1906 год
1/14 января 1906. Воскресенье.
Вчера за всенощной не участвовал в служении, чтобы поберечь горло; зато сегодня мог отслужить Литургию. Русских никого не было в Церкви.
Находящийся в Йокохаме Генерал Данилов со свитой просил туда священника отслужить молебен Нового года, и о. Алексей Савабе отправился для того.
После Литургии было много японских поздравителей, угощенных чаем в редакционной комнате.
Давящий кошмар прошлогодних событий прошел. Впереди тоже не ожидается хорошего, но все же не будет хуже прошлогоднего. Итак, настроение духа несколько бодрое. Как человек зависит от обстоятельств! Идя по воде, сух не будешь. А обстоятельства, среди которых идет наша жизнь, не так же ли плотно обхватывают нас, как вода? Как же иметь иное настроение, а не то, которое навевается этою ужасною войною, этими неслыханными внутренними неурядицами в России! Ими и полна душа, ими и мрачна душа; и никуда не убежишь от этого мрака, пока он не рассеется сам собою. Пробуешь философствовать, но это похоже на то, как бы резать себя тупым ножом; мысль о побитом и бедствующем Отечестве, как ни переворачивай ее, избыть нельзя и подменить нельзя. Единственное средство – другими занятиями отвлекать душу в сторону; предаться бы теперь вполне миссионерским занятием, но еще пленные мешают.
2/15 января 1906. Понедельник до 5/18 января 1906. Четверг.
Обычное дело этого времени года – приведение в порядок и перевод расписок к годовому миссийскому Отчету, который надо послать в Св. Синод и в Совет Миссионерского общества. Жаль только, что не дают вполне уйти в это дело: то письма от военнопленных, на которые надо отвечать, то визиты русских туристов, которых надо принимать. Эти туристы, большею частию, – возвращающиеся с войны этим путем уполномоченные Красного Креста и сестры милосердия. Третьего дня, например, была: «Надежда Александровна Лухшанова, бывшая военным корреспондентом при Первой Армии в Манчжурии 1904–1905 гг». – так она написала о себе в листке, который мне подали, но потом в разговоре сказала, что все время еще служила там сестрою милосердия. Несмотря на свою такую трудную службу, дама упитанная и притом, богатая, должно быть, – пальцы унизаны дорогими перстнями. У всех русских, появляющихся здесь, одна песня – самая минорная и тоску наводящая о России. А тут еще болезнь горла, ушей, ревматизм плеча, словом – скверно жить на свете!
6/19 января 1906 г. Пятница.
Праздник Богоявления.
До Литургии было крещение нескольких учеников и учениц, бывших еще некрещеными, из новопоступивших. Болезнь горла, начинающая проходить, не помешала мне совершить Литургию и Водоосвящение.
После Литургии зашли побеседовать капитан Василий Павлович Озеки и бывший русским переводчиком при японском войске в Манчжурии Яков Исии, некогда учившийся в Семинарии. Последний принес переплетенную тетрадь в 115 листов, на первой странице которой написано: «В случае моей смерти прошу отослать эту тетрадь по сему адресу: Вороновица К. Подольской губернии Игнатию Тимофеевичу Ковальскому. Вольноопределяющийся 6 роты 121 пехотного Пензенского полка, Никита Федорович Бортунов». Яков говорит, что солдат нашел ее на поле сражения и принес к нему, и он перевел ее всю и представил Генералу, который просмотрел и отдал напечатать в какой-нибудь газете; напечатан перевод, по словам Якова, в «Кокушин симбун». Тетрадь написана очень четким почерком и хорошим литературным языком; составляет дневник господина Бортунова с 2 июня 1904 года, когда рота его «перешла границу России и вступила в Манчжурию», по 28-е сентября. Тетрадь я, конечно, отошлю по адресу. Но ее следовало бы напечатать во всеобщее сведение. Я прочитал пока только 28 листов и нахожу, что это преинтересное чтение, хотя и печальное.
На этом чтении я прерван был визитом русского поверенного в делах Григория Александровича Казакова. Сегодня утром он приехал в Токио. Прислан из Пекина возобновить прерванные войною дипломатические отношения с Япониею, пока приедет назначенный посланником сюда Бахметев, ныне находящийся в Болгарии. 29 января 1904 г. барон Розен выехал из Токио; 6 января 1906 г. его временный заместитель приехал в Токио связать концы разорванной нити дружеских отношений. Благослови Бог! Казаков просил отслужить в Посольстве молебен, которым он хочет начать свое служение здесь. В воскресенье после здешней обедни я поеду исполнить его просьбу; завтра певчие-японцы подготовятся пропеть молебен по-русски.
7/20 января 1906. Суббота.
Опять целый день писанье писем к военнопленным и священникам у них. Мешают заняться миссийским делом. И когда это кончится?
Из посетителей сегодня интересен молодой офицер Корсаков, из военнопленных в Фукуока. Занялся в плену фотографией и до того увлекся, что ныне имеет уже полторы тысячи негативов. Приехал снимать здесь все интересное; особенно его интересуют учебные заведения, военные и всякие другие; сегодня уже снял наши школы.
8/21 января 1906. Воскресенье.
По окончании Литургии, сдав крест для целования христианам о. Симеону Юкава, уехал в Посольство служить молебен. Певчие семинаристы, с И. Тоокайрином за регента, хорошо пропели Молебен Божией Матери, известный им и прежде. Молебен окончился многолетием Государю Императору и царской фамилии.
После завтрака у Г. А. Казакова, возвращаясь домой, я получил от него пришедший во Французское Посольство на мое имя пакет: оказался рескриптом Государя о пожаловании мне ордена Александра Невского, присланный новым обер-прокурором князем Оболенским.
Весь вечер читал и прочитал интересный военный дневник господина Бортунова, в конце которого описывается Ляоянская битва и наше отступление после нее, со всею путаницею во времени этих событий. Видно, что не было заправляющей и повелевающей головы. Скобелева бы сюда, если бы он так мизерно не кончил в Москве! Дневник прервался на самом горячем наступлении неприятеля; видно, что бедняга был убит, и дневник взят у мертвого. Перед этим он только что получил Георгия, и должно быть, ужасно храбрился, что и повело к скорой смерти. Но как бедствовал несчастный герой во время похода, и какая выдержка! Несмотря ни на болезнь, ни на ливень, ни на битвы, каждый день аккуратно записан со всем интересным, случившимся в течение его. При отсылке его буду рекомендовать непременно отдать в печать эти интересные записи.
9/22 января 1906. Понедельник.
10/23 января 1906. Вторник.
Приведение в порядок бесчисленного множества расписок к отчетам по Миссии по суммам, жертвованным для военнопленных.
Вечером во вторник получил телеграмму от о. Андрея Метоки, служащего у военнопленных в Фукуока и Кокура, довольно невразумительную, но из которой можно, однако, понять, что спрашивает «разрешение повенчать русского», должно быть, с японкой. Ответил в ту же минуту, что «без ясных документов, что к браку нет препятствий, разрешить никак нельзя».
11/24 января 1906. Среда.
За отъездом всех военнопленных из Нарасино в Россию о. Яков Тоохей, служивший у них, сделался совершенно свободным. Поставлен он из диаконов Церкви Коодзимаци во иерея для священнослужения у военнопленных; японского же прихода у него нет. Этим обстоятельством нужно воспользоваться, чтобы исправить разлад в Церкви Коодзимаци, длящийся уже четыре года. У половины христиан, не подчиняющихся о. Савабе, и до сих пор нет постоянного священника; служит у них временно в настоящее время о. Петр Кано. Спрашивал я сегодня у о. Якова Тоохей: желал ли бы он быть священником этих христиан, если бы они избрали его? Он, по-видимому, очень рад – остался бы священником в Токио, что для него не может не быть приятным. Спрашивал сегодня также у о. Андрея Савабе: желал ли бы он иметь сослужителем в Церкви Коодзимаци о. Якова Тоохей? Он не против этого, потому что с Тоохеем до сих пор был всегда в дружеских отношениях. Итак, призвал я о. Петра Кано и попросил его внушить христианам, у которых служит, о. Якова Тоохей избрать себе священником и подать мне прошение об утверждении их избрания. О. Петр должен сделать это внушение от себя лично, не сообщая им, что я направил его к ним, чтобы их избрание было совершенно свободно и самостоятельно. Дай Бог, чтобы дело кончилось успешно.
12/25 января 1906. Четверг.
