1904 год

1/14 января 1904. Четверг.

Скучное начало нового года – нигде, кажется, более скучного и тяжелого не было. Кашель мучил ночью; встал с головною болью. Погода пасмурная; в Церковь идти нельзя; уши заложены, кашель не перестает; расположение духа мрачное. Натужиться и прогнать его? Да как? Рычаг нужен, а его подчас никак не сыщешь. Терпеть уж, нечего делать! Эх, если бы сию минуту пришла телеграмма: «Едет, мол, миссионер, вновь назначенный на службу в Японию!» Вот бы рычаг. В момент все невзгоды рассеялись бы!..

Между сегодняшними посетителями были Reverend A. King, английский епископальный миссионер, с собратом из Кореи. Вот у них так миссионеров не оберешься – куда хочешь и сколько запросишь, с избытком! Должно быть, еще чрез тысячу лет и в Православной Церкви появится сколько-нибудь подобной живости. А теперь она – птица об одном крыле.

2/15 января 1904. Пятница.

Учение в школах началось, а я с Накаем не мог засесть за перевод: доктор запретил употреблять горло, чтоб не помешать ему скорее вылечиться. Впрочем, отчетами занимался, хотя и вяло – как-то все не оправиться от хандры, кроме болезни.

3/16 января 1904. Суббота.

Целый день усердное занятие отчетом. Ко всенощной не был, доктор не советовал. Хотя бы к Крещению заготовить здоровье.

4/17 января 1904. Воскресенье.

В Церковь простуда не пустила. Весь день занят был перепискою отчета.

5/18 января 1904. Понедельник.

Вечером был ко всенощной, но не участвовал в службе, а только готовился к завтрашней Литургии.

6/19 января 1904. Вторник.

Праздник Богоявления.

Служил Литургию и Водоосвящение, но болезнь горла еще мешала громкому произношению.

Утром помер от желудочного рака Иоанн Ниицума, служивший при редакции «Сейкёо-Симпо», старший брат Павла Ниицума, кроткий человек и добрый христианин. Царство ему Небесное!

7/20 января 1904. Среда.

Переписка отчета. – Ушной доктор Како бывает каждый день, но восстановление нормальности слуха что-то плохо идет вперед. По русской пословице: болезнь входит пудами, а выходит золотниками.

С 8/21 января 1904. Четверг.

До 16/29 января 1904. Пятница.

Все эти дни готовил Приходно-Расходный Отчет за 1903 г. и Донесение о состоянии Миссии за 1903 г. для отсылки в Святейший Синод и Совет Миссионерского Общества, с приложением расписок к расходным статьям и препровождением миссийских изданий за 1903 г. Ныне почти все готово к отправлению на почту. Но еще остается Построечный отчет, который тоже должен быть отправлен скоро.

Особенно ничего не было в эти дни ни здесь, ни из Церквей. Только сердитая воинственная атмосфера все больше и больше сгущается. На днях арестовали и засадили в тюрьму, как пишут в газетах, Григория Такахаси, переводчика нашего Морского агента Александра Ивановича Русина, живущего в Йокохаме, за то будто бы, что он оказался шпионом в пользу русских. Бедная Надежда Такахаси, сестра его, начальница нашей Женской школы в Кёото, очень горюет о сем, как пишет о. Мии ко мне.

А сегодня Павел Накаи рассказал мне следующее. Образовалось общество сорванцов разрушить Миссию и убить меня; десять человек из них схвачены и посажены в тюрьму за это; независимо от них еще один готовился убить меня, но его арестовали и нашли сумасшедшим, потому отправили под конвоем на родину, где он посажен в домашнем аресте в клетку. На днях было большое собрание с воинственными речами, и один выступил с темой «Никорай» и начал было доказывать, что меня для блага Японии надо уничтожить, но полицейский остановил его. Что опасность для меня не шуточная, показывает следующее: два дня тому назад 30 полицейских охраняли Миссию ночью, так как враги собирались в эту ночь разгромить Миссию и убить меня. А что такой казус возможен, доказывается тем, что сутками раньше толпа в 40 человек напала на редакцию «Нироку-симбун» за то, что будто бы в составе ее есть русский шпион, и разнесла ее – побила окна, внутри все переломала. Все эти приятные новости сообщены Акиле Кадзима знакомым ему полицейским, а Кадзима просил Павла Накаи передать мне в предосторожность. Спасибо полиции, что охраняет Миссию; без нее бы давно уже беды наделали японские ultra-патриоты.

22 января/4 февраля 1904. Четверг.

Вчера закончил всю официальную отчетность. В нынешнем году нужно было и построечный отчет приготовить вместе с донесениями в Совет Миссионерского Общества и обер-прокурору; оттого так долго и пришлось работать над всем этим исключительно, не занимаясь переводом. Теперь все пакеты запечатаны; остается сдать на почту.

Сегодня в первый раз не был доктор Како лечить мои уши; до сих пор ежедневно посещал, начиная с 9 января нового стиля, кроме одного дня, когда сам был болен. Вчера сказал: «Завтра не буду, а послезавтра посещу, чтобы посмотреть, нет ли перемены к худшему; если не будет, то этим лечение можно и закончить». Действительно: правое ухо почти совсем пришло в прежнее состояние, а левое и прежде у меня было с изъяном; теперь оный несколько увеличился; но можно примириться с этим.

Сегодня провели воду в Женскую школу из городского водопровода, то есть из трубы, которая идет из Семинарии в Миссию. До сих пор там употребляли колодезную воду и для питья, и для варки; теперь она будет только для ванной и стирки.

Опасность для меня и Миссии от дурных людей увеличивается; сегодня из полиции сообщили: «Три полицейских ночью неусыпно будут охранять Миссию; но в случае нападения толпы заговорщиков их будет мало для защиты Миссии; в то же время они и отлучиться не могут, чтоб призвать помощь; поэтому пусть, в случае нападения, люди Миссии немедленно побегут в три ближайшие полицейские дома позвать других полицейских». Вследствие этого даны приказания прислуге исполнить это. В то же время я велел узнать, сколько бы стоило устройство телефонного сообщения Миссии и как скоро оно может быть устроено.

Буддийские бонзы, прикрываясь воинским патриотизмом, воздвигли гонение на Православную Церковь – вот в чем главное; «Ямато-сим- бун» – буддийская газетка, возбуждающие речи в устрояемых для этого собраниях (как вчера) против меня и Миссии произносят бывшие или переодетые бонзы. Нужно заметить, впрочем, что ни хорошие, ни даже посредственные люди и газеты нисколько не участвуют в этой неприязненности к Миссии и Православной Церкви. Это – дело подонков японского общества.

О. Алексей Савабе приходил сказать, что отец его, о. Павел Савабе, очень болен: половина тела в параличе, хотя не полном, ходить с трудом может, речь не свободна, лицо перекосило; кроме того, страдает от задержания мочи. Очень жаль бедного старика! Дал денег на лечение.

24 января/5 февраля 1904. Суббота.

Вчера отправил на почту большую корреспонденцию: 11 пакетов и 25 книг – все застрахованное. Сегодня сдал на почту остальное, приготовленное вчера и сегодня до полудня; и с радостью помышлял, что, написав еще остающиеся несколько писем, в понедельник засяду с Накаем за обычное дело – перевод богослужения. Для чего, чтобы быть уже совсем свободным, велел Давиду принести из канцелярии все, что накопилось в последние дни из японских Церквей неспешного (так как спешное тотчас читается и дается ответ или распоряжение), чтоб все прочитать и очистить. Но лишь только мы принялись за чтение, как Алексей принес листок «гогвай» с напечатанным известием, что русскому посланнику, барону Розену, велено от Японского Императора оставить Японию – значит, начинается война у Японии с Россией. Скрепя сердце, я продолжал слушать чтение писем, но тотчас же Алексей опять вошел доложить, что из Посольства чиновник желает меня видеть. Артур Карлович Вильм, драгоман, прислан посланником уведомить меня, что «все Посольство в следующую пятницу на французском почтовом пароходе уезжает из Йокохамы и Японии», и спросить, «как я думаю поступить?» Я сказал, что посоветуюсь с своими служащими Церкви и дам ответ завтра. Вильм передал, что Японский министр Иностранных Дел барон Комура сказал барону Розену, что «остающимся в Японии русским будет оказана охрана, и что желающие могут спокойно остаться».

Стало быть, остаться или нет – от меня зависит, так как я не принадлежу к составу Посольства. Как поступить? Себялюбие тянет в Россию – больше 23 лет не был там, и отдохнуть от однообразного долгого труда хочется; польза церковная велит остаться здесь.

Велел собраться находящимся под рукою церковнослужащим: священникам, членам редакции, начальникам школ, секретарям и рассудить – «уезжать мне или нет? Чего они желают или что нужней для Церкви?» Сказал, что содержание всех служащих до 5-го месяца включительно могу сейчас же обеспечить, о дальнейшем постараюсь из России, если уеду. Предоставил им рассуждать, оставил их; но они скоро пришли сказать, что завтра соберут всех тоокейских служащих Церкви и все вместе составят совет. Тем дело на сегодня и кончилось, расстроив очень доброе расположение духа.

25 января/7 февраля 1904. Воскресенье.

Литургия совершена соборне, как и всегда; христиан в Церкви было не меньше обыкновенного; нехристиан же, кажется, ни одного.

С половины 12-го часа, когда кончилась обедня, до половины 3-го пополудни у служащих Церкви шло совещание. Всех участвующих было 45 человек. Когда составлены были решения, известили меня, и я отправился на собрание во 2-й этаж в полукруглую комнату. Иван Акимович Сенума прочитал мне написанные пункты решений, сопровождая пояснениями: 1) все поголовно желают, чтоб я остался; 2) из 45-ти шесть голосов за то, чтоб я жил не в Миссии, а для безопасности в том Посольстве, которому поручены будут русские; 3) чтоб наняты были два человека: один – безотлучно быть при входных в Миссию дверях, другой – ночью охранять Миссию внутри и наблюдать за главными воротами; 4) чтоб из трех ворот в Миссию двое были затворяемы с зажжения фонарей, и прочие маловажные пункты.

Павел Накаи еще прибавил: «Чтобы для всех был очевиден патриотизм христиан Православной Церкви, желательно: 1) чтобы христиане делали пожертвования на войну; 2) чтобы предложены были для употребления на войне переводчиками, знатоки русского языка из христиан, даже из учеников Семинарии». Все одобрили и это.

Я молча все выслушал и ответил на все пункты, в иных кое-что исправляя. На первый я сказал следующее: «Меня радует ваше желание, чтоб я остался здесь, так как это показывает вашу заботливость о Церкви. Ваше желание вполне совпадает с моим, и я думаю, что оно согласно с волей Божией. Признаюсь, мне приятнее было бы уехать в Отечество, где я не был 23 года; но утром, во время совершения предпричастного Правила, совесть меня укорила за это поползновение оставить без призора столь юную Церковь, и я твердо и радостно решился остаться. Оставшись, я буду делать, что досели делал: заведывать церковными делами, переводить Богослужения. Но в совершении Общественного Богослужения, пока война не кончится, участвовать не буду по следующей причине: во время богослужения я вместе с вами молюсь за Японского Императора, за его победы, за его войско. Если я буду продолжать делать это и теперь, то всякий может сказать обо мне: „Он изменник своему Отечеству”. Или напротив: „Он лицемер: устами молится за дарование побед Японскому Императору, а в душе желает совсем противного”. Итак, вы совершайте богослужения одни и молитесь искренно за вашего Императора, его победы и прочее. Любовь к Отечеству естественна и священна. Сам Спаситель из любви к Своему земному отечеству плакал о несчастной участи Иерусалима. Итак, начнется война, служите молебен о даровании побед вашему воинству; одержит оно победу, служите благодарственный молебен; при обычных богослужениях всегда усердно молитесь за ваше отечество, как подобает добрым христианам- патриотам. Я, по возможности, буду приходить в Церковь на всенощную и Литургию и стоять в алтаре, совершая мою частную молитву, какую подскажет мне мое сердце; во всяком случае первое место в этой молитве, как и всегда, будет принадлежать Японской Церкви – ее благосостоянию и возрастанию. Думаю, что употребление колоколов на это время лучше прекратить, чтоб не раздражать и не вызывать на грубые поступки тех, которые не успели или не хотели понять, что здесь не русская Церковь, а вполне японская; христиане и без звона знают, что с 6-ти часов всенощная, а с 9-ти на утро обедня. Впрочем, обо всем этом нужно поговорить с Министром внутренних дел и с полицмейстером. Пусть избранные между вами отправятся в Министерство и прежде всего попросят охраны всем здешним зданиям, так как это – принадлежность Японской Правословной Церкви, потом спросят – употреблять звон или нет; наконец, скажут, что я остаюсь, и попросят также охраны для меня». (Причем, мне заявили, что такой комитет – «ийн» на всякий случай уже избран – о. Петр Кано, Савва Хорие и Василий Ямада составляют его.)

Что касается до перехода в другое место для житья, то я от этого отказался. На нанятие двух человек согласился, на затвор ворот тоже. Положили еще было нанять двух полицейских, кроме тех, что приставлены сюда от полицейского ведомства; на это я не согласился – было бы излишне и отчасти неделикатно относительно казенной охраны – как будто мы недовольны ею.

Павлу Накаю я сказал, что его мысль о пожертвовании христиан на военные нужды хороша, пусть исполняют ее. «Что же до предложения переводчиков к войску, то это неудачное соображение: и без того вас всех подозревают, что вы русские шпионы (ро-тан); тогда сказали бы, что мы постарались наших шпионов втиснуть в самые важные места, чтоб оттуда искусными путями передавать известия русским». Все засмеялись, и мысль Павла Накаи, очевидно, провалилась.

Заведующим школами я сказал, чтоб занятия неукоснительно и правильно продолжались, как всегда. «Ученикам Семинарии еще рано думать о войне – их время придет потом"…

В половине 5-го часа я отправился в Посольство, чтоб заявить посланнику, что остаюсь здесь. Но, увы! Оказывается это не так просто решимым делом. Барон Розен с семейством и со всеми посольскими готов к отъезду, только ждет из Петербурга указания, какому из иностранных посланников поручить здесь протежирование остающихся русских. На мое заявление, что я решил остаться, что и японские христиане просят меня об этом, он ответил:

– Хорошо. Я скажу тому посланнику, на которого укажут, чтоб он спросил у японского Правительства, можете ли вы остаться?

– Но ведь вам барон Комура уже сказал, что русские, желающие остаться, могут, и что они будут охраняемы.

– Он разумел частных русских, а вы официальное лицо.

– Я при Посольстве не состою, а моего Епископского положения японское правительство официально нигде не признало и не утвердило; стало быть, для них я – частное лицо.

– Это еще вопрос. Во всяком случае, об этом будет спрошено.

– Но только, пожалуйста, не чрез французского и немецкого посланников – они католики, могут поставить вопрос так, что на него последует ответ: «Непременно пусть уезжает». Если Православная Церковь расстроится здесь с моим отъездом, то католику это может быть только приятно.

– Но вы затрудните японское Правительство.

– Я постараюсь держаться скромно и незаметно, так чтоб меня и не видно было здесь – охрана не будет трудна.

– Поедемте; для вас на французском пароходе и место взято.

– Очень благодарен, но помогите здесь остаться.

– В таком случае сделайте вот что: пусть ваши христиане отправятся к Министру внутренних дел и спросят у него, можете ли вы остаться и будете ли, как должно, охраняемы?

– Христианам идти к Министру у нас уже и решено. Завтра же отправятся и прямо предложат этот вопрос. Я вас уведомлю об ответе Министра.

На этом я расстался с бароном Розеном. А вернувшись домой, послал уведомить членов «иин"’а, чтоб завтра утром непременно собрались сюда, ибо немедленно надо отправиться к Министру внутренних дел.

Здесь в Семинарии учатся японскому языку два русских мальчика из Порт-Артура, чтоб быть потом переводчиками. Приходили спрашивать: «Им уезжать или оставаться?» Но куда же уезжать? В Порт-Артур теперь и попасть трудно. Притом, к кому им там? У одного (Легасова) родителей совсем нет – убиты были в Китайскую войну, а дядя уехал, кажется, в Россию; у другого (Романовского) родители вернулись в Россию. Оба они казачата. Они и сами больше склонны к тому, чтоб остаться и продолжать занятия. Конечно, им трудно будет. Сказал им терпеть и молчать, по пословице: «терпи, казак, атаман будешь»; улыбнулись и ушли.

Катехизатор из Хацивоодзи, Матфей Юкава, явился встревоженный, узнать, что я предпринимаю по случаю войны? Я успокоил его, сказав, что не оставлю Церковь, остаюсь здесь. Роняя слезы, ушел.

Катехизатор из Одавара, Павел Осозава, явился совсем за другим: в Ооисо христианина надо завтра отпевать; из богатого дома, молодого доктора, умершего здесь, в Токио, но которого тело доставили домой для погребения. Просят певчих, регента, диакона, одинаковых облачений для всех служащих, свечей. Все пусть выхлопочет по школам и у иподиакона и берет; я не против.

В 10-м часу вечера уже прокричали по городу «гогвай» (газетное экстренное известие), в котором значится, что «третьего дня (5 числа) около Мазампо два русских судна с грузом были захвачены и взяты японским военным судном». Конечно, японский флот может наделать немало беды нам.

26 января/8 февраля 1904. Понедельник.

Утром перенес в архив, в библиотечном здании, из канцелярского шкапа все нужные русские бумаги. Потом разобрал книги, присланные для библиотеки посланницей, Елисаветой Алексеевной Розен, вследствие моей просьбы ей вчера вечером, чтоб книги, которые она не думает брать в Россию, прислала в библиотеку Миссии. Вместе с книгами прислала 6 икон, все новые и очень изящные.

Комитет, вчера избранный: о. Петр Кано, Савва Хорие и Василий Ямада, был в Министерстве внутренних дел; самого Министра они не видали – болен; но главное начальство там уверило их, что нашей Церкви и зданиям будет охрана, как всегда; богослужение может свободно отправляться. Насчет звона – как нам угодно, это-де не их дело; можем звонить, можем и не звонить; мне – Епископу Николаю – тоже обещали охрану и сказали, что могу остаться здесь без всякого опасения; только советовали вне дома показываться с осторожностью, чтоб избежать возможных оскорблений.

Из Министерства внутренних дел они пошли в Полицейское управление, и там им сказали то же самое, то есть обещали охрану и покровительство Церкви, зданиям и школе. Значит, и звон к богослужениям будет здесь, как всегда. Это гораздо лучше, чем придуманная было нами уступка, могли бы подумать, что Церковь струсила и притаилась; стало быть, есть причины на то в ней и тому подобное.

Так было обрадовался я, что теперь дело решенное – я здесь остаюсь, и отправился известить посланника, что со стороны Министерства внутренних дел нет к тому никаких препятствий. Но, увы, новое препятствие! Посланник не решается оставить меня здесь, сказав: «Подумаю об этом и дам ответ завтра». Опасается, видно, чтоб меня не убили здесь, и, чтоб снять с себя всякую ответственность, хочет, должно быть, телеграммой спросить – позволяется ли мне здесь остаться? О себе сказал барон Розен, что получил телеграмму от Императора, повелевающую ему «немедленно оставить Японию со всем Посольством».

Если не позволят мне остаться здесь, остановлюсь в Шанхае, чтоб быть вблизи Церкви. И чайка не улетает далеко от своего гнезда, как я могу оставить мою юную, еще не оперившуюся Церковь?

Все они волнуются от одной мысли, что я оставлю их без призора, уеду в Россию. Только что сию минуту вышел от меня о. Павел Морита, прибывший из Маебаси, встревоженный, с вопросом: как я поступлю? Успокоил его и отправил к о. Петру Кано узнать все подробности. И так, конечно, по всем Церквам тревожатся. Завтра пойдут по Церквам успокоительные печатные листки, в которых значится то, что было говорено и решено вчера на собрании.

27 января/9 февраля 1904. Вторник.

Преглупо проведенный день в сидении между двух стульев – ехать или оставаться. Ждал уведомления от посланника до вечера, отправился к нему – оказывается: «остаться мне здесь можно»; французскому посланнику остающиеся здесь русские поручены; он, по внушению Розена, справился в Министерстве внутренних дел – «могу ли я остаться»? Ему ответили, как и нашим прежде справлявшимся, что «конечно, может», только советовали остерегаться. Как я обрадовался! Обрадовал, вернувшись, и всех наших, собравшихся здесь и ждавших решения.

Иван Акимович Сенума приходил сказать, что профессора Семинарии – Ивасава, Сайкайси и он – хотят выразить патриотизм Семинарии составлением и отпечатанием книжки русско-японских разговоров в пользу войска; отпечатают тысяч десять экземпляров и пожертвуют, чтоб отосланы были на театр военных действий. Спрашивал: «Хорошо ли это?» Я ответил, что это гораздо лучше и целесообразнее, чем набиваться переводчиками.

– Только печатайте на свои средства; я ни копейки не могу дать на это ни миссийских, ни своих, – сказал я.

– О, конечно, мы на свой счет, – ответил он.

Из провинции прибыл о. Тит Комацу, тоже встревоженный, как вчера о. Морита. Ждал решения, остаюсь ли я, и очень обрадовался, что остаюсь. А другие письмами и телеграммами спрашивают о том же. Но скоро все успокоятся, получив прекрасно написанное Исаею Мидзусима изложение говоренного на воскресном собрании; выйдет маленькой брошюркой, напечатанной в тысяче экземпляров для обильной рассылки всюду.

Английский епископ Awdry прислал соболезновательное письмо, в котором, между прочим, пишет: «I felt that your letter which was published telling the Japanese member of the Sei Kyokwai to be loyal to their own nation against yours was noble and true. May God keep them as firm in their faith and as Christian in their lives, as they are certain to be faithful to their standard», etc. Вот для того-то, чтоб они остались «тверды в своей вере», я и остаюсь здесь с ними, о чем и нужно будет известить епископа, желающего знать «what is to become of you during this trouble».

28 января/10 февраля 1904. Среда.

В 9-м часу поехал в Йокохаму по делам. Полицейский в форме сопровождал, не отставая ни на шаг с отъезда до возвращения. Уговаривал не заботиться так уж очень обо мне – днем среди людей, вероятно, никто не решится напасть на меня. Говорил: «меирей» – «так приказано», с таким словом ничего не поделаешь. .

В Русско-Китайском банке взял все, что было там на текущем счету. Банк, однако, не совсем прекращает свои дела в Йокохаме.

Попрощался с Русиным Александром Ивановичем, морским агентом, и полковником Самойловым, военным агентом, который очень не весел что-то; говорит: «Меня не слушали, а теперь – победим ли мы, Господь знает». Спросил у них: за что посадили в тюрьму Григория Такахаси? Оказывается, «ничего серьезного за ним нет. Случалось, в мирное время он по известиям от своих знакомых сообщал, какое судно ушло, какое пришло; важнее этого ничего нет; никаких свидетельств или доказательств его какой либо вины нет у них. Просто, хотели его примером запугать других. И большого наказания для него не может быть, хотя бы даже нашли его виновным в чем-нибудь. По японскому закону: за передачу неприятелям секретных государственных дел три года тюремного заключения или 200 ен штрафа. Если бы даже и к этому наказанию присудили его, то 200 ен уплатить может из 500 оставленных ему Александром Ивановичем Русиным».

Попрощался затем с семейством Консула Сиверса, купил у Kelly бумаги, чернил, Directory 1904 года и прочее и вернулся домой. А здесь явились о. Кано, Хорие, Василий Ямада рассказать, что их сегодня позвали в Министерство внутренних дел и вновь уверили, что будет мне и Церкви здесь нашей полное покровительство и охрана – это вследствие разговора французского посланника об этом с Министром внутренних дел по поводу того, что ему – французскому посланнику – поручены русские здесь.

Для того, чтоб охрана Миссии была верней, полиция просит затворить двое ворот в Миссии и оставить одни – главные. «Иначе мы не можем следить за всеми входящими в Миссию», – говорят полицейские. Я противился было – очень уж многие привыкли проходить чрез наш двор; но наши неоднократными приставаниями вынудили у меня согласие.

Барон Розен прислал теплое дружеское письмо, в котором пишет: «Еще раз взываю к вашему русскому сердцу: дайте себя уговорить… умоляю вас именем четвертьвековой дружбы ехать с нами"… Я поблагодарил, но отказался – совесть меня загрызла бы, если бы бросил Церковь.

А в телеграммах, которые то и дело выкрикивают по городу, уже известия, что японцы потопили наши «Кореец» и «Варяг» и одержали блестящую победу, а у них ни одного человека не убито и подобное. Барон упоминает: «Не дай Бог, чтоб это было правда; но оно возможно».

29 января/11 февраля 1904. Четверг.

Сегодня гражданский японский праздник: учащиеся были вчера за всенощной, сегодня с 8-ми часов – за Литургией и благодарственным молебном. Служба была без звона, так как вчера в Министерстве внутренних дел сказали нашим, что лучше не звонить. Я в Церкви не был. С 6-ти часов утра до 2-х пополудни готовил корреспонденцию в Россию для отсылки с Посольством. В донесениях к Святейшему Синоду и Совету Миссионерского Общества объяснил, что «остаюсь здесь, потому что не может здешняя Церковь остаться без Епископа». Еще Совет Миссионерского Общества и также Директора Хозяйственного Управления, Петра Ивановича Остроумова просил, чтоб суммы на содержание Миссии высылались своевременно, как доселе, всегда векселем именным – на мое имя и с надписью на пакете: «via Suez» или «via America», так как чрез Россию путь в Японию загражден. О. Феодору Быстрову просто сделал выписку из сего дневника, начиная с 24 января; кроме того, послал ему 500 рублей для высылки племянникам моим на воспитание их детей и прочее.

В то время, как я писал письма, доктор Како прислал счет за лечение моих ушей – по 10 ен за визит, всего 250 ен! Я в ужас пришел! Но нечего делать, молча заплатил. Зато теперь уже доктора и умирать буду – не позову.

Из экстренных телеграмм (гогвай) и из «Japan Mail» еще большие ужасы узнал: несомненно, что наши «Кореец» и «Варяг» у Чемульпо потоплены. Кроме того, было морское сражение у Порт-Артура, где будто бы тоже потоплены наши первоклассные броненосцы «Цесаревич», «Пересвет» и «Паллада»; да и затонули в самом входе на Порт-Артурский рейд, так что затворили вход и выход другим судам. Мало того, будто бы 11 наших военных судов повреждены до дальнейшей неспособности к бою; и этого мало, 5 пароходов Добровольного Флота взяты в плен. Ужасы! Если и половина правда, то – великий позор и величайший урок для России. От известий этих даже голова разболелась. А у японцев лица блистают радостью – да и как иначе?

Жандармский полковник приезжал сказать, что для лучшей охраны Миссии, кроме полицейских, поселяется здесь еще жандарм. На вопрос: «Где бы водвориться ему?» Я указал комнату в квартире Д. К. Львовского, который сегодня в полдень со всем семейством выехал в Йокохаму, чтобы завтра вместе со всеми посольскими отправиться на французском пароходе.

В 6-м часу я отправился в Посольство свезти мою корреспонденцию и попрощаться со всеми. Двое полицейских на тележках сопровождали: один вперед, другой – сзади, так как по случаю праздника народа на улицах много. Посланник взял мои пакеты в свой саквояж, чтоб доставить по адресам. Успокоил он отчасти насчет известий об японских победах: по телеграмме из Сайгона, повторяющей телеграмму Наместника Алексеева: ни одного нашего броненосца не потоплено у Порт-Артура, хотя все суда, участвовавшие в сражении, потерпели значительные повреждения. В сражении участвовали и крепостные орудия, так что японские суда тоже, вероятно, немало потерпели как от наших судов, так и от крепости, о чем японцы умалчивают.

Попрощался я с бароном, баронессой и со всеми посольскими и печально вернулся к себе на Суругадай. Уезжают они из Токио с поездом в 9 часов 10 минут – в Йокохаме прямо на пароход, а завтра с рассветом – из Йокохамы. Как скромен отъезд посланника в подобных обстоятельствах! Точно украдкой уезжает.

30 января/12 февраля 1904. Пятница.

Составили следующее окружное письмо к христианам для успокоения встревоженной Церкви.

«Благочестивым христианам Святой Православной Церкви великой Японии.

Возлюбленные о Господе братия и сестры!

Господу угодно было допустить разрыв между Россиею и Япониею. Да будет Его святая воля! Будем верить, что это допущено для благих целей и приведет к благому концу, потому что воля Божья всегда благая и премудрая.

Итак, братия и сестры, исполните все, что требует от вас в этих обстоятельствах долг верноподданных.

Молитесь Богу, чтоб Он даровал победы вашему императорскому войску, благодарите Бога за дарованные победы, жертвуйте на военные нужды, кому придется идти в сражения, не щадя своей жизни, сражайтесь не из ненависти к врагу, а из любви к вашим соотчичам, помня слова Спасителя: „Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих” (Иоанн. 15, 13). Словом, делайте все, что требует от вас любовь к отечеству. Любовь к отечеству есть святое чувство. Спаситель освятил это чувство Своим примером: из любви к Своему земному отечеству, Он плакал о бедственной участи Иерусалима (Лук. 19, 41).

Но, кроме земного отечества, у нас есть еще Отечество Небесное. К нему принадлежат люди без различия народностей, потому что все люди одинаково дети Отца Небесного и братья между собою. Это Отечество наше есть Церковь, которой мы одинаково члены и по которой дети Отца Небесного действительно составляют одну семью. Поэтому- то я не разлучаюсь с вами, братия и сестры, и остаюсь в вашей семье, как в своей семье. И будем исполнять вместе наш долг относительно нашего небесного Отечества, какой кому надлежит. Я буду, как всегда, молиться за Церковь, заниматься церковными делами, переводить богослужение; вы, священники, усердно пасите подручное вам от Бога словесное ваше стадо; вы, проповедники, ревностно проповедуйте Евангелие еще не познавшим истинного Бога – Отца Небесного; все христиане, мирно ли живущие дома или идущие на войну, возрастайте и утверждайтесь в вере и преуспевайте во всех христианских добродетелях. Все же вместе будем горячо молиться, чтобы Господь поскорее восстановил нарушенный мир. Да поможет нам во всем этом Господь!

Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога Отца, и причастие Святого Духа, буди со всеми вами! Аминь».

Призвавши Павла Накаи, перевел с ним это; завтра будет отпечатано и разослано по Церквам.

В газетах напечатано, что в Хакодате наши церковнослужащие: о. Андрей Метоки, катехизаторы Исаия Мураки и Феодор Тоёда, даже престарелый дворник Никита, да, кажется, и все, живущие в церковных домах, как русские шпионы (ротан) выгнаны из домов; в 24 часа им приказано выселиться – куда? Неизвестно. Ох наших ни от кого оттуда ни малейших известий; хотя это случилось уже несколько дней тому назад. Спрашивали мы телеграммой у христиан объяснения; ответа нет. На «русских шпионах» положительно помешались эти японцы! Всех христиан записали в шпионы, и вот так с ними обращаются по местам! Просто несносно, наконец.

По газетным известиям сегодня японские морские победы несколько уменьшены: у Порт-Артура наши суда потоплены не были, только повреждены. Но как же честят нас в газетах! В сегодняшнем номере «Japan Mail» просто целый ушат помоев, самых грязных и вонючих, опрокинут на Россию! Это-де «такая варварская и такая подлая страна, что ее стереть с лица земли мало! А Япония – да это просвещеннейшая и милейшая из наций!» И как же нас ненавидят, кажется, все народы мира! Италия, и та даже радуется, что японцы разбили русский флот – а какое зло мы причинили ей? Англичане же не помнят себя от ликования.

Надежда Такахаси, начальница Женской школы в Кёото, прибыла, вызванная несчастьем с ее братом Григорием, которого безвинно засадили в тюрьму как «русского шпиона». Говорила, что в день, когда взяли Григория, больше 30-ти полицейских разом напали на его дом и обыскали все до малейших подробностей и, разумеется, ничего не нашли подозрительного или виновного. Дом этот теперь продается, чтоб иметь деньги нанять адвоката. Так трудом добытое благосостояние невинного человека вконец разрушается из-за глупой подозрительности. Завтра Надежда Такахаси возвращается к своему посту; про школу свою говорила, что в ней 30 учениц, из которых 10 приходящие, а из сих половина язычницы, учащиеся, однако, христианству и поющие в Церкви вместе с христианами; про о. Симеона Мии говорила, что он ныне здоров, однако же нервные припадки бывают; про христиан, что все веру хранят, про Кёото, что в нем ни малейшего военного возбуждения – все так же спокойно, как всегда.

31 января/13 февраля 1904. Суббота.

В четверг я отметил, что «отъезд посланника был скромен, – точно украдкой уезжает». К счастию, это неправда; из сегодняшних газет узнал, что отъезд, напротив, был торжествен: больше ста человек знати и японской, начиная с придворной, и иностранной, были на станции для прощания с ним; букеты были поднесены посланнице и прочим. Я не был на станции, потому что посланник просил меня не приезжать, когда я прощался с ним в доме; да и куда возиться с хвостом полицейских!

Французский посланник, господин Harmand, прислал официальное письмо, уведомляющее, что ему поручено охранение русских, пока будет война, и уведомляющее, что он примет все меры, чтоб не учинено было ничего противного уважению, подобающему моему сану, что я вполне могу полагаться на него и обяжу его, испрашивая помощи во всякое время, когда оная понадобится (Je ferai tous mes efforts pour qu’aucune atteinte ne soit portee au respect don’t est entouree votre Grandeur. Elle peut compter entierement sur mes tons offices et je Lui serai reconnaisant d’y recourir toutes les fois qu’Elle le jugera utile).

Я поблагодарил за эту любезность и уверил со своей стороны, что считаю себя совершенно безопасным под его покровительством.

Из жандармского управления прислан и другой жандарм жить здесь в доме для охраны. Вообще, японское Правительство делает все, что только можно, для охраны Миссии. И это, если только любезно и искренне продолжится все это, конечно, будет особенно нужным в то время, когда начнутся «reverse», как выражаются приятели японцев англичане о «поражениях» (так они всегда выражались, когда буры били их). А это, вероятно, не замедлит начаться. Победы-то, одержанные ими, собственно говоря, незавидные – история едва ли одобрит их. Напасть на два судна целой небольшой эскадрой и расстрелять их, как они поступили с «Корейцем» и «Варягом» у Чемульпо, напасть огромной эскадрой на наши суда у Порт-Артура, когда там еще и не помышляли о войне, и капитаны судов кейфовали в цирке на берегу, и причинить повреждения нашим броненосцам – это не победа, а вероломство. Наши были еще на мирном положении; они получили телеграммы о разрыве и воспользовались временем, когда наши еще не могли узнать о нем; это похоже на то, как если подросток неожиданно нападет сзади на человека больше и сильнее его и штукой подножки свалит его с ног.

Конечно, окружающим покажется это забавно, и они сгоряча похвалят смелого подростка, но никто не назовет настоящей честной борьбой, победа в которой заслуживает действительной похвалы. Наши застигнуты были врасплох; однако же успели защититься настолько, что японская эскадра ни одного нашего судна не взяла в плен и не потопила, а, пострелявши и повредивши ядрами наши судна, сама сочла за лучшее убраться подобру-поздорову, чего не было бы, если бы она видела возможность одержать настоящую победу; это тоже похоже на мальца, удирающего после того, как он обманной подножкой свалил большого, потому что боится получить встрепку. Конечно, история очень осудит наших за ротозейство и беспечность, осудит и за то, что наши, как видно, озлились на японцев за их коварство до того, что делают непозволительные жестокости, если только правда то, что сегодня газеты с негодованием пишут, будто наши три военные судна, вышедшие из Владивостока, встретили японский торговый пароход и выстрелами пустили его ко дну со всеми людьми на нем. Но, быть может, наши успеют поправиться; по крайней мере, видно, что они сильно возбуждены. Увидим, что Бог даст.

Из церковных писем сегодня рассердило письмо Павла Сайто. У него три города для проповеди: Оота, Мито, Айкава, а просит позволения еще идти в четвертый – «желают-де слушать учение». Но не из усердия к проповеди, а из желания получить еще в месяц 2 ены дорожных, конечно, хлопочет он. Получает же ныне всего в месяц 31 ену 20 сен.

Написано к о. Игнатию Мукояма, чтоб он внушал Сайто проповедывать в порученных ему местах, не разбрасываться до невозможности успеть хоть где-либо.

Всенощная была без звона к ней. Звона и не будет отныне ко всем службам до времени, пока удобно будет употреблять его. В Министерстве внутренних дел позвали наших, советовали оставить звон, Полицейское управление тоже; не принуждают, а советуют не звонить; говорят: «Вошедши в Церковь и слушая ваше богослужение, всякий может убедиться, что вы молитесь за своего Императора и свою страну; но входят не многие; а большинство думает, что так как Церковь построена русскими, то там и молятся за русского царя, и, слыша звон, глупые люди могут раздражаться и замышлять зло против Миссии; итак, лучше оставить звон до времени». Правда! Наши просили меня согласиться с этим резоном, и я согласился, тем более, что я же с самого начала и обмолвился, что лучше не звонить, пока война.

Излишняя заботливость – тягостна. Положили служащие Церкви – катехизаторы и прочее – по очереди каждую ночь приходить из города и не спать, а стеречь, сидя в соседней с моей комнате, чтоб внезапно не напали враги Миссии на дом и не убили меня; положили и делают это вот уже сколько ночей. Решительно отказался сегодня от этой тягостной для меня любезности, не знаю только, послушают ли.

1/14 февраля 1904. Воскресенье.

Обедня без звона, но христиан было не меньше, чем всегда.

Служили три священника. Я вышел из Церкви, поцеловавши крест, дорогой благословляя много христиан.

Пришедши из Церкви, повидал одного епископального христианина, Августина Янагита, из провинции Суки, на Сикоку, принесшего ящик апельсинов в свидетельство своей радости тому, что я не уезжаю из Японии.

Христиане держали совет насчет сбора пожертвований на войну и выбрали многочисленный комитет заведывать сим сбором. Еще придумали новое: составить общество, по крайней мере, десяти девиц и молодых женщин, и послать к услугам раненых воинов в госпитали – писать для раненых письма к их родным. Предложат общество это военному ведомству, которое, вероятно, причислит его к составу Красного Креста. Варвара Накаи, девица, сестра Павла Накаи, уже предложила себя для этого. Елисавета Котама располагает поступиться еще одною учительницею, из живущих в Женской школе. Об всем этом приходят мне докладывать.

Павел Ниицума, расстриженный, прислал письмо здешним священникам, в котором предлагает; «Наложить на христиан пост, пока война, не есть мясного, не пить вина, не курить, не сообщаться с женами – усиленно молиться»; сочинил и прошение о мире, для вставления в ектинию. Священники спрашивали меня: «Что с этим делать?» Я ответил: «Посоветуйтесь между собою, осуществимо ли, и ответьте ему на письмо, что найдете нужным. Во всяком случае, поблагодарите его за усердие. Впрочем, скажите мне, как вы найдете его предложение». Жаль, что впал в соблазн этот человек и должен был оставить духовное звание. Служить бы ему, как прежде – много бы пользы принес. Усердие к духовному служению до сих пор не оставляет его.

Сегодня рассылается мое окружное письмо к христианам, выше написанное. Послано и во все редакции здешних газет.

Счел за лучшее отменить в нынешнем году богослужение 1-й недели Великого Поста. Три раза ходить в Церковь да еще без звона, всегда под надзором полицейских и жандармов – весьма неудобно. Притом же всегда одни учащиеся и ходят на эти богослужения, христиан из города почти ни одного не бывает. Довольно для учащихся отговеть в этом году на последней неделе; на первой же пусть учатся.

2/15 февраля 1904. Понедельник.

Праздник Сретения Господня.

Служили четыре иерея. Христиан из города в Церкви очень мало было.

Сделал визит французскому посланнику, господину Харманду, как нашему теперешнему покровителю. Он принял любезно, расспрашивал, что Миссия имеет в Хакодате, Осака, Нагасаки; обещался, как и в письме прежде, делать все, что нужно для безопасности Миссии. Я ему со своей стороны обещал докладывать все, что произойдет у нас или что будет предпринято мною нового. На первый раз я представил мое окружное письмо к христианам, вчера разосланное по Церквам.

Но испугался, должно быть, Mr Harmand, что я часто стану беспокоить его или что он будет заподозрен японцами в излишнем пристрастии к русским: вечером прислал свою карточку с надписью, что он «благодарит за мой визит, но с своей стороны не возвратит его, ибо нам, принимая во внимание публику, нельзя видеться часто» (…II espere que La Grandeur voudra bien l’exscuser de ne pas lui rendre sa visite, estimant qu’il est preferable, pour le public, que nos recontres ostensibles ne soient pas frequentes). He беспокойтесь, Mr Minister, я и в своем-то Посольстве бываю раз в полгода, а у вас и ни разу не буду, если только не случится особенно трудных обстоятельств, в которых никак нельзя будет обойтись без вашего вмешательства.

Как начинают иностранцы чуждаться русских! Петр Исикава сегодня с удивлением рассказывал, что его приятель, американский миссионер Hagen (с которым он переводит на английский статьи, что Rev. Green выпрашивает от нас для своего сборника), боится, чтоб не смешали его с русскими. А один немец на своем доме прямо-таки выставил доску с надписью по-японски: «Я не русский»..

Удивляет нас очень, что из Хакодате до сих пор нет никакого известия ни от Андрея Метоки, ни от кого-либо другого, как и почему их выселили из Миссии и прогнали в деревню Арикава, что теперь со станом и Церковью, хранит ли кто их и прочее.

Вечером сегодня начал с Накаем опять переводить богослужение; со службы Святым Мефодию и Кириллу начато. Помоги, Боже, идти этому делу правильно, без остановок и перерывов!

3/16 февраля 1904. Вторник

Масленой недели.

Получено письмо от о. Андрея Метоки из Арикава, близ Хакодате. Письмо от 9-го числа; почта замедлила доставкой по какой-то причине. Пишет, что 8-го числа внезапно явилась полиция в стан Миссии и велела в 24 часа выселиться из Хакодате ему, о. Андрею, катехизаторам Исайи Мураки и Феодору Тоёда и дворнику-старику Никите Кураока. Всех прочих оставили нетронутыми в стане, так что о. Андрей просит выслать его содержание на имя его жены в стан Миссии; сам он думает в Аригава заняться проповедью; по-видимому, спокоен духом.

Сведения эти дополнил прибывший сегодня сюда катехизатор Феодор Тоёда. Ему позволили отправиться из Хакодате на его родину, в Исиномаки, а оттуда он приехал сюда. По его рассказу, в стан Миссии явились разом; полицмейстер, 6 полицейских и 2 жандарма и объявили им приказ военного начальства: в 24 часа выселиться из Хакодате. На вопрос: «Какая причина этого?» Ответили: «Не знают – велено, и только». Обыска не производили. Значит, виновными их не находят, а только опасаются, чтоб они не сделали чего-либо неподобающего в случае нападения русских на Хакодате. При каждом из тех, кому велели выселиться, остался один полицейский. О. Метоки и прочих полицейские сопровождали в Аригава, Феодора Тоёда – на пароход, идущий из Хакодате. Но оказывается, что переодетый полицейский не спускал с него глаз все время путешествия его от Аомори до Исиномаки, а оттуда до Сендая, хотя Тоёда не знал этого. От Сендая же полицейский явно был при нем до полицейского стана в Токио, где сняли с него и записали все нужные показания, после чего препроводили сюда в Миссию, на Суругадай, и здесь, уж в доме, полицейский оставил его и удалился; но Феодору сказали, что он за ворота Миссии не должен выходить, так что и здесь он остается арестованным.

На это нелепое обращение с ни в чем неповинными людьми положили мы завтра жаловаться Министру внутренних дел и просить, чтобы сняли с них надзор и нарекание и позволили опять водвориться в Миссии и заниматься беспрепятственно своим делом.

Газеты пережевывают мнимую победу японского флота у Порт-Артура и на все лады хвалят японцев и злословят Россию и русских. «Japan Mail» до того лезет из кожи, что вчера обычных двух листов не хватило ей для этого – прибавлен экстренный лист. И тут-то злословия на русского царя, русский флот, все русское!

Тут-то и похвал японцам и оправданий их вероломного нападения на русских, когда последние и не подозревали, что переговоры прерваны!

Посмотрим, однако, чьи победы пойдут вперед. Царь и русские встрепенулись и теперь уж не станут зевать. Куропаткин едет командовать сухопутным войском; Скрыдлов едет к фронту под начальство Алексеева. Жаль, что не Макаров – этот умней и хладнокровней Скрыдлова. Быть может, и флот японский поплатится за ночное вероломное нападение.

4/17 февраля 1904. Среда.

В Министерстве внутренних дел сказали, что не знают, почему наши в Хакодате выселены из Миссии, но, вероятно, потому, что Хакодате теперь на военном положении, причем военное ведомство может приводить в действие особенные правила, для того установленные, например, удалять с места людей, хорошо знающих местность, где крепость. (А Миссия именно под горой, на которой построены военные учреждения). Обещались в министерстве снестись с Хакодате, указать дело и сделать для наших, что можно.

Так как Феодор Тоёда хочет остаться пока здесь, то просили мы в полицейском ведомстве, чтоб позволили ему свободно выходить в город (где он может заняться проповедью), и этого не позволили; говорят: «Мы должны исполнять приказание, данное из Хакодате, а оно состоит в том, чтоб полицейский безотлучно был при нем». Правда, в дом полицейский не входит, и Тоёда свободно может переходить из комнаты в комнату; но если он пойдет в Семинарию, то полицейский будет сопровождать его от ворот Миссии до ворот Семинарии, хотя это всего только несколько шагов. Его полицейский в частном платье и находится здесь при сторожке вместе с полицейскими, охраняющими Миссию. Формалисты эти японцы! Но это же и хорошая черта их и сила их: закон они исполняют точно и аккуратно. Сёогунство своим строгим режимом так воспитало японцев, и это великая историческая заслуга сёогунства.

Заказал провести в Миссию телефон. Будет стоить около 200 ен; но нечего делать! Теперь особенно нужен; но и для мирного времени пригодится; давно уже пристают ко мне обзавести Миссию им, особенно наши авторы для переговоров с типографиями.

5/18 февраля 1904. Четверг.

Сегодня в японских газетах крупнейшим шрифтом длинные телеграммы: «Новая славная победа японского флота»; «Japan Mail»: «Третье морское сражение». Что такое? Оказывается уж совсем похоже на ребяческую проделку: ночью одна японская миноноска подошла к Порт-Артуру и пустила мину в одно русское судно, а сама что есть пару наутек; эта даже и не хвалится, что ее мина попала в русское судно, а хвалится только тем, что сама осталась цела; потом другая миноноска сделала совершенно то же, но утверждает, что видела, как ее мина взорвалась и, «должно быть-де, повредила русское судно».

Адмирал Того даже и этого не утверждает в своем официальном донесении, а говорит только, что «моральное воздействие на русских от таких действий его миноносок было, несомненно, очень большое».

Да, моральное воздействие на русских есть, но не в том смысле, в каком хочется этого Адмиралу Того, а в том, что этими шутовскими выходками японского флота, тем не менее, поддерживается бдительность русских и усиливается раздражение и решимость отплатить японцам настоящей победой. Кстати, сегодня есть и телеграмма о том, что Адмирал Макаров едет сюда командовать нашим флотом; лучше этого назначения не может быть, если только правда, что он назначен.

Но вот беда: все, идущее ко мне по почте из России, и письма, и газеты, журналы и прочее, конфискуется японским правительством. Если это продолжится, то Японская Церковь потерпит крушение – нечем будет содержать служащих – денежные высылки не достигнут Миссии. Будем всячески стараться устранить эту беду.

6/19 февраля 1904. Пятница.

Хотя в Первую неделю Великого Поста не будет говенья, учащиеся, тем не менее, эти три дня масленицы, начиная с вечера, отпросили для отдыха. Мы с Накаем, конечно, переводим – и то много времени пропустили.

Сегодня большое торжество в городе, увешанном флагами, – по случаю прибытия из Италии купленных японцами двух военных судов, приведенных английскими экипажами.

Газеты, японские и аглицкие, даже просматривать невыносимо – так все исполнено восхвалением японцев и злорадством, что Россия не в авантаже (без сомнения, до времени) в нынешнем ее столкновении с Японией. Все, все ненавидят Россию! Прав был Александр III, сказав, что у нее только один друг – Николай, князь Черногорский.

7/20 февраля 1904. Суббота.

Медовый месяц японского народа и войны: все счастливы, улыбаются, торжествуют. Окружающие меня из деликатности стараются, по возможности, не выказывать на своем лице торжества; тем не менее Накай мой напоминает распустившуюся наседку, счастливую цыплятами.

И уже начинают готовить список статей контрибуции, которую им, в заключении всех побед, придется получить с России: оставившие Владивосток японцы высчитали свои убытки, причиненные этим выселением, ровно в 3 500 000, то есть, вероятно, в сто раз больше действительно понесенных убытков.

8/21 февраля 1904. Воскресенье Сыропустное.

Я теперь по окончании Литургии подхожу к кресту первым и потом иду из Церкви, благословляя по дороге просящих благословления. Но и этого не советуют делать: «Во время остановки-де для благословения какой-нибудь язычник может подойти и ранить или убить ножом». Но уж слишком опасливы; всякому совету не могу следовать.

О. Роман вчера присоединил к Православной Церкви одного епископала, родом из Оита, на Киусиу, слушавшего здесь учение у катехизатора Никона Мацуда.

А о. Андрей Метоки из Аригавы (близ Хакодате) пишет, что в Хакодате некоторые христиане до того были запуганы тамошними тревогами, что оставили Церковь (дакквайсита); также, что церковные собрания там прекратились; пишет, что город ждал нападения и канонады русских военных судов и что многие поэтому бежали из города со своими семьями, но что теперь немного успокоились. Конечно, православным христианам, название которых связано с именем России, не может быть хорошо в этих обстоятельствах. Однако же о. Метоки пишет, что христиане Арикава покупают для Церкви участок земли в 500 ен, и что половина этой суммы для уплаты уже обеспечена. О. Метоки упоминает, что как имя православных неразрывно связано с Россией в понятиях жителей Хакодате, так имя епископалов – с Англией, католиков – с Францией, методистов – с Америкой.

9/22 февраля 1904. Понедельник

1-й недели Великого Поста.

В школах учение, мы с Накаем переводим, как обыкновенно. Собор стоит одиноким; даже и посетителей, осматривающих его, нет; полицейские, стоящие у ворот, почти никого не пропускают в Миссию. Что звона к праздничным богослужениям не слышно, о том даже многие язычники жалеют: Накаи от двух-трех слышал это.

«Japan Mail» сегодня открывает передовицей: «Thanks to Russia» – и тут-то насмешки и злоречия на Россию! Над Царем, назвавшим неожиданное нападение японцев коварством, издевается до потери всякого приличия. Это, значит, англичанин благодарит Россию за ее насмешки над Англией, когда она воевала с бурами. Что ж, «долг платежом красен», и то правда. Вольно же было тогда русским выходить из себя, издеваясь над Англией.

