Религия Египта

Мы направляемся теперь от востока к западу древнего мира...

Изнутри пустынь Африки, на южный берег того моря, которое соединяло запад с востоком, по течению впадавшей в него реки, выступала замечательная в истории древнего мира страна, известная грекам под именем Египта⁹⁴⁰.

Страна эта, составлявшая, и по своему географическому положению, и по своему внутреннему строю, – как бы переход от востока к западу, была не менее, если не более своеобразна, чем страны отдаленного востока. Египетская мудрость и египетское искусство возбуждали изумление в древних греках. Ни одна страна мира, говорит греческий историк, совершивший путешествие по Египту, не представляет таких диковин, таких поражающих произведений искусства, как Египет⁹⁴¹. Доныне эта «страна пирамид» служит предметом особенного научного интереса и усиленных научных изысканий. Доныне она вызывает в нас чувство чего-то таинственного, оставаясь во многом все еще неразгаданной. Доныне еще, говоря словами одного из историков, – «покров из песчаных облаков Сахары, облегающий эту царицу Ливийских пустынь, все еще не снят»⁹⁴².

Своеобразна территория этой страны – с её великой и священною рекой, которая питала Египет и от которой зависела его культурная жизнь и цивилизация. Своеобразен обусловленный этой местностью и быт загадочного народа, оставившего по себе, через тысячи лет, несокрушимые временем памятники своего изумительного искусства. Но весь этот своеобразный строй нравственного быта египтян был только внешним выражением того внутреннего душевного строя их, который дала им их религия. Своеобразный и в высшей степени замечательный строй религиозных воззрений лежал в основе всего того, что поражает нас в жизни этого древнего народа.

В истории религии Египту суждено занять одно из самых видных мест.

В новом, христианском мире Египет был отечеством высшего созерцательного Богословия и созерцательной жизни. Здесь положено начало для христианской философии. Здесь, прежде всего, человеческая мысль пыталась проникнуть в тайны откровения и уяснить себе высокие истины христианства. Из Александрийской школы, древнейшей в истории христианского Богословия, вышли первые знаменитые отцы и учители церкви с созерцательно-философским направлением, – стремившиеся выяснить высокие догматы Евангелия из начал высшего ведения⁹⁴³ и отделить от христианства примешивающийся к нему чуждый, языческий элемент. Здесь же, – в пустынях, окружающих долину Нила, – положено начало и христианскому подвижничеству. В лице Павла фиваидского, Антония и Пахомия, земля Египта впервые явила миру высокие, чудные подвиги созерцательной жизни великих последователей Христовых.

Пред явлением христианства, к концу истории древнего мира, – в Египте же, в Александрии, – сосредоточивалась, можно сказать, мудрость всего тогдашнего мира. Здесь объединялись религиозные воззрения востока и запада, сливались предания всех более или менее известных народов древнего мира, и все это слагалось в одно умозрительное созерцание, в котором греческий идеализм мешался с восточным мистицизмом и которое вмещало в себе почти все, что было возвышенного в религиозных верованиях всех народов древности. Даже еврей здесь выступил из своей самозаключенности и создал свою философию. Филонова Иудейско-Александрийская школа служила типом подобного объединения разнохарактерных элементов в религиозном воззрении. Здесь и ветхо-заветное откровение впервые явилось в переводе на всемирный для той эпохи язык греков. Словом, в Египте, можно сказать, собрана была вся сумма религиозного развития древнего мира. Этим объясняется и явление христианской философии в этой стране, подготовившей почву для христианского созерцания... Этим объясняется и то, что отсюда исходил прежде всего тот «лжеименный разум», тот «мнимый гносис», который хотел примешать к христианству языческую стихию и производил из себя разнообразные ереси в продолжении целых веков⁹⁴⁴.

Но такой страной религиозной мудрости Египет был издавна и унаследовал стремление к ней от времен глубокой древности. По словам Геродота, – египтяне были благочестивейшим и религиознейшим из всех народов древнего мира⁹⁴⁵. Из Египта сами греки изводили свои древние предания, и не напрасно он издавна признавался страной глубокой мудрости⁹⁴⁶.

Это был, действительно, один из самых серьезных и глубокомысленных народов древности, отличавшийся сосредоточенностью и меланхолической настроенностью. В его религиозной доктрине мы не встретим таких роскошных и разнообразных, часто грандиозных образов поэзии, какие видели у арийцев востока. Напротив, египетская мифология очень несложна, – её почти нет. Со своей внешней стороны, т. е. со стороны формы, – египетское воззрение кажется монотонным, бесцветным. Египетские образы, – сравнительно с фантастическими картинами индейской мифологии, – очень бледны и призрачны. По меткому выражению Шерра, это игра теней в полусвете⁹⁴⁷. Но это не значит, что египтянин, как китаец, весь обращен был своею мыслью к грубой действительности, что он мало жил чувством и воображением. По своему внутреннему направлению и характеру воззрения, он стремился, напротив, выйти за пределы видимого и действительного, – оно не менее отвлеченно и созерцательно, как и воззрение индийца или иранца. Но источник и начало жизни, которого искал египтянин, – быть может, вследствие его особой вдумчивости, – представлялся ему непостижимым, загадочным, таинственным. Божество у него носит имя «сокровенного». От этого свою мысль о божестве, свои религиозные понятия он облекал в загадочную, прикровенную форму символа. Священная символика – одна из отличительных черт египетской религии и не напрасно называют ее религией символов и загадки (Гегель). Чувство и воображение египтянина создало, вместо эпоса и сложной мифологии, – символику и питалось идеей таинственного и загадочного. Проникнутый чувством этого таинственного, египтянин, по-видимому, не столько решал, сколько задавал вопрос о жизни, полной тайны, – отказываясь отвечать на него прямо и ясно. В этом отношении египетский сфинкс, который своей странной формой возбуждал представление загадочного и в уста которого древний грек влагал загадки, может служить символом самого египтянина, – характеристикой его воззрения. Это он сам дает вопросы о тайне жизни. Быть может, из этого же влечения в таинственному, всего более объясняется и та особенная симпатия к молчаливым животным, какой отличались египтяне и которая играла такую видную роль в их религии и гиератике. Молчаливые, лишенные дара слова, животные – казались ему носителями скрытых в природе сил и неуловимой тайны жизни. По крайней мере есть соответствие в этом особом влечении к животным с идеей загадочного и таинственного⁹⁴⁸. Самый язык Египта, – также символический и загадочный, и служит одной из причин того, почему содержание религиозных верований этой страны для нас доныне все еще остается во многом неясным и загадочным⁹⁴⁹.

Преимущественным предметом, на который обращена была мысль и созерцание арийских восточных племен, служил вопрос об отношении человека к бесконечному началу жизни и последней судьбе человека. Египтянин, под влиянием своей меланхолической настроенности, кажется, еще более остановился на решении этого вопроса; он, можно сказать, – весь в этом вопросе о таинственном будущем, о грядущей судьбе человека... Жизнь действительная, по-видимому, представляла для него грустную, трагическую картину, от которой он не мог, однако же, оторваться. Трагический элемент отражается, как после увидим, и на его религиозном культе. Он чувствует гнет жизни и хотел-бы от него освободиться, – он живет надеждой на будущее... Нигде в древнем мире это тяготение к будущему не было так развито, как в Египте. Человеком здесь был собственно не живой, а мертвый человек. На мавзолеи и гробницы египтянин тратил все свои материальные силы и богатства. Все эти изумляющие своей громадностью памятники Египта, требовавшие гигантских работ, все эти высящиеся пирамиды, которые, казалось, хотели достигнуть неба своими вершинами, – обязаны своим происхождением мысли о смерти, а не о жизни. Таинственный момент, которым оканчивается видимая жизнь, неизвестное будущее за этим видимым пределом бытия, – вот чем по преимуществу занята была мысль египтянина и вот что было предметом его надежд и чаяний. Китаец почти не знал этого будущего, индиец – обращал его в призрак и жертвовал своей личностью, обрекая себя на слияние со всеобщим началом жизни. Только иранец питал надежду, впрочем смутную, на продолжение жизни, легкомысленно изводя смерть из иного, враждебного жизни начала, которое имеет некогда исчезнуть. Иначе, глубже, серьезнее взглянул на это египтянин. Его чаяние крепче, сильнее. Учение о бессмертии и своеобразный взгляд на него составляет самую выдающуюся сторону египетского вероучения. Некрологизм проходит через всю его религиозную доктрину.

В целом, не смотря на это тяготение к жизни за пределами настоящего, египетская религия носит тот же, общий всему язычеству, натурально-пантеистический характер. Натуралистические воззрения её напоминают арийские понятия о небе и свете, как источнике жизни. Идея борьбы между светом и тьмою, добром и злом, также входит в содержание религиозных представлений Египта, но идея эта не развита здесь до того крайнего дуализма, с каким является она в Иране. Тьма и зло – здесь не имели значения самостоятельного начала, – по крайней мере этого не видно. В общей истории язычества – египетская религия представляет собой почти тот же момент, как и иранская, именно; – попытку, хотя и неудавшуюся, отстоять права человеческой личности, – но это стремление в Египте, по-видимому, было сильнее и прочнее. Общий религиозный взгляд в Египте близок к иранскому, но развит был иначе и несколько глубже.

Начало истории, этого загадочного народа теряется во мраке глубокой древности. Самое происхождение его малоизвестно. Ныне принято, что этот народ пришел на берега Нила из Азии и не принадлежит по своему происхождению к народам Африки, а составляет одну из ветвей кавказского племени, отличную, впрочем, не только от пеласгической, но и от собственно семитической расы⁹⁵⁰. Язык Египта, сохранившийся в памятниках древности и в наречии нынешних коптов, не имея сходства с языком африканских племен, во многом сроден с семитическими, а отчасти и с индо-европейскими языками⁹⁵¹. Вообще это племя смешанное⁹⁵². Государственная жизнь этого народа, по-видимому, слагалась из постепенного объединения paзличных родов, рассеянных в долинах Нила, которые и после удержали известную долю независимости, вследствие чего государство разделилось на известные «номы». Начало этой государственной жизни относят за три с половиной тысячи лет до нашей эры (Лепсиус – 3892, Бунзен 3643). Сохранились известия о династиях царей, – начиная с Менеса, первого собирателя земли. Известны и главнейшие эпохи в исторической жизни этого народа. Известно, что сначала центром земли был Мемфис в среднем Египте. 10-ю династиями царей оканчивается так называемая древняя египетская монархия вместе с веком самых древних и знаменитых пирамид. За две тысячи с лишком лет до нашей эры на Египет напали «люди без славы», по выражению египетского историка (Мането), пришедшие с востока и занявшие страну нижнего Египта. Это так называемые гиксы, или гиксосы⁹⁵³, цари пастыри, – номады из Аравии и Сирии, с примесью палестинских жителей⁹⁵⁴. Владычество их продолжавшееся около 5 столетий (430 л.), было свергнуто царями верхнего Египта, сохранявшими и при них свою самостоятельность⁹⁵⁵. С этих пор верхний Египет, из которого вышло освобождение страны и её возрождение, возвысился над нижним и «стовратные», по Гомеру, Фивы стали средоточием славы и могущества всей страны. Эта новая эпоха знаменита царями завоевателями, из которых Рамзес великий (у греков Сезострис) довел силу и могущество страны до высшей степени. По египетским преданиям, при нем Египту покорны были эфиопляне (Нубия) и ливийцы (западная Африка), мидяне, персы и скифы. Около тысячи лет до Рождества Христова воинственные силы Египта начинают упадать и он входит в свои прежние границы, уступая могуществу ассириян, а около 750 года до нашей эры – он сам снова подпадает нашествию врагов из Эфиопии. Правда, недолго продолжалось это занятие страны чуждыми царями; при втором из преемников Сабакона, занявшего египетский престол, династия эфиопских царей кончилась (около 695 г.), но Египет уже навсегда утратил свое прежнее могущество и начал постепенно клониться к упадку и потере самостоятельности. Один из додекархов, правивших Египтом, после эфиопского нашествия, при помощи чужестранцев, – овладел престолом Египта и перенес столицу в нижнюю часть страны (Саис). Он старался, как и его преемники (Нехо), возобновить жизнь страны, но тщетно. На одного из его преемников восстал сам народ и предводитель восстания – Амес (Амазис) занял престол, открыв доступ в Египет грекам и другим чужестранцам. Около 525 года, при его сыне, Египет подпал владычеству персов. С тех пор это государство стало целью завоеваний со стороны греков и римлян, как плодородная страна, которой Средиземное море несло продукты Европы, и в которой, на берегах Красного моря, собирались богатства Индии и Китая. После владычества греков, основавших Александрию, которая должна была, по мысли великого завоевателя, имя которого носила, сделаться средоточием всего древнего мира, при Птоломее – Египет снова на время ожил в своей духовной производительности и своем историческом значении, но только за тем, чтобы быть поглощенным Римом и навсегда потерять свою самостоятельность. Новые гиксосы владеют им ныне; – потомки древних египтян – рабы из рабов. Давно уже «посрамлена дщи египетска и дана в руце людем полунощным»⁹⁵⁶, опустела земля Египта и «народ её рассеян в языцех»⁹⁵⁷. От древнего Египта и его славы уцелели лишь бездушные памятники его оригинального искусства с загадочными надписями на них. Жизнь народов, как и отдельного человека, имеет свой конец.

Своеобразная местность Египта обусловливала собой, как уже замечено, своеобразный строй жизни в этой древнейшей из стран древнего мира и произвела своеобразную цивилизацию древних египтян, теперь совсем исчезнувшую. Она же влияла и на строй религиозных верований, и на формы культа в древнем Египте. Чудная, загадочная река, истока которой никто не знал и который доныне, как ни близко подошли к нему, все еще не обследован, – периодически правильно и с неизменной последовательностью совершавшиеся с ней перемены, – возвышение вод Нила, орошающего землю, – во время солнечного поворота, – и их упадок через известное, определенное время, – безоблачное небо, почти никогда не посылающее дождя земле, – очевидная зависимость от этого неба, с его светилами, земных изменений, производимых рекой, – роскошные зеленеющие оазисы по берегам этой реки, тихо несущей свои волны в море, – песчаные плоскости, лишенные всякой растительности, – скалы и горные цепи за пределами этих оазисов, – иссушающие, палящие ветры, дующие из этих мертвых и страшных пустынь, – множество сильных и изумляющих своими свойствами животных в пустынях и в реке, – близость моря, ведущего в неизвестную даль, – все это, – и особенно поразительная правильность и постоянство в изменениях вида земли под влиянием явлений неба, – не только создало своеобразные формы религиозно-художественного творчества, но и легло в основу самих религиозных воззрений. Жизнь и смерть и их взаимное чередование, – вот основной догмат египетской религии, – жизнь в, её неизменной основе и с бесчисленными и разнообразными видоизменениями её, – вот общая, основная идея, проникающая все религиозное воззрение Египта, – и его взгляд на божество, и его космологию, и антропологию. Эта же идея лежит в основе и того своеобразного учения о бессмертии и последней судьбе человека, которое составляет, как сказали мы, самую выдающуюся сторону в религиозном воззрении египтянина. Таинственное божество казалось ему так же совершающим цикл изменений в своей жизни, а вместе с ним и вся вселенная, как и сам человек и его судьба – подверженными тому же закону изменений в своем происхождении и цели бытия. Судьбу свою он видел в судьбах своей земли, в связи с движением планетного мира. Солнце восходит и заходит, чтобы явиться снова, почва орошается Нилом и делается плодоносной, чтобы потом иссохнуть, а иссыхает, чтобы ожить снова. То же и с человеком, который является на землю и оставляет ее затем, чтобы перейти туда, откуда пришел, в иную таинственную область, на берега иного, «небесного Нила»... Эта же правильность и круговозврат явлений, от начала привлекавшая внимание египтянина, кажется, объясняет в известной степени и устойчивость форм его жизни, монотонность и видимое однообразие в его религиозно-поэтических представлениях, – она же отчасти объясняет собой и привязанность египтян к древним формам и учреждениям, и тот консерватизм, которым они отличались, сравнительно с другими народами древнего мира.

Трудно проследить и указать моменты в развитии египетского вероучения, по причине глубокой древности Египта. Что такое была религия Египта в начале, – положительно неизвестно. Некоторые составные части её являются уже в историческое время, позднее, но нельзя с уверенностью сказать, теперь ли только возникли они, или в эту эпоху они только вышли наружу, – из мрака египетских храмов, и сделались известны, как это было, например, с культом Аммона. Эпоха нашествия иноплеменных народов и подчинения Египта чужеземцам, не могла, конечно, оставаться без всякого влияния на нравственный быт страны, а, следовательно, и на её религию. Кажется, впрочем, что консервативнейший из народов древнего мира, – каковы египтяне, – и при этом сохранял всю свою религиозную самостоятельность и мало поддавался иноземному влиянию. Гиксосы, – царствовавшие в Египте около пяти столетий, – ввели в нижнем Египте свой культ богу, который на памятниках Египта называется Сет или Сутек (Set, Soutekh), и которого после египтяне отождествляли с богом зла. Царь гиксосов Apepi признавал этого бога главным и не почитал, как замечает найденная надпись⁹⁵⁸, никаких других богов страны. Он построил ему и храм, который, как гласила та же надпись, существовал до позднего времени. Но это было только в нижнем Египте, в Аварисе, и едва ли касалось среднего и верхнего Египта, – гиксосы были враждебны египетской религии только вначале, при своем вторжении в страну⁹⁵⁹, а в последствии, судя по вновь открытым памятникам, относились к ней мирно. Своего бога они включили в пантеон египетских богов и сами, по-видимому, стояли под некоторым влиянием Египта, усвояя себе не только египетские нравы и имена, но и некоторые формы египетского культа. Есть сфинксы их постройки⁹⁶⁰. Еще менее могло влиять на форму религиозных верований Египта эфиопское нашествие, тем более, что сама Нубия в религиозном отношении издавна находилась под влиянием Египта. Страна Мероэ – едва ли не была колонией египетских жрецов. Известно, по крайней мере, что жрецы Египта не противились нашествию Сабакона, в видах увеличения своей власти и своего влияния на царей. Замечательнее в этом отношении реформаторская попытка в религии, произведенная царем Аменофисом IV, который хотел очистить религию и ввести служение одному богу солнца – с именем Aten (солнечный диск). Но смысл и этого реформаторского движения, как после увидим, совсем иной, и едва ли оно объясняется наплывом чуждых идей и понятий. Это была, по-видимому, попытка на реформу на оснований внутренних национальных воззрений. Персидское владычество также оставляло неприкосновенной религию Египта. Камбиз, по словам Геродота, изумлялся религиозным верованиям египтян, глумился над их богами, но этим все и кончилось⁹⁶¹. В период греко-римского владычества необходимо предполагать взаимное влияние религиозных идей греческих и египетских, но и оно могло проявиться только в дальнейшем развитии и осмыслении того, что имело уже установившуюся и вполне определившуюся форму и древних религиозных преданий не касалось. Выработаны были новые формы религиозных представлений, но не в противоречие с древним учением⁹⁶². Достоверно одно, что религиозные верования египтян, как и верования других народов, в своем развитии следовали процессу постепенного осложнения и отвлечения понятий, – на месте конкретного, частного, простейшего и непосредственного являлось более общее, мистическое, отвлеченное. Само собой разумеется, что ход этот от физического и реального к отвлеченному и интеллектуальному не всегда был правильно последователен и мог уклоняться в сторону. В процессе этого развития религиозных понятий в Египте, есть, впрочем, та особенность, что верования здесь, слагались из частных, местных культов. Система религиозных представлений образовалась из более или менее однородных, но не всегда тождественных верований, принадлежавших известной частной территории, известному «ному». Местные божества, сообразно с политическим значением известного округа, возвышались, становясь на первый план и заслоняя собой других богов. Вся вообще система религиозных воззрений образовалась из обобщения этих местных культов и местных божеств, с целью объединения их и указания взаимной связи, под влиянием жреческой науки, которая в Египте развилась очень рано.

Религиознейший из народов языческого мира, у которого рано явилась жреческая наука, имел и очень развитую и сложную священную литературу. По известиям древних, в Египте было множество священных книг, так называемых Гермесовых, т. е., книг, заключавших в себе откровения бога знания и науки, – Тота или Таата (Thoth), которого греки отождествляли со своим Гермесом. Они обнимали собой всю область знания. По словам Климента александрийского, в Египте известны были 42 священных книги, – и притом только необходимейшие, которые должны были знать жрецы. 36-ть из них содержали в себе философию, т. е. религиозное знание, а 6-ть состояли из медицинских трактатов⁹⁶³. Ямвлих говорит, что их было до 20 000, даже до 30 000⁹⁶⁴. Синкелл насчитывает их, пользуясь известием Мането, до 36 000. Эти последние, громадные цифры, по словам древних же, употреблены египетскими историками – в общем, неопределенном смысле множества⁹⁶⁵, но, во всяком случае, все это, несомненно, указывает на особенное развитие религиозной письменности в Египте. Из числа 42 книг, о которых говорит Климент александрийский, некоторые заключали в себе гимны богам, другие излагали богослужебные обряды и правила нравственности, прочие были содержания астрономического, космологического, географического, юридического и медицинского, – вообще же Гермесовы книги обнимали собой все сферы знания, – и религиозного, и общественного⁹⁶⁶. Понятно, что этот кодекс св. книг слагался в продолжении веков и образовался из отдельных сочинений, являвшихся не одновременно, которые, в более позднюю эпоху, собраны были в одно целое⁹⁶⁷. Нет сомнения, с другой стороны, что все эти св. книги представляли собой только зерно особой, отдельной от них, жреческой литературы, которая, и после составления св. кодекса, продолжала развиваться и являлась, как дополнение к нему, в форме комментариев, подробных изложений религиозного учения и отдельных рассуждений по частным богословским вопросам. Этим, быть может, отчасти и объясняется то громадное количество Гермесовых книг, о котором говорится у Мането и Ямвлиха. Но от всех этих св. книг в подлиннике ничего не осталось до наших времен⁹⁶⁸. Хранилище египетских догматов, быть может, – так же гигантское и изумительное по своей сложности, как поразительны размеры пирамид, – не уцелело никакой частью, и скрытые в нем тайны уже никогда не откроются, как открыты теперь тайны последних, т. е. пирамид.

Эту утрату св. книг древнего Египта, в известной степени, могут заменить надписи на древних постройках и папирусные свитки, находимые в гробах, – в руках мумий. Древние египтяне имели обычай стены храмов и пирамид, равно как и поверхность обелисков, покрывать иероглифическими надписями религиозно-нравственного содержания. Со времени Шампольёна, открывшего способ читать эти таинственные письмена, надписи на обелисках стали служить одним из главнейших источников для непосредственного знакомства с нравственным бытом и религией египтян. Наука иероглифов с каждым днем развивалась далее и, благодаря её успехам, египтологами прочитаны и объяснены многие надписи с именами богов и с сентенциями нравственного содержания. Но особенно важны для истории религии Египта свитки папируса, находимые в гробах и пирамидах, бездыханные обитатели которых иногда принадлежат к поколению, жившему за 5 и более тысяч лет до нашего времени. На египетских мумиях доныне еще можно видеть свитки папируса, покрытого различными иероглифическими письменами, в которых содержатся молитвы к богам от лица умершего и излагаются верования, касающиеся загробной жизни. Текст папируса, по сторонам страниц, украшен виньетками, представляющими в картине богов и области неба, в которые является умерший. Большая часть древнеегипетских свитков; хранящихся в европейских музеях, принадлежит к этой категории и взята с мумий. Изучение могильных свитков скоро привело к убеждению, что все, находимые в различных пирамидах и на мумиях, папирусные свитки составляют более или менее полные копии одной книги, – все они одного содержания в общем, и были, по-видимому, чем-то в роде вида, которым снабжали умершего, – на исход его из здешней жизни и на странствование в областях неба. Дальнейшее изучение показало также, что эти свитки приготовлялись заранее жрецами для гробов и усыпальниц, и что в заранее приготовленные свитки, (которые, очевидно, продавались), вставлялось после имя умершего, вместе с именем его матери, а иногда и вместе с именем отца. Текст их, таким образом, был содержания общего, и составление его не зависело от отдельного случая смерти. Один из таких экземпляров надгробных письмен (туринский), более полный сравнительно с другими, в 1842 г. издан был египтологом Лепсиусом, под именем «книги мертвых», – вместе с виньетками, но без перевода⁹⁶⁹. С тех пор, всем этим надгробным свиткам усвоено, почти всеми принятое, имя «книги мертвых». Что такое, впрочем, была, по своей цели и назначению, эта «книга мертвых», – точно определить трудно.

Шампольён называл ее Rituel funeraire, предполагая, что в ней изложены обряды погребения, и что она заключает в себе молитвы, которые читались жрецами и присутствующими при погребении, от лица умершего. Мнения его держится и один из известнейших современных французских египтологов de-Rougè, называя ее тем же именем и утверждая, что многие части этой книги содержат предписания относительно обрядов погребения, другие же – молитвы, которые читались среди этих обрядов⁹⁷⁰. Лепсиус, – как при издании книги, в 1842 году, так и в новом сочинении «о древних текстах книги мертвых»⁹⁷¹, доказывает неверность этого взгляда. Правда, на виньетках первой главы книги изображена церемония погребения, – мумия на колеснице, жрец, читающий молитву, или биографию умершего, плачущие женщины и жертва, приносимая за умершего. Но все это не дает права видеть в этом собрании молитв часть богослужебного ритуала и причислять его к священным книгам в строгом смысле слова. И общее заглавие книги, и частные оглавления отделов, из которых она состоит, а также отсутствие указаний на то, какой жрец должен читать молитву, – ясно показывают, что она не имела богослужебного характера. По словам Лепсиуса, – это книга практически нравственного содержания и принадлежит к литературе богословской, но не священной в полном значении этого слова; она есть произведение пророка или пророков, как назывался класс жрецов-писателей в Египте, но – не Гермесова книга⁹⁷². Как бы то ни было, – составляла ли эта книга часть богослужебных книг древнего Египта, или она имела одно только практически назидательное значение и полагалась вместе с умершим, как символ его правой веры и надежды на жизнь в небе, т. е., как знак того, что он имел истинное ведение и в продолжении земной жизни готовился к переходу в иную жизнь, – значение её в высшей степени важно, потому что она дает самый богатый материал для изучения верований древнего Египта. «Книга мертвых» не представляет собой, однако же, одного целого и принадлежит различным писателям различных времен. Она состоит из разных, вместе соединенных, отделов или частей, содержание которых касается одного и того же предмета, т. е. загробной жизни души. Замечаются в экземплярах различные редакции одних и тех же отделов и повторения одного и того же. Все доказывает, что она собрана из этих частных отделов в одно целое, в сравнительно позднюю эпоху⁹⁷³. Это целое слагается из 164 глав или частей, которые, по-видимому, составлены из 4 различных отделов, или собраний текста, вместе соединенных. Первый простирается от 1-й до 17 главы, второй – до 64-й, третий – до 124-й, четвертый до 164-й. Все это, по-видимому, отделы, явившиеся не в одно время.

Критика пытается определить приблизительно и относительную древность этих собраний текста книги. Оказывается, что порядок глав и отделов книги, в каком следуют они, по её нынешнему составу, не совпадает со временем их явления. Это нужно сказать, по крайней мере, относительно первого и второго отдела. Последний древнее первого. Древнейшие свитки все начинаются с 17 главы⁹⁷⁴. Частные главы и отделы книги принадлежат глубокой древности и относятся, по времени явления, не только к фивскому периоду древне-египетского царства, но даже к мемфисскому⁹⁷⁵. Окончательная редакция книги и состав всех 4 отделов или собраний её – так же древен и сложился не позднее эпохи Псамметиха. Но до новейших времен, – до эпохи Птоломеев, которой принадлежит большая часть экземпляров книги, он почти не изменился. Общий характер и состав книги остался тот же⁹⁷⁶.

Вся книга, – в целом, к сожалению, доныне еще не вполне понятая и объясненная, представляет, как уже замечено, обильный и богатый материал для изучения верований древнего Египта. Но важнее всех её частей – 17-я глава, древнейшая, как кажется, по времени явления, и заключающая в себе, под темными мистическими покровами, все верования египтян о происхождении мира, о начале и последней судьбе человека. Она переведена и истолкована уже упомянутым нами знаменитым французским египтологом, виконтом Эммануилом де-Руже, недавно умершим⁹⁷⁷.

