Реформы: за и против
Каких перемен желал бы я в теперешнее время в России?199
Прежде всего желал бы я, чтобы в теперешнее время никаких существенных перемен в России не делалось, покуда европейские волнения200 не успокоятся и не установится там какой-нибудь твердый и ясный порядок вещей, который покажет нам, чего мы можем от них опасаться и чего надеяться.
Я желал бы, чтобы правительство наше не принимало никакого деятельного участия в делах западных, не вмешиваясь ни деньгами, ни войском, ни за правительства, ни за народы, ни за словен201, ни за немцев202, ни за турков, ни против турков. Каждое деятельное вмешательство наше, всегда более или менее тягостное для России, будет для немцев только спасительною для них пружиною соединения203 и ни в каком случае не уничтожит результатов их умственного движения, но разве на время только может отдалить их и тем способствовать к более прочному водворению.
Быв же предоставлены собственному многоумию и собственной разнобоярщине, они поневоле придут к потребности немечтательного порядка, к раздроблению на несколько частей, из которых две или три будут словенские, и к добровольному подчинению нашему покровительству и пр. и пр.
Покуда время не позволяет нам без крайнего легкомыслия желать каких-либо существенных изменений в нашем Отечестве, как-то: освобождения крестьян, изменения бессмысленных форм судопроизводства и т. п. – я желал бы некоторых частных улучшений, которые могли бы иметь полезные результаты, не производя никакого заметного переобразования.
Я желал бы, чтобы все фабрики, не вдруг, но постепенно и неприметно, были выведены из столиц и больших городов в маленькие города и села. Это можно было бы сделать так, чтобы все фабрики в столицах обложить каким-нибудь сначала маленьким (например, по 1 рублю с фабрики), но прогрессивно возрастающим налогом и потом назначить срок, к которому (например, через 10 или 15 лет) они должны будут переведены быть за город в расстоянии, например, 30 или 40 верст.
Эту перемену я почитаю весьма полезною: 1) потому что от излишнего скопления бессемейных рабочих ощутительно с каждым годом портится нрав низшего класса народа в больших городах, а от испорченной закваски скоро и легко портится народ и новый рабочий, туда приходящий, а из городов порча расходится по всей России; 2) существование огромного фабричного класса народа в городе дает возможность к непредвиденным беспорядкам, подстрекательствам, бунтам и пр.; 3) существование фабрик в селах и деревнях даст развитию промышленности то направление, которое, соединяя земледелие с промыслом, фабричную работу с близостью семьи, одно может сколько-нибудь остановить быстрое распадение нравов, которое вместе с водворением западной образованности очевидно совершается в нашем народе; 4) фабричные изделия, произведенные в столицах, не могут так дешево обходиться и, следовательно, продаваться, как те, которые произведены в селах, где съестные припасы и топливо обходятся дешевле. Если же столичные фабрики имеют теперь перевес над отдаленными, то только по причине близости тех отношений к заказам и сбыту, которые, не имея никакого влияния на большинство произведений, ни на выгоду потребителей, только подрывают лучшие отдаленные фабрики и обогащают столичных фабрикантов на их счет и на счет потребителей.
Я желал бы, чтобы не только в приходских, но и в уездных училищах, кроме учителей Закона Божьего, еще и учители русского языка замещены были лицами духовными, священниками, дьяконами, или, при их недостатке, хотя перворазрядными студентами из семинарий, ожидающими и еще не получившими священнические места, с тем чтобы им предписано было вместе с русским преподавать и начатки словенского языка и словенской грамматики, упражнять детей в словенском чтении, с объяснением и переводом трудных мест, и в учении нужнейших молитв. Кроме нравственной пользы, которая при такой перемене была бы очевидною: сближение образующегося народа с Церковью, – она могла бы быть небесполезна и по тому отношению, что: 1) между духовными гораздо легче можно найти хороших учителей; что они весьма довольны были бы положенным при этом светским жалованьем; 2) что, поступив в училище, они не портились бы в нравственности, как портятся светские оттого, что в маленьких городках не находят себе товарищей других, кроме разгульных писарей и мелких чиновников; 3) что излишек от остающегося жалованья мог бы быть употреблен на другие полезные цели по тому же училищу; 4) что, имея необходимость в меньшем числе светских учителей, правительство могло бы из предстоящих кандидатов избирать лучших и от избранных строже требовать исполнения их обязанностей; 5) что меньшее число учителей светских и большее число учителей духовных даст товариществу учителей другой характер, приблизив их более к обществу священников, чем к пьяному обществу чиновников, и пр. и пр.
Я желал бы, чтобы Библия была не преведена на русский204 (это было бы вредно потому, что отдалило бы народ от знания словенского языка и, следовательно, от понимания церковного богослужения и, кроме того, уничтожило бы ту связь, которая лежит между различными племенами словенскими), но издана на словенском с объяснениями внизу страницы всех слов и оборотов, непонятных для неопытного в словенском языке. Эти объяснения должны быть составлены так, чтобы только дополняли, а никак не заменяли перевод словенский. К ним можно прибавить варианты других изданий, а при том и те места, которые в еврейской Библии отличны от греческой Семидесяти толковников205, не вводя их канонически, но только предоставляя на соображение читателей. Такое издание Библии, предоставляя каждому возможность сличить варианты так называемых старопечатных Библий с новыми изданиями, было бы одним из лучших средств уничтожить в самом корне раскольническую закоснелость старообрядцев, между тем как простой перевод на русский язык может только укрепить старые расколы или еще произвести новые.