Правду сказать, хороши и мы, всегда «задним умом крепкие» – прозевали начало войны и поплатились за ротозейство; теперь начали сердиться и браниться, но уже охулки с себя не снимешь; «Варяг» и «Кореец» – вон торчат мачтами из воды, а вытащат их японцы и будут долго хвастаться этими трофеями.

В «Japan Mail» сегодня также краткое изложение суда над Григорием Такахаси, уличенном в шпионстве в пользу русских. Оказывается, что он не так невинен, как упомянуто под 10 числом февраля нового стиля. На суде представлено было около 50 писем его к приятелям в Йокосука, Куре, Сасебо; в них он выспрашивал разные морские секреты сих мест, не подозревая того, что мнимые приятели его были подставлены ему именно для того, чтоб поймать его в шпионстве; они, получая от него письма, тотчас выдавали их начальству; а чтоб поддерживать обман, они, с согласия своего начальства, сообщали ему кое-что неважное из негласных сведений, что он доставлял нашему военно-морскому агенту Русину. Такахаси хочет оправдать себя, утверждая, что ничего важного он не сообщал Русину; а если узнавал что-либо важное, то скрывал это от него из патриотического чувства. Но этому не верят. Хотел еще он выкрутиться тем, что будто бы «сам наблюдал над подозрительными лицами, имевшими свидание с Русиным, и доносил о них полиции, что-де могут засвидетельствовать такие и такие полицейские». Оные были спрошены частно, в соседней комнате, но, вошедши в залу суда, прокурор обозвал Такахаси «собакой» – хотел-де этим лишь скрывать свой преступный след. Адвокат защищал его, но, кажется, безуспешно. Решение суда еще не объявлено.

10/23 февраля 1904. Вторник.

Вчера и сегодня устроен телефон в Миссии. Проведен в редакцию, которою служит большая полукруглая комната внизу, бывшая когда-то временною Церковью.

В «Майници-симбун» сегодня я расхвален, что остаюсь здесь, несмотря на войну, в «Емиури-симбун» за то же самое разруган, до «дурака» (гу) включительно; тут же и портрет мой помещен, весь окаймленный руганью; и за портретом приходили нарочно в Миссию, причем, за неимением карточки у меня, кто-то и дал им мою карточку. А в одной протестантской газете похулено наше христианское общество за то, что очень встревожилось войною, что явствует-де из брошюрки, описывающей собрание христиан здесь и речи их. Брошюрку эту, действительно, не следовало рассылать чужим, а только своим бы.

Сегодня вышел походить на церковной площадке, для моциона, и что же? Два жандарма тотчас явились и стали в пяти шагах, а немножко подальше их стоял полицейский; и это несмотря на то, что ворота внизу заперты на замок. Народ пред воротами останавливается и смотрит. Неприятно очень. Ужели так будет все время войны?

По исследовании в почтовом ведомстве оказывается, что никто не отдавал приказания задерживать письма и газеты, идущие ко мне из России, а их просто нет на почте; ни единого письма или чего-либо, адресованного ко мне. Должно быть, с нового года стали высылать сюда из России всю почту чрез Сибирь, и так как теперь сообщение прервано войною, то и не доходит ничего. Жаль, что оставили прежний способ посылать и заграничным путем.

О. Игнатий Като пишет, что в его Церквах война не произвела никакого расстройства – христиане остаются спокойными.

11/24 февраля 1904. Среда.

Генерал Куропаткин назначен главнокомандующим сухопутных войск в Манчжурии. Таким образом, два лучшие военные человека России, Адмирал Макаров и Генерал Куропаткин, поставлены против японцев. Первому уже трудно будет поправить дело, потому что русский флот наполовину приведен в боевую неспособность; и при всем том, если он поправит и восстановит морскую честь России, то это будет незабвенная историческая услуга Макарова России. Дай Бог!

Так как в храм теперь никто не ходит – полицейские не пропускают чужих в ворота – то с сегодняшнего утра перестали открывать храм; стоит он теперь целый день замкнутым. И ворота в Миссию сегодня заперли; открыта только калитка; ворота будут отворены только на время Богослужений.

Григорию Такахаси, уличенному в шпионстве (см. на предыдущем листе), объявили наказание: 8 лет тюремного заключения.

12/25 февраля 1904. Четверг.

Утром был корреспондент лондонской газеты: «London Daily Mail», Mr Sydney Smith, попросил «interview», расспрашивал про Миссию, снял портреты, говорил, что напишет интересную статью. Bene!

Сегодня кончил с секретарем Давидом Фудзисава рассылку содержания провинциальным служащим Церкви на 3 и 4-й месяцы, всего разослано: 6259 ен; и это еще не всем за оба месяца, иным только на 3-й месяц. Если приложить к этому экстренные расходы, то выйдет больше 8-ми тысяч – двухмесячное содержание только провинциальных служащих, без Токио, где столько же надо на два месяца.

13/26 февраля 1904. Пятница.

О. Сергий Судзуки, из Оосака, пишет, что «настоящая война будет полезна, по крайней мере, в том отношении, что прекратит всегдашние до сих пор злонамеренные толки католиков, будто Царь есть Папа русской, а чрез нее и Японской Церкви». Правда!

О. Андрей Метоки пишет из Арикава, что «сам не может бывать в Хакодате – запрещено; поэтому просит раз в месяц присылать в Хакодате другого священника для ободрения христиан». Нужно будет посылать отсюда о. Петра Кано, который прежде служил там и знает христиан.

В Саннохе, – пишет катехизатор Павел Сибанай, – протестанты очень стали злословить христиан наших, «что их надо всех преследовать за измену отечеству», что-де и «Тоокейский Собор наш через год будет снесен, ибо в будущем году выйдет срок аренды места под него» (совершенная ложь), и так далее. Но высланные отсюда брошюры и мое письмо заставили притихнуть несколько эти толки.

14/27 февраля 1904. Суббота.

Сегодня между письмами прочитал два от Георгия Абе, катехизатора в Оцу (провинция Мито); одно ровно в три сажени моего полного размаха рук, другое в 2 1/2 сажени. Так он рад, что война началась – «полезно-де для Церкви, воодушевление у христиан родит», и так хвалит меня, что закрадывается подозрение, не тронулся ли немножко.

Здесь наши служащие Церкви и церковные старшины из города, рассуждая о посылке в Хиросима девиц в писательницы писем для раненых воинов и о прочем подобном, рассорились; Исайя Мидзусима со своей партией вышел из состава комитета, по несогласию с другими. Обе стороны приходили ко мне жаловаться, но я в их патриотических рассуждениях не участвую; помирить же их старался.

С почты принесли три английских журнала, выписываемые мною, с оборванными обертками в тех местах, где положена была печать по получении здесь на почте; видно, что давно были получены, но почему- то задержаны. Из России же ни писем, ни газет нет.

Вчера порадовало было известие, не совсем ясное – будто японский флот при новом нападении на Порт-Артур, 24 числа, потерял 4 военных судна и один транспорт. Но сегодня оказалось, что это сами японцы затопили пять своих транспортных судов, нагруженных камнем: хотели закрыть вход на рейд в Порт-Артур, хотя это им не удалось. Медовый месяц японцев все еще продолжается.

Был опять «Sydney J. Smith – special war correspondent London Daily News», спрашивал у меня подробности про Миссию и меня – «хочу-де написать интересную статью, но интересных фактов не достает». Я говорил ему больше получаса, отвечая на его вопросы. Прощаясь, спрашиваю:

– Что же вы на войну не отправляетесь?

– Японское Правительство не пускает еще.

15/28 февраля 1904. Воскресенье

1-й недели Великого Поста.

До Литургии крещены трое взрослых. Это показывает, что война с русскими не остановила возрастания Японской Церкви.

О. Симеон Юкава говорит, что у него был один из офицеров полиции квартала Асакуса и спрашивал, не причиняет ли ему кто-нибудь неприятностей или грубостей как христианскому священнику, и просил, если кто сделает это, представлять в полицию, или извещать ее; «если бы даже ребенок бросил песком в дом, где живет о. Симеон, тотчас и об этом доносить полиции для расследования и взыскания». Оказывается, что Министр внутренних дел разослал по Японии циркуляр, в котором строго предписывается «обращаться с русскими, оставшимися в Японии, совершенно так же, как в мирное время, воздерживаться от всяких грубостей в отношении к ним и всякой неприязни». Так как русских в Японии ныне почти никого нет, то этим циркуляром прикровенно оказывается протекция и охрана «православным японцам» – так и понимают циркуляр.

Из Ивасаки, где катехизатор Илья Накагава, два письма, по которым 5 человек оставляют Церковь (дакквайсу). Посланы эти письма к катехизатору (жившему в другом селении), чтоб вразумил их – вероятно, по недоразумению, или по недостаточной наученности в вере.

А из Томинага-мура (где христиан нет), в Мияги-кен, некто Секи прекрасно составленным и еще старательней переписанным письмом просит меня «убедить русского Императора поскорее заключить мир». Таковы понятия!

Много писем перечитал, где «христиане изъявляют радость, что я остался в Японии». Не менее и я рад этому.

16/29 февраля 1904. Понедельник

2-й недели Великого Поста.Пала грусть-тоска глубокая

На кручинную головушку;

Мучит душу мука смертная

Вон из тела душа просится.

Это по поводу того, что русский флот японцы колотят и Россию все клянут – ругают, поносят и всякие беды ей предвещают. Однако же так долго идти не может для меня. Надо найти такую точку зрения, ставши на которую, можно восстановить равновесие духа и спокойно делать свое дело. Что в самом деле я терзаюсь, коли ровно ни на волос не могу этим помочь никому ни в чем, а своему делу могу повредить, отняв у него бодрость духа. Я здесь не служитель России, а служитель Христа. Все и должны видеть во мне последнего. А служителю Христа подобает быть всегда радостным, бодрым, спокойным, потому что дело Христа – не как дело России – прямо, честно, крепко истинно, не к поношению, а к доброму концу приведет, Сам Христос ведь невидимо заведует им и направляет его. Так и я должен смотреть на себя и не допускать себе уныния и расслабления духа.

А ты, мое бедное Отечество, знать, заслуживаешь того, что тебя бьют и поносят. Зачем же тебя так дурно управляют? Зачем у тебя такие плохие начальники по всем частям? Зачем у тебя мало честности и благочестия? Зачем ты не привлекаешь на себя любовь и защиту Божью, а возбуждаешь ярость гнева Божия? Да вразумит тебя, по крайней мере, бедствие нынешнего поражения и посрамления. Да будет это исправляющим жезлом в руках Отца Небесного!

17 февраля/1 марта 1904. Вторник.

Так как Франция дружна с Россией, то в Хиросаки католического миссионера, француза, стали подозревать в шпионстве и называть «ро- тан» (русский шпион) – и как же озлился патер! Написал ругательную статью на Россию и православие, чураясь от той и другого. Петру Исикава кто-то прислал номер газеты с этой статьей из Хиросаки. Попал патер, как кур во щи!

Военное ведомство здесь особенно не любит православия, должно быть, по связи его с Россией: девицам-патриоткам нашей Церкви, собиравшимся отправиться писать письма раненым воинам, сначала обрадовались было в военном ведомстве, а как узнали, что они православные, стали препятствовать и едва ли позволят им отправиться в Хиросима.

Сегодня послал, via America, письмо к о. Феодору Быстрову и просил поскорее ответить, чтоб видеть, японская почта пропускает ли письма в Россию и из России сюда. На почте, впрочем, сказали сегодня, что пошлют завтра с американским судном. Больше всего беспокоит меня, будет ли доходить сюда содержание Миссии.

18 февраля/2 марта 1904. Среда.

Как жид не перестает любоваться своим золотом и снова и снова пересчитывать его, так Бринкли не перестает любоваться видом разбитых, поврежденных и плененных японцами русских военных и торговых судов, и все снова и опять пересчитывать их – почти в каждом номере своей «Japan Mail» делает это с бесконечным наслаждением.

Однако в России энтузиазм пробудился, как это явствует из той же «Japan Mail». Русский народ, значит, встрепенулся и схватился за ум. Посмотрим, так ли Россия прогнила, ослабла, расползлась по всем швам, сделалась такою отверженною и проклятою, что ей остается только провалиться в ад, как это описывают и пророчат все злые ненавистники ее, вроде Бринкли, редактора «Japan Daily Mail».

Катехизатор в Сендае, Василий Окуяма, оставил церковную службу по каким-то своим обстоятельствам. Не жаль; был бездарный и безуспешный катехизатор; кажется, ни одного не обратил в христианство за 5 лет службы.

Ольга Ямакава, девица из Кесеннума, два года тому назад кончившая курс здесь в нашей Женской школе, была и рассказала о себе: уходом ушла от отца, потому что хочет выдать ее за язычника из местных богачей, а она любит Павла Ямада, служащего Церкви здесь своим писательством. Мать и старший брат не препятствуют ей идти за Ямада; отец же под влиянием других родственников не соглашается до сих пор. Я сказал Елисавете Котама, начальнице Женской школы, и Петру Исикава, сослужителю Павла Ямада, написать к отцу и убедить его не мешать счастью дочери, ибо и Павел Ямада очень любит ее. Пусть в продолжение Великого Поста добудут разрешение отца, тогда после Пасхи они могут перевенчаться. Пока же она помещена своим женихом в семейном доме его приятеля Якова Судзуки и будет ходить в школу шитья.

19 февраля/3 марта 1904. Четверг.

Феодора Тоёда, безвинно виноватого нашего хакодатского катехизатора, полиция выслала отсюда – «лучше-де быть ему дома, на родине»; он отправился на родину, в Исиномаки, и хотел дорогой переночевать у родных в Сендае – но его не пустили в дом; пошел в церковный дом в Сендае, но ему и здесь отказали в приеме. Вследствие этого он очень жалуется на Сендайскую Церковь: «Пусть-де родные, как язычники, так поступили, но свои – братья, с невинным собратом обошлись так жестоко!» Принимает он все это как испытание веры, но очень огорчен.

О. Роман Фукуи описывает свою поездку по Церквам. А Церкви у него, кроме Немуро с Вадамура, Кусиро и Сикотана, есть: в Сибецу, где 8 домов и в них 29 христиан, в Сяни, на Этурупе, где 3 дома – 16 христиан, на Кунашире, где 9 домов – 14 христиан, в Абасири, где 11 домов – 24 христианина, и непременно просят катехизатора назначить сюда, в Акеси, где 2 дома – 6 христиан, в Оцииси, где 1 дом – 8 христиан. Пишет, что Максим Обата просится из Сикотана, но так как взамен его едва ли кто найдется желающим отправиться в это отдаленное и пустынное место, то имеет в виду о. Роман убедить Феоктиста – курильца, мужа находящейся теперь здесь в Женской школе Иулиты, на год отправиться в Токио в Катехизаторскую школу, чтоб несколько подготовиться к катехизаторству и потом взять на себя катехизаторскую обязанность для малого числа ныне остающихся в живых своих соплеменников на Сикотане. Хорошо, если о. Роману удастся это.

Василий Таде, катехизатор в Оказаки, пишет, что там всю первую неделю поста ежедневно была служба и всегда несколько христиан собиралось в Церковь. Ефрем Ямазаки то же пишет о своей Церкви. Итак, обычай говеть на 1-й неделе начинает входить. А мы здесь, в главной Церкви, к сожалению, не исполнили в сем году этой святой обязанности.

20 февраля/4 марта 1904. Пятница.

Савва Ямазаки, катехизатор в Наканиеда пишет, между прочим, что из заведуемых им христиан на объявленный теперь Правительством внутренний заем Василий Конно, в Наканиеда, подписал 400 ен, Захарий Кудо, в деревне Нарусе, 500 ен. Конечно, это малость для внутреннего займа, сравнительно с десятками и сотнями тысяч других, но это показывает, что его христиане могли бы содержать и его, Савву Ямазаки, однако же не содержат, прежде давали 4 ены в месяц, а потом и от этого отказались – «не в состоянии-де, пусть вполне содержит Миссия».

Э-эх, грошовики!

Сегодня в газете «Майници-симбун» передовая статья с заглавием: «риукоо-но докуго-ротан» – модное ядовитое слово – «русский шпион», в которой нападается на тех, которые очень злоупотребляют этим словом, и защищается Миссия и Православная Церковь. Статья написана по поводу письма в редакцию одного нашего христианина в Маебаси, который жалуется, что там его дочери в Женской школе товарки не дают прохода, обзывая ее русской шпионкой. Действительно, теперь для наших бедных христиан немалое испытание. Да укрепит Господь Бог чрез сие веру их!

21 февраля/5 марта 1904. Суббота.

Кандидат Марк Сайкайси, наставник Семинарии, приходил сказать, что он принимает предложение преподавать русский язык в военной школе – деньги-де нужны.

– Не можете ли совместить это с преподаванием в Семинарии?

– Могу, так как три урока от меня возьмет господин Сенума.

– А он совместит ли это со своими уроками?

– Говорит, что совместит.

– А вы ему за это из своего жалованья отделите несколько?

– Да.

– Ладно. Скажите господину Сенума, что я не против.

Да и как бы я был против? Он совсем ушел бы со службы, как сделали другие. После И. А. Сенума был у меня и выразился именно в этом смысле: «Лучше дать возможность ему совместить преподавание в двух местах, чем совсем лишиться его, при скудости в преподавателях!» Сенума берет от него три урока в неделю. Теперь пока держатся безукоризненно своего назначения только двое: вот этот И. А. Сенума и Пантелеймон Семенович Сато, а воспитано в Академиях было 10 человек!

Марку Сайкайси совсем не делает чести его поступок. Его отец, диакон в Мориока, вот уж лет 20 совершенно бесполезный для Церкви человек – полутруп и, между тем, все время ежемесячно получает от Миссии прежнее полное содержание, 16 ен, значит, обеспечен; сам же Марк получает 40 ен, имея в доме, кроме жены, лишь двух младенцев – значит, тоже обеспечен.

Миссия, кроме обеспечения содержанием, никогда никому больше не обещала. И за это при поступлении на воспитание и, особенно при отправлении в Академию, давали крепкое обещание служить всю жизнь Церкви безраздельно. И вот как исполняют обещание! Или совсем уходят со службы, или разделяются – и это последнее уже надо считать добром.

Ивана Акимовича Сенума третьего дня телеграммой позвали в Хацивоодзи к умирающей матери, которая уже десять лет была ослепшею больною. Он попросил с собою о. Петра Кано, чтоб приобщить ее. Но в живых ее не застали и потому совершили погребение ее.

Ивана Акимовича тронула любовь учеников: вернувшись сегодня в Семинарию, нашел на столе их приношение ему по случаю смерти матери: 4 ены 50 сен собрали между собою – невелика сумма, так как все они бедны – но дорого доброе отношение к своему начальнику и наставнику.

22 февраля/6 марта 1904. Воскресенье

2-й недели Великого Поста.

В газете «Еродзу-чёохоо» сегодня заметка: «Срок аренды земли, на которой построен Собор, в нынешнем году кончается, и земля возвращается ее владельцу; Николай все здания свои разрушит и арендует землю в другом месте». Полиция прислала спросить: «Правда ли?» Я ответил, что «от начала до конца все пустая выдумка. Земля эта занята Посольством от Министерства иностранных дел на неопределенный срок». Не мытьем, так катаньем, всякими способами хотят доехать Миссию. Но все будет тщетно.

Впрочем, есть люди и за Миссию и православных. Сегодня же принесли показать номер нового журнала, в котором большая и отличная статья в нашу пользу. Издатель журнала и писатель статьи известный молодой ученый Анезаки, который недавно вернулся из Германии, где изучал протестантство и вынес крайне пессимистический взгляд на религиозное состояние Германии. Я знаком с ним несколько и убеждал его когда-то отдать свои молодые силы христианству, но он тогда был убежденный буддист; не знаю, что исповедует ныне.

23 февраля/7 марта 1904. Понедельник

3-й недели Великого Поста.

В той же «Ёродзу чёохоо» сегодня совсем обратное тому, что вчера писалось: «Неправда, что Собор будет разрушен; Николай по-прежнему будет занимать это место» и прочее, и прочее – очень сочувственная Миссии и довольно большая статья. Не знаю, чему приписать эту внезапную перемену фронта; быть может, полиция порадела. Вообще, теперь о Миссии и Православной Церкви в текущей прессе немало толков и, вероятно, из всего этого выйдет польза Церкви.

О. Феодор Мидзуно вернулся с обзора своих Церквей в Симооса; было шесть крещений и одно присоединение из протестантства; в Церквах везде спокойно, война нисколько не мешает церковному делу. Из крещенных ныне двое отправляются на войну – один воином, другой рабочим.

Сегодня в первый раз пришло несколько номеров «Московских Ведомостей» и один номер «Церковных Ведомостей» – начала нынешнего года; шли чрез Сибирь, но отправлены были раньше войны. Здесь в почтовой конторе получены третьего дня, как видно по штемпелю.

24 февраля/8 марта 1904. Вторник.

От доктора Ясосима Ясутаро, имеющего здесь, на Суругадае, госпиталь, но мне незнакомого, получил великолепный букет, состоящий из пунцовых лилий, белых пионов, веток вистерии, камелий и разных других цветов – все, очевидно, оранжерейное произведение, так как теперь еще далеко не время всех этих цветов. Подарок трогательный. Доктор, видимо, находит мое положение грустным и желает утешить меня. Пошлю ему Новый Завет и мое окружное письмо, сегодня оконченное переводом и отданное в печать, когда будет отпечатано.

25 февраля/9 марта 1904. Среда.

Из Яманаси Стефан Тадзима пишет, что измучили его и христиан допросами и исследованиями, не изменники ли и русские шпионы они? Это в глубине-то Японии?

А из Кусиро, на Хоккайдо, Александр Мурокоси извещает, что там нет никакой тревоги по случаю войны. Значит, там начальство поблагоразумнее и хладнокровнее, чем в других местах, в Хакодате в том числе.

До сих пор не прекращаются письма с изъявлением радости, что я остался в Японии. Иные до того красноречивые и длинные – как, например, сегодня Луки Хироока – что терпение надо читать.

6-го марта была бомбардировка японским флотом Владивостока, с 5-мильного расстояния. 200 разрывных бомб выпустили, не причинивших будто бы никакого вреда городу и крепости, по русским известиям. Наши не отвечали по дальности расстояния.

26 февраля/10 марта 1904. Четверг.

Прочитал отмеченную выше (в воскресенье) статью Анезаки, во 2-м номере издаваемого им ежемесячника «Дзидай сичёо» – «Современное течение мысли», о Православной Церкви. Дает понятие о ней и показывает ее отличие от католичества; смеется над теми, кто находит Православную Церковь опасною для государства, объясняя, что эта Церковь в каждом государстве верна своему отечеству; в России она молится за русского Императора, в Греции – за греческого Короля, в Японии – за здешнего Императора.

Но находит Анезаки, что пора Японской Церкви сделаться вполне национальною и самостоятельною – ветвью Святой Апостольской Православной Церкви, такою же, как все другие 13 поместных Церквей, составляющих, по учению и постановлениям, одну Церковь Вселенскую. Чтобы стать такою равноправною сестрою других православных Церквей, Анезаки советует православным японским христианам, которых- де уже несколько тысяч, взять на себя материальное содержание Церкви, отказавшись от получаемой ныне помощи из России, и мне перейти в японское подданство и принять название Архиепископа, или «кёофу» (так, по-видимому, он называет Патриарха). Находит еще Анезаки, что надо отнять от миссийского места здесь название «Коосифузоку ци» – «земля принадлежащая Посольству» и так или иначе перевести ее на имя самой Церкви. Еще делает укор нашему переводу Священного Писания и богослужения, плохой-де японский язык.

Во всей статье видна доброжелательность и беспристрастное отношение к Миссии и Церкви. Спасибо и за это, хотя из советуемого ничто пока не осуществимо. Где же еще японцам взять на себя содержание священников и проповедников и всего прочего! И сделаться самостоятельною сестрою других Церквей Японской Церкви еще очень рано, да и не так легко это, как он думает, для этого надо согласие всех других Церквей; надо, чтоб они опознали свою сестру и нашли ее достойною занять место среди них; когда же еще Японская Церковь дойдет до такой чести! Даже и миссийскую землю перевести с имени Посольства на имя Церкви невозможно; земля эта принадлежит Министерству иностранных дел, которая одолжена Посольству для места жительства одного из членов его (настоятеля Посольской Церкви, каковым был я, когда занималась сия земля, которую я же и отыскал и купил было для себя, но Министерство возвратило мне стоимость земли, так как оная не может быть во владении иностранца). Что до переводов наших, то мы заботились главное о том, чтоб они верно передавали мысль подлинника и чтоб эта мысль была ясна и прозрачна, как хрусталь; если при этом японский слог иногда не совсем хорош, то – что ж делать, ибо мы лучше не можем!

27 февраля/11 марта 1904. Пятница.

Параличный о. Павел Сато собственноручно, едва разборчиво, пишет мне следующий совет: «Сделать внушение по Церквам: „во время войны пусть Церкви сами содержат своих проповедников, пусть терпеливо переносят это трудное время христиане и проповедники и пусть чрез это укрепляется Церковь”. Этим-де будет положено начало самостоятельности Церкви относительно содержания».

Но что бы сказал о. Павел, если бы я начал с него? Сказал бы христианам здесь, в Канда – содержите вашего больного священника сами, я больше не дам ни сена ему? Разве это христиане сделали бы? Да скорее вода перестала бы течь с наклонной плоскости!.. Так и по всем Церквам: результатом было бы, что служащие Церкви бросились бы с церковной службы по другим местам, чтобы не умереть с голоду самим и семьям.

28 февраля/12 марта 1904. Суббота.

О. Тит Комацу предлагает свой совет – «Собора в этом году из всех служащих Церкви, каковой предстоит по очереди, не созывать по неудобству оного во время войны; а 1) или собрать одних священников; 2) или призвать только старейших из священников для соборного совещания с ними; 3) или, не призывая никого, назначить человек трех старейших священников для обзора и ободрения Церквей на Ниппоне». Хоккайдо и Церкви на Сикоку и Киусиу он почему-то оставляет без внимания, тогда как они, по отдаленности и разбросанности, более других нуждаются в посещении и ободрении. Вообще же думать о Соборе и делать распоряжения насчет его теперь еще рано.

О. Иов Мидзуяма из Исиномаки пишет не утешительное: Феодора Тоёда полицейский не оставляет ни на шаг; сидят они – Тоёда и полицейский – в комнате в доме Тоёда у жаровни, греют руки и смотрят друг на друга; в Церковь идет с полицейским, а в другие места ему и выходить не позволяют. Что за несчастие безвинному Феодору и что за глупое распоряжение хакодатского военного начальства! В Минато – пишет о. Иов – все окна в Церкви побили и чуть здание не разрушили, вообразили язычники, что катехизатор Сергий Сионоя во время общественной молитвы молится за русского Императора. Умер в это время один христианин в Минато, так родные из страха пред язычниками похоронили его по-буддийски. В Исиномаки, впрочем, почти одновременно было погребение христианина по-христиански и очень торжественное: умер Иоанн Коеда, уважаемый учитель городской школы, не скрывавший своего христианства; до тысячи человек провожало гроб, в том числе несколько сот школьников. В храме в Исиномаки также камнями бьют стекла, жалуется о. Иов.

Посетил Rev. Arming King, английский епископальный миссионер, видимо, из участия: «Видно, мол, печалится, что бьют их, русских; сам-ка схожу утешу». Что ж, спасибо! Перелили малость из пустого в порожнее.

А наших и взаправду все бьют: 10-го числа опять громили японцы Порт-Артур и потопили один наш миноносец. Им-то хорошо, они у себя дома; посидят, потом пойдут постреляют – вернутся, отдохнут – опять идут, постреляют; угол свой; если что испортится – все средства починки под рукой. А орудия-то 12-тидюймовые, из-за 5-ти миль бьют разрушительно. А наши все самонадеянничали и зевали – «куда, мол, им, японцам!» Вот вам и япошки! Теперь они издеваются над вами, что вы, русские, трусы на диво – только и делаете, что нос прячете; и уж так-то – они, японцы и все с ними, смеются и хохочут на вас, что, кажется, снег покраснеет! А вы – что же? Ужели до конца так? Но нет, русский дух не допускает того, поправимся, наверное, поправимся! На берегу еще не было сражения; на берегу мы поколотим японцев.

12 книг сочинения Бринкли об Японии получил от Kelly из Йокохамы, стоят 80 ен. Развернул и почесал в затылке; так разгонисто напечатано, что все можно бы и в 4 тома вместить, а за это 80 ен баснословно дорого. Впрочем, купил я не для себя, а для будущего миссионера, чтоб он имел возможность изучить Японию не с таким трудом, с каким я то делал.

29 февраля/13 марта 1904.

Воскресенье Крестопоклонное.

После Литургии священники собором отслужили молебен о даровании победы их войску. Молитву сочинил Павел Накаи и читал мне; составлена в умеренных и приличных выражениях; прочее в молебне заимствовано из славянской молебенной книжки. Напечатана брошюрка на их собственный счет, я не участвовал ни копейкой. Во время молебна стоял в алтаре и молился о даровании побед моему собственному Императору.

Вышло из печати второе мое окружное письмо к христианам, по случаю войны. Вот оно в русском тексте:

«Благочестивым христианам Святой Православной Церкви великой Японии.

Возлюбленные о Господе, братия и сестры! В ответ на мое письмо от 11-го февраля я получил почти из всех Церквей выражение радости о том, что я на время войны остался в Японии. Этот привет моих христиан в свою очередь радует меня, так как показывает, что моя любовь к ним не остается без ответа. Это служит мне лучшею наградою за мои посильные труды для дела Божия здесь.

Во многих письмах я встретил выражения, что как ни печальна война сама по себе, относительно Православной Церкви она будет полезна тем, что исправит неправильные понятия об отношении японских православных христиан к России. И я вполне уверен в этом; война несомненно принесет это благо. Какие это неправильные понятия? О вас говорят, будто вы, как православные, зависимы от русского Императора, который будто бы есть глава Православной Церкви, и потому заподозривают вашу неискренность в служении вашему собственному Императору и вашей стране. Какое ложное понятие о Православной Церкви! И какое страшное подозрение основано на этой лжи! Русский Император отнюдь не есть глава Церкви. Единственный глава Церкви есть Иисус Христос (Ефес. 1, 22; Колос. 1, 18), учение Которого тщательно хранит в целости Православная Церковь, и русский Император в соблюдении сего учения есть такой же почтительный сын Церкви, как и все другие православные христиане. Нигде и никогда Церковь не усвояла ему никакой власти в учении и не считала и не называла его своим главою. Это заблуждение образовалось на Западе Европы от незнания Русской Церкви и оттуда перешло в Японию и здесь ныне, так же как там, широко распространено. Если основание ложно, то тем более ложно построенное на нем. Если русский Император не есть глава Церкви для русских, то тем менее он есть глава для вас. Для вас он есть не более, как брат по вере, так же, как и все русские, единоверные вам. Над вами русский Император не имеет ни тени какой-либо религиозной власти; между вами и вашим Императором он отнюдь не становится и вашей верности отечеству вашему ни на волос не мешает. Как ваш брат по вере русский Император, конечно, только желает, чтобы вы были хорошими христианами, усердно исполняющими все христианские обязанности, а в том числе и блюдение вашей верности и преданности вашей родной стране и вашему Императору. Эти истины вы с самого начала, когда сделались христианами, и всегда потом знали и ничего несогласного с ними никогда не слышали от ваших катехизаторов и священников, так как и они, в свою очередь, иного ничего не слышали от своих наставников и не видели в учебниках Догматики и Каноники и ни в каких других книгах, когда воспитывались для своей службы в миссийских училищах. Но незнающие и нехотящие знать Православного учения не знают и этих истин и потому думают и говорят о вас совершенно противное. Сколько мы говорили и писали против этого заблуждения! Сколько книжек издали для уяснения истины! Но все усилия наши были, точно попытки голою рукою разбить твердую скалу. И вот, наконец, пришло время рухнуть этой скале и разлететься в прах. Началась война с Россией, и православные усердно молятся о даровании победы своему императорскому войску, с одушевлением провожают своих воинов на войну, вполне уверенные, что они будут геройски защищать свое отечество против неприятеля; воины с энтузиазмом идут, испросив благословения и молитв у своих священников, чтобы Бог помог им безукоризненно исполнить свой долг относительно отечества; Православная Семинария составляет и жертвует родному воинству десятки тысяч экземпляров японско-русских разговоров, для напечатания которых все воспитанники принесли свои лепты; Православная Женская школа выделяет из своего состава наставниц для благотворительного служения раненым воинам; все православные христиане по всей Японии с радостью жертвуют, кто сколько может, на военные нужды отечества или на содержание семейств воинов. Не ясно ли как день, что православие не только не вредит патриотическому служению своему отечеству, а напротив, возвышает, освящает и тем усиливает его? Если кто и, видя все это со стороны православных, станет еще говорить о них что-либо неподобное, то придется только с сожалением сказать, что, кто упорно противится истине, того нет средств убедить. Но думаю, что не много найдется таких, а что вообще откроют глаза на православие и посмотрят на него дружелюбно все те, кто до сих пор не имел возможности убедиться в неприкосновенности его ко взводимым на него обвинениям.

Итак, возлюбленные братия и сестры, стойте твердо в вере и продолжайте в эти трудные дни служить вашему отечеству всем, кто чем может; продолжайте неуклонно исполнять и все другие христианские обязанности, чтобы чрез вас святилось имя Божье и воздавалась хвала Отцу нашему Небесному; продолжайте также молиться, чтобы Бог сократил бедствия войны и скорее послал опять мир нам.

Благословение Божье да будет со всеми вами, и да воссияет скоро свет истинного Христова Евангелия во всем вашем Отечестве! Аминь. Великой Японии Православной Христовой Церкви Епископ Николай».

Напечатано 2 тысячи экземпляров и разослано по Церквам, в редакции газет и разным лицам.

1/14 марта 1904. Понедельник.

Утром все покрыто было снегом, как бы в глубокую зиму. Деревья с шапками снега на ветвях очень красивы были, пока снег стаял.

2/15 марта 1904. Вторник.

Начальник полиции квартала Канда был сделать визит и спросить, «не имею ли я какой-нибудь просьбы (циу-мон)? Не нуждаюсь ли в чем- нибудь со стороны полицейского ведомства? Чтобы всегда все говорил, в чем нуждаюсь – все будет сделано, потому что Правительство считает долгом охранять меня и ни в чем не стеснять во время войны». Я поблагодарил за любезность и за истинно добрую и крепкую охрану и сказал, что не имею никакой просьбы. В самом деле, день и ночь три или четыре полицейских со всех сторон стоят на страже Миссии. Да еще два жандарма живут в Миссии для охраны ее.

Вчера послал доктору Ясосима в благодарность за его букет цветов при письме золотообрезный Новый Завет малого формата и экземпляр моего окружного послания. Сегодня получил обратно от него Новый Завет с письмом, в котором он благодарит за него, но пишет, что не нуждается, так как имеет «Кинбун фумецуно кентен» – «златописанную вечную священную книгу», это значит – буддийский молитвенник. Ясосима, как оказывается, убежденный буддист. Прислал он еще картину на шелку; а в письме его стишки, в которых он уподобляет меня «гусю, отставшему от улетевшего стада и потому печальному», даже «плачущему», как в другом месте письма замечается. Видно, что человек он добрый, мягкий, поэтичный, но с крепко замкнутым для Христова учения сердцем. Много я знал таких; премилейшие и предобрейшие это люди в Японии, но в то же время это печатные фарисеи Евангелия с гордым словом в устах: «Господи, благодарю Тебя, что я не таков, как другие». На письмо его мы ему ответим ласковым письмом, а на стишки Павел Накаи обещался приготовить ответные, что «у гуся тут есть свое общество и потому ему не печально».

3/16 марта 1904. Среда.

Из окрестности Хиросима пишет один язычник с полным своим именем и адресом, что их есть целое общество, очень ненавидящее меня и не прочь от того, чтоб пустить красного петуха в Миссию за то, что я построил храм, в котором поставлены пушки, готовые стрелять по императорскому дворцу; теперь особенно раздраженное на меня за то, что я не отправляюсь домой; «значит, ты не хочешь служить своему отечеству, а этим своим свойством ты можешь заражать и здешних людей и тем также зло приносить Японии», – изъясняется автор. Письмо написано очень складно и красиво; автор – дворянин. Имя его: Хаседа Касуке, Хиросима кен, Тоёда абори, Есина-мура. Под красным петухом, очевидно разумеется какой-нибудь взрывчатый состав (таби-хи[?]). Если я скоро не уберусь из Японии, то мне угрожается бедствием. В приписке требуется в наивозможно скором времени дать объяснение «почему я вооружил Собор пушками». «Требует это объяснение прежде, чем они приступят к решительным действиям относительно меня и Собора».

Письмо это передано полиции, чтоб безумные фанатики в самом деле не наделали беды. Господину Хаседа, впрочем, отвечено будет из нашей редакции мягко, резонным объяснением всего, что нужно. «Допустим, что проповедывать свое учение можно, но пушки-то зачем ставить в храмах?» – Так начинает господин Хаседа свое письмо и продолжает: «С 22 года Мейдзи (значит, ровно 15 лет) я всегда, когда бываю в Токио, возмущаюсь в душе, смотря, как твой Собор с пушками невежливо выглядывает на императорский дворец; но до сих пор я терпел; теперь больше ни я, ни другие со мной терпеть не могут"… Вот типичный- то самодур! В продолжение 15-ти лет не дал себе труда убедиться, есть ли в самом деле столь возмущающие его пушки в Соборе. И при всем его нетерпении и крайней ненависти ко мне письмо написано в вежливых выражениях; это уже типичный японец.

4/17 марта 1904. Четверг.

Сегодня в «Japan Daily Mail» статья: «Почему американцы симпатизируют Японии» в настоящей ее войне с Россией? Автор Rev. De Foresh, баптист, кажется, подвизающийся в Сендае; статья эта на японском напечатана в Сендайском журнале, а потом издана отдельной брошюрой. Более злой и мерзкой ругани на Россию нельзя вообразить. Три антитезы развиты, в которых Россия представлена диаметрально противоположною Америке, а Япония, напротив, совершенно сходною с Америкой и потому Япония восхваляется с лестью, бессовестней которой тоже не может быть: 1) «Россия есть великая деспотка и тиранка; 2) ненавидит всеобщее образование, чтоб держать 99 миллионов на уровне домашнего скота (domestic cattle); 3) употребляет религию для закрепления оков тирании и невежества (employs religion to strengthen the chains of tyranny and ignorance), так что русское христианство есть обман и позор христианского имени (shame and disgrace to the Christian name); оно воспитывает невежество и суеверие и есть слуга деспотизма; если таково христианство, то лучше, чтоб его совсем не было, потому что оно есть враг человеческого прогресса» и так далее. В заключение благочестивый фарисей «сожалеет, что должна была начаться война, верует, что все человеческие расы суть чада одного всемогущего Бога и любвеобильного Отца, ежедневно молится, как Христос учил нас: „Да придет царствие Твоё”», и так далее. Только наперед, пред молитвой, подаст руку диаволу, по-американски потрясет ее и в один голос с ним, проскрежетав зубами, проклянет Россию и посулит ей ад, а потом мелким бесом рассыплется пред Японией, указывая ей на свою лавочку, в которую, к глубокому его внутреннему огорчению, идут несравненно меньше, чем в проклинаемую им Церковь.

О. Иоанн Оно, как старик разумный, пишет из Оосака по адресу наших здесь редакторов и членов комитета, составленного по случаю войны: советует не выдавать экстренных номеров журналов, не выдумывать разных благотворительных предприятий по поводу войны, воздержаться от выпуска особых брошюр, словом – не шуметь, а сидеть смирно, чтоб не обращать на себя усиленного внимания и не возбуждать толков, потому что могут только разжечь ненависть к Православной Церкви, имя которой связано с Россией: «Не нужно-де забывать, что война на суше еще не началась, а там можно предвидеть и поражения японцев, причем взрывы ненависти против Православия не невозможны». Правда!

Но ко мне обращенный совет о. Оно я не нахожу практичным. Он советует отбросить всякую мысль о Церковном Соборе в нынешнем году, с чем я вполне согласен, а «собрать теперь же священников 4–5 или 7–8 и с ними рассудить о церковных делах». Но о чем же рассуждать, я совершенно не вижу? Собрались бы, положим, завтра эти 7–8 отцов, вышел бы я к ним, сказал бы: «Итак, рассудим о церковных делах». «Хорошо, рассудим», – ответили бы они. Дальше, что я сказал бы им или они мне, я недоумеваю. В Церкви все идет обычно; переменять или нового учреждать нечего. И пусть идет. Не к чему собираться. А если о чем нужно переговорить с тем или другим, то мы это делаем тотчас же письменно.

Так вот сегодня получено письмо от о. Романа Фукуи из Немуро. Сожалеет о хакодатской Церкви, что там христиане разобщены с о. Андреем Метоки, ни за что ни про что осужденным от военного начальства жить безвыездно в деревне Арикава; спрашивает, «не отправиться ли ему в Хакодате, чтоб христиане имели возможность поговеть перед Пасхой и чтоб, к утешению их, провести у них и первые дни Пасхи; кстати, похлопотать бы пред военным начальством там о снятии ареста со священника и катехизаторов?»

Я только что собрался отправить в Хакодате о. Петра Кано для первой половины дела; но для второй половины, то есть хлопотать, о. Петр мало способен, а о. Роман гораздо бойчее и смелее его; быть может, удастся ему выхлопотать и свободу о. Андрею с катехизаторами. Итак, я не медля ответил ему полным согласием на его предложение. Маленькое неудобство, что его собственная Церковь будет лишена священнического богослужения в Пасху; но что делать! Экстренный случай.

Не без некоторого ущерба в христианах по случаю войны: о. Василий Усуи, описывая свою поездку по Церквам, уведомляет, что в Ооисо врач Чёо, служивший по военному ведомству и ныне живущий в отставке на пенсию от сего ведомства, вышел из Церкви (дакквайсита), а за ним вышло и одно родственное ему семейство; «но это к лучшему», – прибавляет о. Василий, – «так как они были плохие христиане, и Церковь в Ооисо не только не ослаблена этим, а напротив, скреплена».

Марфа Накакоодзи, мать умершего катехизатора, пишет из Таиза, глухого места на западной окраине острова Ниппона – что «она очень обрадовалась моему письму, из которого узнала, что я жив и остаюсь в Японии; а там уже говорили, что я убит, Собор разрушен и прочие ужасы». Враги православия – бонзы, протестанты и католики – конечно, не упускают везде и во всех случаях пользоваться настоящими благоприятными им обстоятельствами, чтоб тревожить православных и ослаблять православие, что им, однако, пока нигде не удается.

В Женской школе в Кёото продолжают углубляться в русский язык: Надежда Такахаси, начальница, просит прислать 15 экземпляров русского Нового Завета, для чтения ученицам.

5/18 марта 1904. Пятница.

Так как из России газеты не приходят, то поневоле новости приходится узнавать из одних неприятельских источников. Вот сущность ноты нашего Министра иностранных дел графа Ламсдорфа к иностранным дворам, обвиняющей Японию в неправильных действиях, из сегодняшнего номера «Japan Daily Mail». 1) «Японцы высадили войска в Корее, тогда как Корея пред тем только что объявила свой нейтралитет в случае войны Японии с Россией; 2) за три дня до объявления войны японцы напали на „Варяг“ и „Кореец» в Чемульпо и на Порт-Артур, предварительно повредив телеграф, чтоб русские не узнали о разрыве; 3) до объявления войны захватили все, какие только могли, русские торговые суда; 4) объявили Корею под своим протекторатом; 5) чрез французского посланника в Корее потребовали, чтоб русский посланник, аккредитованный к Корейскому Двору, оставил Корею». Выходит, что в самом деле японцы коварны и дерзки, как выразился о них барон Розен, когда убеждал меня оставить Японию. Из этого же номера «Mail» видно, что в России ныне замечательный взрыв патриотизма: уже миллионы пожертвованы на постройку крейсеров.

6/19 марта 1904. Суббота.

Начерно кончен перевод Праздничной Минеи. Но это еще половина дела. Предлежит перевод Устава, приложенного к праздникам, и исправление.

Как выхожу походить по двору полчаса, так является жандарм и стоит поблизости все время, а с другой стороны заглядывает полицейский, стоящий у ворот. Так неизменно каждый день. Народ, идущий по улице, с любопытством созерцает все это сквозь решетку. К счастию, у меня нервы не слабые, не возмущает все это.

7/20 марта 1904. Воскресенье

4-й недели Великого Поста.

Утром получил письмо из Мацуяма, на Сикоку, от Rev. Charron, католического миссионера, о наших пленных больных, переведенных туда из Чемульпо и содержащихся в госпитале. Пишет, что «губернатор, полагая, что русским приятно будет видеть француза, предложил ему посещать русских больных; и он бывает у них. Содержат их хорошо, госпиталь – чистый, находящийся в здоровом месте. Одному из больных сделали операцию, и он хорошо перенес ее; патер предложил ему религиозное утешение, и больной с благодарностью принял его (в чем состояло это consolation de la religion, не видно). Предлагает мне чрез него послать пленным, если я имею что послать».

Я от всей души поблагодарил доброго патера, просил и вперед его заботы о больных, которых, кажется, 22 там, и послал чрез него им 50 ен на красные яйца в Пасху, несколько икон, 65 брошюр Житий Святых, 2 Новых Завета, 2 молитвенника, Часослов, Пасхальную Службу и письмо, в котором утешал их, что они пострадали за Отечество, советовал отправлять общую молитву с пением и чтением по Часослову; один Новый Завет и один молитвенник, и 2 иконки передать тому больному, которому сделана операция, прочее на всех, и так далее.

После службы сегодня было собрание комитета (иинквай), избранного для рассуждений по церковным делам, касающимся войны, то есть сбора пожертвований и подобного. Я на этих собраниях не бываю, как русский. Но, согласно моему внушению, сегодня Иван Акимович Сенума предложил на собрании вопрос о содержании Церквей – что «пора-де Японской Церкви самой содержаться, без русской помощи».

Рассуждения, конечно, ни к чему не привели. Но хорошо то, что в головы людей, наиболее умных, как кандидаты – Сенума и Арсений Ивасава, писатель Петр Исикава, все глубже и глубже заседает мысль о необходимости для Японской Церкви позаботиться, наконец, серьезно о своем содержании. Советовал я им, и не перестану советовать, чтоб они никак не бросали этой мысли, именно они, мне кажется, могут сделать кое-что по этой части. Следует сначала постараться, чтоб Японская Церковь взяла священников на свое содержание. Начать нужно с Токио. Здесь теперь уже приход о. Симеона Юкава, состоящий в кварталах Асакуса, Ситая, Хонго, прямо может обеспечить его. Пусть господа Ивасава, Сенума, Исикава, Василий Ямада – к ним можно прибавить Павла Накаи и Савву Хорие, хоть первый слаб, второй капризен, но оба умны – составят из себя, так сказать, секретный комитет; исследуют сначала очень основательно христиан прихода о. Симеона, убедятся, что они точно могут содержать священника; потом из христиан сего прихода самых благонамеренных и влиятельных 3–4-х убедят заодно с ними постараться; потом объявят общее собрание всей этой Церкви; на нем красноречиво представят важность дела содержания священника. На собрании, как всегда, не будет еще решено это дело, а скажут, что «подумают» – это значит, станут потом собираться отдельно – христиане Асакуса у себя, христиане Ситая у себя, и так далее. Вот на этих-то собраниях важны будут лица, подговоренные и подготовленные заранее; от них будет зависеть убедить группы в пользу дела. Так, наконец, будет решено содержать священника вполне своими средствами, без России. Это будет поднятым знаменем для всей в Японии Церкви. Вслед за тем один из комитета отправится в Хакодате, чтоб убедить тамошних христиан содержать своего священника, что, возможно, не трудно будет сделать, так как там еще раньше давали 20 ен на священника в месяц, и теперь дают 10. Потом в богатых Церквах – Ициносеки и Яманоме, в Тоёхаси, Оказаки, Маебаси и других – постараться о том. С помощью Божьею, дело и будет устроено. Все это я толковал сегодня Сенума и Исикава; дай Бог, чтоб не кончилось и на этот раз одними толками.

8/21 марта 1904. Понедельник.

Японский гражданский праздник. Школы отдыхают, мы с Накаем не переводим. Я сижу в комнате, без возможности показаться на глаза кому бы то ни было: голова вся коричневая, вымазана афонским лекарством, не знаю только поможет ли от лишая, которым я заразился от старика секретаря Сергия Нумабе, пользовавшегося всегда моими ванными принадлежностями и ванной комнаткой. Начиная с последних месяцев прошлого года до сих пор, развилась зудь нестерпимая во всей голове, перешедшая уже на грудь и другие части.

О. Феодор Мидзуно вернулся из Коофу и других тамошних мест, где есть христиане. Везде неудобство от войны – приходит полиция, осматривает, расспрашивает, хотя притеснений не делает; народ подозревает христиан.

– Да что же подозрительного находят?

– Ничего; а вот «маморё», «маморё» христианам внушается; прямо и говорится: «Христос-но осие-во маморё (храни учение Христово)»; а они, опуская «Христово учение», останавливают внимание на слове «храни» и думают, что тут таинственно внушается «хранить» что-то такое, что может быть вредным.

Поди ж ты! Сколько ни будь бел, а коли черные очки надели, чтоб смотреть на тебя, то никогда белым не покажешься.

А вот и еще нечто подобное. Второе мое письмо разослали из нашей редакции во все светские газеты, и ни в одной из них не только не напечатали его, но и не заикнулись о нем. Первое письмо тоже было разослано, и из него некоторые газеты хоть небольшие выдержки поместили. А это, когда в нем так ясно опровергалось застарелое вредное мнение, будто «русский Царь – глава японских христиан», и когда люди, любящие истину, должны были бы радоваться, что наконец истина ясно брызжет в глаза, и стараться распространять ее – замолчено мертвым молчанием! Как же они все ненавидят нас!

9/22 марта 1904. Вторник.

О. Сергий Судзуки пишет, что его Церкви все спокойны и благополучны; везде почти были крещения, даже в бесплодных до сих пор Акаси и Химедзи. В последнем замечательно: одна женщина, по приказанию мужа, стала слушать учение именно, когда война началась; соседи смеются и неприязненно отзываются об этом, но муж и жена не слушаются.

А вот «в Оказаки на христианском кладбище надгробные памятники разрушены» – катехизатор Василий Таде извещает. Нашли чем ненависть к православию и России заявлять!

Феодор Тоёда плачевное письмо пишет из Исиномаки: всеми знакомыми и друзьями он брошен, о чем сетует словами псалма; отцу-чиновнику из-за него большая неприятность, и прочее и прочее. В конце концов, просится опять сюда в Миссию. Я тотчас же написал ему, что здесь нужен учитель в школах и потому пусть поспешит прибыть. Хотя отсюда его прежде полиция выпроводила, но не сказала, что «ему нельзя здесь быть», а только, что «лучше ему не быть здесь», то есть положительного запрещения не положила. Но нельзя же не пожалеть человека, страдающего безвинно. Здесь в Семинарии дадим ему хоть класс писания.

