждые в своей, но взаимно советуясь одни с другими, исправляя и одобряя одни мероприятия других. Царь желает благословения отзыва о мероприятиях, учиненных нам с боярами в своей сфере и желает советоваться об исправлениях в сфере духовной или церковной: как для мероприятий в сей последней потребна санкция или утверждение государя, так и для мероприятий в первой одобрение и благословение собора.

Так отражался в сознании царя образ христианской державы его; и едва ли можно сомневаться в том, что не иначе как либо, а именно также отражался он в сознании каждого православного христианина того времени.

Но раз церковь сознана была как определенное государственными границами целое, хотя бы и как носитель божественного установления (устрояющейся и укрепляющейся правилами св. ап) стол и св. отцов, – трудно уже было главе государства равномерно провести черту своей сферы, где он есть безусловный глава, и той для коей он сам себя сознавал только покровителем, защитником и сыном (и аз вам, отцем своим ). Требуя одобрения и благословения мероприятий, установленных в своей сфере им самим с боярами своими, царь входит потом и в сферу церковную, желая и здесь советоваться с собором об исправлении в ней им замеченных недостатков. Как близок был Грозный к мысли видеть в иерархии – чиновников и слуг своего государства и в самых церковных делах одну из сфер своего собственного государственного ведомства – своей державы!²⁸³

Тем не менее ни он сам, ни последующие цари до Петра I до осуществления этой идеи не доходили. В патриарший период, наступивший после царствования Грозного, русская иерархия напротив заняла такое высокое положение в государстве, что явилось (под конец патриаршего периода) опасение как бы чрез такое возвеличение патриарха не умалилось достоинство царской власти²⁸⁴. Не патриаршество в действительности служило причиною такого высокого положения иерархии, а слабость представителей государственного начала, бедственные политические обстоятельства Московского государства и несомненно личные достоинства и заслуги пред отечеством некоторых патриархов (каковы: Гермоген, Филарет, Никон). Посему-то с постепенным устранением этих причин слабло значение иерархии и усиливалось значение государственной власти. Уже царь Алексей Михайлович мог удалить с престола знаменитейшего из русских патриархов, а его сыну, прямому продолжателю Грозного в достижении задачи утверждения едино и самодержавия удалось и совсем упразднить патриаршество, а весте с тем и решить вопрос об отношении государя к иерархии.

Государственному гению Петра I-го русская церковь обязана установлением новой особенной формы устройства своего управления, которую по главным элементам, ее составляющим, должно назвать государственно-синодальною, и которая просуществовав столетие в России принята была в православной церкви королевства греческого, а в недавнее время усвоена и церквами славянских народов – сербов, румын, болгар.

История установления этой новой формы церковного управления слишком известна для того, чтобы сполна излагать ее. Посему мы прямо приступим к характеристике Св. Синода как учреждения, имея в виду при этом главным образом уяснение юридической его природы и его канонического значения и достоинства.

Как видно ясно из Духовного Регламента и указов, об установлении Св. Синода, Петр I-й своею реформою церковного управления имел в виду достижение следующих целей: во 1-х установить ясное отношение русской иерархии к верховной власти – ввести архиереев в ряд своих подданных наравне с государственными служилыми людьми: с этою целью и последовала прежде всего отмена патриарха, которого народ мнил, по убеждению Петра – самодержцу равным²⁸⁵. Во 2-х– улучшить порядок центрального церковного управления, а именно: совершенно сблизить его с порядком управления государственного, улучшенного Петром по образцам шведских и голландских присутственных мест, усилить надзор над деятельностью епархиальных архиереев, и ответственность их пред центральным управлением , “смирить вельми жестокую епископов славу”²⁸⁶; в 3-х усилить пастырски-просветительное влияние духовенства на простой народ, для сего заставить епископов устроять училища для приготовления просвещенных кандидатов на священнические места, заставлять священников учить народ истинам веры и нравственности; епископов – чаще обозревать паствы свои уничтожать суеверия и проч.

Но насколько несомненно добры были эти цели, взятые сами по себе, настолько неудовлетворительны были средства, изобретенные и предпринятые для их достижения.

Гениальный государственный деятель, самоотверженно желавший блага своему отечеству, народу и православной церкви, Петр 1-й далеко не всегда был счастлив в выборе своих слуг, и сотрудников. Это именно следует по преимуществу сказать о Феофане Прокопович, на долю которого выпало быть осуществителем реформы церковного управления. Жесточайший, мстительный эгоист, каких когда-либо видела в среде своей русская иерархия, льстивый, хитрый, лицемер, не имевший ни нравственных, ни догматически твердых религиозных убеждений, но замечательно даровитый и остроумный светский человек – таков быль Феофан Прокопович²⁸⁷.

Такому-то лицу было поручено составление проекта духовного регламента, долженствовавшего начертать полный образ высшего церковно-правительственного учреждения; оно же затем долгое время было главным деятелем по введению в действие нового порядка церковного управления.

Правда, что составленный Феофаном проект регламента был рассматриваем собором русских епископов (числом 7) и архимандритов совместно с правительствующим сенатом; но принимая во внимание положение присутствовавших на этом соборе духовных лиц и отношение исключительного доверия к Фeoфану со стороны Петра и недоверия к прочим едва ли можно допустить, чтобы при этом рассмотрении имела место полная свобода выражения мнений.

Какого же рода учреждение установлялось взамен патриарха и освященного при нем собора? Ответ на этот вопрос дан самим автором духовного регламента и потому мы прежде всего им и воспользуемся: “различные коллегии – читаем здесь – по различию дел и нужд государственных державнейший царь всероссийский Петр Первый премудро на пользу отечества державы своей установил в лето 1718-е²⁸⁸. А яко христианский государь, правоверия же и всякаго в церкви святей благочиния блюститель, посмотрев и на духовныя нужды и всякаго лучшагo оных управления возжелав, благоволил уставити и духовное коллегиум, которое бы прилежно и непрестанно наблюдало еже на пользу церкви, да вся по чину да бывают и да не будут нестроения, еже есть желание Апостола, или паче Самаго Бога благоволение”²⁸⁹. Присоединив к этому определению еще два дополнения самого автора духовного регламента, мы получим довольно определенное представление о природе рассматриваемого учреждения, а именно: „сие наипаче сильно есть – говорится в духовном регламенте – когда коллегиума правительское под державным монархом есть и от монарха установлено”²⁹⁰. „Соборное сие правительство монаршим указом и сенатским приговором уставлено есть“²⁹¹.

Если бы не было известно, что автором регламента был епископ псковский, и что учреждение в этих чертах изображаемое имело собою заменить патриарха и освященный собор, и в составе своем долженствовало иметь исключительно духовных лиц (епископов, архимандритов и протоиереев)²⁹²; то и никакого сомнения не могло бы возникать в том, что здесь идет речь о чисто государственном установлении, но отнюдь не о церковном. Установление и по названию, и по устройству отнесено в ряд коллегий, государственных учреждений и основано монаршим указом и сенатским приговором.

