1905 год

1/14 января 1905. Суббота.

После Литургии, отслуженной четырьмя иереями, обычные поздравления служащих Церкви с новым годом и угощение чаем. Потом пришли три учителя Семинарии, отправлявшиеся с волшебными фонарями к военнопленным и вчера вернувшиеся, рассказать об исполнении своего дела. Везде пленные были очень рады им и фонарям с картинками Священной Истории; везде учители научили, как употреблять фонарь.

В Фукуцияма наши пленные до того полюбили Петра Давидовича Уцияма, в два дня его пребывания там, что плакали, расставаясь с ним; он тоже плакал; даже и рассказывая об этом сегодня, чуть не расплакался. А Василия Павловича Нобори, в Маругаме, за его труд пленные оригинально отблагодарили: составили круг, его посадили в нем, и пред ним под скрипку и самодельную балалайку отплясали казачка, да как! Он не нахвалится.

Когда они рассказывали все это, приехали с новогодним визитом из Французского Посольства секретарь Mr. Cambon и Mr. Andre, привезшие поздравление и от Министра. Между прочим они рассказали, что Министр уже получил позволение от Японского Правительства на оставление русских священников с порт-артурскими пленными командами и что мое письмо к священникам послано в Нагасаки для доставления им там, когда прибудут. Надо надеяться, что ходатайство мое будет успешно.

2/15 января 1905. Воскресенье.

О. Симеон Мии, отслужив в Сидзуока у наших офицеров новогоднюю службу – в 12 часов ночи молебен, в 9 утра Литургию – поздно ночью вчера прибыл сюда и сегодня утром явился ко мне просить, чтобы ему, кроме Нагоя и Сидзуока, поручены были и пленные, ныне из Порт-Артура поселенные в Оосака. Он чувствует, что здоровье его совсем восстановилось от этих постоянных разъездов для богослужений у пленных. Я, конечно, очень рад этому. Он именно из наших священников самый лучший для служения у русских, по знанию русского языка и по образованию.

Был князь Лука Доде, старший брат умершего Стефана, просить помолиться о покойнике. О. Роман Циба после Литургии отслужил провод по нем. Потом Лука зашел ко мне объясниться, что все родные язычники никак не хотели хоронить по-христиански; конфузясь и стесняясь, высказывал все это; я выразил сожаление, сказав, что за благочестиво жившего и христиански скончавшегося Стефана молюсь и буду молиться – что ж больше делать! Завтра будут хоронить его, т. е. сожгут, и пепел похоронят около могилы отца в Синагаве, в буддийском кладбище.

В 10 часов вечера подали телеграмму из Нагасаки: «духовенство 4 восточной Сибирской дивизии… приветствует и просит благословения… Благочинный Холмогоров». Значит, порт-артурские батюшки уже в Нагасаки. Жаль, что отец благочинный, вместо пышного приветствия, не дал знать, остаются ли они в Японии?

3/16 января 1905. Понедельник.

Утром послал телеграмму в Нагасаки благочинному Холмогорову с ответным приветствием, благословением и вопросом: остаются ли иереи в Японии?

Утром же о. Симеон Мии отправился обратно – в Сидзуока, Нагоя и Кёото. Встревожил он меня рассказами про Надежду Такахаси, начальницу Женской школы в Кёотском стане: возбудила общую нелюбовь своим злословием всех, и перенесением сплетен из дома в дом, причем тут дурно говорит об одном, а, пришедши к этому, нехорошо отзывается о том, с кем прежде бранила его; все это выходит наружу, и так она стала в дурных отношениях ко всем. Вредит еще много ей и отчасти школе то, что она перевела в Кёото и поместила близ себя семью брата своего Григория, который сидит в тюрьме, осужденный за шпионство. Есть, впрочем, надежда, что простак о. Симеон преувеличивает, под влиянием жены и других женщин противной партии. Во всяком случае наказывал ему поучать Надежду Такахаси наедине, по Евангелию.

4/17 января 1905. Вторник.

Катехизатор Игнатий Ивама по дороге из Хиробуци-Синден (где делать ему совсем было нечего) в Оосака, куда поэтому переведен, пришел; говорит, что нигде в тех местах нет новых слушателей (в Исиномаки, Минато и проч.), но что христиане крепко держат веру.

От военнопленных постоянно приходят письма.

Обычные занятия переводом и прочим идут своим порядком, но это не разгоняет печали, которая камнем лежит на сердце. Порт-Артур взят; уже десятки тысяч пленных в Японии. Боже, какое унижение для России! И кончится ли когда этот позор или все глубже и больше будет облегать Россию? Как не скорбеть, когда ниоткуда никакого утешения!

5/18 января 1905. Среда.

Тот же беспросветный мрак на душе. Вечером несколько утешила телеграмма от о. Сергия Судзуки из Мацуяма, что «русский священник туда прибыл и надолго остался», хотя В. Ямада (секретарь общества духовного утешения военнопленных) уверяет, что Военное Министерство русским священникам не позволяет остаться в Японии.

В служении всенощной вечером и я участвовал.

6/19 января 1905. Четверг.

Праздник Крещения Господня.

Убийственное расположение духа и тяжелая пасмурная погода сделали день едва выносимым. С трудом отслужил Литургию и водосвятие. А тут еще присоединилось новое: Mr. Andre привез ответ Министра иностранных дел Комура к французскому посланнику: «Министр военный не позволяет остаться русским священникам в Японии – 6-го числа 6-го месяца дано-де позволение японским священникам удовлетворять духовные нужды русских пленных». Изволь Японская Церковь со своим беднейшим составом и средствами удовлетворить 39150 русских пленных, ибо таково число оных, ныне объявленное в газетах!

7/20 января 1905. Пятница.

Благочестивый буддист, старик Иида Ицидри, служащий в дезинфекционном обществе, очистил себя ванной, постом и молитвой, чтоб успешно было гадание; потом погадал и прислал мне результат гадания, с убедительным советом послужить благу моей родины. Дело о текущей войне. Очень уж опечален г. Иида кровопролитием и всячески желает скорейшего прекращения его. Загадал он, к чему поведет война, если она будет продолжаться, и вышло, что Россия подвергнется большому бедствию, будет разгромлена: таков вышел стих в китайской гадальной книге; Иида привел его в подлиннике в письме ко мне с приложением толкования на него. И убеждает меня Иида отправиться в Петербург, представить все дело Императору и настоять, чтоб он поскорей прекратил войну и заключил с Япониею мир. «Россия-де на краю гибели».

Письмо благочестивого старика дышит такою искренностью и таким доброжелательством, и вместе такою наивностью, что я не мог оставить его без доброго ответа: попросил Петра Исикава побыть у него, поблагодарить за добрые чувства и объяснить неисполнимость миссии, возлагаемой им на меня.

8/21 января 1905. Суббота.

О. Петр Сибаяма описывает прибытие наших пленных артурских Генералов в Нагоя, где им назначено жить. Высланы были за ними на станцию коляски, и встречало их японское местное начальство. Генералы по выходе из вагона, прежде всего поздравствовались с ним, священником, бывшим в рясе, подав ему руку, потом уже обратились к японскому начальству; в приемной, куда приглашены были Генералы, тоже на первом месте посадили о. Петра. Такое уважение к священнику, являемое здесь нашими важными лицами, истинно приятно и не неполезно для Японской Церкви. Спасибо нашим добрым героям!

9/22 января 1905. Воскресенье.

О. Сергий Судзуки пишет о русском священнике, находящемся в Мацуяма. Это «о. Дмитрий Иванович Тресвятский, воспитанник Казанской Семинарии, 37 лет, имеющий в России жену и трех детей. Остался здесь совершенно добровольно из желания послужить военнопленным». Видно, что добрый, самоотверженный иерей. Полковник Кавано, заведующий военнопленными в Мацуяма, дал ему комнату в госпитале пленных. Мы здесь хлопочем в Военном Министерстве, чтоб его оставили в Японии. Дай Бог, чтоб это состоялось. Это будет подспорье доброе нашим священникам.

Сегодня я написал о. Андрею Метоки в Хакодате, чтоб немедленно приехал сюда вместе с женой; отсюда отправится на Киусиу, служить у наших военнопленных в Дайри, где помещено две тысячи человек, и в Фукуока, где тысяча. В Фукуока уже и помер один, так что пришлось телеграфировать о. Павлу Морита в Химедзи, чтоб отправился похоронить его.

10/23 января 1905. Понедельник.

В Хаматера, близ Оосака, где помещено уже 6 тысяч военнопленных, перевезенных из Порт-Артура, мы назначаем для служения о. Алексея Савабе, который очень рад этому. Я заказал ему рясу, которой у него нет; подобрано будет облачение по росту его, очень малому, приготовлено прочее снабжение, и на будущей неделе он отправится.

11/24 января 1905. Вторник.

Кроме занятия переводом, писание писем – К. П. Победоносцеву и прочим.

12/25 января 1905. Среда.

От о. Сергия Судзуки из Мацуяма уведомление, будто еще двум русским священникам разрешено остаться в Японии. Дай Бог, чтоб это была правда. С одними японскими священниками нам не управиться между военнопленными.

О. Симеон Мии пишет, что в Хаматера не 6, а уже 12 тысяч военнопленных, и ежедневно по сотням прибавляется. В Тенгачая 5000 помещено; о. Симеон уже побыл здесь и нашел, что общественного богослужения для пленных совершать негде – все помещения тесны для того; просил он начальника приюта наскоро построить отдельное здание для богослужений, в котором бы могло помещаться тысячи полторы людей; начальник дал слово удовлетворить этой нужде, если дивизионный Генерал разрешит.

А в Петербурге, по телеграммам, революция; множество убитых и раненых; фабричный народ понастроил баррикад на Васильевском Острове и даже на Невском. Боже, что это творится с Россией? Извне поражения, внутри гнилость. Скоро ль спасение?

13/26 января 1905. Четверг.

Был Mr. Lloyd, променявший звание миссионера на преподавателя в Университете, и потому уже на карточке своей не выставляющий Rev. Он же и переводчик стихотворений Императора и Императрицы на английский язык. Просил представить ныне печатаемый сборник этих стихотворений нашему Императору и Императрице; говорил, что имеет об этом внушение от Министерства двора, стало быть от самого Микадо и Микадессы; но хочет представить от своего имени. Я ответил ему, что он попал совсем не в тот канал, каким текут эти дела; пусть попросит французского Министра сделать это – быть может, будет иметь успех; для меня же, как духовного лица, это дело совершенно стороннее и невозможное; пожалуй, я могу послать сборник к обер-прокурору; но пойдет ли он дальше обер-прокурорской канцелярии, этого не знаю; вернее всего, что не пойдет; итак, пусть изыщет другой путь для своего интересного сборника.

14/27 января 1905. Пятница.

Послал письма в Петербург к обер-прокурору К. П. Победоносцеву, директору Хозяйственного Управления П. И. Остроумову, о. Феодору Быстрову, и всем трем по несколько фотографических групп наших военнопленных, здоровых и больных; к обер-прокурору, между прочим, с тем, чтоб он представил их на взгляд Императора. Из фотографий видно, что японцы гуманно обращаются с военнопленными, раненых же лечат весьма тщательно и доставляют им отличный уход; при больных много японских сестер милосердия. Не неинтересно взглянуть на все это.

В годину испытания Миссии это – весьма ободряющее пожертвование.

Посетил Bishop Awdry. Тщится показать участие; что ж, спасибо! Поболтали о волнениях в России. Я уверил его, что вовсе не так важно и опасно, как представляют газеты.

15/28 января 1905. Суббота.

Надежда Такахаси, начальница Женской школы в Кёото, просит отставки; две молодые учительницы вместе с нею хотят оставить школу. Причина, как изъясняет Надежда, что «все стали относиться к ней дурно с 9-го месяца, когда поселилась там, поблизости, семья брата ее Григория, сидящего в тюрьме за шпионство». Если она, действительно, оставит школу, то, значит, и школу в Кёото придется закрыть, а с тем вместе уничтожится там церковный хор. Христиане Кёото не знают сами, что творят, вынуждая Надежду Такахаси бежать оттуда. Надо как- нибудь уладить дело. Без нее некому быть начальницей школы.

16/29 января 1905. Воскресенье.

Просмотрел много номеров «Московских Ведомостей» за последнее время. Настроение – положительно ободряющее. Катают тебя, точно бильярдный шар, из одного мешка в противоположный газеты японо-аглицкие и русские: по одним мы постоянно и неизменно «repulsed», по другим-де «отбиты и поражены» также всегда и неизменно; по тем русские солдаты болеют и мрут от голода и холода, по нашим – японские болеют, голодают и мерзнут; по тем – русских кучами забирают в плен, а еще больше их сами сдаются, по нашим – та же участь постигает японцев. Но, во всяком случае, когда почитаешь русские газеты, то видишь, что дела наши совсем не так плохи, как рисуют их английские и японские газеты. Captain Brinkley, в своей «Japan Daily Mail» занимается теперь чернением и оплевыванием Стесселя и всех наших Порт-Артурских героев – из номера в номер неизменно и прилежно этим занят. Россию же называет подлою [1 нрзб.], и скрежещет на нее зубами на каждой странице газеты. Что за сатанинская натура у этого лакея японцев! Я думаю, и порядочные японцы к нему не иначе, как отвращение чувствуют.

17/30 января 1905. Понедельник.

Японский гражданский праздник.

Нам с Накаем следовало бы заняться спешным делом – корректурой Евангелия и Апостола, но он простудился и лежит дома.

Я писал письма к военнопленным и отправлял им разное: в Мацуяма – 4 большие иконы в киотах с лампадами, для новых помещений военнопленных из Порт-Артура, и 3 камертона регентам тамошних хоров, в Нагоя – 6 таких же икон и для того же. В Нагоя же приготовлены к отправке 4 больших иконостасных иконы и малые иконы для Царских врат, ибо там Порт-Артурский герой, Генерал Фок, выразил желание построить иконостас в тамошнем молитвенном помещении, где собираются военнопленные нижние чины для богослужений и где порт-артурские Генералы, поселенные в Нагоя, будут молиться вместе с ними. Генерал Фок жертвует деньги на постройку иконостаса, который будет готов к 15-му февраля, а мы посылаем для него иконы, сколько оттуда попросили, – очень хорошего письма нашей иконописицы Ирины Яма- сита.

В Тенгачая же, для 5000 пленных, размещенных в построенных для них 53 казармах, надо послать 53 комнатных иконы и 4 иконы для столовых; и пошлем (иконы имеются) на днях – Спасителя, Божией Матери и некоторых святых.

18/31 января 1905. Вторник.

Вчера поздно вечером, прямо с железной дороги явились сюда две депутатки от Женской школы в Кёото: молодая учительница Ольга Ябе и старшая ученица Марфа Накамура, первая от корпорации учащих, вторая от – учениц, свидетельствовать за начальницу школы Надежду Такахаси, что «она безукоризненно управляет школой, что ее все любят в школе», и заявить, что «если она оставит школу, то все оставят школу, и что если она будет переведена в Токио, то все ученицы просят перевести их также в Тоокейскую школу». Более блистательного доказательства, что Н. Такахаси – достойная начальница школы, не может быть. Ольга Ябе долго рассказывала про то, как люди недобрые делают невыносимым существование Надежды, а я молча слушал. Простак о. Симеон Мии, подчинившись влиянию жены, а она – влиянию глупца катехизатора И. Исохиса с его дрянным семейством, взводят на Надежду недобросовестность в управлении школы, злобу, гордость, неуживчивость; особенно же мучат ее по поводу семейства ее брата Григория. Я успокоил депутаток; сказал, что и не думал сомневаться в честности Надежды относительно расходов по школе и что напишу о. Симеону, чтоб он не вмешивался в расходчество по школе, как не вмешивался доселе; напишу также, чтоб он непременно помирил свою жену Харигу с Надеждой и не слушал вперед недобрых наветов людей о ней – и так далее; и отослал их в Женскую школу ночевать.

Сегодня, призвав, подтвердил им то же, вручил успокоительное письмо к Надежде Такахаси, и отпустил с миром. Завтра утром отправятся в обратный путь.

19 января/1 Февраля 1905. Среда.

До полудня занимался переводом расписок к Отчетам, так как Накаи болен. После полудня, собрав о. Алексея Савабе в дорогу, для служения у военнопленных в Тенгачая, близ Оосака; дал Антиминс, Священные Сосуды, облачения, богослужебные книги и все прочее, нужное для служения; также жалованье и дорожные будет получать, как и другие, по 25 ен в месяц за служение у военнопленных. Заедет в Сидзуока, чтоб там встретиться с о. Симеоном Мии, приехавшим для богослужения у военнопленных, и вместе с ним отправиться в Тенгачая.

Получены 51 связка книг для военнопленных от Адмиральши Чухниной. Спасибо ей! Неустанно заботится о них. Книги, разобравши, разошлю.

20 января/2 февраля 1905. Четверг.

Перевод расписок к Отчетам.

Письмо к о. Симеону Мии о том, чтоб он поруководил о. Алексея Савабе у пленных в Тенгачая, чтоб побыл в Хаматера и яснее написал мне о тамошних пленных и прочее, также, чтоб в Кёото не вмешивался в расходческую часть по Женской школе, чтоб помирил свою жену с Над[еждой] Такахаси и сделал для последней жизнь в Кёото сносною, иначе Женская школа там закроется, и водворится пустота в храме и во дворе, что для Кёотской Церкви не полезно.

Умер 31-го января граф Соесима Танеоми, мой добрый знакомый, бывший Министром иностранных дел в 1872–73 годах, помогший тогда без большого труда приобрести настоящее место для Миссии. Много говорил я ему о Христовом учении, и он охотно слушал, охотно брал в подарок от меня христианские книги, однажды попросил даже икону Христа Спасителя; и я видел ее потом у него на видном месте. Но в самодовольную и гордую душу конфуцианиста не вошло Христово учение, требующее от человека прежде всего смирения и сознания своей греховности пред Богом, и он умер в слепоте духовной. В 1873 г. он подарил мне кусок отличной шелковой материи фиолетового цвета, один из многих кусков, полученных им самим в подарок от Китайского Правительства за услугу Китаю (по поводу крушения Чилийского судна с китайцами на нем). Принимая подарок, я сказал ему: «из этой материи я сошью себе платье, когда буду крестить вас». В запрошлом году, когда он посетил меня, я напомнил ему это, и спросил: «что же мне делать с куском, который я до сих пор храню?» «Бросьте», – ответил он с тихой улыбкой. Но не брошу я его, а наделаю из него покровов и облачений на престолы и жертвенники. Быть может, этою невольною жертвою будет облегчена его душа и удостоена некоторого света Христова. Нравственности он был, конечно, доброй; но это золото добра не вносилось сыном, не ведавшим своего Отца Небесного, пред лицом Его, а слагалось вне дома; не осудит за него Отец Небесный, но и не наградит, потому что не из мысли о Нем, не из уважения к Нему приобретаемо было.

Я не могу лично и сожаления своего изъявить семейству его о кончине его или побыть на погребении, потому что неприятно таскать за собою хвост полиции. Послал сегодня секретаря Миссии Давида Фудзисава с моей карточкой изъявить семейству мое соболезнование.

21 января/3 февраля 1905. Пятница.

Утром полубольной Накаи пришел, чтоб прочитать со мною корректуру Апостола, потом я целый день занимался приведением в порядок расписок к Отчетам.

О. Андрей Метоки с женой приехал, чтобы отправиться для служения у военнопленных на Киусиу, в Фукуока и Даири. По газетным известиям, в Даири 1964 чел. пленных, а в Фукуока 999.

В Манчжурии опять было довольно большое сражение и, разумеется, по японским известиям, русские разбиты, и Brinkley танцует качучу; но подождать нужно русских известий.

22 января/4 февраля 1905. Суббота.

То же занятие отчетами.

О. Симеон Мии из Нагоя прислал визитные карточки от пленных Порт-Артурских Генералов, в ответ на мои, которые я прежде дал о. Симеону для вручения им. Пишет о. Семен, что К. Н. Смирнов «спрашивает, нет ли у [меня] Правительственного Вестника с сентября, и просит прислать». К сожалению, нет. «Московские Ведомости» пошлю. Пошлю также книг, ибо они скучают, а книг нет.

23 января/5 февраля 1905. Воскресенье.

Из Сидзуока, от катехизатора Иоанна Судзуки телеграмма на имя Василия Ямада, секретаря Общества духовного утешения военнопленных: «внезапное дело, скорей приезжай». На наш вопрос отсюда: «какое дело?» Ответ: «нельзя сказать, спеши сюда». Я дал 5 ен Ямада на дорогу и отправил его. Там теперь о. Симеон Мии, приехавший для богослужения. Уж не сталось ли что-нибудь с ним?

24 января/6 февраля 1905. Понедельник.

Разбирал книги, присланные военнопленным от Адмиральши Чухниной из Севастополя, чтоб прежде всего послать что-нибудь порядочное нашим пленным Генералам в Нагоя. Нелегкий труд! Книги, видно, собранные от многих, в совокупности являющие, какою плохою духовною пищею пробавляется наш образованный класс: романы, повестенки, журналы, вроде Н ви [sic]. Все это наполовину страшно растрепано. Нашел дешевые издания Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Достоевского, которые и пошлю Генералам. Прочее все отправлю в Мацуяма, где теперь много офицеров.

25 января/7 февраля 1905. Вторник.

В. Ямада вернулся из Сидзуока и рассказал, что, действительно, о. Симеон Мии причиною тревожной телеграммы оттуда в воскресенье. Он имел неосторожность привезти кому-то из Нагоя письмо и передать прямо, без освидетельствования его в правлении, заведующему военнопленными. Еще прежде озлобленный на него тамошний переводчик за то, что он разговаривает с пленными без его участия, узнавши об этом, донес начальству о таком нарушении правил о. Симеоном, и дело может кончиться запрещением ему служить у военнопленных; дело еще разбирается и судится. Замечательно, что переводчик – православный христианин – только сделавшийся таковым не здесь, в Японии, а где-то в Сибири; здешние, конечно, не сделали бы такой пакости священнику; да и языческие переводчики до сих пор не делали ничего подобного.

В «Japan Daily Mail» сегодня, в передовой статье, под заглавием «Christianity in Japan» – геркулесовы статьи злобы и клеветы на Россию, а, прикрыто, – и на христианство православное в Японии. «Из русского христианства-де вытекает такое зверство, что русское войско убивает раненых неприятелей и издевается над трупами их; из него такое лицемерие, что Победоносцев, ясно зная, что ложь, уверяет, что в произведении нынешних возмущений в России участвует английское золото; русским христианством-де христианство в прах упало пред язычеством, которое является чуждым всему выше указанному». Злее и сам дьявол не может клеветать.

26 января/8 февраля 1905. Среда.

О. Андрей Метоки отправился служить у военнопленных на Киусиу. Заедет в Мацуяма, чтобы посмотреть там о. Сергия Судзуки, и оттуда, вместе с о. Сергием, отправится в Даири и Фукуока. О. Сергия я прошу письмом сопровождать о. Андрея и ввести его в служение; это ему стоит дней 5–6, а о. Андрею будет весьма полезно.

По газетным известиям, еще 500 русских пленных везут в Японию, взятых в недавнем сражении в Манчжурии. Боже, да когда же прекратится это! Уже сорок тысяч, если не больше, всех пленных! Это целое большое войско. И вот результат года войны, в дополнение к тому, что русский флот уничтожен, миллионы издержаны, сотня тысяч легла на поле битвы, внутри Россия расстроена мятежами, пред миром опозорена.

27 января/9 февраля 1905. Четверг.

Закончен перевод Месяцеслова и прочих приложений к церковному Апостолу, который уже печатается. За этой спешной работой остановлена отчетность в Россию, которою теперь и нужно заняться, по части переводной уделяя время лишь на чтение корректуры. Да переписка с пленными и исполнение их поручений еще сколько времени уносит!

28 января/10 февраля 1905. Пятница.

Написал письма пленным Порт-Артурским Генералам в Нагоя и послал и по Новому Завету с Псалтырью, несколько книг из присланных Адмиральшей Чухниной, и «Московские Ведомости» с 25 сентября по сие время. Письма, собственно, двум из них: бывшему коменданту Порт-Артурской крепости Константину Николаевичу Смирнову, помещенному с Генералом Белым и Адмиралом Виреном в зданиях Нисихонгандзи, и Дивизионному командиру Александру Викторовичу Фоку, помещенному в Хигасихонгвандзи с Генералами Никитиным и Ирмоном; тут же и два их адъютанта. Смирнов, чрез о. Мии, просил «Правительственный Вестник» – нет его. Фок устраивает там иконостас. Обоим послал еще по живописному описанию нашего Собора. О. Мии писал, что Генералы скучают, не имея книг для чтения; поэтому послал 27 книг в оба места, конечно, выбрав самых лучших авторов.

О. Павел Морита на 19 листках мелкого японского письма прислал описание своей поездки на Киусиу, в Фукуока, куда послан был для погребения умершего военнопленного. Мастер плодить речь до крайней утомительности. Впрочем, немало и интересного. В Фукуока и Даири, куда тоже заезжал, есть, к счастью, хорошие певцы и чтецы, так что о. Метоки нетрудно будет устроить Богослужение. Везде священника приняли с радостью и почтением, а он – о. Павел – снабдил их нравоучениями, которые тут же, в письмах, изложил и в которых самое неподходящее – самохвальство – что вы-де облагодетельствованы Японским Императором и потому должны быть благодарны и под[обное].

Вернувшись с Киусиу, он посетил подведомое ему Фукуцияма, куда тоже из Порт-Артура многих поместили и где ныне всех 907 пленных. Здесь тоже разлился в наставлениях всем, даже евреям; а евреи, в свою очередь, накурили ему фимиама и всечествовали музыкой.

– Отчего из евреев так много музыкантов? – вопросил о. Павел.

– Оттого, что они очень способны к этому, – ответили Мойши и Герики.

Между музыкантами много также из поляков, и по той же причине, как оказалось по исследованию. Комнаты у евреев и поляков оказались необыкновенно чистыми, а у русских грязными и сорными, и о. Павел поставил им в пример первых. Из всего описания, быть может, и простодушного, явствует тем не менее, что и Герики, и паны поляки лебезили пред о. Павлом с колоритом недругов России; русские же без всяких прикрытий являлись такими, какими суть: от души рады священнику, благодарят за его участие и доброе слово, но… но и открывают нечто из своих слабых мест, на этот раз вместе и жалкое и комичное, вздорят между собою Куропаткинские и Стесселевские;

– У Куропаткина военнопленные по слабости взяты, а мы не им чета, мы храбрые, – хорохорятся порт-артурские…

О. Павел, конечно, не упустил случая стать на возвышение и поораторствовать и по этому инциденту, в назидание русским. После каждой его проповеди следовала музыка (порт-артурские музыканты захватили с собою инструменты) и пляска нижних чинов – что уже делает комичным и неприличным самого о. Павла; что ж делать! Зато это же являет, что военнопленные там не совсем в угнетенном состоянии духа.

29 января/11 февраля 1905. Суббота.

Японский Гражданский праздник.

С 8 часов была Литургия и потом благодарст[венный] молебен, отслуженный священниками.

Ровно год сегодня, как оставил Токио русский посланник, барон Розен. Много воды и крови утекло в этот год! Красною чертою он будет отмечен в японской истории и черною – в русской.

Получил письмо, первое, от о. Димитрия Тресвятского из Мацуяма. Живет и служит в госпитале военнопленных, в котором, как пишет, ныне больше тысячи больных. Пишет, между прочим: «приглядываюсь к жизни солдат в госпитале. Уход за больными великолепный; не грешно было бы и нашим многим сестрам милосердия поучиться уходу за больными у японок (говорю, сравнивая с Артурскими „добровольцами”). Пища хорошая. Теперь кухней заведует один из здешних офицеров (Вейсберг). Одно плохо – это отсутствие хотя бы какого-нибудь развлечения; полнейшая бездеятельность. Книги у солдат ни одной».

А книг выслано много в Мацуяма, в пять приемов 1115 и брошюр 1488! Значит, все разобраны по рукам и изъяты из общего употребления или разбросаны и растеряны. Вот что значит не иметь человека, который бы наблюдал за делом, – в данном случае не иметь библиотекаря. А я надеялся, что там это будет устроено офицерами. Просит о. Димитрий книг. Конечно, сейчас же я выбрал из книг, присланных Адмиральшей Чухниной, все религиозные и получше – святание, и послал ему, всего 63 книги и 42 брошюры. Послал также 160 крестиков, ибо пишет, что многие просят, а купить негде, – послал в благословение от Миссии и написал, что, если нужно, и еще пришлю и крестиков, и иконок, и всего, что нужно и чем может снабдить Миссия. Пошли только Господи хоть такое духовное утешение бедным страдальцам!

К письму приложена фотография внутренности госпитальной Церкви. Умиление возбуждает бедное устройство: на голой дощатой стене вместо иконостасных икон повешены на полотенцах небольшие иконы, должно быть, взятые на время у владельцев их – солдат. Тут же стоит о. Димитрий, молодой иерей с крестом на груди, и позади его – штабс- капитан Иван Михайлович Шастин в белом халате с крестом на рукаве, о котором не раз о. Сергий Судзуки писал мне, как о благочестивом человеке и регенте госпитального хора, и которого ныне о. Димитрий рекомендует в своем письме как «ктитор Церкви», и прибавляет, что «поют в Церкви очень хорошо».

30 января/12 февраля 1905. Воскресенье.

О. Сергий Судзуки из Мацуяма пишет, что три Порт-Артурские офицера не хотят отдать свои сабли и нагрубили японскому начальству, за что посадили их под арест; еще: недавно бригадный японский Генерал приехал осмотреть пленных штаб- и обер-офицеров, и велено им было собраться в одну комнату, но 8 полковников и много других офицеров не только отказались сделать это, но и наговорили много грубых слов японскому Генералу, за что оный весьма рассердился, и будто бы 6 полковников заключены под арест за это. Результатом же таких поступков порт-артурских офицеров – общее стеснение: всем и нижним чинам запрещены выход из своих помещений и прогулка по городу, так что о. Сергий не может взять певчих из отделения нижних чинов, чтоб с ними совершить богослужение у офицеров, где певчих нет. Все это очень печально. Бедные порт-артурские герои! Гордость их очень страдает. Но лучше бы им иметь благоразумие припрятать ее; в тюрьме-то сидеть еще более позорно, чем явиться на смотр к японскому Генералу, который, притом, наверное, обошелся с ними вежливо.

31 января/13 февраля 1905. Понедельник.

Целый день писание писем к военнопленным и о военнопленных в Россию. Например, в Маругаме – оттуда на прежний мой вопрос ответили, что там есть умеющие делать восковые свечи, – письмо об огарках, фитиле и прочем, что потребно по сему предмету. В Россию: например, о полковнике Николае Ефремовиче Пекута, пропавшем без вести в бою 29 сентября, спрашивают: нет ли его между пленными? По справке здесь в Военном Министерстве оказалось, что нет, и никаких сведений о нем не имеется; об этом сегодня и пошел ответ брату его; о прапорщике Дегене – совершенно то же; зато о капитане Ковалевском – его жене, что он жив и здоров, здесь, между пленными в Сидзуока. В то время, когда я справлял эту корреспонденцию, приехал Mr. Andre с письмом на русском, полученным французским Министром, тоже вопрошающем о пропавшем без вести в бою – нет ли его между пленными? И не в первый раз оттуда привозят переводить подобные письма. – Сколько скорбей?!

1/14 февраля 1905. Вторник.

Продолжение той же корреспонденции и рассылка содержания служащим Церкви – между прочим, прибавки к обычному содержанию священников, служащих у военнопленных; так о. Сергию Судзуки, к его содержанию 30 ен прибавляется ныне 25 ен, о. Павлу Морита тоже 25 ен, да семье выпросил прибавлять еще 5 ен, и прочее. Дано 25 ен на дорогу Василию Ямада, секретарю «Общества духовного утешения военнопленных» (хорё-иан-квай), отправившемуся посетить все места, где содержатся военнопленные.

2/15 февраля 1905. Среда.

Праздник Сретения Господня.

Из города почти никого в Церкви.

Днем писание писем. Вечером чтение корректуры Апостола.

Накай рассказывал, что три дня тому назад был на публичной лекции. Заинтересовало заглавие: «О Русской Церкви». Говорил Киносита, известный журналист, и поносил Русскую Церковь на чем свет стоит: она-де смешана с язычеством, состоит из поклонений идолам; там есть боги гор, лесов, вод и подобное; Царь ее глава и употребляет ее по своему произволу и для своих целей, и подобное. Но перешедши к Японской Православной Церкви, происшедшей от Русской, вдруг переменил тон: здесь-де Церковь очищеная, потому что среди такого образованного народа, как японцы, не могла быть проповедуема голая русская вера; здесь Царь не имеет власти и прочее. Кончил этот панегирик Японской Православной Церкви и вместе японской нации под аплодисменты аудитории. Говорил больше часу, и только эта лекция не была прервана полицией, окружавшей кафедру; прочие политические речи почти все прерываемы были в самом начале, так как ораторы пытались поносить политику Правительства, слишком уж воинственную.

3/16 февраля 1905. Четверг.

Разобрал книги, присланные для военнопленных М. И. Чухниной и сделал им список, что заняло время с раннего утра до полудня, и отдал их уложить в ящики для отправления в Мацуяма, где ныне больше пятисот русских пленных офицеров и две с половиной тысячи нижних чинов. Оказалось: 21 книга и 4 брошюры духовных, и 731 книга, 71 брошюра светских и несколько журналов в листах. Светские книги почти все – романы и журналы. Духовные, что есть, почти все новое, видимо – нечитанное. Духовных периодических изданий – ни листка. Невольно убеждаешься, что безнадежная пустота царит в головах так называемого образованного класса нашего. Грустный вывод!

4/17 февраля 1905. Пятница.

Каяма – из всех наших Церквей единственное место, где язычники гонят за веру наших христиан. Их всего 5 домов, и народ бедный, не имеющий собственной земли, а арендовавший доселе оную у соседей. Теперь соседи отбирают у них землю, и им приходится с голоду помирать, если не переселятся в Хоккайдо. Никаких убеждений соседи не слушают, хоть их старается и начальство уговаривать. Твердят одно: «Брось христианство, вернись в буддизм, тогда и пользуйся землею; не хочешь – долой с земли». Катехизатор Игнатий Идзумикава сегодня прибыл оттуда просить как-нибудь помочь в этой беде. Но я что же могу сделать? Пусть Петр Исикава, человек красноречивый, отправится, попробует еще раз убеждать язычников; если успеха не будет, попросить еще чиновников как-нибудь подействовать на безжалостных; если и это окажется бесполезным, то придется христианам переселиться в Хоккайдо, если только они окажутся твердыми в вере. Один дом, кажется, уже ослабел.

5/18 февраля 1905. Суббота.

О. Петр Сибаяма, священник Церкви Нагоя, спрашивает:

– Можно ли ему исповедать русских военнопленных, приготовив вопросы по русскому требнику (сравнивая его с японским), но ответов на них не понимая (так как по-русски не учился)?

Отвечаю:

– Во внезапной смертной опасности пусть разрешит и не понимая. Здоровых же ни под каким видом так исповедать ему не позволяется, правила церковные запрещают. Для совершения исповеди Великим постом туда будет приезжать о. Симеон Мии, основательно знающий по- русски.

О. Сибаяма ужасно любит тащить всегда воду на свой огород: всячески хочется ему отстранить о. Симеона от служения у военнопленных в Нагоя; писал он уже сюда, что о. Симеон там не нравится, что не ведет себя как должно и подобное, что все вздор.

Спрашивал еще о. Петр:

– Можно ли позволить католикам совершать богослужение, наприм[ер] отпевание умершего, в нашей Церкви?

Отвечаю:

– Можно; только пусть алтарь будет заперт, и они не входят в него.

Пришедши от всенощной, нашел на столе «гогвай» газеты «Дзидзи-симпоо», извещающий, что вчера «убит в Москве Великий Князь Сергей Александрович бомбой, брошенной под его коляску при выезде из Кремля». Боже, что это творится в России? Видимо, наказывает ее Господь многими бедами! До слез жаль доброго Великого Князя, которому когда-то я рассказывал об Японии. Царство ему Небесное!

6/19 февраля 1905. Воскресенье.

Елисавета Котама приходила рассказать, что в Кёото, в стане Миссии, водворился мир. Надежда Такахаси пишет ей, что она и жена о. Симеона Мии помирились; обе исповедались у о. Алексея Савабе, заехавшего туда по дороге к военнопленным в Оосака, приобщились Св. Тайн, и ныне в полном согласии и дружбе опять. Дай Бог, чтобы это вперед ничем не было нарушено.

7/20 февраля 1905. Понедельник.

В 10 часов 45 минут вечера принесли телеграмму из Петербурга, гласящую: «получить из Русско-Китайского банка 500 рублей и раздать (по моему усмотрению) пленным солдатам». Подписано: «Иван Григорьевич Стахеев». «По моему усмотрению», когда я не могу отлучиться из Токио, чтобы усмотреть, кому следует дать! На всех 30 тысяч пленных это – капля в море. Всего лучше раздать больным и раненым; но так как и их очень много, то между ними совсем безденежным. Положил отослать в Мацуяма о. Дмитрию Тресвятскому и попросить его распределить сумму между больными в госпитале.

8/21 февраля 1905. Вторник.

О. Симеон Мии из Кёото пишет, что мир во дворе Миссии между женским персоналом вполне восстановился, еще, что его просят в Сидзуока приехать для богослужения, что он вперед будет исполнять все правила у военнопленных, чтоб не иметь неприятностей, подобных случившимся.

Получил два письма от пленных офицеров из Мацуяма, писанные ими в ноябре прошлого года. Действительно, наши пленные имеют причины жаловаться, что с ними обращаются небрежно и обидно; до сих пор держать письма неотосланными! И в письмах нет ничего, почему бы они могли быть задержаны.