В 8-м часу вечера, когда мы с Накаем переводили, является вдруг из Одавара о. Василий Усуи и рассказывает, что вчера в 9-м часу вечера человек 10 напали на церковное место, разрушили ворота на церковном дворе, калитку в доме священника и все вокруг этого дома переломали. О. Василий в это время гвоздями забил входную дверь в дом, защищая уже спавших детей, а жена сбегала за полицией, которая поспешила на помощь и успела схватить двоих разбойников, прочие разбежались.

– Что делать? – спрашивает о. Василий.

– Терпеть, что же больше? Принимать человеческие меры предосторожности и бдительности, а затем надеяться на Бога. Если придется пострадать или умереть, то это будет мученичество, наподобие древнего, когда христиане тоже много терпели от черни. Нужно пользоваться этим временем, чтоб воспитать твердость веры. Христиане часто выражались: «Хоть бы маленькое гонение, чтоб возгреть веру». Вот оно и пришло. Примем с благодарностью и воспользуемся к нашему благу.

К сожалению, христиане в Одавара, по словам о. Василия, маловеры; в Церковь ныне совсем мало приходят; притаились и кажутся оробелыми. – Дал о. Василию на исправление ворот 10 ен.

10/23 марта 1904. Среда.

Был Павел Ооеда, один из самых первых по времени христиан, сендаец, один из первых тоже учеников русского языка, которого первого я хотел послать в Россию для образования для служения Церкви; к счастию, это последнее не состоялось – Правительство японское не позволило, так как Ооеда потом оказался плохим христианином – вот 28 лет как мы с ним не видались, и он обратился в язычника; впрочем, обрадовался свиданию, взял христианские книги, чтоб возобновить знание учения и вместе веру.

Слово «ротан» (русский шпион) обратилось теперь в ругательное по всей Японии; им ругают все друг друга, по какой бы причине не поссорились. Особенно им пользуются политические партии во взаимных ссорах: коли не моей партии, стало быть – ротан, и нет тем оправдания и пощады!

11/24 марта 1904. Четверг.

Из России каким-то путем – по почтовым печатям нельзя разобрать – пришли: «Богословский Вестник» за январь сего года и 28-й номер «Московских Ведомостей» от 28 января. Из последнего видно, какой взрыв негодования произвело предательское нападение японцев на Порт-Артур без объявления войны. Но и тут еще излюбленное русское по отношению к японцам «шапками закидаем» неприятное впечатление производит. С этою хвастливостью связана беспечность, а за нее вот японцы и поколотили нас.

Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер в Сендае, прислал для прочтения номер «Living Church», где говорится о Русской Церкви, о посещении ее епископом Grafton’oM и прочем. По прочтении, я отослал обратно с внушением, чтоб он дал это и еще что имеет о Русской Церкви для прочтения Rev. De Foresh’y, для которого Русская Церковь такая же или больше terra incognita, как планета Марс с ее обитателями.

В «Ямато-симбун» сегодня в статейке «Предателей бьют» рассказывается, что в провинции Микава, в городе Такахама нашего христианина по фамилии Кондо в споре по поводу теперешней войны поколотили так, что уложили в госпиталь.

А о разрушении ворот и нападении на дом священника и Церковь в Одавара сегодня принесли вырезки из 8-ми газет, и уже число нападавших возросло до 30 человек, тогда как в действительности их было едва ли больше трех, и те были пьяны. Газеты, очень серьезно описывая дело, все заключают заявлением, что убитых и раненых не было.

12/25 марта 1904. Пятница.

О. Василий Усуи из Одавара пишет, что «полиция исследовала дело нападения на Церковь и нашла, что это учинили пьяные, поэтому не придает важности инциденту, просит его даже не сообщать об этой тревоге мне; однако же полиция не дает ручательства, что вперед не может случиться то же. Между тем в городе – продолжает о. Василий – поднялся большой толк о нападении, и многие сочувствуют ему и очень раздраженно говорят о Церкви. А христиане почти все сробели и располагать на их защиту нет возможности. Кометани, главный из тамошних христиан и староста церковный, вследствие угроз ему – поджечь его дом, если он не выставит объявления на доме, что отрекся от христианства, действительно учинил это позорное дело – „дакквайсита“. Итак, на полицию негде твердо рассчитывать, христиане не охранят – остается он беззащитным. Надеясь на Бога, он пребывает твердым; но просит взять в Миссию сына Пимена и дочь в Женскую школу; последняя 11-ти лет – она предназначена для Женской школы и может по летам туда поступить; на первого же злятся в городе, говорят, будто он бил нападавших, и грозятся его побить за это, хотя он полукалека и неспособен на то».

Вследствие этого письма я послал в Одавара Петра Исикава, редактора, успокоить о. Василия, подкрепить христиан, остановить Кометани от его безумного поступка, если еще не поздно, и, возвращаясь, взять сюда в Миссию сына и дочь о. Василия. Детей, впрочем, в его доме останется еще куча.

13/26 марта 1904. Суббота.

В собравшемся на днях Парламенте какой необычайный восторг от флота! Обе палаты единогласно и восторженно решили послать ему благодарность и похвалу нации за победы. И тут-то было рукоплесканий! Даже решение произносили, вставши и с рукоплесканиями; а Министра флота при каждом его появлении на роструме просто заплескивали. Понятна эта экспансивность.

Но, говоря хладнокровно, где же победы флота? Что они неожиданно напали и повредили наши суда, так ведь всякий подросток может сзади напасть и расквасить нос какому хочет силачу. Потом они приходили и постреливали издалека, но взяли ли хоть одно военное судно с боя! А вот 22 числа так и совсем уж плохо вышло: пришли, по обыкновению, пострелять, но увидели, что наши военные суда не только не прятались от них на рейде, а напротив – выступили вперед крепости и, видимо, вызывали их подойти поближе и завязать бой; не могли еще наши суда пуститься прямо на них, слишком еще мало наших судов; потому они держались вблизи крепости; а японские суда – что же? Из рапорта Правительству самого Адмирала Того видно, что «мы стреляли, и был эффект» – больше ничего не видно. Наш Адмирал Макаров тоже скрытно донес, что «поврежден один японский броненосец нашими выстрелами – у нас убито 5 человек, ранено 9». Японцы не говорят, что у них было что-либо повреждено. Конечно, у них все всегда цело, только у русских пропасть вреда! Но уже, как видно, шансы начинают равняться. Увидим, Макаров не перетянет ли мало-помалу чашку весов на нашу сторону, хотя ему трудно с разбитыми первоначально судами. Даже какой-то репортер заявил, что «22 числа японская эскадра, боясь быть разбитою, ушла». И как же взбеленился за это Бринкли, издатель «Japan Mail»! С пеной у рта он набросился на этого репортера, телеграммы которого, конечно, не допустил на свои страницы, как благоприятной русским, а, только глухо приведши его известие, громко и ясно выругал его лжецом.

14/27 марта 1904. Воскресенье

5-й недели Великого Поста.

До Литургии у о. Симеона Юкава было крещено трое взрослых и несколько детей. За Литургией приобщены человек 20 исповедников и много детей.

Вчера прибыл сюда катехизатор Феодор Тоёда, вызванный моим письмом, из Исиномаки, видимо, исстрадавшийся, побледневший, но очень радый, что вызван сюда; а сегодня на него опять воздвигнуто гонение: полиция положительно не требует, а настоятельно советует не держать его в Миссии. Я послал полицмейстеру прочитать жалостное письмо ко мне от Тоёда из Исиномаки; он, полицмейстер, «с своей стороны тоже жалеет Тоёда, уверен в его невиновности, но, тем не менее, находит нужным удалить его из Миссии – это для пользы Миссии: глупый народ (гумин) может причинить зло ей, узнавши, что она скрывает подозреваемого Правительством в шпионстве».

Тоже резон. Я подумал: упорно откажись я не держать Тоёда в Миссии, на меня потом упадет укор, если злые люди, или глупые, причинят какой-нибудь вред Миссии. Итак, я пошел на компромисс, безобидный и для Тоёда. Я сказал полиции: «Согласно ее желанию, Тоёда будет жить не в Миссии и не в квартале Канда, а в одном из ближайших других кварталов; но пусть для него не будет запрещен вход в Миссию и пусть не будет приставлен к нему полицейский в своем полицейском платье, что было бы вывескою для всех, что поселившийся на квартире „ротан“. Если он будет обеспокоен и на этой квартире, то опять придет в Миссию, куда я ему не могу заказать вход: это его законное прибежище. Наши отношения основаны на любви и правде; Тоёда же против правды не согрешил».

Полиция квартала Канда вполне согласилась на это; Тоёда тоже нисколько не обижен этим; и для него ныне ищется квартира.

Экзема моя оказывается нисколько не боящеюся афонского лекарства – с головы перешла на грудь и распространяется большим красным пятном; отсюда уже спустилась на ноги. Пришлось позвать врача. Училищный наш врач Оказаки откровенно сказал, что не мастер по накожным болезням, а надо позвать специалиста, профессора Университета, доктора Дон [sic], учившегося в Германии. Оный сегодня и был, и прописал лекарства, и дал инструкцию. Порядочно досадной возни: натираться, сидеть полчаса в ванной и прочее. Как видно, от секретаря Сергия Нумабе, страдающего этою болезнью, заразился я, оттого что он, полоскаясь каждое утро целый час в умывальной, где моя ванна, пользуется моей хецима (ветошкой) и прочим. Отсюда урок для будущего: без церемонии не пускать никого в свою ванную – опрятность и благоразумие этого требуют; теперь вот возись месяца три!

15/28 марта 1904. Понедельник.

Утром, когда я занят был переводом, явился Mr. Andre, второй переводчик и вице-консул французский, живущий ныне в Русском Посольстве, для охранения его, с письмом от французского посланника Mr. Нагmand’a и с чеком на мое имя, на сумму 206 ен; в письме говорится, что «эта сумма телеграммой из Петербурга чрез Французское там Посольство переведена ему для вручения мне, чтоб я роздал ее 22 раненым с „Варяга” и 4 пленным с „Стерегущего”, всем, находящимся ныне в Мацуяма, кроме одного пленного в Сасебо». В письме объясняется также, что «пленными считаются только 4, взятые со „Стерегущего” у Порт-Артура, и что двое из них ранены, что морской attache Французского Посольства Mr. Martime посетил всех их в Мацуяма и нашел, что они хорошо помещены и состояние их удовлетворительно». Так как я до сих пор не получил уведомления о том, что мои деньги и книги, посланные 7 (20) марта больным и пленным в Мацуяма, достигли своего назначения, и могу сомневаться, не задержаны ли они где-нибудь по какой-нибудь причине, то я счел за лучшее попросить посланника отправить нашим эту сумму самому, тогда она несомненно и скоро достигнет своего назначения.

16/29 марта 1904. Вторник.

О. Петр Сибаяма пишет, что гонения на православных христиан нет, однако же и там, в Нагоя, полиция делала расследования о Церкви, что, впрочем, служит к пользе самой же Церкви, так как очищает ее от подозрения в чем-либо противогосударственном. Пишет еще, что христиане составили между собою и пожертвовали 100 ен на обеспечение семейств воинов; упоминает, что фотограф Илья Миясита в конец разорился; жаль! Был до сих пор и состоятельным, и благочестивым христианином.

О. Матфей Кагета, описывая свое обозрение Церквей, замечает, что везде народ подозрительно и враждебно смотрит на православных с начала войны, но что нигде у него христиане от этого не ослабевают, а твердо хранят свою веру.

О. Роман Фукуи из Немуро пишет, что 7 чиновников – или христиан, или слушавших учение, перестали показываться в Церкви со времени открытия военных действий; стало быть, или от маловерия, или от малодушия ослабели.

17/30 марта 1904. Среда.

О. Борис Ямамура описывает посещение Церквей ведения покойного о. Павла Кагета. В заведуемых Ильею Накагава Масуда и Ивасаки христиане исповедались и приобщились после нескольких лет небытия у таинств от нерасположения к своему прежнему священнику (что происходило от нехороших отношений между собою катехизатора и священника); в Ивасаки и других местах крещены двое возрастных и семь младенцев.

В Аракава о. Борис посетил мать и бабку о. Андрея Метоки и успокоил их насчет его участи; а они были напуганы нелепейшими слухами и очень скорбели; им наговорили, что о. Андрей с своими сотрудниками заключен в тюрьму и осужден на смерть, да еще какую! Кормят его солью, а пить не дают, и ничего другого есть не дают, так он и умрет от мученической жажды и голода. И подобные басни народ с неприязнью к христианам повторяет и распространяет, так что и в этих местах производится, если не материальное, то нравственное гонение на христиан, сопровождаемое и нравственными печальными результатами: о. Борис упоминает, что в Косака, в рудниках, до 30 христиан работают, и желали они очень прежде, чтоб священник посетил их и преподал святые таинства; а теперь известили: «пусть уж после, теперь неудобно» – так о. Борис и не был у них.

Илья Накагава, с своей стороны, также описывает посещение его христиан о. Борисом. Христиане очень полюбили его: «Вот это так симпу!» – с восхищением говорили о нем, любуясь благообразным и почтенным видом, и его ласковостью, и учительностью. Язычники и там неприязненно относятся к христианам: «Молятся-де они о победе не своего, а русского Императора, который у них изображен на оборотной стороне иконы, так что они, кланяясь Христу, в то же время кланяются и русскому Царю». Об о. Борисе, посетившем христиан, заговорили, что это был русский посол и тому подобное, – пишет Илья Накагава.

18/31 марта 1904. Четверг.

В «Japan Daily Mail» сегодня следующее, под заглавием «А question» (вопрос): «Господин Ханаи Такузо и другие – необходимые тридцать три – 29 текущего в Нижнем Парламенте сделали запрос, на который, к счастию, Правительство не имело времени ответить. Запрос касался земли, на которой воздвигнут греческий Собор на Суругадае. Земля эта не отдана на бессрочную аренду. Она только одолжена Русскому Посольству. Но теперь здесь нет никакого Русского Посольства. Поэтому запросители желают знать, на каком основании держится эта земля под греческим Собором?»

К этому редакция присовокупляет: «Есть много японцев, нелюбящих русский Собор. Слишком он господствует над городом и смотрит сверху вниз на императорский дворец. Может быть, благоразумнее было бы избрать другое местоположение. Но день прошел для критицизма этого рода». Совершенно верно! И я верю, что день наступит, когда всем японцам будет нравиться, что их Православный Собор занимает такое прекрасное местоположение. Божья воля указала ему это место, и Бог приведет к тому, что с императорского места будут молиться на сияющий в синеве небесный крест соборный.

19 марта/1 апреля 1904. Пятница.

О. Петр Ямагаки описывает посещение своих Церквей – Ямада, Ооцуцу, Мияко и прочие. В Мияко крестился отец Петра Уцияма, учителя Семинарии ныне. Отец отдал его мальчиком для христианского воспитания в Семинарию, а сам до сих пор не крестился, хотя знал учение и защищал его пред буддистами всегда, когда представлялся случай. Ныне, в тяжелое время для Церкви, он смело принял крещение; видно, что вера его возросла и тверда. Храни его Бог!

Были у о. Ямагаки желающие креститься и приготовленные к тому и в других местах, но отложили везде под разными предлогами, конечно, не желая сказать настоящей причины – недостатка твердой веры в суровое время.

О. Василий Усуи из Одавара пишет, что два полицейских поселены на церковном дворе в доме катехизатора для охранения Церкви, семейства о. Василия и христиан. Этим о. Василий успокоен и надеется, что нового нападения безобразников не будет.

При письме о. Василия приложен печатный листок, которым Кометани объявляет во всеобщее сведение, что «он отрекся от христианства и опять исповедует прежнюю свою буддийскую веру». Напечатав это крупным шрифтом, помельче потом «просит покупателей по-прежнему покровительствовать его лавке, а он-де еще больше постарается заслужить их благоволение».

Учинив эту пакость, к своему несмываемому позору, он еще усилил ее тем, что послал кого-то наклеить эти свои листки на домах всех христиан, которых считал слабоверными. К счастию, никто не последовал его примеру. Все христиане держат крепко свое исповедание, хотя и запуганы, признаком чего служит то, что мало бывают ныне в Церкви на богослужениях.

О твердости в вере христиан в Одавара свидетельствует и Петр Исикава, вчера вернувшийся оттуда и сегодня рассказывавший, что он видел и делал там. Посетил он дома всех христиан, кроме Кометани, потому что он уже отступил и с ним бесполезно было говорить, но слышал он, что Кометани, плача, сделал это, не выдержав натиска со стороны своих язычников-родных, своих соседей и покупателей, забросивших его лавку из-за веры его; и надеется Исикава, что сделал он это временно, что по прошествии гонения опять вернется в Церковь.

Наверное, он это сделает, так как был довольно усердным христианином, но опозорил он себя навсегда.

Много хлопотал Исикава в полицейском ведомстве, и, вероятно, отчасти благодаря этому дали двух полицейских для охраны Церкви.

Еще тверже, чем в Одавара, держатся христиане предместий города, отчасти по той причине, что самостоятельнее в своей жизни – зависят от земли, а не от людей: ни один из христиан и не думает скрывать свое христианство или иным образом являть робость, а напротив, смело спорят с нападающими и отражают их. Так, в Накамура-хара есть христианин по фамилии Тада; завел он коров и продавал молоко; но с начала войны почти все перестали брать у него молоко, как у человека русской веры и, стало быть, врага своей страны; это нисколько не убавило его усердия; притом же он человек состоятельный; когда начались пожертвования на благотворения семействам воинов, он один из первых сделал значительное пожертвование; а из семейства у него – сын на войне. И вот недавно соседи-язычники, собравшись, начали укорять его в измене своей стране; выслушал Тада молча укоры и повел речь, что «вера – верой, она дело души и Бога, а Отечество – Отечеством, и христианская вера не только не мешает службе Отечеству, а делает эту службу еще усердней; вот у меня, христианина, сын пошел кровь лить за Отечество, а у вас, у кого же сын пошел на войну? Ни у кого! Вот я пожертвовал столько-то на семейства других воинов, из вас кто же столько дал?» – и так далее. Пристыженные слушатели (в свою очередь молча) разошлись.

Или: в деревне у самого города Одавара, где между земледельцами немало наших христиан, соседи-язычники заспорили с одним стариком- христианином, которому уже за 70 лет, что «он-де, как одноверец с русскими, непременно желает русским победы, а не своим, японцам». Старик спокойно отразил их такой логикой: «когда я в театре смотрю борцов, то, коли сижу на восточной стороне, желаю восточным борцам победы, коли сижу на западной – западным. Ныне я сижу на японской стороне; нет, я желаю победы не русским, а японцам». Спорщики мирно разошлись.

20 марта/2 апреля 1904. Суббота Лазарева.

Мы с Накаем сегодня, побывши к ранней обедне, продолжали перевод до полудня, чем и закончили занятия до после Пасхи. Остановились на переводе Марковых глав, относящихся к празднику Благовещения, на главе – «если праздник случится в Великую Субботу».

Моисей Симотомае, катехизатор в Сиракава, пишет, что христиане подвергаются злословию от язычников: «всех вас повяжут», угрожают они православным. И христиане иные трусят, хотя не изменяют вере; некоторые богатые христиане говорят и ему: «Брось проповедь».

Но Моисей Касай, катехизатор в Хигата, пишет совсем противное этому: христиане его ведения так одушевлены настоящими тяжелыми обстоятельствами, что некоторые готовы все бросить и идти в Катехизаторскую школу, чтоб сделаться проповедниками.

О. Феодор Мидзуно возвратился с обзора своих Церквей в Симооса провинции; здесь все спокойно; христиан никто не тревожит злословием или чем другим, хотя и здесь война очень чувствуется: из округи Сука, ведения катехизатора Филиппа Узава, только отправились восемь христиан на войну. Христиане все усердны в вере, почти все исповедались и приобщились. Было несколько крещений, и один принят из протестантства.

Здесь другое горе: рыбачьи деревни всего побережья ныне голодуют от безрыбицы; рыба почему-то совсем оставила эти места; и вот все ближние к побережью земледельческие деревни, как Яцимата и другие, одолены ворами, крадущими, впрочем, только съестное: партиями по ночам ходят голодные рыбаки по окрестностям, крадут размачиваемый ныне для посева рис, забираются и в дома; бедных мужичков еще больше обедняют их крайне бедные и мелкие голодующие соседи; и нет средств помочь; начальство могло бы, но и оно грабит: «Где же набраться на такое количество людей?»

О. Петр Кано тоже вернулся с обзора своих Церквей в той же провинции Симооса. Исповедал и приобщил многих, крестил только детей. На христиан здесь со стороны соседей-язычников тоже гонения никого нет; их, христиан, только не понимают. Например, из деревни Фусе один молодой христианин-воин отправился на войну; вся деревня собралась проводить его; уже вышли за деревню, как воин говорит: «Погодите, я схожу на минуту домой, дело есть». И отправился, чтоб еще раз помолиться пред образом у себя в доме, а потом зашел в молельню и там помолился; вернувшись к провожавшим, простился с ними и отправился в путь. Язычники истолковали: «Это он ходил домой, чтоб разбить икону и бросить ее». Толкование, впрочем, было добродушное, злобы ни на дом воина, ни на других христиан никто не обнаруживает.

А из селения Фунао, где тоже язычники живут мирно с христианами, о. Петр привез следующую басню, ходящую там между язычниками: «Правительство приказало не давать денег (,,кане“) в Миссию, там теперь полицейский поставлен, чтоб не допускать „кане“ в Миссию, так что там все помрут с голода». «Кане» значит и «деньги», и «колокол». Что в Миссии ныне нет звона «колоколов» к Богослужениям, это повернули так, что в Миссии нет и не допускается «денег» – и ждут мужички Фунао трагического конца всех заключенных в Миссии!

21 марта/3 апреля 1904. Воскресенье – Вербное.

По причине раннего времени, когда еще нет цветов, верба вчера и сегодня состояла почти исключительно из прутьев ивы с зародышами листьев – не совсем красиво.

До Литургии сегодня крещено 11 взрослых и детей; причастников же с детьми было больше 100. А в Церкви в Коодзимаци совершено крещение 12-ти детей из Сиротского приюта, которые все потом были у меня с начальницею приюта Софиею Китагава, которой, видимо, помогает Бог в воспитании сирот.

Сегодня рассказала она: «За прошлый месяц задолжала она за провизию на пищу детей 50 ен и очень горевала, не зная, откуда взять денег, как на днях приходит один совсем незнакомый человек и вручает ей 100 ен на приют». Человек этот – язычник, но, видимо, любезный Богу. Пошли ему Бог спасение!

Между гостями после Литургии у меня был христианин Секи из Хацинохе, член Парламента, говорил про церковный дом там, что он совсем обветшал и, кажется, будет скоро разрушен, так как земля под ним занятая, и хозяин требует ее обратно. Новый же христиане едва ли построят – мало их, да и усердных нет, хотя четверо между ними бывшие катехизаторы (Минамото, Икава, Кубо, Сираи).

В 6 часов была вечерня, за которой были все учащиеся, имеющие говеть на Страстной.

22 марта/4 апреля 1904. Великий понедельник.

Службы были: с 6-ти – утреня, продолжавшаяся полтора часа, с 10-ти – часы, вечерня и преждеосвященная Литургия; вышли из Церкви в половине 1-го часа, с 6-ти вечера – Великое повечерие, шедшее час. Кроме школ, в Церкви из города почти никого не было.

Иоанн Исохиса, катехизатор в Кёото, пишет, что «Женской школе там ныне вредит то, что Надежда Такахаси, начальница, – сестра Григория Такахаси, уличенного государственного шпиона; корреспонденты приходили расспрашивать ее; одну девочку из школы взяли будто бы по этой причине» – и прочее. Но в этом мне слышится инсинуация на Надежду и прикрытое желание, чтоб ее удалили из Кёото – дело женщин семьи Исохиса, давно не любящих Надежду, хоть причина на то – одна бабская вздорливость с их стороны. Сегодня же пишет и Акила Хирота, диакон в Кёото, упоминая и о Надежде в вышеозначенном смысле, то есть что все узнали, что она сестра Григория Такахаси, но прибавляет совершенно обратное, именно, что это нисколько не вредит школе. Пишет еще Акила, что в Кёото в числе пожелавших слушать христианское учение от него оказался один сыщик (тантей), доискивающийся, нет ли чего подозрительного и опасного в политическом смысле у православных христиан. «Вообще же, – заключает он свое письмо, – нынешнее неблагоприятное положение Церкви непременно окажется полезным для нее».

То же повторяется и во многих других письмах.

23 марта/5 апреля 1904. Великий вторник.

Написал письмо к нашим больным и пленным в Мацуяма. От них нет никаких известий. На адресе поставил фамилию «Макаровский», единственную, которую узнал – верно или нет – от французского переводчика Mr. Andre.

Катехизатор в Мори, Павел Сакума, пишет, что на Матфея Кагета, когда он посещал Церковь Каяма, 27 марта нового стиля несколько человек напали, чтоб побить его, но христиане защитили его и отразили язычников, чем, однако, последние были только раздражены, и 31 числа марта уже человек 40 собралось, чтоб бить христиан и разбивать их дома, а 1 числа апреля уже до 100 человек стеклось из окрестных деревень: Яманаси, Сонода, Накада и прочих, и разнесли дом христианина Якова Судзуки в Каяма; к счастию, из христиан никто не был убит или тяжко ранен. Яков Судзуки – тесть Павла Сакума, который, по отбытии о. Матфея, отправился с женою в Каяма, чтоб оставить ее у отца, и при нем случились эти нападения язычников на дом Судзуки. Отвел же он жену к отцу потому, что теперь в Мори в церковном доме, удаленном от другого жилья, опасно оставаться: язычники враждебно настроены к христианам, и там же, в Мори, бросали камнями в о. Матфея, о чем он в своем письме, по скромности, умолчал так же, как и о нападении в Каяма. Просит Сакума разрешения нанять квартиру в городе для себя. – Конечно, пусть тотчас же поищет удобного и, по возможности, безопасного помещения. Кроме того, для ободрения и его, и христиан в Каяма и Мори, отправлен отсюда сегодня же Василий Ямада с наставлением ему непременно потолковать со столь враждебно настроенными язычниками и постараться убедить их, что они гонением на христиан позорят свое Отечество, поступают как раз противно тому, что делает и чего желает их просвещенное Правительство.

И еще воспитанный в России академист ушел с церковной службы, сманенный большим против Миссийского жалованьем: Пантелеймон Сато, кандидат Казанской Академии, ушел служить военному ведомству на 70 ен жалованья (от Миссии получал 45). Пришел сегодня и запел Лазарем: я-де и для Церкви это делаю, не смотрите на меня дурно, и прочее и прочее, как все эти продажные души поют при уходе. Прослушав его с улыбкой на лице и скрытой в сердце острою болью, встал, благословил и отпустил. Остался теперь только один безупречный академист в Семинарии, Иван Акимович Сенума. Не знаю, долго ли выдержит он; а, конечно, искушают и манят к измене и его. Другие два – Ивасава и Сайкайси – наполовину служат Семинарии, наполовину военному ведомству, так бессовестно обездоливающему Миссию.

В сегодняшнем «Japan Daily Mail» в «месячном обозрении текущей японской литературы» приводятся выдержки из статьи графа Оокума в журнале «Тайёо» за март, первостепенной хвастливости. Вот, например: «В великих исторических войнах, когда малые государства успешно боролись с большими, первые были образованнее последних, и война часто была в действительности спором между высшим и низшим типом цивилизации. Так было, когда греки в один день уничтожили персидский флот, и так было, когда Англия билась с великой испанской армадой. Точно так же и теперь, когда цивилизованная (буммей-но) Япония вступила в борьбу с варварской (ябан-но) Россией. Это война – за цивилизацию и в пользу всех цивилизованных народов… Что до вопроса, как далеко мы должны простирать свои военные операции, то он не легко решим. Будет великая решительная битва за Манчжурию, где две армии сойдутся в полной силе. Если мы останемся победителями (в чем граф, по смыслу статьи, нисколько не сомневается), то русские будут выгнаны из Манчжурии, причем может случиться, что некоторые западные государства, из зависти к нашему могуществу, вмешаются, и мы будем вынуждены принять условия, не вполне удовлетворяющие нас. Но если этого не случится, то мы должны быть готовы не только завоевать Сибирь, но идти до Санкт-Петербурга и там заключить наши условия». Геркулесовы столбы самохвальства! Значит, граф Оокума совсем не так умен, как я думал о нем.

24 марта/6 апреля 1904. Великая среда.

В 4-м часу сегодня явился французский переводчик Mr. Andre с письмом от французского министра, Mr. Harmand’a, в котором говорится, что он получил от русского посланника в Париже следующую телеграмму для передачи мне:

Pour l’Eveque orthodoxe Nicolai. Paris. 5 Mars. (Avril?)

«L’Empereur desirerait que vous fassiez parvenir a nos marine blesses et prisonniers des icones, des livres et tout ce qui est necessaire a leurs besoins religieux».

Я ответил, что в исполнение желания Его Императорского Величества сам отвезу все это к ним. Отправлюсь в понедельник, отправивши здесь Пасхальную службу в воскресенье, так как если бы захотели сделать это с русскими, то не поспели бы; пришлось бы встретить Пасху где-нибудь в дороге, без службы и без христиан – и русских, и японских. Тотчас же написал в Мацуяма, чтоб порадовать наших таким трогательным вниманием к ним нашего возлюбленного Государя.

25 марта/7 апреля 1904. Великий четверток

и праздник Благовещения.

До 9-ти часов предпричастные молитвы; с 9-ти Литургия. Учащиеся и из города человек 40 приобщались.

О. Василий Усуи из Одавара пишет, что у него в Церкви в воскресенье 50 человек было; это он находит утешительным; значит, христиане ободрились. Полиция хорошо оберегает Церковь; да и губернатор провинции дал строгий наказ, чтоб христиан не беспокоили; в школах тоже учителя говорили речи учащимся, что дурно обращаться с христианскими учениками и ученицами нехорошо, чтоб вперед не делали этого.

У о. Иоанна Катакура по Церквам все спокойно, нигде гонений на христиан нет, но и успеха проповеди нет.

О. Игнатий Мукояма хочет перевести Давида Касе из Акуцу в Сукагава, а Фому Ооцуки из Сукагава в Акуцу, так как оба они на своих теперешних местах совершенно безуспешны, а Давида Касе христиане Акуцу не любят. Ладно! Но Давида Касе едва ли полюбят где-нибудь; а Фома Ооцуки едва ли где-нибудь перестанет лениться.

Савва Ямазаки описывает посещение его Церкви в Наканиеда о. Иоанном Катакура, по болезни их собственного священника о. Петра Сасагава. 113 человек было исповедников и причастников.

За Всенощной сегодня 12 Евангелий читали отцы Роман Циба, Семен Юкава и Феодор Мидзуно (о. Петр Кано отправился в Такасаки). Ирмосы: Трипеснец, «К тебе утренюю» так плохо переложены, и так дурно их пели, что на 3-х первых пениях всю душу вытянули; я не выдержал и пошел сказать, чтоб после конченного тянутия начального раза 8-й песни прямо читали 9-е Евангелие, что и сделали. Служба кончилась ровно в 9 часов, шла три часа; а если б пели все ирмосы, то протянулась бы еще полчаса.

26 марта/8 апреля 1904. Великая пятница.

Достодолжно отправлены иереями все службы.

О. Фома Маки описывает обзор своих Церквей на острове Сикоку. Христиане исповедались и приобщились Святых Тайн. У Фомы Такеока он крестил 8 возрастных и детей. В Икеда находит благоплодную почву, но делатель – Симеон Огава – совсем изленился: и раз в месяц не посещает этот город из Вакамаци, несмотря на то, что дорожные получает отсюда исправно. Петр Какехаси в Муя тоже всегда бесплоден, не иначе, как от лености. Пишет о. Фома, что журил своих катехизаторов за бездеятельность.

Катехизатор Павел Оокава пишет, что в Каннари один слушатель учения, потребованный на войну, захотел непременно христианином отправиться. Так как он достаточно был приготовлен к крещению, то о. Иов Мидзуяма, прибывши, крестил его.

27 марта/9 апреля 1904. Великая суббота.

В исполнение телеграммы, полученной в Великую среду, я уже совсем приготовился отправиться в понедельник утром в Мацуяма к нашим пленным и раненым. Но вдруг сегодня от обедни вызывает меня Mr. Andre на пару слов и объясняет, что он прислан от французского посланника удержать меня от путешествия: Министр иностранных дел, барон Комура не пускает меня – «опасно-де». Нечего делать, пришлось согласиться. Заготовленное все будет отправлено чрез Французское Посольство к нашим бедным больным и пленным, которых так бы хотелось повидать и утешить.

Сказал еще Mr. Andre, что капитан Рыбаков, командир захваченного японцами судна Добровольного Флота «Екатеринослав», находящийся ныне в Сасебо, чрез французского посланника шлет мне поздравление с праздником. Кроме него, в Сасебо еще три офицера; какие и с каких судов – Andre не мог сказать. И им нужно будет послать Пасхальный привет.

28 марта/10 апреля 1904. Воскресенье – Пасхальное.

Слишком грустно не служить и в простое воскресенье, а в Пасху это было бы невыносимо мучительно. И потому я сегодня служил Пасхальную утреню и Литургию в сослужении трех иереев: оо. Циба, Юкава, Мидзуно. Служба была так же торжественна, и Собор так же великолепен в своем освящении, как всегда в Пасху. Только народа было гораздо меньше, чем всегда доселе; однако же Собор был почти полон. Ныне были исключительно одни христиане, язычников ни одного – так, как предварительно условились церковные старосты с полицией. Зато христианам никому не был воспрещен вход и службе не было никакой помехи от полиции. Полицейских было 12, кроме двух жандармов. Во время Крестного хода вокруг Собора, полицейские шли по ту и другую сторону от меня, жандармы следовали позади. Никакого беспорядка не случилось; все прошло чинно и благообразно; только довольно сильный ветер погасил все огни не в фонарях, которыми, однако, процессия достаточно была снабжена. Из иностранцев на богослужении были два епископальных миссионера: Rev. Jefferys и Rev. Sweet, оба очень расположенные к Православной Церкви; были до конца Литургии и потом разговлялись вместе с нашею Церковью у меня; я, впрочем, как всегда доселе, не разговлялся с ними, а, освятивши везде в доме куличи и яйца, остался у себя, чтоб христосоваться с христианами, что продолжалось до рассвета.

С 7-ми часов начались поздравления учащихся, детей семейств служащих Церкви и других. В продолжении дня приходили телеграммы из разных Церквей, как обычно. Одна получена была из Ханькоу от «Малыгина и Лебедева» со словами: «Христос воскресе»; я хотел ответить тоже двумя словами «Воистину воскресе», в которых, кроме буквы «и», все буквы английского алфавита; «и» же я заменил английским «н», надеясь что наши поймут; они и поняли бы, но телеграфный чиновник не понял и прислал за объяснением; я объяснил все, но опять прислали – «по-русски телеграммы не дозволительны»; я взял деньги, посланные на телеграмму (5 ен 76 сен) обратно, и тем дело кончилось.

С 5 часов была Пасхальная вечерня, которую тоже я служил.

29 марта/11 апреля 1904. Понедельник Светлой Седмицы.

С 7-ми часов Пасхальное богослужение – полунощница, утреня, Литургия без перерыва. Служили оо. Роман Циба и Феодор Мидзуно. Приобщено много детей.

Потом обычное поздравление с пением у меня о. Романа и наших хоров, о. Алексея Савабе и певчих Церкви в Коодзимаци. Последних нынче было мало; Воскресной школы совсем не было; христиан тоже пришло мало. Был и старик о. Павел Савабе – радый-радый, что оправился от паралича; говорит, что «болезнь произвела на него крайне умягчающее влияние, теперь-де смирен, покорен, даже боязлив». Насилу ходит и говорит.

Получил письмо от наших больных из Мацуяма; уведомляют, что мое письмо, деньги и книги достигли их; подписался М. Миронов. Писано 21 марта; вероятно, проходило цензуру, что так долго шло.

Сегодня приготовлены четыре ящика посылок отсюда; в Мацуяма два: один – для 19 раненых с «Варяга», лежащих в госпитале Красного Креста, другой – для трех пленных со «Стерегущего» (трое с «Варяга» выздоровели и в Великую субботу отправлены в Кобе, к французскому консулу для препровождения их в Россию, по взятии с них присяги, что в продолжении этой войны не будут служить против Японии). Другие два ящика в Сасебо: один – для господина Рыбакова, капитана парохода «Екатеринослав» и трех с ним офицеров, другой – для больного пленного со «Стерегущего», лечащегося там в Морском госпитале. Во всех ящиках – красные яйца, куличи, по Евангелию всем и по иконке, а офицерам – по Новому Завету и иконке, по крестику всем; кроме того, в Мацуяма книги для чтения, сигары; офицерам, кроме того, ящик чая. Сверх всего этого, группе больных в Мацуяма послана отличная новая икона в серебряном окладе, 6,5 вершков, в киоте: Казанской Божией Матери. На изнанке иконы, на бархате я сделал следующую надпись:

«Христос воскресе!

Дорогие соотечественники!

Господь, молитвами Пречистыя Своея Матери, да исцелит вас и возвратит в отечество вскоре!

Посылаю вам сию икону, по желанию Его Императорского Величества, Государя Императора. Когда вернетесь в Россию, передайте ее от имени всех вас в божницу нового крейсера „Варяг” на всегдашнюю молитвенную память о вас и особенно на память о трогательной заботливости Государя Императора о своих моряках.

Ваш богомолец, Епископ Николай.

28 марта 1904 года. День Святой Пасхи.

Токио. Русская Духовная Миссия».

Согласно предварительному условию, прибыл Mr. Andre и сделал список всем вещам, прежде уложения их в ящики, для представления Министру иностранных дел. Ящики отправлены во Французское Посольство, которое озаботится доставлением их по назначению. Я написал и письма в четыре места с извещением о посылке. Письма незапечатанными тоже переданы в Французское Посольство.

Mr. Andre говорил, что Французскому Посланнику присланы еще из России 400 ен на нужды наших раненых и пленных.

30 марта/12 апреля 1904. Вторник

Светлой Седмицы.

С 7-ми часов Пасхальное богослужение, как и вчера.

Василий Ямада еще в субботу вечером вернулся из Каяма и рассказал, что там все успокоилось, и христианам, кажется, нечего больше опасаться нападения язычников. Последние порядочно напуганы начальством. Не только местное, но даже губернаторское начальство встревожилось беспорядками в Каяма, и наслано было сюда до 30 человек полиции, наехал суд и разбирали дело очень серьезно. Начались беспорядки со следующего: язычники устроили буддийский молебен об успехе японцев на войне и пригласили к нему христиан; те отказались: «не можем-де молиться бездушным идолам», а язычники приняли это за сочувствие в войне русской стороне, раздражились на это и расшибли христиан. Начальство под влиянием инструкции от центрального Правительства отнеслось строго к нападавшим на дома христиан; впрочем, в тюрьму никто из них не был взят, так как преступление состояло лишь в причинении некоторого материального убытка христианам, без телесных повреждений.

О. Матфей Кагета извещает, что совершил Пасхальное богослужение в Оказаки; в Церкви было больше 100 христиан. Чтоб охранить храм и богослужение от язычников, присутствовала полиция. Все, впрочем, тихо было.

В Оосака, в Пасху, было в Церкви 200 человек, в том числе несколько нехристиан. Служил о. Иоанн Оно. Он же и пишет о сем. А о. Сергия Судзуки вызвали для богослужения в Кёото, так как с о. Симеоном Мии опять случился параличный припадок.

О. Борис Ямамура отправлял Пасху в Ивайквай, и было 120 молящихся – на 30 меньше, чем в прошлом году, по замечанию о. Бориса.

В Одавара было только 70 человек в Церкви в Пасху, что для этой Церкви очень мало. «Но эти уже, наверное, не ослабеют в вере», – надеется о. Василий Усуи. Жалуется еще он очень на уменьшение взносов от христиан в Церковь, почему нечем платить за освещение двора, не из чего вносить ренту за церковную землю и прочее. Положил я ему ежемесячно 5 ен на эти расходы.

Фома Исида извещает, что в Фукусима было в Пасху 67 человек; для этой малой Церкви хорошо.

Моисей Мацунага из Хамамацу – что там было больше 40; тоже хорошо.

Петр Какехаси из Муя, на Сикоку, уведомляет, что язычники там очень злы на христиан, но что полиция тщательно охраняет их от всякой обиды.

Из Отака Иоанн Конно пишет, что там из-за войны 4–5 протестантов «дакквайсита» (бросили Церковь свою). Вот уж в чужом пиру похмелье! «Наши все твердо хранят веру, – пишет Конно, – даже крещено несколько в последнее время». Старик врач Яков Такахаси там подает добрый пример; недавно крещенные – именно его добровольной проповеди плод.

Опять я получил нагоняй от какого-то язычника, судя по письму, старого ученого, сущность которого можно выразить так: «Зачем допустил войну? Почему не исполнял как должно своей обязанности водворять мир?» Хорошо, если бы все такую важность придавали христианскому проповеднику. Тогда, пожалуй, и вправду не было бы войны.

31 марта/13 апреля 1904. Среда

Светлой Седмицы.

Редактор Петр Исикава был в «Гваймусё» и потом в «Наймусё» для разъяснения, на каком положении занимается земля под Миссиею, значащаяся официально за Посольством (Кооси фузоку-ци). Оказывается, что ни в одном из этих Министерств не имеют никаких определенных сведений о том, и министерские представители в Парламенте, действительно, поставлены были в затруднение парламентским запросом, о котором записано 14 (31) марта. Исикава дал требуемые сведения, показал и поземельную запись, которую для сего брал у меня. Так как в будущей сессии Парламента, наверное, опять поднят будет этот вопрос, то в обоих Министерствах находят желательным, чтоб земля снята была с имени Посольства и переведена на мое имя, или на имя Церкви – тогда положение будет ясно и определенно. И я очень желаю этого. Посмотрим, можно ли это сделать. Исикава будет еще говорить с чиновниками об этом.

1/14 апреля 1904. Четверг

Светлой Седмицы.

Из «Hong-Kong and Shanghai Bank"’a получил уведомление, что «из Hankow 11 апреля на мое имя переведено в банк 700 ен». Это, значит, красное яйцо Миссии от добрых Василия Романовича Лебедева и Малыгина, от которых была поздравительная телеграмма. Спаси их Господи!

Молодой американец, Mr. Helm, был, к сожалению, в такое время, когда я только что вымазался лекарством от своей несносной экземы, с приветом и книгой от Mr. John R. Mott’a, знаменитого деятеля по «Христианским ассоциациям молодых людей». Книга «The Jubilee of Work for Young Men in North America» – иллюстрированный красивый том. Записка от Helm’a и книга переданы были мне. Я со своей стороны надписал и послал Mr. Mott’y золотообрезный Новый Завет на японском, a Helm’y такой же Псалтырь.

2/15 апреля 1904. Пятница

Светлой Седмицы.

Боже, что за несчастие России! В среду, третьего дня, погиб Адмирал Степан Осипович Макаров и с ним броненосец «Петропавловск», наткнувшийся на одну из мин, незаметно выброшенных неприятельским судном в предыдущую ночь недалеко от входа в гавань Порт-Артура. С Макаровым погиб весь его штаб; спаслись только капитан, пять других офицеров и 32 матроса; все прочие офицеры и матросы, значит – около 750 человек, потонули вместе с взорванным и потонувшим броненосцем; из спасенных почти все ранены, в числе их и Великий Князь Кирилл Владимирович. Какое горе, какое великое горе! Красота и сила русского флота – Макаров – потонул! Платится Россия за свое невежество и свою гордость: считала японцев необразованным и слабым народом; не приготовилась, как должно, к войне, а довела японцев до войны да еще прозевала на первый раз; вот они и идут от успеха к успеху, и русского флота в этих странах почти уже не существует.

5/16 апреля 1904. Суббота

Светлой Седмицы.

С 7-ми часов Пасхальная служба – вместе полунощница, утреня и Литургия, на которой роздан был артос.

Рассылка содержания за 5 и 6 месяцы дальним из служащих Церкви – разослано 3460 ен.

Целый день тяжелая грусть по Макарове и погибшим с ним, тем более тяжелая, что приходится ее таить в себе – кругом ведь все исполнены радости, хотя стараются тоже не выказывать ее мне в глаза.

Макарова я знал еще 12-тилетним мальчиком, когда в 1861 году зимовал в Николаевске на пути в Японию; в кадетской курточке я видел его в доме его отца. А какое теплое участие он оказал в постройке здешнего Собора! Статьи писал, брошюру издал о постройке Собора, чтоб вызвать пожертвования; и сам собирал в Петербурге и Москве, куда нарочно для того ездил; наконец, побудил Великого Князя Александра Михайловича выхлопотать в Миссионерском Обществе разом 14 тысяч, чем и закончена была постройка Собора. Зато же вечная молитва будет возноситься о нем в Соборе, как об одном из строителей его. Дай ему, Господи, Царство Небесное! Упокой души и всех потонувших с ним!

4/17 апреля 1904. Фомино воскресенье.

Боже, что за апатия иногда нападает! Ни церковная служба, ни размышления, ни усилие воли, ничто не помогает. Ушел бы куда-нибудь, отдохнул бы в тишине и молчании день или два – некуда и нельзя. Отвел бы душу в разговоре – не с кем: мои печали для окружающих меня – радости, и радости законные, кто же не радуется отечественным успехам и славе? Ни к чему рук не приложи – простых писем не в состоянии написать. А тут еще экзема несносная, каждый день два раза приходится полтела пачкать лекарствами и сушить пред камином. А там еще из России почему-то деньги на содержание Миссии не идут, хотя двум суммам давно бы пора прийти. Впрочем, вся эта апатия временная – осадок приключившейся печали и тревога за миссийские деньги… Вот со вторника начнется перевод, душа зароется в дело и хворобу ее как рукой снимет. Знаю это. Но… но теперь пока на душе скверно.

5/18 апреля 1904. Понедельник

Фоминой недели.

С 7 часов Литургия, потом панихида, на которую я выходил. Чашек с кутьею было не меньше, чем в прошлом: 4 столика и 3 длинных классных стола были уставлены, а молящихся было, кажется, больше, чем в прошлом году. Помолился горячо о Степане Осиповиче Макарове, и печаль о нем смягчилась, так что по выходе из Церкви мог заняться делом: написал письмо к обер-прокурору К. П. Победоносцеву.

Но сложная моя печаль осталась еще о побитии нас. Любезные мои японцы торжествуют; но, как я ни люблю их, на этот раз не с ними: Отечество милей и дороже; и крайне печально, что не Отечество бьёт японцев, а они нас.

Впрочем, бьют, но не побеждают. Где же их победа? Взяли ли они Порт-Артур? Взяли ли хоть одно наше военное судно в плен? Нет. Берут они хитростью и коварством; конечно, нужен ум и на эти качества, но ум низменный, ум кошки, подстерегающей мышь, ум мальца, неожиданной подножкой сбивающего посильнее себя. Так именно и погиб Макаров с «Петропавловском». Подкрались японцы и незаметно разбросали мины близ входа в гавань; потом подошли малым числом судов, чтоб выманить наших на бой; заманили их подальше от рейда; потом беспроволочной телеграммой дали знать всей своей эскадре, скрыто в засаде стоявшей; когда показалось большое число судов, и наши увидели, что драться против такого количества не могут, повернулись и направились к гавани; тут «Петропавловск» наткнулся на мину, и его взорвало.

Однако же весь японский флот и тут не мог дальше ничего серьезного сделать: ни взять крепости, ни захватить какое-нибудь из оставшихся русских судов, а пострелял и ушел.

Не все ли дело только в хитрости? Конечно, и она на войне позволительна, но она не есть ни храбрость, ни военный талант, а именно только мастерство сделать засаду, подставить ногу. Но на это японцы мастера. Этим они нас давно перещеголяли; мы перед ними разини и простаки. Но, полагаю, что это последнее больше на первый раз; а порядочно расквася нос, и мы можем взяться за ум и собраться с мыслями. Вот посмотрим, кого кто побьет на суше. Если и Куропаткина японцы разобьют, то тогда уже настояще печалиться можно. Но надо надеяться, этого не случится. Мы уже достаточно побиты, чтобы подтянуться, а тогда и мы бываем зорки и неглупы.

6/19 апреля 1904. Вторник

Фоминой недели.

О. Сергей Судзуки находит, что война не только не мешает, а, напротив, помогает делу проповеди в Оосака: слушателей учения там теперь больше, чем прежде, и Церковь оживленней. Поэтому он находит весьма неблаговременным отозвание одного из тамошних катехизаторов, Кирилла Мори, в Токио (куда он вызывается для замещения в Семинарии Пантелеймона Сато) и, уступая его ныне Семинарии, просит заменить его кем-либо другим для Оосака. Если теперь нет никого, то на Соборе непременно выделить одного катехизатора для Оосака.

Но будет ли еще Собор в нынешнем году? Едва ли. А Кирилла Мори, в самом деле, жаль потерять для катехизаторства. Кроме о. Сергия, и о. Иоанн Оно хвалит его как катехизатора: «И умеет говорить, и понимают, и любят его слушатели и христиане». Но что делать! Без наставника в Семинарии тоже нельзя обойтись.

О. Иов Мидзуяма пишет, что в Исиномаки язычники неприязненно относятся к христианам: в Церкви камнями стекла побили, так что пришлось обратиться за защитой к полиции, которая ныне и охраняет Церковь. В Пасху служба была не ночью, а днем, с 10-ти часов, и собрались на нее не больше 70 человек.

В Вабуци то же, – о. Иов пишет, – язычники объявили: «не нужно, мол, нам в деревне ни одного русской веры»; но катехизатор Стефан Такахаси не дал никому из христиан ослабеть от угрозы; фактического же зла язычники не посмели христианам сделать.

В Каннари язычники также против христиан, но там И. Кавамата, племянник покойного о. И. Сакай, тверд в вере.

А в Санума и Такасимидзу Церкви уже так сильны и стяжали такое уважение от язычников, что с ними никто и не думает враждовать.

7/20 апреля 1904. Среда

Фоминой недели.

О. Андрей Метоки, высланный военным начальством из Хакодате и пребывающий в селении Арикава, пишет, что там пред Пасхой у него было 8 крещений, а в Пасху на богослужении больше 50 человек. Значит, для Арикава счастье, что ему пришлось жить там – тамошняя Церковь и умножится, и воспитается; с ним же там и катехизатор Исайя Мураки, обреченный на одну с ним участь временного заточения в Арикава.

А о. Роман Фукуи утешил христиан в Хакодате. Прибывши туда, он явился к местным властям, и те сказали ему, что «он совершенно свободен отправлять богослужения и все христианские требы для своих верующих – никто не помешает ему ни в чем; если же бы кто сделал ему что неприятное, то пусть тотчас же донесет о том, и с виновных будет взыскано». Вследствие он беспрепятственно в Страстную неделю служил для христиан, которые исповедались и приобщились Святых Тайн, совершил обычное Пасхальное богослужение, причем Церковь была полна христианами, хотя, однако, не все христиане были; в Пасхальную неделю обошел дома христиан с молитвословием, причем также из 83 домов 19 не приняли его, или заранее просили не быть у них – это все ослабевшие в вере, или оробевшие при отнятии у них о. Андрея; «в исполнение Писания: поражу пастыря и разыдутся овцы стада», замечает о. Роман. Впрочем, отрекшихся от веры нет; со временем оживятся и ободрятся и эти.

