1907г.

Великие бедствия и опасности вызвали мобилизацию консервативных элементов русского общества, и повели их на защиту жизненных интересов русского народа, русского государства и русской культуры.

Не политические «староверы», не «поклонники застоя», «деспотичного режима» или «бюрократии» могут отзываться на такие национально-государственные задачи, но именно граждане, способные разумом и сердцем внимать велениям гражданского долга.

Против захватных вожделений инородцев, против разрушительного процесса изменения удельного веса национальностей в русском государстве – консервативные элементы русского общества выставили исторический принцип русской государственности, именно самодержавие, единственный принцип, пригодный для политического синтеза множества национальностей различного удельного веса, удерживаемых в равновесии только этим принципом.

Против разрушительных, антикультурных влияний космополитизма, против обезличения русского народа, русские люди выставили принципы православия и русской народности, ибо космополитизм, по существу своему, столь же атеистичен, как и враждебен национальной основе государства³².

Вот, в сущности, весь ответ на вопрос: почему русские патриотические союзы в политических своих программах, прежде всего, говорят о религии, о православии.

Обычное, ходячее возражение против усвоения такой силы вопросам религиозным состоит в том, что говорить о религии составляет задачу обществ чисто религиозных, а не политических, что никто и никогда не станет бороться против религии, какие бы партии ни возобладали в государстве, ибо, даже по учению социализма, религия есть частное дело, снисходительно разрешаемое в будущем новом государстве для желающих.

Не станем подробно говорить о том, что религия для верующего человека есть, прежде всего, Истина, прежде всего – путь личного спасения, и что такое безразличное или хотя бы и снисходительное и только терпимое отношение к ней со стороны государства, как это государство в идее представляется верующему, непонятно, недопустимо и невозможно. Ведь, по убеждению религиозных людей, царство земное, человеческое, есть только средство и путь к царству Божию...

Но и по существу, с точки зрения вполне объективной, принцип отстранения государства от религии народа является чисто идеологическим, совершенно необоснованным; он противоречит опыту веков, свидетельству истории, хотя и прикрывается постоянно со стороны его горячих защитников мнимо-научными соображениями. На практике такой принцип приводил всегда и неизбежно от безразличного отношения к религии к гонению против неё, раскалывая цельность духовного миросозерцания народа; в общественных же настроениях он совершенно лишит почвы и опоры закон и власть, и подорвёт вконец всякую нравственность. Здесь не помогут ни научные построения морали, ни преподавание в школах: за отсутствием внутренних властных побуждений к соблюдению и признанию единых и общих нравственных норм человеческого поведения, придётся обратиться к единственному способу удержать общество в пределах закона и порядка – к воздействию только страха и беспощадного насилия. Но это значило бы гальванизировать труп.

В конце концов, неизбежна гибель всякой культуры государственности и общественности, полное торжество абсолютной анархии.

Конечно, государство не может ни создать, ни направлять веры: эта область есть по преимуществу область свободы. Но ведь инстинкт религии и даже проявления его в тех или других формах существуют раньше создания государства, которому, напротив, самому приходится определяться под воздействием веры народной. Это – бесспорный исторический факт.

Наука, например, составляет так же область свободы, как и вера. Науки также государство не может создать, ибо инстинкт познания и истины дан раньше Государства. Соберите обезьян самых высших пород и попробуйте путём какой угодно выучки создать из них общество с религиозными и научными учреждениями. Это невозможно за отсутствием духовных основ для такого рода явлений. Но раз такие основы есть, раз инстинкты религии и научного познания вложены в человека прирождённо и помимовольно, государство не может их игнорировать, хотя бы этого и хотело.

Итак, – продолжаем аналогию, – наука есть область свободы, как и вера. «Однако мы видим, как велики заботы государства об учреждениях, где зреет наука: об университетах, академиях, библиотеках, музеях и т.д. То же самое, при логичности государственной мысли, естественно видеть и в отношении к религии»³³.

Никто не станет утверждать, что общество, составленное из порочных членов, может быть счастливым при каком бы то ни было устройстве. Никто не станет отрицать, что человек существует раньше закона, что люди вначале создают закон и формы жизни, а закон уже потом, в свою очередь, воздействует на людей. Никто не станет сомневаться в том, что низменные, животные инстинкты человека, не сдерживаемые никакой внутренней обязательной силой (о внешних карах не говорим, они бьют по ветвям, а не по корню), неизбежно обратят жизнь в ад при всяких государственных и общественных порядках.

Но такой внутренней обязательной силой может быть только религия, ничто иное.

Нравственность может покоиться только на религиозных основаниях, – это голос народа и народов, могучий голос внутреннего свидетельства человеческого духа, которого никогда не победят никакие софизмы так называемой автономной морали.

Когда в Харькове сын-студент стреляет в родного отца отравленными пулями и потом бежит; когда в течение короткого времени добровольцами, мнящими себя героями, убиваются один за другим несколько государственных деятелей, – то справедливо усомниться в действии автономной морали и даже в действии самой совести, которая, несомненно, формально человеку прирождена, но, по внутреннему содержанию своему, конечно, нуждается в руководстве иного агента, каковым и может быть опять только религия. Так, ведь, и научный инстинкт формально прирождён человеку, но объём познаний и их направление и содержание разнообразятся до бесконечности, а без воздействия со стороны, в смысле пополнения его содержанием, инстинкт познания остаётся чистой потенцией.

И как не понять, что та самая сила, лишённая нравственной опоры, которая теперь проявляется в убийствах не согласных с теми или иными воззрениями лиц, не уничтожится после того, как убийства, допустим, и в самом деле принесут какой-либо новый строй жизни?! И в новом этом строе будут правители и распорядители, найдутся несогласные и с их воззрениями и действиями; при отсутствии внутренне-обязательного голоса религиозной совести, в борьбе ними рука так же легко протянется к бомбе и револьверу, как она протягивается теперь. А в фанатизме, в побуждениях и способах самооправдания и даже возвеличения до степени героя никогда недостатка не будет.

Идеализация порока и преступления вовсе не редкость. Это мы видели у древних, которые возводили разврат в средство богоугождения; это видим и у современников, которые то воспевают «обаяние зла» и «цветы порока» в декадентстве; то в героях Горького, любовно выписанных, свободных от всяких «условностей», под которыми понимают чаще всего вечные нравственные основы, видят грядущих обновителей нашей общественности; то, наконец, повторяя иезуитство, проповедуют «святой обман» и, молчаливо соглашаясь с тем, что «цель оправдывает средства», в политических убийцах видят нечто достойное хвалы.

Так будет всегда, и ещё в более уродливых формах, если у нас не будет того необходимого правила, которое даётся нам в религиозном чувстве, как оно формировалось исторически, скрепляя и объединяя народ в единстве исповедания, обряда и устроения жизни, то есть в Церкви.

Нужно, прежде всего, знать, что́ добро и что́ зло. При разнообразии ответов на этот вопрос со стороны ума человеческого, при неопределённости и неясности указаний и при слабости принудительной силы совести, – ясное и определённое решение и полный свет в эту область внесёт только религия.

Нужно иметь побуждения к добру. При бесконечных спорах о принципах жизни, построенных на началах приятного или полезного, при полной непригодности систем современной утилитарной морали, при отсутствии указаний точного содержания в понятии долга, только религия даст искомые побуждения к добру, высшие и низшие, доступные для всех людей, всех степеней умственного и нравственного развития.

Нужны силы к выполнению добра, дающие возможность восторжествовать добрым стремлениям в человеке над инстинктами и стремлениями противоположными, эгоистическими, животными. История человечества безошибочно указала и силы эти только в религии, которая одна вдохновляла людей на величайшие подвиги, осмысливала, просвещала и освещала самый патриотизм и всякое геройство.

Так, вне религии, по нашему убеждению, не возможны ни культура человечески-достойная и одухотворённая, ни государственность и общественность прочная и осмысленная. Для существования государства нужна определённая территория для поселения, и в той же самой мере необходима религия народа.

Патриотические русские союзы, ставя православие во главу угла своего политического исповедания, делают это не по «тактическим соображениям», столь ныне принятым, – по которым о религии, скрепя сердце, именно умалчивают левые политические партии, – а по глубокому убеждению в истине, спасительности и исключительной духовно-культурной силе религии.

Будучи хранилищем русского национального чувства, веруя в мировое историческое призвание России, видя оправдание этой мистической веры в указаниях истории и в назревающих будущих построениях мировой жизни, разделяя со всем народом его заветные чувства и стремления, зная, что только язык религиозно-нравственных убеждений и упований есть общий и всем понятный язык на Руси, признавая и почитая прошлое и на нём возводя будущее, – мы не можем отойти от народной веры и не можем о ней умолчать, в ней мы и лично для себя видим истину, путь спасения, и в то же время видим в ней и единственный путь благоустроения и спасения народа и его земного царства. В православии и в указываемых им вечных запросах и задачах человеческого духа, – в православии мы отыскиваем и оправдываем само государство со всем тем, что составляет неизбежное odium всякого государственного бытия, осмысливаем и оправдываем и власть, и самую народность.

В час, когда мы отказались бы от знамени православия, мы тем самым отреклись бы от всех прочих наших принципов, нами защищаемых, и от самого нашего политического существования.

Мы обратились бы тогда всем народом в бесформенную и ничем внутренне не управляемую массу, в которую вновь творческим актом нужно было бы вдунуть дух животворящий.

Но в поисках источников этого всеоживляющего духа мы опять и неизбежно пришли бы к одному и единственному: святая вера, святое православие.

И иже аще совет совещаваете, разорит Господь (Ис. 8:10).

Прошу вас перенестись со мной мысленно на одно великое русское историческое кладбище.

Далеко отсюда, на границе нашего царства, у волн лазурного моря, на одном из холмов Севастополя почиют герои и борцы за честь и за христианское призвание России.

Братское кладбище... Заботливой рукой всюду в порядке проведены дорожки; любовно оберегаются могилы, – их великое множество, целый город мёртвых, а посреди них храм Жизни нестареющей, Богу Живому, дивно изукрашенный гением художества, по личным указаниям и от щедрот русского душой, русского из русских Царей, Императора Александра III.

Идёшь по кладбищу. Царит всюду благоговейная тишина. В душу просятся великие воспоминания. Сердце трепещет и ищет умилённой молитвы. Идёшь и читаешь по пути на могилах и памятниках краткие, но великие по красноречию надписи: «Генерал такой-то убит тогда-то», – указание года, числа, места битвы; «Полковник такой-то смертельно ранен»; «капитан такой-то погиб при взрыве», «утонул», «убит картечью», «поднят на штыки», «скончался от ран». – А вот и солдаты, святые, безмолвные и безымянные мученики: «братская могила 300 человек»; «братская могила 500 человек»; «братская могила 800 человек»...

Скажите, какое впечатление производит на вас это великое кладбище? Ещё лучше, – скажите, какое впечатление оно произведёт на воина? Породит ли вид этого кладбища – страх, отчаяние, малодушие, желание уйти от смерти, какой угодно ценой, хотя бы ценой жалкой и позорной измены?

Такое действие оно произведёт разве только на людей мелких, ничтожных, трусливых, нетвёрдых в своих убеждениях и в готовности даже ценой смерти защищать родину. Но в людях иного склада и иной настроенности, в людях крепких верой и решимостью защищать страдающее отечество, вид братского кладбища, память о героях погибших, убитых, раненых, взорванных, – всё это возбудит только геройство, поднимет мужество, породит желание славной смертью запечатлеть верность родине и стоять за неё до последнего.

Пред нами высится теперь иное великое кладбище; крамолой убиенные слуги Царя и России почиют на нём, почиют генералы, офицеры, солдаты, полицейские стражники; их великое множество; каждый день дополняется их скорбный список.

Стоим мы сейчас пред новыми крестами, пред свежими могилами. Свершаем чередную панихиду русских патриотов о павших и убиенных мужественных героях долга.

Убиты генералы Литвинов, Лауниц, Павлов. Их оплакали родные семьи, оплакала и молитвой напутствовала св. Церковь, их оплакиваем сегодня мы, их оплакивает Россия.

Слышите ли вы, душегубы и убийцы, слышите ли вы эти глухие рыдания, эту немую скорбь?

В злорадстве, прикрытом отвратительным лицемерием, – как раз в то время, когда один за другим падали на улице, в земском собрании, во дворе своего дома и, наконец, в храме Божием жертвы убийц, – прислужницы убийств, революционные газеты подняли вопли и крики о том, что патриоты русские занимаются убийствами...

Что это? Предвыборный обычный приём со стороны тех, которые хотели бы, чтобы в будущей Государственной Думе не было честных русских людей?

Или здесь невольное проявление собственной психологии, собственной настроенности, не допускающей мысли о том, что русские патриоты, подвергшиеся неслыханным кровавым насилиям со стороны революционеров, могут удержаться от решения ответить им тем же насилием? Боязнь за то, что, наконец, русские люди вынуждены будут перейти к самозащите, и начнут избивать всем известных истинных главарей революции и подстрекателей к убийствам? Желание предупредить проявление такого негодования воплями и криками, этим, так сказать, «встречным иском»?

Вероятно, и то, и другое, и третье. Нас не поймут и понять не могут.

Нет, не мы – мстители. Есть Бог отмщений. И придёт, и приходит мщение с той стороны, с какой преступники его не ожидают...

Мы на великом и святом кладбище, где почиют убитые и истерзанные крамольниками жертвы. Что же, какое настроение производит оно в честных русских людях? Страх, уныние, желание бегства, уступок, презренной и трусливой сдачи пред наглым врагом?

Нет! В русских патриотах растёт геройство, растёт решимость страдать, умирать, бороться до конца, в чаянии победы. В русском народе, под влиянием неслыханных по низости и коварству кровавых преступлений, совершаемых даже у алтарей Господних, начинается прозрение, отрезвление, назревает негодование, растёт сознание всей глубины пагубы, к которой ведут нас змеиные речи, Каиновы и Иудины деяния непрошенных реформаторов русской жизни.

Сознательное патриотическое настроение народа, сознательный подъём оскорблённого народного чувства, охватывающая всех преданность монархической идее, сознание бесценного достоинства вековых русских начал жизни – православия, самодержавия и русской народности, возрастающий подъём религиозной настроенности в народе, – вот где скоро грядущее отмщение преступникам. Уже блещут в сгущающихся тучах народного гнева молнии и огни грозного осуждения крамоле, и день суда не за горами!

Бодрствуйте и мужайтесь, русские люди! Дерзайте убо, дерзайте людие Божии! Страшитесь вы, предатели, убийцы и подстрекатели убийств! Себе вы роете яму, себе уготовляете погибель вашими бомбами и выстрелами...

И иже аще совет совещаваете, разорит Господь! И слово, еже аще возглаголете, не пребудет в вас! Аминь.

Св. апостол Павел, наставляя любимого своего ученика, молодого своего соработника Тимофея, пишет ему: будь образцом для верных в слове (1Тим. 4:12).

По-видимому, что легче хранить всегда только доброе слово и избегать слова гнилого и срамного. Но опыт людей, много и долго работавших над своим душевным спасением, удостоверяет нас, что хранение слова – добродетель насколько высокая и важная, настолько и трудная. И прежде всего, удостоверяет нас в том апостольское писание. «Все мы много согрешаем, – пишет св. апостол Иаков. – Кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело. Вот, мы влагаем удила в рот коням, чтобы они повиновались нам, и управляем всем телом их. Вот, и корабли, как ни велики они и как ни сильными ветрами носятся, небольшим рулём направляются, куда хочет кормчий. Так и язык – небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает: и язык – огонь, прикраса неправды... это – неудержимое зло; он преисполнен смертоносного яда» (Иак. 3:2–8).

«Им благословляем Бога и Отца, и им проклинаем человеков, созданных по подобию Божию. Из тех же уст исходит благословение и проклятие. Не должно, братья мои, сему так быть» (Иак. 3:9–10).

Но спросят: почему же нужно придавать такое огромное значение человеческому слову? Ведь оно сказано, и с этим всё кончено, ведь это – пустой звук... Так рассуждают нередко, – и глубоко ошибаются. Разве пуля сама по себе греховна? Ведь это – кусочек металла, не больше. Но если её один выпустит со злым намерением из ружья, то другой, ближний его, будет убит. Разве палка сама по себе греховна? Ведь это – только небольшое дерево. Но если ты возьмёшь её со злым намерением и ударишь другого, то этому другому причинишь страдания, быть может, и смерть.

Так и слово. Оно – звук, не больше. Но оно важно по тому, из какого источника оно исходит и какое действие, какие последствия оно производит. Слово человека есть отображение его мысли, его настроения и чувства, его души. Итак, если это слово полно злобы, лжи и срамоты, то какова же душа у человека? Далее, слово человека не остаётся в воздухе бесследно, ибо человек живёт не в одиночестве пустыни и не с собой самим обычно разговаривает: его слушают другие люди, усвояют и воспринимают слово; слово же услышанное, будучи отображением чужой души, в свою очередь настраивает слушателей в ту или другую сторону, худую или хорошую, их мысли и душу, и приводит их к тем или другим, худым или хорошим, словам, действиям и поступкам. Получается постоянное, взаимное воздействие людей друг на друга и в добре, а больше всего, чаще всего, к сожалению, во зле и в грехе.

Вот почему, действительно, мы, как говорит апостол, много согрешаем все.

В наше время объявлена так называемая свобода слова. Если бы эту свободу обратить на добро, действительно, много бы мы видели от этого пользы в жизни. Указать, в чём добро и польза, всех этому научить, обличить зло, рассудить, как и что сделать, сказать правду, не боясь никого и ничего, поделиться своими знаниями устно и печатно путём слова со всеми людьми, – конечно, всё это хорошо и полезно. Но в том и горе, в том и бедствие наше, что ко всему примешивается грех наш, невоздержание, необузданность, – и свобода слова чрез это обращается во зло неудержимое.

Люди образованные обращают свободу слова в печати в средство клеветы, злобы, разрушения государства, разрушения святой веры. Чего только не написано в последнее время?! Кого только не оклеветали и бранили?! Сообщают в газетах и книгах о том, чего не было и быть не могло; бранят Церковь, проповедуют безбожие, не щадят Царя, клевещут на тех, кто поставлен у власти, возбуждают к ненависти и зависти, призывают к погромам и убийствам, расхваливают преступления... Одни всему этому написанному верят по простоте сердца, думая, что неправду бы не написали, а другие верят по своей злобе, потому что злому человеку приятно всё худое. Так зло посеянное растёт, распространяется и приносит всюду в жизни страшный вред.

Люди же малообразованные, наши крестьяне, рабочие, ремесленники, иначе поняли свободу слова. Грех давит русского человека – грубость и срамословие. Грех этот на наших глазах возрос необычайно. Выйти на улицу стало невозможно. Днём, вечером, особенно в праздники, под праздники, когда в храмах идут Божьи службы, когда на молитву спешат старики, женщины, дети, что мы слышим на улице? Отвратительное сквернословие, самые гнусные и гнилые слова, самую грубую и срамную брань! И бранятся по самому ничтожному поводу, сквернословят часто просто для провождения времени... Съехались два извозчика, помешал один другому переехать дорогу, пришлось остановиться прохожему в ожидании, пока проедет запряжённый воз, лошадь ли остановилась утомлённая, сбруя ли не в порядке, колесо ли попортилось, – по всякому поводу слышится грубая, отвратительная брань, мерзкое, гнусное сквернословие! Дети слушают это и заражаются худым примером; не зная значения слов, дома их повторяют при родителях, при сестрах и братьях; женщины и прохожие сгорают от стыда, слушая это срамословие, и не знают, как взглянуть один на другого. И все эти ругатели, грубияны повторяют одно: теперь свобода слова.

Закон государственный и власть гражданская рано или поздно начнут обуздывать эту распущенность слова и карать её наказаниями. Но христианину стыдно ожидать такого закона, чтобы сдержать себя от греха, стыдно в безнаказанности почерпать себе силу и смелость предаваться греху и такой безнаказанностью себя оправдывать и извинять. У нас есть вечный закон – закон Божий и закон нашей христианской совести. Закон Господень заповедует нам: если хочешь быть совершенным по душе, не согрешай в слове, ибо кто не согрешает в слове, тот человек совершенный, могущий обуздать и всё тело (Иак. 3:2); если хочешь видеть в обществе и государстве благоустройство и порядок, если хочешь видеть дни благие, – удержи язык твой от зла и уста твои, чтобы не говорить лжи (Пс. 33:13–14).

В переживаемые дни нужно быть крайне осторожным и к слову своему, и к слову чужому, безразлично, устному или печатному. Чужое слово тщательно проверяй и не давай ему власти над собой: своё слово береги и сдерживай. Воистину, иногда малый огонь много вещества зажигает! Воистину, малое человеческое слово как много приносит зла, как много приносит гибели, опустошения и разрушения жизни!

Положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих! (Пс. 140:3). Аминь.

Дорогой наш Лев Львович! Совершил ты свой путь, и по воле Божией оставил теперь всё земное. Но мы, идущие к твоему общему для смертных исходу, остаёмся ещё на земле, в молве житейских попечений о царстве земном. На него, на это царство земное мы смотрим, как на путь к царству Божию, небесному, и о том наши старания, скорби и заботы, чтобы земля не заслоняла от нас неба, чтобы временное не мешало вечному, чтобы порядки жизни родного нам народа, родного нам царства не мешали, а способствовали достижению нами вечных целей и святых идеалов христианства.

И вот, ты сошёл с нашей нивы, и Господь взял тебя в небесную житницу. Его святая воля!

Но прощаясь с тобой в этот скорбный час молитвы, мы не можем запретить нашему сердцу, не можем закрыть наших уст. Тебе не нужны наши хвалы. Ты отошёл от них и нуждаешься только в молитве о тебе пред Богом. Не тебе, а нам нужно слово благодарной тебе хвалы, чтобы в нас поднять и укрепить дух посреди тяжких испытаний.

Смерть уносит всё временное, всё низменное, предаёт забвению всякие недостатки человеческие. Остаётся вечное, нестареющее, как залог светлых чаяний веры! Прими же от нас доземный благодарный поклон за то доброе, и вечное, и возвышенное, что было в твоей жизни!

Поклон тебе от русских патриотов, стоящих за веру святую и верность Царю и русскому народу, за то, что ты шёл в передних их рядах, за то, что часто ты поднимал пред всеми их знамя.

Поклон тебе от русских патриотов за то, что ты не боялся ни гонений, ни страданий, ни клеветы, ни преследований и бодро, смело и открыто стоял за патриотические убеждения и их исповедовал небоязненно.

Поклон тебе от нас за то, что ты отдавал всё своё свободное время служению русскому патриотическому делу, которое в наши дни приносит борцам за него только тернии и страдания.

Ты злопострадал, по слову апостола, как добрый воин. Ты сердцем жил страданиями родины. Что же удивительного, если сердце твоё и устало, и исстрадалось, и, переполненное скорбью за Россию, не выдержало, и вот, перестало теперь биться!..

Но воину готовится венец. Да будет он тебе нетленным венцом славы в царстве вечности, у Царя веков, Единого невидимого и вечного Бога! Аминь.

Прочии человецы – хищницы, неправедницы, прелюбодеи, или якоже сей мытарь... (Лк. 18:11).

Только и речи ныне всюду слышны, только и помыслы все о том, каковы прочии человецы... Вот уже третий год в нашей русской жизни, в печати, в русском обществе господствуют одни эти речи и помыслы. И прежде, конечно, было их много, но в переживаемое время творится и наблюдается в этом отношении что-то особенное, невиданное, что-то похожее на общее помешательство. Без устали и без удержу мы ринулись всех и всё судить и корить, всё кругом переделывать и переустраивать. Читаешь газеты, прислушиваешься к общественным разговорам и настроениям, и кажется, как будто в России воздвиглось и высится огромное судное место; каждый, кто захочет, всходит на него и громит, и судит, и произносит приговоры о ком и о чём только ему вздумается. Нет ни мысли, ни вопроса о праве суда. Призвали к ответу всех, но главным образом тех, которые стояли и стоят у власти, у влияния, которые чем бы то ни было, возвысились над обыкновенным уровнем толпы: летами, властью, положением, богатством. Громко и властно произносятся приговоры и суждения: судят Царя и правительство; судят Церковь, духовенство, богослужение; судят прошлое России и настоящее; судят школу и просвещение; войско, чиновничество, торговлю; судят отдельных лиц. Каждый желает быть непременно обвинителем, и приговор у каждого судьи и обвинителя получается, в конце концов, всегда один и тот же; все прочии человецы, кроме него и его единомышленников, все оказываются хищницы, неправедницы, прелюбодеи...

С грустью приходится останавливаться на этом печальном явлении нашего века. Чего хотят достигнуть такой болезненной, заразительной страстью осуждения?

Говорят: это лучшее средство для общества очиститься, поправиться, наладить и улучшить свою жизнь. Уверяют, что обличительный тон, в который впали теперь все газеты, все общественные деятели служат залогом и верным средством к предупреждению зла, широко разлившегося в жизни, к поощрению честной работы и честных работников. Так ли это? О, если бы, действительно, было так! Но опыт всех времён и народов говорит нам, и уроки слова Божия подтверждают, что склонность к постоянному осуждению никогда не служит к улучшению жизни. Она родит только взаимное озлобление. Она развивает больше всего слова и слова, и меньше всего дело. Замечено, что кто слишком склонен к осуждению, тот делает это обыкновенно слишком легко и поверхностно, черпая силу в безнаказанности, не щадя никого и ничего, часто и не понимая того, о чём судит. Замечено, что этой страстью одержимы главным образом те люди, которые сами никогда ничего не делали и не несли никакой ответственности за работу. Замечено, наконец, что эти люди, достигнув власти и простора работы, сами исполняют её гораздо хуже, чем те, кого они прежде так беспощадно осуждали. Осуждение других обращается, в конце концов, в устойчивую привычку, в болезнь; человек теряет способность замечать что-либо доброе и видит всюду одно худое. Сколько судили, например, даже Спасителя?! Сколько поставляли против Него упрёков и обличений?! Он сам сказал врагам Своим: «не судите на лица, но праведный суд судите» (Ин. 7:24). Отсюда не ясно ли, что плодом озлобленной страсти всё осуждать является общественное расстройство, а не улучшение жизни, разрушение её, а не созидание. Есть служения в жизни, которые особенно опасно предавать злоречию: пастырей, родителей, наставников, воспитателей. Распространяя о них худое, мы лишаем их доверия со стороны тех, кому они служат; таким образом, этих «малых» – пасомых, обучаемых, воспитываемых – мы лишаем пользы учения и доброго воздействия. Не то же ли самое нужно сказать и по отношению вообще к лицам, облечённым властью? Расшатать жизнь и её порядки легко; подорвать доверие к старшим ещё легче; осуждать и совсем не составляет труда: но как восстановить и исправить разрушенное? Думают ли об этом наши современные строгие судьи жизни и разрушители?

В дни завета Ветхого Премудрый учил: «первее, неже испытаеши, не порицай, уразумей прежде, и тогда запрещай» (Сир. 11:7).

Но когда же у нас испытывают? Когда уразумевают? Для этого ведь нужно время; для этого нужно самому много потрудиться, не раз нести ответственность за дело, чтобы сначала испытать чужой суд на себе, а потом применять свой суд к другим; для этого нужен опыт; нужно внимательно изучить прошлое и настоящее; нужно иметь мудрых и верных наставников. А ныне во главу жизни стали люди, большей частью юные и совсем юнейшие, и со смелостью и развязностью берутся поучать настоящие и грядущие поколения, переустраивать жизнь по-своему. Крики и осуждение – это часто только средство внушить себе доверие и проложить дорогу к власти; это – лёгкое средство показать себя преданным общественному благу, намекнуть на свои богатые способности, нередко мнимые, и помануть обещанием каких-то необыкновенных будущих услуг обществу. Это – средство заменить и прикрыть собственную пустоту и бессодержательность, а иногда и просто свести счёты злобы и зависти с ближними.

Нет и нет! Жизнь для своего устройства требует упорного труда, глубокой вдумчивости, глубокого самонаблюдения и как можно меньше воплей пустого критиканства. Чтобы судить о деле, для этого слишком мало одного желания всем давать в этом деле указания, нахватанные из книг, газет и разговоров, а часто подсказанные злобой и завистью. Жизнь меньше всего нуждается в крикливом, картинном и показном геройстве и больше всего желает работы самоотверженной, последовательной и одушевлённой, осмысленной высшими религиозно-духовными целями.

Двум земледельцам дали каждому поле. Пришли они на дело и увидели, что земля хороша, но поле одно и другое засорено множеством камней, затрудняющих работу. Один начал браниться и кричать: он обвинял прежнего хозяина поля в лени и неумении; он доказывал, что с такого поля, пока не снимешь с него камней, ничего нельзя получить, – потратишь даром труд и время, загубишь плуг, потеряешь семена напрасно. Он ходил без конца по соседям и знакомым и со всеми делился своими жалобами; говорил горячо, убедительно. Все соглашались с ним. Но хлеба у него не было, и слушателям приходилось кормить его на собственный счёт. А другой земледелец, как только пришёл на поле, помолившись Богу, принялся за труд и стал, прежде всего, молча сносить камни и складывать их в кучки; очистив место сначала небольшое, он здесь вспахал и посеял; затем всё своё время он употребил на то, чтобы продолжать очистку поля. В первый же год на небольшом расчищенном участке у него был хороший урожай, и он снял довольно хлеба. На другой год всё поле было свободно от камней и дало отличный сбор зерна.

Такими именно тружениками, братие, и сильна жизнь, люди, подобные первому земледельцу, – это сор и тягота жизни; это жалкие тунеядцы, вредные и несносные, хотя и красно говорящие. Прокричат они всю жизнь; будут кричать потом так же и их преемники, а пользы от них не будет никакой, и общество только даром будет кормить их на собственные средства...

Пусть же каждый из нас работает на том поле, на какое определил его Господь; пусть каждый исполнит свой долг, велик ли он или малый. И мы тогда общими усилиями возделаем жизнь нашу, и мы тогда оставим в наследие грядущим временам не одни бесплодные и раздражающие крики и вопли осуждения, а живое и прочное дело, способное к росту и бесконечному развитию в новом непрерывном труде нарождающихся поколений.

Так именно, в спокойной вдумчивой работе, в спокойном самоотречении и самоотверженном труде, строили Русь святую наши благочестивые предки и нам завещали родину не на расхищение, не на блуд мятежного слова осуждения, а на развитие и усовершение в нашем труде, в труде потомков, освящённом и осмысленном верой, любовью, и смирением.

Но, может быть, осуждение других нравственно поднимет каждого из нас в отдельности? Может быть, на худом примере, нами осуждённом, мы научимся добру и будем отвращаться от зла?

Ответ на эти вопросы, братие, мы слышали сегодня в притче Спасителя о мытаре и фарисее. Осуждал фарисей: и пошёл домой из храма сам Богом осуждённый. Смирился мытарь: и пошёл домой оправданным. Страсть осуждения вокруг человека родит злобу и в нём самом развивает гордость и самомнение. Но страсть эта, прежде всего, свидетельствует о непригодности самого осуждающего к делу. Мы судим людей чаще всего по себе, смотрим на них, так сказать, «сквозь себя»: дурное, что мы имеем в себе, мы предполагаем в других, и, осуждая их, мы хотим показать себе и другим, что свободны от этих недостатков. Предполагая в других со злорадством воровство, честолюбие, угодничество, прелюбодеяние – чаще всего только понаслышке от таких же любителей осуждения, как мы сами, а иногда только по одному подозрению, – мы тем самым выдаём себе приговор и вскрываем содержание собственной нашей души. В этом смысле правильно выражение: «Cкажи мне, какие сочиняешь ты дурные слухи о твоих ближних, и я тебе скажу, кто ты».

Доброго человека осуждением не унизишь; это всё равно, что плевать на небо: твои плевки будут падать на тебя самого.

Сам же ты, осуждая всех и всё, нисколько не поднимаешься нравственно: как одним дымом без огня не согреть жилища, так одними словами осуждения без собственной работы над самим собой не согреешь, не возвысишь, не улучшишь своего духовного существа.

Есть один суд и дозволенный, и спасительный. Пример его даёт нам мытарь в читанной сегодня притче: это – суд над самим собой. И чем строже и искреннее этот суд, тем лучше.

Оттого вечно назидательно это мытарево исповедание: «Боже, милостив буди мне грешному».

Оттого в дни скоро грядущего всенародного покаяния дана нам Церковью великая молитва: «Ей, Господи, Царю! Даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего!». Аминь.

Тяжкой и опасной дорогой идёт путник. Путь его поднимается в гору, местами становится настолько узким, что кажется, будто дорога совсем преграждается каменными глыбами. А справа и слева то и дело открываются глубокие пропасти, страшные бездны, бездонные, ужасающие. Один неосторожный шаг, одно неосторожное движение, особенно в темноте, – и путник стремительно падает в пропасть и гибнет неминуемо.

Но чья-то рука везде на пути поставила шесты, надписи, фонари; везде, где дорога суживается, – читай надпись с предупреждением об опасности, с указанием, как её избегнуть. А где есть опасность поскользнуться, оступиться упасть в бездну, поставлены также надписи с указанием и с предупреждением, какой стороны пути нужно держаться, поставлены и фонари, ярко освещающие дорогу, чтобы путник и ночной порой, в темноте знал, куда и как ему идти уверенно, в полной надежде достигнуть цели путешествия.

Скажите, какая рука трудилась над этой дорогой, расставляла предупреждающие знаки и надписи, зажигала фонари, предохраняла путников от погибели? Любящая это рука, или злобная? Благодарить её нам нужно, или бранить и осуждать за стеснение свободы путника на дороге, – той свободы, которая ему принесла бы неминуемую гибель? Думаем, что двух ответов на эти вопросы быть не может: то была добрая, любящая рука; благодарить её нужно, а не бранить, не осуждать.

Путник – это христианин, идущий к царству Божию и вечному спасению. Тяжёл его путь и исполнен он многих опасностей. Соблазны, неверие, неправоверие стоят на дороге; он может уклониться в гибельную ересь, он может исказить собственными мудрованиями небесную истину. Один неосторожный шаг в сторону от правого пути веры, – и пред ним пропасть. Неправая вера есть и неправая жизнь; мудрование в вере есть и суемудрие жизни. Страшно удалиться от истины, ибо это значит удалиться от Бога, от Вечной Правды и погибнуть духовно навеки. Но христианин не одинок на пути своём. С ним любящая мать – Церковь Христова. Она указала и указывает опасные места, она блюдёт путника в дороге, она предупреждает его, где опасность.

Ты слышишь учение о том, что Бога нет совсем, или что мир произошёл случайно, сам собой, а не сотворён Богом; ты слышишь учение, что Бог не в трёх лицах; тебе говорит еретик, что Сын Божий не равен Богу Отцу; тебе внушают мысль, что можно спастись только верой без добрых дел. «Анафема этим учениям», – так предупреждает Церковь. Это – не христианство, это – не правая вера, это – не правильный путь, это – дорога к гибели.

Тебя уверяют, что можно спастись без Церкви, без её руководства, без таинств, подаваемых от Духа Святого, без обрядов, без молитвы святых... «Анафема таким учениям», – опять говорит, предупреждая тебя, Церковь; не ходи во след таких учений: они намеренно тебя отводят от истины, от Матери-Церкви, чтобы легче тебя погубить беззащитного, лишённого руководства.

Тебя уверяют, что нет ни Промысла Божия, ни откровения Бога людям; тебе говорят, что нет общения живых и мёртвых, что не нужно и поминать умерших, что нет и загробной жизни, что одна участь у человека со скотом, что человек после смерти не воскреснет, не будет иметь ни жизни, ни сознания, не будет над ним и суда Божия... «Анафема таким нечестивым учениям», – возглашает вслух всех верующих Церковь. Это – принижение человека до животного, это – смерть для духовной жизни человека, это – худшее из всех видов нечестия, разрешающее человека от всех и всяких нравственных обязанностей и толкающее его на путь страстей и пороков и полного озверения.

Тебе говорят лжеучители: «нет нравственного закона; нет власти; можно идти бунтом и насилием против всех стеснений, против всех порядков жизни, можно-де идти бунтом и против царей, ибо они сами собой, а не Богом поставлены». «Анафема» – анафема таким пагубным учениям, говорит Церковь Христова. Это – не христианское учение; это – разрушение всякой жизни, всякого общества; это может измыслить и повторить только самый злой и коварный враг всего доброго, враг человечества.

И в опровержение всех этих нечестивых учений, в ограждение верных чад своих от соблазна, в устрашение лжеучителей, ещё не окончательно утерявших голос совести и послушания Богу и Его откровенному закону, святая Церковь в нынешний день, по тысячелетнему своему обычаю, возглашает анафему, осуждение и отлучение всем отступникам, еретикам, соблазнителям, всякому неверию и зловерию. А в назидание верных св. Церковь возглашает пред всеми символ святой и неповреждённой, чистой нашей православной веры, и запечатлевает его словами: «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди». И тут же возглашается вечная память всем ревнителям православия, всем просиявшим в правоверии, всем крепким в православии, всем, кто словом, делом, жизнью, проповедью, властью способствовал торжеству в мире святой православной Церкви. Торжественный этот чин Православия совершается высшими священноначальниками – епископами; мы же духом участвуем в этом священнодействии, прилепляясь сердцем к православию и страшась даже мысли об отпадении от него и о повреждении чистоты свято-заповеданной нам веры.

Что же? Вражду или злобу заповедует этим Церковь Божия ко всем отступникам православия? Погибели им желает? Призывает на них громы и казни небесные? Ненавистью питает сердца верующих?

Нет! Скорбно она молит Господа об умирении мира, о смягчении душ и сердец, отступивших от веры, желает им спасения, зовёт их возвратиться в спасительную ограду Церкви. И здесь, следовательно, как и в предупреждении верных чад своих от опасности и гибели, мы слышим тот же любящий голос, мы видим ту же любящую руку Церкви Христовой. Но никакая любовь не может сломить ожесточения и упорства тех, которые вступили на путь дьявола. Сей человекоубийца не устыдился даже любви Бога, Иуда не постыдился Христа. К прискорбию, бывают у людей состояния закоренелости и озлобленности, которые не уступают и любящему голосу Церкви. Такие люди – погибшие люди. Сам Спаситель, Воплощённая Любовь, сказал о них, что им нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей. Св. Церковь не может чёрное называть белым и белое – чёрным. Таких упорных и озлобленных грешников и отступников она, предавая анафеме, отлучению, так и именует отлучёнными от Церкви, стоящими вне спасения. Не по жестокости она делает это, а только свидетельствует об истине; не погибели желает грешнику; напротив, называя грех – грехом и неправду – неправдой, она скорбит о погибающих и молится о них. Сами грешники, сами отступники, а не кто-либо иной отлучаются от Бога, от Церкви и от вечной жизни.

В сей день Православия мы, сыны православия, усугубим молитвы о мире всего мира, о благосостоянии Церкви Божией, о соединении всех, об искоренении всех расколов, ересей и отступств. В сей день Православия мы, сыны православия, усугубим и возгреем в сердцах преданность св. православной вере, св. православной Церкви, её учению, её заповедям, её пастырям и всему богоучреждённому её строю. Она, святая православная вера, спасала отцов наших, она – и наше спасение.

Сия вера истинная, сия вера православная, сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера вселенную утверди! Аминь.

Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди.

(Из чина Православия).

Среди народа русского сложилось и живёт одно трогательное и умилительное сказание: наши предки рассказывали, будто бы Сын Божий, умирая на кресте среди родного Ему, но отвергшего Его и богоубийственного народа, распят был так, что Его хребет обращён был к Иерусалиму, а потухающий взор – к далёкому, неизвестному северу. И вот, когда наш Искупитель в священном молчании висел на кресте, когда уже холод могилы проникал в Его тело и мрак смерти застилал налитые кровью Его очи: тогда в последний раз взглянул Он по направлению к нашей родной стране и, распростёртыми Божественными руками призывая весь мир в любовь Свою, в этот предсмертный час умолял Отца дать Ему в обладание народы далёкого севера.

Пришло время, и предки наши, русские славяне, услышали в душе призыв Господа Иисуса, и сущей тьме, и во мраке глубоком засияла над ними вера христианская. Сияет она и теперь над ними. Русские патриотические союзы ставят православие во главу своего исповедания и призывают русских людей стоять в вере, мужаться и укрепляться в ней. При таких призывах невольно западают в душу глубокие и умилённые думы о чудных судьбах православия в истории нашего отечества.

Тысячу лет назад, окончив на семи вселенских соборах борьбу с лжеучениями, отстояв истину Христову и ценой крови – в гонениях, мучениях и ссылках, и ценой неимоверного духовного напряжения – в пастырской просветительной деятельности святых отцов и учителей, – св. Церковь установила на все времена, в прославление векам минувшим и в назидание всем будущим векам, воспоминание торжества православия. Отстояв свою веру, во всеуслышание миру, в богослужебном чине этого дня, она заявляла и заявляет: «сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди». Тысяча лет – время достаточное для того, чтобы судить, как до конца исполнились эти высокие слова над судьбами мира, над судьбами народов, исповедующих наше святое православие. Станем в положение беспристрастных зрителей судеб мировой истории в эту последнюю истекшую тысячу лет. Вот вскоре после учреждения чина Православия (842 г.), чрез какие-нибудь двадцать лет (862 г.), юные и сильные, богато одарённые славянские племена святыми братьями-просветителями Кириллом и Мефодием призываются в лоно православия. Но не на дальнем западе, не на берегах Дуная и Моравы суждено было укрепиться делу святых братьев: на берегах Днепра и вокруг озера Ильменя нашлось славянское племя, которому Господь судил, столетием позже, воспользоваться священным наследием святых просветителей и привиться, как дичку, к плодовитому древу православия. И нужно быть слепым, нужно совсем закрыть глаза на правду, на уроки истории, чтобы не видеть, какие неисчислимые блага принесло православие нашему отечеству.⁴⁰

Мы радуемся, мы не можем не радоваться почти необъятному величию русской земли. Это чувство так естественно, так законно... Но не нужно забывать, что в пределах царства русского, до просвещения его христианством, обитали различные племена славянские, разделённые, даже враждебные между собой. Обо всех них кратко, но выразительно замечает древний русский летописец: «живяху, якоже всякий зверь»... Православная вера дала им человеческий образ существования, уничтожила звериные нравы, слила воедино враждебные роды и племена и образовала из них один многочисленный, сильный и единодушный народ русский. Она указала этому молодому народу величайшую историческую мировую задачу – нести свет христианства и блага культуры диким племенам севера, и востока, и юга Европы, а потом и народам неизмеримой Сибири и Азии. Плодом этой высокой духовной работы было то, что многие мелкие племена, дикие и варварские, чуждые нам по крови, силой православия сделались братьями нашими по вере, слились в единый народ и сроднились с нами крепкими, нерасторжимыми узами родства духовного. Теперешние чисто русские центральные губернии, как Московская, Ярославская, Владимирская, не говоря уже о других, были населены инородцами; Волга, Ока, Москва-река были местом населения финских и других нерусских племён. Но единая православная вера соединила и слила их с русским народом и образовала единое и могучее царство.

Изнемогал народ русский в тяжкую годину удельных усобиц, и близок казался конец его, но при множестве князей, при разнообразии и полной противоположности интересов отдельных княжеств, одна вера православная, с одним языком богослужебным, одна власть церковная была ангелом-хранителем единства русского народа, поддерживала в нём сознание родства по духу и плоти, и вызвала у летописца нашего другое глубокое замечание о славянах: «все сии племена – род един христианский».

Распадался потом народ русский на части, стонал под властью поработителей: Русь западная, казалось, навсегда была в насильственном соединении с царством неправославным, которое не без успеха стремилось к тому, чтобы подавить самую народность русскую. Но в течение стольких веков, после стольких переворотов, посреди врагов от востока, и запада, и севера, и юга православие соблюло и сохранило нашу народность для великого будущего. Оно послужило живой и крепкой связью насильственно разъединённых частей русского царства и неудержимо влекло их друг к другу; оно освятило и укрепило любовь к общему отечеству в любви к вере и Церкви православной. Православию мы обязаны и тем, что не знали внутреннего разделения, не знали этой гибельной вражды власти духовной и светской, – а будь у нас эта внутренняя вражда, не устоять бы царству нашему среди ударов от врагов внешних, среди ужасных исторических испытаний. Мы не знали мучительного раздвоения совести, мы не стояли пред страшным вопросом, к кому пристать: к голосу ли пастырей, интердиктами и проклятиями громивших царя и отечество и призывавших подданных отказаться от присяги и от повиновения государю, или к голосу царя, повелевавшего отступиться от Церкви, от пастырей, от спасительных утешений веры. Слуги отечества вдохновлялись у нас на свои подвиги в пользу родины не вопреки вере, как нередко бывало на Западе, а благодаря ей: православие единой России создало единодержавие; православие призывало сынов своих на защиту отечества; православие воодушевляло героев Невских и Донских, воздвигало и укрепляло Авраамиев и Гермогенов, вдохновляло князей Пожарских и Смоленских, граждан Мининых и Сусаниных и тысячи героев, безмолвно положивших души и полёгших костьми за родимую землю. И поле Куликово, и поле Бородинское прежде и после кликов воинских слышало звуки церковных молитв, воодушевлявших воинов. А в переживаемые нами дни что, как не православие, с его молитвами о Царе и воинстве, может вдохнуть в народ наш такой высокий патриотизм? А нашим героям-войнам на поле брани – что́ служит источником воодушевления, что́ утешает их в трудах и подвигах, что́ обещает им награду на небе за смерть и мучения, – что́, как не вера православная? И разве за всё за это – за единую, неделимую Россию, за свободную и великую Россию – разве не достойно принести благодарный поклон святому православию от сердца, любящего родину в её прошлом и настоящем!?

Мы не можем, далее, обойти молчанием вопроса о том, что служит условием внутренней твёрдости царства русского. Где основа её? Православная вера изначала дала народу нашему слово Божие на родном его языке: а слово Божие научило нас повиноваться царю и власти не по страху, а по совести; оно осветило законы государственные, вдохновило их евангельским духом христианской любви и милосердия, возвестило о святости и непреложности взаимных прав и обязанностей; вера православная научила любить сограждан, любить и самых врагов и далеко по всему миру сделала славным имя народа русского, как народа незлобивого и кроткого, мягкого, необыкновенно благородного и великодушного к покорённым или присоединённым народностям. Сколько раз и так жестоко оскорблённый и даже доныне часто у себя же на Руси неблагодарно оскорбляемый иноверцами, иноплеменниками, русский народ не развил в себе той национальной исключительности, злобной мстительности и несправедливой алчности в пользу свою и в ущерб другим народностям, что видим мы доселе на Западе...

Вообще, мы можем с удовольствием указать на многие истинно-прекрасные свойства народа нашего: на его простоту, прямодушие, правдолюбие и отсутствие гордыни, на его терпеливость без забитости, на его смирение без приниженности. Мы любуемся многими и трогательными его обычаями, мы видим в нём умение жертвовать собой во имя долга, прощать и забывать обиды. Видим его милосердие к преступникам, мягкость к врагам, его щедрую благотворительность, радушное гостеприимство к знаемым и незнаемым, его сердечное сочувствие к горю отдельных лиц и целых народов. Здесь сто́ит вспомнить, что не один, а несколько народов обязаны православной России самими собой, т.е. своей свободой государственной. Это беспримерный подвиг в истории. Полагаем, что выдающимся писателям русским нельзя отказать ни в уме, ни в наблюдательности, ни в нравственной чуткости, а ведь они зовут людей образованных учиться нравственным свойствам у народа. Естественно спросить: откуда же у народа всё это? Где получили воспитание прекрасные свойства души народной, при нашей скудости материальной, при обширности нашей земли, при отсутствии школ и просветительных учреждений? Кто это так воспитал наш народ? Кто? – Ответ ясен. От Ледовитого моря до Чёрного, от Балтики до океана Великого, от островов Соловецких до Ситхи и Сахалина, от Колы и Архангельска до Ташкента и Самарканда, при всей народной скудости, на громадном протяжении, без путей сообщения, посреди дремучих лесов и топких болот, при редком населении, несмотря на тяжкие исторические испытания, требовавшие напряжения всех сил народных, Церковь православная насадила храмы Божии. В них-то и воспитался народ наш, в них он учился прекрасным нравственным свойствам; книги церковные до самого последнего времени были его любимым, единственным чтением. Не одними героями брани и государственного строения силен и славен народ наш! Нет, он просиял великими праведниками, – этого никто отрицать не смеет; он приумножил данные ему таланты веры, он пронёс слово благовестия евангельского, а с ним и блага порядка христиански-государственного до последних пределов земли, куда не ступала нога образованного человека. Наши святые: Антоний и Феодосий Печерские, Сергий Радонежский, Пётр, Алексий, Иона и Филипп Московские, наши Сергий и Герман Валаамские, Зосима и Савватий Соловецкие, Стефан, просветитель Пермский, Трифон Печенгский, Феодорит Кольский, – просветители лопарей и самоедов, Трифон Вятский, преподобный Герасим Вологодский, Вассиан Олонецкий, Кирилл Челмогорский и до последних времён святые Макарий, Иннокентий, Димитрий, Митрофан, Тихон, Феодосий, Серафим, наши многие, ещё не объявленные святыми старцы, подвижники, духовники народные Филарет Киевский, Парфений, Илларион, Макарий, Амвросий, Феофан и другие, из которых многие только недавно почили, а многие и живы, – всё это – плод православия, всё это – герои нравственные, и их у нас целое небо духовное, целый сонм живых носителей христианского идеала, которые и доселе служат примерами для подражания. Имеющие очи видеть и уши, чтобы слышать, находили их и доныне находят то под покровом смирения и безвестности, в пустынях, в обителях, а иногда и под покровом высокого священноначальствования, взятого, как бремя, во имя послушания... Все эти неоценённые духовные сокровища принесло нам православие.

Мы любим язык наш сильный, благозвучный и прекрасный, богатый и разнообразный. В нём отразилось духовное богатство наше, сказалась духовная красота нашего племени. Народ, имеющий такой язык, – великий народ, – говорит один из выдающихся наших писателей. Теперь на этом языке написаны такие произведения, которые, выйдя за пределы Руси, приобрели почётную известность среди всех образованных народов мира.

Нужно ли указывать, кто впервые образовал и упорядочил самый язык наш и сделал его из бедного и грубого языком богатым и книжным? Кто приспособил его к выражению высших мыслей и понятий, кто без конца обогатил его и как бы освятил его переводом слова Божия, бесчисленных церковных песнопений, гимнов и молитв? Это сделало святое наше православие. Эту заслугу его дано понять и оценить не всякому. Но не будь этой заслуги и благодеяния православия, народ наш никогда бы не поднялся до величия...

Мы, без сомнения, сочувствуем распространению образованности в нашем отечестве. Мы, без сомнения, чужды дикой фанатической ненависти ко всему иноземному. Но мы хотели бы взять оттуда одно доброе; мы хотели бы при заимствованиях со стороны не переделаться в чужеземцев, не потерять основ своего религиозного и народного быта, не потерять своей духовной личности, а остаться тем, чем нас Бог создал, потому что быть русским – и славно и почётно. Но кто же, кто принёс к нам впервые и сокровища образованности? Известно, что Западная Европа от Востока получила сама эти сокровища, и под влиянием Византии началось в ней возрождение наук и искусств. Но задолго до этого времени, из той же Византии принесённое к нам православие дало нам вместе с тем блага образованности и литературы, сколько мы принять их могли по тогдашнему своему развитию. Потом православная Церковь русская в своих монастырях образовала первых учителей, пастырей и проповедников, которых хватило для проповеди Евангелия до самой Камчатки и даже далёкой Америки; она же дала нам первых писателей, летописцев, переводчиков; она же соблюла в целости бо́льшую часть древних памятников письменности в годины наших государственных испытаний; она сохранила у нас духовный свет среди мрака в бедственные дни татарщины и смутного времени. И за всё это; за свет, за жизнь, за святое святых нашей жизни разве не достойно принести благодарный поклон до земли родному православию, святому православию, от сердца любящего родину в её прошлом и настоящем?

Когда же история поставила нас в необходимость принять и новое, возникшее на Западе просвещение, опять и оно долго и исключительно держалось в церковных училищах, и служители Церкви православной из западной Руси призваны были преобразователем России императором Петром к себе в непосредственные помощники. Не раз с тех пор наука, увлекаясь образцами Запада, становилась во враждебное отношение к вере и Церкви; не раз русские образованные люди, даже те, кому вверены были судьбы отечества, оторвавшись от родной почвы, не сумевши узнать и полюбить родную Церковь, боялись её будто бы властолюбивых замыслов, потому что смотрели на неё глазами Запада, привыкшего к борьбе начал религиозного и мирского. Всё снесла родимая Церковь православная, и среди незаслуженных оскорблений и унижений от родных своих детей, православных по имени и русских по недоразумению, осталась и целой, и близкой народу. Возражения и обвинения, взятые напрокат с Запада, сыпались против неё, против Самого Бога и Христа Его, возникали, множились, – и забывались, и пред лицом Божией истины таяли, как иней под лучами солнца. Церковь православная не следовала образцам Запада, не сжигала своих врагов по примеру католиков и протестантов. Но силой слова и нравственного воздействия на верующих православие остерегало и теперь благодетельно оберегает и учит нас отличать и в новом западном просвещении истинное от ложного, полезное от вредного, пшеницу от плевел, от которых нередко страдают народы, славящиеся просвещением. Оно всем вам даёт достойный вечной памяти завет и урок: вся испытующе, добрая держите – всё испытывайте, хорошего держитесь (1Сол. 5:21).

Таковы, в кратком очерке, плоды православия для нашей родины. Мы могли бы остановиться далее на общечеловеческом, всемирном значении православия. Но и сказанного довольно, чтобы проникнуться глубочайшим уважением к нашему родному православию, которому мы обязаны самими собой. На заре русской истории оно послужило живительным семенем, которым как бы духовно пророс и как бы силой внутреннего духовного сцепления крепко отлился народ наш в единый и могучий исторический организм. В преемстве поколений, среди всех превратностей времени, среди всех изменений нравов, языка, обычаев, умственного развития, православие и доселе служит началом, связующим наше прошлое, настоящее и будущее. Станьте где-либо в людных местах народного богомоления у старинных заветных святынь наших. Станьте, например, в лаврах Киевской, Сергиевской или в Успенском соборе Москвы, станьте у почитаемых святынь в Соловках, Воронеже, Задонске или Иркутске, или в Сарове, когда к святыне движутся народные волны. Вот где видимое преемство поколений живущих и отшедших, вот где живая, неумирающая связь прошлого с настоящим! Сколько вздохов, сколько слёз, сколько молитв видели эти святыни! И два, и три, и пять, и десять столетий назад пред ними так же проходили народные волны, и так же молились предки наши, и веровали, и уповали, и вдыхали это благоухание святыни, как это мы видим доныне. И если бы отдалённейшие предки наши встали вдруг из гробов, то среди изменившейся до неузнаваемости жизни они всё-таки сразу узнали бы в нас своих близких, своих родных братьев, – узнали бы в святой православной вере, в той самой, которой и они дорожили больше всего на свете; узнали бы нас в наших храмах, часто в тех самых, в которых некогда стояли и они на молитве; узнали бы нас в почитаемых нами святынях древности и в чине нашего богослужения, и в словах наших молитв, – во всём, что некогда их утешало на земле, что составляло их душевное сокровище. О, страшно и ужасно стать вне этой могучей, вечно-жизненной Церкви православной! Страшно веточке или листочку оторваться от родимого дерева, и безумно надеяться, что веточка не завянет, что листок не засохнет, не погибнет! Почтим же родное православие наше словом благоговейной хвалы, чувством глубокой благодарности! Почтим его любовью и сердечной преданностью. Почти тысячу лет оно было живительной и зиждительной силой народа нашего. Что принесёт нам будущее, – то ведомо Единому Богу. Но недаром же Господь вызвал к бытию и сохранил целым и невредимым народ наш и дал ему великую историческую задачу. И мы верим, верим от всей души, и не обманет нас голос горячо верующего и горячо любящего сердца: будет, будет под сенью православия расти и крепнуть наше дорогое отечество. А изменим мы православию: неминуемо погибнем, как ветвь, оторвавшаяся от дерева. Но теперь, когда уже на западе Европы и в дальних странах Абиссинии, Японии и Америки начинают чтить и с изумлением видеть красоту нашей святыни, нашего православия, прильнём мы к нему с особой верой и любовью, будем дорожить им, не смущаясь теми, которые от нас изыдоша, но не беша от нас – разумеем простых и титулованных, образованных и невежественных наших сектантов и тех политиканов-социалистов и кадетов, которые равнодушны ко всякой религии и прямо сатанински-враждебны православию. Пусть святая вера православная будет душой нашей жизни, управляющей и движущей силой всей нашей деятельности! Спасительна она была для нас в прошлом, такой же останется она для нас и в будущем. Верно слово, и всякого приятия достойно: «Сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди!»

Утвердит она и сохранит в силе и славе и Русь святую. Утвердят у нас мир, порядок и справедливость только те государственные и общественные деятели, те политические партии и союзы, которые открыто и твёрдо стоят за православие.

Начнём ныне слово поучения церковного назидательным житейским рассказом.

Один художник захотел изобразить светлого, чистого ангела. Он искал образца в среде окружающих людей, чтобы воспользоваться им для своей картины. Посчастливилось ему однажды на улице встретить ребёнка с таким светлым, прекрасным и добрым лицом, с таким невинным выражением чистоты и кротости в глазах, что художник немедленно же решил срисовать с него ангела. Скоро картина была готова, и решительно все восхищались ею: так много было возвышенного, духовного и чистого в изображении ангела, так хотелось смотреть на него, не отрывая глаз. Художник и сам не расставался со своей картиной и в созерцании её нередко находил для себя источник просветления духовного и утешения.

Потребность творчества и творческое воображение подсказывали ему, что для противоположности, для усиления впечатления хорошо было бы рядом с картиной, изображающей ангела святого, изобразить на другой картине духа греха, злобы и тьмы. Долго обдумывал эту мысль художник; прошло много лет, когда он, однажды случайно посетив городскую тюрьму, встретил там преступника, лицо и взор которого были омрачены необыкновенной злобой и как бы носили на себе печать греха, преступности и отвержения. Лицо было прямо отталкивающим. Это было то, чего искал художник; этим живым начертанием порока и решил художник воспользоваться для изображения духа тьмы.

Когда картина была готова и поставлена рядом с первой, все дивились необыкновенно яркой и наглядной противоположности добра и зла, света и тьмы. Настолько первая картина всех привлекала и давала мир и радость тому, кто её созерцал, настолько вторая отталкивала и наводила ужас.

Но удивительнее всего было вот что: преступник, с которого списан был дух злобы, оказался тем самым ребёнком, с которого некогда художник срисовал ангела... Почему же, спросите, он так изменился? Что положило такую печать отвержения на лицо, прежде столь чудно-привлекательное?

Ответ ясен: это грех исказил всё прекрасное в ребёнке, это грех переделал ангельское лицо ребёнка на дьявольское выражение преступника.

В дни Великого поста до́лжно чаще напоминать верующим об этой страшной и гибельной силе зла и греха.

Церковь Божия так именно и поступает. Вот прошли две недели поста. Все ли подумали о говении и покаянии? Все ли углубились в себя, пересмотрели своё нравственное состояние, исповедали и оплакали грехи свои? А те, которые уже исполнили этот долг христианский, не забыли ли своего покаянного настроения, не обратились ли на прежний путь греха? В назидание, в напоминание, в предостережение нам и предлагается сегодня Церковью второй раз в году священное повествование Евангелия об исцелении Спасителем расслабленного в Капернауме. Больной был недвижим от болезни; он горячо и твёрдо верил в силу чудодейственную и в безмерное милосердие Божественного Учителя, настолько верил он и те четверо, которые несли его на одре, что за невозможностью пройти через множество народа, окружавшего Иисуса Христа, они с трудом взобрались на крышу дома, в котором Он пребывал, прокопали кровлю и спустили больного к ногам Спасителя. Господь видел веру расслабленного, но вместо того, чтобы сказать ему: «Встань, возьми постель твою и иди в дом твой», Он сказал иное краткое слово: «Чадо, прощаются тебе грехи твои». Осудили Спасителя за это фарисеи, но последствие показало, что прощение грехов и болезней духа исцелило и болезни тела; чудо свершилось: расслабленный встал и пошёл в дом свой здоровым (Мк. 2:1–12).

Христианин! Бойся греха, как в полном смысле смертельного недуга и самого глубокого и тяжкого несчастья: вот что говорит нам в этом слышанном сегодня Евангелии наш Спаситель, вот что говорит нам святая Церковь.

В доброе старое время, и не так давнее, эта истина ясно сознавалась и проводилась неуклонно в семье и в обществе. «Это грех», «боюсь греха», «не сделать бы греха» – такими правилами и определялась вся жизнь. В семье ребёнок на каждом шагу слышал это от отца и матери, от старших и воспитателей. Не помолился он Богу утром, вечером, перед едой, после еды, стоял рассеянно на молитве, забыл святые слова, – он слышит слово матери: это грех! Ребёнку здесь урок: никогда не забывай Бога; твори дело Божие с благоговением. В комнате он надел шапку, мимо церкви и иконы прошёл, не перекрестившись; встретился со священником и не принял благословения, – ребёнку твердят: это грех. Ему урок: почитай святыню. Не исполнил он приказания родителей, не встал в их присутствии и в присутствии старших, сказал им или при них неосторожное и легкомысленное слово, – он слышит: это грех! Ребёнку урок: почитай старших. Уронил неосторожно хлеб на пол, рассыпал крохи просфоры – грех! Здесь урок: береги дар Божий. Выскочил из-за обеда, нарушил установленные правила домашние, съел не вовремя и запрещённое – грех! Это значит: приучайся сдерживать себя во всём во имя долга, различай дозволенное от запрещённого, храни установленные порядки и правила, не разрушай их, но исполняй и созидай!

Так воспитывается в человеке воля; так воспитывается насторожённость к добру и злу; так образуется на всю жизнь навык крепкий и спасительный, – навык при каждом движении мысли и чувства, при каждом поступке не отдаваться ему сразу, а сначала проверить себя в зеркале закона Божия и в голосе христианской совести: а не грех ли это?

Пред Богом мы всегда дети, и дай нам, Господи, навсегда остаться такими детьми! Как дети в семье привыкают сообразовать всё своё поведение с волей и наставлениями родителей и в этом находят твёрдые правила жизни, счастье и покой, так и мы пред Богом, пред Его волей и Его вечными наставлениями.

Ныне подвергают насмешкам и глумлению такое настроение. Ныне желают внушить, что боязнь греха есть робость души, есть слабость, трусость, пережиток давнего времени, рабство предрассудкам. Берегись, христианин! В этих словах и внушениях – яд соблазнителя-дьявола, яд смертоносный! Пред чистой девушкой или чистой женщиной лукавый соблазнитель с видом гордости и превосходства толкует: «Чего боитесь? Неужели греха? Это, мол, устарело, это избито. Пусть человек будет свободен в чувстве и в выборе счастья». Пред добрым и в добре воспитанным юношей стоит соблазнитель и толкает его на путь безумного бунта, убийств и грабежа, якобы ради блага народного, и твердит ему: «Чего боитесь? Греха? Полно! Это признак ограниченности. Это выдумали люди, чтобы стеснить нашу свободу. Решайтесь: вы будете героем». И пред каждым из нас в минуту искушения на зло стоит невидимо всё тот же древний змий-искуситель, и опять слышится та же речь: «Не бойся греха; преступи его, и за ним откроется царство радостей и наслаждений; будешь, как бог, ведый доброе и злое, а без этого – что ты в жизни испытаешь и зачем лишишь себя удовольствия?»

О, христианин! Кто бы ты ни был; молод или стар, стоит ли пред тобой соблазн чувственности, или соблазн гордости, зависти, мстительности или корыстолюбия, – стань тогда во весь духовный рост твой, в полноту христианского ведения, в полноту христианского мужества и скажи всякому искусителю: «Да, я боюсь греха! Прочь от него, прочь от дьявола! Отойди от меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклонись, и Ему единому служи!»

И только явится такая мысль и решимость: сокрушит Господь сатану под ногами нашими вскоре (Рим. 16:20). Соблазнители, как бы они ни казались и как бы сами ни представляли себя высшими, важными, обладающими всей мудростью века и всей силой, всем сочувствием общественного мнения современности, все они – ничто пред богооткровенным и единственно-непогрешительным словом Божиим. Если на одной стороне – один Христос, а на другой – весь мир; если на одной стороне – один ученик Христов – апостол, а на другой – все мудрецы века, то выбор для нас ясен, как Божий день, на чьей стороне стать. Если ангел с неба благовестит нам иначе, чем они благовестили, и он – да будет анафема (Гал. 1:8), – так учит нас апостол. И он же учит о грехе: «Да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы повиноваться ему в похотях его. И не предавайте членов ваших греху в орудия неправды. Почитайте себя мёртвым для греха, живым же для Бога. Когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец – жизнь вечная» (Рим. 6:11–13, 22). Аминь.

И воцарится в дому Иаковли во веки, и царствию Его не будет конца (Лк. 1:33).

Мы, христиане, по изображению слова Божия, мы – новый благодатный Израиль, мы – новый Сион, над которым царствует Иисус, и царствию Его не будет конца. И пока Он царствует над нами, и мы признаём Его как Бога, своим Царём, дотоле Его учение – наш закон, мы – Его подданные, мы – царство Христа, царство Божие.

Бог властвует над нами, и правда наша человеческая – только тогда правда, когда она совпадает с правдой Божией. Бог властвует над нами и Он же, по Своей правде и воле, ставит над нами власть земную, которая, в меру сил и разумения, является проводником воли Его – в поощрение добру, в пресечение и отмщение злу. Несть бо власть аще не от Бога. Он низлагает царей и поставляет; начальник же есть Божий слуга (Рим. 13:1; Дан. 2:21).

Так буквально говорит слово Божие. Сам Бог впервые избрал Саула на царство, чрез Самуила помазал его, а народ впоследствии только принял это избрание. Сам же Бог, а не народ, и отверг Саула, и вместо него Сам же Бог, а не народ, избрал и помазал Давида, а народ опять впоследствии только принял избрание Божие.

Самое царство человеческое потому и имеет нравственное и высшее право на существование, что оно должно являться орудием и средой для проявления и действия на земле царства Божия; оно помогает добру, оно удерживает зло, оно даёт членам своим и обеспечивает им мирное и тихое житие во всяком благочестии и чистоте, чтоб они чрез царство человеческое достигали оправдания пред Богом и творили беспрепятственно правду Божию. Царство человеческое должно, имея Царём своим Бога, осуществлять в своей жизни вечные, свыше данные и указанные в Откровении, неизменные начала Его учения, Его закона, этой правды Божией.

Но царство земное имеет много земных забот, неизбежных и тяжких: охрана царства, защита от врагов, упорядочение мирского быта, суд, всякое земное строение, тяжкий долг сдерживать разлив зла карами и наказаниями. Заботы такого рода, целиком возложенные на весь народ, мешали бы ему в осуществлении его высокого нравственного назначения, отвлекали бы его от царства Божия.

И вот, народ, по воле Божией и по предварительному промыслительному избранию Божию, избрав себе царя, на него возлагает всё тяжкое и трудное в государственном строении и государственном бытии. Как бы так он говорит своему царю:

«Царь, ты – страж земли, ты – жертва всенародная. Управляй царством: возьми от нас, кого тебе нужно: воинов, военачальников, градоначальников, советников, помощников, исполнителей твоей воли. А прочим – народу твоему, который, как народ христианский, чужд гибельной похоти власти, дай свободу от этой тяготы власти и государственного строения, чтоб он мог беспрепятственно служить Богу во всяком благочестии и чистоте, в усвоении искупительных заслуг Сына Божия, в общении и помощи Духа Святого – в достижении царства Божия».

Самодержавный царь, так именно понимающий своё призвание, не может быть ни ограничен в своей власти, ни освобождён от своего долга, не может и сам себя ограничить или освободить от долга, как не может освободить себя от обязанности страж, приставленный к сокровищу. Власть царя – это не право его только, это, прежде всего, его крест, долг и обязанность; от долга же нельзя отказаться, ему можно только изменить.

Вот учение слова Божия и согласное с ним почти тысячелетнее государственное воззрение и исповедание русского православного народа.

Мы останавливаемся на нём подробнее в виду того, что в наше время в эту область внесено слишком много лжи и обмана, нередко даже со стороны тех, кто по долгу звания обязан был бы вместо мудрствований человеческих давать верующим вечное учение слова Божия.

