Экзегетическое обозрение Апокалипсиса,

которое мы даем в общих, принципиальных очертаниях, без историко-археологических деталей

Часть первая

(главы I–III)

В своих семи посланиях к малоазийским церквам³⁵ Тайнозритель показывает их фактическое состояние в существенных дефектах и обязательных идеалах, а этим самым устанавливает основные начала истины христианской жизни и ее нормального исторического развития.

Названы семь церквей (I, 4), потом точно поименованные (I, 11) и фактически адресуемые (II-III), но мы уже упоминали, что они служат для Апокалиптика лишь конкретными точками отправления и являются символическими³⁶. Знаменательно, что сначала отмечается лишь голая цифра (I, 4), но она не могла быть напрасной и случайной и должна заключать что-то сама в себе. Но семь – чуть ли не самое излюбленное число Апокалиптика (Откр. 1:4, 13, 16, 20, 8:2, 6, 13:1, 15:1, 6, 7, 8, 16:1, 21:9 cp. Откр. 5:1, 6, 17:1, 3, 7, 9, 10, 11) и везде означает у него законченность и совершенство того или иного характера. Посему и в семичленном сборнике апокалиптических писем мы обязаны усматривать законченное выражение известной истины с разных сторон и точек зрения. В каждом из них надо видеть частичное Откровение этой истины, которая, в совокупности всех посланий, имеет найти целостную обрисовку, для чего важны не историко-археологические примеры, а вдохновляющие и проникающие идеи.

Первое письмо направлено Ефесской церкви, и она заслуживает этого первого места не по своему гражданскому положению в провинции³⁷, где главным городом официально числился Пергам, а потому, что ей говорит «Держащий семь звезд в деснице Своей, Ходящий посреди золотых светильников» (II, 1), но раньше сказано (I, 20), что семь звезд суть Ангелы семи церквей, которых представляют семь светильников. Следовательно, Ангел Ефесский являлся носителем всего небесного церковного руководительства для новой вселенской Церкви. Его голос оказывается основоположительным и принципиально догматическим.

Бесполезно спорить о конкретном значении Ангелов церквей и вдаваться в измышления или разбор разных гипотетических, даже фантастических теорий³⁸. Никто из тогдашних иудейских и христианских читателей ни на минуту не мог сомневаться, что Бог, назирающий за миром и его стихиями³⁹, за отдельными людьми (Пс. 90:1; Мф. 4:6, 18:10; Лк. 4:10) и за целыми народами⁴⁰ через небесных вестников⁴¹, тем более содержит на небе Свое духовное водительство для всей Церкви Христовой и этим способом ведет ее среди земных испытаний к конечной небесной цели (ср.: Евр. 1:14), охраняя от коварства духов злобы поднебесной (Еф. 6:12). Отмечают, что тогда все упреки Апокалиптика придется перенести и на небесных служителей Божиих, как ответственных за фактические недочеты и падения своей церкви⁴²; но до известной степени то же самое затруднение касается и земных начальников, которые несут ответственность за разные дефекты, хотя сами чисты и не зазорны во всем, – напр. Иоанн и Павел в отношении основанных ими церквей, в частности, в Малой Азии, где издавна колебались и двигались все светильники. Говоря по-человечески, с этой стороны и Богу усвояется в Библии раскаяние (Быт. 6:6; Евр. 4:3); в Ангелах, не всегда проникающих в глубину Божественных тайн (1Пет. 1:12), усматривается нечто стропотное (Иов. 4:18); по Книге Юбилеев (XV, ср. «Псалмы Соломона», XVII, 17) Бог даже «ведет тяжбы против Своих Ангелов и Своих духов». Понятно само собою, что небесные Ангелы фактически действуют через своих земных представителей, как полномочных начальников церквей, соответственных конкретных лиц церковной иерархии, т.е. – по-нынешнему – через епископов⁴³.

