Часть IV. Торжество православия. Глава первая. Ираклий и монофелитство. Маврикий и Фока

Прежде чем перейти к новой главе церковной хроники, скажем несколько слов о правивших в это время императорах. Это необходимо сделать по двум причинам: во – первых, чтобы «не наскучить повествованием об одних спорах епископов», как писал Сократ Схоластик, а во – вторых, чтобы дать представление об эпохе, когда Вселенская Церковь находилась в расцвете сил и принимала свои главные догматы.

После правления Юстиниана, Юстина II и Тиберия к власти пришел полководец Маврикий. Он проявил себя как хороший военачальник, человек сдержанный, образованный, благоразумный. Верный муж и благочестивый христианин, басилевс целыми ночами слушал поэтов и историков и поощрял подданных к занятиям наукой. Его единственным серьезным недостатком была излишняя любовь к родственникам, которых он без каких – либо заслуг щедро осыпал своими милостями, без разбора раздавая деньги, должности и титулы.

При Маврикии государственным языком официально стал греческий. К этому времени Византия окончательно потеряла надежду вернуть Рим и западную часть империи. Она становилась все менее эллинской и все более восточной и варварской. Среди императоров все чаще встречались солдафоны, опиравшиеся только на грубую власть и жестокость. Именно таким был Фока, свергший Маврикия после солдатского бунта. Некрасивый внешне, рыжий и коренастый, с наглыми глазами и безобразным шрамом на лице, к тому же пьяница, он вызывал отвращение и ужас даже у привычных ко всему византийцев. Схватив Маврикия, Фока заставил его смотреть, как он убивает одного за другим пятерых его сыновей. По легенде, преданная няня пыталась спасти одного из них, заменив собственным сыном, но Маврикий ей запретил. «А потом окаянный Фока, – пишет хронист, – приказал головы царя и сыновей водрузить на трибунальском поле. И граждане выходили смотреть на них, пока они не загнили».

Вскоре против узурпатора составили заговор, в котором участвовала вдова Маврикия Констанция, но в последний момент заговорщиков выдал предатель. Рассвирепевший Фока отрубил головы не только Констанции, но и трем ее дочерям. Бунтовщиков он любил казнить медленно: сначала выкалывал глаза, потом отрезал язык, потом отрубал руки и ноги и, наконец, сжигал.

Рим, недовольный холодным отношением Маврикия к Западной церкви, с радостью приветствовал Фоку. Римский папа Григорий Великий написал ему восторженное письмо: «Да радуется весь народ империи, глубоко опечаленный до сего дня, твоим великим деяниям! Да радуется каждый свободе, наконец возвращенной под скипетром благочестивого императора!» Персия, наоборот, расценила переворот как личную обиду: убитый Фокой Маврикий был другом персидского царя Хосрова, которого император спас от смерти, когда тот еще царевичем был вынужден бежать из Персии. Хосров использовал это убийство как удобный повод для вторжения и объявил Византии новую войну, едва не погубившую империю.

В это время снова возник болезненный для Церкви вопрос о войне. Перед лицом опасности Фока, остро нуждавшийся в солдатах, попросил собор епископов объявить мучеником всякого, кто пойдет в армию и будет убит. Кто – то тут же вспомнил 13 – е правило Василия Великого, запрещавшее причащаться в течение трех лет всем, кто убивал на войне, за «нечистые руки». С другой стороны, некоторые епископы и священники заявили, что сами участвовали в сражениях и убивали: за это, по их мнению, надо не наказывать, а награждать. Им указали на 43 – е правило Василия Великого, по которому таким священникам следовало запретить служение в Церкви. Но многие сочли его излишней и ненужной строгостью, и вопрос так и повис в воздухе.

Жестокость Фоки в конце концов стоила ему трона. Во время праздника, проходившего на ипподроме, люди начали обвинять его в пьянстве. «Опять засовывал свой нос в кувшин! Опять потерял разум!» – кричали из толпы. Фока ответил на это с обычной свирепостью: по его приказу недовольные были живыми зашиты в мешки и брошены в море. Терпение народа лопнуло; вспыхнул бунт, который поддержал полководец Ираклий, и Фока был свергнут. Конец его правления оказался таким же жестоким, как начало. «Ираклий приказал сначала отсечь Фоке руки и ноги, а потом живым резать на куски; тайные члены отсечь и привязать к копьям». В заключение ему отсекли голову и обезображенный труп сожгли на так называемом «бычачьем рынке». Ни о каком христианском погребении бывшего императора не было и речи.

Отправив войска против императора Фоки, шах Хосров не стал их отзывать и после того, как узнал о его смерти и воцарении Ираклия. Военная кампания шла успешно, и отменять ее не имело смысла. Персы быстро завоевали Антиохию и Александрию, два крупных оплота христианства. В 614 году пал Иерусалим; патриарха Захарию взяли в плен, а великую святыню христиан, Крест Господень, увезли в Персию. Еще через год был захвачен Египет, затем Киренаика и Ливия. В 617 году персы заняли Халкидон – чтобы атаковать столицу Византии, им оставалось переправиться через Босфор. Одновременно с севера наступали авары, которые в 619 году достигли окрестностей Константинополя. Положение было настолько отчаянным, что Ираклий решил оставить город и бежать в Карфаген, откуда он был родом. Однако патриарх Сергий удержал его от этого шага и потребовал дать перед народом клятву, что столица навсегда останется в Константинополе.

Ираклий, собравшись с духом, занялся организацией сопротивления. Нуждаясь в деньгах (казна была совершенно пуста), он занял средства у богатых граждан, переплавил в монеты церковную утварь и откупился от аваров. Затем Ираклий занялся созданием армии и сумел создать боеспособное, дисциплинированное и крепкое духом войско, которое весной следующего года отправилось завоевывать Персию. Император не только возглавлял войска, но и сам сражался в первых рядах бойцов. В решающей битве у города Мосула он лично убил трех персидских военачальников, потерял лошадь и проявил исключительную храбрость. Его мужеством восхищались даже персы. За четыре года Ираклий отвоевал все потерянные территории, освободил Сирию, Палестину и Египет и вернул Крест Господень в Иерусалим. После окончания кампании он с триумфом вернулся в Константинополь, где народ встретил его пением и оливковыми ветвями.

Торжествующий император не знал, что на пороге стоял новый враг, противостоять которому Византия будет уже не в силах. Это были арабы и провозглашенная ими новая религия – ислам.

После захвата Иерусалима персами в 614 году по городу прокатились погромы, устроенные иудеями против христиан. Они специально выкупали христианских пленников у персов, чтобы подвергать их изощренным пыткам. Когда Ираклий отвоевал город, иудеи стали умолять императора защитить их от мести христиан. Ираклий дал клятву, что сохранит им неприкосновенность, но вскоре понял, что не сможет удержать разгневанный народ, и разрешил провести еврейские погромы. После этого иудеев выселили за пределы города, запретив им даже приближаться к Иерусалиму. В палестинских монастырях до самой смерти Ираклия отмаливали грех клятвопреступления и даже устроили для этого специальный недельный пост.

Вначале VII века во всей Византийской империи православным оставался один Константинополь с прилегающими областями. Этот верный Халкидону центр со всех сторон окружали еретические провинции. На севере находилась полувизантийская Армения, часто переходившая от греков к персам и наоборот. Отрезанная от империи, Армянская церковь почти не участвовала в жизни Византийской церкви и плохо понимала происходившие там дебаты. На армянском языке слова «физис» (природа), «усия» (сущность) и «ипостась» (лицо) обозначались одним словом – «пиутиун». Поэтому «две природы» для них автоматически означало «два лица». Армяне сочли это ересью, не приняли Халкидонский собор и остановились на своем варианте вероисповедания, опиравшемся на взгляды Кирилла Александрийского, частично Аполлинария и позднего монофизита Юлиана Галикарнасского. Собор в Двине (527 год) запретил армянам совершать паломничества в Иерусалим и вообще общаться с греками. Тогда же произошло их разделение с православными грузинами: «Мы приказали об иверийцах – не иметь с ними никакого общения ни в молитве, ни в еде, ни в дружбе, ни в кормлении детей. Не ходить к кресту, прославленному в Мцхете, не принимать их в наши церкви, удаляться от браков с ними; только покупать и продавать, как евреям». Чтобы подчеркнуть единую Богочеловеческую природу во Христе, армяне стали праздновать Рождество и Крещение в один день, а евхаристию справлять на пресном хлебе и чистом вине, без примеси воды. Так Армянская церковь полностью откололась от православной и осталась на позициях монофизитства, на которых находится до сих пор.

На Востоке в пределах персидских владений приютилась халдейская, или «восточная», церковь. Монофизиты, а потом и православные называли ее несторианской, хотя к Несторию она не имела никакого отношения. По своим взглядам халдейская церковь была прямой наследницей антиохийской школы, разгромленной византийцами и сбежавшей в Персию. На ее территории, в Нисивине, была основана новая церковная школа вместо закрытой в Эдессе. В числе ее учеников были такие выдающиеся богословы, как Павел Перс, чей учебник по богословию пользовался большим уважением на средневековом Западе. На самом деле «несторианская» церковь была не еретической, а староантиохийской и от православия отошла только по соображениям политики. Проще говоря, ей надо было угождать властям, а властями были персы, заинтересованные в том, чтобы оторвать сирийцев от Византии через ересь. Поэтому местные патриархи – католикосы – подавляли симпатии халдейцев к православию и открещивались от Константинополя. Когда арабы захватили всю Сирию и смешали Антиохию с Халдеей, их местные церкви были уже совершенно чуждыми друг другу. Зато вместе с волной ислама «несторианство» выплеснулось далеко на Восток и добралось до Индии, Китая и Монголии. Первыми христианскими миссионерами на Востоке стали именно «несториане», и некоторые из их католикосов были чистыми китайцами.

В византийской Сирии, не занятой персами, процветало яковитство. Монофизитский патриарх Александрии Феодосий, сосланный Юстинианом в Деркос, тайно рукоположил в епископы Иакова (Якова) Барадая, который сбежал в Сирию и основал там новую монофизитскую церковь. Гонения со стороны Константинополя настроили яковитов против Византии, и они восприняли наступление персов как освобождение. В Антиохии произошло даже восстание против греков, в результате которого православный патриарх Афанасий был убит, а антиохийская кафедра долго пустовала.

На юге египетские монофизиты тоже создали свою церковь – коптскую. Они пригласили из Сирии епископов – яковитов, чтобы те рукоположили епископов в Египте и создали новую монофизитскую иерархию, параллельно православной. В результате в Александрии появилось две церкви и два патриарха, более или менее мирно сосуществовавших друг с другом. Копты «по старинке» продолжали ходить в православные храмы и лечились у знаменитых православных врачей Кира и Иоанна. Особую симпатию у всех вызывал православный патриарх Иоанн Милостивый, прославившийся святостью и добрыми делами. Но перед осадой Александрии персами Иоанн сбежал из города и оставил его в руках монофизитов.

Монофизитство нанесло сильный удар по единству Византии, и мечтой многих императоров было преодолеть раскол и залечить нанесенные им раны. Этому стремлению отвечало новое течение, получившее название «монофелитства».

В отличие от других ересей, монофелитство появилось не «снизу», а «сверху». Оно возникло благодаря стараниям двух людей – императора Ираклия и константинопольского патриарха Сергия. По одной из версий, это учение придумал Ираклий, беседуя в Эрзеруме с Павлом Кривым, представителем яковитов. По другой, замысел монофелитства с самого начала принадлежал Сергию. В любом случае воплощали они эту идею вместе и в полном согласии друг с другом.

Ираклий и Сергий были давними друзьями. Родившись в семье монофизитов, Сергий в юности принял православие и проявил себя как умный, образованный и энергичный патриарх. По характеру он очень подходил такому же активному и деятельному Ираклию. По большой дружбе Сергий даже одобрил второй брак Ираклия с его родной племянницей Мартиной, дочерью сестры императора Марии. Это было незаконно, но Ираклий попросил оказать ему дружескую услугу, и Сергий благословил брак.

Император хотел объединить и укрепить державу, патриарх – восстановить расколотую Церковь. Для этого им нужно было примирить монофизитов с православными. Ираклий и Сергий предложили компромисс, который, как им казалось, должен был устроить всех: природы две, но воля одна. Желает и действует одно лицо, божественное (как думали монофизиты), но участвуют в нем две природы (как полагали православные). Так монофизитство, то есть «одну природу», заменили монофелитством – «одной волей».

Патриарх Сергий не кривил душой, искренне считая, что у Богочеловека Иисуса могла быть только одна воля и одно действие (или, как выражались тогда, одна «энергия»). Признание двух воль, по его мнению, автоматически приводило к двум лицам: ведь воля безусловно принадлежит лицу, а не природе.

