VII. Отношение старца Серафима к Дивеевской обители
Об основании Дивеевской общины.-Краткие сведения об основательнице ее и первоначальнице.-Труды ее и построение новой каменной церкви в Дивееве.-Основание Дивеевской общины.-Судьба ее и умножение членов после смерти первоначальницы.-Влияние Саровских старцев.-Посещение о. Серафима сестрами и священником Дивеевской общины.-Участие в ней старца Серафима.-Причины разделении общины.– Обстоятельства этого события.-Указание нового места для нее.-Устройство мельницы.-Переселение некоторых сестер и первоначальная жизнь их на новом месте.-Приобретение земли в собственность.-Малодушие некоторых сестер.-Рассказ о кормления медведя.-Число сестер при кончине старца.-Труды и подвиги сестер.-Новое молитвенное правило о. Серафима дли них.-Построение и освящение новых церквей для общины.-Исправление сестрами пономарских обязанностей в церкви.-Правила, заповеданные о. Серафимом относительно служений в общинной церкви и занятий сестер. – Обстоятельства, доказавшие необходимость их исполнения. -Об участия старца в будущем построении собора в общине. -Слитие двух общин в одну после смерти старца. – Взгляд о. Серафима на новоучрежденную общину
в Саровскую обитель, она остановилась для отдохновения в двенадцати верстах от нее, в селе Дивееве и, по простоте, села на бревнах неподалеку от тогдашней Дивеевской деревянной церкви в честь Святителя и чудотворца Николая. Здесь в немногие минуты сладкой страннической дремоты, она увидела Божию Матерь, Которая, внушая ей остаться на этом месте, поручала воздвигнуть и храм в честь Казанской чудотворной иконы Ее. Воспрянув от дремоты и обозрев местность, она отправилась в Саровскую пустынь. Обитель так пришлась по сердцу ей, что она непременно осталась бы спасаться в ней, если бы тот был женский монастырь. Возвратившись отсюда в село Дивеево, она познакомилась с тамошним достойным священником о. Василием Дертевым, который впоследствии, под именем Варлаама, умер иеромонахом в Саровской пустыне, а на постоянное жительство поселилась в приходском к Дивееву сельце Осиновке, в небольшом домике, построенном на не большом участке земли, приобретенном ею от владельцев Осиновских. Когда же умерла девятилетняя дочь Агафьи Симеоновны, и последняя связь ее с миром разорвалась, тогда она, продавши свое имение, переселилась на жительство к Дивеевскому о. Василию, построила себе на его дворе отдельную келлию и подвизалась в ней двадцать лет. Келейные подвиги она проходила в тайне пред Отцом небесным, и в настоящее время они остаются для нас почти в неизвестности. По благословению Саровских старцев она прочитывала ежедневно из Евангелия зачало дневное и святому. Много также посвящала она времени чтению Четий-миней и духовно-подвижнических сочинений, напр. Иоанна Лествичника, Ефрема Сирина, Молитва Иисусова никогда не сходила с ее уст. По смирению своему, забыв о своем происхождении, звании и богатстве, она исправляла в доме о. Василия добровольно всякие домашние работы. У кого из крестьян одиноких, но многодетных, хлеб долго оставался на корню, она тихонько хаживала в поле, сжинала и связывала в снопы. Бедным девицам, вступавшим в брак, своими руками вышивала головные уборы (так называемые сороки) и дарила их, сверх того, полотенцами. В воскресные и праздничные дни, по выходе из храма, останавливаясь с крестьянами, делала им разные наставления. Во время же пребывания своего у о. Василия, она в течение пяти лет, начиная с 1774 или 1775 года, построила на свои средства, вместо бывшей деревянной Никольской церкви, каменный храм в честь Казанской Божией Матери с двумя приделами: один во имя Святителя Николая чудотворца, а другой первомученика и архидиакона Стефана. По освящении всех трех престолов Агафья Симеоновна, незадолго до своей кончины, решилась устроить близ Казанской церкви общину.
По совету Саровских старцев, настоятели которой – Пахомий и Исаия, были ее духовными отцами, и с разрешения епархиального Владимирского начальства, испрося у гг. Ждановых, по близости Казанской церкви часть земли в 1300 квадр. саж., Агафья Симеоновна построила на ней дом с надворным строением и пригласила к сожитию с собою, Ардатовского уезда деревни Вертьяновой, девицу Евдокию Мартынову, скончавшуюся уже около 1836 года, вотчины г. Баташева крестьянскую вдову Анастасию Кириллову, села Сарминского-Майдана крестьянскую девицу Ульяну Григорьеву и деревни Осиновки крестьянскую же вдову Феклу Кондратьеву. В этом доме она жила с ними до своей кончины, ведя жизнь духовную, по духу и правилам Саровской обители, управляя помянутыми, как они назывались, сестрами, с кротостью, пропитывая как себя, так и живущих с нею своими средствами, при помощи благотворительной руки Саровского строителя о. Пахомия. Так положено начало Дивеевской обители, с которою неразрывно связано имя Саровской пустыни и в частности – старца о. Серафима!
По кончине Агафьи Симеоновны, преемницею ее по управлению была Анастасия Кирилловна. При ней собралось для общежития из разных мест до 20 мещанских и крестьянских девиц, которыми она управляла по правилам первой начальницы, получая содержание от Саровлян же за шитье им свиток, вязанье чулок и пряденье ниток. По смерти Кирилловой, место начальницы заступила мастера Тульского оружейного завода Прокофия Кочеулова вдова, Ксения Михайловна, старица строгой духовной жизни, которую Саровский игумен Нифонт называл терпугом духовным. При ней по 1826 год число сестер о Бозе живущих, умножилось до 40. Некоторые из них присланы были в последние пять лет старцем Серафимом. Саровские старцы – Пахомий и Исаия, выезжая из обители, всегда бывали в Дивееве и, доставляя сестрам общины пособие в пропитании, главнейше укрепляли их своими беседами, своим нравственным влиянием в прохождении избранной ими духовной жизни. О. Серафим, после смерти строителя Пахомия и Исаии, по обещанию, сделанному в последние минуты их жизни, принимал близкое участие в Дивеевской общине, наблюдая и руководствуя сестер ко спасению. В последние же годы своей жизни он принял самое деятельное участие.
С 1825 года к о. Серафиму начали ходить за благословением сперва сестры, а потом и сама добродетельная начальница Дивеевской общины, Ксения Михайловна. Бывал у него и Дивеевский священник о. Василий, которого старец Серафим любил и уважал. На прошение о. Василия не оставить общину, старец отвечал: «как нам оставить тех, о коих просила меня, убогого Серафима, матушка Агафья Симеоновна? Ведь она была великая жена, святая; служение ее было неисповедимо, источник слез беспрестанный, молитва к Богу чистейшая, любовь ко всем нелицемерная; одежду носила самую простую, и то многошвенную; опоясывалась кушаком с узелком. А как идет, бывало, то госпожи великие ведут ее под руки. Столь за жизнь свою была уважаема! Так как же нам презреть ее прошение? Я ведь теперь один остался из тех старцев, коих она просила о не оставлении заведенной ею общины. Так-то и я прошу тебя, батюшка: что от тебя зависит – не оставь их».