Положительное достоинство ефесских христиан было в том, что они веру свою воплощали в свойственных делах и в этом неослабном труде все претерпевали ради имени Господня, решительно не позволяя себе увлекаться разным духовным развращением даже от некоторых мнимых апостолов, фактически же – просто лжецов, и с ненавистью отвергая всякую николаитскую практику. Но наряду с этим Ефесяне вызывают против себя Божественное осуждение, что они оставили первую любовь (II, 4: ὅτι τὴν ἀγάπην σου τὴν πρώτην ἀφῆκας). Однако и теперь вполне доступно спасительное восстановление чрез очищающее покаяние и возвращение первоначальной активности. По ассоциациям мыслей ясно, что разумеется «вера, поспешествуемая любовью» (Гал. 5:6) пламенного горения всесовершенной самопреданности Богу во Христе и в Св. Духе, когда все сияет светом Христова идеала в каждом помышлении и движении. В этом отношении несомненно, что ослабление и угасание такой веры свидетельствуют об отпадении.

Итак, горячая любовь плодоносной веры рисуется основным началом благословенного христианского развития, которое увенчивается райскою живительностью. Но уже отмечалось, что на этом спасительном пути встречаются многие трудности, а теперь это удостоверяет для Смирнской церкви (II, 8 и сл.) Божественный Искупитель, свидетельствуя, что смерть за истину Христову ведет к жизни, вопреки всем человеческим расчетам. Решительно утверждается, что вышеописанные дела ради и во имя Христа создают скорбь внешних мучений, способную разрешиться смертью⁴⁴, даже мученической⁴⁵, и физическую и материальную нищету – при всем духовном богатстве – по злословию иудейского происхождения, причем измышляются всякие темные и грязные хулы на христиан, не только не обоснованные нимало, но намеренно позорные, ехидно возбуждающие к ним ненависть во всех слоях общества. Эти темные клеветники называют себя иудеями, ратующими за библейские идеалы, однако извращенное раввинистическое понимание последних сделало их антихристианскими борцами чисто сатанинского характера, потому что они стали служителями сатаны, спадшего с неба (Лк. 10:18) для того, чтобы сеять всех верных как пшеницу (Лк. 22:31). Ближайшим образом это относится к апостольским временам, когда именно асийские иудеи с демоническим неистовством предали св. Павла (Деян. 21:27 и сл.). Но так было и после, и до наших дней (с турецкою зверскою кровавою баней в самой Смирне), пронизанных антихристианским коварством. Но Апокалиптик категорически заявляет, что разумеемые хульники были не истинные иудеи, хранители божественных заветов и обетований. Это – поправшие их отступники, хорошо организованные как συναγωγὴ τοῦ σατανᾶ (II, 9)⁴⁶ и с сатанинским фанатизмом осуществляющие свои антихристианские замыслы. Они заставят много терпеть исповедников Христовых, поскольку мотивируются исключительно диаволом, который подвергает все общество физическим мукам (напр., тюремным заключениям) и длительным мучениям («дней на десять» – каковое число означает закругленный не краткий период времени; cp.: XIII, 12; XVIII, 3, 7, 12, 16). Тут вполне возможна преждевременная и даже насильственная смерть, но это будет великою победой христиански несокрушимого духа и потому обеспечивает для него вечную жизненность с избавлением от второй, после физической, смерти и, очевидно, духовной в конечном осуждении.

