19-я ГЛ. ЕВАНГЕЛИЯ ОТ МАТФЕЯ И ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ

(Мф. 19:3–12)

Тв. св. Григория Богослова, ч. 3. Творения свв. отцов, т. 3.

И приступиша к Нему фарисее, искушающе Его, и глаголаша: аще достоит человеку по всякой вине пустити жену свою? (ст. 3). Опять фарисеи искушают, опять читающие закон не понимают закона; опять толкователи закона имеют нужду в новых наставниках! Не довольно было саддукеев, искушающих о воскресении, законников, вопрошающих о совершенстве, иродиан – о кинсоне, и других – о власти: некто еще и о браке спрашивает Неискушаемого, спрашивает Того, Кто Сам Творец супружества, Кто от первой Причины создал весь сей род человеческий.

Он же отвещав, рече им: несте ли чли, яко Сотворивый искони, мужеский пол и женский сотворил я есть? (ст. 4). Он знал, какие вопросы решать и при каких заграждать уста вопрошающих. Когда спрашивают Его: коею областию сия твориши (Лк. 20:2); тогда, по причине крайнего невежества вопрошавших, Сам вопрошает: крещение Иоанново с небесе ли бе или от человек? (сг. 4). И обоюдною невозможностью дать ответ связывает вопрошающих. Посему и мы, подражая Христу, можем иногда заграждать уста любопытным совопросникам, а их неуместные вопросы решать вопросами же еще более неуместными. Ибо мы и сами мудры на пустое (если можно иногда похвалиться делами неразумия). Но когда Христос видит, что вопрос требует рассуждения, тогда вопрошающих не удостаивает мудрых ответов. Он говорит: вопрос, предложенный тобою, показывает в тебе уважение к целомудрию и требует снисходительного ответа. А касательно целомудрия, как вижу, многие имеют неправильное понятие, да и закон у них не равен и неправилен. Ибо почему закон обуздал женский пол, а мужескому дал свободу, и жена, злоумыслившая против ложа мужнего, прелюбодействует и подвергается за то строгому преследованию законов, а муж, прелюбодействующий с женою, не подлежит ответственности? Я не принимаю такого законодательства, не одобряю обычая. Мужья были законодателями; потому и закон обращен против жен; потому и детей отдали под власть отцов, а слабейший пол оставлен в пренебрежении. Напротив того, Бог установил не так; но: чти отца твоего и матерь твою (Исх. 20:12), – вот первая заповедь, соединенная с обетованиями: Да благо ти будет, и: иже злословит отца или матерь, смертию да умрет (Исх. 21:16). Видишь, равно и доброе почтил и злое наказал. Еще: благословение отчее утверждает домы чад, клятва же материя искореняет до основания (Сир. 3:9). Видите, как равно законодательство. Один Творец мужа и жены, одна персть – оба они, один образ; один для них закон, одна смерть, одно воскресение; одинаково рождаемся от мужа и жены; один долг обязаны воздавать дети родителям. Как же ты требуешь целомудрия, а сам не соблюдаешь? Взыскиваешь, чего не дал? Почему, будучи сам плоть такого же достоинства, не равно законополагаешь? Если ты обращаешь внимание на худшее, то жена согрешила, согрешил и Адам; змий прельстил обоих; не оказался один слабее, а другой крепче. Но возьми во внимание лучшее. Обоих спасает Христос страданиями. За мужа стал Он плотию, но также и за жену. За мужа умер, и жена смертию спасается. Христос от семени Давидова именуется (чем, может быть думаешь, почтен муж), но и от Девы рождается, – это уже честь женам!

И будета оба, сказано, в плоть едину (ст. 5); а единая плоть да имеет и одинаковую честь. Павел же внушает целомудрие и примером. Каким примером и как? Тайна сия велика есть: аз же глаголю во Христа и во Церковь (Еф. 5:32). Хорошо жене – почитать Христа в лице мужа; хорошо и мужу – не бесчестить Церковь в лице жены. Жена, говорит он, да боится своею мужа, потому что боится Христа; но и муж да любит свою жену, потому что и Христос любит Церковь. Вникнем в слова сии с большим тщанием. Мельзи млеко, и будет масло (Притч. 30:33); исследуй, и, может быть, найдешь в них нечто более питательное. Мне кажется, что здесь слово Божие не одобряет двоеженства; ибо если два Христа, то два и мужа, две и жены; а если один Христос, одна глава Церкви, то и плоть одна, а всякая другая да будет отринута. А если удерживает от второго брака, то что сказать о третьем? Первый есть закон, второй – снисхождение, третий – беззаконие. А кто преступает и сей предел, тот подобен свинье, и немного имеет примеров такого срама. Хотя закон дает развод по всякой вине; но Христос – не по всякой вине, а позволяет только разлучаться с прелюбодейцею, все же прочее повелевает переносить любомудренно, и прелюбодейцу отлучает потому, что она повреждает род. Касательно же всего прочего будем терпеливы и любомудренны, или, лучше сказать, будьте терпеливы и любомудренны – вы, приявшие на себя иго брака. Видишь ли, что жена приукрасилась, или подкрасилась, – сотри; или у нее язык продерзливый, – уцеломудрь; или смех неблагопристойный, – сделай скромным; или замечаешь неумеренность в издержках и в питии, – ограничь; или неблаговременные выходы из дома, – положи преграду; или рассеянный взор – исправь; но не отсекай, не отлучай от себя поспешно; ибо неизвестно, кто подвергается опасности, отлучающий или отлучаемый. Источник воды, сказано, да будет тебе твой, и да никтоже чуждь причастится тебе: елень любве и жребя твоих благодатей да беседует тебе (Притч. 5:17–19). Итак, не будь рекой чуждой, и не старайся нравиться другим более, нежели жене своей. А если стремишься инуду, то и члену своему поставляешь в законе бесстыдство. Так учит Спаситель. Что же фарисеи? Жестоко им кажется слово; так как и все доброе не нравилось и не нравится и тогдашним, и нынешним фарисеям. Ибо фарисеем делает не происхождение только, но и образ жизни; так ассириянином и египтянином почитаю всякого, кто произволением своим ставит себя с ними в один ряд. Что же фарисеи? Говорят: Аще тако есть вина человеку с женою, лучше есть не женитися (ст. 10). Теперь только узнаешь ты, фарисей, что лучше есть не женитися? А прежде не знал, когда видел вдовство, и сиротство, и безвременную смерть, и рукоплескания сменяемые плачем, и гробы подле брачных чертогов, и бесчадие, и несчастия от детей, и не разрешившееся рождение, и детей, лишающихся матери при самом рождении, наконец все, что бывает при сем и смешного, и горестного; потому что можно здесь сказать и то, и другое. Лучше есть женитися; и я на сие согласен; ибо честна женитва и ложе нескверно (Евр. 13:4); но лучше для умеренных, а не для ненасытных, не для тех, которые хотят оказывать плоти более уважения, чем должно. Когда брак есть собственно брак и супружеский союз, и желание оставить после себя детей, тогда брак хорош, ибо умножает число благоугождающих Богу. Но когда он разжигает грубую плоть, обкладывает ее тернием и делается как бы путем к пороку; тогда и я скажу: лучше есть не женитися. Брак – доброе дело; но не могу сказать, чтобы он был выше девства. Ибо девство не признавалось бы чем-то высоким, если бы не было из лучшего лучшим. Да не огорчаются сим носящие узы брака! Повиноватися подобает Богови паче, нежели человеком (Деян. 5:29). Напротив того, девы жены, соединитесь вместе, составьте едино о Господе и служите друг другу украшением! Не было бы и безбрачных, если бы не было брака; ибо откуда бы явился в свет и девственник? Не был бы брак честен, если бы Богу и жизни не плодоприносил девственников. Почитай и ты (девственник) матерь свою, от которой происходишь; почитай и ты (обязавшийся супружеством) происшедшую от матери и матерь, хотя она и не мать, но невеста Христова. Красота видимая не сокрыта; а незримая видима Богу; вся слава дщере царевы внутрь: рясны златыми одеяна, преиспещрена (Пс. 44:14), то есть и делами, и созерцанием. И вступившая в брак да принадлежит Христу; и дева да будет всецело Христова! Одна да не прилепляется совершенно к миру, другая да не будет вовсе от мира! Что замужней принадлежит частию, то деве принадлежит всецело. Ты избрала жизнь ангельскую, стала в чине безбрачных; не ниспадай же в плотское, не ниспадай в вещественное, не сочетавайся с веществом, тогда как ведешь жизнь безбрачную. Блудный взор не охранит девства; блудный язык вступает в общение с лукавым; ноги, идущие бесчинно, обличают болезнь, или приводятся в движение болезнью. Да будет девственною и мысль; да не кружится, да не блуждает, да не носит в себе образов того, что лукаво (такой образ есть уже часть любодейства); да не созидает в душе ненавистных кумиров!

Он же рече им: не вси вмещают словесе сего: но имже дано есть (ст. 11). Видите ли высоту сей добродетели? Она оказывается едва удобовместимою. Да и не выше ли плоти – рожденному от плоти не рождать в плоть? Не ангельское ли свойство – душе, связанной с плотью, жить не по плоти и быть выше самой природы? Плоть связала ее с миром, а разум возвел к Богу; плоть обременила, а разум окрылил; плоть заключила в узы, а любовь разрешила их. Всей душою стремись, дева, к Богу! Да не привлекают взор взора, смех – смеха, короткость обхождения – ночных сходбищ, а ночь – погибели! Ибо понемногу отъемлемое и похищаемое, хотя в настоящем производит ущерб неощутительный, однако во последствии совершенно уничтожает вещь.

Не вси, говорит, вмещают словесе сего, но имже дано есть. Когда слышишь: имже дано, не впадай от сего в ересь, не вводи различных естеств: земных, духовных и средних; ибо некоторые держатся превратных мнений и думают, что одни по самой природе назначены к совершенной погибели, а другие – ко спасению, иные же в таком состоянии поставлены, что собственный произвол ведет их к худому или к доброму. И я согласен, что один, в сравнении с другим, имеет более или менее способности; но одной способности недостаточно к совершенству, и разум должен возбудить способность, чтобы природа пришла в деятельность, подобно тому как камень пирит, если ударяют в него железом, сам делается от того железом. Когда слышишь: имже дано есть, присовокупляй: дано призываемым и имеющим к тому расположение; ибо когда слышим также: ни хотящего, ни текущего, но милующего Бога (Рим. 9:16), советую тебе подразумевать то же. Поскольку есть люди, так высоко думающие о своих заслугах, что все приписывают себе самим, а не Тому, Кто их сотворил и умудрил, – не Подателю благ; то Слово Божие учит таковых, что нужна Божия помощь и для того, чтобы пожелать добра; тем паче самое избрание должного есть нечто Божественное, дар Божия человеколюбия. Ибо надобно, чтобы дело спасения зависело как от нас, так и от Бога. Посему сказано: ни хотящего, то есть ни одного хотящего, ни текущего только, но и милующаго Бога. Потом, поскольку и самое хотение от Бога, то справедливо апостол все приписал Богу. Течешь ли, подвизаешься ли – всё имеешь нужду в Дающем венец. Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии его: и аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегущий его. (Пс. 126:1). Знаю, говорит он, что не от легких в бегу зависит бег, не от сильных – война, не от ратоборцев – победа, и пристань не во власти искусных пловцов; но от Бога и победу устроить, и ладью ввести в пристань. Боюсь, чтобы не присоединилась к сему нелепая мысль, будто бы душа имела другую жизнь, а потом уже соединена с сим телом, и за тамошнюю жизнь одни получают здесь дар пророчества, а другие, жившие там худо, осуждаются. Но поскольку допустить сие крайне нелепо и несообразно с учением Церкви (хотя другие и забавляются такими учениями, но нам забавляться подобными толками небезопасно); то и в сем месте к словам имже дано есть, присовокупляй: то есть достойным; а то, чтобы стать достойными, не только получили они от Отца, но и сами себе дали.

Творения свв. отцов, т. 36. Тв. Исидора Пелусиота, ч. 3

Сказанное о девстве: не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть, – сказано не в том смысле, что дается сие иным по какому-то жребию (в таком случае Бог не назначил бы им в награду Небесного Царства), напротив того, сим показывается, что, во-первых, подвизающиеся сим преестественным подвигом имеют нужду в Божьей помощи; и во-вторых, совет сей сходит с неба, не законом постановляемый, но предлагаемый в виде увещания; в-третьих, девство дается тем, которые препобедили невоздержание, свыше призывают содействие, сохраняют драгоценность сию постами и бдениями; нерадением же и роскошью они предают себя зверю. А если бы давалось оно по жребию, то излишнею была бы награда. Не по милости оно дано, но дается желающим принять; а кто не хочет, тем никто и не даст.

