Учебная часть

В сентябре 1840 г. получено было от обер-прокурора тр. Пратасова отношение на имя митрополита Серафима о преобразовании учебной части в семинариях, на основании Высочайше одобренных правил. В янв. 1841 г., в виду предположенного преобразования и в петербургской семинарии, предписано было чрез академическое правление семинарскому – представить сведения относительно распределения учебных предметов между наставниками и других распоряжений по преобразованию. В апреле этого же года расписание предметов и учебных часов представлено, а с сентября «постановления Святейшего Синода о преобразовании учебной части в семинариях – приведены в действие в санкт-петербургской семинарии», о чем от имени митрополита сделано отношение к синодальному обер-прокурору.

В «Положениях» о преобразовании прежде всего указано на то, что «Государь Император, обратив особенное внимание на необходимость воспитания сельского юношества в правилах благочестия», повелел «войти в соображение о мерах, какие могут быть приняты для направления к тому образования самого духовенства». Ввиду того, «что сельские приходы в пять раз многочисленнее городских, а потому и требуют, для занятия в них священнических мест, несравненно большего числа достаточно и преимущественно для сей цели образованных воспитанников семинарий» – найдено «нужным приспособить к упомянутой цели семинарское учение таким образом, чтобы воспитанники, при основательном изучении богословских наук, умели нисходить к понятиям простого народа и беседовать с ним о спасительных истинах веры и христианских обязанностях языком простым и вразумительным, а между тем и по части вспомогательных наук получали такие познания, которые могли бы с пользою для себя и для будущих своих прихожан прилагать к их сельскому быту, и содействуя их благосостоянию приобретали бы тем более средств к влиянию нравственному на сей важнейший, по многочисленности, класс народонаселения». Преобразование направлялось к тому, чтобы «более прежнего имело характер общенародности и в тоже время не теряло бы существенного достоинства учения классического, приготовляя отличнейших учеников и к высшему духовному образованию». Но при этом «ограничен круг некоторых менее нужных предметов»¹⁹⁷. «Две цели достигаются нынешним курсом семинарий, – писалось неоднократно в отчетах синод. об. -прокурора гр. Пратасова, – главная существенная – давать будущим пастырям душ отчетливое богословское образование с практическим применением к духовным потребностям паствы, другая частная, подчиненная первой – снабжать их запасом и тех сведений, которыми они могут улучшать свой домашний быт, и с тем вместе добрыми хозяйственными и врачебными советами усиливать свое нравственное влияние на сельских прихожан»¹⁹⁸.

Для этого было постановлено: «1) из главных, собственно духовных, предметов семинарского учения в особенности приспособить к обязанностям сельского священника богословие пастырское и собеседовательное. 2) Из вспомогательных предметов преподавать всем вообще ученикам; начала философии (логику и психологию), российскую словесность, историю, физику и геометрию и языки греческий и латинский. 3) Вместе с тем ввесть новые предметы, особенно полезные в общежитии и житейском быту священника, как то: естественные науки, начала медицины и сельское хозяйство, дабы готовящиеся преимущественно в сельские священники, чрез приобретение нужных сведений в сих науках, могли иметь благотворное влияние на благосостояние народное¹⁹⁹. 4) Учредить в семинариях приготовительный класс для кандидатов священства, с тою именно целию, чтобы окончившим курс воспитанникам дать способ сколь возможно ближе ознакомиться с существенными обязанностями приходского священника, под руководством просвещенного и опытного наставника и под ближайшим надзором епархиального архиерея». Впрочем, относительно образования приготовительного класса обер-прокурором предположено было сделать особое распоряжение. Потом этот вопрос предоставлен был «ближайшему соображению митрополитов новгородского, киевского и московского»²⁰⁰.

На этих основаниях определением св. Синода от 9/12 авг. 1840 г. постановлено было: существующий в семинариях 6-ти летний курс, с разделением его на 3 отделения, оставить по прежнему; учебные предметы расположить вновь (см. ниже) и все преподавать на русском языке, «с приспособлением их в пространстве и в образе изложения к главному назначению семинарий» (§ 2); число штатных преподавателей увеличить до 8; до составления новых конспектов²⁰¹ руководствоваться прежними, применяясь к новому положению (§ 16); до издания учебников по сельскому хозяйству и медицине, также конспекта по естественным наукам, часы назначенные для этих предметов распределить по усмотрению между другими наставниками (§ 15); разрешить семинарским правлениям представлять высшему начальству свои соображения относительно изменения или дополнения правил, на основании опыта (§ 22). Некоторые правила касательно преподавания, так же как и объем преподаваемого в каждом классе, будут указаны ниже. Расписание же предметов было утверждено св. Синодом в 1840 г. следующее.

В неделю всех уроков полагалось 16; в день – 3, по 2 часа каждый: до обеда два, от 8 часов до 12 и один после обеда, от 2 до 4-х. Уроки по языкам: еврейскому, финскому, (французскому и немецкому, для желающих, положены были по окончании ординарных уроков и не входили в расписание.

В октябре 1844 г. семин. правление сделало представление митр. Антонию²⁰² о необходимости «сократить число классических часов», т. е. продолжение каждого урока. Ученики семинарии кроме изучения уроков, задаваемых наставниками, постоянно должны бывают заниматься упражнениями в сочинениях и сверх того почти по всем предметам писать лекции за недостатком учебников, почему и требуется для домашних занятий их весьма не мало времени». Также введенное около этого времени иконописание, иностранные языки в увеличенном числе уроков, отнимали достаточно времени. В виду этого и постановлено было ходатайствовать пред высшим начальством: «не сокращая числа классов, сократить число классических часов, назначив для каждого класса не 2, а 1 часа». До обеда предположено назначить вместо 2-х 3 урока: от 8 час. до 1 часу, и после обеда один – с 3-х час. до 5-го. Митрополит написал на представлении: «согласен». Св. Синод разрешил сделать, как представлено.

Продолжение каждого урока таким образом на полчаса сократилось, но число уроков в неделю было увеличено с 16 на 18, не считая положенных на языки и рисование. В низш. отд. в 1-й год на словесность прибавлено 2 урока, а во 2-й на св. Писание – 1 и геометрию с пасхалией – 1. В средн. отд. на сельское хозяйство 2 урока – в оба года. В высш. отд. – на богословские науки и церк. историю по 1 уроку – в 1-й год, а во 2-й год – на богословие 1 урок и сельское хозяйство – 1. После обеда положены уроки на иконописание и новые языки (еврейского уже не было с сент. 1844 г.).

Впоследствии опять делались перемены в расписании, по мере надобности, который будут указаны в своем месте.

Обучение, как и прежде, происходило большею частию по запискам наставников, с дополнением их классных чтений. Некоторые из них довольствовались записками предшественников, другие выдавали свои, причем иногда прямо списывали их с известных книжек, иногда составляли сами, при пособии тех или других источников, академических лекций, или известных сочинений по тому или другому предмету. По немногим только предметам введены были печатные руководства, о которых ниже будет сказано. Так как дело составления нормальных конспектов не было приведено к успешному окончанию, то наставники по прежнему пред экзаменами представляли чрез ректора правлению собственные конспекты пройденного, написанные применительно к печатным руководствам, или запискам. В конспектах не обозначаются руководства и пособия, по каким они составлены, но по сличении их с известными книгами можно определить, на основании ли прямо печатных книг составлены они, а следовательно и записки наставника, или имеют более или менее самостоятельный характер. Указание на пособия есть, впрочем, в преподавательских отчетах правлению по некоторым предметам, о которых требовалось особенно доносить высшему начальству. О пособиях для наставников можно судить и по сохранившимся их библиотечным записям. Мы будем указывать только важнейшие из них.

Еще с конца 30-х годов предприняты были меры к улучшению богословского преподавания и заявлены заботы «об усовершенствовании курса богословских наук в академиях и семинариях и с тем вместе о ближайшем приспособлении их не только к догматам, но и к преданиям и чиноположеииям кафолической восточной церкви», с каковою целию были учреждены особые комитеты для рассмотрения книг богословского курса, конспектов богословских наук и самого способа преподавания их²⁰³. «Соответственно главной цели семинарий – образованию достойных служителей Алтаря и проповедников слова Господня в народ»,²⁰⁴ – предметы богословского курса проведены были чрез все классы семинарии, хотя по преимуществу сосредоточены в высшем отделении.

Общий характер богословского образования и направление преподавания духовных предметов в семинарии уясняются в следующих соображениях, последовательно проведенных чрез все отчеты гр. Пратасова по духовному ведомству.

Неизменное наблюдение вселенских уставов церкви и отеческих преданий в первоначальной их чистоте и неприкосновенности составляет главную цель дух. учебного строя, древнее апостольское и соборное учение полагается во главу и должно проникать все части многосложного акад. и семинарского курса. Главная и священная забота св. Синода, в которой он «находил исполнение первого и прямого долга своего» – в том, «чтобы вертограды духовных знаний постоянно озарялись благодатным светом апостольского и соборного учения, предохранившего православный восток и с ним отечество наше от всех гибельных заблуждений запада». При всех распоряжениях по части духовного образования главным правилом вменялось, чтобы они были совершаемы на единых непреложных началах единого для всех времен учения, завещанного нам апостолами, соборами и отцами вселенскими чрез целый ряд веков, которое не только есть залог единства всей восточной церкви, но и служат самым действительным оружием против расколов, источником духовной силы отечества и верною защитою его от гибельных идей западного вольнодумства». Нужны такие «духовные пастыри, которые бы несмотря на всю скромность своего положения, понимали высокое свое призвание – наставлять прихожан словом и примером и с кротостию приводить в послушание церкви заблудших от нее. Еще сильнее представляется необходимость в просвещевных наставниках веры среди юношества образованных классов, к ограждению его от влияния многоразличных иноземных мудрований, которые, обольщая неопытные умы призраками блага, или действуют явно против веры, или поделичною веры, но вопреки древней вселенской церкви, стараются Божественное учение превратить в учение суетного человеческого разума... В духовных рассадниках готовятся новые ревностные. служители и поборники Истины Христовой с тем неизменным направлением к древнему ее учению, от коего зависит твердость самой веры, – сей источник чистой христианской нравственности будущих поколений в коем таится дивная причина единодушия русского правосл. народа в его беспредельной приверженности к освященному верою престолу... Едва ли когда либо предстояло столько подвига; пастырям нашим, сколько предстоит ныне при тлетворном дыхании гибельных лжеучений, наносимых извне, между тем как надлежит еще всеусильно защищать паству и от тайных ухищрений раскола. Но против обоего зла несокрушимое оружие – в соборном учении древней церкви Христовой». Вместе с точным соблюдением этого учения и предания апостольского и отеческого, обеспечивающих и «основы государственного нашего благоденствия», – признается необходимым строго ограждать «священный завет предков – местные предания, обряды, пение»²⁰⁵.

Такие начала должны были отражаться на постановке каждого из богословских предметов.

Священное Писание, как первооснова веры и главный источник богословия, проведено было чрез все классы, но изучение его прежде всего получило особый, односторонний характер, ввиду указанных начал, преимущественно же по поводу возникшего, в связи с этим, в начале 40-х годов, большего дела о переводе библии на русский язык. Указываем некоторые подробности этого дела, имевшего значительное влияние на характер богословского образования и в частности на преподавание науки о свящ. Писании.

Потребность перевода библии на русский язык, в своем развитии далеко уже разошедшийся с славянским, вызывалась как интересами общенародными, так с другой стороны оправдывалась учебными и учено-богословскими целями, для которых пользование библией в славянском переводе далеко не достаточно²⁰⁶.

Учрежденное в конце 1812 года в С. -Петербурге, Библейское общество, помимо распространения библии в народе и издания ее на разных языках, предприняло, согласно Высочайшей воле, с разрешения св. Синода, издание русского перевода библии, первоначально четвероевангелия²⁰⁷ и вообще Нового завета. Перевод этот (1819 г.), при пробужденной тогда повсюду охоте к чтению Слова Божия н религиозному знанию, встречен был всеобщею радостию и одобрен со стороны многих тогдашних иерархов. Вскоре потом издана Псалтырь на русском языке (с еврейского), переведено было и пятикнижие Моисеево. Но с закрытием Библейского общества в начале 1826 г., заподозренного в мистицизме и неправославии, дело перевода Библии на русский язык официально остановлено н оглашено как вредное; русские экземпляры пятокнижия даже сожигались на кирпичном заводе²⁰⁸.

Несмотря на то, дело перевода свящ. Писания нашло своего великого защитника в моск. митрополите Филарете, авторитета которого заслонял пока духовное просвещение от посягательств получившей тогда господство, крайне консервативной партии. Он заявлял (в разговоре с м. Серафимом, при случае коронации Николая I), что «перевод был бы полезен для церкви, потому что наши духовные не столько еще образованы, чтобы могли в нужных случаях обращаться к самым подлинникам, но должны обращаться или к латинским, или протестантским переводам, составленным под влиянием своих догматических мнений.²⁰⁹ Потом туже мысль изложил и письменно; ее признал «справедливою» и сам Император. Но м. Филарет не находил поддержки в Синоде, хотя некоторые духовные лица не только сочувствовали ему, (напр. архиеп. тверской Григорий), но и сами изъявляли готовность послужить делу (архим. Макарий Глухарев). Между тем со второй половины 30-х годов, как уже сказано, в нашем духовном ведомстве, стало развиваться особое направление, в борьбе с которым пострадал и сам Филарет, направление, совершенно неблагоприятствовавшее изучению слова Божия: в его переложении на русский язык и притом не с греческого текста исключительно, а по сличении его с еврейским. Церковное предание и обрядность выдвинуты были на первый план и заслонили собой Библию. Возникла даже мысль, находившая подтверждение и в изданных тогда Патриарших грамотах, будто православная церковь не дозволяет чтение слова Божия всякому желающему²¹⁰. Наконец гр. Пратасов, опираясь между прочим на сочувствие таких лиц, как ректор академии Афанасий, внес в Синод предложение объявить славянский перевод Библии самодостоверным и канонизировать его, подобно латинской Вульгате. Хотя это было отклонено тогда св. Синодом, но потом все таки утверждена неприкосновенность текста 70-ти и сделанного с него славянского перевода²¹¹. Нашлись затем некоторые защитники преувеличенного значения славянского и греческого текстов (архим. Поликарп Радкевич, впоследствии еп. орловский), предлагавшие предпринять труд нового славянского перевода 70-ти, который имел бы исключительное употребление в русской церкви, сделав русский перевод совершенно излишним²¹². Впоследствии же, если и соглашались на русское издание напр. Псалтири, то не иначе, как с греческого текста, опасаясь, что еврейский ослабит силу церковного предания, опирающегося во многом на тексте 70-ти, так же умалит и авторитет св. отцев, обыкновенно пользовавшихся греческим переводом, который и считали поэтому «чуть не богодухновенным»²¹³.

Ректор спб. академии, Афанасий (Дроздов), действуя особенно ревностно в этом духе, составил «сокращенную герменевтику» (1842 г.), для руководства в семинариях, в которой высказал порицание еврейскому тексту библии, требовал канонизации перевода 70-ти²¹⁴ и особенно усиливался показать важность предания, апостольских и соборных правил и богослужебных книг – пред свящ. Писанием, как недостаточным для веры²¹⁵. Митроп. Филарет, по поручению св. Синода, разбирал эту герменевтику и, указав в ней много неопределенностей и противоречий, неполноты и даже несправедливых мнений, писал по поводу ее к архиеписк. рязанскому Гавриилу: «споспешествуйте охранению учения от уклонений, благонамеренных по цели охранить предание, но не безопасных по мыслям, унижающим достоинство Священного Писания»²¹⁶.

И вот, среди такого направления, вдруг к членам Синода поступает безыменный донос (приписываемый бывшему тогда бакалавру моск. акад. иером. Агафангелу Соловьеву, впоследствии архиеписк. волынск.) о распространении в академиях литографированного русского перевода ветхого завета (проф. Павского), в котором усмотрено неверие в мессианский характер пророчеств, неблагопристойные выражения, отрицание подлинности некоторых отделов в свящ. книгах и вообще «богохульство, какое едва ли когда являлось на русском языке»²¹⁷. Об этом доведено до сведения обер-прокурора. Начались дознания, следствия; посланы предписания по академиям об отобрании перевода и о привлечении виновных к ответственности; назначены по делу особые комитеты. В Синоде делались постановления по поводу случившегося, но и вышли пререкания, вследствие которых, как сказано выше (стр. 293–295), митрополиты московский и киевский уехали в свои епархии и более в Синод не возвращались. «Худой перевод, писал митроп. Филарет к архим. Антонию, – сделал еще более страшною мысль и о хорошем переводе которого некоторые и прежде боялись. Даже мысль издать словенский перевод с объяснительными примечаниями встречают недоумением и опасением. Некоторые не только всякое и на св. отцах основанное толкование свящ. кнпг, но и оглавление находят опасным»²¹⁸. Паника между нашими богословами и духовными наставниками распространилась всеобщая.

В определении св. Синода от февр. 1842 г. между прочим было сказано: «обратить (преосвященным) особенное внимание на понятие, какое имеют об означенных переводах воспитанники семинарий и училищ, и ежели обнаружится, что мнение их направлено в пользу сего нечестивого творения, вредного православию, стараться благоразумными мерами искоренять это пагубное мнение и доносить св. Синоду о последствиях, по истечении каждой трети года, а между тем всемерно охранять неприкосновенность свящ. Писания от самомалейших нововведений и все действия свои содержать в строжайшей тайне, не оглашая даже в консисториях и правлениях семинарий ни настоящего поручения, ни донесений, какие в исполнение оного будут посылаемы». Не бывший при составлении этого определения в Синоде, митроп. Серафим в особом письме к обер-прокурору писал между прочим: «при известии об упомянутом переложении, я исполнился душевного прискорбия, как потому, что такое злоупотребление святыней, очевидно, угрожает той чистоте, в которой учение веры преподавалось в отечестве нашем... так и потому, что такое злокачественное посягательство явилось от имени и посреди духовного юношества, от которого мы ожидаем верных и усердных пастырей и служителей церкви, воспитывающей их своими трудами и пожертвованиями... По учению православной церкви, свящ. Писание предано Богом не народу, а сословию пастырей и учителей, и уже чрез них народу». Далее митрополит предлагал, между прочим, «усилить меры, который уже приняты обер-прокурором и на которые он (митрополит) всегда взирал с истинною признательностию, призывая на них благословение Божие, чтобы на будущее время все воспитание духовного юношества направлено было к сохранению во всей неприкосновенности прямого православного учения веры и ограждено от всякого колебания мыслями иноверных и чтобы никто ни под каким видом и предлогом не отваживался посягать на переложение свящ. Писания, долженствующего оставаться в том виде, в каком оно принято нами от наших благочестивых предков и до ныне служило залогом нашего благоденствия». По поводу же записки московск. Филарета, в которой предлагалось сделать новый, правильный перевод и краткие толкования свящ. Писания²¹⁹, Серафим снова в своем отношении к гр. Пратасову²²⁰, признав предположения Филарета излишними и опасными, предлагал: «оставив свящ. текст библии в том точно виде, в каком он теперь, обратить все внимание на предметы учения в семинариях, строжайше воспретить наставникам в учении богословском выходить за пределы православною нашею церковью положенные, а равно и самую организацию учебной части в духовных заведениях подвергнуть строгому рассмотрению». Мнение первенствующего члена доложено императору и одобрено им, с повелением, «чтобы св. Синод, согласно с мнением митроп. Серафима, и по прямому долгу своему усилил меры к охранению книг свящ. Писания в настоящем их виде неприкосновенно и к утверждению всего воспитания духовного юношества на истинных началах нашего древнего православия, посредством скорейшего преподания правильных к тому руководств».

Петербургский комитет по делу Павского, под председательством варшавск. архиеписк. Никанора, представил между прочим св. Синоду мнение, «что всякий перевод свящ. Писания, кроме существующего славянского, почитается противозаконным», чтобы «инспекторам академии и семинарий иметь неослабное наблюдение за внешними и домашними упражнениями воспитанников; при этом внушить первым, что если от недосмотра их окажутся у последних какие либо неодобренные правительством книги, или списки с оных, то они будут подвергаемы за сие строгой ответственности по законам». При этом один из членов, еписк. чигиринский Варлаам Успенский (впоследствии архиеп. тобольский) подал отдельное мнение, в котором между прочим показания привлеченных к следствию лиц признавал возмутительными²²¹ и предлагал судить их, особенно главного виновника (Павского) – «судом церкви». Но св. Синод (определением от 7/10 марта 1844 г.) поручил еписк. Гедеону (полтавскому) келейно испытать искренность раскаяния Павского, со взятием с него подписки «о неуклонном исполнении обязанностей звания своего до конца жизни», за воспитанниками академии предписал строго наблюдать, а на наставников духовно-учебных заведений, прикосновенных к делу, обратить особенное внимание местных епархиальных архиереев «с тем, что если усмотрят они что-либо неправильное в их преподавании, или образе мыслей, то донесли бы о сем св. Синоду»²²². Далее по вопросу «о способах к предупреждению всяких подобных посягательств», св. Синод «заключил, что, кроме общих и необходимых мер к соблюдению во всей неприкосновенности принятого православною церковью свящ. текста 70-ти толковников и существующего в России славянского перевода, надлежит располагать в разуме оного все воспитание Духовного юношества так, чтобы воспитанники, будущие служители алтаря Господня на различных степенях иерархии, одушевлялись еще в школах усердием к соблюдению правил и учения православной церкви в святой ее чистоте, и оттуда исходили со всеми способами к обличению суемудрий и превратных толкований, имеющих нередко самую обольстительную внешность». Поэтому, и чтобы вообще будущие меры соответствовали действительным потребностям, поручено преосвященным митрополитам с. -петербургскому, московскому и киевскому и архиепископу казанскому, как начальствующим над духовными академиями, «предварительно войти в соображения о средствах к приведению сего в точное исполнение и заключения свои представить св. Синоду, который затем приступит к окончательному устройству сего важного дела». 12 марта 1844 г. последовало Высочайшее повеление о приведении определения св. Синода в исполнение²²³.

Однако же московский митрополит продолжал отстаивать равночестное достоинство еврейского и греческого текстов и составил в 1845 г. обширную записку «о догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого 70-ти толковников и славянского переводов свящ. Писания, которую посылал на рассмотрение преосвященным – Григорию (Постникову), Филарету (Амфитеатрову), Гавриилу (Городкову) и в московскую академию и получил общее одобрение. В противоположность людям, «служащим мысли, которая в моде и покровительствуется сильными», м. Филарет, разобрав многие места из библии и ссылаясь на св. отцев, прибегавших иногда и к еврейскому тексту, признал текст 70-ти в некоторых местах неточным, потому и славянский с него перевод недостаточным и даже с самим собою разноречащим и преподал «охранительные правила» (имеющие ближайшее приложение к духовной школе), при употреблении еврейского текста в пособие греческому и славянскому, могущие предохранять от односторонностей как рационализма, так и папизма. В заключение же, на основании свидетельства соборного и отеческого и даже примера римской церкви, одобрившей новый немецкий перевод библии с толкованиями (Аллиоли), – показал необходимость издания библии понятной для народа. Но записка его не имела пока действия и только чрез 13-ть лет была напечатана²²⁴.

С восшествием на престол Императора Александра II, обстоятельства изменяются. По смерти гр. Пратасова и около полутора года исправлявшего должность об. -прокурора тайн. сов. Карасевского, назначен синодальным обер-прокурором генерал-лейтенант, граф А. И. Толстой²²⁵. Он, получив изложенный моск. митр. Филаретом проект синодского определения, состоявшегося в Москве, в 1856 г. во время коронации, о возобновлении перевода свящ. Писания на русский язык послал его к Филарету м. киевскому, который и раньше возражал против перевода и теперь не одобрил проекта, но предлагал позаботиться об усилении преподавания славянского языка в школах, чтобы славянская библия была всеми лучше понимаема. Возражения против русского перевода делались и некоторыми другими лицами, и это снова задержало предприятие года на два. Но по настоянию опять моск. Филарета, представившего и опровержение означенных возражений, в 1858 г., согласно Высочайшему повелению, с благословения св. Синода, приступили к переводу свящ. Писания, сначала нового, потом и ветхого завета, для чего составлены были комитеты при академиях, обязанные представлять свои труды на рассмотрение св. Синода, а с 1860 г. русский перевод начал выходить в свет по частям. В нем принимал некоторое участие и проф. спб. семинарии Савваитов. Тогда же были напечатаны и прежние переводы – Макария Глухарева (в Прав. Обозрении), проф. Павского (в Духе христианина) и др. В семинариях уже свободно стали руководствоваться русскими переводами св. Писания.

Все вышеизложенное следует иметь в виду, при рассмотрении и уяснении характера вообще семинарского преподавания, в частности же предметов богословских, а в особенности науки о первоисточнике откровенной религии и первооснове богословия – Свящ. Писании.

Строго ограниченное пределами перевода LXX и славянской библии, с толкованиями ее приноровленными лишь к этому переводу, преподавание не могло быть полно и основательно, по крайней мере до 60-х годов. Академии не представляли ни ученых исследований о тексте библии, ни ученых толкований, а без этого и семинарии не имели достаточных пособий. Вопросы, встречающиеся в конспектах до 40-х годов, напр. о важности еврейских книг для христиан, о первоначальном языке св. книг, об истории св. текста и т. п. (см. выше стр. 88), уже не затрагивались в рассматриваемую эпоху, до конца 50-х годов. Еврейский язык даже совсем исключен был из учебного курса в спб. семинарии²²⁶ и при объяснении свящ. Писания, обращаться к еврейскому тексту, было даже не безопасно²²⁷.

В низшем отделении, где преподавание св. Писания до конца 50-х г. возложено было на профессоров словесности, обыкновенно начинали с кн. Бытия, (при пособии «Записок» м. Филарета,) большею частию без введения в науку и без общих сведений о библии. Объяснялись – название той или другой книги (канонической), время и цель написания, сообщались некоторые сведения о писателе и краткое содержание, затем указывались прообразы и пророчества о Мессии, встречающиеся в книге, с толкованием только этих мест; иногда же (напр. У Муретова в 1841–43 г.) обращалось внимание «на замечательные предметы и нравственные уроки (напр. важность и достоинство кн. Бытия для религии). Но последовательного чтения глав с объяснением не полагалось. Неканонические книги обыкновенно опускались²²⁸. В среднем отделении (по консп. Савваитова) сообщалось общее понятие о ветхом завете, его важности и т. п., но ни о каноне, ни о тексте – нет, не заметно также указаний и на еврейский подлинник, напр. при рассмотрении псалтири. В высш. отд. после общего понятия о новом завете и новозав. книгах, приступали к изложению также кратких данных о писателе, времени написания, цели. разделении известной книги, с изъяснением избранных мест, не касаясь вопроса о подлинности той или другой книги. Творения св. отцев должны были служить «истинным руководством к разумению свящ. Писания»²²⁹. Число изучавшихся книг нового завета с течением времени увеличилось. В 40-х годах по конспектам отмечены только Евангелия, Деяния и посл. к Римлянам; затем читались и соборные послания. В 1849 г. уже прибавлены к этому – посл. к Коринф. Галат. и Ефесеям, но остальные книги не все означены и в последующих конспектах. Пред началом урока читалась глава из Библии.

