Часть 2. Очерки архиерея в изгнании

Настоящий мой доклад о Маньчжурии и Харбине с искренним и глубоким благоговением посвящаю я светильнику Православной Русской Церкви – Блаженнейшему Митрополиту Антонию.

Каждая строчка этого доклада была мною прочитана Владыке, и все эти строки овеяны его добрым вниманием, окроплены его благодатными слезами.

В далеких полях Маньчжурии творится и созидается русская жизнь. И вся духовная работа совершается под осиянием имени Блаженнейшего Митрополита. И знаю я, что радостно будет русским людям Маньчжурии узнать, что их жизнью, их переживаниями и молитвами всею душою живет Блаженнейший Митрополит Антоний.

Глубоко, глубоко открылась душа Владыки, когда внимал он описанию русской жизни Дальнего Востока, и часто эта повесть окроплялась его слезами, слезами умиления и радости за то, что есть еще на темной земле места, где течет и кипит русская жизнь.

Эти слезы незабываемой, глубокой бороздой легли в мое сердце, и в каждой русской душе, в каждом русском сердце эти кристальные слезы найдут могучий и глубокий отклик.

Епископ Нестор

Обложка книги епископа Нестора «Маньчжурия – Харбин»

После страшной бури, которая проносится над городом, шумит, рвет и ломает все на своем пути, часто находят разбросанные остатки домов, обстановки, имущества в самых разнообразных, в самых отдаленных краях. Так, в конце XIX века страшное извержение и буря, разразившаяся над островом Кракатоа в Малайском архипелаге, разрушили этот остров и разбросали пепел от него по всему земному шару, так что тучи этого пепла находили потом даже в Норвегии. Так и в человеческом мире страшные, адские бури бунта и революции, разрушая все скопленное народами духовное и материальное достояние, далеко разметывают по лицу земли тех, кто дерзает противостоять черным силам зла.

И как пепел после землетрясения, как щепки после лесной бури, оказались мы, русские люди, разметаны по всему лицу земли после той чудовищной, адской бури – революции, которая постигла нашу страну.

И на запад и на восток, на север и на юг мы ушли из нашей страны, потому что там попирается все самое святое, потому что, чтобы жить там, надо быть или мучеником, или рабом, а мы не могли быть первыми и не хотели быть вторыми.

И вот все лицо земли оказалось усеяно осколками русской стихии. В холодных тундрах и пустынях Аляски и северной Канады, так же как и в знойной Африке, и в джунглях Голландской Индии, трудятся русские люди. В один и тот же момент русские люди Америки видят солнце над своей головой, а русские Парижа спят или молятся в ночные часы, в то же самое время, в ту же самую минуту.

Горек трудный хлеб чужбины, негостеприимно встретил огромный мир русских изгнанников. И особенно тяжело оказалось русскому человеку из-за того, что очутился он в совершенно чужих, незнакомых условиях существования, в чужих, незнаемых краях.

Только там – на дальнем востоке Азии, у самого рубежа родных просторов Сибири, оказалась страна, где русские могли и могут жить доселе не в чуждых, незнакомых условиях, а в родном, с детства привычном и милом быте. Страна эта – Маньчжурия с центром в Харбине.

На большие, чисто азиатские пространства раскинулась она, огромной плотною площадью легла она на пороге, на рубеже между двумя колоссами, Россией и Китаем, между этими двумя страшными бурлящими котлами современного мира.

Своеобразны и необычны условия жизни там. Своеобразна природа этого края. Ученые говорят нам, что Маньчжурия никогда не знала ледникового периода, никогда огромный пласт льда, залившего всю Европу и большую часть Сибири, не простирался на Маньчжурию. Поэтому и растения и животные этой страны постепенно приспосабливались к более и более холодному климату новых времен, пришедших на смену роскошному солнечному третичному периоду. В то же время вместе с постепенным охлаждением климата в пределы Маньчжурии проникали и новые формы жизни из холодных просторов Сибири. В глубине геологических пластов Маньчжурии находят исследователи кости мамонтов, носорогов, саблезубых тигров, первобытных быков. А ныне мы видим в лесах и полях Маньчжурии причудливое, интересное, волшебное смешение всех форм, всех видов жизни на земле.

Огромные тысячелетние кедры и сосны, детища холодной сибирской тайги, перевиты лианами, и рядом с ними высятся могучие аралии – представители тропиков, перемежаясь со стройными серебристыми родными березками.

Тигры и медведи, антилопы и северные олени, кряковые утки и мандаринки, соболи и еноты, удавы и гадюки – звери самых разнообразных краев водятся в Маньчжурии рядом.

И что особенно отрадно, несмотря на суровые зимы, в Маньчжурии растет и созревает прекрасный черный виноград, дающий отличное вино для церкви.

Но не только в каждом данном месте разнообразна природа Маньчжурии – разнообразна и она сама по своей природе.

* *

На крайнем западе страны, у самого рубежа с нашей родиной, простираются огромные, необозримые степи, на юге переходящие в пустыню. Здесь начинается великая пустыня Гоби. Здесь, южнее полотна железной дороги, лежит большое, величественное озеро – Далай-нор – священное озеро монголов. Воды этого озера таят в себе большие запасы радиоактивности и привлекают многих больных из ближайших местностей. Берега озера кишат всевозможной дичью. Едва приближаетесь вы к нему, как над вами вздымаются неисчислимые тучи гусей, уток, лебедей, чибисов – всевозможных пород и разнообразных окрасок. Вблизи озера строго запрещается охота, запрещается всякое кровопролитие, ибо озеро священно и принадлежит монгольскому монастырю. Монахи строго следят, чтобы ни один дерзкий чужеземец не нарушил покоя священного озера. Они глубоко убеждены, что если будут совершаться какие-либо убийства на берегу озера, то исчезнет его чудодейственная целительность.

К северу от полотна дороги в этих местах весной и осенью зеленеют степи, которые в разгар лета превращаются в грустные желтые пространства выжженной травы, занесенные песками. По этим степям кочуют монголы со своими стадами. Здесь лежало когда-то, еще недавно, независимое монгольское княжество – Барга.

Далее к северу отсюда начинается местность, именуемая Трехречьем – кусочек истой, кондовой России, перенесенный в пространства Маньчжурии. Русские избы, русские речи, русское население, главным образом казаки-забайкальцы, переселившиеся на эту сторону рубежа из-за страшных гонений, из-за голода и чудовищных притеснений там, в родных пределах.

Здесь – в свободной стране – они своей кипучей энергией, трудолюбием, опытностью в хозяйстве, создали богатый край, поставили большое образцовое хозяйство в стране, где доселе паслись только монгольские стада.

Но до недавнего времени условия жизни для русских в Трехречье были чрезвычайно тяжелы. Русское население было задавлено тяжестью налогового пресса, выдавливались налоги за все, буквально даже за воздух, которым дышали русские изгнанники.

Запрещено было в Трехречье строить церкви с колокольнями: храмы ютились в обычных домах, над которыми не позволяли даже креста поставить, нельзя было открывать школы, за переезд из одной деревни в другую приходилось платить налог, так что объезды священниками своих приходов были сопряжены с большими расходами и затруднениями. Отбирали скот – коров, лошадей.

Огромный, тяжелый налог – семнадцать долларов с десятины земли – чиновники старались получить по нескольку раз в год, и никаких квитанций в получении его русским не оставляли. Торговцы и ростовщики угнетали тех, кто задолжал им и даже принуждали дочерей неуплатных должников отрабатывать долг отца позорным ремеслом.

Наконец, вновь приходивших в Трехречье русских крестьян и казаков из Забайкалья местные власти попросту продавали большевикам на расправу обратно. Была даже строго установлена плата за голову – пятнадцать долларов с человека за возвращение его в пределы СССР.

Особенно тяжело пострадало Трехречье в 1929 году, когда почти все поселки его были разграблены красными партизанскими отрядами. Население, у которого китайцами было отобрано все оружие, не могло оказать никакого сопротивления, и множество людей в Трехречье было убито, ограблено, разорено. Целыми семьями, целыми поселками поднимались тогда трехреченцы и убегали из родных селений от страшного кровавого ужаса.

Десятки и сотни сирот были приняты в харбинские приюты, между прочим, в значительном числе в наш приют – Дом Милосердия, где они сейчас живут и воспитываются.

И тем не менее даже после этого разгрома Трехречье оправилось, и жизнь там опять наладилась. После установления нового государства³³⁸ условия этой жизни облегчились очень значительно. Налог с семнадцати долларов уменьшен до двух, причем теперь уплата налога строго фиксируется, суд ныне совершенно равно относится к русским и китайцам. Разрешено строить церкви, в постройке школ даже оказывается содействие. Для охраны населения введены японские отряды, в помощь им созданы отряды из молодых трехреченских казаков, так что в смысле защиты от красных партизан Трехречье ныне значительно обеспечено.

Ныне, если Бог благословит, там намечены к созданию два монастыря – мужской и женский.³³⁹ Вообще русская жизнь этого уголка России под флагом Маньчжу-Го налаживается и расцветает.

* *

Несколько лет тому назад, летом, в день святых апостолов Петра и Павла, архиепископа Харбинского Мефодия и меня пригласили в поселок Якеши, недалеко от Трехречья, освящать якешинский храм. Ко дню торжества в поселок Якеши собралось православное население всей окрестной местности.

И казаки-трехреченцы, и железнодорожники, и тунгусы во главе с зангином-старшиной съехались в Якеши из Бухэду, из Хайлара, из Маньчжурии, из ближнего села Кацынор, из иных сел и поселков Трехречья. Всенощная началась в 6 часов вечера. Службы совершались на площади перед церковью, где мы были встречены назначенным вновь настоятелем храма. В толпе молящихся было много китайцев.

На следующий день совершалось торжество освящения храма в небывалой для небольшой станции величественной обстановке.

Еще накануне обратились к архиепископу Мефодию начальник китайского отряда и представители местного населения – язычники с просьбой совершить моление о ниспослании дождя, так как всей местности вокруг станции Якеши угрожал неурожай от страшной изнуряющей засухи. Дождя не было в продолжение всего лета. Архиепископ Мефодий дал свое благословение и согласие китайцам на молебен, и после литургии мы вместе со всеми молящимися тронулись крестным ходом на реку Джандун-гол с громким единодушным пением: «Даждь дождь земле жаждущей, Спасе». Там, на реке, совершили мы молебен о ниспослании дождя.

В конце молебна архиепископ Мефодий, которому экстренно необходимо было в тот же день быть в Хайларе, уехал на станцию и отбыл из Якеши.

Между тем к реке Джандун-гол приближалась большая толпа китайцев-язычников вместе с охранным отрядом во главе с начальником отряда. Они шли босиком с венками из зелени на головах, под звуки хлопушек, под бой барабанов и свист свирели. На носилках они несли плоды и траву в сосуде с водою, как символ жаждущей земли. Они обратились ко мне с просьбой продолжить моление о ниспослании дождя, и я, внимая этой просьбе, обратился к молящимся русским с призывом усилить молитвенное рвение и усугубить свою веру, для которой нет ничего невозможного. Наша вера должна была показать свою непоборимую силу этим простым, бесхитростным людям, которые так доверчиво прибегали к нашей молитвенной помощи, так как все их молитвы и жертвоприношения и даже гнев их на своих идолов не вызвали дождя. Молебен продолжался, и вся толпа китайцев-язычников вместе с русскими опустилась на колени в горячем молитвенном порыве. Когда под пение «Спаси, Господи, люди Твоя» Святый Крест был мною погружен в реку, язычники-китайцы бросились черпать освященную воду в заранее приготовленные сосуды. Когда крестный ход и китайское шествие, возвращаясь, подошли к поселку, то начал накрапывать дождь, который к вечеру обратился в ливень с грозой, и жаждавшая земля благодарно раскрыла свои объятия этой явно чудесно ниспосланной милости Божией. Китайцы горячо благодарили нас чрез особую депутацию и особенно трогательно выражали свою благодарность «Великому русскому Богу» за исполнение их усердных молитв. Долго еще радостно били они в барабаны и стреляли хлопушками.

По окончании всех торжеств и молений, на другой день, под проливным дождем в сопровождении некоторых жителей Якеши я поехал по узкоколейной железной дороге в вагонетке, запряженной лошадью, на реку в местность, называемую Гавань, где происходила ловля рыбы неводом, а вечером из Гавани на лошадях, в простой русской телеге, мы проехали в село Кацынор, где я был встречен местным населением, почти сплошь состоящим из казаков-забайкальцев, под звон подвешенных у церкви подобранных в тон рельс, заменяющих колокола.

На площади, перед маленьким ютящимся в избе храмом, на берегу реки Аргуни, я совершил всенощную. На другой день в храме совершил литургию, после которой с крестным ходом мы прошли к реке, где я освящал воду и провел религиозную беседу. Эта литургия была первой отслуженной епископом в тамошнем храме, который по скромности и смиренной убогости напомнил мне Вифлеемский вертеп.

Из Якеши, куда я вернулся на лошадях, я выехал на станцию Бухэ-ду, где также провел время в молитвенном общении с русскими людьми.

В Бухэду настоятелем был трудолюбивый, выдающийся батюшка, отец протоиерей Иоанн Тростянский. Благодаря его трудам, церковная жизнь в Бухэду чрезвычайно процветала. Прекрасная, благолепная церковь была окружена роскошным чудным садом, множеством красивейших цветов. Около своего батюшки, около церкви, объединялись все русские люди не только станции, но и окружающих хуторов. Я любил приезжать в Бухэду весной к храмовому празднику в честь святой мученицы царицы Александры, когда после литургии и торжественного молебна окрестные русские хуторяне пригоняли свой скот и своих многочисленных лошадей для окропления святой водой по древнерусскому обычаю в Егорьев день.

Теперь о. Иоанн Тростянский является заведующим приюта Дома Милосердия и моим ближайшим помощником.

Из Бухэду мы проехали на реку Хори-гол в дикую, ненаселенную местность за двадцать верст от станции, где оазисом расположен хутор Н. А. Чикина. Мы ехали туда на телегах. Высокие зеленые горы и густые леса из берез, лиственниц и дубов окружают долину, где расположен хутор Н. А. Чикина. Ему принадлежит 500 десятин земли. Там в союзе с природой на ее неоскверненном лоне проводят жизнь русские поселенцы частью из простых крестьян, частью из интеллигентных жителей города, предпочитающих здоровую, трудовую жизнь на земле сутолоке городского существования. Все эти рабочие ведут полезную трудовую жизнь, вставая в 5 часов утра, прерывая работу в полдень на обед и снова работая до ночи. На хуторе имеется трактор и другие сельскохозяйственные машины.

В чистых прозрачных водах реки Хори-гол мы ловили рыбу, а потом вместе со всеми рабочими и хозяевами ели их здоровую вкусную пищу. Мы остались там ночевать и вечером прислушивались к пению птиц и часто раздававшемуся крику диких коз, многочисленных в тамошней местности.

На следующий день верхом на лошадях мы отправились освящать реку и при приближении к берегу вспугнули стадо диких козочек, спустившихся с гор на водопой. Они грациозными прыжками стрелой унеслись в сторону. Их неосторожность, как и неосторожность всех зверьков и птиц, которых мы встречали, ясно говорила, что дивная, роскошная природа этой местности еще не осквернена кощунственным прикосновением рук человека, ибо люди, которые живут там, живут одной жизнью с природой, любят ее и присутствием своим не оскверняют, но еще более подчеркивают вечную правду в союзе трудящегося человека с благостной матерью-природой.

На полях пшеницы, ячменя, ржи и льна я совершил молебствие. Зеленые хлеба шелестели своими колосьями, и в этом шелесте чудилась их молитва, молитва земли, приносящей людям лучший плод, величайший из даров Творца – насущный хлеб.

Так же, как приехали, мы возвращались обратно по полям, покрытым ковром из ягод, цветов и спелых абрикосов.

* *

На восток от трехреченских степей и от пустыни, окружающей станцию Хайлар, лежит могучий, величественный кряж Хингана. Огромные, скалистые или поросшие лесом горы тянутся от севера к югу. Чрез эти горы проходят железная дорога с большим глубоким туннелем со своеобразной станцией Петля, около которой поезд должен делать петлю, поднимаясь на значительную высоту.

Горы и леса Хингана также полны всевозможной дичью. Когда вы идете среди высокой, почти в человеческий рост травы, у вас из-под самых ног порой выскочит красивая, грациозная косуля и плавными, прекрасными движениями легкой молнией скроется вдаль; золотистые, с радужным оттенком фазаны поднимаются там целыми стаями из густой травы, тучи уток самых разнообразных пород обитают в многочисленных горных речках.

Проехав через Хинган, миновав чудные, красивейшие станции Бухэду, Барим, Чжалантунь, из которых последняя в течение короткого, но блестящего периода была одним из лучших курортов Дальнего Востока, – мы оказываемся на берегу прекрасной реки Нонни с прозрачными голубыми водами.

Здесь в степной, полупустынной местности расположена чудодейственная курортная станция для туберкулезных – Фуляэрди. Я видел там совершенно безнадежных больных, которые излечивались от тяжелого недуга в два-три года. Недалеко от станции в степи лежит старинное монгольское кладбище князей. Над княжескими могилами стоят изваяния огромных каменных черепах. Одна из этих черепах более полуторы сажени длиной, высотой в человеческий рост. Проезжающие мимо кочевники монголы и близживущие китайцы-крестьяне, проходя мимо черепах, приносят им жертву – различные съестные припасы. Поэтому в течение веков около черепах образовались целые залежи полугнилых припасов.

На противоположной стороне реки Нонни расположен большой город, когда-то столица Маньчжурского княжества, теперь главный город Хейлудзянской провинции – город Цицикар.

От Цицикара и до Харбина тянется одна необозримая степная равнина на многие сотни верст. В большие наводнения, как, например, в 1932 году, вся эта огромная площадь была залита водою могучих рек Сунгари и Нонни.

Подъезжая с запада к Харбину, миновав богатейший хлебный и бобовый район станции Аньда, Дуйциньшань и Маньгоу, мы окажемся на берегу реки Сунгари у огромного железнодорожного моста через нее. Сунгари – главная водная артерия края. На ее берегах стоит Харбин, по Сунгари ведется торговля с северными областями страны. На западном берегу Сунгари лежат многочисленные, кишащие рыбой озера, в которых харбинцы летом ловят рыбу. Рыбные богатства Маньчжурии, так же как и богатства фауны, чрезвычайно велики. Очень часто хорошие рыбаки на одну удочку налавливают за день по десятку и более фунтов прекрасной, вкусной пресноводной рыбы – сазанов, карасей, амуров, щук, сомов. Попадаются в Сунгари и осетры и стерляди, но редко, очевидно занесенные случайно с Амура.

Проехав по мосту через Сунгари, мы окажемся в черте города Харбина, самого большого города Маньчжурии, центра русского рассеяния на Дальнем Востоке.

Минуем пока Харбин. О нем надо говорить слишком много.

* *

На восток от Харбина лежит опять равнина. Здесь, в нескольких верстах от Харбина, протекает речка Ашихэ. Всего в десяти верстах от большого, можно сказать, огромного города, на берегах этой речки царит дикая, первобытная, богатая природой жизнь.

Если ранним утром, весной, встанете вы и, выйдя из города, пройдете к речке Ашихэ, вы будете поражены тем богатством природы, которое встретите там. Тучи, буквально тучи, сотни гусей и уток будут взвиваться над вами. Серые чибисы с печальными заунывными криками стайками будут все время кружить над головой, пока вы будете проходить среди небольших озер, где птицы вьют бесчисленные гнезда. Высокие, стройные цапли то тут то там поднимают из травы свои красивые серые головы. Всевозможные грызуны – мыши, хомяки, суслики шныряют в траве. Кулики и бекасы населяют берега речки.

И все это в нескольких верстах от города, в ближайшем от него соседстве. А как неисчислимо богатство страны в глубине еще не исследованных, еще не прохоженных пространств!

На реке Ашихэ, в сорока верстах от Харбина, расположен китайский город Ашихэ, один из самых древних городов этой местности.

Начиная от Ашихэ, на восток тянутся здесь прекрасные, живописные горы, отроги малого Хингана. Особенно красива высокая, поднимающаяся могучим пиком гора Мао-эр-шань, называемая русскими «сахарной головой».

У ее подножия расположился маленький старинный маньчжурский монастырь, некогда место обитания шаманов. Теперь, вследствие долгого преследования, которому подвергался шаманизм в Китае, этот монастырь называется даосистским,³⁴⁰ но в своей внутренней жизни продолжает оставаться шаманским. Самое место расположения этого монастыря связано с шаманистскими представлениями. По верованию шаманистов, духи любят опускаться на землю через острые, одиноко стоящие предметы: башни, колья и т. п. И поэтому они верят, что через острую высокую вершину Мао-эр-шаня опускается на землю могучий великий дух.

Население всей этой местности на восток от Харбина – исключительно маньчжуры. Китайцы тут встречаются только как купцы или чиновники.

Когда-то, несколько лет тому назад, я путешествовал по этим местностям, и эти путешествия оставили во мне самые хорошие, самые отрадные воспоминания.

Помню, я приехал из Харбина на станцию Мао-эр-шань, недалеко от великой горы, и вечером служил там всенощную на вершине одной из сопок. Всенощная началась в восьмом часу вечера, и в ясном безоблачном небе уже зажигались звезды, как вечные, немеркнущие лампады пред Ликом Создателя. К моменту, когда церковный хор любителей запел торжественный гимн: «Хвалите имя Господне», над горизонтом поднялась светлая царица ночи – луна. Казалось, и природа и люди соединились в трепетной и благоговейной молитве, и сердца наши наполнились умилением и тихим счастьем от сознания близости Бога. Зеленая, сплетенная из ветвей церковь с походным алтарем сама казалась не произведением рук человеческих, а частью божественного храма природы. Фимиам ладана смешивался с благоуханием цветов, и величавому пению хора вторили голоса птиц. Сами певчие с восторгом передавали свои впечатления: «Мы пели не устами, душой», – говорили они.

Утром на следующий день я совершил литургию. Яркое солнце сияло с голубого неба, и природа по-прежнему соединялась с нами в молитве. Лазурное небо улыбалось нам, гора служила престолом и алтарем. Солнце, горы, долины и вся цветущая природа внимали молитвам. Невольно уста каждого повторяли тогда слова древнего псалмопевца: «Хвалите Господа с небес, хвалите Его солнце и луна, хвалите Его звезды и свет, хвалите Его горы и холмы, хвалите Его звери и птицы пернатые. Всякое дыхание да хвалит Господа».³⁴¹

После литургии мы служили молебен святым Зосиме и Савватию. Их обновленную икону чудесно обрели в прошлом году на дереве в маоэрошанском лесу.

Днем мы совершили прогулку в монастырь, расположенный в четырех верстах от станции среди гор, в красивой зеленой долине. На полпути, с помощью первобытного парома-колоды, мы переехали через реку и далее проходили по урожайным гаоляновым, рисовым и кукурузным полям. В монастыре мы были встречены гостеприимными старцами-монахами, насельниками даосской обители. В божнице трапезной они показали нам хранимый, как святыню, старинный, видимо старообрядческий, небольшого размера образок Святителя Николая Чудотворца. Старший монах объяснил нам, что они почитают этот образок, и сложил молитвенно перед ним свои руки, преклонив голову.

Эти старцы, с длинными седыми волосами, с седыми же окладистыми бородами, в черных монашеских шапочках, с четками в руках, показали нам свою кумирню, трапезную и дивный-дивный сад, где множество цветов разводится их трудами. Всякий период года отмечается новыми цветами в этом саду. Розы теперь уже отцвели, и сад наполнен махровыми разноцветными мальвами, георгинами и пр. Дивное маоэр-шанское солнце ласково освещает этот красивый букет-сад, любимое детище маньчжурских отшельников. Как отцы о любимом детище, заботятся седовласые старцы о своем цветнике. И при нас они ухаживали за цветами, заботливо очищая с лепестков малейшие пылинки. Осмотрев все, мы вернулись в поселок, где вечером была снова всенощная.

Снова сердца внимали молитве людей и природы. Можно сказать без преувеличения, что вся станция Мао-эр-шань, без различия возраста, пола, политических убеждений и национальностей, была с нами в молитве в этот вечер. Да и не только Мао-эр-шань: многие богомольцы приехали с линии, и густая толпа наполняла зеленый храм и прилегающую площадь.

Был канун праздника Происхождения Древа Креста Господня, и на всех особенно сильное впечатление произвела церковная служба в умилительной обстановке храма на лоне природы. В величественный момент великого славословия, с возведенными дикирием и трикирием, я вышел из темного грота алтаря и, когда произнес священные слова: «Слава Тебе, показавшему нам свет», – и светильниками освятил молящихся, я увидел на глазах многих богомольцев слезы умиления и молитвенного вдохновения. Каждому молящемуся во время помазания я вручал по цветку из той массы цветов, на которых покоился святой крест по выносе из алтаря.

Все молящиеся стояли с возжженными свечами и единодушно пели: «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко». Горное эхо далеко-далеко разносило по вершинам и ущельям отзвуки молитвенного пения. Множество китайцев плотной толпой окружало алтарь – вершину горы, с уважением смотря на наше духовное торжество. Вся церковь – молящиеся и пастыри – слились в одном молитвенном восторге, и внятный вздох трепетного вдохновения пробегал по толпе богомольцев. Далеко, под горой, виднелись хижины поселка, весь склон горы, на которой совершалось богослужение, был усыпан звездочками – свечами богомольцев, как бы отражая в себе звездное синее небо, которое широким пологом простерлось над нами. И горы, и лес молчали в эту минуту. Казалось, они с благоговением внемлют молитве людей. Высокие вершины гор уходили в самое небо, небо низко опустилось над нами, как бы заглядывая в душу каждого. Казалось, что в молитвенном трепете все слилось воедино. Небо сочеталось с землей, и природа соединилась с человеком.

* *

На другой день я проехал в близлежащий старинный маньчжурско-китайский город Ашихэ. Мы въехали в город через восточные ворота. «Ворота, встречающие солнце», как гласит китайская надпись на них. Город Ашихэ отличается исключительной религиозностью и поэтому большой нравственностью населения. Там сосредоточены как местные религиозные центры, так и иностранные духовные миссии.

Прежде всего мы попали в католическую миссию, где в то время шла церковная служба на китайском языке в честь Успения Божией Матери, которое по новому стилю праздновали в тот день католики-китайцы. Крестный ход со статуей Божией Матери совершал молодой ксендз-китаец, и трогательно было смотреть на маленьких детей-китайчат, воспитанников католической школы при миссии, так красиво и дисциплинированно участвовавших в церковной процессии.

Из католической миссии мы проехали в пресвитерианскую, устроенную скандинавскими миссионерами. При пресвитерианской миссии находятся аптека, больница и школа, отдельно для мальчиков, отдельно для девочек, и воскресная школа для изучения Библии. Одна из миссионерок, женщина-врач, сказала нам, что в этот день, незадолго до нашего прихода, она сделала четыре серьезных операции китайцам. Я со своими спутниками посетил амбулаторию и больницу, прекрасно содержимые миссией, и видел всех пациентов: китайцев и маньчжур, мужчин и женщин, которые находятся под внимательным наблюдением и попечением миссионеров. Завидно смотреть на эти иностранные миссии, обладающие такими большими средствами и ведущие такую большую работу.

Оттуда мы проехали в китайско-дунганскую мусульманскую мечеть, выстроенную в интересном арабско-китайском стиле. Самая мечеть образует род китайской пагоды, с полумесяцем на куполе и с крыльями крыши, приподнятыми по краям, но балкончик, откуда муэдзин призывает на молитву мусульман, и Михраб – священное место внутри мечети, обращенное по направлению к Мекке, – говорят о том, что это храм магометан, которых в Китае, по официальным данным, насчитывается около 20 миллионов, а по рассказам самих мусульман, до 60 миллионов. При мечети существует благотворительное общество, школа, странноприимный дом и бесплатная столовая для бедняков.

Из мечети мы направились в буддийский монастырь. В этом монастыре нас встретили монахи, которые показали нам свои кумирни. Особливо интересен храм трех обоготворенных императоров, из которых каждый, по преданию, жил свыше ста лет и которые положили основание китайской культуре более чем за две тысячи лет до Р. X. В китайском городе при храме богини милосердия – Гуаньин – существует благотворительное общество, которое помогает нуждающимся и служит делу милосердия.

После буддийского храма мы посетили храм даосистов-маньчжур. В этом храме есть много изображений богов – покровителей разных искусств и ремесел; есть бог земледелия, сапожничесгва, портных и т. д. У ворот храма перед небольшим полуоткрытым зданием сидела пожилая женщина, склонясь над гробом своего мужа, недавно убитого хунхузами китайского капитана. Ее окружали ее родственницы и знакомые. Они жалобно и печально стонали и плакали. «На кого ты нас покинул», – причитали они. Их жалобный плач щемил душу.

Быть может, как раз тут уместно будет мне сказать несколько слов о том тяжелом и характерном явлении, которое чрезвычайно вредно отражается на всей жизни Маньчжурии, сказать о хунхузничестве.

Хунхузы – это китайские разбойники, которые, вследствие тяжелых условий жизни китайского народа, всегда были чрезвычайно многочисленны в Китае, но которые особенно умножились за последние годы после китайской революции, так как умножились войны в стране, умножилось число лиц, обладающих оружием, уменьшилась сила центрального правительства и областных правительств.

В годы русского влияния хунхузы орудовали только в диких, удаленных местностях и никогда не осмеливались приближаться к районам, охраняющимся русскими войсками. Потом же хунхузничество расцвело пышным цветом. В Харбине, среди белого дня, похищали детей богатых китайцев и иностранцев, и приходилось платить огромные выкупы для их спасения. Войска совершенно не боролись с разбойниками, но вступали с ними в сделки и совместно грабили население. Когда же надо было показать плоды борьбы с хунхузами, солдаты нападали на мирные маньчжурские деревни и снимали головы с крестьян. Эти головы впоследствии в мешках отсылались военному начальству, как головы хунхузов, для доказательства успешности военных действий, а патроны, якобы расстрелянные во время сражений, продавались.

Ныне власть повела с хунхузами упорную и настойчивую борьбу, и как раз местность между Ашихэ, Харбином и Сунгари представляет тот стратегический треугольник, куда японцы чаще всего заманивают или загоняют хунхузские отряды и где они уничтожаются.

Далее за Ашихэ и Мао-эр-шанью начинается горный район с густыми лесами, доставляющими прекрасный строевой лес для всего края. Там, на станциях Шитоухецзы, Ханьдаохецзы и прилежащих районах, расположены лесные концессии всевозможных предпринимателей. Работа на концессиях далеко не безопасна как от хунхузов, так и от диких зверей, барсов и тигров, водящихся в этих районах. Многие русские охотники на этих станциях существуют охотой на больших зверей-хищников, кабанов и оленей. Шкуры тигров сбываются главным образом за границу, а желчь и мясо, считающиеся целебными, в Китай, и китайцы делают из них лекарство.

Там же, на восточной линии КВЖД, на берегу большой реки Мудадзяни, расположена горная курортная станция Эхо с огромным опытным ботаническим садом, где русские садоводы совершают опыты с разведением в Маньчжурии различных сортов культурных растений. На восточной же линии расположены виноградники, дающие прекрасное вкусное и очень полезное маньчжурское вино.

Наконец, на самом краю Маньчжурии, недалеко от границ с Приморьем, над поселком станции Пограничная, возвышается высокая горная вершина, с которой виден туннель, отделяющий китайскую, ныне маньчжурскую, линию КВЖД от советской. По обеим сторонам туннеля стоит стража, с одной стороны – китайская, а с другой – советская. И взор русского изгнанника, стоящего на этой горе, с тоской всматривается вдаль, в этот край страшных мук и непередаваемых страданий.

* *

На юг от Харбина линия КВЖД проходит все время безрадостной однообразной степной равниной, чрезвычайно плодородной, но очень убогой.

Кончается линия КВЖД на юге станцией Куанченцзы, расположенной в нескольких верстах в ближайшем соседстве с новой столицей нового государства – городом Чаньчунь, или Синьцзин, где живет Верховный Правитель Маньчжу-Го – бывший император Китая Его Императорское Величество Генрих Пу-и.

* *

Центром всего этого обширного района, лежащего около линии КВЖД, всей Северной Маньчжурии является город Харбин, большой город с четырьмястами тысячами населения. Из этого числа около трехсот тысяч китайцев. Но китайцы сосредоточены главным образом в городе Фудзядяне, прилегающем к Харбину, в самом же Харбине преобладают русские, которых там около 100 000 человек. Из них 50% эмигрантов, 10% китайских, ныне маньчжурских, подданных и 40% советских.

В приходах состоит до 60 тысяч человек. Остальные 40 тысяч – это евреи, армяне, татары и те из советских граждан, кто по политическим причинам отказались от Церкви. Большая же часть так называемых советских подданных – люди, принявшие это клеймо по экономическим соображениям, и они продолжают исполнять свои религиозные обязанности, состоя членами приходов; таковых принято называть «редисками» – внутри белые, а снаружи красные.

Для удовлетворения духовных нужд русских жителей Харбина существует там двадцать два православных храма и устраиваются еще временные церкви в русских учебных заведениях.

И в праздничные дни, особенно в пасхальную ночь, и в течение всей пасхальной недели, когда гудят колокола всех этих церквей, кажется русскому человеку в Харбине, что черные тени последних лет – это только кошмарные видения, что он снова на Родине слышит родные колокола.

Хороши праздники в Харбине.

На рубеже лета и осени, когда зеленые листья тополей и вязов в городе начинают покрываться первой нежной желтизной, когда листы винограда загораются пурпуровыми и золотистыми жилками, когда поспевают плоды в садах: яблоки, груши и сливы, – тогда празднуется первый двунадесятый праздник после длительного перерыва – Преображение Господне. Китайцы-торговцы отлично знают все русские обычаи и к 6 августа готовят и продают около церквей красивые красочные корзины с фруктами и виноградом.

А уже через неделю готовится Харбин молитвенно и умилительно праздновать день Успения Божией Матери. В некоторых церквах накануне этого праздника совершается служба погребения Божией Матери, глубоко проникновенная, глубоко умилительная.

Между тем осень все приближается. Жаркие дни сменяются уже прохладными и прямо холодными ночами, деревья становятся совсем золотистыми и пунцовыми, но яркое маньчжурское солнце еще посылает на землю свои горячие лучи, и в многочисленных харбинских садах еще много прекрасных маньчжурских цветов.

И вот, когда наступает праздник Воздвижения Креста Господня, аналой, на который кладут святой крест, утопает в цветах. Торжественно и величаво проходит всенощная накануне Воздвижения. И под пение трисвятого, после великого славословия, чинно выходит из алтаря ряд за рядом сонм священнослужителей, свещеносцы, диаконы, священники, епископ на главе своей несет святой крест, священники поддерживают его, а иподиаконы с рипидами и свечами окружают епископа и священников, склоняя рипиды перед крестом. Медленно, медленно проходит эта процессия по церкви среди густой толпы народа. Сердца бьются тихим горячем пламенем, уста шепчут молитву, раздается приглушенный тихий плач, как волны моря, склоняется народ перед знамением креста.

Потом торжественно-победно, в знамение победы, победившей мир, епископ на кафедре воздвизает святой крест над всею церковью, осеняя четыре стороны, под мощное, умилительное пение хора: «Господи, помилуй».

Незабываемы, действительно глубоко величавы и умилительны эти часы напряженной молитвы и пламенного молитвенного восторга.

Все дальше и дальше уходят теплые летние дни, все глубже внедряется осень. Уже облетает листва с поблекших деревьев, уже по утрам легкой коркой льда подергивается вода в садах, уже серебристой пленкой инея встречает земля восход золотистого солнца. И только в самый разгар дня по-прежнему ослепительно светит золотое маньчжурское солнце. Осенних дождей почти не знает Маньчжурия.

Проходит ряд храмовых праздников нашей церкви при Доме Милосердия, когда со всего города собирается православный сердобольный Харбин почтить именины Дома Милосердия, принести посильную лепту, посильный подарок маленьким сироткам-детям и больным, страдающим старцам и старицам.

* *

Все холоднее становится осень. И, наконец, в одно холодное утро в белой одежде снегов просыпается Харбин. Густой пеленой покрывает снежный саван весь город – и улицы, и высокие серые дома деловой части города, и маленькие уютные домики предместья Модягоу – собственность русских жителей. Снег блестит яркими красками под улыбкой солнца и кажется каким-то таинственным сказочным одеянием под белым светом луны.

Ах, как красив в первом свежем, чистом, снежном уборе Харбин. Еще ближе становится он тогда русскому сердцу.

Зловещим и грустным пятном на фоне харбинской жизни выделяются в эти дни празднования советской революции. Над консульством СССР, над управлением КВЖД, над Железнодорожным собранием и некоторыми другими официальными учреждениями загораются зловещим красным светом многочисленные иллюминации. Подданные серпа и молота вывешивают у своих квартир красные знаки. Когда-то этот день во времена тесной дружбы красной России и красного Китая праздновался в Харбине очень пышно. Теперь празднование его потускнело, и осталась только официальная часть, а православный русский люд в эти дни усиливает свою молитву за страдалицу Россию и оплакивает всех мучеников, убиенных на родной земле.

Крепчают морозы, холод пробирается уже в плохо отопленные дома бедноты, жжет холодным дыханием бедняков на улице, пробираясь под ветхие лохмотья их одежд.

В задушевной теплой молитве проходит праздник Николая Чудотворца – храмовый праздник кафедрального собора и нескольких городских церквей. Приближается праздник Рождества Христова. У дверей китайских лавок и магазинов появляются группы елок. В сочельник, по доброму, старому обычаю, русские дети Харбина, как все русские дети, в течение уже многих веков, с волнением смотрят на темное зимнее небо, ожидая того заветного часа, когда на бледном небе загорится первая звездочка, та самая, которая некогда привела мудрецов дальней страны к яслям Христа В некоторых церквах Харбина и, например, в нашей церкви, Дома Милосердия, накануне Рождества и Крещения, бывает две всенощные службы: в обычное время – в 6 часов вечера и глубокой ночью – в час.

Темною, черною ночью, когда снег хрустит под ногами и белый покров на деревянных низеньких домах Модягоу сверкает огоньками в ответ на огоньки звезд, кажется русскому человеку Харбина, что он снова в России, в одном из бесчисленных русских уездных городов. И могучий звук колокола, который внезапно прорезывает ночную тишину, еще более подчеркивает, что Харбин не чужбина, что там русский дух, что Русь веет там своими духовными крылами.

Еще более русский вид имеет Харбин утром в праздник Рождества, когда «со звездою путешествуют» толпы русских детишек, поющих тропарь и кондак праздника, славящих своими чистыми голосами Родившегося Богомладенца.

Так же ночью собираются харбинцы в церковь 31 декабря старого стиля, накануне Нового года. В этот день совершается в полночь торжественный молебен во всех храмах, и с трепетным волнением заглядывают в этот миг русские люди вперед, в неизвестное будущее с одной мыслью, с одним заветным желанием, которое объединяет всех наших родных изгнанников во всех странах земли. И молятся, и плачут русские люди, и ждут с трепетом, с верою ждут, что все-таки час пробьет, что заветная надежда исполнится, что услышат они когда-нибудь снова родные колокола. Год проходит за годом, обманывая надежды, но твердо знает верующее сердце, что претерпевший до конца спасется.

Величественно празднуется Богоявление в Харбине. На реке Сунгари, покрытой толстым ледяным покровом, сооружаются ледяной крест и бассейн изо льда. После литургии туда направляется многолюдный крестный ход из всех храмов Харбина. Колышется лес хоругвей, черным потоком течет несметная толпа народа. На углах и перекрестках к главному крестному ходу подходят процессии из других церквей, слышится пение церковных песнопений. На реке множество народа, десятки тысяч людей покрывают ледяную поверхность.

В бассейне с освященной водой, по старинному русскому обычаю, купаются богомольцы. Несмотря на тридцати-сорокаградусные морозы, обычно бывает от десяти до двадцати купальщиков.

Китайцы-язычники придают большое значение нашему крестному ходу на реку. В прошлом году, вследствие политических волнений и всевозможных беспорядков, крестный ход на Сунгари не был разрешен. И вот в наступившее лето город постигло наводнение. Весь город был затоплен водою, так что на некоторых улицах вода достигла сажени глубины. Было снесено более тысячи домов, погибли огромные запасы хлеба, утонуло несколько тысяч китайцев. И все это несчастье, по единогласному мнению туземцев, случилось именно потому, что «русские ламы» не молились над рекою в тот год.

Зима в Харбине бывает лютая. Мороз достигает иногда сорока градусов, тридцатиградусные морозы держатся иногда неделями. И особенно ужасно то, что обычно мороз сопровождается страшным пронзительным ветром.

Конец зимы, последние ее аккорды связаны в Харбине с двумя праздниками двух половин населения нашего города – с китайским новым годом и с русскою масленицей. Китайский новый год празднуется туземцами очень шумно и весело. По улицам ходят процессии в странных фантастических костюмах, на ходулях, звучат туземные барабаны, трещотки, флейты, все время непрерывно трещат хлопушки фейерверка.

Шумно, весело празднуется в Харбине и русская масленица. Празднуется она, так же как и прежде в России, с жирными блинами, с языческим разгулом и русской широтой.

* *

Но вот, когда веселье достигает, кажется, предела, когда уже стираются все грани и все пороги, тогда вечером, в воскресенье, в шумный праздничный масленичный карнавал вливается тихий призыв церковной молитвы, церковного покаяния и отрезвления. И православный Харбин не остается глухим к этим призывам. Множество народа наполняет храмы вечером в Прощеное воскресенье, когда входит в церковную жизнь Великий пост. Прекрасные харбинские церковные хоры поют по древнему обычаю в этот день пасхальные стихиры, а богомольцы в искреннем, трогательном порыве, послушные призыву Церкви, склоняются друг перед другом, прося взаимного прощения. Много и часто ссорятся русские люди в Харбине, как и везде. Но во время обряда взаимного прощения находят они в себе силы и умение, во имя Христово, протянуть друг другу руку мира. В Прощеное воскресение трогательно примиряются между собою самые ожесточенные враги.

Утром, в Чистый понедельник, все двадцать с лишним харбинских храмов гудят медленным заунывным колокольным звоном, зовут на покаянную молитву. Даже внешний вид улиц города меняется с этого дня: становится скромнее, тише, сосредоточеннее народ на улицах. Меняется вид храмов внутри. Черным флером задернуты иконы Воскресения Христова, и в черных ризах совершаются богослужения.

Вечером на первой неделе читается в церквах канон Андрея Критского, этот чудный, умилительный, покаянный вопль грешной души с мольбой о покаянии, с горячей жаждой очищения.

По воскресеньям Великим постом совершаются в церквах пассии – чтения страстных евангелий, с проповедями, с беседами. Любят харбинцы и всегда охотно посещают духовные концерты, которые устраиваются в течение Великого поста в самых больших залах города. Несмотря на отсутствие какого-либо давления в этом отношении со стороны властей, темп мирской жизни Харбина Великим постом значительно сокращается, а на Страстную неделю закрывается большинство кинематографов и других театров.

Уже с начала Великого поста чувствуется в городе и во всей стране первое дыхание весны.

О, весна в Маньчжурии совсем не та, что в России. Это не пышная чарующая красавица, теплым дыханием снимающая покров зимы с полей, сыплющая подснежники и фиалки, рокочущая тихим шепотом звонких ручейков. Нет, весна в Маньчжурии приходит с гневным, шумным, сокрушающим ветром, сразу срывает снежный покров, сушит талые лужи воды и слепит глаза пешеходов мелкой едкой пылью пустыни. И долго стоят в Маньчжурии черные прогалины оттаявшей земли, долго не одеваются зеленой одеждой тополя и вязы на улицах Харбина. Только смелая верба в окрестностях города поспевает как раз к празднику Вербного воскресения со своими белоснежными праздничными вербными барашками.

И вот перед праздником Входа Господня в Иерусалим появляются на улицах и перед церквами продавцы, продающие вербы, искусственные цветы.

Церкви полны молящихся. Порядок поддерживается отрядами скаутов и других юношеских организаций. В храме – море огней, и когда архипастырь поднимает с кропилом руку, чтобы благословить вербы, вверх поднимается лес рук, верб и цветов... После окончания всенощной улицы Харбина пестрят огоньками возвращающихся домой богомольцев, из храмов выливаются огромные людские потоки с фонариками, свечечками и вербами в руках.

Весна уже наступила, уже горячий ветер смел последние остатки снежного покрова, уже ждет Харбин, что вот-вот лед тронется на реке, но весна как бы дожидается, как бы не хочет слить свою последнюю окончательную победу с победным звоном пасхальных колоколов.

И в Великий четверг на двенадцати евангелиях, когда перед святым распятием звучит великая священная повесть евангельская о страдании Спасителя, и в Великую пятницу, когда совершается вынос Плащаницы, не удивитесь, если встретите в Харбине за богослужением евреев, язычников-японцев, китайцев и других иноверцев. Это чудное, умилительное наше богослужение, это вдохновенные хоры и в душу проникающее пение привлекли не ведающих Христа людей в святые Христовы храмы.

В Великую субботу ясно чувствуется приближение чего-то особенного, таинственного, величавого. И ясно выделяется с этого дня глубокое значение русских праздников для всего города, не русского только, но и иноземного. С утра идут причастники в храмы, и с особенной чудесной торжественностью звучат в этот день слова церковных песнопений – торжествующего гимна: «Воскресни Боже, суди земли».

Начиная с трех часов дня Великой субботы, несут православные люди в церкви для освящения куличи, пасхи, яйца. В оградах церковных выстраиваются ряды столов со всевозможными пасхальными припасами, и множество народа – интеллигенции и простонародья, ждут благословения священника. Священник со святой водой и молитвой обходит столы, еще не решаясь провозглашать святые слова – «Христос Воскресе», но окропляя святой водой пасхи и куличи, на которых уже начертаны полные глубочайшего значения буквы – X. В.

Наконец, темной пасхальной ночью весь город оглашается колокольным звоном и зажигается тысячами огней, горящих с высоты колоколен и храмов – целое море огня.

В пасхальную ночь в церквах бывает буквально весь Харбин, не только русский, но иностранцы, китайцы, японцы, инославные, иноверные. Не быть в церкви в этот день – страшное несчастье, глубокая духовная потеря для каждого верующего человека. И потому бывает особенно жаль тех русских людей, которые в святую пасхальную ночь почему-то не имеют возможности побывать в храме. А таких в наше тяжелое время, конечно, очень много и в районах, лежащих у Харбина: на маленьких станциях, в захолустных деревушках и китайских городках, в ближайшей, наконец, местности России, лишенной храмов и священников. И вот для этих людей, жаждущих духовного утешения и хотя бы крох с богатейшего духовного пира, великой духовной радостью является передача нашей пасхальной службы по радио. И сколько горячих, пламенных откликов мы получаем отовсюду. И от больных, не имевших возможности пойти в храм людей Харбина, и из страдающей подъяремной России: из Иркутска, из Николаевска-на-Амуре, из Благовещенска.

Кто бывал в России, тот знает, а тем, кто не бывал, – нашей молодежи, растущей на чужбине, – только Харбин может дать понятие о величии и красоте пасхальной ночи в России. Многие, даже далекие в повседневной жизни от Церкви люди, говорили мне, побывав на богослужении в пасхальную ночь, что они действительно чувствовали себя как на небе, что хотелось забыть о мире, о земле.

Церкви, все многочисленные церкви Харбина переполнены народом, ограды, площади заполнены толпами богомольцев. Двери в церквах раскрыты настежь, чтобы и те, кто стоят на улице, могли участвовать в богослужении.

В двенадцать часов громко и торжественно раздается пение: «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небеси», из алтаря выходит духовенство в праздничном пасхальном облачении, сделанном к празднику трудами и заботами богомольцев, отряды молодежи раздвигают толпу. Крестный ход выходит на улицу и проходит вокруг церкви. Пламенный, горящий восторг владеет душами в эти мгновения. На земле нет ничего выше, чище и лучше этих минут. Хочется, чтобы как можно дольше продолжались они, но в то же время не терпится душе дождаться радостнейшего момента, когда послышится: «Христос Воскресе!».

И вот, наконец, священные, радостные слова раздались перед закрытыми еще церковными вратами, потом мощно, торжественно и радостно влились слова священного пасхального гимна в самую церковь, могучий хор подхватил их. А народ, заглушая пение хора, в ответ на слова священнослужителя – «Христос Воскресе!», едиными устами, единым сердцем тысячеголосым радостным кликом победно восклицает: «Воистину Воскресе!»

В эти минуты забывается все. Ни усталость, ни утомление, ни страдание, ни горести этих страшных лет – ничто не чувствуется, все забывается, душу наполняет только великая, ни с чем не сравнимая радость.

Во все время Пасхи весь Харбин, и улицы, и дома имеют поистине праздничный вид.

Весна в это время обычно вполне уже вступила в свои права. И русский люд с облегчением снимает с себя зимние одежды, и радостно за бедняков, которым не угрожает теперь гибель от холода.

Хорошо, чудно хорошо весной за городом, даже недалеко, где-нибудь на ближнем пригородном поле. Еще лучше на зеленом, красивом харбинском кладбище, с большой заботой и внимательностью содержимом.

Туда, на кладбище, приходит весь Харбин через неделю после Пасхи, во вторник, когда празднуется Пасхальная Радоница. В этот день все, кто имеет почивших близких, друзей и знакомых на городском кладбище, приходит туда, чтобы похристосоваться с ними, поделиться с ними пасхальной общей радостью, объединяющей и живых и усопших.

8 день Радоницы народ еще с утра идет к литургии в храмы. Там, посредине церквей, стоят длинные вереницы столов, заставленные кутьей, просфорами, куличами, пасхами, яйцами для христосования с почившими и для раздачи бедным. После литургии служится панихида, а потом все – и духовенство и миряне – едут на кладбище.

Конечно, есть какой-то отголосок язычества в этом поминальном торжестве, особенно к вечеру, когда на могилах родственники почивших начинают есть и пить, доставая из принесенных корзин и кульков заготовленные припасы. Но утром и днем, пока поминальные пиршества не начались, народ истово молится у родных могилок, христосуясь с покойниками по доброму христианскому обычаю.

От могилы к могиле ходят священники. И среди зеленеющих кущ и деревьев, среди пестреющих цветами могилок, звучат слова церковных песнопений, пасхальных и заупокойных. Безвестные могилки безродных бедняков также не остаются непосещенными в этот день. Как среди некоторых священников, так и среди многих благочестивых мирян, есть добрый, благочестивый обычай в день Радоницы посещать забытые могилы с молитвой и радостным приветствием – «Христос Воскресе!».

Вот в светлом уборе из богатых, роскошных маньчжурских цветов – пионов, фиалок, цветущих абрикосов, вишен и яблонь, в золотистом сиянии яркого маньчжурского ослепительного солнца приходит тот месяц, который месяцев всех краше – месяц май.

Начинается он для православного русского люда светлым и радостным праздником в честь Святителя Николая Чудотворца. Русский народ в Харбине, как и всюду, свято и глубоко чтит своего Небесного Заступника – великого Мирликийского Святителя.

9 мая совершается большой крестный ход к чтимой иконе Николая Чудотворца, находящейся на вокзале. С этой иконой связан интересный, значительный эпизод.

В 1924 году, когда Китайская Восточная железная дорога перешла в совместное управление СССР и Китая, все признаки религии стали тщательно изгоняться с дороги, закрыты были церкви: в железнодорожных школах, в коммерческом училище³⁴² и в Хорватской гимназии,³⁴³ изъяты были духовные книги из железнодорожных библиотек, убраны иконы из присутственных мест. Хотели советские руководители дороги убрать с вокзала чтимую всем населением Харбина икону Святителя Николая, но китайцы, обычно относившиеся ко всем антирелигиозным мероприятиям своих совладельцев по дороге вполне равнодушно, на тот раз вмешались и не позволили убрать икону, указывая, что она пользуется почитанием не только русских, но и китайцев.

Известно, что один из почтенных и влиятельных китайцев, занимавший высокий пост на КВЖД, сказал: «Этот старик давно стоит тут, это добрый и хороший старик, пусть он стоит».

Как раз в это время произошел чудесный случай с одним купцом китайцем. Переплывая в лодке через Сунгари, реку очень коварную и опасную, китаец, настигнутый бурей, стал тонуть. Погибая, он вспомнил о святом, о котором он много слышал от своих русских знакомых, образ которого видел на вокзале. Не видя иного спасения, несчастный взмолился о помощи: «Святой старик, который стоит на вокзале, спаси меня». И святитель Николай услышал эту молитву темного язычника, и тот оказался спасенным. Теперь этот китаец, считая, что своим спасением он обязан исключительно помощи Святителя Николая, постоянно приходит на вокзал и ставит свечи пред образом Святителя и молится перед ним по-своему.

* *

В эти дни, когда весна становится все более и более теплой, когда зеленеет нежная листва на деревьях и днем горячее солнце напоминает о том, что скоро наступит знойное лето, наступает страдная пора для харбинской русской детворы – время выпускных и переходных экзаменов.

В Харбине восемь высших учебных заведений, двадцать эмигрантских и тринадцать советских гимназий, реальных и ВНУ училищ, девятнадцать эмигрантских и семь советских низших школ, двадцать всевозможных специальных технических и ремесленных школ. Ныне учреждается там русский университет имени святого князя Владимира.³⁴⁴ Как совершенно справедливо указал мне один из руководителей харбинского педагогического мира, в Харбине в пять раз больше русских университетов, училищ и школ, чем во всех остальных странах зарубежья. Учится в этих школах 15 833 ученика. Целая армия учащихся всех возрастов и положений.

И вот в дни экзаменов в церкви Харбина ранним утром приходят ученики и ученицы в гимназических формах. Они торопливо заходят в церковь помолиться и поставить свечечки перед иконами, чтобы лучше, успешнее пройти страшное испытание – экзамен. Не удивляйтесь, если среди этих молящихся детей в Харбине вы увидите многих советских детей. Церковь в Харбине имеет огромное влияние на всю молодежь, даже на советскую. К Церкви тянутся детские души. Конечно, не дремлют, далеко не дремлют и темные адские силы безбожия. Они также пытаются влиять на души детей, и они, в свою очередь, не ограничиваются только детьми советских родителей. Они протягивают свои цепкие лапы в исконные православные христианские семьи. Но Церковь в Харбине не отдает своих позиций, и борьба за душу ребенка там ведется постоянно, настойчивая, большая, глубоко важная.

Часто целые семьи раскалываются и распадаются из-за вопроса о воспитании ребенка в Церкви или безбожии.

Дети тянутся к Церкви. По праздникам в храмах всегда много детей, мальчики прислуживают в алтарях, любят это и глубоко дорожат возможностью прислуживать.

Благодаря школам и училищам Церковь имеет возможность глубоко влиять на души детей. Закон Божий преподается во всех эмигрантских школах.

У хороших законоучителей, таких, как покойный о. Иоанн Сторожев, священник выдающихся качеств, последний духовник Государя в г. Екатеринбурге, как о. Петр Рождественский, о. Николай Вознесенский, о. Леонид Викторов и некоторых других харбинских священников, не только православных, но и иноверных, дети ходят на уроки Закона Божия. Часто ходят на эти уроки ученики китайцы.

Тяжелая, трудная работа над детской душой, борьба за нее с темными силами ведется в Харбине с неослабной энергией.

Белые эмигрантские юношеские организации льнут к Церкви. Под глубоким церковным влиянием находятся скаутская³⁴⁵ и разведческая³⁴⁶ организации Харбина. Там молодежь, получающая хорошее национальное воспитание в порядке и дисциплине, находится под постоянным и близким надзором священников.

Глубоко отрадно то, что очень многие из харбинской молодежи по окончании средне-учебных заведений идут на Высшие богословские курсы,³⁴⁷ которые являются центром всей интеллигентной церковной молодежи.

На курсах в настоящее время учится более шестидесяти студентов. Курсы дали уже два выпуска молодых пастырей для Церкви. Не все окончившие курсы принимают сейчас же священный сан, так как в Харбине достаточно много священников. Но вся молодежь, прошедшая богословский курс, продолжает и по окончании его работу для Церкви, они ведут беседы в церквах, являются проводниками религиозного влияния в тех юношеских организациях, где они работают. При курсах существует религиозно-философский кружок окончивших для продолжения церковно-научной работы и освежения полученных на курсах знаний. Кружок этот устраивает еженедельно собрания, доклады, собеседования за чашкой чая.

Для женской молодежи, также при Богословских курсах, существует кружок святой великомученицы Екатерины. Кружок этот также ведет религиозно-научную и просветительскую работу.

Но Богословские курсы являются хотя и главным, но не единственным руслом, по которому направляется к Церкви православная молодежь Харбина. Около каждого почти храма в Харбине существуют группы молодежи, несущие обязанности иподиаконов, псаломщиков, певчих, рипидоносцев. Из этой молодежи также выходят иногда хорошие служители Церкви.

Вообще тесная близость к Церкви значительной части молодежи в Харбине есть большое и отрадное явление.

В условиях здоровой, нормальной и спокойной жизни, которой пользуется Харбин в наше мятежное время, вырастает здоровое и хорошее поколение молодежи. Но чрезвычайно тяжел для них вопрос с материальным устройством своей жизни. В Харбине найти хорошую, подходящую службу труднее, быть может, чем где бы то ни было. Город переполнен молодыми силами с большими полезными знаниями: инженерами, переводчиками, бухгалтерами, стенографами. Но применить свои знания им совершенно негде. И приходится или идти на маленькие, плохо оплачиваемые должности, или уезжать в чужие края без уверенности, что и там понадобятся с трудом накопленные знания.

И вот часто приходится встречать в Харбине молодых инженеров, которые служат сторожами магазинов, молодых бухгалтеров и стенографов – полицейскими.

Но не лучшее ожидает и тех, кто покидает Харбин. И знания, которые получили они в прекрасных харбинских высших учебных заведениях, ими забываются, лежат втуне, без применения. А между тем эти знания приобретались большим трудом, большими страданиями. Почти все высшие учебные заведения в Харбине имеют лекции по вечерам, чтобы дать возможность студентам учиться и служить в одно время. И вот молодые люди и девушки, учащиеся на этих факультетах, должны напрягать все силы, чтобы и служить и учиться. Все их время занято без остатка, учению часто приносится в жертву здоровье. А полученные знания оказываются часто впоследствии совершенно бесполезными.

Развита в Харбине, как и всюду в русской эмиграции, общественно-политическая жизнь. И так же, как и всюду в эмиграции, общественная жизнь Харбина представляет печальную картину дробления и разделения национальных сил.

