Наука и религия

Вера и знание – это два способа и пути для постижения одной и той же Истины. Следовательно, наука и религия не суть нечто одно другому противоречащее и одно другим исключаемое. Ведь наука – это есть выводы, результат человеческого знания; а религия в существе своем покоится на вере. Могут быть эпохи, и таковые бывали, когда... то религия порабощала себе науку (средние века), то наука совершенно пыталась исключить, изгнать религию (в XIX веке); но скоро же начиналось просветление, и наука с религией снова приходили к соглашению, и каждая, ведая свой предмет, жила и работала с уважением прав другой.

Новейшая наука ясно и категорично ограничила свою задачу и свою область. Областью своей она объявила исключительно явления и их законы, методом – наблюдение и основанные на нём логические выводы, которые всегда доступны проверке на опыте и потому никогда не переходят его границ. Наука – дело головы и удовлетворяет голову; наука отвечает на вопросы «как?» и «что?» и оставляет без разрешения не менее, а более важные вопросы человека: «от чего?» и «почему?»

Наука исследует, например, как из туманностей возникают солнца и планеты; но откуда взялась материя, имеет ли она бытие от себя или от кого другого, – об этом наука не знает и не спрашивает. Наука устанавливает результат, к которому ведёт развитие туманности; а вопрос о том, был ли этот результат заранее предвиден и предопределён, касается не науки, а философии и религии. Наука исследует, при каких условиях в организме возникает сознание, и следит за изменениями этого сознания до момента смерти, где оно исчезает из области наблюдения. Но кто настоящий носитель этого сознания – дух или материя, и принимает ли дух после смерти тела другую форму существования, – это вопросы, на которые нечего отвечать науке.

Такое положение для науки стали признавать такие противники спиритуалистического мировоззрения, как Ле-Дантек. Он в своей «Исповеди атеиста» восклицает: «да, непознаваемое для человека во вселенной несомненно есть; есть вопросы, на которые у науки нет ответов и никогда не будет! Но иначе и быть не может! Ведь мы знаем только материю, находящуюся в движении; мы присутствуем только при трансформациях движения; вот единственное, что раскрывает наука. Вопросы о происхождении самой материи, движения, жизни, вопросы о первом двигателе – источнике движения, – все это лежит вне ресурсов науки; всё это нам в научном смысле недоступно»¹⁶.

Само собой понятно, что науке не запрещается создавать гипотезы относительно того, что лежит за исследованной ею областью; но при этом наука должна оставаться всё время в границах опыта, т.е. в такой сфере, где исследования возможны при помощи средств, свойственных экспериментальной науке. Гипотеза постольку научна и полезна для науки, поскольку она является полётом мысли за пределы известного, но в указанном опытом направлении и в надежде добиться когда-либо подкрепления путём новых опытов. Но если гипотеза пускается наудачу за пределы возможного опыта, то перестаёт быть научной. Конечно, есть учёные, которые не хотят согласиться с таким положением науки и хотят в область научных изысканий ввести всё то, из чего слагается человеческое мировоззрение и чем интересуется человек. Такие учёные создают целые системы но не научных, а философских построений. Вооружившись методом и вспомогательными средствами наук, они выходят из области опытных наук; они пытаются решать задачи не на основе наблюдений и научных экспериментов; они перестают быть учёными и становятся философами. Иначе и быть не может. Как говорить от имени науки о том, что было, когда ничего не было; как говорить о начале мира и жизни, когда это вне всякого человеческого опыта и наблюдения. И хороший им урок дал в своей превосходный брошюре о «Двенадцатой заповеди» физик профессор Петроградского Университета О.Д. Хвольсон, обличающий их в научном невежестве и утверждающий, что они пишут о том, чего не понимают¹⁷.