Я желал бы, чтобы у нас, прежде всего, и не теряя ни одной минуты, и не дожидаясь никаких благоприятных обстоятельств, была изменена форма присяги206 и отменено беспрестанное, ненужное, вредное и развращающее народ ее употребление при всех самых ничтожных обстоятельствах жизни. Излишнее напряжение пружины не увеличивает, но уничтожает ее силу. Могу ли я быть в самом деле честным гражданином, когда, при самом первом вступлении моем в обязанности гражданства, я должен давать такую присягу, которую наперед знаю, что не могу выполнить и не выполню, например: доносить о всех ущербах казенного интереса, о которых я узнаю, между тем как я их узнаю всякий день и доносить не только не могу, но по законам нашим и не должен, ибо буду осужден как доносчик? Я знаю, что эти и подобные им нелепые мысли в присяге толкуются не буквальным образом, но знаю также, что эти толкования делаются только для того, чтобы успокоить свою совесть, и что, раз допустивши иносказательные толкования, можно из каждой фразы вывести любой смысл, как английские пьюзиисты207 выводят из 36 артиклов чисто католический смысл, хотя эти артиклы составлены были для того именно, чтобы отделить Английскую церковь208 от католицизма. С такими толкованиями мы можем быть верными Отечеству, не вследствие присяги, а несмотря на присягу. Для чего же она? Что же касается до ее беспрестанного употребления, то, кто замечал ее действие в народе, легко убедится, что большая часть бессовестности его происходит от иного злоупотребления. Я сам слыхал, как некоторые говорили: «Присягнуть в правде нельзя, а присягнуть велят – грех на том, кто ее выдумал, эту присягу!» Кто не знает, что за ведро вина можно целую деревню заставить присягнуть в чем угодно. Для чего же присяга? Между тем как, если бы она употреблялась только в редких, особенных и торжественных случаях, она не только была бы силою, но вместе и источником нравственности.
<После 1848 года>
Письмо к М. В. Киреевской209
Ты пишешь, милая сестра, что тебя давно уже преследует мысль о освобождении крестьян, что ты молишься Богу, чтобы Он позволил тебе осуществить эту сладкую мечту, что думаешь, что и мы в этом случае одобрим твое желание, и просишь наших советов о том, как бы привести в действительное исполнение твое намерение. Благодарю тебя за то, что ты сообщила нам свою мысль и хочешь знать наше мнение. Долгом сердца считаю сказать его тебе с полною искренностию.
Но прежде чем я скажу тебе свое мнение о твоем деле, я считаю также долгом сказать тебе мои убеждения об освобождении крестьян в России вообще, для того чтобы ты не предполагала во мне такого мнения, которого я не имею, и не придала бы оттого моим советам более весу, чем сколько они заслуживают.
Правда, у нас теперь беспрестанно толкуют об эмансипации210: Кошелев, Хомяков и другие. Но я их мнения не разделяю. Не потому, чтобы я считал хорошим и полезным для России оставить навсегда крепостное состояние, не потому даже, чтобы я считал это возможным (крепостное состояние должно со временем уничтожиться, когда предварительно будут сделаны в государстве другие перемены: законность судов, независимость частных лиц от произвола чиновников – и многие другие, которых здесь исчислять не нужно211), но в теперешнее время, я думаю, что такая всеобъемлющая перемена произведет только смуты, общее расстройство, быстрое развитие безнравственности и поставит Отечество наше в такое положение, от которого сохрани его Бог! И что такое свобода без законности? Зависимость от продажного чиновника, вместо зависимости от помещика. Но выгоды помещика больше или меньше связаны с благосостоянием его крестьян; но, говоря вообще, помещики самые дурные имеют больше совести, чем чиновники; кроме совести, в них есть, больше или меньше, чувство чести, которое мешает им злоупотреблять свою власть; есть зависимость от мнения других, которая была причиною, что отношения их к крестьянам каждый год улучшаются и с тех пор уже, как я помню, изменились совершенно. Чиновник же не связан ничем, кроме своей выгоды и другими чиновниками<sic!>, продажными. Ты знаешь сама, в каком положении государственные крестьяне212, а если не знаешь, то спроси брата Петра, или священника Александра Петровича213, или любого соседа или купца, который знает их положение, и скажи после того, стоит ли это положение того, чтобы производить переворот в России?
Но это я говорю об общем освобождении крестьян в России; что нисколько не мешает частным людям освобождать своих крестьян, если они думают доставить им лучшее положение. Но подумай по совести (не увлекаясь желанием сделать поступок, который люди могут хвалить, не увлекаясь самолюбивым удовольствием сказать самой себе: «Я освободила крестьян своих, я поступила по совести!», – когда в самом деле поступок твой будет носить громкое имя, не изменяя ничего на деле), подумай: в самом ли деле лучше будет твоим крестьянам заплатить за себя 100 тысяч и получить зато право называться свободными, подпав под власть чиновников, чем, не называясь свободными, быть такими на деле и не платя 100 тысяч рублей (которых у них нет и которых добывание их непременно запутает), платить тебе ежегодно самый маленький оброк214, нисколько их не стесняющий и не породивший в них никогда ни малейшей жалобы?