Сергий полагал, что на этой основе можно примирить монофизитов, считавших, что естество человека не проявлялось в Богочеловеке после воплощения, но пребывало в нем лишь формально, во всем подчиняясь и следуя Божественной природе, – и православных, которые говорили, что природы в Иисусе две, а лицо – одно.

Патриарх начал рассылать послания церковным должностным лицам, спрашивая их мнения на этот счет и подтверждая свою позицию цитатами из святых отцов, которые иногда писали об «одной энергии», но никогда – о двух. Сергий написал прежде всего к Феодору, епископу Фаранскому, к Павлу Кривому, возглавлявшему Армянскую церковь, и к александрийскому папе, монофизиту Георгию Арсе. Во всех письмах он говорил о том, что ни у одного из святых отцов нет выражения «две энергии», а выражение «одна энергия – одно действие» иногда встречается, например, у Мины Константинопольского. Умный и эрудированный патриарх без труда убедил в своей правоте многих епископов. Уже через год стараниями Сергия была заключена уния православных с армянскими монофизитами во главе с католикосом Эзрой, искавшим союза с Ираклием.

После Армении взялись за Эдессу, освобожденную Ираклием от персов. Прибыв в Сирию, Ираклий милостиво отнесся к монофизитам и в своей речи заявил, что не стоит им отделяться от Церкви из – за каких – то мелочей. После этого император выразил желание причаститься в монофизитской церкви. Когда обычный христианин причащался в монофизитской церкви, он тем самым признавал себя монофизитом. Но в данном случае получалось как раз наоборот: принимая у себя императора, монофизиты сами как бы переходили в императорскую веру, то есть в православие. Вес императорской власти был слишком велик: басилевс сильнее «притягивал» к себе монофизитскую церковь, чем церковь басилевса, как более тяжелое тело притягивает к себе более легкое. Эдесский епископ Исайя прекрасно это понимал и перед богослужением потребовал от Ираклия отречься от Халкидонского собора. Император молча повернулся к нему спиной и вышел из церкви. После литургии храм был без разговоров отобран у монофизитов и передан православным. Сам Исайя бежал к антиохийскому епископу Афанасию. Ираклий попробовал переманить к себе Афанасия, пообещав, что в случае объединения с православной Церковью оставить его патриархом. Но Афанасий также потребовал отречения от Халкидонского собора, и сделка не состоялась.

Гораздо лучше дела пошли в Александрии. После освобождения Александрии от персов на ее кафедру был поставлен Кир Фазисский, сторонник монофелитства. Вскоре под его руководством вся александрийская паства перешла в унию с православными, принципы которой были сформулированы так расплывчато, что могли удовлетворить всех. Торжествующий Кир написал Сергию, что вся Александрия и весь Египет ликуют, соединившись с Церковью. За заслуги Киру, а вместе с ним и всем последующим александрийским папам была дарована особая почетная награда: право носить на одной ноге красный царский сапог.

На волне этого успеха Ираклий решил дожать и армян, заставив их не только принять унию, но и признать Халкидонский собор. После встречи с императором верхушка Армянской церкви согласилась на полное соединение с православием, но сами армяне унию не приняли. Они отправили Ираклию послание, в котором отказались признать постановления Халкидонского собора.

В Александрии образовавшаяся было уния тоже дала трещину. Палестинский ученый и монах Софроний, соавтор известной книги «Лимонарий» («Луг Духовный»), возмутился, что православных заставляют признавать «одну энергию», как было прописано в скреплявшем унию документе. Восьмидесятилетний старец отправился в Александрию к Киру и на коленях умолял его отказаться от «моноэнергетизма». Кир объяснял, что это необходимый компромисс, который позволит примирить расколотую Церковь и в конце концов приведет к победе православия. Не убежденный им Софроний поехал в Константинополь к патриарху Сергию, который повторил ему то же самое и посоветовал не нарушать мир в Церкви из – за одного слова: лучше вообще не говорить ни об одной, ни о двух энергиях.

Но замолчать вопрос не получилось. После избрания на иерусалимскую кафедру Софроний должен был отправить послания другим церквям с изложением своей веры. Он сделал это, откровенно написав обо всем, что происходило в Восточной церкви. Доставить послание Софроний поручил епископу Стефану, предварительно отведя его на Голгофу и там, на месте казни Христа, взяв с него клятву, что он любой ценой доставит письмо в Рим. «Помни, – напутствовал он Стефана, – что ты дашь ответ Распятому на этом месте, когда Он придет во славе судить живых и мертвых, если пренебрежешь опасностью, в которой находится Его святая вера. Сделай то, чего я не могу сделать из – за нашествия сарацин. Обойди, если надо, всю вселенную, постарайся преодолеть все препятствия, чтобы достичь Рима».

Опасаясь впечатления, которое послание Софрония могло произвести на Западе, Сергий поспешил сам написать римскому папе Гонорию письмо, в котором призвал его не рассуждать ни об одной, ни о двух энергиях, но признать в Иисусе одну волю. Гонорий был слабый богослов, хотя на Западе считался выдающимся ученым: «рассудительный умом, сильный советом, в учении ясный, изобилующий сладостью и смирением», как писал о нем современник. Аргументы Сергия показались Гонорию убедительными. Он ответил, что вопрос об энергиях – пустой и выдуманный софистами, а что воля одна – это бесспорно.

В 638 году, вскоре после отправки своего послания, Софроний умер. Едва последний противник монофелитства сошел со сцены, как Ираклий обнародовал эктезис – «изложении веры». В нем говорилось: «Совершенно нечестиво признавать во Христе двух, противоположно хотящих». Православный Восток в лице всех четырех патриархов – константинопольского Пирра, иерусалимского Сергия Яффского, антиохийского Македония и александрийского Кира – принял документ беспрекословно. Но в Риме ситуация к этому времени изменилась: Гонорий в этом же 638 году умер, а несколько следовавших друг за другом пап эктезис решительно отвергли.

К этому времени Ираклий был уже тяжело болен и пребывал в глубокой депрессии. У императора развилась сильнейшая водобоязнь: он избегал морей и рек и передвигался только по суше. Чтобы он мог переправиться через Босфор на европейскую сторону пролива, выстроили огромный плавучий мост, засыпанный землей и засаженный деревьями и травами. Свой тяжелый недуг – водянку и болезнь мочевого пузыря – Ираклий считал наказанием за греховный и беззаконный брак со своей родной племянницей. Церковные распри его уже не интересовали. На обвинения нового римского папы Иоанна VI в распространении эктезиса он вяло ответил, что сей документ придумал не он, а покойный патриарх Сергий. Царствование Ираклия, начинавшиеся так блестяще, подходило к печальному концу. Все его попытки объединить Церковь провалились. Ислам отобрал его славную победу над Персией, которую придворные льстецы сравнивали с подвигами Александра Македонского. Ираклий умер в феврале 641 года, когда арабские войска уже поглотили Сирию и Палестину и захватывали Египет.

На фоне монофелитских споров в стране происходила государственная катастрофа. Византия еще не успела оправиться от войны с Персией, когда с юга хлынула волна арабов, воодушевленных новой, только что родившейся религией – исламом. В 634 году, всего через три года после победы Ираклия над Персией, патриарх Софроний уже не смог совершить традиционное паломничество из Иерусалима в соседний Вифлеем, поскольку город со всех сторон был окружен арабами. Армия Ираклия стояла недалеко, в северной части Сирии, но у империи не хватало ни денег, ни сил, чтобы справиться с новым нашествием. С огромным трудом Ираклию удалось оттеснить арабов на юг за Мертвое море, но это был кратковременный успех. Через год халиф Абу Бакр захватил Дамаск. Ираклий успел собраться с силами и бросил армию против мусульман, но во время битвы арабская часть его войска, состоявшая из христиан – монофизитов, перешла на сторону врага. Ромеи были разгромлены, и Ираклий бежал из Антиохии в Константинополь, оставив Сирию арабам.

Спустя еще три года халиф Омар взял Иерусалим. Переговоры о сдаче города вел сам Софроний: патриарх был епископом, полководцем и дипломатом в одном лице. Он договорился с Омаром об условиях существования христиан в мусульманском государстве. Согласно этим правилам, христиане сохраняли за собой свои храмы, но должны были убрать с них кресты и колокола, а также держать их открытыми для мусульман в любое время дня и ночи. Новые храмы строить запрещалось. Христиане не имели права проповедовать свою веру и обязывались не мешать своим родным, если те захотят принять ислам. Они должны были внешне отличаться от мусульман («Пусть не одеваются, как мусульмане, и не покрывают своей головы, как правоверные. Пусть не говорят тем же языком, не называются теми же именами, не имеют на своих печатях арабских надписей»), не брать их в слуги и всюду уступать им место. Кроме того, они не могли ездить верхом и иметь оружие.

Завоевание Сирии и Палестины далось мусульманам без особого труда. Византийская власть с ее религиозным диктатом так надоела сирийцам, что они благосклонно встречали арабов, казавшихся им более терпимыми, чем греки. Летописец Михаил Сириянин с негодованием вспоминал гонения византийцев на яковитов: «Вот за это Бог отмщений, видя злобу ромеев, которые повсюду, где властвовали, жестоко грабили церкви и монастыри и нас судили без милости, привел с юга сынов Исмаила, чтобы нас через них освободить». Так же быстро и легко пало Персидское царство, просуществовавшее больше тысячи лет (со времен Кира Великого, 539 год до н. э).

В Египет арабы пришли лишь с небольшим войском, но этого оказалось достаточно, чтобы разбить греческую армию и осадить Александрию. Патриарх Кир собирался сдать город, как и Софроний, но Ираклий приказал арестовать его за измену и заключить в тюрьму.

После смерти Ираклия в Константинополе традиционно началась смута. Жена и племянница Ираклия Мартина попыталась взять власть в свои руки, оттеснив законного наследника престола Константа II в пользу своего сына Ираклиона. Это вызвало возмущение в народе и привело к казни Мартины и Ираклиона. Перед смертью матери отрезали язык, а сыну – нос. Патриарх Пирр, поддерживавший Мартину, письменно отрекся от своего сана и сбежал в Карфаген, где против Константа восстал византийский правитель Северной Африки Григорий.

В этой ситуации Констант почел за лучшее сдать весь Египет мусульманам. Византия вывела свои войска, а патриарх Петр, сменивший в Александрии Кира, покинул страну и уехал в Константинополь. После воцарения арабов на кафедру из ссылки торжественно вернулся монофизитский патриарх Вениамин. Но это была пиррова победа: копты – монофизиты, ожесточенно боровшиеся за свою веру с православными, вскоре стали массово переходить в ислам. Так для Ближнего Востока и Египта закончилась «симфония» государства и Церкви, а заодно и тысячелетнее царствование европейской культуры, принесенной эллинизмом.

Несмотря на почти полное торжество монофелитства, у него нашлось два выдающихся противника. Главную роль в борьбе с монофелитством и защите православия сыграли Максим Исповедник и римский папа Мартин.

О жизни преподобного Максима известно очень мало. Он происходил из аристократического рода, состоял на службе императора Ираклия и был близок к его семейству. В это время Максим не высказывался против монофелитства и даже одобрил компромиссный эктезис Ираклия. Позже он жил в малоазийском монастыре и бежал в Северную Африку от нашествия персов. В Карфагене Максим пользовался огромной популярностью благодаря незаурядным ораторским способностям и философскому уму. Его учение о логосах – Божественных идеях, пронизывающих весь тварный мир, – превратило систему неоплатоников в философский фундамент христианства, а идея об обожении всего сущего через человека вдохновляла многих поздних мыслителей от Скотта Эуригены до Бердяева. Русский философ Владимир Соловьев называл Максима Исповедника «самым сильным» из восточных умов, рядом с которым можно поставить только Оригена и Григория Нисского.

В 645 году в Карфаген приехал сбежавший из Константинополя патриарх Пирр, и между ним и Максимом состоялся богословский диспут. Максим в это время уже придерживался строгой дифелитской позиции. Он с блеском опроверг все доводы Пирра и уговорил его перейти в православие. Побежденный Пирр отправился вместе с Максимом в Рим, где принес папе Теодору покаяние в своем монофелитстве, и обрадованный папа, в свою очередь, признал его настоящим патриархом вместо назначенного в Константинополе монофелита Павла. У Пирра был политический расчет: перейдя в православие, он становился сторонником африканского наместника Григория, который в случае победы над Константом мог вернуть его на константинопольскую кафедру.

В 646 году Григорий действительно поднял восстание и объявил себя императором. Его армия уже собиралась идти на Константинополь, как вдруг нашествие арабов на Африку разрушило все планы. В битве при Суфетуле византийцы были разбиты, и Григорий погиб. Напуганный Пирр снова переметнулся к монофелитам и уехал в Константинополь, выпрашивать прощение у Константа. Разгневанный папа Теодор собрал в Риме собор и отлучил Пирра от Церкви. Для большего эффекта документ об отлучении подписали не чернилами, а святой кровью из чаши для причащения.