Тв. св. Григория Богослова, ч. 3

Суть бо скопцы, говорит Христос, иже из чрева матерня родишася тако: и суть скопцы, иже скопишася от человек: и суть, иже исказиша сами себе, Царствия ради Небесного: могий вместити да вместит (ст. 12). Мне кажется, что слово, уклоняясь от телесного, посредством телесного изображает высшее; ибо мало, даже может быть крайне слабо и не достойно слова было остановить понятие на телесных только скопцах; а мы должны представлять себе нечто достойное духа. Итак, одни кажутся от природы расположенными к добру. Когда говорю: от природы, не унижаю тем произволения, но предполагаю то и другое, и наклонность к добру, и волю, которая приводит в действие естественную наклонность. А другие таковы, что их очищает учение, отсекая в них страсти; и их-то разумею под скопцами, иже скопишася от человек; когда наставническое слово, отделяя доброе от худого, и одно устраняя, а другое предписывая (как например в заповеди: уклонися от зла, и сотвори благо (Пс. 33:15), созидает в них духовное целомудрие. Хвалю и сей род скопцов, даже весьма хвалю как наставников, так и наставляемых, первых за то, что умеют отсекать, а последних за то, что еще лучше переносят отсечение. И суть, иже исказиша сами себе Царствия ради Небесного. Иные не имели наставников, но сами для себя сделались похвальными наставниками. Не учила тебя матерь, чему должно, не учил отец, ни священник, ни епископ, ни кто-либо другой из тех, кому поручено учить, но ты сам, приведя в действие разум, свободною волей воспламенив искру добра, исказил себя, отсек корень, истребил орудия греха, приобрел такой навык в добродетели, что для тебя стало почти уже невозможным устремляться к злу. Посему хвалю и сей род скопцов, даже еще более нежели другие роды.

Могий вместити да вместит. Избери, что угодно: или последуй учителю, или сам для себя будь учителем. Одно только постыдно, если не будут отсечены страсти; а кем бы ни были отсечены, не полагай в том различия. Ибо и наставник есть тварь Божия, и ты от Бога. Хотя наставник предвосхитит у тебя честь, хотя добро будет собственным твоим делом; в обоих случаях оно одинаково добро: отсечем только от себя страсти, да не кий корень горести, выспрь прозябая, пакость сотворить (Евр. 12:15), будем только последовать образу, станем только чтить Первообраз. Отсеки телесные страсти, отсеки и душевным; ибо чем душа честнее тела, тем честнее очищать душу, нежели тело.

Беседы св. Иоанна Златоуста на Ев. от Матфея, ч. 2

Когда Иисус Христос говорит скопиша себе, то под сим не разумеет отсечения членов, – да не будет сего! но истребление злых помыслов; ибо отсекший член подвергается проклятию, как говорит Павел: о дабы отсечены были развращающие вас! (Гал. 5:12). И весьма справедливо. Ибо таковой поступает подобно человекоубийцам, содействует тем, которые унижают творение Божие; отверзает уста манихеев и преступает закон, подобно тем из язычников, кои отрезывают члены. Ибо отсекать члены первоначально было дело диавольское и злоухищрение сатаны, чтобы чрез сие исказить создание Божие, чтобы нанести вред человеку, созданному Богом, и чтобы многие, вменяя все не произволу, но самим членам, безбоязненно грешили, сознавая себя невинными, и таким образом сугубый причиняли себе вред как отсечением членов, так и противопоставлением препятствий воле делать доброе. Подобно сему диавол ввел и еще другое ложное учение о судьбе и необходимости, и таким образом всячески старался уничтожить свободу, дарованную нам Богом, уверяя, что зло есть следствие физической природы, и чрез сие рассеивая многие другие ложные учения, хотя и скрытно. Таковы стрелы диавольские! Посему молю, убегайте сего преступления. Кроме сего, пожелания наши отсечением членов не только не укрощаются, но еще более раздражаются; ибо семя, находящееся в нас, другие имеет источники и другим образом возбуждается. Одни говорят, что оное пожелание происходит от мозга, другие же – от чресл; а я говорю, что оно происходит не из других источников, как от развращенной воли и невнимания к помыслам. Если воля целомудренна, то никакого не будет вреда от естественных движений. Посему, сказав о скопцах, как о тех, которые напрасно скопят себя, не будучи целомудренными в помыслах, так и о тех, кои ради Царства Небесного сохраняют девство, Иисус Христос прибавляет: могий вместити да вместит. И таким образом по неизреченной Своей кротости показывая, сколь важно соблюдение девства, и не заключая его в необходимых предписаниях закона, Он еще более воспламеняет в них любовь к оному. И этим самым Он показал совершенную возможность сей добродетели, чтобы тем сильнее возбудить в воле желание оной.

«Благовестник», ч. 1

Суть бо скопцы, иже из чрева матерня родишася тако: и суть скопцы, иже скопишася от человек: и суть скопцы, иже исказиша сами себе Царствия ради Небесного. Могий вместити да вместит. Подвиг девства, говорит, есть жребий немногих. Есть скопцы от утробы матерней, то есть люди, которые по природному сложению не имеют влечения к женам; но их целомудрие не приносит им пользы. Есть и такие, которые оскопляются людьми. Оскопляющие же сами себя ради Царствия Божия суть не те, которые отрезывают у себя члены, ибо это преступно, но те, которые воздерживаются. Понимай и так: бывает скопец от природы, то есть, как выше сказано, по природному сложению не склонный к любострастию. Оскопляемый от людей есть тот, кто удаляет от себя разжжение плотской похоти вследствие человеческого наставления. Наконец, оскопляющий сам себя есть тот, кто не по чужому, а по собственному расположению, добровольно решился на подвиг целомудрия. Таковой очень хорош, потому что он независимо от других, а сам произвольно вступает на путь к Царствию Небесному. Желая же, чтобы мы добровольно подвизались в добродетели (девства), Господь говорит: могий вместити да вместит. Таким образом Он не принуждает к девству, не возбраняет и брака, но девство предпочитается.

«Мысли на каждый день года»

Господь говорит, что брачный союз первоначально Сам Бог благословил и вложил закон этот в естество наше; о тех же, кои хотят не жениться, сказал: могий вместити да вместит. Ясно, что хоть и признал Он брак законом естественным; но не настолько необходимым и неизбежным, чтобы не было места безбрачию. И последнее Он разрешает, но ограждает условием, которое сближает его с законом естества. Скопец от рождения – безбрачен го закону естественному; но и тот, кто своим произволением поставляет себя в такое состояние, в каком естественный скопец находится по рождению без участия воли, – становится на одной с ним линии в отношении к естественным потребностям. Следовательно, в этом отношении как первый, так и второй – естественные безбрачники. Отчего же духовное скопчество или безбрачие произвольное считают не естественным? Оттого, что не понимают естества. У них только то и естественно, что естественно телу, а что естественно духу, и что вследствие воздействия его на тело становится естественным, того они не хотят считать естественным. И добро бы это были люди из числа материалистов, а то нет: поговори с ними о чем-нибудь другом, резонно рассуждают.

(Мк. 10:9)

«Мысли на каждый день года»

Еже Бог сочета, человек да не разлучает. Этими словами Господь утверждает неразрывность брака; только один законный повод к разводу указан – неверность супругов; но как быть, если откроется что-либо подобное? Потерпи. У нас есть всеобщая заповедь – друг друга тяготы носить; тем охотнее должны исполнять ее взаимно друг к другу такие близкие лица, как супруги. Нехотение потерпеть раздувает неприятности, и пустяки взгромождаются в разделяющую стену. На что ум-то дан? Углаживать жизненный путь. Благоразумие разведет встретившиеся противности. Не разводятся они от недостатка благоразумия житейского, а больше от нехотения обдумать хорошенько положение дел, и еще больше от неимения в жизни другой цели, кроме сластей. Прекращаются услаждения, – прекращается и довольство друг другом; дальше и дальше, вот и развод. Чем больше опошливаются цели жизни, тем больше учащаются разводы – с одной стороны, а с другой – беззаконное временное сожительство. Источник же этого зла в материалистическом воззрении на мир и жизнь.

(Мк. 10:13–16)

«Воскресное чтение», 1876

Святой евангелист Марк говорит, что однажды Спаситель «вознегодовал». На кого же и за что? Что могло возбудить гнев Иисуса, Который обыкновенно с величайшею кротостию и терпением переносил людские неправды? Его порочили бесчестными именами, Его чудеса приписывали действию злого духа, покушались побить Его камнями, выгоняли из города, бичевали, пригвоздили ко кресту и злобными насмешками усиливали Его крестные страдания, и все это Он переносил с кротостию агнца. Но Он «вознегодовал», когда увидел однажды, что некоторые из Его учеников не допускали к Нему детей: велика Его любовь к детям, если Он «вознегодовал» даже на учеников Своих! И зачем они не дозволяли детям подойти к своему Господу? Неужели они не видели часто, с какою кротостию и любовию относился Он Даже к Величайшим грешникам и беднякам? Да, все это они видели, не раз замечали Его нежную любовь к детям, и все-таки не допускали их к Иисусу!

Увидев, что ученики удерживают детей, Спаситель велел поднести их к Себе, взглянул на них, и этот взгляд ясно показал, как сильно Он любил их. Чем же дети заслужили такую горячую любовь Господа? Ответ находим в словах Спасителя: благословляя их, Он указал на их высокие достоинства, за которые Он любил их и на которые указывает другим, как на пример, достойный подражания. «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие». Затем, обратясь к окружавшим Его, Он дает в лице детей наставление взрослым: «Кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». Вот за что Он любил детей – за их кротость, чистоту сердца и непамятозлобие! Кто не может, подобно младенцу, в простоте сердца и смирении принимать учения о Царствии Небесном, тот не войдет в него. «Не препятствуйте же детям приходить ко Мне». Значит, и малые дети могут следовать за Христом, как и взрослые, могут быть Его учениками! Если бы Христос доселе жил на земле видимо, тогда легко было бы понять, что значит следовать за Ним. Но теперь? Как можно идти за Ним? Иисус Христос не живет теперь на земле, как прежде, и потому дети не могут подходить к Нему, как, например, подходят к своему учителю, то есть телесными ногами. Но Иисус оставил нам Свое учение, которым можно приблизиться к Нему. Хотя Он живет на небе, но Духом Своим и доселе обитает между нами. Посему и малые дети могут исполнить Его волю; могут идти за Ним, если не телесными ногами, то сердцем, то есть могут любить Его, веровать в Него, повиноваться и молиться Ему. Как горяча может быть детская молитва, как приятен Спасителю молитвенный лепет и слезы невинного дитяти, и как скоро Он внимает им, когда они, стоя на коленях, скрестив ручонки, лепечут свои молитвы – утром или вечером, когда устами их говорит непорочное сердце! Святое слово Спасителя может быть для детей лучшею книгою, указывающею путь к небесному Учителю. Если они читают его со вниманием и принимают с верою – значит, они следуют за Христом, своим Учителем, стараясь подражать Ему в кротости, смирении и любви. Он дает им все доброе, в чем они нуждаются, и спасает их от зла, которого они боятся. Бедному дитяти Он может дать богатство небесных сокровищ – Свою благодать. Неведущее и неопытное дитя получает от Него Духа Святого, Который научит его всему доброму и истинному. Для сиротки Ой лучше отца и матери и всех земных друзей. Несомненно одно, мои юные читатели, – что вы не чужды грехов, и если хотите спастись от них, идите К Иисусу – своему небесному Учителю! Он спасет вас от привязанности и власти греха, от преступления и наказания за него. Повинуясь воле Отца Своего, Он умер на кресте, чтобы спасти всякого верующего в Него. Он ваш искреннейший, богатый, сильнейший и вечнолюбящий Друг. Он так добр, что дает вам все необходимое, так богат, что может дать все это, так силен, что может защитить от всех врагов. Он вечен, и Его дружба не имеет конца.

Идите же к Нему! В Нем – счастье жизни, надежда на покойную смерть и небесное блаженство. Молитесь своему Другу, и Он услышит вас: Ангел Хранитель соберет ваши слезы; молитесь не за себя только, но и за тех, кто воспитывает вас и печется о вас. Когда Небесный Отец призовет вас к Себе, и там, в небесном жилище, не забывайте земных родителей. Ваша молитва приятна Господу, ивы можете тогда умолить Его.

(Лк. 18:16)

«Воскресное чтение», 1823

Вот первое правило христианской педагогии. Прежде чем заботиться о средствах, как вести детей к истине и добру, не браните им, не будьте сами помехой им и препоной на пути к истине и добру. В то время, как хлопочете об усовершенствовании способов для умственного и нравственного развития, вы, родитель или наставник, можете сделаться сами препятствием к этому развитию. И когда ваши усилия дать детям хорошее воспитание поведут к дурным последствиям, которых вы не ожидали, когда вы с удивлением заметите, что свежая жатва детского сердца приносит плевелы вместо пшеницы, которую, казалось, вы сеяли, всмотритесь первее всего в ваши ежедневные и, казалось бы, мелочные поступки, не здесь ли скрывался тот враг, который сеял плевелы в невинные сердца детей ваших. Так, вы можете возбранять в то время, как по всей видимости поощряете; можете препятствовать в то время, как, вам кажется, вы содействуете.