Составление миссийского приходо-расходного Отчета за прошедший год.
13/26 января 1906. Пятница.
То же.
Диакон Фома Исида в Сидзуока не уживается с о. Матфеем Кагета; так как военнопленные все оттуда выехали, и служба с диаконом, говорящим ектении по-русски, там не нужна, то о. Матфей просил взять от него диакона Исида. А диакон Тит Кано не уживается с о. Петром Сасагава в Сендае; притом же, и климат тамошний не по нем – часто хворает; очень просил перевести его оттуда, если можно, в Кёото. По всему этому запросил я о. Петра Сасагава: не желает ли он взять к себе в Сендай диаконом и проповедником Фому Исида, а диакона Кано отпустить в другое место, так как в Сендае он часто болеет? О. Сагасава ответил согласием на это. Спросил также о. Симеона Мии: не возьмет ли он к себе диаконом Тита Кано, который просится к нему к Кёото? О. Симеон ответил, что сердечно желает. Фоме Исида я прежде написал, что о. Сасагава желает его в Сендай, и Исида ответил, что он с радостию пойдет туда. Итак, остается написать диакону Кано – отправляйтесь в Кёото, а диакону Исида – поезжайте в Сендай, и послать им дорожные на переезд, что и будет сделано завтра.
14/27 января 1906. Суббота.
8 (21) декабря записано, что Миссиею получено 69642 ены, и обрадовался я тогда, что Миссия на год обеспечена. Не следовало радоваться: из Русско-Китайского банка сегодня известили, что в телеграмме произошла ошибка, Миссии тогда прислано было только 24522 рубля, а не та большая сумма, и избыток нужно возвратить банку. То есть это прислана была регулярная полугодовая ассигновка Миссии из казны. Но Русско-Китайский банк, однако, и на этот раз ошибся, и его нужно поправить, иначе выйдет большой изъян Миссии. Эта ассигновка до сих пор всегда получалась в Миссии суммою 2592 фунта стерлингов 17 ш. 3 п., с обозначением в Отношении из Хозяйственного управления, что она составляет 24522 рубля. Я менял фунты стерлингов на ены, и всегда получалась в енах сумма, далеко превосходящая сумму в рублях; так, в 1905 г. было 25123 ены 49 сен, в 1904 г. – 25270 ен 52 сен и так далее. Ныне же банк сумму рублей прямо разменял на ены, да еще за промен взял, и вышло, что Миссии предлагается получить только 24276 ен 78 сен – никогда этого не было! Около тысячи ен потери для Миссии будет. В понедельник поеду в банк, в Йокохаму, и потребую, чтобы дали мне, как всегда было доселе, сумму в фунтах стерлингов – и я ее сам разменяю на ены.
15/28 января 1906. Воскресенье.
Целую неделю не выходил из комнаты, поэтому ревматизм в левом плече значительно ослабел, и я имел возможность совершить Литургию.
16/29 января 1906. Понедельник.
Без десяти дней два года не был в Йокохаме и сегодня в первый раз отправился туда. Сколько триумфальных ворот по дороге возвращающимся победоносным войскам, и как это колет глаза и сердце!
Заехал здесь в Токио, в Specie Bank взять сегодняшний размен на 2.592.17.3 ф. ст. Оказалось: 25270 ен 54 сен. В Русско-Китайском банке без спора приняли мое объяснение и согласились выдать мне эту сумму, а не прежде поставленную в их письме. Оказалось, что в телеграмме из главной конторы банка в Петербурга не было обозначено число фунтов стерлингов, а только рублей. Но это опущение стоило бы Миссии 993 ены 76 сен. Приходится возвратить банку не 45365 ен 54 сен, как означено в их письме от 26 января, а 44371 ену 78 сен, что и будет сделано завтра.
В Йокохаме сделал визиты Генералу Владимиру Николаевичу Данилову, живущему в русском консульстве. Жаловался, что получает множество ругательных писем от пленных. Надеется недели в две кончать эвакуацию.
17/30 января 1906. Вторник.
Японский гражданский праздник.
В школах не было занятий. Я писал письма в ответы военнопленным на разные вопросы. Например, спрашивают, как поступать по прибытии домой, когда станут угощать и нудить пить вино? Советовал совсем не пить, а постараться завести в своих местах общества трезвости. В Хаматера есть целое общество весьма благочестивых матросов, ежедневно собирающихся читать и петь молитвы и акафисты, читать духовные книги и вести благочестивые беседы.
18/31 января 1906. Среда.
Для о. Симеона Мии от его падучей болезни весьма полезно быть как можно больше в движении. Во время его беспрерывных разъездов для богослужений у военнопленных с ним никогда не было припадка. Теперь, за отъездом военнопленных, эта служба прекратилась. Но он, тем не менее, просит дать ему возможность чаще странствовать. Я ответил ему сегодня, что очень рад этому. Пусть он путешествует по всем Церквам для ободрения, оживления, возбуждения к большей деятельности катехизаторов и самих священников. Я все из России жду миссионера для этой службы, но его нет; как видно, Богу угодно, чтобы эта нужда Японской Церкви удовлетворялась местными средствами. О. Мии очень способен на это. И дай ему Бог успехов! На будущем Соборе я объявлю, что назначаю о. Симеона для этой службы, и, вероятно, все рады будут этому. Теперь же пока пусть он посетит Кагосима и другие Церкви ведения умершего о. Якова Такая.
Сегодня послал о. Симеону Мии также письмо к нему за подписью 34-х офицеров, живших в Кёото: благодарят его, семью его и школу Кёотскую за доброе участие к ним в тягостное время плена. Прислали это письмо из Нагасаки мне, для передачи о. Симеону, а меня просят еще выхлопотать ему наперстный крест в награду за доброе служение военнопленным. Я написал о. Мии, что хлопотать буду, но за результат не ручаюсь.
19 января/1 февраля 1906. Четверг.
До 26 января/8 февраля 1906. Четверг.
Все время занято составлением приходо-расходных отчетов по Миссии и по суммам, жертвованным из России на нужды военнопленных; работа очень кропотливая и скучная. Военнопленных остается уже мало, по сегодняшним известиями – не более семи с половиной тысяч, и поэтому переписка с ними сократилась; зато душераздирающие письма пишут; до того им надоело здесь и до того хочется поскорее уехать, что многие буквально делаются умалишенными; просят хлопотать о скорейшем отправлении их, но что я могу сделать? Генерал Данилов не менее их страдает душою от невозможности скорее отправить всех и принимает все возможные меры к тому, но судов мало на такое огромное количество людей.
Сегодня ровно два года, как японцы коварно напали на наш флот у Порт-Артура, а наши глупо прозевали это. Иллюминация горит в городе и возвещает японцам воссиявшую славу их и померкшую славу моего бедного Отечества.
27 января/9 февраля 1906. Пятница.
В Мацуяма, на Сикоку, где дольше всех мест жили наши военнопленные и где был госпиталь их, на кладбище покоится ровно 99 человек умерших военнопленных. Это делает особенно необходимым построение там молитвенного дома, а со временем и храма. Наш катехизатор там уже поселен, и недавно – первый плод его проповеди – 6 человек были крещены, так что и для японских христиан там нужно построение молитвенного дома. На мой вопрос о. Сергию Судзуки, живущему там ныне для служения военнопленным, нет ли там в приличном месте города продажного места, удобного для нас? Он прислал карту города Мацуяма с указанием продажного места в хорошей части города за 1700 ен. Цена – не недоступная для нас, так как 869 ен у нас есть, именно для этой цели пожертвование офицерами, жившими в Мацуяма. Потому послал я сегодня туда иподиакона Моисея Кавамура купить место, если не встретится никаких препятствий к тому; дома будут куплены прямо на мое имя, земля же на имя о. Сергия Судзуки, с отдачею мне в долгосрочную (на 999 лет) аренду – иначе нельзя по японскому закону. Дай Бог, чтобы состоялось!
28 января/10 февраля 1906. Суббота.
До 31 января/13 февраля 1906. Вторник.
Вся та же скучная, но необходимая работа – составление денежных отчетов для отсылки в Россию.
