Константин Николаевич Сильченков
Некролог
Умолкла цевница, которая возглашала, Спаситель наш,
словеса Духа Святого.
Да огласит она чертог Твой!
Умолкла громкая цевница, возглашавшая Закон Твой;
безмолвной сделала ее смерть.
Да возгремит она на брачной вечери Твоей!
Привержен он был к истине и другим возвещал
правое учение.
Да защитит его истина Твоя; да покроет его
правое учение Твое в час откровения Твоего!
С тем же упованием, какое имели святые отцы от
века, усердно трудился он.
Да упокоится же он в пристани Твоей!
Хвала Тебе Господи, слава Отцу Твоему, поклонение
и прославление Святому Духу Твоему во все времена!
Из твор. св. Ефрема Сирина
20 февраля текущего года после напутствия Св. Тайнами скончался преподаватель Харьковской Духовной семинарии Константин Николаевич Сильченков. Покойный был сын священника в одном из сел Воронежской губернии. По окончании курса в Воронежской Духовной семинарии Константин Николаевич в 1889 году поступил в Московскую Духовную академию, в которой помимо общеобязательных предметов, изучил еще полный курс специальных, именно: историю и разбор западных исповеданий, историю и обличение русского раскола, общую гражданскую и русскую историю, латинский язык и его словесность и немецкий язык. При неутомимом трудолюбии и прекрасных дарованиях он во все время образования своего в Академии занимал первое место в разрядном списке студентов Академии, и потому при окончании курса Советом Академии был удостоен степени кандидата Богословия и утвержден в ней с правом при искании степени магистра не держать нового устного экзамена. Как лучший студент своего курса, он был оставлен при Академии профессорским стипендиатом для приготовления к профессорской кафедре. В 1894 г. в феврале, за неимением свободной кафедры при Академии, Константин Николаевич был определен преподавателем Богословия в Харьковскую Духовную Семинарию. Как прекрасному знатоку французского языка (покойный был женат на француженке, им же самим обращенной в Православие), Константину Николаевичу Правлением Семинарии было поручено преподавание французского языка в Семинарии. В 1896 г. за представленное в Совет Академии сочинение «Прощальная Беседа Спасителя с учениками», Константин Николаевич был удостоен Советом Академии и утвержден Святейшим Синодом в степени магистра Богословия.
Роковая болезнь, сведшая Константина Николаевича в могилу, чахотка, издавна подтачивала силы его, и он таял как свеча, так что и для него самого и для всех знавших и посещавших его лиц с каждым днем становилось яснее и яснее, что жизнь его постепенно угасала. Таким образом, смерть не застала Константина Николаевича не подготовленным к ней. В последние дни жизни своей он несколько раз причащался Св. Таин, приобщился он их и за три часа до смерти.
Личность Константина Николаевича как преподавателя хорошо известна его сослуживцам и ученикам. Поэтому говорить что-нибудь о нем в этом отношении совершенно излишне. Достаточно заметить здесь только, что по богатству познаний своих и серьезному отношению к преподавательскому делу ему следовало бы занимать место не учителя Семинарии, а профессора в каком-либо высшем учебном заведении. Излишне здесь говорить и о личных, частных отношениях почившего к своим сослуживцам и воспитанникам, в которых (отношениях) ярко обнаруживались обаятельные качества души почившего. Это был, как все мы знаем, воистину благороднейший человек, который всегда умел отдать должную дань чужому мнению и стоял выше разных мелочей, так часто вплетающихся в нашу жизнь. Мы напоминаем здесь об удивительной в наше время глубокой религиозности почившего и необыкновенной отзывчивости его на вопросы и явления современной религиозно-нравственной жизни. Он не только следил за ними, обсуждал их в беседах с близкими ему лицами, но еще не смотря на свой злой недуг, находил время и силы печатно отзываться о них как это известно читателям «Веры и Разум» и других Богословских журналов. При обсуждении и освещении этих вопросов Константин Николаевич всегда стоял на строго-православной почве. Это был убежденный православный христианин, истинный слуга Христов, всецело возлюбивший истину Христову и служивший ей не щадя ни сил своих, ни здоровья, пока, как созревший плод, не был взят рукою Господа в тот мир, где сияет не вечерний свет Небесного Царствия.