Когда вы изъясняете вашему юному воспитаннику христианский катехизис и внушаете ему, что должно любить Бога более всего, всем сердцем, всею душою и всею мыслию, а между тем вы не посещаете храма Божия, не чтите христианских праздников, произносите имя Божие всуе, клянетесь именем Божиим при самых ничтожных случаях, или, что также бывает часто, отдаетесь светским забавам и суетности с увлечением; вместо храма Божия отправляетесь в театр, на гулянье, к вашим знакомым, – скажите, как поймет и примет воспитанник ваше доброе наставление о любви к Богу? Вы сами загородили вход этому наставлению в его сердце. Когда вы изъясняете воспитаннику заповедь Божию, которая повелевает любить ближнего, как самого себя, а между тем вы презрительно и жестоко обращаетесь с вашею прислугою, раздражаетесь и гневаетесь на людей при самых незначительных обстоятельствах, проходите мимо страждущего собрата с холодностью и равнодушием – скажите, может ли воспитанник принять к сердцу, статься может, очень умные наставления?

Таким же образом и во многих других случаях. Вы внушаете воспитаннику не лгать и быть правдивым, а может быть, в то же самое время вы послали отказать посетителю под предлогом отсутствия вашего из дому или мнимой болезни. Вы хотите развить в нем твердый характер и добрую волю, а между тем, в его же глазах вы так много льстили высшим и так унижали в себе человеческое достоинство, так часто уклонялись от вашего долга, так постыдно изменяли добрые правила, смотря по лицам и обстоятельствам, которые вас окружают, что ваш наставляющий голос исчезал без следа в этой пустыне ваших дел и вашего поведения. Вы сеяли пшеницу сосчитанными зернами, а плевелы бросали широкою горстью. Кто же виноват, если сердце воспитанника принесет плоды, на которые вы по совести не рассчитывали?

Оставите детей приходити ко Мне, и не браните им. Если ваша жизнь будет противоречить правилам, которые вы хотели бы внушить вашим воспитанникам, то лучше и не беритесь задело воспитания, потому что эти правила всегда будут сокрушаться и, так сказать, улетучиваться, пока жизненный и громкий голос вашего ежедневного поведения будет говорить противное им. Вы должны сделаться первее всего живым законом Христовым; все ваше поведение, все ваши ежедневные и, казалось бы, незначительные поступки должны быть ясным выражением одной воли Божией, чистой любви к истине, правде и добру. Тогда, и только тогда дело воспитания детей пойдет с успехом. Тогда и Христос, призвавший детей к Царству Небесному, благословит ваши труды на пользу человечества и для славы имени Божия.

(Мф. 19:16–26; Мк. 10:17–27; Лк. 18:18–27)

Архимандрит Сильвестр

1. Богатый юноша, спрашивавший Спасителя, что нужно доброго делать для наследия вечной жизни, и затем, чего он при сохранении указанных ему Спасителем заповедей еще не докончил, – далеко не докончил еще того, что требовалось нравственным долгом, а стоял только на пути к истинному нравственному совершенству, составляющему предмет должного и безусловно обязательного для каждого последователя Христова, равно как безусловно необходимого для наследия вечной жизни.

2. Преподанное Спасителем богатому юноше наставление об отречении им от всего своего имущества было наставлением не о чем-либо безразличном, не существенно необходимом, выполнение чего могло бы быть для него только делом сверхдолжным, а напротив, о том, что существенно для него было важно как необходимое условие к последованию за Христом и достижению этим путем христианского нравственного совершенства, составляющего предмет должного и безусловно обязательного для каждого христианина.

3. Это же самое наставление Спасителя, которое было предложено Им юноше как существенно и безусловно необходимое, при особенном его душевном настроении для нравственного самоусовершенствования, не представляется безусловно обязательным по отношению к каждому богатому имущественному человеку, желающему спасения; так как здесь не представляется невозможным при известных условиях спастись и войти в Царствие Божие и при имении богатства; хотя при этом прямо предполагается и то, что для достижения этой цели лучше и вернее было бы совершенно отказаться от богатства. Но и с этой стороны рассматриваемое наставление Спасителя, то есть если кто принимает его на себя не в силу его безусловной обязательности, а по своему личному расположению, не представляет в себе ничего такого, чего бы выполнение должно быть отнесено к действиям не существенно необходимым, а сверхдолжным, и потому заключающим в себе самих особенную заслугу и право на высшую награду. Потому что такое выполнение служит только лучшим, более беспрепятственным и надежным средством к достижению того нравственного совершенства, стремление к которому составляет существенный долг и обязанность для каждого, и в такой мере только ценно и получает свою заслугу, в какой на самом деле достигается им высокая нравственная цель, без чего оно само по себе не имело бы никакой цены. К этому же самому совершенству, по мысли Спасителя, обязаны стремиться и не отрекшиеся от своего имущества богатые, и хотя на пути к сей цели они естественно должны встречать много больших, а иногда и непреодолимых затруднений, но и они не должны терять надежды на ее достижение, полагаясь в сем случае не столько на свои силы, сколько на помощь Всесильного.

Архимандрит Сильвестр. «Ответ православного на схему старокатоликов о добрых делах». «Труды Киевской духовной академии», 1875

Так как древние толковники в своих изъяснениях повествования евангелиста Матфея о богатом юноше представляют ту особенность, что расходятся во взгляде своем на искренность, правдивость и другие нравственные свойства души этого юноши, отчего, поэтому, должен был зависеть тот или иной характер самого изъяснения, то, сообразно с этим, мы разделим древних толковников вышеозначенного места евангелиста Матфея на два разряда, из коих к первому отнесем тех, кои в богатом юноше, вызвавшем Спасителя на беседу с ним о нравственном совершенстве, видели человека пытливого, высокомерного и хвастливого, а ко второму отнесем тех, которые в том же юноше не предполагали ни хитрости, ни лукавства и обмана и видели искреннего, правдивого и сравнительно честного человека. К первого рода толковникам должны быть отнесены все известные нам на Западе толкователи вышеозначенного места евангелиста Матфея, каковы были: святой Иларий, святой Амвросий, блаженный Иероним и блаженный Августин.

В богатом юноше святой Иларий видит образ целого народа иудейского и в этом смысле изъясняет весь рассказ о нем евангелиста. Этот богатый юноша, или народ еврейский, по изъяснению святого Илария, получив в наследие закон Моисеев, до того пленился и возгордился этим духовно-нравственным богатством, что на нем одном стал сосредоточивать все свои надежды и упования, не желая знать и не предполагая самого существования другого какого-либо, более лучшего и совершеннейшего сокровища, каким и была вера Христова. Но, заметив в нем ставшие пробуждаться начатки желания лучшей и совершеннейшей жизни, Христос, чтобы вывести его на истинный путь жизни, отсылает к тому же закону, на который он так много полагался, с тем чтобы он чрез сопоставление своей жизни со строгими требованиями закона пришел к сознанию своего нравственного бессилия и несовершенства, а затем и потребности веры Христовой. Между тем этот далеко еще не доросший до полного нравственного возраста и в то же время самонадеянный юноша представляет себя совершенно правым пред законом, считает себя сохранившим все указанные ему Христом заповеди, задумываясь только над тем, что еще им, кроме этого, не сделано, тогда как на самом деле он не сохранил и этого. Так ему было предписано: не убий, а он избивал пророков; не прелюбы сотвори, а он наносил оскорбление вере и закону и чтил чуждых богов. Ему также заповедано было: не укради, а он варварским образом разорял предписания закона. Заповедано было: не лжесвидетельствуй, – а он отвергнул воскресение Христа из мертвых. Поведено было чтить отца и матерь, а он готов был отречься от родственного единения с Богом Отцом и матерью – Церковью. Заповедано было ему, наконец, любить ближнего своего, как самого себя, а он готов был Самого Христа, сделавшегося чрез принятие на Себя плоти нашей ближним нашим, предать страданиям и смерти. Поэтому-то Христос уже прямо предлагает радикальное, долженствующее сопровождаться чувствительною болью, но тем не менее действительное и единственное средство для уврачевания его духовного недуга нравственной горделивой самонадеянности и самохвальства и получения новой, лучшей и совершеннейшей жизни. Он говорит ему: Иди, продай имение твое, то есть откажись от всего унаследованного тобою богатства, заключающегося в законе, и раздай нищим, то есть язычникам, которых ты отчуждал доселе от всякого участия в этих благах как не бывших чадами Авраама, – и получишь сокровище на небеси; и прииди и следуй за Мною, то есть и чрез этот разумный оборот ты получишь взамен вместо благ стихийного свойства блага небесные, что все может быть достигнуто не иначе, как если последуешь за Мною. Но богатый юноша, олицетворявший собою весь народ иудейский, пристрастившийся к закону, не мог без скорби и подумать о расставании с своим богатством, к которому привязано было сердце его, и потому, предпочитая остаться с ним, оставил Господа. Посему-то Господь, обращаясь к Своим ученикам, сказал: Неудобе богатый внидет в Царствие Небесное… удобее есть велбуду сквозь иглины уши проити, нежели богату в Царствие Божие внити (Мф. 19:23–24). Это значит то, что в Царствие Небесное неудобно войти иудею, не расстающемуся со своим богатым сокровищем закона, и что даже язычнику, при его готовности к повиновению (похожему на повиновение верблюжье), смирению и терпению, удобнее войти в Царствие Божие, путь к которому тесен, чем иудею, гордящемуся своим законом и привыкшему ходить по широким путям его.

Святой Амвросий Медиоланский рассказ о юноше изъясняет по евангелисту Луке, в смысле более нравственном, чем аллегорическом. В богатом юноше видит он знатного иудейского законника, только с одними пытливыми видами обратившегося ко Христу за разрешением вопроса о средстве к наследию вечной жизни, на самом же деле гордившегося и надмевавшегося своим законом, в котором одном полагал найти свое оправдание, а также фарисейски хваставшегося всецелым соблюдением тех заповедей, на которые указал ему Христос. Почему, по мнению святого Амвросия, Христос, предлагая ему Свое наставление об отречении от своего имущества, имел в виду не что иное, как только то, чтобы обличить его высокомерие и самохвальство, предложив ему то, чего не знал он и чему не научился из ветхого закона, – заповедь о милосердии. Как чуждо было юноше расположение к выполнению этой новой для него христианской заповеди – он обнаружил это тем, что отошел от Христа со скорбью, не желая расстаться с своим большим богатством ради дел милосердия. По-этому-то удобнее войти в Царствие Божие всякому смиренно сознающему свои грехи грешнику, чем надмевающемуся своею законною праведностью иудею, равно как горделивому богачу. Удобнее войти смиренному мытарю, чем гордому фарисею, хвастающемуся своею праведностью, но не знающему и чуждому милосердия.

Блаженный Иероним уже приблизительно к буквальному смыслу изъясняет евангельский рассказ о богатом юноше. В богатом юноше видит он человека гордого и расположенного к суетному совопросничеству, который вступил в беседу со Христом не с тем, чтобы чему-либо научиться от Него, а с тем только, чтобы испытать Его, – каковое представление о юноше блаженный Иероним, вероятно, обосновал на подобном же замечании евангелиста Луки (10:25) о некоем законнике, с которым, как видно, он смешивает юношу. Руководимый этим представлением о юноше, он самый вопрос его: какия, последовавший за наставлением Спасителя: соблюди заповеди, объясняет в смысле лукавой уловки человека, прикидывающегося не знающим заповедей, которые он должен был очень хорошо знать, и предполагающего, что Христос мог повелеть делать что-либо противное Богу. Затем по поводу слов юноши вся сия (заповеди) сохраних от юности моея (ст. 20) делает следующее замечание: «Ложь говорит юноша. Ибо если он на деле исполнял предписанное заповедями: возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе, то отчего бы после того, как услышал: иди, продаждь имение твое и даждь нищим, отошел с печалью, имея большое имение?»

21-й стих блаженный Иероним так изъясняет: «В нашей власти заключается то, чтобы захотеть быть совершенными. А кто захотел бы быть совершенным, должен продать все имение, – не часть его продать, как сделали Анания и Сапфира, а все продать и, продав, все раздать нищим, приготовляя себе таким образом сокровище в Царствии Небесном. Но этого для совершенства недостаточно, если после презрения богатства не последовать за Спасителем, то есть если, оставив злое, не сотворить благого. Ибо легче пренебречь имуществом (sacculus), чем душевными привязанностями. Многие из оставляющих богатство не следуют за Господом. Следует же за Господом тот, кто становится подражателем Его и идет по стопам Его. Кто говорит о себе, что верует во Христа, тот должен и сам так поступать, как Он поступал (1Ин. 2:6)».