Сегодня посетил меня французский посланник, Mr. Harmand, в сопровождении Mr. Andre. Посланник сказал, что он благодарит меня за недавний мой визит ему, и, в свою очередь, платит мне визитом. Я думал, что тем дело и кончится. Но господин Арман заговаривает о Генерале Данилове, удивляется, что Генерал совсем не посещает его, сетует на это, спрашивает меня, не имеет ли Генерал какого-нибудь неудовольствия на него? На мой ответ, что «Генерал просто весьма занят отправкою военнопленных», продолжает сетование, что вот-де он и все его подчиненные много потрудились для военнопленных, но от Русского Правительства не видят никакой признательности за то; все спрашивают у него: не получил ли он орден или иной знак признательности, и ему совестно всегда отвечать – „ничего не получил”. Я-де не о себе хлопочу, но и о чести русского имени. Мои подчиненные тоже никто не получил ничего за свои труды. Mr. Lucy постоянно разъезжал по местам военнопленных, расстроил свое здоровье, теперь лежит в постели и едва ли выздоровеет, а умирая, оставит жену и много детей», – и так далее. Словом, господин Арман избрал меня посредником для испрошения наград ему и подчиненным. Я обещал все его слова передать Генералу Данилову и выразил уверенность, что, конечно, русские власти не преминут исполнить свой долг в отношении к ним. Господин Арман и другие с ним, без сомнения, заслуживают благодарности Русского Правительства за свои немалые труды для такого количества русских пленных, бывших здесь, и это весьма странно, что до сих пор нет ни малейшего признака признательности к ним со стороны России.
Я отправился рассказать все это поверенному в делах Григорию Казакову и просить его ускорить, на сколько он может, выражение признательности господину Арману и его подчиненным. Затем имел в виду поехать к Генералу Данилову для того же, но Казаков взялся сделать это за меня. Он обещал также хлопотать о наградах, предварительно повидавшись с Mr. Harmand’oм, чтобы сообразить, какие ордена им приличны; для господина же Lucy Генерал Данилов уже имеет в виду выхлопотать денежную награду, как сообщил мне Казаков.
Просил еще я Г. Казакова, чтобы он снесся с японским Министром иностранных дел о том, чтобы Военное Министерство позволило нам взять из Порт-Артура церковные вещи, которых еще много остается там. Я написал об этом письмо к военному Министру и получил ответ, что наша просьба исполнима, но только, чтобы она пришла через Министерство иностранных дел. Г. Казаков сказал мне, что об этом хлопочет также Преосвященный Иннокентий, начальник Пекинской Миссии, которому подчинены были Церкви в Порт-Артуре и во всей Манчжурии, и что он, Казаков, уже переговаривался об этом с Министром иностранных дел. Хорошо бы и церковные здания в Порт-Артуре и Дальнем получить нам или Преосвященному Иннокентию, но, едва ли это исполнимо. Вещи же, если они целы, вероятно, отдадут. Если отдадут нам, а они, нужны Преосвящ. Иннокентию, то ему и отошлем их.
3/16 февраля 1906. Пятница.
Сегодня опять великое военное торжество в городе: военная процессия по всем главным улицам пяти тысяч возвратившегося победоносного войска, с военачальниками во главе; в процессии влекли 18 русских взятых пушек. Потом войско угощалось от города в парке Хибия. Школы, конечно, не учились – японцы умеют воспитывать в учащемся поколении горячее патриотическое чувство… Но прекратятся ли когда-нибудь эти военные триумфы? Вот уже сплошь 4 месяца почти каждый вечер иллюминация. Японцы положительно опьянены своими победами над русскими.
4/17 февраля 1906. Суббота.
Пересматривал и перечитывал собравшиеся из России за последнее время крайне консервативные «Московские ведомости» и «Русское дело» и крайне либеральные «Церковный вестник» и «Богословский вестник». Наши духовные журналы тоже пустились в пляс под дудку либералов. К чему приведет вся эта вакханалия? Отчаяние берет за Православную Церковь и за Россию! Ужели мы Судом Божием обречены на растерзание и гибель? Похоже на то!..
В сопоставлении с Японией мы жалкую фигуру представляем. Идеалы японцев не высоки, но зато они в своей жизни и деятельности на высоте своих идеалов. Вот их высший идеал: «процветание и слава своего Отечества» – и каждый из них, или почти каждый, во всякую минуту готов жертвовать собою и всем своим на служение Отечеству. Минувшая война как нельзя лучше доказывает это. А мы иногда заносимся высоко, в сферы Божественные, но это оказывается бесплодными мечтами; коль скоро коснется действительности, мы оказываемся мелкими жалкими эгоистами; оттого и скомпрометировали себя на весь свет, разбитые на всех пунктах японцами, и в войне с ними, и во внутренних наших делах в сопоставлении с ними.
5/18 февраля 1906. Воскресенье Мясопустное.
За Литургией был Генерал «Иван Павлович Надаров, главный начальник Тыла Манчжурских армий», как значится на его карточке, с супругой Анной Валериановной, отправляющиеся в Россию морем на Одессу. Потом у меня пили чай, и как же Генерал расписывал нынешнее отчаянное положение России! Революционеры всем овладели и тащат Россию в пропасть на неминуемую гибель. Линевич своими действиями на стороне их – мирволит и потакает; оттого армия беспрепятственно развращается и бунтует. Так как он, Надаров, был против этого и строг с бунтарями, то они его приговорили к смерти, и нынешний его выезд оттуда составляет, между прочим, спасение от смерти, которой не миновал бы, если бы оставался там… От японцев и порядка у них во всем Генерал и жена его в восхищении. Еще бы! Ныне выехать из России значит из преддверия ада на свет Божий выехать.
В то время, когда Генерал и еще бывший в комнате Дм. Матв. Позднеев, директор закрытого ныне во Владивостоке Восточного института, ораторствовали на тему о гибели России, в редакционной комнате у меня угощалось завтраком «Общество духовного утешения военнопленных (Хорёо-иан-квай)», по случаю прекращения существования его, за выходом в Россию всех военнопленных. Общество состояло из восьми членов: С. Хорие, Ив. Сенума, П. Исикава и прочих. Сегодня они положили праздновать окончание своего дела; для чего в 2 часа предположили благодарственный молебен, вечером собрание в Уено и прочее. Кроме их, я пригласил на завтрак священников, служивших здесь; всех на завтраке было 14 человек, да мы с господином Позднеевым имели быть вместе; но были задержаны разговором с Генералом Надаровым; его же с женой никак нельзя было пригласить, – вышел бы недостаток всего, даже вилок и ножей. Неприятная неловкость! Мы с Позднеевым потом в моей комнате наскоро позавтракали, и уже было далеко за два часа, когда кончили это и пошли в Церковь. Там собралось много христиан, были и нехристиане – благоприятели общества Иан-квай, ждали хоры. Во время служения благодарственного молебна прибыли в Церковь из Йокохамы – Генерал Данилов, его супруга, полковник Андрей Андреевич Веселовский и адъютант Вл. Вас. Алексеев, приглашенные Обществом к их празднеству. При окончании молебна, пред многолетием, я сказал следующую речь:
«Все русские военнопленные оставили Японию, и Общество, основанное для духовного утешения их, не имея больше предмета своих действий, прекращает свое существование. Но при этом оно, следуя благочестивому христианскому обычаю, собралось в Храм Божий, принести благодарение Господу за помощь Его в своей деятельности.
Всем сердцем я участвовал с вами в этой благодарственной молитве, и, заключая ее теперь, считаю своим непременным и весьма приятным долгом выразить здесь, в храме, пред лицом Божиим, вашему Обществу от себя и от лица военнопленных глубокую благодарность за вашу благотворительную деятельность.
Благодаря вас лично от себя, прошу вместе с сим принять мою благодарность и всех окружавших меня братий и сестер. Господня воля совершается в победах и поражениях – это мы, как христиане, ясно знаем и этому твердо веруем. Вы радовались во время победы и не могли не радоваться; но ни разу никто из вас не отягчил моей печали обнаружением предо мною своей радости и торжества. Мы каждый день были вместе, делая общее церковное дело, но, будучи вместе, мы не были: я – русский, вы – японцы, а были братия и сестры во Христе, дети одного Отца Небесного. При начале войны вы желали, чтобы я остался с вами, и обещались беречь меня – и вы блистательно исполнили свое обещание: вы сберегли меня не только физически, но и нравственно, за что я особенно благодарен вам; это всегда глубоко трогало меня и на всю остальную жизнь мою останется для меня дорогим утешительным воспоминанием из этого неутешительного для меня времени.
Благодаря вас от лица военнопленных, я считаю долгом соединить с этим и благодарность нашим священнослужителям, так много потрудившимся для военнопленных. Ваша и их деятельность для военнопленных выше всякой похвалы, и я не нахожу слов достойно благодарить вас и их.