Конечно, право государя лично и чрез своих уполномоченных (отдельных лиц или чрез учреждения) наблюдать за церковным управлением и даже деятельно участвовать в нем, не может быть подвержено сомнению, как скоро трудно оспаривать право на участвование в оном и частных мирских лиц (напр. в звании ктиторов, прихожан, членов церковных братств и т. п.). Никаких недоумений не возбуждает в настоящее время напр. то обстоятельство, что комитет министров или министерство внутренних дел наблюдают и предпринимают распорядительные меры по разным делам различных христианских церквей и религиозных обществ, находящихся в русском подданстве. Но здесь монарших указом и сенатским приговором уполномочиваются производить все управление поместной церкви лица, которые рукоположением в сан свой уже не только получили это полномочие, но и призваны, следовательно, обязаны, каждый в определенной ему мере, ведать и производить церковное управление. Следовательно, здесь имеется в виду не одно государственное, но государственно-церковное учреждение: ибо лица, его составляющие принимают полномочия свои дважды и из двух источников – от государства (монарший указ и сенатский приговор.) и от церкви (епископ – от рукополагающих его епископов, архимандрит, протоиерей от рукополагающего их епископа). Но исполнитель воли и намерений Петра как будто не хотел сознать ясно этой двойственности правительственных полномочий В начертываемом им учреждении, всего более стараясь выразить государственный характер его и стушевывая церковный. Это заметно в его неустойчивости даже в выборе собственного имени, коим он называет проектируемое им учреждение. В самом ходе он называет его то: “духовное коллегиум”, то – “правительское коллегиум”, то – “правление соборное всегдашнее”, то – „всегдашний синод“, то – синедрион“. И когда для уяснения природы его обращается к аналогиям, то указывает и на ветхозаветный синедрион, и на афинский ареопаг, и на дикастерии, и наконец, на коллегии, установленные Петром 1-м в 1718 году²⁹³.

Этот в высшей степени важный недостаток законо-учредительного акта исправил сам Петр, когда на докладной пункт, представленный в первый день заседания духовного коллегиума: „в церковных служениях, где было патриаршее имя возносимо... подобает ли произносити: о святейшем правительствующем собрании“, – Петр отвечал: “о Святейшем Синоде” или: “о Святейшем правительствующем Синоде”. Этим титулом вновь установленное церковно-правительственное учреждение резко выделилось из ряда коллегий государственных, облекшись в наиболее приличную ему священную, церковную одежду. Только в форме Синода или собора может быть по изначальному и коренному требованию православной церкви устроено центральное управление поместной церкви! Ибо– без собора нет церкви.

Тем не менее государственный характер с этого церковного собора вовсе не снимался: в своем указе об установлении Св. Синода от 1721 года, 25 января Петр предписал быть: “в духовной коллеги членам: единому президенту, двоим вице-президентам, четырем советникам, четырем асессорам”. Узаконение это осталось в силе и по переименовании духовной коллегии в Св. правительствующий Синод. Порядок делопроизводства предписывалось производить сообразно генеральному регламенту²⁹⁴.

Идея – придать церковному управлению государственный характер – несомненно принадлежала Петру Великому. Осуществлением ее достигалась тройная цель: упрощались отношения государя к церковной иерархии, она сама становилась в ясное отношение подчиненной государю и наконец церковное управление приобретало в силе и значении, так как каждое предписание и требование Синода, как совершавшееся от имени верховной власти, получало значение государственно-правительственного предписания и требования.

Но эти несомненные выгоды новой формы церковного управления с государственной точки зрения породили и некоторые весьма существенные неудобства с точки зрения церковной. Ибо не говоря уже о том, что введением в состав членов Синода, как учреждения верховного по отношению к епархиальным епископам, лиц пресвитерской степени нарушался канонической по рядок и отношения иерархические: пресвитер – член Синода – поставлялся в ненормальное отношение к епархиальному епископу (иногда архиепископу и даже митрополиту), сами епископы – члены синода-должны были постоянно так сказать раздвояться в своих отношениях к клиру и паствам: с одной стороны они не могли и не должны были оставлять характер отцов и пастырей христианского народа, с другой не могли и не должны были, в силу государственных полномочий своих, отказываться и от употребления в дело, если не прямо glalium sacculare, то во вся ком случае холодно-официальных отношений прещения и кар. Не даром же практика этих полномочии в течение XVIII века Святейшим Синодом и епархиальными архиереями, навыкнувшими духовной политики“, выработала официальные чуждые всякой иронии термины “духовной команды” и “духовных командиров”. Не даром же Св. Синод в течение почти всего XVIII-го века имел свою тюрьму и всегда большее или меньшее число своих колодников, равно как призревал на время и колодников других коллегий, а для применения к делу средств для обуздания непокорных, кроме духовных средств, имел в своем распоряжении гвардий сержанта и 26 солдат. – Трудно было епископу, даже и стоявшему на высоте своего пастырского призвания, при таких условиях своего положения сохранить умеренность в приложении своих государственных полномочий; а что касается суетных, честолюбивых и жестокосердых, как напр. Феофан Прокопович, то для них это положение было, постоянным камнем претыкания. Естественно отсюда произошло, что церковное управление в течение XVIII века официальною холодностью и суровостью едва ли не превзошло века минувшие. Правда и там иногда встречались черты скорее уподоблявшие епископов земным владыкам, а не отличавшие их духом кротости и любви („вы же не тако“); но не должно упускать из виду, что в те отдаленные времена епископ пользовался всею полнотой гражданской юрисдикции в своей вотчине и употреблял в дело гражданские полномочия преимущественно в качестве владельца, а не пастыря и епископа; в XVIII-м же веке он уполномочивался так действовать именно в качестве епископа, в чисто церковной сфере.

В начале настоящего столетия с возвышением в Св. Синоде значения обер-прокурора, а вместе с тем и с возвышением государственного значения последнего, созданный регламентом дуализм в значении членов Синода (т.е. как представителей государя иерархии в церковных делах почти совершенно уничтожился, так что в настоящее время и de jurе и de facto Святейший правительствующий Синод состоит из двух частей: присутствия Синода, члены коего лица епископского сана суть представители всей иерархии русской церкви и обер-прокурор с своими исключительно ему подведомыми чиновниками и учреждениями-представитель государя в церковных делах. Такая перемена в устройстве Св. Синода произошла следующим образом.

В 1817 году было установлено особое министерство духовных дел и народного просвещения, на которое возлагалось исполнение всей просветительной задачи государства, но в строго религиозном духе. Его внутренняя организация и отношение к Св. Синоду, соответственно общему положению о министерствах, были определены так:

Для производства дел по духовной части министр духовных дел и народного просвещения имеет особенный департамент духовных дел. Специально для управления делам православной церкви назначено было первое отделение этого департамента, имевшее два стола. Первый заведовал: собиранием меморий (журналов) Св. Синода, докладами его в комиссии духовных училищ, рассматривал годичные отчеты деятельности Св. Синода в комиссии духовных училищ, производил сношения с министрами и другими установлениями по препоручению Св. Синода, а также с обер-прокурором Св. Синода и прокурором синодальной конторы. Во 2-м столе по исполнительной части производились следующие дела: 1) по высочайшими повелениям: об определении и увольнении членов Св. Синода; о вызове епархиальных архиереев для временного присутствия в Св. Синоде, о духовенства и церквах придворных обеих столиц. 2) По представлениям Св. Синода: об определении и увольнении присутствующих в синодальных конторах. 3) По представлениям министра: об определении и увольнении обер-прокурора и обер-секретаря Св. Синода и правителя дел комиссии духовных училищ, а также обер-прокурора синодальной конторы. 4) По представлениям духовного начальства: о награждении духовных особ знаками монаршей милости, а также светских чиновников, служащих по духовной части, 5) Общие дела о происшествиях в церквах, о происшествиях особенной важности в епархиях, до духовной части относящихся, составление списков чинов по духовному ведомству и дела особенной тайне подлежащие. В общем отношения министра к Св. Синоду определялись так: министру представлялись чрез обер-прокурора Св. Синода без отлагательства мемории, слушанные в Св. Синоде. Рассмотрев их, министр мог снова предложить Св. Синоду для вторичного рассмотрения. В случае разногласий между членами Св. Синода и обер-прокурором, последний представляет министру с своим заключением подлинный протокол и министр поступает по силе, 2 п. инструкции обер-прокурора от 1722 года, 13 июня. Министр давал свои предложения Св. Синоду или лично, или чрез обер-прокурора. Чрез министра производились все доклады Св. Синода государю. В самом Синоде он имел особый стол, за которым присутствовал и обер-прокурор.