Отношения Константинополя и Рима стали еще более напряженными. Папа Теодор потребовал от императора Константа уничтожить эктезис и отлучил нового константинопольского патриарха Павла за монофелитство. В ответ Павел сломал престол римского апокрисиария и запретил ему совершать литургию. По просьбе Павла император Констант издал эдикт (по сути, догматический трактат – типос), в котором предписал под страхом наказания не вести никаких споров об одной и двух волях.

Преемником папы Теодора стал Мартин, избранный в Риме без согласия императора. Мартин собрал Латеранский собор, на котором Западная церковь отвергла эдикт Константа и предала анафеме монофелитство. Однако положение Мартина было очень шатким, поскольку в это время христианский Запад сильно зависел от Византии. К тому же у императора был хороший повод преследовать Мартина: тот дружил с Олимпием, бывшим легатом Константа, который составил против басилевса заговор и отпал от Константинополя.

Император прислал в Рим нового легата Каллиопу, и тот провел обыск в доме Мартина в поисках компрометирующих улик. Мартин сбежал из дома в Латеранский собор и поселился в нем, поставив свою постель прямо у престола. Однако его это не спасло: в ту же ночь Каллиопа явился в храм и арестовал Мартина. Папу немедленно отправили морем в Константинополь и заключили в тюрьму.

Мартин предстал перед судом по обвинению в измене. Он был болен и с трудом держался на ногах, но его заставили отвечать стоя. Перед приговором император потребовал сорвать с него священнические одежды и выставить на поругание толпе. Признанный виновным, Мартин был сослан в Херсонес и вскоре умер. Последние месяцы его жизни были сплошным мучением. «Я удивлялся и удивляюсь безучастию моих друзей и родни, – жаловался он в письме. – Они забыли о моем несчастий. Кажется, не хотят даже знать, существую ли я еще на свете или нет». В Риме, не дождавшись смерти и даже осуждения Мартина, избрали нового папу.

Вслед за этим был арестован и Максим. Его тоже пытались подвести под «политическую статью»: якобы он способствовал захвату Египта арабами и вообще больше любил латинян, чем греков. Первое обвинение Максим назвал клеветой, на второе ответил, что если за что и любит латинян, то за православие. Тогда его обвинили в том, что он анафемствовал императора; Максим возразил, что предал анафеме только его типос, но это документ церковный, а не светский и не имеет отношения к государственной власти. Наконец, Максима попытались обвинить в симпатии к Оригену; в ответ он произнес на него анафему.

После долгих допросов и мытарств Максима попытались склонить к принятию новой, только что сочиненной унии. На этот раз в документе утверждалось, что у Христа было три воли: одна ипостасная (личная) и две естественных (природных); то же самое говорилось и о действиях. В этот момент монофелитство было признано всеми христианскими кафедрами, даже римской, которая в лице легатов согласилась на компромиссный вариант с тремя волями. Максиму указывали на то, что он противопоставляет себя всей Церкви и тем самым ведет себя как еретик, но и этот аргумент его не убедил: он наотрез отказался подписать унию.

Созванный в Константинополе собор предал анафеме Максима, Мартина и покойного Софрония Иерусалимского. Максиму и двум его ученикам отрезали языки и правые руки. После этого Максим был сослан в грузинский Лазик, где умер 13 августа 662 года.

Читайте в приложении: Диспут Максима с Пирром

Несмотря на гонения, которые испытывали дифелиты, и Рим, и Константинополь искали пути к политическому примирению. Констант даже подумывал о том, чтобы перенести столицу в Рим. Однако в самом Константинополе начались неурядицы: императору припомнили все его прежние жестокости и бесчисленные казни, после которых, по словам современника, в стране не осталось ни одного достойного мужа. Когда Констант казнил за измену собственного брата Феодосия, народ стал называть его Каином. Императору начал всюду видеться брат, приходивший к нему с чашей, наполненной собственной кровью. Окруженный всеобщей ненавистью, Констант бежал в Рим, а оттуда на Сицилию, где шесть лет спустя его убили заговорщики. Произошло это в бане, когда император намыливал голову: кто – то из слуг подошел к нему сзади и ударил по голове шайкой. Констант потерял сознание, упал в воду и захлебнулся.

Стоявший во главе заговора Мизий объявил себя императором и призвал на помощь арабов. Но сын Константа Константин IV, которому было всего шестнадцать лет, отправился с флотом в Сиракузы, подавил мятеж и казнил Мизия. Уехав безусым юнцом, в Константинополь он вернулся уже обросшим бородой мужчиной, за что его и прозвали Погонатом (Бородатым). В это время обстановка в империи была хуже некуда. Арабы сужали кольцо вокруг Константинополя. Они полностью уничтожили византийский флот, и только междоусобица, возникшая внутри халифата между двумя претендентами на власть, Муавией и Али, заставила их на время приостановить наступление. Через год, став единоличным правителем, Муавия бросил все силы на Константинополь. Город оказался в многолетней осаде, окруженный мощным арабским флотом. Судьба Византии висела на волоске, и тут на помощь грекам пришло новое секретное оружие – «греческий огонь». Изобретенный сирийцем Каллиником в 673 году, он долгое время оставался «ноу хау» греков и позволил им выиграть немало морских битв. «Греческий огонь» нельзя было погасить водой, больше того – под действием воды он разгорался еще сильней. Выпущенный из труб – сифонов огненный столп в считанные минуты сжигал деревянные суда. Внезапное применение греческого огня заставило арабов бежать «в великом страхе», а остатки их флота по дороге разметал и уничтожил шторм. Сухопутные войска мусульман были также разбиты, и арабское нашествие захлебнулось. Согласно заключенному на тридцать лет мирному договору, арабы должны были ежегодно выплачивать ромеям 3000 золотых монет, давать по 50 коней и освобождать по 50 пленников.

Став императором, Константин Погонат продолжил курс на политическое сближение с Римом, однако в церковной сфере никаких подвижек не происходило. Чтобы исправить это, Константин пригласил к себе папских легатов, которые привезли в Константинополь послание от папы, призывавшего Восток вернуться к православному учению о двух волях. Здесь они встретились с новым константинопольским патриархом Георгием, антиохийским епископом Макарием (он находился в Константинополе, поскольку Антиохия была захвачена арабами) и представителями Александрийской церкви, которая в то время не имела епископа, так как тоже оказалась под властью арабов. Так, как бы сам собой, составился Шестой Вселенский собор.

Императорский дворец в Константинополе представлял собой не одно, а целый комплекс самостоятельных дворцовых зданий с огромным количеством помещений и комнат. В одном из них было всего два зала, Большой и Малый. Оба они имели форму чаши, по – латыни – trullo, поэтому и дворец назывался Трулльским. Под этим чашеобразными сводами – труллами и проходили все восемнадцать заседаний Шестого Вселенского собора, продолжавшегося десять месяцев: с 7 ноября 680 года по 16 сентября 681 года.

Собор открылся под председательством императора, который заявил, что созвал его ради одной цели – выяснения истины. По правую сторону от него сидели римские легаты, по левую – все остальные епископы и представители светской власти.

Содержание собора свелось к дискуссии между монофелитами – представленными Макарием Антиохийским, Георгием Константинопольским и некоторыми другими иерархами Церкви, – и дифелитами, во главе которых стояли папские легаты. Как обычно, для выяснения вопроса были зачитаны деяния предыдущих соборов, причем обнаружилось, что акты V собора были подделаны: в них вставили несколько подложных писем (как позже выяснилось, подлог устроил Макарий Антиохийский). В деяниях соборов ничего определенного касательно двух воль и энергий обнаружить не удалось, поэтому спорящие стороны перешли к доказательствам из патристики и собственным рассуждениям. Макарий Антиохийский настаивал на том, что во Христе было одно, не человеческое и не божественное, а богомужнее действие и что одна личность Христа не могла иметь две воли. Он заявил, что никогда не признает две природных воли или два природных действия, «хотя бы меня разрубили на мелкие части и бросили в море».

Соотношение сил между монофелитами и дифелитами на соборе было не в пользу монофелитов. Император потерял интерес к монофелитской унии, убедившись, что она производит только новые смуты, а не желанное примирение с монофизитами. К тому же монофизитские области, завоеванные арабами, уже отпали от империи. Поэтому главная движущая сила, породившая и продвигавшая монофелитство – сила политическая, – перестала существовать. Император был скорее заинтересован в мире с Западом, который осуждал монофелитство; следовательно, тяжесть царского авторитета и власти была на стороне дифелитов. Константин не вмешивался напрямую в течение собора, предоставив ему идти своим путем, и только утвердил своим согласием его ожидаемый результат: победу дифелитов. Все деятели монофелитства, как живые, так и покойные: Макарий Антиохийский, Сергий, Феодор, Кир, Пирр, Павел и Петр (то есть все константинопольские патриархи, шедшие на поводу у императоров), – а также папа Гонорий были осуждены и преданы анафеме.

Среди отцов собора были и такие, кто по личным качествам или недостатку образования не могли уяснить все тонкости сложного догмата и пытались так или иначе упростить дело. Один из них, Феодор Мелитинский, предлагал не обсуждать вопрос о двух волях и оставить его как есть, нерешенным, не осуждая и не порицая тех, кто придерживался противоположных точек зрения. Это предложение были отвергнуты, а высказавший его епископ – предан анафеме.

Более ярким оказалось выступление некоего Полихрония, монаха и священника, который защищал монофелитство, опираясь на бывшее ему видение: некие светлые и грозные мужи призвали его стоять за старую веру и отвергать выдуманные новшества, то есть дифелитство. Вызванный на собор, Полихроний подтвердил, что в час дня, «под палящим солнцем», к нему явился ослепительный блистающий муж и грозно заявил, что всякий, не исповедующий единой воли, не может быть христианином. В доказательство Полихроний предложил совершить чудо – положить свое исповедание веры на труп и воскресить умершего. Собор дал разрешение на публичное совершение чуда. В большой внутренний двор, расположенный в банях Зевксиппа, принесли погребальные носилки с телом умершего; Полихроний, окруженный огромной толпой, положил свой свиток с исповеданием веры на мертвеца и стал что – то шептать ему на ухо. Время шло, но ничего чудесного не происходило. Наконец, несколько часов спустя Полихроний признал, что не может воскресить мертвого, и возбужденный народ закричал: «Анафема новому Симону – магу!» Несмотря на неудачу с воскрешением, Полихроний отказался отречься от монофелитства; его лишили сана и предали анафеме.

После чудотворца – неудачника появилась еще одна упрямая личность со своей «правдой» – пресвитер Константин из Апамеи, который сам пришел на собор. Его вера заключалась в том, что Иисус имел не волю, а «свойства». После долгих уточняющих расспросов выяснилось, что Христос, по мнению Константина, имел волю только от рождения до распятия, но это была не воля, а свойство; после же воскресения Иисус совлек с себя земную плоть и кровь, а заодно и волю. Когда ему объяснили, что это ересь, Константин наотрез отказался принять постановления собора и был подвергнут анафеме.

Собор принял итоговый документ – орос, в котором о Христе было сказано: «В Нем и две естественные воли или два хотения, и два естественных действия нераздельно, неизменно, неразлучно, неслиянно». Император выпустил соответствующий эдикт, которым решения собора превращались в государственный закон. Шестой собор считается образцовым по царившей на его заседаниях спокойной и здравой атмосфере, исчерпывающей полноте аргументации противоборствующих сторон и полному отсутствию давления со стороны государства. Упрекнуть его можно только в том, что на нем, как и на всех остальных соборах, не было сказано ни слова об ответственности императоров, чаще всего бывших главными виновниками и проводниками ереси. За все отвечали патриархи и епископы, светская же власть оказывалась неподсудной. Другой момент заключался в отсутствии каких – либо упоминаний о Максиме Исповеднике и папе Мартине, мученически пострадавших за чистоту православной веры. Официально считалось, что они осуждены как политические преступники, а Церковь не смела подвергать сомнению имперский суд. Здесь работала внутренняя самоцензура, хорошо понимавшая, что дозволено и что не дозволено в христианском государстве.

Византийский трон один за другим занимали новые правители. Чаще всего это были популярные военачальники из разных частей империи, которые, подняв бунт, шли с армией к Константинополю и захватывали власть. Они менялись с интервалом в три – четыре года, убивая своих предшественников или просто лишая их носов, а затем отправляя в ссылку. Получивший такое увечье человек по византийским законам не мог быть императором, поэтому отсутствие носа стало отличительной чертой свергнутых басилевсов и членов их семей. Констант II отрубил нос своему брату Ираклиону, Константин Погонат – двум младшим братьям Тиберию и Ираклию, Леонтий – Юстиниану II, Тиберий – Леонтию. Кроме носов, принято было также отрубать уши, вырывать языки, отрезать руки и выкалывать глаза. Все это не мешало византийцам считать себя наследниками великой греческой культуры.

