Слово в день Успения Божией Матери ¹⁴

Кто есть человек, иже поживет и не узрит смерти (Пс. 88:49)?

Воспоминание кончины друзей и благодетелей, обыкновенно, сопровождается горестью и печалью; но воспоминание кончины Божией Матери, напротив, всегда приносит утешение и оживляет надежду вечной жизни.

Отчего такое различие в чувствах, при воспоминании одинакового события? Отчего смерть одних наводит мрак и погружает в скорбь и печаль, а смерть других приводит в веселие и составляет светлое торжество? От того, что мы смотрим на смерть с двух сторон, как на потерю и как на приобретение. От того, что смерть Божией Матери представляется в виде успения, а смерть других людей – в страшном виде тления.

Сколько верен и точен взгляд на кончину Божией Матери, столько неверен и неточен на кончину других людей. Смерть не уничтожает бытия человеческого. Как Живота Матерь преставилась к Животу, так и все мы, веруя в Сына Божия, перейдем от смерти в жизнь вечную. Сия истина, столь отрадная на пути скорбей и столь благотворная на поприще христианских добродетелей, – сия истина да будет, при воспоминании успения Божией Матери, предметом нашего размышления.

Вера в бессмертие души находится в теснейшей связи с верою в бытие Бога. Есть Существо совершеннейшее, вечное; есть и жизнь совершеннейшая, вечная. И потому первый член веры всего человечества есть вместе первый и последний член апостольского и отеческого исповедания. Так начинаем символ веры: Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца неба и земли и пр., и так оканчиваем: чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века.

Не верить в бессмертие собственного духа невозможно. Все потребности его удостоверяют в бессмертии. Мы стремимся к истине, и не находим предела своему стремлению; желаем богоподобной святости, и не достигаем своих желаний; ищем блаженства, и не обретаем его нигде. Неужели же Бог вселил в нас стремление к невозможному и несбыточному? Неужели силы и способности дарованы только для земной жизни? Неужели высшие потребности должны оставаться неудовлетворенными? Нет, везде, где мы находим естественную наклонность к какому-либо предмету, находим вместе и соответственные потребности средства удовлетворения ее. Цветок, когда растет в комнате, где солнце и воздух не имеют свободного влияния, всегда клонится к окну. Так, врожденное в нас семя бессмертия, своими листьями и ветвями всегда обращено к вечности. Высшим потребностям духа соответствует одна высочайшая истина в Боге, одна высочайшая Его святость и одно высочайшее Его блаженство; и не на краткой черте настоящей нашей жизни могут быть удовлетворены они, но на бесконечном пути вечного бытия.

Не верить в вечную жизнь есть безумие. Что проявляется в душе, то раскрывается в слове Божием во всей полноте и ясности. Оно учит, чтобы мы не любили мира и благ его. Почему? Потому что Царствие Божие несть от мира сего (Ин. 18:36). Оно учит, что тот несчастен, кто, с ущербом совести, приобретает себе сокровища мира, хотя бы он приобрел, наконец, целый мир; почему? Потому что никая же польза человеку аще приобрящет мир весь, душу же свою отщетит, т. е. потеряет (Мк. 8:36). Такое учение не утверждает ли более и более мысль в истине бессмертия, и не утешает ли нравственного чувства несомненною надеждою вечной жизни?

Но чтобы более утвердить истину сего учения, начальник веры нашей Сам, – углубись в сию мысль, христианин, – Сам благоволил войти в гроб; а для чего? Для того, чтобы, даровав нам надежду воскресения, вместе с тем изнести из Своего гроба живое для нас уверение, что мы бессмертны. Можно ли не поверить свидетельству воскресшего человека? Сколь же убедительно должно быть свидетельство о бессмертии пострадавшего за нас и воскресшего Богочеловека? Когда жизнь и бессмертие осветил Он собственным примером, то нет нужды в дальнейших доказательствах: сей пример самою крепкою печатию запечатлевает веру в бессмертие и жизнь вечную.