В Харбине официально зарегистрированных русских эмигрантских организаций, общественных, политических, военных и благотворительных, сто тридцать девять единиц. Многие из них группируются в объединяющие организации более крупного масштаба – около Общевоинского союза,³⁴⁸ около Беженского комитета,³⁴⁹ Общественного комитета³⁵⁰ и Казачьего союза.³⁵¹ Существуют организации молодежи: фашисты,³⁵² мушкетеры,³⁵³ сокола,³⁵⁴ крестоносцы³⁵⁵ и проч. Некоторые организации ведут свою работу самостоятельно. Существует нездоровая и мешающая делу конкуренция между отдельными организациями. Но к числу отрадных явлений в Харбине надо причислить отсутствие непримиримой вражды между отдельными организациями. Несмотря на существующее дробление, все эмигрантские организации в ответственные моменты находят пути для совместных объединенных выступлений. Так, например, совершенно объединенно выступила эмиграция в дни посещения Маньчжурии Комиссией Лиги Наций,³⁵⁶ чем привела некоторых членов Лиги, знакомых с условиями жизни русского беженства, в удивление. Так же объединенно выступила эмиграция пред лицом новых властей края, представляя им пожелания в деле улучшения быта и работы эмиграции в Маньчжурии. Еще более единодушно была в 1929 году проведена работа по оказанию помощи пострадавшим жителям Трехречья, в 1932 году по спасению жертв наводнения.

Но долго держаться такое единодушие не может, и всякий раз осуществившееся на время объединение снова распадается на составные части. Поэтому, несмотря на чрезвычайную желательность полного объединения эмиграции в Харбине для того, чтобы иметь объединяющий орган, могущий постоянно вести переговоры с краевой властью и говорить от лица всей эмиграции, – такое мероприятие до сих пор осуществиться не может. Остро болезненно ощущает эмиграция в Харбине отсутствие в своей среде сильных могучих людей, которые бы спаяли ее в одно целое. Нет вождя, нет стержня.

Но духовным центром, важнейшим фактором, объединяющим в Харбине и на линии КВЖД всю русскую эмиграцию, а частью даже многих советских подданных, ставших такими под давлением обстоятельств, – является Православная Церковь, правящим архипастырем которой состоит архиепископ Мелетий.

Огромная общественная сила Православия в Маньчжурии и его объединяющая роль там объясняется главным образом тем, что Церковь в Маньчжурии не разделена ни на какие группировки и тесно объединена.

И тогда, когда русский человек все потерял в страшных бурях переживаемого времени, когда погибла веками налаженная жизнь под ударами бури, а те осколки, которые были спасены или которые пытается строить на чужбине русский человек, гибнут от взаимной грызни и недоразумений, тогда единственным оплотом национальной и духовной жизни, единственным твердым центром является Церковь, основы которой лежат не в этом переменчивом и колеблющемся мире, а там, где господствуют законы вечности.

Церковная жизнь Харбина проявляется со многих сторон. Проявляется она в большой и напряженной благотворительной работе. И приюты, и школы, и столовые существуют при церквах: Дом Милосердия, Русский Дом,³⁵⁷ Дом-Убежище,³⁵⁸ Серафимовская столовая³⁵⁹ и др. Работают много и самоотверженно всевозможные благотворительные женские кружки при храмах – Кружок милосердия и т. п.

Проявляется любовь к Церкви и в храмостроительной деятельности. Из церквей Харбина многие являются исключительно ценными с художественной, архитектурной стороны. Прекрасен величественный новый, только что отстроенный Софийский собор, имеющий внутри девятнадцать саженей, а по наружному обмеру – двадцать пять саженей в высоту, построенный стараниями отца протоиерея М. Филологова и его сотрудников, прекрасен Иверский храм, весь расписанный строгой иконописью в стиле Васнецова и Нестерова. Трогателен сравнительно небольшой собор, возвышающийся посредине города, величественна и прекрасна Покровская церковь, стоящая рядом с католическим костелом и лютеранской кирхой, но затмевающая инославные храмы своей красотою. Стильна и художественна маленькая церковь нового кладбища, как будто сошедшая со страниц Грабаря, с иллюстрациями древнерусского зодчества. Не блещет особой красотой снаружи, но прекрасна по своему внутреннему убранству наша церковь Дома Милосердия в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радосте», художественно украшенная иконописью из собственной иконописной мастерской.

Развита в Харбине православная иноческая жизнь. Есть монастыри: мужской и женский. При мужском монастыре есть типография, в которой печатается богатая церковная литература, издается журнал. Есть подворье Пекинской миссии, есть, наконец, наш Дом Милосердия, при котором также существует монашеская община.

Многие из молодых религиозных юношей льнут к монашеству. Некоторые уже оставили мир и трудятся добрым трудом во славу Божию на церковной ниве. Среди них есть высокообразованные, культурные люди, есть военные, есть инженеры.

Многообразна и богата духовная жизнь Харбина, этого центра, в котором сочетаются все культурные силы русского населения в Маньчжурии. Конечно, и там есть много недостатков, несовершенств, как несовершенно все земное, в пределах нашей земной жизни происходящее. Но нигде, вероятно, во всем мире на чувствует себя православный человек так глубоко и полно наследником всей духовной русской культуры и жизни, как в Харбине.

И тот невидимый, но духовно ощутимый фимиам молитв, который струится над Харбином, как крепкая, нерушимая стена, защищает этот благословенный город от тревог и волнений нашего многомятежного времени. Со всех сторон: и с востока, и с запада, и с юга подходила к Харбину не раз военная буря, ибо расположен это город между двух постоянно бурлящих вулканов, России и Китая, но невидимой силой благодати Божией ни разу не был Харбин глубоко задет смятениями и бурями гроз, бушующих вокруг него.

Ныне Харбин и вся Маньчжурия приобретают еще новое, чрезвычайно большое значение в судьбе всей русской эмиграции, может быть и вообще всей России. Там куются и централизуются те силы, которые должны послужить освобождению хотя бы части территории нашей Родины. Но даже малейшая часть свободной от адских сил территории нашей страны является ключом к освобождению всей порабощенной России. Ибо здесь полнее, чем некогда в устах Архимеда, справедливы слова этого мудреца: «Дайте мне точку опоры, и я переверну мир». Русские люди вправе сказать: «Дайте нам точку нашей родной земли, и мы освободим ее всю».

Медленны шаги истории, особенно медленны они в условиях восточной жизни, но твердо знаем мы, что зреют глубокие процессы, несущие нам светлые надежды и добрые сбывания.

Печатая эти страницы на родной нам по вере и племени славянской земле, пользуюсь я случаем принести нашим дорогим братьям сердечный привет от русских изгнанников далекой Маньчжурии.

Быт, религия и современное положение

Огромные, многотысячеверстные расстояния разделяют два полюса человечества – Восток и Запад, Азию и Европу.

Эти тысячеверстные расстояния положили грань не только в пространстве, но и в мышлении великих человеческих половин, и потому так часты явления полного непонимания между ними.

Пропасть этого разделения, этого непонимания стараются заполнить мыслители и исследователи, раскрывающие Восток для Запада и Запад для Востока. Их глубокие, значительные и важные труды протягивают мосты взаимного понимания между двумя разделенными половинами.

Желал бы я, чтоб и мои беглые очерки оказались хотя бы малыми камешками в этом нужном, важном и необходимом здании единения и понимания двух половин человечества, необходимого особенно для нас, русских изгнанников.

Мое долговременное пребывание в течение двадцати семи лет на Дальнем Востоке, личные свидания со многими вождями Востока и с русскими знатоками внутренней жизни Японии, Китая и Маньчжурии дают мне некоторый материал, могущий заинтересовать русского читателя-эмигранта и наших родных братьев-славян. С чувством особенного благоговения отмечаю я имена: Святейшего Патриарха Варнавы, благословившего мои лекции и сообщения в Югославии, и имя нашего светоча Блаженнейшего Митрополита Антония, осенившего настоящие мои очерки своим предисловием и ободрившего меня для моих докладов и лекций своим теплым вниманием.

С благодарностью отмечаю я книги: А. М. Котенева «New lamps for old»³⁶¹ и Л. В. Арнольдова «Китай как он есть»,³⁶² так же как и некоторых прежних русских дипломатических деятелей, имена которых не могу помянуть, ибо не получил на то их разрешения.

В переживаемое нами время понимание процессов, совершающихся на Дальнем Востоке, особенно важно, особенно необходимо для нас, русских изгнанников, и для наших друзей в Югославии.

Если лекции, которые я прочитал в Европе, и мои печатные очерки окажут этому делу хотя бы малую услугу, я буду искренне и глубоко рад.

1. Япония

На крайнем восточном рубеже Азии – там, где царственное светило дня поднимается из волн старика Океана и начинает свой сверкающий путь по небосклону, там лежат острова людей Восточного моря – дунь-янь-жень, или солнечных людей – жи-бэнь, – Япония – Страна восходящего солнца.

К этим островам в настоящее время прикованы взоры всего мира: там настойчиво и упорно совершаются таинственные политические и общественные процессы, таящие совершенно неведомые сюрпризы, так или иначе имеющие отразиться на будущих судьбах нашей планеты.

Из красочной истории этого народа, где были и темные языческие божества, сходившие на землю, и драконы, поедающие людей, и доблестные рыцари-самураи, сражавшиеся за благо народа, – из всей этой истории надо запомнить только несколько важных черт. Во-первых, то, что Япония уже несколько раз совершенно меняла свою культуру, так что всякий раз ее учителя и образцы приходили в восторг от ее восприимчивости, и что в то же время она по своему внутреннему содержанию оставалась более неизменной, чем большинство консервативных, неизменяющихся народов.

Когда-то Япония была заселена смешанным населением из народов сибирского корня – айносов и народов корня полинезийского. Эти народы создали крепкое и сильное государство со своеобразной религией – шинтоизмом³⁶³ (видоизмененный шаманизм), – сохранившимся и доселе как религия государственная.

И вот это-то государство на известной ступени своего развития совершенно изменилось под могучим воздействием культурного влияния соседнего с Японией Китая. Культура: быт, письменность, ученость китайская в конце концов даже религия, – все было воспринято и усвоено японцами так, что один ученый китаец, посетивший Японию в начале XVIII века, говорил о японцах как о единственных из «ян-гуй-за», т. е. некитайских народов, постигших настоящую, т. е. китайскую, культуру.

Титульный лист книги «Очерки Дальнего Востока» с дарственной надписью архиепископа Нестора

Но эпохи и культуры меняются. Через полтораста лет в такой же восторг приходят при виде японских успехов в деле культуры уже не китайские, а европейские мудрецы. Сущность же великого восточного народа опять остается неизменной.

Необходимо также запомнить из японской истории то обстоятельство, что это единственный народ, который сохранил на протяжении тысячелетий одну и ту же династию, происшедшую, по верованиям японцев, не откуда-нибудь, а с неба, от древней богини Аматерасу.

Для понимания внутреннего содержания Японии эти два обстоятельства очень важны.

Для понимания внешней политики Японии очень важны другие два обстоятельства из ее прошлого и настоящего. Во-первых, то, что японцы живут на вулканических островах, стесненные со всех сторон морем, а население островов умножается с огромной быстротой, ибо мальтузианство³⁶⁴ Японии почти незнакомо. И каждому японцу с детства известно старинное предание о том, что когда-нибудь Японские острова погрузятся в море, как из моря они некогда вышли, каждому японцу с детства показывают на огромные пространства соседнего материка, из которых многие почти не заселены, и каждому японцу с детства разъясняется, что от его усердия, от его усилий будет зависеть: погибнет ли он и вся Япония вместе с гибелью островов, или они добьются места под солнцем на огромных просторах малозаселенной суши. И каждое землетрясение с наводнениями и пожарами, которые так часты в Японии, дают японцу предметный урок, напоминают ему яркими картинами о том, что древнее предание о возможности гибели родных островов не только предание, но и потенциальный факт.

Во-вторых, интересно свойство японского народа, бросающееся в глаза при чтении древних японских легенд. Японцы органически не любят риска. У них совершенно нет правила «риск – благородное дело». Наоборот, во всех легендах Японии все ее герои предпринимают свои героические деяния не иначе, как все обдумав, взвесив, все обсудив, предохранившись от всех возможностей, не спеша. Знаменитые сорок семь самураев, мстившие за своего князя-даймио, ждали сорок лет возможности отомстить,³⁶⁵ а знаменитый борец против злого дракона из Восточного океана шестьдесят лет готовил свою экспедицию.³⁶⁶

Эти основные элементы национального духа и обусловливают как внутреннее содержание, так и внешние формы японской политики в нынешнее время, как и в прошлые века.

* *

Удивительная, интересная страна Япония. Удивительны и ее обитатели, трудно проникнуть в глубины духовной жизни этого народа, первого из всех народов встречающего и видящего утреннее восходящее солнце, и немногим доступно такое проникновение.

Но как в ярком блеске глаз человека иногда выявляется глубочайшая глубина души его, как в резком движении плеч, в повороте головы можно угадать, что происходит в сердце и уме человека, так иногда и во внешних признаках, во внешних явлениях жизни какого-либо народа проявляется внутренняя сущность народной души.

Из всех внешне проявляющихся чувств японца яснее всего, резче, ярче всего проявляется его пламенный, огненный, горячий патриотизм, его безмерная любовь к родной стране, к тому чудному Ямато,³⁶⁷ которое, по древним японским преданиям, так прекрасно, что некогда боги не захотели возвращаться на свои небеса, но остались в этой чудной стране и положили начало династии императоров японских.

С самых ранних, с самых нежных детских лет приучается японец к глубочайшему благоговению и обожанию своей страны и ее верховного повелителя – императора.

На каждом выпускном акте в гимназиях и школах Японии всегда читается тот исторический декрет великого императора Митсухито, которым Япония выводилась из ряда отсталых стран, которым объявлялось о введении всеобщего обучения в стране.

В торжественной обстановке, с торжественной церемонией декрет этот вынимается из ковчежца, в котором обычно хранится, приносится в зал, где собраны все ученики данной гимназии или училища, и торжественно читается директором или шефом училища. Все учителя и учащиеся учебного заведения слушают декрет благоговейно склонив голову, потом свиток свертывается с подобающей церемонией и уносится, чтобы снова храниться весь год в ковчежце, будучи в то же время начертанным в сердце каждого японца.

Трогательно заботятся японцы о своих детях, о тех, кто будет обитать в Японии и творить ее судьбу в будущих поколениях. Детей учат с большим старанием, с огромной заботой, детей любят в Японии, берегут и охраняют. И в вагонах железных дорог, и в трамвае, и всюду в Японии вас поразит эта глубокая заботливость каждого японца о каждом ребенке. И детей в Японии очень много, все улицы полны этими маленькими прелестными существами в пестрых изящных кимоно.

Интересны, оригинальны и глубоко поучительны особые, специально детские японские праздники. Ежегодно бывает в Японии праздник в честь мальчиков, когда около каждого дома, где есть сыновья, по их числу вывешивается на высоких шестах сделанная из материи рыба – «кой», рыба, которая даже в быстрых японских горных реках идет против течения. Она символ смелого, не сдающегося обстоятельствам жизни мужчины, который не задумывается, если этого потребует его честь, идти против течения во славу родной страны. С самых детских лет мальчиков в Японии приучают в средних и в высших школах к военному делу, к готовности защищать императора и отечество. Еще в раннем детстве приучают японских мальчиков к обращению с винтовкой, к строю, к военному делу.

Также ежегодно бывает в Японии и праздник девочек, которых нежно любит семья, нежно к ним относится. В этот день в каждом японском доме вынимают из хранилища старинные художественные куклы и по всей стране бывают красочные выставки кукол. Куклы представляют собой цариц, поэтесс, мудрых женщин древней Японии и простых скромных крестьянок, рыбачек, продавщиц; есть и мужчины – герои и императоры, но преобладают среди кукол фигуры женщин. Вечером праздники кончаются детскими блестящими фееричными карнавалами.

Бывают в Японии общие национальные праздники в честь великих императоров и героев древности. В эти дни совершаются специальные молитвы, читаются лекции, бывают торжественные уличные шествия, во время шествий носят декорированные изображения тех героев, памяти которых посвящается праздник.

Среди этих праздников особенно выделяется со своему смыслу праздник труда в честь императора Тенчо-сетсу, одного из древнейших императоров Японии, прославившегося некогда поразительным трудолюбием. 29 апреля, в день его рождения, каждый японец должен выполнить какую-либо работу, какой-нибудь труд безвозмездно в пользу своего государства. Ученики в школах починяют парты или другое имущество школ, служащие правительственных учреждений отказываются в этот день от своего дневного жалованья, рабочие исполняют правительственную работу бесплатно. Удивительная, глубокая, добрая традиция!

Дважды в год бывает в Японии праздник цветов. Весной это праздник вишни-сакура, символа Японии, символа рыцарских законов Бусидо, которыми должен быть проникнут каждый японец. Лепестки японской вишни бледно-розового цвета, без единого пятнышка – так незапятнана должна быть душа рыцаря-самурая. Как только цветение вишни окончено, прежде чем начнется гниение, лепестки вишен отлетают – так каждому самураю в законах Бусидо предписывается умереть, если он не может найти достойного выхода из положения.

Как раз в дни цветения вишен совершается в Японии первое насаждение риса, главного продукта питания всей страны. И вот два смысла, два значения придается этому весеннему празднику. В этот день совершаются моления в храмах Японии о благополучном возрастании хлеба насущного. Главное празднество происходит в древней столице Японии, в Киото, на это празднество со всех сторон Японии съезжаются японцы. В течение всего периода цветения вишен там совершаются торжественные церемонии. Молодые девушки лучших семей страны участвуют в торжестве священных танцев. Часть девушек танцуют на эстраде священные танцы, часть поют, часть играют на старинных оригинальных инструментах. Танцы эти – особые танцы, выражающие те или иные патриотические переживания японцев. Есть танец почитания императора, он называется танцем насаждения риса, перед императорским дворцом, с благоговейными поклонами дворцу. Есть танец Формозы,³⁶⁸ танец Сахалина, танец Кореи – показывающие распространение японского владычества в этих странах. Танцы эти сопровождаются соответствующими красочными декорациями: снежными суровыми картинами Сахалина, роскошными тропическими видами Формозы и т. п.

Осенний праздник посвящен хризантемам. Это время, когда в стране поспевает рис и император впервые пробует рис нового сбора. С этого времени и все японцы могут приготовлять пишу из новособранного риса. Во время этого праздника бывают выставки хризантем, искусно выращенных японскими садовниками, бывают, например, хризантемы, разветвляющиеся тысячью цветков из одного стебля различными фигурами, представляющими национальные эмблемы и даже целые исторические сцены.

Весенний и осенний праздники пышно справляются при дворе императора, и в этот день император и его семья принимают у себя высоких сановников страны и иностранных дипломатов.

* *

Во всех этих праздниках, во всех этих торжествах – вообще во всей видимой жизни страны – проявляются огромное самообладание и дисциплинированность японцев. Почтение к дисциплине, культ ее – отличительная черта японцев, роднящая их, как и многое другое, с древними римлянами.

В этом отношении интересен случай, происшедший во время коронации последнего императора. Группа высоких, почтенных сановников во время прохождения императора в храме в порыве благоговейного патриотизма не удержалась и только перешагнула через черту места, для этих сановников отведенного. Этим они несколько нарушили общий порядок. Такое событие, которое осталось бы почти не замеченным в любом европейском государстве, вызвало добровольную отставку всех этих сановников, которые заявили в своем прошении об отставке, что они сознают, что своим поступком совершили преступление, нарушив порядок императорского шествия.

Очень часты бывают среди японцев случаи, когда губернаторы, в провинции которых произошли какие-либо инциденты, начальники отдельных частей войска, в чьих отрядах произошли какие-либо замешательства или неудачи, вообще ответственные лица подают в отставку или даже лишают себя жизни по древнему обычаю харакири – вспарывают себе живот, даже если инцидент произошел не по их вине. Потому что законы Бусидо неумолимы и цветок вишни должен облететь, чтобы не подвергнуться тлению.

На весь мир прогремело в 1912 году самоубийство знаменитого героя русско-японской войны – генерала Ноги. Когда-то, еще до великих реформ, он верно служил шиогунам (японские вожди феодалов, которым до 1868 года принадлежала высшая власть в стране наравне с императором), а потом еще более незапятнанно верно стал он служить императору Митсухито. Победам генерала Ноги главным образом обязана Япония своим успехом в войне с Россией. Во время этой войны при осаде Порт-Артура погибли два сына генерала, и их принес он безропотно на алтарь императору и отечеству. И когда император умер, генерал Ноги не счел возможным пережить своего повелителя. В день смерти императора генерал Ноги и его жена покончили с собой по древнему ритуалу: он вскрыл свой живот коротким мечом, она перерезала себе горло. С тех пор генерал Ноги стал для каждого японца священным символом верности лучшим традициям страны, великим заветам Бусидо, незапятнанной чистоте лепестков вишни.

Множество чрезвычайно высоких примеров доблести и геройства дали японцы и в самые последние годы, во время длящегося столкновения с Китаем. Весной 1932 года во время событий в Шанхае японцам необходимо было взять укрепленные и затянутые проволочными заграждениями позиции китайских войск. И вот помочь своей армии вызвались трое японских солдат. Они обвязались динамитными шашками, подошли к проволочным заграждениям и взорвались. Путь был очищен, победа обеспечена. Вся страна славила и славит доныне память этих героев.

Тогда же, в 1932 году, зимой, в середине января, над Харбином, еще занятым китайскими гоминдановскими³⁶⁹ войсками, реял японский аэроплан. Аэроплан был подбит китайскими солдатами и должен был снизиться. Летчик – капитан Симидзу очутился на вражеской территории. Немедленно он был окружен толпой русских и китайцев, с любопытством смотревших на машину. Между тем с китайских позиций быстро подъехал конный разъезд. У капитана Симидзу был на аппарате пулемет. С этим пулеметом он в течение долгого времени мог бы защищаться от китайских всадников и подождать подкрепления со стороны других японских аэропланов. Но всем японским военным во время операций в Маньчжурии около Харбина было дано строгое распоряжение ни в каком случае не причинить ни малейшего вреда мирным жителям. Между тем для Симидзу, окруженного толпой любопытных мирных жителей, было невозможно применить свой пулемет без вреда для них. Он обратился к любопытным с просьбой разойтись, но они, не понимая его языка, продолжали окружать его. И он остался стоять, не пуская в ход пулемет, и был убит подошедшими солдатами. Его память также чтится японцами.

Готовясь к морской войне, японцы озабочены усовершенствованием минных аппаратов, достижением большей точности попадания. И вот недавно в министерство поступило изобретение одного инженера, предлагающего особые минные аппараты с кабинкой для одного пловца внутри мины. Этот пловец имеет возможность безошибочно направлять свой аппарат, но, конечно, при взрыве мины сам подвергается неминуемой гибели. Когда сведения об этом изобретении проникли в японскую печать, немедленно со всех сторон в министерство поступило свыше пяти тысяч писем охотников, желающих послужить отечеству и пожертвовать своей жизнью на минном аппарате.

Во время действий против генерала Сун-бин-вена японские войска должны были перевалить через кряж Хинганского хребта.

Отряд японской пехоты поднимался на гору вдоль по линии железной дороги. Железная дорога в этом месте идет настолько круто вверх, что поезд, шедший по тому же пути в том же направлении с военными припасами, очень медленно обгонял пехоту.

Во главе отряда шел капитан. И вот на одном очень крутом участке пути капитан, шедший во главе отряда, заметил, что связь между вагонами в поезде порвалась. Задние вагоны должны были покатиться под уклон вниз, и так как гружены они были всевозможными взрывчатыми припасами, то катастрофа была бы неминуема. И тогда, не размышляя, не задумываясь ни секунды, капитан бросился под колеса вагона и остановил не успевшие приобрести инерцию вагоны. Здесь ценность самопожертвования определяется огромной быстротой его выполнения. Дело шло не о секундах даже, а о сотых долях секунды, потому что, если бы эти сотые доли секунды были пропущены, вагоны приобрели бы инерцию и никакая человеческая сила не могла бы предотвратить страшной катастрофы. Желая помочь отечеству, японцы все от мала до велика откладывают по 1 сен (копейке) в день, собирая сотни тысяч иен ежедневно для постройки т. н. «айкоку» – народных аэропланов.

* *

Красочна, интересна и своеобразна жизнь Японии. Сквозь все обычаи и привычки японца проглядывает его душа, душа рыцаря-самурая, насквозь пропитанного традициями отцов, которые на веки веков начертали в своих сердцах как всегдашний девиз: «Родина и Император».

С тех легендарных времен, когда, по японским преданиям, богиня солнца Аматерасу передала правление над страной своему внуку, первому Микадо, в Японии царствует одна династия.

Пройдя через периоды различных ступеней власти, династия то обладала полнотой самодержавия и религиозного почитания, то находилась в состоянии полной беспомощности, когда страной фактически владели вожди феодального класса – шиогуны. Наконец, с 1868 года в лице великого императора Митсухито, преобразователя Японии, династия снова поднялась на недосягаемую огромную высоту власти и значения.

И японцы хранят благодарную, благоговейную память о своем великом императоре Митсухито.

В столице, в Токио, есть посвященный ему храм-памятник, похожий на ветхозаветную скинию колоссальных размеров. Деньги на построение этого храма были собраны путем пожертвований всей страны, каждый японец считал для себя за честь и счастье вложить свою лепту в дело построения этого храма. В парке около храма посажены деревья. Эти деревья были одновременно в день открытия храма привезены и посажены маленькими японцами, учениками различных учебных заведений, отовсюду, со всех частей страны съехавшимися для празднования освящения храма памяти великого императора. На всех деревьях парка написано, какое из них из какой части страны привезено. Как неувядаемый, всегда цветущий и крепнущий в своих корнях чудный, прекрасный венок, окружают эти деревья памятник великого государя, ясно говоря взору посетителя, что вся страна соединена здесь в общем единодушном почитании своего императора.

В центр этого храма не дозволяется входить никому, кроме лиц царствующей фамилии. За перегородку, внутрь храма, посетители бросают свои пожертвования, идущие на нужды просвещения страны.

Почитание императора и благоговение к нему выражается в Японии различными путями. Когда император проезжает по улице, проходящие должны останавливаться и наклонять голову, не глядя на проезжающего обожествленного повелителя.

Незабываемое впечатление оставил в моей памяти отъезд японского наследника из Иокогамы в 1922 году. Это был первый случай в истории Японии, когда высочайшее после императора лицо, наследник императорского трона, оставлял страну и ехал в чужие края, в Европу, чтобы посмотреть свет.

Старые сановники страны были очень против этого, молодежь же горячо приветствовала смелое решение наследника.

День его отъезда был с утра пасмурный. И тем не менее к полудню, когда был назначен момент отъезда, на пристань Иокогамы собралась несметная многосоттысячная толпа народа. Все ждали появления наследного принца. Когда он появился на пристани, впервые в японской истории народная толпа не выдержала и вместо привычного безмолвного приветствия только преклонением головы приветствовала наследника оглушительным тысячеголосым криком «банзай». В момент появления принца, ровно в двенадцать часов дня, солнце прорвало покровы туч и засверкало над городом. И в то же время почва под ногами собравшейся толпы заколебалась легким колебанием очередного землетрясения.

* *

В своеобразные, но глубокие формы выливается иногда общее духовное настроение некоторых японцев. Мне пришлось встретиться однажды с одним чрезвычайно интересным стариком-японцем. Я приехал в Японию лечиться от последствий жестокого ревматизма. Ни ванны в горячих источниках, ни курортное лечение мне не помогали: мои ноги после ревматизма не могли согнуться.

И вот мне посоветовали обратиться к одному старику японцу – Какубо-сан, который лечил древними азиатскими методами. Всего две недели полечился я у этого туземного врача, и через двенадцать дней я был совершенно здоров.

Какубо-сан рассказал мне свою интересную жизнь. Его отец был врачом, унаследовавшим от целого ряда предков глубокие знания азиатской медицины. Он хотел, чтобы и его сын Какубо был его наследником и продолжателем. Но Какубо предпочел стать торговцем и фабрикантом мебели. Этим путем он нажил огромное состояние: имел дома, магазины в столице. Но все это состояние погибло во время страшного землетрясения и пожара 1923 года, Какубо-сан стал совершенно нищим, и он понял, что в этом постигшем его несчастье – указание ему свыше вернуться на тот путь, которым шли его предки, путь врачевания человеческих страданий. Много дней провел Какубо в горячей напряженной молитве. Подверг он себя тяжелому физическому испытанию, сжегши 18 свечей, поставленных на руку, так что на руке остались шрамы и глубокие борозды от сожженных до кости мест. И этой напряженной духовной тренировкой он восстановил свои духовные силы и стал врачом, как и все его предки.

Когда впервые после этого приступил он к лечению и чрезвычайно успешно вылечил от туберкулеза жену правителя той округи, то местные университетски образованные врачи подали на него жалобу, как на лечащего без соответствующих документов. Но на суде Какубо-сан ожидал новый триумф: он был оправдан и ему было дано полное разрешение лечить страдающих древними способами азиатской медицины.

Поняв после гибели своего прежнего скопленного имущества, что не в богатстве, не в деньгах счастье, Какубо-сан с больных за лечение брал минимальную, скромнейшую плату – 40 сен с человека.

Пролечившись у этого старика-японца, я вернулся в Харбин и рассказал многим своим друзьям и знакомым о нем, и множество русских больных стали ездить к доброму врачу, получая от него здоровье. К прискорбию, недавно этот добрый врач скончался.

Принцип служения ближним вообще распространен среди японцев более чем среди иных азиатских народов.

Умилителен и очень глубок обычай, существующий в Японии, – посвящать первый месяц нового года трудам на пользу ближним. Из добрых духовных побуждений некоторые японцы или японки дают в Новый год обет посвятить первый месяц наступающего года совершению какого-либо благого дела. И вот они надевают черное монашеское платье, иногда даже совершенно закрывают лицо и ходят из города в город с пением молитв под звуки особых музыкальных колокольцев, останавливаясь для совершения молитвенного гимна у каждой двери каждого дома, прося подаяния. Эти собранные – иногда очень значительные – средства они относят по обету на то или другое благочестивое дело.

Иногда в этих закутанных в черное платье фигурах скромных сборщиц скрываются знатные женщины – матери, жены или дочери высоких сановников страны – наряду с простолюдинами.

Особенно красочен и умилителен вид этих паломников по вечерам, когда в темноте то тут то там по всей Японии идут группы по десять, двадцать, тридцать человек сборщиков-пилигримов с фонариками в руках с пением и музыкальным звоном.

Этот глубокий и трогательный обычай тесно связан с празднованием Нового года – самого большого праздника в Японии. В этот день, 1 января нового стиля, над каждым японским домом, над дверью каждой квартиры вешаются красиво сплетенные листья папоротника с крабом и апельсином. Краб, согласно древним японским легендам, символ благодарности, благодарности божеству за прожитый год, апельсин, зеленый и невкусный, когда его снимают с дерева, но становящийся сладким и оранжевым после некоторого времени, символизируют совершенствование человеческой природы. Папоротник, вырастающий из маленького побега в пышный куст, – символ роста благополучия. Вместе с этими тремя символами ставятся у входа в дни Нового года различного роста побеги бамбука по числу членов семьи – символы долголетия.

В дни Нового года все магазины, все предприятия, обычно торгующие круглый год, бывают закрыты. Интересно, что, кроме Нового года, Япония не имеет иного времени, когда бы ее торговые или промышленные предприятия были закрыты. Ремесленники Японии вместо еженедельных праздников имеют ежемесячные цеховые праздники: раз или два в месяц, когда они отдыхают от обычного труда.

Я много раз бывал в Японии, и меня всегда поражали многие даже мелкие подробности жизни этой замечательной страны.

Поражает, например, всеобщая вежливость. В вагоне железной дороги, в трамвае, в автобусе, когда вы входите в вагон, вас, каждого посетителя отдельно приветствует кондуктор, когда вы выходите из вагона, вас благодарят японские кондуктора.

При прощании, при встрече японцы долго кланяются друг другу низким, церемонным поклоном, справляясь о здоровье, о солнце, которое светит в этот день, и желая друг другу, чтобы все это благополучие продолжилось как можно дольше. При этом они благодарят друг друга за всякое внимание, которое один другому оказал хотя бы в течение года.

Японцы во всем своем повседневном быту очень честный народ. В городе Цуруга в течение многих лет у меня находился маленький арендованный домик, где хранились архив, различная церковная утварь и личные вещи. Уезжая из Цуруга, я всегда оставлял этот дом на попечение соседних японцев, и никогда ни одна вещь у меня не пропадала хотя я даже не закрывал дом. Больше того, японцы, видя, с каким благоговением относился я к находившимся там иконам и портрету моей любимой матери, всегда ставили пред ними свежие цветы, клали к иконам как жертву свои копеечки и совершали – как пред иконами, так и пред портретом, – ритуальный глубокий поклон. Приезжая из Харбина, я всегда умилялся, видя на карнизе около икон целые ряды мелких японских монеток – скромные жертвы моим святыням от неизвестных мне японцев-язычников.

В то же время японцы очень подозрительно и недоверчиво относятся к иностранцам, и потому о каждом вновь прибывающем в страну человеке уже заранее сообщается во все местные полицейские участки и по дороге в Японии иностранца по несколько раз самым подробным образом, очень деликатно, но строго подвергают настойчивым допросам, оберегая свою страну от вредных иностранных влияний.

Но когда иностранца в этой стране узнают близко и хорошо, когда увидят, что вреда от него нет, к нему начинают относиться с полным доверием и уважением.

Проникнутые глубоким патриотическим самосознанием, японцы внимательно заботятся о том, чтобы японские деньги не расходовались в чужих интересах. Поэтому японцы никогда ничего не покупают чужого или у чужих такого, что могут купить у себя. Это явление особенно заметно при сравнении с той падкостью на экзотические японские вещи, которую проявляют в Японии иностранцы.

* *

Так же как и в быту, своеобразны японцы и в политических течениях, и в отражениях политической мысли на жизнь.

Я помню: однажды в Токио я шел по улицам города и случайно проходил мимо большого социалистического митинга, каковые там свободно разрешаются. Говорил оратор-социалист. По японским традициям он отличался даже видимыми признаками: длинные волосы и белая лента с соответствующими иероглифами через плечо. Толпа внимательно его слушала, полицейские, стоявшие тут же, ничем не прерывали оратора. Только когда он закончил свою речь, старший полицейский указал социалисту на возвышающийся над городом императорский дворец. И пламенный социалистический оратор тотчас же стал творить перед этой великой тенью – эмблемой национальной славы – традиционные ритуальные поклоны, а толпа спокойно разошлась.

Так же, как и к иным радикальным течениям политики, относились японцы в течение долгого времени и к коммунизму, не уясняя его сущности. По своей природе японцы медлительны, осторожны и недоверчивы. Они знакомились с коммунистическими доктринами очень долго, приглядывались к ним, изучали, даже допустили в своей стране вкусить этот горький плод. И только тогда, когда увидали, что от страшного яда советской агитации не застрахован и их народ, когда они поняли и осознали весь вред, все зло коммунизма и его опасность для каждого народа, для каждого отдельного человека, тогда приняли японцы решительные и энергичные меры против вредного страшного течения.

И ныне Японская коммунистическая партия как таковая уже отыграла свою роль: ее смыла волна подъема национального духа, связанного с маньчжурскими событиями.

Расцвет коммунистического движения в Японии должен быть отнесен к 1924–1929 годам, когда русский народ не был еще доведен своими и чужими коммунистами до полного обнищания и правительство СССР могло тратить колоссальные средства для развития коммунистического движения во всех уголках земного шара, в том числе, конечно, и в Японии. Но как только эта деятельность Коминтерна была замечена японскими властями, ими были приняты самые решительные меры к ее пресечению, и в этом им на помощь одновременно пришло и само общество, которое не осталось пассивным к тлетворному влиянию коммунизма. Особенно горячо откликнулась самая здоровая часть общества – военная среда, которая совместными с остальными слоями общества усилиями начала организовывать разные патриотические кружки и общества в противовес деятельности коммунистов, ставивших своей целью подрыв исторически сложившихся государственных устоев Японии, ее бытовых, семейных, религиозных и других здоровых начал, на которых зиждется мощь ее государственного организма.

В результате переживаемого сейчас всей японской нацией патриотического подъема два самых видных руководителя Японской коммунистической партии – С. Набеяма (из рабочего класса) и М. Сано (из интеллигентов) – обратились к официальным кругам с заявлением, что они признают свою деятельность в прошлом явно ошибочной и направленной во вред интересам японского рабочего класса и всего японского народа.

Одновременно ими же было отправлено заявление в Компартию с требованием изменения ее деятельности, так как эта деятельность, по заявлению указанных партийных лидеров, ведется исключительно по директивам Москвы и влечет плохие последствия для японского рабочего класса и всей японской нации.

Кроме того, Набеяма и Сано обратились к японскому народу с пространной декларацией, в которой открыто порицают деятельность Коминтерна и признают ее абсолютно вредной для рабочих и крестьян Японии. Они настаивают на полном отходе Японской коммунистической партии от Коминтерна и считают, что интернациональный социализм должен перейти на путь народного государственного социализма (национал-социализма). Они признают необходимость существующего в Японии монархического образа правления, который нисколько не мешает осуществлению такого национал-социализма, так как император Японии является выражением и символом народного объединения вокруг него всей японской нации. (Тут снова глубокий поклон в сторону императора.) Они требуют отхода Японской коммунистической партии от Коминтерна еще и потому, что Коминтерн давно уже отошел от жизни рабочего класса и ставит такие задачи, которые являются явно вредными и для рабочих, и для крестьян, превратившись в какую-то фанатическую секту. Коминтерн мыслит революцию в каждом государстве на русский образец и требует присоединения всех иных национальных образований к СССР и таким образом работает для частного интереса этого государства, а не для рабочего класса Японии. Оба указанных руководителя Японской коммунистической партии призывают японский народ единодушно участвовать в войне за свою родину и способствовать ее победе. Говоря о войне Китая и Японии, Набеяма и Сано заявляют, что эта война ведется не против китайского народа, а против трех его группировок, которые преследуют личные интересы в своей деятельности. В случае же возникновения новой великой войны, говорят эти раскаявшиеся коммунисты, эта война явится борьбой азиатских народов против засилья европейско-американских государств, и в этой борьбе японские рабочие должны выступить во главе остальных азиатских народов и основывать свои интересы не на абстрактных отвлеченных принципах интернационала, а приложить все силы к осуществлению государственного национального социализма, в котором Япония должна занять центральное господствующее положение среди народов Азии. Она имеет все данные, чтобы создать такой национал-социализм, так как народ ее сплочен, прекрасно дисциплинирован, работоспособен и высококультурен.

Проповедуемая Коминтерном политика независимости колоний является абсурдом. По мысли гг. Набеяма и Сано, японский народ должен стремиться к образованию из Японии, Кореи, Маньчжурии и Формозы одного большого национал-социалистического государства, где бы рабочие были объединены со всеми остальными классами населения, и центром такого объединения должен быть японский император. Чувство преданности и уважения к нему является среди японского народа естественным явлением, которое основано на глубоком историческом прошлом и религиозных верованиях.

Такое открытое выступление лидеров Японской коммунистической партии отнюдь не является провокацией и не стоит в противоречии с теми настроениями, которые царят среди рядовых ее членов. Очень многие из них с началом событий в Маньчжурии открыто отказались от своих увлечений коммунизмом и сами добровольно отправились на фронт, желая загладить свою вину перед родиной, которой они безотчетно приносили вред, распространяя разрушительные идеи коммунизма.

При таких сдвигах в Японской коммунистической партии едва ли сможет она когда-либо выявить серьезную активность, особенно лишившись материальной поддержки Коминтерна, который теперь за обнищанием русского народа не может рассчитывать на те неограниченные кредиты, какими он раньше располагал за счет правительства СССР.

Эти решительные внутренние сдвиги в Японии, совпавшие по времени и по внутреннему смыслу с такими же внутренними сдвигами в Германии, несомненно, отразятся на политическом положении всего мира.

В последнее время телеграммы из Токио сообщили о распоряжении японского правительства всем японским профессиональным союзам порвать связи, связующие профессиональное движение в Японии с интернациональными профессиональными союзами. Отныне профессиональное движение в стране берется непосредственно под руководство правительства и таким образом Япония становится на путь, указываемый фашистской идеологией, – путь государственной регулировки взаимоотношений между трудом и капиталом и кооперации их. Не случайно, но таит в себе глубокий смысл то обстоятельство, что идейно во главе этого фашистского движения и фашистских настроений в Японии, во главе вообще всей государственной жизни этой страны в настоящий момент, когда Япония приступает к выполнению вселенской миссии, стоит православный человек – японец Савва Данилович Араки, военный министр, неофициальный диктатор Страны восходящего солнца.

2. Христианство в Японии

Религиозная жизнь в Японии своеобразна, как и все другое. Мало известий имеем мы о тех ранних временах, когда первобытный шаманизм первобытных обитателей Японских островов перерабатывался в шинтоизм с его сложной мифологией.

Более ясные известия о японской религиозной жизни получаем мы только с начала V века нашей эры, когда в страну прибыли первые проповедники буддизма – корейцы Ачики и Вани. В 552 году в Японию привезены были изображения Будды и книги его учения.

Вместе с буддизмом приняла Япония и всю тогдашнюю китайскую цивилизацию. Тогда же, согласно древним летописям Японии, прибыли в страну и проповедники других религий.

Буддизм имел огромный успех в Японии, множество храмов покрыло эту страну, множество народа надевало на себя одежду монахов, отрекаясь от мира во имя созерцания. Впрочем, вскоре буддизм в Японии раздробился на множество мелких сект и учений, взаимно друг с другом ожесточенно враждовавших.

Более высокое развитие получила японская душа много веков позднее, когда в страну прибыли первые проповедники католичества.

Начало этого события относится к середине XVI века, когда в Японию прибыл знаменитый проповедник Франциск Ксавье – в 1549 году. Он высадился в Кагосима, на южном острове Киу-сиу и получил разрешение от Сацумского князя-даймио, правителя этой местности, на проповедь в его владениях.

Прибытие Ксавье и его сотрудников – монахов-иезуитов, францисканцев и доминиканцев – совпало с мрачным периодом в жизни Японии. В стране царило двоевластие: императоры находились как бы в почетном плену, власть все более и более захватывали шиогуны – вожди феодалов. Но и между самими феодалами шла отчаянная борьба. Ко всему этому присоединялись разрушительные землетрясения, засухи, неурожаи риса, голодовки, чума. Где могли искать утешения японцы?

В религии. Но шинтоизм погрузился в непроницаемые бездны мифа и сказаний, а буддизм в Японии принял ярко политическую окраску и потерял религиозную сущность. Народ был в состоянии религиозного паралича. Вот в такой-то период и явились в Японию проповедники католичества.

Ксавье, не имея таланта к изучению языков, все же действовал очень успешно через японца Андзири, в крещении Павла, сделав его своим ближайшим помощником и сотрудником.

В первый же год посеянное семя христианства принесло обильные плоды и в Японии быстро образовались общины христиан.

В 1551 году умер Ксавье, но дело католической миссии в Японии не умерло, а наоборот, разрасталось под влиянием преемников Ксавье. В 1581 году в окрестностях тогдашней столицы Японии – Киото – и в самой столице было семь церквей, а во всей стране – около двухсот церквей и до ста пятидесяти тысяч туземных христиан. Большую помощь делу распространения христианства оказал из ненависти к буддизму шиогун Набунага.³⁷⁰

Но в 1582 году он был убит, и после его смерти начались притеснения христиан, так как отношения между католиками и буддистами все ухудшались. В 1585 году новый шиогун Хидееси издал декрет об изгнании в двадцать дней всех иностранных миссионеров из Японии.

Через двенадцать лет после этого по приказу Хидееси три священника-португальца, шесть испанцев и семнадцать японцев-христиан были схвачены в Киото, переправлены в Нагасаки, и там 5 февраля 1597 году они были распяты на бамбуковых крестах. Тела их были сверх того пронзены копьями от бедра до плеч.

Но эти гонения еще не в силах были остановить распространение христианской веры в стране. В начале XVII века число христиан в Японии превысило один миллион восемьсот тысяч человек, т. е. почти третья часть японцев того времени были христианами. В Японии были школы, семинарии, монастыри, христианами становились японцы самых разнообразных классов – от высших феодалов, даймио, до самых бедных крестьян.

Но в 1637 году решительным эдиктом шиогуна Токугава из Японии навсегда изгоняются все проповедники новой религии – двести два францисканца, сто семнадцать иезуитов и двести японцев-священников.

Поднялось гонение на руководителей душ, их не только изгоняли, но и мучили.

В ответ на это гонение вспыхнуло страшное восстание христиан-японцев в Шимабура. Восстание это было подавлено чрезвычайно жестокими мерами: до тридцати семи тысяч христиан было перебито в этом городе.

После этого начались ожесточенные гонения вообще на всех исповедовавших христианство в Японии. Многие не твердые в вере люди под страхом казней возвращались к своим кумирам. Но много оказалось адамантов веры. Многие шли безропотно на мечи, на копья, на кресты, в кипящие ключи, в море. Многие японцы-христиане показали миру, что японская душа может не только стать христианскою, но и дать миру примеры мужества и стойкости в вере.

Целые семейства были поголовно распинаемы. Длинные вереницы крестов водружены были вдоль проезжих дорог. На этих крестах мученически исповедовали свою веру японцы-христиане. Всего в эти годы гонений было перебито около двухсот восьмидесяти тысяч христиан-японцев. Несмотря на ожесточенность этих гонений, католичество в Японии осталось. В Нагасаки и около него до самого XIX века оставались значительные общины христиан-японцев, скрывавшихся от преследования правительства. Они оставались христианами, хотя не имели священников, не имели никакой связи со своими заграничными единоверцами. В течение трехсот лет эти тайные христиане потаенно хранили иконы и четки в своих домах как драгоценнейшую святыню.

С 1637-го до 1854 года Япония была совершенно закрыта для всех иностранцев, кроме голландцев, имевших право высаживаться лишь на острове близ Нагасаки.

В середине XIX века, когда двери Японии снова оказались раскрыты для миссионеров и вообще для иностранцев, в Японию прибыли уже не только католические проповедники, но началась проповедь Православия.

В 1861 году в г. Хакодате прибыл молодой, горящий верой православный священник – иеромонах о. Николай.

Этот человек великого духа – один из величайших наших православных миссионеров, происходивший из древнего княжеского рода князей Касаткиных. Он окончил Петербургскую духовную академию, принял монашество в 1860 году и, движимый неодолимым стремлением работать на ниве Христовой, повинуясь божественному призыву, прибыл в Японию.

Настойчивым трудом о. Николай добился скорого изучения японского языка. В ближайшие дни после прибытия о. Николая в Японию к нему явился самый ярый противник христианства в Хакодате – буддийский жрец Савабе. Этот жрец вооружился мечом и злобно грозил убить о. Николая.

Глаза Савабе сверкали ненавистью, скрипя зубами он заявил о. Николаю: «Вас, иностранцев, всех надо перебить: вы своей проповедью несете зло и вред Японии, выглядываете нашу страну».

Далее он заявил о. Николаю, что он – Савабе, как японец, не допустит о. Николая проповедовать, скорее убьет его, ограждая честь и веру своего императора и родной страны.

С кротостью и огорчением выслушал о. Николай угрозы жреца, но спокойно задал ему вопрос: «А ты разве знаком с моим учением?» Жрец смутился. Это был честный и прямой человек, не умевший лгать.

«Нет, не знаю», – сказал Савабе. «А разве справедливо осуждать и угрожать кому-нибудь, не выслушав его? – возразил о. Николай. – Разве справедливо хулить то, чего не знаешь? Ты сначала выслушай да узнай, а потом суди. Если мое учение будет худо, тогда и прогоняй меня, и убивай, если хочешь».

И вдруг Савабе неожиданно согласился и сказал: «Ну, говори».

И то, что оказалось невозможным, неосуществимым, сделалось действительностью. Души закоренелого язычника-жреца коснулась благодать Божия.

Вскоре о. Николай уже писал письмо в Россию митрополиту Исидору: «Ходит ко мне один жрец древней местной религии – изучать нашу веру. Если не охладеет он или не погибнет от смертной казни за принятие христианства, то от него можно ждать многого». Потом о. Николай писал, что его новый друг – жрец Савабе – переводит Библию на японский язык с китайского, что он с нетерпением ждет от о. Николая крещения. Сообщал, что он хорошо образован, умен, красноречив и всею душой предан христианству. Единственная цель его жизни теперь – послужить отечеству распространением христианства.

Не раз о. Николай удерживал от проповеди Савабе, боясь, что он потеряет голову прежде, чем успеет что-либо сделать полезное для распространения веры Христовой. А что положение Савабе становилось опасным, это видно из того, что рассказывал сам жрец: «Открыто читать Евангелие я не мог, – говорит Савабе, – а читать очень хотелось. Вот я и выдумал читать Евангелие в то время, когда совершал службу в своем омия, т. е. в языческом храме. Положишь, бывало, пред собой Евангелие вместо языческого служебника да и читаешь, постукивая в барабан».

Убедившись в искренности и прочности настроений Савабе, о. Николай уступил наконец мольбам и просьбам его и крестил, дав ему имя Павел.

Едва лишь пережил светлую радость крещения Павел Савабе, как его постигли тягчайшие испытания в жизни, обрушившиеся как удар на его голову. Надо было иметь горячую веру в Бога и покорность Его святой воле, чтобы на пороге новой христианской жизни вынести все испытания. Прежде всего, у Павла Савабе сошла с ума горячо любимая им жена. Через несколько дней в припадке помешательства она сожгла собственный дом и все имущество. Павел с сыном и больной женой лишился крова и имущества. С переходом в христианство Павел лишился службы и остался положительно нищим. Родные и знакомые отвернулись от него и стали относиться к Павлу с такой же злобой, с какой он сам раньше относился к христианам. Озлобленные за проповедь о Христе, язычники выдали Павла Савабе японскому правительству, и его заключили в сырое подземелье. Насколько тяжело было состояние Савабе, можно видеть из слов самого о. Николая: «Савабе получил тяжкое бремя скорби, до того тяжелое, что редкий в мире не согнулся бы под этой тяжестью». Здоровье его надломилось. Мужественно перенося все несчастья, Савабе болел душой за сына, который еще оставался в язычестве. Позднее он увидал своего сына христианином и священником, служащим в Японской православной миссии.

Когда Савабе освободился из темницы, его ревность о Христе еще усилилась. В 1875 году от руки епископа Камчатского, Высокопреосвященнейшего Иннокентия (Вениаминова, впоследствии Митрополита Московского), Павел Савабе был посвящен в сан священника, а впоследствии был кафедральным протоиереем в японской столице –Токио.

В 1872 году в Японии снова вспыхнуло гонение на христиан. В городах Сендай и Хакодате было арестовано много христиан и проповедников. За принадлежность к христианству японцев, даже десяти-двенадцатилетних детей, подвергали тяжелым допросам. И замечательно, что среди арестованных было много еще не просвещенных святым крещением, но никто из них не изменил своим убеждениям, а еще более утвердился в принятой вере. Проповедников сажали в тюрьму, христиан-чиновников лишали службы. Православных изгоняли из Хакодате. Но это была последняя вспышка ненависти к христианам.

В 1873 году последовала отмена старых указов против христианства, и проповедь о Христе стала теперь свободной.

Изучив в совершенстве японский язык, среди дела проповеди о. Николай, посвященный в 1880 году в сан епископа, успевал заниматься переводами Библии и богослужебных книг на японский язык. В течение тридцати лет ежедневно минута в минуту в 6 часов вечера входил в скромную келью Владыки его постоянный сотрудник по переводам Никаи-сан, садился рядом с Владыкой и писал под его диктовку. Работа эта продолжалась в течение четырех часов до 10 часов вечера ежедневно, кроме дней праздничных богослужений. Работа эта никогда не отменялась: «Хотя бы небо разверзлось, – говорил архиепископ Николай, – я не имею права отменить занятий по переводу».

За пять лет до кончины архиепископ Николай однажды тяжело заболел и близок был к смерти, но душа его болела за не выполненные им переводы Священного Писания. И в горечи, и в скорби, дерзновенно, с верой воскликнул тогда Владыка: «Смерть, дай мне прожить еще лет пять, чтобы я мог окончить мое дело». И смерть отступила от него.

Архиепископ же, оправившись от болезни, с удвоенной энергией принялся за свое дело, т. е. за переводы книг, чтобы обеспечить этим свою Миссию в будущем. После занятия переводами Владыка успевал редактировать четыре журнала, издававшихся при Миссии на японском языке. Составлял обширную и богатую библиотеку и собственноручно писал каталог. С 6 часов утра до 12-ти Владыка занимался церковными делами и перепиской с верующими. Немало времени уходило у Владыки и на строительство в Миссии. Владыка построил обширное каменное здание с крестовой церковью, устроил духовную семинарию, столь необходимую для обучения будущих кандидатов в священники. В семинарии Владыка сам в течение многих лет преподавал на японском языке догматическое богословие. Во многих городах Японии Владыкой Николаем построены православные церкви, а самым дорогим памятником строительства и трудов архиепископа Николая являлся грандиозный кафедральный собор в Токио, разрушенный впоследствии землетрясением и недавно снова восстановленный Владыкой Сергием Японским.

В 1909 году, за два года до кончины Владыки Николая, Японская Православная Церковь праздновала 50-летний юбилей его апостольского служения в Японии.

Два глубоких старца стояли тогда друг пред другом в храме Божием, окруженные христианами Японской Церкви, и о. Павел Савабе с сияющим духовной радостью лицом приветствовал своего отца и крестителя в день его полувекового служения Духовной миссии Японии.

«В сей день, – сказал о. Павел Савабе, – пятьдесят лет тому назад я, твой враг – жрец языческий, приготовил тебе нож за веру твою Христову, но, как некогда ангел Божий, удержал руку, занесенную с ножом над старцем Симеоном Богоприимцем, усумнившемся в пророчестве,³⁷¹ так и ты, мой ангел-хранитель, своей горячей верой обезоружил меня и дал мне светлую радость познать Бога. И сегодня, через пятьдесят лет, стоя с благоговением пред тобой, мой архипастырь и отец, я, взысканный любовью твоей, уже твой друг и священник православный, счастлив поднести тебе от твоего детища – японской паствы – драгоценный крест, благодатной силой которого ты кротко победил зло и привел нас ко Христу».

И радостно воспела тогда вся Японская Церковь хвалебный гимн Христу Богу, воздвигшему от сени смертной верой и трудами Владыки Николая тридцать три тысячи душ.

Уже семидесятишестилетним старцем почувствовал Владыка приближение смерти и спокойно стал готовиться встретить тихий закат своей труженической жизни. В 1911 году, в январе, Владыка Николай так заболел, что вынужден был позволить перевезти себя в госпиталь в Цукидзи, и с его отъездом опустела, замерла Миссия. Все ждали, скоро ли возвратится он – ясное солнышко – к своему делу. Владыка действительно 23 января вернулся в Суругадай, чтобы на смертном одре успеть перевести Цветную Триодь на японский язык. Но дни его жизни были сочтены, и он сам, сознавая близость своей кончины, поспешил, лежа на смертном одре, закончить отчет и донесение в Святейший Синод о состоянии Духовной миссии в Японии, и до самой кончины Владыка заботился и давал распоряжения относительно церкви, школ и проповедников.

День 3 февраля 1911 года был для Японской Православной Церкви днем печали и скорби. В этот день мирно отошел ко Господу апостол Японии – архиепископ Николай.

9 февраля совершилось отпевание и погребение его. Среди множества венков, возложенных на его гроб, выделялся венок японского императора – это единственный случай в истории Японии, когда императорский венок был возложен на могилу иностранца. Впрочем, в Японии давно уже стали считать архиепископа Николая своим, родным, близким.

Когда десять лет тому назад после землетрясения восстанавливали в Токио сломанные мосты через реку, то решено было новый мост провести от православного собора, называемого по-японски «Николаи», через большой канал – реку, называемую Очана мидзу, до храма почитаемого японского бонзы. И в токийском муниципалитете обсуждался вопрос о том, как назвать новый мост. Хотели назвать его «Николаи», но тогда обидно будет почитаемому бонзе. И решили назвать «Мост святых», ибо в Японии не только у православных, но и у язычников-японцев память Владыки Николая почитается как память святого.

После его смерти осиротела его паства. Но дело его не умерло, нет. И теперь, в годы тяжких испытаний и невзгод, оно развернулось снова в ярком блеске. Во главе Церкви встал Владыка Сергий (Тихомиров), бывший викарием Владыки Николая с 1908 года.

Конечно, всероссийская беда, всеобщее разрушение всей церковной и государственной жизни нашей Родины не могло не отразиться на положении православных заграничных миссий, получавших моральную и материальную помощь от Матери – Церкви Российской. Но в Японской миссии не только прекратилась эта русская помощь, но и то, что оставалось от прежних лет благополучия, было разрушено и разорено страшным землетрясением, разразившимся над столицей Токио 1 сентября 1923 года.

Землетрясение разразилось в 12 часов дня с ужасающей силой. В короткое время было разрушено три четверти всего города: то, что было пощажено землетрясением, сгорело в страшном пожаре, возникшем во многих местах одновременно, так как во всех японских домах разрушены были печи, на которых как раз в это время японцы готовят обед. Тушить пожар было невозможно, ибо водопровод лопнул. Многие места огонь охватывал сразу с нескольких сторон, и в огне погибли жители многих кварталов столицы.

Не пострадали в Токио тогда два почитаемых места: храм-памятник Мейдзи и кладбище около Уено-парка, где находится могила архиепископа Николая. Как раз в это время православные японцы предполагали поставить над его могилой новый памятник, и потому могила Владыки была окопана рвом, около этого рва собралось множество народа, и ни пожар, ни землетрясение не коснулись его.

Я был в Токио через месяц после землетрясения, был на огромной площади Хонджо, где видел несметные горы костей – пятьдесят восемь тысяч скелетов, сложенных пирамидами. Все это останки людей, погибших на этой площади во время землетрясения. Из всего этого множества народа спасся только один мальчик, которого подняло ветром и бросило в реку Хонджо.

Когда через месяц после землетрясения мы с Владыкой Сергием подошли к этому страшному месту, к нам обратились с просьбой о молитве православные японки, скорбевшие над костями своих близких родных, и мы с Владыкой молились над этими грудами костей, где были сложены вместе останки и христиан и язычников, и православных и инославных. Японцы, окружавшие нас, пережившие эту ужасную национальную трагедию, молились вместе с нами.

Впоследствии над костями был воздвигнут памятник-храм, в котором каждый может молиться о своих родных и близких. Там всегда курится фимиам над могилами в колоссальных урнах и никогда не прекращается паломничество туда.

Православная Церковь в Японии пострадала от последствий землетрясения ужасно: был разрушен и сгорел прекрасный Токийский собор, центр Православия в Японии. Миссия и Церковь оказались в ужасном положении, лишившись всего скопленного в течение десятилетий на добрые жертвы православной России имущества.

Раздавались голоса скептиков и маловеров, думавших, что собор никогда не восстановится, что центр Православия в Японии обречен на умирание без помощи России.