Как видно отсюда, значение обер-прокурора при существовании министерства духовных дел и народного просвещения было не особенно велико: он состоял в Синоде органом, посредствовавшим в движении дел между Св. Синодом и министром духовных дел и народного просвещения, лицом, подчиненным министру, от него определяемым на должность. Но министерство духовных дел существовало не долго (не далее 1824 года), а с упразднением его вся власть Министра духовных дел по делам православной церкви фактически перешла к обер-прокурору Св. Синода и с этого времени и доныне он в ведомстве православного исповедания занимает такое же значение, какое при надлежит министрам в других ведомствах.

В то время как происходило возвышение государственного положения представителя государственной власти в лице обер-прокурора, постепенно улучшался и иерархический состав членов Св. Синода, представителей иерархии русской церкви. С них давно уже снято наименование коллегиатов – президентов и асессоров; они именуются просто членами Синода и присутствующими: первые обязательно три митрополита, вторые вызываются на чреду служения из епархиальных архиереев по Высочайшему повелению.

Таким образом время опыт постепенно уничтожили те неудобства и недостатки в устройстве новой формы церковного управления, которые допущены были при первоначальном ее установлении и в тоже время вполне осуществлена идея великого преобразователя России Петра – сделать “церковное правительство важным и сильным”, устроив в гармоническое сочетание отношения верховной власти и церковного священноначалия. Правда путь к осуществлению этой идеи был довольно медленен и труден, но едва ли можно сомневаться в том, что при величайшей трудности и глубокой важности этого великого церковно-государственного вопроса нельзя было и ожидать разрешения его каким-либо иным более кратким и более верным путем.

Что касается государственного представительства в делах церковного управления, то оно в настоящее время организовано с достаточною полнотой и силою. Остается ожидать, что не замедлит своим усилением и иерархическое представительство – увеличением состава присутствующих в Св. Синоде епископов. Постоянный или „всегдашний Синод, какую бы форму ни имел он – будет ли то патриарший Синод, церковно-государственная правительская коллегия (какою он были во времена Петра I-го) или какую теперь имеет, – есть во всяком случае только исполнительный орган целого собора архиереев поместной церкви. Его голос, обнаруживающийся в решениях, постановлениях, определениях, имеет обязательную силу при том канонически необходимом условии, что все прочие епископы безмолвно согласны с этим голосом²⁹⁵. Мы указали выше правило определяющее условия, при коих собор поместной церкви может иметь “совершенное полномочие”. Между тем за весь синодальный период русская церковная история не знает ни одного такого полного собора, имевшего совершенное полномочие. Что сознание в необходимости таковых соборов вполне присуще нашему правительству и в прошлом, и в настоящем, это не подлежит сомнению и доказывается тем, что в случаях, особенной важности Св. Синод испрашивает мнения всех епархиальных архиереев, прежде чем решить предпринятие какой-либо меры. Так напр. поступил он при введении в действие устава духовных консисторий в 1841 году, также поступил и при обсуждении проекта церковно-судебной реформы в 1879 – 80 годах. Но отдельно высказанные мнения не то, что обсуждение совместное. И если в настоящее время все более и более сознается польза совместного обсуждения самых разнообразных вопросов общественной жизни в собраниях и съездах компетентных лиц: то польза и необходимость церковных соборов кроме этого мотива современности имеет за себя опору и в давности²⁹⁶, предписаниях канонических²⁹⁷, даже в специфически-вероисповедных воззрениях православной церкви: ибо по учению св. отцов православной церкви не иначе как-либо, а чрез соборы Дух Святый открывает в церкви волю Свою. По учению православной церкви только собор епископов может изрекать: угодно Святому Духу и нам²⁹⁸ или как выражается св. Григорий Неокесарийский: „доколе что либо изволят купно сошедшеся святые отцы и прежде их Дух Святый“²⁹⁹. С постепенным увеличением викариатств, заметным в последнее время, можно надеяться, что устранится само собою главное препятствие к составлению полных соборов в Русской церкви, представляющееся во многолюдности епархии, требующей неотлучного пребывания епископа в своей епархии.

Но понятно само собою, что там, где государственная власть не только благосклонно, но участливо и покровительственно относится к церкви, вопрос о безусловно правильной соразмерности государственного влияния на церковное управление не имеет рокового значения. Если эта соразмерность выставляется и здесь как нечто достожелательное, то лишь потолику, поколику имеется в виду “преспеяние людей на лучшее”³⁰⁰. Но там, где государственная власть иначе относится к церкви, вопрос этот получает совсем иное значение. Каждый шаг со стороны государства к ограничению прав иерархии церковной здесь естественно влечет за собою ограничение свободы всей и самой церкви, а по тому всегда вызывает более или менее энергичную защиту и борьбу за право со стороны стесняемой церкви. Поэтому история устройства православной церкви в среде иноверных или инославных государств представляет свой особенный интерес.

Жизненный интерес борьбы церкви с государством за свободу здесь иметь свой источник не только в чисто религиозном чувстве, но и в стремлении охранить свою национальность: так как церковь пребывающая, в иноверном или инославному государстве, иногда представляет и особую в этом государстве нацию. Здесь поэтому речь может быть не о союзе церкви с государством, а о союзе церкви с нацией, как стороне, борющейся с государством. Так как канонические основы управления и здесь общи с прочими церквами, стоящими в союзе с государством, то разновидность получается здесь от проникновения в общие формы церковного устройства национальных элементов. Так получаются формы церковного устройства – синодально-национальная и патриарше-национальная. Наиболее типично первая из этих форм выступает в устройстве православной сербской церкви в Австро-Венгрии; вторая – в устройстве церкви константинопольского патриархата.

Во главе церковного управления православной сербской церкви в Австро-Венгрии стоит так называемый “Сербский национально церковный конгресс”. Он состоит из митрополита-патриарха Карловацкаго – председателя, его товарища непременно светского лица, епископов (6-ти) натуральных членов, 25-ти депутатов от духовенства и 50-ти от мирян: созывается, кроме экстраординарных случаев, с ведома австрийского правительства и происходит в присутствии его комиссара, в три года однажды, продолжаясь не свыше 6-ти недель. По юридической природе своей насколько она выражается в ходе делопроизводства, отношениях членов и их полномочиях– этот конгресс есть чисто парламентарный институт. Дабы яснее представить и оценить сущность этого до 1875 года неслыханного в среде православных церквей церковного парламента обратимся хотя к краткой истории его происхождения.

До шестидесятых годов настоящего столетия православная сербская церковь в Австро-Венгрии управлялась порядком издавна утвердившимся в старой Сербии и признанным законодательными актами 1690 – 1695 гг.– императорскими привилегиями “Сербской нации”³⁰¹. Во главе управления стоял архиепископ с собором епископов, коему предоставлено было ведать не только все церковные дела, но дарована была и некоторая сфера гражданской юрисдикции³⁰². В важных случаях, как напр. при избрании митрополита, собор епископов призывал в совещаниям и мирских лиц, что было указано и в вышеназванных привилегиях; здесь предоставлялось “выбор митрополита производить духовному и светскому сословию”³⁰³. Этот изначальный, свойственный всем славянским церквам, добрый порядок невозмутимо и держался до указанного выше времени. Шестидесятые годы, как и в других странах Европы, ознаменовались и в этой “сербской нации” известным духовно-нравственным настроением – стремлением к разрушению традиционного уклада частной и общественной жизни, необузданным стремлением к свободе. По мнению Р. Радича, две главные причины создали тот церковный строй в сербской церкви, который окончательно был установлен статутом конгресса 1875 года, а именно: во 1-х желание австрийского, или лучше мадьярского, правительства отнять у конгресса всякое право обсуждения гражданских дел и у самих епископов ту исключительную власть в церковных делах, какую они дотоле имели; во 2-х,-возросший к этому времени радикально демократической светский элемент конгресса, отличавшийся явною враждой к иерархии и всему вообще дотоле державшемуся церковно-национальному строю»³⁰⁴.