Подумай это по совести и спроси сама себя в глубине сердца: не тщеславие ли перед самой собою заставляет тебя желать изменить их положение? Если ты думаешь, что они этого желают, то ты ошибаешься: желать этого, может быть, могут несколько человек, которые побогаче других, но вообще их это известие испугало. По крайней мере, я так слышал от них же. Они говорят, что живут под твоим крылом как у Христа за пазухой, перемены всякой боятся и деньги за свой выкуп платить очень затрудняются. Всего же более боятся они того, чтобы ты их не продала, потому, как они говорят, что сумму за их выкуп ты назначила такую малую, что тебе другие помещики охотно дадут много больше, и тогда они могут попасть в дурные руки. Некоторые помещики уже слышали там о твоем намерении, и хотят покупать их у тебя, и думают дать тебе больше 100 тысяч, полагая, что ты делаешь это, нуждаясь в деньгах. Из них есть один, особенно которого крестьяне боятся как человека дурного и злого. Но я уверен, что ты не продашь их, и потому об этом не распространяюсь.
К этому прибавлю еще, что я знал некоторых отменно почтенных людей, между ними назову К. Ф. Муравьеву215, которые также хотели заключить с своими крестьянами условие, по которому они имели бы право выкупаться в свободные хлебопашцы216, но, разобрав дело вблизи и посоветовавшись с людьми знающими, хотя и сделали они многие для того предварительные действия и употребили много хлопот, и крестьяне были согласны, и правительство позволило, но, однако, они убедились, что это условие будет во вред обеим сторонам, и оставили дело по-прежнему.
В дополнение этого я еще скажу тебе, что правительство теперь вольных хлебопашцев уничтожает и обращает их в государственные крестьяне. Вчера еще слышал я, что огромное демидовское имение217 (кажется, 6 тысяч душ), которое было вольными хлебопашцами, теперь обращено в государственных крестьян под общее управление окружных чиновников.
Каково будет твоим крестьянам, заплативши тебе 100 тысяч, вдруг очутиться под властию чиновника, который заставит их платить двойной оброк против того, который они платят тебе? Потому что казенный оброк вместе с окладом на жалованье чиновникам или управляющим более 8 рублей серебром с души, тогда как тебе они платят около 4 рублей серебром с души. Но сколько еще сходит с государственных крестьян незаконных поборов и сколько несправедливостей от пьяных и полномочных писарей, от волостных, от окружных и прочих! Сколько соблазнов к беззаконному действованию посредством подкупов! Какая опасность от откупщиков, которые могут поставить у них кабаки, харчевни, против их воли дать им соблазн и пр. Возьми еще и то в соображение, что, выплачивая тебе откупную сумму, они непременно войдут в зависимость ростовщиков, которые высасывают обыкновенно всю нравственную кровь у крестьян; а ты сама между тем, получая их выкуп не вдруг, а по срокам, непременно истратишь деньги по мере их получения и потом останешься без ничего и не будешь в состоянии быть полезною никому, сделав еще вред мужикам.
Вот мое мнение. Обсуди его без страсти и пристрастия. Если же, рассудив, ты останешься при своем намерении, то прошу написать ко мне, и я тотчас же поеду к знающим это людям и пришлю тебе форму условия и пр.
Еще одно считаю тебе нелишним сказать: если ты боишься, что после твоей смерти положение крестьян твоих изменится, то ты можешь сделать какое хочешь завещание и положить его для верности в Опекунский совет218, так что крестьяне твои во всяком случае и несмотря ни на каких наследников будут после тебя или обязанными на таких или других условиях, или совершенно свободными, смотря по тому, как ты сочтешь за лучшее. Но для этого хорошо бы было, чтобы завещание твое сделано было втайне, чтобы не возбудить у крестьян мыслей, которые могут быть им вредны прежде времени. А покуда ты жива, продолжай управлять ими, как делала до сих пор, бери с них легкий оброк, дай им свободу управлять собою, не предай их в обиду чиновников, и они будут благословлять тебя так всегда, как теперь благословляют.
Обнимаю тебя.
Твой брат И. Киреевский.
<приписка П. В. Киреевского> Я было хотел также писать к тебе нынче об этом деле, но брат прочел мне свое письмо, и так как я с этим мнением совершенно согласен, как я уже и говорил тебе прежде, то и не считаю уже нужным повторять то же. Пуще всего желаю, чтобы ты обдумала это как можно больше и не спешила.
Крепко тебя обнимаю. Мы все, слава Богу, здоровы.
10 марта.
Твой брат Петр К.
<рукою И. В. Киреевского> Написавши это письмо, я отдал его Кошелеву и притом рассказал, в каком положении твои крестьяне находятся. Он сказал мне, что хотя он и эманципатор ex officio219 однако тебе никак не посоветует освобождать, а оставить как есть. Потом он написал прилагаемое письмо, в котором совсем его немного запутал, я думаю, от желания проповедовать свою любимую тему. После того я его видел, и он тоже говорит, что тебе никак не следует и нет причины эманципировать и что ты сделаешь этим только вред, а не пользу твоим крестьянам. А в письме его это не так ясно.