Се мы оставихом вся и вслед Тебе идохом, что убо будет нам (ст. 27)? «Большая уверенность: Петр был рыбарь, богатым не был, пищу себе снискивал руками и искусством и, однако, с уверенностью говорит: мы оставили все. Но так как недостаточно только оставить все, он присовокупляет то, что составляет совершенство: и последовали за Тобою – сделали то, что Ты повелел».

Печаль, с какою юноша оставил Господа, была печалью, которая ведет к смерти. Причина же печали зависела от того, что он имел большое имение, то есть те терния и волчцы, которые подавляют доброе семя Господне.

Блаженного Августина на ст. 21. Иди, продаждь имение твое, и даждь нищим (Мф. 19:21). «Кому заповедует это Господь? Тому именно богачу, который желал получить совет, как наследовать жизнь вечную; ибо он сказал это Господу: что я должен сделать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же ему отвечает не так: если хочешь войти в жизнь, иди, продай имение твое, а так: если хочешь войти в жизнь, сохрани заповеди. Только тогда юноша, когда сказал, что сохранил те из заповедей, какие были припомнены ему Господом, и спросил, чего ему еще недостает, – получил ответ: если хочешь быть совершен, поди, продай имение твое и раздай нищим. А чтобы он не подумал, что чрез это совершенно потеряет то, что много любил, (Господь) говорит: и будешь иметь сокровище на небеси. Затем к сему присовокупляет: и прииди, и следуй за Мною, – дабы кто-либо не подумал, что могла бы быть какая-либо польза от того, если бы он то исполнил, а между тем за Христом не последовал. Но между тем с печалью отходит юноша, который должен был увидать, в какой мере сохранил он те заповеди закона; ибо я думаю, что он говорил более высокомерно, чем правдиво, утверждая, что сохранил (их). Но во всяком случае Благий Учитель отличил здесь заповеди закона от превосходнейшего совершенства, ибо там Он сказал: если хочешь войти в жизнь, сохрани заповеди, здесь же (говорит): если хочешь быть совершен, поди, продай имение твое, и проч».

«Но совершенство заключается не в самой по себе нищете, равно как само по себе богатство не есть несовершенство; совершенство же в бедном и богатом есть благочестие, равно как несовершенство в том и другом есть нечестие. Нищий Лазарь удостаивается быть ангелами вознесенным на лоно Авраамово не за свою нищету, а за свое благочестие; богатый же заслуживает муки вечные адские, но опять не за богатство, а за свое нечестие. Авраам, Исаак и Иаков, по свидетельству Писания, немалые имели богатства, но вошли в Царствие Небесное. И по непреложному обетованию Господа многие от востока и запада возлягут с ними в Царствии Небесном. Многие из богатых и знатных обоего пола украсились даже венцами мученичества, достигши таким образом самого высшего совершенства в подражании Христу. Потому-то те, которые избрали путь совершенства, продавши все свое имение и милосердно раздавши его, если бы они были и поистине нищими ради Христа и собирали не для себя, а для Христа, не должны судить других, слабейших членов Его, прежде чем удостоены будут чести восседать на судилищных седалищах».

Переходим к тому разряду древних толковников, которые, изъясняя евангельский рассказ о богатом юноше, в нем видели не лукавого и высокомерного, а искреннего и честного человека, высказывавшего пред Спасителем свое искреннее желание знать, что нужно для наследия вечной жизни, и утверждавшего правду, что им сохранены указанные ему заповеди закона. Таковы все известнейшие толковники восточные; а именно Климент Александрийский, святой Василий Великий, святой Иоанн Златоуст, Феофилакт Болгарский и Евфимий Зигабен.

Климент Александрийский написал особую книгу под заглавием «Какой богач спасется» с тою нарочитою целью, чтобы уяснить подлинный и истинный смысл слов, сказанных Спасителем юноше относительно богатства, поводом к чему, по его замечанию, послужило то, что это евангельское изречение многих смущало, быв понято поверхностно и ошибочно. Это не комментарий, а рассуждение с достаточною примесью экзегетического элемента; но, во всяком случае, для нас весьма важно встречающееся здесь по местам изъяснение главных и существеннейших черт и мыслей евангельского рассказа о богатом юноше, особенно если взять во внимание то обстоятельство, что оно первоначальнее и древнее всех прочих изъяснений. В каком же смысле изъясняет его Климент?

«Приятный, конечно, и самый приличный вопрос» был предложен (юношею) нашему Спасителю: «предложен вопрос Жизни о жизни, Спасителю о спасении, Учителю о главном из преподаваемых Им догматов, Истине об истинном бессмертии, Совершенству о совершенном успокоении, Нетлению о вечном нетлении; предложен вопрос о том, для чего Он и нисшел на землю, чему наставляет, чему учит, что дарует, – чтобы всем видно было, что главный предмет Евангелия – дарование жизни вечной… Ибо если бы закон Моисеев доставлял жизнь вечную, то без нужды бы приходил (на землю) Сам Спаситель и страдал за нас, совершив все поприще жизни человеческой от рождения до смерти. Без нужды бы и тот, кто от юности исполнил заповедь закона, прибегал еще к другому за бессмертием… Будучи вполне уверен в том, что в нем ничего не было недостающего по отношению к правде, в то же время столь же ясно он сознает потребность в жизни и потому просит ее у Того, Кто один и может ее даровать. В рассуждении закона он совершенно спокоен и смел, но при всем том умиленно припадает к Сыну Божию. К Спасителю обращается он, как стоящий на переходе от одной веры в другую и как чувствующий свое положение на зыбкой ладье закона непрочным и опасным».

Иисус не обличает его в том, чтобы он не исполнил всех предписаний закона, напротив, Господь возлюбил его и готов обнять за исправность в соблюдении тех правил, в которых был воспитан, – но для жизни вечной находит его несовершенным, как не исполнившего того, что есть совершенство. Ты (говорит) опытен в делах, ведущих к истинной жизни. Хорошо и то; что говорить об этом? Ибо заповедь свята (Рим. 7:12): доселе она, как пестунья, приготовляла чад Божиих страхом и предварительным обучением к законоположению и благодати Иисуса Христа (Гал. 3:24). Но кончина закона Христос в правду всякому верующему (Рим. 10:4), – Христос, Который уже не рабами нас соделывает, как раб, но чадами Божиими, братиями и сонаследниками Своими, творящими волю Отца. Аще хощеши совершен быти (говорит Господь) (Мф. 19:21). Итак, ясно, что человек сей не был совершен. Но с сим вместе Спаситель словами аще хощеши указал и на свободное произволение собеседовавшей с Ним души. Ибо человеку как существу свободному свойственно избирать, а Богу как Господу – давать; но Он дает только тем, кто желает, ждет и просит, чтобы, таким образом, спасение было и собственным нашим делом… Посему, если хочешь, а не обманываешь себя, стяжай то, чего тебе недостает: для тебя остается уже только одно, но такое добро, которое выше закона, которого закон не дает и не может дать, которое есть удел живущих верою.

Но ужели Он повелевает всякому, как некоторые полагали, непременно оставить свое имение и бросить богатство? Нет. Он велит отрешиться душою от предрассудочных мнений о богатстве, от пристрастия к деньгам, превращающегося часто в болезнь души, от излишних забот о приобретении имуществ, которые, как терние, подавляют в нас семя жизни. Не великое и не стоящее уважения само по себе дело – быть лишенным богатства, если это бывает по пустому, не из видов жизни (вечной). Иначе и тех людей, которые ничего не имеют, нуждаясь даже в насущном хлебе, и нищенски скитаются по распутиям, не ведая ни Бога, ни правды Божией, следовало бы, потому только, что они крайне бедны и терпят нужду во всем, считать блаженнейшими, самыми богоугодными и единственными наследниками жизни вечной. Не новость отказаться от богатства или раздать имение бедным и нищим: так поступали и многие прежде пришествия Спасителя или по особенной любви и совершенной преданности к ученым занятиям и мертвой мудрости, или из суетной пустой славы, каковы Анаксагоры, Демокриты и Кратесы… Что же нового возвещает (Христос) – такого, что поистине божественно и животворно в деле спасения и не было известно древним? Какой особенный урок преподает Сын Божий новозданной им твари? Конечно, заповедует Он не то внешнее, что исполнялось и прежде, а нечто другое, гораздо возвышеннейшее и совершеннейшее, а именно: Он знаменательно внушает нам совершенно очистить душу от страстей и с корнем исторгнуть и выбросить из нее всё чуждое ее назначению. Такое учение есть учение подлинно приличное верному и вполне достойное Спасителя… Сам Господь принял угощение от Закхея и Матфея – этих двух мытарей (Лк. 5:29; 19:55); и когда Закхей изъявил только готовность уделить часть имущества своего бедным, ему сказано было, яко днесь спасение дому сему бысть, зане и сей сын Авраамль есть. Таким образом, (Христос) одобряет пользование богатством, и под сим (конечно) условием заповедует дела милосердия – утолять жаждущего, насыщать алчущего, вводить в дом странника, одевать нагого. Ибо если никто не может иметь возможности выполнить этих обязанностей без достатка, то как бы мог Господь заповедовать одно и воспрещать другое? Не значило ли бы это, что Он в одно и то же время велел подавать милостыню бедным и не подавать, питать их и не питать, быть гостеприимным и не быть?.. Итак, Господь, уча относительно пользования внешними благами, повелевает отрекаться в них не того, что служит к поддержанию жизни, а того, что делает дурное употребление из них – то есть душевных недугов и страстей. В последнем смысле богатство для каждого смертоносно, и если оно погибает – то к его спасению. Освобожденная от него, то есть нищая и чистая душа будет более готова предстать пред Спасителя и услышать Его слова: Прииди, и ходи вслед Мене (Мк. 10:21).

Удобее есть велбуду сквозь иглине уши проити, неже богату в Царствие Божие внити (Мк. 10:25). Невозможность для богатого войти в Царствие Божие не в богатстве, а в том, что богатый порабощает Свою душу страстью к богатству до забвения Бога. Ученики Спасителя изумились и ужаснулись, услышавши (сказанное) (Мк. 10:26). Отчего? Разве они имели большие богатства? Но они давно уже оставили и то, что было для них единственно ценного – недорогие сети, уды и рыбачьи лодки. Чего же ужасаясь, они говорят: то кто может спасен быти (Мк. 10:26)? Очевидно, что они, как ученики, внимательно выслушали, что было сказано Господом приточно в прикровенном смысле, и поняли возвышенную Его мысль. Будучи совершенно покойны относительно отречения ради спасения от имущества, они чувствовали, что еще не вполне отрешились от страстей и недостатков, а потому и были поражены страхом, опасаясь в наследии жизни вечной и за самих себя, как и за того богача, который имел большие богатства и был душою привязан к созданному. Их ужас, следовательно, вызывало то, что если в числе богатых должен был считаем, как тот, кто имеет богатство, так и тот, кто отягощен страстями, то они могли опасаться лишиться Царствия Небесного, так как спасение предназначено только душам свободным от страстей и неповинным в падении. Вот почему блаженный Петр с решительностью сказал: Се мы оставихом вся и вслед Тебе идохом (Мф. 19:27). Но если бы он выражал этим только решимость отказаться от одного своего вещественного имущества, от каких-нибудь четырех оболов – то не значило ли бы это чрезмерно тщеславиться и надеяться на получение Царствия Божия в награду за такое ничтожное пожертвование? Если же он вместе с этим соединял ту невысказанную нами мысль, что он и другие последовали по стопам Господа, оставивши ветхое имущество души – духовные ее недуги и пороки; то это было бы то, что достойно неба. Ибо истинный последователь Его есть только тот, кто, подобно Ему, ведет жизнь беспорочную и совершенную и кто, смотря на Него, как в зеркало, и сам становится во всем в своей жизни подобным Ему.