9/22 февраля 1905. Среда.

Вчера написал в Русско-Китайский банк, чтоб прислали мне 500 рублей, если и там получена телеграмма от Стахеева, а сегодня прислали чек на эти деньги не из Русско-Китайского банка, а из Chartered Bank of India etc. [?], из первого же ответили, что телеграммы от Стахеева не имеют. Все равно – деньги получены, и я написал о. Димитрию в Мацуяма, что прошу его распределить больным и чтоб он поскорее ответил, если возьмется за это.

Письмо из Кёото от диакона Акилы Хирота, тоже свидетельствующее, что мир в Церкви там водворен, и кроме того уверяющее, что катехизатор И. Исохиса невиновен в возбуждении неприятия там к семейству Григория Такахаси, брата Надежды. Если правда – это приятно.

10/23 февраля 1905. Четверг.

Переписка Отчета. Много корректуры.

О. Петр Сибаяма с восхищением пишет, как он с семьей, по приглашению, обедал у Генералов, где кто сидел, чем кто одарил после обеда его жену и дочь, именно духами и конфектами. Но по поводу сего практичный о. Петр тотчас же и просьбу ко мне: «ряса-де совсем стара, стыдно быть у Генералов в ней – пожалуйте 34 ены на справу». Нечего делать, послал 25, написав, что больше сего никому из священников не давал на сей предмет.

11/24 февраля 1905. Пятница.

О. Сергий Судзуки из Мацуяма пишет, что военный Министр Терауци не разрешил о. Димитрию Тресвятскому остаться в Мацуяма, и что поэтому он уже уехал в Россию. Экие жестокие формалисты! Хоть малая помощь была нашим священникам, и ту отняли. – Написал я о. Сергию о распределении 500 рублей г. Стахеева больным солдатам и матросам. Если это позволят ему сделать, пошлю деньги; если нет, придется просить французского посланника.

Открываешь газету Бринкли – точно крышку снимаешь со смердящего гроба. Сегодня даже больше – по Бринкли, в России целый ад убийств, возмущений, заговоров, стачек; Россия до того пала, что опозоренная, униженная, истощенная не имеет ничего впереди, как просить мира с Японией – сегодня прописаны и условия его. Хоть сотая доля – правда, и то печаль великая.

Генералы из Нагоя благодарят за книги и газеты и просят еще газет «Московских Ведомостей» и за август. Не уважают и их писем японцы: писали 1 (14) февраля, а дошло до меня только сегодня.

12/25 февраля 1905. Суббота.

Писание отчетов, каждый день прерываемое необходимостью писать к военнопленным.

О. Феодор Мидзуно, вернувшись из Симооса, куда звали причастить больного, рассказал, что его попросили там и крещение преподать одной женщине в христианском доме, до сих пор не желавшей креститься; лежит в параличе, но после крещения тотчас же почувствовала такое облегчение, что сама взяла в руки чашку с рисом и стала есть без посторонней помощи; всех поразило это чудесное действие св. таинства, и все прославили Бога. Вот так сверкающие искры благодати Божьей поистине освещают и согревают душу, унылую и мрачную от печальных обстоятельств. Жаль только, что ненадолго это.

13/26 февраля 1905. Воскресенье.

В сегодняшнем номере «Кванпо» (Правительственного Вестника) напечатано, о миссийской земле в Токио, что вчера, 25-го февраля, Министр-Президент граф Кацура представил в Нижний Парламент, на имя Председателя его Мацуда, ответ Министра иностранных дел барона Комура и Министра внутренних дел барона Есикава, от 20-го февраля, на запрос члена Парламента Ханаи Такузо и еще двух членов: «на каком основании земля, на которой построен Собор Николая, продолжает считаться принадлежащею Русскому Посольству, тогда как теперь в Токио и Русского Посольства нет?» Ответ короткий и ясный: «так как и по разрыве сношений и отъезде Посланника хранить движимое и недвижимое имущество Посольства есть установившийся обычай международных сношений, то Правительство признает принадлежащею Русскому Посольству и земли, на которой храм Николая, и продолжает хранить ее за ним».

14/27 февраля 1905. Понедельник.

Однако же Ханаи Такузо и его два приятеля не удовлетворились ответом графа Кацура о Миссийском месте: представили возражение на него в 5-ти пунктах, из которых первый и главный гласит: «В „Сейкёо- Симпо” ясно заявлено было, что миссийское место на Суругадае не имеет никакого отношения к Русскому Посольству – как же теперь говорят, что оно принадлежит Посольству?» Но Ханаи смешивает два совсем различные предметы: участок земли, занятый Посольством от Японского Правительства для одного из служащих в Посольстве (священника), и выстроенный на нем Собор. Собор, как построенный на частные пожертвования русских христиан, действительно не имеет никакого отношения к Посольству, тогда как участок земли официально остается и до сих пор за Посольством.

Так как ныне Парламент распускается, то представленные возражения не имели никакого дальнейшего движения; но в будущую сессию, вероятно, опять поднимут вопрос. Впрочем, ничего из того не выйдет.

15/28 февраля 1905. Вторник.

Учителя Семинарии Петра Уцияма берут во военную службу. Он плакал, прощаясь; и я готов был заплакать; очень жаль хорошего человека.

Был переводчик из Сидзуока, тот, который ссорился там с о. Симеоном Мии, по фамилии Миямура, и называющий себя христианином Самуилом Антоновичем; изъяснялся, что он уважает о. Мии, он-де учитель моего учителя (а не потому что он священник; учитель же его Афонасий Такай, воспитанный для церковной службы, но оставивший ее из-за корысти), а желает только, чтоб Мии не нарушал правил, постановленных для служащих у военнопленных. Видно, что немножко сконфужен произведенным им скандалом. Хорошо хоть и это; все же дело с о. Мии уладилось, и он опять служит в Сидзуока у военнопленных.

Василий Ямада, отправившийся посещать военнопленных, достиг Фукуцияма и оттуда просит еще денег на дорогу. Так как я давал ему 25 ен на дорогу, крепко-накрепко заказал больше не просить, то и ответил телеграммой, что «не пришлю». Пусть «общество утешения военнопленных» снабжает его дальнейшими. Я же и особенно пользы от его путешествия не вижу, и не я посылал его, хоть и не удерживал.

16 февраля/1 марта 1905. Среда.

О. Симеону Мии написал, чтоб он никак не оставлял служение в Нагоя. Там самые главные из военнопленных, Порт-Артурские Генералы, и притом такие благочестивые, что сейчас же по прибытии захотят устроить Церковь с иконостасом; как же можно оставить их без русской службы! О. Петр Сибаяма всячески хочет отстранить о. Симеона, чтоб самому там важничать в обществе Генералов; это своего рода «первенство мо Диотреф[?]». Но нельзя же слушаться его. Пусть он служит по-японски, когда там нет о. Симеона; но о. Симеон должен, по крайней мере, два раза в месяц посещать Нагоя и совершать всенощную и Литургию по- русски. Вот теперь он должен отправиться туда, чтоб освятить, действием водоосвящения, устроенную там временную Церковь с иконостасом, и т[ак] дал [ее].

О. Симеон Мии будет служить также у военнопленных в Тенгачая, где 6 тысяч поселено. Сегодня из Миссии отправлены туда 4 большие ящика, и в них для комнат 145 икон Спасителя, Богоматери, Евангелистов и Апостола Павла, ящик с Свящ. утварью, облачения, Богослужебные книги и прочее, все, что затребовано о. Симеоном.

О. Димитрий Тресвятский пишет из Кобе, как Яп[онское] начальство потребовало, чтоб он отправился восвояси, – не позволяется-де ему служить у военнопленных; как он скорбит, что не дали ему послужить больным в Мацуяма, и прочее. Весьма жаль, что уезжает!

17 февраля/2 марта 1905. Четверг.

От Адмиральши Чухниной, из Севастополя, еще получено 17 пакетов книг для военнопленных, да вчера один от нее же. Если бы побольше было таких благотворительниц, участь военнопленных была бы сносна. Одна же она, сколько ни собирает и присылает книг, при нынешнем числе всех военнопленных здесь, это – капля в море.

О. Игнатий Мукояма прибыл, чтоб рассказать, как успешно у Павла Сато и Георгия Абе идет их совместное дело проповеди в Такаяма и Исохара. Действительно, это, кажется, единственное место, где живо идет проповедь, и это, положительно, единственные два катехизатора, не заснувшие в настоящее время. Впрочем это я знал из писем; и о. Игнатию не следовало для сего приезжать в Токио. Приехал же он, под этим предлогом, к матери и детям. Господь с ним!

О. Симеон Мии пишет, что военнопленные в Тенгачая собрали между собою 250 рублей и хотят на них выписать из России икону Святителя Чудотворца Николая, чтобы пожертвовать, на память о них, в одну из ближайших японских Церквей. Какое трогательное усердие людей, самих в нужде! Еще пишет, что между пленными есть живописец, который желает написать икону в 2 аршина и также пожертвовать Японской Церкви на память.

18 февраля/3 марта 1905. Пятница.

Офицер Николай Феликсович Рава из Сидзуока прислал мне, в ответ на посланный мною ему календарь сего года, 35 прекрасных фотографий своей работы; преинтересные виды и группы – целый альбом можно составить.

Из Каяма от катехизатора телеграмма, что там «разлад между нашими христианами и язычниками прекратился – мир восстановлен». Значит, отправление туда Петра Исикава принесло пользу. Слава Богу!

Японцы, визитирующие наших военнопленных, в видах утешения их, не раз просили у меня книг для подарка им; сегодня же один просит икон, чрез литографа Павла Окамура. Я ответил Окамура, что, пожалуй, дам нестолько икон, но явившийся с этим подарком к военнопленным должен будет сказать, что получил их от Епископа, чтоб сделать подарок; иначе, едва ли русские христиане с почтением примут икону из рук язычника.

19 февраля/4 марта 1905. Суббота.

Унтер-офицер, по фамилии Деликатный, сидящий в тюрьме, в Нагоя, за неповиновение и грубость Японскому начальству, просит 30 ен на уплату по суду и на одежу – да какое бойкое письмо! Надо послать бедному.

Из Фукуцияма просят театральных книг – хотят для развлечения театр устроить. Быть может, найду что-нибудь послать.

20 февраля/5 марта 1905.

Воскресенье Мясопустное.

До Литургии было крещение двоих, возрастного и младенца.

Петр Исикава вернулся из Каяма и рассказал, как местное начальство само устроило примирение язычников с христианами. Начальство языческое, но умное и доброе, действовало не по сочувствию к христианству, но чтобы соблюсти волю высшего начальства, которое не желает, чтоб христиане жаловались на притеснение. Так или иначе, но что дело уладилось, слава Богу. Христиане твердо соблюли веру и теперь рады, что трудность положения для них кончилась – земля у них не отнимается, все остается на старом положении. Петру Исикава не пришлось и говорить с язычниками в Каяма, он только подействовал на начальство.

21 февраля/6 марта 1905. Понедельник.

Масленица.

Усиленное занятие составлением донесения в Св. Синод и Совет Миссионерских Обществ с Отчетами за 1904 год.

22 февраля/7 марта 1905. Вторник.

То же.

23 февраля/8 марта 1905. Среда.

То же. И все кончено, запечатано и приготовлено к отсылке на почту.

Получил письмо от Преосвященного Тихона из Сан-Франциско, со вложением векселя на 403 ены (американских 200 долларов), пожертвования на духовные нужды военнопленных; пишет также, что заказанные отсюда церковные свечи там спешно изготовляются и к Вербному воскресению сюда поспеют. Слава Богу, и благодарение доброму Владыке!

24 февраля/9 марта 1905. Четверг.

Ответил на письмо о. Андрея Метоки из Фукуока и Даири и послал ему все, что он просит: деньги, иконы, крестики, нотную бумагу и проч[ее]. В письме сделал ему выговор за неисполнение моего распоряжения: «Заехать ему в Мацуяма и оттуда в сопровождении о. Сергия Судзуки отправиться на место своего служения, чтоб о. Сергий, довольно напрактиковавшийся в службе у военнопленных, поруководил его на первый раз». Повеление мое было самое прямое и точное; даже деньги на дорогу для о. Сергия даны были ему. А он, ни слова не сказавши наперед, нарушил епископское распоряжение. Написал ему, что проступок его немаловажный в видах церковного строения. До сих пор христиане часто не слушались своих священников; но это еще не очень великая беда, если иерархия соблюдает свое единство; если же священники перестанут слушаться Епископа, то Церковь будет повреждена в корне, и ей грозит разрушение и т. д. Вся беда в том, что по пути заехал он в Химедзи к о. Павлу Морита; этот, конечно, и настроил его, не слушая Епископа, прямо отправиться на Киусиу. Кроткий о. Андрей сам не сделал бы этого; но при кротости он слаб, а о. Морита интриган и об интересах Церкви нисколько не заботящийся человек. При свидании нужно будет и ему намылить голову – операция, которую я уже много раз производил с ним, хотя ему это как с гуся вода. Дрянной человек, хотя и способный.

Ответил также на письмо о. Алексея Савабе и ему послал все просимое им: деньги, иконы, крестики. Этого поблагодарил за письмо в четыре листа, написанное по-русски так, что все сразу можно понять, хотя смешно начинается: «Наше Преосвященное Владыко!» Пишет о массе наших пленных в Хаматера, что еще помещения для [них] не вполне устроены, что он, однако, начал богослужения у них, и прочее, и, между прочим, что пленные возмутились было и стали бунтовать, но из Оосака вызваны были три роты вооруженных солдат, и они утихли. Бедные наши Порт-Артурские герои! Так стало грустно за них, что я, раздумывая об их горькой участи, не зная, что делаю, изызъянил свою официальную каменную печать, которую так берег. Отмечаю это, чтоб всегда, при взгляде на изъян, припоминать эту тяжелую минуту.

Mr. Andre привез из Французского Посольства письмо на имя посланника, с передачею мне от протоиерея Алексея Петровича Мальцева из Берлина; пишет, что шлет он своей Общиной 1500 марок в мое распоряжение для наших пленных. Деньги посланы также на имя французского посланника и еще не получены. В письме сердечный привет военнопленным, которым я в своих письмах передам.

Mr. Andre спрашивал: «Почему над воротами вывешены флаги?» Я ответил: «Их вывесили после полудня, почему, я сам не знаю – мне не сказали». Mr. Andre говорил, что и в городе по дороге сюда у некоторых домов тоже вывешены, но почему – и он не знает. Догадывались мы с ним, что, верно, японцы Мукден взяли. По «Japan Mail», в последние дни идут большие сражения; но такая зловонная ругня на Россию всегда в этой газете, что нет мочи прочитать что путно – я только заглядываю вскользь.

25 февраля/10 марта 1905. Пятница.

Самая большая годовая почта: донесения, отчеты, расписки, издания прошедшего года – отправлены на почту. Дай Бог, чтоб дошло все!

А японцы, действительно, торжествуют новую победу над русскими, Мукден, кажется, уже в их руках.

Из Нагоя от о. Симеона Мии утешительное письмо: в мире и согласии с о. Петром Сибаяма он освятил, в сослужении с ним, новоустроенную временную Церковь с иконостасом; потом они вместе совершили Литургию, после которой были приглашены на обед у Генералов. Генерал Белый в Нисихонгвандзи также хочет устроить иконостас. В добрый час!

Отвечено оо. Мии и Сибаяма, что иконами отсюда снабдим; что есть, тотчас пошлем, лишь получим сведение, каких размеров; чего нет – напишут наши иконописцы.

В Мацуяма, в госпитале, тоже хотят Церковь с иконостасом – и туда отвечено, как выше.

Послал сегодня в Мацуяма о. Сергию Судзуки 503 ены 35 сен (500 рублей от Ивана Григорьевича Стахеева, из Петербурга) разделить между бедными из больных. Просил живущего там же в госпитале, в Мацуяма, и помогающего при богослужениях благочестивого штабс-капитана Ивана Михайловича Шастина помочь о. Сергию в этом деле. Разделить на всех больных, которых там больше тысячи, неудобно – слишком понемногу достанется; притом же, многие, вероятно, имеют свои средства, зато многие непременно есть, не имеющие ни копейки, вот таким и нужно разделить, но наперед нужно узнать их, что г. Шастину доступнее, чем о. Сергию.

26 февраля/11 марта 1905. Суббота.

Мукден взят японцами, и торжествуют они, вывешивая флаги и фонари и производя процессии. Горевать ли? Да уж, кажется, дальнейшая степень горя будет сумасшествие, а между тем здравый смысл нужен – дела много.

Утром из тоокейской тюрьмы получил письмо от нашего штурмана Алексея Цыганцева, который там сидит вместе с сотником Александром Мирским; пишет, что они там отбывают заключение, к которому присуждены за побег из плена в Мацуяма, и просит книг для чтения. Сейчас же послал им по Новому Завету от себя и по связке книг из прибывших недавно от М. Н. Чухниной.

Послал Петра Исикава в Военное Министерство взять точное сведение о числе русских военнопленных в Японии. Оказывается, по 28-е февраля нового стиля было: 38358 чел[овек]. Сообразно с этим надо разделить книги, остающиеся еще в миссийской Запасной библиотеке, по городам, где они размещены в далеко не равном количестве. Пишут в газетах, что в последних боях взято много пленных. Боже, когда это прекратится перемещение русской армии в Японию?

О. Симеон Мии пишет: «Преждеосвященную обедню служить постом в Тенгачая нельзя – ничего там еще не устроено для достодолжного служения – а причастники, наверное, будут. Нельзя ли для них служить простую Литургию в те дни, когда положена преждеосвященная?» Ответил: «Правило для преждеосвященной Литургии в важных случаях допускает исключение; например, если случится празднование Святого с полиелеем, то вместо ее служится Литургия Св. Златоуста. Так как приобщить исповедников тоже весьма важно, то пусть о. Симеон служит, с Богом, Литургию Св. Златоуста и в дни преждеосвященной Литургии, если только он никак не может употребить для этого субботу или воскресенье (т. е. если у него нет надлежащей необходимости служить в субботу и воскресенье в других местах, ибо он служит у военнопленных и в Нагоя, Сидзуока, да теперь еще и Тоёхаси, где тоже поселили пленных, будет ему подведомо)».

Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер, просится по субботам петь у нас в хоре певчих. Так как регент Алексей Обара это дозволил, то я написал Джефферису, что пусть приходит и поет во славу Божью.

27 февраля/12 марта 1905.

Воскресенье Сыропустное.

Варвара Окамура, жена литографа Павла, приходила за иконами, которые я обещал дать язычнику для подарка нашим военнопленным, и принесла мне в подарок от сего язычника кипу книг его произведения. Я дал три иконы Пресвященной Богородицы на досках; Варвара же заказала киоты для них: «Язычник понесет, – нужно, чтоб его рука не касалась икон», – промолвила Варвара. Я опять повторил, чтоб, передавая иконы, он сказал, что «от Епископа их получил, чтоб сделать подарок». Видно, что этот человек богатый, потому что Варвара не стесняясь заказала хорошие киоты мастеру, который работает на Миссию.

Поясница болит, трудно ходить. Но тоска душевная пуще болезни; третий день город иллюминуется, празднуя новые победы над русскими!

28 февраля/13 марта 1905. Понедельник

1-й недели Великого Поста.

Целый день набирал книги в Запасной миссийской библиотеке для рассылки в 5 новых мест, где поселены военнопленные.

Из одного из сих мест – Даири, на Киусиу, пишет – как сам себя рекомендует – «Заменяющий псаломщика и регента, с Эскадренного броненосца „Севастополь”, Максим Данилович Самохвалов, от лица всех пленных в Даири» (1957 человек), благодарит за назначение к ним священника, о. Андрея Метоки, просит книг для чтения; еще некоторых богослужебных книг, нотной бумаги, 500 шейных крестиков, лампад, масла – что все будет исполнено. Дальше пишет: «Нельзя ли Вам, Владыко, похлопотать в России, чтобы нам прислали жалованье? Мы в Артуре не получили за два месяца (денег в Артуре не было), и вот живем после этого в плену уже два месяца; у нас нет ни одежи, ни обуви и денег нет. Мы, что и было у кого, то все побросали да утопили в Артуре; теперь ходим совершенно босые». Бедные герои Порт-Артурские! Волею судеб в босяков превратились! Хлопотать в России! При самых благоприятных обстоятельствах, если просьба будет успешна, чрез четыре месяца они получат жалованье. Тогда уж будет так тепло, что без сапог еще лучше. Я написал Французскому Посланнику просьбу, чтоб он помог им, и завтра утром пошлю ему. Вероятно, он поможет; это входит в круг обязанностей, принятых им на себя или возложенных на него – иметь попечение о русских в Японии.

В этом году, так же как и в прошлом, на первой неделе учащиеся не говеют, а ходят в классы; будут говеть на Страстной. Это не мешало им, однако, гулять последние три дня масленицы; даже и позволения на то не спрашивали; на основании прошлогоднего примера, мол. А не следовало бы. И без того у нас много гулевых дней.

Довольно писать в этой книге. Хорошо она началась, дурно оканчивается. Дай Бог, чтоб следующая, дурно начавшись, хорошо окончила.

Продолжение в следующей книжке

такого же формата в зеленом сафьяне.

1/14 марта 1905. Вторник

1-й недели Великого Поста.

Так как в Мукденском сражении японцами взяты десятки тысяч русских пленных, которых скоро привезут в Японию и разместят по разным городам, то нужны для них священники; ныне же имеющихся отнюдь не достанет для них; поэтому положено избрать из диаконов, кончивших курс в Семинарии и знающих русский язык, для рукоположения в иереи. Завтра соберутся для этого тоокейские священники, кандидаты – наставники Семинарии и главные из членов «Айайся».

Был Mr. Andre и привез от французского посланника чек на 19529 ен, хотя бумаги нет, и я не могу определить, какие это собственно деньги. Во всяком случае, слава Богу и благодарение Петербургу, что не забывается Миссия!

В Тенгачая, где больше 6 тысяч пленных порт-артурцев, отправлены 3 ящика религиозных книг из Запасной миссийской библиотеки и письмо – не предаваться печали, а сохранять бодрость духа.

2/15 марта 1905. Среда.

Избраны для хиротонии в иереев три диакона: Иоанн Оно, Яков Тоохей и Акила Хирота, вполне единодушно, никто ни слова не сказал против них. Я предложил было и четвертого, Петра Уцида, но про этого сказали, что рано. Избранные в последующие три воскресенья будут хиротонисаны.

Послан ящик книг пленным в Тоёхаси и письмо не предаваться унынию. К дьякону Петру Уцида послан Славянский служебник и написано было, чтобы при богослужениях ектении говорил по-славянски, а когда посещает Тоёхаси о. Симеон Мии, чтобы было вполне русское служение для военнопленных.

О. Симеон Мии прислал по почте в двух ящиках и двух тючках около трехсот рублей, почти все медною монетою, – пожертвование военнопленных в Тенгачая на выписку из России иконы Святителя Николая Чудотворца для ближайшей из японских православных Церквей на память от них. Конечно, их желание будет исполнено. Какое трогательное благочестие! Сами почти неимущие и жертвуют! Да еще о. Симеон пишет: «У них дальнейшая мысль – собрать на золотой шейный крест для Наследника-Цесаревича». Благочестие и преданность Царю – характерные черты простого русского человека и русского воина.

3/16 марта 1905. Четверг.

Возвратившийся из своего путешествия по местам, где содержатся военнопленные, Василий Ямада, секретарь «Общества духовного утешения военнопленных», рассказал про то, что видел. Главное – из разных мест разные просьбы – книг для чтения, икон, крестиков, церковных свечей и прочего, что все по мере возможности будет исполнено. Интересно следующее: для удовлетворения религиозной потребности военнопленных в Хаматера, где их больше 20 тысяч, Городская Дума в соседнем городе Сакае положила построить около их казарм, заключенных в три ограды, три часовни, где священник совершал бы службы для них; часовни будут открываться, чтобы тысячи молящихся видели священнодействие, совершаемое священником; пол часовни будет на 2–3 ступени выше земли. Языческая душа делает такую услугу христианам! Спаси ее, Господи!

Еще из рассказов Ямада замечательно то, что везде, где были столкновения между военнопленными и японскими властями, они происходили из-за недостаточности знания переводчиками русского языка; не понимают друг друга из-за переводчика, и одни представляются неповинующимися, другие сердятся, и мало-помалу чуть не до оружия доходит. Иногда это случается из-за незнания русских обычаев. Например, в Хаматера японский начальник спрашивает у пленных:

– Есть ли между вашими плотники (дайку)?

– Есть.

– Выходите.

Вышли.

– Так вот, сделайте столы – для вас же.

Плотники стоят и не показывают вида, что они готовы приняться за работу.

Японский офицер вновь приказывает. Они ни с места. Он настаивает. Не слушаются. Наконец, он сердится и упрекает их в неповиновении, старается убедить, спрашивает, почему противятся?

– Да не можем мы, – отвечают.

– Как не можете, когда вы «дайку»?

– Да мы плотники, а не столяры; мы можем срубить дом, а чтобы сделать стол, нам самим прежде надо учиться этому.

Тут только объясняется, что японское слово «дайку» двусмысленное – значит и столяра, и плотника, и японский «дайку» действительно и столяр, и плотник вместе; у русских же это два раздельные ремесла. И японский офицер, улыбаясь, отходит, оставляя русских «дайку» в покое.

Посланы книги в Сидзуока для обучения малограмотных из Консанды, чем занялись там некоторые офицеры – книги из миссийской библиотеки; другие книги, из присланных Адмиральшею М. Н. Чухниною, посланы для чтения офицерам и написаны к двум офицерам письма – воздерживаться от печали и уныния. Бедные, до сумасшествия тоскуют. Недавно там помешался и отвезен в больницу молодой офицер Н. Л. Фришман.

В Нагоя, в Хигаси-Хонгвандзи, по инициативе Генерала Александра Викторовича Фока, Церковь уже построена, то есть иконостас устроен, и вышло очень хорошо. О. Петр Сибаяма прислал фотографию внутренности – все красиво и в отличном порядке. Теперь и в Ниси-Хонгвандзи Генерал Василий Феодорович Белый тоже предпринимает построить иконостас и спрашивает чрез о. Петра, можем ли мы снабдить иконостасными иконами. Отвечено, что можем, – отличные иконы найдутся на всю маленькую Церковь.

В Мацуяма в госпитале тоже устроили Церковь и просят икон для нее. Сюда, к сожалению, уже не имеется готовых, и мы должны написать по присланным размерам, что и отвечено. Жаль только, что наша даровитая иконописица Ирина Петровна Ямасита совсем теперь поглощена печалью – брат ее в госпитале помирает. Но все же к Пасхе главные иконы, вероятно, будут написаны.

4/17 марта 1905. Пятница.

Отправлено по большому ящику книг из миссийской Запасной библиотеки военнопленным в Даири и Фукуока, на Киусиу, с письмами в то и другое место – хранить бодрость духа, неграмотным учиться грамоте; буквари обещаны.

Василий Ямада из Военного Министерства принес расписание, куда, по каким городам размещены будут военнопленные, взятые в Мукденских боях. Всех вновь взятых военнопленных 52694 человека! Боже Ты наш! Вконец Ты оставил нас, потому что мы прежде оставили Тебя! Отъял Ты помогающую руку Свою и предоставил нас собственной гордости и силе нашей, и – вот она, сила наша, – в прах мы повержены! Но да будет это наказанием от любящего Отца! Пробуди в нас дух смирения и воспламени ревность к исполнению заповедей твоих!.. Нет меры печали, но избави от отчаяния и уныния!

5/18 марта 1905. Суббота.

О. Сергий Судзуки из Мацуяма пишет: просит разрешить ему совершение «Общей исповеди», какую разрешено совершать о. Иоанну Кронштадтскому, по причине слишком большого числа желающих исповедаться и причаститься у него. О. Сергию, очевидно, исповедывавшиеся у о. Иоанна офицеры рассказали об этой исповеди и настроили его просить о разрешении оной и ему. Действительно, в Мацуяма 3069 больных и здоровых пленных. Где же управиться одному с таким числом? Поэтому я, не колеблясь, разрешил ему и послал книжицу, где «Генеральное исповедание грехов», с наставлением, чтобы после исповедных молитв один из исповедников громко и раздельно прочитал ее, после чего священник прочитает следующие за исповедью молитву и разрешение. Предпричастные канон и Правило должны быть исполнены, как обычно. Кто имеет что-либо особенное сказать на духу, тот должен исповедаться отдельно.

О. Симеон Мии в ответ на мое письмо об избрании трех диаконов для хиротонии во иереи настоятельно советует присоединить к ним и четвертого, Петра Уцида. Вероятно, придется и сделать это; иереев все- таки очень недостаточно для стотысячной паствы военнопленных.

Американский McKim прислал 25 ен для военнопленных при очень милом письме; я тотчас ответил ему благодарностью.

6/19 марта 1905. Воскресенье

первое Великого Поста.

Я совершал Литургию с тремя иереями и рукоположил диакона, служившего доселе проповедником в Церкви города Такасаки, Иоанна Оно, в иерея.

По окончании Литургии я отошел в боковой предел разоблачаться, а иереи вышли на средину Церкви совершать благодарственный молебен за Мукденскую и уже дальнейшие победы. Что ж, они право [имеют] на то.

После обедая делал каталог книгам, отправляемым из Запасной миссийской библиотеки военнопленным в Хаматера.

7/20 марта 1905. Понедельник

2-й недели Великого Поста.

Три больших ящика книг отправлено в Хаматера, но и это – капля в море для свыше 20 тысяч военнопленных. Написал им, как пользоваться книгами, чтобы по возможности доставало всем, – читать группами в несколько десятков человек, и так далее. Писал также, чтобы не предавались излишней печали от своего временного несчастия, а хранили крепость и бодрость духа и обратили несчастие на пользу душевную при помощи Божией – на очищение души и исправления ее и прочее.

Из японских Церквей почти нет писем. Только священники просят дорожных, чтобы отправиться в великопостный объезд своих приходов.

8/21 марта 1905. Вторник.

Послал новые номера «Московских Ведомостей» Генералу Константину Николаевичу Смирнову в Нагоя и письмом пригласил его пользоваться миссийскою библиотекою, познакомиться, например, с творениями Святых Отцов Церкви или же уведомить меня какого рода духовной или светской литературы книги ему угодны? Библиотека к его услугам.

Был Mr. Andre, сказать, что французским министром получены деньги, пожертвованные из Берлина о. Мальцевым для военнопленных: 1500 марок ­­ 1.843.85 франков ­­ 717 ен 45 сен. Я просил его в следующий раз привезти эту сумму мне. Еще он говорил, что у французского Министра много денег для военнопленных и что он намерен что-либо сделать для них в праздник Пасхи. Я просил его, чтобы по крайней мере по одному красному яйцу дано было каждому военнопленному. Миссия на это, к сожалению, средств не имеет, ибо это составит расход в 3000 ен (по яйцу в 3 сен для ста тысяч человек); французскому же Министру на имеющиеся у него суммы для военнопленных это возможно.

Сегодня японский гражданский праздник, но учащимся не удалось погулять: целый день мокрый снег шел. Иван Акимович Сенума говорил, что в Семинарии грустное настроение: кроме отправившихся уже на войну из учеников, еще человек десять должны будут в непродолжительном времени оставить Семинарию и пойти в солдаты. Жаль, да что поделаешь!

9/22 марта 1905. Среда.

Не хотел я объявлять в этом году приема в Семинарию учеников для нового, младшего курса и вчера только что сказал Ивану Акимовичу Сенума, спрашивавшему, будет ли прием, что оного не будет, чтобы так и объявил в «Сейкёо-Симпо» для вопрошающих о сем из провинциальных Церквей – денег, мол, недостанет для содержания семинаристов, много уходит на экстренные расходы по случаю войны. Но неспокойно стало на душе; совсем оставить Семинарию неприглядно для Церкви и невыгодно для нее в разных отношениях. Притом же деньги ассигнуются на учебные заведения, а не на военнопленных и так далее. Призвал сегодня Ивана Акимовича и сказал, чтобы объявил прием, если найдется не менее 20 желающих поступить. Он уверяет, что найдется больше 30, так как уже многие спрашивали, будет ли набор в нынешнем году в Семинарию.

Объявил сегодня Петру Исикава, что прибавлю еще по 10 ен новым священникам, посылаемым для служения у военнопленных, то есть что будут получать они от Миссии по 40 ен в месяц; прежде я сказал, что дам по 30, но за то пусть они – члены «Иан-квай» (Общества духовного утешения военнопленных) не заботятся от себя прибавлять. Этого жалованья вместе с разъездными, которые будут даваемы особо, для священников достаточно. Собирают они на военнопленных пожертвования с христиан, но, кажется, кроме самих служащих Церкви, дающих совсем мало; служащие же отделяют сотый процент из своего содержания, получаемого от Миссии. Есть у них капитал 1600 ен, набравшийся из взносов церковнослужащих на единовременную помощь семейству служащего Церкви при его смерти (дается тогда 50 ен); и на собрании членов «Иан- квай» в прошлое воскресенье положили было они разом 1000 ен пожертвовать на помощь Миссии в содержании священников у военнопленных, но не единодушно было это решение: диакон Павел Такахаси запросил против, и так обидно, что Петра Исикава, самого усердного хлопотуна для военнопленных, до слез довел. По всей вероятности, и из служащих в провинциальных Церквах найдутся сторонники этого сварливого эгоиста Такахаси; и нарушен будет мир церковный из-за денег и из-за русских военнопленных. Я запретил Петру Исикава касаться того капитала. Пусть не заботятся о содержании священников – Миссия будет это делать. При этом же у них открылась и другая нужда на деньги: задумывают издавать русскую газету для военнопленных как для утешения их, так и для розыска лиц, о которых поступают запросы от родных в России; в стотысячной массе людей трудно найти человека; широкое распространение газеты с объявлениями о всех спрашиваемых облегчит это. Петр Исикава рассказал мне план издания. Я вполне одобрил, и сам постараюсь несколько участвовать в нем. В Военном Министерстве они наводили справки, будет ли разрешено. Там велели просить бумагой и обещали разрешение.

В Нагоя для иконостаса, устроенного Генералом Василием Феодоровичем Белым в Ниси-Хонгвандзи посланы иконы: 4 большие: Спасителя, Божией Матери и двух Архангелов, писанные 25 лет тому назад в Петербурге девицей Лукьянович; Тайной вечери на Царские врата – тоже ее работы. Иконы прекраснейшие и сохранившиеся во всей свежести, как будто сейчас из мастерской. Писаны для миссийской Женской школы; но в ней и до сих пор храма нет и едва ли когда будет. Итак, пусть послужат эти иконы во спасение душ наших военнопленных; а по возвращении их в Россию, вероятно, послужат для какой-либо хорошей японской Церкви. А шесть икон, отправленных для Царских врат, года на два будут постарше тех, работы графинь – девиц Путятиных, тоже совсем новенькие. Малое число японских храмов и присутствие иконописиц в Миссии, постоянною работою удовлетворяющих насущным потребностям, позволяют так долго беречь неупотребленными иконы.

10/23 марта 1905. Четверг.

Mr. Andre привез от французского посланника деньги о. протоирея Мальцева из Берлина для военнопленных: 717 ен 45 сен.

Разом из двух мест требования истории здешней Миссии: профессор Харьковского Университета Бродович просит материал: «объявил на медаль историю Японской Духовной Миссии, и один студент взял эту тему»; Rev. Otis Сагу из Кёото пишет, что его для энциклопедии просят написать о Христианской Миссии в Японии, и спрашивает статей на русском или на других европейских языках о нашей Миссии. Что я им отвечу, кроме того, что материала у меня нет никакого? Есть тут время заниматься подобными вещами!

И о. Павел Морита, из Химедзи, просит разрешения совершать общую исповедь, но многочисленности говеющих военнопленных. Но так как и другие священники в тех же обстоятельствах, книжек же «Генерального исповедания» нет, и притом это исповедание не совсем подходит к здешней среде, то положил я, несколько сократив его и сделав более удобным, напечатать здесь во многих экземплярах и разослать священникам вместе с печатным письмом, как употреблять его.

11/24 марта 1905. Пятница.

Думал я, чем приветствовать наших братьев военнопленных в светлый день Пасхи. Наконец придумал. Мысль Петра Исикава, сказанная мне третьего дня, о газете на русском языке для них, внушила мне следующий план. К Пасхе мы издадим не газету, а хорошенькую брошюру: «Приветствие русским братьям от Японской Церкви». В красивой обложке будут заключаться следующие статьи: мое приветствие, Японской Церкви приветствие, Пасхальное слово святого Иоанна Златоуста, Пасхальная песнь святого Григория Богослова и краткое статистическое сведение о Японской Миссии и Церкви. В приветствие японской Церкви войдет картинка, олицетворяющая Японскую Церковь: девочка 13–14 лет, одна из учениц здешней школы, с подносом в руках, на котором будет красное яйцо. Свое приветствие я уже написал, статистическое сведение взял из донесения Святейшему Синоду с некоторым дополнением.

Брошюра будет напечатана в ста тысячах экземпляров, так чтобы ни один из военнопленных не остался без этого подарка. Стоить это будет близко к тысяче ен, но что ж делать! Дешевле и целесообразнее ничего нельзя придумать.

Написал к профессору Бродовичу, что некоторые материалы можно найти в оных донесениях Святейшему Синоду и в письмах к сотрудникам Миссии, если они не истребляли их.

Написал к Адмиральше М. Н. Чухниной отчет о том, сколько от нее книг здесь получено для военнопленных, и просил ее не уставать в добрых заботах о них.

Mr. Andre из Французского посольства опять явился с деньгами; во-первых, суммою на 2-е полугодие сего года из казны на Миссию, во-вторых, суммою 1392,33 ен на церковные свечи (cierge), очевидно, для военнопленных в Пасху и, должно быть, от Константина Петровича Победоносцева, которому писал Преосвященный Тихон из Сан-Франциско о том, что у Миссии нет достаточно средств на свечи военнопленным в Страстную и Пасху.