Обнимаю тебя еще раз.
17 марта 1847 года
Письмо к М. П. Погодину220
... Ты пишешь ко мне, что не худо бы литераторам представить адрес Императору221 о излишних и стеснительных действиях цензуры222. Сначала я оставил эту мысль без большого внимания, как несбыточную. Потом, однако, когда я обдумал твой характер и что у тебя часто от первой мысли до дела бывает полшага, тогда я испугался и за тебя, и за дело. Подумай: при теперешних бестолковых переворотах на Западе время ли подавать нам адресы о литературе? Конечно, цензурные стеснения вредны для просвещения и даже для правительства, потому что ослабляют умы без всякой причины; но все эти отношения ничего не значат в сравнении с текущими важными вопросами, которых правильного решения нам надобно желать от правительства. Невелика еще беда, если наша литература будет убита на два или на три года. Она оживет опять. А между тем подавать просительные адресы в теперешнее время значило бы поставить правительство во враждебное или по крайней мере в недоверчивое отношение к литераторам, что гораздо хуже, потому что может повести к следствиям неправильным и вредным. Правительство теперь не должно бояться никого из благомыслящих. Оно должно быть уверено, что в теперешнюю минуту мы все готовы жертвовать всеми второстепенными интересами для того, чтобы только спасти Россию от смут и бесполезной войны. Мы должны желать только того, чтобы правительство не вмешало нас в войну по какой-нибудь прихоти или по дружбе к какому-нибудь шведскому или <нрзб.> королю; чтобы оно не пошло давить наших словен вместе с немцами223; чтобы оно не возмущало народ ложными слухами о свободе224 и не вводило бы никаких новых законов, покуда утишатся и объяснятся дела на Западе, чтобы, например, оно не делало инвентарей225 к помещичьим имениям, что волнует умы несбыточными предположениями; чтобы оно не позволяло фабрикам без всякой нужды заводиться внутри городов и особенно столиц, когда они с такою же выгодою могут стоять за несколько верст от заставы, и пр. и пр. Впрочем, всего в письме не перескажешь.
<Март–апрель 1848 года>
Письмо к В. А. Жуковскому226
Пишу к Вам между днем Нового года и днем Вашего рожденья. Каждый перелом времени да будет во благо Вам, так как вся жизнь Ваша была на добро другим и на славу русскому слову. Я прочел Вашу вторую часть «Одиссеи»227 с высоким, изящным наслаждением. Оттого ли, что, приступая к ней, я уже свыкся с камертоном «Одиссеи», или оттого, что в самом деле так, но мне показался перевод второй части еще совершеннее первой, хотя она меньше богата содержанием. Теперь «Одиссея» Гомера навсегда воскресла для нас из пыли ученого кабинета и поместилась в число созвездий, под влиянием которых будет развиваться русский ум. Теперь хорошо бы было, если бы, отдохнувши от Вашего великого труда, Вы полюбили мысль: воскресить для нас «Илиаду» так же, как Вы воскресили «Одиссею»; чтобы они стояли вместе, помогая друг другу раскрыть перед нами всю тайну души Гомера и его времени и весь объем его вселенной. Перевод Гнедича228 конечно, имеет большие достоинства: он, говорят, близок и для литературного языка особенно полезен был потому, что обогатил его большим запасом технических выражений и несколькими удачно употребленными словенскими словами. Но он пухл, тяжел и неестествен. Потому он читается только по долгу литературной службы, а не по внутренней потребности. Правда, я знаю двух человек, которые восхищались им от всей полноты сердца: это покойный Языков229 и мой сын, когда ему было 8 и 9 лет. Но Языков мог восхищаться им потому, что для него каждое новое выражение было драгоценностью, а мой сын потому, что читал его, когда за содержанием языка не замечают.
Если же Вы не решитесь на этот огромный труд, то переведите нам «Прометея» Эсхилова230 – эту искру истины в темноте многобожия, предчувствие лжеверия о готовой ему погибели, сознание бессилия князя тьмы над добывшим огонь истины человеком, угнетенным, но торжествующим надеждою на грядущее избавление.
Впрочем, Маминька моя231 сообщила мне, что Вы сделали дело важнее этого: Вы перевели Евангелие на русский язык232. Это великий подвиг, который может дать нашему языку то освящение, которого ему еще недостает, потому что перевод Библейского общества233 неудовлетворителен. Это не беда, что Вы переводили со словенского: словенский перевод верен до буквальной близости. Только бы смысл везде сохранен был настоящий православный, именно тот, какой в словенском переводе, а не тот, какой в некоторых словах или в некоторых оттенках слов дают многие переводы иностранные, стараясь не понятие человека возвысить до Откровения234, но Откровение понизить до обыкновенного понятия, отрезывая тем у Божественного слова именно то крыло, которое подымает мысль человека выше ее обыкновенного стояния.