8/21 апреля 1904. Четверг

Фоминой недели.

Нифонт Окемото, катехизатор в Хиросаки, пишет, что «язычники там неприязненны к нему и христианам, но что он очень рад этому гонению – укрепился в вере чрез него сам и христиане его». Все зависит от того, с какой точки зрения или в какие очки человек смотрит на жизнь! Дай Бог, чтоб побольше было смотрящих так, как Нифонт Окемото!

В Вакуя было 120 человек в Церкви на Пасху; в Аомори – 52 человека, в том числе 6 человек семейства русского купца Семенова, высланного из Хакодате и там ныне живущего; в Оцу – 70 человек. Все это показывает, что христиане праздновали Пасху и ныне, в военное с Россией время, как всегда, и молились в таком же количестве лиц, как в мирное время. Из Оцу вместе с описанием празднования катехизатор Абе прислал 11 праздничных поздравительных речей, сочинения тамошних христианских детей.

Павел Кубота, катехизатор в Ханда, пишет, что и там язычники нехорошо относятся к христианам, хотя фактически вреда от того нет никому. Упоминает, что «на Внутренний Правительственный Заем подписали там врач Давид Ниими 500 ен, другой христианин 300 ен, еще один 100». Ведь вот есть же у христиан деньги, а на содержание того же катехизатора Кубота никто ни копейки не даст! И так по всем Церквам! Господи, что делать с этими грошовиками и сквалыжниками?

9/22 апреля 1904. Пятница

Фоминой недели.

Адмирал Скрыдлов назначен вместо Макарова. Земляк мой – из одного села Березы – и близкий знакомый. Дай Бог ему оправдать возлагаемые на него Государем и Россиею надежды! Но, мне кажется, вполне заменить Адмирала Макарова он не в состоянии; он – расшибатель, но не строитель, а Макаров был и то, и другое… Не перестает болеть душа по Макарове; но тщетны все вопли сердечные!… Он так любил море, так исследовал его и так знал; и вот он теперь неразлучно будет в своей любимой стихии до тех пор, пока грозный глас трубный повелит морю изнести своих мертвецов! Среди своего штаба, окруженный своими любимыми и бравыми матросами, он покоится теперь вместе с ними от своих великих бранных трудов. Какой великолепный предмет для баллады! А английская и японская прессы сдержанно радуются и притворно сожалеют о погибели его… Еще бы и не радоваться им!

10/23 апреля 1904. Суббота

Фоминой недели.

Был Mr. Andre от французского посланника; говорил: «Министр иностранных дел, зная, как русские благочестивы, намеревается выписать из России священника для русских пленных здесь. Он только поговорит об этом с военным министром, и если сей не найдет ничего против, то Министр иностранных дел будет просить французского Министра постараться добыть священника из России. Так, не могу ли назвать, кого бы в таком случае вызвать?»

Я сказал, что «можно священника здешнего Посольства, о. Сергия Глебова. Если же он по каким-нибудь причинам не может приехать, то Святейший Синод найдет другого кого послать».

Mr. Andre потом сообщил, что «для русских пленных здесь в Токио уже определено место – храм, где помещались пленные китайцы в Китайскую войну».

Я ответил, что «в таком случае я сам здесь могу исправлять все религиозные потребности для них».

Но Mr. Andre выразил сомнение, чтоб мне было дозволено это. В таком случае, конечно, хорошо, если будет вызван священник. А самое лучшее, если Генерал Куропаткин не даст в плен ни одного русского. Дай Господи, чтоб это так и было!

Mr. Andre совсем некстати привез мне пачку газет «Новое Время» о. Сергия Глебова для чтения. Но когда мне читать!

Некто Такаици, наш христианин, пишет из Мацуяма, что он посетил русских пленных там и получил от них иконку, вероятно, одну из посланных мною им. «Это теперь единственная у меня икона, так как иконы и книги украли у меня туземцы на Формозе», – прибавляет Такаици.

11/24 апреля 1904. Воскресенье

Жен Мироносиц.

Так как кое-где в заграничной прессе говорится, что нынешняя война Японии с Россиею представляется, между прочим, борьбою язычества с христианством, и, значит, если отчасти война религиозная, то у некоторых бонз и у протестантских христиан возникло желание опровергнуть это, и предпринимается собранием и речами заявить это. Петр Исикава и Василий Ямада приходили сказать мне об этом и попроситься на это собрание, хотя оно составляется по инициативе бонз. Я не нашел ничего против, так как и в самом деле война не имеет религиозного характера: мы же сами пользуемся полной свободой проповеди, несмотря на войну, и полным покровительством со стороны Правительства.

Николай Исикава, катехизатор в Окаяма, пишет, что «там, когда началась война, один христианин, сробевши, бросил Церковь (дакквай- сита), но теперь очень жалеет, что принял на себя такой позор, ибо видит, что православие нисколько не стесняется: в газетах и школах – везде пишут и говорят о свободе веры и о том, что война не должна отзываться никаким религиозным стеснением никому». Это, конечно, под влиянием Правительства. Так японское правительство само, не думая о том, охраняет нашу Церковь от разброда.

12/25 апреля 1904. Понедельник.

Из Санума пишут, что там было в Пасху в Церкви больше 200 христиан.

Савва Сакурада, из Обо, Аракава и прочих пишет, что в той глуши и до сих пор христиан ругают словом «ротан» (русский шпион); а в Аракава, откуда родом о. Андрей Метоки, язычники так озлобились на него, что собираются убить его, если он явится туда, чтоб повидаться с матерью.

Исключительно поздравительных пасхальных писем 47, почтовых листков (хагаки) 44, телеграмм 33; несколько меньше ныне, чем в прошлом году. Кроме того, много поздравлений было в деловых письмах. На телеграммы отвечается взаимным поздравлением тотчас же по получении, на письма и листки – всем вместе в следующем за Пасхой номере «Сейкёо-Симпо».

О. Матфей Кагета извещает, что из Каяма 6 человек язычников из нападавших на христиан вызваны в Сидзуока и содержатся под стражей на допросе. Желательно, чтоб не поступлено было с ними очень строго.

13/26 апреля 1904. Вторник.

Петр Исикава приносил прочитать письмо, составленное под диктовку лежащего в параличе о. Павла Сато к священникам всей Православной Церкви здесь, убеждающее их стараться о поставлении Японской Церкви на свое собственное содержание. Написано умно, мягко и убедительно, но будет бесполезно. Я, однако, поблагодарил о. Павла за усердие и убеждал его не ограничиться этим первым шагом, а вскоре за ним сделать другой – написать письмо о том же ко всем катехизаторам; эти поживее и моложе священников – вероятно, сделают больше; а потом в третий прием – адресовать письмо ко всем христианам; тогда после первых двух попыток и их более или менее успешного действия можно уже надеяться на порядочный успех предприятия.

Из Наймусё (Министерство внутренних дел) прислали гектографический статистический листок с графами для наполнения, чтоб получить сведение о том, сколько христиан принадлежит здесь, в Токио, Собору, кто заведует Церковью и прочее. Оо. Юкава, Циба и Мидзуно, имеющие Собор своею приходскою Церковью, все в совокупности имеют здесь в приходе: 1531 человек, в том числе 808 мужчин, 723 женщины. Так и сообщено Министерству. Заведующим же Церковью прописан я. Из Церкви в Коодзимаци даны особые сведения.

О. Василий Усуи пишет, что христиане Ооисо, охладевшие или бросившие христианство (Тоофуя Аоки, Чёо-врач Амано, Минегиси-гостинник), не перестают требовать от него возврата им денег, прежде пожертвованных ими на Церковь. Таковых накопилось 430 ен, и в прошлом году все христиане Ооисо, согласившись, передали эту сумму на хранение о. Василию, который и хранит ее в банке. А теперь вот эту церковную собственность требуют отчуждить от Церкви и разделить – «варимодосу» им. О. Василий отказал в этом, так как не имеют ни нравственного, ни юридического права на свое притязание. Не в первой, а многократно уже было, что японцы пожертвуют на Церковь, а потом отбирают назад или же тратят церковные деньги, как свои собственные.

Фома Исида, из Фукусима, пишет, что и там ругаются словом «ро- тан», но что ни он, ни христиане его не обращают на это внимания (мутонцяку).

14/27 апреля 1904. Среда.

Вчера неожиданно явился о. Тит Комацу.

«По какому делу?» – спрашиваю.

«Ничего особенного», – говорит; и вправду, наболтал много – дельного ничего. Сегодня являются вместе: о. Павел Савабе и о. Тит.

«Насилу убедил его приехать; писал и писал я, наконец, вызвался», – прошамкал мне о. Павел. Но зачем же ему-то о. Тит? Больше решительно незачем, как отвести душу, поболтать с ним. И объясняет о. Павел, что «теперь у него единственное удовольствие видаться с людьми и говорить; все время ходит по знакомым, чтоб доставить себе это удовольствие; а если к нему кто придет, так он рад-радешенек».

Худой, истощенный, совсем в гроб смотрит о. Павел, коснеющим языком объясняющий все это, крайнюю жалость и печаль возбуждает. Цепляется еще за жизнь, инстинктивно противится закону разрушения, но тем ярче выступает бессилие человека в этой борьбе.

Господи, уже ли и мне предстоит вот-вот скоро так же бояться смерти? Нет, нет! Прочь, эта мысль! С радостью буду ждать смерть, как желанную гостью; только дай, Господи, перевести богослужение, хоть и не все, да еще Ветхий Завет.

15/28 апреля 1904. Четверг.

О. Сергий Судзуки отправился посетить Церкви ведения о. Симеона Мии, за болезнью сего последнего, и из Тояма пишет, что катехизатора Никиту Сугамура в городе не нашел – отправился к отцу в Ното, по расспросу о. Сергия на квартире его. Оказывается, что у него слушателей учения и видом не видать и слыхом не слыхать, а читает Сугамура аглицкие книги и болтает с захожими посетителями о всяких пустяках. Вот так катехизатор! А так усиленно просился на службу по выбытии из оной раз. Перевести его в Оосака, на место выбывшего оттуда Кирилла Мори.

Георгий Абе и Павел Сато, катехизаторы – первый в Оцу, второй в Мито – коллективно «просят позволения и денежной помощи заняться проповедью на пространстве 18 ри между Мито и Оцу, по линии железной дороги, надеясь на успех». Но у того и другого и без того много мест проповеди; не было бы это в ущерб их теперешним местам. Впрочем, письма посланы о. Игнатию Мукояма, их священнику, испросить его мнение.

16/29 апреля 1904. Пятница.

Доктор Ясосима опять, в выражение своего участия к моему ныне здесь одинокому (без других русских) положению, прислал ящик отличного печенья. Я разделил пирожки с Накаем и секретарями, и завтра Давид Фудзисава, младший секретарь, пойдет с моей карточкой поблагодарить участливого доктора.

Василий Таде, катехизатор в Оказаки, извещает, что там ныне язычники совсем утихли и не оскорбляют христиан; полиция охраняет последних. Разбитие памятников на христианском кладбище всеми ныне порицается в городе и в прессе. Христиане все крепки в вере; на Пасху служил там о. Матфей Кагета, в Церкви было до 90 христиан.

Иоанн Котера, катехизатор в Исиномаки, напротив, жалуется, что так и до сих пор язычники поносят христиан, не делая, впрочем, фактического зла; полиция защищает плохо, за исключением одного полицейского, прежде слушавшего учение. В окрестности богач Сато, слушавший учение, приостановился в этом; впрочем, зародившейся в нем веры не потерял, что видно из того, как он отстоял выбор в городской местный совет одного христианина, которого забаллотировали было за то, что он православный христианин.

17/30 апреля 1904. Суббота.

Катехизатор Павел Оокава пишет, что в Каннари Якова Кавамата побил некто Сугавара, язычник, так сильно, что он болен; из-за чего собственно это произошло – не видно из письма; видно только, что война с русскими и православие в том виноваты.

Иоанн Коцукури, катехизатор в Ваканай, на Эзо, оставил церковную службу к удовольствию моему и пользе Церкви, ибо бездеятельный и бесполезный был – даром только тратилась Церковь на него.

18 апреля/1 мая 1904. Воскресенье.

Симеон Такаока, катехизатор в Миязаки, пишет, что там мирно, гонения от язычников нет, христиане хорошо праздновали Пасху, о. Яков Такая посетил их и двоих крестил.

Протестант-японец из Таньдзина пишет: сначала длиннейшая молитва о том, чтоб Бог поскорей прекратил войну; в молитву втянуты все ходячие клеветы о России – что она тиранка, намеренно держащая народ в невежестве, жадная к завоеваниям и прочее – с просьбою к Господу Богу, чтоб он освободил Россию от всех этих зол. За молитвой оставлено белое место для псалма, который предоставляется мне самому избрать. А затем следует наставление мне, чтоб я поскорей исхлопотал у Русского Императора заключение мира с выговором за то, что я не радею о сем. – Письмо не являет, чтобы было писано не в своем уме и не с добрым сердцем.

19 апреля/2 мая 1904. Понедельник.

От русских матросов с крейсера «Варяг», находящихся на излечении в госпитале Красного Креста, в Мацуяма, получены фотографии, на которых изображены все они с докторами и сестрами милосердия около них. Всех фотографий 5; на большой – группа сидящих 17 матросов, почти совсем здоровых; за ними стоят 12 японок в платье сиделок, 4 доктора, 2 полицейских и 3 в обыкновенном японском платье; на малых: 1) Степанов, у которого ампутирована левая нога; при нем два доктора, из которых здесь один щупает пульс его, и 2 сиделки; 2) Арсений Курсик, за ним 3 доктора и 3 сиделки; 3) Степан Путиенский – то же; 4) Миронов, – 2 доктора и 3 сиделки. Все эти четверо лежат на койках, последние два – полулежаче.

Фотографии так хорошо представляют добрый уход японцев за нашими больными, что я тотчас же решил послать их к обер-прокурору К. П. Победоносцеву, который, вероятно, покажет их Государю Императору, так милостиво оказавшему заботу об этих больных. В препроводительном письме я известил Константина Петровича и о том, что Министр иностранных дел Комура предполагает просить французского посланника ходатайствовать о присылке сюда священника для удовлетворения религиозных нужд наших пленных.

Начал сегодня лекции по толкованию Православного Исповедания (Осиено Кагами) для практики кончающих курс ученикам Семинарии и Катехизаторского училища.

Выкрикивают по городу «гогвай», с известием, что русские третьего дня разбиты японцами в сражении на Ялу. Ужели правда?

20 апреля/3 мая 1904. Вторник.

Ученики отпросили рекреацию, на которую дал им 5 ен. Мы с Накаем переводили, как всегда.

После обеда из «Japan Mail» убедился, что наших на реке Ялу действительно разбили: 28 пушек потеряли наши, 30 офицеров взято в плен, в том числе 10 не раненых, 300 солдат взято, из [sic] 200 не раненых. Какой позор для нас! Генерал Засулич был против Генерала Куроки, и последний оказался умней и храбрей нашего Генерала. Засулич! Несчастное имя, напоминающее злой памяти Веру Засулич, ранившую 25 лет тому назад Генерала Трепова к великому торжеству нигилистов. И теперь нигилисты в восторг придут от подвига Генерала Засулич. А уж как радуются-то англичане, это видно из «Japan Mail». Бринкли в несказанном восторге! И уж будет же он теперь расписывать это несчастное сражение многие дни, захлебываясь панегириками японцам и злобной пеной обливая русских. Бог, видимо, наказывает Россию за ее самомнение, за ее беспечность и за многое другое!.. Но – не до конца прогневайся, Господи! Отврати гнев, на нас движимый!

21 апреля/4 мая 1904. Среда.

В Каяма наши христиане все еще терпят от язычников, озлобившихся на них, особенно за взятие 6 человек под суд из буйствовавших. Василий Ямада приносил прочитать письмо к нему Павла, одного христианина в Каяма, из которого видно, что язычники прекратили всякие сношения с нашими христианами; один, женатый на христианке, развелся с нею, отослав ее к отцу; не хотят отдавать христианам землю в аренду, что грозит им голодом.

22 апреля/5 мая 1904. Четверг.

Не будучи на войне, живешь войной. Никак не можешь отделаться от мысли о ней ни в занятое, ни в свободное время; и ночью в сновидениях она мучает. Это, должно быть, и есть то, что называется патриотизмом. И еще мучительно то, что горишь внутренним, закрытым пламенем – не с кем поделиться мыслями, не с кем разделить горе – один среди японцев; а их вожделения и интересы диаметрально противоположные. И еще хорошо, что все вокруг меня так деликатны: о войне никто ни слова, о японских победах тем меньше; а лица такие сиротные, как будто в душе нет радости и торжества, которые так же естественны при их постоянных победах, как моя печаль при наших постоянных поражениях (так, по крайней мере, неумолкаемо твердят японские и английские газеты, что нас они беспрерывно бьют на море, а теперь вот и на берегу)…

Из Мацуяма от наших больных с «Варяга» пришло письмо от лица всех за подписью М. Миронова, извещающее, что мои «три письма к ним и посылки дошли; особенно они обрадовались заботою о них „Всепресветлейшего Великого Государя нашего”; говорится, что их в госпитале там осталось ныне 14 человек; пять выздоровевших на Святой отправлены в Россию; упоминается, что шлют мне свои карточки» (которые мною уже посланы в Санкт-Петербург).

В «Japan Daily Mail» сегодня есть статистика, с заглавием: «The Prime Minister». В ней говорится, что «Министр-Президент граф Кацура адресовал наказ в „Фукуин доомей квай“ (Евангельский Союз) с выражением желания, чтоб его слова чрез этот Союз переданы были всем христианам в Японии. Граф Кацура говорит, что настоящая война не имеет ничего расового или религиозного; цель ее единственно – обеспечить безопасность Японии и спокойствие Востока. Было бы нелепостью или несчастием, если бы национальные или религиозные разности причинили какие-либо затруднения в связи с настоящим столкновением или породили какие-либо подозрения. В ограждении от всего подобного Японское Правительство приняло все возможные меры; но полного успеха нельзя требовать в виду праздных слухов, распускаемых ко вреду членов Греческой Церкви. Правительство употребляет все усилия к отвращению усложнений сего рода, и Министр-Президент надеется, что христиане с своей стороны окажут всякое содействие в этом».

Граф Кацура говорил это протестанту Хонда, члену «Фукуин доомей квай» (Председатель которого Озаки – оба методисты). Хонда напечатал разговор с Кацура в протестантских газетах.

23 апреля/6 мая 1904. Пятница.

Письмо от командира «Екатеринослава», захваченного японцами, Петра Рыбакова в ответ на мой пасхальный привет. Жалуется, бедный, что «захватили его пароход японцы 24 января, до объявления войны, и держат военнопленным, хоть он отставной офицер, не могущий быть опасным им».

О. Роман Фукуи подробно описывает свое пребывание в Хакодате и отправление там богослужений и христианских треб. Хлопоты его по освобождению о. Андрея Метоки и катехизатора от подозрения в политической неблагонадежности и возвращении в Хакодате пока не принесли пользы, но прошение его о сем принято, объяснения выслушаны и участие обещано. Источником подозрений против наших служащих Церкви оказывается то, что они получают содержание от Русской Церкви и повинуются русскому Святейшему Синоду; все дело в смешении религии с политикою. Но в печатных и словесных объяснениях с нашей стороны, кажется, недостатка нет.

О. Сергий Судзуки, обозрев Церкви прихода о. Симеона Мии, пишет о них; говорит, между прочим, что в Каназава ныне 21 христианин, и туда непременно надо катехизатора; «совершенно ошибочно мнение, будто это безнадежное для проповеди место; все миссионеры ныне имеют там успех и большое число христиан».

Жаль, что некого послать теперь туда; но при первой возможности непременно надо послать. Быть может, из кончающих теперь курс можно будет кого-нибудь, например, Михея Накамура, из Семинарии.

О Никите же Сугамура, что в Тояма, о. Сергий пишет, что он совсем бесполезен там: ныне ни одного христианина и ни одного слушателя; советует о. Сергий поставить его куда-нибудь ближе к надзору.

Я написал о. Симеону Мии, не желает ли он, чтоб я перевел Никиту в Нара, где он может быть под надзором диакона Акилы Хирота, а слушатели там имеются, для которых иногда Хирота обязан приходить из Кёото.

О. Яков Мацуда описывает свое путешествие по Церквам; интересного – ничего, успеха – нигде. Видно только, что христиан в его приходе не тревожат язычники.

24 апреля/7 мая 1904. Суббота.

Везде в газетах торжество победы японцев над русскими на реке Ялу. Особенно английская «Japan Daily Mail» расписывает в восторгах. Captain Brinkly, издатель, напоминает ужасного отвратительного сластену, который, когда попадется ему лакомый кусок, смакует его и чавкает до бесконечности, не отстанет, пока высосет все до последней малости; да и тут еще опять и опять берет жвачку в рот, чтоб возобновить приятность ощущения. О победе в Ялу сегодня вся его газета; так уже несколько дней, и так будет еще много дней; и японцы у него – герои и гении, а о русских, где упомянет, то только для того, чтоб плюнуть на них злой насмешкой или руганью. И такими злыми ненавистниками России полон свет ныне. Терпи, мое любезное отечество!

25 апреля/8 мая 1904. Воскресенье.

Самое первое, что увидел сегодня утром, это объявление, вывешенное в коридоре, что после обедни «будет благодарственный молебен по случаю победы императорских войск», а у Собора виднелось на большой черной доске другое такое же. После Литургии священники собором и отслужили его. Я стоял в алтаре, молясь с огорчением в душе о бедном моем отечестве, за поругание которого люди благодарят Бога.

Василий Ямада был сегодня утром у графа Кацура, Министра-Президента, говорить о деле в Каяма, где язычники еще злобятся на наших христиан. Кацура выражал ему то же, что выше (в четверг) отмечено – что он крайне сожалеет, что с его стороны сделано будет все к усмирению язычников, что он и все Правительство озабочены тем, чтоб в войну не вмешались религиозные и племенные компликации и прочее. Между прочим, Кацура узнал как новое от Василия Ямада, что Собор наш не Русским Правительством построен и не ему принадлежит, а составляет собственность Японской Православной Церкви.

Такое же понятие о Соборе, как Кацура, имели и в Министерстве внутренних дел, где Петр Исикава разъяснил, что Собор не имеет отношения к Русскому Правительству. Война принесет своего рода пользу уяснением положения в Японии Православной Церкви.

Василий Ямада, снабженный от меня дорожными (20 ен), отправится завтра в Каяма, постараться помирить христиан с язычниками. Предварительно побудет в Сидзуока узнать результат суда над 6-ю забранными из Каяма из числа нападавших на христиан. Снабжен он наставлением, чтоб постарался всячески смягчить вину их в соответствии с прошением, поданным христианами; чтоб эти 6 и все были прощены.

Павел Сакума, катехизатор в Каяма, неожиданно пришел со своей женой, урожденкой селения Каяма, где ее дом – из наиболее терпящих гонение. Сакума ведет жену в свой дом в Циба-кен; оставит ее у родителей, а сам вернется к месту службы. Говорит он, что Василий Ямада едва ли будет иметь успех – язычники еще очень раздражены; особенно возбудило их арестование вышеуказанных 6-ти. Ямада тем не менее отправится; этого желают и граф Кацура, и в Министерстве внутренних дел, где он также был по этому делу – всем неприятно, что христиане терпят гонение, начальной причиной которого война.

26 апреля/9 мая 1904. Понедельник.

В газетах известие, что Порт-Артур отрезан от сообщения с Манчжурией – железная дорога разрушена, телеграф прерван; между ним и нашими войсками уже стал Куроки с японскою армиею; а вход в гавань в Порт-Артуре загражден потоплением во входе пяти японских пароходов. Ужели Порт-Артур будет взят? Новый позор для России, пуще прежних.

27 апреля/10 мая 1904. Вторник.

Священники и катехизаторы спрашивают, «будет ли Собор?» Не будет в нынешнем году; совсем неудобно им оставлять свои паствы, здесь толпиться, возбуждая глупые подозрения. Но ответ оставляется до 6-го месяца; пусть, по возможности, трудятся, готовясь явиться на Собор с плодами трудов; иначе обленятся, как всегда, когда нет Собора.

28 апреля/11 мая 1904. Среда.

О. Симеон Мии просит перевести Никиту Сугамура из Тояма в Нара. Пишет не сам, а чрез диакона Акилу Хирота – значит, болен о. Симеон до невозможности владеть пером или кистью; жаль! К Сугамура написано, чтоб, немедля, оставил Тояма и прибыл в Кёото для получения наставлений о. Симеона, который поместит его в Нара.

29 апреля/12 мая 1904. Четверг.

Тоокейский городской голова с советниками Думы уже положили, советом 10 мая, по взятии японцами Порт-Артура устроить обед и великое торжество в честь японских побед. – Итак, Порт-Артур, по понятиям японцев, не сегодня – завтра будет взят ими. Ужели правда? Да где же, наконец, русские войска и русский военный дух?

Послал сегодня еще духовных книг для чтения нашему больному со «Стерегущего», лечащемуся в госпитале морском в Сасебо, миномашинному квартирмейстеру Феодору Юрьеву, человеку очень благочестивому, как видно из письма его, которым он благодарил за посылку мою в Пасху.

30 апреля/13 мая 1904. Пятница.

О. Павел Морита просит позволения переместить катехизатора Николая Ока из Оомия в Уцуномия, то есть в приход о. Тита, и на место, где катехизатор имеется; причина – «нужно-де ему быть поближе к дому, чтоб заботиться о родителях», то есть прямее – «нужно ему жить дома и получать за это от Миссии содержанье». И без того Николай Ока часто не бывает на своем месте, а уходит домой; тогда и совсем ничего не будет делать для Церкви. Отвечено, что о. Тит не просит другого катехизатора для Уцуномия. Пусть бы Николай Ока просился об отставке от церковной службы, если ему лично надо заботиться о родителях. Но я знаю, что это совсем не так надо.

1/14 мая 1904. Суббота.

О. Роман Фукуи пишет, что в Кусиро он крестил 10 человек, что катехизатор Александр Мурокоси вместе с женой ревностно трудятся для Церкви. Пишет еще о. Роман, что полиция в Кусиро следит за ним, в Немуро делала розыски о нем; как видно, поездка его в Хакодате возбудила разные подозрения вроде тех, под которыми состоит о. Андрей Метоки.

Александр Мурокоси пишет, что посещение о. Романом Кусиро очень утешило христиан, особенно тем, что он отслужил там Литургию – это была первая Литургия в Кусиро; пишет также, что война там нисколько не служит к обеспокоению христиан – все совершенно так же, как в мирное время. В Пасху богослужение было, по обычаю, с полуночи, собралось на него более 50 христиан.

Павел Мацумото пишет, что в большом недавнем пожаре в Отару погорело три дома христиан; послал я им «мимай» по 3 ен.

2/15 мая 1904. Воскресенье.

Василий Ямада вернулся из Каяма; по его словам, христиане там совсем не так гонимы, как рассказывал недавно Сакума; полей, арендуемых ими, не отнимают у них; сношений с ними – так, чтоб ни продавать им, ни покупать у них – не прерывали язычники до такой степени; остается только холодность отношений, которая, вероятно, скоро изгладится. Местные власти заботятся о том, чтоб все вошло в обычную колею, и заботятся искренне; поэтому они очень обижены были грубым письмом Павла Сакума, которое он, пред уходом оттуда, послал «сончёо» (деревенскому старшине) и полиции и в котором выражался, что «не верит властям в их действиях относительно христиан» и подобное. При 6-ти виновных, забранных для суда в Сидзуока, трое освобождены по недостатку улик против них, один должен был отправиться в военную службу; только двое наказаны: один – 15-ти дневным заключением, другой – штрафом в 2 1/2 ены; и тем все дело закончено.

Советует Василий Ямада не отправлять туда опять Павла Сакума, так как против него там власти и язычники раздражены, а пока найдется отдельный катехизатор для Мори и Каяма, посылать туда раз в месяц Иоанна Судзуки из Сидзуока. Увидим.

3/16 мая 1904. Понедельник.

Вследствие внушения графа Кацура (отмеченного выше, 5 мая нового стиля) протестанты и буддийские бонзы, также и синтоистские каннуси, предприняли устроить большой религиозный митинг, который и состоялся сегодня. Программа разослана была [sic] по всей стране, и из разных провинций прибыли религионисты на это собрание. Вот эта программа:

«Причины созвания митинга представителей всех религий в Японии, имеющего состояться в Циуконсидо-каикван, Сиба, Токио, 16 мая 1904 г.

Война, которую ведет Япония, имеет в виду своим результатом благосостояние империи и мир на Востоке. Поэтому наш народный долг ныне не только сплотиться в одно для защиты наших прав, но и руководиться принципами, достойными просвещенной нации. Так мы лучше всего можем способствовать осуществлению намерения, выраженного в императорском рескрипте: „Содействовать мирному прогрессу нашей Империи в цивилизации, усиливать дружеские связи с другими государствами и обеспечивать ненарушимый мир Востока”.

Со времени открытия войны решимость нашей нации и успешные операции флота вызвали в Европе и Америке многие выражения симпатии к нам. Но, к нашему сожалению, некоторые за границей стараются отчуждить от Японии чувства Запада представлением этой войны не более, как войною между двух рас, а иные – столкновением, в котором Россия стоит за христианство, а Япония – за буддизм. Не менее служит для нас предметом сожаления и то, что есть в Японии люди с узкими взглядами, проявляющие антииностранный дух, и даже такие, которые стараются пользоваться настоящими обстоятельствами в интересах своих собственных религиозных воззрений и к обиде других.

Эти факты налагают особенную обязанность на представителей всех религий в Империи. Их долг не только руководить народ в их религии и внушать любовь к стране сообразно с их верою и сознанием, но и внушать великие принципы универсальной любви и мира – не в интересе одной их веры или культа, но ко благу всех людей. Особенно они должны стараться сделать ясным за границею, что настоящая война не есть столкновение расы с расою или религии с религиею, но война, ведущаяся исключительно за справедливые интересы Японии; дома же, всячески стараясь связать воедино весь народ для борьбы к обеспечению почетного мира, в то же время употреблять усилия к обузданию духа крайнего национализма или вражды между религиями.

Для осуществления этих целей предположено иметь собрание представителей различных религий в Японии, чтобы дать им случай выразить свои мнения. Если чрез это собрание будет ясно обнаружено, что настоящая война не ведется Япониею для утверждения превосходства расы над расою или религии над религиею, но единственно в интересах справедливости и мира, то результат ею будет достигнут.

Поэтому очень желательно, чтобы представители всех религий в Японии присутствовали на митинге и способствовали уяснению дома и за границей, что их взгляды так широки и просвещенны, как выше изложено».

Предприниматели митинга приглашали меня и наших христиан на митинг. Я, конечно, не пошел, предвидя злословные на Россию речи, но христианам не запретил, так как и в самом деле в войне не видно религиозного оттенка: нас же по всей Японии защищает Правительство от фанатиков и злонамеренных людей. Потому наших христиан человек десять вошло в число «сансейин» (supporters of the project); между ними главные: о. Роман Циба, кандидаты Сенума, Ивасава, Сайкайси, редакторы Петр Исикава, Василий Ямада. По общему их желанию, Павел Накаи написал речь для произнесения на митинге, которую сегодня утром прочитал мне; речь довольно приличная, с выражением сожаления, что принимают войну за борьбу рас и религий, и подобное; одно только выражение, относящееся к России, было грубое; но я промолчал, зная ultra-патриотизм Накая.

С 2-х часов был митинг; собралось на него человек до 2-х тысяч. Председателем был 84-летний бонза, которого под руки возвели на возвышение – до того дряхл; в шамкающей своей речи, однако, перво-наперво объявил, что он молод для служения отечеству. Митинг прошел прилично и мирно с бесчисленным плесканьем рук и энтузиазмом. Разумеется, много злословили Россию, особенною рьяностью в этом отличился протестант Козаки, пустивший речь в поле политики и нашедший там дикую Россию 16-го столетия и просвещенную Японию 20-го столетия. А представитель буддизма Оуци объявил, что японцы вовсе не желтая опасность – они имеют белое сердце под желтой кожей, а вот русские точно составляют эту желтую опасность: у них под белой кожей желтое сердце – сам Наполеон изрек это; да разве еще монголы опасны; но японцы совсем не принадлежат к этому племени. Отличился еще миссионер Rev. Imbrie – расплылся в приторнейшей лести японцам, и, в конце концов, уподобил Японию Греции, разбившей большую персидскую монархию, обещая ей полный разгром большой России.

Иван Акимович Сенума прочитал речь Накая; когда он объявил, что принадлежит к Православной Церкви – плескали, когда кончил речь – тоже плескали. Изливались в речах самоуслаждений и плесканиях часа три. В заключение прочитали «решение, принятое на митинге представителей всех религий в Японии, держанном в Токио 16 мая 1904 г»., гласящее следующее:

«Война, ведущаяся ныне между Япониею и Россиею, имеет своею целью, со стороны Японии, безопасность Империи и постоянный мир Востока. Она ведется в интересах справедливости, гуманности и мировой цивилизации. Она отнюдь не имеет никакого дела с различиями рас или религий. Итак мы, собравшиеся на митинге без различия расы или религии, согласились на том, чтобы стараться публиковать миру – согласно со способами, наблюдаемыми в религиозных корпорациях, к которым кто принадлежит, – действительные цели настоящей войны, как они выше обозначены. Мы также выражаем самое искреннее желание скорейшего достижения почетного мира».

Решение это еще до митинга было составлено и напечатано по-японски и английски. Прочитать английский текст на митинге предоставлено было Rev. Imbrie, который и сделал это, сопутствуя своею слащавою и русофобскою речью. В этой речи, между прочим, он упомянул, что имел свидание с графом Кацура и что Кацура объявил ему то, что заключается в нынешнем решении, сказав, что говорил ему это не лично от себя, а как Министр-Президент, и что такова же и воля Императора. (Значит, настоящий митинг – прямо дело Правительства).

«Устроителей» митинга (promoters) было 29 – все наиболее известные протестанты и буддисты. «Поддержавших» идею устроителей (Сан- сейин, supporters of the project) 126, в том числе 7 миссионеров-иностранцев, один маркиз и несколько графов и баронов.

Сегодня извещается в газетах, что вчера прибыли в Такахама, провинции Иё, на Сикоку, русские военнопленные, взятые после сражения на реке Ялу: 17 офицеров, из коих 9 раненых, 419 нижних чинов, из которых 284 ранены, и говорится, что они отсюда будут переправлены на жительство в Мацуяма.

Я написал два письма к ним – одно в Такахама, другое в Мацуяма, и отправил к французскому посланнику с просьбою переслать их чрез Министерство иностранных дел к пленным. В письмах я предлагал им, если пожелают, японского священника, несколько знающего по-русски для совершения богослужений, к их религиозному утешению; обещал также послать книг для чтения и просил их известить о своих именах, числе, состоянии.

4/17 мая 1904. Вторник.

Василий Ямада приходил сказать, что христиане хотят на свой счет послать священника для богослужений к нашим пленным и уже спрашивали в «Гваймусё» (Министерство иностранных дел), «можно ли это?»

Им ответили: «подайте прошение, обозначив имя, кого хотят послать». «Так, кого бы?» – спрашивал у меня Василий Ямада. Я ответил, что нужно подождать ответа пленных на мое письмо, посланное вчера. Нет сомнения, что они пожелают священника, все же нужно иметь сведение от них. Тогда надо будет снестись с о. Симеоном Мии, который один только может хорошо служить для них по-русски. Если о. Мии по состоянию здоровья не может отправиться к ним, тогда спросим о. Сергия Судзуки, который тоже совершал русские богослужения в Кобе у русского консула. Получив от него благоприятный отзыв, и заявим имя его в «Гваймусё».

5/18 мая 1904. Среда.

Павел Кубота, катехизатор, пишет, что «в Оккава-мура человек 90 язычников, после празднования победы на Ялу, воодушевившись ultra-патриотизмом, напали на дом христианина Павла Мизава и расшибли его, причинив убытка ен на 25. Нападение решительно ничем не было вызвано со стороны христианина».

Я велел передать письмо Василию Ямада для заявления факта в «Най- мусё» (Министерство внутренних дел), так как ему говорили там «немедленно доносить обо всем подобном, ибо местные власти большею частью умалчивают».

О. Петр Кавано пишет, что «за ним и прежде полиция наблюдала без всякого повода с его стороны к подозрению и теперь не перестаёт делать это, чем крайне ему надоела». Но чем же помочь в этом? Пусть глупая полиция наблюдает – не обращать внимания на это – больше ничего.

О. Петр Ямагаки пишет, что «из селения Иваидзуми, знаменитого производством скота, состоящего из 300 домов, прислали прошение дать им катехизатора; Фома Ямаси, живущий в Мориока, родом из Иваидзуми, очень хлопочет, чтоб просьба была исполнена». Но где же взять! Очень хотелось бы удовлетворить – просят во время такое неблагоприятное для проповеди, значит, желание их серьезное. Но – но посоветовано подождать.

6/19 мая 1904. Четверг. Праздник Вознесения.

Служение вчера и сегодня было соборное священническое; пение превосходное; но христиан мало в Церкви.

Посылал секретаря Давида Фудзисава на почту попросить, чтоб не задерживали писем и газет, идущих в Миссию. Со времени войны – ни одного письма, ни простого, ни денежного, и недели три – ни одной газеты. Очевидно, задерживают, чтоб вскрывать и свидетельствовать.

Пусть на здоровье делают это – ничего дурного для Миссии не найдут; но пусть делают скорей и потом доставляют Миссии. С улыбкой выслушав Давида, начальник иностранного почтового отдела, сказал: «Не могу сказать, есть ли что в Миссию, но посмотрю, и, если найдется, пришлю». – А денег все нет и нет! Ведь беда большая нависает!

Павел Сакума, не заезжая в Миссию, проследовал прямо с своей родины на место службы в Мори и Каяма; а мы имели намерение не пускать его туда, так как против него раздражены местные власти за его грубое письмо. Но теперь нечего делать; пусть будет там; только советовал я Василию Ямада написать ему – смягчить свое письмо свиданием с раздраженными. Василий Ямада требует вызвать его оттуда, в таком-де смысле говорил с местными властями, что Сакума больше не будет там. Но этого нельзя; надо соблюсти и достоинство звания катехизатора, что было бы нарушено отставлением катехизатора из-за неудовольствия деревенского старшины, язычника.

1/20 мая 1904. Пятница.

Конгреционалка-миссионерка Miss Parmelee из Мацуяма пишет, что туда 15 числа прибыло 453 русских военнопленных, что им нужно книг для чтения, что она отнесла к ним три русских Библии, но больше нет у нее, и просит у меня книг для них.

Только что сел я ответить ей благодарностью за заботы о русских и уведомлением, что я уже предлагал послать книги им и только жду ответ от них на мое письмо, как приехал Mr. Andre с письмом от французского посланника и приложением к нему 207 ен 96 сен, присланных от М-11е Кондоинаки из Петербурга для раздачи чрез меня в Пасху нашим пленным в Мацуяма. Деньги к Пасхе опоздали; из прежних пленных больных теперь в Мацуяма всего 14 человек осталось, и деньгами они достаточно одарены от разных лиц из России; потому Mr. Andre советовал направить эту сумму к раздаче вновь прибывшим пленным – больным, которых много. Я согласился; и, притом, так как я тоже своего рода заключенник – не могу отправиться к пленным для раздачи, то просил французского министра сделать это за меня, поручив кому-либо из подведомых ему лиц, и чрез Andre отправил деньги обратно Mr. Harmand’y.

Mr. Andre еще привез мне много русских газет для чтения, приходящих в Посольство на имя о. Сергия Глебова, и говорил, что из Петербурга французским посланником в ответ на его уведомление, что хотят отсюда выписать из России священника для русских пленных, получено уведомление, что о. Сергий Глебов готов по первому известию о зове отправиться тотчас же сюда. Но здесь от военного министра еще не получено разрешение вызвать русского священника.

8/21 мая 1904. Суббота.

О. Павлу Косуги послано на 6-й месяц обычное священническое содержание 25 ен и написано, что еще только на 7-й месяц пошлется ему 25 ен, а затем он поступит на заштатное содержание 12 ен, ибо несправедливо давать ему полное, когда он не служит. Два года болеет и все это время пользовался священническим полным содержанием и, кроме того, больше года получал по 30 ен на плату в госпиталь. Денег издержано на него бездна, а всегда был преплохим служителем Церкви – почти бесплодным катехизатором, совсем бесплодным священником; только денег вечно клянчили оба – муж и жена; на лечение жены тоже издержано прежде много-много в госпиталь. Совсем меня измучили за бросание Божьих денег в яму! Но на содержание в заштате все же приходится давать вперед – Бог весть еще сколько лет – 12 ен; зато больше этого ни копейки не дам, сколько ни клянчи. Вдвоем могут на это скромно жить; а хотят жить роскошно – пусть берут у своих родных, пусть также жена Агафья зарабатывает трудом рук.

9/22 мая 1904. Воскресенье

и праздник Святителя Чудотворца Николая.

Вчера на всенощной литию и величание служили священники. Сегодня Литургию и молебен я служил собором с тремя иереями. Потом поздравления; чай, завтрак и обед с гостями. Ученикам и ученицам по 5 ен дано на симбокквай. День этот всегда проходит суетливо и бесплодно.

10/23 мая 1904. Понедельник.

Василий Ямада записал то, что говорил ему граф Кацура, чтоб напечатать и разослать нашим катехизаторам; запись он послал графу Кацура для прочтения, и граф, прочитавши, одобрил для напечатания. Мысли те же, что записаны выше 3 (16) мая – что нынешняя война не касается расовых и религиозных разностей, и потом еще частное обращение к нашим православным служащим Церкви, чтоб они благодушно терпели встречаемые иногда неприятности от невежественного народа. Документ будет полезен как прямое свидетельство, что высшее центральное Правительство не имеет никакой неприязни к Православной Вере в Японии и что ему желательно, чтоб и весь народ так относился к ней. Напечатается экземпляров тысяча и разошлется по всем Церквам.

11/24 мая 1904. Вторник.

Miss Parmelee из Мацуяма, просит написать ей список русских слов, с переводом на английский, нужных для ухаживания за нашими ранеными там, так как она будет в числе японских сестер милосердия заниматься этим. Послал ей, вместо этого, только что вышедшую из печати книжку японско-русских разговоров, составленную Иваном Акимовичем Сенума для употребления японцами на войне; там множество слов и фраз сего рода, и над русскими словами транскрипция японской «катакана».

Отбирал в запасной библиотеке книги для отправления к нашим военнопленным в Мацуяма.

12/25 мая 1904. Среда.

Написал к о. Сергию Судзуки, в Оосака, согласен ли он отправлять священнические обязанности у наших военнопленных в Мацуяма? К о. Мии счел лишним писать – с ним каждый месяц параличные припадки. Японское Правительство, кажется, позволит здешнему, нерусскому, священнику служить у русских.

В следующем выходе «Сейкёо-Симпо» будет объявление, что ныне Собора не будет: священники и катехизаторы для пользы Церкви должны быть безотлучно на своих местах; кроме того, по нынешнему времени иметь огромное собрание наших служащих здесь неудобно.

Необъявленная, но не неважная причина отменения Собора, который в нынешнем году должен бы быть большим, есть и та, что на Собор надо тысячи две с половиной ен; а денег вот и до сих пор в нынешнем году не пришло ни сена – не знаю, по какой причине. Хорошо еще, что в Миссии запас был – этим и живет она до сих пор.

13/26 мая 1904. Четверг.

Приготовлены два ящика с книгами для отсылки в Мацуяма нашим военнопленным. Книг 85 названий, но многие во множестве экземпляров; например, житий святых 90 книжек, бесед к простому народу 50, книжек для школ 220. Послал также всем 453 пленным по серебряному крестику; шелковые шнурки для них стоили 25 ен 24 сен. Написал для них каталог посылаемых книг, а в письме упомянул, что они могут и еще требовать книг, если понадобится. Книги посылаются из запасной библиотеки. Завтра утром ящики отправлены будут к французскому посланнику с просьбой препроводить их чрез Гваймусё в Мацуяма.

14/27 мая 1904. Пятница.

По известиям в сегодняшних газетах, в Мацуяма направлены еще 92 наших военнопленных, забранных в сражении при Кумутане. Боже, когда же русские станут побеждать? И начнут ли когда? До сих пор все наших бьют и в плен берут. Только и читаем об этом в газетах. Или здешние известия односторонни? Хотелось бы верить этому. Но блистательного дела не могли бы вполне скрыть, если бы оно было со стороны русских. Горе и горе!

15/28 мая 1904. Суббота.

О. Сергий Судзуки из Оосака поспешил прибыть в ответ на мое письмо 25 числа немножко не кстати; вчера дал телеграмму, что прочитал письмо и направляется сюда; я ответил телеграммой, чтоб «подождал разрешения военного Министерства», но телеграмма уже не застала его. А между тем в Министерстве еще не разрешили отправление японского священника к нашим военнопленным. Сегодня были наши для этого у военного Министра, но ответил, что «надо для этого решение военного совета, а военный совет соберется-де не ранее, как через 4–5 дней». Теперь большие хлопоты в военном Министерстве, при которых им не до нас: результатом сражения у Дальнего оказалось три тысячи японских раненых, о которых и о всем другом сопряженном с этим хлопочет ныне Министерство.

От наших военнопленных из Мацуяма пришло два письма. Одно в ответ на мое им от 3 (16) мая; пишет подполковник Константин Васильевич Урядов от лица всех, раненый, извещает, что пленных офицеров там всего 15, еще – врач, фельдшер, нижних чинов здоровых 149, раненых около 400; просит книг и газет, кроме русского, на французском, немецком и английском языках; пишет, что для всех их было бы очень приятно, если бы посетил их православный священник. Другое письмо от командира парохода Добровольного Флота «Екатеринослав» Георгия Гавриловича Селецкого, сына одесского кафедрального протоиерея, у которого я был проездом в 1880 году. Сетует, бедный, что держат его пленным вопреки международному праву – не на военном судне он служил и захвачен до объявления войны, утром 6 февраля нового стиля; команду его отпустили в Россию, а его с двумя помощниками держат пленными в Мацуяма; один из сих помощников прежде писавший мне Рыбаков.

16/29 мая 1904. Воскресенье.

Праздник Сошествия Святого Духа.

Я служил Литургию и потом вечерню соборне с иереями. До Литургии о. Роман Циба совершил крещение одного возрастного. В 3 и 4 часа о. Симеон Юкава повенчал двух братьев Такай: Антония, катехизатора, с учительницей нашей школы Верою Кадзима, дочерью умершего катехизатора Луки Кадзима, и Афонасия с дочерью секретаря Сергия Нумабе.

17/30 мая 1904. Понедельник.

Праздник Святой Троицы.

Литургия была с 8-ми часов.

Mr. Andre пришел с письмом наших пленных к французскому посланнику, писанным по-русски, чтоб перевести его на французский. Письмо руки подполковника Константина Васильевича Урядова. Просят «уяснить их денежное продовольствие по международному праву», еще «уведомить их родных, если можно, по телеграфу о состоянии их здоровья»; приложен список офицеров с обозначением, кто ранен, и с адресами родных; по-видимому, опасно больных между офицерами нет.

Mr. Andre предложил мне послать письма в Россию чрез французского посланника, попросив его отправить их вместе с его корреспонденцией, которая сдается на французский почтовый пароход помимо японского почтамта. Это я и сделаю; сомнение берет, не задерживаются ли мои письма, посылаемые в Россию, в японском почтамте, как, наверное, задерживается идущее ко мне из России, потому что вот скоро месяц ко мне нет даже ни одного номера «Московских ведомостей».

18/31 мая 1904. Вторник.

Написал к Высокопреосвященному Владимиру, Митрополиту Московскому, Председателю Миссионерского Общества, жалуясь на то, что содержание Миссии на 1-е полугодие не приходит из Миссионерского Общества, и прося ускорить присылку.

От военного Министерства получено разрешение нашим священникам служить для русских военнопленных. Предложение Министра иностранных дел попросить русского священника для них из России устранено.

19 мая/1 июня 1904. Среда.

До полудня учил о. Сергия Судзуки отправлять различные богослужения по-славянски и собрал для него славянские богослужебные книги, утварь, облачения.

Потом писал письма в Россию, чтоб отправить завтра к французскому Министру для отсылки на французском почтовом пароходе. Написал донесение в Святейший Синод о том, что японский священник отправится для удовлетворения религиозных нужд наших военнопленных, также о том, что Миссия и Церковь здесь благополучны, и жаловался на неприсылку содержания из России. Написал еще к о. Феодору Быстрову и к Н. В. Благоразумову, сотрудникам Миссии.

Служащие Церкви делали собрание, на котором решили: «Взять японским христианам на себя расходы по отправлению и содержанию священника или двух, если понадобится, во время служения между русскими военнопленными». Это в соответствие с желанием Министерства военного, «чтоб удовлетворение религиозных нужд русских военнопленных было исключительно делом японских православных христиан». Положили христиане собирать ежемесячно для этого 80 ен, о чем и уведомили меня чрез депутатов Арсения Ивасава и Иоанна Акимовича Сенума. Только просили на первый раз, пока соберут, дать на дорогу и на первые нужды отправляемому о. Сергию Судзуки; этот долг-де после мне уплатят.

Опасаюсь я, что плохо станут уплачивать и этот и последующие долги в этом роде. Впрочем, поблагодарил за усердие.

20 мая/2 июня 1904. Четверг.

О. Сергий Судзуки вечером отправился, чтоб быть священником у наших военнопленных в Мацуяма. До полудня также учил его славянскому богослужению; ныне знает он порядок всех необходимых богослужений так, что может показать чтецам и певцам, если бы там не нашлось никого, знающего несколько церковный устав.

Общество христиан, хлопочущих о священнике для военнопленных, положило ему 30 ен в месяц на прожитие в Мацуяма, 20 ен дорожных, еще 20 ен на доставление вещей к месту и прочее – всего на 70 ен принес он ко мне ручательство за подписью о. Романа Циба, что деньги мне будут возвращены, а теперь просят меня одолжить. Одолжил. На подрясник и рясу дал 25 ен, ибо прежние у него устарели, а к русским явиться в простом японском платье не совсем прилично. Снабжен всем, до церковного вина и просфор на первые Литургии. Дал ему свидетельство за подписью и миссийскою печатью, что он «священник, отправляемый для служения у военнопленных, и чтоб приняли его за такового»; кроме того, подробно написал о нем подполковнику Константину Васильевичу Урядову. Написал с ним также офицеру с «Екатеринослава» Петру Степановичу Рыбакову, от которого сегодня в письме получил пожертвование на Миссию 5 фунтов стерлингов и Георгию Гавриловичу Селецкому, капитану «Екатеринослава», сыну покойного протоиерея в Одессе, о. Гавриила Селецкого.