Был и собственный египетский историк Мането (Manetho), – жрец города Севеннита – в дельте Нила, живший в царствование Птоломея Филадельфа и написавший на греческом языке историю Египта, с замечаниями о религии, – по источникам, хранившимся в архивах египетских храмов. Но, как и большая часть таких произведений древности, история его затеряна. Мы знаем теперь только небольшие отрывки из Мането и реестр династий египетских царей, по счастью сохранившиеся в сочинениях хронографов уже христианской эпохи. Правда, греческие историки и писатели, интересовавшиеся Египтом и сами лично посещавшие эту загадочную страну, оставили нам довольно полные известия и о её религии. Эти сведения заключаются, частью в общих сочинениях о Египте и его истории, – каковы сочинения Геродота, Диодора сицилийского, Марцеллина, Страбона и других, – частью в сочинениях специально трактующих о религии Египта, каково сочинение Плутарха de Jside et Osiride, а также – в заметках Неоплатонических философов – Ямвлиха и Порфирия. Очень пространны сведения, сообщаемые Геродотом и Диодором сицилийским, но они не проверены и взяты с первых известий, ими слышанных. К тому же, трудно определить, что в них греческого и подлинно египетского. Всех полнее и значительнее трактат Плутарха, но он был Неоплатоник и обсуждал все со своей философской точки зрения. То же, – и, быть может, – еще более нужно сказать о Ямвлихе и Порфирии, которые всюду видели свои Неоплатонические принципы и идеи и замечаниями их нужно пользоваться весьма осторожно.

Не смотря на это значительное количество сообщенных греками сведений о религии Египта, – даже и при замечательных открытиях современной науки и знакомстве с подлинными, письменными памятниками Египта, – исследование египетского вероучения, – точное и ясное, – предмет очень трудный, вследствие некоторых особенностей в составе и происхождении египетского учения о богах. «Исследователь египетского вероучения, – замечает Лепсиус, – при первом знакомстве с ним, поражается множеством и разнообразием божеств, при видимом равенстве их и единстве»⁹⁷⁸. Египетский пантеон есть египетский лабиринт, и нужна особая, путеводная нить, чтобы найти в нем исход и центр, – так много входов в него и так они перекрещены и перепутаны, – так много богов, начиная со священных животных и кончая божествами с характером интеллектуальным – и те и другие, – что всего непонятнее, – стоят подле, смешаны. «Тогда как, продолжает тот же египтолог, в Риме и Греции известный храм посвящался одному божеству, в Египте один и тот-же храм служил святилищем для многих богов. Их легко узнать по различным именам и символам, и их внешнему виду, а отсутствие ясных указаний на памятниках их взаимных отношений, – генеалогических или мифологических, – отнимает, по-видимому, всякую возможность уяснить их смысл и значение, равно как и их взаимные отношения»⁹⁷⁹. Циклы и круги этих богов еще более увеличиваются при сличении имен богов на памятниках, принадлежащих различным местностям Египта. Являются, среди известных, – еще новые и новые имена богов. Правда, греческие писатели, и сам египетский Мането, передают нам известие о династиях богов, – о том, что в египетском богословии боги были подведены под известные классы и порядки, и разделялись на высшие и низшие круги, – конечно, по их относительному значению и времени явления, – были боги старейшие, или главнейшие, и боги низшего порядка. По Геродоту, было три разряда богов: к первым – «древнейшим» и важнейшим – принадлежали 8 богов, ко вторым 12, называемых «вторыми», – числа третьих, рожденных от этих двенадцати, он не указывает⁹⁸⁰. Но эти известия весьма отрывочны, неопределенны и иногда сбивчивы⁹⁸¹, а главное, дают иногда повод к новым затруднениям. Оказывается, что писатели, сообщающие известия об этих династиях богов, не согласны в показаниях. Боги третьего порядка, – по известию Геродота, у Мането, показания которого, по-видимому, должны быть достовернее, а равно и у Диодора и Плутарха, оказываются иногда принадлежащими в первому кругу или рангу⁹⁸². К тому же, греки любили сближать божества других народов со своими, увлекаясь иногда чисто внешним сходством. Пользуясь только этими известиями греческих писателей, довольно неопределенными, – до времени самых последних открытий трудно было представить в цельной системе египетское вероучение. Его и не было. В первый раз явилась попытка на соглашение известий древних писателей о египетской религии и систематическое построение её в сочинении Яблонского, – в половине прошедшего столетия⁹⁸³. Но система его, построенная весьма последовательно, была произвольна, потому что основывалась исключительно на показании Геродота, которое не приведено в согласие с другими известиями. Только со времени Шампольёна начинают полагаться основы для уяснения египетского вероучения в его целом составе и последовательности⁹⁸⁴. Англичанин Уилькинсон (Wilkinson) представил целое собрание легенд о богах и их изображений, – на основании египетских памятников и в связи с известиями древних⁹⁸⁵. Но особенно важное значение в истории этого вопроса получило сочинение Бунзена об истории Египта⁹⁸⁶, в котором он первый развивает мысль о местных культах, из которых позднее образовалась система египетских богов. Известие об этом сообщалось еще древними, но ему не придавали надлежащего значения, между тем как из него всего лучше объясняется не только состав богов, но и разность в показаниях древних писателей о религии Египта. Вслед за тем, известный Рёт, в своем, уже не раз упомянутом нами, сочинении «Geschichte der unserer Abendländischen Philosophie», сделал опыт философского систематического построения религии Египта. Явилась глубокомысленная, цельная, последовательная и вполне законченная теория, поражающая своей стройностью. Первобожество – всеобщий дух – разделяется сам в себе на 4 первоначала; – перводух, первоматерию, первовремя и первопространство⁹⁸⁷. Из этого духа, с его первоначалами, возникают 8 других, более реальных, находящихся уже не вне мира (innenweltlich), но все еще вне непосредственных явлений, надземных (Ueberirdisch) начал. Дух – родитель, или материальный образователь, произошедший из первого внемирового духа, затем – первоогонь, небесная твердь и земля, еще за тем – солнце, луна, светлое и темное мировое пространство. Таковы, по Рёту, главные божества египтян (Кабиры Геродота). За ними следуют 12 уже земных божеств, реальных сил мира. Тот же дух является здесь, как океан, или Нил. К третьему рангу богов принадлежат частнейшие олицетворения земных сил и явлений⁹⁸⁸. Но вся эта система, блистательно построенная и отличающаяся остроумием, оказывается совершенно несостоятельной и составленной слишком поспешно, хотя и на основании, по-видимому, подлинных памятников Египта. Толкования Рёта, по словам новейших египтологов, произвольны, комбинации его фантастичны и не выдерживают ни исторической, ни лингвистической критики⁹⁸⁹. Что имело местное значение, то у него возводится в общий принцип; к тому же, в своих толкованиях, он руководится взглядами Неоплатонических философов, которые все объясняли, сообразно с своими философскими теориями⁹⁹⁰. Много сделано для уяснения вопроса об основных, исходных воззрениях египетской религии новейшими египтологами – Руже и Лепсиусом, особенно последним, – в его указанной уже нами монографии о первом круге египетских богов (Ueber d. erst. Aegypt. Götterkreis). Мысль этого сочинения та же, какую высказал еще прежде Бунзен, т. е. что классы или ранги богов египетских образовались из местных культов, но она раскрыта яснее, и, что особенно важно, указан и найден общий исход всех разнообразных, но близких между собой и однородных по значению, египетских понятий о богах, – хотя мифологическое значение богов не выяснено, равно как и их взаимные отношения⁹⁹¹.

На основании этих исследований новейших египтологов, открывается возможность для систематизации вероучения, – более или менее правильной. По Геродоту и Плутарху, главным богом Египта был Аммон или Аммун⁹⁹², по Мането – Фта, которого он сближает с греческим Гефестом. Некоторые же, как Ямвлих, и того и другого бога одинаково ставят во главе божеств Египта, называя верховного бога египтян Ammon-Phtha⁹⁹³. Разногласия эти легко объясняются из того, что Аммон и Фта были главными богами местных культов, первый – в верхнем Египте, – в Фивах, последний – в Мемфисе. Мането был жрец нижнего Египта, в его эпоху Фивы потеряли уже прежнее свое значение, – вот почему он указывает на Фта, как на верховное божество Египта. Таким образом, – и Аммон, и Фта одинаково были главными божествами, но для различных частей или половин Египта. Состав богов вообще, даже главнейших, в той и другой части Египта, был не тождествен, и возник из различных, еще более частных, местных культов⁹⁹⁴. Но и боги, занимавшие первые места между божествами Египта, и Аммон, и Фта, возникли из другого, более древнего и общего представления о божестве.

Боги Египта многочисленны и разнообразны, но многие из них представляют собой выражение одного и того же понятия, только с разными оттенками. Более или менее разнородных понятий в учении о богах не много, и они не сложны. Может быть найдено и указано основное, исходное божество Египта, к которому сводятся и все главные боги, из него возникшие. Это божество – Ра – солнце, первоначальный и древнейший бог Египта. Все первичные божества Египта суть различные олицетворения этого же понятия о солнце и свете, или имеют к нему близкое, непосредственное отношение. Все главные или более общие и распространенные боги Египта называются именем того же Ра, – они становятся главными, получают это высшее значение через прибавление к ним общего для всех их имени Ра. Аммон-Pa, Фта-Ра, Озирис-Ра, Менту-Pa. Этим же древнейшим божественным именем назывались и цари Египта – «сыны солнца», – представители его божественной силы на земле. Нарицательное имя египетских царей – фараоны – фраоны (по Библии) – есть имя того же бога Ра (с прибавлением члена: – Фра). Один Ра, сверх того, как после увидим, не имеет подле себя другого, женского начала, подобно всем другим богам, что выражает идею первоначальной целости, нераздельности его существа и самобытности. Словом, – все приводит к заключению, что первоначальный культ Египта – был культ солнца, а древнейший бог, известный всему Египту, – бог солнца, – первотип всех других главных божеств. Все местные культы развивались из этого основного культа, и, как ни разнообразились, не уклонялись от его основных стихий. Все местные божества возвышались и делались верховными через отождествление с этим общим и первичным богом – Ра. С этим согласны и замечания древних, что первоначально египетскими божествами были солнце и луна⁹⁹⁵. Очень может быть, что культ солнца древнее занятия египтянами их страны, и что с ним пришли они в долину Нила. Нет ничего невероятного в том, что он хамитского происхождения и в Египте принял своеобразную форму, под влиянием местных впечатлений и условий жизни. Известнейшие издавна местные культы Египта были в Гелиополе, Абидосе, Саисе. Который из них древнейший, – отвечать трудно.

В отношении к вопросу о культе солнца, как древнейшем и первоначальном, весьма замечателен указанный уже нами факт о реформаторских попытках в религии царя Аменготепа ИV (Amenhotep), – факт доныне хорошо не разъясненный. Этот царь, занимавший престол фараонов в начале XV столетия до нашей эры, заявил себя врагом фивских богов, особенно главного из них Аммона, – разрушал его храмы и на место его хотел ввести поклонение одному богу, – под формой солнечного диска и с именем Aten, – они изменил даже свое имя, напоминавшее бога Аммона, на другое: Chou-en-aten, что значило: «блеск солнечного диска»⁹⁹⁶. Это был, кажется, первый из царей туземцев, со времени основания египетской монархии, решившийся наложить руку на религию страны и реформировать отечественный культ. В объяснение этого выдающегося факта предполагают, что реформаторская попытка Аменготепа совершилась под влиянием чужеземным⁹⁹⁷, эфиопским⁹⁹⁸ или азиатским. Некоторые думают видеть в имени Aten сходство с еврейским и вообще с семитическим Adon, Adonai. Ленорман предполагает даже здесь влияние евреев, живших тогда в Египте, и находит замечательным то обстоятельство, что преследование евреев в Египте началось вскоре после того, как кончились волнения, произведенные этой неудавшейся попыткой Аменготепа произвести реформу в египетской религии. Правда, сам он сознается, что монотеизм Аменготепа далеко не чист и проникнут натуралистическими представлениями, но во время пребывания в Египте и перед временем явления Моисея, евреи, по словам его, утратили чистоту религиозных воззрений, монотеизм их был обезображен и принял материалистический характер. Иегова представлялся под видимыми, физическими формами. Их религия в это время весьма близко подходила к той, какую пытался ввести Аменготеп IV⁹⁹⁹. Трудно сказать что-либо решительное относительно нововведений этого царя, не имевших успеха и забытых при его преемниках, но, кажется, самое лучшее объяснение этого загадочного явления в том, что царь реформатор хотел восстановить прежний, чистый религиозный культ богу солнца, осложнившийся в его время; – это была попытка не на изменение в религии, а на восстановление её первобытных форм, на очищение её от позднейших прибавлений. Известно, что Аменготеп был прежде жрецом бога солнца в Гелиополе¹⁰⁰⁰. Замечательно также, что на памятниках его времени нет другого бога, кроме бога Ра.

Итак религиозное воззрение Египта, в своем исходе и основе, как и арийское, привязано к идее солнца, света. Идея этого света, или солнца, есть, действительно, основная идея в египетском учении о богах. С ней связаны и все космологические и антропологические понятия. Первоначальный, древнейший бог Египта – это Ра – солнце, «владыка обоих миров», т. е. небесного и земного, «царь всех богов». Изображался он, преимущественно, под формой скарабея – фиктивное насекомое¹⁰⁰¹ (жук с особыми, чудесными свойствами), которое, по верованию египтян, не имело полового различия и каждый индивидуум которого один производил потомство, служа, таким образом, символом возрождения существ, – и под видом копчика (перепелятника), который, по мнению египтян, из всех птиц открытее, смелее смотрит на лучи солнца и быстрее в своем полете¹⁰⁰². Посвященные богу Ра животные или указывают на солнце своими свойствами, или служат символами его творческой, производительной силы. Между ними более известны: кошка, лев и вол. Я «великая кошка», говорит о себе бог солнца в книге мертвых¹⁰⁰³. В объяснение этого символа говорили обыкновенно, что кошка расширяет и изменяет зрачки, вместе с возвышением солнца на горизонте¹⁰⁰⁴, но, кажется, в основе этого лежало главным образом представление об истреблении этим животным других вредных животных¹⁰⁰⁵. Лев, без сомнения, представлял собой идею силы и могущества¹⁰⁰⁶. Солнцу же посвящен был и вол – черного цвета – Mnevis, изображавшийся с солнечным кругом и перьями на голове, – обычный в древности символ производительной, рождающей силы¹⁰⁰⁷. Наконец, загадочный сфинкс – в форме льва с человеческой головой, – называвшийся у египтян neb., т. е. «владыка, господь», указывал на то же солнце, как на владыку богов и всей вселенной¹⁰⁰⁸.

Живительная, производящая и провидящая сила солнца представляется обыкновенно под образом путешествия Ра, вместе с окружающими его богами, на корабле или лодке по пространству небес, – картина, снятая с видимого хода солнца, в связи с представлением о св. реке Египта. Ра плавает вместе с богами, назирая вселенную. Он неустанно обтекает всю землю и весь мир и «боится остановиться». Вот как описываются свойства Ра в гимне, ему посвященном. «Слава тебе, о солнце, творец всех людей! Ты один живешь в истине и рождаешь все, что существует, и животных, и людей. В твоем глазу, т. е. в видимом диске солнца, открывается Господь неба и земных миров, владыка всего, родитель всех богов, царь высот, вождь небесных воинств и предводитель всех богов. Когда плывешь ты в барке, радость несется повсюду»¹⁰⁰⁹. Но царь богов, культ которого под разнообразными формами распространился по всей стране Египта, подобно другим богам, имел и свой особый, местный культ. Было особое место преимущественного поклонения богу солнца Ра, – это Гелиополь в среднем Египте, у египтян ан (an) – в Библии «он», – город солнца. Здесь-тο, по преимуществу, был развит культ Ра. В пропилеях гелиопольского храма во множестве стояли статуи бога солнца, в виде кошек и львов. Последние тем, к кому бог был милостив, предсказывали будущее и посылали пророчественные сны. К этому городу привязана и легенда о птице Феникс, по египетски Vennou, о чудных свойствах которой, со слов египтян, рассказывают нам греческие писатели и древние церковные учители¹⁰¹⁰. Нет сомнения, что сага о возрождающейся из своего трупа птице, через известный цикл времени, выражала собой представление о солнечном годе, или циклах планетных движений. В Гелиополе по преимуществу развиты были и астрологические понятия. Что значит, что первоначальный общий бог оставался местным в одном городе, – на это отвечать трудно. Быть может, – это значило, что культ Гелиополя есть древнейший из всех местных египетских культов. Достоверно одно, что отсюда именно, – из Гелиополя шла древняя египетская мудрость, – жители этого города считались ученейшими из всех египтян¹⁰¹¹. Еще достовернее, что в Гелиополе, сохранившем ближе древние формы культа, по преимуществу развиты были понятия астрального характера.

Но солнце, с представлением о котором связана была в Египте от древности идея Бога, не всегда видимо. Оно заходит, исчезает с горизонта, и вечером погружается в какую-то бездну. Оно существует, таким образом, двумя сторонами, – видимой и невидимой. Эта невидимая, таинственная сторона в жизни солнца представляется первичной, основной – по отношению к видимой, из неё возникающей. Таким образом, солнце дневное, видимое привело к мысли о солнце ночном, невидимом, или, вернее, к представлению об особенной, таинственной области, куда скрывается и откуда является солнце. С именем Ра неразрывно другое имя того же бога – Atoum или Toum, обозначавшее собой солнце заходящее, ночное. Солнце есть Ра, «когда оно светит на восточном горизонте неба, но оно есть Тум, когда скрывается в горе или за горою жизни»¹⁰¹². Это другое солнце есть родитель первого и иногда, поэтому, становится выше Ра. Таинственная область этого Тум или Атум есть то место, где рождается видимое солнце, – этот «божественный младенец», как часто называлось у египтян восходящее солнце. Таинственное место, откуда оно является, – закат, запад Аменти (Amenti) – «гора жизни» – называется «царственным пребыванием» этого божественного дитяти¹⁰¹³. Самое имя Atoum-Tum – от отрицания «tem» – значит: непроницаемый, скрытый, таинственный¹⁰¹⁴. Эта таинственная область, в которой зачинается и рождается видимое солнце, представлялась под формой небесной бездны, – «я Атум, говорит о себе этот бог, явившийся в бездне неба». Она называется также Nu, – что значит: abyssus и заключает под собой понятие воды и неба, – «небесной воды», – образ бытия тонкого, неуловимого и безкачественного¹⁰¹⁵. Итак, солнце видимое само рождается от другого солнца невидимого и при восхождении выходит из вод, как рождающийся младенец, чтобы снова снизойти в свое таинственное, «царственное пребывание». В непостижимой области бытия есть, таким образом, другой бог Атум, который живет в этой бездне неба и из неё возникает каждый раз. Ра, – в сравнении с Atoum, – есть его видимое обнаружение, реальное проявление этой непостижимой, скрытой, творческой силы. – Очевидно, это – идея, заключавшая под собой понятие о первоначале всякого бытия и начале самого времени. Эта фаза в понятии солнца есть высшая и более отвлеченная, сравнительно с Ра. В гимне солнцу Atoum отождествляется с Ра, но этот последний называется его «глазом, через который Atoum делается видимым». Atoum изображается при этом, как верховный бог и царь всех других богов. «Тебя славят, о Атум, все боги, как существо полное любви, которое шлет лучи своей благости всем сынам человеческим». Ему по преимуществу приписывается и свойство самобытности или саморождения. «Не могут боги сами себя породить, ты один рождаешь всех их». Понятие о самовозникновении, связанное с представлением о восходящем солнце, соединялось и с Атум, – и еще с большим правом, – так как последний олицетворял собой то начало, от которого получает жизнь сам Ра. Как и Ра, Атум, в качестве провидящей силы, обтекает вселенную, плывя на судне по океану неба и неся с собой жизнь и радость. Но особенное значение получает Атум, как бог таинственной бездны, в которой скрыты жизнь и смерть, как владыка «темной области запада», как царь «времени и подземного мира», – где обитают души умерших. Это бог преисподней, где живут «тени» умерших, которым он приносит свой свет. «Радуются живущие в бездне – в Аменти, когда ты освещаешь темную страну запада, – они возвышают свои длани, чтобы славить тебя. Как чуден и прекрасен закат твой, о солнце, на горе ночной зари!» заключает один из гимнов к солнцу. «Дай же, чтоб дух мой, при взгляде на него, всегда пробуждался, чтобы он светил душе моей своими чудными лучами, – чтобы, при взгляде на него, я приходил к совершенству»¹⁰¹⁶.

В противоположность этому Атум, как солнцу ночному, в верхнем Египте – Ра, как светило дневное, представлялся под особой формой и названием – Менту или Менту-Pa. Здесь Атум и Менту заменяли Ра в его двух фазах, – солнца восходящего и заходящего, или Ра сам расчленялся на два божества, – соответственно этим двум фазам в явлении солнца¹⁰¹⁷. Менту-Ра, или Менту был, таким образом, один из верховных богов и имел почти ту же форму, как и Ра. Он изображался с головой копчика, цвет его был красный, – ему также, как и Ра, посвящен был черный бык с чудесными свойствами, – менявший ежечасно цвет своей шерсти, соответственно переменам в движении солнца. Сравнительно с Atoum, – он называется «открыватель», т. е. времени, начала мировой жизни, изшедшей из сокровенной сущности, которая олицетворялась в Атум. Это, как бы высшая потенция видимого дневного Ра и его света и блеска, – в противоположность его невидимой, скрытой силе. Имя его значит охранитель – т. е. жизни¹⁰¹⁸, её средоточие. О знаменитых царях Египта говорится, что они подобны Менту в своих действиях на народ. «Он простирает свою победоносную руку, говорит надпись о Рамзесе, как Менту, – его рука на его путях, как рука Менту-Pa. Я был для Египта, говорится от лица самого царя, – то же, что бог Менту»¹⁰¹⁹.

Таким образом идея солнца, – источника света и жизни, – разделилась на два представления о скрытом и видимом начале света и его живительной силы. Но и самый свет в своем явлении на пространстве неба нашел себе особых представителей, в лице особых богов. Таков сын солнца – Шу – «свет»¹⁰²⁰, – порождение того светового начала, которое представлялось под двумя различными фазами, – он есть «вождь неба», и в книге мертвых изображается подпирающим собой небесный свод, на котором живет и путешествует в своей барке Ра, – бог солнца. Свод неба, по космологическому представлению египтян, утвержден на столбах, раздвоенных вверху. Шу описывается, как сила, которая образовала этот свод неба и подняла над землей жидкий состав небесной поверхности. Под его защитой и охраной совершает и свое плавание по небесному своду сам Ра¹⁰²¹. С этим Шу или Му неразлучна его сестра или жена, – «дочь солнца», которая изображается с головой львицы и с яблоком в руках, а иногда с рогами на голове и с одним глазом во лбу. Два, неразрывно связанные между собой, божества, очевидно, выражают идею силы света, в его явлении на пространстве неба и в действиях его на землю¹⁰²².

Впоследствии, идея солнца, как источника света и жизни, разделенная на два представления о солнце дневном и ночном, расчленилась еще более. Явились новые божества, с другими именами и с более отвлеченным характером, хотя выражавшие собой то же понятие, что в Атму и Менту, и привязанные к той же идее солнца. Божества эти заняли первое, высшее место, хотя и не уничтожили собой прежних богов.

Таков в верхнем Египте – в Фивах – верховный бог, возвышавшийся над всеми другими богами и удержавший это верховное значение до последних времен. Это был Аммон или Амун, которого греческие писатели отождествляли со своим Зевсом¹⁰²³. Имя его, сродное с именем Атму, значило: «скрытый, непроницаемый, – тайна»¹⁰²⁴. Этот царь богов и владыка трех областей мира, т. е. неба, земли и ада, «верховный господь небес», изображался, как и Ра, и Менту, с головою копчика, быка и барана¹⁰²⁵, чаще последнего, – что было символом рождающей, производящей силы; над головой его обычный змей (Uraeus), а в руках крест, – что указывало на страны мира и на жизнь всей вселенной, над которой он владычествовал. Ему также, как и Ра, посвящен был в Фивах огромный черный бык. Как бог производительной силы, – Аммон разделялся в своем существе на два начала, – мужское и женское¹⁰²⁶. Есть жена или сестра Аммона – Мут (Month), что значит «мать», т. е. мать по преимуществу, – мать всякого бытия, богиня неба и царица всех богов, верховная покровительница всей страны Египта, творческое начало, равное самому Аммону. Изображалась она с двойной вороной на голове, – символ её владычества над небом и землей, или над верхним и нижним Египтом, – с фигурой коршуна над головой и с крестом в руке, – эмблемой жизни и божественного достоинства¹⁰²⁷.

В нижнем Египте, подобно Аммону в Фивах, возвысился над всеми другими богами, бог Пта или Фта, которого греки сопоставляли с Гефестом и которого историк Мането, – жрец нижнего Египта, – называет царем богов и даже отцом самого Ра. Чаще всего, впрочем, он называется Фта-Ра, т. е. Фта – солнце. Имя его значит: «образовател», т. е. мира. Фивский Аммон – сокровенная сила, из которой исходит жизнь, – начало, в котором она таится; мемфисский Фта, – сила, образующая формы жизни, – то, что скрытому, безразличному дает видимость и живую реальную действительность. В книге мертвых область Фта называется областью, где скрыты «хлебы жизни», т. е. силы, питающие жизнь, развивающие формы бытия¹⁰²⁸. Символы его указывают на то же понятие о нем, как о боге – образователе, как о творческой силе, привязанной к идее солнца. Изображается он большей частью в характерной форме нагого младенца с перстом в устах. Быть может, – это указывало на солнце, которое, как сказано, египтяне представляли под видом дитяти, каждый день рождающегося вновь, а может быть, – это служило вместе с тем и символом самой рождающейся вселенной, которую изводит из небытия, или из скрытого бытия бог Пта. Палец в устах, по-видимому, выражал понятие о потребности питания (сосания)¹⁰²⁹. Над головой его жук, а перед ним движущийся круг, – символ солнца и его течения по небу, или всего мирового круговорота. В руках этого бога, кроме скипетра, обычной принадлежности богов, всегда изображался Tat, т. е. Нилометр, – эмблема образовательных сил, которые дают известную меру жизненным формам, – иногда, потому же, он представлялся и стоящим на инструменте, употреблявшемся для измерения. Как и Ра, и Аммону, – ему посвящен был вол с именем Аписа, культ которого нигде не был так развит, как в Мемфисе. Этот символ раздающей силы, известный и в других местностях Египта, – по преимуществу почитался в главном городе среднего Египта, где служил образом бога, – созидателя вселенной. Свойства, как и самый культ Аписа, подробно описаны греками. Подобно Мневису, он был черного цвета, как символ бога, который ночью погружается во мрак и невидимо творит вселенную, – но на хребте его и между рогами должны были быть белые пятна, – указание на солнечный свет, исходящий из глубины мрака. Как и Аммон, Фта имел жену. Имя этой богини, которая называется «возлюбленною Фта», – Пахт иди Пашт (Pascht). Ей был и особый культ в Вувастиде – на восточной дельте Нила. Геродот называет Пашт богиней рождения и сравнивает ее с греческой Артемидой. Египтяне, действительно, признавали ее, как и жену Аммона Мут, – покровительницей рождения и плодовитости¹⁰³⁰. Но, сверх этого, общего значения её, как богини производительной силы, и в соответствие с богом образователем, с которым она связана, в ней, как и в самом Фта, заключалось еще представление о начале мировой гармонии, – о силе, которая дает мерность жизни; Пашт, – не просто производящее начало, но и формирующее жизнь в известную стройность и целость. Изображается она с головой кошки, как и все почти боги солнечного характера, и, что особенно выдается, – с систром ( σείστρον, sistre), т. е. погремушкой в руках (музыкальный инструмент). Имя её значит, по-видимому, расширяющая, разлитая, т. е. в пространстве, или расширяющая, разливающая жизнь в пространстве¹⁰³¹.

Таким образом – на месте Ра – стали два новые божества с именем верховных богов в разных частях Египта. Но в верхнем Египте главный бог выражал собой по преимуществу то понятие, которое заключалось в Атму, в идее солнца ночного, – фивский Аммон был высшим выражением первоначального представления о солнце скрытом и той бездне, из которой оно исходит и которая скрывает в себе формы жизни. Это был «отец бытия», таинственный дух жизни, невидимый для чувства и неизследимый. Последнее, отвлеченное значение получил он в позднейшее время в лице своего сына или порождения, – духа Кнеф (Kneph – Emeph). Дуг или дыхание Аммона, – Кнеф представлялся в виде змея, обвивающего мировое кольцо, а иногда, как и боги солнца, с головой копчика, – и назывался «творящим и всеобъемлющим духом Аммона». В среднем инижнем египте, – напротив, верховный бог – образователь более всего отвечал тому понятию, какое заключено было в Менту, – солнце дневном, светлом. Фта, как и Менту, был огонь, блеск, т. е. первоначальная, неуловимая сущность того начала, которое светит в «яйце солнца» и дает жизнь, тот перво-огонь, который породил и видимое солнце, – как говорил позднее Цицерон об этом египетском Вулкане, называя его сыном Нила¹⁰³². Это – животворная сила света в её видимых реальных обнаружениях. Женские типы высших богов верхнего и нижнего Египта заключают под собой те же понятия, но в формах, – более выразительных и законченных. Мут, – сокровенная мать бытия, – есть «богиня ночи», – скрытое вместилище зародышей жизни, которые в ней покоятся и существуют только, как потенции бытия. Пашт – напротив – родительница живых, видимых форм бытия, представительница того, в чем по преимуществу выражается жизнь, – т. е. – гармонии, цельности, полноты, довольства и радостей жизни.