На церковную политику того времени больше других повлиял Юстиниан II, позже прозванный Ринотметом (по – гречески – «Безносым»). Юстиниан обладал трезвым умом, безмерным честолюбием и личной храбростью, но при этом был одним из самых жестоких правителей, каких знала история. Невероятная свирепость, в которой он превосходил даже печально известного Фоку, соединялась в нем с бешеной энергией и яростной силой, помогавшей ему побеждать врагов и беспрепятственно сеять смерть и разрушения. Сам он, впрочем, считал себя благочестивым христианином, подписывал свои изображения не иначе как «слуга Христов», заботился о делах Церкви и даже начал чеканить монеты с изображением Христа. Одним из проявлений этой заботы стал Пятошестой (Qinisextum) собор, созванный по инициативе императора.

Своим необычным названием этот собор обязан амбициозному замыслу Юстиниана Ринотмета дать жителям империи строгие и ясные канонические правила, освященные авторитетом вселенского собора. Поскольку V и VI соборы не оставили таких канонов, напрашивалось их дополнение с конкретными предписаниями для православной жизни. Подчеркивая преемственность собора, Юстиниан устроил его в том же Трулльском зале, где проходил Шестой Вселенский собор, как бы продолжив недавно прерванные заседания.

Пятошестой собор длился ровно год, с 1 сентября 691 года до 31 августа 692 года. Результатом его стали 102 канонических правила, составивших основу православного церковного права. Каноны были призваны искоренить недостатки и пороки церковной жизни, которая в этих правилах представала во всей ее неприглаженной сложности и пестроте. В них говорилось про женатых епископов и продажу церковных должностей, про евхаристию за деньги и посещение клириками светских зрелищ, про ростовщичество священников – все это было повседневной практикой, требовавшей строгого запрета. На заседаниях собора рассказывали, как в одних храмах служители Церкви ставили скот, а в других сами «пели козлами» во время службы. Вопреки всем нормам и запретам, миряне и даже женщины проповедовали в церкви, монахи бросали свои монастыри и бродили где попало, а монахини перед пострижением наряжались в красивые платья, изображая «невест Христовых». Упоминались и совсем удивительные вещи: например, некоторые пресвитеры завели обычай причащать умерших.

В отношении мирян дела обстояли еще хуже: они предавались гаданиям и азартным играм, женились на близких родственниках, делали аборты и давали клятвы, как язычники. Одно из правил собора вводило строгую цензуру на порнографию: «Изображения на деках, или на ином чем представляемые, обаяющие зрение, растлевающие ум и производящие воспламенения нечистых удовольствий, не позволяем отныне, каким бы то ни было способом, начертать. Аще же кто сие творить дерзнет: да будет отлучен». Кроме того, христианам запрещалось лечиться у евреев и мыться с ними в одной бане.

Многие каноны были направлены против Римской церкви, где практиковалось обязательное безбрачие священников, литургию служили на пресном хлебе, а Христа изображали в виде ягненка. Канон 36 подтверждал так и не принятое Римом 28 – й правило Халкидонского собора о втором месте Константинополя в церковной «табели о рангах». Поскольку собор был вселенским, предполагалось, что его правила станут обязательными для всех христианских церквей, включая и Римскую: ведь папские легаты присутствовали на соборе. Хитрый Юстиниан таким образом пытался устранить канонические разногласия, накопившиеся между Западной и Восточной церквями. Император первым подписал соборные каноны, а второе место оставил для подписи римского папы. Но его одобрения он так и не дождался.

Хотя легаты папы утвердили деяния собора, их расхождения с римской церковной практикой были слишком велики, чтобы Рим согласился их принять. Папа Сергий I объявил постановления Трулльского собора недействительными, заявив, что скорей умрет, чем согласится с подобным заблуждением. Юстиниан отправил в Рим военачальника Захарию, приказав захватить папу и доставить его в Константинополь. Но времена были уже не те, что при несчастном папе Мартине. Местная армия защитила Сергия и вступила в Рим, окружив Латеранский собор. Боясь за свою жизнь, Захария бросился за защитой к тому самому Сергию, которого приехал арестовать. Говорят, что он прятался у него под кроватью, пока папа успокаивал солдат и уговаривал их разойтись. Захарии пришлось с позором бежать из Рима. Трудно представить, в какую форму мог бы вылиться гнев разъяренного Юстиниана, но как раз в это время его свергли с трона.

Пятошестой собор определил свод документов, на которые должна опираться православная Церковь. В него вошли 85 правил святых апостолов, правила четырех вселенских и восьми поместных соборов: Анкирского 314 года, Неокесарийского 315 года, Гангрского середины IV века, Антиохийского 341 года, Лаодикийского конца IV века, Сардикийского 343 года, Константинопольского 394 года, Карфагенского собора 419 года. Кроме того, сюда были включены правила двенадцати отцов Церкви, написанные ими для своей паствы. Эти отцы: Дионисий Александрийский, Петр Александрийский, Григорий Неокесарийский, Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Нисский, Григорий Богослов, Амфилохий Иконийский, Тимофей Александрийский, Феофил Александрийский, Кирилл Александрийский и Геннадий Константинопольский. Позже к этому собранию были добавлены 21 правило Седьмого Вселенского собора, 17 правил Константинопольского поместного собора 861 года, три правила Константинопольского собора в Святой Софии 879 года и послание патриарха Тарасия к папе Адриану.

Юстиниан был неглупым императором и проводил разумную политику, особенно в военной области: например, он создал систему пограничных поселений, которая позже легла в основу византийской армии, – но у него был дар настраивать против себя людей. Крестьян раздражало, что басилевс переселял их на новые земли, а землевладельцев – что он давал поблажки крестьянам. Народ возмущался его бесконечным строительством, поглощавшим много денег и часто казавшимся бессмысленным капризом. Еще большую ненависть вызывали два фаворита императора, Стефан и Феодот, которые открыто вымогали деньги у состоятельных граждан, подвешивая их над горящей соломой и пытая огнем и дымом.

Какое – то время Ринотмет удачно воевал, но потом затеял никому не нужную войну с Персией, исключительно ради военной славы, и проиграл решающую битву. Последней каплей стало решение Юстиниана уничтожить красивую церковь перед императорским дворцом, чтобы построить на ее месте фонтан и трибуну для партии венетов. По городу поползли слухи, что басилевс ненавидит Церковь и собирается устроить в городе резню. Вспыхнул бунт, в котором участвовал и патриарх Каллиник. Юстиниан был свергнут, Стефан и Феодот схвачены и сожжены. Новый император Леонтий отрубил Юстиниану нос и отправил в ссылку в Херсонес.

В Херсонесе раздражительный Юстиниан не ужился с местными жителями и сбежал к хазарам в Фанагорию (Керчь), где женился на сестре кагана Феодоре. Там же он изготовил себе золотой нос и с тех пор без него не появлялся на людях.

Тиберий, сменивший на троне Леонтия, был встревожен активностью опального басилевса и уговорил хазарского кагана выдать ему Юстиниана живым или мертвым. Тот подослал к нему убийц под видом охраны, но Юстиниан узнал обо всем от преданной жены и, пригласив охранников для личной беседы, одного за другим задушил их сделанной из струны петлей. После этого он бежал к болгарам, оставив в Фанагории беременную Феодору. По дороге в море разразился шторм, и, когда положение казалось уже безнадежным, слуга предложил Юстиниану дать обет, что тот не будет мстить своим врагам, если Бог вернет ему трон. Ответ Юстиниана дает яркое представление о его натуре: «Да потопит меня Бог на этом месте, если я пощажу кого – нибудь из них!»

Заручившись поддержкой болгар, Юстиниан отправился отвоевывать Константинополь. Ночью он с сотней бойцов пробрался в город через разрушенный водопровод, отворил ворота армии и захватил столицу. Началась вакханалия жестокости и мести. Юстиниан приказала привести к себе Леонтия и Тиберия, растоптал их ногами и приказал обезглавить. Мертвые головы он потом еще несколько дней попирал ногами, наслаждаясь зрелищами на ипподроме. Патриарха Каллиника ослепили и отправили в ссылку, брата Тиберия и еще множество людей убили и повесили на стенах Константинополя. В своих казнях император проявлял своеобразный черный юмор: например, назначал людей на высокие посты, а когда они с радостью уходили, посылал за ними убийц.

Не забыл император и про негостеприимный Херсонес. Он устроил против него карательный поход, приказав солдатам истребить всех жителей города. Приказ был выполнен наполовину: большинство взрослых убили, знатных лиц зажарили на деревянных вертелах или утопили в море, но детей и подростков пощадили. Равенна, в свое время выступившая против воли императора, тоже была наказана: знатных равеннцев схватили во время официального приема, отвезли в Константинополь и казнили, а епископу Равенны Феликсу выжгли глаза.

С Римом Юстиниан подружился из политических соображений. Он пригласил к себе римского папу Константина, принял его почтительно и попросил утвердить решения Пятошестого собора. После долгих уговоров был достигнут компромисс: папа принял правила частично, одобрив все, что «не противоречило православной вере, добрым нравам и декретам Рима». Рим, ждавший от Юстиниана ужасов и казней, вздохнул с облечением и объявил его «православным и христианнейшим императором».

А «христианнейший император» посчитал разгром Херсонеса неудовлетворительным и снарядил новую экспедицию, приказав сровнять с землей город и все окрестности и не оставить в них ничего живого. Но чаша жестокостей уже превысила меру, и войско отказалось выполнять приказ. Юстиниан в это время находился в Малой Азии. В его отсутствие восставшие захватили Константинополь, вывели шестилетнего сына басилевса из церкви, где он пытался найти защиту, и прилюдно на площади зарезали. Армия покинула Юстиниана, и он погиб от руки какого – то солдата, присягнувшего новому императору Филиппику Вардану. Так закончилось правление династии Ираклидов.

Филиппик Вардан, по происхождению армянин, сын сенатора, был воспитанником Стефана, ученика монофелита Макария Антиохийского. Еще до восшествия на престол ему было предсказано, что он будет царствовать долго и счастливо, если восстановит в стране монофелитство. Вдохновленный этим пророчеством, Филиппик отказался входить в императорский дворец, пока на его фасаде висела фреска с изображением Шестого собора, ниспровергшего монофелитство. В 712 году он созвал большой собор, в котором участвовали константинопольский патриарх Иоанн и такие крупные авторитеты Церкви, как святой Герман Кизикский и святой Андрей Критский. Собор единогласно восстановил монофелитство и предал анафеме деяния Шестого собора. Филиппик отослал в Равенну и Рим отрубленную голову Юстиниана Ринотмета – для обозрения ее народом.

Но империей Филиппик Вардан управлял из рук вон плохо. Он не обращал внимания на набеги и грабежи болгар и славян, разорявших ее окраины, и проводил беззаботную жизнь в пирах и блудодействе, не жалея на развлечения денег из государственной казны. Византийцам это быстро надоело. Как – то днем, когда он спал после очередной пирушки, собственный оруженосец поднял его с постели, вывел на ипподром и ослепил. Через несколько месяцев Филиппик умер в тюрьме.

Сменивший его император Анастасий II твердо встал на православную позицию и примирился с Римом. Патриарху Иоанну пришлось униженно извиняться перед папой и оправдываться за монофелитский собор, на котором он еще недавно председательствовал. Он объяснял это «икономией», то есть разумным компромиссом, на который иногда приходится идти Церкви, жертвуя малым ради пользы целого. В византийской политике под этим словом подразумевалось временное приостановление или послабление государственных законов, которое объявлялось императором в особо важных случаях. Церковь в разное время широко пользовалась «икономией», идя на компромиссы с императорами или даже еретиками, если они не затрагивали главных догматов христианства. Это был принцип, основанный на терпимости и здравом смысле, в противовес жесткому и не рассуждающему религиозному ригоризму, который особенно процветал в среде монашества и порой из – за мелочей приводил к жесткому противостоянию. С другой стороны, «икономия», как в случае с Иоанном, иногда граничила с отступничеством.

В 715 году преемник Иоанна св. Герман возглавил новый собор, который предал анафеме монофизитство. После этого монофелитство продолжалось только в движении маронитов. Эта малоизвестная секта, основанная неким Мароном, появилась еще до Шестого собора и просуществовала 500 лет, пока во времена крестовых походов не соединилась с Римской церковью.

На протяжении нескольких столетий богословские споры велись вокруг сложных догматических вопросов, смысл которых был понятен только немногим ученым мужам из церковной верхушки. Остальная паства традиционно шла за своими пастырями, принимая то учение, которого придерживался их епископ.