Перевод Ваш, впрочем, как бы хорош ни был, не должен заменить словенский; словенский должен жить, и им должна дышать Россия, покуда в ней живет истинная вера с ее словенским богослужением. Но литературный язык получит от достойного русского перевода то помазание, которого он еще вполне не имеет. Жаль только слышать, что Ваш перевод дурно написан. Не потому, чтобы трудно было разбирать (Вашу руку разберем мы без ошибки), но потому жаль, что это доказывает, что Вы не доработали его до последней отчистки. Впрочем, может быть, Вам ловчее будет просмотреть его переписанный. Пришлите поскорее к нам, чтобы успеть переписанный просмотреть прежде весны. А весною, когда, как мы надеемся, Вы наконец приедете в Россию, может быть, можно будет его напечатать здесь вместе с словенским, как печатались переводы Библейского общества.
Приезжайте весною; ради Бога, приезжайте, если будет хотя малейшая возможность. Право, климат наш не так дурен, как думают немецкие доктора, которые судят обо всей России по Петербургу. Иначе, подумайте, для детей Жуковского русский язык будет чужой, русские обычаи противны. Русское хорошее – непривычно, русское дурное – совсем невыносимо. Приезжайте в Москву: там климат здоровый, летом сухой, зимой умеренный, домы теплее немецких, друзья искренние, доктора есть такие, каких лучше мудрено желать и за границей. Молю Бога, чтобы это совершилось так, чтобы было во благо Вам и семейству Вашему.
Январь 1850 года. Долбино
* * *
Публикуется по кн.: Киреевский И. В. Разум на пути к истине. М., 2002.
Зимой 1848 г. революционные волнения, начавшись во Франции, охватили Италию и государства Германского союза. О причинах и последствиях революций для народов Европы свт. Филарет (Дроздов) писал: «Перестав утверждать государственные постановления на славе и власти Того, Кем царие царствуют, они уже не умели ни чтить, ни хранить царей. Престолы стали там нетверды; народы объюродели. Не то чтобы уже совсем не стало разумевающих, но дерзновенное безумие взяло верх и попирает малодушную мудрость, не укрепившую себя премудростию Божиею. Из мысли о народе выработали идол; и не хотят понять даже той очевидности, что для столь огромного идола недостанет никаких жертв. Мечтают пожать мир, когда сеют мятеж. Не возлюбив свободно повиноваться законной и благотворной власти Царя, принуждены раболепствовать пред дикою силою своевольных скопищ. Так твердая земля превращается там в волнующееся море народов, которое частию поглощает уже, частию грозит поглотить учреждения, законы, порядок, общественное доверие, довольство, безопасность» (Филарет (Дроздов), митр. Слова и речи: В 5 т. М., 1882. Т. 4. С. 553–554).
И. В. Киреевский словенами называет славян, народы.
В Австрийской империи революционные события сопровождались национально-освободительными движениями, в т.ч. и среди славян, народов, населявших ее. Начались волнения в Чехии, Словакии, Моравии, Галиции, Польше, Крайне, а также в землях южных славян, находившихся под властью Австрии. Связанная обязательствами Священного союза (1815), Россия была вынуждена помогать Австрии в сохранении территориальной целостности. О будущем славян, народов И. В. Киреевский писал 20 апреля 1848 г. М. П. Погодину: «Завтра до свету Австрия развалится. Словенские государства начнут кристаллизоваться; вся великая задача мира заключается в том, какое направление примут эти государства: немецкое то, польское то или настоящее словенское? Не только судьба России от этого зависит, но и всей Европы» (цит. по: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина: В 22 кн. СПб., 1895. Кн. 9. С. 262). Как бы отвечая на этот вопрос, А. С. Хомяков писал А. Н. Попову: «Падение Австрии или, лучше сказать, распадение ее совершилось или совершается. Для иных это дело чисто политическое, для нас дело историческое. Исчезает след карловской империи. Первенство германской стихии, по крайней мере в отношении вещественном, миновалось. Папа, раскачав Италию и пустив в ход силы, не подведомственные ему, сидит себе в уголке Рима грустненький и слабенький. Папство Григория идет туда же, куда Карлова империя, в исторический архив. Туда же за ним протестантство и католицизм. Поле чисто. Православие на мировом череду. Словенские племена на мировом череду. Минута великая, предугаданная, но не приготовленная нами...
У большей части словен порча германо-римская (Богемия и Польша) прошла до костей и мозга. У других, менее испорченных (словаки, краинцы и др.), была и есть склонность к нам, но первая радость, первое опьянение свободы, вероятно, увлекут их к той области, из которой исходит видимое движение, т.е. к Западу. Чистейшие народы, наименее подвергшиеся влиянию Запада (сербские), вероятно, подпадут двойному соблазну политического настроения и вещественного просвещения, которое нас увлекло с Петровской эпохи. Вот опасности вероятные и едва ли не верные, которые предстоят нам; вот с чем нам приходится бороться... Перевоспитать общество, оторвать его совершенно от вопроса политического и заставить его заняться самим собою, понять свою пустоту, свой эгоизм и свою слабость – вот дело истинного просвещения, которым наша Русская земля может и должна стать впереди других народов. Корень и начало дела – религия, и только явное, сознательное и полное торжество Православия откроет возможность всякого другого развития» (цит. по: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 9. С. 268–269).
