7. Восторги раскольников по поводу газетной статьи. – Неправда статьи, обличаемая действительностью: собор противоокружнических епископов-иосифовцев; Швецовский «Чин исповеди»; сын Мельникова на московской беседе. –Скорбные размышления по поводу той же газетной статьи.

Старообрядческий мир объят восторгом и радостью по случаю необыкновенно сочувственной старообрядцам статьи, появившейся в одной из петербургских газет. После обычных жалких слов о раздоре «двух сестер одной и той же матери» (это православие-то и раскол – сестры одной матери!), после сетований о горьких последствиях этой вражды, и именно о гонениях и страданиях, перенесенных собственно одною из сестер – расколом, после радостного заявления, что теперь, когда «годы просвещения сделали свое дело», несправедливость этих гонений признают уже и сами «православные исследователи старообрядчества», равно как «все они признают, что до Никона крестились и тремя перстами, и двумя перстами», даже «признают за старообрядчеством право на существование», а иные пошли еще дальше, – «признают правильным преемственность (по грамматике, конечно, следовало сказать: «правильною»; но до грамматики ли тут!), признают правильным преемственность, так называемого австрийского священства» (от кого преемственность? – Если от Амвросия, то против этого никто не спорил!), – после всех этих разглагольствий сочинитель статьи, говоря от имени православных, раскрывает объятия старообрядцам и просит их придти в эти объятья. Он говорит: «пора нам обнять, как братьев во Христе, старообрядцев... Забудем всякие разногласия; мы вам первые протягиваем руку во имя Христа и Его божественного учения о любви и братстве. Стройте ваши храмы, служите Богу в ваших храмах, как мы будем служить в ваших».

В этом обращении к старообрядцам, в этом предложении им мира и любви заключается, конечно, главная суть статьи; но раскольники, разумеется, не обратили на него внимания, и не это обращение к ним с предложение братства и любви дорого и приятно им в газетной статье. Напротив, старообрядцы, т. е. истые старообрядцы, без сомнения, удивляются легкомыслию, с каким им сделано здесь приглашения – идти в объятия к православным, и автор мог бы услышать от них в откровенной беседе вот какие речи: «Ну, это вы говорите напрасно, – в объятия к вам мы не пойдем и руки вашей, к нам протянутой, не примем; а вот не хотите ли вы пожаловать к нам, и придти не просто во имя братства и любви, а с раскаянием в ваших «никонианских», еретических «новшествах», с просьбою о прощении в ваших винах пред нами, и мы вас примем, – но опять не просто во имя братства и любви, а по правилам, как следует, чрез положенные чиноприятия, якоже еретиков первого чина, чрез крещение (если речь принадлежит беспоповцу), или второго, под миропомазание» (если речь принадлежит поповцу). Что же касается сделанного сочинителем статьи обязательного разрешения старообрядцам: «стройте ваши храмы, служите Богу в ваших храмах, как мы будем Ему служить в ваших», то они, разумеется, были бы в восторге от разрешения «строить свои храмы», если бы разрешения это имело хоть какую-нибудь силу, – и сколько и каких храмов понастроили бы повсюду на Руси! А в предложении – служить старообрядцам в православных храмах и православных в старообрядческих, они, конечно, видят опять-таки одно крайнее легкомыслие автора и готовы сказать ему: «Нет, никогда не пустим мы никониан служить в наши храмы, ибо это было бы осквернением наших храмов; равно и в ваши храмы молиться не пойдем, а тем паче служить (да и кто пустит?), пока они принадлежат вам; а вот отдайте-ка вы древние соборы и храмы ваши нам – «древлеправославным», ибо нам по праву и должны принадлежать они: тогда мы вновь освятим их и охотно будем в них служить; но вас все же в них не пустим, пока не придете в общение с нами, по правилам, чрез чиноприятие от ереси». Вот что сказали бы раскольники сочинителю газетной статьи в интимной, откровенное беседе по поводу его приглашения – придти в объятия к православным и служить в их храмах. Не этим легкомысленным приглашением мила им его статья, а толками, хотя тоже легкомысленными, о несправедливых гонениях на раскол, о признании самими «православными исследователями старообрядчества», что троеперстие и двуперстие существовали до Никона, что раскол имеет право на существование и что даже австрийская иерархия имеет «правильную преемственность» (не от Амвросия, конечно, а, как полагают они, от самого Христа и Апостолов). Правда, либеральные толки о гонениях на раскол уже слишком устарели и неосновательность их уже достаточно доказана и обличена; но раскольникам всегда приятно слышать и читать их, особенно же читать в большой, широко распространенной газете. Правда и то, что раскольники поморщились, конечно, прочитав в статье то же самое, о чем давно толкуют им православные «полемисты», т. е. что и троеперстие и двуперстие существовали до Никона, – они крайне жалеют, конечно, как это автор не догадался сказать, что ныне уже и «православные (православные ли?) исследователи раскола» признают, что до Никона существовало на Руси, с самого ее крещения, с самых лет святого Владимира, и было единственно формою перстоложения только двоеперстие. За эти промахи любезного им, но малосведущего автора статьи истые старообрядцы несомненно посетовали на него; но зато с каким восторгом они приняли, действительно уже новое заявление, что будто бы «православные исследователи» раскола признают за ним «право на существование» и признают даже «правильным (т. е. правильною) преемственность» австрийской иерархии! Положим, что до «православных исследователей», даже до православной церковной власти им собственно нет и дела, – в «признании» этою властью их права на существование, а особенно в «признании» их австрийской иерархии, – признании, имеющем вид утверждения ее, или санкции православною церковью, – они вовсе не нуждаются; но за этим признанием само собою предполагается для них признание всего этого – и права на существование и самой иерархии – гражданскою властью; а в этом для них и все дело, об этом все их мечты, все заботы и старания! И вот, если бы, при помощи газетных статей, подобных той, о которой идет речь, удалось им достигнуть осуществления этих мечтаний, вот тогда они показали бы себя вполне, и горько было бы от них другой «сестре» одной с ними «матери»...