В этом году о. Серафим принял решительное участие в общине. Он разделил ее на две части, говоря, что на это есть изволение Господа и Божией Матери. Дело было так. Населенность Дивеевской общины требовала, чтобы распространить ее; но место, ею занимаемое, было столь тесно, что не существовало никакой возможности распространить ни в ту, ни в другую сторону; да и правило, принятое от Саровлян он находил не для всех лиц слабого женского пола легко-исполнимым. Предлагал он начальнице Ксении Михайловне правило это заменить новым; но она не согласилась. Сверх того, он не сочувствовал и тому началу, чтобы девицы жили в одном общении с бывшими в замужестве сестрами. Женщина, проведшая несколько лет приятной жизни в замужестве, могла передавать о том девицам, действуя разрушительно на мирное состояние духа, столь необходимое для точного соблюдения духовных обетов. Другая могла быть в замужестве несчастною, и своими рассказами о бедствиях бросала бы несправедливо мрачную тень на богоучрежденное в человеческом роде состояние брачное. Старец замечал еще, что в супружеской жизни женщина часто приобретает такую настойчивость в характере (упрямство), которую трудно после исцелить. Это могло бы, естественно, при взаимном общении передаваться и девицам, поставляя их на пути, противоположном отречению собственной воли, требуемом в Дивееве. «В общежительной обители – говорил он – легче справиться с семью девами, чем с одною вдовою». По всем этим причинам он считал полезнее для обители разделить ее на две половины так, чтобы в одной спасались бывшие в замужестве, в другой – чистые девы, хотя бы начальство и руководство у обеих было одно и общее. При сем в воображении его носился пример Суздальского женского Богородицкого монастыря, устроенного в XII веке. В нем именно было два отделения, из которых в одном жили посвятившие себя Богу девы, в другом, отделенном от них оградою – вдовы. Тем и другим воспрещено было входить между собою в разговоры. «И нигде же не бысть – замечает описатель жития преп. Евфросинии – такого монастыря по всей великой России по устроению благочиния и покоя от труда черноризцам, ниже таких изрядных и трудополезных, иже в посте просиявших черноризиц, не обретал никаможе, якоже сии трудоположницы, то бо основание жития постнического и образ хотящим чернечествовать». Имея такие основания, о. Серафим так и оставил существовавшую Дивеевскую обитель на прежнем месте и в прежнем виде. Сам же начал прилежно молить Господа и Пречистую Матерь указать для устройства обители другое место, более пространное, и Царица Небесная, вняв его молитве, Сама избрала для сего место саженях во ста, или с небольшим, от прежней обители и Казанской церкви. В 1823 году Михаил Васильевич Манторов, после исцеления от болезни, по молитвам о. Серафима, и при участии его собственной веры полученного, прибыл во второй раз в Саровскую обитель. Старец, благословив его и сделавши духовное назидание, дал ему, отпуская от себя, дубовый, вытесанный колышек, с таким приказанием: «когда ты поедешь домой, остановись в Дивееве подойди к среднему окну алтаря Казанской церкви и посмотри в поле: ты увидишь межевик и ступай по направлению его до поляны, которая находится в конце его. Взошедши же на поляну, ты найди средину ее и вбей тут вот этот колышек, заметив для памяти его признаки». Когда г. Манторов был и на следующий год в Сарове, о. Серафим дал ему уже четыре обтесанные колышка и велел их поставить на той же поляне, так чтобы прежний кол приходился в середине. Михаил Васильевич исполнил, как приказывал о. Серафим, не понимая, что из этого должно выйти. Но теперь понятно, что старец еще за два года до решительного участия в общине, имел мысль устроить мельницу и при ней образовать особое отделение Дивеевской общины.
Земля, на которой о. Серафим наметил новое помещение общины, принадлежала наследникам г. Баташева. Господь устроил так, что около этого времени одна из наследствующих особ, Вера Андреевна Постникова, урожденная Баташева, посетив Саров, была у о. Серафима. Старец просил у нее эту землю, и Вера Андреевна с любовью уступила ее, обещаясь взять на свою долю этот участок. Только она забыла заявить о сем в главной конторе, от ведения которой земля зависела.
Приобретши таким образом и землю, о. Серафим, после известной нам молитвы, совершенной с сестрами в дальней пустыне, 9-го декабря 1825 года, в день Зачатия Пресвятой Богородицы, получил решимость и укрепился духом приступить к делу. В остальные дни 1825 и во весь почти 1826 год он сам готовил столбы и лес для мельницы, которую, по примеру Алексеевской общины, он хотел устроить и для общины Дивеевской. От настоятеля Сарова о. Нифонта было позволено воспользоваться для сего дела Саровским лесом. В заготовке леса помогали о. Серафиму сестры Дивеевской общины. О. Серафим устроил в келлии дальней своей пустыни печь, чтобы здесь зимою тепло было отдыхать после трудов. В день Зачатия Божией Матери 9-го декабря 1826 года, ровно через год после молитвенного начала дела, в первый раз были привезены на Саровских лошадях столбы и бревна к месту, предизбранному для нового поселения сестер Дивеевских. После сего и самим сестрам дано было благословение вывозить Саровский лес для мельницы.