Впрочем, в нижнем Египте было свое божество, отдельное от Фта и Пашт, выражавшее собой понятие, близкое к понятию фивского Аммона и, таким образом, – как бы дополнявшее собой представление об образовательной силе, заключенное в Фта и Пашт. Это – богиня Нейт, культ которой развит был по преимуществу в Саисе и которую греки называли Афиной Египта. Плутарх в имени её находит понятие самобытности. По его словам, оно значило: Я пришла сама собой – (ἦ λθον ἀπ έμαυτῆς)¹⁰³³. Она изображалась, как и Мут, с головой коршуна и со знаком воды в руках. Иногда, подобно всем другим богиням производительных сил, Нейт представлялась с рогами коровы и называлась «коровой, родившей солнце». Это была «всеобщая мать; мать самого солнца, мать всех богов», – «богиня запада», т. е. того Аменти, той сокровенной области бытия, откуда изникает само солнце, – той бездны, где скрыты зародыши жизни. В гимнах эта мать богов поэтически представляется воспринимающей в свои объятия заходящее солнце и каждодневно зачинающей его в своем лоне. «Мать твоя, о солнце, говорится в одной надписи¹⁰³⁴, простирает к тебе свои руки. Ты блистаешь, отец богов, на хребте твоей матери, каждодневно воспринимает она тебя на свои руки, – когда ты светишь в жилище ночи, то соединяешься со своей матерью – небом». Идея ночного неба, этой неуловимой и сокровенной сущности бытия, олицетворенной в Атум и Аммон-Кнеф, в понятии о Нейт, – «родительнице первородного солнца», получила, по-видимому, еще более высокий и отвлеченный смысл. Плутарх говорит, что надпись в Саисском храме этой египетской Афины заключала в себе следующее изречение: «я – все, что было, что есть и что будет. Моего покрывала не открывал никто из смертных»¹⁰³⁵. А по Платону (в Тимее), эта надпись гласила: «я то, что было и что будет. Никто не открывал моего покрывала, – плод, который я родила, стал солнцем¹⁰³⁶. Непроницаемость и неприкосновенность покрывала богини, по всей вероятности, указывает на свойство самобытности, т. е. на то, что она рождается из себя и рождает без посредства другого, мужского начала, и есть перво-основное бытие, или простейшая сущность всякого бытия¹⁰³⁷. Не напрасно греческие философы позднейшего времени, в этой египетской «матери бытия», искали соответствия со своими понятиями о первоначале жизни. Таинственная богиня, очевидно, была олицетворением того abyssum, из которого рождается солнце и которое, в лице Атум и Аммона, представлялось исходищем жизни. Первоосновное начало «мрака» напоминает собой и индийскую Майю, также загадочную и таинственную, которая нудит божество создать мир, – с другой стороны оно есть и тот хаос, из которого возникает всякая жизнь, та безразличная перво-материя, ὔ λη, – о которой говорили Неоплатоники, сближавшие понятие об этой богине со своей перво-материей. По их взгляду, Нейт есть пассивное, женское начало¹⁰³⁸, из которого, или при посредстве которого, богобразователь Фта – создал формы жизни.

Таковы боги, в которых воплощено понятие солнца, как источника света и жизни.

За ними следуют божества с естественно-историческим, или физическим значением. Идея неба или света берется более или менее отрешенно от идеи солнца, – и в большей или меньшей связи с общим ходом физической жизни. Это также боги высшего порядка и вмещают в себе то, что заключено в понятии богов солнца, к которому они имеют ближайшее отношение, но обнимают собой более сложные представления о жизни природы, – выражают идею солнца, или неба, в связи с явлениями земли и всей природы. Таковы боги Себ и Нутпе, – пара, следующая непосредственно за богами солнца. Греческие писатели (Плутарх) приравнивают их к своим Крону и Рее, с которыми они, действительно, имели сходство. Себ изображался или без украшений на голове, с одним скипетром в руках, или с головой гуся, зайца и иногда крокодила. Воплощением, или символом его служила также звезда Сириус, а между животными – ибис¹⁰³⁹. Что значило имя его, неизвестно¹⁰⁴⁰, но некоторые из символов и приписываемых ему свойств указывают в нем бога времени, или точнее, – бога небесных движений, в связи с общим ходом всех других явлений во вселенной. На одном из плафонов гробницы Рамзеса V-го, Себ представляется устрояющим барку, на которой плывет солнце с другими богами и которая указывает путь жизни в природе. «Я даю тебе годы Себа», – обычное выражение от лица божества к человеку, которому обещаются блага жизни. Очевидно, – Себ есть сила мирового движения, исход которого в небе, следовательно он – бог времени, которое определяется этим движением, и символ зайца указывает на быстроту и мимолетность мировых явлений, которые исходят из Себа и им направляются. Жена его Нут или Нутпе, большей частью изображается с сосудом воды на голове, который служит и её иероглифическим знаком, а иногда и с корзиной плодов, или в образе женщины, питающей младенца грудью. Как и Нейт, она называется матерью бытия, принимающей в свои объятия заходящее солнце. Имя и свойства её дают право признать ее олицетворением небесного свода¹⁰⁴¹, в котором скрыта вода, – тонкая, небесная, – исход жизни, и помещены движущиеся светила неба. Себ есть то, что движет и направляет жизнь, – сила неба вообще, или сила, живущая в астральных явлениях; Нут или Нутпе – то, на чем и при посредстве чего совершаются эти движения, дающие жизнь вселенной. Те же типы, что и в Менту и Атму, но взяты в форме понятий о движении неба. Как и Менту, Себ называется «открывателем», т. е. движения жизни и начала времени.

Но, если Себ и Нут представляют собой силу света в связи с движением жизни, которая исходит из них, и открывают собой, как бы переход от чисто астральных понятий к естественно-историческим, то их порождения, – Озирис и Изида – вместе со своими детьми – олицетворяют саму жизнь мира, во всей широте её обнаружений, соединяя в себе элемент астрономический с физическим и антропологическим. Это боги – представители реального обнаружения божественных сил, – это силы, в которых воплощено божественное начало, это типы, в которых открывается божество, как сила живая, это боги жизненного процесса во вселенной. Неизменное в их лице представляется, как изменяющееся. Как боги – носители жизненных начал, они представляют собой силу, борющуюся с силой тьмы и разрушения, потому что и сама действительная жизнь представляет смешение и борьбу сил, часто разнородных до противоположности. Египетское воззрение на то, что называется силой зла и тьмы, действительно, привязано по преимуществу к мифу об этих богах жизни. Учение о них обнимает собой всю мировую жизнь, во всех её главных обнаружениях.

Культ этих богов составляет средоточие всего египетского культа, а идея, в них воплощенная, есть основная мысль всей египетской религии. К этим богам все сводится и в богослужении, и в практике, – этой самой жизненной стороне религии. Культ Озириса и Изиды, – по словам греческих писателей, – был самый распространенный во всем Египте, и, тогда как все другие боги, или большинство их, были местными, Озирис и Изида, по свидетельству Геродота, – одинаково почиталась во всей стране Египта¹⁰⁴². Совершенно понятно из этого и то, почему Плутарх свой философский трактат о египетской религии озаглавил именами этих двух божеств Египта (de Iside et Osiride), и о всех других богах Египта рассуждает только по поводу и для выяснения культа этих богов. Религиозное воззрение Египта – в них, действительно, нашло свое характерное выражение. Культ их, явившийся первоначально в Абидосе (в среднем Египте), – где он и оставался до конца по преимуществу развитым и уважаемым, и, затем, одинаково воспринятый и усвоенный на всем пространстве Египта, – был один из самых древних местных культов, и, быть может, не менее древен, чем культ Ра в Гелиополе. Опишем сначала общий тип и символику этих божеств.

Озирис, – по египетски – Гезири (Hesiri), почти всегда и везде называется сыном Себа и Нут, или Нутпе, и есть, действительно, дальнейшее, более реальное, жизненное обнаружение того начала, которое живет в Себ и Нут, т. е. в том, что у египтян отвечало греческим Крону и Рее. Что значит имя Гезири, – положительно не решено, находят в нем значение «глаза Изиды» (Hes – Изида и iri глазное яблоко). Древние греческие писатели переводили это название словом многоокий¹⁰⁴³, предполагая в нем понятие силы, могущества. Иероглифический знак Озириса, – действительно, – глаз или глазное яблоко и трон; (сам Ра, как мы видели, называется также глазом бога Атум). Изображается он большей частью в человеческом образе¹⁰⁴⁴, в одежде огненного цвета, что указывает на ближайшее отношение его к солнцу. Сверх змея над головой, – общей принадлежности богов, жезл и бич – его необходимые атрибуты. Лотосовый лист и дерево тамариск были его символами, последнее в Библосе и на острове Филэ – называлось «деревом Озириса». Из животных, кроме вола, кошки и таинственного сфинкса, ему посвящена была цапля. По всей вероятности, – она служила символом сеяния и жатвы, потому что птица эта живет на полянах и следует за плугом. Озирис называется великим богом, от себя происшедшим, как и Ра и Атум, но характеристические эпитеты его: бог явившийся, т. е. открывшийся в жизни мира, – бог благодеющий или благодетель страны по преимуществу¹⁰⁴⁵. Как бог в явлении и жизни, – он, по преимуществу, – бог человека и его прототип, он же – и решитель судеб человека в будущей жизни. Греки отождествляли его, поэтому, со своим Дионисом. Жилище или дом Озириса в особой сфере небес, – известной под именем «Сагу»¹⁰⁴⁶. Общие свойства и символика бога указывают в нем, таким образом, производительное жизненное начало, подобное тому, какое обожалось в Ра и Атму, но в другой форме. Его жена или сестра – Изида, – по египетски Hes, – имела множество названий; – главнейшие из них: «владычица, мать жизни, полнота бытия». Что значит главное имя этой «тысячеименной богини», т. е., Hes, сказать трудно. Иероглифический знак её трон, а трон по египетски Hes, – но то же имя значит, по-видимому, и ложе, и пение. Некоторые приписывают ему значение: старый, древний¹⁰⁴⁷. На голове её всегда венец и перья коршуна, а над головой змей. Изображалась она, по Геродоту, в форме женщины, но с рогами коровы, как греческая Jo¹⁰⁴⁸. Знак воды, – также как и у Нейт, – её необходимая принадлежность. Утренняя звезда – Sothis называется обыкновенно звездой Изиды. Из животных ей посвящалась газель. Очевидно, – это тот же тип матери бытия, – силы рождающей и производящей, который олицетворялся в Нут, Мут и Нейт, – (с ними она, действительно, часто смешивается и отождествляется), но в форме более реальной, жизненной и осязательной.

У Озириса и Изиды есть брат Сет, а у него – жена Нефти или Нефтис, сестра Озириса. В этом брате бога-благодетеля, в египетской мифологии, воплощена идея разрушительных, враждебных сил природы. Сет есть греческий Тифон.

Идея враждебных сил природы в Египте первоначально привязана была к представлению о змеях или драконах. Апап (Apap) змей, враждебный солнцу¹⁰⁴⁹, от древности был олицетворением зла и бед жизни, вместе с подчиненными ему драконами. Впоследствии, идея зла стала неразрывной с именем бога Сет.

Происхождение и значение этого египетского божества, олицетворяющего собой силу зла, недовольно ясно и возбуждает некоторые недоумения. Имя его, по-видимому, тождествено с именем бога царей-пастырей, который, как уже замечено нами, называется на памятниках Египта Сет или Сутек. Поэтому его сближают с Ваалом или Белом соседних с Египтом семитических народов¹⁰⁵⁰. Гиксосы исключительно чтили его и культ его, особенно в нижнем Египте, как тоже замечено уже, при них был очень распространен. На памятниках их времени он называется «великим богом, богом провидящим, бодрствующим на барке веков»¹⁰⁵¹. На этих основаниях следовало бы, по-видимому, заключить, что Сет был бог в смысле силы благодетельной, но не национальный бог египтян и поэтому был у них в презрении и впоследствии стал олицетворением зла¹⁰⁵². Но имя Сета встречается на памятниках времен более древних, чем эпоха гиксосов и начавшагося затем преследования семитического Сета или Сутека со стороны египетских жрецов¹⁰⁵³. Правда, что он и здесь называется богом соседних, чужеземных народов, но известно, с другой стороны, что он имел и местный культ в самом Египте, именно в Омбосе. Всего вероятнее поэтому, что Сет был египетский бог, с которым отождествили потом бога гиксосов и которому приписали значение бога чуждых народов, как бога зла и войны. Идея его, таким образом, принадлежит самому Египту, но впоследствии была развита в более резких чертах и отчасти видоизменилась в своем содержании. Его имя и окружающая его символика дают право на заключение, что в нем олицетворялась та же сила, что и в богах солнца и в Озирисе, который есть его брат, рожденный от той же Нут, но сила в значении отрицательном. Сет, по-видимому, то же солнце, но в его жгучем, иссушающем действии на землю, – нечто, весьма близкое к тому, что в индийской мифологии представлял собой Ариаман, – из бога солнца обратившийся у иранцев в бога зла¹⁰⁵⁴. По Плутарху, цвет Сета – огненный, красный¹⁰⁵⁵. Имя его значит, по-видимому, блистающий огонь, пламень¹⁰⁵⁶. Изображается он большей частью под видом чудовищного животного, желтого или красного цвета, с отвислыми ушами и хвостом, и называется иногда «палящим змеем». Его символическое животное – осел. Ему также принадлежали крокодил и гиппопотам. На одном из папирусов он назван богом, живущим «в пустоте» (в пустыне), невидимым, страшным, который стремится все задушить и уничтожить, хотя сам никогда не умирает¹⁰⁵⁷. Но с этим соединено еще другое, частнейшее представление. Он называется богом коварного, соленого моря, которое не питает почвы. Он же бог и соседних народов¹⁰⁵⁸, и, сообразно с этим, как бог эфиопов, – изображается не только красным, но и черным. Весьма вероятно, что Сет, первоначально олицетворявший собой жгучие лучи солнца, впоследствии постепенно развивался в бога зла, враждебного жизни, и, заменив собой древнего Арар, стал на его место. Очень может быть, что он признан был сродным с богами соседних народов и потому, что боги этих народов отличались характером суровым, а культ их жестокостью¹⁰⁵⁹, и затем, под влиянием враждебных отношений к этим народам, тип Сета принимал все более и более резкие формы и возбуждал враждебное чувство. В нем выразилось, таким образом, своеобразно выработанное Египтом, понятие о боге, – представителе враждебных сил природы.

Жена Пета – Нефти или Нефтис, – что значит «владычица дома», – есть сестра Озириса, и, по-видимому, представляет другую сторону Изиды, – его жены, – как и сам Сет – другую, противоположную сторону Озириса. Символические принадлежности её общи, по-видимому, с Изидой. Некоторые видят в них указание на нее, как на богиню запада¹⁰⁶⁰. Так же, как и Изида, она изображается крылатой, с коршуном на голове и с корзиной, но пустой, – символ бесплодия.

Но сила Озириса и Изиды, противоположная силе Сета, выражается еще осязательнее в их порождениях. У них есть сын Гор, – олицетворяющий собой действия, противоположные свойствам Сета и побеждающий его. Гор, – по египетски Гур-hr, отождествляемый греками с Аполлоном и имевший особый местный культ в Аполлинополисе, представляется с головой копчика, иногда льва, и называется и сыном Ра, и сыном Озириса – одинаково. Его иероглифический знак, тот же, что и у Озириса – т. е. «глаз» (глаз Ра или солнца). Названия его: бог открытый, явившийся, – также сходны с .эпитетами самого Озириса и указывают в нем бога света и его животворных действий на землю. Быть может, – в начале он и был олицетворением самого видимого солнца. Его жена – Гатор или Гафор – Hathor, дочь Озириса, называемая также и дочерью Ра, и сравниваемая греками с Афродитой, весьма близко подходит к типу своей матери Изиды. Символические знаки её почти те же, – корова и луна, на голове её между рогами солнечный диск, – иногда, сверх того, перья страуса, а вокруг головы – змей.

Специфическое свойство этих порождений Озириса и Изиды – вражда с Сетом и его сообщниками. Гор есть другая сторона Сета, – или вернее, – Сет есть другая сторона Гора. По воззрению Египта, боги постоянно ведут вражду с Сетом и его духами, – каждый бог постоянно возобновляет свои силы в этой борьбе с духами зла и вновь рождается, выходя победителем из этой борьбы. Но, по преимуществу, такой победной силой является Гор. Между вновь открытыми памятниками Египта – найдена сага «о крылатом солнечном круге» в которой наивно и монотонно рассказывается об этой борьбе Гора с Сетом и из которой видно, что Гор признавался благодетельной силой неба, дающей стране жизнь и благословение. Провидящая сила божества и здесь изображается под обычной формой плавания богов в барке. Бог Ра с богами и богинями плывет в ней, обтекая землю Египта с юга на север до моря. Гор стоит на носу корабля, который везет богов, с мечом и пикой в руках. Он преследует, по призыву и повелению Ра, который представлен в виде большого солечного круга с крыльями, – Сета и его духов, – и почти всегда мгновенно поражает их, то насылая на них темноту и ослепление, то нанося им раны и проливая их кровь. Впрочем, Сет и его клевреты, уничтожаются не вдруг, – они обращаются в крокодилов и гиппопотамов и открывают свою пасть из каналов, по которым плывет барка с богами, чтобы поглотить последних. Но усилия их напрасны, Гор захватывает их в плен. Сет в ярости поднимает ужасающий рев. Открывается, наконец, единичная борьба между Сетом и Гором, кончающаяся поражением первого, – голова Сета выносится победителем перед сонм богов. Гору они дают прозвание «защитителя». Так, по словам саги, боги проехали всю страну Египта, до самого моря, очищая ее от врагов¹⁰⁶¹.

Но свойства и значение богов этой фамилии, особенно же Озириса и Изиды, с подробностью изображаются в особом мифе о жизни и смерти Озириса. Этот миф есть единственный в египетской религии, по крайней мере, единственно развитый в подробностях. Со всей полнотой он передан только у Плутарха и существует, таким образом, только в греческом переводе¹⁰⁶². Бог «благодетель» является здесь прежде всего цивилизатором страны. Он вывел египтян из состояния дикости, научил искусствам, дал законы и установил богопочтение. Затем он отправился в путешествие по свету, – в видах обогащения себя и страны знанием, – дома, в его отсутствие, управляла государством его жена Изида¹⁰⁶³. Между тем, завистливый брат его Сет – Тифон составил, в отсутствие его, заговор, вместе с 72 сообщниками и с царицей Эфиопии (Азо или Асо), с целью убить его. Измерив тело Озириса и устроив, сообразно с его величиною, ящик, он приглашает возвратившагося из путешествия Озириса к себе на пир. Гости дивятся изяществу отделки ящика, а Тифон клянется отдать его тому, кто войдет в него, – чье тело придется по мерке ящика. Все пробовали лечь в ящик, но никто не входил в него, пока, наконец, сам Озирис не сделал этой попытки. Как скоро он вошел в ящик, Тифон, захлопнув крышку, запер его и бросил в Нил, откуда через устье Танаитское он уплыл в море. Это случилось, прибавляет сага, на 28 году царствования (по другим – жизни) Озириса, в 17-й день месяца Атир, когда солнце проходит через знак скорпиона. Услышав об этом, Изида надела траурное платье, обрезала свои волосы¹⁰⁶⁴, и в смятении скиталась, ища тела Озириса, пока мальчики, видевшие происшествие, не указали ей на устье реки, в которое брошен был сообщниками Тифона гроб Озириса¹⁰⁶⁵. Вместе с тем, к новому прискорбию, Изида узнала, что Озирис случайно смешал сестру её Нефтис с ней самой и родил от неё дочь. Нефтис, из страха перед мужем Тифоном, рожденную от Озириса дочь выбросила, но Изида, при помощи собаки, нашла ее и взяла с собой на поиски за телом Озириса. Наконец, она услышала, что ящик с трупом Озириса выкинут морем у Библоса и забит волной, в кустарник (дерева тамариска). Кустарник вырос в огромное дерево, которое скрыло в себе ящик с Озирисовым телом. Местный царь, изумленный величиной дерева, часть его, заключавшую в себе ящик, взял в дом и устроил из неё колонну. Изида идет к Библосу и сначала плачет при источнике, в совершенном одиночестве, затем, увидев служанок царицы, вступает с ними в разговор, убирает их волосы и дает благовонную мазь – для их украшения. Узнав об этом, сама царица приглашает ее к себе и поручает ей воспитание своего сына¹⁰⁶⁶. Изида днем ходила за ребенком, а ночью бросала его в огонь¹⁰⁶⁷, чтобы сделать бессмертным, сама же летала на столбе в виде ласточки и тосковала. Раз царица увидела ее ночью, и в ужасе от того, что дитя её в огне, подняла крик и тем лишила своего сына возможности сделаться бессмертным. Между тем Изида, когда открыты были её магические действия, является в могуществе богини и требует, в награду за свои услуги, – колонну с телом Озириса, – она быстро разрушает дерево и освобождает гроб. От плача и сетований её при виде гроба Озириса, – умирает младший сын царя. Она открывает наконец ящик и падает лицом своим на лицо Озириса, покрывая его слезами. Затем она направляется к сыну Гору и здесь, у городской стены, ставит дорогой для неё ящик. Но здесь же снова открываются враждебные действия брата Озирисова. Отправлявшийся на охоту Тифон увидел знакомый ему ящик с трупом Озириса, рассек тело его на 14 частей и затем разбросал его по Нилу. Начинаются новые поиски со стороны Изиды, которая плывет на лодке из папируса, отыскивая разбросанные члены Озирисова тела. Она находит почти все разбросанные части Озирисова тела¹⁰⁶⁸. И сам Озирис, убитый и погребенный, не уничтожен, он жив в аиде и из глубины его является сыну своему Гору и завещает отомстить Тифону за его смерть¹⁰⁶⁹. Начинается борьба и победа скоро переходит на сторону Гора, который, поразив своего врага, передает его Изиде. Но Изида, к изумлению и неудовольствию сына, отпускает Тифона на свободу¹⁰⁷⁰.

Таковы главные черты мифа об Озирисе и Изиде, переданные Плутархом. В них видят обыкновенно примесь иноземных влияний, – то финикийских, то греческих¹⁰⁷¹. Трудно с решительностью говорить об этом. Несомненно, во всяком случае, что основные стихии этого мифа принадлежат Египту и относятся к временам глубокой древности. От древности Озирис признавался богом, который умирает и затем побеждает бога зла. Можно сказать более; эти основные черты мифа сняты с самой природы Египта.

Еще труднее найти определенный смысл и объяснить частности и подробности этого мифического рассказа. Плутарх, изложив содержание мифа, передает и различные воззрения касательно его значения, существовавшие в его время у самих египтян. Озирис, по более распространенному мнению, – говорит он, – это Нил, а Изида – земля Египта, оживотворяемая св. рекой. Тифон – это море, в которое впадает река и в котором исчезают её живительные струи. Море, замечает он, – с его соленой, не питающей влагой, – египтяне считают порождением Тифона¹⁰⁷². Но, вслед за этим, он прибавляет, что «мудрейшие из жрецов» не только реку Нил признают Озирисом, но и все вообще водное начало или водную стихию, как причину и основу бытия и рождения, – а Тифоном – не море только, но вообще начало, противоположное первому – животворному, т. е. все, что иссушает зноем и противодействует растительности. С этим согласно, по словам Плутарха, и то, что Озирис, как олицетворение плодотворной земной силы, представлялся черным¹⁰⁷³, и то, что влажная стихия вообще в Египте признается божественной силой¹⁰⁷⁴. Но наряду с этим – естественно-историческим объяснением мифа, в нем, по его же словам, находили и астрономический смысл. Озирис и Изида не Нил только или океан и вода вообще, но и боги солнца и луны, – Озирис – солнце, Изида – луна, или, по другим объяснениям, – Озирис – луна в её плодотворном влиянии на землю, которую в этом случае олицетворяет собой Изида, – Тифон – палящие, иссушающие землю лучи солнца. Гор, который – при естественно-историческом или физическом объяснении мифа, – представляет собой солнце, порождаемое общей живительной силой природы, по астрономическому объяснению – есть глаз Озириса, т. е. видимый солнечный шар, в отличие от той силы или сущности света, которая сосредотачивается и открывается в солнечном диске. Те, которые признавали в Изиде – луну, в её скорби и сетованиях видели указание на пятна и затмения луны, а поиски Изиды за Озирисом объясняли в том смысле, что луна всегда следует за солнцем. Те же, которые видели луну в самом Озирисе, находили символ её в гробе Озириса, который имел круглую форму, а смерть сближали с исчезновением луны вместе с явлением солнца. Тифон представлялся при этом тенью или землей, которая сама по себе безжизненна. От этих астрономических, более или менее частных объяснений, восходили и к более общим, видя в Озирисе и Изиде олицетворение солнечного года – в его плодотворных явлениях, причем Гор был само плодотворящее видимое солнце, а Тифон – представлял противоположные явления зноя и засухи. Позднейшие писатели – Неоплатоник Порфирий, и церковные учители – Тертуллиан и Евсевий – в Praeparatio Evangelica¹⁰⁷⁵ находят в Озирисе и Изиде также олицетворение солнечного года. Сам Плутарх, впрочем, восходит к еще более общим и отвлеченным понятиям, и, сообразно со своим философским взглядом, Озириса признает общей творческой силой природы, а Изиду – олицетворением пассивной материи, оживотворяемой этой силой. Тело Озириса, замечает он по этому поводу, умирает, рассекается на части, но «душа его вечно жива»¹⁰⁷⁶.

Нет сомнения, что образы, из которых сложен миф, при своей неопределенности, дают повод и основание для всех этих разнообразных толкований его. Нельзя не видеть, с другой стороны, что в целом все они указывают на природу страны, и сняты с характерных местных явлений. Здесь можно находить все, – и Нил – с его периодически повторяющимися наводнениями, и астральные явления, совпадающие с физическими явлениями на земле и обусловливающие собой эти изменения в жизни земли. Общий строй мифа, несомненно, как и заметили мы, принадлежит Египту и мог сложиться только в долине Нила. Его общая мысль – умирание и оживление земли Египта, под влиянием разлития Нила в известные периоды солнечного и лунного года. Озирис – это Нил – в его оживляющем почву Египта действии, жена и сестра его Изида – сама страна Египта, им оплодотворяемая, Тифон – это солнечный зной и засуха, это вместе с тем и удушливый ветер пустыни и море, в которое истекают воды иссыхающего Нила. Гор – это солнце, снова оживляющее почву долины Нила. Нефтис – сестра Изиды – олицетворение той же почвы в иссохшем виде, – Озирис соединен и с ней, – таков рок, такова судьба, заставляющая его против воли входить в общение и с этой богиней бесплодия. Мифологи, как Крейцер например, в праве были, поэтому, видеть здесь аллегорию периодического изменения в природе Египта и с этой точки зрения объяснять все, или почти все подробности, мифического сказания об Озирисе. Дважды в году производилось сеяние и жатва, говорит Крейцер. В первый раз – с февраля по начало июля, второй – с конца сентября по ноябрь. Вот почему Озирис дважды умирает и Изида дважды скорбит о нем и ищет его. Весной – в апреле и мае – в Египте стоит зной, растительность иссыхает, жаркий ветер со стороны Ливийской пустыни проникает воздух, который делается удушливым и раскаленным, – ядовитые змеи и насекомые жалят и поедают все живое, – царствует темно-красный Тифон. Изида – страна Египта жаждет оживляющей влаги для почвы, которой вверены семена, но пока тщетно. Озирис еще не пришел, не вернулся в свой дом, – он задержан в Эфиопии черными маврами, как прибавляет мифический рассказ. Он соединился в это время с Нефтис, – бесплодной пустыней, – в Египте царствует тиран Тифон, ненавидящий благородную супругу Озириса и заключающий против него заговор с 72-мя своими сообщниками, – т. е. злыми днями зноя и засухи. Но вот он восстал, – найден. С мая начинает появляться растительность, а во время летнего солнцестояния – воды Нила начинают возвышаться и Египет обращается в архипелаг. В конце сентября царствует радость в стране. Солнечный поворот и есть Гор, – мститель. За своего отца, – он пробуждает его, побеждая Тифона, который нес стране зной и болезни. Но вот солнце вступает в знак скорпиона и начинается снова осеннее сетование страны. Найденный Озирис – снова пропадает. Египет весь под водой, настают долгие ночи, тьма и вода покрывают землю. Члены тела Озирисова разбросаны, рыбы пожрали его плодотворные органы. Изида – не имеет более производительной силы, семена в другой раз брошены, но они скрыты под водой. Но вот снова найден Озирис и его производительная сила, солнце делает еще поворот, растительность снова выступает из почвы, снова радость и торжество в стране. Является вновь Гор, весеннее солнце¹⁰⁷⁷. И так навсегда. Изида дала свободу Тифону, – борьба его с Озирисом будет повторяться. Годовой цикл неизменен в своих явлениях.