Член Государственной Думы Григорий Петров, называющий себя православным священником, в телеграмме на имя председателя Думы, опубликованной в печати и подписанной Петровым, как священником, пишет, в соблазн христианам, что Думе «надлежит создать великий храм народовластия с широким простором свободы и высоким куполом вечной Божией правды»⁴³.

Если бы Григорий Петров заявлял о своём признании народовластия, как юрист или социолог, мы бы могли молчать, предоставив юристам же и социалистам приводить научные доводы против его положений. Но Григорий Петров выступает, как священник; и ранее, в 1905 году, он уже делал попытку обосновать учение о народовластии искажёнными и переделанными по своему усмотрению словами Священного Писания в листках для народа («Русское Слово» 1905 года № 280).

По долгу звания, по долгу совести мы обязуемся объявить это неслыханное в устах православного священника учение о народовластии вместо боговластия лично принадлежащим ему, Петрову, но не православной Церкви. Объявить это учение его, Петрова, человеческим измышлением, но не учением слова Божия, указания которого для того, кто называет себя православным священником, и в качестве такового говорит, бесспорны и обязательны.

Учение Петрова о народовластии прежде всего неразумно, ибо если «властвует народ», то где же его подданные и над кем же он властвует?

Учение это опасно в нравственном отношении, ибо прививает народу страшную по своим последствиям похоть власти, ту похоть, от которой более всего желал отвратить Иисус Христос Своих последователей.

Учение это не христианское и противно слову Божию, как это мы выше показали; ибо Царь наш и Владыка – Бог, а не народ. Господь воцарися, в лепоту облечеся, – Господь властвует, а не народ; от Бога и власть земная, а не от народа; Бог избирал царей и помазывал, а не народ. Господь возводит и низводит царей, а не народ. Народ в той же мере может избирать царя, как дети избирают отца и мать...

Учение о народовластии прямо грозит ниспровержением той вечной Правды Божией, которую Григорий Петров помещает в своей не особенно вразумительной образной речи где-то в «высоком куполе над широким простором свободы великого храма народовластия».

В самом деле, правда Божия выше правды народовластия, или сливается с нею? Правда народовластия это и есть правда Божия, или она может последней противоречить? Если правда Божия есть нечто высшее народовластия и правды его, – то пусть же и царствует она, пусть будет богоправление, боговластие, а не народовластие; если же правда народовластия собственно и есть правда Божия, то правда эта, значит, условная, временная, а не вечная, посему ни для кого не обязательная. Кем же правда Божия возвещается? Кем хранится? Кем принимается? Кем проводится в жизнь? Кем ограждается от натиска зла? Если народом, – то Григорий Петров подписывается под убийством Христа, совершённым по праву народовластия, и под воплями всего народа: «возьми, возьми, распни Его!»

В преклонении пред правдой народовластия, не забыты ли слова Христа, сказанные в мучительный час прощальной беседы с апостолами и относящиеся и ко всем христианам, а главным образом, к преемникам апостолов – к пастырям Церкви: «Я избрал вас от мира, сего ради ненавидит вас мир» (Ин. 15:19). Мир и Христа не познал, – тот мир, которому поклониться и власть коего признать зовёт Григорий Петров. Возглашая народовластие, кому же служит он и куда зовёт: к добру или злу, к свету или к тьме, к Богу или к миру, ко Христу или антихристу?

Святой апостол о явлении великого отступления и антихриста в будущем говорит, что тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взято от среды нечто удерживающее (2Сол. 2:7). Под удерживающим отцы Церкви понимали царскую власть.

Останавливаясь на этом толковании, знаменитый подвижник, богослов и писатель епископ Феофан, авторитет которого непререкаем, и которого нравственная чистота и пребывание в добровольном затворе в обители, вдали от мира, ставят выше всяких подозрений в человекоугодливости, даёт следующие указания, столь важные в вопросе о народовластии и царской власти:

«Царская власть, имея в своих руках способы удерживать движения народные, и держась сама христианских начал, не попустит народу уклониться от них, будет его сдерживать. Как антихрист главным делом своим будет иметь отвлечь всех от Христа, то и не явится, пока будет в силе царская власть. Она не даст ему развернуться, будет мешать действовать в своём духе. Вот это и есть удерживающее. Когда же царская власть падёт, а народы всюду заведут самоуправство (республики, демократия-народовластие), тогда антихристу действовать будет просторно. Сатане нетрудно будет подготовлять голоса в пользу отречения от Христа, как это показал опыт во время французской революции. Некому будет сказать veto властное. Смиренное же заявление веры не станут слушать. Итак, когда заведутся всюду такие порядки (народовластия), благоприятные раскрытию антихристовых стремлений, тогда и антихрист явится. До того же времени подождёт, удержится».

Пусть в сатанинской работе разрушают это спасительное удерживающее враги веры и Церкви, сознательные и бессознательные слуги антихриста, – но не священническими же руками делать такое дело!

Григорий Петров в дальнейшем изложении своего телеграфного писания в Думу уже прямо бранит правительство и в то же время открыто призывает народных представителей не на труд в единении с Царём и властью, а «на общую борьбу» за право народа против правительства, «в тесном общении со всею страной». Это, по его словам, значит, что началась «всеобъемлющая и свободная правда"(?!)

Во всяком случае, это не «правда Божия», а особая, своя собственная «правда» Григория Петрова. Но под ней подпишется и антихрист.

Горе миру от соблазнов; невозможно не быть соблазнам, но горе человеку тому, им же соблазн приходит. Лучше бы ему не родиться в мир!.. (Мф. 18:7)

Русский православный народ! Храни таинство веры в чистой совести и берегись соблазнов. Не верь ложным огням, не верь сияющим обманам народовластия: оно не от Бога, не от света, не от правды, оно не во спасение, а в погибель. «Храм народовластия», предлагаемый вместо боговластия, – обман; широкий простор его свободы вместо свободы духа от греха – гибель; высокий купол правды Божией, которым тебя соблазняют, – призрак. А всё это измышлённое Григорием Петровым здание – оно из того царствия мирского и тленной славы его, которое в мгновение времени некогда сатана показал Христу в третьем и самом сильном искушении... Падши, не поклонись ему; Господу Богу твоему поклоняйся и Тому Единому служи! (Мф. 4:1–10)

Есть два царства: Божие и человеческое, Церковь и государство. Одному обещана вечность и неодолённость даже вратами ада; о другом однажды изречено: мене, текел, фарес, – исчислил, взвесил, разделил, – и оно погибло под тяжестью грехов, хотя и было великим Вавилоном, о коем сказано было в ознаменование его могущества: млат всея земли (Дан. 5).

Если мы желаем царству человеческому, государству прочности и долголетия, то должны стремиться к тому, чтоб оно слилось с царством Божиим, с Церковью, чтоб оно шло не путём человеческим, греховным, а путём Божьим, не гибельным народовластием, не торжеством мира, во зле лежавшего, а спасительным боговластием, отражением которого является сияние царской власти, боговенчанной и превознесённой, ограниченной не жалким правом человеческим, а только вечной правдой Божией.

Тогда ты, Русь, будешь Русь святая, как встарь; тогда ты будешь домом нового благодатного Израиля, и водворится в дому твоём Христос вовеки, и царствию Его не будет конца!..

Острите стрелы! Наполняйте колчаны. Против стен Вавилона поднимите знамя! (Иер. 51:11–12.)

Гремит и доныне в слух всех сынов веры это слово пророка Иеремии. Пророк был пламенным ревнителем Божией истины, пламенным патриотом, любившим свою родину и свой родной народ любовью, крепкой, как смерть. Всей силой и глубиной скорби скорбел он о пагубном пути греха и отступления, который избрали его соотечественники, плакал о гибели Иерусалима, но среди слёз и стенаний он провещал об его светлых днях, об отрезвлении народа, о возвращении его к основам своей богопреданной веры. Всей глубиной скорби скорбел он о том, что родина его подпала игу чужеземному, и от рек Вавилона слышал он чутким любящим сердцем вопли и стоны пленённого народа.

Давно Вавилон стал образом всякого духовного растления и блуда, нечестия, порока, отступления от Бога и богопротивления, и давно борьба с ним – это образ непрестанной борьбы и войны духовной. Давно плен евреев и плач их на реках Вавилонских служит образом духовного плена и гибели всякого народа, забывшего Бога, изменившего вере, погибающего в увлечении всем чужеземным, отказавшегося от основ, завещанных своей историей, от основ своего религиозного и народного быта.

Верным сынам народа всегда предстояла борьба против такого Вавилона, – борьба, нередко стоившая им жизни, как это мы видим на примере того же замученного пророка Иеремии. Но ничто и никогда не могло остановить их мужества, их ревности, их воодушевляющего призыва: «Поднимайте знамёна против стен Вавилона!»

Страшно и опасно переживаемое нами положение нашего родного русского народа. Пришли язы́цы в достояние его, осквернили его святое святых, оклеветали и унизили все нам родное, дорогое и близкое, пролили кровь верных сынов его, как воду. Они силятся отнять нашу веру, разодрать Россию по частям, замутить её внутренними раздорами классов и сословий, обессилить умалением Царской и всякой правительственной власти, понизить и уничтожить наше народное самосознание, надругаться над всем нашим прошлым, сделать народ наш бездомным бродягой без истории, без родины, развратить его духовно, обезверить, обратить в блудный и растлённый Вавилон, в сплошное царство бессовестности и разврата, предать его в плен чужеземный, на реки Вавилона, заглушить самые стоны и рыдания наши в уготовляемом тяжком пленении. Как дикие коршуны, сторожат враги России смертный час её, в единении с нашими домашними Иудами, что от нас изыдоша, но не беша от нас.

Видят это верные Богу, Царю и родине русские люди; видим мы и сознаём, видим и ужасаемся, но не теряем ни веры, ни бодрости, твёрдо уповаем на победу, твёрдо идём на борьбу, знаем всю её тяжесть, но не откажемся от неё до смерти. И в образ этой страшной брани, в образ нашего единства, сооружаем мы теперь по всей России свои особые знамёна-хоругви. Говорим с царём-псалмопевцем: во имя Бога нашего поднимем знамя (Пс. 19:6); слышим призывный клич пророка: острите стрелы, наполняйте колчаны; против стен Вавилона поднимите знамя! (Иер. 51:11–12); по слову Божию, будем стоять на своём месте при знамёнах своих (Чис. 2:17). В знаменательном совпадении дней церковно-праздничных, сегодня мы освящаем наши знамёна в Москве, в сердце России, – в день, когда слышим торжествующую песнь церковную, в которой мы, верующие, изображаемся, яко отроцы, победы знамения носяще...

Пусть будут и наши знамёна – победы знамение носяще! Да будут они во главе верной дружины борцов за веру, Царя и русский народ, и да будет дружина наша, по слову Божию, для врагов грозна, как полки со знамёнами! (Песн. 6:4).

Нас пугают самым именем знамён. Не убоимся! Не страшно это имя, а вожделенно нашему сердцу. Поднимаются против знамён наших лицемерные обвинения, ползёт низкая клевета. Нам говорят обвинители: «вы строитесь дружинами для погромов, для насилий, для крови; знамя ваше – знамя междоусобия и раздора». Кто это говорит? Говорят те, у кого души и руки в крови убитых десятков тысяч неповинных жертв революции, в крови тех убиенных ревнителей патриотизма в разных местах нашей родины, тех мучеников долга и верности, которых мы сейчас только поминали заупокойной молитвой. У этих обвинителей насилие и ложь – правило жизни, низость и предательство – правило борьбы, клевета, террор с тайными убийствами – излюбленные способы и орудия достижения целей. Это они избили в последние три года свыше 36.000 верных слуг Царя и родины и случайных жертв бомб и покушений, без различия пола и возраста; это они, якобы мирные деятели, идут на людей власти и достатка с песнями: «бей, губи их, злодеев проклятых»...

Нет, не страшны, а почётны обвинения и ненависть этих фанатиков-изуверов. Их злоба, ненависть и клевета, это – исповедуемое ими признание нашей силы. Против ничтожества не пошли бы с таким бешеным озлоблением! Страшна им вечная Сила веры; страшно для них наше патриотическое воодушевление; знают они, что рано или поздно, но неизбежно и непременно на него отзовётся сердце народа и сметёт их паутину обмана, разоблачит их предательство. Страшно для них сознавать, что мы являемся хранилищем религиозного и патриотического чувства и народного самосознания, – и вот силятся они убийствами, клеветой и всеми видами преследований рассеять и ослабить дружину верных. Ненавистны им наши знамёна, как образ и показатель растущей нашей силы и растущего единения.

Новую клевету возводят они на верных. «Ваше знамя, – говорят они, – знамя застоя, знамя прошлого, а не будущего, знамя рабства и насильнического режима, который вместе с вами отстаивают из себялюбивой выгоды нечестные властители, капиталисты и земельные собственники; бедный народ не идёт и не пойдёт за вашим знаменем». Клевета на нас, клевета и на народ! Где же среди нас люди власти? Их нет. Где нам хотя бы особая, усиленная защита от убийств и убийц? Её нет на нашей стороне; видим, напротив, великое старание власти отыскать виновных в тех единичных случаях, где есть хоть тень подозрения в том, что убийство совершено со стороны русских патриотов. И мы не осуждаем такого старания; мы говорим, что если убийцы – из числа русских патриотов, то они поступили против нашего исповедания, действовали от себя лично, а не от имени патриотических союзов; мы высказываемся против всякого насилия; мы бы хотели только видеть такое же усердие власти в раскрытии и каре преступлений во всех 36.000 случаях убийств, совершенных нашими обвинителями и противниками, которые так усердно заподозривают нас в погромных и кровавых намерениях.

Где, далее, среди нас капиталисты? Еврейские банки и деньги не у нас в услужении; заграничные пособия и японские, ныне вполне и неопровержимо доказанные, подкупы не мы получали. Где же русские капиталисты? Их среди нас нет; биржевое купечество не нам открывает кассы, не нам даёт пособия на газеты... Немногие состоятельные люди, что пришли к нам, пришли по влечению сердца, пришли после великих скорбей и неприятностей, которым не перестают подвергаться и доныне за свою принадлежность к патриотическим союзам. Это одно уже ясно показывает, что они – честные, прямые, убеждённые люди, а не своекорыстные защитники прав капитала под видом патриотизма. Сколько разорённых погромами и грабежами русских людей! Но ни один еврейский банк не ограблен, ни один дом богачей, откупившихся деньгами от революционеров, не тронут...

Крупные земельные собственники – где они среди нас? Не к нам они ушли; чужебесие и своекорыстие заставляют их, напротив, старательно обегать нас и искать поддержки там, где они чувствуют силу, принимая за силу наглость, бесстыдство и неразборчивость в средствах. Если есть немногие землевладельцы в нашей среде, то о них можно повторить буквально то, что сказано нами о людях богатых.

Кто же с нами? Огромное большинство наших единомышленников – простой народ, с которым в наших союзах и собраниях в простоте и любви соединяются и люди богатые, и люди знатные, – ибо одна у них религиозная вера и одна преданность Царю и родине; наши единомышленники – это по преимуществу люди малообеспеченные и бедные, люди, живущие трудом, – те самые, во имя блага которых стараются наши противники, бросая бомбы и совершая убийства, обессиливая правительство и обливая грязью и клеветой всё русское, всё верное, всё примкнувшее к патриотическому движению. Беден наш народ, нуждается он и в земле, и в хлебе, и в материальном обеспечении. Но он знает, что кроме сокровищ хлеба и благ земных, которыми соблазняют его враги государства, переманивая на сторону бунта и измены родине, есть иное, нетленное сокровище духа, которого он не продаст, пред которым все сокровища мира – чечевичная похлёбка. Нуждается народ наш, желает он всеми мирными, законными и справедливыми путями, но не путём насилия и крови, улучшить своё положение, – и к этому стремятся в своей деятельности наши патриотические союзы, – но он и то знает, что не о хлебе едином жив будет человек. Слишком низко думают о народе-христианине, о народе-богоносце, если полагают, что за обещания земли и хлеба, и притом несбыточные, в которые может поверить лишь глупый или ребёнок, народ наш продаст и веру, и Царя, и родину, и себя самого отдаст в рабство.

Нет, не рабство возвещает наше знамя, – а свободу Царя и народа, свободу жить и строиться по вечным законам веры, по дорогим и родным для нас русским началам государственности, покоящимся на взаимной любви и единении классов и сословий, а не на животной, принижающей и гибельной борьбе.

Нет, знамя наше – не застой жизни, а правильное и непрерывное движение вперёд живым ростом живого организма, опирающегося в корни прошлого, не порывающего связей с этим прошлым. Ломка, разрушение старого в живом теле невозможны, как невозможно живому взрослому человеку вычеркнуть из своей жизни юность и молодость, как невозможно тело перерезать пополам и ожидать, что оно чрез это усилит свою жизнедеятельность.

И не поражение и смерть несёт наше знамя. Оно – знамение победы, оно – знамение будущего. Мы молим, мы просим, мы жаждем победы, и она будет нашим счастливым уделом. Порукой – святой крест на знамёнах наших; и крест из знамения позора обратился в знамение славы; порукой – изображения на наших знамёнах и с ними сила Невидимая Господа Спасителя, Его Пречистой Матери, Его Угодников, просиявших верой и любовью к отечеству небесному и земному; порукой – великие и патриотические воспоминания, соединённые с нашими знамёнами; одно из них – снимок и копия знамени доблестного князя Пожарского, великого патриота, великого борца за угнетённую родину.

Не насилие, не кровь, не погромы несут наши знамёна. Мы – мирные борцы. На брань кровавую мы пойдём не в нападении, а лишь в защите наших святынь, в защите целости и бытия нашей родины, если на них, по действу сатаны, будет сделано покушение врагами. Мы пойдём тогда умирать, а не убивать. А до того времени наша борьба – мирная борьба.

Будет нам победа над неверием и глумлением, над жалким обманом народа, над призывами к бунту и измене, над злыми призывами к отпаду от наших исторических русских начал жизни, над усилиями лишить русский народ его мирового значения и самостоятельной жизни. Будет нам победа над слепотой душ, над подкупом фраз и золота, над гнилой и фальшивой мишурой «освободительного» движения, связавшего себя с подонками улицы, с рванью и с чернью, которые оно выдаёт за народ, с пьяницами, бродягами, с грабителями и убийцами, – со всеми теми, для кого нет ни Бога, ни совести, ни чести, ни закона, ни родины.

Тяжкая наша брань. Поэтому велико значение нашего знамени. Но под ним нам видится иное, вековое и не земное, знамя: «се лежит Сей, – сказано о нём, – се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо» (Лк. 2:34). Знамя это – Христос. Предречена около него жестокая брань, будет оно спорным, из-за него будут бороться: одни – по желанию его унизить, другие – из желания его прославить и сделать основой жизни. Но исход борьбы виден в веках минувших, предуказан и в веках грядущих: Христос – Победитель смерти и ада, Победитель зла. За Него идём против греховного и блудного и богоборного Вавилона, Им освящаемся, Им укрепляемся. Будет наша победа во Христе! Он идёт, Он близь, Он с нами. Осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне!

Русские люди! Верные Богу, присяге, Царю, закону и родине! Против стен Вавилона поднимите ваши знамёна! Аминь.

Се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо (Лк. 2:34).

Когда предызбранный в предвечном совете для искупления первородного греха мироздания кроткий Примиритель наш воплотился на земле, Он, во исполнение закона Отца Своего, принесён был в храм. Здесь встретил Его вдохновенный от Духа Божия старец.

Радостно забилось старческое сердце при виде Искупителя мира, заблистали упованием его очи, узревшие на пороге вечности славу Израиля, свет языком – грядущее спасение миру. Словами мира и отпущения, соделавшимися высокой, умилительно-трогательной молитвой миллионов верующих сердец на все века, приветствовал старец пришедшего в грешный и гибнущий мир Христа, имеющего примирить и соединить Бога и людей, землю и Небо.

Но что это мы слышим из уст его непосредственно после слов вдохновенной молитвы мира? Что это видит старец пророческим взором в грядущих веках?

Видит он: се лежит Сей на падение и на восстание многим во Израили, и в знамение пререкаемо. Видит он: вокруг кроткого Царя мира и любви закипит жестокая брань; Сам Спаситель обратится в знамение пререкаемое, – в спорное знамя, около которого будет происходить самое жаркое сражение, и многие будут падать, и многие – восставать... Позднее и Сам Иисус Христос образно и выразительно говорил ученикам Своим: «Думаете ли вы, что Я принёс мир на землю? Огонь пришёл Я низвести; не мир Я принёс, но разделение» (Лк. 12:49–51).

Итак, учение мира и любви и Учитель мира и любви становятся центром мировой вековечной борьбы. Таков непреложный закон Божества, после первого же греха человека изречённый сатане-соблазнителю: вражду положу... «вражду положу между тобой и между женой, и между семенем твоим, и между семенем тоя» (Быт. 3:15).

И вот, пред нами сейчас самая великая и страшная, – единственная жертва этой борьбы, Сам Примиритель наш и Искупитель, изъязвлённый, поруганный, убитый! Что же, конец борьбе? Конец подвигу? Нет, окончится борьба только тогда, когда вся земля поклонится Ему (Пс. 65:4), когда «о имени Иисусове всяко колено поклонится небесных, и земных, и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Иисус Христос в славу Бога Отца» (Флп. 2:10–11); когда завершится мировая история и полягут все враги Христа подножию ногам Его (Пс. 109:1), и Он примет языки в наследие и пределы земли во владение (Пс. 2:8); когда блеснёт, наконец, страшная молния пришествия Сына Человеческого не в этом, с ужасом нами созерцаемом ныне, виде унижения, но с силой и славой многой грядущего судить вселенную, чтобы увенчать и завершить мировую борьбу окончательной и вечной победой (Мф. 24:27, 30).

А до того времени наполняет мир борьба, и никому нельзя от неё уклониться.

Да не устрашится сердце наше этого слова, под которым часто разумеют злобу и ненависть. Разве Сам Он, наш Вождь и Начальник брани со злом и дьяволом, искал ненависти? Разве Он не обнимал весь мир любовью? Разве Он не уклонялся всеми силами от злобы людской? Разве не умолял Он Отца Своего в туге сердечной, в присмертной скорби, с воплем крепким и слезами: да мимо Его идёт чаша сия? Но Он и то видел, что на час сей Он пришёл в мир (Ин. 12:27); что зерно пшеничное, падшее на землю и не погибшее, едино пребывает, а погибшее, истлевшее мног плод сотворит (Ин. 12:24), и посему молитву Гефсимании Он заключил великим и высшим религиозным исповеданием: «да будет воля Твоя!». Можем ли мы уклониться от брани? Но она предречена вам и заповедана, она заполняет и проникает собой всю нравственную жизнь нашу, и в ней является как бы сущностью и средоточием. «Ты же злопостраждь, яко добрый воин Иисуса Христа», слышим мы предсмертный завет того апостола, который из всех и паче всех потрудился и в великой целожизненной борьбе сам подвигом добрым подвизался (2Тим. 2:3, 4:7). Несть наша брань плоти и крови (Еф. 6:12), но тем она продолжительнее и тяжелее. Бесконечны её виды. Борьба с тем злом, которое живёт внутри нас, – самая тяжкая борьба, но тягостна борьба со злом, извне нас пребывающим: отстаивание и осуществление христианских убеждений; отвержение и опровержение воззрений язычества, живущего и доселе в мире во всех видах; преграда этому язычеству в его широком разливе, в его бешеном нападении на христианство, в его жизненном применении, – разве всё это не входит в задачу жизни христианина?

Брань наша – духовная. Но ведь зло не является в отвлечении, и нам приходится вести борьбу не с бесплотными только понятиями: зло олицетворено в исконном человекоубийце-дьяволе и в его клевретах – злых духах и злых людях. Вот почему борьба наша нередко из духовной, невидимой, внутренней, неминуемо обращается в видимую и внешнюю. Ведёт её и Церковь, да сокрушит, по обетованию Господа, самые врата адовы (Мф. 16:18); от неё не свободно и государство, если оно желает слить царство человеческое с царством Божиим и придать своему бытию и деятельности нравственный характер.

Но и каждый из нас, учеников Христовых, призван к борьбе со злом, и каждый слышит в напутие борьбы слово Этого, пред нами лежащего, умученного нашего Господа и Учителя: «Я посылаю вас, как агнцев посреди волков»! (Лк. 10:3).

Мир наполняет борьба добра и зла. И, кажется, мало было в истории его таких тяжких для сердец верующих и таких опасных по силе соблазна времён, как время, теперь нами переживаемое. Зло подняло голову повсюду. Видим бешеные нападения на святую веру; слышим угрозы, полные непримиримой ненависти, ниспровергнуть Церковь и истребить на земле имя её и имя христианства; в ужасе присутствуем при диком и неудержимом вторжении в жизнь государственную, общественную и частную начал и стремлений противо-религиозных и противо-христианских.

Под знаменем науки отрицают и веру, и нравственность, в то время как истинная наука, напротив, только подтверждает и укрепляет доводами разума то, о чём говорит и вера, и просвещённая ею совесть.

Под знаменем ложно и односторонне понимаемой свободы обрекают на гонения, гибель и рабство всё религиозное и церковное.

Под знамёнами равенства и братства, украденных у христианства и искажённых духом злобы, желают разрушить всё, что удерживает страшный разлив зла: Церковь, государство, власть, семью, суд, школу, всякое повиновение, всякий порядок жизни.

Разжигаются самые низменные страсти; бесстыдно выступают вперёд и требуют права господства в жизни корысть, жадность, насилие, убийство, чувственность, разврат, классовая зависть и ненависть, – всё, что прежде, заклеймённое печатью позора, таилось от взора честных людей, – и всё это уже не вызывает ни общественного осуждения, ни властной преграды. Злая воля каждого отдельного человека объявляет себя единственным законом и правилом жизни, господином современного положения.

Нравственным и добродетельным считается уже не то, что согласуется с Вечной Истиной и ею одобряется, а то, что в данную минуту нравится изменчивым вкусам и похотям толпы, – так называемого большинства.

Всё, что не отступило от веры и долга христианской совести, всё, что руководствуется законом Божиим, всё, что не пошло на уступки торжествующему бесстыдному растлению и злу, богопротивлению и осатанелому модному движению и жизни, – всё это подвергается беспощадному издевательству, преследованиям и, наконец, при попытках борьбы со злом, обрекается кровавому истреблению убийствами из-за угла.

Увы, зло – только в начале; разлив его ещё не в полной силе. Оно идёт, оно ширится, оно растёт, оно вооружается всеми видами обмана и соблазна, оно облекается в украденные одежды науки и культуры, оно манит господством в жизни, наслаждениями сытости тела и свободы похоти, оно льстит грубой чувственности, оно извивается, как древний змий-соблазнитель, и обещает взамен отвержения Бога: «будете сами, яко бози»; оно, для устрашения и подчинения непокорных, грозно вооружается всеми орудиями дикого произвола, насилия и убийства. Оно идёт шумное, разнузданное, наглое, бесстыдно торжествующее, сильное орудиями пропаганды и растления в виде продажной и бессовестной печати, сильное повальным и больным увлечением безумствующей и опьянённой от успеха толпы, почти никем и ничем не сдерживаемое. Видели мы уже великое отступление и измену многих, увидим, кто доживёт, и ещё большее. Многие ли устоят? Многие ли не соблазнятся? Многие ли удержатся?

Приидите, вернии! Станьте у вековечного вашего знамения! Окружите гроб вашего Вождя и Спасителя! О, если бы мы знали только то одно, что Он изъязвлён и убит, что Он истерзан и окровавлен, что Он сокрыт под землёй, жертва торжествующей злобы Его врагов и мучителей, и сокрыт невозвратно навеки, – мы бы тогда, как овцы заколения, как жертвы, обречённые гибели, в бессилии и безнадёжном унынии опустили бы свои руки и главы!..

Молчали бы мы и не знали, что сказать, тогда торжествовал бы враг и глаголал нам на всяк день: «где Бог ваш»? Молчали бы мы и пред этим гробом Иисуса и видели бы в ужасе и смятении: правы и победоносны оказались Иуда и Каиафа, синедрион и Пилат и безумная толпа, требовавшая распятия Праведного. Видели бы мы: правда не спасёт, добро не побеждает, святость поругана, сатана смеётся в радости победы, зло торжествует даже над Божественным и величайшим из Праведников.

Но Он воскрес; из этого гроба восстал Он к жизни и нам её даровал; из этого унижения восстал Он к славе и царствует вечно; Он воскрес, и мир, и зло победил вечной победой. Он последнего врага низложил, мировое и самое могучее зло истребил – умертвил смерть, и она даже бессильна над нами.

Приидите же, вернии! Станьте у вековечного вашего знамения! Восклоните главы, долу опущенные; укрепите колена расслабленные; верой и упованием поднимите в себе души и сердца унылые! Стань, христианин, у гроба твоего Вождя и Спасителя, и совесть свою вопроси: на какой стороне ты стоишь в великой мировой борьбе? За Христа ты, или против Него? С врагами Его, временно на гибель себе торжествующими, или ты с Его верными учениками, которые подвигом добрым подвизаются, не боясь ни угроз, ни прещений, ни самой смерти, ибо смерти уже нет? Не перебегаешь ли ты справа налево, и слева направо в трусости и в жалком желании угодить Богу и мамоне, Христу и Велиару? Не хромаешь ли ты на оба колена?

Гроб Христа... Вот Его Пречистая Матерь; вот мироносицы – робкие от природы и слабые женщины, но полные мужества в служении Христу; вот Иосиф с Никодимом, прежде тайные ученики Христовы, а ныне, в час Его смерти и погребения, пред лицом озлобленного народа соделавшиеся явными! Неужели ты пойдёшь путём обратным, и из явного ученика, страха ради иудейского, теперь сделаешься или учеником тайным, или совершенным изменником, – и это после воскресения, после мирового владычества, после мировой победы твоего Господа?

Приидите, вернии! Будем верны Ему до конца! Будем открыто, непоколебимо и небоязненно Его исповедовать, Ему следовать, Его защищать, за Него бороться, Ему служить душой и телом, мыслью и словом – всей нашей жизнью! Верно слово: с Ним умрём, – с Ним и оживём; с Ним терпим, – с Ним и царствовать будем (2Тим. 2:11–12).

Плотию уснул Ты, яко мертв, Царю и Господи, но тридневен воскресл еси и упразднил смерть!

Лобызая Его раны, поднимем и оживим в душах своих сего Иисуса, наше вековечное Знамение, – и да будет оно нам не в падение, а на восстание, в знамение борьбы непрестанной, но и в знамение нашей верной и вечной победы!

Воистину, эта ночь пасхальная – светозарная ночь светоносного дня, как поётся сегодня в церкви! Воистину, ныне вся исполнишася света; небо и земля, и преисподняя; всё освещено, всё осмыслено, ибо воистину воскресе Христос. По большей части, бессознательна или полусознательна радость христиан в этот день, если смотреть на неё и оценивать с точки зрения глубочайших и мировых запросов, мирового значения. Но тем более это обстоятельство подтверждает величие и действительность дарованного нам блага Христова Воскресения.

Так ребёнок радуется теплу и свету, радуется и играет на лоне жизни, хотя не может точно и ясно формулировать, почему приятны ему свет и тепло, почему радостна для него жизнь.

И Христово Воскресение есть жизнь, есть залог вечной жизни и радости. Грубому уму оно может казаться только символом, а не действительностью. Но христиане, но Церковь верят в действительное, реальное воскресение Христа с Его Пречистой Плотию, – и в этом – глубочайший смысл религии нашей. Иначе – были бы только слова без значения, да и самый символ явился бы ни для чего ненужным. Без воскресения Христова всё в духовном мире погрузилось бы в непроницаемый мрак. Зачем тогда говорить о жизни, радости, счастье, об истине, добре, справедливости? Ведь всё равно: служишь ли им или не служишь, над всем царствует смерть, которая всё уравняет и которая не знает различия добра и зла.

Все герои добродетели тогда – не более, как жалкие люди, которые умирали, умирают и будут умирать, которые вышли из ничтожества и обратились снова в ничто. Какой тогда смысл мира и человеческого существования? Нам скажут: смотрите на Христа, Которого жизнь безгрешна и свята, Которого слово непорочно и истинно, Которого деятельность – одно благодеяние человечеству. Но чем же окончилась эта святейшая жизнь? Ведь Он распят, могила взяла Его... Мало того: Он умер, а зло восторжествовало; Он в могиле, ученики Его в скорби и стенании, а Ирод, Пилат и Каиафа торжествуют победу. Что же сильнее: добро или зло? Зло сильно и в отдельном индивидууме, в котором дурные наклонности постоянно побеждают добрые; зло могуче и в общественном организме человеческом, в котором толпа, порабощённая злу, подавляет лучших людей и их благородные стремления. И, наконец, зло крайнее, самое сильное, самое могучее, непобедимое, неисцелимое торжествует над миром в виде смерти. Самая жизнь временно возникает в растительном и животном царстве лишь для того, чтоб уступить сейчас же смерти. Не обман ли тогда и самая жизнь?

По-видимому, какая великая была победа жизни, когда среди косного неорганического вещества закишели и закопошились мириады живых существ, первичные зачатки растительного и животного царства! Живая сила овладевает мёртвыми элементами, делает их материалом для своих форм, превращает механические процессы в послушные средства для органических целей. И притом, какое огромное и всё возрастающее богатство форм, какая замысловатость и смелость целесообразных построений от мельчайших зоофитов до великанов тропической флоры и фауны! Но смерть только смеётся над всем этим великолепием. Она знает, что красота природы – только пёстрый, яркий покров на разлагающемся трупе. Но, может быть, природа бессмертна? Всегдашний обман! Она кажется бессмертной для внешнего взгляда, со стороны – для наблюдателя, принимающего новую мгновенную жизнь за продолжение прежней. Говорят об умирающей и вечно возрождающейся природе. Какое злоупотребление словом! Если то, что сегодня рождается, не то же самое, что умерло вчера, а другое, то в чём же здесь возрождение? Из бесчисленного множества мимолётных смертных жизней ни в каком случае не выйдет одна бессмертная.

Так рассуждает известный наш мыслитель Вл. Соловьёв, стоя на точке зрения безверия. Нельзя не согласиться с этой беспощадной логикой. Зло, при таком воззрении, является безусловной, роковой силой, подавляющей везде добро; мрачный пессимизм и отчаяние должны неминуемо охватить всякое мыслящее существо, и от этого исхода не в силах нас защитить никакая моральная система. Возьмём две из них – величайшие: учение Будды собственно было отказом от борьбы со злом, повторённым и в наши дни в устах Л. Толстого; учение и жизнь Сократа – это, собственно, почётное отступление в борьбе, рисующее предсмертные упования мудреца в глубоком тумане... И всё же оба эти мудреца умерли; смерть была последним их словом, их мысль, их деятельность остановились на роковой грани могилы...

Но прислушайтесь к голосу христианской Церкви в светозарную ночь Пасхи. Слушаешь и поражаешься: какая сила, какая уверенность, какие надежды! Смерти празднуем умерщвление, – заявляет церковное слово. Жизнь жительствует, мёртвого нет ни одного в гробе, – восклицает пасхальное огласительное поучение. А над всеми несётся, ликует, всё заполняет собой повторяемый без конца чудный победный гимн пасхальный: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». И по всему миру христианскому этому гимну вторят сердца, ликуют души, исполняясь веры, силы, бодрости. Откуда эта сила, эта уверенность, эти надежды? Отчего такая радость?

Оттого, что воистину воскресе Христос! В Нём была полнота святости и непорочности, беспредельность нравственной силы, и с этой стороны Он в Своём Лице победил зло. Но Он же победил и зло коренное, зло крайнее: Он победил смерть, Он воскрес воистину всецело, как Дух, навеки воплощённый, воскрес с Пречистой Плотию. Всё живое в нём сохранилось, всё смертное побеждено, безусловно и окончательно. Итак, мы знаем в прошедшем безусловную победу доброго начала жизни в личном воскресении Одного Сына Человеческого: этого довольно, чтобы не страшиться смерти и всем сынам человеческим. Воскресение сильнее смерти. Оно – победа жизни над смертью, положительного начала над отрицательным, оно – торжество света и разума в мире. Оно – чудо; но пусть грубый ум не издевается над чудом, потому что оно – факт неоспоримый, конечный факт всемирного процесса. Возьмите этот процесс в целом, и мы везде найдём чудо, которое заставляет признать себя принудительно самый скептический ум. «Как появление первого живого организма среди неорганической природы, как, затем, появление первого разумного существа над царством бессловесных было чудом, так и появление первого, всецело духовного и потому неподлежащего смерти человека – первенца от мёртвых – было чудом. Если чудесами были предварительные победы жизни над смертью, то чудом должно признать и победу окончательную» (Вл. Соловьёв).

Да, Христос – «Первенец из мёртвых». Это апостольское слово выражает собой всю полноту радости христианской в день Воскресения: Первенец – Христос, а за Ним Христовы... те «сущие во гробех», которым дарована жизнь, которым дана уверенность в окончательной победе света и правды над тьмой и злом. Отсюда бодрость жизни христианских народов, отсюда свет и радость нашей веры, отсюда всемирная радость Воскресения Христова, отсюда свет и огни, и ликование этой пасхальной ночи, светозарной ночи светоносного дня, который является образом для невечереющего света, незаходимого солнца вечной жизни. Ибо Христос воскресе – воистину воскресе!

Дорогие братья! Православные русские люди! Какая красота! Какое поднимающее дух торжество! Как много говорит сердцу это величественное зрелище, множество наших знамён-хоругвей!

По какому-то молчаливому соглашению, без всяких внешних указаний, заранее условленных распоряжений, во всех концах России патриотические союзы стали сооружать и освящать свои хоругви и знамёна, и вот, они теперь на всероссийском соборе представителей русских людей, оставшихся верными русскому духу и русскому государственному укладу.

Скажите нам, русские знамёна, скажите нам: зачем вы здесь, и какую весть вы нам возвещаете и разнесёте отсюда, из Москвы, по лицу земли русской?

И слышен, и понятен, и отраден нам ответный голос знамён наших.

Отвечают нам хоругви: Мы своим видом и существованием говорим русским людям, что они не одиноки; около каждой хоругви стоят верные дружины твёрдых и преданных долгу, готовых стоять за родину до последнего. Ободритесь, русские люди!

Мы знаменуем ваше единение под широковеющей хоругвью святой православной веры, в единении с силой незримой и небесной, с той Божией силой, которую отвергли враги и изменники русского отечества, и тем заранее обрекли себя верной гибели. Объединяйтесь, объединяйтесь, русские люди!

Мы знаменуем вашу силу. Тяжело вам было в эти последние годы; казались вы рассеянными, как овцы по горам, без пастыря; чудилась близкая гибель; исчезла надежда ваша, оболгали вас, преследовали, оплевали и к смерти присудили. Но могучий дух религиозного и патриотического воодушевления прошёл по лицу родной нашей земли, и вы быстро стали расти в числе. Год назад вы насчитывали десятки наших союзов, теперь вы видите их сотни (до 800), скоро увидите тысячи. Дерзайте, мужайтесь, русские люди; крепитесь в борьбе, окрыляйтесь верой и упованием! Мы знаменуем вашу грядущую, несомненную победу. Крест нас осеняет: Сим вы победите. Георгий Победоносец поражает змия: раздавите и вы змия крамолы, измены и предательства. Святые угодники своими ликами нас приосеняют: они с вами поборают на супостатов своими молитвами. Пресвятая Богородица на них изображена в Её чудных иконах: Радуйся, радуйся, земли святорусской Печальница и Заступница Усердная! Москва, Новгород, Казань, Киев и Почаев, Архангельск и Иверия, Албазин на Амуре и Холмщина, Порт-Артурский собор во Владивостоке и Ченстоховский на крайнем Западе – знают Тебя, Мати русского края! В приосенении таких знамений ждёт вас верная победа, русские люди, бескровная победа над смутой и изменой.

Так говорят нам знамёна наши в этот чудный час молитвенного торжества.

Идите, святые хоругви, столпом огненным и облачным, идите над великим русским ополчением! Идите в осенении святыни и небесного благословения, несите нам мир, несите нам торжество веры и верности, несите нам победу над злобным неверием, предательством, над тяжкой смутой!

Во имя Господне, – во имя Отца и Сына и Святого Духа, знаменаем крестом честным и окроплением воды сея священные благословляем и освящаем хоругви сии объединённого православного народа. Аминь.

Время сотворите Господеви, яко закон Твой разориша (Пс. 118:126).

Христос воскресе!

Православные русские люди!

Вы собрались в историческом храме России, который много веков слышал молитвы и обеты наших князей, царей и императоров в самые знаменательные часы их жизни, когда они вступали в неразрывный духовный союз со своим народом, от Господа принимали силу и от Вышнего державу. Вы собрались в священном Кремле, посреди величайших святынь народных, в осенении молитв почиющих здесь угодников. «Москва есть храм России, а Кремль – её алтарь», сказал один из венценосных вождей русского народа. В этом-то всероссийском храме, в этом алтаре священном вы собрались, – и сколько потрясающих великих воспоминаний, радостных и скорбных, захватывающих душу, вдруг властно и неудержимо просятся в сознание, обступают нас со всех сторон! Если бы на каждом из них останавливаться, если бы о каждом из них подробно говорить, то, выражаясь словом апостола, недостало бы мне, повествующему, времени. Но каждый день имеет свою заботу, и занятые этой заботой мысли и чувства из множества воспоминаний и знамений прошлого избирают обычно сродное и в данное время особенно нужное.

На чём же остановить нам ныне нашу мысль и внимание в сей час молитвы соборной в этом славном, всенародном храме.

Посреди окружающих нас здесь священных гробниц я остановлю ваш взор на самой скромной. Ещё не прославлена всенародно святость в ней почивающего мужа, хотя давно ждёт и достойна прославления. Гробница не изукрашена щедрыми приношениями и драгоценностями. Она пока не собирает около себя, подобно другим гробницам, густые толпы богомольцев в нарочитые дни церковных чествований. Но она близка нашему сердцу всегда, близка нам особенно теперь, в эти тяжкие способные дни отродившейся, после трёхсотлетнего сна, смуты народной.

В юго-западном углу этого собора, у шатра Ризы Господней, у подножия Плащаницы, на которой видим мы Божественного Страдальца за весь род людской, почивает вечным сном покоя великий страдалец за землю русскую, мученик-патриот, святейший всероссийский патриарх Гермоген. Его тело оказалось нетленным и в 1652 году, когда, через 40 лет после смерти, оно было перенесено сюда из Чудова монастыря; оказалось нетленным и через 200 лет, в 1812 году, когда французы, отыскивая сокровища, святотатственно выбросили его из гробницы.

Но если смерть и тление не коснулись самого тела нашего российского страдальца-патриота, то дух его, его заветы, подвиг его жизни и служения, его заслуги, его уроки русским людям век грядущих времён, пока волей Божьей будет стоять святая Русь, – бессмертны, нетленны, незабвенны в памяти русской. Пред нами его предсмертная заповедь, его слова, написанные в заточении мрачного подземелья, в виду голодной смерти, после побоев и истязаний от врагов родины и от своих домашних Иуд-предателей, – пред нами его последнее послание русскому народу, которое подняло потом славное Нижегородское ополчение с Мининым и Пожарским во главе.

«Пишите в Рязань к Ефрему, да и в Вологду пишите, и к Рязанскому владыке, везде говорите моим именем, моим словом... Всем вам от меня благословение и разрешение в сем веке и в будущем. Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю».

И слышали слово великого пастыря-патриота – митрополит Ефрем в Казани, архиепископы и епископы: Феоктист в Твери, Галактион и Герасим в Суздале, Сергий в Смоленске, Геннадий в Пскове, Исидор в Новгороде, Иосиф в Коломне, Филарет в Ростове, игумен Иоиль в Нижнем, Матвей в Кирилло-Белозерске, игумены Дионисий и Авраамий, протопопы Владимирский, Зарайский и по всей России. И слышал его, чрез этих провозвестников слова патриаршего, весь народ русский.

Ссылали, пытали и мучили этих пастырей-патриотов иноземные вороги, поляки и даже евреи (вроде Тушинского вора); бранили и свои домашние лихие люди, а Гермогену и прямо говорили: «Почто вмешиваешься в дела мирские, а твоё-де дело за Церковью смотрети».

Но архипастыри и пастыри знали хорошо, что скрывается и какой коварный умысел таится под этим фарисейским и мнимо-справедливым рассуждением. Они знали, что оно подобно печалованию Иуды о нищих. Они знали, что с падением православия порушится русское царство, а с порушением русского царства порушится и православная вера в русских людях. Они знали, что обещаемое польско-литовско-еврейское владычество, с приобщением европейским началам жизни, зачатое в измене и предательстве; питавшееся низкой корыстью и презрением к своему родному, русскому; опутанное кровавым туманом убийств, грабежей, разбоев, заревом пожаров и ужасом погромов; поддержанное и приветствуемое «лихими людьми», чернью, голытьбой, грабителями и душегубами; уничтожившее на Руси порядок государственный и обратившее пред сим Русского Царя в «полуцаря», – всё это ничего не принесёт России, кроме конечной гибели.

Всё это справедливо называл Гермоген «христианоборством», непостижимым «бесовским омрачением», которое толкало русских людей от одного заведомого обманщика другому. «Бывшим православным христианам, а теперь, как и называть вас – не ведаю», – вот как обращался патриарх к тогдашним русским изменникам.

Он хорошо понимал, что основной характер жизни есть характер церковности и народности, и что поэтому нужно пробудить религиозное национальное чувство в русском народе, – и он сбросит с себя «бесовское омрачение» и водительство тех, что «промышляли лихими делами»; он крепко верил, что православие есть опора и основа и жизненная сила русского национального самосознания, нравственный смысл и оправдание русского государства и государствования... И то он знал, что измена верхних слоёв народа, отказ их от исторических преданий веры и народности ещё не есть смерть народа.

Так было везде и всегда. Поляки ведь тоже думали, что если они взяли бояр, то взяли и Россию. Но не то вышло на деле. Сокрытые и таившиеся в глубине души народной инстинкты веры, патриотизма и самосохранения с великой силой проявили себя по всей России, – всё верное, честное, доброе, трезвое, оскорблённое в лучших чувствах своих, поднялось, воодушевилось, сплотилось...

История оправдала подвиг патриарха Гермогена. Он погиб смертью мученика в мрачном подземелье Чудова монастыря, а через несколько месяцев, нежданно, чудесно «нечаемое сбылось», как говорили тогда русские люди: Москва и Россия были тогда свободны, враги спешно покидали её пределы, домашние воры и «перелёты» притихли и исчезли, и на место лжецаря Димитрия, на место «полуцаря» Шуйского, на место «царика» Тушинского здесь, в этом самом Успенском соборе, где мы сейчас стоим, по предречению и указанию Гермогена, короновался настоящий русский Царь-Самодержец Михаил Феодорович Романов.

Спасение России пришло от святой православной веры и Церкви; вера святая явилась великой и несокрушимой твердыней, устоявшею среди смуты, нравственным оплотом посреди ужаса и разгрома государственного, опорой и знамением народного и государственного бытия в тяжёлую годину крушения и ослабления всех духовных начал, сил и основ нашей русской жизни; вера святая возбудила, осмыслила, освятила русский патриотизм и дала ему огонь воодушевления, силу подвига, готовность мученичества, знамение победы.

Ныне отродилась русская смута, и вновь заволокла русское небо. Опять видим какое-то повальное безумие, опять чары обмана, опять «бесовское омрачение», опять «христианоборство». Нынешние революционные прокламации разве не те же облыжные грамоты Болотникова: «побивайте бояр, отнимайте их достояние, убивайте богатых, делите их имение...»?

Нынешние рассуждения о силе и объёме Верховной власти разве не ищут исполнения слов слабого Шуйского: «я никого не неволю: кто хочет, мне служи, а кто не хочет, уходи»? Нынешняя чернь разве не вошла во вкус безначалия и бунта? Нынешние верхи народа разве не увлеклись чужебесием и изменой всему церковному и русскому? Ныне разве не видим непонятной доверчивости ко всякому обману, явному, наглому и бесстыдному? Нынешние взгляды на Верховную власть разве не ведут к тому, чтобы мы вместо Царя имели полуцаря? Хочется повторить образное слово летописца смутного времени: «Аки волны морские, едина погибает, а другая восставает, тако и беды наши и напасти, – та беда полегаше, а другая восставаше».

Изменились формы смуты, сущность же её осталась та же, а опасность едва ли не страшнее. Но исцеления надо ждать от того же испытанного, историей оправданного и патриархом Гермогеном указанного пути. Верность Церкви, родному народу, Царю Самодержавному; религиозное и патриотическое одушевление; объединение и слияние всех честных русских людей, без различия званий и состояний, в одном патриотическом движении, – великий союз взаимной любви всех классов и сословий народа; борьба с иноземщиной, жадно простирающей руки к русскому достоянию; послания, грамоты, кличи и призывы по всей Руси, разоблачающие гнусное лицемерие и пустоту душ нынешних «освободителей» России и нынешнего революционного движения, ознаменовавшего себя десятками тысяч убийств и грабежей, обманом и христианоборством, низкой клеветой, клеветой на всё родное русское, предательством России и её интересов иноземцам и инородцам; расширение и увеличение числа внутренней мощи наших патриотических мирных союзов, – вот путь, орудия и средства нашей борьбы, которая является, может быть, ещё более тяжкой, чем борьба русских людей за веру и отчизну 300 лет тому назад.

И ныне кругом – взаимный раздор, борьба партий, жадная корысть, интриги, братоненавидение. И ныне – падение веры, падение нравственности. И ныне лицемерие и коварство, низость и предательство, прикрываясь красивыми словами и мнимоблагородными побуждениями, желают отвести и устранить от патриотического подвига и Церковь, и духовенство, и служилых людей, чтобы себе захватить власть, силу и значение в царстве и беспрепятственно поработить русский народ инородческому игу.

И слышится из дали веков мощный заповедный голос великого Гермогена – «побороться за веру православную и отечество русское»: «Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю».

Слышишь ли ты нас, адамант веры и патриотизма, несокрушимый столп русской веры и русского национального чувства? Соболезнуешь ли горю русскому? Готов ли в помощь страдающей земной твоей отчизне? Молишь ли Бога о прощении грехов народа нашего, навлёкшего на себя праведный гнев Его?

Благослови и воодушеви нас с высот небесных селений, вымоли прощение и милость Господа твоему страдающему отечеству, явись нам духовным вождём на пути к его спасению!

Русские православные люди! Время сотворити Господеви, яко разориша закон Его! Господь ополчается, Господь будет споборать нам в тяжкой борьбе с крамолой и смутой. Время сотворити Господеви, – и как в оные дни смуты, так и ныне под знаменем креста, в воодушевлении религиозной веры и преданности родной Церкви, в подвиге всенародного покаяния, всенародной молитвы, время нам объединиться, сплотиться крепким союзом любви в служении и защите веры, Церкви и русской народности.

«Пишите в Казань, пишите в Вологду, Рязань»... – так говорил Гермоген. Пишите, взывайте теперь и вы, при расширившейся державе Российской, и в Сибирь, и на Кавказ, и на дальний север, и на благодатный юг, и Малой, и Белой России, – пишите, взывайте ко всей Руси великой и зовите всех в союз объединённого русского народа.

Он растёт, он ширится, он набирается сил, этот великий союз всероссийский, под знаменем религиозного и патриотического воодушевления. Да подаст ему Господь росу небесную свыше и от тука земного, да возложит Он руку Свою на хребет врагов его, – да воскреснет Бог и расточатся врази Его: яко тает воск от лица огня, яко исчезает дым, да исчезнут! Аминь.

Остави ныне, тако бо подобает нам исполнити всяку правду (Мф. 3:15).

Это божественное слово нашего Спасителя сказано Им пред крещением Иоанну Предтече, в ответ на недоумение Крестителя: «Мне подобает у Тебя креститься, и Ты ли грядеши ко мне?» – в ответ на готовый отказ Предтечи крестить Того, пред Кем он считал себя недостойным развязать ремень обуви его.

Подобает нам исполнити всякую правду... Это значит: исполни твой долг; так это нужно; в этом высшая правда, – и пусть пред долгом и высшей волей умолкнет и склонится всякое сомнение, всякое колебание.

Жизнь людей и руководящие их поведением взгляды всегда вращались около трёх основных положений: приятное, полезное, должное; иначе говоря, люди делают то или другое либо потому, что это доставляет им удовольствие, либо потому, что обещает и приносит им желанную пользу, либо, наконец, потому, что этого требует от них долг.

На таких основах, или, как говорят, нравственно-практических принципах строится личная жизнь; на них же строится общественная и государственная.

Нет особой нужды показывать и доказывать, к чему приводит последование первым двум началам. В глубине их лежит чистый и откровенный эгоизм, а это такой смертоносный яд для всякого начинания, который грозит гибелью всему, к чему он прикоснётся. Можно на почве эгоизма возбудить массы, временно сплотить их и объединить приманкой достижения цели, обещанием удовольствий и выгод.

Но утверждая и оправдывая, таким образом, эгоизм для одних людей, мы по тому самому не смеем говорить против его прав в других, а это порождает борьбу и злобу, сначала одной организованной и сплочённой борющейся стороны против другой, а затем и внутри самих борющихся сторон. Такой исход неизбежен ещё и потому, что приятное и полезное, удовольствие и выгода – начала слишком неясные, неопределённые и изменчивые; в них нет единства и устойчивости, постоянства содержания и внутренней обязательности. Всё, построенное на таких началах в жизни личной и общественной, неизбежно обречено на внутреннее разложение и конечную гибель, всё это развращает и растлевает жизнь человеческую. Горе людям, обществам и учреждениям, ставшим на такой путь! Горе эпохам, в которые возобладают подобные принципы жизни! Лучше бы им и не являться в мир.

В саду Эдемском, в роковом грехопадении первого Адама, в первом и столь гибельном появлении зла, мы видим именно такое торжество начал приятного и эгоистически-полезного над сознанием и велениями долга; по указанию и учению слова Божия, здесь источник всех несчастий человечества. Второй Адам, Господь с небесе, чтобы искупить людей и открыть им путь cпасения, столь дерзко и решительно отринутый грехом первого человека, на Себе показал, в вечный пример людям, совершенно противоположный и единственно правильный закон нравственной жизни.

Величественно изображает Его пророческое слово: Он оставляет небо и нисходит в уничижении на землю во имя добровольно воспринятого на Себя долга спасения людей. Тогда рех: во главизне книжней писано есть о Мне, еже сотворити волю Твою, Боже (Пс. 39:9; Евр. 10:7). Ясно и твёрдо говорит Он в начале Своего служения людям о Своём долге, в ответ на недоумение Крестителя: «подобает бо нам исполнити всяку правду». Властно и решительно Он отгоняет в пустыне искусителя-сатану, который звал Его пойти в мир на дело служения, вопреки долгу, не путём унижения и страданий, а путём славы и властительства. Открыто Он заявляет ученикам Своим, что Он пришёл творить волю не Свою, а волю Пославшего Его Отца. В ужасающих нравственных муках в Гефсимании Он остаётся верным той чаше, которую дал Ему пить Отец. Его волю исповедует, пред него склоняется, во имя её восходит на крест и Божественным «совершишася» заключает Свой величайший и единственный в истории мира подвиг долга.

Что Он обещает и заповедует ученикам и последователям? Указует Он и заповедует долг, долг прежде всего, превыше всего: «Когда вы исполните всё вам заповеданное, говорите, что вы рабы, ничего не стоящие, ибо сделали вы только то, что должны были сделать»... (Лк. 17:10).

Христианство, как религия жизни и свободы, не воспрещает ни приятного, ни полезного, но именно ради истинной жизни и истинной свободы христианина оно повелевает ему ни пред чем не склоняться, ничему не служить до рабства, до забвения и нарушения долга. «Всё мне позволительно, – говорит апостол, – но не всё полезно; всё мне позволительно, но не всё назидает; всё мне позволительно, но пусть мной ничто не обладает» (1Кор. 6:12, 10:23). Высшая же степень нравственного совершенства в том состоит, чтобы в долге и в его исполнении для христианина заключалось всё и высочайше-приятное и высочайше-полезное: «Благ мне закон Твой, – восклицает он словами псалма, – благ мне закон Твой, вожделеннее тысяч злата и сребра, слаще меда и сота; раб Твой возлюбил его» (Пс. 118:72, 140).

Творим ныне молитвенную память и чествуем благоговейной любовью тех многих убитых, растерзанных, погубленных, которые пострадали даже до крови и смерти во имя долга, вспоминаем с молитвой о тех верных рабах, которые закон, Господом данный, и долг, Им возложенный, возлюбили паче сребра и злата, паче меда и сота. В годину помутившейся общественной совести, в годину сатанинского издевательства над долгом и присягой, когда нарушение их объявляется уже не позором и низкой изменой, а признаком свободы и высшего развития; в годину, когда страшная сила зла захотела отринуть богооткровенный закон и построить жизнь личную, общественную и государственную исключительно на началах эгоизма, личных прихотей и похотей, на началах удовольствия и пользы, – во всех слоях русского общества нашлись люди, оказавшиеся верными идеальным заветам христианства, пострадавшие за них, – нашлись мученики долга.

В великом множестве проходят они пред нашим духовным взором, в великом множестве: их десятки тысяч только в эти последние два-три года. Здесь Великий Князь приснопамятный Сергей Александрович, и здесь же убитые солдаты, казаки, городовые; здесь министры, губернаторы, высшие начальники, и здесь же зарезанные, застреленные артельщики, сторожа, всякие служащие лица, виновные лишь в том, что они охраняли чужую жизнь, несли чужое имущество, или оберегали его от воровства и грабительства, именуемых ныне «экспроприациями»; здесь убитые священники, не умолкнувшие пред злом и его изобличавшие; учители и воспитатели, пробовавшие образумить молодёжь; здесь писатели, общественные деятели, что будили в других сознание долга; здесь члены патриотических союзов, во всех концах России избиваемые; здесь случайно подвернувшиеся под бомбы и выстрелы современных варваров прохожие, старики, женщины и малолетние дети.

Многие из этих жертв долга наперёд ясно знали, что их ожидает. Когда служили панихиду по разорванном на части бомбой министре Плеве, покойный Великий Князь Сергей Александрович, склонившись в молитве и весь отдавшись Богу и Его воле, уже знал твёрдо, что его участь решена, и его смерть будет такой же, как смерть оплакиваемого покойника. Слепцов, Игнатьев, Лауниц, Павлов... и другие, на смерть обречённые; солдаты, казаки, городовые, выходившие на пост после вчерашних расстрелов из-за угла их товарищей, – все они знали, на что идут, что их ждёт. Когда и теперь городовой утром станет на своё опасное место, крестится на все стороны и смотрит пред собой с молитвой на крест ближайшего храма, он обрекает себя на смерть, а семью на сиротство, бедность и лишения... Кто войдёт в душу этих мучеников, кто измерит глубину их молчаливого страдания, кто постигнет всю тяжесть угнетавшего их чувства осуждённых на смерть за верность долгу, – осуждённых каким-то беззаконным кровожадным судилищем, не знающим ни правды, ни жалости, упивающимся в веселии кровью, решающим жизнь и смерть без суда, без допроса, по одному безудержному размаху злобы, фанатизма и кровавого помешательства?! Да, тяжко им было, но тем выше, тем дороже, тем славнее их подвиги.

Революционная волна идёт на убыль, но слишком медленно, почти неприметно. Убийства продолжаются. Знаем, что многим из нас грозит смерть, знаем, что многие из нас обречены на кровавую расправу за смелость борьбы с революцией даже словом; остановка только за благоприятным и подходящим случаем... Но пока ещё свет очей с нами, и жизнь не отнята; над нами родное небо, ласкающее солнце; кругом родная природа, расцветающая теперь весеннею красой; с нами родные и близкие люди, родные храмы...

Но что сказать вам, безвременно погибшие, убиенные и растерзанные, мученики долга? Кто вас утешит и восхвалит за понесённые страдания, за отданную родине в молчаливом подвиге жизнь, за кровавые горящие раны? Где теперь ваше родное, ваше небо, ваше солнце? Где ваш храм и где вы служите Богу, Которого вы возлюбили?

Отвечает святой тайнозритель Иоанн:

«Взглянул я, и вот, великое множество людей, которого никто не мог перечесть, стояло пред престолом и Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках своих. И начав речь, один из старцев спросил меня: Сии облечённые в одежды белые, кто они, и откуда они пришли? И сказал мне: Это те, которые пришли от великой скорби. За это они пребывают ныне пред престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будут уже палить их солнце и никакой зной. И отрёт Господь всякую слезу от очей их, и смерти уже не будет, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее всё прошло». Для них уготован «на небе новый и великий город, святой Иерусалим. Господь Бог Вседержитель – храм Его и Агнец; и город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне, ибо слава Божия осветила его и светильник его – Агнец. Ворота его не будут запираться днём, а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов» (Откр. 7:9–16, 21:4, 10, 22–26).

Вот где покой ваш, мученики долга, вот ваше небо, вот новый город, ваша вечная родина!

В царство вечного вашего покоя пусть проникнет к вам молитва любви с вашей родины земной. И скорби, и стоны, и слёзы, – горючие слёзы ваших вдов и сирот, отцов и безутешных матерей, родных, близких и всех честных русских людей, верных долгу пред Богом и родиной, – пусть взойдут на небо. Океаном горя нашего поднимутся эти слёзы и достигнут вечного града вашего, вашей новой отчизны. Они предстанут безмолвные пред Сидящим на Престоле и будут умолять о вас Вечного Агнца, Искупителя мира, умолять Вечную Милость и Правду... Долго-долго будут они литься по скорбному лицу вашей земной страдающей родины: просочатся они и до ваших земных могил и омоют ваши страдальческие кости!

Нам же, ещё оставшимся в живых, всем слугам добра и отчизны, нам в заповедь: молитва о вас и память, почитание вашего подвига не словом только, но делом, – верностью христианским началам жизни, верностью нашему долгу пред Богом и родиной, неустанной борьбой с замутившеюся общественной мыслью и совестью, готовностью постоять во имя долга до смерти и крови.

Только в этом выразятся наше почитание и наша благодарность мученикам за родину. А страх, уступки, измена тому, чему они служили, – это будет признанием бесплодности и ненужности их подвига, горькой насмешкой над пролитой их кровью, вторым их распятием.

Кровь Агнца Непорочного – Христа, пролитая во оставление грехов мира, будет приноситься здесь воспоминательной умилостивительной о них Жертвой. Да будет она для них очищением и залогом вечной к ним милости и вечного спасения. Они ушли от земли, ибо так подобало им исполнить всякую правду, по образу Христа.

Да будет правда Его и милость их вечным покровом, их вечной радостью! Аминь.

Пред нами – плод щедродательной христианской любви и высокого гражданского патриотизма. Молитвой веры и любви и благословением Церкви открываем мы и освящаем ныне этот приют для сирот, потерявших отцов своих и кормильцев в минувшую русско-японскую войну.

Столько в эти минуты просится в душу дум и воспоминаний, столько горести поднимается в сердце, столько незаслуженных, горящих обид встаёт в сознании, что нет сил удержаться, нет сил молчать! Вспоминаются, как один бесконечный и мучительный день, день непрестающей нашей скорби, три с лишним года, – с того времени, как Япония объявила войну России.

Из-за головок этих сирот-детей, собранных сюда в приют, смотрят на нас с укоризной образы их погибших отцов.

Смотрят они на нас и спрашивают: «Братья, родные, русские люди! Скажите, – за что, за что вы нас дважды убили и дважды похоронили? Зачем вы посмеялись нашей смерти и поругали нашу мученическую кровь? Зачем вы сорвали и растоптали наши страдальческие венцы? Зачем вы отвернулись от нашей памяти, зачем забыли вы наши семьи и наших сирот, увлёкшись со всею страстью своими политическими и политиканствующими интересами и счетами, борьбой партий и погоней за властью над ослабевшею и изнурённой родиной?»

Так спрашивают они нас, и некуда нам уйти от их неотразимых обвинений, от этого тяжкого допроса. Что сказать им в ответ?

Они шли, по зову Царя и родины, шли, оставив семьи и родные избы, на поля и в горы дальней Маньчжурии, они плыли беспрекословно в чуждые и неведомые моря. И думали они, что идут, исполняя долг, спасая отечество, думали, что свершают славный подвиг, что позади их остаются родные люди, которые будут сопутствовать их молитвами, благодарно помянут и прославят их смерть и подвиги, воодушевят ими нарождающиеся поколения, помогут их осиротелым семьям...

Но уже здесь, в России, отправляясь на войну, они видели и слышали что-то странное, что-то чудовищное. Сначала робко, как змеиное шипенье, потом всё громче и громче, сливаясь в отвратительный зловещий вой, всё бесстыднее и наглее поднимались голоса домашних наших изменников, которые уговаривали наших воинов бунтовать против власти, отказываться от участия в войне, которые самую войну со стороны Японии называли доблестной и справедливой, а со стороны вызванной на неё России – низкой и позорной, бесцельной и ненужной. Солдат заваливали прокламациями на сборных пунктах и в вагонах; их всюду поджидали добровольные японские шпионы и пособники из русских. Они, однако, думали, что всё это – сатанинское наваждение, что это – дело только жалкой кучки презренных и безумных изменников. Но опасность оказалась гораздо больше: за измену и предательство стали все «освободительные» газеты, все самозваные руководители русского общественного мнения.

Никогда со времён начала Руси не обнаружилось в такой степени в людях, считавших и считающих себя представителями русской мысли, отсутствие самого посредственного государственного разума, патриотизма и простой порядочности. Этот момент скорби и потрясений отечества они сочли удобным, чтобы разрушать все устои власти и порядка и свести счёты с правительством путём лживых известий, ложных обвинений и собранных с улиц сплетен обо всех более или менее выдающихся деятелях армии, флота и правительства. Они приветствовали и раздували каждую нашу неудачу, они заражали унынием идущие на битву войска; дошло, наконец, до того, что русские студенты посылали приветствие японскому микадо, они же из Швейцарии послали в японскую армию генералу Куроки самую подробную карту северной Маньчжурии, чтобы враги безошибочно наносили вред русскому воинству...

Войска, однако, двигались беспрерывным потоком; снаряжались суда на морскую битву, – а в это время русские газеты услужливо оповещали весь мир и японцев, сколько и какие войска идут, какие недочёты в судах, в снаряжении и вооружении и т.д. Всё это лицемерно называлось «служением правде». Ни звука о патриотизме, ни слова в одобрение и поощрение воинам, ни единой похвалы уже прославившимся героям. Напротив, дан был общий дьявольский приказ: всё и всех чернить, всё доброе замалчивать, всё худое раздувать, всем доказывать, что в России ничего не осталось хорошего, достойного, крепкого и цельного, всё прогнило. Это тоже называлось: «говорить только правду» и «хоронить старый, гнилой режим»...

И всё-таки войска двигались бодрые, а, придя на место, быстро проникались общим патриотическим и геройским настроением. Но и на поле брани, и даже на отрезанных от всего мира броненосцах их не оставляли русские изменники-освободители.

На передовых позициях нередко не хватало сухарей и хлеба, вследствие тяжёлых условий доставки, но аккуратно получались мешки с отвратительными прокламациями; на судах оказались агитаторы; в госпиталях и даже в плену японском наших солдат заваливали опять-таки революционной литературой. Измена работала с сатанинской энергией.

Бывало, вернётся больной или раненый на поправку внутрь России; он ждёт ласки, привета, участия, заслуженной чести и благодарного внимания. Вместо этого он слышит одно: как здесь бранят наших героев, как унижают армию, как осуждают её, – за что? За то, что, вопреки подстрекательствам «освободителей», она оставалась верной долгу и не шла на путь измены, бунта и предательства. Не раз эти несчастные заявляли, что они «вторично ранены» дома, на родине, подобным отношением русского общества.

Каины, Хамы и Иуды водрузили свои седалища в России. Каины убивали лучших русских людей, Царских слуг, – убит Великий Князь Сергей Александрович, убит Бобриков в Финляндии, убит Плеве... Хамы радовались унижению родины и издевались над её страданиями и позором, отличаясь от библейского Хама только тем, что любовались своим бесстыдством и наглостью; Иуды брали японские деньги, – это теперь доказано неопровержимо⁵¹, – покупали на них оружие для восстания внутри России, устраивали забастовки рабочих на заводах, приготовлявших военные запасы, на верфях, строивших военные суда, на дорогах, перевозивших войска. Другие Иуды во время войны нашли уместным заниматься внутренними реформами и, под видом «доверия», – неизвестно к кому, – усиливали наглость, силы и способы деятельности русских крамольников.