Все изложенное предполагает фактическое господство иудейского возбужденного терроризма, исторически несомненного для Малой Азии апостольской эпохи, но заповедывается с ним решительная борьба, как против сатанинского покушения. А раз на другой стороне истина, то и бесспорно ее торжество. Пример тому – Пергамская церковь (II, 12 и сл.), пред которой Господь выступаете уже в качестве Божественного Судии того, что люди должны и могут делать во имя Христово, но идут в сторону любодейно-изменнического принятия зазорных религиозных обычаев, практически осуществляя усвоенные николаитские теории⁴⁷. В последних было и нечто языческо-распущенное, но в антихристианских интересах тогдашние фанатичные иудеи способны были на всякие языческие подделки и, например, всегда усердствовали в возбуждении языческих масс против христиан и доводили дело до кровавых катастроф⁴⁸, так что при мученичестве св. Поликарпа Смирнского (23 февраля 155 года), когда решено было его сжечь, всего скорее сбежались по обычаю иудеи с нужными материалами (τῶν ὂχλων παραχρῇμα συναγόντων ἔκ τε τῶν ἐργαστηρίων καὶ βαλανείων ξύλα, καὶ φρύγανα μάλιστα ἰουδαίων προθύμως, ὡς ἔθος αὐτοῖς, εἰς ταῦτα ὑπουρχόνιον) на казнь этого апостольского и пророческого мужа, причем центурион выдал святителя на сожжение (θεὶς αὐτὸν, ἐν μέσῳ, ὡς ἔθος αὐτοῖς, ἔκαυσεν ) по крайне яростному настоянию иудеев, которые вместе с язычниками вопили об «οἱ ἡμέτεροι θεοί», якобы это – «учитель христиан, разрушитель наших богов, учащий многих не приносить им жертвы и не поклоняться»⁴⁹. Подобные люди были готовы на все ради гибели ненавистных христиан.

В Пергаме находится «престол сатаны», который живет там, являясь организующим и заправляющим агентом⁵⁰. По сказанному о смирнских злословах надо думать, что разумеется именно «сборище сатанинское» ожесточенного псевдоиудаизма, но оно имело свой производящий и властвующий центр в Пергаме, где выковывались и повелительно проводились повсюду иудаистические противохристианские интриги⁵¹. Там находился царственный трон антихристианского владычества. Было страшно и опасно жить под мрачной его сенью, и тем не менее пергамские христиане, пребывая в такой угрожающей близости, продолжали свою христианскую активность в соответствующих делах, содержа непостыдно и открыто имя Христово и нимало не колеблясь в своей спасительной вере, даже в те кровавые дни, когда насильственно умерщвлен Антипа, доказавший мученичеством, что он – свидетель верный (II, 13): Αντίπας, ὁ μάρτυς μου ὁ πιστός до смерти (cp. II, 10 и XVII, 6), которая и была этим священным свидетельством⁵², сохраняясь в достохвальной чисте.

Пергамская церковь, однако, осквернилась в некоторых своих частях, где распространилась Валаамская искусительность к употреблению идоложертвенного и к любодейству. В буквальном смысле это едва ли допустимо, а было лишь нечто подобное в соблазне к религиозной измене, являвшейся истинным духовным любодейством⁵³ в отношении Церкви как τη παρθένῳ μητρί⁵⁴. Такую аналогичность и отмечает Апокалиптик (II, 15) выразительным сближением: «так как имеешь и ты держащихся учения Николаитов» – οὕτως εχεις καὶ σύ κρατοῦντας τὴν διδαχὴν τῶν Νικολαϊτῶν ὁμοίως. Фраза неотразимо гласит, что в Пергаме последние действовали подобно древнему Валааму в отношении Израиля, а там совсем не было подлинных «Валаамитов», и такое раннее ниспадение в язычество, вообще не склонное облекаться в христианскую одежду ради пропаганды, совершенно немыслимо. Гораздо вернее, что находились лишь немногие (II, 14) валаамитские подражатели, а о них мы должны думать, что это были иудеохристиане или иудаиты, которые увлекали к валаамитскому соблазнительству φαγέῖν εἰδωλόθυτα καὶ πορνεῦσαι⁵⁵, даже во имя якобы христианской свободы.

Такое предательство со стороны христиан недопустимо и грозит мечом Божественного отвержения. Всякий соблазняемый материальными благами, хотя бы в области питания (что несомненно для тогдашних малоазийцев и с беспредельной иудейской жестокостью было), должен помнить, что ему обеспечено небесное насыщение вроде того, как Израиль имел в пустыне манну. Колеблющихся искушали тем, что, принимая рекомендуемую практику, они получат и соответствующее предохраняющее прозвание вместо имени «христианин», которое было их отличием и ясным «вызывательством» для внешних, особенно для иудеев (но вначале вовсе не для иудеев). Новое имя для верных победителей будет из той же категории (напр.: «Сын Божий»), – чистым, как белый камешек, на котором писалось избираемое лицо, и одинаково сокровенным, известным получателю и не раздражающим никого другого самим своим названием, вроде исповеднического заявления: «χριστιανός (χριστιανή) εἰμί».