С самого конца 50-х годов, особенно же в половине 60-х, программа уроков по св. Писанию расширяется в отделе исагогическом и критическом, ставятся вопросы об образовании ветхозав. канона и его разделении у иудеев, так же и о новозаветном, о переводах греческом и славянском, о языке и подлинности книг (Савваитов), далее о происхождении книг неканонических, о значении библиологии, об исторической достоверности книг (Гурнов 1867 г.); более избирается мест и целых глав для объяснения. Свободнее пользуются и иностранными пособиями, кроме старых на лат. языке (в роде Calmet Comment. и Cornel. a Lapide), более новыми – (Rosenmüller, Scholia; Migne, Script, sacrae cursus compl.), а также немецкими (Delitzsch), не говоря о русских вновь выходящих, в роде соч. Агафангела, Кухарева. После св. Писания, предмета общего для всех трех отделений, первой, по времени изучения, богословской наукой было Катехизическое учение, проходившееся на 1-й год в низш. отделении по руководству Петра Могилы: «Православное исповедание», об особенностях которого сказано было выше (см. стр. 125). О способе преподавания наставник Кедров писал в 1844 г., что он «объяснял смысл текстов, чтобы облегчить заучивание их и делал приспособление к понятиям учеников учения богословского». Первоначально на этот предмет назначался 1 урок в неделю, но потом это найдено недостаточным, в виду того, что катехизис Петра Могилы должен был служить «повторением пространного катехизиса, проходимого в уездных училищах, и в тоже время как бы введением в круг высших духовных наук и поверкою для оных»²³⁰. По опред. св. Синода от 22/31 марта 1845 г. велено от греч. языка отделить один еще урок для катехиз. учения «по важности сего предмета» и предписано наставнику: «с удовлетворительною подробностию и точностию изъяснить и внушить воспитанникам все заключающиеся в Православном исповедании истины... соображая свои изъяснения, кроме пространного катехизиса, с Посланием восточных патриархов о православной вере, и, по мере возможности, с богослужебными книгами... и каждый класс непременно требовать от учеников строгого отчета в том, что преподано в предыдущей класс»²³¹. В августе того же года предписано, кроме изучения катех. П. Могилы в 1-й год в низш. отд., «по переходе учеников в высшее, пред самым началом богословских курсов, повторить вновь означенную книгу, возложив сей труд на преподавателя богословия». Это и было заведено, как видно из конспектов Полисадова (1845 г.) и Феогноста (1847–48 г.), но вскоре вывелось.

По расписанию предметов, утвержденному св. Синодом в 1840 г., Православное исповедание, вместе с учением о богослуж. книгах, соединялось в одних руках с преподаванием всеобщей истории и греч. языка. Но в петерб. семинарии от этого было отступлено в самом начале. Первоначально эти предметы, с присоединением еще латинского языка, преподавал Д. Успенский, учитель финского языка; потом, согласно с опред. св. Синода в 1844 г., они переданы учителю немецкого языка – из воспит. дух. академии (Кедров, затем Певницкий). С половины 50-х годов Православное исповедание утверждается за профессором св. Писания Савваитовым, что, конечно, было гораздо естественнее, чем соединение этого предмета с финским, немецким, или латинским языками.

Конспекты по Катехизическому учению представляют или копию с оглавления Православного исповедания И. Могилы, или выписку из книги самых вопросов, иногда с опущением некоторых, или с соединением двух и более в один. Сколько можно заключать по конспектам, учебник не всегда проходился весь сполна, напр. консп. 1861–63 г. закончен только 9-м членом символа веры.

Во 2-й год в низшем отделении преподавалось «руководство к познанию и употреблению церковно-служебных книг». Высшее начальство обязывало тщательно ознакомить воспитанников с достоинством наших богослужебных книг, заключающих в себе обильный источник древнего учения церкви»²³². Сначала наука о богослужебных книгах соединена была с Правосл. исповеданием в руках одного преподавателя, но с половины 50-х годов она присоединялась то к тому, то к другому предмету, и переходила из рук в руки. Конспекты разных наставников большею частию сходны, только одни начинают прямо с рассмотрения самых книг, другие дают сначала общее понятие об этих книгах и касаются общей истории их; говорят о составителях, переводах, исправлении книг. В частности, разбираются по содержанию, происхождению, дополнениям, исправлениям и проч. Следующие книги: типик или устав, служебник простой и архиерейский, часослов великий и малый, псалтырь простая и следованная, октоих, триодь постная и цветная, минея месячная и общая, анфологион, ирмологий, требник, акафистник, книга молебных пений и каноник; далее – (хотя не во всех конспектах) апостол, евангелие и чины – православия, коронации, поминовения воинов и т. п. Главным пособием было «Историческое обозрение богосл. Книг греко-российской церкви» (Киев. 1836 г.), приписываемое Иннокентию (Борисову), а потом и «Краткое обозрение богосл. книг» К. Никольского. Но не видно, чтобы самые книги давались в руки ученикам, или показывались в классе, с целию практического ознакомления с ними. Только в 1859 г. (от 4 февр.) последовало особое предписание, чтобы учение о богослужебных книгах соединять с церковным уставом и заставлять учеников читать и петь в церкви при богослужении, а за каникулярное время представлять о том даже особые свидетельства от местных причтов. Предписание это имело отношение и к преподаванию науки о расколе, как увидим ниже. Еще раньше обращено внимание на то, что духовные воспитанники не имеют практического надлежащего ознакомления с богослужением литургии преждеосвященных даров, совершаемой великим постом по средам и пятницам. В виду этого от 8 марта, 1855 г. последовал указ св. Синода о посещении всеми учениками означенного богослужения и о сокращении с этою целию времени утренних уроков в дни, когда положена преждеосвященная обедня.

В среднем отделении, после св. Писания, были три науки, относящиеся к богословскому курсу: толковательное богословие, иначе священная или библейская герменевтика, библейская история и патристика.

Почти с самого начала рассматриваемого периода определен на герменевтику проф. Савваитов и преподавал ее до конца периода, в течение 25 лет. Еще на первых порах им составлены были записки по этому предмету и вскоре обработаны для печати, хотя вышли в свет спустя уже долгое время. Изданию этому пришлось испытать не мало переделок и затруднений, более или менее обычных по тому времени, прежде чем оно могло явиться в свет.

Ректор спб. академии, епископ Афанасий (Дроздов), бывши в семинарии ревизором в 1843 году, производил между прочим экзамен по св. Писанию и герменевтике, остался доволен и тут же выразил свое одобрение наставнику Савваитову, в особенности за его записки по герменевтике, которые и просил доставить ему для прочтения, так как он сам этим предметом занимался (см. выше, стр. 347). Рукопись была доставлена и находилась у еп. Афанасия в течение летних каникул. Пред началом уроков автор просил возвратить ее и, так как получил новое одобрение, то решился отпечатать свои записки для употребления в семинариях. Цензор протоиерей Окунев разрешил рукопись к напечатанию, особенно после того как узнал об одобрении ее ректором академии. В 1844 г. напечатана была свящ. герменевтика (в 600 экз.). Когда автор стал раздавать экземпляры прежде всего лицам высокопоставленным, ректор академии, призвав его, просил остановить распространение книги, так как в ней, по его мнению, многое следовало исправить. С этою целию он дал автору оттиск из своей статьи в Христ. чтении (1843. IV), под заглавием: «несколько правил, руководствующих к чтению книг и мест содержания пророческого». Автор, прочитав эту статью, нашел, что она совсем не подходит к его системе, о чем и доложил еп. Афанасию, но последний объявил, что, помимо частностей, в герменевтике следует переделать в особенности главу о руководительном начале толкования св. Писания и указать в этом отношении на первостепенное значение свящ. предания и православной церкви. Относительно же напечатанного издания он высказал семинарскому ректору, что «лучше сжечь его».

Автор должен был переделывать сочинение в указанном ему смысле. Он изменил и самое название книги, заменив иностранное слово герменевтика²³³ заглавием: «Православное учение о способе толкования св. Писания». Главное же руководительное начало толкования св. Писания указал не в самом Писании, а «в учении православной кафолической церкви»²³⁴. Сочинение читал и одобрил еп. Иоанникий (Горский), в то время викарий старорусский, так же и духовный цензор ректор семинарии, архим. Иоанн (Соколов). Афанасий же Дроздов в то время (в пол. 50-х годов) давно уже был на епархии (еп. Саратовский). Издание разрешено было к напечатанию для употребления в семинариях, по определению св. Синода, и в 1857 г. напечатано в количестве 5000 экземпляров. Но здесь случилось обстоятельство, снова послужившее поводом к приостановке издания и даже его уничтожению. Вследствие некоторого, совершенно стороннего, личного неудовольствия против Савваитова со стороны тогдашнего директора канцелярии синод. об. -прокурора Гаевского, представлено было об. -прокурору о необходимости, согласно установившемуся обычаю, послать книгу Савваитова на просмотр моск. митрополиту, прежде чем приобрести ее в Дух. учеб. Управление для рассылки по семинариям. Расчет Гаевского оказался верным. Митр. Филарет сделал несколько замечаний на книгу Савваитова и прежде всего указал на то, что не было нужды изменять установившееся заглавие книги, тем более что сам автор в первых же строках ее признает название герменевтика общеупотребительным. Особенно же глава о руководительном начале найдена неосновательной и находящейся отчасти в противоречии с некоторыми другими местами сочинения.

Несмотря на определение св. Синода, издание снова было остановлено, и автору велено предать его уничтожению, (в вознаграждение убытков ему, впрочем, выдано 400 руб.). Чрез несколько времени, постивши митр. Филарета в Москве, проф. Савваитов, при разговоре о герменевтике, сослался на требование еп. Афанасия относительно статьи о руководительном начале. Филарет при этом имени обнаружил особое внимание и объявил это требование неосновательным, а взгляд, на котором оно основано, неправильным, так как само св. Писание есть прежде всего руководительное начало для его толкования. Далее он заметил, что, если эту главу изменить и сделать еще некоторые незначительные исправления, то книга выйдет весьма хорошая для руководства в семинариях. Автор снова переделал книгу, согласно с замечаниями моск. митрополита, и уже в 1859 году она вышла беспрепятственно, под заглавием «Библейская герменевтика» и сделалась общеобязательным учебником в семинариях²³⁵.

Библейская история преподавалась по известному руководству москов. митроп. Филарета, с требованием по возможности точного ее заучивания. Ученая и единственная в своем роде книга митроп. Филарета, составленная при пособии немецкого богослова Буддея (Historia ecclesiastica Vet. Test. 1718 г.), по краткости ее и своеобразности языка, бывшей даже иногда предметом семинарского остроумия, требовала дополнений из библии и пояснений наставника. Сам Филарет говорил о необходимости дополнений к ней профессора и выражал желание, чтобы испытываемые отвечали из ума и познания, не корчемствуя учебными книгами и записками»²³⁶. Но официально заявлять об этих дополнениях считалось небезопасным, как и выше об этом замечено (см. стр. 74, примеч.) По крайней мере в конспектах 40-х и 50-х годов (Боголюбова) нет никаких добавлений к учебнику, тем более отступлений от него. Впрочем в одном из репортов Боголюбова сем. правлению (окт. 1844 г.) говорится, что он «в изложении событий держался повествования свящ. Писания, соединяя с чтением оного соображения и замечания, изложенные в Начертании церк. библ. ист. Филарета, а по местам объяснения и замечания других известнейших толкователей свящ. Писания; на карте показывал местности и сообщал географические сведения о Палестине».

С 60-х годов книгу Филарета начинают уже оставлять. Конспекты Бажанова, Стратилатова и Иовлева (1865 г.) представляют копию с оглавления «Священной истории» прот. М. Богословского, причем и ветхозаветная история не всегда доводилась до конца, а новозаветная иногда оставалась совсем непройденною, судя по конспекту напр. 1861–1863 г. Конспект же 1865–1867 г. очень полный и обнимает ветхий и новый завет, составлен не по Богословскому только, но и с дополнениями из Филарета, напр. «о состоянии иудеев пред рождеством Христовым, гражданском, церковном» и т. п. и Скворцева: «Краткое начертание ист. церкви ветхо-зав. и ново-заветной», в 2-х книгах, (киев. изд.) Но, с устранением книги Филарета, библейская история утрачивает прежний учено-систематический характер и делается собранием простых рассказов по священной истории.

Патристика, или учение об отцах церкви, признана была «одною из самых нужных наук для каждого священнослужителя.,. Главное же пособие сей важной науки (указано) в самых творениях отцев». Так как из отеческих творений переведены были еще очень немногие, то и составлен был «общий план для издания всех св. отцев в последоватедьном порядке»²³⁷. Труды эти возложены были на духовные академии; в виду этого при московской академии (1843 г.) основан даже специальный журнал: «Творения св. отцев», где (в прибавлениях) помещались и жизнеописания их.

По расписанию 1840 г. патристика полагалась в выспием отделении и в петерб. семинарии была поручена Савваитову. По конспекту 1845 г. она окончена только Иринеем Лионским (нач. III века), но сопровождалась чтением св. отцев по гречески, и преимущественно из IV в ка и даже V-го (Златоуст). Образцем чтений Савваитова по патристике может служить изданный им «патрологический опыт», под заглавием: «Св. Климент, епископ римский» (1852 г.), где он излагает жизнь Климента, потом разбирает его сочинения – подлинные и подложные – со стороны их содержания, происхождения, цели и проч. затем, на основании сочинений, передает его учение догматическое и нравственное. По определению св. Синода от 10/12 сент. 1845 г. патристика перенесена из высшего отделения, где оказалось слишком много предметов, в среднее, с обязательством проходить ее во 2-й год, вместо уроков логики и психологии преподавателю которых она и поручена. Инсп. Мишин по патристике выдавал ученикам записки, очень хорошо составленные, при пособии Перманедера (Bibliotheca patristica 1841–43) и, как говорят, лекций даровитого бакалавра спб. академии и близкого товарища Мишина, Лобовикова. В конспектах обозначены следующие св. отцы, жизнь и учение которых излагались: еписк. Варнава, Климент Римский, Игнатий Богоносец, Ерм, Дионисий, Ареопагит, Поликарп Смирнский, Иустин Философ, Ириней Лионский, муч. Ипполит, Киприан Карфагенский, Григорий Неокесарийский, Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст.

Только с половины 60-х годов означенная программа изменяется и расширяется. В 1859 г. вышла в свет книга Филарета архиеписк. черниговск. «Историческое учение об отцах церкви»²³⁸, ) и дело преподавателей патристики значительно облегчилось. С 60-х годов переводы святоотеческих творений (с 1-го века), с предварительными сведениями об их авторах и изданиях стали помещаться в журнал «Православное обозрение», а западные отцы – в «Трудах киевск. Академии». Из своей книги в 3-х частях Филарет после (1864 г.) сделал сокращение. Но и это последнее издание для семинарий представлялось обширным, по крайней мере по количеству заключающихся в нем св. отцев. Конспект 1865–1867 г. (Зинченко) составлен по этой книге, с опущением некоторых св. отцев, менее знаменитых, но к прежним прибавлены: свв. Лукиан пресвитер, Антоний Великий. Кирилл Иерусалимский, Ефрем Сирин, Григорий Нисский, Кирилл Александрийский, Григорий Двоеслов, Максим Исповедник, Иоанн Дамаскин; но Дионисий Ареопагит исключен из программы, как и у Филарета.

В высшем отделении к прежним богословским наукам (богословие догматическое, нравственное, пастырское, церковная археология и церковная история) прибавлены новые: богословие собеседовательное или гомилетика, учение о вероисповеданиях или богословие сравнительное (называлось так же обличительным и полемическим), каноническое право и основание церковных законов, впоследствии еще – наука о расколе с опровержением его.

Составленные в вышеупомянутом комитете (стр. 307), в начале 40-х годов, конспекты для богословия догматического, нравственного и пастырского (также и введения в православное богословие), были препровождены к митроп. Филарету на рассмотрение, при отношении гр. Пратасова от 12 мая 1844 года. Сделав свои замечания на эти конспекты, митрополит писал обер-прокурору: «из сих замечаний изволите усмотреть, что некоторые части (конспектов) не имеют такой полноты и ясности, чтобы можно было определительно судить о их достоинстве и чтобы он послужили несомненным руководством для преподавателей, некоторые приметным образом требуют исправления, а некоторые части подлежат по крайней мере дальнейшему соображению относительно их вида и размещения в главном плане. Таким образом конспекты сии, по моему мнению, требуют дальнейшего пересмотра, соображения и усовершения»²³⁹. В конспектах опять выставляются на первый план мысли – о церкви-учительнице, как учении первейшей важности, об особенной важности преданий и символов, особенно апостольского, проводится мнение об излишестве учения о Боге по началам разума²⁴⁰ и сомнительной нужде ветхозаветного откровения при доказательстве божественного происхождения христианской веры. Помимо этого, в конспекте по догматическому богословию осуждаются прежние учебники по богословию – Ф. Прокоповича, И. Фальковского, Иакинфа Карпинского, Феофилакта Горского, митроп. Платона, «по близости и к системам иностранным, которые все проникнуты духом своего вероисповедания, а некоторые и так называемым рационализмом». Очевидно, в связи с этим, ни одно из указанных сочинения не рекомендовалось высшим начальством для семинарий, а указывались, после катехизиса И. Могилы, в пособие: Богословие св. Иоанна Дамаскина, «Камень веры» – Стефана Яворского, по нравственной части – соч. св. Тихона Задонского, по богословию пастырскому – «О священстве» Иоанна Златоустого; также для чтения – беседы Златоуста на ев. Мф. и послания, «Огласительные поучения» Кирилла Иерусалимского, творения св. Димитрия Ростовского и Тихона Воронежского²⁴¹. Воспитанникам же для бесплатной раздачи высылались: Грамота царская и грамоты вселенских патриархов о учреждении св. Синода, с изложением православного исповедания восточные кафолические церкви²⁴².

Митроп. Филарет, вступившись за книги, подвергшиеся несправедливому нападению, защищал их и авторитетом св. Синода и великих русских иерархов, в свое время одобривших эти книги, а так же и со стороны их внутреннего содержания, «от православия неуклоняющегося»: в них, правда, не слишком выставляется предание, но и ему отводится приличное, хотя и второстепенное место. Между прочим Филарет обличает бестактность составителей конспектов, заявленную, при видимом уважении к достоинству церкви и ее непогрешительности, в «провозглашении во всех духовных училищах, будто доныне иерархия и церковь учила и училась догматам по книгам, которые проникнуты духом чуждых вероисповеданий и даже рационализмом, и будто православное учение теперь только начинается»²⁴³. Разрешая, же потом вопрос: «надобно-ли учение о церкви предлагать прежде учения о Боге и о Христе», он обращает обвинение в рационализме против желающих «преподавать учение о церкви не в том порядке в каком назначил вселенский символ веры, а в другом, вновь выдуманном... Не тем ли начался рационализм, что разум присвоил себе право построять системы богословия, как ему заблагорассудится? Надобно ли раболепно подчиняться сему опасному началу, хотя оно на первый раз представляет благовидный плод»?²⁴⁴

Так же и конспект пастырского богословия (на основании книги Гивтшица) Филарет признал не вполне православным и рекомендовал пользоваться пока прежней книгой: «О должностях пресвитеров»; если же составлять новое руководство, то «без раболепства иностранной системе».

Заявив и о конспекте нравственного богословия, что он «требует в некоторых частях пересмотра и усовершения», Филарет считает долгом защитить некоторые из прежних сочинений по нравственному богословию, которые, по видимому, осуждает конспект, как «близкие к системам иностранным», напр. Феофилакта Deagendis, прот. Кочетова, Черты деятельного учения, прот. Бажанова, Об обязанностях христианских. «Сии книги, пишет он, заслуживали бы, чтобы их оправдать от всеобщего нарекания или подозрения в неправославии, бросаемого конспектом на все учебные книги по нравственному богословию, без изъятия»²⁴⁵.

Вследствие таких отзывов, дело составления новых, общеобязательных богословских конспектов, по видимому, приостановилось. Но с конца 40-х годов начинают появляться печатные руководства по богословским предметам.

Моск. митроп. Филарет в одном из писем (1842 г.) к архиеп. Григорию говорит, что от него (Филарета) «требовали даже именем Государя» составления Догматического богословия и при этом прибавляет: «в Петербурге, говорят, студенты академии выписали из сочинений святителя Димитрия отрывки, расположили их по предметам, и начальство назвало сие Догматическим богословием и назначает в классическую книгу для семинарий»²⁴⁶. Сам Филарет не взялся за составление учебника по слабости здоровья, как замечает в том же письме. Но и означенные отрывки, составлявщиеся, вероятно, под руководством тогдашнего бакалавра догматики, иером. Макария (Булгакова), как можно думать, по инициативе ректора Афанасия²⁴⁷, хотя и были напечатаны в «Христианск. чтении» (1842 IV), но распространения, по видимому, не имели; по крайней мере в богословских конспектах профессоров спб. семинарии Полисадова и Феогноста не заметно их влияния.

По словам преосвящ. Филарета Гумилевского, гр. Пратасов в начале 40-х годов «непременно желал, чтобы он занялся приготовлением догматики», о чем ему «были предложения, лишь только попал он в Петербург». Но Филарет нашел, «что эти предложения льстивы для самолюбия, но не льстивы для благоразумия, внимательного к положению дел»²⁴⁸ и только в 1864 году издал свое «Догматическое богословие», которое, впрочем мало имело распространения в семинариях. Это собственно его академические лекции²⁴⁹, составленные, по словам автора, «не без внимания к мнениям германского рационализма»²⁵⁰. Между тем с конца 1848 г., по определению св. Синода, «впредь до появления еще более совершенного руководства», введено в классическое употребление в семинариях Догматическое богословие Антония (Амфитеатрова), ректора киевской семинарии (впоследствии архиеп. казанского), «составленное под непосредственным руководством преосв. митроп. киевского»²⁵¹ (Филарета Амфитеатрова), одобренное конференциями академий с. -петербургской и киевской, с возведением автора в докторы богословия. Книга его признается особенно удовлетворительной, как представляющая всю полноту символа православной кафолической восточной церкви в сжатом, но твердом и строго-систематическом, ясном и отчетливом виде. Впрочем Филарет моск. назвал ее «не довольно сильной»²⁵².

Профессорские конспекты догматического богословия с этих пор представляют почти точную копию с оглавления, находящегося в догматике Антония, с незначительными иногда выпусками. Но для своих лекций наставники имели под руками разные пособия, кроме прежних, и иностранный, напр. Libermann (Institut. theologiae), Perrone (Praelect. theol.), Migne (Theol. curs. compl.)

С конца 40-х годов весьма важным пособием, собственно для классных лекций наставника, является очень обширный и единственный в своем роде труд ученейшего из наших иерархов, впоследствии москов. митроп. Макария (Булгакова), «Православно-догматическое богословие» (в 5 томах), с особым «Введением» к нему. Труд этот особенно расхвален архиеп. Иннокентием (Борисовым), разбиравшим его по поручению академии наук, и представлен как «редкое и самое отрадное явление в нашей богословской литературе», так что и «иностранные богословские литературы не представляют творения с такими достоинствами»²⁵³.

Ректор Феогност первоначально хотя и был освобожден от профессорской обязанности (стр. 313), но потом (с 1847 г.) стал преподавать догматическое богословие, которое с этого времени обыкновенно преподавал ректор. В 1854 г. было предписано, чтобы даже и в параллельном класс высш. отд., если таковой есть, догм. богословие преподавалось ректором, в виду того «что сия важнейшая в кругу духовного образования наука усвоится лучше и единообразнее учениками всех классов, когда ее будет сообщать им один и притом опытнейший наставник»²⁵⁴.

По Нравственному богословию печатного учебника не было. Конспект Полисадова (1843–1845 г.) по этому предмету представляет следующие главные пункты. Введение. Часть 1-я. Отд. 1-е, о законе в нем самом рассматриваемом: 1) о законе нравственном естественном, 2) о законе откровенном, 3) законе любви, как начало нравственной христианской деятельности, 4) о законах человеческих. Отд. 2-е, о законе по отношению к нашим действиям, а) о добродетели, б) о грехе и пороке. Часть 2-я. Об обязанностях христианских: 1) и Богу, 2) к себе самому, 3) к ближним, 4) к умершим. Частные обязанности христианина: в состоянии домашнем, гражданском, церковном. Часть 3-я. О средствах к преуспеянию в добродетели. Те же вопросы видим и в последующих конспектах, с некоторыми только изменениями, напр. с опущением части 3-й, (т. е. аскетики), или перенесением ее в главу о добродетели, с перестановкою обязанностей к себе самому со второго места на третье и т. п. Соч. Штапфа (Theologia moralis, в 4-х т. 1836) было главным пособием по этому предмету

В 1854 г. была выслана программа нравственного богословия, составленная в моск. дух. академии, с поручением заявить, на основании опыта, если нужно сделать в ней те или другие изменения. Программу рассматривал ректор семинарии Иоанникий, указал в ней некоторые пробелы и пропуски нужных сведений, но признал полезной семинариям «для соображеиий и пособия». В сущности, программа эта не представляла значительных особенностей сравнительно с вышеизложенной, так же как и программа – только более обстоятельная и широкая, по которой составлены впоследствии печатные руководства, напр. ректора Владимир. семинарии (впоследствии архиеп. костромского) Платона (Фивейского), в 1854 г., или профессора богословия в спб. университет, прот. Солярского: «Записки по нравственному богословию» в 3-х частях (1860–1864 г.), которые и сделались главным пособием для преподавателя²⁵⁵.

Пастырское богословие, вместе с собеседовательным, на основании правил 1840 г. (§ 1), требовалось «в особенности приспособить к обязанностям сельского священника. » С этого времени, как известно, «приготовление пастырей к практическому наставлению паствы составляло предмет особенной заботливости св. Синода»²⁵⁶. С 40-х годов заведены были в церквах так называемые катехизические беседы, или объяснение катехизиса народу, применительно к его простым понятиям; предписано делать наставление неграмотных в главнейших молитвах и заповедях, посредством громкого чтения их в церквах после литургии; поощрялось открытие духовенством первоначальных школе для детей поселян²⁵⁷. Все это нужно было иметь в виду, в особенности при преподавании означенных наук.

Кроме основной книги «О должностях пресвитеров», в 40-х годах пособием для наставника была книга Стурдзы, напечатанная по предписанию св. Синода: «Письма о должностях священного сана»; затем в 1851 г. вышло «Пастырское богословие» Антония (Амфитеатрова), а в 1853 г. «Пастырское богословие» архиеп. Кирилла (Наумова), профессора спб. академии, за которое он удостоен степени доктора богословия. Существенное содержание всех конспектов, это – указание обязанностей священника, как учителя, священнослужителя и пастыря душ; но в разные конспекты вносятся и некоторые другие вопросы, напр. о происхождении и истории священства, как в соч. Кирилла, о качествах кандидата священства и личных качествах священника, как гражданина, подчиненного и т. п. (по Антонию).

Богословие собеседовательное или гомилетика, в сущности заключающая в себе вопросы: 1) об изобретении и избрании материй церковн. поучений, 2) о расположении материй церк. поучений, 3) об изложении и составе поучений, 4) о слоге, 5) о сообщении поучений слушателям (конспект Полисадова 1845 г.), – получает более или менее широкую постановку, особенно с появления в печати известной книги проф. киевской духовной академии Я. Амфитеатрова: «Чтения о церковной словесности, или гомилетика», в двух частях (1846 г.) Конференция спб. академии, признав книгу отличающеюся «полнотою материалов, порядком, живостию и обилием в изложении их», хотя в ней «весьма много более тонких, нежели удобных к исполнению замечаний» (в 3-м отд. о произношении) – одобрила ее для употребления в высших и средних учебных заведениях в виде пособия²⁵⁸. Конспекты представляют сокращенное извлечение из содержания этой книги, хотя расположение материала различно, по усмотрению того или другого профессора, но есть и статьи недостающие у Амфитеатрова, напр. в консп. иером. Павла (1855 г.) о различии церк. поучений по форме: слова, беседы, катехизич. поучения, краткие поучения; также об изложении проповедей – логическом и ораторском, (ср. конспект 1851–53 г. менее, впрочем обстоятельный). С конца 50-х годов стали пользоваться и «руководством к церковному собеседованию» киевского же профессора, протоиерея Фаворова, книга которого также имеет в основе своей сочинение Амфитеатрова, хотя в главе о форме церковной проповеди представляет вышеозначенные рубрики, неимеющиеся у Амфитеатрова. Преимущественное внимание при преподавании гомилетики обращалось на составление проповеди, или поучения, их содержание и форму, затем в болыпинств конспектов указываются требования хорошего произношения проповеди, но относительно импровизации нет указаний. Вопрос об ней поставлен, сравнительно, недавно, и в руководстве Фаворова вводится лишь в позднейших изданиях. Но вообще практика по части произнесения проповедей поддерживалась, как в церкви, так и в классе. Даже на публичном экзамене по гомилетике (1849 г.) ученики высш. отделения должны были «произнести опыты кратких поучений к простому народу своего сочинения», напр. от вновь определенного священника к прихожанам (А. Преображенский), по случаю новоустроенной богадельни (И. Флеров), на заложение и основание нового храма (И. Цветков) и т. д.