Так вот чем мила и дорога для раскольников газетная статья, а вовсе не тем, что составляет, по-видимому, сущность ее, – не приглашением раскольников в объятия к православным и к совокупному с ними служению в храмах. На это приглашение они смотрят, повторяю, как на крайнее легкомыслие сочинителя, плохо понимающего дело, – и со своей точки зрения смотрят так вполне справедливо.

Но точно так же и со строго православной точки зрения, приглашать старообрядцев в наши объятия и в наши храмы, безусловно, не требуя, чтобы они оставили раскол, даже признавая за расколом право существования и признавая правильность, законность австрийской лжеиерархии, – это и с православной точки зрения есть крайнее неразумие, есть просто бессмыслие. Только под тем условием, чтобы раскольники прекратили свою вражду против церкви, отказались от своих хулений на нее, не признавали и не называли ее более еретической, падшей, безблагодатной, раскаялись в этих хулениях на нее, – только под этим условием церковь может принять их в свои объятия, только тогда православные могут молиться в одним с ними храмах, – и для таких старообрядцев, для приходящих к ней с таким раскаянием, объятия церкви всегда открыты, а приглашения к ним со стороны пастырей церкви придти в эти объятия, раздаются уже более столетия: пусть сочинитель статьи прочтет напр. истинно умилительные, трогательные и сердечные приглашения к старообрядцам архиепископа Никифора и митрополита Платона в их книгах о расколе, – приглашения, пред которыми его собственное так ничтожно и фальшиво. Не ограничиваясь воззваниями и приглашениями, церковная власть позаботилась облегчить для старообрядцев и самую возможность принять эти приглашения, – именно дозволила им в общении с церковью и по благословению церкви употреблять любимые ими обряды, так как не в обряде, собственно, или не в различии обрядов сила раскола, а в одогматствовании обряда, так как сами по себе обряды, те или другие, и старые и новые, до существа веры не относятся, те и другие одинаково могут быть употребляемы, если только служат к выражению православного исповедания веры, а е какого-либо противного православию учения, и если употребляются в общении с церковью и с благословения церкви, а не в знак отделения от церкви, не с хулением на церковь и употребляемые ею обряды, – словом, церковь учредила с целью удобнейшего привлечения старообрядцев в свои, давно открытые для них, объятья, так называемое Единоверие, о котором сочинитель газетной статьи имеет, очевидно, смутные понятия и наговорил несообразностей²⁹ .

Итак приглашение петербургской газеты, обращенное к старообрядцам, чтобы они, как есть, не оставляя раскола, не отрекаясь от своих религиозных понятий и мнений о церкви, пришли в объятия к православным и служили в одних с ними храмах, есть очевидная нелепость и с раскольнической, и с православной точки зрения. Но мы хотим еще нагляднее показать всю несообразность и неудобоисполнимость, – показать из самого состояния раскола даже в настоящее время, «когда годы просвещения сделали свое дело».