21 мая/3 июня 1904. Пятница.

Расположение духа никак не мирится с тем, чтобы не быть Собору в настоящем году, притом же человек 15 ныне кончат курс в Катехизаторской школе и Семинарии; их надо распределить по местам, что со священниками сделать удобнее, чем одному, хотя я и знаю состояние Церквей лучше, то есть общее, чем священники.

Итак, сказал написать и напечатать оповещение по Церквам, что Собор в нынешнем году в обычное время будет из священнослужителей, то есть переносится Собор будущего года на этот, а этого года Собор – общий – на будущий год, так как ныне, во-первых, неудобно Церкви на некоторое время оставить без служащих, во-вторых, по обстоятельствам времени неудобно многочисленное собрание в Миссии.

Сегодня совсем закончено исправление переведенной «Праздничной Минеи», так что хоть бы и в печать; но, во-первых, надо подставить «величания», которых нет в славянском, поэтому они и связанные с ними «избранные псалмы» должны быть переведены; во-вторых, хорошо бы прежде разделить Евангелие и Апостол на «зачала» и их подставить вместо глав и стихов, что ныне у нас.

22 мая/4 июня 1904. Суббота.

Боже, сколько денег расходуется, кроме определенного содержания катехизаторов! Вот сегодня: у о. Николая Сакураи жена больна; прежде послал на лечение, нисколько не лучше, сегодня опять посылается 10 ен, у Луки Ясуми жена больна – тоже опять 5 ен, Кацумата Павел жалуется на задолжалость, при одолевающей детворе, просит чрез священника в долг 30 ен – послал так 10, Любовь Асано, учительница Женской школы в Кёото, выходит замуж за катехизатора Ватанабе – послал ей на платье 25, ему 15, ученик Семинарии по глазной болезни уходит домой – 6 ен 50 сен на дорогу. Нет дня, чтоб не было подобных экстренных расходов больше или меньше. А сама Японская Церковь может ли отвечать сей нужде хоть на сотую долю? Может! Мне, пока живу, и во сне-то этой радости не видеть! Начинают приходить отчеты, сколько собралось денег по Церквам вследствие моего прошлогоднего окружного письма, что после Собора разослано – и что же? В Церкви Одавара, такой большой, со священником во главе, собрано за целый год всего 10 ен 15 сен! Тысячу лет должна преуспевать Церковь, чтоб по этой пропорции достигнуть самостоятельного денежного положения.

Один японец – язычник – прислал мне письмо, адресованное Русскому Императору, с просьбой передать; посоветовал я переслать чрез японское Правительство.

Другой японец – христианин – некто Павел Унно, из Хоккайдо прислал письмо ругательное на Русского Императора – «он-де священник (сисай), молится за людей – как же он заграбил Манчжурию, да еще и войну начал!» Дальнейшего я не читал, и газетной руготни и злословия не оберешься, а тут еще свой христианин туда же! Впрочем, хорош и христианин! И как крестят таких невежд в учении! Императора священником называет. Нужно заметить, однако, что это от первого, якобы православного христианина, встречаю такую неделикатность со времени начатия войны. Нужно будет о. Сакураю выговор сделать за окрещение такого невежды в учении, если он крестил, или тому, кто крестил.

23 мая/5 июня 1904. Воскресенье.

Такое тягостное, такое мучительное положение одиночества, войны, угрожающего безденежья, заброшенность от России, замкнутости от Японии, что с какою бы радостью помер, если бы смерть естественная стояла вот тут у дверей!

24 мая/6 июня 1904. Понедельник.

Василий Ямада приходил сказать, что люди желают яснее узнать о Православной Церкви, ее положении к отечественной Японии, к войне и подобное. В субботу назначено собрание, для сего Арсений Ивасава, Иоанн Сенума, Петр Исикава будут говорить речь в уяснение. Я ответил: «Ладно!» Что же мне больше сказать?

Петр Исикава приходил сказать, что «составилось общество желающих получать из России „Новое Время”, чтоб переводить статьи из него для печатания во всех японских газетах; ныне получают „Новое Время”, „Ници-Ници-симбун“ и ,Дсахи-симбун“, но они только для себя, а это будет для всей японской прессы; вот и 14 ен собрано, чтоб выписать за полгода; не знаем, как деньги переслать». Просил Исикава Mr. Andre взять на себя эту комиссию, но Andre ответил, что без позволения французского посланника не может этого сделать. – Мало оплевывают Россию, хочется больше; и Исикава туда же; «буду переводить я», – говорит.

Федор Тоёда, хакодатский катехизатор, приходил сказать и бумагу показать, что ему разрешено от военного Министерства опять жить в Хакодате; время остракизма его кончилось; для Исайи Мураки, другого хакодатского катехизатора, тоже. Но о. Метоки еще не разрешен, по- прежнему остается в Арикава.

25 мая/7 июня 1904. Вторник.

Английский епископальный миссионер Rev. Buncombe прислал извинительное письмо по поводу происшествия в провинции Симооса, где японский проповедник, состоящий в его ведении, выставил публичное заявление, что «он не принадлежит к русской Николаевой вере, а проповедует веру японской союзницы Англии». Происшествие это вышло в печать, и вчера о нем упоминалось «Under Summary of Religious Press» в «Japan Mail». Он-де был не виноват – без его сведения проповедник сделал это; он сожалеет о сем и просит извинения. Я ответил успокоительной запиской, что не придавал никакого значения случаю, и чтоб он не думал больше о нем.

26 мая/8 июня 1904. Среда.

Сегодня И. А. Сенума в разговоре по поводу имеющей в субботу быть лекции об отношении Православной Веры к государству заявляет: «Трудно будет объяснить: у Бердникова прямо говорится, что Русский Император есть глава Церкви».

– Где же это? Покажите.

Он взял книгу, долго рылся в ней, нашел выражение, что «Русский Государь есть верховный защитник веры», и кажет: «Вот!»

Я выбранил за детское неразумение. Даже воспитанные в России академисты так мало понимают каноническое положение Церкви, потому что Сенума ссылался и на другого академиста, Сайкайси. Чему удивляться, если инославные и язычники совсем не понимают?

27 мая/9 июня 1904. Четверг.

Два года бесполезно изводящий церковные деньги на лечение своей чахотки о. Павел Косуги пишет, что прибудет на Собор. Вежливо отвечаю ему, что «может не трудить себя этим; два года не служа, не может дать ныне какого-либо совета, не зная нынешнего состояния Церкви; притом же, не может здесь помещаться вместе с прибывшими священниками, ибо чахотка заразительна – всем будет неприятно жить с ним; если же прибудет, то пусть имеет в виду остановиться у своих родных». Не выживешь потом, если поселится в миссийских зданиях или потребует, чтоб его поселили в госпитале и на него пойдут опять такие же огромные расходы, как когда жил больше года в госпитале в Оосака. Наказание с этими дармоедами в здоровом и больном состоянии!

28 мая/10 июня 1904. Пятница.

Война, действительно, очень мешает церковному делу. О. Борис Ямамура описывает свое путешествие по Церквам, как почти совсем бесполезное: крещений почти ни одного, исповедников везде очень мало, кое-где – никого; только у проповедника, который считается самым плохим, Иоанна Нитта, в Фукуока, все, кажется, отговели; у него и крещений в продолжение года было 8 – как почти ни у кого.

29 мая/11 июня 1904. Суббота.

Rev. Loomis, of American Bible Society, Yokohama, прислал уведомление, что «у них, в складе, есть русские Библии и Новые Заветы – так не нужны ли нашим военнопленным в Мацуяма?» Ответил ему, чтоб послал в Оосака 50 Новых Заветов о. Сергию Судзуки, который назначен для служения у военнопленных; а о. Сергия известил, что ему посланы и чтоб раздал.

На всенощной сделал замечание регенту левого клира, Иннокентию Кису, чтоб не растягивал пение. На правом ныне поют хорошо – ни медленно, ни спешно; у Алексея Обара есть такт регулировать; а Кису несносно тянет – и выходит до неприличия нестройно, по несообразности с другим хором. После замечания пошло лучше.

30 мая/12 июня 1904. Воскресенье.

Некто Ямазаки Мицуаки основал общество под именем «Фурё-доо- дзёо квай» – «Общество сочувствующих военнопленным». Цель: «показать военнопленным сочувствие делами любви, сообразными с принципом филантропии», война-де между нациями, а не между частными людьми. Иван Накасима, регент церковного хора в Коодзимаци, принес мне конституцию общества, отпечатанную на листе по-японски, по-английски и французски, и сказал, что затевается этим обществом концерт в пользу русских военнопленных в Мацуяма.

31 мая/13 июня 1904. Понедельник.

Вполне кончивши все по переводу Праздничной Минеи, сегодня мы с Павлом Накаем принялись за дело разделения Евангелия и Апостола на зачала. Дело это начерно сделано Акилою Кадзима, сделано, как сегодня мы видим, недурно; нам нужно проверить, дополнить и придумать удобные способы окончания чтений, разграничения и тому подобное.

Врач Ясосима прислал мне ящик вишен – все в утешение в моем одиночестве здесь в войну.

1/14 июня 1904. Вторник.

О. Роман Фукуи пишет с Сикотана, что Максим Обата, катехизатор, соглашается остаться там еще на год, по неимению в виду человека, который бы заместил его, а Обата в своем письме просится из Сикотана в другое место; стало быть, о. Роману говорил одно и тут же в письме изложил совсем противоположное. Нехорошо! А хуже всего то, что для Сикотана, действительно, трудно найти человека, а там бонзы строят кумирню и не оставляют усилий совратить наших курильцев в язычество.

О. Роман пишет еще очень гневно о хакодатских властях, не отпускающих о. Андрея Метоки на свободу, и советует хлопотать здесь о том. «Хвалятся-де гуманностью в этой войне, а совершают такой акт варварства, как без всякой причины лишение свободы японца-священника», – негодует Роман.

2/15 июня 1904. Среда.

Из всех иностранцев, кажется, один Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер, искренно расположен и к Православной Церкви, и к России: чуть что доброе находит в получаемых им религиозных журналах, тотчас делает вырезку, или целый номер шлет ко мне с красной отметкой. В последнее время четыре раза было это. Спасибо ему за это теплое чувство! Прочие миссионеры все зауряд – явные враги России в текущей войне и, конечно, еще более враги православия вообще.

На днях везде в газетах приторное письмо английской епископши, Mrs. Awdry, радующейся успехам Японии. Недавно был англиканский епископальный миссионер, Rev. Cholmondeley, с пафосом и жестикуляцией объявлявший, что он как союзник Японии за Японию, но как христианин за Россию – в виде любезности мне прибавивший…

Гуляя сегодня по двору, слышал с улицы объяснение японского джентльмена сопутствующим ему двум дамам: «коре мото Никорай, има сейкан-ни натта» (Это прежде было место Николая, теперь правительственное). Неудивительно, что так принимают. Семь полицейских и два жандарма приставлены специально охранять Миссию; на дворе и у ворот только и видны полицейские при саблях и в формах; ворота, кроме времени богослужений, всегда заперты; только в калитки можно проходить имеющим какое-нибудь отношение к Миссии; публике вход во двор не дозволяется. Да еще полицейских будок натащили целых четыре, которые торчат ныне у ворот, точно вывеска, что место-де и взаправду правительственное; да еще ныне красят эти будки в ярко блистающий белый цвет.

Впрочем, за такое тщательное охранение нельзя не поблагодарить от души японское Правительство; до сих пор никакой беды Миссии, даже ни одного стекла не разбито японскими патриотами.

3/16 июня 1904. Четверг.

Раздосадовал о. Сергий Судзуки. В письме к Василию Ямада подробно описывает свое первое свидание с русскими пленными в Мацуяма и первое служение у них обедницы в прошедшее воскресенье. После службы отпалил им проповедь по-русски; это было нечто вроде путешествия по болоту с прилеганьями, чтоб вытащить то одну ногу, то другую; русские, вероятно, с изумлением, и удерживая смех, смотрели на это оригинальное хождение. Но это бы еще ничего, а главную-то мысль его они, должно быть, поняли; и вот вся беда в этой мысли: он убеждал их ни более ни менее, как в том что они должны, не стесняясь, исповедаться пред японским чиновником, в свидетельство своей искренности, своей благодарности к японскому Правительству и прочих своих добродетелей, то есть собственно держать исповедь пред ним, священником, но в присутствии японского приставленного к нему чиновника – таково-де правило.

Об этом он писал и в предыдущем письме к Василию Ямада, что-де одно из правил, поставленных ему в руководство, то, что он может посещать русских не иначе, как в сопровождении другого японца, знающего русский язык, чтоб контролировать все то, о чем он будет говорить с русскими, так что и исповедать русских он должен будет не иначе, как в присутствии сего господина; но я думал, что это простые речи, что знает же он, как священник, церковное правило о секретности исповеди, и надумается хорошо объяснить чиновникам, что, мол, даже и в семействе никто не имеет права слушать чужую исповедь, а отступают или выходят, когда больного должно исповедать.

Но о. Сергий не только не догадался сделать это, а без всяких возражений подчинился этому правилу, и вот, русских убеждал к тому же. Мне совестно за него. И я, по прочтении его письма, послал ему строгий выговор и требование, чтоб он объяснил чиновникам невозможность исполнить правило о публичности исповеди, иначе пусть не исповедует, чтоб не нарушить церковное правило. Исповедать он думает и здоровых; боюсь, чтоб русских не соблазнило еще допущение к исповеди и причастию без говения.

Я не сомневаюсь, что на соблюдении правила о присутствии свидетеля на исповеди не станут настаивать, если о. Сергий вразумительно объяснит невозможность подчиниться сему правилу. Всякий другой на его месте тотчас бы и сделал это. Но о. Сергий во многом похож на простодушного ребенка. Недаром о. Иоанн Оно в письме к секретарю Нумабе выражает опасение, «как бы о. Сергий не наделал глупостей, лучше бы- де послать более практичного и разумного о. Павла Морита».

Кроме этого пункта об открытости исповеди, все прочее в письме о. Сергия хорошо. Японское Правительство весьма гуманно относится к военнопленным и делает все возможное к их удобству. Размещены они в 5-ти отделениях – в кумирне и других местах, и о. Сергий ежедневно будет отправлять богослужения поочередно в каждом, или будет посещать эти отделения, в назначенное для того время, с 8 1/2 часов до 11-ти.

Это побудило меня сегодня, тотчас по прочтении письма, заказать киоты к 4-м иконам, чтоб их отослать в 4 отделения, так как прежде две большие иконы в киотах отосланы были для молитвенного места, значит для одного из помещений пленных.

О. Сергий посетил все помещения. Всех пленных там ныне 21 офицер и 584 нижних чинов, из коих 280 раненых больных. Все приняли о. Сергия с почтением, просили у него благословения и целовали руку. Не имевших крестиков от меня, он одарил крестиками, а больным давал и иконки, которыми также снабдил каждую комнату. Во время богослужения обедницы пели пленные хорошо. Как видно, между ними есть основательно знающие богослужение, потому что в письме о. Сергия имелась записка по-русски, которой спрашивалась отсюда «Месячная Минея» и «Обиход Бахметева» – которые тотчас же здесь и выданы для отправления (Минея за июнь, июль, август; Обиход, за неимением в Миссии, послан из Посольской Церкви, имевшийся здесь у Петра Тоокайрин. Послана и Следованная Псалтырь). После Богослужения о. Сергию вручили собранные между молившимися около 4 ены, он понял – на вещи, потребные для богослужения, но, должно быть, русские имели в виду поблагодарить его за служение: у нас здесь не понимают «вознаграждение за труд богослужения», а русские не понимают «богослужения без вознаграждения за него». Просит еще о. Сергий посылать ему отсюда просфоры для богослужений; это неудобно для него же; пусть научит там булочника печь просфоры; для того дана ему просфорная печать. Впрочем, сегодня заказаны 25 для отправки ему.

4/17 июня 1904. Пятница.

Наконец, я обрадован присылкой из России денег – в первый раз в этом году. Пришла сумма из Святейшего Синода на 1-е полугодие, 3 тысячи рублей, и при ней еще скопившиеся в Хозяйственнном Управлении некоторые пожертвования. Пакет обыкновенный – Хозяйственного Управления; не видно, чтоб вскрывали и свидетельствовали здесь на почте. Одновременно получено письмо о. Феодора Быстрова, тоже без всякого признака, чтоб его читали здесь на почте. Пожалуй, и правда, что здесь не задерживается на почте, как уверяли чиновники почтамта, ничто, идущее в Миссию, а приостановлена посылка газет и журналов там, в России, из опасения, что не дойдет сюда.

После полудня посетил из Французского Посольства Mr. Andre. Этот еще больше обрадовал известием, что французский посланник получил сумму для передачи мне. Должно быть из Миссионерского Общества ожидаемая мною ассигновка на 1-е полугодие. Не далее понедельника это уяснится; теперь Mr. Andre только взял у меня сведения, какие именно деньги ожидаются для Миссии; посланником деньги еще не получены, а только уведомление из банка в Йокохаме, что на его имя есть деньги.

Mr. Andre сообщил, между прочим, что между убитыми на войне в последнее время русскими офицерами оказался Зиновьев, сын нашего турецкого посланника; в кармане его мундира найдено было 500 рублей, которые и доставлены японцами французскому посланнику для пересылки отцу убитого; на ассигнациях следы крови. Сын же Генерала Деваля, бывшего Петербургского Губернатора, брат М-me Мясоедовой, недавно уехавшей отсюда с мужем, состоявшим секретарем при Посольстве в Токио, – простреленный пулею, но не смертельно – лечится теперь между военнопленными в Мацуяма. Боже, сколько эта война внесет слез в тысячи семейств в России и Японии! А она еще, по-видимому, только начинается; до сих пор все только нас побеждают; но разве Россия может остаться побежденною!

5/18 июня 1904. Суббота.

До сих пор Кёотская Женская школа удивляла отсутствием больных, и вдруг поразила присутствием: 11 человек разом заболело дифтеритом, в том числе начальница школы Надежда Такахаси и учительница Ольга Ябе. Больные лечатся в школе; Ябе – опасно больная – уложена в городской госпиталь; здоровые переведены в дом диакона, и ученье на время прекращено. Какая-то одна затащила из города болезнь и заразила.

О. Иоанн Катакура описывает посещение Церквей; Церкви все спокойны; было несколько крещений; многие исповедались и приобщились; но проповедь вообще в застое.

О. Николай Сакураи пишет, что жена его начинает поправляться, так что даже на ноги может встать. Послал еще 10 ен, чтоб молоком и яйцами поскорее возобновила силы. Жен священников нужно беречь. Несмотря на болезнь жены, о. Сакураи отправится посетить свои Церкви, чтоб донести Собору об их настоящем состоянии, но на Собор не прибудет.

А вот Павел Сайто и не священник, а желает прибыть на Собор, чтоб изложить пред оным какую-то свою жалобу на священника и выложить какие-то свои прожекты. Отвечено, что может выразить себя письменным изложением; на Собор ему одному из катехизаторов явиться нельзя дозволить. Пустой человек! Вместо проповеди занимается публичным показыванием волшебного фонаря со сценами войны и военными рассказами к ним, занимающими по три часа времени, как сам хвалится в сегодняшнем письме. Это значит: вместо того, чтоб делать свое церковное дело, для которого его вместе с его большим семейством содержит Русская Церковь, он, напитавшись русским хлебом, в благодарность за это выходит пред публику бранить и поносить Россию.

Другой, не менее пустой, катехизатор Павел Кацумата пристает за подачками, жалуясь на многочисленность детей. Получает 18 ен, почти самое большое, что может получать катехизатор. На днях послал 10 ен помощи. Сегодня просит еще. Отвечено: пусть трудится по службе, тогда христиане станут помогать. Пусть просит помощи у брата, богатого человека, некогда тоже евшего хлеба Миссии в Катехизаторской школе. Если ни то, ни другое, то пусть ищет себе другой, более доходной, службы мирской, оставив церковную, ибо Миссия помогать больше ему не может.

Трогательно пишет из Хиросима Илия Кунии, ученик Катехизаторской школы, только что взятый из школы в военную службу; совсем на пути в Манчжурию, где надеется исполнить свой долг, но ныне очень скучает в кругу товарищей-язычников, находящих удовольствие в вине и прочем подобном; занимается чтением взятых духовных книг и молитвою; просит молитв.

6/19 июня 1904. Воскресенье.

Игнатий Мацумото перевел последнюю часть Церковной истории Смирнова и пришел спросить значение некоторых латинских слов и названий, чтоб подставить перевод их; но некоторых слов совсем нельзя перевести – или непонятно будет на японском, или неприлично; можно ли, например, поставить в переводе «praeputium» Иисуса Христа, который католики на Западе когда-то выставляли для поклонения, да еще разом в четырех городах? Насилу убедил его оставить так, как в русском тексте – латинское слово, надписав произношение его катаканой; пусть непонятно; кому нужно, тот доберется смысла.

7/20 июня 1904. Понедельник.

О. Роман Фукуи пишет о Сикотане, что получил деньги, 107 ен, на покупку двух коров для сикотанских христиан (напрасно священник берет на себя эту комиссию); что Евгению Сторожеву, дочь Владимира, просватал за Федора Судзуки в Кусиро; что Максим Обата как бывает в домашнем платье, так и идет в Церковь отправлять общественное молитвословие, а это претит благочестивому чувству тамошних христиан, потому просит о. Роман прислать туда хоть старый стихарь для надевания при молитвословиях (будет послан, и не старый) и прочее. Пишет еще, что Феодор Сайто, теперешний катехизатор в Немуро, непременно в тех местах желает служить, и что он, о. Роман, думает поместить его в Абасири, где непременно нужен катехизатор; еще – что нужно катехизатора для Обисиро, где 4 дома христиан и один чиновник – Иоанн Яманоуци – весьма благочестивый человек, у себя собирает христиан для молитвы и бесед – и так далее.

Тит Накасима из Ициносеки пишет, что «церковное здание у них все занято солдатами, а кругом огород истоптан их лошадьми – молиться негде». Что будешь делать, коли теперь везде по Японии такое военное движение и возбуждение!

Яков Ивата, катехизатор в Какогава, пишет, что «у него несколько человек приготовлено к крещению и сетует, что о. Сергий Судзуки не может посетить его Церковь, занятый теперь службою у русских военнопленных». Тотчас же ему отвечено, что посетит их о. Яков Мацуда, ближайший из священников; а о. Якову отправлено письмо Якова Ивата с наказом от меня – по пути на Собор в Токио остановиться дня на два-на три в Какогава, испытать приготовленных и преподать крещение, если достойны. Написано об этом и к о. Сергию Судзуки, местному священнику.

8/21 июня 1904. Вторник.

Настоятель Посольской Церкви в Берлине, протоиерей Алексей Петрович Мальцев, при сочувственном письмеце прислал 55 марок на Миссию, составивших здесь 23 ены 5 сен.

От Банка Мицуи пришло уведомление, что на мое имя получено от «Chartered Bank» в Йокохаме 24865 ен 50 сен, которые и записаны на мой счет. Это значит, из Казны на 2-е полугодие нынешнего года. Деньги присланы телеграммой на имя французского посланника, чрез Шанхайскую контору «Chartered Bank». Но в телеграмме не было упомянуто какая сумма, так что французский посланник не мог сообщить мне, сколько денег, как говорил сегодня Mr. Andre, привезший письмо Мальцева; и я лишь догадываюсь, что деньги из Казны; но это, конечно, так. Слава Богу! А я уже задумывал в Россию ехать за деньгами, если не вышлют.

9/22 июня 1904. Среда.

Побыл в Банке Мицуи, чтоб положить часть денег на fixed deposit. В первый раз сегодня выехал в город после того, как в конце генваря ездил в Посольство попрощаться с отъезжавшим бароном Розеном. Полицейский в частном платье сопровождал, конечно, не отходя от меня даже в банке. Нехорошее время войны! Ни на минуту нельзя забыть ее. Да и как забыть? Вот опять было сражение, и в третий раз уже разбили русских на суше – в Теглице тысячи убитых и раненых на той и другой стороне. Вот когда поучиться смирению!

Сопоставил себя с каждым из убитых: разве я лучше их? Что вы! Избави Бог и подумать это! А между тем жизнь их пошла так дешево, кровь их разлилась, как вода. Если каждый из них оказался столь легким на весах суда Божия, то я-то что же пред Богом? Достоин ли Его хранения? И если хранит еще, то какою благодарностью должен гореть мой дух и каким усердием, и служением Ему!..

10/23 июня 1904. Четверг.

Был на экзаменах в 7 и 6 классах Семинарии; в первом, ныне кончающем, 4 ученика, и из них два плоховатые; в шестом классе 5 учеников, из которых только два первые хороши, а один – заика. Скудна Церковь служащими, еще скуднее запас. Что вперед будет? Бог весть! Из России вот десятки лет ждешь – никого! Здесь умственно-православная бедность и убожество. Печально все на свете!

Разделение Евангелия на зачала и Апостола – тоже кончено. Акила Кадзима очень помог в этом деле; он же поможет и отпечатать то и другое для церковного употребления; нужны внимательность и аккуратность, а эти качества у него есть, хотя по временам, как у молодого человека, изменяют ему; но мы с Накаем будем держать последнюю корректуру. Отпечатание будет после каникул.

11/24 июня 1904. Пятница.

На экзамене в Семинарии у 5-го класса, где 9 учеников, из которых один болен, по Русской Гражданской Истории, – отвечали хорошо, и в Катехизаторской школе по толкованию Евангелия, кроме двух последних, тоже недурно отвечали; здесь во 2 классе, выпускном, 10 учеников, а в 1-м всего 3, из которых один отсутствовал за болезнью, а один совсем плохой по успехам.

Русскую историю я ныне в первый раз слышал на экзамене, так как она стала преподаваться лишь в последние два года.

Переводим ныне с Накаем разные Богородичные, чтоб наполнить остаток времени до каникул. За большое – Октоих или же Постную Триодь – примемся после каникул.

12/25 июня 1904. Суббота.

На экзамене в Катехизаторской школе по Основному Богословию, у молодого преподавателя Петра Уцияма, из окончивших семинарию в прошлом году. Только что похвалил его в душе, после экзамена: «вот-де и в Академии не был, а преподает не хуже академиста и будет отличным наставником для Семинарии и Катехизаторского училища» – как внезапно он и отнимается: сегодня же уезжает домой, в Мияко, на Север, для военного осмотра, и, конечно, по нынешнему времени не будет ему снисхождения – уйдет на войну, так как никаких телесных изъянов не имеет. Жаль очень! И какое жестокое правило: один сын у отца, старика, и того берут. А я много на него рассчитывал для служения Церкви: умный, скромный, добро настроенный и деятельный молодой человек.

13/26 июня 1904. Воскресенье.

Поражает и обескураживает механическое, недостойное отношение японских христиан к исповедуемой ими вере. Новые христиане, принявшие веру по убеждению, должны бы ревностно, тепло относиться к ней – куда! Старик Иов Накацука, несколько лет с утра до ночи находящийся в Соборе и всем любопытствующим язычникам объясняющий христианство по иконам, конечно, толкующий и о необходимости Христовой веры для вечного спасения, тут же, в Токио, спокойно допускает умереть свою родную сестру в язычестве. Недавно приходит и с улыбкой говорит:

– Сестра очень больна; должен пойти к ней.

– А что же она, сделалась христианской?

– Нет, – улыбается Иов и ушел. Сегодня приходит и с улыбкой докладывает:

– Похоронил сестру. – Значит, по-язычески. И горюшка нет, что сестра в слепоте душевной отошла в вечность. А нужно, сейчас же пойти толковать язычникам, что непременно надо веровать во Христа, иначе, мол, вечная гибель, да еще с пафосом станет толковать. И все это христианство лишь на конце языка – дальше не проникло.

О. Сергий Судзуки пишет к Петру Исикава длиннейшее ворчанье все в ответ на мое письмо к нему об исповеди: точь-в-точь старая баба, у которой как прорвется бочка ее разглагольствия, так и конца нет ее течению. Я уже писал ему, чтоб перестал, что «если исповедующийся говорит ему так тихо, что находящиеся в том помещении не могут слышать, то и ладно, больше ничего не требуется»; сегодня опять написал ему о том же с наказом непременно перестать больше писать о сем; но едва ли щель в бочке заткнется этим. Там, в Мацуяма, он, говорят, надоедает чиновникам приставанием к ним с своими длинными разглагольствиями обо всем. Недаром его не любят христиане в Оосака; всякому может надоесть такой характер.

При письме о. Сергия приложено 5 ен, пожертвование на Миссию офицера с судна Добровольного Флота «Екатеринослав», Владимира Пантелеймоновича Кисимова. Эти пожертвования военнопленных особенно трогательны: сами нуждаются во всем и жертвуют на Церковь! Приложена еще записочка двух лютеран, что они нуждаются в книгах для чтения. Посланы им Новые Заветы.

14/21 июня 1904. Понедельник.

Утром на экзамене в Семинарии.

Павел Цуда, катехизатор в Сюзендзи, прибыл: «время-де свободное, все заняты полевыми работами, так – посетить о. Павла Савабе, который просил его о сем»; но главное, как видно, ходатайствовать за о. Павла Косуги, живущего на покое в Сюзендзи, чтоб ему и вперед оставить полное священническое содержание; я положительно отказал в сем; совесть мне не позволяет сего; с 8-го месяца поступает на заштатное – 12 ен в месяц, и никакие просьбы не помогут. Как им всем чужды интересы церковные! Лишь бы выклянчить!

Иван Акимович Сенума приходил с письмом от о. Петра Кавано: «просит непременно ныне принять его сына в Семинарию»; что в нынешнем году приема нет, об этом знает, но просит безотложно принять; до сего времени сын учился в гимназии; теперь о. Кавано берет его оттуда – недокончившим курса, и, вот, хочет предоставить Семинарии. А до сих пор никогда ни слова, что хотел бы воспитать сына для церковной службы – значит, и намерения сего не было. Теперь же случилось что-то такое, что – перспектива там дрянь, изъян какой-нибудь в сыне или что другое нехорошее – его и навязать Семинарии, на содержание Церкви! Отказ прямой: пусть, если хочет, дождется общего приема в Семинарию, в будущем году, вероятно, оный будет; теперь никак нельзя, ни к какому классу не подходит, учителей же особых для него нет.

Петр Исикава приводил Ямазаки, основателя «Общества сочувствующих военнопленным», о котором замечено выше, 12 июня нового стиля. Предварительно Исикава сказал, что Ямазаки имеет говорить со мною «об исповеди военнопленных». Я вновь выбранил в душе о. Сергия Судзуки, эту старую бабу, своею болтовнею втягивающую в дело и иноверцев, и сказал Петру Исикава, что с Ямазаки об этом предмете я толковать не стану – это дело кончено между мною и о. Сергием. Ямазаки отрекомендовался католиком, происходящим от католиков, сделавшихся таковыми при Нобунага и Хидеёси; родом из селения в 300 домов близ Куруме, на Киусиу; католическая искра хранилась под пеплом триста лет и ныне вспыхнула – вся деревня католическая. Общество, затеянное им, еще не получило, да кажется, и не получит санкции от Правительства и потому не процветает; данный в прошлую субботу концерт успеха не имел – зала была почти пуста. Говорил он, что думает хлопотать об отправлении в Мацуяма католического патера, ибо между пленными есть католики-поляки; на мое замечание, что в Мацуяма и без хлопот есть католический патер, миссионер Шарон, который и может доставлять пленным католикам религиозное утешение, Ямазаки отозвался незнанием сего обстоятельства. Я поблагодарил его за оказываемое участие к русским военнопленным.

15/28 июня 1904. Вторник.

В «Japan Mail» сегодня напечатано, что «полковник Halchansky и 7 других офицеров и 331 нижних чинов, взятые в плен при сражении в Теглице, привезены 25 числа в Модзи и на следующий день отправлены в Мацуяма». Нужно будет отправить и им книг для чтения. Бедное русское воинство! Разбивают его по частям. Как оказывается, Куропаткин бездарный полководец.

И как же поносят Россию по поводу ее унижения пред японцами! Просто отчаяние берет. Каждый номер газеты, точно бич наносящий удары, от которых кровь сочится. Дай Бог твердости – нести без послабления своему делу!

Получил письмо от о. Феодора Быстрова, что «Феодор Матвеевич Янсен, по собственному его прошению, уволен из Академии, как известил о том о. Феодора Преосвященный Сергий, ректор Академии; что сему обстоятельству предшествовали ежедневные отлучки Янсена из Академии, долги, нежелание жить вместе с студентами. Где ныне он – неизвестно. У о. Феодора не бывает. Денег у о. Феодора до сих пор забрал 314 рублей». Весьма жаль! На скользкий путь вступил, как видно; кто развратил его – неизвестно.

16/29 июня 1904. Среда.

Читал с Накаем переписанную для печати Службу «навечерия Рождества Христова».

В Соборе сняли фотографию с сосуда для святого мира, с ковчега Ф. Н. Самойлова, напрестольного креста его друга Гавр. Мат. Комарова и со всех священных вещей, пожертвованных Юр. Ст. Нечаевым-Мальцевым; это для книги иллюстрированного описания Собора, готовимой к печати Исаею Мидзусима.

Сквернейшее расположение духа по поводу войны с такими поразительными русскими неудачами. Однако же и быть кислятиной не приходится – и не прилично, и некогда. Философское равнодушие – самое приличное дело при настоящих обстоятельствах; оное и напустил на себя. Газеты буду просматривать раз в три дня, чтоб не каждый день терпеть удары.

17/30 июня 1904. Четверг.

На экзамене во 2-м классе Семинарии по Священной Истории. Этот класс еще обильный учениками, больше 30 человек, и учится хорошо. Русские два мальчика тоже отлично успели в японском языке, почти как японцы говорят.

Хлопотливый день месячных расплат; впрочем, и переводил с Накаем – Богородичны из Часослова.

18 июня/1 июля 1904. Пятница.

О. Павел Морита пишет, что на Соборе будет просить переместить его из Маебаси. В прошлом году удалили его из Такасаки, ныне и из Маебаси хочет бежать. Если бы у него не был характер, склонный к интриге, таких бы разногласий и охлаждений с христианами не возникало бы.

Илья Яци, бывший катехизатор, опять просится на церковную службу чрез о. Бориса Ямамура. На Соборе поговорим об этом. Принимать, разумеется, не следует; бывшие неудачники, испытавшие неудачи и на других путях (без чего опять не просились бы) навсегда останутся неудачниками – это испытано. Но если окажется крайняя необходимость при распределении катехизаторов, придется и его принять.

Из Исиномаки от о. Иова Мидзуяма и катехизатора Иоанна Котера сначала – очень тревожные письма, что камнями бьют стекла и черепицу на крыше церковного дома; но всегда затем успокаивающее письмо, что полиция приняла самые энергичные меры к прекращению сего и теперь спокойно.

Павел Кацумата в ответ на последнюю мою отповедь ему, что Миссия не может давать ему больше того, что дает, и что если мало ему, то пусть ищет для себя другой службы, вне церковной, отвечает, что не будет больше беспокоить Миссию просьбами, а удовлетвориться получаемым, и благодарит за двукратную экстренную помощь. Жаль, что не оставил службы – бездеятельный и безуспешный катехизатор, хоть и давно поступивший на службу.

В Акаси от ультрапатриотов вместо нас досталось протестантам, как пишет катехизатор Макарий Наказава. Протестантский проповедник в уличной проповеди, которую слушала собравшаяся толпа, упомянул, между прочим, что «вместо того, чтобы тратиться на фонари для уличных процессий и прочее бесполезное по поводу японских побед, лучше бы эти деньги жертвовать на военные нужды»; этих слов достаточно было, чтоб воспламенить толпу против проповедника: «А, он против японских побед, он ротан!» И проповедник едва спасся от разъяренных патриотов, которые затем камнями стали разбивать протестантскую молельню. На другой день опять огромная толпа собралась около этой молельни, собираясь совсем разнести ее. Полиция тоже поспешила на место в большом количестве, и ей едва удалось успокоить и рассеять возбужденных патриотов. В то же время полиция охраняла и наш молитвенный дом и проповедника, которых буря на этот раз не коснулась.

19 июня/2 июля 1904. Суббота.

На экзамене в 4 классе Семинарии, где 10 учеников, хорошо отвечали по Гражданской Истории.

Симеон Мацубара, катехизатор в Аомори, пишет, что преподал крещение солдату, слушавшему учение у него всего двадцать дней; по внезапности отданного приказа к выступлению, священник не мог быть призван, а слушавший очень просил крещения, потому Симеон и решил сам крестить его сокращенным крещением, какое преподается, например, внезапно заболевшему ребенку.

20 июня/3 июля 1904. Воскресенье.

После Литургии отслужен мною с иереями провод по бывшем ученике Катехизаторской школы Илье Кунии, взятом в солдаты и потонувшем на «Хитаци мару», разбитом русскими военными судами недавно, причем потоплено около тысячи японского войска, направлявшегося в Манчжурию. Кунии был замечательно благочестивый молодой человек. Царство Небесное ему!

21 июня/4 июля 1904. Понедельник.

На экзамене в Женской школе по Закону Божию отвечали, как всегда, отлично. Всех учениц ныне 76.

Потом произвел испытание по церковному пению ученикам Катехизаторской школы, выходящим ныне на церковную службу; кроме первых трех, все преплохо поют – весьма мало за два года успели, частью по нестаранию, частью по неразвитости вообще в сем отношении. А после как будут жалеть, что мало научились!

22 июня/5 июля 1904. Вторник.

Опять на экзамене в Женской школе. Когда вернулся домой, две ученицы: дочь о. Сергия Судзуки, Мария, лет 14, и сестра о. Игнатия Като, Любовь, лет 15, принесли своего вязанья белые салфетки, довольно большие, с крестами в средине, и просят «послать русским братьям в Мацуяма, для покровов на столики во время богослужений». Я с удовольствием исполнил их поручение и написал при посылке о. Сергию Судзуки об этом. Работа эта – подражание покровцам такого рода, приходившим из России, и нисколько не хуже русских вязаний; выставлены были покровы на экзамене, для которого и приготовлены, но, видимо, с намерением послать потом в подарок русским военнопленным в Мацуяма.

Приходили Павел Ямада, писатель в наши журналы, и его невеста Ольга, против воли отца приехавшая из Кесеннума сюда, чтоб повенчаться с ним. Ныне и отец согласен, чтоб она вышла за него. Но рассорились они в ожидании своей свадьбы. Кто-то наговорил Ольге, что жених ее не верен ей, думает и о других женщинах; она так обиделась этим, что скрылась от него, и он целую неделю тщетно искал ее, пока, наконец, она сама явилась к нему, чтобы в последний раз объясниться с ним. Объяснение это привело к тому, что они оба пришли ко мне, чтоб еще раз в моем присутствии и при моем участии объясниться. Часа полтора тянулась эта влюбленная канитель; оба то станут плакать, то начнут улыбаться, смотря по предмету речи; видно, что действительно любят друг друга; но Ольга приревновала его к воображаемым соперницам и это мучает ее, а Ямада мучается, смотря на это и не зная вины за собой. Я откровенно сказал свое мнение об Ямада – что у него характер детский, вспыльчивый, но что вины относительно женщин я за ним не знаю и не слыхал, хотя он живет здесь, в доме, лет 10. Ольга успокоилась, а Ямада торжественно дал обещание, хотя этого и не требовали с него, исправить свой характер. Советовал я Ольге еще хорошенько посоветоваться с начальницей и старшими учительницами Женской школы, так как она наша же выпускная. И они оба, успокоенные, оставили меня, видимо, примирившись между собою. Если повенчаются, что, кажется, состоится по окончании сего поста, то, конечно, Ольга будет главой в доме.

23 июня/6 июля 1904. Среда.

Утренним занятием мы с Павлом Накаем кончили наше переводное дело до после каникул. Остановились на 3-й песне – темы ирмосов из Ветхого Завета, то есть закончили сегодня перевод 2-й песни: Второзаконие 32 глава 1–43 стихи. По примеру прежних лет, дал Накаю 30 ен, чтоб он провел время каникул в Кёото, или в другом месте, где хочет.

Приготовил корреспонденцию в Россию – отсылку наших журналов и кое-какие письма; между прочим, Сергею Димитриевичу Соколову, сыну протоиерея Димитрия Павловича, автора учебников Священной Истории Ветхого и Нового Завета, – приславшему 100 франков на Миссию из Ниццы; благодарю его за пожертвование; а о. протоиерею, кстати, послал экземпляр перевода его Священной Истории обоих Заветов.

Из Рима от графа Капниста получил пригласительный билет на свадьбу его сына лейтенанта Гвардейского экипажа с М-lle Лишиной. – Наруходо!

24 июня/7 июля 1904. Четверг.

С 9-ти часов выпускной акт в Женской школе. Кончило 12; тринадцатая, по болезни, раньше возвратилась домой. Молитва, чтение списков, выдача свидетельств, наградных книг первым по классам, по куче книг религиозного содержания выпускным, моя краткая речь им.

Содержание: «ваш ум, от Бога данный нам светоч, ныне достаточно развит; в пособие этому свету вы имеете Божественный свет, открытый вам в Христовом учении; осиянный сим светом ваш жизненный путь, имеющий конечною целью Царство Небесное, ясен пред вами; всегда руководитесь им – светом, и вы не собьетесь с прямого пути. Ваша воля ныне согласна с Волей Божьей, ваши силы достаточно развиты к исполнению Воли Божьей; будьте всегда послушны ей, и ваша жизнь будет благополучна. Ваше сердце теперь чисто; пусть всегда будет таким, и вы будете счастливы в жизни. Из этой малой пристани вы выходите теперь в безбрежное море житейское, имейте кормчим Бога, а спутниками Пресвятую Богородицу, Ангела-Хранителя, святых, и вы достигните небесной пристани».

Благодарственная за воспитание речь выпускных. Пение остающихся воспитанниц поздравительных стихов выпускным. Речь остающихся. Пение выпускных. При пении, как всегда, взаимные слезы, ибо, действительно, это расставание товарок трогательно. Евфимия Ито представила успехи своих учениц в игре на кото: две маленькие девочки очень мило сыграли с ее аккомпанементом. Угощение чаем собравшихся на акт гостей со стороны выпускных. Все было чинно и в порядке. Я дал 6 ен на симбокквай воспитанницам, который у них и будет сегодня вечером.

Чтение с секретарем Давидом Фудзисава статистических листов (кейкёо-хёо) и выборка из них особенно нужных данных.

25 июня/8 июля 1904. Пятница.

С 8 с половиною часов выпускной акт в Семинарии и Катехизаторском училище.

Кончило курс 4 в Семинарии, из коих двоих первых учителя просили принять на службу в звании катехизаторов, остальных – катехизаторских помощников; в Катехизаторском училище кончило 10, из коих двоих первых учителя просили прямо сделать катехизаторскими помощниками, следующих пять – катехизаторскими учениками (как всегда доселе выпускались из Катехизаторской школы), трех остальных, как оказавших весьма плохие успехи, принять в звании «денкёо-ходзё», чего прежде не бывало.

Порядок акта такой же, как вчера в Женской школе. И здесь пели стихи остающиеся и выпускные, только здесь сочинения Павла Накаи, тогда как воспитанницы сами сочиняли; перекладывает на ноты им Иннокентий Кису, регент хора.

Сущность моей коротенькой речи выпускным: «Вы выходите на поле Христово сеять семя Его учения; в дурную погоду выходите, но бодро идите; мы имеем утешение видеть, что, несмотря на бурю, нива Христова благополучна – на ней не видно никакого изъяна: христиане по всем Церквам верны Христу, из служащих Церкви ни один не убавился. Все это показывает ясно, что Вера Христова здесь уже твердо стоит, что ее хранит Христос и живет обращающаяся в ней благодать Божья, как в теле кровь. Слышал я сетование христиан не нашей Церкви (протестантов) на то, что ныне нет никакого гонения, а вместе с тем и оживления: Церковь – как корабль без ветра за штилем… Вы имеете и в этом некоторую выгоду: язычники еще довольно неприязненно относятся к православию именно – имейте это побуждением к еще вящей ревности в проповеди – это тоже своего рода гонение… Христос – верховный Хозяин наш – ждет вас на Своем поле; первоначальники его делателей – Святые Апостолы – с высоты небесной шлют вам свои благословления и молются за вас, ныне трудящиеся по проповеди ожидают вашей помощи – идите же на дело столь важное, столь радостное"…

Угощение всех гостей и выпускных в столовой. На «Сообецуквай» ученикам дал 6 ен.

В 3 часа 12 выпускных воспитанниц пришли благодарить и прощаться. Долго беседовал с ними, снабжая наставлениями для жизни во Христе; благословил иконами: Пресвятой Богородицы (большого формата попросили), Ангела-Хранителя, Святой Марии Магдалины, Великомученицы Екатерины; дал виды Собора: наружный и два внутренних; попросили по маленькой Псалтыри; снабдил и некоторыми брошюрами.

В то время, как я беседовал с ними, Петр Исикава принес из Французского Посольства пакет из России, оказавшийся Указом Святейшего Синода в ответ на мое извещение, что я остался в Японии и на просьбу молитв. Святейший Синод уведомляет, что «молится за Японскую Церковь и надеется, что Бог сохранит ее невредимою». Это большое утешение. Я тут же сообщил это воспитанницам и рассказал о покровительстве Японской Церкви со стороны русских иерархов, Высокопреосвященного Исидора, Иннокентия, Арсения, а также Иерусалимского Патриарха Кирилла.

Вечер занят был чтением прошений и писем к Собору.

26 июня/9 июля 1904. Суббота.

Собираются священники; первым явился о. Борис Ямамура, потом вечером прибыли оо. Андрей Метоки и Роман Фукуи; о состоянии Церквей своих еще не рассказывали. О. Андрею, кроме Хакодате, можно быть везде, но не иначе, как под надзором полицейского, который его и сюда сопровождал.

Учащиеся мало-помалу разъезжаются на каникулы.

О. Сергий Судзуки пишет, что вновь прибыло русских пленных 338, потом еще 40; просит 100 крестиков для них; описывает погребение одного умершего от ран; пишет, что выписал к себе, в Мацуяма, из Оосака семейство, чтоб жить на квартире, а не в гостинице, где очень дорого.

27 июня/10 июля 1904. Воскресенье.

До Литургии крещены двое возрастных и пять детей.

Выслушал некоторых из пришедших на Собор священников о состоянии их Церквей. Ничего нового, – все известное из их или катехизаторских писем и прежних рассказов. О. Борис рассказал и о приходе умершего о. Павла Кагета, а о. Иоанн Катакура – о приходе не пришедшего по болезни на Собор о. Петра Сасагава. Везде Церкви мирны, гонений от язычников по поводу войны никаких нет по провинциям. Но везде проповедь в упадке, частью по причине войны, отвлекающей внимание людей в сторону, частью от бездеятельности служащих Церкви.

28 июня/11 июля 1904. Понедельник.

Выслушивание священников об их Церквах. Крепкое терпение нужно. С 8 до 12-ти четыре человека едва успели кончить; нового – ровно ничего – все то же, что писали в письмах, но тянут и разводеняют так, что едва сдерживаешься, чтоб не бросить слушать, часто среди речи наперед подсказываешь, что дальше; благодушно принимается эта услуга, и продолжается водоизлияние, без малейшей догадки, что об известном можно бы и сократить. Особенно отличается о. Петр Сибаяма; этого, коли б не усталость, можно слушать с наслаждением, как артиста краснобайства: катит, как будто с ледяной горки – нигде ни зацепки, ни задоринки; о содержании не спрашивай – его нет, если не считать дозы самохвальства.

То же с 2-х до 5-ти; неудивительно, что я почувствовал, наконец, раздражительность, от которой, однако, надо воздерживаться; равновесие духа – вещь важная, которою надо дорожить.

На всенощной и я выходил на Литию и величание. После службы исповедь священников и правило.

29 июня/12 июля 1904. Вторник.

Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.

Я служил Литургию с собором 8-ми иереев.

Василий Ямада, ездивший в Мацуяма, рассказал о военнопленных; живут ладно, только очень скучают. О. Сергия Судзуки не любят чиновники – военные пристава к военнопленным, за его многословие и бабью привязчивость и желают замены его кем-либо другим, более способным к сношению с ними; но военнопленным он служит исправно. Всех пленных Ямада нашел 1057; но после последнего сражения еще 160 человек привезут. Боже, и когда это кончится разбитие и пленение русских?

Выслушивание священников и отпуск учащихся на каникулы – снабжение их дорожными, брошюрками и подобным.

30 июня/13 июля 1904. Среда.

Утром доктор Ясосима, утешающий меня по случаю войны, прислал 5 горшков отличнейших «Асагао» цветов разных колеров.

При выслушании сегодня утром священника Игнатия Като нашел неизбежным сделать ему выговор за леность: и он, и катехизатор его целый год ничем не заявили, что существуют для служения Церкви.

Сегодня «найквай» – священники делают предварительные пред Собором совещания, для чего взяли к себе «кейкёохёо», письма и прошения к Собору и разные предложения – «кенгисё» и «гиан», которых собралось довольно много. Чего-чего только не предлагается!

Христиане Церкви в Коодзимаци, подведомой оо. Павлу и Алексею Савабе требуют, «чтоб управление церкови было преобразовано и сделано соответствующим нынешнему просвященному состоянию Японии». Если это по совету с отцами Савабе написано, то хороши руководители христиан, особенно самый старый из них!

Из Касивазаки требование, чтобы учреждены были средства для просвещения служащих Церкви, ибо нынешние все – невежественны, нисколько не отвечают нынешнему высокому просвещению японцев. (Нынешние японские победы японцев над русскими и отъявленнейшие злохуления, которыми наполнены иностранные и японские газеты по адресу русских, как видно, с ума сводят японцев самомнением.)

Павел Ниицума требует: 1) «докурицу» Японской Церкви; 2) представления Синоду и Патриархам, чтобы молились о «мире», а не «победе», ибо, мол, коли и русские, и японцы вместе молятся о победе, то Господу Богу кого же слушаться? 3) чтоб Собор употребил меры к прекращению самоубийств японских воинов; 4) чтоб диаконы были допущены на Собор священников.

Моисей Касай требует, чтоб Святейший Синод обещал 100 лет содержать Японскую Церковь, а в продолжение этого времени нынешнее пожертвование по 1 сен в месяц с человека возрастет до многих миллионов ен, тогда уже Японская Церковь сама станет содержать себя.

Николай Такаги требует, чтоб «по причине неописуемой бедности служащих Церкви», позволено было женам и дочкам их быть повитухами, сиделками, учительницами и тому подобное.

Есть и другие в подобном роде предложения и требования. Почти все – белиберда и чепуха. Но пусть свободно подают и рассуждают. Негодное не пройдет в жизнь. А польза от этих «кенгисё» та, что они служат диагнозом и предостережением. Из нынешних видно, что по внутреннему своему состоянию Японская Церковь еще дальше от «докурицу» (самостоятельности), чем по своей материальной беспомощности.