Что касается истории церковного красноречия, хотя краткой, и подбора замечательных образцов церковного проповедничества, – конспекты не представляют указаний на это.

Учение о богослужении и обрядах православной церкви, прежде известное под именем Церковных древностей, а потом названное литургикой, представляет два основных отдела:

1) о христианских храмах и их принадлежностях, (иконы, утварь, одежды, книги).

2) О священ. действиях богослужения:

а) таинствах,

б) о прочих священнодействиях (освящение мира, храма, воды, ежедневные службы, чин погребения, молебны).

«Новая скрижаль» Вениамина и акад. записки (профессора Долоцкаго) по заявлению Боголюбова (1844 г.), служили пособием при составлении им записок по этому предмету. Но в его конспекте нет введения в науку и статей – о песнопении, постах и праздниках. Позднее внесена в программу большая глава о праздниках (напр. у Бажанова и Иовлева в 60-х годах), составленная между прочим и при пособии книги прот. Дебольского: «Дни богослужения», (изданной в l-й раз еще в 40-х годах). С 60-х годов стали пользоваться и печатным руководством проф. Киевской семинарии, протоиерея Смолодовича: Литургика, или наука о богослужении.

Учение о вероисповеданиях, иначе называемое богословием сравнительным или обличительным первоначально было, можно сказать, даже шире своего названия. Конспект Полисадова (1844 г.) представляет следующие основные главы: I Язычество. Иудейство. Магометанство. Критика их²⁵⁹. II. Католичество. Лютеранство. Реформатство. Вероисповедание социанское. Анабаптисты или меннониты. Квакеры. Гернгутеры. Новоиерусалимляне. III. Раскол; рассмотрение отдельных пунктов расколоучения: богослужебные книги, осмиконечный крест, иконы, просфоры, перстосложение для крестного знамения, церковное пение, имя Иисус, аллилуиа, некоторые слова в символ веры. В 1845 г. к этому прибавлена часть 2-я о поповщине и беспоповщине. Для учения о расколе выписывались некоторые специальные сочинения, напр. в 1848 г. иером. Леонтий выписал: Истина Соловецкой обители, Игнатия воронежского; Беседы о мнимом старообрядстве; О старообрядстве в поповщине. В 1853 г. в конспекте иером. Германа находим и главу «о расколе армянском». Затем программа обличительного богословия с конца 50-х гг. ограничивается только вероисповеданиями – армянским, католическим, протестантским и англиканским, но с более подробным разбором их вероучения, для чего солидным пособием явилось «Богословие обличительное» ректора казанской семинарии, потом академии, архим. Иннокентия (Новгородова), в 4-х томах (1859–64 г.), представляющее много эрудиции и подробностей по части опровержения неправославных учений, хотя, сообразно с тогдашними приемами, опровержение это основано не на сущности или общей системе того или другого вероучения, не на внутренней характеристике противника, но на внешней полемике и состязании на частных, разрозненных пунктах. Для разбора протестантских сект, к которым впоследствии прибавлены методисты, шведенборгиане и проч. пользовались академическими лекциями, напр. проф. Бенескриптова, который потом издал даже отдельное сочинение, под заглавием: «О западных вероисповеданиях и протест. сектах» (1861 г.). Раскол с начала 50-х годов становится предметом отдельных кафедр.

В 1853 г. от 28 сент. последовал указ св. Синода об открытии миссионерских отделений, с целию «особого приготовления некоторых воспитанников при академиях и семинариях на дело с раскольниками». Высланы были для этого особые правила, где сказано между прочим, что курс для воспитанников миссион. отделения должен быть двоякий: общий с прочими воспитанниками высш. отделения и частный – миссионерский, в который входят: 1) история русского раскола, 2) современная статистика раскола во всех его видах, 3) обозрение сочинений раскольнических и против раскольнических, 4) положительное опровержение раскола, 5) практические наставления миссионерам. При этом предписано: принимать на миссионерское отделение воспитанников, в особенности отличающихся доброю нравственностию, освобождая их от других некоторых уроков, напр. греч. языка; преподавание поручать двум или трем наставникам из наличных; дважды в год доносить академическому правлению об успехах занятий²⁶⁰.

Семинарское правление, с утверждения митрополита Никанора, постановило сделать этот предмет общеобязательным для воспитанников высш. отделения, как очень важный и для всех могущий быть полезным. С 1-го декабря 1853 г. начались уроки «по предметам относящимся до старообрядства». Положено было на 1-й год сделать один урок в неделю, а на 2-й два; преподавание же на 1-й год поручено Боголюбову (история раскола) и Савваитову (статистика и обзор сочинений): первому вместо одного урока по церк. истории, второму – вместо одного урока по гречески, причем они должны были чередоваться по-недельно. На 2-й год преподавание раскола предположено разделить между ректором и его помощником. На первый раз семин. правление выписало до 8 сочинений по расколу и просило митр. Никанора: «оказать свое благопросвещенное содействие доставлением правлению положительных сведений о состоянии и видах раскола в здешней епархии, а равно указанием и других пособий и руководства, необходимых для успешного преподавания миссионерских предметов». После этого у царскосельского купца Ив. Москалева куплено старообрядческих книг и рукописей на 117 руб. (Меч духовный, Поморские ответы и пр. 10 названий). В 1854 г. купец Пивоваров пожертвовал еще 14 книг и 6 рукописей. В следующем году выслано для миссионерского отделения спб. семинарии несколько старопечатных книг и рукописей, выбранных из синодальной библиотеки. В 1863 г. чрез консисторию поступили для миссионерского класса раскольнические книги (5 экз.), отобранные у купчихи Грузиновой. – Программы и записки наставников по расколу предписано было (1854 г.) представлять на рассмотрение академ. правления.

Боголюбов преподавал историю раскола, как видно из его отчета 1855 г. по статьям «Христ. чтения» за 1853 и 54 годы; пособиями служили также книги – Игнатия ворон., Муравьева, Платона митр. и Филарета харьковского (русск. церк. история), Беседы к глаголемому старообрядцу, Филарета московского, соч. Руднева – о расколах в русск. церкви до Иоанна IV. В 1856 г. вышла в свет история русского раскола преосв. Макария (Булгакова)²⁶¹ и стала главным пособием для наставников. Но Боголюбов в этом году отказался от преподавания истории раскола. Савваитов по статистике русского раскола (1855 г.) сообщал о его происхождении, распространении, разделении и современном состоянии; по библиографии же, или обозрению сочинений раскольнических и противораскольнических, рассматривал раскольнические произведения, (напр. челобитные Никиты, Лазаря, Соловецкого монастыря Поморские ответы) и до 10 соч. против раскола: Увет духовный, Обличение неправды раскольнические, Розыск о раск. Брынской вере, Пращица духовная, Ответы Никифора и т. п.) Библиография раскола, по отчету иером. Иосифа (1859), преподавалась по литографированным запискам бакалавра спб. академии, архим. Никанора (Бровковича). По истории раскола (1857–58) им пройдены: а) безпоповщинские толки – Даниловщина, Федосеевщина, Филипповщина и друг. согласия, б) поповщинские – Аввакумовщина, Ветское согласие. По библиографии, кроме челобитных Никиты и Лазаря, разбирал сочин. прот. Аввакума, Саввы Романова. С половины 50-х годов введена еще так называемая пастырская педагогика, или «практические наставления священнику, имеющему в своем приходе раскольников», и вообще опровержение раскола. Преподавание первоначально поручено иером. Павлу. Пособиями были издания: «Наставление священнику относительно заблуждающих», «Истинно-древняя и истинно-православная церковь» (Спб. 1855 г.), Григория архиеп. казанского²⁶². По этому предмету сообщалось: о средствах располагать раскольников к православию – «чрез лица его держащия» (о достоинствах прав. священника и прихода и об отношении того и другого к раскольникам) и «чрез места богослужения и священнодействия». Далее, о борьбе с расколом: 1) меры предохранения от него православных, рассмотрение кажущейся благовидности раскола и внешнего благочестия расколо-учителей; разбор способов совращения в раскол, противодействие совращениям чрез увещание расколо- учителей и самым делом. (?) Наблюдение за некоторыми православными и церковно-служителями, составляющими причину распространения раскола, 2) Обращение раскольников в православие (когда, с кого, как обращать); предмета, характер, тон состязаний с расколом; правила при конце обращения (относительно новообращенных, себя самого, православных и раскольников). Из консп. иером. Феогноста 1855–57 г.

В 1858 г. от 7 февр. предписано было держаться преимущественно практического преподавания «предметов миссионерских вместе с другими духовно-нравственными науками» и давать чаще сочинения по миссионерским предметам. При этом предписывалось обращать особенное внимание и на поведение воспитанников, чтобы не переводить в богословский класс замеченных в предосуднтельных поступках. Чрез год снова, по опред. св. Синода, последовало предписание о том, чтобы, ввиду успешного преподавания учения о расколе, еще практически приучать учеников «к правильному богослужению по уставу церкви и к исполнению христианских обязанностей, согласно с древними обычаями, внушая им, как все это важно и необходимо в деле назидания паствы». Вместе с тем предписано воспитанникам постоянно посещать богослужение, читать и петь при нем и за каникулярное время представлять об этом свидетельства причтов²⁶³, соблюдать самым строгим образом все обряды и уставы церкви и заботиться о развитии нравственных качеств пастыря, по учению апостола.

Практические наставления по расколу соединены были в 60-х годах, вместе с историей и библиографией раскола, в руках одного преподавателя. Конспект Гурнова 1865–67 г. по истории раскола составлен, с некоторыми сокращениями, по Макарию; практические наставления ограничиваются немногими «Замечаниями»; литература же раскольническая и противораскольническая излагается подробно.

Наука Канонического права, с ее введения в семинарский курс и до конца 50-х годов, преподавалась Боголюбовым, который составил и записки по этому предмету. «Книга правил» составляла основной источник для этой науки. В конспекте Боголюбова (1847 г.), после введения, значительное место отведено историческому обозрению образования церковных законов, их сборников и изъяснений, начиная с первых веков христианской церкви, далее, византийских и до наших отечественных изданий. Для этой части значительным пособием с начала 50-х годов является «Опыт церк. законоведения» в 2-х частях, архим. Иоанна (Соколова). Дальше конспект обозначает основные права церкви православной вообще (права – учения, священнодействия, управления и суда иерархии) и в частности греко-российской: 1) о внешнем составе церкви (о церковном правительстве и епархиальном управлении, о духовенстве и мирянах), 2) о ее внутреннем благоустройстве: а) правила касательно церковного учения (духовные училища, дух. литература), б) богослужения (разные священнодействия и правила о свящ. местах и временах). В 1848 г. вышли в свет «Записки по церковному законоведению» киевского профессора, протоиерея Скворцева, которые ему поручено было св. Синодом приспособить, сколько возможно это, ближе к семинарскому курсу²⁶⁴. Книжка его и сделалась учебным руководством по церковному законоведению, как потом стали называть науку канонического права. Конспекты 60-х годов напр. представляют почти копию с оглавления «Записок» Скворцева, с некоторыми разве сокращениями и пропусками, так в конспект 1865–67 г. опущена статья о церк. суде и дисциплине.

Церковная. история в виду того, что от нее отделены были науки сродные, в роде патристики, каноники и т. п., ограничена была только двумя уроками, как и в конце 30-х годов, хотя в то еще время указывалось на недостаточное знание ее в семинариях²⁶⁵. До конца 50-х годов церк. история в спб. сем. преподавалась Боголюбовым по запискам, которые, по его словам (1844 г.), были «извлечены из Иннокентия, но отчасти имелись в виду и другие руководства (между прочим Церк. ист. абб. Флери); для удобства (история излагалась) не по векам (как у Иннокентия), а по периодам; главные статьи каждого периода. (напр. внешнее состояние церкви, распространение ее, состояние учения, богослужения, иерархии и пр.) сличаемы были со статьями предшествующего периода»; при преподавании употреблялись и географические карты. По конспекту 1847 г. история восточной церкви доведена до освобождения Греции, западной – закончена реформацией и учреждением иезуитского ордена; история же русской церкви закончена последним патриархом и статьей о расколе и унии. Введенный в 30-х годах учебник по русской церк. истории Муравьева, по видимому, не был обязателен; конспект Боголюбова (1847 г.) составлен от него независимо.

С конца 1840-х годов стала выходить «История русской церкви» архиеп. Филарета Гумилевского, составившая три тома²⁶⁶, из которой впоследствии сделано им извлечение в качестве учебного руководства (1860 г). Этот учебник по истории русской церкви доведен до конца ХVII столетия. Конспекты с 60-х годов составлялись по нему, хотя иногда с дополнениями из пространной «Истории русск. церкви». Между прочим с целию разработки русской церковно-исторической науки, в начале 50-х г. предписано учредить епархиальные комитеты для составления историко-статистического описания церквей²⁶⁷.

С 1857 г. стала выходить «История русской церкви» преосв. Макария (Булгакова), которая могла быть пособием не только при преподавании русской церк. истории, но и церковного законоведения и учения о богослужении.

По общей церковной истории, после Иннокентия, пользовались книгами – прот. Рудакова (1858 г.), проф. Чельцова и пр., причем напр. в 1863 г. история доведена только до разделения церквей, но в 1867 г, (по консп. Иовлева) закончена сектами XVIII века: гернгутеров и методистов. Конспект обширный и обнаруживающий пособие академических лекций.

Для богословских предметов, кроме исчисленных выше источников и руководств, всегдашним пособием служили духовные журналы, затем являвшиеся хотя изредка академические диссертации, а также и изданные академиями упражненья студентов первых курсов. Но до 60-х годов вообще учебная духовная литература не отличалась богатством, встречая для своего развития постоянные затруднения, вследствие указанного выше господствовавшего направления. «С развитием самостоятельной духовной словесности, – читаем в одном из последних отчетов гр. Пратасова, ослаблено бывшее доселе подражание иноземным писателям; учреждением же особого высшего при св. Синоде надзора за всеми издаваемыми в свет произведениями оной обеспечивается строгое православное их направление»²⁶⁸.

Словесность, как и до преобразования 1841 года, была главным предметом в низшем отделении, на который и уроков назначено было более всего, – от 5 до 7.

В 40-х годах, кроме теории словесности (риторики и пиитики) в спб. семинарии преподавалась и краткая история литературы, хотя по новому положению она не требовалась. У Ансерова (1841–43 г.) история русской литературы доведена до Петра I, но есть замечания, касающиеся и общей литературы древней, восточном, греческой и римской. По конспектам Чубинского (1843–47), история литературы излагается от изобретения славянских письмен до новейшего времени, причем разбираются писатели духовные и светские, оканчивая позднейшими, как Грибоедов, Батюшков, Мерзляков, Пушкин, и историки – Погодин, Полевой, Мих. – Данилевский (консп. 1845 г.). Но в конспект Бронницкого (по 2 отд. 1844–47 г.) история русской литературы доведена только до конца ХVIIІ века. Затем с 50-х годов история литературы уже не обозначается в конспектах, теория же словесности расширяется и постепенно становится свободнее от устарелых правил Бургиевой риторики и учебника Греча 20-х годов («Учебная книга российской словесности», в 4-х част.). Уже в конспекте Чубинского (1845–47 г.), а затем и А. Никольского старые рубрики: риторика и пиитика заменены просто названиями – проза и поэзия, с опущением разных риторических подробностея об изобретении, расположении, хриях, и отделе прозы прямо начинается главой об исторических сочинениях. В конспектах Архангельского, а затем и Шаврова, введена новая статья о чтении книг и о разных практических приемах для составления сочинений учениками и пр.

Вот главные рубрики этих конспектов (начала 50 годов).

Введение: определение науки, предмет ее, характер, польза, разделение. Общая словесность: разделение, 1) условия для успеха в сочинении: чтение книг, собственное упражнение в сочинении и его разные приемы – частные и общие. 2) Общие правила для всякого сочинения – прозаического и поэтического; главная мысль и ее развитие; язык и слог и их достоинства; части сочинения. Частная словесность. 1) Проза: красноречие – письмовное, разговорное, историческое; описания, повествования, рассказ, биография, некролог. Красноречие философское – рассуждение, размышление и чувствования, наука или система, рецензия или критика и антикритика. Красноречие ораторское – речь и правила касательно ее; церковное красноречие, слово или проповедь; красноречие светское – совещательное, военное (воззвание и речи), академическое, политическое или государственное; красноречие изобразительное (речи приветственные). 2) Поэзия: введение; стихосложение (литературное и народное-русское) и его роды; тоническое стихосложение; роды и виды поэтических произведений, эпическая поэзия, описательная, идиллия; дидактическая, басня; эпическая повествовательная – эпопея, романтическая поэма, роман и повесть, баллада, сказка. Лирическая поэзия, лирика религиозная, торжественная, элегическая, песненная, сатирическая. Драматическая поэзия, трагедия, комедия, (водевиль, опера).

Указывались в отрывках и некоторые примеры того или другого рода словесных произведений; стало более вводиться чтение и изучение в класс образцовых сочинений. К этому времени (1851–52 г.) относится отзыв бывшего воспитанника спб. семин. Н. Благовещенского (автора биографии писателя Н. Помяловского) о преподавании словесности в спб. семинарии: «словесность молодой учитель сумел сделать интересной и мало помалу завлекать учащихся. Он читал вам даже некоторые образчики изящной литературы, старательно, конечно, опуская все, что могло подействовать плохо на нравственность бурсаков... Постоянное упражнение в сочинениях тоже давало толчок мысли и заставляло ломать голову над заменой одних оборотов речи другими, над разъяснением какого нибудь нравоучительного текста». Писались и стихи, прибавляет он далее²⁶⁹, Архангельский потом дополнил свою программу словесности некоторыми статьями, напр. в части общей – о грамматическом и логическом строении мыслей, о речи отрывистой и периодической, в отделе частной словесности – об истории, характеристиках, судебном красноречии (что есть и в конспектах Шаврова) и свои записки, впрочем, без отдела поэзии напечатал в 1857 г. под заглавием: «Руководство к изучению словесности», заметив в предисловии, что преподавал словесность практически, методом аналитическим брал примеры и уже из литературного анализа их выводил правила или законы сочинений, хотя записки изложил синтетически, подтверждая законы сочинений примерами и, где требовалось, разбором примеров. Роды и виды сочинений, имеющие историческое развитие, излагал исторически²⁷⁰. При этом, впрочем, нужно было отдать и дань требованиям времени, т. е. изложить учение о хриях и пр. Автор передавал нам, что без этого отдела ректор Иоанникий, как человек очень мнительный, находил неудобным пропустить записки. Последующие конспекты преподавателей словесности отвечают программе и руководству Архангельского; в иных же семинариях книга его была даже учебником. Но с 60-х годов замечается уже отступление от означенной программы, напр. у Ловягина иное выпущено, а другое дополнено (по руков. Минина). Особенно с 1863 по 1867 г. видим значительное дополнение по части разбора образцевых произведений. Так напр. рассматриваются, хотя и вкратце: эпопея классическая – Илиада, Одиссея и Энеида, подражательная – Иузиада, Генриада, Россиада, Владимир; самостоятельная эпопея – Божественная комедия, Потерянный рай, Мессиада; народные сказания – Магабгарата, Шах-наме, Эдда, Песнь о Нибелунгах, Любушин суд и др.; трагедии – Эсхила, Софокла и Эврипида и проч. Сверх того, вводятся краткие очерки русской словесности и литературы: песни и былины, сказки, пословицы (образцы); древние сочинения, относящиеся к литературе поучительной и повествовательной. У Барсова, – сверх того, введены образцы из Пушкина, Шекспира и Шиллера, – в очерке же исторического искусства у разных народов, кроме древних историков, указаны – Гердер, Гизо, Нибур; по истории литературы, кроме древней, «преподаны главные пункты и из истории новой литературы – после Петра I до Пушкина включительно, но не изложены в записках, а служили материалом для письменных работ учеников». (Консп. Барс. 1865–67 г.).

Записки по словесности, выдаваемые наставниками воспитанникам, составлялись при пособии лекций профессоров Давыдова, Шевырева, так же академических записок, между прочим и руководств, – после Кошанского и Греча, – в роде Глаголева, Готеса, Данского, Плаксина, Зеленецкого, Милюкова, Минина, наконец, Галахова, который и рассматривать критически нередко поручалось начальством профессорам петербургской семинарии. (См. ниже).

Философия, весьма широко преподававшаяся до преобразования (стр. 65), ограничена только логикой и психологией, «в том предположении, – как сказано в правилах 1840 г.» (§ 3), – что систематическое представление главных понятий о Боге, о мире, о духовности и бессмертии души человеческой с удобностию может быть изложено (вместо метафизики) при преподавании богословия догматического и нравственного»²⁷¹. Но и логику с психологией в 1845 году предписано преподавать только в течение 1-го года в среднем отделении (см. выше стр. 361).

Конспект Мишина (1845 г.) представляет следующие основные пункты. Логика, Предварительные сведения; Элементарная логика: законы мышления; формы мышления. Прикладная логика: способы познавания; систематическое знание. Психология. Предварительные сведения. Общая психология; различие между бытием духовным и телесным, субстанциональность души, соединение ее с телом, ее местопребывание; способности душевные вообще.²⁷² Частная психология. Физическая жизнь: чувство самосохранения, ощущение, инстинкт, внешние чувства, память. Духовная природа человека. Низшие способности: сознание; рассудок; воспоминание; воображение; воля и характер; чувство (о страстях и темпераментах). Высшие способности: разум. свобода, фантазия.

Записки Мишина по логике и психологии оставались в употреблении долго и после него, как видно и из конспектов. Бывшие воспитанники вспоминают о нем, как о хорошем профессоре, который говорил ясно и вразумительно, сравнения и примеры часто брал из быта воспитанников. По словам даже Благовещенского, отрицательно относящегося вообще к семинарии и в частности к Мишину, «лекции Мишина по логике и психологии заинтересовали Помяловского... дали особенный толчок мыслям его, и разработка вопросов о законах мышления и свойствах души заняла его с этих пор надолго»; философские вопросы разрешал Помяловский и в статьях, помещавшихся в тогдашнем семинарском журнале, под заглавием: «семинарский листок»²⁷³.

В 1854 г. высланы были программы логики и психологии, составленные в моск. академии, и дано поручение сделать об них отзыв. Мишин признал их удовлетворительными, так как «предметы изложены полно и в порядке, все основные мысли верны, вопросы отвлеченные исключены», поэтому предлагал сообщить программы всем семинарским наставникам философии, но предварительно сократить их, особенно по психологии. Действительно, программы отличаются обширностию и как бы имеют в виду несколько вознаградить семинарии за изгнание из них философии в прежнем объеме: логика напр. по означенной программе отчасти соединяется с метафизикой и вообще философией и едва ли могла соответствовать вполне пониманию воспитанников²⁷⁴. Но не заметно, чтобы эти программы имели влияние на изменение конспектов рассматриваемых наук в спб. семинарии.

В 1864 г. профессор Зинченко заявлял правлению, что он составляет новые записки по психологии. По его конспектам, после введения, заключающего определение опытной психологии и отличие ее от умозрительной, также и некоторые вопросы прежней общей психологии – об отношении души к телу и их отличии – излагаются три части науки по основным способностям души (как у Новицкого разделена частная психология); часть 1-я трактует о познавательной способности: ощущения с физиологической и психической стороны, внешния чувства, представления, память, ассоциация представлений, с ее законами и видами; рассудок, разум. – Часть 2-я. О способности чувствований. Об условиях происхождения удовольствия и неудовольствия. Об условиях усиления и ослабления чувствований. О видах сердечных движений. Часть 3-я. О воле, об элементах входящих в состав ее, о характере. – Развитие у нас, особенно с начала 60-х годов, психологической, физиологической и вообще философской литературы, как видно, не осталось без влияния на характер и постановку психологии в спб. семинарии. Лекции профес. Зинченко, хотя, как говорят, и не особенно легкие для усвоения, настолько, однако же, интересовали воспитанников, что к нему на класс стремились и из другого философского отделения.

Логика оставалась по прежней программе: элементарная – законы и формы мышления – и прикладная (методология) – о способах познавания и о систематическом знании. Изменения делались незначительные, напр. в конспекте 1867 г. в законах мышления опущен закон противоречия и оставлены только два – тождества и достаточного основания. Пособий для наставника, после Бахмана и Новицкого, – постепенно прибавлялось, с изданием логик проф. Карпова, Смирнова, Коропцева, Милля.

Гражданская история преподавалась в низшем и среднем отделениях. В низшем положена была в 1-й год древняя всеобщая история, во 2-й средняя и новая. Русскую историю назначено было пройти в среднем отделении, в течение 1-го года.

Руководством по всеобщей истории в 1844 г. одобрена академической конференцией книга Смарагдова (впосл. профессора Александровского лицея), вместо истории Шрекка, считавшейся до того времени классическим руководством. Но ввести учебником историю Смарагдова предписано только в 1858 г. с тем, чтобы обращалось внимание собственно «на изучение важнейших исторических событий». Между тем у Смарагдова много мелочных подробностей, хотя ничего нет о славянских народах (кроме поляков). Тоже содержание видим и по конспекту Зыкова (1849 г.), законченному Людовиком XIV. Самая книга Смарагдова обыкновенно не была в обращении у учеников, а выдавались составленные по ней записки – с сокращениями. В конспекте Евдокимова (1859–61 г.), даже опущены целые периоды, напр. история пунических войн и римской империи, история Франции, Англии и Германии ХΙΙ–XV века и доведено только до вестфальского мира. Гораздо обстоятельнее, но без излишних подробностей, конспект Люперсольского(1861–63 г.), законченный первой французской революцией, причем отдел новой истории вообще сокращеннее других. Этот профессор свободно владел предметом; для своих лекций, кроме сочин. Шлоссера, Лоренца, Вебера, пользовался и отдельными историческими монографиями, не вдаваясь без нужды в фактические подробности, а стараясь уяснять более смысл событий, или учреждений; а воспитанникам рекомендовал в руководство толково составленную книгу В. Шульгина. Дело совершенно изменяется после него, когда стали пользоваться лишь «краткой всеобщей историей» Берте: конспект Стратилатова (1865–67 г.) составлен по этому руководству, и то с выпусками некоторых глав (напр. из древней истории – об упадке Греции, о греческой литературе, философии и т. п.), и закончен Наполеоном I.

Исторические карты и атласы (Зуева, Крузе, Бараковского, Твелькмейера) хотя были в употреблении у наставников, но по видимому, не считались необходимыми пособиями для учеников, не говоря уже об исторических картинах.

Русская история проходилась по Устрялову, хотя и с ощущением иногда некоторых глав, напр. в конспекте 1857 г. опущено о соединении Польши с Литвой, об унии; только в 60-х годах введен был учебник Иловайского: «краткие очерки русской истории (1860 г.) До позднейшего времени русская история большею частию не доводилась. Конспекты обыкновенно заканчиваются временем Екатерины II, нли Петра Ш, иногда Петра 1 (1849 г.); в 1865 г. история закончена даже только между царствием (конспекта. Евдокимова), но в 1843 г. царствованием Александра 1 и в 1867 г. внутренней деятельностию Императора Александра I. В классе иногда читали прямо по Карамзину, Соловьеву, или Устрялову (Рус. ист. в 5 ч.), говорили и свои лекции, входившие у некоторых наставников (напр. Иером. Феогноста, Вл. Никольского) интересными для слушателей.

Математика (алгебра и геометрия с пасхалией), по «правилам» 1840 г. была перенесена из среднего отделения в низшее. Физика же преподавалась в среднем отделении.