Имея военнопленных людей воевавшего с вами государства, вы не только не питали к ним никакого враждебного чувства, но искренно и чистосердечно смотрели на них, как на братиев, и только братские, полные любви, чувства и дела являли по отношению к ним.
Сами имея весьма скудные средства к жизни, вы все время жертвовали из них для военнопленных; имея свои служебные обязанности и разные свои заботы, все время не переставали думать и заботиться об их телесных и духовных нуждах. И всему этому придавало особенную ценность и красоту то, что вы, так поступая, сами выражали и желали, чтобы было понято, что вы хотите этим явить чувство признательности к стране, благодаря которой сделались православными христианами.
Священнослужители же наши были неоценимыми утешителями для военнопленных. Об этом мы имеем лучшие свидетельства от самих военнопленных в их многочисленных письмах, в которых они описывают, как не надеялись найти здесь никакого христианского утешения, и как были обрадованы, когда неожиданно к ним явились японские „батюшки“, которых они и приняли везде с таким же почтением, с каким навыкли относиться к своим природным священнослужителям в России. Для меня весьма радостно заявить здесь, что с подобающим сану почтением принятые наши священнослужители не замедлили и сами лично заслужить это почтение и вместе любовь своим усердным священнослужением и своим любовным отношением к военнопленным. Множество писем и от офицеров и от нижних чинов я получил с благодарностию за священников, с похвалами их служению и с просьбами благодарить их.
И эти выражения благодарности и добрых чувств, порожденные деятельностию и священнослужителей, и членов „Общества духовного утешения”, не кончаются здесь, далеко нет – военнопленные повезли свои добрые чувства с собою домой, и во многих тысячах мест в России скажется и будет повторяться доброе слово об японских священниках и диаконах, японских добрых христианах, Японской Православной Церкви, и много, много добра произойдет от этого! Ближе узнает и крепче полюбит мать – Русская Церковь свою дочь – юную Церковь Японскую, теснее станет связь между ними, теплее взаимная молитва, и обильнее излияние благодати Божией на нашу малую и слабую еще Церковь, столь нуждающуюся для своего роста и укрепления в попечения Божеских и человеческих. И все это благодаря деятельности вашей, уважаемые члены „Общества утешения”, и вашей, почтенные священнослужители. Да воздаст же Бог вам за это щедротами Своей благодати! Да вознаградит Сам за все понесенные вами труды! Аминь».
По выходе из Собора члены Иан-квай, с участием Генерала Данилова и множества других лиц снялись в фотографической группе. После все отправились в парк Уено, где в гостинице «Сейёо-кен» Иан-квай угощал обедом себя и гостей, с Генералом Даниловым во главе. Перед обедом о. Павел Морита прочитал реферат о своей деятельности священника в Химедзи и Фукуцияма. Реферат написан по-русски удобопонятно и мастерски. О. Павел не преминул в нем похвалить себя, хотя был единственным священником, возбудившим против себя неудовольствие многих русских православных тем, что вступался за бесчинствовавших евреев и поляков – благодаря чему несколько русских попало в тюрьму, – а он еще торжественно хвалился в реферате, что спасал провинившихся от карцера и от тюрьмы! Нужно заметить, что наклонность о. Павла к интриге, на которую мне жаловался фельдфебель Петр Коробков из Фукуцияма (засаженный в тюрьму за евреев, которым стал мешать оскорблять портрет Государя и которым о. Павел мирволил), была причиною того, что его служение военнопленным оказалось с пятнами, чего кажется, ни у кого из священников не было. После о. Морита Генерал Данилов попросил сказать несколько слов – и он поблагодарил Общество за его полезную военнопленным деятельность. Потом говорил доктор права господин Арига; рассказал историю «Красного Креста»; переводил его речь по-русски И. А. Сенума, он же прежде перевел сказанное Генералом по-японски. Наконец Дм. Мат. Позднеев сказал речь о положении Японской Православной Церкви во время войны. После этого пошли в столовую, где за шампанским было опять несколько кратких речей с тостами.
В половине 8-го часа Генерал Данилов со своею свитою встал, чтобы отправиться в Йокохаму, я тоже уехал. Во всех своих речах японцы были весьма скромны, ни одним словом не напомнили нам о поражении русских; но это отлично напомнили великолепно иллюминированная арка пред въездом в парк Уено и другие иллюминации, мимо которых мы проезжали домой.
6/19 февраля 1906. Понедельник.
Вчера Генерал Вл. Ник. Данилов сказал мне, что сегодня утром отправится из Йокохамы пароход с последними, оставшимися в Хаматера, военнопленными, и этим закончится эвакуация их. Действительно, сегодня после полудня я получил телеграмму от священников Иоанна Оно и Романа Циба, провожавших из Хаматера военнопленных на пароход, что «отправка военнопленных окончена». Слава Богу! Кончились физические и, больше того, нравственные страдания наших бедных военнопленных! Пошли им Господь мир и благополучие в России!
Сегодня опять в школах нет занятий: приехал аглицкий принц, и город торжествует встречу его. Японцы положительно плавают в море восторгов, поглотив русский флот в море Цусимском, и нескончаемая сладостная ария звучит в их душе отзвуком Мукденских пушек. Что ж? Optime!
7/20 февраля 1906. Вторник.
Моисей Кавамура из Мацуяма телеграммой затребовал 1750 ен на покупку места для Церкви, каковые ему и посланы. Значит, покупка состоялась; и слава Богу! Место куплено совсем пустое, без всяких зданий; надо будет тотчас же расходоваться на постройку дома для катехизатора, а потом, даст Бог, построим и небольшую Церковь.
8/21 февраля 1906. Среда.
Ныне идет Масленая неделя. Доселе всегда с четверга был отдых школам. Но в нынешнем году столько было отдыхов из-за военных торжеств, что положительно возмущает душу позволить ребятам еще безделить. Притом же гуляние на Масленице не имеет никаких резонных оснований. И потому я призвал Ивана Акимовича Сенума и сказал ему, чтобы ученики продолжали заниматься и завтра, и до конца недели, как обычно, что гулянье на Масленице мы совсем отменим с этого времени. Ныне же и в 1-ю неделю службы не будет, как было в прошедшем году. Довольно для учащихся говеть на Страстной, а кроме их из города никто к службам не ходит. Впрочем, в будущем году начнем опять совершение служб и в Первую неделю Великого Поста.
9/22 февраля 1906. Четверг.
Угощал сегодня блинами Дмитрия Матвеевича Позднеева, директора Восточного института. Когда он еще сидел у меня, посетил лейтенант Андрей Деливрон, знаток японского языка, прибывший пожить в Токио, чтобы усовершенствовать свое знание.
11/24 февраля 1906. Суббота.
Посланы в Мацуяма Моисею Кавамура полномочия от меня совершить вместо меня купчую на землю под Церковь.
Был барон Николай Николаевич Ховен, состоявший цензором всей переписки при главном штабе нашей армии в Манчжурии; человек толстый, но необыкновенно живой, точно танцующий на диване; сказал и утверждал энергично совсем новую мысль: «Что же делать, если половина наших солдат не хотела драться – оттого и поражения!».
12/25 февраля 1906. Воскресенье Сыропустное.
О. Петр Кано пришел сказать, что «не хотят христиане Коодзимаци (не покоряющиеся оо. Савабе) священником к себе Якова Тоохей – особенно христианки-де не желают, боятся, что он будет под влиянием оо. Савабе». Глупы! Лучшего из молодых иереев отвергают. После, вероятно, пожалеют, но будет поздно. Сейчас же я написал о. Якову, чтобы завтра пришел ко мне; предложу отправиться в Кагосима, вместо умершего о. Якова Такая.
13/26 февраля 1906. Понедельник
1-й Седмицы Великого Поста.
О. Яков Тоохей явился и с радостию принимает предложение отправиться служить в Кагосима. До Собора это будет временное служение; но, по всей вероятности, христиане Кагосима и других Церквей сего прихода полюбят его и попросят Собор назначить его к ним постоянным священником, что и состоится. Отправится он теперь один, без семейства.
Прибыл из Хаматера о. Циба Роман, это уже последний священник от военнопленных. Итак, служение наших иереев у русских братий закончено. И нужно отдать справедливость нашим иереям и диаконам – они с честию совершили свое служение, приобрели непритворную любовь и уважение русских военнопленных.
19 февраля/4 марта 1906. Воскресенье.
Неделя Православия.
