О Нагорной проповеди

(Прот. В. Гречулевич. «Сравнительный обзор Четвероевангелия»)

Как объяснить то, что, по евангелисту Матфею, Иисус Христос говорил проповедь на горе и сидя; а по евангелисту Луке сошедши с горы и став на ровном месте?

По изъяснению блаженного Августина, это нужно понимать так, что Иисус Христос сперва взошел с апостолами на вершину горы, а потом сошел с ними на низшее место той же горы, более ровное и для народа удобное, где и стоял, когда исцелял больных, как говорит евангелист Лука, а потом сел в качестве учителя, как говорит евангелист Матфей. О самой Нагорной проповеди должно заметить, что если многое из сказанного в продолжение ее у евангелиста Матфея упоминается в разных местах у евангелистов Марка и Луки, то это, без сомнения, произошло оттого, что евангелист Матфей, кроме изложения того, что, собственно, при настоящем случае произнесено, хотел совместить здесь в соответствие и пояснение сказанному всю сущность нравственного евангельского учения, хотя в разных местах и в разные времена преподанного. А с другой стороны, это произошло и, конечно, еще более оттого, что Сам Спаситель неоднократно повторял те поучительные истины, которые особенно хотел внедрить в умы и сердца Своих учеников и всех Своих последователей; в чем нельзя и сомневаться, судя по тому, что таковые повторения встречаем нередко у одного и того же евангелиста, как, например, о необходимости прощать ближнему обиды, о смирении и исполнении заповедей Божиих не словом, а делом и т.п. Тем не менее, однако, и начало, и середина, и конец, и все постепенное развитие этой проповеди, совершенно сходные как у евангелиста Матфея, так и у евангелиста Луки, не оставляют никакого сомнения в том, что обоими евангелистами описана одна и та же проповедь; так что если здесь излагается нечто и одним евангелистом Матфеем, то это снесено им для «совокупности» (суммы) нравственного евангельского учение, преподанного в разных местах или повторявшегося в разных случаях. Ибо почти все, упоминаемое в Нагорной проповеди евангелистом Матфеем, если не в ней самой, то в разных других местах, есть и у евангелиста Луки.

С. Соллертинский. «Пастырство Христа Спасителя»

Кроме евангелиста Матфея, Нагорная проповедь описывается и евангелистом Лукою, и разно. У евангелиста Матфея нанесено признаков Царствия Небесного более, чем у евангелиста Луки; а вдобавок к этому евангелист Лука присовокупляет к блаженни еще четырехкратное горе. Разность бесспорная и такая, что еще в древности отцы и учители Церкви решались смотреть на передачи евангелистов, как на записи совершенно различных речей Спасителя. Но уже одно тождество предпосланного (избрание двенадцати апостолов) и после посланного (исцеление слуги сотника) не оставляет сомнения в том, что это одна и та же речь. Успешный выход из оказывающегося затруднения, по-видимому, заключается в целях, которые имели евангелисты при изложении Нагорной проповеди Спасителя. На самом деле есть уже прямые указания на то, что евангелист Лука извлекает лишь нечто из сказанного и записанного полностью – in ехtenso у евангелиста Матфея. На это он указывает сам, например: сказал также притчу сию, что предполагает выборку евангелистом из всего содержания беседы только потребного ему. Или: когда окончил все слова Свои.

Опять очевидно, во всех словах Спасителя было больше, чем сколько записано у евангелиста Луки; из сокровищницы он, взяв одно и опустив другое, прямо переходит к концу. Отсюда является вопрос: почему евангелист Лука, который в начале своего повествования предначертал себе строгий порядок – почему он довольствуется извлечениями и притом так, что они не оказываются везде связанными по крайней мере формально-логическом отношении. Еще св. Иоанн Златоуст даст к этому правильную нить в Евангелии от Матфея Иисус Христос говорит к апостолам и в лице их всем христианам; другими словами, подлежащее у него – Царствие Небесное. А у Евангелиста Луки блаженства имеют субъективный тон и обращаются только к апостолам. Этим объясняется, что последний выпускает все сказанное о законе Моисеевом, о посте, милостыне и молитве; хотя в другом месте он, несомненно, приводит эти кардинальные и потому неоднократно повторяющиеся Спасителем изречения. Отсюда же объясняется и опущение некоторых блаженств. Как ученик апостола Петра, как наученный смирению, он едва ли мог ублажать учеников, например как кротких, потому что ко времени Нагорной проповеди они еще не осуществили на себе этого требования. Все, что еще превышает силы апостолов и что не могло еще быть наличной собственностью тех, которые были в то время проникнуты земными ожиданиями Мессии, которыми ставили вопрос о старшинстве, выпускается и оставляется то, что прямо было свойственно им. Мы не умалим святости предмета, если скажем, что по избрании апостолов во время Нагорной проповеди, они отличались неизмеримо от других членов Царствия Небесного. Но отличались не полным усвоением Царствия Небесного, а тем, что отделились от старого, ветхозаветного и с готовностью беззаветно последовали за Спасителем. Это отрицательное достоинство, выразившееся в трех признаках, которые евангелист Лука и считает возможным привести. А если так, если мы согласимся с тем, что он имел в виду лично апостолов, тогда будет понятно как то, почему Нагорная проповедь имеет у него такое содержание, какое имеет, почему она, по видимости, отрывочна; так и то, почему мы с правом останавливается на Матфее, как изложившем блаженства полнее, с точки зрения не представителей христианской общины, а идеи Царствия Небесного и ее безотносительной полной и глубокой содержимости. Таким образом, остается один вопрос: сколько отдельных, самостоятельных требований Царства Небесного высказал Иисус Христос? По этому вопросу существуют различным мнения. Вейс полагает, что во всей Нагорной беседе высказаны только три условия для вступления в Царство Небесное. Но это потому, что основывается на данном у евангелиста Луки, а не Матфея. Делич насчитывает 10, и этого числа он достиг чрез деление последнего блаженства на 2. Десятиричное число Дейча имеет свой смысл. Иисус Христос в Нагорной беседе предложил человечеству новое десятословие вместо ветхозаветного, данного на Синае; и документальным оправданием этого служит то, что как в древнем законе, говорит, за «Бытием», генезисом следует «Исход», когда были даны заповеди, так и в новом законе за «Бытием» христианской общины нужно было предложить «Исход» – изложить учение о блаженстве. Но какие бы ни были приведены еще остроумные основания, ищущие скрупулезного соответствия Нового Завета Ветхому, все равно при десятеричном счислении 9-е блаженство будет без награды, а 10-е без заповеди. Эвальд насчитывает только 7 блаженств, а остальные он считает за переход к следующей речи. Но непонятно, почему Эвальд эти «переходные мысли» не считает за требования, за блаженства. Он этого не объясняет; и к этому же без права навязывает Иисусу Христу риторичность построения, искусственность в изложении и доказательствах. Мейер – самый авторитетный протестантский толкователь буквального смысла Евангелий – насчитывает тоже 7 блаженств; но этого числа он достиг чрез предположение, что в 9-м стихе повторена мысль стиха третьего – в кротости повторяются изгнанные за правду. В общем, таким же путем сокращение лютеране насчитываюсь 8 блаженств, соединяя 8 и 9 блаженства в одно, как имеющие одну и ту же мысль. В этом случае они следуют за вероисповеданием, от которого отделились и которое, находя для себя основание не у одного только Августина, старается издавна оправдать себя так, что (как, например, Мальдонат в таком случае выходит больше соответствия евангелиста Матфея с евангелистом Лукою, ибо у первого образуется тоже (дважды взятая) четверица. Не вникая пока в содержание самих блаженств, мы при счете числа блаженств вправе основаться на внешней стороне: посмотреть, сколько раз повторяется приветствование «μακάριοσ», и потом уже рассмотреть содержание их. Слово μακάριοσ повторяется 9 раз. И поэтому мы считаем 9 отдельных требований, как и учит Православная Церковь.

Прот. Нектариевский. «Беседы на изречения Господни о блаженствах». Духовная беседа, 1871

Узрев Иисус народы, взыде на гору: и седшу Ему приступиша к Нему ученицы Его. И отверз уста Своя, учаше их (Мф. 5:1–2). В земле Иудейской, в которой жил и учил Господь наш Иисус Христос, недалеко от озера Геннисаретского, между городами Капернаумом и Тивериадою, находится значительное возвышение, которое в виде четвероугольного холма уединенно поднимается из прекрасной равнины. Сие-то возвышение, названное впоследствии христианами «горою блаженств», сделалось местом одного из важнейших евангельских событий. Однажды Господь Иисус Христос взошел на этот холм со Своими учениками, сопровождаемый бесчисленным множеством народа от всея Иудеи и Иерусалима, и помория Тирска и Сидонска, иже приидоша послушати Его (Лк. 6:17–18). Сильно тронулось сердце Иисуса Христа при виде такого множества народа, жаждавшего послушать Его, зане бяху яко овцы неимущия пастыря (Мк. 6:34). Он сел, и из пречистых уст Его обильным потоком полилась речь трогательная, высокая, усладительная, преисполненная любви Отца к детям, речь о том, как достигнуть небесного блаженства, какие добродетели требуются от нас для этого. Длинная речь сия составляет сущность и дух Нового Завета и ясно изображает величие духа Богочеловека и убедительно доказывает Божественность христианства. Ибо, точно, николиже тако есть глаголал (Ин. 7:46) и не мог глаголать человек: ни один мудрец своим умом не мог дойти до такой высоты учения.Вот что говорит Господь: блажени нищии духом: яко тех есть Царствие Небесное. Блажени плачущии: яко тии утешатся. Блажени кротции: яко тии наследят землю. Блажени алчущие и жаждущие правды: яко тии насытятся. Блажени милостивии: яко тии помилованы будут. Блажени чистии и сердцем: яко тии Бога узрят. Блажени и миротворцы: яко тии сынове Божии нарекутся. Блажени изгнани правды ради: яко тех есть Царство Небесное. Блажени есте, егда поносят вам и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради (Мф. 5:3–11). Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех. Чтобы вполне понять смысл и значение сих слов Господа и приложить их к своей жизни, необходимо остановиться отдельно на каждом выражении приведенной речи Господа и подробно рассмотреть ее со всех сторон.

Блажени нищии духом: яко тех есть Царствие Небесное.Кто это нищии духом? В чем состоит их блаженство? Почему им первым обещается блаженство? Нищими обыкновенно называют людей, которые, не имея дневного пропитания, просят милостыни. Но это нищие – телом, а не духом. Нищета телесная одна сама по себе не составляет еще добродетели и не дает права на блаженство; часто она бывает даже предосудительна; это в том случае, если она происходит от порочной жизни и поддерживается праздностью и леностью. Посему Спаситель сказал не просто: блажени нищие; но нищие духом. Нищими духом Он называет смиренных умом и сокрушенных сердцем. Много есть смиренных не по своему расположению, а по необходимости обстоятельств; в этом еще не велика слава. Блаженны, как бы так говорил Господь, те, которые добровольно смиряют себя и уничижают не только пред Богом, Которого величие беспредельно, но и пред людьми, считая себя первыми из грешников; блаженны те, которые, сознавая недостаточность собственных сил для духовной и святой жизни, прибегают к Богу и у Него испрашивают даров благодати, как нищие – милостыни. Очевидно отсюда, что нищими духом могут быть и богатые, если они, помышляя, что видимое богатство тленно и скоропреходяще, что оно есть незаслуженный ими дар Всеблагого, Который некогда потребует от них как от Своих приставников отчета в употреблении богатства, не превозносятся, не расточают богатства в роскошь и чувственные удовольствия, а с благоговейною осторожностью стараются употреблять оное, сообразно с назначением, на собственные необходимые нужды и на нужды своих ближних. Обещанное смиренным блаженство начинается еще во время земной жизни. Но здесь оно скрывается внутри, во глубине души смиренных, проявляясь только для них самих в том глубоком внутреннем мире души, который есть плод истинной живой веры в Бога Отца и Сына и Святого Духа. Полное и совершенное блаженство ожидает смиренных в жизни будущей. Если счастлив сын, который, имея богатого и славного отца, совершенно уверен и обеспечен в получении наследства своего, хотя и не введен еще во владение тленным и скоропреходящим имуществом, то во сколько счастливее сыны Отца Небесного, коим обещано вечное Царство, и сие обещание утверждено заветом Крови Единородного Сына Божия и обручением Духа Святого в сердцах их.

Но почему Спаситель прежде всего ублажает нищету духа или смирение? На этот вопрос прекрасно отвечает святой Иоанн Златоуст. «Поскольку, – говорит он, – величайшие бедствия, удручающие всю вселенную, произошли от гордости: так диавол, не быв прежде таковым, сделался диаволом от гордости, так и первый человек, обольщенный от диавола, пал и сделался смертным за гордость, и каждый после Адама, мечтая о своем равенстве с Богом, впадал в нечестие; поскольку, говорю, эта гордость есть верх зол, корень и источник всякого нечестия, то Спаситель и приготовляет врачевство, соответствующее болезни, полагает этот первый закон (нищету духа) как крепкое и безопасное основание. Ибо на этом основании с безопасностью можно созидать все прочее. Когда же не будет этого основания, то, хотя бы кто до небес возвышался жизнью, – все это легко разрушится. Как гордость есть начало всякого нечестия, так и смирение есть начало всякого благочестия. Потому-то Христос и начинает тем, что с корнем исторгает гордость из души слушателей. Смирение так необходимо для вступления в Царство Христово, что без него нельзя сделать и одного шагу на пути ко спасению. Одни только смиренные могут истинно веровать во Христа, ибо, сознавая слабость ума человеческого и неспособность его к понимание тайн Божиих, они в простоте сердца верят слову Божию, – и Бог, по вере их, открывает им тайны Царствия Своего. Одни только смиренные способны к принятию даров Духа Святого; ибо, чувствуя бедность своего сердца, они искренно просят у Отца Небесного даров благодати, – и Бог подает им по их прошению. Как струя вод всегда минует горы и устремляется на места низменные, так и струя благодати Божией, минуя людей гордых и превозносящихся, изливается на смиренных.

Блажени плачущии: яко тии утешатся. Начав с того, с чего преимущественно и начать надлежало, то есть с заповеди о смирении, Спаситель переходит к другой заповеди, которая, кажется, противоречит мнению целой вселенной. Ибо, тогда как все почитают радующихся блаженными, а плачущих несчастными, Он вместо первых называет блаженными последних, говоря: блажени плачущии. Но каких плачущих Господь ублажает и в чем состоит их утешение?

Плач и сетование у людей происходят от различных причин. Плачет богатый, когда лишается своих сокровищ. Сетует честолюбец, когда обходят его почестью. Сокрушается преданный удовольствиям и утехам мира, когда они отнимаются у него. Скорбит завистливый, когда видит счастье ближнего своего. Воздыхает злобный, когда не может отмстить врагу своему. Но не таких плачущих ублажает Спаситель. Нет, плачущие и воздыхающие о предметах земных не только не заслуживают ублажения, но еще достойны осуждения. Ибо плач людей о предметах земных ясно показывает, что эти люди прикованы к земле всем существом своим, не знают иных благ, кроме благ земных, иных нужд, кроме нужд плоти, – они далеки от жизни Божией, от жизни святой, истинно-христианской. Притом плачущие о предметах земных, если не находят для себя утешения, неизбежно предаются унынию, малодушно, даже отчаянию, а при таком состоянии духа люди неспособны бывают ни к чему доброму, и, доколе остаются в этом состоянии, они как бы мертвы душой.Не тело наше, сотворенное из земли и имеющее возвратиться в землю, а главным образом душа бессмертная, созданная для вечного блаженства, должна быть предметом наших забот и попечений. Прекрасна была душа человеческая в начале! Созданная по образу Божию, она носила в себе отпечаток совершенств Божеских. Правда, мир и радость обитали в ней. Но, увы! Грех исказил богоподобную душу нашу так, что едва сохранились в ней некоторые только черты образа Божия; он лишил нас благодатного общения с Богом. О сей-то потере высоких совершенств души своей и блаженного единения нашего с Богом – о грехах своих мы должны плакать день и ночь. Эти-то плачущие и ублажаются Спасителем в словах: блажени плачущии. Печаль по Бозе, говорит святой апостол, соделывает в нас покаяние во спасение (2Кор.7:10). Действительно, печаль о грехах весьма спасительна для нас, ибо, происходя из сознания нашей греховности пред Богом, она располагает нас к истинному покаянию; слезы умиления омывают наше сердце от скверн греха; вопль сокрушенного сердцем проникает небеса и низводит на нас благодать Духа Святого, возвращающую душам нашим ту чистоту и невинность, с которой мы вышли из купели крещения, а с возвращением невинности возвращается нам и блаженство наше, блажени плачущии. По заповеди Господа, мы должны любить ближних, как самих себя. А кто истинно любит ближних, тот, видя, как они, впадая в грехи, омрачают свою душу и явно устремляются к вечной погибели, не может не скорбеть о них. Вот другой вид плача, ублажаемого Спасителем. Так скорбел Моисей, когда израильтяне в пустыне отступили от Бога своего и поклонились златому тельцу (Исх. 32:31). Так плакал о нечестии и пленении Иерусалима пророк Иеремия (Плач. 1:28). Так скорбел о неверии иудеев святой апостол Павел (Рим. 9:2–3). Так плакал Сам Иисус Христос во время торжественного входа Своего во Иерусалим, провидя разрушение сего беззаконного города: яко приближися (Иисус), видя град, плакася о нем (Лк. 19:41). Но есть еще вид святого плача, свойственный людям, пламенеющим любовью к Богу и от преизбытка ее желающим скорее соединиться с Ним навеки. Эти люди сетуют о продолжении странствования своего на земле и воздыхают о небесном своем отечестве. О сем воздыхаем, говорит святой апостол Павел, в жилище наше небесное облещися желающе ...благоволим паче отъити от тела и внити ко Господу (2Кор. 5:28). И еще: желание имамы разрешится от тела и со Христом быти (Флп. 1:23). Вот те плачущие, которых Иисус Христос называет блаженными!Какая же награда назначается плачущим? Яко тии утешатся. Где утешатся? И здесь – на земле, и там – на небе. Омывая слезами грехи свои, они примиряются и со своею совестью, и с Богом: совесть перестает упрекать их и возмущать покой душевный; и Отец Небесный утешает чад Своих, изливая в сердца их любовь Свою Духом Своим (Рим. 5:5) и даруя им несомненную надежду на вечную радость, когда Иисус Христос отъимет всяку слезу от очию их (Откр. 21:4), когда отбежит от них всякая печаль и воздыхание, когда веселие и радость вечная почиет над главою их (Ис. 35:10). Когда же утешает людей Сам Бог, тогда и тысячи скорбей не могут отнять у них радости. Такая высокая награда обещана плачущим не потому, чтобы самый плач заслуживал того, но по человеколюбию Божию, то есть награда обещана от Бога не по важности действия, но по любви Его к людям. Ибо плачущие оплакивают грехи свои, а для таких людей довольно только получить прощение. Но так как Иисус Христос безмерно человеколюбив, то Он и не ограничивает награды отменением наказания, но еще дает таким людям блаженство – великое утешение на земле и еще большее – на небе.

Блажени кротции: яко тии наследят землю.После сильной бури и проливного дождя в природе обыкновенно настает тишина, и бывает как бы некое обновление: растения получают новую силу, воздух делается чище и благораствореннее, солнце начинает светить ярче. Так и в человеке после сердечных воздыханий его об утраченных совершенствах и крайней нищете души, после горьких и обильных слез о грехах является особенное, тихое расположение духа, при котором человек ничем не раздражается, никого не раздражает, не предается гневу, не превозносится, не ропщет не только на Бога, но и на людей, всех любит, – словом, человек делается кротким; а приобретая кротость, он достигает высокой степени блаженства, по обетованию Спасителя: блажени кротции; яко тии наследят землю. Кротость человека, обыкновенно, выражается во всех действиях, как в отношении к Богу, так и в отношении к ближним. Кротость в отношении к Богу состоит во всецелой и безусловной Ему преданности, по которой кроткие души безусловно верят Его слову, с покорностью повинуются Его воле, с сыновним благоговением исполняют Его заповеди и крайне остерегаются, чтобы не оскорбить Его беспредельную любовь и благость; во всех обстоятельствах жизни, даже при величайших, по видимости, несчастиях своих, не только не ропщут на промысл Божий, но еще благословляют Бога и говорят с Иовом: яко Господеви изволися, тако бысть: буди имя Господне благословенно во веки (Иов.1:21). Истинно кроткий в отношении к Богу бывает кроток и в обращении с ближними. Кротость его в отношении к ближним состоит в том, что он не превозносится пред другими, не предается гневу, никого не раздражает, никому не воздает злом за зло, памятуя слова Господа: Мне отмщение, Аз воздам (Рим. 12:19), никого не обижает ни словом, ни делом, и сам ничем не обижается. Да и можно ли обидеть того, кто ничем не обижается, ничем не раздражается, кто благословляет клянущих, благотворит ненавидящим его, молится за гонителей своих? Как углие огненное смягчает и расплавляет даже твердые металлы, так кротость человека смягчает и сокрушает самые упорные сердца врагов. К тому же у кроткого и не может быть много врагов; ибо он всемогущею силою любви Христовой, обитающей в нем, побеждает благим злое; так что самые злые враги его начинают уважать его невольно и из врагов делаются друзьями.Иисус Христос обещает кротким всю землю в наследие, говоря: блажени кротции: яко тии наследят землю. Слова сии буквально исполнились над кроткими христианами. В то время, когда Иисус Христос давал сию заповедь, вселенною владели неверные язычники; все общество верующих состояло из нескольких последователей Христовых. Можно ли было подумать тогда, что малое общество кротких людей победит миллионы свирепых язычников и отнимет у них владение землею? И однако это сбылось. Постоянно кроткие христиане, несмотря на бесчисленное множество и всю ярость язычников, терпя, воздавая добром за зло, уступая, благословляя, молясь, восторжествовали над язычниками и мало помалу овладели вселенной. Итак, не опасайся потерять что-либо чрез кротость; смотри, – кротким Сам Бог обещает в наследие землю. Разве Он не в силах исполнить Свое обещание? Нет, Господня земля и исполнение ее, вселенная и вси живущий на ней (Пс. 23:1). А Господь особенно любит кротких и ущедряет их благами, вся сия, то есть небо и землю, сотвори рука Моя, глаголет Господь, сия суть вся Моя. И на кого воззрю? Токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих (Исх. 66:23) Так воззрел Господь на Моисея и сделал его вождем избранного народа Божия, озарил его таким светом Своей славы, что невозможно было взирать на лицо его, – за что? За то, что Моисей был кроток зело. Так воззрел Господь на кроткого Давида и даровал ему царство, покорил ему множество народа, удостоил его чести нарицаться отцом воплотившегося от племени его Спасителя мира, Иисуса Христа. Блажени кротции: яко тии наследят землю. Впрочем, Господь Иисус в сих словах не ограничивает награды, обещанной кротким, одною настоящею жизнью, но вместе предлагает и будущие вечные блага. Пророк Давид уверяет, что праведницы наследят землю вселятся в век века в ней (Пс. 36:29). Какую землю? Не эту тленную землю, на которой мы живем и которая не пребудет в век века; но ту землю живых, о которой говорит тот же пророк: верую видети благая Господня на земле живых (Исх. 26:13), то есть где живут и не умирают. Что это за земля? Это та земля, о которой пишет святой апостол Петр: новаго небесе и новыя земли по обетованию Его чаем (2Петр. 3:11), это та земля, которую видел в откровении возлюбленный ученик Иисуса Христа Иоанн: и видех небо ново и землю нову, первое бо небо и первая земля преидоша (Откр. 21:1). Это та земля, которая откроется по разрушении этого тленного мира, земля, на которой не только мы, верующие во Христа и ожидающие своего избавления; но и вся тварь освободится от работы истления (Рим. 8:24). На этой-то новой земле, на земле живых, в вечном Царстве Отца Небесного, находится истинное и никогда неотъемлемое наследие, обетованное кротким. Как отцы земные обыкновенно с радостью вводят в наследство своего имения детей кротких и покорных, так Отец Небесный, Бог правды, уготовал в наследие вечное блаженство на земле живых чадам Своим – кротким и послушным Его велениям. И неудивительно. Кроткие подражают Единородному Сыну Божию, Который на земле был кроток и смирен сердцем (Мф. 11:29) и Который послушлив был воле Отца даже до смерти, смерти же крестныя.