Ближайший помещик А. Н. Прокудин, имевший веру п уважение к о. Серафиму, прислал мельничного мастера и 12-ть человек плотников, которыми мельница построена в скорое время. Весною 1827 года начали строить, а летом 7-го июля, накануне праздника Казанской Божией Матери, она замолола. Так как мельница строилась на земле, формально еще не отошедшей от владельцев, то старец, для ободрения рабочих, внушал никого не бояться, говоря, что Сама Царица Небесная пожаловала обители все это место. Приставленные от гг. Баташевых распорядители землею, натурально, привязывались к рабочим, мешали им; но рабочие терпеливо сносили все оскорбления и продолжали свое дело, ссылаясь на приказание о. Серафима. Когда мельница, устроенная с двумя поставами, была готова, о. Серафим перевел для жительства при ней из Дивеевской общины, что при Казанской церкви, шесть сестер, а именно: Параскеву Степановну, Параскеву Ивановну, Евдокию Ефремовну, Анну Алексеевну, Дарью Зиновьевну и Ксению Ильиничну. Параскеве Степановне назначил быть между ними старшею. Для духовного же руководства поручил всех новому Дивеевскому священнику о. Василию Садовскому, которого назначил быть и духовником для них, говоря, что на это есть воля Божия, Царицы Небесной и его благословение. Избранные сестры были из числа тех дев, которые в прежнее время самим старцем определены в общину Агафьи Симеоновны Мельгуновой. Не имея еще келлии, сестры до глубокой осени жили на самой мельнице и занимались работами. В конце же октября построили свою келлию, в которой одной и поместились все. Через непродолжительное время о. Серафим приобрел для них житницу и поставили ее против келлии. После сего он благословил им строить и другие келлии для вновь приходящих сестер. Строения о. Серафим распорядился вести в две линии, так, чтобы мельница приходилась в средине пли против промежутка. Около года, по заведении мельничной общины, сестры ходили за трапезу в прежнюю обитель и не мало им было скорби от таких странствований. Потом о. Серафим благословил им печь хлеб и варить квас у себя, отдельно от Дивеевских, и сам пробовал их стол, который изредка приносили ему, по его желанию. Раз сестра Параскева Ивановна, после трудов в лесу, вкушала вместе с о. Серафимом в обеденное время сухой хлеб с водою. Старец заметил: «это еще, матушка, хлеб насущный; а когда я был в затворе, то питался зельем: траву снить обливал горячею водою, так и вкушал. Это пустынная пища и вы ее вкушайте». С тех пор по благословению старца, в общине стали готовить снить, отваривая ее в воде с солью. Сверх того, когда сестры бывали у него, он, после духовного утешения, отпускал их обратно не иначе, как с ношею сухарей или толокна. Одна из сестер, имя ей Мария Ивановна, назначена была для приготовления трапезы. Во время заведения общины сестры не раз, по наставлению о. Серафима ходили на Илевский завод к приказчику гг. Баташевых хлопотать об отдаче в их собственность земли, которая занята была мельницею; но успеха никакого не было в течение почти трех лет. Приказчик не доносил о сем наследникам. А когда донесли, то генеральша Постникова, вспомнив словесное обещание, сказала: «Да, у меня просил о. Серафим земли в Дивееве, и я обещала ему дать. Беру этот участок на себя, когда последует раздел имения». Распоряжение ее о пожертвовании сей земли было доставлено в общину на бумаге. Когда уведомили о сем о. Серафима, он пришел в такое восхищение и радость, которых на словах нельзя передать. Случился в то время в Сарове г. Манторов... О. Серафим послал чрез него к сестрам в Дивеево кадочку меду, и сестры, обозначивши вместе с посланным от конторы приказчиком, межу от своих владений, вкушали этот мед с мягким хлебом вместе с начальницею, Ксениею Михайловною и Дивеевским священником. Сестра Елена Васильевна Манторова написала генеральше Постниковой в искренних выражениях благодарное письмо от имени Дивеевских сестер и о. Серафима; при чем старец в благословение послал ей своих сухариков. Это было в 1830 году.
Трапезная сестра Мария Ивановна, по своему послушанию, пошла однажды весною того же года в погреб рано утром. Прочие сестры спали еще. Идя к погребу, вдруг увидела горящую свечу, которая воткнута была в землю позади келлии. В испуге, сестра прибежала в келлию, разбудила спавших. Все бросились с замиранием сердца к тому месту, где горел таинственный огонь. В неописанной радости все вскочили, чтобы бежать туда – но его уже не было. И это явление было не что иное, как видение. Поутру, когда рассвело, сестры нашли, что земля у этого места была вскопана. Это случилось пред днем Св. Троицы. С того времени старец благословил сестрам рыть в три аршина канавку около того места, где было видение, и они, занимаясь сим ровно три года, оградили себя со всех сторон окопом и внутри его валом, на котором, по его благословению, насадили крыжовнику.
По неудобствам жизни в общине, некоторые из сестер впали в малодушие и хотели переселиться куда-нибудь в другое место. Одна из них, Ксения Ильинична, имея это на уме, пришла к о. Серафиму попросить благословения. Старец, не дав ей высказать своих намерений, отечески уговаривал ее в течение восьми часов, и сестра, успокоившись от искупительных помыслов, осталась на всегда в обители. Другая сестра, Параскева Ивановна, решившись отправиться в мир, не хотела и сказываться о том о. Серафиму. Неожиданно старец сам присылает за ней. Сестра пришла к нему в смущении. О. Серафим начал рассказывать ей о своей монастырской жизни и несколько раз повторял следующую мысль: «я, матушка, всю монастырскую жизнь прошел и никогда, даже мыслью, не выходил из монастыря». Этою беседою, мудро направленною к сердцу сестры, он уврачевал душевный недуг, тяжко ее мучивший, так что, по окончании беседы, она чувствовала, точно больной член отняли у нее – и успокоилась.
Старица Дивеевской обители Матрона Плещеева рассказывала о следующем чудесном обстоятельстве: «поступивши в Дивеевскую общину, я приходила, по благословению отца Серафима, послушание в том, что приготовляла сестрам пищу.
Однажды, по слабости здоровья и вражескому искушению, я пришла в такое смущение и уныние, что решилась совершенно уйти из обители тихим образом, без благословения: до такой степени трудным и невыносимым показалось мне это послушание. Без сомнения, о. Серафим провидел мое искушение, потому что вдруг прислал мне сказать, чтобы я пришла к нему.
Исполняя его приказание, я отправилась к нему на третий день Петрова дня, по окончании трапезы и всю дорогу проплакала. Пришедши к Саровской его келье, я сотворила, по обычаю, молитву, а Старец, сказав: аминь, встретил меня, как отец чадолюбивый и, взяв за обе руки, ввел в келью. Потом сказал: «вот радость моя, я тебя ожидал целый день». Я отвечала ему со слезами: «Батюшка, тебе известно, какое мое послушание, раньше нельзя было, только что я покормила сестер, как в ту же минуту и отправилась к тебе и всю дорогу проплакала». Тогда о Серафим утер мои слезы своим платком, говоря: «матушка, слезы твои не даром капают на пол»; и потом подведя к образу Царицы Небесной Умиления, сказал: приложись матушка, Царица Небесная утешит тебя. Я приложилась к образу и почувствовала такую радость на душе, что совершенно оживотворилась. После того. о. Серафим сказал: «ну, матушка, теперь ты поди на гостиную, а завтра приди в дальнюю пустыньку». Но я возразила ему: «батюшка, я боюсь идти одна в дальнюю то пустыньку». Отец же Серафим на это сказал: ты, матушка, иди до пустыньки, и сама все на голос читай: Господи помилуй; и сам пропел при этом несколько раз: Господи помилуй. А к утрени-то не ходи, но как встанешь, то положи 50 поклонов и поди». Я так и сделала, как благословил о. Серафим, вставши, положила 50 поклонов и пошла и во всю дорогу на голос говорила: Господи помилуй. От этого я не только не ощущала никакого страха, но еще чувствовала в сердце величайшую радость, по молитвам о. Серафима.