В самом деле, если первое «кенгисё» подано со сведения оо. Савабе, то в отчаяние можно прийти от этой духовной дряблости и беспомощности. Эти ли отцы не учены, не снабжены всеми возможными сведениями об управлении Церковью, о канонических постановлениях, на которых зиждется это управление? И… и на зыбучем песку японского высокого просвещения ничего не стоит, все падает в прах! Когда же это в Японской Церкви воспитаются люди, на которых можно будет оставить управление Японской Православной Церковью без опасения, что оно сползет тотчас на протестантизм? Преемник мой должен крепко держать в уме эту нравственную несостоятельность японцев и иметь терпение в воспитании их; но едва ли и ему придется видеть начатки самостоятельности Японской Церкви. Не одно поколение сменится, пока Японская Церковь твердо станет на свои ноги.

Так как до меня русские газеты или что-нибудь pro-русское не доходит, и я получаю сведения о войне только мельком просматривая «Japan Daily Mail», эту клоаку всяких мерзостей о России и злохулений на нее, отовсюду собираемых, то для меня до сих пор существуют только японские победы, японское геройство, японский военный гений, в противоположность русским беспрерывным поражениям и бегствам, русской трусости, русскому варварству и скотству. Японские полковники уже решили призом войны иметь Манчжурию, Владивосток со всею его областью, часть Сибири, Камчатку, Сахалин. В Тояма уже образовалось общество для эксплуатации разбитых промыслов на Сахалине, по занятии его Японией. Быть может, русские дела совсем не так худы, но вот, поди же ты, узнай это, коли некому закрыть стоящего перед носом и с остервенением плюющегося Captain Brinkley. А плеваться он мастер, и какой неукротимый черпатель всего, что в отхожих местах извергается по поводу России! В каждом номере девять десятых грязнения России и восхваления Японии; без устали всегда в одном и том же тоне – бешеной ярости против России и лести Японии. Бывает же такая неукротимая ненависть у людей! Точно бес вселился в него.

Как все это надоело! И рутинность, и монотонность службы, и видимая ее малоплодность, чтоб не сказать бесплодность, и кровью сочащийся патриотизм! Ушел бы куда, чтоб отдохнуть немного, – буквальная невозможность. Боже, пошли силу терпения!

Из Кёото прибыла Надежда Такахаси, начальница тамошней нашей Женской школы. Школа там распущена 10-ю днями раньше срока, по случаю дифтерита, которым переболело полшколы. Говорила, что о. Симеон Мии довольно здоров ныне; в Церкви все тихо; пред богослужениями там звонят и трезвонят, по-прежнему, не как здесь у нас.

Павел Ямада, наш писатель, повенчан сегодня со своею невестою Ольгою Ямакава.

1/14 июля 1904. Четверг.

Целый день у священников был «найквай», а я занимался в библиотеке отборкою книг для наших пленных в Мацуяма.

2/15 июля 1904. Пятница.

Опять целый день священники держали «найквай», а я приготовлялся к Собору, сводил статистические данные и подобное.

3/16 июля 1904. Суббота.

Четвертый день уже священники заняты предварительными совещаниями по поводу всего присланного и собранного к Собору – статистических отчетов, прошений, писем, предложений. Вот разума накопили, должно быть! Увидим. Дай-то Бог, чтобы все придуманное ими оказалось разумным! Как бы хотелось иметь вполне разумных пособников!

Приходил Матфей Нива, христианин Церкви в Коодзимаци, бывший много лет катехизатором и отставленный от церковной службы за то, что развелся со своею женою, несноснейшего, впрочем, характера; как видно, это один из авторов представленного Собору предложения о преобразовании церковного управления.

Начинает речь издалека, отчасти льстиво, и приступает:

– Все в Японии называют нашу Церковь «Николаевою» – это нехорошо.

Я с этим согласился.

– Но это происходит оттого, что вы один управляете Церковью, без участия других.

– Это неправда; в управлении Церкви беспрерывно участвуют священники: ни в каком приходе я ничего не решаю, не посоветовавшись наперед с священником, в ведении которого приход. А наиболее важные дела решаются с участием всех служащих Церкви, для чего у нас и бывает Собор.

– Но нужно, чтоб при вас был постоянно совет не только из священников, но и из мирян.

– Миряне допускаются к участию в делах церковного управления тогда, когда это нужно; например, при избрании священнослужителей, у нас еще на Соборе – при распределении катехизаторов, также в распоряжении церковным имуществом, насколько это нужно; вы это знаете…

– В Японии было прежде Императорское Управление; но Император уступил власть народу. Нужно, чтобы и в Церкви у нас было подобное.

– Церковное Управление зиждется на неизменных Церковных Канонах; отступать от них мы не имеем права, иначе мы не будем членами Православной Вселенской Церкви.

– Но… – и пошел, и пошел болтать, вертясь, как белка в колесе на одном и том же. Молча послушавши его некоторое время, отослал изливаться пред собранием иереев.

Пришли другие и с другим: Савва Хорие, начальник переводчиков, с Василием Ямада, начальником Общества Православных молодых людей и хлопотуном по церковным делам, недавно вернувшимся из Мацуяма, где осматривал положение русских военнопленных. О своей поездке он рассказал собранию священников, и положили все они, по его представлению, переменить священника Сергия Судзуки, служащего у военнопленных, на другого, о чем и пришли теперь сообщить мне. Но сколько ни говорили, причин, достаточных к перемене, я не видел. Главное то, что он своим многословием надоедает там чиновникам, приставленным к военнопленным, и они не любят его.

– Но это по новости, – говорил я, – и колесо новое скрипит, а обойдется – гладко катится. Я тоже не совсем доволен о. Сергием, особенно сначала был недоволен им; но теперь, в полтора месяца, он уже достаточно привык уже к своей службе, и у него все идет хорошо. Вчера я имел от него письмо: заботится о пленных с любовью, как видно, исполняет свои обязанности, навык служить по-русски, напрактиковался в разговорном русском языке, и даже в письменном, как показывает его письмо, очень правильно написанное по-русски. Взять его ныне оттуда и заменить другим священником, хоть бы и окончившим Семинарию, но не имевшим до сих пор практики ни в разговорном русском языке, ни в службе по славянским книгам – это такое большое неудобство, на которое я никак не могу решиться.

– Но его не любят там.

– Кто? Русские?

– Нет, японские офицеры и чиновники, с которыми он не умеет ладить.

– Он послан служить для русских; русские не жалуются на него, и ладно; а как с японскими чиновниками обращаться, поучите его, и этого довольно.

– Его зовут там «кокузоку» (враг отечества).

– За то, что он исполняет священнические требы для русских? А врачей, лечащих русских больных, а чиновников, заботящихся о русских так зовут?

– Нет.

– Значит, пустое слово. Нет ли других, более важных, причин для вызова его?

– Он тратит много денег; «Общество (заботливости о военнопленных)» не может содержать его.

– Я это вижу; ваше Общество заняло у меня 70 ен для отправления его в Мацуяма и до сих пор не вернуло мне эти деньги; вероятно, и не вернете, как я догадывался с самого начала. Нечего делать. Я буду содержать о. Сергия. Свое обычное месячное содержание он и без того получает от Миссии; прибавлю ему несколько экстренных, и пусть он служит у военнопленных вполне на содержании Миссии. Нет ли еще чего против о. Сергия?

Но ничего больше не нашлось; и гневный – по обычаю, коли что не по его [sic] делается – Хорие и надувшийся Василий Ямада оставили меня.

4/17 июля 1904. Воскресенье.

Начальник протестантского Общества молодых людей, Mr. Helm, пишет, что это Общество желает послать русским пленным в Мацуяма в подарок по вееру, и просит господин Хельм перевести по-русски надпись, которая будет напечатана на этих веерах, что я тотчас же и исполнил; надпись: «С приветствиями от христианских обществ (associations, в подлиннике) молодых людей в Японии». Пленным будет приятен этот подарок в такое жаркое время; и я от души поблагодарил Mr. Helm’a за это доброе дело.

Вечером о. Иоанн Оно пришел сказать мне вкоротке результат четырехдневного совещания священников о делах Собора. Почти все хорошо обсуждено ими; кое с чем только я не согласен.

5/18 июля 1904. Понедельник.

С 8-ми часов Собор в Крестовой Церкви. Заседало всего 20 священников со мною; прочие по разным причинам не пришли на Собор. Так как «кейкёохёо» (статистические листы) рассмотрены были священниками на «найквай"’е, то я прямо объявил только суммы всего. Крещено за год всех 720, умерло 289, к живущим ныне христианам присоединилось 431, всех христиан ныне в Японии 28 397. Служащих Церкви доселе было 180; ныне прибавилось к ним: кончивших курс в Семинарии – 4, в Катехизаторской училище – 10; всего ныне 194. Слава Богу и за все это!

Распределение служащих, хотя сделано было на предварительном совещании, но оно оказалось не совсем удовлетворительным, и потому мы оставили Церковь, чтобы в комнате свободней потолковать.

До вечера распределение было исправлено. По окончании сего дела неожиданно выступил Василий Ямада и говорит священникам:

– Трое или четверо из вас отправитесь в Наймусё (Министерство Внутренних Дел) поговорить о миссийском месте; там с удовольствием потолкуют с вами об этом.

– Это о каком же месте? – спрашиваю.

– Да вот об этом, на котором Миссия и Собор стоят.

– Кто же вам дал право заниматься этим делом? Это место дано Министерством иностранных дел посланнику, без которого не может быть и речи о нем, если вести дело правильно. Конечно, японское Правительство может отнять его у Посольства, и в таком случае, если отдаст его непосредственно во владение нашей Церкви, и я, пожалуй, рад буду; но это был бы неправильный, незаконный ход дела, и японское Правительство едва ли прибегнет к такому роду обращения с иностранным посланником – русский же оставил Токио на время и, без сомнения, вернется сюда; посольское место не отнимается без него, а, напротив, тщательно охраняется для передачи ему; это, миссийское, место на тех же условиях занято им, как и посольское; как же японское Правительство отнимет его, не нарушая правильности отношений к посланнику? Притом это дело совсем не «Наймусё», а «Гваймусё», и вовсе не ваше дело, – строго сказал я, обращаясь к Василию Ямада; священникам же сказал: «Если пойдете в Наймусё, то имеете сказать только: мы будем рады, если, когда вернется русский посланник, это место, по сношению с ним, будет передано на имя Японской Православной Церкви. Просить об этом вы не должны; это было бы просьбою от моего имени, но я не имею ни права, ни желания заниматься не принадлежащими мне делами; сношение с японскими властями – дело посланника, не мое».

6/19 июля 1904. Вторник.

Второй день Собора и окончание его. «Найквай» пред Собором действительно облегчает и ускоряет ведение Собора; каждый все предварительно высказал, и другой раз говорить уже и самим им скучно; я же и без того знаю дело.

7/20 июля 1904. Среда.

С утра до 4-х часов составление списка книг, отправляемых военнопленным в Мацуяма. Всего из запасной библиотеки, без возврата, на этот раз отправлено 140 наименований книг и 1000 брошюр. Из книг многие во многих экземплярах, например, Нового Завета 7, Евангелия на русском 25 и прочее; всего 353 экземпляра. Все книги и брошюры религиозно-нравственного или законоучительного содержания, за исключением нескольких учебников по грамматике, математике и прочее. Отправлены о. Сергию Судзуки с письмом и к полковнику Николаю Ивановичу Мерчанскому, которого прошу помочь о. Сергию распределить книги офицерам и нижним чинам.

С 4-х часов чай со всеми священниками, кандидатами – наставниками Семинарии и писателями. На этот чай они пригласили меня. Я воспользовался случаем, чтоб сказать им речь о том, что после меня Епископ должен быть испрошен из России, и вообще, что Японская Церковь не должна торопиться стать самостоятельною, иначе испортит себя и сделается чем-нибудь вроде протестантской секты. Не менее ста лет Японская Церковь должна быть под управлением Святейшего Синода, и из России должна получать Епископов, которым и подчиняться строго и безусловно; так только она воспитается в ветвь Единой Соборной Апостольской Церкви.

8/21 июля 1904. Четверг.

Прощание со священниками, отправляющимися обратно по своим местам, и снабжение их крестиками, иконами и всем нужным.

9/22 июля 1904. Пятница.

300 военнопленных из Мацуяма отправлены на жительство в Маругаме, почему мы положили отправить о. Павла Морита совершать богослужения для них. Сегодня утром я занят был собиранием богослужебных славянских книг и всего нужного для снабжения его.

Священники и другие служащие Церкви положили добровольно, без всякого вызова с моей стороны, жертвовать из своего содержания, получаемого от Миссии, 1 процент на содержание священников у военнопленных; это даст 20 ен или 25 ен в месяц для о. Морита и 15 ен для о. Судзуки; а с меня они просили прибавлять оо. Морита и Судзуки по 20 ен в месяц, кроме ныне получаемого их обычного содержания. Петр Исикава изъяснил мне все это; я согласился и поблагодарил их за усердие.

Образование же «Общества для помощи военнопленным» не состоялось, так как предприниматель его, Ямазаки, оказался человеком неблагонадежным; из полиции здесь предупредили наших опасаться его, как человека дурного поведения.

Рассердил о. Роман Фукуи длинными тягучими речами, из которых в каждую завернута была просьба; просьбы-то собственно и рассердили, а речи я привык выносить терпеливо; для Павла Оокава, только что кончившего Катехизаторскую школу и разом зачисленного в помощники катехизаторов с содержанием 12 ен в месяц, уже просит прибавки к содержанию при жене и одном только ребенке и подобное…

10/23 июля 1904. Суббота.

Продолжение послесоборных занятий.

Из Канума от катехизатора Якова Канеко письмо, что там «язычники не перестают бросать камни в церковный дом и портить ограду вокруг него; жалобы полиции не помогают; полиция слаба, советует терпеть, чтоб не рассердить еще больше народ». Я велел Василию Ямада отнести это письмо в Министерство внутренних дел и просить, чтоб оттуда велели местным властям оградить церковный дом от безобразников.

Из Пекина получены два номера журнала «Известия Братства Православной Церкви в Китае», из которых в 5 номере отличная, хотя и прискорбная, статья «Нравственное состояние православной колонии на Дальнем Востоке». В ней Преосвященный Иннокентий дает отповедь какому-то писаке в газете «Русь», защищающему необходимость разврата для русских воинов.

Был Mr. Andre взять деньги, 292 ены 84 сен, для уплаты годовой ренты за миссийское здешнее место Городскому Управлению. Говорил, между прочим, Mr. Andre, что один француз, его знакомый, недавно вернулся из Манчжурии, где виделся с Куропаткиным и нашел его «совершенно спокойным за русское военное положение; войска из России продолжают подходить, и Куропаткин все более и более укрепляется». (А по частям его все больше и больше разбивают и пленных в Японию все больше и больше прибывает!)

Семь полицейских, приставленных охранять Миссию, весьма точно исполняют свое дело: и день и ночь стоят у трех ворот Миссии. Как маленький знак моей благодарности, им ежедневно приносилось из лавки, на мой счет, печенье на 40 сен. Сегодня начальник полиции просил прекратить это. «Нигде этого нет, – беспорядок-де, привыкнут и в других местах захотят того же», – говорит. Два жандарма, живущие в Миссии для охраны ее, тоже прежде получали печенье, но давно уже и они отказались, по той же причине.

11/24 июля 1904. Воскресенье.

В Церкви христиан довольно много. Пение регентов и причетников очень стройное.

Вновь прибывшие военнопленные офицеры из Мацуяма прислали просьбу известить их родных, что они здоровы и находятся в Мацуяма. Писал сегодня почтовые листки (хагаки) в Россию с этими известиями по присланным адресам.

Разосланы сегодня к Церквам и катехизаторам письма о переменах, произведенных Собором в распределении служащих Церкви вместе с дорожными тем катехизаторам, места службы которых, по их просьбе или по другим причинам, переменены.

12/25 июля 1904. Понедельник.

Утром известили, что умер привратник в Семинарии; в 5 часов отпел его соборне с двумя священниками.

О. Сергий Судзуки из Мацуяма пишет, между прочим, что «русские благочестивее японских христиан, особенно нижние чины; из офицеров же есть благочестивые, но больше – неблагочестивых»; и жалуется о. Сергий на «своеволие и непокорность офицеров». Еще бы! Японцы – строгие исполнители установленных начальством правил, а русские разве привыкли чтить закон? Ну вот теперь и мучатся, выскакивая из нормы, в которую сами же заключили себя. Один офицер побил японского солдата там; воображаю, как страдает его самолюбие от наказания за этот проступок, который в России он волен был делать безнаказанно.

Полдня занят был отборкою в запасной библиотеке книг для посылки пленным в Маругаме, куда вновь еще отправлено их из Мацуяма 350 человек, так что всех там ныне 650.

От директора Хозяйственного Управления при Святейшем Синоде, Петра Ивановича Остроумова, получил сочувственное письмо и известие, что в Миссию идут еще из Миссионерского Общества, чрез французское посольство, 14 850 рублей. Слава Богу!

13/26 июля 1904. Вторник.

Написал донесение в Святейший Синод и в Совет Миссионерского Общества с кратким отчетом о Соборе нынешнего года, из какового отчета видно нынешнее состояние здешней Церкви. Успехи проповеди по теперешним обстоятельствам бедны, но Церковь все же не в дурном состоянии. Слава Богу!

14/27 июля 1904. Среда.

Корреспонденция в Россию.

15/28 июля 1904. Четверг.

Набор книг в запасной библиотеке для русских пленных в Маругаме.

Чтение японских писем, из которых в письме Иоанна Синовара, катехизатора в Мидзусава, говорится, что он, отлучившись в Куросивадзири, нашел там одного старого христианина, много лет тому назад крестившегося и потом не видевшего священника, так что жил все время без святых таинств; веру свою, однако, сохранил; в комнате на своем месте иконы, и он утром и вечером молится; по воскресеньям тоже совершает праздничное моление по молитвеннику. Дочь свою, которой теперь 13 лет, он крестил, будучи в Немуро, и воспитывает ее в христианской вере. По занятию своему он конфетчик (квасия). Так-то благодать Божья хранит наших рассеянных овец стада Христова! Синовара просит послать этому христианину книг. Как же не послать!

16/29 июля 1904. Пятница.

Тоже занятие в библиотеке: набрал сегодня 1350 религиозных брошюр для пленных в Маругаме.

С 3-х часов беседа с одним писателем в газете «Ёродзу Чёохоо», которого привел Акила Кадзима. Хочет защищать православие в газете, просил материала. Долго шла речь, но будет ли польза? Хотя хороший молодой человек и, по-видимому, не далек от Царствия Божьего; дал ему в заключение Новый Завет, «Сейкёдайи» и молитвенник.

17/30 июля 1904. Суббота.

Расчетный за месяц скучный день, с грустными, горькими мыслями, навеваемыми неудачной для России войной и тем, что уже ее поносят все, особенно протестантские миссионеры. А тут еще новое несчастие: Министра внутренних дел Плеве убили.

18/31 июля 1904. Воскресенье.

Сделал сегодня выговор катехизатору Зилоту Моки, явившемуся на перепутье с места прежнего служения в приходе о. Василия Усуи на новое, назначенное Собором, у о. Павла Морита. Воспитан в Семинарии, получает в месяц 20 ен и в продолжении 4-х лет службы хоть бы на волос пользы от него! Первые два года в Хакодате пристал к ненавистникам о. Петра Ямагаки и только делал пакости ему вместе с другими, потом год в Нагоя у о. Петра Сибаяма пытался ссориться с ним, а службы – ни на грош; последний год курей разводил вместо того, чтоб проповедью заниматься. Кажется, и не ждать от него пользы.

А после обеда пришло письмо о другом таком же, воспитанном в Семинарии, но платящем за это, а равно и за свое катехизаторское содержание, бездельничеством: христиане Бато, куда назначен Собором Николай Ока, прислали прошение переменить его или же совсем им не нужно катехизатора; о Николае Ока они такого дурного мнения, что ни за что не хотят его; родина его там поблизости, поэтому они знают его и дом его и питают к нему такое презрение.

Так-то Семинария, на которую Миссия больше всего издерживается, до сих пор рождает почти одних мертвых чад или же таких уродов, которые никуда не годятся. Неудивительно, коли к нам в Семинарию ползет такая дрянь, которая не находит места в других воспитательных заведениях или по бездарности своей, или по крайнему убожеству родителей. О, Боже! Когда призришь на Свое здесь дело и пошлешь делателей на ниву Свою? Ни здесь, ни из России!

Получил письмо от одного из пленных в Мацуяма, подпоручика Михаила Дмитрича Сорокина; просит книг для изучения английского языка; послал я тотчас же: 2 книги Робертсона, Словарь Рейфа и английскую всемирную историю; ответил и письмом с добрым советом, указав на Miss Parmelee как на учительницу. Но короткое письмо его и своею небрежностью, и своим складом обличает молодого человека безрелигиозного и наводит на печальные мысли.

Бьют нас японцы, ненавидят нас все народы, Господь Бог, по-видимому, гнев Свой изливает на нас. Да и как иначе? За что бы нас любить и жаловать? Дворянство наше веками развращалось крепостным правом и сделалось развратным до мозга костей. Простой народ веками угнетался тем же крепостным состоянием и сделался невежествен и груб до последней степени; служилый класс и чиновничество жили взяточничеством и казнокрадством, и ныне на всех степенях служения – поголовное самое бессовестное казнокрадство везде, где только можно украсть. Верхний класс – коллекция обезьян – подражателей и обожателей то Франции, то Англии, то Германии и всего прочего заграничного; духовенство, гнетомое бедностью, еле содержит катехизис – до развития ли ему христианских идеалов и освещения ими себя и других?.. И при всем том мы – самого высокого мнения о себе: мы только истинные христиане, у нас только настоящее просвещение, а там – мрак и гнилость; а сильны мы так, что шапками всех забросаем… Нет, недаром нынешние бедствия обрушиваются на Россию – сама она привлекла их на себя. Только сотвори, Господи Боже, чтобы это было наказующим жезлом Любви Твоей! Не дай, Господи, в конец расстроиться моему бедному Отечеству! Пощади и сохрани его!

19 июля/1 августа 1904. Понедельник.

Раздосадовал счет от врача: за ученика Семинарии Ока, брата вышеозначенного негодного катехизатора Николая Ока, и в этот раз 34 ен, несмотря на то, что он давно уже вышел из больницы. Больше 100 ен истрачено на лечение его, а и ученик дрянной, и надежды на его службу Церкви не может быть – гнилой телом и грубый душою. Даром изводятся деньги, которые должны идти на пользу Церкви. Сказать, что если вперед захворает, то будет отправлен домой для лечения.

20 июля/2 августа 1904. Вторник.

Глухой катехизатор Илья Сато, отставленный от службы Собором за свою глухоту, которому послано обильно на дорогу с семьей из Акита в Такасимидзу, на его родину, с обращением, что, когда прибудет туда, пошлется ему еще помощь в размере двухмесячного содержания, прислал прошение испытать его еще один год. – Отказано. И катехизатор он был плохой, так что раз уже отставлен был от службы за свою бездеятельность. Принят тогда по усиленной просьбе испытать его еще раз. Испытан, и оказался вдвойне негодным. Куда же еще испытывать? Но, конечно, еще просьбы последуют и от него, и от разных ходатаев. Им горя мало, что церковные деньги, долженствующие идти на проповедь, изводятся на негодных людей. Но на этот раз надо быть твердым, соблюсти церковный интерес. При большой глухоте Илья Сато – человек вполне здоровый и сильный, может другим трудом прокормить свою семью, поселясь в родном доме в Такасимидзу.

О брате этого Ильи Сато, Пантелеймоне, кандидате Казанской Академии, бывшем наставнике здешней Семинарии, три месяца тому назад сманенном Военным Ведомством на службу ему для переводчества на местах военных действий в Манчжурии, сегодня получено известие, что он умер в госпитале в Манчжурии. Царство ему небесное! Был человек преданный Церкви, пока [не] прельстился на большее, чем Церковь дает, жалованье, хотя всегда был плохой наставник, над которым смеялись ученики.

Прибыл о. Павел Морита из Маебаси, чтоб отправиться отсюда в Маругаме для служения у русских военнопленных. По совету с ним, послано письмо катехизатору Николаю Ока, чтоб отправлялся на службу в Оотавара, где нет катехизатора, а в Оотавара написано, чтоб приняли его.

21 июля/3 августа 1904. Среда.

Полдня занят был собиранием богослужебных принадлежностей для о. Павла Морита и обучением его службе на славянском языке. К счастью, он с этою службою несколько знаком уже по некоторому предварительному опыту.

Отправлены сегодня чрез канцелярию для военнопленных при военном министерстве (хорё дзёохоо-кёку), 8 ящиков на Сикоку: 4 в Мацуяма, из коих в трех книги, в одном иконы для молитвенных комнат, и 4 в Маругаме с книгами. Первые четыре ящика в Мацуяма дней десять тому назад сданы были в Пароходную Компанию для доставления их на пароходе в Мацуяма. Но в это время пароходы прекратили свои рейсы по той причине, что владивостокская наша эскадра, состоящая из «Громобоя», «России» и «Рюрика», ходила вокруг Японии, ловя в плен или топя попадающиеся японские суда. Поэтому вчера мы те 4-ре ящика взяли опять в Миссию и сегодня попросили вышеупомянутую канцелярию отправить их к военнопленным; ящики будут отправлены по железной дороге в Кобе, откуда короткая переправа на Сикоку и отправление бесплатно.

22 июля/4 августа 1904. Четверг.

Все эти дни свободное от церковных дел время я провожу в библиотеке, очищая накопившиеся там дела, то есть вписывая в каталог переплетенные книги, собирая и сдавая переплетчику непереплетенные. Обычное каникулярное дело.

Mr. Andre привез вексель на 1570 фунтов стерлингов, составляющих 14 850 рублей, из Миссионерского Общества и Перервинс. монастыря на содержание Миссии в этом году: из Миссионерского Общества – на 1-ю половину, из Перервинс. монастыря – на весь год. Слава Богу! Значит, Миссия на этот год обеспечена содержанием.

Была Христина Хасуике, молодая учительница, назначенная для отправления из здешней школы в кёотскую заменить вышедшую замуж тамошнюю учительницу Любовь Асано. 22 марта прошедшего года она просилась в монахини, и ей дано было три года на испытание. Сегодня она тоже просилась; говорит, что намерение ее посвятить себя Богу нисколько не изменилось. Но сегодня мы уже говорили о пяти годах испытания.

Если пять лет прослужит учительницей, нисколько не изменив своему благочестивому намерению, то пусть потом отправится в хороший женский монастырь для настоящей монашеской жизни и опыта. До тех же пор и жизнь учительницы – тоже монашеская жизнь.

23 июля/5 августа 1904. Пятница.

О. Сергий Судзуки, служащий у наших военнопленных в Мацуяма, имеет при сем служении два неудобства:

1. При совершении им богослужения должны присутствовать японский чиновник и переводчик – оба язычники; они тяготятся богослужением, скучая при нем, и потому всегда торопят о. Сергия служить скорей; кроме того, им иногда некогда – заняты другим, и о. Сергий, пришедший для богослужения, должен долго ожидать их, иногда тщетно; например, недавно он три часа прождал переводчика и ушел, не дождавшись его, оставив больше ста русских пленных без богослужения.

2. О. Сергий совершает богослужение в 8 помещениях пленных; помещения эти разбросаны по городу; в каждое он должен идти один, ища там способных между пленными петь и читать; в некоторых помещениях есть весьма искусные чтецы и певцы, а в иных нет. Следовало бы ему, избрав из русских хорошего чтеца и певца, иметь его при себе причетником, так чтоб этот причетник ходил с ним из одного помещения в другое, помогать при богослужении. Но правила, составленные для пленных, не позволяют ни служить без переводчика, ни брать пленного из одного помещения в другое.

Сильно настаиваю я теперь, чтоб о. Павел Морита выхлопотал здесь в Военном Министерстве послабление по двум этим пунктам; резоны весьма ясные в пользу сего; но японцы – строгие блюстители установленного; не знаю, удастся ли о. Павлу выхлопотать; сегодня он остался в Токио преимущественно для этого.

Вечером. Вышеозначенное не удалось. И виною этому, как оказывается, бестактность о. Сергия Судзуки, проявленная им при служении в Мацуяма. В Военном Министерстве сказали о. Павлу: «Отправляйтесь и служите; если будете служить и вести себя как должно, то на месте можете получить нужные для вас послабления правил».

Чиновник же Канцелярии, заведующей военнопленными (Хорё дзёохоо кёку), ласково и участливо разговаривал с о. Павлом, сообщил ему следующее: о. Сергий бестактными своими речами в одну и другую сторону очень раздражил там начальство, заведующее военнопленными; сим последним он говорит: «я сделал бы то – и то, или я служил бы тогда и тогда, да не позволяют», как бы жалуясь русским на свое начальство; а начальству часто говорит: «вы притесняете религию, вы гоните христианство, не понимая его».

Все это до того вооружило против него заведующих военнопленными, что отсюда, из Токио, отправили чиновника, удостовериться, действительно ли Судзуки совсем неудобный для служения там. Этот самый чиновник, разговаривавший с о. Павлом, был оным ревизором. Он понял, вникнувши в дело, что Судзуки совсем не враг отечества (кокузоку), как обозвали его, а просто бестактный и простодушный человек; дал ему наставление и вернулся в Токио, оставив его при своем служении.

О. Павел Морита, разумеется, не будет таким бестактным – он умней и практичней о. Сергия. Он же может по-товарищески руководить в этом отношении о. Сергия, учась сам у него на первый раз совершению богослужений и треб по-славянски. Дай Бог только, чтоб о. Павел воздержался от своего собственного недостатка – наклонность к интриге; больно любит он отводить чужую воду на свое поле.

Снабдил о. Павла свидетельством за печатью, что он «православный священник, посланный для совершения богослужений и священнических треб у военнопленных в Маругаме и Химедзи», всеми священными предметами, необходимыми для богослужений, начиная от антиминса до церковного полотенца, дорожными деньгами – и завтра рано утром он отправится в путь.

Усердное служение наших священников у военнопленных и хорошее обращение японцев с военнопленными вообще немало принесут пользы для Японской Православной Церкви и для сближения Японии с Россиею вообще: больше тысячи пленных, вернувшись, разойдутся в тысячи мест России и везде молвят доброе слово о японцах и Японской Православной Церкви.

Нужно надеяться, что с пленными японцами в России также обращаются хорошо, и они, вернувшись домой, молвят не менее доброе слово о России…

24 июля/6 августа 1904. Суббота.

После ранней обедни соборне с двумя иереями отслужил я панихиду по Пантелеймоне Сато; бывшие товарищи его – наставники Семинарии, молились вместе, потом пили чай у меня, и вспоминали мы добрым словом и пожалели так неожиданно переселившегося в другой мир Сато.

О. Андрей Метоки, после Собора оставшийся здесь, принес телеграмму ему из Хакодате с известием, что сняли с него, наконец, подозрение в политической его неблагонадежности при настоящей войне с русскими и разрешили вернуться в Хакодате в свой дом на миссийском месте и к своему священническому служению. Очень это обрадовало нас. Отслуживши завтра здесь Литургию, он отправится в Хакодате.

Моисей Симотомае, катехизатор в Сиракава, пишет, что недавно там, в языческий праздник, толпа в процессии с идолом остановилась против дома христианина Николая Оосима, разбила ворота и страшно поносила христиан. Из дальнейшего течения речи в письме оказывается, впрочем, что это было дело пьяных: эта же толпа здесь, около дома Оосима, избила полицейского, а потом учинила свалку взаимной драки. Зачинщики потом взяты полицией.

73-хлетний старик, язычник из Цусима, застрахованным письмом пишет мне много и убедительно, что «нынешняя война между Россией и Японией – дурное дело, противное воле Небесного Царя (Тентеи), одинаково любящего всех людей, как своих детей», и просит «постараться о скорейшем прекращении ее».

Какое высокое понятие о важности духовного сана и служении, но как то не соответствует действительности! И как печально все это! Хотелось бы утешить доброго старика чем-либо, но чем же?

Опять пришлось позвать ушного врача, но на этот раз уже не прежнего обдиралу, по 10 ен за визит, а Оконоги, тоже славящегося своим искусством, 9 лет пробывшего в Германии и учившегося в Тюбингенском Университете. Он славится также своим бескорыстием. Осмотрел, кое-что посоветовал, дал помпочку продувать уши, то есть по возможности приводить в действие косточки за барабанной перепонкой.

25 июля/7 августа 1904. Воскресенье.

Простился сегодня, чтоб отправиться в Хакодате, на место своего служения, о. Андрей Метоки. Христиане Хакодате, вероятно, очень обрадуются возвращению к ним их пастыря.

Простился также, чтоб отправиться на место служения, Собором назначенное, диакон Петр Уцида, доселе состоявший проповедником здесь в приходе Асакуса. Ныне будет служить в Тоёхаси проповедником, а если понравится христианам Тоёхаси, то потом и священником, которого уже желают себе они.

26 июля/8 августа 1904. Понедельник.

Делал список иконам, хранящимся в ризнице; почти все такие, которые нужно беречь как образцовые для списывания.

Доктор Ясосима, сострадающий моему одиночеству за удалением всех русских по случаю войны, сегодня прислал мне шелковый круглый веер и корзину яблоков и дуль. Не знаю, чем отдаривать его; как завзятый буддист, христианских книжек не берет, больше у меня нет ничего для подарков.

27 июля/9 августа 1904. Вторник.

Целый день работа в ризнице и в библиотеке.

28 июля/10 августа 1904. Среда.

Утром письма в Россию, потом занятие в ризнице.

О. Яков Мацуда пишет: «В Окаяма один христианин, военный, с начала войны вышел из Церкви. Теперь он на войне убит, и родные просят церковных молитв о нем. Можно ли молиться?» Отвечено: «Так как он сам исключил себя из членов Церкви, то церковные молитвы о нем неуместны. Но поскольку родные просят, то пусть помолится». Господь с ним! Вероятно, по неразумению оставил Церковь, а не от зловерия.

29 июля/11 августа 1904. Четверг.

Был Павел Ниицума; принес своего произведения «соомен» из ячменя (лапша) и «ракё» [раккё?], говорил об успешности своих огородных и полевых работ и своего шелководства, пожертвовал 10 ен на «докурицу» Японской Церкви, доставил и 3 ены от других христиан селения Нанае для того же.

Говорил еще о плохом состоянии христиан в Симооса и о том, что катехизаторы Павел Канасуги и Филипп Узава не заботятся о воспитании их в вере, так что у иных и икона спрятана, и молитвы они не творят. А о. Феодор Мидзуно нисколько не наблюдает за этим, крестит представляемых ему без должного испытания, отчего в христиане попадают люди совсем не готовые к тому, словом, совсем-совсем безучастен к своему священническому долгу. Грусть навел он этим разговором немалую.

Затем настала часть комическая: отчего не выгорели его проекты, представленные Собору? Во-первых, «советовать Патриархам и Святейшему Синоду учредить во время войны молитвы не о победе, а о мире, иначе, как-де обе стороны одинаково молятся о даровании победы? Какая же права? И какой даровать победу?» Тут последовал долгий разговор о том, что обе стороны, предоставляя суд Богу и Воле Его, могут безгрешно молиться о победе и должны делать это. Во-вторых, «представить от лица Японской Церкви Правительству и народу японскому, что самоубийство воинов, которым пришлось спасовать пред неприятелем, например, на „Хитаци-мару“, попавшемся русским военным судам, безрассудно и неполезно для государства, и потому должно быть запрещено».

Я объяснил ему, что Японской Церкви голос еще слишком слаб для подобных представлений, особенно в настоящем случае: непременно сказали бы, что это из желания ослабить геройский дух японских воинов.

«Почему диаконы не призваны на Собор вместе с священниками?» Потому что они также мало знают общее положение Церкви, как и катехизаторы; каждый из них знает только свою Церковь, стало быть, в рассуждении об общем состоянии священнических приходов и всей вообще Церкви бесполезны.

Между прочими вопросами был: «Отчего англичане так ненавидят русских? Какие исторические причины сего?» Я ответил, что исторических причин на то нет; по истории, они, напротив, должны бы любить русских, ибо русские во время Наполеона спасли их от него, русские своею торговлею с ними спасают их от голода и бедности, и прочее и прочее.

30 июля/12 августа 1904. Пятница.

За Илью Сато, по глухоте и прочей неспособности отставленного от катехизаторства, как я и предвидел, убедительнейшая просьба от того же о. Бориса Ямамура, который на Соборе рассказывал о его глухоте, испытать его еще. Этот добряк готов за всякого просить, сам же первый сознавая нерезонность своей просьбы – благо дело не касается его кармана. Отказано и написано, чтоб впредь о сем не просили.

31 июля/13 августа 1904. Суббота.

Вечером сегодня составление списка икон в ризнице и кое-что в библиотеке. Все эти дни превосходная для просушки облачений и книг погода: солнечно и тихо.

1/14 августа 1904. Воскресенье.

Грустно начинается 69-й год моей жизни. Вдали канонада Порт-Артура, который, вероятно, долго не выдержит, еще дальше беспрерывные бои, результатом которых все больший и больший наплыв в Японию наших пленных.

В Токио уже составилось общество на акциях для эксплуатации в Манчжурии и Кореи – так уверены японцы в завладении Манчжурией и Кореей. И весь свет торжествует, что Россия разбита и посрамлена. Особенно дикою кажется радость протестантских миссионеров, которые молятся на Японию за то, что здесь не мешают им петь свой кошачий концерт разноголосицы проповеди и проклинают Россию за недозволение им сего. Имбри, Бачелор и все эти Reverend’ы, обливающие ядом своей ненависти Россию, просто изумляют своим антихристианством. Наши настоящие враги – японцы – куда человечней этих проповедников Христа! Японцы только гордятся и бахвалятся нынешними своими победами и с видом превосходства и пренебрежения трактуют Россию, ненависти же не высказывают; а вот англичане и американцы, особенно всех их Reverend’ы по уши погружены в сатанический грех человеконенавидения.

2/15 августа 1904. Понедельник.

По сегодняшнему номеру «Japan Daily Mail», «русский флот, бывший в гавани Порт-Артура, вышел для сражения, и японцами совсем разбит, владивостокская эскадра, состоящая из трех судов, в Цусимском проливе также разбита, и „Рюрик” потоплен, а два другие судна поврежденные убежали. Японцы при всем этом имели лишь пустячные (trifling) изъяны». Город ныне расцвечен флагами. Издатель «Mail» Captain Brinkley, захлебываясь восторгом, танцует качучу, припевая, что Порт-Артур при последнем издыхании, а Куропаткин подбирает фалды, собираясь бежать.

Впрочем, есть и очень доброе: 12 августа нового стиля наша Русская Императрица родила сына, значит, прямого наследника Императору. Благослови его Бог возрасти в благочестивого, истинно православного и мудрого, и крепкого Императора!

3/16 августа 1904. Вторник.

Нескончаемые подробности о разбитии Порт-Артурского флота и потоплении «Рюрика», с которого, впрочем, 600 человек из 760 спасены японцами. Brinkley долго еще будет смаковать эту необыкновенно сладкую для него и обильную жвачку.

Но, так или иначе, нас все бьют и бьют. Почему? Потому что к войне не были готовы. Но когда же мы были готовы при начале войны с кем бы то ни было? В 12-м году разве мы были готовы встретить Наполеона? Нисколько; мы заняты были тогда войною с Турциею. Пред Севастопольской войной были? Отнюдь нет. У неприятелей уже был паровой флот, а у нас парусные суда, у тех дальнобойное оружие, у нас старое вооружение, так что враги нас побивали издалека точно безоружных против них. Даже к турецкой войне не вооружились как должно, иначе Плевненского позора не было бы. Вот и теперь то же, как по-писаному. Японцы вооружились до зубов, а мы смотрели на это во все глаза и не замечали, и никаких мер с своей стороны не принимали – ну и платимся за свое ротозейство и свою феноменальную глупость.

4/17 августа 1904. Среда.

Несчастная эта война с мыслей не идет, ко всему примешивается и все портит; знать, патриотизм такое же естественное чувство человека, как сознание своего я. Что будешь делать! Нужно терпеть это беспрерывное мучительное колотье.

5/18 августа 1904. Четверг.

Пришел июльский номер выписываемого мною журнала: «The Missionary Review of the World». По нынешнему состоянию духа, не хотел и заглядывать в него, так как и в нем всегда встречаешь какую-нибудь спичку по адресу России: то штундистов преследуют там, то евреев мучают, то какое иное варварство учиняют. Снял обложку, чтоб снесть в библиотеку, где, однако, пробежал оглавление статей и к удивлению на этот раз никакой ругани не нашел, а встретил статью: «А Russian Missionary at work in Japan», где ничего дурного, напротив, кое-что и доброе.

6/19 августа 1904. Пятница.

Праздник Преображения Господня.

Никогда прежде не чувствовал себя так грустно и одиноко. В Церкви вчера и сегодня почти никого. В газетах Россия окончательно побита и ограблена: «Манчжурия возвращена Китаю, Порт-Артур и Дальний сделались японскими; японцы, кроме того, взяли себе: Сахалин, Камчатку, Сибирь до Енисея; проведенная Россией манчжурская железная дорога, конечно, сделалась японскою; сверх всего этого, японцы взяли с России контрибуции тысячу миллионов рублей да еще хвалятся, что это весьма скромно и умеренно».

Вот и утешайся тем, что ты русский! Быть может, в России нечто подобное проделывают и с Японией, но так как русских газет сюда не доходит, то приходится быть односторонним, что так же неприятно, как если бы сквозной ветер продувал одну сторону тела, не касаясь другой, причем, как известно, возбуждаются ревматические боли, если ревматизм есть в теле.

7/20 августа 1904. Суббота.

В числе 600 спасенных японцами при потоплении крейсера «Рюрик» оказался судовой священник. Но, по сегодняшним газетам, его отписывают в Нагасаки для отправления в Россию, так как он в числе пленных не считается. Просил я Mr. Andre (бывшего сегодня у меня, чтоб передать вексель на 3290 ен 96 сен из Святейшего Синода на содержание Миссии, присланный чрез французского посланника) передать мою просьбу французскому посланнику, чтоб он походатайствовал у японского правительства оставить здесь священника с «Рюрика» не в виде пленного, а для удовлетворения нужд его же паствы, оставленной пленною в Японии. Очень желательно, чтоб это состоялось.

Последние три дня я занят был выборкою книг и брошюр из запасной библиотеки для отсылки пленным в Химедзи, где уже поселено много их и куда, вероятно, отправят спасенных с «Рюрика».

Всех русских военнопленных ныне к 15-му августа нового стиля в Японии – как сегодня в официальной газете извещается – 1408, в том числе 53 офицера; из них: 1 полковник, 5 подполковников, 7 майоров, 10 капитанов, 15 поручиков, 15 прапорщиков, (и 600 с крейсера «Рюрик»; да пишут еще, что человек 500 больных лежат в японских госпиталях в Манчжурии, до того слабых, что их нельзя было переправить в Японию с прочими военнопленными).

Получено сегодня от о. Павла Морита весьма подробное письмо, в котором он описывает, как с о. Сергием Судзуки посещал военнопленных в Мацуяма и как все хорошо, сердечно принимали их. Особенно трогательно описывает благочестие больных: все просят молитв, сами усердно молятся, дорожат священническим благословением, непременно целуют благословляющую руку. Лучшие места письма я велел напечатать для прочтения всем японским христианам. Офицеры спрашивают у священников: «Отчего у них (на рясах) нет наперсных крестов?» Это дало мне мысль: если они до конца хорошо исполнят свою службу у русских, выхлопотать им в награду наперсные кресты от Святейшего Синода.

8/21 августа 1904. Воскресенье.

Видно, что положение Миссии интересует многих между иностранцами; несмотря на то, что к богослужениям у нас ныне нет звона, иностранцы нередки при богослужениях; так и сегодня два англичанина в отличной коляске приехали к обедне и пробыли до конца службы; даже длинную проповедь о. Феодора Мидзуно всю прослушали, вероятно, ни слова не понимая.

9/22 августа 1904. Понедельник.

Составил список книг, отправляемых нашим военнопленным в Химедзи. И сюда пойдет немалое количество: 104 наименования книг и 1326 брошюр.

О. Сергий Судзуки извещает о прибытии в Мацуяма 152 раненых с крейсера «Рюрик». Он встретил их при высадке на берег, «сказал им утешительное слово» и помолился с ними; «все они усердно молились и благодарили Бога и нас», пишет о. Сергий. Благословил он крестиками не имевших оных, но не достало для всех; просит о. Сергий еще 300 крестиков послать ему. По прочтении сего, я тотчас же послал за шелковыми шнурками (за которые заплачено 15 ен 75 сен), а потом выдал 300 крестиков (которые, все серебряные, стоят 30 ен) и по приготовлении немедленно отправил к о. Сергию.

10/23 августа 1904. Вторник.

Вчера в 10 часов подали застрахованное письмо из Афин; оказалось, из Тобольска от некоего С. И. Гашинского: шлет в утешение при письме три экземпляра Акафиста Пресвятой Богородице, в переводе на русский Московского Митрополита Филарета. Так как из Тобольска прямо нельзя сюда, то отправил пакет чрез своего зятя, живущего в Афинах. Спасибо и на этом! Акафист пригодится в помощь при переводе здесь Акафиста со славянского на японский. Предварительные замечания также полезны.

11/24 августа 1904. Среда.

Получены 6–7 и 8 выпуски «Известий Братства Православной Церкви в Китае». Преосвященный Иннокентий действует отлично, все русские, служащие под его началом, одушевлены; жаль только, что литература в журнале очень плохая. Петербургское Подворье Пекинской Миссии проповедует и служит на славу. И как все широко и разумно устроено! Сколько людей привлечено на служение миссийскому делу! Японская Миссия пред всем этим просто пигмей. А хорошо бы и нам завести подворье в Петербурге или Москве; только ни умения, ни людей на это.

12/25 августа 1904. Четверг.

Японские и английские газеты только и трубят о доброте японцев и о зверствах русских. Но вот и обратная сторона медали. В полученном сегодня 26 номере «Церковного Вестника» пишется:

«На глазах иностранных корреспондентов и военных агентов японцы, скрепя сердце, ухаживали за русскими ранеными и кормили их, но когда были уверены, что за ними не наблюдают, вымещали на них свою злобу, прокалывали грудь штыками, перерезали горло, разбивали ноги прикладами, а голову каменьями, издевались не только над живыми, но и над мертвыми. В деле при Вафангоу, например, видели, как японские кавалеристы кололи и рубили раненых; трупы были потом освидетельствованы и оказались покрытыми десятками ударов (на одном 28 ран), головы и лица рассечены, глаза выбиты и так далее, об этом русским Генералом составлен протокол, подписанный французским, английским и испанским агентами. Был случай, что японцы, взявши в плен семь раненых, напоили их, накормили и дали курить, а потом (полагая, что европейский глаз уже не смотрит) вывели их поочередно из фанзы и перерезали горло. Подобных фактов, надлежаще удостоверенных, набралось масса"…

Из того же 26 номера «Церковного Вестника», видно, что Корейская Духовная Миссия лишилась своего прекрасного начальника: архимандрит Хрисанф возведен в Епископа, наречен Чебоксарским и оставлен в России, к его собственному сожалению, как говорится в известии, так как он уже успел сродниться с миссионерским делом. Крайне прискорбно! Лишь только посеют что и вырвут с корнем. А так было радостно, что вот у нас теперь и в Китае, и в Корее весьма ревностные и способные начальники Миссий и много надежд впереди…

Отправлены сегодня три ящика книг (105 наименований книг и 1320 брошюр) нашим военнопленным в Химедзи, где, кроме прежних больше ста человек, ныне помещены 424 человека, спасенных с «Рюрика», – здоровых, больные же и раненые отправлены в Мацуяма для излечения.

13/26 августа 1904. Пятница.

За неимением чего записать, упомянуть разве то, что сегодня, кажется – единственный день со времени открытия войны – не было криков «гогвай» (экстренные прибавления к газетам). Эти грубые оглушительные крики обыкновенно стоят в воздухе – иногда целый день, с утра до поздней ночи, и уж непременно во вторую половину дня. Сегодня было тихо от них. Что бы это значило? Уж не перед бурей ли тишина? Взятия Порт-Артура ждут японцы и англичане с часу на час – так-таки и твердит в каждом номере своей «Japan Mail» этот лакей японцев Бринкли, что «с часу на час». И уж тут-то будет торжество у них, когда возьмут! В Токио давно уже проектирован пир на весь мир, в Йокохаме даже бонзы все сговорились звонить в самые большие колокола их кумирен, когда это великое событие совершится. И уж, кажется, не долго ждать им; напрягли японцы все силы – и флота, и берегового войска, и продолжают натягивать лук, а у Десенко, запертого точно в клетке, все идет на убыль – и в людях, и в средствах защиты.

14/27 августа 1904. Суббота.

Из Кумамото просится в Катехизаторскую школу Иустин Нода, 25 лет; служил в почтамте, но взял отставку, чтоб поступить в школу, хотя сделал это без сношения с Миссией. Мать и бабка у него, их содержать нечем; хочет продать дом, чтоб было на содержание им, пока он будет учиться, но за дом дают только 100 ен, тогда как стоит 300. Просит Нода помощи от Миссии, по 4–5 ен в месяц, до того времени, когда на дом найдется хороший покупатель.

Так как и способности, и усердие Иустина Нода очень хвалят катехизатор Виссарион Такахаси и священник о. Петр Кавано, то написано ему: «Пусть не продает дома, ибо это пристанище для его матери и бабки; будет ему от Миссии помощь по 5 ен ежемесячно, пока он кончит курс». Это в первый раз делается со времени существования школы; надо, чтоб это не обратилось в прецедент. Уж больно жаль Нода – два года он рвется в школу, и по всем признакам и отзывам человек весьма надежный.

15/28 августа 1904. Воскресенье.

Праздник Успения Пресвятой Богородицы.

Двадцать четыре года тому назад в этот день я служил Литургию в Крестовой Церкви Высокопреосвященного Митрополита Исидора в Петербурге вместе с ним и после нее уехал из Петербурга сюда. Накануне хотел уехать, но Владыка удержал: «Зачем так торопиться? Завтра помолимся вместе, тогда и отправляйтесь». Сегодня вспомнил это и грустно, и бедно молился, стоя в алтаре. Литургию совершали два священника, в Церкви весьма мало было.

После службы зашел Стефан Кондо, от паралича едва ходящий и говорящий, и просил опять принять на катехизаторскую службу «Петра Мисима, который ныне в Омигава собирает язычников и проповедует им». Негодный просил за еще больше негодного. Мисима по заносчивому и сварливому нраву везде только расстраивает, а не созидает. Я рад, что он оставил Оота, где совсем расстроил Церковь и мешал катехизатору. Никак нельзя опять принять его на службу, которую он не раз оставлял.

16/29 августа 1904. Понедельник.

В школы начинают собираться. Из Тоносава вернулись ученики, проводившие там каникулы.

О. Сергий Судзуки из Мацуяма пишет, что с «Рюрика» спаслось 13 офицеров; с 5-ю из них он виделся; один из них Титулярный Советник Владимир Онисимов, 70 лет, на себе спас судовую икону, которая теперь и поставлена в их комнате; о. Сергий просит отсюда для нее лампадку, которая сейчас же и отправлена.