Блажени алчущий и жаждущий правды: яко тии насытятся. Исполнивший в точности одну заповедь непременно располагается к исполнению всех прочих. Кто приобрел кротость и вкусил плоды ее, тот взалчет и возжаждет правды вообще. Посему Спаситель, преподав заповедь об одной частной добродетели, предлагает обширнейшую заповедь о правде, говоря: блажени алчущие и жаждущие правды: яко тии насытятся. В душе человеческой замечается какое-то томительное чувство алчбы и жажды, которое не дает человеку покоя во всю его жизнь. Томимые сим чувством, люди устремляются в различные стороны, везде ищут и в целой вселенной не находят годной пищи для души своей. Душа наша не может насытиться ничем земным и тленным; все усилия человека насытить душу свою благами и удовольствиями мира обыкновенно кончаются тем, что ненасыщенная душа повергается в изнеможение и отчаяние. Явно, что не этих временных, тленных и скоропреходящих благ и удовольствий ищет душа наша. Чего же она ищет? Чего алчет и жаждет? Чем можно насытить ее? Правды алчет и жаждет бессмертная душа наша. Что ж это за правда, которая может насытить и успокоить душу нашу? Это та правда, о которой свидетельствовали закон и пророки, о которой воздыхали все ветхозаветные праведники, – правда Божия, явленная верою Иисус Христовою во всех и на всех верующих (Рим. 3:32); иначе сказать, – это оправдание человека, повинного пред Богом.Алчущие и жаждущие правды, без сомнения, будут употреблять и средства к приобретению сей правды, подобно тому как голодные употребляют все средства к утолению голода. Какими же средствами приобретается правда? Она приобретается верою во Христа и исполнением закона Его. Человек сам собою не может оправдаться пред Богом: не оправдится всяка тварь пред Ним (Рим. 3:20). Ибо для того чтобы оправдаться пред Богом, нужно исполнить весь закон, а человек, оставленный своим силам, никак не может исполнить всего закона. Кто же согрешит хотя во едином, бывает повинен во всем, делается преступником и идет под клятву и осуждение: писано бо есть: проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней, яко творити я: несть убо праведен никтоже; весь мир повинен Богови (Втор. 26:27; Иер. 11:8; Гал. 3:10). Где и чрез кого нам оправдание?Оправдание наше – во Христе Иисусе и чрез Христа. Он, Спаситель наш, прияв на Себя человеческое естество, исполнил за нас весь закон, приобрел у Бога правду, и Его-то правда вменяется нам в праведность. Якоже единого (Адама), прегрешением во вся человеки вниде осуждение: такожде и Единаго (Иисуса Христа) оправданием во вся человеки вниде оправдание. Но чтобы это оправдание, приобретенное заслугами и смертью Иисуса Христа, сделалось нашею собственностью, мы должны теснейшим образом соединиться с Господом, или, по выражению апостола, облечься во Христа (Гал. 3:27). Соединиться же со Христом мы можем не иначе, как верою, которая привлекает на нас благодать Божию, в таинствах возрождающую, очищающую и укрепляющую нашу душу. Благодать, однако, не должна оставаться в нас тща, то есть понапрасну, без действий, но должна быть употреблена нами в дело, на то, чтобы неуклонно шествовать за Ним, нашим Господом и Спасителем, последовать стопам Его; иначе мы не сохраним оправдание, удалимся от Христа, разорвем союз с Ним. Отсюда понятно, почему от христианина требуется, кроме веры во Христа, и сообразная с нею жизнь или добрые дела. Вера без дел то же, что и тело без души; и как тело без души мертво и не может действовать, так и вера без добрых дел недействительна, мертва и не может привести нас ко спасению. Посему алчущие и жаждущие правды должны стремиться к исполнению закона Христова, к христианским добродетелям так, как голодные стремятся к пище, жаждущие к питию. Пример этого стремления подан нам Самим Господом Иисусом Христом. Мое брашно есть, говорил Он ученикам Своим, предлагавшим Ему пищу, в то время, как Он готовился проповедовать жителям Сихаря, Мое брашно есть, да сотворю волю Пославшаго Мя и совершу дело Его (Ин. 4:34). Спаситель ясно высказал сим желание, чтобы и нашим брашном было исполнение воли и учения Его, чтобы мы все желания души своей соединили в одно святое желание, желание правды, приобретаемой верою во Христа и исполнением Его закона.Сим-то алчущим и жаждущим Спаситель обещает насыщение, говоря: блажени алчущии и жаждущии правды: яко тии насытятся. Насыщение духовное подобно отчасти телесному насыщению. Голодный человек до принятия пищи обыкновенно чувствует в себе какое-то болезненное томление, скуку, изнеможение, так что в это время он не способен ни к трудам, ни к удовольствиям; но после принятия здоровой пищи человек совсем изменяется: болезненное чувство голода в нем тотчас прекращается, и он снова делается доволен, весел, бодр, силен и готов на труды. Подобно сему и душа наша, если она не получает сродной себе пищи, томится, воздыхает, страждет и в этом состоянии совершенно не способна бывает ни к подвигам духовным, ни к истинной радости. Но та же самая душа, вкусив сродной с своей природой пищи, – правды Божией или, что то же, благодатного оправдания нашего во Христе Иисусе, делается совершенно иною: оправдавшись, успокаивается внутренне, и в то же время она получает от Иисуса Христа благодатные силы, отчего делается бодрою, легкою, готовою на все подвиги, – возносится превыше земного, преодолевает все препятствия ко спасению; начинает любить закон Божий, постепенно восходит от силы в силу, от совершенства к совершенству, приближается к своему Первообразу – Богу и почерпает радость и блаженство из самого Источника радости и блаженства; и здесь-то жажда ее утоляется. Впрочем, совершенное насыщение души невозможно в сей жизни, доколе душа соединена узами с бренною плотью; оно последует в жизни будущей; насыщуся, говорит псалмопевец, внегда явитимися славе Твоей (Пс. 16:15).

Блажени милостивии: яко тии помиловани будут. Итак, да заградятся уста всякого, кто будет еще жаловаться на трудность пути ко спасению. Иисус Христос открывает нам все средства к достижение блаженства и облегчает путь ко спасению, чтобы в день суда Его никто не мог сказать, что ему не дано было достаточных средств ко спасению.Что может быть удобоисполнимее заповеди о милосердии, за которое, однако, как и за другие добродетели, обещается блаженство? Есть добродетели особенные и дела великие, для которых потребны особенные дарования и силы благодати, и притом особенные случаи. Есть особенно важные служения в Церкви Божией, к которым не всякий способен и призван. Но нет человека, который не мог бы быть милостивым к ближним своим, если только сам не ожесточил сердца своего; нет времени, в которое бы не открывалось нам множества случаев к милосердию; а следовательно, нет человека, который бы не мог получить блаженства, обещанного всем милостивым.Обещав блаженство милостивым, Иисус Христос Сам в другом месте исчислил дела милосердия в следующих словах: взалкахся, и дасте Ми ясти: возжадахся, и напоисте Мя: странен бых, и введете Мене: наг, и одеясте Мя: болен, и посетисте Мене: в темнице бех, и приидосте ко Мне (Мф. 25:35–36). И какое сильное побуждение представляет Спаситель к исполнению исчисленных дел милосердия! Он, Создатель и Избавитель наш, все благодеяния, оказываемые нами ближним, благоволит принимать так, как бы Ему мы лично благодетельствовали: понеже, говорит Он, сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе. Чье сердце будет так жестоко и окамененно, чтобы, памятуя сии слова Спасителя, могло отказать в милости собрату своему нуждающемуся, в лице которого благоволит принимать наш малый дар Сам Господь? Тот, Кто дает и дал тебе Плоть Свою ясти, просит у тебя куска хлеба; – ужели ты в лице бедного не напитаешь Его алчущего? Тот, Кто испил за тебя чашу страданий и смерти, испил до дна, просит у тебя чаши студеной воды; ужели ты в лице нищего не напоишь Его жаждущего? Тот, Кто крестом стяжал и даровал тебе в наследие небо, не имеет, где главы подклонити, – ужели ты в лице странных не введешь Его в дом свой и не отворишь дверей Тому, Кто отверз тебе райские двери? Тот, Кто одел тебя в светлую Боготканную одежду правды и веселия, терпит холод, едва прикрываясь рубищем, – ужели ты; в лице беспомощных не оденешь Его нагого? Тот, Кто исцелил тебя от смертельных ран греховных, очистил струны беззаконий твоих, лежит и страждет на одре болезни, – ужели ты в лице больных не послужишь Ему в болезни? Тот, Кто избавил тебя от уз адовых и даровал тебе вечную свободу чад Божиих, сидит в темнице, обложенный оковами, – ужели ты в лице узников не посетишь Его и не послужишь Ему? Ужели ты постыдишься мрачного жилища узников ради Того, Кто не постыдился сойти во ад для искупления грешников?Но скажет кто-либо: все такие дела милосердия доступны только богатым, здоровым и свободным от житейских дел, занятий, а я сам беден, нищ, наг, болен и даже лишен свободы; – как же я могу творить дела милосердия, за которые обещано блаженство? Не смущайся такими мыслями, возлюбленный. Бог не требует невозможного; не можешь сделать многого – делай немного; не можешь благотворить телу ближнего – благотвори его душе. Душа человека, как и тело его, имеет свои нужды, – и нужды ее настолько важнее телесных, насколько душа важнее тела. Помогай ближнему в этих нуждах, твори дела милосердия духовного. Видишь, что ближний твой уклонился от истины в вере и жизни христианской, – увещанием его обрати от заблуждения пути его (Иак. 5:20). Заметишь неведущего – научи его истине и добру, подай ближнему добрый и благовременный совет в затруднении или в не примечаемой им опасности, молись за него Богу и утешай печальных, не воздавай злом за зло, которое сделали тебе другие, от сердца прощай обиды. Ужели ни одного из сих дел милости не можешь сделать? Ужели не можешь молиться за других, не воздавать злом за зло, прощать обиды? Ужели не можешь желать добра ближним, радоваться с радующимися, плакать с плачущими? Есть награда не только за дела и слова, но и за благожелание, за слезы, но даже еще и за самые вздохи. И о сем-то блаженный Иов говорит: аз о всяком немощней восплакахся, воздохнув же видев мужа в бедах (Иов.30:25). Если же есть награда за слезы и вздох, то подумай, каково будет воздаяние, когда присоединятся к ним слова, усердие и самые дела?

Блажени милостивии: яко тии помилованы будут, говорит Господь. Вот награда милостивым! Им обещается помилование, как бы в соответствие оказанных им милостей ближнему. От кого милостивые получат эту награду? Эту награду милостивые получат отчасти от людей, а главным образом от Бога. Бог, по премудрым намерениям Своим, разделяет между людьми дары Своей благодати, так что никого хотя не лишил даров Своих, но и никому не дал всех. Иной богат, но не умен, другой и умен, но немощен; иной крепок телом, но не имеет значения в обществе; другой славен, но беден. Словом, нет ни одного человека, который бы имел все и не нуждался в помощи других. Един Бог вседоволен: ни от рук человеческих угождения приемлет, требуя что, Сам для всем живот, и дыхание и вся (Деян. 17:25). А всякий человек требует помощи собратий своих ближних. Но кто более пользуется помощью ближних, как не тот, кто сам помогает ближним? Кому с большею охотою мы обыкновенно оказываем милость, как не тому, кто сам милостив к другим? Всегда ожидай от других того, что сам делаешь другим. В тоже меру мерите, возмерится и вам (Лк. 6:38), сказал Господь. Правда, нередко бывает, что люди, разумеется, не все, а только некоторые, по своему недоброжелательству не хотят, или по бессилию своему даже не могут – оказать помощи милостивому; отчаиваться ли ему в таком случае? Конечно, нет. Милостивый имеет постоянно и неизменно верного защитника и помощника в Том, Кто сказал: блаженни милостивии: яко тии помиловани будут. Сам Господь защитит и помилует милостивого во время бедствий, неразлучных с настоящею жизнью; Он Сам восполнит его скудость от сокровищницы даров Своих. Блажен разумеваяй на нища и убога, говорит святой пророк Давид, в день лют избавит его Господь и оживит его, и да ублажит его на земли и да не предаст его в руки врагов его. Господь да поможет ему на одре болезни его (Пс. 40:2–4). Так милует милостивых Господь еще в сей жизни; полная же награда милостивых ожидает еще в будущей жизни. В день страшного всемирного суда Царь и Судия скажет им: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира. Взалкахся бо, и дасте Ми ясти: возжадахся, и напоисте Мя: странен бых, и введосте Мене: наг, и одеясте Мя: болен, и посетисте Мене: в темнице бых, и приидосте ко Мне… И идут, сии в живот вечный (Мф. 25:34–36).

Но суд без милости не сотворшим милости (Иак. 2:13). Им скажет праведный Судия на последнем суде: идите от Мене, проклятии, в огонь вечный, уготованный диаволу и аггелам его. Взалкахся бо, и не дасте Ми ясти: возжадахся, и не напоисте Мене: странен бых, и не введосте Мене: наг, и не одеясте Мене: болен, и в темнице, и не посетисте Мене… И идут сии в муку вечную (Мф. 25:41–43, 46).Ужасный приговор! Он ужасен тем более, что уже никогда не будет отменен или смягчен ни для кого; он навсегда останется таким; он вечен! Праведный Судия объявил нам этот ужасный приговор заранее, чтобы мы не считали заповеди о милосердии маловажною и не обольщали себя пустою надеждою, что без дел милосердия мы войдем в Царство Небесное.

Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят.После легкой заповеди о милосердии Спаситель предлагает довольно трудную заповедь о чистоте сердца, обещая за исполнение ее высокую награду, – лицезрение Бога. Блажени чистии сердцем, говорит Он, яко тии Бога узрят. Что заповедь эта трудна, в этом удостоверяет нас но только опыт, но и слово Божие. Кто чист будет от скверны, спрашивает праведный Иов и отвечает: никтоже, аще и един день житие его на земли (Иов. 14:14). Нечисты мы все (Ис. 64:6), говорит святой пророк Исайя. Чистейшее око Всесвятого Бога усматривает нечто стропотно (Иов. 4:18) даже в чистых и святых ангелах. Что сказать после этого о нас, которые пием неправды, якоже питие (Иов. 15:16)! Где мы возьмем чистоту сердца? Как приобретем ее на земле, когда ангелы не вполне имеют ее на небеси? Но да не усомнимся в словах Господа: не может быть, чтобы Он требовал от нас невозможного. Если Он требует от нас чистоты сердца – значит, она возможна для нас.Каким же образом нам можно приобрести чистоту сердца? Премилосердый и Всеблагий обрел и даровал нам средство к возвращению первобытной чистоты и непорочности сердца. Какое это средство? Это средство есть искупление нас Кровью Единородного Сына Божия, Господа нашего Иисуса Христа. В силу искупительных заслуг Христа Спасителя верующему в Него отпускаются все грехи, и хотя непостижимо для человеческого ума, но тем не менее действительно возвращается ему чистота и непорочность сердца, каковую имел первый человек, созданный по образу Божию, до своего падения. Где и когда возвращается человеку эта чистота и непорочность? Прежде всего возвращается в таинстве святого крещения, в котором душа наша омывается от всякой скверны или порока (Еф. 5:26–27) и облекается в одежду совершенной чистоты и непорочности. Для сохранения этой Боготканной одежды чистоты и непорочности и для руководства ею в подвигах добродетели, любовь Божия даровала закон духа жизни о Христе Иисусе и все Божественные силы к его исполнению. Кто пользуется этими Богодарованными силами и исполняет сей закон, тот постепенно восходит от силы в силу, от добродетели к добродетели, от совершенства к совершенству и приближается к своему первообразу – Богу, Который есть высочайшее совершенство, чистота и святость.Но жизнь наша посреди обольстительного мира подобна морю, волнующемуся бурею: то собственные наши страсти, то дух злобы, как разъяренные морские волны, воздымаются на нас, всячески стараются поглотить нашу душу или по крайней мере лишить нас драгоценного сокровища невинности и чистоты – этого залога вечного блаженства. И как редки те, кои не потерпели кораблекрушения в сем мире и не погубили своего сокровища! Но неиссякаемая любовь Отца Небесного, ради заслуг Искупителя нашего, и к погубившим приобретенную в крещении чистоту сердца грешникам простирает руку помощи, дарует им покаяние, которое для нас, согрешивших после крещения, есть как бы второе крещение; ибо под условием веры и сердечного сокрушения во грехах оно очищает нас, по подобию крещения, от всякого греха. Очищенных и обновленных в таинстве Покаяния, Господь теснейшим образом соединяет нас с Собою, источником жизни и святости, в другом величайшем таинстве – таинстве святого причащения, в котором Он питает нас животворящею Своею Плотию и Кровию и чрез сие делает нас причастниками Божественного естества и Его совершенства. Вот сколько даровано нам средств к том, чтобы быть нам чистыми и непорочными пред Богом. Должно с благодарением пользоваться сими средствами в очищение нашего сердца и приобретенную чрез них чистоту сердца хранить и беречь как зеницу ока. Последнее особенно важно; ибо приобрести чистоту сердца гораздо легче, чем сохранить ее. Первое есть дело Божие и от нас требует очень немногого, а второе, то есть сохранение чистоты, есть главным образом наше собственное дело, – здесь Бог является только нашим споспешником и помощником. Собственный труд наш в этом деле, труд нелегкий, состоит в том, чтобы постоянно, так сказать, в каждую минуту бодрствовать над своим сердцем; строго наблюдая, чтобы ничто нечистое, противное совести и закону христианскому, не приразилось к нему и при первой малейшей опасности, от чего или от кого бы то ни было, для нашей нравственной чистоты, заключать накрепко все двери, ведущие к нашему сердцу, иначе сказать, все чувства, и прерывать всякое общение с соблазнителем и предметом соблазна. Кто когда-нибудь брал на себя этот труд, тот знает по опыту, что он нелегок. Но чем труднее доброе дело, тем выше награда. Такая высокая награда и обещана чистым сердцем: они увидят Бога, будут наслаждаться Его лицезрением: тии Бога узрят. Когда и каким образом они узрят Бога? Они узрят Бога еще в сей жизни. Бог недалече от единого коегождо нас (Деян. 17:27). О нем мы живем, движемся и есмы, говорит апостол. Но видеть Его телесными очами нельзя, ибо Он дух чистейший и совершеннейший; духовными же очами, то есть умом, просвещенным верою, можно созерцать Бога еще в сей жизни, хотя и несовершенно; чистое сердце способно еще здесь, на земле, ощущать невидимое присутствие Божества. А если Богу угодно бывает открыть Свою Божественную славу и присутствие в каких-либо видимых знамениях, то достойные видят в этих знамениях и образах Бога даже телесными очами. Так, мы знаем, что отец верующих, патриарх Авраам, принял Бога в образе трех странников; Моисей видел на горе некий след и отблеск славы Божией; Илия на горе Хориве видел Бога в гласе хлада тонка – в тихом веянии ветерка, и беседовал с Богом; пророки Исаия и Иеремия видели славу Бога; апостолы Петр, Иаков и Иоанн во время преображения Господня видели Божественную славу Господа. Но все эти явления представляют нам только величие Божие, славу Его, а не существо Его, которое неприступно и непостижимо. Посему, несмотря на все эти особенные, чудесные и чрезвычайные явления Божества, о видении Бога в настоящей жизни мы должны повторить слова апостола: ныне же видим Его (Бога), яко зерцалом в гадании (1Кор. 12:19). Когда же мы увидим Его лицом к лицу, то познаем Его так, как мы знаем самих себя. Это величайшее счастье, по уверению апостола, ожидает нас в будущей жизни. Если об этом, предстоящем в будущей жизни всем верующим и в особенности чистым сердцем, лицезрении мы будем судить по тем слабым опытам лицезрения, какого удостаивались в сей жизни некоторые святые Божий человеки, то и тогда оно представляется исполненным величайшей славы и блаженства. Послушайте, вот что пишется о Боговидце Моисее, после того как Бог явил ему только часть Своей славы: и прославися зрак плоти лица Моисея так, что сыны Израилевы убояшеся приступити к нему, и он возлагаше покров на лице свое, егда глаголаше к сынам Израилевым (Исх. 34:29–35). Послушайте, вот что говорит о себе другой боговидец, пророк Исайя, после того как он видел Бога на престоле высоце и превознесение: о, окаянный аз! ибо умилихся, яко Царя Господа Саваофа видех очимамоима (Ис. 6:5). Наконец, вот что говорит один из очевидцев преображения Господня апостол Петр: Господи, добро есть нам зде быти (Мф. 17:4–6). Все сии выражения боговидцев дают нам некоторое понятие о величии блаженства, проистекающего от созерцания Бога; но только некоторое. Полное и совершенное понятие об этом мы в сей жизни не можем составить, а самого блаженства даже вообразить не можем. Возлюбленные, говорит святой апостол Иоанн, не и явися, что будем: вемы же, яко егда явится, подобии Ему будем, ибо узрим Его якоже есть (1Ин. 3:2). Блаженство лицезрения Бога так велико, что чистейшие и святейшие ангельские чины и величайшие праведники ничего более не желали и не желают, как только постоянно созерцать Бога и быть в единении с Ним; когда прииду и явлюся лицу Божию, поет пророк Давид; желаю разрешитися и со Христом быти, пишет святой апостол. И это-то высокое блаженство Спаситель обещает нам за чистоту сердца. Блажени чистии сердцем: яко тии Бога узрят.

Блажени миротворцы: яко тии сынове Божий нарекутся.Вражда между людьми бывает причиною бесчисленных зол и бедствий, удручающих род человеческий. Вот почему Иисус Христос, пришедший на землю, дабы спасти род человеческий от зол и бедствий, учит нас всеусильно стараться истреблять плевелы вражды и насаждать благие семена мира, обещая за такой высокий подвиг высокое и многозначительное наименование сынов Божиих. Блажени миротворцы: яко тии сынове Божий нарекутся.

И мир имеет своих миротворцев, которые возникающие или между целыми государствами брани, или между частными людьми ссоры и неудовольствия, оканчивают иногда взаимным примирением. Конечно, и эти миротворцы оказывают человечеству важные услуги. Но всякий мир земной, если он не проистекает от Бога мира и любви, но основывается на земных видах, непрочен; он столь же часто и удобно разрушается, сколько легко возникают несогласия в сердцах людей, у которых еще не умерщвлены страсти, – эти всегдашние источники брани и раздоров. Спаситель наш Иисус Христос, готовясь принести Себя в умиротворительную жертву, показал различие между миром земным и миром, который Он принес с неба и преподал верующим. Мир оставляю вам, говорит Он ученикам Своим, мир Мой даю вам: не якоже мир дает, Аз даю вам (Ин. 14:27).Что же это за мир, который принес, оставил и преподал Спаситель верующим и который мы должны приять, сохранять и распространять, дабы сделаться истинными миротворцами и приобрести право чад Божиих?Истинный мир, принесенный с неба на землю Спасителем, убившим вражду плотию Своею, состоит в святом и блаженном примирении человека с Богом, от Которого проистекает постоянный мир человека в чистой совести и не нарушаемый мир его с ближними.Сохраняя мир с ближними и отклоняя все поводы и причины к несогласию и вражде, истинные миротворцы примером и словом своим распространяют мир Божий между людьми, стараются сколько можно примирить враждующих, а когда не могут примирить сами, молят Бога об их примирении. И за сей-то подвиг, коим они подражают Единородному Сыну Божию, пришедшему на землю примирить согрешившего человека с правосудием Божиим, им обещается высокое наименование сынов Божиих. Как велико это имя, святой апостол Павел показывает в следующих словах: аще чады и наследницы, – наследницы убо Богу, сонаследницы же Христу (Рим. 8:17). Ничего более невозможно дать человеку; ничего выше этого не может и желать человек! Человек делается наследником и участником во всех благах, коими наслаждается Сам Бог. Видите, какову любовь дал есть Отец наш, да чада Божия и наследницы наречемся и будем (1Ин. 3:1).

