ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СЛОВА АСКЕТИЧЕСКИЕ

«Так что же такое все-таки монашество?» Нам не кажется странным этот вопрос, обыч­но повторяемый теми, кто не понимает таинственную жизнь монахов, так как зачастую и для самих монахов ответ на этот вопрос остается неуловимым в своей преестественной высоте и глубине, и по большей части понимается только верой. Нам часто задают множество по­добных вопросов не только в миру, но и в монашеской среде, недоумевая, имеет ли монаше­ство смысл и целесообразность в человеческой жизни, или это самообман и искажение исти­ны, произведение религиозного фанатизма и мечтательности.

Нас не будет здесь занимать ни этимология слов «монах» и «монашество», ни фило­софское значение этих понятий; мы обратимся сразу же к обсуждению того жизненного опыта, который преимущественно сегодня – в культурном хаосе нынешнего времени и об­щей дезориентации – так волнует современного человека. Наше короткое описание не вда­ется в подробный анализ и определения, так как в данный момент у нас с вами другая цель, однако мы все-таки не избежим краткого по возможности обращения к теме человеческого предназначения, опираясь на божественное откровение, данное нам Священным Писанием, так как это поможет нам сделать более понятными общие выводы.

Монашество, представляющее собой одно из двух направлений в жизни человечества, имеет свое начало в божественном откровении. С тех пор в неослабном терпении оно совер­шает свой тяжелый подвиг, о котором у нас речь в дальнейшем, подвиг, как думается, со­ставляющий цель человеческого существования, согласно божественному откровению. Итак, основываясь на божественном откровении, мы признаем – согласно христианской и иудей­ской антропологии, – что человек творение Божие, созданное «по образу и подобию» своего Создателя. Понимая таким образом человеческую личность, мы не сомневаемся, что она вправе уповать на божественные обетования, которые состоят не в чем ином, как в воссозда­нии «по образу и подобию» человеческого достоинства, которое было утеряно при грехопа­дении.

Состояние человека, существующего «по образу и подобию» Бога, есть обожение; эту именно цель имело снисхождение Бога Слова, как это изображается в нашей церковной гимнографии: «Обманут был прежде Адам, и, возжелав стать Богом, не стал им; но человеком становится Бог, дабы богом Адама соделать»⁹³. Что таковое состояние есть главная цель су­ществования человеческой личности, подтверждается всеми Отцами нашего церковного пре­дания с апостольских времен до настоящего времени, которые описывают это состояние и ставят его как высший дар Божий человеку и главнейшее его призвание. Ведь происходя от Бога, человек в своем бытии изображает Его и живет благодаря доброй воле и промыслу сво­его Творца. Далее, человек не может сам по себе исполнить свое предназначение, если не будет укреплен и направлен Им. Проще сказать, человек, находясь вдали от Бога, лишает свою жизнь всякого смысла. Только при содействии божественной Благодати, различными способами стараясь восполнить и исцелить свою недостаточность, он может воссоздать за­ново свою личность. Вот почему Господь Иисус Христос говорит нам: «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5).

В словах «по образу и подобию», согласно Святым Отцам, существует одно тонкое различение, которое, в конечном счете, не является разницей в значении. В самом деле, смысл этого различия в том, что каждый человек несет на себе печать сотворенности «по об­разу», тогда как «по подобию» есть лишь возможность. Эта возможность оставляется свобо­де личности, не предпочтет ли она всецело обратиться к Богу, – и тогда божественная Бла­годать возводит ее в состояние обожения, которое есть венец человеческого предназначения. Следовательно, истинная жизнь человека исходит из его соучастия в жизни Бога, которое достигается общением с Ним. «Аз живу, и вы живи будете» (Ин. 14, 19), говорит наш Господь.

И тем, иже прияша Его, даде им область чады Божии быти (Ин. 1, 12). Об этом же говорит и св. Григорий Палама в одном из своих слов против Акиндина: «Но и Сам (Дух) в Себе имеет жизнь, и причастные Ему живут боголепно, стяжав жизнь божественную и небесную. Для достойных же совершенной божественной жизнью и причастием совершенного блага является сияние божественной природы»⁹⁴.

Мы по необходимости остановились на теме человеческого предназначения, чтобы можно было яснее показать, что монашеская жизнь сосредоточивается, главным образом, на этой цели, о чем более подробно мы скажем дальше.

В Патерике мы находим различные определения того, что есть монах. Например, авва Иперехий говорит, что «жизнь монаха есть подражание ангелам»⁹⁵. Согласно авве Моисею, «совершенное делание монаха – безмятежно внимать Богу»⁹⁶. Другой Старец сказал: «Тако­ва жизнь монаха: правдивые уста, святое тело, чистое сердце»⁹⁷. По учению аввы Исаака Си­рина, «монах есть тот, кто пребывает вне мира и всегда молится Богу сподобиться будущих благ. Богатство монаха – утешение, находимое в плаче. А в плаче пребывает тот, кто в ал­чбе и жажде проводит все дни своей жизни»⁹⁸. Тот же авва сказал: «Похвала Христовой Церкви – монашеская полития»⁹⁹. В этих немногих определениях Отцов относительно мо­нашеского идеала безошибочно распознается, что центр всех устремлений и усилий монахов есть не что иное, как возвращение в состояние возможности бытия «по подобию» и осущест­вляемое таким образом обожение нашей природы.

Начиная с покаяния, монах направляется к достижению совершенства и обожения в не­драх и по вере Церкви, неотъемлемым членом которой он является. Полагая первым прави­лом отречение и странничество, он утверждает первоначальное основание будущему созида­нию. Монах есть плод покаяния, и он не ограничивает покаяние узкими рамками прекраще­ния лукавых дел и только, он понимает покаяние как всесовершенное умерщвление злого вплоть до самых простых помыслов, ревнуя, так сказать, изгладить из воображения обычные воспоминания. После покаяния следующее, чему монах посвящает себя, это стяжание доб­родетелей до той меры, когда будет считать их больше естественной энергией, чем усилием, имея перед собой образ вседобродетельного жития Господа нашего Иисуса Христа. Сле­дующий и последний шаг монаха есть восхищение его ума Благодатью Святого Духа к боже­ственному просвещению и созерцанию.

Эти три состояния, вкратце описанные нами, суть естественные законы, через которые человеческая природа может, по Благодати нашего Христа Спасителя, возвыситься над обла­стью тления и смерти, куда она была ввергнута прародительским грехопадением. Через эти законы человек может вернуться к высшему достоинству обожения, которое было и есть за­мысел Бога при творении, и это достоинство было возвращено человеку снова после падения в явлении Господа нашего Иисуса Христа. Таким образом, сущность монашества состоит в сознательном осуществлении этой цели, в успешном достижении этого абсолютного пред­назначения, данного человеку.

Другими словами, монах отказывается от греховного жития «не по природе», через по­каяние и добродетельную жизнь восходит к житию «по природе» и усердно старается дос­тичь состояния святости «сверх природы». В пределах этих трех состояний пребывает монах, здесь покоятся и силы, движущие его жизненным подвигом, о которых мы теперь и погово­рим.

Страх Божий, плод первоначальной веры, – первая ступень «при дверех» покаяния, с которой монах начинает свой подвиг. Это начало, означающее на практике удаление от мирской жизни, называется исходом из мира, а пребывание вдали от близких – лиц или предметов – называется странничеством. Мотив, который делает необходимым это удале­ние от мира, состоит в убеждении, что человек, находясь среди причин, вызывающих стра­сти, которые в большом разнообразии доступны в миру, увлекается ими к нарушению запо­ведей Божиих. Постоянно повторяемые поражения человека в различных искушениях еще более заражают его и без того уже больной после грехопадения характер, так как болезнь по наследству прилежит нашей природе, согласно словам Писания: «Прилежит помышление человеку... на злая от юности его» (Быт. 8, 21). И как больным необходимо удаляться от того, что вредит их здоровью, и пребывать в покое, так и желающим избавиться от свойств и действований ветхого человека, руководимого «страстьми и похотьми», необходимо удалиться от причин, вызывающих страсти. Разве и Бог не потребовал этого от Авраама, когда призвал его к познанию Своего Божества и предызбрал его для исполнения Своих будущих обетова­нии? И рече Господь ко Аврааму: «изыди от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего, и иди в землю, юже ти покажу» (Быт. 12, 1).

Исход из мира и странничество, будучи первыми шагами, одновременно есть и готов­ность искренне кающегося к исповедническому подвигу, потому что доказывают на деле его отход от прежней страстной жизни, как это повелевает божественный глас всем тем, кто призван вернуться к добродетельному образу жизни по Богу. «Изыдите от среды их и отлучитеся, и нечистоте их не прикасайтеся, и Аз прииму вы: и буду вам во Отца, и вы будете Мне в сыны и дщери, глаголет Господь Вседержитель» (2Кор. 6, 17–18). Монах, пребываю­щий вдали от причин греха, перестает прилагать новые прегрешения к прежним, заботясь теперь лишь о том, чтобы изгладить старые страсти, к чему его побуждает познание своих грехов и покаянное сокрушение. Усердие в любострадании, будучи противовесом греховно­му сластолюбию, становится для него актом сознания, и все свои дела и помышления он со­единяет со злостраданием.

Необходимым условием для этого служит удаление от жизни «не по природе», которой принадлежит наш ветхий человек. Монах со всяким тщанием старается отречься от него и таким образом возвыситься к новой и обновленной жизни, которую Господь наш описал в своих божественных заповедях. Усердный, нестяжательный, кроткий, молчаливый, сми­ренный, послушный и девственный – особенно два последних свойства знаменуют состоя­ние монашеского образа бытия. Верный советам своего духовного руководителя, монах не­устанно ревнует о том, чтобы не лишиться ни одной из святых добродетелей. Потому что ве­рит, что, только сроднившись с ними, сможет услышать блаженный глас нашего Спасителя: «Добре, рабе благий и верный! В немногом бе верен, над многими тя поставлю: вниди в ра­дость Господа твоего» (Мф. 25, 21), а это и есть чаемый нами предел святости.

Следовательно, неверно клевещут на монашество несведущие, говоря, будто монах пребывает в праздности или обольщается. Очевидно, что такое обвинение чуждо всему строю монашеской жизни, которая от начала до конца подчинена другой цели. Хотя монаше­ская жизнь и подразделяется на различные виды и имеет разные уровни, ни одно из них не­возможно охарактеризовать как индивидуализм и пребывание в праздности. Телесные тру­ды – необходимое и непрестанное делание монаха, которые он предпринимает либо ради обеспечения себя тем, что необходимо для жизни, либо ради более успешного противостоя­ния в своей духовной брани многообразному злу с одной стороны и, с другой стороны, на­выку в добродетелях. Псаломское: «виждь мое смирение и труд мой, и остави вся прегреше­ния моя» (Пс. 24, 18) – есть движущая сила всех его предприятий.

«Начало премудрости страх Господень» (Притч. 1, 7) и страхом Господним уклонится всяк от зла (Притч. 3, 7). Человек, подчиненный закону тления и смерти, который есть след­ствие грехопадения, постоянно возбуждается различными видами греха. Грех укоренился в членах его (Рим. 7, 5) и, став жалом смерти (1Кор. 15, 56), насильно вовлекает человека в рабство. В этой анатомии греха, то есть в том, как навык ко злу против природы насильно заставляет человека совершать «еже не хощет» (см. Рим. 7, 19) и упорствовать в делании доб­ра, Отцы нашли главный корень разложения – самолюбие.

Но если по качеству эта основная черта нашей искаженной природы называется само­любием, то по своему проявлению она называется сластолюбием, под которым скрываются все страсти и похоти. Каждый монах, приобретя познание данного различения, целенаправ­ленно действует в этой тайной войне, в которой употребляемые оружия уже «не плотская, но сильна Богом на разорение твердем» (2Кор. 10, 4) и всякой неправды и прелести врага. И хотя в перечне первопричин всех зол и страстей вместе с самолюбием обычно приводится эгоизм и стяжательство, все же главнейшее место в брани против человека почти всегда за­нимает самолюбие, потому что поддерживается природными факторами – законами само­сохранения жизни.

Эти три «главнейшие» страсти, как они именуются в святоотеческом словоупотребле­нии, превзошел и победил Господь в пустыне после Своего Крещения, передав и нам секре­ты этой брани. Монах, содействием Благодати Святого Духа и доброй человеческой волей преуспевающий в подражании Господу нашему Иисусу, вступает в брань против этих глав­ных зол начиная с самолюбия. И вот почему: все, что есть и называется страстью и похо­тью, – это не осмысленная потребность для поддержания человеческой жизни, но необуз­данные порывы желаний неразумной части нашей души, которая живет «не по природе»; а преследуемая цель этих порывов – проистекающее от удовлетворения этих страстей на­слаждение. Поэтому в наслаждении, которая есть мать похотливых влечений, и состоит цель страстной и греховной жизни. Таким образом, сластолюбие называется внешним проявлени­ем самолюбия; вот почему и воюющие против этих страстей воины Христовы возлюбили любострадание. Пример личной жизни Господа нашего, особенно в пустыне, где Он вступил в брань с искушавшим Его дьяволом – вот что такое любострадание. Господь постился, пре­бывал в бдении, молился, был в нищете и девстве – все это главные признаки любострадания. К этим основным добродетелям наши Отцы впоследствии прибавили остальные частно­сти практической стороны аскетического делания и создали идеальный институт, называе­мый монашеством. С помощью практического любострадания успешно воюя с каждым дви­жением страсти, монахи по Благодати Христовой побеждают страсти и похоти, то есть жизнь «не по природе».

Когда, наконец, монах достигает естественного состояния, Благодать Святого Духа, пребывающая внутри него, начинает производить в нем свои естественные действия, на­правленные на обновление и воскрешение ветхого человека, умерщвленного грехом. Страх Божий, будучи первым началом, развивает и возбуждает божественную ревность. Ревность ведет к более строгому злостраданию и, особенно, к усердию в соблюдении заповедей Божиих. Одновременно она пробуждает у монаха чувство вины, так как временами дает ему ощу­тить вкус божественной любви. После этого в нем просыпаются скорбь и слезы, возникаю­щие исключительно в отношении к Богу; они начинают размягчать жестокость человеческо­го сердца, принося ему, по милости Божией, очищение.

Если монах имеет опытного руководителя и если небрежение и эгоизм не окрадывают его скромного подвига злострадания, Благодать Божия на этом добром пути начинает ощу­тимее проявлять свое присутствие в уме, уча его смирению и молитве. Послушание, отсече­ние собственной воли и вообще чистота совести в отношении страстей и помыслов, имею­щих благовидные предлоги, – а это последнее легко достигается истинным послушанием – все это привлекает действие Благодати Божией. Благодать, пребывает и действует преиму­щественно в уме подвизающегося, который теперь приобщается к духовному познанию, так что разрушается вся прелесть вражия и в делах и в мыслях, в которую враг с легкостью мог его ввергнуть. Здесь требуется особенно остерегаться лукавства, рождаемого самомнением, потому что оно бывает очень тонким и неразличимым. Другая опасность «справа» таится в мнимом проявлении практической любви, от чего разрушается точность в соблюдении ус­тава: здесь требуется очень тонкое рассуждение. Но хорошим послушникам не нужны эти подробности. Все это доброе устроение вызывается Благодатью Божией, без которой человек не может совершить ничего.

Святитель Григорий Палама в одной из своих «Бесед» высказывает следующую мысль: «Если Бог в нас не действует, все, исходящее от нас, становится грехом»¹⁰⁰. Однако, несмотря на то что мы всего достигаем Благодатью Божией, она опять-таки ничего нам не дает без участия и сотрудничества нашей человеческой воли. Вот почему так вредят человеку два ве­ликих зла – небрежение и эгоизм. Небрежение осуждено Богом (см. Иер. 48, 10), и пленен­ный им как правило удаляется от Бога, потому что хотя он и знает по опыту, что Благодати Божией необходимо его содействие для его собственного воскресения и преуспеяния, он от­казывается от этого соучастия и предает благословение божественной Благодати, которая сама уже даровала ему столько блага. От гордости же Благодать отступает с гневом и отвра­щением, потому что не терпит присваивания своих благословений – ведь гордостью чело­век крадет ее благословения и считает себя собственником небесных даров, которыми она его богато награждает.

Итак, это доброе устроение, не пресекающееся в своих пределах, называется состояни­ем просвещения; оно готовит своего обладателя к третьей и последней стадии – святости и совершенства в Боге. Монах, с одной стороны, ограничивает проявления своей любви к чему бы то ни было тварному, с другой же стороны, всецело обращается к Богу и с горячей ревностью посвящает себя практическому осуществлению Его божественных заповедей. Так поработив весь свой разум, все намерение и всю энергию «в послушание Христово» (см. 2Кор. 10, 5), монах полностью умирает для мира, уже не живет ни для самого себя, ни для кого другого, но только для умершего за него и воскресшего Христа (см. 2Кор. 5,15). Господь наш Иисус Христос говорит: «Аз жив, и вы живи будете» (Ин. 14, 19). Потому что где монах действительно жив, как сын воскресения, ищет вышнего, горняя мудрствует (ср. Кол. 3, 1–2) – там и Христос.

Главная цель монаха и всей его жизни в тяжелых аскетических подвигах направлена к обожению во Христе, через которое он получает личный опыт участия в единой жизни с боготворящей Благодатью Христовой в Духе Святом. Человеческая природа, обожествлен­ная соединением с ней Бога Слова, в Преображении Господнем показала, что для нее воз­можно быть пронизанной светом чаемого обожения, следовательно, с этого времени Царст­вие Божие известно и доступно человеку. Свет божественного Преображения нашего Спаси­теля есть не что иное, как свет Его Царствия, который проявился через Него и продолжает передаваться людям через Святого Духа. Итак, все это увидят «чистии сердцем» (Мф. 5, 8) мо­нахи, после того как постепенно пройдут по лествице покаяния и, будучи просвещены све­том добродетелей, по Благодати Божией примут божественные облистания энергий Благода­ти.

Даже если описание этих высоких идеалов и состояния «выше природы» и кажется слишком смелым нашему равнодушному и слабому поколению, эти идеалы не перестают быть главной целью и ностальгией, всечеловеческим устремлением, в котором прекращают­ся все поиски и недоумения мировой истории. Для сожженных своею совестью (1Тим. 4, 2) заблуждающихся и претыкающихся современных людей, которыми обладает и которых уд­ручает отчаяние, систематические напоминания о правильных христианских ориентирах ни­когда не будут чрезмерными и бесполезными, особенно в сравнении со столькими современ­ными заблуждениями, преследующими в основном юношество. Повторим теперь вкратце способ, посредством которого каждый человек может, если хочет, достичь своего предназна­чения.

Началом служит правая вера и покаяние. Содействуют человеку в этом Благодать Божия, действующая в Церкви через святые таинства, а также его собственная добрая воля, вступающая в соработничество с Благодатью через послушание божественным заповедям. Также необходима постоянная брань против причин греха и против Сатаны, который возбу­ждает в человеке страстные состояния настолько, насколько внутри него еще не обрела ме­сто Благодать Божия; необходима брань и против страстей, которые затмевают даже и само доброе произволение. Постоянство в добром намерении соблюдать заповеди Божии и терпе­ние противодействия со стороны греха, называемого искушением, влечет за собой увеличе­ние Благодати, которая со временем уничтожает «ветхого человека», страсти и похоти и по­средством добродетелей созидает нового человека. Через добродетели становится совершен­ным характер подвизающегося, и он вступает в жизнь во Христе. С этого момента начинает­ся состояние святости «выше естества», когда добродетелям наследуют божественные даро­вания и полное духовное чувство в Боге. Через просвещение божественной Благодатью чело­век принимает откровения и неизреченно сочетается с нетварными божественными энергия­ми, приобщаясь к ним соразмерно состоянию «превыше разума», то есть состоянию обожения, в котором полнота отеческих обетовании Бога. «Аз рех: бози есте и сынове Вышняго вси» (Пс. 81, 6) и «елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти» (Ин. 1, 12).

До сих пор мы с вами говорили о практической стороне жизни во Христе и о ее резуль­татах, чтобы последовательно показать, что это и есть по своей сущности монашеский идеал и соответствующее личное устремление каждого монаха. Однако монашество никогда не бы­ло индивидуализмом и отчуждением, как иногда ошибочно, а может быть и сознательно, ут­верждается.

В сверхъестественной области совершенства и жизни по Богу преследуемая монахом цель – это любовь, которую он старается возделывать во всех областях своей монашеской жизни. Как возможно, чтобы в монастырском уставе, основа которого любовь к Богу и ближнему, отсутствовали общительность и взаимоподдержка? Монах есть не кто иной, как верный член Церкви, поэтому и любовь как основа его бытия сопутствовала его жизни с са­мого начала распространения Христовой Церкви. Но и много позже, даже в нынешнее время, в монашеских учреждениях можно встретить гостеприимство и любовь.

Монахи, проявляя свою любовь, не довольствовались ограниченными рамками филан­тропии, как некоторые могли бы думать, но устремлялись ко всем видам нужды ближнего, будь то отдельная личность или вообще все общество. В благоустроенных монашеских цен­трах всегда существовали больницы, дома престарелых, не было недостатка и в училищах грамотности и искусств, особенно в те времена, когда отсутствовала забота об этом со сто­роны правящих властей. Я уже не вдаюсь в подробности, описывая исключительные по вре­менам трудности и стихийные бедствия, когда многие из самых великих Отцов приходили в общество и брали на себя дела человеколюбия, лично трудясь на раздаче хлеба или в поли­клиниках и госпиталях.

А о чем нам вспомнить в первую очередь, когда мы обратимся к вопросу о роли и зна­чении монашества в нашем церковном предании? Почти вся совокупность церковного вели­колепия принадлежит заботе и труду Отцов Церкви, которые были монахами. Они либо как простые делатели покаяния, с которого начинали свой подвиг, либо как члены высшего кли­ра, куда были призваны, осуществляя полноту любви к Богу и ближнему, своими трудами украсили и обогатили Церковь. Есть много монахов, которые по Благодати Христовой спо­добились великих духовных даров, как например дара пророчества. Находясь между небом и землей, они примиряют человеческий род с Богом, иногда ходатайствуя перед божествен­ной Справедливостью за весь мир или за отдельных людей, иногда же открывая миру волю Божию, что также является важнейшей миссией и необходимым долгом монашества. Где как не в монастырях происходили сверхъестественные события чудотворений, разнообразные исцеления и спасение от бушевания природных стихий, угрожающих человеку по причине грехов в мире. Где еще как не в монашеской среде открывалась воля Божия, и становились явными божественные советы? А в скольких опасностях, происходивших от самых извест­ных ересей, приходили на помощь монахи и боролись за истинную Церковь? Кто неизменно хранил наше Священное Предание и с ревностью и самоотвержением защищал истину на­шей православной веры? «Не достанет ми повествующу времене» (Евр. 11, 32), если вдаваться в подробности о многих подобных случаях и обо всем другом, что составляет богатство на­шей Церкви. Однако это не является темой нашей с вами беседы.

То, чего нам скорее надлежит коснуться, – это не столько познание божественного от­кровения вообще, сколько способы практического преуспеяния, касающиеся смысла и пред­назначения человеческой жизни. Глубочайший смысл этой цели, с ее практической опять-таки стороны, состоит в том, чтобы увидеть со всеми подробностями действие закона тления в разрушенной падшей природе и распознать, что за всем этим кроются глубины сатанин­ские. Иными словами, важно познать неутомимое и лукавейшее коварство врага, который особенно в наше время неутомимо покушается на человека, который убедил людей в том, что он не существует, а это для него величайшее достижение. Итак кроме болезни, которой подверглась природа, подчинившись смерти и тлению, прибавилась еще и тирания дьявола, который как «бог века сего» (2Кор. 4, 4) в настоящей жизни жестоко угнетает род человече­ский. Наиболее ясно о нем говорит апостол Павел: «Не не уразумеваем бо умышлений его» (2Кор. 2, 11). И в другом месте снова, ссылаясь на коварство его брани против нас в пред­стоящем нам подвиге, он отмечает: «Хотех единою и дважды приити к вам, ...и возбрани нам сатана» (ср. 1Сол. 2, 18). И апостол Петр пишет: «Трезвитеся, бодрствуйте, зане супостат ваш диавол, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити» (1Пет. 5, 8).

Все тайны и обычаи этой бесстыдной и неусыпной брани, также как и всю тьму лука­вых, коварных и невидимых духов злобы, их ловушки, западни и коварные планы, для защи­ты от которых апостол Павел рекомендует нам быть во всеоружии (см. Еф. 6, 11), а также их методы брани – все это монахи давно научились искусно распознавать и побеждать, пере­дав Церкви необходимые тонкости этого тайного и многообразного подвига. Благородное приношение монахов распространяется, таким образом, и на практическую сторону духов­ной жизни и на остальные стороны мысленной брани.

Лукавые демоны начинают брань не только когда видят преуспевающего христианина, но терзают всякого человека, используя разнообразные причины и факторы, имея хорошую поддержку как в естественных человеческих потребностях, так и в противоестественных привычках, то есть в страстях и похотях ветхого человека. Большим успехом, происходящим от монашеского опыта и подвижнического жития, является правильное противостояние в не­видимой брани и соответствующее познание, которое обязательно необходимо всякому вои­ну небесного Христова Царствия. В монашеской жизни требуется знание тонкостей духовно­го закона, который есть безошибочное распознание божественных советов и судов, и на ос­новании этого знания наша воюющая Церковь, содействием Благодати Божией, направляет жизнь своих чад. Вот, кстати, и решение «загадки», почему множество христиан предпочи­тают удаляться в пустыни и монастырские пристанища, не взирая на то, что это сопряжено с великими трудами и жертвами.

В наших кратких замечаниях мы смогли очень мало раскрыть тему о монашестве, в сравнении с действительной важностью делания и приношения монахов. Мы лишь в не­многих чертах прикоснулись к этой теме, подвигнутые на беседу тем, что многие безответст­венные люди не только сами никак не могут научиться оценивать значение некоторых ду­ховных реальностей, но и могущим понимать мешают. И это потому, что «не вси вмещают словесе сего, но имже дано есть» (Мф. 19, 11).

Эти безответственные и несведущие люди, когда их спрашивают, кто становится мона­хом, в своих ответах обычно делают упор на узком толковании слова «призвание»; то есть, по их мнению, монахами становятся те, кто «чувствует призвание». Но о призвании говорит­ся и в более широком контексте, особенно если мы примем во внимание слова Господа на­шего: «Никтоже может приити ко Мне, аще не будет ему дано от Отца Моего» (Ин. 6, 65).

Так вот, вопрос в том, кому же дается такое благословение от Отца? Известно всем, что Бог никого не предпочитает больше других и никого не отвергает, как часто начинают ду­мать те, кто узко понимает слово «призвание». Слово «призвание» есть человеческое выра­жение с несколько иным содержанием. Дело в том, что божественным совершенным свойст­вам присуще ведение, согласно которому Бог знает все о человеке от начала, еще прежде его рождения, вплоть до конечной его цели, к которой он Им предназначен. И в ком из мысля­щих существ Бог видит преизбыток доброго намерения, видит, что конкретный человек предпочитает преданность и послушание Ему, тому Он дает Свою Благодать и укрепляет в осуществлении этой цели. О таких-то людях и говорится, что они имеют призвание в про­тивоположность тем, кто не делает такой добрый выбор. Разница как раз в том, что не суще­ствует какого-то особенного призвания от Бога, потому что это было бы несправедливостью одних предпочитать, а других не хотеть знать – вещь, которая не соответствует божествен­ному совершенству. Из этого следует вывод, что высшее избрание зависит не от особенного предназначения, а от намерений человека.

Известно также, что и одно разумное намерение и решение человека предпочесть выс­шее может вызвать божественное соучастие, потому что «по благоволению» первоначальная воля Божия состоит в том, чтобы «всем человеком спастися и в разум истины приити» (1Тим. 2, 4). Доказательством этих слов служит тот факт, что через веру и божественные таинства все люди, независимо от рода и происхождения, равно облачаются во Христа и принимают Благодать и силу Божию. Где же преизбыток, принадлежащий мнимо избранным? Есть пре­избыток, но он предназначен для всех верующих, потому что именно ради этого с нами оби­тала Жизнь наша, Слово Божие, «чтобы мы имели жизнь и имели с избытком» (см. Ин. 10, 10), – имели все, а не только некоторые. Затем, мы видим, как Иисус показывает нам при­мер того, откуда черпать силы в жизненных трудностях и более всего в духовной жизни. «Сия бо есть воля Божия, святость ваша» (1Сол. 4, 3), говорит апостол Павел. Также и Петр при­зывает нас: «Но по звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите» (1Пет. 1, 15). Также написано: «Мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа» (Евр. 12, 14).