Заповедью Спасителя отречение от отца и матери и других родных (Мк. 10:29–30) требуется только условно, именно в том случае, если родные стоят как враждебное препятствие на пути ко спасению. «Бог мира, Тот, Кто поставил нам в обязанность любить даже врагов, конечно, не заповедует положительно ненависти к самым дорогим для нас людям и разрыва с ними. Если мы обязаны любить и врагов, то тем более, разумеется, тех, которые по самому естеству нам близки. И наоборот, можно сказать: если не грех ненавидеть родных, то тем более врагов. Казалось бы, таким образом, одна заповедь подрывает другую, но на самом деле они друг друга не подрывают и нет между ними никакого противоречия. Одним и тем же чувством, мыслью и правилом будет руководиться в выполнении заповеди о возненавидении отца и любви врага и тот, кто не будет мстителен по отношению к врагу, и тот, кто не будет любить отца больше Христа. Одною заповедью воспрещается ненависть и мстительность, другою же излишнее пристрастие к родным, которое могло бы повредить спасению. Посему, если у кого из нас есть неверующий отец, или сын, или брат и если кто-либо из них препятствует нам жить по вере и достигать жизни на небе, то с ним должно прервать единение и общение – здесь кровная и плотская любовь должна уступить место духовной нелюбви… Будет ли говорить тебе богопротивное брат, или сын, или жена, или кто-либо другой – пусть над всеми ими в лице твоем одержит победу Христос, ради тебя подвизавшийся. Так можешь относиться и к богатству, руководясь тою мыслью, что Христос собственно не воспрещает владеть им, так как Господь не завистлив. Но если заметишь, что овладевает тобою страсть к нему, лишая тебя самообладания, тогда оставь его, брось, возненавидь, отрекись и беги. И если правое око соблазняет тебя, тотчас вырви его… Рука ли, нога ли, душа ли соблазняет, возненавидь».

В своей беседе к обогащающимся, касаясь евангельского богатого юноши, так рассуждает святой Василий Великий: «Юноша этот не одно лицо с законником, упоминаемым у Луки. Последний был пытлив, предлагал вопросы в насмешку, а тот спрашивал здраво, но только принимал не благопокорно – ибо не пошел бы от Господа, скорбя по поводу Его ответов, если бы вопросы делал Ему презрительно. Почему и нрав его представляется нам какою-то смесью: по указанию Писания, частью стоит он похвалы, а частью весьма жалок и находится в безнадежном состоянии. В нем заслуживает похвалу то, что он познал истинного Учителя и, не остановив внимания на гордости фарисеев, на самомнении законников, приписал это имя единому, истинному и благому Учителю. В нем хорошо и то, что, по-видимому, он был озабочен тем, как наследовать живот вечный. Но прочее – именно то, что, выслушав у истинного Учителя спасительные уроки, не написал их на сердце своем и наставлений Его не привел в исполнение, но отошел с прискорбием, омраченный страстью богатолюбия, – изобличает в юноше, что воля его не всецело обращена была к истинному благу, но имела в виду привлекательное для большинства людей; этим же обнаруживается неровность и несогласие с самим собою его нрава. Ты называешь Господа учителем, а не делаешь, что должно ученику? Исповедуешь благим, а пренебрегаешь даруемым от Него? Между тем Благий, без сомнения, подает блага. Ты спрашиваешь о вечной жизни, а на деле оказывается, что весь ты предан наслаждению жизни настоящей. В самом деле, какое трудное, тяжелое, неудобоносимое слово предложил тебе Учитель? Продаждь имение твое и даждь нищим (Мф. 19:21). Если бы возложил на тебя труды земледельческие, или опасные предприятия по торговле, или еще что-либо более трудного, встречающегося для ищущих прибытка; тогда естественно было бы опечалиться, огорчившись этим повелением. Если же таким удобным путем, не требующим ни труда, ни пота, обещает тебя сделать наследником вечной жизни, то почему не радуешься удобству спасения, а удаляешься с болезнующею и сетующею душою и делаешь для себя бесполезными все прежние свои труды? Ибо если ты, как говоришь, не убил, не прелюбодействовал, не украл, не свидетельствовал ни на кого свидетельства ложного, то старание свое об этом сам для себя делаешь бесполезным, не присовокупив остального, чрез что одно мог бы ты войти в Царствие Божие. Если бы врач обещал исправить повреждения в членах, какие у тебя есть от природы, или болезни, то не благодушно ли выслушал бы ты это? Но когда великий Врач душ хочет сделать совершенным тебя, у которого не достает существеннейшего, – ты не принимаешь милости, а сетуешь и становишься унылым. Мне кажется, что страсть сего юноши и подобных ему походит на то, как если бы какой путник при сильном желании увидеть какой-либо город, неутомимо дошедши до самого сего города, потом остановился в какой-либо гостинице под городскими стенами по лености сделать небольшой переход, обращая в ничто предшествовавший труд и лишаясь возможности видеть красоты города».

Обращаясь от юноши ко всем вообще привязанным к богатству, так рассуждает святой отец: «Знаю многих, которые постятся, молятся, воздыхают, являют всякого рода неубыточное благочестие, но не дают ни одного обола теснимым нуждою. Какая же для них польза от прочих добродетелей? Их не приемлет Царствие Божие. Потому и сказано: Удобее велбуду сквозь иглине уши проити, неже богату в Царствие Божие внити (Лк. 18:25). Но хотя приговор так ясен и Изрекший не лжив, однако убежденных немного. Говорят: «Как же будем жить, оставив все? Какой вид приимет жизнь, если все станут продавать всё, отказываться от имения?» Не спрашивай у меня разумения Владычних заповедей; Законодатель знает, как и невозможное согласить с законом. Испытывается же сердце твое, как бы на весах, куда оно наклоняется, к истинной ли жизни или к настоящим наслаждениям. Рассуждающие здраво должны держаться той мысли, что богатство можем употреблять, как приставники, а не как имеющие право им наслаждаться. И отказывающиеся от него должны радоваться, как уступающие чужое, а не огорчаться, как лишающиеся собственности. Для чего же скорбишь? Для чего сетуешь в душе, слыша: Продаждь имение твое? «Не продаю имения, (говоришь), не даю нищим по причине необходимых нужд в жизни». Следственно, не Господь – твой Учитель: не Евангелие служит правилом для твоей жизни, но сам ты даешь себе законы. Смотри же, в какую опасность впадаешь, рассуждая так! Если Господь предписал нам это как необходимое, а ты отвергаешь как невозможное, то не иное утверждаешь, а то, что ты разумнее Законодателя».

«Некоторые, – говорит Иоанн Златоуст, – обвиняют сего юношу в том, будто он подошел к Иисусу с хитростью и лукавством, и притом с намерением искусить Его. Но я скорее согласен назвать его сребролюбцем и невольником богатства; ибо в этом же самом и Иисус Христос изобличил его. Укорять же этого юношу в лукавстве я не намерен, ибо небезопасно быть судиею того, чего мы не знаем, и особенно судиею-обличителем. Да и Марк отдалил это подозрение, когда сказал о нем: Притек некий и поклонся на колену Ему, вопрошаше Его. И еще: Иисус же воззрев нань, возлюби его (Мк. 10:21). Подлинно немалое показал юноша усердие, когда сделал Иисусу Христу вопрос известный. Ибо тогда как одни приближались к Иисусу с намерением искусить Его, а другие по причине своих собственных или чужих болезней, он подходит к Нему и беседует о жизни вечной. Тучна была земля и способна к плодородию; но множество терния заглушало сеемое. Ибо смотри, как он доселе готов был к выполнению того, что бы ни повелел Иисус Христос. «Что мне делать, – говорит юноша, – чтобы наследовать жизнь вечную?» Вот готовность его исполнить повеление Учителя!.. Почему, когда Христос сказал: Аще ли хощеши внити в живот, соблюди заповеди (Мф. 19:17), он немедля спрашивает: какие? – и спрашивает не для того, чтобы искушать Иисуса, нет, а водясь тем предположением, что кроме заповедей закона есть еще другие (заповеди), которые могут быть его путеводителями в жизнь вечную. Так сильно было желание его спастись! Когда же Иисус перечислил ему заповеди закона, он говорит: Вся сия сохраних от юности моея, и на этом не останавливается, а опять спрашивает: Что есмь еще не докончал? И это самое было знаком сильного желания его вечного спасения. Ибо немаловажно и то, что он не почитал себя докончившим дело своего спасения, а думал, что высказанное им Иисусу недостаточно к получению желаемого. Поскольку Христос намеревался предписать ему заповедь трудную для него, то сначала предлагает награду за исполнение ее; ибо вот слова Его: Аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене (Мф. 19:21). Видишь ли, какую награду и какие венцы обещает Иисус Христос за подвиг сей? Если бы юноша искушал Его, то Он не сказал бы этого. Но Иисус Христос, чтобы привлечь юношу к Себе, обещает ему великую награду, предоставляет все собственной его воле, оставляя в тени трудную сторону Своего повеления. Посему, прежде чем говорить о подвиге и труде, предлагает юноше награду: аще хощеши совершен быти; и потом уже говорит: продаждь имение твое, даждь нищим; далее, опять награда: и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене, ибо следовать за Иисусом великая награда. И имети имаши сокровище на небеси. Речь идет о богатстве; Иисус Христос повелевает юноше оставить его, показывая при этом, что Он не только не отнимает у него богатства, но еще присовокупляет к нему новое, превышающее то, которое повелевает раздать, – столько превышающее, сколько небо превышает землю, и еще более. Сокровищем же обозначил превосходство воздаяния сравнительно с тем, что дается, представляя его неизменность и неотъемлемость юноше, сколько возможно по-человечески. Итак, недостаточно презирать богатство, а надобно еще употреблять его в пользу нищих, и, что особенно важно, последовать за Христом, то есть делать все то, что ни повелел Он, – готовым быть на страдания и даже на смерть. Ибо говорит Он: Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и последует Ми (Лк. 9:23). Конечно, заповедь проливать кровь свою больше заповеди оставить свое богатство; однако и исполнение последней немало способствует исполнению первой.

Слышав же юноша слово, отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа. Ибо не столько имеют препятствий на пути ко спасению те, кои имеют малое богатство, сколько те, которые погружены в его бездну, так как страсть к богатству тогда совершенно ими овладеет… Смотри, какую силу и теперь показала эта страсть. Того, кто с радостью и усердием подошел к Иисусу, так помрачила она и так отяготила, что, когда Христос повелел ему раздать имение свое, он не мог даже дать Ему на это никакого ответа и отошел от него молча, с поникшим лицом и печалью. Итак, теперь очевидно, насколько обширна власть богатства. Хотя бы мы в известных отношениях и были добродетельны, богатство истребляет сии добродетели. Посему справедливо апостол Павел назвал его корнем всех зол: Корень бо всем злым сребролюбие есть (1Тим. 6:10), – говорит он.

Что же на это (сказал) Христос (когда юноша отошел)? Яко неудобь богатый внидет в Царствие Небесное (Мф. 19:23). Этими словами Христос не богатство порицает, а тех, кои к нему пристрастились. А если трудно войти в Царствие Небесное богатому, то что сказать о любостяжателе?.. Сказав же, что богатому неудобно войти в Царствие Небесное, присовокупляет, что это и невозможно, не говоря, впрочем, это прямо, а выражая сравнением, взятым из примера верблюда и игольных ушей. Ибо говорит: Удобее велбуду сквозь иглине уши проити, неже богату в Царствие Божие внити (Мф. 19:24). Отсюда видно, что немалая награда ожидает тех, кои при богатстве могут жить благоразумно! Посему (Христос) такой образ жизни признает делом Божиим, чтобы показать, что много нужно благодати тому, кто хочет так жить. Когда же ученики смутились, слыша Его слова, Он сказал: у человека сие невозможно, у Бога же вся возможна (ст. 26)… Если хочешь знать, каким образом и невозможное может сделаться возможным, то слушай. Не для того сказал (Христос): у человека сие невозможно, у Бога же вся возможна, чтобы ты ослабевал в духе и удалялся от дела спасения как невозможного, а для того, чтобы ты, сознавая высокость предмета, тем скорее принялся за дело спасения и в сих подвигах, призвав Бога в помощника себе, получил жизнь вечную. Итак, каким же образом невозможное сделается возможным? Если ты откажешься от своего имения, раздашь деньги (нищим) и оставишь злые вожделения… Но как, скажешь, возможно оставить это? Как сразу может освободиться от столь сильной страсти к богатству тот, кем уже она овладела? Пусть только положит начало раздаче имущества (в пользу бедных) и пусть для них отделяет свои избытки, а с течением времени сделает больше и легко пойдет вперед. Итак, если вдруг всего достигнуть для тебя трудно, то не пытайся все получить в один раз, но постепенно и мало-помалу восходи по сей лестнице, ведущей тебя на небо. Как страждущие горячкою при умножающейся внутри их острой желчи, если принимают какую-либо пищу или питие, то не только не утоляют жажды, а еще сильнее разжигают пламень; так точно и любостяжатели по мере удовлетворения своей ненасытимой страсти, которая острее самой желчи, более воспламеняют ее. И ничто так легко не прекращает страсти этой, как постепенное ослабление желания корысти, подобно тому как малое употребление пищи и питья уничтожает вредное действие желчи… Знай же, что не умножением богатства, а истреблением в себе страсти к нему прекращается зло… Итак, дабы не вотще нам мучить себя, да отвергнем постоянно терзающую нас и никогда не успокаивающуюся любовь к богатству и, возжелав небесных сокровищ, устремимся к другой (любви), которая и легче для нас, и может сделать нас блаженными. Здесь труд невелик, а польза бесчисленная, ибо никогда не может лишиться благ небесных тот, кто всегда бодрствует, трезвится, презирает земные блага, – тогда как тот, кто порабощен и совершенно предан сим последним, необходимо лишится их».