Нет сомнения, что культ Озириса и Изиды, один из самых древнейших местных культов, явившийся сначала в Тис (This) – Абидосе, – и был непосредственно и ближайшим образом привязан к этим явлениям страны, периодически изменяющимся. Озирис здесь, по всей вероятности, представлял собой Ра – в его оплодотворяющих страну явлениях, – здесь в первый раз общий всему Египту солнечный бог – открылся под формой силы, оплодотворяющей страну посредством священной реки, – здесь явился его конкретный образ, олицетворяющий саму страну в её годичных изменениях. Этим, быть может, объясняется и всеобщее распространение культа Озириса и Изиды, как самых типических божеств Египта, черты которых сняты с выдающихся явлений в природе страны. Но эти мифические образы, непосредственно снятые с природы и имевшие ближайшее отношение к явлениям плодородия почвы, усложнились – затем, – смешавшись, по мнению Ружё¹⁰⁷⁸, с эмблемами Гелиополя, т. е. с астральными понятиями, выработанными в городе солнца, – явились, вследствие этого, в мифе компликации иных божеств, как Гора, например, – из других местных культов. Впоследствии – все эти физические понятия начали получать высший, более отвлеченный, идеально-мистический и даже нравственный смысл. Озирис и Изида – Нил и земля – переходили в понятие идеальной земли, или рождающего начала земли, и всеобщей животворной силы, которая проникает все формы жизни во вселенной.

С таким идеально-отвлеченным и всеобщим характером и является Озирис в книге мертвых. Он совершенно отождествляется здесь с верховным богом Ра и представляется его повторением, – по-видимому, совершенно излишним. Я Атум, говорит он о себе, я Ра – в его восхождении, владыка горы Аменти (Запада), я великий бог, от себя происшедший¹⁰⁷⁹.

Итак это тоже начало, которое олицетворяется и богом солнца – Ра. Но ему приписываются – вместе с тем – некоторые специфические черты, и он отождествляется с Ра не до конца. Как и Аммон, и Фта, – он имеет свой особый характер и свои, исключительно ему принадлежащие, свойства...

Сын Себа – Крона Озирис – есть по преимуществу бог изменений и форм жизни. «Я великий Vennou», который в An – Гелиополе¹⁰⁸⁰, говорит он о себе, то есть, я Феникс; – это значит: птица Феникс (фантастическая), служащая эмблемой годичных движений и астральных циклов, – его символ. Он сила, от которой зависят эти изменения в жизненных движениях. Бесчисленные видоизменения форм, из которых слагается жизнь, – это Озирис. Замечательно, в этом отношении, одно выражение в молитве к Озирису царя Рамзеса IV: «Отец мой! Глубоко таинственны превращения твоей формы! Mysterieuses sont les transmutations de ta forme»¹⁰⁸¹. В этом, конечно, смысле он называется многоименным, или бесчисленно именным. В этом же смысле, то есть, как бог изменяющихся форм, он служит типом прошедшего. «Я существую вчера и знаю утро или завтра», говорит Озирис о себе, а глосса прибавляет: «вчера – это Озирис, – ныне – это Ра»¹⁰⁸². Как бог форм и их мены, он есть таинственная, магическая сила по преимуществу, точное так же, как и жена его Изида, богиня магии и чародейства, какой является она в мифе и о смерти Озириса¹⁰⁸³. Мена форм жизни, превращение их одной в другую, судьба сущего – в его руках. Но бог изменений и форм жизни не смешивается с самыми этими формами. Он есть неизменное в изменяющемся, он есть невидимая внутренняя сила, которая производит их и от которой они зависят. Озирис есть бог скрытый, – видимое солнце, как и все другое видимое, есть только его тело. Тело его, как мы видели уже из объяснений Плутарха, который, без сомнения, пользовался толкованиями жрецов, – постоянно умирает, т. е. расчленяется, но душа неизменна и вечна. Итак, он есть невидимая душа всего живущего, – он все во всем. Реальный мир, – природа – продукт его силы. Смерть его тела, то есть мена форм жизни, имеет всеобщий, мировой смысл. Сами боги созерцают эту смерть Озириса и оплакивают ее, иначе – на небе, как и на земле, – воплощается Озирис, и мир весь в целости есть его тело, или его форма¹⁰⁸⁴.

Но все изменения в мире совершаются в известном, неизменном порядке, как неизменно и само начало, которое их производит. Поэтому Озирис – бог изменений и судеб жизни, – есть вместе и бог мировых законов. Тело Озириса, говорит одна из глосс в книге мертвых, – это закон бытия¹⁰⁸⁵. К нему вообще привязано было представление об известном определенном чередовании или судьбе явлений жизни. Он бог того, что называлось у египтян «outa» – собственно час, время, затем час смерти, период жизни, судьба, назначение. Озирис исполняет свое outa, – и все в мире имеет свой час, свою судьбу, свое outa¹⁰⁸⁶. Понятие об этом outa мистически выражалось эмблемой глаза. Все привязано к этой эмблеме. Сам Ра имеет свой глаз – видимое солнце, в котором он проявляется, и которое совершает свой строго определенный путь. Всякое внешнее выражение жизни – глаз невидимой силы, являющейся в определенной форме. Здесь же, быть может, скрыта и причина того, почему в доныне непонятом имени этого бога есть слово глаз. Hesiri, как мы говорили уже, по-видимому, значит глаз Изиды, то есть сила, определяющая судьбу природы.

Таким образом, Озирис есть сида, воплощающаяся в формах мировой жизни, – скрытое начало, порождающее жизнь в её разнообразных обнаружениях, бог жизни по преимуществу. Вследствие этого, далее, он есть бог благодетель,– благодеющая душа мира. В нем по преимуществу олицетворяется идея блага жизни и божественной благости. Он – та сила в божестве, которая побудила скрытое в Atoum начало проявиться в реальной жизни, – произвести вселенную. Замечательно, что сам Ра, по выражению книги мертвых, является «по призыву Озириса»¹⁰⁸⁷. Без этого призыва он оставался бы под одной формой Atoum. Его характеристическое имя onouvre¹⁰⁸⁸ – бытие «благое» по преимуществу. Он есть провидящая и милующая сила. «Тобой я дышу и к тебе иду, говорит Рамзес – в молитве к этому богу благодетелю, ты даешь мне здоровье, жизнь, благоденствие, покой. Тобой я вижу, слышу, говорю»¹⁰⁸⁹. С ним борется враг жизни, – египетский люцифер – Сет, – он же, в лице своего сына – Гора, – побеждает этого врага всякой жизни.

Но и этим не исчерпывается значение Озириса. Все эти свойства придают еще особое значение богу жизни – космогоническое и нравственно-антропологическое. Бог жизни и её форм – есть олицетворение, как увидим ниже, самой вселенной в её происхождении, – вселенной, которая составляет его тело. Но, по преимуществу, он есть бог человека, – этой высшей из форм жизни – и его нравственных судеб и целей. Озирис есть прототип человека и его жизни. Он же есть сила, наблюдающая за его нравственным развитием, очищающая его, совершенствующая, судящая. Что совершает Озирис в борьбе с врагами жизни, то предстоит всем людям, что происходит с Озирисом – страдающим, но не умирающим, то, – как после увидим, – ожидает и все человечество.

Итак, – подобно Аммону и Фта, – Озирис заменял собой Ра, становясь на месте верховного бога, но удерживая свое специфическое значение. Если первый по преимуществу воплощал в себе понятие таинственного, скрытого начала жизни, второй – общего строя и порядка во вселенной, как она существует в действительности, то Озирис со своей женой – Изидой, то есть олицетворением природы в её идее, или в её общих материальных силах, – служил воплощением вселенной в её изменяющихся жизненных формах, в её происхождении и целях бытия. Это был самый характерный бог Египта и самый жизненный, по своей идее и значению. Понятно, что и культ его, поэтому, был самый распространенный и самый сложный и замечательный, как узнаем ниже.

Этим же объясняется и то, что в период александрийский, – в эпоху Птоломеев – у египетских греков – Озирис обожался под именем Сераписа – Диониса. В эпоху религиозного синкретизма, – идея этого самого типического из всех божеств Египта, по преимуществу, была усвоена и развита, тем более, что нашла себе сродные понятия в греческой религии¹⁰⁹⁰.

За этими главнейшими богами солнечного происхождения и значения непосредственно следует¹⁰⁹¹ бог луны – египетский Гермес, – олицетворяющий собой божественную мудрость и, в этом смысле, служащий выражением общей сущности, принадлежащей всем богам, – органом их мысли и воли.

Имя его по египетски Tut, Tet или Taat, что значит: проповедник, оратор, глашатай¹⁰⁹². Изображается он с головой ибиса и луной на голове, над которой перо страуса. Первоначально он и был богом луны, как Ра богом солнца. Впоследствии это представление, непосредственно привязанное к идее луны, перешло в понятие отвлеченное и Taat получил высшее, нравственное значение¹⁰⁹³. Бог луны, имевший первоначально характер общей плодотворной силы, как и Ра, или подобно Ра¹⁰⁹⁴, стал, прежде всего, богом времени. С наблюдения над фазами луны, по всей вероятности, и началось годичное времяисчисление. Известно, по крайней мере, что у египтян, как и у других народов, сначала год был лунный. Сохранились в египетской мифологии и указания на перемену лунного счисления и переход лунного года в солнечный, – где деятелем является тот же Taat. Миф гласит, что Taat, изобретший игру в шашки, выиграл у луны 5 вставных дней. Здесь он уже отделяется от непосредственного представления о луне, но остается, как и остался до конца, богом времени. В этом смысле он изображается иногда на памятниках с пальмовой веткой в руке, или под символами юноши и старца, а иногда короткоруким¹⁰⁹⁵. Но бог времясчисления – скоро стал, вместе с тем, и богом мудрости и разума. Вместе с наблюдением над светилами неба зародилось знание, наука. Нет сомнения, что таинственный, тихий свет ночного светила, очень рано начал останавливать на себе внимание наблюдающей человеческой мысли. Taat – вследствие этого – стал носителем или типом мудрости, источником мудрости и знания, – органом божественных откровений людям. В саге о крылатом солнце, где Ра представляется плывущим в барке для обозрения страны Египта и где Гор описывается, как победитель Сета, – Гермес изображается, как оратор и выразитель воли и мысли богов, как орган слова для бога Ра. К нему обращает речь свою Ра, когда отдает повеления. Он дает название местностям, ознаменованным подвигами победы Гора над Сетом. Он же выражает мысли и чувства богов при виде этих побед¹⁰⁹⁶. Словом, – это сила разума в божестве, его слово. Он называется, поэтому, «душой души Аммона, разумом его разума, владыкой божественного слова, писцом или книжником богов и неба»¹⁰⁹⁷. Но бог разума – среди богов, естественно, есть источник мудрости и для людей. Таким образом, Тот есть бог откровения и истины, сообщенной людям, – ему принадлежат священные, так называемые, Гермесовы книги, которых так много было в Египте. Это бог богословия и преимущественный бог – покровитель жрецов. Но он же бог и вообще знания, которое не отделялось от религии и представителями которого были те же жрецы. Он «владыка письма», как называется иногда на памятниках, он – изобретатель искусств и в руках его иногда является кисть и палитра¹⁰⁹⁸. В мифе об Озирисе, устроителе страны – он представляется пособником этого благодеющего бога, – его советником в деле устроения страны, его министром. Но этим не заканчивается значение бога луны. Бог времени есть, вместе с тем, и бог вечности. Бог разума и истины есть, вместе с тем, и бог правосудия. Поэтому, Тот представляется – вместе с Озирисом – и богом, имеющим влияние на судьбы человека в будущей жизни, и участвующим в суде над людьми. Он изображается сидящим на весах в Аменти, – т. е. в подземной области.

В позднейшую Александрийскую эпоху, – во время развития В Египте теософии, – Taat – бог знания, особенно жреческого, по преимуществу возвысился и носил имя τρισμέγιστος – «тривеликий», то есть величайший из богов или всеблагий, «по преимуществу благодетельный»; – nefru, nefru, nefru.

Из животных ему посвящался ибис, с головой которого он изображается. Почему эта птица посвящалась Гермесу и символом чего служила, – трудно понять. По Геродоту, – она убивала летучих змей, которые из Аравии во множестве направлялись к Египту весною¹⁰⁹⁹. По Плутарху, – ибис мог пить только чистую воду¹¹⁰⁰. Другие ищут сближения в свойствах этой птицы с идеей времени¹¹⁰¹. Вернее всего, – ибис поставлен в связь с идеей Гермеса потому, что всякое знание в Египте имело отношение к явлениям в состоянии Нила, – а ибис являлся только тогда, когда начинала спадать вода в Ниле¹¹⁰². Понятнее другое символическое животное, указывавшее на Гермеса. Это обезьяна с собачьей головой, – кинокефал, – символ понятливости или разумности в животном царстве¹¹⁰³.

Бог времени и науки, – известный всему Египту, подобно многим другим богам, имел и свой местный культ в одном из городов, где он признавался верховным – богом покровителем. Вследствие этого, он назывался иногда владыкой – «Смун», то есть «восьми». Город этот, лежащий на южной границе 8 номов, носил именно такое название. Это имя Гермеса значило: – «владыка восьми областей страны Ну». Здесь-то, по преимуществу, считался священным и кинокефал, – его символ.

Все другие божества менее важны и значимы и мало определенны в своих свойствах, – они служат большей частью олицетворением понятий, которые заключены в главнейших божествах; – или дополняют их, или представляют их же, только в другой форме. Большей же частью – они выражают идею плодородия. Более известны из них: Себак или Севех, – бог с головой крокодила, на которой рога быка и над которой солнечный диск. Трудно определить в точности значение этого божества, часто встречающегося на памятниках и упоминаемого в книге мертвых. Большей частью сближают его с понятием времени и видят в нем позднейшую форму Себа-Крона¹¹⁰⁴. Свойства, ему приписываемые, отличаются характером, по-видимому, неприязненным, суровым. В этом также находят подтверждение того же понятия о времени, которое есть edax rerum и все сокрушает. То же, по-видимому, доказывает и его символическое животное, служившее, – вместе с гиппопотамом, – в большей части Египта, – выражением идеи Сета – Тифона, как это мы видели из саги о борьбе Гора с Сетом¹¹⁰⁵. Таков же Imathep или Imet; которого греки сопоставляли со своим Эскулапом, признаваемый сыном Фта. Изображается он просто с покровом на голове; имя его, по мнению Швенка, значит «помощь». Кажется, он был олицетворением теплоты, исходящей из бога огня, выродившимся затем в понятие о целебной силе природы. Ему приписывалась, по крайней мере, целительная сила. Таков же Мендес, которого греки отождествляли со своим Паном и который представлял собой особую форму Озириса. Изображался он под видом барана, который и был посвящен ему. Лотос и цветы были его принадлежностью. Другого рода символика, более грубая и чувственная, указывала в нем бога плодородия и рождения. Геродот причислял его к первому, главнейшему порядку египетских богов. Культ его, действительно, был очень развит и стоял в связи с культом бога Хем – Khem. Бог с именем Rnpu напоминал своими свойствами греческого Ареса, но вместе с тем был и богом рождения. Его символическим животным была газель. Что значило его имя, а равно и этот символ, неизвестно¹¹⁰⁶. Геракл или Геркулес, по Геродоту¹¹⁰⁷, – один из двенадцати египетских богов. Но неизвестно, с точностью, какого из богов он называет этим греческим именем. Некоторые видят в этом Геродотовом Геракле бога Zom или Sem¹¹⁰⁸. Известны также второстепенные богини, служившие, как и второстепенные боги, или особой формой богинь первейших и главнейших, или олицетворением частнейших и более дробных явлений природы. Такова богиня Лето – Латона, как называет ее Геродот¹¹⁰⁹, или Буто, как называется она по имени города, где была в особенном почтении. Изображалась она с головой копчика; ей посвящены были также землеройка и ихневмон – враг крокодила¹¹¹⁰. Кажется, это была местная форма богини неба – Гатор, – жены Гора. Этим объясняется и её копчиковая форма, исключительно принадлежащая Гору и богам солнца. Часто встречается также имя богини Sate или Satis (блистающая), – с венцом и рогами коровы на голове, – представляющей собой одну из форм Изиды. Она известна была от древности, но культ её особенно развит был при Птоломеях. Греки и римляне отождествляли ее со своей Герой – Юноной – Iuno regina¹¹¹¹. Была и особая богиня, олицетворявшая собой одно из свойств Гермеса. Это «владычица письма» – богиня с именем Sfkh, которая изображалась с лучами на голове и с символом годового движения времени в руке. Изображения её иногда встречаются вместе с изображениями самого Гермеса¹¹¹². Известна и дочь Озириса от Нефтис, богиня Анубис (Anupu – прекрасная, светлая) – с головой шакала, по-видимому, олицетворение звезды Сириус, которой приписывалось влияние на разлитие вод Нила. В мифе об Озирисе, как мы видели, она является слугой Изиды и её помощницей, в поисках за трупом Озириса. По связи своей с Озирисом, она имела особое значение и в царстве мертвых и представлялась путеводительницей душ в Аменти. Она изображается, вместе с Озирисом и Тотом, стоящей при весах на суде в этой подземной области. Известны также дети Озириса – Amset, Hapi, Tumutef, Kebhsonuf неопределенного характера, и четыре Masxen, которые отождествляются с великими богинями Тефну, Нефтис и самой Изидой¹¹¹³. Были, наконец, и олицетворения чисто нравственных свойств, какова богиня правосудия – Ма, дочь солнца и жена Гермеса; – были и особые богини, олицетворявшие частные периоды и моменты времени – богиня года Rpe или Rpi, и богиня часа – Un. Была богиня земли или страны Ко или Kit, называвшаяся иногда матерью богов¹¹¹⁴, и богиня городов – Teatyris. Самый Нил олицетворялся под формой особого бога, который также назывался отцом богов и представлялся с цветами на голове и сосудом, из которого льется вода, в руке. Были, наконец, особые духи или гении – низшего порядка. В книге мертвых призываются «духи востока и запада» и называются «четыре гения смерти». Упоминаются также здесь 42 судьи в подземном мире, 36 деканов на изображениях неба, 75 Hekennu на гробах царей, – различные астрономические соединения (9 обезьян, 12 змей) и другие мистические компликации богов¹¹¹⁵.

Но, – и сверх этого множества богов, – был еще особый круг богов, по-видимому, совершенно выделяющийся из ряда тех божеств, центром которых служило солнце, или верховное начало, в нем воплощенное. Это круг богов со значением чисто стихийным, – физико-химическим. На памятниках Египта, как свидетельствует Лепсиус, часто встречаются восемь богов, – четыре мужеские и четыре женские, – в которых нельзя не узнать олицетворений того, что у греков называлось στοιχεία мира. Эти стихии: вода, огонь, земля и воздух¹¹¹⁶. Представляются они – то сидя, то стоя, – и в своеобразной символической форме, – мужские божества – с головой лягушки, женские – с головой змеи. По замечанию Лепсиуса, основанному на свидетельстве древних (Horapollo), лягушка и змея считались животными первичной, элементарной формы, – непосредственно родившимися из влажной земли. Таким образом – это были символы зачаточных форм, эмбрионального состояния, а сами боги – силами зарождения живых существ, при посредстве стихий¹¹¹⁷. Иногда боги с головой лягушки имеют еще над собой фигуру скарабея, а с головой змеи – диск солнца; – та же мысль о зарождающей, творящей силе¹¹¹⁸. Имена этих четырех пар богов указывают в них известные стихии или элементы мира. Первое из божеств – Nu или Nun – значит: вода и соответствует понятию влаги, жидкости – abyssum. Рядом с ним, как его дополнение, – стояла богиня Nunt, то же значащая. Вторая пара богов называется Heh и Heht. Имя их значит огонь, блеск. Название третьей пары богов – Kek и Kekt, – собственно значило темный элемент, в противоположность светлому, огненному, иначе – землю в смысле её общего минерального состава. Четвертая пара Nenu, Nenut – воздух. Иногда, впрочем, этот последний элемент заменяется богами Аммун и Аммунт. Боги этого рода встречаются, однако же, только на памятниках позднейшей эпохи, – ни на одном из памятников древних царских династий их не найдено¹¹¹⁹. Было бы неосновательно, поэтому, видеть в них те восемь главных богов первого порядка, о которых говорят Геродот и Мането, как можно бы предположить это с первого взгляда¹¹²⁰. Правда, первая пара этих божеств вполне отвечает тому понятию, какое заключено в представлении об Атму, т. е. о том скрытом боге, который живет в бездне и рождается из вод. Вода – от древности в Египте – признавалась тем основным элементом, из которого все произошло и в котором все зародилось. Но в таком именно соединении, – т. е. под формой четырех отдельных элементов, – учение о стихийных божествах было чуждо древней египетской религии. Поэтому Лепсиус предполагает, что оно сложилось под влиянием греческих воззрений, где в философии от древности четыре стихии имели важное значение в космологии (Гезиод, Орфики, Эмпедокл, Аристотель)¹¹²¹. Но эти божества, понятия о которых выработаны под влиянием греческим, сформированы были в пары, – подобно другим египетским божествам, и подчинены основным и первоначальным богам Египта, – Ра и Тот. На изображениях им предшествуют, или Ра, стоящий на лотосовом листе, который лежит на воде (боги стихий представляются исходящими из его уст), – или Аммон – Ра. Этот последний (т. е. Аммон) иногда заменяет собой четвертую стихию – воздух, как бог – дух, а иногда им предшествует и бог луны – Гермес, вместе с Изидой и Гатор. Таким образом, к множеству богов, впоследствии, присоединился еще новый круг богов стихийных, которые, впрочем, подчинены были богам солнца и луны, как силам, без которых невозможны зарождающие действия этих элементов¹¹²².

Нам нужны, впрочем, не столько эти бесчисленные боги, сами по себе, сколько та идея, которая воплощена в них, не столько их частные свойства и действия, сколько их общий характер, – словом, нам всего более нужен внутренний смысл египетского вероучения.

Мы видели, что множество египетских богов – в сущности, – по своему значению, – сводится к очень немногим сродным понятиям. Аммон, Фта, Озирис – сходны иногда до тождества и один заменяет другого, – иногда они ставятся вместе и рядом: – Фта – Сокар – Озирис. Мут, Нейт, Пашт, Изида, Гатор, Буто и другие богини – один и тот же тип, по преимуществу развитый в личности или под формой Изиды. Все эти боги и богини, с другой стороны, тяготеют к одному центру Ра, имеют над собой одного верховного бога, в котором объединяются.

Действительно, не смотря на весь сложный политеизм, идея единого, верховного существа присуща египетской религии и проникала ее во все эпохи её существования, как всегда почти сохранялось политическое единство Египта, не смотря на разделение его на номы. Не смотря на все разнообразие местных культов, с их своеобразными божествами, египетская религия всегда признавала бытие единого, Верховного начала жизни, хотя под различными именами. Свойства, приписываемые этому Верховному началу, по-видимому, таковы, что исключают всякое совместное с ним существование другого, равного ему бога или начала. Оно описывается, как существо самобытное, как субстанция, из себя существующая, ни от кого не происшедшая и все из себя произведшая. «Я великий бог, от себя происшедший, – я создал свое имя владыки общества богов»¹¹²³. Он сам дает себе бытие и рождает себя от века, – он один «живет по истине», – то есть действительно живет¹¹²⁴. "Нет второго, равного ему между богами, – Ра сам рождается «в своем яйце», он есть бог – скарабей, то есть «родитель»; – вечный сушествует от себя и вечно»¹¹²⁵. По Плутарху, верховное божество Египта представлялось не рожденным и не умирающим¹¹²⁶.

Что же это значит? Что за противоречие?

Некоторые из египтологов и историков¹¹²⁷ думают видеть здесь чистый монотеизм, к которому постепенно примешивался или который постепенно переходил в политеизм, – по крайней мере – следы или остаток того первоначального монотеизма, о котором говорит Библия... Вопрос, – в высшей степени важный с богословской точки зрения.

Действительно, – много замечательного в этом отношении представляют нам религиозные памятники Египта. Если вообще в истории язычества, как и говорили мы, мы видим постепенное осложнение первоначальных простейших верований, и постепенное развитие политеистических воззрений, то здесь – в религии египетской – это ясно до наглядности. Открытые ныне памятники этой религии, особенно «книга мертвых», служат очевидным доказательством именно такого постепенного осложнения религиозных воззрений древности. Вместе с временем они, по-видимому, принимали более и более натуралистический характер, – и шли от верований, по-видимому, более возвышенных – к представлениям физического характера. А эти последние, в свою очередь, – снова превращались в мистические и отвлеченно философские понятия. Если к этому мы прибавим, что первоначальная религиозная доктрина египтян представляется, по свидетельству египтологов, традицией, которая идет от глубокой древности и не есть создание жрецов (им принадлежит уже позднейшая работа над этим преданием), то этот исторический факт становится еще значимее в отношении к нашему вопросу¹¹²⁸. А факт этот несомненно подтверждается открытыми памятниками св. литературы Египта. Вот несколько доказательств на это. «Я великий бог, от себя произошедший – отец богов», говорится о верховном божестве в книге мертвых. Глосса позднейшего времени прибавляет: это Ра, то есть бог солнца. «Я существую вчера и знаю завтра». Глосса объясняет: вчера – это Озирис, ныне – это Ра¹¹²⁹. Особенно ясно это при сличении текста 17-й главы книги мертвых по различным редакциям её, принадлежащим различным эпохам, – как это можно видеть в сочинении Лепсиуса о древнейшем тексте книги мертвых. «Я Тум – существо единое» (по саркофагу Ментуготеп), говорит о себе божество. «Я Тум, который един, как первовода», говорится от лица того же божества в другой редакции того же текста. «Я великий бог, существующий самобытно». В позднейшей редакции: «Я великий Бог, существующий самобытно, то есть вода, божественная первовода, – отец богов». Позднейшие комментаторы свойств Единого, по-видимому, хотят отождествить его с водой или с отвлеченным, мистическим понятием божественной первоводы¹¹³⁰.

Но, кроме этой постепенности в развитии политеизма и наклонении его к натурализму, который, впрочем затем, как замечено, переходит в мистицизм и идеализм, трудно указать прямые, положительные следы первоначального чистого монотеизма, по крайней мере в ту эпоху, от которой остались и которой принадлежат памятники египетской религии. Этот древний монотеизм уже успел принять форму натуралистическую, идея бога воплощается в солнце и стремится уже перейти в пантеистическое единство. Единое божество есть мировая субстанция, которая все произвела из себя и все вмещает в себе. Вот как примиряется это видимое противоречие единства и множества богов: великий бог, от себя происшедший, создал себе имя владыки общества богов. Комментатор прибавляет к этому: это Ра, который создал свои члены – ses membres, – эти члены его превратились в богов, «подчиненных Ра»¹¹³¹. Итак – боги с их множеством – не что иное, как расчленение сущности самого единого, они олицетворение его атрибутов; – свойства единого верховного существа перешли в отдельные представления о богах, как частных силах природы. Таким образом единый, великий бог здесь является уже, как общая сущность природы, как прототип самой вселенной. Эта последняя – есть его тело¹¹³². Эта пантеистическая идея не раскрыта в египетской теософии с такой полнотой, как у арийцев, где, как мы знаем, она излагалась в бесчисленных образах и сравнениях и составляла обычную тему богословских трактатов, но, быть может, потому же, почему в Египте не развита была мифология. Все выражалось более понятиями, заключенными в символ.

Что же такое это первобожество – единое, эта мировая субстанция, – сама в себе, – вне связи с тем, что было её телом, вне отношений к её членам, – другими словами: – египетское вероучение доходило ли до интеллектуальных воззрений, или оно ограничивалось натуралистическим пантеизмом? Какое из божеств, с другой стороны, служило выражением идеи об этой сущности и как относились к нему другие боги?