Всё это открыто печаталось и, в виде лавины прокламаций и «освободительных» газет, обратившихся в прямое орудие японцев, проникало в армию... Каково было ей, при неимоверных трудностях, при отдалённости от внутренней России, при медленности пополнения войск, при виде всех преимуществ на стороне противника, – каково было ей при таком отношении печати делать своё дело? Каково было воину идти и умирать, и в то же время быть уверенным, что раздастся позади не похвала и благодарность, а насмешка и осуждение?

Кончилась бесславная война. Убитые остались в далёкой и чужой Маньчжурии. Им не поставили памятников, над ними не воздвигли храмов. Их сразу забыли, как будто их и не было; общество русское, столь гордое своей гуманностью, когда идёт вопрос о наказании политических убийц, убивающих из-за угла, забыло о бестрепетно умиравших на войне героях, забыло о сиротах убитых воинов, об их обездоленных семьях. Взамен патриотических забот о них требовали «мира, во что бы то ни стало», забрасывали грязью героев, девять месяцев сидевших среди ужасов смерти в Порт-Артуре, и чествовали тех, которые, из послушания голосу газет, позорно сдавали свои суда неприятелю без боя...

Под такими настроениями возвращалась армия после позорного мира, – армия, рвавшаяся в бой, армия, отступавшая только по приказу, горевшая жаждой подвига и совершившая, действительно, в единичных личностях, великих подвигов не мало. Её встречали забастовки на железных дорогах, агитаторы в вагонах и на станциях, революционные листки и газеты, известия о вооружённом восстании в Москве, о бунтах в армии и флоте, восхваления не тех героев, что умирали безропотно на поле брани, а разных севастопольских и прочих изменников, которые вели сбитых с толку солдат под расстрел, сами же низко убегали при первой явной опасности. Когда таких изменников казнили, – о них кощунственно служились вызывающие панихиды, в память их устраивались забастовки в школах и в среде рабочих... Молчали только о героях, погибших на войне, покоящихся в городах и долах Маньчжурии, или на дне холодного океана...

Все занялись политикой, все бросились добивать несчастную родину, разрушать последние остатки былой власти и былого порядка. Каины, Хамы и Иуды торжествовали, торжествуют и доселе; их кровавая, гнусная и предательская работа на их языке называется «освободительным движением».

Неудержимое чувство страшного негодования поднимается в душе при всех этих воспоминаниях; жажда мести готова охватить сердце... Но мы – христиане. Не мы судьи, не мы мстители. «Мне отмщение, – говорит Господь, – и Аз воздам». О, помяни, Господи, наших хулителей Семеев, предателей Авессаломов и лукавых советников Ахитофелов, наших Каинов, Хамов и Иуд! Помяни, Господи, сыны Эдомские – наших инородцев, именно тех из них, что, подобно древнему Эдому, в день скорби нашего отечества врагам его глаголали: «Истощайте, истощайте до основания его». Они, из 18.000 бывших на войне, сдавались и бежали в Японию в числе 13.000, – то есть всё, кто могли, – а позор ложился на нашу армию, а революционные «ложные пророки» в этом видели голос и приговор русского народа... Помяни им, Господи: Тебе отмщение, и Ты воздашь! Нам же здесь один вразумительный урок: Господь попустил такое торжество сатаны за грехи наши, да в покаяние, да в разум истины приидем, под влиянием этих поражающих страшных ударов.

Итак, разве неправда, что убитых отцов этих сирот дважды убили и дважды похоронили: на войне и потом опять дома? Разве несправедливы их укоры нам из загробного мира?

Но вот, в открытии этого детского приюта, в этом проявлении щедродательной любви и горячего патриотизма, мы видим отрадный знак отрезвления русского общества. Земной благодарный поклон жертвователю Алексею Семёновичу Шмакову! Но его дело – не личный только его благородный порыв, а знамение и общественных настроений. Если зло не одиноко, то тем более не одиноко добро. Незаметными нитями связано оно с множеством добрых сердец; незаметными влияниями оно прольётся в другие добрые души, и неприметно вызовет оно сродные отзвуки всего святого, чистого, вечного, что, не умирая, живёт в человеке и только временно подавляется злобным натиском бесовского наваждения.

Да исчезнут, да исчезнут эти бесы из нашей русской жизни, да сгинут они с лица нашей земли при знамении креста от горячности веры, от огня молитвы, от действования любви, от воодушевления патриотизма! Да будет свет, и да бежит тьма!

Русский человек! Восстани спяй и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос (Еф. 5:14).

Что же сказать вам, милые дети, собранные сюда, в этот час молитвы? Счастливы вы, что ещё не можете понимать того ужаса, о котором здесь сейчас говорилось, – счастливы в этом отношении ваши детские годы.

Но несчастливы вы в другом отношении: у вас нет родных, у вас нет кормильцев; их отняла война. Собранные сюда общим горем, вы тем чаще будете о нём себе напоминать. Пусть же утешением вашим будет сознание, что ваши погибшие отцы – это славные герои и мученики за родину; пусть в вас растёт твёрдое намерение, подобно этим героям, служить отечеству верой и правдой до пролития крови.

Почётно сказать: мой отец умер за Россию. Дай же Бог, чтобы к тому времени, когда вы придёте в меру полного возраста и сознания, вся Россия, без единого исключения, так именно смотрела на вас и на ваших героев-отцов. Будьте достойны ваших отцов и, поминая их всегда благодарной о них молитвой, старайтесь вести себя так, чтобы с высот небесных селений они радовались о вас, о детях своих, которые здесь, в приюте, возрастая телом, возрастают и духом для служения Богу и родине! Аминь.

Егда же огненные языки раздаяше, в соединение вся призва. (Кондак Пятидесятницы).

В день, когда Пятидесятницу мы празднуем и Духа пришествие, когда воспоминаем огненных языков раздаяние и призывание всех в соединение, соединились и мы ныне, православные русские люди, не только в праздничное религиозное собрание, но в собрание и патриотическое. Соединились мы всеми Московскими патриотическими содружествами в виду событий особой важности.

Распущена вторая Государственная Дума – крамольная, безбожная, изменническая. Дарован и объявлен Высочайший Манифест величайшей важности, благовествующий русскому народу избавление от ига чужеземных государственных учений, восстановление православно-самодержавного начала власти, основанной на вечной Правде Бога, а не на условном праве человека, и сохранение исторических основ русского царства, – благовествующий радостную весть с высоты Престола о том, что русская Дума должна быть русской и по составу и по духу, ибо и Россия должна быть русской. Ныне начало того, о чём мы молились, мечтали, за что мы страдали до слёз, а многие уже пострадали до крови и смерти, о чём мы немолчно писали и проповедали. Даст Бог, начало доброе придёт и к доброму завершению. Наконец, 5 июня сердечная царственно-величавая телеграмма Царя русским патриотам явила нам милость, ласку, привет, доверие и сочувствие Царёва сердца, обелила нас пред лицом врагов наших явных и тайных, дала нам слёзы радости и такое великое нравственное удовлетворение, которое способно заставить забыть все скорби и невзгоды и наполнить сердца наши бодрой надеждой... Спасибо нашему Царю-Батюшке! Да здравствует в силе и славе на много лет Государь Император!

Да, недаром мы проработали этот минувший год. Припомните, братья и друзья, как мы ровно 11 месяцев тому назад, в этом самом зале нежданно узнали, во время нашего патриотического собрания, о роспуске первой Государственной Думы. Радость нашу тогда отравляла тревога. Боялись все ложных страхов, созданных лживыми языками врагов России. Пугали нас восстаниями, волнениями народными. Бывшие члены Думы отправились в Выборг и оттуда, как низкие изменники, ничтожные, презренные трусы, призывали русский народ к измене и безначалию. Тревога объяла всех.

И вот, за год мы увидели, что самая крепкая и надёжная сила в России – это историческая власть русского Царя; что во второй Думе оказались понимающими дело и способными людьми к служению России только Царские слуги – министры, те самые «бюрократы», которых не бранил только ленивый и немой; что голос разума, добросовестности и благородного самоотвержения мы слышали только от представителей патриотических наших союзов: мы увидели, что страхи и ужасы, созданные врагами России, оказались только пугалами; что пресловутое народовластие, это сатанинское измышление, эта могила религиозной правды и жизни по совести, само себя явило во всей неприкрашенной лжи; мы видели, как на протяжении года в двух Думах «воля народа» проявлялась до противоположности различно в разных партиях в разрешении одного и того же вопроса, хотя бы, например, аграрного; мы видели, что для составления большинства в решении тех или других вопросов в Думе «послы народа» руководствуются не голосом правды и совести, а приказом партии, «тактическими соображениями» и подсчётом голосов, взаимным торгом между партиями и явным обманом; мы видели, что одних вопросов, как бюджет, они не смогли разрешить по недостатку ума и знания, других – по недостатку добросовестности и любви к родине. Мы видели, как те, которые в прошлом году «по воле народа» призывали Россию не давать Царю ни податей, ни солдат, теперь «по воле народа» уже свободно отпускали деньги, составившиеся из податей, и устанавливали число новобранцев. «Народовластие», это – древняя дьявольская приманка; будете «яко бози» – оказалось лживым началом жизни и привело его представителей в Думе к неслыханным преступлениям и к нелепейшему заявлению о том, что «Дума без революции – это ружьё без заряда», что «не мир, а войну должна нести Дума», и что задача Думы – уничтожить Царя и монархию и вместо неё утвердить республику. Это говорили те, которые пред вступлением в Думу клялись и подписями утверждали клятву в том, что будут сохранять верность Самодержавному Государю... В момент, когда у нас распустили вторую Государственную Думу, мы видели во Франции вооружённое восстание против республики и парламента: не велики, значит, те блага, которыми нас прельщали те, которые мечтали устроить в России посредством Думы «широкий храм народовластия».

Народ наш, сбитый с толку лживыми обещаниями врагов, прикинувшихся его друзьями, прозревал в течение минувшего года и прозревает всё более и более. Первую Думу распустили, – и вся Россия, оказалось, сохранила полное спокойствие. Но правительство верило в Думу и надеялось, что Дума вторая, собранная по тому же выборному закону, окажется лучше. Для нас, напротив, для истинно русских людей, это было новым источником тревоги. Оставлен был прежний избирательный закон; предполагалось при этом, что Царь и правительство не вправе изменить выборный закон; чувствовались и слышались во всех мероприятиях и рассуждениях конституционные нотки... Действительность и опыт показали, однако, что закон этот, созданный спешно, в минуту тяжёлого положения России после неудачной войны, несомненно, был ошибкой. Что же, нужно ли было, в самом деле, непременно оставаться при этой ошибке, потому только, что она значилась в писаных параграфах закона?

По воззрению конституционному, нужно было оставаться при ошибке: ошибка вошла в право; пусть гибнет жизнь, пусть гибнет Россия, зато пусть торжествует право. Получается древне-фарисейское правило: человек для субботы, а не суббота для человека. Но не таково воззрение христианское и религиозное, отразившееся в русском Самодержавии: выше права – правда, выше бумаги – жизнь, выше субботы – человек. И Царь по этой русской конституции, которая, со стороны Царя, есть коронование и обеты его перед Богом, а со стороны народа есть верноподданническая присяга, – Царь стал выше мёртвого права и ныне Манифестом и изменением выборного закона указал народу Своему, что и впредь Он будет свободно править свободным народом как неограниченный Самодержец. Ибо, по слову Божию, где Дух Господень, там и свобода, а где нет Духа Господня, там и объявленная свобода окажется рабством...

Распустили вторую Думу, – и все вздохнули облегчённо. Ни от третьей, ни от четвертой, ни от пятой, вообще ни от какой Думы народ уж не станет теперь ждать спасения и укрепления отечества. Только Царь есть Верховная власть, а Верховная власть не может быть иной, как единой; только от Царя, только от Царя мы ждём счастья родины и от народа, живущего и действующего в единении с Царём; только Царю мы покоримся и по Его слову не только земли, дома и деньги отдадим, – отдадим и самую жизнь за Россию. И если впредь Царская совесть и разум укажут Самодержцу, что в прежнем каком-либо законе для блага народа нужно что-либо изменить в нём, или совсем отменить полностью: это – не только право Царя, но это и Его долг перед Богом и народом. Таково Его отношение и к Думе.

Думные люди – это только советные люди; они должны помогать Царю, а не ограничивать Его, тем более не бороться с Ним. Им – совет, а Царю – решение, – решение по совести, решение по вечному Божьему закону, решение не по партийному приказу, не по партийным интересам, а по соображениям общего блага России. Созывать советных людей или не созывать; собирать их в том или другом порядке, тем или иным способом, – это только право и долг Царя; указание Ему – совесть и Божий суд, а не измышлённое «право народа"'. Таков смысл Манифеста.

Кончилось сатанинское наваждение народовластия, кончилось лживое обаяние; открылся обман; спала повязка с глаз народа. То, что нам подсказывали вера и совесть, русское чувство и руководство исторического предания, – нас не обмануло.

Царь обрадовал и осчастливил нас свидетельством Своего доверия и благоволения. Великая нам честь! Великий нам дар!

Но кому много дано, с того много взыщется. Не ошибёмся, если скажем: дана нам милость за правоту наших убеждений, а не за самое их осуществление, для которого, что бы мы ни сделали, всегда сделаем не всё: путь нашей работы бесконечен, высота нашего подвига безгранична, служение наше нескончаемо.

Указание будущей нашей работы и уроки себе мы найдём теперь в знаменательном совпадении дней переживаемых нами событий: роспуск Думы объявлен в тот воскресный день, когда в Евангелии читается великая молитва Господа Иисуса: да вси едино будут (Ин. 17:21); когда в апостольском чтении слышится предупреждение апостола: войдут к вам волки хищные, не щадящие стадо, и из вас самих восстанут учители, говорящие развращённое (Деян. 20:29–30); когда в историческом воспоминании первого Вселенского Собора впервые выступает в жизни и истории верующего народа благодетельная власть благочестивейшего самодержца равноапостольного Константина.

Прошла после того неделя – и мы сегодня собрались сюда в наше общее собрание, в праздник Пятидесятницы, и слышали завет: «Исполняйтеся Духом... Егда огненные языки раздаяше, в соединение вся призва».

Соединим же эти уроки: «Исполняйтеся Духом» – в единении духа!

Переживаемые обстоятельства пусть в нас поднимут религиозное воодушевление и надежду на милость Господа и на Его помощь нашему Царю и родине; пусть поднимут в нас уверенность в правоте нашего дела и призвания, готовность служить им всей душой и всем разумением; пусть поднимут и укрепят в нас решимость оправдать высокое Царское доверие и быть его достойным. Всё это мы сделаем опять тогда, когда среди нас не будет распрей и раздоров, когда мы будем едино, когда из нашей среды не будут восставать люди, сеявшие раскол и разделение, а если и будут восставать, то останутся одинокими.

Русское несчастье – это взаимное недоверие, вражда и подозрительность. Помните, на последнем съезде, в торжественный день его открытия, мы молили, просили, заклинали и властью пастырской повелевали хранить единение, не давать скорби Царю и радости врагам видом наших раздоров. И ныне, в день этого торжественного собрания нашего, мы молим и просим о том же: будем едины, будем храниться раскола и разделения. В политических партиях это неизбежно, у нас – это позорно и преступно. Там меняются убеждения и приёмы деятельности; там впереди корысть, честолюбие или властолюбие; там естественно передраться из-за власти, к которой все тянутся и из-за которой борются. У нас нет поводов к борьбе и озлоблению: мы – не партия, а весь русский верноподданный народ; в убеждениях мы постоянны; православная вера, Самодержавный Царь и русский народ, это – основа нашего исповедания, для всех равно дорогая; власти мы не хотим и не ищем. Остаются мелкие поводы к личным неприятностям между отдельными людьми. Станем выше этого! Будем презирать такую мелочную и недостойную борьбу. Пройдём мимо всяких выходок личного самолюбия, взаимного заподозривания, всяких нечистых намёков и обвинений. Люди неуравновешенные, люди повышенно самолюбивые, люди, способные на всякие крайности, люди самовлюблённые, склонные всех и всё бранить, обвинять, грязнить, чтобы этим или пред собой или пред другими себя возвеличить, – такие люди всегда и везде найдутся. Но целое общество, вся наша священная, боголюбивая, царелюбивая и народолюбивая дружина должна оставаться спокойной и делать своё дело. Пусть раздаются подчас истеричные вопли, ругательства, проклятия, анафемы...

Мы знаем, что это – неизбежный спутник человеческой греховности. Где люди, там и страсти, а страсти уживаются под каждой одеждой, и мирской и духовной, при всяких убеждениях, даже и правых... Призывы очиститься... О, очищение дорого для нас, настоятельно нужно, всегда необходимо! Но призывы эти мы послушаем из чистого источника слова Божия, от Духа Божия, а не из сомнительного источника оскорблённых самолюбий, не от духа, омрачённого и уязвлённого злобой и мстительностью.

За дело, братья, за труд и подвиг, минуя соблазны, препоны и преграды!

Огненными языками, огненным воодушевлением будем идти в общее единение всех русских патриотов. Пред нами нескончаемый путь работы. Торжество наше – только начало, только первая победа русского православно-самодержавного государственного воззрения. Но враг поставит пред нами много преград. Не одну жизнь мы ещё будем оплакивать, не одну жертву впереди будем хоронить, и, кто знает, чей теперь черёд? Над кем теперь стоит ангел смерти?

Не раз мы будем в скорби и горести, не раз мы ещё будем видеть натиск и даже временный успех враждебных сил. Отстоимся и победим, победим непременно, если будем крепки в вере и крепки в единении, в свободном послушании избранным нашим вождям и руководителям, доверие к которым, прежде всего, захотят пошатнуть враги, и, конечно, всего лучше для них, если это они сделают руками наших же единомышленников, или сбитых с толку, или впадших в соблазн. Помните, силы у наших врагов своей нет, их сила – в наших слабостях, в наших ошибках, в наших раздорах.

Но этой силы мы им не дадим, и радости такой мы им не доставим.

Братья! Исполняйтеся Духом – в единении духа!

В церковно-богослужебной книге относительно нынешнего воскресного дня говорится: «Ведомо буди, яко вся ныне празднуем, елика благодатно освяти Дух Святый, – высочайше и освятительные умы; праотцы и патриархи, пророки и священные апостолы, мученики и священноначальники, священномученики и преподобномученики, – преподобные и праведные и вся святых жен ликования и иные вся безыменитые святые, с ними же да будут и хотящии быти. Прежде же всех, и во всех и со всеми Святых Святую Владычицу Богородицу» (См. Синаксарий праздника)

Итак, первый воскресный день после праздника Пятидесятницы, как завершение многих великих и святых воспоминаний, св. Церковь посвящает прославлению всех святых. Богослужебная книга, из которой взяты приведённые сейчас слова, поставляет это воспоминание в связь с празднованием в честь Св. Духа. В ней выражается мысль о том, что, воспоминая всех, елико благодатно освяти Дух Святый, мы не в силах назвать их поимённо: так они многочисленны, так много их жило в простоте, смирении и безвестности на севере и юге, на востоке и западе и во всей вселенной.

Святые эти – достойный плод освящения и Духа Святого. Они – вечная похвала Церкви, её слава, чистая, святая и достойная. Они – свидетельство и доказательство могучего, чудесного действия Церкви Божией в мире после того, как она приняла дары искупления и освящения. Поистине, если Дух Святый вещественным образом, т.е. в виде огненных языков, сошёл с неба на землю, то чрез Него, наоборот, вещество и земля, т.е. люди плотские, восходят и возвышаются от земли на небо: «Восходит к горним персть, естеством долу преложна сущи» (из Синаксария).

И смотрите, поучаясь, как это освящение мира Христовой верой приметно и действенно в жизни и истории. И до Христа люди жили, искали истины, искали нравственности и духовных основ, мучительно старались разобраться между добром и злом, тяготились сознанием греха, стремились к Богу и святости. Много ли было, однако, святых и чистых? Их не было. Самые лучшие люди древности, прославленные и превознесённые за добродетели, в Греции, в Риме, даже среди народа избранного, имели крупные недостатки. «Блестящие пороки» – вот как называет один из учителей Церкви самые их добродетели. Но и такие люди были очень редки: зло и греховность господствовали в мире. Пред пришествием Христа зло так наполнило мир, что гибель мира была неизбежна. Но вот явилось христианство, – и откуда только явилась в людях сила духа, сила жизни, святости и благочестия! Апостолы, мученики, подвижники, проповедники, святые во всех возрастах, званиях и состояниях, во всех народах, во всех концах земли. Каждый народ, каждая страна, каждый город хвалится своими великими святыми. Исполняется воочию то, что поётся в церковной песни: «Процвела есть пустыня, яко крин (сад), Господи, языческая неплодящая церковь пришествием Твоим»...

Вспоминая и прославляя всех святых, с грустью, однако, видим, что их земная жизнь была исполнена страданий, унижений и бедствий, она не соответствовала их значению для людей, их высокому достоинству. «В багрянице крови, в червленице твёрдого страдания, истерзанные и окровавленные, по всей земли мучившиеся терпеливо и доблестно, как бы в чужих телесах страдавшие, подражатели Христа-Первомученика, огнём искупившиеся искушения», – вот как представляются они в церковных песнопениях. (См. канон).

А между тем, мы слышали от апостола сегодня, что святые верой победили царствия, содеяли правду, получили обетования. И Церковь для их прославления как бы не находит слов, богослужебные песни и молитвы достигают высшей силы вдохновения в желании изобразить их заслуги и воздать им хвалу, и в желании нас подвигнуть к подражанию их жизни. Они «Церковь обнебесили, они небо церковное уяснили своими дарованиями, они благородством души очистились, венцы получили, наследниками царствия показались, мзду трудов прияли», души их – в руце Божией и уж не прикоснётся их мука; в очах безумцев они умерли, и исход их вменён был, как бесчестие, на самом же деле они вечно живут теперь во славе и в мире, а упование их бессмертия исполнено. Как золото в горниле, Бог искусил их, как всеплодие жертвенное приял их. Во время посещения Его и суда они воссияют; как искры по стеблию, будут пылать, и сверкать небесной красой. (См. канон, 2 паремию).

Так величает святых церковное слово. Они – семя святое, они – стояние мира, т.е. ими держится и держался мир, они – соль земли и свет жизни.

Что же, одной похвалой святым удовлетворяется и довольствуется слово церковное? Нет, братие, в нём слышатся великие и глубокие заветы живущим поколениям, сынам Церкви воинствующей. Великие заветы и вместе грозные предостережения.

Воля Божия о нас – святость наша во Христе Иисусе; мы созданы на дела благая, – вот первый урок и завет каждому отдельному христианину.

Хотите слышать урок царям, правителям, народам, обществам и государствам? Вот этот урок: «Слышите убо, царие, и разумейте, научитеся, судии концев земли; внушите, держащие множества и гордящиеся о народех язык: яко дана есть от Господа держава вам и сила от Вышнего» (3 парем. из Прем. 5). Итак, не земное устроение только, не земные удобства, не устроение только гражданского быта, суда и порядка, городов, дорог, промыслов и торговли, не одни временные цели и задачи поставлены царям и царствам. Они имеют религиозно-нравственные задачи, религиозно-нравственные обязанности; царства человеческие покоятся на нравственных основах и без них погибнут и подпадут осуждению.

Кто же будут судьи? Судьи – это те самые святые, которых мы ныне прославляем. Судят языком и обладают людьми, и воцарится Господь в них во веки, – говорит о них древнее слово Божие (2 паремия из Прем. 3).

Разве вы не знаете, что святые будут судит миру? – повторяет и подтверждает апостол (1Кор. 6:2).

Они предстанут лицу Божию с нами рядом и скажут о нас: это не те, для которых мы приготовили кровью и страданиями торжество Церкви; они на нас не похожи: мы обнебесили Церковь, а они её оземленили; мы в муках и крови остались ей верны, а они в мире и благоденствии ей изменяют. Нам тяжело было оставаться на высоте подвига, но мы остались тверды, а этим легко было и они пали.

Пусть, – скажут они о нас, – пусть не говорят они о трудностях, соблазнах, искушениях, препятствиях; пусть не выдумывают для себя извинений; пусть не ссылаются на невозможность cпасения. Мы, – скажут святые, – мы – люди такие же, как они, и нам была дорога жизнь, и нас страшили страдания, и нам тяжки были препятствия; нам было в страданиях и гонениях тяжелее, чем этим живущим христианам; мы часто спасались в пустынях и лесах, в пещерах и подземельях, в ссылках и тюрьмах, мы не имели храмов и богослужений, не слышали пастырей и учителей; одинокие, рассеянные среди моря язычества, мы всё же остались верны Христу, а они посреди множества христиан, во дни господства Церкви, восстановили в жизни древнее издохшее язычество, с которым мы боролись до крови и смерти...

Что мы скажем пред этой укоряющей речью? В чём будет наше оправдание? Самое существование святых, их подвиги, самое наше празднество в честь их, наше прославление их, – всё это будет судить нас пред Божьей Правдой.

Наш долг – им подражать. Наш долг – следовать их жизни. Наш долг молитвой просить их помощи. Как бы ни тяжело было это подражание, будем помнить уроки нынешнего Евангелия. Апостолы спросили Господа: «Вот, мы оставили все, и пошли за Тобой. Что же нам будет?» Господь им ответил: «Истинно говорю вам, что вы, пошедшие за Мной, в паки бытии, в иной, вечной жизни сядете на престолах судить коленам Израилевым. И все, ради Меня оставившие отца, или матерь, или братьев, или сестёр, или что другое в жизни, – сторицею получат и жизнь вечную наследуют» (Мф. 19:27–30).

Братие, не весте ли, яко святии судити мирови имут? Аминь.

Слава, честь и мир всякому делающему благое! (Рим. 2:10).

Если мы соединим вместе все наставления слова Божия, которые преподаны нам св. Церковью в нынешний день двойного праздника, то найдём в них такую глубину назидания, что ею исчерпать можно всю нравственную жизнь христианина. И в то же время в них мы услышим и увидим открытый и грозно-вразумляющий укор нашему времени с его забвением высшего смысла и высших целей жизни, с его преклонением только пред землёю и пред земными интересами.

В Евангелии сегодня мы слышали простую, но дивную повесть о призвании апостолов. По берегу моря идёт Человек. У Него нет видимых знаков высокого происхождения, властного положения, богатства или мирской учёности. У Него нет учения, обещающего мирские радости, – у Него только слово призыва к Богу и Небу, к покаянию и спасению, не к царству земному и его осязательным и соблазнительным сокровищам, а к невидимому и неведомому царствию небесному. Оттоле начат Иисус проповедати и глаголати: покайтеся, приближибося царствие небесное...

На пустынном берегу – рыбаки, простые поселяне галилейские; одни чинят сети; другие закидывают их в море; все заняты мирным и полезным промыслом. Проповедник говорит им: «Оставьте это всё, все ваши заботы и труд; идите за Мной, и Я сделаю вас из ловцов рыб ловцами человеков». Звавший был Христос; рыбаки – апостолы; они оставили всё, и пошли за Божественным Учителем. (Евангелие воскресное Мф. 4:18–23.)

Слышим чрез много лет после этого учение апостолов; оно – отпрыск, отображение, повторение и раскрытие Евангелия царствия, проповеданного Христом. Оно гласит сегодня: «Скорбь и теснота на всякую душу человека, творящего злое; слава и честь и мир всякому, делающему благое. И голосом слова Божия, открытого Духом Святым в Священном Писании, и голосом совести, присущей всякому сердцу, мы призываемся к добру, и поэтому ответствуем пред Богом за отступление от него». (Воскресное апостольское чтение Рим. 2:10–16.) Так было и до Христа. А после Его пришествия «стало ближе всего к нам спасение, – ночь прошла, а день приблизился. Отложить нужно дела тёмные и облечься в оружия света; отказаться нужно от всякого вида чувственности, от пьянства, прелюбодеяния, от злобы и зависти; гнать нужно от себя соблазняющий помысл самооправдания, будто всё это – естественно, необходимо, а потому невменяемо и безгрешно для человека: потребностей тела не следует обращать в похоти, свободный дух не нужно отдавать в рабство плоти». (Апостольское чтение праздничное Рим. 13:12–14.)

Что скажет на это учение нынешнее время? Какому суду подпадут, и какой дадут ответ Богу нынешние люди?

Ответа и суда нынешние люди, большей частью, не признают. Они измеряют жизнь человеческую одним земным существованием, и с этой узкой меркой, конечно, не в силах вместить вечных наставлений из мира вечности. К чему нам, – говорят они и учат, – к чему нам ваши проповеди о каком-то небесном царстве? Пред нами царство земное, и мы так его желаем устроить, чтобы рай людям был здесь, на земле, при жизни, а не на безвестном небе. К чему нам ваши наставления о покаянии? Человек живёт, как ему живётся; что он сделал, он сделал по необходимости; человек всецело зависит от условий и обстоятельств жизни, они сильнее его, он не может себе их подчинить; ни в чём он не виноват, значит, ему каяться нечего... К чему, – говорят они, – ваши поучения о добре и зле? Добра и зла, виновности и невиновности, порока и добродетели нет; есть только те или другие условия жизни; добро есть то, что всеми признано и сегодня принято за добро, завтра оно уже может считаться злом. И наоборот, зло, сегодня почитаемое злом, завтра будет называться добром... Наконец, к чему, – говорят они, – к чему ваши подвижники, святые, проповедники, мученики, к чему эти люди, говорящие и думающие и другим проповедующие о Боге, о нравственности, о душе, о святости? Всё это для земли не нужно, все такие люди для земли или вредны, или бесполезны. Нам нужен хлеб, свет, воздух, жилища; в меру труд, побольше отдыха и наслаждений; всем по возможности людям одинаковое количество благ земных, осязаемых, видимых, понятных. Кто всё это даст, тот – благодетель человечества, тот – истинный учитель людей, тот достоин хвалы и по смерти, а не подвижники веры и благочестия.

Такова философия современности, столь заманчивая для грешника. Не нова эта философия; её знали в древности, когда говорили: «пар есть жизнь наша; мы сегодня существуем, а завтра будем, как не бывшие; посему, пока живы; будем есть, пить и веселиться»; её знал и обличал и апостол, когда изображал её сущность в словах: «ямы и пиемы, утре бо умрем» (1Кор. 15:32).

В ответ на приведённые рассуждения поставим образы ныне прославляемого Церковью св. Иоанна Крестителя и св. апостолов, призванных на ловитву человеков.

Вот, на берегах Иордана, на людном пути появляется какой-то подвижник. Одежда на нём грубая и необычная, – из верблюжьего волоса, пояс усмен о чреслех его; пища – акриды и мёд дикий. Рождение его – плод молитвы; с детства он – в дикой и суровой пустыне, среди суровых подвижников. Душа его полна верой, весь он устремлён к Богу. Это – Иоанн. Он удалён от всяких мирских дел, он совсем не знает жизни по собственному опыту. Раздаётся его слово о покаянии и спасении; совершает он обряд крещения в водах Иордана, во образ покаяния и очищения грехов, во образ жизни новой и богоугодной, вместо отринутой старой и греховной. По-видимому, кто же пойдёт к такому «пустынному гражданину»? Чему можно поучиться у этой «горлицы пустыннолюбной», как называет его богослужебная песнь? И какое влияние он может оказать на жизнь? Однако горлица эта возвестила «весну божественную, имже преста безбожия зима лютая»; «гражданин пустынный» оказался учителем людей общества и деятелей государства, так что к нему со всех сторон с утра до вечера приходили фарисеи, саддукеи, воины, мытари, народ, и все спрашивали: «что нам делать?..» «Исправляя пути Господу», он научил людей «жизненному пути», «отверз неплодные сердца». «Се глас Предтечи, неплодным и пустым предста сердцам вопиющ: путь Христов ныне уготовите...» Каждому сердцу, каждой душе дал он указание и спасительные уроки; обличил и царя беззаконного... «Духом и силой Илииной» проповедуя, призывая к Богу, к жизни, отрешённой от земли, он, сам удалённый от мирских дел, произвёл великий переворот в жизни и оказал на неё влияние на целые века, – гораздо более влияния, чем те земные и не «пустынные граждане», которые много ели и пили, приобретениями и удобствами услаждали земную жизнь. Их имена остались безвестными, память их погибла, разлилась, как вода, и рассеялась, как дым, а имя Иоанна, смиренного пустынника, живёт в роды, и похвалу его доныне исповедует Церковь.

Проповедь его, и затем проповедь апостолов разве осталась бесплодной в мире? Разве таков был бы мир, если бы не было христианства? Заклятый враг веры и христианства не посмеет так сказать. Поистине, эта проповедь о небе, однако, благоустроила и землю, и если бы не было призыва к царству небесному, давно бы рухнули и царства земные. «Да возвеселится небо свыше и облацы да кропят правду. Глас веселия возвестите, возвестите даже до конца земли. Искапайте горы сладость, и холмы, яко агнцы, взыграйте»... Так рисует пророк радость мира после явления и проповеди Предтечи и вслед за ним и указанного им Христа – Мессии (3 парем. и стих. литии).

Отнимите эту основу веры, благочестия и покаяния, отнимите это стремление к небу, эту жизнь духа, и всякая ваша земная радость в печаль превратится. Не будет добрых отцов и матерей, не станет дружных и любящих семейств; не окажется послушных детей, чистых юношей и дев. Не будет ни справедливых судей, ни разумных учителей, ни воинов, ни граждан, готовых жертвовать собой для блага отечества, ни тружеников честных на всех поприщах жизни, – вообще не станет людей долга, людей чести, людей подвига. Ибо без религии и без благочестия остаётся одна философия, именно – философия бессловесных: «ямы и пиемы, утре бо умрем».

И напрасно наше время так старательно хлопочет об устроении чисто-земной стороны жизни общества и государства, забывая о стороне духовной, о нравственном возвышении, например, рабочих и трудящихся людей: при таком на них воздействии, скоро воспитаются не люди, а дикие звери, злобно-неукротимые, которые так загрязнят жизнь, что придётся прибегать и к мерам их обуздания, годным только для зверей... И напрасно наше время всё твердит об одних правах людей, забывая напоминать о соответствующих правам обязанностях. Это – гибельное увлечение, которое, развиваясь в применении к жизни людей, приведёт её в положение худшее, чем у самых бессмысленных животных, обратит её в огромный дом безумия...

И напрасно наше время так усердно хоронит всё, что говорит о вере и религиозном благочестии: вытравить религию, может быть, в отдельных слоях народа на время удастся, но чем заменить тогда страшную пустоту души, чем пополнить душевное содержание, чем сдержать врождённые злые наклонности?

А, между тем, без веры, без страха Божия, без боязни греха и ответственности перед Богом, ясно само собой, люди быстро наполнят землю такими преступлениями, которые обратят жизнь не в рай, о котором говорят мечтатели, а в самый несносный тяжкий ад.

К счастью, никогда нельзя вытравить в людях религии, как нельзя приучить их жить без питания и воздуха. Оторванные от Бога, люди снова, по врождённому влечению душ, по неистребимому, помимовольному уговору всечеловеческому, потянутся к Богу, и только тогда скажут словами отца Предтечева: «Благословен Господь Бог Израилев, яко посети и сотвори избавление людем своим». Чем тяжелее будет жизнь, тем напряжённeе будет тяготение к религии. И только в этом – вечное очищение человечества и спасение.

Подлинно, это будет избавление от рабства греху, за которым стоит гибель вечная. Только под чудным влиянием религии рождать может жизнь неплодная, как Елисавета; заговорит, подобно Захарии, всё, что немо и глухо для счастья, для духа, для духовной жизни, – и процветёт всякая пустыня.

Зачем же нам сознательно и намеренно идти к такой глухоте и немоте, к такому бесплодию жизни? Зачем обращать жизнь в смерть и в пустыню?

Нет, «духом и силой Илииной» пусть разгораются наши сердца в служении Богу, вечным основам добра, в борьбе со злом, в насаждении царства Божия и небесного здесь, на земле. С ним будет счастливо и наше царство земное.

Слава и честь, и мир всякому, творящему благое! Аминь.

Созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Мф. 16:18).

Когда я размышлял над этими словами св. Евангелия, которые мы сегодня слышали за богослужением, и думал, какое назидание преподать вам, возлюбленные, на основании этих слов, я получил от неизвестного мне лица письмо с такими вопросами, которые как бы нарочно составлены по нынешней нашей беседе.

По всем признакам, пишет в простоте души верующий человек, пишет издалека, из г. Самарканда в Средней Азии. Он прочитал случайно одну из печатных моих проповедей, которые и вам были мной сегодня розданы⁵⁶, и просит разъяснения по некоторым своим недоуменным вопросам. Впрочем, вопрос один у него, только предлагается в различных видах, – это вопрос о Церкви.

«Прошу я разъяснения, – пишет мне неизвестный вопрошатель, – как понять то, что враги наши, сеющие теперь на Руси обманные, пагубные речи, ненавидят всякого, кто почитает веру и Церковь; ещё: как понимать, что Бог направляет человека чрез религию и Церковь к добру вечному и истинному; далее: как понимать, что человек должен всеми силами служить Христовой вере и работать в ограде святой Церкви; наконец: как понять то, что антихрист воздвигает гонение на Христа и на Церковь». «Объясните, что такое Церковь».

Вы можете спросить меня: какое нам дело до того, кто чего не понимает, кто о чём спрашивает, и зачем нам об этом слушать?

Думается, что такое рассуждение будет неправильным. Вопрос о Церкви, о спасении в её ограде, о погибели вне Церкви – это вечный предмет разъяснений и назиданий для верующих. Недоумения, о которых писал мне неизвестный добрый христианин, – это недоумения не одного его, а многих, и если он писал от чистого сердца, желая услышать и познать истину, то, несомненно, с таким же настроением сердец и с такой же жаждой спасения должны послушать слово о Церкви и все верующие христиане. О Церкви беспрестанно говорит слово Божие, а кто читал и знает слово святоотеческое, тот найдёт в нём такое, потрясающее всю душу христианина учение: «Кому Церковь не мать, тому и Бог не Отец» (св. свящмч. Киприан). Говорить об этом предмете всегда благовременно, но особенно нужно в такие дни смуты, когда особенно чувствуется нужда в твёрдом, ясном, непререкаемом руководстве веры, жизни и мысли и всего поведения христианина, а такое руководство только и может дать Господь, и даёт его чрез Свою Церковь. Достойно и праведно говорить об этом и в нынешний праздник, ибо апостолу Петру было дано Господом обетование о Церкви в ответ на его горячее исповедание веры во Христа, Сына Божия, а св. апостол Павел больше всех потрудился, чтобы словом своим раскрыть и уяснить учение о Церкви, и чтобы самым делом распространить её по всем странам земли и благоустроить жизнь членов св. Церкви. Оба святые первоверховные апостолы отдали Церкви Христовой всю жизнь, ей служили всеми силами, в Церковь звали всей своей проповедью, прилагая верующих к Церкви (Деян. 2:47), поставляя епископов, пресвитеров и диаконов (1Тим. 3:2, 8; Деян. 14:23; 1Кор. 12:28; Еф. 4:11), за Церковь они и умерли, завещав пастырям пасти усердно, с любовью и смирением Церковь Господа и Бога, которую Господь стяжал Своею Кровию (1Пет. 5:2; Деян. 20:28), а пасомым завещав не уклоняться от собрания церковного, быть в послушании у пастырей, проникаться и спасаться учением Церкви (1Кор. 12:28, 11:18; Еф. 5:27, 3:10; 1Пет. 1:12).

Над всеми этими заветами поставьте слово Самого Основателя Церкви – Господа Иисуса Христа: кто Церковь не послушает, тот да будет тебе, как язычник и мытарь (Мф. 18:17) и, наконец, отрадное на всю вечность благовестие, что Церковь обнимает землю и небо; что в ней пребывают живые и умершие, во главе со Христом, в сожительстве с ангелами и всеми святыми, что и мы, значит, смертью земной только изменяем вид пребывания в Церкви, а по существу продолжаем в ней жить вечно (Евр. 12:23).

Не может человек жить без веры, не уйдёт он никуда и никогда от Бога; всегда он будет идти к Богу, всегда будет искать Его воли; всегда будет желать угодить Ему; всегда человек, в виду болезней и смерти, и пред всяким великим и серьёзным делом, будет чувствовать себя бессильным; пред громадой мира он познает себя ничтожным, и склонится пред Божеством, и будет искать Его помощи; всегда человек в глубине своей совести будет сознавать себя грешным и нечистым, и будет искать очищения и спасения у Бога. Сколько ни знает история народов земли, безверного народа не было. Были ложные веры, были неправильные виды богопочтения, но хотя и ложно, а человек всё-таки веровал, стремился к Богу и искал Его. Стремление к религии – врождённое нам стремление. Обманывает ли оно человека? Этого не может быть. Если бы такое стремление было ложно, т.е., если бы на самом деле религия была не нужна или невозможна, то все люди представлялись бы какими-то безумцами, которые ищут всю жизнь того, чего нет на самом деле. Но врождённые стремления никогда живых существ не обманывают. Ребёнок ни у кого не учился, а начинает тотчас же после рождения правильно дышать. Птица никогда не была на юге, а летит туда осенью, и правильно делает, ибо находит себе там тепло и всё, что нужно для жизни. Утёнок никогда не плавал, но, как только вылупился из яйца, бросается в воду и начинает плавать. Черепаха бросает яйца вдали от берега, но молодые черепахи, как только от солнечного тепла выродятся, направляются сами не в сторону от воды, а к воде, хотя никто их этому не учил. И дерево тянется от тёмного угла к свету и теплу, к солнцу, хотя его также никто не учил этому. Но если врождённые стремления не обманывают дерева, птицы и черепахи, то почему же человека обманет его врождённое стремление к Богу? Это невозможно и не похоже на всё, что делается кругом нас во всей природе.

Итак, религия врождена человеку. Но человеку ещё врождённо другое стремление: жить и действовать не в одиночку, а вместе с другими, целым обществом.

Человек селится деревнями, сёлами и городами; основывает союзы и сообщества; образует роды, племена, народы и государства. Всё идёт у нас лучше и успешнее, когда мы работаем вместе: на этом основаны фабрики, заводы, всякие предприятия, учёные и иные общества. Вместе и горе легче, и радость полнее. Почему же в религии остаться одиноким? Это невозможно уже потому, что религия всем прирождена, и интересы её гораздо глубже и ценнее, чем интересы науки, искусства, торговли и проч. Отсюда – люди естественно образовывали всегда и везде религиозные общества, собрания. Собрание – по-гречески экклесиа, а это и есть точный перевод русского слова Церковь. Церковь, значит, – прежде всего, собрание верующих. В каждом собрании есть глава, есть распорядители, в каждом собрании есть свои задачи и цели, свои места для сборов, свои правила, законы и т.д. То же и в Церкви.

Но если бы Церковь была только человеческим обществом, жила и действовала человеческими только силами, то она нас никогда бы не объединила, не успокоила, не удовлетворила и не спасла. Ведь человек ищет в религии восполнения своей немощи, своего нравственного бессилия. Ведь, если бы его одиночество восполнялось бы только людьми, он не искал бы приближения к Богу. Человек знает, что он грешен, что он собственными силами не спасётся, что он заблуждается постоянно, что он смешивает истину с ложью, что, и, зная о добре, он бессилен ему следовать и всё-таки творит зло. Человек ищет Бога-Помощника, а Бог по милосердию Своему идёт к человеку на помощь. Он, Господь, oткрывал Себя человеку через особых избранных людей, пророков; Он завещал человеку путь спасения, многочасно и многообразно говоривший через пророков, Он, наконец, явил Себя всецело и всесовершенно чрез Сына Своего, Иисуса Христа. Сын Божий за нас принёс жертву – Себя Самого, снял с человека ответственность за грехи, соединил нас с Богом, соделал нас, из врагов и грешников, сынами Богу; Он открыл нам всю истину, всю волю Божию; Он дал в Себе Самом пример того, как нужно исполнять эту волю Божию. Но человек грешен и бессилен: Сын Божий дал нам, поэтому, все Божественные, высшие силы к жизни и благочестию, – как учит св. апостол Пётр: Он обетовал и послал и посылает верующим благодать Святого Духа, которой очищает нас от грехов содеянных, помогает в борьбе со злом, помогает в достижении нами нравственного совершенства.

Итак, Церковь есть общество истинно верующих во Христа, не людьми, а Богом установленное; в ней Глава – Христос, Сын Божий; в ней учение не человеческое, а Божественное; в ней силы не людские, а высшие и небесные; в ней распорядители – пастыри и учители, не людьми, а Богом уполномоченные, поставленные и освящённые; в ней задачи не земные, наоборот, задача её – вести людей от земли к небу, даровать им вечное спасение. Один Бог, одна Глава Иисус Христос, одни священноначальники, одна молитва, одно учение о Боге, одна вера, один закон – заповеди Господни, одни таинства, которыми нам преподаётся сила Господня – благодать; одни порядки, одно богослужение, всё едино в Церкви, всё освящено и указано Богом. Посему и Церковь одна, хотя и разделяется видимо на отдельные части на земле, потому только, что люди живут в разных местах.

Скажите же теперь, можно ли спастись без Церкви и вне её ограды? Скажите, как назвать человека, который, числясь в каком-либо обществе человеческом, собраний не посещает, целями общества не интересуется? Действительный ли он член общества, в котором он числится? Разве настоящий рабочий тот, кто никогда не ходит на работу? И разве христианин тот, который Церкви не слушает, учения её не исполняет, в места её собраний, т.е. в храм, в просторечии тоже называемый церковью, не ходит? И может ли он спастись? И не гордость ли это, если он думает, что он сам, без Церкви, без руководства её, придёт к Богу и вечному спасению?

В нынешнем Евангелии указано, что́ нужно для спасения в христианстве. Спаситель пред страданиями спрашивал Своих апостолов: за кого Меня почитают люди? Апостолы отвечали: «за Иоанна Крестителя, за Иеремию, за одной из пророков». А вы за кого Меня почитаете? – спросил Господь. Первый из всех и за всех ответил быстрый и решительный Пётр: «Ты – Христос, Сын Бога Живого!» Знаменательно ответил ему Господь: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо не плоть и не кровь сказала тебе это, но Отец Мой Небесный. И Я тебе говорю: Ты – Пётр, что значит камень, – и на сем камени Я создам Церковь Мою, и врата адовы не одолеют её». Господь основывает Церковь, а не человек; вечна она и неодоленна даже вратами адовыми, т.е. устоит она пред всеми и всякими нападениями зла. От человека же для вступления в Церковь требуются не личные дарования и заслуги, а живая и искренняя вера во Христа. Но и самая вера, это – дар Божий, её нельзя себе ставить в заслугу.

В другой раз образно Господь Иисус представил учение о Церкви в притче о званных на брачную вечерю. Все званные пришли и возлегли в одеждах, данных царём – хозяином вечера, только один пренебрёг царским даром и сел за пир рядом с другими в своих рваных и грязных лохмотьях. Разгневался владыка и велел слугам изгнать дерзкого и гордого вон, во тьму кромешную. Вечеря – это Церковь Божия; Хозяин и Царь – Бог, Жених, виновник вечери, – Сын Божий, Христос; званные – люди; одежда царская – благодать; лохмотья – самонадеяние человека, превозношение его ума, его воззрений и взглядов, которыми человек нередко хочет заменить и затенить истину Божию. Таким не место в Церкви, они – сами себе закон; это не дети Христа, кроткие и послушные, а сыны дьявола, первого гордеца и богоборного учителя.

Итак, если захочет дьявол погубить человека, он толкнёт его на путь противления Церкви, а кто пойдёт против Церкви и останется вне Церкви, тот, как овца без пастуха, без овчарни, без заботливого руководителя, гонимая ветром пустыни, одинокая, настигаемая волком-дьяволом, непременно погибнет. Это именно и делают теперь враги наши, приспешники сатаны, сеющие смуту в народ, отторгающие народ от веры и Церкви; это будет делать и последний антихрист.

Хотите иметь уверенность в истине? Хотите проверить всякое новое учение и быть убеждённым, что, принимая это учение, вы не идёте путём гибели? Хотите обновления, упорядочения, счастья и благоустройства общества и государства?

Есть верный пробный камень для всякого учения, есть верное зеркало для всякого учителя, есть верное руководство для всякого христианина, для всякого деятеля общественного и государственного. Это – учение Церкви Христовой. Оно – плод неземного дерева, оно от Духа Божия. Оно хранится без повреждения в Церкви, хранится Божественной силой. Оно всегда одно и то же, всегда неизменно, в то время как учения мудрости человеческой меняются постоянно.

Учением Церкви проверяй всякое слово и всякое новое учение, и если новое только потому заманчиво, что оно ново, а истине Христовой противоречит, отбрось новое и отвергни его без всякой жалости, со всего решимостью, хотя бы оно обещало тебе самое полное и увлекательное новое счастье. Сатана умеет преобразоваться в образ ангела светла, и словами лживых обещаний, как Еве в раю, умеет внушить мысль о борьбе с Богом, чтобы погубить свою жертву верно и бесповоротно.

С этой точки зрения надо смотреть на все нынешние модные учения социализма, демократии, анархизма и прочая и прочая.

По отношениям к Церкви и христианству можно определить и достоинство новых учителей и всяких агитаторов. Кто из них предан Христу, предан Церкви, её учение исповедует и проповедует, свято его исполняет, кто смирен пред Христом и Церковью, – такой проповедник заслуживает доверия, а всякому иному учителю готово должно быть всегда одно слово, слово Христа, сказанное Им искусителю: «отойди от Меня, сатана», – с обещаниями хлеба и сытости, славы и величия, – «Господу Богу нужно покланяться и Ему единому служить»...

Бог нас ведёт чрез религию и Церковь к добру истинному и вечному; человек, если хочет он быть человеком в истинном и достойном смысле слова, если хочет спасения и вечной жизни, должен всеми силами служить Христовой вере, в ограде, и при пособии, и в руководстве святой Церкви.

Таковы заветы векам и народам святых первоверховных апостолов Петра и Павла.

«Ибо знаем, – говорит св. Павел, – что когда эта телесная храмина наша рушится, мы имеем уготованное жилище на небесах, дом нерукотворенный и вечный» (2Кор. 5:1). Но туда не войдёт ничто нечистое и скверное, и ведёт нас туда только святая Церковь – чрез веру и благодать Вечной Главы Церкви – Господа Иисуса Христа, Ему же честь, и слава, и поклонение во веки веков! Аминь.

Какие чудные, золотые слова мы слышали сегодня за литургией во святом Евангелии! (Мф. 5:22–33). Как хочется верующему сердцу без конца повторять их, напитаться ими; как отрадно в них находить мир и удовлетворение духа среди бурных споров, сомнений и вопросов нашего времени!

Поучает Спаситель: «Светильник для тела есть око. Если око твоё будет чисто, то всё тело твоё будет светло. Если же око твоё будет худо, то всё тело твоё будет тёмно. Итак, если свет, который в тебе, – тьма, то какова же тьма?»

Конечно, в приведённых словах нам даны подобия и образы. Спаситель указывает разрешение всех вопросов жизни не во вне, а внутри человека, в его совести, в этом оке его души, в чистоте его духовного настроения, в его духовных запросах и стремлениях. Если это око души померкнет, если этот духовный свет совести, просвещённой учением веры и действием благодати, погаснет и во тьму обратится: то это будет самая страшная, самая гибельная тьма. Пусть тогда будет кругом нас прекрасная земля, чудная страна, кипящая молоком и мёдом и всяческим богатством, пусть будет кругом изобилие земных благ, – пищи и питья, одежды и жилища; пусть написаны будут прекрасные и разумные законы для государства, для различных учреждений, пусть всем и всякому будет открыт доступ и к совету, и к правлению... Если у людей не будет совести, если они потеряют веру, а с нею вместе неизбежно и руководство жизни, – всё погибнет, всё будет испорчено, всё зальётся кровью, всё подавлено будет преступлениями и насилием. Жизнь людей обратится в сплошную войну всех против всех; учреждения для совета и правления станут убежищем злоупотреблений и взаимных преследований; государство и народ рассыплются; блага земные, и около лежащие, станут недоступны и истребятся; общество людское станет звериным, животным. Навеки верно слово: нет радости нечестивым!

Примените сказанное к переживаемому времени. О чём теперь говорят, о чём хлопочут, о чём волнуются? О чём раздаётся явно и тайно печатная и устная проповедь? Выборные законы, управление государством, раздел земли, рабочее законодательство, классовая борьба, сокрушение капитализма, прибавочные ценности, число рабочих часов, монархия или социал-демократическая республика... Все спорят, все доказывают своё, и каждый думает при этом, что стоит только принять его рассуждения и предположения, – и тотчас же все несчастья на земле прекратятся, и рай среди людей воцарится. Забывают одно, и самое главное, то единое на потребу, без чего блага земные – то же, что вкусная пища мертвецу... Забывают о нравственном возрастании человека.

Говорят о правах, о требованиях, о всякого рода домогательствах путём насилий, забастовок, убийств и, наконец, вооружённого восстания.

Что же, спросите, неужели ничего не нужно для облегчения участи трудящихся? Неужели ничего не нужно для обновления и улучшения гражданского строя? Неужели так-таки и нужно решительно и совершенно отвернуться от земли и от всех земных забот и интересов?.. Неужели даже Церковь, служители Христа, Который был беден и Сам любил бедных, – неужели и они могут найти для бедняка-труженика только жестокое слово осуждения, да призыв к одному царству небесному без всякой попытки улучшить порядок жизни земной?

Нет, братие; так думать и говорить, – значит – возводить клевету на учение Христа и на Церковь. Христова вера в истории мира принесла столько и земного счастья своим исповеданием, что её заподозривать в равнодушии к людскому горю и страданию невозможно. Что бы ни говорили люди неверующие и враги христианства, правильные государства доселе создавали только христианские народы, улучшения жизни, открытия, изобретения, забота о трудящихся, помощь несчастным, признаний прав каждой отдельной личности от ребёнка до старика, от подчинённого до царя, – всё это мы видим только среди христианских государств. Не мусульманские, не языческие страны являются образованными и правильно развитыми, нe к нам приходят от них миссионеры, учёные, руководители, а, наоборот, они получают их от христианских народов. И сам рабочий вопрос, понимаемый как забота о трудящихся, и в мысли и в осуществлении, где возник, как не в христианской Европе, среди христианских стран? Но улучшение всех сторон земной жизни христианство сделало путём улучшения человеческих сердец, преобразованием нравов, смягчением душ. Ведь христианство – это не какое-либо экономическое учение, не государственное законодательство, не хозяйственные советы, не денежные наставления, не учение о политике, о заработке или устройстве фабрик. Оно говорит душе человека о Боге; оно говорит чувству его о том, что Бог любить повелевает; оно направляет волю человека путём воли Божией, а воля Божия о нас есть наша святость, состоящая в чистоте мыслей, чувств и дел, – всего поведения христианина.

Смягчённые душой, умилённые сердцем, наученные Божественному закону любви, люди сами оставили и рабство, и жестокие наказания, и дикие издевательства богатых над бедными, сильных над слабыми; изменились тогда сами собой в этом же смысле и законы государства. А если бы христианство законы изменило, а людские души по-прежнему оставило злобными и жестокими, то разве помогли бы хорошие законы?

Вот и теперь, среди постоянных и настойчивых требований всех прав и преимуществ, отчего радетели народа, – если они, – действительно, его радетели, – молчат о необходимости внутреннего света, о возвышении совести в русском человеке?

Народ наш гибнет от пьянства, которое разъедает его семью, развращает детей, притупляет работоспособность, страшно отражается на потомстве пьяниц, которые обычно родят детей хилых, болезненных, с преступными врождёнными наклонностями. Рабочий русский пропивает заработок, прогуливает чуть не половину рабочего времени; с затуманенной головой становится он на труд, который противен ему при тяжёлом похмелье, делает его кое-как, со злобой ко всему миру и, как все пьяницы, всех и вся считает виновными, себя одного правым и обиженным. Трезвость дала бы русскому рабочему и здоровье, и семейный покой, и нравственную устойчивость, усердие, уменье и навык спорого труда, и удвоенный заработок даже при существующих условиях работы и платы. Увы, руководители рабочих научают их всё более и более добиваться прав путём борьбы, обещают им при этом улучшение быта и обогащение, но не только молчат о пьянстве, напротив, при забастовках, при выступлениях толпы, намеренно пользуются состоянием опьянения многих рабочих и той преступностью, легковерием, быстрой воспламеняемостью на зло, – всем тем, что является последствием пьянства. А между тем, если вы улучшите жизнь рабочего, дадите ему удесятерённые денежные средства, но сохраните его пьянство, – всё погибнет, всё пойдёт на водку.

Рабочий наш часто ленив, не привык честно выполнять договор, не уважает чужой собственности, склонен обмануть при договоре и исполнении его, груб и неуважителен и к товарищам, и к окружающим. Среди рабочей среды развивается ныне какое-то особое озорничество, лёгкость к преступлению и к обидам ближних, отвратительное сквернословие, которое в общественных местах, где только появляется русский рабочий из крестьян, просто гонит и преследует всякого нравственного и порядочного человека; всюду разврат, любовь гулять и предаваться кутежам и увеселениям. Одно то, что из среды рабочих агитаторы нашли столько преступников, участвовавших в убийствах, грабежах, в вооружённых нападениях и восстании, – это одно показывает, как не высока в нравственном отношении эта среда, как мало она уважает и ценит власть, как склонна она к погромам и насилиям, как мало она признаёт чужую личность, чужое право и чужую свободу. Не в обиду всё это мы говорим, а свидетельствуем о горькой правде; тяжело нам видеть это в своём родном народе, тяжело сравнивать с рабочими в других христианских странах, где не видим мы такой огульной нечестности, огульного пьянства, огульной лени. Знаем и то, что до грубости часто доводятся рабочие грубостью других; знаем, что во многом они сами мало виноваты. Мы и не обвиняем. Но всё же зло остаётся злом, всё же правды замалчивать нельзя. А её замалчивают те, которые льстят дурным наклонностям толпы, чтобы ею владеть; будят в ней недовольство, чтобы толкать на преступления; усыпляют совесть и тем задерживают нравственное развитие народа.

Не презирает христианство земли и земных интересов. Оно даёт всему этому только надлежащее место, надлежащее, а не преувеличенное значение. Земные блага – не цель, а средство, цель же – царство Божие, царство небесное. Нельзя поставить на одну доску высшее и низшее, цель и средство, земное и небесное. И Спаситель сегодня в Евангелии нам говорит: «Никто не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и маммоне».

Подтверждение и исполнение этих слов мы и видим ясно на нынешних руководителях рабочего класса; они совершенно не говорят ни о душе, ни о Боге, они всю свою проповедь свели именно к маммоне, то есть к земным благам. Только и речи у них, в так называемой социал-демократии, что о хлебе, о жилище, о заработной плате, о разделе имуществ и земли, о разделе фабрик и заводов. Повторяем: пусть всё это и придёт к человеку, – при бессовестности и безверии, при безнравственности всё это не принесёт счастья: люди злобой и враждой сумеют отравить друг другу жизнь. И сквозь золото слёзы льются, и в богатстве живёт преступление, и в довольстве земными благами человек не свободен от того, чтоб его кто-либо не обидел. Маммона не даст чистоты совести и нравственного совершенства. Наоборот, нравственная чистота даёт человеку и земное довольство. Рабочие люди трезвые, честные, богобоязненные, хорошие семьяне, трудолюбивые и исполнительные всегда будут ценны, и не так-то против них поднимется так называемая эксплуатация капитала, о которой так много кричат социал-демократы. Конечно, земные блага, как средство, как условие того необходимого довольства человека, которое доставляет ему время и возможность посвятить себя служению Богу и душе, и нужны, и желательны. И Спаситель их не отвергает. Он говорит: «Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом». Но именно о служении Богу и душе все теперь и молчат. Между тем, это есть единое на потребу, и самое главное, даже единственное условие человеческого счастья. Без него все блага земные – ничто, а с ним – блага земные и сами придут к нам. Этим великим наставлением и заканчивается сегодня слышанное Евангелие: «Ищите прежде всего царствия Божия и правды его и сия вся – что есть, что пить и во что одеться – сия вся приложатся вам»! Аминь.

В послании св. ап. Павла к римлянам есть одно особое вдохновенное и воодушевлённое свидетельство, это – свидетельство апостола о любви к Богу и к своему родному народу. «Кто нас отлучит от любви Божией: скорбь или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? За Тебя нас умерщвляют, всякий день, считают нас за овец, обречённых на заклание. Но всё сие преодолеваем силой Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» (Рим. 8:35–39).

Вслед за этим исповеданием пламенной любви своей к Богу немедленно, с той же силой воодушевления, с клятвой именем Бога, любовь к Которому только что он исповедал, говорит апостол о любви к своему родному народу, – и о какой самоотверженной любви! «Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: Я желал бы сам быть отлучённым от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть за израильтян»... (Рим. 9:1–4).

К кому такая любовь? За кого готов апостол не только умереть, но и вечного спасения лишиться, от Христа быть отлучённым, от Христа, от Которого ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина отлучить его не могут? Апостол разумеет народ израильский, – народ богоубийственный, – однако, родной, – народ, избивший пророков и апостолов, преследовавший всю жизнь самого апостола, требовавший его казни и, в конце концов, её добившийся, – и, однако, народ свой, близкий, родной, бесконечно любимый.

Что же сказать и что нужно чувствовать по отношению к родному народу, единоверному, – к народу, который нас породил телом и духом, напитал верой и благочестием? Что чувствовать к народу-богоносцу, который слезами, подвигом и молитвой создал то, что мы называем родиной и отечеством; обеспечил и даровал нам всё, чем мы теперь беспрепятственно пользуемся в государстве, увенчал своё прошлое великими героями государствования и величайшими светильниками христианских подвигов и благочестия? Что чувствовать нужно к тебе, наш родной и милый русский народ, великий в вере, великий в смирении, великий в труде, в самоотвержении, в духовной красе твоего исторического делания в прошлом и захватывающей дух величайшей мировой задачи твоего призвания в будущем? С любовью к Богу – любовь наша и к тебе, родной наш народ; с преданностью Церкви святой – преданность наша до смерти и к тебе, святая наша Русь! И если и за тебя нас умерщвляют всякий день, считают нас за овец, обречённых на заклание, то всё мы тебе отдадим, и жизнь, и смерть, и всё преодолеем силой Возлюбившего нас...

Не таковы ли, братие, заветы слова и жизни того великого Русского святого, которого ныне мы благоговейно почитаем? От юности возлюбил он Христа; всей жизнью, которая представляет один цельный подвиг смирения, молитвы, самоотвержения во имя любви, тяжкого труда, терпения, – всей жизнью показал он и доказал любовь, верность и «невозвратную» преданность возлюбленному Христу и Его Церкви. Слышится его поучение русскому народу пред Донскою битвой: «За веру Христову, за Церковь Божию нам подобает живот свой положити и кровь свою пролити». Но рядом с этой любовью видим из неё истекающую, ею воспитанную, освящённую и оправданную любовь преподобного Сергия к своей родине, к своему земному отечеству, к Москве, собирательнице Руси, к князьям, воителям и строителям родной земли. Всей горячностью патриотического сердца благословил он героя Донского на брань с Мамаем за отечество, и воистину его он споборал и сопутствовал неусыпной молитвой. Всей горячностью пастырской ревности и власти смирял он мерами церковного суда и наказания непокорствующих великому князю властителей. И за пределами смерти земной, из-за могилы, не раз, благодатью Божией сильный и водимый, являлся он стражем и защитником земли родной в тяжкие времена её жизни.

Такова мы имамы ныне святого виновника церковного нашего торжества. Таково ли наше время, и достойно ли оно чтить преподобного Сергия? Верны ли современные русские люди, или изменили его заветам благочестия и горячего патриотизма?

Вечное явление в области нравственной жизни: истина утаена от премудрых и разумных и открыта Господом младенцам... (Лк. 10:21); и ещё: «мнящиеся быти мудры, объюродеша», то есть называющие себя мудрыми обезумели (Рим. 1:22). И ныне, что ясно и понятно чистому и простому верующему и патриотическому сердцу, то утаено от мнящихся мудрецов, выставляющих себя руководителями народа и в речах с высоты Государственной Думы, и в печати со страниц газет. О благочестии и вере уж не говорят; нравственность думают основать на науке, или на общем уговоре и согласии людей. О патриотизме же ужасно помыслить и сказать, что мы услышали. Один мудрец заявил, что «русской земли» нет, что говорить о ней, – значит обижать инородцев. Другой уверял, что патриотизм – бранное и позорное слово, и понятие отжившее. По личным наблюдениям можем заверить, что в этом духе воспитывали и воспитывают наших юношей и девушек мудрецы-учителя в наших средних и высших школах. А между тем, как много говорят все такие модные мудрецы о любви «ко всему человечеству», как много они кричат о братстве, о равенстве и свободе!

О, буии, объюродевшие, о, вожди слепые! Откуда же вы возьмёте и чем вы докажете обязательность любви во взаимных отношениях людей, если вы не имеете веры, если вы не признаёте Бога Любви, если вы не хотите знать Его заповедей о любви? И из чего же вы выведете тогда обязательство братства, равенства и свободы? Отвечают: «У человека есть естественные, врождённые, так называемые альтруистические чувствования любви к себе подобным; на них и нужно основать жизнь и все проявления любви».

Безумные и слепые! Но почему же тогда исключать любовь к родным, к своему народу и своему отечеству? Разве это не люди? Разве они исключены из области проявлений и приложения альтруизма? Почему же нужно запрещать патриотизм? Дают жалкий и лживый ответ: «патриотизм есть человеконенавистничество». Но разве, в самом деле, патриотизм есть ненависть ко всем народам, кроме своего? Разве Спаситель, плакавший о родном Иерусалиме, не любил всех людей? Разве ап. Павел, любивший такой крепкой любовью народ свой, был человеконенавистником? Разве преподобный Сергий, горячий русский патриот, как великий христианин, был чужд духа любви?

Послушайте голоса природы и здравого разума; он говорит вам, что нельзя любить человечество, понятие отвлечённое; человечества нет, есть отдельные люди, которых мы любим; что нельзя любить того, кого мы знаем и с кем живём, так же, как и того, кого мы не видели никогда и не знаем.

Послушайте апостола, – вы ведь часто любите ссылаться на «истинное христианство», – апостол учит: «доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере (Гал. 6:10); если же кто о своих, и особенно о домашних не печётся, тот отрёкся от веры и хуже неверного»... (1Тим. 5:8).

Вожди слепые! Вы хотите, наконец, без религии и заповедей Божиих насадить выдуманную любовь к человечеству, основываемую на так называемом «врождённом альтруизме». А эгоизм не врождён? А себялюбие привито людям искусственно? Его легко сбросить? Не первое ли оно родится с человеком, и не последнее ли с ним умирает? А злобу, зависть, ненависть и зложелательство куда вы денете?

И почему же я, по вашему учению, должен непременно следовать только врождённому альтруизму, а не врождённому эгоизму? А ведь жизнь ясно свидетельствует, что по себялюбию совершается безмерно больше поступков, чем по альтруизму. И выходит, с точки зрения современных мудрецов, что себялюбие, гордость, злоба, воровство и убийства имеют совершенно равное законное и естественное право на существование, как и любовь. Воистину, где удаляются от Бога, там воцаряется дьявол; воистину, великая учёность без крепкой основы веры, как зимнее солнце, светит, да не греет; воистину, такая учёность соседствует с безумием и в него переходит.

Но в простоте верующим душам премудрость веры так ясна и доступна, и сердцу мила, и поистине ответствует тайным врождённым стремлениям человека! Она закреплена высшей властью Божественной; она ограждена прещениями кары и обетованиями наград, а у людей высшего нравственного развития она изливается из любви к Богу так же легко, так же естественно, как дышит здоровая грудь, как смотрят здоровые очи...

Таковыми и да будут нам великие заветы преподобного Сергия: искреннее благочестие веры и воодушевление патриотической любви к своей родине и к своему народу! Аминь.

Празднуем сегодня в честь Казанской иконы Божией Матери.

Почему же праздник, как видно из самого названия его, местный, праздник только одного города становится, однако, торжеством общенародным и всероссийским? Почему в нём участвуют русские православные люди по всему лицу земли русской, каким бы огромным расстоянием они ни были отделены от Казани?

Готов ответ в словах святого апостола к христианам:

«Вы – тело Христово, а порознь – члены. Посему, страдает ли один член, страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены» (1Кор. 12:27, 26).

