1895 г.

За много до нашего времени, больше чем за 900 лет, в русской земле царствовал князь Владимир, ныне воспоминаемый Церковью, как святой просветитель русских людей, названный равноапостольным. Князь Владимир долго не веровал во единого истинного Бога, во Христа Спасителя, а признавал и почитал богов многих. Такая религия, признающая многих богов, называется язычеством. В то время, как вера Христова сообщена людям Богом небесным, язычество выдумано самими людьми, а так как человек может ошибаться, человек стремится только к тому, что ему нравится, что ему выгодно, то и языческая религия была ошибочна и всецело служила только телу: язычники много веселились, при служении богам допускались у них и пьянство, и обжорство, язычество допускало распутство и многоженство, не только не запрещало, но советовало дикие кровавые расправы, мстительность и жестокость. Хорошим и достойным похвалы, по мнению язычников, был тот, кто никому не дастся в обиду, кто, напротив, всем другим покажет свою силу, кто умел весело, хорошо, всласть пожить, повеселиться. Вы видите, что заботы о душе, заботы о вечном спасении, заботы о чужом горе, о других людях у язычников не было. В язычестве хорошо жилось только знатным, сильным и богатым, а таких всегда немного. Наконец, в язычестве не было и мысли о том, – а что же будет после смерти? Будет ли то же веселье, не будет ли, напротив, горя и мучения, и чем заслужить нужно вечное спасенье, чем умилостивить Бога, избавиться мук вечных? Многие язычники задавались этими вопросами, но кто может их решить, кто на них может ответить? Один Господь может разъяснить это и, действительно, разъясняет во св. евангелии, в учении Христовом, но этого-то учения язычники и не знали.

Князь Владимир обладал светлым умом. Как язычник, жил и он разгульно, любил пьяные пиры и дикие забавы, имел множество жен, часто со своей дружиной нападал на соседей, убивал сотни и тысячи людей, уводил в плен отцов и матерей, избивал беззащитных младенцев. Но ничто не удовлетворяло души князя, не находил он в этом разгуле счастья, а время шло, приближало его к смерти и все чаще и чаще задумывался князь над своею жизнью, над своею бедною душой, над своим будущим после смерти. Не раз, конечно, с тоской и печалью он спрашивал своих богов, призывал идольских жрецов. Но боги не давали ответа потому, что были ложны и немы, а идольские жрецы удивлялись, что князь богатый и сильный может быть печальным, и советовали князю заглушить тоску опять в вине, в плясках, в пирах и боевых набегах. Тогда князь стал искать ответа в других религиях, но ни одна его не успокаивала, ни одна ему не понравилась. Раз явился к нему священник-монах православный и познакомил князя с истинной верой, а после беседы показал ему картину страшного суда, где по правую сторону изображены были ликующие праведники, радостно идущие к вечному блаженству, по левую сторону – плачущие грешники, идущие в муку вечную. Князь сказал с грустью: «Хорошо тем, кто по правую сторону»; священник ответил: «Веруй и крестись, и ты будешь с ними». С тех пор князь стал готовиться к крещению. Господь поразил его слепотой и исцелил после крещения, чтобы сильнее уверить в истине Христовой. И действительно. Владимир отдался вере Христовой всецело. Слово Божие, которое он теперь узнал, ясно говорило ему, что князья должны быть отцами для своих подданных, и он, узнав счастье веры истинной, пожелал дать это счастье и своему царству. Так он крестил наших предков, крестил русскую землю и, таким образом, сделал то, что делали некогда апостолы, за что и назван просветителем России, равноапостольным. Св. Церковь прославляет его многими песнями. Она сравнивает его с апостолом Павлом и всех призывает величать его равноапостольным. По словам церковной песни, Господь отнял у него в купели крещения слепоту телесную, вместе и духовную.

Совершенно изменился князь Владимир после крещения: из буйного и гневного стал кротким и тихим, из жестокого и кровожадного обратился в милостивого и смиренного. Кончились пиры, прекратилось пьянство и распутство, перестал он жить для себя и стал заботиться о других – о своих близких, о своих подданных, стал щедрым на милостыню нищим, на жертвы храмам, стал богомольным и трудолюбивым. Он сам говорил о себе: «Был я прежде как скот, жил я хуже всякого зверя, пока не узнал Бога истинного». Так повлияла вера Христова на Владимира.

Князь просветил верой Христовой и землю русскую, наше отечество этою верою росло и крепло; ею и строилась наша земля, соединилась в едино из множества отдельных княжеств, побеждала врагов и сделалась теперь могущественным в мире государством. И теперь русский человек, когда говорит с любовью о своем отечестве, называет его святою православною Русью, и теперь, когда мы хотим похвалить кого, то выше похвалы не находим как сказать: «Он истинный православный христианин».