Еще получены сегодня, тоже телеграфным путем, через «Yokohama Specie Bank» и тоже для военнопленных, конечно, от Корниловой-Волконской из России 1345,47 ен. Это дало мне повод сейчас же написать к капитану Ивану Михайловичу Шастину в госпитале в Мацуяма, чтобы непременно справил всем недостаточным больным белье, что если не достанет для того от данных в его распоряжение денег Стахеева, 503 ен, присланы будут из нового источника.

12/25 марта 1905. Суббота.

Вчера на всенощной и сегодня на Литургии, служенных новопоставленным иереем о. Иоанном Оно по-славянски, я нашел, что он совсем хорошо научился служить, и потому объявил ему, чтобы он готовился отправиться на назначенное ему место служения у военнопленных в Хаматера.

Из Кёото прибыл для принятия хиротонии во иерея диакон Акила Хирота.

Сегодня мы с Павлом Накаи и после всенощной занимались корректурой церковного Апостола; зато уже и кончили это дело совсем. К сожалению, не можем мы с ним засесть за регулярное дело перевода богослужения. Переписка и разные дела по поводу военнопленных занимают все время.

13/26 марта 1905. Воскресенье второе Великого Поста.

На Литургии хиротонисан во иерея диакон Яков Тоохеи. В Церкви было много христиан из Церкви в Коодзимаци, где он доселе служил диаконом. После Литургии обычное угощение чаем священников и церковнослужащих.

И Панихидную книжку приходится перепечатать здесь: недостало имевшихся экземпляров – всюду требуют, где поселяются военнопленные. Надо переписать для печати, так как славянского шрифта наборщик не разумеет.

14/27 марта 1905. Понедельник

3-й недели Великого Поста.

Переписал и отдал в печать Панихидную книжку.

Из Нагоя получена фотографическая группа военнопленных генералов Фока, Никитина, Белого, их адъютантов и священников, о. Симеона Мии и Петра Сибаяма с его семейством и разные другие фотографии. Группа снята после освящения Церкви, устроенной там Генералом Фоком. Генерал Никитин любезным письмом просит меня принять ее на память. Но грустно смотреть на нее: в самой середине группы – японский подполковник, их теперешний караульный.

15/28 марта 1905. Вторник.

Еще деньги получены для военнопленных: 2706,12 ен из редакции газеты «Киевлянин», «пожертвования в пользу защитников Порт-Артура и их семейств», и 980 ен из Парижа от Mr. Theo Kameres. Первую сумму едва ли не придется отослать обратно: как ее делить между порт-артурцами, смешавшимися здесь с другими военнопленными? А семейств их совсем здесь нет. Посоветуюсь с порт-артурскими Генералами.

Написал приветствие и от Японской Церкви нашим военнопленным в Пасху. Японцам самим следовало бы сделать это, да стали просить.

16/29 марта 1905. Среда.

О. Иоанн Оно, новопоставленный иерей, отправился в Такасаки, чтобы попрощаться со своим семейством и с христианами и идти на место службы у военнопленных в Хаматера, но христиане не хотят его отпустить и прислали депутатов просить об оставлении его в Такасаки. Я решительно отказал им, но согласился переместить в Такасаки Игнатия Такаку из Комемаки, где он праздно живет, не имея слушателей учения. А так как Игнатий Такаку в ведении священника Павла Морита, то написал ему, чтобы его согласие иметь на это, о каковом согласии просил уведомить телеграммой.

О. Павлу Морита другим письмом, в ответ на его, разрешил у военнопленных общую исповедь и послал 20 экземпляров отпечатанной формы «Общего исповедания грехов» и 20 писем к военнопленным с объяснением, как пользоваться «общим исповеданием».

О. Сергию Судзуки, в Мацуяма, тоже послал 20 экземпляров «Общего исповедания грехов» и 20 экземпляров письма.

Унтер-офицеру Петру Коробкову, в Фукуцияма, посаженному под арест за грубость японскому начальству, написал письмо с убеждением не грубить; о. Павел Морита просил меня сделать это.

Генералу Владимиру Николаевичу Никитину написал благодарность за фотографическую группу и послал несколько книг из присланных К. П. Победоносцевым и М. Н. Чухниной, прося по прочтении передавать в другие помещения.

Из Сан-Франциско получены 6 ящиков с церковными свечами и книгами: 10 обиходов и 5 книжек Пасхального богослужения, присланными для военнопленных Преосвященным Тихоном в ответ на мою просьбу.

17/30 марта 1905. Четверг.

Посланы по 20 экземпляров «Общего исповедания грехов» и письма оо. Андрею Метоки, Алексею Савабе и Симеону Мин. Дано разрешение и служить Литургии Златоуста в дни преждеосвященных Литургий для приобщения исповедников. О. Симеону, в приходе которого много офицеров, написано, чтобы их он исповедал отдельно каждого. Всем написано, что если кто просит отдельной исповеди, непременно чтобы отдельно исповедали таковых, назначив для того определенное время.

О. Иоанн Оно, прибывший из Такасаки, снабжен антиминсом и всем необходимым и отправлен на служение в Хаматера, вместе с о. Алексеем Савабе.

Катехизатор Фома Исида, служащий в Фукусима, прислал русское письмо, которым просит, чтобы я поставил его диаконом для Нагоя. Действительно, хорошо бы это сделать. Он из кончивших курс Семинарии, и ему 39 лет. Дурных наклонностей у него нет, кроме некоторой наклонности к самохвальству, за что, собственно, он и не пользуется уважением. Написал я о. Симеону Мии – посоветоваться в Нагоя с о. Петром Сибаяма, и если оба они будут согласны, я рукоположу Фому Исида во диакона и пришлю в Нагоя к Пасхе.

Написал к Генералу Константину Николаевичу Смирнову, прося совета, как распределить 2706,12 ен порт-артурцам и их семействам?

Из тюрьмы от Святополк-Мирского и Цыганцева письма с благодарностью за книги. Бедные! Надо послать им еще книг. Кстати, от М. Н. Чухниной еще пришло 7 пакетов книг для пленных.

18/31 марта 1905. Пятница.

Утром получена телеграмма от о. Павла Морита, что он вполне согласен на перемещение Игнатия Такаку в Такасаки; почему тотчас же написано к Такаку, чтобы перебирался с семейством в Такасаки, и посланы дорожные деньги для того, но чтобы он, оставляя Комемаки, успокоил христиан, что «по-прежнему остается их катехизатором, только, не имея здесь слушателей, на время переходит в Такасаки, где ныне 6 весьма надежных слушателей, до половины пути ко Христу доведенных Иоанном Оно; проповедуя в Такасаки, он, по крайней мере, два раза в месяц будет посещать своих христиан в Комемаки, Сукава», и прочее. Игнатию Такаку я обещал дорожные для сих посещений; в Такасаки же к христианам написал, чтобы поскорее нашли ему квартиру, за которую тоже обещал платить.

Из Нагоя 30 ен прислали из тамошних кружечных у военнопленных на Миссию. Но просят оттуда 250 экземпляров «Русской речи» (букваря) для учащихся грамоте. Во всем городе найдено только 130 экземпляров, которые и посланы. Просит еще тамошний регент, Александр Димитревский, сын протоиерея, кончивший курс Семинарии, «один из концертов, поемых во Святую Пасху, – Генералы-де и прочие господа офицеры очень любят партесное песнопение». К сожалению, концерта нет, но «Ангел вопияше» и еще кое-что партесное нашел и пошлю; пошлю еще отличное партесное пение Страстной Седмицы, подаренное мне в 1880 г. в Петербурге в Новодевичьем монастыре.

Получены прежде 4 пакета, а сегодня 15 пакетов палестинских изданий, должно быть, от Константина Петровича Победоносцева, и, конечно, для военнопленных.

19 марта/1 апреля 1905. Суббота.

Вчера получена была еще сумма из России: «от госпожи Синельниковой на пасхальные свечи русским военнопленным: 5165 ен 83 сен». Слава Богу! Если свечей столько нельзя добыть им, то серебряные крестики будут.

Газеты и письма из России (от о. Феодора Быстрова) приносят только печальные известия. Там бунты, разлад, разложение, здесь поражение и переселение русских войск в Японию. Видно прямо, что Господь наказывает Россию за ее тяжкие грехи. Но да будет это ударами бичующей руки любящего Отца, хотящего только блага России!

20 марта/2 апреля 1905. Воскресенье

Крестопоклонное.

На Литургии диакон Акила Хирота хиротонисан во иерея.

Собравшиеся на чай по этому случаю после Литургии служащие Церкви (по моему предварительному внушению Петру Исикава и Ивану Акимовичу Сенума) избирали катехизатора Виссариона Такахаси, служащего в Кумамото на Киусиу, куда назначается много пленных, в диаконы- в помощь о. Петру Кавано, не знающему по-русски, тогда как Виссарион – из кончивших курс Семинарии и знает русский язык так порядочно, что теперь там японские офицеры просят его помогать им в разговоре с русскими военнопленными, или же прямо во священники. Совсем было решили поставить его иереем, но спохватились, что на собрании не все тоокейские служащие Церкви; потому отложили окончательное решение до завтра; а завтра соберутся все в 3 часа и решат о Виссарионе Такахаси, да и об Антонии Такай, тоокейском катехизаторе из кончивших курс Семинарии, которого некоторые хотят во диаконы для Тоокейской Церкви, чтобы на всякий случай один из диаконов здесь был способный служить по-славянски.

21 марта/3 апреля 1905. Понедельник

4-й недели Великого Поста.

Церковное собрание, состоявшееся с 3-х часов, решило: Виссариона Такахаси поставить диаконом, и пусть он служит вместе с о. Петром Кавано, своим теперешним священником, у военнопленных в Кумамото. Спросить телеграммой о. Петра: не имеет ли чего против поставления Виссариона диаконом, и если не имеет, то пусть немедленно пришлет его в Токио, чтобы он в следующее воскресенье мог быть хиротонисан. Антоний Такай значительным большинством голосов избран для диаконства в Токио.

О. Симеон Мии ответил о Фоме Исида: «Никак нельзя поставить его диаконом для Нагоя: о. Петр Сибаяма не любит его, и они мирно не уживутся. Сибаяма тоже получил письмо от Исида, которым этот просится в Нагоя, и смеется над Исида». Жаль, что у о. Сибаяма мало любви к ближнему.

Еще пришли деньги на пасхальные свечи военнопленным: 4923 ены, Mr. Andre Французского Посольства привез чек. Где же свечей столько найти! Из Сан-Франциско много не пришлют: слишком время коротко, а из Пекина, откуда я тоже прошу, едва ли и что-либо пришлют. Но деньги военнопленным пригодятся на учебники для неграмотных или на крестики.

22 марта/4 апреля 1905. Вторник.

Ночью получена телеграмма от о. Петра Кавано, что он согласен на поставление Виссариона Такахаси диаконом к нему.

О. Алексей Савабе из Хаматера пишет, что три часовни во дворах помещений военнопленных в Хаматера, построенные на пожертвование членов Городской Думы соседнего города Сакаи (язычников), освящены им очень торжественно; на освящении были сами жертвователи, японский Генерал с офицерами; часовни украшены св. иконами, привезенными из Порт-Артура военнопленными, которые очень рады и молились усердно.

Пишет еще о. Алексей, что военнопленные там собирают деньги на золотой крестик Наследнику, и спрашивает, как сделать, чтобы желание их осуществилось? Я ответил: пусть напишут письмо, подпишутся под ним все жертвователи и при собранных деньгах доставят мне. Письмо должно быть на имя Государя Императора с просьбою удостоить принять крестик для Наследника Цесаревича. Я пошлю деньги и письмо обер-прокурору с просьбою озаботиться приобретением достойного крестика и вместе с письмом военнопленных представить Его Величеству.

Еще пишет, что в бараках 4-го двора пленные не слушаются японского начальства, и просит сделать им увещание, чтобы слушались. К сожалению, он ясно не изложил дела, и потому я не могу, пока не получу от него ясного изложения.

Капитан Гобято из Тоёхаси просит не только книг для школы зауряд- прапорщиков там, но и физических инструментов. Ящик книг я тотчас же послал ему, инструменты заказал найти здесь в лавках.

В Сидзуока капитану Васильеву также послал ящик учебников для устроенной им школы из 23 зауряд-прапорщиков.

23 марта/5 апреля 1905. Среда.

Кандидаты Арсений Ивасава и Иван Акимович Сенума приходили спрашивать, какого числа была в 1880 г. моя хиротония, – хотят-де поздравить меня с 25-летием. Наруходо! Показал им книжку «Российская иерархия», где это пропечатано.

Опять грустнейшая почта из России. К счастию, некогда печалиться, а надо почти не отрываясь от стола письма писать к военнопленным и в Россию.

Из Хозяйственного управления отношение, что Совет Православного Палестинского общества представил 2173 экземпляров разных изданий о Святой Земле для препровождения их ко мне, чтобы разослать для чтения нашим военнопленным здесь. Часть их уже пришла, и я думал было, что это от Константина Петровича Победоносцева.

24 марта/6 апреля 1905. Четверг.

Генерал К. Н. Смирнов ответил на мое письмо от 17 марта касательно суммы 2706 ен, присланных для порт-артурцев и их семейств: половину оной и он советует возвратить в Россию для раздачи семействам защитников Порт-Артура, ставшими калеками, а другую половину употребить на книги для обучения грамоте и для чтения. Так и сделаю.

Отвечая на более раннее мое письмо, Генерал просит для чтения книгу Фомы Кемпийского. Послал тотчас же, но приложил и более ценное – 4-й том творений святого Ефрема Сирина; послал и одну книгу из сочинений Преосвященного Феофана, Затворника Вышенского.

Все служащие Церкви сегодня делали собрание, чтобы рассуждать о моем юбилее. Что на оном говорили, не знаю, но депутатами пришли Арсений Ивасава и Петр Исикава сказать, что отложили празднование его до окончания войны и имеющего быть потом Церковного Собора, то есть пустили в трубу, что и следовало сделать.

25 марта/7 апреля 1905. Пятница.

Праздник Благовещения.

Служили соборные иереи. Из города мало было в Церкви.

Василий Ямада, ездивший в Хаматера на освящение часовен, рассказал о сем обстоятельстве более подробно то, что писал о. Алексей Савабе. Часовни построены во дворах: 1-м, где 3 тысячи пленных, 2-м, где 6 тысяч, и 4-м, где десять тысяч помещаются в 60 бараках. В 3-м дворе только больница, где ныне больше 200 больных, и часто мрут, по какому обстоятельству В. Ямада просил послать туда гробный покров; оный сейчас же и отправлен – последний, имевшийся в ризнице. Перемещенные из Тенгачая живут еще в палатках, и для них строятся бараки, имеющие составить 5-й двор. Всех ныне в Хаматера пленных из Порт-Артура около 28 тысяч. Офицеров здесь нет, а есть больше ста зауряд- прапорщиков (дзюн-сикан). Непослушание пленных японскому начальству в бараках 4-го двора, по словам Ямада, состояло в том, что они не хотят готовить на себя пищу. «Это-де работа на Японское Правительство». Если только это, то глупо со стороны пленных.

26 марта/8 апреля 1905. Суббота.

Ночью получена телеграмма от Виссариона Такахаси из Кумамото: «Отказываюсь от диаконства (хосай о дзису)». А днем от о. Петра Кавано пришло и объяснение; пишет, что «Такахаси не имеет решимости всю жизнь свою отдать на служение Церкви». Значит, задумал с прямой дороги свернуть в кусты, по примеру великого множества других, надувших Церковь.

В Тоёхаси отосланы физические инструменты капитану Леониду Николаевичу Гобято, по его просьбе, для школы зауряд-прапорщиков: спираль Румкорфа, 2 элемента Бунзена с кислотами, магниты, изолированная проволока.

В Сидзуока посланы 15 священных изображений, по просьбе офицеров, для украшения молитвенной комнаты к Пасхе и писано подполковнику Константину Васильевичу Урядову ободрение.

За всенощной сегодня начал петь с правым хором, в числе теноров, Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер, просившийся в хор. Стоит и поет с видимым благоговением.

27 марта/9 апреля 1905. Воскресенье

четвертое Великого Поста.

За Литургией много было христиан и порядочно причастников.

После Литургии заходили ко мне христиане из Акуцу и Мито, после был еще христианин из Касивазаки. Приятно всегда от провинциальных христиан слышать, что война не вредит церковному делу.

– При начале войны все думали, что Церковь разрушится, – говорил сегодня христианин из Акуцу, – а она по-прежнему благополучна.

– Не мешает ли война Христову делу у вас? – спросил я христианина из Касивазаки.

– Нисколько: война – одно, вера – другое, война – земное дело, вера – небесное; все это знают.

А до войны этого не знали и были убеждены, что Православная Вера, идущая из России – пагуба для Японии.

28 марта/10 апреля 1905. Понедельник

5-й недели Великого Поста.

О. Яков Тоохей отправлен служить у военнопленных в Нарасино, Сакура и Такасаки, снабжен всем потребным для богослужений. Я написал письма к пленным во все три места и послал самые необходимые богослужебные книги, с трудом набравши их; причем в одно место, за неимением Церковного Апостола, пришлось послать Новый Завет на русском для чтения на богослужениях Апостолов.

29 марта/11 апреля 1905. Вторник.

Отовсюду требуют уже Пасхального пения, чтобы приготовиться к Пасхе. Послал сегодня офицерам в Сидзуока и Тоёхаси 4-х голосное Пасхальное пение, наполовину заимствованное из посольской Церкви, уже побывшее в Нагоя и там переписанное.

По справке сегодня в Военном Министерстве оказалось, что русских военнопленных в Японии вовсе не сто тысяч, как писали в газетах и как мы было приняли, и хотели поэтому Пасхальное приветствие печатать в ста тысячах экземплярах, а всего 63844 человека. Пасхальную приветственную книжку, поэтому, мы отпечатаем в 70000 экземплярах. Ныне идет корректура сей книжки.

30 марта/12 апреля 1905. Среда.

25-летие епископства все-таки пришлось праздновать. В 9 часов отслужен в Соборе благодарственный молебен, и народа было порядочно, кстати, и погода была хороша. Потом снимались группой собравшиеся христиане, за ними Женская школа; после в редакции оказание поздравительных телеграмм (60) и писем (36); в продолжение дня затем еще больше собралось. Я – речь плохую, ибо не готовился к ней. Угощение чаем всех было. От военнопленных тоже телеграммы приходили, из которых под одной, из Мацуяма, оказалось 73 подписи наших офицеров. Я благодарил ответными.

31 марта/13 апреля 1905. Четверг.

Написал в Россию: в «Московские Ведомости» и в «Новое Время», воззвание жертвовать книги для военнопленных и на шейные крестики им. В оба места, кроме того, письма со статистическими данными о сделанных доселе пожертвованиях книгами, о числе и размещении военнопленных и прочее. Для «Московских Ведомостей» адресовал Льву Александровичу Тихомирову. Копии воззваний послал сотрудникам Миссии: в Санкт-Петербург оо. Быстрову и Демкину одну, в Москве Н. В. Благоразумову другую – ибо указал денежные пожертвования посылать им.

1/14 апреля 1905. Пятница.

О. Акила Хирота отправлен для богослужений у военнопленных в Каназава, Фусими и Оцу. Снабжен всем необходимым, и в три места посланы необходимые богослужебные книги; вместо следованной Псалтыри, неимеющейся, даны всюду большие молитвословы, где утреня, Часы и прочее. Для Апостола и здесь в одно место пришлось дать русский Новый Завет; в другие два, к счастью, нашлись славянские Новый Заветы, с указателями церковных чтений. Напрестольных Евангелий, к счастью, также имеется достаточно у нас, нажертвованных в 1880 году.

Письма военнопленных и ответные, также к священникам у них – каждодневное дело, сказал бы мешающее, если бы бедные пленники не были так близки к сердцу.

2/15 апреля 1905. Суббота.

Из Каназава, где военнопленных 37 офицеров и 4485 нижних чинов, полковник князь Кантакузин пишет, просит «испросить разрешение у Императорского Японского Правительства командировать в город Каназаву православного священника для совершения требы» и прочее. Слог – безукоризненно канцелярский; в письме еще японцы именуются «храбрым противником»; видно, что князь рассчитывал на благоприятное впечатление письма при прохождении его сквозь японскую цензуру. К счастию, мы своим исполнением предупредили просьбу князя: о. Акила вчера отправился служить у них.

3/16 апреля 1905. Воскресенье

пятое Великого Поста.

На Литургии катехизатор Антоний Такай, из кончивших курс Семинарии, рукоположен во диакона. Причастников было, с детьми, около ста человек.

От Генерала К. Н. Смирнова письмо, в котором говорится, что между нашими военнопленными здесь, надо полагать, 20% неграмотных. А из Нарасино фельдфебель Алексей Саранкин – по письму судя, человек умный и образованный – извещает, что там из 3000 военнопленных 25% неграмотных. Значит, на 63844 человек пленных, по сему последнему расчету, приходится 15961 неграмотных. Если принять расчет Генерала, то будет 12768 неграмотных, значит азбучников надо для них – если на два человека по одной книжке, как полагает Генерал, – 6384. Он полагает 5700 книг, считая только пленных 58759 человек, находящихся в Японии, без тех 5085, которые еще в Порт-Артуре. Посмотрим, нельзя ли напечатать такое количество книг в Японии. Из России ждать было бы слишком долго.

4/17 апреля 1905. Понедельник

6-й недели Великого Поста.

Послал в Нарасино 300 букварей Вольпера, полученных сегодня из книжной лавки, по отпечатании; 700 еще печатается, это тоже возьму; а дальше отпечатаем сами небольшой букварь, без всяких картинок, ненужных взрослым; обойдется сена два книжка, а за сегодняшние пришлось заплатить по 28 сен. Послал еще несколько книг, из присланных Советом Палестинского общества и прочее, и советовал в письме к фельдфебелю завести там общие чтения, чтобы по возможности все могли получить назидание и пользу от сих немногих книг.

5/18 апреля 1905. Вторник.

День полный деловой сутолоки. Рассылка жалованья священникам, служащим у военнопленных, и письма им. Из России получено раз – 90 Новых Заветов и брошюр, другой – 40 застрахованных пакетов книг и журналов для военнопленных. Из Мориока прибыл о. Петр Ямагаки, отправляющийся служить у военнопленных в Ниносима и Ямагуци.

Новорукоположенный диакон Антоний Такай назначен к отправлению в помощь о. Петру Кавано служить у пленных в Кумамото, так как о. Петр по-русски не знает ни слова; Такай будет по-русски говорить ектении и прочее.

Заказаны к Пасхе яйца для военнопленных, по два яйца для 58 759 человек, всего 117 518 яиц, по 2 сен 8 рин за яйцо с доставкою, да на 397 ящиков по 2 яйца запасных, на случай разбития, всего на сумму: 3 314 ен 73 сен 4 рин. Эти деньги будут из тех, что присланы жертвователями из России на пасхальные свечи, так как свечей для всех достать неоткуда, и деньги останутся. Окрасить яйца материал также разошлем всюду. Это сделает христианин Павел Ито.

6/19 апреля 1905. Среда.

О. Петр Ямагаки, снабженный всем нужным для совершения богослужений, отправился служить в Ниносима и Ямагуци.

Утром на Литургии слушал, как новый диакон Антоний Такай произносит по-русски ектении, оказалось – превосходно, и все служение совершает хорошо. Поэтому сегодня он также отправлен к месту своего служения в Кумамото; даны ему все необходимые славянские богослужебные книги.

Написаны и отправлены с ними письма к военнопленным в Ниносима и Кумамото. Послано и несколько книг для чтения, из полученных от жертвователей из России.

Вечером стал было просматривать пришедшие вчера номера «Московских Ведомостей», но боль нестерпимая душевная заставила скоро бросить: внутри – мерзейшие бунты и забастовки, вне – Мукденские поражения. Не смотрел бы на свет Божий!

7/20 апреля 1905. Четверг.

Отправлены богослужебные книги и книги для чтения военнопленным в Ямагуци, где их 600 человек.

Оттиснуто на гектографе в Катехизаторской школе 150 копий письма моего к военнопленным; о посылке им по два яйца и материала для окраски их и 150 копий наставлений, как красить яйца. То и другое, по несколько копий, будет вложено в пакеты с моим японским письмом к начальникам японским, заведующим общежитиями военнопленных; а в письме просится получить и доставить военнопленным яйца и красильный порошок, и телеграммой известить меня, не было ли разбитых яиц; на телеграмму приложена марка.

8/21 апреля 1905. Пятница.

Рассылка вышеозначенных писем к японским начальникам общежитий военнопленных. Письма к Генералу Фоку в Нагоя и Обществу офицеров в Сидзуока, с препровождением им пасхального подарка от персонала учительниц миссийской Женской школы: вышитых покровов на престол, жертвенник и аналой в их временную Церковь. Письма в другие места.

В 2 с половиною часа получена телеграмма: «Синод посылает 10 тысяч рублей для пленных. Саблер». Слава Богу! Только не знаю, на что лучше всего употребить эти деньги для военнопленных. По крестику им во всяком случае будет.

9/22 апреля 1905. Лазарева Суббота.

С 6-ти часов Литургия. Пели на клиросе старшие семинаристы и попросились пропеть «Херувимскую», «Милость» и «Отче Наш» по-русски. Я позволил «Херувимскую» и «Отче Наш». Пропели превосходно, хоть бы и русским семинаристам так. Классы двухголосного пения, видимо, приносят пользу; ученики научились владеть своими голосами. В Церкви были все учащиеся, из посторонних порядочно было причастников.

Разослал для окраски яиц красильный порошок во все места военнопленных на имя контор, заведующих ими.

Вчера получены в Миссии 12 ящиков церковных свечей из Сан-Франциско. Сегодня все они распределены равномерно, сообразно с числом пленных, на 22 места их пребывания и разосланы для доставления им.

Из России от о. Феодора Быстрова письмо, в котором, между прочим, упоминается, что кто-то из учащихся в Петербургской Академии намеревается ехать сюда миссионером. Дай Бог, чтобы была правда и чтобы человек был желательный здесь, а не из тех, что приезжают только затем, чтобы уехать.

Из Харбина получены две телеграммы: одна от благочинного Богданова, что «Харбинское братство посылает 500 рублей на пасхальные свечи и яйца пленным», другая от Лазарева и Слюнина, что «редакция „Харбинского Вестника” собрала по подписке и посылает нашим пленным на пасхальные свечи 2375 рублей». Превосходно! Значит пасхальные яйца почти окупились.

Всенощная, как всегда, блистала огнями. Христиан в Церкви было много.

10/23 апреля 1905. Вербное Воскресенье.

До Литургии было крещение 8 младенцев и возрастной. За Литургией очень много причастников. Служили иереи, как и вчера всенощную. Между гостями после Литургии у меня был один раненый воин, христианин из Иваядо; обе руки плохо действуют. Слышать о раненых и видеть их – совсем другое; слышишь почти равнодушно, видеть – больно, жалость ножом режет душу; такой молодой и на всю жизнь калека! Затаенное страдание написано на лице… И таких десятки тысяч на той и другой стороне, и все это невинные страдальцы – разве из-за них война?..

Послал еще богослужебных книг сендайским военнопленным и написал общее письмо им, чтобы все исповедались и приобщились Святых Тайн до Светлого Христова дня; также, что им посланы свечи, посылаются яйца; еще, чтобы не предавались тоске и унынию, а хранили бодрость духа, ибо они исполнили свой долг: шли на поле битвы, наперед обрекши себя на всевозможные страдания от ран и на смерть; Бог сохранил их жизни, пусть благодарят Его и берегут себя для дальнейшей службы Отечеству, когда вернутся домой…

В 6 часов вечера была вечерня и повечерие. Учащиеся начали говеть.

Писем из разных мест столько, что приходится жалеть, что нет секретаря или письмоводителя помогать в русской переписке.

11/24 апреля 1905. Великий Понедельник.

Вчера о. Роман Циба и соборный староста Петр Исивара от лица всех христиан в Токио представили мне в подарок 300 ен: «У вас, мол, теперь много расходов, так употребите, на что хотите». Я принял и сказал, что положу эти деньги в банк для хранения, как деньги Тоокейской Церкви, и на что нужно будет для Церкви, употреблю их, но не иначе, как по совету и соглашению с самими жертвователями. Сегодня эти 300 ен и положены в банк Мицуи, на 5% в год.

Из России получены деньги для военнопленных: 10983 ены 61 сен от Терещенко и других. Значит к Пасхе, кроме яиц, можно будет и деньгами дать всем военнопленным сен по 20.

Целый день занят был рассылкою по местам военнопленных книжки: «Пасхальное приветствие Японской Православной Церкви русским братьям», напечатанной в 70 тысячах экземпляров. Рассылается так, чтобы все получили по книжке: и грамотные, и неграмотные.

Совершаются обычные в эту неделю богослужения: с 6-ти часов – утреня, с 10-ти – Литургия, с 6-ти вечера – Великое Повечерие. Все учащиеся говеют. Из города почти никого.

12/25 апреля 1905. Великий Вторник.

То же, что вчера: рассылка книжки «Пасхальное приветствие». И в Порт-Артур послали 4300 экземпляров. Я целый день писал письма по местам, куда идут пасхальные посылки: свечи, яйца, книжка.

Из Ситки получена накладная на 21 ящик церковных свечей. Я тотчас послал в Йокохаму ризничего Моисея Кавамура: нельзя ли ускоренно получить ящики? Поздно вечером вернулся он: по всем расчетам, никак нельзя поспеть так, чтобы разослать свечи по местам военнопленных; ен сто нужно бы истратить экстренно, чтобы свечи могли достигнуть Хаматера, никак не дальше, но и то весьма сомнительно, почти невероятно. Итак, оставили мы получение ящиков обычному течению этого дела.

13/26 апреля 1905. Великая Среда.

Кончена рассылка по местам военнопленных «Пасхального приветствия». Я кончил писать письма всюду с извещением о посылке к Пасхе свечей, яиц и книжек «Пасхальное приветствие». Приходят известия о получении яиц и из иных мест, что оказалось весьма много разбитых, например, в Даири – 849 разбитых оказалось в ящиках.

Из России от о. Демкина письмо, его портрет и приветствие петербургских товарищей по Академии с моим 25-летием епископства.

14/27 апреля 1905. Великий Четверток.

Утром получил я от пароходной компании уведомление, что 21 ящик свечей и 1 ящик книг пришли в Йокохаму, и приглашение поскорей получить их. Первое я и без того знал, последнему очень обрадовался и тотчас отправил опять Моисея Кавамура в Йокохаму получить ящики и телеграммой или телефоном дать знать сюда. Здесь же я заготовил из учителей и учеников целую компанию рассыльных, развести ящики со свечами по местам военнопленных. По расчету времени, сегодня отправленные ящики могут к Пасхальной заутрени поспеть даже в Кумамото на Киусиу; но отправить одни ящики ненадежно, люди должны были поехать с ними, имея их своим багажом. Для этого и заготовлены были люди, начиная от Токио на юг во все места военнопленных до Кумамото, и ждали мы телеграммы от Кавамура; но вместо нее он сам явился с поразившим нас известием, что ящиков еще и на берег не свезли, и где они на пароходе – никто не знает.

За Литургией приобщились учащиеся.

12 Евангелий читали иереи. Я слушал, стоя на клиросе.

15/28 апреля 1905. Великая Пятница.

Утром снова отправил Моисея Кавамура в Йокохаму с строгим наказом отправиться на пароход и разыскать ящики со свечами, свезти на берег и провезти сквозь таможню. Дал 100 ен на экстренные расходы, если понадобятся, и на уплату пошлины. На сей раз удачно. В 11 часов мы получили от него телефонное уведомление, что ящики найдены и пройдут сквозь таможню. Тотчас же мы снарядили вчера намеченных путников развезти ящики, но уже не так далеко. Отправлены сегодня с вечерним 6-часовым поездом на юг, ящики могут достигнуть только Химедзи и Каназава, не запоздав к Пасхальной Заутрени. На Сикоку и Киусиу никак не поспеют. Зато 28 тысяч порт-артурцев в Хаматера, близ Оосака, получат свечи, 6 тысяч пленных в Каназава тоже и так далее. Два учителя и три ученика в 12 часов отправились в Йокохаму, и там, действительно, Моисей Кавамура передал им ящики со свечами и направил дальше. Всех 15 ящиков послано с ними. Остальные 6 Кавамура привез сюда, и завтра утром они будут посланы в Нарасино, Сендай и Такасаки.

Во время вечерни Mr. Andre привез из Французского Посольства две крупные суммы для военнопленных: одна, 10.139.63 ены, очевидно, составляющая 10 тысяч рублей, посланных от Святейшего Синода, о которых я недавно получил телеграмму; другая, 9687 ен 86 сен, неизвестно еще откуда.

За всенощной статьи читали оо. Симеон Юкава и Феодор Мидзуно. На вынос плащаницы и я облачился. Обнесли плащаницу вокруг Собора.

О. Роман Циба уехал служить в Пасху в Тоёхаси; будет служить по-русски – произносит ектении и все прочее порядочно. А диакон Петр Уцида из Тоёхаси поедет помочь в пасхальной службе о. Матфею Кагета в Сидзуока. Таким образом, в обоих местах для военнопленных Пасхальные заутреня и обедня совершатся по-русски. О. Симеон в Пасху будет служить в Нагоя, в Церкви, устроенной Генералом А. В. Фоком.

16/29 апреля 1905. Великая Суббота.

Евангелие с указателем церковных чтений, переплетенное в бархат и оправленное для положения на престол, сегодня от переплетчика было принесено в двух экземплярах в Собор во время Литургии. Я тотчас же освятил их в приделе, облачившись в епитрахиль и малый омофор, и возложил одно Евангелие здесь на престол, другое с о. Феодором Мидзуно послал в Церковь в Коодзимаци.

От общества офицеров в Сидзуока присланы в Женскую школу два благодарственные письма за посланные недавно туда вышитые покровы на престол, жертвенник и аналой; одно письмо начальнице школы Елисавете Котама, другое – учительницам и нескольким посторонним сестрам, участвовавшим в труде вышивания или в расходе на материал (Софья Сугияма – докторша, Анна Сайто – дочь о. Павла); оба за подписью 48 офицеров.

Алексей Саранкин, военнопленный в Нарасино, пишет, между прочим, что к ним из справочного бюро присылаются между другими книгами «заграничные издания Влад. Черткова и Л. Толстого», подчеркивает эти слова, видимо, жалуясь на это между строками, и продолжает: «Весьма желательно иметь побольше русских произведений, допущенных цензурой». Развратители!

Из Министерства Военного вернули ящик с 4 тысячами «Пасхального приветствия» – книжки, посланной нами в таком количестве русским военнопленным в Порт-Артур; взяли только 400 для отсылки туда, говоря, что теперь там только такое количество пленных больных остается.

День, как всегда, проведенный в хлопотах по приготовлению к празднику.

17/30 апреля 1905.

Светлое Христово Воскресенье.

Вечером получены были приветственные праздничные телеграммы от Генерала Фока и других Генералов и адъютантов, живущих с ним, из Нагоя, и от офицеров из Мацуяма.

Ночью народа нынче меньше, чем в предыдущие годы, собралось в доме. Впрочем, дом был полон, особенно детей много было, и от них шума и звонких голосов столько же. С 12 часов ночи обычная торжественная Пасхальная служба. Погода была хорошая и тихая; вокруг Собора обойти было удобно. Полицейская охрана была усилена до 20 человек. В Соборе народа, видимо, было меньше, чем прежде. Из иностранцев были Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер, певший в правом хоре, и The Ven. W-m М. Jefferys, Archdeacon of Little Rock, как значится на карточке, и еще двое; все – до конца богослужения, и потом разговелись вместе с нашими служащими Церкви, в чем я не участвовал, по обычаю, христосуясь в это время с христианами. Светом уже кончилось это. Потом поздравление школ: сначала Женской, причем учительницы были угощены разговением, потом Катехизаторской школы, Семинарии, Воскресной школы, то есть толпы детей под руководством старика Оогое. Одиночные поздравления продолжаются до полудня и после, так что отдохнуть нет никакой возможности, и под конец устаешь немало.

Немало телеграмм поздравительных от наших военнопленных, на которые я отвечал взаимными поздравлениями.

С 5-ти часов в Соборе Пасхальная вечерня, отслуженная мною с о. Мидзуно; в Церкви, кроме учащихся, почти никого.

18 апреля/1 мая 1905.

Понедельник Светлой Седмицы.

С 7-ми часов Пасхальная служба: вместе утреня и обедня. Я служил с о. Мидзуно. Потом поздравление певчих своих, Церкви из Коодзимаци. Старик о. Павел Савабе также был. Поздравление жен и детей служащих Церкви. Письма с поздравлениями от пленных.

Усталость телесная и тягота душевная. И светлый праздник мало веселит, хотя пленных стараешься ободрить.

19 апреля/2 мая 1905.

Вторник Светлой Седмицы.

Тоже с 7 часов я совершил Пасхальную службу с о. Феодором. О. Роман Циба вернулся из Тоёхаси и рассказал, как там пленные были рады Пасхальному священническому богослужению. Русские и японцы молились вместе и были очень довольны этим. Пение было попеременно русское и японское. Русские певчие отлично пели. Разговенье было устроено русскими превосходно. О. Роман в восхищении от своей поездки. При нем там диакон Петр Уцида вернулся из Сидзуока и говорил, что русские были очень утешены Пасхальным богослужением, которое о. Матфей Кагета с ним вместе совершил в полном порядке, только при освящении пасхи свою руку вместо кропил употребил за неимением кропил.

Учительницы приносили показать букет, который им прислали офицеры из Сидзуока, в благодарность за вышитые покровы на престол и прочее. Букет в виде огромного цветочного шара на подножке из бамбука.