Алгебра проходилась по руководству Себржинского, а геометрия по учебнику Райковского. В 1844 г. оба эти руководства, по поручении академической конференции, рассматривались профессором академии Ростиславовым и найдены хотя не вполне удовлетворительными, но пригодными, до издания новых руководств²⁷⁵. Новые руководства поручено было составить тому же Ростиславову, но он составил только алгебру, которая издана была уже гораздо позднее (1868 г.), хотя классическим руководством в семинарии не сделана. Но и руководство Себржинского преподавателями сокращалось, как видно напр. из конспекта Карашевича (1853 г.) и последующих, где опущены: количества геометрически пропорциональные, логарифмы – и окончено решением уравнений 2-й. ст. по Сербжинск. гл. IV, остальные же главы V–VIII опущены²⁷⁶. Впрочем конспекты вообще не строго отвечают учебнику. Позднее стали обращаться к учебникам Сомова и Byссе. – В «положении» 1840 г. о геометрии сказано (§ 6): «поставить в обязанность наставнику занимать учеников практическими измерениями, применяясь преимущественно к нуждам сельского быта». В виду этого, в 1845 г. был запрос, имеются ли геометрические инструменты в семинарии. Когда таковых не оказалось, то разрешено было, согласно с реестром проф. Михайлова, приобрести 6 названий инструментов (астролябию, мерную цепь, геометрический столик и проч.) В его конспекте по геометрии (1845–47 г.) последняя глава: «приложение геометрии к схеме планов». Здесь – понятие о плане и действия при съемке, определение расстояний (эккер, мерная цепь); измерение углов (астролябия, нониус, буссоль, масштабы, транспортир); производство съемки. Книжка Жукова: «руководство к землемерии» (1848 г.) служила обыкновенным пособием по этой части.

В феврале 1850 г. последовало предписание об усилении преподавания землемерия и вообще практической геометрии²⁷⁷. Проф. Михайлову поручено было от академического правления пересмотреть свои записки по этому предмету и представить в качестве руководства. Тогда же высланы для учеников инструменты геометрические и геодезические – мерные цепи, астролябии, мензулы, готовальни и материалы для планов. О ходе преподавания наставник обязывался делать особые донесения, для сообщения в Дух. уч. управление. Так в 1850–51 г. Михайлов доносил, что в землемерии и практической геометрии ученики упражняются 5 раз в неделю летом, по вечерам, от 2-х до 3-х часов; ими сделана съемка места между обводным каналом, Черной речкой и Невою, с обозначением строений ал. -невской лавры, академии и семинарии. Составленные планы представлены в июле к испытанию и признаны удовлетворительными. Три плана отосланы в Духовн. учебн. управление: 1) местность ал. -невской лавры, 2) самая лавра, 3) план спб. семинарии. В 1852 г. по запросу из Духовн. учебн. управления, Михайлов представил список 22 учеников наиболее способных чертить планы.

Не довольствуясь этим, Дух. уч. управление еще в дек. 1847 г. признало полезным ввести в семинарский курс преподавание сельской архитектуры, на основании «Высочайше одобренных в 1840 г. положений о приспособлении образования дух. юношества в семинариях к назначении сельских священников и к потребностям сельского их быта», чтобы могли составлять планы и сметы сельских зданий (жилых помещений для причта, риг, плотин, скотных дворов и даже церквей небольшего размера). Спрашивали об этом мнения правления спб. семинарии и выслали для рассмотрения программу, составленную покойным архитектором Щедриным. Семинарское правление признало этот предмет полезным и предположило для него 3 года (2-й год в средн. отделении и два в высшем.)

Но прежде, чем осуществилось предположение о введении сельской архитектуры, из Дух. учебн. управления чрез академию прислано было (в 1851 г.) в семин. правление мнение Гавриила (Розанова), архиеп. тверского, бывшего ревизором в тверской семинарии, – об ограничении курса математтеских наук одною практическою геометрией с архитектурою, (так как священнику нужно бывает строить церковь, или поправить ее). Мнение это поручено рассмотреть А. Михайлову. Сущность его ответа в следующем: 1) при такой постановке дела опускается одна из важнейших целей преподавания математики, именно: развитие умственных способностей; 2) практическая геометрия тесно связана с элементарной, а последняя требует и знания алгебры; 3) так же и физика связана с алгеброй и элементарной геометрией; 4) из алгебры же пополняется и знание арифметики, отсюда она и в общежитии полезна (теория уравнений); 5) геодезия и архитектура в виде отдельных наук в семинарии невозможны по ограниченности времени для уроков математики. В заключении предлагалось оставить дело в прежнем виде. Отзыв Михайлова семин. правление признало основательным и представило академии. Сельская архитектура осталась только в предположении²⁷⁸.

За болезнию и затем выходом Михайлова (1853 г.), преподавание практической геометрии на некоторое время остановилось, но, как видно из донесения сем. правления Дух. уч. управлению от 31 дек. 1853 г., ученики низш. отд., не упражнявшиеся в землемерии, должны были заниматься этим в среднем отделении, под руководством препод. Красносельского, по планометрии же изготовляли копии с зданий принадлежащих академии и семинарии. Вообще с половины 50-х годов означенная наука преподавалась уже под именем геодезии в средн. отделении агрономом Красносельским. По его конспекту (1855–57 г.) значится, после введения: I. Съемка планов местности, а) определение расстояний, б) определение углов, в) построение линий и углов на бумаге. Производство съемки. II. Межевание. – Преподавание же теоретической геометрии продолжал в низшем отделении наст. Карашевич. С 1856 г. математика соединена была в одних руках с преподаванием естественной истории и сельского хозяйства.

По Высочайшему повелению 1858 г., преподавание геодезии с 1859 г. в семинарии отменено, а инструменты в 1860 г. предписано св. Синодом продавать с публичного торга. Так как механик Гезехус оценил инструменты спб. семинарии дешево (22 р. 30 к.), то правление исходатайствовало разрешение оставить их для пособия в занятиях сельским хозяйством. – Пасхалия, по прежнему, проходилась по руководству Тяжелова, исправленному еще в 1819 г. в отношении языка проф. академии Себржинским²⁷⁹.

Для преподавания физики в июле 1844 года, по определению св. Синода, были высланы физические инструменты на 1014 р. 28 к. для разных отделов науки, числом 55, по реестру составленному в Д. у. Управлении, и освидетельствованы преп. Михайловым, вместе с проф. академии Ростиславовым. В 1846 г. из библиотечных сумм выдано 18 р. 88 к. на приобретение разных материалов для производства физических опытов. В 1846 г. по представлению Михайлова, приобретено еще 19 инструментов на сумму 182 р. 56 к. По его же представлении в 1845 г. приобретены и некоторые химические приборы (пневматическая ванна, шесть реторт, химический термометр и пр.), на что выслано 273 р. 15 к. Физические инструменты приобретались и впоследствии, напр. по заявлению преподав. Образцева в 1865 г. (на 110 руб.).

Пособием по физике некоторое время служила книга проф. Щеглова («Начальные основания физики»), изданная еще в 30-х годах. Но в 1840 году последовало распоряжение от св. Синода «до составления руководства к физике, особо примененного к требованиям семинарского преподавания, – ввести в преподавание физику Ленца, как имеющую особенное пред другими достоинство»²⁸⁰. Однако же этого руководства не держались строго, как видно напр. из конспектов Михайлова (1845–49 г.), представляющих следующие основные рубрики: А. Физика. Введение; общие свойства тел; сила притягательная; свет; теплород; магнетизм; электричество. В. Физическая механика. Статика; динамика; гидростатика и гидродинамика, аэростатика и аэродинамика; акустика.

В 50-х же годах конспекты составлялись преимущественно по Ленцу, руководство которого, написанное по поручению минист. нар. просвещения, в последующих изданиях было несколько переделано, – причем допускались некоторые сокращения и обыкновенно выпускались математические вычисления. В таком роде издан был даже особый краткий учебник преподавателем пермской семинарии Щапковым, не имевший большого распространения, но бывший в пользовании у преподавателей физики спб. семинарии 60-х годов, вместе с руководствами Краевича, Писаревского и др. По некоторым отделам физики составлялись иногда записки, при пособии особых сочинений, (в роде Кемпца метеорологии, или Циммермана об электричестве). Так Образцев (1865) выдавал свои записки (напр. о теплороде), который были отлитографированы.

С половины 60-х годов руководствовались книгою Гано: «Практически курс физики для средних учебных заведений», применительно к которой составлялись и конспекты.

Естественная история, внесенная в семин. программу по новому положению 1840 г., не вводилась в спб. семинарии до начала 50-х годов. На запрос об ней высшего начальства в 1850 г. отвечено, что «доселе она не преподавалась; коллекции насекомых, минералов, гербарии и образцы местных почв не были собираемы для здешней семинарии». Назначенный в 1852 г. на класс естественной истории, агроном Красносельский сделал в следующем году представление семин. правлению о необходимости приобрести коллекцию металлов и минералов, которая и приобретена от содержателя книжного магазина Тамма, в количеств 250 экземпляров (за 36 р. с). Затем в 1856 г. преподаватель немецкого языка Брандт пожертвовал в семинарию 155 экзем. минералов для минералогического кабинета, а в 1863 г. еще 130 экземпл. В декабре 1854 г. в первый раз донесено было Дух. уч. управлению, что естественная история в 1853–54 г. пройдена сполна.

Конспект (высш. и средн. отдел.)²⁸¹ 1852–53 г. состоит из следующих основных рубрик: Введение. Часть I. Минералогия; общая ориктогнозия: стереометрические признаки минералов, физические признаки, химические; частная ориктогнозия: кремнистые твердые минералы, глинистые (полевошпатные, слюдяные, кремневокислый глинозем), известковые (углекислая известь, сернокислая), тальковые; соли; горючие ископаемые; тяжелые металлы, горные породы. Часть 2. Ботаника. Органография: начальные органы, (химический состав растений); органы питания, размножения. Физиология растений: внешние и внутренние условия жизни растений; питание, растительный процесс, цветение, созревание. Методология или систематика. Прикладная ботаника: явнобрачный растения (23 класса.); растения тайнобрачные (класс XXIV)²⁸². Часть 3. Зоология (высш. отдел.). Млекопитающие животные, птицы, пресмыкающиеся, рыбы, ракообразные, насекомые, пауковидные, кольчатые, мягкотелые, лучистые, глисты, акалифы или жгучие, полипы, наливочные (всего 14 классов). Главным пособием служило «руководство к естественной истории», в 2-х частях, дерптского профессора Шуберта (1841 г.) Гербариев и ботанических экскурсий, которые, как видно из отчетов обер-прокурора, существовали в некоторых семинариях, в петербургской семинарии не было. С течением времени естественная история утрачивала свое первоначальное значение. В начале 1859 г. получено предписание, вследствие Высочайшего повеления (1858 г.), с отменой геодезии, ограничить и преподавание естественных наук одними общими сведениями. Вследствие этого на естественную историю назначено по 1 массу в неделю в среднем к высшем отделениях; экзамены по ней иногда не производились и отметки делались в общей графе с сельским хозяйством.

Сельское хозяйство, введенное новым положением 1840 г. в семинарский курс, не преподавалось в спб. семинарии до конца 1843 г., за неимением учебного руководства и наставника. Первоначально из Дух. уч. управления была выслана бумага от 15 июля 1843 т. следующего содержания: «по случаю введения в круг учебных предметов, преподаваемых в семинариях, науки о сельском хозяйстве, св. Синод, согласно с мнением Дух. учебн. управления, обратив внимание на то, что для успешного и вполне удовлетворительного преподавания сей науки, недостаточно в наставнике одних теоретических в оной сведений, но что притом нужно к опытное знание в производстве сельских работ и в употреблении вновь введенных усовершенствованных земледельческих орудий, признал необходимым приготовить для сей кафедры наставников посредством систематического образования их в специальном земледельческом учебном заведении, дабы они, по выслушании в оном полного курса наук по части сельского хозяйства, заняли должности преподавателей в семинариях и впоследствии, поступая во священники к сельским перворазрядным приходам, распространяли приобретенные ими полезные сведения между духовенством и сельскими жителями». Постановление это Высочайше утверждено и из семинарий предположено вызвать 58 воспитанников для отправления в Горыгорецкую земледельческую школу, впоследствии (1848 г.) института (могил. губ.), с условием, по окончании там курса, служить в семинарии 6 лет, а если пожелают выйти в светское звание, то 10 лет. В числе вызванных один был и из спб. семинарии²⁸³. (См. ниже, в отд. Воспитанники.)

Затем, по определению св. Синода, сообщенному в особом предписании академического правления от 4 окт. 1843 г., сельское хозяйство открыто сначала в высшем отделения (2 урока в неделю), а с следующего года и в среднем (на 2-й год). Для обучения этому предмету назначен преподаватель лесного и межевого корпуса Шмальц. Уроки начались с 28 октября. Как немец, хотя и очень ученый, Шмальц плохо говорил по русски, и ученики его с трудом понимали. На первый раз он представил краткую программу: I. обработка почвы, II. посев, III. попечение при росте растений, IV. жатва, уборка и сохранение плодов. В 1844 г. преподаватель сделал представление о необходимости приобретения моделей земледельческих орудий, на что выслано из Д. у. Упр. 54 р., и куплено 14 моделей. С 1846 г. преподавалось и скотоводство. В 1847 г. для практических занятий устроен особый огород. В 1847–49 г. в среднем отделении преподано кроме общего растениеводства и земледелия, в частности: о возделывании хлебных растений, стручковых и широколиственных, кормовых, торговых, корнеплодных; в высшем – скотоводство, луговодство, организация хозяйства, разведение фруктовых деревьев, свиноводство. По поводу требования из Д. у. Упр. подробного описания практических занятий по сельскому хозяйству для руководства в других семинариях, в 1850 г. отвечено, что земли для практических занятий обработано свыше 340 квадр. саж. частию нанятыми рабочими, частию самими учениками. Посевы хлебные были: рожь разных сортов, пшеница, ячмень, овес, просо, гречиха, кукуруза – разных сортов; стручковые – горох разный, вика, наут; корнеплодные – картофель и свекловица; кормовые – клевер и др. травы 7 сортов; прядильные – лен и конопля разных сортов; масляные – мак, подсолнечники; красильных – три сорта; из пряных – горчица; из огородных – капуста, укроп, огурцы, лук, петрушка и салат; всего разных растений до 40 видов. Далее делается описание ухода и перечисление различных орудий. Каждая гряда поручалась одному, или двум воспитанникам; они пололи и поливали в свободное время, особенно после обеда и ужина. Начальство наблюдало за точным исполнением работ. Практические занятия служили пособием наставнику при объяснении уроков по разным вопросам – о посеве, всходе, урожае, болезнях растений и пр. Лекции иногда читались на грядах. Снятый посев шел в экономию семинарии. – Покупка семян разрешена была особым циркуляром (1849 г.) из остаточных сумм на 10 руб. в год, а свыше – по особому разрешению высшего начальства²⁸⁴. Вследствие, ходатайства Вольного экономического общества, семин. наставникам «разрешено доставлять Обществу сведения о состоянии местного сельского хозяйства, которые могли бы служить драгоценными материалами для издаваемых Обществом трудов и для познания отечественного сельского хозяйства», а также «содействовать к развитию в них ученой деятельности и соревнования»²⁸⁵.

В 1849 г. выслана программа для преподавания сельского хозяйства, составленная, вследствие сношения дух. начальства с министерствами народн. просв. и внутр. дел, профессором Горыгорецкого института, в виду издания общего руководства, Целлинским. Семинарские наставники снабжены тетрадями прочитанных им лекций в институте. Заглавие программы следующее: «программа, по коей в Горыгор. землед. школе воспитанникам дух. ведомства, ныне преподавателям сельского хозяйства в семинариях, читана агрономия, землевозделывание, общее и частное растениеводство».

В 1852 г. последовал циркуляр о доставлении пояснительных записок наставниками к программам по сельскому хозяйству. Здесь между прочим сказано, что некоторые преподаватели вдаются в ученые решения вопросов, тогда как нужно заботиться, чтобы ученики «узнали положительно, чем и как должен заниматься сельский хозяин (при средствах какие имеет священник), чтобы получить от своего хозяйства надлежащую выгоду», на основании нормальной программы, составленной в Горыгорецком институте, с которой целию сообразоваться и при составлении частных программ, необходимых в виду местных условий. К началу 60-х годов выслано и «руководство для преподавания земледелия в дух. семинариях проф. Целинского, составлявшееся по частям. Место Шмальца с 1852 г. занял агроном Красносельский, из числа семинарских воспитанников, отправленных в Горыгорецкий институт на основании вышеизложенного постановления 1843 г. По назначении начальства, он составил пояснительную записку и программу по сельскому хозяйству (1854 г.). В нее между прочим введены вопросы о климате с. -петербургской губернии и почве по разным ее сторонам». Но в 50-х годах предмет ограничен был, как видно из конспектов, только полеводством общим и частным (кроме общих сведений о земледелии); в 60-х же годах указывается и луговодство, огородничество с садоводством, а также и скотоводство (рогатый скот, лошади, свиньи). Пособиями особенно для этого отдела, были соч. Рего, Цигры, Крейсига и др. Порядки, заведенные Шмальцем поддерживались и после него, но прежнее значение сельского хозяйства в семинарии постепенно утрачивалось, мода на него, так сказать, прошла, и донесения на запросы высшего начальства об успехах преподавания с течением времени обратились в одну формальность. К тому же и деятельность преподавателя раздробилась, так как ему еще поручены были: естественная история. геодезия, затем математика и наконец физика. В обер-прокурорских отчетах петербургская семинария не указывается в числе семинарий, выдававшихся наилучшим преподаванием сельского хозяйства.

Сельское хозяйство, вместе с естествознанием и медициной, отменено в 1866 г., согласно постановлению Высочайше учрежденного присутствия по делам православного духовенства. Кафедра медицины так же не сразу была открыта, по неимению руководства и наставника. Хотя в 1841 г. семинарский врач Паковский изъявил желание преподавать «начальный основания медицины и общенародный лечебник», но в должность не вступал. После его выхода, со 2-й половины 1845 г., доктор Бобриков начале преподавать медицину ученикам высш. отделения и сообщил им – общие понятия о врачебно-народном наставлении, по изданному тогда особому руководству²⁸⁶, где особенно рассматривались вредные для здоровья последствия от народных предрассудков и суеверий; также – общие сведения из анатомии, патологии: и терапии; изложил более встречающиеся роды болезней, каковы: воспаление, лихорадка, тифозная горячка, водобоязнь, оспа – и способ прививания ее. В 1847 г. к ним прибавлены: детские болезни, замерзшие, утопшие, отравившиеся, переломы и вывихи; в программу введены потом данные из физиологии, диететики, фармакологии. Для преподавания анатомии приобретены пособия: анатомические таблицы Вебера, карманная хирургическая анатомия д-ра Розера. В 1847 г. дейст. ст. советник Энохин, посетивший семинарию, пожертвовал анатомический атлас и 11 больших анатомических таблиц – «для успеха в медицине». С половины 50-х годов по медицине стали выдаваться литографированный записки²⁸⁷, некоторые же роды болезней и способы лечения показываемы были в семинарской больнице, при кроватях больных воспитанников. В 1855 году снова был указ св. Синода об обучении оспопрививанию не только в теоретическом, (что уже было), но и практическом отношении. В 1866 г. кафедра медицины закрыта.

Для древних языков (лат. и греч.) первоначально было назначено по 2 урока в неделю в среднем отделении и на 2-й год в низшем, в 1-й же год в низш. отд. даже три урока; но в 1845 г. от греч. языка в низш. отд. на 1-й год один урок сбавлен в пользу Катих. учения, а от латинского 2 ур. в пользу словесности. Еврейский язык с 1844–45 г. не преподавался. Новые языки – французский, немецкий, финский, с 1847 г. и эстский – преподавались во внеурочное время (сначала но 2, а потом по 3 урока в неделю.)

По правилам 1840 г. (§ 17) постановлено было: с целию изучения древних языков «в порядке, более однообразном и методическом, (которое бы) сопровождалось и надлежащею отчетностию, поручить акад. конференциям составить подробные для преподавания опыт наставления, определив в них последовательный порядок занятий чрез все продолжение семинарского курса, с указанием рода самых занятий в образцовых сочинений для переводов». Но не видно, чтобы означенные наставления были составлены и поступили к руководству. Тогда как в низшем отделении полагалось по расписанию 1840 г. собственно изучение языка (латинского и греческого), в среднем требовалось уже чтение латинских и греческих писателей, а в высшем – св. отцев. Но обыкновенно занятие языками во всех классах состояло в грамматическою разборе и перевод известных глав или статей.

В низшем отделении переводили Юлия Цезаря и Саллюстия, из разных сочинений их, глав по 30–40 в год, и менее. При этом количество переведенного постепенно уменьшается к половине 60-х годов; так за 1849–51 г. (у Певницкого) переведены: 5-я книга из галльской войны К. Цезаря (58 небольших глав) и несколько глав из югуртинской войны Саллюстия; в 1853–55 г. (консп. Троицкого) – 40 глав из александрийской войны Ю. Цезаря и 30 – из югуртинской; в 1857–59 г, (у Предтеченского) 20 глав из галльской войны, 19 из гражданской и 30 из Саллюстия («о заговоре Катилины»); в 1861–63 г. (у Розанова) из Ю. Цезаря 11 глав и Саллюстия – 6 глав, (хотя при этом указаны еще занятия письменными упражнениями, о чем будет сказано ниже); в 1865–66 г. (у Щелкунова) в течение полугодия переведены только две главы из соч. «De viris illustribus urbis Romae», а за два года 1865–67 (по консп. Красносельского) всего 18 глав.

В среднем отд. у проф. Мишина читали, например в 1843–44 г., Цицерона (De officiis, lib. 1), Сенеку (a., de tranquillitate аnimi, b) de beneficiis, с) de providentia, d) Naturalium quaestiomun capp. X), Виргилия (Georgicorum – lib. 1; Aeneidos, lib. 1). Иногда переводили еще и Лактанция. Те же авторы, но без Лактанция, – переводились и в 50-х годах, хотя менее по количеству глав. Затем Виргиния оставляют.

В 1861–63 переведено из Сенеки: de beneficiis, lib. I и de brevitate vitae; за ноябрьскую треть 1863 г. переведены только три главы из De officiis Цицерона, а в течение 1865–67 г. (Стратилатов) из 1-й кн. de officiis 8 глав и из 2-й – 6.

В высш. отделении хотя по расписания полагалось чтение кроме греческих отцев, и латинских – на 1-й год, но последние по конспектам не значатся. В табели высш. отд. иногда – лат. язык вносился, но отметок по нему ни экзаменических, ни учительских не видно. Только за дек. треть 1865 г. есть конспект Щелкунова, где значится, что по лат. языку в высш. отд. занимались переводом предисловия из книги De credendis. Может быть, это – вследствие ревизии Карлова, нашедшего упадок латинского и греч. языков в семинарии. Греческие же отцы в первое время читались вместе с патристикой, пока она преподавалась в богословском классе. В 1843–45 г. (у Савваитова) прочитано по греческой учебной книге или хрестоматии: св. Климента посл. к римлянам, Иринея – единство веры, гл. X, кн. 1, Григория чудотворца – изложение веры, Афанасия Вел. – о воплощении, Григория Нисского – о христианском совершенстве, Макария Египетского – три беседы, Василия Вел. – слово на тексты: внемли себе. В 1849 г. к этому прибавлены еще отрывки из соч. Кирилла Иерусалимского (огласит. поучение) и Иоанна Златоуста; в 1851–53 г. читались отрывки из 7 отцев, в том числе, кроме вышеозначенных, указан Григорий Богослов (Обличительное слово на Юлиана).

В 1857 г. «с целию усиления греческого языка в семинарии» определен особый преподаватель во всех трех отделениях, из служителей афинского университета, Кищинский, (по ходатайству настоятеля русской посольской церкви в Афинах), но он не пробыл в семинарии и одного полного двухлетия (см. выше, стр. 328). В его конспектах, кроме переводов с греческого по принятым хрестоматиям, указываются и переводы с русского на греческий, напр. в 1857–58 г. в высш. отд. из догматики Антония «о единстве Божием», в средн. отд. из русской истории Устрялова – «покорение Руси Монголами», или – из библейской истории -"священные лица евреев» (в сент. треть 1858 г.). Хотя Нищинский говорил по гречески, но языка ученым образом не знал, системы никакой не держался, более же останавливался на переводе с русского на греч. простых фраз. В 1865–67 г. (у Евдокимова) перевели 4 катехизиса Кирилла Иерус. 11 глав; 1-е слово о богословии Григория Бог. и 1-й отрывок из Оригеновых книг против Цельса. Иногда переводили еще богородичны-догматики (1864 г.).

В среднем отделении переводнят по греч. хрестоматии (Греч. энциклопедия, 2-я часть) избранные места из соч. Ксенофонта, Фукидида и Геродота; в 1849 г. за один год из Фукидида обозначено по хрестоматии 9 листков (Зыков); в 1849–51 гг. (у Певницкого) «избранные места» из 5, 6 и 7-й кн. Геродота, в следующее двухлетие (у Т–го) показано: 2-я книга ист. Ксенофонта (стр. 1–35), 1-я книга Фукидида (стр. 61–158), 5, 6 и 7-я (до 139 ст.) ист. Геродота; тоже у Т–ва в 1855–57 г. Фукидид, впрочем, не всегда переводился, напр. в консп. 1853–55 г. он не указывается. Действительно, писатель этот считается одним из труднейших, так что возникает вопрос: насколько обстоятельно могло быть чтение его в семинарии? Если же принять во внимание отзыв бывших воспитанников, что на класс древних языков (особенно по гречески) иногда разбирали и переводили около 5 строчек, то показанное в конспектах нельзя признать соответствующим действительности, по крайней мере у некоторых преподавателей. На экзамен же обыкновенно спрашивали по языкам весьма немного. В 1861–63 г. Евдокимов указывает тоже, что и у И–го в 1851–53 г., только вместо 7-й кн. Геродота – речь Демосфена против Лептина. Потом и в среднем отделении светских писателей оставляют и переводят св. отцев по известной учебной книге, напр. в 1865–67 г. (у Евдокимова) перевели слово Златоуста «против ушедших вместо церкви на зрелища» и Василия Вел. слово о посте.

В низшем отделении обыкновенно занимались переводом св. отцев (по хрестоматии), напр. в 1845 г. (у Зыкова) – 1-е обличительное слово Григория Бог. на Юлиана; в 1849 г. 4 слова Златоуста, впоследствии и из соч. Макария Египетского и Василия Великого, так в 1861–63 г. (у Евдокимова) слово Златоуста на страдания Иова и Василия Великого – о посте, а в 1865–67 г. кроме означенного слова Златоуста отрывки из 4-х различных бесед Макария Егип.

Кроме старого лексикона Шревеллия, пользовались грекороссийским словарем Ивашковского, а с 50-х годов и Синайского (бывшего профессора сарат. семинарии). По латыне словари оставались прежние. Изучения грамматики, более или менее серьезного, не было.

Французский язык получил новую постановку. Во исполнение Высочайшей воли (1840 г.) «о возведении знания французского языка в спб. семинарии до такой степени, чтобы воспитанники при выходе из оной, по окончании своего образовать могли свободно, чисто и правильно объясняться на том языке, а также вести на нем, в случае нужды, переписку, с поручением преподавания франц. языка наставнику из природных иностранцев», св. Синод от 15/25 сент. 1843 г., назначив в наставники француза Рюо, модного в то время преподавателя в Петербурге, предписал: «стараться всеми мерами довести учеников в знании языка до такой степени, чтобы свободно и чисто могли объясняться и сочинять». При этом к двум урокам в неделю положено прибавить 3-й, каждый по 2 часа. Правление кроме четверга и субботы (от 2-х до 4-х часов) назначило для франц. класса еще вторник от 5 до 7 часов, а когда уроки были сделаны полуторачасовые, то прибавлен еще 4-й урок по французски. На уроки этого языка на 1-й раз учеников записалось 69 из разных отделений, но обыкновенно большинство занимавшихся по французски, так же как и по немецки, было из низш. отделения.

Вышеизложенное постановление отчасти относилось также и к немецкому языку. Учителем немецкого языка в нач. 1844 г. назначен был хотя и русский – из дух. академии (Кедров), но родившийся в Германии; учеников к нему записалось на 1-й раз 40. Вскоре ему поручено еще преподавание Православного исповедания с Богослуж. книгами, что продолжалось и при его преемнике Певницком, так же из родившихся в Германии.