Автор газетной статьи совсем забывает (хотя знает, конечно) весьма значительную, доселе существующую и нимало не ослабевшую в своем фанатизме половину раскола – беспоповщину; он обращается со своим приглашением только к старообрядцам поповинского толка, и то не ко всем, – забыл и из них о беглопоповцах, число которых все еще значительно. Он ведет речь только о поповцах австрийского согласия. Почему же так? Не потому ли, что и сам понимает, как неудобно приглашать в свои объятия беспоповцев, признающих православную церковь ( и не церковь только) царством антихриста и считающих осквернением всякое общение с православными, не только в молитве, но и пище и питии, и в прочих житейских сношениях? Если так, то автор судил справедливо. Возможно ли в самом деле, чтобы беспоповец, не отрекаясь от таких понятий своих о церкви (а автор именно не требует никаких отречений от старообрядцев), – возможно ли, чтоб они пошли в объятия к православным и стали молиться в их храмах? Но в таком случае, зачем же в отношении к ним он забывает «божественное учение о любви и братстве», во имя которого обращается со своим приглашением к старообрядцам австрийского согласия? – зачем особенно забывает о беглопоповцах, которые имеют даже преимущества пред австрийцами, ближе этих последних к православной церкви? Это негуманно даже. И если бы, вопреки всяким ожиданиям, австрийцы с готовностью откликнулись на его приглашение, разве восстановились бы тогда в русской церкви и русском народе стол желаемые им «любовь и братство», когда огромная половина старообрядцев, – все беспоповцы бесчисленных толков и беглопоповцы, к которым нужно присоединить еще так называемую Стариковщину, обойденные его приглашениям, останутся в прежней вражде и ненависти к церкви? Вся эта непоследовательность автора есть прямое последствие фальши, положенной в самую основу его приглашения к старообрядцам и состоящей именно в том, что он приглашает раскольников в наши объятия только во имя любви и братства, не обязывая их оставлять свои лжеучения и свои понятия о церкви. На таковые приглашения самой церкви, обращенные к старообрядцам, –исходя из правильного начала, полагая в основу единение в вере, таинствах и священноначалии, они обнимают все старообрядчество, со всеми его толками и согласиями, и имеют в виду именно полное восстановление церковного единства в русском народе.

Но посмотрим и на австрийских старообрядцев, по преимуществу излюбленных сочинителем газетной статьи, исключительно пред другими приглашаемых им в объятия к православным, – посмотрим насколько благоприятствует такому приглашению современное их состояние. Известно, что австрийские старообрядцы разделены теперь на окружников и противоокружников, а эти последние в свою очередь – на Иосифовцев и Иовлевцев. Автор статьи не упоминает об этих разделениях, хотя, конечно, знает о них (иначе это было бы уже крайним невежеством в человеке, решившемся писать о расколе): значит, со своим приглашением войти в объятия к православным он обращается одинаково и к окружникам, и к противоокружникам. Посмотрим же, насколько соответствует его приглашение нынешним, теперь проявляющимся, настроениям и понятиям тех и других.

Начнем с противоокружников. У них, благодаря господствующей свободе раскола, расплодилось теперь лжеепископов не меньше, чем у окружников. В Иосифовской партии, кроме самого Иосифа, есть еще Павел (Черниговский), Георгий (Формосский), Симеон (живущий в Куреневском монастыре); в партии Иова, кроме него самого, есть Кирилл (Балтийский), Пафнутий (Уральский), Израиль (Нижегородский). И вот весьма недавно, в половине октября, собрались эти последние, т. е. лжеепископы Иовлевской партии, на собор, неподалеку от стародубского посада Воронка, в урочище, называемом Дрозд, принадлежащем противоокружнику этой же партии, лужковскому жителю Иакинфу Баженову. Рассуждали они на своем соборе о том, как точнее определить свои отношения к противоокружникам Иосифовской партии, к окружникам и беглопоповцам, – и постановили со всеми этими толками не иметь общения в молитве и принимать их в свое согласие не на основании только заповеди о любви и братстве, а не иначе, как с отречением от ересей, по третьему чину; тут же, в вящшее посрамление окружников, подтвердили, что имя Иисус означает иного бога, антихриста, и крест четвероконечный не имеет силы креста Христова, и потому признающие Иисуса за едино с Исусом и четвероконечный крест за едино с восьмиконечным должны почитаться за великих еретиков. Теперь, если, по-новейшему, недавнему определению противоокружических епископов – сторонников Иова, таковы отношения старообрядцев этой партии к старообрядцам другой, Иосифовской партии, то каковы же их отношения к нам, православным, по их понятиям, «никонианам»? Об этих отношениях на соборе своем они считали излишним и говорить, – отношения эти давно определены у них как отношения к злейшим еретикам, верующим в иного бога Иисуса. И если общение со своими ближайшими старообрядцами они считают возможным не иначе, как после предварительного со стороны последних отречения от ересей, то общение с православными, от имени которых автор открывает им объятия, не требуя с их стороны никаких отречений, они могут допустить не иначе, как потребовав, чтобы «никониане» оставили все мнимые никонианские ереси, начиная с имени Иисус, сделались такими же как они противоокружниками, и для этого подвергнув их, если не новому крещению, как еретиков первого чина (чего требуют беспоповцы, с которыми они имеют совершенное сходство по убеждениям), то перемазанию, как еретиков второго чина. Уж не этого ли требует от православных и автор статьи доя мира и единения с противоокружниками, которым открывает объятия, не требуя с их стороны никаких уступок? И если бы такою ценою был куплен мир с противоокружниками той, или другой партии, то как можно было бы в то же время восстановить мир со всеми прочими раскольниками, составляющими громадное большинство в сравнении с противоокружниками? Разве чрез обращением них в противоокружники той, или другой партии?