Трудно предположить, чтобы древнейшая из языческих теософий уступала другим древним религиям в этом отношении. Династии богов, о которых согласно говорят все памятники, представляют собой уже, как и сказано прежде, плод более или менее отвлеченных теорий со стороны жрецов, хотевших привнести в систему свое разнообразное вероучение; нет сомнения, что, и сверх этого, их мысль трудилась над содержанием религиозных верований. Действительно, и греческие писатели, и отчасти подлинные памятники египетской религии, свидетельствуют, что египетская теософия много работала над этой идеей и доходила до мистических, чисто созерцательных воззрений на то, что она признавала сущностью мира, хотя нам и трудно ныне воспроизвести эти воззрения, в их подлинном виде, как потому, что они облечены в малопонятные символические формы, так и потому, что греческие историки и мыслители излагали и объясняли их, с точки зрения их собственных воззрений.

Диодор говорит, что египтяне верховного бога признают духом и считают его источником всего одушевленного и отцом всего сущего¹¹³³. Плутарх также свидетельствует, что верховное божество в Египте признавалось духом¹¹³⁴ и что понятие о нем привязано было к идее Аммона¹¹³⁵, или вернее, Аммона-Кнефа. Кнеф – Κνήφ, в связи с Аммоном, и был представителем верховного божества. Этот Кнеф назывался царем мира и «движителем» того неба (Emphe, Emeph), в котором заключены первичные силы природы, – где само солнце и где тайна жизни. Он – вождь этого неба. Это был дух добрый, потому что ему приписывалась творческая сила, – и греческие писатели называют его άγαθο – δαίμων¹¹³⁶. Но этот дух творческий не есть дух в смысле существа, противоположного материи; такого понятия о духе Египет, как и вообще древний мир, не знал или почти не знал. По Плутарху, этот дух есть нечто такое, чему враждебен или противоположен элемент знойного, иссушающего огня ( αυχμηρóν καί πυρώδες). Этот огонь, однако же, не есть солнце или луч солнца, хотя и сроден с ним, дух этот питается влажностью, которая умеряет сухость и дает жизнь¹¹³⁷. Словом, – дух Кнеф есть олицетворение того понятия, которое заключалось в Ра, рождающемся из воды, и представляет собой идею света, в связи с элементом воды или влаги; – то же, только в другой форме. Но зато, на этом и не остановилась египетская теософия, как свидетельствует Ямвлих. Выработаны были, сверх этой идеи Аммона – Кнефа, еще высшие и более отвлеченные понятия, по-видимому, отрешенные от всякого реального элемента. Аммон-Кнеф, как и все другие высшие боги, является продуктом иных, чисто отвлеченных начал. Над миром или выше мира, по Ямвлиху, стоит чистый разум, – purum intellectum collocant super mundum¹¹³⁸. За этим чистым интеллектом следует нераздельное начало универса и затем уже – то начало, которое разлито по всем кругам мировой жизни. Существует, по его частнейшему объяснению, прежде всего единое, – сущее вне бытия (то есть мирового), – super-ens, – и непостижимое (super-intelligibile totum); т. e. существует чистое отвлечение, в котором нет никаких признаков реального бытия. За ним следует единое, в котором intellectus делается intelligibilis и называется sui pater, – отец самого себя. Еще яснее, – чистое бытие, отрешенное от всякой действительности, является, затем, как самосознание, как мысль о себе. В результате происходит отражение этого начала, – его effigies, выражение (prima ichton, intellectus intelligibilis et intellectualis). Из этого-то отражения идеи или мысли вовне – рождается дух Кнеф, движитель неба и небесных сил, – олицетворение общего реального начала, а из него уже исходят те небесные, «эмпирические и эфирные» боги, которые служат представителями частных, реальных начал: Аммун Фта-Озирис¹¹³⁹. Нет сомнения, что неоплатонический философ передает воззрения египетских теософов, отчасти в форме своих философских понятий, так, – он видит в первичном отвлеченном начале источник и корень того, что называется идеями¹¹⁴⁰. Несомненно, с другой .стороны, что египетская теософия, с её местными культами, не была повсюду однообразна¹¹⁴¹. Тем не менее, ясно и неопровержимо, что египетская философия в позднейшие эпохи достигала до своеобразных интеллектуальных воззрений на начало мировой жизни и не останавливалась на одних чисто натуралистических понятиях. Ясно также, что характер этих интеллектуальных созерцательных воззрений – чисто пантеистический. Отвлеченное начало постепенно осложняется и переходит в реальное, а это последнее развивает из себя частные силы мира и жизни. Основа та же, что и в индийском пантеизме.

Вопрос о самом взаимном отношении богов, истекающих из единого начала, также был предметом египетской теософии, которая хотела объяснить самый процесс их происхождения. Систематизацией богов и распределением их по рангам или различным кругам, высшим и низшим, и объединением через это различных местных богов – не ограничивалось стремление жрецов уяснить связь и взаимные отношения между божествами... Явились мистические представления о происхождении и взаимной связи между богами. Первоначально все это привязано было к физическому представлению о рождении одного бога от другого, – боги в династиях, как и видели мы, следуют всегда парами¹¹⁴². К верховным богам, которые не произошли от других, это было неприложимо. Поэтому, некоторые из богов представляются с женами, которые считаются вместе с тем и их матерями, как Аммон – например. Непроисшедшее существо разделяется само в себе и является, таким образом, как родитель самого себя, как производитель и производимое вместе. Это представление переходит, наконец, в мистический дуализм, т. е. в понятие о таинственном, непонятном раздвоении божественного существа, или о таинственном соединении двух божеств.

Такая таинственная двойственность существования, по преимуществу, приписывается самобытному верховному началу. Процесс жизни, явившейся из него, представляется, как акт рождения внутри его собственного существа. Поэтому оно носит характеристическое название существа двойного «l’etre double». Оно есть отец и сын вместе, – «l’un de un, va en va», как передает это Ружё¹¹⁴³. Скарабей и был символом такого рождения и такой двойственности существования. Бог-родитель, сам в себе, есть «отец и сын» вместе. Он радуется en lui même, порождая из себя сына, – его блаженство исходит из его вечного отчества¹¹⁴⁴. Об этом мистически-пантеистическом рождении внутри верховного существа говорит и Ямвлих, излагая воззрение египтян на первоначало мировой жизни. По его словам, primus deus ante ens et solus pater est primi dei, quem gignit, manens in unitate sua solitaria, atque is est superintelligibile, exemplar ipsius, quod dicitur sui pater et sui filius¹¹⁴⁵. Пантеистическая мысль, не находившая исхода в представлении об этом родителе, который сам в себе есть пустота, успокоивалась на таком мистическом понятии о «рождении самого себя». Иногда и другие боги изображаются таинственно соединенными, как бы близнецами. «Я душа, говорит о себе верховный бог в книге мертвых, – в двух близнецах». Глосса объясняет это так: «Озирис находит душу Ра, соединяется с ней, и делается его душой, двойником. Ра и Озирис являются, как отец и сын»¹¹⁴⁶. Мысль, конечно, та, что Ра есть общее начало, тождественное с началом Озириса. Точно так же душа Шу соединяется с душой Tephnou¹¹⁴⁷. Общая душа, общее начало открывается в двойственном обнаружении, подобно близнецам.

Иногда этот дуализм переходит в триады, т. е. в понятие о трех божествах, вместе соединенных, из которых третье и последнее есть продукт первых двух. Таким образом, соединение души Ра с душой Озириса, или самого Озириса с Изидой, дает Гора, который есть сын и двойник – отражение двух, родивших его, богов. Если эти триады были взаимно связаны и подчинены известному порядку, подобно тому, как это излагается в Каббале, например, которая представляет мистическое соединение начал, следующих одно за другим и выражающих постепенную реализацию идеально пантеистического начала, то, нет сомнения, что они выражали собой постепенное осложнение общего, отвлеченного начала, которое, по Ямвлиху, возвышалось над всем реальным миром. Должны были быть, в таком случае, начальные или примитивные триады, – а затем вторичные, третичные и т. д. Таким образом, Аммон с Му или Мут и со своим сыном Кнеф – должны стоять в начале, за ним Фта со своей женой и затем уже Озирис с Изидой. Первые, по этой системе триад, должны быть отвлеченнее, чем последние. Вообще же, они представляли собой воплощение всеобщего начала, которое само в себе неразделимо и лишено всяких определенных свойств. Несомненно, во всяком случае, что египетская теософия в рядах своих многочисленных богов видела именно такое воплощение единого и всеобщего мирового начала, которое она понимала, подобно всем древним теософиям, под формой неуловимой для мысли, простейшей сущности. Есть и некоторые положительные указания на то, чем были и какое значение имели частные, по крайней мере, главнейшие боги, – после того, как они подчинены были этому высшему, отвлеченному началу и стали только его формой или реализацией. До известной степени мы можем понять цельную систему египетской теософии, по крайней мере в её основных чертах. По свидетельству Ямвлиха, – непосредственно следующие за творческим духом – Emeph, – который сам есть порождение общей интеллектуальной сущности, – боги Аммон, Фта и Озирис – были воплощением общих интеллектуальных начал жизни, – истины, красоты и добра. «Разумный строитель и господь истины, или сама премудрость, которая постепенно – через ряд человеческих поколений – приводит в свет и открывает скрытую потенцию разума, называется у египтян – Аммун. Насколько эта сила все производит истинно, то есть разумно и художественно, она называется Фта, – что у греков Вулкан. А насколько она обнаруживается, как деятельность, как эффект, как жизненное начало, она называется Озирис и Изида». Главные боги различаются, таким образом, как различные потенции и деятельности. Ямвлих основывает это на сведениях, почерпнутых из Гермесовых книг. Но и сохранившихся до нас памятников достаточно, чтобы видеть, что в этих философских понятиях нет ничего, не отвечающего характеру главнейших богов Египта, как они известны из подлинных источников египетского вероучения. Идея истины или глубины разума, из которого все и который во всем, вполне отвечает понятию Аммона, который есть сокровенная тайна жизни и первоначально олицетворял собой ту бездну, полную мрака, из которой является солнце. Фта, – представитель животворной силы света или огня, изображается, как образователь, зиждитель форм жизни и сила, от которой зависит её продолжение. Еще более согласно это воззрение с понятием об Озирисе, который называется благодеющей душой мира, и есть прототип самого человека, – этой высшей из форм жизни, по преимуществу одаренной благами. Рядом с ними, но отдельно, или параллельно им, – Ямвлих ставит гегемонию тех богов физиологического характера, которых мы назвали богами мировых стихий., т. е. представителей воды, огня, земли и воздуха. Это типы начал материальных, как те – духовных или психологических. Таким образом, вся область универса объята, – и в своей внутренней, интеллектуальной, и в своей внешней, или материальной стороне¹¹⁴⁸.

Итак египетская религия, начав с идеи света и солнца, постепенно развивала из этого общие представления о силах и началах природы, пока не возвела их, в позднейшую эпоху, в отвлеченные и интеллектуальные понятия. Но, вместе с этим, из тех же представлений физического характера выработаны и особые боги – материальных, земных стихий, подчиненные тому же богу солнца. Основная мысль всех этих комбинаций – натуралистически-пантеистическая. Божество есть сущность мировой жизни, взятой в её целом. Из него одинаково исходит, и интеллектуальная, и физическая сила. Интеллектуальные понятия не уничтожили собой материальных, – последние стали рядом с ними. Полного отрешения в мысли не было.

Но, если египетский натурализм в религии возвышался до степени интеллектуальных воззрений, если ей присуще было понятие о едином, верховном божестве, которое существует самобытно, хотя это самобытное божество и не отделялось от самого мира, то, с другой стороны, открывается новая видимая несообразность с этим в форме египетских представлений о божестве. Внешняя форма, в какой изображаются боги, кажется очень грубой.

Мы знаем уже отчасти, какой вид имеют боги Египта. Общие принадлежности их, – скипетр в руке и крестообразная фигура с рукояткой, – символ божественной жизни¹¹⁴⁹, а на голове повязка со змеем на верху головы (Uraeus). «Царственный» змей был символом живучести и постоянного обновления жизни¹¹⁵⁰. Некоторые из богов изображаются с нилометром в руках. Это – фигура из вертикальной линии, разделенной четырьмя горизонтальными линиями под прямым углом¹¹⁵¹, служившая эмблемой мировой гармонии и порядка. Но не эта символика по преимуществу выдается в египетской религии. Животная форма, в какой изображаются боги, и почитание этих священных животных, – вот что в Египте поражало еще древних. В самом деле, когда любопытствующий просил показать ему египетские святыни, и когда жрец, как описывает это Климент александрийский¹¹⁵², проводя его в храм, через длинный ряд различных зданий, в самой глубине святилища, – во мраке указывал на кошку или на другое животное, говоря, что это бог, то нельзя было не прийти в сильное изумление. Священные животные¹¹⁵³ имели за собой особый уход, им устроялись особые священные жилища, за которыми присматривали жрецы, их мыли, умащали, кормили дорогими яствами, воздух, где они жили, наполняли ароматами, а ночью клали их на пышных подушках. С еще большим почтением относились к ним по смерти. Умершее животное оплакивалось, как человек, а умертвивший его наказывался смертью, особенно строго преследовалось убийство кошки и копчика¹¹⁵⁴. Это странное отношение к животным глубоко пустило корни в народе, сохранялось до последних времен и никакая политика не могла вытеснить этих обычаев. Умерших животных бальзамировали. К числу тех же символов принадлежит и фантастический сфинкс, фигура которого (лев с человеческой головой, или человек с львиной головой), по словам Климента александрийского¹¹⁵⁵, указывала на могущество и разум в божестве¹¹⁵⁶. Что же значит этот пантеон львов, кошек, ястребов и других животных?

Нет сомнения, что священные животные не были божествами в собственном смысле слова. Они были только символами божества, носителями его силы, как часто они и называются, – Апис, например, – «душой Озириса», которая в нем воплощается, или «живым Озирисом, животворной силой Озириса», владыки неба. О том же Аписе говорится иногда, что он есть «возрождение Фта», т. е. внешнее проявление силы бога Фта¹¹⁵⁷.

Но вопрос этим далеко не разрешается. Спрашивается: что же значит, что в Египте, по преимуществу, установилась такая религиозная символика? Почему она здесь была особенно развита? Первое объяснение этого факта, данное новейшей философией религии, было то, что египетская религия возникла из фетишизма и почитание животных было остатком этого древнего культа. Гегелианская школа на Египте видела оправдание своей теории о постепенном развитии религиозного сознания. Но почему же этот фетишизм, если он есть общая, примитивная форма религиозного сознания, сохранился и уцелел из исторических религий, оставшихся от образованных народов древнего мира, в одной только египетской? С другой стороны, – ныне стало несомненным, что первоначальный культ Египта весь и всецело, и по египетским памятникам, и по известиям древних, привязан был к идее солнца. Правда, совместно с солнечным культом, могло существовать и почитание животных, как носителей той божественной силы, которая живет в солнце, но это уже не фетишизм в собственном не строгом смысле слова. Во всяком случае, из этого не объясняется вполне это выдающееся явление в религии Египта.

Теория эта, объясняющая возникновение египетского вероучения из животного фетишизма, у Рёта, которому доныне следовали многие историки¹¹⁵⁸, сменилась другой, по которой все внешние формы египетских богов возникли из египетской иероглифики. Так как иероглифическое письмо от начала состояло, частью из звуковых иероглифов, частью же из символических, т. е. из знаков, указывающих на известные понятия, то и обозначение богов и их свойств было двоякое: знаками звуков и знаками понятий. Нейт, – египетская Афина, таким образом, изображалась через фигуру ткацкого станка на голове, который по египетски назывался Net и означал букву N; Изида через фигуру трона, престола, который назывался Ese, Hese, Hes; Себ – через фигуру гуся, который значил начальную букву его имени S. Точно так же дух, – по египетски Bai, – обозначался фигурой копчика – Sperber, который назывался у египтян также Bai. Вместе с этим, естественно, постепенно развивалась мысль, что само животное, фигура которого обозначает известное божество, внутренне связано с этим божеством своими свойствами, есть представитель его силы на земле, – что змей, например, обвивающий собой мировой круг, действительно, есть воплощение мирового духа – Аммун-Кнеф, который своей силой содержит вселенную. В подтверждение этого, Рёт указывает на то, что те же самые животные, которые своим видом обозначали имя божества, были и посвящены ему. С другой стороны, по словам его, некоторые из символических животных, например овца (символ духа – Кнеф), своими свойствами вовсе не отвечали понятию божества, на которое они указывали, что необходимо было бы предположить по предыдущей теории. Наконец, уже то обстоятельство, что одно и то же божество представлялось под разнообразными формами и видами, доказывает, что вся эта символика возникла из одного иероглифического письма¹¹⁵⁹. Таким образом здесь все сводится, наоборот, к причинам чисто внешним, случайным. Почтение к животным, доходившее в массе народа до фетишизма, культ их, развитый жрецами, – все объясняется только тем, что для обозначения имен богов употреблялись известные знаки или изображения животных. С психологической точки зрения, это с трудом мыслимо. Скорее можно предположить, что в основе самой иероглифики, обозначавшей богов фигурами животных, лежал уже особый взгляд на них, как на представителей таинственной силы. Предположение это тем вероятнее, что некоторые животные, как например – знаменитый бык Апис, были священны не у одних египтян и не имели никакого иероглифического значения. Трудно также представить, чтобы жрецы могли способствовать развитию культа животных, возникшего совершенно случайно, по чисто внешнему побуждению, как бы ни было в них сильно желание держать массу в невежестве.

Еще иной взгляд на это представляет вышедшее недавно сочинение голландского богослова – Тиле, Thiele, – ремонстрандского проповедника в Роттердаме, – о египетской религии¹¹⁶⁰. Он доказывает, согласно с первым из изложенных мнений, что в египетской религии, – в символике животных, – остались следы фетишизма, но своеобразно объясняет то, почему этот остаток фетишизма уцелел в ней до конца. Причина этого, по его мнению, в том, что египетская религия сложилась в систему в более раннее, сравнительно, время, чем это было в других древних религиях. После того, как фетишизм перешел, в позднейшую эпоху, в символизм, в народной массе он снова принял форму прежнего обожания животных, – явление нередкое в истории религий вообще. В Египте, к тому же, не было мифологии, она заменялась всецело символикой. Мифология и не могла здесь развиться, потому что быт народа очень рано получил строгие политические формы, неблагоприятствующие развитию мифического эпоса. С другой стороны, в Египте всегда было сильно стремление к консерватизму, особенно в религии. Взгляд этот замечателен только своей остроумной попыткой объяснить, почему в Египте остались следы фетишизма под формой св. символики, но, как и первая теория, он исходит из предположения о фетишизме, как первоначальной форме египетской религии.

Нет сомнения, что в основании культа животных в Египте лежало особое чувство таинственного уважения к ним. Общее всем нецивилизованным народам, – это чувство изумления перед силой и некоторыми загадочными свойствами животных, – здесь, под влиянием особенной настроенности народного характера, склонного, как говорили мы, к вдумчивости, к исканию таинственного, – особенно развилось и окрепло и создало, таким образом, особую форму для выражения религиозных понятий. В связи с солнечным культом, составлявшим ядро и центр египетской религии, издавна развивалось это тяготение к животным, как к представителям таинственных сил, действующих в природе. Оно не исчезло и при дальнейшем, более отвлеченном религиозном воззрении, а осталось вследствие консерватизма, действительно составлявшего характеристическую черту народного характера египтян, и перешло в особого рода священный символизм, который в египетской религии заменял мифологию. Культ животных не есть, поэтому, только остаток старых форм; как и всякая символика в религии, он постепенно развивался, вместе с осложнением самих религиозных понятий. Апис, – с его культом, постепенно осложнявшимся, вовсе не древнейшая форма животного фетишизма. Иероглифическое письмо, которое само, быть может, было продуктом того же тяготения к символизму, и в частности к таинственному миру животных, в свою очередь, также могло послужить к развитию животной гиератики и животного культа. Но от древности этот животный культ стоял на втором плане и только пополнял собой культ солнца, – никогда он и не заходил далее символического значения, какое имел от начала, хотя в сознании народной массы, – и в конце, как в начале, и в позднейшую, как и в древнейшую эпоху, – он часто переходил в совершенное обожание животных. Для нас, впрочем, этот вопрос общего исторического характера не особенно важен, тем более, что он и не может быть решен положительно.

Такова идея божества, по египетскому вероучению. Что же такое божество в отношении к миру, – как произошел этот последний и как стоит к нему божество?

И в отношении к этому вопросу, как и к вопросу о природе божества, египетская религия представляет, по-видимому, какое-то видимое колебание, что-то не совсем ясное и определенное. Из египетского понятия о божестве, несомненно проникнутого пантеизмом, следует, по-видимому, что мир произошел из сущности божества, неразделен с ним и по природе тождественен. Таково, действительно, воззрение египетской религии на происхождение мира, хотя пантеистическая идея здесь и не раскрыта с такой ясностью, как в космогонических мифах арийцев и других народов древнего мира. Напрасно ищут в ней идеи творчества и сближают египетскую космогонию с библейской¹¹⁶¹.

Верховные боги Египта – Ра, Аммон и Озирис, часто называются «создателями, творцами вселенной, родителями земли и неба и всего, что в высоте и глубине»¹¹⁶². По преимуществу так называется Озирис, – это воплощение божественной силы в мире. «Я Озирис – создатель (Tro) полноты бытия на земном шаре, я строитель неба и земли»¹¹⁶³. А о самобытном боге, родителе вселенной (chepher), говорится, что он существовал прежде бытия и небытия¹¹⁶⁴, следовательно прежде конечного мира, от которого он, по-видимому, отделяется. Он – господь бытия и небытия. Нет, с другой стороны, или не указывается и материала, из которого богом создана вселенная; – Ра и Озирис производят мир сами собой, без посредства какого-либо другого начала, или вечной материи, которая существовала бы раньше или прежде устройства мира¹¹⁶⁵. Но мы не поняли бы космогонического взгляда египетской религии, если бы сделали из этого вывод, что Египту известна была идея творения в собственном и строгом смысле слова, т. е. в смысле творения из ничего.

Тот же бог родитель, те же Аммон и Озирис, которые представляются творцами вселенной, возникающей, по-видимому, по их воле и силой их могущества, называются в описании творения, – породившими мир из себя, из собственного существа. Твари, – это семя, тело Озириса¹¹⁶⁶. Первоначальное, простейшее представление о происхождении вселенной от бога, как и первоначальное, более простое и высокое понятие о самом боге – едином и самобытном, уже в самых древних письменных памятниках Египта смешано с натуралистическими понятиями и проникнуто мыслью о тождестве бога с миром. Тот же взгляд, как известно, выражался у египтян и символически. Мир представлялся под образом яйца, выходящего из уст Аммона, т. е. сокровенного начала жизни. Из, этого мирового зародыша возник, прежде всего, Фта, – тот бог огня или теплоты, которая образовала отдельные формы жизни; – бог образователь мира не отделяется от самого мира. Круг или шар, обвитый змеем, значил то же; первый, т. е. шар, есть мир, а змей божество, заключающее его в себе или под собой.

Общая мысль о том, что мир. есть тело божества, находила себе и более частное развитие в египетской теософии, – правда, не в таких ясных чертах, как в космогонических мифах Индии, например, – но в тех же или подобных образах. Таково космогоническое значение мифа об Озирисе, по мистическому толкованию его, – следы которого мы находим в книге мертвых. По этому мистическому воззрению, Озирис олицетворял собой не только действительную жизнь мира и его судьбу, но и первоначальное явление мировой жизни, – процесс её возникновения. Его страдания и смерть здесь служат типом космогонического процесса. Борьба богов с Сетом и победа над ним началась не по явлении вселенной только, – ею открылось самое происхождение мира. Вселенная в своем возникновении обязана той же борьбе Озириса с Тифоном и других божественных сил с силами разрушения. Мир и его гармония представляются, как воплощение победной силы Озириса. Его смерть – есть конец первоначального, хаотического состояния вселенной и начало явления мировой гармонии, – она значит торжество жизни и прекращение вечной ночи небытия¹¹⁶⁷. Что за идея может выражаться в этом мистическом толковании мифа об Озирисе, как не идея тождества бога с миром в его происхождении? Озирис страдает, его тело рассекается, разбрасывается по частям, – это значит, что общая, безразличная сущность мира воплощается в многообразные формы, расширяется в пространстве, а победа сына Озирисова Гора указывает на то, что эта общая сущность является в различных частных формах, взаимно объединенных и гармонически сложенных.

Мысль о тождестве мира и божества присуща всей вообще мистической доктрине Египта. Явления природы, по этому мистическому учению, и ныне, как в начальном акте происхождения вселенной, бывают продуктом божественных свойств, божественных действий, их воплощением, так сказать. Боги движут рукой, – кладут ее на голову, – и земля приходит в движение, боги плачут, – и на земле являются продукты их плача. Когда плачет Гор, вода из его глаз падает в растения и производит приятное благоухание. Слезы Шу и Тефну, падая на землю, порождают ладан; слезы Ра, падая в цветы, производят мед. Плач Нефтис дает из себя мяту. Кровь из носа Сета, падающая на землю, порождает теревинф – там, где была вода¹¹⁶⁸. Этот мистический взгляд, очевидно, есть развитие пантеистического воззрения, лежащего в основе самой космогонии Египта. Теогония и космогония – здесь совершенно отождествляются. Космические субстанции смешиваются с сущностью богов.

Правда, в египетской космогонии не упоминается о материи и ни о каком другом начале, при посредстве которого верховными богами создана вселенная, но это не значит, что они создавали ее только своим могуществом или своим словом. Материи нет, в смысле отдельного от божества начала, но это потому, что само божество не отделяется от этой материи. Создатель вселенной сам отождествляется, как мы видели, с этой материей, с этим хаосом. «Я Тум, говорит о себе творец мира Озирис; я – единое существо», а известное уже нам толкование прибавляет: – я существую первоначально, как «первовода», – т. е. как нечто безвидное, как мрачная глубина, как бытие бесформенное – άβυσσος. Сокровенный,безвидный Тум или Атум – является сначала, как элемент мира, еще бесформенный, – он пребывает в этой первоводе, в этой бесформенной жидкости, из которой после возникли небо и земля¹¹⁶⁹. Таким образом Озирис, олицетворяющий собой созидание вселенной, – прежде, чем явился мир в его устройстве, – был Атум, т. е. сокровенное, отождествляемое с первоначальным бесформенным веществом, следовательно он был этой первичной, бесформенной материей. О творении материи духом здесь не может быть речи, – дается мысль только о нераздельном, совместном существовании бога и материи, об отождествлении божественной сущности с сущностью мира¹¹⁷⁰. Самое понятие божества, как мы видели из свойств главнейших богов, всецело привязано к представлениям о космическом веществе и его силах. Темное, сокровенное начало – первовода есть Атум; Ра – открытое проявление того же. Атум – в форме светового источника жизни; Озирис – тот же Ра и Атум вместе. Если явились и после существовали особые боги и богини, олицетворявшие собой материю, – Нейт, Изида, Мут, – то это не отдельные от Ра и Атум начала, а раздвоение того же Атум, того же Озириса. Если одни из божеств представляют собой пассивную, инертную силу, которую одушевляет и оживляет другой бог, то раздвоение это происходит внутри божественного существа, а не вне его; это одно и то же божество само в себе разделяется на материю и силу, ее движущую¹¹⁷¹.

Вместе с изложением учения о богах, Ямвлих передает и космогонию египетской религии, без сомнения, примешивая к ней и свои собственные, неоплатонические воззрения. Общий смысл её тот же – пантеистический. Творческий дух – Emeph, по его словам, есть сила, созидающая или оживляющая материю. Но и сам этот Emeph, как и позднее явившаяся материя, – вышли из первоначального безразличия, в котором все было нераздельно, – и дух и материя, – totum impartitum. Он только первое жизненное обнаружение скрытого, непроявлявшегося начала, – только первый движитель жизни, из него развившейся¹¹⁷². Здесь нет места для понятий о творчестве в собственном смысле слова¹¹⁷³.

Таков общий взгляд египетской космогонии на происхождение мира. Более или менее ясных и подробных представлений о частных актах или периодах созидания вселенной в египетском вероучении мы не находим. Правда, некоторые видят указания на отдельные акты и последовательность творения в различных частях книги мертвых, где Озирис называется творцом – то света, то – мира животного, то – человека¹¹⁷⁴. Но было бы слишком нелогично искать указаний, на последовательность творения в различных случайных эпитетах, усвояемых Озирису, сообразно с содержанием и ходом мыслей в различных частях книги, которая, при том, составлялась не в одно время. Немногое, что известно в этом отношении, также сводится к мысли о происхождении вселенной из сокровенного или темного Атум, который отождествляется с жидким первовеществом. Божество, а вместе с ним и неотдельная от него вселенная, существует сначала, как бездна, или жидкость, полная мрака (nun nu). Ночь и мрак, – вот чем открывается бытие мира, по египетскому воззрению. Вечность – это ночь, говорит одна из глав книги мертвых. Сокровенное Тум живет сначала в виде хаотического вещества, которое значит воду небес и земли, – жидкую материю, из которой составились земля и небо¹¹⁷⁵. Это – первый темный период творения или происхождения вселенной. Но вот – сокровенный Атум силой, внутри его скрытой, вызывает из тьмы свет и является, как Ра, – источник света, – свет Ра дает из себя Шу – бога дня или светового луча. Дальнейший процесс мирообразования трудно воспроизвести на основании свойств богов, которые смешаны между собой и повторяют один другого. В исходном понятии египетской космогонии есть, действительно, сходство с библейской историей творения, где первовещество неба и земли названо бездной, – т. е. бесформенной, жидкой массой и где солнце является уже после того, как в этой бездне произошло отделение вод неба, от вод земли. Но в Египте хаос, как и хаос у греков, – вмещает в себе и саму божественную силу и не отделим от неё, – эта бездна и есть первичная основа мира, – в ней и скрыто божество с его творческой потенцией. Мир возникает из хаоса, которому ничто не предшествовало и выше которого ничего не было¹¹⁷⁶.