Блажени изгнани правды ради: яко тех есть Царствие Небесное.Нередко в жизни мы видим примеры того, с каким усилием и ревностью некоторые из людей берегут свои земные сокровища. Приобретенное богатство они хранят в сокровенных местах, запирают крепкими замками, и в случае, если какой злодей покусится на похищение, они отстаивают свою собственность всеми силами, до последней крайности, терпя брань, побои, раны и т.п. Если так сыны века берегут земное богатство, которое рано или поздно, но непременно придется оставить на земле и которое не составляет истинного счастья нашего далее и на земле, то не гораздо ли более мы должны заботиться о сохранении небесного сокровища – добродетелей, которые пойдут с нами в вечность и доставят нам нескончаемое и неизреченное блаженство? Посему-то Спаситель после семи заповедей о различных добродетелях предлагает еще такую, которою требуется от нас постоянство и твердость в добродетели, каким бы опасностям, гонением и бедствиям ни подвергались мы. Блажени, говорит Он, изгнани правды ради: яко тех есть Царствие Небесное. Под именем изгнания здесь молено разуметь все скорби и бедствия, постигающие нас на пути к вечному блаженству, а под словом правды, по изъяснению святого Иоанна Златоуста, разумеется полное благочестие души, или добродетель (Беседа 13 на Мф.). За сию-то добродетель нам и должно стоять до крови. Почему же для получения блаженства требуется постоянство и твердость в добродетели, простирающиеся до готовности терпеть всякие скорби и напасти? Постоянство и твердость в добродетели нам необходимы прежде всего потому, что постоянно и сильно восстают против нашей добродетели враги нашего спасения, так что в продолжение всей нашей жизни на земле нет ни одной минуты, в которую бы мы не подвергались опасности потерять свою добродетель. Первого сильного и непримиримого врага, восстающего против нашей добродетели и увлекающего нас к пороку, мы встречаем в себе самих и в собственной нашей плоти.Другой враг нашего спасения – это мир со своими соблазнами и гонениями. Мир сей, по выражению святого апостола, во зле лежит (Ин. 5:19) и своими злыми примерами сильно увлекает нас ко злу. Он непрестанно бросает разожженные стрелы соблазнов, так что нужно закрывать глаза, затыкать уши, чтобы не увлекаться злыми примерами и соблазнами мира. Если же мы не увлекаемся злыми примерами и соблазнами мира, то мир принимает против нас другое оружие – ненависть и гонение. Безобразный лицом не любит смотреться в зеркало и не терпит при себе людей красивых. Не любят, не терпят, гонят и преследуют нечестивые добродетельного, потому что в жизни его, как в чистом зеркале, они невольно усматривают все безобразие своей души и всю нечистоту жизни своей. Сколько нужно осторожности, внимания, благоразумия, твердости и терпения, чтобы при всех окружающих нас соблазнах и воздвигаемых против нас гонениях соблюсти сокровище добродетели! Блюдите убо, како опасно ходите, не якоже не мудри, но якоже премудри, искупующе время, яко дние лукави суть (Еф. 5:15–16). Будите мудри, яко змия, и цели (незлобивы), яко голубие (Мф. 10:16).Но что еще сказать о том страшном супостате нашем, который, по замечанию святого апостола, яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити (1Петр. 5:8)? Возмущается дух при одной мысли о силе и злобе сего врага нашего; под ударами сего супостата падали иногда великие подвижники добродетели; против него не устоял и первозданный, совершеннейший человек. И сей-то страшный враг непрестанно ополчается против нас всеми силами ада, стараясь лишить нас добродетели как залога вечного блаженства нашего.Имея стольких и столь сильных врагов, непрестанно злоумышляющих против нас, можем ли мы когда-либо предаваться беспечности? Дремлет ли воин, когда пред ним стоят неприятели с обнаженными мечами? И мы как воины Христовы, окруженные со всех сторон врагами, должны неусыпно и твердо стоять на страже своего спасения, наблюдая за всеми движениями врагов своих и отражая все удары и стрелы их во всяком терпении и всякою молитвою и молением, молящеся на всяко время духом (Еф. 6:18) Господу о укреплении сил наших.

Свт. Тихон Воронежский. «Домашняя беседа».

Путем поношения и уничижения предшел нам Сам Христос, никакого греха не сотворивый. Сколько и как тяжко хулили Его фарисейские уста и поношения, как ядовитые стрелы, бросали на Него, свидетельствует святое Евангелие. Мало им было называть Его ядцею и винопийцею, другом мытарей и грешников, самарянином и беса имущим и неистовым, Который всяким образом искал погибших, но и льстецом, развратником нарицали. Сего обретохом развращающа язык наш и возбрашюща кесареви дань даяти (Лк. 22:2), Который учил их: воздадите убо кесарева кесареви и Божия Богови (Мф. 22:21). И глаголаху: о князе бесовстем изгонит бесы (Мф. 9:34), Который силою Божества Своего запрещал и изгонял демонов. Сим путем шли и святые Его. Никто из них клеветы и поношения не избежал. Сыскали чада мира и в непорочном житии что хулить; выдумал лживый язык, чем и беспорочных порочить. Моисей пророк, законодатель, вождь Израилев, друг и собеседник Божий, от сонмища Корфова и Авиронова претерпел укорение (Числ. 14) и от прочих людей своих.

Сколько на Давида, святого царя Израилева и пророка Божия, бросали враги его ядовитых от лживого языка своего стрел, псалом показует, который глаголет: весь день поношаху ми врази мои, и хвалящии мя мною кленяхуся (Пс. 101:9 и след.). Даниила пророка лживый язык в ров во львам, как в гроб, ввергнул (Дан. 6:16). Что пострадали апостолы от всего мира, которому милость Божию проповедовали! Как прелестники, развратники и возмутители вселенные вменялися и укорялися, которые от прелести к истине, и от тьмы к свету, и от царства диавольского к Царствию Божию обращали. То же дознали на себе и преемники их – святители, мученики и прочие святые. Читай церковную историю и увидишь, како никто от них не ушел от клеветы. То же и ныне святым, в мире живущим, от злого мира случается. Мир бо в злобе своей постоянен есть: не любит истины, которую и словом и житием показуют святые, и всегда держится лжи и неправды, которою они гнушаются. Не первый убо терпишь ты поношение и бесчестие. Видишь, что и святые терпели, и ныне терпят (Ин. 5:10).

Всему будет конец. Злоречие и терпение кончатся, хулящие и хулы терпящие все свое от правды Божией восприимут: хулящим хула обратится в вечное поношение и срамоту, а поношение терпящим в вечную славу, когда человецы воздадят ответ не токмо за хулу, но и за всякое праздное слово. Праведно есть у Бога воздати скорбь оскорбляющим вас: а вам оскорбляемым отраду с нами, в откровении Господа Иисуса с небесе, глаголет апостол (2Фес. 1:6–7). Более бо себе вредят злоречивые и клеветники, нежели тому, кого хулят; ибо того имя и славу временно помрачают, свои же души погубляют. Что им по христианской должности надобно чинить? По Христову словеси, должно благословить кленущия вы и молитися за творящих вам напасть (Мф. 5:44). Когда многие клеветы, поношения и укорения падают на тебя, и изнеможении от злоречивых языков, яко олень от псов гонимый, – беги ради прохлаждения к живому источнику Священного Писания и ищи от него прохлаждения. Тамо Бог не тех ублажает, которых все хвалят, паче же глаголет им: горе, егда добре рекут вам человецы вси! (Лк. 6:26), но ублажает тех, которые поношение терпят от злых: блажеии есте, егда поносят вам, и ижденут и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради. Радуйтейся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех! (Мф. 5:11–12). Кто не прохладится от необузданных языков гонимый, когда толико великую мзду, имеющую быть на небесех терпящим, рассудит? Кто не утешится, толь богатое слыша обещание, и отречется всякое временное бесчестие и ругание терпеть? Добрая бо надежда всякую умягчает скорбь, а паче надежда вечной жизни, славы и веселия. Всякой скорби и бесчестию нынешнему, хотя и через все житие продолжится, конец смерть будет, но будущему веселию и славе конца не будет. Тогда забудет человек все беды и напасти; едино утешение, радость и веселие непрестанное будет иметь без конца. Якоже аще кого мать утешает, тако и Аз утешу вы, и во Иерусалиме утешитеся, и узрите, и возрадуется сердце ваше (Ис. 64:13–14). Но скажешь: тая мзда обещается Христа ради терпящим, правда, – но кто от нас страждет не яко убийца, или яко тать, или яко злодей и прочий, но яко христианин, да не стыдится, но да прославляет Бога в части сей (1Петр. 4:15–16). Убо и утешения сего приобщается, яко общник со святыми в печали и в Царствии и в терпении Иисус Христове (Откр. 1:9). Любящим Бога вся поспешествуют во благое, глаголет апостол (Рим. 8:28). Им клевета и поношение в пользу милостию Божиею обращается (Лк. 18:14). Сего ради, уязвляемая клеветою и злоречием беззаконных людей душа, потерпи Господа, мужайся, и да крепится сердце твое, и потерпи Господа (Пс. 26:14). Уповай на Господа, и Той сотворит: и изведет яко свет правду твою и судьбу твою яко полудне (Пс. 36:5–6). Молчи, яко немый, якоже Давид делал: аз яко глух и не слышах, и яко нем не отверзаяй уст своих: и бых яко человек не слышай и не имый во устех своих обличения: яко на Тя, Господи, уповах. Ты услышиши, Господи Боже мой! (Пс. 37:14 и далее). Делай и ты также, и Бог возглаголет вместо тебя. Якоже бо отец плотский, когда видит пред собою детей от какого безчинника ругаемых и обиду терпящих, и в молчании на отца своего взирающих; тогда, вместо их, отец их отвечает, глаголет и защищает их: тако Бог, Отец Небесный, поступает с нами и обижающими нас. Всякая бо обида и поношение, нам наносимое, пред Богом, яко вездесущим и вся назирающим, делается. Когда убо видит Он, что мы обижаемы и поношаеми терпим, молчим и к Нему единому взираем, и предаем то дело суду Его праведному, глаголя со пророком: Ты услышиши, Господи Боже мой; тогда Он, вместо нас, возглаголет, заступит и защитит нас и смирит восстающих на нас. Тако делал Давид святой, который во всяких напастях к единому Богу прибегал и к Нему взирал, и помощи и защищения искал от Него, якоже из псалмов его можеши видети. Последуй и ты пророку сему, и, затворив уста, молчи, да Бог Сам вместо тебя возглаголет. Когда тако в молчании пребудеши постоянно, то поношение и уничижение людей не иное что, как похвалу и славу у Бога исходатайствует тебе. Весь свет ничто пред Богом: убо и уничижение всего света, не токмо некоторых злоречивых, ничто пред славою, которую Бог подает верному Своему рабу. Не тот убо блажен, кого люди, неправедные судии, хвалят, но тот, кого Бог Святой и Праведный похваляет: якоже и окаянен не тот, кого люди уничижают, но кого Бог уничижает.

Свящ. В. Нечаев. «Душеполезное чтение», 1867

Вы есте соль земли. Аще же соль обуяет, чим осолится? Ни во что же будет ктому, точию да изсыпана будет вон, и попираема человеки (Мф. 5:13).

Называя солью земли ближайших, учеников Своих, Иисус Христос имел в виду не только их, но и тех из слушателей Своих, которые имели принять к сердцу Его учение.

В каком же смысле Господь Иисус именует Своих ближайших учеников и других истинных последователей Своих солью земли, или иначе солью для мира, для человечества (ср. ст. 14)?

Соль имеет силу сообщать свое свойство – соленость – тем веществам, к которым обыкновенно примешивается, все равно как закваска, положенная в раствор из муки, сообщает ему свойственную ей кислоту. Подобное значение для мира имело общество учеников Христовых. Это была не какая-нибудь секта, не какой-нибудь замкнутый ни для кого из посторонних не доступный круг избранных лиц с тайным учением в которое посвящены они одни. Ученики Христовы не должны были держать в тайне принятое ими учение, они должны были повсюду распространять его (Мк. 16:15), должны были мир языческий обращать в христианский, царство сатаны в Царство Христово, верующих церкви ветхозаветной привлекать к новозаветной; должны были свои верования и убеждения насаждать в других, своими нравственными совершенствами служить примером для них, словом, должны были делать других тем, чем сами стали, как соль делает солеными другие вещества. Для просоления какого-нибудь вещества, например воды, достаточно самого незначительного в сравнении с объемом его количества соли. Так и общество учеников Христовых в начале было весьма немногочисленно, и однако они произвели духовный переворот во всем мире; сила их слова и святой жизни отозвалась во всех концах вселенной, воздействовала на иудеев и язычников образованных и необразованных, знатных и худородных, богатых и бедных – всех их претворила в учеников Христовых, одушевила их единым духом, одними верованиями. Соль не изменяет ни сущности, ни внешнего вида веществ, в которых растворяется, а только дает им свой вкус. Подобно сему и христианство, всюду проповеданное апостолами, не уничтожало ни гражданских порядков, ни семейных уз, ни различия сословий; оно только изменяло нравы людей, и через это изменение благотворно действовало на общественные учреждения, уживаясь с ними в мире. Так, например, оно не восставало против рабства, но оно смягчало отношение господ к рабам учением о духовном братстве во Иисусе Христе. Соль имеет силу предохранять вещества, к которым примешивается, от порчи и гниения или по крайней мере останавливает дальнейшее распространение порчи и гниения. Столь благотворно действуют на ближайших своих истинные христиане. Словом своим, солью духовной мудрости растворенным (Кол. 4:6; Еф. 4:29), и примером жизни своей, освященной благодатью, они предохраняют ближних своих от духовного растления, то есть от заблуждений и пороков, противодействуют распространению между ними растлевающих мудрований и обычаев и утверждают их в вере и любви ко Христу. Соль имеет острый вкус и разъедающую силу. Нечто подобное представляют нам отношения истинных христиан к нехристианам, или к христианам только по имени. Люди мира, следующие суетным и нехристианским обычаям его, не уживаются или с трудом уживаются с людьми, живущими по духу Евангелия и по заповедям Церкви: последние для них, так сказать, солоны и подвергаются с их стороны даже явным гонением, по слову апостола: вси хотящий благочестно жити о Христе Иисусе гоними будут (2Тим. 3:12). Тяжко положение христианина среди людей не по-христиански рассуждающих и живущих; он, однако, не смущается, не колеблется, не старается задобрить их угодливостью им, отступлением от своих убеждений и правил, – и как ни жестоки нападения на него, победа все же, в сущности, остается на его стороне. Как соль, хотя имеет острый вкус, делает пищу вкусною и приятною, так и стойкость христианина в своих убеждениях и правилах возбуждает нередко удивление и уважение к нему в противниках его. Так во дни апостолов члены Церкви Иерусалимской пользовались расположением иудейского народа, хотя народ сей распял Христа Спасителя и был врагом Евангелия (Деян. 2:47). Юлиан Отступник был заклятый враг христиан, однако уважал христианские учреждение и приказывал язычникам подражать им в устроении странноприимных домов, монастырей, вводил между язычниками, по примеру христиан, покаяние, общественное чтение и пение.

Ученик Христов, апостол ли или всякий истинный христианин, есть соль земли, по благотворному влиянию на человечество. Что же именно делает его солью для других? Это благодать Святого Духа, просвещающая и освещающая посредством слова Божия, святых таинств и непосредственным наитием. Без нее человек при всех естественных совершенствах по учению слова Божия, окаянен и беден и нищ, и слеп, и наг (Откр. 3:17). Может ли такой быть солью для человечества? Может ли слепой указывать путь слепым? Может ли тот, кто сам окаянен и нищ и наг, давать другим то, чего сам не имеет? Таким образом, быть солью земли – значит собственно служить проводником в нее благодатной силы Божией. Какое высокое предназначение для ученика Христова! Но чем оно выше, тем больше должен он дорожить им, тем заботливее беречь и поддерживать в себе то, что делает его солью для других, то есть благодатные силы. Аще соль обуяет, чим осолится? – то есть соль, потерявшую силу, ничем не исправишь, не сделаешь снова соленою; подобно сему, скажем словами апостола, невозможно однажды просвещенных и вкусивших дара небесного, и соделавшихся причастниками Святого Духа и вкусивших благого Божия глагола и сил будущего века, и отпадших опять обновлять покаянием, когда они снова распинают Сына Божия и ругаются Ему! Люди, которые не раз вкушали сладость благодатного общения со Святым Духом и потом впали в непростительный грех противления Ему, которые на самих себе испытали, что Христос есть Искупитель грешных, и потом внутренне или наружно отреклись от Него и таким образом впали в тяжкий грех распинателей Христовых, – эти люди заградили себе путь покаяния и без особенной, чрезвычайной благодати Божией не могут обновиться духовно. «Попирайте меня, как соль обуявшую», говорил один из таковых кающихся к проходившим мимо него в церковь, поверженный ниц у дверей церковных. Вот какие тяжкие подвиги нужны были для примирения с Церковью для засвидетельствования искренности обращения! Вот как трудно душу падшую, эту соль обуявшую, привести в прежнее состояние, снова осолить, снова обратить к чистоте и святости.

П. Попов. «Руководство для сельского пастыря», 1861

Вы есте свет мира. Назвав апостолов светом мира, Господь указал им важное их назначение и высокие качества. Будучи Светом от Света, Отцем и Источником светов (1Ин. 1:5; Иаков. 1:17) и Виновником озарений – светом истинным, который просвещает всякого человека, приходящего в мир (Ин. 1:9). Он один собственно есть свет миру: кто последует Ему, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни (Ин. 8:12). Назвать же после сего человека светом мира, значит приписать ему то свойство, которое принадлежит одному Богу, и, следовательно, назвать его этим именем никто не может, кроме Бога, Который, соответственно названию, может уделить ему часть Своей славы.

Иисус Христос с названием учеников и апостолов Своих светом мира соединил ту мысль, что они должны изливать свет свой пред прочими людьми, а те должны созерцать свет учеников Его и в их свете находить для себя лучшее побуждение жить так, чтобы жизнью своею прославить Отца Небесного.

Многомилостивый Господь наш благоволил сосредоточить свет мира не только в апостолах, но и в преемствующих в служении апостольском – провозвестниках явления во плоти Источника света; благоволил совершить дело спасения нашего чрез подобных же нам человеков – пастырей и учителей Церкви.

Итак, когда и преемники апостольского служения – пастыри и учители Церкви – суть свет мира и светильники (Мф 5:14–15), то мир чего может ожидать от них? Подобного тому, чего можно ожидать от светоносного и животворного самого по себе светила вещественного – солнца. Как необходимо, чтобы свет, исходящий из солнца, производил озарение и теплоту, которые бы сообщали жизненность всему живущему, – что возможно только тогда, когда солнце бывает чисто само по себе и не заслоняется отвне облаками и когда находится в прямом положении к земле; так равным образом необходимы условия благоплодного действия света благодатного, – что также возможно только при чистоте души пастыря, почерпающей свет истины в светлых струях слова Божия, и только при надлежащем отношении ее к тем, для которых она должна быть светом и жизнью. Как чувственный солнечный свет, лучами своими просвещая очи наши, дает нам возможность видеть предметы мира вещественного при определенном расстоянии и рассуждать о них, так пастырское слово прогоняет тьму неведения, просвещает умы верою и сообщает верующим ясное познание предметов мира духовного, только бы сами пастыри не были заражены грехом. Ибо всякий делающий худые дела ненавидит свет и не идет к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы (Ин. 3:20). Вот почему Иисус Христос, назвав апостолов и их преемников светом мира, хотя и отдал им свет как бы в их собственность, но вместе заповедал им пользоваться сим светом не для себя только, но и для освещения других, – заповедал не скрывать его от людей. Не может, говорит Он, укрыться город, стоящий на верху горы: и зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме (Мф. 5:14–15), то есть как бы так сказал: «Вас избрал и соделал Бог проповедниками веры; значит, вы всем должны быть известны, все должны видеть вас, подобно тому, как и город, стоящий на возвышенной местности, видим бывает па значительное расстояние; вас избрал Бог проповедниками веры, не скрывайте же евангельской проповеди по своему небрежению или по страху, подобно тому, как неблагоразумно ставить зажженную свечу под сосудом, а между тем людей, находящихся и доме, оставлять и темноте».

Каким способом по преимуществу может распространяться между людьми этот благодатный свет? Так да светит свет ваш пред людьми, заповедует апостолам Иисус Христос, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5:16). Вот истинный свет, который должен исходить от пастырей и учителей Церкви: только посредством добрых дел они могут распространять свой свет между другими. Примеры пастырей весьма примечательны. Пасомые смотрят на своих пастырей очень внимательно; а потому все дела и поступки пастырей должны быть чисты, светлы; поучительны и назидательны; пастырь всегда должен проявлять одни добрые качества. Впрочем, это не значит, чтобы он творил добрые дела для похвалы и из тщеславия. По заповеди Господней, не пастыри сами должны стараться являть пред людьми свои добродетели, но чтобы свет пастырей просвещался пред человеками, чтобы победоносная сила примера пастырей воспламеняла других к христианским добродетелям.

Но если к служителям Божиим относятся слова Господа: да просветится свет ваш пред человеки, то и к поучаемым и руководимым ими на пути к вечному спасению относится ожидание Господа, что они будут видеть добрые дела своих руководителей и будут прославлять Отца Небесного. Видеть в пастырях опыты и примеры высоких добродетелей и не усовершать своих дел по сим опытам и примерам, значит находиться во мраке невежества, быть под влиянием грубых страстей и пороков. Надобно дорожить добрыми примерами руководителей на пути ко спасению, которые они подают своим словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою (1Тим. 4:12). Но если бы случилось, что добрые наставления служителя Слова не написаны в книге собственной его жизни, – и в таком случае руководимые поступили бы непростительно, если бы отвергли справедливые и полезные наставления тех, которых дела не соответствуют словам. Поведение пастыря, достойное осуждения, не лишает его возможности оставаться полезным для Церкви. Он никогда не учит других жить худо, и потому жизнь его ни в каком случае не может быть препятствием к спасению других. Благодать Божия, спасительная всем человеком, изливается на христиан чрез пастыря независимо от его поведения. Спаситель дает прямую заповедь: вся убо елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите: по делам же их не творите (Мф. 23:3). Святой апостол Павел всем без исключения христианам внушает со страхом и трепетом содевать свое спасение, дабы быть неповинными и целыми, чадами Божиими, непорочными, и являться якоже светила в мире (Флп. 2:12, 15), слово животно предержаще (Мф.5:16).

Таким образом, для того, чтобы верующие во Христа могли достойно прославить Отца Небесного, им необходимо светить светом своим добродетелей всегда и повсюду – и во святых храмах в часы церковных священнодействий, и в домах, в кругу родных, и в обществе, и на поприще различных видов служения обществу, и в самом уединении. Особенно должны возлюбить чистоту души и тела готовящиеся к пастырскому служению и всегда носить в сердце своем страх Божий. Им решительно необходимо без отлагательства привыкать жить свято и богоугодно, чтобы по вступлении в звание пастырей (кому Бог поможет) быть примером благочестия для пасомых. Требование доброй жизни от готовящихся к пастырскому служению совершенно основательное: они из детства воспитываются в страхе Божием: примеры родителей, служащих алтарю Господню, начинают сеять в сердцах их семена благочестия еще от колыбели; воспитание их начинается Богомыслием, продолжается в вере, созревает в деятельности христианской; внимание их измлада особенно обращено на священные книги, по которым они научены читать и мыслить, и чувствовать; воображение их занимают по преимуществу подвиги мужей благочестивых и деяния святых Божиих. Нет нужды, что весьма многие превосходят их стихийным просвещением: стихийная мудрость, приобретаемая знанием разных отраслей человеческого ведения, составляет достоинство пастыря только относительно, – без нее ничто не теряется в познании веры и правильности умозаключений. Учение, устами пастыря изрекаемое, как основанное на слове Божием, всегда верно и всякого приятия достойно (1Тим. 1:15), и как проповедь Евангелия оно есть свет, просвещающий умы, есть основание и утверждение христианского благочестия.