Из Сан-Франциско еще пришли 3 ящика мелких свечей и денежное пожертвование по двум чекам 1733 ен для военнопленных.

Mr. Andre приносил поправить ошибки в двух телеграммах от Государя Императора в ответ на телеграммы военнопленных: из Хаматера от порт-артурцев, что они посылают нагрудный крест своему крестнику, Наследнику Цесаревичу, и из Химедзи поздравительную с праздником. Государь отвечает им приветствием, благодарит порт-артурцев, молит Бога, чтобы он облегчил им тягость плена и скоро возвратил в Россию; в обоих называет их братцами. – Что за золотое сердце у нашего Государя! Можно ли не любить его! – Русская речь латинскими буквами, и порядочно-таки ошибок. Французский посланник прислал поправить ее, чтобы она вполне понятна была при передаче в Хаматера и Химедзи.

Крестик Наследнику, однако, еще не послан, а только деньги на него собраны нижними чинами порт-артурцами в Хаматера, около 1000 рублей. Мысль французского посланника была, чтобы здесь сделать этот крест, и он прислал ко мне Mr. Andre несколько дней тому назад посоветоваться об этом. Я показал Mr. Andre два золотых крестика с очень изящными изображениями распятий на них, вывезенные мною из России; цена одному 12 рублей, другой, побольше, жертвованный, вероятно, рублей 15. Если бы заказать здесь, то эти крестики надо отдать для образца, лучше и дороже в Миссии нет, и нигде нельзя найти здесь. Как же японцы сделают крестик, стоящий не 15 или даже 50 рублей, а тысячу рублей? Ведь его надо осыпать бриллиантами, а у японцев и искусства такого нет. И потому посоветовал я послать деньги в Россию, например, обер-прокурору Святейшего Синода, с просьбой заказать крестик, стоящий с цепочкою 1000 рублей, и поднести Наследнику, как приношение порт-артурцев. Не знаю, как будет поступлено.

С помощью семинаристов разбирал книги, пришедшие из России, для рассылки военнопленным.

20 апреля/3 мая 1905.

Среда Светлой Седмицы.

Почти целый день занят был разборкою и распределением книг, пришедших из России для военнопленных. Работа довольно кропотливая, чтобы распределить равномерно на 22 места, из коих в Хаматера 28012 человек пленных, в Каназава 6075, в Мацуяма 3795 и так далее, а в последнем, в Сабае, всего только 40 человек. Сегодня распределены 33 связки брошюр от о. Иоанна Демкина, сотрудника Миссии в Петербурге. Правду сказать, этою отсылкою Иван Иванович произвел очистку своей церковной кладовой от залежавшихся брошюр. «Все, мол, там пригодится». Так-то так, но мог бы собрать и прислать кое-что и подельнее.

Под вечер были три корреспондента английских и американских газет; а один из них вместе и польских – James Douglas, говорит по-русски как русский, ибо в России родился и воспитался, отец его там служил. Между разговором спрашивают:

– Как пленные относятся к японским священникам?

– Совершенно так же, как будто бы это были священники русские (отвечал я), да вот образчик (взявши со стола письмо Генерала К. Н. Смирнова.

– Можно списать это письмо? – спрашивает Mr. Дуглас.

– Отчего же? Извольте, – ответил я, и он стал списывать его.

Может случиться, однако, что неприятная для Миссии или для К. Н. Смирнова корреспонденция, появится. Этот самый Дуглас посетил в августе прошлого года наших военнопленных в Мацуяма и в польской газете описал их положение; там сказано было, что «иконы доставлены были пленным от японского переводчика», так-де объявили пленные. По русским газетам, вследствие этого прокатился укор, что-де «Духовная Миссия нисколько не заботится о пленных», тогда как она именно доставляет военнопленным иконы и с самого появления их в Японии неустанно заботится о них.

Корреспонденты спрашивали, сколько священников у военнопленных, и на мой ответ, что десять, удивлялись, что так мало – для 60 тысяч… Кстати, вслед за ними явился Кирилл Мори, отвозивший свечи к военнопленным в Фусими и Оцу, и рассказал, что заезжал на обратном пути в Тоёхаси: «там сетуют пленные, что не имеют Литургии: диакон не может служить ее, а по словам диакона (Петра Уцида), и его хотят похитить из Тоёхаси; пленные в Сидзуока наказывают ему непременно всегда приезжать на обедню туда, ибо о. Матфея Кагета они нисколько не понимают». Итак, что же делать? Возгорелось опять у меня желание: рукоположить Петра Уцида во иерея, а катехизатора Фому Исида (39 лет) – во диакона для сослужения с о. Матфеем Кагета в Сидзуока. Помоги Бог это и исполнить!

21 апреля/4 мая 1905.

Четверг Светлой Седмицы.

Распределение книг по местам военнопленных, причем делаются списки всего отосланного. Ящик с книгами и письменным материалом послал в Нарасино, где 3000 пленных. Возивший туда два ящика со свечами семинарист Самуил Хирота вернулся сегодня и рассказал, что свечей для всех достало. Пасхальное богослужение пленные сами отправили, за неимением священника, который потом служил у них Литургию в понедельник.

22 апреля/5 мая 1905.

Пятница Светлой Седмицы.

Посланы ящики книг в Сендай, Фусими, Оцу, Каназава, Такасаки, чем и наполнен был весь день. Вечером вернулись с посещения пленных в Сидзуока Елисавета Котама, Евфимия Ито и другие и рассказали, как рады были им военнопленные. Подполковник Сергей Орестович Ковалевский расплакался, и они с ним тоже, конечно; даже и здесь, рассказывая мне, не могли удержаться от слез и ввели в слезы также четырех молодых учительниц, бывших здесь и слушавших рассказ. А в другом помещении, где главным между пленными – подполковник Константин Васильевич Урядов, молодые офицеры, в виде угощения гостьям, отплясали русскую.

23 апреля/6 мая 1905.

Суббота Светлой Седмицы.

С 7 часов Пасхальное богослужение: сряду полунощница, утреня, часы и Литургия – до четверти 11-того часа; вставши в половине 6-го, чтобы приготовиться да совершить эту службу – по моим летам устать можно – и я устал, что неприятно напомнило старость, чего в прежние годы не бывало.

Письма к разным священникам с ответными поздравлениями и рассылкой денег: дорожных и других, кто что требует. В этом и прошел день. От пленных приходят благодарные письма за «Пасхальное приветствие» – видно, что книжица понравилась всем. Особенно хороши письма от полковника князя Кантакузина из Каназава и от нижних чинов из Кокура.

24 апреля/7 мая 1905. Фомино Воскресенье.

Целый день писал списки книг, рассылаемых военнопленным, и успел написать только в 6 мест, а всех мест 22; а множество накопившихся писем, ждущих ответа, а необходимость писать в Россию, в Америку, во Францию, уведомлять о полученных деньгах, и прочее, и прочее – да это такая бездна дел по предмету военнопленных, что никогда ее не переделаешь! Перевод и все другое по Японской Церкви пришлось забросить.

Настроил было Петра Исикава созвать сегодня экстренное собрание служащих Церкви, возбудить на нем вопрос о недостаточности священнослужителей для русских военнопленных и убедить всех сделать мне представление о поставлении еще одного священника, и именно Петра Уцида для Тоёхаси, где он ныне диаконом, и еще одного диакона, именно Фому Исида, нынешнего катехизатора в Фукусима, поставить диаконом для сослужения с о. Матфеем Кагета в Сидзуока. Собрание состоялось после Обедни; трактовали больше часа, и в результате Петр Исикава принес мне решение: «Мы-де не можем просить Епископа о поставлении еще, ибо „Иан-квай“ (Общество духовного утешения военнопленных) не имеет средств на жалованье им». Имена Уцида и Исида и упомянуты не были на собрании. Выбранил я Петра Исикава плохим дипломатом и решился действовать иначе.

До сих пор я крайне бережно обращался с юною Японскою Церковью, стараясь не производить ни малейшего давления из опасения, что юная впечатлительность примет отпечаток слишком глубоко, и это отзовется некоторого рода болезненностью. При всех избраниях я почти всегда молчал, давая им полную свободу избирать или нет и углубляя тем семя соборности церковной. Поэтому и сегодня я хотел, чтобы избрание было их делом. Но следует показать и то, что Епископ своею властью, без избрания церковного, может поставить священника и диакона. Такого примера еще не было здесь, и он ныне будет. Я написал письма о. Петру Сасагава и о. Матфею Кагета; у первого, как у духовника Фомы Исида, спрашиваю, не знает ли он препятствий к поставлению Исида диаконом? У о. Матфея спрашиваю, не имеет ли что против поставления Петра Уцида иереем? Если не имеют препятствий, пусть ответят телеграммой (так как я имею в виду немедленно вызвать их и в будущее воскресенье рукоположить).

И для Японской Церкви как хорошо будет, когда военнопленные вернутся домой: священнослужителей разом так значительно прибудет! Содержать их Господь поможет. Не деньги главное, а дело Божие.

25 апреля/8 мая 1905. Понедельник.

С 7 часов Литургия, потом всеобщая панихида, на которую и я выходил. Чашек с кутьею было так же много, как в прежние годы, и молящихся много. Потом иереи и христиане отправились на кладбище.

Я писал письма к военнопленным, препроводительные к книгам и вопросительные, сколько где неграмотных, чтобы столько послать букварей. Букварь печатаем здесь, так как из России ждать было бы долго, да и пришлют недостаточно; а мы напечатаем десять тысяч – всем хватит, а останутся – в Россию пошлем.

26 апреля/9 мая 1905. Вторник.

В школах начались занятия; я, к сожалению, не могу засесть за перевод: военнопленным надо служить. Писал так же письма, как вчера.

Из Мацуяма в Дзенцуудзи, близ Маругаме, перевели тысячу пленных. Поэтому написал я к о. Фоме Маки в Токусима, чтобы он взял на себя священнослужение у военнопленных в Дзенцуудзи и Маругаме. А так как он ни слова не знает по-русски, то в помощники ему пусть будет поставлен диаконом кончивший Семинарию и уже сорокалетний Фома Такеока, служащий катехизатором в его ведении. Спрошено у него, не имеет ли он как духовник Фомы Такеока чего-либо против рукоположения его во диакона? Если не имеет, пусть ответит телеграммой. О. Сергий Судзуки, в ведении которого ныне Маругаме, давно уже просит поручить это место о. Фоме Маки, так как он, о. Сергий, за множеством службы в Мацуяма, почти лишен всякой возможности посещать Маругаме.

27 апреля/10 мая 1905. Среда.

О. Матфей Кагета решительно не советует ставить Петра Уцида во священники: «не умеет управлять Церковью, так что христиане его нисколько не уважают, даже своих детей не умеет воспитывать – они в Церкви ведут себя неприлично»; советует о. Матфей «года на два – на три оставить его диаконом, а нужда для русских-де временная». Нечего делать, приходится оставить это дело так, как есть. Здесь иереи и другие не хотят, духовник его не желает. Пренебречь мнением и советом всех – ошибешься.

28 апреля/11 мая 1905. Четверг.

Rev. Bishop, седой американский миссионер, казначей и Такеси Укай, секретарь, принесли мне 2000 ен, пожертвование американцев на больных и раненых русских солдат в госпиталях. Десять тысяч собрано было в Америке; из них 8 тысяч определено на вдов и сирот японских воинов и на больных и раненых японцев, а две тысячи – на русских, для употребления по моему усмотрению, с замечанием, что часть суммы я могу, если сочту нужным, уделить в «Общество утешения военнопленных». Я принял, поблагодарил и обещал сообщить после, как эта сумма будет употреблена.

29 апреля/12 мая 1905. Пятница.

На мое сообщение вчера нашему «Обществу духовного утешения военнопленных», что я получил 2 тысячи от американцев, из которых имею право несколько уделить им, – чтобы посоветовались, сколько им нужно, и заявили мне свои нужды; сегодня, после долгого совещания, члены Общества прислали ко мне двух депутатов с просьбой дать им ни более, ни менее, как 1850 ен.

– На что же вам так много?

– На жалованье священникам, служащим у военнопленных.

– Да ведь им Миссия платит жалованье.

– Мы от себя прибавлением: о. Судзуки 10 ен, о. Морита – 10 ен и так далее, насчитали 55 ен. Так вот нам, чтобы обеспечить двухгодичное содержание священников.

– Столько дать вам я не имею никакого права; вот смотрите, что написано в этой бумаге, при которой мне вчера передали деньги: «…if you approve, a part of the money might be used by the Y. M. C. A. of the Greeck Church in their relief work». Я думал передать вам 500 ен, больше никак не могу.

Дал им американское письмо почитать и больше вникнуть и отпустил. Собственно, и их расход на священников я не считаю резонным, ибо Миссия вполне обеспечивает служащих священников, назначив им почти двойное, против обычного, жалованье и давая на разъезды и на прожитие в гостиницах во время разъездов. Прочие расходы их я не вижу; быть может, на разъезды Василию Ямада по местам военнопленных, почти совершенно бесполезные, да и на это я даю.

30 апреля/13 мая 1905. Суббота.

800 ен из американского пожертвования послал в Мацуяма полковнику Кавано, начальнику депо военнопленных, для передачи капитану Ивану Михайловичу Шастину, живущему в госпитале; а ему вчера и сегодня писал, чтобы он употребил эти деньги на белье и платье нуждающимся больным, на улучшение пищи нуждающимся в подкреплении и на все другое, что найдет нужным для них. Написал также, чтобы требовал у меня еще для сего: русских пожертвований у меня много для военнопленных.

Из «Общества утешения военнопленных» пришли попросить обещанных мною 500 ен. Отдал, сказав, чтобы ясно поставили предметы расхода; их отчет я в подлиннике отошлю американцам.

О. Фома Маки прислал ответ, что он не имеет ничего против поставления катехизатора Фомы Такеока во диакона. Итак, надо посоветоваться со здешними священниками; если они не знают ничего такого, что воспрещало бы рукоположение Фомы Исида и Фомы Такеока во диаконов, то и быть по сему.

Засыпают письмами военнопленные и священники их. Все время приходится употреблять на ответы им и на рассылку разного требуемого. Нет досуга написать официальные письма в Россию и Америку, а это надо бы сделать поскорей.

1/14 мая 1905. Воскресенье Жен Мироносиц.

Тоже целый день писал письма к военнопленным и к священникам у них. Предметы разные; один комичный: на днях получил от Вейсберга из Мацуяма пожертвование офицеров – 165 рублей 40 копеек; тотчас же ответил, что употреблю их на мраморную архиерейскую запрестольную кафедру, а сегодня пришло письмо Вейсберга, объясняющее, что офицеры просят меня только хранить эти деньги; назначение их – соорудить образ того святого, в день которого они получат свободу; или же, если пожертвований соберется достаточно, для того, построить в Петербурге часовню в память своего освобождения из плена. Я тотчас же отписал Вейсбергу, чтобы он похерил мою болтовню ему о кафедре и что деньги буду хранить.

Из Хаматера от о. Алексея Савабе получена фотография, снятая ночью, во время Пасхального богослужения, очень интересная. Заказал я еще, для отсылки в Америку Преосвященному Тихону и в Петербург.

2/15 мая 1905. Понедельник.

Посоветовался с иереями о Фоме Исида и Фоме Такеока; насчет последнего никто ничего не имеет; против Исида имеют только то, что он ссорлив и заносчив, но это больше предубеждение, чем правда; много вредит ему то, что он не поладил с оо. Савабе, и они выжили его из Коодзимаци; фактически дурного никто о нем не знает и не говорит. И потому я поставлю его диаконом. Обоим послал вызов в Токио для рукоположения.

Писал в Америку Преосвященному Тихону, благодарил за пожертвования для военнопленных и прочее.

3/16 мая 1905. Вторник.

В Россию писал Владимиру Карловичу Саблеру, чтобы доложил Св. Синоду, что 10 тысяч, присланные Синодом для военнопленных, я употребляю на крестики для них и прочее.

К. П. Победоносцеву написал благодарность за свечи для военнопленных в Страстную и Пасху; он заплатил за все свечи, выписанные мною из Сан-Франциско в последнее время, как уведомил меня Преосвященный Тихон.

4/17 мая 1905. Среда.

То же целый день – письма в Россию. У директора Хозяйственного управления П. И. Остроумова частным письмом попросил одолжить из синодальной лавки экземпляров по 30 главных богослужебных книг для военнопленных, с обещанием возвратить их потом, так как здесь они будут совсем не нужны.

В Семинарии и катехизаторском училище была рекреация, на которую, впрочем, денег не просили, так как за город гулять не отправлялись. В Женской школе завтра, если погода [позволит], будет рекреация: пойдут гулять в Уено; денег попросили, дал 5 ен.

5/18 мая 1905. Четверг.

Из Фукусима прибыл катехизатор Фома Исида, чтобы быть рукоположенным во диакона. При первом свидании тотчас же я поставил ему в условие, чтобы совсем бросил ссорливость и заносчивость, за которые его все не любят. Он отвечал, что от ссорливости уже исправился, а заносчивость и не замечает у себя.

6/19 мая 1905. Пятница.

Вчера сдал 9 пакетов на почту в Америку и Россию, сегодня 4 в Европу и Россию. Вечером опять принялся за письма к военнопленным и три написал; всюду главное – наказы учиться грамоте, а грамотным учить.

7/20 мая 1905. Суббота.

Из Такасаки полковник С. П. Романовский известил, что там «199 человек (из 511) нижних чинов неграмотны и желают учиться». Тотчас же послал туда 199 букварей и на столько же человек письменных принадлежностей.

Из Ямагуци о. Петр Ямагаки пишет, что там осталось только 360 пленных и что грубое японское начальство отнюдь не позволяет ему видеться с ними вне богослужения, а богослужение обещает позволить ему у них не больше двух раз в месяц. О. Петр раздражен, пишет, что ему нечего там делать, и просится в другое место.

А в Фусими и того лучше: Генерал Вл. Соллогуб пишет; благодарит за книги, которые я туда послал для чтения, но прибавляет, что «этих книг им не выдают, говорят, что их не прежде выдадут, как когда цензор перечитает их и найдет, что их можно выдать; нескоро нам придется читать эти книги», – заключает Генерал. Vae victis, невольно подумаешь. И помочь нельзя. Говорю Василию Ямада, чтобы он отнес эти два письма в Военное Министерство, показать, как возмутительно обращаются с военнопленными. Отвечает, что «бесполезно, местным начальствам от Министерства предоставлено распоряжаться, и оно не станет вмешиваться в их распоряжения». Положили мы, чтобы, по крайней мере, «Иан-квай» (Общество духовного утешения военнопленных) написало в Ямагуци и Фусими к начальникам о нетерпимости их распоряжений и просили переменить их.

8/21 мая 1905. Воскресенье.

На Литургии, которую я совершал, катехизатор Фома Исида рукоположен во диакона. Имеет назначение в Сидзуока с о. Матфеем Кагета служить у военнопленных.

Вечером была всенощная с величанием пред завтрашним праздником.

9/22 мая 1905. Понедельник.

Праздник Святителя Николая Чудотворца.

С 7 часов Литургия. Совершали иереи. Я выходил на молебен.

Обычные поздравления и празднично проведенный день. Вечером писание писем.

10/23 мая 1905. Вторник.

То же: письма в Россию и к военнопленным и рассылка букварей и письменных принадлежностей для обучения неграмотных.

Прибыл с Сикоку катехизатор Фома Такеока, чтобы быть рукоположенным во диакона для служения с незнающим по-русски о. Фомой Маки у военнопленных в Дзенцуудзи и Маругаме на Сикоку.

11/24 мая 1905. Среда.

То же писание и отправка писем за границу и здесь.

12/25 мая 1905. Четверг.

То же писание и отправка писем за границу и здесь.

13/26 мая 1905. Пятница.

Днем тоже корреспонденция. За всенощной слушал произношение ектений и прочее по-русски новым диаконом Фомою Исида. После службы у себя дома целый вечер еще учил его сему.

14/27 мая 1905. Суббота.

Литургию в сослужении с о. Петром Кано диакон Фома Исида всю свою диаконскую часть служил по-русски, чем и закончилось его обучение служению. В понедельник отправится на место своей службы в Сидзуока, в помощь о. Матфею Кагета.

15/28 мая 1905. Воскресенье.

На Литургии катехизатор Фома Такеока рукоположен во диакона для служения вместе с о. Фомою Маки, не знающим по-русски, у военнопленных в Маругаме и прочих [местах] на острове Сикоку.

16/29 мая 1905. Понедельник.

Прочитал в «Japan Daily Mail», что «слышалась в Цусимском проливе канонада, верно-де, морское сражение идет между Балтийской эскадрой Адмирала Рождественского и японским флотом». Больше не было никаких подробностей, равно не слышалось выкриков японских «гогвай». Последних не слышно было уже много дней. Невольно думалось: должно быть, на нашей стороне перевес теперь – недаром противная сторона не похваляется, а молчит. И, вышедши на обычную получасовую прогулку у дома, вдоль ограды, я именно об этом думал: «Вся мысль, все желание теперь об одном, чтобы Бог дал победу нашему флоту, коли он бьется», и бодро так в душе подумалось это; вдруг в это мгновение мелькнуло что-то красное в стороне, взглянул через улицу, и мгновенно пропала вся бодрость: у соседа, барона Киккава, болтались у ворот два флага с красным солнцем и торчали фонари, изукрашенные сим же красным пятном, – значит, опять японская победа и, значит, разбит наш Адмирал Рождественский. Тут же я заметил бегающих в разгонку разносителей «гогвай», молча передающих свои листки; полицейские у ворот с улыбкой принимают и читают, мой слуга Иван смеется и прыгает, получая. Оказалось, что 14 (27) и 15 (28) мая, вчера и третьего дня, шла морская битва, но Правительство до окончательного решения ее запретило печатать и извещать о ней; теперь победа уже выяснилась, но запрещение еще не было снято, и народ, хотя и ликующий, громко не говорил о ней. Упал я духом и вернулся в комнату писать скучные письма.

17/30 мая 1905. Вторник.

Ужасное поражение русских! Флот Адмирала Рождественского уничтожен: из 28 боевых судов, которые он вел, 15 пущено ко дну, 5 взято в плен; в числе последних такие первоклассные новые броненосцы, как «Орел» и «Император Николай». Адмирал Рождественский ранен и взят в плен, Адмирал Небогатое тоже в плену; до 3000 пленных взято, а погибло с судами сколько! Боже, Боже, в отчаяние можно прийти от таких несчастий, беспрерывною вереницею тянущихся, одно горше другого. Над воротами Миссии и, конечно, по всему городу и по всей Японии – красные флаги, и японский народ торжествует; теперь для него на море нет врага, он – господин всех окрестных морей. Ничто не идет в голову, одна печаль, молча в одиночестве переносимая…

Тем не менее 8 пакетов отправлено на почту.

18/31 мая 1905. Среда.

Mr. Andre из Французского Посольства пришел с пожертвованиями на военнопленных из России. Таким любопытным долгим взглядом смотрел на меня, прежде чем сказать что-нибудь. «Tres mauvais», – молвил я. «Oh, grand desastre!» – подхватил он, и видно было, что действительно опечален он русским несчастием. Говорил он, между прочим, что невыносимо теперь быть между японцами, все задирают голову и с пренебрежением смотрят на иностранцев. «Я всегда читаю что-нибудь, когда сижу между ними в вагоне или где еще, чтобы не смотреть на них», – говорил Andre. Разумеется, как не вскружиться голове у них от таких побед, какие они одерживают над русскими!

19 мая/1 июня 1905. Четверг.

Опять красные флаги кругом. Беспрерывное ликованье у японцев. «Japan Daily Mail» захлебывается от лакейского восторга и упивается блаженством пересчитывать, сколько у России погибло, какие беспримерно великие трофеи у Японии, и долго-долго еще не отнимет уст от этой чаши наслаждения.

Иван Акимович Сенума пишет: «завтра мы справим ликованье, отслужим утром молебен и будем гулять; все школы будут гулять», – говорит. Что же я мог ответить, кроме «хорошо!». На «ликованье» свое и позволения не спрашивает, а только докладывает о нем. И они правы с своим ликованием. Где же бы не ликовали при таких обстоятельствах?

В невыносимой душевной тяжести в эти дни я занялся переводом и приведением в порядок расписок к счетам – полумеханическое дело, не мещающее грустить, но и не оставляющее совсем в жертву грусти.

20 мая/2 июня 1905. Пятница.

Не морская держава Россия. Бог дал ей землю, составляющую 6-ю часть света и тянущуюся беспрерывно по материку, без всяких островов. И владеть бы мирно ею, разрабатывать ее богатства, обращать их во благо своего народа; заботиться о материальном и духовном благе обитателей ее. А Русскому Правительству все кажется мало, и ширит оно свои владения все больше и больше; да еще какими способами! Манчжуриею завладеть, отнять ее у Китая, разве доброе дело? «Незамерзающий порт нужен». На что? На похвальбу морякам? Ну вот и пусть теперь хвалятся своим неслыханным позором поражения. Очевидно, Бог не с нами был, потому что мы нарушили правду. «России нет выхода в океан». Для чего? Разве у нас здесь есть торговля? Никакой. Флот ладился защищать горсть немцев, ведущих здесь свою немецкую торговлю, да выводить мелких жидов в больших своими расходами, много противозаконными. Нам нужны были всего несколько судов ловить воров нашей рыбы да несколько береговых крепостей; в случае войны эти же крепости защитили бы имеющиеся суда и не дали бы неприятелю завладеть берегом.

«Зачем вам Корея?» – вопросил я когда-то Адмирала Дубасова. «По естественному праву она должна быть наша, – ответил он, – когда человек протягивает ноги, то сковывает то, что у ног; мы растем и протягиваем ноги, Корея у наших ног, мы не можем не протянуться до моря и не сделать Корею нашею». Ну вот и сделали! Ноги отрубают!

И Бог не защищает свой народ, потому что он сотворил неправду. Богочеловек плакал об Иудее, однако же не защитил ее от римлян. Я бывало твердил японцам: «Мы с вами всегда будем в дружбе, потому что не можем столкнуться: мы – континентальная держава, вы – морская; мы можем помогать друг другу, дополнять друг друга, но для вражды никогда не будет причины». Так смело это я всегда говорил до занятия нами отбитого у японцев Порт-Артура после китайско-японской войны. «Боже, что это они наделали!» – со стоном вырвавшиеся у меня первые слова были, когда я услышал об этом нечистом акте Русского Правительства. Видно теперь, к какому бедствию это привело Россию.

Но поймет ли она хоть отныне этот грозный урок, даваемый ей Провидением? Поймет ли, что ей совсем не нужен большой флот, потому что не морская держава? Царские братья стояли во главе флота доселе, сначала Константин Николаевич, потом – доселе – Алексей Александрович, требовали на флот, сколько хотели, и брали, сколько забирала рука; беднили Россию, истощали ее средства – на что? Чтобы купить позор! Вот теперь владеют японцы миллионными русскими броненосцами. Не нужда во флоте создавала русский флот, а тщеславие; бездарность же не умела порядочно и вооружить его, оттого и пошло все прахом. Откажется ли же ныне Россия от непринадлежащей ей роли большой морской державы? Или все будет в ослеплении – потянется опять творить флот, истощать свои средства, весьма нужные на более существенное, на истинно существенное, как образование народа, разработки своих внутренних богатств и подобное? Она будет беспримерно могущественною, если твердо и ясно сознает себя континентальною державою, и хрупкою, и слабою, как слаб гермафродит, если опять станет воображать о себе, что она великая и морская держава, и потому должна иметь большой флот, который и будет в таком случае всегда добычею врагов ее и источником позора для нее. Помоги ей, Господи, сделаться и умнее и честнее!.. Исстрадалась душа из-за дорогого Отечества, которое правящий им класс делает глупым и бесчестным.

21 мая/3 июня 1905. Суббота.

Вчера и сегодня утром прослушал богослужение диакона Фомы Такеока по-русски; оказывается, голос лучше, чем у всех других диаконов, легкий бас; и произношение хорошо; служить научился, так что может уже отправиться на место своей службы, на Сикоку.

70 пакетов и свертков чтения для наших военнопленных пришло из Бостона; Rev. Loomis, мой знакомый, выписал. 28 из них послал в Мацуяма, но едва ли понравится нашим – все из религиозной американской прессы.

22 мая/4 июня 1905. Воскресенье.

Иереи после обедни служили благодарственный молебен о своей блестящей морской победе над русским флотом. Я стоял в алтаре, молясь за бедное мое униженное Отечество. Хорошо, что с самого начала войны звон и трезвон в Соборе прекращен, еще горчее было бы слушать, как русские колокола торжествуют японские победы.

23 мая/5 июня 1905. Понедельник.

Княгиня Волконская телеграммой просит «известить о ее сыне лейтенанте Демидове, служившем на броненосце „Александр III“». Посылал я в Морское Министерство спросить; ответили, что «сведений о Демидове не имеет, но судя по тому, что „Александр III“ со всеми на нем потоплен в бою, сведений и не может быть». Тем не менее, я послал телеграммы в три места, куда свезены наши пленные моряки; если отовсюду ответят то же, то придется послать матери печальный ответ.

Стал рассылать присланные из России книги военнопленным. Эта неделя и должна быть занята вся этим делом.

24 мая/6 июня 1905. Вторник.

Послал княгине Волконской ответ, что о лейтенанте Демидове сведений нет, что в списке пленных он не числится.

Больше шести тысяч моряков с разбитой нашей эскадры попало в плен, в том числе 254 офицера, с Адмиралами Рождественским и Небогатовым во главе. Как осрамилась Россия со своим флотом! Суда наши почти все или потоплены, или взяты в плен, а у японцев никакого изъяна, весь флот цел; наши моряки стрелять не умеют.

25 мая/7 июня 1905. Среда.

За праздничной всенощной сегодня иереи выходили на литию.

Тоска гложет душу. Копаешься все время с распределением и рассылкою книг по местам военнопленным и хоть этим отвлекаешься от горьких мыслей и чувств.

26 мая/8 июня 1905. Четверг.

Вознесение Господне.

До Литургии крещены 4 возрастных и 1 младенец. Литургию совершали одни иереи.

21 мая/9 июня 1905. Пятница.

Опять телеграмма – «о судьбе моряков с броненосца „Бородино”». Но и «Бородино» потоплено в битве, и все на нем погибли; таков и ответ.

28 мая/10 июня 1905. Суббота.

Какую прекрасную телеграмму прислал Государь Адмиралу Рождественскому! Вчера приносили ее ко мне, поправить русскую транскрипцию, сегодня Mr. Andre принес перевести на французский. Вот она: «Адмирал Рождественский! Благодарю вас и всех чинов, честно исполнявших свой долг в бою, за самоотвержение, с которым послужили России и мне. Волею Всевышнего не суждено было увенчать успехом ваш подвиг, но вашим беззаветным мужеством Отечество всегда будет гордиться. Желаю вам скорее выздороветь, и да утешит Господь всех вас! Николай».

Поговорили мы с Mr. Andre о том, что до мира еще, вероятно, далеко и прочее, и только что он вышел в одни двери, как в другие вошел о. Феодор Мидзуно с улыбкой на лице и «гогвай"’ем в руке: «Мир заключается», – говорит.

– А я думал, что вы с распиской за деньгами на дорогу в Симооса (о чем он недавно говорил), – молвил я и пошел набирать книги для отсылки пленным в Фукуока. Желать мира я должен, несомненно, и я его желаю, и молюсь за него. Но мир такой постыдный для России – иным он не может быть – мир, при котором Россию обдерут как липку контрибуцией, тогда как она уже и без того крайне истощена войной (одна только нынешняя потеря флота в Цусимской битве, по собственному признанию Русского Адмиралтейства, как значится в сегодняшней телеграмме в «Japan Mail», обошлась ей в 185 миллионов рублей); такого мира как же пожелаешь для своего Отечества!..

29 мая/11 июня 1905. Воскресенье.

Не переставая приходится распивать горькую чашу. И как глотнешь, так невыносимо горько всегда, как вот теперь воспринимать мысль о позорнейшем для Отечества мире. Мало-помалу, обыкновенно, вкус горечи смягчается. Но затем новый глоток. И так полтора года. Неудивительно, что чувствуешь себя иногда крайне усталым и изможденным.

31 мая/13 июня 1905. Вторник.

Нет нужды записывать каждый день. Все одна и та же канитель. Каждый день приходят письма то от пленных, то из России к пленным или о пленных. И вертишься как белка в колесе: то туда пишешь, то сюда пишешь. А тут священники, служащие у пленных, с неперестающими запросами и требованиями: масла, вина, свечей, икон, книг, иконописных материалов, крестиков и разного другого. Всех надо удовлетворить. И это – ежедневная сутолока. Миссийское дело совсем заброшено: перевод богослужения остановлен, письма из Церквей не читаю; секретарь их прочитывает, и что нужно к исполнению, о том говорит мне, чтобы немедленно исполнить.

Три телеги, запряженные лошадьми, привезли сегодня с почты книги и прочее для военнопленных, пожертвованные из России. И книги на этот раз превосходные: жертвованные обер-прокурором К. П. Победоносцевым и, должно быть, Владимиром Карловичем Саблером. О пожертвованных Константином Петровичем я предварительно получил из Хозяйственного управления уведомление со списком книг: Новые Заветы с Псалтырью – 300 экземпляров, Евангелия, «Церковные Хоры» Касторского, «Последние дни земной жизни Господа Иисуса Христа» Иннокентия, «Училище благочестия», молитвенники и прочее, и прочее – все новое и в большом количестве экземпляров; также книг по русской истории, исторические романы Загоскина, Жуковский, Фонвизин и прочее. Приятно такие книги и рассылать военнопленным, чем и займусь немедля. Всего 227 тючков пришло; из них 191 связка книг от Победоносцева и Саблера, 9 связок от Адмиральши Чухниной, 7 ящиков со свечами, там же рубашки, мыло, книжки, 1 связка с махоркой, 1 с мылом, 13 ящиков с соленым свиным салом и 5 тючков с крестьянским холстом. Сало и холст – дар военнопленным от 18 пехотного Вологодского полка из Новоград-Волынска.

3/16 июня 1905. Пятница.

Вышли из печати и готовы к рассылке издаваемые Миссиею для военнопленных-неграмотных Азбуки, напечатанные нами в 15 тысячах экземпляров. В восемь мест уже и разосланы. Письменный же материал – в ближайшие к Токио места высылаю отсюда, в более отдаленных рекомендую покупать на местах, а деньги за них буду высылать отсюда из жертвованных из России на нужды военнопленных.

6/19 июня 1905. Понедельник.

Вот уже 137 связок с свертков американской прессы пришло для военнопленных. Добрый Rev. Loomis хлопочет у своих друзей в Америке, как видно, на его имя и приходит в Йокохаму, а он высылает мне. Я, не развертывая, прямо рассылаю по местам военнопленных туда, где предполагаются знающие английский язык; кажется, почти все из текущей прессы – журналы и газеты, из Бостона и других городов.

Вчера, в праздник Сошествия Святого Духа, служил я соборно с священниками. Сегодня три иерея совершали богослужение.

7/20 июня 1905. Вторник.

Великим постом я писал в Пекин, просил прислать к Пасхе, если могут, восковых свечей для военнопленных. И прислали – вот теперь, после Троицы, да в каком виде! 15 пудов разложили на 168 ящиков. На днях 7 этих ящиков принесли с почты, полуразломанных, и, конечно, с поломанными свечами. О всех же прочих ящиках сегодня из почтовой конторы получено письмо: «Посылка не в порядке, придите посмотреть». Послал я ризничего Моисея Кавамура, и принес он следующее известие: «Ящики и свечи – все рассыпалось и собрано в 20 почтовых мешков, внутри которых свечей нет, даже нет таких обломков их, которыми могли бы пользоваться, например, певчие во время всенощной, а есть бесформенная масса, в которой перемешаны воск, нитки, дощечки ящиков». Думал я пожалеть Пекинскую Миссию, принять и потом послать туда же воск, как материал на свечи. Но безжалостно было бы и для своей Миссии. Счет-то из Пекина на 488 рублей 85 копеек. Итак, отказался принять винегрет, заключенный в 20 мешках. Пусть почтовое ведомство отошлет это обратно в Пекин; быть может, Пекинская Миссия получит стоимость испорченных свечей от Пекинского почтового ведомства, взявшегося доставить, но не принявшего меры, чтобы доставить исправно. Я же пошлю стоимость лишь 7-и ящиков.

9/22 июня 1905. Четверг.

Умер секретарь Миссии Сергий Нумабе, в прошлом году заболевший до невозможности служить и бывший на положении заштатного, на половинном жалованьи – 18 ен 75 сен в месяц. Служил секретарем больше 20 лет, а прежде того несколько лет катехизатором. Родом из Сендая, дворянин, вполне честный – деньги Миссии могли быть поручаемы ему без опасения. Кроме того, мысленно я звал его моим громоотводом. Через его кисть проходили все мои письма к служащим Церкви и к христианам. Иной раз письмо от кого-нибудь рассердит ужасно, и продиктуешь ему ответ в самых жестких и сердитых выражениях; поклонится и уйдет, а чрез два-три часа приносит ответ в самых мягких и деликатных выражениях, но с соблюдением моих мыслей; между тем и у меня за это время уляжется гнев; и идет письмо, как подобает в японском духе, вежливое и приличное, хотя и строгое по содержанию. Редко-редко, когда я заставлял его переписать письмо и сгустить краски. Зато уже иной раз если и сгустит по-своему, то приходится делать отбой: пожалуйста, перепиши и смягчи! Отличался также аккуратностью и точностью; всякое письмо непременно принесет прочитать, и, если нужен ответ, попросит его и не забудет послать. Словом, хорошо послужил Церкви. Царство ему Небесное! Воспитал себе и доброго преемника в нынешнем секретаре Давиде Фудзисава, отличающегося теми же японскими качествами – мягкость, вежливость, аккуратность – то есть строгой исполнительностью.