Подходя к дальней пустыньке, вдруг увидела, что о. Серафим сидит близ своей кельи, на колоде и подле него стоит ужасной величины медведь. Я так и обмерла от страха и закричала во весь голос: батюшка, смерть моя! – и упала. Отец Серафим, услышав мой голос, ударил медведя и махнул ему рукою. Тогда медведь, как разумный, тотчас пошел в ту сторону, куда махнул ему о. Серафим, в густоту леса. Я же, видя все это, трепетала от ужаса и даже, когда подошел ко мне отец Серафим со словами: «не ужасайся и не пугайся» я продолжала по-прежнему кричать: ой, смерть моя! На это старец отвечал мне: «нет, матушка, это не смерть; смерть от тебя далеко; а это радость». И за тем он повел меня к той-же самой колоде, на которой сидел прежде и на которую, помолившись, посадил меня и сам сел! Не успели мы сесть, как вдруг тот-же самый медведь вышел из густоты леса и, подойдя к отцу Серафиму, лег у ног его. Я же, находясь вблизи такого страшного зверя, сначала была в величайшем ужасе и трепете, но потом, видя, что отец Серафим обращается с ним без всякого страха, как с кроткой овечкой, и даже кормит его из своих рук хлебом, который принес с собою в сумке, я начала мало по малу оживотворяться верою. Особенно чудным показалось мне тогда лице великого отца моего: оно было светло, как у ангела и радостно.
Наконец, когда я совершенно успокоилась, а Старец скормил почти весь хлеб, он подал мне остальной кусок и велел самой покормить медведя. Но я отвечала: «боюсь батюшка, он и руку мне отъест». Отец же Серафим, посмотрев на меня, улыбнулся и сказал: «нет, матушка, веруй, что он не отъест твоей руки». Тогда я взяла поданный мне хлеб и скормила его весь с таким утешением, что желала бы еще кормить его, ибо зверь был кроток и ко мне грешной, за молитвы о. Серафима.
Видя меня спокойною, о. Серафим сказал мне: «помнишь ли, матушка, у Преподобного Герасима на Иордане лев служил, а убогому Серафиму медведь служит. Вот и звери нас слушают, а ты, матушка, унываешь; а о чем нам унывать? Вот, если бы я взял с собою ножницы, то и остриг бы его.
Тогда я, в простоте сказала: «Батюшка, что, если этого медведя увидят сестры, они умрут от страха. Но он отвечал: «нет, матушка, сестры его не увидят» – «А если кто-нибудь заколет его? спросила я, мне жаль его». Старец отвечал: «нет и не заколют: кроме тебя никто его не увидит». Я еще думала, как рассказать мне сестрам об этом страшном чуде? А отец Серафим на мои мысли отвечал: «нет, матушка, прежде 11 лет после моей смерти никому не поведай этого, а тогда воля Божия откроет, кому сказать».
В последствии времени старица Матрона пришла по какой-то необходимости в келью, где занимался живописью, по благословению отца Серафима, крестьянин Ефим Васильев, известный по своей вере и любви к Старцу и увидев, что он рисовал отца Серафима, вдруг сказала ему: «тут-бы по всему прилично написать отца-то Серафима с медведем». Ефим Васильев спросил, ее: отчего она так думает? И она рассказала ему первому об этом дивном событии. Тогда исполнилось ровно 11 лет, заповеданных старцем.
Хотя и многие посторонние ведали также отца Серафима с медведем, но за неизвестностью этих лиц, невозможно передать их свидетельств, кроме одного, переданного Саровским иноком Петром.
Удерживая малодушных сестер, о. Серафим увеличивал население мельничной общины новыми членами. На другой же год, после построения мельницы, он начал присылать для жительства в эту общину многих новых девиц, а вдовых женщин отсылал в прежнюю общину, к начальнице Ксении Михайловне.
Одна госпожа Е. М. 3. еще при жизни мужа, служившего на Златоустовских заводах, просила у о. Серафима благословения поступить в Дивеевскую общину для спасения души. Старец отвечал ей: «нет матушка, погоди, сперва поживи с мужем; а когда он умрет, тогда еще лет десяток потрудись для своих церквей просвирнею – и мужа-то тогда избавишь ты от муки». Но она возразила против этого: «еще неизвестно, батюшка, кто из нас прежде умрет: муж мой или я»? – «Нет, матушка – отвечал старец – муж твой годика через три умрет». Умерший через три года муж оставил после себя большой долг, который она весь выплатила и тем, можно полагать, избавила его от муки. После того она была просвирнею для двух церквей и наконец решилась вторично просить у о. Серафима благословения на вступление в Дивеевскую общину. Старец и на этот раз не благословил ее, а велел пожить в мире. Когда же она сказала, что ей приходится жить в кругу молодых людей, то о. Серафим, коснувшись ее своею рукою, сказал: «Господь милостив! Хоть молодые люди и будут тебя прельщать, но тебе и на мысль не придет ничего дурного». Таким образом она оставалась просвирнею около 10-ти лет, проходила послушание это с усердием, а по окончании десятилетнего срока действительно вступила в Дивеевскую общину.
Некоторые посвящали жизнь свою Богу в Дивеевской общине из благодарности за исцеление, полученное чрез о. Серафима. Нижегородской губернии, деревни Погибловой, одиннадцатилетняя девочка, сирота В. К. во время свадьбы родного своего брата, совершенно неожиданно и без всякой видимой причины, упала в воротах двора и лежала в бесчувственном состоянии. Одна посторонняя женщина той же деревни, из жалости, взяла больную к себе в дом. В девочке открылась сильная внутренняя боль с онемением и окаменением живота. В течении двух лет припадки болезни усиливались и повторялись часто. Раз, к светлому празднику Пасхи, больную В. К. взяли в Саров к батюшке о. Серафиму. Когда старец, находясь у своей келлии, благословлял народ, подошла и она в толпе. О. Серафим взял ее за руку, ввел к себе в келлию, положил свои руки на ее голову, потом помазал ее елеем из лампады – и больная с тех нор получила выздоровление. Когда исполнилось ей семнадцать лет, она поступила в Дивеевскую обитель.
Еще одна особа Е. Н. страдала два года, не имея свободного владения ни руками, ни ногами, и наконец была привезена к о. Серафиму на излечение. Старец в то время трудился на сенокосе, вместе с сестрами Прасковьею Ивановой и Ириною Васильевой, на пользу общины. Завидев издали больную, которую с трудом вели другие, о. Серафим стал манить ее к себе, чтобы шла скорее; а когда она приблизилась, старец, ни слова не говоря, дал ей в руки грабли и заставил сено убирать. Больная тут же почувствовала укрепление в ногах и руках и потому стала работать как здоровая. Бывшие тут сестры, не зная еще о возвращении к ней здоровья, скорбели в душе, выговаривали ей: «зачем она, такая больная, притащилась к ним на работу»? Но старец, уразумев духом мысли их, сказал: «вы примите ее в Дивеево, к себе: она будет вам прясть и ткать». Затем о. Серафим, покормив ее обедом за труды, отправил домой. Увидев себя дома совершенно здоровою, Е. Н. вступила в Дивеевскую общину.