С иконоборством получилось иначе. Почитание икон было древним постановлением, понятным каждому и затрагивавшим всех христиан без исключения. Именно поэтому иконоборческое движение проходило с таким накалом, вызвало столько жарких, подчас кровавых стычек и впоследствии так пристрастно – в сплошных черных красках – толковалось его противниками.

Православные источники рисуют иконоборцев (по – гречески их называли иконокластами, а почитателей икон – иконодулами) как вандалов, грубых варваров, которые уничтожали книги и сжигали школы вместе с учителями. Им приписывали всевозможные ереси, говорили, что, отвергнув иконы, они хотели привлечь на свою сторону мусульман, что какие – то евреи – волхвы взяли с них клятву уничтожить иконы, пообещав взамен долгое царствование.

На самом деле иконоборство началось как раз под знаменем просвещения. Это был как бы ранний, неуклюжий византийский вариант будущего Ренессанса. Лев III Исавр, основатель исаврийской династии и зачинатель иконоборства, искренне думал, что борется с суевериями, предрассудками и мракобесием, опираясь на разум и здравый смысл. Иконоборцы были настроены не только против икон, но и вообще против Церкви, особенно монашества. Они считали монахов темными и отсталыми людьми, «ходячим мраком», «ничего не помнящими». Вместо того чтобы участвовать в жизни государства, работать, учиться, строить, воевать, эти, по их мнению, бездельники запирались в своих кельях, не принося стране никакой пользы. Иконоборцы хотели видеть государство светским и противопоставляли себя Церкви не только идеологически, но и в повседневной жизни. При дворе императоров – иконоборцев считалось хорошим тоном кутить, сквернословить, брить бороду, а люди религиозные, наоборот, вызывали подозрение. Недаром позже этот подход нашел полное понимание у Петра I, которому иконоборцы были очень близки по духу и своим задачам. Русский император считал, что церковники и монахи сильно ослабили византийское государство и сделали его уязвимым для арабов.

Как светское и антицерковное течение, иконоборство было реакцией на слишком тесное слияние Церкви с государством. В VII – VIII веках высшие должности при дворе и даже в армии занимали священники и аскеты. Например, в 695 году на пост министра финансов был назначен затворник авва Феодот, который при сборе податей проявил такую жестокость, что в конце концов был убит разъяренным народом. В 715 году войсками на Родосе командовал диакон Иоанн, убитый собственными солдатами. Священники и епископы нередко участвовали в дворцовых заговорах и переворотах, свергая императоров.

Несмотря на такое слияние (или благодаря ему), государство в лице императоров не испытывало большой почтительности к вере. В 696 году константинопольский патриарх Каллиник был вынужден одобрить снос церкви Богородицы, на месте которой построили здание цирковой партии «голубых». Больше того, император потребовал от него прочитать молитву «на разрушение церкви», и, поскольку такой молитвы не существовало, патриарху пришлось что – то сымпровизировать. Храмы перестали быть убежищем для тех, кто пытался в них укрыться от властей: это древнее право, существовавшее еще в язычестве, грубо попиралось. Церковь вообще перестали уважать. К ней стали относиться как к еще одной политической партии, и часто не самой лучшей.

Наконец, сами иконы вызывали подозрения у многих богословов и епископов. Существовала определенная грань, до которой иконы дозволялись, но после которой становились вредными. Предполагалось, что икона должна быть чисто символической, а не представлять Иисуса, ангелов и тем более Бога Отца в виде каких – то реальных людей с определенными чертами лица, бородой, прической и т. д. Епифаний Кипрский, увидев однажды в храме холст с изображением человека, пришел в ужас, разорвал его на части и дал вместо него кусок чистой ткани. Марсельский епископ Серен, обнаружив, что его паства боготворит иконы, сорвал их со стен и выбросил из храма. В христианстве всегда был риск превращения икон в самостоятельный объект поклонения, то есть фактическое идолопоклонство, что временами и случалось. Иконы брали себе в духовники или крестные отцы, на них, как на престолах, совершали богослужение в домах, хлеб причастия клали на руки святых, изображенных на иконах, и т.д. Некоторые священники доходили до того, что соскабливали с икон краску и смешивали с кровью для причастия.

У иконоборства был еще один – внешнеполитический – аспект. Византию окружали ислам и христианские ереси, враждебно относившиеся к каким бы то ни было изображениям, особенно если речь шла о Божестве. Халиф Иезид II в 723 году приказал уничтожить все человеческие лица и фигуры на зданиях, улицах и площадях. Еретики павликиане, новациане, монтанисты и мессалиане, процветавшие как раз в тех местах, где жил будущий император Лев III Исавр, традиционно отрицали иконы. Монтанизм, одна из первых ересей христианства, еще существовавшая в VIII веке, тоже была настроена иконоборчески, хотя как раз Лев Исавр нанес монтанизму сокрушительный удар, издав указ о насильственном крещении иудеев и монтанистов. Евреи для виду его приняли, а монтанисты собрались в своем главном храме, заперлись и сожгли себя заживо.

Что касается павликиан, то они как две капли воды походили на прочие дуалистические секты, разделявшие мир пополам: на черное и белое, добро и зло, материю и дух, Бога и дьявола. Они возродили старую гностическую идею про демиурга, который сотворил земной мир, и Небесного Отца, спасающего верных от этого мира. Все видимое и внешнее казалось им вредным и ненужным, поэтому они отвергали храмы, иконы, кресты и крестное знамение, а также все церковные церемонии, чины и таинства, посты, монашество и аскетизм. Павликианами они себя называли в честь апостола Павла, поскольку видели свою цель в возвращении к апостольской простоте.

Павликианство получило большую популярность в Армении и Малой Азии, где у них одно время было даже свое государство, успешно воевавшее с Византией и вербовавшее себе новых сторонников. Самым известным из павликиан был их духовный лидер Сергий, человек безупречной моральной чистоты, принципиальный и добросердечный, пользовавшийся уважением даже у своих противников. Подражая апостолу Павлу, он жил трудами своих рук, работая плотником, и на практике показывал те христианские добродетели, которые часто только формально провозглашались в официальной Церкви. На фоне громоздкого византийского православия, почти до неразличимости сросшегося с государством, простой и честный Сергий действительно казался новым апостолом.

Императоры несколько раз устраивали карательные походы против павликиан. В середине IX века во время регентства Феодоры и правления Василия I было уничтожено около ста тысяч сторонников этого вероучения. Несмотря на репрессии, павликиане продолжали существовать до падения Византийской империи и даже после него, распространившись на Запад под именем богомилов, альбигойцев и катаров.

В отличие от павликиан, мессалиане или евхиты («молящиеся», на еврейском и греческом) были чисто монашеской сектой, возникшей еще в IV веке, то есть у самых истоков монашеского движения. Евхиты считали самым главным молитву как единственный способ спасения души, все остальное для них было вторично. По их учению, каждый человек рождался со злым демоном внутри и избавиться от него можно было только постоянной и усердной молитвой. Тогда демон уйдет, а на его место явится Святой Дух, который наполнит благодатью душу и тело человека. После этого человек уже не подвластен злу, ему не нужны ни таинства, ни аскетические подвиги, он просто живет в радостном единстве со Святым Духом. Евхиты проводили время в праздности, питались только милостыней, полагая, что труд отвлекает их от духовной жизни, и устраивали экстатические пляски, воплощавшие их мистическое соединение с Божеством. Они не старались афишировать свою веру и тайно существовали в монастырях под разными именами: энтузиастов, корефов, лампициан, адельфиан, маркионистов и т. д.

Во всех этих ересях, включая монтанистов и павликиан, было много сходного по настроению и взглядам: их оторванность от всего земного, апокалиптичность, крайний аскетизм, отвращение к материи и плоти (в том числе к любым внешним проявлениям религиозности – обрядам, церемониям, иконам, церковной иерархии), склонность к мистицизму и экстазу, нетерпимость, граничащая с фанатизмом, и в то же время подкупающая честность и простота. Люди такого склада существовали во все века, порождаемые ими течения сопровождали христианство как подземная река, то уходя вглубь, то снова пробиваясь на поверхность. Всегда в той или иной мере растворенные в ортодоксальной Церкви, они готовили в ней особую среду, благоприятную для иконоборства.

Все вместе это привело к тому, что у Льва III Исавра и гонителей икон оказалось много сторонников даже среди искренних ревнителей православия. Много было и таких, кто примкнул к иконоборству только потому, что оно шло от императоров.

Если бы Лев Исавр не пришел к власти, возможно, Византийская империя перестала существовать на 700 лет раньше. В 717 году, когда он взошел на престол, арабы собрали огромную армию и флот и осадили Константинополь с суши и с моря. Окажись на месте Льва менее храбрый и менее умелый полководец, дело почти наверняка кончилось бы взятием столицы. Но воинское мастерство Льва вместе с «греческим огнем» и необычайно холодной зимой заставило арабов позорно отступить после годовой осады, потеряв три четверти солдат и практически весь флот. Из двух с половиной тысяч кораблей домой вернулось всего пять.

Поражение было настолько страшным, что арабы долго не могли прийти в себя и только через двадцать лет предприняли новую попытку захватить империю. В 740 году состоялась решающая битва при Акронионе (в Малой Азии), где Лев III и его сын Константин Копроним наголову разбили арабские войска. После двух этих побед в Дамаске начались смуты, династия Омейядов пала, и нашествие арабов захлебнулось.

Сокрушив внешнего врага, Лев укрепил государство и изнутри. Путем умелых реформ он справился с охватившим страну кризисом и создал новую административную, экономическую и судебную систему, которая успешно функционировала на протяжении нескольких столетий. Лев был инициатором и составителем нового правового кодекса, так называемой «Эклоги» – сокращенного извлечения законов с внесенными в них исправлениями «в духе большего человеколюбия». Предварявший ее текст можно считать образцом гуманизма и государственной мудрости, особенно если учесть, что он был написан в VIII веке, когда на западе Европе царило еще глухое Средневековье. «Тех, кто поставлен исполнять законы, мы убеждаем воздерживаться от всех человеческих страстей, но от здравого смысла выносить решения. Не презирать нищего, не оставлять без обличения сильного, содеявшего неправду, чтобы не наружно и не на словах превозносить справедливость, а на деле предпочитать беззаконие и лихоимство, но напротив, когда в тяжбе участвуют две стороны – чтобы обе были поставлены в равные одна к другой отношения и чтобы столько именно было отнято у обидевшего, насколько окажется пострадавшим обиженный. Всячески желая положить конец мздоимству в суде, мы решили давать жалованье из нашего казначейства славнейшему квестору и всем служащим по судебным делам, дабы они ничего не брали с лица, у них судимого». Такие слова прозвучали бы вполне уместно и в наше время.

Но в церковной истории Лев III остался как одни из самых гнусных императоров, рядом с которым можно поставить разве что Диоклетиана. Он назывался Церковью «зловредным зверем», «христоборцем», «мучителем» и «демонским слугой». Исаврия, горная область в Малой Азии, откуда происходил его род, всегда считалась дикой и была известна своими разбойниками. Там издавна существовали иконоборческие секты, поэтому отрицание икон было для Льва вполне понятно. Похожих взглядов в то время придерживались и многие православные епископы. Даже эфесский митрополит Фома и помощник патриарха Германа Анастасий выступали против поклонения «рукотворным вещам». Понемногу и Лев пришел к выводу, что борьба с иконами – его священный долг.

В 726 году в Средиземном море произошло извержение вулкана, напугавшее византийцев своей силой, и Лев Исавр использовал это как повод, заявив, что народ прогневал Бога своим иконопочитанием. Он издал указ, предписывавший убрать иконы из церквей, и для примера послал чиновника Ювина убрать скульптурный образ Христа Поручителя с Халкопратийских врат в Константинополе (по легенде, его воздвиг один византийский купец, которого Иисус избавил от крупного долга, лично явившись его поручителем). Сразу же произошло первое столкновение с иконопочитателями. Собравшиеся на площади женщины просили Ювина не трогать образ, но тот, не слушая их, поднялся по лестнице и начал рубить фигуру Христа топором. Тогда разгневанные женщины опрокинули лестницу, схватили прутья и засекли Ювина до смерти. Вместе с ним погибло и несколько солдат. Император приказал схватить бунтовщиц и казнил девять человек, а на воротах вместо изображения Христа поставил простой крест с надписью: «Не терпя, чтобы Христос изображался в безгласном и бездыханном образе из землевидного материала, запрещенного в Писании, Лев с сыном юным Константином начертывает на вратах трисолнечный образ Креста – похвалу верных».

После указа Льва в провинции начались волнения. В Греции власть захватил узурпатор Косма, но был разбит преданными Льву войсками. В Италии, все еще политически зависевшей от Византии, Лев попытался устранить строптивого папу Григория II и поставить на его место другого, лояльного императору, но эта попытка провалилась. Против его преемника Григория III, проводившего ту же политику иконопочитания, Лев послал сильный флот, но тот погиб в море, разбросанный бурей.