Диодор сицилийский, правда, передает цельную космогонию египтян, которая, по его словам, содержала в себе следующее: в начале земля и небо были в смешении и имели один вид, затем начали отделяться элементы (тела) и вселенная получила нынешнюю форму, – вместе с тем, как воздух пришел в движение, огненная стихия, более легкая, поднялась вверх и образовала из себя солнце и звезды. Земная стихия пала вниз и смешалась с жидкостью. Постепенно затем происходило отделение земли от суши и образовались моря и реки. Исходивший из солнца огонь породил из себя дыхание, которое произвело животных. Так явились различные роды живых тварей. Диодор выдает эту космогонию за египетскую, но она далеко несогласна с тем, что уже изложено о египетской космогонии по памятникам, напротив имеет сходство с позднейшими космогоническими взглядами греческой ионийской школы. Ясно, что или Диодор, как справедливо замечает Улеманн, взгляд ионийской школы переносит на египетское вероучение, или, наоборот, в его время в Египте восприняты были взгляды греческих философов¹¹⁷⁷.

Космология египетской религии, стоящая в непосредственной связи с космогонией, признает три сферы или три пространственные области жизни во вселенной, – небо, землю и бездну или темную таинственную глубину. Сфера небес, сообразно с космогоническим учением об отделении из первоначального жидкого вещества вод неба, – представлялась под формой океана или небесной реки, небесного Нила¹¹⁷⁸, обтекающего свод неба. По этому-то океану плавает на своей ладье солнце, в сопровождении планет и неподвижных звезд. За ним на своих ладьях плывут по тому-же небесному Нилу большие созвездия, цари с диском солнца на голове, – здесь жцлище блаженных богов, которые владычествуют над небесной рекой, под звездами, вечно наслаждаясь покоем¹¹⁷⁹. Вход к этой небесной реке или дверь в небо – на востоке, там, где каждое утро Ра является в образе рождающагося дитяти и возникает из небесной влаги. Свод небес подпирается столбом, раздвоенным к верху, который, как мы говорили уже, олицетворяется богом Шу. Этой высшей, верхней области мировой жизни противополагается глубина или бездна, – область мрака, – «Аменти». – т. е. мрачная, сокровенная область. Ола на западе, там, где каждый день солнце заходит и как бы умирает. Здесь же и дверь в область Аменти, – в горе горизонта или вечерней зари¹¹⁸⁰; 3 из этой таинственной области исходит всякая жизнь и в ней же она скрывается¹¹⁸¹. В средине между небом и бездной сфера земли, со своего рода океаном или рекой, т. е. с чувственным, видимым Нилом, который дает ей жизнь и питает ее.

Разумный обитатель земной поверхности, – человек, вмещающий в себе микрокосм, принадлежит всем сферам космического бытия или принимает участие во всех областях мировой жизни.

Египетская антропология довольно своеобразна, особенно в учении о судьбах человека, но она стоит в связи с общим взглядом на жизнь вселенной или, вернее, на жизнь самого божества, неотдельного от природы.

Источник происхождения человека в небе, откуда доливается свет и самое рождение человека уподобляется рождающемуся, т. е. восходящему солнцу, самая жизнь его идет в аналогии с течением того же солнца. Исход его в области божественной жизни; там же, – в той же таинственной области божественного бытия, – и его конец и цель его жизни. Такова основная мысль египетской антропологии.

Все во вселенной имеет божественное происхождение, по преимуществу же человек, как высшее из земных созданий, он рожден «в дому Озириса» и есть его отобраз¹¹⁸². Он предназначен к тому, чтобы питаться «хлебами жизни» в царстве бога Фта, зиждителя жизни. Сохранились и некоторые верования касательно самого акта создания человека. Евсевий в Praeparatio Evangelica¹¹⁸³ описывает находившееся в его время в Элефантине изображение бога, в момент творения человека. Бог с человеческим лицом, но с головой и рогами барана (Kneph?) представлен сидящим, а в ногах его движущийся глиняный сосуд, в котором формируется человек. На барельефе Абитона в Филэ найдено, доныне сохранившееся, изображение бога, движущего своими ногами горшечный круг, в котором предполагается образующийся человек. – Символ, выражающий, по-видимому, общую мысль о создании человека богом образователем – Фта или Кнеф, – без различения между душой и телом. Необходимо, однако же, признать, что, если этим символом, действительно, указывалось на творение человека, то при этом имелось в виду создание только его телесного состава. Душа, по верованию египтян, имела иное происхождение в небе, в дому Озириса, как сказано выше; она рождалась там, откуда идет на землю свет небесных планет, и однородна с богами по своей природе¹¹⁸⁴. Боги – отобраз единого, верховного Бога, их породившего и человек также, наравне с ними, отображение своего творца¹¹⁸⁵. Таково происхождение человека, по египетскому вероучению¹¹⁸⁶.

Форма горшечника, под какой представляется бог в акте создания человека, в связи с выражениями книги мертвых о том, что человек есть отобраз божества, могут, конечно, давать повод, как и дают¹¹⁸⁷, к сближению египетского воззрения на создание человека – с библейским сказанием о творении человека. Но, по египетскому учению, человек есть отображение Творца – в том же смысле, как и боги, – то есть в смысле тождества, однородности с природой божества, боги – порождение верховного бога и служат членами его тела, то же и человек, которого душа воплощает в себе божественное начало, – она часть божества. Её силы и свойства заимствованы от свойств богов, с которыми она имеет после снова соединиться. Она есть такое же излияние божественных сил, как свет, падающий на землю, есть излияние светил неба. А символ, в каком представлено создание тела, выражает только общую мысль о создании и снят с самого обычного в Египте явления, т. е. с того плинфоделания, которым Египет, по свидетельству Библии, так отягощал евреев¹¹⁸⁸.

Итак, человек есть порождение божественной силы, её существа. Но он входит в мир, «покрытый нечистотой», которую нужно очистить. В книге мертвых это воззрение на человека выражено энигматически, – под образом бога Шема, который входит в мир, предварительно очищаясь¹¹⁸⁹.

Что значит эта скверна, с которой является человек в мир, откуда она, – в чем и где её причина?

В связи с гипотезой о веровании египтян в предсуществование душ и ниспадение их с планетных сфер, существует предположение, что египетская религия содержала в себе учение о падении душ до явления их в мир, что человеческие души – не что иное, как падшие демоны, и посылаются на землю через небесные сферы для очищения и покаяния, которое должно возвратить им их первобытное состояние¹¹⁹⁰. Есть и попытки хотя совершенно неосновательные, и это египетское учение сблизить с библейским сказанием о падении человека¹¹⁹¹. Но египетское учение о присущей человеку нечистоте, для своего объяснения, не требует никаких, особых предположений и заключает под собой обычную, общую всему язычеству, мысль о том, что жизнь вселенной представляет собой смесь совершенства и недостатков. Являясь в мир с нечистотой, человек следует общему закону жизни, – аналогию этого явления египтянин видел всюду в мире, – от этого, по-видимому, не изъято и само божество. Бог Мен или Шем (Гор), как и человек, «приходит в мир с нечистотой», которую потом омывает. Само солнце – сам бог Ра – омывается в водах своего «великого озера», из которого выходит утром, как дитя при рождении, – и это озеро, – место рождения солнца, сопоставляется с водой для омовения новорожденного дитяти и с его первым очищением¹¹⁹². Мысль ясна. Диссонанс в жизни – явление неизбежное, её недостатки так же естественны, как и её совершенства. Во всяком случае, здесь нет мысли о случайных причинах этой нечистоты, или о том, что зло есть уклонение от закона. Многочисленные молитвы книги мертвых, в которых от лица умершего так часто говорится о нечистоте и грехе, и в которых умерший молит о прощении, действительно, ни одним словом не упоминают о падении в небе или в первобытные времена, что трудно объяснить, при предположении о существовавшем в Египте веровании в когда-то совершившееся падение человека, – в смысле библейском. Египетская религия в этом отношении нейдет в глубину вопроса о зле или не сохранила ясной памяти о его начале, – она довольствуется, по-видимому, поверхностным решением его, на основании видимых фактов. Саму эту нечистоту она понимает больше под формой физической нечистоты¹¹⁹³. Нет, с другой стороны, и мысли об отвержении человека или его духа богом. Взгляд, в этом отношении, большей частью светлый.

Нет, или не сохранилось, в памятниках египетской религии, и более или менее ясных и замечательных преданий о первобытных временах человеческого рода, за исключением сказаний, передаваемых, впрочем, греческими писателями, о том, что некогда боги одни населяли землю и что, затем, на ней открылась брань или борьба богов. В этом сказании классические писатели видели свои предания о борьбе гигантов или титанов с Зевсом, и о зле и бедах жизни, открывшихся на земле, с тех пор, как Крон получил господство над миром. Сохранившееся в памятниках Египта учение говорит, действительно, о борьбе богов, но эта борьба представляется безначальной и постоянной, нескончаемой. Она входит, как необходимый элемент, и в космогонический процесс; ей обусловлено, как мы видели, и само мироздание, которое не отделяется от теогонии. Жизнь богов есть постоянная борьба с Сетом, хотя постоянно сопровождаемая победой¹¹⁹⁴. Идея этой борьбы между богами, как и египетское учение о нечистоте, с какой является человек в мир, всего ближе подходит к дуалистическому воззрению Ирана, – Сет – Тифон есть враг жизни, хотя и не такой сильный и могучий, как Ариман. Озирис и Сет – вечные, постоянно повторяющиеся типы жизни¹¹⁹⁵.

Более известно египетское учение о последних судьбах человека. Рождающийся, подобно солнцу, человек, подобно ему же, направляет и ход своей жизни. Ему назначено совершить свое «outa», – свой предел жизни, как совершает эта «outa», то есть свой круг, – и само это солнце, – его силы и способности должны развиться, усовершенствоваться, в продолжение назначенного ему периода времени. Он должен принимать участие и в той борьбе с враждебными благу жизни силами, какую ведут от начала доныне все боги. Его деятельность должна быть подобна в этом, как и в других отношениях, деятельности богов. Его прототип между богами – Озирис, – бог человека по преимуществу, – есть сила, победоносно борющаяся с Сетом, а его помощник в этой борьбе Тот – Гермес, – бог податель мудрости. Таково назначение человека.

Но, вместе с тем, как он проходит предел земной жизни, его жизнь не оканчивается. Настает новая фаза, новая «outa» жизни иной, неземной... Начинается снова жизнь, подобно тому, как и солнце постоянно вновь является утром после вечернего заката¹¹⁹⁶. Аналогия солнца и солнечного течения, с которым египтяне сравнивали свою жизнь, – в её начале и продолжении, – прилагается и к концу жизни и её последним судьбам и ведет к мысли о бессмертии.

Учение о последней судьбе человека, как уже сказано, составляло один из самых выдающихся пунктов в религии Египта и служило предметом изумления для древних греческих писателей, знакомых с Египтом. В самом деле, ни у одного из народов, исторически известных, вопрос о смерти не имел такого значения и важности, как у египтян, где с ним связаны были все религиозные верования и чаяния. Из Египта греческий историк изводил первую мысль о бессмертии, увлеченный тем, что нигде в древнем мире идея бессмертия не была так полно и сложно раскрыта, как в Египте¹¹⁹⁷. С удивлением замечал о египтянах другой греческий историк, что они ни мало не ценят настоящую жизнь, называя дома живых – гостиницами, в которых человек останавливается только на время, как путешественник, и признавая истинными и верными жилищами гробы мертвых¹¹⁹⁸. Но египетское учение о судьбах человека замечательно не этой общей мыслью о бессмертии, которая могла удивлять грека времен Геродота и которая далеко не чужда была и другим народам, не силой и всеобщностью веры в бессмертие, а своеобразными понятиями о жизни души по смерти тела, – теми странными обрядами, какими сопровождалась смерть человека, и которые придавали какой-то особый, загадочный смысл самому учению о загробной жизни. Изумительно, в самом деле, у древних египтян усиленное желание навсегда сохранить от тления тело умершего, чего не находим ни у одного из народов. Труп каждого умершего египтяне бальзамировали¹¹⁹⁹, пеленали и затем относили в некрополь. Эти города мертвых в Египте были зданиями, на устройство которых, как говорили мы, тратились и силы и материальные средства; этому желанию сохранить храмину души мы обязаны такими гигантскими зданиями, каковы Хеопсова и другие пирамиды, Эти гипогеи, – подземные жилища давно умерших обитателей загадочной страны лучше всего и сохранились для нас от древнего Египта и послужили самым верным и лучшим историческим свидетельством о давно минувшей жизни в этой стране. Эти мумии, во множестве привезенные в европейские музеи, этот прах тел, покоившихся в пирамидах египетских пустынь, принадлежат древнейшим представителям человечества, жившим на берегах Нила в эпоху, о которой история, по-видимому, потеряла всякую память. Они умерли за пять и более тысяч лет до нашего времени. Но они воскресли теперь для истории; говоря словами Бругша, – они свидетельствуют , перед нами о том, что в ту пору, когда обитатели нынешней Европы находились еще в полудиком состоянии и блуждали по лесам, населяя пещеры, – в Африке, на берегах Нила, была высокая культура, и живших там людей занимал философский вопрос о последних судьбах человека¹²⁰⁰. – Великое приобретение для истории, которая в лице этих безмолвных свидетелей древности видит тот забытый мир, который уже классикам представлялся в туманной дали прошедшего. Но вопрос о том, чего хотели они сами, – эти невольные свидетели давно прошедшего, стараясь сохранить свое тело, – остается нерешенным. Что, в самом деле, это значило? Зачем искусственное сохранение тела, если оно по природе тленно, и, следовательно, не предназначено к тому, чтобы жило? Зачем оно, если душа и без него живет? Греческие писатели, так интересовавшиеся египетским учением о бессмертии, входившие в объяснения с египетскими жрецами – не оставили нам ясных и полных свидетельств касательно египетского учения об этом предмете. Напротив, сообщаемые ими сведения о верованиях египтян касательно загробной жизни, по-видимому, способны только увеличить наши недоумения по этому вопросу. По свидетельству Геродота, египтяне веровали, что, «по смерти тела, душа переходит в тело животного, и, совершив странствование через всех земных, морских и воздушных животных, снова входит в человеческое тело. Круг этого перехода совершается, по его словам, в три тысячи лет»¹²⁰¹. Снова спрашивается, при этом: – зачем же хранить тело, если душа переселяется в другие тела животных и если имеет явиться новое человеческое тело, с которым она должна соединиться? Решения этих вопросов остается искать в тех таинственных письменах, которыми покрыты гробы и гипогеи египтян и в которых единственно сохранились указании на их верования в загробную жизнь. Благодаря новейшим открытиям в науке, – эти свитки из папируса, писанные несколько тысяч лет назад, делаются все более и более доступными нашему пониманию. Мы увидим, впрочем, что и здесь многое еще остается темным и загадочным...

Обыкновенные исторические соображения изводят египетское учение о бессмертии, с его особенностями, из местных исторических и этнографических условий жизни. Существует предположение, что первая мысль о сохранении тела и погребении его в скалах пустыни – своим происхождением одолжена полицейско-медицинским соображениям жрецов. Роскошная страна Нила, богатая плодородием, была бедна лесом, топливом. Сжигать трупы, по обычаю древности, было неудобно. Нецелесообразным казалось и погребение их в земле, потому что наводнения Нила могли выносить их на поверхность и распространять миазмы, ко вреду общественной гигиены. Оставалось уносить трупы в пустыню и полагать их в скалах, окружающих долину Нила, а так как масса народа всегда недальновидна, безрассудна и ленива, то это требование часто не исполнялось и нужны были более сильные меры и побуждения к тому, чтобы заставить ее употреблять именно такой способ погребения умерших. В таких видах и целях жрецы Египта, представители религиозной и практической мудрости, сформировали религиозный догмат о бессмертии всвязи или зависимости от сохранения тела, при посредстве погребения его в гипогеях пустыни. Не вдаваясь в подробный анализ этого мнения и не решая вопроса о том, на сколько основательно объяснение, предполагающее, что в Египте начали на веки сохранять то, что, не знали, как уничтожить, мы должны заметить только, что египетское учение о бессмертии стоит в живой связи с общим религиозным учением и с воззрением на само божество, – оно не есть, поэтому, нечто привходящее, чтобы можно было объяснять его только случайными и внешними причинами. Последние судьбы человека находили себе аналогию в жизни самого божества, как и замечали мы. Такова, по крайней мере, исходная мысль всего египетского учения о бессмертии. Умирающий постоянно сравнивается с заходящим, ночным солнцем¹²⁰². На смерть египтянин смотрел, как на закат жизни, после которого ожидал нового восхода её. Как и само солнце, умирая, человек уходил на время в «аменти», т. е. в сокровенную, темную область жизни. Область ночного течения или пребывания солнца, дверь к которой на западе, есть, вместе с тем, и царство мертвых. Иначе оно называется – Ker-Neter, т. е., по объяснению Руже¹²⁰³, «lа demeure divine inferieure», низшая, темная область божественного пребывания или жилища (т. е. солнца). Очевидно, Ker-Neter есть то же, что и Amenti, – т. е. темная область таинственной бездны. Владыка этого царства – Озирис, который сам умирал, чтобы потом победить силу, враждебную жизни.

Но это пребывание в аменти должно быть только переходной ступенью к новой жизни для умершего. За ним последует «день явления для жизни»¹²⁰⁴, откроется начало какой-то другой жизни. Подобно самому Озирису, умерший имеет восстать для этой новой жизни. С момента смерти, он принимает и имя этого бога, как потому, что вступает в царство Озириса, так и потому, что должен соединиться с ним, стать с ним едино и приблизиться к своему прототипу¹²⁰⁵. Смерть, по преимуществу, сближает человека с этим богом, – его первообразом¹²⁰⁶. Аменти или Кер-Нетер – есть только область, где решается судьба человека для этой новой, вечной жизни...

Это будущее человека в загробной жизни изображается – или, как новое рождение для вечной жизни¹²⁰⁷, или, как другая, окончательная смерть. Рождение для новой жизни описывается под образом получения способности ходить, видеть, слышать, вкушать от «хлебов жизни» в царстве бога Фта и принятия формы лотоса, ласточки, птицы Vennou и бога Севек¹²⁰⁸. Очевидно, – все это символы вечной жизни: лотос указывает на производительную силу в природе, ласточка – вестник весны, мифическая птица Vennou – умирает затем, чтобы снова восстать из своего праха, а бог Севек – владыка времени, незнающий его условий. Вместе с этим, с другой стороны, упоминается смерть во второй раз в Кер-Нетер, даже вторая, вечная смерть, как удел назначенный некоторым неизбранным, – говорится даже о разрушении души¹²⁰⁹, равно как и об опасности или возможности нетления в Кер-Нетер¹²¹⁰.

Такое или иное решение участи умершего совершается в аменти на суде Озириса, царя мертвых. Но еще прежде, чем достигнет душа чертогов Озириса, и прежде, чем явится на суд, начинаются её испытания. Умерший Озирис или человек – Озирис, как и бог Озирис, с момента смерти вступает в борьбу с Сетом и другими враждебными жизни духами, – и должен выйти победителем из этой борьбы. Непосредственно после смерти тела начинается странствование души, оставившей землю и направляющейся в Кер Нетер, – к царству Озириса, – странствование, среди которого она встречается с нападениями враждебных жизни и Озирису духов, и от лица умершего произносятся молитвы в Озирису и Гору о даровании сил к победе над ними, – во имя победы, одержанной самими этими богами. Душа проходит в небе области змея Апап (Apap), враждебного солнцу, – древнейшее олицетворение силы зла и смерти. Они описываются, как пространства пустые, лишенные жизни. Здесь страшные чудовища, в форме драконов, крокодилов, гиппопотамов устремляются на душу, но, верная богам душа, под защитой своей добродетели, безбоязненно проходит эти пустые и страшные области, отражая нападения¹²¹¹.

Но вот она в Кер-Нетер, – на суде Озириса, – в зале двойного правосудия,то есть правосудия, которое или оправдывает, или осуждает. В этом чертоге правосудия, которое изображается в виде роскошного пилона, коленопреклоненная душа предстает перед лицом 42 судей, среди которых председательствует Озирис, – в короне, с мечом и бичом в руках¹²¹². Самый акт суда представляется под формой взвешивания человеческого сердца, – как органа и средоточия нравственной жизни; оно полагается на весы вместе с «тяжестью правды». Бог Тот – писец богов, как называется он на памятниках, – с пером в руках следит за процессом взвешивания сердца и готовится отметить его результаты¹²¹³.

Объявленная чистой и оправданной, душа получает право на равенство с богами, признается обожествленной. Она изменяется в Кер-Нетер в светоносного духа, получает способность видеть лицо богов и силу, наравне с ними, побеждать врагов жизни и добра. «Я князь в великом зале правосудия», говорит о себе оправданный¹²¹⁴, «победа за мной, господство в моих руках, я живу, как хочу»¹²¹⁵. Он достиг назначенной ему цели и участвует в состоянии Озириса, этой благодеющей души мира. Он даже совершенно отождествляется с богами¹²¹⁶, и особенно со своим прототипом. Он оживает, как и бог Озирис в объятиях Изиды, – он – сама Изида, в недрах которой он будет жить отныне, – он одно с богом Озирисом и имеет право вкушать от блюд этого, по преимуществу благого бытия – ounnovre¹²¹⁷.

Но не для всех одинакова эта «ночь рассчета», производимого в зале «двойного правосудия». Нечестивых ожидают наказания и опасность вечной смерти. Наказания эти изображаются под формой огня; описывается бассейн огня в Кер-Нетер¹²¹⁸ с кипящими пламенем котлами¹²¹⁹. Есть и дух бассейна огня, со страшными бровями рыси, пожирающий сердца умерших¹²²⁰. Упоминаются и духи – мучители, которые наказывают душу толстыми чурбанами, кинжалами, мечами¹²²¹. Все эти истязания, по преимуществу же огненные мучения, по-видимому, имеют значение временных наказаний и служат только очистительным средством, – это своего рода purgatorium. Душа умершего обращается к «духам очищающего пламени» с мольбой о снисхождении¹²²². Она говорит им: «Вы, которые несете правду великому владыке, которые примиряете с богами огнем своих уст... очистите мои скверны, отнимите беззакония, дайте избежать Ammach, войти в Ra – sta и пройти таинственные ворота в аменти, дайте и мне два священных хлеба (жизни), как и другим духам». Ответ на эту речь – положительный: Entres et sors dans Ra – sta, travers, viens! Мы очистили твои беззакония¹²²³. Но, с другой стороны, по-видимому, дается мысль и о наказании на веки, – об осуждении навсегда и лишении права вечной, жизни, – говорится о разрушении души и о боге, пожирающем душу и сердце, питающемся трупами¹²²⁴, представляется бойня¹²²⁵, и смертельные удары, которые наносит душе «владыка крови», питающийся внутренностями¹²²⁶. Упоминается, наконец, о казни души и о принесении её в жертву заклания для мучителей¹²²⁷. На изображениях иногда и сам Гор, как замечено выше, представляется обезглавливающим душу. Таким образом – нечестивые, по-видимому, лишаются права на оправдание и на веки осуждаются на смерть. За то же, по-видимому, говорит и речь умершего, обращенная к духам очищения, – он просит об избежании Ammach, которое следует за очистительным бассейном огня и отделяется от места временных наказаний. Но что такое эта смерть души, – вечное ли наказание, совершенное ли прекращение бытия, перемена ли его на другую форму существования, – это не ясно из книги мертвых.

Таков суд в озирисовом царстве мертвых и его результаты. Оправданная душа, по окончании его, переходит в другое пребывание в аменти, в поля Аанру¹²²⁸ – (Aanrou). Нечестивые, напротив, задерживаются и не могут пройти через страшные ворота, ведущие к этим полям¹²²⁹. Об освобождении от этой угрожающей опасности и молят духов очищения души умерших. Жизнь блаженных духов в этих полях Аанру, напоминающих Елисейские поля греков, описывается, как продолжение той же земной жизни, с её радостями. В Аанру течет небесный Нил, орошая почву, растет пшеница в семь локтей вышины и с громадными колосьями в три локтя. В роскошных долинах Аанру блаженные души рвут цветы и плоды, очищают зерна, прогуливаются в тенистых рощах из Сикомора, купаются в светлых источниках. Ра взывает к ним: «возьмите серпы, пожинайте плоды полей, которые отданы вам во владение, вкушайте от них и приносите в жертву богам¹²³⁰. Бог Гор, – владыка полей Аанру, как добрый пастырь, разделяет обитателей жилища Озирисова по четырем известным Египту расам, т. е. азиатов, ливийцев, негров и египтян¹²³¹.

Но это пребывание в Аанру, где владычествует Гор, победитель смерти и врага жизни – Сета, еще не заканчивает собой судеб, предназначенных блаженным душам в небе. Обожествленные души, по-видимому, здесь остаются на долгое время, но только затем, чтобы окончательно соединиться с источником жизни – верховным богом Ра, – это только подготовление к совершенному обожествлению души. Когда совершится это полное соединение умерших с Ра, то они восходят на востоке вместе с небесным богом, слышат гармонию тонов, которые раздаются во славу бога, видят воочию вечный свет и души их ощущают восторг от соединения с их творцом¹²³². В переведенной Бругшем книге «странствования души» – liber migrationis¹²³³ – говорится также, что оправданная душа, по окончании суда, на основании решений, объявленных Тотом, который дает ей книгу странствования, проходит различные области неба, – звезду Ориона, диск луны, поля Себа (Сатурна), – для соединения с солнцем, – ad conjungendum cum horisonte, cum patre ejus Ra, – и для вечного, вместе с ним, странствования над землей¹²³⁴.

Но в бессмертии, по египетскому мировоззрению, участвует не душа только, а, по-видимому, и тело, которое сохранялось для этого под формой мумии. Жизнь за гробом называется вообще восстанием, воскресением мертвых¹²³⁵. Озирис обещает оправданному, что душа его не будет разлучена с телом¹²³⁶, что «свет божественный даст ему милость (grace) быть нетленным по телу»¹²³⁷. Говорится об оживлении мертвеца, а том, что он получит возможность дышать, ходить, принимать пищу, пить воду. Ясно и положительно высказывается и мысль о воссоединении души с телом. Умерший представляется на виньетках близ летающей около него души, которая изображается под формой птицы с человеческой головой (ласточка), – летающая над мумией душа подает ей знак жизни (кресто-образная фигура, которая служит и символом божественного достоинства), умерший открывает клетку, в которой дотоле была заключена эта птица, представляющая душу. Последнее, очевидно, указывает на момент соединения души с телом, после отделения первой от последнего – по смерти¹²³⁸.

Это восстание тела или воссоединение души с телом стоит, по-видимому, в зависимости от сохранения тела, в котором жил умерший, и есть обновление этого тела, а не другого. Обновление или воскресение всегда изображается под видом дарования сердца, которое хранилось, вместе с внутренностями, – особыми 4-мя гениями, или духами. Умерший восстает, когда ему возвращается сердце духом – хранителем внутренностей. На одном из рисунков книги мертвых умерший передает свое сердце этому гению хранителю, от которого он имел вновь получить его после. На другом изображении – он держит свое сердце, стоя на коленях и просит душу войти в него¹²³⁹. «Да не отнимается сердце у того, кто в Кер-Нетер», говорится также в молитве от лица умершего¹²⁴⁰. Враг жизни Сет, с другой стороны, как мы видели, представляется пожирающим сердце и внутренности умершего. Таким образом, сердце умершего, по-видимому, признавалось принципом или основой жизни, которую нужно было сохранять для бессмертия и о дарования которой нужно было молить Озириса¹²⁴¹.

Таковы формы, в каких описывается бессмертие в так называемой книге мертвых. Есть бессмертие для души, которая судится, и, по оправдании, получает право жить вечно, в соединении с телом (хотя и не понятно, когда имеет совершиться это последнее).