Епископ Агафангел и архим. Феодор

В пятой главе Евангелия от Матфея (с 6 ст. до конца гл.) содержится та часть Нагорной беседы Спасителя, в которой Он как Законодатель Нового Завета изрек духовные заповеди Своего закона сравнительно с ветхозаветным законодательством. Из предложенного здесь учения Иисуса Христа можем уразуметь вообще дух Христова закона и отношение новозаветного законодательства к ветхозаветному; можем также научиться правильно понимать и исполнять частные правила о важнейших добродетелях христианских, каковы: смиренная кротость, целомудрие, любовь ко врагам. Порядок в сей части беседы Христовой таков: сначала Господь выражает общую мысль, что Он верно исполняет написанное в законе и у пророков, и утверждает строгую обязательную силу всех заповедей правды, но отвергает правду фарисеев и книжников как не приводящую в Царство Небесное (Мф.5:17–20), а потом излагает, в сличении с Ветхим Заветом, как понимали его иудеи, частные обязанности и законы Нового Завета (Мф.5:21–45).

Не мните, яко приидох разорити закон, или пророки: не приидох разорити, но исполнити. Аминь бо глаголю вам: дóндеже прейдет небо и земля, йота едина, или едина черта не прейдет от закона, дóндеже вся будут. Иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в Царствии Небеснем: а иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии Небеснем. Глаголю бо вам: яко аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в Царствие Небесное (Мф.5:17–20).

Слова не мните, яко приидох разорити закон, или пророки, очевидно, направлены к успокоению ревности иудеев по законе и вообще по ветхозаветном слове Божием, ревности, которой и мнимое, внешнее отступление от закона казалось уже разрушением сего закона. «Не думайте, – как бы так говорил слепым ревнителям завета Божия, – чтобы на самом деле Я был разрушителем закона и пророков. Напротив, Я и пришел для исполнения закона и пророков».

Под законом и пророками разумеются не только книги закона Моисеева и книги пророческие и тесном смысле сего имени, но и все ветхозаветное слово Божие; ибо и учительные и дееписательные святые книги написаны также пророками и служат к раскрытию и дополнению закона Моисеева (Мф. 22:40; Лк. 16:29–31; Деян. 13:15). Сими двумя наименованиями очень естественно называются писания ветхозаветные, поскольку закон и пророки составляют существенные части ветхозаветного распоряжения Божия о спасении человеческом: закон, потому что он пробуждает нужду в искуплении, пророки, потому что они показывают, где искать удовлетворения сей нужды.

Что касается до того, как и что исполнил Христос в законе и пророках, или в ветхозаветном слове Божием, это отчасти объясняется из продолжение беседы Христовой. Далее с 21-го стиха Спаситель раскрывает глубокий смысл собственно нравственных предписаний ветхозаветных и дополняет в отношении к ним то, о чем не говорили прежде Него, но что хранилось в Ветхом Завете, как в семени. Из сего видно, что под исполнением закона и пророков Спаситель разумеет, во-первых, полное и глубокое раскрытие смысла и вместе совершеннейшее духовное исполнение нравственного закона. Что Господь исполнил закон в сем смысле, сего не нужно доказывать, когда Евангельская история ясно свидетельствует, что вся жизнь Господа была совершеннейшим выражением и исполнением воли Отца Небесного.

Впрочем, неосновательно было бы ограничивать мысль Иисуса Христа об исполнении закона и пророков только нравственными предписаниями Ветхого Завета. Сего не дозволяет как общий образ выражения о законе и пророках: не мните, яко приидох разорити закон, или пророки, то есть вообще, а не в той или другой части Ветхого Завета так и особенное указание на исполнение закона в каждой его йоте и черте: йота едина, или едина черта не прейдет, дóндеже вся будет. Итак, под исполнением закона и пророков разумеется, во-вторых, исполнение обрядового закона и пророчеств ветхозаветных в тесном смысле слова. И действительно, до Иисуса Христа не была исполнена обрядовая часть закона в ее сущности. Все, что совершали священники Ветхого Завета, было только образом, а не самою вещию. Иисус Христос всесовершенно исполнил сей закон, принесши Себя в истинную и благоугодную жертву Богу Отцу и восшедши как истинный Первосвященник в вечное и истинное Святое Святых, в самое Небо. Та же жертва приносится доныне в Церкви Его, и сама Церковь представляет себя в жертву живую и благоугодную Богу, будучи укрепляема и очищаема духом Христовым. Посему отменение обрядового закона надобно понимать не так, как будто бы сила его кончилась навсегда. В новозаветной Церкви обрядовый закон также исполняется, но исполняется не в букве, а в духе; ибо законные ветхозаветные обряды имели духовное значение и служили образом будущих, то есть Христовых благ. Так, например, закон обрезания, отмененный в своей букве, по своему духу исполняется у нас в таинстве крещения (Кол. 2:11–12).

Подобным образом Господь исполнил и ветхозаветные пророчества в событиях и делах Своих и продолжает исполнять их в Своей Церкви, которая есть тело Его. Об этом говорят Писания Нового Завета; об этом свидетельствует вся история Христовой Церкви.

«Как же Он исполнил его? – говорит блаженный Феофилакт в Изъяснении сих слов. – Он исполнил его, во-первых, совершением всего сказанного о Нем пророками. Посему и евангелист часто говорит: да сбудется реченное или другим пророком. Он исполнил и все предписания закона: беззакония не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его (Пс. 53:9). Он исполнил закон и в том смысле, что восполнил его, ибо Он в полном совершенстве начертал то, чего закон представлял одну тень. Закон сказал: не убий, а Христос: и не гневайся напрасно. Так и живописец не изглаждает начального очертания, но проясняет и дополняет его».

Слова дондеже прейдет небо и земля, йота едина, или едина черта не прейдет от закона, дóндеже вся будут заключают в себе подтверждение того, что закон не может быть нарушен; скорее прейдет небо и земля, нежели закон останется неисполненным. Йота есть самая малая по начертанию буква еврейского алфавита. Чертою (κεραἰα) раввины называли изгиб, которым одна буква отличается от другой, сходной по начертанию.

Господь говорит далее: иже аще разорит едину заповедей сих малых и научить тако человеки, мний наречется в Царствии Небеснем: а иже сотворить и научить, сей велий наречется в Царствии Небеснем.

Разорит, то есть превратным толкованием отнимет силу у заповеди, как это делали иудейские законоучители, и, взирая на нее, как на маловажную, не сочтет за грех нарушить ее.

Едину заповедей сих малых. В сих словах Господь имеет в виду образ мыслей фарисеев. Фарисеи разделяли заповеди нравственного закона на два класса: на заповеди большие и малые. Первые называли матерями, последние дщерями. О сих последних говорили, что нарушение их не составляет важного греха. Но между сими последними, по своему ослеплению, поставляли такие правила, которые относились к сущности закона – к любви, милостыне и правосудию (см. Мф. 23:23). О сих-то последних заповедях говорит здесь Спаситель и их-то называет малыми, малыми, впрочем, только по ложному понятию фарисейскому. Спаситель сказал как бы так: если кто не будет признавать вполне важности и тех заповедей, которые, по мнению фарисеев, маловажны; если кто не почтет преступным их нарушения, тот меньшим будет в Царствии Небесном. Итак, беседа Господа от общей речи о законе и пророках или о Ветхом Завете начинает склоняться уже к учению об исполнении в особенности духовно-нравственных предписаний Ветхого Завета как необходимом условии для достижения Царства Небесного.

Под Царством Небесным разумеется, во-первых, Царство благодати, то есть Церковь Христова на земле; ибо тот, кто, причисляя себя к сонму христиан, учит противно спасительным заповедям Божиим, должен быть отлучен от Церкви. Во-вторых, под Царством Небесным разумеется Царство славы, или Церковь Божия, торжествующая на Небе. Поскольку благодать Божия терпит на земле смешение злых с добрыми, чтобы первые исправились от соединения с последними, а последние восходили к совершенству в борьбе с искушениями, в которые вовлекаются первыми, то совершенное и решительное отлучение нарушителей закона правды будет состоять о отчуждении от Царства славы. Итак, Господь учит, что разоряющие, не только сами нарушающие, но и другим внушающие нарушить духовно-нравственные предписания закона Божия, хотя бы сии предписания казались маловажными, лишатся сил и даров, принадлежащих сынам Царства Небесного; не принадлежа духом к Царству благодати, они не внидут и в Царство славы.

Мний наречется, то есть будет. Слово мний Спаситель употребил в соответствие с предыдущим выражением – малые заповеди; но оно не означает того, что учитель, разоряющий малые заповеди, останется в Царстве Христовом, занимая только низшую степень блаженства. Когда Господь сказывает, что нарушающий, подобно фарисеям, некоторые заповеди и научающий тому же других, будет самым малым в Царстве Божием, то Он разумеет, что этот человек навсегда будет удален от Царства славы. «Когда ты слышишь слова: меньший в Царствии Небеснем,– говорит святой Иоанн Златоуст, – то разумей под оными не иное что, как геенну или мучение. Ибо возможно ли, чтобы тот, кто назовет брата своего глупым и нарушит одну заповедь, был ввержен в геенну, а кто нарушит весь закон и других доведет до сего, будет находиться в Царствии? Не это разумеется здесь, но то, что таковый в то время будет меньшим, то есть отверженным, последним; а последний, без сомнения, ввержен будет тогда в геенну».

На слова сотворит и научит блаженный Феофилакт делает следующее замечание: Господь «наперед сказал: сотворит, а потом уже научит: ибо как мне другого вести по пути, по которому сам я не хаживал? С другой стороны, если я и творю, а не учу, не буду иметь такой награды, а заслужу даже наказание, если не учу по зависти или по лености».

Остается, наконец, раскрыть понятие о правде фарисеев и книжников, с которой нельзя внити в Царствие Божие. Правда фарисеев и книжников, действительно, не имела ни основания, ни силы и направления истинной, спасительной праведности. Основание спасительной праведности есть Христос Спаситель, в Котором едином уже и в Ветхом Завете полагалось благословение (Быт. 22:18), и следовательно, освобождение от проклятия, или оправдание пред Богом. Но иудейские учители, современные Христу, утратили истинное духовное понятие об обетованном Мессии. При извращении понятия о Мессии и Его благодати на чем более могла основаться правда представителей и вождей иудейства – книжников и фарисеев? У них не доставало уже самого основания истинной, спасительной правды, именно живой веры в обетованного Христа, Царя благодати, приемлемой верой. А извратив основание истинной правды, учители иудейства стали понимать и самые предписания закона и внушения пророков не как внушение и заповеди спасающей в грядущем Христе любви Божией, которой должна последовать и предаваться послушная вера и которая такой вере противостояла и в Ветхом Завете благодатную правду; но стали понимать как такие требования Божии, исполнение которых составляло, по их мнению, заслугу пред Богом, которой и приписывалась спасительная и оправдательная сила, без нужды во Христе и Его благодати. Отсюда вместо Божией правды у иудеев и особенно у вождей их, книжников и фарисеев, произошла правда своя, поставляемая ими с самомнением и самоуверенностью, как бы одолжение, делаемое ими Самому Господу – Законодателю (Рим. 10:3). Так извратилось у фарисеев и самое направление истинной праведности. Правда их стала надменная, без духа смирения и кроткой любви, и следовательно, правда более или менее наружная, или состоящая только во внешних добрых делах, без внутренней доброты. С такой правдой свойственно было скорее восстать против истинно-оправдывающей Божией благодати, усвояемой чрез послушание веры, нежели узнать и принять оную с покорностью. Так и случилось с большей частью иудеев под руководством их наставников. Наружная правда, при самодовольстве и гордости, естественно превращалась в одну личину, под которою могли гнездиться в сердце самые низкие пороки и страсти, в чем Спаситель и обличает книжников и фарисеев (см. Мф. 23:13–28). Они подавали милостыню, строго соблюдали посты, долго молились. Но, делая наружно добро другим, они в глубине души питали зависть, ненависть, злобу, осуждали других, явно называли многих грешниками и при каждом добром деле ставили главною целью не Бога, а себя, старались приобрести у людей честь себе и чрез то восхищали себе славу, приличную одному Богу. Итак, очевидно, как свет солнца, что аще не избудет правда наша паче правды книжников и фарисеев, не войдем в Царство Небесное; надобно в корне изменить подобное направление правды, чтобы достигнуть спасения.

Таким образом, общий смысл рассмотренных слов Христовых следующий: «Вы ревнуете, – как бы так Христос говорил иудеям, – ревнуете о законе и пророках, трепеща за каждую их букву, как научили вас руководители ваши – книжники и фарисеи. Знайте, что Я для того и пришел, чтобы осуществить, раскрыть, утвердить всю силу закона и пророков, показать истинный смысл и дух Ветхого Завета. Небо и земля скорее прейдут, нежели одна живая и животворная черта в откровении слова Божия может прейти без свойственного ей исполнения или утратить обязательную живительную для веры силу. Ваши наставники говорят, что есть и неважные заповеди Божии; но Я говорю, что унижающий и одну из сих мнимо-неважных заповедей и научающий других тому же, будет и сам столько унижен в отношении к Царствию Небесному, что не войдет в оное. Только тот, для кого священно-важны и непреложно-обязательны все заповеди Слова Божия, кто сие доказывает собственною жизнью чрез исполнение всех заповедей Божиих и то же внушает другим чрез учение, только такой руководитель велик в отношении к Царству Небесному; он и сам войдет, и руководимых им приведет в Царство Небесное. Что касается до правды книжников ваших и фарисеев, гордой, наружной, лицемерной, то у этой правды нет ни основания, ни направления истинной правды. С такою правдою не войдете в Царство Божие при всей вашей ревности к законной букве, ревности, внушенной вам книжниками и фарисеями. Итак, если ищете Царства Небесного или спасения, вам нужно в самом корне изменить направление вашей добродетели или того дела, которым вы устрояете спасение; надобно оставить фарисейский дух, останавливающийся только на мертвых письмах живого слова Божия, на одной внешности образов, и превозносящийся исполнением законных дел как великой заслугой пред Богом и великим превосходством пред другими людьми». Таков общий смысл рассмотренных выше слов Христовых!

Приступим теперь к рассмотрению учения Христова о заповедях правды.

«Православный собеседник», 1855

Слышасте, яко речено бысть древним: не убиеши: иже бо аще убиет, повинен есть суду. Аз же глаголю вам: яко всяк гневаяйся на брата своего всуе, повинен есть суду: иже бо аще речет брату своему, рака: повинен есть сонмищу: а иже аще речет, уроде: повинен есть геенне огненней. Аще бо принесеши дар твой ко олтарю, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред олтарем, и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой. Буди увещеваяся с соперником твоим скоро, дóндеже еси на пути с ним, да не предаст тебе соперник судии, и судия тя предаст слузе, и в темницу ввержен будеши. Аминь глаголю тебе; не изыдеши оттуду, дóндеже воздаси последний кодрант (Мф.5:21–26).

Речено бысть древним: не убиеши. И это было достаточно для древних; ибо они, по свидетельству самого слова Божия (Гал. 4:13), были в состоянии младости, подобном детскому возрасту человеческой жизни; а человека в этом состоянии и возрасте, в котором мысль и расположение немедленно по своем внутреннем возбуждении стремится к внешнему обнаружению, довольно удержать от самого обнаружения вспыхнувшего в нем гнева и ненависти к ближнему – и он незаметно восстановит в себе должную к нему любовь. Если бы, например, Каин, который тотчас по возбуждении зависти к брату стал мрачен и поник взором, удержался от дальнейшего ужаснейшего обнаружения своего человекоубийственного чувства (от чего и удерживал его Сам Господь), то он возвратил бы в свое сердце брата. Исав, по такому же ненавистному движению решась умертвить брата, но не будучи допущен до сего удалением Иакова в иную страну, впоследствии с распростертыми объятиями и слезами искренней братской любви встретил того же самого Иакова (Быт. 33:4). Посему на все продолжение состояние человечества, подобного состоянию младости, и дан закон собственно против обнаружения, и притом всецелого обнаружения гнева и ненависти, против убийства; ибо с полным соблюдением сего закона в человеке соединялось исполнение и духовной заповеди о ненарушимости сердечной любви к ближнему. Время Христовой свойства иудеев сего времени уже были иными. Теперь фарисей, не совершая убийства по закону, мог дозволять себе в сердце питать злобу, зависть, мстительность и при всем этом мечтать еще о законной своей праведности как не нарушивший буквы закона не убий. Это было уже совершенным извращением существа и истинного направления заповеди закона. И так для того самого, чтобы закон не был извращен и забыт в своем существе, а напротив, остался в своем первоначальном значении и силе, чтобы, то есть не разорити, а исполнити закон, Господь с властью верховного Законодателя глаголет уже не так, как речено бысть древним и как доселе гласила буква закона, далее которой не проникали иудеи, и законополагает заповедь духовной правды прямо и вполне в ее существе и силе, – заповедь, чтобы любовь и мир в отношении ближним не были нарушаемы ни словом, ни даже движением сердечным. Аз же глаголю вам: яко всяк гневаяйся на брата своего всуе; повинен есть суду: иже бо аще речет брату своему рака, повинен есть сонмищу…

Но между тем как при утверждении существа и силы закона о ненарушимости любви к ближнему Христос не стесняется не только общим, или господствующим направлением иудейства, но и самою буквой Писания, – в образе изложения и раскрытия сего закона Он снисходит к приемлемости иудеев. Ибо о разных степенях как нарушения сего закона, так и наказания за сие нарушение, Он говорит не просто раскрывая только общие духовно-нравственные понятия, но представляя нарушителей духовного закона как бы ответчиками пред внешними судами, известными у иудеев, и притом указуя только частные, более обычные случаи нарушения сего закона (Мф.5:22). Равным образом и убеждение к возможно тщательному исполнению сего самого закона любви и мира Господь предлагает таким образом, что указует также на частный случай жертвоприношения, совершаемого не в мире с ближним, и обратно представляет немиролюбивого человека должником своего ближнего, находящимся с ним уже на пути к судие и подвергающимся опасности заключения тюремного даже за одну полушку долга (Мф.5:23–26). Рассмотрим все это сначала в подробностях, а потом изложим общий смысл всего места.

Степени нарушения закона любви и мира в отношении к ближнему указаны в беседе Христовой три следующие: гнев на ближнего, допускаемый всуе; потом поношение ближнего словом рака (пустой человек), наконец презрительное название ближнего уродом. Итак, первая степень нарушения закона не убиеши, понимаемого в своем духовном существе, есть гнев, сокрытый в душе и не выражаемый ни словом, ни делом. Не всякий, гневающийся на другого, подвергается в настоящем месте осуждению, но только тот, кто гневается всуе, чей гнев не основывается на любви к истине и добродетели. Гнев означает преимущественно слепую страсть, не управляемую рассудком. Вторая степень нарушения заповеди не убиеши состоит в том, когда кто скажет другому: рака. Слово рака, говорит святой Иоанн Златоуст, не составляет большой обиды; оно выражает только некоторое неуважение к другому. У сириян, из языка которых взято сие слово, оно было бранным словом, которое, впрочем, по весьма обыкновенному употреблению своему, не выражало частных недостатков того, к кому относилось, но только означало неспокойное состояние души того, кто произносил его, и служило выражением гнева. Итак, вторая степень преступления, осуждаемого Спасителем, состоит в том, когда человек не удерживает гнева в себе, но выражает его словами, со смущенным тоном. Третья степень нарушения заповеди не убиеши состоит в том, когда кто говорит другому: уроде. Сие название, по точнейшему преложению подлинной евангельской речи, значит собственно глупый, но как мудрость у древних означала не столько просвещенный ум, сколько благочестивую жизнь, так глупостью называлось нечестие. Посему словом уроде указывается на нравственные недостатки; и следовательно, кто называет другого сим именем, тот, осуждая его, обнаруживает злое расположение и презрение к нему. Итак с этой степенью гнева соединяются осуждение, злость, гордость.

Во всех исчисленных случаях разумеется такое состояние души, в котором мы удовлетворяем своему самолюбию, не заботясь о благе другого. В первом случае гневаемся напрасно, когда или только по неосновательному подозрению, или по ложной клевете, или по одной неосторожности ближнего, или даже за прямодушие и другие, могущие оскорбить самолюбие наше, добрые качества ближнего, прерываем любовь к нему.

Когда сей неосновательный гнев выражаем языком, показывая и словами, и тоном голоса, что оскорбление, нанесенное нам, очень тяжко для нас, то хотя бы мы не унижали брата постыдными словами, уже смущаем его сердце и самую совесть, если он не думал оскорбить нас или оскорбил ненамеренно. Когда же гнев наш восходит до такой степени, что мы не стыдимся поносить других, то есть обличать брата в слабостях, выказывать к нему презрение, соединенное с враждебным расположением, то это значит сказать ему: уроде. Итак, общая черта всех сих степеней гнева есть га, что предающийся оному так или иначе терзает душу и честь ближнего из угождения своему самолюбию. Такой гнев и такие его обнаружения, очевидно, относятся к движениям и выражениям человекоубийственного расположения духа нелюбви и ненависти к ближнему и потому самому составляют разные виды и степени нарушения заповеди не убий.

С другой стороны, из самого существа сей же заповеди не убий, как раскрывает оную Спаситель, прямо и ясно следует, что нельзя почесть нарушением оной того гнева на какого-либо ближнего, который происходит от усмотрения, что он теряет вечное блаженство или желает нас лишить его блаженства, когда, например, ближний каким бы то ни было образом влечет нас ко греху, когда он в присутствии нашем дерзает оскорблять величие Творца, не слушая советов и убеждений других. Такой гнев как благородное движение духа, ревнующего о том, чтобы ближний был и сам духовно жив, и в других не убивал жизни духовной, есть истинное исполнение закона не убий. «Но если кто гневается справедливо, – говорит блаженный Феофилакт, – для вразумления и по духовной ревности, тот не будет осужден». В сем случае гнев бывает плодом благоговения к славе Божией, глубокого желания вечного блаженства себе и другим, и не что иное есть, как выражение духовной ревности, того огня пламенной любви к Богу и ближним, который постоянно согревает сердце благочестивых и который стремится истребить грех и в других. Сей-то гнев был по временам в Спасителе и Его учениках (ср. Мк. 3:5). Он побуждал Господа называть фарисеев буиими, словом, которое в Нагорной проповеди переведено: уроде. Но что был сей гнев, если не движение и выражение Божественной любви, желавшей вразумить ослепленных и сделать их способными к принятию благодати? Сего рода гнев был и в первомученике Стефане, который говорил первосвященникам и книжникам: вы присно Духу Святому противитеся, якоже отцы ваши, тако и вы. Он был в сердце Павла, который назвал председателя иудейского судилища стеною повапленною. Им воспламенен был святой Николай, когда в собрании епископов ударил нечестивого Ария по ланите за его богохульство. Он может гореть в каждом верующем. Только не каждый верующий может отличить его от греховного гнева. Гневается и суевер, по видимости за славу Божию, за вечное блаженство свое, за спасение других; но гнев его есть убийство, потому что главная причина гнева сего есть не чистая разумная ревность к славе Божией, но самолюбие, прикрытое личиной ложной набожности. Апостол Павел не осуждает гнева и в христианах, но только требует, чтобы гнев их был безгрешен (Еф. 4:26).