Генерал Данилов вчера телеграммою попросил прислать священника в Йокохаму, чтобы отслужить для него и свиты напутственный молебен. Поэтому сегодня отправился туда о. Алексей Савабе; дал ему для пения из Семинарии двух русских воспитанников. После полудня получил прощальную телеграмму от Генерала и ответил на нее напутственным благословением. Завтра он и вся эвакуационная комиссия отправляются из Йокохамы домой, во Владивосток. Итак, дело эвакуации 73401 пленных, в том числе 1438 офицеров, совсем кончено. И да не будет вперед такого печального и позорного дела для России во веки веков! Аминь!
20 февраля/5 марта 1906. Понедельник
2-й недели Великого Поста.
О. Яков Тоохей отправился в Кагосима принять приход у умершего о. Такая и служить до Собора. Снабдил его подобающими наставлениями.
Из Харбина пишет капитан Николай Феликсович Рава – просит невесты между японскими девицами. Отдал присланные им карточки с приветами нашим девицам-учительницам (Екатерине Накаи, Марфе [?], Елисавете Котама). Но едва ли осуществимо его желание; из школы никто не пойдет – главные разобраны уже, состоят невестами, вне школы где же искать? И из Владивостока сегодня еще от одного бывшего здесь в плену солдата получил я просьбу – сосватать ему японскую девицу или вдову; этому тоже придется послать отказ. Какая же добрая японка бросит Отечество для неизвестного будущего!
21 февраля/6 марта 1906. Вторник.
О. Акила Хирота просился из Кёото в Тоокайдо помогать в служении престарелому о. Матфею Кагета, Своему тестю. Спросил я у о. Симеона Мии, отпускает ли он о. Акилу? «С радостию», – ответил он. Спросил о. Матфея, принимает ли он о. Акилу? «С великою радостию», – ответил он. Потому написал сегодня о. Акиле: «Отправляйся в Сидзуока» и послал дорожные.
22 февраля/7 марта 1906. Среда.
Слава Богу, приходо-расходный Отчет Миссии за 1905 г., ныне особенно большой, кончил и завтра отправляю на почту с расписками, книгами, журналами – в Святейший Синод и Совет Миссионерского общества; написаны и другие официальные письма. В приходной части больше 11 тысяч ен пожертвований наших военнопленных – разительный пример для наших христиан; оттого я подробно и внес в Отчет все эти пожертвования.
23 февраля/8 марта 1906. Четверг.
Принялся за другой Отчет о пожертвованиях из России на военнопленных, каковых чрез мои руки прошло больше 97 тысяч.
Пришло прошение от псаломщика Бориса Воблаго, кончившего курс Семинарии и служащего при Церкви в ст. Пограничной Китайско-Восточной железной дороге; просится сюда на службу; тотчас же послал отказ: здесь нужны только миссионеры – молодые иеромонахи-академисты, а все прочие службы по Миссии и Церкви исполняются японцами.
2/15 марта 1906. Четверг.
Кончен и другой Отчет и отдан для напечатания в 150 экземплярах, что будет стоить несколько больше 40 ен. Разошлю всем жертвовавшим для военнопленных. Хотел было послать для напечатания к всеобщему сведению в «Новое Время» и «Московские Ведомости», но, конечно, не сделают этого, – отчет слишком велик для того. Кстати, прибавил в конце отчета просьбу пожертвовать на постройку небольшого храма в Мацуяма, где участок земли для того уже куплен, на что, между прочим, употреблен и остаток от пожертвований на военнопленных 885 ен 70 сен. Всех пожертвований на нужды военнопленных через меня было 97322 ены 40 сен. Больше всего израсходовано на теплое платье им пред отправлением в Россию, особенно больным и раненым.
3/16 марта 1906. Пятница.
Принялся за третий Отчет: о пожертвовании книг из России военнопленным чрез Миссию. Многие, очевидно, ждут и этого Отчета, – иногда приходили запросы из России, «дошли ли мои книги?». На днях получил один из таковых. Книг приходило очень много и чрез Миссию, и прямо чрез бюро военнопленных, так что, можно сказать, военнопленные были завалены ими; ясное свидетельство этого то, что, как я ни старался внушить им, что «книги – их собственность, они могут взять их с собою в Россию, и пусть возьмут», прописывая это в списках при каждом отправлении к ним книг, – в Миссию наслали обратно столько книг ныне, при возвращении в Россию, что здесь положительно их деть некуда и придется отослать их в военные команды во Владивостоке или дальше.
5/18 марта 1906. Воскресенье.
Был Гр. Ал. Казаков сказать, что Японское Правительство разрешило Преосвященному Иннокентию Пекинскому прислать послушника в Порт-Артур, чтобы взять оттуда церковные вещи, какие найдутся, так как там до войны была его епархия. И отлично! Значит, нам не нужно тратиться на посылку человека.
10/23 марта 1906. Пятница.
Хочу я послать священника на Сахалин во Владимировку и Корсаков, отошедшие к японцам, где до 500 русских остаются. К Страстной и Пасхе как бы утешительно было для них иметь священника! Но едва ли поспеет. Собирается одно купеческое судно идти туда из Хакодате – больше суда туда не идут, еще рано, боятся льдов, от которых еще не скоро очистятся те воды. О. Алексей Савабе готов ехать; с ним и Петр Исикава, чтобы точно исследовать, сколько русских там ныне и останутся ли они японскими подданными или уедут в Россию, и прочее. Во всяком случае, при первой возможности оба должны туда отправиться.
11/24 марта 1906. Суббота.
Кончен и третий Отчет, о пожертвованиях военнопленным книгами, крестиками и прочим. Его тоже надо напечатать экземпляров 100 и разослать жертвователям. Как надоели все эти скучные работы, мешающие моему настоящему делу – переводу богослужения! А еще придется долго возиться с ними – сколько еще писем надо писать в Россию.
15/28 марта 1906. Среда.
Из Нагасаки консул Зиновий Михайлович Поляновский пишет, просит прислать туда русского священника, в городе-де 350 русских и на рейде сотни хотят говеть и Пасху встретить по-православному. Как будто не знает, что ни единого русского священника нет во всей Японии! Ответил ему, что японского прислать могу, если желают; пусть даст телеграмму, если надо прислать. О. Алексея Савабе отправлю, так как на Сахалин к Пасхе он поспеть не может. Он охотно соглашается ехать в Нагасаки; при разговоре с ним я поставил следующее условие касательно вознаграждения его за труд: русские там, конечно, станут давать ему деньги за исполнение требы; так пусть он считает, выйдет ли этого гонорара 25 в месяц? Если меньше, то я доплачу из миссийских, если больше, то его счастье. Здесь же его обычное священническое содержание от Миссии будет выдаваться его семейству.
16/29 марта 1906. Четверг.
Послал в Петербург о. Феодору Быстрову три листа заказов:
1) Шесть икон для Собора, на пожертвование для сего военнопленных. 2) Четыре иконы для разных провинциальных Церквей и три для священников – тоже на их пожертвования на сей предмет. 3) Облачения священнослужившим у них – также на их лепты для сего. Все заказы в совокупности на сумму 1883 ены 5 сен. Иконы в Собор каждая будет стоить 211 рублей.
17/30 марта 1906. Пятница.
Послал в Св. Синод прошение о награждении священнослуживших у военнопленных 17 иереев и 6 диаконов, также 8 членов «Православного общества духовного утешения военнопленных». При прошении приложен краткий послужной список их. Просил знающим русский язык русскую Библию, незнающим – Грамоту с архипастырским богослужением. Просить бы иным больше значило бы зависть и пререкания возбудить; пусть уж соблюдутся добрые чувства.
20 марта/2 апреля 1906. Понедельник.
Вчера получена телеграмма от Поляновского из Нагасаки, что «будут рады прибытию японского священника»; поэтому сегодня о. Алексей Савабе отправился туда, снабженный всем для совершения богослужений, начиная от Антиминса до просфорной печати. Приход о. Алексея здесь, однако, запротестовал; два депутата пришли ко мне с выражением неудовольствия, что он опять берется у них, да еще без спроса и без совета с ними. На первое я убеждал их, что любовь к братьям и мудрость требуют сего; здесь другие священники есть, и христиане о. Алексея не останутся без службы, а в Нагасаки сотни русских братьев ужели должны в эти великие дни остаться без всякого духовного утешения? Притом же это – слава Японской Церкви, что она уже удовлетворяет и нужды русских христиан. На второе, что без спроса, я хотел сказать им: если бы вы содержали священника, то он без спроса у вас не мог бы отлучиться, а так как вы не заботитесь о содержании его, то – и так далее, но промолчал. О. Петр Кано будет совершать службы Страстной седмицы и Пасхи в Храме Коодзимаци. Кстати, это будет случай помирить христиан: сторона о. Алексея будет ходить в Церковь, как в свою, а сторона о. П. Кано будет ходить на службы к своему священнику. Я сказал о. Алексею, что соберу катехизаторов обеих сторон и внушу им убеждать христиан непременно ходить в Церковь на все службы. Ужели пасхальные песни не размягчат их сердец, и не обнимут они друг друга?