17/30 августа 1904. Вторник.

Попрощались и отправились в Кёото Надежда Такахаси, начальница Женского училища, и Христина Хасуике, просящая в монашество, в учительницы туда, на место вышедшей замуж Любови Асано. Пусть учительствует; это тоже вроде монашеского послушания; если несколько лет выдержит искус, то будет отправлена в женский монастырь в России для научения настоящему монашеству.

18/31 августа 1904. Среда.

Расчетный за август день. Взято из банка 3700 ен, и почти все разошлось.

Между прочим, дано 15 ен регенту Обара, как угощение на причетников, певших на богослужениях в каникулы; им помогали некоторые из городских катехизаторов с хорошими голосами; пели хорошо; в прошлом году столько же дано было в это время.

19 августа/1 сентября 1904. Четверг.

Мы с Накаем начали наше обычное дело перевода богослужения. Считывали сегодня переписанное стариком Оогое за каникулы из Праздничной Минеи. Этому делу не мешало, но порядочно удручало убийственное расположение духа. С самого утра Давид – секретарь, испортил его пачкою писем, по которым требуется экстренная рассылка денег; всего больше 70 ен разослано сегодня экстренно. А тут еще неперестающие поражения русских в войне, и издевательства над сим англичан и японцев, и разное другое неприятное – как тут соблюсти равновесие духа?

20 августа/2 сентября 1904. Пятница.

С 8-ми часов в Соборе отслужен молебен пред началом учения мною с тремя иереями. Выходя из Собора; я увидел, вывешенные над воротами флаги с солнцем. «Что за причина?» – спрашиваю в комнате у слуги Никанора; он затрудняется ясно ответить, только промямлил: «Там, в Манчжурии"… Я догадался, что это празднуется японцами разбитие их тремя армиями при Liaoyang’e нашего Куропаткина. Действительно, после видел все соседние дома, увешанные флагами.

В школах распределение уроков сделано.

21 августа/3 сентября 1904. Суббота.

Вчера и сегодня перечитал много писем из Церквей. Ничего нового и интересного. Только из Кусиро – неожиданное заявление, что там язычники воздвиглись на наших христиан – должно быть, вследствие побеждений Владивостокской эскадры; разбили дом одной христианки, кричали, что убьют Антипу Фудзивара, главного из тамошних христиан; но сей охладил гнев их оригинальным приемом: пожертвовал для употребления на войне коня в 200 ен – тем гонение и кончилось.

Игнатий Ивама длинным письмом горько жалуется на Семинарский Совет учителей, положивший выпустить его (и Виссариона Курибара) в качестве «помощников катехизатора», тогда как другие два товарища его выпущены «катехизаторами» – только потому, что у него (и Курибара) баллы были несколько меньше, тогда как и они тоже семь лет учились. Читая письмо, я пожалел; следовало бы не обижать; не Бог весть какая разница в выпущенных разно; и те не звезды с неба хватают. На будущее время иметь это в виду.

Учащиеся сегодня снабжались учебниками. В Семинарии делал это гувернер И. Хитоми, за отсутствием Ивана Акимовича Сенума, у которого отец в Хацивоодзи при смерти. Всенощную пели хоры и плохо – не успели спеться.

22 августа/4 сентября 1904. Воскресенье.

Выходя из Церкви, увидел Варнаву Осозава, который только что перед каникулами кончил курс в Семинарии первым учеником и назначен был катехизатором в Церковь Оосака, откуда уже и пришел хороший отзыв, что он хорошо служит.

– Что за причина?

– Потребовали для исполнения воинской повинности.

Весьма жаль! Один из надежных для Церкви молодых людей был. Едва ли опять придется ему служить Церкви; говорит, что недели чрез две должен будет отправиться на поле военных действий – «обучится-де дорогой и на деле» военному искусству. Добросовестно вернул недавно посланное ему содержание за 10-й месяц вместе с 9-м, которое – за 9-й – истратил на расплаты и на дорогу.

23 августа/5 сентября 1904. Понедельник.

В школах начались классы.

Когда мы с Накаем переводили, приехал Mr. Andre и привез письмо от Александра Димитриевича Зиновьева, Санкт-Петербургского Губернатора: сын его, казакский сотник, убит был в мае в схватке с японцами, в Манчжурии. Собирает он чрез посланников и корреспондентов более подробные сведения о его смерти, о могиле его и прочем, обратился и ко мне о том же. Очень грустное письмо. Пошлю я в Военное Министерство узнать, нельзя ли что сделать по его просьбе, хотя надежды мало.

24 августа/6 сентября 1904. Вторник.

В «Japan Daily Mail» сегодня, под заглавием «banzai», описание вчерашнего торжества в Йокохаме по случаю японской победы над нами при Ляоянге: весь город расцвечен был флагами; все иностранные дома разукрашены были днем флагами, вечером цветными фонарями; ликующие процессии кружили по городу. Бринкли, издатель газеты, захлебывается восторгом; да и все иностранцы тоже, по-видимому. Так-то всем ненавистна Россия! И в этой всеобще возбужденной ненависти к России больше всего виноваты иностранные миссионеры, особенно протестантские; из-за того, что им не дают свободно развращать Россию своею проповедью, они возненавидели ее и клянут всякими проклятиями. Где протестантский миссионер коснется России, там непременно бросит в нее камень поношения. Сегодня пришли два номера миссионерских журналов, выписываемых мною, и тут до того грязная брань на Россию и православие, до того унижена православная Россия пред языческой Японией, что никак не хватило терпения прочитать всю брань. Истощайте, истощайте до основания! Но воссияет когда-нибудь и солнце России, и Православие.

25 августа/7 сентября 1904. Среда.

О. Тит Комацу пишет, что у него случилось несчастие: дорогой на ночлег антиминс и крест украли. Пишет красно: с вором-де дорогой сошелся и подружился, думая, что это добрый человек; легли спать в одной комнате, но в полночь хватился – нет ни его, ни антиминса и требного креста.

Что-то хитро; должно быть, не так было; антиминса в дорогу о. Титу не для чего было брать. Но как пропал у него этот священный столь важный предмет, трудно догадаться, потому что о. Тит отличается наклонностью солгать. Во всяком случае беда немалая и едва ли поправимая. В наказание не дам о. Титу антиминса до следующего Собора; пусть это будет вроде запрещения служить Литургию. Для его прихода это не будет чувствительным лишением, так как он и без того по лености почти не служит Литургий. Плохой иерей и чем дальше, тем плоше делается; только бродит, болтает и занимается своими семейными делами.

Принят опять на службу катехизатором Василий Окуяма, несколько месяцев тому назад в Сендае оставивший церковную службу, чтобы по найму преподавать русский язык военным; ученики его теперь ушли на войну, и он остался, как рак на мели, и стал проситься сюда. Конечно, я его не принял бы, если бы не было крайней необходимости послать в Бато, Кунасе, Янава и Мотеки, каковая Церковь остается до сих пор без катехизатора. Написал ему отправиться туда.

Принялись сегодня мы с Накаем за перевод Ирмология, начиная с 1-й песни 1-го гласа. Давно чувствуется необходимость перевести подряд все ирмосы.

26 августа/8 сентября 1904. Четверг.

В Химедзи наших военнопленных 763 человека, в числе которых 66 больных.

О. Павел Морита совершал у них богослужение и сказал им две проповеди, о чем сегодня получено от него пространнейшее письмо с приложением его проповедей по-русски; в последних сказывается его характер – льстивый и дрянной: нужно было ему угодить японскому начальству чрез переводчика, имеющему сведения о том, что он говорит русским, и вот он долбит русским, что «они чрезмерно облагодетельствованы Его Величеством Японским Императором и потому должны быть бесконечно благодарны ему и Японии, вести себя хорошо и прочее в этом роде». Зато упоминает, что переводчик весьма хвалил его проповеди. Нет, это не простосердечный о. Сергий Судзуки, который, как видно по его почти ежедневным кратким письмам, с искренним усердием и любовью исполняет свое служение у несчастных русских.

27 августа/9 сентября 1904. Пятница.

Из Кумамото прибыл в Катехизаторскую школу Иустин Нода и при первом свидании расплакался от благодарности за помощь – 5 ен в месяц, пока будет в школе (запись 14 августа). Видно, что человек с хорошей душой. Дай Бог ему воспитаться в хорошего служителя Церкви. Всего ныне в Катехизаторскую школу собралось 6 человек. В прошлом году в это время поступило еще меньше.

28 августа/10 сентября 1904. Суббота.

Раннюю обедню пели семинаристы 7 и 6 курсов и наполовину так хорошо, что я истинно порадован был успехом преподавания двухголосного пения, начатого в прошлом году в это время. Почти свободно владеют голосами, так что многое пели не хуже, чем пели сами учителя пения во время каникул. Но многое и разнили – значит, еще недостаточно научены. Поэтому я призвал регента Алексея Обара и сказал ему, чтоб и в этом году было еженедельно по три класса двухголосного пения у семинаристов и в Женской школе, значит, чтоб расписание семинарских уроков было несколько исправлено, так как в нем для двухголосного пения назначен был всего один класс.

И это последнее сделано было не совсем благовидно: как видно, для Ивасава и Сайкайси, нанятых еще для преподавания русского языка в военных школах, надо было, чтоб совместить обе службы, отнять у пения два класса, и они сделали это, а Иван Акимович Сенума, передавая мне расписание, молвил: «Обара говорит, что пение уже достаточно усвоили, и одного класса довольно».

– Вы находите, что ученики двухголосное пение так хорошо усвоили, что теперь им достаточно одного класса в неделю? – спрашиваю я у Обара при начале классов пения.

Он сделал изумленный вид.

– Вы говорили господину Сенума, что довольно одного класса для одноголосного пения?

Он еще больше изумился, и улыбка заиграла на лице. Я замял разговор, так как было при учениках, собравшихся на класс. А сегодня положительно сказал ему, чтоб три класса двухголосного пения в неделю были. И это будет устроено.

Помер плотник Василий Окамото, много потрудившийся при постройке Собора и потом библиотеки; долго хворал в госпитале, где его посещали христиане, и под конец в своем доме, где его мать, недавно прибывшая из провинции, и отец жены, завзятые язычники, не допускали к нему никого из христиан, и когда скончался, похоронили его третьего дня по-язычески. Царство ему Небесное! Веры он не потерял, и мы о нем молиться будем.

29 августа/11 сентября 1904. Воскресенье.

День Усекновения главы Святого Иоанна Предтечи.

Японские священники служили после обедни благодарный молебен за победу при Ляоянге, на что вчера о. Роман Циба спросил у меня позволения, которое я как же мог не дать. Я стоял в алтаре и после многолетия подошел к кресту. Как всякая острая боль со временем притупляется, так и чувство постоянной обиды и мучения от поражений русского флота и русской армии несколько успокоилось. Смотрю на эти беды, как на темную тень в картине, которая не была бы и хорошею картиною, если бы в ней были одни светлые краски без теней; так и русская история, далеко еще не оконченная картина.

В журнале господина Анезаки прочитал напечатанное по-английски сочинение нашего графа Льва Толстого о войне. Конечно, доказывает, что войны не должно быть, негодует на нынешнюю войну, поносит Россию. Утопия. Хочет основать весь строй жизни на религии, но у самой религии отнял основание, потому что на пантеизме так же невозможно построить религию, как на хребте океана выстроить дом – хуже того: тут хоть плот можно построить, а на воображаемом слепом нуле ровно ничего нельзя сделать.

30 августа/12 сентября 1904. Понедельник.

Еще ученик в Катехизаторскую школу пришел из Оцу от катехизатора Георгия Абе; и еще один ожидается из Токусима. Значит, война не мешает делу Церкви; значит, убеждение, что Православная Христова Вера не связана непременно с Россией, все больше и больше проникает в японский народ. Это хорошо; одно из препятствий православию отнимается.

31 августа/13 сентября 1904. Вторник.

Приходит о. Алексей Савабе и говорит:

– С просьбой: так как мой приход уменьшился, то помощи мне от него меньше – прибавьте содержание.

– Что ваш приход уменьшился, в том не моя вина, а ваша, и я прибавить не могу; от Миссии вы получаете достаточно, даже для жены получаете (3 ены) и на молоко для нее (1 ена 55 сен). Постарайтесь быть более исправным священником, тогда ваш приход увеличится, и помощь от него возрастет.

С тем о. Алексей и ушел. Прибавить ему значило бы награждать леность.

1/14 сентября 1904. Среда.

О. Павел Морита пишет, что служит обедницы у военнопленных в Химедзи, но до сих пор будто бы не может добиться, чтоб ему разрешили власти отправиться для богослужения в Маругаме, и что виною сему будто бы то, что эти власти очень невзлюбили о. Сергия Судзуки.

А о. Сергий пишет, что «весьма соболезнует о пленных в Маругаме, что они уже два месяца остаются без религиозного утешения, и готов уделить для них один день в неделе, чтоб ездить к ним для богослужений (хотя у него ежедневно службы в Мацуяма ныне)».

Итак, я, в ответ на приторности о. Павла в его письме (что он «лишился пищи и не спит по ночам от сетования, что не может добиться позволения служить в Маругаме» и прочее), написал ему «чтоб он успокоился насчет Маругаме, так как я поручил о. Сергию выхлопотать для себя разрешение посещать Маругаме, и пусть он возьмет это место в свое заведывание; ему же – о. Павлу – предстоит еще, кроме Химедзи, служить в Фукуцияма, где, по известиям, будут помещены вновь прибывающие пленные». А о. Сергию написал, чтобы он выхлопотал для себя это разрешение и служил в Маругаме. Вероятно, это скоро и легко устроится.

2/15 сентября 1904. Четверг.

О. Сергий Судзуки прислал из Мацуяма 35 ен от сотника Владимира Ивановича Казачихина, который желает получить икону Святителя Чудотворца Николая и лампадку к ней, «по возвращении в Россию ежегодно будет служить молебен перед ней», – пишет о. Сергий. Из находящихся в ризнице запасных икон, жертвованных в России, выбрана наиболее благолепная икона Святителя Николая в красивой серебряной ризе, хотя не новая, и послана вместе с лампадкою.

На мой запрос пленным офицерам чрез о. Сергия: не желают ли они получить для чтения русские журналы прежних годов: «Русский Вестник», «Исторический Вестник» и подобные? О. Сергий передает их ответ, что очень рады будут получить. Завтра пошлются.

3/16 сентября 1904. Пятница.

156 переплетенных книг русских журналов восьми сортов, больше всего «Русского Вестника» и «Русской Старины», послано в Мацуяма нашим офицерам и за ними нижним чинам для чтения. Послано еще 30 Евангелий для вновь прибывших, Псалтырь и Новый Завет для одного, по просьбе о. Сергия Судзуки.

Японский доктор Ясосима, все утешающий меня в одиночестве, сегодня прислал мне в коробке группу искусственных цветов и ящик винограда; кроме того, сам посетил меня, причем я впервые увидел сего замечательно доброго и симпатичного человека; посетил меня потому, что лечит теперь Иова Накацука, старика, хранителя Собора, лежащего сильно больным здесь же, в малом каменном доме. Говорил Ясосима, что о том, как он утешает меня своими подарками, широко распространилось в обществе, и принц Арисугава, к которому он вхож, с видом симпатии говорил ему об этом.

4/17 сентября 1904. Суббота.

Был старик о. Павел Савабе, по просьбе о. Тита Комацу – чтобы я простил ему потерю антиминса. Я сказал, что напрасно о. Тит беспокоил его, о. Савабе; поправить дело, по-видимому, нельзя – антиминс не отыскивается, и о. Титу придется быть некоторое время без этой важной принадлежности священнослужения в назидание, чтоб вперед был тщательный. Крест можно дать ему взамен потерянного.

Совсем состарился о. Павел: худой, слабый, с несколько заплетающимся языком, но старающийся держаться бодрым; с одушевлением говорил о нынешней войне, о том, что много народа гибнет под Порт-Артуром; говорил еще, что учится ныне пению, и с обычным своим пессимизмом сетовал, что нет ныне хороших христиан в Церкви, не то что в старое время Японской Церкви. Я, конечно, не возражал ему, как 20 лет тому назад (когда он пред Собором 1884 года старался возмутить Церковь – все в духе того же пессимизма): «Так будь сам хорошим христианином и пастырем»; мы с Накаем почтительно слушали его, пока он, наговорившись, ушел.

5/18 сентября 1904. Воскресенье.

После обедни зашли: Николай Абе, бывший катехизатор, уверявший, что в Каназава, где он жил, и на всем Хокурокудо уже настает время проповедывать христианство; буддизм, столь сильный там доселе, от разных причин теряет почву; Филипп Узава, катехизатор в Симооса, явившийся отыскивать в Токио своего племянника, 20 лет юношу, христианина, хорошего во всех отношениях, но ушедшего из дому, чтоб найти себе лучшую профессию, чем землепашество; ушел без денег, ни слова не сказал куда и не дает знать о себе; непоседливость и предприимчество – отличительная черта японского люда.

6/19 сентября 1904. Понедельник.

О. Роман Фукуи извещает, что в Немуро крестил двоих, из коих один из Сибецу, молодой человек, поносивший Россию и православие в письмах к родителям все время до этих летних каникул; он – ученик гимназии здесь, в Токио; прибывши на каникулы домой, обращен был матерью в христианство, и вот, теперь крещен. Благо детям, почитающим своих родителей, и благо родителям благочестивым!

7/20 сентября 1904. Вторник.

Один из военнопленных офицеров в Мацуяма, Георгий Гаврилович Селецкий – сын о. протоиерея Гавриила в Одессе – командир забранного японцами в начале войны парохода Добровольского Флота «Екатеринослав», пишет ко мне, между прочим: «Присылка вами о. Сергия Судзуки и его служение, отличающееся таким благолепием, которое не встретишь везде и у нас в России, делает нас еще более религиозными, чем мы до сих пор были. Не знаю, особенность ли нашего положения или действительно выдающееся служение о. Сергия заставляют меня и многих других во время служения забывать все и помнить только о молитве. Чудная проповедь, сказанная о. Сергием на слова „Да святится имя Твое”, произвела на меня и многих других редкое впечатление и, я уверен, на всю мою жизнь останется у меня в памяти и всегда будет служить для меня путеводной звездой при моих скитаниях по земному шару. Хотя я всегда был религиозным, но служения о. Сергия сделали меня еще более осмысленно религиозным человеком… Многое я передумал за время моего заключения и многие из моих взглядов изменились, а многое еще более укрепилось. Не могу умолчать о том глубоком уважении, которым пользуется о. Сергий. Дай Бог, чтоб хотя половина нашего русского духовенства пользовалась таким же уважением».

Очень приятно было прочитать эти строки. Достоинства о. Сергия, конечно, утрированы, но видно, что служение его приносит душевную пользу, а скромность и сердечность его привлекают к нему личные симпатии.

8/21 сентября 1904, Среда.

Праздник Рождества Пресвятой Богородицы.

После обедни была жена о. Петра Сасагава, сендайского священника; говорила, что о. Петр совсем почти здоров, посещает в городе христиан, только служить еще не может – голос слаб. Ее вызвала сюда болезнь дочери, что за Марком Сайкайси, учителем.

Савва Хорие, начальник переводчиков, приходил сказать, что Тимофей Ирино, катехизатор в Сендае, сватается за Елену Янсен. Это хорошо; хоть одна из полурусских сирот будет пристроена.

Никон Мацуда, катехизатор здесь в Канда, приходил сказать, что он высватал себе Дарью Оокава, только что кончившую курс в нашей школе, дочь катехизатора Павла, и в начале будущего месяца хочет повенчаться. Дал ему 15 ен на платье, а ей 25 на то же.

9/22 сентября 1904. Четверг.

Некто Накагава, писатель в газеты, написал и издал книжку: «И-со Никорай» (герой-бонза Николай). Павел Накай принес мне эту книжку и просил принять автора, что я и сделал после обеда, успев до того прочитать свою биографию до решения ехать в Японию; совсем плохая сказка; да и откуда же им знать что, коли я не чувствую зуда чесать перед кем-либо свою физиогномию прошедшую или настоящую? Автор – молодой симпатичный человек; советовал я ему сделаться христианином и писать о Церкви.

Когда он сидел у меня вместе с Петром Исикава, с которым хорошо знаком и который передавал ему кое-что обо мне для его книжки, пришла жена Пантелеймона Сато, кандидата, оставившего службу в Семинарии, чтоб идти на войну в качестве переводчика, и там умершего, просить принять двух дочерей ее 14 и 11 лет на воспитание в Женскую школу; я тотчас же согласился; хотя отец ее, Моисей Тодороги, человек богатый, но в память службы Пантелеймона Сато Церкви и его сердечной преданности Церкви воспитаем его дочек на церковный счет. Всех детей от него осталось 5; остальных пусть воспитывает дед.

Секретарь Миссии Сергий Нумабе, почти 24 года служивший в сем качестве, ныне лежащий больным дома, в своем семействе, прислал дочь сказать, что ему делается все хуже, и он просится в отставку. С глубоким сожалением приходится расстаться с ним. Был вполне честным секретарем, которому можно было поручать довольно большие суммы без всякого опасения. В исполнении других поручений также был вполне надежным человеком. К счастью, он воспитал себе хорошего преемника в теперешнем подсекретаре Давиде Фудзисава. Поручил я Давиду: 1) отнести Сергию Нумабе 10 ен на лекарства; 2) сказать ему, что до конца года будет ему идти жалованье, как доселе, 37 ен 50 сен в месяц; 3) с будущего нового года он поступит на содержание заштатного, то есть на половину нынешнего жалованья – семейство его обеспечено: три сына все на разных службах, три дочери замужем.

10/23 сентября 1904. Пятница.

Японский гражданский праздник. В школах занятий не было, и Павла Накая я должен был уволить от утреннего занятия, как всегда в такие дни.

Переводил японские документы о смерти сотника Александра Александровича Зиновьева для письма к его отцу, Петербургскому Губернатору.

11/24 сентября 1904. Суббота.

О. Феодор Быстров пишет, между прочим: «О. Сергий Глебов поехал уже давно опять в Японию для наших пленных». Хорошо, если приедет и если дозволят ему свободно служить у пленных; для них будет немалая отрада – священнослужение своего русского священника.

12/25 сентября 1904. Воскресенье.

Сегодня заметил в одном окне третьего этажа библиотеки разбитое камнем снаружи стекло. Кавамура – надзиратель библиотеки – повел полицейского офицера, начальника отряда, охраняющего Миссию, показать. Полицейский потом приходил сказать, что, «по расследовании, найдено, что стекло разбито нечаянно детьми из противоположного дома, которые часто шалят, бросаясь камнями; по всем вероятиям – мол, так». Я принял за правду, хотя на оную не похоже: камень брошен сильной рукой. Это, впрочем, со времени открытия войны, первый изъян, нанесенный Миссии.

Три новые учителя Семинарии, в прошлом году сами кончившие здесь семинарский курс: Петр Уцияма, Василий Нобори и Кирилл Мори – прилежно занимаются своим делом и люди способные; получают жалования по 14 ен, при пище здесь, но трудятся несравненно более, чем катехизаторы, их товарищи, получающие столько же. Поэтому я сегодня прибавил им по 3 ены в месяц, по совету с начальствующим в Семинарии Иваном Акимовичем Сенума.

Но при сем сказал сему последнему, чтоб он оставил на будущее время свою методу просить каждому учителю прибавку жалованья, лишь только ему выйдет по расписанию лишний против прежнего урок. Как только хоть малость больше труда, сейчас же протягивают руку – заплати; слишком этим оматерилизовывается и профанируется дело служения Церкви; а оно должно быть одушевлено и руководимо высшими, идеальными побуждениями. Церковь, конечно, служащих ей не оставляет, заботится о них, делает для них все, что можно; больших окладов и роскоши Церковь никогда не предлагает служащим ей, но и очень бедными их не оставляет. Итак, в расписании иной раз выйдет больше уроков, иной раз меньше – пусть наставник, или за него начальник Семинарии, не требует тотчас же перемены в жалованье, тем более что в последнем случае уменьшение жалованья никогда и не просилось, а просится лишь прибавка, когда первое, и так далее – Иван Акимович согласился вперед поступать сообразно сему.

13/26 сентября 1904. Понедельник.

Посоветовавшись с Петром Исикава, принципалом Акилы Кадзима по редакции, прибавил и сему последнему 3 ены к 14, которые он получал доселе, так как он товарищ вышеозначенных трех учителей по выпуску из Семинарии и трудится не меньше их по своей части.

В сегодняшнем номере «Japan Daily Mail» мерзкая статейка английского епископального миссионера в Оосака Rev. Woodd, под заглавием: «Russian barbarism». Начинает с того, что в этой газете напечатано было недавно, что русские во многих отношениях более азиаты, чем сами азиатцы. Вуд подтверждает это из области церковной; откопал у Станлея, в его «History of the Eastern Church» пасквильные строки о России и Русской Церкви – что «поскреби русского, и сейчас найдем татарина, а это татарство русского, между прочим, видно из того, что у него в доме в переднем углу всегда стоит икона» – и вот сей факт Rev. Woodd торжественно преподносит публике, как доказательство, что «у русского белая кожа скрывает желтое сердце, тогда как Япония, напротив, своими национальными действиями показывает, что у нее под желтою кожею кроется белое сердце», каковою фразою и заканчивается статья.

Александр Мурокоси, катехизатор в Кусиро, описывает свою поездку в Обисиро для посещения тамошних христиан, по письму отсюда. «Христиане очень благочестивые; их несколько домов; и туда непременно надо катехизатора, иначе протестанты совсем смутят их: двух младенцев у православных епископальный миссионер уже крестил в свою веру». Катехизатора отдельного для Обисиро ныне невозможно найти, а пусть Мурокоси и вперед посещает их, о чем и написано ему.

14/27 сентября 1904. Вторник.

Праздник Воздвижения.

Петр Исикава рассказал, что у него, здесь же в редакции, был гостем один из учителей в Васеда-гакко (учреждение графа Оокума), замечательно ученый и благонастроенный человек, прежде бывший каннуси; приходил спрашивать о вере и высказывал свое убеждение, что Япония непременно должна сделаться единоверною с Россиею, чтоб в будущем избежать таких ужасных войн, какая ведется ныне. Он поражен множеством гибнущих в ней и ее упорностью. Итак, вот еще новая точка зрения на полезность нынешней войны: она сближает Японию и Россию по закону противоположностей. Жаль только, что почти со всех своих точек зрения японцы смотрят на веру только как на дойную корову.

15/28 сентября 1904. Среда.

Был Mr. Andre перевести с русского одно письмо к французскому посланнику жены русского пленного интендантского чиновника Васильева, спрашивающей о муже.

Говорил он, что японцы, несмотря на разбитие русских при Ляоянге, не в выгодном положении, что положение русских, напротив, улучшается, и к ним все больший и больший приток новых войск, так что, вероятно, они скоро перейдут в наступление. Дай-то Бог! А Порт-Артур все держится. Генерал Стессель положительно герой. Япония сгорает от нетерпения поскорее видеть эту крепость у своих ног. Для пленных из Порт-Артура уже готовятся помещения в Сендае, Нагоя, Сидзуока, Сакура и так далее. Если в самом деле все эти места наполнятся русскими пленными, то где же мы священников для них найдем?

16/29 сентября 1904. Четверг.

Утром раздосадовали письма катехизатора в Сюзендзи и жены о. Павла Косуги: «пришли, мол, денег, кровь горлом у него опять показалась». Но что же местные христиане не помогают? Там все богачи, содержатели гостиниц с минеральными водами, и, кроме несколько помогающего врача Иоанна Нода, никто гроша не дает – а сколько писалось и говорилось, что Миссия, кроме определенного на содержание о. Павла, больше не может давать ему – пусть местные христиане помогают! Послал я 5 ен, и вновь – письмо к христианам с убеждением помогать о. Павлу; в письме указал пример русских христиан и прочее – да что! Опять, верно, прока не будет. Вот-то заскорузлость в материализме у японских христиан! Никак не пробьешь кору! В отчаяние приводят. Оживит ли Господь когда этих мертвецов?

После полудня были Rev. King и Rev. Turner, последний – 8 лет миссионерствовавший в Корее и ныне едущий в Англию, чтоб быть рукоположенным в епископа, на место Bishop Cort’a, который отказался от управления Миссиею в Корее на том основании, что не может изучить корейский язык. Говорил Turner, что в Корее у них 400–500 христиан, а всех протестантских христиан в Корее будто бы 20 тысяч, католиков же 40 тысяч; должно быть, по незнанию, а не злонамеренно преувеличивает.

17/30 сентябрю, 1904. Пятница.

В Семинарии один оказался заболевшим дизентерией; его взяли в городскую больницу, и для Семинарии назначили пятидневный карантин: никто туда и никто оттуда. К счастью, там живут некоторые учителя, так что классы будут продолжаться; для учеников же Катехизаторской школы, живущих здесь, а ходящих на классы в Семинарию, лекции будут здесь даваться учителями, живущими в городе. В первый раз такой казус в миссийском училище.

18 сентября/1 октября 1904. Суббота.

Наших военнопленных в Японии уже: 87 офицеров и 2586 нижних чинов.

Размещены: в Мацуяма 87 офицеров и 1252 нижнего чина, в Химедзи 891 нижний чин, в Маругаме 350 нижних чинов, в Фукуцияма 93 нижних чина.

Сегодня получил фотографическую группу 9-ти пленных с крейсера «Варяг», отпускаемых в Россию, по излечении их; выглядели они очень хорошо, так что прямо можно сказать, что их заботливо лечили и содержали; по крайнему сожалению только – четверо калеки на всю жизнь: у каждого отрезано по одной ноге.

19 сентября/2 октября 1904. Воскресенье.

Вчера за всенощной и сегодня за Литургией в Церкви без семинаристов было довольно пустынно. Пение, впрочем, было превосходное: лучшие дисканты и альты Женской школы вместе с регентами и учителями пения – причетниками – составили отличный хор, певший оживленно и отчетливо.

А семинаристы и у себя имели богослужение; один из учителей, Кирилл Мори, бывший катехизатором, заправлял порядком; Иван Акимович Сенума сказал проповеди – после всенощной по-японски, а после Часов сегодня по-русски. Ученики, по-видимому, в добром благочестивом настроении – попросили много книг из библиотеки, и все религиозные.

20 сентября/3 октября 1904. Понедельник.

Была свадьба катехизатора здесь, в Канда, Никона Мацуда; сочетался с Дарьей Оокава, дочерью катехизатора, кончившей курс в Женской школе пред каникулами.

По Церквам все благополучно; только проповедь везде малоплодна; внимание всех войною занято, не слушают небесной вести – священники и катехизаторы в письмах постоянно жалуются на это.

21 сентября/4 октября 1904. Вторник.

Писал письмо к Санкт-Петербургскому Губернатору, Александру Димитриевичу Зиновьеву, в ответ на его вопросы об обстоятельствах боевой смерти его сына, сотника 2-го Читинского казацкого полка Александра Александровича Зиновьева. В письме перевод выписки, полученной из Военного Министерства, рассказ гвардейца Минамидани, убившего Зиновьева, и перевод выдержки из записной книжки солдата из партии, обделывавшей могилу, выдержки очень трогательной. Всё вместе рисует и Зиновьева, и его противников в весьма добром свете. Письмо пошлется завтра чрез Французское Посольство, из которого мне было доставлено и письмо Зиновьева.

22 сентября/5 октября 1904. Среда.

«Japan Daily Mail», не перестающая в каждом номере оплевывать Россию, должно быть, по некоторому застою ныне военных дел, начинает поносить ее с религиозной точки зрения. В сегодняшнем номере, например, угощает ее такими отборными фразами, как: «Россия еще в веке крестовых походов; ее религия – религия Ислама, распространяемая мечом"… «бесполезно рассуждать о таких проявлениях свирепого ханжества (ferocious bigotry)» – и подобное. Бессовестней клеветать невозможно.

А Порт-Артур все еще не сдается. Японцы испепелились от нетерпения; даже и «гогвай» перестали выкрикивать; вот уже несколько недель город почти совсем спокоен от этих неистовых криков.

Стоит отметить для поучения в будущем, что на самых, по-видимому, надежных японцев нельзя полагаться вполне, а нужно наблюдать за ними, чтобы не напортили. Арсения Ивасава и Ивана Акимовича Сенума, кандидатов, я считал самыми надежными по их преподавательскому в Семинарии делу. Сегодня Сенума приносит ко мне список книг, которые нужно выписать для Семинарии; первым стоит «Догматическое Богословие» Малиновского 20 экземпляров – выписывается как учебник.

– С этим я не согласен, – говорю Сенума, – учебник Преосвященного Макария хорош, его менять не следует.

– Этот лучше, – возражает он. – Ивасава просит выписать, говорит, что он находит его более пригодным, чем Макария.

– Оставьте, я посмотрю.

Много не нужно было смотреть. Целый том, в 360 страниц, и только еще рассмотрено учение о Святой Троице. Значит, еще нужно томов 5–6, чтобы Догматика кончилась. А внутри книги чего только нет! И история, и еретические споры, и разное подобное. И это Ивасава хочет сделать учебником! Видно, что дальше заглавного листа и не разворачивал книги. Так-то преподаватель Догматики внимательно относится к своему делу! А начальник школы Сенума требует по требованию того и не подумал исполнить свой долг начальника, взглянуть на книгу и вникнуть, основательно ли требование Ивасава.

Я призвал Сенума, растолковал нелепость намерения Ивасава сделать эту книгу учебником и сделал выговор ему и чрез него Арсению Ивасава.

23 сентября/6 октября 1904. Четверг.

Между военнопленными в Химедзи много желающих учиться грамоте, по известию о. Павла Морита, просящего для них 30 азбук. Послано больше сего и написано к главным там – фельдфебелю Стороженко и боцману Петрову, чтобы учили желающих; обещана помощь па письменные принадлежности для обучения письму, если понадобится. Посланы им альбомы Собора и прочее.

24 сентября/7 октября 1904. Пятница.

Павел Сато, бывший катехизатор, усиленно просится опять на службу. Написано к о. Петру Кавано и к катехизатору в Кумамото, чтоб дали отзыв, можно ли его принять, не было ли его поведение, по оставлении им службы, воспрещающее сие? Ибо катехизатор должен быть без зазорен, чтоб не компрометировать звание катехизатора и чистоту Церкви.

Был христианин из Фукурои, Муромаду, говорил, что несколько тронулся в уме от разных обстоятельств войны. Действительно, как-то странно смотрит, хотя говорит разумно. Я убеждал его не тревожиться очень и снабдил религиозными брошюрами. Кажется, торговые и семейные обстоятельства его нехороши, а не война виновата.

25 сентября/8 октября 1904. Суббота.

Mr. Andre привез от французского посланника вексель на пришедшее на его имя содержание Миссии на 1-е полугодие будущего года из Казны: 25123 ены 40 сен. Слава Богу.

Он же говорил, что Порт-Артур не только не думает сдаться, но что Генерал Стессель ответил японцам, часто предлагающим ему сдачу, что он вперед будет вешать посланцев с этим предложением, также, что Генерал Куропаткин совсем не в дурном положении, что из России все больше подходят войска, лучшие, чем сибирские, и что он, наверное, разобьет японцев. Дай-то Бог! Слишком наболело сердце от беспрерывных наших неудач.

26 сентября/9 октября 1904. Воскресенье.

О. Андрей Метоки пишет, что секретарь Французского Посольства посетил его и спрашивал, все ли у него благополучно по Церкви, нет ли притеснений от кого, на что о. Андрей ответил, что ни от кого нет и что по Церкви все тихо и спокойно.

Христиане из Камаиси, Канида, Симооса были и отзывались, что ныне нигде нет гонений на них от язычников – все убедились, по-видимому, что Православная вера нисколько не в противоречии с патриотизмом. По крайней мере, эта польза от войны.

27 сентября/10 октября 1904. Понедельник.

Недалеко от Токио, в Кавасаки, живет благочестивый христианин, Павел Унно, 63-х лет, – убеждает меня отправиться в Порт-Артур и убедить русских сдаться японцам, чтоб не было дальнейшего кровопролития, противного христианской вере; два раза писал мне о сем. Катехизатор Фома Оно, его приятель, отправился к нему объяснить, что это невозможно для меня – если б и отправился, никто не послушает меня. Все-таки Унно не вразумился. Указал я Фоме Оно настаивать, чтоб Унно уразумел смысл слов Спасителя (Лук. 12; 13–14) и успокоился, питая надежду, что Господь обратит зло войны к большому добру, и так далее.

28 сентября/11 октября 1904. Вторник.

Была жена катехизатора Иоанна Нитта на пути из Коофу, где посещала больного отца, в Фукуока и Ицинохе к мужу; говорила, что Церковь в Коофу совсем ослабела, к молитве в воскресенье и в субботу приходит один или не более трех; слушателей учения ни одного, а могли бы быть. Прямо катехизатора не осуждала, но по всему видно, что Стефан Тадзима ровно ничего не делает для Церкви. У католиков тоже плохо там, а протестанты преуспевают – несколько сект там, и все имеют успех. А ведь как просился Тадзима опять в катехизаторы! Видно, что после неудачного занятия торговлей просто захотел успокоиться на небогатом, но верном хлебе церковном. Уразумевать надо людей прежде, чем на службу принимать!

29 сентября/12 октября 1904. Среда.

Из Французского Посольства был Adam, первый переводчик, заведующий делами наших военнопленных, с большою пачкою распечатанных писем, со вложением денег; письма из Порт-Артура посылались в Чефу для отсылки в Россию к родным писавших; но китайская джонка, на которой они были, захвачена японцами, письма попались им, распечатаны, прочитаны и присланы к Французскому Посланнику. Адам просил перевести адресы, надписанные по-русски; письма будут отправлены в Петербург для рассылки по родным. Бедные порт-артурцы! Помоги им, Боже, отсидеться до выручки! Быть может, Куропаткин скоро разобьет японцев; кажется, его дела поправляются.

30 сентября/13 октября 1904. Четверг.

К военнопленным в Мацуяма послано 50 первоначальных учебников русского языка для обучения грамоте безграмотных там – прописи, грамматики; офицерам посланы альбомы миссийского Собора (просившим доселе чрез о. Сергия, – 20 экземпляров, и написано о. Сергию Судзуки, что если офицеры желают, то и всем будет послано по альбому).

Из Химедзи просят письменных принадлежностей для обучения письму безграмотных, которых там оказалось «из 360 человек армейских 84 человека, и которые все изъявили полное желание начать учиться», как пишет фельдфебель Симеон Стороженко, человек, видимо, с образованием. Просьба будет исполнена.

1/14 октября 1904. Пятница.

Покров Пресвятой Богородицы.

Наше Женское благотворительное общество, по обычаю, праздновало свою годовщину. Для сего в Соборе, по просьбе собравшихся женщин, отслужен был благодарственный молебен, потом панихида по умершим членам Общества, которую служил я соборно с иереями. Во главе имен ныне поставлены были, по обстоятельствам времени, трое убиенных на войне, и из них первым Яков Ито, сын соборного старосты Павла Ито, убитый в Порт-Артуре; так Общество хотело почтить благочестивых его родителей, очень сокрушающихся его смертью.

После службы здесь же, в Соборе, произошел с о. Романом Циба весьма неприятный разговор по следующему случаю. Вчера Никон Мацуда, катехизатор Церкви Канда, значит – самой центральной во всей Японии, только что женившийся на днях, пришел просить на платье жене – «становится холодно, нечего надеть». Я дал ему просимое и сказал: – Я поговорю с о. Романом, чтоб он убедил христиан Церкви Канда положить от них некоторую сумму в дополнение к получаемому от Миссии содержанию действительно скудному для двоих (14 ен).

По окончании панихиды, в алтаре, и говорю о. Роману:

– Никон Мацуда до сих пор ничего не получает от своего прихода. Ныне хороший случай убедить христиан помогать ему: он только что женился; для двоих получаемого от Миссии содержания мало. Чтобы христиане здешнего прихода положили от себя некоторое содержание катехизатору, это важно не только как помощь местному катехизатору, но и как пример для всех Церквей. Этот приход при Соборе – центральный всей Церкви; он – точно маяк для нее; и маяк до сих пор темный – засветите хоть маленький огонек, на него пойдут многие. Итак, соберите же не в это, а в следующее воскресенье христиан вашей Церкви (в это воскресенье, послезавтра, рано – не успеете всех оповестить) и убедите их положить некоторую сумму на содержание их любимого катехизатора, Никона Мацуда; представьте им, как это будет полезно и в виде примера для всей Японской Церкви, в которой мы так усиленно и до сих пор все еще безрезультатно стараемся возбудить сознание обязанности содержать своих церковнослужащих.

– В следующее воскресенье я в Йокохаму отправлюсь.

– Разве там есть что особенное – нужно крестить или что другое?

– Ничего нет особенного.

– Так вы можете отправиться в дальнейшее воскресенье.

До сих пор надувавшийся на мою речь о. Роман, видимо, с неудовольствием слушавший ее, как вспыхнет гневом! Точно перед ним не Епископ, а церковный сторож, и точно предмет разговора – не весьма важный для Церкви, а швабра.

– Я могу распоряжаться своим временем и своими Церквами! В Йокохаме нет ничего особенного, но я положил туда ехать и должен ехать!

На это я ему сказал:

– Ладно. В следующее воскресенье поезжайте в Йокохаму, но в дальнейшее непременно сделайте собрание христиан. Если не сделаете, будете виноваты в непослушании Епископу и будете наказаны (конечно, не чем иным, как вычетом из жалованья, получаемого от Миссии). И представьте собранию то, что я говорил, и так, как говорил. Кроме того, я попрошу кого-либо из людей надежных говорить собранию, например, Петра Исикава.

С этим я оставил его в алтаре. Он, однако, спохватился и догнал меня на амвоне: «Извините!»

– Извиняю, – я промолвил и ушел. А в комнате позвал Петра Исикава, бывшего в редакции, рассказал ему дело и поручил говорить в собрании и убедить, насколько удастся, христиан положить помощь Никону Мацуда, что Исикава и обещал сделать.

При Кафедральном Соборе обыкновенно бывает умный протоиерей, избранный из всего духовенства. А здесь вот о. Роман, из чтецов выпрошенный когда-то в иереи христианами Маебаси, чуть не заморенный там голодом христианами, отказавшимися исполнять свое обещание насчет его содержания, потому взятый сюда, помогавший здесь по приходу о. Павлу Сато, когда о. Павел был здоров, оставшийся вместо его, когда паралич поразил о. Павла, – и ныне вот первенствующий в Соборе и приходе Канда. Изволь с ним успешно вести церковные дела, когда он не в состоянии в толк взять и важность их! А другие иереи здесь? О. Петр Кано, прогнанный от себя Церковью Одавара, о. Феодор Мидзуно, взятый сюда для исправления от пьянства (от которого, к счастью, и исправился, живя дверь с дверью со мною).

Осматриваю я мысленно иереев: кого бы взять сюда в протоиереи – человека дорожащего истинными интересами Церкви, и притом умного и исполнительного? Никого нет!

2/15 октября 1904. Суббота.

Из России получены «Московские Ведомости», все, начиная с марта до сих пор, и ответ на имя Петра Исикава, почему они до сих пор не были посылаемы – «Московский Почтамт в марте объявил, что почтовые сообщения с Япониею прерваны», которые, однако, потом были возобновлены, о чем почтамт не уведомил своевременно редакцию «Московских Ведомостей».

Присланы вследствие запроса Петра Исикава, сделанного без моего ведома. Очень сухой ответ Льва Александровича Тихомирова показывает, что запрос Исикава, по неумелости, конечно, сделан был, должно быть, в довольно грубой форме.

К письму приложена записка такого содержания: «Пользуюсь случаем попросить всякого, кто пожелает – разъяснить: имеют ли православные пленные, в Японии пребывающие, какое-либо духовное утешение, а равно напутствование в случае смерти со стороны Японской Православной Церкви… Мы, русские, ни разу не слыхали, чтобы православных пленных навестил православный священник», – и так далее. Это уже крайняя обида для нас, делающих все возможное для наших военнопленных, имеющих и священников для религиозного утешения, и книги для чтения от Миссии и Японской Церкви. На это пусть ответят «Московским Ведомостям» члены японского православного «Общества попечения о русских военнопленных»; отвечу и я, со своей стороны, в письме к Льву Александровичу Тихомирову.

3/16 октября 1904. Воскресенье.

Из Церквей только просьбы о деньгах: в пяти письмах сегодня просят.

А тут еще по школам расходы и неприятности: инспектриса Текуса Сакаи, дочь покойного о. Иоанна Сакаи, заболела так, что приходится укладывать в городской госпиталь; обещал давать на это 1 ену в день; прочее, если мало, пусть Женское благотворительное общество дает. Иов Хиби, лучший из старших учеников в Семинарии, заболел чахоткой. Кроме неприятностей, чего же ждать от жизни?

Вот болтаются флаги, вывешенные японцами у ворот в ознаменование новой их победы над русскими в Манчжурии…

4/17 октября 1904. Понедельник.

Был с визитом английский епископ Awdry. Я ему сказал комплимент за его речь в Каруйзава, в собрании проводивших там лето миссионеров, действительно, замечательную; он сказал, что отсылает ее домой, в Англию, чтоб там видели, что здесь думают; обещался и мне прислать экземпляр. Говорили, между прочим, о текущей войне, причем оказалось, что Bishop заражен всеми теми мыслями о России, что проповедуют злые враги ее, политические выходцы, – «пользою войны-де будут внутренние преобразования в России – народ будет удовлетворен в своих требованиях», и прочее. Я уверял его, что в России вовсе нет разлада между царем и народом, что преобразования постепенно идут, но что нельзя же такому огромному телу, как Россия, разом преобразиться, и так далее. Молча слушал, но едва ли убедился. Где их убедить!

5/18 октября 1904. Вторник.

О. Роман Фукуи пишет с острова Сикотана: «половина курильских христиан, бывшие на рыбной ловле на острове у берега Камчатки, по обстоятельствам военного времени, вернулась домой; и теперь все они, курильские христиане, на Сикотане; всех же их, с детьми, 64 человека. Печальное между ними то, что отлучавшиеся на рыбные ловли привыкли к пьянству, женщины развратились так, что семь беременных незамужние, каковых он лишил причастия ныне. Чиновник – начальник их – никого не отпускает в школы ни в Хакодате, ни даже в Немуро; сократил их продовольствие рисом, обращается с ними строго; это, быть может, послужит к их исправлению в поведении; но жаль, что мешает учиться тем, которые могут и хотят. У них своих заработанных промыслами есть 13 тысяч ен; но без разрешения японского начальства они не могут расходовать их даже на такое полезное дело, как посылка детей в школу в Немуро или Хакодате».

6/19 октября 1904. Среда.

О. Николай Сакураи из Саппоро пишет, между прочим, что «он до сих пор под сомнением в патриотичности – за ним тщательно следят, с кем поговорит или к кому пойдет, тотчас узнают, о чем говорил, что делал; между тем ему полицейские говорят, что стараются лишь охранять его и нисколько не из подозрения». Быть может, последнее и правда; во всяком случае – служебному делу о. Николая нисколько не мешает, а это только и нужно.

Расходы все растут; ныне на путешествие по своим Церквам о. Николай просит уже 42 ены 20 сен.

7/20 октября 1904. Четверг.

Сегодня «Japan Daily Mail» повествует, что «Англия шокирована ужасным кровопролитием, идущим ныне в Манчжурии, и приписывает его вполне России; тогда как Япония сражается за свою жизнь, Россия воюет только из бюрократического честолюбия; Япония делала до последней крайности все возможное, чтоб избежать войны, ее Правительство решительно все приносило на алтарь мира, но ничто не помогло – Россия не хотела никаких уступок» и так далее. Что может быть омерзительней этой чудовищной лживости и фарисейства? И кого обманут?

8/21 октября 1904. Пятница.

Один протестантский Reverend просит сообщить, для помещения в альманахе, состав Православной Миссии, имена и адреса моих помощников. Ответил: Rus. Eccles. Mission. Bishop Nikolai. That is all I have no helpers, except Japanese и так далее.

Из 20 разных миссий в Японии ни одной такой бедной миссионерами, как наша. Знать, уж такова Воля Божия!

Военнопленные в Фукуцияма просят книг. Их там 108 ныне; но приготовлено помещение еще на тысячу; значит японцы ждут еще победы себе. Доколе ж это будет? В 15-е число сего месяца всех пленных состояло 2785, по официальному уведомлению. Из них более 30 человек ныне отпускаются в Россию: принадлежащие к врачебному составу, 70-ти летний чиновник с «Рюрика» Онисимов и калеки.

9/22 октября 1904. Суббота.

Вчера кончили мы с Накаем перевод Ирмолога и принялись за пересмотр чтений Евангелия, которое, с Божьей помощью, скоро и станем печатать для употребления в Церкви.

Из России пришли заказанные мною о. Феодору Быстрову для пленных Новые Заветы – 115 экземпляров и молитвенники – 54 экземпляра.

От военнопленных офицеров из Мацуяма получены их фотографические группы.

10/23 октября 1904. Воскресенье.

К обедне хотели быть, но запоздали и пришли в то время, когда христиане выходили из Церкви, Mr. Sydney Smith, летом бывший у меня, корреспондент «London Daily Mail», прибывший из Англии для войны, E. J. Harrison, Tokio Correspondent, «London Daily Mail» и некто R. W. Pearce. Смит принес показать мне и оставил у меня издание «Japan’s Fight for Freedom» – рассказ о событиях с 9 по 13-е февраля 1904 года. Между иллюстрациями тут (должно быть, с злым намерением показать относительную взаимную величину восхваляемой Японии и поносимой России) моя и Павла Накаи фотографическая карточка, на которой мы снялись когда-то вместе, и на которой он, и без того уродливо-малый ростом, представляется карликом сравнительно со мной, и между русскими великоростным.

Подпись: «Bishop Nikolai, head of the Russian Greek Church in Japan, and his japanese interpreter. The Bishop is the only Russian now in Japan».

Смит только что вернулся с театра войны; видел битву при Ляояне, говорит, что японцев убито в ней десять на каждого русского; всего тысяч 30; показывал снятые им на месте фотографии: убитого русского, русские траншеи после взятия их японцами и прочее; говорит, что насмотрелся таких ужасов, что больше не желает видеть их и возвращается в Лондон. Я ему подарил альбом Собора и фототипии внутреннего и внешнего вида Собора; его товарищам тоже фототипии; кроме того, все трое пожелали иметь русские Новые Заветы, и непременно с уплатой за них, выложив по 1 ене за экземпляр.

Из Мориока телеграммой известили, что умер старик, 71 год, диакон Иоанн Сайкайси. Царство ему Небесное! Снабдил его сына, кандидата Марка Ивановича Сайкайси, средствами на погребение, свечами и написал в Сендай, чтоб отправились погребсти о. диакона священник Иоанн Катакура и диакон Тит Кано, в помощь к священнику в Мориока Петру Ямагаки.

11/24 октября 1904. Понедельник.