Заповедь Господа нашего искать прежде Царствия Небесного, а потом уже заниматься всем остальным (см. Мф. 6, 33), показывает, что в первую очередь необходима забота о свя­тости. Потому что здесь в качестве Царствия Небесного не мыслится историческое событие покоя праведных после воскресения мертвых, но Благодать Святого Духа, ведущая нас к свя­тости, о которой и сказано, что «сия есть воля Божия» (1Сол. 4, 3). Когда мы встречаем раз­ные трудности на нашем пути к таковому преуспеянию, Господь наш Иисус Христос побуж­дает нас стучаться, просить и искать, и тогда мы непременно будем услышаны (см. Мф. 7, 7). Также Он добавляет, что по-человечески кажущееся нам невозможным, возможно у Бога (см. Лк. 18, 27), достаточно лишь того, чтобы с нашей стороны предшествовало доброе намере­ние. Я уже не останавливаюсь специально на требовании Господа нашего, чтобы мы не уны­вали молящеся (Лк. 18, 1), и что мы будем обязательно услышаны, потому что все это так знакомо всем верующим.

Из всего того, что мы отметили, следует заключение, что не существует специального призвания для боголюбивых христиан, но только доброе намерение с их стороны. Благодать Божия радушно награждает таковое доброе намерение, всегда восхваляя благую часть, кото­рая никогда не отнимется у тех, кто ее предпочел (см. Лк. 10, 42).

Известно, что в языке Святых Отцов – наших непосредственных предшественников, мы не встречаем с такой отчетливостью подобного выражения: «подражание Христу». И это либо по причине стремления к апофатической богословской точности в выражениях, либо для более четкого разграничения с западной церковной традицией, что, однако, не означает, будто в Церкви отсутствовало практическое следование по стопам Господа нашего в стрем­лении подражать образу Его вседобродетельного жития. Возможно просто Отцов научил пример Моисея при купине, когда от благоговения он удержался поднять взгляд на говорив­шего с ним Бога: «Отврати же Моисей лице свое: благоговеяше бо воззрети пред Бога» (Исх.3, 6).

Буквальное значение слов «подражание Христу Богу» кажется противоречивым вслед­ствие отличия ограниченного и тленного человека от высочайшего и непостижимого Бога, но они не подразумевают исследование или описание божественной сущности и природы. Недосягаемый, неописуемый и непостижимый по Своей природе Бог открыл Себя через бо­жественные энергии и сделался известен человеку, призвав его к подражанию Своей благо­сти и любви. Человеческие способности по своей природе весьма ограничены, чтобы подра­жать энергиям Божества, однако божественные энергии, которые мы называем одним словом Благодать, сами восполняют всякую человеческую немощь и бессилие, так чтобы человек все мог во укрепляющем его Христе (ср. Флп. 4, 13). Истинное и совершенное воплощение Бога Слова через принятие человеческой природы восполнило и завершило ее возможности, поэтому для человека стало доступным не только подражание Богу, но и осуществление всей цели человеческой жизни.

Первоначальный замысел о сотворении человека «по образу и подобию» Божию вопло­тился через вочеловечение Бога, и идея «богоподражания» стала основным смыслом челове­ческой жизни. Идеал богочеловечества, став нашим всеобщим долгом и предназначением, убеждает всякого верующего в том, что благодаря Христу он может теперь стать и почувст­вовать себя наследником Божиим и сонаследником Сына Божия (ср. Рим. 8, 17). Апостол Па­вел с дерзновением возвещает, что подражание Богу – это долг каждого христианина: «Под­ражателе мне бывайте, якоже и аз Христу» (1Кор. 11, 1). И чтобы слышащие такой призыв не испытывали затруднений, он показывает, как можно достигнуть этого: «Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении» (Флп. 2, 13), и еще в таких словах: «Вся могу во укрепляющем мя Христе» (Флп. 4, 13).

В Евангелиях не употребляется выражение «подражание Христу», но говорится, что следование по Его стопам есть отличительный признак ученичества последовавших за Ним апостолов. Однако сами апостолы очень ясно проповедовали подражание Христу во всем объеме, содержащемся в этих словах. Следовавшие за ними отцы, так называемые «мужи апостольские» – Ориген, Игнатий, Климент Александрийский – учили вести образ жизни, делающий возможным уподобление Богу. Св. Григорий Нисский исповедует, что христиан­ство – это «подражание божественной природе»¹⁰¹. Тому же учат, в сущности, все после­дующие Отцы: Василий Великий, Иоанн Златоуст и другие; вплоть до настоящего времени все Отцы таким же образом мыслят во Христе Иисусе. Кстати, и Сам Господь незадолго до Его предания, умыв ноги ученикам, побудил их тем самым к подражанию Его смирению.

Воплощение Господа нашего явило нам божественный и человеческий нравы во всем их совершенстве, и вот почему человек, используя и человеческие и божественные средства, может стать совершенным, согласно требованию Бога: «Святи будите, яко Аз Свят есмь» (Лев. 11, 44; 1Пет. 1, 16). Человеческие средства – это верное намерение человека, взращи­ваемое на примере вседобродетельной жизни Господа нашего. Божественные средства – это сила Благодати, которую нам дарует наш Избавитель через таинства Церкви.

Для защиты от внутреннего злонравия и от самого сатаны, предводителя всякого зла, Господь дал нам оружие, как Он Сам говорит: «Се даю вам власть наступати на змию и скорпию и на всю силу вражию» (Лк. 10, 19). Те, кто носит в себе божественные энергии и обладает ими, имеют таковую власть: «Знамения же веровавшим сия последуют: именем Моим бесы ижденут; языки возглаголют новы; змия возьмут; аще и что смертно испиют, не вредит их; на недужныя руки возложат, и здрави будут» (Мк. 16, 17–18). И наконец, удостаи­вая Своих последователей усыновления и обожения, Господь говорит устами Евангелиста: «Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти» (Ин. 1, 12). Такими качества­ми христианин должен оправдать свое место избранника и наследника Божия, став во всем Христовым, согласно словам апостола Павла (1Кор. 1, 12).

Способность к подражанию – характерная черта человеческой природы и свойство за­кона воздействия. Во всей истории проявляется этот закон воздействия учителей и вообще носителей знания на своих учеников и последователей, так что любой легко может убедить­ся, что такое влияние есть естественный закон. Мы упоминаем о воздействии учителей на учеников как о конкретном факте, действующем через естественные законы, затем, чтобы изобразить вам более ясно реальность и силу «сверхприродной преизбыточности», с которой в нас действует влияние Благодати, даваемой нашим Вождем и Учителем.

Закон воздействия требует уподобления тому, кого мы обычно почитаем и любим. Это определенный вид преображения характеров, воздействующих один на другой, – достаточ­но того, чтобы интерес и почитание были настоящими. На примере дружбы Давида с Иона­фаном мы видим действие этого закона во всей его силе. О Филоне, горячем ревнителе пла­тоновской философии, рассказывают, что он настолько посвятил себя почитаемому им учи­телю, что почти полностью преобразился по его образу, и там, где он жил, говорили: «То ли Платон филонист, то ли Филон платонист»¹⁰². Одним словом, из истории мы видим, что все лучшее, чем когда-либо обладал человек, всегда зависело от доброго воздействия.

Важность, которую я придаю этой теме, утверждается мной на учении апостола Павла, который со всей серьезностью называет этот закон воздействия доброкачественным прави­лом преображения верующих согласно заданному прообразу, поскольку сам он один из пер­вых пережил действие этого закона. И поэтому он справедливо побуждает верующих: «Под­ражателе мне бывайте, якоже и аз Христу» (1Кор. 11, 1). И вот как этот великий учитель преподает нам урок подражания: «Мы же вси откровенным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа» (2Кор. 3, 18). Здесь мы не считаем нашего Господа, славу и нрав Которого мы стараемся отображать в сво­ей жизни, за простого учителя, философа или сочинителя, поэтому нами руководит не про­стой закон воздействия. Наш Христос, будучи Всесильным Богом, Сам, если мы того хотим, воздействует на нас независимо от естественных законов через Свою преизбыточествующую Благодать, потому что Он именно за тем и пришел, чтобы мы «жизнь имели и имели с избыт­ком» (см. Ин. 10, 10). Ибо Он сказал: «Аз живу, и вы живи будете» (Ин. 14, 19).

Для нас Христос – не только историческая личность, но Господь славы, Благодать Ко­торого, как энергия жизни, пребывает с нами всегда, по Его неложному обетованию, она ис­целяет немощных, восполняет недостающее и становится всем во всех. Вышеприведенное слово апостола Павла к Коринфянам – лучший практический способ святости, которому научаются те верующие, кто со вниманием и заинтересованностью подражает божественно­му нраву Господа нашего, потому что со временем они беспреткновенно преобразятся со­гласно этому нраву «от славы в славу, якоже от Господня Духа» (2Кор. 3, 18).

И вот как Сам Господь побуждает нас к подражанию Ему: «Аще кто Мне служит, Мне да последствует, и идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет» (Ин. 12, 26). Всецелое подражание Христу со стороны человека не может быть осуществлено во всей полноте. Но в меру чело­веческих возможностей такое подражание достижимо и осуществляется теми, кто с дерзно­вением может сказать: «Се... вся оставихом и в след Тебе идохом» (Мф. 19, 27; Мк. 10, 28). Толь­ко им дается сила «подражать Ему и осуществить все Его заповеди», по словам прп. Макси­ма Исповедника¹⁰³.

Доселе мы говорили о законе воздействия согласно естественным причинам, но по су­ществу подражание Христу Богу далеко не естественный закон копирования примера или системы поведения. Конечно, и это весьма помогает. Однако здесь речь идет о том, что не человек вступает на путь к Богу, чтобы подражать Ему, но Сам Бог приходит к человеку, чтобы обожествить его. Первый путь можно назвать искусственным, тогда как второй – ор­ганичным, первое дело человеческое, второе – соответствующее Богу.

От человеческого усилия зависит, согласно св. Григорию Нисскому, «сколько вмещаем, подражать, сколько же не вмещает природа в попытке подражания, чтить и поклоняться»¹⁰⁴. Ведь если Господь извещает нас: «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5), то это значит, что и подражание Ему осуществляется через божественную Благодать с соучастием нашего собственного самоотречения. «Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе и возьмет крест свой и по Мне грядет; иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю; и иже аще погубит душу свою Мене ради, обрящет ю» (Мф. 16, 24–25). Отсюда следует, что в этом постоянном самоотречении, куда мы вступаем без оглядывания назад, нам необходи­мо идти вопреки нашей падшей природе и всех обычаев относительной в своем существе псевдокультуры, чтобы взять Крест и поругание Христовы, пусть даже это и кажется вызы­вающим для рационалистического сознания мира сего. Существо заблуждающегося мира за­ключено в разуме падшего денницы, нынешнего сатаны, соблазнившего первого человека понимать свое бытие независимо и своекорыстно, – болезнь, изменившая свои имена, но живущая и поныне и до скончания века «в сынах противления» (Еф. 2, 2). Эту болезнь и всякое другое приражение, сопричастное тлению и смерти, уврачевал Своим смирением и послушанием Богу Отцу приклонивший небеса и сошедший на землю Бог Слово, потому что Он, согласно Павлу, «не восхищением непщева быти равен Богу; но себе умалил, зрак раба приим, и в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек; смирил Себе, по­слушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя» (Флп. 2, 6–8). Этот живой пример сми­рения Бога Слова, Его «умаления», есть указательный знак на пути христианской жизни. Существо опыта жизни во Христе выражается в смиренном помысле, который сокрушает дьявольскую гордыню и всякое своекорыстие.

Все слова и дела, которые мы видим во вседоблестном житии Господа нашего, доступ­ны верующим для подражания через Его Благодать. Особенно поражают смирение и любовь Христовы, которые, согласно изречению, покрыли небеса и привели в замешательство тварную природу.

Во всей человеческой истории ни разу не явился такой общественный деятель, фило­соф, реформатор, педагог и вообще создатель общественных формаций, который хотя бы наметил расстановку таких непревзойденных по своему значению маяков, указывающих верное плавание, как любовь и смирение, в мировом мрачном океане личной выгоды и эго­изма. Эти многосветлые огни, как указатели верного пути, спасают несчастное человечество от пучины ненависти, мщения и ненасытного потребительства, превращая место бесконечно­го человеческого взаимоистребления в место достоинства и в каком то смысле величия, где личность человека не может исчезнуть. И все же в наши дни этот маяк всеобщей гармонии в опасности, и «иже Христовы суть» (Гал. 5, 24), добрые «самаряне», проявляющие взаимную поддержку и любовь к другим, должны преклонить колена и воздеть руки в молитве к вели­кому Спасителю и Возродителю душ наших, чтобы Он продлил Свои милости и дал разум неразумным, ослепленным и жестоким совершителям преступлений, а также тем, кто занят беззаконным стяжательством, так как все это неумолимо ведет к погибели и исчезновению всего того, что до сих пор считалось ценным и благородным.

Но вернемся к нашей теме. Поскольку мы говорим о подражании Господу нашему Ии­сусу, я рассудил, что в беседе на эту тему не следует упускать замечательных слов великого светильника нашей Церкви Василия Кесарийского о жизни Господа. Он говорит следующее: «Ибо находим, что все у Господа нас научает смиренномудрию. Будучи младенцем, прежде всего Он в вертепе, и не на ложе, а в яслях; в доме плотника и бедной матери Он повинуется матери и обрученному с нею; учится, выслушивает то, в чем не испытывает нужды, но когда спрашивает, в вопросах Своих удивляет мудростью; подчиняется Иоанну и будучи Влады­кой принимает крещение от раба; не противится никому из восстающих на Него и не упот­ребляет той неизреченной власти, какую имел, но уступает им, будто сильнейшим, и времен­ной власти позволяет проявить свойственную ей силу; предстоит первосвященникам в виде подсудимого, приводится к игемону и претерпевает суд, имея же возможность обличить кле­ветников, в молчании переносит клеветы; бывает оплеван от рабов и самых презренных слуг, предается на смерть, причем самую позорную у людей. Так провел Он всю Свою человече­скую жизнь от рождения до конца; и после такового смиренномудрия являет, наконец, славу, прославляя с Собою тех, которые с Ним обесславлены»¹⁰⁵. Здесь действительно всякий мыс­лящий человек, любого возраста и положения, открывает для себя, зачем именно Господь жил на земле, зачем принимал участие в такой беспокойной и полной смятения обществен­ной жизни, где несчастье и неуверенность были законами существования.

Однако богатство Его любви и глубина смирения перешли в величайший триумф в центральном всемирном событии, когда Он, испытав на Кресте жесточайшую борьбу, по­бедил силы человеческой ненависти и бремя эгоизма во всем их масштабе, вознаграждая все­объемлющей любовью и самопожертвованием самих Своих распинателей. «Отче, отпусти им; не ведят бо что творят!» (Лк. 23, 34) Эти неумолкающие глаголы, которые во всем мире будут повторяться в роды родов и во всех веках, запечатлелись как божественное и боголепное свойство Единого Избавителя всех миров, видимых и невидимых, потому что воистину Он есть «единородный Сын и Слово Божие», пришедший в мир, в Имени Которого осущест­вляется всеобщее спасение. «Велий еси, Господи, и чудна дела Твоя, и ни едино же слово до­вольно будет к пению чудес Твоих»¹⁰⁶!

Вот каков Первообраз воссоздания для тех, кто хочет подражать Христу и сподобиться обновления своего естества. Подражание может проявляться во всем: от младенческого воз­раста до полного возмужания, во всем, что касается воспитания и общения, затем – в образе взаимоотношений и поведения с ближними, в смирении и послушании в общении, в крото­сти и любви во внешних связях и поведении. Так происходит сущностное обновление чело­века, потому что христианская этика осуществляется в страданиях Господа нашего и через них обретает свое исключительное место. Глубоким смыслом этого обновления объясняется то «безумие» Креста, о котором апостол Павел сказал, что оно для остающихся иудеями со­блазн, а для всякого рода язычников безумие (см. 1Кор. 1, 23).

Как мы только что отметили, средоточие таинства Креста, который призван и удостоен подъять, следуя за Христом, каждый верующий, проявляется в следующих качествах: в кро­тости и смирении в общении, в любви и самопожертвовании во взаимоотношениях – и тако будет исполнен закон Христов (ср. Гал. 6, 2). Осуществляемое таким путем подражание ве­рующих страданиям Господа нашего оказывается самым существенным их достижением и, кроме того, всецелым приобщением не только к страданиям, но и к воскресению и славе воз­несения Спасителя нашего, когда Он одесную Отца будет приветствовать, согласно Еванге­лию, всех верующих: «Да идеже есмь Аз, и тии будут со Мною... да видят славу Мою» (Ин. 17, 24).

Преподобный Симеон Новый Богослов в одном из своих Оглашений приводит анало­гичное рассуждение: «Те, которые через покаяние и послушание не подражали страданиям Христовым и не стали участниками Его смерти, не станут соучастниками и Его духовного воскресения и не примут Духа Святого»¹⁰⁷. Следовательно, несение креста, будучи долгом всех верующих, – согласно словам апостола Павла: «Аще бо с Ним умрохом, то с Ним и оживем... аще отвержемся, и Той отвержется нас» (2Тим. 2, 11–12) – становится главной заботой христиан и делает христианскую жизнь исповедническим подвигом, а не системати­ческим компромиссом. Смысл креста как непрестанного злострадания раскрывается в точ­ном соблюдении всех заповедей, нарушение которых, даже самой малой из них, будет иметь следствием наречение нарушителя меньшим в Царствии Небесном (см. Мф. 5, 19).

Некогда мученики Церкви исполняли со всей строгостью подвиг исповедничества. Весьма знаменательные примеры мы можем найти в описании страданий наших Новомучеников эпохи турецкого господства. Многие из этих блаженных страдальцев, будучи похище­ны варварскими ордами завоевателей, уводивших детей в плен из завоеванных стран, на­сильно обращались в ислам еще в детском возрасте и по молодости лет никогда не думали, что предали собственную веру. Но потом, когда они подрастали и им становилось это из­вестно, они раскаивались и через покаяние возвращались в христианскую веру, причем боль­шинство принимали монашество. Однако острота их исповеднического сознания не умолка­ла, и мы видим, что многие из них, после суровых подвигов покаяния, предавали себя в руки тиранов, которых с дерзновением обличали в совершённой относительно них несправедли­вости, после чего жестокими страданиями и различными муками они искупали свое прежнее, хотя и невольное, отречение.

Решимость к мученическому подвигу и вообще исповеднический характер христиан­ской веры проявлялись в горячих и искренних сердцах верных не только во времена гонений, но и после того как эти воинственные и бурные преследования христиан успокаивались. Ве­рующие нашли способы добровольного распятия ради Христа, подвигнув себя на подвиги лишений и борьбы, которые, хотя и были направлены на противоборство злу и приобретение добродетелей, однако, в сущности, исходили от боголюбивой ревности пострадать за любовь Христа, возлюбившего нас прежде нас самих. И ныне те, кто в святом Крещении облекается во Христа, сознательно вступают в область смерти, а после нее – в область Его воскресения, чему естественным образом сопутствует прекращение их связи с грехом. И так осуществля­ется вожделенное подражание христиан своему Первообразу Христу.

Уподобление Христу Богу происходит не через природные способности, помогающие нам воспроизводить некоторые черты внешнего образа, но через Благодать Святого Духа, которая усваивается верующими в божественных таинствах Церкви. Дело в том, что подра­жание благому нраву Христа просто доказывает искреннее намерение христиан избрать доб­родетельное житие в противоположность скверному образу жизни, в котором проявляется самолюбие. Но все их преображение и преуспеяние «в меру возраста исполнения Христова» (Еф. 4, 13) и переход их от смерти в жизнь (1Ин. 3, 14) совершается в приобщении к боже­ственным энергиям через таинства Церкви.

Глубочайшее существо богоподражания превосходит пределы законов внешнего пове­дения, к которым его хотят свести многие сторонники нововведений. Нечто подобное можно увидеть в отделившихся Церквах. У верующих католиков тоже существуют попытки следо­вать за Христом, то есть по силам подражать Ему. Однако мы знаем, что это означает жить во Христе, от чего происходит единение нравов верных между собой и с Ним, а вне Церкви одними человеческими силами этого невозможно достигнуть. Внутреннее общение верую­щих со Христом и святыми в церковных таинствах представляет собой всеединство, в кото­ром собраны все, «иже Христовы суть» (Гал. 5, 24). Следовательно, подражание Христу в Православной Церкви – это всецелое единонравие, богонравие, богочеловечество и обо­жение как общее предназначение человека, сотворенного «по образу и подобию» и ставшего ныне совершенным через божественное умаление Слова.

В подвиге подражания Христу каждый верующий чувствует свое человеческое бесси­лие и на опыте познает истинность слов Господа: «Яко без Мене не можете творити ничесоже» (Ин. 15, 5). И напротив, словами апостола Павла: «Вся могу о укрепляющем мя Иисусе» (Флп. 4, 13), верующий вполне научается важнейшей в христианской жизни добродетели смирения и неотделимого его спутника послушания – подлинным чертам Самого Первооб­раза. «Научитеся от Мене, – говорит Он, – яко кроток есмь и смирен сердцем; и обрящете покой душам вашим» (Мф. 11, 29), и снова: «Яко снидох с Небесе, не да творю волю Мою, но волю пославшаго Мя Отца» (Ин. 6, 38). Слова Господа, заповедавшего нам проявлять терпение в подвиге: «В терпении вашем стяжите души ваша» (Лк. 21, 19) и «претерпевый же до конца спасен будет» (Мф. 24, 13), раскрывают немощь и изменчивость человеческой природы после грехопадения и призывают нас к бесконечному усилию, направленному к неисчерпаемому совершенству. Продолжительный подвиг уподобления Христу не перестает учить человека видеть свою слабость и нищету, потому что на него постоянно воздействует порочность «ветхого человека» и всего, что с ним связано, а деятельность этого ветхого человека как раз и является признаком отдаления от Христа. Этот практический опыт человеческой немощи и ничтожности обнаруживает высоту божественного дара и любви к человеку, содействуя более полному образу совершенства, когда те, кто совершен во Христе, всё относят к Богу, «да будет Бог всяческая во всех» (1Кор. 15, 28).

«И бысть внегда быти Ему на месте некоем молящуся, и яко преста, рече некий от уче­ник Его к Нему: Господи, научи ны молитися, якоже и Иоанн научи ученики своя» (Лк. 11, 1).

На значение молитвы как существеннейшего элемента внутреннего состояния мысля­щих существ указывали не только апостолы, когда просили Господа, чтобы Он научил их молиться; это всегда было важнейшим средством общения человека со своим Создателем Богом. Можно без преувеличения сказать, что молитва была первой обязанностью и завеща­нием для всех мыслящих существ, материальных и нематериальных, ангелов и людей, и этих последних как до, так и после падения. Наши богоносные Отцы, главным деланием которых во время их аскетических подвигов была молитва, весьма разнообразно определяют и опи­сывают эту добродетель. Мы кое-что позаимствуем из их определений, потому что считаем это более предпочтительным, нежели высказывать свои собственные соображения.

Святой Иоанн Лествичник называет молитву «по своему качеству пребыванием и со­единением человека с Богом, по действию же утверждением мира, примирением с Богом, матерью и вместе дщерью слез, умилостивлением о грехах, мостом для прехождения иску­шений, стеной, защищающей от скорбей, сокрушением браней, деланием ангелов...»¹⁰⁸; и да­лее он продолжает свою речь, описывая множество качеств и энергий, принадлежащих этой всеобщей добродетели.

Святой Макарий Египетский в своем «Слове о молитве» говорит следующее: «Основ­ное во всяком добром делании и высшее из достижений – это прилежное пребывание в мо­литве, через которую мы становимся обладателями и всего остального»¹⁰⁹. Преподобный Нил Подвижник в главе третьей о молитве пишет: «Молитва есть беседа ума с Богом»¹¹⁰.

Ко многим мыслям Отцов о том, насколько необходима и важна молитва, думаю, нет надобности прибавлять что-то свое, ведь всем известна заповедь апостола Павла: «Непре­станно молитеся» (1Сол. 5, 17) и: «Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, про­шения, благодарения за вся человеки» (1Тим. 2, 1).

Также всякий, наученный Господом нашим Иисусом Христом, знает, как прилежно нужно молиться, следуя притчам о вдовице и неправедном судии (см. Лк. 18, 2–5) и о про­сившем хлеба в полуночи (см. Лк. 11, 5–8). Все мы также знаем, что Господь убеждает нас «молиться и не унывать» (Лк. 18, 1), но усердствовать, прося, ища и стучась. Сам Господь наш часто молился, и вот некоторые характерные места из Евангелия: «И утро, нощи сущей зело, востав изыде, и иде в пусто место, и ту молитву деяше» (Мк. 1, 35); и в другом месте: «И бе об нощь в молитве Божии» (Лк. 6, 12), или: «И бысть внегда быти Ему на месте некоем молящуся» (Лк. 11, 1) и т. д.

Итак, мы считаем излишне говорить что-либо еще о качестве, действиях и необходимо­сти молитвы. Здесь мы рассмотрим только способы самого молитвенного делания, ориенти­руясь на проницательные суждения наших Отцов, основанные на опыте.

Видов молитвы, согласно нашему священному Преданию и божественному Писанию, много, также как много и способов упражнения в ней. Наши богоносные Отцы, вдохновлен­ные примером Господа нашего, Который дал нам молитву «Отче наш», также составили от­носящиеся к дневным и ночным богослужениям различные молитвословия в прозаической и поэтической форме. Их содержание соответствует всем видам молитвы, каковые суть: мольба, прошение, беседа, моление, благодарение и славословие, то есть как раз все то, что составляет потребность в обращении к Богу и общении с Ним мыслящих существ. Все эти важнейшие формы молитвословий обычно выражаются не одним каким-либо средством, но разнообразно, в соответствии с опытом, силами и познаниями каждого священного поэта, и направлены всегда к одной цели – быть устремленными к Богу. Иными словами, в свя­щенной поэзии осуществляется призыв: «Придите, поклонимся и припадем Ему, и восплачемся пред Господем, сотворшим нас» (Пс. 94, 6).

Самое видное место в нашем церковном богослужении принадлежит Псалмам царя и пророка Давида. Они содержат все виды молитвословий, так что всякий в любое время, на­ходясь в разных условиях и имея различные нужды, может искать с их помощью милости Божией. Так иногда верующий восклицает: «Из глубины воззвах к Тебе, Господи, Господи услыши глас мой!» (Пс. 129, 1–2), и снова: «Господи, услыши молитву мою, и вопль мой к Тебе да приидет» (Пс. 101, 2), и опять: «К Нему усты моими воззвах, и вознесох под языком моим» (Пс. 65, 17). В другой же раз, когда говорит лишь сердце, молящийся в тишине и безмолвии просит: «Помолихся лицу Твоему всем сердцем моим: помилуй мя по словеси Твоему» (Пс. 118, 58), и снова: «Исповемся Тебе, Господи, всем сердцем моим, повем вся чудеса Твоя» (Пс. 9, 2) и еще: «Разжжеся сердце мое, и утробы моя изменишася» (Пс. 72, 21), и в другом месте: «При­ступит человек, и сердце глубоко» (Пс. 63, 7). Подобным образом продолжается выражение человеческой тяги к Богу в прошениях, молитвах, молениях, благодарениях, славословиях и всяких других возможных формах, которые были бы пригодны для извещения благости Божией о человеческих нуждах.

Кроме этого Псалмопевец распределяет свои молитвы в двадцатичетырехчасовой по­следовательности, особо отмечая отдельные части суток: «Седмерицею днем хвалих Тя о судь­бах правды Твоея» (Пс. 118, 164); и в другом месте: «Во дни воззвах и в нощи пред Тобою» (Пс. 87, 2) и: «Полунощи востах исповедатися Тебе о судьбах правды Твоея» (Пс. 118, 62), и в дру­гом месте снова: «Предварих в безгодии и воззвах: на словеса Твоя уповах. Предваристе очи мои ко утру, поучитися словесем Твоим» (Пс. 118, 147–148), и опять: «Вечер и заутра и полуд­не» и «на всякое время благословлю Господа» (ср. Пс. 54, 18; Пс. 33, 2).

Нужно признать, что раньше Отцы наши много времени посвящали псалмам Давида и многие знали наизусть всю Псалтирь, так как она была основным богослужением. От древ­них Отцов Церковь переняла обычай заполнять часы дневных и ночных служб многими псалмами. Как известно, вся Псалтирь прочитывается в храме за неделю, кроме этого много псалмов дополняют части всего суточного круга богослужений, таких как утреня, вечерня и прочее. Важное значение псалмов, которые так широко вошли в практику наших священ­ных служб и вообще в церковное предание, к сожалению пренебрегается нашими современ­никами, особенно вне монашеской среды. Возможно это происходит от незнания языка бого­служения и тенденции сокращать церковные службы. Но вернемся к нашей теме.