О метемпсихозисе, – в том смысле, как он понимался до последнего времени, на основании свидетельства Геродота и других греческих писателей, т. е. о переселении души в тела животных, – нет слова в важнейшем из подлинных литературных памятников Египта, содержанием которого служат верования касательно судьбы человека по смерти. Что же это значит? Для душ оправданных, по крайней мере, – это переселение, – в видах очищения, как представляли это доныне, – совсем излишне. Для них «вечность заменяет течение жизни»¹²⁴², они получают право на соединение с божеством и признаются «обожествленными». Оставалось бы, поэтому, допустить переселение в животных для душ нечистых, неоправданных, и предположить, что, так как нечестивые лишены права на пребывание в аменти, в своем прежнем теле, оскверненном грехами, то осуждаются на переселение в тела животных, в видах покаяния и исправления, пока не сделаются достойными, снова войти в свое человеческое тело и получить человеческое достоинство, ими утраченное¹²⁴³. Но почему же египетские памятники молчат об этом; – или потому, как думает Рет, что, по уважению к памяти умершего, египтяне изображали только благоприятный исход суда над ним?¹²⁴⁴ Но книга мертвых говорит же о чистилище в аменти и о возможности разрушения души и совершенного отвержения её. С другой стороны, – нет вполне достаточных оснований предполагать, что эти адские наказания не навсегда лишают душу права жизни. Наоборот, – есть повод видеть в этих муках разрушающихся и пожираемых Сетом душ, изображение смерти совершенной, вечной, как она иногда и называется¹²⁴⁵. В таком случае, для нечестивых не остается возможности даже к переселению в тела животных. Правда, на одном из памятников найдено изображение души, в образе свиньи, которая изгоняется из чертогов Озириса, – единственный факт из всех доныне дознанных – в пользу идеи о душепереселении. Но это, может быть, – только символ нечистой души, которая изгоняется из царства Озириса; исключается – «excluditur» – из общества чистых, говоря словами книги Sai en Sinsin, и составляет противоположность другим символическим изображениям чистой, оправданной души, которая в книге мертвых является, – то лотосом, то ласточкой, то Фениксом, то ястребом¹²⁴⁶. Вместо этого метемпсихозиса – в видах наказания. душ – с большей вероятностью должно быть принято странствование душ чистых по областям неба. Таков смысл переведенной Бругшем «liber metempsychosis, или вернее – liber migrationis, т. e. книги странствования. Душа странствует после смерти тела, сначала до появления в аменти, затем живет в полях Аанру, наконец снова странствует до времени соединения с солнцем и всем сонмом богов. Бог – психопомп – или путеводитель душ (Гермес – Тот) пишет и дает оправданной душе «книгу странствования»¹²⁴⁷, которая открывает перед ней врата неба, населяемого богами, и указывает путь к «небесному an» – гелиополю, где она сливается, наконец, с верховным богом – Ра, и входит в дом вечной славы: «ut veniat anima ad domum gloriae»¹²⁴⁸.

Среди этого странствования душа, как видно из книги Sai en Sinsin, а отчасти и из книги мертвых¹²⁴⁹, является богам, посещает их жилища, живет в них одной с ними жизнью. «Utinam accedat anima, говорится в книге странствования, in omne, quod placet, sanctuarium, sit (mortuus) divinus in loco heroum, sit canens in loco canentium¹²⁵⁰. Это странствование души в небесных сферах соединено, вместе с тем, и со способностью или возможностью трансформаций и всякого рода видоизменений. Ut faciat (anima) transformationem, ut aequum est in campo Dei Seb, говорится в той же книге странствования, т. е. да совершит (душа) изменения, как это требуется в полях бога Себа (бог времени). Оправданная душа получает особенное право и возможность принимать различные формы или виды существования. «Я живу, как хочу», говорится от лица оправданного умершего, в книге мертвых, или: «да восприимет (умерший) все формы, какие желает душа его»¹²⁵¹. Очевидно, оправданному усвояется способность стать выше форм, изменяться по желанию, – нечто, напоминающее нам индийское и буддийское учение о способности «мудрых и прозревших» по произволу менять форму существования. Эта смена форм есть, сверх того, одно из существенных свойств того бога, с которым отождествляется умерший. Сам Озирис – владыка мёртвых, как мы видели, есть бог видоизменений и бесчисленных форм жизни. Отождествляясь с ним и обожествляясь, душа получает силу принимать разные формы существования, как и её прототип, и делается свободной в этом отношений, как само божество¹²⁵². С такой точки зрения на странствование душ умерших, становятся понятными и свидетельства древних о прохождении душ через планеты, для соединения с Аммун-Ра.

Но, если душа странствует по областям неба, и притом меняя свои формы, от которых, по-видимому, свободна, то что значит воскресение тела когда оно происходит, зачем душе прежнее тело и зачем сохраняется оно в виде мумии?

Мы уже знаем, что жизнь души в небе ставилась в зависимость от сохранения тела, его сердца, как принципа жизни вообще. Таким образом, сохранение тела, по-видимому, считалось условием, необходимым для жизни души в самом небе и для предназначенного ей соединения с божеством. Душа, по-видимому, не мыслилась отдельно от материальной эссенции тела. Пребывая в Аменти и Аанру, она не прерывает своей связи с телом, которое покоится в саркофаге.

От сохранения тела зависело, по-видимому, и странствование души в небе. На вновь открытых памятниках Египта найдены и некоторые указания касательно отношений между душой, которая витает в небесных пространствах, и телом, сокрытым в гипогее. Мистическая сцена, изображенная на саркофаге жреца Аммона и представляющая одну из фаз воскресения¹²⁵³, дает право заключать не только о том, что для жизни души нужно сохранение тела, но и о том, что душа находится в живой связи со своей мумией. Она может соединяться с телом и оставлять его по произволу, чтобы принимать другие формы, какие захочет и какие указаны книгой странствования, врученной Тотом. И тело, в свою очередь, не остается совершенно инертным в глубине погребальных пещер. Оно также может странствовать, хотя только в низших сферах, тогда как душа во всех, – и в низших, и в высших. Душа и тело, таким образом, могут встречаться в своем странствовании, могут соединяться и разъединяться. Между ними остается какая-то таинственная связь, не препятствующая, по-видимому, отдельности их существования, но и не разрывающаяся никогда окончательно¹²⁵⁴. Что это за связь и что за существование тела, в отдельности от души, это, конечно, остается вопросом. Ясно одно, что странствования души и способность менять форму существования не стоят в противоречии с мыслью о сохранении тела и его оживлении. Душа свободно меняет вид своего существования, может принимать всевозможные формы, поэтому же она может, по произволу, соединяться и разъединяться и со своим телом. Но связь её с этим последним – особенная и навсегда неразрывная. В этом теле, с которым она таинственно соединена и которого не забывает никогда, – основа, принцип её жизни, – условие для свободного восприятия всех других форм. Совершенное разъединение с ним, по-видимому, равнялось бы прекращению существования души. Таинственные, нити связывают ее с этим телом во время всех её странствований и при всех её трансформациях. Но из этого же следует, по-видимому, что и воскресение тела и воссоединение души с телом, – полное и совершенное, – должно последовать по окончании странствований души и «день явления к жизни», о котором говорит книга мертвых, есть особый день полного воссоединения души с телом. В этом ответ на вопрос о том, почему и зачем сохраняется тело, с которым чистая душа не прекращает связи во время своих странствований в областях неба.

Таким образом, анализ египетского учения о бессмертии приводит нас к заключению, что идея метемпсихозиса или душепереселения, в смысле индийской религии, была чужда Египту. Нечестивые души, по книге мертвых, подвергаются мукам и страданиям в Кер-Нетер, т. е. в области ада¹²⁵⁵. С этими мучениями несовместимы и представляются излишними другого рода наказания, состоящие в переселении в животных, и об этих последних нет слова¹²⁵⁶. Мнимое египетское учение о душепереселении превращается, таким образом, в учение о странствовании душ, в видах не наказания, а одухотворения, соединения с богами и даже обожествления, а заключение душ в низшую, животную форму существования – в способность стать выше всякой отдельной формы бытия¹²⁵⁷. Книга странствования, которую дает умершему Тот, очевидно, указывает путь и пределы этого странствования, быть может, неодинаковые, а различные, сообразно с нравственным совершенством умершего, и обозначала степень широты и высоты этих путей в небесных областях, где душа имела войти в общение с богами того или другого круга.

С другой стороны ясно, что эти странствования душ совершаются в известный, определенный период времени и заканчиваются особым последним днем, когда странствующая душа вновь соединяется со своим прежним телом. Эта последняя мысль ведёт к предположению, что идея бессмертия в Египте связана была с понятием о циклах времён и соединялась с учением об апокатастасисе или возобновлении мира и тварей, по прошествии известных периодов времени. Этот же, без сомнения, смысл и в словах Геродота о сроке, по прошествии которого души возвращаются на землю.

Такие циклы времен, основанные на астрономических понятиях, издавна были известны в Египте и им придавалось особенное, таинственное значение в мировой жизни. Начиная с периодов более или менее коротких, каковы период Аписа в 25 лет и Сета в 30-ть¹²⁵⁸, они восходили до циклов в тысячи и десятки тысяч лет. Между последними по преимуществу известен период звезды Сириуса – сотический, собачий, – κύνικὸς (Сириус назывался Sothis и звездой собаки). Он обнимал собой 1460 лет и основывался на исчислении периода времени, в продолжении которого явление звезды Сириус вновь упадет на первое число первого месяца гражданского года¹²⁵⁹. Это был annus magnus, по словам позднейших латинских и греческих писателей; « Ἐτος Λιγυπτικός», по Синкеллу, κύκλος κυνικός, – по свидетельству Мането. Он праздновался особыми религиозными торжествами. Сохранились свидетельства о существовании у египтян астрономических понятий и о великом перевороте в 36 525 лет, с которым связывался полный апокатастасис неба, или восстановление положения всего звездного мира. Эра эта известна была и другим древним народам¹²⁶⁰. Но более всего замечателен в религиозном отношении период Феникса, хотя цикла времени, им обозначаемого, с точностью и нельзя определить. По свидетельству некоторых историков, он был то же, что и период Сириуса, – т. е. обнимал собой 1460 лет, по другим – 1000 лет, по Геродоту 500 лет; множество позднейших писателей указывает для него ту же цифру. По Лепсиусу, – это был период того же планетного обращения, – сравнительно с движением гражданского года, но привязанного не к Сириусу, а к самому солнцу, в его поворотах на эклиптике. Он должен, по его мнению, обнимать собой период времени в 1500 лет. Улеманн определяет его в 625 лет и говорит, что он обозначал период прохождения Меркурия через диск солнца после весеннего равноденствия. Так было, по его словам, за 2555, 1904, 1253 и 602 г. до Р. Христова¹²⁶¹. Но достовернее всего его аллегорическое значение. Таинственная птица Феникс и была олицетворением этого астрономического цикла. К этому сводятся и разнообразные сказания о птице и её имя, отождествляемое с именем пальмы, которая на языке иероглифов служила символом года и периода времени¹²⁶². Еще важнее другое, высшее символическое значение этой птицы, по которому она служила как отчасти мы и видели, образом души, и притом души по смерти тела (птица Феникс, символически изображавшая душу, представлялась с человеческими руками). Еще замечательнее сопоставление самого Озириса, царя мертвых,– с птицей Феникс. Он называется иногда царем Феникса и царем времен, назначенных для чистых душ. Таким образом Феникс, служа аллегорическим типом астрономических циклов, изобретенных, по всей вероятности, в Гелиополе и облеченных в эту символическую одежду (абстрактные понятия о законах природы тогда требовали, для усвоения их массой, конкретных образов), служил, вместе с тем, и еще более высоким символом, или указанием на цикл или период странствования душ¹²⁶³. Очевидно, говоря словами Лепсиуса, «великие небесные циклы или сидерические периоды, очень рано в Египте, где человек был отобразом неба и его движений, сопоставлялись с представлениями о странствовании души в небе и о времени, назначенном для осуществления стремлений души к соединению с божественным светом солнца, которое составляло основной предмет или начало египетской религии»¹²⁶⁴.

Необходимо, таким образом, принять, что, по египетскому учению, должен был пройти известный цикл времени до соединения души с телом. Не ясно только, какой именно, как непонятно и то, к какому астрономическому циклу относится, указываемый Геродотом 3-х тысячелетний срок для странствования души. Лепсиус считает его удвоенным периодом Сириуса, который, по его мнению, есть вместе и период Феникса¹²⁶⁵. При неопределенности исторических свидетельств об этом фениксовом астрономическом цикле, невозможно утверждать это аподиктически, но в виду несомненного символического значения периода Феникса в отношении к учению о бессмертии, нельзя не признать этого мнения самым вероятным. Несовершенно ясным и определенным остается и то, – значило ли это соединение души с телом новую жизнь души на земле, или указывало только на момент соединения с верховным богом, для жизни, вместе с ним, в теле; иначе, – эти циклы времен, назначенные для странствования души в небе, – указывали ли только период, определенный для усовершенствования или просветления души в высших сферах, нужного для того, чтобы она, вместе с телом, сделалась, наконец, обожествленной, или – восстановление жизни на земле вновь, – быть может, в лучших формах¹²⁶⁶. Грандиозная идея этого апокатастазиса не ясна для нас в египетской религии.

Как бы то ни было, впрочем, так или иначе стали бы мы понимать египетское учение об этом моменте соединения души с телом, – все равно. Вся эта сложная доктрина о бессмертии, выработанная и сохранявшаяся в продолжении веков, все эти вычурные представления о жизни души за гробом, несомненно указывающие на усиленное, напряженное желание бессмертия в египтянине, в сущности, служат только, как и изложенные уже нами религиозные теории других народов, подтверждением того, что на натуралистическом и пантеистическом базисе нельзя основать истинного учения о бессмертии. Блага, вкушаемые душой в чертогах Озириса и в полях Аанру, – повторение тех же чувственных удовольствий, какие испытывает человек и здесь, – на земле. Дальше их не шла и не могла идти самая напряженная мысль человека, не знавшего иного божества, кроме того, которое живет в природе. Правда, мы встречаемся здесь с возвышенным, по-видимому, представлением о соединении странствующих в областях неба душ с звездными богами и самим Ра и о блаженстве от этого непосредственного общения с самим источником света и жизни. Но эта светлая, блаженная жизнь в надземных сферах заканчивается, по-видимому, снова жизнью на той же земле, и обожествленная душа, как и прежде, вселяется в земное тело, чтобы начать то же или подобное же течение жизни. Мысль и здесь не могла, кажется, отрешиться от этого видимого мира и нескончаемость жизни представлялась под формой постоянного круговозврата явлений, – подобно тому, как и в иранской религии, где за блаженством в царстве Ормузда, в продолжении известного периода времени, – следует уничтожение всего и явление нового мира. Бесконечный круговорот и постоянное повторение явлений жизни, – вот все, около чего вращалась мысль древнего человека в понятии о вечности бытия. Мы не имеем, впрочем, права останавливаться исключительно на таком воззрении. Столько же вероятно, что странствующая душа, по египетскому учению, должна была соединиться, наконец, с богами на веки, и притом в связи с имеющим воскреснуть телом. Но внутренний смысл этой доктрины нужно объяснять с точки зрения общего религиозного воззрения. Блаженство в соединении со светом и источником жизни не высоко, когда понятие самого этого света имеет характер не столько нравственный, сколько физический. Истинных и твердых понятий о вечном, личном существовании человека не может быть там, где божество есть мировая, всюду разлитая сущность. Частные черты, в каких изображается жизнь души по смерти, – эти долгие странствования её, в отдельности от тела, но с возможностью соединения с ним и со способностью принимать различные виды бытия и менять форму существования, действительно, служат ясным свидетельством того, как шатки и в Египте были представления о продолжении личной жизни человека по смерти. Человеческий дух обращался при этом в какое-то эфемерное существо, в какую-то неуловимую и неустойчивую сущность бытия. Самое тело, – эта вещественная основа индивидуальности человека, – по египетскому воззрению, так же блуждает в областях неба и не имеет полной устойчивости существования. Учение пифагорейцев о переселении души, которую они представляли субстанцией, менявшей формы, не вполне согласное с египетским, – по своей внешней форме, есть верное понимание внутреннего смысла, скрывавшегося в египетском учении о бессмертии. Что такое душа, как не просто νόυσ, идея, абстракт, если она меняет формы, как и понимали это после Неоплатоники? и чем она могла бы быть, когда и сам идеал её – Озирис – есть мировая субстанция, постоянно изменяющая формы своего бытия? Египетский гносис позднейших времен в своих теориях об истечении из божества различных эонов был предварен и подготовлен египетским учением о метемпсихозисе.

Но и вера в это, – более призрачное, чем действительное, бессмертие скоро ослабела и поколебалась в Египте в позднейшую эпоху – под влиянием греческого скепсиса. И неудивительно, потому что она не имела прочных основ. Гроб перестал быть дверью в небо с его радостями; он обратился в мертвое вместилище сухих костей и египтянин на саркофагах начал выражать свое горькое разочарование в жизни. Вот одна из надписей этого последнего периода, сообщаемая Бругшем: «брат, супруг, друг! взывает умершая жена, – не переставай пить и есть, спеши пользоваться всеми радостями жизни, потому что запад (Аменти) есть страна глубокого сна и мрака... Умершие спят в бестелесных образах или тенях, они не пробуждаются, чтобы видеть своих живых братьев, они не признают ни отца, ни матери, их сердце не знает ни жены, ни детей. Всякий из вас может утолить жажду водой, только я жажду вечно; вода, – там, где я, никого не утоляет, я даже не знаю, где я, с тех пор, как пришла сюда. Здесь царствует один бог, имя которому «всеуничтожение» (alltod). Перед ним все равны и боги, и люди. Он никого не слышит и никому не дает пощады¹²⁶⁷.

Египтологи, в виду предполагаемой возвышенности египетского учения о бессмертии, считают необходимым делать замечание¹²⁶⁸, что идея бессмертия не могла быть заимствована Египтянами от евреев, так как существенные части книги мертвых принадлежат эпохе, предшествовавшей пребыванию евреев в Египте. Но в таком предположении и нет нужды, потому что египетское учение о бессмертии, сравнительно очень развитое, не свободно от натуралистических и пантеистических начал. Египет остался для нас только представителем усиленного стремления сохранить на веки человеческое существование. Этим выдается он среди других народов язычества и в этом, как и в других отношениях, он, действительно, является, как охарактеризовал его Геродот, религиознейшим из известнейших ему народов древнего мира.

Сложность этой религиозной доктрины Египта, чувство таинственного, которым она проникнута, гадание о будущей судьбе человека, – все это, естественно, предполагает и сложное развитие египетского культа, как внешнего выражения религиозных воззрений и вместе средства к соединению с предполагаемыми сокровенными началами жизни. Действительно, религиознейший из народов был и благочестивейшим между ними.

Издавна в Египте был особый класс служителей религии – жрецов, которые были и представителями образованности в народе, и имели влияние на его жизнь, едва ли меньшее, чем жрецы Индии. В качестве посредников между богами и людьми, – и подобно тому, как это было в Индии и Иране, они отличались и особенным образом жизни. От них требовалась особенная чистота и воздержность¹²⁶⁹, содержались они от жертвенных приношений, как и везде. Как и в Иране, – жреческое достоинство имело различные степени и деления должностей и обязанностей. Из свидетельств Климента александрийского и Плутарха¹²⁷⁰ мы знаем, что жрецы в Египте разделялись на св. писцов или книжников ( ίερογραμματέΐς или περιφόροι – они носили перья на голове)¹²⁷¹, наблюдателей неба и времен года¹²⁷², певцов или гимнологов¹²⁷³, гиеростолистов, на обязанности которых было убранство храма и забота об одежде священных статуй или изображений богов. К ним же принадлежали и мосхосфагисты, т. е. жрецы, заведывавшие жертвами и их приготовлением¹²⁷⁴, кастофоры, которые носили изображения богов и религиозные символы, и их хранили¹²⁷⁵.Особенный класс также составляли анатомы, занимавшиеся приготовлением мумий ( ταριχευταί) и изображений на гробах и саркофагах, и служители храма (неокоры), на обязанности которых лежало заботиться о чистоте священным мест¹²⁷⁶. Все эти разряды жрецов, составлявшие особую корпорацию в каждой отдельной области (в Фивах, Мемфисе, Гелиополе), – подчинялись высшему, верховному жрецу, – первосвященнику, который в Египте носил имя пророка προφήτης, – потому ли, что в его заведывании находились все прорицалища в стране, или потому, что ему, как верховному посреднику между людьми и богами, по преимуществу усвоялась способность религиозного вдохновения и пророчества. Из некоторых памятников видно, впрочем, что самая должность пророка имела свои степени; – при некоторых храмах, посвященных верховным богам, как Аммону, например, были пророки первого, второго, третьего и четвертого ранга¹²⁷⁷. Особенность всех этих жреческих званий и должностей состояла в их наследственности. Наследственность простиралась не только на общую принадлежность к касте или сословию жрецов, но и частнее – на их специфические занятия: – сын книжника или писца изучал занятия своего отца и наследовал ему в них¹²⁷⁸. Влияние этой касты, к которой считался принадлежащим и сам Фра или Фараон, на политические дела и жизнь страны было огромно. Из множества примеров на это, приводимых Геродотом, достаточно упомянуть об одном. Египетский царь Нехо, по словам греческого историка, оставил свое замечательное предприятие – провести канал между Нилом и Красным морем, когда уже собраны были рабочие во множестве тысяч, потому только, что оракул неблагоприятно отозвался об этом предприятии, как о работе, которая пойдет на пользу врагов страны¹²⁷⁹.

От древности Египет имел и роскошно устроенные храмы. Архитектура и обстановка их вполне отвечала характеру египетских воззрений на божество, как, на сокровенную, таинственную силу. Таково, по крайней мере, впечатление, какое должно было производить устройство и расположение храма. К нему вели сначала пропилеи, т.е. более или менее длинные, обсаженные деревьями, улицы с рядами священных животных, по преимуществу сфинксов, составлявших собой целые аллеи, затем широкие ворота и обширный двор, уставленный обелисками. Только после этого открывался собственно храм, или вернее, его первое, отделение ( προναός) – предхрамие и наконец – собственно храм или святилище ( άδυτον), которое на одной из иероглифических надписей (в Розетте) названо: «Sanctissima divina regio templi»,то есть священнейшая область храма¹²⁸⁰. Внутри его помещались изображения и статуи богов, часто одетые в роскошные облачения, вместе со священными сосудами и ящиками таинственного значения¹²⁸¹. Каждая часть храма отделялась особым входом, устроенным в форме пилонов, а над воротами, ведущими в храм, было изображение крылатого солнечного диска. Стены храма украшались рисунками, золотом, серебром и драгоценными камнями. Преддверие к святилищу было золотое. Само святилище имело множество совершенно темных отделений, образуемых нишами, пробитыми в стенах. Но, что особенно замечательно в устройстве храма, – по мере проникновения в него, объем его становился все теснее и уже, широкие аллеи из сфинксов, двор из обелисков уступал свое место стенам храма, которые, по мере углубления в него, все суживались, сдвигались, пока, наконец, посетитель не входил в тесное помещение святилища, полное мрака и каких-то непонятных отголосков. По сторонам его, в стенах, находились уже совершенно темные, внутренние отделения. В этом то мрачном убежище жрец, как говорили мы выше, любопытному посетителю храма показывал бога, который, по снятии покрова, оказывался моделью кошки или ибиса... Впечатление таинственного полное!

Многое множество таких храмов рассеяно было по стране Египта... Благочестивейший из народов не щадил на них средств и украшал их роскошно. Особенно много было храмов Озириса и Изиды, почитаемых во всей стране. Богатейшие из храмов были в Мемфисе, Фивах и Гелиополе¹²⁸².

В связи с храмом помещалось и отделение для прорицалищ, хотя знаменитейшее из них – прорицалище Юпитера-Аммона, имевшее всеобщую известность в древнем мире, стояло отдельно – в Ливийской пустыне¹²⁸³.

Богослужение состояло в чтении гимнов и молитв¹²⁸⁴ и в принесении жертв, как и в других религиях. В древнейшие времена в Египте богам приносились и человеческие жертвы, судя по известиям греческих писателей¹²⁸⁵ и по некоторым изображениям подобных сцен на памятниках. Если, впрочем, это, действительно было, то в отдаленнейшую эпоху. В последствии же, в жертву приносили исключительно животных, растения и плоды. Животные жертвы, особенно быки, служившие символом Ра, Аммона и Озириса, предварительно осматривались (особенным классом жрецов), имеют ли требуемые свойства (известные пятна белые и черные). Животное, приводимое к алтарю, закалалось и рассекалось на части, с произношением молитв¹²⁸⁶. Точно так же приносились в жертву вино, молоко, масло и другие жидкости, растения, цветы, плоды. Жертвоприношения сопровождались окроплением жертв благовониями и курением из особых, роскошно устроенных, дорогих сосудов¹²⁸⁷. В Египте, как и в Иране, где развито было учение о бессмертии, совершалась особая жертва за умерших¹²⁸⁸. Живые приносили жертвы покаянные (о грехах) и благодарственные (за благодеяния).

В состав египетского культа входили и предсказания оракулов и прорицалищ. Египет, превосходивший другие страны древности по многим отраслям знания, едва ли не более всех их развил, вместе с тем, по словам одного египтолога, и суеверие, и искусство магии, стоявшее в связи с научными астрономическими знаниями¹²⁸⁹. Астрология и магия здесь процветали не менее, чем и в Халдее. От имени богов здесь давались предсказания будущего особыми, специально этим занятыми, жрецами. Главным местом таких предсказаний был город Буто, по Геродоту; – оракул Аммона в Ливийской пустыне имел также общественное значение. Жрецы гадали и предсказывали по виду неба и относительному положению небесных планет, по полёту птиц, по движению змей, по течению или направлению огня, – они определяли значение дней и часов, в которые рождались люди или происходили те или другие события¹²⁹⁰. Даже священным животным приписывалась сила предсказаний. Апис, по крайней мере, давал ответы на запросы.

Вся жизнь египтянина, начиная с рождения и кончая смертью, подчинена была требованиям культа, особенно же важнейшие акты его жизни. Геродот отказывается даже перечислять бесчисленные обряды египтян. При рождении – требовались омовения, как религиозный обряд, и, сверх того, – обрезание, как необходимое средство для того же очищения. В книге мертвых указывается на него, как на закон, данный Озирисом «для очищения и изглаждения скверны»¹²⁹¹. О новорожденном осведомлялись по гороскопам, которые открывали его будущую судьбу. При всех важнейших предприятиях те же жрецы давали указания, как поступить, к ним же обращались и за объяснением снов. В особенности часто прибегал египтянин к богам и его служителям с просьбой о помощи – при телесных страданиях и повреждениях. Целительницей по преимуществу считалась Изида, богиня чародейства, которая, по мифологическому рассказу, сына своего Гора сделала бессмертным известными ей средствами. Ей приписывалась сила во сне открывать больному полезные для него лекарства¹²⁹². Сами жрецы также лечили известными им медикаментами, употребляя их вместе с заклинаниями богов и духов, и придавая своим действиям характер священных обрядов¹²⁹³. В благодарность за исцеление, как показывают надписи на памятниках, делались вклады в храмы, или приносились подарки. Последние иногда состояли в том, что на священное животное или на статую бога надевался, сделанный из металла, исцеленный член и составлялась роскошная надпись, свидетельствовавшая об исцелении¹²⁹⁴. Особенно же смерть, – момент исхода в иной мир, – сопровождалась сложными церемониями. Погребение набальзамированного трупа или мумии состояло в принесении множества жертв. Судя по изображениям книги мертвых, – жрецы сопровождали труп до могилы¹²⁹⁵. По принесении в жертву Озирису быка или плодов и по сожжении фимиама, в заключение, от лица умершего, читалась особая молитва к богу Ра, – в которой говорилось, что умерший, по возможности, соблюдал требования закона и не преступал его заповедей. С особенной помпой и многими жертвами совершалось обыкновенно погребение царей, – этих «сынов Ра».

Требования религии касательно чистоты состояли, сверх обрезания, в омовениях, – частичных, или цельных. Жрецы, как мы уже видели, должны были, в качестве представителей религии, 2 раза в день и 2 раза в ночь совершать омовение. Для царя назначались с этой целью особые часы дня, – к этому же в большей или меньшей степени обязывались и все египтяне. Предписывалось также избегать прикосновения к нечистому животному, – при случайном же прикосновении к нему требовалось очищение¹²⁹⁶. Очищения состояли в намащении благовониями (kiki – масло из Sillicyprium). Требовалось, в тех же видах, воздержание от известных родов пищи, – именно: свинины, морских рыб, бобов и других плодов с шелухой (жрецы вовсе отказывались от употребления рыб). – Требования чистоты простирались, по-видимому, и на саму одежду. Платье должно было быть непременно льняное, а на верх его надевался белый шерстяной плащ. Этот последний, впрочем, в храме снимали и не клали с трупом в гроб¹²⁹⁷.