Нем. государства (королевство Пруссия, Австрийская империя и еще 38 мелких княжеств) в 1840-е гг. составляли Германский союз во главе с Австрией. Из представителей всех государств, входивших в Германский союз, был образован парламент, заседавший во Франкфурте-на-Майне. Во время революции 1848 г. Франкфуртским парламентом была предпринята неудачная попытка государственного объединения Германии.
Полемика о необходимости перевода Библии на русский язык велась в перв. пол. XIX века. Изд. книг Нового Завета на рус. языке и работа над переводами книг Ветхого Завета были предприняты Российским Библейским обществом (до его закрытия в 1826 г.). Одним из самых ревностных сторонников и непосредственным участником перевода Библии на рус. язык был свт. Филарет (Дроздов). Работа по изд. рус. перевода Библии возобновилась в 1858 году. Перв. изд. рус. Библии, благословленное Святейшим Синодом, вышло в свет в 1876 г.
Греч, перевод книг Ветхого Завета, сделанный, по преданию, в III в. до Р. X. и получивший название перевода Семидесяти толковников (по числу переводчиков, участвовавших в переводе на греч. язык евр. священных книг). Перевод Семидесяти толковников был принят в употребление христианской Церковью с апостольских времен, но был отвергнут иудеями рассеяния. В переводе Семидесяти толковников имеются следующие книги, не входящие в канонический корпус евр. священных текстов: Вторая книга Ездры, книги Товита, Иудифи, Премудрости Соломона, Премудрости Иисуса, сына Сирахова, Послание Иеремии, Книга Пророка Варуха, три книги Маккавейские и Третья книга Ездры и некоторые отрывки в канонических книгах. Христианская Церковь признает их, но не считает каноническими.
Присяга – установленная законодательством Российской Империи клятва, произносившаяся православными перед Св. крестом и Евангелием. Для иноверцев присяга имела свою форму, согласную с их верованиями. Присягу давали на верность воцарившемуся Императору и его законному наследнику, также при поступлении на военную или гражданскую службу. В уголовном и гражданском судопроизводстве использовалась эта же присяга. По канонам Православной Церкви за принесение ложной присяги согрешивший на десять лет отлучался от Причастия Святых Христовых Таин.
Пьюзиисты – последователи учения проф. Оксфордского университета Э.-Б. Пьюзи, который хотел сблизить Англиканскую церковь с Католической и тем противодействовать рационалистическому протестантизму.
Вероучение Англиканской церкви изложено в «Книге общественного служения» (1549) и в 42-х догматах – артиклах (Articles) (1552). После пересмотра англ. парламент в 1571 г. утвердил 39 артиклов (у И. В. Киреевского неточно: 36).
Перв. публ.: Киреевский И. В. Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1911. Т. 2. С. 241–245. Публ. по указ. изд.
Мария Васильевна Киреевская (1811–1859) – сестра Ивана и Петра Киреевских. Много участвовала в творческой жизни И. В. Киреевского, переписывая набело его работы и делая списки с необходимых ему рукописей. После раздела в 1836 г. имения между А. П. Елагиной и ее детьми, Иваном, Петром и Марией Киреевскими, Мария Васильевна получила во владение село Давыдовское во Владимирской губернии и три деревни под Тверью, где проживало общей численностью ок. 370 душ.
В нач. XIX в. необходимость эмансипации – освобождения крестьян от крепостной зависимости – была очевидна и рус. обществу, и рус. правительству. Вопрос, однако, стоял о том, как должно распределить землю между землевладельцами и земледельцами. Император Николай I неоднократно создавал секретные комитеты, занимавшиеся подготовкой крестьянской реформы. А. С. Хомяков в 1840-е гг. отменил в своих имениях барщину и перевел крестьян на оброк, объем которого оговаривался «полюбовным соглашением» двух сторон, и начал вводить обработку земли наймом, для чего приобретал усовершенствованные сельскохозяйственные орудия. А. И. Кошелев предлагал реформу при которой крестьяне с землей выкупались у помещиков, причем предусматривалась система двенадцатилетних сделок и выкупов. Свои проекты крестьянской реформы предлагали младшие славянофилы Ю. Ф. Самарин и кн. В. А. Черкасский.
Интересно сравнить позиции И. В. Киреевского и Императора Николая I, который еще в 1842 г. при обнародовании закона об «обязательных крестьянах» сказал: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к оному теперь – было бы злом, конечно, еще более гибельным» (цит. по: Платонов С. Ф. Учебник русской истории. М., 1992. С. 335).
К государственным крестьянам относились «черносошные» крестьяне, населявшие «государевы» земли, экономические крестьяне, населявшие церковные землевладения, секуляризованные государством, и однодворцы, бывшие служилые люди, населявшие южные окраины России. С 1837 г государственные крестьяне перешли в ведение нового министерства – только что образованного Министерства государственных имуществ. Ряд мер, предпринятых этим министерством, способствовал улучшению быта крестьян, однако зависимость от государственных чиновников усугубила подневольное положение земледельцев.
Неустановленное лицо.
За пользование помещичьей землей крестьяне могли расплачиваться по усмотрению землевладельца либо барщиной (отработка на земле помещика или в его хозяйстве; барщина со времен Императора Павла I не могла превышать трех дней в неделю), либо оброком – ежегодным сбором денег и продуктов в пользу помещика.