Первую не прямую попытку со стороны мирских лиц этого направления наложить руку на административно-церковную область сделал церковно-национальный сербский конгресс 1864 – 5 года. Хотя ближайших практических результатов постановления этого конгресса и не имели, однако на нем созрела достаточно идея – устройства церковного управления на представительном общинном начале, на том чисто лютеранском принципе, по которому никакое церковное распоряжение не может иметь законной силы без согласия общины.

Применение этого то принципа и поставлено было законодательным актом, так называемым IX членом закона 1868 года³⁰⁵ в обязанность имеющему составиться конгрессу, каковой ради этой цели действительно и созван был в следующем 1869 г. Однако же и он не достиг никаких результатов: ибо радикалы – члены его позволяли себе такие выходки не только на счет церковного устройства, но даже и некоторых догматических положений церкви православной, что консервативное большинство конгресса оставило его заседание и председательствовавший на нем митрополит Самуил Мантиревич должен был закрыть конгресс.

Митрополит вскоре после этого (в 1870 г.) умер; правительством был назначен временный администратор (офенский епископ Арсений Стойкович) и под председательством его снова созванный конгресс продолжал работу прежнего. Большинством, состоявшим теперь из ультра радикальных членов, так как прежнее консервативное большинство большею частью из постыдного человеческого страха сократилось теперь до 20 членов, составлен был проект организации конгресса, как высшего церковно-правительственного органа, в коем нашли себе место все ультрарадикальные, грубо оскорблявшие церковь, ее права и обычаи, заявления; именно: он провозгласил безусловное всемогущество народного конгресса у во “внешней церкви”, установил постоянный “комитет конгресса”, долженствовавший о имени конгресса заправлять всею церковью, отменил канонической образ избрания епископов, ибо это право присвоил себе, лишив епископов, духовенство и монашество их особенного права и значения в акте избрания: ибо определил, что впредь они не должны составлять духовной половины избирателей, как было доселе, а поставил их безразлично в один разряд с, мирянами, которым давалось чрез это всегдашнее большинство и в заключение нанес новое оскорбление иерархии, предоставив собранию мирян право производить прямо в патриарха даже и простого мирянина, лишь бы он быт светски и богословски образованный человек.

В виду такого положения дел не могло, конечно, оставаться в бездействии епископство, более всех оскорбленное. От лица его действительно составлено было особенное мнение, состоявшее из 11-ти пунктов. В нем прежде всего со всею ясностью установлен был канонический принцип, а затем решительно осуждено ни с чем несообразное насильственное деяние мирской скупщины и объявлено ничтожным, недействительным. И правительство не могло не уважить этого протеста, так что, когда ему был предложен проектированный статут конгресса для утверждения, оно отвергло оный, как составленный без согласия епископов и назначило его ревизию. Для производства ее созван были новый конгресс. Последний однако же вовсе не пожелал отнестись к делу с подобающей серьёзностью, и ограничил свою деятельность ничтожными исправлениями предложенного для ревизии проекта. Напр. он заменил совсем неудачное название нового учреждения: “национальный конгресс” в “Сербский национально церковный конгресс”, присвоил ничего в сущности незначащее право председательства на нем патриарха; положение проекта: “в круг действий конгресса входить все, что основывается на привилегиях сербской нации”, изменил таким образом: “в круг действий конгресса входить все, что основывается на привилегиях и относится к церковно-культурной сфере”. Проект таким образом едва изменился по внешности, в сущности и остался тем, чем был и прежде, т.е. насильственным актом, глубоко потрясшим каноническое иерархическое устройство в сербско-австрийской православной церкви.

Правительство по-видимому приняло сторону протестовавших, ибо не смотря на раздававшийся со стороны “национально-свободомысляще” крик, в котором соединилась развратная, до грубого атеизма неверующая пресса и значительное число свободомыслящих приходских общин, созданных законом 1868 года, не смотря на многочисленные, направленные к правительству против канонического церковного устройства и епископства адресы, не утвердило не ревизованного проекта и распустило самый конгресс. Затем оно созвало новый конгресс для избрания митрополита, но принуждено было распустить и его, даже прежде чем он открыл свои заседания: ибо члены конгресса решительно отказались, впрочем, справедливо, принять правительственного комиссара с унизительным, напоминавшим времена Каролингов церемониалом. Тогда правительство перешло к репрессивным мерам, отрядив чрезвычайного комиссара, но он уже ничего не мог сделать против укоренившегося зла.

Это обстоятельство заставило его перейти к уступкам в пользу либеральной партии. В этих видах оно созвало в 1874 году светский конгресс, который сначала произвел замещение свободной митрополитской кафедры, потом подверг вторичной ревизии составленный прежде проект конгресса и окончив скоро эту работу сдал ее для утверждения правительству. Это последнее первоначально пошло было опять правым путем – предложив представленный ему проект для рассмотрения синоду, но затем скоро допустимо бестактность утвердить его (в 1875 году) не дождавшись синодского отзыва. Так была введена без согласия епископов реорганизация церковного управления, основанная на новых, чуждых православной церкви началах.

В силу этого статута круг действий сербского национально церковного конгресса определяется таким образом:

Из ведения его исключаются только предметы догматического и чисто духовного характера: dogmatica et pure spiritualia. – За этим исключением конгресс рассматривает почти все дела по церковному управлению; в частности:

1) Ему принадлежит попечение об охранении церковной автономии или определений, содержащихся в 1X чл. закона 1868 года.

2) Окончательное решение вопросов о числе и пределах приходов, протопопств, епископий, об упразднении и об учреждении монастырей, об организации духовных консисторий и митрополитского апеллятория, избрание митрополита и определение доходов его.

3. Полная власть над такими высшими церковными учреждениями, как „комитет конгресса“, митрополитский апелляторий и церковно-училищный совет: организация, выбор членов, требование мнений и отчетов от них принадлежать конгрессу. .

4; Высшая власть принадлежит конгрессу и по епархиальному управлению, как относительно организации епархиальных учреждений, так и доходов епископа и духовенства.

5) Тоже самое и относительно приходов. Наконец конгрессу принадлежит высшая власть над всем вообще имуществом и хозяйством церкви.

В круг деятельности конгресса входит таким образом вся церковная юрисдикция. На долю митрополита и собора архиереев остается только jurisietio ordinis – священная власть. Действительно. по исчислению Р. Радича, митрополиту и собору оставлены в ведении следующие дела:

1) Составление или одобрение катехизиса, установление праздничных дней, ревизия календаря, определение порядка деятельности клира при Богослужении, рассмотрение планов преподавания богословия и цензура богословских сочинений.

2. Некоторые дисциплинарные дела лиц монашествующих и духовных.

Что же касается других сторон церковного управления, несомненно ведавшихся прежде иерархией, то с 1875 года, если она имеет какой-либо голос в сем отношении, то разве только совещательный пред конгрессом.

Это начало разделения правительственной и священной власти между народо-церковными представительными учреждениями и учреждениями канонико-иерархическими последовательно проводится чрез весь церковный строй. Ибо как в параллель митрополиту с собором епископов стоит конгресс с своих комитетом, так точно в параллель епархиальному архиерею с его консисторией в каждой епархии стоит “епархиальное собрание” – конгресс в меньшем виде, – также со своим комитетом. Это епархиальное собрание состоит из председателя – епархиального епископа и товарища его – непременно светского лица, затем – из членов – монахов, духовных и мирян – выборных от каждого протопопского (или благочиннического) округа. Число членов мирян по сравнению с числом монашествующих и духовных в епархиальном собрании, как и в конгрессе – преобладающее.