Значит, непозволительно ни малейшее отступление от принципа веры, любви поспешествуемой и реализуемой. Тем паче предосудительны и нетерпимы прямые уклонения аналогичного свойства, и они непременно навлекут праведный гнев «Сына Божия, у Которого очи как пламень огненный и ноги подобны халколивану».

Эта истина несомненна по судьбе Фиатирской церкви (II, 18 и сл.). Последняя обладала высокими качествами дел любви в служении веры и неизбежного на земле страстотерпчества за нее. Даже больше того – она превзошла Ефесскую церковь, ибо в нормальном христианском развитии возросла своими делами по сравнению с первоначальными стадиями. И, однако, здесь тоже оказалось нечто зазорное и пагубное. Фиатирцы попускали «жене Иезавели», называвшей себя пророчицею, и учить, и вводить христиан в заблуждение, любодействовать и есть идоложертвенное. Ввиду ее нераскаянности Господь повергает ее на одр и любодействующих с нею в великую скорбь и угрожает поразить детей ее смертью. Изображение это столь наглядно, что некоторые из ученых видят в фиатирской соблазнительнице действительное историческое лицо, иногда предполагая в ней даже жену фиатирского епископа⁵⁶. Как ни увлекательно для реалистических комментаторов это толкование, оно весьма сомнительно по самой неопределенности и неясности апокалиптического описания, которое тогда потребовало бы просто сурового осуждения фиатирского предстоятеля или его полного отвержения. Библейская Иезавель была язычницей и яростно работала в пользу язычества, между тем о фиатирской соименнице говорится, что она соблазняла на вкушение идоложертвенного, подобно пергамским смутьянам. Очевидно, и эта Иезавель была сходна с ними и являлась николаитскою сектанткой с язычествующими тенденциями⁵⁷, обольщая фиатирцев и завлекая некоторых из них (II, 23) в свои сети с энергией жены Ахавовой, которая вовсе не ограничивалась обходными путями приобщения израильтян к язычеству чрез ядение идольских жертв. Фиатирская Иезавель (подобно пергамским Валаамитам) только по методу жестокой настойчивости напоминала свою библейскую одноименницу и буйствовала в своем родственном кругу. Отсюда в немалой степени вероятно, что это была иудейская лжепророчица (II, 20, cp. II, 9) с либертинической пропагандой⁵⁸. Подтверждение сему мы усматриваем в том, что ее противники не держали Иезавелина учения и не разумели так называемых «глубин сатанинских» (II, 24), какими несомненно означаются иудейские доктрины и аккомодации, но только примененные здесь для непотребной иезавелитской практики⁵⁹. В Смирне и Пергаме они распространялись среди христиан в своем непосредственном виде, но в Фиатирах был сделан дальнейший роковой шаг, хотя, кажется, пока не (много) дальше участия в языческих жертвенных трапезах⁶⁰. Прежняя соблазнительность была облечена в форму обоснованного учения, находившего преданных служителей (II, 23), и такое убеждение покоилось на том, что провозглашаемая доктрина находится в полном согласии с иудейскими предпосылками, ибо партизаны обладают всецелым иудейским видением и точно знают все «сатанинские глубины» высшего иудейского созерцания – по противоположности с истинными τὰ βάθη τοῦ θεοὖ (1Кор. 2:10). Но нужно принять, что теперь произошел сильный уклон в языческую сторону. Измена христианству в пользу иудейского сектантства, естественно, располагала верующих к некоторому религиозному индифферентизму, особенно когда она допускалась ради материальных интересов и при насилиях подобного характера. Безразличность постепенно переходила к предпочтению конкретно лучшего в этом смысле и разрешалась языческим либертинизмом, где в тогдашнее время всякая распущенность покрывалась религиозным освящением (как потом у гностиков). И подобное понимание может опираться на то замечание у Апокалиптика, что христианскому победителю обещается крепкая сокрушительная власть над язычниками (II, 26). Очевидно, что к последним поклонники пророчицы уже раньше имели касательство, но оно связывалось лишь с предосудительными и гибельными языческими крайностями, а истинный успех в этой области лежит там, где исповедники Господни имеют «звезду утреннюю»⁶¹ (II, 28), сияющего дня света Христова (XXII, 16).