Француз Рюо выписал для учеников новую грамматику в 1846 г. Ноэля и Шапсаля, а в 1848 г., с одобрения акад. конференции, введена и учебная книга, им самим составленная, под заглавием: Cours de langue francaise et de composition. В классе занимались обыкновенно переводами с французского на русский и обратно, причем сообщались и теоретические правила из франц. грамматики, как заявлял об этом учитель в своих коротеньких конспектах на франц. языке. Для усовершенствования произношения требовалось громкое раздельное чтение, иногда всем классом – за учителем, а для орфографии – писанье под диктовку. Рюо не говорил по русски и в классе объяснялся на французскому что, при его французской живой и веселой манере и некоторой своеобразности, казалось семинаристам странным и смешным и, естественно, мешало учебному делу. Ревизор Макарий в 1849 г., признав успехи по новым языками хорошими, прибавил в отчете, что «ни по французски, ни по немецки ученики не могут объясняться и могут переводить большею частию переведенное прежде».

В следующем году был запрос из Дух. учебн. управления о числе занимающихся по французски (оказалось 40 чел.), также о руководствах, и требование лучшей постановки учебных занятий, чтобы напр. не соединять в одном классе учеников с разными познаниями. Из руководств, кроме упомянутых выше, а так же и прежних – грам. Перелогова, франц. хрестоматии неизвестного автора, руководства к переводам с русского на франц. и словаря Татищева, признаны необходимыми: Рейфа словарь и Goudreau собрание рассказов. Помимо этого, Рюо представил обер-прокурору (1852 г.) о своем намерении издать для учеников семинарии специально франц. хрестоматию: «собрание лучших слов и отрывков церковного красноречия из знаменитейших франц. проповедников XVII – XIX веков». Правление, признавая такую книгу полезною в качестве пособия, находило нужным еще одобрение со стороны духовной цензуры, но – как руководство – признало ее недостаточной, сравнительно с бывшей в употреблении хрестоматией, заключающей в себе разные прозаические и поэтические статьи, поэтому предложила новый план. По требованию академии, новгородское семинарское правление прислало мнение против хрестоматии из проповедников, так как нечего учиться проповеданию или богословию у французов, а нужно изучать язык. Рюо отвечал, что для изучения языка уже есть его руководство, а предлагаемая хрестоматия полезна для высших классов, – как принаровленная по содержанию к специальности воспитанников, а не составленная из кое-каких статей. Дело не получило, однако же, дальнейшего движения.

Между тем к половине 50-х годов число записанных на франц. язык понизилось до 20–25 человек. В 1856 г. Рюо вышел по расстроенному здоровью, но когда, в начале 60-х годов, изъявил желание поступить преподавателем в академию, указывая на то, что в семинарии его ученики могут даже объясняться по французски²⁸⁸, – из академии последовал запрос семин. правлению об успехах во француз. языке при Рюо. Шавров, которому поручено было преподавание франц. языка, отвечал на вопрос правления, что ученики знали по французски довольно порядочно, но объясняться мог один только В. Попов – из заграницы. Вывели на справку и отметки учеников по французски в списках, оказавшиеся не особенно хорошими, и число опущенных уроков учителем Рюо, в первые годы довольно незначительное, а в последующие от 25 до 56 раз, причем ректор Христофор или сам назначал ученикам переводы, или поручал заниматься с ними воспитаннику высш. отделения Ярославскому; да и сами ученики не исправно посещали уроки французского языка. Все это прописано было в ответе на запрос академ. правления.

С 1857 г. французский язык опять преподавал француз – Крестлингк, у которого ученики разделялись на старший и младший классы: в первом переводили из хрестоматии Рюо, а, во втором занимались по руководству Margot. По грамматике было руководство самого Крестлингка (1862 г.). С русского на франц. переводили из «собрания рассказов и анекдотов, для упражнения в переводах с русского на франц. и нем.» – в 1858 – 9 г. письма русского путешественника, вечер у Кантемира и т. п. Употреблялась и хрестоматия Нувеля, а так же и книга для переводов с русского на франц. Крестлингка и Кускова (с 1865 г.). Но ревизор Карпов в 1863 г. дал неодобрительный отзыв о преподавателе за «невнимательность и неисправность. Несмотря на внушение по этому поводу акад. правления, преподаватель опустил до 70 уроков в 1865 г. и был уволен. Уроки занял профессор Барсов, а потом и преподаватель франц. языка в академии Поповицкий, который занимался с учениками высш. и средн. отделений грамматикой и переводом с франц. на русский и обратно по руководствам Рюо и Крестлингка, потом и Марго, а Барсов в низш. отделении – этимологией и переводом более легких статей по хрестоматии Рюо.

По немецки в начале 40-х годов у Кедрова переводили «отрывки из прозаич. сочинений лучших российских писателей, сост. Бераром и Журданом, кроме грамматики «упражняемы были в составлении по немецки простых речей и в чистописании» Чаще употреблялась хрестоматия, изд. Шебелевым под заглавием Auswahl von-mustern deutscher prosaiker und dichter; переводили с нем. с грамматическим разбором, причем у Певницкого, в начале 50-х годов, «каждая статья перефразировалась применительно к правилам немецк. синтаксиса и переводилась с русского на немецкий; так же придумывались самими учениками предложения применительно к встречающимся правилам». В высш. и средн. отделении переводили иногда с русского на немецкий всеобщую историю Шрекка. У Брандта (с конца 50-х годов), сверх того, грамматика отдельно проходилась, особенно глагол подробно. Он ввел руководства к изучению немец. языка – Маака, Лонгардта, Христом. Luben u. Nacke, Массона, сборник статей, так же немец. хрестоматию, изд. для немец. школы св. Петра и грамматику Фреймана (с 1865 г,); занимал переводами (словесным и письменным) с русского на немецкий «писем русского путешественника» Карамзина и др., причем лучшие опыты иногда прилагались к конспектам, а с немецк. на русский переводились соч. Шиллера «Вильгельм Телль» и «30 летняя война» (до 80 страниц в год, напр. в 1867 г. из разных мест); объяснял стихотворения Шиллера воспитанникам, говорящим по немецки, и сообщал сведения из истории немец. литературы (консп. 1863 г.). У этого учителя заметно серьезное отношение к делу и уменье приохотить воспитанников. Но вообще о постановке новых языков можно заметить, что она была весьма неудовлетворительна. Занятия были не обязательны, уроки – после обеда, начальство за ними почти не надзирало, отсюда небрежность и учеников и часто учителей. Если же и находились учители аккуратные и увлекающиеся своим делом, вроде немца Брандета, то и они, при существующих условиях, могли приносить пользу разве только единицам.

На Финский язык семинарское правление нашло преподавателя из природных финнов, Фримана, который и был утвержден в должности, по определению св. Синода от 11/13 сент. 1844 г. Бывший учитель Д. Успенский, который преподавал также греческий язык, а с 1841 г. и катехизическое учение с богослужебными книгами, изъявлял было намерение остаться преподавателем только финского языка, но правление не нашло удобным его оставить, особенно в виду имевшегося уже кандидата. По определении Фримана, Успенский подавал прошение митрополиту об оставлении его преподавателем финского языка, с целию докончить труды по переводу богослужебных книг и составлению финского словаря, но потом отказался. В прошении он писал между прочим: «Фриману, человеку не имеющему ученого образования и притом не знающему ни славянского, ни греческого языка, еще много нужно будет учиться самому, чтобы быть в состоянии переводить богослужебные книги на финский язык. Между тем финны нетерпеливо алчут духовной пищи... Не понимая славянской службы, они даже в великий пост не ходят в православную церковь, а ходят в кирки к лютеранским пасторам, слушать их лютеранские проповеди». Фриман также был лютеранского вероисповедания.

На первый раз у Фримана ученики переводили с финского на русский Новый Завет (Ев. от Мф.), а с русского на финский утренние молитвы, некоторые – и рассказы из свящ. истории; назначалось также изучение финских разговоров. Занимающихся было 11 человек (в 1845 г.), из которых только три были отмечены учителем в 1-м разряде. Впоследствии (напр. в 1849 г.) прибавлены к переводам с русского – разные богословские статьи и проповеди, так же литургия Златоуста. Грамматика изучалась своим чередом (по Окулову). Но учащихся в означенном году было только 5 из низш. и средн. отд., а в 50-х гг. иногда от 2-х до 4. В 1853 г. Фриман писал: «православные финны, обитающие в восточной Финляндии, хотя уже в 1227 г. обращены в христианство, но, отчуждаемые от правосл. церкви незнанием русского языка, до сих пор коснеют в своих прежних языческих обрядах и предрассудках, или уклоняются в раскол». В виду этого, с дозволения начальства, ученики высшего отделения Ил. Зотиков и Фед. Львов, под надзором учителя, перевели с славянского на финский литургию Златоуста; а сам Фриман перевел вечерню и утреню. Переводы, представленные в Д. у. Управление были возвращены для исправления, с тем, чтобы потом ввести их в Иломанцском приходе, куоп. губ. Львов, будучи уже священником, представлял снова перевод под заглавием: «последование церк. песнопений Божеств. литургии», но его опять возвратили для исправления.

В конце 50-х годов Фриман писал в своем отчет, что ученики (12 чел.) могут переводить с фин. на русский и обратно, писать сочинения по фински, преимущественно духовного содержания, объясняться изустно и выговор имеют удовлетворительный; пользуются словарями – финско-русским Воллина (1848 г.) и русско-финским, составл. по Высоч. повелению в 1851 г. Но из переводов учеников указывал опять тоже: литургию Злат., вечерню и утреню; после прибавлены – часослов и чин приобщения больных. Лица, просматривавшие переводы, из финл. священников, указывали неисправности. По ревизии Карпова 1863 г., учителю сделано внушение за невнимание к своим обязанностям. В этом году в его конспекте значится, что, кроме грамматики и выучивания разговорных фраз, занимались переводом Нового Завета – (из евангелие 18 глав с финского и 7 гл. из св. Луки на финский) и разных статей дух. содержания (?). Сверх того, перевели 1 главу из истории Финляндии (?). В 1865–67 г. указано всего из Нов. Завета 12 глав, но еще 5 статей из хрестоматии Лилиуса, затем опять неопределенно – «несколько духовных поучений», напр. из Ир. Путятина. Но занимающихся по фински в 60-х годах стало вообще более, со времени закрытия класса эстского языка.

Эстский язык введен был с янв. 1847 года, по Высочайшему повелению от 11 февр. 1846 г. для воспитанников, желающих изучать его, даже с увольнением их от изучения греческого языка и «других менее необходимых предметов семинарского учения». Преподавание поручено тому же Фриману. Учеников записалось сначала 20 человек, потом (1849 г.) занимавшихся по эстски было 13 и менее, – до 2 (1863 г.). Занятия состояли в изучении грамматики и эстских разговоров, в переводах на эстский из Нового Завета, или из богослуж. книг, напр. из пасхальной службы, в 1856 г. Иногда Фриман в отчетах упоминает о переводах на эстски «духовных слов», напр. в 1849 г. один ученик (И. Николаевский) перевел брошюрку в 67 стр. «указание пути в царство небесное», Иннокентия еп. камч., или напр. переведена была (1857–58 г.) беседа сельского священника пред Петровым постом; большею же частию учитель не обозначает, какие статьи и в каком количестве переводились на эстский; равным образом, упоминая о том, что ученики могут составлять сочинения по эстски, – ни тем, ни сочинений не называет. С эстского на русский переводили по хрестоматии (напр. в 1849 г. 10 глав), а также и Новый Завет. В числе пособий указываются немецко-эстский словарь Гупеля 1818 г. и его же эстская грамматика. Еще в 1861 г. правление для облегчения Фримана, просившего увеличения содержания за труды, предположило закрыть кафедру эстского языка и перенести ее в Ригу, но решение о закрытии последовало только в 1865 г.

В конце 50-х годов преподавался в спб. семинарии и монгольский язык. По определению св. Синода от 8 марта 1858., «для преуспеяния проповеди слова Божия между язычествующими бурятами (иркутской епархии) – признано необходимым вызвать в С. -Петербург из Иркутска 7 или 8 молодых людей из местного духовенства, для преподавания им полного миссионерского образования, с обучением их в здешнем университете и монгольскому языку». Профессор университета, действ. статский советник Попов изъявил согласие преподавать в семинарии монг. язык за приличное вознаграждение (см. в отд. Экономия), с зачислением на службу по духовному ведомству. Первоначально предположено было назначить 1 урок для монг. языка, но митр. Григорий предложил назначить 3 урока, «дабы дело пошло успешнее». Из своих воспитанников не нашлось охотников заниматься по монгольски. Из 7 же, приехавших иркутских воспитанников, 4 уже окончили курс к сент. 1858 г. Митрополит предлагал оставить их еще на год в семинарии, но, по определению св. Синода, они помещены были вольнослушателями в духовную академию и должны были ходить на уроки монгольского языка, вместе с тремя остальными, обучавшимися в семинарии. (См. в отд. Воспитанники).

Попов представил программу уроков на 4 года, по 2 урока в неделю. 1) Чтение и письмо, грамматика, перевод кратких изречений. 2) Перевод с монгольского избранных буддийских сочинений и ознакомление с буддизмом. 3) Догматические сочинения буддизма и перевод с русского или славянского на монгольский кратких изречений и молитв. 4) Продолжение того же; перевод на монгольский Евангелия и богослуж. книг и разговоры. Выписаны были следующие учебные руководства: монгольская грамматика Бобровникова, монг. хрестоматия Попова, монг. хрест. Ковалевского, монгольско-российско немецкий словарь Шмидта, монг. русск. франц. словарь Ковалевского, Geschichte der Ost-Mongolen, von Schmidt, и до 10 изданий разных монгольских книг – выписаны чрез Иркутское духовное начальство. Из Хозяйственного упр. безмездно высланы: служебник, требник и начатки христ. учения – на монгольском. Архиеп. яросл. Нил присылал (в 1858–59 гг.) для воспитанников из иркутской сем., изучавщих монг. язык, по нескольку экз. своих переводов на монг. яз. служебника, требника и начатков христ. учения, а так же своего соч. о буддизме. По отчету Попова за 1858–59 г., он «вполне преподал грамматику т. е. этимологию. и синтаксис по собственному руководству; причем объяснения каждого правила сопровождалось примерами, извлеченными из лучших монгольских сочинений и живой народной речи». Из хрестоматии Ковалевского переведены 4 статьи, причем особенное внимание обращено было на объяснения филологические, исторические и религиозные (так как по содержанию статьи относятся преимущественно к верованиям и истории буддизма). Поддерживались, сверх того, постоянные упражнения в чтении и письме. – С отъездом проф. Попова из С. -Петербурга в 1860 г., прекратились уроки монг. языка, затем класс этот закрыт формально, а книги отосланы в монголо-бурятскую миссию (1863 г.).

Иконописание введено на основании Высочайше одобренного в 14-й день ноября 1843 г. доклада синодального обер-прокурора, – согласно определению св. Синода²⁸⁹. В предписании акад. правления от 7 апр. 1844 г. значилось: по Высочайшему повелению «открыть в с. -петербургской семинарии в виде опыта, класс рисовального искусства, с особым направлением оного к иконописанию, преимущественно в древнем русскою стиле, и с назначением на сей класс тех только воспитанников, в которых замечена будет особенная охота и способность к живописи. Для занятия должности наставника по сему классу Высочайше разрешено пригласить академика Солнцева, как известного в иконописании и изучившего стиль древней русской иконописи», – с предоставлением ему пригласить другого художника для занятий с учениками, «под ближайшим его руководством». Приглашен художник Заболотский, который получил три урока (6 часов) в неделю, после обеда, а Солнцеву предоставлено лишь наблюдение – 2 или 1 раз в неделю. Уроки начались с 13 апр. 1844 года. В течение этого года, как значится в конспекте Заболотского, «в классе производились лекции и объяснения до части рисования на доске мелом, с которых очерков воспитанники копировали в свои тетради», (потом и с гипсовых фигур рисовали). Пройдено: о линиях, о голове, о перспективе, о корпусе человеческого тела, об одежде, о свете. В консп. 1847 г. уже обозначается – рисование, иконописание и живопись. В 1845 г. иконописанием занимались 101 воспитанник из всех отделений; опыты в живописи представлялись и на публичный экзамен. На запрос Дух. уч. Управления в 1848 г., сколько человек и как занимаются живописью? – правление отвечало: занимаются 95 и не ниже «порядочно». В этом году 12 воспитанников высш. отделения написали уже образа, (Св. Троица, Вознесение, бегство в Египет, нерукотворенный Спас, исцеление слепорожденного и пр.). С конца 40-х годов число учащихся уменьшается (48 чел. из всех отд. в 1849 г., в 1853 г. 47–55, 1861–38, 1867–13)²⁹⁰, но некоторые и из окончивших курс продолжали заниматься, напр. в 1849 г. таких было трое, из них каждый написал до 11 эскизов, орнаментов и образов масляными и друг. красками, «по правилам древнего византийского художества и сходно с так называемыми в деле иконописного искусства нашей православной церкви подлинниками»²⁹¹. Между тем ученики высш. отделения писали карандашем и красками акварельными и яичными изображения с древних святцев; в средн. отделении копировали с оригиналов карандашем и представили некоторые опыты красками; в низшем занимались копированием частей человеческой фигуры. Всего по списку значится свыше 100 опытов. Между прочим занимались рисованием облачений и церк. утвари. В 1849 году введено было еще и так называемое техническое учение, хотя и раньше (1846 г.) сообщались сведения о грунтовании, о клее для красок, о золочении и т. п. От 15/19 апр. 1849 г. св. Синод определил: «ввести в виде опыта техническое преподавание иконописи, с изучением разных производств образного и стенного писания». С этою целию назначен особый техник, крестьянин Коротков, которому дана особая программа, и на приобретение разных материалов отпущено 300 руб. Но в 1852 г. Коротков был уволен, как малоопытный и неусердный; определено было приглашать разных иконописцев, позолотчиков и столяров, вместо одного постоянного, – под наблюдением Солнцева и по его представлению, причем на издержки назначено от 100 до 150 р. После того приглашались разные техники, – напр. Богданов, Токарев, Любавин, Васильев. Воспитанников, занимавшихся техническим учением было обыкновенно от 10 до 15. Им преподавалось: левкасное дело, золочение, о красках, мурование и стенописание, восстановление икон, олифование их; составление полимента и позолота по нему, цирование по золоту и пр. Об успехах по части живописи и технического рисования правление, на основании отчета Солнцева, должно было ежегодно доносить высшему начальству. Митр. Антоний, по словам Солнцева, «оказывал особенное покровительство живописи и иконописанию... Он говорил, что на священнике, как на хозяине церкви, лежит прямая обязанность починять ее, а следовательно и понимать иконописание; вследствие этого и заставлял воспитанников заниматься живописью»²⁹². В 1847 г. «для большего усовершенствования тех (из воспитанников), кои особенно успели, дозволено им, по собственному их желанию, посещать в свободное от занятий время Импер. академию художеств, под ближайшим надзором акад. Солнцева»²⁹³.

С целию снятия замечательных икон, некоторые из воспитанников назначались в командировки, по рекомендации Солнцева, напр. в 1852 г. в Новгородский Софийский собор, для скопирования образов Софии премудрости Божией и апостолов Петра и Павла. В 1853 г. двое назначены были на Афон, для изучения образцев древней византийской живописи, впрочем, по изменившимся обстоятельствам на восток, не отправлены. Но в 1857 г. одного из окончивших курс воспитанников, занимавшихся живописью, с его согласия, прикомандировали к отправлявшемуся на восток с «набожною и ученою целию», бывшему настоятелю нашей мнссии в Иерусалиме, архим. Порфирию, – «с зачислением ему таковой командировки в дух. училищную службу» и с выдачею на путевые издержки 750 р. с. из дух. училищных капиталов.

Так же и в семинарию иконы присылались из разных мест, как для образцев, так и с целию их рассмотрения и определения в отношении пригодности. В начале 50-х годов, когда Солнцеву разрешено было составить для спб. семинарии образцевые изображения праздников и святых, – из Тихвинского монастыря было выслано 5 икон (двунадесятые праздники) для скопирования; из ризницы ал. -невской лавры брали 11 икон – с тою же целию. В 1857 г. в семинарию присланы раскольнические иконы, признанные св. Синодом неправильными, числом 11, «чтобы хотя дски оных могли быть употреблены с пользою учащимися иконописанию». В следующем году выслано, по опред. св. Синода, 76 икон, взятых из молельни крестьянина Ушакова, также из раскольнической молельни бердичевского мещанина Чесненка. В 1860 г. присланы для руководства 31 икона и 2 креста после умершей жены чиновника, Жуковской. Солнцев рассматривал иконы и 22 из них обратил в доски. По предложению генерала Хрулева (1860 г.), признано полезным приобрести хромолитографированные оттиски с древних икон. Другие семинарии обращались к петербургской за советами и пособиями по части иконописания, хотя и не всегда могли быть удовлетворяемы. Так в 1861 г. вследствие запроса из архангельской семинарии образцев греческого письма, предписано было немедленно снять с таких икон точные копии и выслать в архангел. семинарию. Но Солнцев заявил, что хотя ученики высш. отд. и могли бы снять копии, но им нет времени, так как заняты приготовлением работ для выпускного экзамена, а воспитанники других классов рисуют только карандашом. Учители иконописания по разным семинариям выходили большею частию из с. -петербургской. Воспитанники же других семинарий, оказавшие в иконописании особые успехи, принимались в петербургскую для дальнейшего усовершенствования. В виду таких очевидных успехов по классу иконописания, со введением нового устава 1867 г., когда закрылся этот класс, семинарское правление нашло нужным ходатайствовать снова об открытии его. (См. ниже, пер. III).

По закрытии классов медицины и сельского хозяйства, как бы в замену их, с августа 1866 г., также в народных интересах, введена в семинарский. курс педагогика, по распоряжению Д. у. управления, согласно представлению семинарского правления. Еще с конца 30-х годов духовное начальство обращало внимание на «первоначальные поселянские школы при церквах... устрояемые иждивением духовенства», которое «снабжало беднейших учеников книгами и письменными принадлежностями и, по неимению в некоторых приходах особого помещения для училищ, уступало для них свои комнаты»²⁹⁴. Но каких либо мер к ознакомлению будущих пастырей церкви с приемами и методами преподавания не принималось до 60-х годов, хотя пособия по этой части уже существовали, напр. Ободовского – педагогика и дидактика, изд. еще в конце 30-х годов, Евсевия (Орлинского), тогдашнего ректора моск. акад. – «О воспитании детей в духе христианского благочестия» (М. 1844 г.). Епископ же камчатский Иннокентий Вениаминов (впосл. моск. митрополит) в особом письме к гр. Пратасову (1845 г.) изложил свой проект относительно обучения детей простонародья духовенством, (преимущественно посредством живого собеседования)²⁹⁵. В 1863 г. проф. семинарии Вл. В. Никольский, по возвращении из заграницы, представлял обер-прокурору отчет о заграничных педагогических заведениях, с мнением о введении курса педагогики в наших духовно-учебных заведениях. Цель введения педагогики в 1866 г. была преимущественно народная, так как признано было, «что правильный ход просвещения народных масс возможен только при содействии духовенства»²⁹⁶. В письме об. -прокурора гр. Д. А. Толстого и председателям земских управ от 5 марта 1866 г. сказано, что «духовное начальство вводит в семинарский курс преподавание педагогики, как предмета необходимого для будущего учителя, и учреждает воскресные школы при семинариях, где воспитанники, под руководством преподавателя педагогики и под наблюдением ректора, будут заниматься обучением приходящих детей, и таким образом приготовляться к учительству в церковно-приходских школах (о поддержании которых земствами и просит гр. Толстой в этом письме). При сообщении об этом семин. правлению, для библиотеки семинарии выслана книга, не предназначавшаяся к обращению в публике: «Начальные народные училища и участие в них православного духовенства». Затем прислана утвержденная св. Синодом программа по педагогике, «заключающая в себе как общие правила для воспитания юношества, так и подробные наставления об употреблении более легких и более рациональных методов обучения», и указан учебник Шафранова, не соответствовавший, впрочем, программе. Книга же Шварца (Руководство к воспитанию и обучению), которую рассматривал, по поручению начальства, преподаватель семинарии Щелкунов и не одобрил в качестве руководства, как не имеющую собственно отношения к духовным воспитанникам, – рекомендована в пособие.

Уроки педагогики: положены были со 2-го года в средн. отделении и должны были продолжаться в высшем (собственно дидактика). Назначенный на этот предмет наставник Щелкунов выдавал свои краткие записки, составленные преимущественно по Шварцу, хотя в пользовании преподавателя были и другие педагогические сочинения и статьи (Гугеля, Анопкина, Юркевича, Пирогова, журн. Педаг. сборник). В его конспекте в отделе педагогики, после введения и общих понятий о воспитании, его задачи, трудности, характер и пр., следует глава 1-я о воспитании религиозном, и зтим закончено преподанное по педагогике в сред. отделении. Дидактика же составлена частию по Шафранову с дополнениями из Шварца, частию же и на основании др. руководству напр. глава о способах обучения грамоте, причем указываются способы педагогов – Базедова, Песталоцци, Нельмана, Стефани, Круга, Гинча, Щульце, Лермантова, Золотова, Главинского и др. с «общим заключением о сих способах».

Воскресная школа открыта была в том же 1886 г. На нее выслано 100 руб. От министра народ. просвещения. Ученье положено было два раза в неделю: в субботу и воскресенье от 2-го до 4 часа; учащиеся (от 30 до 40 чел.) разделены на две группы; им преподавалось: чтение, чистописание, арифметика, закон Божий, отчасти и церковное пение, правила приличия и нравственности. С мальчиками занимались воспитанники высш. отделения, под руководством преподавателя учительской семинарии и ал. невского училища, свящ. Петрова.

В обучении воспитанников искусству писать, начинавшемся с первых же уроков словесности в низшем отделении, хотя поддерживались старые способы – упражнять в составлении периодов, хрий, описаний, рассуждений, но прилагались и иные приемы, смотря по способности и находчивости преподавателя. Еще в 40-х годах бывали преподаватели, не ограничивавшиеся только указанными способами, напр. М-ов нередко читал в классе ту или другую статью, доступную воспитанникам (большею частию из журн. «Воскресное чтение») и предлагал потом изложить слышанное на бумаге, преемник же его Ч–ский вообще не был сторонником риторических формул. В 50-х годах дело первоначального обучения писательству, как отчасти в выше замечено (стр. 378), было поставлено основательно. Воспитанников первоначально практиковали в письменном изложении на русском языке более простой главы из славянской библии (из кн. исторических), или какого нибудь отрывка из латинского автора, далее – в изложении прочптанного учителем в классе отрывка из какого нибудь сочинения, в замене одних оборотов речи другими, в переложении стихов в прозу, в кратком изложении содержания данной для прочтения статьи, напр. проповеди Иннокентия, или в передаче ее главных мыслей.

Между прочим, с целию развития большей чистоты русского языка, отменены были латинские сочинения – в первые три года семинарского курса.

В правилах 1840 г. сказано (§ 18): «собственные сочинения учеников, как вернейшее средство к развитию и укреплению их умственных способностей, должны быть писаны попеременно на языках русском и латинском и рассматриваемы наставниками с подлежащею отчетливостию²⁹⁷. Таковых сочинений для каждого воспитанника полагается на каждый учебный месяц в низшем отделении по 4, в среднем по 3, а в высшем по 2; в последнем сверх того по одной проповеди для каждого воспитанника в течение каждой трети года. Проповеди должны быть писаны сколь возможно вразумительнее и ближе к понятиям прихожан простолюдинов». В 1849 г. о сочинениях в высш. отделении ректор Христофор писал в конце своего конспекта: ученики занимаемы были сочинением церковных слов, поучительных бесед и кратких поучений и особо – каждомесячно назначаемых на данный предложения рассуждений на латинском и российском языке – с критическим разбором оных в классе.