Общинный принцип проникает, наконец, и церковно-приходское устройство. Все приходские дела ведает „приходская община“, составляющаяся из представителей – мирян (община, в 2000 души, представляется 30-ю членами; в 3000–4000 представляется 60-ю; в 4–6000–90-ми); местное духовенство, натуральные члены общины кроме священно-служебных обязанностей не могут ничего делать без постановления общины, имеющей, как конгресс и епархиальное собрание, свой комитет. Итак, народо-церковный конгресс, епархиальное собрание и приходское общинное собрание с комитетом при каждом из них –- вот учреждения, органы церковной юрисдикции. Им принадлежит инициатива, исследование и решение каждого церковного дела. Правда в этих учреждениях участвует и иерархия, но не более как на правах мирян. Входя в каждое из сих собраний иерархическое лицо должно у порога его совершенно забыть о своих преимуществах пред мирянином, дабы не оказаться нарушителем прав собрания и превысившим свое положение депутата, имеющего голос, равный голосу депутата-мирянина. Не нужно разъяснять, что при таких отношениях мирян к иерархии, последняя превращается из иерархии в служебное сословие намерениям народной скупщины. Едва ли нужно разъяснять, что здесь полное извращение православно-церковного устройства и порядка, опирающегося на принцип иерархии, что здесь – извращение самого апостольского христианства, по которому пасомые должны покоряться наставникам своим, а не покорять их себе. Это так ясно.

Уклонение от нормы последовало в том, что голос православного народа из совещательного перешел в голос безапелляционно решающий церковные вопросы и дела³⁰⁶.

Патриарше-национальная форма церковного управления возникла и продолжает свое существование со времен падения Константинополя и по настоящее время в константинопольской церкви. Она пережила три отдельные периода в истории своей, характеризующиеся каждый своими особыми чертами, имеющими значение между прочим и с церковно-юридической точки зрения. Первый период, длившийся не более 20-ти лет (с 1453 по 1461 год), был сравнительно с последующим лучшим во всех отношениях. Патриарх Константинопольский по древнему обычаю избирался собором епископов, клиром и народом и утверждался в избрании султаном, который выдавал ему бeрат³⁰⁷, исчислявший права его по управлению. Он получал жалованье из государственного казначейства. Сосредоточивая в лице своем высшую власть церковного управления, патриарх константинопольский в тоже время имел полномочия и гражданской юрисдикций, решал тяжбы православных лиц, если они добровольно обращались к нему за судом, имел право подвергать православных и некоторым дисциплинарным наказаниям и в глазах султанского правительства был представителем или в не котором смысле “главою греческой нации”.

Изменение к худшему началось с 1460 года, когда с падением Трапезунда многие дворянские фамилии переселены были в Константинополь. Потерю своей независимости они старались вознаградить тем, что стали стремиться к занятию патриаршего престола, употребляя для этого одно средство – деньги. Так первый выдвинутый ими претендент на патриаршество монах Симеон отказался от государственного содержания и кроме того дал обязательство еще с своей стороны вносить ежегодную дань султану в 1000 дукатов. Султан, конечно, не имел желания отказываться от столь выгодного искателя патриаршего престола и отдал ему последний, свергнув Марка – патриарха. Но в следующем году митрополит Дионисий возвысил ежегодную подать до 2000 дукатов и этим добился низложения Симеона. Скоро эта подать увеличилась до 3000 дукатов и патриарший престол сделался продажным в буквальном смысли: Получал его тот, кто больше давал. А давать нужно было кроме подати султану и его царедворцам: великому визирю, евнухам, женам султана, янычарам. Эти громадные затраты на приобретение и удержание за собою патриаршего престола патриарх возмещал частою сменой и возведением вновь на кафедры митрополитов, и епископов своего патриархата. Положение дел приняло такое направление: Порта стремилась возможно чаще сменять патриархов, а эти последние – смещать и определять митрополитов и епископов, раздавая эти достоинства тем, кто больше дает. „И ставит их (патриархов) – свидетельствовал наш русский путешественник начала прошлого века о. Лукьянов – турецкий султан. А сами патриархи от поставления в митрополиты берут по 3000 золотых, а с епископов по 5000 ефимков, а с попов по 100 золотых. Оттого у них и митрополит митрополита ссаживает: дал лишнее да я взял епархию. Так у них много безместных митрополитов и попов, так и таскаются по базару, живут в Царьграде, да собак бьют, ходя по улице³⁰⁸. И при всем том патриархия необходимо должна была быть постоянно обремененною долгами.

Так длилось положение дел до 1764 года, когда на патриарший престол возведен был Самуил, дотоле бывший архиепископом Деркосским. Он соединял в лице своем ум, образованность, твердость нравственного характера и даже дипломатические способности. Вступив на патриарший престол, он поставил себе задачею вывести патриархию из того ужасного положения, в коем она дотоле находилась и для достижения этой задачи предпринял и совершил ряд крупных реформ.

Троякого рода улучшения он предпринял совершить в церковном управлении: 1, поставить избрание патриарха вне зависимости от турецких чиновников; 2, по возможности ограничить власть патриарха и в 3, поправить финансовое положение патриархии, долг которой ко времени его возрос так, что весил – по выражению Самуила – тяжелее египетских пирамид.

Первое и второе из этих улучшений предположено было достичь чрез новую организацию патриаршего синода. Председателем его по-прежнему оставался патриарх, но состав членов синода получил законом установленную норму. Его необходимо образуют 8 или 10 митрополитов. Патриарх может увеличить состав синода до неопределенного количества, но не может уменьшить его ниже 10 митрополитов, епархии коих расположены по близости к Константинополю. Это непременные члены синода, имеющие особенное звание „святых отцев“ (ἄγιοι γέροντοι) с официальным титулом ἔγκριτοι σέβασμίοτατοι. Из них четыре суть ближайшие к Константинополю: ираклийский, кизический, никомидийский и халкидонский. Особенное значение их в синоде состоит в том, что они имеют у себя четыре части синодской печати, ключ от которой у патриарха. Как хранители печати они необходимо всегда должны жить в Константинополе: патриарх не имеет права удалить их отсюда: это положение их должно быть оговорено и в берате, выдаваемом патриарху при его утверждении Портою.

Заседания синода должны происходить в воскресные и праздничные дни, когда митрополиты должны присутствовать на литургии в патриаршей церкви. По окончании литургии они собираются в патриаршей зале, где и рассуждают о делах. В силу давнего обычая с правом голоса в заседаниях синода может участвовать каждый проживающий в Константинополе архиерей, даже и не имеющий кафедры, равно и каждый бывший патриарх. Но весь этот персонал советников (συνεδριάζοντεζ) разбивается на группы около четырех непременных членов синода и хранителей печати, из коих каждый в своей группе и ведет председательство. Без согласия сих святых геронтов патриарх не может осуществить ни одного из своих полномочий ни церковной, ни гражданской юрисдикции, не может наречь даже епископа. Точно также и каждый письменный акт синода непременно должен иметь синодскую печать: только в таком случае он получает значение и силу официального акта.

В отношении к патриарху синод в лице своих непременных членов имеет значение не только помощника и контролера, но и право судебной власти. За исключением политических преступлений синод судит патриарха по всякой вине и в двух случаях имеет право требовать пред Портою низложения патриарха, именно если будет доказано, что патриарх худо правит церковью, или погрешает против догматов веры³⁰⁹, и Порта лишь тогда решает вопрос о низложении патриарха, когда получит представление о том синода. После сего синод приступает к избранию нового патриарха, что составляет его исключительное право. Избрание происходит таким порядком: Когда патриарший престол сделается праздным, члены синода и находящиеся в Константинополе, архиереи собираются в синодикон (патриаршее здание, находящееся в греческом квартал – Фанаре) и в присутствии правительственного турецкого комиссара приступают к избранию кандидатов на патриарший престол. Трех избранных, одного за другим, объявляют затем собравшемуся в множестве на переднем дворе синодикона православному народу. Восклицание народа ἄξιοζ показывает, кто из представленных ему трех кандидатов достоин быть патриархом. После сего все присутствующие в синоде подписывают протокол и синод официально извещает Порту об избрании патриарха. Порта выдает берат, утверждающий выбор синода и греческого народа. Берат должен быть куплен за определенную сумму 4000 пиастров (около 2000 руб.).