Другим влиятельным защитником икон был богослов Иоанн Дамаскин. Он жил в Дамаске и служил при дворе халифа. Лев не мог добраться до него сам, но его люди подбросили письмо халифу, из которого следовало, что Иоанн готовился ему изменить. По легенде, разгневанный халиф отрубил руку Дамаскину, но тот помолился перед иконой Богоматери, и рука отросла.

Лев попытался заручиться хотя бы поддержкой константинопольского патриарха Германа. Тот сопротивлялся, сколько мог, а когда давление стало слишком сильным, отказался от сана патриарха. Его место занял Анастасий, согласившийся бороться с иконами. Узнав об этом, Герман пророчески бросил Анастасию: «Не спеши, еще успеешь попасть на ипподром». Ипподром в Константинополе часто бывал местом казни, где кончали свою жизнь неудачливые узурпаторы и государственные преступники.

Лев III Исавр вскоре умер. Его преемник Константин Копроним – по – гречески «Дерьмовый», буквально: «соименный дерьму»; это прозвище ему, разумеется, дали религиозные противники – в первое время был слишком занят военными и государственными делами, чтобы обращать внимание на Церковь. В самом начале правления престол у него отобрал зять Артавазд, который был иконопочитателем, и поэтому народ с радостью его поддержал. Константин бежал из города и был предан анафеме, патриарх Анастасий объявил его еретиком и поклялся, что сам слышал, как император называл Христа обычным человеком, а Богородицу – обычной женщиной. Происходило это будто бы так: Константин взял в руки кошелек, набитый золотом, и спросил, дорого ли он стоит. Когда ему ответили «дорого», он высыпал золото из кошелька и спросил, сколько тот стоит теперь. Ему ответили – ничего. «Вот так и Мария, – заявил царь, – пока имела в Себе Христа, была достойна чести. А как только родила Христа, ничем уже не отличается об обычных женщин».

Разошелся слух, что Константин Копроним умер. Однако его противники поторопились: Константин собрал войско и взял Константинополь. Артавазду выкололи глаза, а Анастасия с позором голым провезли по городу на осле и высекли, но оставили на кафедре.

Вернувшись к власти, Копроним вспомнил об иконоборстве только через двенадцать лет, когда умер патриарх Анастасий. Он созвал «вселенский» собор, на котором присутствовало 338 епископов, но не было глав высших церковных кафедр – Рима, Александрии, Антиохии и Иерусалима. На соборе избрали нового константинопольского патриарха, тоже Константина, и предали анафеме сторонников иконопочитания, в том числе покойного патриарха Германа и Иоанна Дамаскина. Участники собора назвали императора тринадцатым апостолом и провозгласили: «Днесь спасение миру бысть, ибо ты, царь, искупил нас от идолов».

В оросе, итоговом документе собора, говорилось, что дьявол под видом исповедания христианского учения незаметно ввел идолослужение, то есть почитание икон. Но отцы собора рассмотрели вопрос о чествовании икон и решили, что иконы противоречат догмату о Лице Богочеловека Иисуса и поэтому отрицают решения всех шести соборов. Почему иконы противоречат догмату о Лице Иисуса? Потому что икона изображает Христа, но не может изобразить Его божественную сущность и показывает только человеческую, тем самым отрывая ее от Бога. Икона изображает Христа как человека, а не как Богочеловека.

Наконец, продолжал орос, нигде и никем не было сказано, что нужно чествовать иконы. Ни Христос, ни апостолы, ни соборы, ни отцы Церкви не говорили о почитании икон. Истинная икона Христа – это причастие, в котором хлеб и вино претворяются в Его плоть и кровь. А раз не нужны иконы вообще, то не нужны и иконы Богоматери и святых. К тому же изображение Богоматери и святых с помощью живописи, «низменного эллинского искусства», оскорбительно для святых и недостойно христиан.

В оросе приводились цитаты из Писания, которые можно было использовать против почитания икон. В заключение говорилось: «Всякая икона, сделанная из какого угодно вещества, а равно и писанная красками при помощи нечестивого искусства живописцев, должна быть извергаема из христианских церквей. Она чужда им и заслуживает презрения». Тем, кто станет делать иконы, вешать их в церквях и домах или просто скрывать, объявлялась анафема. Разрешалось сохранить лишь церковные предметы с такими изображениями – при условии, что они нужны для службы. Завершался документ традиционным запрещением «сочинять новую веру».

Созванный Копронимом собор состоялся в 754 году и какое – то время считался Седьмым Вселенским. После этого император перешел к практическим шагам. Он потребовал от всех сограждан принести клятву, что они не будут поклоняться иконам. Клятву произносили на Евангелиях, кресте и евхаристических дарах.

Храмы начали очищать от икон. Вместо изображений со сценами из евангельских и ветхозаветных историй стены расписывали птицами и цветами. По отзывам современников, церкви стали похожи на «зеленную лавку и птичью выставку». Кроме цветочков, изображали охоту, театральные сцены, любимые басилевсом конские состязания. Из книг вырезали листы с иллюстрациями и заставками, иногда их просто сжигали целиком. В то же время иконоборцы не стремились последовательно уничтожать все иконы во всех церквях. Вопреки собственным взглядам они оставили мозаичные иконы не где – нибудь, а в главном храме Константинополя – церкви Св. Софии.

Борьба с иконами затрагивала и почитание мощей святых. Иконоборцы выступили против этого и уничтожили некоторые из мощей. Так, мощи мученицы Евфимии по приказу императора Константина бросили в море, а храм, где они хранились (тот самый, в котором проходил Халкидонский собор), превратили в военный арсенал.

Читайте в приложении: Психология иконоборчества

Неприличное прозвище «Дерьмовый» Константину дали православные христиане за то, что тот во время крещения испражнился в купели и как бы сам крестил себя дерьмом. Так эту историю излагает летописец Феофан, называвший Константина «всегубительным, кровожадным, лютейшим зверем, обратившим власть свою к насильствам и беззаконию, от самого нежного возраста жившим во всех душегубительных занятиях». По другой версии, Константин любил обмазываться лошадиным навозом, считая это приятным и полезным для здоровья. За любовь к лошадям он получил свое второе прозвище – Каваллин, то есть «Кобылятник».

Император по характеру и поведению был чем – то близок русскому императору Петру I. Он тоже устраивал пьяные оргии, на которых был свой «всешутейший папа» – монах – расстрига. Константин вообще был настроен против монахов и объявил жестокую войну монастырям. Его целью было целиком уничтожить монашество. Монахи составляли основную силу, выступавшую против запрета икон, тогда как высшая церковная власть, послушная императору, практически не сопротивлялась. Константин называл монахов идолопоклонниками и служителями тьмы и требовал, чтобы люди при встрече их не приветствовали, а осыпали бранью.

Монахи почти перестали появляться на улицах Константинополя. Монастыри начали переселяться в Италию и на территории, свободные от власти императора. Те, кто пытался сопротивляться императорской воле, беспощадно карались. Святой Стефан, подвижник, живший на горе возле Халкидона, бесстрашно обличал Константина и призывал к защите икон. Попытки уговорить его ни к чему не привели; Стефан был арестован и брошен в темницу вместе с другими иконодулами. Там почитатели икон подвергались пыткам, им отрезали носы, уши, руки, бороды поливали смолой и поджигали. Стефана обвинили в том, что он увещевает людей бросать семьи и дома и идти в монахи: теперь это стало преступлением. Казнь Стефана состоялась 28 ноября 785 года: утром его вытащили на улицу за веревку, привязанную к ноге, и поволокли по городу. Солдаты и чернь били его до тех пор, пока он не умер, но и мертвое тело продолжали таскать и избивать; даже дети, которых император приказал специально освободить от школьных занятий, бежали за трупом и бросали в него камни.

За Стефаном последовали другие жертвы. На ипподроме засекли до смерти монаха Андрея Каливита. Игумен Иоанн Монагрский был казнен за то, что отказался наступить на икону Богоматери. Казнили также девятнадцать вельмож и военных, поддержавших Стефана.

Копроним тем временем изощрялся в изобретательности, придумывая, как обесчестить монашеский образ: на ипподром вывели монахов, заставив каждого из них держать за руку женщину. Народ, по замыслу императора, должен был их поносить и оплевывать. Правители провинций, подражая императору, превосходили его в жестокости. Так, управлявший Фракией Михаил Лахондракон приказал вывести всех монахов и монахинь на равнину близ Эфеса, где им было объявлено: кто хочет повиноваться императору, пусть наденет светлые одежды вместо черных и возьмет себе мужа или жену. Отказавшиеся были ослеплены и сосланы на Кипр.

Некоторые монастыри конфисковывались и превращались в военные казармы, другие просто разрушались. Монахов, если они занимали высокие должности в армии или правительстве (что было не редкостью), ссылали и казнили.

Патриарх Константин, тезка императора, старался умиротворить Копронима, ни в чем ему не противореча и выполняя все указания. Его церковная «икономия» дошла до последнего предела: украшенный венком, он участвовал на пирах императора, поедал мясо и слушал кифаредов. Однако все это не уберегло его от опалы. Кто – то донес, что Константин готовит возмущение против императора. Копроним лишил его сана и приказал подвергнуть пыткам, после которых он больше не мог ходить. Бывшего патриарха принесли на носилках в церковь и стали зачитывать против него обвинения. Зачитав очередной обвинительный пункт, секретарь бил его по лицу, а новый патриарх Никита смотрел на это, сидя на кафедре. Когда экзекуция закончилась, Никита произнес на своего предшественника анафему и вытолкал его из храма. Затем Константина отправили на ипподром, где на него плевала толпа, осыпая бранью. После всего этого его спросили, как он относится к вере и собору императора, и несчастный патриарх ответил, что одобряет и то, и другое. Ему сказали: это мы и хотели услышать из твоих мерзких уст; а теперь ступай в ад. Бывшему патриарху отрубили голову и бросили тело в ров.

Михаил Лахондракон продолжал свирепствовать в своей провинции. На Страстной неделе он напал на один из монастырей, выжег его дотла, а монахов избил и покалечил. Отобрав из них 38 человек, он запер их в банях и заживо засыпал землей. Оставшиеся монастыри со всем имуществом были проданы с аукциона, а вырученные деньги Михаил отправил в государственную казну. В конце концов в его провинции не осталось ни одного монаха. Копроним написал ему письмо с выражением благодарности.

В 775 году во время похода на болгар Константин Копроним умер, оплакиваемый обожавшей его армией. Сын Константина Лев IV Хазар придерживался политики невмешательства в дела религии и только в последний год царствования казнил нескольких придворных, обвинив их в почитании икон. После его смерти на престол взошла его супруга Ирина с сыном Константином – оба были ревностными иконопочитателями. На столичную кафедру избрали Тарасия, который заявил, что не станет патриархом, пока не соберется вселенский собор, чтобы объединить Константинопольскую церковь с восточными и западными церквями, от которых она отделилась из – за иконоборчества.

Многие епископы, замешанные в иконоборстве, выступили против нового собора, говоря, что нужно почитать предыдущий (то есть иконоборческий 754 года). Но угроза низложения со стороны Тарасия заставила их замолчать. Первое заседание собора было назначено на 7 августа 786 года. Однако накануне в городе вспыхнул солдатский бунт: армия, в которой было сильно почитание Константина Копронима, выступила против проведения собора. Несмотря на это, на следующее утро собор открылся, но ненадолго: взбунтовавшиеся солдаты, обнажив мечи, подступили к воротам Св. Софии и пригрозили перебить всех, кто там находится. Собор пришлось распустить. Только через месяц Ирина сумела обеспечить порядок в городе, под разными предлогами удалив из него войска и отобрав оружие у самых беспокойных.

Новый Седьмой Вселенский собор состоялся в 787 году, через 33 года после первого иконоборческого собора под тем же номером, объявленного теперь лжесобором, и проходил всего месяц, с 24 сентября по 23 октября. На нем присутствовало от 330 до 367 епископов, в том числе представители всех главных восточных Церквей и два папских легата, оба по имени Петр. Императора, вернее, императрицу представляли два чиновника, почти не вмешивавшиеся в ход собора.

Собор начался с вызова виновных в иконоборчестве епископов и назначения для них наказаний. Епископы вызывались в три приема, по мере возрастания их вины: сначала обсуждали поступки наименее запятнавших себя иерархов, затем более виновных и, наконец, самых отличившихся сторонников иконоборства. К последним отнесли одного человека – Григория Неокесарийского. Сознавая, что в иконоборческой смуте были замешаны очень многие представители Церкви и что мотивы для этого часто были скорее политическими, чем догматическими, отцы собора отнеслись к провинившимся необычно мягко – все три категории были приняты в церковное общение и оставлены в своем сане. Раскаяние многих из них выглядело очень сомнительным после всего, что они делали и говорили при императорах – иконоборцах. Но никаких отлучений, анафемствований, осуждений и низложений не последовало.