Вероятно, имеется в виду Катерина (Екатерина) Федоровна Муравьева (урожд. бар. Колокольцева) (1771–1848), крестная мать детей Киреевских: Василия, Александры и Марии.
Императором Александром I в 1803 г. был издан закон о свободных хлебопашцах, который давал право помещикам освобождать своих крепостных вместе с землей на условиях, утвержденных правительством. Однако закон этот не получил широкого употребления, и к 1825 г. в «свободные хлебопашцы» было зачислено всего ок. 50000 крестьян.
Демидовы, знаменитые хозяева рудников и металлургических заводов в Сибири и на Урале, владели также значительными имениями в южных и центральных губерниях.
Опекунский совет (их было два – в Санкт-Петербурге и Москве), входивший в состав IV отделения Собственной е. и. в. канцелярии, ведал, в т.ч., и делами по приему на хранение духовных завещаний.
Ex officio (лат.) – по должности, по обязанности.
Перв. публ.: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 9. С. 303–304. Публ. по: Киреевский И. В. Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1911. Т. 2. С. 248–249.
Михаил Петрович Погодин (1890–1875) родом из крепостных крестьян, его отец управлял московскими домами грр. Салтыковых. По окончании гимназии Погодин поступил в Императорский Московский университет. В 1825 г. он, защитив магистерскую диссертацию «О происхождении Руси», в которой доказывал норманнское происхождение варягов, явился последователем «норманнской теории» в рус. исторической науке. Преподаватель, с 1833 г. проф. Московского университета, изд. журналов «Московский вестник» (1827–1830) и «Москвитянин» (1841–1856 [в кон. 1844 г. передал редактирование журнала И. В. Киреевскому который выпустил №1–3 и подготовил №4 за 1845 г.]). В собственном доме М. П. Погодина на Девичьем поле собирались московские славянофилы и близкие к их кругу люди.
Император Николай I (1796–1855) вступил на престол после кончины своего брата Императора Александра I. Его воцарению сопутствовало восстание декабристов; в связи с этим событием правление Николая I имело оградительный характер, он стремился опираться не на дворянство, которое вызывало опасение своими симпатиями декабристам, а на чиновничество.
Опасаясь, как бы революционные и национальные волнения, охватившие Европу, не перекинулись в Россию, Император Николай I усилил цензурные ограничения. Они коснулись всех литераторов и издд., в т.ч. славянофилов и сотрудников и авторов журнала «Москвитянин». Позицию Государя проясняет его замечание на допросном листе И. С. Аксакова: «Под видом участия к мнимому утеснению словенских племен в других государствах тмится преступная мысль соединения с сими племенами... а достижения сего ожидали не от Божьего Определения, а от возмутительных покушений на гибель самой России. <...> Один Бог может определить, чему быть в дальнем будущем, но, ежели стечение обстоятельств и привело бы к сему единству оно будет на гибель России» (цит по: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 9. С. 279).
Император Николай I почитал своим долгом выполнение решений Венского конгресса 1814–1815 гг. и реализацию целей Священного союза, т.е. для России были незыблемы границы европейских государств, установленные после наполеоновских войн, и была неоспоримо обязательной помощь, в т.ч. и военная, оказываемая союзным правительствам, в поддержании законного государственного порядка и в противодействии революционным движениям.
В кон. 1847 г. Император Николай I на встрече с депутацией дворянства Смоленской губернии высказался за отмену крепостного права. Началось общественное обсуждение этого вопроса.
Инвентари – одним из способов упорядочения отношений между помещиками и крестьянами были так называемые инвентари, введенные в 1840-е гг. в юго-западных губерниях. Суть инвентарей заключалась в том, что после описи владений помещиков строго регламентировались размеры и формы крестьянских повинностей. Таким образом, с одной стороны, ограничивалась свобода хозяйственной деятельности помещика, с другой – сохранялась крепостная зависимость крестьян.
Перв. публ.: Русский архив. 1870. Вып. 4–5. Стб. 959–961. Публ. по указ. изд.
Василий Андреевич Жуковский (1783–1852) – поэт, переводчик, родоначальник рус. романтической поэзии. И. В. Киреевский приходился поэту внучатым племянником. В доме его бабушки В. А. Юшковой прошли отроческие годы В. А. Жуковского, на всю жизнь сохранившего теплые дружеские отношения с семейством Киреевских-Елагиных. На литературном поприще В. А. Жуковский выступил с переводами нем. и англ. поэзии. Стихотворение «Певец во стане русских воинов» принесло ему литературную и общественную известность. В 1815 г. В. А. Жуковский был приглашен ко двору в качестве чтеца вдовствующей Императрицы Марии Федоровны, а в 1817 г. начал преподавать рус. язык будущей Императрице Александре Федоровне, с 1826-го по 1841 г. он руководил учебными занятиями будущего Императора Александра II. По необыкновенной доброте души В. А. Жуковский, используя и свое положение при дворе, постоянно помогал многочисленным друзьям. В 1841 г. В. А. Жуковский обвенчался с Елизаветой Рейтерн, дочерью нем. художника Г В. Рейтерна, и с тех пор жил в Германии.