21 февраля в 8 ч. утра, последовал вынос покойного Константина Николаевича из его квартиры в Семинарскую церковь о. Ректором, протоиереем И. Знаменским, о. Инспектором и о. Духовником Семинарии. Заупокойную литургию и чин погребения совершил совместно с Семинарским духовенством и ключарем собора Преосвященный Владыка Стефан. Величественное Архиерейское служение с особенною силою будило лучшие стороны души лиц бывших в храме, и потому все стоявшие вокруг гроба товарищи и ученики покойного с особенным чувством молились об упокоении души благороднейшего человека, талантливого и благожелательного преподавателя и истинного христианина. Теперь, когда волнение душевное, вызванное смертью Константина Николаевича, немного успокоилось, мы не можем не принести от лица всей Семинарской корпорации глубочайшей благодарности Владыке Стефану за то внимание, которое он проявил к Семинарии, прибывши помолиться над телом скромного по положению преподавателя Семинарии и напутствовал его в мир загробный. В наше время, когда так часто забывают, что воспитание и наука важны для общества не тем, что дают разного рода привилегии, а тем, что имеют в себе свойство поддерживать подъем духа воспитанников в их благородных стремлениях, поистине поучительно было видеть как наш иерарх в воспоминание о трудовой деятельности почившего и в назидание всем учащим и учащимся благоволил разделить скорбь Семинарской семьи и выразил это совершением заупокойной литургии и отпеванием почившего Константина Николаевича. Да продлит Господь жизнь Владыки за это на многие годы.
На Божественной литургии во время причастия память почившего почтил следующим словом преподаватель Семинарии С. И. Чистосердов.
«Скажи ми, Господи, кончину мою,
и число дней моихъ – кое есть, да
разумею, что лишаюся азъ»
Всякий раз, когда смерть напоминает о себе своим грозным и неожиданным похищением кого-либо из среды нашей, – сам собою вырастает вопрос о смерти, – вопрос роковой для каждого из нас, – вопрос неизбежный, вечный, такой вопрос, который самою неизвестностью своею смущает наш дух. В жизни много бывает скорбей и неудач, разных бед и тревог, безысходных нужд и невыразимых страданий: ново всех подобных обстоятельствах, как бы ни были они тяжелы и безнадежны, всегда остается луч надежды, вызывающий человека на борьбу с ними, всегда остается искра огня в сердцах, ободряющая нас, хотя бы и неосуществимой на деле возможностью, что вот еще немного подождать и потерпеть, – и беда пройдет, положение изменится к лучшему, обстоятельства жизни улыбнутся счастьем! И нет на земле такого состояния, где бы не было надежды на возможность выйти из него. Но вопрос о смерти не может обольщать нас никакими надеждами.
Во всем человек может сомневаться и все отрицать, но не было еще случая, чтобы кто-либо из людей мог усомниться в действительной неизбежности своей собственной смерти! Эта истина выше даже всякой возможности сомнения в ней: с каждым вздохом, с каждым ударом сердца, с каждым мгновением своего существования на земле мы идем неизбежной дорогой к осуществлению ее, мы приближаемся к своей цели – к своей смерти. Да, смерть неизбежно для каждого из нас, и эта – то неизбежность свидетельствует нам о беспомощности нашей против нее.
Стоя пред гробом невольно скажешь в душе: жалкий человек в своей беспомощности!.. Страшит нас такая беспомощность, – страшит она ужасом самой смерти, которая беспощадно истребляет все.
Страшит нас смерть и самою неизвестностью за гробом. Никто не оживал, чтобы нам сказать, что чувствуют, что мыслят там отцы, супруги, дети... И таин жизни за могилой никто не в силах разгадать...
Мрачна могила, грозен последний час. Но этот мрак ужасен там, где веры нет, где правит всем порок и заблуждение. Душа же верующего озарена божественным светом среди ужасов смерти, и аще пойдет посреди сени смертной, не убоится зла, потому что она в Боге... Смерть теряет грозный вид для человека глубоко – верующего. Не страшит путь смертный, не страшит могила того, кто проникнут верой во Христа! Этот путь уже освящен: им шел наш Искупитель, бесконечно возлюбивший нас. Не страшны и болезни смерти тому, кто сердцем взирал на распятого за нас Страдальца, ибо что значат наши страдания, если сравнить их с тем, что претерпел за нас наш Спаситель на Кресте.
Тот спокойно встречает смерть, кто в жизни своей не закрывал данных ему от Бога талантов, но возрастал и совершенствовался духовно, руководимый законом Христовым.
Что же скажем мы об отношении к смерти почившего? Как назовем мы его жизненный путь? Поистине, смерть была для него приобретением. Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, кое есть, – вот постоянный вопль его возвышенной христианской души. Этими словами псалмопевца, этим постоянным памятованием о конечной цели своего земного странствования определился и весь путь жизни нашего почившего сослуживца.
Его жизненный путь всегда был залогом того блаженного пути, на который теперь вступила душа усопшего. Вся жизнь его, насколько она была открыта для нас, является самым убедительным подтверждением того, что почивший был глубоко верующим человеком, истинным христианином.