Феофилакт в своем изъяснении развивает следующие мысли: «Не с целью искушающего подошел юноша к (Иисусу), а с намерениями желающего научиться и наследовать жизнь вечную». «Некоторые сего юношу осуждают, но на деле он не таков: он был любитель богатства, но не искуситель. Послушай евангелиста, свидетельствующего, что воззрев на него, Иисус полюбил его. Приходит же он к Иисусу, чтобы научиться тому, как получить жизнь, но предполагая и в ней остаться обладателем богатства; ибо никто столько ни жаден к жизни, как сребролюбец. Он, таким образом, ожидал, что Иисус ему укажет такой способ, посредством которого он мог бы вечно наслаждаться обладанием своего богатства». «Почему же отвечает ему Иисус, говоря: никтоже благ? Потому что он приступил к Нему как к человеку и как к одному из учителей. Христос как бы так говорит: если ты Меня как учителя считаешь благим, то никакой человек не благ сравнительно с Богом; если же ты почитаешь Меня благим как Бога, то зачем Меня называешь учителем? Таким образом, этими словами Христос хотел выразить ту высшую мысль, что Он должен быть познаваем как Бог». «Вопрошающего же Господь отсылает к заповедям закона, чтобы не говорили иудеи, что Он закон презирает. Прежде всего закон исправляет то, в чем мы легко падаем. После же того, как юноша сказал, что все это сохранил он от юности, Господь предписывает ему во главу всего нестяжательность. Вот закон, достойный христианской жизни!» «Что, по словам твоим, говорит (Христос юноше), ты сохранил, сохранил по-иудейски; если же хочешь быть совершенным, то есть быть Моим учеником и христианином, то иди, продай все, что имеешь, и все тотчас зараз раздай, ничего не издерживая, для того, чтобы творить Мне непрестанную милостыню». «Ибо если что оставишь у себя, того и будешь рабом». «А так как из дающих милостыни есть много таких, которые при этом ведут жизнь полную всякого зла, то говорит: и приди, и последуй Мне, то есть: все другие добродетели имей, или во всем ином будь Моим учеником».

После того как Иисус сказал, что для жизни вечной необходимо отречение от богатства, юноша, как бы жалея о своем вопросе и ответе Христа, отошел. Ибо он, имея большие богатства, имел большое желание непрестанной жизни. Но когда потребовалось отказаться от богатства, тогда представилось ему, что за польза в жизни вечной, когда он должен будет остаться нищим… Как сребролюбцу (Христос) обещал ему сокровище небесное; но он не тронулся этим, потому что был рабом богатства. Посему, когда услышал то, что было ему сказано относительно лишения имущества, отошел печальный, так как он и вечной жизни желал для того только, чтобы можно было непрестанно наслаждаться богатством. Земля сердца его была глубока и тучна, но терния богатства заглушили ее».

«После того как богатый был поражен скорбью, услышав о необходимости отвергнуть богатство, по поводу этого Господь вызывающим удивление образом говорит о том, как трудно имеющим богатство войти в Царствие Небесное. Не говорит, что им невозможно войти, а что только трудно. Ибо богатство прилипает крепче смолы, и с трудом расстается с ним тот, кем оно овладело. Почему немного спустя (Господь) и указывает, как это невозможно, говоря: Удобее есть велбуду сквозе иглине уши проити, неже богату в Царствие Божие внити (Лк. 18:25). Ибо совершенно невозможно, чтобы уши игольные пропустили сквозь себя верблюда, разуметь ли под κάμηλον животное верблюда, или толстую корабельную веревку. Если же удобнее верблюду сквозь иглине уши проити, чем богатому спастись, то ясно, что тогда как одно невозможно, другое еще невозможнее! Итак, человеку, доколе он богат, спастись невозможно. Но у Бога это возможно; ибо Христос сказал: Сотворите себе други от мамоны (богатства) неправды (Лк. 16:9). Видишь ли, как становится возможным, если слушаем Бога? У человека же невозможно, то есть невозможно, когда мы мудрствуем по-человечески. Пока богатый будет иметь сам излишнее, тогда как другие ничего или необходимого, не войдет в Царствие Небесное. А когда все отвергнет, тогда и не будет богатым, и после этого войдет. Богатство не зло, но достойны порицания те, которые его имеют; ибо его не должно иметь, то есть удерживать при себе, а должно употреблять на необходимое. Самое наименование богатства χρήατα показывает, что оно должно служить людям на пользу – εις χρήσιν, а не должно быть удерживаемо. Посему-то трудно войти в Царствие Божие тем, которые его имеют или запирают. Не говори, что такой-то богач, раздавая, что имел, спасся. Не как богатый он спасся, а как бывший нестяжательным, или он спасся как распорядитель, но не как богатый. Ибо иное распорядитель, а иное богатый. Богатый сберегает богатство для себя, а добрый распорядитель смотрит на него как на вверенное ему для других. Итак, если он спасся, то, как мы сказали, спасся не как богатый, а как отвергшийся всего, что имел, или же воспользовавшийся им, как добрый распорядитель. Заметь, что тогда как (говорится) богатому невозможно спастись, имеющему богатство только трудно. Как бы так сказал (Христос): кого во власти имеет богатство, или кто покоряется ими служит ему, тот не спасется; а кто имеет богатство, или его есть господин, сам имея его во власти, а не находясь в его власти, тот спасется, только с трудом, вследствие человеческой немощи».

Не повелевает здесь Господь разделяться с родными безусловно, а только тогда, когда они препятствуют благочестию, подобно тому, как повелевает Он презирать душу и тело вовсе не в том смысле, чтобы кто-нибудь убивал себя самого. Останавливаясь на словах апостола Петра се, мы оставихом вся (Мф. 19:27), Феофилакт вот что замечает: «Хотя представляется, что Петр не оставил что-либо большое, так как был бедный, но знай, что и он много оставил. Ибо мы, люди, еще больше озабочиваемся, имея малое, Петр же оставил всякое пристрастие к мирскому и плотскую любовь к родителям. Ибо таковые страсти воюют не только против богатых, но и против бедных». «Итак, позаботься и ты о том, чтобы продать имение твое и отдать нищим. Имение же у гневливого – это гнев, у блудника – блудные вожделения, у памятозлобного же – злоба сердечная. Продай же и это и отдай демонам нищим и лишенным всякого добра – возврати страсти виновникам страстей, – и тогда будешь иметь сокровище, то есть Христа на небеси твоем, то есть в возвышеннейшей области ума твоего. Ибо небо в себе самом имеет тот, кто сделался небесным».

Юношу, говорит Евфимий Зигабен, Лука назвал начальником (ἄρχοντα), то есть иудейским. Не был этот юноша, как некоторые говорят, ни лукавым, ни льстивым человеком, иначе бы не полюбил его, посмотрев на него Иисус, как говорит Марк. Впрочем, хотя он был добр и желал вечной жизни, но терние сребролюбия заглушало почву его богатой души. Не с целью искушать Иисуса, когда Он сказал: Аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди, спрашивал он, какия, а потому, что предполагал, что, кроме заповедей закона, есть другие, которые могут ввести в жизнь таковую (вечную). Может кто-нибудь спросить: могут ли указанные (Христом) заповеди закона привести к вечной жизни? Ему можем отвечать, что они могут привести, только не к такой жизни, к какой приводят заповеди евангельские. Ибо жизнь вечная должна быть понимаема как наслаждение небесное, которое различно и многообразно.

Спросит кто-либо: правду ли говорит юноша: вся сия сохраних от юности моея (Мф. 19:20)? Каким образом мог любить он ближнего, как себя самого, когда имел большое имущество? Разделял ли поэтому он его мало имеющим или ничего не имеющим? Что нужно сказать на это? То, что и сию также заповедь исполнял он, но настолько, насколько ему тогда было доступно. Он любил ближнего, как самого себя, но в том смысле, что не наносил ему никакого вреда, а не в том, чтобы делился с ним своим имуществом. Ибо это было делом высоким, и высшим почвы иудейства.

Чего еще недостает мне? (говорит юноша). Что есть необходимого, чего не имею? Это говоря, он показывал этим, что желает большей добродетели. Посему-то, как говорит Марк, Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: Одного тебе недостает (Мк. 10:21), по словам Луки: еще одного тебе недостает (Лк. 18:22). Взглянув же на него кротко, полюбил его за то, что он сильно желал спасения, хотя был удерживаем тиранскою силою сребролюбия. Что же это, чего недостает ему, чтобы последовать Ему? Вот послушай.

Ст. 21. Рече ему Иисус: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и даждь нищим, и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене. Так как то, что он имел, то есть богатство, было препятствием к тому, чтобы следовать (за Ним), то повелевает продать его и раздать нищим. Говорит же «если хочешь быть совершен», потому что те несовершенны, которые исполняют одни заповеди закона, так как и эти самые заповеди были несовершенны по причине немощи иудеев. Сказал же «будешь иметь сокровище» с тою целью, чтобы ободрить и уверить сребролюбивого юношу, что опять может получить сокровище, и притом не такое, а лучшее, так как оно – на небе. Сокровищем же на небе обозначает воздаяние, предназначенное там достойным за добрые дела. Что же касается слов «приди и следуй за Мною», то ими выражает следующее: поступай по следам Моей жизни, следуй Моим заповедям; ибо этого-то тебе и недостает, так как ты исполнил одно предписываемое законом (τὰ νομικά).

Яко неудобь богатый внидет в Царствие Небесное… удобее есть велбуду сквозь иглине уши проити, неже богату в Царствие Божие внити. Говоря это, Христос не богатство порицает, а рабское служение богатству… Поэтому-то должно, по апостолу, свергнуть всякое бремя (Евр. 12:1) и сделаться свободным (от него) чрез произвольную нищету. Подобное же замечание делается Зигабеном и при изъяснении слов: у человек сие невозможно есть, у Бога же, вся возможна. «Сказал: людям богатым невозможно спастись, потому что они накрепко скованы узами сребролюбия и бессильны сами собою освободиться от его тиранства. Бог же не только спасти их может, но и все другое для Него возможно. Спасет же их тогда, если они, сами прилагая к этому старание, раздавая богатство бедным и погашая огнь страсти к богатству, призовут Его к себе помощником и защитником своей свободы. Итак, вся речь (Спасителя) научает, что сребролюбивому спастись невозможно, если только он сам не позаботится о себе и если не будет иметь, как сказано, Бога помощником в освобождении от своей несчастнейшей страсти».

(Мф. 19:20–22)

Свт. Филарет, митр. Московский. Из Беседы к братству Николаевского Угрешского монастыря

Рече ему Иисус: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене (Мф. 19:21). В сих словах мы имеем учение о нестяжании, преподанное Самим Иисусом Христом.

Случай к сему подал некто, которого евангелист Матфей называет юношей, а евангелист Лука князем, следственно, человек не без достоинства и не без образования, как и слова его показывают. Он вопросил Христа Спасителя: Что благо сотворю, да имам живот вечный? (Мф. 19:20). Господь ответствовал, что для сего должен он соблюсти данные Богом заповеди десятословия и особенно глубокую и многознаменательную заповедь: возлюби ближнего, как самого себя. На сие юноша отозвался, что все сие исполнил с малолетства. Отзыв, конечно, необдуманный, потому что истинные ревнители исполнения заповедей всегда чувствуют и признают свои несовершенства и недостатки в исполнении оных; а хвалящиеся исполнением заповедей обнаруживают чрез сие то, что они недостаточно познали себя и силу заповедей. Но кроткий Божественный Учитель не благоизволил противопоставить слову самохваления слово обличения, а указал путь совершенства и предоставил хвалящемуся самому обличить свое несовершенство делом. Рече ему Иисус: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим: и имети имаши сокровище на небеси, и гряди вслед Мене. Что же юноша? Можно ли, кажется, не пожелать сделаться совершенным? Можно ли не пожелать следовать за Христом, и особенно когда Он Сам приглашает к сему? Но нет. Юноша не вступает на путь совершенства, не хочет идти за Христом; жаль ему, что не имеет духа решиться на сие, однако не решается, отступает вспять: отъиде скорбя (Мф.19:22). Отчего это так? Оттого что он нерасположен жить в совершенном несгяжании; не хочет расстаться с богатством: отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа. И вот он делом обличил себя в том, что напрасно на словах представлял себя исполнителем заповеди, повелевающей любить ближнего, как самого себя. Если бы он любил ближнего, как самого себя, то ему нетрудно и даже приятно было бы раздаянием своего имения утешать и успокаивать любезных ближних, нуждающихся и нищих.