20 октября 1923 года был созван экстренный Собор Православной Японской Церкви. И Собор этот постановил – возрождаться.

Архиепископ Сергий начал подомовный объезд всех православных японцев по всей стране. С сентября 1924 года по июнь 1927 года он объездил всех, а потом снова начал такой же объезд. Побывал во всей Японии, побывал и в Корее, и в Маньчжурии.

Японцы широко откликнулись на призыв своего Архипастыря. Несли и гроши, и тысячи. Собирали сами: и знатные дворянки, и простолюдинки, по сотням и по копейкам. Собрали в течение шести лет двести сорок тысяч иен (более двух миллионов франков приблизительно).

Но не только деньги – и души человеческие, сокровище во много раз более ценное, – притекали к Церкви Христовой за время поездок по своей пастве Владыки архиепископа Сергия. Силой своей вдохновенной проповеди, своих неустанных трудов все более и более привлекал Владыка Сергий сидящих во тьме, но чистых сердцем людей к свету Евангельскому.

И вот 15 декабря 1929 года славным венцом были увенчаны эти самоотверженные труды. Слава Господня вновь осияла благолепный, более прекрасный, чем прежде, токийский собор, и высоко над живописной столицей Японии вознес он свой крестом осененный купол.

Радостно звонили новые колокола собора – добрая жертва Польской Православной Церкви, радовались мы – русские гости из Харбина, еще больше радовались верные добрые сыны Святой Церкви Японской, но превыше всего духовно торжествовал и радовался Ангел Церкви Японской – Высокопреосвященный Сергий.

Даже язычники радовались: «У Николая торжество, опять раздался звон Николая», – говорили они, так как в Японии «Николаем» называется все православное.

После освящения собора, после литургии там был радостный акт, на котором Владыка Сергий с вдохновенным словом обратился к собравшимся:

«Возлюбленные братья и сестры, спала с сердца тоска, давившая его с 1 сентября 1923 года. Господу, Благодателю нашему, слава.

Осуществилось то, о чем страшно было и во сне мечтать: мы опять имеем собор. Господу, Благодателю нашему, слава.

Господь внушил Церкви нашей в октябре 1923 года твердую решимость: восстановить собор. Ему – слава.

Господь раскрывал сердца ваши и карманы ваши во время сборов на собор с 1925 года по сегодня. Ему – слава.

Господь не отверг наших даров Ему и не возгнушался наших нечистых рук. Ему – слава.

Церковь Японская, познай свое ничтожество и преклонись перед Благодателем, с головы до ног покрывшим тебя милостями. Ему, Ему, нашему Благодателю, и прежде, и теперь, и после в нетленные века – слава и благодарение.

Но глаза мои видят и сердце мое радуется радостью, что сюда на наше историческое торжество притекли чада Японской Церкви от запада и севера, и моря, и востока. Счастливы вы, братья и сестры, что вас Господь избрал быть орудиями восстановления сего великолепного собора.

Но Господь не насилием брал средства ваши на собор. Вы свободно по сердечному расположению давали – и от избытков своих, и от скудости своей – Господу. И я не могу удержаться, чтобы с восхищением не поведать миру о вашем жертвенном подвиге.

Спасибо вам, общины, давшие и раз, и два, и три раза.

Спасибо вам, отдельные братья и сестры, дававшие и единожды, и дважды, и трижды.

Спасибо вам, общины, дававшие сотни, тысячи, даже десятки тысяч.

Спасибо вам, братья, сестры и общины, давшие иенами, десятками и сотнями. Пять иен от сердца не ниже пред Богом и пяти миллиардов.

Спасибо вам, безымянные сотни, безымянные десятки, безымянные полтинники: Бог знает ваши имена.

Спасибо тебе, четырехлетка Давид, давший на собор два сена (2 копейки), – не беспокойся: собор готов.³⁷²

Спасибо вам, кои давали и плакали, плакали слезами надежды и радости или слезами радостной надежды. Утрите слезы ваши: вы видите, чем Бог нас благословил. Собор воскрес во славе большей.

Спасибо глубокое и тебе, русская святая душа, которая поддержала мои руки, будучи сама без родины или в беженстве.

Всем спасибо, с поклоном земным. Радуюсь за всех и поздравляю всех. Вы – Божии избранники. Через вас совершил Бог чудо.

Сказал я: чудо совершил Бог. Ибо кто из нас мог бы и подумать, что мы – малая и юная Японская Церковь – можем сделать то, что мы сделали. Но Премудрый Архитектор усмотрел новый, чудный материал для постройки собора: не гальку, не песок, не цемент, а крепкую как скала веру юной Церкви, непоколебимую ее надежду на помощь Божию и поразительную широкую жертвенную любовь юной Церкви.

Это они: вера, и надежда, любовь – и все три в атмосфере святого мира строили собор.

Братья и сестры. И это от Бога. Вера, надежда, любовь, мир – от Бога. Богу паки и паки благодарение и слава.

Собор готов, а впереди-то сколько работы. Подумать только. Мы должны будем теперь день за днем строить живой собор православных душ человеческих.

Да и одна ли работа церковная перед нами впереди? Мир мятется. Переоцениваются ценности. Ниспровергаются троны. Перечеркиваются карты мировые. Бьют волны разных ядовитых течений о берега нашей островной империи. Но она как один стоит около Трона. И не рай ли сейчас Япония среди стран всего мира?

Однако вспышки духовной чумы время от времени бывают и у нас в Японии.

Братья и сестры. С верой в помощь Божию, с надеждой на конечный успех, в атмосфере жертвенной любви все до единого поднимемся на строение живого собора православных душ.

Ложечка соли дает вкус пище. Фунт соли предотвращает пищу от гниения.

Сорок тысяч православных, триста тысяч всех христиан в Японии – не ложечка ли это соли? Да, только ложечка на семьдесят миллионов населения.

Удвоим, утроим, удесятерим наши усилия. Поработаем в тридцать, в сорок, в сто раз энергичнее. Будем иметь не сорок тысяч, а четыреста тысяч. Тогда мы поистине явимся той солью, которая остановит гниение, если оно началось, и не даст загноиться здоровой молодежи.

Святые миллионы преданных империи лояльных христиан – вот девиз нашей работы в будущем.

Бог нам в этой святой работе в помощь. Аминь».

Но и после окончания возрождения собора православная работа в Японии не остановилась.

Продолжает свои ежегодные объезды православных в Японии Владыка Сергий, ныне митрополит Японской Церкви, продолжает он вести беседы, читать лекции, проповеди в церквах и различных залах по всей стране. И добрые семена ложатся на добрую почву и дают святой всход.

В Токио и других городах, когда около церкви, по японскому обычаю, вывешивают большой фонарь с надписью иероглифами на нем, что сегодня в церкви будет проповедь архиепископа, множество японцев, не только православных, но и язычников, стекаются в церковь.

Проходит мимо профессор; видит – на фонаре иероглиф: тема проповеди. Останавливается, задумывается – и заходит в церковь. Приходят и студенты, и прачки, и рикши, и купцы, и крестьяне – мужчины и женщины. Отныне они становятся постоянными посетителями этого прекрасного храма, где раздается такое сильное, такое вдохновенное слово.

И роняются добрые словесные семена на благодатную почву японских душ.

В настоящее время в Японской Церкви сорок тысяч православных христиан, около пятидесяти священнослужителей, несколько десятков проповедников, два (немноголюдных, правда) учебных заведения для подготовки пастырей, много детских школ при церквах. На содержание всего этого тратится до пятидесяти тысяч иен ежегодно (около четырехсот тысяч франков). И все эти суммы собираются исключительно среди самих же православных японцев. В этом коренное отличие Православной миссии от миссий инославных, содержащихся за счет помощи других государств.

Растет и ширится Православная Церковь в Японии. Ежегодно в среднем принимают Святое Крещение до пятисот человек. Видно, коснулся Господь Бог огнем благодати Своей глубоких глубин японской души.

3. Китай, Япония и Маньчжу-Го

«Восток есть Восток, а Запад есть Запад»,³⁷³ – с прискорбием констатировал когда-то сын Британии Редьярд Киплинг, знаток индийского Востока. С прискорбием пришел он к заключению, что невозможно достигнуть полного понимания между этими двумя великими полюсами человеческого духа, человеческой культуры, как невозможно периодическую дробь превратить в десятичную без досадного мешающего остатка.

Но есть какие-то нити, нити настроений и знамений, протягивающиеся от Востока до Запада, общие и тому и другому. И некоторые параллели проводить можно.

То, что для Индии – Ганди, для Италии – Муссолини, для Германии – Гитлер, для Японии теперь – генерал С. Д. Араки, для Китая был доктор Сун-ят-сен.

Но если Муссолини, Гитлер и Араки – олицетворение напора, силы и активности, то вожди двух великих народных колоссов – Китая и Индии – гораздо более склоняются к роли не динамических, а статичных вождей своих народов, к роли философов, наставников типа Сократа или Конфуция, а не Наполеона или Александра.

Роль Конфуция более всего привлекала к себе доктора Суна. Этот спокойный образ философа, безмятежно, вдали от шумных и грязных волн жизни творящего свои бессмертные наставления для правителей и монархов, наставления, которым все не по принуждению, но вольно и охотно повинуются, тот образ, который пленял когда-то и великого Платона, этот образ был всего более по душе отцу китайской революции. Но как раз эта-то мечта в его жизни и не исполнилась.

Ему привелось стать не философом, а революционером, не Конфуцием – утвердителем доброго государственного строя, а прежде всего разрушителем и ниспровергателем.

История его жизни несложна. Еще мальчиком он принял крещение в одной из протестантских миссий, окончил американскую миссионерскую школу, потом получил высшее образование в Гонолулу.

Христианство его очень своеобразно. Есть отдельные моменты в жизни молодого Сун-ят-сена, которые говорят о его глубоком религиозном чувстве.

Огромной силой дышит его первая противоязыческая проповедь в родной деревне, когда он, вывертывая палец местному идолу, восклицал перед ужасающимся народом:

«Смотрите, в кого вы веруете. Это деревянные куклы. Хорош бог, который не может защитить самого себя! Как же этот идол может помочь вам в ваших нуждах? Пусть, если он в силах, он помешает мне выкручивать ему палец. Нет, он даже не в состоянии скорчить гримасу» («Китай как он есть». Л. Арнольдов).

За такие миссионерские выступления молодой Сун должен был оставить родные места и бежать в далекие страны.

Потом, уже совсем взрослым человеком, в разгаре политической борьбы, принесшей ему известность и славу, когда он был заключен в подвале китайского посольства в Лондоне, откуда выбраться он не имел никаких шансов и должен был ждать неминуемой смерти, он обратился с молитвой к Богу. Как он сам писал впоследствии, он семь дней горячо молился Богу, пока на седьмой день не почувствовал, что у него словно гора свалилась с плеч, что он будет спасен. Действительно, спасение в виде заступничества Британского правительства неожиданно пришло к нему.

Даже в самом зените своей славы он так или иначе был связан с христианством, и под его влиянием в христианство обратились и семья его второй жены – г-жи Сун-чин-лин, и генерал Чжан-кай-ши.

Но христианство у Сун-ят-сена носило совершенно своеобразный характер и походило на христианство его духовного предка вождя тайпингов³⁷⁴ Хун-сю-чена, как известно провозгласившего себя в середине прошлого века младшим братом Иисуса Христа, воплощением Небесного Духа.

Вместе с проповедью против язычества Сун-ят-сен вел проповедь против маньчжурского императорского дома. Его горячая проповедь, его революционная работа увенчались успехом: в 1911 году императорское правительство Китая ушло от власти и в Китае была провозглашена республика с президентом – доктором Сун-ят-сеном во главе. Но лично его торжество длилось недолго. Чтобы закрепить свои позиции, революционеры желали добиться официального отречения императора от престола. А это отречение представители царствующей династии Цинов дали только ценой отстранения от главенства страной доктора Су на и возведения в президентское достоинство генерала Юан-ши-кая.

Доктор Сун был отстранен от управления государством, но пред отставкой он пожелал известить об этом важном событии, по древнему китайскому обычаю, духов предков последней национальной китайской императорской династии – Минов. Странно сочеталось при этом в Суне его своеобразное христианство с выполнением чисто языческой анимистической церемонии.

И вот Сун-ят-сен снова на родном юге, в том кипящем, волнующемся котле политических страстей, интриг и предприятий, который некогда породил его, – в г. Кантоне. Около него группируется плеяда сотрудников, пропитанных его идеями, горящих желанием осуществить эти идеи. Это ядро партии Гоминдан, национальной радикальной партии. Но партия эта до 1922 года была маленьким, неопытным ребенком, не умевшим стоять на собственных ногах.

Воспитателями этого ребенка неожиданно оказались сначала отечественные – китайские, а потом и заграничные – московские коммунистические политруки.

В 1922 году власть в Пекине в центральном китайском правительстве захватил в свои руки клуб Аньфу,³⁷⁵ т. е. китайская монархическая партия, и китайские революционеры с ужасом увидали страшную для себя возможность восстановления древнего трона Богдохана³⁷⁶ в Китае. Это событие надолго соединило доктора Сун-ят-сена и его молодую партию Гоминдан с китайской коммунистической партией.

Последняя выступила с официальной декларацией, выясняющей основные принципы странного и, казалось бы, противоестественного союза национальной партии и партии интернационалистов.

Декларация эта, выработанная в Москве, гласила:

«Единственным выходом для нас является присоединиться к борьбе демократической партии Гоминдан против остатков монархизма и феодализма. До момента захвата власти в свои руки китайская коммунистическая партия в учете всех наблюдаемых в Китае явлений считает, что насущной задачей пролетариата являются совместные действия с демократической партией в целях образования единого фронта революции для борьбы за свержение военщины».

В Кантон прибыли Бородин и около шестидесяти натренированных московских политруков, и вскоре почти все профессиональные союзы Китая оказались в коммунистических руках и в партию Гоминдан были влиты кадры подлинных коммунистов. Между прочим, среди военных коммунистических инструкторов в Китае работал известный впоследствии командир Дальневосточной Красной армии Блюхер.

Таким образом крайний юг оказался в руках двух красных партий –Гоминдана и коммунистов, действовавших согласованно.

Как раз в процессе этого противоестественного соединения в Пекине умер от рака доктор Сун-ят-сен.

Его преемниками оказались два человека – кабинетный политический деятель Евгений Чен и командир южной Кантонской армии – генерал Чжан-кай-ши.

Последнее имя особенно выпукло выделяется в истории Китая за последние годы. Сын деревенского купца, член партии Гоминдан, с первых дней ее существования принимавший ближайшее участие в революции 1911 года, ближайший сотрудник доктора Сун-ят-сена, Чжан-кай-ши не любит рекламирования, но именно ему более всего обязан Китай тем, что избежал доныне самых худших последствий той политической анархии, которая царит в этой стране.

После смерти Сун-ят-сена положение Китая было очень тяжелым и сложным. Страна представляла собой картину полного разложения на мелкие части, небольшие владения различных самостоятельных правителей, так называемых дудзюней.

Маньчжурия и часть Чжили со столицей Пекином принадлежали самому сильному дудзюню – маршалу Чжан-цзо-лину, принявшему титул Верховного Правителя страны.

Мне приходилось неоднократно встречаться с маршалом Чжан-цзо-лином, когда он жил в г. Мукдене во дворце маньчжурских императоров. Этот старый маршал очень дружелюбно относился к белым русским.

Маршал ежегодно пышно праздновал день своего рождения, на который съезжались всевозможные сановники и купцы со всего Китая и Маньчжурии, а также и князья монгольские. Дворец маршала в этот день напоминал мне ставку древних ханов. Все внутренние дворы маршальского дворца были заполнены пестрыми, разноцветными представителями китайско-монгольской нации, которые несли с собой многочисленные дары – живописные материи, дорогие сорта чая и т. п., предназначенные как для самого маршала и его двора, так и для местных бедняков. Я привез маршалу подарок от детей приюта «Русский Дом»: сделанный детскими руками ящик с прибором китайской туши и кистей для письма. Возвратившись домой, я получил от маршала письмо по обычаю в красном конверте, написанное той же тушью и кистью. Письмо было в чисто китайском стиле. Вот его перевод:

«В день моего рождения я был преисполнен величайшей радости за высокую честь, оказанную Вами мне.

В теплый февральский день – день рождения цветов – я получил от Вас пожелание, чтобы я стал так бессмертен, как бессмертно божество, живущее на Пэнлайском острове.

Ваш драгоценный подарок, сделанный руками чистых детей, вполне может конкурировать с костным мозгом феникса (райской птицы) и светлой радужной лампадой Чжоуской династии,³⁷⁷ а также с прекрасной драгоценной тканью древности.

Ваше внимание ко мне так велико, и подарок так драгоценен, что мне чрезвычайно совестно получать все это от Вас.

Я уже не так крепок, как крепка в своем росте пальма.

Годы мои идут вперед, но я прошу у Создателя еще год жизни для того, чтобы научиться добрым примерам и чтобы мог исправить свои жизненные ошибки.

Прошел еще один год моей жизни, но я напрасно его прожил, ничему не научившись.

Мне и так стыдно, что я для народа не сделал ничего хорошего, а между тем Вы еще удостоили меня своей похвалой.

Мне тем более стыдно, что Вы лично посетили меня, а я не мог, быть может, достойным образом принять Вас в Вашем высоком служении (сане) и не в силах был ответить, как это следовало бы, на Ваш заздравный бокал по достоинству Вашему.

Прошу принять мою сердечную благодарность настоящим письмом.

Желаю Вам счастья, маршал Чжан-цзо-лин».

Провинция Шань-дунь, наиболее богатая и густонаселенная, принадлежала маршалу Чжан-цзу-чану, в войсках которого одно время служило много русских военных.

Центральной частью Китая, долиной Ян-цзы и важнейшими портами – Шанхаем и южными гаванями – владел маршал Сун-чуан-фан, третий из числа членов триумвирата дудзюней. Провинцией Шань-си владел маршал Ен-си-шань, не входивший ни в какие группировки и вообще старавшийся не принимать участия в делании «большой» политики. Наконец, на крайнем западе Китая, на границах с Монголией, пребывал и доныне пребывает маршал Фын-ю-сян, так называемый «христианский генерал», типичный политический янус. Будучи сам дудзюнем, феодальным владетелем раздробленного Китая, он в 1927 году принимал участие в борьбе против дудзюната, в то же время действуя и против национального правительства. Будучи тесно связан с советским правительством, он, однако, в 1927 году при расколе в партии Гоминдан по вопросу об отношении с советами становится на сторону Чжан-кай-ши, рвущего китайско-советские отношения. В 1933 году в разгар напряженной борьбы с японцами, когда центральное правительство Китая, видя полную невозможность этой борьбы, вступает в переговоры с Японией, маршал Фын-ю-сян неожиданными и блестящими успехами в действиях против японцев снова взбудораживает национальное самолюбие китайцев, но тем только мешает действительному замирению края, так как успехи его оказались очень кратковременными, а отношения между сторонами они только запутали.

На юге Китая, а провинции Гуан-дун с центром в Кантоне, находились владения партии Гоминдан и ее союзников – коммунистов.

Вся эта раздробленная страна представляла собой арену непрестанных войн и смут.

10 июля 1926 года Кантонское соединенное правительство двух красных партий объявило войну северянам. Гоминдан полностью исполнял при этом инструкции своих московских друзей. Впереди армии двигались отряды агитаторов, проникавшие в армию противника, в города, занятые северянами. Успех в этой войне у кантонцев был совершенно неожиданный, колоссальный. В короткий срок они заняли огромное пространство земли до Ян-цзы и совершенно вытеснили маршала Сун-чуан-фана из его владений. Многие города, и между ними Шанхай, были заняты не армией, а внутренним восстанием, подготовленным хорошо тренированными агитаторами.

Войска северян терпели одно поражение за другим, отступая форсированным маршем, северные войска целыми армиями переходили на сторону южан. Газеты не успевали отмечать ежедневные успехи кантонского правительства. Вскоре это правительство провозгласило себя центральным национальным китайским правительством. Почти весь Китай оказался сосредоточенным в его руках.

Героем этой победоносной войны был главнокомандующий южной армии – маршал Чжан-кай-ши.

Огромная и важная задача предстояла ему как раз в это время. В результате его побед партия Гоминдан оказалась распорядительницей судеб всего Китая. Но вместе с партией Гоминдан общие лавры делили и коммунисты, причем московские газеты так и отмечали успехи Кантонского правительства как свои собственные.

Между тем новое положение партии и руководимого ею правительства требовало более четких линий поведения.

После захвата доминирующего положения в стране партией Гоминдан и самому Китаю, и связанным с ним державам необходимо было знать, что значит новая перемена в государстве: образование ли национального Китая или создание нового, китайского СССР.

Бунт в Ханькоу, когда там была сокрушена британская концессия, захват Шанхая с разрушением миссии и православной церкви там, убийства иностранцев и особливо миссионеров, забастовка рабочих в Шанхае по приказу Цека профсоюзов, страшная резня 23 марта 1927 года в Нанкине³⁷⁸ – все, казалось, говорило за последнее, за то, что Гоминдан – это только новый псевдоним, новая фирма ленинизма, что дальнейшим этапом явится создание нового СССР – Китая.

Вот эта-то, казалось, неизбежная опасность и была предотвращена усилиями Чжан-кай-ши.

18 апреля 1927 года Чжан-кай-ши создал самостоятельное правительство, порвал всякую связь с Бородиным и расстрелял целую группу китайских коммунистов, пытавшихся организовать антииностранные беспорядки в Шанхае.

Партия Гоминдан была расколота надвое, но Китай оказался спасенным от ужаса коммунизма. На стороне Чжан-кай-ши в этом вопросе стали все те же развитые круги китайской общественности и сильное китайское купечество, которые были напуганы чудовищными вспененными волнами гоминьдановской революции.

Отход Гоминдана от всякой связи с коммунистами, обуздание черни и переговоры, начавшиеся между новым нанкинским правительством и представителями иностранных держав, заставили иностранцев не противиться дальнейшему росту успехов нового правительства, и 5 июня 1928 года, заняв Пекин, Чжан-кай-ши объединил в своих руках весь подлинный Китай. Вскоре к этому объединению присоединилась и Маньчжурия, и другие внешние провинции Китая.

Но на юге в мятежном бурливом Кантоне отдельное гоминдановское правительство левого крыла партии не желало признать нового диктатора и его умеренную политику, да в центральных провинциях Китая зрело семя, посеянное дружбой Сун-ят-сена с московскими друзьями: свирепствовала страшная китайская коммунистическая партия.

Решительные меры Чжан-кай-ши, порвавшие цепи, связывавшие китайскую национальную партию, привели к полному крушению те планы, которые предносились в умах китайских коммунистов: планы захвата всего Китая в свои руки.

Но, потерпев неудачу во всекитайском масштабе, коммунисты решили действовать по местам. В декабре 1927 года произошло страшное, кровопролитное коммунистическое восстание в Кантоне, в результате которого город временно оказался во власти коммунистов.

В Кантоне была объявлена советская власть, и началась кровавая оргия. Были сожжены банки, магазины, убито множество представителей зажиточного класса.

Восстание это было с трудом подавлено соединенными усилиями гоминдановских правительств: кантонского и нанкинского. После этого восстания кантонская группа партии Гоминдан также увидела себя вынужденной порвать связь с коммунистами, но вполне подчиниться центральному нанкинскому правительству левая группа Гоминдана все-таки отказалась.

С Москвой оба правительства после кантонского события порвали окончательно. Все иностранные коммунисты были высланы из страны, а свои коммунисты расстреляны. Меры эти были очень благодетельны, но несколько запоздалы.

Внутренние части провинций – Ху-нань, Цзян-си, Гуан-дун, Фуд-зян и Ань-гуй – оказались захваченными коммунистами, и там провозглашена была Советская республика Китая. Границы ее владений очень изменчивы, текучи, то расширяясь, то сокращаясь в борьбе с правительственными войсками, но территория, захваченная коммунистами, чрезвычайно огромна. И по площади, и по числу населения она равняется Франции, Италии и Германии, вместе взятым.

Несколько лет тому назад в г. Цзю-цзяй был созван съезд представителей компартии. Китайская красная армия была разделена на шесть корпусов, в каждом корпусе – три дивизии, дивизия делится на три бригады, в бригаде три полка четырехротного состава. При каждой бригаде существует учебная команда, эта команда пополняется новобранцами из захваченных районов и, не принимая участия в боевых действиях, готовит регулярную быструю смену выбывающим бойцам. При каждом корпусе существует военное училище для подготовки офицерского состава из выдающихся красноармейцев и студентов или китайских комсомольцев.

Первый корпус китайской красной армии летом 1932 году насчитывал сто двадцать тысяч солдат при тридцати семи тысячах винтовок, восьмидесяти пяти пулеметах и восьми полевых орудиях. Остальные пять корпусов несколько слабее.

Трудность борьбы с коммунистами заключается в том еще, что они ведут с национальным правительством партизанскую борьбу, используя опыт партизанщины в России.

Между прочим, командный состав в китайской красной армии состоит по большей части из тех юнкеров военного училища, которые в период тесного единения Гоминдана с компартией проходили курс обучения в военной академии Вампоа, созданной Сун-ят-сеном. Используют коммунисты в качестве подсобных отрядов и группы китайских девушек-комсомолок, организовывают отряды и мальчиков лет тринадцати-четырнадцати, которые ведут главным образом агитационную работу: расклеивают коммунистические плакаты, распространяют советскую литературу.

Борьбу с красной опасностью ведет маршал Чжан-кай-ши. Перевес в этой борьбе постоянно колеблется. В 1931 году в провинции Цзяньси красным был нанесен ряд поражений. В 1932 году Красная армия отступила к границам Сы-чу-аня, но в тылу у правительственных войск вспыхнули восстания, руководимые красными партизанами. В 1933 году красным удалось захватить ряд важнейших центров на юге Китая – Нань-чанг, Фу-цзяо и других – и выйти к берегам Ян-цзы, движение по которой коммунисты прерывали несколько раз.

Такое неспокойное, постоянно меняющееся положение в китайском государстве не могло не вызвать тревоги в Японии, которая является гегемоном Дальнего Востока.

Постоянно усиливающееся влияние коммунистов в Китае и в южной Азии нарушало самые жизненные интересы Японии: островная империя могла очутиться совершенно изолированной перед лицом материка, сплошь захваченного коммунистическими образованиями.

Щупальца коммунистических агитаторов широко простерлись по Азии, захватывая все большие и большие районы. Эти щупальца заметны и в Индонезии, и на Малайском архипелаге, и на южных океанских островах. Вся эта огромная область бассейна Тихого океана является как раз той сферой, на которой думает совершать свой исторический путь Япония, и естественно, что первейшей, важнейшей своей задачей ставит она упорную борьбу за преобладание в Азии с враждебными ей влияниями коммунистов, с империализмом СССР.

Первую решительную победу в этой борьбе одержала Япония на полях Маньчжурии. К Маньчжурии притягивали Японию с самых давних лет тысячи нитей, множество самых жизненных интересов. Уже в течение трех десятков лет узенькая полоска японских владений – Южноманьчжурская железная дорога – проходит в самом сердце Маньчжурии. Маньчжурия богата всевозможными естественными богатствами: зерном, лесом, углем, железом, шерстью – всем тем, чем так бедна Япония. Маньчжурия богата незаселенными пространствами, могущими дать выход населению Японских островов. Маньчжурия, наконец, составляет тыл Японии со стороны материка, не имея которого Японская империя не может быть спокойна за свою будущность.

Историческое прошлое Маньчжурии пестро и для широких кругов малоизвестно. Несколько раз эта страна переживала периоды роста и могущества и столько же раз впадала в пропасть безвестности. Королевство Бохай,³⁷⁹ царство чжурчженей³⁸⁰ и, наконец, империя Маньчжоу – вот периоды высочайшего взлета страны, называемой Маньчжурия по имени последнего народа.

Как известно, в середине XVII века народ Маньчжоу покорил Китай и основал династию Цинов, царствовавшую в Китае до начала XX столетия. Благодаря тому, что все способное носить оружие население Маньчжурии из поколения в поколение призывалось на службу под знамена императора, национальное маньчжурское население Маньчжурии все уменьшалось, хлынувшая же могучая волна китайских переселенцев затопила остатки маньчжурского народа. К настоящему времени в Маньчжурии более тридцати миллионов населения, из которых китайцев около двадцати миллионов, маньчжур семь миллионов, корейцев три миллиона, монголов, русских и японцев по нескольку сот тысяч.

Но из остающихся семи миллионов маньчжур едва ли шестая часть сохранила свое национальное лицо и говорит по-маньчжурски, причем из числа говорящих по-маньчжурски большая часть принадлежит диким охотничьим племенам. Основная же часть маньчжурского населения в Ашихейском, Нингутинском и других уездах к востоку от Харбина совершенно забыла свой язык и говорит по-китайски. Но сознание своей национальности и стремление к независимости живет и в этих китаизированных маньчжурах.

Так же националистичны и свободолюбивы и монгольские племена, живущие на западе от Харбина, не порвавшие до сих пор некоторой воинственности.

Бедствия, которые переживали эти слои населения Маньчжурии, явились для Японии благоприятной причиной для начала борьбы за освобождение Маньчжурии.

Политически Маньчжурия издавна уже была отделена от прочего Китая, управляемая династией генерала, потом маршала Чжан-цзо-лина. При этом чрезвычайно мудром и осторожном правителе население Маньчжурии пользовалось относительным благополучием.

Впоследствии это относительное благополучие прекратилось. У последующих властителей Маньчжурии испортились отношения со всеми слоями населения, испортились отношения и с могучим соседом – Японией.

И вот 18 сентября 1931 года сепаратистские тенденции, которые жили и живут в сердцах маньчжуров, получили возможность выявиться: началась борьба за освобождение Маньчжурии и официальным актом 16 февраля 1932 года была провозглашена независимая Маньчжурия – Маньчжу-Го. Столица этого государства – город Син-цзин (прежде именовавшийся Чаньчунь). Во главе государства стоит верховный правитель – Его Величество Пу-и, бывший китайский император. В период революции и изгнания молодой Пу-и был спасен от революционеров усилиями одного англичанина и японцев, принял англиканство с именем Генриха и ныне управляет страной своих державных предков. Хотя он не носит еще официально титула императора, но, вероятно, провозглашение его таковым состоится в ближайшем будущем.

По отношению к русским эмигрантам новое государство проявило большую заботливость, и эмигранты приравнены в правах к маньчжурским подданным. Флаг нового государства – на желтом поле четыре полосы – знаменует тесное единение пяти народностей, входящих в состав нового государства.

Рождение этого государства происходило в тяжелой обстановке повсеместной гражданской войны. Для нас, русских жителей Маньчжурии, эти события во многом напоминали условия жизни 1917–1918 годов. Японские войска подходили к Харбину, на горизонте рвались снаряды, по ночам слышалась оживленная перестрелка.

Наконец, 5 февраля 1932 года Харбин был взят японскими войсками. При этом японцы, гоня противника через весь город, не дали ни одного выстрела в черте города и на городской территории не пострадал ни один мирный житель.

Но еще долго шумела буря войны то на восточной, то на западной линии КВЖД, то на юге нового государства в провинции Жехэ. Пламя это не погасло до сих пор. Военные аэропланы до сих пор реют в воздухе, тяжелые танки и броневые автомобили до сих пор, громыхая, ползут по пыльным маньчжурским дорогам, и хотя официально войны нет, но десятки, сотни и тысячи людей ежемесячно оплачивают своими жизнями тяжелый ход мировой истории.

Впрочем, уже с весны этого года в японо-китайских отношениях замечаются и значительные просветления. Закончившиеся в начале лета 1933 года переговоры между представителями Китая и Маньчжу-Го об установлении мирных отношений между названными государствами, являются фактором большого значения, несомненно, весьма чреватого своими последствиями. Эти переговоры, происходившие в Дайрене, станут той отправной точкой, с которой начнутся заметные сдвиги во взаимоотношениях между Китаем и Японией, интересы коих были всегда тесно связаны, хотя сложившееся по-разному их историческое прошлое мешало им сблизиться.

Победоносный подход японской армии к окрестностям Пекина и возможность такого же ее дальнейшего беспрепятственного шествия по всему Китаю побудили правительственные круги Китая, изверившиеся наконец в своих надеждах на помощь Лиги Наций и в посулах САСШ и СССР, в спешном порядке заключить соглашение о перемирии с Японией, которое было недавно подписано в Дайрене путем непосредственных переговоров, а не с участием третьих лиц, как это по началу развертывающихся событий намечалось Китаем.

Правительство Китая наконец пришло к убеждению, что дальнейшее сопротивление Японии в ее мероприятиях в Маньчжурии будет безуспешно и может еще более усложнить и без того тяжелое внутреннее положение страны. Оно поняло наконец, что расчеты на Лигу Наций и на отдельные государства Европы и Америки являются лишь фикцией, далекой от реальной действительности, так как ни одна держава не решится на активную поддержку Китая, даже при всем желании, в силу переживаемых каждым государством собственных внутренних финансовых и политических кризисов.

К тому же среди будируемой против Японии части китайской общественности, в частности среди китайского купечества, являющегося в Китае нервом и центром его жизни, давно уже намечается сдвиг в пользу установления с Японией дружественных отношений. Объявленный при деятельной поддержке китайских правительственных кругов бойкот японских товаров, собственно, всегда был чужд китайским массам, в душе прежде всего торговцам, и прививался бойкот лишь насильственным путем. При первой же возможности, как только начало меняться общее настроение общества, китайские коммерсанты и само население начинают отказываться от применения бойкота, ибо этот бойкот наносит вред прежде всего именно китайской торговле.

Недавно морской министр Японии в заседании кабинета министров констатировал, что, по донесениям командиров судов 3-й эскадры, крейсирующей в водах Ян-цзы, наблюдается оживление с продажей японских товаров и что антияпонские настроения заметно улеглись.

Такой поворот в настроениях Китая, несомненно, будет использован Японией, государственные деятели которой давно настойчиво и твердо стремятся к возможно более тесному сближению с Китаем. В данном случае Дайренская конференция является началом завершения их усиленной деятельности, тянувшейся на протяжении многих лет.

К настоящему времени в Китае окончательно оформилась возможность к самому недалекому будущему официального признания Китаем Маньчжу-Го. Это показывает, что очень мудрый и глубоко патриотично настроенный маршал Чжан-кай-ши сознал, что самый опасный, самый непримиримый враг у Китая и Японии общий: страшный, всепроникающий азиатский коммунизм. И в борьбе с этим врагом Китай и Япония должны будут следовать общими путями.

В свете всех этих развернувшихся и развертывающихся на Дальнем Востоке явлений нелишне будет вспомнить выпущенное в начале маньчжурских событий обращение главы одной из самых влиятельных буддийских сект Нисинхонгази – графа Отани – к американскому народу. Это обращение как американская, так и европейская печать обошли молчанием, не учитывая, очевидно, того громадного значения и влияния, каким пользуется автор этого обращения в Японии и в том же Китае, ибо он является душой известного просветительного общества Тоадобункай (Восточно-Азиатского), раскинувшего по всем почти крупным городам Китая свои колледжи для подготовки китайской и японской молодежи для будущей совместной работы на пользу сближения обоих народов Азии. Устами этого человека, можно сказать, говорила вся японская нация, и в этом обращении были суммированы все ее пожелания, которые теперь проводятся в жизнь с математической точностью. В нем было указано, что образование нового государства Маньчжу-Го вызвано не только одной материальной необходимостью Японии в делах охранения завоеванных там ее прав, но и желанием превратить эту страну из плацдарма СССР для развития коммунизма в Китае в буферную страну, которая могла бы приостановить дальнейшую поступательную разрушительную работу коммунизма в Китае, и, в частности, прежде всего в самой Маньчжурии, так как страдательным лицом от этого явится прежде всего и больше всего сама Япония.

В этом же обращении было ясно указано, что если Приморье или Забайкалье будут использованы правительством СССР как база для организации в них явно враждебных Маньчжу-Го отрядов из китайцев или корейцев и вообще будет вестись оттуда враждебная коммунистическая пропаганда, то Япония примет решительные меры для пресечения подобных действий СССР. В этом ключ к пониманию полной непримиримости Японии и коммунистического государства как такового: коммунизм не может отказаться от пропаганды, Япония с существованием коммунистической пропаганды не может примириться, ибо даже возможность такой пропаганды угрожает и самой Японии, и ее историческим устремлениям на Тихом океане.

Предсказывать будущее очень трудно, но мы думаем, что нет сейчас русского ни за рубежом, ни тем более в пределах нашей родной страны, который не сознавал бы, насколько важно было бы сейчас для России, для всего нашего национального дела вооруженное столкновение Советской России с любым достаточно сильным противником. В этом, насколько нам дано предвидеть события, единственный большой и значительный шанс для возрождения нашей Родины.

И в этом Япония будет нам деятельным помощником, потому что на ее собственных исторических путях к великодержавию ей необходимо раздавить коммунистическую опасность не в местных только, но и во вселенских масштабах, ибо, пока существует коммунистическая опасность и очаг коммунизма, Япония не может быть спокойна за судьбы Восточной Азии, где она в настоящий момент является признанным гегемоном.

Вопрос о борьбе с коммунизмом является для Японии вопросом жизни и смерти. Ибо вопрос идет о том, кому будет принадлежать будущее в восточной Азии, интересы двух противников не могут быть примиримы. И раз вопрос поставлен так серьезно, изменить его дальнейшее течение не могут никакие привходящие обстоятельства. Какие бы союзы ни заключало коммунистическое государство, как бы ни закрепляло оно свои позиции, Япония, раз она сознала необходимость борьбы, бороться будет. Японцы не раз показывали, что если им чужд риск, то столь же чужда и боязливость и что намеченных целей они добиваться умеют.

Приходят сроки великой борьбы. И на эту борьбу мы, русские изгнанники, взираем с упованием, с трепетом надежды, готовясь каждый момент выполнить наш долг перед нашей Великой Родиной.

Если некогда Столыпин говорил революционерам, строившим свои коварные планы против Царя и Родины: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна Великая Россия», то теперь, видя ужас повседневного существования и медленного умирания нашей Родины, мы вправе сказать: «Нам нужны великие потрясения, чтобы снова была Великая Россия». И во имя Божие Она будет.

Аминь.

Посвящение

Мой настоящий скромный труд – мои очерки о недолгом пребывании в Египте, в Риме и Бари посвящаю я с искренней любовью и благодарными чувствами тем добрым людям: харбинцам и ханькоуцам, которые материально дали мне возможность поехать по общецерковным делам в Югославию, в Священный Заграничный Синод и по пути посетить землю Египетскую, великие святыни Вечного Города и священнейший храм Святителя Николая в Бари, где покоятся его святые мощи, а на возвратном пути быть у Святая Святых всей вселенной – у Гроба Господня, во святом граде Иерусалиме.

Там, у этих великих святынь, с молитвой постоянно вспоминал я имена всех моих добрых друзей, моля Бога, да воздаст сторицею им за их светлую любовь. Там же молился я за всех русских людей, пребывающих на Дальнем Востоке, за всех православных христиан наших стран, за многострадальную Землю Русскую, за города и села наши, за весь православный мир.

Архиепископ Нестор

С Дальнего Востока в Европу и снова на Дальний Восток

Двадцать семь лет, с 1907 года, живу я на Дальнем Востоке, отдавая его прекрасным краям свои силы и свою глубокую горячую преданность и любовь.

Первоначально, когда Господь поставил меня на миссионерскую работу в холодных, занесенных снегом, доныне дорогих и близких моему сердцу странах Камчатки, тогда моя работа духовно и морально имела свои истоки в глубинах Великой России, в неисчислимых духовных богатствах нашей Великой Родины. Когда страшная небывалая трагедия разразилась над нашим Отечеством, после Всероссийского Поместного Собора всей Русской Православной Церкви Бог благословил меня снова вернуться на любимый Дальний Восток, и, запасшись духовными силами от великих святынь Московского Кремля, который мы посетили тогда, в 1918 году, последний раз, напутствуемый благословением Патриарха Тихона и наместника патриаршего митрополита Евсевия, моего незабвенного духовного отца, я встал на новую работу среди русских изгнанников, обездоленных, угнетенных, приниженных нуждой.

Человеческие силы слабы. И потому всегда нужна бывает нам в важные моменты нашего существования добрая моральная помощь, духовная поддержка. Где я мог найти ныне эту добрую отеческую поддержку, как не в духовном церковном центре нашей Зарубежной Церкви, где под осенением родной нам славянской Церкви Сербской соединились и русские православные иерархи.

Церковные нужды, нужды того дела, которому я посвятил свои силы, общие наши русские нужды требовали укрепления связи между православной русской эмиграцией Дальнего Востока и ее западными центрами.

И вот, Господь благословил мою поездку с моим секретарем отцом игуменом Нафанаилом.

Чудным прекрасным путем повел нас Господь. Чрез Египет, откуда «воззвал Господь Сына Своего»,³⁸² до Рима, где каждый шаг, каждая пядь земли, освящены кровью мучеников, где поклонились мы десяткам тысяч мощей святых, до Бари, где с молитвой за нашу мученицу – родную Землю Русскую мы склонились пред святыми мощами Великого Святителя – Николая Чудотворца.

И так мы прибыли в родную нам по вере и крови славянскую страну, заново создающую свои государственные формы существования.

Там мы получили благословение, духовную помощь, отеческую поддержку и великую ласку как от нашего духовного главы, Блаженнейшего Митрополита Антония, так и от Святейшего Патриарха Сербского Варнавы.

Святейший Патриарх даровал мне, как свидетельство неразрывной любви и глубочайшего единения разделенных пространствами частей Святой Единой Церкви Православной, при своей Патриаршей грамоте, святые мощи архиепископа Арсения Сербского, часть души своего народа, часть его величайшей святыни. А Блаженнейший Митрополит наш своими благодатными молитвенными слезами отеческой любви окропил и благословил все неумелые мои повести о жизни русских братьев Дальнего Востока. И вот эти драгоценные свидетельства великой всеобъемлющей любви двух величайших иерархов я взял с собой на Дальний Восток от благословенной славянской страны.

Потом повел меня Господь чудным священным путем по долинам и горам святейшей Земли Палестинской, по тем городам и весям, которые освящены были стопами Христовыми, Господь дал мне высочайшую радость и счастье совершать Божественную литургию и молиться у Своих Священных яслей в Рождественскую ночь и там же ночью совершать Божественную литургию на том Святейшем Гробе, где воскрес Господь ради нашего спасения.

Там благодатный митрополит древней Птолемаиды, Местоблюститель Иерусалимского Патриаршего Престола, Владыка Келадион вручил мне величайшую святыню, часть Животворящего Креста Господня, и дал мне свою вдохновенную грамоту – истинный голос Матери Церквей – Священного Сиона. Там же в этом святом граде наш благостный русский Владыка архиепископ Анастасий благословил меня и чрез меня всех сынов Православной Церкви Дальнего Востока частицей мощей нашего Великого Русского мученика – Патриарха Гермогена Московского.

Преисполнил, много преисполнил Господь меня великими духовными радостями, несказанными сокровищами духа. За все это благодарение Богу, Единому, Всемилостивому.

И вот, поделиться с моими друзьями моей духовной радостью, ярчайшими переживаниями, всем, чему я был благоговейным свидетелем, – это и является задачей моих настоящих очерков.

Более полугода тому назад, в жаркие летние дни, покинув пределы Дальнего Востока, мы направили путь наш в дальние страны Европы через роскошные тропические края, через теплые, ласковые, солнцем освещенные и согретые морские просторы.

С восторгом любовался я чудными закатами солнца в тропических странах, когда все небо залито лиловой краской, нежной-нежной, полу – прозрачной, как будто затянутое тонкой кисейной завесой. Сквозь эту завесу пробивается ярко-красный пурпур заката, а по бокам виднеются полосы голубого, как эмаль, неба. Море же переливается всеми красками, какими сверкают небеса, отражая небо в своих глубинах другими оттенками, другими тонами.

Видел я Суматру, покрытую красочными кущами пальм, бананов, манговых деревьев, с детства знакомую по самым интересным, самым волнующим представлениям о диких племенах, до сих пор живущих в глубине девственных лесов, о диких зверях, о стадах орангутангов и гиббонов, населяющих эти леса.

Обложка книги архиепископа Нестора «Египет, Рим, Бара»

Восхищался я ботаническими садами Сингапура и Коломбо, полными богатейших сокровищ роскошной природы, где воздух напоен ароматом цветов и плодов, где среди лиан, переплетающих деревья, скачут на воле обезьяны и порхают красивейшие многоцветные птицы.

Вспоминаю интересную поездку на слонах в окрестностях Коломбо, красочные, хотя и чуждые для нас храмы там, роскошные виды всесветного сада – Цейлона.

Но не буду останавливать ваше внимание на этих роскошных местах с их красотой, радующей только глаза и ничего не говорящей сердцу и душе.

Буду говорить о тех великих и прекрасных странах, к которым протягиваются многие крепкие и глубокие нити наших душ, с которыми связаны мы узами истории нашей веры и культуры.

Первой такой страной на нашем пути был Египет.

Уже тогда, когда наш пароход подходил к его берегам по прозрачной спокойной поверхности Красного моря, сердце трепетно билось, ибо вдалеке могучим кряжем поднимались горы Синая, с именем которого связано столько глубоко в сердце залегающих чувств и воспоминаний. И мой секретарь – о. Нафанаил передал одушевлявшие нас чувства в написанных им тогда стихах:

Вдали гора Синай вершиною туманной

Стремится в небо этих южных стран.

Когда-то здесь прошел народ Избранный

От пирамид на Иордан.

Как хорошо идти дорогой длинной, длинной,

Молиться Богу на вершинах скал,

И знать, что этот путь, песчаный и пустынный,

Сам Бог пророку указал.

Как хорошо достичь страны, давно желанной,

И умереть в виду земли Обетованной.

И казалось нам при взгляде на святую вершину Синая, что там невидимой тенью стоит Боговидец великий Моисей со скрижалями Божественного Завета, с огненным вдохновенным лицом, на котором отобразился свет Откровения, данного ему в грозе и буре страшных, святых синайских дней.

Вечером мы подошли к Суэцу.

В автомобиле мы выехали из Суэца, направляясь в Каир. Мы миновали высокие гряды холмов на берегу Суэцкого залива и оказались наконец в необозримой великой песчаной пустыне. Был ясный тихий вечер.

Абсолютно безжизненная серо-желтая равнина, без деревца, без травинки. Ясное небо над нами, полное звезд, сверкавших как священные лампады, да невысокие холмы налево – вот все, что окружало нас во время пути.

Пред нашим духовным взором вставали образы древнего еврейского народа, проходившего когда-то этим путем по повелению Божию, бежав из земли Египетской. Вставали образы и тех великих титанов духа, наших подвижников пустынников, о которых с детства знает каждый русский человек из житий святых, которые подвизались в этой пустыне – святые Антоний Великий, святой Павел Фивейский, святой Макарий Египетский и множество многих других, положивших начало монашеству, от богатейшего духовного источника которых доныне питаемся и мы, грешные, слабые и недостойные иноки новых времен.

Пустыня молчала глубоким, суровым молчанием. Ни звука, ни голоса. Только резкий свист ветра раздавался над нами и песок колол лицо, пылил глаза мелкой едкой пылью пустыни. Ни зверя, ни птицы, ни травинки.

Так понятна, так глубоко ясна здесь та великая вера, которая заставляла древних отцов искать пустыню для своих великих подвигов, ибо именно в пустыне яснее всего душа человеческая ощущает свое единение с Богом, с одним только Богом и больше ни с кем.

Вдоль дороги несколько раз встречали мы черные палатки бедуинов, шатры кочевников. В середине пути, за шестьдесят миль от Суэца, остановились мы на несколько минут в маленькой хижине среди песков, где можно найти воду, еду и бензин для автомобиля.

Отсюда путь наш стал еще прекраснее, еще красочнее, ибо взошла луна, бросавшая таинственный серебристый свет на бедуинские палатки, на высокие холмы дюн, на редкие-редкие кустики тамариска.

Наконец вдали замелькали огоньки города и пред нами скоро выплыл из тьмы Каир – столица современного независимого Египта, огромный, широко раскинувшийся город, выросший на том месте, где когда-то поставил свои палатки воинственный арабский полководец Амру. Конечно, в иных странах город, возникший в VI столетии, был бы городом старинным. Но для Египта, где даже Александрия – создание Александра Македонского – молодой город, рядом с утонувшими в бездне тысячелетий Фивами, Мемфисом или Гелиополисом, для страны фараонов Каир совсем молодой, совсем юный город.

Мы проехали широкими освещенными улицами, любуясь почти каждым зданием в городе, действительно роскошными и прекрасными. Проехали мимо коптской церкви, мимо греческой церкви, мимо католического собора, мимо, по крайней мере, дюжины мечетей, мимо казарм египетских войск и, наконец, подъехали к Нилу. Через знаменитый мост Казр-эл-Нил мы пересекли великую реку, оба ее рукава. Задержались на минуту на острове посредине реки, чтобы полюбоваться красотами Нила и живописной окрестностью и, проехав мост, помчались мимо рощ пальм, мимо полей с зеленеющими хлебами, спеющими на благодатной египетской почве, мимо больших загородных домов. С напряжением всматриваемся мы в даль песчаной пустыни, где, наконец, огромной величавой тенью выступили пред нами пирамиды.

Съедая пространства, наш автомобиль бешено мчится вперед, и скоро мы оказываемся у подножия пирамид. Боже, даже не верится, что мы стоим около этих великих памятников седых тысячелетий. Мы вышли из нашего автомобиля. Луна бросала достаточно яркий свет, чтобы видеть местность кругом и в то же время набрасывала на всю картину тот таинственный мистический полумрак, который так подходит этим великим и действительно таинственным местам. Мы обошли вокруг самой большой из пирамид – пирамиды Хеопса, которая имеет 146 ¹/₂ метров в высоту и 54 289 квадратных метров по площади, подошли к пирамиде Хефрена и прошли к Сфинксу. Издали он казался таким маленьким сравнительно с пирамидами. Но когда мы подошли ближе к этому древнейшему памятнику человечества, почитавшемуся глубоко древним даже в дни построения пирамид, мы увидали его истинные размеры.

Пристальный мистический взгляд устремил каменный великан Сфинкс на Нил и на простирающийся за ним шумный беспокойный город, гудящий автомобилями, сверкающий электрическим светом. Мне вспомнилось древнее предание о том, что около пирамид и среди огромных лап этого каменного чудовища некогда отдыхал Богомладенец Христос с Божией Матерью и праведным Иосифом во время бегства в Египет. И с трепетом благоговения я почувствовал, что впервые вступил на землю, где некогда был Христос.

Есть какое-то спокойствие, какой-то шепот веков здесь, у этих стражей недвижущегося времени. Действительно великие памятники умели создавать повелители Египта. А на запад от нас на необозримые пространства простиралась великая, величайшая в мире пустыня – Сахара.

У подножия пирамид в живописном Мина-хауз мы провели остаток ночи, еще долго-долго любуясь с балкона на величавые пирамиды, так глубоко, таинственно приковавшие наш взор к себе.

Утром, с восходом солнца, мы были снова у пирамид. Верхом на верблюдах мы объехали вокруг пирамид и Сфинкса и снова уже при солнечном свете любовались их красотой.

Назад возвращались мы опять среди высоких хлебных полей, среди пальмовых рощиц и садов. Пирамиды высокой тенью стояли позади. Вот один поворот, другой – и они исчезли вдали, оставив неизгладимый глубокий след в памяти.

От пирамид мы поехали в коптскую церковь во имя святого Сергия. Пройдя узенькими серыми переулками старинного арабского города, мы подошли к величественной стариннейшей коптской церкви. Собственно сама старинная церковь, некогда возвышавшаяся на значительном фундаменте над поверхностью земли, теперь под гнетом долгих столетий ушла в глубину. На поверхности же выросла новая, но также теперь уже старинная церковь. Подземная церковь учеными относится к III веку, и там находится то святое место, где, по древнему церковному преданию, пребывали в Египте Спаситель с Матерью Божией, со старцем Иосифом и с Иаковом во время бегства в Египет от преследования Иродова.

Высокий красивый деревянный иконостас отделяет в церкви алтарь от остального храма. В иконостасе небольшие резные иконы. Большие прекрасные образа установлены на стенах храма. Эти образа прекрасной древней живописи очень напоминают старинные русские иконы древних мастеров.

К нам вышел священник копт, настоятель церкви. Он показал нам иконы, алтарь, а потом провел нас к главной святыне – в темную пещеру под церковью, в место, где пребывало Святое Семейство в Египте.

Глубокое трепетное волнение охватило мое сердце, когда я склонил колена свои пред этим святым местом. Здесь, в то время далеко за городом, был Христос и Матерь Божия, и меня, недостойного, грешного, сподобил Господь коснуться устами и челом того места, которого когда-то касались стопы Христа.

Пещерка темная, бедная, освещенная светом только одной лампады. У стены стоит темный, темный, совсем почерневший старинный образ Божией Матери.

И вот эта бедность, эта глубочайшая скромность, быть может, именно и приличествуют сему месту, где в унижении и изгнании был Творец земли и неба. О, как драгоценно было мне припасть с любовью к этому святому месту и с пламенной молитвой обратиться к Тому, Кто здесь был в изгнании, с молитвой о родных изгнанниках, рассеянных по всему необъятному миру, гонимых новыми иродами, врагами Его святого имени.

Из коптской церкви мы проехали в старинный греческий храм, где когда-то, по преданию, были и Афанасий Великий и Василий Великий, потом проехали в так называемый Кремль – цитадель Каира. Там осмотрели удивительно красивую знаменитую мечеть Али Магомета.

Побывали мы в Египетском музее с рядами высоких статуй древних повелителей Египта и жрецов. Более всего привлекли нас там старинные V и VI веков фрески коптских церквей. После чуждых холодных лиц Рамзесов и Аменхотепов, родным, святым, знакомым и духовно драгоценным повеяло от этих пестрых фресок, пред которыми когда-то молились святые и праведные люди старого Египта, Египта времен Антония Великого, Макария, Афанасия и Кирилла Александрийских.

В двенадцать часов, в поезде, направляющемся на Порт-Саид, покинули мы страну пирамид и снова на борту корабля по голубым водам Средиземного моря, направляясь далее на север к европейским берегам Средиземного моря.

Мы миновали побережье Сицилии, где, смотря на цветущий прекрасный город Мессину, вспоминал я великие подвиги наших доблестных моряков в 1909 году, бесстрашно спасавших среди ужаса землетрясений, извержения огненной лавы и пожаров погибавших жителей города. Помнят ли жители этого города доблесть русских моряков, знают ли дети спасенных родителей, кому обязаны их отцы и матери своим спасением, или же по слову поэта:

Дикой сказкой был для них провал

И Лиссабона и Мессины.³⁸³

Следующим этапом нашего пути был Неаполь, где красивой величественной сенью царит над городом дымящийся величавый Везувий, там, у подножия этой грозной горы, мы прошли по улицам знаменитого погребенного и воскресшего города Помпеи, где так явственно встает пред взором древняя римская жизнь, где некоторые дома, как, например, дом Витиниев, как будто только вчера оставлен хозяевами и завтра ждет их возвращения, а между тем прошло почти два тысячелетия со дня землетрясения со времени разрушения Помпеи. Поразительные, прекрасные фрески пленяют человеческий взор там на стенах домов.

Из Неаполя мы направились в Рим.

Уже тогда, когда мы только подъезжали к этому великому городу, когда, минуя поля и долины Кампаньи, проезжали мы мимо холмов Лациума, уже тогда замирало сердце от воспоминаний об историческом величии этих мест.

Начали мы осмотр Рима с церкви святого мученика Климента. Церковь эта одна из стариннейших в мире, ибо была построена по преданию в самом начале II века вскоре после мученической кончины святого Климента на месте его дома. Во всяком случае, в начале V века эта церковь была уже настолько старой, что ее пришлось перестраивать. Конечно, как и все древние здания, церковь эта с веками глубоко опустилась уже под поверхность земли. В начале XII века над старой церковью выстроен новый храм, во всем передающий форму старой церкви. Мы обошли обе церкви: и древнюю подземную и новую верхнюю.

В древней церкви, помещающейся под полом нового храма, находятся мощи святого равноапостольного Кирилла Первоучителя Словенского.

Как известно, святой папа Римский Климент был сослан за исповедание веры Христовой в Крым и там скончался мученической смертью. Мощи его находились в безвестности до 867 года, когда святыми Кириллом и Мефодием были перенесены в Рим. Вскоре после перенесения этих святых мощей святой Кирилл умер в Риме и, так как тогда Церковь была еще не разделенной, Римские папы были еще православными, то останки святого учителя славянского были с большой торжественностью и славой погребены в соборе апостола Петра. Но святой Мефодий упросил папу, чтобы тот перенес мощи святого Кирилла в церковь святого Климента, ибо с этой церковью душою молитвенно сросся при жизни святой Кирилл.

Над местом, где погребен святой Кирилл, находится икона святого Кирилла, сооруженная усердием болгарского народа. С благоговением склонились мы пред этой великой святыней, и я горячо молился святому Кириллу о том исстрадавшемся славянском народе, о котором при жизни мало знал святой Кирилл, но для которого столько сделал, о нашем родном многострадальном русском народе, бывшем еще языческим во дни святых Кирилла и Мефодия. Более всех других воспользовался русский народ духовным богатым наследством святых братьев – созданием церковно-славянского языка и славянской церковной литературы.

Интересны и прекрасные старинные фрески на стенах этой древней церкви, изображающие Распятие, Сошествие Христа во ад, Взятие Богоматери на небо, Брак в Кане Галилейской.

В верхней церкви покоятся мощи святого Климента и святого Игнатия Богоносца, того великого святителя древней Церкви, который оставил до наших времен много глубоких и прекрасных творений, который бесстрашно исповедовал Христа перед лицом самого императора и был замучен – первый из христиан – на арене Колизея.

В Колизей отправились мы из церкви святого Климента.

Уже в церкви видели мы многие толпы богомольцев, а теперь, выйдя на улицы римские, встречали мы паломников на каждом шагу то многолюдными торжественными процессиями, крестными ходами с хоругвями и крестом, то малыми группами в сопровождении патеров. Паломники-богомольцы тысячами, десятками и сотнями тысяч наполняют ныне улицы римские.

Пение молитв, звуки музыки, но музыки не чувственной, светской, а духовной наполняют улицы римские в минувшем святом 1933 году. Пение, молитвы, музыка – все это сливается в небесные звуки молитв.

Глубоко ошибочно мнение, неоднократно высказываемое, что Италия стала неверующей. Это совершенно неправильно. Быть может, она была похожей на неверующую в дни владычества социалистических правительств, когда вершители ее судеб всячески пытались вырвать веру из сердца народного, когда, например, из Колизея был выброшен святой крест и арена этого древнего места страданий святых мучеников, была превращена в место социалистических и коммунистических митингов. Но и тогда, вероятно, вера только скрывалась от глаз поверхностного наблюдателя и глубоко таилась в сердцах.