Так погибло на Руси язычество и воцарилась вера Христова, вера православная.

Мы видели, каков был князь Владимир язычником и каким стал после принятия христианства. Теперь с тех пор прошло 900 лет. Русь стала православно-христианской. Пало и уничтожилось язычество и сияет христианство. Что же, нет ли в нас до сих пор чего-либо языческого, совершенные ли мы христиане?

К сожалению, если рассмотреть наши дела, наши мысли, наши желания и чувства, то едва ли мы по чистой совести можем назвать себя вполне последователями Христовыми.

Язычник живет для тела, христианин должен жить для духа; язычник живет для земли и временной жизни, христианин живет для неба и вечной жизни. Нам сказано: дух есть, иже животворит, плоть же не пользует ничтоже (Ин. 6:63); нам заповедано: вышних ищите, горняя мудрствуйте, а не земная (Кол. 3:1–2); нам каждую обедню твердят: всякое ныне житейское отложим попечение, горé имеем сердца, т.е. к Богу; нам апостол говорит: во всем, братие мои, только то, что истинно, что честно, что пречисто, что достойно похвалы и что может быть названо добродетелью – о сем помышляйте (Флп. 4:8).

А мы? Мало ли у нас сквернословия, мало ли обжорства, пьянства, распутства, мало ли гордости, скупости, жадности, мало ли обмана для приобретения денег и других земных сокровищ? И неужели все это мы готовим для неба? Неужели все это свойственно христианину? И выходит поэтому, что по имени мы христиане, а на деле у нас много еще языческого. Дальше: язычник живет для себя, и только для себя. Христианин, напротив, помнит и о Боге и о своих ближних. Нам сказано: возлюби ближнего, как самого себя, не своих только выгод ищите, но и о близких помышляйте (Мф. 22:39). О родных апостолом заповедано: кто о близких, особенно же о родных, не заботится, тот веры отвергся и хуже язычника, и даже о врагах нам поведано (1Тим. 5:8): любите врагов своих, благотворите ненавидящим вас, если голоден враг твой – накорми его, если жаждет – напой его (Мф. 5:44; Рим. 12:20). А о старших, о начальниках, о пастырях духовных нам что заповедано? Заповедано повиноваться им, слушать их учение, заповедано не доверять собственному разуму, а веровать так, как учит Церковь Христова устами своих служителей. А о всех вообще сказано: воздадите всем должная...

А мы? Мало ли у нас ссор, вражды, зависти, ненависти, мало ли осуждения, упорства, неповиновения? Куда же нам любить врагов, когда мы дома с близкими жить не умеем, – муж с женой, дети с родителями, пасомые с пастырями. И опять мы приходим к печальному выводу, что мы по сути язычники и только по имени христиане.

Братие возлюбленные! Что пользы от дерева, когда на нем нет ни плодов, ни даже листьев? Какое удобство от реки, когда в ней нет ни капли воды? Точно так же, что пользы от того, что мы крещены и называемся христианами, а дел и мыслей, чувств христианских не имеем? Один из св. отцов говорить: если в источнике нет воды, то не должно и называть его источником; так, если у христианина нет добрых дел, то напрасно и звать его христианином. Спаситель сказал, что всякое дерево, не приносящее плода, посекают и бросают в огонь (Мф. 3:10 и др.). Побоимся этого грозного определения. Постараемся быть христианами не по имени только, но и самым делом. Братие, говорит апостол, вы были некогда тьмою в язычестве, ныне же свет о Господе – в христианстве; ходите же, как дети света, а не тьмы, как служители добра, а не зла, как дети Бога, а не диавола. Ныне же отложите все прежнее языческое: гордость, гнев, злобу, блуд, чревоугодие, срамословие от уст ваших. Наши предки были язычниками и в язычестве имели много пороков, но они не знали закона Божия и в этом могли иметь оправдание; мы же знаем, что добро, что зло, и если не творим добро, то потому только, что не хотим. Но, поступая так, мы собираем себе гнев на день гнева, по слову апостола; ибо непреложно грозное прещение Спасителя: «раб, не знавший воли господина и не сотворивший, будет бит мало, а раб, знавший волю господина и не сотворивший, будет бит много» (Лк. 12:47–48). Аминь.

Поминая молитвой усопшего брата нашего, осмеливаюсь посвятить памяти его несколько посильных слов, осмеливаюсь быть выразителем чувств, несомненно, волнующих каждого из членов собравшейся здесь нашей учительской семьи.