Все эти вопросы, лежащие вне компетенции научного исследования, и являются предметом религиозных верований, в коих они получают свое определённое, авторитетное и ясное разрешение и уяснение. Религия как современных, так и самых древнейших народов и отвечала всегда на вопросы о начале бытия и виновнике его, о человеке – о смысле и цели его жизни и о будущей судьбе его. Оставляя науке область опытных наблюдений и в этой области самое широкое поле исследований и изысканий, религия берёт на себя обязанность уяснять сверхопытное бытие, разрешать загадки из сверхчувственного мира. А какое значение для жизни человеческой имеет разъяснение всех этих загадок, это не требует доказательств. Ими жило и волновалось человечество во все времена; без разрешения их оно не могло видеть смысла в своей жизни и от того или иного ответа на них зависела вся жизнь их, её направление и содержание. Даже самый прогресс науки в значительной степени обусловливается ответами религии на эти вопросы. На самом деле, если человек только «ком земли», как о нем хотят думать материалисты, или «ощипанный петух», как назвал его древнегреческий философ-циник Диоген, то ни о какой науке и речи не должно быть. Наука ведь имеет целью своею познать истину и в жизни её осуществить. Откуда возьмётся и зачем это стремление у «кома земли»? Для него важно не то, что истинно, а что приятно ему или, в лучшем исходе, что полезно ему. А полезное и истинное едва ли какой мудрец сможет свести к одному знаменателю. Поэтому материалистическая наука неминуемо принуждена бывает ползать по земле и не сметь поднять взоров своих к небу, решать вопросы о полезном, а не об истинном. Оставляя, таким образом, в стороне от себя целую громадную область человеческого ведения и интереса, материалистическая наука принуждается по длинному ряду больных, «проклятых» вопросов отвечать «ignoramus», а следовательно, не только не может претендовать на сообщение человеку цельного и его удовлетворяющего знания, а по необходимости постоянно должна приводить его любознательность ко всякого рода тупикам мысли и жизни. Поэтому не удивительно, что времена упадка веры не были временами расцвета просвещения и культуры. По словам поэта Гёте: «Все эпохи, в которых господствует вера в какой бы то ни было форме, блещут, подымают дух и плодотворны для современников и потомков. Наоборот, все эпохи, в которые безверие, в какой бы то ни было форме, одерживает плачевные победы, пусть даже временно они красуются в призрачном блеске, для потомства исчезают». Почти то же самое сказал в одном из писем наш писатель А.И. Эртель: «Я знаю, что есть вера в это¹⁸, и знаю, что там только и цветет жизнь, где есть вера в это».

То есть цветёт не внешним образом, не посредством Эйфелевой башни и тому подобных чудес, а цветёт тем цветом, без которого «заглохла бы нива жизни».

В силу всего вышесказанного, естественно, нельзя говорить о каком-либо антагонизме между религией и наукой, нельзя говорить, что наука атеистична. «Не наука нечестива, как думают многие, – говорит известный английский учёный социолог Спенсер, – а нечестиво пренебрежение к ней, нежелание изучать мир и творения, нас окружающие. Быть преданным науке значит – безмолвно преклоняться пред ней, признавать величие изучаемых предметов, а следовательно, величие и их Творца»¹⁹.

Вполне поэтому естественно, что истинные учёные, за самыми редкими исключениями, всегда были и остаются людьми религиозными.

«Переберите в своём уме, – говорит один наш русский учёный, – великих поэтов, художников, ораторов как в древности, так и в новые времена, и вы затруднитесь указать среди них безбожников; перечислите знаменитых философов – вы найдёте между ними пантеистов и дуалистов, но не встретите атеистов; припомните первоклассных учёных, и в великом числе их едва найдете трех-четырех, близких к неверию. В числе безбожников можно отыскать учёных, но не многих и не первоклассных, можно указать писателей, но посредственных, можно найти мыслителей, но не гениев»²⁰. Другой учёный высчитал, что 92 процента естествоиспытателей и философов принадлежат к числу верующих в Бога, 6 процентов – более или менее равнодушных к религии и лишь 2 процента идут против неё²¹. «Полузнайки только остаются вечными материалистами», т.е. безбожниками, – читаем в письме нашего русского поэта Я.П. Полонского к графине С.А. Толстой. Ибо они, добавим словами известного химика Либиха, «хватают верхушки исследования естественных наук и воображают, что имеют право объяснять несведущей и легковерной публике, как произошёл весь свет и жизнь и как много знает человек о самых возвышенных предметах». «Наука же, – говорит другой учёный, Джевонс, – если ею заниматься со смирением и должным сознанием крайней ограниченности наших умственных способностей, может внушать нам только более высокие и более обширные понятия о задачах творения...»