Как мы уже сказали, богатство содержания псалмов Давидовых сделало их господ­ствующим элементом богослужения ранней Церкви и особенно у Отцов, проводивших мо­нашескую жизнь. Так продолжалось до периода расцвета палестинского монашества в V и VI веках, когда монахи монастыря святого Саввы ввели песнопения Октоиха и тропари, посвященные главным образом Господским и Богородичным праздникам, а также памяти некоторых святых. Этот общий порядок церковных последований и песнопений в его новом виде, который соблюдается Церковью до сего дня, касается в основном общих собраний все­го «народа церковного».

Однако для уединенной молитвы Отцы придумали короткие односложные молитвы, так как они больше способствуют обращению внутрь себя и сосредоточению, в отличие от большого разнообразия псалмов и тропарей, которые поются на церковных собраниях. Так иногда они повторяли начало пятидесятого псалма: Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое; иногда же повторяли слова мытаря: «Боже, милостив буди мне грешному» (Лк. 18, 13), а иногда говорили: «Аз убо, Госпо­ди, яко человек согреших, Ты же яко Бог помилуй мя»; иные же Отцы повторяли слова бла­горазумного разбойника: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во Царствии Си» (Лк. 23, 42).

Но важнейшим односложным призыванием, вошедшим в обычаи и правила верующих всех чинов и положений, осталась молитва ко Спасителю нашему Иисусу Христу: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя».

Это Имя, сладчайшее «паче меда и сота» (Пс. 18, 11), Имя высшее всех имен, надеясь на которое и призывая которое мы можем обрести спасение, навсегда стало неизменным за­нятием и деланием всякого сознательного христианина, верующего Богу и знающего путь своего спасения.

Итак, если согласно св. Иоанну Лествичнику молитва есть «пребывание и соединение человека с Богом», а также «беседа ума с Богом», согласно преподобному Нилу, то всякий верующий должен прилагать максимум усилий к способам и средствам, ведущим к достиже­нию этой цели, чтобы благий Владыка наградил наше намерение и дал «молитву молящемуся» (1Цар. 2, 9).

Богоносные Отцы, обладавшие духовным опытом, проведшие большую часть своих подвигов в блаженной молитве, передали нам в качестве наиболее способствующего уподоб­лению Богу средства постоянное по возможности призывание Иисуса через эту краткую мо­литву. Это односложное божественное призывание предпочитается и считается необходи­мым у подвижников во время личной молитвы; особенно это касается монахов, главная забо­та и важнейшее делание которых есть непрестанная молитва. Простое и немногословное содержание этой маленькой молитвы позволяет с успехом исполнять заповедь апостола Пав­ла «непрестанно молитеся» (1Сол. 5, 17), а также легко произносить ее везде и всегда, незави­симо от времени, места и окружения.

Короткая Иисусова молитва содержит глубокий богословский смысл, и ее воспроизве­дение дает извещение свыше каждому верующему, ищущему милости Божией, поэтому эта молитва справедливо утверждена в качестве главнейшей частной молитвы христиан. Словом «Господи» мы исповедуем боголепное господство и величие Божества, при этом мы одно­временно признаем свой долг веры и послушания нашему Господу и Богу. Словами «Иисусе Христе» мы исповедуем всю совокупность мироспасительного домостроительства Сына Божия, а в словах «помилуй нас» мы свидетельствуем совершившееся спасение человечества и исповедуем эсхатологический смысл божественных обетовании об обновлении и совер­шенстве всего во Христе, как учит наша Святая Церковь.

Святые Отцы изобрели множество практических способов концентрации внимания и упражнения в односложном молении и призывании имени Божия. Это делание называется трезвением и сердечной или умной молитвой, и главная цель сего делания – блюдение и хранение ума. И если «небрежность к помыслам рождает злоупотребление в делах», что является согрешением в деле, в таком случае необходимо хранение ума, так чтобы с этого первого помысла, е «прилога», отсекалось прячущееся под разными личинами зло и таким образом достигалось без труда спасение. «Воутрия избивах вся грешныя земли» (Пс. 100, 8); «дщи Вавилоня окаянная, блажен иже имет и разбиет младенцы твоя о камень» (Пс. 136, 8–9), – говорит пророк Давид. Слова «воутрия» и «младенцы» означают приближение и начало всякого греховного помысла.

Итак в качестве ограждения для нашего быстротекучего и стремительного ума Отцы не нашли более удовлетворительного средства, чем памятование о Боге, и этому-то они учат нас в пригодных для данного предмета выражениях. «Поминать Бога следует чаще, нежели дышать»¹¹¹, говорит св. Григорий Богослов. «С именем Иисуса да будет соединен каждый твой вздох»¹¹², говорит прп. Иоанн Лествичник. «Храни помышление и не встретишь затруднений во искушениях»¹¹³, говорит св. Исихий Пресвитер. И вообще Святые Отцы говорят, что когда в нас отсутствует память о Боге, вместо нее приходит волнение страстей.

Постоянное и добросовестное памятование о Боге есть трезвение ума, которое ведет к преуспеянию на пути стяжания добродетелей и исполнения заповедей Божиих, как и про­рок Давид говорит: «Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть, да не подвижуся» (Пс. 15, 8) и «помянух Бога и возвеселихся» (Пс. 76, 4).

Те Святые Отцы, которые специально посвятили свои сочинения хранению ума, разли­чают несколько видов трезвения. Один из видов – это внимание ума, в котором воображе­ние показывает прилог, потому что невозможно помыслу проникнуть в сознание без воспри­нимаемого образа. Другой вид трезвения связан с безмолвствующим в молитве сердцем, не принимающим движений помыслов; это достигается теми, кто своим усердием и Благода­тью Божией достиг сердечной молитвы. Еще один вид – продолжительное непрестанное призывание на помощь Господа нашего Иисуса Христа в глубоком смирении. И другой вид, наконец, состоит в постоянной памяти о смерти. В сущности, эти четыре вида трезвения имеют одну цель – непрестанную память о Боге и призывание Его, в чем все мы нуждаемся, коль скоро приняли заповедь «непрестанно молитеся» (1Сол. 5, 17).

На начальном уровне духовной жизни усердное призывание Господнего Имени должно быть соединено с принуждением себя по силам, пусть даже ум наш не пребывает в словах молитвы. Это происходит потому, что в начале молитвенного труда ум не может долго удерживаться на одном предмете, так как мы грешны и имеем столько страстей, лишающих нас постоянной поддержки и действия божественной Благодати. В таком положении требу­ется усердное призывание в молитве Господа Иисуса, до тех пор, пока добрый навык не во­зобладает в нас и не ослабит тяжелый труд, который мы предприняли. Когда же, по Благода­ти Божией, будет достигнут добрый навык, тогда ум собирается от предыдущего рассеяния и блуждания. Потому что насколько усердно и продолжительно мы призываем Господа на­шего, настолько же и Он по чуть-чуть открывает нам сияние Своей Благодати, и ум, видя сладость Благодати, легче пребывает в словах молитвы.

Если же с добрым навыком молитвы верующий соединит подчинение и послушание воле Божией и в остальных делах, то в более короткий срок и более ощутимо Благодать бу­дет приближаться к его уму, давая почувствовать вкус и других добродетелей, и тогда ис­полнится псаломское слово: «Яко от тука и масти да исполнится душа моя, и устнама радо­сти восхвалят Тя уста моя» (Пс. 62, 6). Как в любой попытке добиться определенной цели нужны бывают сподручные средства, точно так же происходит и в этой великой науке мо­литвы. Потому что через нее мы удостаиваемся пленить «всяк разум в послушание Христово» (2Кор. 10, 5), и благодаря Христу, по словам апостола Павла, можем приобрести «ум Христов» (1Кор. 2, 16).

Необходимым правилом и долгом всякого желающего заниматься этим ангельским де­ланием и служением является правильное и искреннее покаяние, потому что в тело, повин­ное греху, Бог не внидет (ср. Прем. 1,4). Стяжание божественной Благодати не магия и не йога; также это и не какой-либо другой вид основанного на эстетическом и мечтатель­ном ощущении зрелища, но божественное откровение, поселение Благодати в душе и личная встреча Бога с человеком. Бог подает Свою Благодать, а человек принимает ее, если полно­стью поверит и подчинится воле Божией, а также, как следствие этого, если отречется и от­вратится от всякого зла. Таким образом, верующие, если имеют желание, с помощью высше­го средства – молитвы – пусть войдут в это святилище Благодати и увидят в живом чувст­ве пребывающее в нас Царство Отца нашего, пусть в прямоте сердечной вступят в чистилище покаяния, имея перед мысленным взором слово Давида: «Услыши мя, Господи, яко блага милость Твоя: по множеству щедрот Твоих призри на мя» (Пс. 68, 17), и пусть дер­жат свой ум в непрестанном призывании Господа нашего Иисуса.

Если из этой молитвы исключить слова «Сыне Божий» и оставить только «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя», то, я думаю, это очень поможет тем, кто не справляется с вни­мательным прочтением полной молитвы, потому что на первых порах уму легче сосредото­чиваться на меньшем количестве слов. Ведь цель этой молитвы – пребывание ума в устрем­лении к Богу, от чего, кстати, происходят два блага, одно лучше другого. Первое состоит в том, что ум через пребывание в памяти Божией медленнее обращается к греховным со­блазнам, а второе в том, что через эту память он освящается, просвещается и обоживается.

Пусть добрые воины, подвизающиеся на этом поприще, знают, что удерживать непо­корный ум не так просто и легко, как им могло бы показаться. И это по многим причинам. Во-первых, это зависит от самой природы ума, так как он легок и витает с почти неразличи­мым проворством. От природы он любопытен, к тому же он привык рассеиваться еще со времени нашей прежней небрежной жизни и поэтому не подчиняется самозаключению, к которому мы его понуждаем через молитву. Кроме того, нельзя забывать и о лукавстве де­монов, увлекающих ум разнообразной ложью, в области которой и блуждает любопытст­вующий ум. Есть еще и другая причина. Дело в том, что знамения Благодати опосредованы и соотносятся с усилием веры, тогда как прелесть дана непосредственно и поддерживается долгой привычкой к наглядному представлению. Помимо всего прочего есть еще и природ­ная изменчивость ума, которая вредит доброму навыку и благодарному восприятию Благода­ти, утешающей нас в нашем подвиге.

Уврачевание всех этих недостатков мы находим в завещании апостола Павла: «В молит­ве терпите» (Кол. 4, 2). Имея опыт, отображенный в Священном Писании и у Святых Отцов, мы знаем, что в молитве необходимы усердие и терпение, добродетели, в которых нуждается и эта великая добродетель. Поэтому мы и не унываем, но проявляем постоянство, прося, ища и стучась, и веруем, что нам отворит слышащий наши призывания и мольбы Бог, Который дает «молитву молящемуся» (ср. 1Цар. 2, 9) и «учит человека разуму" (ср. Пс. 93, 10).

Во время расслабления, происходящего от непостоянства ума, когда приходит черст­вость, лень, охлаждение и т. п., не оставляйте доброго поприща долготерпения, и темное об­лако искушения не замедлит рассеяться, а после воссияет ярчайшее солнце, Иисус наш, и оросит застывшее в охлаждении наше сердце. Многословие, осуждение, гнев и вообще все, что противоположно любви, препятствует действию Благодати. Поэтому кто хочет молиться, пусть воздерживается от этих пороков или как можно скорее исправляет прегрешение покая­нием. И пусть никто не разочаровывается в добром делании этой односложной молитвы Господа нашего Иисуса, где бы и в каких бы обстоятельствах он ни находился, независимо от возраста и пола, и пусть всякий будет уверен, что получит от этого труда большую пользу. В величайшей прелести оказывается тот, кто думает, что делание молитвы есть лишь исклю­чительно долг преуспевших монахов, а не обязанность всякого верующего вообще.

Если сказано, что «всякая глава в болезнь, и всякое сердце в печаль» (Ис. 1, 5), то следует признать, что нет человека, который бы ни в чем не нуждался и не был бы несчастен. А дру­гих средств, кроме молитвы, способствующих нашему спасению, не существует. «Призови мя в день скорби твоея, и изму тя, и прославиши мя» (Пс. 49, 15), говорит Господь. И пророк Да­вид подтверждает, что этим призыванием достигается спасение: «Ко Господу, внегда скорбети ми, воззвах, и услыша мя» (Пс. 119, 1), и: «Услыша Господь моление мое, Господь молитву мою прият» (Пс. 6, 10).

Непримиримый враг нашей природы, грех, который есть жало смерти и причина всех несчастий, может ли быть изгнан с пути нашей жизни без молитвы? «Востани, Господи, и вонми суду моему, Боже мой, на прю мою» (Пс. 34, 23). Как без молитвы нам достичь по­знания воли Божией, ведь это наша первая и главная цель? Да и как познать без молитвы простую свою выгоду в ежедневной практической жизни? Но Бог от начала подавал и предо­ставлял Своим созданиям абсолютно все, когда они призывали и просили Его об этом. По­этому молитва навсегда останется принципом жизни и высшим идеалом для мыслящих су­ществ.

Приснопамятный старец Иосиф, основываясь на учении Святых Отцов, называл молит­ву «языком будущего века», потому что полнота Благодати, почивающая в каждой обоженной душе, проявляется в непрестанной молитве. И дело ангелов на протяжении бесконечного времени их служения Богу в чем ином состоит, как не в славословии, то есть молитве?

Итак, из нашего небольшого слова следует вывод, что молитва необходима не только всякому человеку, но должна сопутствовать ему во всякое время, на всяком месте и при любых обстоятельствах, в какие бы его ни ввергало волнующееся море жизни. «Во всем молит­вою и молением со благодарением прошения ваша да сказуются Богу» (Флп. 4, 6), говорит апостол Павел. И Господь учит: «И вся, елика аще вопросите в молитве верующе, приимете» (Мф. 21, 22).

Стучите, просите и ищите всегда милости Божией через эту односложную маленькую молитовку, во всякое время, на всяком месте и во всякой вещи, и не оскудеет повод в покро­ве и спасении вашем со стороны всеспасительного Промысла Божия, Который утешит вас. Этому нас учат древние и современные Отцы, так что пусть никто не исчисляет пределов высшего созерцания, которое есть превосходящее нашу природу достоинство, а к нему ведет совершенная молитва. Достижение совершенства – редкое явление, наблюдаемое у немно­гих выдающихся подвижников и исихастов, сподобляющихся по Благодати Божией такого состояния. Однако плоды молитвы, начиная от самых первых шагов и на всем протяжении ее действия, так сладостны, так богаты, так душеполезны, что восполняют все недостатки, ис­правляют все затруднения и удовлетворяют любые нужды каждого человека.

В начале нужно творить молитву с большим прилежанием и, если позволяют обстоя­тельства, произносить ее немного шепотом, так как звук слов молитвы помогает уму легче сосредоточиться. Затем сила самопринуждения, независимо оттого пребывает ли ум на месте или блуждает, рождает навык, а навык со временем увеличивает напряженность молитвенно­го усердия. Потом уже Сам Господь наш Иисус, поскольку мы так усиленно Его призываем, не отказывается проявить Свое присутствие соответствующим действием Своей Благодати, что становится для нас опытом божественного восприятия, убеждающего наш ум пребывать в молитве с более твердой надеждой.

Искусственный способ погружения и держания ума в сердце через вдохи и выдохи не рекомендуется всем без различия, и особенно новоначальным, так что его следует избегать до тех пор, пока добрый навык в молитве не возобладает в нас и пока Благодать не покажет своего присутствия; а с этого времени сопутствующая Благодать сама научит молиться дос­тойных этого состояния. «О чесом бо помолимся, якоже подобает, не вемы, но Сам Дух хо­датайствует о нас воздыхании неизглаголанными» (Рим. 8, 26).

То, что мы настоятельно рекомендуем всем верующим, это усердие и постоянство в молитве, и если этому труду сопутствует покаяние перед Богом, у меня нет слов, чтобы описать следующее за этим благо, которого весьма недостает нашему современному миру, когда жизнь людей так серьезно искажена. Сладчайшее Имя Господа нашего Иисуса Христа, часто повторяемое нами, наносит поражение противоборствующим силам, которые через члены нашего ветхого человека понуждают нас к греху. Со временем же это божественное Имя дарует нашему душевному миру причастие Силы и Благодати Спасителя нашего, дабы и мы подобно Павлу всё могли во укрепляющем нас Иисусе (см. Флп. 4, 13). Ибо Он «есть мир наш» (Еф. 2, 14) и Он печется о нас (1Пет. 5, 7) ныне и во вся веки, аминь.

Вам не должно казаться странным, что мы говорим на темы, которые часто пересека­ются друг с другом. Ведь даже естественные отношения предполагают наличие закона взаи­мовлияния, правила воздействия одного человека на другого. Также и для наших отношений вполне естественно стремление к подражанию, потому что через постоянный опыт подража­ния в нас развивается знание и усвоение учения. Поэтому в отеческих текстах мы встречаем, что Старцы указывают на важность постоянного удерживания в памяти тех предметов, кото­рые для нас полезны, чтобы они могли оказать на нас большее и скорейшее влияние. Авва Исайя, один из самых видных истолкователей практического делания, говорит: «Вспоминай о Царствии Небесном, и любовь к нему мало помалу увлечет тебя»¹¹⁴. Постоянное воспомина­ние о том, что способствует стяжанию страха Божия весьма характерно для Священного Пи­сания и Священного Предания: это общее правило всех боголюбцев. Наиболее частыми по­вторениями отличается пророк Давид в своих псалмах. То же самое можно заметить и в по­рядке разнообразных церковных последований: в славословиях, благодарениях, прошениях и всех тех молитвословиях, в которых содержатся мотивы истинного покаяния.

Завтра мы, по Благодати Божией, будем праздновать память святого Симеона Нового Богослова. И я вижу во всех вас духовную радость в связи с этим событием, так как все мы получили очень много пользы от чтения жития Святого и его писаний. Пользуясь случаем, напомню вам один важный момент, о котором повествуется в его житии. Этим я надеюсь ук­репить вас в том, о чем и мы с вами постоянно говорим, ведь для нас это – начальное сред­ство духовного преуспеяния, каковым оно оказалось и для сего великого Светильника в его молодые годы. Однажды, повествует его биограф прп. Никита Стифат, он читал поучения аввы Марка Подвижника, среди которых наткнулся на такие слова: «Если ты ищешь пользы, внимай своей совести, и что она говорит тебе, то исполняй»¹¹⁵.

Как вы помните, мы часто вам говорим о чистоте совести. Этот неписаный нравствен­ный закон определяет норму для нашего внутреннего мира: кто хранит его неповрежденно, тому он безошибочно указывает на его обязанности, потому что «аще и подвизается кто, не венчается, аще не законно будет подвизатися» (ср. 2Тим. 2, 5). И эту законность во всех наших делах направляет рассуждение через трезвение и хранение ума.

В нашем практическом осуществлении веры в Бога мы подчиняемся заповедям, на ко­торые откликаемся по своей собственной нужде, и таким образом укрепляем нашу веру. Все эти обязанности, которые мы с таким вниманием выполняем, хоть и не являются самоцелью, однако нуждаются в разумном исполнении, чтобы они могли «усовершить» и «восполнить» ту причину, по которой были даны. И опять, строгость в хранении и соблюдении заповедей, если совершается по закону буквы, а не по разумению духа, часто бывает самоцелью и лож­но выдается за объективную ценность, которая, однако, чужда закону Духа Жизни (Рим. 8, 2), в котором состоит наша главная цель.

Как много дает рассуждение! Ведь хотя воля Божия в разных случаях жизни проявля­ется по-разному, она, в сущности, не меняет своей главной цели, состоящей в любви Божией ко всем, во всем и всегда, любви, ради которой человек и проявляет послушание. Бог не дает людям ограниченный нравственный закон, чтобы стать вершителем их судеб. Напротив, че­рез практическое послушание нравственным установлениям закона Он направляет к гармо­нии подорванную первую веру людей и возвращает их к послушанию возлюбленному Богу и Отцу. На тех, кто последовал этому и стал служить таким образом Богу, сбывается проро­ческое слово: «Прославляющия Мя прославлю» (1Цар. 2, 30), потому что в таком случае Бог осеняет их Своей Благодатью и через Свои нетварные энергии вступает с ними в непосред­ственное общение, то есть встречается с ними лично. Это, так сказать, центр круга, очерчи­вающего все наши движения. Поэтому мы и настаиваем – конечно, не мы убогие, а наши богоносные Отцы, принявшие волю Божию и знающие ее – что невозможно проводить жизнь во Христе одним лишь копированием добрых дел, без личных отношений и общения с божественной Благодатью. Острота совести, упорядочивающая дела, и горячая устремлен­ность к любви Божией, посредством которой все приводится в движение, привлекают боже­ственную Благодать и возобновляют общение с ней. Так люди достигают совершенства и одновременно искушают, «что есть воля Божия благая и угодная и совершенная» (Рим. 12, 2). Это слово апостола Павла, в котором выражается долг каждого христианина, хотя и отно­сится ко всем верующим вообще, однако особенное отношение имеет к монахам. Их долг – и они имеют к этому все условия – наблюдать во всех подробностях за своей жизнью ради достижения совершенной воли Божией, чтобы, так сказать, не только свою практическую деятельность подчинить Христу, но и пленить весь «разум в послушание Христово» (2Кор. 10, 5). Потому что, согласно св. Григорию Нисскому, «оставляет Христа тот, кто становится чу­ждым Ему или через мысль, или через дело, или через слова»¹¹⁶. Также и св. Василий Великий в одном из своих писем говорит: «Ибо если нам «еже жити Христос» (Флп. 1, 21), значит и слово наше должно быть о Христе, и мысль и всякое действие должны быть обусловлены Его заповедями, и душа наша должна преображаться в Его образ»¹¹⁷.

Мы достаточно отмечали важность нашей внутренней деятельности, начиная с мысли и кончая произведением мысли, подчеркивая всегда, что вся она направлена к встрече с Бо­гом. Однако мы все-таки задержимся на этой теме, чтобы вам стало еще понятнее, как все это происходит.

Общение и единение с Богом, суть которого выражена в словах Спасителя: «Аз и Отец Мой ...приидема и обитель у него сотворима» (ср. Ин. 14, 23) – совершается не нами, хотя че­ловек содействует этому через свой полный внутренний отклик на божественную волю. Но выполнение и воплощение этого общения совершает Бог. Такое общение называется От­цами либо бесстрастием, либо обожением. Великий святой, преподобный Максим Исповед­ник, так это определяет: «Мы пассивно испытываем обожение как сущее по Благодати пре­выше естества, а не деятельно производим его, потому что не обладаем силой, способной по природе вместить обожение»¹¹⁸.

Богообщение это, будучи боголепно и совершаясь по Благодати Божией, не имеет ха­рактера прерывного общения: оно постоянно и достоверно, поэтому не оставляет простран­ства для изменчивости и остановок в совершаемой по совести жизни во Христе. В этом за­ключается и так толкуется чистота превосходящего нашу природу святоотеческого опыта жизни. Согласно этому опыту, к нашему долгу относится не только забота о времени, в про­должение которого мы совершали практические действия, но и то время, когда мы отдыхали от дел, будучи как люди подвержены неукоризненным жизненным страстям¹¹⁹. Когда с вами беседовал посетивший нас совсем недавно Старец, о. Ефрем Катунакский, он, если помните, сказал, что от степени нашего внимательного поведения в течение дня зависят мечтания и сновидения, которые у нас появятся во сне. И пусть вам, по вашей юношеской неопытно­сти, это не кажется странным, потому что становление по образу Христа, к чему мы устрем­лены по Благодати Его, заключено, согласно Павлу, в следующих словах: «Аще кто во Хри­сте, нова тварь» (2Кор. 5, 17). То же самое примерно пишет в своих Оглашениях св. Иоанн Златоуст: «Ибо мы приобретаем новое и обновленное гражданство, поэтому нам подобает поступать соответственно этому гражданству, чтобы не оказаться недостойными его»¹²⁰.

Возможно, кто-то думает, что соблюдение акривии, на которой так акцентируется вни­мание в святоотеческой письменности, лишает свободы, но такая точка зрения основывается на современных критериях всеобщего отступничества. На самом деле в этом и состоит сво­бода личности, потому что только так стоит и движется разумная природа в своей обращен­ности к конечному назначению. Особенностью нашего природного устроения является то, что мы – разумные существа и благи «в силу сопричастности», значит в благе и только в благе мы успокаиваемся и становимся счастливыми.

Каково, однако, это благо в своем существе? На это нам отвечает Сам Иисус: «Никтоже благ, токмо един Бог» (Мк. 10, 18; Лк. 18, 19). И мы, будучи сотворены Богом по Его образу и подобию, в силу причастности к Нему имеем естественную склонность к добру, поэтому для нас естественно проявлять доброделание через стяжание различных добродетелей, пре­вращая их в свои природные способности. Это же отмечает и святой Максим: «Таким обра­зом, – говорит он, – мы, находясь здесь, по природе совершаем добродетели, имея к этому естественную силу»¹²¹. Поэтому добродетельная жизнь – не внешнее умение, но скорее об­наружение нашей естественной внутренней связи с абсолютным благом, то есть с Богом.

Где же здесь рабство, о котором говорят сторонники безначалия? В чем рабство тех, кто через соблюдение заповедей становится добродетельным? Если, как было показано, доб­родетель есть одновременно и точка покоя и динамическое состояние человека, в силу его сопричастности Всеблагому Богу через Его Благодать, тогда только те и называются свобод­ными, кто облагодатствован через свою сопричастность Богу, а живущие и пребывающие вдали от Него остаются рабами рабов!

Излишне уже останавливаться на том, что данные нам заповеди и проистекающие из них добродетели есть «обнаружения» блага, а не само по себе благо. Мы усердно стре­мимся достичь того, в чем соединяются все блага, поэтому не отступаем на своем пути, ведь наша цель – не они и даже не те последствия, которые от них происходят. Наша цель – Христос, Который есть Истина. Мы проявляем послушание благодаря тому, что познали Его. «Познайте истину, и истина свободит вы» (Ин. 8, 32); и: «За превосходящее разумение Христа Иисуса Господа нашего... вменяем вся уметы быти» (Флп. 3, 8).

В этот раз мы пытались научиться отделять духовный смысл от формальной буквы. И так с просвещенной совестью и ревностью будем продолжать предлежащий нам подвиг, по Благодати Христа и по молитвам святых. Аминь.

То, о чем мы сейчас будем говорить, превышает меру нашего восприятия. Да и как го­ворить об этом, когда истины столь высокие и столь важные, ведущие к совершенству по Бо­гу, забываются, пренебрегаются и становятся непонятными людям, от чего потрясаются сами основы нашего духовного строительства?

Не будем рассматривать теоретические вопросы аскетики, связанные с жизнью верую­щих, а обратимся к практической стороне дела, потому что практика в некотором смысле со­ставляет основу и определяет подступы для теории, согласно со святоотеческим учением¹²².

По естественным законам послушание рождается во всем, что не имеет самостоятель­ного существования, независимости, чье существование ограничено и обусловлено различ­ными потребностями, потому что все это доказывает наличие закона зависимости от какого-то первоначала. Так, по всей видимости, послушание становится больше потребностью и долгом, нежели предметом свободного выбора.

Но не только естественные законы убеждают нас в том, что послушание – неотъемле­мое начало, лежащее в основании бытия разумных существ. Божественное откровение также учит нас, что Бог изначально определил послушание как признак и, так сказать, «примету» сотворенных Им разумных существ. Среди заповедей и требований Бога послушание нахо­дится на первом месте и никак не может быть отнесено к увещательным напоминаниям нравственного закона, установленного на основе принципов разумного поведения. Первым назначением, данным нашей природе Творцом, было существование по Его «образу и подо­бию» (Быт. 1, 26). Эти слова с самого начала обнаруживают, что связь первозданного суще­ства с его Создателем, а также его зависимость от Него была непосредственной и непрерыв­ной – как в отношении начала и источника жизни, так и в отношении ее конца и цели. По­сле того как первозданные существа были сотворены, они получили заповедь «делати и хранити» Рай (ср. Быт. 2, 15). А первым завещанием, которое определяло место человека в естественных границах его жизни и свободной деятельности, допустимой его разумными способностями, были слова: «От древа же, еже разумети доброе и лукавое, не снесте от не­го» (Быт. 2, 17), – причем в тексте Писания перед этим выражением стоит слово и заповеда, в котором выявляется требование подлинного послушания.