Следовательно, и как дети единого и общего великого нашего отечества, и как члены одного и того же церковного тела, мы, естественно, должны радоваться всему тому, что посылает Господь благодетельного и радостного для нашей святой Церкви и для нашей родины.

Но в истории явления Казанского образа Богоматери, в чудесных действиях проявляемой чрез его посредство силы Божией на благо нашего отечества и в том огромном, чисто-воспитательном влиянии этой святыни на русскую народную душу и историю нашего народа есть нечто другое, близкое сердцу всякого сына России; есть значение высокопатриотическое.

Когда наши предки, на заре своей исторической государственной жизни, были просвещены верой Христовой, в это время Запад Европы уже давно был христианским. Но истина христианская всё более и более омрачалась здесь человеческими мудрованиями и установлениями. Церковь Христова обмирщалась и в заблуждениях римских пап, потянувшихся к мечу и короне, к блеску земной власти древнего и гордого Рима, всё более и более обращалась из царства Божьего и небесного в царство земное и человеческое. Неповреждённая истина апостольской веры хранилась на Востоке, в древней Византии. Но страны православного Востока в это время находились уже и изнемогали в тяжкой борьбе с надвигавшимся мраком изуверного мусульманства. Одна за другой погасали лампады древних церквей, одни за другими потом падали православные царства; сама Византия видимо и бесповоротно клонилась к упадку; древле православные Египет, Сирия, Палестина, Малая Азия, Грузия, потом Болгария, Сербия склонились пред страшным разливом изуверного ислама. Всё более и более они теряли возможность просвещать другие, окружающие их племена и народы, седящие во тьме неведения Христовой истины. А поприще для проповеди, а жатва для делания христианского были прямо безграничны...

В этот-то поздний час истории Господь воздвигает новый светильник веры правой на далёком севере, в юном русском княжестве, среди народа русского, молодого и даровитого, полного сил и энергии. Промысл Божий, призывая нас, русских славян средней Европы, в лоно Церкви Христовой, в самом географическом положении нашей страны на границе Европы и Азии, Запада и Востока, и в её племенном составе указывал нам великую задачу: нести полученное сокровище чистой и истинной веры к малоизвестному востоку и северу Европы, и далее, в неведомые и таинственные в то время страны сопредельной Азии, бороться с мраком язычества и распространяющегося мусульманства, просвещать дикие многочисленные племена инородцев и приобщать их к участию в царстве Божием и в жизни образованного человечества. Поистине, это была единственная в истории человечества, величайшая мировая задача, данная святой Руси. Наши предки частью сознательно, частью полусознательно, инстинктом духовным уразумели её и стали осуществлять непосредственно со времён святого Владимира Великого. Удивительно быстро и прочно впервые после крещения Руси два столетия христианство начинает распространяться среди языческих племён теперешней средней и северной России, несмотря на множество сильнейших препятствий совне и внутри, несмотря на крайнюю малочисленность русских славян, носителей веры, как бы утопавших в море окружающего их инородчества.

Но вот, когда от берегов Днепра и Ильменя христианство проникло уже до крайних пределов севера и востока Европы, когда русской Церкви предстояло уже шагнуть с проповедью Евангелия в глубину Азии: в это время, в XIII веке, Россию постигает великое бедствие, которое сковало русскую жизнь и замедлило на время великое и христиански-просветительное дело России.

Этим бедствием было монгольское иго, – тяжкий и мировой мученический подвиг русского народа. Предстояло святой Руси этим подвигом многолетнего страдания искупить грех своего разъединения, распрей и раздоров, перегореть в них и закалиться, сознать всю необходимость единства веры и единения политического, выковать и выносить истину единодержавия и самодержавия, познать тщету и пагубу народовластия. Вместе с тем предстояло задержать вторжение диких варваров в Европу, отстоять грудью и сохранить для мира сокровища христианской европейской цивилизации. В этом навеки незабвенная в истории заслуга русского народа пред всем человечеством.

Много трудов стоило России пережить и свергнуть тяжёлое монгольское иго, чтобы снова приступить беспрепятственно к исполнению главного и существенного мирового призвания, указанного Руси Провидением. Наконец, более чем через 200 лет после нашествия монголов, исполняется заветное желание наших князей, и святителей, и всего народа русского: татарская орда, не раз разбиваемая русским воинством, отодвинулась от пределов наших, ослабела, распалась... и Русь сделалась свободной!

И тотчас же вновь началось движение наше к Востоку с крестом и Евангелием. Но на пути, как преграда этому движению, лежало некогда страшное и могущественное татарское Казанское царство. В великий праздник Покрова Божией Матери, 1 октября 1552 года, во время службы Божественной, при возглашении слов Евангелия: «и будет едино стадо и един пастырь», пала некогда грозная Казань, и русскому народу открылся беспрепятственный путь в Азию.

Было ли угодно Господу это поступательное движение наше на Восток и это ниспровержение царства неверного? Был ли народ русский в этом деле орудием миродержавного Промысла? Исполнил ли он при этом свыше указанную ему задачу?

Как бы в ответ на такие возможные недоуменные мысли, кроме отмеченных уже обстоятельств самого завоевания Казани, свыше даётся новое знамение:

Господь чудесно являет в Казани образ Богоматери, под покровом Которой совершилось и самое завоевание её, – образ, данный свободной России, знак небесного благословения русскому народу в историческом просветительном шествии его к Востоку, в глубь Азии, в его служении своему мировому призванию.

Не раз потом эта чудесная икона Богоматери приносила и проявляла нам милость Божию в годины бед народных, и недаром сделалась она святыней всероссийской. И всякий раз, в решительные моменты жизни России, в сохранении её целости и самостоятельности, русскому народу как бы давалось новое и новое подтверждение его исторического призвания.

Была тяжёлая пора, поистине «смутное время» на Руси, когда пресёкся в ней род Владимира Святого, когда поляки, овладев большей половиной русской земли, вторглись, наконец, в самое сердце её – в Москву и в ней засели. Уже корона России предлагалась польскому королевичу Владиславу, а отец его, Сигизмунд, фанатический слуга римского папы, захотел соединить Россию с Польшей, не скрывая намерений ввести в ней католичество.

Чистоте веры русского народа, основным устоям его религиозного и национального существа, следовательно, его историческому призванию грозила страшная опасность.

«Мати Божия, спасай землю русскую!» – такой клич вырвался из сердец лучших сынов нашего народа.

И Матерь Божия услышала их молитвы. В Казанской иконе Своей пришла Она к полонённой Москве во главе русского воинства. Пред Нею изливали тогда мольбы свои доблестные Минин и Пожарский; на Её благодатную помощь надеялись русские люди, в виду необыкновенной трудности взять силой ратной тот город, который из твердыни России теперь обратился в крепкий оплот её врагов. А войско русское, наскоро собранное, было и нестройно, и не обучено, и немногочисленно, и к тому же не совсем единодушно и согласно...

И вот находящемуся в плену у поляков епископу Арсению ночью во сне является преподобный Сергий, молитвенник за землю ему родную святорусскую, и объявляет, что Господь, по ходатайству Богоматери, на следующий же день низложит врагов.

Предсказание сбылось: действительно, на другой день, 22 октября 1613 года, Кремль Московский был взят, враг изгнан, Россия стала свободной и скоро уже имела и Царя, природного русского, из нового царственного рода Романовых.

С тех пор Казанская икона Богоматери сделалась семейной святыней русского Царского рода Романовых, а вместе с тем – святыней и всего народа русского. Праздник её – не церковный только, но и государственный праздник, что многим у нас неизвестно; храмы её и в Москве у Кремля, и в Петрограде, – это самые чтимые народом и притом Царские храмы. Пред Казанской иконой Богоматери в этих храмах всегда являются наши Цари в важные дни своей жизни, пред нею, прежде всего, являются после брачного союза, прося благословения, наследники Престола. Ещё раз в тяжёлое время русской истории, в дни французского нашествия, эта чудотворная икона явилась в рядах русского воинства.

Так сделалась она святыней не местной Казанской, а всероссийской, общечтимой. И поныне она чаще всего видится в старинных православных русских домах, как священное наследие и благословение предков, передаваясь из рода в род. И поныне иконой этой благословляют всякий новый семейный союз... Из Казани в течение веков ежегодно она была носима на огромном протяжении по всей прилегающей стране иноверия и зловерия; она являла силу Божию врагам христианства, она объединяла русских людей и крещёных инородцев, она утверждала в восточном Поволжье силу Христову и силу св. Руси.

В наши дни, в русско-японскую войну, опять Россия в борьбе на Дальнем Востоке стояла в своём мировом историческом призвании. Призвание это – нести свет христианства, крест и Евангелие на всём великом историческом движении русского народа. Увы, свет этот стал у нас самих и в нас самих меркнуть; крест и Евангелие стали попирать и предавать русские люди. Пала вера, ослабело благочестие; опять явились распри и раздоры, ослабление власти и почтения к ней, неуважение к сокровищу Царского Самодержавия, которое всегда было спасительной силой в тяжкие дни жизни России. Воины шли на войну и бунтовали; крамольники засыпали войска возмутительными подмётными листками...

Как раз в момент, когда развёртывались события войны и приближались роковые битвы, имеющие решить исход брани, вместо подъёма веры, вместо воодушевления молитвы, вместо подвига покаяния, – в Казани украли святую икону...

Не раздалось всеобщего вопля, не было слышно всенародного стенания...

Был суд. Судили преступников так же, как будто они украли у соседей корову или домашнюю мебель.

В тяжких предчувствиях, у многих верующих людей упало сердце; было ясно всякой чуткой душе, способной разумевать знамения времён, что суд Божий над нами не дремлет, что многими скорбями надлежит нам войти в крепость духа и в силу прежнего достоинства.

И вот, эти скорби настали. Мы их видели и пережили, пережили то гнусное торжество безверия, кощунства, разврата, предательства, лжи, взаимной злобы, убийств, воровства, попрания власти и восстания против неё, – всё то, что, вместо заслуженного имени «сатанинского движения», называется движением «освободительным».

Вы всё помните, как оно назревало и шло с нагло поднятой головой. Оно воплотилось особенно в первой Государственной Думе, свежим ядом бунта и крови напоенной, и прямо восстало против Бога, Церкви, против Царя и целости России. Это было скопище предателей России, явившихся в Думу под именем «лучших людей».

Почти такие же преступники из тюрем сидели и во второй Думе, но первая Дума имела значение особливое. Она внушила к себе страх, она запугала власть, она сумела при общей трусости и растерянности, – что всегда бывает при упадке веры, – показать себя «неприкосновенной». Её боялись распустить. Все были как бы скованы страхом и нерешительностью, а думские люди, разве только в насмешку называемые «лучшими людьми», боролись с Царём, с бесчинным воплем кричали на министров, ругались, как последние пьяницы, на представителей власти, звали народ к возмущению, хотели лишить народ общения с Царём, отнять у него веру, оскорбляли и Церковь, и войско, и Царя, и русский народ, обещая всем инородцам независимость от русского царства.

Ровно год назад, 8 июля, в день празднования в честь Казанской иконы Богоматери, Покровительницы Царского Дома, Царь наш возымел решимость поднять карающую руку на это нечестивое и бесовское сборище. Дума была распущена. Она бесновалась, она злобствовала, она ответила на роспуск позорным и преступным выборгским воззванием, призывающим к бунту, но должна была сгинуть и рассеяться. Сила этого сборища оказалась мнимой, сила же Царя явила себя снова во всей её исторической правде. И понятно поэтому, какая была радость русских патриотов-монархистов здесь, в этой самой зале, когда, во время собрания, все узнали о Царском решении, как молились тогда все со слезами пред Казанским образом Богоматери и тогда же решили пред ним в Казанском соборе в Москве соорудить лампаду. Мы видели в совпадении дней знамение милости Божией и грядущего воскресения России и освобождение её от нависших туч народного ослепления.

Под знаменем православия, при небесном заступничестве и благословении Богородицы, будем мы совершать служение наше на всех поприщах жизни. Матерь Божия спасёт землю русскую, облегчит ей труд свыше данного призвания. Украден образ Богоматери, но не украсть никому Её благодатной помощи. И как остались Её иконы – списки Казанского образа⁶⁰, так останутся с нами и милость и заступление Богородицы, если мы того будем достойны по вере и жизни. Помнить только нужно, в чём наша сила и призвание: в православии. При верности ему не погибнет Русь, это дитя Божие, дитя столь великих слёз и молитв, не погибнет народ наш, если он останется пред Богом чадом послушания.

Восстань же в подвиге веры и благочестия, русский народ, проникнись сознанием и долгом своего призвания, – и сгинут твои беды и напасти. Залог этого упования – чудотворный образ Богоматери, который некогда явился в благословение тем, кто так же, как и мы, верили и уповали, ожидая избавления России от тяжких бед. Вера их не обманула, упование их не посрамило!

Приидите, взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего, и узрим славу Преображения Его.

(Из песнопения праздника).

Куда это зовёт нас Церковь святая в торжественной праздничной песни? Куда ведёт она верующих, чтобы с апостолами святыми, особо избранными, сделать нас участниками в святой радости, – в созерцании славы Преображения Господня?

Приидите, – говорит церковная песнь, – приидите, взыдем на гору Господню... Конечно, всякий знает, что нас не зовут ехать в Палестину, чтобы взойти на ту именно гору, где некогда свершилось в сиянии славы Божественной Преображение Господа Иисуса, где беседовали с Ним Моисей и Илия, где глас Отца Небесного свидетельствовал о Сыне и внушал всему миру послушание Ему, где ученики Христовы видели и слышали то, чего и пересказать невозможно.

Пусть и ныне торжествует Фавор; пусть там, в нынешний праздник в молитве, собравшись во множестве, ликуют христиане: однако, не к этой, чувственными очами видимой, не к этой горе осязаемой зовёт нас Церковь святая.

Давно, за 700 лет до явления Христа в мир, пророки говорили о горе Господней, и о том доме, месте обитания Бога с людьми, который будет поставлен во главу гор; и приидут к нему народы, и приидут народы многие и рекут: взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего; оттуда изыдет закон и слово Господа, и научит Он нас Своим путям, и будем ходить по стезям Его; и раскуют народы мечи свои на плуги и копья свои на серпы, и перестанут народы учиться самой науке брани и ратования... (Ис. 2:2–4). Так всегда слово Божие изображало место обитания Господа, как место горнее; возведох очи мои в горы, отнюду же приидет помощь моя. Господи, посли свет Твой и истину Твою, они меня наставят и введут в гору святую Твою (Пс. 120:1, 42:3). Так всегда слово Божие под образом восхождения в гору представляло нравственное возвышение духа человеческого к Богу и Его вечной правде и святости. Так всегда говорила людям и собственная их природа; на небо очи возводить, горé иметь сердца; недаром из всех существ земных один только человек имеет разумное чело, обращённое к небу, один только он может возводить очи горе, к небу и Богу, Там – страна его родная, вечная; там – спасение. И если нам теперь так невыносимо тяжело, если истосковалась душа наша теперь, в дни, когда исполняются видимо слова Христовы: услышати имате брани и слышание бранем (Мф. 24:6); если кругом нас злоба, кровь и убийство; если тяжко нам и мы задыхаемся в этом спёртом воздухе зла и преступления; если тонем мы в этом разливе ненависти и порока, – то спасение одно: приидите, взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего. Там не только узрим славу Преображения Его, – там услышим властный глас: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, Того послушайте»; и если гласа этого послушаем и не ожесточим сердец наших, если послушаем учения Сына Божия воплощённого и в жизни своей его осуществим, то, воистину, и сами мы преобразимся в свободу славы чад Божиих, и жизнь нашу земную преобразим из теперешней, звериной, в истинно-человеческую, достойную и святую. И что бы там ни говорили современные мудрецы, как бы ни обещали они благоустроить жизнь людскую законами и порядками государственного и общественного строительства, жизнь людей будет по-прежнему животной и звериной, при всех свободах, при всех и всяких учреждениях, законах и порядках, пока все люди, и каждый человек в отдельности, не преобразятся по образу Христову. Тогда перекуют народы мечи свои на плуги и копья свои на серпы. И будет мир на земли и благоволение в человецех.

Но чтобы достигнуть этого, надобно нам взойти на гору Господню. Высока эта гора; долог путь, и тяжко восхождение. Как облегчить нам труд, и чем помочь Божественному восходу?

Раскроем до конца этот библейский образ и его духовное значение. Жителям русских наших равнин трудно представить себе восхождение на горы. Об этом могут рассказать нам те, кто долго жил в странах гористых.

Кто, и когда, и зачем идёт в гору? Зачем предпринимается этот путь томительный и часто небезопасный? Идут в гору, прежде всего тогда, когда этот путь необходим и неизбежен, потому что он – единственный, когда другим путём никак и никогда невозможно выбраться из той или другой местности. И не пошёл бы, да надо. Это сознание даёт решимость и гонит самую мысль о лености.

Знай же, христианин, что и для тебя путь в гору Господню, это – путь единственный для спасения; он необходим, он неизбежен; иного пути нет и быть не может. И это сознание даст тебе сил и решимость, даст тебе уверенность, терпение и настойчивость. Ведь всё равно: не идя к Богу, ты погибнешь; не идя в гору Господню, к Божьей воле, к Божьему закону и Церкви Господней, – всё равно ты умрёшь навеки, и к жизни, к истинной жизни никакими иными путями не придёшь.

Идут, далее, в гору люди иногда ради той несказанной красоты, которая открывается с её вершины; ради укрепления здоровья и движением, и чистым горным воздухом. Спросите путешественников: они вам скажут, какая прелесть наверху горы. Как шум мирской стихает! Какое чудное, святое уединение! Как душа чувствует себя ближе к небу и Богу! Как полна она дум высоких и чувств святых, и как хорошо видеть и чувствовать себя высоко над миром, вдали и вне его тревог и постоянной унылой сутолоки!

Христианин! Иди в гору Господню, иди и ты к Богу! Ждёт тебя в конце дороги радость, и мир души, отрада, наслаждение духа, такая красота, что око не видело, ухо не слышало и на сердце человеку не входило; такая свобода от уз плоти, от рабства греху, что ради этих радостей духовных забудешь ты все трудности пути, всё напряжение сил, и бодрость вечная, а не усталость исполнит твою душу. С вершин духовных ты будешь озирать весь мир и всё земное, и вот что здесь случится: что на земле казалось таким огромным, важным, грозным и великим, то с выси горной покажется и малым, и ничтожным. Ты истину познаешь, и мера, истинная мера всех вещей тебе вдруг станет вполне доступна.

Как совершают восход на гору? По возможности, путник облегчает себя, бросает лишнюю и ненужную тяжесть; не напрягает сразу всех сил, а соразмеряет их с трудностью и дальностью пути. Не смотрит путник вниз, чтобы пред пропастями и расселинами не закружилась голова; его взоры всегда обращены кверху, чтобы видеть постоянно пред собой цель путешествия; он не идёт прямо на крутизну, а войдёт на неё дорожкой доступной; он пользуется всяким удобством дороги: расспросит спутника опытного, воспользуется проторённой дорожкой. Тяжёл и опасен его путь: сгибаются ноги, дрожат колена, камни летят из-под ног, скользят и делают дорогу скользкой. Вот-вот близко падение, но он удержится за кусты или за камень, а упадёт, так встанет сам, или воспользуется помощью другого спутника; присядет отдохнуть или на устроенном сидении, или под деревом тенистым, или в особо приготовленном домике.

Христианин! И при восхождении в гору Господню, при возрастании нашем духовном в исполнении Христова нравственного закона, все облегчения указаны и даны путнику Господом. Но прежде всего ты сам брось лишнее, все ненужные земные заботы. Возьми лишь самое необходимое, а всё прочее, все силы и способности отдай на служение Богу и Его закону. Со множеством земных удовольствий, забот, привязанностей, страстей ты и шагу не сделаешь вверх, в гору, и останешься вечно внизу, в своём духовном болоте. А бросивши земное, поднимаясь к небу и Богу, не смотри вниз, не сопрельщайся мира сего красными, не дай вскружить себе голову призывам с земли: ещё выше подъём, и звуки эти уже не станут явственно слышимы. Кто возложил руку на плуг и озирается назад, тот не годен для царствия Божия. И тебе заповедано опытными в духовном делании наставниками: не берись в гордой самоуверенности за подвиг чрезмерный, за подвиг выше сил твоих, не употребляй и не растрачивай этих сил сразу. Ведь дано время целой жизни, даны заповеди от лёгкой к труднейшей, дано покаяние, чтобы встать, если ты упадёшь; даны примеры, бесчисленные примеры жизни святых, как проторённые дорожки в пути, даны и спутники надёжные – Евангелие, святое писание, даны пастыри и учители, чтобы наперёд указать тебе на духовную потребу, а на пути даны нам храмы Господни, дома молитвы, собрания верующих, святые таинства, – и крест Христов, хранитель всей вселенной, как древо тенистое, как якорь спасения... Сюда заходи, сюда устремляйся духом, здесь отдыхай и сил набирайся, берись руками за все эти пособия при восхождении вверх к Господу: близок конец пути, близка радость духа, близка вершина горы твоего преображения... И увидишь, и почувствуешь, что чем выше будешь подниматься, чем путь опаснее, чем напряжённое труд, чем тяжелее предстоит усилие, тем яснее и ближе и ощутительнее тебе даётся помощь: Кто-то Сильный, Кто-то Крепкий, Кто-то Благостный идёт рядом с тобой, ведёт тебя за руку, поддерживает, если ты претыкаешься, вливает силы, веру и надеждой бодрит твой Дух. Это – Господь. Это – наш Пастыреначальник, Христос Иисус. Это – Дух Святый.

Христианин! Иди неустанно в гору спасения, поднимайся к Богу! Тебе навстречу пойдут под гору твои собратья, те, которые не стерпели трудность пути и решили возвратиться назад, к жизни греховной и распущенной. Начнут они обратный путь весёлые и довольные, и легко им сходить вниз, и поначалу это даст им кажущееся удовольствие. Не соблазняйся их весёлым видом, и с ними вниз с горы не возвращайся. Веселы они в начале пути греха и порока, и лёгок кажется им путь, и безопасен. Но крутизна внизу, но страшные пропасти и расселины, но тяжесть собственного тела и, наконец, всё более и более растущая тяжесть греха и порока, растущая, как снежная лавина в горах, увлечёт их в бездну, раздавит великой тяжестью...

Однажды мне пришлось всходить на высокую гору; нелегко мне дался этот труд, и немало занял времени. Я отдыхал на вершине, вдруг, вижу: кто-то снизу, увидев меня и издали знаками приветствуя, быстро, легко, плавно и свободно, словно не чувствуя ни труда, ни устали, всходит вверх по пути, который мне достался с такой трудностью. Он взошёл; мы стали беседовать. Я спросил, что помогает ему так легко взбираться в гору? «Привычка», – отвечал мне мой новый случайный знакомый: «Я, – сказал он, – ежедневно всхожу на эту гору»...

Да, братие, тяжёл путь в гору Господню, но тяжёл тому, кто начнёт его и бросит, чтобы вернуться к этой попытке чрез продолжительное время, да и вернётся только для того, чтобы снова бросить. Но если будешь ты идти непрестанно, то, поднимаясь вверх, в этом духовном восхождении приобретёшь ты навык, привычку, и то, что поначалу казалось трудным, постепенно будет становиться лёгким. Тогда ты достигнешь полного преображения духа греховного в светлость святости; тогда святыней жить будет тебе так же легко и так необходимо, как воздухом дышать... Тогда, и только тогда мы преобразим и нашу жизнь общественную и государственную из звериной в истинно человеческую и достойную.

Кто взыдет на гору Господню, или кто станет на месте святем его? Неповинен руками и чист сердцем. Так отвечает слово Божие. Знаем, что руки в святом писании – это образ всей деятельности человека, а сердце – образ всего его духовного настроения.

В сей чистоте сердца и помыслов, и в этой непорочности дел, приидите, братие, взыдем на гору Господню и в дом Бога нашего, и узрим славу Преображения Его! Аминь.

Желанием и приглашением архипастыря, я призван сегодня сказать вам, братие, поучительное слово с этого священного места, по случаю нарочитого торжества и нарочитой молитвы в честь Креста Господня. Святыня эта, искони здесь чтимая, напоминает нам древние времена народного благочестия, и в истории своей связана с незабвенным именем великого русского патриота, славного уроженца Низовской земли, князя Димитрия Пожарского.

Предание говорит, что чтимый этот Крест был сооружён ещё до нашествия татар на землю русскую, следовательно, в первые века после крещения Руси и при вторжении Батыя затоплен был русскими в болоте. Более трёхсот лет пролежал он в земле, и затем найден был князем Димитрием Пожарским; по случаю моровой язвы он с молитвой и торжеством церковным принёс эту святыню в храм своего родного села Пурех. Чудесное прекращение гибельной болезни, многие чудеса и исцеления по молитвам верующих пред этой святыней и сделали её чтимой во всей земле Низовской.

Не замечаете ли, братие, в краткой истории этого Креста совпадения с историей того Треблаженного Древа, которое, по уставу Церкви, как раз именно теперь воспевается и прославляется в наших храмах, в напоминание верующим о близком празднике Воздвижения Креста Господня? И тот Крест, на нем же распяся Христос, Царь и Господь, пролежал в забвении, в глубине земли, триста слишком лет. И тот Крест явил себя чудесами и знамениями. И тот Крест соделался святыней верующих, так что, когда он взят был в плен неверными, то христиане употребили все силы, ничего не жалея, лишь бы возвратить его обратно.

Припоминается при нынешнем церковном торжестве самая история и картина обретения и воздвижения Креста Господня: умилённая царица Елена, святой патриарх Иерусалимский и сонм церковного клира, великое множество верующего народа... Вот, святыня принесена на возвышенное место и видима всем. Что же народ и клир? В наших молитвах и песнопениях они выразили свои чувства? Казалось бы, здесь случай и повод без конца изливаться христианской душе в псалмах и пении и песнях духовных, без конца проявиться в слове человеческим дарованиям и мудрости. Столько воспоминаний, столько уроков, столько здесь назиданий! Не напрасно говорится в одной песни церковной, что «Крест – это премудрости книга».

А между тем, история свидетельствует нам, что при поклонении Кресту верующий народ создал только одну и самую краткую молитву: «Господи, помилуй». Но велика, значит, была премудрость в этой молитве, если она прошла века, соделалась общехристианским молением, и беспрерывно употребляется в богослужении всех христианских народов. Созданная внезапным и свободным вдохновением души народной, в момент несказанного подъёма веры и наивысшего религиозного воодушевления, она в двух словах выразила всю сущность нравственного настроения христианина, – его веры, его надежды, его любви. Мы к ней слишком привыкли и слишком часто её бессознательно употребляем. Оттого полезно и необходимо на ней останавливаться вниманием и будить в душе те именно чувства и мысли, то душевное настроение, которое некогда её создало. Ныне, пред этой чтимой святынею Креста Господня свершая наше моление, мы имеем к тому самый благовременный повод.

Господи, помилуй, – взывает душа христианская. Человек создан Богом на дела благая; он облечён, как в солнце, Его образом и подобием; он доставлен в достоинство господина природы и её священником пред лицом Творца; люди украшены дарами Духа; слышат в себе голос совести и разума; имеют стремления, влекущие их к Богу, – к Истине и Святости. И всё это они осквернили, всё потоптали; сами себя грехом и нечистотой приравняли к скотам несмысленным и уподобились им, сами отдалили себя от лица Божия непослушанием Богу в раю, неверием, пороками, преступлениями; они впали в такую нравственную грязь, дошли до такого зверства и падения, до которого и скоты не доходят... И естественна, и понятна, и необходима молитва падшего человека: Господи, помилуй.

Но всё то прошло. Древнее мимо идоша, се бысть вся нова (2Кор. 5:17). Нас искупил по любви Своей Сын Божий. Он даровал нам пути в спасение; Он поведал нам небесных тайн откровение; открыл волю Божию, благую и совершенную; дал в Себе Самом пример жизни; примирил нас с Богом, дал прощение грехов, послал Духа Святого, даровал таинства, учредил Церковь, руководствующую нас в спасение.

На кресте распростёртыми руками весь мир призывал Он в любовь Свою. А мы, всё это зная, и здесь опять надругались над любовью Божией. Христиане мы – только по имени, а по духу и жизни – язычники. Неверные и неверующе во Христа крепче нас преданы своему закону, твёрже в своём исповедании, более объединены правилами своей веры. Храмы наши пусты; места же торжищ, увеселений и нечистых удовольствий наполнены. Злоба, зависть, ненависть, холодность к несчастным, жадность и себялюбие, разврат и нечистота, – всё это заставляет неверных и язычников с полным правом говорить нам в лицо: «вера ваша хороша, да сами вы никуда не годны»... Ради нас имя Божие и имя Христа унижено пред всем миром... И видя, и сознавая это, какая может быть молитва у христианина, как не эта краткая, сильная и трогательная: Господи, помилуй!?

Мы, русские люди, взысканы особыми милостями Господа. Мы призваны в Его царство, мы приобщены к Его Церкви. Мы получили христианство на заре нашей исторической жизни, в годину народного младенчества и, находясь в таком состоянии, когда христианство могло свободно стать нашим всецелым душевным достоянием, воспитать нас, как народ Божий, создать и пропитать собой всю нашу государственность, царство наше человеческое и земное обратить в царствие Божие и привести его к царству небесному. И вот, что вместо этого мы теперь видим? Можно ли без чувства горящего стыда смотреть на всё то, что вокруг нас творится? Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Точно не было у нас христианской тысячелетней истории, точно мы совсем не знали Христа и Евангелия. Или слово Божие к нам недостиже? Или оно покинуло нас? Наши образованные классы проповедуют открыто неверие, враждуют против Христа и Его Церкви. Не было хулы, не было мерзости, не было кощунства, которого бы словесно и печатно не проповедали наши мудрецы. Они оправдывали цареубийство и убийства всех, с ними несогласных; они обращали свои знания на то, чтобы развращать народ, чтобы делать и бросать бомбы и убивать намеченные жертвы и случайно подвернувшихся людей; они оправдывали и оправдывают измену, предательство, воровство и грабительство; развращали и развращают юношество; губили и губят собственное отечество. Наш простой народ погряз в пьянстве и сквернословии: нет ни одного народа в России, который был бы хуже его в этом отношении. А леность, пьянство, воровство, грабежи, бунты, забастовки, хулиганство, страшное падение семьи, страшная испорченность молодого поколения, разврат и всякая распущенность... А эта лёгкость, с какой мы идём за всякими лжеучителями и смутьянами, обещающими обогащение путём всякого разбоя, разгрома чужих имений, противления Царю и правительству. А это убийственное равнодушие к страшным преступлениям, что совершаются у нас ежедневно. Это ли народ христианский? Это ли крещёные люди? Господи, помилуй! Господи, помилуй!

Ведь если бы мы были добрыми христианами, если бы мы были, действительно, честными и верующими людьми, то все эти преступления у нас сами собой исчезли и прекратились бы, как исчезает дурная и сорная трава с хорошо вспаханного и разделанного поля. Преступники чувствовали бы себя одинокими, презренными, они скрывались бы в тёмных углах, не смея выйти на свет Божий, на глаза добрых людей; теперь же они выходят торжествующие, чувствуя себя героями; они как бы пользуются общим доверием, сочувствием и поддержкой.

И вот, заслужили мы свою судьбу. Несть радоватися нечестивому. Нас разбили и опозорили внешние враги. Над нами подняли руки нашими предками покорённые и присоединённые инородцы. Мы сделались позором и посмешищем всего мира. Мы обратили себя и свою страну в нищету пьянством, ленью и забастовками. Мы идём в хвосте у всех народов, от всех отстали, и все на нас показывают с укоризной. Мы собственное государство довели до расстройства преступлениями и смутой. Когда великодушный Царь даровал в манифесте 17 октября 1905 года различные свободы, мы в первый же день после этого доказали и ныне доказываем, что мы ими злоупотребляем, как злые и испорченные дети. Когда Он даровал права народного представительства Себе в совет и помощь, а нам в облегчение жизни, мы вопили, или, по крайней мере, другим вопить позволяли, что все эти права мы «вырвали» у Царя... А затем что? А затем мы к Царю в советники и помощники избирали своих представителей не по чести и совести, а по указанию наших собственных врагов, и они занялись вместо созидательной работы – разрушительной, вместо укрепления единства Царя и народа – борьбой с Ним и правительством из-за власти, вместо умиротворения народа – его бо́льшим и бо́льшим озлоблением. Мы пришли к полному озлоблению. Ещё немного такого безумия, ещё немного, и если не покаемся, не одумаемся, мы погибнем. Господи, помилуй!

И как бы в явное знаменование гнева Божия – то у нас непрестающее бедствие голода, то, наконец, грядущая холера. Отовсюду тревожные слухи и вести... Опомнись, опомнись, русский человек! Милость Божия зовёт тебя к покаянию и исправлению тяжкими ударами судьбы. Молись молитвой покаяния: Господи, помилуй!

Крест говорит нам о том, как тяжко карается грех человека: мы видим, что даже добровольно воспринятый грех довёл Сына Божия до страшно-мучительной смерти. Но Крест говорит и о прощении греха, о милости Божией. Погиб разбойник злобный, нераскаянный, но спасён и райских селений удостоен покаявшийся. Погиб Иуда, но вновь принят в апостольский лик Пётр отрёкшийся.

Братие! Крест наш духовный – в болотной тине греха; глубоко он под землёй, покрытый корой и толщей наших грехов, пороков, страстей и сердечного бесчувствия. Крест наш – в плену у врага нашего спасения – дьявола. Поднимем его в душах в красоте святыни! Возвратим его изволением и добрым житием к себе в души, возьмём его из плена греховного! Ещё не до конца мы погибли. Ещё терпит Господь! Ещё есть надежда спасения. Ещё есть время покаяния. Ещё зовёт нас к себе Бог Милосердный и наказаниями и долготерпением...

Господи, помилуй! Господи, помилуй! Аминь.

Дадите им вы ясти... (Лк. 9:13).

Ум и чувство верующего христианина привыкли в вопросах важных всегда искать ответа и руководства в священном слове Божественного Откровения. Ум и чувство православного христианина обыкли и самым словом Божиим пользоваться не иначе, как по руководству святой Церкви, – даже и в распределении чтений из Божественного Писания по дням года. И как часто, почти всегда, в таком, по-видимому, случайном, распределении пытливая совесть находит тот именно совет, то именно указание, тот урок, который в данное время особенно нужен и полезен. Пример этого являет нам Сам Христос Спаситель; Он во днях плоти, посетив родной Назарет, «вниде по обычаю своему в день субботний в сонмище, и воста чести». Вот, взоры всех устремились на Него, вот, все ожидали от Него слова особенного и предмета беседы необычайного, речи заранее особо приготовленной и обдуманной, именно ради родного города, – после всех тех чудес, которые Он совершил в других городах, после всех тех разнообразных слухов, которые доходили о нём сюда, на место, где Он вырос и воспитался, где все Его знали с детства.

Что же Спаситель? Он взял книгу святой Библии но, разгнув книгу, Он открыл место не нарочитое, а то самое, которое было положено для чтения именно в этот день. Он прочитал словеса Исаии-пророка о будущем Мессии, об Его времени, об Его учении «и начат глаголати к ним: яко днесь сбыстся писание сие во ушию вашею»... (Лк. 4:16–22).

Разгнув книгу словес Господних, которые сегодня предложены нам в апостольском и евангельском чтениях за литургией, и мы с полным правом можем повторить о многом, что там сказано: «яко днесь сбыстся писание сие во ушию нашею». Слышим апостола: «Умоляю вас, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы вы говорили все одно, да не будут в вас распри и раздоры, да будете утверждены в одном духе, в одних мыслях. Известился я о вас, братие мои, что между вами есть споры. У вас говорят: «я Павлов», «я Аполлосов», «я Кифин», «я Христов». Разве разделился Христос? Разве Павел распят за вас? Или во имя Павлово вы крестились?» (1Кор. 1:10–13).

Так писал с глубокой скорбью святой апостол, – и разве не видим мы, что днесь сбытся и сие писание во очию нашею? Снова приходится повторять скорбные слова древнего благочестивого и тишайшего нашего царя Алексея Михайловича, которыми он открывал в Москве известный Собор 1666–7 года: «Небесный Домувладыка засеял плодовитую ниву земли русской пшеницею чистого благочестия, но когда мы, приставленные к народу вожди и пастыри, спали, пришёл враг-дьявол и посеял плевелы посреди пшеницы», – плевелы расколов, сект и лжеучений.

На наших глазах эти распри и раздоры пошли гораздо глубже и шире и охватили весь наш народ. Разделились мы в едином царстве на политические партии, ожесточённо воюющие друг против друга словом и делом, сеющие братоненавидение, ложь, клевету, взаимные преследования, как средство борьбы. Но что ещё хуже и опаснее, – разделились мы в нравственных воззрениях и убеждениях, перестали одинаково признавать то или другое деяние добрым или злым. Явились люди, о которых выразительное слово апостола говорит: им же похвала в студе их, то есть они хвалятся тем, что постыдно. Воззрения на содержание, требования и значение долга, на патриотизм, на служение отечеству, на повиновение власти: взгляд на смирение, кротость, миролюбие, на осуждение убийства, воровства и насилия, – разве по всем этим коренным вопросам нравственной жизни у всех одинаковые мнения? Разве мало людей, которые, бросая бомбами, расправляясь револьверными выстрелами с политическими противниками, проповедуя насилие, считают себя, однако, не преступниками, а героями и передовыми борцами народа, – этого мало, – оправдывают свои поступки религиозными соображениями? Разве мало людей, которые, если, не потворствуя, то из трусости не противодействуя преступности и преступникам, считают себя не предателями и изменниками, а благородными и гуманными пособниками «освободительного» движения? Точно вчера и для нашего времени написано слово древнего пророка: «Нет ни истины, ни милосердия, ни Богопознания на земле; клятва и обман, убийство и воровство, и прелюбодеяние крайне распространились, и кровопролитие следует за кровопролитием» (Ос. 4:1–2). Но эта мрачная картина у всех ли вызывает ужас и отвращение? Не слышим ли радость у многих при виде этих преступлений? Не слышим ли, что это всё – признак «сознательности» граждан? Не называют ли все эти ужасы проявлением «свободы»? Не видим ли, как газеты, наиболее распространённые, поддерживаемые, значит, общественными деньгами и сочувствием, приветствуют «сознательных» убийц, укрывают их, пальцами указывают, кого ещё нужно убить, во славу революции и мнимой свободы? Не прославляют ли газеты понёсших законную кару преступников, бунтовщиков и всяких злодеев, как выдающихся людей и героев?

И посреди этих распрей и раздоров, посреди этой разноголосицы мнений и воззрений стоит сбитый с толку, живший доселе только тёмными преданиями веры, наш простой русский народ, бедный и непросвещённый, – лёгкая, как оказалось, к сожалению, лёгкая добыча всякого зловредного агитатора, всякого властолюбца и корыстолюбца, который пожелает обратить его в орудие для достижения своих гнусных целей.

Не встаёт ли в душе невольно картина, изображённая в нынешнем евангельском чтении: Спаситель в месте пустынном; вокруг Него множество людей, пришедших послушать Его учение; время позднее... Апостолы просят Спасителя отпустить голодный народ, чтоб он мог купить себе хлеба. «Вы́ дайте им есть», – отвечает им Господь, – и затем чудесно насыщает пятью хлебами пять тысяч человек.

Знаем мы картины голода. Знаем жгучую боль, жгучий стыд, тяжкое сознание какой-то лежащей на всех вины в том, что в стране, где могло бы безбедно жить гораздо большее население, люди голодны от неумения обращаться с богатой и прекрасной почвой. Знаем, как больно бывает, когда и тучный и обильный урожай не спасает от голода, когда его нельзя снять или вследствие непрерывных дождей, или по причине нападения врагов и грабителей...

Давно пророк изображал времена, когда не голод хлеба, а голод слышания слова Божия и ведения воли Господней охватит души людские. Примените сказанное сейчас к нашему народу. Разве, в духовном отношении, он – не богатейшая почва? Разве не мог он процвести всеми дарами Духа? Разве не одарён он чуткой, пытливой совестью? Разве не ищет он Христа? Разве не идёт он к Нему в чаянии спасения? Разве не изобразил он в трогательной и единственной в истории сказаний народных легенде, как «всю тебя, земля родная, с ношей крестной Царь вселенной исходил, благословляя»? Разве не наполняет он святые храмы, обители, места богомоления? Разве не ищет он святыни у святых, чтоб у подвижников, у молитвенников, у праведников найти ответ на тревожные запросы души и узнать путь правой жизни? Разве на исповедь он не несёт свою душу? Разве не поражает он нас своей духовной пытливостью?

И на такой богатейшей почве – духовный голод! Глубокое религиозное невежество породило дикие секты. То же невежество не дало народу силы и умения противостоять натиску злобных хулителей веры и Церкви и собственной его государственности. Душу народную обокрали непризванные учители, пророки Bааловы и Астартины, пророки жадности и распущенности. Хлебом земным, обещанием земных выгод, раздела чужого достояния, равенства в пище, питье, одежде и жилище, – вот чем обольщает народ наш социалистическая пропаганда. И народ, создавший христианское мировоззрение, давший тысячи подвижников и праведных; народ-богоносец, удивлявший своих и иностранных наблюдателей высотой своего христианского настроения; народ, всегда признававший, что «праведниками мир стоит», – этот народ стал громить и жечь чужое добро, стал разорять собственную государственность, стал по местам впадать в какое-то религиозное и нравственное одичание и самый страшный, особенный, чисто-мужицкий, нигилизм, стал склонять слух к современному сатанинскому учению, что нет святости и нравственности, что нравственное и выгодное – одно и то же...

Мы пережили и видели в последние годы это страшное опустошение в душе народной. Мы видели и познали на горьком опыте, как надо утверждать и закреплять в его сознании то, что хранилось и хранится, как смутное религиозное чувство и неясное предание, – как непрочны бывают религиозные навыки и нравственные воззрения бессознательные, и как легко они колеблются ветром лжеучения.

Проходит и пройдёт этот угар. Снова и снова запросит народная душа духовного хлеба. Снова и снова пойдёт она ко Христу, в чаянии насыщения.

О, дайте вы им ясти, – вы, приставники к Божьему достоянию. Как дождь на землю сухую и жаждущую, дайте ему слово Господне, дайте ему благодать Христову: пусть, по слову пророка, он расспросит нас о путях древних, где путь добрый, и пойдёт по нему, и найдёт покой душе своей (Иер. 6:16).

Мы от всей души приветствуем наш съезд ревнителей веры и Церкви, деятелей на ниве Христовой, эту духовную дружину храбрую, что должна стоять впереди, защищая верных сынов Церкви от нападения врагов. Пусть растёт, и ширится, и крепнет сознание необходимости исходить деятелям церковным со словом созидающим, учительным, со словом поражающим неверие и неправоверие. Может быть, никогда наша Церковь не была в таком опасном положении, в такой необходимости напряжения всех своих духовных сил, как в переживаемое время. Посмотрите на нивы, как готовы они к жатве! Наступает время, и настало уже, когда усталые и измученные на распутьях мира души придут к нам, чтобы мы ввели их на тучную пажить Христову. Что, если на их мольбу мы ответим молчанием? Что, если вместо хлеба они получат камень? Если они не получат от нас здоровой и доброй пищи, они в отчаянии заменят её гнилью и подделкой под истину, которую предлагают различные секты и политические агитаторы. И опять раздираться будет Церковь, и опять разделения, распри и раздоры, и опять будет разделяться Христос. «Дайте вы им ясти», – вот клич, обращённый к нам. Да будем мы к нему готовы, Да будем мы его достойны. Да устрашимся ответа и отчёта об управлении домовнем.

Таков урок нам, работникам в винограднике Божием. И вам, добрые миряне, добрый виноград Божий, ныне уроки и слышимы, и понятны. Ищите Христа и за Ним идите. Он и место пустынное обратит в дом хлеба и изобилия. Он, духовно питая вас, даст вам изобилие и хлеба телесного. Не соблазняйтесь лжеучениями, которые обещают вам горы золота и все земные блага. Умирающий от жажды в пустыне путник издали увидел полный мех, в котором обычно в жарких странах держат и возят воду. Он бросился к нему в надежде утолить мучительную жажду. И вот, он увидел, что мех наполнен не водой, а... золотом. Со стоном и проклятием отбросил от себя умирающий этот драгоценный, но ему ненужный металл. Это – образ того хлеба, который предлагают и обещают народу лжеучители взамен веры и её утешений. При духовном голоде этот хлеб принесёт только разочарование, проклятие и смерть.

Насыщение пятью хлебами пяти тысяч человек – вот образ той пищи, пребывающей в жизнь вечную, которую даёт нам Христос.

Вкусивший хлеба этого не взалчет во веки! Аминь.

В слове церковно-богослужебном, в наставлениях святых отцов и учителей, жизнь человеческая часто сравнивается с морем.

Вот, по морю плывёт корабль; со всех сторон грозят ему опасности. Его ожидают бури; ему грозят подводные скалы и камни, его подстерегают морские разбойники; в корабле, наконец, может оказаться течь... Нужно постоянное внимание со стороны кормчего и распорядителей корабля, постоянная вдумчивость, осторожность, находчивость и терпение; нужно постоянно всё предвидеть и заранее принять меры против грозящей опасности. Но кто может поручиться за море? Сегодня мирное, завтра оно грозно вздымает свои пенящиеся волны; по виду гладкое и спокойное, предательски привлекательное, оно под обманчивой зеркальной гладью может таить подводные камни и мели. И кормчий может устать, и корабельщики могут изнемочь, заснуть, ослабеть; они, наконец, по человеческой немощи не всё могут предусмотреть, не со всякой бедой справиться. Одна надежда окрыляет путников: впереди тихая пристань; не век продолжится плавание, придёт время, и они выйдут на твёрдую землю к безопасному существованию.

И жизнь – море... По этому житейскому морю плывёт корабль человеческой жизни среди множества всяких опасностей. Мы все – путники. Знаем мы эти опасности житейского плавания. Горести, скорби, лишения всякого рода, соблазны, болезни, напасти ближних, уныние, слабости, падения, – всё это горьким опытом изведано каждым из нас. И у нас, если мы не безбожны, надежда одна: впереди, по скончанию жизни, чаем и мы тихой, вечной пристани, вечной жизни в Боге и с Богом.

Но бывают времена, когда эти бури захватывают море на огромном пространстве; к буре на море присоединяется землетрясение: вся водная стихия тогда заколеблется. Тогда вся жизнь замутится, поколеблется в самых своих основах; тогда всё изменяет своё место, тогда нигде не видно спокойного уголка. Власть над кораблём потеряна; уныние и растерянность охватывают кормчего и корабельщиков. И кажется, несёт наш корабль, по воле бурь и волн, мимо пристаней, на камни, на мель, на прибрежные скалы. Гибель его близится с каждой минутой.

Всё это приходит невольно на мысль при слушании и чтении Евангелия нынешнего воскресного дня. Оно повествует о великом чуде Господа Иисуса – об укрощении Им бури на море Галилейском. Апостолы плыли одни, без Иисуса Христа. Была буря; грозила всем неминуемая гибель. Но вот, Сам Господь пришёл к ним по водам, вошёл к ним в корабль, и буря утихла. Вспоминается другая подобная же евангельская картина. Опять в корабле плыли апостолы и Христос с ними. Уже корабль погибал; уже апостолы потеряли всякую надежду спасения; уже испробованы были все силы человеческого опыта и умения; эти силы, этот опыт, хотя апостолы рыбаки всю жизнь провели на море, оказались слабыми и ничтожными пред страшным противным ветром и не спасали от гибели. А Спаситель в это время, показуя человеческое, мирно почивал на корме корабля, мирно почивал сном святости, труда и усталости после целодневного подвига учительства.

К Нему и обратились ученики, обуреваемые в море. И Он восстал спокойный, величавый и исполненный невидимой Божественной силы. Он, только что пред сим являвший вид человеческого изнеможения от труда, являет теперь силу Божества, Он сказал морю: «утихни», и волнению: «перестань», – и всё утихло, и наступила великая тишина. Корабль скоро пристал к берегу, к тихой и безопасной пристани.

Посмотрите теперь, братие, на то житейское море, которое нас охватывает со всех сторон и представляется нашему наблюдающему взору на необозримом пространстве. Как оно всё охвачено свирепой бурей! Какое жестокое кругом волнение! Сколько страшных опасностей нашему кораблю! Не только буря, но и землетрясение; не только буря, но и тьма кругом; не только опасности в море житейском, но и в нас самих и слабость, и неумение, и растерянность, и уныние, и затемнение совести. Нужно ли рисовать пред вами эту тяжёлую картину смуты и разрушения жизни? Она всем ясна, она у всех на виду, она истерзала нам сердца. Нужно ли называть и перечислять преступления, убийства, воровство, нападения, нарушения всяких обязательств, общую злобу и ненависть, разделение членов единого царства и народа на враждующие партии, неуважение к чужой личности, к чужому добру, к чужому честному имени? Нужно ли говорить долго о том, что всё это возбуждает страшную тревогу за будущее нашего народа, что все мы, естественно, заняты гнетущими вопросами: что же нам делать? к какой силе обратиться за помощью? какие меры принять для спасения от гибели? где орудия и способы для благоустроения жизни людей, столь ныне бурной и столь замутившейся?

Христианин, помни нынешнюю евангельскую повесть. Вера, и только она одна даёт ответы на поставленные сейчас вопросы. Вера говорит нам, что силы человеческие слабы, что без силы высшей и божественной спасение невозможно. Вера говорит нам, что нужно плыть по морю житейскому на корабле надёжном и прочном, которому не страшны бури, подводные камни и мели, который не развалится, не изменится в годину испытаний. Корабль этот – Церковь Христова. Ей обещано Господом, её Основателем, что не только никакие земные силы, но и силы и врата адовы не одолеют её. Вера говорит нам, что на корабле нашем нам нужно иметь надёжного Кормчего, облечённого неземной силой.

Этот Кормчий – Глава Церкви и Начальник нашего спасения Господь Иисус Христос.

Знаем, что людям века сего голос веры или не слышен, или не убедителен. Знаем, что они с сомнением и насмешками отвечают на него полным отрицанием всякой силы за христианством. Христианство, – слышим мы от них, – своим учением о недостаточности человеческих сил ослабляет человечество, а по существу отжило своё время, оно уже не может ответить на все современные жизненные вопросы, оно бессильно их разрешить и удовлетворить. Оно будто бы уже не может управлять осложнившеюся жизнью, оно годно было для младенческого состояния общества... Христианство, – уверяют нас современные мудрецы, – должно быть теперь заменено другой силой, надёжной и для будущего, – силой разума, развившегося в человеке настолько, что он даёт возможность людям обойтись без высшей помощи, провести благополучно корабль жизни по житейскому морю без всякого страха пред опасностями, устроить рай на земле, доставить постоянное и прочное счастье людям.

Так говорят горделивые мудрецы, поклонники разума и силы человеческой. Так говорили они всегда, и апостольское чтение нынешнего дня не напрасно замечает о такой мудрости, что она есть безумие пред Богом (1Кор. 3). Безумные и слепые, они не замечают, в какое они впадают глубокое противоречие. И прежде всего, они безмолвны пред человеческими страстями и пороками, которых они остановить не могут своим прославленным разумом и которые отравят всякую жизнь: они безмолвны и пред болезнью и смертью, от которых они не в силах избавить человечество и которые остаются неопровержимыми свидетелями человеческой немощи. Но этого мало. Если силы разума доселе развивались непрерывно, если в них вся опора и надежда человеческой жизни и счастья, то каким же образом люди, при возрастающих успехах разума, дошли до теперешнего столь печального положения? Ведь они отходили от силы веры, они изменяли Богу, но не изменяли гордыне мнимой науки, были верны высокому развитию человеческого ума, которому кланялись, как идолу! А плоды налицо: общее падение нравов, общее озверение, общая преступность, принижение жизни человеческой до скотской и общее уныние!

Нет, не уйти человеку от Бога и от влечения к Нему, как не уйти ему от себя самого! И не остановить человеку силы Божией, как не остановить течения времени или вращения земли хотя бы на один миг. Когда о Спасителе молчали или говорили только зло мудрые книжники и фарисеи, учители народа, – о Нём благовествовали прозревшие слепцы, заговорившие глухонемые... Они прославляли имя Христово и привлекали к Нему сердца. Злоба, ропот и неверие хулителей не остановили роста христианства.

Не остановят его и теперешние хулители. Чем тяжелее будет жизнь, чем глубже и глубже мы будем впадать в бездну несчастий, тем ближе и глубже к нам будет подходить сознание, что только во Христе Иисусе, только в Его Евангелии, в Его учении, в Его Церкви может прозреть человеческий разум к вечному и спасительному свету, может исцелиться и облечься в силу всякая человеческая немощь, только во Христе может властно и решительно проглаголать человеческая совесть. Апостол ныне на все века говорит нам, что основания иного для жизни людей, достойной и святой, – оснований иного никто не может положити, паче лежащего, еже есть Иисус Христос. Только на этом основании можно строить прочно; всякое иное основание легковесно, как сено и солома, непрочно, как дерево, и всё сгорит при испытании огнём страданий и немощей человеческих...

И когда мы горьким опытом увидим всю слабость своих естественных сил и станем искать союза с Божеством и жизни в Боге, когда мы с силой веры, как апостолы на гибнущем корабле, возопием ко Христу, – Он, доселе оставлявший нас, по нашему желанию, нашим естественным силам, станет Божественным Кормчим на обуреваемом корабле нашей жизни посреди ужасов бури и смятения моря житейского; Он скажет властно буре: «умолкни», и волнению: «перестань». Тогда наступит та тишина, при которой мы и будем содевать спасение наше во всяком благочестии и честности.

О, прийди скорее, прийди к нам, день прозрения нашего духовного, – день, когда умолкнут в нас неверие и гордость, себялюбие, злоба и страсти и заговорит чистая христианская совесть!

Прийди скорее к нам, день нашего смирения, когда мы познаем тщету наших сил и возжаждем помощи свыше! Тогда и наши силы не ослабеют, нет, они возрастут безмерно, обновятся и укрепятся. Тогда мы построим всю жизнь нашу всецело по слову и руководству Христа Господа.

В тот день мы ощутим в себе и вне себя великую тишину. Пусть тогда ревёт море, пусть грозят волны. Корабль наш прочен, а Кормчий-Христос силён утишить всякую бурю! Аминь.

Когда человек заболеет, и болезнь начинает причинять ему невыносимые страдания, он начинает искать не временно облегчающих боли и страдания средств, а самый корень, самую причину болезни, чтоб её устранить и тем уничтожить болезнь совершенно. Когда начинается губительная зараза и охватывает целую страну, разумные люди советуют не довольствоваться лечением только отдельных людей, но уничтожать самые очаги заразы, – гнилые и нездоровые места, гнилые и зловонные ямы, гнилые и вредные источники воды или пищевые продукты.

В области духовной жизни людей повторяется нечто подобное. Бывают времена, когда людей охватывает какая-то зараза – нравственное расслабление и падение веры, А где нет веры, там нет жизни; где нет веры, там нет, и не может быть никакой деятельности. Где нет веры, там уныние и отчаяние, там застой, там, как в гнилой, стоячей воде, вместо жизни веет смертью, – там плесень, гниль, зловоние, т.е. пороки, преступления, злоба, ненависть и всякая нравственная мерзость. Не будет преувеличением сказать, что таково именно переживаемое нами время, время упадка веры, время проповеди всяких разрушительных учений, время печальное и страшное, когда господствует себялюбие, когда распространяются убийства, грабежи, взаимная неприязнь, когда жить становится так трудно, подчас невыносимо.

Евангельское чтение нынешнего воскресного дня (Мф. 17:14–23) даёт нам яркое изображение того, что даёт человеку вера, и что приносит ему неверие. К Иисусу Христу подошёл некоторый человек и, преклоняя пред Ним колени, просил и молил об исцелении его бесноватого больного сына. «Я приводил его, – сказал несчастный отец, – к ученикам Твоим, и они не могли исцелить его». Господь испытал веру несчастного отца и сказал ему: если можешь веровать, то – «всё возможно верующему». «Верую, Господи, помоги моему неверию», – так воскликнул несчастный, и тотчас же увидел и плоды веры: Спаситель исцелил сына его. После ученики приступили к Иисусу наедине и спросили: «почему мы не могли исцелить больного?» Иисус же сказал им: «по неверию вашему; ибо истинно говорю вам, если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, – и она прейдёт, и ничего не будет невозможного для вас. Сей же род, т.е. бесовский, изгоняется только молитвой и постом».

Так, если бесы и тёмные силы ныне захватили всю жизнь людей, то изгонит их только вера, только молитва и пост, эти сильнейшие средства к приобретению веры и вместе – её плоды и последствия. Не удивляйтесь этому сочетанию: действительно, для получения веры нужна молитва, а для молитвы, в свою очередь, нужна вера. Таково вечное чудо человеческого духа, и это чудо воочию совершается над каждым из нас, совершается и в отдельном человеке, и в обществах людей.

Нужно уничтожить неверие, эту тяжкую болезнь духа, и возродить веру, эту вечную спасительную силу. Что же нужно сделать для этого?

Чтобы знать лекарство от болезни, надобно определить самый корень болезни, её основную причину. В чём же причина неверия?

Здесь опять мы стоим пред тем же духовным чудом. Знаем, что от неверия родится грех и всякая духовная нечистота. Но вместе знаем, что именно грех и нечистота, в свою очередь, сами порождают неверие. Неправда, что неверие происходит от высокой учёности, ибо истинная учёность только укрепляет веру, а не ослабляет её, тем более её не уничтожает. Мы знаем много людей высоко-учёных и вместе с тем не только верующих, но и проявленных святых и усердных служителей Церкви Божией. К неверию приводит полу-знание, горделивое невежество, которое почитает себя за учёность, так что от гордости, а не от учёности приходят к неверию. Далее, неправда, что неверие происходит от бедствий, страданий и лишений жизни, от людской несправедливости, ибо испытания жизни скорее укрепляют веру, а не ослабляют её. Людская же несправедливость, разочарование в людях заставляют ещё более искать утешения в Боге и ожидать иной земли, новой и совершенной, нового неба, где, по обетованию Божию, по учению Откровения, живёт вечная правда. Мы знаем много людей, жизнь которых была исполнена величайших бедствий, и вместе с тем горела ярким огнём веры. Вера их очищалась, как золото в горниле, укреплялась, как железо на огне; как удары молотильщика отделяют хлеб от соломы, так несчастья в таких людях отделяли в их душе всё ценное, высокое, святое, и отбрасывали всё ненужное, всё малоценное в очах Божиих. Только людей злых несчастья могут приводить к богохульству и неверию, так что здесь действует злоба, а не страдания жизни.

Причина неверия – в обоих случаях то гордость, то злоба, т.е. грех. Сначала грех входит в душу и оскверняет её; потом в ответ на упрёки совести он внушает человеку мысль самооправдания; воспламеняя нечистое желание, грех заставляет человека гнать всякие препятствия к исполнению желаний. Препятствия же – в религии и совести. Нужно устранить то и другое, – и человеку представляется, что он свободен, что путь к наслаждению ему открыт. А желание всё разгорается; грех издали представляется заманчивым; чем более препятствий, тем больше возгорается страсть, похоть, нечистое пожелание. И вот, человек внушает себе мысль, что греха нет, что всё дозволено, что религия ошибается, что совесть говорит неправду.

Не так ли согрешили первые люди в раю? Не повторяется ли эта история с каждым из нас? Не так ли сребролюбие постепенно пленяло душу Иуды и толкало его на предательство?

Но вот грех совершён. Он обманул человека: он вовсе не дал ему никакого наслаждения. После него осталась в душе какая-то неудовлетворённость, какая-то тяжесть.

И самая большая тяжесть – в упрёке и голосе совести. От неё не уйдёшь, не спрячешься. Она мучит душу, она указывает, на ответственность перед Богом; суд, стыд, ад, наказание... И опять человек, чтобы оправдаться, чтобы облегчить себя, успокоиться, – начинает уверять себя: и Бога нет, и совести нет, и суда не будет, и вечной жизни, ада и рая нет... Это уже состояние отчаяния и безумие, о котором древний пророк-псалмопевец говорит: «рече безумец в сердце своем: несть Бог»...

Если уже всё общество состоит из таких безумцев, или если эти безумцы не находят отпора в людях благоразумных и верных Богу и Его закону, – то что же удивительного, если вся жизнь кругом наполняется преступлениями и обращается в тот невыносимый ад на земле и при жизни, которого не хотят признать безумные неверы по смерти?

Побольше молитвы, побольше благочестия, побольше христианских добродетелей, побольше духа в жизни, – и тогда ослабеет неверие, этот бес немой и глухой, этот бес тьмы и всякого нечестия. Вера способна переставлять горы. По слову Христову, с нею ничего не будет для нас невозможного. Аминь.

Кажется, трудно найти другое время, в которое так уместно и так необходимо было бы напомнить людям евангельскую притчу о царе и должнике (Мф. 18:23–35), – трудно найти другое такое время, как ныне переживаемое.

Голос Евангелия и нравоучения притчи представляются столь далёкими от наблюдаемого течения и облика жизни, что самая притча Спасителя, несмотря на то, что мы знаем и слышим её с детства, ныне кажется чем-то новым, доселе неизвестным.

В самом деле, иным духом, давно как будто бы отжившим, иными образами, как будто бы совершенно невозможными в наши дни, иными чувствами, взглядами и стремлениями, и иными отношениями к людям веет от этой евангельской притчи, простой, доступной даже ребёнку, но полной глубочайшей премудрости и вечной назидательности.

Она взята из жизни древнего Востока.

Царь захотел сосчитаться с рабами своими. И вот, к нему привели должника, который был должен ему «тьмой талантов», то есть десять тысяч талантов, на наши деньги – двадцать четыре миллиона рублей. Намеренно в притче указана такая огромная сумма, чтобы показать, что долг заведомо был неоплатный. Так как рабу нечем было отдать, то царь, по жестокому праву древности, повелел продать должника, жену, и детей, и всё имение его, чтобы хоть несколько восполнить долг. Тогда раб пал к ногам царя с просьбой: «господин, потерпи, я всё тебе отдам». Ясно, что обещание должника было неисполнимо, и поэтому нужно было царю или привести в исполнение угрозу, или, не отсрочивая уплаты, прямо простить долг. Государь в милосердии своём избрал последнее – и все долги раба простил.

Можно себе представить, в каком настроении должен был выйти от царя прощённый и облагодетельствованный должник. Ведь он как бы вторично народился на свет. Отныне над ним не тяготеет день и ночь мысль о долге и неизбежной ответственности; отныне он свободен в своих действиях, отныне он хозяин своего имущества; отныне его жена и дети избавлены от вечной опасности быть проданными. В этом торжестве свободы и живейшей благодарной радости, в этом ликовании души, в этом сознании полученного величайшего благодеяния, кажется, растворилась бы ледяная душа и согрелось бы каменное сердце. Но не то случилось с прощёным рабом. Жестокость его не знала ни милости, ни жалости. Только вышел он от царя, как встретил своего товарища, который должен был ему всего сто динариев, то есть 20 рублей на наши деньги, – сумму малую, которую он мог бы скоро заплатить. Что же делает его заимодавец? Он схватил должника за горло и стал его душить, требуя немедленной уплаты. Должник пал к его ногам и стал умолять его теми же словами, которые жестокий его заимодавец только что говорил перед царём: «господин, потерпи, я всё тебе отдам».

Разница в просьбах одного и другого была только в том, что обещания второго должника были на сей раз совершенно исполнимы: 20 р., конечно, он мог отдать, продавши своё имение. Но жестокий заимодавец не стал слушать просьбы и бросил должника в темницу, пока он не выплатит всего до копейки. Услышав об этом, царь сильно разгневался; он призвал прощёного должника и сказал ему: «Злой раб! весь долг я простил тебе, потому что ты, меня упросил. Разве не следовало тебе помиловать товарища своего, как я тебя помиловал?» И велел царь отдать его мучителям и бросить в темницу, пока не отдаст он всего долга.

Так и Отец Небесный, – заключил Иисус Христос притчу, – так и Отец Небесный поступит с тем, кто не простит от всего сердца брату согрешений его.

Не правда ли, братие, как, действительно, далеко наставление притчи от того, что мы теперь кругом себя видим? Что видим?

Прежде всего, – всеобщее озлобление, брань, ненависть, осуждение, насилие, кровь и убийства. Судят всех и всё те, кому не дано никакого права судить. Убивают, казнят те, кому не дано никем и ни малейшего права карать деятелей государства и общества. Злоба обращается в какое-то особое удовольствие. Каждый, кто мнит себя настолько умным или, как теперь выражаются, «сознательным», только в том и полагает весь свой ум, свою «сознательность» и всё своё достоинство, чтобы как можно больше вылить грязи на ближнего своего, как можно строже судить его жизнь и деятельность. И не судить только, но непременно и заранее, осудить и запятнать позором. – И всё это, чаще всего, только за то, что ближний занимает высшее положение. При таких условиях ныне уж не царь считается с рабами своими и судит их, как изображено в притче Евангелия, а, наоборот, подданные царя, самовольно переменившись с ним положениями, начали теперь грозно, беспощадно, непрерывно судить и осуждать царя, правителей... Ложь, клевета, всякие выдумки, – всё это пускается в ход, всему даётся вера, и всюду слышны только брань, брань и злоба...

Никто, однако, не хочет посмотреть на себя самого. Никто не хочет вспомнить, что если в правителях много недостатков, то ведь эти правители не с луны упали, а вышли из той же среды грозных судей. Если среда эта растлена, то, как она может дать из себя добрых работников? Наоборот, если работники всегда и сплошь дурные, значит, и среда, откуда они выходят, никуда не годится. Тогда каковы же сами судьи?

Что же делается для оздоровления этой среды? Озлобление, царящее кругом нас, исправляет ли народ нравственно, оздоравливает ли общество? Зло никогда не родит добра; терновник не даёт винограда.

Посмотрите, как на наших глазах народ наш всё ниже и ниже падает в нравственном отношении; это ужасающее пьянство; это падение семьи; разврат открытый и наглый; эта грубость, грубость всюду – в семье, в школе, в обществе, на улице, делающая жизнь невозможной; это падение всякого послушания в детях к родителям; это тунеядство, зависть ко всему высшему, лень, нечестность, лёгкое отношение к чужому добру, к данному обязательству, – всего не перечтёшь. Но вот что удивительно: об этом-то падении нравов почему-то все злобные судьи жизни упорно молчат. Других мы судим без всякого снисхождения, если те у власти, или в богатстве, – пожалуй к ответу, нет тебе ни капли милости. К себе же мы все очень снисходительны: мы ни в чём не виноваты, а если и есть в нас что-либо худое, чего отрицать уж никак нельзя, то виновато правительство, виноваты несовершенные законы, виновата среда, но не мы сами... От других мы требуем только и исключительно одних обязанностей, себе даём – только и исключительно одни права. Другие, особенно у власти стоящие, должны быть умными, предусмотрительными, должны быть честными, благородными, кроткими, любезными, внимательными, не раздражать нас ни делом, ни словом, во всём нам уступать. Мы же можем быть требовательны, грубы, можем всегда отнестись к другим со словом укора, оскорбления, обесчестить кого угодно словесно и печатно, а то и свести счёты револьверами и бомбами.

Мудрено ли, что при таком положении, при этих двух мерах добра и зла, при лёгкости осуждения других и оправдания себя, – мудрено ли, что злоба становится нашим дыханием, что слово всепрощения евангельского для нас всё равно, что рассказ о жарком и светлом солнце в стране непроходимого мрака и холода.

А было время, когда царили среди христиан другие отношения. Порок и грех, конечно, всегда существовали, но они не обращались в то повальное озлобление, которое мы теперь наблюдаем всюду. Вот пример из жизни великого учителя Александрийского Иоанна Милостивого.

Однажды нищий, получив от него подаяние, стал бранить святителя оскорбительными словами, – случай, который и нынче мы можем наблюдать ежедневно. Окружающие хотели унять грубияна. «Оставьте его, – сказал Иоанн. – Мне ли не перенести оскорбления от брата моего, когда я сам в продолжение всей своей жизни, 60 лет, оскорбляю делами своими Господа Иисуса Христа».

Вот применение к жизни слышанной сегодня притчи, вот христианское настроение, до которого нам далеко. Далеко до того, чтобы смотреть и следить больше за собой, чем за другими, чтобы сознать и в жизни провести, что люди – братья, их долг – жить в мире, во взаимном общении, в стремлении к благу общественному. По слову апостола, терпя друг друга любовью, а не наполняя всего мира злобой, осуждением и враждой.