Но уже к концу предыдущего периода прежнее значение латинского языка, для того, чтобы более или менее свободно выражаться на нем устно и письменно, в семинариях значительно ослабело²⁹⁸; с реформой же 1840–41 г. уничтожившей преподавание на латинском языке, ученики стали сильно затрудняться излагать свои мысли по латыни и старались переводить их с русского. В виду этого в 1844 г. могилевская семинария возбудила вопрос об отмене латинских сочинений как бесполезных «для усовершенствования знания сего языка», по крайней мере в низшем отделении. По запросу спб. академии, и правление петербургской семинарии согласилось с этим, находя достаточным занимать учеников низш. отделения «переводами с латинского на русский и свободным переложением готовых русских сочинений на латинский язык». Но сношении с высшим начальством, академическое правление предписало от 3-го июня 1845 года: «1) В низшем отделении и первый год в среднем занимать учеников сочинениями на одном русском языке, дабы они приобрели навык свободно и правильно излагать на оном свои мысли, нисколько не заимствуя оборотов от языков иностранных. 2) Для упражнения в латинском языке, сверх переводов с оного на русский, ввести в употребление в течение тех же трех лет, переводы готовых статей с русского языка на латинский, назначая по одной задаче в месяц, причем наставники должны знакомить учеников с особенными формами и оборотами языка латинского и показывать им существенное различие в конструкции сего языка с русским. Затем со 2-го года в среднем отделении можно уже будет заставлять учеников делать опыты в собственном сочинении на латинском языке, назначая так же по одному сочинению в месяц, как в среднем так и в высшем отделении, начинать впрочем с самых кратких и переходить постепенно к более обширным, 3) Меру сию ввести в действие в виде опыта на два года в семинариях, подведомственных только с. -петербургской академии, с тем, чтобы по прошествии двух лет донесли, в какой степени мера эта будет полезна». В 1847 г. семинарское правление доносило академическому, что означенная мера оказывается полезною. Поэтому в следующем 1848 г. она была утверждена св. Синодом, причем постановлено распространить ее повсюду и возложить составление особой латинской хрестоматии на ректора киевской семинарии, архимандрита Антония. Но такой хрестоматии к употреблению в семинарии не поступало.

В 1849 г., бывший в спб. семинарии ревизором, инспектор академии Макарии (Булгаков), желая испытать способность воспитанников писать по латыни, назначал им следующие темы: в низш. отд. quo sensu vera est positio: non potest esse orator nisi vir bonus? в средн. отд. quamnam relationem habere possunt cognitiones psychologiae ad theologiam dogmaticam? в высш. отд. quaenam est relatio inter fidem et bona opera? Но в отчете своем ревизор заметил что «сочинять по латыни ученики не в состоянии». Тем более это можно сказать о последующем времени. Упражнение в переводах с русского на латинский еще поддерживалось (в низш. отд.), как видно из некоторых конспектов, но сочинения латинские с половины 50-х годов совсем выходят из употребления.

Темы для русских сочинений, назначенный тем же ревизором, были следующие: в низш. отделении – «о пользе молитвы», в среднем – «возможны ли для человека познания о Боге?» в высшем – «как понимать учение православной церкви о мытарствах?» Темы, назначавшиеся наставниками, по документам семин. архива нигде не значатся, хотя некоторые ректора и требовали представления вместе с конспектами данных в течение года тем. Но некоторые из них можем передать со слов бывших воспитанников, другие – по сохранившимся сочинениям их. В низш. отд. по словесности, – после первоначальных упражнений в изложении читанного в классе, в составлении периодов, хрий, описаний (напр. весны, деревни, провождения каникул, или святок), в изложении мыслей и чувствований (напр. при поступлении в семинарию, пред принятием св. таин и т. п.), для так называемых рассуждений давались какие нибудь изречения из Св. писания, напр. «благочестие на все полезно есть», «любите враги ваша», «смерть грешников люта», особенно из книги Притчей, или Иисуса Сирахова, также пословицы, в род – «ученье свет, неученье тьма», «бедность не порок», «век живи – век учись»; затем назначали (особенно в позднейшее время) разборы того или другого поэтического произведения, стихотворения и проч., поощрялось и собственное писание стихов желающими («вечер в деревне», «река Нева», переложение псалмов), но иногда темы для стихотворений избирались учениками довольно неудачные, в род – «убитый воин», «воевода», что не оставлялось, впрочем, без внимания преподавателями; сочинения в низш. отд. назначались и по другим предметам, о чем было даже особое постановление семинарского правления в 1858 г., по гражд. истории – большею частию биографии или характеристики (Алкивиад, Эпаминонд, характер Августа), по свящ. писанию – объяснение тех или других мест из читанных св. книг, (напр. «объяснение заповеди: Богов да не злословиши, и князю людей твоих да не речеши зла» (Исх. XIII. 28), или «преобразовательный смысл перехода Евреев чрез Чермно море»). В средн. отд. давались подобные же сочинения по свящ. писанию и истории, но на первом плане стояли сочинения по предмету философии; таковы напр. темы Мишина: «о бессмертии дупш», «познай самого себя», «нужно ли философу красноречие?», «велика вещь – человек», «истинная свобода состоит в постоянном стремлении к нравственному добру», «что такое совесть? есть-ли она какая либо особенная способность в душе нашей, или только действие известных способностей души и откуда и как происходить то, что совесть одобряет нас и увеселяет, осуждаете и угрызает?». Мишин давал, впрочем, темы и не философского только содержания, напр. «об изящном», иди «в каком отношении полезно духовным воспитанникам чтение латинских и греческих классиков?» Темами для рассуждений в высшем отделении служили большею частию разные богословские вопросы, напр. «известно ли было учение о св. Троице чадам ветхозаветной церкви»? «почему Спаситель мира должен был быть истинным Богом и истинным человеком», «главный характер православного богословия», «единство церкви», «отношение естественной или философской добродетели к христианской», «почему для Боговедения нужно смирение?» или, по свящ. писанию – «различие между крещением Христовым и Иоанновым» и проч. О темах, особенно по словесности и философии, можно заметить, что к концу рассматриваемого периода они имеют менее отвлеченный и более живой характер. Соответственно этому и в самых сочинениях замечается более живости, даже в сочинении на богословскую тему приводились напр. отрывки из Шекспира и т. п.

Писательство на столько было развито, настолько интересовало воспитанников, что они относились к нему с особым старанием, добывали и прочитывали книги на данную тему, даже на иностранных языках, писали большею частно правильно грамматически и логически, с особенным нетерпением ожидали, когда наставник принесет в класс сочинения для сдачи, или для прочтения некоторых с критическим разбором, а иной – с юмором и метким острословием. Мало того; не удовлетворяясь казенными задачками, воспитанники по собственной охоте упражнялись в разного рода произведениях, Некоторые вели дневник, куда записывали не только случаи и впечатления, но и целые рассуждения – философские и богословские, и стихотворения; другие заявляли наклонность к стихотворству нередко сатирического характера, на счет семинарии – в особенности, такова напр. «Новая семинариада», составленная в 50-х годах и отзывающаяся, впрочем, даже характером пасквили на тогдашних наставников; наконец, иные с особенным увлечением занимались изданием журналов и составлением для них разного рода статей; так в 50-х же годах издавался сначала «семинарский листок», потом «семинарист». Первый выходил еженедельно от 3-х до 5 листов мелкого письма и имел несколько редакторов, в числе которых был и известный впоследствии писатель Помяловский, помещавший в журнале и свои статьи, напр. в № 1 под псевдонимом Тамбовский семинарист – помещено его рассуждение: «попытки решить нерешенные и притом философские вопросы, имеют ли животные душу?» Отрывки из этого рассуждения приведены в биографии автора, приложенной к его сочинениям. Издание «листка» прекратилось на 7-м выпуске. Позднее издавался «семинарист». в котором преимущественно шла полемика между воспитанниками петербургскими и провинциалами, как называли бывших в петербургской семинарии иноепархиальных воспитанников (особенно из западной России). В № 1 этого издания помещен напр. разбор комедии «Горе от ума», несколько стихотворений и проч. Издание этих журналов происходило без ведома начальства и содержалось от него в секрете, хотя в них и не замечается чего либо предосудительного. – С целию дать понятие читателю о том, как писали петербургские семинаристы разных классов и курсов помещаем в «приложениях» несколько экземпляров их различных литературных произведений.

Приращение семинарской библиотеки продолжалось посредством выписки книг правлением, по предписанию начальства, или по представлению ректора, а также вследствие заявлений и рекомендации наставников, посредством высылки книг из разных мест, а затем и пожертвований.

Выписывались разные вновь выходящие руководства, пособия и книги, более или менее имеющие отношение к тому или другому предмету, русские и иностранные. Некоторые из таких книг указаны уже выше, при рассмотрении предметов семин. курса, некоторые же будут упомянуты ниже (в гл. Экстраординарные занятия наставников). Для образца, какие приобретались сочинения в библиотеку и на какую сумму, возьмем реестр книг из экономического отчета за 1849 г.

1) Жемчужина, физиология человека и животных.

2) Собрания сочинений – Ломоносова, Державина, Озерова, Кантемира и Хемницера.

3) Ручной латино-русский словарь.

4) И. Христос на Голгофе, или семь слов на кресте.

5) Гомилетика Амфитеатрова.

6) Начальные основания физиологии человеческого тела, Валентина.

7) Издания Сахарова: а) исследование о русском иконописании, б) обозрение славяно-русской библиографии, в). сказания русского народа, г) летопись русской нумизматики.

8) Импер. Александр и его сподвижники (52 тетради).

9) Manuel d'iconographie chrétienne grecque et latine.

10) Новый Завет на эстском языке (10 экз.)

11) Письма русских государей и других особ царского семейства.

12) Французские разговоры (изд. по образцу Мейдингера).

Из журналов и газет: Журн. мин. народн. просвещения, Христ. чтение, Творения св. отцев, Воскресное чтение; С. -петерб. ведомости и Ведомости спб. городской полиции. Всего на 126 p. 64 к. В следующем 1850 г. по определению св. Синода, выписаны еще: Журнал моск. общества сельского хозяйства и овцеводства – с 1837 г., Земледельческая газета и Журнал министерства госуд. имуществ.

В 1849–50 г. особым циркуляром Дух. учебн. управления рекомендовано к приобретению в библиотеку очень много руководств и пособий, преимущественно по наукам естественным, математике, медицине и сельскому хозяйству, отчасти и по другим предметам. В 1853 г. приобретено: разных книг до 70 названий, в том числе издания археографической комиссии, академии наук и проч. и книги для миссионерского класса. Еще более книг стали выписывать с начала 60-х годов. В 1860 г. от 8/25 июля последовало определение св. Синода, которым отменялось посредство Дух. учебн. управления в приобретении книг для семинарий на библиотечные суммы и самим семинариям предоставлялось право выписывать нужные книги, по их непосредственному усмотрению. В июне 1861 г. ректор архим. Платон представил в семин. правление записку о необходимости, согласно с мнением наставников, приобрести несколько новых книг для библиотеки. По справке оказалось, что «семинарская библиотека, как показывает каталог содержащихся в оной книг, почти вовсе не имеет новейших пособий по всем отраслям наук». Вследствие этого выписано до 75 названий книг, главным образом по богословским предметам, отчасти же и по философии, истории и словесности (соч. русских писателей, оканчивая Жуковским). Кроме прежних журналов и с 1857 г. еще Правосл. собеседника, Русского педагогического вестника и Журнала воспитания, выписаны были: Труды киевск. академии. Руководство для сельских пастырей, Прав. обозрение, Странник, Душеполезное чтение, потом – Духовный вестник, Дух христианина и Херсонские епарх. ведомости. В следующие годы выписка книг продолжалась также в значительном количестве (напр. в 1865 г, латин. и греч. классиков до 35 название и до 50 по разным предметам) и к журналам прибавлялись вновь выходящие, в роде: Радуги, Вестника юго-западной России, Учителя, Филологических записок и т. п.

Высылались книги из разных мест, напр. в 1843 г. из академии наук, также из редакции Христиан. чтения – отдельные брошюры, из синодальной библиотеки чрез академию (в 1855 г.) несколько старопечатных книг, из Оптиной пустыни – издания этой пустыни, в числе 21 экз. В 1864 г. выслано 18 названий книг по истории из комиссии печатания государственных грамот (при архив мин. иностр. дел); особенно же из Духовно-учебного управления высылались книги и преимущественно по предметам вновь введенным сельскому хозяйству, естественной истории и проч. (напр. в 1848 г.) Иногда и частные лица – авторы присылали свои издания.

Пожертвования – более или менее значительные – сделаны следующими лицами. Митр. Никанор в 1854 г. пожертвовал 54 ном. разных книг и два издания Миня: Scripturae sacrae cursus completus в 28 томах и Theologiae cursus completus в 28 томах. На 1-м томе первого из этих изданий он сделал надпись: «полный курс Свящ. иисания в ХХVШ томах жертвую в библиотеку с. -петербургской духовной семинарии в пособие преподавателям, с наставлением св. апостола Павла: да испытывают все, доброго, здравого учения да держатся»; На 1-м томе второго издания написано: «полный курс богословия в XXVIII т. жертвую в библиотеку спб. дух. семинарии, в пособие наставникам: да извлекают из него, что согласно с словом Божиим и рвением, еже по благоверию». Преосвящ. Христофор (бывший ректор спб. сем.) в 1865 г. пожертвовал 6 латинских фолиантов по части объяснения Свящ. писания. – Протоиерей Павский половину библиотеки своей завещал (1863 г.) в пользу спб. семинарии, «где сам никогда был воспитанником». В 1864 г. несколько книг поступило в библиотеку по завещанию прот. И. Певницкого. Тогда же пожертвовал несколько книг прот. церкви департамента уделов Вас. Помяловский, который потом (1866 г.) завещал всю свою библиотеку семинарии, в количестве 3700 томов и брошюр; часть их сдана в ученическую библиотеку и в ал. -невское училище. В 1867 г. из библиотеки митрополита Григория, по его завещанию, поступили в семинарию различные русские книги преимущественно богословского содержания. Из других жертвователей можно указать Энохина и Брандта, о которых упомянуто выше (стр. 389 и 394), также проф. Вл. Никольского, в 1864 г. пожертвовавшего 101 медаль из олова с оттисками событий из русской истории первых четырех княжений. Много пожертвованных разными лицами книг поступило в библиотеку в 1860 г. Дублеты, имевшиеся в фундаментальной библиотеке, отсылались иногда, по распоряжению начальства, в другие места, напр. в 1843 г. 72 названия отправлены в библиотеку вновь открытой казанской духовной академии. В 1851 г. был запрос, нельзя ли для рижской семинарии отделить часть книг из библиотеки спб. семинарии? Отвечено отрицательно, «по скудости здешней библиотеки». – Книги, признанные высшим начальством вредными вытребовались из библиотеки. Так в 1846 г. последовал указ св. Синода о высылке в Синод книг мистического содержания (согласно с указ. 1825 г. см. стр. 100), каковы – толкования на некоторые книги свящ. писания и проч., а так же и напечатанных в вольных типографиях (18 экз.).

Каталог книг вновь составлен был в 1843 г. библиотекарем Дашкевичем. Всех книг в этом году было (не считая учебников) 2695 экз. По перемещении библиотеки в новое здание (см. в отд. Экономия) в 1862 г., постановлено было составить новый каталог, к чему и приступил библиотекарь Савваитов и к 1865 году составил каталог книг по древним и частию новым языкам. Затем особый каталог составлен был в 1867 г. библиотекарем Нечаевым для книг, пожертвованных прот. Помяловским.

Об освидетельствовании библиотеки ежегодно доносили академическому правлению, с разрешения которого, по прежнему, в замену утраченных книг принимались другие, неимевшиеся в библиотеке. Таковые внесены были напр. Галаховым и Крыловым в 1843 г., Михайловым в 1853 г. и др., но с некоторых наставников книги оставались невзысканными до следующего периода.

К концу рассматриваемого периода всех книг фундаментальной библиотеки было до 7000 названий. Библиотекарю в 1866 году назначен был помощник (Зинченко), по представлению ректора семин. Архим. Палладия, согласно указанию обер-прокурора гр. Д. А. Толстого, посетившего семинарию 20-го мая 1866 г. Ученые руководства высылались чрез Хозяйственное управление, по прежнему, для безмездной раздачи казеннокоштным ученикам, а так же и для продажи своекоштным. Учебники обыкновенно высылались чрез известные сроки следующие: греческая учебная книга в 2-х частях, немецкая хрестоматия, немецкая грамматика Гаке, руководство к чтению книг ветх. и нов. завета, французская хрестоматия Рюо, франц. грамматика Перелогова, философия Баумейстера, греческая энциклопедия часть 2-я, догматическое богословие Антония, церковн. история Иннокентия, катехизис Петра Могилы, алгебра Себржинского, французская грамматика Ноэля и Шапсаля, библейская история Филарета, финская библия и новый завет, эстский новый завет, финская грамматика Окулова, русско-финско-шведский словарь, начатки христиан. учения на финском языке, латинский лексикон Розанова, греческий Шревеллия, географические карты всех частей света, руководство к переводам с русского на французский, греко-российский словарь Ивашковского, атлас Варановского, латинский словарь Кронеберга, врачебно-народное наставление, грамоты – царская и патриаршие, славянская библия, геометрия Райковского, немецкий лексикон Аделунга, французский Татищева, Новая скрижаль Вениамина. Позднее к ним прибавились: герменевтика Савваитова, русская церковная история Филарета, немецкий учебник Лонгардта, словари Рейфа, Истинно древняя православ. церковь, м. Григория.

Расписки воспитанников в получении учебных книг представлялись семинарскому правлению, для доставления академическому (на основании правила Комм. духовн. училищ от 21 августа 1825 г.), но в 1861 году правило это было отменено. На запрос академ. правления в 1851 г. о количеств выписываемых библий с 1840 года – заявлено, что экземпляры библии выписывались по мере надобности и служили более 5 лет. На вопрос же, как сократить число выписываемых экземпляров библии, отвечено, что, помимо более частой отдачи в переплет, хорошо бы издавать библию по частям, а не в полном составе (для разных классов). Отдельные части (три) предположено раздавать по одной на трех учеников, а полных экземпляров – по одному на 10 человек в класс. В 1853 г. (от 9 марта) последовал циркуляра – не выдавать ученикам библий в собственность, а только на время пребывания их в семинариях. Учебные книги ветхие и выслужившие срок (5 лет) уничтожались с разрешения правления, напр. по представлению библ. Михайлова в 1847 г. таких книг исключено до 280 экземпл. (с 1830 г.), в 1866 г. до 380 экзем. (с 1849 г.) и т. д. Своекоштные воспитанники покупали учебники, высылавшиеся из Хозяйственного управления – по удешевленной цене.

Книгами фундаментальной библиотеки воспитанники пользовались мало. Чаще других брали: о должностях пресвитеров, беседы сельского священника к прихожанам, некоторые проповеди, Христианское чтение. В 1852 г. из академ. правления последовал запрос, по требованию высшего начальства: «не нужны лп особые меры к удобнейшему получению учениками книг из библиотеки и к сообразнейшему с целию пользованию оными»? Отвечено, что – не нужно. Но в 1854 году предписано: два или три раза в неделю выдавать ученикам из семинарской библиотеки книги для чтения и потом в класс требовать отчета в прочитанном. Наставники рекомендовали иногда книги и даже давали из бывших у них книг ученикам для чтения (напр. В. Никольский). Некоторые ректора (Иоанн, Платон) особенно поощряли чтение.

Между тем в 60-х годах является отдельная ученическая библиотека, составившаяся частию из пожертвований бывших семинарских воспитанников, или их родственников, частию же приобретенная на деньги, собранные с воспитанников. Число книг ученической библиотеки в 1867 г. возрасло до 1429 томов, но она пока не имела официального утверждения и отдельного помещения, а находилась при общей, фундаментальной библиотек. В означенном году, вследствие предложения митрополита Исидора о заведении ученической библиотеки, ей документально усвоено название ученической и приняты меры к ее приращению чрез новые сборы денег с воспитанников и приглашение духовенства к пожертвованиям. Тогда же изданы были и «правила касательно хранения, пользования, ревизии и содержания в приличном виде ученической библиотеки». Правила эти были составлены инспектором Зинченко с помощником библиотекаря Евдокимовым, при участии избранных воспитанников.

Начало летних экзаменов, с течением времени, становилось все ранее. В 40-х годах экзамены большею частию начинались с конца июня, но бывало и раньше, напр. в 1849 г. с 14-го июня. Затем начало экзаменов устанавливается около 20-го июня, а в 1867 году они начались даже 7-го июня. Продолжались же летние экзамены от 10 дней до трех недель (1867 г.). Зимние или декабрьские экзамены производились в течение недели; последний раз эти экзамены были в 1867 г., по решению педагогического собрания, в виду того, что преподавание до этого времени было по прежнему порядку. Экзамены производились обыкновенно по билетам в утренние заседания (от 8 или 9 до 2-х или 3-х часов) иногда двумя только лицами, т. е. одним из трех членов правления и учителем предмета, чаще – тремя, т. е. назначался еще ассистент из наставников, но бывало и так, что по главным предметам (богословским наукам, философии и словесности) экзамены производились в присутствии всех членов правления (напр. в 1861 г.) Публичные экзамены существовали до начала 60-х годов и производились при прежней торжественной обстановке, в присутствии приглашенных гостей, духовных и светских, принадлежащих к духовному ведомству, с назначением определенных статей по каждому предмету (см. выше, стр. 105, 106.) Но в рассматриваемый период публичные испытания ограничены были одним днем, 9-го или 10-го июля, редко позднее, а в некоторые годы и раньше, напр. в 1849, 1853, 1855 гг. публичный экзамен происходил 2-го июля. Спрашивали обыкновенно только лучших учеников, хотя в начале периода были случаи вызова на публичном экзамене и второразрядных, так в 1843 г. спрашивали и из второго разряда: два ученика из митрополичьих певчих М–ч и М–ий, не ожидая этого, опоздали на экзамен, пришли после того, как их вызывали, и за это из 2-го разряда снесены были в 3-й; подали было прошение митр. Антонию о возвращении им 2-го разряда, но он отказал, за состоявшимся уже утверждением списков. С начала 60-х годов публичные экзамены прекращаются, очевидно, как неимевшие целесообразного значения и пользы, а представлявшие лишь помпу и бесполезную в педагогическом отношении выставку, в соединении, сверх того, иногда еще с некоторой фальшью, так как не только спрашивали из каждого предмета заранее определенную статью, но, случалось, что вызывали ранее назначенных учеников; бывало, говорят, и то, что вместо одного вызванного выходил отвечать другой ученик.

На частных экзаменах всех учеников по всем предметам обыкновенно не спрашивали, как на курсовых, так, тем более, на третных и годовых. Но из курсовых экзаменов представляют некоторое исключение экзамены 1867 года, когда, вероятно под влиянием изданного уже нового устава, но всем предметам во всех классах спрошены были все воспитанники, кроме неявившихся – больных и некоторых из певчих; так же – экзамены 1863 г. во время ревизии, отчасти и 1865 года, когда в низш. и средн. отделениях спрашивали всех по каждому предмету, а в высшем не все воспитанники были спрошены только по двум или по трем предметам – из 13. В другие годы число предметов, из которых спрашивали наличных учеников на экзамене, большею частию было менее половины. Так, в 1849 г. при ревизоре, как видно из табелей, в высшем отделении воспитанников экзаменовали по 5 – 2 предметам – из 15 (не считая инородн. языков и иконописания), а в среднем по 3 – 1 предм. из 11, в низшем большею частию по одному, но есть и спрошенные по двум предметам – из 9. В 1853 г. в высш. отделении большая часть воспитанников имеет экзам. отметки по 4 предметам, некоторые по 5 и один из 6 предметов; в средн. отделении некоторые по 7 и 6, большая часть по 4 и 5, и не менее 3-х; в низш. отделении большая часть имеет отметки по 2 предметам, есть и по 3-м и очень не многие по 4-м. В 1855 г. в том же роде, но количество предметов, по которым значатся в табелях экзаменические отметки, еще менее. В 1859 г. в высш. отделении большая часть воспитанников имеет экзамен, балл по трем предметам, некоторые по двум, а есть и по одному, но по догматич. богословию, как главному предмету, спрошено 57 человек из 65; в средн. отделении большая часть спрошена по одному предмету, есть и по двум, один воспитанник совсем не был спрошен; в низш. отделении в том же роде, но совсем не спрошенных – 6 в 1-и классе и 5 во 2-м. В 1861 г. в высш. отделении большая часть спрошена по двум, есть и по одному, в среднем почти тоже, но есть и по трем, в низшем большая часть по четырем, но есть и по трем; почти все спрошены по древним языкам и словесности.

Отметки ученических успехов в табели, как наставнические, так и экзаменические, в разное время делались различным образом. В первое время 1 считалась лучшим баллом, но иногда делались отметки словами, ревизор же 1849 г. держался десятибальной системы, практиковавшейся в академии. В начале и конце 50-х годов ставились баллы от 6 (лучший балл) до 1 (худший), а в средине 50-х годов, вследствие распоряжения ректора, (архим. Иоанна 1855 г.), баллы ставились от 8 (оч. хорошо) до 3 (худо), как в табелях, так и в частных списках наставников, представлявшихся пред экзаменами; обыкновенно же в своих частных списках наставники отмечали словами – отдельно, а иногда и вместе – «способности, прилежание и успехи воспитанников». Но с 60-х годов вообще устанавливается обычная пятибальная система. На экзаменах курсовых, в 60-х годах, особенно по богословским наукам, присутствовал иногда митрополит, не говоря уже о викариях.

Ревизорские экзамены в течение рассматриваемых 25 лет были четыре раза: в 1843, 1849, 1851 и 1863 годах. В 1843 г. ревизором был ректор спб. академии, епископ винницкий Афанасий, который семинарией остался доволен, и особых распоряжений вследствие его ревизии не было, тем более что семинария только что была преобразована и находилась под строгим надзором, как своего ближайшего начальства, так и высшего. Чрез шесть лет ревизором назначен был инспектор спб. академии, архим. Макарий (Булгаков), в то время, как семинарский ректор архим. Христофор должен был отправиться ревизором в новгородскую семинарию, и за него ректорскую должность исправлял инспектор Мишин, а инспекторскую – помощник инспектора, иеромон. Леонтий. Отзыв ревизора был следующий. – «Учебная часть вообще в состоянии очень удовлетворительном, за немногими исключениями. По богословию догматическому ученики отвечали очень хорошо; не только изучили руководство недавно введенное, ко умели воспользоваться и многими мудрыми изъяснениями своего опытного наставника (Христофора), так же и по богословию нравственному, пастырскому, сравнительному и гомилетике: записки (наставника иером. Леонтия), составленный довольно разумно и применительно к понятиям слушателей, свидетельствуют о его ревности к своим обязанностям и подают о нем приятную надежду. По патристике и логике с психологией весьма хорошо и даже превосходно. Наставник (Мишин), при здравом уме, отлично знает свое дело, владеет искусством передавать ученикам свои познания и имеет на них сильное нравственное влияние. По церковной библейской истории, литургике и каноническому праву – хорошо, наставник (Боголюбов) с основательными познаниями, но записки его несколько обширны и потому обременительны для воспитанников. До словесности – довольно хорошо. Желательно, чтобы были правила по риторике и поэзии составлены с большею точностию и ясностию и обогащены лучшими примерами, особенно в 1-м классе; в наставнике (А. Никольском) чтоб менее было холодности и более усердия. По математике весьма хорошо и превосходно. Почти с равным успехом занимаются по матем. все ученики от первого до последнего, так как наставник (Михайлов) изучил свой предмет в совершенстве и приобрел опытность приспособляться к понятиям воспитанников и возбуждать в них любовь к своей науке. По свящ. Писанию хорошо, но в занятиях кое-где недостает надлежащей точности и отчетливости. По гражданской истории довольно хорошо. По богослужебным книгам и православному исповеданию неудовлетворительно, наставника (свящ. Кедрова) желательно заменить другим, более способным и усердным. По медицине и сельскому хозяйству хорошо. (Ревизор между прочим делал осмотр посевов на огороде). По древним языкам довольно хорошо, но сочинять но латыне ученики не в состоянии. По новым языкам и инородческим хорошо, но ни по французски, ни по немецки ученики не могут объясняться и могут переводить большею частию переведенное прежде. По иконописи хорошо и очень хорошо. Сочинения пишут довольно хорошо, хорошо и очень хорошо. Направление мыслей правильное, доброе и благочестивое. Довольно удачные опыты кратких поучений к сельским прихожанам. – Рекомендованы вниманию начальства: ректор, инспектор, проф. иером. Леонтий, проф. и библиотекарь Михайлов и помощник инсп. и эконом Троицкий. Академическое правление, по рассмотрению ревизорского отчета, постановило: ректора Христофора представить к милостивому вниманию высшего начальства, инспектора Мишина и эконома к награждению годовым окладом жалованья, Леонтия – саном соборного иеромонаха, Михайлова «за отлично усердную и полезную долговременную службу, ревизором засвидетельствованную», – орденом Анны 2-й ст. (но в его формуляре кроме знаков беспорочной службы ничего более не значится). Наставникам словесности сделать внушение. За представлением уже к увольнению свящ. Кедрова, впредь наблюдать семин. правлению за более тщательным преподаванием православ. исповедания и учения о богослуж. книгах. Резолюция митрополита последовала: «исполнить».