Конечным выводом всех наблюдений является та истина, что деятельная равными плодами любовь веры Христовой не терпит иудаистических приражений и падений и решительно устраняет всякие языческие примеси. Для каждого христианина должен повелительно звучать единственный призыв: буди верен первой любви до смерти! Иначе постигнет крайнее омертвение духовного организма, загрязнение его и смерть. Печальную иллюстрацию сего дает Сардикийская церковь (III, 1 и сл.), которую обличает Великий Судия, обладающий всей Божественной полнотой и хранящий в деснице всю вселенскую Церковь.

Сарды утешались обманчивым сознанием, что они носят животворное имя – конечно, христианского населения, – но под ними совсем не было адекватного содержания, и потому инертная отвлеченная номенклатура скрывала реальную безжизненность. Это в принципиальном смысле бесспорно, но в Сардах и фактически совершилось столь активное приближение к смерти, что им грозил неожиданный конечный приговор, если они не будут бдительны в сохранении полученного залога и в осуществлении его тождественною практикою. Но это лишь гипотетическая возможность, спасительная потому, что (подобно обещанному для Содома и Гоморры: Быт. 18:26 и сл.) в Сардах есть несколько людей, не осквернивших одежд своих, а все другие, очевидно, осквернили их.

Данное преступление может находиться в связи с либертинистическою разнузданностью и частью даже выражается в ней, но обетование белых одежд категорически говорит о духовной чистоте и светлости немногих сардийцев. Этим необходимо внушается, что и там в большинстве было духовное помрачение, повлекшее за собой «скверну плоти и духа» (2Кор. 7:1). Причина тому – в отсутствии бодрственности, когда духовная спячка вызывает замирание жизненных функций и сопровождается ослаблением их и фактическою бездеятельностью. Принятый дар веры от живительного Первоисточника Божественного с сохранением лишь мертвого теоретического ведения, при котором (и бесы веруют и трепещут: Иак. 2:12), естественно, подобная бесовская настроенность открывает простор для бесовских влияний, и потому «иссякание любви многих» (Мф. 24:12) называется у Господа одним из предварений последних времен и пришествия антихриста.

Отсюда – догматически моральный завет: быть всегда бодрственными в исполнении нормы данного нами залога во всем житейском исповедании, не допуская ни идейных, ни практических аберраций. Трудно это в земном мире всяких соблазнов, но Бог не попускает искушений сверх сил наших, а открывает им и удобный выход (1Кор. 10:13) для немощи нашей (2Кор. 12:9–10). Посему христианское торжество чистой верности всегда доступно нам и ярко подтверждается судьбой Филадельфийской церкви (III, 7 и сл.), пред которою Господь является в качестве владетеля ключа Давидова, отворяющего и запирающего входы в обетованный «дом» (Ис. 22:22) Его мессиански-духовного царства (Мф. 16:19). Это зависит в конце концов от единой воли Божией, но для пользования ею необходимо и личное усердие по нашему состоянию. Вот Филадельфийская церковь, внешне совсем маломощная, а все-таки оказалась достойной благословенного восхождения, ибо сохранила слово учения своего Искупителя, никогда не отрекалась от Имени Его, но всегда и явно исповедовала себя Христовой. Посему победная сила Господня совершается в немощи ее (2Кор. 12:9), несмотря на жестокий напор грубо торжествующих врагов. Их – целая рать, образующая сплоченное «сборище», однако последнее есть сатанинский союз антихристианского лживого иудейства, ибо и появилось оно в язычески эллинизированной Антиохии (Деян. 11:26), которое непременно должно погибнуть от собственной внутренней неправды и покорно поклониться носителям и исповедникам благодатной силы. Никто не вправе отговариваться своею слабостью, т.к. для всех одинаково открыта вседейственная благодать Христова по мере усердия и восприемлемости каждого. Правда, пока этим создаются такие жизненные условия, что потребно тягостное терпение по заповеди и примеру Христову, но тем выше и совершеннее подобный исповеднический успех, обеспечивающий непоколебимую устойчивость христианского процветания.