Посмотрим теперь, в каких отношениях к православным находятся и окружники, – насколько они готовы в настоящее время придти в раскрытые автором статьи объятья. В числе великого множества подпольных раскольнических изданий, едва ли не каждый месяц появляющихся в Москве, где так свободно раскольники творят всяческие беззакония, есть книжонка, довольно большая (125 стр. в обыкновенную четвертку), оттиснутая на гектографе, названная «Чин исповеди». Она составлена и издана несколько месяцев тому назад самым видным лицом в обществе нынешних окружников, известным Онисимом Швецовым. В сущности эта книга есть не что иное, как заимствованный из старопечатного Потребника Чин исповеди, с приложением соответствующих каждому вопросу в этом чине правил из Номоканона; но издатель-окружник, так жестоко обвиняющий патриарха Никона за исправление старопечатных книг по греческим подлинникам, сам с неимоверной дерзостью дополняет изложенный в старопечатном Потребнике Чин и даже святоотеческие правила Номоканона своими собственными, совершенно произвольными вставками, которые выдает таким образом за святоотеческие же правила и чины. Для нас эти Швецовские вставки в книгу, назначенную для церковного употребления у старообрядцев, и могут служить ясным указанием нынешних, обязательных, отношений окружников к православной церкви. Здесь именно есть вновь прибавленный вопрос (18-й) кающемуся: «знаменаешься ли двоеперстным сложением?» – конечно, равносильный вопросу: не знаменуешься ли троеперстным сложением? И в правила Номоканона (под 18-м же числом) внесено несуществующее в нем такого содержания: «кто не знаменуется, или не благословляет двумя перстами, тот есть проклят». Таким образом, вопреки заявленному с такой радостью сочинителем статьи известию о всеобщем теперь признании, что «до Никона крестились и тремя перстами, и двумя перстами», символическая, церковная книга нынешних окружников требует крестящихся троеперстно считать «проклятыми» и потому спрашивать приходящего на исповедь, как он крестится. Здесь же в числе вопросов кающемуся находится такой (5-й), в старопечатном Чине исповеди ненаходящийся: «не куришь ли, или не нюхаешь ли табак?» И в правила Номоканона (под тем же 5-м числом) внесено, как святоотеческое, никогда не бывавшее в нем, нелепейшее, пространно изложенное Швецовское определение, из которого мы приведем только заключительные слова: «но как по существу человека нос его никакого питания не требует, как и уста его в пищи дымом не нуждаются; но как люди растленные бесом научаются чрезъестественно плотскому смешению по-содомски, так не менее же сего они и в нюхании и курении табака беснуются... а потому и должны подлежать церковной епитимии наравне как и содомники». Мы могли бы привести еще некоторые подобные же правила (напр. 25 –е о бритии и подстригании бород и усов), внесенные современным окружником даже в «Чин исповеди», в книгу церковного употребления; но, полагаем, и приведенных достаточно, чтобы сам сочинитель газетной статьи согласился, что даже и окружники, признаваемые столь близкими к церкви, не так легко, как он думает, бросятся по его приглашению в открытые объятия к «щепотникам» и «табашникам»... Приведем и еще новейший пример фанатической вражды нынешних окружников к православной церкви. Несколько дней тому назад (именно 11-го декабря) на таганские беседы в Москве явился хорошо известный нашим читателям юнец, сын не менее известного новозыбковского лжепопа Ефима Мельников. Явился он на беседы в качестве великого, по признанию окружников, борца против церкви, – его сопровождал другой великий ругатель на церковь, раскольнический поп Димитрий Смирнов, так де известный нашим читателям, особенно по участию в краже Швецовских документов из Черниговской Консистории, явилось и множество окружников полюбоваться на ожидаемое торжество их юного ратоборца над православными собеседниками. Много мы слышали о дерзостях, какие дозволяет себе молодой Мельников на публичных беседах с православными в стародубских слободах, не раз и писали об этом; надобно было ожидать, что и в Москве он покажет себя таким же; но то, что происходило на таганской беседе 11-го числа, превзошло всякие ожидания: такого наглого крика, таких дерзких и, говоря откровенно, глупых выходок против православной церкви на этих беседах никогда еще от раскольников, даже беспоповцев, не слыхали. Поверят ли читатели, что в вину церкви и в оправдание старообрядцев за их отделение от церкви Мельников поставил наружность патриарха Никона, приведя известное, насмешливое и злобное, описание ее, сделанное заклятым его врагом Паисием Лигаридом! Вот, если бы сочинитель газетной статьи мог быть свидетелем всех этих неистовств Мельникова, явившегося на беседу представителем окружников, он увидел бы, как мало расположена идти в его объятия и эта отрасль раскола, – последняя, на которую ему можно было рассчитывать. Нет, – нужно, чтобы раскольники сознали свою вину пред церковью, отказались от своей вражды против нее, от своих о ней учений, от своих клевет на нее и прибегли к ней с раскаянием во всем этом, – тогда церковь с любовью и со всем возможным снисхождением к ним примет их в свои объятия, давно для них раскрытые.