Для осуществления важнейшей из задач своей реформы – улучшения финансового положения патриарха – Самуилом установлен был так называемый смешанный совет³¹⁰, состоявший из 12 членов: четырех митрополитов, четырех депутатов от дворянства и четырех от купечества. Главным назначением этого смешанного совета или комитета и служило ведение финансовой части или церковного казначейства – его расходов и прихода. Важнейшими статьями расхода, которые должно было покрывать это казначейство, были следующие: 1, взносы в султанскую казну за бераты, выдаваемые каждому вновь рукоположенному епископу (40.000 пиастров); 2, подарки, которые синод обязан подносить каждому вновь поставленному важному вельможе; 3, но самыми значительными издержками патриархия обыкновенно обременялась, когда Порта выражала синоду неудовольствие на греков, поднимавших против нее оружие и эмигрировавших в чужие края. В этих случаях гнев Дивана утишался только крупными суммами.

На покрытие этих расходов, установлены были следующая доходные статьи: 1, ежегодная подать возносимая епископами патриархата – до 100.000 пиастров (5.000 руб.) и 2, чрезвычайные доходы. Под ними разумелись суммы, взносимые вновь поступающими епископами соразмерно обширности и богатству епархий. За самые бедные установлено было платить 10.000 пиастров, за самые богатые – 250.000 (500 и 12.000 руб.). Для облегчения этих взносов малосостоятельными епископами установлены были следующая средства: вновь рукоположенный епископ делает займ из состоящего при церковном казначействе банка, и епархия его должна потом постепенно выплачивать этот долг. Если прежде уплаты долга епископ умрет или будет смещен, то долг, на нем лежащий, возлагается на его преемников. Банк церковного казначейства может производить и другие операции. В тех случаях, когда синод будет вынужден к большому расходу и в казначействе денег не окажется, банк может входить в долги, уплата коих раскладывается на епархии патриархата. Займ производится таким образом: синод изготовляет векселя на более или менее крупные суммы. Эти векселя распределяются затем по епархиям патриархата; каждый вновь поступающий епископ обязуется подписать известное количество таких векселей; затем для придания им большей силы эта векселя подписываются находящимися в данный момент в Константинополе архиереями, скрепляются синодскою печатью и вносятся под №№ в так называемый кодекс казначейства и затем продаются разным ростовщикам, закладчикам и вообще состоятельным людям с вознаграждением в 10%. – Эти векселя имели большой успех: они обращались очень свободно и составляли в полном смысле род бумажных денег. Многие богатые греки, особенно сиротствующие семейства отдавали за эти векселя все свое имущество, чтобы таким образом, содержаться на ежегодный процент, исправно выплачиваемый чрез поверенного и поручившегося архиерея. Уплата обеспечивалась имуществом архиереев и доходами их кафедр³¹¹.

Таково было устройство управления, введенное реформою Самуила; с незначительными изменениями оно продолжало действовать до половины настоящего столетия.

Реформа не искоренила зла в существе, но скорее только сгладила резкие обнаружения его. Не прикрывавшаяся прежде продажа патриаршей и епископских кафедр теперь облечена была только в более благовидную форму, но в сущности осталась необходимым условием получения места. Узаконенная плата с каждого вновь назначаемого архиерея теперь стала регулярно вноситься в казначейство или церковный банк: но само собою разумеется всею тяжестью своею она по-прежнему ложилась на тот же многострадальный, но глубоко преданный православию греческий народ. Правда, что теперь места епископские и самое патриаршее место не покупались у турок: все давал синод, но все улучшение ограничилось тем, что место чиновников Порты заняли фанариоты – греческое дворянство и богатое купечество. Они взяли в свои руки синод и патриарха и для поддержания такого своего положения неизбежно должны были постоянно поддерживать добрые отношения ко двору Порты. Словом, реформа Самуила создала так называемую клерикальную аристократию.

Восстание греков за независимость, начавшееся в 1821 году и за тем длившееся почти до окончания войны 1853 – 58 годов ознаменовалось важными последствиями и для церковной жизни Греции. В этот период от константинопольского патриархата отделилась весьма крупная часть, именно те епархии, которые вошли в состав вновь образовавшегося королевства греческого и составили из себя автокефальную элладскую церковь. В оставшихся составных частях патриархата равным образом пробудилось стремление к возрождению путем реформ всего государственного и церковного устройства, нашедшее себе внешнее выражение в сформировавшейся либеральной народной партии.

Сильным толчком для этой последней послужил замечательный по своему либеральному характеру гатти-гумайюн, обнародованный султаном Абдуль-Меджид 18 февраля 1856 года. Этот государственный акт установлял три важные принципа в отношении к нациям, исповедовавшим не магометанскую религию:

1. всем им предоставлялось свободное исповедование своей веры с полным сохранением льгот и привилегий, которыми они издавна пользовались.

2. Внутреннее устройство каждого общества предоставлялось реформировать и благоустроить комиссиям специально для сего составляемым каждым религиозным обществом из его духовных и светских лиц.

3. На будущее время отменялись всякие духовные пошлины с заменою их определенным жалованьем для всех духовных лиц, соответственным их сану.

В силу этого гатти-гумайюна составилась в мае 1856 года приготовительная комиссия из депутатов различных религиозных обществ с целию обсуждения способа исполнения тех пунктов гатти-гумайюна, которые касаются церковных дел. Представителями греческой наций здесь были: великий логофет Аристарх и князь Самосский Фагорид. Главною работою комиссии в отношении к греческой церкви было начертание инструкции константинопольскому патриарху в апреле 1857 года.

Этой инструкцией предписывалось греческой нации православного исповедания составить народное временное собрание (τὸ εθνικὸν προσωρινον συμβοὐλιον), имеющее начертать план полного преобразования церковного управления в духе гатти-гумайюна. Это временное собрание должно составиться из двух частей: клерикальной части и светских лиц. Первую в количестве семи членов должен избрать синод из среды епископов, вторую должны составлять 20 членов: 10 из дворян и 10 из купцов. Список светских членов должен быть представлен затем правительству, которое должно избрать из представленных 20 – 10: пять от дворян и пять от купцов.

Как гатти-гумайюн, так и продолжение его – инструкция патриарху 1857 года не могли, конечно, понравиться клерикальной партии, господству которой угрожал конец. Однако же синод вынужден был избрать требуемое число членов для народного собрания, которое и открылось весною 1858 года. Работа его шла крайне медленно: энергическую оппозицию с самого начала открыли пять епископов – геронтов, попавших, как и следовало ожидать, в число 7 избранных синодом депутатов; это были: Паисий ефесский, Панарет ираклийский, Иоаким кизический, Дионисий никомидийский и Герасим халкидонский. Они вели себя так несносно для либеральной партии, что собрание решило просить Порту о высылке их из Константинополя к своим епархиям. Вынужденные повелением султана, они действительно удалились из Константинополя, но оставили протест на имя патриарха, в коем резко обвиняли и патриарха, и собрание за попрание священных прав иерархии. Это было в 1859 году 18 июня. Протест настолько произвел впечатление, что представители либеральной партии сочли нужным озаботиться его опровержением. Составленное ученым Каратеодори – главным вожаком этой партии – оно несколько успокоило взволнованный народ, привыкший с уважением относиться к геронтам. Собрание успело начертать проект преобразования к началу 1860 года. Но тут явилось на сцену новое событие, едва не уничтожившее всю работу собрания – это открывшееся восстание болгар за отделение своей церкви от константинопольского патриархата.