11/24 июня 1905. Суббота.

Между военнопленными много просящихся писать иконы, и по присылаемым опытам их рисованья, видно, что они могут писать. Потому разосланы иконописный материал и инструменты: в Мацуяма – офицеру Инглизу, в Сидзуока – офицеру Рейнгардту, в Хаматера, Нарасино, Тоёхаси – нижним чинам. Пусть себе с Богом занимаются! Один рисует, несколько десятков около него смотрят и развлекаются этим. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. А может и порядочные иконы напишут – будут полезны японским Церквам. В Нарасино иконописный материал на свой счет купили, в прочие места я покупал в счет пожертвований из России на нужды военнопленных. Это тоже нужда.

А из Тоёхаси, кроме того, заказ был на золотильные, малярные, ризичьи, сапожничьи и портновские инструменты и материалы. Оттуда на все это и денег 70 ен прислали. По возможности, всем они удовлетворены отсюда, что можно было найти в здешних лавках и у мастеров, послано им. 70 ен их истрачено с дефицитом, но написано подполковнику Леониду Николаевичу Гобято, главному там между русскими, чтобы он, не смущаясь этим, вел свою линию – продолжал занимать нижних чинов работами, я буду доставлять потребный материал и инструменты в счет пожертвований из России, лишь бы шло на дело: сапоги шили бы такие, что можно носить, шапки тоже и так далее. Нельзя не помогать таким радетелям о нижних чинах, как господин Гобято. В сегодня полученном от него письме между прочим пишется: «Недавно сюда в бараки приходила американка миссионерша и раздавала солдатам листки освобождения. Некоторые солдаты, возмущенные, заявляли мне об этом и говорили, что им очень неприятны такие посетительницы; это называется приходить с утешением!» В другой раз пусть без церемоний указывают дверь таким особам.

12/25 июня 1905. Воскресенье.

Похоронили секретаря Сергия Нумабе. Я и отпеть не мог, только вчера отслужил в Соборе панихиду по нем. Дом его слишком далек от Собора, а к кладбищу близок; отпели его священники в доме и прямо снесли на кладбище; много христиан собралось проводить его.

13/26 июня 1905. Понедельник.

В Тоёхаси военнопленные предприняли построить в японской Церкви там иконостас, что, вероятно, и успеют сделать. А в Сидзуока еще больше – хотят Храм построить и оставить японским христианам в память по себе, но это едва ли выполнимо. Капитан Иван Михайлович Шастин, устроивший Церковь в госпитале в Мацуяма, переведен в Сидзуока, и разом принялся за дело: офицера Рейнгардта воодушевил писать иконы, между всеми офицерами собирает деньги и надеется до двух тысяч ен собрать; конечно, на это можно бы и построить небольшой храмик. Но главное – где строить? Земли нет. Пишет мне, просит, чтобы я помог в этом. Легко! Я ответил ему советом собрать сведения, сколько бы стоили 400–500 цубо, необходимых под храм, и не за городом, где, может быть, и дешево, а в городе. Наверное, много тысяч ен; стало быть, недоступно по теперешнему положению его и всех офицеров. Пусть бы приготовили хотя комплект икон для будущего храма; а построится он тогда, когда христианское общество в Сидзуока возрастет до возможности сделать это.

14/27 июня 1905. Вторник.

Наши добрые христиане-военнопленные истинно оставят по себе незабвенный пример для японцев, как нужно, не жалея, жертвовать для Бога: постоянно приходят их пожертвования на Миссию и Церковь; и небольшие, никогда, однако, меньше ены, и довольно значительные, ен до 60 и больше. Даже жаль их; думается, на свои нужды тратили бы, ведь так бедны теперь сами, но нельзя сказать им этого, нельзя обидеть и стеснить свободное религиозное чувство.

Вот особенно замечательные коллективные пожертвования последнего времени: 1. Нижние чины, живущие в Тоофукудзи, в Фусими пожертвовали 100 ен на сооружение иконы Святителя Николая Чудотворца в серебряной ризе для того, чтобы поставить ее в храме в Кёото в память их. 2. Военнопленные порт-артурцы, живущие в 1-м дворе в Хаматера, собрали между собою и прислали мне 104 ены 40 сен на сооружение иконы Воскресения Христова для поставления в здешнем Соборе. В. Военнопленные в Нарасино собрали и прислали 155 ен на сооружение иконы Спасителя для поставления тоже в здешнем Соборе, в память их пребывания в Нарасино, с подписью о сем на металлической дощечке на обороте иконы.

Сегодня в «Japan Daily Mail», в «Monthly Summary of Japanese Current Literature» есть следующее: «Оокаи Масами в журнале „Тайёо“, в статье „Взятие Санкт-Петербурга”, настаивает, чтобы японская армия шла и взяла Петербург для того, чтобы прямо с Царем трактовать о мире. Поход этот дороговато обойдется, но можно экономить, можно заложить железные дороги» – и подобное. Начинает и Англия вкушать плоды дружбы с Японией. Там же в «Тайёо» Кояма трактует, что «во всей Азии prestige Англии возрос от союза с Японией», и перечисляет разные другие благодеяния для Англии от этого союза.

15/28 июня 1905. Среда.

Краткий молитвослов для рассылки всем военнопленным напечатан Миссиею и с сегодняшнего дня начинает рассылаться при следующем письме, тоже напечатанном и в нескольких экземплярах препровождаемом в места военнопленных:

«Почтенные и дорогие соотечественники!

В письмах, получаемых мною от многих из вас, чаще всего встречаются просьбы прислать молитвенник и Евангелие. Меня всегда радуют такие просьбы, как показывающие благочестивое настроение просящих. Но, к сожалению, я далеко не всех мог удовлетворить: в миссийской библиотеке просимые книги истощились, из России их получается недостаточно. Чтобы не оставить благочестивых желаний и просьб без исполнения, я решился здесь напечатать Краткий молитвослов и Евангелие. Молитвослов готов и ныне рассылается. Прошу всех господ офицеров и нижних чинов, между последними грамотных и еще не успевших сделаться таковыми, принять по экземпляру на благочестивое употребление и душевную пользу.

Токио. 15 (28) июня 1905. Епископ Николай».

Напечатано 65000 экземпляров, что стоит 884 ены, то есть экземпляр Молитвослова стоит 1 сен 3 рин 6 моу, тогда как русский стоит 3 копейки, больше, чем вдвое дороже нашего. Этого количества, однако, недостанет. Мы начали печатать прежде, чем стало известно точное число военнопленных ныне в Японии. Моряков после Цусимского сражения взято в плен 7281, в том числе 415 офицеров. Всех же наших пленных ныне 67700 человек.

16/29 июня 1905. Четверг.

О. Симеон Мии преусердно служит военнопленным, и его служение весьма полезно им. Постоянно в движении; поспевает отслужить и в Нагоя, у Генералов, и в Тоёхаси заехать и совершить богослужение, и Каназава, Сабае, Цуруга посетить и везде утешить богослужением.

Для его здоровья это движение тоже весьма полезно: нервные припадки с ним не повторяются с тех пор, как он так деятельно стал служить у военнопленных.

Однако же его надо беречь и с ним осторожно обращаться – нервы его все еще не в порядке. В последние дни я ему на несколько его писем не ответил потому, что дела особенного не было, по которым бы они требовали ответа без промедления. И что же? Он до того расстроился этим, что стал близок к помешательству. «Простите меня, недостойного, по великой милости Вашей. Я день и ночь душевно мучусь. Мое сердце беспрестанно терзает сознание, что я за свое недостоинство лишился Вашей отеческой милости» – и так далее, пишет он уже во второй раз, не дождавшись ответа на первое такого рода письмо, а ответ я ему послал почти мгновенно по прочтении его письма, испугавшись за него. Да мало того: вслед за этим вторым письмом послал сюда о. Акилу Хирота исключительно только затем, чтобы узнать, за что я сержусь, и умолить не сердиться. Я, конечно, и письмами, и ответами о. Акиле постарался всячески успокоить о. Симеона и в то же время зарубил себе на носу: отвечать о. Симеону на все его письма и беречь его благодушное настроение.

17/30 июня 1905. Пятница.

Еще получено 4 тючка крестьянского холста от 18 пехотного Вологодского полка из Новоград-Волынска, а дней пять тому назад получено 23 таких тючка. И разосланы они: 28 тючков на белье больным в госпиталь в Мацуяма, 2 тючка в Сидзуока и 2 в Тоёхаси. Малороссийское же лакомство – 13 ящиков соленого свиного сала разослано так: 5 ящиков в Мацуяма, в госпиталь, 2 ящика Генералу Вл. Ник. Никитину в Нагоя, 3 ящика в Сидзуока и 3 Тоёхаси.

Продолжают приходить связки и свертки американской прессы. Теперь уже числом 193 получено. Рассылаются немедленно туда, где есть офицеры, особенно моряки, почти все знающие по-английски, более или менее; для незнающих интересны иллюстрации, которых, кажется, немало.

18 июня/1 июля 1905. Суббота.

Редко бывает такой тягостный день, как сегодня. Тоска и апатия неодолимые. Вечный гнет печальных известий давит душу до того, что она кричит и плачет неутешно. На войне мы всегда разбиты, а внутри-то России! Лучше бы не знать и не ведать того! Даже наше духовное ведомство – и то замутилось страшно. Нет просвета от бури и ненастья! А тут еще и нефигуральная непогодь и неперестающий дождь расстраивают нервы.

19 июня/2 июля 1905. Воскресенье.

Акила Кадзима приносил из Французского Посольства телеграмму от Главнокомандующего в Манчжурии Линевича к Адмиралу Рождественскому проверить транскрипцию. Линевич «восхваляет беззаветное мужество Адмирала и желает ему поскорее выздороветь от ран на дальнейшие подвиги во славу России». Такова сущность красноречивой телеграммы. Хоть бы не срамились вожди наши подобными неуместными комплиментами. Русский флот смоет ли когда-нибудь бесчестье своего окончательного поражения? А тут «подвиги» и «слава»!

От военнопленных порт-артурцев 4-го двора в Хаматера получил 150 рублей с просьбою «на эти деньги соорудить икону св. Алексея для подарка от них о. Алексею Савабе, в благодарность за его ревностное служение у них». Тотчас же ответил им, что закажу икону в России, и, когда будет доставлена сюда, передам ее о. Алексею. Истинно приятно, что о. Алексей стяжал такую любовь своею службою. Это уже не в первый раз свидетельствуют ему пленные свою любовь. Недавно порт-артурцы 2-го двора прислали мне прошение доставить им крест для поднесения о. Алексею и разрешить ему носить его на груди. Этим я ответил, что не имею права и власти сделать это, а пусть они, вернувшись в Россию, приобретут там крест и попросят Св. Синод разрешить им послать о. Алексею и разрешить также о. Алексею носить его. Св. Синод, конечно, разрешит.

От о. Алексея Савабе сегодня печальное известие, что там, в Хаматера, во 2-м дворе, случилось какое-то возмущение военнопленных, вследствие которого один из них застрелен, другой подстрелен. Бедные порт-артурские герои! И, вероятно, какое-нибудь недоразумение из-за плохого переводчика, не больше.

20 июня/3 июля 1905. Понедельник.

До того некогда все дни, что экзамены в школе идут без меня. Сегодня в первый и единственный раз я был на экзамене в Семинарии. Экзаменовались по Основному Богословию 5-й курс, где всего 6 человек, и 6-й, где 5, прочих война похитила. Отвечали все хорошо.

Американский Епископ McKim принес от Благотворительного американского комитета 2 тысячи ен на военнопленных. Это уже второй раз американцы по столько жертвуют. Я поблагодарил и сказал, что пошлю в госпитали в Мацуяма и Хаматера на белье и прочие нужды больных и раненых наших военнопленных. С ним были «Archdeacon of Little Rock, Ven. W-m Jefferys» и другой Jefferys, мой приятель, американский миссионер.

Рассылка отпечатанного Краткого молитвослова почти кончена. Остается послать в Нарасино, но сюда недостало. Надо отпечатать еще 2 тысячи экземпляров.

21 июня/4 июля 1905. Вторник.

На экзамене по Закону Божьему в Женской школе. Отвечали, конечно, все отлично. Потом писание писем.

22 июня/5 июля 1905. Среда.

На экзамене в Катехизаторской школе, где только и есть 7 человек: два кончают курс, 5 переходят на второй год. По ответам видно, что трудились, но половина из них совсем малоспособны.

23 июня/6 июля 1905. Четверг.

С 2-х часов производился выпускной акт в Женской школе. Все было благоприлично и согласно с установленным порядком: чтение списков, раздача аттестатов, кончившим курс, которых ныне 12, моя краткая речь им, чтение их речей, пение, слезы. Я в речи уподобил их «разумным девам, зажегшим светильники здесь, и внушал беречь их горящими, снабжать елеем, который есть добрые дела; если будет сие, то они будут счастливы в жизни, ибо всегда будут с светлой душой, а это и есть счастье: Царствие Божие внутри вас есть, и другим они будут доставлять счастье – всем будет тепло и светло вокруг их"… По окончании всего, дал 6 ен на «симбокквай» всем, и, отказавшись от угощения, вернулся домой писать письма и делать рассылки разного к военнопленным.

24 июня/7 июля 1905. Пятница.

С 9-ти часов выпускной акт в Семинарии и Катехизаторской школе. В Семинарии 5 кончили курс и выходят в катехизаторы, если только лучшие из них не будут взяты в военную службу; из Катехизаторской школы двое кончили, и не жаль будет, если одного возьмут в солдаты. Тоже все было согласно с этикетом, начиная с вазы цветов на столе. В краткой речи выпускным, «по поводу малого числа их, я им напомнил еврейскую пословицу: „если мало людей, будь сам за двоих”, пусть трудятся, заменяя многих. Пусть смело выходят на поле своего делания: Бог, видимо, ободряет нас, храня Свою Церковь здесь целою и невредимою, несмотря на теперешние неблагоприятные обстоятельства; служащие Церкви у нас нисколько не уменьшаются, напротив, в нынешнем году их несколько более, чем было в это время в прошлом; христиане все твердо блюдут свою веру. Вы можете встретить на своем пути неразумных людей, которые вам скажут, что вы проповедуете веру, приходящую из неприятельской страны. Но вы твердо и ясно знаете, что вы идете проповедывать веру, пришедшую не из какого-либо земного царства, а с неба; вашему духовному слуху звучат слова: „Шедше в мир весь”… Сему велению повинуясь, вы идете на проповедь», – и так далее. К концу акта прибыл о. Павел Савабе, в нынешнем году более бодрый, чем как был в это время в прошлом. По окончанию, все угощены были чаем и печеньем, и я в том числе. На «сообецуквай» дал всем ученикам 6 ен.

На акте был и о. Борис Ямамура, утром прибывший в Токио; он первым из иереев прибыл. Ждал я в этом году на Соборе о. Якова Такая из Кагосима, много лет не бывшего в Токио; и он сам известил, что будет. Но письмо получилось от катехизатора Николая Иосида, что с о. Яковом приключился паралич – половина тела поражена. Весьма жаль! Дай Бог поправиться! Не очень он стар; а какая добрая, кроткая душа у него!

Американец Helm, один из заведующих в «Христианской ассоциации молодых людей в Японии», прислал мне письмо, в котором описывает следующую трогательную сцену. «Когда один из делегатов Японии на Всемирную конференцию в Париже, Ибука, произносил там речь и сказал, что индивидуально японские христиане в мире со всем миром, выступил финский делегат пастор Хельмак Лезиус, подал ему руку, и два джентльмена стояли пред великой конвенцией в такой трогательной позе – рука в руку. Великая аудитория потрясена была сим зрелищем и разразилась восторженным рукоплесканием». Удивительное утешение! Два врага России – японец и финляндец – своим единодушием в ненависти к России упоили восторгом собрание фарисеев и саддукеев. Еще г. Хельм утешает меня уведомлением, что Греческая Церковь в Порт-Артуре отдана их Ассоциации во владение. «You will be pleased to know это», – пишет. Еще бы, очень приятно! Пей горькую чашу до дна! Уж на что горчее: православные жертвовали, сооружали храм, и на пользу протестантам! Какое опозоренье! Напоминает осквернение Иерусалимского храма язычниками. Знать мы не менее согрешили и прогневали Бога, чем древние иудеи, вдававшиеся в язычество. – Простодушный Helm, впрочем, от доброго, хотя протестантского, православное презирающего, сердца все это пишет.

25 июня/8 июля 1905. Суббота.

Целый день писал письма к военнопленным и священникам у них и рассылал разное по их требованиям.

В 3 часа пришли 12 выпускных воспитанниц, снабдил их иконами, видами собора, наставлениями и угостил чаем.

26 июня/9 июля 1905. Воскресенье.

27 июня/10 июля 1905. Понедельник.

28 июня/11 июля 1905. Вторник.

Одно и то же главное дело – переписка с военнопленными и рассылка им книг, икон, свечей и прочее и прочее.

На всенощной и я выходил на величание и, прежде, на литию. Из провинции до сих пор пришли на Собор только 5 иереев; все они участвовали в служении. После всенощной 4 из них исповедались у меня.

29 июня/12 июля 1905. Среда.

Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.

Литургию и после нее молебен я совершал соборно с 6-ю иереями.

Между тенорами в правом хоре был и Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер, всегда аккуратно приходящий петь всенощную, а сегодня певший и обедню. После службы он зашел ко мне, чтобы презентовать картину нашего Собора, обделанную, как японское «какемоно», и несколько номеров «Living Church» с интересными статьями. Тут же заговорил о том, что недавно писал в письме ко мне, – не позабочусь ли я о просвещении христианством китайских студентов, которых теперь множество в Токио, и о религиозном образовании которых никто не заботится?

– Но у нас для этого людей нет, нам и для теперешних наших потребностей катехизаторов и священников мало, где же еще брать на себя новые обязанности?

– Я хотел бы заняться этим делом под вашим руководством.

– Пожалуйста, займитесь. Разве вы находите у китайских студентов благоприятную почву для сеяния Слова Божия?

– Нет. Сколько я знаю, они совсем не думают и не склонны думать о религиозных предметах.

– Так что же вам так хочется заняться ими?

– Никто не занимается ими, а мне хотелось бы под вашим руководством (опять повторяет!). Не найдется ли у вас места для этого?

– То есть комнаты в доме для катехизации китайцам? Конечно, найдется, даже и людей можно найти для катехизации им, если они будут приходить сюда: П. Исикава, А. Кадзима, о. Роман Циба…

– Вот и отлично. Я попытаюсь.

Но, разумеется, ничего не выйдет. «Под вашим руководством». Кто- нибудь молодой на моем месте уши бы развесил. Чуть не в православие просится. Но тщетны надежды на принятие истины всеми такими. На дешевое сочувствие у них душевных сил хватает, а смело и решительно переступить порог, отделяющий их от сознаваемой ими истины, нога не поднимается, гордости еще много у них, епископалов, мешающей им стряхнуть неправду и покориться истине.

Часа в три пришел Mr. Andre сдать три ящика с пожертвованиями Александро-Невской Лавры для военнопленных: книги и священные предметы.

Этот говорит:

– Французский Министр хочет знать ваше мнение касательно неприязненных толков о миссионерах в текущей прессе. Японцы предлагают миссионерам возвратиться восвояси: сами-де мы справимся с христианским религиозным делом у себя. Конечно, без протестантских миссионеров они обойтись могут, у протестантов догматов нет – беречь нечего. Но в католичестве и православии не так, здесь определенное догматическое учение, которое без миссионеров японцы сохранить без повреждения еще не могут. Не так ли?

– Совершенно так! – согласился я с этим, и это мнение мое просил сообщить Министру.

Действительно, японская протестантская пресса резко критикует своих миссионеров, прямо объявляет, что японцы переросли весьма многих из них образованием и пониманием, и всем таким без церемоний советуют вернуться домой и заняться чем-нибудь более полезным, чем бесплодное занятие проповедью здесь. В этом отношении положение православия здесь самое выгодное: миссионеров нет, указывать дорогу домой не для кого. Положение католичества иное, у них тоже многое множество миссионеров и их пособников из-за границы, между которыми, разумеется, не может не быть и таких, которым японцы могут сказать: «Мы переросли вас, не лучше ли вам домой…» Недаром французский Министр тревожится. Mr. Andre говорил, что он, Министр, уже писал об этом домой.

Нужно иметь в виду, что сюда миссионеры могут быть допущены только с высшим, академическим образованием, и люди способные и ревностные.

Служба военнопленным до того поглощает время, что я до сих пор к Собору нисколько не приготовился. Завтра надо будет отложить дела военнопленных и заняться соборными.

30 июня/13 июля 1905. Четверг.

Приведение в порядок статистических листов (кейкёохёо) и выписка из них для Собора; чтение писем и прошений к Собору, которых ныне больше, чем было в прошлом году.

Между сим делом осмотр покрова и ящика, посылаемых купцом Минамидани Сеибеи Губернатору Санкт-Петербурга господину Зиновьеву в память сына его Александра, убитого сыном Сеибеи’я в мае прошедшего года. Покров превосходно вышит золотом: на белом поле два свирепых льва, кругом цветы. Ящик, в котором помещается покров, и во всю величину его превосходно лакированный. На покрове надпись, шитая золотом, что он «в память Александра Зиновьева». При этом ящике с покровом – небольшой ящик с «макимоно», в котором должно быть описание обстоятельств. Приносил показать Минамидани-сын, убивший, но и сам имеющий рану от Зиновьева; пуля от его револьвера до сих пор в теле Минамидани и мешает ему ходить и двигаться скоро, больно тогда; она где-то в груди. Я советовал попросить кого-нибудь из наших перевести «макимоно», а я поправлю; все же послать к Зиновьеву- отцу чрез французского посланника.

Потом был некто Иида, член Дезинфекционного общества, прежде писавший ко мне; желает сделать пожертвование на утешение наших военнопленных. Я похвалил его усердие и советовал купить что-нибудь такое, что получившие от него могли бы взять с собою в Россию на память; веер или платок с напечатанным видом, или картину и подобное. Конечно, пожертвование его – какая-нибудь малость, ен пять или близко к тому.

1/14 июля 1905. Пятница.

Утром в 7 часу Женская школа приходила прощаться: отправляются в Тоносава на каникулы, человек 25 учениц и учительниц.

Целый день выслушивание отчетов священников, пришедших на Собор. Выслушал только 6 человек. Батюшки с развитым красноречием плодят речи до пресыщения. Нового, однако, почти ничего не узнал, за исключением рассказа о. Якова Мацуда о наших военнопленных в Ниносима и о том, как он совершал погребение умерших из них, которых уже было 32. Там высаживают всех пленных, чтобы осмотреть – здоровы ли, и здоровых и обыкновенных больных немедленно распределяют по другим местам, заразительных же оставляют и лечат, из них многие умирают.

2/15 июля 1905. Суббота.

Выслушивание остальных священников. Всех из провинции собралось ныне только 9 доселе, почти все – старики.

Военнопленные 5-го двора в Хаматера, порт-артурцы, прислали 110 ен пожертвования на Церковь. Бедные! Столько жертвуют для Бога, забывая свои нужды! Даже стеснительно принимать, жаль их, но как же и отказать? Вознагради их, Господи, душевным утешением!

После всенощной была исповедь священников.

3/16 июля 1905. Воскресенье.

Служили 6 священников, пели причетники и оставшиеся семинаристы, которые, впрочем, скоро отправлены будут на каникулы в Босиу.

В первый раз во время войны были русские посетители: доктор Мультановский, Полозов и сестры милосердия Павловская и Тур, еще член Красного Креста. Все бывшие на госпитальном пароходе «Орел». «Орла» у них японцы отобрали, а их отпустили, и они теперь возвращаются чрез Америку домой. Пароход, на котором идут, два дня стоит в Йокохаме, им позволили взглянуть на Токио в сопровождении переодетого полицейского, и вот они были в Соборе и у меня. Павловская – племянница Адмирала Рождественского – смотрит опечаленною, прочие – ничего. О Миссии здесь, по-видимому, не имели ни малейшего понятия, хотя Мультановский говорит, что четыре года тому назад уже был у меня.

Наказывает Бог Россию, то есть отступил от нее, потому что она отступила от Него. Что за дикое неистовство атеизма, злейшей вражды на Православие и всякой умственной и нравственной мерзости теперь в русской литературе и в русской жизни! Адский мрак окутал Россию, и отчаяние берет, настанет ли когда просвет? Способны ли мы к исторической жизни? Без Бога, без нравственности, без патриотизма народ не может самостоятельно существовать. А в России, судя по ее мерзкой не только светской, но и духовной литературе, совсем гаснет вера в личного Бога, в бессмертие души; гнилой труп она по нравственности, в грязного скота почти вся превратилась, не только над патриотизмом, но над всяким напоминанием о нем издевается. Мерзкая, проклятая, оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция в ад тянет и простой, грубый и невежественный народ. Бичуется ныне Россия. Опозорена, обесславлена, ограблена; но разве же это отрезвляет ее? Сатанический хохот радости этому из конца в конец раздается по ней. Коли собственному позору и гибели смеется, то уже не в когтях ли злого демона она вся? Неистовое безумие обуяло ее, и нет помогающего ей, потому что самое злое неистовство ее – против Бога, самое Имя Которого она топчет в грязь, богохульством дышат уста ее. Конечно, есть малый остаток добра, но он, видно, до того мал, что не о нем сказано: «Семя свято стояние ее…» Душа стонет, сердце разорваться готово. Единственное утешение, что смерть не за горами, недолго еще мытариться видом всех мерзостей, неистового безбожия и падения в пропасть; проклятие Божье навлекаемо на себя моим отечеством.

4/17 июля 1905. Понедельник.

Ночью помер в университетском госпитале катехизатор Николай Явата, давно уже заболевший ужасною болезнью – суживанием глотки, почти совсем лишившей его возможности питаться.

Священники сегодня держат свой «иайквай», предварительное пред Собором частное совещание.

Послал в Мацуяма одну тысячу ен из двух, пожертвованных американским благотворительным обществом; на белье, платье и прочие нужды наших больных в госпитале будет употреблена.

5/18 июля 1905. Вторник.

С 8-ми часов было в Соборе отпевание катехизатора Николая Явата; четыре иерея со мной отпели его.

С 10-ти часов начался Собор наш. Всего 15 человек на нем заседало: 9 священников, собравшихся из провинции, 5 здешних и я. До 12-ти часов в Крестовой Церкви ценили состояние Церкви, число служащих, решили кое-что о священниках. С 2-х часов делали распределение катехизаторов, заседая в большой красной комнате наверху.

6/19 июля 1905. Среда.

Распределение катехизаторов прочитано, кое-что переменено. С 10-ти часов вошли в Церковь, где распределение опять было прочитано и утверждено. Затем о. Иоанн Оно сказал поочередно сущность всех «икен» – предложений, присланных Собору; ничто из них не было принято. К 12-ти часам соборные дела все кончились. Пропето было «Достойно», и я сделал отпуск. Речи никакой не говорил, только при открытии Собора сказал краткую речь. В рутину обратилось это дело, вдохновения не чувствуется, особенно при таком маленьком Соборе и при таких грустных обстоятельствах.

7/20 июля 1905. Четверг.

Послесоборные дела. Чтение корректуры Евангелия, печатаемого для военнопленных. Отпуск учеников Семинарии в Босиу на каникулы; 15 человек осталось и отправлены туда; при них повар и слуга; за их помещение там 10 ен в месяц.

8/21 июля 1905. Пятница.

Продолжение послесоборных дел и писание писем к военнопленным, и что за разнообразные темы сих писем! Некогда заносить в дневник, а стоило бы кое-что.

9/22 июля 1905. Суббота.

Утром является о. Борис Ямамура и говорит:

– Ошиблись в распределении. И. Синовара и не думал проситься о переводе его из Мидзусава, а мы на частном собрании приняли, что он просился. Он обиделся, когда я уведомил его, что он переведен. Нельзя ли его оставить в Мидзусава?

– Посоветуйтесь с священниками, как это сделать.

Через час приходит он вместе с о. И. Оно, и приносят они целый лист надуманных перемен, уже не одного Синовара касающихся, а многих. Я рассердился и не мог удержаться от горячего выговора им. Так-то они уважают Собор! Сами подрывают его силу и значение. Кто же после этого станет дорожить соборным определением и подчиняться ему, если священники так легкомысленно нарушают его? Только что утверждено в Церкви, пред лицом Божьим, и, когда часть заседавших уже разошлась, остальные переделывают утвержденное по-своему! И прочее. Синовара оставить на прежнем месте я позволил, и еще одну перемену – тоже, все прочее не допустил.

И еще одно легкомыслие – в другом роде. О. Иоанн Оно-младший, служащий у военнопленных в Хаматера, на днях написал мне, что у него недостает 1300 азбук неграмотным. Я удивился, однако же послал это количество из вновь напечатанных экземпляров. Сегодня отправлен ящик, и сегодня же получено потом письмо от него, что «азбуки всем есть из прежде посланных, что он прежде написал по ошибке, а если кто еще будет нуждаться, то он известит». Возись с этим народом!

10/23 июля 1905. Воскресенье.

Было бы хорошее воскресенье: и погода радостная, и в Церкви христиан много 197 но свинцом лежит на душе опозорение России, и от этого все в свинцовом, тусклом и мутном виде.

До следующего воскресенья, 17 (30) июля 1905 г., вся неделя прошла в разборке книг, пришедших из России для военнопленных. Особенно много пришло творений Св. Иоанна Златоустого, нового перевода Санкт- Петербургской Духовной Академии, все доселе вышедшие 10 томов, каждый в 15 экземплярах. Кроме сего дела – ответы на кипы писем от военнопленных и из России о них же. Но сегодня, сверх всего этого, я болен. И к обедне не ходил. Ночью простудил желудок, и ныне почти беспрерывная резь, невозможность заснуть, оттуда ослабелость и необходимость лежать и ныть. Несносно!

18/31 июля 1905. Понедельник.

Необходимость раздавать жалованье заставила не лежать, хоть и охать. А к позору присоединилась новая клякса на лицо России: Сахалин забирают японцы по частям; нигде, конечно, нет им сопротивления, по малочисленности нашей. Кладут японцы наше сокровище себе в карман; уже рассчитали, что одного каменного угля у них на Сахалине теперь на 500 миллионов; а пленных русских – чиновников с женами и детьми привозят сюда и сдают французским консулам, военных забирают в плен и расселяют по колониям русских военнопленных здесь. Впрочем, в Хиросаки открыли для сахалинцев новую колонию, поселили там офицеров; нижних же чинов, около 500 человек, прислали в Нарасино, поблизости от Токио.

Сейчас только что ушел от меня Петр Уцияма, наш учитель Семинарии, взятый в военную службу, и ныне в качестве переводчика сопровождавший пленных сахалинцев в Нарасино. Встреча лично для нас с ним приятная, так как я люблю его, как своего хорошего воспитанника; и я его напоил чаем и обласкал, но он не знает, какую боль причинил мне своими добродушными рассказами.

19 июля/1 августа 1905. Вторник.

Еще беда. О. Алексея Савабе очень полюбили его нынешние прихожане – военнопленные порт-артурцы в Хаматера. И вдруг ныне ему – запрещение ходить к ним и служить у них! И решено это военным Министром, так что уже и поправить нельзя. Отчего? Нарушил какое-нибудь маленькое правило; кажется, хотел отослать ко мне прямо, не чрез контору, какое-то письмо военнопленных, так, по крайней мере, по его известию мне. Письмо, конечно, должно быть самое невинное – о книгах или о пожертвованиях и подобнее.

Но такова японская система. Здесь закон и правило царят, и этим сильна Япония; этим, между прочим, она ныне и Россию бьет. В России не закон, а «усмотрение», и оттого разброд и беспорядок. Всякий знает, что закон во всякое время может быть нарушен имеющим право «усмотрения», отчего и не имеющие сего права не хотят знать закона. В Японии не так. Исполняешь закон и правило – будь покоен, никто тебе не помешает жить и делать свое дело; нарушил хоть бы маленький параграф установленного порядка – долой с твоего места, вот как теперь и о. Алексей. Японию, несомненно, в этом отношении нужно поставить в образец России, хотя нельзя не заметить, что мертвая японская система значительно выиграла бы, если оживить ее несколько русским «усмотрением», не тем беспорядочным, и самовольным усмотрением, границ не знающим, которое ныне царит в России, а разумным и вникающим. Например, следовало бы усмотреть, что отставление о. Алексея от служения у военнопленных – большое огорчение и неудобство им, а отставляется он из-за проступка самого микроскопического и не имеющего никакого значения.

20 июля/2 августа 1905. Среда.

Петр Уцияма опять явился: привел новых пленных с Сахалина, гражданских, сдать французскому консулу в Йокохаме, военных – в Нарасино. Сахалин все более и более прячется в карман Японии. Да они уже и Владивосток обложили, в Де-Кастри войска высадили… А внутри России революция. Пришла великая беда на Россию! Знать, она стоит того. Но, Господи, накажи и исправь!

21 июля/3 августа 1905. Четверг.

Утром получена телеграмма из Сидзуока, что умер там от водяной офицер Алексей Григорьевич Лазарев. Тотчас же отправлены туда оо. Петр Кано и Роман Циба, чтобы вместе с о. Матфеем Кагета возможно торжественнее, в утешение военнопленным, отпели и похоронили его.

Лишь только они отправились, как получена была телеграмма из Нарасино, что и там скончался один пленник. Так как неизвестно было, может ли о. Яков Тоохей поспеть туда из Такасаки, то пришлось отправить отсюда о. Симеона Юкава для погребения покойника.

22 июля/4 августа 1905. Пятница.

Запрещение от военного Министерства о. Алексею Савабе служить у военнопленных за нарушение одного из правил опубликовано по всем местам военнопленных, так что нельзя и надеяться, чтобы это запрещение было когда-нибудь снято. Жаль, военнопленные лишились одного из наиболее усердных иереев. Придется, вероятно, о. Романа Циба послать вместо него, хотя он может только читать ектении, не понимая смысла их, так как образования в Семинарии не получил, а вышел из причетников.

23 июля/5 августа 1905. Суббота.

Безостановочная переписка с военнопленными и рассылка им книг и разных вещей по их требованиям.

Дела Японской Церкви совсем отодвинулись на задний план. Впрочем, важного и нет ничего. После Собора, как всегда бывает, несколько писем и просьб переменить решения Собора, на что отвечается почти всегда невозможностью сделать это, чтобы не унизить авторитета Собора. А кое-что, по необходимости, и изменяется. Например, из Одавара решительно прогнали нелюбимого катехизатора Павла Сакума, которого Собор оставил там, несмотря на просьбу переместить его. Он теперь здесь, в Миссии, и будет послан куда-нибудь, где недостало катехизатора; а Одавара останется совсем без катехизатора, при одном священнике, о. Василии Усуи, правду говоря, не умеющем управлять катехизаторами; постоянно они меняются у него и всегда уходят с нелюбовью к нему. Христиане тоже не особенно любят его и дорожат им. Речей у него много, а разума маловато.

24 июля/6 августа 1905. Воскресенье.

Целая неделя, до следующего воскресенья, беспрерывно та же работа: разборка и рассылка книг по местам военнопленных, переписка с ними и письма в Россию о получении денег, жертвуемых военнопленным.

31 июля/13 августа 1905. Воскресенье.

Посетили меня два корреспондента газеты: французский Ludovic Naudeau и английский, уже знакомый мне, Harrison. Mr. Naudeau долго был при русской армии, хорошо знаком с Куропаткиным, но мало интересного и нового сказал. Сожаления, что Император наш слаб, что внутри России беспорядки и оттого упадок духа в войске, который он будто бы заметил, и подобное. Говорили больше корреспонденты друг с другом о русских делах, а я был слушателем. Г. Нодо замечательный красавец.

1/14 августа 1905. Понедельник.

Разослано по всем местам военнопленных мое печатное письмо к ним, уведомляющее, что всем им послано будет по крестику, нижним чинам – серебряные, господам офицерам – вызолоченные; прошу я, чтобы отовсюду известили меня о числе православных, имеющих получить крестики. Католики и протестанты, кто желает, тоже может получить крестик. А не желающие, равно евреи и магометане, получат деньгами стоимость крестика – 10 сен и шнурка к нему – 5 сен, чтобы выставили и число сих в приложенном листе.

Японцы уже забрали Сахалин. Военный Губернатор Сахалина Генерал-лейтенант Ляпунов взят в плен и с ним больше тысячи нашего войска. Поселяют воинов наших, перевезя в Японию, в Хиросаки и Нарасино, как выше сказано; гражданских чинов с женами и детьми сдают французским властям здесь для отправки в Россию. Дальше японцы принимаются за Камчатку, кажется.

2/15 августа 1905. Вторник.

Подобно о. Алексею Савабе, и о. Петру Ямагаки японское начальство запретило вход к военнопленным и, значит, служение у них. Из Военного Министерства дано нам уведомление о сем. Какая причина, неизвестно; тоже, конечно, за нарушение какого-нибудь мизерного правила. Нечего делать! Послал о. Петру дорожные, чтобы он возвращался в Токио и отсюда домой, в Мориока, для служения своей Японской Церкви.

3/16 августа 1905. Среда.

Поздно вечером получена телеграмма из Кагосима, что о. Яков Такая при смерти. Отвечать на нее было поздно.

4/17 августа 1905. Четверг.

Рано утром из Кагосима катехизатор Николай Иосида уведомил телеграммой, что о. Яков Такая помер. Царство ему Небесное! Добрый был иерей. Тотчас же послана телеграмма о. Петру Ямагаке в Кокура, чтобы он немедленно отправился погребсти о. Якова, а в Кагосима, что о. Петр прибудет для погребения. Для верности даны две телеграммы: о. Андрею Метоки в Фукуока, чтобы он передал о. Петру отправиться в Кагосима, катехизатору Василию Накараи в Кокура, чтобы он передал о. Петру то же. В Кагосима еще телеграммой переведено 40 ен на расходы по погребению о. Якова.