Решив вопрос о епископах, собор зачитал доказательства правильности иконопочитания, почерпнутые из Св. Писания и святых отцов, и предал иконоборцев анафеме. В числе прочего было сказано, что «искусство живописца (разумелись, конечно, иконописцы) есть занятие священное и совсем не таково, чтобы его осмеивать». Вообще следует почитать «всякое знание и художество как дарованные Богом ради славы Его». Был рассмотрен вопрос, следует ли иконы только лобызать, или еще и поклоняться (то есть кланяться) им. Решено, что и лобызать, и поклоняться, но не служить, «потому что поклонение есть выражение почтения, служить же нельзя никому, кроме Бога».

После этого было составлено опровержение ороса предыдущего собора и составлен новый орос. Об иконах было сказано: «Со всяким тщанием и осмотрительностью определяем: подобно изображению честного и животворящего Креста, полагать во святых Божиих церквах, на священных сосудах и одеждах, на стенах и на досках, в домах и на путях честные и святые иконы, написанные красками и сделанные из мозаики и из другого пригодного к этому вещества, иконы Господа и Бога и Спаса Нашего Иисуса Христа, непорочной владычицы нашей Богородицы, также и честных ангелов и всех святых и преподобных мужей. Ибо чем чаще через изображение на иконах они бывают видимы, тем более взирающие на них побуждаются к воспоминанию о самих первообразах и к любви к ним... Ибо честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу, и поклоняющийся иконе поклоняется ипостаси изображенного на ней. Осмеливающихся же иначе думать или учить или давать профанное употребление священным сосудам или монастырям постановляем, если это будут епископы или клирики – извергать из сана, если же монахи или миряне – отлучать от общения».

К этому времени Церковь уже настолько отвыкла от икон, что из восьми заседаний собора икону догадались принести только на пятое, да и то по предложению папских легатов.

Иконоборство на этом, однако, не закончилось. В большой степени это было движение скорее политическое, чем религиозное. Как только сменилась власть, сменилось и ее отношение к иконоборству.

По странному совпадению иконоборцами были выдающиеся императоры, любимые народом и войском (Лев Исавр, Константин Копроним). Об Ирине же, восстановившей иконопочитание, хорошо отзывались только сторонники почитания икон и то исключительно за сам факт восстановления. В остальном Ирина не отличалась большими нравственными достоинствами, что особенно проявилось в ее отношении к своему сыну Константину. Стремясь захватить власть, она много лет плела против него интриги и в конце концов свергла с престола. Константин был варварски ослеплен и вскоре умер. Позже Ирину лишил престола узурпатор Никофор, и она кончила дни в монастыре, где вела аскетическую жизнь и проявила большое благочестие, за что была канонизирована как святая.

Связывая себя с императорами и их политикой, Церковь становилась заложницей политических интриг. Характерна история с «прелюбодейным браком» сына Ирины Константина. Ирина заставила сына расторгнуть брачный договор с Ротрудой, дочерью Карла Великого, и жениться на нелюбимой им Марии Амнийской. Через шесть лет брака Константин решил избавиться от своей жены, вынудив ее постричься в монахини, а сам женился на некой Феодоте. Патриарх Тарасий отказался одобрить и пострижение Марии, и венчание с Феодотой, но Константин пригрозил восстановить иконоборство, и Тарасий уступил, хотя и не стал, вопреки традиции, сам венчать императора. Впрочем, это было позволено сделать священнику Иосифу.

Поступок патриарха вызвал возмущение среди монашества, отвернувшегося от Тарасия и обвинившего его в «прелюбодейной ереси», то есть одобрении незаконного брака. В числе несогласных был и знаменитый игумен Студийского монастыря св. Феодор Студит. Феодор и его монахи раздули эту историю почти до апокалиптических размеров и Тарасия называли чуть ли не предтечей антихриста или самим антихристом. Говорили, что православие гибнет, задушенное еретиками, и всерьез решали вопрос, можно ли ночевать в чужих домах и принимать там пищу – ведь их хозяева могут оказаться еретиками; лучше уж переночевать у проверенного православного человека и запастись всем нужным на дорогу. Они даже придумали специальный шифр для переписки, где императора обозначали греческой буквой «сампи», а патриарха – «копой».

Преемник Ирины Никифор почитал иконы, но из государственных соображений ущемлял Церковь и монахов. Получалось то же самое, что с римскими императорами времен гонений на христиан: страшней всего для них оказывался тот, кто искренне заботился о государстве. Вместо «симфонии» выходило противоречие: чем больше благ император доставлял Церкви и монастырям, тем больше ущерба наносил империи, и наоборот. Сама Церковь не задумывалась о том, как разрастание ее богатств и монастырских угодий сказывается на армии и финансах, как ослабляет страну, открывает ее набегам врагов и в конечном счете губит то самое государство, на которое она опирается. Поэтому она часто восхваляла слабых и даже развращенных правителей вроде Ирины и Михаила Рангавы, одобряя их за то, что они следовали интересам Церкви, и пренебрегая тем, какой удар их правление наносит стране.

На пост патриарха император выбрал своего тезку Никифора, светского человека, занимавшего должность государственного секретаря. Тот показал себя достойным пастырем, но вызвал неудовольствие монахов и Феодора Студита тем, что оправдал священника Иосифа, венчавшего «прелюбодейный» брак Константина VI с Феодотой. Против императора вспыхнул заговор, в котором оказались замешаны многие епископы и монахи. Религия окончательно срослась с политикой, православие стало как бы правящей партией, а иконоборство – оппозицией. Заговор Никифор подавил, но вскоре погиб из – за своей скупости, наступив на те же грабли, что прежде император Маврикий: он отказался дать выкуп за плененных византийцев болгарскому вождю Круму. Это вызвало такую ненависть солдат, что, когда Никифор попал в засаду, они сами его убили и передали Круму, который с торжеством насадил голову басилевса на копье, а позже сделал из его черепа чашу.

Престол занял слабый и неуверенный в себе Михаил I Рангава, полностью отдавший себя в руки монахов. Феодор Студит стал при нем полновластным советником, во многом определявшим политику империи. Пользуясь своим авторитетом, он отговорил Михаила отменить уже заготовленный указ о смертной казни для павликиан. Другой его совет был гораздо менее удачным и стал для Михаила роковым. Болгары предложили мир с условием обмена перебежчиками. Под угрозой нового нашествия все, включая патриарха, одобрили этот план, но Феодор Студит настоял на том, чтобы Михаил продолжал войну, потому что многие из перебежчиков приняли христианство и передать их болгарам означало обречь христиан на мучения у язычников. В битве при Адрианополе византийцы потерпели сокрушительное поражение. В столице вспыхнули волнения, толпа вскрыла могилу Константина Ко – пронима, крича: «Восстань и помоги гибнущему государству!» Кто – то даже видел, как Константин восстал из гроба, сел на коня и поехал воевать с болгарами. В конце концов Михаила заставили отречься от престола и уйти в монахи, которых он так любил.

Императором стал Лев V Армянин. Он считал, что бедствия постигли империю за почитание икон: ведь правители – иконоборцы царствовали и умерли благополучно, а те, что поклонялись иконам, – кончили свою жизнь очень плохо. Лев Армянин поддержал солдат, которые на Рождество 814 года забросали камнями образ Христа над воротами императорского дворца. Патриарх Никифор пытался сопротивляться императору, но был вынужден отречься от сана и отправился в ссылку. Новым патриархом стал Феодот, необразованный, «бессловесный, скотоподобный и, кроме нечестия, ничего не знающий», как отзывался о нем летописец. Он собрал в храме Св. Софии собор, чтобы обсудить все тот же вопрос о почитании икон. Участники собора призвали на него сторонников иконопочитания, изорвали на них одежды, избили, анафемствовали и отправили в тюрьму. Софийский собор подтвердил решения иконоборческого собора 754 года, но в более мягкой форме: иконы не обязательно уничтожать, достаточно просто перевесить их повыше, чтобы не смущать народ. Начались новые гонения против почитателей икон, истязания и пытки. Игумены всех монастырей должны были дать клятву, что не будут учить почитать иконы. Феодора Студита посекли воловьими жилами и после пыток отправили в ссылку.

Во время иконоборческих гонений Феодор Студит написал несколько писем римскому папе Льву III, прося вмешаться и спасти православную веру: «Мы, смиренные, взываем к тебе: услышь, великая глава, и внемли тому, что устроил сатана». По письмам видно, что Феодор очень близко стоял к мнению о первенстве римской кафедры. Римского папу он называл «первопрестольным, главнейшим между патриархами, божественной главой всех глав». «К нему, – писал он, – следует обращаться за разрешением сомнительных и спорных вопросов, как делалось издревле и от начала по отеческому преданию, ибо там верховнейшая из Церквей Божиих... По издревле установившемуся обычаю без его ведома нельзя составлять собора». Это именно то, на чем настаивали римские папы и из – за чего потом произошел раскол Церквей.

В 820 году Лев V Армянин был убит в результате переворота. Заговорщики, переодевшись в церковные одежды, ворвались в дворцовый храм во время службы, где император, гордившийся своим басом, с увлечением пел один из ирмосов. Увидев бунтовщиков, царь побежал в алтарь, а когда они бросились вслед за ним, поднял крест и стал молить о пощаде. Мятежники ответили: «Теперь время не пощады, а убийства», – и отрубили ему руку вместе с крестом, а затем и голову. Императором объявили начальника дворцовой стражи Михаила, который сидел в тюрьме по обвинению в измене: его освободили из камеры и посадили на трон прямо в кандалах.

Убийство Льва Армянина вызвало одобрение сторонников иконопочитания. Феодор Студит написал, что Господь истребил «новоявленного и великого дракона, опустошавшего великую часть вселенной, змия коварного и шипевшего богохульством, мерзость запустения, сосуд гнева». И только низложенный патриарх Никифор с грустью заметил: «Государство римское потеряло хотя нечестивого, но великого защитника».

Новый император Михаил Травл (по – гречески «заика») отказался обсуждать вопрос об иконопочитании. По его мне нию, было «совершенно безразлично, почитать или не почитать иконы». Он ограничился тем, что возвратил из ссылки пострадавших монахов и епископов и обещал не преследовать их за веру. В ответ на настойчивые просьбы православных объявить обязательным почитание икон он заявил, что не собирается ни вводить новые догматы веры, ни изменять уже существующие. «Пусть каждый поступает, как ему угодно, не боясь никаких неприятностей и лишений. А мы в каком положении застали Церковь, в таком и оставим ее».

Религиозная терпимость Михаила, почти невероятная в то время, спасла его во время восстания Фомы Славянина. Этот самозванец объявил себя сыном императрицы Ирины и начал гражданскую войну под флагом борьбы за иконопочитание. Он использовал все возможные рычаги, какие могли привести его к победе: расположил к себе монашество, усыновив и сделав своим преемником монаха Анастасия; переманил на свою сторону рабов и крестьян, пообещав им свободу от помещиков; обратился за помощью к зарубежным противникам Византии. Халиф Харун ар – Рашид помог ему собрать войско из инородцев, ненавидевших греков (славян, армян, грузин, персов), а антиохийский патриарх короновал его как нового императора. Междоусобная война затопила страну кровью, и Константинополь был взят в осаду, которая продолжалась целый год. Но гуманная политика Михаила смягчила нравы и вызвала симпатию обеих противоборствующих сторон. Это был редкий случай, когда бунтарь и демагог, сделавший ставку на агрессивность и фанатизм, проиграл поборнику свободы и веротерпимости.

Феофил, сын Михаила, взошел на престол после смерти отца в 829 году. Это был человек крутого нрава, властный, деспотичный, не терпевший никаких противоречий и доходивший порой до самодурства. На смотринах невест он отверг красавицу Кассию только потому, что она посмела ему перечить: «уязвила его сердце словом», как пишет летописец. Кассии пришлось уйти в монастырь, а императрицей стала более покладистая Феодора. Всем подданным Феофил приказал стричься коротко и не носить длинных волос под страхом бичевания – чтобы походить на древних римлян. Это не мешало ему быть человеком религиозным и благочестивым; он даже писал песнопения для службы и сам их исполнял.