Главным литературным трудом В. А. Жуковского в 1842–1849 гг. был перевод древнегреч. эпоса – «Одиссеи» Гомера. О задачах, которые ставил перед собой В. А. Жуковский, работая над переводом, он писал со свойственной ему благодушной иронией: «Очень рад, что мой добрый Гений... подвел меня к старику Гомеру, который меня, безыменного для него, гиперборейского старика, принял весьма благосклонно и с старческим детским добродушием, передавая мне «Одиссею», сказал: «Пересели ее на твой север, и пускай она, которую так жадно слушали в мое время и старики, и юноши, и дети под светлым небом Эллады, таким же чистым, сердцу отзывным голосом будет говорить старикам, и юношам, и детям твоего туманного севера»» (Жуковский В. А. Отрывки из письма / / Москвитянин. 1845. № 1, отд. «Проза». С. 38).
Николай Иванович Гнедич (1784–1833) – поэт и переводчик, в 1807–1828 гг. трудился над перв. переводом на рус. язык древнегреч. эпоса – «Илиады» Гомера.
Николай Михайлович Языков(1803–1846 /1847)-поэт, близкий к кругу славянофилов, был связан родственными узами с Хомяковыми (А. С. Хомяков был женат на Екатерине Михайловне Языковой – сестре Языкова). И. В. Киреевский сблизился с Языковым в нач. 1830-х годов. К этому времени относятся и их совместное сочинение, шуточная пьеса «Вавилонская принцесса» (1831), и статья И. В. Киреевского «О стихотворениях г. Языкова» (1834).
«Прикованный Прометей» – трагедия отца античной драматургии Эсхила (ок. 525–456 до Р. X.); впервые полностью была переведена на рус. язык И. А. Коссовичем (1873).
Авдотья (Евдокия) Петровна Елагина (урожд. Юшкова, в перв, браке Киреевская) (1789–1877) – мать И. В. Киреевского, племянница В. А. Жуковского, автор множества переводов с нем. и фр., напечатанных в журналах, издававшихся И. В. Киреевским («Европейце» и «Москвитянине»), а также в серии детской литературы «Библиотека для воспитания». С 1820-х и до вт. пол. 1840-х гг. хозяйка литературного салона, в котором собирались друзья и единомышленники ее детей. «Все, что было в Москве интеллигентного, просвещенного и талантливого, съезжалось сюда по воскресеньям. Приезжавшие в Москву знаменитости, русские и иностранцы, являлись в салон Елагиных. В нем преобладало славянофильское направление, но это не мешало постоянно посещать вечера Елагиных людям самых различных воззрений, до тех пор пока литературные партии не разделились на два неприязненных лагеря – славянофилов и западников» (Кавелин К. Д. Авдотья Петровна Елагина // Русское общество 30-х гг. XIX в. М., 1989. С. 139). Она всегда была посвящена в творческую жизнь своих сыновей и их друзей. После кончины своего вт. мужа, А. А. Елагина, Авдотья Петровна по большей части стала жить в деревне Уткино-Белевского уезда и только на зиму приезжала в Москву.
В 1845–1850 гг. В. А. Жуковский перевел Новый Завет со славян, (церковнославян.) на русский язык, перевод был издан в 1895 г. в Берлине.
Российским Библейским обществом в 1819–1821 гг. впервые были изданы в рус. переводе все тексты Нового Завета.
Под Божественным Откровением понимается в богословии Православной Церкви сверхъестественное сообщение Богом человеку каких-либо религиозных истин.
Возможность Откровения рассматривается с трех сторон: 1) со стороны Бога, его сообщающего: Бог как Существо Всеведущее, Которому подчинено все, Им сотворенное и сохраняемое, Духовное, т.е. действующее непосредственно на душу, и Владыка мира вещественного, т.е. действующий на душу и через материю, – Существо Беспредельное и Вечное, т.е. способное сообщать Свои Откровения в любом пространстве и времени, Праведное и Благое, т.е. никогда не отказывающее в помощи нуждающемуся в ней, Святое и Доброе, т.е. сообщающее Откровение для целей нравственных; и Бог как Истина сообщает человеку Откровение для исправления его религиозных заблуждений; 2) со стороны человека, его приемлющего: человек, как гражданин двух миров, духовного и вещественного, способен к восприятию Откровения в том случае, когда оно будет ему Богом дано непосредственно или посредством каких-либо чувственных знаков. Если Бог захочет сообщить человеку какую-либо истину для его частной нравственной пользы и для пользы многих, то Он употребит такие знамения, по которым человек безошибочно узнает Божественное Откровение; 3) со стороны самих истин, открываемых Богом человеку: истины Откровения могут быть как постижимые для человеческого ума, так и не постижимые. Следует заметить, что человеческий ум познает мир двояким способом: по знанию, т.е. опираясь на собственный опыт, и по вере, т.е. по свидетельству и авторитету др. лиц. Последним способом человек может усвоить и тайны Откровения на основании свидетельства о них и авторитета Самого Бога, Который, как Бог Истинный, никого обмануть не может (см. подробнее: Макарий (Булгаков), архим. Введение в православное богословие. СПб., 1847. С. 61–70).