Указание на послушание как на долг человека к Богу содержится не только в первой заповеди, обращенной к первозданным людям. И в других местах виден всеохватывающий характер этой добродетели, которая предпочитается даже жертвам, служившим для избран­ного народа главной составной частью богослужения. Приведем к примеру слова пророка Самуила: «Еда угодны Господу всесожжения и жертвы, якоже послушати гласа Господня? Се, послушание паче жертвы благи, и покорение паче тука овня» (1Цар. 15, 22).

В другом месте приводится рассказ о пророке, который был послан Богом обличить ца­ря Иеровоама. Ему была дана заповедь после окончания миссии вернуться в свою страну и по пути нигде не есть хлеба, не пить воды и не заходить ни в один дом. Однако он был об­манут одним человеком, выдававшим себя за пророка, и, принужденный этим лжепророком поесть, нарушил заповедь. И вот на обратном пути его задушил лев, не притронувшийся, од­нако, ни к его мертвому телу, ни к ослу, на котором он ехал. Поэтому и сказал Господь: «Сице глаголет Господь: Понеже преогорчил еси глагол Господень и не сохранил еси заповеди, юже заповеда тебе Господь Бог твой, и возвратився ял еси хлеб и пил воду на месте сем... сего ради не внидет во гроб тело твое со отцы твоими» (3Цар. 13, 21–22).

И в другом месте повествуется о значении послушания: «Человек един от сынов пророчих рече ко ближнему своему по словеси Господню: Бий мя ныне. И не восхоте человек бити его. И рече к нему: Понеже не послушал еси гласа Господня, се, ты отыдеши от Мене, и по­разит тя лев. И отыде от него, и обрете его лев и порази его» (3Цар. 20, 35–36).

Напоминание об исторических событиях, связанных с законодательством или с преда­нием, в которых подчеркивается смысл послушания, думаю, не оставляют никакого места для сомнения в том, что послушание – необходимое правило жизни.

О значении точности в исполнении заповедей Божиих, точности, в которой выражается зависимость разумных существ от Бога, люди, к сожалению, узнали только после преслушания и нарушения заповедей. Благость Божия, будучи неизменным свойством природы Бога, не стала, однако, соболезновать и заглаживать грех преслушания первого человека, хотя и имела к тому простительные предлоги, например, человеческую неопытность. Это означа­ет, что заповедь, данная Богом Его творению, не простое указание или совет как себя вести, но нечто абсолютно серьезное. Что-то такое, без чего невозможно обойтись. Последствия падений двух существ, имеющих разумную природу, ангельскую и человеческую, падение Денницы и падение Адама, убеждают, что подчинение сотворенных существ своему Творцу носит онтологический и экзистенциальный характер. То есть послушание – это практиче­ское средство их связи и общения с Богом, от Которого только они и получают силу к про­должению своего существования и к осуществлению своей первоначальной цели. И теперь, после ужаса падения двух природ, ангельской и человеческой, последствия которого потряс­ли все творение и нарушили гармонию «весьма хорошо» сотворенных Богом существ (Быт. 1, 31), никто уже больше не сомневается в том, что послушание воле Божией есть безусловно необходимый долг.

С воссозданием человека через воплощение Бога Слова еще раз подтвердилась истина о необходимости послушания. Точное исполнение послушания облекшимся в нашу природу Божественным Словом, Который ничем не меньше «Отеческого величествия», запечатлело послушание в качестве, главным образом, неотъемлемого долга, нежели зависящей от наше­го свободного выбора добродетели. Не стану ссылаться на многие места из Нового Завета, так как они общеизвестны; их общий смысл сводится к исповеданию Господа нашего, Кото­рый сказал, что Он пришел творить не Свою волю, но волю Пославшего Его Отца (см. Ин. 6, 38). Исходя из новозаветных текстов, попытаюсь показать вам смысл послушания в несколь­ко ином освещении.

Главной заповедью, данной мыслящим существам, является любовь, которую они должны воздавать своему Творцу. Таким образом смысл послушания приобретает двойной оттенок: во-первых само послушание в таком контексте становится нашей любовью к Богу от всей души, всего сердца и помышления; и во-вторых, подчинение Богу вырастает как плод этой любви. Иными словами, всеобщая заповедь о любви раскрывается только через точное послушание. «Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите» (Ин. 14, 15). «Имеяй заповеди Моя и соблюдаяй их, той есть любяй Мя» (Ин. 14, 21). «Аще кто любит Мя, слово Мое соблю­дет» (Ин. 14, 23). И «не любяй Мя, словес Моих не соблюдает» (Ин. 14, 24).

Забытая тайна послушания, познание которой пренебрегается современным человеком, живущим по законам апостасии, – это ключ, открывающий блага вечной жизни. Сын Бо­жий, ставший послушным до смерти, Своим примером явил единство всех, ангелов и людей, в Теле Своей Церкви. Он был принесен в жертву за всех нас, подчинился Богу Отцу в проти­воположность нашему противлению и преслушанию. Его послушание, дошедшее до жертвы за других, то есть за нас, явилось благороднейшим деянием, какое только может вместить наше воображение. Послушание такой глубины могло быть осуществлено только боголепным величием Единородного Сына – этого Отеческого Сияния (см. Прем. 7, 26; Евр. 1, 3), добродетель Которого покрыла Небеса.

Послушание есть не что иное как «тело» любви¹²³, если, конечно, возможно в словах вы­разить эту всеобщую добродетель. Любовь в ее конкретной форме – это служение, жертва, энергия; и только через послушание она выражается и воплощается. Вот почему послушание было свыше и изначально догматически установлено для природы разумной твари, и его ис­кажение привело к нарушению равновесия во всем творении.

Но по моему смиренному мнению, если бы даже для послушания не было таких важ­ных причин, как мы описали, оно все равно было бы достойно, чтобы мы его выполняли только и только потому, что его соблюл наш сладчайший Иисус – средоточие нашей любви и почитания. Послушание делается желанным и приятным в сочетании с любовью, которую нам преподал Господь как новую основную заповедь, как признак и символ нашей христиан­ской идентичности.

И поскольку все существующее пришло в негодность через преслушание, очевидно, что оно возвращается к гармонии через послушание. Ведь и Сам Господь, приняв на Себя послушание, ясно возвещает о том, какая в нем заключена победа: «Дадеся Ми всяка власть на Небеси и на земли» (Мф. 28, 18).

Кроме всего этого, послушание служит причиной божественных откровений человеку и является в то же время их проводником. Это давно известно и от наших Отцов. Поэтому-то Господь и говорит нам: «Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите, и Аз умолю Отца, и иного Утешителя даст вам, да будет с вами в век» (Ин. 14, 15–16). Это как раз характеризует по­слушание как «проводника» Благодати, потому что в нем начинается и в нем заканчивается все таинство нашего возвращения к Богу и воскресения.

В общественной среде послушание Богу осуществляется через закон и заповеди. Так объяснял и Честной Иоанн Предтеча, проповедуя народу о покаянии. Способ общения в по­слушании предполагает перенос личности ближнего в свое сердце через практическое осу­ществление любви, распознавание воли своего брата и исполнение ее как своей собственной воли. Такое расширение своего сердца, когда мы вмещаем в себя своего ближнего через практическое осуществление его воли, таинственно переносит нас в область чаемого вселен­ского единства, о котором Господь молился, «да вси едины будут» (Ин. 17, 21). Тогда может быть осуществлена и самая трудная заповедь Евангелия: «Любите врагов ваших» (Лк. 6, 27).

При правильном совершении послушания в отношении ближнего развивается способ­ность восприятия воли Божией. Через посредство послушания человек учится подлинному образу общения не только с Богом, но и с людьми. Принимая волю брата через любовь в служении, человек с необходимостью учится полностью жить жизнью как отдельного ближнего, так и всех своих ближних. Таким образом он переносится из своего малого инди­видуального пространства и узости в область вселенского и вечного бытия.

Человек, ставший по своему образу существования вселенским, приобретает опыт ви­деть нужды всего, скорбей и смерти, и его любовь понуждает его переживать чужое как свое собственное. Любовь заставляет его молиться о других с большой скорбью, как будто о сво­ем личном несчастье, желая их утешения. И вот тогда «любите друг друга» (Ин. 13, 34) и «лю­бите врагов ваших» (Лк. 6, 27) становится естественным состоянием. Так разрешается про­блема человека, ищущего мира и единомыслия в лабиринте удушающего индивидуализма и своекорыстия.

Своей энергией и силой послушание избавляет человека от духовного вакуума индиви­дуализма и замкнутости на своем «я». Оно вводит его в широту и высоту всеединства любви, туда, где «всяческая и во всех Христос» (Кол. 3, 11). Индивидуализм и своекорыстие были пер­выми движущими силами падших разумных существ. Затем преслушание, как их внешнее выражение, обрушило на них все несчастье греха, из-за которого от начала и до конца вре­мен страдало и будет страдать все творение.

Отсутствие послушания в человеческой душе обнаруживает, что она внутренне больна. Это именно та болезнь, которая от начала и до конца мира особенно ярко будет проявляться у всех совершителей человеческих бед и несчастий, разделений и разногласий, которые по­истине и сами не входят и входящим возбраняют (см. Лк. 11, 52).

Согласно православному Преданию, послушание имеет разные уровни, в соответствии с духовным ведением его делателей, и это относится не только к качеству послушания, но и к мотивам, из которых оно исходит. Например, немощные, которые не познали любовь Божию, совершают послушание из страха перед наказаниями и вообще суда Господня. Стоя­щие выше предпочитают послушание из-за награды и выгоды, ожидая воздаяния, согласно обетованию. Совершенство же проявляется в том, когда послушание имеет свои мотивы и основания в божественной любви.

Обратимся к теме монашеского послушания. Не будет никакого преувеличения, если мы назовем его фундаментом и основой нашего духовного строительства, потому что после веры в Бога послушание является наиболее важной стороной нашего практического житель­ства в Боге.

Для того, кто недавно начал монашескую жизнь, послушание имеет и должно иметь характер всецелой зависимости от воли своего Старца. Горячая ревность и большая вера в отношении Старца, что обычно для новоначальных, весьма помогают достичь так называе­мого начального «слепого послушания». Новоначальный монах, имеющий различные при­страстия, лишен духовной свободы и в своем порыве получить эту свободу во всем зависит от Христа. Место Христа занимает Старец, в лице которого послушник видит Самого Госпо­да. Поэтому-то заповеди Старца должны соблюдаться с безусловной точностью, без всякой проверки и сомнения. Теплота веры не знает, что такое сравнивать, и следует псаломскому слову: «За словеса устен Твоих аз сохраних пути жестоки» (Пс. 16, 4), и: «Путь заповедий Тво­их текох... и поучахся в заповедех Твоих, яже возлюбих зело» (Пс. 118:32, 47).

Когда проходит время и послушник продолжает этот добрый подвиг бескровного му­ченичества, в нем рождается более совершенный вид послушания, представляющий собой более зрелую энергию человеческого духа и его благого стремления на основании заповедей Христа, любовь Которого разжигает пламенного подвижника. Послушание, переходя из сфе­ры «повелевающего предписания» в сферу любви, изменяет и существо жизни человека. Из сухих предписаний и взаимоотношений на основе законов человек переходит в область мира и всеединства любви и счастья во Христе: так становится достижимым Царство Божие на земле (см. Мф. 6, 10). Послушание, обогащенное опытом и основанное на любви, понуж­дает послушника искать воли ближнего, всякого ближнего, и во всем утешать его по запове­ди любви. «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15, 13); «И сию заповедь имамы от Него, да любяй Бога любит и брата своего» (1Ин. 4, 21).

Согласно нашему святоотеческому Преданию, начало познания Бога заключается в от­кровении Самого Бога Его творению, которое происходит без принуждения и ограничения. Когда человек отзовется добровольно и всецело на этот призыв, Господь увеличивает Свое присутствие в человеке через действия божественной Благодати, пока в душе принявшего посещение от Бога не родится несомненная вера. Затем, в зависимости от времени, опыта и обстоятельств, от человека скрывается чувство присутствия Благодати. Обычно это ужаса­ет тех, кто не знаком с такими состояниями, и они начинают искать причины этого. Но при­чина, как она есть, состоит не в чем ином, как в свидетельстве нашей веры, то есть в том, чтобы мы на практике проявили дарованное нам духовное ведение. И вот терпением и стой­костью мы показываем, остаемся ли мы даже без видимого присутствия Благодати верны Тому Богу, Которого мы познали, верим ли мы Ему и следуем ли за Ним, потому что это Ему подобает и Он нас утешил. Это состояние лишенности божественной Благодати производит в человеке большую боль, беспокойство и борение, потому что то, чего он лишился, не имеет замены и не сравнимо со всем счастьем всего человечества. Жажда и горячее желание этого сокровища рождает стремление к подвигу. А этот подвиг и есть то духовное искусство и та наука, которые Отцы называют искусством из искусств и наукой из наук. Главная же сила, приводящая в движение божественную Благодать, согласно Священному Писанию, есть по­слушание воли Божией.

Чадо веры – страх Божий. Чадо страха Божия – ревность. Дело же ревности по Богу есть чистота совести и, конечно, божественное послушание. И если наше послушание воле Божией имеет своим основанием любовь к Богу и ближнему, то наша совесть приводит нас к более совершенной духовной жизни, которую передал нам Сам Господь, уча и творя (Деян. 1, 1).

Святые Отцы повторяют и подчеркивают, что истинные послушники есть наследники обетовании и даров Святого Духа, о Котором Господь сказал, что «Отец иного Утешителя даст нам, да будет с нами во век" (Ин. 14, 16). За мученическим послушанием следует рас­суждение. За рассуждением – духовное ведение, а за ним – свобода во Христе. Это та сво­бода, которую Сын Божий дает тем, которые приняли Его. «Елицы прияша Его, даде им об­ласть чадом Божиим быти» (Ин. 1, 12). «И уразумеете истину, и истина свободит вы» (Ин. 8, 32). «Всяк рожденный от Бога не согрешает» (1Ин. 5, 18), поэтому справедливо он приобре­тает со временем бесстрастие, улучает обожение и сподобляется совершенства – всегда только по Благодати Божией.

Итак, кто хочет совлечь с себя кожаные ризы многообразных согрешений, скрывающих наше истинное человеческое лицо, путь добровольно вступит на поприще послушания и то­гда, оставив все попечения и следуя своему намерению, он скоро достигнет доброй пристани спасения, где лицом к лицу увидит свой Первообраз – сладчайшего Владыку нашего, Кото­рый Сам прошел этим лучшим путем и преподал его нам как урок безопасного достижения цели нашей жизни. Аминь.

И Богу в Троице, Творцу всего добра и блага

Во веки слава и всегда воистину держава!

Опять беседа понуждает нас говорить о том, что выше наших сил. Однако, заимствуя у Святых Отцов их опыт и следуя тому, что ими открыто, мы будем свидетельствовать исти­ну, насколько ее может вместить наша немощь.

Без сомнения, все Священное Писание и вся святоотеческая философия, как пища, приправленная солью, проникнута этой доброй матерью всех добродетелей, то есть смирен­номудрием. И это особенно заметно тогда, когда дело касается таких людей, которые жили и поступали сообразно цели, ради которой создан человек, и осуществляли эту цель через покаяние. В предыдущей беседе мы говорили о послушании как о нашем долге. Теперь мы должны сказать о смирении как о свойстве, как о характерном признаке и строе души и лич­ности человека.

Если долг – нерушимое правило жизни разумных существ, то насколько выше стоит свойство и характерный признак? И опять, если бы смирение было лишь человеческим на­выком и мастерством, украшающим и усовершающим разумную природу, и не имело бы в себе божественного начала, то человек мог бы осмелиться его описать. Но с того момента, как нам было открыто, что смирение проявило себя свойством Самого Воплощенного Слова, оно тут же стало неуловимым для человеческих умозаключений и постигается отныне толь­ко удивлением и изумлением. Потому что сказано: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11, 29).

Приведу одно самодостаточное описание смиренномудрия из слов великого светильни­ка, подлинного философа Благодати, вдохновленного Святым Духом, святого Исаака Сири­на, продолжателя святоотеческой традиции, чтобы подтвердить вышесказанное. «Хочу от­верзть уста свои, о братия, и начать говорить на высокую тему смиренномудрия, но напол­няюсь страхом, как тот, кто знает, что должен говорить о Боге в форме своих собственных мыслей. Ведь оно – облачение Божества. Потому что Слово, вочеловечившись, облеклось в него и беседовало с нами через него в теле нашем»¹²⁴.

Что касается природы этой «вседобродетели», достаточно будет оставить отеческое оп­ределение ее, то есть что она божественна и в своей духовной полноте – облачение Божест­ва, и, следовательно, дар одной лишь Благодати Всесвятого Духа. Теперь же мы удовлетво­римся рассмотрением ее свойств и действий, и, самое главное, тем, как она приобретается и каковы условия, способствующие ее приходу, и все это совершим, как обычно, со страхом и опираясь на суждения наших Отцов.

Поскольку мы назвали смирение характерным признаком и как бы лицом разумной природы, будет небесполезным, если мы как можно шире рассмотрим, как приобрести этот признак. И это для того, чтобы добродетель смирения с самого начала приобрела некую дос­товерность в восприятии людей и стала желанной для них, потому что все имеют право через нее воссоздать заново свою личность.

В первую очередь смиренномудрие обнаруживается в области нравственного закона. Однако по ту сторону нравственного закона обретается более общее основание, которое по­нуждает к смирению, ведь мы видим, что его особым образом обнаруживает в себе «Новое Творение», Воплотившийся Бог Слово, Который включает его не в этическое пространство долга, но в способ бытия личности, делая его свойством и признаком.

Возможно, апостолы Христовы и желали узнать, что есть Иисус в глубине Своего при­сутствия, в Своем боголепном внутреннем мире, но они не дерзали спросить Его об этом, как не дерзали высказать и многие другие недоумения, которые у них были и которые Он разре­шал Сам в подходящие для этого моменты. Поэтому и здесь по Своей собственной инициа­тиве Христос открыл им тайну Своего присутствия в таких умилительных словах: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим» (Мф. 11,29).

Откровение о том, что Воплотившийся Бог Слово был смирен не по внешнему образу, но «сердцем», переносит нас в иные сферы и области существования, которые не подлежат предпочтениям и усилиям воли, но переживаются как духовные состояния. Всесильный Бог Слово, о Котором говорится, что «вся Тем Быша» (Ин. 1, 3) и «всяческая Тем и о Нем создашася» (Кол. 1, 16), Он, говорю, есть начало всякого личностного бытия, и через Его Дар все осталь­ные личности находят свое место. Понятие «смиренный сердцем», относимое к Богу Слову, приобретает значение как условие достоверности и неподверженности изменению. И так как Господь наш есть начало всякого личностного бытия, то справедливо Он есть и именуется «смиренный сердцем», потому что через это положение достоверности и недвижимости ясно проявляется безусловность Его силы и владычества. Но сейчас наша цель – не входить в бо­гословские различения божественных свойств, а указать на божественность и особое значе­ние смирения Божия и смирения подражателей Христа, живших во все века и периоды Его откровения.

Смирение входит во все и само все в себя вмещает, оно не имеет страха, смущения, не ищет ничего и, следовательно, не производит движения. Наш Иисус, будучи Истиной как она есть, Жизнью и Любовью, поистине и смирен, так как это свойство – общая характерная особенность Его личности. Смирение в полной мере переносится и на тех, кто следует за Господом, в силу их сопричастности Ему. Это доказывает, что смирение – не просто от­расль нравственного закона, который противостоит противоположному пороку, как это про­исходит в отношении других добродетелей: смирение представляет собой онтологический принцип самостоятельного бытия личностей, которые согласно природе своего существа, при своей несомненной статичности, являются средоточиями силы, самовластия и энергии.

И напротив, признаки отсутствия смирения – это неуверенность, страх, подозритель­ность, нужда и, как следствие, беззаконное возбуждение всех видов и форм неправды и за­блуждения относительно спасения и собственной безопасности.

Живой образ такого состояния – дьявол, который испытывает и производит все эти негативные и подобные им признаки разрушения личности. Несмиренное мышление, назы­ваемое эгоизмом и гордыней, ничего не вмещает в себя и само не может ни во что вместить­ся, оставаясь изолированным в своем удушающем своекорыстии и индивидуализме. Это мышление сжимается в невыносимых пределах единичности, сдавливаемое безличным свое­корыстием и самостью, непрестанно самоуничтожается, развивая в себе малодушие, неуве­ренность и отчуждение, и так до полного ниспадения к нечестивому разнообразию лукавст­ва, чтобы оправдаться. Теснота такого самоотрицания, то есть нигилизма, изглаживает из сознания всякое понятие об абсолютном, об истине, о вечности, о масштабах единства всего тварного. Нигилист не принимает другого вследствие своей собственной болезни. Раз­витие нигилизма приводит к анархизму, когда не принимается никакое начало, отрицается любая зависимость, божественная или человеческая, и завершается атеизмом, который явля­ется самым большим злом и преддверием всякого зла, фактическим существом дьявола и полной погибелью.

Что же, спрошу я, представляет собой дьявол, разложившийся в своем существе и свойствах? Он эгоист, страшный эгоист. Он ничего не вмещает, кроме самого себя. Не при­нимает какого-либо другого начала, господства и власти. Всегда и везде он остается одино­ким и по необходимости отрицает все, потому что ничего к себе не подпускает. Он стал вне всего, отложился от всякого бытия и остался в ничто своего всеобщего отрицания. Вот по­чему он ниспал с Неба: «Видех Сатану яко молнию с Небесе спадша» (Лк. 10, 18). И вот поче­му он осужден: «Князь мира сего осужден бысть» (Ин. 16, 11). Вот почему он изгнан: «Ныне князь мира сего изгнан будет вон» (Ин. 12, 31). Изгнанный из всякого места и области, где есть жизнь, дьявол пребывает только во тьме смерти, погибели, ада. Больше он не властен в пространстве всеобщего бытия, потому что самоизгнан по причине своего проклятого эго­изма. И поэтому, будучи ничто, он пытается похитить признаки и черты личности хитро­стью, ложью и обманом, выдумывая несуществующие достоинства и присваивая то, что ему не принадлежит.

Там где нет опоры в смиренномудрии, нет и безопасности, потому что отсутствует единство с нашим Иисусом, Который есть мир наш (Еф. 2,14) и воскресение (Ин. 11, 25).

Таков дьявол и такова нищета эгоизма, обладающего его сторонниками, эгоизма, кото­рый заставляет их присваивать, притворяться, лицемерить, потому что они желают почестей, которых недостойны, будучи по существу беспомощными и нищими, так как удалились от единства жизни с остальными существами через свой убогий индивидуализм. За этим не­счастьем следуют все беды, увенчиваясь ненавистью, завистью и обвинением всех. Мрачное покрывало смерти погребает эти существа, возделавшие в себе дьявольские качества, эти от­прыски человекоубийцы дьявола, который с самого начала согрешает и заблуждается, буду­чи «лжецом и отцом лжи» (Ин. 8, 44).

В противоположность этому, благословенный и исполненный Благодати смиренный человек кроток, тих, спокоен, неизменен в добродетели, неподвижен на зло, не подвержен влиянию случая или угрозы. Он непрестанно живет в недрах веры, как детеныш в объятиях матери-Благодати. Он никогда не живет ради себя самого, так как забыл себя. Он вместился в других: стал всем для всех, чтобы всех утешать. Он плачет с плачущими и радуется с ра­дующимися. Посвятив себя, по Благодати, Спасителю Христу, он несет тяжесть всех, нико­гда никого не опечаливая и не огорчая. В полноте своей любви ко всем, даже к неразумной природе, он своим послушанием каждому делает все, что требуется случаем, и одновременно скрывается под покровом своего смирения, чтобы не быть замеченным. Он избегает славы, уклоняется от почестей, не желает благодарностей. Он любим всеми и не имеет врагов. Если, паче чаяния, будет дан повод к его поношению и осуждению, он при личной встрече не смо­жет высказать ничего вопреки этому. Таинственный покров Благодати, которая подкрепляет его, овевает страхом и благоговением присутствующих рядом с ним, и они быстро меняют свои суждения и чувства. Осуждавшие прежде становятся услужливыми. Даже неразумная природа, животная и растительная, изменяет свою жесткость и дикость в присутствии сми­ренного. Укрепляющая его божественная Благодать мгновенно опознается суровыми сти­хиями и дикими зверями, которые прекращают свои естественные действия и становятся служителями, потому что рядом со смиренным человеком они ощущают благоухание их первого господина, еще не согрешившего Адама, который приближался к ним и давал им имена как их господин и восприемник.

В присутствии смиренного все встречаются лицом к лицу с чертами, присущими Спа­сителю Христу, Новому Творению, Новому Адаму: Тому, Кто постился в пустыне и был со зверями и Кому прислуживали ангелы; Тому, Кто шел по морю и запрещал ветрам и буре; Тому, Кто изгонял лукавых демонов, Кто исцелил всечеловеческую болезнь, Кто победил смерть; Тому, Кто даровал жизнь, став Воскресением всех, и Кто ублажил смиренных, ска­зав: «Блажени нищии духом, яко тех есть Царствие Небесное» (Мф. 5, 3).

Как учат Святые Отцы, смирение есть дар Святого Духа, а не только человеческое дос­тижение. Оно даруется тем, кто его желает, кто стремится к нему и с усердием возделывает те качества, которые направляют к стяжанию этого блага. Смирение начинается с того, что­бы мыслить смиренно, и достигает того, чтобы смиренно действовать. Кто не приписывает себе способностей больших, чем имеют другие, и думает о себе смиренно, тот начинает ува­жать ближнего, принимает указания от других, когда они делают ему замечания, и слушает их советы. Такой становится мягким по характеру, удерживает свой гнев и легко склоняется к сочувствию. Если он подчинит такое свое расположение Богу и будет осуществлять его в разуме христианской этики, молиться и просить Бога укрепить его на этом пути, тогда он, по Благодати Божией, преуспеет и в чувстве совершенного смиренномудрия, которое являет­ся божественным дарованием.

Есть люди, в характере которых естественно преобладает кротость и смирение; и это похвально, но недостойно награды, по причине владения этим даром без труда, без подвига и усилия. Кроме того, смирение, если рассматривать его с другой точки зрения, есть состоя­ние «не по природе», куда человек ниспал после падения, потеряв единовременно и благо­родство, и вечность и бессмертие, рабски подчинившись смерти и тлению. Смирение в каче­стве падения, подавления и неудачи живет, к сожалению, во всяком человеке и особенно в тех, кто думает, что он более способный. Таким образом, при таком рассмотрении под сми­рением уже не имеется в виду духовное достоинство, которое дарует Бог совершенным в добродетели, но естественное понимание падения личности в жизнь «против природы», как в мышлении, так и в действии.

Мы привели это, чтобы те, кто хочет удостоиться дара смиренномудрия, знали, что наиболее соответствующее этой цели средство состоит в познании своего страстного состоя­ния, в которое после падения нас привели страсти и пагубная привычка к греховной жизни. Итак, если кто-то спросил бы «Как мне стать смиренным?», то мы должны были бы отве­тить: «Обнаружь смирение, в котором ты находишься, – то смирение, в которое ты скатился при содействии дьявола, греха и различных причин. Ощутив это, покайся и, плача о таком своем положении, достигнешь духовного смирения, которое тебе дарует Бог». Двумя спосо­бами, причем оба из них полезны, человек измеряет глубину своего падения, после которого он стал, хотя и не должен был быть, бесславным и смиренным. Мы только что описали один из способов, так называемый вид восходящего познания.

Вид нисходящего познания начинается с постижения первого места личности, которое было у него согласно с первоначальным замыслом Бога при творении человека. Что пред­ставлял собой человек в качестве первого творения Божия? Нам достаточно слов Бога, ска­завшего, что мы созданы по Его «образу и подобию» (Быт. 1, 26). Человек был тогда по при­роде прост, добр, кроток, непорочен, целомудрен, правдив и, больше этого, он был проро­ком, праведником, и вообще богобоязненным и светоносным. Он был далек от всякой нужды и боли, страха и опасности, тления, изменения и смерти – этого страшного врага человека. Такова маленькая картина правильного состояния нашей личности до падения, наше под­линное местоположение. Оставляем в стороне те вечные блага непрестанного блаженства, которые человек наследовал как они есть в недрах отеческой любви Бога. И вот, если мы сейчас вернемся назад и придем туда, где мы находимся, каждый в отдельности и все вместе, мы обнаружим, насколько мы убоги и смиренны в нашей бесславной и несчастной жизни – жизни, которая ничем не отличается от смерти. Теперь спрошу и я тех, кто хочет стать сми­ренным и не знает каким это сделать образом, достаточно ли им этого средства, чтобы обна­ружить, где они находятся?