Придя к власти, Феофил первыми делом казнил заговорщиков, убивших Льва Армянина, несмотря на то что они привели к власти его отца. За борьбу с иконами он взялся так же крепко и решительно, как и за все свои дела: приказал уничтожать иконы и разрисовывать церкви птицами и зверями, а также распорядился убить всех живописцев, если они не захотят плевать на иконы и попирать их ногами. Знаменитому иконописцу Лазарю на ладони положили раскаленные железные пластины, чтобы он больше не мог писать иконы. Двум братьям Феодору и Феофану, проповедовавшим иконопочитание, басилевс велел вырезать на лбу издевательские стишки – по его словам, очень плохие, потому что хороших они не заслуживают. Уже перед смертью, заболев, он приказал казнить полководца Феофора, которого подозревал в заговоре, и скончался, держа его голову в руках.

После смерти Феофила его жена Феодора, унаследовав престол, попросила патриарха Мефодия не предавать анафеме ее мужа за иконоборчество и взамен пообещала вернуть иконы. Мефодий и созванный им собор дали ей письменное прощение души умершего императора. Феодора сдержала обещание, и 11 марта 843 года, в первое воскресенье Великого поста, состоялась торжественная процессия с несением икон между храмом Св. Софии и императорским дворцом. Тогда же было постановлено каждый год праздновать «сей святой и честной праздник», названный Торжеством Православия. На праздничном обеде после церемонии между Феодорой и Феофаном Начертанным – тем самым, на чьем лице Феофил «начертал» плохие стихи, – произошел неприятный инцидент: Феофан, указывая на свое изуродованное лицо, заявил: «За эти письмена я буду судиться с твоим мужем и царем перед нелицеприятным судилищем Божиим». Феодора в слезах бросилась к Мефодию: что же значит выданное им прощение, если царю придется отвечать за все сделанное на суде Божием? Патриарху пришлось ее успокаивать и заверять, что на Страшном суде у Феофила не будет никаких проблем.

Запад к этому времени окончательно отделился от Византии и жил своей жизнью, никак не связанной с константинопольскими смутами. В конце VII века здесь произошли важные перемены. Центр светской власти переместился на север Европы, где наконец появился человек, который смог объединить разрозненные германские княжества и создать крупное государство, претендовавшее на роль преемника Западной Римской империи. Это был король франков Карл Великий.

Германское племя франков уже в V веке обосновалось в Галлии, которая в то время делилась на несколько крупных частей: Нейстрию (северо – запад с Парижем), Австразию (северо – восток), Аквитанию (юго – запад) и Бургундию (юго – восток). Франки постепенно укрепляли и расширяли свою власть на этой территории, уничтожая последние остатки римских владений и подчиняя себе другие варварские племена. Их вождь король Хлодвиг по очереди разгромил римского наместника Сиагрия, алеманнов, бургундов и вестготов. Поскольку франки, в отличие от других германских племен, были православными, византийский император Анастасий I счел возможным дать Хлодвигу звание римского консула.

Франкское королевство достигло могущества благодаря нескольким выдающимся правителям, следовавшим один за другим. Один из преемников Хлодвига, Карл по прозвищу Мартелл (Молот), в союзе с аквитанским королем Эдом Великим разбил при Пуатье армию арабов, которые уже захватили Испанию и Аквитанию и вторглись в Галлию (732 год). Эта кровопролитная битва длилась два дня, во время которых арабская конница раз за разом атаковала пехоту Карла, выстроившуюся в каре. «Северяне, – писала арабская хроника, – стояли неподвижно, как стена, держась друг за друга, подобно леднику в северных горах». Арабов погубила жадность: услышав, что франки проникли в лагерь, где хранилась их добыча, они повернули вспять и бросились спасать награбленное добро. Спустя пять лет Карл вместе с братом Хильдебрандом нанес поражение арабам близ Нарбонны. Если бы не сильное государство франков и одержанные ими победы над мусульманами, нашествие арабов могло бы захватить всю Европу.

Но Западная церковь сохранила о Мартелле неблагоприятные воспоминания. Не имея чем наградить свою армию, Карл конфисковывал церковные земли и раздавал ее солдатам. Он смещал епископов и ставил на кафедры своих людей из мирян, не обращая никакого внимания на церковные правила. Для него существовало только одно право – право сильного.

Сын Карла Мартелла Пипин Короткий воевал ради укрепления своей власти в королевстве со всеми соседями подряд: аквитанцами, баварцами, алеманнами, саксами и даже со сводным братом Грифоном. При Пипине началось обращение в христианство саксов. Папа Стефан III отправился к нему за помощью против лангобардов. Король почтительно встретил папу далеко от города, встал перед ним на колени и всю обратную дорогу вел под уздцы его коня, как простой конюх. Взяв с Пипина обещание вступить в войну с лангобардами, Стефан короновал и помазал его как короля франков. Его сыновей Карла и Карломана он объявил законными наследниками и под страхом отлучения запретил избирать королем любого, кто не принадлежал роду Каролингов. Пипин взамен поклялся, что он и его преемники будут всегда защищать интересы Церкви. Он действительно оказал большую услугу духовенству, первым введя обязательную десятину: каждый житель страны должен был платить Церкви десятую часть своих доходов.

В 754 году Пипин уничтожил в Альпах практически всю армию лангобардского короля Айстульфа, но после подписания мира побежденный Айстульф нарушил все договоры и вместо того, чтобы вернуть папе отнятые у него города, собрал новое войско и осадил Рим. Пипину пришлось снова вмешаться и принудить короля лангобардов выполнить прежние обещания. На юге Пипин выгнал арабов со всех франкских земель вплоть до Пиренейских гор и после долгой и опустошительной войны захватил Аквитанию, присоединив ее к своему королевству.

Необычна судьба брата Пипина, Карломана: после многочисленных войн он оставил армию и политику и взялся за церковные дела. А дела эти были очень плохи: Церковь находилась в зависимости от светской власти, не имела единой иерархии и жила полусветской жизнью. Нравственный авторитет клира был крайне невысок, священники и епископы носили оружие, участвовали в войнах, охотились и вели себя так же, как миряне. Карломан вместе с епископом Майнца Бонифацием провел реформу Церкви, созвав для этого в 743 году так называемый Германский собор. Собор возродил строгую церковную иерархию, постановив, что в каждом городе должен быть епископ, а в каждой провинции – митрополит, и обязал Церковь ежегодно проводить соборы, чтобы следить за нравственностью и дисциплиной духовенства. Бонифаций стал легатом римского папы, что еще больше укрепило авторитет Рима. Церкви возвратили отобранное имущество и возместили ущерб, нанесенный Карлом Мартеллом. Затем Карломан отправился в Рим к папе Захарию и после беседы с ним построил в Риме монастырь, а сам, оставив корону и светскую власть, постригся в монахи в бенедиктинском монастыре Монтекассино.

Бонифаций был англосаксом по рождению, но получил прозвище «апостол всех немцев». В тридцать лет он стал священником в Англии, преподавал грамматику и стихосложение, но потом, бросив ученые занятия, отправился миссионером в Германию – обращать в христианство франков и саксов. В лесу под Гайсмаром он срубил святыню германцев – язычников, дуб Тора, и построил из него капеллу Святого Петра. Уже восьмидесятилетним старцем он отправился с новой миссией к языческому племени фризов и был убит.

Государство Пипина разделили его сыновья Карл и Карломан, но через три года Карломан умер, и Карл стал единственным правителем. После мощного Мартелла и выдающегося Пипина на трон воссел поистине великий король. Воевал он еще лучше, чем дед и отец. Карл снова разбил лангобардов, покорил баваров и тридцать лет вел жестокую и кровопролитную войну с язычниками саксами, жившими между Рейном и Эльбой. В конце концов он проник в их священный лес, уничтожил идола Ирминсула и обратил в христианство вождя саксов Видукинда. На юге Карл отогнал арабов за Пиренеи и образовал в Испании буферное государство – Испанскую марку, положив начало Реконкисте, то есть отвоевании Испании у арабов. На востоке он разгромил аваров, полностью уничтожив это племя. За сорок лет своего правления он почти вдвое увеличил размеры королевства.

Как и положено великому правителю, Карл развивал науки и искусства, прервав культурное одичание Европы и дав начало «каролингскому возрождению». В галльской церкви он обладал такой властью, что единолично созывал соборы, назначал и смещал епископов. Но особый вес и значение франкскому королю придал союз с Римом. Как раз тогда, когда Византия потеряла интерес к Риму и бросила его на произвол судьбы, Карл стал спасителем Римской церкви, разгромив притеснявших ее лангобардов и освободив Италию. Завоеванные земли он любезно передал римскому папе Льву III, попросив взамен только об одной услуге – венчать его императорской короной. До сих пор считалось, что империя едина и у нее есть один император – византийский. Но в 800 году императором стал варвар – германец, а римский понтифик – светским государем и правителем Северной Италии.

С этого времени Рим больше не нуждался в Византии и смотрел только на западных правителей. Что касается Карла, то он обращал свой взгляд на ромейский Восток и думал о том, как объединить обе половинки империи под своей короной. При последних двух королях франки достигли такого могущества, что на равных общались с византийскими императорами. Пипин вел переговоры о браке своей дочери Гизели с сыном Константина V Копронима. Похожие планы строил и Карл Великий. В Константинополе в это время правила Ирина; сильный союзник на Западе был ей на руку. Возникла неожиданная идея брачного союза между Западом и Востоком. Казалось, что среди безнадежного упадка, торжества варварства и раздоров забрезжила возможность чудесного возрождения Римской империи периода ее расцвета.

У Ирины был сын Константин тринадцати лет, у Карла – дочь, девятилетняя Ротруда. Их обручили. В столицу франкского царства поехали учителя греческого языка, девочка научились говорить по – гречески, между женихом и невестой завязалась переписка. Видимо, Ротруда была умна и красива, потому что Константин без памяти влюбился в нее по письмам и по присланному ему портрету. Ротруда уже собиралась ехать в Константинополь для личного знакомства, как вдруг все расстроилось. Ирина внезапно потеряла интерес к союзу с Карлом. Говорили, что ей не понравилась слишком бойкая и уверенная в себе Ротруда, которая могла легко вертеть слабовольным Константином. Императрица разорвала помолвку и заставила сына жениться на другой, устроив первый в истории Византии царский «смотр невест». Кандидатки отбирались по росту, размеру головы, длине стопы и многим другим параметрам, среди которых немаловажным считалось почитание икон. В итоге победила красивая армянка из незнатной семьи по имени Мария. Константин, писал летописец, «очень печалился и не желал сего по привычке своей к дочери Карла, короля французского, с которою был обручен».

Спустя четыре года Карл Великий предложил еще более смелый проект: жениться на самой Ирине. В Константинополь прибыли послы от императора и римского епископа с предложением «соединиться браком с Карлом, и чрез то соединить Восток с Западом». Для Карла это был бы уже шестой брак, причем все они заключались по расчету и приносили ему политические выгоды. Вероятно, из двух государей могла бы получиться неплохая пара: Карл, хотя уже не молодой (шестидесяти лет), был могучего телосложения, привлекателен на вид, отличался необычной для варвара начитанностью, красноречием и скромностью в привычках. Ирина славилась умом и красотой. Но дело закончилось, не успев начаться: в результате очередного переворота Ирину свергли с престола и заточили в монастырь. Ее преемник Никифор был настроен против Карла и даже не признал за ним титул императора.

Объединение греков с франками не удалось, и пропасть между Константинополем и Римом выросла еще больше. Даже восстановление церковного общения уже мало что меняло. Греки презрительно относились к западным жителям, считая их грубыми и неотесанными варварами. Рим смотрел на греков с отвращением, как на еретиков и лжецов, людей злых, коварных, слабых и лукавых.

Решения Седьмого Вселенского собора были осуждены на Западе Карлом Великим, Франкфуртским собором 794 года и многими видными епископами. Недоразумения возникли главным образом из – за крайне невнятного и искаженного перевода деяний собора на латинский язык: по нему выходило, что восточные отцы предлагают поклоняться иконам как Богу, что возмущенные западные богословы торжественно отвергли. Они осудили даже римского папу Адриана, одобрявшего Седьмой собор, – за то, что он в письме Константину и Ирине «приказал суеверно поклоняться иконам».

Вообще, на Западе пришли к выводу, что их богословская наука далеко превосходит восточную, а отсюда было недалеко до мысли, что весь Восток в целом идет неправильным путем и заслуживает осуждения. Над Вселенской церковью нависла тень грядущего раскола.

При сыновьях Карла Великого начались междоусобные войны, которые привели к разделению империи на две части: Францию, где говорили на романском языке, и Германию, где говорили на немецком. В то же время начались набеги норманнов – германских народов из Скандинавии. Норманны под предводительством Роллона осели на территории Франции, основав Нормандию, крестились и усвоили французский язык. Затем они захватили Британию, разгромив англосаксов – еще один германский народ, вытеснивший местных кельтов, – и отчасти смешавшись с местным населением. Позже норманнами был захвачен Уэльс и присоединены Шотландия и Ирландия. Так в общих чертах сформировался облик современной Западной Европы.