Занятия все эти дни одни и те же – рассылка книг военнопленным и переписка с ними. Еще рассылка содержания служащим Церкви на 9 и 10 месяцы.

5/18 августа 1905. Пятница.

О. Роман Циба отправился служить у военнопленных в Хаматера, где ныне 22 165 пленных порт-артурцев. Разделены они на 5 дворов, и в каждом – на множество бараков. 3-й двор состоит из госпиталя. По предварительному совету о. Алексея Савабе, я сказал о. Роману, чтобы он взял на себя совершение богослужений в 1, 2 и 3 дворах, отец же Иоанн Оно будет совершать в 4 и 5 и, кроме того, посещать военнопленных в Оосака, для отправления богослужений и у них, также посещать заключенных за разные проступки военнопленных в тюрьме в Оосака. Но о. Иоанну будет также принадлежать напутствование больных в госпитале, в 3-м дворе, так как о. Роман может только по русской книжке совершать богослужение, а разговорного русского языка не понимает. Обо всем этом я написал к о. Иоанну Оно. Писал на днях к военнопленным в Оосака, в помещение Имамия, что у них будет служить священник Иоанн Оно (младший). Атам, как видно, есть благочестивые христиане между офицерами; настоятельно и неоднократно требовали, чтобы священник бывал у них для богослужений; и у них уже служили о. Ал. Савабе и о. Симеон Мии; в последний раз на их требование телеграммой я также о. Симеону написал посетить их и отслужить, пока о. Оно, с приездом к нему на помощь о. Романа, получит возможность отлучаться в Оосака.

Сегодня на всенощной из города было меньше десяти человек. Впрочем, и погода мешала, дождь был; и во время литии, на которую выходили оо. Симеон Юкава и Феодор Мидзуно, такой ливень, что почти не слышно было литии.

6/19 августа 1905. Суббота.

Праздник Преображения Господня.

Весьма мало людей в Церкви. Дрянная погода. Скучный праздник.

7/20 августа 1905. Воскресенье.

То же. Получено 151 связка книг и 1 ящик крестиков, всего 152 застрахованных пакетов. Опять большая работа разборки, распределения и рассылки; всюду нужны списки книг, а копии оставлять здесь, чтобы знать, что куда послано, чтобы распределение было полезное для читающих и разумное, а не наобум. Помогать некому. Просто измучился за этой сизифовой работой.

8/21 августа 1905. Понедельник.

О. Петр Сибаяма из Нагоя прибыл, привез дочку в школу; долго рассказывал про военнопленных в Нагоя; между прочим, рассказал, что Генералы, живущие в Ниси Хонгвандзи никогда не видятся с Генералами, помещенными в Хигаси Хонгвандзи; видно, что Смирнов и Фок не согласны были в деле сдачи Порт-Артура японцам: Смирнов был против Стесселя и сдачи, а Фок за Стесселя.

9/22 августа 1905. Вторник.

Из Америки, из Catasaugua, в Пенсильвании, пишет о. Александр Немоловский, просит фотографий Миссии и военнопленных для готовимого им календаря на 1906 г. Пошлю, что найду.

10/29 августа 1905. Среда.

Из Французского Посольства Mr. Andre принес разные суммы для военнопленных, полученные в посольстве для передачи мне, чтобы распределять наиболее бедным или больным и раненым. Первое совсем невозможно, потому что все одинаково бедны.

11/24 августа 1905. Четверг.

Получил телеграмму: Par ordre Imperatrice Alexandra Fedorowna prie informer si preferer recevoir pour prisonniers 1000 roubles argenit, En effets – quels effets Secretaire Comte Rostovtsof.

Ответил на нее: Comte Rostovtsof, Secretaire sa Majeste Imperatrice. – Crois preferable envoi effets hiver pour malades et blesses.

О. Яков Тоохей явился с огромнейшей кардонкой и другой поменьше; оказываются два адреса от военнопленных в Нарасино, один мне, другой ему; кроме того подал 230 ен денег – от военнопленных на образ св. Николая для меня в 150 ен и другой для него в 80 ен; просят пленники меня заказать в России эти образы и получить от них один мне, другой о. Якову. Жаль бедняков, что тратят свои скудные гроши на это, а отказаться – было бы обидеть их. Адресы написаны и разрисованы художественно, составлены превосходно; последнее, должно быть, – дело фельдфебеля Алексея Ивановича Саранкина из Учительской Семинарии вышедшего. Ответить надо благодарным письмом за их усердие.

12/25 августа 1905. Пятница.

Послал о. Немоловскому в Америку три пакета наших миссийских альбомов Церквей и разных фотографий – богослужения у военнопленных и прочее, и письмо.

Из России с вопросами о военнопленных и с письмами и деньгами к ним, и от самих военнопленных – писем не оберешься!

13/26 августа 1905. Суббота.

До 16/29 августа 1905. Вторник.

Неизменно одна и та же работа: получение из России пакетов с книгами и крестиками для военнопленных, распределение и рассылка книг к ним и переписка с ними.

17/30 августа 1905. Среда.

Мы начали рассылать военнопленным наши крестики, сделанные здесь, офицерам – серебряные позолоченные, нижним чинам – серебряные, сообразно с приходящими уведомлениями о числе лиц, имеющих получить крестики. Инославным, не желающим получить крестики, и иноверцам будет разослана стоимость серебра крестиков 10 сен с шелковым шнурком к нему 5 сен.

По газетам – толки о мире. Но в душе было еще упование, что мир не будет бесславным для России. Линевич стоит еще с своим войском против японской армии, и знать же – силен он, что вот уже сколько месяцев японцы не осмеливаются напасть на него. Должно быть, скоро будет большое сражение, и в нем, наверное, мы победим, а тогда положение дел совсем изменится; мы еще можем со славою для себя кончить эту войну.

Так мечтая, я в самом хорошем расположении духа делал обычный получасовой моцион от библиотеки к дому и обратно перед вечерней работой; надеялся много писем написать сегодня вечером. Увидев Акилу Кадзима, остановившегося на крыльце, я подозвал его, чтобы спросить что-то. Он ответил и говорит: «Мир заключен, получена телеграмма из Америки». Меня точно холодной водой обдало. Мгновенно отлетела веселость, и охватила тоска. Совершенно так, как было при разбитии нашего флота, когда я, не зная о том, весело шагал между домом и библиотекой, мечтая о возможной победе Рождественского, и неожиданно увидел у соседа красный флаг, возвещающий, что он уже разбит.

Мир! Но, значит – это не смываемый веками позор России! Кто же из настоящих русских пожелает теперь мира, не смыв хоть бы одной победой стыда беспрерывных доселе поражений? Мир – это новое великое бедствие России… Я проворчал что-то Акиле, ушел к себе и целый вечер не мог заняться делом, а перелистывал и читал накопившиеся «Московские Ведомости».

18/31 августа 1905. Четверг.

Сегодня тоже в самом печальном настроении не мог принудить себя писать письма, а занялся переводом расписок, что составляет почти механическую работу, и обычными месячными расчетами с приходившими для того. В «Japan Daily Mail», действительно, крупным шрифтом напечатано, что «мир заключен». Что же, приходится помириться с этим и на бесполезную тоску не тратить ни души, ни времени. Выгода для Миссии хоть та, что скоро отхлынет это дело попечения о военнопленных, и можно будет опять вполне предаться делам Японской Церкви.

19 августа/1 сентября 1905. Пятница.

От переплетчика Хрисанфа привезли 14000 Евангелий. Всего будет 68000 – всем военнопленным по Евангелию. Покончивши с рассылкою крестиков, станем рассылать и Евангелия.

Семинаристы прибыли из Босиу – те, которые проводили там каникулы, другие явились из своих домов, ученицы прибыли из Тоносава. Вновь поступающие в Семинарию и Женское училище тоже почти все собрались.

20 августа/2 сентября 1905. Суббота.

Всенощную пели уже оба хора. Собор уже не кажется пустынным от занимающих его почти наполовину учащихся.

О. Борис Ямамура, обозревая свои Церкви, в Акита посетил наших военнопленных, помещенных там с Сахалина, и конфиденциально пишет мне, что он готов служить у них, также у помещенных в Хиросаки, но что в таком случае ему нужен диакон, знающий русский язык, и рекомендует для поставления во диакона катехизатора в Вакуя Моисея Сираива, из кончивших курс Семинарии. Я с этим совершенно согласен и тотчас же написал в Сендай о. Петру Сасагава, в ведении которого Сираива, не имеет ли чего-либо против рукоположения М. Сираива во диакона? Пусть известит о том телеграммой.

Сегодня прибыл с юга о. Петр Ямагаки, которому запретили служить у военнопленных в Кокура и оповестили о том во все места военнопленных, значит запретили везде у них служить. На вопрос мой: за что это? – он плел какую-то чепуху, из которой видно, что он и сам определенно не знает за что; но, кажется, просто за грубость его и неумение хорошо обращаться с военными властями, которые со своей стороны тоже грубы и нисколько не снисходительны.

21 августа/3 сентября 1905. Воскресенье.

До обедни было крещение. За обедней в Соборе молящихся много. Начинают любезно поздравлять с «миром», но я никак не могу выдавать улыбку на лицо в ответ на эти любезности. «Мирная» тоска все еще не перестает теснить душу. Письма хоть писал сегодня, но мог бы написать вдвое больше, если бы тоски не было.

22 августа/4 сентября 1905. Понедельник.

С 9-ти часов был «молебен пред начатием учения». Служил я с двумя иереями. После него представлялись поступающие ныне в Семинарию, всего 36 учеников, и в Катехизаторское училище – 8. Вечером были «симбокквай» в Семинариии и в Женской школе, на которые выпросили у меня для Семинарии и Катехизаторской школы 7 ен, для Женской – 6 ен.

23 августа/5 сентября 1905. Вторник.

12 писем написал к военнопленным, кроме исполнения других дел по рассылке крестиков и Евангелий и по Японской Церкви. Порядком надоела эта работа.

24 августа/6 сентября 1905. Среда.

Ночью, прежде чем успел заснуть, часов в 11, обратил внимание почти без перерыва звеневший телефонный колокольчик. Вышел узнать, почему это, и застал в коридоре Никифора, сторожащего ночью мою комнату, и жандарма. Никифор говорит:

– Сорок человек гвардейцев идут охранять Миссию.

– Что за причина?

– В городе бунт, народ волнуется по городу и жжет полицейские дома.

– Из-за чего?

– В парке Хибия было народное собрание с противоправительственными речами. Полиция стала запрещать это и разгонять народ, произошла свалка, в которой полиция пустила в ход сабли. Все это крайне раздражило народ против полиции, и теперь толпы ходят по городу и разбивают и жгут полицейские дома и будки.

Действительно, в городе в разных местах виднелось зарево.

Между тем встали и наполнили коридоры ученики и все живущие в доме. Я пошел было обойти вокруг дома. Полицейские догнали меня и с тревогою попросили скрыться в доме. Шум и беготня полицейских наполняли двор. Гвардейцы с ружьями взяли в охрану все трое ворот, так как полицейских мало было для крепкой охраны; притом же народ именно против полиции бунтует. Меня наши уговаривают спрятаться, внезапно явившийся среди них полисмен тоже. Я рассмеялся на это, так как не ощущал ни малейшего страха или тревоги. Наконец, я отправился на третий этаж, чтобы оттуда с полукруглой веранды посмотреть на многие зарева в городе и послушать рев разъяренной черни. Со мною увязались Никанор, слуга мой, и Марк, сторож мой ныне. Никанор все уговаривал меня не стоять – видно-де, и сажал на стул. Рев народа делался все ближе и ближе. Множество солдат пробежало к нижним воротам. Наконец, толпа с ревом и визгом остановилась у ворот и стала ломиться в них; гвардейцы, снаружи и внутри охранявшие ворота, защищали их и уговаривали толпу. Чугунные ворота не уступили напору, только замок сломался, но железное кольцо удержалось. После долгого крика и визга, похожего на кошачий – тысячи котов вместе, толпа, не переставая визжать, повалила мимо. Был еще напор на малые ворота вверху, тоже охраненные гвардейцами, потом стук и треск в ворота Женской школы и Семинарии, также защищенные солдатами; и толпа повалила жечь ближайший к Миссии полицейский дом, в чем и успела. Всю ночь продолжались крики волнующейся черни и виднелось в разных местах зарево, на дворе же Миссии не прекращался шум и говор солдат, которых вслед за первым взводом в 40 человек прибыл поспешно второй, всех же было больше сотни.

Утром в 6 часов я отправился поблагодарить капитана гвардейцев, который ночью прислал мне свою карточку с уведомлением, что охранит Миссию. Гвардейцы наполовину бодрствовали, наполовину спали на полу в ученической столовой, на соборном крыльце и везде, где можно.

Первоначальною причиною волнения служит недовольство заключенным миром. Почему с России не взята контрибуция? Зачем ей отдана половина Сахалина? Коно Хиронака, известный своим беспокойным характером политический деятель, подал петицию Императору, чтобы делегаты были наказаны и мир не ратификован. В Хибия-парке были зажигательные речи в тон этой петиции, остановленные полицией, с чего и загорелся сыр-бор.

День прошел в обычных занятиях. В школах шли занятия, я писал письма к военнопленным.

Взвод гвардейских солдат весь день был во дворе Миссии, и часовые охраняли все ворота. К вечеру число солдат удвоено, всего стало 120 человек.

Теперь – 10 часов вечера, когда пишется это, – на дворе слышен говор солдат, в комнате у канцелярии человек пять полицейских беседуют со здешними домашними, кругом Миссии тихо, но в Асакуса и Сиба пылают, должно быть, полицейские дома – видны зарева.

Кажется, что против Миссии собственно народного раздражения нет, и вчера толпа только мимоходом от одного пожара к производству другого остановилась у Миссии и шумела. Если бы прямо имела целью разрушить Миссию, то едва ли бы ворота и часовые удержали ее; она бы могла перемахнуть через ограду мимо ворот и залить Миссию. Шумя у ворот прошлой ночью, люди среди криков находили хладнокровие и уговариваться с солдатами: «Вы, когда будете стрелять в нас, то поднимите ружья, чтоб палить на воздух». Ни один камень не был брошен, и ни одно стекло ни в Соборе и нигде не разбито. Совсем иначе было бы, если бы толпа была раздражена прямо против Миссии. Тем не менее, большая благодарность Правительству, что оно так охраняет Миссию. Без крепкой охраны толпа ворвалась бы во двор и много беды могла бы причинить. Правительство, разумеется, охраняет свою репутацию в глазах света, до Миссии ему мало дела. Но так или иначе, великое спасибо ему!

Из Французского Посольства присылали сказать, чтобы тотчас же по телефону дать знать в Посольство, если произойдет в этот вечер что-либо тревожное для Миссии. Должно быть, и там имеется что-либо в виду для защиты Миссии.

Слава Богу за все! Видимыми человеческими средствами Бог невидимо, по Своему милосердию, охраняет от бед Миссию и Церковь Свою.

25 августа/7 сентября 1905. Четверг.

Для Миссии ночь прошла спокойно. Но в городе было не мало волнения и пожаров: сожгли полицейские дома в Асакуса, Сиба, Канда. Почему-то озлобление перешло против христианских мест проповеди: сожгли протестантские церковные дома, один епископальный, два методистких, в Асакуса, Ситая и Хондзё и католический в Фукагава. Деревянные дома разрушали, стаскивали лом на средину улицы и жгли, чтобы не спалить соседних домов; епископальный кирпичный разобрали по кирпичам; захваченное в проповеднических домах имущество и книги тоже все пожгли. Но наших православных проповеднических домов нигде не тронули, хотя пробегали мимо их. В Ситая наш проповедник (Тит Косияма), ожидая разгрома, поспешил вынести иконы и все свое имущество к соседнему христианину, но дома не тронули. Когда сожгли соседний с протестантскою Церковью полицейский дом квартала Канда (в котором и наша Миссия), то набросились было на протестантскую Церковь, чтобы сжечь ее, но солдаты не дали. Кричали там: «Теперь Никорая надо бы сжечь, да солдаты мешают» (под Никораем разумеются все миссийские здания). Некоторые и устремлялись было к Миссии и к нашим школам, но гвардейцы преградили им дорогу и не дали коснуться ни Миссии, ни школ. 12 солдат охраняли Семинарию и 12 других – Женскую школу. Учащиеся были в тревоге всю ночь, видя недалекий пожар и слыша рев толпы. Семинаристы очистили нижний этаж своего дома для учениц, чтобы принять и защитить их, если нападут на Женскую школу, сами же стеснились на втором этаже и почти всю ночь не спали, почему и классы у них сегодня были только до обеда; все ослабели и после обеда отдыхали.

Оказывается, что Миссии, действительно, готовился разгром. Вчера в Асакуса на 12-ти этажной башне было вывешено крупное объявление, гласившее: «В 8 часов вечера Никорай будет гореть». Такие же афиши были наклеены по городу на многих телеграфных столбах. Поэтому к 8-ми часам многие любители зрелищ толпились на местах, откуда хорошо виден Собор, чтобы полюбоваться, как он будет гореть. Иные искали возвышенных мест, чтобы еще лучше видеть и наслаждаться. Настает 8 часов, все таращат глаза по направлению к Миссии. Проходит 8 часов, все в недоумении спрашивают: «Что же не горит?» И так далее, пока все разочарованные расходятся. Исайя Мидзусима, ходивший вечером по городу, наблюдал одну толпу сих зрителей и рассказывал, что слышал.

Под вечер был здесь и Mr. Andre спросить от имени французского посланника, в каком состоянии Миссия?

– Слышно, что здесь толпа очень буйствовала и что солдаты стреляли и одного убили, правда ли? – говорит.

– Правда, что толпа буйствовала, но не очень; солдаты не стреляли и никого не убили, – отвечаю.

– В городе сожгли одно католическое место, а в эту ночь угрожают сжечь Католическую женскую школу (что не так далеко от нашей Миссии) и другой католический дом. Но войско уже охраняет их.

– У нас, слава Богу, все проповеднические места в городе целы. (Мне показалось, что Mr. Andre, при всей своей доброте, не порадовался этому.)

– Достается и другим, – продолжал Mr. Andre, – Американское Посольство охраняют 400 солдат, Английское тоже много. На них народ сердится за трактат о мире.

Во Французском Посольстве 80 солдат для охраны.

Но Правительство уже приняло строгие меры. Вчера издан указ, которым изгоняются из Токио и столичного округа все замеченные в буйстве. Неповинующиеся сему попадут в тюрьму.

Указ дал другой тон и охраняющим войскам. Сегодня капитан, собрав своих гвардейцев в кружок у окна канцелярии, давал им инструкцию, как обращаться с буянами. Между прочим слышалось: «Правительство старалось вразумить их, но тщетно, теперь – обращаться с ними, как с бунтовщиками (боодоо)».

– То есть как же? – спрашиваю я пояснения у секретаря Давида Фудзисава, с которым вместе мы слушали слова капитана.

– Стрелять, – поясняет он. – Конечно, при такой мере бунт не замедлит утихнуть.

В шестом часу вечера я вышел сделать обычный моцион – о Боже, какие меры охранения! Три полисмена стали на улице у ограды на протяжении от библиотеки до дома, на котором я ходил, один полисмен внутри двора стал, не спуская меня с глаз, один жандарм тоже вышел на улицу, другой стал у библиотеки; да двор солдатами наполнен. Но так как «у семи нянек дитя без глазу», то и я отлично бы погиб, если не было Воли Божией не погибнуть. А, кстати, в городе сегодня и ходит слух, по словам Исайи Мидзусима, что «Никорая убили».

Народ весь день около Миссии проходит в удвоенном, иногда в упятеренном против обыкновенного количестве, взглянуть, «что, мол, тут творится?» – а иные, вероятно, и сообразить, как удобнее напасть на Миссию и разгромить ее.

26 августа/8 сентября 1905. Пятница.

Оказывается, что вчера Токио поставлено было прямо на военное положение, зато же и бунта как не бывало. Ночь прошла совершенно спокойно – нигде ни пожара, ни волнения; сегодня целый день то же. Военные патрули ходят по городу с властью – нигде не допускать никаких сборищ; видя собравшихся, уговаривать разойтись, если не слушаются, то выпалить холостым зарядом, если это не действует, то палить в скопище, всячески остерегаясь при этом только, чтобы не убить простых зрителей. Таков наказ войску от Генерала Сакума, под власть которого отдано Токио. Миссия обратилась в военный стан; отсюда рассылаются патрули по окрестности Миссии и сюда обратно собираются. Небольшое количество солдат всегда остается при Миссии, и часовые под ружьем и ранцем стоят у всех ворот. Вот так бы действовать Правительству в России, тогда не было бы отвратительного кровавого списка убийств губернаторов, полицмейстеров и множества городовых…

Протестантских станов в городе сожжено не три, а много; в одном только квартале Ситая сожжено 4 проповеднических дома их, в Сиба сожжена недавно построенная Церковь их. Забавны меры, принятые некоторыми из протестантских проповедников, чтобы защитить свои обиталища: один наклеил на своем доме объявление, что «отдается в наем», другой вывесил на доме белый флаг, третий повесил на стене огромную надпись, что в его Церкви множество сторонников народа. Все это описывают сегодняшние японские газеты. Из газет четыре вчера разом запрещены. Католический патер, убежавший из подожженного своего стана в Фукагава, куда-то так запрятался, что его сегодня везде искали, и в нашей Миссии по телефону из Министерства, где производятся следствия, спрашивали, не знаем ли, где он? Причем, кстати, телефонировали оттуда, чтобы мы не беспокоились, приняты все меры к безопасности Миссии.

Истинно, мы должны благодарить Бога за чудное покровительство! Мы бы, кажется, больше всех должны пострадать, и, между тем, мы совершенно целы и в Миссии, и в городе; а угрожали и нам, как я вчера заметил о Миссии, и как сегодня слышал от катехизаторов о станах в городе: соседи наших городских станов получили безымянные письма – «быть настороже, так как проповеднический дом будут разбивать и жечь». Наши проповеднические дома не менее известны народу, чем протестантские, иные прямо бросаются в глаза своими крестами, водруженными на крышах; и при всем том, никто не тронул ни одного нашего дома, проходя мимо, чтобы жечь протестантские. Не явный ли знак, что Ангел Божий охраняет нас, несмотря на все наше недостоинство?

Заключение мира принесло новую работу: множество вопросов от военнопленных, на которые надо отвечать; устал сегодня, пиша письма по самым разнообразным предметам.

27 августа/9 сентября 1905. Суббота.

Ночь прошла совершенно спокойно. Нигде никакого волнения. Поздним вечером близ Миссии связали каких-то двух подозрительных людей и отвели в полицию. Солдатские караулы – у всех ворот Миссии. Солдатские патрули ходят по городу. Газеты ропщут: «Позор-де для Токио, что оно на военном положении». Но Правительство не обращает никакого внимания ни на какие ропоты и действует твердо.

В Миссии и в школах обычные занятия.

28 августа/10 сентября 1905. Воскресенье.

Я совершал Литургию и рукоположение катехизатора Моисея Сираива во диакона для того, чтобы он с о. Борисом Ямамура служил у военнопленных в Хиросаки, Акита и Ямагата, где разместили офицеров с денщиками, взятых в плен на Сахалине. Неделю он будет учиться служить по-русски, потом отправится к о. Борису и с ним – к военнопленным.

С 6-ти часов вечера была всенощная, пропетая причетниками. В Церкви была только Женская школа.

29 августа/11 сентября 1905. Понедельник.

День Усекновения главы Святого Иоанна Предтечи.

С 6-ти часов утра – Литургия, за которой молились все учащиеся. Пели причетники. Затем обычные занятия. У меня – по части военнопленных. Отправляем крестики. Сегодня уже начали отправлять и Евангелия, всем по книге, даже инославным, если кто желает.

30 августа/12 сентября 1905. Вторник.

31 августа/13 сентября 1905. Среда.

То же дело. Отправка крестиков, причем всюду отправляется потребное количество шнурков, по 3 фута на крестик; занимается преимущественно иподиакон Моисей Кавамура, отправкой Евангелий – редактор Петр Исикава, и дело это нелегкое; сегодня Евангелия отправлены в пять мест, из которых в Нарасино только пошло 13 325 книг в 58 ящиках. Я занят больше всего разбором и рассылкою получаемых из России русских книг и корреспонденциею с военнопленными.

Написал также сегодня письмо к о. Алексею Савабе. Пишет из Коодзимаци: «У меня дела мало, скучно; дайте дела, буду работать». В ответ на это, я убеждал его заботиться о своих прихожанах и проповедывать язычникам. Дело его собственное, священническое, у него пред глазами и вопиет к нему, а он просит дела! Если бы он так усердно стал служить на своем приходе, как служил у военнопленных, то был бы прекрасным священником. Всячески убеждал его, но едва ли будет успех.

Военное положение все еще продолжается; солдаты, рассеянные по городу, охраняют спокойствие граждан. И это спокойствие вполне восстановилось.

1/14 сентября 1905. Четверг.

Рассылка крестиков и Евангелий и корреспонденция с военнопленными.

2/15 сентября 1905. Пятница.

Вечером, в 9 часов, получена следующая телеграмма от Святейшего Синода на русском языке латинскими буквами:

«2 сего сентября исполняется 35-летие со дня назначения Вашего на должность начальника Миссии. Обозревая мысленно Вашу деятельность за столь продолжительное время, Святейший Синод прежде всего не может не вознести горячей благодарности Господу Богу, благоволившему благословить Ваши плодотворные труды в деле насаждения и распространения Христовой веры на Дальнем Востоке, а затем считает долгом изъявить вам глубокую признательность за ваши неусыпные заботы о вверенной вашему водительству пастве, особенно за отеческие попечения о духовном утешении и просвещении раненых и пленных русских воинов, находящихся ныне в Японии. Молим Всевышнего Мздовоздателя, да воздаст Он Своими великими и богатыми милостями вашему Преосвященству за все вами содеянное и да укрепит ваши силы на продолжение ваших многополезных трудов на пользу Святой Православной Церкви.

Алексий, Архиепископ Тверской, Гурий, Архиепископ Новогородский, Лаврентий, Епископ Тульский, Вениамин, Епископ Калужский».

Первенствующего члена, Санкт-Петербургского Митрополита, ныне нет в Петербурге, лечится в Крыму, но, конечно, не без его согласия эта телеграмма.

К глубокому сожалению и стыду, нисколько не чувствую себя заслуживающим такое высокое внимание и похвалу, а потому, почти нисколько не обрадовался. Приятно только то, что Миссию начинают ценить.

3/16 сентября 1905. Суббота.

В 8 часов утра на вчерашнюю телеграмму послал следующий ответ:

«Archiepiscop Alexiy, Holy Synod. Peterburg.

Humbly offer greatest thanks. Episcop Nicolai».

Каждый день беспрерывно одно и то же дело: рассылка разных вещей к военнопленным и ответы на их письма, а потому и отвечать ежедневно нет надобности.

7/20 сентября 1905. Среда.

Диакон Моисей Сираива научился служить, а потому сегодня отправился в Вакуя к о. Борису Ямамура, чтобы с ним посещать военнопленных в Хиросаки, Ямагата и Акита для богослужений у них.

Посетил «комиссионер Армии Спасения» Railton, представитель Генерала Бува, посланный от него ревизовать восточные станы Армии.

– Находите ли вы, что иконы полезны в деле проповеди японцам? – был первый вопрос его по окончании приветствий.

– Непременно. Войдите вот в наш храм и посмотрите, вы сами согласитесь с этим, иконы – живописное Слово Божье, еще более понятное всем, чем печатное и так далее.

– Думаете ли вы, что в Россию нам позволят войти?

– В России объявлена полная свобода вероисповеданий; вероятно, и вам не запретят.

И так далее: разговор, впрочем, малозначительный. Так как досидел он до 6-ти часов, когда начиналась всенощная пред завтрашним праздником Рождества Пресвятой Богородицы, то я предложил ему пойти в Церковь посмотреть и послушать наше богослужение, что он и сделал. Человек симпатичный, прямо видно, что очень добрый. Хоть настроен против икон, а сам на груди носит огромный вышитый красный крест под верхним платьем, которое нарочно и расстегивает, чтобы крест был виден.

11/24 сентября 1905. Воскресенье.

Из Хаматера получена большая священная картина, написанная на полотне – «Нагорная проповедь Спасителя». Мы же отсюда посылали полотно и краски, но то же мы делали и для других мест военнопленных, куда просили это. Я думал просто давать занятие военнопленным, чтобы спасать их от скуки и уныния, и совсем не думал, чтобы из этого вышло что-нибудь серьезное. Но в Хаматера оказался превосходный, талантливый живописец. «Нагорная проповедь» его прекрасное произведение, вполне достойное занимать место в Соборе. Весьма жаль, что я не знал прежде, что такой редкий живописец скрывается в числе порт-артурских нижних чинов, он бы мог написать для Собора несколько священных картин. Тем не менее, и теперь я послал ему предложение написать еще хоть одну картину из Нового Завета – например, «Воскрешение Лазаря» или «Вход Господень в Иерусалим». Быть может, до отъезда в Россию успеет. Послал ему 20 ен не в виде платы за картину, а в знак моей благодарности.

На днях, когда был у меня Mr. Andre, я чрез него послал устную просьбу французскому Министру выхлопотать для меня позволение у Японского Правительства посетить наших военнопленных. Сегодня получил письменный отказ на эту просьбу: Mr. Andre прислал для прочтения японское письмо к французскому Министру из Министерства иностранных дел, в котором говорится, что «при нынешних обстоятельствах разрешить мне путешествие нельзя, а после быть может разрешено будет».

Три американских морских офицера посетили меня. Тягостно говорить о нашем флоте, разбитом и уничтоженном. Впрочем, разговор тотчас же и оборвался. Долго-долго наш флот будет болью отзываться в русском сердце, да и вся минувшая война тоже.

13/26 сентября 1905. Вторник.

Кончена рассылка Евангелий военнопленным.

Немалое дело было. Один переплет только 68000 экземпляров наших трудов стоил! 80 человек 70 дней трудились над переплетом, и 150 женщин складывали листы; 6 мастерских соединенными силами работали. Цена Евангелия с печатью и переплетом стоит 15 сен; для офицеров с золотым тиснением несколько дороже.

Презанимательная старая японка – пресвитерианка – из Йокохамы посетила меня, выражала свою радость, что я остался в Японии, также, что война теперь кончилась; несколько раз принималась молиться – по-протестантски, своими словами, нескладно. «У меня вот что главное!» – несколько раз повторяла она, потрясая свертком листов, на которых крупнейшими литерами напечатаны изречения из Священного Писания; листы, действительно, истрепаны. Желая доставить ей удовольствие, я попросил ее прочитать самый первый лист, и – увы! живая и бойкая баба оторопела – не может; чтобы замять дело, я стал читать лист, и она со мной – так мы и доехали до конца, после чего она распрощалась; но так как она принесла мне в подарок корзинку винограда, то я подарил ей альбом Собора, от чего она пришла в неописанное восхищение.

17/30 сентября 1905. Суббота.

Посетил Оояма, тридцать лет тому назад мой ученик русского языка, ныне Губернатор (цидзи) провинции Нагано, человек добрый и разумный, хотя расположения к христианству не являющий.

19 сентября/2 октября 1905. Понедельник.

Посетили: «Harris, Missionary Bishop of the Methodist Episcopal Church forjapan and Korea», мой старый добрый знакомый, и «Professor Bordеn Parker Bowne», из Бостона, известный американский профессор философии, ныне путешествующий по Японии и читающий лекции по приглашению в главных посещаемых им городах. Разговор обычный ныне: о войне, о мире, о японцах. Гаррис этим визитом, между прочим, доставил мне случай поблагодарить его за то, что он был инициатором пожертвования 2000 ен на русских военнопленных американским благотворительным обществом, каковые деньги доставлены были мне в мае для употребления на нужды военнопленных. Я ему рассказал, как употреблены эти деньги.

26 сентября/9 октября 1905. Понедельник.

Отменено военное положение в Токио. Поэтому солдаты, жившие в Миссии для охраны ее и державшие караул у ворот, возвратились в казармы. Ворота, по-прежнему, стали охранять одни полицейские; жандармы, помещавшиеся в комнате, смежной с моей, перешли в прежнее свое помещение, доселе занятое солдатами, – квартиру Львовского.

28 сентября/11 октября 1905. Среда.

Был опять французский корреспондент Ludovic Naudeau. Спрашивает, рад ли я миру?

– Что кровопролитие остановлено, этому я не могу не радоваться; но не могу сказать, что рад миру, завершающему ряд беспрерывных наших неудач в войне.

Он начал рассказывать то, что сам видел на войне, и уверял, что в Мукденском сражении победа почти была наша, и была бы наша, если бы Куропаткин не отдал приказание отступать. Заговорив о разбитии нашего флота, он сказал, между прочим:

– Бог одарил Россию сплошным континентальным пространством, она совсем не морская держава, но она не хочет этого понять и из подражания другим делает себя морскою державою, заводит большой флот, зачем он ей? Он не может быть таким хорошим, как у держав, своим положением обязанных быть морскими. Ну его и разбили…

Я ему сказал, что его мысли буквально те же самые, что у меня.

5/18 октября 1905. Среда.

Среди самого спешного письма в Мацуяма докладывают:

– Штабс-капитан Армии Спасения Гамильтон.

– Скажите, что очень занят весьма нужным делом к военнопленным.

Приходят опять сказать:

– Да и у него тоже дело, касающееся военнопленных.

Выхожу – очень симпатичный молодой англичанин, говорит:

– Мы приготовили Священное Писание для пожертвования русским военнопленным. В какие места нам направить пожертвования и нельзя ли через вас?

– Через меня будет лишняя проволочка времени, а теперь нужно торопиться. Отправляйте прямо.

Он развернул добытый в Военном Министерстве список всех мест, где живут военнопленные, с означением количества их. Я указал на места, куда, по моему мнению, лучше отправить, и говорю:

– Четвероевангелие они имеют все до единого, полученное от Миссии, – вот такое, – и повел его в редакцию, где лежат оставшиеся Евангелия, показать, – если кто из них получит еще и от вас Евангелие, то тоже будет благодарен: привезет домой два; но гораздо лучше, если бы они получили от вас Апостольские Послания, которых мы не успели доставить им.

– Послания мы и постараемся доставить, – ответил он и раскланялся; я послал с ним поклон комиссионеру Railton’y; вероятно, это пожертвование – его дело.

Лишь только он ушел, как новый посетитель, Rev. King, епископальный английский миссионер, мой хороший знакомый; прямо заговорил о деле, для которого пришел:

– Скажите, отираете ли вы Святую Чашу по причащении? У нас все приобщаются из Чаши, и я утверждаю, что по причащении каждого следует отереть Чашу, в видах предосторожности (от перехода какой- нибудь болезни от одного к другому), но мне возражают, что это непочтительно. Я указываю на пример Восточной Церкви, в Греческом Служебнике, который я прочитал об отирании. Ведь это практикуется?

– Без сомнения. У нас священнослужители приобщаются непосредственно из Чаши, и каждый приобщившись отирает свои губы, потом край Чаши.

– Губкой?

– Как же можно! Она напаялась бы Святой Кровью, и ее нужно было бы мыть и сушить после каждой службы, что крайне неудобно.

– Но в Греческом Служебнике сказано, что губкой.

– Вы смешиваете два действия: губкой отирается рука над дискосом по приобщении Святого Тела, чтобы ни малейшая частица не пристала к руке и не упала.

– Значит, салфеткой (napkin)?

– Не салфеткой, а красным шелковым платом, специально для этого имеющимся в числе предметов священной утвари. Пойдемте в Церковь, я вам покажу.

И я повел его в Собор и у жертвенника и престола показал священную утварь, и как приобщаются священнослужители. Всегда приходится дивиться, как инославные, даже хорошо расположенные к нам, мало знают о нашей Церкви и о нашей церковной практике.

6/19 октября 1905. Четверг.

Из Французского Посольства дали знать мне по телефону, что «Министерство иностранных дел разрешает мне отправиться к военнопленным, но чтобы за два или три дня раньше отправления уведомить Министерство, когда и в какие места я намерен отправиться». Потом был Mr. Andre и сказал о том же. К сожалению, до конца этого месяца я никак не могу оставить Миссию, – нужно рассылать жалованье служащим Церкви за ноябрь и декабрь, что без меня не может быть сделано. С наступлением ноября по новому стилю, если не поздно будет, посещу несколько мест. Неудобно теперь оставить Миссию и потому, что надо рассылать деньги, жертвованные из России на нужды военнопленных в разные места на теплое платье, готовящимся к отъезду больным, раненым и бедным из военнопленных, каковых денег у меня на руках еще больше 36 тысяч ен, не говорю уже о том, что каждый день нужно отвечать на пачку самых разнообразных писем; особенно, нельзя оставить без ответов писем с пожертвованиями на Миссию, на иконы в память пребывания в Японии военнопленных и на разное другое.

8/21 октября 1905. Суббота.

Так как Императорский манифест о заключении мира на этой неделе обнародован, то нет причины нам более совершать богослужение без звона из опасения японских фанатиков. Вчера, по нашему представлению, полицейское начальство разрешило нам звон, говоря: «Хотя еще не совсем успокоилось, но можно». Итак, после того, как в начале февраля 1904 года наши соборные колокола замолкли, сегодня в 6 часов утра в первый раз раздался звон второго колокола к обедне и потом обычный трезвон. Но печальней похоронного звона он терзал слух мой!..

Личность каждого коренится в своей народности, как растение в почве; разметайте почву или иссушите, обесплодьте ее – растение завянет. Так я вяну духом от посрамления моей родины поражением ее на суше и море, и внутренними неурядицами. Грешно думать, но такое мучение, что невольно думается: как хорошо бы не существовать! Да, я твердо сознаю, что во плен не сдался бы; в сто раз лучше умереть, чем терзаться позором и отчаянием.