Мы знаем Благодать Божию, которая была дарована нам через Крест и Воскресение Христа Бога нашего. «Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти», говорит евангелист Иоанн (Ин. 1, 12). И снова в своем Первом послании он говорит: «Вемы, яко егда явится, подобни Ему будем» (1Ин. 3, 2), так что, продолжает Павел, станем «наследницы убо Богу, снаследницы же Христу» (Рим. 8, 17). В состояние этой Благодати усыновления, богочеловечества и обожения, нас вознес дар Бога через Иисуса Христа, Спасителя нашего. Каж­дый верующий, через таинства Церкви и соблюдение заповедей Божиих, имеет в себе потен­циально всю эту Благодать, то есть возможность стать чадом Божиим и братом Христу. До­казательством служит пример святых Православной Церкви, которые, как сказал Христос, сотворили то же, что и Он, и даже больше сих, по Его Благодати (Ин. 14, 12).

Так что если сейчас каждый из нас сравнит состояние, в котором он находится – как в своем внутреннем, так и во внешнем мире, – со святостью и обожением, принадлежащими нам по обетованию, то он увидит свое смиренное и бедственное положение, в которое нас увлек дьявол и грех. Таким образом, по добром разъяснении эти два способа, если их приме­нять в соответствии с познаниями каждого, лучшим образом помогают научиться смиренно­мудрию, а затем, после надлежащего подвига, через покаяние достичь, если есть желание, и истинного смирения.

Святые Отцы в различных определениях наставляют нас на путь смирения, но смысл всех их поучений сводится к одному – к непрестанному злостраданию, которое укрепляет все добродетели.

Ниже мы приведем некоторые отрывки из изречений наших Отцов, в которых говорит­ся о свойствах и плодах смиренномудрия, и как ведут себя те, кто его имеет, чтобы интере­сующиеся имели ясное представление об этой добродетели.

Антоний Великий однажды увидел в видении, что по всей земле были расставлены се­ти сатаны, и со вздохом просил Бога известить его, кто может избежать их. И тогда он услы­шал голос, сказавший ему: «Только смирение». Он же, когда Пимен Великий спросил его, каков самый совершенный подвиг для человека, ответил: «Самоукорение и постоянное ожи­дание искушения»¹²⁵.

Авва Пимен говорил, что укоряющий самого себя приобретает стойкость и терпение. Он также сказал, что человек нуждается в смиренномудрии и страхе Божием, как в своем дыхании¹²⁶.

Авва Евагрий говорил, что начало духовного преуспеяния человека – познание самого себя¹²⁷.

Другой великий подвижник, имевший власть над демонами, спросил их, какое делание и добродетель побеждает их, и они ответили: «Смиренномудрие»¹²⁸.

Святой Иоанн, по прозванию Колов, говорил, что смиренномудрие и страх Божий вы­ше всех добродетелей¹²⁹.

Святой Иоанн Фивейский также сказал, что духовный человек прежде всего должен приобрести смиренномудрие¹³⁰.

Авва Лонгин говорил, что смиренномудрый не может осудить человека¹³¹.

Авва Сисой, который был самым уважаемым из Отцов пустыни, говорил, что путь, ве­дущий к смиренномудрию – это воздержание, непрестанная молитва и старание быть в мыслях ниже всех людей¹³².

Авва Кроний говорил: «Средства, ведущие к смирению, заключаются в удалении по возможности от материальных вещей и того, что рассеивает ум, в телесном труде и памятовании о смерти»¹³³.

Другой Старец говорил, что имеющий смирение смиряет демонов¹³⁴.

И еще другой Старец говорил, что душа тогда приобретает смирение, когда думает только о том зле, которое сама сделала¹³⁵.

Другой Старец сказал: «Как земля никогда не падает вниз, так и смиренный никогда не падает, потому что он всегда внизу»¹³⁶.

Другой Старец, когда его спросили, что такое смирение, ответил: «Когда брат твой со­грешит против тебя, и ты простишь его прежде, чем он испросит у тебя прощение»¹³⁷.

В другой раз он сказал, что преуспеяние человека зависит от глубины его смирения: чем глубже он погружается в смирение, тем выше поднимается в преуспеянии¹³⁸.

Авва Исайя говорил, что смиренномудрием разрушаются все козни лукавого¹³⁹. И святая Синклитикия говорила, что начало и конец всякого блага в духовной жизни, – это смиренномудрие¹⁴⁰.

Согласно неложному суждению наших Отцов, способ, которым приобретается это боголепное свойство, состоит, как учит их опыт, в телесных трудах и самоосуждении, повод для которых легко найти в нашей повседневной жизни. Вообще, узкий путь христианской этики ведет к стяжанию страха Божия, а страх становится руководителем человека ко всему тому, что способствует «чувству Бога»; он ведет к тем великим добродетелям, которые вы­ражаются в отсутствии самооценки, в самоукорении и претерпевании всякого искушения. Пророк Давид, кроме прочих добродетелей, которые он имел, упоминает в псалмах и о своих телесных подвигах: «Виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя» (Пс. 24, 18). А в другом месте он говорит о достоверном признаке, указывающем на прощение Богом его пре­грешений: «Смирихся, и спасе мя Господь» (ср. Пс. 114, 6). Господь наш, опять же, открывает, что Он смиренным дает Благодать (Прем. 3, 14), при этом естественным образом противо­действуя гордецам. Итак, если «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс. 50, 19), то понятно, почему наши Отцы, а также все, кто на протяжении человеческой истории когда-либо сподобился богопознания, старались в первую очередь быть смиренными.

Осознав человеческую ничтожность, так как, по словам Господа, без Него мы не можем ничего совершить (Ин. 15, 5), и познав по Благодати Божией свою сообразность Христу, по­добия с Которым мы удостаиваемся поступая и мысля смиренно, да не перестает никто из нас искать, молиться и делать то, что ведет к этому легкому, или даже туне даруемому спасению. Потому что в таком случае к нам будет обращен сладчайший глас Господа наше­го, когда Он, по Своему слову, снова придет «воздать каждому по делам его» (Мф. 16, 27) и скажет: «Блажени нищие духом, яко тех есть Царствие Небесное» (Мф. 5, 3), которого да сподобимся мы все. Аминь.

Любовь есть совершенство веры и послушания божественной воле; в ней исполнение закона и путь по превосхождению апостола Павла (1Кор. 12, 31). Три первоапостола Петр, Иоанн и Павел говорят о любви в следующих характерных словах. Апостол Петр говорит: «Прежде же всех друг ко другу любовь прилежну имейте» (1Пет. 4, 8), подчеркивая слова прежде всех. Апостол Иоанн, который считается апостолом любви, в своем Евангелии и По­сланиях с догматической точностью описывает ее происхождение и ее место в жизни разум­ных существ. Однако для нас, чтобы достичь цели нашей беседы, достаточно будет ограни­читься тем описанием любви, которое дает апостол Павел в Первом Послании к Коринфя­нам, потому что это описание имеет одновременно и теоретическую и практическую стороны.

Апостол Павел не только описывает любовь, но и анализирует ее, желая нам показать ее составляющие, то есть то, что входит в ее существо, – но не по природе, так как по при­роде она божественна и непостижима, а в ее действованиях. Описав все высочайшие дарова­ния, обладателями которых были апостолы, учители, пророки, а также те, кто имел дары ис­целений, говорения на языках, толкований, он как бы сожалея о том, что он до сих пор упо­мянул, и желая перенести нас в более высокую сферу, продолжает: «Ревнуйте же дарований больших, и еще по превосхождению путь вам показую. Аще языки человеческими глаголю и ангельскими, любве же не имам, бых яко медь звенящи, или кимвал звяцаяй. И аще имам пророчество, и вем тайны вся и весь разум, и аще имам всю веру, яко и горы преставляти, любве же не имам, ничтоже есмь. И аще раздам вся имения моя, и аще предам тело мое, во еже сжещи е, любве же не имам, ни кая польза ми есть. Любы долготерпит, милосерд­ствует, любы не завидит, любы не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своих си, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, радуется же о истине; вся покрывает, всему веру емлет, вся уповает, вся терпит. Любы николиже отпадает» (1Кор. 12:31, 13:1–8).

Блаженный Апостол, показав в своем рассуждении преходящий характер других вели­ких дарований Святого Духа, свойственных состоянию святости, отмечает, что из всех этих даров «пребывают вера, надежда, любы, три сия; больши же сих любы» (1Кор. 13, 13). По­этому-то он и назвал любовь путем по превосхождению. Возможно, некоторые станут недо­умевать, представляя себе другие дарования, такие высокие, превосходные и полезные, по­средством которых святые люди иногда оказывали человечеству большие благодеяния. При­ведем, однако, некоторые примеры, связанные с нашей темой, чтобы убедиться в верности слов апостола Павла.

Если, к примеру, кто-то имеет дарование языков, то есть может вещать о спасительном домостроительстве Бога на родном языке каждого человека, не изучая его, но сам собой, по Благодати Святого Духа, то разве это можно считать какой-то маловажной вещью? Однако при всем этом говорение на языках – временное дарование, которое прейдет вместе с этим миром, потому что язык будет не нужен, когда все станет совершенным во Христе. Другое дарование – пророчество. Разве это мало: знать людские тайны, советы божественного Промысла о прошлом и настоящем? Но и пророчества будут упразднены, когда придет «ис­полнение времен». Даже вера: что она есть, как не средство, которое нас приводит к своему конечному пределу? Ведь мы веруем, чтобы приблизиться к Богу, стать близкими Ему и со­единиться с Ним. Когда это будет совершено, тогда вера станет излишней, потому что мы будем непосредственно видеть то, что раньше принимали верой.

И вот если среди всех этих дарований будет отсутствовать любовь, то это будет похоже на рассматривание замечательных картин или статуй великих личностей, но не будет обще­нием с самими этими личностями. Потому что дарования эти – всего лишь «картины», то есть образы, не имеющие в себе жизни. Они не участники жизни, потому что Вечная Жизнь – это только Сам Бог (см. Ин. 17, 3; 1Ин. 5, 20), а «Бог любы есть» (1Ин. 4, 8).

Но кроме того, что эти сверхъестественные дарования преходящи, следует добавить, что они также не составляют и нашей цели. В некотором смысле, они больше служат средст­вами, содействующими достижению цели, предела наших исканий и чаяний. Даже милосер­дие и сострадание, сопровождающиеся иногда дарованиями исцелений, как мы видим в жи­тиях наших Отцов, которые Благодатью Божией исцеляли от хронических и неизлечимых болезней, или в меньшей мере проявляющиеся в наших с вами усилиях по облегчению уча­сти тяжело страждущих, – так вот, даже сострадание есть не что иное, как лишь маленькая частица той же любви, потому что польза от сострадания в любом случае относительна и ог­раничивается временем и пространством. Так что согласно сравнению, которое делает апо­стол Павел, любовь превосходит все дарования и благодеяния и составляет «полноту».

Как «путь по превосхождению» любовь такова не только сама по своей природе, но и имеет совершенные свойства, поэтому ее воздействие на нас может совершенно нас изме­нить, согласно чудодейственной «измене десницы Вышняго» (Пс. 76, 11), и преобразить по на­шему Первообразу, сделав подлинными образами Бога. Таким образом, любовь есть живо­творящая энергия для всех других дарований. Поэтому-то, хотя апостол Павел в начале и упомянул о других дарах, потом он как бы пожалел об этом и, рассмотрев, чем же они яв­ляются без любви, сделал прискорбный вывод, что, имея их все и не имея любви, человек «ничто», и ничто ему не на пользу.

Конечно, это не означает, что божественные добродетели и вышеупомянутые дарова­ния вообще излишни. Напротив, все они служат вспомогательными средствами, способст­вующими очищению и просвещению человеческой природы на ее пути к совершенству. Но само совершенство осуществляется только любовью. Любая добродетель остается непол­ноценной, если не будет завершена любовью. Поэтому только через любовь верующий никогдаже отпадает.

Исследуем теперь проводимый апостолом Павлом разбор различных проявлений люб­ви, а также и ее воздействие на наш характер. "Любовь, – говорит он, – «долготерпит, милосерд­ствует, не завидит, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своих си, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, радуется же о истине». Он пере­числяет и другие ее свойства, заканчивая тем, что «любы николиже отпадает». Рассмотрим подробнее эти характерные признаки любви.

1. Любовь «долготерпит». Насколько прекрасно, когда кто-то долготерпелив! «Долго­терпелив муж мног в разуме», – говорит Священное Писание (Притч. 14, 29). Он не смущается, не меняется к худшему, если с ним поступают несправедливо и враждебно; он с терпением и любовью переносит вспышки гнева и злобы других. Он все переносит, потому что все из­меряет любовью.

2. Любовь «милосердствует». Что иное есть добросердечность, как не любовь на деле? Один беглый взгляд на жизненный путь нашего Христа убедит нас в том, что вся Его жизнь была сплошным милосердием. Ничто Его больше не занимало, кроме того, чтобы облагоде­тельствовать и спасти людей. Ведь и совершенный подражатель Христа Бога нашего, апо­стол Павел, говоря о милосердии Господа как о единственном идеальном пути нашей жизни, писал в своих посланиях: «Никтоже своего си да ищет, но еже ближняго кийждо» (1Кор. 10, 24). И снова: «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). А Ио­анн Богослов, идя еще дальше, завещает христианам совершенное христоподражание: «И мы должни есмы души по братии полагати» (1Ин. 3, 16).

3. Любовь «не завидит». Великодушие, щедрость, благородство – вот что отличает че­ловека, который свободен от страшного заболевания души, именуемого недоброжелательно­стью, источник коего в зависти. Какое отвращение испытывает человек, если вдруг столк­нется с душой, живущей под властью зависти и злобы! Зависть состоит не только в том, ко­гда кто-либо завидует другому относительно того, чего сам не имеет, но видит у других в изобилии. Зависть проявляется и в том, когда человек, движимый ею, желает, чтобы вещь или почесть, которую имеет он, не имел другой. Все это, обезображивающее душу человека, может уврачевать только любовь.

4. Любовь «не превозносится». Эта сторона любви обращена к смиренномудрию, зна­чение которого огромно и имеет в себе нечто таинственное: оно ничтожно по своему внеш­нему облику и велико в своей сущности. Смиренномудрие – средоточие мудрости, достоин­ства, величия, всего высокого и прекрасного, что находится в природе разумных созданий. Поэтому вочеловечившийся Бог Слово, когда пожелал приблизиться к Своему творению, об­лачился в смиренномудрие, как в одежду, и спрятал под ней природу Своего Божества. Бу­дучи Всемогущим Богом, Он никогда не похвалялся Своими боголепными свойствами и все­властием, даже когда благоволил открыть близким ученикам познание Своих подлинных ка­честв, но «хвалился» только Своим смирением, говоря: «Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф. 11, 29).

Противоположность смиренномудрию – эгоизм и гордость, когда человек осознаёт за собой какие-либо достижения и преимущества. Однако если мы зададимся вопросом, ка­ково наше истинное место согласно границам и законам нашей природы, то есть каковыми мы были созданы от начала, если мы осознаем, к какому концу должны стремиться, стано­вясь сообразными нашему Первообразу Христу, тогда мы найдем в себе множество недос­татков и упущений и поймем, что должны ощущать стыд вместо превозношения. Если мы поразмыслим о том, что созданы «по образу и подобию» своего Творца, что получили боже­ственную Благодать от Христа, в Которого и облеклись при крещении, что бесчисленные примеры святых и друзей Божиих во все века и во всех обстоятельствах жизни ободряют нас и убеждают в том, что наша природа способна делать добро и излучать святость, если мы, таким образом, осознаем, что после всего этого внутри нас продолжает господствовать все­общее зло и многообразное лукавство, разве тогда мы найдем хоть какой-то повод к тому, чтобы гордиться? И все-таки человек омрачается и больше следует злу, умудряясь при этом еще и превозноситься. В таком состоянии только любовь может научить его не иметь пре­возношения.

5. Любовь «не бесчинствует». Это означает благоприличие, благопристойность, добро­порядочность. Высший отличительный признак поведения, благородство, когда-то состав­лявший предмет доблестного соперничества, со всеми остальными добрыми качествами ны­не лежит в презрении у нашего теплохладного и безразличного поколения. При всем при том, благородство остается достопримечательной и ценной стороной любви. Неужели доб­рое поведение – не такое уж важное качество нашей личности? Разве мы с вами не удивля­емся доброте, приятности, вежливости, когда видим эти качества в людях, встречающихся на нашем жизненном пути? Более того, мы все можем признать, что вежливое обращение с нами других людей влияет и на нас самих, так что смягчает нашу жестокость и враждеб­ность. Так вот то, от чего смягчается сердце, и есть любовь, которая успокаивает всякую грубость, всякое возбуждение, одним словом, «не бесчинствует».

6. Любовь «не ищет своих си». Эта сторона любви, то есть отсутствие своекорыстия и корыстолюбия, также очень важна, потому что она приводит в порядок общественные от­ношения. Естественные законы, на которые опирается жизнь, дают каждому право бороться за средства к самосохранению, и таким образом отсюда проистекают так называемые «права личности». Однако все, что одному человеку кажется необходимым и оправданным, если не будет упорядочено законом любви, заканчивается деспотизмом над другими. Неразумное и эгоистичное отношение человека к собственному праву на самосохранение часто достигает состояния скотской жизни и завершается трагическим лозунгом современного «обществен­ного вещания»: «Твоя смерть есть моя жизнь».

Эгоистичная склонность к самосохранению рождает самолюбие; самолюбие не живет без корыстолюбия, а корыстолюбие нуждается в неправде, хищении и т.д. Однако «тормо­жение», которое создается любовью, не только сбрасывает лишнюю скорость в устремлен­ности человека к собственному благополучию в ущерб другим, но и останавливает его в по­иске того, что законно: она заставляет его не искать даже своего. Более того, она доходит до отдания жизни в жертву за других людей, как и Господь наш, Самосущая Любовь, по­жертвовал Собой за живот мира и спасение (ср. Ин. 6, 50). Любовь предпочитает давать, нежели брать; она прощает прежде, нежели у нее испросят прощения; дает в долг тогда, ко­гда знает, что ей его не вернут; когда ее принуждают к чему-либо, делает больше требуемо­го. В общем, она живет не ради себя, а ради ближних.

Весьма характерно, что Иисус, когда приблизился час Его спасительной жертвы за мир, с воодушевлением и удовлетворением изрек эти великие слова: «Ныне прославися Сын Чело­веческий» (Ин. 13, 31). Ведь Он не упомянул о славе, когда говорил: «Аз победих мир» (Ин. 16, 33), также когда говорил: «Дадеся Ми всяка власть на Небеси и на земли» (Мф. 28, 18). Он не считал Своей славой и то, что, как Он возвестил, «вся, елика имать Отец, Моя суть» (Ин. 16, 15), и многое другое, что свидетельствует о Его боголепном величии. Но единственной Своей славой Он назвал Свою жертву за жизнь других людей. Итак, кто желает славы и здесь и на Небе, пусть приведет в действие свою личную любовь ко Христу.

Ах, сладчайшая любовь, которая есть Бог и которая есть жизнь! Ее не познало боль­шинство людей, которые предпочли смерть вместо жизни. Ее отличительные черты – это самопожертвование, солидарность, служение ближнему, это егда «кто душу свою положит за други своя» (Ин. 15, 13). Но Христос пошел еще дальше и был принесен в жертву за всех нас, когда мы были Его врагами: «Врази бывше примирихомся Богу смертию Сына Его» (Рим. 5, 10).

Ах, сладчайшая чаша небесного вина, которое пробовавших его заставляло забыть са­мих себя и стать «безумными» во Христе (см. 1Кор. 4, 10)! Из этой чаши с вином любви пи­ли апостолы и возрадовались, «яко за имя Господа Иисуса сподобишася бесчестие прияти» (Деян. 5, 41). Вкусив от этой чаши, апостол Павел писал: «Радуюся во страданиих моих о вас, яко исполняю лишение скорбей Христовых во плоти моей за Тело Его» (Кол. 1, 24), то есть он радовался своим страданиям, понесенным ради Христа, побоям, побиению камнями, кораб­лекрушениям, темницам, бичеваниям, гонениям, алчбе и жажде, и наконец, самой смерти. Услаждение этим вином побудило его молиться о том, чтобы отлучену ему быти от Христа по братии его (Рим. 9, 3), то есть ради единокровных ему иудеев, потому что их отлучение от Бога вызывало в нем большие страдания. Этим вином был «опьянен» и весь сонм мучени­ков Христовых, которые с радостью пошли по пути Голгофы. От той же чаши испило и множество преподобных, которые бескровным мученичеством самоотречения с готовно­стью подъяли и пронесли через всю жизнь Крест Господень, «проидоша в милотех и в козиих кожах, лишени, скорбяще, озлоблени; ихже не бе достоин весь мир, в пустынех скитающеся и в горах и в вертепах и в пропастех земных» (Евр. 11, 37–38). Кто сможет объяснить эту за­гадку добровольного самопожертвования любви, тот поймет и слова Господа нашего: «Иже аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга» (Мф. 20, 26) и: «Блаженнее есть паче даяти, нежели приимати» (Деян. 20, 35). И все это богатство содержится в одном лишь свой­стве любви, в том, что любовь «не ищет своих си».

7. Любовь «не раздражается». Кротость – весьма желанная добродетель! Это опреде­ленный вид приветливости, делающей приятной нашу жизнь, по которой все мы тоскуем, потому что хотим, чтобы наша жизнь в обществе других людей была сносной и приемлемой. Напротив, присутствие раздражительности и гнева отравляет всякое благородное чувство, изгоняет мир, заставляет исчезнуть радость, разрушает счастье, согласие, гармонию, единст­во, влечет за собой смущение, смятение, страх, подозрительность, разделение, душевное и телесное расстройство, помрачение ума, развращение помыслов, решений и действий и, самое ужасное, злые умыслы и убийства, которые являются качествами человекоубийцы дья­вола.

Современное светское общество, привыкшее лицемерить, всячески оправдывает и по­крывает взрывы раздражительности и гнева, пытаясь объяснить это естественными причи­нами: так, говорят, что тот или иной человек «нервный», «своеобразный», «впечатлитель­ный» и т. п., не желая признать присутствия гнева как душевной страсти, как энергии, дейст­вующей против природы, как уродливого искажения человеческой разумности. Существуют другие немощи, которые влияют на частную жизнь отдельного человека и вредят только ему одному. Однако, страсть гнева является постоянной и всесторонней, не оставаясь лишь в той душе, которой она обладает, но выплескивается наружу, в окружающую среду, так что ее зловоние отравляет и других. Этот палящий ветер раздражительности, который не только сжигает и опустошает все, что попадется на его пути, но и препятствует всему, что еще толь­ко собирается произрасти, может быть остановлен и успокоен только любезным и кротким нравом, потому что любовь «не раздражается».

Священное Писание, желая защитить человека от страсти гнева, напоминает: «Гнев гу­бит и разумныя» (Притч. 15, 1) и: «Муж ярый не благообразен» (Притч. 11, 25). Святые Отцы говорили, что гневный, если и мертвого воскресит, не будет благоприятен Богу. Гнев – главный признак отсутствия любви, доказательство отсутствия христианского сознания или даже человеческого разума, и признак господства в человеке мрачной страсти, источающей­ся из глубины «мертвой» для Бога души, которая умерла еще прежде своего исхода из тела. Господи Иисусе Христе, да не будет того, чтобы смерч этой страсти утащил нас далеко от Тебя, но дай нам любить друг друга, как Ты заповедал и как того требует божественный аромат Твоего присутствия среди нас!...

8. Любовь «не мыслит зла». Здесь речь идет о невинности, непорочности и искренно­сти. Христос в связи с этим учит нас: «Аминь глаголю вам, аще не обратитесь и будите яко дети, не внидете в Царство Небесное» (Мф. 18, 3); и далее: «Иже убо смирится яко отроча сие, той есть болий во Царствии Небеснем; и иже аще приимет отроча таково во имя Мое, Мене приемлет» (Мф. 18, 4–5).

В самом деле, это удивительное состояние, когда человек не мыслит зла, есть отблеск одного из многообразных лучей любви, это невинность, которую Господь наш относит к ма­леньким детям, еще не заразившимся проказой лукавства и многоразличного зла. Слова «аще не обратитеся» Иисус наш с некоторой суровостью подтверждает предшествующим «аминь», которое является клятвой, обозначающей истинность сказанного. Действительно, нас оск­вернили многообразные пороки, и внутри нас потерялось всякое простое и невинное созна­ние и мысль. Стало быть нам ничего не остается делать, как обратиться вспять и стать, каки­ми мы были прежде, – незлобивыми, непорочными, простыми и искренними, потому что только таковых сможет вместить в себя Царство Божие.

Коротко сказать, необходимо сделаться детьми по помышлению, а не по возрасту, как и апостол Павел учит: «Злобою младенствуйте» (1Кор. 14, 20). Если кто повстречает человека, которого изменила и сделала «младенцем» во Христе божественная любовь, примет его и почтит его невинность, тот примет Самого Христа. Таковой «Мене приемлет», говорит Гос­подь наш (Мф. 18, 4–5). И в правду, уму непостижимо, как в хаосе такой дьявольской злобы и всеобщего растления, находятся такие чистые и невинные существа, напоминающие нам о свойствах нашей природы до грехопадения, природы «по образу и подобию» Бога!

9. Любовь «не радуется неправде, радуется же о истине». Иными словами, любовь ра­дуется с радующимися и плачет с плачущими, как говорит апостол Павел (Рим. 12, 15). Лю­бовь не имеет ничего своего, и, однако же, все принадлежит ей: она ничего не имеет, и всем обладает. Она распространяется до бесконечности, минует границы пространства и времени. Она хочет всех покрыть, всех оправдать, всех освободить, всех успокоить, взять всеобщие боль и слезы на свой собственный счет – ей достаточно того, чтобы другие перестали испы­тывать боль, страх и несчастья.

«Не радуется неправде». Хотя любовь – это всегда радость, однако она в одном только случае не радуется: неправде. Мера любви довольно странна, когда она отдает: ее мера точ­на, «наткана и потрясна и преливающася», как называет эту меру Господь наш (Лк. 6, 38). Напротив, когда любви бывает необходимо что-либо взять, тогда эта мера пропадает, и ей ничего не бывает нужно, она не имеет, что взять.

Неправда, о которой печалится любовь, не есть только тот случай, когда кто-либо по­хищает вещь, принадлежащую другому, или когда кто-либо лишен того, что мог бы полу­чить. Под неправдой любовь подразумевает все, чего лишен другой; неправдой она считает и справедливое наказание, которому подвергаются люди по их собственной вине. Любовь, имея похвальное дерзновение, противится даже божественной справедливости, наказываю­щей нераскаянных грешников, и, когда не может изменить наказания, сострадает и плачет вместе с наказанными, утешая их хотя бы этим.

10. Любовь «николиже отпадает». Мы рассмотрели некоторые из сторон любви, опи­санных апостолом Павлом. Остается теперь исследовать то свойство любви, которое, по большей части, следовало бы назвать ее результатом: «любы николиже отпадает». Раз­личные плоды Святого Духа, о которых говорит апостол Павел, есть как бы лучи солнца, на­зываемого любовью, но не сама по себе любовь. Эти лучи, то есть духовные дарования, о ко­торых говорит апостол Павел в начале своего гимна любви, несмотря на все свое величие, составляют частные моменты духовной жизни, поэтому всегда есть опасность изменения к худшему и падения. Несмотря на все эти дарования, в человеке еще живет склонность к злу, еще нет совершенной безопасности, недостает последней «печати». И этой «печатью» служит любовь, которая уже никогда не отпадает.

Подлинно блажен тот, кто подвизается с верой и поднимается по лествице добродете­лей, чтобы от общего, от составляющих дойти до центра, до самой сущности, то есть до бла­женной любви. Тогда от Того, Кто направил его к ней, он услышит, что «любы николиже от­падает». Здесь прекращается опасность изменения и, удаляется страх возвращения вспять, потому что «любы вон изгоняет страх... бояйся же не совершися в любви» (1Ин. 4, 18).

Когда в человеческое сердце войдет любовь со всеми ее свойствами, тогда в нем про­явится подобие Богу, и человек тот станет уже «новым», «созданным по Богу» (ср. Еф. 4, 24). Тогда в нем будут высвечиваться черты и образ небесного человека. Вся история нашей Церкви говорит именно об этом, потому что на кого из людей подействовала любовь Божия, тех она преобразила, сделав из земных небесными. Трусливые становились мужественными, отрекшиеся прежде – исповедниками и мучениками, блудницы – преподобными, сребро­любцы – милостивыми, лукавые – невинными, волки делались овцами, а овцы – львами. И все это изменение производила десница Вышняго (ср. Пс. 76, 11).