В 1851 г. ревизором назначен был бывший ректор семинарии, в то время уже епископ ревельский Христофор, который, за три года перед этим, вступая в должность ректора, (в мае 1848 г.), по предписанию высшего начальства, должен был сделать осмотр семинарии и представить отзыв семинарскому правлению, для донесения академическому. Он писал тогда: «вникая в образ и способы присмотра местного начальства за нравственным поведением и образованием умственных способностей воспитанников здешней семинарии, не мог не заметить, что сие духовно-учебное заведение, пользуясь по милости правительства, преимущественно пред прочими таковыми, в отечестве нашем существующими, достаточными средствами к содержанию, при опытном руководстве и при ближайшем внимательном надзоре высшего начальства, состоит по всем частям в должном порядке и в надлежащей исправности и на будущее время при ревностном содействии местного начальства к поддержанию устройства подает отрадные надежды для церкви и отечества». В 1851 г. епископ Христофор, недавно перед этим вышедший из ректоров семинарии, никаких особенных замечаний не сделал, и распоряжений вследствие его ревизии не было.

Следующая ревизия назначена была спустя 12 лет и поручена профессору академии Карпову. Он сделал такой отзыв об учебной части: «науки, входящие в круг семинарского образования, идут неравномерно: одни, судя по успехам учеников, выступают вперед, другие отстали и едва тянутся позади, а иные в курс преподаваемых предметов почти вовсе не движутся и существуют едва ли не в одних программах; более заметны успехи воспитанников по классам догматического и нравственного богословия; довольно успешны так же идет словесность в 1 низшем отделении, по прочим же учебным предметам успехи вообще оказались очень посредственными, особенно недостаточны были ответы учеников но библейской и церковной истории, по археологии, литургики и каноническому праву; что же касается древних языков – греческого и латинского, то незнание их в семинарии почти всеобщее и успехов по этим классам не видно никаких». Действительно, в высш. отделении по гречески из 75 воспит. 48 получили неудовлетворительные баллы на экзамене; в средн. отделении 27 из 97, кроме неявившихся на испытание, по латыне значительно менее, но и лучшие ученики получили отметку 1; в низшем отделении 1-м из 67 уч. 40 получили по латыне неудовлетворительный отметки, большею частию 1, и 0, даже многие из лучших учеников; во 2-м так же; по гречески – несколько лучше. Экзамены, помимо производившихся членами семин. правления и наставниками, ревизор производил один в каждом классе по всем предметам сразу, и сверх того по некоторым предметам экзаменовал сам, особо, напр. в высшем отделении по богословию обличительному, пастырскому и гомилетике, потом по богослов. догматическому и нравственному, в средн. отделении по логике, психологии и патристике, в среднем и низшем – по языкам; всех экзаменов было 30; затем, при соучастии членов правления и всех наставников, составлял списки в течение целого дня (6-го июля), от 10 часов утра до 8 вечера. Некоторые из воспитанников в списках были понижены на основании экзаменических ответов, сочинений и поведения, не бывшим по чему либо на экзамене, или уклонившимся напр. от испытания по древним языкам, назначены переэкзаменовки после вакации, некоторые уволены с казенного содержания, других (поставленных в 3-й разряд ) решено выслать из семинарского корпуса, относительно же приватных и вообще приходящих постановлены особые правила: 1) чтобы аккуратно посещали все классы, под опасением увольнения после троекратного замечания, 2) чтобы в классе занимали постоянно одни и те же места, указанные начальством, 3) являясь в классы с билетом, выданным от семин. правления, каждый предъявляет билет швейцару, для доставления инспектору, который после уроков возвращает билеты чрез швейцара, 4) чрез каждое полугодие обязаны сдавать особые экзамены по всем предметами, отдельно от прочих учеников, 5) в случае недостаточных успехов на одном из таких экзаменов, приватно-обучающиеся окончательно исключаются. Особые меры приняты и к возвышению успехов архиерейских певчих, так как назначение им особого учителя в 1857 г., вследствие предложения эконома архиерейского дома иером. Иоанникия, оказалось недостаточным. Поручено было наставникам особо следить за успехами певчих, сажать их отдельно от прочих, за непосещение уроков каждый раз записывать, чтобы потом, по справке о причинах непосещения, доносить митрополиту. В казанский же хор определено – предоставить настоятелю собора озаботиться приисканием певчих из всякого звания. Кроме того, вследствие ревизии Карпова, возникли предположения: об увеличении окладов наставникам, о составлении учебных руководств, о сокращении семинарской программы и усилении преподавания древних языков: все это, по определению академ. конференции и потом св. Синода, решено было иметь в виду при начавшейся уже в то время разработке проекта преобразования дух. семинарий. По причине значительного количества воспитанников в высшем и среднем отделениях, предположено открыть параллельные классы по богословским предметам и философии с патристикой. Помощник инспектора, бывший и экономом, освобожден от хождения в класс за отсутствующих преподавателей, а обязанность эта возложена на наставников древних языков. Учителям Фриману и Крестлингку сделано внушение за невнимание к своим обязанностям.

С целию возвышения успехов воспитанников, кроме ревизий и связанных с ними распоряжений начальства, от времени до времени предпринимались те или другие меры, по усмотрению высшего начальства, а так же и самого семинарского правления. В 1842 г. было предписано представлять в академическое правление ежегодно вместе с ведомостями об учениках конспекты учителей и что по каждому предмету сделано. Затем и в Дух. учебное Управление нужно было ежегодно доносить о ходе учебных занятий, особенно по некоторым вновь введенным предметам, естественной истории, сельскому хозяйству, медицине, иконописанию, инородческим языкам и потом по расколу.

С увеличением числа предметов, а так же и уроков, от части и числа учащихся, естественно, увеличивались и педагогические силы. Число всех преподавателей постепенно возрастало – с 10 человек (1841 г.) до 17 и иногда до 18, причем богословие напр. преподавалось большею частию ректором к его помощником, для новых языков приглашались особые преподаватели, некоторое время и на греческом языке были особые преподаватели, напр. в 1857–59 г. (Нищинский) и в 1865–67 г. (Евдокимов). Расписание классов изменялось правлением со введением новых предметов, или с поступлением особых преподавателей, – с целию уравнять по возможности количество уроков и труда всех наставников. Так, с приглашением на немецкий язык в 1856 г. совершенно отдельного преподавателя (Брандта), предметы, соединенные с ним раньше, распределены между другими наставниками, а вследствие этого и все расписание изменилось. Также с определением отдельного преподавателя на греческий язык во всех классах (Нищинского), у профессоров Савваитова и Толмачева убавилось уроков, а другие имели до 7. Между тем по расписанию 1840 г. полагалось каждому наставнику не менее 6 уроков, не считая, конечно, медицины, иконописания и новых языков. Вследствие этого (с 1858 г.) преподаватели словесности освобождены были от уроков по свящ. Писанию в низшем отделении, и предмет этот поручен Савваитову во всех классах, с присовокуплением и катехизического учения, но с освобождением его от библиографии раскола, которая возложена на иером. Иосифа, вместе с историей раскола и гражданской историей. Толмачеву же назначено 3 урока по физике и 3 урока по латин. языку (в низш. отд.). Вместе с тем постановлено, согласно § 19 расписания предметов семинарского учения, назначать темы и читать сочинения всем наставникам как главных предметов, так и второстепенных. Впрочем, расписание уроков и распределение предметов между наставниками не всегда сообразовалось с педагогическими целями и потребностями, о чем будет замечено ниже. В 1859 г. ректор Леонтий входил в правление семинарии предложением, а правление представило митрополиту, о том, что в обоих классах низшего отделения очень много воспитанников (свыше 120 человек), разделены же они только по словесности, почему еще нужно назначить двух параллельных наставников. Иначе, наставники «едва ли могут точно и основательно узнать способности, успехи и прилежание воспитанников по их многочисленности». Но ходатайство правления о назначении еще двух параллельных преподавателей осталось без удовлетворения, и в высшем отделении два класса оставались лишь до словесности. Только в половине 60~х годов еще назначен второй наставник по свящ. Писанию. Тогда же и среднее отделение разделено на два класса – по психологии и логике с патристикой и по свящ. Писанию с герменевтикой.

В 1851 г. Дух. учебное Управление спрашивало мнения семинарского правления относительно того, не будет ли полезно для возвышения успехов в конце двухгодичного курса повторять все пройденное в известном классе и затем на экзаменах спрашивать из предметов все – за оба года. Правление сделало об этом запрос наставникам, которые и дали отзыв, что повторения за два года не только полезны, но и необходимы; помощник же ректора Леонтий признал полезным общее повторение в конце курса всех богословских наук, с некоторыми разве сокращениями. Чрез несколько времени, действительно, последовало распоряжение св. Синода, «в виде временной меры, чтобы в круге двухгодичного за целый курс испытания входили предметы обоих годов в тех семинариях, где окажется удобным занимать учеников во втором году повторением предметов первого года, относительно же догматического богословия входили бы в испытание предметы обоих годов во всех семинариях безусловно»²⁹⁹. По синодскому же определению от 1 марта 1857 г., согласно с мнением казанской академии и друг., вообще предписано (переводные) экзамены в семинарии производить за весь двухгодичный курс, а пред экзаменами повторять пройденное и в течение первого года. В марте того же года возобновлено было предписание – исключать малоуспешных и после декабрских экзаменов, «но только после всех принятых к исправлению (учеников) мер». Переводили в следующий класс – иных до усмотрения (1863 г.) и под условием возвращения назад, если не окажут надлежащих успехов на следующем экзамене, или совершенного исключения из семинарии (1857 г.) Третьеразрядных оставляли на повторительный курс, или исключали, но и второразрядных иногда оставляли на повторительный курс (1851 г.). Иногда предоставлялось право перехода в следующий класс в другой семинарии, если же в петербургской, то в качестве приходящих (1861 г.). С 1863 г. дозволялись переэкзаменовки в сентябре или августе. Относительно же принятия обратно исключенных еще в 1843 г. было определение св. Синода, сообщенное из Дух. учебн. управления от 23 марта 1844 г. «воспретить на будущее время всем семинарским правлениям принимать обратно в семинарии учеников, исключенных из оных по безуспешности, происходящей от малоспособности и лености, или по неодобрительному поведению». На этом основании была отказано тогда в приеме напр. одному певчему митрополита, исключенному из вологодской семинарии. Принятие в числа приватных так же было вообще ограничено. В конце 1841 г. семин. правление отказывало в приеме приватных, так как «с новым порядком семинарским уже не совместно иметь в семинарии приватных учеников» (резолюция на прошение Сем. Флоринского). Но с течением времени взгляд этот изменился и к принятию приватных стали относиться снисходительнее. В 1861 г. семинарское правление после экзаменов за сентябрьскую треть постановило: «для побуждения к занятиям малоуспешных и для поощрения оказавших хорошие успехи – казеннокоштных учеников, постановленных за недостаточные успехи в 3-й разряд, лишить казенного содержания и выслать из корпуса для жительства на квартиры родственников, а равно и своекоштных учеников, не оказавших достаточных успехов; а вакансии их в семин. корпус заместить учениками вольноприходящими, оказавшими хорошие успехи, с принятием беднейших из них на казенное содержание». При этом из приватных 5 приняты в число действительных, 1 исключен и 1 оставлен приватным еще на полгода, до следующих экзаменов. Всех исключено 28 и 2 оставлены для занятий иконописанием. В этом же году, для лучших успехов воспитанников из иностранцев, недостаточно знакомых с русским языком, согласно их желанию, назначен особый преподаватель для домашних занятий с ними знающий по новогречески (Люперсольский). Тогда же о воспитанниках высшего отделения инспектор Иосиф представлял семин. правлению, что они желают иметь литографированные записки вместо писанных, что, по его мнению, будет полезно, так как «литографирование может значительно облегчить труды воспитанников». Правление сделало об этом представление митрополиту, который написал: «согласен, с тем, чтобы на каждой рукописи были дозволительные надписи и печать». Воспитанники собрали на литографию 112 руб.

Наградные книги, выдававшиеся (хотя не всегда) лучшим воспитанникам после экзаменов, для поощрения в успехах, по прежнему, большею частию не отличались интересным содержанием и литературными достоинствами, таковы – высланные из Духовн. учебн. управления с означенною целию в 1862 г. логика Вахмана, физика Щеглова, арифметика Куминского, богословие Фальковского, история Шлецера, стихотворения графа Хвостова, Книги большему чертежу или древняя карта Российского государства (150 экз.) и т. п. Высшее начальство при случае с своей стороны не оставляло без внимания хороших успехов воспитанников. Так в 1859 г. из петерб. академии прислана была благодарность семин. правлению «за хорошее приготовление воспитанников, присланных в академию» (5 казенных, 8 волонтеров и 3 из иркутских, (см. стр. 404 и в гл. Воспитанники). Суждение об успехах воспитанников можно иметь на основании нижеследующей таблицы, хотя, конечно, в оценке этих успехов не могло быть постоянной равномерности, различное начальство и относилось к ним различно. Таблица составлена на основании разрядных списков, причем 8 годов взято курсовых с переводными экзаменами и 4 с экзаменами непереводными, – два с годовыми и два с третными.

О некоторых ученых или учебных поручениях высшего начальства наставникам и их трудах по этой части, имеющих непосредственное отношение к урокам, упоминалось выше. Здесь же будут указаны занятия и поручения начальства посторонние, которые необходимой связи с уроками не имели, хотя по большей части относились к той или другой специальности, – т. е. ученые статьи и сочинения, рассмотрение вновь выходящих руководств и пособий, исправление печатаемых духовно-учебным начальством книг и проч.

Составление и произнесение проповедей, по прежнему, вменялось в обязанность наставникам, не вышедших из духовного звания. Проповеди предписано было (1848 г.) представлять на рецензию ректору семинарии, а затем митрополиту; произносились же он в Александроневской лавре, в Исаакиевском и Казанском соборах за непредставление проповедей к сроку без уважительной причины, по предложение ректора академии Афанасия (1843 г.), был положен штраф в 7 руб. сер. Катехизические беседы в семинарии, установленные в 1838 г. (см. стр. 124, 127) поддерживались только в самом начале рассматриваемого периода. Так в 1841–42 г. он назначены были помощнику инспектора Покоеву.

От времени до времени, с ученою целию, учреждались разные комитеты и комиссии, к участию в которых приглашались или назначались семинарские наставники. По определению св. Синода в 1850 г., с целию развития русской церковно-исторической науки, предписано составлять епархиальные историко-статистические комитеты для разработки местных церковно-исторических и статистических материалов и составления описаний епархий, с сведениями о начале и распространении в них христианства, о всех бывших иерархах и св. угодниках, о монастырях, соборах и церквах, об актах и рукописях, о благочестивых местных обычаях, религиозных установлениях и вообще замечательных церковных событиях³⁰¹. В 1851 г. последовало распоряжение об учреждении историко-статистического комитета в петербургской епархии, с возложением трудов по описанию церквей и на преподавателей академии и семинарии. Программа для занятий составлена была прот. Окуневым и Кочетовым. Комитет, под председательством прот. Окунева, с 1854 г. начал свои действия. В числе членов комитета, или принимавших участие в занятиях его, а также впоследствии к нему примкнувших, были – из наставников: Савваитов, Соколов, Травлинский, Архангельский, Гумилевский, архим. Иосиф, Георгиевский, Барсов. Ректор семинарии (Нектарий), после прот. Окунева, назначен был старшим членом комитета: к нему предписано было доставлять статьи. Дополнительную программу предложено было составить свящ. Гумилевскому, назначенному в 1859 г. и секретарем комитета. Членам комитета предоставлена была возможность пользоваться разными архивами, но издавать труды, как значится в предписании консистории от 14 мая 1860 г., не дозволено без особого разрешения св. Синода, на благоусмотрение которого нужно было представлять изготовленные статьи. В 1863 г. ректор сем. Платон, видя медленность в действиях комитета, который не имел «влиятельного положения ло отношение к здешнему епарх. духовенству» и все свои сношения с церквами должен был производить чрез консисторию, предложил устроить для комитета особую печать, разрешить ему непосредственно сноситься с разными местами и лицами, а председателем быть викарию спб. митрополии (первоначально Леонтию)³⁰². Первый выпуск издания комитета вышел только в 1869 году. В нем, как и в последующих, труды по описанию церквей принадлежат собственно петербургским священникам, хотя некоторые из них раньше и состояли профессорами в спб. семинарии; для семинарских же наставников это дело оказалось не совсем удобным.

В 1853 г. граф Пратасов, по поручению императора, ездил в Москву проверить, ведутся-ли описи в монастырях и удовлетворительно-ли хранятся разные исторические памятники. Св. Синод, вследствие записки моск. митроп. Филарета, учредил комитет для рассмотрения присылаемых из епархий церковных описей, – под председательством Григория архиеписк. казанского, с назначением в него и ректора спб. семинарии (Иоанникия). В тоже время командированы были некоторые лица, для осмотра известнейших епархиальных книгохранилищ и ризниц, и в числе их проф. Савваитов³⁰³.

В 1856 г. по Высочайшему повелению, составлен был комитет для издания духовно-нравственных книг для народа, «в коих предлагалось бы простолюдинам чтение, утверждающее сердца в вере, в преданности престолу и в благих нравах». К участию в этом комитете, по определения св. Синода, приглашены были и наставники спб. семинарии.

Вследствие предложения митрополита Григория, по определению св. Синода от 6 ноября 1857 г., при семинарии разрешено было издание журнала Духовная беседа, с целию, по мысли высокопр. Григория, «доставить православным христианам всех званий и состояний чтение назидательное, соответствующее современным духовным их потребностями»³⁰⁴. В программу издания входили: 1) духовно-назидательные поучения, катехизические беседы и христианские размышления, 2) краткие сведения о жизни святых и о предметах праздников, также изложение особенно назидательных событий из библейской, церковной и отечественной гражданской историй, 3) изложение главнейших христианских обязанностей, с указанием способов утверждаться в добродетели; 4) изречения св. отцев, относящиеся к деятельной христианской жизни и целые поучения их, еще не переведенные на русский язык; 5) краткие наставления в современных духовных потребностях общества, направленные к искоренению вредных для спасения души современных мнений, обычаев, предрассудков и заблуждений, 6) краткие сведения о вновь издаваемых духовно-нравственных книгах и о книгах особенно вредных, 7) разные назидательные сведения, не входящие в означенные статьи, и известия о важнейших переменах в иерархии и о начальственно-духовных распоряжениях, особенно важных для церкви. «Духовной беседе» положено выходить в свет еженедельно. На издание испрошено было некоторое вспомоществование³⁰⁵. Первый № вышел 1 янв. 1858 г. Сам митроп. Григорий принял живое участие в издании и в каждом № помещал свою проповедь³⁰⁶. Редактором был ректор семинарии (Нектарий, потом Леонтий и Платон), а помощником его избран профес. Шавров. По особому указу св. Синода от 19 ноября 1859 г. в «Духовной беседе» стали печататься «законодательные меры и правительственные распоряжения, постановляемые но духовному ведомству». Издание таким образом получало уже официальный характер. Значительную и отдельную часть его стала составлять «церковная летопись». Но с половины 1862 г. издание перешло в частные руки, хотя наставники продолжали принимать в нем некоторое участие своими статьями³⁰⁷. О характер статей, помещавшихся в «Духовн. беседе» наставниками, можно судить по сведениям об ученых трудах их, которые в 1860 г. предписано представлять ежегодно в академическое правление, для внесения в отчет обер-прокурора. Так в 1860 г. доносили, что инспект. Иосиф поместил несколько статей в Дух. беседе по нравственному богословию и расколу, так же о переводах свящ. писания; Савваитов по русской церковной истории и археологии, Шавров несколько статей критических и религиозно-нравственных; Барсов в 1862–63 г, «о протестантизме в Испании»; в 1865 г. – Ловягин поместил несколько статей библиографических, Образцев – «об архим. Гаврииле Домецком», «киевские ученые в Великороссии» и т. д. – Другие ученые труды семинарских наставников, независимо от «Духовной беседы», указываются ниже, вместе с перечислением разных занятий их по поручению начальства.

Начальственные поручения давались иногда самому правлению, иногда отдельным лицам. Правление же или само исполняло поручение и представляло от себя ответ, или, и даже чаще, возлагало дело на кого либо из наставников и представляло их отзывы в конференцию академии. Так, по предписанию Духовно-учебн. управления чрез академию, в семин. правление поступали разные книги семинарского или училищного курса, о которых, по рассмотрении, представлялся отзыв, с целию рекомендовать их к выписке, или оставить без внимания. Напр. в 1848 г. предписано было рассмотреть «Свод российско-латин. французского словаря» Федорова: правление не одобрило этот «Свод», как не имеющий многих русских слов и заключающий с другой стороны «слова провинциальные, неупотребительные, сочиненные». В 1851 г. прислано для рассмотрения несколько книг, напр. Охотина по русской грамматике и словесности, Трусова – сельские беседы и проч. В 1853 г. поручено было рассмотреть правила об усилении латинского языка в училищах (см. ниже в отд. Об училищах.)

Поручения, делавшиеся наставникам от высшего начальства, или по распоряжению семинарского правления, большею частию, конечно, могли приносить им и известную пользу, представляя практику по учебному делу, давая возможность знакомиться с литературой предмета и иметь новые пособия, нередко доставляя и материальное вознаграждение (см. в отд. Экономия).

Ректоры семинарии, и сами по себе, иногда и по званию членов акад. конференции, имели особые поручения, кроме ревизий, или участия в комитетах, – и по рассмотрению книг. Феогност в 1843 г. рассматривал две карты европейской России большую и малую, сост. подполк. Медниковым; Иоанникий в 1852 г. исправлял книгу прот. Дебольского «о христианском православном богослужении», за что ему объявлена признательность св. Синода; Иоанн был членом Комиссии для пересмотра богослуж. книг, переведенных на татарский язык; также – Комиссии для пересмотра программ философских и богословских наук при министерств нар. просвещения, состоя (как Иоанникий и др.) помощником главного наблюдателя за преподаванием закона Божия, логики и психологии – в университете, педагогическом институте, лицее и училище правоведения. Он же в 1855 г., по поручению св. Синода, должен был, вместе с Григорием архиеп. казанским, избрать книги для народного чтения, «могущие утвердить его (народ) в добрых нравах и в любви к православию, государю и порядку». Нектарий был членом комитета (под председательством члена Синода Афанасия казанского) по переводу богослужебных книг на татарский язык.