Но, сверх этих, общих требований культа, обнимавшего собой всю жизнь египтянина, с её важнейшими моментами, были, как и везде, еще особенные, – состоявшие в торжественных религиозных церемониях. В Египте религиозных празднеств было не меньше, если не больше, чем в браминстве и буддизме. Почти все дни года, разделявшегося на 12 месяцев с 30 днями, были посвящены имени того или другого бога, тому или другому воспоминанию о мифических событиях из жизни богов, как видно это из недавно изданного и выше упомянутого египетского календаря¹²⁹⁸. Каждое новолуние и каждый 7-й день недели посвящался религиозному празднеству, – а также время возвышения воды в Ниле и дни жатвы. Но особенно много было частных празднеств в честь отдельных богов, в отдельных, им посвященных, храмах, куда во множестве собирался народ.

Особенность этих религиозных торжеств или церемоний, называемых у греков панегириями – ( πανήγυρες) большими и малыми, составляли религиозные процессии, при которых статуи богов переносились гиеростолистами, облаченными в священные одежды, из храма в храм, из места в место, или кругом храма, в сопровождении масс народа. Все жрецы местного культа являлись на эти процессии, следуя предписанному порядку и неся с собой знаки их частнейших священных занятий¹²⁹⁹. Большей частью эти панегирии соединялись с общественным весельем, иногда переходившим границы умеренности и приличия¹³⁰⁰. Формы празднеств были разнообразны, по характеру богов и их значению.

Замечательнейшие из праздников те, которые посвящены были главнейшим богам. Геродот по преимуществу упоминает о празднике Бубастиды в Бубастисе, Нейт – в Саисе, Латоны в Буто, Марса в Папримисе и Аммона в Гелиополе. Но более всех замечательны торжества в честь Изиды и Озириса, – этих общепризнанных и главнейших богов Египта, имевших, притом, глубокое, типическое значение – для физической и нравственной жизни египтянина. На торжестве в Бубастисе – мужчины и женщины во множестве разъезжали на судах по реке, били в бубны и пели песни. На пути они приставали к городам, лежащим на берегах, продолжая пляски и пение и иногда издеваясь над прибрежными жителями и обнажая себя. По возвращении с увеселительной прогулки, в храме снова приносились жертвы богине. В этот день, замечает Геродот, вина издерживалось более, чем во все остальное время года¹³⁰¹. На празднике Нейт в Саисе – весь город иллюминовали, тысячи огней горели повсюду – в ночь праздника (от чего и праздник назывался лихнокаией, то есть горением светильников). Геродот не объясняет причины, по которой так праздновали богине Нейт¹³⁰², но, вероятно, это была символика свойств богини, как матери бытия, из мрака которой возник свет жизни. В Гелиополе и Буто праздники состояли в одних жертвоприношениях, а в Папримисе был странный обряд, состоявший в том, что жрецы и народ вступали в бой при входе во храм, – в то время, как в него вносили кумир бога Арея. Драка сопровождалась часто дурными последствиями. Геродоту говорили, в объяснение, что это воспоминание того, как Арей пришел сюда – в храм – к своей матери и как избил служителей, которые не признали его и не пускали к ней¹³⁰³.

Но всех замечательнее, как мы сказали уже, были торжества в честь Изиды и Озириса. На них, по преимуществу, вспоминались скорбь богини, сетующей по умершем муже, смерть и погребение Озириса и победа Гора над их врагом Сетом. Богатое содержание мифа об Озирисе и Изиде давало разнообразную форму этим празднествам, на которых воспроизводились или отдельные черты из легендарной жизни этих божеств, или в целом вся – по возможности – их трагическая история, оканчивающаяся торжеством их силы и могущества. Когда праздновали смерть Озириса (по преимуществу – в городах, где, по мифическому преданию, были его гробы), то, среди этого скорбного торжества, – в процессии носили «ящик с его телом». Сердце Озириса, как символ его неумирающей животворной силы, а вместе с тем и бессмертия всех его почитателей, было при этом предметом особенного поклонения¹³⁰⁴. Иногда, как в Бузирисе, например при храме Изиды вспоминалась скорбь самой этой богини. Мужчины и женщины, по словам Геродота, по принесении жертвы, бичевали себя¹³⁰⁵. Очевидно, это было воспроизведение скорби Изиды, которая терзалась и мучилась, среди бесплодных поисков за похищенным телом своего супруга. Иногда же, – частнее, – праздновалось нахождение Озирисова трупа и его разбросанных членов. Торжество это имело по преимуществу страстный, фаллический характер¹³⁰⁶. Это было обожание производительной силы, которой источником и типом служил Озирис. Были и празднества с более сложными и цельными воспроизведениями мифа. По свидетельству Геродота, в Саисе – при гробнице Озириса – на озере, которое было в ограде храма, ночью праздновались страдания Озириса. Озеро, очевидно, давало возможность представить в лицах всю историю Озириса и Изиды¹³⁰⁷. Нет сомнения, что в таком искусственном воспроизведении мифа об Озирисе и Изиде и состояло это торжество. Наше воображение само может дополнить, как и сделал это Эберс в своем романе (дочь Фараона), свидетельство Геродота представлением, что по озеру на лодке плыли мужчина с женщиной, а лодкой правил юноша, их сын, что вслед за тем явилась страшная фигура Тифона и поразила Озириса, труп которого унесен водой на север, – что при этом раздался неутешный плач оставшейся в живых супруги, которую окружали другие сетующие жены, что плач этот сменился наконец радостью, при вести о нахождении трупа и так далее. Скорбь и ликование, плач и восторг Изиды, представляемые живыми лицами, конечно, должны были производить сильный эффект. В этих представлениях сказывалась вся нравственная настроенность египтянина и весь романтизм его миросозерцания... И боги в небе, как люди на земле, оплакивают смерть Озириса и торжествуют победу Гора над Сетом. Скорбь и радость небесной «царицы священной земли Египта» имели здесь мировое значение...

Празднества эти в честь Озириса и Изиды Геродот называет «таинственными мистериями», особенно же последние из них, совершавшиеся ночью на озере. Так, по его словам, называли их и сами египтяне. Он замечает только, что не может подробно говорить о них, хотя многое знает о них¹³⁰⁸. В чем же состояло то сокровенное в этих мистериях, о чем не считал себя в праве сообщать греческий историк? Что предполагается в них за этими внешними обрядами и церемониями?

Прежде, в конце 18 и начале 19 столетия, под влиянием предвзятой мысли о тайнах мудрости, которой обладал древний мир, в мистериях вообще и египетских, как древнейших – в особенности, думали видеть особое учение, которое возвышалось над народной верой и могло быть сообщаемо только образованным классам и притом под покровом тайны, – в них предполагали, частнее – учение религии чистой, возвещавшей идею единого, премирного божества, которое признавали библейские патриархи¹³⁰⁹. Из этой же таинственной египетской мудрости, которой, по словам книги Деяний, научен был Моисей, изводили и его закон, данный евреям, – вместе с высокими воззрениями его на божество и человека¹³¹⁰. Теперь, при более обстоятельном знакомстве с религиями древности, подобные взгляды пали и почти не повторяются. Признавать, по крайней мере, то раздвоение в религиозном учении древних, какое предполагается этими мнениями, нет никаких оснований. Нет оснований и в египетских мистериях видеть доктрину совершенно отдельную от обычных религиозных воззрений.

Судя по тому, что говорит Геродот о таинствах Озириса и Изиды, это были просто священные церемонии, в которых изображалось в лицах содержание мифа об этих богах, иначе – это была священная драма из мифического сказания об Озирисе и Изиде, отличавшаяся от обычного богослужения своей театральностью и символизмом и совершавшаяся ночью, и не в храме¹³¹¹. Этим, по-видимому, и разрешался бы весь вопрос о египетских мистериях. Но из некоторых других свидетельств известно, что в Египте мистерии имели предварительную инициацию, т. е. что адепты их посвящались в них особенными обрядами, и что посвященным предварительно прочитывалось что-то из какой-то таинственной книги. Есть основание, поэтому, предполагать, что в описанных нами мистериях или св. обрядах, к ним принадлежащих, заключалась только внешняя сторона мистерий, не более, – только внешний аппарат свящ. таинств в строгом смысле слова. Так думает об этом Эберс. Но что же мы могли бы предположить за этой внешностью, кроме того, что она выражала собой и чего служила символом? Какие идеи, какую доктрину, кроме того мистико-пантеистического воззрения на Озириса и Изиду, которое нам уже известно?.. Замечательно, в самом деле, что Ямвлих и другие Неоплатоники, посвященные в мистерии и интересовавшиеся, конечно, всего более доктриной мистерий, а не их обрядностью, ничего не сообщают нам в своих трактатах о египетских мистериях, кроме отвлеченных, мистико-пантеистических воззрений, – быть может, даже осмысленных их собственными взглядами. Иначе и не могло быть. Если была особая доктрина мистерий, то она могла состоять только в более отвлеченном понимании народных, верований, в их философском осмыслении, в мистических или теософических теориях, но она не могла быть в противоречии с народной религией. Предполагать, что мистерии имели целью закрыть от народа высший смысл религиозной доктрины, совершенно расходившейся с обыденной народной верой, значило бы допускать внутреннее противоречие в значении мистерий, – умножая своих адептов, они постепенно открывали бы народу то, что должно было быть скрытым. Мистическое значение мифа об Озирисе – это иное дело. Оно могло иметь свой эффект, в смысле высшего учения, в существе согласного с общим народным воззрением. Миф об Озирисе и Изиде, как мы видели, действительно, был предметом разнообразных мистических толкований. Озирис – это универс, взятый в своем происхождении и в целом жизненном процессе; – это, вместе с тем, и прототип человека, – его нравственной жизни и его будущей судьбы. Словом, и здесь было то же, что в мистериях Митры в Иране, где от представления о чувственном свете восходили к понятиям о светоче жизни нравственной и о надежде на жизнь в небе. Если, наконец, и были или могли быть у жрецов взгляды, совершенно расходившиеся с религией народа, – то они не могли быть предметом мистерий, а были делом немногих личностей, передававших в секрете свое отрицательное учение...

О времени происхождения мистерий Озириса и Изиды не известно ничего положительного. Вероятно, они возникли из прежних, менее сложных и совершенно открытых обрядов в честь Озириса – в эпоху развития мистического учения об этом боге. Необычные священнодействия, вновь введенные, с широким, всеобъемлющим смыслом, – были сначала, конечно, новостью и до конца удержали свою таинственность, вследствие самой своей обстановки...

Таков культ, служивший выражением своеобразных идей египетской религиозной доктрины.

Чего же достигал и к чему стремился в своей нравственной жизни египтянин, ища близости к божеству и ожидая соединения с ним?

Взгляд на нравственное совершенство и идеал его не выяснен, не определен. По-видимому, он был невысок, – он исходил из требований чистоты, но эта чистота, как и в Иране, понималась больше внешним образом, и более под формами чистоты физической, чем нравственной¹³¹². Иначе и не могло быть, когда и здесь, как там, не было ясного сознания о нравственном повреждении человеческой природы. Если даже, действительно, было здесь верование о том, что человек есть падший дух, то все-таки не было чисто нравственного взгляда на это падение. Обычные натуралистические понятия преобладают в воззрении на нравственную деятельность; чувственность, – и не редко очень грубая и страстная, – вводится в самый культ и делается, как на праздниках в честь Озириса, одним из видов богопочтения¹³¹³.

Единственное, что выдвигается среди духовных проявлений человеческой жизни и высоко ценилось в нравственном отношении, – это знание религиозное, постижение тайн божественной жизни, приближающее человека к богам. Тайна, – благоговение перед тайной, – характерное явление в психической жизни египтянина. «Уразуметь таинственные имена богов», – великое приобретение для души¹³¹⁴. Во имя этого знания богов и их имен дается свобода от мучений в Кер-Нетер и доступ к богам¹³¹⁵. Как и в Индии, – мудрость религиозная, хотя здесь она иного характера и не соединялась с аскетизмом, считалась нравственным совершенством.

Но нравственность социальная, добродетель в отношении к другим людям, – у египтян стояла, сравнительно, очень высоко. Вдумчивый и несколько меланхолический египтянин отличался мягкостью чувства и уважением в отношении к другим личностям, – почтительностью, деликатностью и состраданием¹³¹⁶. Некоторые из нравственных требований в этом отношении в высшей степени замечательны и приближаются к нашим христианским требованиям. Вот исчисление добродетелей и пороков – на надгробных надписях и по книге мертвых, на основании которых мы и можем судить о нравственных воззрениях египтян в этом отношении. Начинаем с молитвы, которая читалась оператором при погружении внутренностей в Нил – от имени умершего: о Ра – и все другие боги, дарующие жизнь человеку! примите меня к себе и введите в сонм вечных духов. В продолжении временной жизни своей я почитал богов и уважал моих почтенных родителей, послуживших орудием моего явления в мир. Я никого не убил из моих братьев – людей (жизнь, её сохранение – святыня в Египте), не злоупотребил ни одной тайной доверившегося мне человека (тайна и её сохранение – также святыня для того, кто всюду видел тайну). Если я позволял себе иногда употреблять запрещенную пищу и питье, то в этом виноват мой нечестивый желудок¹³¹⁷. На гробе царя Рамзеса V найдена следующая надпись: «я не озлоблялся ни на кого, не похищал чужого, никого напрасно и незаслуженно не умерщвлял, усердно молился, не притворствовал, не простирал своей руки на жертву богов, не был ни развратником, ни пьяницей, не осквернялся нечистотой, не потрясал головой, когда слушал слова правды, никогда подолгу и излишне не распространялся в своих речах (замечательное требование, понятное, впрочем, с точки зрения египетского глубокомыслия и сосредоточенности), ни богов, ни отца не поносил, не презирал их и в сердце, и не открывал покровов на мертвых». Еще замечательнее надписи на гробах других правительственных и частных лиц: «я не мучил сына бедняка, не притеснял вдовы, ни одного рыбака, ни одного пастуха не преследовал, ни у одного из хозяев не взял раба для работ своих, не было голодного в мое время... Я не предпочитал богатых бедным»¹³¹⁸. Или: «я был друг старых, отец юных и никого из людей не ненавидел». А вот и еще надписи: «Вы земные обитатели – книжники и чтители богов! Возьмите на себя труд выслушать речь мою! Признайте во мне образец человека, который ходит по пути Божию... Я был справедлив и ненавидел ложь. Я давал хлеб алчущему, воду жаждущему, одежду нагому, жилище не имеющему крова. Я делал людям все, что они могли бы мне сделать». Еще – и в том же роде. «Я любил отца, почитал мать, был прибежищем братьев, другом соседей, благодетелем всех людей в моем городе. Я давал хлеб алчущему, питье жаждущему, одежду нагому. Я питал священных животных, умащивал их маслом и одевал покровами. Я принимал у себя и господ и рабов на их пути, мои двери были открыты для путника... Бог наградил меня за это долголетием и благополучием на земле. Я видел у своих ног многочисленное потомство, был сын у сына моего в тот день, в который разлучился я с земной жизнью»¹³¹⁹.

Этот мягкий, гуманный взгляд проникал и общественную нравственность, и её законы и требования. Жизнь семейная здесь стояла выше, чем у многих из древних народов. Не смотря на многоженство¹³²⁰ женщина в Египте ценилась высоко, – она была «владычицей дома», как постоянно называется она на памятниках, – и допускалась к участию в общественных делах, по крайней мере не оставалась безучастной к ним, за исключением разве свящ. должностей, – жречества¹³²¹. Она заведовала и воспитанием детей, – происхождение этих последних обозначалось именем матери, которое было священно... Замечательно в этом отношении описание материнских забот о детях на одном из недавно открытых памятников: «Шу – бог этого мира, но он в высотах неба, – есть, впрочем, его отобразы на земле, – он дал тебе твою мать... Она усыновила тебя, когда исполнились месяцы (по-видимому – особый обряд), она взяла тебя к своей груди и кормила ей в продолжении трех лет. А когда ты учился в школе, она каждый день бывала у твоего учителя, принося тебе хлеб и питье из своего дома. Вот ты теперь сам женат и имеешь свой дом. Обрати взор свой на детей, тобой рожденных, делай с ними, что делала твоя мать. Она не возвышала рук к Богу, без того, чтобы не была услышана молитва её (о тебе)»¹³²². Почтительность к родителям и вообще к старшим была одним из отличительных и выдающихся явлений в Египте, по Геродоту¹³²³. Нарушение супружеской верности наказывалось и в мужчине, как в женщине¹³²⁴.

Строй гражданской жизни – сравнительно – также отличался началами социального порядка. По преимуществу строги были наказания за вероломство или клятвопреступление и убийство (священных животных и человека). То и другое каралось смертью, а отцеубийца – сжигался живой. Детоубийца должен был три дня и три ночи держать в руках убитое им дитя. Воровство – также наказывалось сравнительно строго. Египетское уголовное право выдается по преимуществу тем, что там существовало право наказывать лишением члена, который послужил орудием к совершению преступления¹³²⁵.

Государственная жизнь религиознейшего из народов древности носила теократические черты. Фра – сын Ра и неограниченный властитель, но он стоял под влиянием жрецов, как сословия, которое толкует волю богов и сам, со времени вступления на трон, зачислялся в эту касту. Широкой политической жизни не могло развиться при таких условиях и при существовании каст, хотя они и не имели здесь такого угнетающего влияния, как в Индии¹³²⁶. В истории завоеваний и государственного развития страна Нила не может занять видного места, но гражданская и общественная жизнь, сравнительно, была выработана и во многом могла служить образцом для древних восточных народов. Еще более нужно сказать это об интеллектуальной стороне в жизни Египта. Едва ли где в древнем мире была так развита наука о природе, как у этого глубокомысленнейшего из народов древности. Эта мудрость египтян не то, что созерцание индийца, бесплодное и мечтательное, с другой стороны – и не простое наблюдение явлений действительности. Египтянин проникнут был чувством таинственного, но разрешения тайн и загадок искал не столько в мечтательных комбинациях ума и воображения, сколько в наблюдении за космическими явлениями. Его мудрость, поэтому, отличалась и от индийской созерцательности и от иранского реализма, и была углублением в природу, которое в то же время проникнуто было чувством таинственности, в связи с религиозным взглядом. Солнце и Нил оплодотворяющий, при его посредстве землю, – вот исход его религии. Наблюдение неба и изучение земли – почвы, – вот исход его науки. В астрономии Египет шел впереди многих народов и едва ли не здесь её древнейшее отечество. В связи с ней шла и математика; геометрия, повод к изучению которой давали явления разлива Нила и распределение участков земли, также была очень развита. Сама эта почва, – минералы, растения, вся вообще область физических явлений – здесь также была изучена едва ли не более, чем в других странах древнего мира. Особенно развита была в Египте медицина¹³²⁷. Но обе эти науки – и астрономия, и медицина проникнуты были магическим учением: первая часто переходила, как мы видели, в астрологию, а вторая соединялась с заклинаниями и призываниями духов. Философии, не смотря на глубокомыслие египтян, в отдельности от богословия, не было. Она была то, что называется теософией, и переходила в религиозный мистицизм; таинственные представления о влиянии богов – заменяли, по-видимому, рассудочные комбинации о силах и законах природы.

Искусство, развившееся под влиянием религии, было оригинально, как и само религиозное воззрение. Поэзии, особенно эпической, не развил этот меланхолический народ, живший не столько прошедшим, сколько настоящим и будущим¹³²⁸. Лирика, – выражение внутреннего, субъективного чувства, – вот в чем по преимуществу состояла его поэзия, тесно связанная по своему содержанию с религиозными верованиями и монотонная по своей форме. Музыка, сообразно с тем же серьёзно-грустным настроением египтянина, была развита более и особенно любима народом. Живопись, служившая также по преимуществу религии и её символике, отличалась мертвенностью и отсутствием красоты. Замечают, что животный изображались в Египте лучше, чем люди¹³²⁹. Более всего замечательна египетская архитектура, поражающая колоссальностью, громадностью размеров зданий и скульптура – странным сочетанием форм и чудовищностью. Колоссальные пирамиды, которые, кажется, едва держит на себе земля, громаднейшие храмы и обелиски Фив, Луксора, Карнака¹³³⁰, точно гиганты восстают перед взором путешественника и производят впечатление чего-то вышечеловеческого. Кажется, египтянин хотел ими достигнуть неба, чтобы исторгнуть оттуда тайну жизни, и связать свое существование с небесными, вечно живущими духами. Чудовищность форм в фигурах сфинксов говорит за то же стремление к таинственному. А эти громадные массы неподвижного камня, из которого созданы пирамиды, обелиски и храмы, – выражают собой неизменность, вечность существования, к которому так стремился египтянин. Неподвижностью, устойчивостью жизни и стремлением к неизменному и вечному, действительно, отличался народ, оставивший нам эти громады камня – вместе со скрытыми в них трупами, ожидающими воскресения для жизни вечной. Настоящее, по египетскому воззрению, – только эпизод, только приготовление к вечности, жизненности нет в этой жизни, ее мало ценил египтянин, ей мало он и наслаждался. Печать сумрачной таинственности лежит на всем, что осталось нам от этой древней страны.

Понятно, что, живший таким стремлением к вечности, народ, – в области религиозной жизни – выдавался между другими народами и интересовал их своей мудростью. Мудростью этой, как мы уже говорили, действительно, славился Египет между народами древнего мира. Об этой египетской мудрости говорит и сама библия, – из Египта, что еще замечательнее, вышел и сам вождь и законодатель еврейского народа, предварительно наученный там мудрости...

Мы знаем эту египетскую мудрость, не смотря на все открытия новейшей исторической науки, далеко не полно и не можем с определенностью говорить о том, чему именно научен был в Египте Моисей, воспитывавшийся при дворе Фараона, тем более, что сам он ничего не говорит нам об этом. Но должны сказать со всей решительностью, что «мудрость египетская», которая могла, по планам Провидения, подготовить еврейского вождя к тому, чтобы он избран был в орудие для целей освобождения народа Божия, не имела влияния не только на существо религии, проповедуемой Моисеем, но и на основу его законодательства. Египетская мудрость, касавшаяся земли и неба, могла воспитывать его в общественного деятеля, но еврейский пророк в своей религии и законодательстве является свободным и независимым от неё. В этом отношении в высшей степени неосновательны воззрения всех тех рационалистов, которые не только сопоставляют библейские воззрения с египетскими, находя в них взаимное сходство, но и видят в Моисее – «египетского жреца из Гелиополя, который принужден был бежать в пустыню и там составил законодательство, на основании египетских воззрений, – в соединении с прежними древними преданиями еврейского и других семитических народов»¹³³¹.

Основные воззрения египетской религии, как мы видели из самого изложения её, несомненно, проникнуты пантеистическим и натуралистическим началом. Египетский монотеизм – при политеизме, равно как египетское учение о создании вселенной, которая тождественна с творцом её, не разнятся в сущности от взгляда других языческих народов. Странно было бы, поэтому, изводить Моисеево учение о Боге вечно сущем из египетской религии и сопоставлять еврейского Иегову с египетским Joh Thoth – богом луны, как делают это доныне рационалисты, – или искать идеи о Едином, вечно сущем – в свойствах, которые приписывались богине Нейт на известной уже нам надписи, приводимой Плутархом: «Я есмь то, что было, что есть и что будет»¹³³². Бог луны, как мы знаем, особенно под своей первоначальной, древнейшей формой – Joh, не имеет ничего общего с понятием сходного с ним по имени Иеговы, а вечно сущая матерь бытия, покрывала с которой никто еще не снимал, – столько же отлична от библейского Иеговы, сколько и всякая другая богиня, олицетворяющая собой космическое вещество в его сущности или зародыше. Вообще, – с точки зрения сущности религиозного воззрения египтян и характерных особенностей их религии, – мы напрасно стали бы в Моисеевой религии искать следы египетского влияния. Подражание, заимствование – предполагает усвоение более или менее характерных черт воззрения... Самое характерное в доктрине Египта, – сравнительно с другими религиозными воззрениями, это, конечно, некрологизм Египта – учение о бессмертии, о странствовании в небе, с которым связан и оригинальный культ Египта и которое стояло в непосредственной связи с солнечным культом и с мифом об Озирисе. Если с точки зрения этой доктрины посмотреть на законодательство Моисея, то скорее нужно признать в нем врага египетских верований, чем компилятора египетского богословия. Ни одной черты, даже мимоходом сказанной, которая напоминала бы собой этот египетский некрологизм. В этом отношении – законы Моисея касательно смерти и мертвых скорее близки к учению Зороастровой религии и совершенно противоположны египетскому воззрению. Еще более указывают на заимствование Моисеем у египтян некоторых форм религиозного культа или обрядов... Такого рода влияние, не существенно касающееся религиозных воззрений, – очевидно, могло бы быть допущено и не умаляло бы священного авторитета еврейского пророка, – особенно, если эти обрядовые формы у него служили выражением других понятий; – но и это не может быть доказано, по крайней мере, относительно существенных, основных черт египетского культа. Характерная особенность внешней стороны египетской религии – это своеобразная символика, в связи с которой стоит и культ животных. С точки зрения этого символизма, Моисей является также скорее антагонистом, чем подражателем египетских жрецов. Он анафемствует всякое изображение божества¹³³³. Правда, указывают на изображение херувимов, как на заимствование из Египта, и видят в них подражание египетским сфинксам¹³³⁴. Но, если нужно искать прототип этого символического изображения на кивоте завета у других народов, то не в Египте, а как увидим после, у семитических племен, в Вавилоне и Ассирии, где они носили имя почти тождественное с библейским¹³³⁵. С большим, по-видимому, правом указывают на сходство некоторых частных форм и принадлежностей Богопочтения у Моисея с египетским культом, по преимуществу же на устройство египетских храмов, как на прототип еврейской скинии и затем храма, и на обряд обрезания. Устройство храмов – в общем расположении (святилище, двор) – напоминает, действительно, скинию и затем возникший из неё храм. Что же касается до обрезания, то и этот обряд, общий многим восточным народам, мог быть взят у египтян и после сделаться символическим и таинственным; но то еще вопрос, – действительно ли взят он у египтян. Замечательно, что в момент исхода евреев из Египта, в Библии египтяне признаются необрезанными¹³³⁶. После они назывались обрезанными (у пророка Иеремии). – Геродот, рассуждая о том, что все народы заимствовали обрезание у египтян, столько же прав, как и утверждая, что идея бессмертия идет от египтян. Нет никаких оснований предполагать, что обрезание Авраам в первый раз принял в Египте¹³³⁷ и передал этот обряд потомству, как думает об этом Улеманн¹³³⁸. Еще менее основательно находить подтверждение того, что обрезание заимствовано евреями у египтян, в словах книги Иисуса Навина: «в этот день Я снял с вас поношение египетское, говорит Бог после того, как в Гамалах обрезаны были последние из евреев, остававшиеся необрезанными во время странствования по пустыне»¹³³⁹, как объясняет это тот же Улеманн¹³⁴⁰. Слишком искусственно было бы видеть такую мысль: Я снял с вас то, что было позором вашим перед египтянами, – что за сопоставление со взглядами и обычаями врагов еврейского народа? Мысль здесь та, что отныне, входя в землю обетованную, евреи вступали, наконец, во все условия жизни избранного народа, – что встречало затруднения во время пути их из Египта, как и в самом Египте. Нет нужды, конечно, распространяться о других мелких сближениях, наприм, ковчега завета с ящиком, в котором носили тело Озириса, или с баркой, в которой стояли кумиры. Еврейский пророк независим от египетской мудрости и в бытовой, и в гражданской стороне своего законодательства. Правда, законы о запрещенных родах пищи сходны, но только в самом общем, т. е., в том, что там и здесь были роды пищи запрещенной; но в Египте вовсе не выработаны эти законы, как у Моисея; к тому же, у последнего нет запрещений относительно растений, как в Египте, равным образом и относительно рыб. В гражданских и социальных законах, – область, в которой мы могли бы всего более допустить влияние египетской мудрости на еврейского законодателя – сходство также только в общем, т. е. в том, что египетские законы мягкостью приближаются к еврейским. Но некоторые характерные, выдающиеся законы Египта, совершенно расходятся с еврейскими. Таковы законы Моисея о кровосмешении, составляющие особенность его и отличающиеся глубокой мудростью. У египтян – наоборот, брат женился на сестре. Закон о наказаниях у египтян – характерный в том отношении, что лишает члена, которым согрешают; у Моисея совсем иной, – око за око, зуб за зуб. Вообще же несомненна полная самостоятельность и независимость еврейского религиозного законодательства от воззрений Египта и его религии.