Значит, сколь легко падение, постепенно увлекающее в бездну погибели, столь же возможно и возрастание, ибо тут нужно только следование слову Господню: «Держи, что имеешь, дабы кто не восхитил венца твоего» (III, 11), памятуя о вознесении смиренных (Лк. 1:52), которые теперешними незаслуженными страданиями закаляются против грядущих повсеместных искушений, усиливающихся и расширяющихся до вселенского объема, соответственно всемирному возобладанию христианства. В этом смысле христианское исповедничество смиренной преданности является постоянным столпом храма Божия и носит звание Того, Кому он посвящен в высшем гражданстве нового имени Христа как воскресшего, торжествующего и царствующего Искупителя.

В двух последних письмах мы видели две конечные крайности – полного омертвения и неисчерпываемой жизненности. Перед этими противоположностями недопустимо апатическое безразличие, поскольку фактически нет и теоретически немыслимо нечто третье и среднее, примиряющее между двумя отрицаниями. Необходим решительный выбор со всецелым поворотом туда или сюда, а иначе – при убийственных колебаниях будет все потеряно; между тем желательно лишь творческое созидание согласно живительной истине Христовой.

Эту печальную фатальность устрашающе открывает нам следующая Лаодикийская церковь (III, 14 и сл.), которой теперь говорит непреклонный по Своему существу Свидетель Достоверный, по непосредственному наблюдению и соответствию объективной истине, созерцавший все бываемое с самого его начала, как Первовиновник создания Божия. И вот Он провозглашает, что лаодикиец ни холоден, ни горяч, – лишен типической определенности, поскольку и сам совсем не определился, а беспомощно и пассивно качается на обе стороны, куда в данный момент клонит его стихийное веяние обманчивого увлечения. Это – как бы противная на вкус тепловатая вода, чаще всего вызывающая тошноту и извержение. Подобным было и религиозно-моральное умонастроение лаодикийцев. Они стали богатыми, потому что разбогатели и ни в чем не нуждаются. По внешности бесспорно, но относится исключительно к материальной обеспеченности, которая приобретает свою важность лишь от своей духовной основы, а в этой связи является соблазнительной мишурой. Поэтому и лаодикийское богатство скрывало жалкое несчастье духовной нищеты и ослепления касательно ее наличности у них. Нужно то единственное богатство, какое приобретается только у Бога и представляет чистое пробное золото благодатных даров, доставляет духовное одеяние белоснежной чистоты, устраняющей видение даже обнаженной наготы и избавляет человека от болезненной слепоты неослабной зрительностью. Лаодикиец не отрекся от всего этого прямо и ясно, но питает к сему холодное безразличие, и Господь обличает и предупреждает, как любящий отец, не теряющий даже последней надежды. Надо услышать и всем сердцем воспринять призывной голос к водворению и жизненному общению со своим Спасителем в Его обителях, когда христианин естественно победит и воцарится вместе с воссевшим при Отце Господом-Искупителем. Это благосостояние требует неослабного применения, в озарении коего теряются все житейские шероховатости и люди будут белыми, т.е. избранными наследниками по «книге жизни», засвидетельствованными Сыном у Отца Своего и пред Ангелами – зрителями спасительного искупления.