Заключенное в изложенном теперь повествовании евангельском учение о нестяжательности, очевидно, есть истинное и спасительное, потому что есть учение Божественное, преподанное Иисусом Христом, Который Сам есть Истина и Источник спасения. Несмотря на то, упоминаемый в Евангелии юноша, который и сам признавал Иисуса Христа Учителем благим, в применении учения Его к жизни встретил затруднение, которого неумел преодолеть. Но не найдутся ли подобные сему юноше и ныне, и между нами?

Не скажут ли некоторые, что учение о совершенном нестяжании могло быть применено только к ближайшим последователям Христа Спасителя во время Его земной жизни, когда оскудение пособий естественных легко восполняемо было Его чудодейственною силою, что, напротив того, учение сие в общем виде неприменимо к благоустройству общественной и частной жизни, потому что, если бы все богатые роздали свое имение нищим, то и те, которые честным трудом в пользу богатых снискивают себе пропитание, сделались бы нищими, и весь мир сделался бы беспомощным?

Сии недоумения о возможности нестяжательной жизни кажутся основанными на рассуждении; но сокровенное их основание есть маловерие и мудрование плотское, затмевающее духовный свет.

Вы боитесь, что нестяжательный не возможет жить, если не будет с ним видимо Христос, питающий пятью хлебами пять тысяч человек? Напрасно. После времени видимого пребывания Христова на земли мы знаем многих нестяжательных – и не знаем ни одного из них, который бы вследствие нестяжания умер от голода или наготы. Провидение Божие было для них большею частью невидимым, но непрерывным чудом к их сохранение и снабдению; а иногда, когда они естественным путем не могли доставить себе пропитания в пустыне, ангел видимо представлял им пищу, подобно как древле Илии пред путем в Хорив.

Вы боитесь, что чрез распространение нестяжания обнищает весь мир? Напрасно. Если бы дух нестяжательности объял всех людей, и богатых, то нищих просящих осталось бы очень мало; их недостало бы для того, чтобы истощить богатых; и богатые, оставаясь любителями нестяжания, по своей готовности все отдать нищим, остались бы еще богатыми, по недостатку нищих, приемлющих расточаемое богатство; мир нестяжательный был бы богаче мира любостяжательного.

Можно ожидать, что скажут еще некоторые: поскольку Спаситель призывает к совершенному нестяжанию тех, которые хотят быть совершенными, а мы находим себя недостойными иметь притязание на совершенство; то совет Христов о нестяжании не относится к нашему исполнению. Это можем и могут сказать все до одного. И вследствие сего слово Христово может остаться совершенно без исполнения. Для чего же оно и сказано? Господь не повергает Своего слова на ветер. Духовное семя слова Христова не должно пасть на землю бесполезно, а должно, хотя бы на меньшей части ее, прозябнуть и принести плод. Итак, благовидная отговорка недостоинством иметь притязание на совершенство не должна воспрепятствовать действию учения о совершенстве. Если от самопознания и смирения рождается у тебя помышление, что ты недостоин иметь притязание на совершенство, то это помышление правильное; и оно не должно тебя останавливать или воспрещать на пути учения Христова, а должно побуждать тебя простираться в предняя, подвизаться, чтобы как-нибудь уменьшить свое недостоинство и сделаться не недостойным спасения вечного. Навстречу сему стремлению идет благодать Божия, и поддержит тебя, и поведет тебя от недостоинства к достоинству, от несовершенства к совершенству, в легкости ли нестяжания, если ты чувствуешь тягость стяжания и искушение богатства, или в бремененошении честного стяжания и беспристрастного обладания, потому что Христос Спаситель указал нестяжание как пособие к совершенству, полезное для некоторых, а не как необходимое для всех. Буди совершен (Быт. 17:2), сказал Бог Аврааму, и он был совершен, тогда как он бе богат зело (Быт.13:2), но к богатству не пристрастен, и, следственно, хранил нестяжание в душе, обладая стяжаниями в доме.

(Мф. 19:27–30; Мк. 10:28–31; Лк. 18:28–30)

Тогда Петр начал говорить Ему: «Вот, мы оставили все и последовали за Тобою; что же нам будет?» Иисус Христос отвечал: «Истинно говорю вам: за то, что вы последовали за Мною, в обновленном мире, когда воссядет Сын Человеческий на престоле славы Своея, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых» (воцаритесь со Мною в обличение неверия израильтян). «И всякий, кто оставит дом, или отца или мать, или братьев или сестер, или жену или детей, или земли ради Меня и Евангелия или для Царствия Божия, получит даже ныне, в настоящее время, и среди гонений, во сто крат более всего того, а в будущем веке наследует и жизнь вечную. Многие же из первых (которые мечтали о высших наградах) будут последними, и последние (которые едва ли думали когда о своем достоинстве) будут первыми».

(Мф. 19:28)

Беседа 6

Находим, что исполнилось сие на земле, после того как Господь вознесся на небо; потому что на двенадцать апостолов ниспослал Он Духа Утешителя и святую силу, и она, снисшедши, осенила их и воссела на престолах разумов их. Когда же предстоящие стали говорить, яко сии вином исполнени суть (Деян. 2:13); тогда Петр начал уже судить их, говоря об Иисусе: «Мужа сильного словом и знамениями распяли вы, повесив на древе. И вот, творит Он здесь чудеса, расторгает камни гробниц и воскрешает мертвых. Ибо написано: в последния дни излию от Духа Моего на всяку плоть, и прорекут сынове ваши и дщери ваша» (Деян. 2:17). И, таким образом, многие оглашены Петром и приступили к покаянию; почему настал новый мир, избранный Богом.

Видишь, как открылось начало суда. Там открылся новый мир; ибо здесь дана им власть воссесть и судить в мире сем. Правда, что будут они восседать и творить суд в пришествие Господне, при воскресении мертвых; но сие же совершается и здесь; потому что Дух Святой восседает на престолах разумов их. Да и венцы, какие приемлют христиане в оном веке, не суть творения вещественные. Кто утверждает последнее, тот говорит худо. Напротив того, в сем являет Себя преобразующийся Дух. Что говорит апостол Павел о небесном Иерусалиме, что он мати всем нам (Гал. 4:26), то и мы исповедуем. В рассуждении же одеяния, какое носят на себе христиане, явно, что Сам Дух облекает их во имя Отца и Сына и Святого Духа, во веки. Аминь.

(Мф. 19:28)

Свт. Филарет, митр. Московский. Из Слова в день прп. Сергия

Аминь глаголю вам, яко вы шедшии по Мне в пакибытие, егда сядет Сын Человеческим на престоле славы Своея, сядете и вы на двоюнадесяте престолу, судяще обеманадесяте коленома израилевома (Мф. 19:28). В сем изречении должно замечать, во-первых, что суд святых откроется торжественно в пакибытие, во вторичное бытие человеков, то есть по воскресении мертвых, и следственно, суд сей будет всемирный не только в отношении к человекам последних времен, но и в отношении к роду человеческому от начала времен до конца их. Во-вторых, что суд сей откроется торжественно, егда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своея: но как сие будет, по другому изречению Его, тогда, егда приидет Сын Человеческий во славе Своей и вси святии ангели с Ним (Мф. 25:31); следственно, суд святых произведен будет не только пред родом человеческим, но и пред ангелами Божиими. В-третьих, что последователи Христовы сядут на престолах для суда в то же время, егда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей; следственно, суд будет соединен с Его судом: они порознь будут орудиями, или подчиненными, частными действователями Его единого, всеобщего и верховного суда. В-четвертых, что апостолы сядут на двоюнадесяте престолу, судяще обеманадесяте коленома израилевома: но как за сим остается еще множество народов и племен, которые предстанут всемирному суду; то можно из сего заключать, что кроме сих дванадесяти судей и еще многие судьи должны будут явиться. Сие догадочное заключение оказывается ясною и утвержденною истиною в изречении апостола, который говорит, что не одни апостолы, но вообще святии мирови имут судити. Пророк еще с большей определенностью сказует, что все святые Божии без изъятия возведены будут в достоинство судей, дабы произвести суд над языками и людьми, над царями и славными их: сотворити в них суд написан: сия слава, то есть слава быть орудиями, в сем суде, будет всем преподобным Его. Присовокупим к сему свидетельство очевидца сего суда; ибо святой Иоанн уже видел его в откровении. Видех, говорит он, престолы и седящии на них, и суд дан бысть им (Откр. 20:4).

Трудно вообразить, как произведется один, согласный и не подверженный никакому пререканию суд толикого множества судей над еще большим множеством подсудимых по столь многим, разнообразным и тонким предметам суда, каковы суть все явные и тайные дела, слова, желания и помышления каждого человека в продолжение всей его жизни. В изъяснение сего находим нечто у псалмопевца, который говорит, что преподобные сотворят суд написанный, и у тайновидца, который пишет так: и видех мертвецы малыя и великия стояща пред Богом, и книги разгнушася: и ина книга отверзеся, яже есть животная: и суд прияша мертвецы от написанных в книгах, по делом их (Откр. 20:12). Как обыкновенно между человеками употребляется написанный суд, частью для удобности в отношении к высшим судиям, поскольку он не только слова и действия подсудимых, со всеми их обстоятельствами и подробностями, но и множество в разных местах находящихся свидетелей и других доводов судного дела представляет в нескольких написанных листах; частью для верности, поскольку слово сказанное мгновенно скрывается и может быть пересказано иначе, а слово написанное остается видимым и неизменным; так и суд святых представляется написанным в книгах, и особенно в книге жизни, в ознаменование того, что им дан будет от Верховного Судии способ так же удобно и верно, или, лучше сказать, несравненно удобнее и вернее, видеть всю внешнюю и внутреннюю жизнь каждого судимого ими, нежели как обыкновенный судия видит поступки подсудимого в написанном полном судном деле; и что посему судимым грешникам не останется никакого способа не признаться в том, в чем обличат и осудят их святые. Но кто и когда пишет книгу нашей жизни для будущего суда святых? Думаю, что пишем ее мы сами, и пишем непрерывно, в то самое время, когда что делаем или говорим, желаем или помышляем; так должно быть для того, чтобы мы не имели предлога отказаться от нее на суде и говорить, что в ней кем-то когда-то написано, чего мы не знаем и чего от нас не было. Но где лежит сия книга? Кто знает, в каком месте хранит Судия написанный суд, доколе придет время открыть его всенародно? Впрочем, надеюсь, не погрешим, если скажем, что в сердце каждого из нас лежит книга жизни для будущего суда нашего, – там, где не только знающие Бога и Его закон и благодать Его, но и язычники являют дело законное написано, сосвидетельствующей им совести, и помыслом друг друга осуждающим или оправдывающим (Рим. 11:15), ибо сие внутреннее явление – не что иное есть, как большее или меньшее открытие книги жизни, которая, наконец, вся от начала до конца откроется, и из нашей же внутренности осветится или светом, или пожирающим огнем, в день, егда судит Бог тайная человеком. Можно еще сказать, что и в самом теле нашем, которое под покровом тленного уготовляется к воскресению, как бы в некоей книге мы пишем жизнь нашу неприметными ныне, но явственными для будущего суда нашего чертами: «Каковые доныне, – говорит святой Макарий, – сокровища внутрь себе стяжала душа, таковые откроются и явятся тогда на теле» (Беседа 5, 8), может быть, также и на других созданиях Божиих; ибо у тайновидца сказано, что кроме особенной книги животной, есть еще книги, которые должны разгнуться для суда по написанному в них, – может быть, говорю, и на других созданиях Божиих, нами беззаконно употребляемых, оскверняемых, повреждаемых, окажется по частям написанный суд настоящей жизни нашей, например, наши грубые нечистоты на земле и воде, наши праздные слова на воздухе, следы злобы нашей на том, что было предметом или орудием злобных действий, улики соблазнов наших в тех, кого мы соблазнили. Так не обличенное живыми свидетелями братоубийство Каиново написано на земле кровью Авеля: и Небесный Судия точно сими кровавыми, не только явственными для прочтения, но даже говорящими письменами уличил непризнавшегося преступника: глас крове брата твоею вопиет ко Мне от земли (Быт. 6:16). Так один из будущих судей Божиих ржу золота и серебра предварительно принимает в качестве свидетеля против сребролюбцев: рот их, говорит, в послушество на вас будет (Иак. 5:3). Наконец, самая благодать, вселившаяся во святых, которой мы не приняли не по чему другому, как по самопроизвольному нерадению или упорству, их вера, их подвиги, их добродетели, которые мы долго имели пред очами в сих подобострастных нам людях, но которым не подражали, явясь на день суда в полном свете, произведут то, что действие суда святых само собою окажется над нами, посредством совести нашей, подобно как Ной, не поставляя судилища, не производя судебного исследования, тою самою верою, которою сам спасся от погибели в потопе, осудил неверовавший первый мир. Верою, говорит апостол, ответ приим Ное, о сих, яже не увиде, обоявся, сотвори ковчег во спасение дому своего: еюже, то есть верою, осуди весь мир.