Что касается степеней наказания, которым Спаситель угрожает за гнев или за нарушение заповеди о любви и мире с ближним, то степени сего наказания различны по различию гнева. Они суть повинность суду, повинность пред сонмищем или верховным судилищем и, наконец, повинность геенне огненной. Для объяснения сих степеней наказания надобно обратить внимание на судопроизводство, бывшее у иудеев относительно преступников закона не убиеши. Моисей дозволил мстить за кровь убитого, и убийца подвергался смерти от родственников убитого; но впоследствии правители иудейского народа предоставили дело убийцы суду, и чтобы предотвратить иудеев от мщения, сделали прибавление к заповеди Моисея: убийца подлежит суду. Поскольку же в рассматриваемом нами месте упоминается не только о суде, но еще о сонмище, которое, по постепенному усилению мыслей Спасителя, означает высшее правительственное место, то надобно иметь в виду и самое разделение иудейских судов. У иудеев, по сказанию раввинов, в тех селениях, где находилось менее 120 человек, устроены были судилища, состоявшие из 3 мужей; но в сих судилищах решались только те преступления, за которые взыскивалась денежная пеня. Следовательно, сего суда нельзя разуметь в заповеди не убиеши, которой подлежали смертной казни. В тех селениях, где было более 120 человек, находились судилища, состоявшие из 23 членов. Здесь рассматривались уголовные преступления, как например человекоубийство, хотя судебные решения приводились в исполнение не иначе, как с утверждение синедриона. Сей-то суд разумеется в словах: иже бо аще убиет, повинен есть суду. Главным же судилищем был синедрион, в котором заседали 72 члена. Здесь рассматривались самые важные дела, рассуждали о войне, о мире, о ложных пророках. По мере важности судебных ест, предоставлялось им употреблять и наказания, одни других большие. Меч для наказания убийцы смертью предоставлен был судилищу из 23 членов. Верховное судилище, синедрион, побивал богохульников и ложных пророков камнями. Но употреблялась еще третья, высшая степень смертной казни сожжение огнем. В отношении к сей последней казни особенно замечательна известная долина близ Иерусалима, принадлежавшая сынам Енномовым и потому носившая имя долины Еннома. До времен царя Осии на сей долине иудеи совершали служение Молоху, приносили в жертву детей, сожигая их на огне или проводя чрез огонь; посему на ней курился огонь. Дабы сделать сию долину предметом общего отвращения, благочестивый Иосия повелел бросать туда мертвые трупы, не удостоенные погребения. Там для предотвращения язвы, которая могла родиться от смердящих испарений гниющих трупов, был возжигаем также огонь для сожжения их. Таким образом, сие место возбуждало отвращение и ужас зрителях и потому было весьма выразительным образом места вечных учений, которое посему и получило название геенны, принадлежавшее той ужасной долине. Доказательством того, что слово геенна в настоящей беседе Христовой означает действительно место нескончаемых или вечных мучений, служат следующие слова Самого Христа о геенне: идеже червь с не умирает, и огнь неугасает (Мф. 9:44, 46, 48). Итак, по словам Христом, даже за сердечные движения одного суетного гнева человек подлежит не менее тяжкому суду и наказанию, как у иудеев подлежал самый убийца; а за выражение суетного гнева в неспокойном и неуважительном слове о ближнем он подвергается ответственности, подобной той, какой поддался виновный пред верховным судилищем, на котором осуждались богохульники и лжепророки; за злобное же и презрительное поношение ближнего человека заслуживает геенского огня вечных мучений, которого только образом или тенью был курящийся огонь в долине Енном.

Значение вечных мучений, принадлежащее слову геенна, ведет к правильному разумению и первых двух наказаний. Ибо если геенна, в беседе Христовой, прямо означает место и огонь вечной муки, то и другие судища земной жизни, исчисляемые наряду с геенной, служат в словах Его также образом духовных будущих наказаний. И в самом деле, когда гнев выражается ни словом, ни делом, то он не может и подлежать земному пути; его может видеть и наказывать только Судия Небесный. Правда, для нас сокрыты тайны будущей жизни, мы не можем со всею ясностью показать, чему соответствуют исчисленные Господом наказания. Но если под геенной разумеются вечные мучения, то сонмище или верховное судилище может означать последний всемирный суд, на котором грешники понесут наказание от страха при взоре на величие Судии и о котором самое представление должно приносить тяжкое мучение грешнику еще в сей жизни и особенно по смерти, до всеобщего воскресения. Суд же может означать частный суд по смерти каждого, или так называемые мытарства, в которых грешник подвергнется мучительному истязанию за все мысли и движения сердца, не согласные с законом Божиим.

Таковы наказания, определенные вечным правосудием за самые малые преступления, от которых никто не свободен и которые мы едва почитаем грехами. «Но смотри, – говорит святой Иоанн Златоуст, – как постепенно Господь переходит от малых наказаний к большим, и тем как бы защищает Себя пред тобою, показывая, что Он Сам вовсе не хотел бы употреблять подобных угроз, но что мы сами заставляем Его произносить такие приговоры. Я сказал тебе, говорит Он: не гневайся напрасно, ибо повинен будешь суду. Ты пренебрег этим, смотри же, что породил гнев твой: он тотчас заставил тебя поносить другого. Ты сказал брату своему: рака. За это Я подверг тебя другому наказанию – суду сонмища. Но если ты, презрев и сие, прострешь далее свою наглость, то Я не стану более налагать на тебя сих умеренных наказаний, но подвергну тебя вечному огню геенскому, дабы ты, наконец, не покусился и на убийство. Ибо ничто, ничто не бывает так несносно, как ругательство, ничто столь не угрызает душу человеческую; а чем язвительнее слова обидные, тем сильнейший возгорается огонь. Итак, не почитай за маловажное называть другого уродом (безумным) Ибо, отнимая у брата своего то, чем мы отличаемся от бессловесных и что преимущественно соделывает нас человеками, то есть ум и рассудок, ты чрез это лишаешь его всякого благородства. Итак, не на слова только мы должны обращать внимание, но и на самое дело и на страсть, представляя то, какой удар может нанести слово и какое причинить зло. Посему и апостол Павел изгоняет из Царствия Небесного не только прелюбодеев и блудников, но и досадителей. И весьма справедливо. Ибо поноситель разоряет благо, созидаемое любовью, подвергает ближнего бесчисленным бедствиям, производит непрестанные вражды, разрывает члены Христовы, ежедневно изгоняет любезный Богу мир, своими ругательствами уготовляет диаволу просторное жилище и делает его сильнейшим. Посему и Христос поставил сей закон, дабы ослабить крепость его; ибо Он великое попечение имеет о любви, потому что любовь есть мать всех благ и отличительный признак Его учеников; она одна содержит в себе все совершенства, человеку сродные».

Подобным образом ответствует блаженный Феофилакт на вопрос о строгости наказаний, определенных Господом.

Перейдем теперь к изъяснению и самого предлагаемого Христом убеждения к исполнению раскрытого выше закона любви и мира в отношении к ближнему. В убеждение к сему Спаситель сначала указывает на жертвоприношение, совершаемое не в мире с ближним. Он при сем имеет в виду опять поступки Своего времени. Необузданная мстительность господствовала и в общественной, и в частной жизни иудеев, а фарисейское благочестие думало освободиться от строгости нравственного закона точностью в исполнении обрядовых учреждений и преданий (Мф. 15:7–13). Что же говорит Господь? Он берет во внимание назначенное для угождения Богу учреждение – жертвоприношение – и находит оное неблагоугодным Богу без мира с ближним. Аще принесший дар твой ко алтарю и ту помяиеши, яка брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред алтарем, и шед прежде смирит с братом твоим; и тогда пришед принеси дар твой.

Сии слова Спасителя должны были произвести глубокое впечатление на иудеев. Они представляют иудея в таком положении или в то время, когда он принес уже свою жертву в притвор храма и ожидал, когда священник примет ее, чтобы заклать и возложить на жертвенник. В эту минуту, когда иудей думал приобрести благоволение Божие, он должен был видеть, что для Бога мир с ближними дороже всякой жертвы, что для примирения с братом надобно прервать самое Богослужение,, иначе оно будет не только неугодно, но и оскорбительно для Бога (ср. Мф.6:14; Мк. 11:25; 1Тим. 2:8). Таково значение слов Христовых по отношению к первым Его слушателям, каковы были иудеи. Но поскольку Господь дает законы Нового Завета и о самом действии принесения дара к жертвеннику говорит без указания каких-либо особенностей собственно сыновнего Богослужения то должно относить рассматриваемое наставление Господа и к христианскому Богослужению. Посему, что здесь говорится о жертве, то уже в первых столетиях христианства разумели в особенности о таинстве Евхаристии; и из сего произошло святое правило, чтобы верующие пред приобщением Святых Тайн примирились с ближними лобзанием святым.

Помянеши, яко брат твой имать нечто на тя. Ближний может гневаться за нанесенное ему оскорбление, или по какому-либо только подозрению, или по мне неудовлетворению его самолюбию. Во всяком случае наш долг – заботиться о приобретении сего сердца. Даже и тогда, когда без всякого повода с нашей стороны он сам оскорбил нас, мы должны искать мира с ним. В других местах Священного Писания предписывается вообще мириться с теми, на кого имеем что-нибудь или с кем у нас нет мира (Мф. 6:14; Мк. 11:25; 1Тим. 2:8). А в молитвах Святой Церкви, читаемых пред приобщением Святых Тайн, дается следующая заповедь: первее примирися тя опечалившим, то есть примирись не только с теми, которых ты оскорбил, но даже с теми, которые оскорбили тебя самого. Подобным образом объясняет слова Христовы и блаженный Феофилакт: «К словам аще брат твой имать нечто на тя не присовокупил еще ничего: то есть, справедливо или не справедливо имать он, примирись. Притом не сказал: если ты имеешь что-либо против него, но: если он имеет нечто на тя, постарайся примирить его с собою».

Остави ту дар твой пред алтарем и шед прежде смирися. Слово смирися употребляется для означения взаимного примирения двух лиц между собою (1Кор. 7:11). «Бог отказывается и от собственной чести, – замечает на сие место тот же блаженный Феофилакт, – лишь бы мы хранили любовь… А дар повелевает оставить для того, чтобы поставить тебя в необходимость к примирению; ибо если при сем пожелаешь принести дар твой, то по необходимости должен будешь примириться. Но с сим вместе и то показывает, что любовь есть истинная жертва».

И тогда пришед принеси дар твой. Жертвы не должно оставлять; ее надобно принести после; и тогда она будет приятна Богу. Конечно, не всегда можно исполнить рассматриваемое наставление Господа в буквальном смысле. Посему древние толковники справедливо замечают, что в случае невозможности поступать буквально по наставлению Господа, должно отходить от жертвенника для примирения не ногами, но сердцем. Спасительно и богоугодно просить прощения у других самым делом. Но когда, например, отдаленность расстояния и т.п. не дозволяют исполнить буквально заповедь Спасителя, тогда довольно внутреннего примирения. Сам Господь в другом месте требует, чтобы мы отпускали другим прегрешения во время молитвы, разумея, очевидно, отпущение в сердце (Мк. 11:23).

Далее, в убеждение к соблюдению той же заповеди о любви и мире с ближним, Господь представляет человека немиролюбивого должником ближнего, находящимся с ним уже на пути к судии, который не выпустит виновного из темницы до уплаты последней полушки долга: буди увещаваяся с соперником твоим скоро, дóндеже еси на пути с ним, да не предаст тебе соперник судии, и судия тя предаст слузе, и в темницу ввержен будеши. Амин глаголю тебе: не изыдегии оттуду, дóндеже воздаси последний кодрант. Речь, очевидно, преточная! Образ взят, как можно приметить, из римского судопроизводства, которому в тяжебных делах должны были подлежать и иудеи, современные Христу. По римским законам посредники старались сначала дома примирить ссорящихся, и если не успевали, истец требовал, чтобы виновный шел вместе с ним к претору. Когда побуждаемый не соглашался идти, то истец влек его силою. У судьи – претора не было уже пощады виновному или неисправному должнику. В положении сего должника, пока еще он на пути к судии, представляется человек немирный с ближним. Разрешим черты сего образа или притчи на точные мысли, какие выражены в словах Христовых.

Путь к судии есть образ жизни временной, которая уже в Ветхом Завете называется путем всех людей (3Цар. 2:2; Иов. 16:22). Судией, как и царем, в Священном Писании часто и весьма естественно представляется Господь Бог; ибо судебная и особенно верховно-судебная или царская власть есть отблеск власти Божией. В служителях, которые исполняют повеление судии, мы видим также образ, имеющий духовное значение. В притче о плевелах Спаситель называет лшецами ангелов. Там, где Он говорит о последнем суде мира, ангелы опять представляются служителями всемирного Судии (Мф. 13:39, 49; 24:31). Под соперником, как довольно ясно открывается из слов Спасителя, разумеется человек оскорбленный нами. Под образом темницы в Священном Писании нередко разумеется место вечных мучений (1Петр. 3:19; Откр. 20:7; 2Петр. 2:4, 9; Иуд. 1:6). Спаситель, присовокупляя, что виновный не выйдет из темницы, доколе не отдаст последнего кодранта, указывает на непременность сего наказания; ибо сам собою никто не даст Богу измены за ся и цену избавления души своея (Пс. 48:8–9). В притче о должнике повествуется, что царь повелел бросить его в темницу, доколе он не отдаст своего долга (Мф. 18:34). Но должник не в состоянии был уплатить его (Мф.5:25).

Таким образом, общий смысл всего места есть следующий: и одни сердечные движения несправедливого гнева имеют уже силу и виновность, какие иудеями приписывались убийству, по выходе человека из настоящей жизни, когда будут душу его истязать на предварительном частном суде, горько напомнятся ему все эти грехи внутреннего человекоубийства. Что же касается до выражения суетного гнева в неспокойных словах, в худых отзывах о ближнем, – за подобное унижение образа Божия, по которому человек создан, виновный подлежит такой ответственности, какой иудеи подвергают только богохульников и им подобных оскорбителей святыни: на всемирном Страшном Суде это почувствует и на опыте дознает порицатель ближнего. А гордо-презрительное и злобное слово о ближнем есть вина, достойная прямо вечной смерти; виновные в сих грехах и не очистившиеся покаянием составляют верную и вечную добычу огня геенского. Таков суд правды Божией о нарушении любви и мира с ближним, если виновный не позаботится сколь возможно скорее и искреннее восстановить любовь и мир с ближним! Не думай, чтобы молитва, соединяемая с дарами и жертвами Богу, могла уменьшить виновность немирных отношений к ближним. Напротив, гнев и злоба, особенно выражаемые вовне, испортят самую молитву и сделают все дары пред Богом неблагоугодными. И потому, даже начав молитвенное жертвоприношение и вспомнив о своем долге пред ближним, который тюбою оскорблен и на тебя сетует, прекрати начатое, поспеши к ближнему; если не можешь ногами, то сердцем, и чрез искреннее с ним примирение освободись от своего долга. Так, пока находишься еще. на пути к вечному, нелицеприятному праведному Судии, пока дана тебе возможность развязывать все узлы недоумений ии ссор с ближним, пользуйся сим временем, которое ежеминутно может прекратиться; сколько возможно с твоей стороны имей искренний мир со всеми. Иначе окажешься пред Судией неоплатным должником и останешься навеки в адской темнице. Небо и земля прейдут, а слова правды Божией не прейдут ни в одной йоте или черте.

«Воскресное чтение», 1826

Аз же глаголю вам: яко всяк, гневаяйся на брата всуе, повинен есть суду (Мф. 5:22). В Нагорной беседе Господь предостерегает от разных ложных мыслей, которые внушаемы были иудейскому народу фарисеями. В числе таких несправедливых мыслей была мысль, что будто довольно исполнить буквально требование закона, о душевных же расположениях нет нужды много заботиться. Так объясняли учители иудейские и заповедь не убий; они говорили, что заповедь запрещает насильно отнимать жизнь у другого и ничего более. Таким образом, иудейские учители учили только наружной честности и не заботились о чистоте внутренней. Сын Божий говорит Своим последователям: аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей: не можете внити в Царствие Небесное. Слышасте, яко речено бысть древним: не убий. – Аз же глаголю вам: всяк, гневаяйся на брата своего туне, повинен есть суду. Осмотрим благоговейно учение Спасителя нашего о гневе.

Всяк, гневаяйся на брата туне (напрасно), повинен есть суду. Спаситель объявляет виновным гнев напрасный. Следовательно, Он осуждает не всякий вообще гнев. И точно, не всякий гнев грешен. Когда Господь наш увидел, что в храме Божием продают и покупают, как на рынке, то Он взял бич и бичом выгнал из храма оскорбителей святого храма. Не делайте, говорит Он, дома Отца Моего домом купли. Вот гнев, и гнев Всесвятого! Сей гнев есть святая ревность о славе Отца Небесного, Которому посвящен был храм. В гневе на нечестие евреев, сливших себе тельца из золота и кланявшихся ему как Богу, Моисей разбил скрижали закона, полученные от Бога. Апостол Петр с негодованием отверг дары Симона волхва, которыми тот хотел купить дары Духа Святого. Сребро твое, сказал он, да будет с тобою в погибель (Деян. 8:10). Апостол Павел хотел с палкою прийти к коринфянам, чтобы вразумить некоторых, как следует жить по-христиански. Так бывают случаи, когда не было бы святостью не обнаруживать гнева. Справедлив, законен, свят гнев отца и матери на худое поведение детей. Суд Божий пал бы на них самих, как и на их детей, если бы они смотрели сквозь пальцы на беспорядки детей. Вспомните Илию… Поэтому каждый начальник обязан для удержания силы законов действовать не только мерами кроткими, но и строгими. Счастлив он, если не имеет нужды изъявлять гнев на подчиненных; но несчастен, если, имея нужду действовать строго, действует слабо, – он наносит вред и себе, и подчиненным. И каждый искренний христианин должен скорбеть и негодовать, когда увидел бы наглых хулителей святой веры, изрыгающих хулы на истину Божию: иначе холодность его была бы нечестием против Господа. Так, гнев основанный на законной причине, есть гнев святой, праведный. Другое дело – гнев напрасный: всяк, гневаяйся на брата туне, повинен есть суду. Когда же гнев бывает напрасным? Ах, если смотреть на гнев, каков бывает он у людей, то придется поискать, и не легко найдешь, когда бывает он у людей не напрасным. Гневаются, выходят из себя, на такие вещи, которые имеют все право на внимание признательной любви. Твой отец, твой друг, твой начальник говорят тебе о твоих ошибках с искренним желанием добра тебе. А ты на слова любви отвечаешь словами негодования и брани, осыпаешь возражениями, укорами, упреками, оскорблением. Приди в себя, за что ты гневаешься? Зачем ты любовь святую топчешь в грязи диких чувств и мыслей твоих? Добрый Иосиф сказывает отцу, как обижают его братья, и они после того не хотят говорить с ним и решаются продать его в неволю, к смертельному огорчению отца. Справедлив ли гнев их на Иосифа? Бывает, что гневаются на такие вещи, которые едва ли стоят и мимолетного взгляда. Гневаются на то, что потерян, пропал или уничтожился предмет простой забавы, предмет преступного пристрастия… Стыдно говорить, а надобно сказать, что у иных гнев изливается даже на бессловесных, даже на вещи бездушные. Бывает и то, что гневаются на дело, достойное гнева, но гневаются так, как не следовало бы гневаться. Не напрасный ли гнев, когда в гневе употребляют такие меры против греха, которые только раздражают, а не усмиряют грех? Неосторожное, ненамеренное слово вместо того чтобы покрыть молчанием или исправить словом ласки, преследуешь ты словами бранными, словами злоречия и даже клятвы: справедлив ли ты? Дитя твое сделало неважную ошибку, и ты выходишь из себя, поднимаешь шум и крик? К чему это? Не думаешь ли ты, что дитя не заметит несправедливости в твоем, гневе? Оно заметит твою несправедливость и оставит без внимания свои ошибки. Гневайтеся и не согрешайте, говорит Писание (Еф. 4:20); то есть гневайтеся на дело незаконное, но так, чтобы не преступить границ справедливости. Трудно ли после того увидеть, как преступен, как виновен напрасный гнев? Он, во-первых, оскорбляет в нас любовь к ближнему. Любовь, говорит апостол, долготерпит, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не помнит зла, все покрывает, все переносит (1Кор. 13:4–6). И из истории святых видим, что пока не проникала в сердца их святая любовь, они были жестоки, заносчивы, нетерпеливы, вспыльчивы; но становились кротки и мягки, когда овладевала сердцами их евангельская любовь. Как не ищите, не найдете в напрасном гневе ни кротости, ни снисходительности; он не покрывает, а открывает слабости других; он не знает извинений ошибкам ближнего; все, что любит любовь, оскорбляет гнев.

Гнев преступен и по источникам, из которых происходит. В иных он – плод самолюбия, которое слишком дорожит своим простором жизни и потому восстает с негодованием против самых пустых встреч, например против того, что не так подали чашку. В других гнев – плод гордости, которая высоко ставит свою личность, свои достоинства и малое невнимание к ней со стороны другого принимает за жестокое оскорбление для себя. Противны, оскорбительны Богу источники, из которых возникает гнев.

Гнев виновен и по действиям, которые производит в душе нашей. Что буря в воздухе, то напрасный гнев в душе: мысль, чувства, намерение – все в беспорядке, все в расстройстве бывает от гнева, так что света Божьего не видно в душе. Кто узнает в неистовстве гневной души душу разумную, чудный образ Божества? Увы это образ духа темного! Сколько лжи, клевет, обид, неправоты выбрасывает гневная душа! От гнилых слов, от оскорблений чести доходят до убийства. Если бы только в душах слабых производил гнев сильные опустошения, это бы неудивительно. Нет, и в сердцах подвижников, которые долго трудились на пути самоотречения, гнев, допускаемый по немощи человеческой, производит сильный вред и удаляет от них дух благодати.

Таким образом, понятно, почему Спаситель произносит такой строгий приговор напрасному гневу. Он подвергает его суду и притом неодинаковому, по степени гнева. Всяк, гневаяйся на брата туне, повинен есть суду.

Это гнев сердечный, внутренний, который еще не выразился в словах. Иже аще речет, продолжает Спаситель, брату своему: рака, пустой человек, повинен есть сонмищу. А иже речет: уроде, бессовестный человек, повинен есть геенне огненней. Это значит, что кто выразит гнев свой в укорительном наименовании брата пустым человеком, – тот так виновен пред Богом, как бы он судим был в виде важного преступника пред верховным судилищем. Если же гнев достигает крайней степени, так что гневный называет брата самым поносным именем, каково у иудеев было название бессовестных, то это такой грех, который подвергает виновного геенне…

Чтобы спасаться от гнева, представляй себе чаще и живее безобразие гнева. Для того поставляй себя на месте другого и спрашивай: каково было бы тебе, если бы другой за ошибку неважную осыпал бы тебя бранью? Поставив себя в положение ответственного лица пред гневным, ты скоро и ясно поймешь несправедливость, низость напрасного гнева, легко заметишь и то, как немного нужно для того, чтобы бесчинием гнева не унижать собственной своей души. Во-вторых, как молено чаще имей в виду образец небесной кротости, данный нам небом в лице Спасителя. Научитеся от Мене, яко кроток есм и смирен сердцем, говорит нам Господь и Учитель наш. И подлинно, как велика, как Божественна была кротость Его! Какими оскорблениями преследовали Его иудеи во все продолжение земного служения Его! Беса имать, говорили о Сыне Отца Небесного; Он друг мытарям и грешникам – нарушитель святой субботы, толковали другие. А чего не перенес Он, когда предан был в руки врагов предателем? И на все оскорбления, на все злословия, на все насмешки, на все побои, пощечины, заплевания – ни одного слова гневного, ни одного движения негодования. Христос пострада по нею, говорит апостол Петр, нам оставль образ, да последуем стопам Его, – Иже укоряем не укоряше, страдая не угрожал, предаяше же Судящему праведно (1Петр. 2:21).

