Отделение шестое. История толкования Нового Завета в общих основных чертах

Общий очерк истории изъяснения Нового Завета идет параллельно главным ступеням общей истории церковного развития¹⁷⁶⁵. Главным началом христианского познания в первохристианское время было устное апостольское предание на основании ветхозаветного писания, и утверждавшееся на нем первохристианское правило веры (regula fidei) и аналогия веры. – Это же начало оказало чувствительное влияние и на толкование Нового Завета. Но вскоре затем рядом с ним в Александрийской школе¹⁷⁶⁶ прибрело значение внутренне – научное направление, определившееся взаимообразно частью просто философским, частью мистически-философским духом, но в обоих случаях спиритуалистическим духом, а вместе с тем и аллегорическим способом толкования. В этом направлении, в 3-м веке, Ориген сделался в деле толкования Писания законодателем. Опасность, какую заключало в себе это стремление для чистоты церковного учения, не могла оставаться долго незамеченною, а потому рядом с продолжавшимся в 4-м и 5-м век. стремлением дать христианскому учению прочную символическую основу установилось и для экзегеза строго догматическое начало, которым, по-видимому, удовлетворена была потребность в такой прочной основе. Тем не менее философский и мистически-аллегорический способ толкования не уступал совершенно своего места, и оба метода, как догматический, так и аллегорический, существовали совместно один с другим, что произвело известного рода колебание в трудах посвященных толкованию писания. В противоположность им, с конца 4-го века развился из антиохийской школы грамматико-исторический экзегез на основании филологической науки и исторического понимания писания. Это герменивтическое начало, несмотря на то, что в некоторых научных представителях своих получило односторонний и поверхностный вид, тем не менее в других пустило глубокие корни при самом своем появлении и имело благодетельное влияние на западе, благодаря уму Августина.

В продолжение средних веков чувствовался недостаток в силе и самостоятельности богословского исследования; точно также и в экзегезе все дело ограничивалось собственно различными методами и повторением опытов прежнего времени в возможно новой форме: в извлечениях, заимствованиях, глоссах и катенах. Процветание схоластики, которая вообще пробудила более оживленную деятельность в литературе, вызвало в частности и большую плодовитость в области объяснения писания. В то же время в многих толкователях диалектически – спекулятивное направление, основавшиеся на выше указанных школьно-догматических началах, слишком поглотило все прочие, так что схоластически период, вообще и в полном своем строе, мог вызвать экзегетическую деятельность только в немногих глубоких мистиках и – благодаря все сильнее и сильнее пробуждавшемуся стремлению действительно и истинно библейских богословов. Но рядом с ними католическая иерархия стремилась заключить в рабских оковах истинную свободу духа и в области толкования писания. Со времен реформации, которая, после Еразма, благодетельно действовавшего, хотя более отрицательно, на границе между старым и новым, собрала рассеянные искры средневековые в одном положительном, сильном фокусе; со времен реформации стали объяснять Новый Завет просто из него самого (и притом не без действительного отношения к догматическим учениям прежних столетий); вопреки мнимо церковным принудительным определениям он был объявлен решительною нормою христианского познания. Но вместе с тем не были на самом деле сужены или ограничены интересы чисто грамматически-филологическое. Впрочем, крайне реформаторская сторона в своей борьбе против римской деспотической церковности просмотрела и переступила истинный границы христианской аналогии веры, и в спиритуалистически-рационалистическом интересе нарушила свободное движение богословской науки¹⁷⁶⁷, а противореформаторская сторона в определениях Тридентского собора заключила снова толкование Писания в нерасторжимым узы¹⁷⁶⁸. Даже и в рядах истинных борцов за реформацию стремление к прочному обоснованно веры, заявленное не без односторонности, угрожало сделать догматику судиею слов писания¹⁷⁶⁹. Рядом с ним сначала только некоторые были приведены, благодаря школьной сухости толкования¹⁷⁷⁰, к особенной мысли – сообщить толкованию почти поэтическую плодотворность, обилием остроумия, – и в проявлении его некоторые обнаружили богатую ученость¹⁷⁷¹, другие – резкое философское и теософское глубокомыслие¹⁷⁷². Потом, среди всеобщего напряжения, в периоды пиэтизма и методизма силились всю Библию сделать назидательною в практическом смысле, так что благочестивый методистский цвет стали принимать сами по себе за критерий истины¹⁷⁷³. Наконец 18-й век¹⁷⁷⁴, отрекшись от христианства для противодействуя лжехристианским произрастениям, сосредоточил свои духовные силы (которые при всем разнообразии по существу своему могли служит развитию истолкования писания, каковы: философия, языкознание, история) на борьбе против сущности всего писания и всего Нового Завета, так что этой сосредоточенной ярости рационалистического просвещения, толкование писания и вера реформаторов, стесненные и испорченные другом и недругом, могли противопоставить лишь слабую защиту¹⁷⁷⁵. Впрочем на самой же основе и почве реформаторской пробуждается от мертвого усыпления и с новою силою глубоко сокрытый зачаток жизни; и очищенная от нароста, привившегося к ней, самыми острыми орудиями и самым тяжелым унижением искусившаяся в оружии и силах противного лагеря, церковь настоящего и будущего времени заимствует и почерпает силу и преуспеяние для науки и жизни только из источника чистой и вечной истины Бoжиeй для человека, хотя почерпает еще не без колебания и ошибок, еще упоенная сном и сновидениями.