Если все эти замечания, хорошо известные каждому, понимающему дело, мы решились сделать по поводу недавней статьи петербургской газеты, то совсем не потому, чтобы статья, сама по себе, заслуживала того. К таким статьям мы достаточно, слишком достаточно прислушались с самого начала шестидесятых годов, – со времени пресловутых предисловий к Кожанчиковских изданиям « в пользу раскола»: как в тогдашних, так и в нынешних статьях либеральных газет, дешевый либерализм соединяется с редким невежеством относительно истории, учений и стремлений раскола, так что входит в серьезное рассмотрение и опровержение подобных статей даже совестно. Наши замечания вызваны, во-первых, тем, что новая газетная статья встретила особое сочувствие со стороны раскольников и оживила в них совсем не стремление идти в объятия к православным, о чем, по-видимому, заботился автор, а их всегдашнюю вражду против православной церкви, – способствовала к закреплению их в расколе, к упрочению их отделения и отчуждения от церкви; а во-вторых, они вызваны тем обстоятельством, что, к изумлению. Из самой среды православных одна духовная особа и одна газета, издаваемая Духовной Академией, не усомнились печатно выразить сочувствие статье, о которой идет у нас речь! Это есть уже прискорбное знамение времени, и при таких обстоятельствах оставлять без обличения газетную ложь было невозможно. А как прискорбно для строго православного человека видеть в числе радетелей раскола, вместе с газетчиками, служителей православной церкви и православной науки, этого мы не в силах и выразить. Нам слышится как бы обращенный к ним голос самой церкви словами псалма: Аще бы враг поносил мя, претерпел бых убо, и аще бы ненавидяй мя на мя велеречевал, укрылбыхся от него. Ты же человече равнодушнее, владыко мой и знаемый мой, иже купно наслаждался еси со мною брашен, в дому Божии ходихом единомышлением... Невольно также приходят на память примечательные и в настоящих обстоятельствах имеющие особенно важное значение слова митрополита Филарета, сказанные в шестидесятых годах, когда правительство и светская литература начали потворствовать расколу, а о нынешнем, открытом, печатном потворстве ему со стороны некоторых из православного духовенства и профессорства еще не было и слухов. «Раскол есть наша общая скорбь (писал он Симбирскому епископу Евгению), усиленная с тех пор, как правительство попускает несказанно волкам-лжеархиереям ходить всюду и увлекать овец. Теперь для действования на раскольников требуется не просто вера, разумения и усердие, но крепкая вера, неутомимая ревность и готовое до страдания самоотвержение. Да возбудит Господь таких действователей!.. Нынешнее время не хочет подвизаться для вспомоществования нам, а отсылает нас к слову Христа Спасителя, что Его царство несть от мира сего. Надобно возвращаться ближе к первым векам христианства и изощрять оружие, которое тогда победило мир – веру нашу. Вера, ревность по вере, самопожертвование для служения Богу и спасения ближних, сии должны быть наши средства, наши силы и против неправославия, неверия и нравственного растления, так усиленно распространяемых письменностью и примерами».