Ныне же с низвержением социалистических правителей Муссолини снова водрузил святой крест посредине арены Колизея, и улицы римские полны пилигримов, не просто обходящих для осмотра места римских святынь, но молящихся там со слезами, со вдохновением, с неистребимой верой.

Когда мы были в Колизее, там одновременно совершались две латинские службы. Справа перед водруженным крестом служил молебствие сельский патер со своими пасомыми, а слева молилась большая группа монахинь.

Патер, окончив молебен, обратился к богомольцам с пламенной проповедью, говоря, что на этом месте, освященном страданиями мучеников первохристианских, мы должны дать обет Богу так же, как и они, не страшиться борьбы и страданий в борьбе со злыми силами мира, с силами греха. Он указал, что ныне снова в России, в Испании, в Мексике силы зла восстают против веры Христовой. И теперь уже не темные язычники, но во много раз более жестокие безбожники поднимают гонение на христиан.

Мы были потрясены Колизеем до глубочайших глубин души. Тени многого множества святых мучеников, начиная от святого Игнатия Богоносца, первого из святых мучеников пострадавшего на арене Колизея, и до святого преподобного Телемаха, подвижника V века, мученически умершего здесь, – все эти святые страдальцы вставали перед нашим духовным взором в эти минуты.

Здесь, на этой самой арене, бесстрашно пред лицом всего народа римского исповедовали когда-то святые мученики свою веру во Христа Спасителя, терпели страшные муки и смерть под когтями зверей, на горящих столбах, на крестах, под мечами гладиаторов.

Не десятки, не сотни святых мучеников пострадали в дни гонений за Христа на этой арене, а многие, многие тысячи. Кровь их насквозь пропитала всю землю Колизея. Недаром святой Григорий Двоеслов, папа Римский, дал послам императора Юстиниана, пришедшим к нему из Византии, как высшую святыню, горсть земли из Колизея, завернув ее в богатую ткань. Заметив, что послы не понимают значения этого дара, он сказал им с сердечным умилением: «Вы не понимаете, что я даю вам: земля эта пропитана кровью мучеников за веру».

И мы с трепетом благоговения взяли с собой на Дальний Восток песок со святой арены Колизея, пропитанный святою мученическою кровью.

Слезы навертывались на глаза, в душе рождалось глубокое умиление, и молитва здесь была горячее, чем где бы то ни было. Мы молились здесь о том, чтобы в наши страшные времена, когда снова гонимо и преследуемо на нашей отчизне имя христиан, когда вся Россия стала новым огромным Колизеем, чтобы дал Господь твердость духа исповедникам имени Его, как давал эту твердость тем, кто страдал за Него на этой арене, чтобы укрепил Господь и в нас, грешных, немощных, слабых ко всему земному, ту святую Свою веру, которая слабых делает сильными и которая дает власть человеку за ничто вменять все прельщения мира.

Невозможно описывать все то, что видели мы в Риме за несколько дней нашего там пребывания.

Видели мы древний Форум, на который собирался некогда царственный народ римский, чтобы решать судьбы города и вселенной, видели мы Капитолий, где некогда заседал сенат, это собрание царей, по словам посланца от Селевкидов.

Но все-таки неизменно более всего нас привлекали церкви римские, где хранятся неоценимые сокровища святости.

На следующий день после посещения Колизея мы были в Мамертинской тюрьме. Сырая, мрачная комната с узенькими просветами вместо окон и мрачное подземелье внизу, куда узников опускали, просто бросали сквозь отверстие, каменный люк в полу. Туда же, в нижнее подземелье, ведет и каменная лестница, по которой поднимался апостол Петр, когда вели его на казнь.

Вот страшная мрачная темница, в которой провели последние дни своей земной жизни святые апостолы Петр и Павел. И у меня пред духовным взором вставали те святые минуты, которые пережили они здесь, когда пламенной проповедью о Христе святой апостол Петр обратил тюремщиков к Христовой вере, когда по слову его источник вышел из недр земных внутри темницы, чтобы можно было крестить уверовавшего тюремщика.

И вспоминаются мне тюрьмы, подземелья, темницы российские настоящего времени, где так же, за ту же святую веру, за имя Христово через две тысячи лет страдают и мучаются новые мученики, родные российские страдальцы.

И я ныне счастлив тем, что в самом начале нынешних гонений, в 1918 году, меня, первым из епископов, привел Бог в малой, крохотной мере, испытать тюремное заключение от гонителей веры Христовой.

Тогда еще не разошлась вовсю злоба врагов. И хотя надо мной глумились, и били, и всячески унижали, но среди высшей администрации тюрьмы были и добрые люди, относившиеся сочувственно, они и спасли меня от грозившего мне расстрела.

А теперь мрак, ужас, беспросветность тюремного заключения русских страдальцев, пытки и издевательства, которые они терпят за имя Христово, уже ни с чем не сравнимы. И Бутырскую, Таганскую, Соловецкую, Нарымскую, Черемховскую и многое множество иных тюрем советских можно поставить рядом со страшной Мамертинской тюрьмой. Там, в этих тюрьмах Сибири и России, несут свой мученический крест святители, пастыри и миряне русские, прямые продолжатели подвига апостольского и мученического. И с ними Христос, утешающий и ободряющий, как был некогда Христос со Своими святыми апостолами и со всеми бесчисленными мучениками первых веков.

С благоговением опустились мы в нижнюю часть Мамертинской тюрьмы. На лестнице, на стене, видно ясное, вдавленное в камень изображение лица. Это, по преданию, место, где воин, сопровождавший апостола Петра, когда его вели на казнь, толкнул святого апостола, и апостол, пошатнувшись, ударился головой о стену, оставив в камне свое нерукотворное изображение. Мы вместе с бесчисленным множеством паломников проходим по этой лестнице и благоговейно прикладываемся к изображению апостола на стене.

Внизу, в тюрьме – мрак, сырость, теснота. Крохотная комната с низким-низким потолком, комната не более четырех квадратных саженей, а в нее было посажено вместе с апостолами Петром и Павлом сорок семь человек. Нынешние советские палачи имеют достойных предшественников в прошлом.

В левом углу подземной камеры стоит каменный столб. К этому столбу были прикованы святые апостолы. Около столба из-под земли бьет ключ, который явился по слову апостола Петра, и в нем был окрещен святым апостолом темничный страж, уверовавший во Христа.

Мы с благоговением омыли лицо свое в этой воде и с трепетом покинули места заключения, пыток и мук тех, кого весь мир не был достоин.

На следующий день пыльная древняя Аппиева дорога привела нас к катакомбам.

Когда-то по этому пути связанного в оковах вели апостола Павла от Путеол – пристани Неаполя – до Рима, двести с лишним верст. И не знали тогда эти серые камни, не знали тогда воины римские, подталкивавшие усталого измученного пленника, что ведут они того человека, который новой славой, бесконечно более высокой, чем вся древняя слава, освятит имя Вечного Города.

Вот и двор катакомб. На дворе огромная интернациональная толпа паломников богомольцев. Монахи бенедиктинцы, в чьем ведении находятся катакомбы, распределяют эту толпу по национальностям, к каждому приставляется проводник, говорящий на их языке. Увы, группа русских посетителей олицетворяется только нами.

Мы идем вместе с итальянскими посетителями, так как сопровождающий нас отец архимандрит Симеон идеально знает итальянский язык.

Узенькая крутая каменная лестница ведет вниз, в катакомбы. При входе на стене большая надпись – «Силенциум» – молчание. Действительно, шуму и праздным разговорам не место здесь, в этих черных подземельях, овеянных высочайшим подвигом мучеников.

Первое место, куда приходим мы в катакомбах, – место погребения святой мученицы Цецилии. Три дня и три ночи морили ее мучители в огнем накаленной комнате, но благодать Божия прохлаждала и укрепляла ее. Тогда по приказу правителя воин, придя в эту комнату, трижды ударил ее мечом в шею и оставил окровавленную мученицу в месте пыток. Туда вскоре тайком пришли христиане, омыли раны святой, и еще в течение трех дней оставалась она живою, поучая своих собратьев великой вере, великой твердости духа, этой победе, победившей мир. И чрез три дня отошла ко Господу и погребена была в той самой пещере, где ныне стояли мы, смятенные и смущенные святыми образами, простирающимися к нам из древних святых времен.

Огромная толпа богомольцев итальянцев наполняла вместе с нами эти маленькие, низенькие, но бесконечно длинные и глубокие подземелья. Мы были рады, когда к нам подошел один из монахов и по-русски сказал нам, что он как раз является проводником для русских. Русские теперь так редко бывают здесь, что ему пришлось быть проводником и для других наций, но в данную минуту он к нашим услугам.

Таким образом, мы могли отделиться от общей толпы и углубиться в узенькие проходы катакомб в благоговейной тишине, прерываемой только изредка пояснениями проводника. Шли мы, как и все паломники, с горящими светильниками в руках.

Рядом с катакомбой святой Цецилии почивают нетленно останки какого-то святого мученика, имя его, как и многих тысяч других мучеников, неизвестно, и только изображение пальмовой ветви при гробнице свидетельствует о его подвиге. Многое множество гробниц наполняет все проходы катакомб. И на каждой гробнице – трогательная надпись тех же времен – II и III веков «Пакс текум» – «Мир тебе». С миром о Господе, в великой радости и тишине спят святые Христовы мученики, истинные воины Христовы. А мир мятется, мир волнуется и еще силится восстать в непомерной злобе на ту святую веру, которую они, эти древние свидетели правды Христовой, запечатлели и кровью, и муками, и подвигами своими.

На стенах катакомб много древних изображений икон, свидетельства против тех, кто отвергает иконы. Есть прекрасные в своей трогательной простоте изображения Крещения Господня, Доброго Пастыря, Спасителя с Евангелием в руке, Воскрешения Лазаря, Матери Божией с волхвами, которые склоняются пред Ней, пророков Моисея, Ионы, символические изображения агнцев, рыб, деревьев, креста, свастики.

В одной из пещер покоятся останки двенадцати святых пап первых веков. Отдельно от них покоятся мощи святого папы Корнелия, в пещере с мощами которого на стене изображены четыре святителя в древних омофорах. Среди них особенно прекрасно изображение святого Киприана Карфагенского.

Катакомбы Каллиста, где мы были, – самые обширные из катакомб, они простираются на 20 километров под землей и большею частью расположены на глубине двадцати метров от поверхности земли.

Из этих катакомб прошли мы в катакомбы святого Севастиана. Там те же пещеры, те же узкие проходы, то же безмолвие священных могил, те же трогательные, полные верой надписи на стенах.

В этих катакомбах в течение первых веков покоились мощи святых апостолов Петра и Павла.

Пройдя длинными узенькими подземными переходами, вступаем мы в обширное сравнительно помещение, остатки древней загородной виллы патрициев Флавиев, оказавших когда-то гостеприимство апостолам Петру и Павлу. Вилла эта прекрасно сохранилась. На стенах видна фресковая живопись, пол покрыт мозаикой. Глава семьи Флавиев, по преданию, и есть тот самый святой Климент, в городском доме которого построена церковь, в которой почивают его мощи и мощи святого Кирилла, Учителя Словенского, где мы были уже накануне.

В этой вилле когда-то жили святые апостолы Петр и Павел, здесь же и почивали их мощи во время гонений. И потому вся прилегающая часть катакомб святого Севастиана полна благочестивой памяти об апостолах. На стенах видны их изображения от II и III веков, и все стены катакомб, окружающих виллу Флавиев и мраморную гробницу, где некогда покоились мощи апостольские, покрывают трогательные молитвенные надписи, молитвенные обращения благочестивых христиан к небесному заступничеству святых апостолов. Трогательны и глубоко священно просты: «Святые апостолы Петр и Павел, молите Бога за нас», «Святые Павле и Петре, вспомните нас», «Святые апостолы Божии, имейте нас в своем сердце», «Святые апостолы Петр и Павел, помяните меня, великого грешника», «Имейте нас в памяти своей, святые Павле и Петре, апостолы Божии».

Многое множество этих надписей свидетельствует пред всем миром, пред всеми – кто хочет слышать эти святые свидетельства, что молитвенное заступничество святых всегда призывалось Церковью, ибо слаба грешная молитва земных людей и жаждет, ищет христианская душа верных истинных друзей, могучих заступников в тех, кто предстоит Престолу Царя Царей.

И я, грешный, был взыскан великой милостью Божией – молиться вместе с этими древними христианами их молитвой: их простыми словами: «Святые апостолы Петре и Павле, молите Бога за нас» – у древних святых гробниц.

Из катакомб святого Севастиана прошли мы в церковь его имени. Там благоговейно поклонились мы мощам святого мученика. В этой церкви особенно сильно потрясает душу резной образ святого Севастиана, изображающий его мученичество под стрелами варваров.

Недалеко от церкви святого Севастиана находится церковь Святая Святых, где хранится лестница из Пилатова дома, по которой четырежды прошел Спаситель.

По этой лестнице богомольцы проходят на коленях, благоговейно целуя каждую ступень, которую касались стопы Христа. Мы видели тысячи паломников, поднимавшихся на коленях по ступеням и молитвенно читавших слова литании, то есть акафиста Иисусу Христу.

С трепетом духовным и страхом взирали мы на эту святую лестницу. Там, на ее вершине, некогда стоял страдавший за нас Спаситель мира, когда вывел его Пилат к народу и, указывая на Христа, сказал: «Се человек».

И Христос, судия живых и мертвых, стоял пред земным неправедным судией.

«Что истина?» – Пилат Христу сказал,

И руку поднял высоко над головою.

И говоря о том, слепец не знал,

Что Истина пред ним с поникшей головою.

О святые минуты, о страшные минуты, которые видела эта святая лестница, которой коснулись мы нашими устами.

Центром Рима, алтарем всего города является величественный, торжественный, великолепнейший собор святого апостола Петра. Высоко, высоко поднимает он свой царственный купол к синему итальянскому небу. Алмазные, причудливо искрящиеся фонтаны разбрасывают свои звездочками сверкающие брызги на грандиозной площади грандиозного собора. Портики колонн ведут с двух сторон к подножию храма.

Мы входим в собор.

Величие, мощь, огромность этого величайшего из всех храмов всех времен подавляет душу первые моменты, пока глаз еще не привыкнет к пространствам, не разберется в деталях.

В соборе многие тысячи людей. На необъятном пространстве собора люди кажутся крохотными существами. Многолюдные крестные ходы то входят в собор, то выходят из него. Но, входя вовнутрь, они исчезают в безбрежных просторах храма. Наполненный многими десятками тысяч человек, собор не полон, он наполовину пуст.

Тут, посредине собора, в главном престоле покоятся мощи святого апостола Петра. На мраморной доске престола может совершать литургию только римский папа. Прежде паломников допускали спускаться в подземелье, где лежат мощи святого Петра. Теперь эта дверь закрыта, и мы можем лишь преклонить колена пред тем местом, где покоятся останки святого первоверховного апостола – рыбака галилейского, покорившего мир.

Там, в соборе святого Петра, мы поклонились мощам святых Григория Богослова, Иоанна Златоустого, Григория Двоеслова, Льва Великого, Лина, Сикста, Виктора и многих других.

Из собора святого Петра наш путь лежал во внутреннюю часть Ватикана, составляющую отдельное государство. Папские гвардейцы в странных живописных пестрых средневековых костюмах стоят на страже у входа в государство Ватикан.

Там прошли мы в обширные светлые комнаты Ватиканского музея, этого удивительного хранилища самых драгоценных сокровищ человеческого духа, человеческой культуры и художественного искусства. Комната за комнатой, покои за покоями наполнены этими сокровищами. В Ватиканском папском дворце 12 тысяч комнат. Невозможно описать, невозможно пересказать в кратком докладе все сокровища, собранные там. Видели мы там огромные малахитовые вазы – подарки папам русских уральских заводчиков Демидовых, видели мы троице-сергиевские складни-иконы, резные деревянные русские переплеты евангелий. Видели древние богатые абиссинские кресты. Остановились с благоговением перед страницами Ватиканского кодекса,³⁸⁴ одного из древнейших списков Священного Писания. По преданию, этот кодекс тот самый, по которому некогда Ориген составлял свои знаменитые экзамплы. Древнее его только тот хранившийся в Петербурге Синайский кодекс,³⁸⁵ который ныне продан Британскому музею поработителями нашей Родины. С особенным для нас интересом остановили мы свое внимание на письме знаменитого японского шиогуна Нобунага от XVI века к папе Римскому с просьбой прислать монахов различных орденов на проповедь христианства в Японии. Вспомнились при этом яркие, поразительные страницы истории христианства в Японии. Успех проповеди в этой стране, обращение в христианство почти трети населения империи и потом страшные муки, пытки, гонения, распятия и мучительные смерти сотен тысяч христиан-японцев.

Там же, в музее, прошли мы в комнаты, где хранятся удивительные сокровища живописи. Есть там старинные византийские, старинные русские иконы. Есть иконы новгородского и строгановского письма. Есть иконы с Крита, из Палермо и других центров средневекового искусства. В этих старинных иконах есть много родного, близкого, молитвенного.

Совсем другое впечатление оставляет живопись Возрождения. В Ватиканском музее мы видели чудные полотна и Рафаэля, и Тициана, и Микель Анджело и многих других прославленных живописцев. Пред этими иконами можно восхищаться, можно стоять часами, завороженными их красотой, но молиться пред этими иконами трудно. Потому что слишком земные, чувственные, плотские эти изображения, потому что слишком земная красота в них отображена.

И вот, если скорбно и печально русскому православному сердцу видеть наши родные иконы и даже иконы средних веков, находящимися не в храме, а в музее, то изображения Рафаэля, Тициана и других именно в музее и должны храниться. Для восхищения и любования, а не для молитвы.

Центром всего этого богатства сокровищ искусства является всесветно знаменитая Сикстинская капелла, разделяющая в полной мере то же свойство, что и все великолепные полотна художников Возрождения. В этой капелле замираешь от созерцания красоты изображений, но молиться там невозможно. И как-то не подходит к этой музейной комнате престол, стоящий недалеко от входа.

Из множества других храмов, которые мы посетили в Риме, упомяну собор апостола Павла, Латеранский собор и церковь святого Алексия Человека Божия.

Собор апостола Павла, так же как и собор апостола Петра, подавляет своей величиной. Это второй по величине храм в мире. Там с благоговением поклонились мы мощам святого апостола Павла и святого апостола Тимофея, верного сотрудника и постоянного спутника Павлова. Над мощами святых апостолов возвышается большая византийская сень, балдахин, под ним находится престол, а внутри престола стоят святые мощи. Над мощами видна большая гранитная плита, сделанная во времена императора Константина Великого. На плите выбита надпись: «Павлу – апостолу и мученику».

В соборе апостола Павла справа и слева стоят два престола из малахита – дары Российского Императора Николая Павловича.

Латеранский собор – кафедральная церковь римских пап. Собор этот построен в бывшем дворце римского патриция Плавта Латерана, принимавшего участие в восстании против Нерона. Ныне он посвящен святому Иоанну Предтече, а прежде был посвящен Спасу Нерукотворному, о чем свидетельствует прекрасная художественная икона Спасителя, возвышающаяся над главным входом в Собор.

Тут, в церковной абсиде, помещаются изображения римских пап от апостола Петра до нынешнего папы, для этих изображений оставлены свободные места на стенах собора. Предание говорит, что, когда все эти места будут заполнены изображениями пап, наступит конец света. Сейчас осталось незаполненными шесть или семь мест.

В Латеранском соборе находятся святые главы апостолов Петра и Павла, над драгоценными ковчежцами с этой святыней огромная богатая сень. Вверху в стене этого собора хранится доска от того стола, на котором Христос совершил Великую Священнейшую Тайную Вечерю, установил Таинство Причащения на вечные времена для нашего очищения от грехов и чтобы дать нам величайшее духовное оружие в борьбе со злом и грехом мира. Мы с благоговением взирали на эти великие святыни, благодаря Бога за то, что нам, грешным и недостойным, дал Он величайшее счастье видеть эти святыни и поклониться им, и мысли с трепетом уносились в Сионскую горницу, куда впоследствии также привел нас Господь.

Последняя церковь, которой хочется мне заключить этот краткий очерк моих впечатлений в Риме, церковь святого Алексия Человека Божия.

Кто из нас не знает этой чудной святой повести, которую так любили наши православные предки, которой они жили, которой питались духовно.

Сын богатых и знатных патрициев римских, святой Алексий стремился нераздельно служить Богу. Он оставил молодую жену, отца, мать и ушел в далекий город Эдессу, на восток, там поселился у церкви и в подвигах, в молитвах провел семнадцать лет. И своей благочестивой, праведной, ангелоподобной жизнью приобрел он в Эдессе славу святого, но, боясь славы, избегая ее, оставил он этот город и отплыл обратно в Рим. Там, скрывая свое имя, испросил он у своего родного отца разрешения поселиться под крыльцом дома. Отец не узнал в нищем страннике своего любимого сына, о котором всю жизнь скорбел и сокрушался. И поселился святой Алексий под лестницей отеческого дома и снова провел тут в тишине, молитве и подвигах семнадцать лет. И вот, когда пришел час его кончины, епископ римский совершал литургию в соборе и услышал таинственный голос, говорящий: «Поищите человека Божия, да помолится о городе, в доме Евфимиана поищите человека Божия». Все устрашились такого откровения. Сам же Евфимиан говорил, что он не знает подобного человека у себя в доме. Тогда служитель, приносивший пииту святому Алексию, сказал: «Не тот ли это человек нищий, который живет под крыльцом».

Отправились туда. Но человек Божий уже отошел ко Господу, а лицо его сияло необыкновенным светом. В руке его нашли хартию, и, когда прочитали ее, узнал Евфимиан в почившем сына своего и громко зарыдал, склонившись на грудь его. Пришли и мать, и жена святого Алексия, и все вместе они плакали над телом праведника Божия и радовались о том, что явил Господь среди них великого святого Своего.

Мы видели в церкви эту самую лестницу, под которой жил и спасался святой Алексий Человек Божий. Под ней высечена мраморная статуя святого, но ум и душа рисуют гораздо явственнее, гораздо правдивее чудный святой облик великого подвижника, отвергшего мир во имя величайшей любви Божией и питавшегося, подобно евангельскому бедняку Лазарю, крохами со стола отеческого дома.

Недаром так любили это святое житие благочестивые наши предки. Тогда, когда на сердце сходит тревога, когда кажется жизнь тяжелой и мрачной, когда, как теперь, так часто приходится встречаться с лишениями, скорбями, нищетой, о, как отрадно, как ободрительно тогда вспомнить святой образ Человека Божия, добровольно, во имя любви к Богу, взявшего на себя крест скорбей и лишений. Дивен Бог во святых Своих.

Там же внутри храма хранится и колодезь из дома родителей святого Алексия, тот колодезь, из которого святой праведник утолял свою жажду.

В той же церкви под одним престолом с мощами святого Алексия Человека Божия покоятся мощи и святого Вонифатия, бывшего сначала великим грешником, а потом очистившего грехи свои мученичеством и подвигом за имя Христово.

Много и иных церквей в Риме с великими святынями, но нет возможности обо всем рассказать.

Прекрасна, художественно прекрасна Русская Православная Церковь в Риме, небольшая, скромная и бедная сравнительно с богатейшими соборами латинскими, она не уступает им по своей художественной красоте.

Иконостас и иконы в ней писаны нашими великими живописцами классиками – Брюлловым и Бруни, самая внутренность церкви отделана малахитом и мрамором. Кроме иконостаса, все это создано уже после войны и революции, на гроши и копейки русских беженцев и иных православных людей, трудами и стараниями настоятеля церкви отца архимандрита Симеона, выдающегося, замечательного человека.

Для нас он был не только путеводителем, показавшим нам красоту Вечного Города, но воистину светочем, указавшим истинный смысл этой красоты, ибо, живя более четверти века в Риме, сумел он проникнуть в глубокие глубины жизни Великого Города, полюбить его, узнать и понять.

Дивен, прекрасен Рим. Прекрасен он не богатством своим, не красотой своих площадей и улиц и алмазных, бриллиантовых фонтанов, не славой столицы мира, не Ватиканским и королевскими дворцами и не сокровищами искусства, а сокровищами духа, святынями, там находящимися. Все мишура, все тлен, проходящий скоро, как тень, как прах. Минует слава дворцов, картин, статуй, рафаэлей и тицианов, как исчезла слава, быть может, более великих апеллесов и фидиев.

Но сила духа, но сокровища веры всегда останутся. И над страницами жития святого Алексия, над подвигами мучеников, над проповедью апостольской всегда будут проливать слезы умиления верные христиане, почерпая в этих священных воспоминаниях силу и крепость для несения жизненного креста.

Дивные, прекраснейшие воспоминания остались в наших душах о днях нашего пребывания в Риме. Привел меня Господь поклониться там мощам более тридцати тысяч святых мучеников, апостолов, святителей, мощам святых двенадцати апостолов, многих из числа семидесяти, мощам вселенских святителей: Игнатия Богоносца, Иоанна Златоустого, Григория Богослова, Григория Двоеслова, Льва Великого, мощам святых мучеников: архидиаконов Стефана, Лаврентия, Адриана, Наталии, Татианы, Софии, Веры, Надежды, Любови, Клавдии, Фотины, Евгении, Хрисанфа, Дарии, Зои, Корнилия, Иулиана, Василиссы, Аглаиды, Вонифатия, Руфины, Констанции, Виктора, Севастиана, Поликарпа Смирнского, Марина, Валентины, Власия, Лонгина сотника, Климента. Были у мощей святого Алексия Человека Божия, святого равноапостольного Кирилла, праведной Анны матери Пресвятой Богородицы, Иосифа Аримафейского, святой царицы Елены. Всего не опишешь, всего не скажешь, ибо нет слов на языке человеческом, чтобы достойно сказать, достойно описать те святыни, которые покоятся там, те мысли, чувства, образы и молитвы, которые рождаются в душе при виде этих святынь.

Воистину дивно прекрасен Рим.

И прощаясь, расставаясь с Римом, оглядываясь на этот семихолмный город – древнюю столицу мира, я думал не о славе его, а о святости святынь, там находящихся.

Мой секретарь о. Нафанаил выразил это стихами:

Хвала тебе, Великий Вечный Рим,

Подножье и оправа Ватикана,

Ты осенил Распятьем золотым

От полночи и до полудня страны.

Ты трон вождя и главный войска стан,

Где вместо древних римских легионов

Простерлось царство мантий и сутан,

Ведущих за собою легионы.

Но нам, сынам истерзанной Страны, Испившим чашу крови и мученья, Твой чужд язык: нам внятны и слышны От Божества иные откровенья.

Да, ты силен, ты страшен силам зла,

Ты держишь Крест и меч из твердой стали,

И ты врагов сражаешь, как стрела,

Христа ж враги, смеяся, заушали.

Ты величав, и славен, и силен,

Размерен, мудр, как древней оды строфы,

Ты преклонял царей державных трон

Христа же путь от яслей – до Голгофы.

И мы, поняв величие скорбей,

Храним в душе иной священный образ,

Не в славе он, поруган от людей,

Не грозный он, а милосердно-добрый.

То Церковь-Мать, которая Свой крест,

Томясь несет сквозь тьму тысячелетий,

Чей путь лежит вдали от ярких мест,

Чей тихий свет тускнеет в Вечном Свете.

Да, только Ей понятен смысл Креста,

И радости великих испытаний,

И вечная святая красота

Гвоздевых язв, Голгофского страданья.

Здесь на земле венца Она не ждет,

Покоя здесь Она нигде не вкусит,

И в страшный час Она, молясь, зовет:

«Ей, Ей, гряди, Господь мой Иисусе».

За грядой гор и холмов, за пылью долин в легкой дымке исчезал Вечный город. Много там мишуры, много внешнего, не глубокого блеска, много чуждого православному сердцу, но еще больше того, что наполняет душу трепетом и умилением. И скрывшийся вдали город оставил в душе моей вечный неистребимый след благоговения, умиления и духовной радости вместе с глубочайшей благодарностью Богу за то, что привел меня Господь увидать, благоговейно прикоснуться и поклониться стольким великим святыням.

С самого детства у меня всегда было две мечты, об исполнении которых я всегда молил Бога, – поклониться мощам Святителя Николая и святому городу Иерусалиму.

В миру от святой купели крещения носил я имя Николая, и моим небесным покровителем был и остался Святитель Николай Мирликийский вместе с новым именем в иночестве.

И вот ныне допустил меня Бог не только склонить колени пред святыми мощами Святителя Николая в Бари, но скромно и тихо отслужить молебен пред ними.

Любезный и добрый католический священник открыл для нас врата пред престолом с мощами и позволил нам помолиться одним, без посторонних, которых не пустил за эти врата. Там молился я прежде всего о России, нашей Родине, которая всегда, всегда превыше всех иных стран мира любила и почитала память Святителя Николая, молился я за обезумевший русский народ, который так часто, так постоянно прибегал с молитвой к Святителю Николаю и который теперь в муках безумия и отчаяния стал игрушкой злодеев. Молился о прощении страшного нашего всеобщего греха пред памятью тезоименитого Святителю – Мученика Царя Николая Александровича.

Потом в ризнице церкви, где приобретал я маленькие склянки со святым миром от гробницы Святителя Николая, тот же добрый и любезный батюшка, католический священник, достал из хранилища и показал мне книги с подписями всех посещавших этот храм. И в одной книге показал он мне священную для нас подпись нашего Великого Императора-мученика, такую знакомую и драгоценную для нас – «Николай». Я с благоговением, с болью в сердце прильнул к этой подписи, целуя слова, начертанные мученической царской рукой.

Слезы навернулись у меня на глаза. И милый батюшка, католик, итальянец, почувствовал, несмотря на грани, нас разделяющие, глубину нашей скорби. Он сильно, дружественно сжал мне руку и прошептал какие-то слова утешения, которые были непонятны для моего разума, но ясны моему сердцу.

Проста, совсем не украшена церковь Святителя Николая в Бари, и после великолепных римских соборов казалась она мне совсем убогой и запущенной. Поистине, несмотря на всесветную свою славу, остался Святитель Николай и по своей кончине «нищетою богатым», каким был, по словам церковного тропаря, в жизни своей.

Но кругом этой скромной небогатой церкви шумят и суетятся целой огромной ватагой толпы детей. Сотни, тысячи их. Нигде во всем Бари не видел я столько детей. Кажется, что со всего города приходят они на эту маленькую площадь, теснятся к святой церкви Святителя. Ибо чувствуют чистые детские сердца, кто их истинный заступник, кто молитвенник о них пред Престолом Всевышнего.

Там же, в Бари, находится русское подворье с большим благолепным православным храмом. Подворье это выстроено на добрые пожертвования русских людей: от царя до последнего крестьянина. Ныне много трудов прилагает, охраняя подворье от различных посягательств, заведующий князь Н. Д. Жевахов.

Бари – большой город со значительным населением. Но центром всего этого города, единственным маяком, звездою, всех сюда привлекающей, является именно великая святыня церкви – мощи Святителя Николая.

И, помолившись у этих святых мощей, было мне легко и отрадно пускаться в дальнейший путь, чтоб достичь, наконец, близкой и родной по вере народности страны Югославии.

Длинен и тяжел был мой путь от Дальнего Востока до европейских стран и обратно. Много пришлось мне встретить в пути пестрых, ярких, разнообразных красивых картин.

Роскошные пышные пальмы юга кивали нам своими зелеными вершинами, видели мы теплые южные страны, роскошные изумрудно-зеленые коралловые острова южных морей, видели многотысячелетние памятники Египта, видели святыни Рима и Бари.

Но всегда и всюду на всем этом пути неизменно жил в наших душах образ нашей великой единственной Родины – Православной матушки России, Святой Руси, тяжело страдающей ныне.

И при виде роскошных пальм вставал предо мной милый образ родной гладкоствольной березки, бело-серебристой с зеленой кудрявой вершиной. Кокосовые и финиковые пальмы, манговые и банановые деревья ласкали взор, но не пленяли чувства, ибо к дубовым рощам, к сосновым таежным зарослям тянется мое русское сердце.

А тогда, когда с благоговением и молитвой склонялся я пред святынями, виденными мною, неизменно молитва была одна, молитва о России, о нашем родном народе.

Моря и океаны, горы и пустыни проехал я, чтобы единой духовной нитью связать разделенных тысячеверстными пространствами русских людей, с минуты на минуту ожидающих двенадцатого часа, часа освобождения и Воскресения нашей Родины.

Не будем же убаюкивать свои души, не будем забывать нашего священного русского звания, но, припадая с молитвой к тем святым, которым искони молился русский народ, будем об одном просить их, об одном молить: о спасении нашей земли. И сами будем готовиться к этому часу, чтобы не врасплох застал он нас.

Много различных краев и стран все мы перевидали за эти годы изгнания, но нет ни одного края, ни одной страны, где бы мы чувствовали себя дома, ибо один у нас дом, одна отчизна, родной край – Святая Русь.

В дни печатания настоящей книги телеграф принес страшное, душу потрясшее известие о мученической кончине под пулей убийцы светлого витязя короля Александра.

Скорбь, мука, боль пронизывают сердце. Даже наше страшное, до краев переполненное злодеяниями время не переживало трагедии большей от самых екатеринбургских дней. Наши кровавые годы принесли к Престолу Всевышнего двух венценосных славянских мучеников.

Из темного мира ушел последний кристально светлый вождь, носитель чести, красоты, подвига и доблести. Зло торжествует снова.

И от края до края Вселенной, по бесчисленным городам и селениям, где только есть русские изгнанники, тяжко скорбит русское сердце, переживая скорбь сербского народа как свою собственную тяжкую муку.

Пусть же каждая строка, каждое слово, каждая буква настоящей книги будет гимном памяти великого Государя, короля-витязя, короля-мученика АЛЕКСАНДРА Карагеоргиевича.

Архиепископ Нестор

Предисловие

К юго-западу от родных нам пределов страны, носившей некогда великое и славное имя – Россия, простерлись горы и долины, заселенные братским славянским племенем сербов.

Разделенный латинским, мадьярским и тевтонским барьерами, славянский мир, несмотря на разделение, никогда не забывал своего единства, своей общности, но сознавал это и в горе и в радости.

Когда полоненная турецким игом Сербия боролась с неверными поработителями не на жизнь, а на смерть и в борьбе истекала кровью, Россия всегда принимала страдания сербского народа как свои собственные и удары, наносимые в горах Черногории или лесах Шумадии, ощущала как наносимые в ее собственное сердце.

Несмотря на все ухищрения западников, отрекавшихся от русской славянской души своей и сочувствовавших немецкому культуртрегерству, русское общество всегда чувствовало свое единство со всем славянским миром, а с православным славянским миром особенно. И это чувство единства не было только отвлеченным чувством. В семидесятых годах прошлого столетия оно из глубин России вызвало сначала множество отрядов добровольцев, а потом вдохновило и всю Российскую державу на священную борьбу за освобождение славян.

Это же чувство было основным и в момент начала мировой войны, жертвой которой пала наша Великая Родина.

И потому судьбы южных славян, единых нам по вере и крови, для нас сугубо не безразличны. И для нас в нашей страшной трагедии великим утешением является то, что по крайней мере жертвы, принесенные Россией за славянство, не пропали втуне. Южный славянский мир встал во весь свой могучий рост и поднялся на огромную высоту славы и значения. Югославия ныне – одно из главнейших государств Европы.

Для наших будущих исторических судеб это имеет еще то чрезвычайно важное значение, что в будущем, когда Россия вновь станет национальной, ей не придется искать союзников в среде чужих и внутренне чуждых народов, но она сможет опираться на родную, близкую, внутренне общую великую югославянскую государственность. Дай Бог еще нам нашими очами увидеть исполнение сего.

Своим расцветом и славой Югославия обязана прежде всего тому, что в наиболее ответственные и решающие моменты ее истории у кормила ее судеб стоял такой во всех отношениях выдающийся человек, как нынешний король ее – Его Величество Александр I Карагеоргиевич.

Это он вел родные полки во всех бесчисленных битвах, какие разыгрывались на сербских полях от 1912-го до 1919 года, это он сумел создать мощный непобедимый порыв в сербских и других югославянских сердцах в 1919 году, порыв, который спаял все разрозненные дотоле части единого народа в одно великое целое. И, наконец, он принял от Господа Бога венец королевского служения не как пьедестал славы и могущества, но как тяжкий и ответственный долг перед Богом и Родиной и несет бремя этого служения с честью и достоинством в светлые и темные годы равно неустанно и непоколебимо. И наконец, это он недавно, когда, казалось, славянская страна подошла к позорному акту признания поработителей нашей Родины, спас родной народ от позора признания и предательства памяти великой родной России.

Но счастье Сербии и великая к ней милость Божия не только в том, что во главе ее государственного корабля стоит ныне такой великий вождь, как король Александр, но и в том, что церковный корабль ее возглавляется духовным вождем не меньших качеств – Святейшим Патриархом Варнавой.

Задача охраны сокровищ народного духа по своему значению ничуть не меньше, чем охрана и созидание благополучия государства. Эту задачу достойно и свято вершит ныне Патриарх Сербии Святейший Варнава. И задача эта тем выше, тем блистательнее и ответственнее, чем пристальнее ныне прикованы к Сербии взоры всего Православного мира.

После страшного паралича, в который временно повержена жестокими гонениями Церковь России, знамя хранительницы священной сокровищницы Православия перешло к Сербской Церкви.

Этим-то двум драгоценным и священным для всего славянского мира именам – ЕГО ВЕЛИЧЕСТВУ КОРОЛЮ АЛЕКСАНДРУ И СВЯТЕЙШЕМУ ПАТРИАРХУ ВАРНАВЕ – посвящаю я эти строки, с тем большей душевной отрадой, что в годы мук, унижений и страданий нашей Родины нет у нее друзей более верных, стойких и неизменных, чем два вождя сербского народа – его Король и Патриарх.

А друзья в беде – всегда самые лучшие друзья.

Обложка книги архиепископа Нестора «Очерки Югославия»

1. Белград

В самой середине родного нам по вере и крови югославянского государства лежит его славная величественная столица – город Белград. Уже с 1841 года этот город служит столицей Пьемонта³⁸⁷ югославянских земель – доблестного и героического Сербского великого княжества и королевства, деля вместе со всей страной и невзгоды ее, и радости, и великую героическую трагедию неравной борьбы малого силой, но великого духом государства за свободу не только свою, но и всех родных племен против сильнейших соседей-врагов.

В течение долгого времени находился Белград на самом краю сербских земель под угрозой пушек тевтонского соседа, и в первые же дни Великой войны стал он первой жертвой начавшейся кровавой эпопеи. И как памятник этого героического времени черными пятнами зияют на стенах старого Калемегдана³⁸⁸ следы от снарядов, которые щедро посылали австрийцы в Белград с противоположного берега Дуная, из тех самых Земуна и Панчева, которые после войны являются пригородами Белграда, столицы Югославии.

В Белграде имеет свою резиденцию доблестный и славный король Югославии Александр I Карагеоргиевич, здесь же наравне со Сремскими Карловцами пребывает и Патриарх Сербии Святейший Варнава – два столпа великого государства Югославского, хранители самых высоких, самых священных заветов этого героического королевства.

Когда мы подъезжали к Белграду, мне вспоминались рассказы наших старых писателей об этом городе, о его чисто деревенском провинциальном виде, о маленьких домиках, о плохих мостовых, о темных неосвещенных улицах.

И когда перед нами развернулась широкая, изумительно красивая перспектива широких, прекрасных улиц с гранеными тротуарами, с высокими многоэтажными художественно построенными домами, с величественными соборами и дивно прекрасным королевским дворцом, я был поражен и потрясен. Старожилы, русские беженцы первых годов эвакуации, говорят, что Белград изменился до полной неузнаваемости за последние десять лет, став из захолустного городка настоящей европейской столицей, могучим прекрасным городом. И с радостью, с чувством заслуженного удовлетворения русские отмечают, что большую и очень значительную роль в этом украшении Белграда сыграли русские архитекторы, инженеры, художники и строители. Много помогли делу устроения и украшения югославской столицы те репарации, которые получала в течение ряда лет Югославия как вознаграждение за тяжелые разорения и убытки, понесенные ею во время войны. На эти деньги построены великолепные здания министерств, более великолепные, чем здания министерств Петербурга прежнего времени.

На площадях по бортам тротуаров на улицах Белграда в этом году разбиты красивые зеленые лужайки. Эти лужайки сделаны по повелению короля для того, чтобы спасти поденной работой безработных от отчаяния, нужды и голода. Глаз радуется, видя изумрудно-зеленые ковровые полосы среди серых улиц города, а сердце радуется, сознавая, что этой мерой спасено много жизней, много нуждающихся семейств.

Кое-где по окраинам столицы, на захолустных темных улицах видны еще и доныне маленькие серые здания, похожие на деревенские хижины дома, перед которыми тянутся кривые, мощенные неровными камнями мостовые – калдорма. Это остатки старого, хотя и недавнего Белграда, спрятавшиеся от глаз наблюдателя в захолустье окраин и ушедшие в небытие на главных улицах перед прекрасной асфальтовой или граненой мостовой с высокими, гордыми домами.

В центре города, на самой высокой его точке, возвышается величественными, хотя и не достроенными еще стенами огромный, прекрасный собор святого Марка, постройка которого начата восемь лет тому назад и который предположено достроить в будущем году. Это будет действительно украшение столицы. И сейчас еще не оконченный, еще только намеченный в контурах, хотя вчерне и доведенный до кровли-купола, этот собор поражает и радует взгляд православного наблюдателя своей мощной величественностью – достойный главный храм великого православного королевства. Начат этот храм при Святейшем Патриархе Димитрии, но своим осуществлением прекрасный собор обязан главным образом нынешнему Патриарху Варнаве, который многими заботами и непрестанными усилиями настоял на окончании его построения. Собор этот будет вмещать свыше пяти тысяч человек, он является лучшим образцом чисто сербского старинного архитектурного стиля, бесспорно сложившегося под воздействием Византии, но выработавшего свои характерные национальные особенности, знакомые каждому знатоку славянского искусства.

Рядом с величественными, хотя и не оконченными стенами собора святого Марка стоят две скромные маленькие церкви: церковь святого Марка, усыпальница последних королей из династии Обреновичей, погибших жертвами народного негодования за свою австрофильскую политику, и русская церковь.

Русская церковь в честь Пресвятой Троицы построена на жертвы русских беженцев, на их копейки и гроши, которые ни на что другое не дает так щедро русский человек, как именно на построение церкви Божией. Скромна, почти убога внешность русской белградской церкви, но, когда вы входите внутрь, вас поражает глубокая, замечательная красота этого храма. Главная его красота – это, конечно, изумительно художественный иконостас, расписанный точными блестяще исполненными копиями рублевских и иных лучших древнерусских икон. На боковых колоннах вдоль всего храма, на стенах, у икон высятся группами, кущами славные старые знамена великой русской армии, свыше ста знамен, сбереженных, сохраненных от плена и позора теми сынами великой России, которые ушли, но не сдались, были побеждены, но не сломлены, – действительными рыцарями белого дела, врангелевскими героями. А у левой стены, недалеко от входа в храм, под белой мраморной плитой видна и могила самого вождя, того, кто сберег и вывел свои дружины и с ними священный ковчег русской славы, старые знамена, – могила генерала Врангеля.

В стенах скромной белградской русской церкви пребывает великая российская святыня – чудотворная Курская икона «Знамения» Божией Матери вывезенная из пределов России архиепископом Феофаном Курским.³⁸⁹ Пред этой великой русской святыней с теплыми молитвами склонялись и мы, моля Пресвятую Богородицу спасти землю русскую. И вставали тогда пред моим духовным взором воспоминания тех грозных лет, когда я молился пред этой святой иконой в Курске в дни страшного 1918 года.

Прекрасно богослужение в русском храме Белграда. Когда накануне праздничного дня, во время всенощной в храме, переполненном молящимися, отверзаются царские врата и духовенство выходит на средину храма, когда на два хора стройно и строго звучат церковные песнопения с канонархом в старинных церковных знаменных распевах, тогда ясно сознает и сердце и ум, что это великая любовь к Церкви, к церковному Уставу и глубокое понимание его создали эту поразительную духовную стройность при таких скромных условиях.

В Белграде в русском храме знают богослужение, понимают и любят его не только священнослужители, но и сами богомольцы, глубоко понимающие каждый момент, каждое значение священнодействия, и это понимание ясно сознается, ясно видно каждому наблюдательному взгляду. Еще больше, конечно, любит и понимает богослужение каждый священнослужитель и церковнослужитель в храме. Каждый хорошо и твердо знает обязанности и свое место.

И на этом особенно ясно видно, как много заботы и умения проявило духовенство в деле церковного воспитания богомольцев и всего церковного народа русской колонии Белграда. Главным творцом и вдохновителем этой высокой работы является настоятель белградской русской церкви, всеми почитаемый отец протоиерей Петр Беловидов, успешно ведущий большую церковно-педагогическую и общественную работу.

Столь же полезно и много трудится среди русского населения Белграда и отец протоиерей Иоанн Сокаль, взявший на себя обязанности главным образом духовного целителя и утешителя исстрадавшихся, измученных русских душ и нравственного воспитания в них света Христова.

Кроме основной церкви во имя Пресвятой Троицы русские в Белграде имеют еще Иверскую церковь, копию московской Иверской часовни. Также великими трудами, также на гроши и копейки русских беженцев строилась эта маленькая, но удивительно благолепная церковь, в воспоминание об оставленной Родине, о ее святых, прекрасных храмах – той дорогой каждому русскому сердцу часовне Иверской, которая стояла некогда у московских стен и была снесена злодейской рукой. Много стараний к созданию этой церкви в Белграде приложила энергичная работница на церковной ниве – княгиня М. А. Святополк-Мирская. Благодаря ее же стараниям в эту церковь была прислана копия Иверской иконы Божией Матери со святой горы Афонской,³⁹⁰ а иконостас был пожертвован Его Величеством королем Александром.

Иверская церковь стоит среди кладбища, на котором нашло вечный покой многое множество и русских и сербов. Могуче величественно поднимается там памятник над могилами доблестных героев, павших при защите Белграда во время Великой войны. Памятник этот – творение русского скульптора Р. Н. Верховского – изображает могучего сербского воина, поднявшего знамя над поверженным австрийским орлом.

Скромна и почти бедна та часть кладбища, где покоятся вечным сном русские изгнанники, переставшие уже быть изгнанниками, а ставшие гражданами той вечной страны, где нет ни печали ни воздыхания. Вечным покоем и глубокой примиренностью дышит это место, осененное святым куполом Иверской церкви, под алтарем которой спит вечным сном молодой русский епископ Лондонский Владыка Николай.

Есть на кладбище и сербская прекрасная небольшая церковь в честь Святителя Николая. Отрадно и хорошо пройти по дорогам кладбища, идеально чисто и красиво содержащегося, покинув шумный, смятенный город, полный волнений и тревог. Хорошо прийти к тем дорогим могилкам, где покоятся родные русские люди, и принести им привет с далекой стороны, где так же живут и страдают русские изгнанники и так же под сенью святых крестов на тихих кладбищах покоятся бренными останками вечным сном.

Главной церковью Белграда до постройки собора святого Марка являлся старый Белградский кафедральный собор. Собор этот строгой готической архитектуры, что свидетельствует о том, что в Сербии еще сильнее, чем в России, в свое время было западное влияние. Красив собор внутри пышной, роскошной красотой XVII столетия. В этом соборе в день рождения короля – 4 декабря нового стиля – я совершил по просьбе Патриарха благодарственный молебен.

Король в это время был в столице Хорватии – Загребе, но от королевского семейства на молебне присутствовал двоюродный брат короля – великий князь Павел с супругой великой княгиней Ольгой Николаевной – дочерью великой княгини Елены Владимировны. Все министры Югославского королевства, блестящий ряд военных и штатских чинов в блестящих парадных одеждах наполняли собор. Со мной служили епископы – Преосвященный Тихон Сремский, ныне Герцеговинский, и Преосвященный Митрофан, настоятель Раковицкого монастыря, – и множество священников.

Сербское богослужение некоторыми подробностями отличается от нашего. Особенно отличается пение, напоминающее то древнее пение, которое духовно пленило наших предков, – демественное³⁹¹ пение греков и всех православных славян. Наш слух отвык от этих звуков, и воспитанному на западных образцах, под западными звуковыми влияниями, нашему уху напевы демественного пения кажутся чуждыми и необычайными. Но я полюбил сербское пение. Сквозь непривычные мелодии я старался проникнуть в глубины святого вдохновения, которое руководило творцами демественных напевов, и улавливал в них шепот веков, овеянных молитвой. В сербском пении обычно мелодию ведет один певец, прочие же только следуют за ним. Ведущий певец устанавливает сам мелодию – и если у него красивый голос, если он музыкально образован и хорошо владеет искусством пения, тогда священные песнопения звучат удивительно сильно и духовно молитвенно, безыскусственно просто, глубоко вдохновенно.

Язык, принятый в Сербской Церкви, так же как и в Болгарской, – это наш церковно-славянский язык, и до сих пор в сербских церквах служат обычно по служебникам и другим богослужебным книгам, печатанным в прежней России. Только недавно сербы стали печатать свои богослужебные книги, но и те перепечатывают с наших синодальных изданий.

Как известно, наш церковно-славянский язык – это русская обработка древнего славянского языка, и было время, когда у сербов и у болгар существовали свои обработки этого языка, несколько отличавшиеся от нашей. В старинных сербских богослужебных книгах встречаются образцы этого языка. Им же написаны некоторые из доныне совершающихся богослужений местным сербским святым. Но в XVII и XVIII веках, когда католическая пропаганда стала чрезвычайно усиливаться в славянских странах и католики стали посылать в Сербию изданные у них богослужебные книги с некоторыми переделками, например с прибавлением слов «и от Сына» в Символ веры, тогда для избежания соблазна и разноречий славянские церкви решили пользоваться при богослужении только книгами, печатанными в России, как получившими каноническое авторитетное подтверждение.

В 1766 году была турками уничтожена самостоятельная Сербская Патриархия, и с тех пор голос единственной самостоятельной славянской Православной Церкви Великой России стал особенно авторитетен для всего славянского православного мира. Вероятно, нигде в мире не сохранилось столько старинных русских богослужебных книг, как именно в Сербии.

Прекрасный, большой и благолепный храм в честь святого Александра Невского воздвигли сербы на том месте, где в семидесятых годах прошлого столетия стояла походная церковь русских добровольцев генерала Черняева, участвовавших в войне за освобождение Сербии. В этом храме на мраморной плите высечена надпись: «В память Царя Освободителя – Николая Друга³⁹²». В том же храме находится мраморная доска, память Царя-мученика от пажей Императорского пажеского корпуса во главе с королем Александром, который, как известно, также получил образование в Российском пажеском корпусе.

В этом храме пред памятником Государю Николаю II всегда горит неугасимая лампада, имя нашего Государя свято чтится сербским народом, как имя мученика за Россию и за все славянство.

Прекрасна старинная Вознесенская церковь в Белграде, где теперь поет большой и сильный хор русских и сербов под управлением русского регента.

Есть еще старинная маленькая церковь в честь святого Саввы, первого архиепископа Сербского, самого почитаемого в Сербии святого. Около этой церкви в недалеком будущем предполагается построить также большой величественный собор – еще больший и более величественный, чем строящийся ныне собор святого Марка.

Но самой старинной, дышащей столетиями церковью в Белграде является церковь во имя святой Розы³⁹³ в пределах древней, еще римских времен, белградской крепости Калемегдана.

Когда вы пройдете роскошный, благоухающий, пестро цветущий Калемегданский сад и подойдете к пределам крепости над берегом Дуная, у места слияния его с Савой, вы окажетесь как будто в совершенно другом мире. Сурово нахмурились древние, пережившие тысячелетия стены, мрачно взирающие на этот суетливый мир своими бойницами и зияющими ранами, полученными от австрийских снарядов в последнюю войну. Сурово и пристально смотрят на воды Дуная угловые башни, прислушиваясь к тому рокоту волн великой реки, который шумит у их подножия столько столетий.

В пределах этих-то старинных стен притаилась и церковь святой Розы и почитаемая всем православным миром пещера святой преподобной Параскевы. Церковь святой Розы стоит на этом месте вот уже почти тысячелетие. Даже турки пощадили эту церковь и никогда не трогали ее, допуская православных совершать здесь богослужения, хотя церковь и находилась в пределах городской крепости. У входа в эту церковь поставлены ныне две литые из бронзы могучие фигуры двух стражей церкви, двух воинов – один в шлеме, в броне и латах рыцаря XII столетия, времен начала сербского великодержавия, другой в мундире нынешнего солдата возрожденной сербской армии.

И стоят они, эти тени протекших тысячелетий, на страже святой Церкви как символы христолюбивого воинства, которое было, и есть, и будет всегда слугою и рыцарем Церкви Христовой.

Рядом с церковью святой Розы находится пещера святой преподобной Параскевы, благоговейно почитаемой в Сербии святой, которая глубоко чтится и русским православным народом под именем Параскевы Пятницы.³⁹⁴

В день праздника в честь святой Параскевы-Петки мы были в ее пещере, где в течение ряда веков хранились ее святые мощи. Мы пришли туда под вечер, когда никакого богослужения там уже не совершалось. Шел проливной дождь, и тем не менее народ непрерывной лентой тянулся к святой пещере, к тому чудесному источнику, который бьет в глубине этой пещеры и почитается священным благочестивым православным народом. В толпе были и простолюдины-селяки из окрестных деревень, и городские жители, и особенно много солдат и офицеров белградского гарнизона. Каждый из них считал своим долгом войти в темную пещеру, помолиться там, поставить свечу пред образом святой Параскевы и получить от дежурного там стража немного святой воды из источника преподобной Параскевы.

Утром же, во время литургии, как рассказывали нам, здесь, у церкви и у пещеры, была несметная, огромная толпа молящегося народа, пришедшая из всех окружных поселков и деревень, так же как и со всего Белграда, на «славу» святой Петки.

Благочестие сербского народа несколько своеобразно и не во всем похоже на русское благочестие. Сказывается на сербском народе его многосотлетнее пребывание под гнетом турецкого ига, когда все официальные, торжественные внешние проявления церковной жизни находились под гнетом и преследованием, когда каждый посещавший церковь находился под опасностью внезапного вторжения турок в храм и захвата христиан, когда православные храмы покоренные племена должны были строить в самых низких частях города и не выше определенного уровня, чтобы церкви были бы ниже всех городских мечетей и областного турецкого управления. Сражавшиеся в глухих лесах, трущобах и горах за Веру и Родину, сербы не имели возможности построить церкви, но молились под открытым небом в лесах и горах.

Эти тяжелые условия создали то, что сербы мало ходят в церковь. Только теперь под русским влиянием и благодаря упорным и настойчивым стараниям Патриарха и некоторых представителей сербского духовенства начинается постепенное приучение населения Сербии к посещению храмов. Но внутренне, в душе и в домашней жизни, сербы сохранили глубокую религиозность и настоящую православную церковность. Особенно характерен старинный сербский обычай, так называемые «славы». Обычай этот связан с теми древними временами, когда в IX столетии при великом князе Мутимире язычники-сербы принимали христианство. Святой, в честь которого получал имя новокрещеный серб, становился покровителем не только новообращенного, но и всей его семьи, а впоследствии всего его рода, и празднование памяти этого святого строго сохранялось в православных сербских семьях, переходя из поколения в поколение до сего дня. Праздник «славы» сопровождается глубоко почитаемыми церковными обрядами. Даже самая бедная, самая скромная крестьянская сербская семья к этому празднику обязательно приготовит все самое лучшее: богатое угощение, торжественный стол для достойного принятия гостей. Не праздновать «славу» для серба значит отречься от веры, от национальности, от всего самого святого. «Слава» короля Александра бывает на святого апостола Андрея Первозванного, а «слава» Святейшего Патриарха Варнавы – на святого Иоанна Предтечу, 7–20 января.

Религиозность сербов сказывается в том почтении, с каким относятся они к духовенству. Все дети и многие взрослые при встрече на улице всегда приветствуют духовенство трогательным приветом – «любим руке», т. е. «целуем руку», на что епископ или священник отвечает «живи были», т. е. «будьте здравы». В северных же областях страны, находившихся под воздействием австрийцев, общераспространенным приветствием при встрече являются священные слова: «Хвален Иисус». С глубоким одобрением отмечаю я этот обычай и чрезвычайно сожалею, что у нас ни школа, ни семья не обучают детей тому же. Прощаясь, сербы всегда говорят: «С Богом». Этот добрый привет отрадно слышать постоянно по всей славянской стране. А в войсках начальник здоровается со своими подчиненными словами: «Поможи Бог, юнаци!» Те же отвечают: «Бог ти помогло!» В каждом городке Сербии, в каждой даже маленькой деревушке есть прекрасные церкви, которые местное население окружает глубокой любовью и заботой. Каждый серб всей душой предан своей родной вере и готов защищать ее до последней капли крови. В этом воспитали его поколения героев, доблестно умиравших за Крест честной и свободу златну. Сектантство, измена Православию совершенно неизвестны в Сербии.

За время нашего пребывания в Югославии мы посетили много городов и монастырей. Мы были в тридцати одном городе, там в двенадцати монастырях и за три месяца нашего пребывания в Югославии прочитали семьдесят две лекции.

Мы поклонились там мощам святых архиепископов и патриархов сербских: Арсения, Саввы Второго, Никодима, Иоанникия, Ефрема, Спиридона, Макария, Гавриила, Евстафия, Иакова, Даниила, Саввы III, Григория, Иоанна, Максима и Никона, мощам святого царя Лазаря, царя Уроша, великого князя Иоанна Сербского, архиепископа Максима, преподобной Ангелины, великомученика Феодора Тирона, мучеников Евгения, Ореста, Евстратия, Авксентия, Мардария и честнейшей деснице святого Иоанна Крестителя.

Центром государственного бытия сербского народа и всего Королевства Югославии является король Александр I Карагеоргиевич. Вероятно, в мировой истории найдется мало примеров, когда властелин какого-либо государства перенес бы столько испытаний вместе со всем своим народом, деля и радости, и горести, и страдания, как это всегда делал король Александр.

Начиная с 1912 года, в течение всех шести лет непрерывной тяжелой войны он всегда делил все трудности, все страдания боевой обстановки со всем народом. В Балканской войне 1912–1913 годов он руководил операциями против турок. В 1914 году после краткой передышки он защищал Белград от австрийцев, потом стал во главе армии, отступавшей шаг за шагом, пядь за пядью, обливая кровью каждую малейшую полоску родной земли, защищая ее против во много раз сильнейшего неприятеля. А когда после выступления против Сербии болгарских войск это отступление сербов превратилось в катастрофу, когда они немедленно должны были оставить свою родную страну, тогда и Александр, в те времена наследник Престола, пошел страшным мученическим путем с родной армией по горам и неприступным вершинам Албании, плача кровавыми слезами вместе со своими солдатами, прощаясь с родной землей, не зная, что ждет впереди среди дикого враждебного албанского народа с вражеской армией, преследующей по пятам.