Остались мелочи по приготовлению к печати Церковных Евангелий и Апостола и исправлению Ирмология. Пора приступать к Октоиху. Боже, еще целое море переводов! Но зато какая польза будет от них! Нужно только в Церкви внятно читать и петь, а молящемуся внимательно прислушиваться – и целое море христианского научения вливается в душу – озаряет ум познанием догматов, оживляет сердце святою поэзиею, одушевляет и движет волю вслед святых примеров. Это не протестантская церковная беднота, пробавляющаяся несколькими ветхозаветными псалмами, своими слезливыми стишками и самодельной каждого пастора проповедью – «чем богаты, тем и рады»; и не католическая богомольная тарабарщина с органными завываниями. Это – светлая, живая, авторитетная проповедь и молитва устами всей Церкви Вселенской, голосом Боговдохновенных Святых Отцов, в совокупности столь же авторитетных, как Евангелисты и Апостолы, верховодители церковной молитвы… Помоги, Боже!

12/25 октября 1904. Вторник.

Начали перевод Октоиха и перевели сегодня при разных помехах два листа.

Война прибавила много дела; постоянно приходится переписываться с местами, где военнопленные, и посылать туда разное – деньги священникам, книги, иконы, крестики и прочее. А военнопленных все прибавляется; до 22 числа сего месяца было 95 офицеров и 3005 [sic] унтер- офицеров и нижних чинов; сегодня же газеты извещают, что 709 человек вновь взяты в последнем сражении при Шахо. Боже, когда же это прекратится?

13/26 октября 1904. Среда.

С почты принесли на имя Петра Исикава номер газеты «Новое время», от 25 августа, присланный ему Львом Александровичем Тихомировым.

В газете фельетон: о «русских военнопленных в Японии»; статья заключается словами: «Отчего наша Православная Миссия в Токио не позаботится послать к ним священника, не озаботится доставить им хотя бы образа» и прочее. Такая отчаянная неправда на Миссию возмутила меня.

Но сейчас же пришло и успокоение. Как видно, эту статью прочитал и о. Феодор Быстров в Петербурге и тотчас же послал поправку на нее из полученного кстати тогда письма моего к нему, написанного после Собора, в котором, между прочим, упоминалось, что «в Мацуяма давно уже служит священник у военнопленных, и что мы готовим к посылке другого в Маругаме, что я, кроме того, озабочен посылкою книг военнопленным, что ныне готовится к отсылке в Мацуяма 363 ящика книг и 1000 брошюр, и это уже не первая посылка туда», – и прочее. Выдержка из письма моего напечатана была в «Новом Времени» 26 августа, а 31 августа в «Московских Ведомостях» появилась передовая статья пера Льва Александровича Тихомирова: «Война и Японская Православная Церковь», где приводятся из «Нового Времени» вышеозначенные сведения и очень сочувственно трактуется о Миссии, советуется читателям посылать книги для военнопленных.

И совет этот не пропал даром: сегодня же пришла на мое имя пачка религиозных брошюр из Москвы от одного жертвователя; всех брошюр 188; жаль только, что почти все слишком маленькие.

14/21 октября 1904. Четверг.

В Маругаме и Фукуцияма отправлены буквари для обучения грамоте неграмотных из военнопленных, книжки для чтения, письменные принадлежности для обучения письму. Буквари приходится покупать здесь, печатанные японцами, и платить за них немало, по 27 и 30 сен за книжку, а разослано уже далеко за сотню, и еще надо.

Иконами в киотах с лампадками, конечно, снабжены от Миссии не только все места, где живут пленные, но каждая из комнат у них. Даже масло для лампадок рассылается всюду от Миссии, потому – где же им, бедным, взять?

15/28 октября 1904. Пятница.

Письма из Церквей незначительные. Впрочем, извещают и о крещениях. Все Церкви мирны; гонений нигде нет; только в Каяма христиане еще не поладили с язычниками.

О. Симеон Мии извещает, что он почти здоров и собирается посетить наших военнопленных во всех 4-х местах: Мацуяма, Маругаме, Химедзи и Фукуцияма, и отвезти им гостинцы, купленные на 20 ен, которые собрали для того между собою христиане Кёото; просит только у меня денег на дорогу. Я тотчас же послал ему 20 ен.

16/29 октября 1904. Суббота.

Вчера был Rev. Jefferys, американский епископальный миссионер. Спрашивает:

– Правда ли, что православные японцы дали обещание быть верными (loyal) русскому Императору?

– Какие же это японцы?

– Да всей Японии православные.

– Впервой слышу от вас. Православные японцы, напротив, на деле доказывают свою лояльность собственному своему Императору: уже многие умерли, сражаясь за него.

– Я ведь не верю; я только счел нужным сказать вам, что слышал. А слышал я это от одного нашего проповедника здесь в Токио, по фамилии Сасаки, человека весьма близкого ко мне, так как он мною же когда- то обращен в христианство.

– Где он живет? Я пошлю к нему одного из наших христиан разубедить его в заблуждении.

– Я вам пришлю его адрес.

Сегодня и прислал. Я отдал его Петру Исикава, чтоб он повидал этого Сасаки, отнес ему мои окружные письма по поводу войны и исправил его мысли насчет православных, если только он не злонамеренно хочет чернить православных своих соотечественников.

Jefferys говорил еще, что собирается проситься на театр военных действий, чтоб проповедывать христианство японскому войску, о чем, по его словам, тоже «считал (почему-то) нужным предупредить меня». Впрочем, едва ли успеет в своей просьбе; многие миссионеры просились туда, между ними три католические патера; но подозрительные японцы до сих пор никого не пустили; одни японские бонзы там между войском, да несколько японских же христианских проповедников.

Подозрительность японцев доходит до крайностей. Все посылаемое мною нашим военнопленным не скоро доходит до них. «Почему?» – спрашиваю. «Задерживается, пока не рассмотрится властями, а у них других дел много», – ответ.

17/30 октября 1904. Воскресенье.

За неделю объявлена была японцами панихида по убиенным в войне, и сегодня оную после обедни служили. Я счел нужным участвовать в ней. Облачившись в мантию и вышедши на амвон в сопровождении иереев, я сказал: «Совершим панихиду по убиенным в войне (сен-си-ся). Они ваши единокровные (дообоо-но) братья, а мои духовные дети (син-си). Итак, вы с братскою любовью, я с любовью отца принесем теплые моления Господу, чтоб Он их страдания и смерть, принятые ими в исполнении их долга к своему Отечеству и Государю, вменил им как мученический подвиг и удостоил их за него Царствия Небесного.

К их именам присоединили имя диакона Сайкайси, умершего на этой неделе. Он был один из первых по времени христиан Церкви в Мориока и много потрудился для нее"…

Всех «сенсися» оказалось 11 человек, с Пантелеймоном Сато в их числе.

О. Симеон Мии прислал письмо в «Иан-квай» (наше Христианское общество попечения о русских военнопленных) с просьбой, когда поселены будут военнопленные в Нагоя, то его назначить на служение у них. Василий Ямада и Петр Исикава приходили ко мне с этим письмом. Я вполне согласен, если только он будет способен.

18/31 октября 1904. Понедельник.

В Фукуцияма, где ныне уже до 200 наших военнопленных, отправлены сегодня 2 ящика книг из Миссии для чтения им и в их собственность; книг всех 247 и брошюр 888, в том числе 188 брошюр, на днях полученных из Москвы, очевидно, с назначением для военнопленных.

По сегодняшнему подсчету в «Japan Daily Mail» до 15 числа октября нового стиля всех убитых и раненых на войне, с начала ее, японцев: 43902 человека, русских: 120489 человек; в это число еще не входят убитые с той и другой стороны в Порт-Артуре. Не может быть, чтоб эта пропорция была правильна. В каждом сражении всегда убитых и раненых с русской стороны показано вдвое-втрое больше, чем японцев. A Sydney Smith, лондонский корреспондент, на днях говорил про битву при Ляояне, которой он был свидетелем, что японцев убито десять на одного русского. Где же правда? Наверное, японцы скрывают свои подлинные утраты.

19 октября/1 ноября 1904. Вторник.

Тоска давит! Ходишь, говоришь, делаешь свое дело, а червь беспрерывно гложет там, в глубине сердца: война тому виною, кровавая, беспрерывно неудачная для России, так что приходит на мысль, не бросил ли Господь Россию, как бросил иудейский народ, когда он впадал в идолопоклонство? Да и заслуживает ли Россия в самом деле милости Божьей? Много ли найдется в ней боголюбезного? Высший и интеллигентный классы поголовно растлены безверием и крамолой. Духовенство – много ль в нем ценного в очах Божьих? Хоть в микроскопическом виде, и я имею опыт сего: 35 лет жду миссонера сюда, прошу, ищу его и – нет! Четыре Академии в 35 лет не могут дать одного миссионера! Чудовищно! Дальше что?.. Да что! Не смотрел бы на свет Божий! Перо падает из руки.

20 октября/2 ноября 1904. Среда.

15 офицерам в Мацуяма прежде были посланы альбомы Собора. 59 офицеров попросили и им прислать по экземпляру, вследствие моего письма к о. Сергию Судзуки, что желающие могут получить альбом. Вероятно, попросят и еще, так как офицеров около сотни в Мацуяма. Придется сделать второе издание альбома, так как и в Россию надо послать. Только во 2-м издании слово «Альбом» надо исключить, как не идущее к такому духовному изданию.

А трое офицеров просили учебников английского, французского и немецкого языков. Конечно, пошлю все, что найдется в библиотеке.

По газетам, завтрашний японский праздник Рождения Императора будет праздноваться особенно торжественно: будет большой прием во дворце, большой парад войск. Ждали с театра войны радостных известий к этому дню, но до сих пор оных нет; ушераздирательных кричателей «гогвай» не слышно вот по 11-й час ночи. Авось и завтра их не будет. Ведь завтра и русский большой праздник – Восшествие на престол Императора. Если манчжурские японские воители, а также и неудачные до сих пор братели Порт-Артура стараются обрадовать свою нацию к празднику, то и русские в Манчжурии и Порт-Артуре стараются о том же – и Бог знает, кто обрадует! Может луч, милости Божьей блеснет и на русских в сей раз.

21 октября/3 ноября 1904. Четверг.

Японский праздник Рождения Императора,

русский – Восшествие на престол Государя Императора.

Вчера была всенощная, за которой молились учащиеся, пели старшие семинаристы. Мы с Накаем переводили Октоих.

Сегодня с 7-ми часов была Литургия, после нее благодарственный молебен, отслуженный, как и Литургия, четырьмя иереями. Я стоял в алтаре.

День был ясный. Для японцев выражать свои праздничные чувства парадами, процессиями, фейерверками было весьма удобно. Но «гогвай» не кричали, стало – не исполнились надежды на «особенное порадование народа» со стороны воителей.

Я весь день занимался письменными делами, вечер тоже; послал сказать Накаю, чтоб не приходил для перевода. Ученики вечером творили свой «симбокквай», на который выпросили после обедни у меня 5 ен.

22 октября/4 ноября 1904. Пятница.

Просил Ивана Акимовича Сенума как опытного по этой части найти в лавках 4 волшебных фонаря и к каждому священных картин по сотне, чтоб послать на Рождественские праздники нашим военнопленным в Мацуяма, Маругаме, Химедзи и Фукуцияма. Если найдет, испытаем их здесь и пошлем; он же может, если ничто не помешает, отвезти и показать употребление.

23 октября/5 ноября 1904. Суббота.

О. Тит Комацу пришел. Вызвал я его письмом, отчасти жалея его, что он, быть может, очень печалится, отчасти потому, что ему нужно посещать его Церкви, а он сидит у себя и не думает о том, между тем, как я писал ему прежде, что только не дам ему до времени антиминс, в наказанье за его небрежность, а во всем прочем пусть будет его служба, как доселе.

Вошедши в комнату, он упал в ноги и разрыдался. Последнее не имеет много значения, так как он человек нервный, и рыдать ему ничего не стоит, много раз я уже видал это от него; неприятно было ждать только, пока он успокоится. Рассказал он потом, что и писал прежде: пришедши на ночлег, положил саквояж, в котором были антиминс и крест, в комнате и пошел в отхожее место; в это время другой ночлежник, бывший с ним в комнате, и выкрал из саквояжа антиминс и крест. Вернувшись в комнату, он не посмотрел в саквояж, но ночью держал его при себе, так что уверен, что ночью не могло быть это сделано. Ночлежник ушел рано; он и утром не заглянул в саквояж, и днем тоже; уже вечером, когда пришел в Сано и нужно было там служить вечерню, открыл саквояж и не нашел в нем антиминса и креста. Приняты были полицейские меры отыскать вора, но где же найти? Полиция лишь укорила о. Тита: «Зачем же он раньше не заявил о пропаже, когда вор еще не мог уйти далеко?»

На мой вопрос, зачем он носил антиминс с собою, когда не имел в виду нигде в это путешествие совершать Литургию? Он ответил, что не на кого было оставить его – катехизатор Иван Акаси часто-де отлучается с квартиры. Сказал я ему, чтоб он приготовился сегодня вечером поисповедаться, завтра пусть участвует в совершении Литургии, и потом дам я ему новый антиминс и крест – пусть только вперед тщательно бережет.

24 октября/6 ноября 1904. Воскресенье.

О. Тит Комацу первенствовал в служении между четырьмя иереями, ибо старший из них по времени получения священства, и с видимым одушевлением совершал Литургию. Но за антиминсом и крестом, чтоб получить их и тотчас же отправиться восвояси и по Церквам, как я наказывал ему вчера, еще не явился – нужно [1 нрзб.] день-другой и поболтать с друзьями, по его обычаю. Горбатого могила исправит!

Военнопленные моряки с «Рюрика», находящиеся в Химедзи, прислали мне отличную фотографическую свою группу. Как их много и какие молодцы – какая жалость, что не на службе!

25 октября/7 ноября 1904. Понедельник.

Исаак Кимура, переводчик религиозных книг, приносил на просмотр приготовленный им к печати перевод полтома Толкования, или лучше – бесед Златоуста на Псалмы, – перевод, сделанный с нового издания творений Златоуста при Санкт-Петербургской Духовной Академии. По напечатании, это будет нескоропреходящая книга. Дал бы Бог и нам перевести всего Златоуста на японский; ныне трое трудятся над переводом его: Исаак Кимура, Игнатий Мацумото и Павел Иосида – люди с семинарским образованием.

26 октября/8 ноября 1904. Вторник.

Отставленный от катехизаторства за глухотою Илья Сато просит все-таки содержать его, давать по 8 ен в месяц. Отвечено, что церковные деньги – для содержания священно-церковнослужащих. Он же может своим трудом содержать себя, силы для того есть, да и усадьба и дом есть. Излениваются люди на катехизаторстве и делаются малоспособными к труду. Но из этого не следует, чтобы тратиться на них; это значило бы деньги бросать в огонь или, лучше, в помойную яму. Довольно, что Церковь содержит отставных за болезнью, как о. Сато и Косуги, а также вдов и сирот умерших церковнослужащих. И тех сколько уже набралось!

27 октября/9 ноября 1904. Среда.

Необходимость идти в солдаты обедняет катехизаторский состав и школы; самые лучшие люди забираются. Сегодня для этого должен был оставить Семинарию один из лучших учеников, Павел Аоки. Нечего делать!

Справил сегодня еще две посылки военнопленным в Химедзи и Маругаме книг и письменных принадлежностей для учащихся грамоте.

28 октября/10 ноября 1904. Четверг.

Вздумал купить нашим бедным военнопленным для развлечения во время Рождественских праздников, а также и для пользы, по волшебному фонарю для каждого из четырех мест: Мацуяма, Маругаме, Химедзи и Фукуцияма, и сегодня выбрал 100 картин в четырех экземплярах: 28 из Священной Истории Ветхого Завета и 72 Нового. Картины приготовят к концу этого месяца нового стиля.

29 октября/11 ноября 1904. Пятница.

Написал к фельдфебелям в Химедзи и Маругаме, чтоб они усердно занимались обучением неграмотных и малограмотных между своими сожителями, а также чтоб приготовили публичные чтения к святкам, из предметов религиозных, а также из русской истории – для чего послал им несколько популярных книг по Русской Истории; или из путешествий, Всеобщей Истории и прочего – для чего обещал прислать книг, если понадобится им.

Пленных теперь в Химедзи 892 человека, в Маругаме 350; старшие между ними – фельдфебель и боцман с «Рюрика». Офицеры все в Мацуяма.

30 октября/12 ноября 1904. Суббота.

О. Игнатий Мукояма перешел на жительство из Сиракава в Мито.

В Оосака было несколько крещений. Вообще по проповеди – застой.

31 октября/13 ноября 1904. Воскресенье.

Контракт заключен с типографиею на отпечатание двумя красками Евангелия и Апостола с церковными чтениями. Три типографии представили образцы и цены. Мы заказали в наиболее дорогой, но зато лучшей, уже напрактикованной в печатании двумя красками, печатавшей доселе наши богослужебные книги.

1/14 ноября 1904. Понедельник.

Кроме того, что тоска и скука, записать нечего. Впрочем, дело перевода Богослужений и все прочее идет обычным порядком.

2/15 ноября 1904. Вторник.

В Соборе на стену, за иконостасом, у окон, поставили в золотых рамах две иконы: направо – Божией Матери, с Афона, налево – Покрова, жертва Аполлонии и Феофании Ушаковых.

3/16 ноября 1904. Среда.

О. Симеон Мии пишет из Мацуяма, куда отправился посетить наших военнопленных, что он «чувствует себя гораздо лучше, чем в Кёото, что путешествие ему хорошо для здоровья, что он просит назначить его служить у военнопленных в Нагоя, куда тоже ожидаются они» (но куда, дай Бог, чтоб их не было! Они еще не взяты).

Переписка с военнопленными и рассылка им книг и разного в этом году составляет особый род дела, берущего довольно много времени.

4/17 ноября 1904. Четверг.

То же. В душе два течения, и нижнее, скрытое, бурливо, жгуче, мучительно; сердце тоже на войне и тяжело ранено…

5/18 ноября 1904. Пятница.

О. Петр Кавано жалуется на Стефана Минами, катехизатора в Фукуока, – пишет сей: «не нужно священнического посещения – когда нужно- де будет, позову». Что за дерзость! О. Петру теперь время посещать свои Церкви; он пишет, что «непременно побудет и в Фукуока и притом неожиданно приедет, чтоб лучше увидеть, чем занят Минами». Отвечено ему, чтоб так и поступил, и если найдет Минами негодным для служения, то он будет немедленно отставлен.

Пишет еще о. Кавано, что от Стефана Ока жена ушла и требует развода. Ну, значит, и катехизатором ему нельзя быть. Плохой молодой человек.

6/19 ноября 1904. Суббота.

Так как в Мацуяма госпиталь для военнопленных, и часто случаются погребения – до ныне уже 17 было, то послан для предношения при погребении крест, который, кстати, имелся здесь выписанный из России, прекрасной иконописи, и с футляром, сделанном для него здесь. Вместе с крестом уложены в ящик и посланы офицерам в Мацуяма 65 Новых Заветов и 10 молитвенников; двадцать из Новых Заветов я надписал тем из офицеров, которых знаю по письмам; приложил им и иконки Божьей Матери.

7/20 ноября 1904. Воскресенье.

Были христиане из Оказаки – Мария Камия, принесшая и жертву на Церковь – 5 ен, и старик Аояма, потом из Бато один; говорили про свои Церкви, что, несмотря на войну, спокойны и благополучны; все христиане держат крепко веру; язычники вначале безобразничали, так что на кладбище в Оказаки все до одного христианские памятники разбиты, теперь успокоились и никакой неприязни к христианам не показывают.

Только нигде новых слушателей учения нет. Очевидно, мысли всех теперь заняты исключительно войной.

8/21 ноября 1904. Понедельник.

По японским газетам и особенно по «Japan Daily Mail» японцы всегда и везде побеждают, русские терпят поражение. По «Московским Ведомостям» – наоборот. Оба лучше!

9/22 ноября 1904. Вторник.

О. Симеон Мии описывает свое посещение русских военнопленных, после Мацуяма, в Маругаме и Химедзи; везде говорил им поучения и делал посильные подарки от лица христиан Кёото. Пишет, между прочим: «В воскресенье (20 числа) о. Павел Морита совершал (в Химедзи) Литургию. Пели так же хорошо, как в Маругаме, и даже лучше. Как здесь, так и в Маругаме я просто тронут был тем, что военнопленные, несмотря на свое стесненное положение, приносят лепты при богослужении».

Скоро ль японские христиане станут делать это? Путешествие, как видно, очень полезно для здоровья о. Мии; письмо являет его совсем здоровым, и он просит дорожные на объезд по своему приходу.

10/23 ноября 1904. Среда.

Японский гражданский праздник.

Мы с Накаем занимались переводом до 11-ти утра; потом он ушел, чтоб присутствовать на погребении Якова Ито, убитого в Порт-Артуре, а вечером отдохнуть. Хоронили полученную прядь волос только – со всею православною торжественностью, три иерея, два диакона, 20 певчих; процессия на кладбище из дома была вполне православная, в ризах, с пением «Святый Боже». Православных собралось до тысячи, в том числе представители от войска – несколько солдат, городской чиновник; полицейские охраняли порядок процессии; на кладбище было несколько речей. Убитый – сын здешнего соборного старосты Павла Ито, очень благочестивого христианина.

11/24 ноября 1904. Четверг.

О. Сергий Судзуки из Мацуяма пишет, между прочим, что «между пленными русскими есть Борис Тагеев, военный корреспондент, говорящий о себе, что он происхождением перс; предок его принял православие потому, что ему вместе с этим предложили жениться на какой-то аристократке; в Мацуяма не ладит с офицерами, потому что сторонник мира, а не войны». Видно, что дрянь человек; уж не толстовец ли?

12/25 ноября 1904. Пятница.

О. Павел Морита пишет, что в Фукуцияма уже 315 наших военнопленных, в том числе 27 унтер-офицеров; православных 249, католиков 40, евреев 26. Певчих для богослужения составилось 16 человек, есть и регент.

13/26 ноября 1904. Суббота.

Фельдфебель Гавриил Мишин из Маругаме пишет, что там военнопленные с восторгом приняли мысль занять Рождественские праздники публичными чтениями, и устроят их; будут чтения религиозные, русскоисторические и из описания путешествий, а в антрактах пение. Просят «Путешествий» – что я и предлагал им. Конечно, пошлю.

14/27 ноября 1904. Воскресенье.

Написал в Россию к о. Феодору Быстрову в ответ на его сообщение, что обер-прокурор К. П. Победоносцев, по докладу директора Хозяйственного управления П. И. Остроумова, велел препроводить сюда много книг для наших военнопленных. Послал о. Феодору 2 экземпляра перевода «Истории Христианской Церкви» Е. Смирнова для передачи ревизору при Святейшем Синоде П. И. Нечаеву, просившему этот перевод для автора. Написал еще о. Иоанну Демкину, прося похлопотать у его прихожан о пожертвовании книг для военнопленных.

Вечером мы с Павлом Накаи вместо перевода Октоиха держали в первый раз корректуру Евангелия с указанием церковных чтений, начатого печатанием. Корректурой заведуют Акила Кадзима и И. Судзуки; мы держим окончательную.

15/28 ноября 1904. Понедельник.

В Нагоя перевели 220 военнопленных нижних чинов из Мацуяма. Значит, теперь уже в пяти городах они: Мацуяма, Маругаме, Химедзи, Фукуцияма и Нагоя, и надо озаботиться доставлением священника для Нагоя, каковым будет о. Симеон Мии, просящийся на это дело, снабжением военнопленных там иконами, книгами и прочим. С помощью Божьего, все исправим.

16/29 ноября 1904. Вторник.

Похоронили сегодня Феодору, жену дворника Василия Такеда, 25 лет находившуюся при Миссии, первоначально служанкой бывшей здесь Марии Александровны Черкасовой. Царство Небесное!

17/30 ноября 1904. Среда.

Сегодня открытие осенних заседаний здешнего Парламента. Как старались к этому дню взять Порт-Артур, и с каким дух захватывающим нетерпением вся Япония ждет этого вожделенного события! И все еще ожидания тщетны. Бог весть, долго ли еще продержится эта геройская крепость; но помощь ей и от Балтийского флота, и от Куропаткина еще далека, а сил много ли осталось у нее?

18 ноября/1 декабря 1904. Четверг.

Письмо к военнопленному штабс-капитану Николаю Феликсовичу Равве в Мацуяма в ответ на его отчаянно печальное. Отправка богослужебных книг и икон в Нагоя к военнопленным.

19 ноября/2 декабря 1904. Пятница.

Никто так ненавидит Россию и не желает ей зла, как протестантские миссионеры. Почему? Да потому, что Россия не дает им развращать себя. Во всех зауряд протестантских изданиях, если встречается что про Россию, так непременно злое и хульное. Вот, например, сегодня даже в такой плюгавенькой газетке, как методистская «Tidings», издающаяся в Токио: «Если Россия победит, то миссии в северном Китае будут обречены на гибель, а сам Китай подпадет под влияние московитов; если победит Япония, то в Китае начнется безмерный прогресс, и христианские миссии станут благоденствовать, как никогда прежде. Да пошлет Бог победу оружию, которое ускорит наступление Его царства!» О, лицемеры и пройдохи!

20 ноября/3 декабря 1904. Суббота.

В Семинарии вторично был пятидневный карантин, кончившийся лишь пред самой всенощной, так как опять один ученик захворал неизвестно откуда добытой дизентерией.

21 ноября/4 декабря 1904. Воскресенье.

Праздник Введения.

Служили священники без меня в правом приделе.

Написал к военнопленным в Нагоя, что к ним будет приезжать для богослужений священник из Кёото, о. Симеон Мии, а сему последнему, чтоб он делал это, но чтобы, когда будет служить Литургию, непременно имел сослужителем о. Петра Сибаяма, священника Церкви Нагоя, на случай внезапного припадка своей болезни.

22 ноября/5 декабря 1904. Понедельник.

Отправил Василия Ямада в Нагоя, дав 25 ен на дорогу, посмотреть, как помещены военнопленные. Оттуда он имеет побыть в Церкви Каяма, где все еще язычники враждуют с нашими христианами, а также в Сидзуока – посмотреть приготовленное для наших военнопленных офицеров помещение; скоро их переведут сюда из Мацуяма.

23 ноября/6 декабря 1904. Вторник.

Отслужили в Соборе панихиду по ученике Семинарии Платоне Котабе, недавно по болезни отправленном домой и там умершем. Жаль; один из лучших учеников был и близкий к окончанию курса.

Собрал в библиотеке книги и брошюры для отправления военнопленным в Нагоя.

24 ноября/7 декабря 1904. Среда.

Получены книги из России для военнопленных, очевидно; и именно, кажется, те, о которых писал о. Феодор Быстров, пожертвованные Константином Петровичем Победоносцевым, по представлению Петра Ивановича Остроумова, директора Хозяйственного Управления; но только их совсем мало, всего 41 книга и 28 брошюр. Книги, правда, все очень хорошие; Выбор о. Феодора удачный – «Училище благочестия», «Молитвы для употребления воинам» и подобное. «Училище благочестия» – 9 экземпляров, Псалтырь – 4 и Канонник – 6, я отдал переплесть – жаль – растреплют при первом употреблении; переплетенные пошлю. А к о. Феодору запрос: ужели только это? Он писал, что Константин Петрович по 500 экземпляров велел послать.

25 ноября/8 декабря 1904. Четверг.

Письма и посылки к военнопленным.

26 ноября/9 декабря 1904. Пятница.

Пришли из России еще книги для военнопленных – от М. Н. Чухниной, жены Адмирала Чухнина, главного начальника Черноморского флота, из Севастополя, в 13 застрахованных пакетах: 39 Новых Заветов, 54 переплетенных книжки – это 9 книг журнала «Дело» за 1880 год и 45 книжек старых романов; затем много книжек и брошюр, из коих часть и религиозного содержания. Разделивши, разошлю военнопленным.

27 ноября/10 декабря 1904. Суббота.

Из Церквей тощие известия; успеха проповеди почти никакого; война овладела всеми душами. Христиане, впрочем, хранят свою веру.

28 ноября/11 декабря 1904. Воскресенье.

О. Симеон Мии извещает из Нагоя, что отслужил обедницу у военнопленных, что все они здоровы и рады священнику. Будет приезжать к ним о. Мии из Кёото два раза в месяц и служить Литургии вместе с о. Петром Сибаяма; в прочие же воскресенья о. Сибаяма будет служить у них по-японски – так военнопленные сами пожелали; они не хотят оставаться без богослужения в праздники. Просят церковного вина, елея, азбук для обучения безграмотных и прочее. – Два большие ящика книг для чтения им на днях отправлены.

Секретарь Миссии Сергей Нумабе совсем уволен; совсем изнемог от болезни и, кажется, недолго проживет. Сегодня жена его приезжала взять из канцелярии все вещи его; лежит у себя дома на попечении жены и взрослых детей. Полное жалованье ему 37 1/2 ен будет еще за месяц, потом поступит на половинное жалованье заштатного, пока будет жив. Превосходный секретарь был, исполнительный и верный; ему можно было доверять получать из банка тысячи для рассылки жалованья служащим; а доверять японцу такое дело нужно с большою осторожностью и после долгого испытания. Для моих письменных сношений он был настоящий громоотвод. Весьма часто я продиктую письмо в сильном гневе и в самых резких выражениях; написать бы так – вред делу; но господин Нумабе всегда напишет так гладко и мягко, с таким обилием вежливых «го» и «он», что гнева в письме и следа нет, а дело высказано ясно и точно; между тем и у меня до того времени гнев испарится; и идет таким образом все гладко. Зато если иной раз Нумабе напишет строгое письмо, то и мне приходится останавливать и исправлять его – до того резко выходило. Впрочем, спасибо ему, он воспитал себе доброго преемника в лице Давида Фудзисава; этот будет секретарь не хуже его: точный, исполнительный, всегда ровный и тоже честности уже испытанной – деньги на руки ему можно давать без опасения; дай Бог, чтоб всегда остался таким, каков теперь.

29 ноября/12 декабря 1904. Понедельник.

Еще пришли книги для военнопленных от Константина Петровича Победоносцева, такие же, как в прошлую среду: 40 экземпляров Псалтыри на русском, 22 канонника, 15 «Училища благочестия» и прочее. Должно быть, и еще придут; на несколько почт разделено, как видно.

30 ноября/13 декабря 1904. Вторник.

О. Сергий Судзуки описывает погребение военнопленного, причем на кладбище один помешанный офицер, Тарковский, произвел большой беспорядок и затруднение; кричал, что он воскресил погребаемого, открыл гроб, не давал хоронить и прочее. И еще двое офицеров, Сельков и Назоров, помешались; из нижних чинов еще один сошел с ума. Бедные, бедные! Если бы их не держали строго в такой скученности, вероятно, этого не было бы.

От офицеров получил благодарственный адрес за подписью множества, но за что и сам не знаю. Видно, что очень страдают, если такая крупица участия, какую можешь оказывать им, так ценна для них.

1/14 декабря 1904. Среда.

С утра снег. Целый день занят был составлением списка книг, присланных для военнопленных, распределением их по местам, поверкой священных картин для волшебных фонарей и подобным.

2/15 декабря 1904. Четверг.

Целый день письма и отправка книг и письменных принадлежностей к военнопленным.

На поле брани затишье. Но удивляет своею ненавистью к России эта «Japan Daily Mail»; вот уж сколько лет, а особенно со времени войны, ни единого-единственного номера нет без злословия или наглых насмешек по адресу русских. Мне кажется, дьявол не может злей и больше ненавидеть. Японцы, несмотря на то, что воюют с Россией, агнцы сравнительно с капитаном Бринкли по ненависти к России. Избави Бог всякого от такого ожесточения; это какое-то окаменелое, безнадежное состояние злобы.

3/16 декабря 1904. Пятница.

Упорядочение 100 картин из Священной Истории Ветхого и Нового Завета к 4 волшебным фонарям, по сотне к каждому, для военнопленных; приискание текстов и мест в Священной Истории протоиерея Рудакова к каждой картине. Жаль только, что картины эти протестантской поделки, почти все плохи; но лучших где же взять? Хорошо, хоть эти нашлись.

4/17 декабря 1904. Суббота.

Переписка каталога картин к волшебным фонарям; надписание на них значения их и текстов.

5/18 декабря 1904. Воскресенье.

За Литургией было довольно много причастников.

О. Сергий Судзуки из Мацуяма извещает, что 60 офицеров с 60 денщиками из Мацуяма переводятся в Сидзуока – именно сегодня назначен их отъезд оттуда. В Сидзуока для их помещения приготовлена часть бывших зданий сёогунских с отличным садом, в котором сакура сажаны руками сёогунов. Но еще в Мацуяма остаются почти 1000 ранено-больных и более 400 здоровых офицеров и нижних чинов.

6/19 декабря 1904. Понедельник.

На экзамене по Догматике в Семинарии и Катехизаторской школе. Семинария от воинской повинности и от болезни совсем ослабела: в 7 курсе всего трое отвечали, а двое больны, в 6 курсе – 5 отвечали, один болен; из того и другого курса лучшие ученики – одни уже взяты, другие скоро будут взяты в солдаты. В Катехизаторской школе в старшем курсе всего два ученика и хромой Пимен Усуи, в младшем 8 учеников, а одного не далее, как сегодня утром потребовали в солдаты. Отвечали почти все хорошо.

7/20 декабря 1904. Вторник.

Кончил надписи на 400 картинках к четырем волшебным фонарям. Вечером было испытание их, и молодые учителя Семинарии Нобори, Уцияма и Мори, имеющие отправиться с ними к военнопленным, учились показывать их. Заплачено за фонари по 30 ен, за стекла с картинками, раскрашенными, по 20 сен за каждую, 80 ен, за палатки по 9 ен, за чемоданы по 6 1/2 ен – всего 264 ены.

8/21 декабря 1904. Среда.

На экзамене в 3-ем классе Семинарии по Гражданской Истории; 32 ученика и два русских. Класс хороший, много способных; отвечали хорошо почти все. Русские – Романовский и Легасов идут наравне с японцами; то же самое выучили и почти так же складно говорят, как они.

Только что написал выше – 32 ученика, как приходится сократить число на 31; из городского госпиталя известили, что положенный там ученик Сасаки, больной дизентерией – из-за которого Семинария недавно выдержала 5-дневный карантин – не вынес болезни, помер. Жаль, хороший ученик был. Сожгут его, как умершего заразного, и пепел доставят сюда, который и придется отпевать.

9/22 декабря 1904. Четверг.

На экзамене в 5 классе Семинарии, где 9 человек, и в 1 классе Катехизаторской школы по Нравственному Богословию. Отвечали отлично, кроме тех, кто мало способен, хотя и прилежен.

В «Japan Daily Mail» сегодня под заглавием: «Греческий Собор в Токио», напечатано следующее: «В Нижней Палате известным присяжным поверенным Ханаи Такузо предложен был Правительству следующий вопрос:

Земля на Суругадай, на которой построен Собор Николая в Токио, была отдана в аренду Русскому Посольству как временная принадлежность (annex, фузоку). Это не есть отдача на условиях долгосрочной аренды (permanent lease); равно как не была она отдана государству или частному в согласии с законом или трактатом. Но ныне сношения с Россиею прерваны, и здесь нет Русского Посольства; поэтому нет и причины существования принадлежности к Русскому Посольству. Под каким же титлом продолжает Императорское Правительство дозволять владение вышеозначенного землею?»

Но дело в том, что земля была в 1872 году дана Посольству в аренду именно по трактату – для помещения одного из членов Посольства, именно настоятеля Посольской Церкви, каковым был я.

10/23 декабря 1904. Пятница.

На экзамене по Закону Божию в Женской школе, где ныне 73 ученицы. Отвечали, по обыкновению, отлично.

Был из Французского Посольства Mr. Andre показать вчерашнюю статейку в «Daily Mail» и спросить, не делают ли какого-либо затруднения Миссии касательно владения участком земли под нею? Вопрос этот со стороны французского Министра, который обещает свою защиту в случае затруднений. Я поблагодарил и ответил, что насчет земли пока все обстоит благополучно – ни от кого никаких придирок нет.

Mr. Andre, между прочим, выражал полную надежду, что война примет благоприятный для России оборот. Говорил, что газету Бринкли за русофобство и лесть японцам все ненавидят; называл его ренегатом.

11/24 декабря 1904. Суббота.

На экзамене в Женской школе.

Написал о. Симеону Мии, чтоб он служил и у военнопленных в Сидзуока, и послал ему дорожные в Нагоя и Сидзуока. Вчера отправлены все богослужебные принадлежности в Сидзуока к военнопленным, которых переведено из Мацуяма 62 офицера и столько же денщиков при них; посланы также некоторые книги для чтения.

12/25 декабря 1904. Воскресенье.

За Литургией было много причастников.

От провинциальных священников – отовсюду – известия, что христиане крепко держат веру – нет смущенных и расстроенных войною; но почти совсем нет нигде новых крещений, за исключением младенцев у христиан; новых слушателей вероучения нет, все заняты войною и сопряженными с нею невзгодами – отправлением родных на войну, погребением праха убитых, возникшею дороговизною и подобным.

13/26 декабря 1904. Понедельник.

В 9 часов чтение списков в Женской школе и роспуск учениц на Рождественские праздники.

Из России от Константина Петровича Победоносцева получено для военнопленных 310 Новых Заветов и много других духовных книг, всего 129 пакетов.

От секретаря Совета Миссионерского Общества Н. П. Комарова получено уведомление, что содержание Миссии на 2-ю половину сего года из Миссионерского Общества препровождено в Хозяйственное Управление для отсылки сюда. Очень успокаивающее известие.

Пишет еще Н. П: Комаров, что Преосвященный Томский Макарий просил у Миссионерского Общества японских книг для японских пленных, поселенных в Томске, из которых есть (по газетным известиям) уже принявшие там православие, и что ему послали несколько подходящих книг из тех, которые я присылаю Обществу.

Прочитавши письмо Комарова, я тотчас же положил послать Преосвященному Макарию по 10 экземпляров самых главных вероучительных книг, начиная с Нового Завета.

14/27 декабря 1904. Вторник.

Письма военнопленным в Мацуяма: полковнику Мерчинскому, подполковнику Урядову и прочим.

Составление списка полученных от Константина Петровича Победоносцева книг и посылка в Мацуяма части из них, следующей туда.

15/28 декабря 1904. Среда.

В 9 часов чтение списков в Катехизаторском училище и Семинарии. Но из города ни одного учителя не было, из учеников иные тоже в разброде были. Следует определеннее время назначать и делать это позже, часов в 10.

Чтение корректуры Евангелия и прочее.

16/29 декабря 1904. Четверг.

18 пакетов японских вероучительных книг для японцев-пленных послано в Томск Преосвященному Макарию. Письма ему и Комарову.

17/30 декабря 1904. Пятница.

Три учителя Семинарии: Нобори, Уцияма и Мори отправлены с волшебными фонарями и 100 картинами из Священной Истории к каждому из них: первый в Маругаме, второй в Фукуцияма, третий в Химедзи. Письма адресованы к фельдфебелям – главным лицам между военнопленными в сих местах. Учителя сдадут им фонари и научат обращаться с ними. Цель – научить Священной Истории решительно всех военнопленных. Об этом подробно писано фельдфебелям и посланы книжные пособия. В письмах приложено на апельсины в Рождественский праздник в Маругаме 15 ен, на 300 человек, в Химедзи 40 ен, на 890 человек, в Фукуцияма 15 ен, человек 300. Учителям на дорогу дано по 30 ен. Побывши каждый в своем месте, они все потом сойдутся в Мацуяма, куда тоже повезли фонарь и 100 картин; там все трое сдадут посылку и научат, как обращаться с нею.

О. Симеон Мии из Сидзуока пишет, что совершил там у военнопленных Литургию – это первая там. Все, конечно, были очень рады ему.

18/31 декабря 1904. Суббота.

Учащиеся все вчера исповедались, сегодня за Литургией с 7-ми часов приобщились Святых Тайн.

Я целый день был занят распределением книг, пришедших из России от Константина Петровича Победоносцева для военнопленных, по 6 городам, где они содержатся, писанием списков книг и отправлением ящиков.

19 декабря 1904/1 января 1905. Воскресенье.

Японский новый год.

Обычное воскресное богослужение, потом молебен, на который и я выходил.

Обычные поздравления и раздачи на «кваси» учащимся и другим.

Затем для меня день, как и другие – писание писем к военнопленным.

Никуда не выходил с визитами; но карточки с поздравлением разосланы всем, как всегда; к французскому министру тоже.

20 декабря 1904/2 января 1905. Понедельник.

Писание писем к военнопленным.

С визитом были Rev. King, англиканский миссионер с Rev. Sharpe, тоже англиканский миссионер из Сидзуока. Поболтали о войне и о действиях японцев, причем King, несмотря на всегда являемое сочувствие Русской Церкви, не выдержал от названия войны делом справедливым и делом истины со стороны японцев (just and true).

Ренегат Кёбер прислал записку, что «не смеет явиться, но был бы счастлив получить на это позволение». Ответил, что всегда буду рад видеть его. – Как все это скучно и пошло!

21 декабря 1904/3 января 1905. Вторник.

Чтение церковных писем. Как мало ныне крещений! Все почти только младенцы.

Строгий выговор Стефану Минами (Мацуока), катехизатору в Фукуока на Киусиу, неожиданно очутившемуся здесь по поводу болезни брата. Ничего не делает для Церкви, – занимается лишь преподаванием английского языка. Если в 4 месяца отныне не окажет успехов – вон!

22 декабря 1904/4 января 1905. Среда.

Развернувши газету «Japan Daily Mail», сегодня в первый раз вышедшую в этом году, первое, что увидел, это – что Порт-Артур сдался японцам по причине истощения средств содержания и защиты. Япония ликует. Англия тоже – в Лондоне даже все дела прекратились на целый день, чтоб достаточно насмаковать сие ликованье. России-то каково? Теперь одна надежда на Куропаткина и Манчжурскую армию. Если и они не выдержат, то значит, Бог оставил Россию на посмеяние врагам, в наказание за то, что забыла Бога и его Заповеди. Окружающие меня японцы так деликатны, что никто и вида не подал, что три дня торжествуют взятие Порт-Артура, ибо он в Новый год сдан.

Отправил пленному нашему офицерству в Сидзуока, как рождественский подарок, фисгармонику в 75 ен и к ней 5 тетрадей нот на 6 ен 90 сен. Жаль их, бедных, – пропадают со скуки и печали.

23 декабря 1904/5 января 1905. Четверг.

Целый день с Павлом Накаи Евангельские чтения и Месяцеслов, что печатаются в конце Церковного Евангелия, проверял. Проверено и сдано в печать.

Каждый день письма от военнопленных, или от священников при них, на которые надо отвечать и посылать то деньги, то книги, то иконки. Как же много времени и внимания это берет, однако! Некогда и отчетами заняться.

24 декабря 1904/6 января 1905. Пятница.

Сочельник.

С 10-ти часов в Соборе Часы, вечерня, Литургия Святого Василия Великого, величание среди Церкви, на которое и я выходил. В час кончились службы. Вечером в служении всенощной и я участвовал.

Целый день удрученное расположение духа, еще более тягостное оттого, что надо страдать внутри, не выказывая того снаружи. А как не страдать? Как не печалиться с Отечеством? Пожалуй, и не невозможно это, если пребывать вечно в верхней камере.

В двухэтажном доме я теперь живу. В верхнем этаже мы – все дети Отца Небесного; там нет ни японцев, ни русских. Большею частью я и стараюсь быть там; японцы тоже подлаживаются ко мне, быть может, только наружно; но и это ладно, и за такт их им спасибо! Занимаемся мы вместе христианскими делами по Церкви, переводом, книгопечатанием, даже христианской помощью военнопленным, или японским раненым – все это, как подобает детям Единого Отца Небесного – в единодушии и любви, легко и радостно. Но иногда гнетением обстоятельств душа спускается вниз, в нижний этаж, где уже я остаюсь один, без японцев; которые, вероятно, еще чаще меня спускаются в свой нижний этаж, куда я не вхож; один-одинешенек, так как ни единого русского, с кем бы разделить душу, вместе посетовать и разжидить тем горе. Таков вот сегодняшний день был. Бегом-бегом по лестнице нужно удирать в верхний этаж, чтоб не давило, не гнело, не душило горе! Верхнего этажа ведь я обитатель и должен быть.

Положил непременно хлопотать чрез французского министра, чтоб священники команд в Порт-Артуре остались вместе с ними здесь в плену, иначе порт-артурцы останутся без богослужений. У нас нет больше священников с знанием русского языка, или если есть, то один-два (Андрей Метоки и Алексей Савабе) – где же удовлетворить больше двадцати тысяч, которые будут переселены в Японию из Порт-Артура, и вероятно, размещены по разным городам?

25 декабря 1904/7 января 1905. Суббота.

Праздник Рождества Христова.

До Литургии несколько человек крещены. Литургию совершал я с оо. Романом Циба и Симеоном Юкава; прочие священники были по своим приходам: о. Петр Кано в Коодзимаци совершал Литургию, о. Феодор Мидзуно в Суна, у Филиппа Узава, тоже. В Соборе было христиан сначала мало, потом собралось столько, что, пожалуй, как говорят, было гораздо больше, чем в прошлом году, ибо ныне были исключительно одни христиане; из иноверцев был только Rev. Jefferys; и Собор был почти полон. Я был целый день больше в верхнем этаже, чем в нижнем (смотри запись вчера). Впрочем, некогда было и разбирать; кроме времени богослужения, когда я, несомненно, был в общехристианском расположении духа, целый день такая сутолока поздравлений, что оглянуться на себя невозможно.

Праздничному расположению духа немало способствовало то, что из России деньги пришли, хотя немного: часть содержания 2-го полугодия из Миссионерского Общества. Mr. Andre из Французского Посольства привез кредитов на 615 фунтов стерлингов.

От военнопленных 9 писем поздравлений и разных просьб и телеграмма от Константина Васильевича Урядова, подполковника из Мацуяма, от имени всех больных там.

26 декабря 1904/8 января 1905. Воскресенье.

Обычная служба с 9-ти часов. Старик о. Павел Савабе пришел в самом начале в Собор, ибо сегодня день поздравительный для христиан Церкви Коодзимаци. Оттуда много и христиан пришло к обедне здесь, а потом ко мне. О. Алексей Савабе со своим хором певчих и с Воскресной школой пропели Христославленье, после чего все угощены были и получили – певчие – на «кваси», как всегда.

Разобрал я пришедшие вчера в 16 пакетах книги для военнопленных от Адмиральши Чухниной; это уже второй раз от нее; и на сей раз – порядочная дрянь – почти все старые и много совсем дрянного чтения, до «Наны» Эмиля Золя включительно; не знаю, кому и послать такое растрепанное чтение.

Вечером всенощная. В Церкви из города никого.

27 декабря 1904/9 января 1905. Понедельник.

С 8-ми часов Праздничная Литургия.

Померла Текуса Сакай, дочь покойника о. Иоанна Сакай, по мужу Хагивара, служившая инспектрисой и учительницей здесь, в Миссийской женской школе, благочестивейшая из японских христианок. Долго страдала в городской больнице и скончалась от чахотки. Постоянно в молитве находила утешение и скончалась, молясь, – разрешилась в молитве жизнь ее, точно ладан, разрешающийся в благовоние.

28 декабря 1904/10 января 1905. Вторник.

С утра сегодня мы с Павлом Накаи начали наши обычные занятия. Нужно поспешить с приготовлением к печати Церковного Апостола с указателем чтений и Месяцесловом; Евангелие скоро окончат печатанием.

С 1 Часа было в Соборе отпевание Текусы Сакай мною с иереями и полными хорами. Потом ее проводили на кладбище вполне православным погребением, с пением «Святый Боже» и священнослужителями в облачениях; со школами вместе человек 400 провожали до кладбища.

Сегодня новый покойник из замечательных христиан: тоже от чахотки помер князь Стефан Доде. Но этого родственники непременно хотят похоронить по-язычески, несмотря на все представления им нелепости сего. Не драться же с ними!

29 декабря 1904/11 января 1905. Среда.

О. Симеон Мии описывает свое служение у наших пленных офицеров в Сидзуока в Рождественский праздник.

О. Павел Морита возвращается из Маебаси к военнопленным в Химедзи и Фукуцияма. Сегодня много говорил о них, но я большею частью не слушал, – недостоверны речи его.

Из Маругаме сегодня ровно 15 писем от наших пленных – всех здесь научившихся грамоте, чему сами очень радуются. И я истинно рад сему. А о. Павел Морита между тем говорил сегодня, что в Химедзи из 900 пленных третья часть безграмотных, и из них только 3–4 человека хотят научиться грамоте – все прочие ленятся, и что вообще пленные там не только не скучают, а наслаждаются своею праздною жизнью и довольны ею – ну можно ли верить этому?

Из Порт-Артура начинают подвозить и размещать по разным городам пленных. Не знаю, исполнят ли мою просьбу русские священники, – останутся ли с своими частями? Если нет, как же мы управимся с таким количеством людей?

30 декабря 1904/12 января 1905. Четверг.

Усиленное занятие корректурой напрестольного Евангелия и приготовлением к печати церковного Апостола.

Японская и особенно английская текущая пресса занимается оплевыванием Генерала Стесселя и наших Порт-Артурских героев. «Japan Daily Mail» просто неистовствует в сем отношении. Такой сатанинской газеты другой, кажется, свет не производил. Беспрерывно, с пеной у рта, свирепо лает этот чудовищный ненавистник России и льстец Японии, Бринкли, на все русское; где и что только коснется России, рвется, точно цепной пес, из кожи лезет, чтоб облаять и укусить. Надоело до нестерпимости. Если бы и простой пес, стоя у окна, день и ночь лаял злым охрипным лаем, то бежал бы из той комнаты, или палкой прогнал бы скота. Сколько раз я хотел написать ему, чтоб не присылал своей проклятой газеты; но необходимость иметь сведения почтовые и другие текущие заставляет держать газету; выписать же вместо Бринкли другую аглицкую иокохамскую газету значит обменять одного пса на другого; все ведь неистовствуют в злобе против России. Пусть уж! Буду продолжать, как ныне: искать глазами только нужные сведения в газете, пробегая мимо сатанинской пляски и кривлянья.

31 декабря 1904/13 января 1905. Пятница.

Ренегат Кёбер с сладчайшим лицом явился благодарить за позволение бывать у меня (как будто когда я запрещал это!) и поздравил с Новым годом.

– Да ведь он завтра, – сказал я на поздравление.

– Как завтра? Сегодня 13-е число нового стиля.

– Но ведь уж пять лет, как наш Новый год стал приходиться в 14-е число.

Знак удивления! А считается русским подданным.

Послал в Сидзуока офицерам и нижним чинам долю книг, приходящуюся им из недавней присылки от Адмиральши М. Н. Чухниной.

Целый день занятия корректурой и письмами к военнопленным.

Вечером всенощная с величанием, на которую выходили иереи без меня.

И вот кончился этот несчастнейший для России год. Бедственней этого были разве в татарские лихолетья. Извне враг наносит позор за позором; внутри – смуты от дрянных людишек, служащих орудием тоже внешних врагов. Темной тучей покрыт русский горизонт. Разгонит ли ее наступающий год? Засияет ли солнце мира, спокойствия и величия над Россией? Бог знает!