Не вера ли живая и сердечная, служила для него светочем на жизненном пути? Не добродетель ли была целью его жизни? Не любовь ли к Богу и ближним лежит в основании всей его деятельности, которой он всецело посвятил свой богатоодаренный ум, многообразные знания и прекрасные качества своего сердца и воли. Кто из нас не знает об его усиленных умственных занятиях, проистекавших не из честолюбивого желания приобрести известность, а столько же из-за любви к знанию, сколько и из стремления оказать посильную помощь другим. Такое же доброе употребление постоянно делал он и из прекрасных качеств сердца и воли. Щедро наделила его этими качествами природа, прекрасно развил и направил их он сам. Доброта, теплота души, готовность быть полезным для своих ближних, служить им: таковы отличительные качества его сердца. И не зарывал он в землю этих талантов; не замыкался самолюбиво с своими добрыми качествами в себе самом, а всецело посвятил их на пользу близких. В горячем желании принести посильную пользу лицам, интересующимся вопросами религии, пролить свет и разъяснить существующие в области Богословия недоразумения и тем оградить и укрепить «слабых духом» просиживал он иногда целые ночи над изложением своих богословских взглядов и мнений, не щадя и без того надорванного здоровья.
Учил он истинам веры и нравственности не наукою только, – но и своею жизнью. Его жизнь была подтверждением тех высоких нравственных начал, какие излагал он с кафедры пред учениками, по обязанности наставника. Эта жизнь в Боге и служит основанием того высоконравственного настроения, которое проникало всю жизнь почившего, выражаясь при этом в глубочайшем смирении. Довольство своим скромным положением, проистекавшее из полной преданности Промыслу Божию, определяющему жребий человеческий, было самою видною чертою его отношений к самому себе, к своему положению.
Последнее время его жизни весьма ясно свидетельствует о его высокой настроенности, о великой преданности воле Божией. Господь судил ему нести тяжелый крест продолжительной тяжкой болезни. Но никогда не было слышно от него ропота на этот крест; никогда в рассказах его о своей болезни мы не слышали ни раздражения, ни нетерпения. Всегда была видна такая покорность и преданность воле Божией, такое невозмутимое спокойствие, что казалось, он ведет речь о чужих недугах, и не тяжких недугах. А то спокойствие, с которым он смотрел на приближавшийся час смертный, ясно говорит нам, что ум его верил в отрадные истины вечной жизни и воскресения, а в этой вере находил оружие против страха смерти. Многократное очищение себя от грехов исповедью и приобщением св. Таин Тела и Крови Христовой в последние дни ясно свидетельствуют, что усопший наш сослуживец искал себе оправдания и очищения от грехов в крестных заслугах Божественного Искупителя. После этого можно спросить: скорбеть ли нам только у гроба его? Не всякий ли и из нас пожелает себе такой многоплодной жизни, при ее чрезмерной краткости, – а главное такой христианской кончины? По истине, угодна Господу душа его: почему и взялся он от среды лукавствия в место вечного упокоения.
Возлюбленный собрат и товарищ! Не венец похвал намеревался я сплести тебе настоящими словами, ведь похвалы не нужны тебе. Подвигнула меня к этому слову личная к тебе любовь, слившаяся с любовью к тебе наших общих сослуживцев. Цветок общей любви да увенчает твою главу, служа залогом нашего непрестающего общения, ибо любы неколиже умираетъ.
Выражением этой нашей любви к тебе пусть будет выполнение твоей последней, безмолвной просьбы, влагаемой в твои уста св. Церковью: «всех прошу я и молю, взываешь ты, непрестанно о мне молиться Христу Богу.., да вчинитъ мя идеже светъ животный».
Мы веруем, что со духи праведних почиет душа твоя и ты услышишь сладчайший глас Господа Вседержителя: рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего. Аминь.
Перед отпеванием же обратился к почившему с следующею речью воспитанник 6 – го класса Платонов:
Дорогой наставник!
Еще не много времени, еще несколько молитвенных вздохов о тебе, – и мы в последний раз дадим тебе целование нашей любви; еще, затем, несколько мгновений – и грозно прозвучит тот роковой глагол времен, когда ты будешь принят холодной землей и скроешься на веки от наших взоров. В этот-то торжественный для твоей души и печальный для всех нас момент нельзя удержаться от того, чтобы не запечатлеть в последний раз и навсегда твоего духовного облика таким, каков он остался у нас после твоего последнего свидания с нами. Конечно, не мне слабому характеризовать твою личность: на это не хватит у меня ни сил, ни умения: я вкратце лишь скажу о том, каковы чувства ты оставил в нас, твоих учениках, по своем отшествии.