Как святыню, несли сербские солдаты с собой своего престарелого короля Петра, отца Александрова, пронося его на руках в носилках по неприступным горным тропинкам, по дорожкам, где только горные серны решались проходить. И Александр был также всюду, в каждой минуте этого истинно героического перехода со своими солдатами.

Отступление шло по направлению Ниш – Крагуевац – Валево – Рашка – Митровицы – Призрен – Джаково – Печь – Андриевац – Подгорица – Скутари – Сан Джиовани да Медуа.

От Печи были только горные тропинки по горам, покрытым снегом, над пропастями, достигавшими 2 500 метров глубины. Горы эти носят название Чакар – Проклятые. Отступало не только войско, отступала вся страна: дети, женщины, весь призывной возраст, больные, раненые. Это была поистине Голгофа страданий сербского народа.

Измученные, истощенные матери бросали в отчаянии умерших детей в пропасти и бросались сами за ними. Войска бросали в пропасти орудия. Сотни и сотни умирали на пути от истощения, болезней и голода.

Из 60 000 молодых людей, выступивших из Южной Сербии через Албанию, к морю вышли только восемнадцать тысяч.

Одно албанское племя, враждебное сербам, по горным тропам и ущельям систематически убивало всех сербских беженцев и солдат, и от пуль этих разбойников погибли несколько тысяч сербских солдат, женщин и детей.

Когда, наконец, в ноябре-декабре 1915 года, отражая бешеные атаки неприятеля, разбитая, полузамерзшая, голодная, истерзанная сербская армия вышла с гор к морю, был момент, когда казалось, что пришли последние минуты для этой армии. Враги окружали ее со всех сторон, выход был только к морю, но на море друзей у Сербии не было. Россия в Адриатике не имеет сил. Италия была бы только рада уничтожению Сербии, Франции было слишком много дела дома, чтобы заниматься несколькими тысячами разбитых героев. Известие об этом положении сербских бойцов разнеслось по всему миру, и тогда Россия в лице великого своего Государя отправила немедленно заявление представителям Франции, Англии и Италии, что если остаткам сербских войск на берегах Адриатики не будет оказана тотчас же помощь, то она – Россия – сейчас же прекратит войну, ибо ради Сербии она войну начала. Это заявление возымело действие: соединенный франко-итальянский сильный флот был послан к берегам Албании.

Но в том месте, где сосредоточились сербские герои, посадку их на союзные корабли произвести было нельзя. Слишком близки были австрийские крепости, имевшие возможность обстреливать транспорты с войском. Военный катер французского адмирала приблизился к берегу и предложил сербскому командованию прорываться дальше на юг. В то же время, сознавая опасность этого маневра для истерзанной, истощенной сербской армии, окруженной бдительными и сильными врагами, капитан катера от имени французского адмирала предложил королевичу Александру сесть на катер и встретить свою армию в безопасном месте, где можно будет совершать посадку войск на корабли.

Александр отказался от этого. Мог ли он – переживший со своей армией тысячи раз смертельные опасности, трагедию оставления родной земли, молитвы в минуты нестерпимых мук, морозные ночи на вершинах гор, беспрестанные налеты албанских партизан и неустанную канонаду австрийских орудий, – мог ли он оставить своих воинов в часы последней страшной муки? И он не оставил. Вместе прошли они еще в течение нескольких дней, истекая кровью, сотню верст по морскому берегу и покинули на чужих кораблях родные пределы.

Лишь ледовый поход через горы и леса Сибири наших каппелевских героев,³⁹⁵ пронесших с собою останки своего вождя, может сравниться по силе трагизма с этими страницами сербской истории.

Но, благодарение Богу, сербам готовилось не столь трагическое продолжение их судеб.

Сербскую армию союзники переправили на юг Балканского полуострова, на так называемый Солунский фронт.

Два года участвовали здесь сербские войска во всех операциях союзников.

1918 год был здесь столь же решителен, как и на всех фронтах войны. В октябре было назначено общее наступление союзников на противника. В наступлении, конечно, участвовали и сербы. О, они хорошо знали, что там, вдалеке, пред ними, за вершинами Македонских гор, лежат священные для них места: города и храмы Неманичей, леса и равнины Шумадии, великий плавый³⁹⁶ Дунай.

Это хорошо знал и сознавал каждый серб – от Александра до последнего солдата. И конечно, ни одна другая часть разноплеменного войска, стоявшего на Солунском фронте – ни французы, ни англичане, ни негры, ни арабы, ни индусы, – не была одушевлена теми чувствами, теми настроениями, теми искрами светлых надежд, которые горели в сербских сердцах. И потому для них начинавшееся наступление имело особенный смысл: оно было путем на родину.

И вот неукротимым порывом сербы смяли стоявшие перед ними войска и проникли в глубину расположений противника. Остальные союзные армии, также начавшие наступление, скоро остановились, но сербы продолжали наступать. Как же могли они остановиться, когда пред ними были Охрид, и Битоль, и берега Вардара, и сербские деревни, и сербские города! Напрасно штаб союзных армий присылал Александру приказания прекратить наступление и вернуться к общей линии союзных войск. Александр, имевший одну душу со своей армией, в эти решительные часы знал, что он делал. Он развивал наступление. Для него, как и для каждого серба, не было безразличным, кто войдет первый в пределы родимой Сербии: он ли с юга или итальянцы с севера.

И великий геройский порыв победил: противник не выдержал нападения. На всех участках Солу некого фронта стали свертываться войска немцев, австрийцев, турок и болгар. Дорога в Сербию была открыта, страна встала освобожденная, народ слезами радости орошал дорогу вождя-освободителя, единокровные, дотоле порабощенные племена хорватов и словенцев присоединялись к радости своих братьев, маленькая героическая Сербия становилась великим Королевством Югославии, и будущий король ее, ее герой Александр навеки сковывал несокрушимые узы единения со своим народом.

И потому заслуженной яркой, незапятнанной славой сияют золоченые купола королевского дворца в Белграде, увенчанные коронами и белыми двуглавыми орлами Югославии. Королевский дворец красив. Красив он и гранитными серыми стенами, и роскошно прекрасным садом-цветником, и золотыми коронами, и белыми двуглавыми орлами, но настоящая красота, его великое духовное сокровище бережется далеко в глубине этих стен, в небольшой, но благолепной дворцовой церкви. Там хранятся величайшие святыни: десница святого Иоанна Предтечи, та самая десница, которая в оные дни покоилась на главе Спасителя в момент крещения в Иордане, стариннейшая икона Божией Матери, подлинник, писанный Евангелистом Лукой, и частица Животворящего Древа Креста. Эти великие святыни до дней страшной бури, разразившейся над нашей страной, бережно хранились в драгоценных ковчежцах в церкви Зимнего дворца, в царственном Петербурге. Императрица Мария Феодоровна и великие княгини вывезли эти святыни из пределов смятенной России и передали их Блаженнейшему Митрополиту Антонию, а Владыка вручил эти святыни на хранение царственному вождю православного сербского народа.

Редко кому разрешается теперь преклоняться пред этими великими святынями. Они хранятся обычно в потайном хранилище, недоступные для постороннего взора.

Я имел великое счастье еще в прежнее время, еще в Зимнем дворце преклониться пред этими святынями, иметь же это счастье снова в Белграде я не смел и надеяться. И вот, как раз утром 16 октября, в день моей епископской хиротонии, я получил возможность быть у короля во дворце и в дворцовой белградской церкви преклониться пред великими вселенскими святынями, которые для этого были перенесены в церковь из потайного хранилища. С трепетом благоговения, с глубоким умилением преклонились мы пред святейшими святынями, видя пред собой ту священную десницу, которая некогда возлежала на главе Спасителя, преклоняясь пред частью того Животворящего Древа, на котором ради нас, недостойных, пострадал Христос, молясь пред иконой, которую созерцали пречистые очи Той, Кто изображена на образе.

Дворец состоит из нескольких отдельных зданий. Огромный красивый тронный зал занимает центральную часть его. В верхней своей части этот зал соединяется с библиотекой, художественно переплетенные книги в которой содержатся с бережливым, заботливым вниманием. Справа от большого зала во двор дворца выходит красивое крыльцо, с которого в прежние годы говорил народу король Петр. Теперь этот двор обращен в удивительно красивый, с большим вкусом сделанный сад, в котором иногда играет музыка – оркестр королевской гвардии, доставляющий художественное наслаждение жителям Белграда.

Широко развита в Белграде и научная и учебная работа. Стараниями короля и культурных руководителей сербского народа, которым большую помощь оказывали русские ученые, Белград стал не только политическим, но и культурным центром Югославии.

И научная, и учебная работа сосредоточивается главным образом в Королевском Белградском университете. В стенах этого университета учится много русских студентов. И, как всюду, как всегда, русские студенты держат высоко свое знамя, идя впереди прочих на поприще науки.

Много русских ученых трудится в этом университете, и вообще в научной жизни Югославии русские ученые играют большую роль. В медицинском мире Югославии значительная роль принадлежит докторам: профессору Игнатовскому, Софотерову, Трегубову и др. Между прочим, в больнице профессора Игнатовского лечился Святейший Патриарх во время тяжелой и опасной болезни, которой он был болен в сентябре минувшего года. Научную работу в области геодезии налаживал в Югославии русский профессор генерал Свищев, в области искусства по исследованию древнесербской живописи и архитектуры, столь близких и по духу и по оформлению к лучшим образцам нашего древнего искусства, много трудятся С. Н. Смирнов, барон Мейендорф и ряд других лиц.

Но не только в чисто научной области искусства сыграли русские значительную роль. И техническая сторона жизни нового родного нам по вере и крови королевства в значительной части налажена ими же. И притом необходимо отметить, что только благодаря тому, что как раз в решающий, переломный момент истории Югославии, когда малая и по пространству, и по техническим масштабам Сербия преобразовывалась в значительную державу, в нее хлынула могучая струя высококультурных сил русской эмиграции, – только благодаря этому государственное преобразование этой державы прошло столь блестяще и удачно и во внутреннюю жизнь славянского королевства не проникли чужие, инородные элементы. Таковое свидетельство мы с чувством глубокого восхищения всюду слышали от родного нам, дружественного сербского народа. Так, например, в 1915 году в Сербии было только сто шестьдесят два врача. Они никогда не могли бы справиться с громадной работой в новообразованном Королевстве Югославии. Им на помощь пришли триста двадцать русских врачей. И теперь в Югославии пять тысяч врачей.

В настоящее время Югославия обладает собственным большим штатом культурных работников. Для подготовки их по всей Югославии существует очень значительное число школ, гимназий и высших специальных учебных заведений. В Белграде шесть сербских гимназий.

Для русских в Югославии представлен полный простор – учить ли детей в сербских учебных заведениях или в специальных русских, существующих в Белграде, где есть мужская и женская гимназии, или в городе Белая Церковь, где есть русский кадетский корпус и женский институт.

При русской гимназии в Белграде есть благолепная и благоустроенная церковь, которую учащиеся любят трогательной любовью и окружают большой заботой, где я совершал литургию и молебен Божией Матери и вел беседу с учащимися. Кроме гимназии в Белграде есть и низшие русские школы, находящиеся под ведением Православной Русской Церкви.

Тяжелое экономическое положение, в котором находились русские с самого момента своего прибытия в Югославию, вызвало широкие и постоянные попечения югославского правительства, принявшего на себя заботы по оказанию моральной и материальной помощи русским в своих пределах. Это единственное, кажется, государство на всем земном шаре, где правительство отпускает значительные средства для помощи русским беженцам и дает возможность широко развернуться русским благотворительным организациям. Несмотря на тяжесть переживаемого сейчас всем миром глубокого кризиса, называемого в Сербии «врло тежка криза», югославское правительство продолжает оказывать широкую, щедрую помощь русским, ибо вся Сербия свято помнит свой глубокий долг благодарности пред нашим великим Царем и всем русским народом, неизменно отдававшим братскому сербскому народу лучшие свои чувства и силы, погибшим в начатой борьбе также во имя Сербии.

На правительственные ассигнования выстроен в Белграде великолепный, прямо роскошный дворец – Русский дом имени Государя Императора Николая Александровича.³⁹⁷ В этом доме помещается русская гимназия, штаб русских соколов и различные художественные и ремесленные мастерские. Там же находится обширный и благоустроенный зал, в котором даются концерты, спектакли, читаются лекции, доклады. В этом зале происходили и мои лекции о Дальнем Востоке, к которым добрые белградцы, как русские так и сербы, проявили столько любви и внимания. Есть там роскошная королевская комната, отделанная под малахит, в которой бывают приемы наиболее почетных гостей. Там принимал Русский дом в день своего открытия короля Александра.

В Русском доме помещается также Державная комиссия, через которую югославское правительство оказывает поддержку русским беженцам. Комиссия эта, возглавляемая г. Беличем и г. Орешковым, поддерживает культурные начинания и просветительную работу в среде русских эмигрантов.

Частью на средства, выдаваемые правительством, частью на общественные пожертвования широко развил свою работу Русский Красный Крест,³⁹⁸ имеющий в Белграде два приюта, в Великой Кикинде большое и прекрасно устроенное убежище для хронических больных и престарелых, а в Панчеве великолепный блестяще оборудованный русский госпиталь. В здании детского приюта Красного Креста были предоставлены комнаты и нам с о. Нафанаилом во вторую половину нашего пребывания в Югославии. Так что и там мы находились в привычной и столь близкой сердцу обстановке дела милосердия, и тем ярче, тем сильнее постоянно, ежеминутно вспоминался нам наш родной и любимый Дом Милосердия в Харбине. Нас постоянно окружали там милые, сердечные, чистые детки – также сироты обездоленных русских беженцев.

Кроме этих благотворительных учреждений, получающих постоянную и широкую помощь со стороны правительства Югославии, есть в Белграде и другие благотворительные учреждения, обслуживающие русских. Из них прежде всего необходимо указать на два убежища для престарелых и больных, организованные и поддерживаемые человеком замечательной доброты и большого сердца – Миланом Михайловичем Ненадичем, бывшим еще недавно министром Королевского двора, ныне же оставившим блестящее положение и всецело посвятившим себя делам милосердия. Он верный друг старой России, служивший в прежнее время в Петербурге в сербском посольстве. С ним я имел большую радость и честь душевно, искренне подружиться.

Я посетил оба его учреждения, в каждом из них находят себе приют 50–60 несчастных страдальцев, измученных жизнью, не имевших на старости лет своего угла и пристанища. В убежищах М. М. Ненадича они находят для себя пристанище и трогательную о них заботу. С глубоким благодарным пониманием, с сердечнейшей признательностью относятся насельники этих убежищ к своему доброму попечителю – М. М. Ненадичу. Среди этих насельников есть много носителей славных исторических имен России, много таких, положению которых завидовали вельможи. Но все они нашли в себе силы искренне благодарить Бога за те скромные радости и мирный закат жизни, который им посылает Господь трудами и заботами доброго христианского сердца, великого духом благородного славянина М. М. Ненадича.

Очень много трудится для налаживания жизни русской колонии в Югославии, для оказания помощи нуждающимся, для урегулировки взаимоотношений с югославянской администрацией бывший русский посланник в Сербии – В. Н. Штрантдман. Когда-то представитель Великой России в Сербии, человек, на которого в решительные предвоенные минуты были обращены взоры всего сербского народа, ибо при его участии решались судьбы самого государства Сербии, В. Н. Штрандтман теперь в новой своей скромной роли продолжает добрую плодотворную работу, храня добрую честь русского имени.

Общественная жизнь в русских кругах Белграда развита чрезвычайно сильно. Многочисленность организаций и сложность их взаимоотношений далеко не способствуют успешности их деятельности. Но это явление, увы, свойственно вообще всей русской эмиграции за немногими исключениями.

Из этих многочисленных организаций укажу на некоторые. Сильны и сплочены военные объединения. Из них наиболее мощной организацией является Общевоинский союз, имеющий свой центр в Офицерском собрании – большом благоустроенном доме с большим залом, где военные круги Белграда имеют возможность устраивать собрания, доклады, лекции. Там наряду с Русским домом мною было прочитано много лекций.

В этом доме помещается музей всевозможных близких воинскому сердцу регалий, реликвий, символов, портретов русских военных героев Великой войны и белого движения.

Там же есть и комната галлиполийцев³⁹⁹ – святое святых белого движения юга России. Только попав на Запад, только соприкоснувшись с теми последними паладинами русской национальной работы, которые прошли огненные испытания Крыма и Галлиполи, я понял, что значило галлиполийское сидение для кристаллизации остатков русской армии, для сохранения в темной мгле эмигрантского существования немеркнущих факелов патриотической жертвенности.

В Галлиполи совершилось великое чудо. Разбитые, павшие духом части русской белой армии, переведенные на полуостров чужой земли, сумели в течение краткого времени, несмотря на полуголодное существование, несмотря на презрительно-снисходительное отношение иностранных сфер, несмотря на тягчайшие условия жизни, преобразиться в русские воинские части и в таком достойной виде эвакуироваться в пределы славянских земель, где они были приняты не как отдельные личности, а именно как русские воинские части.

Кроме этого сравнительно скромного практического результата пребывание в Галлиполи дало нам образец для будущего, показывая, как русские люди и на чужбине с малыми возможностями могут добиться великих результатов, как легко исчезает наша пресловутая неумелость и неорганизованность пред силой духа и жертвенным порывом.

Галлиполийцы и все воинские организации Европы свято хранят память о двух годах галлиполийского сидения Врангелевской армии, и в этих воспоминаниях почерпали свои силы год за годом те, кто следовал за Врангелем и Кутеповым по указанным ими путям.

При каждом моем посещении офицерского собрания, на каждой лекции, на каждом докладе и особенно ярко во время прощальной моей лекции военные круги русских в Югославии всегда выражали свое глубокое единодушие и братские чувства к своим собратьям, русским воинам Дальнего Востока – единство веры, любви и стремлений и свою постоянную готовность к жертвенному сотрудничеству с воинами Дальнего Востока.

С большой любовью и тесным дружным единением встречались мы всегда в Белграде с небольшой, но крепкой духом организацией сибиряков, т. е. тех, кто в то или иное время побывал в Сибири или боролся на белом фронте в рядах колчаковской армии.

Святыней этого союза является большая и прекрасная икона Александра Невского, стоящая в русской церкви в память о мученически погибшем сибирском вожде Александре Васильевиче Колчаке. С теплым глубоким сочувствием я благословил этот союз иконой нашего сибирского великого святого Иннокентия Иркутского. В этом союзе работают генерал Флуг, генерал Романовский, генерал Добржанский, П. Н. Аксаков и многие другие.

По своим духовным устремлениям, по своей памяти о любимом Дальнем Востоке Сибирский союз в Белграде является крепким звеном единения между двумя половинами русских изгнанников – Дальнего Востока и Европы.

Среди кипящих, пылающих светлыми стремлениями, полных энергии и сил организаций молодежи самой могучей и жизнедеятельной в Белграде является организация младороссов.⁴⁰⁰ Я посетил первое организационное заседание этого движения и с глубоким сочувствием и искренней радостью стал свидетелем глубоких, добрых, горячих чувств, воодушевляющих эту хорошую патриотическую русскую молодежь.

Особенно трогательно, особенно задушевно было наше общение с представителями младоросского движения – гр. Толстым и Тарасовым – во время моей прощальной лекции, когда младороссы просили меня передать их горячий, огненный привет и полное единодушное устремление к Великой Матери России своим собратьям по вере и мысли, по целям на Дальнем Востоке. И на молитвенную память о нашем духовном единении передали они мне икону Божией Матери. Много хорошей, энергичной и жертвенно настроенной молодежи работает в рядах Национального союза нового поколения,⁴⁰¹ где наиболее плодотворную и глубокую работу проводит профессор Георгиевский.

Есть хорошие и полезные организации соколов и скаутов.

Для объединения всех русских людей, принужденных тяжелым трудом зарабатывать себе пропитание, для внесения духовных начал в их тяжелую и трудную жизнь в Белграде, так же как и всюду в Европе, существует Союз христиан трудящихся,⁴⁰² в котором много и самоотверженно работают Г. Г. Миткевич и О. П. Данилевич. Организация эта имеет свои отделения по всем городам Югославии и объединяет на добрых христианских началах многие тысячи русских людей.

В самом Белграде и некоторых других городах среди русских работает Братство преподобного Серафима, возглавляемое П. С. Лопухиным, братом хорошо известного в Харбине и глубоко всеми уважаемого Н. С. Лопухина. Это братство развивает широкую культурно-просветительскую, религиозную работу среди русских. Братство устраивает лекции, доклады, раскрывающие церковное мировоззрение, и глубоко способствует оцерковлению православного русского населения.

Много и плодотворно работают русские организации на Западе, так же как и в наших краях, и Господь благословляет эту работу.

Несмотря на все разделяющие нас тысячеверстные пространства, моря и океаны, единой жизнью, едиными мечтами, надеждами и стремлениями живет и работает по всему миру рассеянная русская эмиграция.

И в Белграде, вообще во всей Югославии, русские имеют большое счастье, большую радость жить и работать в среде народа, столь близкого нам по вере, по крови, по исторической тесной братской связи, под скипетром высокого духом и разумом доблестного короля-рыцаря Александра Карагеоргиевича, под духовным руководством и под святыми благословениями великого архипастыря Святейшего Патриарха Варнавы, неизменных верных друзей прежней Великой России.

2. Сремские Карловцы

В светлый праздник Рождества Богородицы, теплым-теплым, почти летним днем, совершенно не чувствуя наступления осени, покинул я прекрасную столицу Югославии – Белград и приближался к древней патриаршей столице Сербской Православной Церкви – к городу Сремские Карловцы.

Утром в этот праздничный день в белградской русской церкви совершил я Божественную литургию, начав этим свое духовное общение с православным русским населением Югославии, и светлое праздничное чувство этого дня усиливалось во мне от сознания, что через несколько мгновений я увижу того благословенного Старца, с именем которого так тесно связана огромная страница истории Русской Церкви, того Старца, у которого еще во дни моей самой ранней юности почти сорок лет назад с детским трепетом благоговейного восторга я держал жезл в храмах далекой родимой Казани, которого не видал вот уже пятнадцать лет. В Сремских Карловцах я должен был увидать митрополита Антония.

Протяжно гудя на многочисленных извивах и поворотах, быстро мчится наш поезд. Вот он исчез в темном мраке глубокого туннеля, вот опять помчался по светлым, залитым солнцем полям, вот еще поворот – и пред нашим взором открылся маленький городок, над которым величественными, в небо ушедшими шпилями царил величавый патриарший дворец.

Славой овеяны, кровью и слезами политы страницы этой Патриархии, прямой наследницы древних патриархов сербских.

В конце страшного для сербов XVII века неожиданно, казалось, счастье улыбнулось им. При поддержке знаменитого полководца Морица Саксонского успешно и блистательно росло и ширилось могучее национальное движение в порабощенных турками городах и селах Сербии. Множились и крепли дружины славных комитов – партизанских борцов за родную землю, скрывавшихся в лесах Шумадии и горах Старой Сербии. И вот неожиданным блистательным взрывом всего народа огромная область сербская оказалась в руках освободителей, турецкие войска изгонялись из сербских пределов, казалось, пробил час воскресения.

Но не поддержали этого великого подъема австрийцы, не захотели помочь воскресающей Сербии гордые венгры, родная Россия была далека, и, «в бореньи силы напрягая», – она еще кипела и волновалась кровавыми стрелецкими бунтами, и среди мальчишеских игр потешных зрела императорская реформа Петра.

И вот, как молодой орел с недоросшими крыльями со стоном падает после первого взлета, если не поддержат его могучие крылья старших орлов, так в зареве пожаров, сжигавших родные города, в потоках крови доблестных славянских борцов склонилось снова и снова знамя сербской борьбы.

Восстание сломлено, кипящие гневом и жаждой мести турки врываются в города и селения сербов, не щадя ни женщин, ни детей, ни священников, ни архиереев, благословлявших народную борьбу. Последние остатки народных бойцов отступают на север.

Тогда с древних, насиженных мест, из сел и городов, овеянных славными воспоминаниями, поднялся целый народ. С женами и детьми, со стариками-дедами и маленькими внуками, со священниками и архиереями, с самим Патриархом Арсением III во главе, со святынями, с иконами, с мощами, с реликвиями царей сербских, со всем, что было дорого и свято, – целый народ лесными тропами и горными переходами шел на север.

Какое перо, какой талант опишет всю глубину страданий этого народа, столь любившего свои родные места, когда они покидали землю великих отцов для неизвестного будущего. Плакали все: плакал старый Патриарх, сидевший на взмыленном, нервно вздрагивавшем коне, плакали старые суровые воеводы, партизаны, селяки, комиты, вожди и простые воины. Они не стеснялись своих слез, они знали, что эти слезы последний раз падают на родную землю.

И вот опустела старая Сербия. С высоких албанских гор на ее плодородные равнины и долины спустились дикие арнауты, из соседней Боснии пришли потурченные босняки – вот почему теперь в священных для Сербии местах Косовской Митровицы, Печи, Дечан слышится только албанская речь, почему древняя Эль-Босана ныне в албанских, а не сербских руках.

С последними истощающимися усилиями переправились сербы через широкий Дунай и из порабощенного турками народа стали подданными Австрийской империи.

Новые беды ждали несчастных, измученных людей на новом месте их обитания. Турки их гнали кровавыми гонениями, на которые они отвечали непрестанными восстаниями, – здесь их ждало хитрое, медленное и осторожное притеснение, стремление заглушить все родное, православное, славянское, превратить их, кровью смывших с себя все попытки потурчения, в швабских наймитов.

В тех городах, в тех селах, где были поселены бежавшие сербы, высоко и величаво поднимали свои гордые шпили великолепные католические храмы. Умные и образованные католические священники разъясняли сербам всю выгоду для них переменить свою веру на блистательную веру австрийского императора, гордые венгерские и австрийские дворяне с презрением упоминали о вере холопов, которая не имеет ни достойных храмов, ни сколько-нибудь образованных священников.

Низко склонив голову, стиснув в глубоких страданиях руки, все это слышали православные сербы, вынесшие за свою веру столько огненных мук, и ничего не умели ответить они, не искушенные в спорах, не постигавшие тонкостей богословского образования, но твердо немудрым сердцем и чистым разумом знавшие, что свята их вера, за которую не колеблясь умирали их деды и отцы. И постигали в эти тяжелые минуты унижений православные сербы то священное искусство смирения, которое освящает души и которого много в православных сердцах, ибо Божественная воля именно путем глубокого смирения ведет Свою Церковь – Церковь Православную.

Но не хотели сербы, чтобы унижалось за свое убожество Православие, не хотели, чтобы над бедностью родных церквей смеялись чужие народы, и вот в начале XVIII века среди разоренных беглецов, среди скрывавшихся в горах комитов, среди простых селяков, не имевших часто лошади для обработки поля, но на себе самих и на своих старших сыновьях вспахивавших землю, среди этого нищего народа начались сборы на построение патриаршего собора и патриаршего дворца.

И каждый находил копейку, каждый находил грош, кто отдавал мешок с зерном, кто отдавал лошадь, кто сам шел работником на постройку – построение Палладиума сербской веры и народности шло быстро вперед. Заволновались было австрийцы и венгры, но, на счастье сербов, австрийский престол в это время занимала Мария Терезия, женщина мягкого характера и умная, матерински относившаяся ко всем многочисленным подчиненным ей народностям, и, тронутая самоотверженностью сербских бедняков, она не только не воспретила построения собора и дворца, но и сама внесла в это дело малую лепту.

И вот собор и дворец оказались построенными, и высоко над малым приграничным городом вознеслись острые шпили, осененные святым крестом.

С благоговением вступили мы в высокие величавые палаты этого священного патриаршего дворца, быстро прошли большой приемный зал и вошли в тихие комнаты, где веет веянием мира и праведности, в кельи митрополита Антония.

Владыка чувствовал себя плохо, его изнуряла длительная малярия. Только добрые, добрые глаза его загорелись радостным оживлением, увидя гостей из далекой страны, но наше сердце уже было согрето, растоплено, залито мягкими волнами горячего, светлого чувства, и так беспредельно отрадно было прильнуть к этой отеческой груди, слышать эти вдохновенные слова, к которым вот уже больше полувека прислушивается, как к вдохновенным глаголам, вся Православная Россия.

Владыка радовался нашему приезду, благодарил нас за те малые труды, которые мы понесли при этом, горячо и благодарно говорил он о тех, кто материально помог мне в этой поездке. Владыка с волнением в голосе спрашивал, что слышно там, на далеких восточных границах нашей Великой Родины. И вдруг слезы потекли из этих добрых глаз, и мы услышали слова, которые запомнятся на веки веков, которые обожгли душу: «А я о России скажу пушкинскими словами: «Как вино, печаль минувших дней в моей душе чем старе, тем сильней"». И снова заплакал чистейшими, тихими, но огненными слезами. Это плакал не старик, принужденный оставить землю отцов, не изгнанник, тоскующий по Родине, это плакал духовный вождь о своем заблудшем народе, духовный отец о страдающих детях. Так, вероятно, на священной Синайской горе плакал молнией осиянный Моисей, видя народ свой склоняющимся пред рукотворенными кумирами.

Много счастливых часов, много благодатных дней провели мы потом вместе с любимым Владыкой. Лаской, отеческой любовью, глубокой добротой Владыки были согреты все эти дни и часы. Я прочитал митрополиту Антонию все свои доклады и лекции о Дальнем Востоке, о нашей жизни, о наших надеждах и чаяниях, часто, часто это чтение окроплялось умилительными, чистейшими слезами Владыки. Слабый здоровьем, которое потрясли тягчайшие испытания, выпавшие на его долю, Владыка митрополит сохранил кристальную ясность ума, озарив ее праведнейшей чистотой сердца.

Владыка с интересом расспрашивал о церковной жизни Харбинской епархии, о просветительной деятельности и работе Духовной китайской миссии, и так как я не мог поспеть прибыть на церковный минувший собор, то просил представить все ценные сведения в ближайшие сессии Священного Синода, что я по долгу и выполнил.

Особенно глубокое незабываемое воспоминание осталось у нас в сердцах о тех часах и минутах, которые мы провели на молитве вместе с митрополитом Антонием. Ежедневно утром и вечером совершали мы иноческое правило в келье Владыки митрополита, и во время этих молитвенных часов, казалось, он озарялся тихим, неземным светом молитвы, просто, трогательно, по-детски, как ребенок пред Любящим Отцом, предстоя пред Богом.

Вместе с митрополитом Антонием живет его верный, добрый послушник, сотрудник и келейник, беспредельно ему преданный, – архимандрит Феодосий, воспитанник Киево-Печерской лавры, истинно русский инок, крепкий духом, стойкий в вере, самородок, глубоко мудрый крепким русским умом.

Кроме покоев, занимаемых Митрополитом и отцом архимандритом, в нижнем этаже патриаршего дворца расположен ряд покоев, которые занимают митрополиты и епископы Сербские в период заседаний Синода или в период Собора, происходящего в Карловцах ежегодно.

По распоряжению гостеприимного, доброго Патриарха отвели прекрасные покои и мне, так что я мог при каждом моем приезде в Карловцы останавливаться в гостеприимных дворцовых покоях. Эта исключительная любезность Патриарха глубоко тронула мое сердце.

В верхнем этаже дворца находится маленькая домовая патриаршая церковь, отделанная художественно, прекрасно, в стиле XVIII века, когда и построен этот дворец и большинство церквей в этой стране – новом местожительстве сербском.

В боковых крыльях дворца расположены покои Патриарха и ряд великолепных, дивно роскошных комнат: императорских, ныне королевских, покоев, тронная зала Патриарха, залы заседаний Собора и Синода. Все эти прекрасные комнаты показывал мне сам Святейший Патриарх Варнава, когда после своего выздоровления и возвращения из больницы он с любовью принимал меня у себя в покоях.

И от внешнего величавого вида Святейшего Патриарха, и от его вдохновенных глаз, и от его блестящего светлого ума, и от любящего сердца его, от этих мудрых, продуманных, исполненных необоримой силы речей – от всего его нравственного облика веет духом древних величайших духовных вождей великих православных народов. Таков был, вероятно, Амвросий Медиоланский, словом своим поддерживавший империи, таковы были патриархи цареградские и наши московские, всероссийские патриархи в лучший период расцвета Православного Царства.

Мы много говорили с Патриархом обо всех сторонах церковной жизни, обо всех многочисленных вопросах, волнующих Церковь Христову в наше время. И в каждом слове, в каждой мысли, которую так просто и так отчетливо высказывал Патриарх, был виден его широкий ум, его всеобъемлющее сердце, полное веры и любви Христовой, чувствовался настоящий духовный вождь, за которым с полным доверием может смело идти православный народ.

Глубокая духовная энергия и стремление к общей плодотворной работе на пользу родного народа звучат в словах Святейшего Патриарха, с которыми в минувшем году обратился он к руководимому им духовенству в первом годишняке⁴⁰³ Сербской Патриархии:

«Слуга Христов ie и приiатель и отац народа, те му не могу бита страна социiална, политичка и привредна питаньа кoia се тичу благостаньа народа. Односи измеджу цркве и државе, цркве и нациiе, цркве и кньижевности, цркве и уметности, цркве и школе, дужности и права граждана, зла од корупциiе и узурпациiе, узаiмна права и дужности рада и капитала, етика у трговини и caoбpaчaiy, соцiализам и анархиiа – такве и сличне ствари су животна питаньа, тако животна питаньа, да се око ньих крече општи мир и свеопшта безбедност.

Духовник ie реформатор и на социiалном и на религиозном польу, он ie и патриот и проповедник. Земальско и вечно блаженство поверних му душа подiеднако су му на срцу. Нека oвai први годишньак Српске Православие Патрiаршиiе покаже да сва дневна питаньа занимaiy и посланике Божиiе, чиiи ie дух преданьа противан одвеч наглим новаченьима, a чиiе хришчанско милосердже их гони да сваку праведну нову меру пригрле и унапреджуiу само ако се ради о помочи брачи Koia пате и непотребну невольу и немаштину трпе».⁴⁰⁴

Я встречался с теперешним Патриархом Варнавой, тогда еще молодым епископом, в Петербурге в Александро-Невской лавре, где мы оба тогда останавливались, когда я был архимандритом. И я глубоко счастлив был возобновить это радостное духовное общение с великим духовным вождем православного славянского народа, столь родного нам. И с его стороны встретил я глубокую трогательную отеческую любовь.

Во все время нашего пребывания в Карловцах мы обедали и ужинали в патриаршей трапезной. Там за ежедневными трапезами тесной и дружной единодушной семьей объединялись сербские митрополиты и епископы с русскими архипастырями. Там и мы познакомились со всеми с ними, с этими истинными вождями своего народа, из которых многие разделяли со своим народом и скорбь, и страдания в страшные дни военных бурь.

Мы встретили там Иосифа, митрополита Скоплянского, человека огромной энергии, крепкой воли, светлого ума, горячего патриота. В период войны с сербскими партизанами скрывался он, будучи еще иеромонахом, в глубине гор, ночуя под открытым небом, проходя где пешком, где верхом на лошади опасные и труднопроходимые места. И доныне он верхом объезжает многие горные места и селения своей епархии.

Познакомились мы с благостным, добрым и ласковым епископом Вениамином, воспитанником русской Кишиневской семинарии, отнесшимся особенно ласково к нам, гостям далекого Востока. Он также перенес вместе со своей паствой тяжелый исход народа из Сербии в Албанию и на остров Корфу во время Великой войны, основав там в тяжелых условиях изгнания сербскую гимназию.

Встретили там и великого духовного наставника всего православного сербского народа епископа Николая Охридского, златоуста Сербской Церкви, неустанно трудящегося на ниве пробуждения народной совести, укрепления веры православной своими миссионерскими письмами, своими огненными проповедями.

Много и других епископов, выдающихся своими талантами и горячей ревностью в церковных трудах, имеет Сербская Церковь. Из них необходимо еще указать старца Владыку Георгия Банатского, глубоко духовного, глубоко благородного, истинного отца своего народа; митрополита Досифея, с которым мы познакомились в Загребе, где я читал лекции; Владыку Тихона, главного помощника патриаршего; Владыку Емелиана, доброго и чуткого; глубоко культурного Владыку Иринея Новосадского и митрополита Черногорского Гавриила – человека выдающихся талантов и энергии, скромного и смиренного Владыку Викентия, Владыку Серафима Призренского и других.

В Сербской Церкви в настоящее время очень много работы, и сербские иерархи с помощью Божией работают много и плодотворно. Каждому епископу вменяется в обязанность дважды в год объехать всю свою епархию, чтобы быть самому в курсе ее нужд. Объезды эти обычно совершаются весной и осенью, когда крестьянские лошади свободны и легко могут быть предоставлены для нужд архиерея и его свиты, когда сами крестьяне свободны от работ и могут принять участие в церковных праздниках, которыми сопровождается объезд архиерея. Осенью же, когда у крестьян собран урожай и виноград, обычно производится и сбор на церковные нужды.

Мы говорили уже о сербском благочестии, о его своеобразии и отличии от благочестия русского. Здесь упомяну лишь, что как раз в Карловцах на «славе» Патриаршей Церкви в день святого Дмитрия Солунского мне привел Бог впервые принять участие в традиционном ритуале «славы». Накануне этого дня в храме была совершена торжественная всенощная. На литургии присутствовали все пребывавшие в Карловцы сербские и русские архиереи. Служили Владыка Георгий и Владыка Вениамин. После литургии служившие Владыки, митрополит Иосиф и я, т. е. четыре архиерея, совершили обряд освящения хлеба и вина и сечения колача. Под пение «Исаия ликуй» и «Святии мученицы» мы трижды по трижды поднимали освященный колач, подобие артоса, повертывая его в наших руках, вливали вино в нижнюю сторону колача и разломили его по надрезам на четыре части. Потом подняли эти части и поцеловали их снова трижды по трижды. Таким образом я вступил в духовное родство с теми сербскими иерархами, вместе с которыми я принимал участие в обряде «слава».

Чрезвычайно единодушно и тепло прошло наше взаимное духовное общение с сербскими и русскими иерархами в патриаршем дворце во время моей лекции о Камчатке, о Маньчжурии, Китае и вообще о Дальнем Востоке. И сербские, и русские иерархи чрезвычайно живо и глубоко интересовались Дальним Востоком и той чисто русской жизнью, которая развивается и растет тут. Очень интересовала их и миссионерская работа как на Камчатке, так и в Китае и в Ниппоне (Японии).

В Карловцах познакомились мы с управлением Сербской Церковью и с некоторыми подробностями сербской церковной жизни.

Управляет Сербской Церковью Патриарх вместе с Синодом. Высшим органом управления является церковный собор, который созывается Патриархом ежегодно. Собор происходит в том самом помещении Патриархии, в котором останавливались мы во время нашего пребывания в Карловцах.

В Карловцах сосредоточено и управление Русской Церковью за границей. Синод, во главе которого стоит Блаженнейший митрополит Антоний, включает в свой состав живущего в Иерусалиме архиепископа Анастасия, архиепископа Гермогена, архиепископа Феофана и архиепископа Сергия. Во время моего пребывания в Югославии я также входил в состав Синода.

Во время моего пребывания в Югославии мы провели две сессии Синода, рассмотрев много серьезных, больших, важных вопросов. Особенно важно было учреждение на последнем заседании Синода Братства Святой Руси имени святого князя Владимира, которое должно объединить все русские национальные организации на общей, единой основе – Православной вере. Центр этого Братства находится в Сремских Карловцах, и возглавляет его Блаженнейший митрополит Антоний. Отделы Братства учреждаются во всех епархиях и миссиях, а отделения во всех приходах, разбросанных по всему пространству зарубежья. Тогда же на заседании Синода выработан был и знак этого Братства, которым должны награждаться заслуги отдельных лиц, творящих полезную церковную работу.

Отделы Братства, вероятно, в самом ближайшем времени будут организованы и у нас, на Дальнем Востоке. Блаженнейший митрополит Антоний возлагает большие надежды на это Братство, ибо считает, что именно Братство сможет положить конец тем раздорам и разделениям, которые так вредно отражаются на общей жизни русской эмиграции за границей.

Наши архипастыри, живущие в Югославии, приняли живейшее участие в работе по организации Братства.

Всею душою, сердечно сблизился я с добрым и отечески ласковым Владыкой архиепископом Гермогеном, Донским и Новочеркасским, который стал моим аввой – духовным отцом. Глубоко русский человек, донской казак по рождению, архиепископ Гермоген – горячий патриот России и казачества. Энергичный, предприимчивый, сильный духом, он однажды в начале тяжкого периода беженства с острова Лемноса в маленькой утлой рыбачьей лодке приплыл на Афон за пятьдесят с лишним морских миль. Целую неделю пробыл Владыка архиепископ в море среди бури, ветра и непогоды, одинокий на утлой лодочке. На Афон прибыл он, движимый великой ревностью увидать и преклониться пред святыней православного иночества.

Архиепископ Феофан совершил великий подвиг, важную духовную заслугу перед русской эмиграцией, ибо он вывез из пределов России святую и чудотворную икону Курской Божией Матери «Знамение», перед которой теперь горячо и усердно молятся русские люди Белграда и всей западной эмиграции, ибо время от времени эту святую икону возят по всем православным церквам Европы. Вместе с тем эта святая икона является и залогом единения русских людей, ибо по благословению митрополита Антония молитвы перед ней совершаются во всех русских церквах, невзирая ни на какие разделения.

Архиепископ Сергий, Черноморский и Новороссийский, – очень престарелый Владыка, глубоко сосредоточенный в оказании помощи своим бедствующим в советской России близким, он пользуется внимательной и ласковой любовью всех наших иерархов и в свою очередь ласково и внимательно относится к своим собратиям и сотрудникам.

Для нужд Русской Церкви в Карловцах у митрополита Антония есть свой небольшой, более чем скромный храм, настоятелем которого является всеми любимый батюшка, отец архимандрит Феодосий. В этом храме ныне изредка по болезни, а прежде каждое воскресенье совершал Божественную службу Владыка митрополит Антоний. С этой кафедры в течение более чем десятилетия раздавалось его божественным вдохновением отмеченное слово.

В этой церкви в праздник Покрова Божией Матери посвятил Блаженнейший митрополит Антоний моего секретаря, о. Нафанаила, в сан игумена, наградив палицей и вручив после литургии игуменский жезл. Во вдохновенном, душу волновавшем слове он указал юному игумену на те великие обязанности, которые на него возлагаются новым саном, указал на путь смирения как на самый прямой и верный путь к Царствию Божию.

В этой же церкви накануне дня моего Ангела по просьбе Патриарха Варнавы и по благословению митрополита Антония я совершил пострижение в иночество Владимира Николаевича Халаева, человека некогда значительного. На склоне лет своих он желал отдать все силы своего ума и духа на служение Богу. Он вступил в клир Сербской Церкви, и для жизни и подвигов ему предназначался тот монастырь, в котором имеет местопребывание Владыка архиепископ Гермоген. Конечно, и для Владыки архиепископа, и для старца-инока Варлаама такое взаимное общение будет источником духовной радости.

В этой же русской церкви в Карловцах много раз дал Господь и мне великое счастье совершать Божественную литургию.

Здесь провел я день своего Ангела, когда был взыскан особенной любовью, особенной лаской благостного, любящего митрополита Антония. От его рук получил я в этот день святый крест, украшенный драгоценными камнями, и трапезу в день моего Ангела Владыка Антоний устроил в своих покоях.

На этой трапезе снова встретились в дружественном, мирном и единодушной общении все архипастыри – представители сербского и русского духовенства.

В этом единодушии, в любви и мире представителей Единой Святой Христовой Церкви двух великих славянских народов таится огромный смысл, огромное нравственное значение.

Когда во время Божественной литургии в Сербской Церкви слышишь священные с детства знакомые слова молитв и молитвенных возгласов, ярко и ярко сознаешь великое вселенское значение Православия – нашей святой Церкви.

На это указывал мне в наших с ним разговорах и лучший выразитель сербской церковной мысли в нынешнее время – епископ Николай Охридский после моих рассказов об успехах проповеди Православия среди народов Дальнего Востока.

И эти нити, которые протягиваются от дальних краев Дальнего Востока, от нашей Церкви к Церкви родной нам Сербии, служат крепким залогом несокрушимого единства Церкви Христовой.

3. Фрушкая гора

Недалеко от Сремских Карловцев огромным, плотным массивом возвышается над мирными долинами этой области Фрушкая гора.

С этой местностью связано много значительных в жизни края исторических воспоминаний. Здесь когда-то проходила граница Великой Франкской монархии Карла Великого и Византийской империи. По имени франков, чьи пограничные посты стояли когда-то на этой горе, и называется она вот уже в течение более тысячелетия Фрушкой, франкской горой.

Когда франкские пограничные отряды, воинственные усатые галлы, полудикие германцы и саксы спустились с этой горы и покинули местность, которую стали захватывать многочисленные славянские племена, тогда на протяжении многих столетий осталась стоять одинокой и пустынной старая Фрушкая гора. Проходили мимо нее авары, славяне, угры, византийцы, швабы, потом пришли турки, оглашая окраины горы дикими, воинственными криками, стонами своих жертв, плачем полонянников. Но вот после турецких нашествий снова услышала Фрушкая гора давно ей знакомую славянскую речь на своих склонах. Эти славяне были не воинственные дружины зетских и хорватских князей, не рыдающие пленники угров или аваров. Это какие-то особые люди стали петь особые песни на склонах старой горы.

Из плененной турками старой Сербии к подножию и склонам Фрушкой горы пришли иноки сербские, и целым сонмом священных прекрасных обителей украсилась Фрушкая гора.

Одним из первых монастырей, выросших на склоне горы, был монастырь Крушедол, возникший на рубеже XV и XVI столетий.

С монастырем этим тесно связано имя последней сербской деспотицы, т. е. Великой княгини святой Ангелины и всего ее святого семейства.

После страшного поражения, которое понесли сербы на Косовом поле, своим упорным сопротивлением, своим доблестным геройством добились они права сохранить некоторую часть своей прежней независимости и славы еще на полтора столетия. Династия Бранковичей получила права князей, подвластных турецкому султану и зависимых от него. Беспредельно тяжело и трудно было положение этих последних сербских властителей – посредников между своим народом и злыми иноземными жестокими завоевателями. Всеми силами, всеми доступными им средствами стремились они продолжать древнюю исконную православную политику сербских великих царей и князей, поддерживали монастыри, строили их и украшали храмы. Святая Ангелина, последняя великая княгиня сербская, оказала много помощи, много поддержки русскому монастырю на Афоне – святой Пантелеймоновой обители, переживавшей тогда трудные времена. Но когда почувствовала она, что дальше продолжать это святое дело не в силах, как священный завет передала она попечение над обителию Пантелеймоновской Великому князю возрождавшейся России – Иоанну Васильевичу Третьему Московскому, прося его поддержать древнюю обитель, основанную еще Ярославом Мудрым.

В 1480 году умер муж святой Ангелины, слепой Великий князь Стефан. Святая Ангелина удалилась в Венгрию. Ее старший сын, святой Максим, принял власть архиепископскую, ее младший сын Иоанн стал последним великим князем Сербским. И вот с помощью своих сыновей, а также при поддержке владетеля Влахии Иоанна Найгула решила святая Ангелина создать монастырь, в котором нашли бы вечное успокоение останки ее святого мученика мужа. В конце XV века приступила она к постройке монастыря Крушедола, но скоро ясно увидала, что с помощью только своих сыновей и Найгула создать достойной обители не сможет. И тогда снова обратилась она за помощью к Великому князю Московскому, уже Василию Ивановичу, прося его поддержать святое дело.

Монастырь Крушедол

И Великий князь Российский по-царски ответил на просьбу родной славянской княгини. С духовником княгини Ангелины он прислал четыре связки копр соболей, четыре тысячи белок и другие драгоценные дары. На вырученные за это деньги и был построен великолепный Крушедольский монастырь, ставший впоследствии королевской лаврой династии Обреновичей.

С чувством особого благоговения посетили мы монастырь Крушедол и поклонились святым мощам Великой княгини Ангелины и ее святых сыновей, как бы восстанавливая ту духовную связь ее монастыря с далекой Сибирью, которая началась присылкой Великим князем Московским лучшего дара Сибири – ее великолепных соболей. В прекрасном патриаршем экипаже, любезно предоставленном нам Святейшим Владыкой Варнавой, ехали мы к Крушедолу по горам и долинам осенним вечером.

Прекрасен и великолепен монастырь Крушедольский. Высоко в небо вознесся шпиль его храма, могучи и несокрушимы его стены, но лучшие сокровища таятся внутри. В храме в старинных гробницах покоятся нетленные останки мощей святой Ангелины и ее сыновей: архиепископа Максима и Великого князя Иоанна. Мощи святого Стефана, супруга святой Ангелины, сожгли турки в 1716 году. Тогда же пытались они сжечь и все святые мощи, хранимые в обители, но часть мощей святой Ангелины, Максима и Иоанна остались целыми.

С великим благоговением принял я от благостного настоятеля Крушедольской лавры отца архимандрита Саввы часть мощей святой княгини Ангелины.⁴⁰⁵

История Крушедольского монастыря говорит нам, что та глубокая духовная связь, которая с самого его начала была завязана между ним и далекой Православной Россией, продолжалась и на всем протяжении его истории. От царей Петра и Иоанна Алексеевичей получил этот монастырь в 1685 году хрисовулу⁴⁰⁶ на ежегодные значительные пожертвования. Щедрые дары царя Алексея Михайловича, императрицы Екатерины и других русских государей хранятся в богатой ризнице монастыря.

В самой церкви прекрасен иконостас, удивительно цельное и художественное сочетание византийского стиля и раннего барокко.

С глубоким интересом и вниманием осматривали мы и владения монастыря: его сад, хозяйство, поля и виноградники.

В монастырских владениях находится священный чудотворный ключ, глубоко почитаемый всеми окружающими поселянами. Мы были на этом старинном источнике, вошли под прохладную сень грота и с молитвой пили студеную чистую воду. И казалось, близка тогда была сама седая древность тех давних времен, когда первые славянские племена приходили в эти места и, утомленные после долгого пути, с глубочайшей благодарностью Богу находили студеный, чистый, прохладный ключ. Это благоговейное чувство благодарности Богу за ниспосланную благодатную влагу оставалось и тогда, когда славяне принимали веру Христову, и чувство это, безотчетное и туманное, освящалось первого августа и весной в Преполовение – священники с народом приходят к этим ключам, освящая их чистые воды.

Недалеко от Крушедола высится старинный монастырь Раваница. В те давние и страшные годы, когда, бежав от турецкого ига, сербы покидали любимые родные места, места, овеянные древней исторической славой их предков, они захватили с собой в новые края священнейшие реликвии прошлого. Захватили они и мощи своих великих святых, захватили мощи великого мученика сербского святого царя Лазаря, погибшего вместе со всем своим воинством до единого человека в страшной, жестокой Косовской битве.

И вот над святыми мощами царя Лазаря в новой чужой земле, в стране изгнания, воздвигли сербские поселяне прекрасный благолепный монастырь.

Ранним осенним утром, когда поля кругом желтели спелыми колосьями, а могучая, великая гора Фрушкая на склонах своих краснела и желтела листьями виноградников, сгибавшихся под тяжестью плодоносных лоз, на одном из поворотов дороги нам показался Раваницкий монастырь, окруженный могучей стеной монастырских зданий, расположенных как около центра около своего храма, своей главной святыни.

Проехав через старинные огромные ворота монастыря, мы прямо подъехали к церкви и с молитвенным благоговением вступили под ее старинные своды. Высокая, богато украшенная гробница с мощами святого царя Лазаря стоит у иконостаса. С молитвой преклонились мы пред этими святыми, совершенно нетленными вот уже на протяжении шести веков останками.

Там же, в этом святом храме, хранятся все реликвии, все священнейшие воспоминания о царе Лазаре: его окровавленная одежда, его латы, шлем и щит. С самых старинных времен сотнями и тысячами приходят к этой гробнице благочестивые сербы со всей православной Сербии со своими радостями и горестями, со своими мечтами и надеждами.

И встает здесь ясно пред мысленным взором тот страшный, трагический, но славный момент в истории Сербии, когда во главе всего вооруженного своего народа царь Лазарь на поле Косовом встретился с воинством султана Мурада, во много раз превосходившим малое воинство сербское, с турецкой армией, прославившейся уже победами над всеми, кто дерзал противиться ее силе. Долго длилось страшное, ожесточенное сражение. Как львы, дрались сербы за свой родной край, за свою отчизну, за великую древнюю славу. Но грозны были и турки, вспоенные славой побед, подогретые мечтами о загробной награде каждому павшему в борьбе с гяурами, почерпавшие уверенность в победе в своих подавляющих силах. Битва кончилась лишь тогда, когда не осталось ни одного живого серба. Но, умирая, они сумели прорваться сквозь ряды турок и закололи самого султана Мурада, победителя в этой битве. Все сербское дворянство до единого человека славной смертью окончило свое существование в этот страшный день. Вся страна была обескровлена совершенно. Опустевшие деревни, безлюдные города лежали на пути победителей. Но и у турок оставалось мало силы, а главное, не стало самого вождя, самого султана. И, опасаясь дальнейшего сопротивления, боясь доводить до полного ожесточения этот мужественный народ, турки предоставили сербам еще на полтора столетия относительную свободу под своим верховным владычеством.

А народная память сложила сотни и тысячи песней, баллад и преданий о страшном Косовском дне. Из этих преданий чаще всего слышится предание о Косовской девушке, принесшей чашу воды умирающему последнему герою великой Сербии.

Все это ясно вспоминается в пределах Раваницкого монастыря, где почивают мощи святого мученика царя Лазаря.

А в нашей памяти в эти минуты воскрес образ другого Царя-мученика, нашего Императора Николая II, так же погибшего в неравной борьбе со злым, жестоким и сильным мировым врагом, так же унесшего с собой славные страницы своего народа, также сменившего корону и пурпур царский на венец мученический. Сердце сжалось глубокой болью, тяжелой скорбью. И ясно стало для духовного взора, что эти два великих единокровных царя предстоят ныне пред Престолом Всевышнего в страдальческих, мученических венцах, молясь за великое и многострадальное славянское племя, на долю которого в мировой истории выпало так бесконечно много страданий и мук.

Я высказал эти свои мысли в дружественной беседе с добрым, благостным настоятелем Раваницкой обители отцом архимандритом Макарием и с братией этого монастыря. И в чутких добрых сердцах этих близких нам по духу и крови людей нашел я задушевный отклик, а на глазах видел отблески добрых слез.

В этом святом монастыре имеет пристанище наш русский архиепископ Феофан, владыка Курский, которому русская эмиграция обязана великим и чрезвычайно важным подвигом: он вывез из пределов России чудотворную икону Курской Божией Матери и тем спас эту святыню от поругания, которому ныне подвергаются другие святыни на Русской земле.

В монастыре, находящемся недалеко от Раваницы – в обители Гергетек, – проживает Владыка архиепископ Гермоген, член Русского Православного Синода за границей.

В ближайшем соседстве с обителью Раваницкой находится монастырь Язик, где хранятся мощи святого царя Уроша вместе со многими реликвиями древнего Сербского царства и старинными прекрасными книгами. Мы были в этом монастыре и благоговейно помолились пред его святынями.

Также на Фрушкой горе среди иных обителей и монастырей притаилась в лесистой местности обитель Хоповская – русский женский монастырь, наследник прекрасного русского Лесненского монастыря, столь чтимого в России, хранителя чудотворной Лесненской иконы Божией Матери и многих иных святынь.

С особенно глубоким чувством подъезжал я теплым осенним вечером к стенам Хоповской обители, сопровождаемый милыми и добрыми моими спутниками – отцом архимандритом Феодосием и отцом игуменом Нафанаилом. С самых ранних детских лет меня связывали глубокие духовные узы со святой обителью Лесненской, с ее великой святыней – чудотворной иконой. Там, в этой обители, посвятили свои силы Богу многие хорошо мне знакомые инокини и между ними моя учительница, моя воспитательница в раннем детстве.

Лесненский монастырь, основанный в 1884 году, имел большое, чрезвычайно важное значение в церковной жизни нашего западного края, ведя большую и настойчивую борьбу со всеми противными Православию течениями нашей западной окраины. Сестры Лесненской обители посвящали себя благотворительной и просветительской работе, которую вели неустанно и которая стояла на высоте своего великого служения делу милосердия и церковной работы. В то же время их обитель являлась форпостом Православия в инославной стране и достойно, свято несла свое трудное, но святое и высокое знамя.

Когда над нашей Родиной разразилась страшная, всеуничтожающая гроза, сестры Лесненской обители во главе со своей настоятельницей – знаменитой игуменьей Екатериной, в мире графиней Ефимовской, в течение долгих лет руководившей монастырем, покинули пределы порабощенного отечества и прибыли в другую славянскую страну, в землю Сербскую.

Монастырь Хопово

В Сербии в это время в течение почти двух веков не было женских монастырей. Мужские монастыри во множестве покрывали страну, но и в мужских монастырях было малолюдно, часто не более как по два-три монаха, а женских обителей не было совершенно. Между тем нужда в таких монастырях была большая. Пробужденная бедствиями войны и страшного отступления через Албанию, народная совесть внятно звала сербский народ к молитве и покаянию, потерявшие в военной грозе своих мужей, сыновей или отцов женщины искали утешения в молитве, искали крепкого, надежного прибежища в своих скорбях – и не находили. Часть народа нашла выход своим глубоким религиозным чувствам в так называемых «покретах», или «побожничьих братствах», своеобразных полумонашеских религиозных сербских обществах, о которых я буду говорить в одном из следующих очерков. Но некоторые женщины хотели вполне отойти от мира, от мирской жизни, всецело отдаться молитве и созерцанию, хотели монашества, а его не было.

И вот на яркий светильник, возжженный в Хопове пришедшими из России инокинями Лесненской обители, потянулись многие смятенные миром женские души, и женские обители одна за другой вновь возродились в пределах сербских. В настоящее время в Сербской Церкви 180 мужских монастырей с 400 монахами и 16 монастырей женских с 260 монахинями. Ежегодно многое множество исстрадавшихся сербских женщин и горящих глубокой верой девушек стучатся в стены святых обителей, желая отдать Господу Богу чистые свои души, и разум, и сердце.

В монастыре Хоповском в открытой гробнице почивают святые мощи великомученика Феодора Тирона, столь чтимого всем православным миром, в память которого Церковью установлен особый праздник с освящением колива – кутии – в пятницу первой недели Великого поста.