Божественное Преображение Христа Бога нашего – не просто историческое событие, относящееся исключительно к Личности нашего Господа, но продолжающаяся энергия Его Благодати, имеющая целью изменение нашей смертной природы и всего вообще творения, которые подлежат тлению, так чтобы они облеклись в бессмертие. «Подобает бо тленному сему облещися в нетление и мертвенному сему облещися в бессмертие» (1Кор. 15, 53), пото­му что «любы Божия излияся» (Рим. 5, 5), дабы все и вся освятить. Кто в себе ощутил полноту этой божественной любви, тот уже не имел страха, но радовался во страданиих своих (ср. Кол. 1, 24), имел дерзновение и желание «паче отыти от тела и внити ко Господу» (2Кор. 5, 8).

Не отменяя необходимость выполнения других заповедей, Господь наш объединил их в одну, в заповедь «любите друг друга» (Ин. 13:34, 15:12, 17), сказав, что в заповеди о любви «весь закон и пророцы висят»¹⁴¹ (Мф. 22, 40). После того как мы увидели те свойства, через которые выражается любовь, посмотрим теперь, как и нам получить эту добродетель.

В нашей природе, кроме способности к разумному суждению, посредством которой мы мыслим и действуем, преобразуясь из плохих в хороших и из хороших в лучших, существует и другая способность, в равной степени содействующая нашему изменению: это способность к подражанию. Мы все подвержены посторонним влияниям: образцы характеров, качества, состояния других людей и вообще вся окружающая среда воздействуют на нас, и часто мы, сами того не желая, становимся тем, что вокруг нас. Святой Исаак Сирин говорит в одном из своих Слов, что «сердце человека формируется посредством внешних образов»¹⁴².

Апостол Павел отметил это и рекомендовал ученикам быть внимательными, потому что «тлят обычаи благи беседы злы» (1Кор. 15, 33). Но наибольшее внимание он направлял к наглядному обучению христиан и побуждению их подражать первоначальному добру. Вы­нужденный часто доказывать, что он истинный апостол, в отличие от лжеапостолов, он, сам того не желая, открыл нам глубину своего совершенства, упомянув, что облачен в образ Не­бесного Человека. Он был точным воспроизведением Первообраза, Христа Бога нашего, Ко­торый преобразил его по Своему подобию, вследствие чего и жил целиком в нем (см. Гал. 2, 20). И если бы кто спросил, как такое можно осуществить на практике, апостол Павел кратко ответил бы, что он подражал своему Господу Иисусу Христу, поэтому и вы, сказал бы он, «подражателе мне бывайте, якоже и аз Христу» (1Кор. 11, 1). Итак, вот способ преуспеяния.

Это «охристовление» человека достижимо во всей полноте, потому что мы, живущие в эпоху Нового Завета, в отличие от тех, кто жил во времена Ветхого Завета, «откровенным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся от славы в славу, якоже от Господня Духа» (2Кор. 3,18). Мы прямо и постоянно, без ограничений и перерывов, долж­ны взирать на славу Господа нашего, на Его жизнь, на то, что Он говорил и что делал на зем­ле, на Его божественный нрав, и не сомневаться в том, что Дух Господень преобразит нас и уподобит нашему Прообразу.

Кроме способности к подражанию, присущей нашему характеру и могущей, как мы ви­дели, помочь нам достигнуть доброго изменения, существует и нечто более тонкое и более действенное: это закон воздействия. Так как мы склонны к переменам и изменчивости, по­сторонние воздействия могут сильно влиять на нас и соответствующим образом изменять. Закон воздействия более силен передать нам то, чему мы восхищаемся в личностях других людей. Если мы обратим внимание, мы увидим что в нас, в наших характерах, часто обнару­живаются виды и обличья того, что нас окружает: мы в этом смысле напоминаем зеркала, отражающие на своей поверхности то, что находится напротив. Возьмем один пример. Когда мы окажемся рядом с человеком добродетельным, благопристойным, кротким, мудрым, бла­городным, тогда сами собой и мы, почти не чувствуя перемены состояния, становимся бла­городными, доброжелательными, приветливыми. Это означает, что здесь на наш характер оказал влияние закон воздействия.

Но все это относится к законам естественным. Мы же обратим свое внимание на вещи более высокие, которые весьма отстоят от немощных законов природы, на те, в которых дей­ствует превышающая природу Благодать Божия, «немощная врачующая и оскудевающая восполняющая»¹⁴³. У нас, верующих, интересы сосредоточены не на слабых и бедных формах человеческих достижений – мы познали их, испробовали и почитаем теперь за «отбросы» перед превосходящим богатством Благодати Христовой (ср. Флп. 3, 8). Истинные христиане должны взирать откровенным лицем на черты характера Господа нашего Иисуса, и тогда чу­до совершится. Вся наша жизнь слагается из различных энергий и моментов самовыражения: если каждую из своих энергий мы сможем соотнести, как со своим первообразом, с соответ­ствующими энергиями Господа нашего, тогда все наше существо тоже изменится. Сила доб­ра, которое всегда изобилует в нашей разумной природе, есть мощный притягивающий «магнит».

Но все-таки это изменение есть, главным образом, дело Благодати. Апостол Павел, ис­пытавший действие совершившегося с ним изменения, подчеркивает, как мы видели: якоже от Господня Духа. За пределами естественного закона воздействия присутствует Благодать Господня, которая исцеляет всякую немощь и восполняет всякий недостаток; она-то и осу­ществит со властью это преображение. Если вы зайдете в фотоателье, во внутреннем поме­щении, где работает фотограф, вы увидите нечто аналогичное тому, что мы обсуждаем. Вы увидите, что фотограф, проявив негатив, кладет на определенном месте внизу под аппара­том, подгадав нужное расстояние, специальную фотобумагу, которая предназначена для пе­чати. Когда все будет готово, фотограф включает аппарат, и лучи, проходя через негатив, отображают на бумаге во всех деталях очертания образа с негатива. Никто не трогает фото­бумагу и ничего не рисует на ней. Достаточно того, чтобы она была чистой и лежала в пра­вильном положении, после чего лучи, проходя через негатив, сами отображают все нужные очертания. Итак, нечто подобное произойдет и с нами, если мы предоставим Благодати дей­ствовать в нас.

Исключим воздействие на нас посторонних вещей и обратим в простоте все свои поры­вы и устремления к Иисусу, и этого будет достаточно, чтобы совершилось чудо. Необходим и подвиг во всех его видах, необходимо использование всех своих способностей и талантов, но наш характер никто и ничто не сможет изменить, кроме Самого Иисуса. Преизбыточная любовь заставила Его принять образ раба и стать таким же, как мы, чтобы мы стали такими, как Он, в Духе Святом.

Если мы захотим в нашей жизни и в наше время исполнять особые виды подвигов злострадания, которые совершали наши Отцы, мы постоянно будем чувствовать свою немощь и недостаточность. Однако «сообразование» нашего характера с характером Иисуса осуще­ствимо более легко, и этому не препятствуют ни место, ни время. Когда нас начинает беспо­коить какая-либо страсть или оказывать воздействие какое-либо сильное пожелание – от самых низших телесных движений до самых высших душевных, – тогда мы должны пре­доставить им возможность найти свое отражение в зеркале жизни Господа нашего: если они соответствуют Его облику, то и мы можем поступить в соответствии с ними, если же нет, то и мы не должны им следовать.

И если нас очаровывают красоты этого мира, подумаем, что все это принадлежит к ми­ру тления, и только одна красота достойна и пригодна к тому, чтобы ее полюбить от всего сердца. Эта красота – Тот, о Ком сказано: «Красен добротою паче всех сынов человеческих» (Пс. 44, 3). Это Тот, Кто «первее возлюбил есть нас» (1Ин. 4, 19), «давый Себе избавление за всех» (1Тим. 2, 6). Имея ответную любовь к нашему Иисусу и становясь сообразными Его характеру, «в тойже образ преобразуемся от славы в славу» (2Кор. 3, 18). Если это будет нами достигнуто, Духом Господа нашего, то исполнится цель нашей жизни. Именно это имел в виду апостол Павел, когда писал: «Паки болезную, дóндеже вообразится Христос в вас» (Гал. 4, 19). Емуже слава во веки веков, аминь.

В нашем обществе, если кто захочет последовать определенному жизненному пути, на­пример, заняться наукой или разработкой каких-либо технологий, стать военным и т. п., тот в первую очередь подает в избранный им институт данные о себе: включает свое имя в спи­ски абитуриентов, исповедует свое доверие существующим в том или ином учебном заведе­нии законам и правилам, которым дает обязательство подчиняться. Затем начинается прак­тическое обучение, в котором студент выделяет, согласно своему желанию, определенную область, которую хотел бы практиковать впоследствии. Его вступление в науку начинается теоретическим обучением, которое необходимо, чтобы он вник в существо того, что его ин­тересует. Потом он приступает к практическому осуществлению принципов своей профес­сиональной специализации согласно традиции своих профессоров, и так продолжается до тех пор, пока он ни станет полноценным специалистом своего дела. Доказательством его успеха в избранной им области служит, в конце концов, получение диплома.

Нечто подобное происходит и в христианской жизни. Мы также с начальной верой в истинного Бога, с участием через таинства в Теле Христовом, Церкви, с исповеданием на­шей веры и исполнением заповедей Божиих и тех установлений, которые согласны с нашей традицией, находимся на верном пути к успеху. Но этого успеха, этой цели, результата, то есть того, что для нас является «дипломом», мы еще не получили и не достигли. Ниже мы рассмотрим эту тему – тему успешного осуществления нашей цели.

В прошлой беседе мы говорили с вами о любви Божией и обо всех ее следствиях. На­правленная главным образом на человека она открылась во всей своей полноте, явив отно­шение Бога к нам, людям. А сейчас мы исследуем нашу собственную позицию – какова она после грехопадения и подчинения смерти и тлению, – чтобы можно было правильно дейст­вовать на том поприще, на котором мы находимся, и заслужить Царствие Небесное и спасе­ние. Иными словами, древний тезис познай себя (γνώθι σεαυτόν) является важнейшим ус­ловием всякой вообще здоровой философии.

Послушаем, что говорит апостол Павел, глубочайший знаток человеческой души, о та­ком самопознании, существо которого после разделения человека с Богом заключено в осоз­нании своего бедственного положения. "Вем, – говорит он, – яко... аз плотян есмь, продан под грех. Еже бо содеваю, не разумею: не еже бо хощу, сие творю, но еже ненавижду, то соделоваю» (Рим. 7, 14–15). И продолжает: «Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех. Вем бо, яко не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе: еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю. Не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю» (Рим. 7, 17–19). Сей богомудрый врач человеческого существа от­крывает нам и причину этого непроизвольного пагубного движения: «Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех» (Рим. 7, 20).

Таким образом, грех – это «жало смерти» (1Кор. 15, 56), разрушитель всечеловеческого счастья, подоснова осуждения и погибели, сокрушитель всякой гармонии, всякого порядка и благолепия, истребление достоинства, чести и величия того, что Создатель сотворил весь­ма добрым (см. Быт. 1, 31).

Апостол Павел, открыв нам причину нашего бедственного положения, а также упомя­нув, что причина эта не случайна, а присуща нашему естеству, что она постоянно живет в нас, далее описывает в подробностях образы ее воздействия на наш душевно-телесный мир: «Я знаю, что этот закон живет во мне – говорит он, – потому что хотя я и хочу делать доброе, внутри себя вижу склонность к злому. Чувствую великое влечение к закону Божию по своему внутреннему человеку, но вижу другой закон в своих членах, который воюет с за­коном моего ума и пленяет меня в рабство себе через грех, действующий в моих членах». И завершает свои слова следующим восклицанием, в котором выразился общечеловеческий крик отчаяния: «О, несчастный я человек! Кто избавит меня от этого тела, осужденного на смерть?» (см. Рим. 7, 21–24). В самом деле, никакие другие слова не могли бы быть более подходящими, чтобы описать это состояние, кроме тех, в которых это выразил Павел.

Вернемся к тексту и попробуем установить диагноз, чтобы найти способ исцелиться. «Хотящу ми творити доброе, мне злое прилежит»: это значит, что хотя я и хочу делать добро, внутри меня существует предрасположенность к злому. На нас должны произвести впечат­ление эти слова! Ведь это означает, что мы после грехопадения не потеряли понятие о добре, о помышлении и делании доброго, но приобрели стойкое уклонение и влечение к деланию зла, понуждение нашей мысли и воли к творению лукавых дел. И хотя в нас сохранились элементарные качества существования «по образу и подобию» Бога, мы потенциально по­стигаем добро, однако наша воля самовластно понуждается к совершению ненавидимого на­ми зла. Слова апостола Павла, что человек чувствует великое влечение к закону Божию по своему внутреннему человеку, относятся к свободной деятельности нашего ума, который постигает добро; но сила греха, имеющая каким-то образом свое жилище в наших членах, противостоит разуму, и таким образом получается, что «я хочу делать доброе, но внутри ме­ня существует предрасположенность к злому».

Из этого следует, что человек должен позаботиться о двух вещах: о том, как достичь того, чтобы его разум выбирал добро вместо зла, и о том, как победить противоборствую­щую закону ума силу греха, действующую в наших членах и оказывающую на нас воздейст­вие способом, который противоположен нашему внутреннему миру. Прилагая эти усилия, всякий сможет ясно увидеть, что происходит внутри него. Слова апостола Павла напомина­ют зеркало, отличное, однако, от остальных зеркал, которое показывает не морщины и дру­гие какие-либо недостатки на нашем лице, а наш внутренний мир во всей его глубине.

Все это еще раз подтверждает свидетельство Моисея в книге Бытия о том, что «приле­жит помышление человеку прилежно на злая от юности его» (Быт. 8, 21), точно так же как и в больном организме естественные законы действуют против своих правил.

Доселе на основе Священного Писания мы описывали непокрытую и лишенную Благо­дати Божией человеческую природу, полностью подлежащую двойной смерти – телесной и душевной. Теперь же, пользуясь тем же источником, давайте остановимся на описании «преизбытка Благодати», которую Бог излил на человека. В самом деле, безграничная лю­бовь Бога к Своему творению так позаботилась о человеке, что «идеже умножися грех, преизбыточествова Благодать» (Рим. 5, 20). «Благодарю Бога моего Иисус Христом Господем на­шим..., – говорит апостол Павел от лица всех нас, – потому что закон Духа Жизни о Христе Иисусе свободил мя есть от закона греховного и смерти» (Рим. 7:25, 8:2). И не только это. Евангелист Иоанн приводит и нечто другое, что несравнимо более великое: «Елицы же прияша его, даде им область чадом Божиим быти... иже не от крове, ни от похоти плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася» (Ин. 1, 12–13).

Мы здесь сравнили два крайних состояния. С одной стороны, мы говорили об обнаже­нии и немощи человеческой природы после грехопадения, о немощи, доходящей до степени, когда уже не видно никакого признака, который говорил бы о способности человека воспро­изводить добро. С другой стороны, было сказано и о нашем освобождении от закона грехов­ного и смерти через «закон Духа Жизни во Христе Иисусе»: это стало возможным, когда Бог Слово через Свое вочеловечение включил нашу человеческую природу в лоно Своего Боже­ства, и человек возвысился в состояние обожения по Благодати. Но кроме этих двух крайних реальностей, существует и другое состояние, промежуточное, которое настолько важно и значительно, что без него ничего не может осуществиться. На этом промежуточном со­стоянии мы и остановимся далее.

Обратим внимание на слова апостола Павла из тех, что мы уже цитировали выше: «Я чувствую великое влечение к закону Божию по своему внутреннему человеку», – гово­рит он. Это означает, что сила воли и свободного выбора остается с нами и, следовательно, составляет неотъемлемое достояние человека. Данное свойство человеческой природы и есть как раз то, из-за чего ведется непримиримая брань между добром и злом. «Закон греховный», который воюет против закона ума нашего и пленяет нас вопреки нашей воле, и «закон Духа Жизни» тянут с большой силой нашу волю каждый в свою сторону.

Именно эту дилемму хочет подчеркнуть апостол Павел, когда пишет: «Вся ми леть суть, но не вся на пользу; вся ми леть суть, но не аз обладан буду от чего» (1Кор. 6, 12). То есть как личность человек имеет право, в своей свободе, пользоваться тем, что ему пред­почтительней; но это не на пользу, коль скоро оно касается высшей цели нашего существо­вания, потому что делающая нас совершенными Благодать Божия противостоит закону на­ших пожеланий и пользования чем-либо без рассуждения. Но апостол Павел не останавлива­ется на личной выгоде; намного больше его интересует общая польза Церкви, всего Тела Христова. Так например, он советует сильным в вере воздерживаться от идоложертвенного, чтобы избежать соблазна со стороны остальных христиан (см. 1Кор. 8). Значит, наш долг не ограничивается только личными интересами, но распространяется на укрепление и безо­пасность целого. Так и получается, что хотя по закону свободы нам разрешается все, мы при этом должны задумываться и о законе нашей немощи, склоняющей нас к злоупотреблениям, и поэтому заменять «все позволено» на «не полезно».

Из этого следует вывод, что ни насилие зла, скрывающегося в наших членах, ни все­сильная Благодать Святого Духа, которую мы принимаем в Церкви через таинства, не могут привлечь нас на свою сторону, если мы сами того не захотим. Великое дело, следователь­но, – человеческий фактор, то есть наша воля. Она единственное, что осталось свободным от всякого воздействия со стороны погибельного грехопадения. Ни Бог нас не лишил воли, ни дьявол не взял ее в плен. Воля есть то, что очерчивает и запечатлевает нашу свободу и власть оставаться тем, кто мы есть, она – решающее обстоятельство, определяющее ха­рактер всего нашего бытия, потому что именно от направления движения нашей человече­ской воли будет зависеть наш духовный рост или наше крушение, либо смерть, либо жизнь. Воля – как мифическое яблоко раздора, когда две «сверхсилы», сила добра и сила зла, спо­рят, кто из них его получит. Мы называем здесь зло «сверхсилой» в несобственном смысле, и это из-за дерзости и бесстыдства его принудительного характера, в противоположность божественной Благодати, которая всесильна на деле, однако она просит и указывает без вся­кого принуждения.

Итак, имея в виду божественное откровение, повествующее нам о нашем первородном райском происхождении, ориентируясь на божественную любовь, которой нас окружил во­площенный Бог Слово, обручившись вечным благам и бессмертию, завещанным человеку Богочеловеком Христом, Спасителем нашим, через Которого мы получаем высший и не­сравненный дар «усыновления» от Бога Отца – дар, полагающий предел всем устремлениям и чаяниям, – устремим и нашу волю в добром направлении. Результат, какого мы желаем, не приходит магическим действием. Человек через самого себя производит либо свою жизнь, либо свою смерть. Опыт первого согрешения прародителей, поверивших лести и коварству зла, должен быть достаточен для того, чтобы образумить нас не повторять той же ошибки. Так, во всяком случае, мы должны сами для себя исключить поворот ошуюю, то есть в сто­рону зла.

Через печать веры во Христа мы вступаем в звание избранных «по предведению» от Бога (см. Рим. 8, 29). Через наше послушание и подчинение определениям и законам Его святой воли мы доказываем на практике свое исповедание, а возделыванием святых доброде­телей и участием в таинствах становимся причастниками святости, которая есть свойство нашего Небесного Отца. «Святи будите, яко Аз свят есмь» (1Пет. 1, 16), и «сия есть воля Божия, святость ваша» (1Сол. 4, 3).

Мы должны иметь в виду, что без нас ничего не происходит, так же как, естественно, и без Благодати Христа Бога нашего мы опять-таки ничего не можем. Несмотря на то, что главным образом проявляет инициативу Бог – «Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении» (Фил. 2, 13), – мы все-таки можем сказать, что существует вза­имное содействие, когда две стороны, божественная и человеческая, равноценно сменяют одна другую. Иногда действует человек, а Бог содействует; иногда же действует Бог, а со­действует человек, но никогда не бывает, чтобы каждый действовал в отдельности.

Как-то мы говорили с вами о добродетелях, носящих черты нашего богоподобия, и о ступеньках, по которым мы поднимаемся к святости. Когда отсутствуют эти добродете­ли, их место по необходимости занимают пороки. Пороки, то есть страсти, составляющие закон и миропорядок, свойственные тлению и жизни «не по природе», находятся внутри падшего человека и называются одним словом: «ветхий человек». Теперь, когда мы уже «об­лечены» в ветхого человека, как говорит апостол Павел, мы должны облечься в нового, «соз­данного по Богу», то есть во Христа (ср. Еф. 4, 24). Мы рождаемся уже с этим наследием «ветхого человека» и, хотя через веру и крещение мы освобождаемся от его власти, в нас все-таки остается склонность к злу. Поэтому необходимо прилагать усилия, чтобы освобо­диться от него не только в возможности, но и на деле, через исполнение заповедей Божиих.

Практический способ стяжания божественных добродетелей есть делание заповедей Божиих и твердое противостояние всякому прилежащему нам пороку. Сладчайший Иисус, наш Спаситель и Учитель, не объяснял нам наши обязанности только на словах, не давал нам заповеди в виде приказаний, но лично жил вместе с нами, вышел вперед, как военачальник, и показал на Своем личном примере, как можно осуществить цель нашей жизни.

Об этом говорит Евангелист Лука: «Начат Иисус творити же и учити» (Деян. 1, 1). Гос­подь Иисус Христос, когда пришло время Его проповеди, явился на Иордане и, хотя и не имел грехов, начал со Своего Крещения, чтобы стать для нас Прообразом. На Иордане Он открыл нам смысл истинной веры, потому что, как мы знаем, вера есть именно начало, вступление. Человек должен был знать, в кого ему верить, поэтому в Крещении Господнем и было явление Святой Троицы, истинного Бога. Там Бог Отец исповедал Христа Своим воз­любленным Сыном, а Святой Дух свидетельствовал о Нем как о Христе, Мессии, Спасителе мира.

Исповедание веры во Святую Троицу, в Единого Истинного Бога, – неотъемлемое ус­ловие нашего спасения. Там, где Ева, склоненная обольщениями начальника всех зол дьяво­ла, отреклась своим преслушанием от Бога и вместо обожения, которое ей предлагал дьявол, получила смерть, мы теперь, через Крещение, исповедуем Господа Бога нашего, чтобы зано­во заслужить жизнь, которую мы потеряли, и достичь по Благодати Божией, истинного обожения, ради которого были сотворены.

Итак, после того как Христос исповеданием правой веры и Крещением запечатлел об­раз верующего, Он сразу же удалился в пустыню и начал подвиг делания добродетелей, воюя поочередно с противоположными добродетелям пороками. Обратим внимание, с каким рас­суждением начал он Свою битву за взятие и возвращение плененной давным-давно тверды­ни. Первая заповедь, данная человеку, была «не снесте» (Быт. 2, 17), но человек ел – и обрел смерть. Ныне же Иисус начинает с поста, чтобы исцелить эту первую рану. «Тогда Иисус воз­веден бысть Духом в пустыню искуситися от дьявола, и постився дний четыредесять и нощий четыредесять, последи взалка», говорит Евангелист (Мф. 4, 1–2). Как мужественный борец утомляет себя упражнениями и трудами ввиду предстоящего состязания, так и наш Господь показал, что для нашего успеха в состязании нерушимым условием является пост. И вот после такой подготовки Господь сразу же принимает нападения от врага.

И приступль к Нему искуситель рече: «Аще Сын еси Божий, рцы, да камение сие хлебы будут» (Мф. 4, 3). Видите, под каким благовидным предлогом приступает искушение? После долгого поста, говорит Евангелист, Христос сильно проголодался, и тогда, под предлогом якобы голода, дьявол предлагает Ему поесть, то есть прекратить пост. Главный смысл этого кажущегося на вид невинного искушения состоит в страсти самолюбия, одной из трех ос­новных страстей. Но Иисус наш заставляет его молчать такими словами: «Не о хлебе единем жив будет человек, но о всяцем глаголе исходящем изо уст Божиих» (Мф. 4, 4). Иными сло­вами, человек живет не только чувственной пищей, но и словом Божиим, потому что у чело­века есть не только тело, но и душа, и она предпочтительней тела – она, питаясь от Бога, управляет телом. Таково было первое искушение.

Несмотря на потребность природы, низменный змей не смог подчинить Божественного Борца. Но он не отступил и придумал другое средство для нанесения удара. Не победив че­рез чревоугодие и самолюбие, теперь искушает Его тщеславием, самомнением, эгоизмом и гордостью. Он возносит Его, как повествует Евангелист, на крыло храма и говорит: «Аще Сын еси Божий, верзися низу: писано бо есть, яко ангелом Своим заповесть о Тебе сохранити Тя, и на руках возмут Тя, да не когда преткнеши о камень ногу Твою» (Мф. 4, 6). И Гос­подь наш отвечает ему таким же, как и раньше, образом: «Паки писано есть: не искусиши Гос­пода Бога твоего» (Мф. 4, 7). Кроткий и смиренный сердцем Иисус, хотя Он и есть Тот, Кто «носит всяческая глаголом силы Своея» (Евр. 1, 3), не увлекается предложением лжеца показать Свою силу, а оставляет все творение в естественном подчинении Промыслу Божию.

После того как дьявол потерпел поражение и здесь, он готовит свое главное оружие. Он возводит Христа, по словам Евангелиста, на высокую гору и показывает Ему все царства земные со всей их славой, и говорит Ему: «Сия вся тебе дам, аще пад поклонишимися» (Мф. 4, 9). От этого вопроса Господь, видимо, пришел в возмущение, разгневался на бесстыдство и цинизм сатаны. В предыдущих искушениях Он не проявлял возмущения, но отвечал тихо и тем же оружием, то есть цитатами из Священного Писания. Но при третьем искушении Он осудил его и прогнал, сославшись на Писание: «Иди за мною, сатано; писано бо есть: Госпо­ду Богу твоему поклонишися и Тому единому послужиши» (Мф. 4, 10). Этим осуждением Гос­подь напомнил дьяволу причину его падения. Он как бы сказал ему: «От этого больного по­желания стать равным Богу ты низвергся с Небес, и до сих пор упорствуешь в этом и хо­чешь, чтобы тебе поклонялись».

Много поучительного можно извлечь из этих содержательных таинственных повество­ваний. Три искушения, которые Господь наш победил, чтобы дать нам пример, составляют главную силу всех зол, всю силу сатаны, все существо пороков и лукавства. Согласно Свя­тым Отцам, это основания страстей, которые как центральные корни питают и поддержива­ют всю ветвистую и запутанную «систему греховности». И вот когда дьявол был побежден в этих трех основаниях, он безоговорочно сдал похищенную твердыню. И вот что говорит Евангелист: «Тогда остави Его диавол, и се, ангели приступиша и служаху Ему» (Мф. 4, 11).

Таким образом, мы видим, что пост подготавливает нас к очищению и просвещению; через просвещение мы научаемся верно устанавливать диагноз, то есть обретаем самопозна­ние; верный диагноз своего состояния привлекает ревность; ревность ведет нас к противо­стоянию и борьбе; борьба увенчивается победой, а победа – Благодатью. Присутствие же в нас Благодати привлекает ангелов, так что они приходят и служат нам. «Воздержанием страстей огнепальныя испепеливше зраки и движения, Христовы мученицы, прияша Благо­дать»¹⁴⁴, – поется в одном из церковных песнопений, подтверждающих то, о чем мы говори­ли.

Так возможно ли, чтобы кто-либо из нас не стремился всеми силами души к божест­венной Благодати, этой «брачной одежде», обручающей нас с Царством, дающей право бес­препятственного вступления в вечную жизнь? Христос, наш Первообраз и Предводитель, идет впереди нас и намечает направление нашего пути. Последуем же Ему с верою! Аминь.

Полезнее, наверное, было бы молчать, возлюбленные отцы и братия, чем прерывать то мирное расположение духа, которое возникло у всех нас после того, как за трапезой мы выслушали сегодняшнее чтение из Синаксаря. Но так как этим чтением нам был дан повод кое-что одновременно пояснять в продолжение трапезы, то теперь мы опять с вами погово­рим на ту же тему, поскольку предмет, о котором шла речь, занимает много места в нашей жизни.