Целый день такая тоска, такое уныние, что не смотрел бы на свет Божий, всякое дело из рук валится! А тут еще посетители. Bishop Awdry с своей супругой счел долгом явиться поздравить с миром. Да, англичанину есть с чем поздравить Россию. Вот там на рейде в Йокохаме оба флота: английский и японский, празднуют свой вновь заключенный братский союз и поражение вражеской России; радостным восторгом захлебываются обе нации… Но есть уголок, при взгляде на который бишопское лицо теряет свою игривость и принимает серьезный вид, это – Православная Церковь в Японии.

– Как дела по Церкви?

– Ничего, слава Богу; не блестящи, как и следует ожидать в такое время, но и не назад, а все же несколько вперед. В прошедшее воскресенье здесь было крещение нескольких, завтра в Йокохаме будут трое крещены.

Впрочем разговор с добрым бишопом и его супругой несколько развлек и освежил меня. В их доброе расположение к России, как англичан, я, разумеется, нисколько не верю, но они, несомненно, люди добрые и симпатичные, и я им от души желаю всех милостей от Бога и вечного спасения.

Ко всенощной загремел уже большой соборный колокол и торжественный трезвон, но тоже нерадостно для меня.

9/22 октября 1905. Воскресенье.

Служил Литургию, и этим начинается обычное мое ежевоскресное и ежепраздничное совершение Литургии, тогда как до сих пор, в продолжение всей войны, я служил только в самые большие праздники и еще когда надо было совершить рукоположение священника или диакона. После Литургии отслужен благодарственный молебен по случаю заключения мира.

Приобщение Святых Тайн за Литургией произвело свое благодатное действие: вышел из Церкви с легким сердцем, печальное и унылое расположение духа совсем прошло. Разбит русский флот; но, по крайней мере, одно суденышко осталось нисколько не поврежденным, это Православная Японская Церковь – не явно ли, что сам Христос правит этим судном? И позволительно ли мне, служа под рукой у Него, предаваться унынию? Спаси от него, Боже, и дай крепость!

После Литургии Ив. Ак. Сенума пришел сказать, что «во всех школах следующие два дня не учатся, а празднуют победные торжества и заключение мира, что, стало быть, и нашим школам нужно следовать этому». Несомненно! Пусть себе и наши учащиеся празднуют и радуются не меньше других, имеют на то полное право как патриоты.

10/23 октября 1905. Понедельник.

Пропади эти поганые сантименты – уныние и всякая подобная мерзость! Это что-то бабье в мужчине, а может, и дьявольское смущение.

Что ж, быть бесчувственным ко всему? Ну нет, и на эту теорию не согласен. Человек не дерево, когда копьем ударят в сердце, не может не закричать от боли. Только боль-то душевная не должна долго длиться, нюни распускать не следует. От телесной боли можно слечь в постель по физической невозможности двигаться. Душа в тысячу раз быстрее ртути от давления может упасть, но и тотчас же подняться. Вот когда душевная рана не от внешнего удара, а от внутренней гнилости, тогда беда, поднятия и бодрости быть не может, разве напускные. Но от этого пока Бог миловал. Конечно, бездна уколов и дряни внутри, но все же не того сорта, от которого падают. Итак, ни минуты унынию. С неустанною бодростью трудиться. А дел-то, дел, касающихся военнопленных, необозримая вереница.

13/26 октября 1905. Четверг.

Военнопленный порт-артурец Павел Петрович Хаулин из Хаматера прислал еще картину своей работы, «Воскрешение Лазаря», превосходно написанную, достойную стоять в Соборе, как и прежняя. Просится он еще поработать для Собора, в ответ на что я послал ему предложение остаться здесь после плена, чтобы расписать Собор. Не знаю только, можно ли это ему – из запасных ли служащих он.

16/29 октября 1905. Воскресенье.

Два жандарма, жившие в Миссии для охранения ее с самого начала войны, сегодня взяты из Миссии за ненадобностью больше их охраны. Я поблагодарил офицера, приходившего снять их с этого поста, дал по фотографической карточке ему и двум прощавшимся жандармам, больше, к сожалению, ничем не могу выразить им своей благодарности; а очи очень заслуживают ее; Миссия все время войны полицейскими и ими так хорошо была охранена, что нигде ни одного стекла не было разбито, не говоря уже о каком-либо большем повреждении.

17/30 октября 1905. Понедельник.

Послал о. Сергию Судзуки в Мацуяма 15 рекомендательных писем в Россию, начиная с Одессы до Петербурга, 100 рублей на дорогу и расходы между Одессой и Петербургом, 40 ен на теплое платье и 20 ен на гостиницы в России. Будет сопровождать больных и калек из военнопленных на судне до Одессы, если только они будут отправлены этим путем, если же нет, то все мое снабжение о. Сергию бесполезно, и он возвратит мне его назад. А хотелось бы наградить его удовольствием путешествия по России – стоит, много потрудился для пленных.

20 октября/2 ноября 1905. Четверг.

Приехали комиссары принимать наших военнопленных и отвозить их в Россию: Генерал-лейтенант Владимир Николаевич Данилов, подполковник Андрей Андреевич Веселовский и прочие, всего 6 человек. Данилов и Владимир Владимирович Мекк были перед вечером у меня. Оказывается, что все военнопленные будут отправлены во Владивосток, больные и калеки тоже. Будут перевозить их на судах нашего Добровольного флота, которых 6 для того, и на каждом могут поместиться 2500 человек. Начнут перевозить с севера, с посадкой на суда в Йокохаме, потом в Кобе, Нагасаки.

Вечером, по приглашению от французского посланника, я был на обеде у него, в компании со всеми нашими комиссарами и членами Французского Посольства.

21 октября/3 ноября 1905. Пятница.

Японский гражданский праздник – рождение японского Императора. Литургию служили иереи, на молебен и я выходил. После службы ученики выпросили на вечерний свой «симбокквай» 5 ен, ученицы тоже 5 ен.

Часа в два были двое комиссаров наших, причем мы положили купить мне на имеющиеся у меня пожертвования для пленных 3 тысячи фланелевых рубашек и исподников, также шерстяных чулок для раздачи в Йокохаме садящимся на суда пленным, не имеющим теплого снабжения.

По уходе их, посетили меня три американца: католический Епископ, толстенный господин, и двое католических патеров; визит кончился комично. Когда сели, Епископ рассыпался в любезностях – хочет видеть внутренность Собора, такого великолепного и так далее; вдруг входит коридорный Алексей и говорит, что полицейский спрашивает имена этих гостей; я сказал им и попросил их карточки для полиции. Карточки они дали, но Епископ вообразил, что он в опасности от нападения японцев, и так встревожился, что я никак не мог уговорить его успокоиться. Минут десять длилась эта сцена уговаривания.

– Когда мы выйдем отсюда, на нас могут напасть, – твердил перепугавшийся Епископ на все лады.

– Да нет же, это просто щепетильная осторожность полиции, и в видах предохранить вас от малейшей опасности… Вы видите, у ворот стоят полицейские, и для них положено правилом знать имена всех входящих сюда и прочее, – твердил и я на все лады, но испуг епископа только возрастал, к великому неудовольствию, как видно было, одного из патеров. Наконец, грузный епископ поднялся с дивана уходить.

– Так пойдемте же в Собор, я вам покажу все внутри, – говорю я.

– Нет, нет; мы пришли только видеть вас, Собор посмотрим в другое время, – и ушел.

По уходе его я дал сильный нагоняй Алексею и запрет вперед спрашивать так грубо имена гостей.

23 октября/5 ноября 1905. Воскресенье.

За Литургией, которую я совершал с иереями, были: Генерал Данилов с членами своей свиты и в первый раз из всех военнопленных виденные мною офицеры из Сидзуока: подполковник Николай Константинович Ваулин, капитан Николай Феликсович Рава, капитан Кузнецов и еще некоторые. После Литургии у меня пили чай, причем Данилов спрашивал у офицеров, какие чувства, когда берут в плен? Как японцы обращаются с пленными? На первое Рава отвечал: «ужасные», на второе Ваулин: «нехорошо», и представили примеры. По уходе Генерала, пленные еще долго оставались и говорили разное.

В 3-м часу я отправился сделать визит Генералу Данилову в Metropole Hotel; в первый раз с начала войны имел удовольствие не видеть за собою полицейской охраны. Генерала застал отдыхающим и пожалел, что потревожил старика. Впрочем, не без пользы для него побыл; взялся напечатать по-русски, в продолжении завтрашнего дня, прокламацию его к военнопленным в 200 экземплярах.

От Генерала Данилова возвращаясь, заехал к американскому Bishop’y McKim’y поблагодарить его за 2000 долларов, пожертвованных его руками от американских благотворителей на нужды наших военнопленных, и рассказал ему, как употреблены эти деньги.

24 октября/6 ноября 1905. Понедельник.

Были военнопленные из Сидзуока: полковник Николай Иванович Мерчанский, 65-летний старик, и другие офицеры. Мерчанский заплакал, вошедши, так настрадался, бедный, потерявший единственного сына в эту войну. Между прочим, видно из разговоров с офицерами, что многие из них не теряли праздно время в плену, а занимались, кто чем мог, иные – изучением японского языка. Сегодня удивил меня один из них: остался после всех и говорит:

– У меня есть просьба к вам.

– К вашим услугам. Какая?

– Поговорите со мной пять минут по-японски.

– Нет ничего легче. – И начинаю говорить совершенно так, как говорю с японцами, нисколько не замедляя речи и не подбирая легкие слова и фразы. Офицер все понимает и на все отвечает почти так же свободно, как говорят японцы. Подивился я способности и прилежанию. Собирается потом приехать в Японию, чтобы окончательно изучить язык и страну. Невольно подумалось: вот миссионера бы сюда, такого способного и прилежного. Но куда! Духовенство русское бесплодно родить даже одного.

26 октября/8 ноября 1905. Среда.

Из офицеров были Николай Феликсович Рава, капитан из Сидзуока, занимавшийся все время фотографией и накопивший превосходную коллекцию видов и всевозможных снимков; говорил, что в Сидзуока между офицерами было много пьянства и разных скандалов.

Подполковник Ваулин с капитаном Кузнецовым и при них корреспондент газеты «Еродзу-чёохоо». Много взаимных любезностей было сказано с русской стороны японцам и обратно. На этот раз Ваулин об японцах и мне говорил одно хорошее, а Кузнецов и совсем любителем японцев оказался, даже говорить по-японски выучился порядочно.

27 октября/9 ноября 1905. Четверг.

Был из Сидзуока вольноопределяющийся Панкевич, с университетским образованием, ненавистник офицеров, все время, пока сидел у меня, ругавший их и рассказывавший, как они пьянствуют, дерутся между собою и бьют нижних чинов, подсматривают и подслушивают его, чтобы оклеветать, и творят разные другие гадости. Мне, наконец, стало ужасно скучно и отвратительно слушать его, и я не знал, что делать. К счастью, пришел подполковник Леонид Николаевич Гобято, из Тоёхаси, и я занялся им. Это заслуживающий полное уважение офицер, я с ним больше, чем со всеми другими, был в переписке по поводу его многочисленных заказов и требований – все в пользу нижних чинов, которых он всячески старался занимать, чтобы не скучали, результатом чего, между прочим, оказался превосходнейший иконостас в Церкви в Тоёхаси. С ним был другой офицер из Тоёхаси, тоже весьма симпатичный; оба преинтересно рассказывали о Порт-Артуре и сдаче его, произведенной Стесселем и несколькими лицами с ним, без всякого сведения других офицеров.

Был опять Генерал Данилов; завтра он отправляется в Кобе, чтобы там принимать пленных и садить на суда, которые, впрочем, только ожидаются. В Йокохаму тоже придет один пароход, «Ярослав», и возьмет две тысячи пленных, которых примет от японского начальства полковник Веселовский.

Я заключил с купцом контракт на поставку 3000 фланелевых рубашек, столько же фланелевых исподников и столько же пар шерстяных чулок, все по образцу превосходного качества, рубашки и исподники 2 1/2 ены, чулки 39 сен. До понедельника вещи должны быть переправлены в Йокохаму, чтобы снабжать ими в понедельник садящихся на пароход военнопленных. Дана вперед купцу тысяча ен, и обменялись мы с ним подписанными контрактами. Жаль, что не всех пленных можно снабдить такими теплыми вещами; деньги у меня почти уже истощены.

28 октября/10 ноября 1905. Пятница.

Из Кумамото подполковник Александр Исидорович Веприцкий пишет, что матросы и солдаты, которых всех там 6000, бунтуют. Прежде я предложил Веприцкому озаботиться снабжением теплыми вещами нижних чинов там, он попросил на это 6000 ен, которые я немедленно и послал ему. Но сначала матросы, а потом солдаты потребовали у него, чтобы эти деньги розданы были им на руки: «вещей-де нам не нужно… а деньги эти наши, собраны от наших отцов и матерей». Веприцкий отвечал, что не имеет права раздать, деньги присланы на покупку теплых вещей. Те заупрямились и наговорили еще разное: «Нас постоянно обманывают, денег нам присылают много и часто, но их офицеры не дают нам, крестики нам обещаны серебряные, а раздали медные» и так далее. Веприцкий положил прислать мне обратно деньги назад, за удержанием того, что пойдет на вещи военнопленным в Куруме, где люди не бунтуют.

Теперь я понял слова Генерала Данилова, вчера оброненные им в разговоре со мной: «В Кумамото бунт – просят оттуда взять пленных поскорее».

Кстати, и из Хаматера, где 22 тысячи порт-артурцев, сегодня подобное же известие. О. Роман Циба пишет, что военнопленных посещают люди, говорящие им революционные речи, чем произвели разделение, и военнопленные, разделившись на две партии, задают сражения черепицами и камнями, и много уже между ними раненых.

29 октября/11 ноября 1905. Суббота.

Еще письмо от подполковника Веприцкого из Кумамото; пишет опять о возмущении нижних чинов и, между прочим, что ему принесли в доказательство того, что их обманывают, крестики, полученные от Миссии, «в которых от трения сейчас же обнаруживается красный цвет, и излом – красный». Веприцкий «препровождает сюда при письме три таких крестика».

Крестиков этих при письме я не получил, но, встревоженный, тотчас же стал производить опыты с имеющимися у меня крестиками, и о ужас! Они совершенно правы: под белым серебряным цветом при трении тотчас обнаруживается красный – медный, излом тоже совсем красный; у позолоченных только излом несколько побелее, должно быть, прибавлено серебра к меди. У меня холодный пот выступил. Значит мастер- японец надул меня, а я, не зная, не ведая того, надул всех военнопленных. Заказ и приемка производились чрез иподиакона, ризничего Моисея Кавамура, уже ли он участвовал в обмане? Мысль о сем еще больше огорчила и расстроила меня. Все остальное время дня я ходил как в воду опущенный, в первый раз в жизни со мною такой большой скандал; 70 тысяч военнопленных могут сказать обо мне, что я обманул их; обещал серебряные крестики, дал медные, значит – разность положил себе в карман; что может быть позорнее и печальнее этого!

30 октября/12 ноября 1905. Воскресенье.

Вчера за всенощной, сегодня за обедней было много военнопленных офицеров из разных мест. После обедни пили чай у меня, еле-еле кой- как поместившись в моей небольшой приемной. Смешанный разговор о разных случаях военной жизни и, особенно, пленения. Между офицерами был из Сидзуока штабс-капитан Иван Михайлович Шастин, с которым я посредством переписки успел подружиться, хотя на улице не узнал бы его. Отправились все в Уено осматривать музей, панораму Порт-Артура и Цусимского боя и прочее. Шастин тоже отправился, но чрез полчаса привезли его обратно раненого: упал с тележки и ушиб ногу и руку. Угостил я его скородельным завтраком и долго слушал его военные рассказы о наших военных злоключениях. Плохи были наши военачальники. Печально слушать все рассказы офицеров, лучше бы и не слушать, тоску наводят тяжелую. Скоро Шастин отправился обратно в Сидзуока, вместе с заехавшим за ним его приятелем.

Имел разговор с иподиаконом М. Кавамура о крестиках, и, когда высказал, что невольно приходится подозревать его в соучастии с мастером в обмане, то он заплакал. На слезы, впрочем, он слаб, и я не сдался, а сильно потребовал, чтобы он уличил мастера в обмане, коли сам невинен, и принудил возвратить сумму, на которую обманул, иначе я судом потребую у него эту сумму. (В душе, однако, я очень сомневаюсь, чтобы можно было выиграть дело в суде: писанного контракта нет, а только словесный договор, и свидетелей, кроме Кавамура, нельзя поставить).

31 октября/13 ноября 1905. Понедельник.

Отправил иподиакона М. Кавамура и учителя Семинарии Петра Уцияма, говорящего по-русски, в Йокохаму сдать фланелевые рубашки, исподники и шерстяные чулки садящимся сегодня на судно военнопленным, отправляемым во Владивосток. Потом занялся сведением счетов по приходо-расходу денег, присылавшихся из России мне на нужды военнопленных. В приходе было 96 тысяч с половиной, остается из них теперь не более двух тысяч, так что большие расходы уже нельзя делать.

1/14 ноября 1905. Вторник.

Кавамура и Уцияма поздно вечером вернулись из Йокохамы, исполнивши порученное им дело. Вчера и сегодня полковником Веселовским принято и посажено на пароход «Ярослав» 2100 пленных из Нарасино. Пароход стоял у самой пристани, здесь же заготовлены были теплые вещи, и каждому проходившему на пароход Кавамура или Уцияма давали по паре из фланели рубашки и исподник и по паре чулок. Даже офицеры взяли себе по паре всего, так хороши эти вещи. Солдаты были счастливы своему освобождению из плена и отправлению домой и зацеловали моих посланцев при прощанье, и наделили их иконами.

2/15 ноября 1905. Среда.

Производил исследование о крестиках. И каким же дураком, кругом виноватым, сам я оказался! Одно извинение: за всем не усмотришь, будучи один-одинешенек на все дела. – Мастеру поставлено было в условие, чтобы он сделал, по составу серебра с лигатуры, точно такие крестики, какие доселе делал для Миссии уже много лет христианин Андрей Аменомия. Он отвечал, что сделает еще лучше, то есть положит больше серебра. Первоначальное условие с Андреем, много лет тому назад заключенное, было, чтобы серебра полагалось 70 частей (мне помнилось даже, что 80) и меди 30. И я был уверен, что доселе Андрей исполняет это условие. Но увы! По собственным словам Андрея, уже четыре года, как он отступил от него, стал класть меньше серебра, так что последние его крестики состоят из 5% [sic] серебра и 5% меди, по его словам. Совсем и не знал я того, что его крестики также, если потереть, тотчас являют красный цвет, и в изломе красны. Эти крестики его даны были в образец новому мастеру – язычнику (по невозможности Андрею в своей небольшой мастерской выполнить в короткое время большой заказ), и неудивительно, что он обещал сделать крестики лучше, чем у Андрея, то есть разумел он, вероятно, не такими красными, как у Андрея, хотя этого не исполнил. Спрашиваю сегодня у призванного Андрея:

– Ты зачем же изменил условие? Ты должен был класть 80% серебра и 20% лигатуры.

– 70% серебра, – поправил он меня.

– Положим, что 70, быть может, я действительно забыл, условие заключалось много лет тому назад. Но почему же ты не клал 70%?

– Серебро стало дорого, я сообразовался с ценою серебра и с тем, чтобы крестик был всегда не дороже 10 сен, как условлено было.

– Но отчего же ты мне этого не сказал? Ведь я всегда принимал твой крестик за серебряный, так говорил об нем всегда христианам. А он уже давно перестал быть серебряным, и если верно, что ты клал в последнее время 5% серебра и 5% меди, то он полусеребряный, так следовало его и называть, а не серебряным, причем люди могут подумать, что мы их обманываем, продавая им крестики фальшивой поделки.

Молчит Андрей, но видно, что сознает себя виновным, так как говорит все время с дрожью и запинаясь.

Не стал я объяснить ему, какая беда теперь вышла, что в Кумамото пленные бунтуют между прочим из-за крестика, говоря, что их обманули, обещали серебряный, а дали медный. А спросил только настоятельно:

– Скажи точную истину; правда ли, что твои крестики полусеребряные? Не хуже ли? По красному цвету внутри их трудно поверить, что в них наполовину серебра.

Но Андрей заклялся, что правда, никак не хотел отступиться от этого, с чем я его и отпустил.

Послал я Кавамура к химику-лаборанту, чтобы разложил содержимое крестиков и в точности определил, сколько серебра и лигатуры как в крестике Андрея, так и нового мастера. Но намеченный нами лаборант закрыл свою лабораторию и не производит больше таких опытов, а посредством пробирного камня исследовал и сказал, что в крестике мастера-язычника не больше 3% серебра, в крестике Андрея побольше, но сколько именно, не взялся определить.

Новый мастер заклялся, что он отнюдь не спускался ниже 3.8% и 3.6% серебра; по расчету цены разность между 3.6% и 5% серебра образцового крестика (то есть Андреева) выходил, что он лишнего получил от всего заказа (в 6600 ен) только 250 ен, каковые и возвращает Миссии. Я взял деньги и прекратил дело.

3/16 ноября 1905. Четверг.

Почти каждый день теперь посещают офицеры из разных мест. Отпускают их на 3–4 и даже больше дней, по истечении которых они непременно должны явиться в свое место, рискуя, в случае просрочки, подвергнуться выговору или лишению отпуска вперед. Все это так унизительно для наших бедных офицеров, начиная с младших до Генералов! Но терпеть должны, наподобие школьников, которых держат под строгой ферулой.

Сегодня были из Нагоя четверо молодцеватых морских кондукторов. Хвалили Стесселя и Генерала Фока; от них первых слышу эту похвалу, все доселе находили разные причины порицать обоих этих Генералов.

4/17 ноября 1905. Пятница.

Встал с таким бодрым расположением работать целый день, то есть писать к военнопленным на их письма, которых каждый день приходит не меньше десятка, часть из них непременно с деньгами на Миссию и на разное. К несчастью, заглянул в «Japan Daily Mail» и совсем расстроился – в России везде бунты: во Владивостоке бунт, в Хаматера бунт, в Кумамото бунт. Ужас! Забунтовало и мое сердце, вялость к работе напала. И потащился весь день с мрачным колоритом. Как ни муштруй себя, а в машину не обратишь, жизнь кладет свой отпечаток на душу.

5/18 ноября 1905. Суббота.

Были из Сабае полковник Николай Николаевич Максимовский, заплакавший при входе, и другие офицеры. Речь и все манеры Максимовского являют в нем настоящего джентльмена. При них пришел по делам ко мне Mr. Andre, Максимовский заговорил с ним точно француз. Четыре офицера из Сабае пожертвовали в Миссию великолепный гармониум, который прежде выписали для себя из Токио.

Вечером все сабаевские офицеры были в Соборе за всенощной.

Во время проповеди, после всенощной, смотрю – все учащиеся стоят, тогда как здесь уже в обычай обратилось сидеть во время проповеди.

– Что за причина? – спрашиваю.

– О. Феодор Мидзуно передал ваше приказание, чтобы стояли, – отвечают.

Но я и не думал давать такого приказания; о. Феодор неправильно понял мое распоряжение ему: сходить в Женскую школу и сказать, чтобы маленькие девочки-певчие стояли благочинней в Церкви, не оборачивались и подобное. Потому я сказал, чтобы не меняли обычая сидеть во время проповеди.

6/19 ноября 1905. Воскресенье.

Много офицеров в Церкви и потом у меня.

Из Сендая прибывший один наш полковник из сахалинских военнопленных рассказал, что в Сендае между пленными нижними чинами есть 60 поляков, не являющих себя русскими патриотами, потому между русскими и ими произошла драка, и 20 поляков избиты, а один из них уже помер от побоев.

Еще говорил полковник, что у сендайских военнопленных нижних чинов хранилось 4 знамени, вынесенные из боя у Мукдена, японцы проведали об этом, должно быть, от поляков, и стараются отыскать их, но русские до сих пор хорошо прячут.

7/20 ноября 1905. Понедельник.

Был из Нагоя пленный Генерал наш, кавказец-магометанин, Самет- Бек Мехмандаров, со своим адъютантом поручиком Романом Ильичем Грибовским. Генерал поцеловал руку, здравствуясь и прощаясь, и весьма часто старался употреблять в разговоре «Ваше Преосвященство», не без труда выговаривая эту длинноту. Уже седой, в приемах очень спокойный.

8/21 ноября 1905. Вторник.

Ровно 25 лет, как я в последний раз приехал в Японию. Слава Богу, что следующее 25-летие придется встречать в могиле, в одиночестве, так как и черви перемрут.

Был из Сендая военнопленный военный губернатор Сахалина генерал- лейтенант Михаил Николаевич Ляпунов с одним из своих адъютантов. Много грустного рассказал он про наше административное неустройство, как все его представления в Петербург оставались без всякого исполнения, как его оставили без войска – на всем Сахалине было только 15 тысяч, и прочее; в заключение чуть не заплакал, говоря: «И вот я взят в плен, арестант». А адъютант рассказал про чудовищную жестокость японцев: отряд в 130 человек русских отдался в плен им, и они, связавши всем руки, вывели их на поляну, вырыли могилу и всех до единого изрубили, двух офицеров даже с истязанием, и зарыли в землю. Один русский солдат, скрытно следуя за отрядом, все это видел и ныне, будучи в плену, рассказал Ляпунову, которым составлен протокол, имеющий быть обнародованным после плена.

Из России получено 386 застрахованных тючков с книгами и некоторые с бельем для военнопленных. Отправлены были, кажется, в июне, получены поздненько, впрочем, успели разослать все по назначению.

9/22 ноября 1905. Среда.

Целый день прошел в разборке пришедших вчера тюков с книгами. Посетившим меня офицерам предложил выбрать и взять себе книги, что они и сделали. А поручик Р. И. Грибовский, вновь сегодня посетивший меня, отобрал для всех пленных в Нагоя огромное количество книг. Была сегодня сестра милосердия, девица, госпожа Ширкова, разыскивающая своего брата, который был уполномоченным от Красного Креста, господина Ширкова, которого я прежде два раза разыскивал по письмам из России от его родителей и от нее. Думает она, не находится ли ее брат под другою фамилиею в числе военнопленных. Но, кажется, напрасны будут все ее поиски, из ее же рассказа очевидно, что брат ее погиб в Мукдене. Я предложил ей взять несколько книг из пришедших вчера, и она тоже воспользовалась.

10/23 ноября 1905. Четверг.

Упаковка книг, которых для Хаматера уложено 13 ящиков и 3 ящика туда же с бельем, для Нагоя – 5 ящиков. В Хаматера пойдет все на имя рядового Петра Каширина, в 4-м участке, где больше десяти тысяч военнопленных порт-артурцев. Каширин там церковным старостой, и какая светлая личность, несмотря на то, что простой солдат, довольно образованный, весьма благочестивый и очень разумный; с ним переписываться – истинное удовольствие, так задушевны и так серьезны его письма. Уже третий раз посылаю ему книги для распределения между разными участками, и так аккуратно и рассудительно он делает это! Жаль очень, что простудился и болеет в последнее время, послал ему теплое платье, но почему-то не дошло до него.

11/24 ноября 1905. Пятница.

Давно уже началось то, что утром встаю глухим на правое ухо, но мало-помалу глухота отходит, и ухо вступает в обычное отправление своей службы. Так было доселе, но сегодня совсем не то: глухота не проходила целый день, и это повергло меня в отчаяние, мрачное настроение целый день, работа из рук валится. Слух так еще нужен лет на пять! И ужели наполовину пропал? Какое страшное неудобство для службы!

Ящики с книгами отправлены в Хаматера и Нагоя, а вновь наложены для Нарасино 6 ящиков и для Сендая 2 ящика.

12/25 ноября 1905. Суббота.

Та же глухота и то же мрачнейшее настроение духа. Как же я буду на Соборах? Как услышу все речи священников и катехизаторов? Беда!

За два дня много писем от пленных накопилось, на которые надо отвечать, но решительно не могу принудить себя к умственной работе, до того гнетет уныние от глухоты. Ящики с книгами все разосланы.

13/26 ноября 1905. Воскресенье.

После богослужения всегда лучше, уныние проходит, бодрость приходит. Полуглухим – так полуглухим! И в этом виде еще можно работать, переводу богослужения это не помешает, а это и есть главное дело конца моей жизни. Богу не угодно освободить меня от неудобства глухоты – Его Святая Воля!

14/27 ноября 1905. Понедельник.

С 3-х часов ночи встал, бодрый и готовый к работе, и много писем сегодня за день написал. Дождь льет целый день; несмотря на это, в Йокохаме идет посадка военнопленных на вновь прибывший пароход. Я отправил вчера туда о. А. Савабе с молебенной книжкой и облачением – если удобно, отслужить на судне напутственный молебен и передать мое благословление и благожелания.

15/28 ноября 1905. Вторник.

День бодро-рабочий, начиная с трех часов утра: письма к военнопленным в Америку и Пекин. Вечером был из Кумамото хорунжий Николай Михайлович Вейсберг. Генерал Данилов взял его к себе в качестве чиновника особых поручений, как знатока многих языков и офицера распорядительного; ныне он приехал от Генерала к французскому Министру для переговоров о чем-то. Рассказывал, что бунт между матросами и солдатами в Кумамото прекратился; он же и убедил их успокоиться и раскаяться, причем, когда говорил речь им, один бунтовщик занес на него руку. Это был самый главный заводчик беспорядка, его на другой день раскаявшиеся товарищи избили до полусмерти, хотели то же учинить и с другими 22 главными бунтовщиками, но эти успели убежать к японцам и теперь скрываются у них. Бунт был, по-видимому, на подкладке нигилизма; бунтовавшие порассекали и побросали крестики, полученные от Миссии. Но теперь, раскаявшись, сокрушаются об этом и чрез Н. М. Вейсберга просят меня простить их. Я сказал Н. Михайловичу, что с готовностью прощаю и желающим вновь получить крестики, если известят меня о числе их, пошлю, крестики еще имеются.

Много интересного рассказал Вейсберг о том, как он на разведке взят был в плен, как его избили при этом ружейными прикладами, потом как судили его и хотели расстрелять; разобравши же дело, хотели наградить его за храбрость японскою медалью, от которой он отказался. Рассказал еще, как в Мацуяма отобрал от нижних чинов революционные листики, которыми японское начальство в изобилии снабжало их, и сжег их, за что также его чуть не засудили, и только французский консул, вызванный телеграммою, спас его от тюремного заключения на 5 лет, на которое хотели осудить его «за то-де, что сжег имущество, принадлежавшее Японскому Правительству». Надо полагать, что записки военнопленных, которые, без сомнения, во множестве появятся потом, будут весьма занимательны.

16/29 ноября 1905. Среда.

О. Алексей Савабе явился, чтобы рассказать, как он проводил садившихся в Йокохаме на пароход военнопленных: отслужил для них на судне напутственный молебен, передал им мой прощальный привет и благословение. Все необыкновенно счастливы своим отправлением. Отъезжают на этом пароходе «Воронеж» Генерал-лейтенант Ляпунов, военный Губернатор Сахалина, и другие офицеры, содержавшиеся в Сендае, офицеры и все нижние чины из Такасаки и прочие.

В сегодняшних газетах объявлено, что по вчерашнее число выбывших из Японии военнопленных уже 16527 человек. Так как всех русских военнопленных в Японии было 71937, то, значит, остается еще в Японии 55410 человек. Сегодня был у меня лейтенант Павел Покович- Шишко из Кёото, рассказывал, что слышал Генерала Данилова говорящим, что «к Новому году ни одного пленного не останется в Японии». Дай Бог!

«Ворон ворону глаз не выклюнет». Captain Brinkley, почтенный издатель газеты «Japan Daily Mail», и William Awdry, достойный епископ Англиканской Церкви, должно быть, не знают этой русской пословицы и потому поступили вопреки сей аксиоме. Капитан Бринкли всегда, безысключительно, так превозносит японцев и так злословит русских, что первые у него все и во всем сущие ангелы, последние – настоящие дьяволы; коснись кто хоть мало японцев без похвал им, у Бринкли тотчас пена на губах и проклятие льется с пера оскорбителю японцев; а где о русских, там непременно в соседствие с сим словом – «дикость, зверство, варварство, скотство (brutality)» и подобные перлы адских украшений. Бишоп Одрей разродился статьей в лондонское «The Times», где тоже почти целостно райских обитателей видит в японцах, а русских не преминул украсить словом «savagery»; но так как и на солнце есть пятна, то мнящий себя беспристрастным епископ нашел нечто, несвойственное или крошечку не идущее к всесветлым насельникам Царства Небесного. И как же это разобидело Бринкли! Сегодня привел в своей газете целиком письмо епископа и отсмолил передовицу, в которой отхлестал его, со слезами умиления к своему епископу, правда, но с пеною у рта за японцев, тем не менее… Картина!

17/30 ноября 1905. Четверг.

Был из Хиросаки военнопленный Хрисанф Платонович Бирич, работопромышленник на Сахалине, во время же войны начальник вольной дружины. Рассказывал про такие жестокости японцев, что в ужас приходишь. Не было тогда иностранных корреспондентов, не перед кем было роль гуманных разыгрывать, и потому показали себя в своем натуральном виде: массы мирных жителей избивали без всяких причин, женщин насиловали, других женщин и детей рубили и расстреливали так же, как мужчин; русских каторжников множество и массами расстреляли под предлогом, что «этот народ, мол, ни к чему не годный»; даже умалишенных больных повытаскивали из госпиталя и расстреляли; а другие массы каторжников, как скотов, перевезли в Де-кастри и бросили без пищи… Поверит ли Бринкли всему этому, если рассказать ему? Ни за что! Он, если бы и своими глазами увидел эти зверства японцев, то принял бы это за оптический обман и обернувшись тотчас бы завопил: «Русские варвары творят ужасные зверства, русские дикари свирепствуют и т. д».

Утром получил письмо из Йокохамы от господина Герасимова, «уполномоченного Особого комитета Е. И. В. [Ее Императорского Высочества] Великой Княгини Елисаветы Феодоровны», извещающее меня, что «в Йокохаме открывается небольшой госпиталь для русских военнопленных, и что в нем двое больных уже имеются». Просит книг для больных. Тотчас же я послал молитвенники с иконами, Евангелия и другие религиозные; обещал и светских, если понадобятся. Но просил его в свою очередь взять в госпиталь больных из Нарасино, где их положение ужасное, как говорил подполковник Гобято и как пишет фельдфебель Саранкин.

18 ноября/1 декабря 1905. Пятница.

Утром был вышеупомянутый Герасимов Валериан Васильевич, уговорил его тотчас же поехать в Нарасино, чтобы взять оттуда в иокохамский госпиталь наиболее трудных больных, дал ему переводчиком и путеводителем иподиакона Имада. Вечером был А. Олгинский-Березовский, корреспондент «Нового Времени», все время бывший на войне, говорил, будто две трети русских офицеров, находящихся ныне в Японии, заражены революционным духом, пьянствовали и развратничали здесь; таковы армейские, по его словам, а «моряки между собою грызутся» – выражался он; говорит, что посетил сам почти все места военнопленных и видел все это на деле. О японцах отзывался, что не любит их. Кажется, очень темные очки надел себе и не в настоящем свете видит многое.

Отъезжающие военнопленные прощаются телеграммами и письмами, иные очень трогательно. Сейчас, читая письмо полковника Николая Николаевича Максимовского, невольно заплакал. Видно, что человек с прекрасной душой. Тогда, при посещении меня, он заплакал, теперь пришлось мне сделать то же, точно с близким родным расстаешься.

23 ноября/6 декабря 1905. Среда.

Каждый день одно и то же: письма военнопленных, ответные письма к ним и подобное. Нечем отмечать дни. Только над Россией все ниже и ниже нависают грозовые тучи; анархия царит в ней. Сегодня прочитал в «Московских Ведомостях», что даже все четыре Духовные Академии забастовали. Но для записи многообразных всероссийских бед есть история. А в Японии забастовки другого рода: завтра опять во всем Токио в школах и присутственных местах нет занятий, встречают возвращающегося с торжеством победителя русских – берегового маршала Оояма.

24 ноября/7 декабря 1905. Четверг.

Были под вечер Генерал Владимир Николаевич Данилов, его супруга Софья Владимировна и уполномоченный Красного Креста Эвальд Эвальдович граф Унгерн-Штернберг, молодой человек. Говорила больше всех Генеральша. По их рассказу, в Нагасаки совсем не было бунта на пароходе с военнопленными, виною всему – гордость Адмирала Рождественского, который оскорбился, что ему на судне пленные честь не отдают, а был сам в партикулярном платье; ударил будто бы одного, за что на него закричали из толпы и стали укорять, что он погубил флот; он сробел и потребовал японскую охрану, вследствие чего на судно прислали 70 полицейских, а два миноносца стали по бокам «Воронежа». Но Данилов, приехавши в Нагасаки, удалил полицейских и миноносцы, поговорив с выборными из пленных, нашел, что они и не думали бунтовать и так далее.

25 ноября/8 декабря 1905. Пятница.

Из числа военнопленных офицеров в Сидзуока отправился сегодня в Иоккаици сесть на пароход для следования в Россию капитан Иван Михайлович Шастин, весьма благочестивый человек, с которым я, кажется, больше всех был в переписке и которого от души полюбил. Просил он и в Россию писать ему. Едва ли буду, кроме разве исключительных случаев. Теперь я весь в распоряжении военнопленных, мое дело – почти исключительно служить им – совесть так требует. Но вернутся они в Россию, я опять весь отдамся переводу богослужения; а вернувшихся в Россию пленных утешат и без меня, тогда как перевести Октоих и Минеи без меня некому.

27 ноября/10 декабря 1905. Воскресенье.