С глубоким молитвенным благоговением преклонились мы пред святынями Хоповской обители. Мы прослушали там всенощное бдение и на следующий день литургию, внимая прекрасному хору инокинь. После литургии совершили мы молебен пред святыми мощами великомученика. От настоятельницы монастыря, глубоко всеми почитаемой игуменьи Нины, я получил на молитвенное воспоминание драгоценный дар – икону святого Феодора Тирона с частицей мощей этого святого. Эту икону уже давно приготовила для себя матушка Нина, чтобы с ней вернуться в Россию, когда благословит это Господь, и в течение многих годов изгнания икона была на святой гробнице. С благоговением принял я святой дар и был глубоко счастлив разделить молитвенное общение и духовное единение с этой святой обителью. Духовник Хоповского монастыря, высоко духовный человек о. Алексий, показал нам дивные, замечательно художественные фрески этого монастыря, к сожалению, большей частью скрытые под слоем штукатурки, которой замазали их за последнее пятидесятилетие рабочие, ремонтировавшие храм еще до переезда в Хопово лесненских монахинь.

Фрушкая гора является центром сербского монашества на севере, но главное множество святых и высоко почитаемых монастырей Сербии находится на юге, в старинных, освященных пребыванием самых чтимых сербских святых долинах Дрима и Моравы.

Во всяком случае можно смело сказать, что монашество в Сербии совершенствуется ныне с каждым годом, с каждым днем благодаря стараниям иерархов, особенно Патриарха Варнавы, благодаря прибытию в Сербию нескольких глубоко духоносных носителей традиций русских святых монастырей, благодаря высокому стремлению к Богу православных сердец.

В течение ряда веков сербские монастыри имели значение в истории народа главным образом как очаги борьбы за веру православную и родную землю против иноверных поработителей. В тишине монастырей собирались народные вожди, водившие дружины свои в битвах «за Крест честной и свободу златну», из монастырских келий выходили иногда такие неукротимые борцы против турок, как первые вожди Черногории; монастыри благословляли эту борьбу и молились за борцов.

Теперь эта роль окончилась вместе с освобождением и объединением великого югославянского народа. Но лучшие представители иночества хорошо понимают, что теперь наступает время еще более тяжелой и ответственной борьбы, борьбы против стихий и искушений мира, за оцерковление и очищение народа, за правду Божию, против сил зла. В огне этой борьбы пал единокровный и единоверный сербскому народу народ русский, но святое знамя Православия, которое в течение веков нес русский народ, ради которого вынес столько мук, ради которого и ныне столько огненных страданий испытывают лучшие русские люди, это святое знамя крепко держится руками сербских монахов.

Наши молитвы, наше духовное единение, наша глубокая братская связь всегда с ними, и чрез моря, чрез океаны и тысячи верст пространства мы объединяемся в наших молитвах пред Престолом Всевышнего. А как символ этого нашего единения с далекими братьями служит здесь, в Харбине, священный залог Сербской Церкви, переданный мне руками Святейшего Патриарха Варнавы, – святые мощи великого святителя сербского, архиепископа Арсения.

4. Южная Сербия

Из всех наук человечества, великих плодов человеческого разума, полнее и глубже всего касается нашего сердца наука история племен и народов. Постигая истины математики или естествознания, мы можем соглашаться с ними умом, мы можем принимать их сознанием, но чувство наше будет молчать при этом. И в противность этому не можем мы без трепета сердечного слышать повести о делах и событиях исторических тех или иных народов, игравших ту или иную роль на великой мировой сцене всемирной истории.

Наше сердце не молчит равнодушно, когда разум воспринимает известия о событиях исторических. Вместе с Александром Македонским мы торжествуем его победу над варварами, вместе с Цезарем дерзновенно переходим через Рубикон, вместе с крестоносцами духовно радуемся, видя стены святого Иерусалима.

Но если столь велико наше сочувствие при чтении истории народов, нам чуждых и далеких, то во сколько же раз более волнует наше сердце и разум история народа, единого нам по вере и крови, в исторических судьбах которого такое близкое участие принимала наша великая и славная некогда Родина.

Между тем история сербского народа очень мало известна в русском обществе. И если этот прискорбный недостаток хотя бы в малой мере я смогу восполнить моими повестями, я буду искренне и глубоко рад.

Не велика, не обширна та область, на которой совершались самые знаменательные, самые центральные моменты сербской истории. Нет там безграничных степей приднепровских и придонских, нет бесконечных приволжских лесов. Трудно развернуться здесь широкой славянской натуре, и она сжимается здесь в крепкие, отточенные единицы, как солнечный луч, группируется в один или два фокуса, сосредоточивающих всю силу, всю энергию народа. Так, в противоположность могучему орлу, летящему над бескрайними просторами, маленький благородный сокол, родной брат орла, символ доблести, сосредоточивает в своем маленьком теле столько мужества и силы, что никогда никакой иной птице не уступит своего пути.

Долины Моравы, Дрима, Дрины и Неретвы – вот та ограниченная область, на которой совершались события истории Сербии, откуда, как из могучего гнезда, сербский сокол часто простирал свои крылья на во много раз большие пространства, но где неизменно сосредоточивались самые важные, самые священные центры государственного бытия этого славянского народа.

Дождливым осенним вечером по непролазно грязной дороге мы проезжали среди равнин старой Сербии. Среди городов и поселков белели минареты многочисленных мечетей, слышалась албанская и турецкая речь, редко-редко раздавались звуки славянских слов.

Если вы проезжаете по исторической, священной для великого народа стране и не слышите там его речи, если вы видите на каждом шагу при этом дивно прекрасные остатки исторических памятников этого народа – его храмы, дворцы, монастыри, окруженные глубочайшей народной любовью, и в то же время встречаете при этом как коренное население представителей другого народа, ваше сердце подскажет вам, что здесь произошла какая-то страшная, тяжелая историческая трагедия.

Трагедией напоена история Сербии, как история и всего славянского племени.

В IX веке, когда на северо-восток от сербских гор и долин основывалось другое славянское государство – великая Русь, было в Сербии уже два могущественных владения – Рашка и Зета. При рашском Великом князе Мутимире сербы приняли христианство, и на память об этом великом событии доныне осталось празднование каждой семьей «славы» – памяти того святого, в честь которого назван был первый принявший христианство серб, прапредок данной семьи.

Несколько раз после того переживала Сербия минуты падения и времена славы, пока усилиями Великого князя Стефана Неманья не была соединена в одну могучую державу, и с того момента приобрела Сербия в лице Неманичей самую великую, самую славную, самую святую свою династию, высоко в голубой купол неба вознесшую славу сербского имени.

Многими трудами и усилиями основатель новой династии первый великий властитель Сербии святой Стефан Неманья сковал юную славянскую государственность.

Его великими и достойными продолжателями были два его сына: Стефан и Ростислав. С детских лет юный Ростислав стремился к благочестивой и богоугодной жизни, стремился оставить этот мир и отдать силы свои всецело Богу. Восемнадцатилетним юношей он покинул удельное княжество, которое предоставил ему отец, и удалился на Афон, в русский Пантелеймонов монастырь, где провел первое время своего монашества. Так на ранних еще ступенях своей истории тесными узами связывались святые Церкви России и Сербии.

С высокой монастырской башни сбросил инок Савва своим спутникам, пришедшим с ним из Сербии, свои богатые великокняжеские одежды, а сам облекся смиренной одеждой инока.

Впоследствии к своему иноку-сыну на святую Афонскую гору с высоты великокняжеского престола пришел и державный отец святого Саввы – Стефан Неманья, который вошел в сонм святых Православной Церкви с именем Симеона Мироточивого. А через несколько десятилетий стал святый Савва первым независимым архиепископом Сербии и венчал на царство первого короля родной страны, своего брата Стефана.

Первоначальной столицей Сербского архиепископства был монастырь Жича. Там жил и подвизался и оттуда управлял Сербской Церковью святый Савва. Из Жичского же монастыря вышел и великий преемник святого Саввы – святой архиепископ Арсений, продолжавший труды своего учителя и наставника.

По указанию святого Саввы святым Арсением было создано новое средоточие церковной жизни для Сербии в обители Печской, которая стала церковным центром на долгий, долгий период для всей Сербии и прилегающих стран.

К этой-то древней святой обители и приближались мы темной дождливой осенней ночью.

Монастырь Жича

Поздно ночью, около двенадцати часов, мы прибыли в древний город Печь. Еще полторы версты надо было пройти по размытой дождем грязной дороге пешком до монастыря. С нами шли двое местных жителей. Черная ночь царила кругом. Только туманный блеск луны временами просвечивал сквозь ряды тяжелых туч и неверным светом освещал поразительно красивые виды кругом. Огромные застывшие горы сторожили эту местность, быстрая-быстрая горная речка пробегала мимо дороги. Речка эта так и называется – Быстрица. Город Печь с узенькими грязными улицами, с восточными турецко-албанскими домами и стройными минаретами скоро кончился, мы вступили на горную дорогу, и через час пути пред нами в темноте ночи вырисовывались вековые могучие стены Печского монастыря, древней великой Патриаршей лавры Сербского царства.

Огромные, тяжелые, вековые, кованные чугунными плитами ворота закрывали вход в лавру. Тяжелый молоток висел на воротах для того, чтобы пришелец мог нарушить тишину сна этой обители и получить право войти под ее гостеприимный кров.

Мерно и тяжело застучал молоток по кованым плитам ворот – раз, и два, и три, но безрезультатно. Никто не спешил на зов молотка. Страх стал закрадываться в нашу душу. Дождь медленно накрапывал с темного неба. Горы кругом молчали черным молчанием безлюдной глубокой ночи, вдалеке виднелись очертания также погруженного в темноту абсолютно чужого города, сопровождавшие нас албанцы еле понимали наш полурусский, полусербский язык.

Уже мы были готовы потерять надежду, когда наконец раздались звуки шагов, тяжелые ворота заскрипели на ржавых старинных петлях, и мы, усталые от долгой томительной поездки, от ожидания, продрогшие, промокшие, были с доброй и теплой лаской приняты в священных стенах святой обители.

На следующий день мы были на богослужении в монастырском храме. Богослужение совершал русский иеромонах-валаамец – о. Герман. После литургии мы осматривали храм и обитель.

В Печском храме покоятся мощи всех первых иерархов Сербии, а также мощи святых Петозарных мучеников, столь чтимых Православной Церковью.

Об одном из Петозарных мучеников, о святом Оресте, трогательно повествует святой Димитрий Ростовский. В кратком житии этих мучеников указал он их мужественное, безбоязненное исповедание веры Христовой и поведал, как злобные мучители, раздраженные этим непоколебимым мужеством, влили расплавленное олово в глаза страдальцев, предав их таким образом мученической смерти. Написав житие, святый Димитрий заснул. И во сне видит он святого Ореста, который говорит ему: «Почему ты не рассказал о всех мучениях, которые мы претерпели за Христа? Видишь, не только глаза мои сожжены были за нашу святую веру, но и все тело мое покрывают раны. Каждая эта рана принята нами за Христа. И ни муки, ни раны – ничто не в силах было отторгнуть нас от радости нашей – Христа Спасителя».

С благоговейной любовью и умилением взирали мы на священные главы мучеников, видели залитые оловом чистые их очи, стараясь зажечь наши малодушные сердца чрез тьму веков от пламенной веры этих святых страдальцев за имя Христово. Глубокой, глубокой древностью дышат стены Печской обители, этого единственного, неповторимого прекрасно сохранившегося памятника XIII столетия. Стены храма расписаны художественными фресками, которые местами отлично сохранились. Диаконник с окнами на две стороны, чтобы диаконы во время богослужения могли наблюдать за порядком в храме, крохотные двери в стенах, массивные стены и двери – все производит неотразимое, большое впечатление.

Вдоль стен стоят гробницы иерархов сербских, архиепископов и патриархов.

С молитвенным благоговением поклонились мы этим святыням, а потом прошли в монастырскую библиотеку, где видели поразительные памятники глубокой исторической старины. Там есть Евангелие XIII столетия, написанное прекрасным уставом, есть множество молитвенников, часословов и других церковных книг XIII и XIV веков. Есть трогательные надписи на этих книгах. Одну из них, на святом Евангелии, мы записали.

Она гласит: «Писася сия Божественная книга в лето от сотворения мира седмь тысяч восемнадесятое, писа многогрешный и последний во священницех Петр от села глаголемого Горне-Уне, ему же отечество – гроб, земля же – мати.

Да, отци и братие, аще будет что в книге сей погрешено, исправляйте, а не кляните, понеже писах не Дух Святый, не Ангел, но рукою грешною и бренною, духом унылый и окаянный грешник. Понеже очи мои изнемогости от старости, сего ради благословите, а не кляните, да все улучим деснаго стояния и услышим благаго гласа Владыки: «Приидите благословеннии Отца Моего». Буди же всем нам улучити славы купно от Отца и Сына и Святаго Духа».

Несколько раз переживала Печская лавра за свое многовековое существование периоды расцвета и периоды глубокого упадка и разорения. В течение ста лет, с 1459-го до 1557 года, стояла Печская обитель, разоренная и опустошенная, без богослужений, без всякого населения. Своим обновлением обязана она Патриарху Макарию, который в 1557 году с помощью своего брата Соколовича – правителя Боснии – восстановил старое священное гнездо Православия в Сербии. С 1766 года опять пришла обитель Печская в полное запустение, из которого окончательно вышла лишь ныне, в период нового расцвета древней славы южных славян.

Настоятелем Печской обители в настоящее время является игумен Савва, человек в высокой степени талантливый и трудолюбивый инок. Трудолюбие вообще является отличительным качеством братии Печской обители, где с особенным уважением наблюдали мы трудолюбивую монашескую жизнь иноков.

Около полудня мы покинули Печский монастырь, направляясь к другой великой обители – Царской лавре, Дечанам.

Эта обитель связана с самым славным, самым блистательным периодом сербской истории. Несчастный слепой король – святой Стефан, царствовавший с 1321-го по 1331 год, положил начало великой Дечанской лавре.

Сын Стефана – Душан Сильный, пользуясь болезнями и слепотой отца, низверг его с престола и стал управлять Сербией. Но впоследствии, охваченный муками совести за то, то дерзнул поднять руку на своего отца, царь Душан приложил все силы, чтобы возвеличить память отца и с особенными стараниями, с особенным великолепием закончил построение любимой обители Стефановой – Дечанской лавры.

Печская лавра

В дни правления Душана Сербия достигла вершины своей славы. Владения ее простирались от пределов Венгрии до южной Греции и от Адриатического моря до половины Болгарских земель. В 1346 году в Скоплье Душан короновался царской короной, а сербский архиепископ был провозглашен Патриархом. Великое славянское государство взошло на вершину своей славы.

И полнее всего это величие, эта слава отразилась на дивной красоте Дечанской обители, которая поистине является верхом красоты и художественного духовного великолепия.

Вероятно, нигде и никогда церковная живопись не поднималась до таких высот одухотворенности и красоты, как в живописи православных славянских народов, именно русских и сербов. Творения наших русских живописцев Рублева, Даниила Черного, Дионисия и других иконописцев XIV и XV веков являются высочайшими вершинами духовной красоты. Но эти творения находятся в теснейшей внутренней связи с лучшими перлами сербской церковной живописи середины XIV века. А лучшими образцами этого прекраснейшего творчества являются фрески Дечанского монастыря.

Дечанская обитель всегда, в течение всего золотого века Сербского государства, была излюбленным монастырем царей и королей Сербии. И потому она украшена с исключительной художественной красотой.

Благодаря многочисленным чудесам от мощей святого короля Стефана, основателя Дечан, монастырь пользовался глубоким почитанием всего окружающего населения, не только православного, но и иноверного албанского населения, поселившегося в опустевших после ухода сербов селениях. Во время страшных лет турецкой неволи чудесная помощь святого Стефана несколько раз спасала его монастырь от осквернения.

Предание говорит о том, как однажды в конце XVII века турецкий паша хотел обратить Дечанский храм в мечеть. Уже мусульманский муфтий стал читать перед западным порталом свои молитвы, когда внезапно разразилось землетрясение и каменный лев, стоявший пред церковными вратами, упал со своего пьедестала и умертвил муфтия, устрашив пашу и турок и спасши Дечанскую лавру от мусульманского пленения. Чрез полтора столетия, в 1916 году, на том же месте погиб австрийский военачальник, пытавшийся разорить Дечанский монастырь. Пытаясь снять золоченые оловянные плиты с кровли монастыря, он упал на то самое место, где некогда погиб турецкий муфтий. Сербский православный народ свято верит, что это святый Победоносец Георгий, которому посвящен этот портал храма, защитил достояние Дечанской обители.

Когда на далеком Востоке ярким светилом стало подниматься солнце России, когда на порабощенных славянских Балканах почувствовали ее братскую крепкую руку помощи, тогда и к лавре Дечан поспешила Россия со своей державной помощью. В Дечанах поселились русские иноки и во все время последнего периода турецкого ига защищали эту великую святыню родного славянского народа.

Около двух часов дня мы подъехали к городку Дечаны и, сопровождаемые двумя послушниками Дечанской обители, тронулись в дальнейший путь пешком за две с половиной версты к Дечанскому монастырю. Отрадно было видеть наших спутников – брата Радко и Милорада. Оба они после отбытия воинской повинности возвращались в свой монастырь, горя светлой, духовной радостью, радуясь, что снова из смятенного, загрязненного мира вступают в светлую обитель Божию. В прежней России в старинной монастырской практике всегда считалось очень важным моментом возвращение послушника после отбытия воинской повинности в монастырь. Это служит ясным доказательством, что юноша преодолел соблазн мира, что светоч, зажженный в его сердце в монастырских стенах, не потух под дыханием мятежного мира.

И вот в обоих послушниках Дечанского монастыря ясно чувствовалось, как глубоко в их души заложены святые заветы монашества. Поэтому заранее теплое сочувствие и благоговейное уважение к монастырю, творящему столь великую работу, проникало в наши сердца.

Даст Бог, не раз встретимся мы на духовной ниве с этими дечанскими послушниками, и они впишут свои добрые имена на страницы родной истории Сербской Церкви.

Один из послушников пошел вперед, чтобы предупредить братию обители о нашем приходе.

Извилисто кружилась дорога над берегом быстрой речки. Но вот поворот – и пред нашим взором встала священная великая Царская лавра. Трудно описать величественность и красоту этого вида. Дечаны нельзя описывать, их надо видеть, чтобы иметь понятие об этой исключительной, поразительной красоте.

Белоснежные высокие стены, из-за которых величественным куполом поднимается вершина великолепного храма, роскошная оправа черных гор и темно-зеленого соснового бора кругом – все вместе составляет незабываемую, поразительную картину.

При входе в монастырь нас встретила многочисленная братия монастыря. Это единственный монастырь в Сербии, где братии насчитывается более сорока человек. Настоятель – отец игумен Дионисий – встретил нас в приемных покоях и радостно приветствовал наш приход.

Огромную, большую и чрезвычайно полезную работу проводит в этом монастыре его настоятель – воспитанник сербского Хиландарского Афонского монастыря о. Дионисий – и его два ближайших помощника, русский инок о. Иоанн и серб о. Амвросий – воспитанник Мильковской обители, в которой хранится дух священнейшей Оптиной пустыни. Благодаря этому исключительно благоприятному сочетанию руководителей Дечанского монастыря, эта обитель совмещает в себе самые лучшие традиции славянского иночества и является великим духовным светочем сербского монашества, где воспитываются для будущей чрезвычайно ответственной работы новые поколения сербских монахов.

В этот же день мы осматривали главный храм Дечанской лавры. Он на сто лет позднее Печи и сохранился гораздо лучше. Созданный величайшими мастерами, он производит поразительно глубокое впечатление. Его фрески – высочайшие образцы иконописи – оставили глубокий след в истории православной церковной живописи, стали образцами и для последующих сербских живописцев, и для русских, и для болгарских, и для афонских мастеров. Мне чрезвычайно отрадно было видеть на стенах Дечанского монастыря образ моего святого – мученика Нестора, чрезвычайно почитаемого вместе со святым Димитрием Солунским на Балканском полуострове.

Вечером, накануне воскресенья, была торжественная вечерня в древнем соборном храме Дечан, и величаво звучали голоса молодых иноков в стройном прекрасном хоре, певшем и сербские и русские напевы. После вечерни все молодые иноки и послушники Дечан исповедовались у отцов – иеромонахов Иоанна и Амвросия. Исповедь до недавнего времени была малоизвестна в Сербии. Исповедовались, только совершив какой-нибудь особенно тяжелый грех, тяготящий душу. От мелкой же липкой жизненной грязи, которой мы так часто пачкаем душу, очищались покаянием лишь под старость лет. В обычное же время причащались без исповеди. Ныне лучшими представителями сербского духовенства исповедь старательно вводится в церковную жизнь, и в Дечанском монастыре закладываются глубокие фундаменты настоящего отношения к этому святому таинству.

Этот вечер мы провели вместе с отцом-игуменом, который делился с нами славными и священными воспоминаниями монастыря и своими заветными планами будущей работы.

На следующее утро мы встали очень рано, не было еще четырех часов. Нам надо было спешить, ибо автобус, с которым мы должны были ехать до ближайшей железнодорожной станции Урошевац, отходил от поселка Дечаны в половине шестого утра. А нам обязательно надо было в этот же день быть в городе Скоплье, древней столице Сербского царства, чтобы там читать заранее назначенную лекцию русским жителям этого города.

Чудная, яркая картина открылась пред нами, когда мы вышли из монастырского дома. Черные еще вчера горы и долины были теперь покрыты белоснежным саваном снега. И под бледным светом луны этот кристально чистый убор делал красивейшую панораму Дечан особливо изумительно прекрасной.

Мы шли по чистой, снежной дороге, и одна за другой картины снегом покрытых гор сменялись пред нами. Нас сопровождал посланный Дечанским монастырем стражник в полном вооружении, так как часто с этих диких могучих гор спускаются арнаутские разбойники, нападающие на одиночных путников.

Через час пути по трудной, занесенной снегом дороге дошли мы до селения Дечаны, чтобы там дождаться автобуса, на котором предполагали ехать к железнодорожной станции. Холод пробирался к нам сквозь легкую одежду. Мы вошли в придорожную хижину и прильнули к окнам, всматриваясь вдаль, каждую минуту ожидая, что вот-вот огоньки автобуса покажутся на дороге.

Но проходила минута за минутой, уже восток загорелся рассветом, уже совсем светло стало кругом, а автобус не показывался. Он должен был прийти в половине шестого, но вот уже семь часов, половина восьмого, восемь, а автобуса все нет и нет. В девятом часу, запыхавшись, прибежал в хижину какой-то арнаут и, волнуясь, сообщил, что автобус занесло снегом в пути и что потому он придет не ранее как через час.

Только в десятом часу на починенном автобусе мы покинули селение Дечаны, жалея, что не остались подольше в монастыре, скорбя о том, что обещанной лекции в Скоплье, которую так ожидали русские жители там, устроить не удастся, ибо на следующий день утром нас ожидали уже в Мильковской обители.

Снова пред нами стали сменяться роскошные, великолепные картины сербской природы, одна лучше другой. Высокие горы сменялись обширными плодородными равнинами, быстрые, мощные реки струились среди скалистых вершин, пробивая себе путь меж гранитных утесов. Особенно восхитителен вид на голубой Дрим, пробивающий у самой дороги, по которой шла наша машина, могучую скалу. Дорога здесь делает несколько крутых поворотов, и мы дважды пересекли бурно шумящую реку.

Миновав город Джаково, к полудню мы прибыли в город Призрен. Далее наша машина не могла идти. Отсюда начинается крутой подъем в горы, и, чтобы одолеть этот трудный путь, нужна была более мощная и сильная машина. Специально приспособленный для таких путешествий автобус уходит в два часа дня. Остающиеся два с половиной часа мы должны были провести где-то в городе. Проводник нашего автобуса вызвался указать нам квартиру местного православного епископа – Владыки Серафима, и через несколько минут мы были с любовью и радушием приняты добрым Владыкой, епископом Призрена.

Владыка Серафим отнесся к нам с глубоким вниманием и заботливостью. Он не только гостеприимно предоставил нам возможность обогреться, отдохнуть и подкрепиться, но, узнав о цели нашего дальнейшего пути, написал письмо начальнику станции Урошевац, прося последнего, чтобы тот содействовал нам в деле достижения Скоплья в этот вечер во что бы то ни стало, чтобы не лишить русских жителей города долго ими жданной беседы с архипастырем.

Владыка Серафим, оказалось, был в течение долгих лет священником Сербского подворья в Москве, и у нас нашлось с ним много общих знакомых, много общих дорогих и близких воспоминаний о великой первопрестольной столице Российской. С чувством глубокой благодарности и сердечного искреннего чувства простились мы с благостным Владыкой, направляясь в дальнейший путь.

Дорога от Призрена к Урошевацу еще прекраснее, еще величественнее и живописнее, нежели все предыдущие дороги, достаточно живописные. Скала за скалой, одна горная вершина выше другой громоздились пред нами. Наш автобус то поднимался на вершину кряжа, то спускался в глубокие долины, то скользил между высоких гор по узенькой лощине, то мчался по шоссе, которое лепилось на склоне могучих хребтов.

Путь этот, изумительно красивый и разнообразный, по-видимому, достаточно опасен, особенно в снежные дни, ибо мы встретили шесть машин, главным образом военных грузовиков, застрявших в пути, занесенных снегом.

В начале пятого часа вечера мы с горных крутых, узких и опасных дорог спустились в долину и помчались по священному для каждого серба Косовскому полю, месту страшной кровавой трагедии сербского народа.

После смерти царя Душана Сербия недолго пользовалась годами величия и спокойствия. Во всевозможных смутах и волнениях скоро померкла древняя слава. Последние представители династии Неманичей окончили дни своей жизни в тишине монашеских келлий, и на престол Сербии вступила новая династия Бранковичей. Этой династии пришлось владеть Сербией в страшные дни кровавого испытания и видеть закат славы великого народа.

Медленно, медленно, шаг за шагом, как черная туча, как неотвратимая гроза, полоняло Юго-Восточную Европу грозное и жестокое воинство турецкое. Как грозный поток могучей реки, все ниспровергающий на своем пути, иногда случайно оставляющий незалитые островки, но потом и их смывающий, так разливалась в XIV веке по Балканскому полуострову турецкая орда. Когда эта грозная туча подошла к пределам Душанова царства, смолкли там всевозможные раздоры и как один человек встала Сербия под властью своего царя, доблестного Лазаря. Он знал, этот мученик-царь, что идет на гибель, он знал, что смерть ждет его на ратном поле, но и знал он, что славная смерть во сто крат лучше позорной жизни в рабстве и неволе, знал, что геройство и доблесть навеки зажгут яркие светочи в сербских сердцах и в прекрасных песнях сохранятся как образцы для потомства в века и века.

Эти высокие чувства разделяли со своим царем и все его подданные, прежде всего его доблестные дворяне – бояре сербские, которые все до одного человека вышли на бранное поле.

Жестока была Косовская битва. Сербы все до единого человека полегли в этой битве, но и от огромной турецкой армии осталось немного. Сам султан Мурад был заколот родственником убитого царя Лазаря, доблестным Милошем. Турки устрашились этого неукротимого мужества и на полтораста лет предоставили Сербии относительную свободу под управлением потомков мученика-царя Лазаря.

Дух косовских героев остался жить в сербских сердцах. В течение всех четырех веков, пока Сербия находилась в порабощении, не было ни одного дня, ни одной минуты, когда бы в той или иной ее части не горели бы огни восстаний. Ни на один момент сербы не смирились с неволей, не сдались врагу.

Этому непрестанному хранению отцовских заветов в сердцах их потомков много способствовали песни и былины, которые слагались неизвестными творцами в глубине народных недр и будили лучшие струны в сербской душе.

Священный девиз: «За Крест честной и свободу златну» живет в лучших сербских сердцах от Косовской битвы до наших дней. И как символ этого ежегодно в Видов день 15 июня, в день, когда произошла страшная битва на Косовом поле, совершается там панихида по всем павшим на поле чести, и сербские благочестивые крестьяне, селяки, собираются на это поле со всех концов Сербии, молясь о своих мучениках-отцах, проникаясь их священными заветами, и уносят с Косовского поля красные пионы – божур-цвет, который, по преданию, растет на том месте, куда падали капли сербской крови.

Шумадия и Черногория были главными очагами борьбы, не прекращавшейся ни на минуту. Шумадия стала истоком Сербского королевства, Черногория сама была независимым королевством, пока обе эти области не слились в единое целое вместе со всеми своими братьями, которым они принесли освобождение.

Трудно описать то чувство, которое владело нами, когда мы проезжали по Косовскому полю, овеянному великой исторической трагедией, совершившейся здесь. Молитва о всех бесчисленных убиенных, сложивших здесь свои головы за родную землю, наполняла наши сердца.

Казалось, дух этих героев еще веет над темными полями и отзвук их священных заветов звучит в голосе ветра, в шелесте трав, в пении птиц над полем.

В пять часов вечера мы прибыли на станцию Урошевац. Поезда на Скоплье не было. Но начальник станции, прочитав письмо епископа Серафима, предоставил нам место в теплушке товарного поезда, отходящего через несколько минут со станции Урошевац в Скоплье.

Поблагодарив доброго начальника станции, мы сели в теплушку, где кроме нас поместился еще кондуктор товарного поезда. Отец Нафанаил удивил меня, вступив с этим кондуктором в оживленный разговор на сербском языке. За три месяца нашего пребывания в Югославии он вполне освоился с этим легким для русского, близким к нашему языком. Кондуктор рассказал нам, что товарный поезд, в котором мы ехали, гружен серебром, направляющимся на литейные заводы в Скоплье.

В столицу древней Сербии мы прибыли в половине седьмого вечера. Было уже совершенно темно. Никто, конечно, не ожидал нас в этот час, так как все пассажирские поезда давно прошли и никто не мог предполагать, что епископ приедет в город на лекцию в товарном транспорте. Ни одного адреса в Скоплье мы не знали. К счастью, наш кондуктор указал нам, что в Скоплье есть церковь, в которую по преимуществу ходят русские люди, и что сейчас, накануне праздника Введения во храм Божией Матери, большая часть русской колонии должна быть там.

Мы поспешили последовать этому доброму совету. Сама Матерь Божия заботилась о том, чтобы наши труды не пропали даром, чтобы русские люди Скоплья услышали весть о жизни своих собратьев Дальнего Востока, о трудах и страданиях, о печалях и радостях русских обитателей нашей окраины.

Прибыв в церковь, я обратился с проповедью к богомольцам, призывал их к помощи русским людям и указал, что в этот вечер сделаю доклад о дальневосточной жизни в помещении Русского собрания.

Лекция прошла дружно, тепло и собрала много народа. Наши усилия не пропали напрасно. Поздно вечером мы направились из Скоплья на север, в монастырь Мильково.

От маленькой провинциальной станции Лапово, от небольшого поселка при ней путь к Мильковскому монастырю лежит через ровные поля, засеянные кукурузой, пшеницей и льном. Дорога то вела через поля, то скользила вдоль берега быстрых многоводных речек, то пересекала речки по первобытным, ветхим мостам, кое-как сколоченным из нескольких бревен. И самая дорога находится в состоянии достаточно первобытном, напоминая старые проселочные русские дороги. В то утро, когда мы ехали по этим местам, дорога была особенно ужасна, так как большие комья грязи, устилающие путь, широкие борты колеи и глубокие колдобины на дороге смерзлись от утреннего мороза и ветхий, первобытный экипаж, на котором мы ехали к монастырю, немилосердно подпрыгивал на каждом шагу, на каждом повороте дороги, грозя сбросить нас.

Вот вдалеке заблистало зеркало величавой реки Моравы, а за нею показались главы Мильковской обители.

С любовью, с тихим теплым чувством перекрестились мы, увидав кресты этой скромной великой духом обители.

Когда-то давно-давно славные короли сербские, стремясь украсить свои владения святыми обителями и благолепными храмами, воздвигли здесь малую обитель в честь и славу Матери Божией, в память праздника Введения Ее во храм. Доныне у входа в главный храм этой обители высится икона ее строителя, святого короля Стефана Первовенчанного.

Но прошли столетия, миновала пора светлой, великой славы сербских королей и царей, наступили годы лихолетья и тяжкого турецкого ига, в упадок и запустение пришли многие святые обители. Запустел и этот скромный монастырь, разрушился его храм и строения монастырские, и лишь немногие развалины отмечали место, где когда-то стояла иноческая обитель.

В середине прошлого века, когда напряжением всех народных сил Сербия начала сбрасывать с себя цепи тяжелого рабства, закипела, заволновалась народная жизнь в этой местности, в этом гнезде обновленной сербской свободы, в неукротимой Шумадии. Много доблестных, неустрашимых героев явилось тогда среди сынов Шумадии, иные из них были кристально чистые и светлые рыцари без страха и упрека, отдававшие себя всецело на служение Родине, ничего себе не искавшие, шедшие на смерть, на муки за родной православный народ. Но были и такие, которые, служа Родине, борясь с ее угнетателями, на забывали и себя, которые, разоряя турецкие крепости и поселения, прельщались золотыми дукатами и драгоценными товарами, захватывали с бою бесчисленные сокровища не для общего дела, но для своего обогащения. Некоторые из таких повстанцев-комитов не стеснялись грабить даже своих единоплеменников, если те не хотели отдавать своего добра на борьбу с турками. И часто совсем стиралась грань между такими комитами и простыми разбойниками.

В местности, прилегающей к разрушенному старинному монастырю, к берегу прекрасной Моравы, знамениты были своей доблестью, неукротимостью и смелостью своих набегов два разбойника-комита – Милько и Томко. Грабили они главным образом турок, но не стеснялись захватывать пожитки и сербских богатых селян. Ужас наводили они на всю округу. Напрасно ловили их турецкие отряды, напрасно паша назначал награду за их головы, Милько и Томко были неуловимы.

И вдруг они исчезли.

С ними произошел тот глубокий нравственный переворот, который так хорошо знаком русскому человеку, который воспет во многих наших былинах и песнях: «У разбойников лютых совесть Господь пробудил».

В течение двух с лишним лет, одетые в крестьянскую одежду, бродили по окрестным деревням бывшие разбойники Милько и Томко, отдавая всем ограбленным ими своим единоплеменникам-сербам похищенное у них, вознаграждая потерпевших вдвое, вчетверо. И тем не менее многое еще оставалось у Мильки и Томки награбленного за долгие годы добра. Отдавать туркам они не хотели: глубокая любовь к родному народу, воспитанная веками непримиримость в борьбе с жестокими поработителями не позволяла так поступить. Но пользоваться для себя остатками награбленного добра Милько и Томко не хотели – совесть, пробужденная Богом, властно заявила свои права, и, раз став на добрый путь покаяния, оба разбойника неуклонно следовали по нему.

Все оставшееся не розданным свое имущество употребили они на восстановление разрушенной старинной обители, в которой и постриглись сами. А восстановленная ими обитель стала называться Мильково по имени старшего из раскаявшихся разбойников.

Когда после падения последнего оплота русской национальной борьбы на юге России множество русских людей хлынули в Сербию, прибыло туда много и русских иноков, и русской молодежи, стремившейся к иноческому житию. С далекого Валаама приехали в Сербию старцы, иноки Валаамской обители.⁴⁰⁷ И вот всем этим русским монахам и была предоставлена Сербской Церковью Мильковская обитель. Во главе ее встал юный годами, но высочайший духом, достигший чрезвычайно больших высот святости человек – о. Амвросий, проведший в ранней молодости в великом светильнике иноческого духа прежней России, в Оптиной пустыни, одно лето, но насквозь пропитавшийся святыми заветами этого великого монастыря.

Во время Великой войны и последовавшей гражданской борьбы с поработителями русского народа был он офицером в белых рядах, но когда по воле Божией пришлось русским людям испить горькую чашу изгнания, в православной Сербии выполнил он свое заветное желание, принял постриг иноческий и по благословению первоиерарха Сербской Церкви стал во главе первой русской обители в братской единоверной стране.

Он сумел силой своей великой веры, своего подвижнического духа с помощью Божией вдохнуть в сердца всех иноков, сотрудничавших с ним, тот дух, который сам когда – то получил от старцев Оптиной пустыни.

Жизнь русских иноков Милькова была чрезвычайно тяжелой. Первое время – не иносказательно, но в действительности – им было часто нечего есть. И они питались лебедой, крапивой, которую собирали в поле, собирали у окрестных крестьян, также очень обедневших после войны, кукурузную труху и этим питались. Так продолжалось более трех лет. Многие из числа братии убоялись такой жизни, ушли в другие монастыри, но много и прибавилось, особенно из среды молодых офицеров и оканчивавших курс обучения русских кадетов, которые пошли по трудному, истинно иноческому пути, вынесли тягчайшие испытания и стали свидетелями того, как благословил Господь их труды, как Мильковская обитель стала одним из светочей церковной жизни в сербской стране.

Весной 1933 года после тяжкой болезни отошел ко Господу отец архимандрит Амвросий, не достигши и сорока лет, но знаемый всем церковным населением страны как духоносный, праведный старец.

Вся жизнь, все подробности жизни Мильковского монастыря пропитаны воспоминаниями о любимом настоятеле, батюшке, о. Амвросии. Вот печь, которую построил батюшка, вот сарай, которому он положил основание, вот пристройка, которую он задумал.

Устав жизни, молитвенные правила, расписание дня – все осталось от покойного великого инока, все им установлено, по его благословению хранится.

Ныне настоятелем Мильковского монастыря является воспитанник о. Амвросия – отец иеромонах Лука. Братия обители состоит главным образом из молодежи русской и сербской – воспитанников Белградского богословского факультета, горящих ярким огнем подвига. Поистине замечательный, кристально светлый и чистый духовный букет собрал для Бога покойный о. Амвросий.

И ныне Мильковский монастырь является рассадником работников Христовой нивы для Русской Церкви во всей Европе и даже во всем мире. Из иноков этой обители вышли епископы: Преосвященный Савва, работающий в Польской Православной Церкви, Преосвященный Иоанн (Максимович), новопосвященный епископ Шанхайский, постриженник Мильковского монастыря, проведший ряд лет в работе среди сербских «побожничьих братств» под руководством архипастыря высокого духа Преосвященного Николая, епископа Охридского. Из Мильковского же монастыря вышли молодые священноиноки, работающие в различных странах, в различных областях нашего церковного рассеяния: отец игумен Антоний, начальник Русской духовной миссии в Иерусалиме, отец иеромонах Филипп (Гарднер), крупный работник по церковной педагогике, трудящийся в Прикарпатской Руси, и много других неизвестных миру, но известных Богу чистых душой тружеников нивы Христовой. Очень близок своим широким отеческим духом к Мильковскому монастырю и Блаженнейший митрополит Антоний, часто отдыхающий среди братии монастыря от трудностей и волнений церковно-административной работы. С Блаженнейшим митрополитом иноки Милькова связаны самой глубокой духовной связью, ибо именно от него почерпают они отеческие, пастырские указания на иноческом пути. Близок к монастырю и епископ Америки Преосвященный Тихон, проведший в Мильковской обители до посвящения в епископский сан долгое время, привязавшийся всею душой к этой святой твердыне духа. Так же тесно связан с Мильковым и отец архимандрит Феодосий, постоянный любимый и любящий гость святой обители. Вообще на всю церковную жизнь русского населения Югославии, на духовную жизнь окружающей местности и некоторым образом даже на весь православный мир тихим и ясным светом сияет благословенная иноческая Мильковская лампада.

На первобытном, ветхом пароме переправились мы, я и о. Нафанаил, через широкую, бурную Мораву, и в моем лице дальневосточный архипастырь со славою был встречен в Мильковской обители, праздновавшей в этот день свой храмовый праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы.

Церковь монастыря была переполнена народом. Окрестные крестьяне всею душой полюбили святую обитель, и хотя сербы вообще редко посещают церковь, но храм Мильковского монастыря всегда неизменно бывает полон народом, приходящим сюда из самых отдаленных округов, привлекаемым доброю славой о чистейшей подвижнической жизни мильковских иноков.

Я обратился к братии монастыря и к богомольцам их храма с кратким словом, в котором сказал, что приехал сюда не для проповедования, не для того, чтобы поучать, но чтобы самому поучаться редким в наши дни примерам истинно иноческого жития. Я рассказал им, что и на Дальнем Востоке не меркнет огонек монашества, что и у нас есть люди, ревнующие по древней великой славе монашеской.

Потом мы совершили с настоятелем храма и с почетными представителями местного населения древний сербский обычай «славы», с молитвою преломив колач. Совершили заупокойную службу на могиле о. Амвросия и прошли в монастырскую трапезную, где в трогательном, глубоком единении собрались иноки и крестьяне окрестных сел на братскую трапезу.

В благоговейном молчании, под чтение истории праздника на общем и для русских и для сербов славянском языке прошла трапеза. Быстро пролетел этот светлый день нашего пребывания в Мильково. Грустно, печально было расставаться с братией святой обители, которую мы полюбили всей душой, несмотря на недолгое там пребывание.

Вся братия во главе со своим настоятелем и старцем-схимником вышла провожать нас на берег Моравы. Высоко в небо неслись священные песнопения, ярким духовным светом светились лица иноков. Я, стоя на пароме, благословлял это малое стадо Христово, с грустью, надолго прощаясь с ними.

Вот мы уже на другом берегу, быстро мчит нас монастырская повозка, увозя от святого монастыря, но еще долго в темнеющем вечернем воздухе виднеется небольшая группа иноков на берегу реки и далеким, далеким отголоском над православными сербскими полями звучат священные иноческие песнопения.

Недалеко от станции Лапово, связанной с Мильковским монастырем, к западу от реки Моравы, лежит старинный сербский город Крагуевац, в недавнем прошлом – столица Сербии. В настоящее время там расположен главный военный завод Югославского королевства. Русская колония Крагуеваца очень многочисленна, и почти все русские служат там на военном заводе.

Как и всюду в Югославии, русские люди там проникнуты горячим желанием узнать подробности жизни своих собратьев на далеком Востоке. И во время моего пребывания в Белграде я получил много писем и телеграмм из Крагуеваца, настойчиво умоляющих приехать в этот город и прочитать там лекцию о Дальнем Востоке.

Было начало зимы, когда мне удалось исполнить горячее желание крагуевчан. Лекцию в этом городе я читал в зале сербской гимназии, праздновавшей как раз в этом году столетие своего существования. На лекции была вся русская колония и очень много сербов.

Крагуевац играл большую роль в истории Сербии в последнее столетие ее существования, будучи центром той национальной борьбы против турок, которую в течение всего XIX века вели сербы.

Крагуевац – главный город Шумадии, т. е. лесной части Сербии. А Шумадия и была тем очагом, где наравне с Черногорией никогда не угасало пламя восстаний против поработителей. Из Шумадии же происходили и оба рода сербских национальных вождей – Обреновичей и Карагеоргиевичей, давших Сербии в последние столетия две ее национальные династии. Как раз Крагуевац и был родовым гнездом Обреновичей, и здесь до 1842 года была столица Сербского великого княжества. В 1833 году здесь была основана первая сербская гимназия. В день празднования ее юбилея город посетил король Александр. Король вообще часто бывает в этом городе, посещая тамошний военный завод.

За городом расположен большой поселок, специально для служащих завода. Поселок этот построен на репарационные деньги и поражает взор наблюдателя своей чистотой и аккуратностью.

На следующий день после моего прибытия в Крагуевац я был в его прекрасном соборе, где была торжественная служба по случаю дня национального сербского праздника, дня объединения сербов, хорватов и словенцев.

Обширный прекрасный собор был полон народа. Впереди торжественными рядами стояли военачальники местных воинских частей в парадной форме. Торжественно и величаво звучали голоса мощного хора, а мое сердце переносилось к тем радостным дням, когда так же торжественно и еще более величественно праздновала свои праздники наша великая Русь.

На юго-запад от Крагуеваца лежит город Кральево. Путь между этими двумя городами лежит по самому сердцу Шумадии. Здесь, в лесах, которыми была покрыта эта страна, таились неукротимые сербские повстанцы-комиты, здесь скрывались отряды Обреновичей и Карагеоргиевичей. Во время Великой войны эти леса были сплошь вырублены немцами и австрийцами отчасти для снабжения Германии лесом, отчасти для того чтобы прекратить повстанчество в завоеванных австрийцами областях Сербии.

В Кральево расположен большой военный аэродром, на котором работают русские. Русских в Кральево не так много, но колония сплоченная и дружная. Во главе ее стоит всеми уважаемый, почтенный атаман, глава Кубани – атаман Науменко. Я читал лекцию там в помещении аэродрома и был рад встретиться после лекции со всеми представителями русской колонии и местного сербского населения в дружной, единодушной беседе.

Несколько к северу от Кральева находится очень древний, XII века, сербский монастырь Студеница, в котором почивают мощи святого короля Стефана Первовенчанного и его отца святого преподобного Симеона Мироточивого, основателя славной династии Неманичей.

Несколько южнее Кральева в пределах великого Косового поля лежит монастырь Грачаница, созданный королем Милутином в 1321 году, совершеннейший образец старинной сербской архитектуры, чарующий взор путешественника и богомольца своими стройными линиями, белоснежной чистотой стен и тем духом благочестивой древности, который веет от всего облика старого монастыря.

С искренним сердечным восторгом любовались мы на этот монастырь, проезжая по историческому священному Косовому полю, некогда усеянному костями древних героев.

В каждом селении, в каждой деревне в этом районе видели мы благолепные, прекрасные церкви – иногда древние, насчитывавшие долгие столетия, иногда новые, только что отстроенные благочестивыми поселянами. В одной из церквей в Южной Сербии недавно произошло одно чрезвычайно глубокое по своему внутреннему смыслу чудесное событие. В новоотстроенном храме местные жители решили расписать стены изображениями самых почитаемых в Сербии святых. Иконописец, добрый и благочестивый человек, старательно трудился, исполняя свое дело, и раз за разом вписывал одно за другим святые изображения в полукруги церковных абсид. Все места были уже распределены, кроме одного. И никак не мог иконописец решить, какое же изображение поместить в остающийся полукруг. Однажды вечером он долго и горячо молился и с молитвой заснул. И во сне он видит церковь, в которой он работает, и в не заполненном еще полукруге изображение святого мученика – русского Царя Николая П.

Монастырь Грачаница

Почитание нашего Государя широко и глубоко распространено во всей Сербии. Там уже давно население считает его святым мучеником за родной народ и за все славянство. Поэтому свой сон благочестивый иконописец принял как прямое указание свыше и вместе со всеми своими односельчанами сообщил о нем Патриарху, прося его разрешить написать образ Царя и поместить в церкви.

Патриарх временно отложил решение этого вопроса, но южносербское село решило никакого другого изображения не помещать в незаполненный полукруг и ждать, когда будет разрешено им написать образ Царя-мученика.

Это глубоко благоговейное почитание Государя выразил мне на заседании Русско-сербского общества генерал Божкович, прося меня передать всем русским людям, что Сербия всегда благоговейно чтит память Государя, принесшего себя в жертву за все славянство, и ни минуты не сомневается, что мученик Государь, как великий святой, предстоит пред Престолом Всевышнего.

К востоку от Кральева лежит большой и значительный центр – город Ниш, в котором в первые годы минувшей войны находилась столица Сербского королевства после захвата Белграда австрийцами, до того страшного дня, когда после неожиданного удара с тыла сербским войскам пришлось покидать родную землю. Здесь имел свое пребывание старый, мудрый король Петр, с которым некогда я имел счастье встретиться в Петергофе на приеме у Государя в Александрийском дворце в 1911 году. Здесь помещался штаб сербских войск, здесь ковались первые звенья единения сербов со своими порабощенными братьями-хорватами и словенцами, здесь закладывались первые основания Королевства Югославии.

В Ниш я приехал из Кральева в субботу и вечером был в великолепном Нишском соборе, построенном в прошлом веке, на построение которого много жертвовал наш Государь Александр I. В этом храме благоговейно хранятся также реликвии – пожертвования нашего последнего Царя-мученика Государя Николая Александровича. С благоговейной внимательностью смотрели мы на эти реликвии, столь драгоценные для русского сердца. Потом мы осматривали старый Нишский собор, построенный во времена турецкого ига. Как и все православные церкви, построенные при турках, этот старинный собор построен очень низко. Христиане не могли строить церкви, которые стояли бы выше любой городской мечети.

На следующий день я был на литургии в Нишском соборе. После литургии по просьбе настоятеля я, облачившись в мантию и омофор, пожертвованные Императором Николаем II, произнес проповедь по-русски, которую слушали и русские, и сербские богомольцы.

Вечером была моя лекция в здании Нишской гимназии, во время которой пел казачий хор, обычно поющий за богослужениями в местном соборе.

Ниш – очень древний город, существовавший еще в римские времена. Здесь родился в III столетии император Константин Великий Равноапостольный. От этих древних времен в Нише сохранилась старинная крепость, в которой и мы побывали, с интересом рассматривая ее крепкие, массивные стены, широкие рвы и высокие башни.

Рядом с городом Нишем находится курортная станция – Нишка Баня, один из лучших курортов Сербии. Сюда часто приезжает король Александр, здесь построил он новую прекрасную церковь, и по его распоряжению городок украсился красивыми великолепными садами.

Между Нишем и Нишкой Баней находится памятник, называемый Чела-Кула. Тут погребены сербские герои-повстанцы начала прошлого века. Когда турки осадили их в небольшом замке на соседнем поле, они, не желая сдаться во много раз сильнейшему врагу, взорвались сами вместе с осаждавшими их турками. И теперь на этом месте возвышается часовня, в стены которой вправлены черепа героев Чела-Кула.

Южнее Ниша и Скоплья, на берегах Вардара, лежат плодородные равнины Сербской Македонии. Здесь находился когда-то центр великой Македонской державы, разоренной в X столетии византийским императором Василием, тестем нашего святого князя Владимира.

Кроме тесных уз, которые связывают нас вообще с каждым славянским православным народом, с народностью Македонии связывает нас особливо еще то обстоятельство, что как раз на языке этого народа говорили святые братья Кирилл и Мефодий, и на язык этой-то местности перевели они Священное Писание и все богослужебные книги, сделав таким образом македонский славянский язык общим церковным языком всех славян.

Памятью о святых Кирилле и Мефодии глубоко пропитаны доныне горы и долины македонские.

В древнем городе Охриде, на берегу озера того же имени в старинных монастырях покоятся мощи святого Наума и святого Климента, двух ближайших помощников и сотрудников святых первоучителей словенских. Между прочим, по мнению большинства ученых, святому Клименту обязана наша церковно-славянская азбука той своей формой, в какой мы ее знаем ныне.

В настоящее время города Охрид и Битоль служат главными центрами своеобразнейшего религиозного течения в сербском народе – так называемого «побожнического братства», или «покрета», во главе которого стоит епископ Охридско-Битольский Преосвященный Николай, глубоко выдающийся архипастырь Сербской Церкви, духовный оратор-златоуст Сербии.

В течение веков боролся сербский народ за свою веру, отстаивая от нечестивых гонителей, сражаясь за нее в темных лесах и неприступных горных дебрях. Кругом в родных городах и селениях владычествовали магометане – турки или сербы, изменившие вере отцов, изменившие Кресту ради земных выгод. Быть православным в те дни значило в той или иной степени быть мучеником и исповедником. Соблазн пред каждым православным сербом вставал тогда в одной ясно очерченной, грубой форме. Так легко было изменить Православию, стать магометанином и этой ценой приобрести безопасность, житейские выгоды, богатство и значение.

Этому соблазну сербы в подавляющей массе не сдавались и в течение веков хранили свою святую веру. В веянии славных сказаний о Косовском поле, о героях – борцах за честной Крест, об иноках – защитниках веры и народности вырастали сербские поколения. Они ясно сознавали немудрящим разумом и простым чистым сердцем свои обязанности пред Богом и доблестно свершали их.

Но вот течение истории изменилось. Сербия встала из пропасти падения, успех за успехом, победа за победой стали достоянием ее знамен. Изменились и нравственные требования к православному населению. Исповедовать Православие стало не подвигом, а привилегией, жизнь требовала иных подвигов, соблазны гораздо более утонченные и коварные вставали пред православным сербом, грех все глубже проникал в чистые и добрые недра народа.

В это время грянула война, сначала с турками и болгарами, потом после краткого перерыва – с австрийцами, болгарами и турками. Кровавым пожаром зажигалась несчастная страна. Полоненная иноземными полчищами, лежала порабощенная Сербия, лучшие сыны ее должны были оставить страну и идти через неприступные албанские горы, не зная, вернутся ли они когда-либо на родную землю, или сложат кости свои в чужой стране.

И вот тогда, во время этого огненного испытания целого народа, те глубокие покаянные чувства, которые давно назревали в народной душе, овладели не десятками, не сотнями, а тысячами людей. Старые седоусые воины плакали, прощаясь с родной отчизной, беря в ладонку песок с родимых полей. И верующее сердце сознавало, что это тяжелое огненное испытание ниспослано Богом недаром, что оно заслужено всем народом, что оно дается как наказание и как горнило очищения для народной души.

И вот в горных долинах Албании в дни страшных мук сербского воинства родились «побожнические братства», братства мирян, воинов, землепашцев, рабочих, дававших друг другу пред Богом обет исправить свою жизнь, вести ее no-Божьи и объединявшихся в одной общей молитве к Богу, молитве о спасении возлюбленной, огненно любимой Родины.

Видно, внял Господь этим молитвам, ибо никогда не отвергнет Господь сокрушенного сердца, и час испытаний сербского народа окончился скоро и привел страну к небывалой еще сверкающей славе.

Но в лучших, наиболее глубоких сердцах пережитый период испытаний оставил глубокий след, и «побожнические братства» после окончания войны не прекратили своего существования, но продолжали развиваться, ибо поля для их работы в Сербии достаточно много.

В течение некоторого времени братства вели свою работу самостоятельно, без всякого руководства священников. Члены братств собирались в старинных почитаемых церквах и монастырях, пели акафисты, читали Евангелия, пели каноны и особые народные побожные песни, проводя так в посте и молитве иногда целые ночи. Отсутствие руководства священников придавало некоторым братствам опасную сектантскую форму. Тогда на это ненормальное положение глубочайшего народного религиозного движения обратил свой внимательный отеческий взгляд нынешний мудрый Святейший Патриарх Варнава и поставил во главе братств епископа Николая Охридского, человека, особо отмеченного Богом именно для такой работы.

Глубочайше религиозный человек аскетического подвижнического духа, Владыка Николай соединяет в себе обширные научные знания и простоту сердца, которую любит и ценит простой народ. Вообще Владыка Николай многое прошел и многое преодолел. В течение долгого времени воспитывался он и проходил научный курс на Западе в английском университете, но, став православным епископом, сумел преодолеть это западное влияние, отделаться от него, в то же время взяв из западного образования все самое лучшее, самое ценное.

Став во главе братств, духовно руководя ими, епископ Николай сумел стяжать глубокую любовь всего православного населения Сербии.

В прошлом году осенью в одной примонастырской местности Сербии был как бы съезд, вернее, сход братств, туда приходили крестными ходами «побожнические братства» со всей страны, из самых отдаленных ее местностей. В течение трех дней непрерывно совершались богослужения. Целые ночи напролет шли всенощные бдения. И тогда, как рассказывали нам верующие сербы, многие из простых поселян, получившие благословение от епископа Николая, радостно говорили друг другу: «Ну, теперь мы можем спокойно умереть, Господь сподобил нас поцеловать руку нашего Владыки-праведника».

Огромное влияние на религиозное настроение сербского народа оказывает Владыка Николай и своими высокоталантливыми миссионерскими письмами, широко распространяющимися в народных массах.

Работа братств в настоящее время ширится и процветает. Отрадно отметить, что в этой работе принимают участие и некоторые русские священники и священноиноки, находящиеся под руководством Владыки Николая.⁴⁰⁸

Много поразительных, светлых, добрых явлений, героических памятников и священных мест имеет Южная Сербия – колыбель сильного духом славянского народа. И для нас, русских, эта земля – не чужая земля. Ради этой земли для ее освобождения от чуждого ига умирали лучшие сыны России, здесь в течение десятилетий, даже веков, всегда помнили сыны этой земли о том, что на далеком севере у них есть могучая старшая сестра – Великая Россия.

И ныне в годы позора, страданий и унижений нашей Родины отрадно русскому сердцу иметь утешение видеть возрождение и благоденствие братского, близкого сердцу и душе народа сербского. Любящий брат, даже терпя невыносимые муки, всегда найдет в себе силы радостно, приветливо улыбнуться, видя успехи любимого младшего брата.

Этой приветливой улыбкой сквозь горькие слезы улыбаются русские люди, видя успехи и процветание возрождающегося народа сербского. А вместе с русскими людьми молятся наши братья-сербы о том, чтобы пробил час милости Божией и для нашей Родины, сознавая, что только в крепком, нераздельном единении с ней таится настоящий прочный успех для великой славянской народности.

5. Банат и Сирмия

У подножия холмов, на которых высится славная столица Югославии – прекрасный Белград, тихо струит свои воды плавый Дунай, вторая по величине река Европы, древний Данубус, который видел на своих берегах и воинства гордых персидских царей, и легкие отряды свободолюбивых скифов, и красавца Александра Македонского, и железные легионы римских цезарей, завоевателей мира, и, наконец, неукротимые многочисленные племена славянские, подошедшие к его берегам со склонов Карпатских гор.

В песнях почти всех славянских народов воспевается Дунай, хотя бы даже эти славянские народы проводили свою историческую жизнь далеко от его берегов.

С любовью поется и в русских песнях о светлом Дунае Ивановиче.

Извилисто и прихотливо течение этой могучей реки. Начинаясь далеко на западе, почти у пределов французских – в глубинах Баденских гор, Дунай то поднимается к северу, то склоняется к югу, делает изгибы и колена, омывает подножия великих столиц, вдруг совершенно изменяет своему восточному направлению и бежит на юг, потом снова устремляется на восток и вдруг, почти уже добежав до моря, снова причудливым поворотом поворачивает на север, давая очертания области Добруджи.

В той части Дуная, где он резко меняет свое южное направление на первоначальное восточное, против тех мест, где в воды его вливаются воды Савы и Моравы, на северных его берегах, лежат области Баната и Сирмии, называемые также Воеводиной, ибо здесь в течение веков находились поселения сербские, управлявшиеся воеводами, обязанными защищать простирающиеся к северу от них местности от нашествий турок.

Прямо против Белграда, на противоположном берегу Савы, находится городок Земун, до времен последней войны бывший гнездом австрийцев, откуда они могли беспрепятственно наблюдать за сербской столицей. Из этого-то городка летом 1914 года впервые раздались выстрелы, возвестившие начало ужасной мировой войны, после которой еще доныне страшными судорогами содрогается мир. Отсюда и из Панчева австрийцы разрушали Белград.

Пересекши в маленьком, чистеньком, аккуратном пароходике неширокую Саву, мы проехали по улицам чистенького, аккуратного города, носящего до сих пор неизгладимые следы австрийского владычества, и достигли порога русской церкви в Земуне, церкви, которая прежде была карантинной пограничной церковью, а теперь отдана в пользование русскому населению Земуна. Вместе с несколькими русскими и сербскими священнослужителями мы совершили Божественную литургию и потом ознакомились с городом.