Чтение было посвящено чудесному видению старца игумена Космы¹⁴⁵ . Это довольно из­вестный случай, оставивший след в нашей церковной истории. Можно было бы остановиться на многих моментах этого повествования, но мы рассмотрим только два места. В первом да­но описание – конечно же, в силу человеческих возможностей, как объяснял и сам преподобнейший Старец, – тех сверхъестественных и неописуемых благ, которые Бог уготовал любящим Его. Нам будет достаточно слов апостола Павла, чтобы иметь представление об их непостижимых свойствах, потому что наши собственные силы и средства не способны дать нам возможность их вообразить и представить. Он говорит, что эти блага «око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша» (1Кор. 2, 9). Речь здесь идет о боголепных энер­гиях отеческой любви Божией, которые причисляют тех, иже «прияша Его» (Ин. 1, 12), к полу­чившим усыновление, так что они становятся наследниками Бога и сонаследниками Сына Его (ср. Рим. 8, 17). Есть много других мест в Священном Писании, свидетельствующих о том, что полнота нашего жизненного предназначения осуществляется в беспредельности благодатного обожения, в котором находит свое завершение все божественное домострои­тельство. Так не превышают ли все эти блага любую попытку их описания?

В рассказе мы слышали описание будущей жизни. На основе этого указания мы уст­ремляем свой ум и к другим истинам, каждый в меру своих сил, и исполняем тем самым сло­ва аввы Исайи, побуждающие нас к духовной ревности: «Вспоминай о Царствии Небесном, и любовь к нему мало помалу увлечет тебя»¹⁴⁶.

Второе место, на которое я хотел обратить ваше внимание, содержит описание лукавых духов вместе с их князем, которые жестоко и неустанно выдумывают способы нашей поги­бели. Последние слова князя бесовского, обращенные к преподобному Старцу, весьма харак­терны для его непрестанных злоумышлении против нас и, кроме этого, глубоко важны и по­учительны: «Если ты теперь и избежал меня, то знай, что я не перестану возбуждать соблаз­ны и искушения как в твоем монастыре, так и относительно тебя лично». Таково было заявление Денницы избежавшему его сетей святому монаху. Через святоотеческое Предание нам довольно известно о дьявольских ухищрениях. Но и сейчас мы хорошо видим, в чем ко­рень многообразного зла, которое день и ночь беспокоит нас, так что иногда вызывает даже наше бездействие в подвиге, чтобы не говорить о прискорбном отступлении.

Существо и смысл нашего предназначения лежат в практической области христианской жизни. Здесь проявляется и испытывается всякий – и либо выигрывает, либо пропадает. Здесь заключено то, о чем вы часто спрашиваете: откуда берутся и почему происходят с на­ми все эти изменения, превратности, непостоянство? Но это происходит по слову Господа нашего: «Нужда есть приити соблазном» (Мф. 18, 7), которое помогает нам осознать постоян­ство духовной войны. Давайте глубже вникнем в эти слова, чтобы обнаружить те факторы, которые способствуют активности нападающих на нас соблазнов. Не вкусивший на опыте действия духовного закона спрашивает: «Что со мной происходит? Хотя я тот же, и никакое из моих намерений и решений не изменилось, не поменялись даже место и окружение, – откуда сейчас у меня появляются все эти противоположные ощущения и стойкое принужде­ние склониться к помыслам и делам, которые я осудил и прогнал от себя? И далее: откуда во мне все эти волнения, внутренние разногласия и конфликты, возбуждения и вообще со­блазны, которые каким-то непонятным и насильственным образом пытаются овладеть мною, несмотря на то, что не имеют для этого ни причины, ни оправдания, да и сами они никогда не могут устоять на месте?»

Объясняя притчу о пшенице и плевелах, Господь наш говорит о враге человека, кото­рый сеет плевелы. Вот и сегодня в рассказе, который мы слушали почти из уст самого свято­го Старца, лукавый дьявол признался, что это он и есть тот, кто сеет все плохое, и далее зая­вил, что будет продолжать ту же дьявольскую работу на протяжении всей нашей жизни. И Господь в притче, повелевая не вырывать раньше времени плевелы, а оставить их до жат­вы, представляет нам ту же самую картину.

Есть и другие причины, которые, по мнению наших Отцов, вызывают наше непостоян­ство, но о них мы поговорим, возможно, в другой раз. Сейчас мы побеседуем лишь о дья­вольском воздействии, потому что тема эта наиболее важна в нашем подвиге, так как это воздействие вселукаво, непрерывно и жестоко. Но хотя мы так говорим об этих дьявольских признаках, в действительности это не так, и это доказывается как Священным Писанием, так и писаниями Святых Отцов. В Евангелии Господь наш говорит, что «князь мира сего изгнан» (Ин. 12, 31) и «осужден» (Ин. 16, 11). И Давид также говорит: «Врагу оскудеша оружия в конец» (Пс. 9, 7). Отцы же, ставшие через свой многообразный и обширный опыт его прямыми про­тивниками и победителями, объяснили для нас в своих писаниях и на примере житий святых, что в отношении внимательных враг абсолютно бессилен и лишен всякой власти и способен только приступать к ним в образе прилога греха. Я сказал «в отношении внимательных», и спрашиваю себя: «Принадлежим ли и мы к разряду внимательных?» Я надеюсь и верю, братия мои, что это наше неотъемлемое право. Находясь вне условий общественной и се­мейной жизни, где рождаются заботы о насущных потребностях, будучи свободны от всех этих занятий, мы принадлежим к числу внимательных, тех, кто может блюсти свой ум. Об этом говорится и в житии преподобного отца нашего Антония Великого: когда светские философы его спросили, что такого особенного делают монахи в сравнении с ними, он отве­тил им: «Мы храним ум», и они исповедали свое бессилие в этом делании¹⁴⁷. Я часто говорю вам об этом и не перестану повторять, потому что именно на этом сосредоточена наша цель.

Хранение ума, или трезвение, есть главное дело и обязанность монаха, потому что только так, «всяцем хранением», он сможет соблюсти свое «сердце» (Притч. 4, 23) и уничтожить «воутрия... вся грешныя земли» (Пс. 100, 8), повторяя с радостью давидское восклицание: «Дщи Вавилоня окаянная... блажен, иже имет иразбиет младенцы твоя о камень» (Пс. 136, 8–9). Из­гнанный и падший дьявол, не имея места ни внутри нас, ни рядом с нами, воюет издалека, посылая вместо стрел помыслы, которые на аскетическом языке зовутся «прилогами». Это единственный способ, которым дьявол, напоминая человеку об образах и событиях прошло­го, может приблизиться и повлиять на него. Если человек, и в частности монах, находится на страже и «хранит ум», он проверяет приближающийся помысел и как бы спрашивает: «Наш ли еси, или от сопостат наших?» (Нав. 5, 13) – и тогда помысел вынужден отве­чать. Видите, какова мудрость Отцов, передавших нам во всех подробностях теорию и прак­тику науки всей нашей жизни. Ибо Отцы утвердили и какое у нас должно быть делание и по­ведение, и как пребывать наедине и обращаться с другими, рассчитали, во что нам одеваться и в каком порядке молиться, и вообще, продумали весь круг движения наших мыслей и дел. Так что все приближающееся к нам в качестве прилога оказывается без прикрытия и прояв­ляет себя: откуда оно приходит и чего ищет. Опираясь на уставы отеческого Предания и жизни, мы тут же опознаем неразумие приближающегося помысла – если он действи­тельно неразумен – и отвергаем его по примеру Господа в пустыне, где Он постился и вое­вал с дьяволом, чтобы научить нас искусству брани. Именно в пустыне Иисус наш был мо­нахом: он пребывал в посте, бдении, нестяжательности, девстве и молитве. Ах, какой это прекрасный образ для тех, кто желает Ему подражать!

В нашей жизни есть много средств, чтобы распознать дьявольское злодейство и легко заградить себя от Сатаны. Самолюбию, этому важнейшему злу, мы противопоставим слово Начальника нашего спасения: «Не о хлебе единем жив будет человек»; гордости скажем: «Не искусиши Господа Бога твоего»; безусловно веруя в отеческое попечение о нас Бога, по­бедим и ненасытное своекорыстие словами: «Иди за мною, Сатано; Господу Богу моему по­клоняюсь и Тому Единому служу» (ср. Мф. 4:4, 7, 10). Дьявол, навязывая неразумное и бес­цельное, тщится утаить его под благовидным предлогом. Кроме ответов, данных Спасите­лем, иной возможности ответить ему у нас нет. Поэтому требуется постоянное трезвение, чтобы обманщику не удалось остаться незамеченным.

Но поскольку наш общежительный устав, будучи ориентирован на совместное выпол­нение всех сторон нашей жизни, не предоставляет нам абсолютных условий для безмолвия, которые имеются у подвизающихся безмятежно пустынножителей, существует и другой способ, в равной мере результативный, который полностью заменяет делание трезвения. От­цы указывают нам на важность чистоты совести в исполнении своих обязанностей и утвер­ждают, что этого одного достаточно, чтобы направить человека к исполнению его предна­значения. Если мы вполне осознаем изречения Писания – «проклят человек, творяй дело Господне с небрежением» (Иер. 48, 10) и «работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему со трепетом» (Пс. 2, 11), то мы начнем заботиться о том, чтобы все наши дела и мысли были по Богу.

В уставах египетских и затем ливийских киновий, а также позже Студитских монасты­рей, подробно излагаются правила, которые с большой строгостью соблюдались Отцами, даже если дело касалось ничтожнейших вещей. Преподобный отец наш Симеон Новый Бого­слов в своих Оглашениях часто говорит о хранении совести, чему и сам он уделил много внимания в своей жизни, как он об этом пишет. «Тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе», воодушевляет нас апостол Павел (Рим. 12, 11). Не столько имеет значение про­изводительность в той работе, которая дана в качестве послушания, сколько чистота совести в осуществлении цели, ради которой дано послушание, «доброхотна бо дателя любит Бог» (2Кор. 9, 7). Полагая во основание волю Божию, выраженную в божественных заповедях, мы регулируем все движения своей души, и тогда дьявольское лукавство раскрывается с са­мого начала, с первого прилога. Лукавый очень редко действует через внешние обстоятель­ства – через людей или предметы. Основная часть его войны ведется внутренними средст­вами – через помыслы.

Если монах находится в укрепленной крепости послушания, то никакой прилог – ка­ким бы он ни казался благовидным – не может увлечь его ума к «сочетанию», то есть к то­му, чтобы он им заинтересовался. Истинный монах, будучи образцом послушания, не при­нимает никаких указаний и наставлений, кроме тех, которые даны ему его законным Стар­цем или одним из ответственных за послушание братии, потому что он не подчиняется своей собственной воле. Единородный Сын Божий, Обновитель нашей ветхой природы, научил нас, что послушание – преимущественное лекарство в процессе лечения. Опыт первого по­ражения первозданного человека научил нас не верить своим собственным помыслам, пото­му что их заимствует Сатана, чтобы ввести нас в обман, приводящий к нарушению заповеди Божией. Мы очень часто впадаем в заблуждение под предлогом логики и так теряем понима­ние своей цели. Но мы ведь не рабочие и не средства производства, мы верные послушники Того, Кто предначертал нам наш путь, и по этой причине мы надеемся оправдаться верою, а не делами (Гал. 2, 16).

Апостол Павел в Послании к Евреям, которое больше напоминает гимн, чем письмо, говорит о том, что все от века святые получили оправдание «верою» (см. Евр. 11). «Авраам», прообраз истинного человека Божия, «верова Богови, и вменися ему в правду» (Иак. 2, 23). Со­единяя любовь друг к другу с точным хранением духа послушания, мы удерживаем негаси­мой «лампаду» своей совести, которая освещает нам темные ловушки Сатаны, стремящегося бесчисленными предлогами и умствованиями ввести нас в заблуждение. Но ко всему этому мы заранее готовы и стремимся следовать слову Писания: «Егда дух владеющего взыдет на тя, места твоего не остави» (Еккл. 10, 4).

Подводя итог, обратимся снова к этим двум пунктам, вокруг которых вращалась наша беседа. Первое – это постоянная память о предназначенном нам Царствии Небесном; и вто­рое – это более глубокое знание злобы нашего врага дьявола, которую он проявляет в своей войне против нас.

Все это достигается правильным возделыванием ума, поэтому и говорится Отцами, что мы «храним ум». Когда ум бодрствует в трезвении, он испытывает тревожащие его помыс­лы, какие из них его собственные, а какие чуждые и прокравшиеся к нему, а затем испыты­вает цель, которую они преследуют. Естественные помыслы просты, они обращаются в пре­делах нужды и долга и имеют цель исполнить заповедь Божию, когда и душа и совесть оста­ются спокойными. Таково естественное движение помыслов. Если помысел чужой и, следовательно, лукавый, тогда он неоднозначен и не прост. То есть он располагается между мыслью и страстью и при своем появлении тут же производит в душе внимающего некое беспокойство. Это беспокойство бывает вызвано намерением, с помощью которого помысел выслеживает способ прикрыть неразумие, сидящее в страсти, с которой соединилась мысль. Мысль есть рассмотрение и образное описание какой-либо вещи или лица, причем сам мыс­лящий человек может нуждаться в таком описании или же это может происходить помимо его воли. В качестве такого простого рассмотрения мысль не виновна и не плоха, так как ни одна вещь сама по себе не может быть плохой – плохо злоупотребление этой вещью, ко­торое превращает эту вещь во зло. Сопутствующая такой мысли страсть, однако, изменяет цель, с которой вещь рассматривается умом, и начинает использовать возникший в сознании образ в порочных целях. Далее страсть старается удержать помыслы в изобретении законных и незаконных способов спрятать ее под представленной уму вещью. И здесь, если совесть не помрачилась и может действовать, она восстает и обличает лукавый помысел. Вот какого рода это беспокойство, которое не появляется, если помыслы просты и естественны.

Все эти подробности – для нас, монахов. Но мы поэтому и стали монахами, чтобы безмятежно и беззаботно заниматься своим внутренним человеком, потому что этим заняти­ем начинается и им завершается очищение сердца. А как мы знаем, «чистые сердцем... Бога уз­рят» (ср. Мф. 5, 8). Аминь.

Возлюбленные братия, в настоящем слове я хотел бы воспользоваться темой сегодняш­него Евангельского чтения, а также обратиться к житию ныне празднуемого святого, препо­добного Давида Эвбейского, потому что и то и другое дает нам повод поговорить о важности в монашеской жизни отсечения своей воли.

Святой евангелист Лука пересказал нам притчу Спасителя о богаче и Лазаре. То, что привлекло мое внимание, это не столько наличие эсхатологического элемента в притче, ко­торый и в правду вызывает благоговейный страх, сколько бедственное состояние, сопутст­вующее осужденному.

В притче очень ясно открывается существование чувственного места наказания и му­чений отпавших от веры и благочестия людей, которые вследствие такого отпадения прово­дят свою жизнь в грехе. Господь наш называет здесь это место Адом и местом мучений, в другом месте – геенной, огненным озером и огнем неугасимым, тьмой кромешной, скре­жетом зубов и червем неусыпным. Все это указывает на место, конкретную область, предна­значенную для наказания, где виновные будут телесно заключены, чтобы пожинать плоды своих намерений и деяний, которым они отдавали предпочтение в этой жизни. Совесть и пример боголюбивых людей будут напоминать им о нарушенном ими добром и божест­венном законе.

Но я хотел бы подчеркнуть другой аспект мучений, о которых идет речь в притче. Ведь кроме внешних теснящих со всех сторон осужденного богача ужасов, то есть огня, который жег его так, что тот верил, будто даже одна капля воды может дать ему утешение, было, од­нако, и нечто другое, также страшное, что беспрестанно его терзало. Это были злополучные страсти, весь ветхий человек со всем его осужденным законом злонравия, всецелое отталки­вание любви, мрачный покров жестокости и бездушия, больное и страстное своекорыстие, господство самолюбия – именно все то, что во время земной жизни в своем безразличии он возделывал, не употребляя никаких усилий отказаться от этого. Поэтому эти лукавые звери последовали за ним и в другой жизни, став его вечными спутниками.

Как обнаружилось, главная его обида выразилась в зависти, которая происходит от жестокосердия. Он не мог смотреть на когда-то бедного, а ныне богатейшего Лазаря в ло­не утешения и счастья. «Отче Аврааме, убери Лазаря из твоего лона, – говорил примерно так богач, – я не могу на него смотреть, это для меня еще одно мучение, более тяжелое, чем огонь, который жжет меня. Убери его и пошли сюда ко мне!» Но какое утешение получил бы он от капли воды? Глядя на это, мы понимаем ужас мучения, когда и одна капля воды почи­тается утешением, но одновременно мы видим в этом и действие зависти, мучительной стра­сти, которая не может спокойно смотреть на счастье ненавистного человека. После того как Авраам благоразумно отверг неразумное требование, страсть богача не унялась: «Раз он не может придти сюда, пошли его на землю, лишь бы мне его не видеть в успокоении!»

Но разве им владела только страсть зависти? Привычка к деспотизму и власти застав­ляют его забыть, что теперь земная роскошь миновала и что Лазарь уже больше не прежний бедняк и невольник, но сын Божий по Благодати, не нуждающийся в человеческой помощи. Как смешны эти страсти! Как смешон человек, когда он порабощен страстями! Несмиренный и эгоистичный в этом мире нераскаянный богач и там, в горьком месте своего осуждения, достойный всякой печали и плача, высказывает свои претензии как повелевающий. Поисти­не, в Аду нет ни покаяния, ни изменения. Какой плод принесет человек в этой жизни, такой и будет сопутствовать ему в вечности! Мы отмечали это много раз, и сейчас опять возвраща­емся к этой теме, которая нам действительно небезразлична. Страсти – наши безжалостные мучители в вечности: снаружи наше тело в мучительном заключении в вечных темницах ада, и внутри – неистовство и едкость диких страстей, которые мы заслужили своей беспечной и невнимательной жизнью как постыдный венец!

Наш приснопамятный Старец¹⁴⁹ сравнивал страсти с узами, которые действительно от­нимают свободу у скованного ими человека, и говорил по этому поводу: «Остерегайтесь пле­нения от страстей, как если бы вы боялись прикоснуться к чему-либо скверному. Ибо когда мы притрагиваемся к страстям, они лишают нас свободы, и мы уподобляемся тем нечистым животным, которых в Моисеевом Законе не позволялось приносить в жертву».

Где господствует страсть, там сковывается действие Благодати. Говорю это для нас с вами, то есть для тех, кто устремлен к очищению и свободе, чтобы вы приняли просвеще­ние от Бога. Страсти не невинны и не просты, когда владеют нами. Святые Отцы, как помни­те, называют их колючими терновниками, и кто захочет вырвать их после того, как они раз­растутся, тот до крови изранит свои руки. Так говорит авва Пимен¹⁵⁰. А авва Дорофей уподоб­ляет страсти при их появлении маленьким и слабым стебелькам, когда же разрастутся – крепким деревьям, так что невозможно будет их вырвать без посторонней помощи¹⁵¹.

И вот, снова возвращаясь к бедному Лазарю, обратим внимание на терпение в несении своего креста, который и всякий спасающийся должен подъять, так чтобы сподобиться веч­ности и восприятия «крайних благ», которых, по слову апостола Павла, не достойны все страсти нынешнего времени, какими бы они ни были (см. Рим. 8, 17). Но разве и для нас жить по-христиански и быть христианином не означает жить подобно Лазарю? Воспомина­ние о Господней притче в таких живых красках, думаю, достаточно для того, чтобы укрепить нашу волю и наше терпение не оставлять без попечения того, что в этой временной жизни нам кажется и является для нас тягостным. Это поможет и нам унаследовать часть в уделе святых, которые, как известно, проявили гораздо большее любострадание, чем то, которое проявляем мы.

И вот живой пример из жизни преподобного отца нашего Давида Эвбейского. С каким самоотречением и смирением, в каком злострадании провел он свою жизнь! Важная черта, которую мы можем здесь заметить, это, как мы говорили и раньше, монашеская акривия – чистота хранения своей совести. Невозможно по-другому доказать правильную веру в Бога и послушание Ему, как только с помощью акривии. Противоположность акривии – ком­промисс, когда угасает осознание существа веры и вступает в действие логика. Что касается зависимости всех мыслящих существ и всего творения от Бога, Бог не попустил здесь ника­кого послабления. Поэтому на протяжении почти всей истории мы находим, что человек от­падал от Бога и был обличаем Им в случаях противления и преслушания воли Божией, и с другой стороны был хвалим и испытывал счастье в случаях подчинения и благодушного принятия своей зависимости от Него. Таким образом все иже Христовы суть, приняв тако­вое душевное расположение и, согласно заповеди, «распяв плоть со страстьми и похотьми» (Гал. 5, 24), никогда не подвергая никакому логическому анализу Промысл Божий и тем бо­лее не проявляя никакого противостояния Богу, но став, как и их Первообраз, послушными «даже до смерти» (Флп. 2, 8), – все они заслужили воскресение и жизнь, которые следуют за Его смертью, как и апостол Павел говорит: «Аще с Ним умрохом, то с Ним и оживем... аще отвержемся, и Той отвержется нас» (2Тим. 2, 11–12). Всякое преступление и преслушание суть признаки «ветхого человека, тлеющего в похотех прелестных» (Еф. 4, 22). По этой при­чине те, кто отрекся от этой ветхости, стали исповедниками акривии, точности, божествен­ного закона и доказали, что они любили Бога и всецело посвятили себя Ему.

Всякая деятельность монаха, которая не исходит из всецелого послушания, содержит в себе внутреннее разделение и противоречие, даже когда послушание совершается только наполовину. Нечто подобное имеет в виду и святой Иоанн Лествичник, который буквально говорит: «Тайно подмешивающий к послушанию свою волю блудодействует»¹⁵².

В житии прп. Давида рассказывается, что когда его старец, епископ Акакий, послал его по каким-то делам в дальний город, находившийся на расстоянии четырех дней пути, некий благочестивый верующий подарил ему обувь, так как он шел босиком, после чего он вернул­ся обратно. Но поскольку он взял и носил обувь без благословения своего Старца, Старец велел ему вернуть эту обувь назад тому, кто ее дал. Преподобный безропотно и с верой ис­полнил заповедь и прошел еще восемь дней пешком, не выражая протеста и недовольства.

Живущие на основе компромиссов рационалисты, мыслящие по-земному, считают по­добные вещи чрезмерными и невероятными. Но для здраво верующих это есть таинство Кре­ста и безумство проповеди (см. 1Кор. 1, 21), которые обличают мирской суд и мудрость как безумие перед Богом и их приверженцев – как безумцев (см. 1Кор. 3, 19). «Не обуи ли Бог премудрость мира сего? – говорит апостол Павел, – Где премудр? Где книжник? Где совопросник века сего?» (ср. 1Кор. 1, 20). Человеческий разум, прилежащий после падения «на злая от юности его» (Быт. 8, 21), продолжает пребывать в этом болезненном состоянии, подражая нашим прародителям, которые на основании логики просили покрыть обнажение их уже причастной тлению природы. В том именно и состоит существо нашего отеческого преда­ния, чтобы сохранить абсолютный характер заповедей божественной воли, которая осущест­вляется только через безусловную веру и послушание. По этой причине и мы, продолжая отеческую линию, внимательно стараемся избегать прелести лукавого, чтобы не увлечься бесконечными отговорками логики и компромисса, знаменующих «тело смерти», ветхого человека.

И в наши дни можно встретить истинных подвижников, которые еще живы и препода­ют нам уроки строгости хранения своей совести. Однажды я посетил некоего брата, желая с ним посоветоваться, и когда я уже в самом конце был готов уйти, он попросил меня отпра­вить письмо. Когда он писал адрес на конверте, у него закончились чернила, и я одолжил ему свою ручку. Написав адрес, он говорит: «Как хорошо пишет твоя ручка!» Я ему отвечаю: «Бери ее себе, отче. У меня есть еще». «Нет, – отвечает он, – лучше ты мне купи такую же». Я обещал ему, что как только вернусь в свою каливу в Скиту, попрошу одного брата, который завтра должен поехать в мир, чтобы он купил ему ручку, тем более она была очень дешевая. Вечером в тот же день, почти в полночь, в мою дверь постучали. Открываю и вижу перед собой этого старца, который говорит: «Прошу тебя, не покупай мне ручку, которую я заказал тебе. Потому что я не спросил своего Старца!» Не сказав больше ни слова, он тотчас же быстро удалился. Тогда я попытался, в меру своего разумения, понять основную причину, заставившую этого великого монаха повести себя таким образом. И я думаю, что дело было не только в том, что он побоялся заказать ручку без благословения, но и в боязни своенравия, которое заставило его удовлетвориться чем-то, что ему понравилось. Заметьте, что расстоя­ние туда и обратно равнялось двум с половиной часам пути, и этот путь он совершал ночью.

Видите, братия мои, каким духом руководствовались наши отцы, и это было не во вре­мя оно, но почти вчера, продолжается и ныне и так будет до скончания века. Вот почему с такой настойчивостью Старцы догматически утверждают принцип отсечения своей воли – чтобы таким путем, согласно апостолу Павлу, «умертвить уды наша сущия на земли" (Кол. 3, 5) и совлечься тления и через Благодать облечься в нового человека по Христу, и, более того, сподобиться того, чтобы Христос вселился и жил в тех, кто Его любит, как и Он Сам об этом сказал (2Кор. 6, 16; Лев. 26, 12).

Мы все знаем, что наша воля есть «стена непреоборимая и камень противолежащий»¹⁵³, и, следовательно, жизнь по законам плоти. Бог же говорил жившим по плоти людям – со­временникам Ноя, еще до потопа: «Не имать Дух Мой пребывати в человецех сих вовек, зане суть плоть» (Быт. 6, 3). И апостол Павел говорит: «Аще по плоти живете, имате умрети» (Рим. 8, 13), и только «елицы Духом Божиим водятся, сии суть сынове Божии» (Рим. 8, 14), потому что закон Духа жизни во Христе Иисусе освобождает нас от всякого закона греха и смерти (см. Рим. 8, 2): именно об этом "Дух свидетельствует духови нашему, яко есмы чада Божия» (Рим. 8, 16).

Воля человека, когда она служит своенравию, происходит от самолюбия, которое, со­гласно Святым Отцам, есть один из трех столпов страстной природы, и он никогда не лиша­ется поддержки двух других страстей, гордости и сребролюбия. Господь наш не допустил никакого компромисса в той брани, которую Он совершил в пустыне против этих главных страстей. С тех пор Его последователи и подражатели Его жития, выразили все эти принци­пы в своих практических советах и наставлениях. Вся церковная жизнь – в ее апостольском, миссионерском, исповедническом, мученическом и преподобническом проявлении – запе­чатлена законом акривии и никогда не знала компромисса или какого бы то ни было оправ­дания греха.

Стремясь вернуть потерянное, – что достигается не человеческими знаниями и уси­лиями, но дано нам через божественное откровение как дар – мы «ходим верою» (2Кор. 5, 7) и послушанием, и получаем от всеблагости Христовой то, к чему стремимся. О всецелом по­священии себя Богу очень хорошо говорит святой Евангелист Иоанн: «Елицы же прияша Его, даде им область чадом Божиим быти» (Ин. 1, 12), то есть дал это тем, кто верует с полной самоотдачей в Его Имя. Через искушение, которое прячется в словах «ну и что?», «почему?» и «может быть», в нас прорастает оправдание, которое в свою очередь порождено собствен­ной волей. Отцы, оплакивая таковое падение, оставили нам следующее изречение – резуль­тат их рыданий: «Когда увидишь, что воля и оправдание сошлись вместе, оплачь того мона­ха».

Господи Иисусе Христе, Спасителю наш, избавь нас от сего гнева и оставленности и не предавай этим напастям, но дай нам проникнуться тем духом, которым руководствова­лись святые Твои и преподобные Отцы! Аминь.

Толкование одного места из Добротолюбия

Тело, закаленное огнем подвига и омытое водою слез, когда прекращает проливать пот, не делается от понесенных трудов более слабым, как будто оно трудилось сверх сил; но приняв внутрь себя тишину и мирное молчание, наполняется новой силой, новой выносли­востью, новой крепостью духа. Душа же, обогатившись таковым содействием тела и най­дя его состояние превысшим того, которое достигается телесными упражнениями, заме­няет телесные дела на духовные подвиги и, предаваясь умному деланию со вниманием, со­храняет для себя плоды с бессмертных растений в мысленном Раю (Прп. Никита Стифат, Третья сотница глав о любви и совершенстве жития, 39)¹⁵⁴.

Когда Благодать воздействует на душу человека, она изменяет свойства сущего. Благо­дать, входя в ум и душу, воздействует и на тело, у которого на начальной стадии духовной жизни укрепляются природные силы и умножаются возможности.