Некоторых же о. Серафим, по своей прозорливости, с малолетства их предназначал, и в духе сего предназначения руководствовал к поступлению в Дивеевскую обитель. Из числа таких была сестра Анастасия Протасова. «В первый раз была я – рассказывала она впоследствии – у старца Серафима еще малолетнею, вместе с моими родителями и с начальницею Дивеевской общины Ксениею Михайловною. Мать моя давно уже желала видеть о. Серафима, и мы все шли к нему с полною верою. Когда подошли к его келье, народа еще не было, и сотворили по обыкновению молитву Иисусову. Батюшка тотчас отворил нам дверь. Он одет был в белый балахончик, и лицо его казалось необыкновенно светлым. Он сказал нам: «пожалуйте сюда»! и велел приложиться к образу Божией Матери, стоявшему на столе. Потом мы все поклонились ему в ноги и он, благословив нас и дав приложиться к Распятию, которое висело на груди его: сказал нам: «Господь, иже везде сый и вся исполняяй, и вас милостию своею не оставит. Пророк сказал: «не видех праведника оставлена, ниже семени его, просяща хлеба». После того дал нам сам по частице антидора с церковным вином и положил матушке в платок несколько сухариков. Наконец еще раз благословил и сказал: «грядите с миром».
«Во второй раз я была у него, семи лет от роду, с матерью и Дивеевскою начальницею Ириною Прокопьевной.
Он также благословил нас всех и приказал приложиться к образу Божией Матери: а как я не могла достать образа, стоявшего на столе, то он сам поднял меня и дал приложиться к Царице Небесной; а затем взял мою руку, вложил ее в руку Ирины Прокопьевны и начал матери говорить о пророке Самуиле и другие притчи, и спросил ее: «понимаете ли вы, матушка»? Она отвечала: «Не могу, батюшка, понять». Тогда он благословил нас всех и отпустил домой. Мать моя, возвратись в квартиру, подумала, что все это клонится к близкой моей смерти и проплакала всю ночь. Поутру же она опять отправилась со мной к о. Серафиму, не решаясь уехать, не простившись с ним. Едва только он отворил нам дверь, и мы поклонились ему, как, еще не благословляя нас, положил на уста матери моей свою ручку и сказал: «не к тому, не к тому, матушка, не унывай». И тут же дал ей приложиться ко Кресту, бывшему на нем. После того мать моя совершенно успокоилась.
«Когда же мне наступил 12-й год и мы пришли опять к о. Серафиму, он спросил мать мою, указывая на меня: «много ли ей лет»? Та отвечала: «двенадцатый год, батюшка». Тогда он сказал ей: «пора нам, матушка, обручить ее жениху». Мать возразила на это, что она еще молода; а Серафим отвечал ей: ты, матушка поищи вдову и поклонись ей, чтобы она взяла ее за сына; она ее и возьмет». Маменька улыбнулась и подумала, что он действительно прямо говорит ей про будущего моего жениха. А он продолжал: «по двунадесятым-то праздникам шей ей, матушка, обновки: белое платьице и красненькие башмачки, а в полуночный-то час вставай сама молиться, и мужа-то возбуждай, а ее не возбуждай. Когда она возмужает и укрепится силою и духом, тогда будет и сама мужественна к подвигу». И с тех пор всегда, когда бы мы ни приходили к нему, он все поминал о вдове.
«Когда же исполнилось мне 16 лет от роду, тогда он прямо сказал родителям моим обо мне, что: «ей дорога в Дивеево, в мою обитель, к сиротам», и два года сряду после того посылал за мною из обители сестру Анну Петровну, и каждый раз, как мы бывали у него (что случалось раза три в год), он все говорил мне: «Успение тебя ждет, и тебе нет дороги, матушка, жить у родителей: тебя Божия Матерь семи лет избрала, а они держат тебя у себя» – это говорил он о родителях моих. Отца моего также просил, чтобы мы непременно поставили себе келью на каменном фундаменте, и чтобы нам жить в ней только четырем человекам, не более; «а крышу-то – говорил он, обращаясь ко мне – ты сама, матушка, накрой и крепко приколоти гвоздями». Раз я сказала ему, что мне жалко расстаться с сестрою; а он отвечал: «так мы и ее возьмем сюда». Тогда я начала жалеть родителей, что им без нас обеих еще больше будет печали. И вот, когда я была у него в другой раз, он между прочим, сказал: «а про сестру-то, что мы говорили? мнится мне, лучше оставим ее покуда у родителей: пусть поживет в утешение их», и подавая мне просфору для передачи ей, прибавил: «скажи ей, матушка, что это тебе прислал убогий Серафим». С тех пор мы не так уж стали жалеть друг друга, как это бывало прежде. Когда же принесли к нему трёхлетнего брата моего, Ивана, он взял его из рук няньки и, подавая мне, спросил «у вас есть сад»? Я отвечала ему: «есть». Тогда он сказал: «ты, матушка, носи его по саду и говори все: Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй! он возмужает и будет сокровище наше вожделенное; а корми-то его сама, из своих рук».
«Однажды, когда я была у него в пустыньке, он послал меня к источнику с тем, чтобы я напилась и умылась из него, говоря, что этот источник исцеляет болезни; потом, показывая на окрестную землю, в ту сторону, где Дивеево, сказал: «это место выбрала вам Сама Царица Небесная и никто не может отнять его у вас. Вот я вам сделаю шалашик, а вы будете ходить около него, да сено убирать, да тут и отдыхать. И хлеба-то, и картофеля-то будет у вас много, и церкви-то свои будут, и устав-то церковный будет так, как и в Сарове, как передали его нам святые Отцы. Царица Небесная вам во всем поможет, и, я, убогой Серафим, всегда за вас колени преклоняю и за родителей и сродников ваших».
«Наконец, когда он стал решительно просить мать мою, чтобы скорее поставили мне келью и отпустили меня в Дивеево, мать заплакала и сказала: «теперь мы ее отпустим, батюшка, с надеждою на вас; а если вас не будет, то, может быть, они все разойдутся». На это он отвечал ей: «нет, матушка, и до меня были отец Пахомий и отец Исаия, которые пеклись о них: теперь я, убогий, пекусь, а после меня Царица Небесная о них попечется».
Посылая меня в обитель, он раз казал мне, между прочим, житие преподобной Макрины и прибавил: «вот, матушка, она сама пошла в монастырь и брата своего, Василия, увещевала. Он был столп Церкви; а когда был в учении и возгордился против сестры Макрины, она своим целомудрием привела его в смирение».