21 марта/3 апреля 1906. Вторник.
От Поляновского телеграмма, из которой можно понять, что «они, в Нагасаки, выписывают для себя русского священника из Владивостока». Ответил, что в таком случае пусть возвратят нашего сюда. Путаница у них в голове. Думал было более решительно потребовать возвращения о. Алексея, но пожалел их же: едва ли они получат священника из Владивостока – поздно спохватились, притом же священники и в Владивостоке в это время очень нужны.
23 марта/5 апреля 1906. Четверг.
Написал за эти дни в редакции духовных журналов в России, издания которых должны высылаться сюда по распоряжению Хозяйственного управления при Св. Синоде, чтобы выслали за 1904 и 1905 гг. полные экземпляры совсем невысланных изданий во время войны, как «Вера и Разум», или дефектные номера.
24 марта/6 апреля 1906. Пятница.
Созвал катехизаторов Церкви в Коодзимаци, предположено было, и внушал им убеждать христиан обеих сторон – о. А. Савабе и о. П. Кано – ходить в Церковь вместе на службы, совершаемые в храме о. Петром. Четыре катехизатора стороны о. Алексея беспрекословно приняли мое наставление и обещали делать это, но Ефрем Омата – сторона противников о. Алексея, и тут стал возражать и прекословить – «нужно-де посоветоваться с христианами, как они» – и так далее. Твердил он одно и то же. Зловредный человек! Много мешает умирению. Вероятно, придется выбросить его из числа катехизаторов. Подожду Собора и увижу потом, что сделать.
26 марта/8 апреля 1906. Вербное Воскресенье.
Вчера всенощная была очень торжественная и со множеством молящихся, в числе которых немало было иностранцев, но русских никого.
Пред Литургией сегодня было крещение возрастных и детей.
Часа в два получил телеграмму из Йокохамы от поверенного в делах Григ. Алекс. Казакова, что «посланник (Юрий Петрович Бахметьев с женой Марьей Николаевной) в три часа будет в Симбаси». Поехал, чтобы встретить. Нашел на станции Симбаси дожидающихся посланника: студента Миссии Евгения Феодоровича Лебедева с женой Александрой Алексеевной, которых в первый раз здесь увидел, так как они недавно приехали в Токио, и другого студента. Но в 3 часа посланник не приехал. Поэтому я вернулся домой, не увидавшись с ним.
27 марта/9 апреля 1906.
Понедельник Страстной Седмицы.
Со вчерашнего вечера начались службы Страстной Седмицы. Сегодня были с 6-ти утреня, с 10-ти преждеосвященная обедня, с 5-ти Великое повечерие. Все учащиеся ходят в Церковь и готовятся и исповеди и святому причастию. Из города христиан, к сожалению, почти никого не бывает – так еще плохи наши христиане!
В 3-м часу ездил в Посольство познакомиться с вновь прибывшим посланником. Жена его урожденная американка, плоховато говорящая по-русски.
29 марта/11 апреля 1906. Великая Среда.
Католические монахини привезли из своей школы на Цукидзи русскую девочку Эмилию Бирич, чтобы она исповедалась, приобщилась и встретила Пасху здесь, согласно моему прежнему уговору с ними. Кроме ее, я исповедал сего дня еще Дмитрия Матвеевича Позднеева, директора Восточного института, а завтра утром поисповедую семилетнюю дочь его. Приятно, что Позднеев – человек с неиспорченной христианскою верою.
30 марта/12 апреля 1906. Великий Четверток.
За Литургией все учащиеся приобщились Святых Тайн, с ними и вышеозначенные русские. Служили два иерея. Я сказал поучение.
На всенощной я читал 1-е, 5-е и 12-е Евангелия, прочие – три иерея.
31 марта/13 апреля. 1906. Великая Пятница.
В 9 Часы, в 3 вечерня и вынос Плащаницы, в 6 всенощная, совершенная мною и двумя иереями. Плащаницу обнесли вокруг Собора – погода благодарствовала этому.
Из Нагасаки о. Алексей Савабе пишет, что совершает все положенные богослужения. К письму приложено печатное расписание богослужений, напечатанное консулом к сведению всех русских христиан в Нагасаки.
1/14 апреля 1906. Великая Суббота.
С 9-ти Литургия. Днем – приготовление к Пасхе.
Вышли из печати оба мои Отчета – денежный и вещевой, касающиеся военнопленных. Подписывал их и готовил к рассылке.
Вечером и до 12-ти ночи, как всегда, дом полон шума и движения собравшихся христиан; Крестовая Церковь полна разукрашенных куличей и яиц.
2/15 апреля 1906.
Светлое Христово Воскресенье.
С 12-ти часов ночи Пасхальное богослужение, кончившееся в 20 минут 4-го часа утра. Собор – полон света, прекрасного песненного славославия и молящихся. В числе последних были посланник наш с женой и членами Посольства и несколько других русских. По окончании службы я освятил пасхальные яства и предоставил гостям разговеться, освятил у учеников катехизаторской школы, у христиан в Крестовой, у себя в комнате, и стал христосоваться с христианами, что продолжалось до рассвета.
В 10 часов поехал в Посольство, чтобы там освятить пасхальное.
Проезжая мимо дворцового места, видел собранные русские пушки, которых всех будет 500; между ними есть чудовищно большие. Они на вечные времена будут красоваться на дворцовой площади, во славу Японии и в посрамление России. Так тягостно это зрелище, что я больше уже не буду проезжать этим местом, посещая Посольство, а ездить другим путем.
Из Посольства заехал к Дм. Мат. Позднееву, чтобы и у него Христославить и освятить кулич и яйца, в чем, впрочем, предупредил меня о. Роман Циба.
3/16 апреля 1906.
Понедельник Святой Седмицы.
С 7-ми часов утра Пасхальные Полунощница, утреня и Литургия, совершенные мною и о. Романом. Потом поздравления наших хоров, хора и христиан из Коодзимаци и прочих.
Из русских на Литургии были Александра Алексеевна Лебедева из Посольства (дочь протодиакона Казанского Собора в Петербурге), и во время службы с нею сделалось дурно; впрочем, скоро оправилась в миссийском доме и благополучно уехала домой.
В Церкви и по выходе я получил несколько поздравлений с возведением меня в сан Архиепископа, о чем будто бы напечатано в сегодняшних японских газетах, взявших это из какой-то иностранной телеграммы. Я отвечал, что это, вероятно, ошибочное известие – мне ничего не известно об этом. И как не желательно, чтобы это оказалось правдой! Это значило бы, что и мне придется ехать на Собор, имеющий скоро состояться в Москве, – и на кого же я оставлю Церковь здесь? Вот было бы приятно, если бы напечатали, что едет сюда добрый миссионер!
Католические монахини привезли из Йокохамы воспитывающихся у них там двух русских девушек Александру Шуину, 20 лет, и Елену с немецкой фамилией, 15 лет. Обе захотели исповедаться и приобщиться Святых Тайн; первое исполнено вечером, второе будет завтра за Литургией.
4/17 апреля 1906.
Вторник Светлой Седмицы.
С 7-ми утра Пасхальное богослужение, совершенное мною и о. Р. Циба.
Дм. Мат. Позднеев приехал поздравить меня с саном Архиепископа; но не поблагодарил я его за это, о чем после пожалел, следовало бы хоть притвориться обрадованным и от души благодарящим. Но в самом деле крайне огорчительно подумать, что придется бросить Церковь и ехать в Россию, что и не сдержался я высказать.
Из Нагасаки от консула телеграмма с благодарностию от всех русских там за присылку священника и доставление возможности по-христиански встретить Пасху.
5/18 апреля. 1906.
Среда Светлой Седмицы.
Написал и послал в Кёото приветственную речь 11-ти воспитанницам нашей Женской школы там, кончающим курс.