После сего должно ли страшиться смерти? Для истинного христианина страх смерти существовать не должен. Как дитя, при рождении освобождаясь от уз в утробе матери, переходит из состояния плена в состояние свободы, так мы, при конце сей чувственной жизни, разрешаясь от уз грубой и тяжелой плоти, переходим из состояния мрака в область света. И как искупленные за долги благодеяниями других не боятся наказания за свою вину; так мы, быв искуплены за грехи ценою Божественной крови нашего Спасителя, должны с упованием и любовию встречать призывание к вечной жизни.

Чем тверже вера в жизнь будущую, тем спокойнее протекает жизнь настоящая. Постигают несчастия? Вера в будущее блаженство помогает переносить их великодушно. Притесняют невинность? Вера в будущее воздаяние успокаивает сердце невинное. Угрожают смертию? Вера в бессмертие не страшится смерти. При сей вере скорбь обращается в радость, несчастия в заслугу, нищета и убожество в средства к стяжанию сокровищ небесных. При сей вере люди самые несчастные не менее спокойны, как и счастливейшие в жизни: ибо уверены и убеждены в той святой истине, что теснимая справедливость совершенно притеснена быть не может, правда должна явиться когда-либо правдою, свет одержит некогда победу над тьмою, добродетель восторжествует.

Сколько возвышает наши чувствования вера в жизнь будущую, столько облагораживает и добродетели. Выньте ее из круга христианских истин: что последует тогда? В ризу добродетели облечется притворство, лукавство и лицемерие, все будет зависеть от случая, времени, обстоятельств. Какого добра общество, ближний, самые присные могут надеяться от того, кто по смерти ничего не чает? На что он не будет готов? Предательство, измена, вероломство, хищение, нарушение дружбы, возвышение на падении брата своего, не будут ли целью всех его действий? Правосудие будет тогда только разве плодом принуждения и страха. Но когда руки чисты, а сердце черно, что за добродетель? Бескорыстие будет воздержанием только на случай, умеренность в страстях только для хвастовства пред людьми, и все другие добродетели будут иметь один вид добродетели. Насыщать страсти, удовлетворять прихотям, жить только для настоящего удовольствия – вот философия, отрицающая бессмертие. Приидите, говорят сии, и насладимся настоящих благих, вина дражайшаго и мира благовоннаго исполнимся, везде оставим знамение веселия, яко сия часть наша и жребий сей (Прем. 2:6–9).

Но где мыслят о бессмертии и вечности, и веруют, там и явно и тайно делают добро не для славы и корысти, но из любви к добру, там искренность есть истинное чувство; рука невинна и сердце чисто.

Самые внешние звания и служения, высокие и низкие, соделываются при вере в бессмертие великими и священными. Владыка земли, почитая себя бессмертным, взирает на подданных своих, как на своих единокровных, с коими будет разделять одну радость и блаженство в вечности. Судия не уклонит ни на право, ни на лево весов, зная, что все его суждения и решения взвесятся на весах самой святой правды.

Купец в основание своей торговли положит честность, зная, что есть другая купля, могущая открыть ему сокровища некрадомые. Художник и ремесленник будут добывать хлеб свой честными трудами; словом, каждый, кто только помнит о вечности, не оставит себя без приготовления, не забудет запастись добрыми делами.

Так, слуш., вера в жизнь будущую есть одно из средств, коим поддерживается истинная добродетель, возвышается и утверждается, есть один из способов, коим можно обуздывать страсти и пресекать пути порока. Веруйте: свет вечной жизни уже в нашем сердце; развивайте его постоянным стремлением к вечности.

Станем смотреть на жизнь сию, как на рождение в смерть, и на смерть свою, как на рождение в жизнь. С таковым взглядом на жизнь и смерть избежим двух крайностей: излишней привязанности к чувственной жизни и излишнего страха к телесной смерти. Аминь.