Сестры, поступившие в общину, вели жизнь строгую, занимались физическими трудами и духовными подвигами. Для трудов, превышающих женские силы, при мельнице находился еще старец-работник. В первой обители, со времен первоначальницы, сестры держали правила Саровских иноков. О. Серафим, нашедши это правило для женского пола трудным, дал им свое повседневное правило, которое имеет следующий порядок:
Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас. Аминь. Царю небесный: Святый Боже (трижды). Слава и ныне. Пресвятая Троице. Господи помилуй (трижды). Слава и ныне. Отче наш. Господи помилуй 12. Слава и ныне. Приидите поклонимся (трижды). Псалом 50-й. Помилуй мя Боже: Верую во единого Бога. Тоже 12 псалмов избранных, начиная: Господь просвещение мое. Помянник: помяни Господи Иисусе Христе Боже наш. Потом поучение из Пролога краткое повседневное поучение; Великим постом читать Ефрема Сирина. На страстной седмице – о страданиях Господа нашего Иисуса Христа, из разных книг. Сто поклонов поясных с молитвою: Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас. Сто поклонов Владычице моя Пресвятая Богородице, спаси нас грешных.
Достойно есть. Отче наш (трижды). Богородице Дево (трижды). Верую во единого Бога (однажды). Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную (дважды). Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных (однажды). Господи, Иисусе Христе, Госпожею Девою Мариею Богородицею, помилуй мя грешную (дважды). Господи Иисусе Христе Госпожею Девою Мариею Богородицею помилуй нас грешных 12 поклонов; с молитвою: Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, 12 поклонов; также с молитвою: Владычице моя, Пресвятая Богородице спаси нас грешных 12. Потом молятся и поминают о здравии и о упокоении благотворителей общины и за всех православных христиан. Во всех прочих случаях сестры Дивеевской общины также находились в послушании о. Серафима; без его благословения ничего не начинали; и если которая из них хотела на время отлучиться из обители, то пред выходом и по возвращении в обитель являлась на благословение к старцу. Известен по этому случаю следующий рассказ о прозорливости старца, поведанный сестрою Евдокиею глухенькой.
«У меня была замужняя сестра, которая жила в селе Аламасове. Однажды, заболев, она пожелала, чтобы я навестила ее в болезни. Я тотчас же и отправилась к начальнице Ксении Михайловне, попросить у нее благословения на дорогу; но начальница сказала мне, чтобы я предварительно сходила к отцу Серафиму и сделала бы так, как он благословит.
Я отправилась; но дорогою смутилась и долго рассуждала сама с собой: идти ли мне к отцу Серафиму, или нет? Ну, если он не благословит? И наконец решилась лучше не заходить к нему, а прямо отправиться к сестре. А чтобы хотя несколько успокоить мучившую меня совесть, я упала на землю, мысленно поцеловала руки и ноги о. Серафима и приложилась к медному его Распятию, которое он всегда носил на груди своей. Я вообразила себе при этом, что он, по обыкновению, благословил меня и дал мне на дорогу сухариков. Успокоив таким образом себя, я отправилась к сестре, в с. Аламасово.
Пробыв у нее довольно долгое время и оставив ее в лучшем состоянии, я возвращалась в свою обитель в самом тревожном состоянии духа, потому что ушла без благословения, самовольно. Но лишь только вступила в ворота обительские, как встретила меня из наших сестер Екатерина Егоровна и сообщила мне, что она во время моего отсутствия дважды была у отца Серафима, и что каждый раз он говорил ей обо мне. В первый раз он сказал: «у меня вот пред тобою была Евдокия глухенькая; она просилась в село Аламасово, к больной своей сестре, кланяясь мне до земли, целовала у меня руки и ноги и прикладывалась к медному Кресту моему; я благословил ее идти и дал ей на дорогу сухариков». Во второй раз он только наперед спросил: «что, матушка, Евдокия глухенькая возвратилась ли из Аламасова»? и потом продолжал то же самое, что говорил в первый раз: «она была у меня в такой-то день и час и пр., и я благословил ее идти». При этом рассказе я не могла не заплакать, как от сознания вины своей, так и от радости, что нашла в о. Серафиме такое благорасположение ко мне, грешной, и такой дар прозорливости.
До 1829 года живущие на мельнице сестры ходили к богослужению в храм Казанской Божией Матери, построенный инокиней Александрою. Материалы же на сооружение особого храма, для сестер, живших на мельнице, по благословению о. Серафима, заготовляемы были еще с 1827 года. Строителем нового храма были Михаил Васильевич Манторов и его сестра, Елена Васильевна, по благословению о. Серафима, бывшая начальницею новозаведенной общины при мельнице. Г. Манторов, как сказано выше, был исцелен молитвами о. Серафима от неизлечимой болезни, и в знак признательности решился продать все свое небольшое имение в селе Нуче, в 25 верстах от Дивеева, чтобы построить на вырученные деньги церковь для общины. Побуждением к устроению новой церкви были два обстоятельства: увеличение общества сестер, и теснота в Казанской церкви, которая была приходскою в Дивееве. По благословению преосвященного Афанасия, епископа нижегородского, испрошенному о. Серафимом чрез посредство других, в 1828 году начали строить, а в следующем году совершенно окончили строением новый храм, по плану, предварительно одобренному в строительном комитете. Храм этот поставлен в связи с колокольнею Казанской церкви с западной стороны, строением каменный, и имел два этажа. 6-го августа 1829 года освящен был престол в верхней церкви во имя Рождества Христова, а 8-го сентября 1830 года освящен престол в нижней церкви в честь Рождества Богородицы. Нижегородского Благовещенского монастыря архимандрит Иоаким, освящавший обе церкви, в последний случай завернул в Саров и был в пустынной келлии у о. Серафима. К этому времени в переднем углу келлии вырос из-под пола малиновый куст на котором созрели три ягоды. Ими о. Серафим угостил архимандрита, Иоакима, благодаря его за труды по освящении церкви. Храм этот доселе существует; в нем отправляются ранние литургии и совершается денно-нощное чтение псалтири. Пред местною иконою Христа Спасителя горит неугасимая свеча, а пред иконою Рождества Богородицы теплится неугасимая лампада, по завещанию о. Серафима. За колоколами для этой церкви о. Серафим посылал нарочно на нижегородскую ярмарку, за священными сосудами – в Москву, давши на них свои деньги. Другой прибор он дал церковнице Ксении Васильевне из своих рук, третий – прислала из Москвы Княгиня Голицына еще до освящения церкви. Некоторые вещи, к священническому облачению принадлежащие, о. Серафим передал в общинную церковь чрез священника о. Василия Садовского. Таким образом, устроив храм, о. Серафим снабдил его и вещами, при священнослужении необходимыми. Кроме того, в разное время присланы были от него в благословение обители следующие иконы: 1) небольшой образ Казанской Божией Матери, 2) средней величины образ преподобного Сергия, Радонежского чудотворца, 3) образ преп. Кирилла и Марии и 4) складни в серебряной ризе, с изображением Спасителя, Божией Матери, св. Иоанна Предтечи и некоторых других угодников Божиих. Все сии иконы сохраняются в обители даже до сего дня.