7 старших учеников Семинарии, кончающих к нынешним каникулам курс, отправились на три дня путешествовать – для чего выпросили по 2.5 ены на брата.
Прочитал несколько писем из Церквей с извещениями о крещениях. В нынешнем году оживленнее идет проповедь, нежели в прошедшем.
24 апреля/7 мая 1906. Понедельник.
Все дни с Пасхальной недели до сего времени наполнены были отправкой в Россию жертвователям денег, книг и прочего для военнопленных напечатанных 150 денежных отчетов и 100 вещевых, и писанием писем к разным лицам. Последняя неделя, с 17 (30) апреля, замечательна была тем, что японцы всю ее провели в победных празднествах; день и ночь была трескотня стрельбы и фейерверков. Угощения были от Императора в саду на 6300 офицеров, от города в Хибия парке на 8000 офицеров и нижних чинов, и прочее. Сотни тысяч народа из провинции наводнили улицы Токио. Против Императорского места выстроен парк из 511 русских пушек, 7000 ружей и проч. Все это составляет неописанную радость Японии на сотни лет и невыносимую боль униженной России. В исторической картине России минувшая война со всеми ее последствиями составляет самое темное, глаз режущее пятно, в исторической же картине Японии это – самое светлое пятно, ярко блещущее в глаза. Кто знает, быть может, в общем, когда картина более выяснится, окажется, что так и надо для красоты и гармонии; но тогда уже будут смотреть картину другие поколения, на нашу же долю выпал стыд и боль.
В японских Церквах нет ничего особенного. Из России самые печальные известия о продолжающейся там неурядице, об убийствах и волнениях.
После почти полуторагодовалого перерыва дела из-за служения военнопленным, мы с Павлом Накаем сегодня снова засели за перевод богослужения. Стали продолжать перевод Октоиха, начиная с 2-го гласа. Помоги, Боже!
8/21 мая 1906. Понедельник.
Приехал из России диакон Дмитрий Константинович Львовский, два раза дорогой потерпевший крушение, – один, без семьи, оставленной в Петербурге. Про о. Сергия Глебова рассказывал, что совсем, бедный, ослеп. Искренно жаль его! Много рассказывал про волнения в Санкт-Петербургской Духовной Академии (студенты невообразимую грубость сделали Преосвященному Сергию – молебен и панихида), в Семинарии (ученики нагрубили собранию преподавателей и родителей), в Духовном училище (записка с 6-го этажа служителя и больница).
Во все продолжение незаписанного ежедневно времени, равно как и прежде, часто посещали русские путешественники. Много военных ныне посещает Японию, «чтобы учиться», иные, «чтобы удивляться ей», как выражаются сами. Про разбитие России Японией определенных два мнения из уст военных: одни – что солдаты не хотели сражаться, другие – что Генералы были плохи. Знать, и то и другое виновато. Результат всех разговоров и россказней – тоска!
9/22 мая 1906. Вторник.
День Святителя Николая Чудотворца.
С 7-и часов Литургия, молебен, поздравления, угощения учащимся на кваси – все как обычно. Необычно только, что после обеда, в 9-м часу вечера, зашли ко мне директор Восточного института Позднеев и Д. К. Львовский, и до того печальные речи были о нынешнем положении России, что пришлось с горечью сказать: «Нет у нас Отечества! Россия – этнографический материал в пользу других народов, больше ничего». Дай Бог, чтобы это была неправда!
По уходе сих гостей, нашел на письменном столе письмо Владимира Карловича Саблера, поздравляющее меня с праздником Воскресения Христова и со званием Архиепископа Японского. Это – первое достоверное известие, что я действительно так назван. Прибавляет Саблер:
«Любопытно бы знать, как будут складываться отношения японцев к Православной Церкви». Да никак! Японцы и не заметят Архиепископа.
10/23 мая 1906. Среда.
Получен из Святейшего Синода указ, в котором говорится, что он, Св. Синод, «слушал Высочайше утвержденный 24 марта доклад его о возведении меня в сан Архиепископа с присвоением наименования „Японский” и приказал о сем Высочайше утвержденном докладе объявить указами мне и Преосвященному Рижскому». Указ от 28 марта 1906 г. Значит, верно, что я переименован в Архиепископа. Ну и ладно.
20 мая/2 июня 1906. Суббота.
Счел я необходимым поблагодарить японские власти за охранение Миссии и всей Православной Церкви во время войны. На днях попросил посланника Юрия Петровича Бахметева съездить со мною, чтобы авторитетнее и представительнее была благодарность, к пяти лицам: Первому Министру маркизу Сайондзи, Министру иностранных дел виконту Хаяси, Министру внутренних дел Хара, Военному Министру Терауци и Главному полицмейстеру. Посланник охотно согласился и обещал спросить у сих лиц время, удобное им принять наш визит. Все ответили ему и назначили часы. Поэтому мы были с посланником: в минувший вторник, 16 (29) мая, у полицмейстера и у Министра иностранных дел, в четверг, 18 (31) мая, у военного Министра, в субботу, 20 мая (2 июня), у Министра внутренних дел. Все очень любезно принимали и отвечали комплиментами на мою благодарность за охрану Миссии и Церкви. К посланнику приходилось ездить каждый раз мимо наших пушек, выставленных против дворца, и бесчисленного множества артиллерийских колес, из которых построены ограды вокруг площадей с пушками, – пренеприятное чувство! Кладбище русской военной славы.
21 мая/3 июня 1906. Воскресенье.
Праздник Сошествия Святого Духа.
Обычная торжественная служба с вечерней. Убранство цветами Церкви и цветы в руках учащихся, а на вечерне и у священнослужащих. Я читал молитвы по печатному Пентикостарию.
В 3 часа в Соборе бракосочетание учителя Семинарии Петра Уцияма и Екатерины, незаконной дочери умершего переводчика при Посольстве Александра Маленды, воспитанной в миссийской школе и по окончании курса состоявшей учительницей в ней. Слава Богу, что так хорошо устроилась судьба этой сироты! Брак по любви, и оба достойны друг друга – чистой нравственности и прекрасных характеров. Да благословит Господь их семейным счастием!
23 мая/5 июня 1906. Вторник.
Визит вместе с посланником к маркизу Премьеру Сайондзи, назначившему сегодня время; тоже очень любезно принял. Следовало бы еще выхлопотать соответствующие ордена начальнику полиции, охранявшей Миссию, и майору, защитившему Миссию приведенным им гвардейским отрядом во время тоокейского бунта, происшедшего по заключении мира; посланник обещался сделать это.
28 мая/10 июня 1906. Воскресенье.
После Литургии был благодарственный молебен по случаю возведения меня в сан Архиепископа Японского. О. Роман Циба неделю тому назад предложил отслужить; я не мог отказаться. Предварил молебен краткою речью, что это возвышение меня в архиепископский сан важно для Японской Церкви, которая отныне делается самостоятельною церковию, а не принадлежащею, как доселе, одной русской епископии (Рижской), которой я был викарным Епископом.
29 мая/11 июня 1906. Понедельник.
Послал в Пекин Преосвященному Иннокентию 7 ящиков с колоколами из Порт-Артура и 2 ящика с Богослужебными славянскими книгами, присланными от военнопленных, и нашими японскими переводными – богослужебными, и другими, которых попросил Преосвященный Иннокентий. В письме обещал послать и еще, если понадобятся.
10/23 июня 1906. Суббота.
В Семинарии и Катехизаторской школе с 19 числа нового стиля начались экзамены.
Сегодня я экзаменовал семинаристов 7 и 6 курсов; первый – выпускной, состоит из 7 человек, очень надежных, если только Бог сохранит у них настроение служить Церкви; во втором только 6 учеников.
14/27 июня 1906. Среда.
Утром отправлены во Владивосток, чрез Цуруга, из Семинарии воспитанники Феодор Легасов и Андрей Романовский, которых в 1902 г. прислал сюда из Порт-Артура 14-тилетними мальчиками, чтобы научиться японскому языку и сделаться переводчиками, Адмирал Евг. Ив. Алексеев. Они стали говорить по-японски совершенно как японцы; изучили и письменный язык до чтения газет и нетрудных книг; кроме того, со здешними семинаристами получали общее образование. По сношении моем с Генералом Ник. Ив. Тродековым, командующим войсками на Дальнем Востоке, они назначены переводчиками, один к штабу в Харбине; другой в Хабаровск. Присланы они сюда на два-три года, но пробыли четыре; хотел я довести их до окончания семинарского курса, но им уже наскучило здесь, хотя товарищи были с ними очень хорошо, даже и во время войны обращались с ними деликатно. Жили они здесь в школе совсем по-японски – в японском платье, на японской пище, и были всегда здоровы.