Прежде всего чувство уважения к тебе, как образцу в терпеливом обхождении с нами. Вот припоминается мне по этому случаю один из твоих уроков, по характеру большею частию между собою сходных. Поднимается кто-то из учеников и просит тебя разрешить его недоумения. Ты отвечаешь... но видно не сразу понимают тебя, не тотчас обнимают со всех сторон тот предмет, о котором говоришь ты, – почему вновь вопрос за вопросом предлагают тебе, представляют возражение за возражением... Тяжелая работа предстоит в таком случае; ведь и на этот вопрос необходимо полно, точно ответить, и тот не оставить без надлежащего рассмотрения; трудно разобраться не волнуясь в предполагаемом противоречивом материале и здоровому человеку... А ты был болен... Твой продолжительный и изнурительный недуг казалось бы давно должен надломить твою крепкую волю, сделать тебя нетерпеливыми чрез то неспособным беспристрастно отнестись к предлагаемым вопросам... Но ты внимаешь им, ты терпеливо разбираешь то одно недоумение, то другое, внося свет в смущенную душу, разрешая запросы пытливого ума...
Такое отношение возбуждало в нас смелость говорить с тобой, так что редкий из уроков твоих проходил без оживленных бесед. Но очень может быть, что иногда мы увлекались ревностию не по разуму, может быть злоупотребляли твоим добрым отношением к запросам нашего ума и сердца, доставляли тебе неприятные минуты, тем самым может быть усугубляли твою болезнь, потому, здесь пред гробом, от души просим себе прощения: прости нам, наш дорогой страдалец; забудь, терпеливец, наши оскорбления!..
Но не одним терпением ты возбуждаешь в нас уважение – нет; помним и не забудем того, как ты в каждом несовершенном нашем ответе на свой вопрос, – ответе, где было лишь слабое напоминание верной мысли, – ты умел найти и развить полностью действительное решение; ты ободрял нас этим, возбуждал более сильное желание ожидать твоих новых вопросов и решать их.
Ты, затем, старался находить в нас все доброе, все высокое, все благородное; ты с сожалением высказывал свое разочарование по поводу того или другого нашего поступка; ты не мог удержаться от радости, когда видел, что мы или предполагаем сделать что-нибудь доброе или уже сделали и, конечно, всеми силами своего больного организма старался поддерживать это доброе и укреплять его... Ты старался видеть в нас юношей, не слепо повинующихся авторитету других, или твоему, произносящих за тобою без рассуждения тот или иной приговор чему-либо – нет, ты обращался к нашему «я», старался его вызвать к деятельности, всем показывал, что хочешь нашего свободного отношения к тому, что читали мы бывало в классе, вывода о нем нашего личного.
Сказать ли о том, каков был ты у себя, когда мы по какому-либо делу приходили к тебе.
Там вовсе не было официальности, там мы говорили с тобою, как с хорошим знакомым, чувствовали себя вполне дома, так что уходя от тебя постоянно говорили: «хорошо к нему ходить, прелестно он нас принимает»!
Наконец, должен ты стяжать уважение своею строгостью и взыскательностью, этими свойствами своей педагогической деятельности по отношению к нам. Сим свойствам ты остался верен до конца, потому что сознавал их значение, потому что считал их проявлением своей любви к нам. Ты понимал, что целью твоей деятельности должно быть наше благо, воспитание в нас добрых начал; потому показывал на деле, что любовь не следует смешивать со слабостью, которая потворствует дурным наклонностям человека, которая боится прибегнуть к строгим мерам для исправления порочных; ты показывал поэтому, что здравая любовь может быть строга и бдительна, только бы при посредстве ее предохранялись питомцы от увлечения дурным. Так что за эту строгость и взыскательность ты поистине достоин нашего уважения и почтения. Но так как по ученической слабости мы тебя часто в этом отношении не понимали; так как нашей лени порою были неприятны твои сии добрые качества; так как мы часто учебными своими неудачами доставляли тебе много неприятностей, то во имя той любви, учение о которой ты нам много раз излагал, прости доставленные нами тебе такие неприятные минуты!.. Когда же предстанешь пред престолом Господа Славы, Праведного Мздовоздаятеля, то во имя той же любви, помолись за нас, да просветит Господь наш ум, да вразумит наше сердце, да направит Он на благое нашу волю!.. Мы же, в свою очередь, так как сам ты теперь нуждаешься в молитвенной нашей помощи, помолимся от всего сердца любящему всех Богу о твоем упокоении: со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего Константина, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная... А если у гроба этого позволительно и земное выражение признательности тебе пред разлукой с тобою, то вот тебе наш от сердца земной поклон.
По окончании отпевания тело усопшего было вынесено из храма на руках учениками его и при пении «Святый Боже» препровождено на Холодногорское кладбище при участии Семинарского духовенства, а также о. Инспектора классов Харьковского Епархиального женского училища, в сопровождении всей Семинарии и многочисленного народа. На гроб покойного были возложены венки от сослуживцев и воспитанников.
Многие из бывших учеников покойного Константина Николаевича состоят в сане иереев и совершают бескровную Жертву у престола Божия. Да вознесут они свои усердные молитвы к милосердному Богу об упокоении души усопшего раба Божия Константина.