Но этот текст носит умозрительный характер, в нем говорится о совершенстве. Когда Благодать постепенно овладевает душой, тогда изменяется и сама природа тела. Во «мраке» покоя Благодать становится присущей человеку, который уже без труда и усилия пребывает в непрестанном созерцании, а тело, участвуя в этом состоянии, уже не находится в прежнем положении естественной необходимости, но живет вне природных законов, питаясь от Бла­годати. Когда ученик пригласил авву Сисоя поесть, тот ответил: «Разве мы не ели, чадо мое? Если не ели, то давай покушаем»¹⁵⁵. Благодать действовала в нем как природная пища. Здесь мы наблюдаем состояние совершенства, когда тление поглощено жизнью (см. 2Кор. 5, 4).

Апостол Павел и многие Святые Отцы говорят о духовном теле. Это такое тело, кото­рое участвует в духовной деятельности души. Так мы должны понимать опыт апостола Пав­ла: «Вем человека о Христе, прежде лет четыренадесяти: аще в теле, не вем, аще ли кроме тела, не вем, Бог весть: восхищена бывша таковаго до третияго Небесе» (2Кор. 12, 2). Это дает нам возможность понять, что тело, вот это материальное тело, движимое присущим ему Духом, само становится духовным. Не умаляясь в своем материальном составе, материя пре­восходит те условия своего бытия, в которых она пребывает заключенной. Таким путем из­меняются природные действия тела и, поскольку в нем поселяется Дух, оно истинно и реаль­но находится в духовном Раю. Вот вкратце смысл этого отрывка.

Вопрос. Как это происходит? Какими средствами, каким подвигом может человек изменить естественные действия тела?

Ответ. Основной подвиг – это всецелое умерщвление в человеке его воли. Если он достигнет такого момента, когда будет полагать всякий разум в послушание Христово, тогда Дух вводит его в покой субботы (ср. Евр. 4, 9–11).

Преобразование естественных способностей человека в духовные не может быть ре­зультатом человеческих усилий. Духовное созерцание, например, – не просто упражнение человеческого мышления; это было бы прелестью. Созерцание – дар Божий. Человек при­зван согласовать свою волю с волей Бога. Через это делание его отношение к другим стано­вится дружелюбным, смиренным, его тело очищается, а мысль восхищается к Богу. Свобод­ное соблюдение заповедей и подчинение с любовью всякого помысла воле Христовой есть основное аскетическое средство, способствующее приходу к человеку Благодати, которая, нисходя к нему, изменяет его. На начальной стадии послушание в некотором смысле прино­сит скорбь, но с прошествием времени через любовь и просвещение Духа оно изменяется и становится в человеке присущим ему свойством. Человек вдруг приходит в состояние чув­ства Бога – это означает нисхождение Благодати, вхождение человека в область откровения, когда его естественные способности превосходят сами себя, изменяются, и человек стано­вится освобожденным силою Христовой и говорит уже «как власть имеющий» (ср. Мф. 7, 29; Мк. 1, 22).

Послушание – не только душевная, но и телесная добродетель, потому что человек бывает тревожим страстными похотями, которые телесны. Даже безгрешные потребности человека (неукоризненные страсти)¹⁵⁶, такие как потребность в питании, во сне, в отдыхе, мо­гут превратиться в страстные похотения, если мы не будем сохранять меру в их использова­нии. Послушание на первом этапе относится к соблюдению меры в пользовании этими по­требностями. Когда страстная похоть прорастает в человеке, она превращается в сластолю­бие, поэтому у послушания есть и свой телесный спутник – злострадание. Корень сластолюбия – самолюбие. Где появляется самолюбие и эгоизм, там произрастают все по­роки. Такова падшая человеческая природа, которая подвержена «закону тяготения» к греху. Падшая природа, будучи слепой силой, тяжестью, тянет человека вниз. Поэтому-то Отцы и боролись с похотью, довольствуясь законом необходимости. Подвиг ведет к естественному очищению тела. Удержание чувств от сластолюбия очищает тело. Без такого очищения чело­век не может молиться и тем более приблизиться к созерцанию. Прежде чем с дерзновением погружаться в молитву и отворять двери созерцания, ум должен стать хозяином себя самого. Первая ступень такого становления – подчинение чувств закону необходимости. Так пада­ют страсти, прекращается жизнь «не по природе». Тело человека и весь человек очищаются и возвращаются к естественному состоянию, приемлемому для Бога. Тогда приходит боже­ственная Благодать и влечет человека к тому, что «выше природы», к святости, к преодоле­нию не только нужды, но и необходимости. Все довольно просто.

Вопрос. Приемлемо ли все это для верующих, живущих в миру?

Ответ. Нет разницы между верующими, живущими в миру, и монахами. Единственное различие – это вопрос брака и материального имущества, то есть занятий делами самообес­печения, в чем человек нуждается, когда имеет семью и общественные обязанности. Конеч­но, все это труднее осуществить в миру, особенно в современном обществе, которое развра­тилось и в мыслях и в действиях. Но одно дело – трудно, другое дело – невозможно. Под­виг более легок для монаха, потому что он отлучен от причин греха. Это дает ему от начала некую свободу, которой, однако, может достичь и верующий в миру через соблюдение меры в пользовании необходимыми потребностями. Путь, начало и первый этап аскетического де­лания в том и заключается, чтобы человек взошел к свободе и любви и посредством этого, при содействии божественной Благодати, – к созерцанию и покою субботы, в котором осу­ществляется изменение природных свойств человеческого тела.

В сфере нашей христианской жизни мы часто говорим о духовности и духовных людях. Но каковы они – эти духовные люди? Дадим описать их апостолу Павлу. Это те, говорит он, которые «Духом Божиим водятся» (Рим. 8, 14), те, кого «закон Духа жизни во Христе Иису­се свободил есть от закона греховного и смерти» (ср. Рим. 8, 2). Также он добавляет: «Елицы Духом Божиим водятся, сии суть сынове Божии» (Рим. 8, 14), которые «не ктому себе живут, но Умершему за них и Воскресшему» (2Кор. 5, 15). Долг стать духовным человеком, по Бла­годати Божией, относится к каждому верующему и особенно к священникам, потому что они духовные руководители остальных людей.

В самом деле, если мы исследуем исторические повествования Священного Писания, мы убедимся, что всегда ведущая роль – духовная и административная власть – в народе Божием, да и у других народов, принадлежала духовным людям, которые либо в качестве пророков, либо в качестве судей, либо в качестве священников почитались единственными, кто способен управлять народом, открывать ему повеления Божии и вообще быть посредни­ками между Богом и людьми. Такое установление не было изобретением человеческого са­мовластия, как множество других систем власти, созданных человеческим эгоизмом, но было следствием божественного совета, чтобы Сам Бог через представляющее Его священство и священные институты мог вступать в общение и союз со Своим творением.

По причине несовершенства человеческой природы, ограниченной после падения уз­кими пределами конечного бытия с его тленностью и смертью, человек не может без откро­вения от Бога различить и познать истину, познать, откуда он и куда идет, кто его Создатель и каково его предназначение в жизни. Он потерял непосредственную связь с Благодатью Божией, потерял свет истинного познания, содействие Бога, и поэтому уклонился во мрак за­блуждения, став слепым, несчастным, потерянным и осужденным. Здесь-то как раз и обрета­ет свой смысл священство, потому что священник есть именно то средство, которое благость Божия пожелала использовать для восстановления связи с падшим человеком. Через него, как через «помазанника Божия» (что означает избранный, поставленный от Господа), ослеп­шее человечество, пропавшее в лабиринте заблуждений и неведения, смогло услышать сло­ва: «Сия глаголет Господь!» Таким образом, священник представляет доброго посредника для возвращения Благодати Божией, общения с Богом, участия Бога в жизни людей, и тако­вым положение священника оставалось во все периоды дохристианской я христианской эры.

Очевидно, что значение священства и его дела велико. Поэтому Господь всегда прояв­лял о священниках Свою особую заботу и требовал от народа послушания и уважения к ним. «Не прикасайтеся помазанным Моим, и во пророцех Моих не лукавнуйте» (Пс. 104, 15), пове­левает Господь; и в другом месте: «Князю людий твоих да не речеши зла» (Деян. 23, 5). Из это­го следует вывод, что священник – самое почтенное, самое священное, самое уважаемое и вообще наиболее заслуживающее доверия лицо, через которого Бог открывает Свои советы и передает всего Себя и все свои дарования человеку и творению.

Это избрание и предпочтение Богом священника в качестве Своего избранного служи­теля не есть нечто механическое, обязывающее его к невольному и необходимому служе­нию. Поэтому и со стороны священника требуется равноценный отклик. И действительно, не будет преувеличением сказать, что человечество в свою очередь с благодарностью от­кликнулось на призыв своего Творца и на протяжении веков являло перед Ним в виде обла­дателей дара священства величайших представителей человечества, самых чистых и непо­рочных из них, которые с самоотречением и послушанием исполняли свое великое служе­ние. И до сих пор по Благодати Божией они продолжают служить этому сверхприродному божественному союзу Творца с творением, Создателя со Своими созданиями. Отличитель­ным признаком этих личностей было богопочитание, горячая ревность о воле Божией и не­утомимая энергия и желание учить, направлять и духовно укреплять народ Божий. Они были чистыми и святыми сосудами Благодати Божией, «благоприемными» и вместительными вос­приемниками божественного просвещения, которое передавали народу, ходяще беспорочно во всех путях Господних (ср. Лк. 1, 6).

Прежде чем продолжить, я хотел бы отметить, что не только особо избранные от Бога пророки и священники имели обязанность приносить жертвы и благословения и являть волю Божию, но и всякая благочестивая душа в свою очередь, когда она испытывала действие Благодати Божией, должна была понуждать себя к богопочитанию и духовному служению. Иными словами, кроме специального священного установления «помазанников Божиих», иереев, существует и всеобщее священство, которое принадлежит всему народу Божию, ко­торый Священное Писание называет царское священство (Исх. 19, 6; Откр. 1:6, 5:10). И правда, кем был первый праведник и первый мученик Авель, как не священник и жертва одновременно, принесший Богу непорочную и чистую жертву, за которую и сам был прине­сен в жертву и убит? Кем был праведный Енох, как не священником, чья проповедь была угодна Богу, так что он был взят живым на Небо, чтобы, согласно с одним из преданий, при­дти и свидетельствовать в последние времена великого испытания Церкви, когда вера совсем иссякнет? Но и Мельхиседек, ставший, согласно Павлу, прообразом Христа (Евр. 7, 3), кото­рый благословил Авраама и семя его, то есть других патриархов, также называется в Свя­щенном Писании «священник Бога Вышняго» (Быт. 14, 18). И все это было гораздо раньше, чем установление Моисеем особого священства «помазанных Божиих».

В историческом плане мы можем разделить священническое служение на три периода. Первый период начинается с первозданного Адама и первоумершего Авеля, продолжается с Сифом, Енохом, Ноем и Авраамом, которые больше других приносили жертвы Богу, и за­канчивается преемниками Авраама вплоть до Моисея. Они, и особенно Авраам, сподобились обетовании и богоявлений. Второй период есть период собственно священства по моисеевому законодательству, который начинается с великого пророка Моисея и завершается време­нем Христа и созданием христианской Церкви. В этот период священство «помазанных Гос­подних» находилось на большей высоте, воля Божия открывалась более часто и через свя­щенников давались прямые и богодухновенные указания о религиозной и общественной жизни людей того времени. Тогда в явлении Купины Неопалимой Бог открыл человеку Са­мого Себя; позже на горе Синай, лицом к лицу беседуя с человеком, Бог открыл ему тайну творения мира, дал ему Закон и утвердил в народе особый класс священников, подробно оп­ределив и все детали обрядовой стороны богослужения, которое должны были совершать священники от лица народа. Бог придал такое значение священству, что отделил для этой цели целое колено израильского народа. То, что следует здесь подчеркнуть, это неизмен­ность воли Божией в том, чтобы Его представителями были Его «помазанники», то есть свя­щенники.

И, наконец, третий и главный период священства – это христианская эпоха. Мы назы­ваем его «главным» периодом, потому что священство дохристианского мира лишь предызображало и предвозвещало его. Священники Ветхого Завета были никем иным как «знака­ми» и «образами» действительного, единственного в абсолютном смысле священника Хри­ста, единого истинного Посредника между Богом и людьми (см. 1Тим. 2, 5). Воплощенный Бог Слово был на земле по преимуществу «Помазанником Господним» (см. Лк. 4,18; Деян. 4:26–27, 10:38), подлинным Священником, Который, объединив в Своем Лице священнодействователя и жертву, принес Самого Себя Богу Отцу как жертву «за жизнь мира» (см. Ин. 6, 51). Эту Жертву, единственную истинную и спасительную, предызображали многообразные жертвы дохристианского времени, которые поэтому, после принесения основной Жертвы, были упразднены, как было упразднено и само подзаконное священство Ветхого Завета.

Так Христос, став Архиереем, «Своею кровию вниде единою во Святая, вечное искупле­ние обретый» (Евр. 9, 12). «Таков бо нам подобаше Архиерей: преподобен, незлобив, безсквернен, отлучен от грешник и выше Небес бывый» (Евр. 7, 26). Таковыми должны быть и иереи Церкви, которые участвуют в архиерействе Христа.

Избрание Архиереем-Христом апостолов, получивших дар Святого Духа в день Пяти­десятницы, и назначение христианского священства их преемниками, свидетельствует о неизменности воли Бога руководить и освящать Свой народ через Своих священников. Поэто­му священство – не просто какая-то профессия, но величайшая честь, когда-либо оказанная человеку, высшее достоинство, которое когда-либо было даровано тварным существам. Че­рез священство все смертное и ограниченное преобразуется в сущее, которое «превыше есте­ства», превосходит пределы своей природы и становится между Небом и землей, примиряя во Христе людей с Богом, тварь с ее Творцом. Какая честь или какой титул могут еще срав­ниться с божественным священническим служением после того, как священник земное воз­водит к небесному и небесное низводит на землю, служа Божию плану спасения? Через свя­щенника Бог совершает таинства, через него, будучи Неописуемым и «Недомыслимым», да­ется Своему творению, через него обновляет и освящает природу всего существующего. "Отец, – говорит Священное Писание, – суд весь даде Сынови» (Ин. 5, 22). Сын же эту со­вершенную власть доверил, согласно св. Иоанну Златоусту, Своим священникам, чтобы они как единственные судьи разрешали и связывали на земле то, над чем имеет власть только Небо¹⁵⁷.

Это краткое описание величия священнического служения зовет нас сейчас естествен­ным образом к тому, чтобы мы вместе с апостолом Петром сказали продолжателям этого святого служения: «Кацем подобает быти вам во святых пребываниих и благочестиих» (2Пет. 3, 11), «да служение беспорочно будет» (2Кор. 6, 3). Есть много заповедей и завещаний нашего Спасителя, но те из них, которые непосредственно касаются совершенства жития и святости, относятся в первую очередь к священству и его установлениям. Как служители тайн Божиих, как «управители» божественной Благодати священники не могут не быть ду­ховными личностями, людьми, облеченными в Господа нашего Иисуса Христа. Все, что ка­чественным образом характеризует нашу природу со стороны ее достоинства, разумности, благонравия, справедливости, возвышенности, не должно быть чуждо священнику.

Апостол Павел, объясняя своему ученику Титу, какими качествами должен обладать священник, говорит: Подобает епископу без порока быти, якоже Божию строителю; не себе угождающу, не гневливу, не пиянице, не бийце, не скверностяжательну, но... благолюбцу, целомудренну, праведну, преподобну, воздержательну» (Тит. 1, 7–8). И вообще все, что, по Благодати Божией, дано нашей природе, то есть все духовное, высокое, святое, со­вершенное и, прежде всего, само обожение по причастию к Божеству – все это составляет главное достояние священника. С принятием священной степени человек перестает быть простым человеком, который отвечает и дает отчет только за себя. Он – представитель Бога, продолжающий дело спасения мира, как то предначертал Спаситель наш Иисус Христос. Он обязан подражать во всем своему Архипастырю, Который пожертвовал жизнью за Свою па­ству.

«Аще кто Мне служит, Мне да последствует, и идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет; и аще кто Мне служит, почтит его Отец Мой», говорит Христос (Ин. 12, 26). Также Он пове­лительно завещает: «Шедше, научите вся языки» (Мф. 28, 19). Христос призывает своих уче­ников сделать истину известной всем людям. По этой причине мы, и в первую очередь те из нас, кто является священником, должны стать для всех всем (см. 1Кор. 9, 22), потому что, как говорит Апостол, «эллинам же и варварам, мудрым же и неразумным должен есмь» (Рим. 1, 14). По примеру Христа, «Начальника спасения» нашего, мы должны стать живым приме­ром того учения, которое мы возвещаем, показывая, что все, к чему мы призываем, дости­жимо и исполнимо. Как "вера, – по словам апостола Иакова, – без дел мертва» (см. Иак. 2, 20), так и учение бездушно, если оно не пережито тем, кто его преподает.

Кроме того, мы не проповедники и учители какой-либо человеческой теории, философ­ской или общественно-политической системы; мы «глаголем премудрость Божию, в тайне сокровенную» (1Кор. 2, 7). Мы открываем людям Бога и таинство их спасения. Мы благовествуем дар Благодати Божией, прекращение смерти, воскресение нашей смертной природы, упразднение власти дьявола и вечное Царствие Божие, которое является пределом всех же­ланий, всех мыслей и всех надежд. Все это вместе составляет главную обязанность священ­ника. Для каждого священника повторяются слова Христа, сказанные Петру: «Паси агнцы Моя... паси овцы Моя» (Ин. 21, 15–17).

Опыт невидимой брани, знание таинств Благодати, виды и действия прелести, характе­ры людей, способы заботы в деле руководства душами – всем этим должны обладать свя­щенники, а иначе как можно научиться какому-либо искусству от незнающего в нем толк? «Всеоружие» Благодати, как его описывает апостол Павел (Еф. 6, 11–18), – неотъемлемая принадлежность священника, потому что только так сможет военачальник – то есть свя­щенник – победоносно вести войну с начальствами и властями, с миродержителями тьмы века сего (см. Еф. 6, 12). И если священник, испытав все средства, не сможет вернуть назад заблудшую и заболевшую овцу, тогда властью, которой он наделен Благодатью Божией, он должен обратиться к ней и сказать: «во имя Иисуса Христа, будь здрав», или: «выйди из пропасти, в которую ты ниспал», или: «отпущаются тебе грехи твои», или: «прозри от тьмы своего бесчувствия», или, самое важное: «восстань от смерти, в которую тебя вверг­ли многообразные согрешения». Да, братия мои, таковы обязанности священника, и вообще духовного человека, который должен судить обо всем, тогда как сам он «ни от единого востязуется» (1Кор. 2, 15).

Если простой верующий не сможет подняться на такую духовную высоту, то это не так помешает Церкви осуществлять ее дело, как если своего призвания не сможет выполнить священник. Потому что священник – это отец, который возрождает, светильник, который просвещает, педагог, который ведет за руку, врач, который лечит. И если он не таков, то как он сможет просветить, вылечить и направить других? Тогда, конечно, он услышит от Госпо­да: «Врачу, исцелися сам» (Лк. 4, 23) и страшные обличительные слова: «Вскую ты поведаеши оправдания Моя и восприемлеши завет Мой усты твоими? Ты же возненавидел еси наказа­ние и отвергл еси словеса Моя вспять» (Пс. 49, 16–17).

Чем больше вреда от неудавшейся миссии священника, тем больше его ответствен­ность и, следовательно, его осуждение Архипастырем Христом, Который основал Церковь Своей Кровью. В связи с этим весьма знаменательные слова сказал Господь пророку Иезекиилю: И ты, сыне человечь, во стража дах тя дому Израилеву... если ты не будеши глаголати еже сохранитися нечестивому от пути своего, той беззаконник во беззаконии своем умрет, а крове его от руки твоея взыщу» (Иез. 33, 7–8). И в другом месте прибавляет: «Сия глаголет Господь: се Аз на пастыри, и взыщу овец от рук их, и отставлю я от паствы овец Моих, и не будут пасти их пастырие» (Иез. 34, 10). Пророку Иеремии Господь сказал так: «Горе пастырем, иже погубляют и расточают овцы паствы Моея... Се, Аз посещу на вас по лукавству умышлений ваших» (Иер. 23, 1–2). Поэтому хорошо, если мы всегда будем иметь в своем уме эти слова, чтобы беспечность и равнодушие не имели над нами власти.

Конечно, от нечувствия и беспечности служителей Церкви не расстраивается все дело Божие, потому что Господь может найти и другие способы, однако вина священника оста­нется полностью на нем. Характерным примером служат слова Мардохея, сказанные Есфи­ри, когда она не решалась помочь расстроить планы царя, ее супруга Артаксеркса, уничто­жить всех евреев в Вавилоне. «Есфире, да не речеши в себе, яко ты едина спасешися во цар­ствии паче всех иудей; зане аще преслушаеши в сие время, отинуду помощь и покров будет иудеом, ты же и дом отца твоего погибнете; и кто весть, аще на сие время воцарилася еси?» (Есф. 4, 13–14).

Возлюбленные мои братия, честное священство Христово, да не будет чего-либо такого с нами! Напротив, я желаю, чтобы Благодать Господа нашего сопутствовала всем вашим мыслям и действиям, чтобы вы завершили свой путь, сохранив веру, и тогда по праву Бог наградит вас венцом правды (см. 2Тим. 4, 7–8). Не будем лениться, братия мои, совершить этот небольшой труд, небольшой в сравнении с вечностью. Будем, согласно Павлу, «тщанием нелениви, духом горяще, Господеви работающе; упованием радующеся, скорби терпяще, в молитве пребывающе» (Рим. 12, 11–12). И пусть нас не пугают масштабы сегодняшнего от­ступничества и апостасии в мире: «Оружия бо воинства нашего не плотская, но сильна Богом на разорение твердем» (2Кор. 10, 4). Не забудем также, что «болий есть иже в нас Бог, неже­ли иже в мире» дьявол (ср. 1Ин. 4, 4).

Теперь посмотрим, в чем именно состоит подвиг, к которому призваны все верующие во главе со священниками. Общеизвестен тот факт, что все мы начинаем с нехристианской жизни: все мы грешны в своем уме, в своих пожеланиях, в своих делах. Поэтому наш общий подвиг будет состоять в том, чтобы «совлечься» ветхого человека со всеми его делами и же­ланиями и облечься в нового, сотворенного по Богу, измениться, претерпеть «доброе преложение», умертвить тело греха, чтобы в нашем теле ожил Христос, Которого мы исповедали во святом Крещении и Который через нашу христианскую жизнь должен вообразиться в нас (ср. Гал. 4, 19).

Мы уже в возможности облеклись «в образ небесного» человека (1Кор. 15, 49) вместо того земного, который жил в нас до Крещения; однако в возможности должно теперь в нас стать в действии, чтобы был положительный результат. Всеблагой Господь наш, давший нам через Крест свободу и вечную жизнь, научил нас и практическому пути, которым мы обяза­тельно должны пройти, чтобы сподобиться наследовать обетование. Его вседобродетельное житие являет меру, или критерий, то есть нерушимое правило жизни для верующих всех ве­ков. Это и есть практический подвиг, который Отцы называют «восхождением к созерцанию»¹⁵⁸. Слова Луки: «начат Иисус творити же и учити» (Деян. 1, 1) представляют лучший пример сочетания умозрения и практической жизни.

Вспомним, однако, как описывает апостол Павел земного, «ветхого человека», «тело греховное», чтобы понять, кто мы и что есть в нас, и следовательно, какой подвиг нам пред­лежит. "Вемы, – говорит он, – яко закон духовен есть: аз же плотян есмь, продан под грех. Еже бо содеваю, не разумею; не еже бо хощу, сие творю, но еже ненавижду, то соделоваю... Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живущий во мне грех. Вем бо, яко не живет во мне, сиречь во плоти моей, доброе: еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю; не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю» (Рим. 7:14, 15, 17–19). И продолжает: «Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе, яко мне злое при­лежит. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку; вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих» (Рим. 7, 21–23). И завершает таким печальным выводом: «Окаянен аз человек: кто мя избавит от тела смерти сея?» (Рим. 7, 24).

Это описание изображает то тление, которому мы подчинились через грехопадение, а также жалкое состояние созданного «по образу и подобию» человека. Апостол Павел здесь открывает силу греха, находящегося в нас, который не только влечет, но и насилует челове­ческую волю. Такое же свидетельство мы встречаем в книге Бытия, где говорится, что чело­веческий разум прилежит «на злая от юности его» (Быт. 8, 21).

Этот диагноз человеческой болезни очень важен для вас, дорогие отцы священнослу­жители, потому что вы и врачи и судьи, и через вас будет проходить этот обезображенный по своему духовному состоянию больной, чтобы получить здоровье и жизнь. Необходимые условия для выздоровления от такой болезни – это, во-первых, пресечение и удаление от себя причин, которые укрепляют или привлекают грех. Во-вторых, это искреннее покая­ние, которое убеждает благость Божию, что мы изменились и окончательно возвращаемся к нашему первому исповеданию. И в-третьих, это добровольное злострадание, когда мы пре­даем самих себя на подвиги и телесные труды, чтобы прекратить действие сластолюбия, ко­торому мы подчинились через грех.

Если мы будем совершать наше покаяние и дела злострадания с усердием и ревностью, они не замедлят развить в нас страх Божий; а когда страх Божий увеличится в нас, возрастет и ревность, и кающийся не будет чувствовать утомления. Божественная ревность, в свою очередь, когда разгорится, приводит в движение все, что есть полезного и способного в на­шей природе, и тогда человек всеми своими силами показывает Богу, что он Его и боится и любит. Если эта ревность не рассеется, но пребудет действенной – а пребудет она дейст­венной, если человек сохраняет свою совесть в отношении заповедей – тогда в нас родится подлинное чувство греховности, чувство, что мы огорчили Бога: отсюда начинается духов­ное болезнование. У людей крепких и строгих характером это вызывает больше радость, чем утешение, так как они чувствительнее относятся к проявлению любви Божией, чем к проявлению Его справедливости. Когда скорбь и слезы не будут рассеиваться и покидать нас, тогда начнет уменьшаться сила страстей, а наши собственные чувства будут укреплять­ся в том, чтобы противостоять им и не отступать. В соответствии с силой желания и ревно­сти верующего в его сердце начнет открываться любовь Христова.

Все это – результат божественной Благодати, когда она приходит в действие от наше­го усердия в покаянии. С этих пор очень важным становится упражнение в молитве, чтобы ум мог сохранять чувство Благодати и уберечься от рассеяния, а также чтобы чувства могли сохраниться от насилия страстей. Без молитвы ничто не может совершиться. Худший враг, который строит здесь козни, – это нерадение, называемое Отцами также беспечностью. Это противоположность любостраданию, труду, подвигу, которые, как мы видели, составляют существо покаяния. Итак, если лень прервет этот добрый подвиг, тогда все, достигнутое прежде, теряется, а возвращение в прежнее состояние становится трудным. В подвиге покая­ния, в какой бы форме он ни выражался, требуется соучастие опытного духовного врача, по­тому что дьявол, когда увидит, что человек поднимается и возвращается назад к Богу, борет­ся с ним гораздо больше, чем раньше, чтобы его разочаровать.

Цель практического подвига – призвать внутрь себя энергию Благодати Божией, так как мы сами по себе не можем ниспровергнуть закон, противоборствующий закону ума на­шего, то есть «закон греха», укоренившийся в наших членах. Без Благодати, одним словом, мы не можем совершить ничего; так вот, любострадание призывает ее, а беспечность и сла­столюбие прогоняют. Когда наши члены и чувства прекратят подчиняться греху, а ум и сердце просветятся и обратятся к послушанию Христову, тогда мы станем свободными от плена закона нетления, «в свободу славы чад Божиих» (Рим. 8, 21), сделаемся духовными, и как таковые будем способны услышать, подобно Петру: «Паси овцы Моя» и «паси агнцы Моя» (Ин. 21, 15–17).

Все это относится ко всем верующим, но в первую очередь к священникам и монахам. Для нас, носящих рясы, то есть называющих себя духовными, это должно стать постоянной заботой, потому что духовность – не тема добровольного выбора. Это наш главный и необ­ходимый долг, и без него мы не имеем другой разумной причины к существованию. Слова «шедше, научите вся языки» предполагают наличие некой духовной силы, которая нас делает способными «внити в дом крепкаго, и сосуды его расхитити», то есть отнять его трофей (Мф. 12, 29). Ведь что такое грешники, как не трофей дьявола, который подчинил их своей воле? Таким образом, Господь нам заповедал похитить у дьявола эти трофеи, чтобы ввести их «в Царство возлюбленного Сына» Божия (см. Кол. 1, 13). Каковыми чистыми и святыми долж­ны мы быть, чтобы исполнить эту миссию! Не будем забывать, что, согласно святым Отцам, чтобы просвещать, надо прежде просветиться самому; что надо очиститься прежде – и то­гда очищать.