Передал сегодня наперстный серебряный позолоченный крест о. Алексею Савабе, подаренный ему военнопленными 4-го участка в Хаматера; на собранные ими деньги крест был заказан в Санкт-Петербурге, с надписью на обратной стороне: «кесарева кесареви, и Божия Богови» и «О. Алексею Савабе от пленных 4-го уч. в Хаматера». Прислан мне при письме штабс-капитаном Леонидом Васильевичем Белым, сыном Генерала Белого, порт-артурского пленного, жившего, как и сын, в Нагоя. Это первый наперсный крест, полученный японским священником. Не зная, имею ли я право дать этот крест для ношения на шее, без разрешения Св. Синода, я приостановился с выдачею его и спросил в Петербурге; о. Ф. Быстров ответил, что могу выдать.
Военнопленные в Мацуяма, пред отъездом в Россию, собрали 950 ен на памятник погребенным там на кладбище 97-ми собратиям, испросили в конторе, заведовавшей военнопленными, разрешение на поставление памятника, заказали его и при отъезде просили о. Сергия Судзуки блюсти за исполнением контракта на работы. Памятник уже сделан и поставлен; осталось вставить в 4 площади медные доски с именами всех погребенных. И вдруг от местного военного начальства – запрещение ставить памятник: «вопреки-де правилу – не иметь на военном кладбище ничего, кроме определенных размеров камней на могиле каждого погребенного»! Написал и отвез сегодня посланнику письмо с просьбою выхлопотать у военного Министра разрешение на оставление памятника на месте. Прецеденты на поставление подобных памятников есть – в Хиросима и Хаматера.
15/28 июня 1906. Четверг.
Приехал «начальник Российской Духовной Миссии в Корее, архимандрит Павел» по пути в Корею; хочет посмотреть наш Собор, имеющий быть вскорости. Я ему дал помещение в пустой миссионерской квартире во 2-м этаже. Человек, кажется, надежный для миссионерского дела в Корее, где уже служил до войны, под начальством о. архимандрита Хрисанфа.
16/29 июня 1906. Пятница.
Письмо от о. Андроника, архимандрита, ректора Уфимской Семинарии; пишет, что Св. Синод предлагает ему ехать викарным Епископом сюда в Миссию, чтобы быть моим преемником после моей смерти. Хочет привести с собою еще из Казанской Академии о. Гурия, которого хвалит, и который будто бы задумывал сюда. Дай Бог! Дай Бог! Но не верится, чтобы состоялось все, – так я отвык от надежды иметь здесь миссионера!
18 июня/1 июля 1906. Воскресенье.
Катехизатор в Мацуяма, Михей Накамура, уведомляет, что памятник на могиле военнопленных уже свален по приказанию военного начальства, – и это стоило 20 ен. Досадные формалисты японцы! Твердость в соблюдении всяких законов и правил – сила их, правда, но это иной раз доходит до нелепости. Написал я посланнику просьбу ускорить ходатайство пред военным Министром, чтобы памятник был дозволен.
19 июня/2 июля 1906. Понедельник.
На экзамене в 7 курсе Семинарии и 2-м Катехизаторского училища, где 8 человек. Итак, всего ныне кончит курс 15 (7 в Семинарии) – и почти все люди надежные для проповеди и служения Церкви, если только будут достойны, чтобы Бог хранил их на сем пути. На все экзамены ходит со мною корейский о. Павел, хотя ему и скучно, должно быть, сидеть с начета до конца.
Написал в Уфу о. Андронику, звал сюда вместе с о. Гурием, но не опечалюсь, если не исполнится это, а равно, если приехавши тотчас опять вернутся; до того долго ждал, так много просил, надеялся и обманывался по этому предмету, что и улыбки, и удары судьбы привык переносить равнодушно.
Из Посольства уведомили, что Министр иностранных дел, еще не успевши снестись с военным Министром касательно памятника в Мацуяма, от себя телеграфировал в Мацуяма, чтобы «приостановили удаление памятника и ждали дальнейшего распоряжения отсюда». Есть надежда, что памятник оставлен будет.
20 июня/3 июля 1906. Вторник.
Дмитрий Матвеевич Позднеев просил об о. Петре Булгакове, муже его сестры, священнике и законоучителе Восточного института во Владивостоке; хочет проситься в настоятели Посольской Церкви сюда – так чтобы я не был против этого. Пусть. Отчего быть против? Коли не будет настоятелем член Духовной Миссии – причем, значит, Миссия будет иметь миссионера на содержании Министерства иностранных дел, то для Миссии безразлично, кто будет настоятелем.
21 июня/4 июля 1906. Среда.
На экзамене в Женской школе. Были также Позднеев и о. П. Булгаков.
22 июня/5 июля 1906. Четверг.
На экзамене в Женской школе. Была посланница – Мария Николаевна Бахметева; просидела до конца, а потом видела гимнастику в Семинарии.
24 июня/7 июля 1906. Суббота.
Акт в Семинарии. Моя речь – что служение, на которое поступят ныне кончившие курс, высшее из всех служений на земле: небо сводить на землю и прочее. Акт в Женской школе: мысль речи: будьте всегда дети, но не разумом.
Давно уже начали собираться на Собор.
25 июня/8 июля 1906. Воскресенье.
Выпускные воспитанницы, как обычно пришли прощаться; благословил иконами. Наставление им: «Духа не угашайте».
Вечером «симбокквай» в Семинарии и вместе в Катехизаторской школе – дал 6 ен на кваси; «симбокквай» тоже в Женской школе – дано 5 ен.
26 июня/9 июля 1906. Понедельник.
Чтение «кейкёо-хёо» и прошений к Собору, а потом выслушиванье священников.
27 июня/10 июля 1906. Вторник.
Выслушиванье устных отчетов священников. Если бы написать все, что слышишь от священников и катехизаторов, наедине говорящих довольно откровенно, то вышла бы интересная история внутреннего состояния Японской Церкви, хоть иногда и не совсем веселая; но где же взять времени на то? А жаль, что многое полезное для сведения бесследно исчезает.
28 июня/11 июля 1906. Среда.
Юбилей, устроенный христианами, был совершенно неожидан для меня. Благодарственный молебен, в сослужении всех прибывших на Собор священников. Полон Собор молящихся, между которыми было много христиан, прибывших для того из провинций; были также члены нашего Посольства, американский главный из здешних миссионеров Rev. Green, английский епископ Awdry. По окончании молебна, когда я взошел на амвон, мне презентовали облачение, а оо. П. Савабе и С. Мии прочитали адрес; много и других адресов было положено на столик; я, впрочем, не слышал, что читали, а соображал, что сказать в ответной речи. По выходе из Церкви снялись все общей группой.
С 2-х часов был концерт в зале Общества молодых людей, недалеко от Миссии. Пели наши певчие и другие, играли на скрипке и фортепиано Дм. Констант. Львовский, наши регенты и разные приглашенные для того. Все вышло очень мило. После всенощной исповедь священников.
29 июня/12 июля. Четверг. 1906.
Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.
Литургия в сослужении многих иереев. На молебен вышли еще больше. После богослужения обед в гостинице, на который я пригласил всех иереев, диаконов, профессоров, главных переводчиков и других – из деятелей по устройству юбилея, всех человек 50.
30 июня/13 июля 1906. Пятница.
Собравшиеся на Собор священники, катехизаторы и депутаты Церквей делали предварительные совещания (найквай) в Семинарии. По окончании его, вечером, был маленький концерт: пели кое-что русское («нелюдимо наше море» и подобное) трое великолепных певцов: Д. К. Львовский, Д. М. Позднеев и о. П. Булгаков (бывший по окончании курса в Петербургской Духовной Академии учителем исаакиевских певчих). В семинарской столовой устроена была сцена, с которой они и очаровывали своим пением битком набитую столовую. В антрактах пения играли на кото японки.
1/14 июля 1906. Суббота.
Тоже происходил «найквай», после которого о. Симеон Мии депутатом ко мне приходил просить увеличения жалования служащим, в чем я решительно отказал, не имея на то средств. С прочим кое-чем, выработанным на «найквай», согласился, например, чтобы «Сейкёо-Симпо» даром рассылать катехизаторам и подобное.
После всенощной у меня исповедь иереев.