Из наставников – Михайлов в 1848 г. рассматривал (с проф. Карповым) физику проф. Ростиславова; в 1849 г. руководства проф. Больцмана по алгебре и геометрии, одобрил их, хотя для семинарии признал не подходящими, но для гимназий; свидетельствовал физические инструменты для семинарий архангельской, вятской, оренбургской, кишиневской, для казанской академии, В 1851 г. назначен наблюдателем за укупоркой в магазине геодезических инструментов для семинарий, должен был так же и свидетельствовать их. В том же году разбирал проект преосв. Гавриила тв. об ограничении курса матем. наук практической геометрией с архитектурою (см. выше, стр. 386). По предписанию акад. правления в 1852 г. корректировал вновь изданные – алгебру Себржинского и геометрию Райковского; рассматривал пасхалию Н. Ф. с отзывом о ней тверской семинарии. Но на предложение начальства (1852 г.) составить арифметику для дух. училищ дал отказ, но «многосложности обязанностей» и в том же году был командирован, по вызову Дух. уч. управления, для рассмотрения планов (по практической геометрии), присланных из разных семинарий, (вместе с Красносельским). – Успенский, с разрешения высшего. начальства, ездил в 1842 г. в Финляндию, с обязательством представить «о последствиях сделанных им наблюдений относительно преподаваемого им финского языка», а также и сделанные им переводы на финский. Представил, что для воспитанников семинарии более нужно знание наречия финско-корельского, нежели тавастляндского, так как православные финны говорят этим наречием, кроме немногих исключений. Такое заявление, по определению акад. правления, нуждалось в засвидетельствовании ученых Гельсингфорсского университета. Тогда же Успенский заявлял и относительно предпринятого им, по поручению начальства, издания финско-корельского словаря, что входил в сношения с финскими учеными, особенно Готлюндом, обещавшим ему содействие, – но ждет выхода в свет словаря Ленрота. По справке чрез академию наук оказалось, что Ленроту еще нужно по крайней мере пять лет, чтобы довести свой труд до окончания. Обещанных переводов – литургии, требника и катехизиса Филарета Успенский также не представил, но в 1844 г. представил последование вечерни, утрени и изобразительных; на просмотре переводы предполагалось послать или члену академии наук Шегрену, или старшему цензору иностр. цензуры Лагервалю. Но вскоре Успенский был уволен от службы. – Савваитов, как знающий зырянский язык, рассматривал некоторые переводы на этот язык в 1847 г., и издал зырянскую грамматику и зырянско-русский и русско-зырянский словарь (1850 г.) В 1852 г. рассматривал катехизис, переведенный на зырянский язык Поповым (учит. волог. сем.), с отзывом о нем академика Шегрена, и одобрил к употреблению, но изданную тем же автором (в 1857 г.) зырянскую азбуку не одобрил. В 1853 г. перевел с греческого для Дух. уч. управления подробное объявление об издании канонического права, предпринятом в Афинах: «собрание правил св. апостолов, св. соборов и св. отец, со многими другими постановлениями касательно церк. устройства, с древними толкователями и разными чтениями, изд. Ралля и Потля». В объявлении излагается и история подобных изданий с патриарха Фотия. Св. Синод определил приобрести означенное издание для всех академий и семинарий. В том же году рассматривал «Опыт областного великорусского словаря», изданный 2-м отд. Импер. Акад. наук, и нашел весьма полезным для приобретения в библиотеки всех духовно-учебных заведений. В 1857 г. был временным членом Дух. цензурного комитета для рассмотрения перевода евангелия от Мф. и др. на зырянский язык. С 60-х годов принимал участие в переводах на русский язык проф. Хвольсоном св. книг – Притчей Соломона, Екклезиаста и части кн. Иова, помещенных в Христ. чтении. В 1860 г. напечатал соч. «Описание вологодского Спасо-каменного монастыря». В 1865 г. трудился по изданию Нового завета на греческом и славянском языках, по редакции новгородских писцовых книг и издал археологическое исследование о царских утварях одеждах и вооружениях. –Фриман, вследствие отношений дух. консистории, неоднократно производил испытания в знании финского и корельского языков лицам, просившимся в финляндские приходы. С 1845 г. приступил к переводам на финский язык свящ. и богослужебных книг; тогда же ему поручено и составление финского словаря, которое начато было Успенским. В 1847 г. испросил у семинарского правления разрешение ходить в спб. университет для слушания юридических лекций. В 1849 г. рассматривал перевод на финский язык молитв свящ. Волотинского и не одобрил. В 1850 г. составил учебную книгу для первоначального обучения грамот православных финнов, которая была рассмотрена тремя священниками в Финляндии и с замечаниями их препровождена в 1852 г. в консисторию для окончательного отзыва. В 1852 г. был временным членом комитета для рассмотрения издаваемого при рижской семинарии «Училища благочестия» – в оригинале и переводе на латышский и эстский языки. В 1854 г. поступили в продажу в синодальной лавке, переведенные им на финский, книги: пространный катехизис, царская и патриаршие грамоты, чин исповедания отроков. В 1856 г. рассматривал и исправлял эстские переводы канонов, присланные из Риги, а с 1857 г. был временным членом цензурного комитета для рассмотрения переводов на эстский часослова, каноника и др. В 1858–60 гг. ездил для перевода богослуж. книг на эстский и латышский языки в Ригу, где был комитет с этою целию, (членом которого Фриман сделан вместо Мюльберга); рассматривал и исправлял тексты, избранные из библии и изданные на латышском языке, так же латышскую грамматику. В 1860 г. рассматривал перевод на шведский язык литургии Златоуста священника Судакова; сделал отзыв, по запросу консистории, о часослове, переведенном на финский язык священником иломанской Ильинской церкви, заметив, что это классное упражнение ученика семинарии В. Дьяконова, которое по неудовлетворитедьности не может быть отпечатано без исправления. Перевод с отзывом препровожден был на рассмотрение комитета по переводу богослужебных книг, так же как «Молитвослов» в переводе того же автора (Дьяконова) и «чин приобщения больных», – последний труд Фриман одобрил к церковному употреблению. Рассматривал поучения на эстском языке св. Знаменского (в Ревеле), но, не поняв многого, препроводил в комитет рижской епархии, который также не мог понять всего, за неправильностию в правописании, и вследствие этого положил держаться, при изданиях на эстском языке, нового правописания. В 1862 и 1864 г. ездил в Сердоболь проверять, переведенный им на финский, требник, – с тамошним священником Львовым. Около того же времени ему поручено просматривать С. -петербургский народный финский листок, вследствие сношения министра нар. просв. с синодальным об. прокурором. В 1863 г. по затребованию, представил переведенные им на эстский: часослов, акафист Иисусу, молебный канон Богородице, последование к св. причащению, стихиры и канон кресту, молебное пение на новый год, великий канон Андрея Критского. Служебник им переведенный отпечатан по Высоч. повелению в 1864 г. В следующем году перевел на финский службу Богородице; в июле же 1865 г. уволен от обязанности переводить на эстский язык, хотя некоторые эстские рукописи рассматривал и в 1866 г. В 1865–67 г. наблюдал за печатанием, переведенных им на финский, требника, октоиха (1 ч.), службы рождеству Богородицы, литургии, воскресного всенощного бдения, апостола и евангелия (чтений на весь год). В 1867 г. перевел: службы – пасхальную, на рождество Христово, октоих (2 ч.), последование полунощницы и великого повечерия, молитвослов, последование общего молебна, воскресные и субботние тропари, а в следующем году ездил опять в Сердоболь для проверки переводов, числом до 20 номеров. – Солнцев в 1847 г. рассматривал соч. Гиппиуса «очерки теории рисования», но для класса иконописания в семинарии признал его излишним. В 1849 г. рассматривал книгу из новгородского софийского собора, под заглавием: «Книга лицовая раскольницкая: разных изображений древле письменная», но признал ее (как подтвердило и семин. правление) «не близкою к духу иконописания православной церкви» и неудобною для руководства воспитанников семинарии в иконописании, почему она и отправлена назад. Напротив, «святцы», присланные из Кириллобелозерского монастыря, признал довольно древними (XVII в. времени Мих. Феод.) и полезными для воспитанников, с целию ознакомления с древними образцами иконописного искусства, также одобрил и святцы (4 месяца) из Тихвинского монастыря, которые отнес к XVI веку (при Иоанне ІV). В 1855 г. по заказу Дух. уч. управления, должен был составить лицевые святцы за февраль месяц. В 1857 г. составлял реестр рисунков, нужных к приобретению в тобольскую семинарию, где был открыт класс иконописания, а в 1859 г. рекомендовал пособия по иконописанию для киевской семинарии. – Бобриков в 1847 г. рассматривал и одобрил для класса медицины в семинарии «Анатомию и физиологию человека и животных». В 1851 г. по поручению высшего начальства (как это было и по другим семинариям) составлял программы для семинарий по физиологии и диэтике, но в Медицинском совете, куда их отправили на рассмотрение, он найдены не вполне удовлетворительными и в 1853 г. возвращены автору для пересмотра и исправления. В 1856 г. рассматривал «Описание минеральних вод» Грумма и признал необходимым для приобретения в семин. библиотеку. – Щмальц в 1852 г. рассматривал книгу Матвеевского «Описание выставки сельских произведений в С. Петербурге» и признал полезною к приобретению в семин. библиотеку для класса сельского хозяйства. – Рюо в 1846 г. рассматривал книгу Сен-Жюльена – Методический курс франц. языка и признал для начинающих непригодною, хотя для обучившихся излишнею. В 1852 г. разбирал план учителя новгородской семинарии, Ловцева, для преподавания франц. языка и издания новой хрестоматии и признал его бесполезным. – Певницкий в 1852 г. рассматривал составленный учителем одесской гимназии Топоровым «Гимназический курс постепенных грамматических и синтаксических упражнений в немецком языке» и признал не бесполезным ввести в виде пособия, или дополнения к немецкой хрестоматии, употреблявшейся в семинарии. Правление согласилось, – Герман иером. изготовил к напечатанию свое сочинение: «ІІреп. Иоанн Лествичник и его Лествица постепенного усовершенствования» (1854 г.). – Карашевич в 1852 г. сверял 4-е издание догматического богословия Антония с 3-м и указал опечатки. В 1853 г. был в числе членов Комиссии для составления описи библиотеки Ал. невской лавры; в 1855 г. напечатал соч. «Очерк истории правосл. церкви на Волыни». – Архангельский в 1854 г. рассматривал русскую грамматику в вопросах и ответах свящ. Ф. Флоровского, (за смертию прот. Кочетова, которому первоначально поручено было рассмотрение), и сделал неодобрительный отзыв. Тогда же рассматривал книгу Готтеса «основание всеобщей словесности и происхождение русского языка» и рекомендовал приобрести ее в библиотеку. – Красносельский в 1854 г. рассматривал зоологию Симашко и «материалы для минералогии России» Кокшарова и одобрил обе книги для приобретения в библиотеку; в 1856–57 г. – соч. Жуковского «сельско-хозяйственная архитектура», Куторги «Геогностическую карту спб. губернии», Гроссмана «Механик земледелец» и арифметику Беликова: из них в первом сочинении нашел много неясного, так как еще одна часть только была издана; в 60-х годах – арифметики Бордоноса и Воленса, последнюю одобрил, как хорошее пособие; свидетельствовал физические инструменты для разных семинарий. – Шавров в 1854 г. – книгу Данского «Правила русской словесности» и Охотина «учебник русской словесности» и рекомендовал к приобретению в библиотеку; в 1860 г. издал брошюру о митр. Григории, в 1861 г. соч. «О 3-й книге Ездры. Опыт исследования о книгах апокрифических». – Павел архим. в 1857 г. напечатал свое сочинение: «О должностях и учреждениях по церковному управлению в древней восточной церкви». – Травлинский рассматривал руководство ко всеобщей истории Шульгина в 1856 г., но не представил отзыва, который сделал в следующем году иером. Феогност, признав книгу «важным пособием для наставника, но не для классического употребления». Феогност так же рассматривал и одобрил в 1856 г. Рудакова священную историю и историю христианской правосл. церкви. – Брандт в 1860 г. рассм. две немецкие грамматики – Эльснера и Кизеветтера. – Толмачев в 1858 г. держал корректуру вновь изданных книг – Правосл. исповедания, греческой грамматики и врачебного наставления. – Ловягин в 1860 г. издал свое сочинение «жизнь и служение св. Иоанна крестителя»; тогда же рассматривал «синтаксический курс русского языка» Новаковского и дал неодобрительный отзыв; в 1861 г. корректировал вновь изданную Д. уч. управлением догматику Антония, а в 1863 г. лат. грамматику; в 1865 г. перевел сочинения Афинагора для «Православного обозрения», у которого состоял корреспондентом; в 1866 г. рассматривал свящ. историю – Попова и прот. Богородицкого. – Иосиф архим. в 1860 г. напечатал статьи о псковских святынях и церк. древностях. – Нищинский в 1858 г. рассм. греческо-русский словарь Грацинского и дал неодобрительный отзыв. – Попов в 1859 г. рассматривал «часослов», переведенный на монгольский язык Нилом архиеп. ярославским и дал весьма одобрительный отзыв, хотя и сделал некоторые исправления. – Предтеченский в 1859 г. корректировал латинскую хрестоматию, но, по замечанию Дух. уч. управления, допустил много опечаток. – Вл. Никольский в 1860 г. окончательно корректировал сокращенную историю русской церкви Филарета, архиеп. черн., а в 1861 г. латинскую грамматику. – Люперсольский в 1860 г. сверял pyccкий перевод толкований блаж. Феофилакта на еванг. Луки с греческим подлинником, (вместе с членом акад. конференции прот. Колоколовым); с 1861 г. как знающий по новогречески, приватно занимался с воспитанниками семинарии иностранцами, с утверждения семин. правления; в 1863 г. корректировал новое издание латинской грамматики для дух. училищ. – Розанов в 1864 г. просматривал 25-е изд. лат. грамматики и значительных неисправностей не нашел. – Образцев в 1865 г. просматривал латинскую грамматику Смирнова и проверял ее с прежними грамматиками, причем указал разные недостатки употреблявшейся прежде латинской грамматики и рекомендовал руководство Кюнера, которое не одобрили в московской академии, но он отзыв академии нашел поверхностным и, вследствие нового запроса; опять указывал на Кюнера, изъявляя намерение переделать его для духовных заведений, но вскоре вышел из семинарии. – Иовлев разбирал в 1866 г. «объяснение прав. Богослужения» В. Михайловского, также «объяснение литургии» Виноградова. – Зинченко в 1865 г. корректировал всеобщую историю Казанского; в 1866 г. рассматривал «Описание губерний российской империи» (таблицы), А. Невского. – Щелкунов в 1866 г. – руководство Смирнова к переводам с русского на латинский и латинскую хрестоматию для дух. училищ, Кирьякова. – Стратилатов в 1865 г. напечатал соч. «Древность и важность апостольских правил».

Семинарская программа, переделанная в 1840 г., как мы видели, была весьма обширна и разнообразна и имела характер по преимуществу практический и утилитарный, в отличие от прежнего направления семинарского образования, более теоретического, отвлеченно-философского. Богословское образование значительно расширено, как чрез введение разных духовных наук во все классы, так и чрез разветвление науки богословия по отдельным кафедрам, преимущественно в практическом направлении, таковы: богословие пастырское и собеседовательное, литургика и каноника, учение о вероисповеданиях и о русском расколе. С этой стороны программа, с отменой притом латинского языка в преподавании, вполне отвечала основной цели семинарского образования, прнготовляющего деятелей для русского православного народа, пастырей православной церкви. Но уже на первых порах делались не без основания некоторые возражения, напр. на счет духовных наук в низшем и среднем отделениях, в роде Православного исповедания с Богослужебными книгами, так же Библейской истории и патристики, представлявшихся излишними, в виду повторения их в иной только форме в высшем отделении и изучения в училище (катехизис, церковный устав и свящ. история). Библейская история, сверх того, входила в науку о свящ. писании. Действительно, подобные науки, помещенные среди предметов общего образования, поглащавших больше внимания учащихся, не пользовались сочувствием со стороны их, не разрабатывались с особым тщанием и преподавателями и в учебном курсе являлись некоторым балластом, отчасти мешавшим вообще успешному ходу учебных занятий, как это признано было потом и духовно-учебной реформой 60-х годов (см. ниже). Что касается постановки главных богословских наук в высшем отделении (т. е. богословия догматического и нравственного, пастырского и собеседовательного) и в частности в петербургской семинарии, то ее нельзя не признать вообще удовлетворительною. И по отзывам ревизоров и по воспоминаниям бывших воспитанников, богословские науки преподавались большею частию отчетливо и основательно, такими напр. профессорами, как ректоры Феогност, Иоанникий, Иоанн, Платон, или помощники ректора, впоследствии бывшие и ректорами, – Леонтий, Павел. О профессорской деятельности их отчасти уже упоминалось выше, о лекциях же иных (напр. Павла) бывшие воспитанники передают, что они нисколько не уступали академическим.

Предметы общего образования – словесность, философия (логика с психологией), гражданская история и математика с физикой – новой программой не выдвигались особенно, но как предметы общего образования, более или менее интересные, особенно первые три, держались своим собственным значением. Впрочем, шли они не одинаково – иные и иногда очень удовлетворительно, другие – недостаточно, смотря по профессору, которого, однако же, не всегда можно винить, так как назначение на профессорские должности в рассматриваемый период находилось в весьма неблагоприятных для успеха преподавания условиях, о чем будет замечено ниже³⁰⁸.

Словесность большею частию преподавалась удовлетворительно, и ближайшая цель ее – уменье письменно излагать свои мысли правильно – достигалась; о достоинствах постановки логики с психологией при Мишине и в половине 60-х годов сказано выше (стр. 380–382), также – о гражданской истории, на которой иногда были весьма способные наставники, а иногда и очень посредственные; по физике очень часто сменялись преподаватели и попадали на этот предмет, иногда случайно, лица, вовсе к тому не подготовленные; математика в семинариях вообще в рассматриваемый период не пользовалась ни сочувствием, ни вниманием, как со стороны учащихся, так даже и самого начальства, хотя о таком напр. профессоре, как Михайлов, остаются добрые воспоминания. Общий же существенный недостаток в семинарском преподавании предметов богословских и общеобразовательных был тот, что по ним не существовало особых, общеобязательных или нормальных программ, содержание и объем преподаваемого зависел от усмотрения наставника, иногда и личного, случайного взгляда семинарского начальства³⁰⁹. Ревизии же, сравнительно с предыдущей эпохой, были довольно редки. При этом недоставало большею частию и учебных руководств и пособий по разным наукам, ученикам приходилось пользоваться записками, бесплодно тратить время на их списывание и испытывать все неудобства приготовления уроков по тетрадке, часто написанной неразборчиво, с значительными описками и неправильностями, который не могли не отражаться на основательности изучения предмета.

Весьма выдающейся особенностью семинарской программы 1840 года является введение в нее таких предметов, как естественная история, медицина, сельское хозяйство и геодезия, которые собственно были направлены к пользе народной. Эта сторона программы из всех нововведений гр. Пратасова всего больше подвергалась впоследствии злой критике, которую, однако же, нельзя признать вполне резонной и беспристрастной. Что касается естественной истории в ее основном и элементарном курсе, который и рекомендовался духовным начальством в 1859 г. (стр. 389), то она составляет собственно предмет общего образования, необходимый для всякого просвещенного человека и в частности священника, но постановка его в семинариях вообще не была рациональна, введение же его в семинарский курс представлялось как бы прихотью, к которой семинарское начальство отнеслось без сочувствия и энергии: более 10 лет в петербургской семинарии не могли найти преподавателя на естественную историю, надлежащих пособий не заводилось, был, правда, минералогический кабинет, но, говорят, и к нему ученики не имели особенно близкого и свободного доступа, ботаника же изучалась без гербариев, да еще как бы для курьеза, большею частию зимой, экзамены по естествознанию не всегда производились и влияния на ученический список не оказывали, отсюда и заниматься предметом ни ученики, ни учитель обычных побуждений не имели. Медицина в некотором отношении тоже может быть признана предметом весьма важным для духовного воспитанника; общие сведения из анатомии и практическая диагностика обыкновенных болезней, с простыми медицинскими средствами, – вообще полезны для каждого, в частности – для сельского священника, который, особенно в прежнее время, был единственным интеллигентным лицем среди крестьян, эксплуатируемых разными знахарями и ворожеями. Но опять надлежащей постановки этот предмет в семинариях не получил, толковой программы не было, каждый доктор действовал по своему усмотрению, один вдавался в ученость, другой хотел занять какой нибудь блестящей, но в сущности бесполезной вещью, уроками обыкновенно манкировали, петербургский же преподаватель, Бобриков, если и сумел составить удовлетворительные лекции (стр. 394), за то, как педагог не отличался, говорят, достоинствами и способностями, и польза от преподавания оказывалась таким образом весьма сомнительной. Что касается сельского хозяйства, то предмет этот на первых порах был модным и казался интересным для воспитанников, тем более что занятия происходили на открытом воздухе, на грядах, но при этом научная сторона дела нередко оставалась на заднем плане, семинарское начальство относилось к предмету большею частию пренебрежительно и несмотря на то, что об нем требовалось делать особые донесения высшему начальству, он все таки вскоре занял третье степенное место в семинарском курсе, как и геодезия; невольно поддерживалось общее убеждение, что введение пoдобных предметов было пустой затеей, что священнику достаточно совершенно быть только добрым пастырем душ, а не врачем телесным, не сельским хозяином и ученым агрономом, не землемером и архитектором. Некоторые из противников реформы гр. Пратасова шли дальше и говорили, что подобный науки могут вредить благочестию и духовным стремлениям священника, увлекая его на почву материалистических взглядов и реально-практического направления в жизни. К таким последствиям рассматриваемые науки, может быть, и не приводили, но в семинарском курсе во всяком случае являлись делом посторонним и помехой, отнимали время и вообще раздвоили задачу семинарского образования, лишая его надлежащей цельности и основательности. Между тем на более близкую и прямую задачу семинарского образования – народное учительство до самого конца рассматриваемого периода не обращали внимания, хотя нельзя сказать, чтобы не сознавали этой задачи. О преподавании языков замечено уже выше, что древние постепенно упадали до минимума, а новые, несмотря на предписания высшей власти, надлежащей постановки никогда не имели, притом и общеобязательными не были. Многопредметность семинарской программы вела к упадку занятий не только языками, но и вообще к неудовлетворительности учебного дела, к разделению предметов на главные и второстепенные, причем последние хотя бывали в пренебрежении, но не могли не мешать успеху первых.

Помимо затруднительной и излишней многопредметности семинарской программы, при отсутствии точных и толковых частных программ по каждому предмету, другим выдающимся недостатком учебного строя рассматриваемого периода было отсутствие надлежащих мер к усиленному и целесообразному преподаванию, невыработанность дисциплинарных и педагогических условий обучения. Сюда относятся: переполнение классов учениками, так что не представлялось возможности следить за успехами каждого, более или менее часто спрашивать, заставлять работать весь класс, держать его в постоянном напряжении и строго следить за порядком; производство экзаменов весьма неудовлетворительное, так что ученики оставались неспрошенными по многим предметам, а некоторые и ни по одному; безнаказанное почти манкирование уроками, как со стороны учеников, особенно приватных, певчих, письмоводитедей и т. п. так, особенно в последнее десятилетие, и со стороны наставников, из которых одни постоянно опускали уроки, другие приходили в класс на несколько минут, третьи часто и подолгу хворали; неподготовленность педагогическая самих наставников, так как педагогика и в академии не преподавалась, хотя на это еще в конце 30-х годов обращал внимание моск. митрополит Филарет; а отсюда напр. такие односторонности в преподавании, как система монологического чтения лекций, который далеко не всеми учениками слушались, за усвоением же читаемого мало следили и воспитанников при этих чтениях большею частию не тревожили, вследствие чего, особенно у наставников более слабых и робких, одни преспокойно дремали, другие беседовали между собой, третьи читали принесенный из города роман, или занимались посторонней перепиской, иные же, – особенно в 60-х годах, как рассказывают бывшие воспитанники, – скрываясь за последними партами, которые стояли значительно выше передних, играли в карты, или шашки, даже курили папиросы, при случайном же вызове наставника, объявлялись отсутствующими, а которые если и выходили отвечать, то без всякого знания, единственно рассчитывая на систематически организованное подсказывание. Конечно, подобные явления более или менее случайны и не имеют необходимой связи с тогдашней учебной системой, но они ею и не предупреждались; некоторые же из предположенных мер нередко оставались без осуществления. Отдельные лица из семинарских педагогов иногда и боролись, может быть, не без успеха против означенных беспорядков, но тем еще недостаточно способствовали общему улучшению учебного строя. Обращаясь к условиям быта и положения наставников по преобразованию в 1841 году, видим, что они к лучшему не изменились сравнительно с предыдущим периодом. О материальном состоянии наставников будет сказано в своем месте (в отд. Экономия), здесь же обратим внимание на служебное их положение. Ректор в первое время был освобожден от уроков и ему дан помощник, между тем других посторонних занятий, отвлекавших его даже из семинарии, было весьма много. Освобождение его с 50-х годов от управления монастырем, «чтобы дать более возможности к надлежащему выполнению прямых его обязанностей»³¹⁰, было еще далеко недостаточно. Назначение на преподавательские должности зависело или от академии, или большею частию от Дух. уч. управления, которое перемещало на ту или другую кафедру наставников, часто не справляясь с их желаниями и познаниями; при этом для с. -петербургской семинарии важную роль стали играть протекции³¹¹, что в прежнее время, при Комиссии дух. училищ, было не так удобно. Ходатайство или представление семин. правления, с утверждением митрополита, нередко оставлялось без удовлетворения, как со стороны академии, так и Дух. уч. управления. В 1849 г. семинарское правление представляло на кафедру гражд. истории учителя дух. училища, старшего кандидата И. Никольского, но академия назначила А. Булгакова; в 1852 г. представленный правлением на словесность учитель училища, магистр В. Серафимов не был утвержден высшим начальством. Вообще в деле назначения наставников было много запутанности и переходов по инстанциям. Иногда желавшие перейти в семинарию подавали просьбу прямо митрополиту³¹², который сдавал ее в семинарское правление, а это – в академическое, академическое же представляло в Дух. учебное управление, отсюда дело шло иногда на решение об. прокурора, а им, по усмотрению, докладывалось и св. Синоду. Иногда от прокурора предлагалось академическому правлению – сделать то или другое назначение, или перемещение³¹³. Вакантные кафедры временно занимались кем либо из наличных наставников, если представлялась к тому возможность, чаще же помощником инспектора, который, естественно, не имел ни охоты, ни надлежащей возможности преподавать всякий предмет, как следует. (Но по крайней мере лекторы из воспитанников в спб. семинарии были уже устранены). Между тем перемена наставников происходила весьма часто, некоторые служили в семинарии менее полугода и, не имея побуждений и какой либо приманки оставаться на семинарской службе, не получая большею частию обыкновенных поощрений³¹⁴, пользовались всяким удобным случаем к выходу; кафедры при этом пустовали по два, по три месяца, и более. Еще ректор Афанасий (Соколов), недовольный тем, что в с. -петербургской семинарии часто сменяют профессоров, и иногда назначают туда таких людей, которые недостойны и неблагонадежны, а между тем умеют забежать или к г. обер-прокурору, или к кому нибудь из влиятельных лиц», писал в 1839 г. в Тверь: «петербургская семинария и училища похожи на садок, в который сажают рыбу только до первого стола. Ну, право, скучно, то и дело что встречай и провожай профессоров и учителей. С этими новичками, пришлецами и переселенцами будьте осторожны. Они часто бывают большие болтушки, обо всем обыкновенно судят и рядят, и обыкновенно часто без толку»³¹⁵. Сравнение, спб. семинарии с садком, сделанное в конце 30-х годов, еще более относится к ней в рассматриваемый период. В 60-х годах начальство даже не дозволяло оставаться в семинарии тем из наставников, которые, приняв священный сан, желали бы потрудиться и на духовно-учебном поприще, а стараюсь замещать их места новыми лицами, руководясь при этом в сущности не какими нибудь педагогическими соображениями, в роде того, что приходскому священнику не совсем удобно быть точным и аккуратным в исполнении учительских обязанностей, (хотя формально и указываюсь иногда это основание, вопреки, впрочем, семин. уставу § 197), – а просто тем, что имелось на лицо много кандидатов в наставники и просителей, которым нужно было дать назначение. Между тем профессор священник мог быть и способным, и аккуратным, и иметь полное желание оставаться при семинарии. Так в 1865 г. профессор О., поступив во священники, просил оставить его при семинарии, указывал на свою исправность и вместе с тем на «нерезонность обычая увольнять священников от занятий в семинарии», тем более что петербургская семинария и без того «чрезвычайно страждет от частой мены наставников», предлагал, если останется при семинарии, заняться составлением новой латинской грамматики, о чем в то время хлопотали. Но все оказалось напрасным: священника не оставили в семинарии. Тогда как раньше проводился даже такой взгляд, что наставники-священники «получают в глазах питомцев более духовное значение»³¹⁶.

Назначение на тот или другой предмет наставника, помимо его желания и сочувствия известному предмету и даже надлежащего знания, вело к холодности и бесплодности в его классных занятиях, состоявших иногда в простом чтении той или другой книжки, или к уклонению в сторону и стремлению иногда завоевывать симпатии учеников на посторонней почве. При представившейся возможности, наставник иногда переспрашивался на другой предмет: так, перемещенный из Риги на физику, наставник О. в 1865 г. писал в прошении семин. правлению, что на физику он назначен «вопреки желанию» и просил перемещения на историю. Но подобные просьбы далеко не всегда были удовлетворяемы, и наставник по крайней мере утешался тем, что скоро выйдет на какое нибудь священническое место; страдало же только дело преподавания, которое он вел кое-как. При этом не нужно забывать, что один и тот же наставник нередко перемещался с одной кафедры на другую, не имевшую ничего общего с первой, и одновременно преподавая несколько предметов, иногда самых разнородных (напр. физику, латинский язык и богослужебные книги; словесность и священное писание; логику с психологией, латинский язык и патристику; немецкий язык, латинский и православное исповедание с богослужебн. книгами), вследствие чего деятельность его вообще рассеивалась и клонилась в особенности к невыгоде тех предметов, которым менее симпатизировал наставник. Такое разнородное сочетание предметов не только узаконено было синодским расписанием 1840 г., но потом постоянно практиковалось и самим семинарским правлением, которое, изменяя расписание по тому или другому поводу, и назначая наставнику то тот, то другой предмет, имело в виду главным образом уравнение числа уроков между наставниками (так как вознаграждение было не поурочное) и мало соображалось с степенью знания предмета и сочувствия ему. Так в 1844 г., когда было обращено особенное внимание на изучение новых языков в спб. семинарии, на немецкий язык назначен был кандидат спб. академии К. (германский уроженец) и затем ему еще даны: латинский язык, православное исповедание и богослужебн. книги, предполагалось, что и эти предметы он должен был знать так же, как и немецкий язык, хотя он окончил академический курс в числе последних кандидатов, подобно своему предшественнику по этим предметам У., определенному первоначально только на финский яз. При первой же после того ревизии оказалось, что православное исповедание и богослужебн. книги преподавались «неудовлетворительно», и наставника предложено было уволить (см. стр. 425), между тем он 5 лет состоял на означенных предметах. Наставник З. несколько раз перемещался с предмета на предмет, он преподавал и библейскую историю с Свящ. писанием, и церковный древности, и философию; наконец его определили на гражд. историю, кроме еще греч. языка. Между тем для истории-то он, кажется, по преимуществу, был неудобен, обладая физическим недостатком заикания и постоянного кашля, что во время его рассказов по истории служило лишь забавой для воспитанников и помехой их должному вниманию.

В 1856 г. на немецкий язык определен был немец Брандт, и правление должно было соединенные с немецким языком предметы распределить между другими наставниками, причем вышли сочетания тоже весьма неестественные: преподавателю гражданской истории дано православное исповедание, профессору словесности – богослужебные книги, к физике с латинским языком присоединена история раскола, математику же отделили от физики и соединили с сельским хозяйством. Может быть, тут и были приняты во внимание заявления по крайней мере некоторых наставников, но во всяком случае перетасовка предметов довольно странная.

Таким образом реформа тр. Пратасова не предусмотрела многих весьма важных обстоятельств для успеха учебного дела в семинариях. Еще пока жив был гр. Пратасов, духовные семинарии пользовались особым вниманием высшего начальства, особенно петербургская семинария, как «образцовая», с его же смертию, в некотором отношении в семинариях, может быть, и стало легче и свободнее, за то они на довольно долгое время остались в небрежении и все более приходили в расстройство.