Письмо к А. И. Кошелеву235
В последнем письме твоем, любезный друг Кошелев, ты объявляешь мне о твоем отъезде за границу, а между тем адреса своего туда мне не приложил, хотя пишешь, что от меня письмо ожидаешь в генваре. Теперь только узнал я, что ты уже возвратился236, и спешу отвечать на твое письмо вопросом: какое новое впечатление произвела на тебя Германия? Каждое живое замечание твое было бы драгоценною новостью для меня, зарытого в белевских снегах237 и слушающего только свист белевской метели, под музыку которой рассуждает поп о нравственных качествах его дьячка и дьякона. Мне сдается, однако, что на Западе должны быть какие-нибудь признаки новой, начинающейся эпохи: новые потребности умов, новый взгляд на вещи, новые ожидания – одним словом, перемена в убеждениях такого роду, какой не было за год прежде. Слава Богу, что ты почитаешь теперешнее время неблагоприятным для того, чтобы хлопотать о твоем любимом вопросе238. Дай Бог, дай Бог, чтобы он не трогался до тех пор, пока у нас не изменится направление умов, покуда западный дух не перестанет господствовать в наших понятиях и в нашей жизни так, что остается еще русским то, что стоит, а все, что движется, подвигается к немечине. Покуда мы идем и ведемся по этой дороге, дай Бог, чтобы у нас делалось как можно меньше перемен, особенно перемен существенных. Я говорю это от полного убеждения ума, с живою любовью к России, с надеждою ей такого величия и благоденствия, какое и не снилось западным народам, но вместе и с мучительным страхом, что какое-нибудь преждевременное и самолюбивое переобразование испортит дело самородного развития. Что надеетесь вы сделать вашими криками? Неужели вы думаете, что какое-нибудь важное дело может сделаться хорошо, когда оно будет делаться в западном духе? Конечно, криками и толками можно вызвать дело, но не то, какого вы желаете, а то, от которого будет плакать русский человек, и вы, и само правительство. Если правительство обманется до того, что ваши крики примет за выражение общего мнения, то перемену сделает, только не ту и не так, как вы желаете. Вы хотите эмансипации крестьян – вам дадут инвентаря, и дело будет испорчено навсегда. Родится небывалый антагонизм между сословиями, и тогда, чем это кончится, страшно и подумать. Когда спорное начало ляжет в основание здания, то трещина не остановится, покуда все здание рассядется. Сохрани Бог от этого! Тем горячее говорю я: «Сохрани Бог!», что думаю или, сказать откровенно, убежден вполне, что не пройдет десяти или много пятнадцати лет, как направление умов у нас должно измениться совершенно. Я говорю о низших и о высших умах. Вместо немецкого рационального, переобразовательного духа дух православно-русский проникнет все наши убеждения и действия. И правительство будет тогда увереннее в своей силе, и народ пойдет прямее и спокойнее в своем развитии – и тогда Божие благословение будет на каждом деле улучшения. Между тем как теперь каждая попытка улучшения производит только новый беспорядок. Потому теперь покуда мое желание одно: чтобы нас оставили в том положении, в каком мы находимся, – хорошо ли оно, дурно ли, – только бы не тревожили переменами и, что еще важнее, не тревожили бы угрозами перемен, которые производят нравственное расстройство хуже расстройства фактического. А что образ мыслей всего нашего образованного класса должен перемениться в самом непродолжительном времени и от немецкого рационального духа обратиться к русско-православному, эта истина может быть очевидно доказана для всякого, кто вникал в развитие западного просвещения и в историю русского. В границах письма, конечно, этого изложить нельзя. Я и так уже наговорил много, и, кажется, слишком много. Обнимаю тебя и жду твоего ответа. Жена моя тебе кланяется. Извести нас о здоровье твоей жены239 и твоих детей. Мы на это время несколько беспокоимся об Васе, от которого давно не получали писем.
Твой И. К.
P. S. Протасьев240 до сих пор еще денег процентных не прислал. Если имеешь с ним сношения, то напомни ему.
Диссертацию Кудрявцева241, когда прочтешь сам, то, пожалуйста, пришли. Мне будет очень любопытно ее видеть, и я возвращу скоро.
20 февраля 1851 года
* * *
Перв. публ.: Русский архив. 1909. Кн. 2. Вып. 5. С. 100– 101. Публ. по: Киреевский И. В. Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1911. Т. 2. С. 252–253.
Семья Кошелевых с 1849 г. путешествовала по Европе. Сам А. И. Кошелев отправился в Германию (в Баден-Баден) 30 декабря 1850 г., чтобы вместе с супругой и детьми возвратиться в Москву 13 февраля 1851 г.
Имение И. В. Киреевского Долбино находилось в нескольких верстах от уездного г. Белева Тульской губернии (но числилось в Лихвинском уезде Калужской губернии).
В 1850 г. А. И. Кошелев представил в Министерство внутренних дел «Проект улучшения быта крестьян». Суть его сводилась к выкупу крестьян с землей, но прежде предлагалось провести кадастр – описание и оценку земли, находившейся в пользовании помещиков. Кроме того, в проекте предлагалось введение поземельной подати вместо подушной; предполагались и меры по борьбе со взяточничеством: увеличение жалованья чиновникам, уничтожение канцелярской тайны и учреждение Общества для искоренения лихоимства и лиходательства (наряду с уже существовавшими обществами наблюдения за тюрьмами) и пр. Вероятно, этот «Проект.» и вызвал критику И. В. Киреевского.
Ольга Федоровна Кошелева (урожд. Петрово-Соловово) (1816–1893) – супруга А. И. Кошелева.
Иван Александрович Протасьев (1802–1875) – друг А. И. Кошелева, с 1851-го по 1857 г. представлял в залог по питейным откупам имение И. В. Киреевского Долбино. В нач. каждого года хозяин заложенного имения получал определенный процент.
Петр Николаевич Кудрявцев (1816–1858) – историк, ученик Т. Н. Грановского, его преемник по кафедре. Диссертация Кудрявцева «Судьбы Италии от падения Западной Римской империи до восстановления ее Карлом Великим. Обозрение остготолангобардского периода итальянской истории» была издана в 1850 году. Отчет о защите диссертации был опубликован в журнале «Москвитянин» (1851. № 1, отд. «Московские известия». С. 58–59).