И наш родной русский народ в христианской душе выносил и выстрадал это правило евангельское. Да, русский народ – лучший в мире народ, это самородок алмаза. Нужно воспитать, нужно только отшлифовать этот самородок, – и в его гранях засияет вечной красой солнце правды и любви евангельской, – и цены ему не будет. Не верьте, когда говорят: нет людей. Не падайте духом, напротив, – духа не угашайте! Положение не безнадёжное, но выход из него только один: нравственно-религиозное развитие общества. Думается, в нашем, например, теперешнем собрании не может быть места для бомбометателя, он сам сюда не придёт. И вот, если бы всё русское общество обратилось в действительную христианскую Церковь, если бы все прониклись религиозно-нравственным настроением и учением Евангелия, если бы все дружно и гласно осудили преступления, убийства и насилия, – то извергам и злодеем, которые теперь заливают кровью всю Россию, не было бы в среде русского народа места.

Итак, станем все выше и выше над всеобщим озлоблением, станем не на слово гнилой брани и всеобщего осуждения, а на бодрую работу каждый над собой, каждый в том деле, к которому Бог его приставил! Не в правительстве, не в окружающей среде, не вне нас главный источник нестроений. Царство Божие внутрь вас есть... Царство нестроений и зла – также внутри нас... Не порядки создают людей, а прежде всего и, в конце концов, люди создают порядки. И здесь не пройдёт мимо слово Евангелия: благой человек от благого сокровища сердца своего износит благое, а лукавый от лукавого сокровища сердца износит лукавое (Лк. 6:45).

Станем же не в злобе, а в любви и взаимном прощении: только тогда мы создадим человеческое общество, а не звериное житьё, которое теперь, к сожалению, мы наблюдаем вокруг себя.

Не быть творцом тому, в ком говорит к прошедшему лишь гордое презрение; великого удел – творить и исполнять; кто разорит, тот мал в царстве Христовом!..

На злобе, на разрушении, на ненависти мы не создадим ни дела, ни жизни, а получим только смерть, – смерть на земле, в разрушении жизни государственной и общественной, и смерть на небе, в вечном удалении от истинной жизни, от Бога любви. Ибо Он, Бог любви и милосердия, и есть тот Царь, Которому мы должны долгом неоплатным, и если мы, по подобию евангельского жестокосердого заимодавца, не отпустим нашим братьям от всего сердца согрешений их, если жизнь свою не наполним миром и всепрощением и любовной работой во благо общее, то и Господь не отпустит нам согрешений наших.

В нюже меру мерите, возмерится вам (Мф. 7:2).

Мир вам! Мир всем! Аминь.

Мне хочется сегодня остановить внимание православных русских людей, членов и присутствующих здесь уполномоченных представителей патриотических содружеств города Москвы и всей Московской губернии, на одном пункте объявленного нашего предвыборного знамени (платформы). Пункт этот гласит, что мы, русские патриоты, будем всеми силами стараться уменьшить и искоренить пьянство среди русского народа.

Заявление наше встречено насмешками и недоумением со стороны левой революционной печати. Конечно, русская революция слишком хорошо использовала народное пьянство со всеми его последствиями, как в области моральной, – притупление нравственного чувства и ослабление воли в народе, – так и в области экономической жизни. И понятно поэтому, что для людей, которые прямо спаивали крестьян, чтобы вести их пьяных на разгромы помещичьих имений, спаивали солдат, как это я видел собственными глазами, возвращаясь из Сибири после войны вместе с эшелонами запасных, чтобы и солдат революционировать, вести против офицеров и толкать, под видом «сознательности», на разгромы вокзалов и паровозов, – для всех таких деятелей революции, опирающихся на отбросы и подонки общества, на уличную рвань и хулиганов, проповедь трезвости, конечно, слишком опасна и нежелательна. Но левая печать очень искушена и искусна в том, чтоб истинные низменные свои побуждения прикрывать высокими мотивами и красивыми фразами.

На сей раз, однако, даже и её изобретательности не удалось выдумать благовидного и серьёзного возражения против нашего предвыборного знамени, в пункте о борьбе с пьянством. Тем не менее, нам очень полезно остановиться на высказанных ею мнениях. Это даст нам самим возможность осмыслить более глубоко и всесторонне вопрос о трезвости, выдвинутый теперь патриотами.

«Что же это за истинно русские люди, если они водки не пьют и ещё идут против пьянства?!» Вот первое слово, которым встретила левая печать наши заявления. По-видимому, такое шутовское, если не оказать больше, отношение к вопросу не заслуживает даже возражения. И действительно, по существу оно таково. Но оно – знаменательное явление, характерный показатель своего рода, и, как таковое, заслуживает внимания. В нём ярко прорывается, помимовольно, то глубокое презрение к русскому народу, которым от начала до конца проникнуто всё наше «освободительное движение». Так может относиться к русскому только зазнавшийся враг. Впрочем, здесь не одно презрение, здесь и сознательный низменный расчёт. Пусть пьёт побольше русский, пусть обнищает, пусть разорит и разобьёт семью, пусть потеряет всё своё душевное богатство и станет уличным хулиганом: он сначала будет пушечным мясом для революции, а затем, когда на его спине выедут к власти разные «освободительно проходимцы», он, русский человек, – вечный их раб. Таков расчёт.

Что сказать нам в ответ на это презрительное отношение к русскому народу? Знаем, что пьянство – его тяжкий грех. Но русский народ – христианский народ. Он знает, что́ грех и что́ добродетель, и при этом грех он так и называет грехом. В этом отношении он ещё не просвещён нашими прогрессивными органами печати, у которых, как у дикаря, всегда две мерки для оценки всякого явления. Известен ответ дикаря на вопрос: что такое добро и что такое зло. «Добро, это – когда я украду у соседа корову, зло, – когда он её у меня украдёт». Такова по своим воззрениям на добро и наша прогрессивная печать. Мучат и пытают евреи Мельникова в Одессе, избивают там же городовых, – это не заслуживает даже упоминания, это естественно и даже необходимо; но вот на улицах начинают бить евреев в Одессе, – это уже «ужасающее явление».

Русский человек зло везде называет злом; так он относится и к своему пороку. Он сознаёт свою слабость к вину – и ненавидит её. Лишь только появится где-либо доктор, священник, подвижник, который лечит или избавляет от пьянства, – его немедленно осаждают тысячи посетителей. С глубокой грустью говорим и мы о пороке нашего народа, но без злорадства, без презрения к народу, не возводим его в свойство «истинно русского» человека и не отчаиваемся в будущем. Нам нужно бороться с этим злом всеми доступными нам силами, всей полнотой нашей энергии; нам нужно спасать народ от гибели. Залог успеха – сознание самим народом пагубности этого порока. Нужно только дать ему везде толчок к борьбе с пьянством и те формы содружеств, в которых бы он мог успешнее осуществлять свою борьбу.

Остановимся на втором, более важном, возражении, которым подарила левая печать наше заявление о желании патриотических содружеств бороться с пьянством. Нам говорят: «К чему в политическую программу вводить нравственные поучения? Это не дело политики. Она имеет в виду только реальные интересы. Вернее всего, патриоты ввели пункт о борьбе с пьянством только по тактическим предвыборным соображениям». Отзыв – очень типичный для освободительного движения! «К чему мораль? Долой мораль, она мешает делу и вводит в отношения людей совсем ненужную и даже вредную силу – совесть». Вот почему печальной известности г. Родичев, в ответ на приглашение осудить террор и политические убийства, изрекает в своём роде знаменитую фразу: «Дума призвана не морализировать, а законодательствовать». Так и запомним.

Но люди, живущие не по закону «тактики», а по закону совести, получающей просвещение от святой веры, думать так не могут. Радостно мы уверены, что в этом отношении не с революционными вожаками, а с нами заодно и русский верующий народ. Мы полагаем, что законы исходят из начал нравственных и, в свою очередь, укрепляют нравственные начала, нравственно воспитывают общество, государство и народ. И в этом – самая реальная основа жизни и здоровой политики. Оттого и опасно прививать народу понятие об условности правды вообще, что составляет догмат «освободительного движения», и что, к сожалению, делает иногда и власть предержащая, разрешая, например, в вопросе о браке, разводе, о печати или питейном уставе, – разрешая сегодня то, что вчера считалось грехом и преступлением.

Против такого неправильного взгляда на закон и правду мы всегда будем бороться всеми силами разума и слова. Оттого, далее, законы государственные, чтобы быть прочными, и внешне и внутренне авторитетными, должны опираться на закон вечный, а таков закон Божий, откровенный. И если «питейный» закон идёт против закона Божия, он должен быть отменён.

Далее. Мы – непримиримые враги всяких «тактических», то есть, в сущности, обманных приёмов, обеспечивающих в данное время господство той или другой партии, смотря по тому, какая из них умело воспользуется настроением общества в данную минуту и пообещает, – конечно, без надежды и обязательства выполнения обещаний, – удовлетворить ту или другую нужду данной минуты. Вот почему нашему народу так противна всякая политическая партийность, невозможная и ненужная при самодержавии, и совершенно неизбежная при всяком виде конституции. Вот почему и мы – не партия, а мы – верующий православный народ, действующий по голосу совести, а не по соображениям «тактики». Для кого православие – только флаг партийный, а не путь истины и вечного спасения, кто, исповедуя православие, десятки лет не говеет, в храм не ходит, нарушает не только уставы Церкви, но и заповеди Божии, открыто, кощунственно оскорбляя религиозное и нравственное чувство всего общества, тот лучше и не говори о православии. Так точно и о самодержавии и народности: это не прикрытие личных вожделений и собственных надежд, а осмысливаемые православием истины, с положительным христиански-нравственным содержанием.

При таких воззрениях мы должны были ввести в свою программу и пункт об искоренении пьянства. Русский человек всегда разделял библейский взгляд на историю мира и на судьбу государств и народов: мир стоит праведниками; семя святое – стояние царств человеческих; правда светлее солнца, она с неба засияет, от земли приникнет...

История говорит нам, что русский народ молитвой, постом и покаянием, исправлением жизни избавлялся не раз от тяжких народных бедствий. К этой надёжной силе, к религиозно-нравственному подвигу и обновлению он прибегал в дни своих несчастий.

И в тяжкое безвременье, теперь нами переживаемое, посреди ужасов, крови, насилий, замыслов цареубийства, взрывов и выстрелов, революционных грабежей и проч. – всё более и более назревает в народе нашем сознание греховности и жажда искупляющего подвига. Дайте нам всенародное покаяние! Дайте нам всенародную молитву! Дайте нам всенародный подвиг! Жаждет душа народная очищения и обновления, жаждет она оправдания перед Богом и совестью. Отверзите нам врата правды!

И пока не будет такого именно подвига в наших патриотических союзах, дотоле они не будут истинно народным движением, дотоле и они будут обычным политическим лагерем.

И смотрите, в наших собраниях, какое течение всегда является преобладающим? Конечно, религиозное! На молебен – все; на крестный ход – все; на икону, на хоругви – жертвы идут охотно, даются с любовью, на помощь ближним призыв никогда не остаётся бесплодным. А объявите сбор на политическую агитацию, на выборную «кампанию»... Мы никогда и не объявляли таких сборов: они бесполезны, на них никто не отзовётся. Подвиг любезен русскому человеку, «политика» ему противна... Мы и собираемся в патриотические союзы именно ради подвига, ради служения родине, а не ради похоти власти и корысти, как это мы видим в партиях «политических».

Руководителям религиозно-патриотического движения, всё нарастающего в силе и проявляющегося в открытии всё новых и новых отделов патриотических содружеств, нужно знать и помнить об этой жажде подвига, свойственной всякой человеческой душе и русской – в особенности. О таком свойстве русской души засвидетельствовала вся наша история, громко говорит наша Церковь, на весь мир объявили и все лучшие русские писатели, и заграничные наблюдатели русской жизни. Мы обязаны отозваться на такую духовную жажду.

Живёт в душе народа желание подвига, желание чем-либо себя ограничить, стеснить, от чего-либо приятного отречься – во имя высшей идеи, во имя высшей правды, во имя духовного совершенства... Но слабая воля человека для проявления и осуществления такого желания и решения ищет обычно внешней поддержки, внешних форм обнаружения.

Пусть же в наших союзах раздастся слово и призыв к трезвости, как именно к нравственному подвигу. Пусть нравственное начало, жажда подвига и совершенства по руководству православной Церкви, проникает всю жизнь и деятельность патриотов. Пусть в наших рядах видятся люди религиозные, церковные, добрые семьяне, люди любовно и свободно покорные Царю и Его правительству, способные на подвиг и жертву для блага горячо любимой родины и родного народа, люди целомудренные, трезвые, трудолюбивые, мирные и на всё святое отзывчивые.

Начинаем с трезвости, потому что пьянство – наш главный теперь грех, и притом главный и самый сильный пособник революции и анархии. Недаром, задолго до современного революционного движения, с такой любовью выписывал портреты пьяниц и хулиганов наш знаменитый Горький, выдавая эти отребья жизни за обновителей общественности. И видели мы шествие этих буревестников и обновителей в последние годы!

Когда узнаешь, например, что за самый страдный месяц июнь в текущем 1907 году продано в России водки на миллион вёдер больше, чем в прошлом году за тот же месяц; когда читаешь, что за один только этот месяц потрачено народом на водку ровно на 16,5 миллионов рублей более чем за тот же месяц в прошлом году, а всего за месяц истрачено 67 миллионов, – то поистине ужас охватывает сердце, и загорается палящим огнём решимость бороться со страшным злом народным! Ведь это значит, что за год возросло пьянство, судя по расходам на него, на 20%! Ведь это значит, что народ наш пропивает себя!

Нужно при каждом отделе патриотических содружеств всех и всяких наименований открывать общества трезвенников, сооружать им иконы, устраивать для обществ этих особые богослужения, особые собрания. Причём для слабых рекомендовать полное воздержание от вина на известный срок, или навсегда, а для других – условное воздержание в том или другом виде. Нужно издавать и распространять листки и брошюры против пьянства. Нужны беспрерывные призывы к трезвости. Нужно женщин, несчастных жён и матерей, страдающих от пьяниц – мужей и сыновей, призывать на борьбу со страшным бичом народной жизни. Любовь и ревность везде на местах подскажут, что именно нужно делать.

Мы видим здесь руководителей патриотических содружеств. К ним мы обращаемся с горячим призывом идти на борьбу за народную трезвость. Мы уверены, что здесь, в нашем собрании, в эти минуты нет ни одного человека, который отнёсся бы к нашему призыву без горячего сочувствия:

К трезвой мысли!

К трезвому слову!

К трезвой во всех отношениях жизни!

Бог – Господь и осиял нас. Вяжите вервями жертву, ведите к рогам жертвенника! (Пс. 117:27).

Таково первое проявление чувства благодарной к Богу и торжествующей радости, по случаю спасения Царя и Царской Семьи от грозившей им опасности на море.

Древний царь-псалмопевец указал такой радости путь к храму и жертве. И наше чувство ныне разрешается в молитву. Спасённый Царь словами древле спасённого святого и боговдохновенного царя Давида может сказать о Себе:

«Господь за меня, не устрашусь; что сделает мне человек? Господь – сила моя и песнь; Он соделался Моим спасением. Глас радости и спасения в селениях праведников: десница Господня творит силу» (Пс. 117:6, 14–15).

И вот, русские люди, сердцем живущие с Царём, болеющие Его печалями и радующиеся Его радостью, ныне в храме, в молитве радости и благодарения. Пусть в селениях нечестивцев теперь уныние или злорадство, смятение или черные замыслы и низкие, злобные намерения: если их ничто не образумит, ничто не смягчит, ничто не обратит к истине, даже сила свыше, то это значит, что они пришли в состояние сатанинское. Но в селениях праведных – глас радости ныне и глас спасения!

Пройдёт, однако, час этой безотчётной, невольной, захватывающей радости, и наступить должно время раздумья, время испытания судеб Божиих и даваемых нам свыше уроков. Какие это судьбы, какие уроки?

Не будем омрачать этих святых минут сомнениями и недоумениями: что произошло? Небрежность ли здесь, преступная и позорная, которой нет имени, или здесь – новый злодейский замысел? Как могло случиться, что Царя с Семьёй отправили по неисследованному морскому пути? Как оказался не знающим пути лоцман? Что это значит, что даже Царя, это драгоценнейшее и единственное сокровище России, не могут окружить в пути покоем и безопасностью? Всё это вопросы, которые просятся в сознание, но на которые теперь пока нет точных известий, мы не можем ответить. И не будем ими омрачать переживаемых радостных мгновений. Лучше для себя мы услышим ныне уроки.

Они все истекают из того чувства единения Царя с народом, которое так живо и неистребимо в сердце каждого верного подданного.

Опять и опять спасён наш Царь!.. Итак, жив Господь наш, и жива и действенна Его десница, жив Его недремлющий Промысл! Значит, не унывать до́лжно русскому человеку и при виде страданий России. Господь близь, Господь не попустит России погибнуть или пострадать без надежды выполнить страдания радостными успехами и крепостью царства, без надежды страданиями совершить своё мировое призвание.

Промысл Божий, что хранит и хранил не раз Царей наших, сохранит, укрепит и Россию!

Спасённый ещё раз от смертной опасности, Царь наш становится для нас бесконечно дорогим, бесконечно возлюбленным. Он – живое напоминание Промысла, бодрствующего о России; Он – живое воплощение милости Господней к нам; Он – носитель судеб России; Он – орудие Божьего о нас смотрения.

Окружим Его любовью и преданностью ещё бо́льшими, чем прежде! Спро́сите: разве теперь у нас нет этой любви и преданности? О, нет, мы любим Его, мы преданы Ему, но в жизни и делах людей нет ничего хорошего и доброго, что не могло бы быть ещё лучше, ещё выше. Окружим Царя, спасённого и Божьею милостью знаменанного, благоговейным почитанием! И будем самоотверженно до конца наших сил, до конца наших дней служить России и Монарху, исполнять Царские предначертания, вместе с Царём работать над созиданием и укреплением блага русского народа!

Отрадно и радостно такое служение под святым знамением силы высшей, – силы Божественной Милости и Божественного Всемогущества.

Ибо Бог-Господь осиял нас; Он дал глас радости и спасения в селениях праведников...

Слыши, земля русская, и внемлите, народы: Десница Господня творит силу! Аминь.

Ежегодное воспоминание великой Отечественной войны и знаменитого военного совета в Филях, когда князь Михаил Илларионович Кутузов ответил на исторический момент геройской решимостью взять приказ об оставлении Москвы на свою полную ответственность пред Царём, родиной и пред историей. Воспоминание о героях и мучениках долга, отдавших жизнь на брани, решившей вопрос: быть или не быть России; воспоминание о жертвах долга, в служении вере, Царю и родине, от руки крамолы убиенных, – вот что собрало нас сегодня на молитву в этот исторический храм. Мы чествуем ныне всё, на чём лежит печать и свидетельство долга и самопожертвования. Мы пред лицом всей истории нашего народа и царства вызываем пред памятью и вниманием современников всё, что достойно памяти и внимания, что воспитывает народ для будущей славной и достойной жизни, для будущих славных подвигов. Мы стоим пред тем, что называется уроками и заветами истории.

Возможна ли здесь религиозно-нравственная точка зрения, единственно применимая к церковному слову и к этому священному месту? Не будет ли это вторжением в чуждую область беспристрастной науки, неуместным для церковной кафедры?

Но перед нами книга книг – священная Библия, вся полная исторических повествований о днях минувших. Перед нами вековечный взгляд на историю, выраженный устами и словами царя-псалмопевца: «помянух дни древния и поучахся»... (Пс. 142:5), Перед нами весь религиозно-бытовой строй народа богоизбранного, у которого исторические воспоминания составляли главное содержание его религиозной жизни, его праздников, его богослужения, проповеди пророков, – всего его быта; эти исторические воспоминания воспитывали народ в течение веков, давая ему совершенно цельный и определённый духовный облик.

Перед нами и новозаветная Церковь, всегда напоминавшая верующим «величия Божия», всё наше спасение во Христе, как оно явилось и проявилось в истории жизни и подвига Богочеловека, в истории Его Церкви, Его святых. Не может отдельный человек сделать так, чтобы не было его прошлого, не может взрослый человек совершенно вычеркнуть и сделать не бывшим своё детство, отрочество и юность, нельзя перерезать пополам человеческий организм и ожидать, чтоб он оставался живым. Так точно нельзя и целому народу отречься от своей истории. Нельзя ему вычеркнуть своё прошлое. Нельзя обратить народ в бродягу, не помнящего родства. Нельзя, таким образом, перервать и перерезать историческую жизнь народа и ожидать, чтоб он остался не только живым, но и более чем прежде, жизнеспособным.

И, однако, попытки такого рода делаются на наших глазах. Мы переживаем время натиска и господства таких учений, которые не хотят знать никакого прошлого, не хотят считаться ни с какой историей. Легкомысленно, но с важностью и уверенностью кричат одни, легковерно принимают другие проповедь чистейшего безумия:

«Отречёмся от старого мира, отрясём его прах с наших ног»... Это – проповедь по преимуществу людей молодых...

От чего вы отрекаетесь, безумцы? Знаете ли вы хорошо это старое? Успели ли вы его изучить и осмыслить?

Разве в старом один прах? Разве в старом нет корней нового и будущего? Разве в старом одно худое? Не произносите ли вы тогда смертный приговор вместе с прошлым и настоящему? Не уподобляетесь ли вы тому садовнику, который, для облегчения своего дела, перерезал все корни у деревьев и ожидает, что деревья теперь расцветут и заживут новой силой? Не вычёркиваете ли вы из жизни, прежде всего самих себя? Нельзя уничтожить прошлого, нельзя обратить бытие в небытие. И вот, мы видим другой приём уничтожения истории: это брань на всё минувшее, развенчивание всех героев и доблестей прошлого, издевательство над историей своего народа. Сколько людей умных и образованных в наше время занимаются такой именно литературой! Сколько людей, желающих быть руководителями жизни, таким оплёвыванием прошлого желают возвеличиться, и возвести себя в своих глазах и в глазах своих современников в людей смелого и пытливого ума, геройской борьбы, геройской решимости! Сколько людей такое выливание грязи на историю своего народа считают признаком особого высшего развития и свободы от предрассудков!

Припоминаются знаменательные библейские сближения. Народы и государства получились путём постепенного развития семьи, этой первоячейки общественной жизни, чрез переходные состояния рода и племени. И добродетели, подвиги жизни общественной и государственной, – все имеют своим началом и источником добродетели семьи. Пред нами библейская семья Ноя, начавшего историю «мира второго» после потопа. В ней дети почтительные к отцу, – это положительное начало жизни и истории, и в ней Хам, отвратительный на все века образ нечестия, непокорной злобы, грубости и того, что называется, по его имени, «хамством», – это разрушительное начало жизни. Если бы нужно было представить себе, как хамы будут относиться к прошлому, если бы нужно было представить себе, как хамы могут и будут писать историю, то, к сожалению, переживаемое нами время даёт на эти вопросы ответы в лицах и событиях. Не станем о них упоминать поимённо; всё это известно всякому, кто хоть с некоторым вниманием относится к текущей жизни⁷⁰.

И тем отраднее, тем возвышеннее и одухотворённее нынешнее наше молитвенное собрание и нынешнее торжество. Почтим минувшее добрым словом, почтим минувшее молитвой, слезами и воздыханиями! Пусть пройдут пред нашим духовным взором в великом сонме мученики долга, страдальцы за землю русскую.

В век мелких людей, мелких душ, мелких дел и интересов, в век приниженного патриотического чувства, замутившейся общественной и народной совести, в век проповеди разрушения жизни и «хамского» отношения к прошлому и к родной истории – так нужно, так полезно вспоминать о великом подъёме народного духа, о великом геройстве, о великих подвигах великого народа.

Полезно вспомнить об этом, чтоб увидеть, как лгут хамы, пишущие ныне историю России. Они уверяют, что эта история – сплошной позор, торжество грубого насильничества, роковое и гибельное развитие Самодержавия, которое будто бы всё убивало и всё мертвило. Они уверяют, что народа русского не было, что Россия была рабьим царством, что её история есть прозябание народа-раба; народа, доведённого насильничеством власти, и притом сознательно и планомерно, до животного состояния. Лгут хамы, пишущие так нашу русскую историю. Великая эпоха Отечественной «народной войны» – наглядное и самое убедительное опровержение хамовой лжи. Могло ли губительное начало власти создать великое русское царство посреди всех тягостей нашей исторической жизни? Мог ли народ-раб, доведённый насильничеством до животного отупения и безразличного отношения к своей судьбе, временами только просыпающийся к кровавым протестам против угнетающей его власти, – так хотелось бы думать хамам-историкам, – мог ли такой народ сознательно и геройски бороться за честь и достоинство родины, умирать десятками и сотнями тысяч на полях Бородинских, едва сдерживать негодование при виде необходимых отступлений пред врагом? Мог ли такой народ иметь «народную» историю и быть способным на «народную» «отечественную» войну? Мог ли такой народ любить своё отечество, быть народом патриотическим?

А он был и остался таковым. И пока жива Россия, русский народ будет с молитвой поминать тех и прославленных, и безвестных героев, что отдали жизнь за родину. И пока стоит Россия, он будет возглашать этим героям долговечную славу, вечную память, и тем внушать своим сынам, что смысл жизни – в её вечных основах, в совести, в исполнении долга, в любви к Богу и ближним, и что больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15:13).

Совершая ежегодно, совершив и ныне молитвенное поминовение героев Отечественной войны, князя Кутузова и убиенных крамолой слуг царёвых, павших жертвами своей верности родине, мы исполнили долг религиозный, мы отвечаем требованиям благодарного и благородного сердца, мы совершаем служение народу. Мы неприметно, но действенно, среди нынешнего потемнения общественной совести, воспитываем себя и других на вечных, негибнущих началах всякой человеческой жизни, – на началах любви, долга, геройства, самоотречения, господства духа, верности историческим устоям и заветам.

В них, в этих устоях и заветах, – и корень, и смысл, и руководящая жизненная сила, могутно заключённая и впредь имеющая развиваться в истории русского народа, пока Господь судит ему жить, пока мы будем достойны жить и не истощим духовных основ своих безверием, бездушием и презрением к прошлому, – к тому прошлому, что составляло мощь и славу нашу в истории, что искуплено и освящено кровью, трудом, страданиями и подвигом нашего народа! Аминь.

Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди (Мф. 19:17).

Юноша, о котором рассказывает нынешнее Евангелие (Мф. 19:16–30), ищет пути жизни и спасения. Он желает быть совершенным, он хочет угодить Богу, он желает благоустроить не одну только земную жизнь тела, но и жизнь духа вечную. Он слышит многое об Иисусе Христе; народ рассказывает о нём, как о необыкновенном Учителе, как о Божественном Посланнике, как о великом Чудотворце; народ убеждён и верует, что Иисус Христос есть Тот Самый Мессия, Спаситель мира, о Котором говорил Господь Адаму и Еве по изгнании их из рая, о Котором, по воле Божией, предрекали все пророки.

И юноша решил обратиться со своими душевными запросами к Господу Иисусу. У евреев того времени было много учителей – законников и книжников; обыкновенно каждый такой учитель старался измыслить что-либо новое, неслыханное, какое-либо наставление особенное, которое отличало бы его от других учителей. Это привлекало к нему последователей, это увеличивало его известность и славу. Юноша ожидал, конечно, что и Спаситель, подобно другим учителям, скажет ему что-либо новое, особенное, какое-либо наставление необычайное. Он спрашивает Иисуса Христа; «Учитель Благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?» И получает самый обыкновенный ответ, такой ответ, какой он услышал бы от каждого священника при храме, от каждого простого верующего, от каждого, кто хоть немного читал и знал слово Божие, – ответ, какой он, конечно, слышал от своего отца и от своей матери. Ответ Спасителя гласил: «если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди».

Удивился юноша такому простому ответу; он мог предположить, что Иисус Христос разумеет какие-то особенные свои собственные заповеди, и спрашивает: «Какие же заповеди?» Спаситель перечисляет те самые заповеди десятословия Моисеева, которые известны детям в школах: «Не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать и люби ближнего твоего, как самого себя».

Что значит, братие, такое наставление Спасителя? И как его применить к нам?

Мы видим из слов Спасителя, что закон Господень всем известен, всем доступен, и что этот закон неизменяем. Что было хорошо вчера, хорошим останется навеки; что было дурно вчера, дурным останется навеки. Изменяется не закон Бога, а воля и разумение человека. До Христа понимали заповеди Господни по букве и по букве их исполняли, а Христос научил понимать их и исполнять по духу, самые же заповеди остались неизменными. И юноша в ответ на наставление и указание заповедей заявил, что он их все исполнил от юности своей. Оказалось, однако, что он их исполнил по букве, а не по духу. Так, первая и вторая заповеди Божьего закона требуют от человека, чтоб он Богу одному служил, чтобы не делал себе других, ложных и земных богов, чтобы не имел для себя вместо Бога – идолов и кумиров. А юноша имел такой кумир, это – своё богатство. Различно человек относится к богатству: иной сам владеет богатством, не привязывается к нему, не порабощает ему своей души, не заменяет Бога и неба на богатство. Такому человеку богатство не вредно, такой человек из богатства путём милосердия, работы и помощи ближним сделает способ и путь угождения Богу и спасения души. А другой человек, напротив, сам подчиняется своему богатству и является не хозяином его, а сторожем и даже рабом. Такому богатство не во спасение, а в погибель. Такому нужно отказаться от богатства. Трудно это, но нужно и спасительно. Это – то же, что вино: оно невинно, даже полезно иногда для здоровья, но зато преступно пьянство. Один человек себе господин, и ему можно употреблять вино, он вину не раб, он ему не предаётся. А другой весь отдался вину; испил немного и уже не удержится, и стал пьяным и пьяницей. Такому человеку всякий его друг и благожелатель посоветует совсем не пить. Юноша именно оказался рабом своего богатства. Сердцеведец Спаситель видел это и посему, после заявления юноши о том, что он исполнил все заповеди, сказал ему: «Одного ты ещё не исполнил; если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за Мной». Что же юноша? Он отошёл от Христа с печалью, потому что у него было большое имение. Этим он показал, что заповедей Господних он настоящим образом не разумел и не выполнял. Кто выше всего ставит Бога, а не людей, небо, а на землю, тот на повеление Господа оставить имение не ответил бы отказом и не заменил бы Христа на богатство.

Итак, спросим опять: что же, заповеди Господни отменены? Нет, они вечны, неизменны, они обязательны для человека всегда, они так просты и доступны, так всем известны, что никто не смеет отказываться и оправдываться незнанием их.

Что же теперь сказать о современных нам мудрецах. Ныне в среде народа русского появились лжеучители, которые выше всего ставят именно богатство; они учат, что счастье человека – в обладании имениями и что для этого нужно отнять богатство у имущих, убивать богатых, разорять, поджигать, а если власти этого не позволяют, то идти и против властей бунтом. Юноша евангельский, если и оказался рабом богатства, то хоть по букве исполнял заповеди Господни, а эти новые лжеучители и по букве заповедей Господних не исполняют, ибо навеки сказано: «не убивай, не кради, почитай власть»... Путь нарушения заповедей Господних – это путь погибели. Всё на свете имеет свои законы. Если тело перестать питать, оно умрёт; если весной и летом не дать земле тепла и света, всё омертвеет, и жизнь прекратится; если в песок не положить извести и цемента, из песку одного не состроить дома. Даже звери имеют своего рода законы, а муравьи и пчёлы в этом отношении представляют пример труда, терпения, повиновения.

Заповедь Господня для людей – это питание души; без них душа будет мучиться голодом, отойдёт от Бога и умрёт для жизни в Боге. Заповедь Господня для людей – это тепло и свет жизни; без них всё умрёт, всё погибнет, всякая жизнь замрёт и расстроится. Заповедь Господня для людей – это связь их общежития; без них люди, как песок, рассыплются и не построят жизни семейной, общественной и государственной; без них люди окажутся хуже зверей и скотов и неминуемо погибнут. И для жизни земной, и для жизни вечной заповеди Божии – путь счастья и спасения. Трудно их исполнять? Да, трудно тому, кто не любит Бога, не любит и ближних. Но это уже не человек здоровый, а урод. Всем же вообще людям свойственно искать Бога, искать Его закон, стремиться познать Его волю, Его заповеди. Без этого человек чувствует себя одиноким сиротой в мире и существом несчастнейшим. Таким ищущим Бога – Бог Себя и Свою волю открыл и открывает в Своих святых заповедях. Им легко и отрадно по любви и усердию исполнять волю Божию, ибо они не рабы, а дети Бога, не по принуждению и насилию, а свободно служат Богу своею жизнью. Им Спаситель говорит: «Иго Моё благо, и бремя Моё легко» (Мф. 11:30), – и они это чувствуют и испытывают в своей жизни.

Если хочешь войти в жизнь вечную, соблюдай заповеди. Ты их знаешь. Полюби их; но и полюбить можешь, конечно, только, тогда, когда будешь на деле их соблюдать и исполнять.

Иного пути нет в жизнь вечную. Аминь.

Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин. 3:16).

В последнее воскресенье пред праздником Воздвижения Креста Господня св. Церковь уже приготовляет нас к разумению тайны Креста. Тайна эта – та же, что и тайна творения и существования мира. Единственно по любви Всемогущий Бог, ни в чём не нуждающийся, сотворил мир и всё, что в мире: Он даровал земным тварям блаженство жизни и существования. Единственно по любви Своей Он искупил грешного человека, отрёкшегося от воли Божией, обратившего себя из сына во врага Божия: Он не захотел гибели и мучения Своему созданию. Единственно по любви Своей Он хранит мир и направляет жизнь его по Своим премудрым планам: Его день, Его ночь, Его земля и звёзды и небо, Его все твари, Его создание и достояние – человек; и всё это Он содержит в Своей силе и власти и милости. Но из всех творений человек возвышен на земле образом и подобием Божиим. Оттого, созданный по образу вечного Бога, он таит в себе всегда мысль о вечности, к вечности стремится, вечностью всё измеряет и оценивает.

С первых же слов проповеди, о чём заговорил Спаситель? О вечности. Мы слышали сегодня в Евангелии часть Его беседы с Никодимом, который страха ради иудейского пришёл к Иисусу тайно ночью и спрашивал Его о пути спасения. Не раз во время этой беседы говорил Никодиму о тайне Креста и о вечной жизни, которой мы и должны оценивать жизнь земную. Евреи, современники Иисуса Христа, напротив, все свои помыслы устремляли на жизнь земную. Они и в Мессии-Спасителе ожидали царя земного, который победит всех врагов народа еврейского, сделает евреев первым народом в мире, а прочих людей всех отдаст им в рабство. Они мечтали о каких-то несбыточных и баснословных земных благах во времена Мессии, например, о том, что каждый еврей будет жить тысячу лет, что через реки и моря сами собой устроятся мосты для евреев, что для евреев земля будет сама давать золото и драгоценные камни, деревья сами будут подавать им вкусные плоды и т.п. И, если бы Христос Спаситель объявил Себя именно таким Мессией – земным царём, то, несомненно, те самые вожди народа, которые распяли Его, первые пошли бы за Ним в надежде обогащения благами земными. Но Господь Иисус давал и обещал людям блага духовные: веру, истину, знание воли Божией, примирение с Богом, благодать Духа Святого, Церковь, как руководительницу к вечной жизни. Он указывал на земную жизнь, как на время и средство приготовления и воспитания человека к жизни вечной: здесь, на земле, по Его слову, человек земными богатствами и их добрым употреблением приготовляет себе в лице ближних, которым он помогает, надёжных друзей, и эти друзья введут его в вечные обители, здесь, на земле, люди на свои силы – таланты должны работать и как бы «куплю» делать, чтобы до пришествия Христова удвоит эти таланты. И страдания, и гонения на земле не должны смущать Его учеников: да не смущается сердце ваше, – говорит Он им, – веруйте в Бога и в Меня веруйте; в дому Отца Моего обители многи суть (Ин. 14:1–2). И так как Христос не обещал евреям земных благ, то они Его отвергли, пошли же за Ним только истинные израильтяне, мужи духа, верные Богу до смерти.

Не повторяется ли эта печальная история и ныне, в наши дни? Христианство и теперь учит, по слову Христову, что жизнь человека не зависит от изобилия имения его, что душа выше пищи, что не единым хлебом жив будет человек, но и всяким глаголом, исходящим из уст Божиих, что человек должен богатеть в Бога верой и добрыми делами. Христианство и теперь на земную жизнь учит смотреть, как на приготовление к жизни вечной.

А современные люди, современные учители народа и желающие быть его руководителями и вождями, как и во времена Христа Спасителя, все помышляют о земле. Они бы желали народу (а, в сущности, – себе) побольше богатства, пищи, питья, одежды, жилищ. Они учат народ искать счастья только земного, уверяя, что оно-то и есть тот рай, которого жаждут люди. Они бы хотели силой, кровью, жестокостью уравнять все блага земные, отняв их у имущих, и передав бедным. Они бы хотели, чтобы Христова Церковь и святая вера им в этом помогали. А так как Церковь Христова, верная Христу, и её служители, верные своему долгу и званию, этого говорить и проповедать не могут, то современные вожди народа и его учители самозваные желают распять христианство и его отвергают.

Тщетны, однако, их усилия и злоба. Отойдут от христианства только плевелы, но всё чистое, доброе, духовное, истинно-человеческое останется у ног Христа и в ограде Его Церкви. Здоровая душа человека всегда отзовётся на истину Христову, и всегда с радостью и надеждой будет помышлять о вечности, ибо вечная жизнь ей сродна. Значит ли это, что мы земную жизнь презираем? Напротив, она нам, как путь к вечной жизни, гораздо ценнее, чем для тех лживых и безумных мудрецов, которые дальше могилы ничего не видят. Мало того, вера в жизнь вечную одна только и осмысливает и благоустрояет жизнь земную: жизнь и смерть, радость и печаль, все возрасты и положения, все перемены жизни, – всё это для верующего имеет свой смысл и значение, всё это его отведёт и от гордыни, и от уныния, и от отчаяния. Поясним примером. У тебя есть ключ; ты знаешь, от какого он замка, знаешь, что замок этот в известное время откроет тебе ковчег с величайшими сокровищами. Это – образ жизни, как её понимает христианин; он знает, что жизнь земная есть ключ к жизни вечной. Таким ключом ты станешь дорожить, ты его будешь хранить. А если у тебя ключ, о котором ты ничего не знаешь, откуда он, для чего и от какого замка; станешь ли ты им дорожить? Это – образ жизни, как её понимают неверующие и безумные мудрецы. Другой пример. Иное дело путнику знать, что неудобства и тягость путешествия временны, что они – орудие и способ воспитания человека для жизни вечной, что впереди ждёт его приют и постоянное жилище довольства и покоя. И совсем иное дело для путника знать, что эти неудобства и тягость и есть самая настоящая жизнь, что они неизбежны, и вместе с тем бессмысленны и бесцельны. И для чего тогда человеку трудиться, служить ближним, искать правды, любви, делать добро? И где сила и бодрость, чтобы жить?

Жизнь же вечная всё освещает своим светом. Любовь Божия дала нам жизнь, любовь Божия её нам возвратила по грехопадению, и любовь Божия ныне её поддерживает и ведёт к жизни вечной. Бог есть любовь, и человек свою жизнь, как образ Божий и подобие, устрояет на основе любви. Отвергни жизнь вечную, и отвергнешь сейчас же и любовь. Это мы и видим на современных самозваных учителях народа; их слово – слово злобы, зависти и ненависти, слово: «классовая борьба», «в борьбе обретёшь ты право своё» – слово крови, насилия и убийства. Настоящее у них полно вражды и беспорядка, а будущее – пусто, вот чему поучают нас современные лжеучители.

Настоящее и будущее всё полно смысла, и света, и отрады, – вот что говорит нам вера Христова своим учением о жизни вечной. Ибо знаем, – говорит апостол, – что если эта наша земная хижина тела разорится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворённый и вечный. Ибо о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе! (2Кор. 5:1–2). Аминь.

Ты же отыдеши ко отцем твоим в мире, препитан в старости добрей (Быт. 15:15).

«Друг Божий» Авраам услышал это отрадное обетование Господне, как награду веры и послушания, как награду жизни, сознательно и добровольно отданной им всецело Божьему водительству.

Древние высоко ценили долголетие. В нём они справедливо видели живую связь целого ряда поколений, те живые заветы прошлого, на котором зиждется настоящее и будущее.

Что видим сейчас пред собой? Видим и мы как бы осуществление Божьего обетования Аврааму. Видим старость маститую, даже не к вечеру, а в глубокую полночь жизни, пришедшую к смертному исходу, окружённую представителями трёх или четырёх поколений. Видим окончание жизни, сознательно и всецело подчинённой Высшему Промыслу и водительству. Жизнь эта исполнена глубоких назиданий и заветов веры и благоговения, любви к Церкви и родине, проникновенной вдумчивости во все текущие жизненные явления, освещаемые у старцев не рассудком только и знанием, но тем, что есть именно только у старости и что называется Мудростью.

Одна из последних представителей памятного в исторической жизни поколения идеалистов далёкого времени сороковых годов прошлого столетия, когда и слагался её духовный облик, она, по словам близко знавших её, с удивительной свежестью и силой до конца дней сохранила те возвышенные стремления, которыми так богато было время её молодости. Такой стойкостью отличались люди именно этой эпохи. Сколько бурь и невзгод пронеслось потом над Россией; сколько новых учений и веяний каждый раз под обаятельным знаменем последнего слова науки являлось среди образованного русского общества, какой разрушительный поход дважды на её глазах предпринимался против всех идеальных основ жизни!

Но она оставалась у своего знамени сердечной религиозной веры, одухотворённой женской нравственной красоты и преданности долгу пред Богом и родиной. По силе и утончённости своего ума, имевшего вкус ко всему, что даёт широкое образование, она не могла, конечно, стоять в стороне от духовных интересов своего времени: но она временное освещала светом вечным. И в своей литературно-издательской деятельности, и в чтении, в переписке, в беседах, и во влиянии на родных, близких и окружающих, – во всём и всегда стояла она у вечных огней Истины. Той Истины, которая явилась к людям божественная, воплощённая в лице Богочеловека, и спасла гибнущий мир от уныния, отчаяния и вечной смерти.

Стоя перед этим гробом, чувствуешь, что сердце сжимается скорбью, но не за покойную. Заупокойное моление о ней, воистину, достойно и до́лжно начать словом: Благословен Бог наш. И воистину, блажен путь, в онь же идеши днесь, душе... Но за нас живых сжимается сердце. Неужели в лице и в жизни покойной мы видим страницу книги жизни русской, страницу, которая закрылась и больше не повторится? Неужели оставила нас стойкость и верность идеальным стремлениям духа и идеальным основам жизни?

Верим, молим и уповаем, что сеяние таких подвижниц духа, какой была покойная, не погибнет бесследно. В бурю, в ненастье, в грозу и непогоду современного охватившего жизнь безумия, это семя тихо и неприметно хранит жизнеспособность и растёт, сокрытое в глубине души у тех, кто имел счастье освещаться светом души покойной старицы. В своё время оно принесёт плод многий.

В этой мысли и надежде да будет утешение и отрада тем, которые стоят теперь скорбные у гроба покойной. А превыше – отрада в слове вечного обетования: Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. 2:10). Добрый раб, благой и верный, в малом ты был верен, над многим тебя поставлю: вниди в радость Господа своего! (Мф. 25:21, 23).

Иди, верная до смерти, боголюбивая душа, в твой невозвратный, недоведомый путь, и вниди в радость Господа своего! И да будет покой твой – честь, и удел твой – блаженная вечность! Аминь.

Крест – царей держава! (Из богослужебной песни).

Священные церковные песни в честь нынешнего праздника как бы изнемогают, как бы истощаются в словах, изображая всё величие силы и действия Креста Господня. И небо, и земля, и преисподняя, и высота, и широта, и глубина, – мир земной и небесный, ангельский и человеческий, – всё наполняет и охраняет сила Крестная, – и это изображает ныне и словами, и песнопениями, и обрядами св. Церковь. «Крест – хранитель всей вселенной, Крест – красота Церкви, Крест – верных утверждение, Крест – ангелов слава, Крест – демонов язва». Среди всех таких восхвалений силы Крестной, в мировых и вечных её проявлениях, мы отмечаем одно, особо знаменательное для нас, указание: «Крест – царей держава»; «Крест – царей и царств похвала и утверждение».

Если вы внимательно вслушаетесь и вникнете в молитвы и песнопения в честь Креста, вы непременно увидите, как часто и усиленно всюду в них проводится именно эта мысль о Кресте, как о державе царей, вы увидите, как с мыслью о Кресте соединяется постоянно моление о Царе «крестоносном» и о царстве, моление о даровании царям победы, мира, ограждения, благопоспешении в их царственном деле, а царству их, как «достоянию» и «жительству» Господню, сохранения свыше. Чтобы видеть это, вспомните хотя бы только эту общеизвестную и ныне так часто повторяемую молитву – тропарь Кресту, этот истинно народно-христианский гимн: «Спаси, Господи, люди Твоя, и благослови достояние Твое».

Что всё это значит, и как это нужно понимать?

Приносим ли мы тут только молитву лично о царе, – или здесь заключена мысль гораздо более глубокая?

Несомненно, мы молимся и должны молиться о царе, как о лице, как о правителе. С этой точки зрения, христианин обязан молиться и о царе неверном и иноверном. Так делали апостолы, так завещали они делать и христианам. Но несомненно и то, что такими молитвами, какими молимся мы о царе, по руководству Церкви, и в таком соединении и связи мысли о Кресте с мыслью о царе и царстве нельзя было молиться о Нероне при апостолах, нельзя молиться, например, современному греку в Турции о султане. О таких царях нельзя сказать: «Крестом цари хвалятся»; «Крест – царей держава».

Такой молитвой стали молиться христиане, конечно, только со времён равноапостольного Константина, когда на его царской короне засиял Крест, когда на воинских знамёнах, вместо языческого орла, символа физической силы, поставлен был Крест, символ силы духовной, когда на царство стали благословлять царей Крестом, когда не только над царём лично, но, выражаясь образно, и над всем зданием царства водружён был и засиял немеркнущим светом Крест Христов. Когда мы говорим: «Крест – царей держава», – мы этим самым исповедуем, что мы живём в государстве христианском, а не в языческом.

Мы переживаем теперь время, когда в этих понятиях очень и очень нужно нам разобраться. В самом деле, посреди охватившей всё русское общество жажды всяких реформ, до реформы высшего и верховного управления включительно, до изменений в самом существе государственного строя, – верующего человека-христианина надобно остеречь: пусть он посмотрит, и пусть спросит себя, каким он идёт путём, и какие цели, в сущности, преследует, – цели государства христианского или языческого?

Языческое государство есть царство исключительно земное, исключительно мирское. Его патриотизм, поэтому, есть простой и грубый, только коллективный эгоизм. Его задача во внешних отношениях – показать и проявить свою силу: захватить как можно больше выгод во всемирном положении, подчинить себе как можно больше народностей и стран, захватить как можно больше экономических благ. Внутри – его задачи сводятся к тому, чтобы доставить членам своим как можно больше удобств и пользы мирской; этот общий интерес и это общее желание таких удобств и приобретений и служат объединяющей силой для народа; чувство самосохранения в борьбе за существование и желание себе самому доставить возможно лучшее материальное существование на земле, – вот основы такого государства. Власть в нём – есть необходимость, истекающая из тех же соображений пользы и выгоды.

Для государства, которое водится только началами мирскими и материалистическими, конечно, не может быть и вопроса о том, откуда власть, от кого она зависит и чему она служит. Ясно, что, при указанных нами понятиях и стремлениях, в этом царстве двуногих и умных животных, называемых людьми, каким представляется языческое государство, власть исходит от людей, согласившихся учредить её ради своей выгоды, зависит она от народа, её создавшего, и служить должна народной пользе и вообще народу. Сегодня, при изменившихся условиях, переместятся соображения пользы и выгоды, – сегодня же народ в праве или совсем уничтожить власть, или переделать её по своим нуждам и выгодам данной минуты. Духовные интересы, вечная жажда человеческой души, то, что называется требованиями и запросами высшего порядка, – для такого государства не существуют; до них ему нет дела, ибо всё это прямого отношения к пользе и выгоде не имеет. Религия, дух и прочее – это «частное дело», и Церковь, как проявление и средоточие самых высших интересов духа, религиозно-нравственных, должна быть «отделена от государства».

Судите сами, можно ли, при таких воззрениях на государство, говорить, что «Крест – царей держава»?

Иное дело, когда государство является христианским. Христианство есть сила вечная и сила всемирная. Таким оно явилось с первых дней своего существования, по завету своего Божественного Основателя. Простирая своё действие на все стороны человеческой жизни, могло ли и может ли оно пройти мимо государства? Это невозможно, недопустимо. Это было бы подобно тому, если бы среди жаркого лета на поле оставалось одно место, на котором продолжал бы лежать снег и трещали бы жестокие морозы...

По воззрению христианскому, государство само по себе не есть цель, а есть только средство и богоданная среда для верующих, чтоб им пройти успешно свой земной путь к достижению вечных и святых целей человеческого существования, для достижения нравственного совершенства и вечного спасения. В этом смысле государство есть учреждение божественное. Его задачи – нравственные, духовные задачи, а не мирские; если же и христианское государство прилагает заботы о внешней безопасности народа, об его внутреннем благоустройстве, удобстве и порядках жизни, то всё это опять не есть цель, а только средство для его членов наилучше достигнуть основной и главной цели своего существования.

Жить и в жизни усвоять и осуществлять плоды искупительного служения Господа Иисуса Христа и возрастать в меру возраста исполнения Христова – вот эта цель. Но для её осуществления необходима мирная совне и благоустроенная внутри жизнь, необходимо иметь тот мир, такой порядок и такие законы, которые не мешали бы, а способствовали укреплению православно-христианских начал жизни.

Только по таким побуждениям и целям христианское государство и отдаётся заботам о внешнем и внутреннем строении царства. Таким нравственным целям подчиняется вся государственная жизнь, ими определяется государственное законодательство, государственный строй, назревающие реформы, общественные и государственные идеалы.

Ясно и определённо этот именно взгляд на государство и государственность выражает святой апостол Павел: «Молю прежде всех творить молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, за царя и за всех, иже во власти суть»... И далее: «да тихое и безмятежное житие поживём во всяком благочестии и чистоте, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины, ибо един Бог, един и Посредник между Богом и человеками Человек Христос Иисус» (1Тим. 2:1–5).

Так завещает апостол царству человеческому жить в осуществлении тех начал, которые принесло и заповедало миру искупительное служение Господа Иисуса.

Итак, повторяем, всё в государстве должно быть проникнуто религиозно-нравственными целями, из них исходить, им служить, ими определяться. И власть в таком государстве есть не самодовлеющее нечто, как в языческом мире, в лице его императоров; не завоевание насилия, не проявление самодержавия народа; не выгода государственная. Власть есть проявление Божественного мироправления, орган Божественного воспитания людей путём государства, орудие для помощи и содействия Церкви силой внешней в подвиге воспитания чад Божиих.

Потому-то «несть власть, аще не от Бога, сущие же власти от Бога учинены суть» (Рим. 13:1). Потому-то и повиноваться ей до́лжно не за гнев, а за совесть. Ибо, в высшем смысле, Царь наш есть Господь; Он царствует. И в нынешний праздник св. Церковь словами псалма нам возвещает: Бог, Царь наш, прежде век содела спасение посреде земли! (Пс. 92:1, 95:10, 96:1).

Задачи власти суть религиозно-нравственные, христианские задачи. А так как Крест есть символ христианства, символ искупления, то в этом смысле «Крест – царей держава». Отнимите Крест, снимите его с короны царя и удалите со здания государства, – и держава царей будет только человеческая, только мирская, временная, непрочная, гнилая, и здание царств человеческих будет всегда построено на песке. Служа христианскому государству, отстаивая его от врагов, благоустрояя его внутренне, мы в нашем патриотизме уже проявляем не силу собирательного эгоизма, не мирские задачи и выгоды, не средства властительства и народного обогащения, а исполнение вечных мировых целeй, для которых государство служит средством. Отстаивая державу царей, мы отстаиваем Крест Господень, ибо – «Крест – царей держава».

Стань же, верный христианин, посреди шума наших дней, посреди современных течений мысли и жизни, разберись в них и определи свой путь, свои склонности, свои задачи, свою деятельность по вечному руководству Креста Господня. Скажи: революция идёт под знаменем Креста? Социалистические вожделения увенчаны Крестом Господним? Демократия и демократическая республика ищут ли освящения в Кресте Господнем и в силе христианства? Так называемое «новое государство», – мечта современных мудрецов и соблазн их слушателей и последователей, – в Кресте ли Господнем полагает державу и утверждение? Пресловутое «освободительное движение» водрузило ли на своём знамени Крест? Современные, навязываемые нам идеалы государства и власти, реформы государственного строя, стремление реформировать и переделать основы верховной власти, – всё это проникнуто ли религиозно-нравственным характером?

Скажи: когда Царю, как Верховной Власти, будут приказывать со стороны, чтоб Он поступал и правил так, а не иначе, не по долгу христианской совести, а по земным интересам и выгодам так называемого «большинства», под которым разумеется «воля народа», как какой-то новый бог, как мера нравственно-доброго и как последнее основание всякой деятельности, – при таком условии, скажи, можно ли говорить: «Крест – царей держава»?

И куда нас влекут современные мудрецы, «освободители» и реформаторы: к государству ли христианскому, или к языческому? И где же их идеалы: впереди, в вечном и безграничном развитии христианства, или позади, в вожделениях, которыми жило издохшее язычество? И в таком случае, что же это: прогресс, или регресс?

Ответы для верующего ясны. В теперешних наших невзгодах и несчастиях одно спасение: крепко помнить, что Крест – царей и царств держава, похвала и утверждение и что направлять и определять государственную жизнь нужно только вечными началами веры Христовой, вечными её религиозно-нравственными целями, а не земной похотью плоти, похотью очес и гордостью житейской. Когда мы это сознаем и дружно и с любовью начнём осуществлять в жизни, – тогда только наступит истинное, столь ожидаемое умиротворение и обновление нашей родины, и тогда мы скажем о ней словами пророка:

«Се на горах ноги благовествующего и возвещающего мир. Празднуй праздники твоя, воздай обеты твоя»... (Наум. 1:15). Ибо Господь воцарися, в лепоту облечеся. Бог – Царь наш, прежде век содела спасение посреде земли. Господь – Царь навеки! (Пс. 9:37). Аминь.

Иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, и Сын Человеческий постыдится того, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми (Мк. 8:38).

Этими словами отмечено явление, которое на первый взгляд может показаться странным и невозможным. Неужели можно стыдиться Иисуса Христа? Неужели можно стыдиться Его словес, Его учения? И если такое явление возможно было во дни земной жизни Спасителя, во днях Его плоти, когда Он приходил и жил между людьми в смирении и неизвестности, то допустимо ли оно теперь, после двух тысячелетий истории христианства – Его славы, Его силы, Его благотворного и чудесного влияния на мир и человечество?

История знает поразительные примеры ложного стыда среди людей, а наблюдение над человеческой душой подтверждает, что начало греха, живущее в человеке, прививая ему злое, сплошь и рядом искажает и добрые начинания и свойства в человеке, и, направляя их в дурную сторону, делает их сугубо-злыми. Так, сознание человеком своего достоинства в мире, необходимое и ценное и в христианине, – обращается в гордость и самолюбие. Так и стыд, это драгоценнейшее свойство человека, отличающее его резко от других земных творений, ограждающее чистоту его души, эта естественная и врождённая защита от всего низменного и греховного, обращается нередко в ложный стыд, который становится иногда источником тягчайших преступлений, а иногда и источником духовной смерти. В этом смысле и слово Божие поучает: «есть стыд во спасение, и есть стыд – в погибель» (Сир. 4:25).

Нужны ли примеры? Один из них ярко начертан в Евангелии в живом образе: Ирод даёт клятву плясавице исполнить всякое её желание, и отдаёт ей голову Иоанна Крестителя, осуждая на смерть праведника, вопреки голосу совести и сердечной жалости. Было бы, однако, неудивительно, если бы такие явления наблюдались среди людей, отдавших себя в плен греху и страстям, – среди людей, у которых всё доброе или подавлено, или искажено. Но вот, мы видим, среди душ святых и даже особо избранных действует тот же ложный стыд: так соблазнительно и сильно́ это искушение. В каком-то непонятном самозабвении, несмотря на прямое предсказание Спасителя, после горячих заявлений о верности Господу, апостол Пётр троекратно отрекается от Него, устыдившись признать себя Его учеником то перед служанкой, то перед праздными расспросами воинов: начат ротитися и клясться, яко не знаю человека...

Исшед вон, он плакался горько; горькими слезами покаянной скорби он загладил отречение, бывшее мимолётным порывом человеческой слабости. И всё-таки впоследствии, и после нового его призвания Воскресшим Господом, пред ним опять явилось то же искушение ложного стыда, но в более тонких, в более скрытых, а потому и в более опасных его проявлениях. Предстояло в Антиохии, среди христиан, впервые назвавшихся этим именем и образовавших Церковь из язычников, засвидетельствовать о том, что христианство бесповоротно порвало с еврейством и с его племенными особенностями, что Ветхий Завет, с его обрядовой и национально-еврейской стороны, кончен и уже не нужен, как свеча среди яркого дня, – что для того, чтобы быть христианином, не нужно сначала и непременно сделаться евреем. Против такого духовного и всемирного значения христианства восставали евреи, даже принявшие христианство и восставали с такой силой, с таким нездоровым рвением, с такими угрозами разрыва и преследований, что апостол Пётр стал молчать и скрываться и, поначалу как бы уступал еврействующим себялюбивым вожделениям (Гал. 2:11–15). Конечно, и это было кратковременным проявлением слабости, и впоследствии апостол искупил и загладил его твёрдостью учения и исповедания всемирного значения христианства и верностью Христу даже до уз и смерти.

Хочется применить сказанное к переживаемому времени. Христианство имеет всемирное и вечное значение. Насаждать и укреплять его религиозные и нравственные начала в жизни, служить им, открыто называя их, не подменивая названия христианства, как религии, другими силами чисто человеческими, – это задача всякого верующего, всякого, подобно первым антиохийским последователям Христа, нарёкшего себя христианином.

В жизни личной, семейной, общественной и государственной религиозно-нравственные основы христианства должны занимать первое место, и ими должны определяться наше поведение, направление мысли и жизни, – вся деятельность. Конечно, это требование особенно важно и применимо к тем лицам, учреждениям и силам, которые, так или иначе, являются руководителями жизни. Государство должно служить нравственным целям; власть, законодательство, общественный строй, назревающие реформы этого строя, – всё это должно иметь и исходным началом, и завершительной задачей заветы христианства, как религии, как богооткровенной истины, а не человеческой системы морали. Может ли, в таком случае, жизнь государственная не касаться Церкви, и может ли Церковь не касаться государства? Напротив, они, действуя согласно, должны и могут служить одной задаче духовного воспитания людей, действуя каждый в своей области: Церковь – в области духа, в сокровенной внутренней жизни человека; государство – в области внешней жизни, помогая Церкви, силой материальной и силой власти, закона, суда, образования, печати и внешнего распорядка, насаждать и укреплять религиозно-нравственные начала. Потому-то и говорит апостол о власти, что она назначена в поощрение добрым и в наказание зло творящему, что она – Божий слуга (Рим. 13:1–6; ср. 1Пет. 2:15), – слуга воли и правды вечной и Божьей, а не слуга человеческой, колеблющейся воли и человеческой условной правды. Если всего этого нет, ясно, что общество и государство перестали быть христианскими.

Что же мы видим? Растущее озлобление, усиление преступности, падение нравственных начал жизни, разбои, грабежи, лень, пьянство, – всё это, по-видимому, взывает к усилению религиозно-церковного воздействия на народ. Отсюда ясно, что в предполагаемых реформах общественного и государственного переустройства должны быть положены, открыто и решительно, начала религиозно-нравственные.

Это ясно и, по-видимому, не требует никаких доказательств. Но современным людям, и опять, как древле, под влиянием того же еврействующего направления мысли, ныне только принявшего иные формы, но не менее враждебного ко всему христианскому, скрывающего имя еврейства, но остающегося таковым по существу, – под влиянием того же еврейства, которое некогда, в первенствующей Церкви, выступило врагом всемирного и всеобъемлющего значения христианства, современным руководителям жизни часто «стыдно» открыто назваться христианами.

И вот, идёт бесконечная путаница понятий, подмена христианских начал жизни другими, заимствованными от христианства, но искажёнными и известными под громкими модными названиями, бесконечная разноголосица мнений и воззрений, бесконечные попытки устроить и упорядочить жизнь на спорных и неясных началах человеческих, ни для кого не обязательных и вечно меняющихся.

Что такое «культура» и «культурные задачи», к которым теперь так часто взывают? Что такое «право» и «правовой строй», на который теперь так много надеются? Что такое «пример цивилизованных народов», что такое «цивилизация», «прогресс» и просвещение, о которых говорят любая газетка и любой листок? Что такое равенство и свобода, эти кумиры современности, если они рассматриваются вне христианства? На чём обосновать и братство всех людей, если не верить в Бога, их Небесного Отца? Есть ли во всех этих перечисленных и названных нами понятиях какое-либо определённое и неизменное содержание? А ведь к ним обращаются как к новому Евангелию, ими проверяют всё и вся, на них хотят строить всё здание жизни, весь круг человеческих отношений. Есть ли в них, в этих понятиях, какая-либо внутренняя обязующая сила?

Всё это не более и не менее, как жалкие попытки затенить название, затенить и исказить и силу христианства другими пышными названиями, понятиями, модными и принятыми. «Не принято» говорить текстами Священного Писания; «не принято» и «стыдно» обращаться к источнику вечной мудрости; стыдно ссылаться на Евангелие, – это знак «лампадного мировоззрения»; стыдно искать руководства у Церкви, – это знак отсталости и клерикализма.

Что же удивительного, если под влиянием того же нового кумира и идола, желающего и требующего от своих поклонников усилий разложить христианство, устранить значение Церкви, ослабить государство, уничтожить патриотизм, ввести материалистические основы жизни под видом прогресса. – «Представители народа», страха ради иудейского и из ложного стыда, стыдятся явиться патриотами, стыдятся быть помощниками и соработниками власти, стыдятся стать на сторону порядка, честью и обязанностью почитают стоять непременно за оппозицию – сопротивление правительству, стыдятся высказаться против убийств и замыслов на цареубийство? Неужели можно думать, что всё это – люди совершенно бессовестные, люди злые и безвозвратно безнравственные? Неужели можно предположить, что все они, в самом деле, искренно оправдывают всё то зло, которому служат?

Думать так, – значит, слишком низко думать о людях. Здесь очень часто – гибельный ложный стыд, здесь малодушие и слабоволие пред натиском и силой зла, здесь боязнь осуждения со стороны модных идолов и кумиров, здесь страх пред теми силами, которые нагло взяли в свои руки руководительство жизни и насилием, запугиванием желают подавить и обессилить всякое сопротивление злу.

Для нас всё это – показатель того гибельного пути, куда приводит ложный стыд. Для нас это – грозное предостережение. Для нас это – объяснение того, по-видимому, невозможного явления, о котором сегодня говорит нам евангельское чтение: «Иже аще постыдится Мене и Моих словес в роде сем прелюбодейнем и грешнем, того и Сын Человеческий постыдится, егда приидет во славе Отца Своего со ангелы святыми».

Не таким людям, не рабам моды, не пленникам ложного стыда устроить жизнь, не таким людям, хромающим на оба колена, ею руководить! Нужны люди и деятели убеждённые, искренние, верующие в Бога и Христа, верующие в добро и помощь Божию, открытые и небоязненные сыны святой Церкви. Нужны люди, которые будут называть Бога, Христа, религию и Церковь их собственными именами, не стыдясь ложным и постыдным стыдом, не подменивая этих вечных и святых основ всякой жизни модными человеческими измышлениями.

Только такими людьми строится жизнь, а не разрушается; только такие люди откроют нам выход к светлому существованию и к счастью России из нынешнего тяжёлого безвременья. Что бы ни делали злые силы, какими бы преступлениями ни позорили народ, какими бы тучами и ложью ни омрачали они сознание и настроение сынов родины, – победа и торжество суждены не им, а людям веры, чуждым ложного стыда, неколебимо, бесстрашно и прямо идущим правым путём религиозно-нравственного устроения жизни. К ним, в конце концов, перейдут слабые и смущённые, пока ещё колеблющиеся, но в существе любящие Бога и христианскую веру, к ним, и с ними – и Божье благоволение, и Божественная всесильная помощь.

Сильные и твёрдые! Вам похвала и честь и отрадная вера, что Сын Человеческий не постыдится вас, когда придёт в славе Своей.

Тайные ученики Христовы, Никодимы современные, колеблющиеся и ложным стыдом стыдящиеся! Вам слово вещее: укрепитесь, колена расслабленные, поднимитесь, сердца унылые! Сила врагов – мнимая, она вся утверждается и покоится на вашей нерешительности и боязливости. Встаньте во весь рост христианских убеждений, – и сила врагов сразу рухнет.

Дерзайте убо, дерзайте, людие Божии, ибо Той победит враги, яко всесилен! Аминь.

Св. Церковь и после праздника Воздвижения Креста Господня продолжает нас поучать тайне Креста. Велика эта тайна и спасительна; она – сосредоточие всей нашей святой веры. Оттого так часто, с такой любовью и заботливостью Церковь Божия о ней нам проповедует.

В настоящий воскресный день евангельское чтение напоминает нам заповедь Христову о том, что каждый последователь Иисуса Христа должен безропотно и самоотверженно взять и нести свой крест, крест духовный, крест страданий, лишений всех обстоятельств жизни, – и следовать за Христом. Он должен, поэтому, всякое положение своё на земле обратить в средство и в путь своего нравственного усовершенствования и угождения Богу. Много препятствий у христианина на этом пути: препятствует себялюбие, препятствуют чувства гордости, злобы, зависти, нетерпеливости, непостоянства, раздражительности и саможаления. Есть ещё одно препятствие, это – ложный стыд. О нём и говорит нынешнее Евангелие: «Кто постыдится Меня и Моих словес в роде сем прелюбодейном и грешном, того и Сын Человеческий постыдится, когда придёт во славе Отца Своего со ангелами святыми» (Мк. 8:38). Так говорил Спаситель Своим ученикам. Так Он говорит и нам.

Чего могли стыдиться непосредственные ученики и служители Иисуса Христа? От какого стыда их предохранял и предостерегал Спаситель? Ответ ясен. Спаситель пришёл на землю в виде уничижения. Ни богатством, ни силой, ни мирской славой Он Своего учения не поддерживал. За Ним шли только такие люди, которые чистой совестью и боголюбивой душой чувствовали небесную истину и святость учения Христова и признавали Его Сыном Божиим. Рядом со Спасителем, Который, в добровольном Своём смирении, родился в бедных яслях, вырос в незнатном Назарете, занимаясь чёрным трудом плотника, а жил, не имея, где главы приклонить, – рядом с ним были учители народные: книжники, фарисеи, законники, сильные учёностью, окружённые почитателями, занимавшие видное и властное положение среди своего народа. И хотя слово их не было властно для совести, не жгло сердца огнём покаяния и любви к Господу, жаждой оправдания пред Богом и спасения, однако, их известность, их видное и знатное положение привлекали народ, всегда падкий на всё показное. К тому же и современные Христу учители народа еврейского обещали ему и в лице Мессии всякие блага земные, а Христос Спаситель, напротив, обещал Своим последователям только тяжкий крест жизни, крест страданий и гонений, – заповеди самоотречения, самоотвержения и подвига. Естественно могло случиться, что среди слушателей Иисуса Христа были такие, которые втайне Ему сочувствовали, душой к Нему тяготели и стремились, но стыдились пред всеми выразить свою веру и преданность Спасителю. Таким-то и говорит Господь, что будет время, когда не в виде уничижения, а во славе Своей и с ангелами святыми придёт Христос Спаситель снова на землю судить живых и мёртвых.

Что же тогда будут чувствовать те, которые стыдились следовать за Христом? Как осмелятся они подойти ко Христу Прославленному? И Он скажет им, что Он их не знает, что Он их не видел среди Своих учеников; в этом смысле и нужно понимать слова Христовы о том, что Сын Человеческий постыдится таких людей в славное пришествие Своё.