Наконец, как и от всякого греха, как и от всякой душевной болезни, нельзя исцелиться от гнева своими силами, без помощи благодати Божией. Потому молись, усердно молись Господу, дабы Он послал тебе дух кротости и терпения. Для того чтобы дать силу любви к другому над силою гнева, – молись в движении гнева и за ближнего, говори от глубины сердца: «Господи! Прости согрешение оскорбившему меня; он человек, как и я». Поверь, молитва подаст мир душ твоей.

Арсений, митр. Киевский. «Воскресное чтение», 1873

Гнев бывает грехом тяжким и смертным, когда обращен бывает на ближнего нашего 1) напрасно – без достаточной причины; ибо Небесный Учитель сказал не просто: всяк, гневаяйся на брата своего, повинен есть суду, но: всяк гневаяйся всуе, 2) соединяется с тайною или явною злобою, продолжительно питаемою, и 3) с желанием мщения и самим мщением при удобном случае. Каждое из сих условий приносит в гнев свою меру тяжести и виновности пред Богом, а все вместе взятые образуют из него грех ужасный и крайне опасный. Отсутствие какого-либо из них, конечно, изменяет до известной степени качество греха, но не отнимает виновности оного. Главный вред, который причиняет нам гнев, состоит наиболее в том, что он открывает в наше сердце вход диаволу и доставляет ему легкую возможность утвердиться в нем; поселяя же диавола, в то же время изгоняет Духа благодати, Который есть Дух мира и любви, и чрез то отчуждает нас решительно от Бога. Посему-то апостол в своем увещании к гневающимся напоминает им: ниже дадите места диаволу.

Гнев бывает безгрешным, когда возгорается не напрасно, но по причине совершенно достаточной и законно уважительной. Причиною же к гневу достаточною и законною не могут быть никакие расчеты житейские или потеря выгод временных, но должны быть единственно оскорбление величия Божия и препинание на пути ко спасению нашему и ближних наших. Ибо, если все мы, по апостолу, должны творить во славу Божию и в свое спасение, то, очевидно, только то, что уничижает первую и угрожает последнему, должно раздражать и огорчать нас; все же прочее как не имеющее цены или имеющее цену только относительную по применению к главной цели бытия, не может само по себе, в случае утраты или ущерба, давать нам права на гнев против ближних наших, как разве в мере, соответствующей значению благ, утраченных в достижении этой цели. Таким образом, не грешат родители, когда, видя беспорядочное поведение своих детей, гневаются и возносят жезл отеческий для наказания строптивых чад своих к их исправлению. Не грешат пастыри Церкви, когда, замечая в сынах и дщерях своей паствы охлаждение к вере, пренебрежение к святыне, нарушение правил и постановлений Церкви о посте и молитве и о других видах добродетели, закоснение во грехе и упорное сопротивление слову обличения и увещания, в праведном негодовании за их непослушание, изъемлют свой меч духовный на поражение непокорных во измождение плоти, да дух спасется. Не грешат правители и начальники, когда, встречая в своих подчиненных своевольство и небрежение, лукавство и мздоимство в исполнении обязанностей своего звания, негодуют и досадуют и свойственными мерами и наказаниями стараются возвратить их к долгу забытому, лишь бы только все это и делалось без злобы и мщения – с искренним желанием блага обществу и пользы наказуемым. Не грешат, наконец, господа и домохозяева, когда, огорченные разного рода беспорядками домашней и внешней прислуги своей, предаются гневу и подвергают виновных наказанию заслуженному, лишь бы и только соблюдалось, сколько возможно, и верное уравнение, а в наказаниях и мера человеколюбия и благоразумного снисхождения к немощам человеческим.

Еще более гнев становится безгрешным, когда вместо ближних наших обращаем его на самих себя, на свои грехи и беззакония, когда на самих себя досадуем, скорбим, болезнуем сокрушаемся и плачем, представляя в уме своем всю тяжесть грехов и всю неблагодарность свою к Богу – Благодетелю.

Гневайтесь, говорит святой Василий Великий, гневайтесь на свои грехи и не осуждайте о грехах ближнего своего, да тако осуждения избудете.

Не судите, да не судими будете, глаголет Господь. Только и здесь нужна нам большая над самими собою бдительность и мудрая осторожность, чтобы, с одной стороны, под кровом тяжких наших скорбей и горьких упреков самим себе за падения внезапные и поползновения случайные, по известной слабости человеческой, почти неизбежные, не закралась в наше сердце так называемая духовная гордость, которая огорчается и сокрушается не тем, что известным грехом оскорблен Бог и нарушен святой Его закон, а только тем, что как мы, которые, по нашему мнению, в духовном совершенстве стоим так высоко, могли вдруг ниспасть так глубоко и унизиться до греха, столь грубого и столько самолюбию нашему противного: в таком случае последняя наша были бы горше первых; а с другой – чтобы, привыкши постоянно заниматься только самими собою, в то же время не приобрели также гибельного навыка равнодушно, без участия, без всяких мер предупредительных и исправительных смотреть на проступки тех из ближних наших, которые вверены Промыслом исключительно нашему надзору и попечению; в таком случае нам угрожала бы участь первосвященника Илии, не за свои грехи, ибо он был муж кроткий и праведный, но за грехи детей своих, за которыми не довольно смотрел и которых не довольно наказывал, хотя отеческими наставлениями нередко вразумлял, – так злополучно павшего.

Но есть средство и грешный гнев превратить в безгрешный. Пророк Давид указывает и пролагает к тому верный путь. Гневайтеся, говорит он, и не согрешайте; а если, подразумевать должно, и случится вам согрешить, то, яже глаголете в сердцах ваших, на ложах ваших умилитеся (Пс. 4:5). Святой Иоанн Златоуст в объяснении сих слов говорит: на ложах умилитеся, сие есть, яже во дни в сердце мыслите, о сем истязайте и обличайте совесть свою в покаянии, на ложах хотящий уснути воспоминающе гроб, смерть, суд и геенну. Итак, вот крайний предел гнева безгрешного: от часов дневных до захождения солнечного. Апостол Павел, приводя сие место из пророка, прямо говорит: солнце да не зайдет во гневе вашем. Следовательно, кто засыпает со злобою на ближнего в сердце, тот тяжко согрешает; кто с тою же злобою пробуждается поутру, тот находится в опасном, хотя и тогда еще, по милосердию Божию, не безнадежном состоянии, а кто и сегодня, и завтра, и послезавтра, в течение нескольких дней и ночей, недель и месяцев, а, избави Бог, и целых лет остается в прежней злобе своей, неумолимой, непреклонной, не ослабляемой временем, но со дня на день усиливающейся и возрастающей, тот близок к своей погибели. Такой человек может быть уверен, что уже не Бог в его сердце обитает, а диавол свирепствует, как властелин жестокий, как повелитель немилостивый, как тиран бесчеловечный, ежечасно и ежеминутно терзающий свою жертву. А от такого недоброго соседства чего можно ожидать доброго? Припомните судьбу Саула, богоизбранного и богоосвященного, что сталось с ним с того времени, как злоба против неповинного Давида поселилась в его сердце? Сколь жалка была его жизнь и сколь несчастный постигнул его конец! А что еще затем по ту сторону гроба должно было встретить его! Смерть грешников люта, взывает пророк, но лютость бедствий и страданий, ожидающих их за смертью, какой язык выразить, какое перо описать может!

Еп. Агафангел и архим. Феодор.

«Православный собеседник», 1856

Другая новозаветная заповедь, законоположения Спасителем также в сличении с ветхозаветным законом и с убеждением к должному исполнению оной, есть следующая: слышасте, яко речено бысть древним: не прелюбы сотвориши. Аз же глаголю вам, яко всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ее, уже любодействова с нею в сердцы своем. Аще же око твое десное соблазняет тя, изми е и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну огненную. И аще десная твоя рука соблазняет тя, усецы ю и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих, а не все тело твое ввержено будет в геенну (Мф.5:27–30).

Речено бысть древними: не прелюбы сотвориши. Во времена того состояния человечества, которое было подобно состоянию молодости (Гал. 4:1–3), когда внутренним движением и расположением естественно стремиться, немедленно по их возбуждении, к внешнему обнаружению, – довольно было удержать законом человека от открытого прелюбодейства, чтобы душа его, не успев истощить в себе естественных остатков первобытной свежести, сохранилась и во внутреннем, нерастленном плотскою нечистотою, целомудрии. Так, Иосиф, убежав от бесстыдной Пентефриевой жены, сохранил целомудрие не только телесное, но и духовное. Потому и дан был древним закон против только внешнего нарушения целомудрия: не прелюбы сотвориши. Теперь фарисей, сохраняя внешним образом целомудрие, мог в своем сердце и духе быть исполнен нечистотою разврата и однако присваивать себе законную правду как не нарушивший буквы законной. Чтобы не разорилась, а сохранилась и исполнилась и сия заповедь в своем духе и существе, требовалось законоположить оную также уже различно от того, как речено бысть древним. Законодатель Нового Завета, с властью и над Заветом Ветхим, дает заповедь о самом существе целомудрия, которое состоит в чистоте и сохранении сердца от самых внутренних нечистых движений и может нарушаться одним взглядом нечистым: Аз же глаголю вам, яко всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ее, уже любодействова с нею в сердцы своем.

Святой Иоанн Златоуст, говорит, что «Иисус Христос запрещает здесь не всякое пожелание, но пожелание, рождающееся в нас от воззрения на жен. Ибо любящий смотреть на красивые лица преимущественно сам возжигает в себе пламя страсти и душу делает пленницею и после сего скоро приступает и к совершению пожелания… Ибо Господь не просто сказал: кто пожелает, поскольку можно желать и сидя в горах; но иже воззрит ко еже вожделети, то есть кто сам производит в себе пожелание, кто без всякого принуждения вовлечет сего зверя в свое спокойное сердце; это уже происходит не от природы, но от нерадения… Посему-то Спаситель не вовсе запретил смотреть на жен, но только запретил смотреть на них с вожделением».

Уже любодействова с нею в сердцы своем (μοιχενειν) – называется преступление против целомудрия в брачном состоянии; однако духовное нарушение целомудрия равно возможно и Христову закону противно, как в состоянии брака, так и вне брака. Но надобно заметить, что преступление супругов против целомудрия важнее преступления безбрачных. Ибо там с удовлетворением нечистому пожеланию соединяется неуважение к благословению Божию, подаваемому в браке, и расторгается самым делом союз, в который введены супруги Богом на всю жизнь.

Труднее для уразумение убеждения к сохранению целомудрия, соединенное в беседе Спасителя с заповедью о целомудрии. Аще же око твое десное соблажияет тя, изми е и верзи от себе: уне бо ти есть, да погибнет един от уд твоих и т.д. Спаситель предлагает в сих увещательных словах самое средство против нечистых пожеланий, подобно как выше, в заповеди о гневе (Мф.5:23–26), присовокупил правило о примирении. То же наставление, только несколько точнее, Он повторяет при другом случае (Мф. 18:8–9; Мк. 9:43–47). Как Господь, говоря о гневе, заповедует для примирения с братом оставлять самое важное дело, каково жертвоприношение, так для подавления нечистой похоти предписывает удалять соблазнительные предметы, хотя бы то был правый наш глаз или правая рука. Глаз у всех народов служит образом драгоценных предметов. Римляне говорили: глаз всего дороже. На то же указывают слова апостола Павла (Гал. 4:15). И не просто о глазе говорит Христос, но о правом глазе: десное око. Таким образом, дабы все тело не подверглось вечным мучением, лучше лишиться самого дорогого, глаза и правой руки, которую не может заменить левая.

Но ужели каждый раз должно отсекать телесный орган, как скоро он как-нибудь ведет к похоти! Если бы при каждом пробуждении нечистых пожеланий необходимо было истреблять телесные органы, то все люди должны были бы обречь себя на извержение глаз, и Церковь Христова сделалась бы обществом увечных. Апостол Павел заповедует хранить тело и пещись о нем (Ефес. 5:29). Сам Спаситель полагает источником блуда и прелюбодеяния не телесные члены, но сердце (Мф. 15:19). Священное Писание ясно заповедует духом побеждать искушения плоти; оно называет греховными членами плоти не уды телесного организма, но блуд, похоть, нечистоту (Рим. 8:4, 13; 6:12–13; Кол. 3:5). Если бы буквально должно было разуметь слова Спасителя, то надобно было бы оправдать Оригена, который сделался скопцом, неправильно поняв другое изречение Господа (Мф. 19:12); надобно было бы исторгнуть язык, когда произносим худые слова, уничтожить слух и т.д. Но, что еще хуже, при всех таких искажениях цель нимало бы не достигалась: похоть не перестала бы жить в сердце, хотя бы все орудия к удовлетворению ее были истреблены. Иоанн Златоуст в самых словах Спасителя находит признак того, что должно понимать их не в собственном смысле. Объясняя сие место, он говорит: «Спаситель произнес означенные слова не о членах. Он нигде не осуждает плоти, но везде обвиняет развращенную волю. Не глаз твой смотрит, но чрез него смотрит ум и сердце. Поскольку, когда душа наша бывает обращена на другие какие-либо предметы, тогда глаз часто не видит предметов, находящихся пред ними. Посему не все должно приписывать действию глаза. Если бы Христос говорил о членах, то бы не об одном глазе сказал, и притом не о правом только, но об обоих. Потому что, если кто соблазняется правым глазом, тот, без сомнения, соблазняется и левым. Итак, почему Спаситель упомянул только о правом глазе и о правой руке? Потому, дабы ты знал, что речь идет не о членах, но о людях, имеющих с нами тесную связь. Итак, если ты кого-либо любишь столько, что на него полагаешься, как на правый глаз, и столько признаешь его полезным для себя, что считаешь его за правую руку свою, – и если он развращает твою душу, то ты и такого человека отсеки от себя». Святой Афанасий, Кирилл, Иларий и Феофилакт относят слова Господа к ближайшим родственникам, которые влекут нас ко греху.

Итак, общий смысл всего места следующий: «И одно внутреннее движение любодейства, возбужденное нечистым взглядом на женщину, уже есть грех любодеяния. Какая же должна быть бдительность, чтобы не потерять целомудрия и не быть осужденным наряду с блудниками! Особенно тяжкий подвиг состоит в том, чтобы остеречься от соблазнителя, каковым может быть человек, нужный для тебя, как правая рука, и дорогой тебе, как правый глаз. В таких случаях не дорожи и правым глазом, отсекай и правую руку, оставайся без нужного и дорогого для тебя человека, прекрати всякие близкие к нему отношения, чтобы избавиться от соблазна и от огня геенского, неминуемо угрожающего тебе за увлечение соблазном».

Новая заповедь Христова законодательства следующая: речено же бысть: яко иже аще пустит жену свою, да даст ей книгу распустную. Аз же глаголю вам: яко всяк, отпущаяй жену свою, разве словесе любодейнаго, творит ю прелюбодействовати: и иже пущеницу поймет, прелюбодействует (Мф.5:31–32).

Здесь Господь даже и совсем отменяет древний закон в буквальном его смысле, но существенно не разоряет, а исполняет и утверждает ту самую мысль, с какою дан был сей закон.

Во времена ветхозаветные, по смыслу и силе закона, жена поставлялась в строгую зависимость от мужа. Отсюда в тех случаях, когда жена по чему-либо становилась противною мужу, и это, по свойству ветхозаветного состояния некоторой младости, немедленно обнаруживалось в самых поступках мужа по отношению к жене, в таких случаях жена подвергалась опасности сделаться жалкою и беззащитною жертвою жестокости и своенравия мужа. Какое же законное предписание нашлось нужным приложить преступлений ради сего последнего рода (Гал. 3:19)? Когда закон первозданной природы о неразрывности соединения двух в плоть едину заглушался юношески стремительными страстями человека; и притом самовластие мужа поддерживалось другим, данным для грешного уже человечества, законом о строгой зависимости жены от мужа, то понятно, что напрасны были бы в подобных случаях какие-либо законные ограничения жестоковыйности человека. Оставалось уступить сей неудержимой в своих стремлениях жестоковыйности, и только защитить, сколько возможно, права и безопасность отвергаемой жены. И закон, дозволив развод без ограничительных условий, требовал только, чтобы самовластный муж сам письменно отрекался от жены, и потому она была бы совершенно свободна от него в. своей дальнейшей судьбе; речено же бысть: яко иже аще пустит жену свою, да даст ей книгу распутную. При установлении Нового Завета было уже совсем иное время. Теперь порочный человек мог предаваться злым страстям не столько по неудободержимому их увлечению, сколько прямо по духовному разврату. Теперь иной иудей с согласия самих законников и книжников мог самовластно отпустить жену, и даже не одну, нисколько не думая о правах жены и собственных обязанностях, о предохранении себя и жены от распутства; и однако, как пред отвергаемою женою, так и пред законом мог он считать себя чистым и правым, если только дал ей разводную на бумаге. Это было бы уже совершенно против смысла и намерения закона о разводе; сей закон дан в смысле охранения безопасности и защиты прав жены, в намерении предотвращения опасных для нравственности и спокойствия беспорядков в супружестве, и теперь сей же самый закон мог быть употреблен именно к порождению и приумножению самых гибельных беспорядков в брачных союзах, к совершенному подавлению прав жены. Итак, чтобы не разорился вконец, а исполнился и был непреложен закон брака в истинном его существе, буква ветхозаветного закона о разводе должна по смыслу и духу сего же самого закона уже потерять свою важность и действие, так что без необходимости разводящиеся и вступающие в новый брак должны быть признаваемы за прелюбодеев. Сей приговор об отменении буквы закона с неограниченною властью над Ветхим Заветом и изрекает Законодатель Нового Завета: Аз же глаголю вам, яко всяк, отпущаяй жену разве словесе любодейнаго, творит ю прелюбодействовати: и иже пущеницу поймет, прелюбодействует.

Изложенное нами изъяснение сего места вполне подтверждает блаженный Феофилакт. Он говорит: «Моисей повелел, чтобы возненавидевший жену свою развелся с нею, дабы не случилось чего-нибудь худшего, потому что возненавиденная могла быть и убита. Но таковый обязан дать разведенной разводную, которая у них называлась отпускною, так чтобы отпущенная уже не возвращалась к нему и не произошло смуты, когда он стал жить уже с другою». И приведя далее слова Христовы: Аз же глаголю вам, яко всяк, отпущаяй жену свою, разве словесе любодейнаго, творит ю прелюбодействовати: и иже пущеницу поймет, прелюбодействует, – блаженный учитель продолжает: «Господь не нарушает Моисеева закона, но исправляет его и запрещает мужу ненавидеть свою жену без вины. Если он оставит ее по уважительной причине, то есть за прелюбодеяние, не подлежит осуждению; а если не за прелюбодеяние, то подлежит суду, потому что тем заставляет ее прелюбодействовать. Но и тот становится прелюбодеем, кто возьмет ее, потому что, если бы никто не взял ее, она, может быть, возвратилась бы к прежнему мужу и покорилась бы ему… А христианину должно быть миротворцем и для чужих, тем более для своей жены, которую Бог совокупил с ним».

Итак, смысл Христовой заповеди против развода есть следующий: «Брачный союз как установленный Самим Богом имеет такую священную важность, что только одна причина, и именно прелюбодейство мужа и жены как явное поругание святыни брака и прямое нарушение сего союза, может сделать развод законным. Если же кто, кроме сего случая, разведется со своею женою, так чтобы она свободно могла посягнуть за другого, то он не иное что делает, как разрешает и дает побуждение своей жене прелюбодействовать от живого мужа. Равно и женившийся на сей жене, разведенной с мужем, прелюбодействует с такою женою, у которой еще жив свой муж».

Прибавление к «Творениям св. отцов», 1853

В ответ на вопрос, позволительна ли клятва, прежде всего требуется правильное изъяснение слов Христовых, в которых представляется она запрещенною. Слова сии читаются так: паки слышасте, яко речено бысть древним: не во лжу кленешися, воздаси же Господеви клятвы твоя. Аз же глаголю вам не клятися всяко: ни небом, яко престол есть Божий: ни землею, яко подножие есть ногама Его: ни Иерусалимом, яко град есть великаго Царя: ниже главою твоею клянися, яко не можеши власа единого бела или черна сотворити. Буди же слово ваше: ей, ей; ни, ни: лишше же сего от неприязни есть (Мф. 5:33–37). Из сего учения Божественного не должно выводить такого заключения, что клятва есть действие безусловно воспрещенное.

Спаситель показал, что взирает на древний закон не в древней только его букве, но и в том его направлении, какое получил он в жизни иудеев и преданиях старцев (Мф. 5:20; ср. Мф.23:16,18). Следовательно, и слова Спасителя о клятве имеют отношение к современным Ему обычаям иудейским.

Пред пришествием Иисуса Христа нравственность иудейского народа пришла в глубокий упадок. Лицемерие фарисейское, вредное учение и пороки саддукеев, своевольные истолкования закона – все сие вместе способствовало к тому, что истинный смысл закона более и более затмевался. По той мере, как исчезала строгость нравов, возрастала между иудеями взаимная недоверчивость – они в сношениях между собой часто не довольствовались одними простыми уверениями. Клятва, поставленная сначала средством к дознанию истины в делах общественных и неудоборешимых, перешла в привычку клясться. В делах житейских и маловажных без нужды и без пользы для ближнего, для целей даже нечистых и предосудительных, иудеи легкомысленно прибегали к клятвенным уверениям. Клятва, по своей сущности орудие истины, стала являться в устах народа покровом обмана и лжи. До какой степени простиралась привычка подтверждать клятвой свои обещание, показывает пример Ирода (Мк. 6:23, 26). Признавая законными некоторые виды ее, иудеи почитали недействительными обещания, данные под другими видами клятвы. От того произошла иная крайность: в клятве не только скрывалась хитрость, но и обнаруживалось суеверие. Пристрастные к частому и ненужному ее употреблению, иудеи, однако, справедливо опасались нарушения третьей заповеди десятословия. Чтобы успокоить совесть, они изобрели клятвенные уверения, в которых совсем не упоминалось имя Божие, а только делалось указание на другие предметы и имена. Свидетельствуясь небом и землею и умалчивая об имени Божием, они еще не видели в том противоречия заповеди, в которой запрещено употреблять имя Божие всуе. Представление о всеведении и вездесущии Божием было устранено; придавая только вид непреложной истины своим словам, легкомысленные мечтали, что не подлежат за сие ответу пред судом Божиим. По свидетельству блаженного Иеронима, «иудеи всегда имели постыдную привычку клясться сотворенными вещами. Клянущийся почитает или любит того, кем клянется. – Клянясь ангелами, Иерусалимом, храмом и стихиями, иудеи чрез то воздавали творениям и вещам чувственным честь, подобающую Богу».

Против сих злоупотреблений поставляет Спаситель заповедь Свою о клятве. Ее воспрещением Он удерживает язык людей легкомысленных, привыкших к частому и ненужному произношению клятвенных уверений. Выражение не клятися всяко направлено против употребления клятвы в делах житейских, во взаимных маловажных сношениях людей между собой, где никто не должен требовать и никто сам собой не должен давать клятву. В ежедневных сношениях, в обыкновенных разговорах довольно сказать – да или нет; а что сверх сего, то уже от лукавого (Мф. 5:37). Если бы даже люди не употребляли имени Божия, а клялись чем-нибудь другим, но без достойных к тому побуждений, и такие клятвы неодобрительны, ибо проистекают от того же духа лукавого, омрачающего умы людей суеверием и заблуждениями. Посему Спаситель осуждает и те, изобретенные иудеями, клятвы, в которых имя Божие не произносится. Ибо и те клятвы, в которых имя Божие не произносится, имеют свое основание в могуществе имени Божия иначе они бессмысленны. Бог делает клятву священною, замечает святой Григорий Богослов. Клятва небом потому важна, что небо есть престол Божий; землею, потому что земля подножие ног Божиих; Иерусалимом, потому что это град великого Царя (Мф. 5:35). Кто, свидетельствуясь сими предметами, оставляет без внимания сокровенное в них пребывание вездесущего Бога, тот оскорбляет достопоклоняемое Его имя. Но иудеи уклонились еще к худшему: они клялись своей головой, как будто имея право на свою жизнь и смерть и совсем забывая о Том, без чьей воли не спадет ни един влас с главы человеческой. Изобличая столь суеверную и безрассудную клятву, Спаситель упрекает легкомысленного: не можегии власа единого бела или черна comвopuтu. Отсюда видно, что Господь представляет клятву как дело священное, к которому не должно приступать легкомысленно. Он воспрещает ослаблять ее силу неразумным и неблагонамеренным изменением того первоначального существенного ее содержания, в котором имя Бога вездесущего, правосудного и всеведущего поставлено в ее основание (Втор. 6:13).