Резкое заявление болгар, угрожавшее отделением от великой церкви трех или четырех миллионов православных, следовательно, большей половины подчиненных константинопольской патриархии поразило в равной мере и клерикальную и либеральную партии. Последняя укоряла в этом бедствии иерархию, а эта, в свою очередь, обвиняла либералов, объясняя желание болгар отделиться от патриарха следствием реформационного движения, исходившего из среды либералов. Распря окончилась тем, что либеральная партия уступила в виду грозящей опасности, и проекты собрания оставлены были на неопределенное будущее. В одном только пункте ей удалось выдержать себя – это применить к делу новый порядок избрания патриарха. Дело в том, что патриарх Кирилл, пораженный восстанием болгар, сознал свою слабость в управлении церковью при таких трудных обстоятельствах и отказался от престола. Порта должна была по этому случаю приступить к рассмотрению тех постановлений национального собрания, которыми определялся порядок избрания патриарха. В сентябре 1860 года она действительно утвердила проект избрания, начертанный собранием, и он остается законом, действующим доселе³¹².

Этот порядок избрания следующий:

Когда патриарх умрет, или выйдет в отставку и временный его местоблюститель будет назначен и утвержден Портою, тогда все митрополиты, подчиненные константинопольскому патриарху (числом до 25) должны сообщить патриархии в запечатанных конвертах имена кандидатов на патриарший престол. Эти конверты должны быть представлены в течение 41 дня по утверждении местоблюстителя патриаршего престола. Имена кандидатов, предложенных митрополитами, вносятся в список избираемых лиц.

Этот список может быть затем увеличен или уменьшен в дальнейших моментах избраний. Их производят следующие деятели:

а) Избирательное собрание. Оно составляется 1, из членов синода и смешанного постоянного народного собрания, в 2, из чиновника патриарха – великого Логофета и первого секретаря народного смешанного совета; в 3, из высших государственных сановников православного исповедания, в 4 из представителей военного ведомства, в 5, из представителей гражданских чиновников разных ведомств, в 6, из представителей свободных профессий, в 7, из представителей важнейших ремесленных корпораций, представителей города Константинополя, избираемых делегатами 40 приходов, на кои разделяется город, в 8, одного банкира, в 9, одного представителя князя Самосского и, наконец, в 10, из представителей наиболее важных епархий (26) константинопольского патриархата, так что число всех членов избирательного собрания достигает (напр. так было при избрании патриарха Иоакима IV) до 77 – 80, в числе их 17 духовных и 60 светских лиц³¹³. Это избирательное собрание может с своей стороны увеличить список кандидатов при условии, если на то согласится 2/3, духовных избирателей.

б) Составленный избирательным собранием список кандидатов может быть уменьшен правительством Порты, коем у он и предъявляется. Оно может вычеркнуть из списка неугодных ему кандидатов.

По получении от правительства списка кандидатов избирательное собрание приступает к вторичному выбору из всех кандидатов только трех. Выбор совершается в патриаршей зале большинством голосов посредством шаров или бюллетеней.

Последний, окончательный момент избрания из трех одного совершается в патриаршей церкви, куда за тем и переходит избирательное собрание, сюда же во множестве собирается и православный народ. Здесь в церкви действует уже один священный синод. Избрание из трех одного совершается формой священного обряда с призыванием Святого Духа. Как только Великий Хартофилакс провозгласит результат тайной подачи голосов Синода: “архиепископом Константинополя, Нового Рима, и вселенским патриархом нарекается досточтимейший митрополит NN” тотчас же в среде народа раздаются в ответ рукоплескания и восклицания: ἄξιοζ и ζητὼ. После сего избирательное собрание переходить опять в патриаршую залу где составляет протокол избрания и донесение султану для утверждения избранного.

После того как отделение болгарских епископов стало совершившимся событием и болгарский экзархат признан был правительством Порты, мало-по-малу вошли в силу и другие предначертания временно национального смешанного собрания. По изданным в 1888 году „общим узаконениям управления церковными и народными делами православных христиан состоящих под властью вселенского престола и подданных его величества султана“³¹⁴, организация патриаршего управления представляется в следующих чертах:

Постоянно действующими учреждениями по церковному управлению служат: 1) Священный синод и 2) народный постоянный смешанный совет.

Священный синод (Ἡ ίερὰ συνόδαυζ), состоящий под председательством патриарха из 12-ти митрополитов, есть высшее духовное учреждение для всего христианского православного народа, состоящего под властью вселенского патриарха. Предметами ведения его служат все духовные дела (είζ ὅλαζ τὰζ πνευματικὰζ ὑποθέσειζ τοῦ ἕθνουζ… καταβάλλει σπουδὴν), а именно: назначение архиереев на вдовствующие кафедры, благоустроение всех монастырей и высшего богословского училища. Он охраняет православных христиан от вражеских (инославных) нападений, стремящихся омрачить и извратить благочестивые и правые убеждения; заботится о том, чтобы как в столице, так и во всех епархиях во священники были поставляемы лица достойные, добродетельные и просвещенные; одобряет к печатанию и издает необходимые книги и руководства, служащие к образованию клира и просвещению народа, для чего имеет в исключительном своем распоряжении хорошо устроенную типографию³¹⁵.

Личный состав членов священного синода образуется следующим порядком: в первый год его открытия в нем должны находиться три архиерея из членов временного народного собрания, избранные посредством закрытой баллотировки и девять из епархиальных архиереев. Для сего эти последние должны быть разделены на три класса и из каждого класса на первый год избираются по три архиерея, т.е. три члена временного народного собрания и первый каждого из трех классов; места их заменяют новые шесть членов из епархиальных архиереев по два из каждого класса. В силу этого порядка каждый член синода состоит в сем звании только два года, и половина личного состава священного синода возобновляется каждогодно³¹⁶. В члены священного синода епархиальный архиерей может быть избран при условии, если он прослужил в епархии, к которой рукоположен, не менее 5-ти лет, или в которую перемещен – не менее 3-х лет³¹⁷. Все дела в синоде должны обсуждаться и решаться членами синода совместно с патриархом. Постановление, сделанное без присутствия патриарха, не имеет законной силы, равно как и сделанное односторонне патриархом без членов священного синода; но постановление, имеющее за себя большинство голосов обязан принять и патриарх³¹⁸. Никто из членов синода по окончании срока своей службы не имеет права оставаться в Константинополе ни под каким предлогом, кроме крайней нужды или болезни: но и сие может сделать не иначе как с ведома патриарха и синода³¹⁹. Если патриарх погрешает против своего духовного долга и обязанностей, и после первого и второго предостережения со стороны членов синода не исправляется, то священный синод сносится с членами ”смешанного совета“ и совместно с ними делает третье предостережение патриарху; если последний остается не исправим, то обе коллегии (ἀμφότερα τἁ σώματα) обращаются письменно к высокой Порте и требуют удаления патриарха. Если же патриарх нарушает гражданские и политические права, тогда первое предостережение делает ему смешанный совет один, потом вместе с членами священного синода. Но в том и другом случае на представление об удалении патриарха должны быть согласны не менее как две трети членов из каждой коллегии³²⁰.

Но вне этих исключительных случаев члены синода обязаны воздавать патриарху подобающую честь как высшему духовному начальнику и главе всего клира (ἀνώτατοζ πνευματικὸζ ἀρχηγὸζ καί κεφαλὴ ἄπαντοζ… κλήρου), и как председателю синода. Они обязаны уступать и внимать его советам и наставлениям, вести себя на заседаниях синода, и вне его с подобающей скромностью и достоинством, избегая всякого слова, компрометирующего достоинство патриарха³²¹. За нарушение этого обязательного отношения к патриарху член синода подвергается на первый раз вразумлению патриарха, а при повторении – публичному выговору синода и затем – суду его³²².

Для делопроизводства священный синод имеет свою канцелярию, состоящую в непосредственном заведывании первого и второго секретарей, определяемых на должность патриархом и синодом. Первый и второй секретари участвуют в заседаниях синода только в качестве докладчиков дел, но без права голоса; они избираются из клириков и могут быть представляемы кандидатами на епископство, первый по истечении 5-лет службы, второй 7-ми³²³. Обычные заседания синода происходят трижды в неделю; каждая бумага, из него исходящая, должна иметь синодскую печать. Эта печать составная – из шести частей, которые хранят шесть членов синода, а ключ – патриарх³²⁴.