По освящении Христорождественской церкви, о. Серафим благословил служить в ней каждый день в течении шести недель приходским священникам о. Василию Садовскому и о. Иоанну Дертеву, по очереди. Так как сестры общины были девицы, посвящавшие себя на служение Богу, так как они и правило держали монастырское, то, по монастырскому уставу, и опросную службу они правили сами, не приглашая причетников Казанской церкви, по наставлению о. Серафима. Благочестивая храмоздательница Елена Васильевна Манторова и ее послушница Ксения Васильевна и Параскева Ивановна исправляли пономарскую должность в алтаре. Клиросные сестры, умевшие читать и петь, сначала пели по наслышке, потом научены были священником о. Василием Садовским простому обиходному пению; наконец Саровские отцы Назарий и Корнилий выучили их петь на гласы, по Саровскому напеву. По нотам же пели они параклисис Пресвятой Богородице.
Отец Серафим завещал, чрез о. Василия Садовского, для мельничной общины следующие правила: 1) в приделах во имя Рождества Христова и Рождества Божией Матери служить неопустительно во все воскресные дни и двунадесятые праздники. Иногда же в субботы и прочие дни, смотря по нужде, по желанию благотворителей, по случаю поминовения умерших из сестер; 2) по воскресным дням пред литургией петь непременно параклисис Богородице и канон, весь на распев: «за это – прибавил он – вас никакие беды не постигнут: а если оставите исполнять это, без беды беду наживете»; 3) ежедневно читать псалтирь в церкви 12 сестрам, переменяясь чрез каждые два часа, и читать вслух непременно, как сказано: слуху моему даси радость и веселие; «самые Ангелы радуются – прибавлял он – слыша чтение псалтири»; чтение псалтири совершать во весь год, кроме Пасхи; при денно- нощном чтении псалтири, завещал поминать о здравии царствующий Дом и благотворителей и за упокой усопших православных царей и благодетелей; 4) сестрам Дивеевским всем неопустительно говеть, исповедоваться и причащаться св. Таин во все четыре поста, некоторым же, по желанию, во все двунадесятые праздники; 5) на клиросах петь и читать сестрам; 6) ризницу хранить и сберегать все вообще церковное имущество, а равно пономарскую должность править церковницам, т. е. избранным благоговейным сестрам; 7) пред св. иконою Спасителя гореть неугасаемой свече, а пред образом Матери Божией – лампаде.
В указании занятий, кроме работ мельничных, старец завещал труды и рукоделья, наиболее свойственные простому классу людей. А рисования, золотошвейные и другие работы, требующие углубления ума и относящиеся к искусствам, он не хотел допускать. Всегда верный своему началу, он основывал такое завещание на правилах св. Василия Великого и Григория Богослова, которые внушали в монастыре заниматься лишь такими предметами, которые удовлетворяют монастырским потребам. Но при всяких занятиях о. Серафим советовал строго держаться правила: «дело в руках, а молитва в устах».
Все эти уставы и завещания о. Серафима свято исполняли начальницы и сестры Дивеевской общины. Уклонения же от них влекли за собою весьма неприятные последствия для обители. Так мы знаем уже завещание о. Серафима, чтобы в созданном им храме Рождества Христова читался всегда псалтирь, по обычаю обители неусыпаемых, пред иконою Спасителя горела неугасимая свеча, а пред образом Матери Божией – лампада, и что, если это будет в точности исполняться, община не потерпит ни нужды, ни беды, и масло на эту потребность никогда не оскудеет. И точно, Ангел мира охранял обитель, пока соблюдалось это завещание, с особенною силою и условием данное. Но в один день церковница Ксения Васильевна, бывшая в послушании у Елены Васильевны Манторовой, вылила, сколько было последнее масло в лампаду и откуда получить его более – не предвиделось. Это было во время богослужения. Когда все вышли из храма, она, приблизившись к иконе, увидела, что масло все выгорело и лампада потухла. С горестными чувствами она отошла от лампады и, вспомнив невольно завещание о. Серафима, подумала: «если так несправедливыми оказались слова о. Серафима, потому что для лампады нет теперь ни масла, ни денег, то, может быть, и во всех других случаях не сбудутся его предсказания, исполнения которых мы несомненно ожидали». Тысячи сомнений волновали душу сестры, и вера в прозорливость старца начала оставлять ее. В столь неприятном расположении духа, Ксения Васильевна, закрыв лицо руками, на несколько шагов отступила от иконы Спасителя. Вдруг слышит треск... Восклонив голову, она увидела, что лампада загорелась; подошла ближе к ней и заметила, что стакан лампады полон масла и по нем плавали две мелкие ассигнации. В смятении духа, она заперла церковь и спешила поведать дивное видение старице своей Елене Васильевне. На пути ее застигла одна сестра, с которою был крестьянин, искавший церковницу и что-то желавший передать ей. Крестьянин этот, увидевши Ксению Васильевну, спросил:
«Вы, матушка, здесь церковница»?
– Я, отвечала сестра Ксения. – А что тебе нужно?
«Да вот, батюшка о. Серафим завещал вам о неугасимой лампаде, так я принес тебе 300 руб. ассигн. денег на масло для лампады, чтобы она горела за упокой родителей моих».
При сем он назвал имена усопших родителей своих и подал деньги.
Сомнения сестры в прозорливость старца и в истинность его завещания тотчас рассеялись: она устыдилась их и поскорбела о своем неверии.
Впоследствии, когда в Дивееве выстроен был новый деревянный храм, церковь о. Серафима заперли, псалтирь вынесли из нее, свеча и лампада не горели. Обитель после этого случая потерпела много искушений, и между ее подвижницами существует убеждение, что Господь попустил это за не сохранение уставов о. Серафима. Отступление это было следствием вмешательства в управление Дивеевскою обителью стороннего лица.
В настоящее время, помощью Божией и по молитвам о. Серафима, уставы его опять приведены в действие: в церкви, по-прежнему, горят неугасимо свеча и лампада.
Не ограничиваясь данными завещаниями и простирая виды гораздо далее, о. Серафим при жизни своей приготовил место для построения собора. Он предсказал сестрам о построении его и о разных других обстоятельствах обители. Раз пришла к нему Дивеевская старица Матрона, посещавшая Серафимовскую пустынь едва-ли не чаще других сестер. Она, вместо своего одеяния, какое носили жительницы обители, оделась в убогое рубище странницы во избежание осуждений и упреков, что часто уже сестры беспокоят старца. О. Серафим, как-бы не узнавая ее, прежде всего спрашивал: «кто ты такая, матушка, и откуда»? Когда же она называла себя Дивеевскою Матроною, старец отрицался от нее, будто никогда не видал ее и в первый раз слышит, что она из Дивеева. Огорченная поступком, что пришла не в своем платье, старица упала о. Серафиму в ноги и горько зарыдала, как от раскаяния, так и от мысли, что не зачем ей и жить теперь, когда о. Серафим отказывается от нее. Старец же, как самый нежный отец, поднял ее, говоря: «встань, радость моя, встань: я знаю, кто пришел ко мне». Потом, помолчавши, спросил: «что из трех лучше: утешение ли, молитва или беседа»? Не переставая все плакать, старица ответствовала: «молитва, батюшка, полезнее всего»; а он на это сказал: «ты, матушка, благоразумно отвечаешь». Затем он начал говорить ей в утешение, чтобы ни в каком случае она не оставляла обители, даже и тогда, как его на свете не будет. «Нам, матушка, сама Царица Небесная пожаловала землю, на которой живете вы. Матерь Божия исходатайствовала ее у Господа, а я убогий Серафим, выпросил ее у Царицы Небесной – так никто ее у нас не отнимет.