Наш русский исследователь²² по вопросу об отношении людей учёных к религии приводит длинный список искренне и глубоко верующих учёных. Уже среди вольнодумного XVIII века список учёных-верующих содержит в себе такие первоклассные имена, как Д. Вернули, Эйлер, Бредли, Цельсий, Уатт, Гальвани, Вольта, Шталь, Гофман, Боэргава, Кавендиш, Линней, Лавуазье, Биш, Бонне, Вернер и др. XIX век список этот сильно увеличил. Даже в последарвиновский период, ознаменовавшийся сильным наклоном в сторону признания за наукой исключительных прав, главные вожди новейшего естествознания, величайшие естествоиспытатели и математики, творцы современного точного знания, в преобладающем большинстве оказываются людьми религиозными, даже искренними христианами и церковниками. Вот их имена: математики и астрономы – Гаусс, Риман, Эрмит, Брюстер, Гершель, Бессель, Медлер, Леверье, Секки, Ламб, Джиль, Уиттекер, Фай, Маундер, Эбней, Р. Бойль, Ньюкомб; физики – Ампер, Румфорд, Коши, Эрстед, Джоуль, Фарадей, 0м, Фрауенгофер, Френель, Р. Майер, Гири, Гельмгольц, Дж. Стоке, Максвелл, лорд Кальвин-Томсон, Беккерель, лорд Рейли, Крукс, Рамзай, Дж.Г. Гладстон, Бальфур-Стюарт, Тэт, Лодж, Тесла; химики – Дальтон, Гей-Люссак, Г. Деви, Авогадро, Берцеллиус, Шеврёль, Либих, Шёнбейн, Девиль, Дюма; биологи-зоологи – Кювье, Жофруа, Сент-Илер, Латрейль, Бланшар, Агассиц, Эренберг, фон Бенеден, Карпентер, Мендель, Леббок, Р. Ланкастер, Мекелистер, Роменс, Уоллес; ботаники – Декандоль, Шранк, Марциус, Броньяр, Шлейден, Линдлей, А. Браун, Шимпер, Лейнис, Ганштейн, Тистльтон-Дайер; анатомы – Гиртль, Р. Оуэн, Флауер; физиологи и медики – И. Мюллер, Кильмейер, Клод-Бернар, Бишоф, Карл фон Бер, Вагнер, Пуше, Чарльз, Белль, Пастер, Листер, Педжет, Окленд.

Немецкий проф. Деинерт Э. в своем интересном труде²³ привёл свидетельства 423 естествоиспытателей и врачей, начиная с древнейших времён и кончая современностью. Оказалось, что из них 349 являются безусловно верующими, 18 равнодушными к религии и только 9 атеистами.

В Англии образовалось даже целое общество (Лондонская Лига), поставившее себе целью уяснить истинное отношение людей учёных к религиозным верованиям. Член этого общества г. Табрум²⁴ обратился к известным английским и американским учёным с просьбой ответить ему на следующие два вопроса: 1) усматривают ли они действительное противоречие между фактами, установленными наукой и основными учениями христианства? и 2) считают ли они современных учёных за людей неверующих и относящихся отрицательно к христианству? Полученные в ответ на запросы письма г. Табрум собрал и издал отдельной книгой, содержащей более ста ответов – т.е. все ответы, авторы коих дозволили их опубликовать. Содержание и тон этих писем являются ярким обличением очень распространенного мнения, будто учёные суть люди безрелигиозные. Почти все ответы говорят о религиозности, иногда очень глубокой, их авторов и утверждают отсутствие противоречий между научными данными и соответствующими пунктами христианского учения. Вот некоторые из писем-ответов.