Одною из существенных обязанностей священного синода служит попечение о благоустройстве и благосостоянии человеколюбивых учреждений: женского детского приюта – Παρθεναγωγείον и сиротского дома для мальчиков ὀρφανοτροφείον, также точно и попечение о народных человеколюбивых учреждениях в Константинополе – больницы, народной школы в Фанаре, народных школах епархиальных и приходских. В непосредственном ведении и зависимости от свящ. синода состоят: скевофилакс, заведующий хранением ризницы и свящ. сосудов патриаршего храма и библиотекарь, заведующий патриаршею библиотекою; и тот, и другой состоят под непосредственным ведением одного из членов священного синода.³²⁵

Народный постоянный смешанный совет. (Ἑθνικ͂όν διαρκὲζ μικτὸν συμβούλιον) состоит так же как и священный синод, из 12-ти членов: 4-х архиереев и 8-ми мирских лиц; председательствует в нем старейший из членов – архиереев, а в делах особенной важности – патриарх. Совет имеет канцелярию и двух секретарей 1 и 2-го, знающих языки: эллинский, турецкий, болгарский и французский³²⁶. Период службы членов – двухлетний, причем каждогодно возобновляется половина членов; члены архиереи избираются из членов священного синода патриархом и синодальными членами. Избрание мирских членов Совета происходит следующим порядком: в определенный день патриарх оповещает прихожан церквей Константинополя дабы они установленным порядком избрали представителей от приходов в числе 26, каковые и должны ко дню избрания явиться в патриархию. Здесь из них, членов священного Синода и членов смешанного совета, составляется избирательное собрание. Первоначально составляется реестр кандидатов, представлять коих имеет право каждый член избирательного собрания и затем посредством закрытой баллотировки из сих кандидатов избираются члены смешанного совета. По окончании акта избрания патриарх сообщает имена избранных членов архиереев и мирян Порте на утверждение³²⁷. В члены смешанного совета могут быть избираемы только постоянные жители Константинополя, подданные Оттоманской империи, не менее 30 лет возраста³²⁸.

Предметами ведения смешанного совета служат финансы и церковнохозяйственные дела патриархата, равно как и приложение гражданской юрисдикций в том объеме, в каком оттоманским правительством она представлена патриарху. В частности, смешанный совет имеет в исключительном своем ведении приходы и расходы патриаршего престола, церквей, народных школ, больниц и прочих общеполезных, принадлежащих православным, учреждений Константинополя³²⁹.

Для благоустроения народных школ и прочих общеполезных учреждений смешанный совет назначает епископов эфоров по сношении с патриархом людей способных к тому и честных из подданных Порты³³⁰. Он рассматривает и проверяет ежегодные отчеты сих епитропов и чрез первого секретаря вносит роспись доходов и расходов в специальный кодекс. По окончании каждого года рассматривает отчет казначейства со вновь избранными членами в избирательном собрании, причем казначей представляет сполна все письменные распоряжения Совета, каковые потом в запечатанном конверте вносятся в архив Совета³³¹. Смешанный совет составляет роспись (тариф) канцелярских пошлин народного казначейства, представляет его для утверждения Порте и назначает к собиранию их одного казначея на два года, под поручительством, который без письменного распоряжения совета не может израсходовать ни одного овола³³².

Смешанный совет осуществляет гражданскую юрисдикцию в размерах, предоставленных патриархии бeратами и узаконениями.

В рассматриваемом нами узаконении указаны следующие предметы этой юрисдикции, как состоящие в ведении смешанного совета:

а) Смешанный совет утверждает каждый документ, изданный кем-либо из архиереев относительно приходов и расходов народной школы, больницы, иных общеполезных учреждений также церквей и монастырей, находящихся в Константинополе, равно и относительно завещаний, пожертвований на церкви (βακφιγέσων), относительно брачного дара и приданного³³³.

б) поскольку завещание каждого православного христианина согласное с законами и указаниями высокого правительства и согласно с изданным узаконением о христианских имуществах, может быть явлено и утверждено каждым местным начальником (т.е. епархиальным архиереем или его епитропом): то смешанный совет принимает меры к исполнению содержащихся в таковых завещаниях определений³³⁴.

в) Смешанный совет исследует дела о приходах и расходах, монастыре, принадлежащих вселенскому престолу, равно как возникающие споры о завещаниях, пожертвованиях на церковь, о брачном даре и приданом, равно как рассматривает те недуховные дела, с которыми Порта относится в патриархию³³⁵.

г) Когда предъявляется со стороны христиан какой-либо епархии жалоба на их архиерея, то, если предметом ее служит гражданский иск, процесс, производится согласно члену 8-му об избрании архиереев (комиссией, составленной из 4 членов архиереев и 4 мирских членов смешанного совета)³³⁶.

Смешанный совет составляет свои обычные заседания дважды в неделю³³⁷; поставляет определения и решения по большинству голосов; при равенстве их перевес на стороне, имеющей голос председателя; каждое собрание, имеющее две трети членов, почитается полным³³⁸. Смешанный совет имеет свою трехсоставную печать, одну часть которой имеют у себя четыре члена архиереи, прочие две – восемь мирских членов, а ключ – председатель. Этою печатью утверждаются все документы, исходящие из совета, равно как постановления и судебные решения. Каждый такой документ непременно вносится предварительно в кодекс совета³³⁹.

Таково в основных чертах устройство патриаршие-национальной формы в настоящее время. Она есть результат долгого исторического опыта греческой нации, глубоко преданной православию и состоящей в турецком подданстве. Основная задача ее состоит в том, чтобы соединить канонические требования синодального устройства с предоставлением законного права на участие в делах церковного управления мнению и голосу мирян. И нельзя не признать, что эта задача выполнена в этой форме организации центрального церковного управления более удачно, нежели в организации управления австро-сербской православной церкви. В высших центральных церковных учреждениях константинопольского патриархата последовательно проведен канонический принцип управления церковного чрез иерархию – в ее высших представителях – патриархе и синоде архиереев и отведена достаточная сфера мнению и деятельному участию православного народа. Здесь мы не видим ни папского абсолютизма, ни римско-католического клерикализма, ни лютеранского демократизма, характеризующего управление австро-сербской православной церкви, так что здесь по крайней мере формально осуществляется вполне идея живого, братского общения и деятельного участия каждого члена церкви в общей ее жизни, идея характерно выраженная известным православным канонистом, покойным митрополитом румынским Андреем Шагуною: “как в человеческом теле – говорит он в своем учебнике церковного права – так в церковном теле члены действуют то порознь, то вместе. Т.е. каждый член действует, во-первых, один, для самого себя, потом все вместе друг с другом и друг для друга. Напр. всякий архипастырь – епископ, митрополит, патриарх – действует отдельно, сам по себе и для самого себя на освящение и спасение своей души и на освящение и спасение своего клира и верного народа с употреблением власти вязать и решать, и вместе с архипастырями в вопросах догматических, таинственных, обрядовых, и даже – с представителями народа епархии, митрополии, патриархата в делах управления, дисциплины и хозяйства церкви”³⁴⁰(103). С другой стороны, здесь более удачно, нежели в австро-сербской церкви проведено различие сфер власти священной и власти церковно-правительственной. В первой, как ведающей чисто церковные, духовные предметы признан абсолютный авторитет иерархия: одна она отправляем обязанности и применяет полномочия учительства и пастырства. Мирянин, как мирянин, здесь не имеет никаких полномочий. Но в применении церковью своей юрисдикции, особенно в области гражданских прав и привилегий церкви, в области хозяйственной, экономической уделено весьма достаточно участия и полномочий преданным церкви мирянам, но и здесь – с сохранением полного достоинства и преимуществ иерархии.