В лице усопшего поминаем мы, братья-сослуживцы, жизнь, преждевременно угасшую вследствие общего всем нам тяжкого труда обучения и воспитания подрастающего поколения. Тем более близка нам память об усопшем, тем более усердна должна быть молитва наша о нем, что жизнь его есть в некоторой степени жизнь наша, и судьба его – кто знает – может быть, есть судьба наша... Я не знал близко покойного, застав его в таком положении, когда роковая болезнь уже наложила на него крепкую руку и как бы совершенно отделила его от мира живых. При таком положении нельзя было судить об его нравственном облике. Обыкновенно черты этого облика вдруг просветляются и вырисовываются ярко в предсмертные минуты, в последнем исповедании пред духовником. Так было с другим покойным сотоварищем нашим, которого мы недавно лишились, но по отношению к поминаемому ныне и этого способа познать его не было дано мне. Однако, несомненна высказанная мною мысль, что здоровье свое покойный потерял на учительском труде, который отразился на нем мучительной горловой чахоткой и свел его в раннюю могилу. Будь он на другом поприще службы, его от природы крепкое здоровье, конечно, надолго сохранило бы его для многочисленной, ныне сиротеющей семьи и значительно отдалило бы от него смертный исход... Вот она надорванная жизнь учителя, вот горькая участь работника в области мысли и дум глубоких для блага возрастающего поколения, жизнь труженика, не имевшего времени оглянуться на здоровье свое и на судьбу своей семьи! Так может думать каждый из нас...

Но да не смущается, братие, сердце наше о себе и о смертном шествии поминаемого сослуживца. Жизнь человеческая ценна не с количественной стороны, а с качественной. Слово Божие, в котором человек всегда в тяжелые минуты искал и ищет разрешения вопросов жизни и смерти, говорит нам, что можно прожить вмале, но исполнить лета долга (Прем. 4:13), что сединою для людей служить мудрость, которая не в числе лет полагается (Прем. 4:8). Что же более подходит к этому мерилу жизни человеческой, как не высокое звание учителя?

Учитель, – говорит один проповедник (протоирей Полотебнов), – обогащая умы и сердца бесценным сокровищем знаний и чувств высоких, которых не ведают сыны века сего, воистину есть, по слову евангелия, сын света (Ин. 12:36). Поэтому, несомненно, руководители мыслей и чувств подрастающего поколения и в немногие годы своей быстро угасающей жизни живут истинною и светлою жизнью разумно-нравственного существа, живут полнее и, в качественном отношении, как бы дольше хлопотливых и низменных сынов века сего (Лк. 16:6). Не могу не привести здесь замечательных слов знаменитого вселенского учителя Иоанна Златоустого, – слов, которые так возбуждают энергию нас, учащих, и так утешают в нашей воистину трудовой жизни высокою оценкой наших трудов. Вот эти слова: «Если я хранить буду что-либо в душе, не сообщая другим, то у меня духовное богатство сократится, а если я сделаю многих участниками и общниками всего, что знаю сам, то духовное богатство у меня увеличится... Как хлеб, если он остается в житницах, портится, а если сеется на нивах, то умножается и снова обновляется; так и слово духовное: если будет посеяно в души слушающих, как бы на плодоносную ниву, то сделается многократно большим сокровищем и для принимающих и для владеющих им... Так источник, если из него постоянно черпают воду, более и более очищается, и делается обильнейшими, а если бывает закрыт, то иссякает». (Бесед. 10 прот. аном.) Эти слова о высоком значении тружеников науки и школы пусть ободрят нас, пусть рассеют тяжёлые думы, пусть вместе с тем послужат залогом и основанием светлых упований наших об усопшем брате. «Блажен муж, – говорит библейский мудрец, – блажен муж, иже обрете мудрость и поведаяй в уши послушающих; в руце Божии благое шествие мужа сего» (Сир. 25:12, 10)... Сеющий в плоть, по слову апостола, от плоти пожнет тление... Но не таково сияние учителя, не таково было и сияние почившего. Зато сеющий в дух, по тому же слову апостола, от духа пожнет жизнь вечную (Гал. 6:8). За это сеяние в дух, за тяжесть учительского подвига, за трудовую жизнь, за преждевременную смерть да простит Милосердый Владыка живых и умерших почившему брату нашему грехи вольные и невольные и да упокоит его в блаженстве обещанной вечной жизни!

«Знаем, что когда земной наш дом, сия хижина, разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный» (2Кор. 5:1). Аминь.