Спросим себя и подумаем: нет ли чего подобного и в наше время? Не приходится ли и нам иногда стыдиться Иисуса Христа? Горько сказать, а нужно признаться, что даже после двух тысячелетий жизни христианской, когда для всех стали ясны и сила, и Божество, и благодеяние Спасителя для мира, всё-таки нередко мы видим, как современные люди стыдятся своего Спасителя. Вот, поистине, когда нужно вспомнить великое слово Божественной Мудрости: «есть стыд во спасение, и есть стыд в погибель!» Так именно в погибель себе стыдятся люди Иисуса Христа; так именно в погибель себе постыдился Ирод, когда ради неразумной клятвы, данной в опьянении скверной плясавице, он приказал отсечь голову Иоанну Крестителю. И сколько в жизни наблюдаем мы случаев такого ложного, погибельного стыда!

Ты – верующий человек, а между тем, тебя уверяют люди «науки», что вера своё время отжила, что теперь только невежественные люди остаются верными религии. Ты дорожишь мнениями этих людей и начинаешь видимо отходить от веры и Церкви, – вот и стыд в погибель!

Ты хранишь уставы Церкви, молишься, постишься, посещаешь храм, а с тобой рядом, в том обществе, в котором ты вращаешься, вдруг появляются люди, которые смеются над твоим поведением. Ты устыдишься насмешек, начнёшь прятаться, перестанешь исполнять устав церковный, – вот и стыд в погибель.

Ты принимаешь к себе святыни, ты любишь служителей Церкви, ты рад, когда они посещают тебя со св. Крестом и молитвой. Вдруг появляются около тебя люди развращённые и начинают пред всеми поднимать тебя на смех и говорить, что ничего этого не нужно, что святыни не спасут человека, что священники вовсе не нужны. Ты стал из страха и стыда поступать по их внушениям, хотя бы только наружно, а не в душе, – и вот опять стыд твой в погибель.

Ты верен православной Церкви. Но вот появляются враги её и начинают говорить против неё оскорбительные речи. Один из таких врагов – известный учёный, другой – богатый и влиятельный человек; иной с хорошим положением в жизни. Не хочется тебе отойти от их сообщества. Тебе лестно быть вместе с ними. И ты молчишь или соглашаешься на их безумные глаголы из ложного стыда, – и опять стыд в погибель.

Иногда не люди, а книги, газеты, листки говорят тебе против веры, поучают тебя разврату мысли и слова, возбуждают в тебе вражду к Царю, к правительству, к богатым людям, будят в тебе злобу и зависть, толкают народ на злые и преступные дела. Бросить бы все эти пагубные листки, ведь они говорят прямо против учения нашей веры, против христианского закона праведной жизни. Но кругом все такие листки читают, все признают и говорят, что кто этих листков не читает и мыслей таких не держится, тот человек отсталый, глупый, не «сознательный». И захочется тебе не отстать от других, постыдишься или побоишься ты поступать по совести и сказать всю правду, сказать, что такие листки лгут, а их составители и распространители ведут народ к гибели. Вот, и здесь стыд твой не во спасенье, а в погибель.

Кого же ты постыдишься и на кого ты променяешь Христа? Ясное дело, что ты изменишь Ему ради страха пред грешными людьми, ради корысти, ради временных выгод. И Господь тебе скажет: «Кто постыдится Меня и Моих словес в роде сем прелюбодейном и грешном, того и Сын Человеческий постыдится, когда придёт во славе Отца Своего со ангелами святыми».

Стыдно христианину стыдиться Христа своего! Аминь.

Что вы думаете о Христе? Чей Он Сын? (Мф. 22:42).

Евреи ожидали Христа. На Него они возлагали все свои упования, от Него надеялись получить спасение и счастье. Но, как мы знаем, они счастье понимали, как земное владычество, а Христа представляли царём еврейским, земным завоевателем. На поставленный вопрос Господа: «Что вы думаете о Христе? Чей Он Сын?» законники и книжники еврейские быстро и уверенно ответили: «Давидов». Они знали и хранили букву Священного Писания, но духа его не разумели. То правда, что Иисус Христос, согласно предсказаниям пророков, должен был прийти и родиться от колена Иудова, из рода царя Давида. Это было предсказано милосердием Божиим, чтобы люди, в числе прочих признаков пришествия Спасителя, имели бы и этот, всем видимый и доступный, т.е. Его происхождение по плоти от такого рода, который, как царский и славный, всем решительно известен. Книжники же и законники, и большинство евреев обращали внимание только на то, что Христос будет из рода царского; они не могли оторваться от буквы. Наименование рода, из которого произойдёт Спаситель, царским давало им надежды, что Христос-Мессия будет царём-завоевателем и покорит евреям весь мир. И вот, Спаситель, получив ответ от книжников о том, что Христос есть Сын Давидов, из слов самого царя Давида показывает им, что Христос есть не только Сын Давидов по плоти, но Он есть Вечный Сын Божий, Господь и Бог, ибо Давид в псалме говорит: рече Господь Господеви Моему..., т.е. Бог Отец, Господь, говорит Сыну Своему, Господу: седи одесную Мене, т.е. Ты равен Мне, и Я положу, покорю всех врагов Твоих к ногам Твоим... (Пс. 109:1).

Нужно ли нас теперь спрашивать: «как вы думаете о Христе? Чей Он Сын?» Мы, христиане, мы, верующие люди, мы, сыны Церкви православной, веруем и исповедуем, что Христос есть Сын Божий, Он есть наш Господь и Бог. Пусть враги Его, враги Церкви, еретики, сектанты, вольнодумцы говорят и учат, что Он есть только Учитель, или что Он неравен Отцу, или что Он – простой человек. Слова эти страшно и выговорить. Таковым упорным в заблуждении Церковь возлагает анафему, таковых Бог покорит к ногам Сына Своего, таковые постыдятся и устрашатся, когда Христос Господь придёт опять на землю во славе Своей судить живых и мёртвых. Для нас – непреложная истина нашего символа, в коем возглашается, что мы веруем во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, Света от Света, Бога Истинного от Бога Истинного.

Однако, в чём же разница нашего исповедания от исповедания тех, которые признавали Христа только Сыном Давидовым или признают Его и ныне только Сыном Человеческим?

Разница, конечно, огромная, величайшая, несказанная; как небо от земли, как огонь от воды, как день от ночи, отличается ото лжи и суемудрия наше исповедание, наша вера. Бог – вечен, всесовершен, неизменяем, Бог есть Дух. А человек – существо временное, несовершенное, изменчивое, он есть плоть. Можем ли мы, признавая Христа Господом и Богом, делать жизнь свою недуховной, рассчитывать её только на время земного существования? В таком случае, к чему же тогда наша вера? К чему тогда признание Христа Сыном Божиим? Или Он нам нужен только для земли? Или после могилы мы прекратим своё существование? Или небесная жизнь для нас не существует? Но тогда ведь смерть будет нашим богом и владыкой; тогда земля будет нашим единственным местом обиталища; тогда, если не правы, то, по крайней мере, более чем мы, последовательны те, которые признавали Христа только Сыном Давидовым и на Него возлагали только земные надежды.

Спросите и скажете: к чему об этом речь и что она значит? Отвечаем: речь эта теперь очень и очень нужна, и напоминать о ней теперь очень, очень полезно. Что Христос есть Сын Божий, пусть это будет не на словах, а на деле. А ныне, какие учения раздаются и о какой жизни говорят различные учители, желающие быть руководителями народа? О жизни не духовной, не вечной, а о плотской, о временной, о земной, а не о небесной. Оттого и дела их – плотские, а не духовные, ибо не собирают от терновника винограда. Припоминается случай, описываемый в Евангелии. Некто обратился к Иисусу Христу с просьбой: «Учитель, повели брату моему разделить со мной имение». Может быть, дело здесь было справедливое, может быть, и просьба была невинная. Но Иисус Христос ответил: «Человек, кто меня поставил судьёй или раздельщиком между вами?» А затем из этого случая Господь вывел для Своих последователей нравоучение: «берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия имения его» (Лк.12:13–15).

И ныне раздаются такие же речи и такие же пожелания. Говорят много о земле, о разделе имуществ, об уравнении имущественных прав, о заработной плате, о законах и часах работы. И ныне многие желали бы, чтоб именно христианство все эти вопросы разрешало. Думают и говорят: ведь всё на земле надо поделить поровну, по справедливости, отчего же Христова вера об этом молчит?

Отчего, в самом деле? А оттого, отчего и Спаситель не стал разделять имений, ибо это дело временное, ибо никто не делал христианства судьёй в имущественных спорах. Но есть в христианстве вечное, единое на потребу, и если это вечное выполнишь, то и временное чрез это самое устроишь во благо. Вечное – дух, вечное – угождение Богу, вечное – исполнение воли Божией и заповедей Господних, вечное – спасение души. Когда ты исполнишь заповедь: «берегитесь любостяжания», когда ты будешь помнить, что «жизнь человека не зависит от изобилия имения его», – тогда и в делах временных, в разделении имений ты будешь и справедлив, и милостив, и уступчив, тогда не потребуешь, чтобы кто судил или разделял тебя.

А если Христа будешь признавать только Сыном Человеческим, если, по подобию древних евреев, ты будешь от Него, как от Сына Давидова, ожидать только устроения дел царства земного, – то и жизнь вечную утеряешь и земную не устроишь, а ещё больше расстроишь. Ибо для неё не будет руководства вечного, ибо, где люди, там и страсти, ибо, где одно земное, там одно греховное.

Христианин! Твой Христос есть Сын Божий. Он тебе указует и волю Божию, и жизнь по-Божьи. Твой Христос есть Превечный Бог. Ищи же вечного, а не временного. Будь достоин Христа твоего! Аминь.

В малом ты был верен, – над многим тебя поставлю (Мф. 25:23).

Кто ныне не говорит о равенстве? Сколько речей, сколько книжек и листков призывают к тому, чтобы все люди во всём между собой были равны, и чтобы у них всё было поровну! И сколько людей сбито с толку и верят таким речам и ожидают, что мечты о всеобщем равенстве непременно и скоро сбудутся! Немало и таких проповедников нового учения о равенстве, которые доказывают, что оно принесено на землю Христом и проповедано в Евангелии. Как православному христианину смотреть на это и кого ему слушать?

Да, Христос Спаситель учил о равенстве людей и Евангелие о нём говорит. Но чтобы понять, какое это равенство, в чём оно и для чего, нужно не Евангелие проверять своими умствованиями, а, напротив, свои умствования и помыслы проверять Евангелием. Только тогда мы с полным правом можем называться людьми по-христиански верующими.

Что же говорит нам по этому вопросу святое Евангелие? Ответ – в сегодня читаной притче.

Евангельская притча говорит нам о Господине, Который, призвав Своих рабов, дал им – одному пять талантов, Другому два, иному один талант, и Сам отошёл, наказав рабам употребить в дело таланты, умножить их и затем дать о них отчёт Господину в своё время, когда Он возвратится. Господин – это Бог; рабы – это люди; таланты – это силы и способности, данные людям; отшествие Господина – это предоставление людям жить и действовать на земле по своей свободной воле и употреблять в дело для угождения Богу свою жизнь, свои силы, – свои таланты.

Итак, вот уже и неравенство, ибо, как видим, не все получили поровну талантов. Но вместе здесь и равенство: ибо все равно обязаны трудиться, все равно получили свободу добровольно исполнять волю Божию, все равно дадут отчёт Богу.

По истечении долгого времени, это – вся жизнь человека; пришёл Господин, – это – второе пришествие Господа Иисуса Христа; и потребовал у рабов отчёта, – это – суд Божий над людьми. Какой же раб оказался лучше всех? Если бы нам наперёд не была известна притча Спасителя, то мы, наверное, сделали бы из неё совершенно другой вывод. Мы знаем, как часто Спаситель обличал богатых и знатных людей; мы знаем, как Он любил бедняков и как часто именно в них, например, в бедной вдове, положившей две лепты в сокровищницу храма, или в бедном Лазаре, – видел и указывал богатство духа. Мы знаем, что Сам Иисус Христос вырос в бедности и не имел во всю жизнь, где главу подклонить. Мы могли бы, поэтому, ожидать, что в слышанной нами сегодня притче о талантах всё сочувствие, всю похвалу Спасителя получит раб, которому дан был только один талант, а нерадивым и достойным укоризны и наказания окажется раб, получивший больше всех, именно пять талантов. В притче, однако, видим всё совершенно наоборот. Получившие много, – много и работали, удвоили таланты, вручили их Господину и удостоились похвалы. А злым, неблагодарным, ленивым и лукавым рабом оказался получивший один талант. А суд-то был, при неравенстве талантов, равный для всех и справедливый. Одинаково все должны были дать отчёт; одинаково каждый должен был удвоить то, что имел; одинаково каждый за эту работу удвоения талантов получил равную похвалу. Получил бы её и имевший только один талант, если бы и он его удвоил. От него потребовалось бы принести лишних не пять талантов, и не два, а только один, сообразно тому, что он имел, а похвалу и награду он получил бы ту же, что и принёсший пять талантов. Но он талант спрятал в земле, дерзко говорил с Господином, винил Его за мнимую жестокость и требовательность, наперёд считал Его несправедливым. За это раб был лишён того, что имел. «Возьмите у него талант, – сказал Господь, – и отдайте имеющему десять талантов, ибо имущему дано будет и преизбудет, а у неимущего и то, что он думает, будто имеет, отнимется от него. А негодного раба бросьте в темницу; там будет, плач и скрежет зубовный».

Таковы неожиданные выводы притчи. Итак, не спасает ни бедность сама по себе, ни богатство само собой. Вечно остаётся евангельское правило: «царство Божие внутри вас есть». Всё зависит от этого внутреннего, душевного состояния, от этой напряжённой работы над собой, над своим нравственным усовершенствованием. Мы знаем, что душа человека развивается, как и тело, посредством напряжения и упражнения соответствующих сил. Поднимая тяжести, мы укрепляем силу тела: но безразлично, поднимаем ли мы землю, камни, дерево, железо или золото, – силы телесные от этого одинаково развиваются и упражняются. Так и душа: всё равно испытываем ли мы её и развиваем бедностью, богатством, т.е. терпением или милосердием, мы в том и другом случае сдерживаем и ограничиваем себя, учимся жить не для себя только, учимся себе отказывать ради угождения Богу, ради служения нашим ближним.

Господь Иисус Христос, поэтому проповедал равенство религиозно-нравственное, внутреннее, духовное, перед Богом, а не внешнее, не мирское, не пред людьми. На земле всегда будут молодые и старые, способные и менее способные, здоровые и больные, сильные и слабые, будут мужчины и женщины, взрослые и дети. Значит, с этой стороны люди не равны и не могут быть равны. Отсюда же – богатые и бедные. Как невозможно насильно уравнять людей так, чтобы не было мужчин и женщин, старых и молодых, способных и неспособных, так невозможно насильно уравнять богатых и бедных. Бог и лесу не равняет.

Но зато бесконечно нам дорого то другое равенство, которое нам даровал Бог, о котором и учил Христос Спаситель, – равенство перед Богом. Все мы одинаково созданы Богом; все равно призваны к вечной жизни; все равно призываемся к ней: одни – богатством, другие – бедностью, лишениями самыми разнообразными; все равно идём к небу и спасению: Всем равно даровал Господь искупление чрез Сына Своего, всем подаёт благодать, нужную для спасения; всем равно открыто Евангелие, заповеди Господни, воля Божия, благая и совершенная; всем равно доступна молитва и угождение Богу, всем дарована св. Церковь. В храме, в молитве, в подвиге, в добродетели – все равны. И разве не видим, как цари и вельможи припадают с молитвой и поклонением к тем святым и праведникам, которые в жизни земной были совершенными простецами, людьми, по мирскому суду, совершенно незначительными? В этом наглядное доказательство того, насколько внутреннее выше внешнего, духовное выше телесного, небесное и Божие выше мирского и человеческого.

И опять в жизни духовной, в достижении святости и спасения все люди равны только по своему назначению и призванию, по доступности для каждого верующего всех средств достижения святости. А самое достижение и степень его, конечно, будут различны. Суд Божий будет всем равно справедливый и милостивый, но приговор его, конечно, различен. «Ина слава солнцу, ина слава луне, ина слава звёздам. Звезда бо от звезды разнствует во славе» (1Кор. 15:41). Так учит слово Божие о будущем завершении всех дел человеческих. И было бы несправедливо иное окончание и завершение сих дел. Ибо полное уравнение всех во всём означало бы полное безразличие добра и зла, деятельности и лености, добрых намерений и злых. Полное уравнение всех и во всём означало бы, что у человека нет никакой свободной воли, никакой своей собственной деятельности, что от него ничего не зависит, что он не может иметь никакой заслуги, что он, наконец, совершенно лишён всякой возможности идти вперёд и нравственно развиваться.

Притча о талантах учит нас совершенно противоположному. И она говорит о равенстве людей, но о равенстве достойном и справедливом, поднимающем человека, а не унижающем, о том равенстве, которое открывает для человека бесконечную возможность труда, самосовершенствования, свободы, счастья и приближения к Богу. Равенство это – религиозно-нравственное.

Иного равенства среди людей нет! Аминь.

Сегодня последнее наше общее собрание, созванное по указанию и по желанию нашего дорогого председателя, незабвенного Владимира Андреевича Грингмута. Казалось, неожиданная смерть его должна была бы заставить нас отложить собрание до другого раза. Но мы не хотели преступить предсмертной воли покойного. Да, такова именно была его предсмертная воля. За несколько часов до смерти, уже немеющим языком, он говорил о нём, распоряжался, беспокоился. Ещё с нами его прах, ещё не приняла его земля навеки. Пусть же наш вождь, как живой, ещё с нами остаётся сегодня. Он желал, – и мы сегодня собрались. Он указал на завтра быть нашему общему патриотическому празднику, желал всех нас призвать на молитву и торжество с нашими священными хоругвями. И, послушные его голосу, мы придём сюда на молитву, мы склоним пред ним, в знамение последнего прости, наши хоругви-знамёна... Дорогой наш, наш любимый вождь! Мы послушны тебе в этом, мы останемся послушны и всем твоим урокам, и подвигу твоей жизни, пока в нас будет жить дыхание жизни.

Среди нас нет ни одного человека, который не разделял бы того воодушевлённого призыва, с которым обратились к нам твои непосредственные друзья, помощники, соработники. Да, как ни тяжка наша утрата, но она не расстроит наших рядов и не вызовет ничьего бегства с поля брани. Дорогим именем твоим мы обещаемся и клянёмся нести твоё бремя, делать и продолжать твой подвиг, твоё дело.

Теперь уж не помешает нам скромность Владимира Андреевича говорить в этот день только о нём. Сегодня и не может быть у нас никакого другого предмета речи.

До 1905 года он был выдающимся педагогом, памятным для всех своих учеников, потом – редактором, журналистом, усердным, энергичным, талантливым, стойким в убеждениях, верным заветам своего учителя М.Н. Каткова, твёрдым пред всеми и всякими нападками врагов. Но война и опасность родят героев и богатырей. И он явился героем и богатырём именно в пору тяжкого нашего безвременья, когда злая смута чёрной тучей поползла по лицу земли русской. Уже с конца 1901 года, когда мы услышали призыв недоброй памяти Святополка-Мирского о «доверии», – о доверии ко всем предателям, изменникам и преступникам и недоверии к твёрдым и честным Государевым слугам, – стало раздаваться могучим, будящим и призывным колоколом мощное слово Владимира Андреевича, слово обличения, слово грозящего вразумления.

С 18 февраля 1905 года его сердце-вещун почуяло грозную опасность для русского народа, а с 17 апреля – грозную опасность для православной Церкви. С этого времени он, не переставая по-прежнему неустанно работать пером, весь ушёл в общественную деятельность. Ранее всех теперешних патриотических союзов и содружеств он учреждает в апреле 1905 года Русскую монархическую партию и начинает собирать около себя разрозненных русских патриотов, которые инстинктивно почувствовали страшную опасность для родины. С тяжёлым чувством он заносил в свою летопись журналиста учреждение Государственной Думы 6 августа и предсказывал, что она и не соберётся по этому закону, а если и соберётся, то не умалит, а только увеличит смуту.

Здесь сказалось у него редкое чутьё истины, – плод горячей и проникновенной любви к родине. Можно себе представить, что пережил он после всех неистовств, которыми торжествующие предатели России и еврействующие газеты ознаменовали 17 октября 1905 года. На улице шла дикая оргия, под окнами редакции раздавались бесчинные вопли, двигалась обезумевшая толпа; каждую минуту можно было ожидать, что ворвутся в дом для дикой расправы с главой «черносотенцев»... А у Владимира Андреевича заседал Совет монархической партии.

«Царя у нас украли», – вот исторический его возглас в тот памятный вечер. Ни на один момент он не усомнился в правде своего русского политического исповедания, ни на один момент он не поколебался в борьбе. Со следующего же дня после объявления манифеста 17 октября он в своей газете так же твёрдо, как прежде, так же ясно, определённо и уверенно, но с удесятерённой энергией и настойчивостью писал о самодержавии Русского Царя, о правах русского народа, о положении православной русской Церкви. Было вооружённое восстание, заполнили всю жизнь безумные забастовки, прекратились на время все газеты... Потом они стали выходить со статьями-прокламациями; всё вопило о конституции, всё кричало, что народ «вырвал» себе свободу, всё говорило о новых приобретениях... для евреев, инородцев и предателей родины. Рабочие врывались в типографии патриотических газет, рассыпали набор, выгоняли служащих... Расстреливали и убивали русских патриотов. Страшно было сказать правое и трезвое слово...

Неколебимо, день за днём, из номера в номер газеты, Владимир Андреевич ещё с бо́льшей, чем прежде, смелостью говорил в это время о том, во что верил и что нам завещал. Как его не убили – это Божье чудо! Как его не убили потом, как он избег множества опасностей, как уцелел при множестве покушений, – это непостижимо. Он почти не берёгся. Он с трудом и неохотой уступал просьбам близких и друзей принять хоть какие-нибудь меры охраны своей жизни и предосторожности. В марте прошлого года на него было организовано дерзкое, по бесстыдству выдающееся, покушение (являлась девушка с бомбой, наперёд по телефону назвавшись женой убитого революционерами офицера); опасность только что миновала, – а вечером он уже был на собрании, о месте и времени которого было наперёд оповещено в газетах, в глухом углу Москвы, ездил туда, по обычаю, один, и говорил с таким воодушевлением, как будто ничего с ним не случилось. Как его не убили в многочисленных поездках, о которых всегда было наперёд известно, – мы и до сих пор понять не можем. Высшая сила хранила его до урочного времени, до заповедного предела. Теперь воля Божия свершилась!..

Кто исчислит его труды, и тяготы, и болезни, досаждения от чужих и своих, – всё, что перенёс он с благородным терпением за эти последние годы в деле умножения и упорядочения патриотических организаций? Его скромность и уступчивость, его незлобие, верность как друга и товарища, его готовность на всякую чёрную работу для любимого дела, его речи, поездки, беседы с единомышленниками, его бессонные ночи и трудовые дни, – всё это невольно заставляло склоняться пред ним всех, кто имел высокое счастье жить с ним и работать.

Восточная поговорка гласит: «в деревья, у которых нет плодов, никто не бросает камни»: они спокойны и вечно зелены. Всем приметны и видимы были плоды работы Владимира Андреевича, – и сколько, поэтому, в него летело камней!

Как усердно враги его дела искали в нём личных недостатков! Как усердно выискивали обвинения в каких-либо пороках, в чём-либо позорящем и недостойном! Не находили! Его образ светлый остался незапятнанным. Можно было не соглашаться с его воззрениями, можно было с бешенством и злобой опрокидываться против его дела, но нельзя было, и никому из его противников не удалось, обличить его в чём-либо укоризненном и позорящем его, как человека и христианина. Только и находили в нём вины – его нерусское имя, только над этим и изощряли плоское остроумие, и это, главным образом, делали те, которые в своих речах и писаниях отрицали всякое различие народностей, глумились больше всего над русским национальным самосознанием и служили иностранцам и евреям. Заподозривали искренность его работы, искали побуждений нечистых, корыстных, уверяли, что он – подкупной слуга власти. Но после 1905 года, когда на него сыпались удары и власти; когда искали его души; когда его разорили и отняли даже то, на что он имел право по закону; когда совершенно потрясли его материальное положение, – а он всё-таки неустанно боролся и высоко держал своё знамя: тогда даже не имущие стыда и совести устыдились, и обвинения в неискренности прекратились. Наряжён был над ним и суд... И ныне в суде этом «дело» его не кончено... Так и не дождался он этого суда земного. Стыдно было и приступить к нему его судьям; больше года никак не могли назначить день суда. Ныне восшёл он к суду Божию, и Господь узрит, любил ли покойный родину, или желал ей зла, как это хотели доказать судьи земные.

Но ко всей и всякой вражде он относился с христианской кротостью, именно с кротостью, и не с презрением или безмолвной злобой. Ничто не выводило его из душевного равновесия и из подвига неустанной работы. Когда, бывало, всходил он на эту кафедру, в любимом им Епархиальном доме, когда голос его гремел громом и очи сверкали огнём воодушевления, – кто мог думать, что его тяготит давний недуг, что он давно переутомил свои силы, что он и эту и без числа других ночей перед нею не доспал, не отдыхал, что он только-что прочитал все грязные клеветы против него в газетах, только-что получил какую-либо тяжкую неприятность.

В последнее здесь общее наше собрание он говорил с обычным воодушевлением; а сам он едва сидел за столом, извиваясь от болей мучительного карбункула, о котором никому не говорил. А вечером он уже хотел ехать в Орёл, и только пред самым отправлением на поезд он телефонировал: «не могу; чувствую, что свалюсь»... Никто не знал и не видел, как, поздно ночью, буквально «сваливаясь», а не ложась в постель, он только мог сказать: «ах, как я устал, как устал!» А утром рано он опять был в бодрой работе, опять на своём посту, опять на своём деле писателя, глашатая, крепкостоятельного вождя и споборателя за русское дело. И так без отдыха изо дня в день.

Он и умер, как жил: верным рабом Господа, верным слугой Царя и народа, праведным христианином. Вечной памяти достойна его богатырская кончина. Среди бессонных ночей, среди мучительных дней он не оставлял заботы о нашем деле, – и родина святая, одна родина составляла предмет его предсмертных дум и попечений. Горяча и проникновенна была его предсмертная молитва; исповедь, причащение, соборование – всё это он исполнил, как верующий христианин; до конца он повторял за священником слова священных молитвословий. Но и в тот миг, когда он стоял на грани двух миров, среди молитв и предсмертных борений, когда его взор уже зрел лицо вечности, – бросая прощальный взгляд на мир, им покидаемый, он думал не о личных делах, не об устроении земных личных расчётов, а о нашем дорогом деле спасения родины, о нас, о своих друзьях, последователях и единомышленниках была его дума, и уже коснеющими устами шептал он последние заветы: «Ухожу... Расстанемся... Соединяйтесь... Поднимайтесь... Молитесь, православные русские люди!»

И силился он при этом подняться своим, ещё недавно могучим, а теперь уже немощным телом, и, падая в изнеможении и бессилии, он обводил всех потухающими очами, как бы в последний раз призывая всех своих сплотиться на работу и подвиг; он искал, он звал...

Кого он искал и кого звал? Преемника своего? Такого лица нет и быть не может. Заменить покойного невозможно. О, поистине, мы несчастны! Наши работники, наши богатыри или избиты пулями и бомбами, или сгорают во цвете сил и мужества в непосильных трудах!..

Счастье наше в том только, что мы живём правдой и силой не отдельных лиц, а вечной правдой и силой исповедуемых нами начал жизни: православия, самодержавия, русской народности. Религиозного и патриотического воодушевления подавить в русских людях невозможно. Чудным, сказочным напряжением сил покойный Владимир Андреевич сплотил около себя рассыпанных и рассеянных дотоле, поникших под страшными ударами русских людей, любящих Бога, верных Царю и родине. В этом – его бессмертная заслуга. Он их звал, объединял, учил и сковывал в цельный и мощный организм.

И они-то, то есть все мы, русские люди, верные Богу, Царю и родине, не поклонившиеся блудному Ваалу иных начал жизни и власти, просветлённые русским самосознанием, воспрянувшие к бодрой и дружной работе и решимости бороться за родину, мы все, взятые вместе, и являемся преемником незабвенного нашего Владимира Андреевича.

С дерзновением веры, понятным только для имеющего счастье веровать, к своим предсмертным заветам Владимир Андреевич, призывая русских людей объединяться, прибавил знаменательное слово: «Я за вас буду молиться».

Дай же Бог, чтоб его молитва не была скорбной, чтобы мы не омрачили его загробного покоя изменой, холодностью и равнодушием. Дай Бог, чтобы пред лицом Вечной Правды и Милости он мог, при виде нашей верности его делу, сказать словами святого апостола: не вотще текох, не всуе трудихся... (Флп. 2:16).

Дорогой Владимир Андреевич! Пройдут тяжкие первые дни нашей острой и жгучей скорби, пройдут месяцы и годы. Потускнеет ли твой светлый образ, забудем ли мы тебя? изменим ли твоей памяти? Нет, дорогой наш и любимый! Имя твоё будет бессмертно в памяти русской, могила твоя не будет одинока! Бог, Которому ты служил в смирении и в детской простоте сердца, Церковь, который ты был кротким и послушным сыном, покроют покровом любви твоё загробное пребывание, уготовают тебе вечные кровы. Дела твои пойдут вслед за тобой по ту сторону могилы, и пред лицом Судии Вечного будут немолчно говорить о твоей жизни, не знавшей личных радостей, всецело, от первых дней нежной юности, отданной на службу Церкви и родине. И услышишь ты голос Тайнозрителя: «Блажени мертвии, умирающие о Господе. Ей, глаголет Дух: почиют от трудов своих» (Откр. 14:13).

История человеческая, история русского народа занесёт тебя на свои скрижали, и на расстоянии, в историческом освещении и перспективе, когда спадёт личная против тебя злоба, когда улягутся страсти, когда наступит время беспристрастного суда, когда сгинет и сгниёт всё мелкое, ничтожное, весь прах земной суеты, – твой образ будет представляться всё ярче, всё величавее, всё выше и чище. И сколько бы ни прошло над нами испытаний, и чем больше будет этих испытаний, мы и наши потомки и преемники нашего дела будут помнить предсмертный завет твоей богатырской кончины:

«Ухожу. Расстанемся. Соединяйтесь, поднимайтесь, молитесь, православные русские люди! Я за вас буду молиться!»

В чудную область благочестивой древности переносит нас воспоминаемое ныне событие. Духовными очами видим мы благолепный Влахернский храм Богородицы в Царь-граде, во всей красе ночного богослужения; видим торжественный собор священнослужителей, во главе со святым патриархом Тарасием; видим многочисленный народ, горячо молящийся об избавлении от врагов, и с ним благочестивый царь Лев Мудрый. Видится и слышится наше возвышенное православное богослужение. Идёт продолжительное, буквально всенощное моление, но бодры духом богомольцы, усердна молитва, и эта молитва окрылила души, открыла очи веры, отверзла и самое небо. К концу всенощного бдения, в четвёртом часу утра, преподобный Андрей с учеником своим Епифанием – оба нам родные по крови, славяне, – видят на воздухе Пресвятую Богородицу с ликами святых ангелов, пророков и апостолов, молящуюся за род христианский пред Сыном Её и Богом, и осеняющую народ честным Своим покровом.

Перенесёмся теперь мысленно из этой чудной области древнего благочестия к нашему теперешнему времени и к нашему теперешнему положению. И мы теперь в храме; тоже видится и слышится богослужение... Но простёрт ли и ныне над верующим народом покров Богоматери, в общении ли пребывают с нами лики святых? Веруем твёрдо и исповедуем открыто, что это так. «Христос Иисус вчера и ныне, Тот же и во веки», говорит святой Апостол (Евр. 13:8). И Церковь Его пребывает вечно, и слово Его не мимо идет: «Где два или три соберутся во имя Моё, там и Я посреди их» (Мф. 18:20). Истина эта особенно близка к сердцу нашему ныне, ныне же она особенно ясно проповедуется и Церковью. Дева днесь, – поётся в богослужебной песни нынешнего праздника, – т.е. Дева и ныне, и сегодня предстоит в церкви и с ликами святых за нас невидимо молится Богу... Не видим мы этого телесными очами, но видим очами веры. Были некогда во Влахернском храме многочисленные богомольцы, но не удостоились чудного видения; был царь, за свой разум и познания прозванный Мудрым, был патриарх, признанный Церковью святым, но увидел Богородицу только убогий слуга вельможи, наш единоплеменник, славянин Андрей, Христа ради юродивый. Такого видения достигают только избранные и после долгого духовного подвига и опыта.

Но если Дева и ныне, и сейчас, и всегда предстоит с нами во храме, то какую же святыню, какое сокровище неоценимое, какое место высокое представляет собой наш храм! Знали это и в Ветхом Завете, когда Любовь Божественная ещё не во всей полноте и ясности была открыта людям. С каким восторгом, с какой пламенной любовью желал водвориться в храме святой царепророк Давид! Окружённый бедствиями; ожидающий каждую минуту, что вот восстанет на него брань, ополчится на него враг; оклеветанный врагами, преследуемый злобными гонителями (Пс. 26:2–3, 10–12); огорчённый потерей всего милого сердцу и изменой ближних и друзей, – о чём он молит Господа, чего прежде всего желает душа его?! «Едино просих от Господа, то взыщу: еже жити ми в дому Господни вся дни живота моего, зрети ми красоту Господню и посещати ми храм святый Его!» (Пс. 26:4–5). В Новом Завете Бог открыл Себя людям, насколько они вместить это могут. Поэтому и храм новозаветный есть полное и действенное открытие Божества. Тем более он должен привлекать к себе верующих. Здесь – Бог, Утешитель скорбящих; здесь – общение святых, отшедших в жизнь вечную и не забывающих братию, странствующую на земле; здесь – веяние неба, здесь – дыхание страны вечной. Нужно ли тебе вразумление, тяготят ли сомнения, мир ли наводит на тебя мрак свой, окружили ли тебя враги и клеветники и ищут души твоей: молись здесь пред Светом, просвещающим всякого человека; молитва озарит твою мысль, рассеет образы лукавого мира. Грех тяготит тебя, совесть взывает, близок ты к отчаянию: здесь же, во храме милосердия, для совести твоей даётся елей милости и врачевание веры в таинстве покаяния, здесь же, в жажде вечного общения с Высочайшим Богом, самым делом ты соединишься с Ним и в молитве, и в беседе, и во святом Причащении.

Зачем же ты не идёшь в открытую врачебницу? Зачем это охлаждение к храмам и богослужению, которое ныне так охватило русский народ? Зачем пустота в храмах и многолюдство в домах веселья, легкомыслия и разврата? Зачем и это небрежение к святыне со стороны тех, которые ещё посещают храм? Ты стоишь здесь с рассеянными мыслями, с блуждающим взором, ты входишь сюда, как в обыкновенный дом... Слышишь ли грозное обличение апостола: «Или домов не имате? Или о церкви Божией нерадите?» (1Кор. 11:22). Неблагодарный и безумный! Церковь ведь о тебе молится, о твоих близких живых и умерших, о твоём спасении, о твоём счастье, – а ты не хочешь внять её голосу? Церковь окружила тебя здесь образами, возбуждающими в душе всё святое и возвышенное, она одела своё богослужение в благолепную ризу песней и молитв, в красоту обрядов и священнодействий, а ты, как раб ленивый и злой, стоишь холодный и невнимательный, с каменным сердцем! В таком случае, по своей вине ты не спасаемый, а гибнущий!

В чём спасение и гибель для одного отдельного человека, в том спасение и гибель для целого народа. Спасаемый ли или гибнущий народ наш? Окружённый ныне бедствиями, видящий, что восстаёт на него брань и ополчается враг, оклеветанный, расхищаемый внутренними врагами и предателями, испытавший столько ударов, он восстанет в силе и крепости, он воспрянет оживить древнюю свою мощь и славу, он сбросит с себя путы и узы, как Сампсон, пока пребудет в молитве, вере и благочестии. И он будет в плену у врагов, если, как Сампсон, забудет святые обеты, изменит Богу и предаст тайну силы своей – тайну веры и благочестия соблазнительным речам нового блудного мирского воззрения на власть, на государственность, на земную жизнь. К Богу, к Церкви, ко храму, к молитве, к общению святых, к религиозному воодушевлению, к нравственной чистоте, к подвигу святости – вот куда зовёт тебя, русский народ, нынешний праздник. И если ты в покаянии и молитве, не ожесточив сердца, а смягчив его верой, глас этот услышишь, и, как древле, всенародно, во главе с Царём, во главе с Церковью и её служителями останешься твёрдым в вере, уповании и молитве, – то твёрдо знай и разумей: Дева и ныне предстоит с тобой в Церкви и с ликами святых невидимо молится о нас Богу. Дева и ныне покрывает народ, страдающий и верующий, честным Своим покровом. И Бог сил, Бог мира будет с нами! Аминь.

В истории народа Божия, в самые важные моменты его мирового служения, в исполнении им мессианского призвания своего, мы видим, что иногда Господь приобщал к избранному роду людей иного племени, истинных израильтян, в которых не было лукавства, – израильтян не по плоти, а по духу.

У гроба незабвенного Владимира Андреевича нам невольно приходит на мысль это библейское указание. Рисуется чудная картина из времён героической истории народа Божия. Был тяжкий голод в земле Израильской. К голоду присоединилась смута внутренней жизни и полное безначалие. «В те дни, – так объясняет это явление Библия, – в те дни не было царя у Израиля, и каждый делал то, что ему казалось справедливым»... В это время один израильтянин с женой Ноэминью и двумя сыновьями, спасаясь от голода и общественных нестроений, переселился в соседнюю Моавитскую землю. Скоро он умер. Сыновья женились, и скоро тоже умерли. Осталась свекровь с двумя невестками. Ноэминь решила одна возвратиться на родину, а молодых невесток уговаривала остаться дома, выйти замуж, жить среди своего народа. Одна из невесток послушалась, а другая, именем Руфь, так привязалась к свекрови, так полюбила её веру и её народ, что пошла за нею на полное тревог и неизвестности будущее, на нужду и неизбежное горе. «Куда мне идти? – говорила Руфь. – Куда ты пойдёшь, туда и я пойду; твой народ будет моим народом, твой Бог будет моим Богом, и где ты умрёшь, там и я умру и погребена буду». Руфь потом сделалась бабкой царя Давида, и святое Евангелие указывает её в числе предков по плоти Господа Иисуса. Она, следовательно, приобщена была в основной, мессианской, задаче народа богоизбранного, к тому, что составляло существо его жизни.

Перед нами в этом гробе, окружённый таким великим множеством выразительных знаков любви и преданности; окружённый таким многолюдным собранием друзей, учеников и почитателей, окружённый невиданным для частного человека почётом, – пред нами пришёл в этом гробе на последнее пребывание в земном храме человек, история и жизнь которого до некоторой степени напоминают историю библейской Руфи. С нерусским именем – он был с русской душой и приобщился к самому сокровенному святому святых жизни русского народа. Он происходил из старой, собственно славянской, фамилии, но онемеченной в Пруссии, от отца, который переселился из своей немецкой родины для служения делу просвещения в нашу страну. Владимир Андреевич и родился, и вырос, и всю свою жизнь провёл уже в России.

И Россия стала для него, в полном смысле, родиной святой, дорогим и горячо любимым отечеством. От лет юности, как только впервые раскрылось в нём сознание, он сказал России словами Руфи: «Куда мне идти? Куда ты пойдёшь, туда и я пойду; твой народ будет моим народом; твой Бог будет моим Богом...» Всю жизнь он отдал потом на служение русскому народу. Наделённый от Бога не одним, а всеми пятью талантами, он в этом избранном тернистом пути жизни, в служении русскому народу, его вере, историческим заветам и устоям его государственности, работал на все таланты, ему данные, и ни одного из них не закопал в землю. Педагог, журналист, общественный деятель, организатор и руководитель патриотических союзов, – везде и на всех поприщах он отдавался своему долгу, своему делу всецело и безраздельно...

Твой Бог будет моим Богом...

С редким проникновением и чистой искренностью он приник и вошёл в дух нашего святого православия. Он веровал попросту, как крепкий верой простой, разумный, цельный натурой наш крестьянин. В нём сказалась исконно-природная славянская душа; в православии она обрела для себя родную стихию. Он постиг существо православия в его простой, не мудрствующей лукаво вере, в его глубоком смирении, в его всеобъемлющей церковности, – той церковности, которая есть и плод, и проявление, и условие, и источник истинного братолюбия и союза верующих в Господе и между собой, которая свидетельствуется и запечатлевается у православного в его мысли и жизни, в его внешнем поведении, в каждом его движении, – во всём внутреннем и внешнем укладе его жизни. В годину потемнения религиозной совести, в тяжкое время всяких нападок на истину Христову и на истину православия, когда против неё стали вздыматься шумящие волны то неохристианства и толстовства, этого нового арианства, то религиозного рационализма и равнодушия, то нелепого обновленчества, покоящегося на том же духе сектантства, самомнения и рационализма, то, наконец, открытого материалистического неверия, – Владимиру Андреевичу было гораздо труднее, чем кому-либо другому, выступить борцом за православие. Люди пустые, но криком себя выдвигающие, всё измеряющие внешней мерой, могли сказать ему и говорили: давно ли и искренно ли ты сам стал православным? Но покойный никогда не знал ложного стыда. Смело и решительно на знамени своём прежде всего он поставил православие. Чутко следил он за всеми интересами православия, с Церковью одной он жизнью дышал, как живой её член, как живой камень её здания. В последний раз сказалась его вера в его истинно-праведной кончине. Внезапно пришёл к нему страшный час смертный; он знал и ясно видел, что умирает. Впереди ещё могло быть много лет жизни и успехов.

Он видел уже, как его дело патриотическое вокруг него росло и крепло, как множилось число его учеников и – каких учеников! За него многие буквально готовы были идти на смерть, а когда он умер, когда вчера его здесь поминали, сколько пролилось здесь, в этом храме, горючих слёз, сколько раздалось рыданий!.. А эти слёзы, что льются сейчас, рыдания, что мы слышим в эти минуты... Что это, как не свидетельство горячей любви к нему?! И всё же покорно он склонился пред ангелом смерти, и умирал в общении с Церковью, весь в молитве, весь обвеянный и напутствованный святыми таинствами. В последний момент жизни, в предсмертном просветлении веры, он в прощальных словах обещал молиться за тех, кто с ним страдал и трудился.

И блажен ты, веровавший, яко будет совершение глаголанным тебе от Господа!

И блажен ты, раб благий и верный, со тщанием и страхом Божиим трудившийся. Ты внидешь в радость Господа своего!

Твой народ будет моим народом... Это высший подвиг любви и благодарности к ближнему. И этим подвигом самого высокого, благородного и самоотверженного патриотизма горел незабвенный Владимир Андреевич всю жизнь. Громко раздавался его голос в дни радостей и печалей русского народа. Смело он разил словом его врагов. Злоба, клевета, угрозы, преследования, оскорбления и смертельные опасности не остановили его патриотического служения. Зорко он следил за всеми интересами русского народа, русского государства, не молчал никогда, если интересы эти терпели ущерб, и грозную и горькую правду не раз с самоотвержением говорил он князьям людей, и правителям народа, и сильным земли...

Ему судил Господь работать в тяжкое безвременье смуты и революции. Неисходное горе нашей неудачной последней войны, позор которой почти всецело приготовлен русскими изменниками, сделавшими всё, чтоб умалить русский патриотизм, чтобы помочь врагам и ослабить Россию внутренними волнениями; смрадная смута и наша гнусная, редкая по бесстыдству и отсутствию идеальных основ революция, созданная предателями русской земли внутри и врагами её извне, – вот при каких обстоятельствах пришлось жить и действовать покойному в последние годы жизни.

Святая Библия, рисуя непорядки и нестроения в земле израильской, о причинах их кратко и выразительно замечает: в те дни не было царя у Израиля...

У нас был и, слава Богу, остался Царь. Но, как в заболевшем организме все гнилые и злые силы его устремляются на главные органы, как бы ища погибели и смерти тела, так и в нашем потрясённом после несчастной войны государстве гнилые и злые силы, освободившие себя от всяких нравственных начал и сдержек, от всяких обязательств и велений долга и верности, устремились с адской злобой против Царской власти, против создавшего и хранившего Россию самодержавия. Это был самый верный путь гибели России. Под влиянием этого движения, – почему-то назвавшего себя «освободительным», а в сущности способного принести только внешнее и внутреннее рабство народу, – настала на Руси страшная анархия, появились грозные признаки распада жизни... Повторилось буквально то, что было в древнем Израиле: «каждый делал, что он считал справедливым».

И вот, в дни этой смуты и совершил Владимир Андреевич свой бессмертный подвиг. Как некогда Гедеон, он кликнул клич к верным сынам России, он звал к себе только сильных и смелых, и в то время как кругом его народившиеся политические партии и их вожди манили народ всякими соблазнительными обещаниями земных благ, он ничего не обещал своим единомышленникам, кроме радости умереть за родину и кроме терний всяких страданий от врагов родины. И он собрал вокруг себя такую великую рать, что враги, уже готовые похоронить старую Россию, а с нею упразднить и русский народ, с удивлением увидели, что дело их не только далеко от победы, но и прямо проиграно.

Думали враги, что опозорили и похоронили самодержавие. И вот, Владимир Андреевич именно самодержавие поставил во главе своего политического исповедания; именем и обаянием Царского самодержавия, покоящегося на религиозно-нравственных началах, на русском самосознании и патриотическом воодушевлении, он сплотил кругом себя великое множество народа всех званий и состояний – от образованных до простецов, от простых рабочих до представителей знати. Религиозно-патриотическое движение в России оказалось сильным, широким и глубоким, и с ним, хоть и со злобой и ненавистью, но стали считаться. Конечно, не Владимир Андреевич его создал: оно – создание живого, ещё не изжившего, здорового, со здоровыми инстинктами народа. Но он был его вдохновенным глашатаем; он был для русских патриотических союзов организатором не редкой только, но прямо единственной по силе и бесстрашию энергии. Он был в полном смысле вождём русских патриотов, и то обстоятельство, что ни происхождение, ни положение и звание, ни русское имя, – ничто внешнее ему не помогало, это и показывает, как велики его действительные заслуги в этом деле, как велики его труды и подвиги, пред которыми смолкли все предубеждения.

Он умер рано, – по человеческому рассуждению. Он сгорел в подвиге. Он пал жертвой своей любви к России.

Но, усталый от трудов и борьбы, он мог пред смертью с полным правом сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром...» Да, его очи, действительно, уже видели спасение русской России, ему уже предносился свет её во откровение языком. Он видел начало победы, он имел сладкое утешение сознавать, что его трудом, подвигом и напряжением сил в значительной степени сломлена революция. Как Моисей, не вошёл он в землю обетования, но ему дано было её издали узреть и приветствовать. Он не дожил до полного умиротворения родины. Но он заложил зерно великого дела и увидел его первые ростки. Последние годы его жизни, и особенно его смерть, праведная, бестрепетная, богатырская, – всё это было как бы последним ударом резца великого художника над цельным и величавым его образом. Подвигом добрым он подвизался, течение свершил, веру соблюл, – ныне готовится ему венец правды. Он заслужил право на историческое бессмертие в числе лучших сынов России, потрудившись неустанно, до вечера жизни, для её блага. А бессмертие личное – удел его святой веры. Он служил вечному. Он сеял в дух, а сеющие в дух от духа пожнут в жизнь вечную. Он служил любви к Богу и ближним, к Богу и родине. А любовь не умирает, по слову апостола, не умирает никогда, хотя пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и самое знание упразднится (1Кор. 13:8).

В первые часы после его смерти, когда уже мёртвый положен он был на одре, когда близкие пришли к его праху и склонились в молитве, они услышали слова Псалтири, и их заповедали мне внести в это моё надгробное слово. Кругом царила благоговейная тишина, всё смолкло пред тайной смерти, только тихо звучало чтение псалмов. Казалось, Владимир Андреевич лежал не мёртвый, а живой, и устами псалмопевца говорил плачущим и болезнующим и чающим Христова утешения:

«Лучше уповать на Господа, нежели надеяться на людей. Враги нападали на меня... окружили меня, как пчёлы (сот), и угасли, как огонь в терновнике. Именем Господним я низложил их. Не умру, но жив буду, и возвещу дела Господни. Отверзите мне врата правды, войду я в них, прославлю Господа. Вот врата Господни, праведные внидут в них. Камень, который был в небрежении у строителей, соделался главой угла. Это от Господа и есть дивно в очах наших... Сей день сотворил Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь» (Пс. 117:9–24).

Прости, прости, наш дорогой и незабвенный Владимир Андреевич! Вниди, скончав дни, победителем вниди в покой твой, в уповании бессмертия! Ибо побеждающему обетовал Господь дать вкушать от древа жизни, обетовал дать сести на престоле Божием... (Откр. 2:7, 3:21).

Да будет покой твой – честь! Путь твой в горние селения да будет лёгок и благословен. И да будет тебе уготовано место упокоения, и душа твоя во благих водворится!

Вера твоя спасёт тебя. Ибо верой ты знал, – знал, что когда земной наш дом, эта хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворный и вечный (2Кор. 5:1).

Вечная тебе память в очах Бога твоего! Бессмертна твоя память на земле живых, среди горячо любимого тобой русского народа! Аминь.

«Молитесь, православные русские люди!"

Девятый день нашей скорби... По исконному церковному обычаю, мы опять здесь, у дорогой нам могилы, опять на молитве о нашем незабвенном покойнике. Мы исполняем его завещание о молитве.

Но эту ли только молитву любви и благодарной памяти разумел умирающий Владимир Андреевич, когда призывал к ней русских людей? Зная его, зная, что в нём общее благо и дело его патриотического служения перевешивало и совершенно подавляло его личную жизнь и личные заботы и интересы, мы можем с уверенностью сказать, что он призывал своих друзей, сотрудников и единомышленников к молитве за успех и благо нашего общего дела спасения родины от охватившей её смуты. Никто лучшe его не знал, как тяжко наше положение. Никто столько не перестрадал, видя и на себе испытывая, что нас часто бьют не только те, которые нападают на наши заветныe святыни, но и те, которые должны их защищать и, по-видимому, защищают; что на нас, при защите сидящих в доме и осаждённых врагами, сыплются удары не только от врагов, но и от тех, кто в доме сидит и, по роковому недоразумению или непониманию, и нас считает за врагов...

И думается, пророческим был призыв Владимира Андреевича к молитве. Чудится, что он провидел для нас надолго такое мучительное положение, и провидел, что мы будем унывать, и тужить, и колебаться. И вот он призвал нас к молитве... Пока он был с нами, мы стояли за его широкой грудью, за его могучими плечами... Нам было часто совсем покойно, когда он страдал; мы отдыхали, когда он неустанно работал. Мало того, многого и из его внутренних духовных сокровищ и из созданной им внешней обстановки, для нас благоприятной, мы не ценили.

Теперь его нет с нами, и какая сразу почувствовалась пустота! А что будет дальше, какие испытания и лишения нас ждут, – это Богу известно. Запомните слово моё: мы можем сказать каждый только словами апостола: «Се аз гряду связан духом, яже хотящих мне приключитеся неведый... Только Дух свидетельствует, что узы и скорби нас ждут» (Деян. 20:22–23).

Мы утешены тем сочувствием, которое все классы общества проявили к смерти Владимира Андреевича. Незабвенны его похороны. Ни единого искусственного приёма не было употреблено, никаких усилий к тому, чтобы собрать народ, чтобы устроить из погребения общественное событие и знамение, как это делается обычно в лагере врагов наших, – а между тем Москва увидала что-то редкое и невиданное. Не было толпы, не было праздношатающегося и легкомысленного сборища: был, в истинном смысле, народ благоговейно-молитвенно настроенный. Уверял в печати один презренный блудослов-еврей, что о покойном некому поплакать и некому пожалеть, – а между тем мы видели, что смерть Владимира Андреевича почувствовалась тысячами людей, окружавших его гроб, как смерть близкого, родного человека, и редко о ком пролилось столько чистых и искренних слёз. Наконец, и печать, которая так безжалостно клеветала на него и преследовала его при жизни, признала в нём и талант, и искренность, и незапятнанную нравственную чистоту. Пресмыкающиеся пред революцией гады печати на время затихли и скрылись в подполья, при виде столь знаменательного сочувствия, неожиданно для них проявившегося со всех сторон по отношению к почившему.

Однако не преувеличивайте этого утешения. Увы, таково уж русское общество, что в нём нет собственно ни того, что принято называть настоящим общественным мнением, ни прочных общественных настроений. Бессознательно стыдно стало за то, что травили человека, безгранично любившего Россию, – и всё склонилось и умолкло пред его величавой смертью. Но пройдёт порыв, и снова слух склонится к тем же выползшим гадам печати и к их гнилым и пошлым словоизвержениям: ведь то, что они говорят, так мало требует ума и размышлений, так мало говорит о труде, подвиге и самоотвержении, так льстит грубым инстинктам и низменным пожеланиям плоти и духа. Ведь отрицать так легко, и на отрицании показать себя умным и показаться таким в собственных глазах – так приятно.

Не прекратится и вражда против нашего дела, – а помощи нам ждать неоткуда. Утрата Владимира Андреевича – налицо, а приобретения, замены, восполнения скорби и лишений – нет, и не предвидится... Надежда вся на правоту нашего дела и на собственную нашу работу. И тут нужен нам великий подъём духа, и тут нужны нам великая сплочённость и крепкое объединение, – всё то, что завещал, умирая, покойный.

И нужна нам молитва. В молитве просветлеет наш дух и отгонит от себя лукавые и мрачные образы уныния и всяких соблазнов. В молитве мы найдём готовность и решимость грядущие нам страдания перенести с христианским мужеством, обратить их в великое душевное обогащение и в силу победы.

Помолимся об упокоении незабвенного Владимира Андреевича: его образ, его жизнь, его подвиг мужества и любви к родине будет нам звездой путеводной!

Помолимся Богу браней об успехе нашей духовной брани в защиту святынь веры, Церкви и родины!

И да будем в уповании не унывающими, тщанием не ленивы, духом горяще, Господеви работающе, – и в молитве пребывающе! Аминь.

Немногим, быть может, известно, что сегодня «именины преподобного отца нашего Сергия», – память святых мучеников Сергия и Вакха; в честь одного из них и назван великий Радонежский подвижник и всея России чудотворец.

Не воспоминается ли нам невольно умерший смертью мученика, соимённый преподобному Сергию и имевший его своим небесным покровителем, царственный витязь и подвижник за землю русскую благоверный Великий Князь Сергий Александрович? В день, когда в Москве открывается Отдел Императорского Палестинского Общества, в котором он столь долго трудился и которое благоустроил, – как не вспомнить о нём, как не помолиться об упокоении со святыми его души? К тому обязывает благодарное сердце членов и соревнователей Общества, о том же говорит и апостол, когда заповедует христианам: поминайте труждающихся у вас.

Великая скромность покойного Августейшего Председателя Палестинского Общества и благородная опасливость, чтобы его высокое и властное положение в Москве не было истолковано, как принуждение и давление на подчинённых, в случае открытия здесь им Отдела Общества, – вот что препятствовало совершиться сегодняшнему торжеству гораздо раньше. Ныне время для него приспело.

Имя почившего Великого Князя Сергия Александровича тесно и неразрывно связано с Палестинским Обществом. В служении покойного благу Общества сказалась и высота задач и целей самого Общества, и высота души Августейшего его работника и созидателя. Нам невольно и естественно приходится говорить о том и другом вмести одновременно.

Святая Земля с детства предносится мысли и воображению каждого верующего. Её созерцание питает и возгревает живое религиозное чувство живым напоминанием о Том, Кто там родился и жил во днях плоти, учил, чудодействовал, умер и воскрес, совершив наше спасение. Чем сильнее религиозное чувство, чем набожнее душа, чем более она способна преклониться в благоговении пред тайной воплощения и Голгофы, – тем сильнее стремление ко граду Иерусалиму и к его святыням. И хотя изменилась Палестина до неузнаваемости; хотя умолкли во Святой Земле гласы пророчеств и, во исполнение вечного проречения Христова, Иерусалим попирается языки, Дóндеже скончаются времена язык, – Святая Земля, однако, одним своим видом воскрешает в душе то, что в ней свершалось, в течение веков и тысячелетий, таинственного и мирового, навеки незабвенного, – все те величия Божия, о которых поведали нам глаголы Священного Писания.

Набожная душа покойного Великого Князя была именно такой, что она способна была проникнуться сознанием святости Земли Святой и уразуметь её значение для верующего. Он и сам отправился туда паломником; он сам видел её своими глазами и вместе с множеством верующего народа, – вид которого всегда доставлял для него высокое наслаждение, – пережил святые чувства высокого религиозного восторга и умиления. Знал ли он, предчувствовал ли, что в этом было для него, для его жизни и смерти, что-то особенно знаменательное и прямо пророческое? В городе, который из века в век от лет древних был знаменем верности Богу и основным началом религиозного и народного быта Израиля, в городе, который был местом смерти и заклания стольких мучеников и одного – Захарии, сына Варахиина, убитого даже в храме, между жертвенником и алтарём, – в этом древнем Сионе думал ли Августейший паломник о том, что в русском Сионе, в Москве, этом храме России, в священном Кремле, как её алтаре, падёт и он сам жертвой злобы и ненависти врагов народа и станет мучеником России?

Святая Земля будит в верующем сознание братства православных народов. Вместе с тем она говорит о печальной судьбе и тягостном положении православия на Востоке и мировом значении России, его единственной защитницы, исторически и преемственно восприявшей это призвание от умирающей Византии. Какое патриотическое сердце не вдохновлялось этими мыслями? Какая русская душа не горела огнём, не трепетала от предчувствий таинственных велений и указаний Промысла относительно России и православного Востока? Давно, на заре нашей истории, ещё в дни слабости, в дни нестроений, смуты и усобиц на Руси, русский игумен уже возжёг на гробе Господнем кандило за землю русскую.

Мог ли не отозваться на всё это и покойный Великий Князь, этот витязь-патриот, этот вдумчивый и прозорливый государственный муж, и радетель за землю русскую? Мог ли он всем сердцем не отдаться Обществу, которое утверждало на Востоке православие, делало на Востоке русское дело, благовествовало русскую честь и славу и поздним потомкам древних русских паломников давало возможность у величайшей святыни христианского мира приносить молитвы за Россию? В дни смуты русской, начало которой он пережил и перечувствовал, не неслась ли душа Великого Князя туда же, в молитве за Русь и Царя? И, думается, знал и чувствовал он, что он сам падёт жертвой смерти, в числе многих других героев долга, кровь которых пролилась, как семя и основание для будущего покоя и счастья родины.

Церковная песнь взывает к земному Иерусалиму: «Радуйся, Сионе святый, мати церквей, Божие жилище! Ты бо приял еси первое оставление грехов воскресением». Другая песнь церковная зовёт христианина «не к тому в земной Иерусалим», но от земного переносит его мысль и чувство к новому, небесному и горнему Иерусалиму, где нет солнца и луны, где ворота не затворены день и ночь, где царствует Агнец Божий – Христос, где стоит Престол Агнца.

Пред этим Престолом в числе тех, изображённых Тайнозрителем, что пришли к Нему от скорби многой, в одеждах белых и с пальмовыми ветвями мира, с песнью вечной хвалы Сидящему на Престоле и вечной победы, верим, пребывает и мученик наш Великий Князь Сергий Александрович. Ни алчет, ни жаждет он и не палит его зной... (Откр. 7:9–16). И он приял оставление грехов воскресением Христовым, и он приимет вечные кровы в горнем Иерусалиме.

В этот час заупокойного о нём моления, продолжая в любимой им Москве любимое им дело, мы призываем его светлый дух, и, приобщая его к радости подвига во имя Церкви и России, мы уповаем на невидимое его нам вспоможение духом его любви, его загробного дерзновения в молитве к Богу. В его светлом образе, в его заботливых трудах, в его сочувствии делу Палестинского Общества пусть новый Московский его Отдел найдёт для себя источники вдохновений, бодрости и радости труда! Аминь.

Что служит основанием жизни человеческой? На чем её нужно утвердить, чтоб она была достойной и истинно человеческой, чтоб она не только наше земное существование сделала благоустроенным, но и обратила бы это земное существование в надёжный путь и верное средство блаженства вечного?

Ответ на эти вопросы лучше всего можно дать не на словах и рассуждениях, обыкновенно мало убедительных, а на живом, наглядном и понятном примере. Такой пример сегодня видим в евангельской повести о женщине-хананеянке. Как, – спросят иные, – неужели эта женщина может учить нас устроению жизни общественной и государственной? Ведь она – совершенно частное лицо и обратилась к Спасителю по своему личному и частному делу!

Да, – ответим мы, – но если бы не было отдельных людей, то не было бы и обществ человеческих; если бы люди в частных делах и отношениях не руководились вечными законами правды и любви, то они и общественную жизнь не могли бы подчинить этим законам. Всё, что написано, в наше поучение преднаписано, – так говорит и св. апостол о Священном Писании. Это слово его применимо и к сегодняшнему евангельскому повествованию.

Великие свойства души проявила женщина-хананеянка. Она достойна вечной памяти и постоянного внимания. Она явила, прежде всего, веру, живую, искреннюю веру, которая ничего не боялась, ничего не стыдилась, которая проявлялась в открытом исповедании. Она была иноплеменница, она прежде была язычницей. Но, живя вблизи земли Израильской, она узнала и возлюбила богооткровенное слово закона Божия, познала Бога Истинного. Вместе с тем она, конечно, познала свою греховность, ибо не может человек знать истину и не видеть, как он сам далёк от неё. А познав свою греховность, она вместе с избранными душами избранного народа Божия ожидала явления Спасителя, о Котором прорекало слово Божие откровенное, о Котором и пророки возвещали, как об Избавителе от греха. И вот, Он явился. Иоанн свидетельствовал о нём и, воззвав, говорил: «Се Агнец Божий, вземлющий грехи мира». Начал Он Своё служение, – и весть о нём промчалась по всей земле Израилевой и Иудиной. Дошла она и до сопредельной страны – Тира и Сидона и здесь отозвалась она в душах тех, которые, подобно женщине хананеянке, ожидали избавления и Избавителя. Когда Спаситель пришёл в пределы Тирские и Сидонские, пришёл на время, уединиться, то, оказалось, и здесь нашлись верующие в Него. И се жена-хананеянка первая из этой страны явила веру свою. Она шла за Ним и взывала: «Иисусе, Сыне Давидов, помилуй меня!» Называя Его Сыном Давидовым, она тем самым признавала Его Христом-Мессией, Который у евреев, согласно пророчествам, был известен и был ожидаем под этим именем. Хананеянка оказалась достойнее многих евреев, которые не узнали и не признали Христа. В то время как многие и из признавших боялись следовать за Ним открыто, она, напротив, пред всеми заявляла о своей вере. Для неё Он, как человек, был чужеземцем и иноплеменником, но она выше всего поставила истину, свою веру, и веры своей не стыдилась.

Жена-хананеянка явила и великую любовь. То была любовь несчастной матери, у которой тяжко страдала дочь. Горе и несчастье не разрушили, а усугубили и укрепили её веру, а несчастье дочери она считала своим собственным. Страдала дочь, а она говорила Спасителю: помилуй меня, точно она сама прогневала Бога. Мы знаем другой такой же пример в Евангелии, и опять в лице не еврея природного, а уверовавшего иноплеменника, именно Капернаумского сотника-римлянина, который также просил Спасителя даже не за сына, а за своего слугу. Такая самоотверженная любовь и есть требование христианства. «По тому узнают, что вы – Мои ученики, если вы будете иметь любовь между собой», – так говорил Спаситель (Ин. 13:35), прощаясь с учениками, и так Он Сам показал на Своём собственном примере, ибо Праведник, Он умер за грешных ради их спасения.

Наконец, хананеянка явила великое смирение. Долго она шла за Иисусом Христом, взывая к Нему и умоляя исцелить её дочь, а Он молчал, испытывая её веру и испытывая апостолов. Последние, воспитанные в еврейских воззрениях, по которым считалось, что не следует оказывать милость язычникам и иноплеменникам, сами тронулись верой и мольбой женщины и сами стали просить Иисуса Христа отпустить её. Спаситель, чтоб ещё более вразумить учеников и показать им ложность еврейских исключительных взглядов, говорит им: «Нехорошо отнимать хлеб у детей и отдавать псам». Ученики ещё не успели сказать ни слова, как хананеянка уже ответила Спасителю не словом вражды, не словом жалобы на обиду или несправедливость, а великим сознанием своего недостоинства, великим свидетельством величайшего и необычайного своего смирения: "Господи, – ответила она Христу, – Господи, но ведь и псы едят от крупиц, падающих со стола господ своих».

Спаситель отозвался на эти слова женщины величайшей похвалой ей: «О, женщина! Велика вера твоя. Пусть будет по твоему желанию!» И дочь исцелилась.

Итак, по учению Христову, вот основы жизни: вера, любовь и смирение. Если даже лучшие язычники могли приготовить себя духовно к восприятию этих добродетелей, то что же сказать о христианах? Для них они – не только обязанность, но и первый признак их принадлежности к христианству. И везде, где мы видим, что жизнь строилась на этих началах и основах, – везде на людях, на семьях, на обществах и государствах почивало и почивает Божье благословение. Мы видим это и в прошлой истории русского народа.

Что же несут нам современные учители, а точнее – развратители народа, которые хотят навязать нам свои выдуманные учения и обещают всякие блага своим последователям?

Вместо веры они проповедуют неверие в Бога, в мир духовный и в загробную жизнь. Они прямо заявляют, что они хотят устроить рай не на небе, а на земле. На чём же они хотят построить эту обещаемую блаженную жизнь людей на земле?

Вместо любви они проповедуют борьбу классов и сословий, зависть к людям богатым и стоящим у власти и ненависть ко всем. Они зовут бедняков всех стран соединяться и идти борьбой против богатых, не стесняясь ни убийствами, ни грабежами, ни насилием.

И, наконец, вместо смирения они хотят поставить гордость человека, нежелание никому и ничему подчиняться; они проповедуют жизнь по собственной своей воле, а не по высшей воле Божией.

Немного нужно иметь ума, чувства и наблюдательности, чтобы судить, чтобы знать безошибочно, куда ведут эти новое учение и новые учители. Нужно только удивляться, как находятся люди, которые могут слушать такие учения и следовать им.

Те, которые носят имя христиан не по названию только, но и по существу, те, которые желают счастья себе и другим, те, для которых закон есть воля Божия, а не греховная воля человека, – должны помнить и в жизнь проводить и осуществлять великие уроки, преподанные нам в сегодняшнем евангельском чтении. Они гласят, что истинные и спасительные основы жизни суть: вера, любовь и смирение! Аминь.

Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие. Аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс. 126:1).

Итак, можно строить дом, – а он рассыплется, и труд наш окажется напрасным; можно стеречь город, – и опять всуе, напрасно, потому что он всё-таки незаметно будет взят врагом. Приведённые слова Священного Писания, которые мы нередко слышим в церкви и читаем в Псалтири, ясно показывают нам, что труды человека, часто напряжённые и утомительные, однако, являются ненужными, бесплодными, бесполезными, даже вредными.

Некогда, после потопа люди захотели построить башню до небес, чтоб избавиться от повиновения Богу, чтоб уйти от Его власти, от Его кары. То был труд нечестивого неверия и сатанинской гордости. И труд этот был напрасным. Господь смешал языки строителей, и они рассеялись по всей земле.

Некогда царство еврейское разделялось на два: на Иудейское и Израильское. Первое сохранило верность Божьему слову и закону, священному храму и Иерусалиму, сохранило на царстве род царя Давида. Народ его, хотя и впадал в нечестие, но, имея храм, законное священство и богооткровенный закон, всё же приходил к покаянию. В царстве же Израильском, которое было в пять раз многочисленнее Иудейского, цари и правители употребили страшный труд и усилия, чтоб устроить своё царство по образцу соседних сильных народов языческих. Они тщательно уничтожили все благочестивые предания и обряды благочестивой древности, они вводили идолослужение, ставили в разных местах царства языческие изваяния, чтоб отучить народ от Иерусалима, заводили порядки и науки, заимствованные от соседних народов языческих. И весь этот труд, труд гордости житейской и неверия, труд отделения от истинных основ жизни, Богом заповеданных, погиб, но вместе с тем он погубил и всё царство Израильское, которое было разрушено теми самыми народами, у которых израильтяне заимствовали порядки, науки и искусства.