Вечером в помещении штаба сокольской организации состоялась моя лекция и лекция о. Нафанаила.

В Земуне находится главный центр русских соколов в Югославии, а также очень сильна и сербская сокольская организация.

По мысли своих создателей и руководителей, организация соколов в Югославии должна сыграть ту же роль, что для современных Италии и Германии организации юных фашистов, или националистов. В этой организации куются молодые силы, которые должны дать новые поколения сильных духом и телом сынов славянского народа.

Русская организация соколов также нашла себе гостеприимный приют в Югославянском королевстве. Она пережила много различных перемен в своей судьбе и ныне решительно и твердо стала на путь все более и более глубокого укрепления национальных и патриотических оснований в душах русских детей. От всей души можно пожелать и русской, и югославянской сокольской организации успеха и процветания и, главное, большего приближения к святейшей руководительнице душ человеческих – Святой Церкви Христовой, чтобы в этой организации дети находили не только укрепление тела, но и совершенствование духа.

Я был встречен в Земунской соколане, как называется по-сербски штаб сокольской организации, с сердечной любовью и трогательным вниманием.

С живейшим интересом видел я знамена соколов, их иконы, реликвии, портреты и фотографии, украшающие стены их штаба. В задушевной беседе с соколами я указал им на святого мученика Трифона, покровителя сокольничих древней России, как на того святого, которого надо им считать своим небесным покровителем.

Во всех национальных праздниках Югославии сокола, как югославские, так и русские, неизменно принимают самое живейшее участие, принимают русские сокола участие и в тех международных славянских слетах соколов, которые особенно часто устраиваются в столице Чехословакии – Праге.

Далее вниз по Дунаю, на несколько большем, нежели Земун, расстоянии от Белграда, находится другой, также до недавнего времени бывший австрийским городок Панчево.

Центром русской колонии этого города является прекрасный русский госпиталь, выстроенный и содержимый частью на субсидии юго-славянского правительства, частью на общественные пожертвования. В этом госпитале больные имеют возможность лечиться в исключительно благоприятных условиях, под медицинским надзором выдающихся опытных врачей. Во главе госпиталя стоит выдающийся врач и человек исключительных качеств – доктор Левитский.

Настоятелем церкви при госпитале, служащей также приходской церковью для русской колонии Панчева, состоит отец протоиерей Петр Голубятников, священник, которого глубоко любят и ценят все русские и сербские жители города, вообще все, кто имеет радость с ним встретиться. С кротостью Иова принес он в годы войны на алтарь Отечества всех своих сыновей, погибших один за другим на Великой и на гражданской войне, ушел с воинскими частями в изгнание, организовал православный русский приход в египетской пустыне, где буквально из ничего им была создана трогательная, благолепная церковь, достиг пределов Сербии и ныне служит добрым утешителем страдающих русских людей, пациентов панчевского госпиталя.

На новом своем поприще работы он сумел создать задушевное единение с сербскими кругами духовенства, и я был глубоко рад наблюдать это полное задушевное единение.

После литургии, которую я совершал совместно с русскими и сербскими священниками, я проехал по сербским храмам Панчева и был поражен их замечательной художественной красотой. Всюду сербское духовенство встречало меня с глубокой задушевной лаской и с величавой торжественностью, под звон колоколов, под протяжное пение «исполла эти деспота».⁴⁰⁹ Здесь впервые встретился я с сербскими церковными обычаями, и они чрезвычайно поразили и пленили меня своей глубокой церковностью и трогательностью.

Осматривали мы и кладбище Панчева, где много-много могильных холмиков украшено русскими надписями. Есть среди них могила любимого и почитаемого доныне всем населением архиепископа Гавриила, благостного Владыки с чутким, любящим сердцем, простой душой, замечательного знатока церковного пения и музыки, создавшего лично многие песнопения для Церкви.

На восток от Панчево, почти на границе с Румынией, находится город Белая Церковь, особенно близкий русскому сердцу не только потому, что он одноименен с русским городом, воспетым Пушкиным, но и потому, что в этом городе находятся два рассадника русской культуры, русского воспитания в Югославии – Кадетский корпус и Женский институт.

В первый же день моего приезда в Белую Церковь на вечернем богослужении в церкви увидел я ряды кадетов и институток, и сердце перенеслось к милым видениям прежней России, где в этих с детства знакомых формах вырастали лучшие русские поколения.

На следующий день я был в институте, совершил молебен в скромной, заботливо украшенной благолепной институтской церкви и обратился со словом к воспитанницам института, указывая им, какое великое, единственное ныне счастье имеют они, воспитываясь в этом институте, хранящем лучшие, светлые традиции прежней Великой России.

Во главе института стоит г-жа Духонина, вдова известного героя, первого из русских военачальников, погибшего от рук большевиков.

Из института проехал я в кадетский корпус и совершил там молебен в обширной и прекрасной церкви корпуса. Стены церкви украшены глубоко проникновенными надписями, славными заветами русского воинства, в которых тщательно воспитываются эти кадеты от князей русских до простых казачат. Во главе корпуса стоит генерал Б. М. Адамович, истинный рыцарь без страха и упрека, человек железной воли, неослабной энергии и глубокого воинского духа. Своей неукротимой энергией он добивается продолжения работы корпуса и несколько раз в моменты опасности спасал свое любимое детище.

Вечером в помещении корпуса была моя лекция для кадетов и институток. После лекции мы осматривали музей военных реликвий, составленный директором корпуса. С благоговением взирали мы на старые знамена русских полков, на портреты светлых вождей нашего доблестного былого воинства, на погоны, мундиры, ордена русской армии. И казалось, славные тени живут и витают над этими драгоценными реликвиями, вдохновляют своими вечными, не умирающими заветами новые поколения юных русских кадетов, наследников лучших традиций многовекового русского воинства.

В этом корпусе получили, между прочим, воспитание и те дальневосточные кадеты из Хабаровского и Омского корпусов, которые после падения Владивостока были переправлены в Югославию для окончания образования. Многие из них служат ныне в Югославянской армии, многие поступили на военные заводы, в канцелярии, некоторые учатся в Белградском университете. Очень много из числа питомцев кадетских корпусов по окончании корпуса поступили на Богословский факультет Белградского университета, желая в дальнейшем отдать силы свои на служение Церкви Божией, многие из них уже иноками несут крест монашеского служения в русском монастыре Милькова.

Кроме лекций в корпусе я читал в Белой Церкви лекцию и для всего русского населения этого города, имея радость тесного и дружественного общения почти со всеми русскими и многими сербскими жителями городка. Особенно душевно сблизился я с милым благостным батюшкой о. Василием, настоятелем церкви института, воистину добрым пастырем своего юного стада. Кроме института он преподает также Закон Божий и в Кадетском корпусе.

Русский храм в Белой Церкви – лучший русский храм в Югославии, построен стараниями трудившегося там до недавнего времени отца иеромонаха Иоанна, в миру князя Шаховского.

На северо-запад от Белой Церкви, на берегах реки Тисы, лежит город Великий Бечкерек. Несмотря на свое громкое название, город незначителен и по населению, и по пространству.

Я приехал туда как раз накануне храмового праздника тамошней русской церкви в честь Архангела Михаила и прямо прошел в русский храм. Храм помещается в подполье, в бывшей турецкой тюрьме, где в течение веков томили сербских православных пленников жестокие властители.

Отпечаток этого доныне остался в церкви. Низкие своды, узенькие решетчатые окна, каменный пол и толстые стены свидетельствуют о недавнем прошлом этого храма, и кажется, что тени замученных здесь исповедников имени Христова постоянно соприсутствуют в этом храме, где ныне вместо скорбных стонов страдальцев звучат церковные песнопения и вместо злобных надругательств палачей звучат хвалебные славословия Господу, Которого в минувшие дни исповедовали здесь своими мучениями православные страдальцы.

Настоятель храма о. Владимир Востоков, пламенный, неукротимый батюшка, своей энергией и неукротимостью хорошо известный еще и в прежней России.

Прочитав лекции в Бечкереке, я проехал на север, в город Новый Бичей, также расположенный на берегах реки Тисы.

Русская колония в этом городе небольшая, но очень дружная, тесная, хорошо объединенная. Главным центром всей колонии является церковь, которую предоставили русским сербы. Церковь эта очень старинная, начала XVI века; и ее глубоко почитают и русские и сербы. В церкви находится чудотворный образ Матери Божией. К этому образу каждое воскресенье после литургии собираются толпы богомольцев-сербов из окрестных сел, молятся целый день, поют акафисты, каноны, читают жития святых и Евангелие. Под праздник Успения проводят таким образом целую ночь. Трогательно видеть на образе Божией Матери процелованное насквозь в течение веков плечо. Таково постоянное неослабеваемое усердие доброго благочестивого народа.

Церковь эта, посвященная Успению Божией Матери, была прежде монастырской церковью. Построена она в XVI веке и, как и все церкви, строенные при турках, очень низенькая и незаметная. Впоследствии монастырь был разорен, монастырские здания разрушены и церковь пришла в запустение. Со времени построения большого храма в центре города, после того как Бичей перешел к венграм, Успенская церковь опустела совершенно и двести лет стояла без богослужений – «без пения», как говорят русские летописи. Только десять с небольшим лет тому назад, после того как церковь была передана русским беженцам, богослужения там возобновились.

С чувством глубокого умиления совершал я молебен в этом древнем храме, таком скромном и бедном. Множество русских и сербов наполняло церковь. Я обратился к ним с проповедью, указывая на заступничество Матери Божией, рассказав о том, как в момент величайшей русской трагедии, в день отречения от Престола нашего Государя, Матерь Божия чудесно явила Свою икону – «Державную» в древнем селе Коломенском, давая нам тем свидетельство утешения в годы скорбей.

Кроме о. Нафанаила моим спутником во время этой поездки был молодой человек В. Родзянко, любимый послушник митрополита Антония, очень хороший и хорошо настроенный юноша, студент Богословского факультета, думающий с помощью Божией посвятить себя в будущем служению Церкви Христовой. Прислуживали во время богослужения его брат и маленький граф Толстой, правнук писателя. Отрадно отметить, что и эта семья очень близка к Церкви и в глубоко православном духе воспитываются их дети.

Вместе с настоятелем Бичейского храма, милым, любезным и высоко культурным священником о. Божидаром, мы были в главном храме Бичея, великолепном соборе, выстроенном в XVIII веке.

С самыми теплыми и светлыми чувствами простились мы с милым городком Бичеем и проехали на север в Великую Кикинду, где помещается большой русский приют для престарелых и хронически больных, создание бывшего русского посла в Сербии – В. Н. Штрандмана.

Любезно встреченные заведующим этим приютом М. Р. Голуб, мы познакомились со всем приютом, со всеми его насельниками, среди которых есть много носителей славных великих русских имен. Сердце мое перенеслось, видя знакомую картину приюта для страдающих старцев и стариц, к нашему Дому Милосердия в Харбине, где также на закате дней своих призреваются десятки больных, старцев, стариц, слепых и хромых.

В беседе с призреваемыми приюта и со всеми русскими жителями Кикинды я рассказывал подробности нашей дальневосточной жизни, рассказал и о Доме Милосердия с его обитателями.

Большим утешением для приюта и для всех православных жителей Великой Кикинды служит их батюшка о. Василий Шустин, человек высокой духовной настроенности, инок по духу.

На запад от Великой Кикинды, на самой границе с Венгрией, расположен значительный город Субботица, прежде называвшийся Мариетерезиополь. До этого города в 1848 году доходили русские войска, подавлявшие венгерское восстание, и один из русских жителей Субботицы привез с собою из России в этот город саблю своего прадеда, с которой его прадед был в Субботице почти столетие тому назад.

В Субботице на нашей лекции трогательно, единодушно объединились все разрозненные русские политические и общественные группировки, принося нам благодарность за такое неожиданное для них единение. Явление это, которое наблюдалось почти всюду на наших лекциях, чрезвычайно знаменательно и ясно показывает, как в конце концов неглубоки все многочисленные недоразумения и дробления, разделяющие нашу русскую эмиграцию, как все мы тяготимся этими разделениями и как нетрудно при известном старании изжить и уничтожить наши раздоры.

Южнее Субботицы, в ближайшем соседстве со Сремскими Карловцами, находится значительный город Новый Сад – на берегу могучего Дуная. В этом городе мы были несколько раз.

На лекции, которую я прочитал там, присутствовал местный Владыка, чрезвычайно культурный, любезный и почтенный епископ Ириней. С чрезвычайной предупредительностью показывал он нам свои покои, сокровищницу всевозможных образцов церковного искусства, собранную с большим художественным вкусом и утонченной культурностью. Владыка Ириней сам пишет прекрасные иконы, глубоко понимает и чувствует старинную сербскую живопись, и под его руководством у него работают несколько русских мастеров, расписывающих трапезную в древнесербском стиле. Кроме живописи Владыка Ириней создал столь же прекрасные творения и в художественной церковной литературе.

Владыка Ириней сам руководит здесь небольшой русской церковью при большом великолепном Новосадском соборе.

Русская колония в Новом Саде довольно значительная. Здесь находится центр югославянской военной авиации, в которой работают много русских авиаторов, совместно с югославянскими поставивших воздухоплавательное дело в Югославии на значительную высоту.

Здесь, в этих главных культурных центрах великого Югославянского королевства, с отрадой чувствует русское сердце растущую и развивающуюся мощь родного славянского государства. Здесь отдыхает сердце от забитости, затравленности, униженности, которые стали уделом русского человека в изгнании, потому что здесь ни на минуту не чувствует себя русский человек чужим и как родной, как глубоко заинтересованный соучаствует в мощно развивающемся строительстве возрожденного славянского государства, судьбы которого не безразличны, но бесконечно близки и дороги русской душе.

Русский человек в Югославии не посторонний зритель. Он отлично сознает там свои задачи, свои цели, у него есть определенные политические и национальные симпатии. Следуя тем путям, которые всегда проводила Россия в родных славянских странах, русский человек в Югославии всегда радуется более тесному, более полному сближению и слиянию различных славянских народов под скипетром мудрого, доблестного и благородного короля Александра, неизменного друга былой Великой России.

И, приглядываясь к политическим течениям в славянских государствах нынешнего дня, русское сердце радуется, видя, что эти движения единения укрепляются в среде славянских народов. Значит, не напрасны были усилия, затраченные поколениями русских людей, значит, недаром была пролита русская кровь за южных братьев. Доблестная героическая Сербия слила уже братские народы хорватов и словенцев в единый мощный государственный организм, к этой славянской скале ныне тяготеют и другие славянские народности, и душа русского сознает, что тогда, когда пробьет час милости Божией и из страшного испытания встанет возрожденной великая национальная Россия, ей не придется опираться в своих внешних путях на чуждые, чужеродные народы, но в неизменном, скрепленном кровью союзе с братским славянским могучим государством Александра будет она творить свой исторический путь.

6. Червонная и Белая Хорватия

Безграничны, бескрайни пространства, на которых раскинулось великое славянское племя: от голубой, солнечной Адриатики, от мглистой, туманной Лабы до вод Тихого океана слышится великая славянская речь, всем нам понятная, единая, несмотря на множество языков, в которые она воплощается.

Еще не достигнув берегов Адриатики, в самой середине Апеннинского полуострова, затерянные среди итальянского народа, говорящего на чуждом и непонятном нам языке, неожиданно почувствовали мы приближение славянского мира в вопросе, который предложил нам какой-то молодой далматинец из Зары, первый вопрос, обращенный к нам в итальянском поезде, который мы поняли: «Докуда долазите, господине попе?»

А когда из города Бари через Адриатическое море переехали мы в Дубровник и вступили на славянскую почву, почувствовали мы, что как будто из чуждых, незнакомых краев вернулись на родину, как будто долгие годы жили мы в этой прекрасной стране.

Дубровник – форпост славянства на юге и западе, одно из немногих искони славянских мест, которое щедро согрето и заласкано солнцем, украшено пальмовыми рощами, расцвечено апельсиновыми садами.

Пестра и красочна история этого города. Возводящий корни свои к седым временам мифов о Кадме и Гармонии, якобы его основателях, этот город видел в своих стенах финикийцев и греков, иллирийских разбойников и гордых римлян, носил название Эпидавра, Рагузы, Венедика до тех пор, пока не стал славянским Дубровником, славной духовной столицей Червонной Хорватии.

В героические времена средневековья Дубровник со своих неприступных повисших над морем скал владел нераздельно Южной Адриатикой столь же самовластно и державно, как Венеция владела Адриатикой северной. И эти две славные республики – латинская и славянская – не опускали оружия в борьбе друг с другом.

Мудрые в дипломатии, храбрые в битвах вожди и руководители Дубровника сумели сохранить независимость своего отечества даже тогда, когда весь Балканский полуостров был залит страшными волнами турецких орд, когда весь мир трепетал пред повелителями Стамбула. Мужеством своих воинов, мудрыми договорами и щедрыми дарами Дубровник сохранил свою независимость от султана до самого XVII века, когда весь город до основания был разрушен страшным землетрясением 6 апреля 1667 года.

Но из этого стихийного бедствия Дубровник вышел с честью благодаря трудам всех его граждан, восстановивших разрушенный город. Но уже никогда после пережитого страшного потрясения город не мог достичь прежней высоты славы и могущества. Гордый, великий соперник Венеции – повелитель Адриатического моря – стал скромным, маленьким, хотя и независимым городом, хранившим свою самостоятельность только по милости сильных соседей. Этой самостоятельности был положен конец в 1806 году войсками императора Наполеона, когда он создавал объединенную Далмацию. А после окончания Наполеоновских войн Дубровник вместе со всей Далмацией оказался во власти Австрии, из-под ига которой освобожден вместе с прочими южнославянскими землями в 1919 году королевичем Александром.

Величественными серыми великанами высятся над гранитными обрывами, над глубокими пропастями могучие стены Дубровника, этого города, сумевшего сохранить дух, стиль, вид седого средневековья.

По крутой горной дороге проехали мы к воротам города. В эти ворота во внутреннюю часть Дубровника не может въехать ни один экипаж. По красочным своеобразным переходам прошли мы пол мощными гранитными сводами старинных ворот, над которыми возвышается рельефная икона святого Власия, покровителя Дубровника, мощи которого покоятся в Дубровникском соборе. Над следующими воротами ныне поставлено изображение короля Петра Освободителя, в дни царствования которого Дубровник, старинная славянская республика, получил снова славянское бытие.

Сейчас же за воротами начинается главная улица Дубровника, живописный проспект с магазинами и официальными учреждениями,

г. Дубровник

имеющий своеобразный вид, потому что вся улица является как бы сплошным тротуаром, по которому идут пешеходы, ибо, как мы уже упомянули, ни один экипаж не въезжает на улицы Дубровника.

И слева и справа по главной улице возвышаются величественные, художественно-роскошные церкви. В их недрах таится много замечательных сокровищ искусства: полотна Тициана, фрески других знаменитых живописцев эпохи Возрождения и раннего периода новых веков, когда Дубровник переживал вершину своей славы.

В главном кафедральном соборе Дубровника в честь святого Власия, в котором почивают мощи святого, мы были в Рождественскую ночь по новому стилю. Службу совершал местный католический епископ. Торжественно-величаво играл орган, пел мощный, лучший в городе хор, послушать который съехалось к этому дню много знатоков пения из ближайших местностей Далмации.

Служба действительно была красивая, но она много театральнее внешне, нежели торжественная и величавая наша служба. По-земному звучат голоса певцов, которым аккомпанирует орган. Воистину мудро и духовно-художественно поступили наши святые отцы, установив для церкви только голосовое пение, когда живой человек Живому Богу воспевает песнь: «Пою Богу моему дóндеже есмь».⁴¹⁰

Недалеко от собора возвышается знаменитая городская ратуша, на колокольне которой стоят две бронзовые статуи в средневековых, старинных дубровацких костюмах. Статуи эти являлись в течение многих веков гордостью города, как бронзовые кони являются гордостью Венеции. Во время страшного землетрясения 1667 года ратуша была разрушена, но статуи остались невредимыми. Они были поставлены в музей. И только недавно, после войны, один разбогатевший в Америке дубровчанин восстановил по старинным рисункам древнюю ратушу и поставил опять к колоколу также воспроизведенные статуи звонарей.

Рядом с ратушей возвышаются мрачные стены старинного дворца Дубровацких дожей – князей, президентов своеобразной средневековой республики. Полные мрачной красоты, стены этого дворца таят в своих недрах жуткие глубокие подвалы, в которых во времена расцвета средневековой инквизиции властители города держали в заточении православных черногорцев из окрестных деревень и подвергали их тяжким мукам за святую веру.

Нас провел по этим коридорам и подвалам один престарелый сербский полковник, который вдохновенными словами, дышащими глубочайшей преданностью православной вере, описывал страдания сербских героев, мучившихся от братской славянской руки в мрачные годы средневековья за свою святую веру.

За дворцом дожей и городской ратушью начинается самая живописная часть Дубровника, расположенная среди садов и пальмовых рощ.

Там, между прочим, расположен богатый дом одного русского латышского коммерсанта. Дом этот называется Шехерезада и действительно напоминает арабские сказки 1001 ночи.

Террасами один над другим спускаются здесь сады, апельсиновые и лимонные рощи к самому морю. А море, лазурное, сверкающее Адриатическое море, чудной волшебной рамкой окружает изумрудные берега. Недаром народы, населяющие эти чудные берега, так беспредельно любят свою красавицу Адриатику, недаром и молодая держава Югославия, так недавно ступившая твердой ногой на Адриатический берег, уже выкинула одним из главных жизненных своих лозунгов девиз «Чуваймо наше море», т. е. «Бережем наше море».

В море у самого Дубровника расположился прекрасный зеленый остров. С этим островом связано замечательное предание, восходящее к восемнадцатому веку, но закончившееся только недавно.

Этот остров принадлежал одному из католических монастырей, которых так много в Дубровнике. Когда Дубровник был захвачен французами, а потом австрийцами, монастырь с острова был изгнан и остров секуляризирован. Предание говорит, что, уходя с острова, иезуиты прокляли похитителей церковного достояния – всех будущих владетелей острова. И проклятие это действительно исполнялось в веках. Нам называли нескольких владельцев, которые кончили плохо свою жизнь. Среди них были эрцгерцог Рудольф Габсбургский и принц Фердинанд, послуживший невольной причиной мировой войны.

Когда остров вместе с городом после войны оказался в руках правительства Югославии, король Александр, во владение которого перешел остров, передал его Дубровацкому сиротскому дому, и, как заканчивают ныне дубровчане это предание, молитвами невинных сироток проклятие было снято с острова.

В Дубровнике находится до трехсот человек русских. Центром их культурной и общественной жизни является Русский Дом, в котором есть общежитие для неимущих, общественная столовая и зал для собраний. Там и я читал свои лекции о Дальнем Востоке.

Духовным центром для русского и черногорского населения Дубровника является местный православный храм. В построении его принимали самое близкое участие русские люди.

В течение всей своей исторический жизни Дубровник всегда был главным оплотом католичества на побережье Адриатики среди православного славянского населения. Жители Дубровника были большей частью католики, но за стенами города кругом все окрестное население – черногорцы были искони православными, всею душой преданными святой вере. Многие из черногорцев во время смутных времен, которые переживала страна, поселялись в Дубровнике, и в начале XVIII века православные жители города стали глубоко ощущать нужду в православном храме. Но администрация Дубровника ни за что не соглашалась дать разрешение на построение иноверного храма. Это запрещение несколько раз вызывало смуты и волнения в среде черногорского населения, но правители Дубровника были неумолимы. Только рост русского влияния в Средиземном море заставил их наконец сдаться. В 1774 году русская эскадра под командой гр. Орлова приблизилась к Дубровнику и потребовала, чтобы властители Дубровацкой республики соорудили православный храм в городе для союзников России – черногорцев. Требование это было выполнено, хотя не во всей точности. Православный храм был выстроен все же вне городской стены. Только после Великой войны, когда Дубровник оказался под скипетром православного короля, в Дубровацких стенах воздвигнута была благолепная православная церковь.

Значение Дубровника для истории южного славянства чрезвычайно велико. Несмотря на сильное в нем латинское влияние, этот город все же в течение всей своей исторической жизни оставался в основе славянским и в течение самого тяжелого, самого страшного для южного славянства периода порабощения был тем единственным местом на всем пространстве Балканского полуострова, где копились, ширились и процветали культурные силы южных славян, где созидались истинные сокровища искусства, слагались высокой красоты литературные памятники.

Всеми своими естественными корнями Дубровник связан с остальной Хорватией. Недаром Дубровник называется обычно столицей Червонной, т. е. приморской Хорватии.

Столицей Белой, или Панонской, Хорватии является Загреб, второй по величине и значению город в Югославии.

По необозримым пространствам Панонской равнины, занесенным белым снежным покровом, декабрьским днем ехали мы в Загреб. Густые леса доселе покрывают Хорватию. Эти леса воспеты поэтами и писателями, населившими хорватские леса гномами, карликами, всевозможными сказочными существами.

Здесь, в этих лесах, еще со времен Карла Великого поселились славянские племена, которые в войсках императора Карла составляли одну дружину под начальством своего вождя Войнимира.

Сюда же, в Панонские земли, приходили и святые братья Кирилл и Мефодий, здесь же работали и их ученики. И Хорватия рано стала христианской. Уже в VIII веке в городе Нине была славянская епископия. Но богатым, пышным, прекрасным цветом расцвело христианство в этой западной славянской стране только после проповеди святых первоучителей, когда на своем родном славянском языке услышали хорваты при своем первом независимом князе Бранимире святую евангельскую весть.

Хотя впоследствии из Хорватии, так же как и из северо-западных славянских стран, усилиями немецких и итальянских проповедников было исторгнуто Православие святых Кирилла и Мефодия, но как памятник их трудов в богослужебной практике Хорватии осталась служба на славянском языке, которую не в пример прочим Римский папа разрешил хорватским католикам.

Несколько раз славянское богослужение в Хорватии находилось в большой опасности. Так, еще в 925 году на соборе в Сплите западные епископы постановили, чтобы богослужение по-славянски совершали только приходские священники. В XI веке по настоянию папы Григория VII славянское богослужение хорватским католикам было даже совершенно запрещено, но усердием верующего народа, который не забыл родного языка и свято помнил, что их отцы и деды слушали святую службу на родном языке, славянское богослужение в Хорватии было восстановлено.

Православие в Хорватии не сохранилось совершенно, и вопрос веры более всего разделяет сербов и хорватов, два совершенно братских, родных народа, говорящих на одном языке, имеющих общее культурное достояние. Но благодаря тому что именно в Хорватии полнее всего сохранилась память о святых Кирилле и Мефодии, о великой Православной славянской Церкви, там сильнее всего живут стремления к работе по созданию настоящего единения между Православной Церковью и католичеством. Выразителем этого движения явился знаменитый епископ Иосиф Штроссмайер, один из наиболее выдающихся церковных деятелей в католичестве середины XIX века, известным своим горячим протестом против установления догмата о папской непогрешимости на Ватиканском соборе.

С глубоким вниманием и интересом наблюдали мы Загреб, его величественные соборы, прекрасные улицы, площади, многочисленные магазины. Загреб из всех городов Югославии более всего имеет характер чисто европейского города.

На моей лекции вечером в день нашего приезда собралась вся русская колония города и большая часть сербских жителей Загреба. В этой столице католического хорватского мира православные русские и сербы еще более чувствуют свое полное единство между собой.

Чрезвычайно большое и глубокое впечатление оставило в нас знакомство в Загребе с тамошним митрополитом Досифеем. Энергичный, обаятельный Владыка рассказывал о своей жизни, в которой он пережил так много: о Киеве, где он учился, о высших школах Германии и Франции, где пополнял он свое обширное образование, и, наконец, о войне 1914 года, которую он пережил в непосредственной близости, ибо остался на своем посту в городе Нише, когда этот город был взят болгарами. Как известно, болгары не щадили сербских пленников, ибо, считая Македонию и Южную Сербию своей областью, они хотели совершенно ликвидировать там всякое воспоминание о связи с остальной Сербией. Поэтому пленных сербов болгары обычно расстреливали, не щадя и лиц священного сана. Той же опасности подвергался и митрополит Досифей. Избавлен он был от смерти благодаря вмешательству царицы Елеоноры, матери теперешнего болгарского царя Бориса.

И вот уже через несколько лет после того, во время многократных попыток со стороны сербов и болгар наладить добрые братские отношения между двумя народами, митрополит Досифей встретился с болгарским царем Борисом. Царь Борис спросил митрополита, каким образом тот, будучи в болгарском плену, остался жив. «Этим я обязан, Ваше Величество, – ответил митрополит, – Господу Богу и Ее Величеству Вашей матери».

После страшных лет войны митрополит, тогда еще епископ Досифей, был назначен в Прикарпатскую Русь для организационной работы там. С чувством глубокого умиления и удовлетворения рассказывал нам Владыка о той работе, которую он проводил в Прикарпатской Руси и в Чехии, о том, как распространялось там Православие. Чехи и моравы принимали Православие, возвращаясь к вере своих отцов, вере святых Кирилла и Мефодия, сотнями тысяч. К сожалению, впоследствии этой работе был нанесен ряд тяжких ударов, от которых Православная миссия в Чехии начинает оправляться лишь теперь. В последнее время известия из Европы снова сообщают нам о новом расцвете православной работы в Чехии, Моравии и Прикарпатской Руси, и в свете этих новых известий особенный интерес, особенное значение приобретают рассказы о великой работе митрополита Досифея.

Дальше на запад от Загреба простирается третья часть Югославянского государства – Словения, страна всецело католическая. Там в глубине Словении есть трогательная православная русская церковь, воздвигнутая трудами русских военнопленных, которые жили здесь во время войны. К этой церкви словенцы относятся с трогательным добрым вниманием.

Словенцы еще ближе по языку к русским, чем сербы и хорваты. Многие фразы по-словенски звучат совершенно одинаково с русскими. Самые восточные и самые западные славяне в языке протягивают друг другу братские руки единства.

Много, много чувств, мыслей, настроений в русском сердце пробуждается при размышлении о возвышении, о величии южного славянства в наши дни. Неразрывными нитями связаны все славяне между собою. И особенно крепки эти нити именно между русским и сербским народом, почему его судьба и судьба всего южного славянства для нас сугубо не безразлична.

Когда из праха, из пыли, из пропасти своего падения восстанет наша Родина, она в своих исторических судьбах будет отныне опираться не на коварных случайных друзей и попутчиков Европы. Усилиями созидателей Югославии для России создан в Европе неизменный верный, могущественный друг. И этот друг в наши скорбные годы, в дни всеобщего нравственного растления показал свою моральную высоту, когда устами своего державного Хозяина, благородного витязя короля Александра, сербский народ отказался признать поработителей нашей Родины.

Заключение

Много светлого и яркого видели мы в дни нашего путешествия, в дни, проведенные на территории великого славянского государства южных славян. Эти яркие и светлые впечатления останутся навсегда в нашем сердце источником богатых воспоминаний, согретых благодарной памятью о тех высоких сердцем и разумом людях, от которых видели мы за время нашего пути так много внимания, ласки и поддержки. Их светлые имена с любовью упомянуты на страницах настоящей книги.

Конечно, прежде всего впечатления, которые рождались в наших душах, касались судеб нашей Святой Церкви, верховным представителем которой в югославянских пределах является Святейший Патриарх Сербии – Варнава. И с искренней радостью явились мы свидетелями того, как под мудрым водительством этого Патриарха растет, ширится, процветает и совершенствуется Сербская Православная Поместная Церковь. Видя глубочайшие признаки духовного родства этой Церкви с нашей родной Русской Церковью не только как частей Единой Вселенской Церкви, но и как носительниц одной духовной культуры, рожденной много веков назад святыми братьями Кириллом и Мефодием, я в сердце своем часто размышлял о возможности теснее и полнее соединить судьбы двух столь родных Церквей вместе с судьбами других Православных славянских Церквей под мудрым водительством Святейшего Варнавы.

Любовь и почтение, которыми в сербских пределах окружен наш духовный вождь Блаженнейший митрополит Антоний, свидетельствуют о том, что в лице Святейшего Патриарха Варнавы Русская Зарубежная Церковь имеет истинного друга, хранящего полноту дружбы в моменты тягчайших наших испытаний.

И я счастлив глубоко, что мои мысли о тесном единении славянских Церквей получили добрый отклик в сердцах прочих дальневосточных иерархов.

Даст Бог, пробьет срок, Богом назначенный, и это единение осуществится, являясь залогом тесного единения всех славян в общей нашей будущей работе по созданию великих памятников нашей единой великой славянской культуры, о которой так пламенно мечтали, так пламенно молились в течение веков лучшие русские люди.

Приложение. Древняя сербская песнь о Косовской девойке

Встала рано девица-косовка,

В день великий встала, в воскресенье,

В воскресенье прежде красна солнца,

Засучила рукава сорочки,

Засучила вплоть до белых локтей,

Положила на плечи хлеб белый,

Взяла в руки два златых сосуда,

Налила в один воды студеной,

А другой вином налила красным,

И пошла она Косовским полем;

Посреди побоища проходит,

Славного побоища царева,

Витязей оглядывает мертвых,

А кого найдет еще живого,

Чистою водой его умоет,

Напоит его вином червонным

И потом накормит хлебом белым,

Глядь – лежит в крови удалый витязь,

Добрый витязь, молодой Орлович,

Молодой царев знаменоносец.

Он в живых в ту пору оставался,

Только был он без руки без правой,

Без ноги без левой до колена;

Тонки ребра были перебиты,

И виднелась белая печенка.

Подняла его красна девица,

Подняла она его из крови,

Чистою водой его умыла

И вином червонным напоила.

Ожил витязь, удалой Орлович,

Говорит он девице-косовке:

«Ах сестра, сестра моя ты дорогая!

Что тебе такая за неволя

Здесь в крови людей ворочать мертвых?

На побоище кого ты ищешь –

Сына дядина, родного ль брата?

Иль отца отыскиваешь старца?»

Отвечает девица-косовка:

«Милый брат, неведомый мне витязь,

Не лежат мои родные в поле,

Не ищу я дядиного сына,

Ни отца родимого, ни брата.

Али ты не знаешь, как царь Лазарь

Причащал свое большое войско

У святой у церкви Грачаницы?

Три недели причащал он ровно,

И с ним было тридцать калугеров.

Причащалось сербское все войско,

А за войском наши воеводы,

Самый первый – воевода Милош,

А за Милошем – Иван Косанчич,

За Косанчичем – Милан Топлица.

Я в ту пору у ворот стояла,

Как пошел наш Милош воевода,

Добрый молодец на белом свете –

По камням стучит кривая сабля,

На макушке шелковая шапка,

Серебром на ней султан окован.

На груди кольчуга дорогая,

Шелковый платок надет на шее.

На меня, идучи, витязь глянул,

Снял с себя кольчугу дорогую,

Снял и подал мне ее и молвил:

«На, возьми ты, девица, кольчугу,

По кольчуге ты меня вспомянешь,

Как зовут меня – провеличаешь,

Я на смерть иду, на гибель злую,

С храбрым войском Лазаря-владыки,

Ты, душа моя, молися Богу,

Чтобы здравым вышел я из бою,

Счастье я за то твое устрою:

Я тебя возьму Милану в жены,

Что мне брат по Богу, не по крови,

Что со мною Богом побратался,

Вышним Богом и святым Иваном,

Я отцом вам буду посаженным!»

А за ним пошел Иван Косанчич,

Добрый молодец на белом свете –

По камням стучит кривая сабля,

На макушке шелковая шапка,

Серебром на ней султан окован,

На груди кольчуга дорогая,

Шелковый платок надет на шее,

На руке горит богатый перстень;

Обернувшись, на меня он глянул,

Снял с руки свой перстень драгоценный,

Снял его и подал мне с словами:

«На, возьми, девица, этот перстень!

Этим перстнем ты меня помянешь,

Как зовут меня – провеличаешь,

Я на смерть иду, на гибель злую,

С храбрым войском Лазаря-владыки;

Ты, душа моя, молися Богу,

Чтоб оттуда я вернулся здравым;

Счастье я за то твое устрою:

Я тебя возьму Милану в жены,

Что мне брат по Богу, не по крови,

Что со мною Богом побратался,

Вышним Богом и святым Иваном;

Я на вашей свадьбе дружкой буду».

А за ним пошел Милан Топлица –

Добрый молодец на белом свете;

По камням стучит кривая сабля,

На макушке шелковая шапка,

Серебром на ней султан окован,

На груди кольчуга дорогая,

Шелковый платок надет на шее,

На руке убрус золототканый,

На меня, идучи, витязь глянул,

Снял с руки убрус золототканый,

Снял его и подал со словами:

«На, возьми убрус золототканый!

Ты меня убрусом тем помянешь,

Как зовут меня – провеличаешь;

Я на смерть иду, на гибель злую,

С храбрым войском Лазаря-владыки;

Ты, душа моя, молися Богу,

Чтоб оттуда я вернулся здравым;

Счастье я за то твое устрою:

Ты женою верною мне будешь!»

Так прошли в ворота воеводы;

Их-то, брат, ищу я по Косову!»

Говорит ей молодец Орлович:

«Погляди, сестрица дорогая,

Видишь вкруг разметанные копья;

Где лежит их более и гуще,

Молодецкая там кровь лилася,

До стремян она коню хватала,

До стремян и до поводьев самых,

Добру молодцу по самый пояс:

Тут легли герои-воеводы.

Ко дворам ты белым воротися:

Что кровавить рукава и полы!»

Как услышала она те речи,

Горькие из глаз полились слезы!

Ко дворам своим вернулась белым,

Зарыдавши жалостно и громко:

«На роду написано мне горе:

Подойду лишь к зелену я дубу –

Глядь: зеленый выцвел весь и высох!»

Вечная память и вечная слава блаженнопочившим Венценосным Царственным Мученикам убиенным:

Государю Императору Всероссийскому

Николаю II Александровичу 17-VII 1918 г.

Государыне Императрице

Александре Феодоровне 17-VII 1918 г.

Наследнику Цесаревичу

Алексию Николаевичу 17-VII 1918 г.

Великим Княжнам

Ольге Николаевне 17-VII 1918 г.

Марии Николаевне 17-VII 1918 г.

Татиане Николаевне 17-VII 1918 г.

Анастасии Николаевне 17-VII 1918 г.

Великому Князю

Михаилу Александровичу 25-VI 1918 г.

Великому Князю

Сергию Михайловичу 18-VII 1918 г.

Князьям

Иоанну Константиновичу 18-VII 1918г.

Игорю Константиновичу 18-VII 1918 г.

Константину Константиновичу 18-VII 1918 г.

Великим Князьям:

Павлу Александровичу 30–1 1919 г.

Димитрию Константиновичу 30–1 1919 г.

Николаю Михайловичу 30–1 1919 г.

Георгию Михайловичу 30–1 1919г.

Государю Королю Югославии

Александру I Карагеоргиевичу 9-Х 1934 г.

Эскиз медали в память Венценосных Мучеников Короля Александра и Императора Николая II. Изображение медали сопровождалось текстом архиепископа Нестора: «Медаль вычеканена в память Венценосных Мучеников Государей Императора Всероссийского Николая II и Короля Югославского Александра I. Медали и жетоны жалуются строительным комитетом почетным строителям и жертвователям за помощь при постройке часовни-памятника».

История построения часовни-памятника Венценосных Мучеников

Пустынный и дикий край бассейна реки Сунгари и прилегающих местностей, в котором бродили только дикие племена охотников-дикарей, оживился и развился лишь тогда, когда державной волей Русского Государя в этот край были двинуты энергичные и талантливые русские силы, когда на девственные просторы первобытной страны были пролиты потоки русского золота, русского пота и русской крови.

Важное и значительное звено Великого сибирского пути легло именно по лицу Маньчжурской страны. И Державным Хозяином Русской земли тогда, когда совершилось это великое дело, был Государь Император Николай II Александрович.

Вот первая духовная нить, связующая Харбин и Маньчжурию со светлым именем Мученика Государя.

Потом, когда после страшной бури революции тяжкие страдания выпали на долю всего русского народа, как оставшегося в пределах России, так и ушедшего в изгнание, чуткие и совестливые сердца восприняли эти страдания как наказание Божие за грех пред Царем и Родиной, совершенный всем русским народом в его соборном единстве.

Это сознание укрепляется и усиливается ныне, ибо, несмотря на все старания русских людей, несмотря на кровь пролитую в белой борьбе, несмотря на величайшее напряжение энергии, проявленное русской эмиграцией за рубежом, страдания русских людей не уменьшаются, а возрастают с течением времени.

Немногих, очень немногих друзей имеют русские люди в мире. Вместе с великим славянским поэтом Колларом имеем мы полное право воскликнуть: «Милосердный Боже! Почему никто на целом свете не относится к нам справедливо!» И вот одним из немногих таких друзей наших был благородный Венценосный Вождь Югославии – Король Александр I. И 9 октября 1934 года он был сражен злодейской рукой.

Эта новая острая мучительная боль, причиненная русскому сердцу, всколыхнула давно жившие настроения и, в ответ на мой призыв, объединила многих в горячем и действенном стремлении создать в нашем городе – значительнейшем центре русского рассеяния на Дальнем Востоке – молитвенный памятник, в котором постоянно бы возносилась молитва за Мучеников Государей и в котором русские люди перед лицом Божиим могли бы приносить свои покаянные чувства и покаянные молитвы.

4 апреля 1935 года начал работать Строительный комитет по созданию часовни памятника.

И 6–19 мая в день рождения Государя Императора Николая II была совершена закладка часовни.

Литургию в этот день совершали три архипастыря: архиепископ Нестор, епископ Димитрий и епископ Ювеналий. Мощно пел хор церкви Дома Милосердия, и вся Церковь пела «Вечную Память» Благочестивейшему Государю Императору Всероссийскому Николаю II Александровичу и Благочестивейшему Государю Королю Югославии Александру I Карагеоргиевичу.

Глубокое и сильное слово произнес Преосвященный епископ Димитрий, указавший на смысл и значение сооружаемой часовни как памятника Венценосным Мученикам и как места нашей молитвы за них. «Памятник этот будет свидетельствовать, что мы не забыли своего Императора, об этом он будет говорить как нам, так и нашему молодому поколению, сменяющему нас», – сказал Владыка Димитрий.

К концу литургии в Дом Милосердия прибыл архиепископ Мелетий, и все четверо архипастырей вместе со множеством духовенства и бесчисленными толпами народа крестным ходом направились к месту закладки часовни.

К этому времени весь двор Дома Милосердия, прилегающая улица, даже крыша храма и соседних домов были заполнены бесчисленными народными толпами.

Обложка книги архиепископа Нестора «Часовня-памятник памяти Венценосных Мучеников

Я обратился к народу со словом: «Христос Воскресе! Мы все собрались на молитву и на закладку часовни-памятника Венценосным Мученикам – Государю Императору Всероссийскому и всей Его Царской Семье и Государю Королю Югославии Александру I Объединителю. Не на родной земле, а на чужой созидаем мы этот молитвенный памятник, ибо сами мы в изгнании, вдали от родной земли, где не позволяют молиться за Венценосных Мучеников. Не от избытков своих, не от богатства приносят нам жертвователи жертвы на священное дело, но от скудости, среди нужды, когда часто сами жертвователи питаются горькой коркой хлеба. Но «не хлебом единым жив будет человек»,⁴¹² и не о хлебе только должны мы заботиться в эти годы испытаний и мук. Нет, прежде всего должны мы посмотреть, почему мы лишились и хлеба, и крова, и благополучия, и славы, и самого Отечества нашего. Потому что прегрешили мы, и прежде всего прегрешили пред Царем нашим – Помазанником Божиим, о котором сказал Господь: «Не прикасайтесь Помазаннику Моему».⁴¹³ Мы все повинны в падении нашего Царства, в утрате нашего Царя. Иные ругались над Ним и клеветали на Него, а иные, как Пилат, умывали руки. Этот грех мы должны искупить ежечасным постоянным покаянием, постоянной покаянной молитвой перед Богом. Об этом-то нашем непременном долге да будет постоянно напоминать ныне воздвигаемая часовня-памятник, в которой, если благословит Бог, будет приноситься и Бескровная Жертва. Некоторые говорят, что лучшим памятником Государю было бы собирать детей бедняков, устраивать бесплатные столовые, ибо кругом много нужды. Истинно, нужды много, и тому доказательством является наш Дом Милосердия, полный и детьми, которых здесь более восьми десятков, и убогими, и больными. Есть около храмов Божиих и столовые, и другие приюты. Эта работа во имя милосердия Божия обязательно должна совершаться, потому что страдания человеческие вопиют к каждому сердцу. Но ни приюты, ни столовые, ни богадельни не могут быть памятниками Государю, потому что самая нужда наша, самые страдания наши родились от нашего греха против Царя и Родины, и все наши благотворительные учреждения являются последствием нашего греха, а не искуплением его. Памятником Государю может быть только дом молитвы, дом Божий, где будет возноситься молитва за Царя-Мученика и молитва нашего покаяния. Памятник этот должен быть скромным, как скромным должно быть все у нас на чужбине. Итак, объединимся сейчас все в вере и молитве, прося Бога принять от нас эти малые жертвы, эти малые лепты и труды во искупление нашего великого греха. Аминь».

Потом мы – все архипастыри – совершили молебен и с молитвой закладку часовни-памятника.

Вечером в тот день в Русском клубе было многолюдное траурное заседание, посвященное памяти Мученика-Государя. Я рассказал о том, как имел счастье и великую честь многажды видеть Государя и Семью Его в дни мира и счастья России, так же как и в дни страшной войны; бывший воспитатель Наследника Цесаревича – отец игумен Николай рассказал о своих воспоминаниях жизни при Царском дворе; Н. Л. Гондатти и проф. К. И. Зайцев обрисовали светлый образ Мученика-Царя.

В этот день множество русских людей принесло свои посильные лепты для общего священного дела.

Деятельно и энергично закипела работа.

Вице-председателями нашего Строительного комитета были генерал В. В. Рычков и В. С. Фролов. Проект часовни создан архитектором инженером М. М. Осколковым. Наиболее энергично принимал участие в работе серб – М. А. Авдалович.

Я посетил самые разнообразные слои населения Харбина с призывом помочь делу созидания часовни. И повсюду видел добрый жертвенный отклик. Столь же тепло и усердно откликнулись многочисленные патриотически настроенные русские люди из других стран и городов русского рассеяния.

По моему поручению отец игумен Нафанаил объехал все станции и поселки линии бывшего КВЖД с призывом к русским людям.

Он проник с этим призывом в самые глубокие дебри Маньчжурской тайги, к русским охранникам и рабочим. И эти закаленные в опасностях и трудах люди, затерянные в глуши, почувствовали себя снова русскими, которым близко и дорого общее русское дело, общая русская скорбь. С воодушевлением собрали они свои трудовые окропленные кровью и потом гроши и копейки, радуясь, что и они, затерянные в глубинах тайги, могут принять участие в общем деле.

Был он с этим призывом и у приграничных русских поселков, где особенный смысл, особенное значение приобретал призыв к созданию часовни-памятника нашего покаяния, потому что, казалось, и близкие просторы России прислушиваются к этому призыву.

Так общими трудами, общими усилиями стало возможно осуществление священного дела. И 15–28 июля, в день памяти святого князя Владимира торжественно поднят был крест на купол часовни – первая самая трудная часть работы была закончена.

В дальнейшем работа проводилась главным образом по внутреннему украшению часовни и по отделке ее наружных деталей художником скульптором В. Ф. Винклером под руководством К. А. Караулова.

Наконец 4–17 мая настал день освящения священной часовни.

С улицы перед часовней возвышается чугунная ограда, украшенная художественными литыми медными двуглавыми орлами – даром полковника С. Д. Иванова от Русского Шанхайского волонтерского полка⁴¹⁴ и К. Э. Мецлера от Русского эмигрантского комитета в Шанхае.⁴¹⁵ Эти орлы⁴¹⁶ украшали некогда Российское Императорское Генеральное консульство в Шанхае, как стражи русской славы на рубеже дальневосточных стран.

Над входом в часовню широко простер свои царственные крылья величавый огромный Двуглавый орел. Немигающим взором смотрит он, овеянный тысячелетней славой, вспоенный победами своих сынов, столь многажды видевший страдания своей страны. На колонных постаментах справа и слева у входа в часовню возвышаются императорская и королевская короны – венцы царственных Страдальцев, которые сменили они на мученические венцы. И об этом мученическом их избранничестве вещают слова церковной молитвы, начертанные над входом в часовню: «Вселенная приносит Ти, Господи, Богоносныя Мученики».⁴¹⁷

Древняя Шапка Мономаха и Держава украшают боковые постаменты, осененные надписями: «Нет у нас Царя, яко не убояхомся Господа»,⁴¹⁸ и «Боже, суд Твой Цареви даждь».⁴¹⁹

Святое Распятие Христово⁴²⁰ с молитвенной надписью: «Господи, прости им: не ведят бо что творят»,⁴²¹ начертаны на стене часовни противоположной от входа и обращенной к храму. «Господи, прости Россию!» – этот молитвенный вздох связан с каждым камнем, с каждой песчинкой в часовне.

Много, много прегрешила наша Родина. Не снесла она креста своего избранничества, не послушалась голоса лучшего из сынов своих, пророчески возвестившего Ее судьбу:

Помни, быть орудьем Бога

Земным созданьям тяжело:

Своих рабов Он судит строго.

А на тебе, увы, как много

Грехов ужасных налегло!

О, недостойная избранья,

Ты избрана! Скорей омой

Себя слезою покаянья.

Да гром двойного наказанья

Не грянет над твоей главой!

С душой коленопреклоненной,

С главой лежащею в пыли,

Молись молитвою смиренной,

И раны совести растленной

Елеем плача исцели!

А. С. Хомяков⁴²²

И вот эта часовня и молитвы, которые мы принесем в ней да будут елеем русского покаяния и русской скорби в страшный переживаемый нами час.

Войдем в часовню...

У стены, противоположной от входа, возвышается величавый иконостас⁴²³ с большим величавым изображением Святителя Николая Чудотворца и святого князя Александра Невского. На крыльях иконостаса и в верхней части его изображены святые: царица Александра, Алексий Митрополит Московский и другие небесные покровители царственных мучеников. С молитвой предстоят они у Божиего Престола, так же как предстояли тогда, когда созерцали они мученический подвиг царственных духовных чад своих и молитвой своей исходатайствовали у Бога дивную крепость и великое мужество им в мучительный смертельный час.

На иконостасе опять двуглавые орлы и короны. Русская и вся славянская многострадальная слава запечатлелась в этих священных символах, венчающих мученический памятник.

Перед иконостасом на колонном пьедестале возвышается серебряная доска с начертанными именами убиенных Царя, Царицы, Короля, Великих князей, Княгини и Княжон. Вечная им память и вечная им слава! Этот пьедестал с мученическими именами венчается императорской короной лампадой,⁴²⁴ украшенной самоцветными камнями, блестящими, словно звездочки в полумраке вечера. «Тако да просветится свет»⁴²⁵ их имен у Божиего Престола.

Пред пьедесталом с именами убиенных Венценосцев покоится крест – дар архиепископу Нестору Великой княгини Марии Павловны. На нем четко значится год его создания – 1814-й – год величайшей русской славы, когда пред победоносными рядами русских полков раскрылись врата побежденного Парижа. Снова веяние былой славы, снова мучительная боль в израненном сердце.

На посеребренных цепях из высокого купола часовни спускается лампада – паникадило, созданная из пожертвованных в часовню орденов и медалей – знаков почести, данных некогда русским людям царской рукой. И ныне, когда от этих былых почестей, от прежней славы остались лишь мучительные раны в сердце, нет лучшего места для славных орденов и медалей, нежели лампада в молитвенной часовне – памяти Царя, даровавшего эти знаки славы.

По бокам центральной лампады видны другие, также украшенные орденами и медалями. И конечно прежде всего здесь приковывает взор священнейший орден – крест святого Георгия.

Святой Георгий – белая эмаль,

Простой рисунок... Вспоминаешь кручи

Фортов, бросавших огненную сталь,

Бетон, звеневший в вихре пуль певучих.

А. Несмелое⁴²⁶

Пред самым образом опускается золоченая большая лампада – дар коренной жительницы Харбина – И. Т. Вересотской. И неугасимыми огоньками светятся все эти светильники в святой прекрасной часовне – памятнике нашей былой славы. По бокам иконостаса, на аналоях в особых кивотах хранятся дары архиепископу Нестору в 1911 году от Государя Императора – образ преподобного Серафима Саровского и от Наследника Цесаревича – панагия Всемилостивого Спаса – Крест Камчатского Братства.⁴²⁷ Обе царские святыни украшены боевыми орденами и медалями и вправлены в ажурный серебряный художественный оклад.⁴²⁸

Но не только о земной, так быстро переходящей славе вещает эта часовня.

«Вознесох избраннаго от людей Моих»,⁴²⁹ – гласит надпись над входом в часовню, внутри ее. В тот страшный час, когда врагам казалось, что они повергли Божиих Помазанников в самую глубокую пропасть падения и мучительной смерти, тогда-то Воля Божественная избрала их и вознесла Избранников Своих на высоту Вечной Славы в века и века.

И тут же под осенением этих слов псаломских видим мы литые изваяния самих Мучеников – Царя и Мученика-Короля, Богом избранных и венчанных, сначала царственным, а потом мученическим венцом.

Грозным предостережением и постоянным напоминанием нам о покаянии звучат слова других двух надписей по правую и по левую сторону во внутренности часовни: «Бога бойтесь, царя чтите»,⁴³⁰ и «Не прикасайтесь Помазанным Моим».

С каждой стороны этих надписей смотрят очи херувимов, застывших в молитвенном спокойствии. Как стражи Божественных глаголов, взирают они спокойными очами на грешную землю, но самый взор их непрестанно напоминает о вечности и непреложности Божественной Правды.

И в святой час освящения священной часовни да раскроется каждое русское сердце пред веянием молитвы, пред тенями былой славы, зовущей нас, и да вознесутся пламенные молитвы к Творцу, в Чьих руках все судьбы Вселенной.

Не говорите: то былое,

То старина, то грех отцов;

А наше племя молодое

Не знает старых тех грехов.

Нет, этот грех он вечно с нами,

Он в наших жилах и в крови,

Он сросся с нашими сердцами,

Сердцами мертвыми в любви.

А. С. Хомяков⁴³¹

Покаянием и молитвою да очистятся наши сердца, чтобы стать достойными милости Божией.⁴³²

1. Кровавый человек Муравьев

Пересматривая мрачные, кровавые страницы истории наших последних страшных лет, мы остановили свое внимание на сравнительно недавней истории Киева – матери городов русских.

Киев – это священное место с величайшими для русского народа воспоминаниями. Здесь взошла над русской землей заря христианства, здесь явилась священная купель, в которой крещена была русская земля. В Киево-Печерском монастыре просиял неисчислимый сонм угодников Божиих, и первые родные русские святые нашли себе там пристанище, приобретая множество последователей, утверждая святые заветы свои, которые и поныне не умирают в подвижниках благочестия на Руси.

И вот в годы первых приступов страшной российской смуты, в 1918 году, Киев разделил со всей Россией тяжкую участь – был залит неповинной кровью.

В те отделенные от нас уже почти двумя десятилетиями дни мы не привыкли к впечатлениям кровавого ужаса, которые стали впоследствии такими обычными. И потому, когда мне передавали о жестокостях, которые совершались в Киеве кровавым палачом Муравьевым, я не верил, не хотел верить.

И не верил я, пока судьба не свела меня с самим «кровавым человеком» Муравьевым.

Обложка книги архиепископа Нестора «Смута а Киеве. Мученичество митрополита Владимира в 1918 г.»

Это было весной 1918 года в г. Москве. После моего освобождения из московской Таганской тюрьмы, куда я, первый из русских епископов, был посажен безбожниками, и приобретя себе друзей в тюрьме, я получил впоследствии возможность посещать камеры заключенных. В тюремном храме я совершал торжественную литургию, последнюю в этой церкви, так как ее скоро уничтожили.

В одной из камер я встретил заключенного Муравьева. Последний узнал о моем посещении заключенных и просил меня посетить и его камеру. Когда я вошел в камеру, то Муравьев сложил свои руки крестообразно и, глядя на меня тупыми выцветшими, словно оловянными, глазами, просил его благословить. В ответ на его просьбу я спросил его: «Это не вы ли известный Муравьев, киевский и одесский кровопийца, на душе которого так много невинных расстрелянных и замученных человеческих жертв?»

Муравьев ответил мне не задумываясь: «Да это я, но иного пути нет к достижению нашей цели, к захвату нами власти. Меня это мучает, гнетет и даже преследует здесь, в одиночной камере; мне подчас бывает жутко и страшно, и я прошу молиться обо мне, чтобы Бог простил меня, ведь я верующий». При этих словах Муравьев достал из бокового кармана образ Божией Матери размером вершка в три, в серебряной ризе, несколько смятой и вдавленной от удара ружейной пули и надколотой; рассказал о получении этого образа от старца схиархимандрита Гавриила в Казанской Седмиозерной пустыни. Рассказал, как эта икона спасала его жизнь на германской войне. «Пуля, летевшая в меня, попала в икону, прикрывавшую мое сердце. Таким образом Богоматерь приняла на свой образ рану, могущую быть для меня смертельной».

Меня глубоко заинтересовал этот человек, в душе которого уживались крайнее преступление и религиозность. Человек, руки которого пропитаны пролитой им невинной детской кровью, с волнением в голосе говорил мне о своей любимой дочурке, от которой он и ее мать скрывают даже пребывание отца в тюрьме, чтобы не причинить ребенку огорчения.

Палач с жестоким сердцем плакал и прижимал к этому сердцу святую икону. Я спросил его: «Как же вы цените свою жизнь, утверждаете, что веруете в чудесное спасение вас от иконы Божией Матери, а сами предводительствуете в убийствах своих же родных русских братьев, разоряете мирные семейные очаги. Оберегаете свою дочурку, а не щадите других детей, зверски убивая на их глазах отцов и матерей».

Преступник стоял опустив голову и просил прощения, а из его глаз капали слезы.

Потом, опустившись на колени, Муравьев продолжал раскрывать предо мной свои преступные деяния. Но это была не исповедь христианина пред пастырем – не таково было настроение этого человека.

Это был вопль ущемленной злодеяниями совести человеческой, стихийно протестующей против насилия над ней затемненного ума и окаменевшего сердца. Очевидно, мучимый в тот момент угрызением совести, он открылся предо мной и в том, что на его душе тягчайший грех убийства старца митрополита Киевского Владимира, что он, могший предотвратить это убийство, даже поощрял прямых убийц. А теперь все эти убийства приводят его в отчаяние, и пред ним постоянно проносятся кровавые тени им загубленных людей.