Здесь венец и конец всего изображения, потому что дальше следует непрерывное бесконечное пребывание в царстве Божием. Обеспеченное и устойчивое продолжение гарантируется и освещается своим предварением и потому не требует детального описания. Понятно, что апокалиптическая эпистолография прекращается, а мы должны собрать воедино и идейно выразить все ее содержание. Там предначертывается судьба Церкви Божией в ее историческом течении и небесном завершении. Но первое уже предрешает собою второе, если они совпадают между собой как благое начинание и блаженное достижение. С этой стороны особенно опасным бывает средний период, когда возможны всякие уклонения от нормального направления на разные распутия. Подобные колебания способны погубить весь успех, и потому естественно, что Тайнозритель сосредоточивается на этом моменте как роковом для всего движения, где обычный ход должен идти с указанною выше регулярностью и не допускает ни потрясений, ни катастроф.

В данном случае такою соблазняющей и разрушительной для христианства силой называется Николаитская секта (II, 6), которая параллелизирует с древним искусителем Валаамом (II, 15, ср. Числ. 31:16), но только он действует теперь среди христиан и увлекает их в свои сети религиозно-моральной распущенности. Из других сближений и намеков следует, что подобная пропаганда процветает в области сатаны (II, 13), а его «сборище сатанинское», с верховодством диавола (II, 10), было иудейское по происхождению и составу (II, 9) и исповедовало таинственное учение с сокровенными сатанинскими глубинами (II, 24) в arcanœ hœreticæ⁶², оправдывавшими всякие непотребства у гностиков⁶³. Николаитство было, видимо, иудейской генеалогии, хотя в извращенных отпрысках, как некоторыми принимается это и для их антиподов – колосских фанатиков. Поэтому я считаю совсем необоснованным возведение апокалиптических николаитов к совращенному ими⁶⁴ диакону Николаю⁶⁵, ибо несомненно, что он был прозелит (Деян. 6:5), т.е. человек языческого рода, перешедший к христианству от воспринятого иудейства, которое у него не могло иметь и не заключало сатанинского устремления и фактически было благоприятной пропедевтикой к христианскому просвещению. А в апостольские времена, разумеется, было много Николаев из чистых евреев, хотя бы через греческое перезвукование имени «Валаам»⁶⁶. Этого не разрушает окончательно и скрупулезная филология, поскольку ею ничуть и нигде не определялась вся ономатологическая игра с разноязычными обозначениями одного субъекта.

Сначала эта организованная иудейская интрига⁶⁷ проникла в Малую Азию извне в виде легатов-посланников, вероятно из Иерусалима, хорошо знавших фанатические настроения тамошнего иудейства, но когда она была разоблачена в своем лжеапостольстве, то уже успела оставить свое злое наследие в николаитстве. Нет основания существенно отличать их, судя по отношениям к ним ефесян и Тайнозрителя⁶⁸.

Эти пришельцы постарались поколебать основные устои в активной и животворной любви Христовой и путем жестоких внешних стеснений вызвать у верующих изменнические настроения языческого характера во имя Павловой свободы и под покровом Иоаннова всепрощения. Это достаточно соответствует течению христианской истории, где иудейское коварство связывалось с языческими примешениями и увлечениями, даже проникало их с антихристианской намеренностью. Но во всех этих видах и формах подобное вражеское нападение победимо благодатной верностью при малых человеческих силах и должно быть разрушено всесовершенно, ибо иначе предстоит поражение христианства, как внешне был умерщвлен Христос. Неясно тут до непосредственной очевидности повсюдное участие иудейства, но оно было «началом создания» всего антихристианства и во все века, для всяких комбинаций, являлось творцом его, соучастником, распространителем и патроном.

Отсюда видим, что иудейско-демонические покушения продолжаются напряженно за все историческое течение христианства. Для него все это обуревание вовсе не абсолютно и должно быть подавляемо человеческим усердием при помощи благодати Божией, а она заключается в живой вере и в деятельной любви, когда вера поспешествуется и достигает совершенства делами (Иак. 2:22), почему Господь и во всех Асийских церквах прежде исследует их дела (II, 2, 9, 13, 19; III, 2, 8, 15) как обязательные для истинно христианской жизни и ее правильного исторического развития.