8-е ноября, 1968 года

Милый Дмитрий Иосифович,

Откровенность критическая, где есть сердце, мне ценна более, чем похвала стандартности и вежливости. Конечно, «поощрение нужно художнику, как канифоль смычку виртуоза»; но критика что то к тебе и к твоим стихам добавляет, если она умна и справедлива и умеет находить твою позицию и рассматривать ценность стихов твоим поэтическим критерием. Это вы, конечно, и понимаете и оттого не упрекаете меня за «вольный» характер моих октав. Да они таковы, и здесь отчасти даже мое оправдание от обвинений в консерватизме поэтическом, который выражается для некоторых в счете римскими цифрами октав.

Но, мне кажется, «Упразднение Месяца», не будучи модернистическим произведением, как «Треугольная Груша» А. Вознесенского, есть, однако, произведение не 19-го века, а 20-го и даже второй его половины. Мне определенно желалось, в замысле поэмы «Упразднение Месяца», перевести современность с дорог утомительной и духовно бесплодной словесной эквилибристики и стилистического сальто-мортале на дорогу духовного углубления и освобождения поэзии от «глуповатости», за которую нередко тоже хватаются поэты, как за метод выражения поэзии, как игры. Мне кажется, поэзия не должна «эпатировать буржуа», ни «хождением на голове», ни другими кунст-штюками. Ни из какой словесной экстравагантности (самой по себе) не извлечешь ни миллиграмма «радия» духа, излучающего гармонию сердца и мудрость ума человеческого (что столь нужно). Человек стал многоговорлив, но перестает быть словесным. И на поэзии это отражается широко и по разному... Тут должна помочь поэзия Логоса. Она – моя, хотя и в слабом растворе. Восстановить тайну слова, как отсвета Слова и чего то глубоко отличного от блеяния, мычания, кудахтания, лая, рычания и т. д., во что и пред Октябрем уже стала сваливаться русская поэзия.

Формально, я избрал средний стиль в моей поэтике. Может быть, он меня сам избрал, не знаю. Играть «лесенками» строк совсем нет охоты, хотя я допускаю, что и это в подлинной поэзии возможно. Но, большинство словесно-строчных «лесенок», если их расположить обычной строкой, окажутся пустышками. Дело не в этом. Но ясно я чувствую, что так называемые «старые формы поэзии» себя не изжили. Так и в мире шахмат (боле, конечно, суетном, чем поэзия) не оскудевает новизна комбинаций и действия личности человека. А в поэзии и подавно. Возможность сочетания слов и строк почти безгранична, в любой поэтической форме. Я думаю, что сейчас созрел русский язык для одухотворения классических форм его, как поэзии, так и прозы. Дело не за формой, а за человеком, за самим поэтом. Он должен дать русскому народу подлинный дух истины и гармонии. Логос должен светить чрез русское слово (и – всякое слово) всё более... Это зависит только от поэтов, так как Сам Логос открывает Себя в мире, где только находит Себе отражение для «света второго» в творении.

Конечно, вольность октав я не буду менять, – она «входит в программу» мою поэтическую. Но, над отдельными строками я работал до последней корректуры. Правда, поэзии словесной я не мог отдавать всего моего времени и – Вы правы – не хотел задерживать издания сего «юбилейного».

Теперь о последних двух стихотворениях. Одно замечание Ваше критическое, мне думается, основано на недоразумении, то есть, иночтении. Не рука «приходит из рая» (строчка 3-я 2-ой строфы), а вечность: «Искрывается вечность⁹¹ и снова приходит из рая» (здесь можно поставить точку с запятой или даже точку, чтоб не думали, что тут дело в руке, которая «приходит из рая»; такой образ был бы грубоват, на мой вкус. Рука же «сама по себе» пишет буквы над миром. И, конечно, имеет отношение к вечности).

В 1-й строке 2-й строфы Вы мне не даете выйти «из строгого канона грамматики». Все поэты выскакивают, как летающие рыбы из океана, на несколько метров вверх от грамматики, а Вы мне не разрешаете даже на полвершка подпрыгнуть и выпрыгнуть из условных ее форм. Смиряюсь пред кило – мэтром. Придется тут как-нибудь так устроить строчку (шью пока на «белую нитку»): «Мы не знаем богатства земного. И даже⁹² не знаем...» Первые строки 3-ей строфы так я устроил, пока:

«Нет, о нас не забыли, о нашей любви не забыли,

Но все то же над миром сияние чистых вершин»...

Строка новая, как видите, и мысль общая понятна, хотя остается «метафизичной». «Мене текел»... пишется над миром, не над нами, не над нашей любовью, а над временным бытием земли. Что касается другого стихотворения и значения слова «безответный», безответного», – то я ему тут придаю определенное значение лика кротости, смиренности, «беззащитности» духовной, органической неспособности к самооправданию, к спорам (в свою пользу), и т.д. Безответны так будут праведники на Суде, которые не будут знать, в чем их правда. Они себя в мире почитали безответными пред Богом, в покаянности и смиренности духа своего...⁹³ Понятие и значение этого слова не умещается в Словаре, но оно реально для русского языка. Последнее Ваше вопрошание. В Русской Библии Синодального издания, в 5-й главе Книги Даниила, в стихе 25-м, так сказано: «И вот, что начертано: МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН. Вот – значение слов: МЕНЕ – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; ТЕКЕЛ – ты взвешен на весах и найден очень легким; ПЕРЕС «разделено царство и дано Мидянам и Персам». Стихи 26, 27, 28 объясняют значение этих слов и включают слово ПЕРЕС (которое произносилось в нашем детстве «Фарес», Вы правы)... Может быть, в немецкой Библии сказано по иному?

P.S. Конечно, надо стать Лермонтовым поэту, чтобы ему не вменяли: «...Из пламя и света.

Рожденное слово» (Даже смакуют литературоведы – это «пламя»!).