Но, воспрещая употреблять клятву легкомысленно и со своевольными изменениями, Спаситель оставляет неприкосновенными те общественные условия, которые иногда делают ее неизбежною. Все заповеди Христовы даны с тою целью, чтобы человек возвышался до подражания совершенствам Божиим (Мф.5:48), и сею целью должны быть изъясняемы. Нельзя, например, понимать буквально заповедь об извержении соблазняющего ока и отсечении правой руки (Мф. 5:29–30). Если бы христиане еще на земле достигали богоподобного совершенства, если бы честность всякого была несомненна для всех, то и клятва тогда была бы излишня. Но теперь, когда оставлены вкупе расти до жатвы и плевелы, и пшеница, клятва неизбежна, и, вынуждаемая некоторыми чрезвычайными обстоятельствами, она не препятствует совершенству избранных Божиих, если произносится в том духе, какой усвояет ей Спаситель. Он не отменяет древнего закона о клятве и не приводит из сего закона слов: именем Его (да) кленешися (Втор. 6:13, 10:20). Это было бы необходимо, если б заповеданная древним клятва уничтожилась совершенно. Но как дух закона требовал, чтобы клянущийся поставлял себя мысленно пред очами Божиими и страхом Божия вездеприсутствия побуждал себя к исполнению клятвенного обещания, так и Спаситель, обновляя дух сего древнего закона, напоминает слушавшим Его, что при всякой клятве свидетель – Бог, что, следовательно, не избежит Его всеведения и правосудия тот, кто клянется вещами, забывая о Боге. Воспрещением легкомысленной клятвы Спаситель побуждает смотреть на нее как на действие не только священное, но и подвергающее великой ответственности. «Подумай, – замечает блаженный Иероним, – что Спаситель запрещал клясться не Богом, а небом и землею, Иерусалимом и главою твоею».

Сему изъяснению, по видимости, препятствует усиленное речение, употребленное Спасителем, – всяко: вовсе не клянись. Но подобные выражения, служа ограничением предмета, не служат его отрицанием и из духа учения Христова заимствуют свою ограничительную силу. В беседе с Самарянкой Спаситель говорит: грядет час, егда ни в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу (Ин. 4:21); но было бы погрешительно на основании сих слов уничижать места внешнего богопочтения, и Иерусалим доселе служит местом самого благоговейного поклонения Богу. Так же должно судить и о клятве: Спаситель воспрещает клятву, но безрассудную и лицемерную. Такое употребление ее Спаситель хочет уничтожить, когда в другое время, обличая пороки фарисеев, объясняет: иже кленется церковью, кленется ей и Живущим в ней: и кленыйся небесем кленется престолом Божиим и Седящим на нем (Мф. 23:21–22). Изъяснение сие представляется излишним, если бы Спаситель хотел отвергнуть клятву вообще, а не фарисейскую только клятву. Ибо, осуждая пороки иудеев, Он оставляет неприкосновенными важнейшие дела правды и закона: сия подобаше творити, а указывая на извращение заповедей, восстановляет истинный порядок их: фарисее слепый, oчucmu прежде внутреннее… (Мф.5:26).

Когда Спаситель предстал синедриону, Он молчал и не отвечал на многократные вопросы и побуждения со стороны первосвященника. Но как скоро Каиафа употребил имя Божие и сказал: заклинаю Тя Богом живым, да речеши нам, – Спаситель, дав немедленный ответ, чрез сие показал, как свято и достоуважаемо призывание имени Божия даже в устах неправедного судии. Чего не мог достигнуть Каиафа силою первосвященнических прав и своей власти, то получил призыванием имени Бога живого (Мф. 26:62–63).

Итак, заповедь Спасителя о клятве в связи речи и в соображении других слов Христовых внушает нам такое правило: «не вызываться самопроизвольно и легкомысленно на клятву и не требовать ее от других без особенной надобности».

Ту же самую мысль внушают слова апостола Иакова, в которых содержится точное повторение заповеди Христовой о клятве. Он говорит: прежде же всех, братие моя, не кляиитеся ни небом, ни землею, ни иною коею клятвою: буди же вам еже ей, ей, и еже ни, ни: да не в лицемерие (осуждение) впадете (Иак.5:12).

Еп. Агафангел архим. Феодор.

«Православный собеседник», 1856.

Епископ Михаил. «Толковое Евангелие»

Продолжая новозаветное духовно-нравственное законодательство, Иисус Христос говорил: слышасте, яко речено бысть: око за око и зуб за зуб. Аз же глаголю вам: не противитися злу. Но аще тя кто ударит в десную твою ланиту, обрати ему и другую: и хотящему судитися с тобою, и ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу: и аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два. Просящему у тебе дай и хотящего от Тебе заяти не отврати (Мф.5:38–42).

Слышасте, яко речено бысть: око за око, зуб за зуб – законы, изложенные в Исх. 21:24; Лев. 24:20; Втор. 19:21. Строгие, даже суровые, законы эти даны были не для того, чтобы друг у друга вырывали глаза, но дабы удерживали руки свои от обид; ибо угроза, заставляющая страшиться наказания, обуздывает стремление к делам преступным (св. Иоанн Златоуст, ср. бл. Феофилакт). Хотя закон же сам и пророки ограничивали действие этого закона, запрещая и обличая любомстительность (Лев. 19:18; Плач. 3:27–30; Прем. 24:29), тем не менее закон этот был в действии, и, будучи дан, как и другие подобные законы, по жестокосердию или жестоковыйности или грубости иудеев ветхозаветных, не согласен с высокою любовью христианскою, и потому требовал отменения или лучше усовершения.

Посему Господь полагает решительную преграду такому злоупотреблению и разорению древнего закона о возмездии, противопоставляя букве оного благодатный закон новозаветной правды, которая на обиду ответствует готовностью принять еще новую обиду, неправую притязательность удовлетворяет сугубо, и тем паче готова на всякие уступки для просящих, отрекаясь от всякого возмездия. Аз же глаголю вам: не противитися злу, и т.д.

Чувство кротости и любви, заповеданное в сих словах Спасителем, было во все времена отличительным признаком тех, кои истинно принадлежали к Церкви Его. Оно ясно выражается у апостолов (Рим. 12:19–21; 1Фес. 5:15; 1Кор. 6:7; 1Петр. 3:9). Но само собою разумеется, что Христовы правила о терпении обид, об отречении от возмездия как направленные собственно против иудейской любомстительности, не исключают не только общественных мер к ограничению зла и наказанию делающих зло, но и частных усилий и забот о ненарушимости правды, о вразумлении легкомысленных обидчиков, о доведении злонамеренных до невозможности вредить другим. Ибо иначе самые духовные Христовы законы мы по-иудейски обратили бы только в букву, могущую послужить к успехам зла и к подавлению добродетели. Итак, хотя Спаситель изрек заповедь в виде общего правила, но исполнять ее буквально во всех случаях без исключения было бы несогласно с духом христианского учения и с другими изречениями Господа и апостолов. Христианин есть сын Небесного Отца (Мф.5:45) и благодатный общник Божественного естества (2Петр. 1:4). Любовь христианина должна иметь в себе характер любви Божией. Но любовь Божественная неразлучна со святостью и премудростью и потому не только допускает и терпит зло, но и ограничивает и наказываемого как по внутренним свойствам Божественной природы, так и для уврачевания зла и для блага человечества. Подобным образом и любовь христианина должна терпеть зло только в той мере, в какой оно остается более или менее безвредным для славы Божией и для спасение человеков. Если вечное благо не совмещается с злом, то любовь христианина должна ограничивать и наказывать зло, и эта обязанность наказывающей любви по Божественному установлению возложена на начальство (Рим. 13:1–4).

Итак, изречение Спасителя, понимаемое по духу христианской истины, заключает в себе следующий смысл: «Вы, ученики Мои, должны быть свободны от любомстительности, должны делать для оскорбителя более того, чего требует он от вас, если это только не противно славе Божией, благу общества и самого оскорбителя». Сему объяснению не противоречит связь слов Спасителя; ибо, как мы видели, заповедь Христова клонится не к ограничению наказания зла, но к искоренению любомстительности в учениках Христовых.

Что сие объяснение проистекает из духа Христова, это подтверждается другими библейскими изречениями Апостол Павел, узнав о тяжбах христиан Коринфской церкви, не решительно исключает оных из общества христианского (1Кор. 6:7), а говорит только: для чего они не хотят лучше быть обиженными, но обижают сами? Он называет начальство слугою Божиим, отмстителем, в гневе злое творящим (Рим. 13:4). В других местах Сам Христос дозволяет Своим ученикам удаляться от гонений бегством. Что касается действий Спасителя и апостолов, то в Евангелии (Ин. 18:23) видим пример, что Господь Сам при ударении Его в ланиту не исполняет буквально Своей заповеди – подставлять и другую бьющему; но, напротив, спрашивает оскорбителя: аще глаголах добре что Мя бивши? Апостол Павел везде признает в начальстве долг наказывать зло и, в случае оказываемой ему несправедливости, вместо того, чтобы страдать, обращается к начальству (Деян. 16:35–10; 22:23–29; 25:9–11). Когда первосвященник повелел бить его по устам, то он отвечает ему с укоризною (Деян. 23:2–4); и когда стал оправдываться в своих словах, то раскаивался не в укоризне, но в том, что по неведению укорил первосвященника – начальника народа. Мф.5:41. И аще кто тя поймет по силе поприще едино, иди с ним два.

Образ речи заимствован от восточного, собственно персидского, распространившегося и в Палестине и на Западе, обычая или способа пересылки каких-либо важных документов или приказаний. Со времен Кира установлено было, что курьеры, везшие какие-либо приказы от станции до станции имели право требовать себе проводников и принуждать к тому силою в случае нежелания (Геродот 8,98; Ксенофонт Кироп. 8, 6,17). «Принудить – значит влечь кого неправедно, без всякой причины и с обидою. Но и на сие будь готов, так чтобы ты готов был больше страдать, нежели сколько тот тебе вредит» (св. Иоанн Златоуст). Общий смысл: если потребуется твоя услуга далее несправедливой с принуждением, окажи двоякую услугу.

Что касается в особенности сего правила: просящему у тебе дай и хотящаго от Тебе заяти не отврати (Мф.5:42), то в разумении и исполнении оного также не должно, по-иудейски, связываться одной буквой. Ибо буквальное разумение и исполнение сей заповеди может вести иногда к поступкам, совершенно противным духу христианства. Так, карпократиане оправдывали удовлетворение похоти тем, что сего требует сама природа, а требование просящего, говорили они, должно исполнять. Блаженный Иероним ограничивает предмет даяния просящему собственно духовными дарами. Но нет сомнения, что Спаситель имел в виду и телесные или внешние благодеяния, как видно из дальнейшего наставления – вообще добро творить ненавидящим (Мф.5:44). Только в других местах Нового Завета предписываются правила благотворительности, определяющие некоторые условия для нее и указывающие на некоторые степени благотворения. Аще бо усердие предлежит, говорит святой апостол Павел (2Кор. 8:12), поскольку аще кто имать, благоприятен есть, а не поскольку не имать. Он же пишет в другом месте (Гал. 6:10): темже убо дóндеже время имамы, да делаим благое ко всем, паче же к присным в вере. И еще: аще же кто о своих, паче же о присных не промышляет, веры отверглся есть, и невернаго горший есть (1Тим. 5:8). Впрочем никак не должно, с другой стороны, и ограничивать самый дух рассматриваемых Христовых заповедей. «Что же, неужели мне нагому ходить, скажешь ты?» – говорит святой Иоанн Златоуст и продолжает: «Не были бы мы наги, если бы в точности исполняли сии повеления» и ниже еще: «Не будем почитать невозможными повеления Господни. Они и полезны, и весьма удобны к исполнению, если только мы будем бодрствовать». И действительно, существенная сила сих заповедей Христовых состоит в том, чтобы нам в своем духе и сердце отвечать на обиду не только прощением оной, но и полною готовностью принять еще новую обиду, чтобы сердечною любовью стремиться к удовлетворению и успокоению всякого просящего. А что касается до внешнего обнаружения такой христианской настроенности, то самая любовь христианская, служащая для оной основанием и законом, не допустит, например, подать нож требующему его убийце или безумцу; всеусильно воспротивится содействию и сопутствованию человеку, идущему на худое дело, успокоит и удовлетворит прежде присных по вере, нежели чуждых, и т.д.

Итак, общий смысл всего места таков: «В Новом Завете, согласно, впрочем, с духом и истинными требованиями ветхозаветного закона, злу не должно противопоставлять зла; не враждою и обидою должно ограничивать, обезоруживать и вразумлять враждебность обидчика, но любовью, готовой принять от него и другую обиду, готовой дать ему вдвое против того, чего насильно требует его жадность. Тем паче в тех случаях, когда кто действительно в чем-либо нуждается и просит сего скромно и униженно, любви христианской свойственно быть готовой даже на сугубые услуги, по крайней же мере на полное удовлетворение просителя. И только бы совершенно сроднилась с сердцем человека такая любовь Нового Завета, сама она будет для него правилом и руководством в том, как поступать во всех разнообразных отношениях к просителям и обидчикам».

Д. Державин. «Воскресное чтение», 1828

Как ни высоки требования любить врагов, благотворить гонителям и т.д., однако не только сердце соглашается с ними, хотя и не может не бояться немощи человеческой, но и разум невольно должен признать справедливость этих требований. Без всяких хитрых доказательств, к каким обыкновенно прибегает мудрость человеческая, Небесный Учитель одним словом доказал, что эти великие требования любви суть вместе и требования справедливости: «Поступайте с людьми так, как хотелось бы вам, чтобы и они поступали с вами». Что может быть справедливее, законнее этого требования? Итак, хотите вы, чтобы вас любили все без исключения, даже и враги – любите же и вы всех без исключения, даже и врагов. Хотите ли вы, чтобы вам благотворили, вас благословляли, за вас молились, прощали вам ваши проступки – все, даже и враги, – делайте и вы то же. Хотите ли вы, чтобы вам помогали в ваших нуждах: давали, например, взаймы даже и тогда, когда вы не можете дать процентов и даже обеспечить уплаты, давайте и вы, если имеете возможность, не только тем, которые могут платить проценты и обеспечить заем, но и тем, которые не могут этого сделать; и если хотите, чтобы с вас не требовали уплаты без всякой жалости, с насилием и жестокостью, когда вы не в состоянии уплатить, – не будьте и вы безжалостны к неимущим должникам. Одним словом, имейте всегда пред очами совершенное милосердие Отца Небесного и подражайте Ему, если хотите быть сынами и наследниками Всевышнего. Что может быть справедливее этих требований? Этот закон совершеннейшей любви не есть ли вместе с тем и закон совершеннейшей правды? Так, любовь и правда – в сущности одно, и только в нашем больном зрении они двоятся. Но вот правила, соблазняющие многих: «Ударит ли кто тебя по щеке, подставь другую; оспаривает ли кто у тебя верхнюю одежду, уступи и рубашку «Неужели в самом деле, – спрашивают с недоумением, -должно беспрекословно выносить все оскорбления, самые унизительные, вроде пощечин, и уступать неправде, которая готова ограбить вас?» Иисус Христос заповедует о высочайших подвигах христианской любви и самоотвержения прямо и положительно, без ограничений и условий. Так и исполнять нужно заповедь Христову. Подвиги такой высочайшей любви и самоотвержения не для всякого из нас, христиан, сразу могут быть доступны; к таким подвигам нужно идти путем долгого упражнения своих нравственных сил и духовного воспитания. Кто достигает в такую меру нравственного совершенства, тот исполняет учение Христово о любви без условий и ограничений. Святая Церковь наша прославляет нестяжательных бессребреников и таких нищелюбивых благотворителей, которые жертвовали всем достоянием своим по любви к ближним, которые не только отдавали свою последнюю рубашку просящему у них, но и полагали собственную душу за них; Святая Церковь прославляет в сонме святых своих таких смиренных и безмолвных тружеников на подвиге терпения, которые благодушно и с любовью переносили всякие оскорбления, удары и страдания; Святая Церковь прославляет и таких подвижников нестяжательности, которые собственными руками помогали вору забрать у них имущество их. Но повторим еще, это такие высокие подвиги любви и самоотвержения, которые не всякий может понести. И если бы нам хоть малым чем приближаться к высокому духу таких подвигов любви Христовой!.. Кто не достиг такого нравственного совершенства и не в состоянии понести таких подвигов, для тех из нас открыт законный путь удовлетворения за обиду, нанесенную нам, за похищение нашего имущества и т.п. С этой стороны предполагается само собою ограничение в учении евангельском о подвигах любви и самоотвержения; но это такое ограничение, которое относится собственно не к смыслу и широте заповеди о любви, а к немощам нашим.

Есть и другого рода ограничения этой заповеди, ограничения, которые по существу своему не суживают смысл заповеди, расширяют его. Мы призываемся учением Христовым в перенесение личных обид и притеснений. Но, если ты имеешь дело с вором, который своим ремеслом вредит благосостоянию общества, и ты из боязни потакаешь ему и не стараешься предать его в руки правительства и суда – в таком случае ты грешишь против заповеди о любви к ближнему. Если ты поставлен судьею и в этом звании по чувству личного снисхождения будешь укрывать от закона, оправдывать воров и грабителей, то ты грешишь против заповеди о любви, хотя бы ты думал, что думаешь это из побуждений любви и снисхождения.

Если же, христианин, близкий твой нанес тебе оскорбление по каким бы то ни было побуждениям, в минуту ли душевного расстройства, или в горячем споре, или потому, что он предубежден против тебя клеветою злых людей, нанес оскорбление по горячности характера и неумению сдерживать себя, – в этих и подобных случаях, христианин, прости, прости ему от всей души, по-братски, как бы ни было глубоко оскорбление; скорее перенеси новое, только не мсти. Твое терпение, твоя уступчивость, твое снисхождение обезоружат оскорбителя и возбудят в нем искреннее раскаяние; напротив того, излишняя взыскательность превращает ничтожную вспышку в упорную вражду. Сколько таким образом наше щекотливое самолюбие и гордость рождают непримиримых ненавистей! Как часто неразрывные друзья делаются заклятыми врагами только потому, что один из них не хотел снести какого-нибудь обидного слова. Прощение вольных ли то, или невольных и случайных оскорблений есть и благоразумный, и благородный поступок.

Подобным же образом мы должны вести себя, когда дело касается нашего имущества. Если тать, или грабитель по ремеслу, судия-мздоимец, торговец-обманщик, или сосед-сутяга посягают на нашу собственность, то мы должны не мстить ему лично, а имеем право и обязаны защитить свою собственность судом. Мы обязаны это сделать, во-первых, для себя, по естественному чувству самосохранения, если похищение так значительно, что доводит нас до нищенской сумы, потому что в этом случае уступчивость есть безрассудство. Мы еще более обязаны защищать свою собственность для своей семьи, если имеем ее, чтобы ради бессовестного и безбожного грабителя не пустить семью по миру. Мы обязаны даже предать хищника в руки правосудия для блага целого общества, чтобы других спасти на будущее время от его покушений. Наконец, мы обязаны это сделать для блага самого хищника, потому что хищников уступчивость делает более наглыми, а сопротивление и наказание обуздывает и даже исправляет.

Но, христианин, если брат твой голодом и всякого рода лишениями доведен до отчаяния и, забыв стыд и совесть и пренебрегая опасностью, простирает руку к твоей собственности, нужно ли говорить тебе, как ты должен поступить в этом случае? Не говорит ли тебе твое собственное сердце, что тут место не сопротивлению, а состраданию, не наказанию, а милосердию? Не говорит ли тебе собственный здравый смысл, что это не обыкновенный хищник, которого нужно обуздывать, а несчастный, которого нужно спасти от голодной смерти, – озлобленный, которого ожесточенное сердце нужно смягчить участием и любовью. Итак, в этом случае исполни заповедь Господню буквально: если он требует у тебя верхнюю одежду, отдай и рубашку; то есть дай ему больше, чем сколько он у тебя требует. Такого рода преступника в образцовых государствах даже уголовные законы, обязанные для защиты прав граждан внимать только голосу правосудия, и те отличают от преступников в собственном смысле и смягчают для них наказания. Но правосудие общественное не может оказывать этим несчастным столько снисхождения, сколько они заслуживают, как потому, что и не имеет права на то, так и потому, что не может хорошо знать их. Потому частные лица, сами обиженные, христианским милосердием обязаны своею любовью смягчать строгость общественного правосудия.

Но одни ли эти несчастные поручены нашей любви и милосердию, а те, враги наши, гонители, обидчики и хищники преданы на жертву нашей злобе и лишению? О, нет! Любовь наша должна обнимать и этих: любите врагов ваших, заповедал Господь, делайте добро ненавидящим вас, благотворите проклинающих вас и молитесь за обидчиков и гонителей, да будете сынами Вышнего, Который благ далее и к неблагодарным и злым. Подражай, христианин, этому совершенному, всеобъемлющему милосердию. Если враг твой страждет, забудь все оскорбления и спеши к нему на помощь – и, если алчет он, снабди его хлебом; если жаждет, напои его; если встретишь осла своего врага заблудившимся, вороти и отдай ему (Притч. 21:22); если встретишь упавшим от бремени, не проходи мимо, но вместе с ним, твоим врагом, подними измученное животное (Исх. 23:4–5); вообще отнюдь не питай ненависти к врагу своему в сердце, не враждуй, не мсти (Лев. 19:17–18). Так повелевал даже ветхозаветный закон, уступавший евангельскому в кротости. Даже и предавать оскорбителя или хищника справедливому наказанию должно не из мщения – не со злобною радостью, даже не с холодным бесстрастием судьи, а с любовью, с искренним желанием исправить его, подобно тому как врач дает больному горькое лекарство или отсекает больной член для того, чтобы спасти больного. Пусть любовь определяет и наказание, и меру его, и смягчает его суровость. Вся вам любовию да бывают.