Из Собора после обедни зашел ко мне директор Восточного института во Владивостоке, Димитрий Матвеевич Позднеев, с маленькой, 6 лет, дочкой Анной и гувернанткой Алисой Антоновной Глюк. Говорил, что он из духовных, учился в Киевской Академии вместе с о. Симеоном Мии, рассказывал про возмущение студентов института возмутительные вещи, что они, ворвавшись к нему, мерзко ругали его и оплевали. Приехал он в Японию, чтобы несколько изучить ее, а институт закрыт. Все рассказы посетителей из России звучат неизменно в один тон: горе и беда ныне царствуют в России!

Перед вечером является господин с карточкой Генерала Данилова, на которой написано: «Прошу Преосвященного о. Николая выслушать Ушакова. Полагаю, он может принести пользы нашей родине, стоящей у края пропасти». Я невольно рассмеялся, прочитавши это, и сказал явившемуся молодому человеку с прилизанной в клинок бородкой:

– Должно быть, вы великий человек, что можете помочь России, стоящей у края пропасти.

– Я же помог усмирить бунт во Владивостоке, и меня Генерал Казбек прислал к Генералу Данилову, чтобы я усмирил здесь бунты между военнопленными, – отвечал он.

Меня покоробило от этого очевидного самохвальства.

– Большой бунт был во Владивостоке? – полюбопытствовал я у него, имея уже весьма ясные сведения о размерах и о характере бунта.

– 50000 солдат возмущалось; меня два раза хотели убить, но я успел успокоить.

От часу не легче!

– Кто же вы будете?

– Студент-технолог.

– Как очутились во Владивостоке?

– Я служил здесь; у меня под командою было 600 человек мастеровых.

Настоящий Хлестаков!

– Что же вы от меня хотите?

– Напечатать брошюрки, которыми я успокою бунтующих военнопленных.

– Они у вас написаны?

– Нет, я напишу. И попрошу потом выставить на брошюрках ваше имя – что вы их читали.

– Этого я наперед обещать не могу; смотря по тому, каковы будут брошюрки.

– И потом еще, у меня денег нет; всего 16 рублей с собою; но чрез две недели я получу. Вы мне одолжите до того времени?

– Имевшиеся у меня пожертвования на нужды военнопленных почти вконец истощены; впрочем, на напечатание брошюрок, если они будут стоить того, и на вашу остановку здесь в дешевой гостинице, я помогу.

Уважение к Генералу Данилову побудило меня сказать это. И я тотчас же, призвавши иподиакона Анд. Ив. Имада, отправил с ним Ушакова в соседнюю японскую гостиницу с иностранным столом; сказал ему также купить письменные принадлежности и снабдить ими гостя – пусть сочиняет свои брошюры. За все я обещался заплатить.

Скоро после ухода сего господина посетили меня три уполномоченные Красного Креста, только что прибывшие из Владивостока. Я им рассказал про Ушакова, рекомендованного Даниловым. Они подивились вранью первого и добродушию последнего.

Вечером исправил прежде написанное «Окружное послание к военнопленным», убеждающее их не верить пройдохам-возмутителям и не подчиняться им. Из возмутителей тут главный пройдоха Руссель, живущий в Кобе и оттуда наводняющий приюты военнопленных мерзейшею нигилистскою и анархистскою литературой. Ему помогают нигилисты и анархисты из военнопленных офицеров – какой-то капитан Булгаков, живший в Сидзуока и оттуда делавший свои экскурсии – смущать простаков нижних чинов в разные места военнопленных, какой-то еще Соловьев и другие.

28 ноября/11 декабря 1905. Понедельник.

Утром переписал «Окружное послание к военнопленным» и отдал напечатать три тысячи экземпляров.

Часов в 11 пришел Ушаков, радостно и торжественно объявивший:

– Написал брошюру; вот она, – вынимая листок из кармана, – позвольте прочитать.

– Сделайте одолжение.

В эпиграфе текст: «Покайтесь, приблизилось Царствие Божие», и затем на первой странице трескотня из фраз: «Ныне всеобщая радость – свет воссиял на всю Россию – все озарено им, все свободны» и так далее, не очень, впрочем, далеко, страница небольшого листка крупным почерком. На другой странице, без всякого перехода, сцена совсем обратная: «Россия залита кровью, пожар по всей России», и несколько еще подобных страшных фраз, заключающихся словами – «будьте мирны».

Плоше уже ничего и придумать нельзя. Я изумился такой глупости и вместе такому нахальству.

– Что же это, насмешка? – вымолвил я.

– Почему так? – возразил и открыл рот что-то болтать.

Но я молча встал, достал из стола 3 ены и говорю, подавая ему:

– Этого достаточно, чтобы заплатить в гостинице; возьмите и оставьте меня.

– Никогда я этого не возьму. Вы должны выслушать меня. Я желаю блага народу.

– Я вам не мешаю желать, а слушал я вас довольно; больше не желаю иметь дела с вами. Прощайте. – И оставил комнату. Когда ушел он, на столе оказалась брошенною русская бумажка в 5 рублей, а 3 ены взяты; я послал ему еще 2 ены, которые он взял, и немедленно уехал из Токио, ругая меня в страшном гневе, как говорил провожавший его Имада.

Направился он в Кобе, очевидно, к своему приятелю анархисту Русселю. Должно быть, у них наперед было рассчитано впутать и мое имя в их мерзкую пропаганду, для большей успешности ее. Что этот наглец с Русселем заодно, это видно из его вчерашних восхвалений Русселя.

Из русских посетителей сегодня Димитрий Григорьевич Коссовский, служащий по Красному Кресту, передавал просьбу своего принципала Владимира Владимировича фон Мекка, чтобы я взялся распределить между отъезжающими военнопленными целую баржу теплого платья, стоящую в Нагасаки. Я отказался. У них столько людей и столько удобств сделать это самим. Вместе с ним была сестра милосердия, служившая на войне, Неонила Ниловна Тимохович. Забавно было слушать их взаимное пререкание: Коссовский утверждал, что солдаты крайне не любят почти поголовно всех офицеров за их дурное обращение, пьянство, невежество, Тимохович отрицала это. Коссовский просил еще священника для госпиталя в Нагасаки, так как находящийся теперь там русский священник уедет вместе с другими больными в Россию, просил еще книг для чтения больным. То и другое я обещал.

Был еще сегодня доктор из Владивостока. Физиономия симпатичная, голос мягкий; привлек с первого раза; но до того стал поносить все в России, особенно войско – под Мукденом, говорил, было постыднейшее бегство; бросали ружья, орудия, все и бежали от японцев; не хотели сражаться; царь-де велел – довольно воевать, бросайте все и возвращайтесь по домам, – что я удивился его разглагольствию, противоречащему всем речам других, и спросил его имя; оказалось: Семен Леонидович Рашкевич.

– Да вы русский? – спрашиваю.

– Нет, еврей. Но это ничего не значит; я не потому говорю худо о войске и России, что еврей, а потому, что все это действительно так.

И пошел, и пошел опять расписывать черными красками. Когда дошел до Плеве, бывшего министра, убитого негодяями, то не было предела злохулениям его. Я пытался возражать – не остановить! Ужасно мерзко становилось. К счастью, ушной мой врач пришел, и я распрощался с евреем; значительно понял, почему его единоверцев ныне избивают в России.

29 ноября/12 декабря 1905. Вторник.

Собрал и послал ящик книг в госпиталь военнопленных в Нагасаки. Господин Коссовский приезжал взять его, чтобы отвезти туда.

Другое снабжение книгами учинено для больных в иокохамском госпитале военнопленных. Здесь уже умер один, и о. Алексей Савабе завтра отправится похоронить его. Дал о. Алексею 10 ен жалованья в месяц, чтобы он служил больным в Йокохаме. Каждую неделю он будет посещать их, получая от меня дорожные особо, удовлетворять их духовные требы и вот как теперь хоронить умерших.

1/14 декабря 1905. Четверг.

Послал иподиакона Моисея Кавамура в Йокохаму распределить садящимся на пароход «Владимир» военнопленным 1440 теплых рубашек, кальсон и [по] паре чулков. Так как садящихся на пароход всех 2575 человек, в том числе 65 офицеров, то назначено дать нижним чинам – половине людей по одной рубашке, другой половине по одной паре кальсон и чулок, и только офицерам полное снабжение: рубашка, кальсоны и пара чулок. Этим запас мой теплых вещей для военнопленных почти совсем истощен – остаток будет разослан больным; жертвованные деньги тоже почти все издержаны.

Отпечатано 3 тысячи моего «Окружного послания к военнопленным», и разослано оно в разном количестве экземпляров по всем местам, где живут пленные. Кроме того я послал всем священникам по два экземпляров, с наказом прочитать вслух всем после богослужения или в другое удобное время, чтобы по возможности все пленные ознакомились с содержанием его.

2/15 декабря 1905. Пятница.

В Иокохамском госпитале уже второй умерший между военнопленными. Сегодня потребовали священника хоронить его, и о. Алексей Савабе отправился. Послал с ним 25 экземпляров моего «послания к военнопленным» к полковнику А. А. Веселовскому, занимающемуся посадкой пленных на судно, чтобы передал на судно для прочтения им. Послал также 25 экземпляров в Иоккаици полковнику Шестаковскому для военнопленных, садящихся там на пароход.

Забыл вчера записать, что получил от о. Феодора Быстрова уведомление, что мне дали орден Александра Невского, за что – сам не знаю.

4/17 декабря 1905. Воскресенье.

После обедни зашел, с дочерью, которую приобщал в Церкви, и гувернанткой директор Восточного института Дмитрий Матвеевич Позднеев и заговорил – заговорил, причем, в ругательном тоне, так что совсем напомнил Глеба Михайловича Великовского, только у Дмитрия Матвеевича тема ругательности более основательная – современная тема, забастовка института и других учебных заведений и всякая нынешняя неурядица в России.

Кстати заметить, что мы с Димитрием Матвеевичем сегодня отслужили молебен в Церкви. Был в Церкви солдат из Нарасино, Михей Николаевич Бездюгин, очень благочестивый человек, и заказал молебен. Я служил, а Позднеев, ставши на клирос, пел вместе со мной – больше решительно некому было по незнанию русского языка.

5/18 декабря 1905. Понедельник.

Вечером был капитан Владимир Васильевич Алексеев, адъютант Генерала Данилова, и рассказал следующее: Генерал получил вчера с парохода «Владимир» от военнопленных артурцев, бывших в Нарасино, ругательное письмо – которое Алексеев тут же и дал мне прочитать – письмо необычайной дерзости и ругательства за то, что Генерал не спешит эвакуировать пленных, особенно их, порт-артурцев, заканчивающееся смертным приговором Генералу и уверением, что по возвращении в Россию он непременно будет казнен.

Получивши это письмо, Данилов чрезвычайно рассердился и хотел задержать «Владимир» до тех пор, пока найден будет автор письма; но Алексеев уговорил его не делать этого. Данилов, тем не менее, отправился на судно и вызвал для разговора с собою унтер-офицеров. Когда они явились, то впереди всех стал один – с четырьмя Георгиями на груди – и начал допрашивать Генерала: почему так медленно идет эвакуация? Почему не зафрактуется больше судов? Почему Правительство не дает средств на это? И прочее. Вопросы все новые и новые предлагаемы были по мере ответов Данилова на них. Кончилось все тем, что «Владимир» снялся и ушел.

Но Генерал написал прокламацию к военнопленным в очень строгом тоне, оную господин Алексеев тут же вынул и дал мне прочитать – прокламация, кроме некоторых грамматических и логических неисправностей, может сойти – и предложил напечатать: с тем и привез, чтобы оставить ее здесь для возможно скорейшего отпечатания. Напечатать я обещал, но не иначе, как если она будет несколько исправлена и освобождена от шероховатостей и отлично переписана, так как печатник совсем безграмотный по-русски. Алексеев обещал завтра прислать ее в подобающем виде.

Моисей Кавамура вернулся, исполнивши поручение раздать теплые вещи отправляющимся на «Владимире», и рассказал, что пленные из Нарасино чуть бунт не произвели из-за того, что их наделяли только кальсонами и чулками. «Не может быть, чтобы нам не назначались также рубашки! Это офицеры виноваты, что нам не дают их», – стали говорить и зашумели. По требованию офицеров, Кавамура должен был отправиться на судно, и, с помощью перевода речей его семинаристом Романовским, разъяснить, почему даются только кальсоны и чулки – что «нет для всех полного снабжения – денег нет больше у Епископа купить, да и вещей больше нет, ни в Токио, ни в Йокохаме – все скуплено». Услышав эти резоны, успокоились.

6/19 декабря 1905. Вторник.

Генерал Данилов прислал вчерашнюю прокламацию для отпечатания, отлично переписанную, но неисправленную: слог плохой, логические скачки. Исправить бы? Генерал может рассердиться, что чужая рука коснулась его композиции. Пусть уж так; пойдет ведь к малограмотному военному люду. Ужасные откровенности в прокламации Генерала, вроде того, что «мятежники в России жгут, режут, живых детей бросают в огонь, чего и звери не творят». Но телеграммы в газетах почти что и хуже того. Пожар мятежа все больше и больше разрастается: войско почти все в открытом восстании; одни казаки верны долгу и присяге. Балтийские провинции отложились и имеют уже свое собственное правительство. На Кавказе резня продолжается. Аграрные беспорядки разрастаются; по Волге служники везде грабят и жгут усадьбы помещиков, а их самих и управляющих бросают в импровизированные тюрьмы. Словом, в России полная анархия; и нет просвета в этой тьме, нет надежды, чтобы скоро изменилось к лучшему. От всего этого, как ни храбрись, уныние тяжелым свинцом облегает душу, руки опускаются, работа останавливается. От бессилия принудить себя работать душой, пусть хоть механическое занятие будет; впишу сюда мое послание к военнопленным. Вот оно:

Русские христолюбивые воины, достопочтенные мои соотечественники и возлюбленные братие во Христе!

Мир и благословение вам от Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа!

Бог судил мне быть временно вашим архипастырем, и Он видит, что я не пренебрег этим велением Его, а старался по мере сил моих служить вам. Знаю, что служение мое было недостаточно для удовлетворения ваших духовных потребностей, совесть мне говорит это, но совесть и не укоряет меня в нерадении: я делал то, что мог. И делание мое было с любовью к вам, братие. Свои письма к вам я большею частью подписывал словами: «ваш брат во Христе», и я истинно чувствовал братскую любовь к вам, питаемую особенно соболезнованием к постигшему вас несчастью плена. Любовь эта возвышалась и укреплялась вашим добрым христианским поведением. Я с радостью видел, что вы, как природные христиане, во многом представляете для новых чад Церкви Христовой в сей стране пример христианских добродетелей. И эти новые чада Церкви видели это и с своей стороны также полюбили вас братскою христианскою любовью, которую и старались по мере возможности являть вам. Все это было хотя некоторым утешением для вас среди тягостей пленной жизни. Так было до последнего времени. И уже настал конец вашего плена, и предстояло радостное возвращение в Отечество, к дорогим сердцу вашим родным и друзьям, и для дальнейшего вашего служения Отечеству.

Но что при этом открылось еще? Увы, с печалью и стыдом только можно говорить о том, что открылось! «Спящим человеком прииде враг, и всея плевелы посреде пшеницы» (Матф. 13, 25). Вознерадели некоторые из вас, и среди этого душевного усыпления пришел враг и посеял в их души семена раздора, противления, возмущения. Какой это враг? Тот же, которого указывал Спаситель в притче о сеятеле и от которого устами Своего Апостола предостерегает христиан: «Трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш – диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити» (1Петр. 5, 8). Им руководимые и невидимо научаемые уже видимые враги вашего душевного мира и нашего общего Отечества земного и Отечества Небесного приходят к вам и говорят свои речи, или присылают свои сочинения, те и другие исполненные душевного яда, и стараются отравлять вас ими. Своими коварными внушениями они стараются посеять вражду между вами, влить озлобление в ваши сердца, сделать вас врагами своего Отечества земного, затворить для вас Отечество Небесное и разверзть под вашими ногами ад душевных терзаний на земле и вечных мучений за гробом. И есть уже отравленные этим ядом и тщащиеся отравлять других. Между вами, жившими доселе везде мирно, происходят в некоторых местах ссоры, драки, побоища, доходящие до смертоубийства, – и это в чужой стране, на позорище всему свету! О горе и стыд! Но что же это значит? Из-за чего все это? Отравленные развратителями в душевной слепоте своей мнят себя тоже хотящими добра и служащими Отечеству. Это добро-то и служение Отечеству в забвении товарищества и братства и во вражде, ссорах и даже убийствах? В попрании всякой дисциплины и дерзких возмущениях? В разрушительных замыслах и наглом вторжении в дела государственного управления, в котором ничего не понимают? Какое безумие! Поясню примером. У каждого из вас, братие, есть дом, а в нем отец, у многих же и старший брат; в доме, быть может, нужно произвести поправки и улучшения; кто же когда видел на земле что-либо такое совершенное, что уже не требовало бы улучшений! Итак, отец с старшим братом советуется, как все в доме исправить и улучшить. Но представьте, что в это время к вам украдкой подходит кто-то и шепчет на ухо: «Твои отец и брат ничего не смыслят в домашнем деле; ты сам возьмись за поправки; разрушь дом, подожги ригу – а чтобы тебе свободней было, свяжи о. и убей брата». Что бы ты сказал на это? Конечно, сказал бы: «Твой совет дьявольский; отойди от меня, сатана» (Матф. 16, 23). Вот точь-в-точь подобное теперь творится в России. Нужны исправления и улучшения по управлению в России, никто не отрицает этого. Об этом и думает, и заботится ныне наш возлюбленный Государь со своими советниками, старшими в государстве. Но враги нашего Отечества, точно змеи, прокравшись всюду в нем, вливают яд возмущения и злых замыслов во все неосторожные сердца, особенно, в сердца людей, по своей малообразованности не могущих уразуметь их коварных целей, – и в России теперь сколько смуты, разладицы, взаимной вражды, убийств! Отравленные ядом возмущения обратились в братоубийц, и с остервенением творят свое дело: бросают бомбы, от которых гибнут ни в чем не повинные люди, стреляют, режут, жгут… И вас, братие, эти озверевшие люди хотят обратить к этому преступному, противогосударственному и противочеловеческому служению диаволу. К несчастию плена, оставляющему вас чистыми в вашей совести и пред людьми, так как честный плен никогда не считался позором, эти коварные слуги диавола хотят присоединить несчастие, которое опозорит вас пред людьми и растерзает впоследствии вашу душу угрызениями совести, хотят сделать вас бунтовщиками и изменниками своему долгу и присяге, врагами своего Отечества, хотят обратить вас в людей-зверей, терзающих утробу своей матери России. О братие, да не будь сего! Опознайте скорей в людях, смущающих вас, волков, хотящих прикрыться овечьею одеждою, а в их речах и писаниях – яд, убивающий навеки. Вы, отравленные уже, слезами раскаяния смойте заражение и осквернение с ваших душ, очиститесь и исцелитесь; это можно, это легко с помощью благодати Божией, которую призовите сердечною молитвою; если же останетесь нераскаянными, то знайте наперед, что ваша участь – ужасная участь братоубийцы Каина. Вы, еще не успевшие до дна души впитать в себя яд речей и писаний, ради Бога, поскорее изблюйте этот яд из души и будьте по- прежнему добрыми воинами, верными своей присяге служить верою и правдою Царю и Отечеству. Вы, остающиеся доселе чистыми и здравыми душею, «блюдите, како опасно ходите, не яко не мудри, но яко же премудри» (Ефес. 5, 15), трезвитеся и бодрствуйте, чтобы не впасть в сети невидимого врага, расставляемые видимыми слугами его. Помните, братие, что если вы станете мутить и бунтовать, то своим скопом, своею численностью можете много зла причинить дорогому нашему Отечеству и самим себе, но добра никакого, ни малейшего, не можете сделать никому, потому что в ослеплении своем послужите врагам нашего Отечества, своим собственным злым врагам. Да удержит же Господь от сего всех вас!

Примите, дорогие мои соотечественники, слова мои с такою же любовью, с какою они направляются к вам. Усердною молитвою призываю на всех вас благословение Божие и остаюсь любящим вас вашим братом во Христе, слугою и богомольцем.

Епископ Николай. 1 (14) декабря 1905 г. Токио.

7/20 декабря 1905. Среда.

На экзамене в Семинарии в 7 и 6 классах, где в обоих только по 6 учеников, и в Катехизаторской школе в 1-м классе, где 10 учеников. Отвечали семинаристы отлично, катехизаторские ученики – трое тоже весьма хорошо, прочие плоховато, или по малоразвитости, или по малоспособности.

8/21 декабря 1905. Четверг.

На экзамене в 1-м классе Семинарии, набор нынешнего года, 38 учеников, и неспособных между ними нет – хороший подбор; по Катехизису почти все отвечали прекрасно.

Слава Богу, сегодня получил миссийские деньги из Петербурга телеграфным переводом чрез Русско-Китайский банк и Французское Посольство: 7200 фунтов стерлингов, по размене давших: 69.6423 2/100 ены, которые и положены в банк: 55 тысяч на полгода у Мицуи, прочие на 3 месяца в Specie Bank. Бумага еще не получена с объяснением, какие это деньги; но, во всяком случае, тревога моя прошла; а я начал было беспокоиться, при нынешней неурядице в России пришлют ли деньги на Миссию? На год Миссия теперь обеспечена.

Английский Bishop Awdry письмом спрашивает: «может ли Обата- сан» (господин Обата, но какой? Их у нас несколько; кажется, служивший катехизатором на Эзо и помешавшийся, человек пустенький) «receive the Blessed Sacrament in our Church в Мацумото, Синсиу (где у нас нет Церкви)?» Я ответил, что «так как intercommunion не санкционировано нашею Церковью, и я не могу позволить члену его Церкви то, что он хочет позволить господину Обата, то я не нахожу резонным отвечать утвердительно на его вопрос. Впрочем, господин Обата может участвовать в их молитвенных собраниях».

9/22 декабря 1905. Пятница.

На экзамене по Закону Божию в Женской школе, где ныне 75 учениц. Отвечали, как всегда, превосходно.

Офицер в Сидзуока, Петр Булгаков, прислал ругательное письмо в ответ на мое окружное послание к военнопленным. И прежде я слышал, что это самый главный мутитель нижних чинов; по письму видно, что это отчаянный нигилист и анархист. Чего-чего только он не наплел! Между прочим советует мне познакомиться с Евангелием и говорит, что это «хорошая книга», даже берется указать мне особенно хорошие места в нем; а в оправдание нынешней резни, производимой анархистами в России, прямо приводит «слова Христа: и враги человеку домашние его». Я отвечал ему кротко, но ведь к стене горох!

10/23 декабря 1905. Суббота.

То же на экзамене по Закону Божию в Женской школе. Этим и закончились учебные занятия в Женской школе в нынешнем году.

11/24 декабря 1905. Воскресенье.

Во время Литургии появился в Церкви русской священник, во время проповеди вошедший в алтарь и оказавшийся одним из священников Красного Креста, служившим в Манчжурии при военных действиях. После Литургии был у меня, завтракал со мной и даже предложил свою службу Миссии; но я отказал ему – не простые монахи здесь нужны, каким оказался он, о. Давид, а ученые, способные безустанно возиться с японскими рационалистами.

12/25 декабря 1905. Понедельник.

Чтение списков в Женской школе.

13/26 декабря 1905. Вторник.

На экзамене по русскому языку в 1 классе в Семинарии; 38 учеников, и ни одного неспособного; хороший набор нынешнего года; дай Бог, чтобы хоть половина достигла окончания курса и стали служить Церкви! На экзамене был и господин Позднеев, директор Восточного института в Владивостоке, очень хваливший успехи учеников.

14/27 декабря 1905. Среда.

Писание писем к военнопленным.

15/28 декабря 1905. Четверг.

Чтение списков в Семинарии и Катехизаторском училище.

16/29 декабря 1905. Пятница.

Вчера и сегодня больше двух тысяч военнопленных из Нарасино садятся на судно в Йокохаме, чтобы отправиться во Владивосток. Мне хотелось повидаться из них с фельдфебелем Алексеем Ивановичем Саранкиным, образованным человеком, с которым я много переписывался, и он отпущен был сюда; ночевал здесь, и побеседовали мы с ним, между прочим, о памятнике умершим в Нарасино; слишком уж трудный проект они сочинили; нужно будет поставить такой же памятник, какой проектирован в Мацуяма, простой и прочный.

Второй уже вечер провел у меня и красноречиво проговорил «Максимилиан Карлович фон Мекк, уполномоченный Красного Креста», 11-тилетним мальчиком в Москве, под именем Макса, подписавший на построение Собора, кажется, 15 рублей в доме своих родителей, в 1880 году; Иван Сергеевич Аксаков тогда привез мне на Саввинское подворье подписной лист и деньги, подписанные в доме Мекков, шестьсот с лишком рублей. Ныне этот Макс – красивый, величественный джентльмен, служивший много лет в заграничных наших миссиях, отлично знающий политику. Утверждает он, между прочим, что нынешняя революция в России ведется еврейским синдикатом, помещающимся в Нью-Йорке; и много другого интересного рассказывал он.

17/30 декабря 1903. Суббота.

С 7-ми часов Литургия, и все учащиеся приобщались Святых Тайн, поисповедавшись вчера и третьего дня. Я не был в Церкви ни вчера, ни сегодня – горло простудил и не выхожу из комнаты. Впрочем, за всенощной вечером был в Соборе.

18/31 декабря 1905. Воскресенье.

Служил Литургию, хотя и с больным горлом.

После была у меня и завтракала со мной сестра милосердия Екатерина Михайловна Иванова, служившая в Красном Кресте на войне в Манчжурии, а ныне в Йокохаме, в госпитале наших военнопленных. Сколько крови, сколько бедствий в рассказах этих людей! Без слез слушать нельзя! А их, этих рассказчиков, теперь много. Уполномоченные Красного Креста и сестры милосердия часто посещают Миссию; они возвращаются в Россию этим путем и мимоходом заглядывают в Миссию.

Из Харбина пишет «прапорщик Константин Юлиевич Зигфрид, 28 лет, просится на службу в Миссию; кончил курс классической гимназии в Кронштадте, с 1898 по 1904 г. жил в Валаамском монастыре, знаком с садоводством и огородничеством». По увольнении в запас обещается тотчас приехать сюда, если нужен здесь. Посоветую поступить прежде в Академию и основательно изучить Основное, Догматическое и Сравнительное Богословие, потом и ехать сюда.

19 декабря 1905/1 января 1906. Понедельник.

Японский Новый год.

Литургию служили японские священники. На молебен выходил и я, но Евангелие и молитву читал с кашлем. Обычные поздравления потом.

Из иностранцев был, во время поздравления певчих, Rev. Mr. Jefferys. Погода хороша, гулять учащимся приятно, и в городе должно быть красиво.

20 декабря 1905/2 января 1906. Вторник.

Больное горло и сидение в комнате, от чего еще болит голова. Писание писем к военнопленным, которые, однако, скоро все уедут в Россию, по словам прощавшегося сегодня, пред уездом в Россию, уполномоченного Красного Креста Валериана Васильевича Герасимова, говорившего, что до 8-го января нового стиля все восемь тысяч пленных из Нарасино будут отправлены в Россию, а к 20-му января нового стиля ни одного пленного не останется в Японии. Дай-то Бог! Исстрадались они!

21 декабря 1905/3 января 1906. Среда.

Из Кокура извещают, что катехизатор Василий Накараи бежал неизвестно куда, захватив с собою церковные деньги, 150 ен, и, конечно, только что высланное ему содержание и квартирные на первый и второй месяцы, всего 50 ен. Человек он семейный, даже и отец жил при нем – и все исчезли куда-то. А считался Василий Накараи хорошим и благонадежным человеком. Полагайся на людей!

22 декабря 1905/4 января 1906. Четверг.

Генерал Данилов прислал и просит напечатать новую его прокламацию к военнопленным, в которой поздравляет их с праздником Рождества Христова и потом старается развеселить не совсем уместной подделкой под простонародную речь. «Здесь тепло, но это не по-нашему; нам подавай мороз – красный нос, чтобы под ногами скрипело», и так далее. Это к людям-то, страшно мерзнущим теперь в дощатых бараках и в плохой одежде! Впрочем, утешительное в прокламации то, что к ней приложено расписание, из которого видно, что действительно скоро все будут эвакуированы из Японии. Прокламация будет с возможною поспешностью напечатана.

23 декабря 1905/5 января 1906. Пятница.

С 8-ми часов отслужены в соборе Царские часы.

С 6-ти часов вечера была всенощная, отслуженная в правом приделе и пропетая Женскою школою, поколику могли поместиться на клиросе.

В оба богослужения в Соборе были одни учащиеся; из города хоть бы кто!

Послал я в Нарасино находящимся еще там 8060 человек пленных 143 ящика апельсин, по три каждому в праздник Рождества Христова.

Завтра пойдет туда и краткое печатное письмо мое, поздравляющее с праздником и с скорым отбытием в Россию, так как по расписанию они первыми назначены к отъезду, и должно быть, 29–30 числа декабря уедут все на трех пароходах, ожидаемых в Йокохаме.

24 декабря 1905/6 января 1906. Суббота.

С 8-ми часов Литургия Святого Златоустого, отслуженная в правом приделе при пении девиц. С 3-х часов вечерня, после которой величание: пение тропаря и кондака праздника пред иконой на аналое; я выходил на него в мантии, как обычно.

В средине вечерни должен был отлучиться из Собора по вывозу Mr. Andre, из Французского Посольства: привез небольшой ящик от обер-прокурора из Санкт-Петербурга. После вечерни раскрывши его, я нашел в нем орден Святого Александра Невского с бумагой от К. П. Победоносцева, поздравлением от него и копией рескрипта, который придет после из Капитула орденов.

С 6-ти часов повечерие и всенощная. Мало христиан из города было; русских никого; зато протестантских миссионеров много и наведенных ими протестантских японских христиан; слушать наше пение приходят. Я с больным горлом не без труда служил; но еще труднее было бы не служить.

25 декабря 1905/7 января 1906. Воскресенье.

Праздник Рождества Христова.

До Литургии было крещение, между прочим, нескольких учеников 1-го класса Семинарии, поступивших некрещенными.

Василия Великого Литургия отслужена мною и двумя иереями. Христиан был полон Собор. Из русских были Генерал-лейтенант Владимир Николаевич Данилов с супругой Софьей Владимировной, Дм. М. Позднеев и несколько других. После они были у меня при Христославленье и пили чай. Обычные поздравления, угощение чаем служащих Церкви, раздавание на «кваси» учащимся… Все в совокупности меня очень утомили, горло еще больше разболелось, голова заболела; вечером и ко всенощной не мог идти.

26 декабря 1905/8 января 1906. Понедельник.

С 8-ми часов о. Петр Кано отслужил Литургию при пении обоих хоров.

Поздравление священника со служащими Церкви, хором и христианами из Коодзимаци. Тихое и стройное пение маленького хора возбуждает умиление и мир низводит в душу.

Целый день потом был болен горлом и общею слабостью; 70 лет жизни сказываются. Вечером не был ко всенощной.

27 декабря 1905/9 января 1906. Вторник.

Вчера поздно вечером прибыл сюда из Йокохамы повидаться со мной, из военнопленных в Нарасино, забираемых теперь на пароходы в Йокохаме для отправления во Владивосток, механик Семен Иванович Куковский. Сочинил он для умерших в Нарасино военнопленных 35-ти человек поставить там на кладбище памятник, да такой трудный, что я прямо отказал исполнить его проект; во-первых, денег нужно, по меньшей мере, 2 тысячи ен, а они собрали и прислали на памятник всего 361 рубль; во-вторых, в пустынном месте поставить такой памятник, тонкой работы и легко сокрушимый, ненадолго бы: проходящие случайно шалопаи изуродовали бы. Так я сегодня с первого слова и Куковскому заявил. Но это опечалило его; говорит, что его прислал народ условиться именно о поставлении этого памятника; денег триста рублей еще будто бы уже собрано (хотя он мне их не передал); а в России он надеется собрать такую сумму, что не будет недостатка в расплате за работы; то есть две тысячи рублей всего берется доставить. Подумал, подумал я, да испросил его: сколько же времени мне ждать сборных денег от него?

– Годик подождите, – отвечал он.

– Пусть будет по-вашему; год буду ждать; пришлете достаточно для отлития всех частей памятника и на железную ограду кругом кладбища – ваш проект будет исполнен. А не пришлете, я за имеющийся ныне 361 рубль поставлю прочный, трудноразрушимый каменный памятник с чугунным крестом наверху наподобие такого, какой делается для кладбища военнопленных в Мацуяма. – На этом и порешили.

За день еще перебывали несколько человек команды с «Ярославля» Добровольного флота, посещавшие Токио, а вечером был офицер с «Ярославля» Николай Трофимович Бартенев, жаловавшийся, что давно из России в Владивостоке не получали газет – почему я передал ему все накопившиеся за последние дни номера «Московских ведомостей» и «Русского дела».

28 декабря 1905/10 января 1906. Среда.

Приходит сегодня начальник Семинарии Иван Акимович Сенума, приносит подарок мне от капитана Василия Павловича Озеки (ящик, должно быть, с печеньем – я передал обратно детям Ив. Акимовича) и говорит:

– А ведь Озеки не по своей воле отправлялся в Петербург (4 года тому назад), а по приказанию начальства; он сам об этом сказал о. Павлу Сато. И в Сибирь потом перешел по тому же приказанию, чтобы исследовать, как продовольствуются там войска.

– Значит, он фальшиво принял христианство?

– Вот об этом я хочу узнать от него, но что-то не удается видеться с ним; непременно повидаюсь на днях. Жена его, кажется, искренняя христианка.

– Может быть, только искренняя помощница мужу…

Неудивительно, что Иван Акимович несколько обескуражен: он именно оглашал Озеки и привел его к крещению. Будучи сам искренним христианином, он, конечно, не желал бы, чтобы его наученец оказался обманщиком, проведшим его, о. П. Сато, меня и чрез меня в России – сотрудников Миссии и кого еще! Он обласкан был Петербургским Митрополитом, о. И. Кронштадтским – какие еще духовные лица не источали ему свои ласки в России!

Так смиренно и симпатично было заявленное им желание: «Вера имеет важное значение для воина; хочу изучить отношение веры к благочестивому русскому воину, чтобы ввести то же в японское войско; для сего сам, прежде всего, делаюсь православным христианином и отправляюсь в Россию изучить, как ввести христианскую веру в японское войско; мое начальство несочувственно смотрит на мое предприятие, но не мешает мне…» Чрез несколько времени слышалось из Петербурга от капитана Озеки, что «Японское Посольство в Петербурге не любит его и вредит ему; поэтому он переходит в Сибирь, чтобы здесь свободней изучить и русский язык, и все, что требуется ему по религиозной части».

И все это ныне, по признанию самого же Озеки, оказывается стечением лжей. Был он послан в Россию шпионом, таким же, какими и во все концы России были рассылаемы японским военным Генеральным штабом шпионы в качестве фотографов, цирюльников, слуг в гостиницах и в частных домах, купцов и пр,. и пр., и все офицеры, народ развитый, во всех тонкостях могущий исполнять возложенное на них поручение. И все они обманывали, лгали, хитрили, подличали, но все – в низшей земной сфере, и только господину Озеки предоставлена была честь лгать, обманывать, подличать в сфере возвышенной, отрешенной от земных мелочей, в области религии. Если те подлы, то он непримеримо подлее. И хороша же ты, моя любезная Япония, классическая поистине страна шпионства, и поэтому – хитрости, обмана и подлости! Не хотелось бы мне этого для тебя; ты могла бы побеждать и при более благородном поведении. Напрасно ты пакостишь себе самой! Или в этом пункте человек монгольской расы никогда не поймет человека кавказской?

Ну, в таком случае, уж лучше быть побежденным кавказцем, чем победителем-монгольцем. Я скорее соглашусь умереть (говорю о себе – в общем смысле), чем сделать подлость и бесчестность в свою ли личную пользу или в пользу моего Отечества; и в последнем случае тем более. Или для монгольца эта азбука – непонятный шифр?

29 декабря 1905/11 января 1906. Четверг.

Скука смертная от невозможности ни заняться чем путным, ни выйти из комнаты на свежий воздух – мучает кашель и болезнь горла.

30 декабря 1905/12 января 1906. Пятница.

Целый день писание писем к военнопленным.

31 декабря 1905/13 января 1906. Суббота.

То же писание писем. Среди этого занятия является морской офицер из разбитых при Цусиме, как прямо себя отрекомендовал, и говорит:

– Я приехал из Нагоя только за тем, чтобы встретить здесь Новый год в обществе русских.

– Значит, Вы уехали от того, что ищите, и чего здесь не найдете.

– Как так? Здесь же есть русские?

– Я один, да, вероятно, человека два-три случайных посетителей найдется в отелях.

– А русские священники?

– Ни одного. Впрочем, вы можете встретить здесь Новый год по- христиански; вот сегодня вечером приходите ко всенощной, завтра утром к обедне.

Но обескураженный моряк ушел и более не являлся.

Учитель Семинарии Петр Давидович Уцияма сочинил для своей невесты, Екатерины Александровны Накаи (по родному отцу – Маленда), два письма к крестным ее в Россию, и она принесла ко мне с просьбою отослать в Россию. Письма составлены так плохо, что их необходимо исправить, что я и сделаю. В них, между прочим, изъясняется история их взаимной любви. Оказывается, что они давно уже влюбились друг в друга и скрывали свою любовь, боясь не встретить взаимности. Наконец, как пишут, Бог послал им момент, в который они объяснились; и это уже было год тому назад, о чем я не имел никакого понятия, а между тем ломал голову, как сосватать Катю именно за Уцияма. Слава Богу! Он, видимо, промышляет о сироте.