Знаем мы в истории труд величайшей злобы. Цари римские захотели совершенно истребить христианство, истребить самую память о нём. Всё было пущено в ход: трудились над этим учёные, писатели, поэты, высмеивая всячески христианство и отвлекая от него верующих. Цари и правители издавали против него строжайшие законы и не допускали христиан ни к какой службе. Воеводы и судьи осуждали христиан на смертную казнь. Кровь христиан лилась во всём мире; у них отнимали архиереев и священников, предавая их казням или отсылая в изгнание; у них отбирались священные храмы, сосуды, книги. И всё это было трудом напрасным. Христианство восторжествовало в мире, а язычество окончательно было подавлено и уничтожено. Труд ненависти и злобы, труд богоборный, был напрасен и губителен для самих трудившихся.

Гибнет всякий труд, основанный и на самонадеянности. Богач евангельской притчи, у которого был богатейший урожай в поле, решил в душе своей: «Разорю житницы мои и построю новые. И тогда скажу душе моей: душа, много у тебя добра на многие годы. Почивай, ешь, пей, веселись!»

А Господь сказал ему: «Безумец, в эту ночь душу твою возьмут у тебя, а то, что ты приготовил, кому достанется?» (Лк. 12:16–21).

Так гибнет всякий труд, который имеет в основе своей неверие, гордость, злобу, самонадеянность. А вот другой пример, совершенно обратный.

Слышим сегодня в Евангелии (Лк. 5:1–11): трудились апостолы без Христа, целую ночь трудились в ловле рыб, и всё напрасно. Но пришёл к ним Христос, благословил труд их, и вдруг они нашли совершенно неожиданный и великий улов рыбы. Это – образ и показатель, и урок для всякого труда человеческого. Совершаемый с Богом и для Бога, угодный Богу и Богом благословенный, труд человека всегда принесёт ему плод мног и в жизни земной, будет воспитывать его и для жизни небесной. Эту мысль мы и выражаем, когда пред началом труда говорим про себя или вслух: «Господи, благослови!» Эту же мысль мы выражаем, когда пред началом дел важных, особенно общественных, приглашаем священнослужителей, приносим чтимые святыни и в пении молебном просим Господа благословить доброе дело и «благое намерение» наше.

Ныне мы переживаем время напряжённых и усиленных трудов, направленных к изменению и улучшению нашей общественной и государственной жизни. Сколько предлагается всяких предположений, всяких планов, всяких преобразований! Образовались так называемые политические партии; каждая из них тянет народ на свою сторону, каждая обещает ему высшие блага, конечно, без всякого обязательства их выполнить, каждая тянется сама к власти и к государственному достоянию, и каждая говорит о своих великих трудах для устроения блага государства и народа.

Как разобраться среди всех этих приглашений и призывов примкнуть к тем или другим людям?

Для неверующего очень трудно разобраться среди этого множества приглашений, из которых, конечно, только одно может быть истинным, a прочие ложны. Для верующего же христианина это очень легко.

Смотри на труд этих людей, кто и на чём созидает. Если нам обещают устроить только земную жизнь, а о вечной, небесной забывают и не упоминают, если хотят обойтись без Бога и Его закона, – это строители Вавилонской башни, их труды рассыплются и погибнут.

Если начинают дело без молитвы, без Божьего благословения, без благословения Церкви, если в своих собраниях такие люди не молятся о даровании помощи свыше, надеясь только на себя, на свой ум, на свои только силы, – их дело самонадеяния погибнет, оно есть только служение сатане, который бежит от имени Божьего.

Если возмущают против религии, против Церкви и её служителей, против власти церковной, – это гонители христианства, подобные древним римским царям-мучителям. Их дело также бесплодно, также погибнет с шумом.

Если обещают новые порядки жизни, заимствованные от других, нечестивых народов и только поэтому и признаваемые за хорошие и полезные, но в разобщении со словом Божиим и учением Церкви, – это труд древних нечестивых правителей израильских, погубивших свой народ.

Иди, христианин, туда, где говорят о Боге, где призывают Его помощь, где надеются на Его благословение, где почитают Его Церковь, где выше всего ставят Его заповедь, где зовут к миру, порядку, к любви взаимной, где чтут власть в семье, в обществе и в государстве. С такими людьми труд – есть труд благословенный, и как бы он ни был тяжёл, как бы на него ни злобились враги, этот труд, с Божией помощью, даст великий улов всякого успеха, и жизнь земную обратит в путь к Богу и небу. Ловцы рыбы, когда явился к ним Христос, не только мрежи свои исполнили ловитвы, но и сами явились премудрыми учителями веры и жизни духа, – учителями и апостолами вселенной.

Таков труд при Божием благословении. Труд и молитва, молитва и труд, – вот залог его успеха! Аминь.

В истории первенствующей христианской Церкви мы знаем такой случай. Было страшное гонение на христиан. За городом было назначено богослужебное собрание верующих, о котором стало известно властям. Поручено было сотнику ночью, во время собрания христиан, напасть на них и перебить всех до единого. Сотник, переодевшись, днём пошёл осмотреть местность, чтобы безошибочно сделать все ночные распоряжения. Возвращаясь уже к вечеру в город, он встречает женщину, о которой ему заведомо было известно, что она – христианка. Она спешила на общую молитву и вела за руку своего сына. Жалко стало воину этой несчастной матери. Он отвёл её в сторону с дороги и сказал ей: «Знаю, куда ты идёшь; сегодня вас всех истребят; возвратись, пожалей сына».

Женщина остановилась. Сотник отошёл от неё и издали следил за ней. Женщина постояла, подумала, – и всё-таки отправилась туда, куда шла. Ночью она была убита.

Вот сила убеждённости женщины.

Если вы, далее, всмотритесь в историю христианства, то увидите замечательное явление: равноапостольная Елена в Греции, Ольга в России, Людмила в Чехии, Домбровка в Польше, Борта, Клотильда на Западе, во Франции и Англии, Бианка в Китае...

Женщина оценила христианство, как религию, впервые поставившую женщину, как человека, члена царствия Божия, искуплённого и спасённого, а не как только жену, хозяйку или мебельную принадлежность разврата и прихоти господина. Это было истинное и самое высшее равенство, и, конечно, женские монастыри, почитание Богоматери и женщин-девственниц и подвижниц, – всё это дало для идеи истинного женского равноправия и её человеческого достоинства несравненно больше, чем самые горячие речи поборников женской эмансипации. Обращали ли вы внимание, что впервые при распространении христианства, особенно православия, всегда ставили храм в честь Богоматери, и этим пред мыслью и воззрениями дикаря, прежде всего, поставлялась идея святости женщины?

Впрочем, не потому только, что христианство дало столько для женщины, она служила Христу всей горячностью духа. Эта горячность духа – психологическая черта женской души, ярко выраженная хотя бы в образах евангельских мироносиц. Всякая идея, воспринятая женщиной, захватывает у неё душу всецело и делает её способной на подвиг и жертву. Это мы видели и в нашей революции. Сколько девушек и женщин, приняв зло за добро, и демона за ангела, отдали злу и тело, и душу, и материальные средства, и весь пыл сердца.

Было бы странно и психологически невозможно, если бы на стороне положительных воззрений и положительной работы в отстаивании вековых идеальных сокровищ духа женщина осталась равнодушной и безмолвной. Ваш небольшой кружок – наглядное тому доказательство. И пока к патриотическому движению не примкнёт женщина, оно будет неполным, оно будет односторонним, только рассудочным и мало действенным. Я этим не хочу преувеличивать что-либо или умалить. Я только утверждаю истину вещей. Что важнее для жизни на нашей планете: свет или тепло? Ответ один: и свет, и тепло. Без обоих этих условий невозможно существование зачатков органической жизни. Так и в жизни и развитии идей нужно участие и мужчины и женщины.

Вот почему с чувством понятной и живейшей радости я приветствую нынешнее наше начинание. Может быть, оно и распадётся, может быть, оно заглохнет. Не станем себя обманывать. Всё это может быть. Но важнее всего – идея и первые, хотя бы робкие и слабые попытки к её осуществлению.

Велика истина и превозмогает, и мы уверены, что бросаем семя жизненное и дорогое. Ни лица, ни учреждения здесь ни при чём: а возрастит всё Бог.

Богу мы веруем и Его мы призываем. И не только в столь малом собрании, но где двое только или трое соберутся во имя Его, и там Он посреди их. Не бойся же, малое стадо: Отец благоизволил дать вам царство...

Да будет с вами и над вами Божие благословение! Аминь.

Наконец, и Царское слово сказано о нашем дорогом покойнике, – слово «искреннего соболезнования по поводу утраты столь честного и мужественного борца за достоинство и мощь России». Светлой и отрадной вестью приспела Царская хвала к нынешнему поминальному дню, к нынешней нашей молитве. Говорит нам покойник словом Святого Писания: «Сплю я, но сердце моё не спит». Слышит его сердце наши молитвы, слышит слово Царского благоволения, которое было для него в жизни высшей наградой на земле. И рады мы, что сегодня к нему на могилу, для беседы с ним, принесли мы весть радости.

Царская хвала... Вспоминается царская хвала, о которой рассказывает нам Библия. Народ избранный подвергся нашествию гордых и жестоких чужеземцев. Пришёл к нему враг в силе тяжкой. Вышел к нему и Израиль, и стали два враждебных стана один против другого. И вот, из лагеря врагов выступает великан Голиаф; он зовёт противника на единоборство; победа должна решить не только исход войны, но и судьбу целого народа, всё его будущее. Выходил великан, весь закованный и защищённый латами, бронёй и панцирем, потрясая медными гремящими доспехами; величался он пред рядами оробевших израильтян, проклинал Бога их и все святыни, хвалился богами своими.

Тут вышел против него молодой Давид, юноша белокурый, с голубыми глазами, внук той Руфи, чужеземки-моавитянки... Вышел он с пламенной верой в Бога, с горячей любовью к своему народу, верный богоданному царю, не на лук свой и не на силу своих мышц уповая, а надеясь только на правду и силу Божию. Он без воинских доспехов. В руках у него – только праща, невинное, детское оружие. И стал над ним издеваться чужеземец, звал его презрительными именами, грозил ему скорой смертью, – «проклял его идолами своими».

Сошлись враги. Юноша, в силе веры и подвига, пошёл на Голиафа. И был Господь с ним; камнем из пращи ударил он врага прямо в лоб, свалил на землю и его же мечом отрубил Голиафу голову. Враги бежали вон из земли народа Божия. И было ликование народа, и была царская похвала победителю.

Не в грозе военной, не честным и открытым боем, а в гнилой мгле измены, лжи и предательства вышел против русского народа враг его... Разумейте здесь что угодно: личность ли определённую, или общий дух и направление времени, – это всё равно... Общее мелкодушие, продажность, лень, беспечность и трусость возвели его в глазах многих в великаны. И высился он, вырастая из ничтожества мнимой силой, влиянием, титулами, положением, богатством... Он стоял, окружённый иноплеменниками и, на них опираясь, предавал Россию; он бряцал... золотом, подкупая всё и вся, он гремел и потрясал доспехами, облечённый и защищённый всей силой государственной власти, страшный своим высоким положением... Он издевался над вековыми святынями исторической жизни нашего боголюбивого и царелюбивого народа, он проклинал основы её идолами чуждой государственности...

Вы знаете, о ком и о чём я говорю; мне не нужно пред вами называть... неблагословенное имя. Ровно два года назад, в этот самый день, всё это омрачило воспоминание спасения Царя и России, омрачило тяжким опасением погибели Царя и России. Лживая и вкрадчивая речь, – как речь искусителя-сатаны, навеянная предательством, ложью, изменой, навеянная жадными вожделениями иноплеменников и идолами чужеземного, для нас отвратительного государственного строя, – послужила в этот самый день 17 октября началом и источником неисчислимых бедствий нашей родины.

Успех или неуспех предательства решал судьбу России, всё будущее нашего народа...

И вот, в дни всеобщей робости и запуганности, когда многим казалось уже, что дело предательства и предатели восторжествовали, когда новый Голиаф стоял на верху силы, когда честолюбивая воспалённая мысль уже рисовала для себя впереди картины всеобщего поклонения, и святотатственной рукой враг касался Царской короны и в сочиняемых им основных законах Империи уже умалял священные права верховной самодержавной власти, – в эти страшные дни вышел против предателя малый, совсем малый, сравнительно с ним, по своему общественному положению человек. Он вышел безоружный, он противопоставил всему дьявольскому оружию врага как бы малую пращу, – только перо журналиста.

Это был Владимир Андреевич. С верой в сердце, с любовью к Царю, родине и русскому народу, с непоколебимой убеждённостью, с отвагой геройства, с бесстрашием, доходившими до готовности принять все муки, стал он разить словом нового Голиафа. Велико было его искусство, Господь ему сопутствовал Своей помощью. Он бил врага прямо в бесстыдное лицо, – и пал гнилой великан, гремя доспехами, и отрубила ему голову, в политическом смысле, та самая первая Дума, которую он сам старательно собирал из всех инородцев и врагов России для борьбы с Царём и народом...

А его победителя помянул народ, в великом множестве проводивший его к вечному покою, теперь же восхвалил и Царь, спасённый и спасаемый в силе Его священных прав самодержавия.

Помянём его ныне, по уставу церковному, заупокойным молением...

Да помянёт его и Царь Небесный во царствии Своём ныне и во веки! Аминь.

Якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде (Лк. 6:31).

Сколько ныне мы слышим всяких разговоров о том, как лучше устроить жизнь людей! Сколько по поводу этих вопросов люди волнуются и спорят! Сколько со всех сторон предлагается самых различных способов достигнуть всеобщего порядка и счастья!

И в самом деле, нельзя же человеку жить по-звериному. Ведь только у зверей каждый заботится лишь о себе, и если один сыт, то он уже о другом не думает, мало того, он недоволен чужим довольством и готов отнять пишу у соседа, хотя сам не голоден. Так поступают животные, а у людей, разумных существ, должно всё быть иначе. Нужно человеческой жизни дать такое устройство, чтоб оно доставляло всем довольство, чтобы счастье одного не было несчастьем другого, чтобы человек жил и жить давал другим. Как же это всего лучше устроить?

На этот вопрос отвечают различно. Но больше всего надежд возлагают теперь обыкновенно на хорошее государственное устройство, на хорошие законы. Пусть будет так. Но спрашивается: ведь и законы нужно создавать на какой-либо основе, и для законов нужно иметь какое-либо руководство и вечное правило. Где же оно, это правило? А без такого вечного и для всех обязательного правила, законы обратятся в постоянно меняющийся произвол и каприз, и тогда разве можно устроить твёрдую, надёжную и прочную жизнь? Конечно, это невозможно. А затем ещё: что же делать с людьми, если они не захотят данных законов исполнять? Ведь они могут сказать: законы придумали люди, а мы – тоже люди: мы этих законов признавать не желаем, мы себе придумаем другие законы. Придётся тогда применять к таким непокорным принуждение и насилие, а они спросят: кто вам дал такие права нас понуждать? И на насилие они ответят тоже насилием. И получится, вместо порядка, мира и благоустройства, только беспорядок, злоба и расстройство жизни, и нечем будет этого зла прекратить. Так, выходит, плоха надежда на законы и законодательство, на которые теперь многие уповают.

Где же такое вечное правило и для законов, и для людей? Человек такого правила дать не может, ибо на всём человеческом лежит печать греха, ошибок и заблуждений, и оно не может быть обязательно для человека. Правило такое даёт Сам Господь. Поэтому-то оно и обязательно для нас. Послушай и исполни его не только потому, что оно тебе же полезно и для тебя спасительно, но и потому, что оно – Божье повеление, повеление Создателя для Его создания, повеление любящего и милующего Господа для человека, которого Господь предназначил к вечному блаженству и к этому блаженству его ведёт. Ты не хочешь исполнять этого правила, – тебя принудит власть земная. Ты спросишь: по какому праву она это сделает? Тебе ответ готов: по праву, от Бога данному. Сущие власти от Бога учинены суть, – учит св. апостол; они назначены в поощрение добрым и в наказание злым, – так учит другой апостол. – Хочешь ли не бояться власти, делай добро, и будешь иметь от неё похвалу, наставляет апостол (Рим. 13:1; 1Пет. 2:14).

Правило Божественное, определяющее поведение человека и взаимное отношение людей, мы сегодня слышали в святом Евангелии. Оно коротко: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, и вы поступайте с ними так же».

По этому золотому правилу надо построить всю свою жизнь и на нём же основывать и законы государственные. Итак, ты, конечно, хочешь, чтобы нажитое твоим трудом имущество, или приобретённое твоими родителями и переданное тебе достояние оставалось бы твоей неотъемлемой собственностью: и в отношении к другим людям держись такого же правила, и законов желай таких, которые бы не отнимали, а охраняли собственность каждого гражданина. Не слушай тех, кто говорит, что нужно для справедливости и равенства отнять у богатых то, что они имеют, и отдать неимущим: это не справедливость и не равенство, а насилие.

Ты дорожишь своей честью и своим добрым именем; тебе неприятно, и горько, и обидно, если тебя злословят враги, если на тебя возводят всякие клеветы. Не слушай же тех людей, которые, чтобы достигнуть своих скрытых целей, клевещут на всех с ними несогласных: на царей, на правителей, на людей, преданных родине и порядку, на людей, преданных вере Христовой.

Тебе дорога́ твоя жизнь: пусть же уши твои будут глухи к тем призывам к убийствам и насилиям, к бунтам и кровавым мятежам, к которым побуждают народ наш разные подстрекатели, обещая ему, что тогда, после так называемой «революции», они дадут нам новые совершенные законы и новый строй государству. Такие законы и такой строй, на убийстве, преступлении и на крови взращённые, не принесут народу счастья.

Ты хочешь, чтобы те, которые тебе должны быть покорными: дети, слуги, подчинённые, исполняли то, что ты им укажешь делать по долгу своему, чтоб они слушались тебя, как отца, хозяина или начальника, – исполняй же и сам распоряжение высшей тебя власти не только за страх, но и за совесть.

Тебе обидно, если законы, благоприятные для тебя, не исполняются, а отяготительные для тебя действуют. И сам ты, поэтому, исполняй всё, что законно поставлено властью для подчинённых, – и то, что тебе выгодно и приятно, и то, что для тебя стеснительно.

Тебе было бы горько и обидно, если бы законодатели так назначали и составляли законы, чтоб они только для них самих были выгодны, чтоб они заботились только о себе, хотя бы они и были большинством; ты тогда можешь сказать: «ваша сила, но не ваша правда». Поэтому не помогай таким деятелям общественным, которые обещают дать законы, несправедливые для одних, хотя бы выгодные для тебя самого, когда, например, обещают отобрать законом земли, имущества, отнять чьи-либо права, лишить заслуженного и передать тебе и другим. Ныне ты взял, а завтра у тебя возьмут.

Так всегда и во всём спасительно и благотворно вечное правило святого Евангелия: «Якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде».

Много ныне говорят о том, как благоустроить жизнь людей. А разрешение этого вопроса, с одной стороны, и ясно и легко – для праведников, а с другой стороны, и трудно – для грешников. Разрешение – простое: живите по-христиански, исполняйте христианский закон, и жизнь ваша будет и благоустроенной, и счастливой. А в этом христианском законе, в указании взаимных отношений людей, самое золотое и главное правило мы и слышим сегодня в Евангелии. Повторим его ещё раз и запомним: «Якоже хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде!» Аминь.

Прияша жены от воскресения мертвых своих... (Евр. 11:35)

Св. апостол Павел, изображая силу и действие веры, указывает нам примеры того, как женщины-матери, по вере своей, получали воскресшими своих умерших детей. Так Илия воскресил сына вдовы; так Елисей молитвой возвратил живым умершего отрока матери его.

Святое Евангелие, которое мы ныне слышали за литургией, рассказывает нам о том, как вдова Наинская хоронила единственного сына, как она терзалась горем, как увидел её Иисус Христос и, сжалившись над ней, тронувшись горем матери, без слов, без просьбы её, силой Своего Божества возвратил умершего к жизни. Велико чудо – воскресение мёртвого, и редкие удостаивались видеть его.

Но есть иная, более страшная смерть для людей, – смерть духовная. И есть иное, не менее великое чудо Божественное, которое мы часто можем видеть и на себе испытываем, это – воскрешение мертвецов духовных. Сам Спаситель научил нас обращать мысль от смерти телесной к смерти духовной. В Евангелии рассказывается: Иисус Христос сказал одному слушателю Его учения: следуй за Мной. Тот сказал: Господи, позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего. Спаситель сказал ему: предоставь мёртвым хоронить своих мертвецов... (Лк. 9:59–60).

Мёртвый духовно – это человек, отлучивший себя от жизни в Боге, от святости и богоугождения, отшедший от Бога и Его закона. Таким было после грехопадения всё человечество, но Господь, видев его, милосердовал о нём, и одних по вере их, других только по Своему милосердию, Он спас людей, послав им Сына Своего Единородного. Воскрешая мёртвых телесно, Спаситель гораздо более прилагал забот о воскресении духовно-мёртвых: им Он открывал волю Божию, их Он призывал в царство Божие, их Он ободрял надеждой на милость Божию, им прощал грехи и говорил: «Вера твоя спасла тебя», «иди и впредь не греши». И великое множество грешников и грешниц, мытарей, блудниц воскресли духом и унаследовали вечные обители вечной жизни.

Живы ли мы и сами духовно? Живы ли люди, нас окружающие и нам близкие? Но если бы мы были живы, тогда не упорствовал бы грех в мертвенном теле нашем, тогда не были бы мы зрителями и наблюдателями тех страшных преступлений и грехов, которые страшным разливом заполнили теперь всю нашу жизнь. Жизнь истинная оживлена Духом, а плоды Духа есть любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22–23). Напротив, смерть духовная несёт гниение и разложение, вражду, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, ненависть, убийства, пьянство, бесчинства и тому подобное (Гал. 5:20–21), – и разве мы не смрадны нашими грехами, разве не видим, как разлагается жизнь кругом нас?

Что же, неужели это смерть безвозвратная и неисцельная? Неужели жизнь, истинная жизнь Божия, закрыта для нас навеки!

Вы, мёртвые духовно, не отчаивайтесь в своём спасении. Божья милость бодрствует над нами, Божья благодать спасительная не отнята от нас. Видит Господь мертвость нашу и милосердует о нас. Лишь бы в нас сохранилось желание жизни, лишь бы мы сердцем любили Бога и Его закон и к Нему стремились; лишь бы в нас не умерло сознание грехов и отвращение к ним; лишь бы мы сами себя не приводили к духовному самоубийству. Вздохни, христианин, к Богу, возведи к Нему очи, возжелай спасение твоё, возымей намерение, как блудный сын, оставив путь греха, возвратиться к Богу и святости, – и тебе не только готов отчий кров, не только открыты источники жизни, но и дана будет помощь прийти к этим источникам. В благодати крещения, в слове Божием, в учении и наставлениях Церкви, в великом таинстве покаяния и прощении грехов, в тайне соединения со Христом в Теле и Крови Его, в примере жизни святых, из которых многие и очень многие ранее были великими грешниками, – ты найдёшь источники святого воодушевления, источник милости и спасения. Но горе тебе и вечная смерть тогда, когда благодать ты сам от себя отгоняешь, когда слово Божие ты намеренно не слушаешь, когда к Церкви Христовой ты не идёшь, когда от таинства ты сам отказываешься. Бог сотворил нас без нас, Бог и искупил нас без нас, но спасти нас без нас насильно не хочет. Это было бы то же, если бы вдова Наинская, получив умершего сына своего живым, убила его и потом снова предавалась бы своему горю. Это было бы надругательством и глумлением над любовью Божией. Так и мы при всех источниках жизни, открытых нам Богом, если сами себя будем насильно отгонять и удалять от этих источников, гибнем, но гибнем не потому, что Бог хочет нашей гибели: грешники сами себя губят, зане любве истины не прияша во еже спастися им. Возымейте и сохраните эту любовь к истине и, при помощи Божией, из неё, как из семени и из ростка, и явится и расцветёт жизнь духа.

Тогда, и только тогда, мы можем ожидать, что и окружающая нас жизнь не будет, по великому множеству грехов и преступлений, представлять из себя по́ля, полного мёртвых костей. Ибо если каждый из нас воскреснет к жизни духа, то и вся жизнь оживится, ибо нельзя лечить и исцелять всё общество людей, не исцелив людей отдельных, каждого отдельного человека.

Но первое движение и первую самую главную силу воскресения духа даёт вера. Без неё человек связан навеки узами греха и мрака, без неё он – пленник ада, без неё он – мёртв духовно навеки. И как древле жены верою прияша от воскресения мертвых своих, так и ныне и навсегда верой придём мы к воскресению душ своих в святости и чистоте и верой привлечём к себе милосердие Господа Иисуса.

И Он, как некогда сына вдовы Наинской, воскресит к жизни нас, духовно гибнущих, духовно мёртвых. Грехом умираем, но верой воскреснем! Аминь.

Святое Евангелие сегодня за литургией рассказывает нам о том, как вдова Наинская хоронила своего единственного сына, как она терзалась горем, как увидел её Иисус Христос и, сжалившись над ней, тронувшись горем матери, без слов, без просьбы её, силой Своего Божества возвратил умершего к жизни.

Великое чудо – воскресение мёртвого, и редкие удостоились видеть его!

Но есть иная, более страшная смерть для людей, – смерть духовная. И есть иное, не менее великое чудо Божественное, которое свершилось над всем родом человеческими, которое мы часто можем видеть и на себе испытывать, это – воскрешение мертвецов духовных. Сам Спаситель научил нас обращать мысль от смерти телесной к смерти духовной. В Евангелии рассказывается: Иисус Христос сказал одному слушателю Своего учения: «следуй за Мной». Тот ответил: «Господи, позволь мне прежде пойти и похоронить отца моего». Спаситель же ему сказал на это: «Предоставь мёртвым хоронить своих мертвецов» (Лк. 9:59–60). Мёртвый духовно – это человек, отлучивший себя от жизни в Боге, от святости и богоугождения, отшедший от Бога и Его закона. «Мертв бе», сказано о сыне блудном; мертв бе, можно и до́лжно сказать о всяком человеке и обо всём роде человеческом в состоянии их греховного удаления от Бога, Источника жизни. Таким и было всё человечество после грехопадения прародителей, без конца умноженного личными грехами их потомков. Оно было мертво, оно было отвергнуто от Бога, но бессмертный дух человека и в этом состоянии не потерял своего существа, своего богоподобия; он тосковал по Богу, хотя собственными силами не мог возвратиться к Нему; он стремился к Богу и святости. Великий учитель языков, знавший все глубины жизни человеческой души, ярко рисует пред нами весь ужас такого душевного состояния. "Знаю, – говорит он, – что закон духовен, а я плотян, продан греху. Не понимаю, что делаю. Ибо не то творю, что хочу, но что ненавижу, то делаю. Не живёт во мне, то есть во плоти моей, доброе, ибо желание доброе есть во мне, а чтобы сделать его, того не нахожу. По внутреннему человеку соуслаждаюсь я закону Божию. Вижу же иной закон в членах моих, противовоюющий закону ума моего и пленяющий меня законом греховным, находящимся в членах моих. Несчастный я человек! Кто избавит меня от тела смерти сея?!» (Рим. 7:14–24).

И воистину, если вдуматься в такое состояние, – как оно страшно, как ужасно! Мог ли выйти из него человек собственными силами? Так расслабленный ногами, но хорошо передвигающийся на костылях, и видит пред собой невдалеке эти костыли, и пойдёт с ними, пойдёт вперёд безостановочно, но... сидит на месте недвижим, более и более расслабляя свои ноги отсутствием движения, и не движется, пока другой человек не подаст ему костылей. Это простой, житейский и наглядный пример, изображение душевного состояния грехом расслабленного человечества, искавшего спасения и святости и падавшего всё глубже и глубже в пропасть греха и погибели. Кто же мог избавить его от этого ужаса? Человек? Но люди все до единого были расслаблены грехом и все сами нуждались в помощи и спасении.

И вот, видев человечество гибнущее, Бог милосердовал о нём, и когда оно, забыв гордыню и познав своё смирение и бессилие, возжаждало небесной помощи, «в кончину лета», в момент глубочайшего бессилия и наивысшей жажды общения с Божеством, Он послал к нему Сына Своего Единородного, рождаемого от жены, бываема под законом, да подзаконныя искупит, да всыновление восприимем (Гал. 4:4–5). И люди с тех пор прияли благодать Духа Божия в сердца свои, вопиющего: авва, отче! И они благодатью Божией уже не рабы, но сыны Божии чрез Иисуса Христа (ст. 6–7). Так учит св. апостол. «Пришел еси от Девы ни ходатай, ни ангел, но Сам Господи воплощся и спасл, еси всего мя человека». Так учит св. Церковь.

Воскрешая мёртвых телесно, Спаситель гораздо более прилагал заботливой любви о воскрешении духовно мёртвых: им Он открывал волю Божию, их Он призывал в царство Божие, их Он ободрял надеждой на милость Господа, им прощал грехи и говорил: «вера твоя спасла тебя: иди, и впредь не греши». И великое множество грешников и грешниц, мытарей и блудниц воскресли духом и унаследовали вечные обители вечной жизни. Сын Божий довершил и на веки утвердил спасение людей Своими страданиями, смертью, воскресением, вознесением, учреждением Церкви Своей и ниспосланием ей Святого Духа. В благодати Духа Святого, вечно изливающегося в Церкви, – восполнение человеческой немощи; в таинствах, чрез которые нам преподаётся Дух Святой, – восполнение нашего духовного бессилия в меру силы, препобеждающей все препоны спасения. «Благодатию вы спасены через веру, и сие не от нас, а Божий дар, да никто же похвалится», – говорит апостол (Еф. 2:8–9).

В Нём нам изобильно преподаны все божественные силы к жизни и благочестию (2Пет. 1:3), – говорит другой апостол. И прежде всего, сами же апостолы на себе познали преобразующее действие благодати, когда из рыбаков соделались учителями вселенной, из робких и трепещущих обратились в смелых и бесстрашных свидетелей о Христе Воскресшем, из неведущих вопрошающих Христа даже после Его воскресения и обнаруживающих непонимание Его Царствия и служения, они, после всемирного излияния Духа в день Пятидесятницы, обратились в твёрдых и согласных учителей единой и спасающей истины. И вот, «процвела есть пустыня, яко крин, Господи, языческая неплодящая церковь пришествием Твоим». Через апостолов, действительно, прежняя пустыня – человечество, напоённая благодатью Духа, процвела прекрасной лилией, дивным и прекрасным садом, и плод принесла великим и невиданным прежде, неизмеримым числом святых, мучеников, исповедников, подвижников, праведников, учителей, – работников во славу Бога и на благо ближних.

Мы переживаем теперь время господства гордыни человеческого духа; в наши дни многие надеются устроить счастье земное и спасение вечное, – если о последнем ещё помышляют, – собственными силами. Думают, что и без Бога и Его благодати мы – живы и сильны. Но если бы мы были живы, разве царствовал бы тогда грех в мертвенном теле нашем? Разве были бы мы тогда свидетелями этого страшного разлива вокруг нас ужасающих пороков, безумств и преступлений? Жизнь истинная оживляется Духом, а плоды Духа, это, по слову апостола, – любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22). И наоборот, смерть духовная, по учению того же апостола, несёт гниение и разложение, – вражду, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, секты и расколы, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и т.п. (Гал. 5:20–21), – всё то, чем теперь, к сожалению, наполнена наша жизнь.

То обстоятельство, что мы, как верующие и христиане, собрались сюда на собеседование, прерываемое молитвой, под кровом храма Божия, ясно показывает, что мы не разделяем горделивых учений современности. Мы, по словам песни церковной, «чада светообразная церковная, имеем от нового Сиона исшедший закон, языкоогнеобразную Духа благодать».

Мы знаем и веруем, что горе и вечная смерть уготованы тем, кто отгоняет от себя благодать, упорно не слушает Церкви Христовой, отказывается от святых таинств. Мы научены великой истине, что Бог и сотворил и искупил нас без нас, но спасти нас без нас не хочет, – спасти насильно, против нашего желания. Это было бы то же, как если бы вдова Наинская, получив умершего сына своего живым, убила его и потом снова терзалась бы горем и искала его воскресения. Это было бы надругательством и глумлением над любовью Божией!

Мы признаём спасение при помощи благодати Божией и нашей собственной работы и труда в исполнении заповедей Господних. «Благодатию вы спасены, чрез веру, и это не от вас, а Божий дар, не от дел, так что никто не может хвалиться». Так поучает апостол, но немедленно же и прибавляет: «Мы – Его творение, созданы во Христе Иисусе на дела благая: да в них ходим» (Еф. 2:8–10). Но где же эта благодать, без которой одни наши труды и усилия бесплодны и бесполезны? Она – Божье достояние. Но хотя Бог есть Источник истины и Раздаятель учения её, однако, были, есть и будут провозвестники и учители, и проповедники этого учения. Иначе мы не могли бы приять учение истины. Так точно и в деле раздаяния благодати. Должен быть для неё сосуд избранный, из которого бы она изливалась: это, по изображению Библии, – тот дом, который создала воплощённая Премудрость Божия, Сын Божий, и который утверждён Им на семи столпах, это – Церковь Христова с её семью таинствами. И должны быть приставники домовные, раздающие благодать: это – пастыри церковные, продолжатели Христова и апостольского служения, первые же среди них – вечно пребывавшие в Церкви епископы, яко апостольские преемники и раздаятели благодати. Худы мы, приставники дому Божию, но за это мы ответим пред судом Вечной Правды, благодать же, нами преподаваемая, остаётся благодатью: так и солнце, проходя лучами места смрадные и нечистые, не гаснет, не оскверняется... И должны быть указаны, наконец, способы и условия приятия благодати верующими: и о них ясно и вразумительно поведано учением Церкви. Об этом-то вечном оживлении жизни мира и человечества Духом Божиим в Церкви Христовой и предстоит нам ныне беседа. Послушайте её со вниманием, в духе мира и любви к истине.

Дай Бог, чтобы каждый мёртвый духовно услышал в душе голос: «востани спяй, и воскресни от мертвых» (Еф. 5:14).

Дай Бог, чтобы мы крепко познали и уверовали, что грехом мы умираем, но живы и спасаемся – верой с благодатью в Церкви Христовой! Аминь.

Проста и общепонятна притча Спасителя, которую сегодня мы слышали в евангельском чтении (Лк. 8:5–15). С детства она известна каждому из нас; близка она простому деревенскому человеку.

Вышел сеятель сеять, и когда он сеял, одно зерно упало на дорогу, и растоптано было прохожими, унесено птицами, – оно не взошло и погибло; другое упало на каменистую почву, где было мало земли, – оно взошло, но без влаги, без глубокого корня, от жара солнечного завяло и усохло без плода. Иное упало в терновник, который подавил его нежные всходы; а иное упало на добрую землю, взошло, выросло и принесло плод и урожай дало обильный.

Сеятель – это Спаситель; семя есть слово Божие, а разная почва для семени – это сердца человеческие, в которых слово Божие, как семя в почве, то вовсе не всходит и гибнет, то всходит и быстро засыхает, не принося плода, потому что не находит себе влаги и глубины. То заглушается тернием страстей и пороков, то, наконец, находит себе добрую почву и приносит плод сторичный. Так объяснил притчу Сам Спаситель.

Объяснив её, Он закончил словами: «Имеющий уши, чтобы слышать, да слышит». Это значит, что притча имеет особо важное значение, что её нужно помнить всякому христианину, что в неё нужно вдуматься, нужно взять её, как руководство жизни.

Между тем, что мы видим вокруг себя и что слышим? Слышим часто такие рассуждения, которые показывают, будто притча эта не про нас писана и к нам не относится. Говорят нередко: «То правда, что у всякого человека своё особое сердце, и одно так принимает слово Божие, а другое совсем иначе. Но чем же я виноват, что у меня такое, а не иное сердце? Разве я могу его переделать? Каким я зародился, таким проживу и умру». Так рассуждают многие и, ссылаясь на это рассуждение, живут по воле страстей и грехов, плывут по течению жизни, а это течение и приносит их в глубину адову.

Правильно ли такое рассуждение? И неправильно оно, и, как видите, опасно. Если бы оно было правильно, то зачем же тогда все заповеди Господни, зачем обетование наград и угрозы наказаниями, зачем тогда суд совести и даже суд Божий? И неужели Создатель хуже знает природу Своего создания – человека и напрасно даёт человеку законы, повелевая ему идти путём добра, приглашая и увещевая его научиться добру и творить благо? Ведь если бы человек сам не мог располагать своими чувствами, намерениями и действиями, то это был бы не человек, не существо разумное и свободное, а какое-то неодушевлённое, мёртвое тело природы, вроде куска камня, дерева или железа. Тогда как же объяснить, что многие великие грешники становились праведниками? Тогда как же объяснить, что человек может обращаться к другому человеку с просьбами, убеждает его, уговаривает и часто получает исполнение просьбы? А ведь это значит, что человек по своей воле может принимать и менять решения. И разве мы сами не чувствуем и не сознаём всякий раз, как мы что-либо сделали, – разве не сознаём, что мы могли бы, если бы захотели, поступить и сделать иначе?

Многих смущает сравнение сердца человеческого с почвой земли. Но разве на дорогу нельзя наносить хорошей земли? Разве неглубокую почву нельзя углубить? Разве плохую землю нельзя удобрить? Разве терновник нельзя выдергать и сжечь? Мы видим, как люди трудящиеся побеждают природу. Есть остров на дальнем море – одна сплошная скала. Но труженики-земледельцы навозили на него кораблями и лодками земли самой лучшей, и теперь остров обращён в цветущий сад. Есть в чужих странах приморские пространства земли – песок и мелкий камень от морского прибоя. Но жители отгородились от моря высокими насыпями, навозили земли, удобрили песок, вывезли камень, и теперь их поля – самые дорогие и урожайные. В другом государстве, где много-много народу, но мало удобной земли, жители делают плоты из дерева, пускают их на воду, натаскивают на них земли, сами живут на плотах, на земле навезённой сеют, что им нужно, и этим живут, получая хороший урожай. Так уж если мёртвую землю человек может, при желании и труде, совершенно переделать и обратить из бесплодной в плодовитую, то что же сказать о своём сердце? Человек и может, и должен трудиться над почвой своего сердца, умягчать его молитвой, укреплять его отказом воли от дурных пожеланий и страстей, удобрять его усилением и исполнением добрых пожеланий и стремлений. Господь говорит с человеком не как с мёртвой вещью, которую можно только переставить с места на место и которая сама не может двинуться. Господь говорит с человеком, как с существом разумным и свободным. Указав ему добро и зло, давши ему заповеди, Господь в слове Божием завещает: «Я предложил тебе огонь или воду; на что хочешь, туда и простри руку твою»... В другом месте Священного Писания Бог заповедует человеку, чтоб он всяким хранением, всеми мерами и усилиями хранил своё сердце, ибо в нём – источник жизни. Это было в Ветхом Завете. А в Завете Новом Господь чрез Сына Своего Единородного, Искупителя и Спасителя нашего, дал нам для восполнения нашей естественной немощи – силы благодати, силы высшие, Божественные, яже к животу и благочестию.

Трудись же, христианин, над своей душой, над своим сердцем. Воспитывай сам себя для царства Божия. Возделывай ниву твоего сердца. Сей в него семя слова Божия и внимательно смотри за его ростом. Усилиями воли, постоянным вниманием, и, по слову притчи Господней, принося плод в терпении и потоянстве, устраняй все препятствия для роста семени слова Божия. Ты не один в этой единственной, достойной внимания работе самовоспитания. С тобой Господь, с тобой Церковь святая со своими советами и указаниями. Исполняй эти советы, применяй к жизни и деятельности, и сердце твоё будет крепнуть, и препятствия к приятию слова Божия будут устраняться. Чем бы и каким бы ни было твоё сердце от природы ли, от жизненной обстановки, от влияния ли злых людей, – знай, что терпением и трудами самовоспитания всякое сердце можно обратить в ту землю добрую для семени слова Божия, которая принесёт плод сторицей.

Имеющий уши, чтобы слышать, пусть слышит! Аминь.

Кончаются частые поминовения нашего дорогого усопшего, предписываемые церковным уставом в течение первых сорока дней после смерти христианина. Теперь почти на полгода прекращаются нарочитые собрания наши для поминальной молитвы, но не умолкнут любящие сердца, не перестанут молиться о почившем его друзья и близкие, почитатели и ученики в своей домашней молитве. А немолчно говорящая и непрерывно текущая жизнь всё чаще и чаще будет нам также напоминать о нём, её события будут постоянно ставить перед нами вопрос: что сказал бы и как бы поступил в том или другом случае незабвенный Владимир Андреевич?

Могу засвидетельствовать, что в обеих столицах, встречаясь с множеством людей самых разнообразных положений и взглядов, всё чаще и чаще приходится слышать признание: только после смерти Владимир Андреевич вырос в нашем сознании в его настоящую величину, только теперь мы его оценили и поняли, только теперь увидели, кого мы, в сущности, лишились.

От чего зависит это посмертное обаяние почившего, отчего и теперь, и надолго впредь он останется учителем для нас и для очень многих русских людей?

Ответ один: в жизни своей, в писательстве, в слове, в работе, в отношениях к окружающему миру Владимир Андреевич шёл и прошёл прямо, как стрела. От начала и до конца своей сознательной работы он оставался верен себе, всегда одинаков. Оттого и слово его, как капля, ударяющая неизменно и беспрерывно в одно место, производило своё действие. Оттого не напрасно он прожил, не вотще трудился. Конечно, многое из того, что он сеял, падало, по-видимому, мимо борозды, и долго труд его казался неуспешным. Но терпение, настойчивость, постоянство в мысли и труде делали и сделали своё дело, покоряя умы и сердца. Не только собственное настроение его перед смертью, не только его заветы русским людям собираться, объединяться и молиться были свидетелями его верности себе до конца, но и то, что от него уже не зависело, – самое его погребение и поминовение, – так удивительно гармонировало с его личностью и жизнью! Вокруг него было и остаётся всё то, что он так горячо любил живой: благоговейный в молитве народ, чинное и благолепное богослужение, священные хоругви-знамёна, проводившие его до могилы и над ним в последнюю минуту земного прощания склонившиеся. И эта непрестанная молитва о нём по всей России, во всех патриотических собраниях и союзах.

Как хочется теперь, в эти минуты, в виду событий, всем нам известных, услышать твёрдое и прямое слово покойного нашего вождя и глашатая! Что сказал бы ты нам теперь, наш дорогой Владимир Андреевич? Как нужно нам теперь твоё отрезвляющее и остерегающее слово! Как нужна нам оценка переживаемого нами положения в свете твоего целожизненного исповедания и учительства!

Слышится его слово: «Я говорил вам и повторял без конца, что мы должны «право править слово нашей истины» и «горе́ иметь сердца». Ни тени сомнений, ни пяди уступки!.. Залог нашей грядущей победы – в твёрдости и непоколебимости наших убеждений. Все менялись в эти прожитые три года, мы – ни в чём. Все политические партии правели, левели, входили в компромиссы, подчиняясь тактике. Наша тактика была и есть одна: верность, верность и опять верность нашим убеждениям. Нас искали, союза с нами хотели, – мы не нуждались и не нуждаемся ни в ком. С нами Бог, с нами Царь! Идут к нам, – мы никого не отгоняем, но делаем шаг ещё правее, чтобы приходящим слева дать твёрдое место, на которое они могут стать, вышедши из своего болота. Опасность для нас теперь, при так называемом поправении общества и Думы, не миновала, а усилилась: под видом ягнят легче могут пройти волки. Берегите веру, берегите самодержавие Царя, берегите целость прав и чистоту государственного уклада русской народности. Не верьте никаким соглашениям и временным выгодам: соглашение прочное и достойное может быть только одно – полное принятие истины, то есть исповедания русского народа. Нас, говорят, ещё мало, мы одни бессильны... Но оглянитесь на прожитое: три года назад мы были гонимы, преследуемы, нас, по-видимому, насчитывали единицами, объявляли последними свидетелями, яко насмертниками... Но всё это оказалось ложью. Русский народ был только ошеломлён всем происшедшим, он оставался по-прежнему боголюбивым и царелюбивым. Прошумело пустое облако «освободительного» движения, показало всю свою гибельность, внушило всем к себе отвращение, – и вот, мы уже в силе, – оттого, что не менялись, оттого, что были верны. Не сворачивайте же с избранного пути, не поступайтесь ничем, храните прямоту слова и мысли, и вы всё больше и больше будете приближаться к тому светлому дню, когда вы – не партия, нет, вы – русский народ – стряхнёте последнюю грязь, прогоните последнюю мглу безумной и преступной крамолы и её иудина окаянства. Блюдитеся кваса фарисейского, то есть лицемерия лжесловесников, которые, под благовидными побуждениями мира, согласия и взаимной работы, готовят путы чуждого государственного строя родине, – куют цепи для Царя, продают первородство родной Церкви. Бегайте этого блуда и любодеяния духовного, – этого незаконного и неблагословенного союза с теми, кто в самом существе отрицает наши заветные святыни. И в Думе, и в общественной работе идите своей дорогой и, взявшись за рало, не озирайтесь назад и по сторонам, не ищите умножения голосов, в надежде достигнуть цели количеством трудящихся, а не качеством. Вы мало тогда вспашете, а что и вспашете, то потопчут приглашённые вами сотрудники, и придётся вам начинать работу свою снова».

Так сказал бы нам теперь наш дорогой Владимир Андреевич.

Усердной молитвой, благодарным словом, верностью его заветам и наставлениям почтим мы его память! Аминь.

Кто из православных христиан не слышал имени святого Иоанна Златоустого? Едва ли есть другой из чтимых святых, кого бы Церковь Христова поминала так часто, – почти каждый день во всех своих священных храмах. Ему мы обязаны составлением божественной литургии, чаще всего совершаемой в нашей Церкви; ему мы обязаны многими чудными и доселе трогающими всякое сердце молитвами. Его жизнь навеки полна поучений, как пример твёрдой веры, бестрепетного служения долгу, не взирая ни на какие препятствия, беспредельной преданности святой Церкви и сопряжённой с великими трудами и подвигами любви к своим ближним. Его многочисленные сочинения – проповеди, наставления, толкования слова Божия, книги, письма и послания, – всё это на вечные времена остаётся непревзойдённым образцом глубокомыслия, красноречия, горячности любящего сердца и неисчерпаемого назидания для верующих всех веков, стран и народов.

Такого-то великого из величайших святых прославляем мы сегодня нарочитым праздничным торжеством, по случаю 1500-летия со дня его святой мученической кончины.

«Златозарного и златословесного почтим Златоустого Иоанна, вся позлатившего златовидными сиянии учения, и мир языком просветивша, злата светлейшим и света полнейшим, источающим благодать Божественную». Так прославляет великого святителя песнь церковная. Тысячу пятьсот лет пред его невиданными дарованиями ума и слова и пред подвигом его жизни преклоняется мир христианский, и сколько будет существовать Христова Церковь, она никогда не забудет об этом праведнике, вселенском учителе и светильнике. Из его творений всегда будут черпать мудрость и озарение благочестивые души, его примером будут всегда назидаться ищущие назидания.

И ныне, в день нарочитого праздника в честь угодника Божия, мы не только помянём его благодарной хвалой и усердной к нему молитвой, не только «в песнях возвеличим Златоуста», – хотя и наперёд знаем, что трудно выразить словами величие его дарований и святости, – но постараемся найти в его жизни себе уроки и наставления, найти примеры для подражания.

Конечно, нельзя подражать его блистательным дарованиям ума, познаний и единственного, воистину неподражаемого красноречия, которое и дало на все века ему одному принадлежащее похвальное именование Златоустого. Это – Божий дар. Но некогда сам Златоуст, восхваляя апостола Павла и дивясь его величию, заметил в назидание слушателям: «Хотя он был и Павел, всё же был он человек». Так точно и мы теперь скажем об Иоанне: хотя он был и Златоуст, всё же он был человек, и многое человеческое в нём нам близко, доступно и для понимания, и для подражания.

Рождённый в семье богатой и знатной, получивший самое высокое образование по своему времени, с юных лет видевший признание своих блистательных талантов, проживая в столичном городе всего Востока, имея пред собой самую блестящую будущность в мирском служении, – святой Иоанн, однако, все свои исключительные дарования, все способности, все силы, все сокровища души своей отдал Богу и посвятил на служение Церкви. Смиренно уклоняясь в молодости от почести епископства, он то состоит чтецом при церкви в родном городе Антиохии, то удаляется в горы и простым монахом-послушником служит пустынным отшельникам, то удаляется в затвор в пещеру, а потом, возвратившись в силе духовной обратно в мир, он долго служит в церкви диаконом, потом простым рядовым священником. Кругом его раздаются восторженные хвалы его мудрости, его неподражаемому красноречию, а он остаётся всё тем же смиренным служителем Церкви Христовой: посещает больных, благотворит бедным, неустанно совершает богослужения, неустанно проповедует, изъясняет Священное Писание, поучает верных. Он радуется радостями пасомых, он скорбит их скорбями. Не раз, слабый здоровьем, он не выдерживал такого неустанного и беспрерывного труда и в изнеможении возлегал на одр болезни, но при первой возможности, ещё больной и слабый, он снова становится на дело своего пастырства и учительства. Глубоко верил святой Иоанн и нам завещал, что только служение Церкви несёт спасение миру и человечеству, что только углублением и расширением христианских правил веры и благочестия можно благоустроить нашу земную жизнь.

Хочешь ли ты, христианин, пройти через жизнь и оставить по себе след благотворный? Хочешь ли, чтобы твоё существование не было пустым и бесплодным? Хочешь ли ты принести благо людям, усилить добро, уменьшить зло? Нигде и ничем ты не можешь достигнуть этого, как в Церкви Божией и служением Церкви. И будешь ли ты рядовой мирянин, или влиятельный член церковного общества, будешь ли ты беден или богат, одарённый способностями или самый заурядный человек, – это решительно всё равно: в меру сил, в меру возможности и трудись для Церкви Христовой в рядах верных её сынов, ей служи, ей помогай, её учение и заповеди исполняй, блюди всячески её интересы и нужды, и ты всегда будешь испытывать полное душевное удовлетворение, ты принесёшь неприметно миру долю пользы, и жизнь проживёшь не напрасно. Пусть будут в Церкви «самые сильные волны, самая жестокая буря» – непорядки и нестроения; их было немало и при Златоусте... Но поэтому-то ещё сильнее нужно любить её, ещё пламеннее заботиться об её силе и действии. Пусть будет много пастырей недостойных, – их было ещё больше при святом Иоанне... Но поэтому-то ещё больше мы должны заботиться о том, чтобы Церковь Христова, это сокровище мира, оставалась целой и неповреждённой. Христос, Кормчий корабля церковного, спасёт и сохранит Свою Церковь.

Сие да мудрствуется и у нас, по завету жизни и слова святого Иоанна. Прекрасно изображает он силу и влияние всецерковного союза и молитвы. «Как пристань на море, защищённая от ветров и волн, даёт полную безопасность входящим в неё судам: так и дом Божий, как бы исторгая входящих в него из бури мирских дел, даёт им стоять спокойно и безопасно, и слушать слово Божие. Храм есть школа добродетели, училище любомудрия не только во время службы, но и раньше и после неё. Войди в преддверие, и как бы ветерок какой-то духовный повеет на твою душу. Эта тишина внушает страх и учит любомудрию; возбуждает ум и не даёт помнить о настоящем, но переносит тебя с земли на небо. Если же так полезно быть здесь и без собрания, то какую пользу получают здесь присутствующие и какую потерю несут отсутствующие тогда, когда пророки возглашают, когда апостолы благовествуют, когда Христос стоит посреди, когда Отец одобряет происходящее здесь, когда Дух Святый сообщает Свою радость?»

С великим старанием святой Златоуст прилагал все заботы к тому, чтобы слово Христова благовестия огласило все концы земли и все дальние и ближние народы. Армения и Финикия, Персия и Черноморские пределы, и, что особенно нам дорого, – наши предки на Днепре, в пределах нынешней нашей России, слышали слово Божие из уст проповедников, посланных святым Иоанном Златоустом, когда он из Антиохии возведён был на высоту кафедры патриаршего престола в Константинополе.

С величайшим мужеством отстаивал святой Златоуст истину Христову от покушений на неё со стороны еретиков и язычников. Самую власть императоров он считал призванной охранять Церковь совне силой государства, в то время как пастыри церковные должны укреплять Церковь силой слова и христианского доброго жития своего собственного и своей паствы. Он настоял пред царём, чтобы были запрещены языческие блудные и нечистые игры и празднества, чтоб отменены были торжественные процессии и ходы по городу еретиков-ариан. Когда сильный и властный вельможа, арианин Гайна, требовал для ариан уступить храм в городе Константинополе и царь, страшась этого вельможи и опасаясь возмущения предводимых им войск, согласился на его требование, то святой Иоанн мужественно говорил государю о том, что интересы и нужды Церкви и православия царь обязан поставить и блюсти выше своих государственных преимуществ. В доказательство своей правоты св. Иоанн показал царю указ его благочестивого отца, который запрещал арианам иметь молитвенные дома в столице. Сам Гайна склонился пред святителем и подчинился его увещаниям: будучи еретиком, он, однако, признал и увидел, что и благо Церкви, и польза самого государства требуют полной охраны всех прав православия в православной империи. «И мы ведём войну (с ересями), – говорил Златоуст, – но наша война не живых делает мёртвыми, а мёртвых живыми. Не еретика преследую, а ересь, не грешника, а грех».

Не то же ли должно быть и в нашем православном русском царстве? И мы, служа родине, прежде всего и больше всего должны полагать её благо, её честь и славу в том, чтобы святое православие в нашем царстве и процветало, и господствовало, чтоб от России шло благовестие имени Христова во все страны и народы иноверные. Однако да не будет всё это основано только на силе принуждения, на внешнем праве. Святой Иоанн Златоуст проповедь слова Божия и расширения пределов и обладания Церкви Христовой, прежде всего, подтверждал личным благочестием и святостью. Любовь его к людям была безмерная; любовь к бедным и неимущим несказанная, ибо им он роздал в молодости всё своё имение, а в годы патриаршества продавал даже украшения и сосуды церковные, чтобы на вырученные деньги кормить нищих и убогих. С мужеством и пастырской твёрдостью он увещевал богатых, чтоб они помогали от своих имений бедным, хотя за это был многими ненавидим, и терпел укоризны и преследования. «Многие, – говорил он, – осуждают меня за то, что я нападаю на богачей. Но зачем же они несправедливы к бедным? Ты богат? Не мешаю тебе. Но ты – грабитель? Осуждаю тебя. И бедняки, и богачи – равно мои дети». «Не только присвоить себе чужое, но и не уделять части своего имущества бедному уже есть грабительство».

Больше всего на свете Златоуст боялся нечестия. Он поучал, что «есть одно только зло – грех, и нет другого блага, кроме добродетели».

Зависть к его дарованиям и высокому положению, ненависть к нему за обличения греха и нечестия сплели Златоусту терновый венец страданий. Сама жена царя и окружающие её суетные женщины, обличаемые богачи, низлагаемые за беззаконие и нечестие епископы и клирики, – все, соединившись вместе, достигли того, что Иоанна Златоуста судили судом неправедным, лишили кафедры и сослали в далёкое изгнание. Он умер в ссылке на берегу Чёрного моря, в пределах нашего отечества, в местечке Команы, в храме с. Василиска, 14 сентября 407 года. Но во всех гонениях и преследованиях ни на один момент святой Иоанн не отступил от своего долга пастырского: до конца он служил, проповедал, утешал, обличал, увещевал, делал распоряжения, клонящиеся ко благу церкви. Он говорил: «Пусть станет против меня всё: поношение, брань, насмешки, клевета, меч, огонь, голод, болезнь и всё жестокое, что ни случается в этой жизни, – я пойду своим путём». Такова сила преданности своему долгу у святого Иоанна Златоуста. Велико было его незлобие и прощение врагов, велико было его терпение в ссылке, где выносил он грубое обращение стражей, зной и стужу, голод и жажду. Трогательна его святая кончина. Стражи влекли его на край империи, в дикие страны, в ссылку и изгнание. И вот, от страшных мучений он стал изнемогать; видимо, близился его конец. В уединённой церкви мученика Василиска, близ г. Коман, остановился он и спутники его. Ночью явился ему святой мученик и сказал: «Мужайся, Иоанн! Завтра мы будем вместе». На следующий день стражи снова повлекли святого Иоанна дальше, но, видя полное его изнеможение и близость его кончины, принуждены были возвратиться назад. Святой Иоанн просил у священника белые новые священные одежды; чистый и непорочный, в белых чистых ризах, воспел он последнюю земную песнь Господу словами тех чудных молитв, которые сам составил и оставил для Церкви; горячо молился умирающий праведник; с верой и надеждой жизни вечной причастился он в последний раз святых Христовых Таин. Потом в изнеможении он возлёг в храме на пол у алтаря Господня, – он, весь век служивший Церкви, храму и алтарю, перекрестился и сказал последнее земное слово: «Слава Богу за всё!» Тут он вытянулся, вздрогнул, и взор его угас, и душа отлетела к Богу. То был день Воздвижения Креста Господня; свой крест жизни святой Иоанн донёс до самого порога вечности с любовью и самоотвержением. Так укрепился, а не ослабел его дух от борьбы и страданий. Сам Златоуст писал из ссылки своей, с места страдания: «В борьбе дух человеческий укрепляется самыми испытаниями, которые он претерпевает. Такова природа скорбей: они возносят превыше всех страданий тех, кто испытывает их спокойно и великодушно. Деревья, вырастающие в тени, лишены крепости и становятся неспособны производить плоды; те же, которые предоставлены всем переменам воздуха, порывам ветра, лучам солнца, – полны силы, одеваются листьями, покрываются плодами».

Так и мы, подражатели жизни святого, в заботах о распространении и славе имени Христова и Церкви святой, о первенстве и господстве святого нашего православия, по примеру и завету св. Златоуста, прежде всего жизненным христианством, в меру сил, нам данных, должны святить имя Божие и благовествовать его славу.

Без конца мы могли бы сплетать венец похвал ныне прославляемому вселенскому учителю, но и сказанного довольно, чтобы горяча была ныне наша молитва к нему: «Уст твоих, якоже светлость огня возсиявши благодать, вселенную всю просвети, не сребролюбия мирови сокровища сниска, высоту нам смиренномудрия показа, но твоими словесы наказуя, отче Иоанне Златоусте, моли Христа Бога спастися душам нашим». Сказанного довольно, чтобы мы, преклоняясь пред дивной святостью Златоустого учителя, учились его добродетелям. Сказанного довольно, чтобы ныне разумно и сознательно, с любовью и усердием прославить праведника и прославить Бога, давшего крепость духа Златоусту и венчавшего его нетленным венцом праведности. «Есть ли, – спрашивает один святой учитель церковный (св. Исидор Пелусиот), – есть ли столь бесчувственный человек, который не возблагодарил бы Провидение, даровавшее миру столь блистательное светило?»

И уместно пред молитвой к святому сказать похвалу ему словами святой Церкви: «Земный ангел и небесный человек, ластовице богоглаголивая, многогласная, добродетелей сокровище, равностоятель святых ангел, апостолов единонравен, – в песнех да возвеличится Златоуст» Аминь.

Сорок лет тому назад, 19 ноября 1867 года, тихо и мирно, смертью праведника скончался в Москве знаменитый в истории русской Церкви митрополит Филарет. Умер он и погребён – у Преподобного Сергия в Троицкой лавре; много лет прошло со дня его смерти, мало уже в живых его современников, помнящих, как блистал и горел этот светильник на свещнице Церкви Христовой; но не умерла и не умрёт память об этом замечательном человеке, в котором великий ум и твёрдая воля сочетались с глубоким смирением сердца, высокие познания сочетались с пламенной верой и этой верой освещались и осмысливались. В оставленных им учёных трудах, в его сочинениях, проповедях, письмах, отзывах, распоряжениях все ревнители и деятели русской православной Церкви, и все добрые христиане, ищущие совета и руководства во всех областях жизни, находят, и всегда будут находить неиссякаемый источник руководственных безошибочных указаний. И теперь, в пережитые и переживаемые нами тяжёлые дни всяких нестроений церковных, государственных и общественных, мы можем всегда найти ответ на все тревожащие нас вопросы в наставлениях почившего Московского святителя. Нет области жизни, которой не коснулось бы его мудрое слово. Мы не говорим здесь о чисто религиозных его поучениях: они столь обильны и глубоки у этого архипастыря, которого сравнивали и с Григорием Богословом, и с Иоанном Златоустым, что целый ряд поколений уже воспитал и долго будет на них воспитывать в себе религиозное чувство и преданность Церкви. Но и в других областях жизни он даёт всегда безошибочные советы и указания. Говорит ли он о Царской власти, о начальниках, о подчинённых, об обществе, о государстве, о старине и новизне, о реформах жизни, о науке, о школе, искусстве, о взаимных отношениях отдельных людей, семейств, сословий и целых народов, – всюду его слово, по апостолу, солию растворено, всюду он – муж разума и совета. Ко всему этому он вмещал и носил в себе как бы все заветы благочестивой древности и святоотеческих учений: так всегда строго церковно и строго православно каждое его наставление!

Не одним умом и мудростью славен почивший святитель. В нём видим не только правило веры, – эту добродетель истинного наставника церковного, но и образ кротости, воздержания учителя, как поётся в песне церковной, прославляющей святых святителей. Это был безупречный инок, ревностный священнослужитель и проповедник, по апостолу – тщанием не ленивый, духом горящий, Господеви работающий, не высоко мудрствующий, но смирением ведущийся; это был неустанный труженик, непрестанный молитвенник, великий милостивец, любивший сохранять в тайне дела благотворения. Строгий чрезвычайно к себе, он был строг и к другим. Строгость, требовательность и взыскательность в исполнении долга подчинёнными ставили и ставят ему в вину; но и в этом он следовал голосу своего собственного архипастырского долга; чувство христианской любви присуще было ему всегда, и всегда он наставлял с кротостью, карал с благожеланием. Святость жизни его была ведома и видима пасомым и современникам, и мы знаем не один случай, когда верующие и при жизни митрополита Филарета и по смерти его получали чудеса милости Господней по его молитве или по призыванию его молитвенной помощи.

И доныне есть немало православных христиан, верующих в святость почившего митрополита Филарета и тайно в молитвах призывающих его в помощь и заступление.

Такова вкратце жизнь митрополита Филарета, таковы его дарования, заслуги, труды, его жизнь и праведность.

Имя митрополита Филарета, прежде всего, говорит о выдающемся его уме, необыкновенных познаниях, искусном и сильном слове. Не так редко встречаются среди людей умы сильные, одарённые великими способностями и талантами.

Но не все они оставляют одинаковый след среди людей, не все одинаково исполняют то назначение, с которым человек живёт в мире и которое указывает ему Бог. Нередко люди обращают свои дарования на зло. Умное, увлекательное своё слово они отдают пустым делам и ничтожным, увлекают своих слушателей на грех. Мысль свою, сильную и способную себе подчинять других, они отдают на изобретение учений, гибельных, безбожных, противо-церковных и противо-государственных. Сильный свой характер, твёрдость, настойчивость, умение добиться цели они отдают на желания преступные и часто гибнут в увлечении делом преступным, обрекая себя, таким образом, прямому безумию. Такие примеры мы теперь, к сожалению, часто, очень часто видим кругом себя, и кто их не знает? Эти юноши, девушки, которые свой ум, своё слово, свою жизнь обрекают на служение разрушению, восстанию, на призывы к крови и убийствам, сами совершают преступления и убийства, попадают в тюрьмы, получают заслуженную казнь, сами убивают себя. Все эти люди часто одарены большим умом и большими знаниями; их ум не избавляет их самих от безумия, их ум служит на погибель и другим людям, соблазняя многих неопытных, неведущих и толкая их на путь преступлений и забвения Божьего закона. Ибо сильному уму и воле, в какую бы сторону ни направлялась их деятельность, естественно подчиняются окружающее – большей частью, люди средние, ищущие вне себя опоры и руководства.

Есть другие сильные и одарённые умы, – умы вечно колеблющиеся. Вера, неверие, истина, ложь, – всё это у них меняется, как погода. Сегодня с увлечением они проповедуют одно, завтра с таким же увлечением – другое, совершенно противоположное. Такие люди не оставят по себе доброго следа на земле, не произведут сильного влияния на ближних.

Неуверенный, колеблющийся, сомневающийся не может сделать другого крепким и стойким. Нельзя сказать, однако, чтобы и такие люди не производили никакого влияния на других людей. Сильный и способный ум всегда в данную минуту подчиняет себе других; это естественно и неизбежно. Поэтому и колеблющиеся, сомневающиеся умы, чем они способнее и сильнее, тем больше вреда приносят людям, разрушая в них веру, лишая спокойствия, отнимая уверенность в словах и поступках.

Мы видели, каков был великий ум митрополита Филарета, этого приснопамятного архипастыря, учителя, молитвенника и праведника. Ум его был в полном смысле созидательный ум, а не разрушительный, положительный, а не отрицательный, всегда одинаковый, всегда себе верный и равный, всегда полный назидания. О нём можно было сказать словами святого апостола Иакова, которые так часто любил повторять сам почивший митрополит Филарет: «Премудрость, свыше сходящая, первее убо чиста есть, потом же мирна, кротка, благопокорлива, исполнена милости и плодов благих, несумненна и нелицемерна» (Иак. 3:17–18).

Естественно спросить, – и в наше время для нашего спасения и руководства жизни особенно полезно и необходимо знать: откуда же приснопамятный святитель получал это доброе направление своего великого ума? Что делало этот ум и дарования его такими благоплодными для мира и людей? Где он находил для себя опору и руководство? Где он черпал это постоянство, твёрдость, ясность и определённость мысли и слова, желаний и действий? И где нам, по его примеру, найти эти великие духовные сокровища?

Разгадка указанной тайны совершенно ясна и всем доступна. Митрополит Филарет, при всём своём огромном уме, не кланялся ему, как идолу. Он знал и верил, что ум у человека ограничен, что он сам собой не даёт света, что такой вечный, чистый и святой свет он может получить только от Того, Кто, – по слову апостола, –свет есть, и тьмы в нем несть ни единыя (1Ин. 1:5). Есть свет истинный, просвещающий всякого человека, пришедшего в мир (Ин. 1:4–5), – и Свет сей есть Бог. Он не оставил людей во тьме одинокими, сирыми, оставленными. Он дал им Своё слово. К слову Божию и приник митрополит Филарет от дней детства и юности, на нём воспитал свой великий ум, им направил и изощрял свои богатые духовные дарования. Но и в усвоении, понимании и принятии слова Божия ум человеческий может кичиться, и в слепом самопоклонении не себя проверять словом Божиим, а, наоборот, самое слово Божие проверять своими рассуждениями и понятиями. Чтобы этого не случилось, Господь слово Своё доверил и вверил Церкви, которая и хранит, и распространяет, и безошибочно истолковывает слово Божие, руководимая Духом Святым, ей обещанным и ниспосланным. К Церкви Христовой, к её правилам, учению, заповедям, к её святым отцам и учителям и их писаниям, к её богослужению, представляющему великую школу поучения и мудрости, – к Церкви Христовой приник митрополит Филарет, как её сын и верный послушник, у неё искал и от неё смиренно принимал руководство и поучение.

Опираясь на слово Божие и руководство Церкви, приснопамятный святитель и получил ту свободу, уверенность и полноту жизни духа, которыми он поражает нас при чтении его произведений. Всё было для него ясно: небо и земля, тайна жизни и смерти, тайна земного и загробного бытия, – еже зде пребывание и еже тамо пришествие, – все вопросы жизни земной, семейной, общественной, государственной.

Какой радостный и желанный этот удел! Как хочется нам в годину смуты, шатаний, сомнений так же построить дом души не на песке, а на камне, чтобы не повалили его ни ветры, ни дожди, ни разлившиеся бурные потоки! Как отрадно было бы нам иметь это постоянное спокойствие и душевное равновесие, ясный взгляд и ясную оценку всего нас окружающего!