Нет, подумает, может быть, не один из нас, это возможно только для Бога, а не для человека. Я могу подавить в своем сердце раздражение против человека, случайно, без явного намерения оскорбившего меня; я мог не только без всякого усилия простить несчастного, которого нищета заставила протянуть руку к моей собственности, но и готов даже от всего сердца помочь ему; я понимаю, как бесчеловечно мстить в подобном случае: я могу даже простить и врага, если с искренним раскаянием он будет просить у меня прощения; но любить закоснелого врага, благословлять проклинающего меня и молиться за гонителя – нет, это выше сил человеческих, это невозможно! – Нет, видно, возможно, когда Господь повелевает: Он, конечно, знает, что возможно и невозможно; видно, возможно, когда и Церковь, во исполнение Его заповеди, в своих молитвословиях заставляет нас молиться за ненавидящих нас. Конечно, невозмоно достигнуть такого невозмутимого незлобия и кротости, чтобы ни от каких обид не зашевелилось в сердце раздражение; не этого требует слово Божие: гневаясь, говорит Давид, не согрешайте (Пс. 4:5). Раздражение извиняется; не должно только допускать гневу заглушать чувство любви, превращаться в злобу и увлекать нас к мщению. Вот чего требует от нас Господь, и это возможно. Подумайте только, что враг ваш и гонитель есть, однако, брат ваш о Христе; а перестает ли брат любить даже врага – брата, или отец перестает ли любить преступного сына? Подумайте еще, что вы сами нередко бываете виновны против ваших ближних, и даже, может быть, были виновны против него, врага своего, и, следовательно, имеете нужду в снисхождении. Подумайте, что, если не вашей виною он стал вашим врагом, то в том, что у него такое порочное и злое сердце, непременно более или менее виновно дурное воспитание, дурные примеры, несчастные обстоятельства. Подумайте, наконец, что злой человек, обижающий вас, есть опасно больной, который, обижая вас, делает гораздо более вреда себе, чем вам, потому что вам он причиняет только временный вред, а себе вечный, связывая свою душу грехом. Недаром простой народ с глубоко верным чувством называет преступников, преданных в руки правосудия, несчастными. Сообразите же все это и скажите, не естественно ли вместо ненависти чувствовать сострадание к самому лютому врагу? Отчего же нам, однако, так трудно прощать врагов? Не от того ли, что наше сердце вообще отвыкло от любви и стало слишком самолюбиво? Так, изнеженный человек не может вынести тех тяжелых трудов, какие выносит поденщик. Вглядимся беспристрастно в наше сердце: какими чувствами оно постоянно питается? Хорошо ли знакома нам любовь не только ко врагам, но даже к нашим сродникам, к благодетелям? Осмотримся кругом, в каких отношениях мы друг к другу? Надменность и презрение к низшим, притеснение и грабительство слабых, зависть и ожесточение к высшим, соперничество к равным, вражда даже к тем, с которыми природа связала нас священными узами – к родителям и детям: вот печальная, но верная картина наших отношений, плохо прикрытая вежливостью, приличиями. Любовь, эта небесная гостья, низведенная Христом на землю, кажется, снова улетела в родное небо и оставила землю в жертву самолюбию. Мудрено ли после этого, что мы не в силах любить своих врагов?

«Воскресное чтение», 1821

Христианскому философу Константину, нареченному Кириллу, предложен был сарацинами вопрос, касающейся любви ко врагам. Они говорили: «Если Христос есть Бог ваш, то почему вы не делаете того, что Он повелевает: молиться за врагов, добро творить ненавидящим вас, обращать ланиту биющим; вы же не так, а совсем противно поступаете: изощряете оружие против враждующих, выходите на брань с ними и умерщвляете их». Блаженный Кирилл спросил в свою очередь: «Если в каком-нибудь законе предлагаются две заповеди и обе даются людям для исполнения, то кто будет истиннейшим законоблюстителем: тот ли, который исполнит одну заповедь, или тот, кто исполнит обе заповеди? «Без сомнение тот, – отвечали сарацины, – который исполнит обе заповеди». Тогда философ сказал им. «Христос Бог наш повелел нам молиться за обижающих нас и благотворить им; но Он же заповедал нам: больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя, (Ин. 15:13). Поэтому мы терпим обиды, причиняемые каждому из нас отдельно, но в обществе защищаем друг друга и полагаем свою жизнь за братий наших, дабы вы, увлекая их в плен, не пленили вместе с телами и души их, склоняя благочестивых к своим злым и богопротивным делам».

«Воскресное чтение», 1825

Но неужели в самом деле грешно давать другим взаймы в ожидании отдачи? Нельзя сказать этого безусловно: в наш век, да и всегда, благовременное одолжение при нужде стоит иногда не менее прямой благотворительности или безвозвратного пожертвования. И Сам Спаситель когда говорит: взаймы давайте, ничего не ожидая, этими же словами показывает, что давать взаймы можно. Каким же образом все это примиряется само с собою? Мы знаем, что бывают различные роды ссуд и одолжений: одни делаются с явною целью помочь собрату, облегчить беду его, без всяких лишних притязаний и соединяются с терпеливостью относительно возвращения им взятого и снисходительною невзыскательностью в случае его несостоятельности, особенно если она непредвиденна; другие употребляются как средство воспользоваться чужою бедою для извлечения себе какой- либо прибыли, или же хотя и делаются по прямому уважению к нужде другого, но, не будучи плодом бескорыстного добросердечия, при первом же замедлении возврата, хотя бы и невольном, вызывают гнев благодетеля и только обращаются в повод к вражде и жестокостям с его стороны. Очевидно, что между тем и другим разница большая. Есть возможность совместить требование бескорыстной щедрости с делом временного одолжения собрату: это будет выполнено тогда, когда мы, имея средства, будем с такою же точностью в этом случае, как и во всяком другом, следовать правилу: просящему у тебе дай (Мф. 5:42), когда не будем требовать себе излишних и стеснительных для ближнего вознаграждений, когда, наконец, дав ему ссуду, не будем много заниматься тем, в какую пору и с какою исправностью она будет возвращена, и даже рассуждать о том, будет ли она когда-нибудь возвращена. Внешняя форма отношений наших может оставаться в обыкновенном своем виде; но тут сила в том уже, как мы внутренне относимся к этому делу, до какой степени тут действует наше бескорыстие и наше доброжелательство другому. Но, разумеется, все наставления Христовы клонятся к тому, чтобы мы вообще как молено более совершали дел благотворительности безвозмездно и без житейских расчетов, имея в виду одну небесную награду.

В таких-то действиях должна показывать себя наша любовь к ближним. Тогда только и будет снята та преграда, которая мешает ей стать на степень совершенства и всеобщности; тогда только и окажется, что мы любим других не своекорыстною любовию грешников, а тою, какая свойственна людям обновления и сынам Вышнего. И будете сынове Вышнего, продолжает Спаситель. Почему же? Яко Той благ есть на безблагодатныя и злыя, – потому что Всевышний благ и к неблагодарным, и злым. Любовь наша, если хочет быть достойна благодати нашего усыновления, должна сама быть сродною любви Божественной и действовать по образу ее; а эта присносущная любовь непрерывно промышляет о благе и спасении каждого из нас, несмотря на те ежечасные и тяжкие ей оскорбления и на ту забывчивость к ее благодеяниям, какие встречает с нашей стороны. Потому и говорит Спаситель в заключение: будите убо милосердии яко же и Отец ваш милосерд есть (Мф. 5:36). Таким образом, указав нам сперва следовать примеру нашей естественной любви к самим себе, Христос возводит нас потом к другому, высшему и совершеннейшему образцу – образцу любви Божественной и в этом последнем открывает непрерывный путь усовершения нашей любви как относительно силы ее, так относительно чистоты и святости побуждений.

«Воскресное чтение», 1823

Рационалисты часто говорят об идеале, к которому должен стремиться человек; но их идеал отвлечен, как идея, и в отношении к усовершенствованию человека совершенно бесплоден. Самое их учение об этом предмете, как ни кажется просто и определенно, лишено не только жизни, но далее и смысла. «Если ты имеешь, – говорят они, – любовь к прекрасному, то имеешь и любовь Иисуса. Если ищешь идеала, то ищешь Иисуса. Если молишься идеалу прекрасного, то молишься Самому Иисусу Христу. Ты истинный, в таком случае, христианин. Только древние христиане поклонялись символам; а нынешний христианин должен поклоняться духом и истиною».

По этому странному суждению о христианстве и нравственности были бы истинными христианами все философы, все избранные мыслители искусства и литературы. Ибо разве они не любят идеала? Разве своего гения не посвящают поклонению прекрасному? И их идеальный Христос не составляет ли для них всю религию?

Но что это за Христос, который требует от своих поклонников только литературных цветов и фимиама прекрасных искусств? Что это за религия, где искусство заступает место Богопочтения, наука заменяет добродетель, гений почитается святостью? Можно ли назвать истинным христианином того, чья вера есть взор, устремленный на умственный идеал, чья надежда есть только славная мечта, и чье поклонение оканчивается коленопреклонением пред божеством разума?

Как относится это почитание безличного идеала к истинной добродетели и нравственному усовершенствованию человека? В состоянии ли этот идеал освятить философов, которые почитают себя жрецами его? Что эта религия идеала, которой народ не понимает и которой имя даже служит для него загадкою, что она может сделать для добродетели, и какую святость может произвести в народе? Найдете ли вы отца, или мать, или дитя, которые бы силою этого идеала и подражанием этому абстрактному Христу когда-нибудь нравственно образовались и просветились?

Нет, только определенно обозначенный, личный, живой идеал силен, действителен и плодоносен в великом деле усовершенствования человека. Кто этот идеал? Отец Небесный, совершенства Которого мы видим в лице Богочеловека Иисуса Христа. Так как Божественное Существо невидимо и непостижимо для твари, то Единородный Сын Божий благоволил снизойти на землю, облекся в естество человеческое и не только явил в Себе бесконечные совершенства Отца Небесного, но и указал нам путь к уподоблению этому высочайшему идеалу. Аз есмь, говорит, путь, истина и живот: никтоже приидет ко Отцу, токмо Мною. Аще Мя бысте знали и Отца Моего знали бысте. Якоже Аз во Отце, тако и Отец во Мне. Аз и Отец едино есма (Ин. 14:7–10).

В чем же состоит то Божественное совершенство, которому мы должны подражать? В святости: по звавшему вы Святому, говорит апостол, и сами святи во всем житии будите. Зане писано есть: святи будите, якоже Аз свят есмь (1Петр. 1:16). Этого совершенства всего более требует от нас Отец Небесный. Он есть высочайший и чистейший Свет, и потому пятно греховное для Него нестерпимо, и Он отвращает очи Свои от человека грешника: измыйтеся, требует Он, и чисти будите, отымите лукавства от душ ваших пред очима Моима (Ис. 1:16). Единородный Сын Божий, Иисус Христос, для того и пришел на землю, для того и пролил Свою драгоценную Кровь, чтобы искупить грех наш и представить нам образец жизни святой и Богоугодной: Он дал Себе за ны, да избавит ни от всякого беззакония и очистит Себе люди избранны, ревнители добрым делом (Тит. 2:14). Да и не естественнее ли всего подражать святости? Премудрость Божественная непостижима, всемогущество бесконечно: Богом не может сделаться человек. Одно поистине возможно для нас, существ сотворенных и ограниченных: это – повиноваться святой воле Божией; воля же Его есть святость наша (1Фес. 4:3), как говорит апостол. Повиновение воле Божией и составляет то драгоценное преимущество, которое возвышает нас над неразумною природою и приближает к Богу. В душе каждого из нас есть уже образ Болшй. Надобно только, чтобы мы чтили этот образ и не помрачали его страстями, которые низводят человека до уподобления неразумным животным. Надобно, чтобы мы истинно любили своего Господа; а эта любовь поведет нас путем, прямо ведущим к Богу. Сам Спаситель встретит нас на этом пути Своею благодатною помощию, Сам вознесет и прославит.

Свт. Филарет, митрополит Московский

Весь народ искаше прикасатися Ему: яко сила от Него исхождаше и исцеляше вся (Лк. 6:19). Что это за сила, которая исхождаше от Господа Иисуса и исцеляше вся? – Не иная, как сила Его Божеского естества, соединенного с естеством человеческим, и Его человечества обоженного. Сила Божества бесконечно велика, так как все Его свойства бесконечны, и вечно деятельна, так как все Его свойства вечны и непреходящи. Итак, сила Божества не только деятельно исходила из Его сокровенности во время шестидневного творения, но деятельно исходит и после оного, по реченному Господом: Отец Мой доселе делает, и Аз делаю (Ин. 5:17). Она исходит в мир невидимый и действует, как первоначальный Свет, просвещающий вторые светы, чистые умы, – как неточная Жизнь, оживляющая и облаженствующая бессмертное бытие духов. Исходит в мир видимый и действует, как Свет, который во тме светится (Ин. 1:5), который просвещает всякаго человека грядущаго в мир (Ин. 1:9), как Жизнь, которая оживляет смертное и мертвое воскрешает. Святой апостол Павел видит и свидетельствует, что Сын Божий носит всяческая глаголом силы Своея (Евр. 1:3), что мы в Боге живем, и движемся, и есмы (Деян. 17:28), что Он дивным образом приближается к нам, да поне осяжем Его и обрящем, яко не далече от единаго коегож до нас суща (Деян. 17:27). Но поскольку опыт веков показывал, что дух человеческий не умел обрести и духовно осязать приближающегося к нему Божества и, вопреки своему назначению к блаженному общению с Богом, погрязал в тварях, в тлении, в смерти, то неистощимый в средствах милования Бог изобрел новый, необычайный способ преподания Своей животворной и спасительной силы человеку. Это уже не только приближение Божества к человеку, но соединение Божества с человечеством в лице Богочеловека Иисуса Христа, в Котором, по изъяснению апостола, живет всяко исполнение Божества телесне (Кол. 2:9). Его человечество исполнено и орошено Божественною силою, по ипостасному, или единоличному в Нем соединению Божественного и человеческого естества; а поскольку восприятое им и обоженное человечество есть едино естественно со всем родом человеческим, то оно есть открытый для всех человеков и неистощимый источник Божественной благодатной, животворящей, всеисцеляющей, спасительной силы. Такова сила, которая исхождаше от Господа Иисуса и исцеляше вся. Еще ли кто спросит: исходит ли она от Него и ныне? Прежде вопроса уже ответствовал на сие апостол: Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки (Евр. 13:8), – Той же и днесь, с тою же силою, от Него исходящею и исцеляющею вся; поскольку это сила Божественная, и следственно, не временная, не преходящая, но вечная и вечно действующая, и преимущественно на желающих и ищущих прикасатися Ему.

Свт. Филарет митрополит Московский.

Из Слова в день памяти святителя Алексия.

Какие плачущие находятся на пути к блаженству? Христос Спаситель ублажает нищих, не просто, но нищих духом (Лк. 6:20). И когда, по сказанию святого Луки, говорит: блажени алчущии ныне: яко насытитеся (Лк.6:21), Он ублажает не алчущих хлеба, потому-что насыщение хлебом не есть блаженство, но, как полнее и яснее сказует святой Матфей, блажени алчущии и жаждущии правды (Мф.5:6). Сообразно с сим надлежит рассуждать и о плачущих. Блаженны плачущие духом и, по духовному побуждению, плачущие о правде и добродетели, которой не имеют, оплакивающие неправды и грехи, которыми обременены, плачущие от скорби: духа, что прогневали и прогневляют Бога, и потом от любви духа, что при всем делании видят себя не довольно соответствующими Божией любви и милосердию.

Из сего можно усмотреть и то, почему желающий достигнуть блаженства недолжен миновать пути слезного. Первозданный, непорочный человек блаженствовал в раю без слез и путем радости шел к высшему блаженству небесному. Но когда, прельщенный духом злобы, человек преткнулся и пал грехом, райский путь радости скрылся от него; и Сам Бог как праведный Судия и вместе как человеколюбивый Врач поставил его на путь плачевный, когда сказал Адаму, указуя на проклятую в делах его землю: в печалех снеси тую вся дни живота твоего (Быт. 3:17); когда сказал Еве: умножая умножу печали твоя и воздыхания твоя (Быт.3:16).

Что Бог поступил в сем как праведный Судия, сие понятно само собою. А что Он поступил в сем и как человеколюбивый Врач, сие требует изъяснения.

Христос Спаситель сказал: Царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17:21). Оно есть в нас, конечно, не в полноте, как оно есть на небе, но, по крайней мере в начатке, когда живет в нас благодать Божия, когда вселяется Христос верою в сердца (Еф. 3:17). По прямой с сим противоположности справедливо можно сказать, что и царство диаола, или иначе ад и самый огнь геенский, не в полноте, а в начатке внутрь человека есть, когда живет в нем грех. Сей скрытый огнь оказывает себя в действиях. Он непрестанно возжигает в душе грешника желания к новым грехам и жжет совесть (1Тим. 4:2), темным, но всегда мучительным сознанием зла, при особенных обстоятельствах разгорающимся в пламя отчаяния. Посему, как для угашения пожара нужна вода, так для угашения неестественного огня греховного душе нужны слезы покаяния. Как для уврачевания расстройства в здоровье, произведенного роскошью и неумеренностью в пище и питии, употребляются горькие врачевства, так для уврачевания души, зараженной впечатлениями греховных услаждений, требуются скорби покаяния и горькие слезы.

Мир не любит плакать, когда не исторгает слез страсть или беда. Он любит веселие или смех. Спешит скачущею ногою достигнуть минутного блаженства. Кажется, он стремится теперь к такому совершенству суеты, чтобы совсем ничего не делать, а только забавляются увеселениями, столько говорят о них, и пишут, и печатают, что непонятно, как людям не наскучит веселие, простираемое до пресыщения и утомления.

Знаете ли, думаете ли вы, куда ведет сей путь, к каким последствиям, приближает сия всепоглощающая страсть к увеселениям, к роскоши, к непрестанным чувственным наслаждениям? Суд уже произнесен; и произнесен таким Судиею, Которого определения неизменны, потому что Он бесконечно праведен и вечен. Горе вам смеющимся ныне: яко возрыдаете, и восплачете (Лк. 6:25). Это ныне, которое вы с такими усилиями наполняете обаянием и мечтами, вскоре прейдет; обаяние и мечты исчезнут, и вы восплачете расстройстве вашего внешнего благосостояния, о расстройстве здоровья, о расстройстве сил душевных, и, что всего плачевнее,возрыдаете, наконец, о том, что не плакали кратковременными слезами покаяния и умиления, которые принесли бы вам вечное утешение, и что кратковременным веселием и смехом купили себе вечные, палящие слезы.

Свт. Филарет Московский.

Слово в день тезоименитства государя императора

Тако да просветится свет ваш пред человеки (Мф. 5:16). Чтобы узнать, кто сии люди, которых Евангелие призывает светить прочим человекам, надлежит обратить внимание на обстоятельства, в которых Господь изрек заповедь света: Да просветится свет ваш пред человеки. Евангелист Матфей описывает сии обстоятельства так: узрев же народы, взыде на гору: и седшу Ему, приступиша к Нему ученицы Его.. И отверз уста Своя, учаше их (Мф.5:1–2). Итак, поучение. Христово было ученикам Христовым; и, конечно, высокая заповедь светить человекам относилась преимущественно к высшему разряду сих учеников, то есть к двенадцати апостолам, так как, без сомнения, к ним относится следующая часть поучения Христова: вы есте свет мира. Не может град укрытися верху горы стоя (Мф.5:14). Апостолы стояли на горе учения, которую теперь видим, и просветились светец закона духовного; потом на горе Фавор, – и постигли свет молитвенного созерцания; потом на Сионе, – и озарились светом воскресения; на Елеоне, – и возводили, очи к свету обожения человечества во Христе; наконец паки на Сионе, – и наполнились светом Духа Святого. Так, возвысясь в духе, они уже не могли укрыться в естественной простоте своей и необразованности. Молнии света, не убивающие, но животворящие, проливались из них не только на землю Иудейскую; но и на языческий мир, лежащий в сугубой тьме неведения и пороков, и преобразовали его в мир света, в мир истины и добродетели, в мир христианский.

Так это дело апостольское, а не наше? – помыслит, может быть, слышащий. Следственно, дело света – не наше дело?

Удержим помысел без нужды торопливый. Возвратимся к зрелищу Христа, учащего на горе.

Узрев же народы, взыде на гору: и седшу Ему, приступиша к Нему ученицы Его. И отверз уста Своя, учаше их. Учениками язык апостольский часто называет не одних апостолов, но и всех с верою слушающих и приемлющих учение Христово. Что и в сем обширном смысле можно и должно принять наименование учеников, употребленное в приведенном теперь сказании евангелиста, в том удостоверяет замеченное им обстоятельство: узрев народы. Если бы поучение Господа относилось только к двенадцати апостолам, для чего бы евангелисту сказывать, что оно началось, когда Господь узрел народы?

Странно вообразить человеколюбивого Иисуса, узревшего народы, оставившего их без внимания и отверзшего уста Своя только для двенадцати человек. Не так поступал Он обыкновенно. Что нужно было говорить собственно для апостолов, то говорил Он им особо без народа: особь учеником Своим сказаше вся (Мк. 4:34). А когда видел пред Собою народ, не пренебрегал им и не лишал спасительного слова: виде Иисус народ мног и милосердова о них, – и начат их учити много (Мк. 6:34). Итак, нет сомнения, что и тогда, как Господь, узрев народы, поучал на горе, проповедь Его не к одним апостолам относилась, но касалась и каждого из народа, кто имел уши слышать и сердце веровать.

Теперь найдено, что если мы и не апостолы, а принадлежим только к народу верующих; тем не менее и для нас есть доля в Нагорной проповеди Христовой, и нам нечто сказано в сих словах: да просветится свет ваш пред человеки: дело света духовного нам не чужое.

Тако да просветится свет ваш пред человеки. Каким образом? – Господь продолжает: яко да видят ваша добрая дела.

Вот очень простая тайна света! Добрые дела – вот свет, который всякий издавать может! Добрый пример – вот способ, которым каждый может распространять свой свет между другими! И вот явственная черта Божественности учения Христова, что она, восходя превыше высокого созерцания, в то же время нисходит до самого простого разумения и всякому доступного исполнения.

Чтобы распространять между человеками свет, или иначе сказать, истину и добро, для сего, кажется, мы не знаем более открытых способов, как три следующие: слово, власть, пример. Слово действует убеждением, власть – праведно употребляемым могуществом, пример располагает к подражанию. Не всем дается дар и право действовать словом разума и премудрости; ко власти, особенно высшей и обширнейшей, немногие призываются Провидением; но все могут действовать добрым примером, между тем как и особенной силе слова или власти он сообщает от себя новую силу. Посему судите, как важен добрый пример.

Свт. Филарет Московский.

Из Беседы пред молебствием и присягою

московского дворянства

Если для непогрешительного и успешного совершения всякого дела много может усердная молитва, то почему в некоторых случаях сия великая помощь нашей доброй воле признается как бы неудовлетворительною и требуется еще клятва именем Божиим? Во-первых, потому, что добрая воля не у всех и не всегда непоколебима; во-вторых, потому, что добрая или недобрая воля, благонамеренность или неблагонамеренность скрываются в душе действующего и невидимы другим. Прияв силу от молитвы, ты приступаешь к делу общества и должности с решимостью действовать верно, с надеждою действовать общеполезно. Но могут встретиться препятствия, искушения, прельщения, опасения: добрая воля может поколебаться и удалить от себя благодать молитвы. На сей случай и предстанет тебе, как новая опора для подкрепления доброй воли, данная тобою клятва именем Божиим и с нею страх всевидящего и нелицеприятного Судии Бога. Ты действуешь для правительства и общества с добрым намерением; положим, знающие тебя верят сему; но незнающих тебя, конечно, более, нежели знающих; может случиться, что иные не поймут твоего дела; иные, предусматривая, что верность твоя может быть и искушаема прельщениями, лишениями, опасностями, усомнятся в ее непоколебимости; а иные по собственной неблагонамеренности припишут твоему делу недоброе намерение и распространят недоверие к тебе. Подобным же образом случиться может недостаток и доверия и у тебя к другим, и у многих ко многим. Что должно из сего произойти? Очевидно, недостаток взаимного общественного доверия: при недостатке общественного доверия, может ли быть общественное единство? При недостатке общественного единства, может ли вполне раскрыться и правильно действовать общественная сила? Как же может существовать общество? Как поддержать его? Нетверды земные основания; ломки плотские опоры: найдите для общества утверждение и опору в крепости Божией, в силе имени Божия. Призовите Бога во свидетельство и в помощь вашей верности, которую вы решились хранить, в отмщение вашей неверности, которой вы решились не позволять себе; иначе сказать, дайте клятву именем Божиим. После сего каждый верующий в Бога, подобно вам, должен верить вашей верности в делах правительства и общества, потому что верит помощи Божией, торжественно вами призванной; потому что верит верности Божией, которая, без сомнения, оправдает вверяющихся ей и не попустит святому имени Божию ненаказанно быть покровом неверности. Так, удовлетворительная клятва именем Божиим утверждает, подкрепляет, охраняет общественное доверие и, вследствие того, общественное единство и общественную силу.