У нас, матушка и свой собор будет. На нашей земле и свои стада будут, и овечки, и волна. Что нам, матушка, унывать? Все у нас будет свое. Сестры будут и пахать, и хлеб сеять; а ты, как полная хозяйка, отрежь хлеба, сколько тебе угодно, посоли, да и кушай себе на здоровье. К нам придут и вдовицы, и отроковиц приведут с собой. Но мы, матушка, особенных чувств от вдовиц. Они совсем противно судят о нас. Девица услаждается только сладчайшим Иисусом. Его созерцает в страданиях и, вся свободная духом, предается служению Богу; а у вдовицы – все воспоминание мирское: «как хорош был покойник-то наш! говорят они: какой он был добрый человек»! Старица Матрона, утешенная и получив благословение, воротилась домой.
Между тем о. Серафим, помышляя о построении собора, удобным для сего нашел место, недалеко от Казанской церкви, на средине между старою и новою обителями, принадлежавшее помещику Е. И. Жданову. Этот господин, после смерти родителей, оставался тогда старшим в своем семействе, один полновластно заведовал всеми делами, а дела его были в очень расстроенном состоянии. По глубокому уважению к о. Серафиму, он душевно желал принадлежащий ему с прочим семейством участок земли пожертвовать безденежно для построения собора. Но о. Серафим не соглашался на это. Он дал Дивеевской сестре Елене Васильевне Манторовой денег для покупки этого места и, отправляя вместе со старицею Ульяною Григорьевною к Е. И. Жданову, сказал: «св. царь и пророк Давид, когда восхотел созиждить храм Господу на горе Мория, гумно Орны туне не принял, а заплатил цену. Так и здесь Царице Небесной угодно, чтобы место под храмом было приобретено покупкой, а не туне оное получить. Мне даром отдавали землю, но это Ей не угодно». По совершении купчей крепости, велел сестре Елене Манторовой списать с нее копию полууставом и принести к нему. А когда эта сестра отошла ко Господу, о. Серафим потребовал к себе и подлинную купчую крепость. Вручая ее брату усопшей, Михаилу Васильевичу Манторову, отлучавшемуся в Симбирскую губернию и только что приехавшему в Саров, он, умоляя, просил его, чтобы как можно сберегал ее и когда придет время постройки собора, чтобы его поставили на сей именно, а не на другой земле. В июне 1848 года покойный преосвященный Иаков нижегородский, по указанию г. Манторова, в руках которого была и купчая крепость, на этом именно месте положил своими руками первый камень на сооружение соборного храма. Но враг человечества, преследовавший блаженного старца Серафима при жизни, и после его успения воздвиг препятствия к выполнению уже начатого святого дела, так что храм этот был освящен только чрез 27 лет, в 1875 году. Между тем г. Жданов, по получении от о. Серафима денег за землю под собор, сам не понимая как, начал разживаться и дела свои привел в отличный порядок. Впоследствии он был предводителем дворянства в уезде, имел 10 человек детей и наслаждался довольством.
Таким образом о. Серафим образовал особую так называвшуюся Серафимо-Дивеевскую общину, отдельную от обители Агафьи Симеоновны Мельгуновой.
Дальнейшая после смерти о. Серафима судьба обеих этих общин не относится уже к жизни о. Серафима. Мы заметим только, что они в порядке, устроенном о. Серафимом, находились до 1842 года. В этом же году оба отделения соединены в одну обитель, которая названа Серафимо-Дивеев- скою общиною и была принята под покровительство власти духовной и гражданской. В 1861 году община обращена в третьеклассный женский монастырь и ныне заключает в себе около 900 спасающихся душ.
Объясним теперь, для полноты дела, как о. Серафим смотрел на свою общину и как относился к ее членам. По духу он не отделял мельничной общины от Дивеевской и первоначальницею обеих считал инокиню Александру, сам питал к ней уважение и сестрам внушал тоже. Так, беседуя однажды с сестрою Иустиниею Ивановною, он говорил: «если бы ты знала, матушка, какая раба Божия заводила место это и покоится у вас в обители? Одежда была у ней многошвейная, плат ветхий, а зеницы ее не высыхали от слез. Я и сам доныне стопы ее лобызаю. Ходи каждый день, матушка, ходи на ее гроб. На гробе же, поклонившись, говори вот какие слова: «госпожа наша и мать прости меня, и благослови, и помолись о мне, чтобы как ты прощена от Господа, так бы и меня простил Он, и помяни меня у престола Божия». Эти мысли и уважение, которым сам первый следовал, о. Серафим внушал всем сестрам общины. На себя же он смотрел, как на духовного родоначальника новой общины. «Скажу тебе, радость моя – говорил он сестре Евдокии Ефремовне – я вас духовно породил и во всех телесных нуждах не оставлю. Вас я теперь избираю в сестры себе, а которые придут после меня, те будут дщери (дочери) мои». Он считал новозаведенную общину угодною Богу и покровительницею ей признавал Божию Матерь. Вот, матушка, знайте – говорил он сестре Параскеве Степановне – знайте, что место это Сама Царица Небесная избрала для прославления имени Своего: Она вам будет стена и защита». Всматриваясь в будущее, о. Серафим скорбел, что некому после смерти его поручить обители и нередко говорил так: кроме меня, убогого Серафима, вам отца не будет. Вот о. Иларион – старец (иеромонах Саровской пустыни), но за вас взяться не может, также и батюшка Исаия не возьмется; а мог бы за вас взяться и быть вам отцом после меня отец Савватий, но не хочет (также инок Саровский; он после принял схиму, под именем Стефана). И так, скажу вам, что после меня у вас отца не будет». Вследствие сего он поручал всегда сестер Господу и Божией Матери. За неделю до своей кончины, он говорил сестре Параскеве Степановне: «Теперь ты и все вы не имеете нужды ни в чем, а после меня много вам будет скорби... Ну, что ж делать? Потерпите, такой уж путь вам! Теперь только начало... Не я избрал вас, а Сама Царица Небесная избрала и дала мне вас, простых девушек; а потом к вам придут всякого рода и звания, и по мне, убогом Серафиме, вас взыщут большие лица... Станут спрашивать – все тогда говорите, что слышали от меня, не бойтесь; а теперь, пока время не пришло, молчите». Эти слова о. Серафима вполне оправдались историей общины. Завещанию же его ничего не скрывать после его смерти – мы обязаны тем, что могли подробно со слов собеседниц изобразить его отношение к общине.