Он мечтал искупить свою вину свержением большевиков, для чего хотел устроить восстание на Волге. Как известно, попытки эти он и предпринял в 1918 году в Симбирске, но был арестован и убит Тухачевским, получившим теперь такую известность.

Из всех преступлений Муравьева, которыми стяжал он себе страшное наименование «кровавого человека», одним из самых тяжких было убиение митрополита Киевского и Галицкого Высокопреосвященного Владимира, одного из самых выдающихся русских иерархов, первого мученика из среды русских епископов в наше время.

О нем-то, о его светлой и праведной жизни и о священномученической кончине его будут дальнейшие строки настоящей книги.

Посвящая настоящие строки памяти убиенного митрополита Владимира Киевского и Галицкого, мы и позволим себе ознакомить читателей с биографией Владыки, с его поистине крестным служением в Киеве и мученической кончиной.

2. Владимир, митрополит Киевский и Галицкий

Высокопреосвященный Владимир, митрополит Киевский и Галицкий, до пострижения в монашество назывался Василием Никифоровичем Богоявленским. Он родился 1 января 1848 года от благочестивых родителей в селе Малые Моршки Тамбовской губернии, где отец его был священником и впоследствии был тоже зверски убит. Владыка митрополит получил образование в духовном училище и в духовной семинарии и в 1874 году окончил Киевскую духовную академию. Далее следует семилетняя педагогическая служба в качестве преподавателя в родной Тамбовской духовной семинарии. В 1882 году будущий митрополит посвящает себя пастырскому служению в г. Козлове Тамбовской губернии, где молодой батюшка о. Василий явился ревностным проповедником и учителем народа. В 1886 году Господь ниспослал первый тяжелый крест о. Василию. Умирает его дорогая спутница жизни, молодая любимая жена, умирает вскоре и единственный малютка ребенок. Отец Василий тогда же удалился в обитель и принял монашество с именем Владимира, но не долго оставался о. Владимир в Козловском монастыре. Дальнейшее служение церкви о. Владимира быстро вело его по иерархической лестнице. В 1888 году он был посвящен в сан епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. В 1891 году Владыка получил назначение в Самарскую епархию. В то время Самарскую губернию постигло величайшее бедствие от неурожая и холерной эпидемии. Владыка Владимир в эти дни народного бедствия проявил себя великим героем духа, всецело отдавшись служению больным и заботам о голодающих, и своим личным примером воодушевлял пастырей на самоотверженный подвиг служения страждущему народу.

Иеромонах Нестор с матерью, Антониной Евлампиевной Анисимовой. 1907 г. Архив А. К. Караулова и В. В Коростелева

Благословение на Евангелии. Подаренном иеромонаху Нестору его матерью в день отъезда на Камчатку. 1907 г. Архив А. К. Караулова и В. В Коростелева

Святой праведный о. Иоанн Кронштадтский. Архив ПСТГУ

Епископ Андрей (км. Ухтомский), духовный отец Владыки Нестора (впоследствии архиепископ). Архив ПСТГУ

Архиепископ Владивостокский и Приморский Евсений (Никольский) (впоследствии митрополит). Архив Владивостокской епархии

Священномученик епископ Дамаский (Цедрик). Соловецкий лагерь. 1934 г. Архи» ПСТГУ

Семья Анисимовых. Мать – Антонина Евлампиевна, брат – Иларий Александрович, иеромонах Нестор и отец – Александр Александрович Архив А. К. Караулова и В. В. Коростелева

Реальное училище в г. Казани, которое окончил Владыка Нестор. Архив А. К. Караулова и В В. Коростелева

Камчатские рыбаки. Чукчи. Из кн. Азиатская Россия. Т. 1 М. 1914

«Венцом всей красоты, мощи, богатства и глубокой моей вечной любви является чистая, девственная душа аборигенов, насельников, туземцев – детей природы на Камчатке».

Митрополит Нестор

Камчатка. Местные жители – коряки

Камчатский дом и собачья упряжка

Главная улица г. Петропавловка Камчатской обл. (1910-е гг.). Из кн.: Азиатская Росси»

«Главный камчатский насущный хлеб – это рыба, а посему в начале рыбных промыслов и по окончании таковых местные священники на Камчатке служат молебны, совершают к реке крестные ходы и освящают волу и рыбу, запасаемую и заготовляемую на зиму».

Митрополит Нестор

Освещение воды и рыбы на Камчатке (1910-е гг.). Архив ПСТГУ

Село Паратунка. Начало XX в. Из кн.: Камчатка XVII XX вв. Историко-географический атлас. М. 1997

Село Каменское, юрты оседлых коряков. Конец XIX в.

Село Мильково. Церковь. Конец XIX в.

Иеромонах Нестор (Анисимов) в национальной одежде, 1910-е гг. Архив ПСТГУ

«На мне надета вся меховая одежда. На голове шапка из литяги (птица-зверек). Куклянка сшита из оленьего меха (пыжик)... На ногах меховые торбаса, расшитые простым бисером – тунгусской работы. Весь костюм сшит оленьими жилами».

Митрополит Нестор

Царская семья. 1913 г.

Великий князь Николай Николаевич

Императрица Мария Феодоровна

Член Камчатского братства преподобномученица Великая княгиня Елисавета Феодоровна. Архив ПСТГУ

Председатель Московского отдела Камчатского братства епископ Арсений (Жадановский). Архив ПСТГУ

Марфо-Мариинская Обитель Милосердия. Нач. XX в. Из кн.: Сорок сороков Т.2. М.. 1995

Архиереи. совершившие хиротонию епископа Нестора: архиепископ Евсевий (Никольский), епископ Сергий (Тихомиров), епископ Павел (Ивановский) и почетные гости: генерал-губернатор Н. Л. Гондатти. адмирал М. Ф. Шульц и мать Владыки Нестора А. Е. Анисимова. Архив Л. К. Караулова и В. В. Коростелева

Выезд епископа Нестора на собачьей упряжке. Архив А. К. Караулова и В. В Коростелева

Епископ Нестор (Анисимов). 1920-е гг. Из статьи А. К. Караулова и В. В. Коростелева «Поборник церковного единения» (Русская Атлантида. 2001 №8)

Святой Патриарх Тихон

Святой Патриарх Тихон. Икона

Заседание Священного Собора 1917–1918 гг.

Среди присутствующих: протоиерей П. Лахостский, секретарь Собора В. П. Шеин, архиепископ Андроник (Никольский), епископ Нестор (Анисимов), архиепископ Анастасий (Грибановский), кн. Е. Н. Трубецкой, протопресвитер Московского Большого Успенского собора Н. Любимов, епископ Никандр (Феноменов), митрополит Арсений (Стадинцкий). Святейший Патриарх Московский и всея России Тихон, архиепископ Михаил (Ермаков), архиепископ Иоасаф (Каллистов), митрополит Антония (Храповицкий), митрополит Агафангел (Преображенский), епископ Феофан (Туляков). митрополит Платон (Рождественский). Архив ПСТГУ

Епископ Димитрий (Абашидзе) (впоследствии схиархиепископ Антоний).

Архив ПСТГУ

Митрополит Платон (Рождественский). Архив А К. Кирилова и И В. Коростелева

Таганская тюрьма (Москва). Место заключения епископа Нестора в 1918 г. Музей общества «Мемориал»

Священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий. Архив ПСТГУ

Священномученик Владимир, митрополит Киевский и Галицкий. Икона

Киево-Печерская лавра (открытка нач. XX в.)

Игумения София (Гринева), настоятельница Покровского монастыря в Киеве. Из кн.; Концевич Е. Схиигумения София». Форествилль (Калифорния). 1976

Генерал от кавалерии граф Федор Артурович Келлер Архив А. К. Караулова и В В Коростелева

Златоверхий Михайловский монастырь а Киеве (открытка нач. XX в.)

Крестный ход по случаю открытия Приамурского Земского собора во Владивостоке в 1922 г. ГА РФ. Ф. 5194 Оп. 1. Д. 7

Южная линия КВЖД. Долина р. Асан-Хэ, Открытка. Архив А. К. Караулова и В. В. Коростелева

И слово Владыки не было тщетно, а голос святителя не умолкал, пока не утихла буря народного бедствия.

С 18 октября 1892 года преосвященный Владимир управлял в продолжении пяти лет Грузинским Экзархатом, уже в сане архиепископа Карталинского и Кахетинского.

В 1893 году архиепископ Владимир был назначен на высокий иерархический пост, митрополитом Московским и Коломенским, где его служение протекало пятнадцать лет.

В Москве митрополит Владимир на первых же порах своего служения принимал энергичные меры оживления пастырской деятельности московского духовенства и стремился к тому, чтобы частым богослужением и проповедью, религиозно-нравственными беседами столичное духовенство ближе стояло к народу и к фабрично-рабочему классу.

Владыка Владимир не только побуждал к тому свое духовенство, но и сам являлся добрым примером. Нередко митрополит Владимир являлся на фабрики и заводы и после молитвы вел беседы с рабочими о вреде увлечения социализмом, как бы пророчески предсказывая, к какому несчастью приведет Россию это противохристианское увлечение.

Вся архипастырская деятельность митрополита Владимира в Москве была полна любви и забот о пастве. Не знавшие митрополита Владимира близко, считали его недоступным, сухим и неприветливым. Такое ошибочное представление о Владыке люди заключали по угрюмому выражению лица митрополита. Действительно, лицо Владыки, всегда несколько нахмуренное, носило глубокий отпечаток какой-то скорби и страданий. Точно Владыка предчувствовал ожидавший его впоследствии крест тяжелых испытаний. В силу врожденной выдающейся скромности своего характера и даже некоторой застенчивости Владыка старался всегда быть незаметным. Он так же незаметно для посторонних глаз оделял нищих, вдов и сирот. Проявлял горячие заботы о спасении нравственно потерянных людях и о пьяницах. Будучи врагом алкоголя, Владыка энергично покровительствовал насаждению трезвости; сам вел беседы и издавал полезные листки и брошюры о губительности порока пьянства.

Мне Господь дал возможность в 1910 году встретиться с Владыкой митрополитом Владимиром.

Митрополит Владимир жил тогда в Петербурге, где он должен был присутствовать на заседаниях Святейшего Синода. Я же прибыл в Петербург с далекой Камчатки по делам об устройстве Камчатского братства.

Желая воспользоваться имевшимся у меня временем и познакомиться с иерархами, пребывающими в Петербурге, могущими быть полезными для новосозидаемого Братства, я направился к митрополиту Владимиру в подворье Троице-Сергиевой Лавры, что против Аничкова дворца в Петербурге.

Прибыв с Камчатки и не зная строгих правил приема архиереев, пошел я к митрополиту не в приемные часы, а вечером. Швейцар пропустил меня и вызвал келейника. Келейник, узнав, что я камчатский миссионер, сказал мне, что митрополит принимает по утрам в те дни, когда нет заседаний в Синоде (заседания в Синоде происходили дважды в неделю), а по вечерам Владыка отдыхает, но все же келейник сказал мне, чтобы я подождал, что он Владыке обо мне доложит.

Вернувшись от митрополита, келейник сообщил, что Владыка ждет меня и просит пройти в столовую. Когда я вошел, митрополит сидел за самоваром. Он встал мне навстречу, благословил меня и ласково пригласил снять священнический крест и рясу и остаться в подряснике.

В простом подряснике был и сам Владыка. Сам разливал он чай и вел задушевную, непринужденную, исполненную глубокой отеческой ласки беседу.

Ни на секунду не забывая – Владыка митрополит сам не давал этого забывать, – что предо мной облеченный великим саном первоиерарх всей Российской Церкви, я в то же время чувствовал себя совершенно просто, задушевно, нимало не стесненно пред ним. Я мог говорить с Владыкой обо всех своих нуждах, о горестях и радостях нашей далекой камчатской жизни и миссионерской работы там.

Владыка дал мне возможность и впредь так же просто приходить к нему в неприемные часы, пригласив меня постоянно посещать его в часы вечернего чая.

Эта доброта митрополита Владимира дала мне смелость также пойти и к другим архиереям, пребывающим в Петербурге.

Некоторые из них так же ласково и отечески приняли меня, но многие строго указывали на приемные часы и предлагали прийти в определенное для того время.

Немало уделял внимания и учащимся всех учебных заведений, а особенно заботился митрополит Владимир о семинаристах, подготовлявших себя на пастырское служение, и вел с ними отеческие задушевные беседы. Приводим выдержку одной из последних бесед митрополита Владимира с московскими семинаристами. Владыка вспоминал настроенность учащихся старой школы и противуполагал нынешнему настроению и взглядам будущих пастырей. «Тогда ученики более проникались идеальным стремлением и по выходе из школы отдавали себя на служение Церкви довольные немногим в жизни. Вы скажете, что хлеб Церкви теперь стал черствым. Верно, иногда это бывает. Сухая корка не поддается молодым зубам. Но следует, прежде всего, думать не о том, что можно взять от народа, а что ему сами вы можете дать. Народ наш беден, жизнь его разъедается пороками пьянства и разврата. Он блуждает в дебрях сектантства и раскола. Когда в народную среду вы внесете истинный свет христианского знания, тогда улучшится материальное положение народа, и он сумеет вас отблагодарить. Нужно помнить, что материальное благоденствие пастыря – не самое главное в его жизни. Служение пастыря само по себе безмерно высоко и имеет ценность в самом себе. Пастырь вносит свет в темную среду, пробуждает лучшие чувства, вносит в душу народа мир и спокойствие. Разве это не великое дело, и разве оно не может примирить человека с недостатком в жизни?»

Вся полнота любви митрополита Владимира к своей московской пастве и глубина связи его с Москвой сильно сказались при расставании Владыки с москвичами, когда Владыка был назначен на Петроградскую первосвятительную кафедру.

Прощаясь, митрополит сказал сквозь слезы: «Дерево, когда растет, не чувствует, каким множеством разнообразных корней и их тончайших разветвлений оно связано с землею. Но когда дерево пересаживают в другое место, оно не может не чувствовать всей глубины своей связи с землею. Так и со мною. Ощущаю всю глубину тяжести при разлуке с Москвою, с которой я за 15 лет духовно сросся, но да будет воля Божия».

В 1912 году, когда скончался Первоиерарх Православной Российской Церкви Антоний, митрополит Петербургский и Ладожский, на его место был назначен митрополит Владимир. Три года Владыка управлял Петербургской епархией, и это было труднейшее время для церковно-общественной работы, ибо тогда усиливалось влияние в Петербурге «темных сил», т. е. «распутинство». Митрополит Владимир со свойственными его характеру прямолинейностью и твердостью убеждений вел посильную борьбу с темными силами.

Борьба эта была особенно трагична по своему внутреннему смыслу при наличии того тягостного и рокового недоразумения, которое существовало между лучшими кругами русского общества, к каковым примыкал митрополит Владимир, – с одной стороны, и Государыней Императрицей Александрой Федоровной – с другой стороны.

Государыня, самоотверженная, беспредельно любящая мать, более всего в жизни любила своего сына – Наследника Цесаревича и более всего трепетала за его судьбу. И вот этой-то силой материнской любви воспользовались темные силы. Случайным ли стечением обстоятельств или действительно действием темных, нам неведомых сил, они добились того, что Императрица глубоко уверовала в то, что судьба Наследника Цесаревича тесно связана с судьбой «старца» Григория Распутина. На этом-то убеждении Царицы построено было его громадное, почти неограниченное влияние.

Когда это влияние стало оказывать действие в сфере церковной жизни, митрополит Владимир счел для себя невозможным дальнейшее молчание и попросил аудиенции у Государя.

Архиереи вообще имели очень редко аудиенции у императора. Все сношения между ними обычно поддерживались чрез обер-прокурора.

Обер-прокурор, в данном случае В. К. Саблер, узнав о цели, с какой митрополит Владимир желал видеть Государя, предупреждал Владыку о том, что это очень болезненная и сложная тема. Но митрополит смело шел на исполнение того, что он считал непременным своим священным долгом и как Первосвятителя Церкви, и как верноподданного.

Добившись аудиенции, митрополит Владимир смело и прямо указал Государю на все сплетни и грязные рассказы, которые ходили в обществе в связи с именем Распутина, указав на гибельность его влияния, особенно в церковных делах.

Государь, прослушав Владыку митрополита, сказал, что, быть может, он и прав во многих отношениях, но что Царица-мать никогда с этим не согласится.

Государыня, узнав о разговоре Государя с митрополитом, была страшно возмущена и горячо негодовала против митрополита за его вмешательство в семейную жизнь Царской семьи. Государыня заявила, что митрополит – не верноподданный, если он может допустить грязные сплетни и разговоры о Царской семье и передавать их Государю, когда в действительности ничего этого нет. В ответ на обвинения против Распутина она говорила, что «старец Григорий неоднократно спасал жизнь нашего сына Наследника Цесаревича и никогда никакой грязной мысли о старце она не допустит».

Государыня была права по-своему. Конечно, никакой грязной тени, ничего, кроме самого светлого, кристально чистого, не было в жизни и во взаимоотношениях Царской семьи. Но грязь, связанная с Распутиным, проникла в некоторые сферы, близкие ко двору, и об этом-то и говорил митрополит Владимир Государю, а Государыня не знала, не хотела знать ничего об этой грязи.

Такова была трагедия тех тяжелых лет: оба чистые, высокие духом, праведные перед Богом Царица и митрополит не поняли друг друга. И Государыня не захотела выслушать того, кто воистину был и верноподданным, и добрым святителем Божиим, того, кому предлежала такая же мученическая смерть, как и всей Царской семье.

Митрополит Владимир в 1915 году впал в немилость и был удален из Петрограда на кафедру митрополита Киевского.

Киевская паства с первых же дней окружила своего архипастыря любовью и искренним сочувствием, видя и ценя в нем гонимого за правду опального святителя.

Как первенствующему в Святейшем Синоде, митрополиту Владимиру, по вступлении в управление Киевской митрополии, пришлось вновь приехать в Петроград.

В 1917 году когда Владыка митрополит возвратился в Киев, то там уже началась разруха церковной жизни под натиском революции. Образовался «исполком», и быстро начался развал церковной жизни. Бывший в то время в г. Киеве епархиальный съезд духовенства и мирян вылился в «Украинский съезд», и было предъявлено требование, чтобы «в автономной Украине была «независимая от Синода» Украинская Церковь». Митрополит Владимир любовно, заботливо предостерегал тогда сторонников этой ненормальной затеи, видя, что разделение Церкви приведет только к торжеству внутренних и внешних врагов. Пастырей и пасомых митрополит Владимир призывал терпеливо относиться к своим великим обязанностям участия в церковном епархиальном управлении, избегая вражды и разделения. Но сам архипастырь потерпел много тяжких обид, оскорблений и огорчений.

Осенью 1917 года образовалась отдельная от России Украинская держава, а вслед за этим в Киеве провозгласилось и временное правительство для всей Украинской церкви. Во главе этого церковного правительства встал бывший на покое архиепископ Алексий (Дородницын). Образовавшееся самочинное церковное украинское правительство, или, как оно называлось, «рада», начало переустройство всего уклада церковной жизни в отделенных радой украинских епархиях. Во все духовные консистории были посланы «украинские комиссары». Воспрещалось поминовение за богослужением Всероссийского Патриарха Тихона, а вместо него приказывалось поминать «всеукраинскую церковную раду», возглавляемую архиепископом Алексием. По адресу Киевского митрополита Владимира самозванные духовные комиссары высказывались весьма грубо и оскорбительно.

В это время митрополит Владимир присутствовал в Москве на Всероссийском Церковном Соборе, а киевские «комиссары в рясах» обсуждали вопрос о недопущении своего архипастыря митрополита Владимира в Киев – «цю никчему людину», как они грубо выражались о нем по-украински.

Все эти самочинные деяния рады встревожили все православное киевское население. Собралось многолюдное собрание киевских приходских советов, на котором постановили всеми силами протестовать против самочинной антиканонической попытки создать автокефальную украинскую церковь.

Вскоре после описанных событий митрополит Владимир возвратился из Москвы с Церковного Собора в Киев, и тогда началось со стороны врагов Церкви всяческое глумление над семидесятилетним старцем-митрополитом.

Первоначально бунтовщики явились в покои митрополита с грубым требованием об уходе Владыки из Киевской митрополии.

Приводим акт неслыханного дотоле в православно-христианском мире оскорбления. «Девятого сего декабря 1917 года в два часа дня по поручению будто бы центральной рады заявилась ко мне комиссия во главе с назвавшим себя председателем украинской церковной рады священником о. Маричевым и депутатами: прот. Н. Шараевским (новый лжемитрополит), священником П. Тарнавским, священником С. Филипенком, дьяконом Ботвиненко и иеродьяконом Порфирием и каким-то военным, и после речи о. Маричева было заявлено мне словесное постановление рады о том, чтобы был удален из Киева преосвященный Никодим, епископ Чигиринский, чтобы немедленно вступили в должность членов консистории вновь назначенные, а также предложено выехать из Киева и мне. Желая иметь письменное заявление об этом со стороны поименованной депутации, я позвал личного своего секретаря и предложил ему записать это требование отцов депутатов и чтобы последние подписались под ним, но они категорически отказались от этого. Этот акт подписали: Владимир, митрополит Киевский, секретарь А. Левков».⁴³⁴ Вскоре после этого грубого акта произошел в покоях старца Владыки новый случай. Между 10–12 часами ночи в лаврскую квартиру митрополита явился член церковной рады священник Фоменко в сопровождении военного и с неожиданной ласковостью стал предлагать митрополиту Владимиру патриаршество в украинской церкви (как приложима к настоящим переживаниям Владыки митрополита 4-я глава Евангелия от Матфея об искушении Господа сатаной. «Паки поят Его диавол на гору высоку зело и показа Ему вся царствия мира, и славу их. И глагола Ему: сия вся тебе дам, аще пад поклониши ми ся» (Мф.4: 8–9).

Митрополит выразил удивление по поводу такой перемены фронта: то от него требуют в три дня уехать из Киева, то предлагают быть украинским патриархом. Но через несколько минут секрет этой ласковости открылся. Ночные посетители потребовали, чтобы хозяин выдал из средств митрополичьего дома сто тысяч рублей.

И когда митрополит заявил, что эти средства принадлежат всей епархии, которая одна только и может распоряжаться ими, то поведение гостей резко изменилось и сделалось настолько угрожающим в отношении к одинокому архипастырю, что он поспешил пригласить чрез келейника монастырскую братию, чтобы удалить непрошеных ночных посетителей, но последние безобразничали в митрополичьих покоях еще часа полтора.

Каково было душевное состояние в эти дни тяжких испытаний Киевского святителя митрополита Владимира, можно судить из рассказа свидетеля-очевидца (подпоручика Кравченко).

12 декабря 1917 года во время приема Владыка обратился к последнему с такими словами: «Я никого и ничего не боюсь. Я во всякое время готов отдать свою жизнь за Церковь Христову и за Веру Православную, чтобы только не дать врагам ее посмеяться над Нею. Я до конца буду страдать, чтобы сохранилось Православие в России, там, где оно началось». Сказав эти слова, Владыка митрополит сильно и горько заплакал.

Митрополит Владимир был глубоко честный, прямой и стойкий человек. Он не подчинился никаким требованиям группы людей, беззаконно собравшихся в Киеве в украинской церковной раде под главенством архиепископа Алексия (Дородницына), которого митрополит Владимир считал величайшим и тяжким церковным преступником и мятежником, в чем архиепископ Алексий сам сознался и раскаялся перед Церковью, уже изгнанный украинцами же. Даже под угрозой лишения жизни митрополит Владимир не подчинился незаконным требованиям, что он и доказал своей мученической смертью, которой он мог бы избежать, если бы захотел укрыться от врагов и убийц.

В январе месяце 1918 года в Киеве началась гражданская война.

Положенное начало гонения и преследования митрополита Владимира озверевшими его же бывшими духовными детьми продолжалось и завершилось убийством Владыки во время обладания Киевом «сатанистами изуверами».

Красное знамя революции, эмблема крови и сатанизма, позорно развевающееся с 1917 года над Россией, всюду, где появится, влечет за собой потоки неповинной человеческой крови, произвол, братоубийство, а также разрушение святынь и храмов Божиих.

В борьбе двух вражеских партий за обладание г. Киевом многие киевские обители и храмы подверглись обстрелу и в значительной степени пострадали. На долю же Киево-Печерской лавры выпали исключительные дни страданий и гонения. С 15 января в Лавру начали попадать ружейные пули и снаряды, а с 22 января канонада усилилась и Лавра оказалась под жестоким обстрелом со стороны большевиков, предполагавших, что с лаврской колокольни за ними происходит наблюдение, но в действительности колокольня была заперта и в Лавре в то время никаких войск не было.

Обстрел же большевиками церквей и колоколен обычное явление всюду, где они ведут войну.

От снарядов значительно пострадали Великая лаврская церковь и колокольня. Снаряды попадали внутрь церкви и производили значительные повреждения. 23 января вечером большевики овладели Лаврой, и тогда начались в Лавре дикие насилия и варварства. Вооруженные люди врывались в храмы в шапках на головах и с папиросами в зубах. С криком и площадной бранью производили обыски даже во время богослужения; ругались и кощунствовали над святынями.

Монахов-стариков раздевали и разували на дворе, издевались над ними и секли нагайками. Во время обысков происходил повальный грабеж.

В то время когда большевики обстреливали Лавру, митрополит Владимир молился Богу или в храме, или у себя в покоях. Последнюю литургию Владыка служил 21 января в воскресенье в Великой лаврской церкви. 24 января митрополит в той же церкви служил акафист Успению Божией Матери. Это последнее служение в церкви накануне расстрела митрополита Владимира, по наблюдению сослужащих Владыке, отличалось особенной задушевностью и проникновенностью.

Ночь на 25 января была тревожная. В эту ночь было произведено нападение четырех вооруженных мужчин и одной женщины в одежде сестры милосердия на квартиру наместника Лавры. Грабители произвели тщательный обыск, забрали ценные вещи, ели все, что находили в келлии, пили чай, а глубокой ночью трое из них выходили «на разведку» и в то время ограбили деньги у казначея и у благочинного.

Днем 25 января три вооруженных солдата произвели обыск в митрополичьих покоях и, не найдя ничего ценного, взяли из несгораемой кассы золотую медаль. Вечером вновь явилось в Лавру пять вооруженных людей. Один из них, одетый в черную кожаную тужурку, был комиссаром. Все они накануне (24 января) уже были в Лавре и обедали в лаврской трапезе. Комиссар, бывший тогда в матросской фуражке, остался недоволен лаврским черным хлебом, бросил хлеб на пол и закричал на всю трапезу: «Разве я свинья, чтобы есть такой хлеб?» Монах трапезник ответил: «У нас, господа, лучшего хлеба нет, какой нам дают, тот мы подаем». Трапезник монах Ириней свидетельствует, что 24 января вечером эта партия вооруженных людей вторично была в лаврской трапезной. Матрос был пьян и говорил в трапезной: «Нужно сделать здесь что-либо особенное, замечательное, небывалое». Потом он сказал: «Пойдем к митрополиту на чай, мне нужно с ним поговорить». После этого они все встали и ушли, а через час снова пришли в трапезу и, усевшись, начали высыпать из карманов серебряные деньги, а комиссар-матрос достал еще и золотые часы и на вопрос «товарищей», где взял их, ответил: «Это мое дело». Вся эта кампания 25 января вечером, войдя в Лавру, спросила одного монаха: «Где живет митрополит?» Монах, узнавший их, ответил матросу: «Дом его около того места, где вы кушаете, там он и живет». Матрос на это сказал: «Мы его сегодня заберем».

Будущие убийцы митрополита пошли в трапезу, и монах последовал за ними. Предводитель убийц резко обратился к монаху с вопросом: «Почему у вас комитетов нет? Везде комитеты, а у вас их нет». Монах ответил: «У нас и не должно быть комитетов, мы монахи». Грубый матрос закричал на монаха: «Вы только миллионы и тысячи собираете». Грубый изувер-матрос долго еще ругался, кричал, а потом, начав кощунствовать, он спросил монаха: «Отец! Скажи, что у вас в пещерах? Все оттуда вынесем и рассмотрим, если там ничего не окажется или окажется воск или тырса – всех вас перережем». Монах ответил: «Что я вам буду говорить? Если я вам буду говорить правду, – вы все равно не поверите. Теперь ваша власть, пойдите посмотрите и узнаете правду». В 1917 году безбожники уже кощунствовали в лаврских пещерах – они резали кинжалами святые мощи, прокалывали штыками, выбрасывали из гробниц и, надругавшись, ставили святые мощи преподобных на голову. Грубый матрос продолжал спрашивать монаха: «Ты знаешь, кто был о. Серафим в Сарове?» – «Отец Серафим был вторым лицом после Царя, потому-то Серафим и святой». – «ВОТ И ВАШ МИТРОПОЛИТ ВЛАДИМИР БУДЕТ СВЯТОЙ».

Уходя из трапезной, матрос сказал монаху: «Больше вы митрополита не увидите». Убийцы пошли к Владыке митрополиту, чтобы выполнить убийственный замысел.

Было 6 ¹/₂ часов вечера.

На крыльце митрополичьего дома послышалось три резких звонка. В открывавшуюся дверь вошли убийцы – пять человек в солдатской форме, а во главе был матрос.

Матрос спросил: «Где Владимир, митрополит?» Швейцар указал на пребывание Владыки митрополита в нижней келье отца наместника, архимандрита Амвросия.

Проходя в келью к митрополиту, один солдат сказал: «Мы желаем переговорить с митрополитом; мы идем сейчас из трапезной, и нам там братия жаловалась, что он не разрешает комитеты. С ним нужно переговорить, чтобы он разрешил совет, чтобы было так, как у нас».

Владыка митрополит вышел к убийцам и спросил: «В чем дело?» Трое убийц увели Владыку в комнату и там оставались с ним наедине некоторое время. У дверей поставили караул. Потом из комнаты палачи повели митрополита в его верхние покои. Когда Владыка проходил мимо стоявших в стороне епископа Феодора и архимандрита Амвросия, сказал им: «ВОТ ОНИ ХОТЯТ УЖЕ РАССТРЕЛЯТЬ МЕНЯ, вот что они со мной сделали», – и при этом развел руками. Следовавший за Владыкой матрос грубо закричал: «Иди, не разговаривай, кто тебя будет расстреливать! До коменданта пойдешь».

Поднявшись на первую площадку лестницы, ведущей в верхний этаж, митрополит остановился и, обращаясь к сопровождающим его убийцам, сказал: «Ну, господа, если вам угодно расстрелять меня, расстреливайте здесь же, на месте, – я дальше не пойду». Матрос на это грубо заметил: «Кто тебя расстреливать будет! Иди».

Убийцы повели митрополита в его спальню, где, заперев за собою двери, оставались с Владыкой там двадцать минут. Там Владыку пытали, душили цепочкой от креста, требовали денег и глумились. Потом келейники нашли в разных местах спальни, на полу разорванные цепочку, шелковый шнурок, ладанку и серебряную нательную икону.

Через двадцать минут митрополит, окруженный тремя палачами, вышел из спальни, одетый в рясу, с панагией на груди и в белом клобуке на голове.

При выходе на крыльцо к Владыке подошел под благословение его старый келейник Филипп, но матрос оттолкнул его от митрополита, закричал: «Довольно кровопийцам кланяться, кланялись, будет». Владыка, приблизившись сам к келейнику, благословил его, поцеловал и, пожав руку, сказал: «Прощай, Филипп!» – вынул из кармана платок и вытер слезы.

Филипп передавал, что митрополит был спокоен – словно шел на служение литургии. Когда митрополит надевал шубу, один из солдат сказал: «Это важный преступник!» – а матрос закричал на него: «Будет тебе, никаких разговоров».

Забытый и брошенный своей братией, окруженный палачами и убийцами, ни в чем не повинный, кроткий и смиренный старец, митрополит Владимир спокойно шел на казнь. По дороге, в ограде Лавры, митрополит шел, осеняя себя крестным знамением и в предведенье смерти, благоговейно напевал «Благообразный Иосиф».⁴³⁵

В стенах Великой Лавры зловещая таинственная тишина.

Иноки затворились по кельям.

Все обители Лавры притаились, боясь «жестоких товарищей».

Вот послышался резкий лязг тяжелого запора железных ворот.

Скрипя сапогами по твердому снегу и бряцая оружием, убийцы выводили из Лавры старца митрополита на последние пытки и на расстрел.

Снова с шумом затворились тяжелые ворота, затихли зловещие шаги, и водворилась мертвенная тишина.

Господи!.. Хоть бы кто в набат ударил! Ведь в стенах Лавры более тысячи человек только одной братии – и все же некому. Всем страшно. Все боятся смерти, которая так близка и так страшно витает над Лаврой.

Кое-где выглядывали притаившиеся испуганные иноки и робко прислушивались к происходящему в стенах Святой Лавры. Только два более смелых инока стояли на дворе обители и делились между собою своими впечатлениями по поводу случившегося события.

Прошло несколько минут, как увели митрополита.

Вдруг, среди гробовой тишины послышались за стеной Лавры ружейные выстрелы. Сначала четыре, а через полминуты еще два и еще. «Это Владыку расстреливают», – говорит один инок.

«Для убийства столько выстрелов слишком много», – замечает подошедший третий инок.

После раздавшихся выстрелов забегали по двору Лавры человек пятнадцать матросов с револьверами и фонарями в руках. Один матрос спросил стоявших монахов: «Батюшки, провели Владыку?» «Провели за ворота», – был робкий ответ иноков. Матросы побежали за ворота и через минут двадцать возвратились в святую обитель. «Нашли Владыку?» – спросил один монах матроса. «Нашли, так всех вас по одному повыведем», – отвечал матрос.

В эту ночь покой Лавры больше не нарушался. Вся обитель спала крепким сном, и не чувствовал никто, что за тысячу шагов от Лавры, в луже крови, лежал прах истерзанного убитого настоятеля и отца Лавры, митрополита Владимира.

На рассвете шли в Лавру на богомолье женщины, и уже от них братия Лавры узнала, что митрополит Владимир лежит расстрелянный за Лаврой на маленькой полянке, среди крепостных валов.

В девять часов утра лаврская братия решила перенести тело убиенного митрополита в Лавру, для чего архимандрит Анфим, получив от большевиков пропуск, отправился с четырьмя санитарами к месту убийства. Отслужив краткую литию и положив тело на носилки, к одиннадцати часам дня принесли останки священномученика в Михайловскую лаврскую церковь, где покойный Владыка проводил в молитве последние дни своей жизни. Когда о. Анфим поднимал тело митрополита для перенесения, то к нему подбежало человек десять вооруженных солдат и рабочих, начали глумиться и ругаться над расстрелянным Владыкой и не разрешали уносить тело. «Вы еще хоронить будете его – в ров его бросить, тут его закопать! Мощи из него сделаете – это для мощей вы его забираете», – неистово кричали изуверы. Когда понесли тело Владыки, то проходившие благочестивые женщины плакали, молились и говорили: «Страдалец-мученик, Царство ему Небесное». А изуверы кричали: «Какое ему царство, ему место в аду, на самом дне». Случайный очевидец убийства митрополита передает, что к месту расстрела от лаврских ворот Владыку привезли на автомобиле. Когда убийцы вывели Владыку из автомобиля на площадку, то митрополит спросил: «Вы здесь меня хотите расстрелять?» Один из палачей ответил: «А что ж, церемониться с тобой, что ли?» Тогда митрополит попросил у них разрешение помолиться Богу, на что последовал ответ: «Только поскорее». Воздев руки к небу, Владыка молился вслух: «Господи, прости мои согрешения вольные и невольные и приими дух мой с миром!» Потом благословил крестообразно обеими руками своих убийц и сказал: «Господь вас да простит».

Во время молитвы и благословения раздались выстрелы, и первосвятитель Киевской Церкви упал, обливаясь кровью. Затем убийцы начали поднимать Владыку на штыки. Бездушные палачи не удовлетворились одним расстрелом невинной жертвы – они вонзили еще в живое тело митрополита штыки, они били святителя по лицу. Следы глумления видны на избитой правой щеке. Лицо Владыки проколото в разных местах и простреляно. Грудь зияет страшным кровавым отверстием от разрывной пули. Несколько ребер выбито. Бока пронзены штыками и прострелены. Затылок тоже исколот штыковыми ударами. Жалкие, ничтожные убийцы, о, если бы они знали, какую кроткую, незлобивую жертву они погубили! Загублен ими, как величайший преступник, Великий Служитель Церкви, твердо стоявший всегда за Веру, Правду и Честь.

Оставленный всеми, в полном одиночестве, без сопротивления Владыка шел на заклание и в момент казни благословлял и прощал убийц.

Где вы теперь – прямые и косвенные убийцы святителя Божия? Что теперь скажете вы, черствые, жестокие, лжебратия, нанесшие больно первый удар в сердце святителя, любившего вас любовью отца? Удовлетворены ли вы, довольны ли теперь, что убили по вашим грубым словам «цю никчемну людину»?

Где вы, палачи-матросы? Понимаете ли вы, убившие архиерея Божия, сказанные вашими злодейскими устами злостно и бессознательно, но святые и, быть может, пророческие слова лаврским инокам, когда вы искали Владыку, чтобы убить его: «Вот и ваш митрополит Владимир будет Святой»?

Не бойтесь, исходите в сретение из ваших келлий, многочисленные сонмы иноков Лавры, – возвращается к вам на вечное упокоение изъязвленный, бездыханный ваш священноархимандрит, митрополит Владимир. Он добрый. Он всех вас простит.

Теперь остается только предать тело святителя земле в уготованном месте ближних пещер, среди почивающих подвижников – иноков древней святой Лавры.

Собралась киевская паства к истерзанному мертвому телу своего Первосвятителя – смотрит на него и плачет.

Плачут те, кто поистине осиротел, лишившись своего благодетеля, учителя и отца.

Горько, неутешно плачут сироты и вдовы, нищие и калеки, к ним уже больше не протянется зарубленная злодеями добрая рука кормильца.

Плачут те, кто смалодушествовал, укрылся и не помог спасти своего архипастыря от рук убийц.

Молчат и, кажется, смущены в своей совести те, кто изгоняли из Киева своего архиерея, еще так недавно глумились над ним в стенах Лавры.

Они стоят, как скованные, смотрят издали, считают раны Владыки, они теперь уже не смеют, не могут подойти ближе к его бездыханному телу, ко гробу. Им жутко.

Одни лишь убийцы хохочут дьявольским хохотом. Жалкие преступники – у них уже притупилась совесть.

Они все еще продолжают безнаказанно упиваться невинной братской кровью, в океане которой сами захлебнутся и погибнут навеки.

Но будет Божий суд – небесный.

Этот суд для убийц будет страшный, страшнее их страшных деяний. От этого суда они – жалкие изуверы – никуда не уйдут, никуда не укроются.

На нем, на этом Божьем суде, восстанешь и ты, обагренный кровью страдалец, убиенный Божий архиерей святитель Владимир. И веру, и верность твою, любовь и смирение твое, и труд, и смерть, и кровь, и архиерейство твое да помянет Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Вечная тебе память, вечная тебе слава, мученик святитель!

* *

Митрополит Владимир является первомучеником в длинном ряде убиенных и замученных Российских православных архиереев. В то время, когда убили в Киеве митрополита Владимира, в Москве происходил Священный Собор Всероссийской Православной Церкви. Весть о мученической кончине старейшего иерарха России – митрополита Владимира, опечалила всех членов Собора Было страшно за судьбу всех киевских святынь и за целость Киевской митрополии, ибо в то смутное время могли легко явиться самостийные священнослужители и сотворить такой же соблазн, какой сотворили впоследствии, в 1921 году, в октябре собравшиеся на самостийном «соборе» священники, диаконы и миряне, «рукоположившие», без участия епископов, в сан митрополита – протоиерея Василия Липковского. В 1918 году на Московском Соборе преемником митрополита Владимира был избран митрополит Харьковский Антоний, впоследствии – Блаженнейший Глава Зарубежной Православной Церкви.

Мужественно, достойно взошел митрополит Антоний на кафедру древнейшей митрополии России, обагренную кровью митрополита Владимира и вскоре также претерпел исповедничество, перенеся горькую ссылку и заточение.

3. Смута в Киеве

В 1918 году 18 октября я выехал из Москвы в Киев.

Всероссийский Церковный Собор в Москве в то время сводился большевиками на нет: архиереев – членов Церковного Собора, большевики начали лишать квартир, отняли соборную палату для заседаний и всячески преследовали всех членов Собора.

Мое пребывание в Москве стало грозить мне опасностью, так как большевики напали на след изданной мною книги «Расстрел Московского Кремля».

Однажды, проходя по Кузнецкому мосту, я был остановлен старушкой, которая продавала газеты. Она меня упрашивала непременно купить газету, так как она продажей газет питается. Тут же она пояснила, что она была учительницей всю свою жизнь, но что большевики ее изгнали, считая саботажницей, и что только что на этих днях она была арестована за продажу книги «Расстрел Московского Кремля», которую издал «какой-то епископ на Соборе», имя его она забыла. Я, конечно, не открыв своего инкогнито, посильно помог словоохотливой старушке и понял, что опасность для меня надвигается.

Вскоре об опасности предупредил меня Святейший Патриарх Тихон, указавший, чтобы я принимал меры к выезду из Москвы, ибо у Патриарха уже был обыск, большевики арестовали мою книгу и настойчиво требовали, чтобы Патриарх выдал мой адрес.

Меня спасли безграмотные большевистские документы, по которым не было видно, что я – епископ. Там было написано «гражданин Нестор». С этим документом я купил себе билет до Киева и уехал в сопровождении своего секретаря Н. А. О.

Разбитый железнодорожный транспорт, отсутствие порядка и дисциплины в поездах делали поездку крайне неудобной и тяжелой для пассажиров. Мирясь со всеми неудобствами и грубостями, пришлось спасаться бегством из любимой Москвы. Весь путь отравлялся обысками, проверками документов, неимоверной скученностью пассажиров и полной невозможностью покинуть свое место в разбитом вагоне.

По прибытии в г. Курск поздно вечером я отправился с вокзала к Курскому епископу Феофану и просил его разрешения пройти в Собор к чудотворной иконе Знамения Курской Божией Матери.

Эту икону Преосвященный епископ (ныне архиепископ) Феофан самоотверженно спас впоследствии при отступлении белых армий и вывез из Курска за границу. Ныне святая икона находится в русском Троицком соборе в Белграде.

Помолившись у святыни, я снова отправился на вокзал и здесь по совету русского носильщика направился в Киев чрез станции Ворожба и Коренево.

На станции Ворожба мне пришлось продолжительное время ожидать поезда. Здесь видел я те же следы революционного разгула, что и по всей России тогда: разрушенная водокачка, разбитый железнодорожный путь и – холмы-могилы неповинных жертв грубой расправы «товарищей».

Бродя в ожидании поезда по поселку, я разговорился с местной жительницей, которая оказалась религиозным человеком старых добрых правил. Она со слезами рассказала мне жуткие сцены расстрела офицеров бежавшими с фронта солдатами. Особенно остановила она мое внимание на повествовании о расстреле одного офицера по имени Виталия, которого солдаты долго мучили в вагоне, потом вывели совершенно раздетого на полотно дороги и на морозе глумились над ним, а потом расстреляли, и только за то, что у него нашли в кармане документы, в которых была обозначена его немецкая фамилия. Напрасно офицер убеждал солдат, что он чисто русский человек, гвардейский офицер, предлагал навести о нем справки в лейб-драгунском полку – товарищи солдаты были неумолимы и жестоко расправились с ним.

Женщина, рассказывавшая мне, забыла фамилию этого офицера и предложила мне пойти с ней на кладбище, на его могилку, за которой она с любовью ухаживала.

Каково было мое изумление и величайшее горе, когда я прочитал на деревянном кресте краткую надпись: «Убиенный офицер Виталий Павлович Неттельгорс». Это был мой лучший друг в период моего пребывания на фронте во время войны в лейб-драгунском полку.

Убиенный Виталий Павлович был исключительно выдающимся человеком. Весь лейб-драгунский полк его искренне любил, о нем можно было говорить и слышать только одно хорошее. И вот этого-то человека озверелая, грубая, пьяная, жестокая толпа казнила. Когда убийство уже совершилось и убийцы видели, как принимал смерть со спокойствием и верою этот благородный человек, они устыдились и стали ссориться между собой, обвиняя друг друга в смерти неповинного человека.

А сколько таких безвестных жертв принесла революция в угаре разнузданной свободы и дикого варварства!

Помолился я на могиле убиенного своего друга, рассказал доброй женщине про человека, которого убили на ее глазах, и попросил добрую женщину заботиться о могилке мученика-офицера. Дождавшись поезда, я направился дальше к Киеву.

На станции Коренево, на новообразованной границе с Украиной меня ожидало новое испытание и мытарство.

Поезд наш остановился в поле, возле большого длинного сквозного барака в проволочном заграждении. Здесь происходила поверка документов, осмотр багажа и обыск. Пассажиры встали в два длинных хвоста и подходили по очереди к комиссарам. Здесь у большинства пассажиров нервы, естественно, напрягались до крайности, так как никто и ничто не гарантировало от неожиданной расправы.

Я особенно остро переживал свое приближение к столу сыщиков, опасаясь ареста.

Один хвост людей уже подходил к концу, а тот, где стоял я, был еще очень большой.

Нервы мои не выдерживали напряженного ожидания, и я со своим спутником машинально перешел в другую очередь. Такова была, вероятно, воля Божия.

Когда мы подошли к старику, осматривающему багаж пассажиров, то он, наклонившись к моему спутнику, сказал: «Я знаю – это епископ Нестор, он жил в Москве, в доме князя Куракина, я всегда молился в церкви, где он служил, я очень его уважаю. Пусть он не разговаривает со мной, чтобы товарищи не заметили, я вас пропущу».

С суровым видом обыскав меня, старик сказал комиссарам: «Этого можно пропустить».

Меня пропустили, но отняли у меня мой молитвенник, благословение моего аввы и духовного отца, епископа Андрея с его подписью. Я с 1903 года никогда не расставался с этим молитвенником и стал настойчиво просить комиссаров отдать этот молитвенник мне обратно, как дорогой для меня и совершенно ненужный им. Комиссар просмотрел молитвенник и швырнул им в меня.

Я поблагодарил и вышел из барака на границу Украины, а дальше проехал со своим спутником на деревенской телеге верст 15 до вокзала и уже спокойно добрался 22 октября, в день праздника Казанской иконы Божией Матери, до Киева.

В это время в Киеве происходил Всеукраинский церковный собор под председательством нового Киевского митрополита Антония.

Власть на Украине принадлежала в то время гетману П. Скоропадскому.

Я со своим спутником секретарем поселился в Михайловском мужском монастыре, у гостеприимного старца архимандрита Митрофана. Великим утешением и счастьем для меня было периодически совершать богослужения и читать акафисты у мощей святой великомученицы Варвары, которую я с детских лет почитаю особенно благоговейно.

Председательствовавший на Всеукраинском соборе митрополит Антоний смотрел на собор этот как на уступку духу времени и, объединяя украинских архипастырей, не допускал никаких отступлений от установленных Святою Церковью правил и мудро берег целость и неотделимость церкви Украины от Всероссийской Православной Церкви.

Недолго просуществовала на Украине власть гетмана Скоропадского. С отозванием из Украины немецких войск гетман должен был бежать в Германию, а Украину и Киев с боем занимали петлюровские войска, так называемые «сечевики».

Снова для Киева настали черные дни.

В Киеве еще оставались остатки белых отрядов, во главе которых стал командир «особого отряда Северной Армии» граф Келлер.

С приходом петлюровцев в городе начались снова аресты, расстрелы, конфискации домов и имущества.

Когда «сечевики» вошли уже в город и в здании городской управы происходило торжественное заседание руководителей новой власти, граф Келлер решил с остатками офицеров прорваться из Киева, чтобы соединиться с Добровольческой армией.

С предложением мне присоединиться к его отряду граф Келлер прислал в Михайловский монастырь своего адъютанта Пантелеева, кавалергарда племянника М. В. Родзянко. Я отправился с ним в штаб графа на Крещатик и, видя безнадежность его плана, стал убеждать графа Келлера не рисковать жизнью своей и офицеров, ибо из города выхода не было, так как петлюровские войска окружили Киев.

Граф все же просил его благословить, оставшись твердо при своем решении – прорываться из Киева с восьмьюдесятью офицерами.

Тяжело вынуждено благословлять на предприятие, которое рассудок ясно изображает как невыполнимое. Получив благословение, граф ушел с офицерами, а я вернулся в монастырь с чувством тяжкого гнета на душе и с опасением за участь этого отряда.

Уже в ту же ночь, в час пополуночи граф с двумя адъютантами пришел ко мне в монастырь и сказал: «Да, Владыка, вы были правы, из города прорваться нельзя. Нам всем пришлось рассеяться, и вот я с группой офицеров пришел сюда и прошу устроить нас на ночлег и покормить, так как мы все очень голодны».

Я повел графа к настоятелю монастыря, епископу Никодиму, и просил Владыку принять участие в судьбе графа и его офицеров.

Владыка приказал отвести во втором этаже братского корпуса келью из двух комнат для графа и его адъютантов, а остальных офицеров приказал разместить в другом дворе монастыря и всех немедленно накормить.

Едва успели разместиться все они на ночлег, как в монастырь стала входить батарея «сечевиков». Началась паника, так как сечевики стали выдворять из келлий братию монастыря, занимая помещение под постой войска. Орудия расставляли в ограде обители.

Едва лишь я лег спать в эту тревожную ночь, как вдруг ко мне приходит посланный от графа Келлера адъютант и просит меня немедленно прийти к графу. Пока я одевался, адъютант рассказал мне, что пришел автомобиль с немецкими офицерами, желающими увезти графа и спасти его от неминуемой расправы петлюровцев, но что граф категорически отказывается от этих услуг немцев. Немцы в течение всего дня искали графа по Киеву и только поздно ночью узнали место, где он скрывается.

Когда я с адъютантом вышли в ограду обители, мимо нас германские офицеры почти насильно провели к автомобилю графа. Они заверяли его, что им поручено только сохранить его жизнь и вывезти благополучно из города. Но граф не соглашался на это и, увидев меня, взмолился, прося меня разъяснить немцам, что он не может уйти и оставить свой отряд на растерзание, что, если суждено, он желает погибнуть вместе со своими людьми.

Тем не менее германские офицеры довели уже графа до автомобиля и здесь накинули на него германскую шинель. Потом они попросили его снять с себя георгиевское оружие, чтобы легче было ускользнуть от осмотра петлюровских дозоров, патрулирующих по городу.

Но в ответ на это предложение граф Келлер отбился от державших его немцев, сбросил шинель и каску и, поблагодарив германских офицеров за заботы о нем, резко повернулся обратно и пошел в обитель, а своему адъютанту приказал немедленно пойти в штаб петлюровских войск, занявших монастырь, и сообщить им, что он, граф Келлер, находится здесь, в монастырской келлии.

Этот последний поступок графа был для него роковым. Петлюровцы моментально перевели свой штаб в нижний этаж того корпуса, где поселился граф, и к его келье приставили часового.

3 декабря ст. ст. вечером граф попросил меня и моего секретаря Н. А. О., чтобы я нашел как-нибудь путь пройти к нему и чтобы мы выполнили его поручение по спасению его отрядного штандарта.

4 декабря был праздник в монастыре в честь святой великомученицы Варвары. Митрополит Антоний поручил мне в этот день совершить крестный ход с обнесением святых мощей вокруг храма после ранней литургии.

Когда духовенство вносило гробницу с мощами обратно в церковь, то я, наученный еще в детстве своей матерью проходить под святыней, наклонил голову, сняв митру, и остался стоять на паперти, чтобы гробницу пронесли надо мной. Когда я оказался под гробницей, то священнослужители, несшие святые мощи так ударили меня гробницей по голове, что я на момент потерял сознание. Потом, придя в себя, я решил, что это какое-то серьезное мне предупреждение от святой великомученицы Варвары.

Позднюю литургию я сослужил с семью архиереями. Первенствующим среди нас был митрополит Одесский Платон. По окончании литургии я решил исполнить поручение графа Келлера и постарался пройти к нему. Без панагии на груди, под видом простого монаха с просфорой я прошел в дверь, где был расположен штаб «сечевиков» и, поднявшись на второй этаж, не обращая внимания на часовых, стоявших у келлии графа, смело открыл дверь и прошел к пленнику. Быстро благословив узников и приняв от графа пакет, я тотчас же вышел из комнаты. Стражи уже у дверей не было.

Конечно, я сразу понял, что мне грозит опасность, и был готов ко всяким неожиданностям.

Только лишь я подошел к крыльцу, чтобы выйти за ограду обители, как из комнаты штаба выбежали какие-то петлюровские офицеры и закричали на меня по-украински – на каком основании был я у графа Келлера без разрешения. Я ответил им по-украински же: «Шо це та-ке, яж монах, та принес святый хлиб до графа, та и все».

В ответ я получил удар по затылку кулаком и пинок в спину такой, что у меня искры из глаз посыпались, и я кубарем полетел со ступеней крыльца за ограду.

Очнувшись и встав с земли, я пошел не оглядываясь вокруг храма, думая только о том, чтобы скорее унести ноги, так как иначе меня неминуемо должны были арестовать.

Вход в корпус, где находилась моя келлия, был рядом с крыльцом штаба, но, чтобы замести следы, я не пошел прямо к себе, а обошел храм.

Через две минуты уже по всему двору монастыря бегали солдаты и кричали: «Где тот монах, що ходыв до грахва Келлера?»

Я уже успел в это время выйти со двора обители и направился в Покровский женский монастырь, созданный матерью Великого князя Николая Николаевича, игуменьей Анастасией (в мире Великой княгиней Александрой Петровной). Игуменья обители, матушка София, ласково приняла меня и устроила вместе с моим секретарем в покоях почившей основательницы монастыря. Здесь я поселился почти на полтора месяца и был окружен большими заботами со стороны всей обители.

Первоначально я жил замкнуто и боялся обнаружить свое местопребывание, но недели через две я уже начал понемногу служить в церкви обители.

Неподалеку от моих покоев также инкогнито, скрывая свое имя, жил в скромной келлии со своей старушкой женой (урожденной Озеровой) Сергей Александрович Нилус, автор знаменитых книг «Близь есть при дверех», «Сионские протоколы» и др.

Я очень подружился с Нилусом и ежедневно часами проводил время, беседуя с ним.

У Сергея Александровича были новые труды по еврейскому вопросу, которые он предлагал издать и которые он передал на хранение кому-то в Киеве, когда ему самому пришлось экстренно выезжать из Киева в Полтавскую губернию.

Между тем графа Келлера еще некоторое время держали в заключении в том же Михайловском монастыре, а в первой половине декабря в 2 часа ночи его вместе с двумя его адъютантами повели на допрос в город и около памятника Богдану Хмельницкому, под знаменитой исторической надписью памятника: «Волим под Царя восточного Православного» – сечевики расстреляли этих доблестных рыцарей без страха и упрека, верных слуг Православного Русского Царя.

Тела их бросили на свалку, куда в большом количестве сбрасывали всех расстрелянных и убитых людей.

Утром, когда слух о расстреле графа дошел до нашей обители, была организована экспедиция на поиски тел убитого графа и его верных адъютантов. Тела были найдены и тайно привезены в Покровскую обитель, где с честью были положены в гроб, и я рано утром совершил их отпевание, похоронив в ограде обители с надписями на крестах. С наличной стороны написаны были не подлинные имена убиенных, а псевдонимы.⁴³⁶

В Покровской обители в те времена жила старушка Анна – прозорливая юродивая. Ее очень любили в обители и прислушивались к ее глубоким по смыслу юродивым предсказаниям.

Однажды эта юродивая Аннушка пришла ко мне и начала пророчествовать, что Иверская Божия Матерь Нестору даст место.

Как известно, впоследствии, приехав в Харбин на жительство, я сразу же получил приглашение служить в Иверском храме, где долгое время и жил.

А моему спутнику-секретарю эта юродивая необычайно ясно предсказала его ближайшую тогда участь и предостерегла от опасности. Молодой офицер царского времени, мой спутник, естественно, не мирился с революционными событиями и рвался, несмотря на опасность, к активной работе в монархических организациях.

Я его удерживал и не пускал, вполне сознавая несвоевременность тогда всяких выступлений, могущих повлечь за собой лишь гибель молодых жизней. Но молодой человек все же рвался в город на активную работу, и вот неожиданно входит к нам юродивая Аннушка, изображает хромую и говорит моему секретарю: «Лучше ногу потерять, чем голову».

И что же, через самое краткое время в этот же день у Н. А. О. разболелась дотоле совершенно здоровая нога, распухла, воспалилась. Ему пришлось слечь в постель на несколько дней, положить ногу в лубки и не иметь возможности в течение ряда дней выходить в город. А то бы не сносить ему в те дни головы.

Между тем гнет власти в Киеве все усиливался. Прервано было и нормальное течение церковной жизни.

Вскоре после захвата власти в Киеве петлюровцами наряд сечевиков явился в Киево-Печерскую лавру к митрополиту Антонию и арестовал его.

Посадив Владыку в грузовой автомобиль под звон лаврских колоколов, в присутствии многочисленной толпы народа, Владыку Антония увезли из Лавры и заточили в униатском монастыре в г. Бучаче. Вместе с митрополитом Антонием там заточено было еще три архиерея,⁴³⁷ архимандрит Виталий (ныне архиепископ в Северной Америке) и верный послушник митрополита Антония Феодор Мельник, нынешний архимандрит Феодосий, тогда молодой фейерверкер, бывший начальником охраны митрополита в Лавре.

В этом заточении, продолжавшемся восемь месяцев, митрополит Антоний написал многие свои творения, в которых обращался со словом утешения ко всему русскому народу в эти страшные годы.

Только занятие Киева и всего юга России Добровольческой армией принесло 7 сентября 1919 года освобождение митрополиту Антонию.

Еще ранее этого времени, весной 1919 года покинул я взволнованный, мятущийся Киев, пробыл некоторое время в Одессе, потом в Крыму, где жил в Ялте и часто гостил, совершая богослужение во дворце «Чаир» у Великого князя Николая Николаевича, посещал также дворец «Харакса» Государыни Императрицы Марии Феодоровны, а потом, стремясь к родной, Богом мне порученной Камчатке, направился в далекий путь на Дальний Восток. Но Господь судил мне в этом пути не возвращение на Камчатку, а долгие годы работы в Харбине на поприще благотворительности, и этой Божией воле я подчинился.

А древний, святой, великий Киев горел в страшном пламени мятежей и волнений. В октябре 1919 года он был занят большевиками, и древняя священная колыбель России погрузилась в тот беспросветный темный мрак, который вот уже восемнадцать лет окутывает нашу родину.

Длится, бесконечно долго длится полночь России, ее страшный кровавый кошмар.

И только надежда на милость Божию, вера в силу молитв бесчисленных мучеников и подвижников Российских дает нам силы жить в это страшное время и ждать светлого часа освобождения.