И это благо от нас не за горами. Поминаемый ныне святитель Филарет его ясно нам указывает: оно в слове Божием и в руководстве святой Церкви. Прильни, христианин, к этим источникам, и пустыня духа твоего расцветёт прекрасным садом, и оживится всё в нём умирающее и унылое, исчезнет всякое колебание и сомнение, – ты почувствуешь прилив сил несказанных, ты станешь сильный и мощный, превыше всякой самой сильной и одарённой мысли человеческой, не зажжённой ещё словом Божиим и потому мёртвой и бесплодной. Тогда ты обретёшь твёрдые устои под ногами. Всякие вопросы веры, жизни, мысли для тебя станут ясны, в главном и основном: в вопросе твоего нравственного достоинства, богообщения, богоугождения и вечного спасения. Тогда ты не будешь колебаться, меняться, не будешь страшиться всякого нападения и натиска иной мысли, неправой и нехристианской. Ответ будет у тебя готов на всякое возражение.

Такими людьми строится жизнь, и стоят царства.

В годину расшатанности жизни, мысли и сло́ва нам особенно дорог становится митрополит Филарет с его неумирающими заветами.

Но дорогой для всей Церкви русской, он по преимуществу близок Москве и Московской епархии, где он родился, где прожил он бо́льшую часть жизни, где навеки он оставил своё имя и свой след мудрости архипастырского правления и учительства. Он – слава и честь Москвы и Московской епархии; он, по уверенности многих и многих верующих, – и молитвенник за своё земное отечество, за народ русский и Церковь русскую.

Архиерейство его да помянёт Господь Бог во царствии Своём всегда, и ныне, и присно и во веки веков! Аминь.

В наше время наблюдаем особую жажду чуда. Мы пережили бурные годы так называемой революции, общего увлечения вопросами об устроении общества и государства и борьбой за то, что обещало открыть блаженство на земле без Бога, без власти, без нравственного закона, без долга и обязанностей, без лишений, трудов и усилий. Мыслящие люди теперь отрезвляются; наблюдается глубокое разочарование в идее революции и в материалистических учениях. Возрождаются духовные интересы, замечается пока ещё робкое искание религиозной и нравственной истины. Но старая болезнь даёт себя чувствовать; цельность духа и веры трудно сразу возвратить; на месте разрушенного тяжело из развалин воссозидать снова то же здание веры в прежней его силе и красоте. И вот, хотят найти помощь в чём-то новом, невиданном, неиспытанном: жаждут и ищут чуда. Говорят, пишут, проповедуют; «Дайте нам Церковь, но Церковь будущего, а не ту, что есть, – она отжила; дайте нам истину, но истину новую, неслыханную, – старая нас не удовлетворяет. Мы любим и красоту, но ищем красоты особенной, никем не виданной, – то, что прежде считалось красивым, нам прискучило. Мы ценим Евангелие, но не то, что имеется в Церкви, – мы хотим иного, нового; мы жаждем завета с Богом, но не Ветхого, и не Нового, а того, какого ещё нет, – будущего, новейшего. Мы ищем царства Божия, но мы желаем не земное возвести к небесному, а небесное свести на землю. Дайте нам ещё чудо: мы хотим соединить в чём-то среднем и высшем небо и землю, дух и плоть, конечное и бесконечное, Отца и Сына, Ветхий Завет и Новый, личность и общество, Церковь и государство, мужеский пол и женский, религию и науку, откровение и знание, бытие и небытие, смерть и жизнь, грех и добродетель, красоту и безобразие».

Не подумайте, что всё это мы выдумываем. Такие требования, под именем религиозно-философских, теперь выражаются громко, и ими заняты умы, которые считают себя и признаются передовыми. Дайте, – говорят они, – дайте нам все эти чудеса, и мы станем верующими по-новому, и весь мир станет новым, старого же мы не хотим, старое не может создать того, чего мы ищем, если бы даже и захотело, ибо не вливают вина нового в мехи ветхие.

Нет, други, не поверите, не уверуете! Не тот путь к новому вы избираете, какой единственно возможен. Тот, Кто принёс на землю завет новый (Лк. 22:20), Кто дал новую заповедь (Ин. 13:34), Кто человека сделал тварью новой (Гал. 6:15), вложив в него, по древнему пророчеству, дух новый и сердце новое (Иез. 18:31), и даровав ученье новое (Деян. 18:19), показав путь жизни новый и живой (Евр. 10:10), – Он пришёл к новому, прежде исполнив всё старое. Он исполнил весь ветхий закон от дней младенчества; по закону приносится Он в храм законный, и терпит законное обрезание; исполняет до конца дней все требования закона, учит, что ни одна черта не прейдёт от закона (Лк. 16:17), спрашивает: «в законе что написано?» (Лк. 10:26), упрекает, что Израиль оставил важнейшее в законе (Мф. 22:23). Он пришёл не нарушить закон, но исполнить (Мф. 5:17), и только законом, исполняя его, люди познали грех (Рим. 3:20) и стали искать святости и спасения в новой благодати. Тогда только они увидели, что древнее прошло и стало всё новое, когда древнее исполнили.

Исполнили ли новые искатели новой истины всё, что они называют старым? Они жаждут Церкви будущего, а в Церкви настоящего и прошлого были ли они послушными, верными её членами, исполняли ли все её уставы? Они ищут новой, особенной добродетели и святости: а то, что считалось доныне добродетелью, они исполнили? Исполнили ли то, елика суть истина, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, – то, что добродетель и что достойно хвалы? (Флп. 4:8–9). Они хотят восстановить попранные права «святой» плоти и вывести жизнь её на новый путь свободы; а путь самоограничения этой плоти, сдержанности и вольных лишений они прошли?

Нет, то, что считают они старым, они знают только понаслышке, они его не исполнили, следовательно, не уразумели, и потому в искании нового, в требовании чуда они идут путём тех афинских легкомысленных философов, которые «ни во что же ино упражняхуся, разве глаголати что, или слышати новое» (Деян. 17:21). Эта болезнь, эта жажда нового и жажда чуда, если бы и были удовлетворены, не привели бы искателей ни к покою, ни к твёрдости веры. Они якобы жаждут истины и для открытия её и утверждения в ней ищут нового и чудесного. Нет! Они имеют Моисея и пророков – слово вечного Божьего откровения. Если это слово Божие они исполнят, то увидят и опытно познают, что благ закон Господа, что он – светильник очам нашим, что новое всё нам дано и открыто, что после Нового Завета иного не будет, ибо лучше Сына Божия никто не поведает нам о тайне Божества. Они познают, что новое небо и новая земля будут только по скончании этого мира, и там – Церковь грядущего в новом Сионе, в граде Бога живого, в Иерусалиме небесном, где торжествующий собор и Церковь первенцев, на небесах написанная, и Судия всех Бог, и духи праведных, достигших совершенства, и Ходатай Завета Нового Иисус (Евр. 12:22–24). Если же слова Божия они не послушают, то если бы кто из мёртвых восстал, всё равно не поверят.

Состояние это – страшное и опасное. От такой опасности и предостерегает нас слово Авраама в слышанной нами ныне евангельской притче. Аминь.

Не скроем, открытие нового русского патриотического кружка имени И.С. Аксакова вызвало немало толков, недоразумений и даже некоторого недовольства среди московских патриотов. Одни находят это новое учреждение, по крайней мере, бесполезным и излишним; другие готовы опасаться, как бы его открытие не внесло какого-либо разъединения и взаимной розни в среде довольно многочисленных московских патриотических кружков, в существе своём совершенно единомышленных и доселе, слава Богу, столь дружных и согласных. Находят, что деятели нового Аксаковского Общества могли бы с удобством и беспрепятственно осуществлять свои намерения и желания в существующих уже и действующих кружках и союзах.

Указав с полной откровенностью и определённо на все эти возражения и недоразумения, я почитаю долгом своего звания и положения сказать по поводу их несколько слов к успокоению и в утешение наших смущённых добрых, уважаемых и многолюбимых единомышленников и друзей.

Думается, радоваться нам нужно всякому новому доброму начинанию, – и только радоваться. При апостолах случалось, что рядом с ними проповедали о Христе другие, и проповедали даже по недостойным побуждениям. Как к ним относились апостолы? В словах святого апостола Павла, которые служат ответом на этот вопрос, мы найдём черты жизни, как бы прямо взятые из нашего времени:

«Узы мои о Христе, – пишет апостол к Филиппийцам, – сделались известными всей претории и всем прочим... И большая часть из братьев в Господе, ободрившись узами моими, начали с большей смелостью, безбоязненно проповедать слово Божие» (Флп. 1:13–14).

Не вспоминаются ли нам при этих словах протекшие три года? Гонения на нас, русских православных людей, узы наши и страдания, мужество многих из нас разве не произвели влияния на все претории? Разве не ободрили они слабых и боязливых? Разве не увеличили числа проповедующих наше православно-русское исповедание?

Но послушаем далее апостола: «Некоторые, правда, по зависти и любопрению, проповедуют Христа нечисто, думая увеличить тяжесть уз моих, а другие с добрым расположением проповедуют Христа. Но что до того? – говорит апостол: – как бы ни проповедали Христа, притворно или искренно, я и тому радуюсь и буду радоваться» (Флп. 1:15–18).

Если же так, то можно ли не радоваться возникновению нового литературного и политического общества, о котором никоим образом нельзя сказать, что оно проповедует что-либо «нечисто», ибо оно «имеет целью способствовать уяснению русских духовно-нравственных, национальных, политических и экономических начал на русских исторических основах в духе Христовой веры и русской государственности, занимается (кроме выяснения положительных основ православно-русского исповедания) устной и печатной борьбой со всякими враждебными русскому народному духу, вере, законности и порядку течениями», а своими почётными членами избирает лиц «особо выдающихся, как патриотов, в литературе, общественной и государственной деятельности?» (§§ 1, 2 и 6 устава).

Как бы ни прекрасен был цветок, он составляет красивый букет не один, но с другими цветами вместе.

И картина становится законченной и художественной, когда она не однотонна, а представляет сочетание различных цветов и красок, с самыми тонкими и разнообразными оттенками.

В деле нашем применимо это сравнение, будет ли оно касаться идей, или даже лиц. Пусть будет одно и совершенно совпадающее исповедание; это не исключает ни возможности, ни пользы различия лиц, служащих ему: каждый будет работать в сродной ему области и доступными ему силами и способами, каждый будет вносить в дело свою индивидуальность. Лишь бы истина была единой; лишь бы она познавалась и распространялась любовью, а не злобой: «гнев бо мужа правды Божьей не соделывает»... (Иак. 1:20). Лишь бы царило в нас «любодружное и благое единство, спешное во изящных». И об этом именно молит апостол после того, как упомянул о проповеди Христа другими проповедниками: «Итак, если есть какое утешение во Христе, если есть какая отрада любви, если есть какое общение духа, если есть какое милосердие и сострадательность, – то дополните мою радость: имейте одни мысли, имейте ту же любовь, будьте единодушны и единомысленны, ничего не делайте по любопрению, или по тщеславию, но по смиренномудрию почитайте один другого высшим себя» (Флп. 4:1–3). Терпяще друг другу любовию, честию друг друга больша творяще – золотые заветы. Записка об открытии вновь открываемого Общества именно и указывает эти вечные нравственно-христианские основы для предстоящей Обществу деятельности. Она заслуживает того, чтобы привести её главную часть буквально.

«Русское общество за последнее время раскололось на партии и кружки и до такой степени заболело политическим сектантством и нетерпимостью, что всякий обмен мнений, всякая проверка чужих взглядов, а с тем вместе и всякое искание правды и движение вперёд совершенно прекратились. Каждое направление, обособившись, вращается в узеньком кругу партийных взглядов и формул, топчется на месте; отдельные же группы только подогревают себя, невольно всё более распложая ненависть к разномыслящим и совершенно останавливая, если не разрушая, умственную жизнь в стране.

Аксаковское литературно-политическое Общество является первой попыткой создать совершенно нейтральную почву для независимого, честного и свободного обмена мнений на почве нелицемерной любви к родине, братства людей во Христе, сознания принадлежности к великой славянской семье, уважения к мнению и снисхождения к заблуждению противника.

Отсюда первая задача руководителей Общества! допуская всестороннее и свободное обсуждение всяких политических, общественных и литературных вопросов, не позволять ни малейшей резкости, останавливать всякое проявление партийного раздражения, твёрдой рукой поддерживать уважение к чужой мысли и вместе с тем уважение к собранию, объединённому только высоким патриотизмом, духом истинной свободы и смиренным исканием истины, познаваемой единственно взаимной любовью».

Мы глубоко и непоколебимо уверены, что, при полной убеждённости нашей в православно-русских началах, нам не страшны никакие возражения. Мы уверены, что велика истина, и она превозможет. Мы уверены, что при усердии работы заслуга Общества может быть великой.

Больше того: нам думается, что, в духе и силе заветов основоположников нашего славянофильства, оно внесёт в дело выяснения, укрепления и защиты наших русских духовных сокровищ – православно-христианской церковности и государственности – нечто новое и в высокой степени ценное.

Позвольте выяснить мысль путём сравнения. Припомним и воспроизведём вкратце воззрения А.С. Хомякова на положение православного богословия в отношении его к западным инославным исповеданиям. Он видел, что наши богословы пользуются чужим арсеналом, и оттого малоуспешны: против католиков они борются оружием протестантства, против протестантов – доводами католиков. Станьте, приглашал он, станьте на высоту православной вселенской истины, для Запада и непонятную, и недоступную, а нам родную и исполненную силы: и вы увидите, что и католичество и протестантство – это одно и то же, явления одного и того же порядка, произведение одного и того же духа рационализма и гордыни, как пережитков древне-языческого мира; то и другое сразу падает при свете православно-церковной истины, верной апостольским и святоотеческим заветам. Вы сильны и могучи, как бы так говорил он, а сами не умеете пользоваться своей силой.

Не то же ли явление наблюдаем мы теперь и в области политической жизни? Пред нами возникли одна за другой различные политические партии и, ведомые самыми разнообразными побуждениями, сталкиваясь одна с другой, оглушают нас шумом взаимной брани. За интересами партий не видно и не слышно ни голоса христианской совести, ни интересов родины. Всё заполнил интерес личный и партийный. В этот водоворот вовлечены и настоящие русские православные люди, искони бывшие на Руси продолжатели и преемники творческой и охранительной работы великих минувших поколений, завещавших нам обширнейшее в мире царство, великий народ с необъятными мировыми задачами. Верные Богу и православной Церкви; верные Царю с Его освящённой в Церкви и в священном помазании властью, ограниченному пред Богом и Его законом и неограниченному никакими временными, условными, измышлёнными и исшедшими от оземленившихся людей узами и путами; верные своему народу и своему русскому царству, как Богоданной среде жизненного христианского подвига и поприщу применения и насаждения начал царства Божия, – они вынуждены были у себя в России отстаивать право на своё существование и отражать натиск чуждых и враждебных воззрений, проповедуемых различными нерусскими политическими партиями. И вот, естественно было произойти тому самому явлению, которое некогда А.С. Хомяков так верно отметил у православных русских богословов: сторонники исконных русских начал иногда стали защищать свои воззрения теми самыми приёмами, орудиями и способами и, главное, теми началами права, а не правды, которые мы видим у политических партий Запада. Юридическое начало в таком случае может возобладать над нравственным, и может повториться древнее законничество, по которому – человек для субботы, а не суббота для человека. В духе и силе основоположников славянофильства и нам надлежит сказать русским людям: Станьте на высоту ваших чистых православно-русских воззрений! Тогда вы не будете брать у одной партии оружие против другой, вы найдёте его у себя, и притом такое, которое сразу побеждает все враждебные и нерусские партии. Тогда вы увидите, например, что, начиная от октябристов и далее до самых крайних и озверелых революционеров, эти партии вовсе не различны и не враждебны между собой по внутренней сущности, Они – одно и то же. Они все пьяны, все отравлены одним алкоголем, только в виде различных напитков, – от простой водки до утончённого вина. Они все – воры и расхитители Божьего достояния, только крадут разные вещи. Они все – едино, едино в том древнем богоборном движении, что разделило всё человечество во всей его истории на два вечно враждебных лагеря, из которых в одном: вера, смирение, служение духу, искание правды, приуготовление к вечности и оценка всего сущего в свете долга и совести; в другом: неверие, гордыня, служение плоти и отсюда измерение всех сторон и интересов человеческой жизни только началами выгоды и удовольствия, точкой зрения только посюстороннего бытия. Из этой последней низменной, только прикрытой высокими фразами и замаскированной высокими побуждениями, теории вытекают идея народовластия, конституционализм, парламентаризм, социализм и анархия, – явления глубоко по природе сродные и явно языческого характера по своей материалистической основе. Только православно-русская точка зрения даёт нам возможность стать на ту высоту, с которой видны всё пути и извития нечестивой и богоборной мысли и жизни. Для разъяснения такой именно точки зрения, думается нам, и должно поработать открываемое ныне Общество орудием вдумчивой и научно обоснованной мысли. Тогда оно будет достойно того имени, которым оно украшено, по мысли и желанию его учредителей.

Призываем Божие вседействующее благословение на благородные намерения и деятельность нового нашего Общества! Прошу его принять от меня в дар и благословение этот образ Святителя Иоанна Богослова, апостола любви и носителя христианского разума, – разума, облагодатствованного и просветлённого высшим озарением.

Это небесный покровитель благородного глашатая русско-православного исповедания Ивана Сергеевича Аксакова. Напоминая нам об этом великом русском человеке, святая икона пусть напоминает нам и о том духе любви и разума, в коем да совершится и да совершается делание открываемого ныне молитвой нового религиозно-патриотического Общества!

Святое Евангелие рассказывает нам сегодня об исцелении Спасителем страшного бесноватого в стране Гадаринской. Это был несчастный человек: в одежду он не одевался и жил не в доме, а в гробах; долгое время бес мучил его, так что несчастного связывали цепями и узами, сберегая его, но он разрывал узы и был гоним бесом в пустыни. Великим страхом одержим был дух нечистый, когда приблизился к бесноватому Господь, и молил Христа дух нечистый: «Что Тебе до меня, Иисус, Сын Бога Всевышнего? Умоляю Тебя, не мучь меня!»

Иисус Христос исцелил бесноватого словом Своим. Бесы вышли из него и вошли в стадо свиней: и бросилось стадо с крутизны в море и потонуло. Нужно сказать, что жители гадаринские, исповедуя веру народа еврейского, запрещавшую вкушать свиное мясо, однако, из корысти занимались разведением этих животных и тем явно нарушали закон своей собственной веры. Они были наказаны, таким образом, за своё отступничество. Когда всё это свершилось, жители страны Гадаринской немедленно снова обнаружили всю свою корысть и всю нераскаянность: жаль им стало свиней, испугались они Чудотворца и Божественного Учителя и стали они просить Иисуса Христа, чтоб Он удалился от них и из страны их. Много было врагов у Господа Иисуса, много оскорбительного они Ему говорили, много спорили с Ним и не соглашались с Его учением, но такой просьбы к Спасителю никто ещё не обращал. К ним, к жителям страны Гадаринской, пришёл Божественный Учитель: Он принёс им благовестие спасения, Он показал им чудную власть, избавляющую от бесов, а они променяли Христа на презренных животных, они оказались духовно сродни бесам, ибо как бесы трепетали Христа и просили Его удалиться, так и жители гадаринские просили Его о том же. Напротив, человек, из которого вышли бесы, просил Иисуса, чтобы быть с Ним (Лк. 8:26–39).

Представляет ли это евангельское чтение только повесть из жизни Господа Иисуса, или оно приложимо и применимо по своему содержанию к жизни всех людей?

Несомненно, Церковь Божия предлагает его к нашему назиданию.

И прежде всего, какое верное средство даётся нам, чтобы разобраться безошибочно и правильно во всех учениях современности, во всех действиях людей. Учение людей св. апостол Иоанн так и называет духами. «Возлюбленные! – так умоляет нас св. апостол, – не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они». И далее апостол ясно указывает, кого и что разумеет он под духами: «потому что много лжепророков появилось в мире» (1Ин. 4:1). И лжепророков, и учение их, – этих бесов, этих духов нечистых, апостол изображает такими чертами, как будто он пророчески видел наше время и все его нестроения: «Дети, как вы слышали, что придёт антихрист, и теперь появилось много антихристов. Они вышли от нас, но не были нашими, ибо если бы они были наши, то остались бы с нами, но они вышли, и чрез то открылось, что не все наши. Вы знаете, что всякая ложь не от истины. Кто лжец, если не тот, кто отвергает, что Иисус есть Христос? Это – антихрист, отвергающий Отца и Сына» (1Ин. 2:18–19, 21–22). Итак, если какое-либо учение, или кто-либо, желающий быть нашим учителем, бежит от имени Иисуса Христа, не признаёт Его святого Евангелия и святой Его Церкви, то здесь явное доказательство и явный знак, что учение и учитель не от Бога, не от истины, а ото лжи и от антихриста. Пусть такое учение будет заманчиво, пусть такой учитель обещает нам всевозможные блага, пусть нам впереди сулят и богатство, и покой, и радость, и свободу, – христианин должен решительно и бесповоротно отречься от таких учений. Ибо, в противном случае, он уподобится тем гадарянам, которым свиньи были дороже Небесного Учителя, так как они приносили им выгоды.

Нечего и напоминать, что теперь среди нас много таких нечистых духов, много новых бесов, т.е. новоявленных учителей и новоявленных учений. Мы видим этих учителей: о Евангелии у них ни слова; к Церкви Божией у них вражда; к пастырям Христовой Церкви – ненависть; над верой святой – насмешка, к храмам – полная холодность и невнимание. Не раз случалось, что когда они выдавали свои затаённые мечты, они прямо говорили и говорят, что никакой религии не надо, а храмы надо отдать хотя бы под дома для плясок и увеселений. Воистину, это – антихристы, это – бесы, трепещущие Христа. Воистину, эти люди вышли от нас, но не были нашими, – лжецы, отвергающее, что Иисус есть Христос.

Не послушают их дети Церкви, не послушают их слуги Христовы, верные ученики Господа.

Кто же избавит одержимых новыми беснованиями от их несчастья? Где им найти спасение? Где нам всем найти спасение от наших грубых и нечистых страстей, которые нас уподобляют гадарянам и заставляют как бы просить Христа удалиться от нас?

Спасение – у Спасителя. Он Сам к нам приходит без зова, как пришёл в страну Гадаринскую. Он Сам изгоняет одержащих нас бесов ложных учений. Однако, насильно, вопреки нашему желанию, Он, конечно, спасать нас не станет. Но для того и гремит немолчно в веках и тысячелетиях Его Божественное слово, для того и стоит пред нами Его святая Церковь, чтобы напоминать нам и твердить неустанно, что страсти наши – это бесы, нас одержащие, что мы избавимся от них не сами собой, а только прильнув ко Христу, к Его Божественной силе, к Его небесному учению. Исцелившись от них, будем, подобно евангельскому исцелённому гадарянину, неотлучно пребывать со Христом и около Христа, т.е. в Его святой Церкви. Не страшны тогда христианину никакие бесы, ибо он знает, что ещё при жизни Христовой уже ученикам Господа дана была чудная над ними власть: «Возвратились семьдесят учеников с радостью и говорили: Господи, и бесы повинуются нам о имени Твоём». И снова, и снова слышит христианин слово своего Господа, сказанное в ответ ученикам: «Видел Я сатану, спадшего с неба, как молнию. Се даю вам власть наступать на змию и на скорпию и на всю силу вражию, и ничесоже вас вредит. Обаче о сем не радуйтеся, яко дуси вам повинуются, радуйтеся же, яко имена ваша написана суть на небесех» (Лк. 10:17–20).

Отвергнем страсти греховные и нечистые, отвергнем ложные учения и ложных учителей, именем Господа Иисуса Христа отвергнем этих бесов, – и имена наши тогда написаны будут на небесах. В том порукой – вечное и неотменное слово Христово. Аминь.

Повествуется в одном древнем житийном сказании, что к некоему благочестивому старцу-подвижнику приходили со всех сторон слушатели и почитатели, прося молитв, совета, благословения. Многие и о многом спрашивали его, и всем и каждому он отвечал в меру Духа, ему данного. Только один юноша, всегда посещая старца, сидел у ног его молча и ни о чём его не спрашивал. Однажды старец, заметив это, наконец, обратился к юноше с вопросом: почему он молчит и ни о чём его не спрашивает? Юноша ответил: «Отец мой! Для меня довольно только слушать и смотреть на тебя!»

Старец кронштадтский – вы знаете, о ком я говорю – разве не напоминает нам и не повторяет ли на наших глазах в течение десятков лет этого древнего старца?

Неистребимо живёт в душе человека потребность найти и облобызать святыню, поклониться ей, побыть в её освящающем и поднимающем дух общении. У русского православного народа потребность эта является особенно повышенной, она заполняет и потрясает всю душу народную, господствуя над всеми другими её интересами и запросами. И вот сюда, к чудному старцу, столько лет обращает свои взоры святая и святолюбивая Русь. Одни к нему являлись лично, с ним молились и молятся, получают совет и благословение, получали нередко и дар чудодейственной помощи. Как их ни много, они, сравнительно со всей Русью, – едва приметная часть народа. Все прочие, как юноша пред древним старцем, только созерцали это дивное видение нашего времени и радовались Божьей благодати, в нём почивающей, и возгревали веру и упование, и насыщались его обильной духовной трапезой слова, молитвы, непрестанного поучения, – поучения его жизни, подвига, любви, щедродательности, горящей веры и горящего слова, исходящего из уст его. От страны глубокой полунощи, где в борьбе с суровой природой, спасаясь от врагов, нашёл себе русский человек пристанище свободы и училище крепости духа и характера, воссиял наш светильник. Там некогда возросли великие духом преподобные Трифон и Феодорит, Зосима и Савватий, Герман и Кирилл и многие другие. Их духом напоённый стоит здесь более полувека великий в простоте веры и смирении пастырь-молитвенник, – на грани русского царства, у полунощной столицы, на конце земли русской, у самого моря, светя как маяк, разбиваемым житейским кораблям, среди мирских бурь и тревог житейских.

Здесь, в этом святом храме, полвека трепетал самый воздух его от гласа молитв и воздыханий всероссийского пастыря и молитвенника; Здесь пролились его первые слёзы священнической молитвы; здесь возносились к Богу его пастырские скорби и радости; здесь около него было столько духовных восторгов веры, упований, столько событий и случаев возрождения, покаяния, спасения, отрад и утешения, столько чудес божественной благодати, – что поистине до́лжно сказать словами Господа к Моисею у купины неопалимой: «изуй сапоги с ног твоих, место, на котором ты стоишь, свято»... Столько лет неизменно и непрестанно днём и глубокой ночью, и утру глубоку, ещё сущей тьме, он стоял здесь и учил, и молился. И дал ему Бог радость видеть, как город, известный в прежнее время только блудом и пороком, обратился во всероссийское чтимое место, в место паломничества, как действие его служения сказывалось всё шире и шире.

Долго и постепенно разгорался его светильник, пока не засиял на всю Россию и далеко за её пределами правилом веры, образом кротости и воздержания учителем, пока не стяжал наш пастырь всероссийский смирением высокого и нищетой – богатого. Вздымались гордо волны неверия в 60-х годах, были жестокие бури в Церкви; поднимались ереси; возрос и пал Толстой... Отец Иоанн бестрепетно и непрестанно увещевал, наставлял, бичевал, обличал порок и гордыню неверия и ереси. Он стоял несокрушимым столпом православной церковности, на себе самом, в живом примере показывая и доказывая силу, живость и действенность святой Церкви, которая способна возрастить в своих недрах такого благодатного пастыря. Он зажёг священный огонь в тысячах душ; он спас от отчаяния тысячи опустошённых сердец; он возвратил Богу и в ограду Церкви тысячи гибнущих чад; он увлёк на служение пастырское столько выдающихся людей, которые именно в личности о. Иоанна успели увидеть, оценить и полюбить до самозабвения красоту священства... Теперь они нередко уже стоят на высоких степенях иерархии, приезжают к старцу Божию и пред ним смиренным склоняются до праха земного. Вчера и сегодня мы были тому свидетелями⁹⁹.

И вот в последнее годы, когда назревала и прорвалась гноем и смрадом наша пьяная, гнилая и безбожная, безнародная, самоубийственная революция, мы увидели страшное зрелище. Ничего не пощадили ожесточённые разбойники, не пощадили ни веры, ни святынь народных. И старец ведший, светило нашей Церкви, «отец – отцов славная красота», честь нашего пастырства, человек, которым гордились бы каждая страна и каждый народ, – этот старец на глазах у всех возносится на крест страданий, предаётся поруганию и поношениям; его честь, его славу, его влияние расклёвывают чёрные вороны. Поползла гнусная сплетня; газетные гады, разбойники печати, словесные гиены и шакалы, могильщики чужой чести вылезли из грязных нор. Еврействующая печать обрушилась грязью на о. Иоанна. Нужно им разрушить народную веру; нужно опустошить совесть народа; нужно толкать народ на путь преступления. Нужно отомстить человеку, который так долго и успешно укреплял веру, воспитывал любовь к Царю и родине, бичевал всех предателей, наших иуд и разрушителей родины, начиная от Толстого и кончая исчадиями революции... Его первого стала травить и бесславить разнузданная печать. Помню я, два года назад, возвращаясь из Сибири к северной столице, по всей линии железной дороги эти листки, рисунки, стихи и издевательства над Иоанном Кронштадтским... Потом на краткое время травля ослабела, но теперь вся эта грязь опять соединяется в один общий поток. Чёрные вороны тучами собираются над Россией, и первое, что они силятся расклевать хищными клювами, это – святыни и святых, подорвать авторитет уважаемых лиц, подорвать благоговение религиозное, на котором построен всякий долг, всякий порядок, всякая жизнь, истинно достойная и истинно человеческая. Нам нет дела до того, что собственно хотел выразить автор бездарной сценической стряпни, рассчитанной на обирание простодушных людей, – обирание, которое он бичует, однако, не в себе и себе подобных, как бы следовало, а в других. Может быть, он, как уверяет, и в самом деле хотел изобразить в отталкивающем виде изуверное сектантство и религиозное шарлатанство, хотя бы прикрывающее себя именем о. Иоанна: ведь зло может прикрываться не только именем чтомого пастыря, но даже именем Иеговы (иеговисты) или Иисуса (иезуиты); ведь и в других областях мысли и жизни вообще сатана нередко преобразуется в образ ангела, и разве мы не видели, как разбойники, насильники и предатели народные, служащие за еврейские деньги разрушению России, выступают под знаменем братства, равенства и особенно «народной свободы» или блага общества (социализм). Итак, мы не говорим здесь о пьесе и её содержании: мы говорим о том, что сделали из неё на сцене гнусные служители сцены, лакеи, продажные и пресмыкавшиеся прислужники низменных инстинктов толпы и дьявольской революции. На сцене вместо бичевания сектантского зверства или обмана, к ужасу православных, изображается быт и обстановка наших православных обителей и храмов и недвусмысленно выводится в шутовском виде наш доблестный пастырь, всенародно чтимый, о котором народная вера давно сказала свой приговор, что житие его славно и успение будет со святыми. И это в то время, когда он, на склоне дней, обессиленный мучительным недугом, ослабевший телесными силами, едва двигаясь, совершает среди верующих по-прежнему свои, может быть, последние на земле подвиги молитв и благочестия, когда он не в силах защитить себя, когда мы трепещем за каждый день и час его жизни, когда еле теплится и вот-вот погаснет эта святая лампада, догорит эта чистая Божья свеча! Неужели нет ему защиты? Неужели мы оставим его одиноким посреди нашего многолюдства? Неужели он отдан на растерзание духовных псов, на пытки и издевательства этих разбойников?

«Но зачем ты говоришь об этом нам?» – может быть, спросите вы в тоске и горести и в недоумении. «Зачем?» Но тогда спросите, зачем плачет любящий сын около растерзанного отца или матери? Зачем в большом горе, остановив плач и, по-видимому, успокоившись, мы, увидев близких, любимых, нам сочувствующих, молчаливые среди чужих, здесь, среди своих, не можем сдержать горести, и слёз и воплей? Так и ныне, в этом храме, при виде этого множества молящихся, детей и почитателей о. Иоанна, дайте нам излить своё горе, выплакать свои слёзы!

А затем, в этот день церковно-гражданского праздника, хочется чрез вас, через всё это великое множество народа, из этого храма на всю Россию сказать: О, храните святыню и святых! Берегите ваши духовные сокровища! Защищайте, отстаивайте их от тех свиней, что топчут их ногами! Или не знаете, что уста праведных каплют премудрость, язык же нечестивых погибнет? Или не верите, что идеже внидет досаждение, тамо и бесчестие – и это мы видели на всех этих усилиях свободы и «освободительного движения», полного одной злобы и досаждения? Или забываете, что в благословении правых возвысится град, а устами нечестивых раскопается? Или перестало быть непреложной истиной, что праведниками держатся царства человеческие, что семя свято – стояние их, что правда возвышает народ, а умаляют племена греси?

Или думаете, что если вы избиваете пророков, подобно богоубийственным евреям, то не оставится дом ваш пуст. Или каждый год у вас будет новый Иоанн Кронштадтский, что вы не дорожите им?

Не унизите вы Бога и святыни, не заплюёте неба, – плевки возвратятся на головы плевавших; но сами вы, сами вы – какой ответ дадите? Что скажут о нас потомки? Как справедливо они осудят нас за то, что мы не умели и не хотели уберечь святого, не защитили, не оградили его оградой и стеной любви, – и это в то время, когда живы и среди нас тысячи им исцелённых чудесно, тысячи им возрождённых? Тогда как ответим мы и Богу, и не свершится ли над нами Его правый и страшный приговор, что если мы Моисея и пророков не слушаем, то если кто из мёртвых воскреснет, не поверим? Тогда не дошли ли мы до хулы на Духа, за которую одну, по суду даже самой воплощённой Любви, объявившей прощение всякой хуле и всякому греху, нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей?

Тогда и на земле не устоять нашему царству, и не жить нашему народу. Любовью к нашему старцу, молитвой за него, проявлением всенародного и общественного негодования исчадиям «чёрных воронов» и всякой театральной нечисти мы должны ополчиться в защиту наших попираемых святынь.

А вам, гнусные хулители, готово пророческое слово того самого праведника, которого вы теперь обливаете грязью. Как бы в предзрении скорби, всего три года назад, о. Иоанн писал в своём дневнике: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что Ты призвал меня в общение Божественной трапезы Твоей, сделал меня сотрапезником и собеседником Твоим, чтобы возлежать как бы на персях Твоих, или, точнее, иметь Тебя внутрь в персях и в сердце моём. Какой Ты сподобил меня чести, какого достоинства, какой любви, какого общения! Что я Тебе за это принесу и что воздам, великодаровитый, Бессмертный Царь?! Но какое прискорбие, что служители Твои и сотрапезники Твоей Божественной трапезы ныне в пренебрежении и поношении у людей века сего; как они поносят священников Твоих, и Церковь Твою, и святое слово Твоё, которое изрёк Дух Святый! И доколе Ты терпишь их, доколе не уничтожишь их, уничиживших Тебя, Бога нашего, и не изгладишь имени их из числа живых! Да погибнет память их с шумом. Буди!»¹⁰⁰. Аминь.

Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мной имение!.. (Лк. 12:13).

Эта просьба, обращённая к Иисусу Христу, ярко изображает направление жизни и современного человечества. Всегда она на устах у людей, всегда она занимала умы и заполняла их интересы. Но она усиливается до степени господствующего над всем начала, обращается во всеобщее желание и даже требование в те времена, когда среди людей плотские интересы подавляют всё духовное, когда чрево становится для людей богом и всем управляет, когда всё у людей измеряется только животной точкой зрения удовольствия и выгоды. В такие времена высшим и единственным благом почитается материальное благополучие. Кто не достиг его, тот и не жил, тот и не человек: так обычно рассуждают люди такого настроения. Отсюда единственным является усиленное желание и требование разделить имения и блага земные поровну, чтобы всем людям дать возможность пожить настоящей жизнью, настоящими людьми... Для достижения этой цели – всё считается дозволенным; кровью, насилием, принуждением люди думают прийти к счастью общего дележа имуществ, равного их распределения и общего пользования. Таково и переживаемое нами время, таково учение современного идола умов и сердец – социализма. Под влиянием этого учения современное человечество как бы обращается к христианству с тем же вопросом евангельского вопрошателя: «Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мной имение»...

Как же, в самом деле, может быть разрешён этот вопрос? И как он ныне разрешается?

Ныне все надежды возлагают на так называемое право: правовой строй, правовое государство, правовые отношения, – эти слова так и пестрят в современных книжках и газетах, повторяются без конца и на различные лады в речах и разговорах. Право стало новым божком, и русские люди, из тех, что считают себя образованными и ознакомились хоть немного с современной ходячей литературой, и в самом деле относятся к правовому строю, как к какой-то новой вере, считая отсталыми и врагами общества всякого, кто усомнится в святости нового кумира. Увы, большинство людей, приняв новое учение без проверки разума и совести, обольстившись обещаниями всяких грядущих благ, не убедятся в ничтожестве его до тех пор, пока горькая действительность и тяжкий опыт жизни не покажут, как высоки были умопредставляемые блага от одного права, обратившегося в главное и даже единственное начало жизни, и как низко будет практическое осуществление его, как тяжело будет разочарование...

Не вчера явилось и придумано право, как управитель и направитель жизни. Оно по времени почти втрое старше христианства. Можно сказать, оно существует с незапамятных времён. И никогда оно одно, как главная и руководящая сила жизни, не приносило блага людям. Оно не оценивает интересы людей, – оно их только разграничивает.

Древний Рим довёл право до такого совершенства, в разработке и в применении к государственному и общественному строю, что и доселе у него черпает руководящие начала наука права. Однако по времени пришествия Христова мы видим, что право не принесло счастья людям; мы не только не видим даже простого довольства, мы, напротив, видим закреплённое правом насилие, рабство, слышим вопль отчаяния по всей земле. Отчего это? Оттого, что право по существу своему может ведать только жизнь внешнюю, только проявление человеческой духовной жизни, а не самое её существо, только последствия, а не причины. Оттого, далее, что право по природе своей может действовать только силой принуждения, а эта сила, предоставленная себе, не управляемая ничем, тотчас же обратит свою свободу в насилие и выродится в так называемое право сильного, признаваемое поневоле и доселе на деле всяким человеческим «правовым строем». Право само по себе не имеет внутреннего содержания, оно вынуждено находить его в чём-либо другом. Поэтому на войне – одно право, в мирное время – другое; у одного народа человек, допустив то или другое деяние, действует по праву; у другого народа то же деяние уже нарушает право. Кровавая месть и многожёнство в одном государстве разрешены правом, в другом воспрещены. Беззаконие, покрытое давностью, правом признаётся, как право. Под влиянием социализма право – одно, под влиянием проприэтизма оно – другое; созданное под влиянием обеспеченных классов общества и влиятельных людей право будет уже не то, как созданное людьми бедными и угнетёнными. Можно ли строить жизнь на столь шатком основании? Можно ли определять своё поведение столь условными правилами? Наконец, право даёт указание об отношениях наших к другим людям и ничего не говорить об отношениях к себе: право является делом общественным, и забывает о необходимости устроить духовно-личную жизнь каждого отдельного человека. Но разве можно обойти отношение к себе? Разве может умолкнуть голос совести, властно требующий от человека нравственного личного воззрения? Разве не из сердца исходят помышления злые и уже от них – убийства, воровство и хулы? Разве ненависть и зависть, зложелательство и коварство можно уничтожить правом? Разве не из отдельных личностей составляется общество? И можно ли, устрояя дом из дерева, ожидать, что он в конце постройки станет каменным? Можно ли из свинцовых инстинктов и побуждений выковать золотое поведение? Можно ли поэтому из духовно-неустроенных отдельных личностей создать благоустроенное общество? И почему дурные в отдельности люди, сошедшись вместе и образовав общество, станут хорошими? Опыт говорит обратное: если сходятся в общество люди, из которых каждый в отдельности умён и хорош, то вместе они во всех отношениях ниже, чем каждый, взятый в отдельности. Это – странное и непонятное явление, но оно представляет живой и наблюдаемый факт действительности.

Итак, повторяем, можно ли право сделать единственной и главной основой жизни? И можно ли разделить нынешнее повальное увлечение пресловутым правовым строем? Если же нельзя и не следует отдаваться этому чувству неразумной стадности и повторять принятые на веру положения, с виду и теоретически красивые, а на деле неприменимые, то где же искать опору для самого права, безусловное основание для жизни человека?

Основание это не в праве – условном и созданном человеком, а в правде безусловной и указанной Богом, – в нравственном, а не в юридическом законе. Забвение этого единственного и вечного основания для всякого права и для всякой жизни, во всех решительно сторонах её и отправлениях, и составляет воистину гибельное заблуждение современных образованных людей и руководителей жизни общественной и государственной. Христос Спаситель ясно и вразумительно напоминает нам о нём в святом Евангелии, – и это в государстве Римском, создавшем именно право среди народа еврейского, который самое отношение своё к Богу склонен был постоянно определять договором, законом и правом. К Иисусу Христу обращается некто с просьбой: «Учитель, скажи брату моему, чтобы он разделил со мной имение». Мы не имеем никаких оснований думать, чтобы просивший был человек недостойный, или чтобы просьба его была неосновательна и несправедлива. Совершенно безотносительно ко всему этому Спаситель отказывается исполнить эту просьбу: «Человек, – говорит Он, – кто Меня поставил судьёй или делителем между вами?» Но здесь же и немедленно Спаситель переводит речь Свою с правовой точки зрения на нравственную и замечает: «Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия имения его» (Лк. 12:15). И в самом деле, если бы не было любостяжания, если бы человек измерял и оценивал жизнь свою началами духа, а не плоти, жизнью небесной и вечной, а не земной и временной, – то обидчик не обижал бы, и не было бы обиженного; тогда не нужно было бы судить и делить. С другой стороны, если такие явления неизбежны и обида произошла, то и суд права может быть воспринят со смирением и послушанием. Наоборот, никакое самое точное право, одно и само по себе, без воспособления нравственного начала, не будет признано обидчиком, не будет осуществлено иначе, как только насилием. В разъяснение своих слов о любостяжании Спаситель привёл притчу о богаче, у которого уродился обильный урожай в поле (Лк. 12:16 и д.). Богач занят был мыслью, куда девать ему урожай; он предполагал разорить житницы свои и построить новые, сложить в них все свои запасы хлеба и сказать душе своей: «душа, много добра у тебя на многие годы, почивай, ешь, пей, веселись». Пусть подвергнут этого богача суду права! Он по этому суду прав совершенно! Ведь он распоряжается своим... Не за что его укорить, не за что его назвать безумным. Но суд нравственный говорит ему о вечной жизни, о необходимости богатеть не в себя, а в Бога... И по этому вечному суду, стоящему выше всякого права и собой освещающего и осмысливающего всякое право, богач назван безумным и осуждён. Холодно и бесприютно было бы в жизни, если бы всюду царило одно право, и им только, а не свыше, оценивалась и получала своё содержание правда. Что было бы в семье, если бы отношения отца, матери, братьев и сестёр определялись правом, – юридически, а не нравственно? Мы увидели бы развал семьи. Что делать с правом человеку по отношению к себе самому? Этот вопрос навсегда останется без ответа. Но и в общественной и государственной жизни, как мы видели в притче о любостяжательном богаче, одно право, как разграничение и распределение интересов, недостаточно без оценки этих интересов, а эту оценку даёт только правда, свыше и от Бога сходящая и указуемая. Иначе, и рабство тоже было бы правом, и поскольку право определяет правду, оно же и было бы правдой. И сила была бы правом, отсюда же и насилие, жестокость на войне, безжалостность к должнику, обман, воровство, любодеяние и пр., – всё это было бы правом сильного, умного, здорового человека и правом борьбы за существование. Оттого выходило не раз, по древнему присловью, что высочайшее и бесспорно признаваемое по форме право было величайшей и вопиющей несправедливостью по существу.

Неужели, спросят, эта истина не очевидна для науки? На это отвечаем, что только самозванцы науки, её ложные служители, затмившие совесть сатанинскими желаниями замутить жизнь людей и заполнить её кровью, могут ссылаться на науку в защиту одного права и в отрицании нравственного начала. Это – лжеименная наука, это – мудрость душевная и бесовская, по выражению апостола, мудрость пагубная для мира.

Истинная наука ныне совершенно отрицает те крайние, якобы научные, учения, которые в последовательном своём развитии приводят неизбежно к разрыву права и правды, к отрицанию всякой связи разграничений интересов человека с нравственной их оценкой. Такие учения обращают жизнь людей в жизнь скотов. Истинная наука не обособляет права от нравственности¹⁰². Она не может в разграничении интересов человека не считаться с нравственной их оценкой, а нравственную оценку она не может определить условной человеческой истиной: для сего довлеет только истина Божественная.

Всё это до́лжно помнить нашему времени и современным людям в их нездоровом увлечении и желании дать устройство жизни и счастье человеческому обществу на основе только права. «Вся вам любовию да бывают», «никому не будьте должны ничем, кроме любви», «терпяще друг другу любовию», «честию друг друга больши творяще», «друг друга тяготы носите», – все эти заветы и вечные законы жизни непонятны и невозможны для права. Но без них невозможна жизнь истинно-достойная, истинно-человеческая. Русский народ наш, воспитанный в течение тысячелетия законом веры Христовой, чистым учением православной Церкви, научен всё оценивать в свете совести, ему чуждо холодное, жёсткое и языческое начало права, столь усердно навязываемое ему ныне и в просвещении научном, и в строении государственном, в направлении законодательства, в воззрениях на власть. Здравое нравственное чувство, руководимое святой верой, не даст ему увлечь себя на путь, неведомый ему на всём протяжении его тысячелетней истории.

Дух животворит, буква убивает! Аминь.

Велией благочестия тайной называет слово Божие явление Христа во плоти; даже то, как Он проповедан в народах, принят верой в мире и вознёсся во славе, – и это всё апостол называет тайной бесспорной (1Тим. 3:16), сокрытой от веков и родов (Кол. 1:26). И, конечно, ни творение мира, ни все чудеса Промысла, ни дивные и несказанные явления природы, как проповедь всемогущества и премудрости Творца, – ничто не может сравниться с величием той тайны, непонятной, непостижимой, поражающей, которую мы ныне воспоминаем и воспеваем любопразднественными чинми, в полноте духовной всеобъемлющей и всемирной радости: ничто не может сравниться по величию и таинственности с тайной воплощения Божества, с тайной Еммануила, с тайной Богочеловечества.

А между тем, что мы слышим ныне от святой Церкви? Пред нами тайна, – а Церковь воспевает радостно и торжественно: Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума, т.е. познания (τνώσεος). Он уверяет нас: Господу Иисусу, рождшуся от Святые Девы, просветиться всяческая (стиховня 2 на Господи воззвах); Свет нам возсия, Христе Боже, Твое пришествие (стиховня 3). Она напоминает нам предсказание древнего пророка: наполнися вся земля познати Господа, яко воде мнозей покрыта моря (паремия пророку Исаии, глава 11), и это познание относит к Рождеству Христову. И в доказательство и в знамение такого познания Церковь указывает нам ныне на пастырей и волхвов, наконец, на весь мир, в котором, после вочеловечения Христова, многобожие идолов упразднилось (на Господи воззвах Кассиино).

Как совместить здесь тайну и познание, покров непроницаемости и свет всемирный и всем доступный?

Ответ один: тайна, действительно, непостижимая, но, принятая верой, она не только не противоречит разуму, напротив, она его расширяет, возвышает его силы и делает способным вместить и уразуметь то, чего он познать своими естественными силами не в состоянии; она всё осмысливает и всё озаряет высшим светом. Без неё всё – мрак, всё – бессмыслица, всё – непонятно. С ней – всё ясно, всё открыто, всё исполнено смысла и в настоящем, и в веках минувших и грядущих. Ведь и природа – тайна, и наше рождение – тайна: но родившись и вошедши в жизнь, мы имеем пред собой обширное поле деятельности, и живём и работаем, не задумываясь над тайной жизни, не останавливая своей деятельности из-за того только, что вход наш к ней и исход из неё покрыты облаком таинственности. И свет вокруг нас – тайна природы. Но когда глаза наши здоровы и воспринимают свет, мы при помощи глаз видим всё окружающее, различаем и оцениваем предметы, – и сохраняем свою жизнь, продолжаем свою работу, не бросаем её из-за того, что не знаем, откуда свет, откуда глаз и как это происходит и случается так, что мы видим...

И тайна вочеловечения Божества – такая же всё осмысливающая тайна. С нами Бог, и мы с Богом. Бог вочеловечился, и человек как бы обожился и «сделался причастником Божественного естества» (2Пет. 1:4). Бог с неба сошёл на землю, и человек с земли восходит на небо.

Всегда жила в человеке жажда познать истину, соединиться с Богом, Его волю узнать, Его откровение слышать. Но он был в познании Бога и Его истины подобен слепому, и слепой ведь движется, ищет и находит предметы, осязает их; однако, он не имеет представления о мире. Откройте ему глаза, исцелите слепоту, дайте ему яркий свет, и он увидит всё вокруг, и он поймёт соотношение предметов и явлений, он представит себе всё ясно. Но если человек был некогда зрячим, а потом в детстве потерял зрение, то он о многом хранит воспоминание, кое-что себе представляет. С годами его представления сглаживаются и тускнеют, он не так представляет вещи, он забывает их очертание, величину, расстояние и проч. Тем бо́льшая у него тогда жажда вновь увидеть свет, вновь иметь пред собой открытым мир. И люди в познании истины, в познании смысла жизни, в жажде общения с Богом были именно в таком положении: человечество на заре своей жизни знало Бога в Эдеме, слышало Его заповеди, разумело смысл жизни, разумело смысл всего сущего. Но грехом и преступлением оно изгнано из Эдема, и пошло в затмении духовных очей своих блуждать по миру, ощупью находя истину, прислушиваясь к каждому слову, которое обещало ему познание истины и увлекало ложными огнями и обманчивыми звуками. Только хранило оно в тусклых воспоминаниях образ истины, и искало всюду Бога.

И вот, явились звездам служащие, и кланявшеся им, как Богу (λατρεύοντες) – это мудрецы-волхвы Востока, испытывавшие и вопрошавшие природу, изучавшие небо и землю и, в жажде богопознания, пришедшие к обоготворению светил небесных. И вот, явились на Западе, в мудрой Греции и в могущественном Риме, люди, обоготворявшие людей под видом всевозможных измышлённых божеств, мнимая жизнь которых была изукрашена всевозможными сказаниями, самыми поэтическими, самыми захватывающими, красивыми и восхитительными. И вот, явилось в мире многобожие идолов. В год рождения Спасителя в одном Риме было десять тысяч богов и безмерное количество идолов.

Одно ли заблуждение было во всех этих религиях? Нет, в них было нечто истинное: здесь воспоминание о бывшем блаженстве, о близости к Богу, здесь вековечное и неистребимое стремление к Божеству, к соединению с Ним, здесь жажда и ожидание, что все опять научены будут Богом (Ис. 54:13; Иер. 31:34); здесь сознание человеком своей немощи, искание высшей помощи.

В ответ на эти искания, когда пришло исполнение времени, уреченное в Божественном Промысле, послал Бог Сына Своего Единородного, рождаемого от жены, да вси всыновление приимем (Гал. 4:4–5); открылась, наконец, тайна соединения человека с Богом и воплощения Божества. Вы, волхвы, искали Бога в звёздах, и физический свет их принимали за озарение истины. Нет, Бог превыше этого, вы тварь приняли за Творца. Он послал вам звезду и, ей ведо́мые, вы звездой учились и пришли не к звезде, а к солнцу правды, и не к востоку физическому, пред которым вы, как пред источником света, благоговели, а к вечному и вышнему Востоку и Источнику Света – Христу.

Вы, мудрые эллины, обоготворили человека, вы по смутному чутью говорили о бесчисленных воплощениях Божества, вы в искании Божества населили всю природу, горы, леса, реки и озера мнимыми богами, вы хотели в идолах их приблизить к себе и сами к ним приблизиться. Чутьё у вас было верное, но путь к Богу и Истине избран неверный! Да, есть Господь, но Господь Единый; да, Он, чтобы спасти человека, возжелал соединиться с ним, и ныне, как Еммануил, соединился; да, весь Мир – Его царство всех веков и владычество во всяком роде и роде; да, Он приблизился к нам и нас к Себе приблизил.

Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе!

Приидите же, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе: вот средостение между Богом и людьми разрушилось; вот пламенное оружие плещи даёт и херувим отступает от древа жизни; вот открыт вход к этому древу вечной жизни, и мы райской пищи причащаемся, от которой были изгнаны преслушания ради...

Что же? Неужели исцелённые от слепоты люди вновь пойдут к мраку? Неужели для того двадцать веков сиял свет разума и познания в мире, чтобы люди возлюбили более тьму, нежели свет? Неужели опять мы будем переживать, и разделять древние заблуждения, и кланяться звёздам, и обоготворять человека и ползать, и пресмыкаться в прахе пред идолами?

Да, высокая тварь – человек! Но чем с большей высоты падаешь, тем сильнее расшибёшься. Высокая тварь – человек, но пасть может низко. И ныне видим среди людей восстание на Божество. И ныне слышим в новых учениях, особенно в безбожном социализме, призывы покланяться одной природе и ценить только материальное благо. И ныне горделивый ум человека в ослеплённом безумии выдаёт за богов и идолов свои жалкие создания в науке, в искусстве, в общественном устроении, в государственном строительстве.

Он мечтает создать такой строй жизни, такой уклад «нового государства», в котором не нужно́ будет богочеловеческое общество, в котором религиозно-нравственное начало будет упразднено, в котором Божественное и человеческое разобщены будут навеки. Правдой будет не то, что указано Богом, а то, на чём согласится большинство людей или их выборных представителей. И люди, будто бы, будут счастливы, когда заживут такой правдой.

Что же? Пусть не смущает всё это верных, пусть не омрачается радость праздника, ведь и у Христовых яслей пели ангелы, благоговела Мария, трепетал и веровал Иосиф, покланялись пастухи, приносили дары мудрые цари-волхвы. Но животные у яслей ели сено, овны пастырей собирали траву и корни, а Ирод спал, а Вифлеем безмолвствовал, a Иерусалим не ведал совершившегося. Но мир просветился от яслей Христа, а не от дворца Иродова; но человечество нашло счастье и истину в христианстве и в смиренной вере волхвов-пастырей, а не в горделивой мудрости Иерусалимских книжников и эллинских мудрецов.

Приидите, вернии! Свет нам возсия в Христовом пришествии, и свет познания озарил наши умы и сердца чрез Рождество Христово. Знаем Бога, знаем Его закон, знаем путь жизни, знаем, что добро и зло, знаем, что должно нам устроить царство человеческое так, чтоб оно было Царством Божиим, знаем, что тайна боговоплощения есть тайна богочеловеческого общества на земле, переходящего в вечную жизнь на небе.

Видехом Свет истинный, прияхом Духа Небесного, обретохом веру истинную.

Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе! Аминь.

«Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение».

Не стареет вечное. Не стареют и эти слова Евангелия в сознании людей. Каждый год в светлый нынешний праздник с особой силой ударяют они в слух и совесть людскую. Что же такое случилось? Что особенное произошло, отчего излились на землю величайшие блага духовные, указанные в приведённых словах, воспетых ангелами в глубокую ночь у Вифлеемских яслей новорождённого Христа?

Совершилось Боговоплощение, открылась тайна Богочеловечества. Мало мы вдумываемся в эту тайну, мало проникаем в глубокое, неизмеримое значение её в жизни христианского общества. А между тем, исполнение её явилось гранью двух миров – древнего и нового; со времени Боговоплощения история человечества, как бы от поворотного пункта, движется по совершенно иному руслу.

С тех пор, как помнит себя человек, на всех ступенях развития, во всех пережитых формах жизни своей, он стремился в мысли, в чувствах, в образе приблизить и исповедать великое таинство Богочеловечества. Только при свете этой мысли понятны становятся все проявления духовной жизни древнего человечества: величественные храмы, бесчисленные жертвы, высокая напряжённость религиозных интересов, которая сквозит в каждой строчке завещанных нам древностью памятников письменности; сказания о постоянных сошествиях Божества на землю и т.п. Человек не удовлетворялся одной только естественной жизнью, он томительно искал приближения к Божественному началу и соединения с ним. Без этого он не представлял возможности осмысленного существования. Не в одной религия проявлялись эти искания: им служила философия, литература, народные сказания – всё сферы жизни человеческой. Только этим внутренним подготовлением можно объяснить себе, что христианство, в конце концов, несмотря на гонения, было принято лучшими людьми и народами мира: оно отвечало тайным запросам человеческой души, которая – по природе христианка. Ничто не могло удовлетворить человека без богообщения. Философия, вследствие противоречивых выводов, пришла в древнем мире, в конце концов, к мрачному сомнению во всём, этой страшной попытке духа человеческого на самоубийство; на Западе внешнее устроение жизни на основе права вылилось в форму государства Римского, всё победившего и всё подавившего. Но что же дальше? И к чему всё это? Вот роковые вопросы, без ответа на которые теряла смысл величественная империя, теряла смысл и жизнь и вся история человеческая. Нравственное начало отсутствовало в созданиях людей; этого начала не могла дать философия при всех своих усилиях, не могло дать и государственное законодательство. А без него не было души в жизни людей.

Но вот совершилась тайна вочеловечения Божества. Отныне в лице Богочеловека соединилось навеки Божественное начало с человеческим. Тайна эта приемлется верой, хотя и не противоречит разуму. Но раз воспринятая верой, она совершенно преобразует жизнь людей: ибо, как бы по образу и подобию Богочеловека, создаётся среди людей богочеловеческое общество. Жизнь такого общества представляет свободное согласование Божественного и человеческого начала. Отныне благородные усилия человеческой мысли и искания истины, возвышенные запросы совести и искания пути жизни, святая и неистребимая в человеке жажда вечности, – всё это находит ответ и удовлетворение в Том, Кто сказал о Себе: «Я есмь Путь и Истина и Жизнь». Так христианство возрождает человечество, проникая не только в личные, но и в общественные отношения. Ничто истинно-человеческое здесь не подавляется: напротив, оно получает высший смысл и высшее освящение в Божественном начале. Теперь и государство, как высшая из форм общественной жизни, становится христианским и находит для себя истинную цель и смысл существования: оно служит царству Божию, оно не может отказаться от нравственных задач. «В христианском государстве, – пишет один из глубоких мыслителей русских, покойный Владимир Соловьёв, – находится всё то, что было в государстве языческом, но всё это получает иное значение, обновляется в духе истины. Есть в христианском государстве господство, но господство не во имя своей силы, а во имя общего блага и согласно указаниям церковного учёта. Есть в христианском государстве подчинение, но не из рабского страха, а по совести и добровольно, ради того общего дела, которому одинаково служат и повелитель, и подданные. Существуют в христианском государстве права, но права, вытекающие не из безграничности человеческого эгоизма, а из нравственной бесконечности человека, как существа богоподобного. Есть в христианском государстве закон, но не в смысле простого узаконения действительных отношений, а в смысле их исправления по идеям высшей правды. Есть в христианском государстве верховная власть, но не как обоготворение человеческого произвола, а как особое служение воле Божией. Представитель власти в христианском государстве не есть только обладатель всех прав, как языческий кесарь, – он, главным образом, есть носитель всех обязанностей христианского общества по отношению Церкви, т.е. к делу Божию на земле».

Не ясно ли, что и теперешние споры о существе верховной власти, с этой христиански-возвышенной точки зрения, являются праздными? Христианин не иначе может смотреть на верховную власть, как на посольство от Бога, как на ограниченную только законом совести, но не как на проявление и посольство пресловутой, но не существующей в действительности народной воли. То, что принято теперь называть народовластием, – конституцией, парламентаризмом, – всё это от язычества, от правового начала, а не от христианства, не от силы нравственной.

Государство в древнее время было всё, но, как самодовлеющее, оно было бессмысленно; христианство возвысилось над государством и этим дало ему смысл и значение; «чем выше солнце над землёй, тем более оно освещает и согревает землю».

То, что сказано о государстве, нужно применить и к обществу. Даже более: общество собственно создано христианством. Пока государство было всё, общество было ничто и не могло существовать. Но если государство в христианстве одухотворяется чрез служение высшим религиозным интересам и притом чрез свободное служение, то чрез это уничтожаются рабы государства, силы общества становятся свободными и стремятся к воплощению в своей жизни не внешних целей царства человеческого, а внутреннего соучастия в царстве Божием.

Так созидается богочеловеческое общество.

Задача его жизни – свободное воплощение Божественного начала, ибо Христа-Богочеловека нужно принять и внешним, и внутренним образом. Это внутреннее принятие Христа, это свободное усвоение Его Евангелия, – а иным оно быть не может, ибо всё принудительное и внешнее не может быть названо нравственным, – требует постепенности и времени. Вот почему мы не должны отчаиваться или сомневаться в истинности и приложимости великого благовеста ангелов, воспетого в честь рождения Богочеловека. И истинная слава Истинному Богу на небе, и мир на земле – мирное сближение народов, и благоволение в человеках – устроение общественных отношений по христианскому идеалу. Всё это воплощается в истории постепенно, как результат, с одной стороны, Божественного воспитания и руководительства, с другой стороны – свободного стремления и деятельности всех сил и способностей человеческой души. То, что сделано, ручается за то, что будет сделано. А в смысле прояснения религиозных стремлений, в смысле очищения и облагораживания человеческих отношений христианством сделано так много, что в этом не может сомневаться ни один самый озлобленный враг христианства. Наш русский народ, создавший общественную и государственную жизнь под влиянием Христианства, пришедши к нему из первобытного язычества, обоготворявшего плоть и возводившего страсти в кумиры, наглядно убедился в том, как христианство укрощало зверя в человеке, как оно смягчало нравы, прививало новые понятия. Царство Божие, действуя в человечестве, проникает в него постепенно, как закваска в тесто: это бесподобный и вековечный евангельский образ. Он понятен и утешителен особенно в такие великие дни, как нынешний, когда сердце невольно смущается при созерцании идеала христианства в сравнении с наличной действительностью жизни.

Он бодрит, он властно ударяет в совесть и вызывает на бодрую и непрестанную работу все лучшие и благороднейшая силы человека. Не жалкое отчаяние, не бессмысленные попытки заменить евангельские начала иными, вроде справедливости, которую хотел бы поставить недавно умерший писатель (Золя в романе «Париж») на месте христианского милосердия, не безумно-жёсткое учение о сверхчеловеке и переоценке всех нравственных ценностей и не современные увлечения пресловутым «правовым строем» или социалистическими мечтаниями о счастье людей, пригодном для скотов, – не это спасёт человека и выведет его на путь «обновлённой» и просветлённой жизни: путь указан в Боговоплощении и идеале богочеловеческой жизни. Нравственные болезни века и нестроения жизни, – всё это оттого, что мы отклоняемся от этого идеала, изменяем ему; оттого, что людьми забываются великие и вечные слова ангельского песнопения, ныне потрясающего и умиляющего все верующие сердца: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение»!

Даждь дождь земли жаждущей, Спасе!

Молитва эта мало известна жителям городов. Но у тех, кто вырос в деревне вместе с народом, знает народные радости и скорби, – у нас она будит всегда воспоминания о трогательных моментах подъёма народной веры. Вот, в знойное лето долго-долго стоят жаркие, палящие дни; земля растрескалась; дышать нечем, ветер не освежает измученного жаром лица, а ещё более как бы обжигает; высохли ручьи, обмелели речки. В воздухе пыль; она серым налётом покрывает всё вокруг. Деревья бессильно опустили листья, молодые нежные побеги увяли, пожелтела иссыхающая трава, в поле на нивах хлеб стоит, как обречённый на смерть. Грозный призрак неурожая и голода тревожно носится пред народом, мучит сердце, заставляет с ужасом задумываться над будущим. И вот, в такую мучительную пору уныния и страха исходит народ на общее моление в поля. Несут из храма святыни, поют молитвы, но среди всех молений одно вызывает слёзы, одно заставляет биться сердца и ниц до праха земного, до травы пожелтевшей и иссохшей склоняет главы богомольцев: «даждь дождь земли жаждущей, Спасе!» Редкий священник сельский не переживает в своей жизни чудного события: во время такой молитвы вдали на небосклоне поднимается тучка, она идёт, растёт, близится, в ней вспыхивают молнии... Тишина... Порыв влажного ветра, – и дождь благодатный проливается над жаждущей землёй. Стоишь с народом, вода с тебя стекает ручьями, течёт по облачению, промокаешь насквозь. Но светло и радостно на душе, идёшь бодрый, и за тобой следует народ в храм, как в светлый Христов праздник...

Пронеслось над родиной нашей знойное дыхание разнузданных страстей, промчалось, прошумело революционное движение. Давно оно подготовлялось, не кончилось и ныне, а только видоизменилось. Одно в нём было и остаётся постоянным и неизменным: это желание обезверить народ, потрясти основы церковности, осмеять все религиозные авторитеты. Падкой и слабой оказалась, конечно, прежде всего, молодёжь. И видели мы блудных сынов нашего времени в таком множестве, что, казалось, всё погибло; слышали мы из уст их насмешки над всякими религиозными воззрениями, над всякими религиозными заповедями и обязанностями. Иссохли в нашей молодёжи источники живой воды от зноя злобы, поникли души, уныли сердца, долу, к земле, приклонились все интересы, дыханием бурным, пламенем ада, обожжены были сердца молодёжи.

Однако не нужно было быть пророком, чтобы знать наперёд, что пустота скоро начнёт томить молодёжь, что злобой сердце питаться устанет, что вечные и благородные запросы духа властно заговорят в молодых людях и потребуют удовлетворения. Но и в ответ на проснувшуюся жажду религиозного ведения сыны погибели и соблазнители юношества уготовали пищу по роду своему: атеистические сочинения, насмешки над Церковью и церковностью, оправдание революции Евангелием, а социализма – учением и примером жизни Христа, искажение истины христианской, – вот что услышала молодёжь в различных обществах христианской борьбы, в книжках, проповедующих в невозможном сочетании «христианский социализм», «церковь будущего», условную мораль и проч., и проч. Это не благодатная туча, которая напоит жаждущие души; это – только пустые облака, безводные, носимые ветром; осенние деревья, бесплодные, дважды умершие, исторгнутые; свирепые морские волны, пенящиеся срамотами своими; звёзды блуждающие, которым блюдётся мрак тьмы на веки (Иуд. 1:12–13).

Так писал о подобных учителях святой апостол Иуда. Он же указывает и верный путь к источникам воды живой и оживляющей на веки. Послушаем слово его, ведь ваш кружок будет часто читать Священное Писание. Послушаем слово апостола, оно так применимо к нынешнему собранию: «Возлюбленные, имея всё усердие писать вам об общем спасении, я почёл за нужное написать вам увещание подвизаться за веру, однажды преданную святым. Ибо вкрались некоторые люди, нечестивые, обращающее благодать Бога нашего в повод к распутству и отвергающие Единого Владыку Бога и Господа нашего Иисуса Христа. Я хочу напомнить вам, что Господь, избавив народ из земли Египетской, потом неверовавших погубил. И ангелов, не сохранивших своего достоинства, соблюдает в вечных узах на суд великого дня. Как Содом и Гоморра, так точно будет и с сими мечтателями, которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высшие власти. Они идут путём Каиновым. Это – ропотники, ничем недовольные, поступающие по своим похотям; уста их произносят надутые слова. Это – люди, отделяющее себя от единства веры, не имеющие духа. А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей, молясь Духом Святым, сохраняйте себя в любви Божией, ожидая милости от Господа нашего Иисуса Христа, для вечной жизни» (Ст. 3–21).

Вы видите: всё, что произошло, не ново. И нам радостно, что собирается кружок молодых людей, в своих религиозных исканиях пожелавших подвизаться за веру, однажды преданную святым, назидать себя на святейшей вере нашей. Это всё вы найдёте в Церкви, и вы не ошиблись, когда поставили во главу и основу своего содружества православное учение веры и жизни и руководство святой Церкви.

Даждь дождь этой земле жаждущей, Спасе! Верьте, друзья, что благодатным и спасительным дождём прольётся над душами вашими слово Божественного Откровения и учения святоотеческого. Верьте, что ни один час ваших занятий не останется для вас бесплодным. И дай Бог вашим руководителям вместе с вами увидеть и испытать токи духовного дождя и видеть души ваши напоенными, и с вами вместе праздновать светлый праздник духовных дарований под кровом Церкви Божией. Вы поручили себя небесному покровительству святого Иоанна Златоустого. Пусть стоит у вас пред духовными очами этот великий святой, великий мыслитель, пастырь, проповедник и толкователь богооткровенного слова Божия. В знаменование же его присутствия с вами и небесной помощи примите в благословение этот святой образ Златоустого вселенского учителя. Аминь.