Джордж Стоке, более 50 лет читавший математику в Кембриджском университете, «Исаак Ньютон нашего времени», писал: во-первых, «что касается утверждения, будто недавние научные изыскания показали, что Библия и религия ложны, то на это я отвечу прямо: этот взгляд совершенно ложен. Я не знаю никаких здравых выводов науки, которые бы противоречили христианской религии. Быть может, и есть кое-какие дикие научные предположения, высказываемые главным образом людьми второразрядного знания, выдаваемые за хорошо обоснованные научные заключения и которые по свойствам своим могут вызывать некоторые затруднения, если эти предположения признать за истину; но я не зайду настолько далеко, чтобы говорить о противоречиях науки и религии друг к другу, так как в главных частях они движутся в разных плоскостях...

Вы спрашиваете: дал ли мне мой жизненный опыт основание считать величайших учёных людьми нерелигиозными? Отвечаю: мой опыт не только не привёл меня к этому заключению, он привёл меня как раз к обратному выводу...»

Или вот ещё опыт электротехника, президента Института гражданских инженеров В. Приса: «Я никогда не встречал ни одного факта, который бы противоречил учениям христианства. Нет противоречия между наукой и религией; я считаю, наоборот, что наука и религия оказывают друг другу помощь; но факты, относящиеся к каждой из них, должны быть изъясняемы умами рассудительными, а не ханжествующими софистами».

А величайший из современных физиков лорд Кельвин-Томсон пишет, что лишь некоторые из более легкомысленных людей, занятых научными изысканиями, уклоняются в сторону религиозного отрицания...

Итак, между научными выводами и библейскими учениями нет противоречий. История развития наук это положение учёных подтверждает самым убедительнейшим образом.

Так совсем недавно астрономия установила факт единства вселенной, т.е. открыла, что между всеми мирами существует связь, что в своей совокупности они составляют одно целое. Эту же истину давно утверждает и Библия, говоря в начальных же строках своих, что «в начале Бог сотворил небо и землю».

Если ещё недавно Вольтер высмеивал истину единства человеческого рода, как совсем ненаучную, то теперь – после Дарвина и благодаря даже ему, она стала почти общепризнанным учением.

С установлением закона о неуничтожимости материи, об изменении ею лишь форм и видов, стало понятным учение христианства о воскресении, а не совершенном уничтожении умершей плоти человеческой.

Не мало способствовало уничтожению розни между наукой и религией и более проникновенное, осмысленное и духовное разъяснение и понимание многих мест Библии.

Стоило только получше вчитаться в текст Библии о сотворении мира, как стало ясно, что Библия не дает оснований считать день творения за двадцатичетырехчасовой период времени, и рушилась стена между библейскими сказаниями и данными науки о неопределённо долгом периоде жизни Земли до появления человека.

Точно также увидали, что и для исчисления времени от сотворения человека до Р.X. в 5508 лет нет в Библии прямых и ясных указаний, что период этот представляет плод вычислений и гаданий, что Библия, следящая за развитием духовной жизни древних людей, не даёт истории с хронологическими датами.

Такое устремление науки и религии навстречу друг другу даёт основание и право утверждать, что «мир между верой и знанием, натурфилософией и религией не только возможен, но и весьма близок – он стучится в дверь, мир этот – не компромисс, но действительный и прочный»²⁵.

Итак, «чем более раздвигается область науки, тем более является доказательство существования Вечного, Творческого и Всемогущего Разума»²⁶, и тем более становится ясным, что и Библия, и наука – это две книги, раскрывающие одну и ту же Истину.