(Мк. 10:29–30 и параллельные)

Свт. Феофан. «Странник», 1869

Отвещав же Иисус рече: аминь глаголю вам, никтоже есть, иже оставил есть дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, Мене ради и Евангелия ради: аще не приимет сторицею ныне во время сие домов, и братий, и сестр, и отца, и матере, и чад, и сел, во изгнании, и в век грядущий живот вечный (Мк. 10:29–30). Это изречение Господа трудно к уразумению только одною стороною. Что оставляющие всё ради Господа в век грядущий получат живот вечный, это не требует объяснения. Трудно уразуметь только, как оставивший получит оставленное сторицею в веке сем, во изгнании.

Первая мысль, рождающаяся при сем: нельзя ли это обетование изъять из века сего? Как говорится о сем у других евангелистов? Нет ли у них таких оборотов речи, на основании которых все обетование можно было бы отнести к будущему веку?

Точно обстоятельство, по которому сказано Господом затруднительное обетование, описано, кроме святого Марка, евангелистами Матфеем и Лукою. У евангелиста Матфея святой Петр спрашивает: Что убо будет нам за оставление всего? И Господь отвечает, что во второе пришествие вы сядете на двенадцати престолах и будете судить двенадцать колен Израилевых. Но и всякий Мене ради оставивший все, сторицею приимет и живот вечный наследит (Мф. 19:27–29). Где приимет сторицею, не сказано. Но как прибавлено: и живот вечный наследит, конечно, в век грядущий, то сторичное воздаяние, можно полагать, и здесь разумеется, в веке сем. Святой Иоанн Златоуст, приводя текст после слов: сторицею приимет, от себя вставляет: в настоящем веке. Только разве то, что апостолам ничего не обещано (подразумевается, у евангелиста Матфея) в веке сем, можно предполагать, что и в обетовании всем другим, кроме их, все должно относиться тоже к веку грядущему. Но последнее обетование не исключает и апостолов. Речь может иметь такой вид: вы сядете на двенадцати престолах, и т. д. и кроме того, наряду со всеми другими, и здесь сторицею получите оставленное. Святой Иоанн Златоуст говорит: «Если все прочие, то тем более апостолы должны получить возмездие – и там, и в сем веке». К тому же несообразно с учением Спасителя в будущем веке чаять семейного быта, хотя бы то в лучшем и чистейшем виде; ибо там ни женятся, ни посягают, к чему приготовлением служит характер благодатно-духовной жизни, в коей несть мужеский пол, ни женский (Гал. 3:28).

У святого евангелиста Луки (18:28–29) вопрос святого Петра значится, как и у евангелиста Марка; и ответ Господа сходствует с ответом, замеченным у евангелиста Марка, только выражен сокращеннее. В воздаяние оставившим все здесь обетовано – восприятие оставленного множицею, во время сие, – и в век грядущий живот вечный.

Итак, по свидетельству всех трех евангелистов, оставляющим все для Господа и Царствия ради Его не живот только вечный обетован, но и в веке сем, во время сие, во изгнании, восприятие того же оставленного сторицею или множицею. Спрашивается: как это разуметь?

Исполнения сего обетования в буквальном смысле нечего ожидать не только теперь, когда все ведают, что на деле сего не было, но и тогда слышавшие Господа не могли ожидать, что, оставя все, получат обратно сто братьев, сестр, детей, сел, домов. Напротив, самый этот образ выражения всем давал разуметь, что слова Спасителя не должно понимать буквально. Как же их понять?

Надобно заметить, что оставление всего, о котором говорит Господь, если судить о нем по примеру апостолов, разумеется, произвольное, на которое сам кто решается ради распространения Царства Христова, как сделали, например, святые Тимофей и Тит, и делали многие другие. Если же обратить внимание на последующие слова Господа о стократном воздаянии, – ныне во изгнании, то под ним надобно разуметь оставление непроизвольное, когда гонители заставляли уверовавших оставлять свои семейства, или же свои родные, в ревности по нечестию своему, лишали их и своей любви и родного крова. Как лиц последнего рода было несравненно более, то, вероятно, их более и разумел Господь, говоря о воздаянии.

Стократное воздаяние таковым могло быть и было двоякое: 1) видимое, в лице всех верующих, и 2) невидимое, духовное, в сердечном чувстве благобытия.

1. Все верующие составляли едино, и это единство было не внешнее только, но внутреннейшее, самое искреннее и сердечное. Дух любви, крепкой, как смерть, связывал всех, так что каждый всех считал своими, и все каждого считали своим. Степень возраста, духовного преспеяния, духовных дарований и служений определяла только оттенки сей любви. Сила же ее всех одинаково проникала. В сем отношении вступающий в общество верующих старец всеми принимаем был как отец и от всех принимал веяние любви, свойственной детям; вступающий юноша от всех старших принимал знаки и сердцем ощущал веяние отеческой и материнской любви, а от всех равных знаки и веяние любви братской и сестринской и т. п. Таким образом, если кто, вследствие веры в Господа, должен был оставлять своих родных, то, вступая в среду верующих, он встречал столько родственных любвей, сколько было веровавших, сотни, тысячи, десятки тысяч. Ибо сторицею определенно выражает неопределенное число, в смысле – множицею, как стоит у евангелиста Луки. Далее, так как веровавшие, по силе глубокой взаимной любви, ничем не делились, а все считали общим всех достоянием, то для вступавшего в среду их дом всякого был открыт, и все достояние каждого было как бы его собственное, готово на удовлетворение его нужд. Таким образом он вдруг становился обладателем неисчетного числа домов, сел и всякого достояния. Так разумеют сие святой Иоанн Златоуст, а за ним блаженный Феофилакт и Евфимий Зигабен.

Святой Иоанн Златоуст говорит, что в отношении к апостолам это обетование сбылось так: «Оставив уду и сети, они имели во власти своей имущество всех людей, их домы, поля и даже самые тела верующих; многие готовы были даже умереть за них, как свидетельствует о сем Павел, говоря: Аще бы было мощно, очеса бы ваша извертевше, дали бысте ми (Гал. 4:15)».

Блаженный Феофилакт дополняет святого Иоанна Златоуста: «Поскольку от проповеди (Евангелия) имела возгораться брань (между людьми), так что дети должны были ради благочестия отрекаться от отцов, то Господь и говорит: «Кто оставит ради Евангелия плотское родство и вообще все плотское, тот и в сем веке получит все это во сто крат более, и в будущем жизнь вечную». Вместо отца будет он иметь старцев церковных, вместо матери – церковных стариц, вместо жены – всех верных жен, не в брачном отношении – нет, но в отношениях духовных, в духовной любви и попечении о них».

Те же мысли и у Евфимия Зигабена. Он задает себе вопрос, как может кто за оставленное получить стократное или многократное воздаяние еще в веке сем, и отвечает: «Как? Так же, как получили апостолы, мученики и все праведные. Ибо смотри, все дома верных были для них открыты; братьями и сестрами стали им все святые (мужи) и все святые (жены), отцами – все отечески полюбившие их, пекшиеся и болезновавшие о них; ибо в этом существенное свойство отца; матерями – все (жены), таким же образом расположенные к ним; женами – все (жены), помогавшие им и служившие; ибо в этом дело жены; детьми все ученики. Кроме того, и все, что имели верующие, имели они в своей власти. И что особенно дивно, все это имели они среди гонений, будучи, то есть, гонимы от врагов веры».

2. Когда говорит Господь: сторицею приимет, – то необходимо разуметь, что Он обещает в воздаяние сто домов и сел; сто братьев и сестер, и т. п. Можно и так разуметь, что Господь обещает здесь во сто крат не этого именно, а против этого, или взамен этого, причем допустима мысль о благах другого рода, то есть вместо видимых – о невидимых, вместо телесных – о духовных. В сравнение будет взимаемо в сем случае не внешне обладаемое благо, а чувство блага, или благобытия, производимое им. Союз с родителями и родными, обладание домом и селами, вообще семейный быт, хорошо устроенный, оставляет в сердце чувство блага или благосостояния и благобытия. Свободно оставляющий семейство или невольно изгоняемый из него Христа ради и Евангелия предполагается лишаемым этого чувства, теряющим ощущение благобытия, потому истощаемым, постоянно болезнующим и как бы умирающим. Спаситель говорит, что это не так будет; но кто оставит все Мене ради и Евангелия, тот постоянно будет ощущать в себе такое благобытие, какое бы ощущал, если бы прежнее его благосостояние увеличить во сто раз и более множицею. Истории мучеников представляют многократные примеры выражения такого чувства. Оно – и очень естественно, по живому общению их со Христом и во Христе с Богом. Поскольку они сочетавались со Христом и в Него облекались, то принимали в себя и все богатство Христово. Это было не вменение, не чаяние, а обладание самым делом. Какое же теперь благосостояние могло доставить то чувство благобытия, которым исполнялось сердце веровавших?! Оно-то и делало их способными на все лишения и на всякого рода неописанные страдания. Апостол Павел говорит: И настоящая, и будущая – вся ваша, когда вы Христовы (1Кор. 3:32). И еще говорит: Вся вменяю тщету за превосходящее разумение Христа Иисуса Господа (Флп. 3:7–8). Все препобеждаем за Возлюбившего ны – и ничто разлучить нас с Ним не сильно (Рим. 8:37–39). Что именно чувства родственные возвращались им во Христе Иисусе, в этом Он Сам удостоверяет. Когда передали Ему, что Его ждут Мать и братья, вне стоящие, Он сказал, что брат и сестра и мать Ему тот, кто исполняет волю Отца Небесного (Мф. 12:49). Следовательно, обратно и Он для сердца веровавших и ходивших в воле Божией был и есть и брат, и сестра, и мать. Он один заменял и заменяет все родство настолько в высшей степени, насколько есть Сам выше всех. Сердце, натурально ищущее родственных чувств, удовлетворялось, обладая Им одним, – и сравнивать нельзя, как в высшей степени, чем прежде. Святой Григорий Великий (Двоеслов) в 18 беседе на Иезекииля говорит: «Сторицею, говорит, приимет, потому, что Бог сделает, что таковой гораздо более будет обрадован бедностью или всех вещей оставлением по любви ко Христу, чем богатые обрадованы всем своим богатством и всеми своими угодьями. И это самым делом ощущают те, кои ради Христа оставляют все свое».

Иероним блаженный тоже разумеет здесь сторичное воздаяние не видимыми благами, а духовными благами, то есть миром сердечным, радостью духа, утешением неизглаголанным и другими дарами благодати, которыми преисполнял души их Бог и которые превосходят все земные блага и радости гораздо более, чем сто превосходит единицу.

Блаженный Феофилакт, похоже, на это толкует получение с избытком оставленного еще в нынешнем веке: «Это надобно разуметь, – говорит он, – о дарованиях духовных, которые несравненно выше земных и служат залогом будущих благ».

Святой Амвросий на 118 псалом в 8 осмерице говорит: «Чья часть есть Бог, тот всего есть обладатель. Вместо полей (оставленных) он сам есть поле, приносящее плод негибнущий вовеки. Вместо домов (оставленных) он сам есть драгоценнейшее жилище и храм Бога. Что выше и драгоценнее Бога? Это такая часть, с которою никакие земные участки сравниться не могут. Что величественнее сего небесного Гостя? Что ублажительнее сего обладания Божественного?»

(Лк. 18:29–30)

«Воскресное чтение», 1802

Аминь глаголю вам, яко никтоже есть, иже оставит дом, или родители, или братию, или сестры, или жену, или чада, Царствия ради Божия, иже не пришлет множицею во время сие, и в век грядущий живот вечный (Лк. 18:29–30). Один богатый гражданин константинопольский, призвав своего сына и указав ему на свои богатства, сказал: «Что хочешь, чтобы я оставил тебе – это ли богатство, или Христа?» Достойный сын христолюбивого отца, зная всю тщету земного имения, отвечал, что он избрал Христа. После сего отец раздал все имение нищим, так что сын, оставшись по смерти отца без всякого наследства, принужден был скитаться и терпеть бедность, не теряя, впрочем, надежды своей на Господа. И Господь, обещавший и во время сие вознаграждать жертвующих Ему имением и сродниками, вскоре послал богатейшую награду благочестивому юноше. В том же Константинополе жил другой богатый и знаменитый муж, имевший единородную дочь. Посоветовавшись с благочестивою супругою своею, он положил не выдавать дочери в замужество кому бы то ни было, по одному богатству жениха, а отдать ее человеку благочестивому, хотя бы и бедному. Итак, помолившись Богу, родители решились избрать женихом дочери того, Кого первого увидят входящим в церковь. По устроению Промысла случилось, что первый вошел в церковь тот христолюбивый юноша, который предпочел Господа всему имению богатого отца своего. Таким образом, потерявший имение и родителей нашел себе добрую жену, а с нею богатейшее имение и новых родителей.